Гринштейн Борис Владимирович : другие произведения.

Zemlya_za_okeanom (plus)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это продолжение романа "Земля за океаном".

  
  Глава Љ7
  
  Основатель града Москва
  
  
  "Шкипер Джеймс Джордж Шильдс, британский подданный, поступил в Российскую военную службу в чине подпоручика Екатеринбургского полевого батальона, под началом своего земляка полковника Самуэля Бэнтама, в 1783г. Обладая явными способностями и трудолюбием подпоручик отменно выучил русский язык и освоиться в чужой ему стране. В прошлом 1789 году он, разуверившись в военной службе, взял отпуск и в погоне за удачей прибыл в Иркутск, где и состоялось его знакомство с г.Шелиховым".
  В 1790г. Компания потеряла "Три святителя" и "св. Михаил" и, не зная о решении Якоба ван-Майера закупить суда в Макао, Шелихов задумал завести компанейское судостроение в Америке т.к. лес вокруг Охотска был вырублен , а доставка материалов из отдалённых мест была весьма трудоёмка и коштовата.
  Встреча с Шильдсом оказалась для него весьма удачной и своевременной.
  В письме от 14.09.1790г. Шелихов советует Баранову: "Пользуясь таким благоприятным случаем, еще двум или трем судам разной пропорции положите
  основание, доведя их строение до того, чтобы они уже не требовали мастера, и вы бы сами могли окончить их и отделать". Он обещал прислать материалы для строительства и оснастки судов с кругосветкой и рекомендовал: "К спуску снастей, шитью парусов и кузнице приучайте американцев".
  Не известно, имел ли Шильдс опыт в судостроении, но современник характеризовал его как: "кораблестроитель и мореход по призванию души". Наняв себе в помощь четырёх английских моряков Шильдс к июню 1791г. построил 180-тонный корабль, названый в честь Компании "Северо-Восточный Орел"
  К тому времени купленные в Макао суда прибыли в Охотск и судостроение в колониях уже не было столь актуально. Поэтому Шильдс получил другое задание.
  Случилось так, что в этом году на Уналашке не осталось ни одной партии. Зверь был выбит, а такой роскоши, как зимовка даже в самой хорошей бухте без надежды на прибыль, мелкие компании позволить себе не могли. Очевидно Григорий Иванович и Иван Ларионович ещё раньше вели переговоры, поэтому уже в августе была основана Уналашкинская компания и господа компанионы по братски поделили между собой 21 пай.
  3 сентября 1791г. капитан Шильдс, ставший к тому времени Яковом Егорычем Шильцем, вывел построенное им судно из Охотской гавани, а 24 апреля прибыл в Павловскую гавань в распоряжение Баранова. Зиму он провёл в Капитанской гавани на Уналашке и оставил там 20 работных, закрепив т.о. за Компанией этот стратегически важный остров.
  Приход Шильца стал для Баранова подарком подобным манне небесной. Правитель не сошёлся характером с Бочаровым, своим лучшим мореходом, и старый штурман требовал отставки. У него уже был договор с Киселевской компанией. Измайлов то же хотел уволиться, но за ним были долги и Александр Андреевич тщательно следил, чтобы мореход ни коим образом не смог их заплатить. Срок службы китайского португальца Перейра подходил к концу. Баранов с трудом уговорил его остаться, посулив двойное, против обещанного, жалованье. Велись правда переговоры со знаменитым мореходом Прибыловым, но его контракт в компании Лебедева- Ласточкина истекал только в 1794г. А в 1792г. на 6 судов у правителя было 4 судоводителя.
  Дождавшись прихода из ежегодного рейса в Макао и Сандвичевы острова "св. Павла" и "Рейнджера", Баранов перевёл Измайлова на "св. Николая", а Бочаров должен был вести его бывшее судно с грузом в Охотск. Пусть теперь у Григория Ивановича голова болит где взять морехода.
  Шильца правитель отправил на Прибыловы острова и вести торг в устье Квихпаха. Заодно Баранов наметил изучение побережья вплоть до Берингова пролива надеясь найти Северо-Западный проход и в поисках северного заселения новгородцев, по легенде бежавших от Ивана Грозного.
  Коммерческая часть экспедиции прошла успешно(49 тыс. котиков и 1120 речных бобров, песцов, лис, выдр и куниц). А исследовательская работа не удалась. На север "Северо-Восточный Орел" не пустили льды, а на месте, указанном эскимосами Шильц не нашёл ни бородатых людей, ни крепости, ни изб.
  Вернулись из "северного вояжа" на зимовку в Павловскую гавань в конце октября, а уже в первых числах марта, в самый разгар весенних штормов пришлось идти в Якутат с сообщением правителю о серьёзных разборках среди лебедевцев. Шелихов немедленно прервал карательную экспедицию, вернулся на "Орле" в Кадьяк и, действуя энергично и жёстко, к маю закрыл этот вопрос. Главный возмутитель спокойствия в цепях отправился в Охотск.
  Теперь без опаски можно было идти на помощ крепости Архистратига Михаила и для замирения Ситхи. В этом походе приняло участие четыре судна с 560 мореходов, промышленных и конягов на борту.
  Маршрут флотилии пролегал не прямо к Ситхе, а шёл по огромной дуге через множество проливов архипелага Александра, ибо правитель хотел продемонстрировать мощь русского оружия и неотвратимость возмездия как можно большему количеству бунтовщиков. Едва узнав об их приближении, тлинкиты оставляли свои дома и прятались в лесах. Но Баранов приказал разграбить и сжечь лишь жилища и укрепления тех индейцев, что участвовали в разгроме партии Урбанова. 4 сентября флотилия вошла в Ситхинский залив.
  К тому времени непрочный союз племён распался, в основном из-за соперничества кланов Ситка и Хуцнув. Ситкинские колоши оказались в одиночестве против опасного врага и, прослышав о прошлогоднем истреблении эяков, искали мира.
  Капитан Шильц так описывает первую встречу их посольства: "После полудня три больших каноэ вышли из-за Восточного мыса и когда они обогнули его, все в них объединились в военной песне, гремевшей воистину прекрасно. При их приближении мы обнаружили, что каждое из оных содержит в себе вождя и около девяти молодых людей. Вожди выглядели равно хорошо и держали себя с величайшим достоинством, сидя на высоких сундуках посередине каноэ. Они имели бородки, длиной около двух дюймов и заметные усы, очень длинные волосы, которые, как мы поняли, были сняты с голов их врагов, убитых в битве. Головы их были припорошены гусиным пухом, а длинные красные и жёлтые перья венчали головной убор. В ушах у них были некие жемчужные раковины, имеющие здесь некоторую ценность ... На плечах их была наброшена ткань размером с квадратный фатом, сотканная из шерсти горных баранов. По кромке она была отделана мехом морской выдры и выглядело это превосходно ... Лица всех молодых людей в каноэ были размалёваны чёрным и красным, а головы их - посыпаны красной охрой и гусиным пухом. Несомненно, это отвечало их представлению о прекрасном, но делало облик их близким к описанной Мильтоном Смерти - "свирепой, как десять фурий, ужасающей, как ад", - а проще говоря, выглядели они подобными Дьяволу".
  В каноэ находились три наиболее влиятельных тогда на Ситхе вождя, которыми были: Скаутлелт, Кухкан и Скаатагеч. На другой день им устроили не менее торжественную церемонию.
  "В 8 часов утра пистолетный выстрел подал сигнал к началу представления. Участники процессии поспешили на берег, где выстроились "фронтом в ордер баталию". По команде они зарядили ружья, взяли "на плечо" и перестроились в две шеренги, образовав живой коридор от берега до входа в казарму. Прозвучала команда "на караул!" и в коридор этот вступила процессий во главе с правителем. "Тихими шагами ступая", участники её торжественно несли шест с водруженным гербом и привешенным ... российским купеческим судовым флагом, а на большом блюде крест, еще один герб и некий "секретный знак", покрытые белым полотнищем. Процессия неторопливо вступила в казарму. Туда же втянулся и "воинский конвой". Внутри постройки у южной стены уже был приготовлен стол, на котором стояла икона с горящими свечами. Туда же положили крест, после чего всем было велено отставить ружья и обратились к молитве".
  Поскольку, как сетует Баранов, "ни духовной особы ниже книг каких священных с нами здесь не случилось", то текст молитвы и порядок службы пришлось сочинять самому Александру Андреевичу - "поколику смысл слабых наших понятий и скудная память позволит".
  Далее снова Шильц: "Столь же торжественно был зарыт в заранее приготовленную в подвале яму "секретный знак", удостоверяющий принадлежность этих земель Российской империи. Троекратное мощное Урра! и орудийные залпы гремели среди темных елей и сосен Ситки. Но главное зрелище - военные учения - было еще впереди. Изумлённые колоши вскоре увидели, как русские принялись маршировать по крепостному двору, перестраиваясь то в одну шеренгу, то в три и совершая разнообразные ружейные приёмы. Вот первая шеренга, где все имели ружья с примкнутыми штыками, ощетинилась сталью, полыхнула с грохотом пламенем и окуталась клубами порохового дыма. Тем временем вторая шеренга, разделясь по команде надвое, выступила вперёд, обойдя первую справа и слева, и также дала залп в сторону крепостной эстакады. За нею то же проделала и третья шеренга. Облако дыма ещё не развеялось, как правитель скомандовал "Вся колонна направо- налево раздайся!" - и промышленные, расступясь по три шага в стороны, пропустили вперёд единороги, которые также грянули в сторону воображаемого противника. Затем последовало изображение атаки с отвлекающим манёвром. Под завесой порохового дыма часть людей начала накапливаться у назначенного места подле караульной вышки, внезапно открыв оттуда ураганный огонь по условному неприятелю. Это и означало приступ, в отличие от первоначальной "фальшивой атаки".
  Правитель взмахнул платком и пальба прекратилась. Выстроившись вокруг вышки, люди выжидали, пока там также будет зарыта металлическая доска с крестом и надписью "Земля российскаго владения". Это событие также ознаменовалось громкими здравицами в честь царицы и ружейно-орудийным салютом. После этого отряд промаршировал к бане, где перестроился в каре. Кадьякцы тем временем, с ружьями, но в большинстве своём лишь с длинными копьями, были помещены вокруг своего жилища, именуемого кажим. Каре остановившись подле бани, открыло огонь со всех четырёх сторон, а кадьякцам было велено "выпалить одному за другим вкруг, а копья - колоть". Зрелище движущейся крепости, извергающей во все стороны смертоносное пламя и клубы едкого дыма, несомненно должно было потрясти воображение дикарей.
  После этого в казарме было завершено молебствие и пропето многолетие самой императрице и всем членам её семейства. И вновь гремели ружья и пушки, вновь кричали "виват!" и "ура!", а Баранов провозгласил: "Да благоденствует Россия, наше любезное отечество, с верными патриотами и усердными сотрудниками оного, виват!""
  Затем были шесть дней обстоятельных и по индейски неторопливых переговоров которые, разумеется, завершились полным примерением. Скаутлелт, отдавший в аманаты своего племянника, в знак дружбы даже крестился и стал Михаилом. Соплеменники оценили его "жертвенность" и вскоре избрали Скаутлелт-Михаила верховным вождём клана Ситка. Тогда же Скаутлелт получил от Баранова медный российский герб (русскую тотемную реликвию в представлении индейцев), а 25 июня ему был вручён Открытый Лист, в котором содержится подтверждение уступки земли под русское заселение и установления союза между киксади и русскими.
  После переговоров Баранов устроил пятидневный патлач с богатейшими подарками для всех гостей. Щедро одареные старики утверждали, что даже знаменитый патлач Саухкана был беднее.
  Вскоре компания получила и первые выгоды от Ситкинского замирения. Туда было отправлено 470 байдарок во главе с Кусковым, который позднее вспоминал, как "колоши во всех местах, будучи им обласканы и обдарены, сами вызывались показать бухты и заливы, где бобры водились: от места до места они провожали партию и рекомендовали своим соседам, которые с равною угодливостию предлагали свои услуги. В один выезд партия была приведена колошами в тесную бухту, в которой гнездилось такое множество бобров, что с первого взгляда полагали быть стадом птиц, чернеющих на поверхности воды. Но нельзя было выразить радости алеут, когда открылось бесчисленное множество бобров в таком месте, из которого почти ни один не мог ускользнуть. Колоши без всякой зависти восхищались проворством и искусством алеут в промысле."
  Здесь следует сделать небольшое отступление. В значительной степени способность компанейских передовщиков налаживать более-менее стабильные отношения с индейцами основывалась на правильном понимании такого феномена, как патлач. В этом им помог незаурядный учёный Тертий Борноволоков.
  Как и его учитель Иван Иванович Георги*(1) Тертий, будучи по основной специальности медиками, являли собой энциклопедистов с упором на этнографию. В индейцах, эскимосах, гавайцах он видел не объект для эксплуатации или несчастных дикарей, требующих немедленного спасения через крещение, а людей со своею, пусть и необычной, но достойной изучения культурой. И в патлаче Тертий увидел не варварское разбазаривание многолетних накоплений (как ещё в начале XX века писали европейские этнографы), но странную, но достаточно эффективную систему долгосрочного кредитования. "Сам потлач столь распространенный средь сих народов есть не что иное как взаимообмен дарами. ... Отличаясь излишествами и буйством потлач содержит понятие чести, кредита и рассрочки. ... Во всех своих предприятиях американец полагается на помощь своих друзей и обещается заплатить им за эту помощь впредь. Ежели оказанная помощь заключена в ценных вещах измеряемых в ровдугах, меди, цуклях, чилкатах, как мы измеряем в деньгах, заимщик обещается вернуть стоимость займа с процентами. Американец не располагает письмом и затем, чтобы закрепить соглашение оно совершается публично. Следует прояснить понятие что американец приглашающий всех друзей своих и соседей на потлач, где на первый взгляд расточаются плоды труда нескольких лет, преследует две цели, кои мы не можем не признать разумными и достойными похвалы. Первая цель - оплатить свои долги. Сие совершается публично, с большими церемониями и в манере нотариального акта. Другая цель состоит в таком размещении плодов труда своего дабы извлечь наибольшую выгоду как для себя, так и для детей своих. Те кто получает подарок на сем празднике получают их как займы кои они используют в своих теперешних предприятиях, но по прошествии нескольких лет они должны вернуть их с выгодой для дарителя или его наследника. Стало быть потлач в конечном счете рассматривается американцами как способ обеспечения благосостояния своих детей в случае если они оставят их сиротами в юном возрасте. ...Взятие в долг с одной стороны и оплата долга - с другой, это есть потлач. Система сия развита до таких высот что капитал, коим владеют все владетели в канне (куане) намного превышает их наличные ценности. Условие совершенно подобное тому, что господствует в нашем собственном обществе. Ежели б мы пожелали дабы нам оплатили все наши займы, то обнаружилось бы, что в действительности денег для их оплаты никоим образом недостаточно".*(2)
  В 1793г. срок контракта Шильца подошёл к концу, но он уступил просьбам Баранова остаться. Главный правитель хорошо понимал его трудности: "И договору его минул срок. Одежды и жизненых припасов не имеет, а прикасчикам о выдаче нет предписания. А числится он в воинской полевой службе, в Екатеринбургском полевом баталионе. Поступок против воинских регул. Я вынужден склониться на увольнение ежели он настаивать будет". И далее: "Господин Шильц человек весьма скромный, трудолюбивый и нужной компании...нельзя бы нам иметь здесь способнее его". Но остаться без лучшего морехода Баранов тоже не мог.
  Странно, как эти непохожие люди смогли поладить меж собой. Ведь по началу их совместная деятельность была очень непростой. Уж больно крут был Баранов, привыкший безжалостно ломать любое сопротивление. Однажды дело дошло аж до драки, в которой бойцы пришли к выводу, что Александр Андреевич сильнее, но английский бокс тоже дорогого стоит. А позже, уважая деловые качества друг друга, вступили в полосу мирных отношений и частенько гоняли чаи и проводили долгие часы за дружеской беседой.
  Август и сентябрь Яков Егорович посвятил продолжению начатой Якобом ван-Майером съёмки архипелага. В октябре вернулся на Ситку, а оттуда отправился зимовать на Гавайи.
  В мае 1794г. Шильц пришёл в Павловскую гавань с грузом соли и получил от Баранова поручение проверить уверения алеутов о существовании близ острова Укамок некоего "баснословного" островка Сигклико, после чего ему следовало соединиться с экспедицией самого Баранова "в Ситке или в Ледяном проливе". Пустившись в плавание Шильц взял курс прямо на Укамок. Поиски мифического острова Сигклико оказались безуспешными. Моряки не увидели среди океанских волн ничего, кроме "туманных признаков, похожих на землю, за коими и гонялись неоднократно". Устав гоняться за миражами, Шильц прочертил на карте новый курс. Прямой, как стрела, он вёл на Северо-Восток. Проделав тысячемильный путь за три недели, 16 июля "Орел" бросил якорь уже в виду острова Королевы Шарлотты. Окрестности казались безлюдными. Но, пока Шильц определял координаты судна, матросы заметили два-три индейских каноэ, приближающихся к ним.
   В подошедших к русскому судну челнах находились индейцы племени хайда-кайгани, заселявшим весь архипелаг. Они славились воинственностью, но охотно торговали с белыми моряками. У них по дешёвке купили десяток шкур - "платили одну китайскую камлею за два морских бобра и несколько бисеру". Индейцы, надеясь на продолжение торга, звали моряков к своему селению в глубине бухты. Они объясняли, что "там людей и бобров множество, и имеют над собой большого тоена по имени Коя". Однако Шильц предпочёл воздержаться от визита к Койя - его тревожило слишком горячее гостеприимство индейцев. Правда Баранов в прошлом году заключил союзнический договор с Кау-вождём хайда-кайгани с острова Принца Уэльского. Но лучше было не рисковать.
   Воспользовавшись случаем, Яков Егорович постарался также собрать все возможные сведения о промысле и торговле в здешних водах. Индейцы были вооружены лишь копьями и луками, ружей видно не было. Значило ли это, что они не торговали ещё с европейцами? Сами индейцы уверяли, что корабли морских торговцев уже посещали их селение. Шильц принял это к сведению. Как оказалось в последствии, осторожность Якова Егоровича спасла ему и его команде жизнь, а Северо-Восточной компании- судно. В том 1794г. индейцы захватили, разграбили и сожгли на Шарлотских островах три судна: "Элеонора", "Решимость" и ещё одно название которого так и осталось неизвестным. Экипажи их были вырезаны.
  Вновь отправиться зимовать на благословенные острова, где много солнца, фруктов и красивых женщин Шильцу и его людям не удалось. Из Охотска "по высочайшему соизволению" прибыли мастеровые для работы на верфи. А раз так, то верфи быть, если и не у горы св. Ильи, так где-ни будь поближе. Тем паче, что на "Гулдштерне" прибыли добрые мореходы, капитаны Балтфлота, разжалованные в матросы навечно: Михаил Коковцев, Семён Обольянинов и Пётр Вальронд.
  Императорскому соизволению исполняться должно незамедлительно. Верфь оборудовали на Лесном острове в двух милях от Павловской гавани. Подмастерьями у Якова Егорыча, как и в Охотске, стали англичане: Джон Борсли, Джон Скотт, Майкл Шорт и Сэмюэль Смит, да и русские мастера оказались на редкость хороши. Особо Шильц отмечал кузнеца Ивана Цыпанова, который даже будучи тяжело больным, не гасил свой горн.
  Уже через неделю по приходе "Трех иерархов" заложены были стапели для двух малых судов. Но выпить по случаю их закладки в тот раз работным не пришлось. У берегов Аляски появились английские суда экспедиции Джорджа Ванкувера снаряжённые для поиска легендарного Северо-западного прохода. Боцман флагманского "Дискавери" понимал немного по русски и англичане узнали, что поблизости строят поселение и адмиралтейский двор, что там находятся арсенал и склады. "Они дали нам знать, - записал Дж. Ванкувер, - что большие судна, по величине равные "Дискавери", строится в русском поселении под начальством англичанина по имени Джеймс Шильдс"*(3). Ванкувер хотел ремонтировать свои поврежденные корабли и много раз спрашивал встреченных в море русских мореходов, был ли "м-р Шильдс информирован, что наши суда потерпели несколько аварий и что я очень желал бы найти подходящие условия для положения "Дискавери" на берег".
  Обо всех этих встречах докладывали Баранову, все письма англичан ложились ему на стол. Перед правителем стояла нелёгкая дилемма. Разрешить кораблям английской экспедиции ремонтироваться на компанейской верфи и получить значительные экономические и политические дивиденды. Но при этом рисковать выдать гостям свои коммерческие тайны и опасаться потерять лучшего морехода и единственного судостроителя. "Страшусь только преданности ево к землякам и отечеству его природному". Промучившись так несколько дней Александр Андреевич решил, что: "Г. Шильц, мореход и корабельщик, доказал свое понятие нужности себя для новых дел во благо Империи Российской и для людей на земле сей". Он приказал Измайлову перехватить англичан у северного побережья Аляски и провести их в Павловскую гавань.
  Не смотря на все свои недостатки мореходом Измайлов был не плохим. В Беринговом проливе он нашёл англичан и передал Ванкуверу письмо от Якова Егоровича, в котором тот предлагал: "оказать любую помощь... уверя, что это дело (ремонт) нигде не может быть произведено лучше, чем в их гавани что он мог бы легко выполнить работы по кузнечной и плотницкой частям". Шильц сообщал, что вместе с ним работала партия, состоявшая из 50 русских мастеровых и 4 английских моряков.
  Натуралист экспедиции Арчибальд Мензес писал так: "Отмечая очень высокие профессиональные способности м-ра Шильдса, следует отметить, что русские отдают должное не только его мастерству, но и пониманию и доброте сердца и очень уважают его, как человека большой отзывчивости, участливого и умеющего точно оценить обстановку". Эстет Мензес обратил внимание также на его изящную манеру изъясняться "...хотя уже 4 года он не разговаривал на родном языке с образованным человеком".
  "Не смотря на удалённость и дикость этих мест русские не имеют ни в чём недостатка. На торжественном обеде правитель (pravitell) угощал нас превосходной мадерой, какую и в Лондоне не всегда найдёшь. Матросам наливали русскую водку и местное пиво, горьковатое но приятное на вкус. По словам м-ра Шильдса ежегодно сюда приходят из России несколько судов. Кроме того ведётся регулярная торговля с Макао и Сандвичевыми островами. Я лично наблюдал на верфи китайцев и сандвичан. Они так же присутствуют на кирпичном заводе и на солеварне.*(4) Кроме компании, в которой имеет честь служить м-р Шильдс, в этих местах в меховую торговлю вовлечены ещё 2 русские компании. Они имеют укреплённые поселения по побережью до 49№...
  Что же касается мастеров м-ра Шильдса, то они мало уступают даже британским. На верфи не было необходимых приспособлений для выволакивания крупнотоннажных кораблей. За 6 дней м-р Шильдс (правда с помощью наших моряков) построил слип, затем осушил поочерёдно "Дискавери" и "Чатем", открекенговал и починил подводную часть. Правда он не смог заменить утерянные листы обшивки из-за отсутствия достаточного количества меди, но повреждённые листы были выправлены и прибиты на место...
  По окончании ремонта британские моряки на службе правителя Баранова, их было четверо, выразили желание отправиться с нами на родину, т.к. срок их контракта уже давно истёк. М-р Шильдс же, в ответ на просьбу правителя согласился остаться в службе компании. Я понимаю нежелание м-ра Шильдса подводить столь благородного человека, как правитель Баранов. По окончании ремонта правитель сказал, что ни за материалы, ни за работу, ни за свежие продукты, которыми мы щедро наделялись, он не возьмёт ни пенса. Более того, перед отплытием на наши суда были погружены запас солонины, рыбы, риса, проса и муки, а так же 6 бочонков вина и 12 бочек водки".
  Уж кем-кем, а альтруистом Александр Андреевич никогда не был. Он прекрасно помнил историю секунд-майора Бема, которому чуть не до конца жизни пришлось расплачиваться за подобную же помощь капитану Куку *(5), но пошёл на риск вызвать гнев гг. пайщиков. Ведь капитан Ванкувер не смог отказать гостеприимному хозяину в такой "мелочи", как копии карт побережья, исследованного им в 1793-94гг. Более всего размягчила его и подвигла на столь щедрый подарок барановская водка. За три года плавания запас джина, виски, рома на кораблях экспедиции подошёл к концу, а спиртовый паёк в британском военном флоте- это святое. По некоторым данным и сам капитан был грешен и не мог обходиться без ежедневной "полупинты".*(6)
  К чести компаньонов, они почти без споров отнесли 16433руб.18коп. в статью расходов, прекрасно понимая, что траты на собственную разведку тех мест были бы значительно выше, не считая риска потерять суда и людей.
  Через четыре дня после ухода англичан ударили холода. В щели наскоро сложенных казарм задувал ветер. Не хватало леса, лучшие подмастерья вернулись в Англию. Но к весне со стапелей Лесного острова были спущены куттер "Дельфин" и шебека "Ольга". Правитель не поскупился, и три традиционные пьянки: на закладку киля, крещение и ходовую пробу, а всего шесть, прошли весело, с водкой, пивом и закуской "в плепорции". Торжественный ритуал спуска на воду так же проходил по всем правилам, разве что отсутствовала традиционная бутылка шампанского. Палили пушки, был поднят флаг, на борту разместили музыкантов, а бухта кишела судами компанейской флотилии: многовесельными ботами, алеутскими байдарами, парусными лодками. "При закладке и спуске выставляли по 4 ведра водки и компанейского провианта. Сами мы были в кураже и люди все пили во оба раза по стакану и по два, а иные и до пьяна".
  "Ольга" особо пришлась по душе Александру Андреевичу. Отныне он предпочитал ходить "своим маленьким суднишечком" и даже водил его в дальние походы. Шильц же остался в двусмысленном положении. Минули сроки его контракта и воинского отпуска Шелихов, видимо, постарался забыть об этом. Без твердого социального статуса шкипер оказался в крайне сложном положении в русских колониях. В то же время Шильц был крайне не-
  обходим для осуществления планов компании в Америке. В том же году отправляя Шелихову письмо, Баранов приложил к нему своеобразный отчет о проделанной Дж. Шильцем работе: карту с маршрутами плаваний морехода за два предыдущих года и обстоятельный рисунок, на котором изображены план Лесного о-ва и его общий вид, адмиралтейский двор и "Дельфин" с "Ольгой".
  По настоятельными требованиями Шелихова и ван-Майера Баранову следовало продвигать компанейские владения к югу и ежегодно посылать экспедиции для исследования неизвестных берегов. Правитель в меру сил следовал этим указаниям, но считал необходимым прежде всего закрепить уже занятые территории. Уж слишком много там стало появляться англичан и испанцев "...кои лишь видя наше прочно построенные заведения, отзывались, что им тут делать нечего". Да и мореходов, способных провести столь дальнюю разведку у него почти не было. А экспедиции, по большей части, он посылал в поисках новых островов, надеясь найти промыслы, не уступающие прибыловским. Но сделать географические открытия в эти годы не удавалось ни одному штур-
  ману компании, так как все земли и острова на севере Тихого океана уже были нанесены на карты. Однако к 1795г. ситуация изменилась. В Кенайском заливе бобр сильно поредел, а в Якутатском он был выбит ещё раньше, в Чугачском же охота была затруднена присутствием там лебедевцев. А богатейшие ситхинские воды были слишком далеко. В любой год могли случиться огромные убытки если партию во время многодневного перехода застанет шторм. Поэтому, как только в распоряжении Баранова оказались достаточно мореходов и данные ванкуверовских съёмок, совершенно естественно появилась идея погрузить на суда партии из 30-40 байдарок и отправить их дальше к югу на ещё не затоптанные поляны.
  В этот пробный вояж решено было направить самых опытных капитанов, Шильца и Ильина. Прибылов тоже хорош, по крайней мере не хуже Ильина, да на маленький "Рейнджер" и не погрузить много байдарок, но тут были и другие резоны. Лейтенант Ильин, офицер и кавалер, считал себя в праве манкировать требованиями какого-то купеческого приказчика и соглашался ходить лишь на "Рейнджере" и только в Макао и Гавайи, где и проводил приятственно большую часть года. Этот же поход же в неизведанные земли, пусть даже и с довеском в виде охотников, оказалось для него делом "благородным и вместным".
  Выход был назначен на середину марта но непредвиденные события поломали все планы. Начался бунт. Дело в том, что Шелихов, после отъезда в Россию ван-Майера, оказался вне контроля своих компаньонов и пользовался этим в полной мере. Кроме спекуляций, в ущерб Компании, мехами и китайским товаром он стал нещадно урезать кормовые и снарядные расходы на промышленных, да и в полупаи их залазил. И вот, обсудив свои требования, 11 марта промышленные вызвали к себе в казарму Баранова и вручили ему прошение за более чем восьмьюдесятью подписями. В нём содержались жалобы на притеснения и обман со стороны компании и лично самого Шелихова. Промышленные требовали "обвесы, обмеры и обсчитывания прекратить" и твёрдо стояли на своём, несмотря ни на что. Среди подписавших петицию были люди, чьи имена навсегда вошли в историю Русской Америки - старые шелиховцы Егор Пуртов и Демид Куликалов, герои Ситки Прохор Наквасин и Иван Урбанов; предводитель первой экспедиции в салишские земли Афанасий Швецов; будущий начальник Константиновского редута Иван Репин; первопроходец Кенайского залива Никифор Кухтырев; храбро сражавшийся с тлинкитами Фёдор Острогин. Немалых трудов стоило Баранову уладить этот конфликт.
  За время вынужденной отсрочки Шильц успел сходить на Атху и вывезти оттуда экипаж японского судна "Вакамиа-мару", выброшенного на берег осенью прошлого года. И лишь спустя две недели после всех этих событий "св.Павел" с 70-ю байдарками на борту и "Рейнджер" с 20-ю всё же вышли в море.
  С попутными ветрами за 18 дней добрались до Ситхи, где их приветствовал Эчкомб, он как раз начал усиленно дымить. Запаслись дровами, освежили воду (по причине присутствия охотников расход того и другого был весьма велик) и двинулись было дальше, но тут в Ситху пришло каноэ с 20 замученными непрерывной греблей воинами хайда-кайгани с острова Принца Уэльского. Старшим у них был Кайаги, родственник вождя Кау. Оказалось, что они приплыли в надежде найти у русских помощи.
  "Он (Кайаги) рассказал нам, как несколько дней назад, частый в этих местах внезапный шторм прижал к берегу судно некоего капитана Уэйка. В этом несчастии к нему прибыл союзный русским тоен Кау и провёл судно в безопасную бухту Таддискей. Но капитан вместо благодарности схватил своего спасителя и не только сделал пленником, но и наложил на него кандалы и держит в таком положении, требуя выкупа мехами".
  Оба капитана, редкий случай, сошлись во мнении о необходимости выручить вождя. Медведников их поддержал, но сразу предупредил, что людей не даст, у самого нехватка. Но лишние бойцы не потребовались. Палубы обоих судов и так были загромождены до неприличия, кроме экипажей и 178 партовщиков пришлось взять на борт 20 индейцев, а их каноэ вёл на буксире "св.Павел", Ильин тащить за собой "это корыто", гордо отказался.
  Ветер был не самым благоприятным но уже на третий день Кайаги вывел своих союзников в нужную точку. "По моей просьбе он провёл наши суда к входу бухты сделал это под прикрытием далеко вытянувшегося в море скалистого мыса так, чтобы из бухты их невозможно было заметить...
  Мыс в этом месте оказался узким, не более 300 футов, и с невысоких его скал даже без подзорной трубы хорошо была видна шхуна "Принц Вильям Генри" под британским флагом. ...
  Там же на берегу устроили военный совет. Я предложил дождаться ночного прилива и незаметно подойти к шхуне, чтобы утром пираты проснулись под прицелом наших пушек. (И не упрекайте меня за такое обвинение в адрес "честного британского купца")... Лейтенант Ильин и Кайаги требовали немедленной атаки и под их объединённым напором мне пришлось уступить, но с условием, что индейцы и алеуты отправятся отдельно и после основных сил, т.е. "св.Павела" и "Рейнджера". Возражений с их стороны не последовало. Лейтенант и сам желал освободить палубу для боя, а Кайаги хотелось воевать по своим правилам...
  Нападение прошло на удивление удачно. Мы отошли мористее, поймали там попутный ветер и, менее чем через 1\4 часа, встали по обоим бортам шхуны таким образом, чтобы, в случае необходимости накрыть её палубу перекрёстным огнём не задев при этом друг друга. Экипаж "Принца Генри" в вначале не поняли в чём дело, а ещё через несколько минут были окружены вылетевшими из-за мыса байдарками. Каноэ Кайаги, несмотря на огромные усилия гребцов, значительно от них отстало...
  Я испытывал невольную гордость за британских моряков. Не смотря на безнадёжное положение они, вооружившись, бесстрашно ждали боя с многократно превосходящим их противником и собирались дорого продать свои жизни. Но самоубийцами они разумеется не были и, когда я через мегафон предложил капитану Вильяму Уэйку переговоры, тот немедленно согласился".
  Капитану "Принца Генри" было сделано предложение, от которого он, учитывая обстоятельства, не мог отказаться. Немедленно освободить Кау, вернуть все меха уже полученные в качестве выкупа и сразу после этого убираться и не появляться более у российских берегов. Ильин хотел дополнительно получить с англичан выкуп, но Шильц убедил его в том, что "никакая добыча не окупит вполне вероятное обвинение в пиратстве". Были свои претензии и у освобождённого вождя. "Он требовал головы или, по крайней мере, скальпа Вильяма Уэйка. "Я сказал ему, что я вождь, а не обычный человек, что эти оковы позорны и бесчестят меня. Сними их и убей меня- я лишь поблагодарю тебя. Но он предпочёл выкуп, он просто большой вор, а не вождь". На этом я его и поймал, заявив, что не вижу большой чести в смерти какого-то вора, а скальп его уж никак не сможет прибавить уважения такому великому тойону как Кау".
  Вождь уступил доводам своего спасителя Шильца, взяв в замен обещание быть осенью у него на большом патлаче. Тогда же Яков Егорович узнал о гибели в прошлом году трёх судов на Шарлотских островах и о двух уцелевших моряках, ставших рабами. Кау заметив интерес своих новых друзей к этому вопросу, обещал узнать подробности и при случае выкупить европейцев.
   Выйдя в море "св. Павел" и "Рейнджер" сперва шли вместе, а затем Ильин, нарушив указания Баранова, повернул в испанские владения "в поисках приличного общества". Сначала он зашёл в Сан-Диего и, объявив себя начальником российской научной экспедиции, неплохо провёл несколько дней в местном высшем свете. Затем, пользуясь указаниями аборигенов, перебрался в богатый зверем Сан-Кентин и упромыслил там 1100 бобров. Бывший на судне приказчик Терентьев скупил у миссионеров, испанских чиновников и индейцев ещё 700 шкур, заплатив за них товарами на 3261 руб.
  Шильц же, по инструкции, зашёл на Павловские острова, а оттуда к острову Ванкувер-Куадро. Обошёл его по проливам Королевы Шарлотты и Хуана де Фука, тщательно сверяя береговой рельеф с данными Ванкувера. Там, в узостях и лабиринтах островов, фиордов и устьев многочисленных рек, Якова Егоровича поражало, какую огромную работу проделал его земляк. Скрюченный ревматизмом, в 40 лет похожий на 60-тилетнего, капитан Ванкувер совершил географический подвиг, за два сезона создал очень точную карту побережья со сложнейшим рельефом. Одна из немногих ошибок капитана -река Орегон, Ванкувер не нашёл её за бурунами. Но у Шильца была опись, присланная из Макао. Бостонский капитан Грей сделал её в 1792г., когда на судне "Колумбия" нашёл проход в бурунах и поднялся вверх по течению на 30 миль. Шильц прошёл тем же путём, а затем далее на юг, до границ испанских поселений. Везде, где только можно, он вёл промысел и торговал. Обнаружил богатые охотничьи угодья в заливах Тринидад, Бодега и Сан-Франсиско и успел ещё на патлач Кау.
  Вождь сдержал слово и передал с рук на руки двух матросов: британца Джона Кроули с брига "Элеонора" и бостонца Сэмюэля Бэрса со шхуны "Южанка". "Они со слезами радости приветствовали меня, как своего избавителя. Несколько месяцев проведённых в рабстве оставили на их телах и в душах неизгладимый след. Ни отличное питание, ни предусмотрительность и уход в гостях у Кау не смогли заставить этих бедолаг взглянуть на индейцев без содрогания. Они не могли забыть что делали с их товарищами, а затем и с мёртвыми телами, тех лишений и издевательств что перенесли они сами".
  Оба матроса согласились отслужить год на судах Компании. Баранов думал закабалить их на все пять лет, да вступился Яков Егорович. Он предупредил спасённых об опасности, а затем как лев сражался с правителем и настоял таки на своём.
  В начале декабря "св.Павел" был в Макао, имея на борту 3006 бобров, 1264 кошлоков, 549 медведков и 190 речных бобров (не считая 40 бобров предназначенных в подарок Шильцу, Ильину и Баранову). "Рейнджер" пришёл двумя неделями раньше.
  Компанейский фактор в Макао был потрясён принимая меха. Два судна с 90 байдарками взяли добычу большую, чем остальные партии вместе взятые. А уж как радовался Александр Андреевич, когда после зимовки на Гавайях оба судна вернулись с полными трюмами китайского товара и соли. Почти без затрат в двое увеличить добычу. Это вам не стопку опрокинуть.
  Шильц, Ильин и Обольянинов были немедленно отряжены готовиться к аналогичному вояжу. А так как алеуты и коняги не желали более зимовать в местах, где нет мяса, рыба тощая и страшная жара всё время, мореходы обязывались "подысккивать приличную бухту меж 50-м и 48-м градусом штоб заложить там малый острог ради зимования без опаски".
  Правитель лукавил. Страдания несчастных охотников, им же сильно преувеличенные, мало что значили для него. Дело было в большой политике.
  Одной из задач Ванкувера была принять у испанцев их права на побережье Северо-западной Америки до границы с российскими владениями. Потому и солгал Баранов, заявляя о самом дальнем компанейском поселении на 4№ южнее. Сразу проверить это невозможно. А вопрос, как же Ванкувер не заметил сии поселения, легко отметался контр-вопросом, а как же он не заметил огромную реку Орегон?
  Это было нечестно по отношению к великому моряку, который смог за три сезона закартировать 35№ по широте, а это, учитывая сложный рельеф берегов, более 5000 миль. К человеку, который даже у врагов снискал уважение своим дружелюбием и готовностью придти на помощь. Ванкувер охотно обменивался вновь созданными картами даже со своими испанскими конкурентами, а с одним из них, Хуаном Бодега-и-Куадро даже вёл совместную съёмку берегов.*(7) Но кого из строителей империи интересовала справедливость?
   22 апреля "Рейнджер", "св.Павел" и "св.Николай", имея на борту 276 охотников (140 байдарок) и 20 промышленных во главе с Иваном Кусковым, вышли в море. Уже 16 июня они стояли на якоре в устье полноводной реки. Разведка на байдарках показала место для поселения почти идеальным. Богатая растительность, могучие деревья, хорошая охота. Река обещала выгодную торговлю с племенами, живущими в верхнем течении. Близь устья по берегам распологались деревни небольших племён: масквим и сквамиш. Соседи сильно теснили масквимов и те, конечно, с радостью приветствовали гостей, надеясь на новых союзников. Дали аманатов, выделили место для крепости и даже, не смотря на сезон, три десятка работников в помощь строителям.
  "Масквимы знатные древорезы и плотники, добрые изделия их промыслов торгуются далеко и дорого". За новое поселение можно было не опасаться. Само- собой ещё не построенную крепость, в честь друзей окрестили Москвой и реку также.
  Оставив Кускову 15 байдарок для охоты и дальнейшей разведки, флотилия ушла на юг для осуществления секретного барановского плана.
  Непонятно, почему именно Якову Егоровичу людская память приписала титул основателя Москвы. Не Кускову- ближайшему сподвижнику правителя, не Ильину- отважному воину, не Обольянинову- молодому красавцу древнего рода, а этому сухопарому англичанину? За мореходное мастерство, незлобивость, умение понять каждого и помочь без просьбы? Не знаю. Но факт, что на Приморской площади у порта встречает людей Джеймс Георг Шильдс и москвичи, назначая свидания у его постамента, договариваются встретиться у Яши Долгорукого. Земная слава не проходит, ежели она того стоит.
  Оставив по дороге Ильина и Обольянинова соответственно в заливах Тринидад и Бодега, сам Шильц, имея лишь 20 байдарок, направился в залив Сан-Франсиско. Но на этот раз не только за добычей. Ему была поручена дипломатическая миссия.
  Став на якорь против президио, Яков Егорович направил коменданту письмо от Баранова, в котором тот извинялся за нарушение границ вверенных ему, коменданту, территорий, капитаном судна, ему Баранову вверенного. Далее Александр Андреевич просил в знак прощения принять подарки: "15 штук сукна, шелка и китайки, 3 ящика жулан-чаю, 2 бочонка сахару и 1-мадеры".
  Комендант, дон Герменедлиго Салг, благосклонно принял извинения с подарками, разрешил "больным и измученным голодом морякам" сойти на берег, прислал свежих овощей и пол дюжины бычков на заклание и пригласил офицеров на торжественный обед в их честь, назначенный на завтра.
  В 17-00, прихватив с собой дополнительные подарки гостеприимным хозяевам, все "офицеры", в количестве четырёх человек, включая штурманского ученика Филиппа Кашеварова, сошли на берег. Капитан Шильц писал: "Мы вскоре прибыли в президио. Оно было не более, чем в миле от нашего места высадки... Перед нашим взором предстала площадка около 100 саженей в длину, ограниченная грязной стеной, что-то вроде загона для скота. Поверх стены виднелись соломенные крыши низких маленьких домиков.
  Когда мы вошли в президио, то обнаружили, что с другой стороны стена еще не выстроена. Именно это дало нам возможность рассмотреть, каким образом они делают подобные сооружения. Это была стена 15 фут высоты и 5 ширины. В основании лежит крупный мачтовый лес. Бревна обложены дерном, а для их связи использована свежая глина. Все это кажется довольно прочной конструкцией, способной защитить президио. ...Дома располагаются вдоль стены на этой самой площадке. Фасадом они выходят на открытую площадку, свободную от зданий. Расстояние между ними почти одинаковое. Единственным входом являются большие ворота. Дорога через них ведёт к церкви, которая, не смотря на небольшой размер, даже изящна в сравнении с другими убогими домами, хоть она не слишком хорошо выбелена. Слева от церкви располагается дом коменданта из двух, я полагаю, комнат и клозетом. Другие дома и того меньше. Других отличий я не заметил. ... В подобных жилищах, много худших русских домов и казарм, кажется очень трудно пережить зиму и дождливый сезон. ...В окнах отсутствуют стёкла. Сами окна есть лишь в фасадной стене домов. От этого свет почти не проникал вовнутрь.
  Апартаменты коменданта, куда нас поселили, представляют собой комнату 27 (футов) в длину и 7 в ширину, 5-ти в высоту. Пол земляной, а крыша украшена флагами и рюшами. Стены были побелены неизвестно когда, мебель состоит из всякой всячины, грубо сработанная и разношерстная...
  После длительного застолья с бесчисленными тостами и здравницами в честь государыни императрицы, его католического в-ва, благородных хозяев и не менее благородных гостей, когда уже закурились сигары и трубки, я поник головой и тяжело вздохнул. Дон Герменедлиго обеспокоенно спросил, что так огорчило дорогого гостя? Тут я посетовал, что как бы хорошо нас не угощали в гостеприимном доме, завтра снова захочется есть, а нам ещё предстоит многомесячный обратный путь. Значит голод и цинга, т.к. продуктов на борту "св.Павла" явно не хватит.
  В ответ на это до Герменделиго Салг встал в позу и, грозно размахивая сигарой, заявил что он: "Благородный идальго и честный католик не позволит умереть с голоду христианам, пусть даже не совсем истинным. И поэтому, спасая от голодной смерти подданных дружественной испанской короне подданных российской императрицы, божьей волей заброшенных в президио, комендантом которого он имеет честь состоять, разрешает им купить необходимые продукты питания, расплачиваясь за них, разумеется, исключительно испанской монетой"
  Стоявший рядом отец Доменик (он получил штуку сукна и две - китайки) подтвердил, что спасение страждущих есть дело богоугодное, а потому одобряется церковью в его, отца Доменика, лице...
  Эта ночь после "обеда" была последней спокойной за все время нашей стоянки в президио. Все последующие меж бортом и берегом сновали шлюпки, причём, если к судну они шли налегке, то возвращались глубоко осевшими. Днём же производились другие работы. Охотники были отправлены своим ходом на Фарлонские острова бить зверя, разумеется исключительно на мясо и жир для экипажа. К берегу же стали прибывать запряжённые быками повозки. Большинство из них принадлежало родственникам г.коменданта и окрестным миссиям".
  Поставки продовольствия продолжались ещё три недели. Затем довольные хозяева устроили ещё один приём в честь гостей, после которого спасённые от голодной смерти моряки подняли паруса.
  Лишь одно омрачало удачно завершённую операцию. Перед самым отплытием оказалось, что два члена экипажа: иркутский мещанин Василий Осипов и крепостной человек Голикова Петр Иванов, дезертировали, очевидно по предварительному сговору с о.Домеником. Тот частенько зазывал мореходов в церковь и жестами старался объяснить им какие перспективы открывает католичество перед новообращёнными, как в духовном, так и в материальном плане.
  Из отчёта приказчика Михаила Быкадорова.
  "В Гишпании считают реалами, коих в пиастре 8. Ежели вещь котчует 1 пиастр 1 реал или 1п 4р, то говорят обыкновенно 9 и 12 р., считая так до 24 реалов.
  Фонега есть мера и смотря по качеству зёрен содержит весу: пшеницы-3 пуда 30 фунтов, ячменя-3п., горох и фриголь, коий есть жёлтые бобы гишпанцами любимые-4 пуд.
  Арроб есть 1\4 часть кинтала, содержит 25 гишпанских или 28 1\8 русских фунтов.
  Сало и монтека, коя есть коровье масло и она же наилучшее мозговое сало, покупаются в мешках, кои обыкновенно полагают за 1\2 аробы, хотя многие весят тяжелее.
  В торговлю здесь идет все, по причине отсутствия торговли с другими землями, а преимущественно: сукна разныя, миткали белыя, галантерейныя товары, свечи восковыя, посуда всякая, инструмент столярный, слесарный и плотничий, гвозди и проч. Барыш на них есть не менее 250 на 100 по Санкт-Петербургским ценам.
  От проданных товаров поступило 15252 п. Из коих выплачено 10593п. за товары по списку. За отсутствием мешков зерно брали насыпью, отчего потери изрядные ожидаю. Дощатые ясли оббили сухими бычачьими кожами количеством 100 штук дареные г. комендантом.
  Мыло доброты очень изрядной но уступает казанскому. Горчица изрядна тож".
  Забрав на Фарлонских камнях свою охотничью партию с добычей споро двинулись в обратный путь и, уже 28 сентября, "св.Павел" стал на якорь в устье Москва-реки.
  Кусков, один из лучших передовщиков, времени зря не терял. С помощью союзников он закончил строительство крепости. Пушки стояли на бастионах, магазины подведены под крыши, двухэтажная казарма и кижимы для алеутов и конягов, что останутся у него зимовать, достраивались.
  При этом он успел заключить союз и взять аманатов у остальных кланов племени халкомелем (масквимы были частью этого племени), а расселены они были не только на материке, но и на противоположной стороне пролива, на острове Ванкувер-Куадро. Кроме того Кусков заготовил мяса и рыбы на всех зимовщиков и теперь готовился к большому патлачу в честь принятия новых земель в российское подданство. Приглашения окрестным вождям и всем, сколь нибудь значительным людям были уже разосланы.
  Но Шильц отказался задержаться, хлеб в трюме не мог ждать. Оставив в Москве запас продовольствия, достаточный для зимовки и "нестыдного" патлача, а 834 бобра и 2118 котиков для передачи с Ильиным в Макао, Шильц вышел в море. За рекордный срок совершил 3000-мильный переход и 1 ноября был в Павловской гавани.
  Всю зиму, за традиционным уже чаем, Якову Егоровичу приходилось выслушивать барановские разглагольствования о том, как он направит потоки испанского серебра в российскую казну. Но вояж 1797г. оказался напрастным. Дон Герменделиго Салг встретил дорогих гостей на берегу с принеприятным известием. Вице-король в Мехико был очень недоволен инициативами коменданта и теперь безутешный дон Гермрнделиго вынужден отказать дорогому другу не только в продаже продовольствия, но и в гостеприимстве.
  Очень огорчительно для Баранова. Ведь он, рассчитывая на новые поставки, приказал отправить излишки хлеба на продажу в Камчатское отделение, а теперь остался несолоно хлебавши. И это в прямом смысле слова. Потребность поселений в соли равнялась 600 пудов, а с Гавайев поступало менее половины от требуемого.
  Но делать было нечего. Оставив в Москве товары, предназначенные для продажи в Сан-Франсиско, Шильц удачно промышлял в заливе Олимпия. Кроме того он отправил партию из восьми человек во главе с байдарщиком Афанасием Шевцовым вверх по Орегону. За два месяца Шевцов поднялся на 400 вёрст и составил подробную опись.
  В октябре Шильц зашёл в Макао и зазимовал на Гавайях. Когда 13 апреля "св.Павел" вернулся в Павловскую гавань, Яков Егорович узнал, что судьба его на этот год уже предопределена. Летом прошлого года из Архангельска пришёл компанейский барк "Клипер", он доставил значительный груз и четырех новых штурманов в компанию по указу е.и.в-ва. Баранов решил, что из них один и "господин Шильц пойдут до Охоцка сей весны с транспортом". Это было необходимо по предписанию: в Иркутске должно было состояться посвящение архимандрита Иоасафа в сан епископа кадьякского и американского. А Якову Егоровичу пора было разобраться со своим слишком затянувшимся армейским отпуском. С прибытием новых штурманов такой острой нужды в мореходах уже не было.
   Джеймс Шильдс исправно выполнил задание. Привёл судно с китайским товаром в Охотск, а затем вместе с Иосафом (всё же экономия на проездных) добрался до Иркутска. Там при переговорах с владельцами компании вдруг оказалось, что капитан Шильц не рвётся более назад в армейскую службу. Он сдружился с людьми, полюбил этот океан и эту землю, в бухте Ваимеа на Кауаи его ждала (не при епископе будет сказано) женщина и двое детей.*(8) С помощью петербургских связей были сняты все препятствия к возвращению подпоручика Дж. Шильдса в Америку.
  "св.Павел" вышел в море весной и взял курс на восток. На борту его находился епископ Иософат со свитой: иеродиакон Стефан, иеромонах Макарий, священник Митягин, певчие. Кроме того 70 работных под началом старосты Федора Мясникова, 6 женщин, мальчик-креол, сын байдарщика Демида Куликалова, ещё 3 алеута, что возвращались с о.Макарием из Ст.Петербург. Всего же с экипажем 103 человека. В середине июля он дошел до аляскинских вод, но океанские стихии здесь особенно грозны. Севернее Кадьякского архипелага, там, где случилось кораблекрушение и были найдены обломки, царствовал сулой, противоборство двух течений. Еще 19 мая с мыса Чиниякского видели далеко в море нечто подобное большому судну с распущенными парусами. На следующий день облака закрывали морскую даль и никому не удалось увидеть его. Затем случился пятидневный "превеликой от запада шторм". Долго дожидались в Павловской гавани "св.Павла". Тревожное ожидание сменилось краткими сообщениями о том, что волны выбрасывали на берега редкие остатки судна груза, "доски палубы и кают, обломки с российскими буквами". Беспокойство и печаль овладели всеми русскими колонистами. "Где случилось несчастье - нет верной догадки, где откроется место несчастного приключения?", - мучался надеждою Баранов. Были посланы отряды для поиска в Кенайский и Чугачский заливы, поскольку разброс обломков раздвинулся от острова Укамок до острова Шуях, а по берегам полуострова Аляска вплоть до бухты Камышак. Установить точное место кораблекрушения так и не удалось. Осталась лишь надпись на постаменте памятника Шильцу " Могила досталась тебе по росту души твоей".
  В том же несчастном году погибло ещё два судна. Мореход Талин на "Северо-Восточном Орле" забрал в Якутате 400 бобров и передовщика Поломошного с семьёй. По пути на Кадьяк, у острова Нучек они попали в шторм и потерпели крушение, во время которого утонуло пять человек, в том числе и Поломошный. А у острова Св. Георгия разбился старый "св.Симеон".
  
  
  
  1*Иоган Готлиб Георги или Иван Иванович, как называли его в России, медик по образованию, являлся достойным представителем той славной когорты учёных, которых мы по праву называют энциклопедистами. Неутомимый путешественник, этнограф, автор первого монографического труда о народах России, талантливый химик, блестящий врач, оригинальный художник, академик Петербургской академии наук по кафедре химии.
  
  2*Из книги "Описание в Америке обитающих народов, а так же их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей", в 2-х томах, СПб, 1799-1801гг.
  Будучи последователем учения меркантилизма Борноволоков обращает особое внимание на экономический аспект потлача. Однако и религиозно- сакральные аспекты отмечались им не раз.
  
  3*Явное преувеличение промышленных в расчёте на лишний стаканчик. Были заложены суда водоизмещением в 60 и 80 тонн.
  
  4*На Лесном о-ве одновременно с верфью были основаны солеварня и кирпичный заводик, но уже в 1795г. они прекратили своё существование. Слой глины оказался столь мал, что кирпича не хватило даже на пороховой погреб, недостающий завозили из Константиновского редута. Солеварню закрыли за недостатком топлива.
  
  5*В апреле 1779г. потрепанные штормами, с измотанными и голодными экипажами, корабли экспедиции кап. Кука дотянули до Авачинской бухты, где камчатский правитель Матвей Карлович Бем безвозмездно дал им 20 коров и 250 пудов ржаной муки и помог в ремонте судов. За это от Британского Адмиралтейства он получил в 1781 году специально выбитую серебряную медаль вместе с великолепной серебряной вазой, серебряным подносом и чашею. Ванкувер назвал в его честь пролив в юго-восточной части Аляски. А казна потребовала от него компенсировать расходы. И в последующие годы Бему пришлось расплачиваться за свои благодеяния из своего же жалования, а затем из пенсии.
  
  6*В 1924г. А.Аверченко в своём рассказе, издеваясь над тем, что большинство географических названий в Русской Америке английские, писал так: "Джордж Ванкувер прекрасно понимал, что стать первооткрывателем какого-либо географического объекта можно только один раз, ибо слова "второоткрыватель" не существует ни в одном языке . Поэтому он давал имена всему, чего достигал его зоркий глаз.
  Происходила эта историческая процедура, скорее всего, следующим образом. Каким-нибудь непривычно солнечным утром капитан Джордж, проснувшись после вчерашнего утоления жажды в не совсем радужном настроении, с удивлением вопрошал первого подвернувшегося члена экипажа: "Эт-та чеготам такое на горизонте белеется? Вчера кажись не было такого объекта". "Так что, гора это, господин капитан, сэр",- с почтением докладывал 3-й летенант. "Сам вижу что гора, не слепой. Почему белая спрашиваю?". "Так она, это, высокая, значит. Не иначе как снег лежит". "Ишь ты, смышлёный какой. Ну-ну. Как звать-то, запамятовал?." "3-й лейтенант Джозеф Бейкер, сэр". "Ага, из булочников значит. Ладно, лейтенант, где там у нас карта, сейчас именовать будем. Вот здесь расстели, да бутылки-то в сторону сдвинь. Что-то у меня рука дрожит сегодня, сам нарисуй там название. Гору эту, так и быть, в твою честь назовём. Давай по стаканчику за Mount Baker пропустим".
  "Ага,- продолжал капитан, постепенно приходя в соприкосновение с действительностью,- а на юге чего это там возвышается?" "Обратно гора, господин капитан, сэр. Ещё по одной,сэр?". "Ну ты не очень, быстрый какой. Не расплёскивай только. Эта гора повыше твоей будет, лейтенант. Вот мы её в честь адмирала Райниера поименуем. То-то старик обрадуется. Эт-та тебе лейтенант не так просто, названия георг... географическим объектам давать. Выше звание- выше гора. Эт-та наука, братец. Картография называется".
  Адмирал Райнер, маркиз Таусенд, лорд Худ, вместе с корабельным клерком Орхардом и боцманом Видбей могли быть довольны- их имена нанесены были на карту, да так и остались на ней по сей день
  
  7*К чести русских мореходов они не стремились переименовывать всё, что попадалось им на глаза и, за редким исключением, английские и испанские названия сохранились на современных картах. Исключением являются острова Королевы Шарлотты, поименованные Павловскими, но после воцарения Александра I название, данное островам в 1786г. постепенно вернулось.
  
  8*Сын Вильям умер в возрасте 14 лет, а дочь Элизабет вышла замуж за алии Ивана Кавалуаи и родила 6 детей. Их потомки до сих пор живут на островах.
  
  
  
  Глава Љ8
  
  У ворот золотой хризантемы.*(1)
  
  
  Григорий Иванович Шелихов не любил Курилы. Не таков он был человек, чтобы испытывать сантименты к чему бы то ни было.
  Проявлять, да! А что делать? Положение обязывает. Не даром жил он в "сентиментальном веке". Но что-то ведь привязывало именитого купца к этим островам. То ли память о "св.Пркопие", его первом судне, что вернулся с Курил с богатой добычей. То ли манили его золото и жемчуга недоступной Японии. А ведь до этой Японии рукой подать с острова Уруп, где погибло его второе судно "св.Николай". Даже самое удачное шелиховское предприятие Американская Северо-Восточная, Северная компания была ещё и Курильской.
  Да, скорее всего именно так. Добыча и Япония, вот что тянуло Шелихова на этот остров.
  Остров Уруп присоединил к России казачий сотник Иван Черный. 2 июня 1768г. он с отрядом высадился в бухте Ванинау и перезимовал там, прожив до 9 мая 1769 г. Он встречался с некоторыми айнскими "князцами" и их сородича-
  ми, приехавшими с соседнего острова Итуруп для промысла зверей.
  Айны заплатили ясак, а для склонения к уплате ясака прочих аборигенов Черный посетил Итуруп, где привел в подданство 83 айнов, но добрососедских отношений с местными жителями ему установить не удалось. Из-за жестокости и обмана, проявленных Черным в отношениях с ними, курильцы начали беспокоиться, роптать и ушли на Итуруп, и через своих переводчиков просили "объявить секретарю в Камчатке, чтобы впредь присылали к ним людей хороших, обходительных, но отнюдь не Черного или подобного ему, у которого они высмотрели нрав сердитый и во многих случаях непостоянство".
  В 1770г. к Урупу подошло судно якутского купца Петра Протодьяконова для промысла каланов и останавливалось на зимовку в одной из бухт южного побережья.*(2) В это же время на Урупе зимовали и добывали морского зверя промышленники тюменского купца Якова Никонова, которым было поручено идти на байдаре "на дальние острова, куда доходил сотник Черный, для собрания с приведенных им в подданство мохнатых ясака и для производства промыслов".
  В 1774 г. было снаряжено судно якутского купца Петра Семеновича Лебедева-Ласточкина "св.Екатерина", но оно затонуло у берегов Камчатки. В 1775г. Вот тогда-то и пригласил Лебедев-Ласточкин в компанию молодого рыльского купца Шелихова и снарядил вместе с ним судно "Св. Николай" с 45 работными людьми, одним боцманом и тремя матросами. Во главе экспедиции был поставлен сибирский дворянин Иван Михайлович Антипин, знавший японский язык. В помощь ему выделили переводчика айнского языка Ивана Очередина. Мореходом шёл штурманский ученик Федор Путинцев.
  А какая инструкция была вручена Антипину! В ней строжайше наказывалось "под страхом смертной казни не обижать диких... обходиться с ними ласково, ничего не требовать, не отнимать", встретившись с японцами, "поступать учтиво, ласково, благородно", "если мохнатые и другие никому не подвластны, то приглашать их в подданство, обнадеживать защитою от соседей". В инструкции предписывалось также на 18-м острове (Урупе) "для опыта" посеять по два фунта ржи, ярицы, пшеницы, овса, ячменя, конопли.
  "Св. Николай" вышел из Петропавловской гавани 24 июня 1775г. К
  Урупу он подошел в конце июля 1776г. Антипин побоялся войти
  в бухту на южной стороне острова, где раньше зимовало судно Протодьяконова, из-за айнов, которые в свое время враждовали с русскими, мстя им за жестокости. Антипин повел судно вдоль берега, выискивая подходящую гавань. После долгого лавирования заметили наконец на северной стороне острова небольшую бухточку в которую и вошли 9 августа 1776 г. Решив зимовать в этой бухте, люди занялись постройкой жилья. Но выбор оказался неудачным. В бухте не нашлось берега, удобного для выволакивания судна и осенние шторма его разбили. Хорошо хоть всё снаряжение было спасено.
  С наступлением зимы промышленники, распределенные еще с осени по артелям, занялись ловлей рыбы и промыслом морского зверя. Не выдержав тяжелых условий жизни, 20 рабочих во главе со Слободчиковым и Красильниковым бежали с Урупа на двух байдарах на 11-й остров (о-в Маута), мотивируя свой побег голодом. По-видимому, именно в этот период еще три человека перебрались с Урупа на Итуруп и основали небольшой поселок на юго-западном побережье, где их застал известный японский путешественник Могами Токунай во время своего посещения острова. Оставшиеся на острове люди занимались промыслом каланов, но с айнамн в сношения не вступали. Всею за время зимовки было добыто "190 морских бобров, 240 песцов и 98 лисиц разных".
  Компаньоны, узнав о гибели "Св.Николая" и неурядицах в компании на Урупе, отправили в помощь Антипину иркутского посадского Дмитрия Яковлевича Шабалина с людьми на двух байдарах. Одновременно, с помощью сибирского губернатора Фёдора Григорьевича Немцова снарядили в Охотском порту бригантину "Св.Наталия". На ней отправились на Уруп штурман Михаил Петушков, новые промышленники, среди которых был соливычегодский крестьянин Звездочетов, впоследствии сыгравший большую роль в освоении острова. Бригантина была загружена товарами и большими запасами провианта. Петушков получил инструкцию: "...по приходе на 18 остров (Уруп) рабочих сдать передовщику Шабалину, а в небытность ею правил, самомуна земле и на море; в 1778г. воротиться со всеми в Охотск, оставив на Урупе только Шабалина с Очередным и частью рабочих для привода в подданство "мохнатых"; при встречи с японцами убеждать их завести с русскими торговлю". "Св.Наталия" вышла из Охотска 10 сентября 1777 г. и в октябре, соединившись в пути с отрядом Шабалина, прибыла на Уруп. "Разгрузя судно и соединив всех промышленных в одну компанию, остались на том острове зимовать". Весной Шабалин с отрядом на трех байдарах отправился на южные острова "для приведения "мохнатых" в подданство, разведывания неизвестных земель и живущих на них, определения числа народов и жилищ их, для свидания с японцами". Ему с успехом удалось выполнить, поставленную задачу и даже договориться с японцами о встрече в условленном месте для торговли и продолжения переговоров через год, после чего "Св. Наталия" вернулась в Охотск.
  Лебедев-Ласточкин и Шелихов, обрадованный удачным исходом экспедиции и желая поправить свои дела, немедленно приступил к подговке нового плавания. 7 сентября того же года "Св.Наталия", нагруженная "...разными российскими и немецкими товарами" отправилась в путь. Начальником экспедиции был Шабалин, переводчиком - Антипин, а мореходом - штурманский ученик Фёдор Путинцев. В конце сентябре они зазимовали в бухте Ванинау на острове Уруп, а летом следующего года экспедия Шабалина и Антипина прибыла к берегам острова Хоккайдо. Здесь, в гавани города Аткис, у них завязалась торговля с японцами и велись переговоры о дальнейших торговых сношениях. Однако 5 сентября 1779 г. японские власти запретили торговлю и даже попытались воспрепятствовать русским посещать острова Кунашир и Итуруп.
  Навигация подходила к концу, поэтому "Св.Наталия" в конце октября возвратилась на Уруп и стала на зимовку, которая прошла как никогда плохо. В своем донесении Антипин ярко описал невзгоды и беды, выпавшие на долю зимовщиков. Некоторые из них, не выдержав тягот зимовки заболели и умерли; в январе и феврале 1780 г. отмечались частые, почти ежедневные землетрясения, а 18 июня произошло сильное землетрясения и цунами. Бригантину выбросило на берег, несколько человек погибло, жилье было снесено, продукты уничтожены или испорчены морской водой. Неоднократные
  попытки спустить судно на воду не увенчались успехом. Было решено, что Антипин с отрядом из 14 человек отправится на Камчатку докладывать о случившимся и просить помощи, а Шабалин с оставшимися на Урупе 52 участниками экспедиции будет продолжать промыслы.
  Узнав от Антипина о случившимся, компаньоны пытались помочь снять "Св.Наталию". В сентябре 1781 г. к Урупу подходил галиот "Св.Георгий", но ничего не смог сделать с бригантиной и ушел на промысел на Алеутские острова. Шабалин, пытаясь самостоятельно выручить "Св.Наталию", прокопал канал от судна к берегу, однако снять судно так и не удалось. Видя бес-
  плодность своих попыток, Шабалин решил покинуть остров. Он
  на байдарах перебрался в Большерецк, а в 1782 г. достиг Охотска
  где застал готовый к отплытию галиот "Св.Павел". Однако Урупа "Св.Павел" достиг только 26 июня 1784 г., но и на этот раз снять
  бригантину не удалось из-за раздоров между передовщиками и рабочими. Галиот ушел на Алеутские острова, а Шабалин с 11 рабочими еще раз остался зимовать на Урупе и лишь в 1785 г. вернулся в Большерецк. Десятилетняя эпопея поселения на Урупе закончилась.
  Интересна судьба Семена Трофимова и братьев Ивана и Никиты Сосновских, отделившихся в 1776г. от основной партии и перебравшихся на Итуруп. Когда, в 1785г., Могама Токунаи прибыл на Итуруп с "инспекцией" и обнаружил там руских, он приказал захватить их. Трофимов успел уйти на Уруп, а братья Сосновские были вывезены на Кунашир. Там их подвергали ежедневному допросу. Очевидно в основном с их слов в 1786г. Токунаи составил "Росия коку кимон"- "Записки о России".
  Торговля с Японией не пошла.*(3) Но не таков человек был Григорий Иванович Шелихов, что бы такая мелочь, как запрет на торговлю, мог его остановить. Всем своим напором, столичными связями, подарками Шелихов стал пробивать в С.Петербург решение об отправке посольства в Японию. Очень помог Григорию Ивановичу в этом начинании его добрый приятель и сосед Кирилл Густавович Лаксман.
  Сын мелкого торговца из финского городк Нейшлот, получив богословское образование, в 1762 году он переехал в Петербург и находит работу воспитателя в пансионе при церкви св. Петра и Павла. Он интересуется естественными науками, особенно минералогией, поэтому, получив предложение занять место пастора в Барнауле, он с радостью согласился. За пять лет пребывания в этом городе Лаксман сделал множество открытий в ботанике, зоологии, метеорологии, минералогии, химии, совершил далекие путешествия. После этого он оставляет путь религиозного служителя, возвращается в С.Петербург где вскоре его избирают в Академии наук ординарным академиком по экономике и химии. В ученых кругах Эрик Лаксман приобретает все большее уважение. Шведский король Густав III наградил его двумя золотыми медалями за присланные им научные экспонаты. В течение короткого времени был избран членом нескольких заграничных обществ по естественным наукам.
  Но он - уже академик и профессор - добился назначения в Сибирь, только ради того, чтобы продолжить свои исследования. Получив в 1784 году от Кабинета императрицы должность "минералогического путешественника", он выбрал местом своего постоянного жительства Иркутск. Вскоре по приезде он разрабатывает по заказу Александра Андреевича Баранова новую технологию варки высококачественного стекла и выступает его компаньоном в строительстве в 40 верстах от Иркутска по Амурскому тракту стекольного завода. Для исследователя столь широкого плана, конечно же, не мог пройти незамеченным приезд в феврале 1789 года в Иркутск группы японских моряков, спасшихся после кораблекрушения.
  Рано утром 4 января 1783 года небольшая японская джонка "Синсё-мару" вышла в море выполняя каботажное плавание с грузом риса. Команда её насчитывала семнадцать человек. В открытом море судно попало в сильнейший шторм и сразу же потеряло мачту и руль. Неуправляемую джонку носило по Тихому океану целых семь месяцев. Моряки питались рисом и пили дождевую воду. За все время скитаний погиб только один из них. В конце концов уже отчаявшихся японцев прибило к Амчитке, одному из Алеутских островов.
  На острове стояла артель промышленников киселевской компании, добывавших и выменивавших меха. Здесь японцев ждало разочарование. Сначала они никак не могли объясниться с обитателями острова, а когда через пару месяцев взаимопонимание было достигнуто, оказалось, что промышленники высадились на острове совсем недавно и судно за ними должно было прийти только через три года. За три года вынужденного пребывания на острове японцы начали осваивать русский язык. Позднее они признали его красивым и емким, но весьма трудным, а грамматику и азбуку вообще непонятными, поскольку "в русском алфавите всего 31 буква, все буквы имеют звук, но совершенно не имеют смысла". За три года на Амчитке от различных болезней скончались семеро не привычных к местной пище и климату моряков.
  Судно пришло в обещанный срок но, к неописуемому горю встречающих, на их глазах оно разбилось о прибрежные камни у самого входа в бухту. Терпения ждать еще несколько лет ни у японцев, ни у русских не осталось. Из обломков обоих судов за год они соорудили некое подобие галиота, на котором все же добрались до Камчатки. Русские власти, конечно же, не смогли предоставить японцам корабль для возвращения на родину, столь серьезный вопрос подлежал решению только в Петербурге. Но и с Камчатки в Россию не так-то просто оказалось съехать. Год провели здесь многострадальные японцы в ожидании то погоды, то оказии. На Камчатке от цинги умерли еще трое. Из семнадцати человек оставалось уже только шестеро. Наконец в феврале 1789 года японцы попали в Иркутск, где с удивлением обнаружили небольшую общину своих соотечественников. Оказывается, до этого японцев штормом уже четыре раза заносило в Россию. Опасаясь вернуться домой после преступно долгого отсутствия, они приняли православие и осели в Иркутске. Их примеру последовали и двое матросов из команды шхуны "Синсё-мару". Матрос Сёдзо после крещения превратился в Федора Степановича Ситникова, а Синдзо - в Николая Петровича Колотыгина (последний сделал неплохую карьеру на русской государственной службе: дослужился до чина титулярного советника, что по табели о рангах соответствовало званию капитана).
  Лаксман стал самым частым гостем в доме, где поселили японцев, не один час провел в беседах с их капитаном Дайкокуя Кодаю. Кирилл Густавович дотошно выспрашивал моряков о Японии. С тех пор сохранилось несколько экземпляров географических карт-схем, составленных Кодаю по просьбе ученого. На основании этих карт и рассказов Лаксман составил доклад о Японии и направил его в Петербургскую Академию. Но интерес к Кодаю и его спутникам не исчерпывался только любознательностью натуралиста.. Ученый стал настоящим опекуном японских путешественников. Он вместе с Шелиховым написал прошение в Сибирское генерал-губернаторство о возвращении японцев на родину и дал подписать его капитану Кодаю. Генерал-губернатор переслал прошение в столицу. Когда, в течении двух лет ответа так и не пришло, Эрик Лаксман решился ехать в столицу, чтобы передать прошение японцев непосредственно императрице. С собой он взял Кодаю и двух его спутников. Японский капитан, уже достаточно долго находящийся в России, свое мнение о неведомой ранее стране, где проживали, как считалось в Японии, "сырые варвары", вполне успел составить. Его потрясли российские просторы. Такое изобилие неосвоенной суши японцу, привыкшему рачительно использовать каждый клочок земли, трудно было даже вообразить: "Земли там, может быть, в несколько десятков раз больше, чем в стране у нашего императора, а населения, наоборот, пожалуй, меньше, чем у нас". В сравнении с Японией природа, дескать, русских не балует, урожаи не так велики, а плоды не так разнообразны. Отсутствие же риса и вообще свидетельствует о нищете. "В России производство зерна очень незначительное, поэтому жалованье платят только деньгами". По той же причине подданные не в состоянии платить налоги рисом. Этим, видимо, обусловлена и скудость рациона простолюдинов, основу которого составляет хлеб, для японца - "якимоти", то есть рисовая лепешка. Кодаю указывает, что она сделана "из муги" (из муки).
  С благодарностью вчитываешься в рассказ японца, поскольку не чувствуешь в нем характерных для сочинений западных путешественников по России предвзятости и высокомерия. Кодаю писал, опираясь только на свои впечатления. Русские в его изложении выглядят так: "высоки ростом, белые, глаза голубые, носы очень крупные, волосы каштановые. Красивыми у них считаются женщины с румяными лицами. Русские отличаются уважительным и миролюбивым характером, но вместе с тем отважны, решительны и ни перед чем не останавливаются. Они не любят праздности и безделия". На фоне таких достоинств недостатки представляются мелкими и несущественными. Например, то, что русские очень любят хвастаться, рассказывая о своем достатке, причем всегда стараются указать, сколько стоит та или иная вещь.
  Кодаю проявил достойную веротерпимость, вполне благожелательно описывая, как своеобразно русские поклоняются Будде, которого именуют странным именем Кирисутосу (Христос). Он лишь с удивлением констатирует, что они молятся "висячему изображению будды" (иконе) и носят на себе его фигурку, прикрепленную к крестику. Молитвы же у русских совсем не сложные, они "складывают щепоткой большой, указательный и средний пальцы и, говоря "осподи помируй", прижимают их ко лбу, к груди, к правому плечу и к левому", что очень похоже на традиционное многократное распевание нембуцу, имеющего магическую силу заклинания: "Наму Амида Буцу" ("Славься, Амида-будда").
  Императрица Екатерина Алексеевна, интересуясь восточными соседями, 28 июня 1791 года предоставила Кириллу Густавовичу и его спутникам аудиенцию у себя в Царском Селе, на которой увидела японских мореходов и даже беседовала с Дайкокуя Кодаю. Длительный и чинный прием больше всего запомнился капитану Кодаю тем, как близко к сердцу приняла русская императрица переживания и тяготы, выпавшие на его долю. Во время рассказа она всплескивала руками и часто повторяла: "Охо, дзядко" (ох, жалко) и "Бэнъясйко" (бедняжка). Когда императрица милостиво подала капитану руку для поцелуя, Кодаю трижды ее лизнул, продемонстрировав таким образом свое глубочайшее почтение. История злоключений японцев и впрямь заинтересовала Екатерину. Она еще несколько раз вызывала к себе капитана, чтобы вместе с наследником Павлом Петровичем послушать занимательные рассказы о скитаниях японцев и их далекой родине. Кодаю, привыкший к сложнейшим ритуалам на своей родине, о российском императорском дворе снисходительно заметил, что "держатся там очень просто". Эта простота, однако, едва не стоила ему жизни. После одного из приемов наследник престола Павел Петрович (в будущем - император Павел I) запросто подвез Кодаю в своей карете до дома, причем сидел с ним бок о бок так, что на тряской дороге пассажиры несколько раз коснулись друг друга. Для впечатлительного японца такое святотатство по отношению к божественной императорской особе явилось сильнейшим потрясением. Он впал в тяжкую немочь, от которой едва смог оправиться. Ведь российский императорский дом для него стоял в одном ряду с императорским домом Японии. По убеждению японцев, в мире существовало 1100 государств, но лишь 7 из них управлялись императорами, и эти счастливые страны были неизмеримо выше всех прочих.
  В Петербурге Кодаю было продемонстрировано настоящее русское гостеприимство. Ему разрешалось всюду ездить и все осматривать. Японца, отнюдь не отличавшегося высоким положением и знатностью на родине, считали за честь принимать у себя русские аристократы и самые богатые купцы. Он побывал в лучших домах Петербурга: у Юсуповых, Турчаниновых, Воронцовых, Мусиных-Пушкиных, Демидовых; запросто заходил в гости к всесильному графу Безбородко; рассказывал о своей стране в университете и школах, на светских раутах, в тюрьмах и даже публичных домах. Понимая, что русских интересовала в первую очередь экзотика, Кодаю на светские встречи являлся в традиционном японском костюме (шелковое кимоно хаори, шаровары хакама и короткий меч вакидзаси), хотя Лаксман снабдил его вполне приличным европейским платьем. Примечательно, что японский капитан ни слова не пишет о русском пьянстве, зато много распространяется об интимной стороне жизни. Так, ему весьма приглянулись публичные дома Петербурга - богатое убранство заведений и обходительность девушек, которым он настолько понравился, что с него не брали платы и даже подносили подарки. (Из всех дарительниц Кодаю больше всего запала в душу некая Елизавета, на прощанье подарившая ему шелковый платок, три раскрашенных картинки и три рубля денег.) Кодаю приводит также сведения о расценках в этих домах - от 1 до 5 рублей серебром за ночь. Наряду со сказанным, Кодаю оставил потомкам уникальнейшую информацию, которой, пожалуй, больше нигде не найти. Капитан подробнейшим образом описал русские сортиры и деятельность ассенизаторских служб. Этому предмету, имеющему в Японии особое эстетическое преломление, он уделил внимания гораздо больше, чем, скажем, просвещению.
  Чего так и не понял Кодаю в Петербурге, - это система финансов и кредита (они и поныне остаются для многих загадкой). Например, банк в его изложении представляет собой красивое двухэтажное здание за высоким зеленым забором - и не более того.
  Не смотря на столь большой интерес к гостям только после долгих проволочек решено было все-таки отправить японцев на родину и заодно установить отношения с восточным соседом. Как значилось в указе о снаряжении экспедиции: "Случай возвращения сих японцев в отечество открывает надежду завести с оными... торговые связи". Однако в Петербурге, опасаясь урона престижу империи в случае провала мероприятия, подстраховались: экспедиция с подарками и предложениями о дружбе и торговле направлялась якобы по инициативе и от лица сибирского генерал-губернатора.
  Как уже говорилось, возвращались только трое (пока дело разбиралось, умер еще один матрос из команды капитана Кодаю, дожидавшийся его в Иркутске). На прощание растроганная императрица щедро одарила отъезжающих. "Капитан Кадай" получил из ее рук табакерку, золотую медаль, золотые часы и 150 червонцев (весьма приличную сумму), матросам Исокити и Коити досталось по серебряной медали и по 50 червонцев. Не были забыты и невозвращенцы, но, поскольку они уже стали российскими подданными, им пожаловали по 200 рублей ассигнациями.
  Экспедицию в Японию возглавил сын Кирилла Густавовича поручик Адам Лаксман. Японцы должны были вновь пересечь всю Россию, только теперь уже с запада на восток. В Охотске пересели на бригантину "cв.Екатерина" и 13 сентября 1792г. покинули Охотский порт. Через 36 дней после выхода из Охотска судно отдало якорь в бухте Нэмуро на севере острова Эдзо (Хоккайдо). Местные власти не сразу приняли русских посланцев. Адам Лаксман отправил властям острова письмо. Переговоры велись, а ответ на письмо ждали долго. В июле 1793 г. было получено разрешение "Екатерине" идти в порт Хакодатэ, причем русское судно шло под конвоем японских кораблей. Переговоры длились девять дней и ни к чему не привели. Попытка установить торговые отношения с японцами провалилась но Лаксман сумел наладить дипломатические контакты не только с княжеством Мацумаэ, которому принадлежал остров Хокайдо, но и с центральным правительством. 2 августа галиот "Екатерина" покинула Хакодатэ и взял курс к русским берегам.*(4)
  Первая российская экспедиция в Страну восходящего солнца увозила с собой от японского императора подарки: три сабли, уложенные в ящик, 20 ящиков листового табака, сто кулей риса, несколько ящиков японской бумаги, фаянсовые чашки и письменное разрешение на приход одного русского судна в Нагасаки, если Россия захочет продолжать переговоры с Японией.
  В Санкт-Петербурге посчитали проведенные открытые переговоры с японцами весьма полезными. Поручик Адам Лаксман был произведен в коллежские асессоры.*(5)
  Григорий Иванович и Карл Густавович немедленно приступили к подготовке новой японской экспедиции, научную часть которой брал на себя Лаксман, а торговую- Шелихов. Но, пока проект экспедиции неспешно путешествовал по министерствам, в июне 1795г. умер Григорий Иванович, а в январе 1796г.- Карл Густавович. В тот же год упокоилась императрица. Проект, лишившись главных движителей, также мирно скончался
  Но ещё при жизни Шелихова была возобновлена колония на острове Уруп. В 1794 г. на судне "св.Алексей", снабженном необходимым запасом продовольствия, оружия и снаряжения на Уруп отправился Курильский отряд, состоящий из 31 человека промышленных, 4 посельщиков, 2 алеутов и 5 женщин. "Водворились они на полуденной стороне в той гавани, где прежде зимовало наше судно и восточною бурею было выброшено на берег, ибо гавань от востока не защищена ни мало да и судно "св.Алексей" терпело такое от сих ветров бедствие и при необычном приливе занесено было в речку, из которой весною насилу смогли его высвободить".
  Начальником поселения был назначен Владимир Константинович Звездочетов. Относительно его личности существуют противоречивые мнения. Современники и подчинённые, которых он, по-видимому, немало притеснял, считали, что выбор начальником поселения Звездочетова во многом предопределил судьбу поселения. Он неоднократно бывал на Курильских
  островах, знал их в совершенстве, но отличался, по мнению многих, жестоким и своенравным характером и неоднократно нарушал требования Шелихова "об обласкании народов". Однако Филат Дружинин, препараторский ученик, живший на Урупе, сообщил: "Что касается до Звездочетова, которому бывшая подчиненная ему команда повсюду разгласила проклятия, как изуверу рода человеческого за то, что он поступал с ними жестоким образом, без всякой со стороны их повинности, но люди, знавшие его и служившие с ним, сказывают
  совсем напротив, что человек он был хорошего нрава, чрезмерно правдолюбив и неутомимым во всяком деле, и посему строго требовал от своей команды всю возможную деятельность как в бобровом промысле, так и о запасении кормов. Это не нравилось команде, день ото дня всегдашняя к нему ненависть за строгость его увеличивалась". По нашему мнению, если проанализировать всю, дошедшую до нас информацию о Звездочетове, к нему полностью относятся слова, сказанные о Баранове в новелле Бунина "Титан". "...но прежде всего его окаменелый, сгущённый, холодно-бешеный патриотизм, решимость удержаться там, откуда сбежали другие, и служить империи чем удастся, головой и руками и зубами, правдой и неправдой, честью и местью, во что бы то не стало".
  Перезимовав, Звездочетов начал проводить опыты посева ржи, пшеницы, овса и льна, однако они оказались неудачным. События на острове тем временем приняли трагический характер. Звездочетов засек до смерти старосту отряда Ивана Свешникова, выказавшего ему неповиновение. Возмущенные этим промышленники отстранили его от начальствования и выбрали передовщиком Григория Кошечкина. Звездочетова, связав, отправили на 17-й остров(Северный Чирпой) с тем, чтобы курильцы доставили его на Камчатку с донесением о его поступках. Но Звездочетов сумел хитростью завоевать доверие островитян, с их помощью вернулся на Уруп, арестовал Кошечкина, Крюкова, Скачкова и Стасова как основных зачинщиков бунта и выслал их на Камчатку. Опасаясь
  заговора, Звездочетов приказал отряду из 15 человек возвращаться через Камчатку в Россию просить подкрепления и высылки алеутов с байдарками для бобрового промысла. Отряд ушел на северную сторону острова собирать выкидной лес и строить байдару. Прожив там зиму 1797/98 гг., отряд возвратился в гавань к Звездочетову, но он запретил им даже пристать к берегу и, угрожая оружием, велел заночевать в соседней бухте. Затем Звездочетов, принимая по 2-3 человека, выдал им необходимые вещи и приказал немедленно
  отправляться в путь. Сам он с 12 мужчинами и 3 женщинами оставался на Урупе, имея много товаров, две трехфунтовые медные пушки, полный комплект оружия на оставшихся с ним людей.
  Известно, что Звездочетову удалось наладить торговые контакты через айнов с японцами. Сложно сказать в чём состояла эта торговля. В некоторых работах упоминается, что партия Звездочетова получала от айнов продукты питания и вино. Это спорно. В 1796-1803гг. на Уруп почти ежегодно приходило компанейское судно и недостатка у партии ни в чём не было. Более того, как утверждает в своей книге "Руско-японские контакты XVIII-XIXвв." пр. Иванов, их снабжением занимался непосредственно Якоб ван-Майер.. Звездочетовцы ежегодно добывали много красной рыбы на охотской стороне острова в районе озера Токо. Промысел каланов также был успешным, на остров перевезли 64 алеута с байдарками Но чтобы один из директоров Компании лично принимал участие в отправке товара в мелкую партию нужны более веские причины. Пр.Иванов утверждает, что этой причиной была массированная контрабандная торговля. В этом нет ничего странного, учитывая, что компания "Майер" принимала участие в запрещённой торговле с Испанской Америкой. Никаких документов, разумеется, найдено не было, но подтверждение этой теории можно найти в описях товаров отправляемых на Уруп. Например в 1801г, кроме обычных продуктов, одежды, котлов и бисера, было отправлено "239 штук сукна разнаго галанскаго и 110 ящиков посуды стеклянной тож (т.е. так же голландского)", это при том, что Сената указом от 25\10 1800г. постановил "По достаточному количеству выделываемых на заводах стекла, зеркал и всякого хрусталя привоз оных из-за границы прекратить". А "Предприятие св Александры", в 1801г. отправленная в Камчатку, привезла из Нижнекамчатска на Уруп 839 пуд ворвани, 35 пуд 8 фунтов моржового клыка, 126 орлиных хвостов и крыльев "в комплекте" и 7182 оленьи кожи из Гжиги. На компанейскую верфь в Охотске несколько раз поступала странная "медь кантонская в прутьях длинною в четверть, а толщиною в палец". А в архивах Компании найдены пять расписок о передаче "золота китайскаго в слитках", датированных 1797-1804гг. Общий вес золота по этим распискам составлял более пуда. Причём во всех пяти случаях вес был кратен 2 золотникам и 15 долям,*(6) т.е. кобану, наименьшей японской монете чистого золота. Следует заметить, что все перечисленные товары или голландского производства, или могли быть произведены на Курильских островах и Сахалине. С японской стороны в замен поступали медь и золото в слитках, что сводило риск к минимуму.
  Очевидно обмен товаров на золото и медь через айнов вёлся с фирмой Кюбэй, которая с 1754г. занималась торговлей и промыслами на о.Кунашир. С 1799г. другим торговым партнёром стал судовладелец Такатая Кахээ, осевший на острове Итуруп. Возможно, что Кахээ был подставной фигурой семейства Кюбэй. Как раз в 1799г. бакуфу перевело "Восточные земли Эдзо-ти" в земли непосредственного подчинения, изъяв их из ведения клана Мацумаэ и осторожные купцы перевели свои незаконные операции на ещё неосвоенные территории.
  Никаких подтверждающих документов, разумеется не найдено, но когда в 1803г. несколько айнов были казнены за недозволенные контакты с русскими, упомянутые торговцы также были под подозрением. Учитывая однако, что судить их должен был князь Мацумаэ, выдавший им лицензии на торговлю с айнами и, очевидно, участвовавший в доходах, дело сошло на нет.
  Между тем интерес японцев к Курильским островам усиливается. В 1798 году бакуфу направило на Итуруп крупную экспедицию во главе с Могами Токунаи и Кондо Дзюдзо - специального чиновника по делам Эдзо-ти, - которые изучили остров, снесли русские кресты и установили столбы с надписью "Дайнихон Эторофу" ("Остров Итуруп Великой Японии"). В 1799 году бакуфу перевело Восточные земли Эдзо-ти в земли непосредственного подчинения, изъяв их из ведения клана Мацумаэ. В том же году Такадая Кахээ открывает морской путь на Итуруп, а Кондо Дзюдзо посещает Кунашир. Cразу после этого бакуфу разместило на Итурупе и Кунашир охрану по 500 воинов из кланов Цугару и Намба. В 1801 г. Уруп посетили Тояма Гендзюро и Мияма Ухэнда. Не счита-
  ясь с требованием Звездочетова, они поставили столбы с адписьюиероглифами: "Уруп".
  С 1803 г. японские чиновники стали чинить препятствия торговым связям хоккайдских и итурупских айнов с факторией Звездочетова. Очевидно просочилась информация о контрабанде. 18 июля 300 самураев с островов Итуруп и Кунашир высадилось на южном побережье Урупа. Учитывая состав десанта можно утверждать, что решение о проведении операции было принято местными властями. Проводники из айнов тайно провели отряд к российскому поселению. Но у Владимира Константиновича были свои источники информации. 28 промышленных и 59 алеутов находились в поселении, обнесённом двухсаженным валом (леса для стен на острове не было), при11 пушках. Штурм крепости, где на стенах стоят пушки, это не карательная экспедиция против незаконного поселения каких-то варваров. Японцы не рискнули начать военные действия без указания из Эдо. Они простояли двое суток перед валом под дождливым небом и без огня, так как топлива в округе было не найти, и вернулись на свои корабли.
  Но торговля была пресечена, а зверь повыбит. Поэтому в 1804 г. было принято решение закрыть поселение. 4 сентября на Уруп пришёл "Кадьяк", чтобы забрать людей и снаряжение, но Звездочетов отказался покинуть остров. Более того, он уговорил 11 человек остаться с ним. Капитан Макмейстер был так поражён, что оставил ему две пушки.
  По позднейшим сведениям, начальник поселения передовщик В. К. Звездочетов умер в апреле 1805 г., находившиеся с ним люди, не имея никаких средств к существованию, через некоторое время после его смерти покинули Уруп. Они на байдарах достигли острова Шумшу, где застали судно компанейского приказчика Баннера и, по окончании промысла, были перевезены им на Ситху
  Бриг "Юнона" под командованием .Хвостова и бриг "Авось" под командованием Давыдова подходили к Урупу 1 июня 1807г. Штурман с "Авось" по возвращении с берега доложил, что "видел жилище русских, почти уже обвалившееся, но нет и следа человеческого и никакого признака недавнего
  пребывания в сем месте людей; дороги даже поросли травою, а вал оплыл. Он нашел оставленную бочку и несколько фляг, видел над одной могилой крест, а над другою доску с надписью, из коей видно, что доска поставлена в 1805г. в апреле.
  Всего поселение на данном этапе просуществовало 11 лет. Благодаря усилиям Звездочетова велся интенсивный промысел калана и торговля.
  Кроме этого, важное значение имел сам фактор присутствия русских людей на Урупе. Задолго до заключения Симодского договора граница между Россией и Японией фактически пролегла по проливу Фриза.
  
  
  
  1* В главе использовались: Э.А.Барышев "Японские историки о России и освоении Южно-Курильских островов"; А.В.Зорин "Звездочетов".
  
  2* Ранее предполагалось, что одна из бухт зал. Наталии, но в последствии по японским источникам удалось выяснить, что ее название -
  Ацутатои. Она расположена на океанской (юго-восточной) сторо-
  не острова, несколько севернее м. Хива.
  3*Это не совсем верно. По японским источникам с 1774 по 1781 год торговля между айнами и японцами не велась. Причины этого доподлинно неизвестны, однако, по-видимому, это было связано с тем, что появились новые торговые партнеры - русские, благодаря чему айнам представилась возможность выбора. Ситуация меняется в начале 80-х годов XVIII века, когда русские уходят с Урупа и возобновляется торговля между айнами и японцами. Японцы закрепляются на Кунашире. Начинается жестокая эксплуатация местного населения. Недовольство айнов вылилось в 1789 году в крупное восстание на Кунашире, в результате которого были убиты около 70 японцев. Вада Тосиаки подчеркивает, что за ним стояли русские и что его также необходимо рассматривать в рамках российско-японского противостояния на Южных Курилах. По-видимому, это восстание было поднято теми айнами, которые были сориентированы на Россию, и за ними стояли русские купцы. Однако оно было подавлено совместными усилиями японцев и вождя Цукиноэ. Вада Харуки пишет: "Это было последнее восстание айнов против японцев. Покорение айнов было завершено"
  4*Капитану Кодаю и его матросам предстояли новые мытарства. Поскольку японцам, покинувшим страну по тем или иным обстоятельствам, возвращаться не разрешалось, было предпринято длительное расследование. Несчастных отправили в столицу, в Эдо, где начались допросы с участием самого сёгуна. Матрос Коити вскоре после возвращения на родину умер, и ответчиков осталось двое. На допросах разрешили присутствовать и их протоколировать потомственному придворному врачу сёгуна Кацурагава Хосю: ему по повелению Иэнари XI, сёгуна дома Токугавы, поручили составить подробное описание России. Работа, получившая, как мы уже знаем, название "Краткие вести о скитаниях в северных водах" ("Хокуса монряку"), была закончена в 1794 году. Автор сжег черновые записи, дабы не оказаться заподозренным в хранении сведений об иных странах, а окончательный вариант сдал в императорский архив, где его тотчас засекретили. Книга была извлечена из архива в 1927 году и издана на японском и русском языках по случаю бракосочетания великого князя Алексея Александровича и принцессы Сияку(???).
  
  5*Не удивляйтесь, но Россия первой в мире начала преподавание японского языка как иностранного. Школа японского языка была открыта в СПб в 1710г. (школа в Лейденском университете Голландии открылась в 1851 году). Первым преподавателем стал Дэмбэй (Гавриил). В 1748г. была открыта школа в Якутске. Преподаватели: - Рихатиро (Матвей Попов), Санносукэ (Иван Татаринов), Чосукэ (Филипп Трапезников) и Кюсукэ (Иван Семенов) Пользуясь тем, что в Иркутске в 1754 году была открыта навигацкая школа, Сенат решил перевести в этот город Петербургскую школу японского языка и совместить ее с навигацкой. Поэтому трое японцев-преподавателей: Кютаро (Петр Черный), Сёэмон (Григорий Свиньин), Ихэй (Василий Панов) 26 мая того же года прибыли в Иркутск. Интересно, что в том же 1754 году Якутская школа также должна была быть переведена в Иркутск, однако по указанию Сибирского губернатора B.C. Мятлева ее вместо этого перевели в Илимск, в результате чего четверо преподавателей, в том числе Попов, переехали туда. В 1757 году в эту школу было направлено из Якутска четверо казачьих сыновей - Антипин, Карпов, Ростовский и Лундонский. Илимская школа была присоединена к Иркутской только в 1761 году. В результате Иркутская школа стала на тот момент самой крупной в мире: в ней было 7 преподавателей-японцев.
  Теперь об экипаже бригантины "св.Екатерина", на борту которой прибыл в Японию первый посланник Лаксман... Его управляющий делами Иван Филиппович Трапезников был сыном Филиппа Трапезникова (Чосукэ), преподавателя якутской школы. Егор Иванович Туголуков, переводчик, учился японскому языку в Иркутской школе у Ивана Семенова (Кюсукэ).А о лоцмане Дмитрии Яковлевиче Шабалине Знаменский пишет так: "Он владеет японским языком не худо". Шабалин был родом из Иркутска и, весьма вероятно, также учился в Иркутской школе японского языка.
  Не нужно забывать и о том, что капитан "Екатерины" Василий Федорович Ловцов окончил Иркутскую навигацкую школу и вполне мог изучать язык, однако мы не знаем, понимал ли Ловцов японский или нет. Так или иначе, никак нельзя игнорировать тот факт, что по крайней мере трое из четверых кадровых членов экипажа "Екатерины" владели японским языком.
  
  6*1 золотник=96 долей=1\3 лота=1\96 фунта-
  
  
  
  Глава Љ9
  
  Ухватить Нептуна за бороду.
  
  
  Пока старшие компаньоны рвали друг другу глотки, Якоб ван-Майер занимался другими делами. Беспокоиться было не о чем. На данный момент его положение, равно как и положение семьи было непоколебимо. Без них невозможно наладить доставку в Америку товаров морским путём и торговать с Китаем тоже. Ведь фактория в Макао хоть и числится за Компанией, юридически принадлежит Якобу. Русским вообще запрещено продавать свои товары в любом месте, кроме Кяхты. Вроде-бы всё в порядке. Но жизнь не раз и не два учила ван-Майеров, что если можно быть в чём-то уверенным, так только в том, что всё изменится. Они получили урок в 1535г., когда, бросив всё, бежали из Франкфурта-на-Майне в протестантскую Голландию; позже, когда почти всё семейное состояние ухнуло в Бразильскую авантюру*(1), а затем ещё раз во время обвала Алмазной биржи в 1748г. Правда кризис 80-х их миновал, благодаря быстрой переориентации на российский рынок.
  Рано или поздно всё изменится. Компания построит свой флот, найдутся торговые посредники или изменится закон, но пока ещё есть время подготовиться.
  Прежде всего корабли. Так как рано или поздно кому-то из директоров придёт в голову построить собственные, разумно сделать это самим. Во-первых, можно строить их без спешки; во-вторых, тот кто варит мясо, получает самый жирный кусок и в-третьих, не тратя своих денег можно испытать судно новой конструкции.
  Когда в марте 1793г. Шелихов приехал в С.Петербург он привёз с собой бумаги покойного Пола Джонса, а среди них чертежи корабля, над которыми адмирал работал до самой своей смерти. Это, как он писал, "должен быть идеальный корсар". Взяв за основу парусное вооружение карибского барка*(2), Джонс усугубил его достоинства большим соотношением длинны корпуса к его ширине, как у самых быстроходных флейтов, изящные обводы он скопировал у "Рейнджера", прекрасного представителя класса яхт*(3), а рассчитывая использовать корабль на Тихом океане, для большей автономности, увеличил вместимость до 200 тонн.
  Якоб был купцом, но купцом "выросшим на палубе", видеть судно в чертежах он умел не хуже, чем музыкант слушать музыку в нотах. В "Клипер", так адмирал назвал свой корсар, он влюбился сразу. Понимая однако, что второго Пола Джонса им не найти, а без него попытка своими силами отстоять берега Северо-западной Америки безнадёжна, Якоб решил переориентировать пиратский проект в транспортный. Превращая капера в купца Якоб нарушал сложившиеся традиции, но имел для этого веские резоны.
  Система определения размеров судна, необходимая при взимании налогов и портовых сборов, цены судна и стоимости фрахта тогда основывалась на соотношение длинны, ширины и высоты борта, а также формы корпуса между грузовой ватерлинии и ватерлинии ненагруженного судна. Этот способ имел недостатки, которыми пользовались судовладельцы. Судно могло иметь полные объёмы, "раздутые" борта, а реальная осадка делалась непомерно большой. Это приводило к снижению мореходных качеств, зато алчность владельца была удовлетворена: судно получало дополнительные объёмы для груза необлагаемого налогами. Рассказы про "корабли-гробы" вовсе не преувеличение. По данным Регистра Ллойда в среднем за год гибло 547 таких валких и перегруженных судов. Это убожество сохранялось потому, что Европа почти непрерывно воевала и торговым судам приходилось ходить в конвоях, чья скорость определялась самым тихоходным судном.
  Россия же, благодаря европейской политике императрицы, держалась "вооруженного нейтралитета". Глупцов, рискнувших его нарушить было немного. Если быть абсолютно точными только один, король шведский, но он за это и поплатился. В общем и целом российским судам мало кого следовало опасаться Ван-Майеры, например, на глазах у британцев вывели, под российским флагом, свой флот из блокированных голландских портов. А когда "владычица морей" воевала со своими мятежными колониями, те же ван-Майеры во всю торговали с новорождёнными Штатами не заботясь о конвоях.
  Портовые сборы компанейских судов мало касались. При удачном стечении обстоятельств их приходилось платить 1 раз за 2 года, в Макао. А что беспокоило так это надёжность. Компанейское судно должно было через два года вернуться в Кронштадт, а его гибель (особенно на обратном пути) или порча нежного китайского товара грозили огромными убытками, которые не покрывала никакая страховка.
  1 апреля (очень символично)1793г. Якоб ван-Майер внёс предложение о создании дочерней мореходной компании, суда которой будут совершать регулярные рейсы из Кронштадта в Америку и обратно через Макао. Первоначальное вложение он оценил в 100 тыс. руб. ассигнациями. Голиков и Шелихов слегка удивились. Кто же рубит сук на котором сидит? Но просмотрев смету и немного поспорив о долях согласились даже с тем, что ван-Майер имеет право на 40% акций.
   Заручившись несколькими рекомендациями, в Балтфлоте ещё помнили удачливого голландца представленного императрице*(4), Якоб отправился в Адмиралтейств-коллегию.
  Чиновники адмиралтейства, по обыкновению, помурыжили, но не долго. Уже через месяц чертежи Пола Джонса передали архитектору. Работа была то ли по ошибке, то ли в насмешку поручена 19-тилетнему мальчишке, только что получившего назначение в Главное Адмиралтейство. К счастью мальчишка оказался не так прост. Ваня (не звать же его Иваном Петровичем) происходил из старинной поморской династии Амосовых. Когда ему исполнилось полных 12 лет, отец, Петр Афанасьевич, отдал мальчика в ученье к самому опытному корабельному мастеру-Михаилу Дмитриевичу Портному, управляющему казённой верфью в Соломбале. Ваня сразу стал проявлять незаурядные способности кораблестроителя, вызывавшие удивление даже у старых мастеров адмиралтейства. Когда в 1786 году императрица решила возродить петровскую традицию посылать молодых людей на учебу за границу, она приказала отобрать в адмиралтействах наиболее способных подростков из числа корабельных учеников. Из Архангельского адмиралтейства в Санкт-Петербург был направлен Иван Амосов. Оттуда на попутном фрегате он отбыл в Англию, где семь лет проработал на шотландских верфях в Глазго. Срок обучения подходил уже к концу, когда осенью 1793 г. из столицы пришло неожиданное предписание: немедленно возвратиться в Россию. Екатерина, встревоженная размахом Французской революции и испугавшаяся, как бы страстные речи Дантона и Робеспьера не заразили революционными идеями молодых людей, живущих за границей, распорядилась об их досрочном возвращении на родину. Иван Петрович вернулся в Санкт-Петербург, где его подвергли самому придирчивому экзамену. Иван Амосов показал блестящие познания в корабельном искусстве и ему присвоили первый гражданский чин 14-го класса, который соответствовал первому офицерскому чину прапорщика. Он получил назначение в Главное Адмиралтейство, где должен был помогать в строительстве 100-пушечного корабля "Гавриил", а в качестве дополнительной работы Ивану было поручено разобраться с ванмаеровскими чертежами.
  В отличие от британцев, судостроителей весьма консервативных, Иван Амосов уделял большое внимание теории и даже перевёл на русский язык наиболее важные и авторитетные труды иностранных специалистов. Среди них работа известного шведского кораблестроителя адмирала Фредерика-Генриха Чапмана "Исследование о парусах" и труд английского ученого-кораблестроителя Стакарда "О разбивке кораблей и судов вообще". Поэтому молодой мастер не отверг сходу это странное судно, а вчитавшись в чертежи и представив себе, как будет выглядеть "Клипер" на воде, вгрызся в работу. К весне 347-тонный барк был проработан до мельчайших деталей. Оставалось лишь перенести чертежи на плаз и построить судно.
  Лишь в одном он не рискнул следовать проекту. Соотношение длинны к ширине (L\B), который по Джонсу должен быть 6:1, было принято как 4,5:1 "Иначе больно валким будет "Клипер" , не устоит при бортовой качке".*(5) Зато в другом он, гулять так гулять, ещё более нарушил общепринятые каноны. По традиции, чтобы паруса грот-мачты не отнимали ветер у парусов фок-мачты, фок-мачту выносили далеко в нос и придавали ей наклон вперёд, чтобы ещё больше увеличить расстояние. Поэтому из-за тяжёлой мачты с рангоутом и такелажем носовая часть была довольно массивна. Иван помнил поморскую поговорку о ходких судах "Нос задирай смелее, чем выше нос, тем легче ход". Поэтому он, сохранив расстояние меж мачтами, сместил их к корме, одновременно удлинив нос.
  Следующей его идеей было поднять парус на бегин-рей. До него нижний рей бизань-мачты, бегин-рей, использовался только для растяжки крюйселей и сам парусов не нёс. Его так и называли "сухой рей". В первый свой рейс в Нью-Йорк нововведение "Клипера" было встречено насмешками, но к концу десятилетия этот парус стоял на большинстве американских пакетботов.*(6)
  В мае 1794г. Якоб выехал в Архангельск. Он рассчитывал разобраться с семейными делами (ван-Майеры вели переговоры о покупке там канатной фабрики), заложить первое "новоманерное" судно и вернуться к осени. Но дела так затянули его, что к осени пришлось выписывать в Архангельск супругу. Беломорская столица на пять лет стала их домом, хоть и не самым удобным.
  1 апреля (ну что за день такой) 1794г. был утверждён план застройки города пострадавшего от пожара 1743г.(!) План предусматривал прокладку четырёх новых проспектов и 20 улиц, так что Якобу и Агафье все пять лет приходилось исправно месить грязь, а в место кареты ездить на крепком возке.
  Сразу по приезде Якоб отправил багаж к управляющему канатной фабрики. Сам же, прихватив разрешение Адмиралтейств-коллегии строить своё судно на казённой Соломбальской верфи, пересёк на пароме речку Кузнечиха до Соломбалинского острова.
  После кончины первого учителя Ивана Амосова верфью управлял флотский бригадир Прохор Акимович Курносов. Тоже старый поморец, он служил по корабельной части, быстро рос в чинах, поднялся до главного сюрвейера*(7) Черноморского флота. Но после смерти покровителя, светлейшего князя Потемкина, попал сюда. Когда-то важнейшая верфь Российской империи, где сам Пётр Великий не гнушался помахать топором, превратилась в место ссылки. Жена давно умерла, сыновья погибли, не оставив ему внуков. Одинокий Прохор Акимович запил. Ван-Майера с предписанием из Петербурга он встретил как очередной удар судьбы. Но Якоб смог поладить даже с этим отшельником. Вскоре старый мастер увлёкся идеей столь оригинального судна и втянулся в работу над ним.
  Ранним утром 12 июня 1795г. новое судно спускали на воду. За соблюдением всех поморских примет наблюдал лично бригадир Курносов, в парадной форме и при орденах. "Ритуал оказался очень сложным и запутанным. Нужно было, чтобы в радиусе 50 саженей не было женщин (бедная Агата, она так мечтала стать крёстной матерью "Клипера"). Чтобы обязательно моросил бус, местный мелкий дождь. Чтобы, коснувшись воды судно пошло от берега и не дай Б-г не дёрнулось к нему. Чтобы спуск обязательно закончился до полудня. Чтобы... an etc, an etc. Про обязательную щедрую выпивку я даже не упоминаю. Не соблюсти любое из этих правил - значит обречь новорождённое судно. Мы честно выполнили все требования поморского этикета"
  Через два месяца первый барк вышел в свой первый вояж. На мостике его стоял капитан Бурман. Старый морской волк уже ушёл на покой но, получив восторженное письмо о необычайных качествах нового судна, снизошёл к просьбе Якоба испытать его в море. Анхель Бурман оставил своё традиционное вечернее горячее пиво с пряностями и целый выводок внуков отчасти из скуки, отчасти из веры в удачливость своего бывшего младшего хозяина. В его удачу он свято уверовал после их совместной кругосветки. А моряки, ещё со времён викингов, знают, что часть удачи счастливчика переходит на того, кто рядом с ним.
  Двух помощников предоставила компания "Майер", третьим шёл Афанасий Амосов, младший брат Ивана, только что закончивший штурманское училище. Отправлять в кругосветку неопробованное судно было слишком рискованно, поэтому "Клипер" зафрахтовали на рейс до Бостона, с грузом, большую часть которого составляли канаты ванмаеровской фабрики. В мае следующего года он прибыл в Кронштадт с обратным грузом, опередив конкурентов на три недели и сдав таким образом выпускной экзамен за целый класс судов.
  Якоб был уверен, что "Клипер" придёт раньше срока, но всё же почти опоздал встретить его в Кронштадте. Вместе с дядей, кузенами и старшими Амосовыми (Осип Петрович Амосов также служил в Адмиралтействе), по такому случаю бросившими свои дела, он подошёл на шлюпке к стоящему на рейде "Клиперу". Капитан Бурман за один рейс сделал из рыбаков пристойную команду. Осмотрев отлично ухоженное судно, гости спустились в капитанскую каюту выпить за удачный рейс и узнать мнение офицеров.
  Анхель Бурман сдержано заявил, что за 52 года своей практики он не ходил на лучшем судне. 1-й помощник ван-Гут медленно кивнул и громче засипел своей трубкой. 2-й помощник Йен Крюгер, как и судно, был направлен в этот рейс для испытания. Майеры ждали от стариков заключение о его годности на капитанскую должность. Крюгер, стараясь выглядеть таким же сдержанным, заявил, что берётся уйти от любого английского капера, причём при любом ветре и с любым грузом. И лишь 3-й помощник, не обращая внимания на усмешки братьев, поминутно вскакивал, всех перебивал и размахивая руками рассказывал, как "в средний ветер в бейдевинд они делали 11 узлов, причем на палубу не попадало ни капли воды".
  После столь восторженных отзывов стало ясно, что Якобу ван-Майеру придётся возвращаться в Архангельск и ещё ни весть сколько лет провести там, налаживая строительство барков для Компании и для семьи и подбирая штурманов на компанейские суда в Америке. Этот рейс был также экзаменом для архангельской навигацкой школы в лице Афанасия Амосова.
  Впрочем и делать то Якобу в Ст.-Петербурге было нечего. После смерти Шелихова нормальное желание подсидеть компаньонов переросло в собачью свалку и, дабы в неё не затесаться, лучше было сидеть подальше и оттуда поддерживать со всеми хорошие отношения. А за семейные интересы постоит дядя Бурхард, у него это неплохо получается. Кроме того, у Якоба были свои планы, которые, до времени, он скрывал даже от отца.
   В свою первую кругосветку "Клипер" отправился лишь в октябре. Командовал им лейтенант Яков Иванович Беринг, внук великого командора, незадолго до того вернувшийся со стажировки на британских судах в Вест-Индии.*(8) Задержка была вызвана серьёзным недостатком барка. Он требовал большого экипажа, а найти 60 опытных моряков, согласных завербоваться на двухлетний рейс, нелегко даже в Амстердаме, а тем более в России. Лишь 18 сентября эта проблема исчезла с подписанием е.и.в-ва указа о "...командировании офицеров и матрозов Балтийскаго флота на корабль "Окиянской арматорской компании" для упражнения в дальних походах ис списков флота не выбывая". Проект сей компаньоны начали с немалыми затратами пробивать ещё до закладки "Клипера", но смерть Шелихова, а затем внутренние склоки сильно затянули дело.*(9)
  В Архангельске семья ван-Майеров не особо утруждала себя "светской жизнью". Якоб получил довольно демократическое воспитание, да и местный "высший свет" после Петербург казался ему провинциальным и скучным. Агафья же не имела регулярного образования и чувствовала себя в салонах скованно. Поэтому постоянный круг их общения ограничивался, в основном, моряками, купцами и корабелами. Якоб, управляясь с семейными делами, изучал беломорскую торговлю, сходил на Медвежий остров осмотреть заброшенный серебряный рудник*(10), вложил 4000 рублей в весновальный промысел и даже собирался сам туда отправиться. Однако Агафья, узнав насколько это опасно, наложила вето и моментально подавила бунт на корабле.
  Вращаясь в этом кругу Якоб многое узнал о поморском мореходстве. Для него было открытием, что поморы уже не одну сотню лет ходят на Шпицберген на промыслы, зимуют там, а некоторые, как например Иван Старостин, живут в этих гиблых местах почти постоянно.*(11)
  Узнал он и о кочах, морских судах, предназначенных для плавания во льдах. Суда не слишком мореходные, валкие, широкобортные. Зато их мощные борта, подпёртые в трюме дополнительными рядами бимс, а снаружи укреплённые толстым слоем обшивки "ледовой шубы", выдерживали удары льдин способные сокрушить борта фрегата. А случится попасть в ледовый плен, мощный напор выдавит яйцевидный корпус наверх, содрав смолу или, на худоё конец, шубу. Плоское же днище с очень широким фальш-килем позволяет, в случае необходимости, силами команды выволочь коч на берег.
  Пётр Великий запретил строить кочи, требуя введения новоманерных судов. Поморы ответили "бу сделано" и стали строить бригантины и шхуны, только корпуса их почему-то были короткими и округлыми, а на парусах кроме рифов были и прищепы.*(12)
  Узнал Якоб и о более дальних походах на Новую Землю и в "златокипящую" Мангазею, и ещё дальше на восток. Особенно увлекли его рассказы о построенном на вечной мерзлоте богатейшем городе Мангазея, главный торг сибирской пушнины. Через него ежегодно проходили миллионы рублей "мягкой рухляди", пока в 1619г. царь Михаил Фёдорович не запретил под страхом смертной казни морской ход до Мангазеи. Говорят опасался что англичане да голландцы перехватят сибирскую пушнину. Хотя как, на своих не пригодных к ледовому ходу судах, они могли выходить за Югорский Шар, непонятно.*(13)
  Мысль проложить путь до Америки через ледовые моря появился у ван-Майера не сразу. но раз возникнув, уже не оставляла. Он хорошо помнил как тяжело пришлось на Кадьяке, когда из-за шведской войны два года не было поставок. И во что обошлась его семье английская блокада. Иметь в запасе, пусть и не самый выгодный, зато абсолютно безопасный на случай войны морской путь, крайне привлекательно. Якоб завёл с Шелиховым активную переписку на эту тему. Григорий Иванович сразу понял перспективность проекта и начал его продвигать. Но смерть в 1795г. нанесла сильный удар этому начинанию. "Проект о морском пути по Ледоваму морю закрытому иноземным кораблям все земли Государства Российскага огибающий и в Северо-Западном проходе продолжение имеющий" намертво завис. Попытки Якоба своими силами протолкнуть его успехом не увенчались.
  После кончины императрицы Якоб ван-Майер вернулся к проекту учитывая, на этот раз, романтический характер императора Павла.
  Основой нового проекта стала вышедшая в 1724 году в Лондоне книга некоего Чарльза Джонсона под названием "Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учиненных самыми знаменитыми пиратами, а также их нравы, их порядки, их вожаки с самого начала пиратства и их появления на острове Провидения до сих времен". Среди прочих занимательных и поучительных рассказов (ибо Джонсон всякий рассказ заканчивал поучением либо моралью) оказалась и история "Рукопись капитана Миссона" о двух пиратах - Миссоне и его лейтенанте Караччиоли, основавших пиратскую колонию на Мадагаскаре.
  Миссон и Караччиоли были, пожалуй одними из первых (и уж точно наиболее известными среди них) "пиратами-философами", абсолютно не похожие на других, про которых можно сказать, что "они вознесли пиратство на высоту идеала".
  Первый из них, настоящее имя которого неизвестно, был из Прованса, из семьи Форбен. Сев на корабль "Виктория" в качестве помощника лоцмана, он в 1690 году познакомился в Риме с доминиканским священником, "либералом", как говорили в то время, то есть революционером и "распутником", - Караччиоли. Умные речи монаха произвели впечатление на молодого человека, а запах моря, исходивший от юноши, оказал такое сильное влияние на святого отца, что он сбросил с себя рясу и последовал за Миссоном на борт корабля.
  Но дьявол был начеку: их корабль подвергся нападению со стороны двух берберских пиратских судов, что позволило нашим героям проявить большое мужество в абордажной схватке. Курс был взят на Антильские острова, друзья продолжали осваивать морское и военное ремесло, а также много разговаривали. Для Караччиоли, прежде всего энциклопедиста и знатока литературы, Бог отрицал королей, священников, неравенство, страх смерти и, особенно, дисциплину. Он не восклицал "Анархия- мать порядка!" только лишь оттого, что это выражение еще не появилось в то время. Что же касается Миссона, то он мечтал о "жизни, полной одних приключений".
  Вскоре, после драки с берберскими пиратами, "Виктория" была атакованная английским кораблем. Бой оказался тяжелым и кровопролитным: "Виктория" потеряла значительную часть своего экипажа и всех офицеров, и удача уже, было, склонялась к англичанам. Но, так уж оказалось, что на английском корабле было начертано "Не судьба" и удачно пущенное ядро угодило в его крюйт-камеру от чего корабль взлетел на воздух, не оставив в живых ни одной души. И остался на море один потрепанный корабль, лишившийся всех командиров. Опыт показывает, что такая ситуация сразу приводит к анархии, а дальнейшие события опровергают наивные тезисы анархистов о чистой свободе.
  Караччиоли заявил членам экипажа, что те, кто хотят вести вместе с ним "свободную жизнь", пусть остаются на корабле, другие будут высажены. Все остались. Миссон, как наиболее знающий морское дело, стал капитаном корабля, а монах - его лейтенантом.
  На корабле были установлены законы для экипажа, очень напоминающие законы флибустьеров. Оставалось лишь выбрать флаг. Один простой матрос, баск по национальности, который хорошо знал, что "свободная жизнь" в море, отрицающая подчинение законам, невозможна без грабежей, предложил использовать черный флаг с черепом и скрещенными костями, который английские пираты уже некоторое время не поднимали на своих мачтах.
  "Ужасно! - вскричал расстрига. - Мы не пираты, мы честные люди, решившие вести свободную жизнь, которую Бог и Природа дали нам; пираты ведут распутную жизнь, мы должны презирать их цвета и символы". Он предложил в свою очередь... белый флаг (который еще не был обязательным для французских кораблей) с изображением "фигуры Свободы" и девизом: "A Deo, a Libertate", то есть "за Бога, за свободу".
  Разумеется исключительно во имя свободы они нападали на встречные суда. Первый захваченный корабль оказался пустым, анархисты обнаружили на нем только бочонки с ромом. Они не стали грабить корабль, не забрали себе вещи и сундуки; они отпустили его плыть дальше, заставив поклясться всех, кто были на его борту, что те ничего никому не расскажут (какая наивность!) в ближайшие шесть месяцев.
  Но это было единственное "чистое" приключение "поборников свободы", так как во время уже второй встречи пришлось драться и напавший корабль противника пошел ко дну. Третий встретившийся им корабль вез драгоценные ткани, которые были прекрасным образом захвачены и проданы в Картахене. И так далее.
  Более благородным выглядело поведение Миссона по отношению к черным рабам, поведение абсолютно новое и удивительное для той эпохи. Обнаружив первый раз подобный груз на борту захваченного голландского судна, он воспротивился обычной практике перепродажи рабов:
  "Это невозможно, - обратился он к экипажу, - чтобы продажа людей, по облику таких же, как мы, считалась позволительной в глазах Божьего Суда. Так как ни один человек не может посягнуть на свободу другого человека... Мы не можем сбросить с себя ярмо ненавистного рабства и гарантировать себе свободу, заключая в рабство других. Без сомнения, эти люди отличаются от европейцев цветом кожи, обычаями и религиозными ритуалами, но они, тем не менее, являются такими же человеческими созданиями всемогущего Бога и наделены разумом. Таким образом, я желаю, чтобы к ним отнеслись, как к свободным людям, и чтобы они занялись различной работой на корабле и смогли в скором времени выучить наш язык. Они будут отдавать себе отчет в обязательствах перед нами и станут с возрастающим умением и усердием защищать ту свободу, которой они обязаны нашей справедливости и гуманности".
  Сказав так, Миссон освободил негров; часть их, так же как некоторые голландцы, захотела остаться на борту его корабля, что привело к созданию довольно необычного экипажа. Миссону удалось сплотить таких разных людей в одну команду (равенство рас, невозможное на суше, осуществилось на море). Особого труда составило препятствовать кому-нибудь вершить самосуд на борту; успех в таком трудном деле воистину приводит в восхищение, когда думаешь о полном невежестве и дикарской простоте тех матросов.
  Два корабля - (трофейный английский тридцатидвухпушечный корабль был отдан под командование Караччиоли)- обогнули мыс Бурь и достигли Мадагаскара, а затем Коморских островов.
  Здесь разыгрались события предвосхитившие учение Руссо: братанье с добрыми дикарями, или, вернее, с дикарками, так как Миссон женился на сестре королевы Анжуана, а Караччиоли - на принцессе. Правда, королеве за невест был внесен "свадебный оброк" в виде 30 ружей, 30 пистолетов, пороха и пуль, что увеличило королевский арсенал местного племени более чем в десять раз! Дикари народ простой и предприимчивый. Получив такое явное превосходство над прочими дикарями, они не долго думая напали на своих соседей на острове Мохели.
  Данная история была бы совершенно обычной, если бы Миссон не продемонстрировал снова удивительное благородство: пленники были отпущены обратно к их домашним очагам. Гуманизм? Джонсон предполагает, что Миссон хотел таким образом утвердить свое могущество в этих местах, сыграв классическую игру маятника между суверенными правителями архипелага.
  Миссона довольно быстро утомила такая жизнь, особенно, то обстоятельство, что здесь женщины играли немного более значительные роли в жизни островов, чем мужчины. Так или иначе, он решил снова отправиться в экспедицию. Но когда корабль был готов к отплытию, молодые жены решительно отказались сойти с его палубы, куда мужья имели неосторожность их пригласить для последнего осмотра. Препирательства ни к чему не привели и женщины оказались участницами (в роли зрителей) боя против португальца, вооруженного 60-ю пушками и везущего на своем борту небольшой груз золотого песка стоимостью в 6 миллионов ливров! Караччиоли потерял в этом бою ногу.
  Но все это было не в счет. Друзья намеривались создать прекрасную республику. Для этой цели была выбрана широкая бухта Диего-Суареш, одно из лучших мест на Мадагаскаре. Здесь они обосновались со своими сподвижниками, представлявшими собой странное сборище людей, состоящее из французских, английских и португальских пиратов вместе с итальянским монахом, а также малагасийцев, освобожденных черных рабов, жителей Коморских островов, христиан, мусульман, язычников. В одной французской песне есть такие слова: "И все они были добрейшими французами"; по аналогии можно сказать, что такой была Либерталия, где все жили, как братья, отвергая любое насилие (разумеется, это не касалось кораблей, которые они продолжали грабить). Миссон не был ни королем, ни президентом этой удивительной республики, а выбранным на три года "Его высоким превосходительством, блюстителем законов, которому было поручено награждать за смелые и добродетельные поступки и наказывать пороки в соответствии с законами, которые будут установлены".
  Англичанин Тью стал адмиралом республики; Караччиоли - председателем государственного совета, включившего в себя "наиболее способных людей, не взирая на их национальность и цвет кожи", который должен был разрабатывать законы. Ибо "Без законов самые слабые граждане будут всегда угнетаться, а это может привести к беспорядкам
  Так как пираты составляли основную часть жителей Либерталии, то их морские экспедиции являлись основным источником средств существования республики, и было вполне разумно сформировать что-то вроде кордона вдоль берега с целью добычи продовольствия и других необходимых вещей. Поле их деятельности было широко: торговые суда, корсарские корабли, напичканные отобранными у других богатствами, даже пакетботы - один как-то раз вез на своем борту 1600 пассажиров, которых они отпустили, кроме молодых девушек в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, так как им было необходимо думать о дальнейшем росте населения республики (конечно, девушки были увезены во имя свободы); даже одна эскадра из пяти португальских кораблей, брошенных против пиратского гнезда, была ими быстро разбита и захвачена.
  Либерталия считала себя владычицей мира. Империи были бессильны против нее. Так им стало мниться. Но забыли они, либо не знали одну истину: рука дающая имеет обыкновение быть отрубленной. Подкупали они аборигенов, задаривали, и те вполне логично сообразили, что раз им дарят так много, значит у дарящего есть что дарить. А раз так, то почему бы не отобрать это все разом? С помощью тех самых ружей и пистолетов, что им подарили "добрые дикари" напали со всех сторон на колонию, первый принцип которой был предоставить им равенство с другими людьми.
  Это был тяжелый удар. Позже, во время урагана погибает Миссона. К счастью, он доверил английскому пирату Тью рукопись, написанную, без сомнения, им самим. Джонсон нашел это неразборчивое сочинение в сундуке одного из своих товарищей в Ла-Рошели; и большое количество доказанных фактов показывает, что эта история не выдумана.*(14)
  Далее в проект вплелась история случившаяся 30-ю годами позже, как раз, когда Чарльз Джонсон писал свою книгу. Оказывается, потеряв своих вождей Либерталия уцелела, она умудрились сойти с пожухлых страниц книги Джонсона и её послы дважды получали аудиенцию шведского короля Карла XII: первый раз в 1713 году и повторно - в 1718 году. Оба раза королю предлагалось взять Либерталию под шведскую юрисдикцию. Оказывается, далеко не все было известно и Джонсону! Далеко не все!
  Карл весьма радушно принял пиратов (надо напомнить, что в то время в Европе бушевала Северная война и Швеция ее явно проигрывала), и 24 июня 1718 года выдал пиратам охранное письмо, в котором новый глава Либерталии Каспар Морган объявлялся наместником шведской короны. Кроме того, были назначены главные лица администрации колонии, а также оговорены главные принципы управления новоприобретенной колонией Швеции.
  Но вскоре Швеция потерпела поражение в войне, у нее не оказалось ни сил, ни средств для поддержания Либерталии. Смерть короля Карла XII окончательно похоронила это предприятие. Через три года, в 1721 году, Швецией была предпринята последняя попытка продолжить начатое покойным королем дело, но дальше пустых разговоров дело не продвинулось.
  Тем не менее, вся эта мышиная возня дошла до ушей государя Петра I. В том же 1721 году, по заключении Ништадтского мира, положившего конец Северной войне, на русскую службу был приглашен на должность шаутбенахта (вице-адмирала) Даниэль Якоб Вильстер. Принимая во внимание, что Швеция оставалась основным конкурентом крепнущей России, царь проявил к Либерталии большой интерес.
  Вильстер подтвердил, что Карл действительно вел секретные переговоры с пиратами из Либерталии. Пользуясь временной неспособностью Швеции к каким-либо активным шагам в деле дальнейшей колонизации Либерталии, Петр решил опередить шведов. Осенью 1723 года началась подготовка экспедиции к Либерталии. В дальний поход снарядили два тридцатидвухпушечных фрегата голландской постройки - "Амстердам Галей" с капитаном Данило Мясном и "Де Крон де Ливде" с капитаном Джеймсом Лоренсом. Подготовка проходила в глубочайшей тайне - о ней знал очень ограниченный круг лиц (Петр, не доверяя Вильстеру, держал его под жесточайшим надзором).
  Маленькой эскадре было предписано избегать по пути следования всех иностранных портов, был разработан специальный маршрут (из Северного моря корабли должны были выйти в Атлантику не через Ла-Манш, а обогнуть Великобританию с севера). Корабли были замаскированы под торговые суда, тщательно скрывалась принадлежность к русскому флоту; заблаговременно были припасены английский и португальский флаги.
  Вильстеру вменялось в обязанность вручить главе пиратской республики специальную грамоту:
  "Грамота королю Мадагаскарскому ноября 1723 г. Божиею милостию мы Петр Первый Император и самодержец всероссийский...(и проч.) Высокопочтенному королю и владетелю славного острова Мадагаскарского наше поздравление. Понеже мы заблагоразсудили для некоторых дел отправить к вам нашего вице-адмирала Вилстера с несколькими офицерами, того ради вас просим дабы оных склонно к себе допустить, свободное пребывание дать и в том, что они имянем нашим вам предлагать будут, полную и совершенную веру дать, и с таким склонным ответом их к нам паки опустить изволили, каковаго мы от вас уповаем и пребываем вашим приятелем".
  Любопытно, что Петр полагал, что Либерталия управляется монархом! Действительное положение дел на острове явилось бы для него, пожалуй, шоком.
  Налаживание контактов с пиратской республикой не являлось все-таки главным в предпринимаемой экспедиции. В инструкции Петр специально оговаривал следующий пункт: "...явитесь там Великому Моголу и всякими мерами старайтесь его склонить, чтоб с Россиею позволил производить коммерцию, и иметь с ним договор, которые товары потребны в Россию, также и какие в его областях товары из России надобны суть...". По своему обыкновению Петр глядел много шире современных ему европейских монархов. Либерталию он видел не как кусочек России, но как военно-торговый анклав постоянного присутствия русских в Индийском океане и проникновения России на восток морским путем. - опираясь на мадагаскарскую опорную базу, установить торговые связи с Индией
  На рассвете 21 декабря оба фрегата вышли из Рогервика. Корабли для плавания портовыми властями Ревеля и Рогервика были подготовлены как нельзя хуже, хотя были построены совсем недавно: в 1719 году. И, разумеется, первый же шторм оказался для экспедиции последним: "Амстердам Галей" получил серьезные повреждения, едва не затонул, и в самом плачевном состоянии фрегаты вернулись обратно. Позднее Вильстер написал Петру: "трудно поверить, что морской человек оные отправлял".
  Взамен решили послать другие суда - "Принц Евгений" и "Крюссер", но уже в феврале 1724 года Вильстеру пришло письмо от Петра, в котором "его императорское величество указал намеренную вашу экспедицию удержать до другаго благополучнаго времени".
  В течение 1724 года он несколько раз возвращался к идее союза с Либерталией, а 24 марта того же года он назначил полную готовность "Амстердам Галея" и "Де Крон де Ливде". 9 декабря 1724 года выходит последний приказ Петра о мадагаскарской экспедиции, а чуть менее двух месяцев, 28 января 1725 года, великий император скончался. А его наследникам было не до океанских походов. При Елизавете Петровне все документы по этому делу были переданы в Академию наук, осели в архиве, где и были (очень задёшево) найдены по заказу Якоба ван-Майера.
  А заключение проекту дала история, с участниками которой ван-Майер был знаком лично.
  В 1771г. в Большерецком остроге было 35 домов и 90 ссыльных на 70 казаков гарнизона. Ссыльные там были разные. Турчанинов, бывший камер-лакей Анны Иоановны, сосланный с рваными ноздрями и усечённым языком за участие в заговоре с целью возвращения на престол Иоана Антоновича. Поручик Иоасаф Батурин в 1749г. должен был подавить бунт рабочих, а вместо этого решил с помощью своих солдат и мастеровых свергнуть императрицу Елизавету и возвести на престол её племянника Петра (отца императора Павла). Был посажен в Шлиссельбургскую крепость и провёл там 20 лет. За это время его протеже взошёл на престол под именем Пётр III, но о заключённом почему то забыли. Лишь Екатерина II извлекла его из узилища и отправила в Камчатку. Отставной ротмистр бывший помещик Ипполит Степанов, являясь членом первого российского парламента-Комиссии об Уложении принадлежал к Левому крылу оппозиции и, после того как Комиссию распустили, был сослан. Его друг гвардейский поручик Василий Панов, пленный швед Адольф Винбладт, адмиралтейский лекарь Мейдер,. И наконец польский полковник Барской конфедерации Мориц Август Беневский или как он сам подписывался барон Мориц Аладар де-Бенев. Этот небольшого роста 30-тилетний дворянин родом из Венгрии был поселён в Казани, откуда сразу сбежал. Пойманный уже в Эстляндии сослан в Тобольск, а оттуда в Камчатку.
  Побег по суше был бессмысленен, зато оставалось море. А чтобы идея бегства через океан овладела ссыльными, нужен был такой авантюрный человек как Беневский, имевший опыт по части побегов и не желающий влачить свои дни на краю земли.
  В ночь на 27 апреля 1771 года промышленные люди купца Холодилова, возглавляемые приказчиком Михаилом Чулошниковым, и ссыльные во главе с Беневским, ворвались в дом камчатского командира капитана Григория Нилова. Никто из казаков и солдат, находившихся в ту ночь в комендантском доме, не пытался оказать сопротивление. Капитан Нилов был убит, все остальные арестованы. Затем промышленники и ссыльные, обойдя обывательские дома, собрали все оружие.
  Большерецк сдался без боя, если не считать нескольких выстрелов из дома казачьего сотника Черного, за что он и был посажен под караул в "гобвахту". Утром большерецким жителям объявили, что командир капитан Нилов умер от чрезмерного употребления водки. И хотя его пьянство было официально признанным, этому не верили, но, не желая разделить участь Черного и других арестованных, любопытства и недоумения не проявляли.
  По повелению Беневского в канцелярию был приведен канцелярист Спиридон Судейкин. Ему приказали написать текст присяги цесаревичу Павлу, а затем отправиться в церковь, где со священником Симеоном приводить к ней всех, кого пришлет Беневский, что Судейкин "из-за страху" и сделал.
  Беневский составил "Манифест" на латыни, изложив в нем историю своего пути на Камчатку. Под "Манифестом" стоят две подписи: самого Беневского и Винбладта. Для укрепления своего авторитета Беневский показывал бунтарям зелёный бархатный конверт, уверяя что в нём письмо цесаревича Павла австрийскому императору с просьбой руки его дочери. Что характерно никому не пришло в голову поинтересоваться, каким образом у пленного офицера оказался в руках сей документ. А ведь среди восставших было много образованных и далеко не глупых людей.
  29 апреля, прихватив с собой оружие, порох, продовольствие, денежную казну и ясачную пушнину, команда Беневского отправилась из Большерецка по Большой реке к ее устью. Понадобилось несколько дней, чтобы освободить ото льда находившееся в Чекавинской гавани казенное судно. И по завершении всех работ галиот "св.Петр" под командой штурмана Максима Чурина 12 мая вышел в море, увозя с Камчатки 70 человек, не пожелавших оставаться подданными матушки-императрицы Екатерины Алексеевны. Вместе с ними бежал сын большерецкого священника, обучавшийся в школе, что устроил Беневский. Для него учитель стал кумиром, за которым он следовал до самой его смерти.
  На галиоте, буквально набитом людьми, уже через несколько дней начались разногласия. Трудности в пути увеличивались тем, что не все на борту "св.Петра" добровольно примкнули к восставшим добровольно. В первую очередь команда судна. Штурманские ученики Измайлов и Зябликов и матрос Фаронов договорились обрубить якорный канат, как только ссыльные сойдут где-нибудь на берег, и увести захваченное судно. Но Беневский узнал об этом замысле и высадил заговорщиков на необитаемом острове в Курильском архипелаге.
  Когда добрались до одного из японских островов, Беневский смог убедить чиновников, что "св.Петр" голландское судно. Изголодавшемуся экипажу привезли свежей воды и продукты но сойти на берег запретили. Отдохнув у японцев отправились дальше. 7 августа достигли Тайваня, где потеряли трёх товарищей убитых аборигенами, среди них Панова. Беневский отомстил утоплением лодки с островитянами и сожжением жилищ в бухте, где они хотели набрать воды.
  Похоронив погибших на берегу продолжили плаванье и 12 сентября прибыли в Макао. За пять месяцев неприспособленное к дальним плаваниям судно прошло от Камчатки до Южного Китая.
  В Макао Беневский продал галиот вместе с пушками португальскому губернатору. В ответ среди его спутников начался мятеж, возглавленный Степановым. Он пытался объяснить губернатору, что корабль-собственность русского правительства и, как таковая, не может быть продан. Вероятно, в те дни у Степанов уже созрела мысль, что не всё ещё потеряно и, защищая интересы российской короны, он сможет добиться прощения. Большинство беглецов стало его поддерживать, но тут Беневский, собрав всех произнёс горячую речь "Я буду вам заступою и никакого оскорбления вам не будет, и ежели Бог нас в Европу принесёт, то я вам обещаю, что вы довольны будете..." В ответ Степанов через голландских агентов послал жалобу китайскому императору. В ней он сообщал, что корабль захвачен обманом и требовал, чтобы Беневский как вор и преступник был схвачен.
  Тем временем Беневский на вырученные деньги зафрахтовал места на двух французских судах и предложил соратникам отправиться вместе с ним в Европу. Согласились все кроме Степанова. Да ещё 15 человек осталось на кладбище, павшие жертвой непривычного климата. Среди них Турчанинов и штурман Чурин, проведший "св.Петр" через Тихий океан. В Индийском океане понесли ещё одну потерю- умер неутомимый бунтарь Иоасаф Батурин.
  7 июля 1772г. на берег Франции сошли 37 мужчин и 3 женщины. Оставив спутников в Порт-Луи, Беневский отправился в Париж и быстро становится в столичных салонах модной фигурой- романтический герой, вырвавшийся из страшной Сибири. Он предлагает французскому правительству проект завоевания Тайваня, а после отказа тот же проект, но заменив Формозу (Тайвань) Мадагаскаром. Там он правда не был, зато слышал об этом острове много хорошего на острове Иль-де-Франс, где они набирали воду.
  Тем временем его спутники начали беспокоиться. Деньги кончались и пора было думать, что делать дальше. Но тут вернулся Беневский. Он сдержал свои обещания, довёз их до Европы. Теперь он вернулся к ним с новыми идеями и планами. Он звал их завоёвывать Мадагаскар.
  Собрание беглецов было коротко. Каждый ещё ранее принял решение. 12 человек решили не расставаться с командиром, трое поступили во французскую службу, швед Вильблан уехал домой, а остальные 17 решили вернуться в Россию. Ещё во Франции они получили прощение за все свои прегрешения. Императрица была в курсе всех дел. Невероятность плавания и лишения, выпавшие на долю беглецов её растрогали. Препровождая к генерал-прокурору письмо парижского резидента Хотинского, Екатерина писала "Им от меня прощение обещано, которое им и дать надлежит, ибо довольно за свои грехи наказаны были: видно, что русак любит свою Русь, и надежда их на меня и милосердие мое не может сердцу моему не быть чувствительна". Все вернувшиеся были определены на вольное житьё по сибирским городам.
  Эскадра с переселенцами на которой находились Беневский и его товарищи прибыла на Мадагаскар в феврале 1774г. Заложили город Луисбург и стали осваиваться, перенося тяжёлый климат, враждебность мальгашей и необходимость перебиваться от корабля до корабля. Начались интриги чиноаников с Иль-де-Франс, посыпались доносы. Прибыли королевские ревизоры, которых привёз на остров капитан ла Перуз. Через два года такой жизни Беневский бросает основанный им город и уезжает в Англию. Что стало с русскими сподвижниками Беневского неизвестно. В Европу с ним прибыл только Ваня Устюжанов прожив в Англии восемь лет и написав ставшую широко известной книгу, Беневский перебирается в САСШ. Спокойная жизнь наскучила авантюристу. Он быстро находит союзников- балтиморские купцы финансируют завоевание Мадагаскара. В январе 1785г. во главе небольшого отряда Беневский высаживается на остров. По рассказам Устюжанова он быстро наладил контакты с мальгашами, предложив им помочь изгнать французов. "Дикари приняли его предложение и стали охотно обучаться под его руководством разным маневрам. Вскоре во главе целой армии он совершал нападения на французов. Островитяне хотели видеть его своим королём. Но 23майя 1786г. дикари, запуганные наскоком французов с меткою стрельбой, разбежались, а барон Беневский, раненый пулей в грудь, умер на месте на моих руках".
  Информацию об этих событиях ван-Майер получал из первых рук. В Петропавловской гавани он беседовал с камчадалом Сидором Красильниковым, оставшимся по болезни на о.Иль-де-Франс(Маврикий). Частенько также слушал рассказы об их приключениях от штурманов Герасима Измайлова и Дмитрия Бочарова. И если Измайлов, высаженный на необитаемый остров и спасённый случайной охотничьей партией, мало что мог рассказать, то Бочаров проделал с Беневским всё путешествие до Франции и вернулся в Россию, в Охотск, совершив т.о. кругосветное путешествие. И, разумеется, многое поведал ему Иван Устюжанинов, в 1789г. вернувшийся в Россию и, благодаря хорошему образованию, поступившему в гражданскую службу. Ван-Майер с ним не встречался т.к. местом службы Устюжанинову был определён Нерчинск, но вёл с ним активную переписку.
  Ну посудите сами разве мог человек столь романтичной и поэтической натуры каким был император Павел устоять против этакого коктейля: благородные пираты, незавершённый проект Петра Великого и люди, незаконно наказанные его преступной матерью, но сохранившие преданность его отцу Петру III и ему, императору Павлу, тогда ещё опальному наследнику. Тем более, что ван-Майеры как раз в это время выступали посредниками между правительством и амстердамским банком Гопа о кредите в 88 300 000 флоринов
  В Нерчинск немедленно был отправлен фельдкурьер с предписанием асессору Устюжанинову выехать в С.Петербург, а на другой день, в нарушение всех матушкиных традиций, был подписан именной указ одобрявший обе экспедиции. Из казённых сумм в помощь Компании выделялось 220 тыс. руб. в безвозвратную ссуду. А на Соломбалу полетел другой фельдкурьер с приказанием немедленно начать строительство судов.
  Якоб задержался в столице. Со строительством кочей Курносов как ни будь справится и без него, а деловая жизнь зимой в Архангельске чуть теплится. В столице же много чего можно сделать. Например "заявиться в архив Академии наук и, свысока глядя на чиновников, потребовать копии всех карт Великой Северной экспедиции и немедленно! И наблюдать чуть прищурившись и покачиваясь на каблуках, как эти тараканы забегают и залебезят извиняясь, что придётся подождать. "Совсем немного, Ваша милость! Вот копировальщиков приведём. Не извольте сомневаться, работать будут день и ночь. В три дни управятся". А сколько этим сволочам приходилось подарков приносить и деньгами, и чаями, и тканями, чтобы получить какую-нибудь карту или описание экспедиции?"
  Даже страх Божий попасть под раздачу государевых подарков не заставил чиновников чересчур шевелиться. Не три дня, а три недели пришлось ждать, пока копировальная мастерская Академии выполнит срочный заказ. Уехать же, пустив дело на самотёк, Якоб не рискнул. Он хорошо знал повадки российских чиновников, не раз имел с ними дело.
  Лишь в начале марта, перед самой распутицей, Якоб ван-Майер вернулся в Архангельск. Работа на верфи кипела. Помолодевший Прохор Акимович летал как на крыльях. Под императорский указ он пустил на суда лучший лес, пять лет сохнувший под крышей. Мобилизовал старых карбасных мастеров на сшивку бортов. Доски обшивки кочей ни в коем случае нельзя прибивать гвоздями, а лишь сшивать вицами, можжевеловыми прутьями. Гвозди от ударов льдин быстро расшатываются и дают течи.
  Убедившись, что к ледоходу суда будут готовы, Якоб приступил к набору команды. Вербовать поморских мореходов он начал ещё раньше. На "Клипере" ушли шесть человек, должные по контракту семь лет оставаться в Америке боцманами на компанейских судах. Но в эту экспедицию ему нужны были лучшие люди и самые опытные кормщики. Поговорил с Курносовым, с мастерами корабельщиками, со старыми кормщиками. Они называли много имён: Фёдор Павков, Амос Корнилов, Иван Рогачв, Федот Рахманин. Но затем добавляли: "А ежели зимовать придётся, то лучше Ивана Химкова и Ивана же Старостина не найти".
  Химков, ещё зуйком*(15) проведший на Малом Беруне шесть лет подряд, наотрез отказался. После 60-ти не в море ходить, а внуков тетешкать. Старостину едва перевалило за 30, но он успел уже семь раз перезимовать на Груманте, причём два раза кормщиком. В тот год он как раз зимовал дома. Якоб поехал в Велико-Устюжский уезд в старостинское родовое гнездо и целую неделю гостил там, уламывая упрямого груманлана. Пока он соловьём разливался, рассказывая о важности экспедиции и суля златые горы, кормщик молча кивал, а к вечеру заявлял, что на Груманте прибыток возьмёт не меньше, а места не в пример привычнее. Единственно проявил интерес к рассказу о таинственных бородачах, что живут в бревенчатых избах где-то на Квихпахе. А когда Якоб предположил, что вероятно эти люди потомки новгородцев, бежавших от грозного царя тем же путём, что он предлагает проделать, кормщик степенно встал и прошёлся по горнице. В первый раз вместо прямого отказа он сказал: "Надо подумать", и тут же стал куда-то собираться.
  Ни к паужине, ни вечерять Иван Старостин не вышел. Лишь на другое утро Якоб с ним встретился. Без всяких предисловий Иван заявил, что согласен отправиться чрез Студеное море в Америку, но людей на все три коча он наберёт сам. Оказывается Старостин ездил в скит к святым старцам, спросить совета. А те сказали, что знают о новгородичах, отъехавших за море задолго до "никоновского непотребства" и потому веру свою в чистоте сохранившие. И теперь Иван должен был их найти, "дабы старую, истино православную веру укрепить".
  "Весна 1797г. выдалась ранней. Беломорское горло открылось ещё в мае. "св.Николай", "св.Марфа" и "св.Варвара" давно готовы были выйти в море, но вот уже пятый день побережник упорно нёс с моря низкие тучи, непрерывно шёл студёный мелкий дождик. Но опытные кормщики знали, что в любой момент может подуть ветер с полудня. Он быстро разгонит тучи и расправит паруса. Мореходы уже пропили покрутные деньги и с нетерпением ждали погоды.
  Иван Старостин в который раз вышел из своей маленькой каюты на корме "св.Николая" и увидел на палубе соседней "св.Варвары" Фёдора Павкова. Видать кормщик тоже решил лишний раз всё проверить. Старостин знал, что на прошлой неделе Павков, Курносов и ван-Майер пришли в старую Преображенскую церковь и, заплатив 5 рублей церковному старосте, повесили на стену модели трёх кочей. Чтобы значит к никонианским непотребным иконам (тьфу-ты, прости господи) были поближе суда. Ну, да ладно. Греха большого не будет, а святые отцы в скиту отмолят.
  "св.Николай", судно длинной 50 футов, а шириной-15, принял в трюм 6 тыс. пудов груза, но большую часть его составляли запасы для команды. Их решено было взять на всякий случай на три года, а ежели обернутся быстрее, запас станет товаром. По старой поморской разнарядке на каждого морехода в год приходилось 30 пудов муки ржаной и ячневой, 5 пудов толокна и 5- солонины, 1 пуд масла в кашу, 3 фунта мёду на кисель, 5 фунтов гороха, 5 ушатов творога с сывороткой и бочонок мочёной морошки. А ещё бочки с водой, бочечная клёпка на случай удачной охоты в долгом пути, дрова, брёвна разобранных изб, кирпич для печей и многое другое. "св.Варвара" и "св. Марфа" были в половину меньше.
  Кормщик качнул рукоять помпы. На мокрую от дождя палубу плеснуло совсем немного воды. Корпус был проконопачен на славу. Как это часто бывает на севере резко сменился ветер. Прекратился дождь. Выглянуло солнце. Стало заметно теплее. Свежая, коричневая краска бортов и белая- надстроек, весело заблестели. Запах дождя сменился крепким ароматом свежеструганной сосны и смолёных канатов.
  Пристань Соломбалы оживилась. У сходней столпились покрутчики их родные и близкие с покрасневшими от слёз глазами. Отслужили молебен. Древний тощенький попик прошёл по судам и, гнусавя псалмы, помахивал кадилом. Слабые порывы ветерка уносили в небо сизый сладковатый дымок курившегося ладана. По старинному обычаю кормщики стали просить ван-Майера: "Хозяин, благослови путь!". "Святые отцы благословляют"-степенно ответил Якоб. Мореходы торжественно помолились, испрашивая счастливого плавания и разошлись по своим судам.
  Выкатили якоря. Развернувшись по солнцу, надув паруса, белыми птицами побежали суда к Студеному морю".
  
  
  1*Попытка Голландии в 1641г. захватить Бразилию.
  
  2*Любимое карибскими пиратами судно. Небольшое, до 100 тонн, с тремя мачтами и хорошо развитым парусным вооружением.
  
  3*От голландского jachtschip - судно для преследования. Быстрые пиратские суда и разведчики. В английский язык слово перешло как название королевских судов для увеселения.
  
  4*Тут, скорее всего, были задействованы не старые балтфлотские, а старые масонские связи. В бытность свою в Лондоне Якоб ван-Майер вступил в Шотландскую ложу. Родственная ей ложа Нептун находилась на Балтфлоте и большинство офицеров были её членами. На рекомендательных письмах в Адмиралтейство стояли подписи кн.Юрия Владимировича Долгорукого и кн. Николая Васильевича Репнина- масонов высокого градуса. Кроме того удивительна лёгкость с которой ван-Майер смог получить разрешение на перевод разжалованных в матросы в 1791г. капитанов линейных кораблей "Дерись", "Виктория" и "Иоан Богослов" в распоряжение Компании. На документе об их переводе стояла подпись канцлера Безбородько. О масонских симпатиях всесильного канцлера мало что известно (императрица масонов не жаловала), но с близким к Безбородько архитектором Львовым, известным масоном, ван-Майер находился в очень тёплых отношениях
  
  5*В последствии правота Пола Джонса была доказана. Оптимальным L\B для деревянных барков оказался 5,5:1, а у стальных он увеличился до 7,5:1
  
  6*В последствии Иван Амосов, используя отработанные на "Клипере" технологии, спроектировал и построил в 1797 году для Павла I яхту "Симеон и Анна". В 1804 году Амосов был назначен главным инспектором кораблестроения Кронштадтского порта. За несколько лет в Кронштадте он широко вводил новые технологии. По проектам и чертежам Амосова были построены бриги "Меркурий" и "Феникс", отличившиеся в боевых действиях флота во время Отечественной войны 1812 года, быстроходная яхта "Голубка" и серия однотипных корветов "Казань", "Ариадна", "Перун", "Гермион".
  
  7*Заведующий гос. приёмкой новых кораблей. Значение Курносова для строительства компанейского флота было столь велико, что Якоб ван-Майер в1811г. предложил назвать один из барков его именем, нарушив тем самым сложившуюся традицию давать имена по названиям городов. Предложение не прошло, но в 1831г. ван-Майер назвал так один из китобоев.
  
  8*Хоть Яков Беринг и вошёл в число 16 лучших морских офицеров, отправленных стажироваться в британский флот, в своих записках Якоб ван-Майер замечает его не лучшую морскую выучку. В Морском Кадетском корпусе, единственном в России заведение подготовки морских офицеров, обучение длилось 6 лет: 3 в кадетском и 3 в гардемаринском, куда кадетов переводили после экзаменов. Читались: навигация, математика, астрономия, фортификация, артиллерия, корабельная архитектура, морская тактика, такелажное дело, английский и французские языки. "Однако хорошо обучается лишь математика и астрономия, ибо читают их из Академии призванные учёные. Остальные предметы учатся такими преподавателями, что сами мало что знают и хвастаются, кто крепче кадетов порет".
  
  9*Привилегия эта действовала в течение почти 100 лет, принося Р.А.К. немалые прибыли. Ведь если офицеры получали двойное жалование и премиальные, то матросы были практически бесплатные. В 1886г. Р.А.К. попалась на махинациях с китайским рисом, его выдавали за необлагаемый налогами гавайский. Это послужило предлогом для аннулирования устаревшей привилегии. Однако следует также учесть что со временем этот указ значительно повысил престиж Российского флота. Сильнейшие ветры "ревущих сороковых", гигантские волны, айсберги, внезапно налетающие шквалы - все это давало право морякам -"капгорновцам" заслуженно считаться в своей среде элитой. А в середине XIXв. до 5000 российских моряков ежегодно огибали мыс Горн.
  
  10*Богатое серебро, найденное в 1727г., было выбрано. С подачи Якоба ван-Майера работа на руднике была возобновлена в 1802г. За 30 лет там было добыто около 140 тонн серебряной руды.
  
  11*Изба Ивана Старостина находилась в Айс- фиорде у входа в бухту Грин-харбур. Южнее располагалась гавань Клок-бай, известная поморам как Старостинская, т.к. род Старостиных промышлял там с XVв. Согласно поверью около их избы висел колокол, вывезенный ещё из Новгорода. Поэтому голландские китобои и прозвали Старостинский зал. Клок-бай (Колокольный).
  
  12* До XVIIIв. на кочах не использовались рифы, вшитые в парусину короткие верёвки, с помощью которых уменьшалась площадь паруса. В полярных условиях рифы часто покрывались льдом и становились непригодными. В замен поморский парус состоял из двух автономных частей. Нижняя, в треть, крепилась к верхней рядом прошв- больших деревянных пуговиц. Даже покрытые льдом их можно было отцепить не снимая рукавиц. Рациональные скосы корпуса, при которых боковое или осевое сдавливание льдов рождало вертикальную составляющую, исторгавшую корабль вверх и технологии укрепления бортов впоследствии применил Фритьоф Нансен при строительстве "Фрама". Его благополучный трёхлетний дрейф в Ледовитом океане доказал эффективность поморских технологий.
  
  13*В действительности запрет был наложен по инициативе тобольского воеводы князя Ивана Куракина. Властям в Тобольске был выгоднее более длинный "южный- чрезкаменный" путь.
  
  14*Якоб, сам того не желая обманул императора. "Всемирную историю пиратов" под псевдонимом Чарльз Джонсон написал Даниэль Дефо. Приключения капитана Миссона, как впрочем и самого капитана, великий мистификатор выдумал и вставил в историю для иллюстрации своих политических воззрений. Хотя некое пиратское образование на Мадагаскаре всё же сложилось. (Джон Роберт Мур)
  
  15*Зуек- ученик на судне, юнга
   Побережник- северный ветер
   Полдень- юг
   Покрут- наём в промысловую артель или на судно
  Не смотря на значительное влияние поморской культуры в Рус-Ам, кроме терминов, относящихся к различным фазам состояния льда, сохранилось лишь несколько слов, да и то относящихся к северным территориям. "За Аляской нет носа", т.е. к югу от п-о Аляска- мыс, а к северу- нос. И единственно только слова нос и шар (пролив), вошли в английский как nes и sher
  
  
  
  
  
  
  
   Глава Љ10
  
  Горячие торговые войны.1(*)
  
  Неудачи 1799г. дорого обошлись Компании. Гибель трёх судов, потеря более 100 человек и среди них лучшего морехода. Это не говоря о крупной партии горностаевых шкурок, эксклюзивного товара на размен, стоимостью более 60000 пиастров считая в мехах. Такие потери делали барановские планы дальнейшего расширения компанейских владений невыполнимыми. В растянутых через пол континента опорных пунктах катастрофически не хватало людей. Слава богу, что хоть "колошинская опасность" отодвинулась на неопределённое время.
  За прошедшие годы "страх эякский" несколько подзабылся и вновь сложился военный союз, направленный против русских поселений. Вдохновителем его стал, авторитетный среди тлинкитов, шаман Стунуку. Весной 1798г. в Ситхинском заливе собрались, как будто для рыбной ловли, более 3000 воинов, но Баранов вовремя получил известие от своих информаторов и успел на Ситху до начала военных действий.
  Индейцы были поражены столь несвоевременным появлением правителя на двух судах ("Ольга" и "св.Лука") к которым вскоре присоединился "Рейнджер" и внезапным прибытием главного вождя хайда-кайгани Кау с 200 воинов. Именно тогда родилась легенда о способности Баранова летать и на много дней пути подслушивать разговоры своих врагов. Разумеется всё объяснялось гораздо проще: надёжная разведка, быстроходная бригантина и хорошая память Кау, который не забыл о помощи оказанной ему капитаном Шильцем. Внезапное нападение сорвалось, "старшины и предводители разных народов передрались между собой от досады, что пропустили удобное время". Баранов пригласил их в гости и принял сидя на высоком импровизированном троне в окружении огненных колёс фейерверка. Ежели добавить, что одет правитель был в длинный красный балахон с крыльями за спиной и в красной же высокой шляпе, ясно, что приём лишь укрепил убеждение индейцев в его сверхъестественных способностях.
  В том же году военный союз распался, как всегда из-за внутренних разборок. Наиболее влиятельный и могущественный ситкинский клан киксади сцепился с не менее сильным кланом дешитан из Хуцнуву-куана после того, как дешитаны ограбили ситкинских торговцев. Оскорблённые этим, киксади выступили против обидчиков, но, подойдя к Ангуну, узнали, что все воины- дешитаны отправились в набег против одного из кланов Клавака. Тогда киксади ворвались в крепость, где укрывались беззащитные семьи оскорбителей, и захватили в плен женщин- дешитан. После возвращения своих врагов из набега киксади предприняли повторный поход.
  Индейское предание так повествует об этих событиях: "Крепость Хуцнуву стояла на островке, соединённом с берегом участком земли, сухим во время отлива. Киксади были здесь чужаками и не знали, как следует нападать. Они отошли от крепости и держались от неё на расстоянии в своих каноэ. Дешитаны насмехались над ними, особенно усердствовал в насмешках воин по имени Так, облаченный в медвежью шкуру (из-за чего он и был прозван Хуцгисати - "Отмеченный медведем человек"). Возбужденные киксади опрометчиво ринулись в атаку во время отлива. Их каноэ с ходу налетели на мель, бойцы смешались при высадке, а дешитаны, воспользовавшись неразберихой, нанесли им тяжёлое поражение. Многие ситкинские воины погибли, а все их каноэ были уничтожены. Используя удобный случай, хуцновцы в свою очередь отправились на Ситку. Там никто не ожидал врага и потому им удалось не только вернуть своих жен, но и захватить несколько женщин- киксади".
  Уцелевшие воины-киксади вернулись на Ситку только с помощью своих зятьёв из нейтральных кланов. Медведников после удачного лечения отравившихся ракушками конягов считал себя доктором и лечил всех обитателей крепости и окрестных жителей по медицинским книгам, выписанным из С.Петербурга. Индейцы, высоко оценивая его искусство, пригласили Вусирегис (как они звали Василия Медведникова) участвовать в целительстве раненых воинов. Медведников описывает "глубокие и широкие раны в верхней части рук ближе к плечу, и другие, как раз под подмышками, нанесенные их большими кинжалами" (характер ранений явно указывает на то, что они нанесены в части его тела не защищённые доспехом).
  "Чтобы защитить свои семьи от набегов дешитан, киксади выстроили на острове Кеекадах (о.Св. Лазаря) крепость Ацхинуву. Хуцновцы не решались напасть на неё, но постоянно кружили в окрестностях. Поэтому киксади опасались удаляться от стен своей крепости и вскоре начали страдать от нехватки пищи".
  В мае киксади решают перебраться на новое место - в свою вторую крепость Сака'тану. На пути через залив их перехватила боевая флотилия дешитанов. Чтобы выиграть время и дождаться помощи от своих сородичей из других селений, киксади предложили своим врагам встретиться для битвы на Касдахе'кдаан (Островной Город). Согласно правилам ведения войны, те, кому был брошен такой вызов, обязаны были явиться на условленное место - иначе бы их заклеймили позором, как трусов.
  "Киксади, бросая вызов дешитанам, надеялись завлечь их в ловушку, подобно тому, как сами попались в нее у Хуцнуву. Дешитан высадились на назначенном месте и стали насмешками призывать киксади на бой. Но киксади отвечали: "Подождите! Подождите, пока придет Ката'к!" Дешитаны продолжали вызывать их, но те не шли и дешитаны говорили: "Кто таков этот Ката'к? Кто он таков, что никак не идёт? " Но вскоре показались каноэ киксади с Катаком во главе. К тому времени дешитаны были уже так разъярены, что гнев их был подобен голоду". Они ожидали, что приблизившись, киксади остановятся и начнут маневрировать на воде, однако весь флот ситкинцев сразу устремился к берегу. Среди них были союзники из Михайловской крепости с тремя пушками и Медведниковым во главе. Фальконеты ударили разом ядрами по плотной толпе дешитанов. "Натиск был столь свирепым, что немногие из хуцновцев избежали гибели. Мало кто был захвачен в плен или бежал в леса. Все их каноэ были разбиты ... Бегущих осмеивали: "Идите сюда! Теперь самое время сражаться! " ... Киксади были слишком разгневаны, чтобы брать пленных". Весьма отличился в этой битве вождь Скаутлелт, его воины захватили в плен могущественного хуцновского шамана Нахуву.
  Весной 1799г. Баранов направил в район Ситхи флотилию из 550 байдарок, "св.Михаил" под командованием штурмана Алексея Подтгаша и "Северо-Восточного Орла", командир которого, подпоручик Григорий Талин вышел в море не без сопротивления, всячески саботируя распоряжения "простого купца". Правитель, как всегда, отправился в поход на своей маленькой шебеке "Ольга". По пути он зашёл в Якутат, где не был два года, и нашёл здесь "превеликую разстройку в делах и людях". Причиной её был острый конфликт между передовщиком Семёном Ларионовым (братом Е.Ларионова) и приказчиком Иваном Поломошным (их двоюродным братом). Посёльщики, которыми руководил Поломошный, вместе с промышленными и местными индейцами принесли Баранову массу жалоб на своего начальника, а на очной ставке с ним "уличили во многих несправедливых и жестоких поступках, лживость и доносах бумагами". Правителю не оставалось ничего другого, как сместить его с поста начальника Славороссийского поселения и назначить на это место курского купца Николая Мухина. Впрочем, и сам Поломошный стремился вместе с семьёй вырваться из Якутата, серьёзно опасаясь за свою жизнь.
  30 июня правитель отбыл из Якутата, а 8 июля прибыл на Ситху. В гавани стояли "св.Михаил" и "Орел". Капитан последнего, Талин, отказался подчиниться Баранову и даже встретиться с ним, а в случае, если правитель поднимется на борт его судна, обещал привязать того к мачте и выпороть. 20 июля он самовольно вышел в море, зашол в Якутат и забрал там груз мехов и Поломошного с семьёй. По дороге на Кадьяк в Чугачском заливе "Орел" попал в шторм и потерпел крушение, во время которого погибло 5 человек включая Поломошного. Компания при этом лишилась 400 бобровых шкур на 12000пиастров.
  Убедившись, что безопасности ситкинских поселений ничто не угрожает, Баранов не стал медлить, тем более что дальнейшему продвижению на юг весьма способствовала международная обстановка. Из газет правитель знал, что "цель его желаний", богатый бобром залив Нутка на острове Ванкувер-Куадро, был оставлен по взаимному соглашению между испанцами и англичанами, а всеевропейская война полностью приковала к себе внимание официальных кругов Лондона и Мадрида. "Выгоды же тамошних мест столь важны, что обнадёживают на будущее время миллионными прибытками государству..."
  В первых числах сентября флотилия из пяти компанейских судов встала на якорь против селения Юкуот. Вскоре к судам приблизилось каноэ и Макуинна, самый богатый и влиятельный вождь на острове, сердечно приветствовал Баранова на борту "Ольги". Облик вождя произвёл на штурмана Подтгаша неизгладимое впечатление: "Тоен-человек величавой наружности, приблизительно шести футов росту, стройный и пропорционально сложенный. Он хорош собой. Его большой римский нос являет собой форму, весьма необычную для здешних народов. Он имеет лицо цвета темной меди, хотя оно, равно, как ноги и руки, было так покрыто красной краской, что их естественный цвет едва проглядывает. Его брови выкрашены черным, образуя два широких полумесяца, а его длинные черные волосы, блестящие от масла, собраны в пучок на макушке и осыпаны белым пухом, что придает ему куриозный вид. Одет он в широкую мантию из черной шкуры морской выдры, которая достигает ему до колен. У талии ее перехватывает широкий матерчатый пояс, расписанный разноцветными фигурами. Облачение это отнюдь не выглядит неприличным, но придает ему дикарское великолепие". Из общения с морскими торговцами Макуинна усвоил достаточный запас английских слов и выражений, но Баранов отпустил своего переводчика Ричарда на родину и общаться пришлось на чинуке. За угощением Александр Андреевич поинтересовался как относится дорогой гость к идее поселить в крепостце, оставленной испанцами в 1795г., нескольких приказчиков, дабы укрепить торговлю. Но Макуинна заявил, что уже подарил эту крепость своему младшему сыну для игр. Первый вождь конфедерации кланов был заинтересован в оживлении торговли, а не в появлении на острове новой силы.
  Этот афронт не слишком огорчил правителя. Перед экспедицией он зашёл в Москву, где ожидали три судна, закончившие промысловый вояж. Кусков уж целый год готовился к операции "Нутка". Используя зимовавших в Москве партовщиков, он сложил двухэтажную казарму, три магазина, баню и кузницу и, пронумеровав брёвна, приказал разобрать строения. Заготовил также достаточное количество уже заострённых брёвен для частокола. А через союзных масквим собрал богатую информацию о людях . с которыми предстояло столкнуться правителю. Нутка обитали на 250-мильной полосе тихоокеанского побережья о. Ванкувер-Куадро и делились на три группы: северные (6 кланов), центральную (12) и южную (4). По берегам самого залива Нутка обитала конфедерация двух таких племенных групп, мувачат и куптиат, объединявших 18 более мелких общин. Центральным селением онфедерации было селение Юкуот, расположенное у самого входа в залив и состоящее из 13 больших домов. Это было центральное летнее селение, где члены конфедерации собирались для проведения сезонных церемоний и торговли. Конфедерация управлялась иерархией вождей. Кроме того на побережье залива проживали ещё и мучалат (7кланов). Имя нутка было дано Куком по ошибке из-за неправильного понимания туземного слова, означающего "обходить, кружиться". Сами же называются нучанулт, что значит "вдоль горного откоса". С появлением английских скупщиков Юкуот становится крупным торговым центром. Шесть лет испанцы держали тут военный пост, чтобы противодействовать англичанам и русским. Крупнейший и богатейший вождь Юкуота - знаменитый Макуинна. Его соперником выступает Викканинниш из расположенной южнее бухты Клэйокуот. Последнее время нехватка мехов на размен и соперничество за охотничьи угодья вызвало вспышку войн.
  Ждать у моря погоды имея на борту более 250 человек было глупо. Оставив Подтгаша в Юкуоте вести торговлю, Баранов с остальными судами и всеми партовщиками отправился на юг в Клэйокуот.
  Разведка у Викканинниша была поставлена хорошо. Он уже знал о русских и ничуть не удивился гостям. Сразу по прибытии флотилии вождь во главе большой свиты и с богатыми подарками поднялся на борт "Ольги". Отведал угощения в обществе правителя, капитанов и приказчиков, щедро наделил всех мехами, получил ответные дары и пригласил всех присутствующих к себе, в самый гостеприимный дом на острове.
  На другое утро Баранов в компании дюжины приказчиков и байдарщиков, съехал на берег. Посадив главного гостя на второе по рангу место в доме, хозяин закатил речь о своей силе, богатстве, воинской доблести, гостеприимстве и о радости по случаю прибытия дорогих гостей.
  В отличие от Макуинна, Викканинниш не отказывался от политических изменений, разумеется если они были ему выгодны. Договор составили всего за три дня. Компания строила на выделенной для этого земле крепость и обязывалась поддерживать Викканинниша в случае нападения врагов на него или его союзников. Производился обмен аманатами. В замен четырёх родственников вождя требовались два кузнеца. Баранов, отговариваясь тем, что кузнец у него только один, дал мастера Цыпанова с подмастерьем из каюров и, при этом, настоял, что работая в Клэйокуоте: "...за труды их расплачиваться честно всем окромя самого тоёна Викениша, а плату сдавать прикасчику".
  Все строения крепости возвели за три недели. Оставалось построить кижимы для алеутов и конягов, 50 партовщиков должны были зазимовать в "Крепости Славороссия на Нутке". Кузню в индейском поселении поставили последней. По случаю возжигания кузнечного горна вождь устроил патлач, к которому начал готовиться сразу после заключения договора.
  "Празднество было пышным. В селение прибыло множество батов с гостями. Гордый Викениш решил приветствовать их по европейски и просил г.Баранова устроить пальбу из корабельных пушек. Правитель дал свое согласие и все 5 судов дали поочередно залп одним бортом. Наши новые союзники и гости вразнобой палили из мушкетов, коих было у них много англицкаго и бостонскаго изготовления. Затем был устроен пир с плясками. Три главных вождя, облаченные в мантии из бобровых шкур, с раскрашенными лицами выступили на середину помещения, рассеивая вокруг белый пух. С ними шел маленький сын Викениша в праздничном наряде, в деревянной резной маске на лице, со свистком и трещоткою в руках. Все прочие расселись вдоль стен, а мальчик начал пляску, приседая и стремительно кружася на пятках. Вожди неустанно барабанили палками по длинному полому бревну, а женщины то и дело восклицали "Вакач! Вакач! Туе!"(Хорошо! Отлично! Вождь!). Танец с небольшими перерывами длился около двух часов. Затем правитель пропел по случаю сочинённую им песню.
  
  Стройтесь, зданья, в частях Нова Света!
  Русь стремится: Нутка ея мета!
   Дикие народы,
   Варварской природы,
   Сделались многи друзья теперь нам.
  Нам не важны чины и богатства,
  Только нужно согласное братство,
   Тем что сработали,
   Как здесь хлопотали,
   Ум патриотов уважит потом.
  
  После этого началась раздача подарков. Гости принимая дары из рук Викениша также восклицали "Вакач! Туе!". Всего раздал он не менее 100 зеркал, 400 одеял и 700 аршин разных тканей. Затем начался пир, зенитом которого стали 4 бочонка питья, сделанного г.Барановым из одного бочонка водки. Даже этого хватило всем дабы перепиться"
  Русским сильно разбавленной водки само собой не хватило и Баранов, по случаю праздника, выдал по дополнительной чарке, но не более. Поэтому в море все вышли без похмелья. "св.Петр" с мехами ушла в Макао, "св.Михаил" и "св.Лука" повезли партовщиков на Кадьяк, а сам правитель на "Рейнджере" в паре со "св.Екатериной" отправился в Москву. Ему предстояли ещё одни переговоры.
   * * *
  В 1797г байдарщик Афанасий Швецов, исследуя Орегон, в его дельте столкнулся с нижними чинуками. Их 12 кланов, не столько племя сколь торговая корпорация, являлись крупнейшими коммерсантами региона. Не даром чинук-вав, их торговый жаргон, стал языком межплеменного общения и от Аляски до Северной Калифорнии. Затем разведчики поднялись на 400 вёрст вверх по течению, до первых водопадов. Там они познакомились с верхними чинуками, так же знатными купцами но иного рода.
  "В местах сих обретаются множество иных чинуков. Сами они в походы не ходют, а держат знатные ярмарки. Осели они вверх по Орегону и Виламету, что течет с юга и деревни свои имеют у падунов, потому как на тех падунах рыбы берут безмерно и ею торгуют так, что даже кета ихняя на Орегоне чинуком зовется. На Хаястатуме, первом падуне на Виламете верстах в пяти от Орегона, стоят 6 деревень и на том что в 20 верстах по Орегону тако же. Выше по сим рекам на иных падунах иные деревни и при них ярмарки но первейшая у Хаястатумая, потому как к морю ближняя. Товары туда везут со всех сторон. С моря -ворвань, лавтаки и цукли, с гор -меха и лошадей, из гишпанских земель -табак, хлеб пшеницу, фриголь и кокорузу и множество калгов. В калгах у чинуков сугубая нужда потому работы на рыбных запорах и на пластании юколы много. И богатство своё в рабах меряют. Однако работников всё одно не хватает потому пускают чинуки иные народы брать рыбу на их падунах и плату за сию привелегию взимают немалую".
  Швецов с выгодой разменял то небольшое количество товаров, что имел с собой и, обещая гостеприимным хозяевам к весне вернуться, успел в Москву как раз, чтобы Кусков отправил на Кадьяк известие о новых возможностях и запрос на товары. В мае "св.Екатерина" под командой Петра Вальронда привёзла и русские товары, и лавтаки, и ворвань, и сивучий ус, а московский комендант добавил к этому изобилию 300 низок цуклей, что скупил за зиму.
  В эту экспедицию Кусков решил отправиться сам, чтоб оценить новый рынок и приглядеться к перспективам. 11 мая "Екатерина" подошла к дельте Орегона. За два дня миновали дельту, всего раз сев на мель и 19-го уже были в устье Виламета.
  Появление первого в этих местах европейского судна фурора не произвело, но привлекло внимание. Полюбопытствовать на огромное каноэ приходили как местные жители, родственные чинукам клакамасы, мултноиа и катламет, так и приехавшие на торжище купцы из других племён, по крайней мере те из них, кто не бывал на побережье. Впрочем и тех и других прежде всего интересовало какие товары привезли и по какой цене.
  Тут же исчезли предложения на продажу мехов, а те что остались, резко подорожали. Индейские негоцианты были хорошо информированы о пристрастиях европейских коллег и обладатели соответствующего товара решили подождать цены.
  К их великому огорчению приезжие не бросились сбывать за бесценок ткани, одеяла, железо и оружие. Кусков, следуя обычаям, не спешил. Он подождал денёк для солидности, а затем послал КайюсХайсу, вождю деревни Валамт, против которой стала на якорь "св.Екатерина", богатые подарки: начищенный до зеркального блеска медный кирасирский кивер с султаном и плащ, подбитый горностаем.
  Подарки и уважение были оценены и на следующее утро сам вождь со свитой явился на берег.
  "Они были наряжены в самые лучшие уборы ... головы были убраны перьями и пухом. Они пели песни, приближаясь к нам, и каждый держал весло, кроме самого тайона, который, имея на себе красный суконный плащ из вчерашнего подарка и круглую шляпу, выступал важно, несколько в стороне от своего войска ... Пение свое сопровождали они телодвижениями, которые под конец превращались в исступлённые ... музыка состояла из их голосов и бубна. Не успели они отвалить от берега, как начали петь и плясать, а один, стоя на носу, непрестанно вырывал пух из орлиной шкурки, которую держал в руках и сдувал оный на воду. Приблизясь к нашему кораблю, они остановились, запели песню, коверкались всячески и потом взошли наверх. На шканцах пляска опять началась и продолжалась около получаса. Затем г.Кускову были вручены ответные подарки, 6 речных бобров По окончании сей церемонии позвал я в каюту свою тайона, его зятя с женою и старшину, а прочих приказал угощать наверху."
  На другой день уже Кусков отправился в Валамт с ответным визитом. Ради престижа он остался сидеть в байдаре, которую его гребцы вынесли далеко на берег. На землю Иван Александрович ступил только после личной просьбы вождя.
  После обильного угощения и обмена подарками: виргинский табак и китайские леденцы против чинукской юколы, начался деловой разговор. Кусков рассказал, что до главного тоена Нанука-Баранова дошли известие о силе, богатстве и щедрости великого вождя КайюсХайаса и огромной торговле в его землях. Он, Кусков, был послан с подарками, должные свидетельствовать об уважении, которое питают к КайюсХайасу даже в далёком С.Петербурге, где живёт великий император. Чтобы не гонять большое судно зря, а посылать малое значило не оказать должного уважения, вместе с подарками было отправлено большое количество товаров, чтобы обменять их на известном всему миру торге. И тут он, посланник, оказался в тяжёлом положении. Если обменять все товары разом, то его тоён Баранов не получит столько мехов сколько хотел. А задерживать судно нельзя т.к. оно должно выполнить ещё одно поручение.
  Гость и хозяин несколько минут курили свои трубки рассуждая о трудностях выпадающих на долю послов, после чего КайюсХайас предложил самое простое решение. Дорогой посол с товарами остаётся у него в гостях, а судно отправится выполнять своё поручение. Кусков восхитился мудрости вождя и не преминул спросить, отправит ли вождь кого-нибудь на судне в знак уважения к гостям и сможет ли он построить магазин для товаров и жильё. Тогда после отъезда можно будет оставить приказчика, дабы в будущем году снова прислать товары.
  Строительство КайюсХайас разрешил и одобрил, а насчет аманата заявил, что родственника, готового отправиться на столь долгий срок у него сейчас нет и что любой торговец, пока он соблюдает законы, на землях его племени неприкосновенен как посол и ущерб, ему нанесённый, жестоко наказывается. Не даром его народ носит также имя "кламас"- "люди с торгового пути".
  В тот же день начали строить избу и два магазина. Ещё через пол месяца "св.Екатерина" отправилась вниз по Орегону делать съёмку и отыскивать фарватер в лабиринте дельты, а Кусков с приказчиком Воробьевым и двумя каюрами остался заниматься политикой и торговлей.
  Разумеется чинуки не могли спустить подобной наглости. Ведь всему побережью, от Аляски до Калифорнии известно, что провоз товаров в низовьях Реки это исключительно их право. Сколько поколений прошло с тех пор, как их предки пришли сюда и наладили торговлю.
  Уже после третьего дня работы по выявлению фарватера тёмной и дождливой ночью вахтенные (капитан Вальронд приказал удвоить вахты) услышали как к судну подбирается каноэ. В ответ на окрик, запрещающий им приближаться, сидящие в каноэ отвечали что идут с дружескими намерениями и с мехами для торговли. Срочно разбуженный капитан призвал их уйти и вернуться поутру. Индейцы отвечали утвердительно но продолжали приближаться. Когда каноэ подошло почти к борту Вальронд приказал вахтенным стрелять поверх голов и тогда они вернулись на берег.
  Через три дня произошёл другой инцидент. Около 2-х часов ночи вахта заметила необычное оживление, от берега отвалило несколько каноэ и направились к судну.. Поднятая по тревоге команда стала по местам. На окрик индеец на носу передового каноэ ответил, что они просто хотят пройти мимо, однако продолжали приближаться. Тогда Вальронд, опасаясь нападения но не желая кровопролития, приказал пальнуть из пушки но опять-же поверх голов. Чинукские каноэ отвернули и ушли к дальнему острову. Если это была проба сил и разведка боем то чинуки убедились, что ночная диверсия не даст им преимущества. Настоящее нападение произошло через месяц, когда, по всем расчётам касаки должны были привыкнуть к безопасности.
  8 августа почти в полдень, когда единственные знающие грамоту Пётр Вальронд и боцман Кутышкин, на трёхлючных байдарках делали промеры, из под низкого, густо заросшего ивняком берега вылетело 9 каноэ наполненных воинами. Не растерявшийся Вальронд огрел чертёжным планшетом опешившего от неожиданности впередисидящего гребца, заорал на заднего и схватился за весло. Алеуты спохватились и тоже начали грести. Кутышкин замешкался и упустил время, ему оставалось теперь держаться от индейцев на дистанции выстрела и ждать исхода событий. Глубоко сидящие баты не могли соревноваться с лёгкой байдаркой да и грести в глухом шлеме, тяжёлых доспехах и двойном лосином плаще не очень сподручно, поэтому Вальронд успел подлететь к борту "Катрин" сохранив достаточный разрыв.
  На палубе творился балаган: кто накатывал пушку, кто тащил ружья, кто напяливал бригандину. Капитан быстро навёл порядок и привёл экипаж в относительно боеспособный вид. Но время было упущено, спешно поднятые паруса не успели забрать ветер, а залп из четырёх пушек правого борта зацепил лишь одно отставшее каноэ, остальные были уже в мёртвой зоне. Вальронд приказал оставить пушки и разбирать ружья, а сам бросился в крюйт-камеру. Через пол минуты он снова был на палубе с мешком самодельных бомб на бегу вынимая разом несколько штук и выискивая чем бы поджечь фитили. Слава богу работный Иволгин (на "Екатерине" он числился канониром) сообразил что к чему и подскочил к своему капитану с горящим фитилём. Вальронд запалил разом пару бомб, сунул их обратно в мешок и тут же бросил его за борт, через головы первых чинукских воинов появившихся на палубе. Индейцы так стремились поскорее захватить судно, что их каноэ столпились у одного борта мешая друг другу. Мешок с 12 фунтами пороху плюхнулся в воду меж ними и взорвался со страшным грохотом. Два ближайших каноэ были опрокинуты, а остальные отнесло от борта. Взрыв не принёс серьёзных потерь тем воинам, что уже были на палубе, но грохот за спиной ошеломил их. Капитан скомандовал залп и затем сразу в штыки. В течение минуты все воины на палубе были перебиты. Оставшиеся в каноэ ещё не решили стоит ли продолжать атаку, как паруса поймали ветер. Вальронд развернул судно левым бортом и отойдя на достаточную дистанцию дал им дополнительный материал к размышлению. Прежде чем пушки были вновь заряжены, оставшиеся на плаву три каноэ ушли под защиту острова. Этот бой стоил команде "Катрин" одного убитого, матроса- алеута Никифора Пузырева и двух раненых. Чинуки же потеряли не менее 150 воинов убитыми и пленными. И раненых и убитых индейцев собрали почти всех, деревянные доспехи и шлемы хорошо держали на воде. Собрали оружие и доспехи, с мёртвых сняли скальпы, раненых погрузили на борт, всё вместе это обещало хорошую прибыль. К сожалению из 63 раненых до Москвы дожило только 27, а скальпы оказались неполноценными. Кто ж знал, что чинуки, чрезвычайно дорожа своими сплющенными лбами*(2), снимают не только волосы, но всю кожу с головы вместе с ушами, носом и губами.
  В том году Вальронд не успел закончить промеры. Оставив добычу в Москве ему пришлось снова подняться по Орегону за Кусковым чтобы доставить его на постоянное место службы, а там и шторма начались. Зато в 1799г. он разведал отличный фарватер, подвёз товары в новую факторию и успел присоединиться к флотилии Баранова.
   * * *
  "Рейнджера" вёл сам Баранов, изменивший своей любимой шебеке ради прекрасной бригантины. Лейтенант Ильин запросил отставки. Правитель, давно уставший от офицерских вывертов, её удовлетворил и даже согласился подписать прошение о предоставлении пенсии "...за 10 лет беспорочной службы". Теперь Дмитрий Сергеевич Ильин на борту "св.Петра" приближался к Макао дабы оттуда кругосветкой вернуться в Россию. Возвращался он очень небедным человеком. После смерти адмирала надзора над ним никакого не было. Добывая и скупая меха на Компанию лейтенант не забывал и о себе. Команда, включая приказчика Соймонова, помалкивала, лейтенант следовал политике "живя сам не мешай жить другим". Кроме того проводить большую часть года в Макао и на Сандвичевых островах, со всеми их соблазнами, было куда приятнее нежели зимовать на Кадьяке.
  В неделю добравшись до Москвы Баранов потратил ещё один день на освежение запасов и, в паре с "Екатериной", отправился в залив Грейс на встречу с вождями чехалис. Встреча была чисто номинальной. Все основные вопросы обговаривались с Кусковым ещё весной. Ему удалось завязать отношения с вождями всех восьми племён конфедерации. С той встречи он вернулся с сыном местного вождя, отданного в аманаты и "посохом, убранным короткими суклями и орлиными перьями и обвешаным бобрами по их обычаям в знак ... дружества". В ответ индейцам был послан "...посох, украшены бисером и корольками, а взамен тоенского сына оставили кадьяцкого нашего Тараканова в залог". Племена чехалис создали неплохую торговую сеть но вместо огромного Орегона с десятками притоков имели не слишком большую речку Чехалис, поэтому давно и безнадёжно завидовали чинукам и мечтали потеснить их.
  Когда посольство приблизилось к берегу, "...навстречу из дома вышли тойоны и множество с ними народу, зделали они пляску ... потом просили приставать и как скоро пристали, в тот час подбежав к байдаре человек до 20-ти взяли на руки нас, сидячих в байдаре, принесли к их селению, стоящему на пригорке. Тайон Квасевал (Квеласэваал) просил в дом, пришед угощал столом, подарил 16 бобров". Послы в свою очередь вручили вождям 8 разукрашенных бригандин и пригласили посетить свои суда.
  Вождь нушкои Малкнутикан произнёс речь, в которой "...употребил незаурядное свое красноречие для определения точного протяжения границ их земли и показания несправедливости чинуков скупыми псами на реке. Кончив изложение всех сих жалоб с большой важностию и силою, он послал правителю одну бобровую шкуру, по принятии им оной, поднялся с обеих сторон большой крик, за которым последовало опять пение, коим заключались сии приготовительные обряды."
  Высокие договаривающиеся стороны остались довольны друг другом, хоть каждой пришлось несколько уступить. Вожди чехалис согласились с формулировкой цели союза "...сделать нам свободной торговлю по Орегону", отказавшись от первоначального " ...изгнание чинуков". Баранова не прельщало получить в место одного сильного конкурента другого. Зато он посчитал резонным заявление вождя хушкалов Квеласэваала, что везти товары на больших судах выгоднее, чем на индейских каноэ. Но ограничить торговлю категорически отказался, мотивируя тем, что все его товары сделаны в России или добыты его партовщиками, а не перекуплены. И лишь на вопрос Квеласэвала "А цукли?" возразить ему было нечего. Уж три года Кусков скупал пользующиеся большим спросом у всех племён изящные ракушки, похожие на миниатюрные моржовые клыки. Водились они в большом количестве у южного побережья Ван-Ку. Тамошние племена научились искусно добывать их с большой глубины. Правитель быстро прикинул, что торговать цукли на севере у колошей, чугачей, медновцев много прибыльней нежели на клакамакских ярмарках и согласился не возить раковины верх по реке.
  Заключение военного союза было отмечено пиром, плясками и бочонком барановского "кваса".
  Через два дня объединённые силы выступили на врага, компанейские суда с 62-мя людьми на борту и свыше 900 индейцев в 34-х каноэ. Путь их лежал в залив Виллапа, самые северные владения чинуков. Тараканов остался в деревне Хушкал, но уже не аманатом, а компанейским фактором. За прошедшие месяцы он успел найти там друзей и завести торговые связи. Теперь он управлял факторией, основанной с согласия всех вождей, но без права торговать вверх по Чехалис.
  "Обогнув Крестовский мыс наш передовой отряд наткнулся на легкий челнок в котором находились молодой человек и два взрослых мальчика. Два бата кинулись за ними, однако настичь этих юных храбрецов так и не удалось. Трое упомянутых молодых людей гребли с таким проворством, что наши баты никак не могли их догнать: они не только не оробели от погони, но ещё с великой неустрашимостью ответствовали на ружейную стрельбу, производимую по ним."
  Стычки продолжались и в последующие дни. "31 августа большой боевой бат с 12 воинами, из которых каждый был раскрашен и имел голову, убранную пухом, выскочило из-за камня и обстреляло "Катрин", пробив в нескольких местах ее борта насквозь. Мы обстреляли их из пушек, но без успеха. Наши индейцы кинулись в погоню но и на этот раз настичь чинуков не удалось - они успели перетащить лодку свою через отмель в другую небольшую губу и там скрылись." Следующая диверсия оказалась менее удачной. Когда чинуки в другой раз обстреляли "св.Екатерину" их накрыло картечью. Израненные индейцы продолжали дружно грести, успевая при этом ещё и отстреливаться от наседавших преследователей но удачное ядро разбило их каноэ. Из воды выловили шестерых тяжко израненных индейцев. "Удивительно, каким образом могли они столь долго обороняться и в то же самое время заниматься греблей,- записал в своём журнале Вальронд- У некоторых пленных было по пяти ран в ляжках от ружейных пуль." Двое из пленников вскоре умерли, а прочих, спасая от союзников, вывезли на Кадьяк.
  24 сентября флотилия вошла в устье Виллапы и берег на протяжении 150 сажен был занят высаживающимися воинами. Для прикрытия их высадки на случай возможного внезапного налёта был выслан баркас, вооружённый четырьмя фальконетами. Выросшее на пустынном берегу в мгновение ока бурлящее становище поразило Вальронда: "Требуется великий дар красноречия, чтобы надлежащим образом описать картину, представившуюся мне при выходе из шлюпки. Некоторые отряды успели уже построить шалаши, иные же еще начали делать их, и баты ежеминутно приставали к берегу во множестве. Казалось, все окружавшие нас места были в сильном движении. Иные люди развешивали свои вещи для сушки, другие варили пищу, третьи разводили огонь, а остальные, утомясь от трудов, старались подкрепить силы свои сном."
  Индейцы не могли упустить столь удобного случая, чтобы в общей неразберихе по прибытии партии не совершить нападения и тем с самого начала устрашить противника и взять инициативу в свои руки. Нападение это лишний раз продемонстрировало Вальронду сколь легко на подъём это пёстрое ополчение, а также насколько сильно оно подвержено влиянию первого впечатления. Чинуки атаковали группу каноэ и, отбив одно из них, застрелили двоих воинов. Убитым, на глазах находившимся в отдалении соратников, отрезали головы - "и тем навели прочим страх". Едва весть об этом достигла становища, как "вооруженное множество тотчас бросились на помощь, а я со своей стороны послал байдару, так что в полчаса устье гавани покрылось гребными судами." Однако индейцы исчезли сразу после того, как нанесли удар - погоня дошла до самого оставленного поселения Камлуп и вернулась ни с чем.
  По мере того, как всё новые отряды собиралась в устье, их руководители высылали лазутчиков в расположение индейцев. "Наши американцы были столь смелы, что ночью по одиночке подъезжали к неприятельским жилищам"
  После совещания, на котором "...условились мы о мерах действия", 28 сентября флотилия покинула двинулась вверх по реке и в тот же день приблизилась к покинутому жителями селению у подножия крутого утёса- кекура. Место это называлось Нуув Тлейн (Большая Крепость). Здесь было исконное поселение чинуков- канлуп., здесь стоял родовой дом их вождя Гошуококе. На случай возможной засады с борта судов дали орудийный залп по прибрежным зарослям. Едва развеялся пороховой дым, как на высоком мысу появилась фигура чинукского вождя. Он громко объявил о желании заключить мир. Но на предложение продолжить переговоры на берегу не согласился. На слова чинука о мире Александр Андреевич отвечал через толмача: "Поскольку без всякой причины на корабль наш напали и людей безвинно побили, то мы пришли наказать их. Если же они раскаиваются в своем преступлении и желают искренне мира, то прислали бы немедленно своих тайонов, которым объявлены будут условия ... Мы, при всем справедливом нашем гневе, готовы снизойти на их просьбу, и дело кончить без пролития крови." Переговоры продолжались и на другой день, но ни к чему не привели. Дело быстро шло к кровавой развязке.
  Союзники высадились на берег и расположились в чинукских бараборах. Всю ночь с берега доносился гул голосов и "...по частому уханию заключили мы, что индейцы занимаются шаманством".
   К полудню 1 октября все силы были подтянуты к индейской крепости. Она представляла собой типичный образец тогдашнего фортификационного искусства индейцев: неправильный четырёхугольник, "...большая сторона которого простиралась к морю на 35 сажен. Она состояла из толстых брёвен наподобие палисада, внизу были положены мачтовые деревья внутри в два, а снаружи в три ряда, между которыми стояли толстые бревна длиною около 10 футов, наклоненные во внешнюю сторону. Вверху они связывались другими также толстыми брёвнами, а внизу поддерживались подпорками. К морю выходили одни ворота и две амбразуры, а к лесу - двое ворот. Среди этой обширной ограды (находилось) ... четырнадцать барабор весьма тесно построенных." Баранов также отмечал, что крепость была выстроена из "претолстого в два и более обхвата суковатого леса; а шалаши их были в некоторой углубленной лощине; почему и по отдаленному расстоянию, ядра и картечи наши не причиняли никакого вреда неприятелю." Кроме того, в индейских бараборах были "вырыты во всякой (из них) ямы, так што колоши свободно укрываться могли от ядр и пуль, а тем куражась нимало не думали о примирении."
   Индейская твердыня именовалась Шикси Нуув (Крепость Молодого Деревца), так как был выстроен из стволов молодых деревьев. Сюда перебралось, вероятно, население всего племени. По утверждению союзников в крепости укрывалось около 800 воинов, не считая членов их семей.
  Над частоколом реял белый флаг. Подняли белый флаг и на "Рейнджере". Вновь начались переговоры, безуспешно продолжавшиеся более часа. Никто не хотел уступать. Видя упорство чинуков, Баранов решил "попугать неприятеля небольшой стрельбой". Загремели пушки. Под их прикрытием к крепости стали подтягиваться основные силы. К пяти часам пополудни тут скопилось до 300 вооружённых ружьями индейцев и партовщиков, имевших в своём распоряжении четыре небольшие пушки. Чинуки, пытаясь помешать, вели беспрестанный обстрел.
  Вечерело. Начинать штурм крепости было решено с наступлением сумерек. В ожидании назначенного часа чинуков старались держать в напряжении, ведя по ним огонь из перевезённых на берег трёхфунтовых пушек. Обстрел вёлся с трёх часов пополудни до самого вечера, но индейцы не выражали намерения сдаться. Стены Крепости Молодого Деревца были настолько толсты, что ядра лёгких полевых орудий горохом отскакивали от них. Бессильна была и более мощная артиллерия "Рейнджера" - из-за прибрежной отмели к берегу нельзя было подойти ближе, чем на полверсты, "...а на оную дистанцыю ... ядра наших пушек не пробивали стен их замка."
  Стемнело и осаждающие с криками пошли на приступ. Чинуки встретили их частой стрельбой. Тем не менее штурмующие всё ближе продвигались к стенам форта и подтаскивали к ним свои пушки. Индейцы беспрерывно палили из ружей и фальконетов, но не могли сдержать напора атакующих. Пули летели густо, но не прицельно. Меткости много вредили и горячка боя, и сгущавшиеся сумерки. Но, хотя индейский частокол беспрерывно опоясывался вспышками выстрелов, штурмующие уже собирались поджигать частокол и выламывать ворота; однако в ходе битвы произошёл перелом. Был ранен вождь хокуиам Каскахуция; индейская пуля прошила навылет правую руку Баранова и тут в тылу раздались выстрелы и боевой клич чинуков. Штурмующие не выдержав жаркого огня и обратились в бегство. Чинуки же, видя свой успех, усилили стрельбу и произвели вылазку. Они преследовали бегущих и закололи копьями промышленного Николая Квасникова и несколько индейцев. Видя такой поворот событий, Вальронд, прикрывая отступление, открыл огонь из судовых орудий. Только это и вынудило чинуков оставить преследование и вернуться под защиту стен крепости. Приступ был сорван. В последствие стало известно, что вождь Клатавхаяк, в разгар штурма, вывел отряд отборных воинов через задние ворота крепости к ручью. Там они сплавились вниз, уцепившись за древесные стволы дрейфующие по течению и нанесли удар с тыла.
  На борту "Екатерины" умер от ран ещё один промышленный. Многие участники штурма были изранены. В сражении погибло ещё 7 индейцев; среди раненых насчитывалось 6 русских, включая правителя и 19 воинов чехалис. О своей простреленной руке Баранов позднее писал что рука у него "была бездействия 5-ть месяцев и теперь не без труда работаю бумажные дела."
  На следующее утро чинуки, воодушевлённые вчерашним успехом, сами принялись обстреливать осаждающих и компанейские суда из своих пушек, не нанеся им, впрочем, никакого вреда. Вальронд, которому раненый Баранов передал командование экспедицией, ответил на эту дерзость залпами корабельной артиллерии. А затем приказал свезти на берег две полупудовые мортиры. Бомб к ним было всего 61, поэтому Баранов скупился и думал обойтись обычной артиллерией. От навесного огня стены не защита. Два десятка бомб, разорвавшихся на территории крепости произвели на индейцев достаточно сильное впечатление и они вновь заявили о своём желании заключить мир и даже прислали одного аманата. Тогда же договорились и о присылке остальных заложников.
  На рассвете над крепостью опять взвился белый флаг и начали неспешно присылать аманатов. Одновременно множество людей высыпало из крепости на берег. Они принялись подбирать валявшиеся там русские ядра. Возможно, в крепости имелись орудия более крупного калибра, чем обнаруженные там позднее фальконеты; быть может индейцы намеревались сбрасывать ядра на головы штурмующим. Однако, в любом случае, Вальронд не позволил чинукам пополнить свои арсеналы: несколько пушечных выстрелов загнали их обратно в форт. К вечеру доставлено было уже 9 заложников и среди них - "самые ближние родственники тайонов". Аманатов продолжали привозить и в последующие дни. Всего их было выдано "16 человек из числа тойонских детей и прочших почотных между ими людей".
  По тому, как осаждённые тянули время, было ясно, что они ожидают подмоги. На четвёртый день в крепость направили толмача, который потребовал от чинуков немедленно покинуть форт, "если не желают себе совершенной гибели". Им следовало переселиться на указанное Барановым место в 30 верстах от крепости. Гошуококе затянул переговоры на весь день и просил "позволения переночевать в крепости, дав честное слово, что вместе с рассветом все жители оставят её". Вождь, похоже, тянул время, всё ещё надеясь на подмогу: Наутро индейцы так и не оставили крепости. Гошуококе заявил, что будто бы ждёт прилива, чтобы выехать на лодках. Вальронд, выведенный из терпения этими проволочками, требовал вновь обстрелять форт и предлагал Баранову выстроить плоты, чтобы во время прилива подвезти на них пушки под самые стены.
  Наконец было достигнуто соглашение, что индейцы, если они согласны покинуть крепость, прокричат ночью трижды "у-у-у!" И действительно, в восьмом часу вечера осаждающие услышали гул голосов. "После этого чинуки, пропев песню, дали нам знать, что они только теперь считают себя в совершенной безопасности."
  7 октября в Крепости Молодого Деревца не было видно никакого движения. Видя это и "заметив, что повсюду насело великое множество ворон", Вальронд послал на берег толмача. По возвращении тот сообщил, что крепость пуста и в ней остались только две старухи. Чинуки ушли лесом, бросив на берегу более 20 батов. Они не решились воспользоваться ими, боясь русских пушек. Важную роль в принятии такого решения сыграл, по индейским преданиям, шаман Охлиюкавал. Он заявил, что канлупы будут вычищены из крепости, как тающий снег. Это напугало индейцев и они решили покинуть своё убежище посуху и тайком. Через лес и горы бежали они к Орегону, теряя по пути людей, умиравших от холода и голода. Гибель людей во время этого перехода, также как и при предшествующих ему боях и бомбардировках, навсегда подорвала могущество знати клана канлуп, численность которой так никогда и не восстановилась полностью.
  8 октября Вальронд и Баранов вошли, наконец, за стены индейского форта. Тут они обнаружили около сотни русских ядер, три чугунных фальконета, несколько брошенных старых ружей, а также "несколько порожних сундуков и до 50 медвежьих кож." В добычу победителям досталось и около 30 индейских каноэ. Около крепости было найдено до 30 мёртвых тел. Крепость была отдана на разграбление индейцам, а затем сожжена. Баранов не хотел чрезмерного усиления своих союзников.
  Более мощная артиллерия и нехватка боеприпасов у индейцев сделали своё дело. Однако чинуки отступили, но не капитулировали. 21 октября была обстреляно каноэ, ездившее за рыбой. Один из гребцов погиб. Вообще же в ближайшие дни "нашли убитыми 8 человек в окрестных бухтах, а потому уверились, что неприятели скрываясь, засели по лесам и выжидают случая нападать врасплох на разъезжающих за ловом рыбы - в избежание сего, приняты были нужные меры осторожности."
  Отпраздновав победу союзники двинулись к следующей чинукской крепости под названием Чинук:аа Нуув (Крепость Маленького Лосося). Она была обнесена валом и частоколом, а единственные подход к ней посуху прикрывала засека из огромных древесных стволов. Толмач, вернувшийся из разведывательной поездки, сообщал, что "тойоны русским не доверяют ... крепость походит на старую, но гораздо хуже укреплена. Она стоит в мелкой губе и перед ней по направлению к морю находится большой камень." Выслушав это донесение, Баранов, не смотря на требование союзников продолжать войну, снарядил к вождю новое посольство, снабжённое богатыми подарками. Посольству сопутствовал успех и через пять дней толмач вернулся в деревню Виллап в сопровождении вождя Клатвахаяк
  "Около 4-х часов пополудни показались две чинукские лодки вместе с нашей байдарой. Все они шли рядом и сидевшие в оных, приблизясь к крепости, запели. В сие время партовщики наши начали собираться, а американцы, назначенные для торжества, одеваться в лучшее своё платье и, так сказать, пудрить волосы свои орлиным пухом ... Многие из них расхаживали в одном только весьма поношенном камзоле, а другие, имея на себе исподнее платье и будучи в остальном совершенно обнаженными, хвастались и восхищались своим нарядом не менее европейского щеголя в новом и модном кафтане. Чинукские, подъехав к берегу, остановились и, подняв преужасный вой, начали плясать в своих челноках; сам же тайон ломался более прочих и махал орлиными хвостами. Едва кончили они сей балет, как вдруг наши дикие начали свой с песнями и бубнами. Забава сия продолжалась около четверти часа, в которое время дорогие наши гости приехали к пристани и были на лодках вынесены индейцами. Они еще на несколько минут остались в своих лодках и любовались на коверканье хозяев, которые при пении представляли смешные изображения. По окончании сего тайон был положен на ковер и отнесен в назначенное для него место; прочие же гости также были вынесены на руках, но токмо без ковров. Тайона всю его свиту угощали всячески не менее 4-х часов прежде чем правитель начал разговаривать с ними о прошедшем, представил им, сколь несправедливо поступили чинуки с нами во время промера ... Тайон Клатава признавал земляков своих виновными, уверяя, что он сам не имел в том никакого участия, что он всеми мерами старался отводить и прочих от столь злого намерения, но, не успев в том, уехал, чтобы не быть свидетелем их варварства."
  После переговоров гостю показали его родственников-аманатов, чьим видом он остался весьма доволен, а также дали выстрелить из 12-фунтовой пушки, что он проделал с большим удовольствием и без малейшего испуга. На прощание вождю подарили медный российский герб, украшенный лентами и орлиными перьями*(3), оловянную медаль и алый байковый капот, подбитый горностаями. Спутники его получили по медали и по синему капоту. Тойон отбыл, весьма довольный оказанным ему приёмом.
  Успех поездки Клатавахаека ободрил других вождей и они, решился пойти на примирение. К этому шагу толкали его и вести с юга. Воинственное племя клатскани, воспользовавшись тяжёлым положением своих богатых соседей, устроили набег и разорили селение Чиквал.
  Олхиюкавакавк прибыл в Виллап после полудня 28 февраля в сопровождении 11 других вождей и 150 воинов. Прежде чем пристать к берегу, он прислал Баранову одеяло из черно-бурых лисиц, а вождям чехалис по бобру, прося принять его с не меньшей честью, чем Клатавахаека. "Сперва разговор наш касался до оскорбления, семейством его нам причиненного, а потом начали толковать мы о мире. Олхей Кавак признал себя виновным во всем и впредь обещался загладить проступок свой верностью и дружеством. После сего г. Баранов отдарил его табаком и синим капотом с горностаями ... На Олхее Каваке была синего сукна куяка (род сарафана), сверху коего надет английский фризовый капот, на голове имел он шапку из чёрных лис с хвостом наверху. Он росту среднего, лицом весьма приятен, имеет чёрную небольшую бороду и усы. Его почитают самым искусным стрелком, он всегда держит при себе до двадцати хороших ружей ...."
  В течении последующих двух месяцев чинуки ещё три раза приезжали для переговоров. Наконец под угрозой войны с севера и нападения с юга они согласились на значительные уступки: признали за русскими и их союзниками право торговать по течению Орегона. Чехалис, желавшие продолжения войны до полного вытеснения чинуков, утешились, получив во владение богатый залив Виллапа. Баранов подтвердил свой отказ торговать по Орегону цукли и, дабы примерить недавних врагов, предложил обеим сторонам доставлять их купцов компанейскими судами для торговли на севере, с условием, что всю наменянную пушнину они будут сдавать Компании оптом. И чинуки и чехалис (истинные торговцы) тут же почуяли хорошую прибыль но не забыли предложить правителю устроить торговые фактории на своих землях. Отправлять людей и товары, пусть даже и к союзнику, не имея соответствующих гарантий было бы глупо.
  26 апреля, взяв на борт "Рейнджера" по два человека с товарами (в основном цукли и лосиные кожи) от каждой стороны, Баранов отправился на Кадьяк.
  
  
  
  
  1* Использована работа А.В.Зорина "Русские и тлинкиты"
  
  2*По древней традиции своим младенцам чинуки определённым образом сплющивали головки т.о., что лоб и нос располагались в одной плоскости. Это считалось признаком благородства.
  
  3*Чинукские предания несколько иначе излагают историю с вручением этого герба. По их версии "Нанук получил мир в обмен на знак двуглавого орла ... Это означало: "Отныне и впредь мы будем братьями. Вы выходите на одну дорогу, а мы - на другой путь." Эта история зафиксирована и на тотемном столбе, изготовленном в 1830-х гг. и, повторённом в бронзе, стоящем теперь в центре Новоархангельска. На нём имеется изображение самого Баранова и двуглавого орла, а извилистая полоса понизу символизирует Орегон.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"