Аннотация: Гражданская война с сопутствующими ей неприятностями...
Работать совсем не хотелось. Рыбак - в быту Николай Арсеньев - встал от рабочего стола и подошёл к окну. Занималась зимняя утренняя заря. В это время года заря всегда такая поздняя: все на работу уже пришли и вовсю работают, а заря только занимается. К тому же рабочий день в Глушевске начинался в семь утра. Главу города за это костерили все, кто приехал со стороны и работал здесь совсем недавно. Старожилы Глушевска к такому положению дел были привычные и никогда не возникали.
Рыбак своё прозвище получил совсем в другой местности, тогда он жил рядом с Луганском - в пригороде - и любил в выходные дни с удочкой посидеть летней зорькой на бережку любого чистого водоёма. Ему неважно было, поймает он что-нибудь или нет, но сам процесс, как и другим любителям рыбной ловли, ему нравился до такой степени, что жена прозвала мужа Выходным Рыбаком. По таким дням она не против была наставить ему рога - и с удовольствием наставляла - с соседом дядей Мишей, который в её жизни объявился как-то внезапно, но довольно прочно. Связь началась в один из рыбных дней, сосед зашел в гости сразу после ухода Николая. Слово за слово крепкий на вид, моряк в прошлом, дядя Миша неожиданно прижал к себе молодую женщину, и она внезапно почувствовала неодолимое желание переспать с рослым соседом, к тому же с вечера просила мужа утром не уезжать на эту чёртову рыбалку, а поехать проведать мать в село. Дядя Миша оказался настолько хорошим любовником, что к концу дня Лариса прямо ему заявила, что Колю она бросает и переходит в квартиру напротив.
- Не дури! - ласково сказал дядя Миша. - Нам и так будет хорошо, зачем жизнь мужику ломать? - И вновь потянул её на койку.
Когда пришёл с рыбалки Николай, Лариса сытно покормила его хорошим обедом и спросила:
- Ну, как рыбалка? Опять ничего? Ты бы подольше сидел на берегу, рыбу нужно задолго подкармливать, тихо вести себя, тогда и наловишь.
- А ты откуда знаешь? - удивился Николай, вытаращив глаза.
- В численнике прочитала, а сегодня к тому же Николай Николаевич Дроздов про рыбалку передачу вёл, зря, что тебя не было. Тебе нужно с вечера пятницы уезжать в ночное и, как все хорошие рыбаки, находить свои прикормленные места, любимые заводи. Тогда и рыбки бы поели всласть!
То ли Николай прислушался к советам Ларисы, то ли по какой другой причине, но он действительно начал рыбачить с пятницы. И не знал, что теперь всю ночь Лариса стонала в объятиях дяди Миши, жизнь её наладилась как нельзя лучше. Сосед был прекрасной добавкой к вялому по женской части мужу. Николай удивлялся, как день изо дня хорошеет жена, она стала очень весёлой, перестала ныть по пустякам и даже перестала заикаться про незначительную зарплату кормильца семьи. Ведь когда-то они даже с рождением ребёнка договорились временно не торопиться, подождать - успеют родить, когда времена на предприятии, где оба работали, лучше наступят. Как-то неожиданно Лариса так сильно поправилась, что начала широкие платья носить. Николай заметил и как-то спросил:
- Ты как будто забеременела?
- С чего ты взял? - удивилась Лариса. - С наших харчей разве забеременеешь?
- Первый раз слышу, что это бывает от харчей! - в свою очередь удивился Николай.
На всякий случай Лариса осведомилась у мужа:
- А ты разве не предохранялся, как мы условились?
На что муж буркнул что-то нечленораздельное и уехал на очередную, теперь уже зимнюю рыбалку, поскольку разговор происходил в конце рабочей недели. Отсутствовал он до вторника из-за неприятного приключения с машиной, на которой обычно его подбрасывал до реки бывший одноклассник Федор Бойко. Во вторник и узнал, что Лариса уже находится в самом натуральном декретном отпуске.
Поскольку сразу последовали некоторые события в Украине, связанные с изгнанием президента и началом битвы против осевших на востоке страны русских, хотя и имевших по всем документам украинскую национальность, но сильно раздражавших новую центральную власть в Киеве, а также неизвестно кем написанный донос Николаю про связь жены с соседом, рогатый муж поздним вечером поджёг квартиру дяди Миши и налегке рванул в сибирские просторы России от незаслуженных алиментов. Много позже он узнал, что дядя Миша, как погорелец, не нашёл лучшего жилья, чем через лестничную площадку и с удовольствием обеспечивал Ларисиного отпрыска на свою морскую пенсию. Всем троим частенько приходилось выслушивать артиллерийские канонады, но пока боевые снаряды их старый трехэтажный дом миловали. Лариса пугалась стрельбы на улице и редко выходила с ребенком погулять, иногда думая, что в России с Николаем-Рыбаком ей было бы значительно спокойнее, но точного его расположения она, конечно, знать не могла. Дядя Миша не отлынивал от происходивших событий и принимал то сторону ополчения, то - силовиков Коломойского - кто больше заплатит: кормиться как-то надо было, ведь Киев практически пенсию людям не выплачивал. Иногда рано утром дядя Миша прогуливался в одиночку по городу и ужасался, во что тот превращается. И в эти минуты его вновь тянуло взяться за оружие, которого он захоронил достаточно много с начала боевых действий, и пойти огородами громить именно того, кто всё это затеял. Власти вешали жителям Луганска развесистую лапшу на уши, примерно такую же, как и представителям Совета Европы. Но луганчане сами находились в центре событий, далеко от столицы и понимали что к чему. Поэтому вместе с донецкими горемыками отбивались, как могли, от постоянно прибывающих новых бойцов украинской армии, частенько уничтожая самых настырных десятками и сотнями, но нередко и отпуская обезоруженных на все четыре стороны. По-другому они не могли из-за того очевидного факта, что прекращение сопротивления сразу привело бы к полному уничтожению всех жителей Луганщины и Донбаса. А умирать никто не хотел, кроме молодых были ещё их отцы, матери, деды, прадеды и тому подобное. А главное - дети! Пришедшие к власти в Киеве после переворота люди не понимали, что такое для родителей их кровные дети и они сильно удивлялись, почему юго-восточная Украина так сопротивляется вместо сдачи всего оружия. Депутаты Верховной Рады, конечно, изнемогали от хорошей, установленной себе самим зарплаты, а остальные украинцы пытались прожить на то, чем бог послал. И по мере возможности собирались на знаковых площадях для выражения протеста в связи с происходившими событиями в стране.
Николай Арсеньев почти ничего не знал о неприятностях со своей женой, а когда кто-нибудь рассказывал - обычно это были новые переселенцы с Украины, - то ужасался и ему становилось жаль Ларису, про которую он часто вспоминал и даже сомневался, правильно ли он поступил: может быть ребёнок был от него, а он его предал и оставил в зоне военных действий, поверив какому-то жалкому доносу, написанному на рваном листочке бумаги корявыми буквами по-украински. Сгоревшую квартиру дяди Миши он не жалел, потому что появившийся всего год назад сосед был слишком самоуверенным и частенько при Николае поедал Ларису глазами - точно был до баб голодный! Поэтому они и не подружились, как это обычно бывает у соседей. "Найдет, где жить!" - думал Рыбак, не подозревая, что морфлотовец давно нашел.
Слушая сводки с фронтов Украины по купленному на днях китайскому телевизору, Рыбак ужасался всё больше. Он представлял, каково Ларисе в этом военном городе Луганске с недавно рожденным ребёнком - сыном или дочкой - и, будучи жалостливым человеком, всё больше ощущал тягу к родным местам, к так давно запланированному, но рановато родившемуся ребёнку. К тому же Николаю надоели сибирские морозы, рабочий день с семи утра и новая нелюбимая работа. Пока ему доверили несложные чертежи в конструкторском отделе. Комбинат был большой и трубы здешней ТЭЦ дымили по- чёрному. Через несколько месяцев он дошёл до кондиции и уволился с этой временной работы, потому что и зарплату выплачивали невысокую. Прожить одному ещё было можно, но накопить для жены с ребёнком... Хватило только вернуться в разрушенный Луганск.
- Зачем тебя сюда принесло? - спросил знакомый на автовокзале. - Здесь каждый день стреляют.
- Да жена здесь осталась! - ответил Рыбак и пошёл изучать город. Встреченные люди были настроены по-разному. Одни называли обстреливавших город военных укропами, а другие рассказывали, что жить всем хочется и военных Киев присылает силком, на убой.
- У нас здесь достаточно техники для отражения атак, - просветил его молодой парень в телогрейке, - укропы почти всё оставляют и драпают отсюда либо в сторону России, либо скрываются по домам с родителями. В основном Киеву не удаётся собрать достаточное количество солдат. Все находят возможности избежать попадания в этот театр военных действий. Хотят, например, сына у родителей в деревне забрить в солдаты, а его уже и след простыл. Родители говорят, что не знают, куда сын делся, недавно был, а теперь куда-то смотался. Как появится - сразу пришлём в военкомат. Ты не бойся, война у нас здесь не совсем настоящая, то мы постреляем в сторону бандеровцев или коломойских, то они в нас. А стреляют из старых пушек без какого-нибудь прицела, так, только чтобы страху нагнать. А мы отвечаем, если что-нибудь важное повредят. И гоним их куда подальше от города. И в Донецке так же. Конечно, дома, строения страдают, да и убитые есть, но теперь, пока от нас не отстанут, мы будем отвечать, пока оружие имеется. Ты завербуешься к нам?
- Да нет! Я жену хотел бы отыскать, она недавно родила, - рассеянно ответил Николай и пошёл от парня подальше. Здесь как раз начался обстрел, люди попрятались по подвалам и почти не высовывались. Много встречалось детей школьного возраста. Им было интересно бегать от дома к дому под редкими снарядами. Одну девочку на глазах Арсеньева завалило обломками невысокого здания, в которое можно сказать случайно попал снаряд. Её сразу отрыли прибежавшие жители и оказали первую помощь. Но в основном разрывы были далеко от строений, видно, артиллеристы были ещё те!
Рыбак вскоре добрался до своего дома с разбитыми стёклами, вместо стёкол кое-где торчал кразис. Встретившаяся по дороге бойкая Галина Кораблина из соседнего когда-то дома сразу поведала ему, что Михаила Глузского, чью квартиру перед отъездом Арсеньев поджёг, подстрелили с месяц назад и давно уже схоронили. С затаённым дыханием он постучал в дверь: звонок не работал. Из-за двери испуганный женский голос, который Николай узнал бы из множества голосов, спросил чуть слышно:
- Кто там?
- Муж твой! - почему-то тоже не очень громко ответил Арсеньев.
Дверь распахнулась сразу, и женщина обхватила его обеими руками, с силой втащила в коридор и заплакала навзрыд.
Не ожидавший такой именно реакции Николай легко обнял Ларису и начал шептать слова утешения, какие смог сейчас придумать. Где-то в комнате закричал ребенок.
- Проходи! - освободилась Лариса и побежала в глубь квартиры. Николай снял верхнюю одежду и прошёл в зал. Как и раньше в комнате было прибрано, чистенько, только добавились детские вещи по углам: бумажные пеленки, какие-то распашонки и другое. В простой деревянной кроватке лежал успокоенный соской малыш.
- Это мой Вовочка! - сказала Лариса, стоя у кроватки, и опять заплакала.
Арсеньев не стал терять время, он строго сказал:
- Собирайся, мы уезжаем!
- Куда? - смогла сквозь слёзы спросить Лариса, оглядывая зал и плотно зашторенные окна.
- Я нашёл, где можно пожить, пока здесь всё успокоится. Навоюются, жизнь наладится и вернемся. Дверь квартиры заколотим, тому, кто в доме остался, объясним, что временно переезжаем к знакомым в Россию. Собирайся, с ребёнком я посижу...
Через день, попросив помощи у бывших сотрудников завода бытовой химии, где они раньше работали, Арсеньевы покинули Украину в надежде на лучшие времена. Рыбак, поклявшийся Ларисе, что больше в жизнь не возьмёт в руки удочку, сидел у окна пассажирского поезда, смотрел на спокойные мелькающие мимо российские города и сёла, держал на руках уснувшего Вовочку и спокойно улыбался, глядя на прикорнувшую рядом жену. Он давно уже понял, что ради спокойствия в семье, можно многим пожертвовать и многое простить...