Крупная капля упала на шлем и изумрудными искрами рассыпалась по тусклым от утренней сырости кольцам бармицы. Василек неохотно открыл глаза, поднял голову и посмотрел вверх. Сквозь зеленую листву дуба проглядывало выцветшее небо августа. Дождя не было, но водяная пыль, что осталась от рассеянного солнцем тумана, оседала на широких листьях, превращалась в капли, и они изредка падали вниз. Василек опустил голову и прижался лбом к холке смирно стоявшей лошади. Привычно пахло кожаной сбруей, резким лошадиным потом и пылью. Он почти задремал, когда желудь щелкнул его по шлему: суетливая белка растеряла зимние запасы по дороге к дуплу. Василек отыскал глазами оплошавшего зверька и погрозил ему пальцем.
- Я тебе! Поозорничай еще, быстро стрелой ссажу.
Зверек, словно понимая смысл произнесенных шепотом слов, торопливо спрятался в густой листве. Василек не без зависти посмотрел на спящих ратников. Дружинники князя Меркурия и сына боярского Ярополка Тумоша после ночного перехода спокойно спали, расстелив на траве попоны и плащи, положив под головы кожаные седла. Ему же, в лучшем случае, позволялось подремать рядом с лошадью.
Василек потянулся и настороженно глянул поверх лошадиной холки. Два витязя, верхом на статных конях, в нескольких шагах от него о чем-то мирно беседовали. Рядом с ними старый княжеский слуга Олешич держал наготове боевое копье князя. Зоркие глаза Василька ревниво подметили богатое убранство сбруи боярского коня.
- Богат твой род, Ярополк, но богатство то большой кровью нажито, - подумал с неприязнью Василек, и тут же мысленно произнес. - А конь у князя все равно лучше. Тебе такого коня вовек не видать. Да, что там, тебе! У Великого князя в конюшнях такого не найдешь.
Приглушенный топот копыт не дал ему времени развить тему о достоинствах княжеского коня. Всадник в медвежьей шкуре, накинутой на легкий кожаный панцирь, ехал в сторону князя. Его низкорослая и лохматая лошадь, копыта которой были обернуты рогожей, шла мелкой рысью.
- Ятвяг, - признал во всаднике Василек знакомого дружинника. - Вот уж, птица ночная. Какие он вести привез?
Василек навострил уши.
Всадник осторожно объехал Олешича, приблизился к князю, вытянул шею и начал рассказывать:
- Идут разорванной колонной, князь. Впереди полсотни конных и столько же в хвосте колонны. В середине обоз колесами скрипит, да пешцы полон гонят. Тех не сосчитать. Споро идут, торопятся добычу увезти. Плетей никому не жалеют: ни лошадям, ни волам, ни пленным.
Князь сделал знак рукой в направлении на юго-запад.
- Обойдешь колонну по лощине со своими людьми. В ближний бой не ввязывайся. Засыплешь стрелами и сразу уходи, когда за тобой в погоню бросятся. А будут коней поворачивать, опять нападай.
Ятвяг с почтением наклонил голову и повернул лошадь в лагерь.
- Всех буди! - напутствовал его Олешич. - Да шкуру медвежью сбрось, а то в пылу схватки примут за литвина.
- Вот, леший! - недовольно прошептал Василек. - Слуга, а какую силу возымел, что указывает старому воину. Кто в княжеском тереме живет, тот всегда в чести.
Недовольство его было особого рода: осторожное и с почтением. Когда только начал Василек ратному делу обучаться, наставник ему на первых порах достался, прямо сказать, суровый. Старый ведьмак искренне верил в то, что нет лучше няньки для дитяти, чем березовые розги. Да и плеть его не раз по широким плечам невнимательного отрока гуляла. Жестокостью сотворил он чудо: все запоминалось на лету и на всю жизнь в памяти оставалось. Позднее, когда определили Василька в легкую конницу, усвоенные навыки не раз его из беды выручали. Вот только тогда и появилось почтение к ведьмаку. Но воспоминания о боли остались, поэтому держался Василек от старого лешего подальше.
Лагерь ожил. Звон оружия и доспехов нарушил тишину. Дружинники седлали коней и собирались у передней кромки дубравы, там, где могучие стволы на несколько саженей от земли затеняли густые кусты орешника, дрожащие осины и невзрачная ольха. Василек услышал за спиной злое фырканье чужого коня, который попытался укусить ночного стража за плечо.
- Вот приглажу кулаком, будешь без коня, - добродушно проговорил Василек, обернулся и тяжелой ладонью хлопнул норовистое животное по шее. Конь, показывая, что урок пошел на пользу, закрутил головой. Его хозяин, щуплый юноша в кожаной рубахе с бронзовыми бляхами на груди, осипшим от простуды голосом спросил:
- Говорят, литвины крепко бьются?
Василек взглянул со снисходительной усмешкой на юношу и подумал:
- И зачем тебя, Арсений, князь в поход взял? Тебе бы книги в монастыре переписывать или толмачом на пристанях служить.
Эта мысль заставила Василька взглянуть на княжеского любимца пристальнее. Когда-то и его определили в монастырскую школу грамоте учиться, только был он тогда уже на две головы выше сверстников. Азбуку Василек с грехом пополам выучил, но, когда пришла пора читать, буквы стали друг с другом воевать, и сколько он не старался, усмирить их не удавалось. Терпеливые монахи все старались истязанием чрева разум в нем пробудить, считая, что сытое брюхо к ученью глухо. Только и он, ведь, не промах был. Когда накатывало нестерпимое чувство голода, сбегал в монастырский сад или на пасеку. А еще там были погреба, пекарня, коптильня и ледник, в общем, деятельный человек с превосходным аппетитом легко мог утолить свой голод. Но утаить свои похождения от игумена не всякий раз удавалось, поэтому наказания сыпались, как из рога изобилия. Получался какой-то заколдованный круг: чем больше его наказывали, тем чаще он сбегал, а, значит, меньше знал. Князю на него пожаловались. Тот ответил шуткой, что, мол, у каждого человека свой талант, и отправил Василька приглядывать за конями. Притчу о таланте незадачливый ученик знал и представлял его невиданной монетой размером с княжескую гривну. Но, видно, его талант степняки увезли, когда родителей в полон угоняли. Будь у него этот талант, посадили бы напротив его писца и терзали бы грамотой без конца. Василек поежился. Зато на княжеской конюшне он развернулся. Не было отрока сильнее его. Не всякий мужик мог столько сена на вилах поднять и на сеновал метнуть. Лошади у него всегда были ухожены, гривы расчесаны. Там же начал он обучаться и кулачному бою. Сверстники его побаивались, вот и приходилось биться с крепкими конюхами, но и те скоро стали его на посадские бои подальше отсылать. Вот тогда и князь на него другими глазами посмотрел, к ратному делу приставил.
- Говорят, жизнью своей литвины не дорожат, - прервал воспоминания Василька княжеский любимец. Его слова услышали приблизившиеся княжеские дружинники. Один из них, широкоплечий Нил, добавил:
- Не щадя себя бьются у своих селений, когда пути отхода отрезаны. Если видят, что дело пропащее, на мечи и копья бросаются, с жизнью легко прощаются. И женщины их такие же.
- Хватит молодь пугать! Около своего логова любой зверь опасен, особенно, если там выводок, - прервал его седоусый Кондрат. - Бывал я в их землях. Чуть завидят конную дружину, дома свои поджигают и в лес бегут. А дома то - одно название. Деревянный сруб с ямой для очага. Нет там ни печей глинобитных, ни каменных. Скотина вместе с ними живет. Идолами землю оскверняют. Одно слово, язычники!
- Ну, князья их богаче живут, да добраться до них тяжело, - стал спорить с ним Нил. - Везде болота, через них гати проложены, вехами обозначены, а бревна под водой спрятаны. Так они при приближении чужаков вехи убирают. Пока дорогу будешь искать, они с силой соберутся.
- Так у нас на Долгомостье то же самое, - вставил Василек.
- То, да не то! Там своя земля. И встретят, и проводят! - осадил его Кондрат.
- Да, уж мы их здесь хорошо встретим, только провожать некого будет! - рассмеялся Нил.
- Чудно выходит, - задумчиво произнес Кондрат. - Ведь не простые литвины в поход ходили. На конях идут, в доспехах и при добром оружии. Как не поверить в то, что чем человек богаче, тем больше в нем корысти.
- Ты, Арсений, в схватку не ввязывайся, - обратился Василек к княжескому любимцу. - Я за князем поскачу, а ты за моей спиной держись. Я буду вражин из седла вышибать, так тебе труд - их вязать.
- Один по полю не броди, - добавил Нил. - Раненый зверь вдвойне опасен. Держись поближе к княжеским конюхам да людишкам посадским.
- А разве пешцы нас догнали? - удивленно спросил Василек.
- Вот, дозорный! - неодобрительно фыркнул Кондрат. - Сразу после рассвета они подошли.
- А почему ты думаешь у него древко копья на четверть сажени длиннее, чем у других? - рассмеялся не принимавший до этого участия в разговоре розовощекий Милаш. - Вот на ту самую четверть он древко в землю воткнет, рукой обопрется и службу несет. Со стороны взглянуть, исправный дозорный, а ближе подъедешь, он так сладко дремлет, аж слюни изо рта текут. Арсений, попробуй вытащить его копье из земли.
Княжеский любимец бросил поводья, ухватился обеими руками за древко и, краснея от натуги, потянул копье вверх. Копье не поддалось.
- С седла разве вытащишь? - стал оправдываться Арсений. - Опоры нет.
Тяжелая ладонь Василька обхватила древко и легко выдернула копье из земли, словно сорвала травинку.
- А ты зубы не скаль! - назидательно сказал Нил, обращаясь к Милашу. - Пешцы свое дело знают. Подошли тихо, как мыши, станом расположились за оврагом, костры не разжигали. Тебе самому об этом Савелий поведал.
Тот, о ком зашла речь, был самым старым воином в дружине. Услышав свое имя, старый дружинник с усмешкой взглянул на Василька и сказал:
- Какое же это счастье быть молодым: где встал, там и спал! А у меня под утро так старые раны ноют, что глаз не сомкнешь.
Отголоски криков и визга прервали разговор. Дружинники стали напряженно прислушиваться. Василек поставил ногу в стремя и легко взметнул могучее тело вверх. Лошадь дрогнула, почувствовав на себе тяжелого седока. Он чуть сжал лошадиные бока ногами, шепча, как заклинание:
- Ну, Ласточка, не подведи! Ангел мой, будь со мной, ты впереди, я за тобой.
Ласточка прянула ушами, фыркнула и сделала несколько грациозных шагов вперед. Василек хорошо расслышал слова, которые произнес князь, обращаясь к Ярополку:
- Как только мои воины ввяжутся в схватку, ударишь на пешцев. Не лютуй. Опрокинешь их, рассеешь и сразу поворачивай в голову колонны. Мы одолеем конницу и подойдем на помощь.
Ярополк едва заметно кивнул. Князь принял из рук слуги копье. Четырехгранный узкий наконечник копья наклонился, указывая, в каком направлении должны выступать его воины. Дружинники тронулись вслед за ним. В подлеске их кони шли медленно, но, выйдя на открытое поле, стали прибавлять шаг, переходя на крупную рысь, и вдруг сорвались в галоп. И вот уже широкий клин конников с выставленными вперед копьями летел по полю к дороге. Навстречу им тронулся, ощетинившись копьями, плотный строй вражеской конницы. Василек нацелил копье на рослого всадника в круглом шлеме. Копье противника оказалось короче. Василек видел, что его точный удар выбросил вражеского воина из седла. Непереставаемый стук копий о щиты подсказал ему, что клин глубоко вошел в строй, сминая дерзнувших оказать сопротивление. Василек отыскал глазами красный плащ Меркурия, который раз подивился на сверкающий молнией меч в его руке. Рядом с ним в жестокой схватке на мечах сошлись с литвинами Нил и Кондрат. В сутолоке боя копья лишь мешали, поэтому в ход пошли мечи и палицы. Василек воткнул глубоко в землю копье, выхватил меч, но обрушить его удар было не на кого. Вокруг него сражались старые дружинники князя, и отнимать у них добычу было бы непростительной дерзостью тому, кого лишь недавно перевели в тяжелую конницу. Он стал озираться и заметил бегущего вражеского воина. В одной руке у него была рогатина, в другой большой щит. Василек поворотил лошадь и поскакал ему навстречу, прикидывая на глаз, в каком месте он снимет у бедняги голову. Отдалился он от места схватки всего лишь на сотню саженей, дивясь, что заставило пешего воина броситься с таким оружием навстречу своей гибели.
- Наверное, хозяина торопится спасти, - подумал Василек, скользя взглядом по бедной одежде противника. - Не велика птаха, чтобы мечом тебя рубить. Такую пичугу на лету и плетью можно сбить.
Но меча в ножны не вложил, напротив, уклонившись от выставленной рогатины, нанес сильный удар по щиту. Видел, как безвольно повисла рука, державшая щит, на землю упала рогатина, и противник рухнул на колени. Василек поднял Ласточку на дыбы, намереваясь лихо отсечь дерзкому голову, и вдруг спину обожгло.
- Уж не стрела ли? - мелькнула мысль, которая заставила забыть его о вражеском воине. Василек оглянулся и увидел перекошенное гневом лицо Олешича.
- Покрасоваться решил! - кричал тот в ярости. - Ты должен подле князя быть, за его спиной!
Не дожидаясь, пока плеть еще раз прогуляется по его спине, Василек пришпорил Ласточку. Умное животное унесло его от всевидящего ока Олешича к месту схватки, где он без труда разыскал свое копье. Догоняя уходящих на рысях дружинников, Василек оглянулся. На поле неумолимо втягивался отряд из городского ополчения с тяжелыми секирами и палицами. Самые резвые из пеших воинов уже бросились вязать выбитых из седел вражеских ратников. Между ними сновали княжеские конюхи, которые ловили оставшихся без седоков лошадей. Возвышаясь над всеми, гарцевал предводителем на своем злом коне Арсений.
Дружинники Меркурия обходили дорогу с севера по полю, чтобы не объезжать брошенные возы и суетящихся возле них смердов. Ласточка быстро нагоняла отряд, иной раз, всхрапывая, когда под копытами оказывалось тело вражеского пешца. Василек окинул взглядом поле. До самой кромки леса оно было обильно устлано телами воинов.
- Не сдержал Ярополк своих дружинников или не захотел остановить побоище. Бегущих пешцов с коня рубить, что траву косить - большого умения не надо, - подумал Василек, озирая несчастных.
Дружинники опять выстраивались широким клином. На острие клина Меркурий и Ярополк, за ними в первом ряду заняли свои места Нил и Кондрат. Их пытались безуспешно вытеснить дружинники Ярополка. Василек прискакал как раз вовремя. Ревниво поглядывая на ретивых удальцов Ярополка, он раздвинул их ряд в центре. Ответом на суровые взгляды был настырный посвист человека, привыкшего к самым ожесточенным схваткам. Среди дружинников было немало умелых воинов. Недовольство княжеским воспитанником не привело к серьезному возмущению лишь благодаря тому, что вдали показались всадники уведенного Ятвягом вражеского отряда. Князь поднял вверх левую руку, и ряды копий наклонились в сторону приближающегося противника. Рука опустилась на уровень плеча, указывая направление удара. Лошади тронулись шагом, потом перешли на крупную рысь, все ускоряя свой бег, но в этот раз дружинники придерживали коней, не давая лететь стремительным галопом. Противник возвращался плотной колонной, поэтому удар клина увяз, зато его крылья петлей обхватили вражеский отряд. Лошади и люди сгрудились на коротком участке дороги. Выбив из седла одного всадника, Василек тут же лишился копья: вражеский меч отсек тяжелый четырехгранный наконечник. Он метнул древко в обидчика, но тот успел выставить щит. Рядом с ним совсем молодой дружинник Ярополка от полученного мечом в лицо удара сползал с седла. Василек подхватил его свободной рукой и вздернул в седло. Бедняга уткнулся лицом в гриву лошади, правая рука выпустила палицу, и она болталась на кисти руки, удерживаемая лишь кожаным ремнем. Василек, прикрыв щитом раненого воина, завладел его оружием. В сутолоке схватки оружие оказалось бесценным. Первый, кто испытал его на себе, был противник молодого дружинника. Василек принял на щит удар прямого меча и, в свою очередь, нанес удар. И, хотя противник успел выставить щит, удар был такой силы, что вражеского воина выбросило из седла. С того мгновения ожесточенный лязг мечей время от времени заглушали мерные удары палицы, и горе было тем, кто не успевал прикрыться щитом. Стало свободнее, и Василек мог спокойно переводить лошадь то вправо, то влево от князя, искореняя любую угрозу нападения со спины. А в честном бою князя не одолеть: меч у него, словно, продолжение руки, кисть всегда выбирает самый неудобный угол удара для противника. В подтверждении его мыслей рослый литвин выронил меч, хватаясь за рассеченный на плече панцирь. Сильным ударом палицы Василек скинул с коня наземь еще одного противника и обнаружил, что биться не с кем. Кони уносили к лесу с дюжину вражеских всадников, за ними гнались молодые дружинники. Василек давно считал себя умелым воином, чтобы принимать участие в погоне. К слову сказать, не так много воды утекло с тех пор, когда он вместо меча носил джид на поясе и метал сулицы. Но разве кто посмеет теперь напомнить славному витязю об этом?
На невысоком холме взметнулся княжеский стяг, поднятый Олешичем. К нему потянулись всадники. Когда Василек подъехал к подножию холма, его окликнул Нил. Рядом с ним сидели Савелий, Милаш и Кондрат. Чуть поодаль переминался с ноги на ногу Арсений. По возрасту ему следовало быть среди княжеских отроков, но те встречали тщедушного юношу безжалостными насмешками. Юность, проходившая в походах, жестока и уважает лишь силу, выносливость и смелость - те качества, которыми Арсений был обделен. На привале станут княжеские отроки хвастаться своей удалью, а старые воины, для которых служба давно превратилась в тяжкий труд, поведут разговоры о милой им мирной жизни. Вот и жался он к старым дружинникам, надеясь на их покровительство.
Василек с наслаждением растянулся в траве, закрыл глаза, но подремать не удалось. Кто-то очень спешил, и лошадь, подгоняемая плетью всадника, летела стремительным галопом, да таким, что комья земли из-под копыт падали со змеиным шепотом в траву. Василек приподнялся на локтях и с удивлением проводил взглядом лихого наездника. То был юный племянник Ярополка. Осадив лошадь на вершине холма, он поклонился князю и стал рассказывать дрожащим то ли от волнения, то ли от быстрой скачки голосом:
- Смерды топоры и ножи похватали, а отдавать не хотят. Ярополк испрашивает дозволения, князь, зачинщиков к коням привязать да по полю пустить, чтобы остальные сговорчивей стали.
- Нет, - твердо сказал Меркурий. - Что смерды взяли, пусть у них и останется.
По обескураженному лицу отрока было видно, что он ожидал другого ответа, и теперь ломал голову над тем, как передать слова князя и не вызвать гнев Ярополка. Меркурий угадал мысли юноши и подсказал:
- Ярополку передай, пусть вспомнит слова из Священного Писания: "Когда будете жать жатву на земле вашей, не дожинай до края поля твоего, когда жнешь, и оставшегося от жатвы твоей не подбирай; бедному и пришельцу оставь это".
Взмахом руки он отпустил гонца.
Василек стал размышлять, относятся ли слова князя к топорам и ножам, или к той кровавой жатве, что сняли дружинники Ярополка. Голос старшего товарища отвлек его от этого трудного и непривычного занятия.
- Вернемся, смоем с себя грязь да пот в баньке, - мечтательно проговорил Нил. Василек повернулся к нему и сказал:
- В торговых рядах надо баннику получше каравай выбрать, а то в прошлый раз не угодили, камнями калеными стал кидаться. Хорошо, что я за кадкой воды стоял.
- Тише ты говори, - предостерег его Нил. - Услышит Олешич, плетью приласкает. Не любит он разговоров о нечистой силе.
- Любит, не любит, а остерегаться ее надо. Иной раз бросишь ковш воды на камни, банник дверь распахнет и из темноты предбанника смотрит, что мы в его владениях делаем. Никто, ведь, до двери не дотрагивается, сама открывается. Вот и говори после этого, что нет его на свете!
- Князь, верно, три денечка на отдых даст. Ты, чует мое сердце, к своей зазнобе отправишься? - спросил Нил, хитро прищурившись.
- Какой зазнобе? - с плохо разыгранным недоумением переспросил Василек.
- Видали мы тебя у терема купца Парфения на Рачевке, - сказал с усмешкой наблюдательный Милош. - Чего таишься от товарищей?
- Нет, туда я больше не ходок! - заявил Василек.
- Что так? Дочь у купца на заглядение. Есть, на что посмотреть и к чему прижаться, - с видимым одобрением произнес хитрый Нил.
- Домовой меня там невзлюбил, - начал рассказывать прямодушный Василек. - Я уже и сватов засылал. И родитель ее благожелательно меня принимал. Мол, князь за своего воспитанника немалое вено за девицу даст. Трапезничать пригласил, чтобы родне жениха показать. Я все смотрю, в тереме притолоки низкие, шагаю, голову наклоняю, а перед трапезной не усмотрел. Домовой притолоку опустил, вот я с брусом лбом и поцеловался. Думаю, ладно, впредь голову сильнее наклонять буду, чай, шея не отвалится. Перед иконой крестом себя осенил, за благодать и честь поблагодарил. Все сели за стол, а я самым последним с уважением к старшим. Так лавка подо мной и развались! Опять домовой проказничает! Гости надо мной потешаются, хозяин головой качает, мол, увальня какого в дом пустил. Принесли холопы мне новую лавку. Сижу на ней, не ем, не пью, чуть дышу, слышу, как скрипит. Опять домовой свои пакости затевает. Тут хозяин решил гостей медом угостить, слуг зовет. А я обрадовался, что силу свою показать могу, вызвался сам из погреба бочонок принести. Положил его, как пушинку, на плечо и бегом в терем. Про домового запамятовал, а он ступеньку у крыльца надломил. Вот я и споткнулся. Бочонок на крыльцо, я на бочонок. Не выдержали дощечки, треснули. Девицы в бане кожу свою медом натирают, чтобы слаще быть. Но я так скажу, когда ты весь в меду, это на беду, коли пчелы близко. Знает домовой, какую пакость учинить!
- Да, домовой, если не взлюбит, житья не будет! - поддержал Нил. - А я завтра в гостиный двор на Смядынь отправлюсь. Пойдешь со мной?
- Хотелось бы. Гости иноземные о таких чудесах иной раз рассказывают, что дух захватывает.
- Чего дивиться русалкам и духам водяным? Я сам один раз с водяным повстречался, - гордо сказал Нил.
- Расскажи! - потребовал Василек.
- Было дело, перебрал я немного заморского вина. Голова шумит, перед глазами все вертится. Вот я и подумал, окунусь в холодную днепровскую водичку, чтобы хмель прошел. Зашел по пояс, окунулся, вроде, легче стало. Я выходить, да не тут-то было. Делаю шаг вперед, а меня на два шага назад отбрасывает. Я вперед, а меня назад тянет. Ясное дело, дух водяной за ноги схватил и тянет. Гляжу, уже по грудь в воде стою. Но меня нечистыми лапами так просто не возьмешь! Перекрестился я, встал на колени и на четвереньках на берег выполз. Воды наглотался, зато душу сберег. Если такое случится, надо поближе к земле держаться. Она, матушка, всех кормит и силы всем дает.
Слушавшие согласно закивали головами.
- А я такую дивную историю слышал, что даже покоя лишился, - сказал Василек. - За далекими горами объявился, мол, славный витязь. Всем он говорит, что нет на свете девицы, краше его невесты. А тех, кто не согласен, на конный поединок вызывает. Выбьет противника из седла и ставит его перед выбором: либо доспехи отдавай, либо признай, что его невеста самая красивая. Но самое удивительное, что он на доспехи платье своей невесты надевает.
- Брешут купцы, как сторожевые псы у ворот, - возмутился Кондрат. - И ты поверил?! Где это видано, чтобы женским нарядом воин себя украшал?
Василек победно улыбнулся и с достоинством произнес:
- Я же не глупый, чтобы всякие сказки слушать. Говорю, поклянитесь и крест целуйте.
Послышались одобрительные возгласы дружинников, и Василек продолжал:
- И что же вы думаете? Они клялись, что то, чистая правда, и крест целовали. И под землю не провалились!
Воцарилась тишина. Дружинники дивились неслыханному рассказу, а Василек, довольный успехом своей речи, продолжал:
- Я запомнил, как того витязя величать. Вдруг встретимся. Имя у него, как у золотых дел мастера в немецкой слободе, Ульрих. Потом "фон", это князь по-нашему. А вот по батюшке как звать, язык сломаешь, но я все равно запомнил. Сначала идет слово "лих". Ну, здесь все ясно: лихой удалец, малодушному с таким лучше не встречаться. Потом слово "тын". Тут тоже все понятно: крепок, как дубовый тын. Потом слово "камень" по-немецки, и получается...
Тут Василек задумался. Мало того, что собрать все вместе оказалось для него трудной задачей, так еще и последнее слово из головы вылетело.
- Ульрих фон Лихтынштаин, - подсказал Арсений.
Василек с благодарностью взглянул на товарища и радостно подтвердил:
- Во-во, Лихтенштейн!
- Я вот что думаю, - задумчиво проговорил Нил. - Силы этот витязь, видно, богатырской, если не боится в женском наряде разъезжать. Надень из нас кто бабий сарафан на броню, так потешались бы над тем до седин.
- А я бы с ним сразился, - мечтательно сказал Василек. - Князь говорит, с сильным противником на ристалище надо биться, чтобы ратному делу обучиться.
Дивились рассказу Василька дружинники. О духах лесных и речных все слышали, а вот о таком заморском диве не приходилось.
Отдых выдался коротким. Как только молодь прекратила погоню и повернула коней к холму, зазвучали властные слова князя. Арсению надлежало ехать со старыми дружинниками в голове колонны и свернуть у города в Борисоглебский монастырь, чтобы приготовить все к заупокойной службе. Едва успел Милаш пошутить, что там Арсению самое место, как был отправлен сопровождать обоз с погибшими и прислуживать монахам при отпевании.
- Чтобы зубы не скалил там, где ангелы смерти еще летают! - хлестнул безжалостными словами ему вдогонку Савелий. - Пусть монахам поможет тела погибших омыть да в чистые одежды обрядить, может в душе что и шевельнется.
Кондрату с его дружинниками предстояло вести отбитых в схватке смердов в их разоренное село. Ятвягу поручалось доставить в крепость пленных литвинов.
- Смотри, чтобы твои молодцы не начали по дороге раздевать пленных, - напутствовал его князь. - Должны достойно они перед горожанами выглядеть, чтобы никто не посмел сказать, что мы с оборванцами дрались.
Оружие побежденных повезет в великокняжеский терем на Смядыне отряд Ярополка.
Заворчал Нил, который не жаловал знатного воина. Его подержал Василек:
- Вся слава Ярополку достанется!
- Великий князь жизнь нелегкую прожил, - вступился старый дружинник Савелий. - Ярополка он благосклонно выслушает, одарит милостью из уважения к древнему роду. Но чествовать будут Меркурия и тех, кто с ним. Великий князь знает, кто к победе дружину ведет.
Уже в седле, Василек увидел уносящийся вперед дозор, и с достоинством занял свое место в выступившей колонне. Обратный путь показался ему короче ночного перехода. Васильку даже удалось подремать, приноровившись к спокойному шагу лошади. Как только он начинал сползать с седла, сильная рука Нила служила ему надежной опорой. У самого города набежала грозовая туча и пролилась коротким крупным дождем под леденящую сердца музыку грома. Когда же она отступила на юг, с неба опустилась двойная радуга, заливая удивительным светом северную кромку далекого леса. Колонна остановилась, глаза дружинников скользили по небесному мосту. Суровые, обветренные, обожженные солнцем лица, все до единого, вдруг посветлели.
- Радуга в небе - это знамение завета между Творцом и людьми, - шептал за спиной Василька Арсений. - Прощаются нам прегрешения наши, потому как мы кровь не ради корысти проливали, а ради спасения людей.
**
На отдыхе
После бани и обильной трапезы забрался Василек на сеновал и, утопая в душистом сене, с удовольствие растянулся на попоне, укрывшись плащом. Уснуть сразу не удалось, так как во дворе вспыхнула ссора между Нилом и Олешичем. Узнав, что князь ушел в Свирскую церковь, Нил хватил лишку еще до бани. Одному ему ведомыми путями, он пробрался в винный погреб. В бане наставник Василька объявился с кувшином старого вина, к которому не раз прикладывался под разными предлогами. Разомлев от пара и вина, Нил немного подремал в предбаннике, а потом попытался проникнуть в винный погреб снова, но на его пути встал Олешич. Разгорелась перебранка.
- Ты мне плетью не грози! - кричал Нил. - Отберу и в бурьян выброшу! И Василька в обиду не дам! Кончилась твоя власть, когда он в дружину влился.
Олешич отвечал ему глухим ровным голосом, поэтому слова сливались в неясный гул.
- Рубаха коротковата стала, - подумал Василек, вспомнив об ударе плетью. - Если руку высоко поднять, спина заголяется. Надо будет новую у купцов присмотреть.
- Я и без тебя знаю, что князь мое пьянство не одобрит. Жалуйся! - гремел голос Нила. - Только не забудь сказать, как ты молодь плетью учишь. Думаешь, тебя князь за это поблагодарит?
Неизвестно, к чему привела бы ссора, так как пьяный трезвого не разумеет, но вмешался Савелий и быстро утихомирил буяна.
- Вот Савелия я послушаюсь, - говорил заплетающимся языком Нил, - потому как он суров, но справедлив. Скажи-ка мне, славный воин, где князь?
- В церкви Михаила Архангела, о душах погибших дружинников молится и себе прощение испрашивает, что не сберег их.
- Из наших все целехоньки вернулись. Ярополка отроки полегли. Вот Ярополк и должен пред иконами на коленях стоять!
- Нет там уже ни наших дружинников, ни Ярополка. Все они к небесному воинству отошли, - степенно возражал ему Савелий.
- Я не о том говорю. Когда мы бьемся плечом к плечу, мы неодолимы! А Ярополка удальцы россыпью бросились в погоню. Кому-то удача улыбнулась, а кто-то встретился с более сильным противником. Как не крути, а вина в том Ярополка.
Разговор стал затихать. Видимо, дружинники направились к терему. Как ни пьян был Нил, но до него дошло, что следует помириться с Олешичем до возвращения князя.
Василек закрыл глаза. Постепенно сновидения завладели им. Сначала приснилась ему лютая сеча, в которой он храбро бился, но неожиданно получил такой сокрушительный удар, что даже застонал во сне. Самое обидное заключалось в том, что не видел он своего обидчика, сколь не озирался. Потом Морфей перенес его в мрачный терем, где пировали разбойники. Вот здесь-то Василек свою удаль показал: под его ударами валились они наземь, как снопы. И лишь вожак их неуловимым оставался. Долго гонялся за ним Василек, полтерема в щепы разнес. Наконец, загнал вражину в угол, схватил скамью, размахнулся и тут почувствовал, что кто-то тянет его за щиколотку. Сон как рукой сняло. Василек недовольно открыл глаза, подтянул ногу к животу и увидел вцепившегося в порты княжеского отрока Никодима.
- Эх, жаль, что не лягнул. Интересно, сколько бы он пролетел? - подумал Василек, а вслух с упреком сказал. - Такой сон прогнал!
- Здоров ты спать, богатырь! Солнце уже над головой. Тут такое затевается! Витязь иноземный бьется с нашими, двух уже с коней ссадил. За тобой послали старые дружинники.
Василек тут же поднялся.
- Ульрих?!
- Да кто его знает? Не по-нашему лопочет, через толмача.
Василек съехал по сену на землю, ополоснул лицо в кадке с водой и побежал в терем. Никодим вывел из конюшни Ласточку, оседлал ее и стал выбирать из расчесанной гривы травинки. По ступенькам крыльца загрохотали сапоги. Василек, в кожаной рубахе с сияющими на солнце бронзовыми пластинами, спешил на бой. Следом за ним мальчонка-холоп тащил скрывавший его полностью щит. Василек нежно обнял лошадиную шею и прошептал Ласточке на ухо заветные слова: "Не подведи!" Ласточка привычно прянула ушами. Василек ступил левой ногой в стремя, тело легко взметнулось вверх, и он оказался в седле. Икры ног привычно обняли крутые бока лошади, чуть сжали их, и Ласточка без понуканий легкой рысью направилась к воротам.
Дружинники встретили его появление на поле громкими криками. Подъехал на кауром жеребце Нил.
- Крепко бьется, чужестранец. Не смотри, что мал ростом. Те, кого он выбьет из седла, отдают ему свои шлемы.
Нил протянул Васильку взятый вчера в бою шлем литовского витязя. Василек взглянул на него с удивлением.
- Ты только не подумай чего, - стал оправдываться Нил. - Архипу копье попало в лицо, щеку всю разорвало. У этого шлема маска глаза, нос и щеки от удара спасет. Подбородок лишь открытым остается.
Василек надел шлем, отыскал глазами князя. Тот сидел на коне в окружении старых дружинников.
- Ну, что это за обычаи диковинные пошли, из-за девицы на копьях биться?! - рассуждал за его спиной Нил. - Благо бы, все эту девицу увидели и оценили ее красу. А то, может быть, из-за ведьмы какой, что воина своими чарами приворожила, кровь проливается.
Василек даже не прислушивался к ворчанию старого друга. Он с любопытством разглядывал противника. Тот был невысок ростом, с головы до ног весь закован в броню. На голове шлем, скрывавший все лицо, с узкими прорезями для глаз. Злой вороной жеребец его тоже был защищен броней. Соперникам принесли копья. Вместо массивного узкого жала, которое пробивало любой щит, на вершине древка поблескивал железный тупой наконечник. На этом неприятности не закончились: копья были равные по длине, что оказалось в диковинку для молодого витязя. Василек как соломинку поднял копье, подбросил вверх и на скаку под одобрительные возгласы дружинников ловко поймал его. Противники замерли, последний раз спокойно оценивая друг друга. Протрубил рог, и два воина, выставив копья, рванулись вперед. Взметнулась пыль из-под копыт, замер шум, и всем казалось, что стучат сердца, а не подковы по утрамбованной земле. Василек почувствовал, что удар его был точен, но удар копья противника оказался страшнее и выбил его из седла. Уносилась вдаль от него галопом Ласточка, он же, описав в воздухе короткую дугу, больно ударился спиной о землю. Иноземный рыцарь победоносно поднял копье и направил коня в сторону князя. Подбежал толмач и с почтением стал переводить слова чужеземца. Смысл слов его был таков, что рыцарю надоело биться с княжескими детьми, и он хочет померяться силой с самим князем. Меркурий благосклонно принял его вызов, но при одном условии: биться, как в сражении, на копьях и на мечах, конным и пешим, пока один из противников не попросит пощады или не рухнет на землю.
И вот уже снова замерли голоса, и конские ноги пустились в бег быстрее, чем пальцы гусляра по струнам. Удар чужеземца отвел князь щитом, его же удар был так страшен, что надломилось древко копья. И всем чудом превеликим показалось, что витязь иноземный остался в седле. Противники разъехались и замерли опять, присматриваясь друг к другу. Олешич спешил к князю с новым копьем, но был остановлен жестом. Меркурий вынул из ножен меч и клинком прочертил в воздухе несколько кругов, разминая кисть. Опять протрубил рог и противники стали сближаться. Клинок ударил о древко копья, отводя наконечник в сторону, и, словно отскочив, с быстротой молнии полоснул по шлему иноземца. Тот выронил копье, наклонился на бок и как не пытался выровняться в седле, хватаясь за шею коня, все же рухнул на утрамбованную землю. Крики радости подняли в небо задремавших ворон. Дружинники поздравляли друг друга, словно они сами выбили дерзкого воина из седла. Княжеские отроки бросились подымать поверженного противника, смиренно, но со злорадной искоркой в глазах, расспрашивая толмача о здоровье рыцаря. Слуги тем временем расстилали походные ковры и уставляли их блюдами со снедью.
Василек, улучив момент, когда всех стало больше интересовать содержимое кубков и блюд, подсел к князю, мирно беседующему с чужестранцем.
- Ловок, змей! - недовольно протянул он, указывая глазами на бывшего противника. - Я же его тоже копьем крепко ударил, а он меня из седла вышиб. Как так?
Князь ласково провел рукой по непослушным вихрам своего воспитанника.
- Многому тебе еще научиться надо, Василек. Ты все на силу свою надеешься. Но, ведь, и противник твой с мыслью о победе на поединок выезжает. Ты видел, какое у него седло? Задняя лука высокая, не то, что у наших седел. В схватке на копьях сидит он в нем, как скала. Тяжелая броня на нем и на коне придает силу удару. А наши седла удобны в ближнем бою, в жестокой сече на мечах. Не пренебрегай теми, кто кажется тебе слабее. Слабость та обманчива. Будешь с рыцарями биться, меч бери потяжелее, а со степняками полегче, чтобы как молния в руке сверкал твой клинок.
Василек вздохнул с облегчением. Значит, не его вина, что победа не ему досталась. Просто, умения немного не хватило. И тут он заметил, что Нил призывно машет ему рукой.
**
Хороший был воин Нил: сильный, ловкий, умелый. Но был у него один недостаток, который не давал ему выйти в первые ряды. Очень он любил заморские вина, которыми угощали в гостиных дворах Рачевки и Смядыни. Иной раз не было ему удержу в бражничестве, и возвращался он оттуда гол как сокол. И сразу следовало суровое наказание: служба в дозоре на дальних рубежах. Нил скоро смекнул, что Василек может оказать ему ценную услугу. Этого увальня привлекали в гостиных дворах рассказы о чудесах заморских. До вина он был не падок. Да и сколько же надо было влить зелья в этого медведя, чтобы впал он в беспамятство?! Прозорливый Нил всячески старался приручить Василька, понимая, какую огромную пользу можно извлечь из этой дружбы.
Солнце еще только начинало свой медленный спуск к горизонту, а два друга в своей лучшей одежде отправились к Смядынской пристани. На Васильке был новый бархатный кафтан, рубаха с золотым шитьем, синие в красную полоску шаровары и мягкие наборные сапоги булгарской работы. Теплым августовским днем кафтан был, несомненно, лишней вещью праздничного наряда, но княжескому отроку очень хотелось показать всем свою обновку. Нил был одет не столь живописно. На нем была чистая полотняная рубаха, перехваченная широким поясом, холщовые ноговицы и добротные сапоги из воловьей кожи. Люди незнакомые принимали высокого и статного молодца за сына богатого купца, а его коренастого попутчика за слугу. Это давало повод Васильку беззлобно подтрунивать над товарищем. Из походов дружинники возвращались с богатой добычей, правда, вырученное за добычу серебро уходило, как песок сквозь пальцы. Не жалея отсыпали купцам монеты за быстрых коней и красивые седла, изящно украшенные мечи и надежную броню. Нил мог похвастаться лишь конем, все остальное снаряжение было хоть и добротным, но очень уж простым.
- Жизнью надо наслаждаться, - говорил Василек. - Сегодня служба нам мила, а завтра недруга рука ее немилосердно остановит. Я перед судом небесным достойно выглядеть хочу. А ты свое серебро глубоко ли прячешь?
- Богатство в землю зарывать - грех и глупость, - степенно отвечал ему Нил.
- И где же тогда твое серебро? - не отставал Василек.
- Купцам в рост отдаю. Когда кошель до верха монетами набью, корчму у пристани куплю, да вас, неразумных, после походов буду обдирать как липку.
- Корчму?! Пусти козла в огород! Ты же сам ее и доведешь до разорения.
- Тогда кузницу куплю, а лучше, две.
- Кузницу?! Так у нас кузнецов целая слобода.
- Что с того? Дел не убывает. На одних подковах состояние можно нажить.
Так за серьезными разговорами коротали они дорогу.
Благодаря своей дерзости, силе и тугому кошелю, друзья быстро захватили лучшие места в гостином дворе и привлекли немалое внимание к себе. Серебряные монеты бросал на стол Василек, который в цветастой заморской одежде больше походил на гордого павлина. Нил же раскошеливался лишь тогда, когда земля качалась у него под ногами. Было у друзей еще одно отличие. Все окружающие их лица, даже те из них, на которые нельзя было смотреть без содрогания, после третьего кубка заморского вина казались Васильку трогательно милыми. Нила же обуревали мрачные мысли, он с подозрительностью смотрел по сторонам. Прежде не раз затевал он безумные ссоры, которые неминуемо приводили к жестоким дракам в пьяном угаре. Василек краем глаза следил за правой рукой друга, готовый обхватить его и вынести на пристань, если ладонь потянется к голенищу за засапожным ножом. В дружине никто не превзошел Нила в умении метать ножи. Впрочем, вечер выдался спокойным. Василек побеседовал со знакомым купцом о заморских товарах, потом стал выведовать у него, сколько тот запросит за диковинный лук.
- А накладки у рогов лука должны быть костяные, да не простые, а с узором, - терпеливо объяснял Василек. - Налучье и колчан из кожи или сафьяна, но непременно с золотым шитьем по бархату.
- Ты из тяжелой конницы в лучники решил податься? - с усмешкой спросил Нил.
- Лук мне для охоты нужен, - отмахнулся Василек.
- Так я тебе из можжевельника сделаю лук для охоты не хуже заморского.
- А мне нужно богаче, чтобы видели, что едет княжеский любимец. Налучье с луком слева, колчан со стрелами справа и золотая нить по бархату.
Неодобрительно качал головой Нил, единственным украшением которого была золотая серьга в ухе. Условившись с купцом о цене, Василек занялся самым интересным для него делом: начал расспрашивать гребцов о русалках. Интересовал его, прежде всего вопрос, отличаются ли русалки морские от своих речных сестер. Вразумительного ответа он не получил, зато выяснилось, что человек бывалый уши большими пальцами заткнет, глаза ладонями закроет, и тем себя спасет, если морские или речные дивы пением своим в пучину вод путника заманить хотят. А вот дети малые и неразумные часто становились добычей русалок. Когда разговор коснулся детей, Нил недовольно засопел.
- У нас в селе дите малое на реке у берега плескалось и пропало. Тоже все на русалок грешили, а оказалось, сом утащил.
По раздраженному голосу друга Василек понял, что разговор может перейти в кулачный бой, если кто-то посмеет ему прекословить.
- Нам пора по пристани прогуляться да на русалок местных полюбоваться! - рассмеялся Василек, схватил друга в охапку и вынес на свежий воздух. Прохладный ветер, что дул от Днепра, доносил до них запах хмеля и смолы. Шагая по широким ступеням лестницы, дружинники спустились к пристани, где на деревянных настилах высились горы товаров, готовых к погрузке на купеческие ладьи. Нил был мрачен и недовольно сопел, как вол, на которого надели ярмо. Время от времени он дотрагивался до серьги в ухе. Василька так и подмывало расспросить друга об его единственном украшении. Среди дружинников бытовало поверье, что серьга предохраняет от болезней до самой смерти, особенно, если она с редким камнем. Серьги заказывали под стать ушам, привыкшим к трепкам. У Нила же серьга была как капелька. Такие не носили даже девицы, разве что совсем маленькие пигалицы. С расспросами Василек все же решил повременить. Дружинников обогнал русоголовый мальчишка в нарядной рубашке, подпоясанной узким поясом, узких ноговицах и мягких сапожках. За ним бежала девушка в синем сарафане и, задыхаясь от быстрого бега, уговаривала вернуться.
- Мы только посмотрим, как ладья отчалит, - слышалось в ответ. - Вон, уже парус ставят!
Нил присел на липовый бочонок за грудой выделанных кож и недовольно забормотал:
- Нет пригляду за детьми, а чуть что случится, у них сразу нечистая сила виновата.
Василек с удовольствием растянулся на груде кож и закрыл глаза. Раздражение друга он отнес на свой счет.
- Не надо было так спешить, - размышлял Василек. - Еще бы пару ковшей вина, и не было б раздору.
Сквозь легкую дремоту до слуха донесся елейный голос:
- Для такой красавицы у нас и украшения под стать! Ожерелья и браслеты, серьги и кольца. Отплываем уже, поэтому недорого запрошу.
- Руку отпусти, закричу! - послышался в ответ голос девушки. - Илюша, беги к отцу!
- Мальчонку тоже в ладью! - раздался властный голос.
Василек открыл глаза и резко поднялся. С высоты своего роста он глянул поверх груды кож на помост и увидел, как дородный купец насильно затаскивал по трапу в ладью девушку в синем сарафане. Его слуга держал под мышкой извивающегося мальчика. Ноги сами понесли Василька к трапу ладьи.
- Девицу руками не трожь! - сказал твердо Василек.
Купец удивленно взглянул на внушительную фигуру молодца, перевел свой взгляд на слугу и внятно проговорил:
- Так ты говорил, у нас пары гребцов не хватает? Тащите и этого в ладью, будет за двоих грести.
Только тут Василек увидел, что полдюжины мускулистых гребцов стоят у него за спиной. Сильные руки схватили его за кафтан и потянули назад. Василек с замиранием сердца услышал, как трещат разрываемые нити, повел плечами, и кафтан оказался в руках нападавшего, который с любопытством разглядывал ценную добычу.
- Я добром просил! - взревел дружинник, схватил обидчика, поднял его, как куль с мукой, и бросил на помост. Бросок оказался удачным, так как сбил с ног еще двоих гребцов. Зато другие набросились на него с кулаками твердыми как камень. Вот уж где пригодилась сноровка кулачного бойца. Василек медленно отступал к трапу, сбивая с ног точными ударами нападавших, которых, к его удивлению, становилось все больше. Даже оторопь брала, что вместо одного битого два небитых появлялось. На помощь пришел Нил. Он набросился на гребцов сзади и отправил двоих в воду, но это были тертые калачи, и о бегстве никто не помышлял. Нил уклонялся от ударов, делал вид, что отступает, и тут же нападал. Василька теснили к трапу, и там сзади ударили по спине веслом. Удар был сильный, но богатырь выстоял. Весло он у обидчика отнял, и лишь тогда перевес в силе оказался на стороне дружинников. Расшвыряв тех, кто прижал его к трапу, Василек ворвался на ладью. Этот прорыв сразу привел к безоговорочной победе: прыгали за борт обидчики, купец выпустил из рук девицу, мальчишка до крови прокусил руку слуге и убежал, а Нил встречал беспощадными ударами тех, кто пытался незамеченным покинуть ладью. Василек нашел купца на корме. Не решаясь прыгнуть в воду, тот кричал:
- Я подам жалобу Великому князю! Я гость!
- Иной гость, что в горле кость! - прорычал Василек и выбросил купца за борт.
**
Наказание
Монотонный голос дьяка совсем не соответствовал тому безобразию, что учинили Василек и Нил на пристани.
- И затеяли дружинники княжеские кулачный бой с гостями именитыми, которые пострадали безвинно. Сломан нос и два ребра, а зубов выбито немеряно. И подают страдальцы жалобу в суд великокняжеский.
Два дружинника стояли, опустив головы. Вины они за собой не чувствовали, лица же скрывали по другой причине. У Василька опухли губы от полученных в лицо ударов, и предательская синева заливала всю левую щеку до самого глаза. У Нила было разодрано ухо, из которого выдрали серьгу. Изрядно пострадал и лоб. От удара кистеня ему удалось уклониться, но металлическая гирька все-таки рассекла кожу. Его черные глаза украдкой следили за князем, в мрачном раздумии ходившим от окна к двери.
Меркурий остановился напротив дружинников, бросил быстрый взгляд на своего воспитанника, потом на Нила и протянул:
- Красавцы!
Василек и Нил взглянули друг на друга и каждый про себя подумал:
"Не, я лучше выгляжу"!
- Потому, как нельзя учинять разбой над людьми торговыми, - продолжал вкрадчивым голосом дьяк.
- Так они девицу за руки хватали и в ладью волокли, - не сдержался Василек.
- Девица на суд не пойдет, сраму побоится, - жестко проговорил князь.
- А с ней еще мальчонка был, верно, брат ее меньший. Они и его в ладье хотели спрятать.
- Ребенок не может в суде выступать, - подал голос дьяк.
Князь откинул крышку сундука, и тяжелый кошель упал на стол перед дьяком.
- Думаю, этого хватит, чтобы дело до суда не доводить, - проговорил он насмешливо.
Дьяк схватил когтистой рукой кошель и, пятясь, вышел из палаты.
- Пусть нас железом каленым пытают, все одно, мы правы, ибо от справедливости и Писания священного не отступали, - мрачно сказал Нил.
- На суде вам бы пришлось отвечать не по Писанию, а по законам Правды Смоленской. Торговля Великому князю и городу золото дает, поэтому купцов он не осудит. Не сдирают шкуру с овец, с которых золотую шерсть стригут.
- Да не овцы они, а оборотни, и рожи у них разбойничьи! - не выдержал Василек.
- Ну, у вас лики тоже не ангельские! - рассердился князь.
- Умыкнули бы они девицу и мальчонку, а потом продали бы на чужой стороне в услужение. Ты бы сам, князь, вступился! - произнес Нил.
- Иной раз и словом остановить можно!
- Не, такие слово не понимают, пока кулака не испытают, - не согласился с ним Василек.
Князь в раздражении махнул рукой.
- Глаза мои чтобы вас больше не видели!
У Василька от этих слов даже ноги подкосились. Человек, недюженной силы, но с наивным умом ребенка, он и представить себе не мог свою жизнь вдали от того, кто заменил ему отца. Дружинник опустился на колени.
- Какое пожелаешь наказание дай, только не прогоняй! - взмолился он.
Нил, обладавший природной наблюдательностью, отточенной в походах, сообразил, что князь удаляет их от себя, чтобы защитить от неправедного суда, поэтому лишь виновато опустил голову, глядя исподлобья черными проницательными глазами.
- В Черниговскую землю поедете. Неспокойно там стало, беженцы оттуда потянулись через болото ручейком тонким. Но как бы ручеек тот в неудержимый поток не превратился. Своими глазами глянете, да без пленного не возвращайтесь. Коней выберете из тех, что в схватке взяли. Они, хоть и неказисты, но не привередливы. А своих вы овсом разбаловали, намучаетесь только с ними. Все остальное у ключницы.
Князь кивком головы в сторону дверей показал, что разговор окончен.
**
Около конюшни Василек подозвал княжеского конюха Наума и велел вывести во двор оседланную Ласточку. Словно из-под земли перед ним тотчас выросли малолетние босоногие отпрыски конюха. Самый проворный из них, русоволосый Савва, скоро оказался в седле и на зависть другим проскакал несколько кругов по двору. Василек внимательно наблюдал за ровным бегом лошади, восхищаясь силой стройных ног. По его знаку Савва перевел лошадь с рыси на грациозный шаг, подъехал к дружиннику и замер в седле, гордо поглядывая на братьев. Мальчишки часто выезжали купать лошадей, но к реке отправлялись без седел. Здесь было, чему позавидовать!
Василек придирчиво осмотрел копыта и подковы, нежно провел рукой по бархатистой шерсти шеи и груди, чувствуя подрагивание сильных мышц.
Савва получил заслуженную мелкую монетку, и вся ватага исчезла также быстро, как и появилась. Василек прижался щекой к шее лошади и прошептал:
- Уезжаю я в далекие края. Тебя не велено брать, да я бы и сам не взял. Мало ли, что там может случиться. Не хочу, чтобы ты носила на себе басурманина. Арсению тебя передам, пусть покрасуется, пока я не вернусь.
Ласточка, привычная к тому, что хозяин с ней часто разговаривал, прядала ушами. Василек поднял руку, провел ею по лбу и носу лошади, почувствовал прикосновение губ к ладони.
Василек отвел лошадь в стойло, снял седло, принес большую охапку сена, повесил торбу с овсом и, наблюдая, как Ласточка ест, выбирал из гривы сухие травинки. Пообещав, что вернется с хлебом, он направился к выходу из конюшни. У самых дверей было отгорожено место для старого козла. Василек задержался у его клети.
- Ты, смотри зорко, - сказал он наставительно козлу. - Нечисть в конюшню не пускай. Ты и сам рогатый, так что они тебя за своего принимают и понимают, где есть один, там второму места нет. Будешь службу хорошо нести, конюхам накажу, тебя овсом кормить.
Козел ударил рогами по жердям клети, и Василек, приняв этот выпад за ответ, с легким сердцем вышел из конюшни. Он пересек двор, потоптался в нерешительности возле терема и присел под окнами трапезной. Все серьезные разговоры велись неторопливо за щедрым столом, и одной из прежних забот Василька было следить, чтобы под окнами никто не терся. Сам он не вникал в суть разговоров, развлекаясь тем, что по голосам угадывал, кому они принадлежат. Опершись спиной о бревна стены, Василек опустил голову и закрыл глаза. Незнакомый голос, старательно нараспев выговаривавший каждое слово, заставил его насторожиться.
- Во всех землях дальновидные правители внимательно следят за походами монгольского войска. Король Вацлав собирает под свои знамена умелых и сильных воинов. Все будут рады, если потомок славного древнего рода вернется защищать землю своих предков.
- Мои предки жили в Великой Моравии, а теперь это лен короля, которому воспитание дали в Германии. Нет. Для меня давно эта земля стала родной, - раздался голос князя.
- Здесь не остановить монголов. Разгромлено княжество Рязанское, пало княжество Владимирское. По замерзшим равнинным рекам конница Батыя выйдет к Смоленску и к Пскову, и к Новгороду. Тогда падение их неизбежно. В Моравии же можно выстоять, если удержать горные перевалы. Какой смысл сражаться на стороне тех, кто обречен?
- Как не безумно это звучит, я надеюсь на победу. Нет лучше моих воинов, если говорить о том упорстве, с которым они превозмогают все тяготы походов и сражений, если говорить о той безропотности, с которой они переносят мороз и жару, голод и жажду. Но вся беда в том, что из-за корысти и тщеславия губят их высокородные князья и бояре безмерно. И мне предлагают покинуть в беде тех, кто мне верит?
- Вижу, князь, ты привязался к ним всем сердцем.
- Верно. Научившись любить, ты научишься жить, и тогда все становится ясным. Ты сразу понимаешь, для кого ты живешь, для чего ты живешь на этой земле.
- Неужели голос предков не позовет тебя в родные края?
Глухой ропот поднялся в душе Василька на того, кто так дерзко пытался переманить князя на службу. Он не дослушал ответа, осторожно прокрался вдоль стены и притаился у угла терема. Высокое крыльцо с резными перилами было в нескольких саженях. Василек призывно свистнул, и от конюшни прибежал серый пес. Он послушно лег у ног хозяина, поглядывая по сторонам карими с зеленоватым отливом глазами. Василек молчал, пес тоже, и лишь частое его дыхание нарушало тишину. Он не был таких устрашающих размеров, как свирепые псы, несущие сторожевую службу у крепостных ворот и оглашавших близлежащие холмы яростным лаем. Пес принадлежал к особой породе собак. С охотничьих облав дружинники часто возвращались с волчатами. Через череду поколений потомки тех серых пленников превращались в безжалостных ночных сторожей. Они никогда не бросались наперерез вооруженному противнику, беззаветно жертвуя своей жизнью ради добра хозяина. У них было иное назначение. Обладая изумительным чутьем, потомки серых хищников издалека и в темной ночи распознавали чужых людей. Если тать проникал в чужие владения, за ним как призрак крался осторожный хищник. Ни звуком, ни движением ночной сторож не выдавал себя, понимая, что хозяин придет на помощь слишком поздно, а, значит, в схватке приходилось надеяться лишь на быстроту, силу и острые клыки. Нападал такой страж внезапно, вонзая крепкие зубы в шею, и терзал вора безжалостно. По суровому закону хозяин был волен даровать жизнь или обречь на смерть ночного татя. Ночные сторожевые псы выбирали последнее. Вот такой пес лежал теперь у ног Василька, недоумевая, зачем его потревожили в дневное время.
- Надо чужака со двора выпроводить, - обратился Василек к коварному зверю. - Да так, чтобы он дорогу сюда забыл.
Пес наклонил голову набок, и Василек истолковал это движение как сомнение в разумности намерений хозяина.
- Знаю, что тяжело днем нападать. Подождем. Вдруг нам повезет: ссора вспыхнет, и чужак выйдет один.
Но это был не их день. На крыльцо сначала вышел Олешич, за ним молодой дружинник из черемисов. Был он невысокого роста, но ловкий как рысь. Они почтительно замерли у дверей. Затем появился гость. Это был уже немолодой благообразный старец в долгополом кафтане. Провожал его сам князь. Конюх подвел к крыльцу смирную лошадь и помог старцу взобраться на нее. Еще один конюх держал под уздцы беспокойного каурого жеребца. Черемис, показывая свою удивительную сноровку, прыгнул в седло прямо с крыльца. Жеребец попытался встать на дыбы, но хозяин быстро смирил его властной рукой.
- С таким провожатым ему не то, что собака, барс не страшен, - недовольно проговорил Василек.
Пес, уловив настроение хозяина, ободряюще открыл пасть, показывая крепкие клыки.
- Нет, - прошептал Василек, провожая всадников скорбным взглядом до ворот. - Черемис глазом не моргнет, в прыжке тебя рассечет.
Голос князя заставил его насторожиться.
- Савелию передай, чтобы подготовил своих людей и выступал к Долгомостью. Как только Нил с Васильком болото перейдут, пусть гонит селян вехи снимать и гати разбирать. Нила предупреди, чтобы нашел проводника на той стороне и возвращался звериными тропами.
- Мыслимое ли это дело? - возразил Олешич. - Те гати много лет мостили. Опять же, селяне - люд вольный. Не удержит их Савелий, разбегутся. В пору жатвы каждый день дорог.
- Придется на поклон к старому Тумошу идти, холопов просить. Челяди у него целый двор. Вот уж сердце тщеславное возрадуется, когда меня просящим увидит, - с грустью произнес князь.
- Да и гати зачем все разбирать? Растащить бревна лишь в тех местах, где они из воды вышли. Минуют злые времена, опять гати понадобятся. Беда тут в другом. Нет неприступных крепостей, как нет и непроходимых болот. Если степняки удумают, звериными тропами пройдут.
- Вот Нил и посмотрит, что они замышляют.
Василек от удивления даже рот раскрыл. Дивился не столько мыслям князя, сколько словам Олешича. Пес, и тот уши навострил, почуяв недоумение и растерянность хозяина.
- Кто же он такой этот Олешич, чтобы наравне с князем говорить? С виду холоп, но лишь он один осмеливался с князем не соглашаться. И как же все гладко изложил!
Василек вынужден был себе признаться, что с него сошло бы семь потов, прежде чем князю прекословить. Тут было, над чем задуматься.
Пес, повинуясь жесту хозяйской руки, отправился в тень конюшни, чтобы отдохнуть перед ночной службой.
Пользуясь тем, что Нил взял на себя все приготовления перед отъездом, Василек еще успел сбегать в гостиный двор. Чужеземца он там не нашел, зато подробно расспросил о незваном госте. Когда он вернулся, взбудораженный и растерянный, Нил подозрительно посмотрел на него, но ничего не сказал, а сразу отправил спать. Выехали они рано, до рассвета, избегая ненужных расспросов и любопытных взглядов.
**
Нил
Всю ночь неутомимый ветер терзал грозовые свинцовые тучи. Под утро они отступили на юг, но небо не посветлело. На него словно накинули серую паутину, которая опускалась на землю нудной моросью. За ее пеленой смутно проступали соломенные крыши изб на дальнем берегу реки. Порывы ветра доносили оттуда запах гари. В селении хозяйничали чужие. Время от времени красное пятно огня поднималось над одной из крыш, но разрасталось оно медленно: сырость сдерживало буйство пламени.
Василек сидел под навесом, сделанным из ветвей и травы так искусно, что он сливался с взбегающей линией холма. Укрытие было невелико, и приходилось упираться в спину Нила, который терпеливо вплетал в ячейки рыбацкой сети пучки травы.