Аннотация: Это продолжение романа "Земля за океаном".
Глава Љ7
Основатель града Москва
"Шкипер Джеймс Джордж Шильдс, британский подданный, поступил в Российскую военную службу в чине подпоручика Екатеринбургского полевого батальона, под началом своего земляка полковника Самуэля Бэнтама, в 1783г. Обладая явными способностями и трудолюбием подпоручик отменно выучил русский язык и освоиться в чужой ему стране. В прошлом 1789 году он, разуверившись в военной службе, взял отпуск и в погоне за удачей прибыл в Иркутск, где и состоялось его знакомство с г.Шелиховым".
В 1790г. Компания потеряла "Три святителя" и "св. Михаил" и, не зная о решении Якоба ван-Майера закупить суда в Макао, Шелихов задумал завести компанейское судостроение в Америке т.к. лес вокруг Охотска был вырублен , а доставка материалов из отдалённых мест была весьма трудоёмка и коштовата.
Встреча с Шильдсом оказалась для него весьма удачной и своевременной.
В письме от 14.09.1790г. Шелихов советует Баранову: "Пользуясь таким благоприятным случаем, еще двум или трем судам разной пропорции положите
основание, доведя их строение до того, чтобы они уже не требовали мастера, и вы бы сами могли окончить их и отделать". Он обещал прислать материалы для строительства и оснастки судов с кругосветкой и рекомендовал: "К спуску снастей, шитью парусов и кузнице приучайте американцев".
Не известно, имел ли Шильдс опыт в судостроении, но современник характеризовал его как: "кораблестроитель и мореход по призванию души". Наняв себе в помощь четырёх английских моряков Шильдс к июню 1791г. построил 180-тонный корабль, названый в честь Компании "Северо-Восточный Орел"
К тому времени купленные в Макао суда прибыли в Охотск и судостроение в колониях уже не было столь актуально. Поэтому Шильдс получил другое задание.
Случилось так, что в этом году на Уналашке не осталось ни одной партии. Зверь был выбит, а такой роскоши, как зимовка даже в самой хорошей бухте без надежды на прибыль, мелкие компании позволить себе не могли. Очевидно Григорий Иванович и Иван Ларионович ещё раньше вели переговоры, поэтому уже в августе была основана Уналашкинская компания и господа компанионы по братски поделили между собой 21 пай.
3 сентября 1791г. капитан Шильдс, ставший к тому времени Яковом Егорычем Шильцем, вывел построенное им судно из Охотской гавани, а 24 апреля прибыл в Павловскую гавань в распоряжение Баранова. Зиму он провёл в Капитанской гавани на Уналашке и оставил там 20 работных, закрепив т.о. за Компанией этот стратегически важный остров.
Приход Шильца стал для Баранова подарком подобным манне небесной. Правитель не сошёлся характером с Бочаровым, своим лучшим мореходом, и старый штурман требовал отставки. У него уже был договор с Киселевской компанией. Измайлов то же хотел уволиться, но за ним были долги и Александр Андреевич тщательно следил, чтобы мореход ни коим образом не смог их заплатить. Срок службы китайского португальца Перейра подходил к концу. Баранов с трудом уговорил его остаться, посулив двойное, против обещанного, жалованье. Велись правда переговоры со знаменитым мореходом Прибыловым, но его контракт в компании Лебедева- Ласточкина истекал только в 1794г. А в 1792г. на 6 судов у правителя было 4 судоводителя.
Дождавшись прихода из ежегодного рейса в Макао и Сандвичевы острова "св. Павла" и "Рейнджера", Баранов перевёл Измайлова на "св. Николая", а Бочаров должен был вести его бывшее судно с грузом в Охотск. Пусть теперь у Григория Ивановича голова болит где взять морехода.
Шильца правитель отправил на Прибыловы острова и вести торг в устье Квихпаха. Заодно Баранов наметил изучение побережья вплоть до Берингова пролива надеясь найти Северо-Западный проход и в поисках северного заселения новгородцев, по легенде бежавших от Ивана Грозного.
Коммерческая часть экспедиции прошла успешно(49 тыс. котиков и 1120 речных бобров, песцов, лис, выдр и куниц). А исследовательская работа не удалась. На север "Северо-Восточный Орел" не пустили льды, а на месте, указанном эскимосами Шильц не нашёл ни бородатых людей, ни крепости, ни изб.
Вернулись из "северного вояжа" на зимовку в Павловскую гавань в конце октября, а уже в первых числах марта, в самый разгар весенних штормов пришлось идти в Якутат с сообщением правителю о серьёзных разборках среди лебедевцев. Шелихов немедленно прервал карательную экспедицию, вернулся на "Орле" в Кадьяк и, действуя энергично и жёстко, к маю закрыл этот вопрос. Главный возмутитель спокойствия в цепях отправился в Охотск.
Теперь без опаски можно было идти на помощ крепости Архистратига Михаила и для замирения Ситхи. В этом походе приняло участие четыре судна с 560 мореходов, промышленных и конягов на борту.
Маршрут флотилии пролегал не прямо к Ситхе, а шёл по огромной дуге через множество проливов архипелага Александра, ибо правитель хотел продемонстрировать мощь русского оружия и неотвратимость возмездия как можно большему количеству бунтовщиков. Едва узнав об их приближении, тлинкиты оставляли свои дома и прятались в лесах. Но Баранов приказал разграбить и сжечь лишь жилища и укрепления тех индейцев, что участвовали в разгроме партии Урбанова. 4 сентября флотилия вошла в Ситхинский залив.
К тому времени непрочный союз племён распался, в основном из-за соперничества кланов Ситка и Хуцнув. Ситкинские колоши оказались в одиночестве против опасного врага и, прослышав о прошлогоднем истреблении эяков, искали мира.
Капитан Шильц так описывает первую встречу их посольства: "После полудня три больших каноэ вышли из-за Восточного мыса и когда они обогнули его, все в них объединились в военной песне, гремевшей воистину прекрасно. При их приближении мы обнаружили, что каждое из оных содержит в себе вождя и около девяти молодых людей. Вожди выглядели равно хорошо и держали себя с величайшим достоинством, сидя на высоких сундуках посередине каноэ. Они имели бородки, длиной около двух дюймов и заметные усы, очень длинные волосы, которые, как мы поняли, были сняты с голов их врагов, убитых в битве. Головы их были припорошены гусиным пухом, а длинные красные и жёлтые перья венчали головной убор. В ушах у них были некие жемчужные раковины, имеющие здесь некоторую ценность ... На плечах их была наброшена ткань размером с квадратный фатом, сотканная из шерсти горных баранов. По кромке она была отделана мехом морской выдры и выглядело это превосходно ... Лица всех молодых людей в каноэ были размалёваны чёрным и красным, а головы их - посыпаны красной охрой и гусиным пухом. Несомненно, это отвечало их представлению о прекрасном, но делало облик их близким к описанной Мильтоном Смерти - "свирепой, как десять фурий, ужасающей, как ад", - а проще говоря, выглядели они подобными Дьяволу".
В каноэ находились три наиболее влиятельных тогда на Ситхе вождя, которыми были: Скаутлелт, Кухкан и Скаатагеч. На другой день им устроили не менее торжественную церемонию.
"В 8 часов утра пистолетный выстрел подал сигнал к началу представления. Участники процессии поспешили на берег, где выстроились "фронтом в ордер баталию". По команде они зарядили ружья, взяли "на плечо" и перестроились в две шеренги, образовав живой коридор от берега до входа в казарму. Прозвучала команда "на караул!" и в коридор этот вступила процессий во главе с правителем. "Тихими шагами ступая", участники её торжественно несли шест с водруженным гербом и привешенным ... российским купеческим судовым флагом, а на большом блюде крест, еще один герб и некий "секретный знак", покрытые белым полотнищем. Процессия неторопливо вступила в казарму. Туда же втянулся и "воинский конвой". Внутри постройки у южной стены уже был приготовлен стол, на котором стояла икона с горящими свечами. Туда же положили крест, после чего всем было велено отставить ружья и обратились к молитве".
Поскольку, как сетует Баранов, "ни духовной особы ниже книг каких священных с нами здесь не случилось", то текст молитвы и порядок службы пришлось сочинять самому Александру Андреевичу - "поколику смысл слабых наших понятий и скудная память позволит".
Далее снова Шильц: "Столь же торжественно был зарыт в заранее приготовленную в подвале яму "секретный знак", удостоверяющий принадлежность этих земель Российской империи. Троекратное мощное Урра! и орудийные залпы гремели среди темных елей и сосен Ситки. Но главное зрелище - военные учения - было еще впереди. Изумлённые колоши вскоре увидели, как русские принялись маршировать по крепостному двору, перестраиваясь то в одну шеренгу, то в три и совершая разнообразные ружейные приёмы. Вот первая шеренга, где все имели ружья с примкнутыми штыками, ощетинилась сталью, полыхнула с грохотом пламенем и окуталась клубами порохового дыма. Тем временем вторая шеренга, разделясь по команде надвое, выступила вперёд, обойдя первую справа и слева, и также дала залп в сторону крепостной эстакады. За нею то же проделала и третья шеренга. Облако дыма ещё не развеялось, как правитель скомандовал "Вся колонна направо- налево раздайся!" - и промышленные, расступясь по три шага в стороны, пропустили вперёд единороги, которые также грянули в сторону воображаемого противника. Затем последовало изображение атаки с отвлекающим манёвром. Под завесой порохового дыма часть людей начала накапливаться у назначенного места подле караульной вышки, внезапно открыв оттуда ураганный огонь по условному неприятелю. Это и означало приступ, в отличие от первоначальной "фальшивой атаки".
Правитель взмахнул платком и пальба прекратилась. Выстроившись вокруг вышки, люди выжидали, пока там также будет зарыта металлическая доска с крестом и надписью "Земля российскаго владения". Это событие также ознаменовалось громкими здравицами в честь царицы и ружейно-орудийным салютом. После этого отряд промаршировал к бане, где перестроился в каре. Кадьякцы тем временем, с ружьями, но в большинстве своём лишь с длинными копьями, были помещены вокруг своего жилища, именуемого кажим. Каре остановившись подле бани, открыло огонь со всех четырёх сторон, а кадьякцам было велено "выпалить одному за другим вкруг, а копья - колоть". Зрелище движущейся крепости, извергающей во все стороны смертоносное пламя и клубы едкого дыма, несомненно должно было потрясти воображение дикарей.
После этого в казарме было завершено молебствие и пропето многолетие самой императрице и всем членам её семейства. И вновь гремели ружья и пушки, вновь кричали "виват!" и "ура!", а Баранов провозгласил: "Да благоденствует Россия, наше любезное отечество, с верными патриотами и усердными сотрудниками оного, виват!""
Затем были шесть дней обстоятельных и по индейски неторопливых переговоров которые, разумеется, завершились полным примерением. Скаутлелт, отдавший в аманаты своего племянника, в знак дружбы даже крестился и стал Михаилом. Соплеменники оценили его "жертвенность" и вскоре избрали Скаутлелт-Михаила верховным вождём клана Ситка. Тогда же Скаутлелт получил от Баранова медный российский герб (русскую тотемную реликвию в представлении индейцев), а 25 июня ему был вручён Открытый Лист, в котором содержится подтверждение уступки земли под русское заселение и установления союза между киксади и русскими.
После переговоров Баранов устроил пятидневный патлач с богатейшими подарками для всех гостей. Щедро одареные старики утверждали, что даже знаменитый патлач Саухкана был беднее.
Вскоре компания получила и первые выгоды от Ситкинского замирения. Туда было отправлено 470 байдарок во главе с Кусковым, который позднее вспоминал, как "колоши во всех местах, будучи им обласканы и обдарены, сами вызывались показать бухты и заливы, где бобры водились: от места до места они провожали партию и рекомендовали своим соседам, которые с равною угодливостию предлагали свои услуги. В один выезд партия была приведена колошами в тесную бухту, в которой гнездилось такое множество бобров, что с первого взгляда полагали быть стадом птиц, чернеющих на поверхности воды. Но нельзя было выразить радости алеут, когда открылось бесчисленное множество бобров в таком месте, из которого почти ни один не мог ускользнуть. Колоши без всякой зависти восхищались проворством и искусством алеут в промысле."
Здесь следует сделать небольшое отступление. В значительной степени способность компанейских передовщиков налаживать более-менее стабильные отношения с индейцами основывалась на правильном понимании такого феномена, как патлач. В этом им помог незаурядный учёный Тертий Борноволоков.
Как и его учитель Иван Иванович Георги*(1) Тертий, будучи по основной специальности медиками, являли собой энциклопедистов с упором на этнографию. В индейцах, эскимосах, гавайцах он видел не объект для эксплуатации или несчастных дикарей, требующих немедленного спасения через крещение, а людей со своею, пусть и необычной, но достойной изучения культурой. И в патлаче Тертий увидел не варварское разбазаривание многолетних накоплений (как ещё в начале XX века писали европейские этнографы), но странную, но достаточно эффективную систему долгосрочного кредитования. "Сам потлач столь распространенный средь сих народов есть не что иное как взаимообмен дарами. ... Отличаясь излишествами и буйством потлач содержит понятие чести, кредита и рассрочки. ... Во всех своих предприятиях американец полагается на помощь своих друзей и обещается заплатить им за эту помощь впредь. Ежели оказанная помощь заключена в ценных вещах измеряемых в ровдугах, меди, цуклях, чилкатах, как мы измеряем в деньгах, заимщик обещается вернуть стоимость займа с процентами. Американец не располагает письмом и затем, чтобы закрепить соглашение оно совершается публично. Следует прояснить понятие что американец приглашающий всех друзей своих и соседей на потлач, где на первый взгляд расточаются плоды труда нескольких лет, преследует две цели, кои мы не можем не признать разумными и достойными похвалы. Первая цель - оплатить свои долги. Сие совершается публично, с большими церемониями и в манере нотариального акта. Другая цель состоит в таком размещении плодов труда своего дабы извлечь наибольшую выгоду как для себя, так и для детей своих. Те кто получает подарок на сем празднике получают их как займы кои они используют в своих теперешних предприятиях, но по прошествии нескольких лет они должны вернуть их с выгодой для дарителя или его наследника. Стало быть потлач в конечном счете рассматривается американцами как способ обеспечения благосостояния своих детей в случае если они оставят их сиротами в юном возрасте. ...Взятие в долг с одной стороны и оплата долга - с другой, это есть потлач. Система сия развита до таких высот что капитал, коим владеют все владетели в канне (куане) намного превышает их наличные ценности. Условие совершенно подобное тому, что господствует в нашем собственном обществе. Ежели б мы пожелали дабы нам оплатили все наши займы, то обнаружилось бы, что в действительности денег для их оплаты никоим образом недостаточно".*(2)
В 1793г. срок контракта Шильца подошёл к концу, но он уступил просьбам Баранова остаться. Главный правитель хорошо понимал его трудности: "И договору его минул срок. Одежды и жизненых припасов не имеет, а прикасчикам о выдаче нет предписания. А числится он в воинской полевой службе, в Екатеринбургском полевом баталионе. Поступок против воинских регул. Я вынужден склониться на увольнение ежели он настаивать будет". И далее: "Господин Шильц человек весьма скромный, трудолюбивый и нужной компании...нельзя бы нам иметь здесь способнее его". Но остаться без лучшего морехода Баранов тоже не мог.
Странно, как эти непохожие люди смогли поладить меж собой. Ведь по началу их совместная деятельность была очень непростой. Уж больно крут был Баранов, привыкший безжалостно ломать любое сопротивление. Однажды дело дошло аж до драки, в которой бойцы пришли к выводу, что Александр Андреевич сильнее, но английский бокс тоже дорогого стоит. А позже, уважая деловые качества друг друга, вступили в полосу мирных отношений и частенько гоняли чаи и проводили долгие часы за дружеской беседой.
Август и сентябрь Яков Егорович посвятил продолжению начатой Якобом ван-Майером съёмки архипелага. В октябре вернулся на Ситку, а оттуда отправился зимовать на Гавайи.
В мае 1794г. Шильц пришёл в Павловскую гавань с грузом соли и получил от Баранова поручение проверить уверения алеутов о существовании близ острова Укамок некоего "баснословного" островка Сигклико, после чего ему следовало соединиться с экспедицией самого Баранова "в Ситке или в Ледяном проливе". Пустившись в плавание Шильц взял курс прямо на Укамок. Поиски мифического острова Сигклико оказались безуспешными. Моряки не увидели среди океанских волн ничего, кроме "туманных признаков, похожих на землю, за коими и гонялись неоднократно". Устав гоняться за миражами, Шильц прочертил на карте новый курс. Прямой, как стрела, он вёл на Северо-Восток. Проделав тысячемильный путь за три недели, 16 июля "Орел" бросил якорь уже в виду острова Королевы Шарлотты. Окрестности казались безлюдными. Но, пока Шильц определял координаты судна, матросы заметили два-три индейских каноэ, приближающихся к ним.
В подошедших к русскому судну челнах находились индейцы племени хайда-кайгани, заселявшим весь архипелаг. Они славились воинственностью, но охотно торговали с белыми моряками. У них по дешёвке купили десяток шкур - "платили одну китайскую камлею за два морских бобра и несколько бисеру". Индейцы, надеясь на продолжение торга, звали моряков к своему селению в глубине бухты. Они объясняли, что "там людей и бобров множество, и имеют над собой большого тоена по имени Коя". Однако Шильц предпочёл воздержаться от визита к Койя - его тревожило слишком горячее гостеприимство индейцев. Правда Баранов в прошлом году заключил союзнический договор с Кау-вождём хайда-кайгани с острова Принца Уэльского. Но лучше было не рисковать.
Воспользовавшись случаем, Яков Егорович постарался также собрать все возможные сведения о промысле и торговле в здешних водах. Индейцы были вооружены лишь копьями и луками, ружей видно не было. Значило ли это, что они не торговали ещё с европейцами? Сами индейцы уверяли, что корабли морских торговцев уже посещали их селение. Шильц принял это к сведению. Как оказалось в последствии, осторожность Якова Егоровича спасла ему и его команде жизнь, а Северо-Восточной компании- судно. В том 1794г. индейцы захватили, разграбили и сожгли на Шарлотских островах три судна: "Элеонора", "Решимость" и ещё одно название которого так и осталось неизвестным. Экипажи их были вырезаны.
Вновь отправиться зимовать на благословенные острова, где много солнца, фруктов и красивых женщин Шильцу и его людям не удалось. Из Охотска "по высочайшему соизволению" прибыли мастеровые для работы на верфи. А раз так, то верфи быть, если и не у горы св. Ильи, так где-ни будь поближе. Тем паче, что на "Гулдштерне" прибыли добрые мореходы, капитаны Балтфлота, разжалованные в матросы навечно: Михаил Коковцев, Семён Обольянинов и Пётр Вальронд.
Императорскому соизволению исполняться должно незамедлительно. Верфь оборудовали на Лесном острове в двух милях от Павловской гавани. Подмастерьями у Якова Егорыча, как и в Охотске, стали англичане: Джон Борсли, Джон Скотт, Майкл Шорт и Сэмюэль Смит, да и русские мастера оказались на редкость хороши. Особо Шильц отмечал кузнеца Ивана Цыпанова, который даже будучи тяжело больным, не гасил свой горн.
Уже через неделю по приходе "Трех иерархов" заложены были стапели для двух малых судов. Но выпить по случаю их закладки в тот раз работным не пришлось. У берегов Аляски появились английские суда экспедиции Джорджа Ванкувера снаряжённые для поиска легендарного Северо-западного прохода. Боцман флагманского "Дискавери" понимал немного по русски и англичане узнали, что поблизости строят поселение и адмиралтейский двор, что там находятся арсенал и склады. "Они дали нам знать, - записал Дж. Ванкувер, - что большие судна, по величине равные "Дискавери", строится в русском поселении под начальством англичанина по имени Джеймс Шильдс"*(3). Ванкувер хотел ремонтировать свои поврежденные корабли и много раз спрашивал встреченных в море русских мореходов, был ли "м-р Шильдс информирован, что наши суда потерпели несколько аварий и что я очень желал бы найти подходящие условия для положения "Дискавери" на берег".
Обо всех этих встречах докладывали Баранову, все письма англичан ложились ему на стол. Перед правителем стояла нелёгкая дилемма. Разрешить кораблям английской экспедиции ремонтироваться на компанейской верфи и получить значительные экономические и политические дивиденды. Но при этом рисковать выдать гостям свои коммерческие тайны и опасаться потерять лучшего морехода и единственного судостроителя. "Страшусь только преданности ево к землякам и отечеству его природному". Промучившись так несколько дней Александр Андреевич решил, что: "Г. Шильц, мореход и корабельщик, доказал свое понятие нужности себя для новых дел во благо Империи Российской и для людей на земле сей". Он приказал Измайлову перехватить англичан у северного побережья Аляски и провести их в Павловскую гавань.
Не смотря на все свои недостатки мореходом Измайлов был не плохим. В Беринговом проливе он нашёл англичан и передал Ванкуверу письмо от Якова Егоровича, в котором тот предлагал: "оказать любую помощь... уверя, что это дело (ремонт) нигде не может быть произведено лучше, чем в их гавани что он мог бы легко выполнить работы по кузнечной и плотницкой частям". Шильц сообщал, что вместе с ним работала партия, состоявшая из 50 русских мастеровых и 4 английских моряков.
Натуралист экспедиции Арчибальд Мензес писал так: "Отмечая очень высокие профессиональные способности м-ра Шильдса, следует отметить, что русские отдают должное не только его мастерству, но и пониманию и доброте сердца и очень уважают его, как человека большой отзывчивости, участливого и умеющего точно оценить обстановку". Эстет Мензес обратил внимание также на его изящную манеру изъясняться "...хотя уже 4 года он не разговаривал на родном языке с образованным человеком".
"Не смотря на удалённость и дикость этих мест русские не имеют ни в чём недостатка. На торжественном обеде правитель (pravitell) угощал нас превосходной мадерой, какую и в Лондоне не всегда найдёшь. Матросам наливали русскую водку и местное пиво, горьковатое но приятное на вкус. По словам м-ра Шильдса ежегодно сюда приходят из России несколько судов. Кроме того ведётся регулярная торговля с Макао и Сандвичевыми островами. Я лично наблюдал на верфи китайцев и сандвичан. Они так же присутствуют на кирпичном заводе и на солеварне.*(4) Кроме компании, в которой имеет честь служить м-р Шильдс, в этих местах в меховую торговлю вовлечены ещё 2 русские компании. Они имеют укреплённые поселения по побережью до 49№...
Что же касается мастеров м-ра Шильдса, то они мало уступают даже британским. На верфи не было необходимых приспособлений для выволакивания крупнотоннажных кораблей. За 6 дней м-р Шильдс (правда с помощью наших моряков) построил слип, затем осушил поочерёдно "Дискавери" и "Чатем", открекенговал и починил подводную часть. Правда он не смог заменить утерянные листы обшивки из-за отсутствия достаточного количества меди, но повреждённые листы были выправлены и прибиты на место...
По окончании ремонта британские моряки на службе правителя Баранова, их было четверо, выразили желание отправиться с нами на родину, т.к. срок их контракта уже давно истёк. М-р Шильдс же, в ответ на просьбу правителя согласился остаться в службе компании. Я понимаю нежелание м-ра Шильдса подводить столь благородного человека, как правитель Баранов. По окончании ремонта правитель сказал, что ни за материалы, ни за работу, ни за свежие продукты, которыми мы щедро наделялись, он не возьмёт ни пенса. Более того, перед отплытием на наши суда были погружены запас солонины, рыбы, риса, проса и муки, а так же 6 бочонков вина и 12 бочек водки".
Уж кем-кем, а альтруистом Александр Андреевич никогда не был. Он прекрасно помнил историю секунд-майора Бема, которому чуть не до конца жизни пришлось расплачиваться за подобную же помощь капитану Куку *(5), но пошёл на риск вызвать гнев гг. пайщиков. Ведь капитан Ванкувер не смог отказать гостеприимному хозяину в такой "мелочи", как копии карт побережья, исследованного им в 1793-94гг. Более всего размягчила его и подвигла на столь щедрый подарок барановская водка. За три года плавания запас джина, виски, рома на кораблях экспедиции подошёл к концу, а спиртовый паёк в британском военном флоте- это святое. По некоторым данным и сам капитан был грешен и не мог обходиться без ежедневной "полупинты".*(6)
К чести компаньонов, они почти без споров отнесли 16433руб.18коп. в статью расходов, прекрасно понимая, что траты на собственную разведку тех мест были бы значительно выше, не считая риска потерять суда и людей.
Через четыре дня после ухода англичан ударили холода. В щели наскоро сложенных казарм задувал ветер. Не хватало леса, лучшие подмастерья вернулись в Англию. Но к весне со стапелей Лесного острова были спущены куттер "Дельфин" и шебека "Ольга". Правитель не поскупился, и три традиционные пьянки: на закладку киля, крещение и ходовую пробу, а всего шесть, прошли весело, с водкой, пивом и закуской "в плепорции". Торжественный ритуал спуска на воду так же проходил по всем правилам, разве что отсутствовала традиционная бутылка шампанского. Палили пушки, был поднят флаг, на борту разместили музыкантов, а бухта кишела судами компанейской флотилии: многовесельными ботами, алеутскими байдарами, парусными лодками. "При закладке и спуске выставляли по 4 ведра водки и компанейского провианта. Сами мы были в кураже и люди все пили во оба раза по стакану и по два, а иные и до пьяна".
"Ольга" особо пришлась по душе Александру Андреевичу. Отныне он предпочитал ходить "своим маленьким суднишечком" и даже водил его в дальние походы. Шильц же остался в двусмысленном положении. Минули сроки его контракта и воинского отпуска Шелихов, видимо, постарался забыть об этом. Без твердого социального статуса шкипер оказался в крайне сложном положении в русских колониях. В то же время Шильц был крайне не-
обходим для осуществления планов компании в Америке. В том же году отправляя Шелихову письмо, Баранов приложил к нему своеобразный отчет о проделанной Дж. Шильцем работе: карту с маршрутами плаваний морехода за два предыдущих года и обстоятельный рисунок, на котором изображены план Лесного о-ва и его общий вид, адмиралтейский двор и "Дельфин" с "Ольгой".
По настоятельными требованиями Шелихова и ван-Майера Баранову следовало продвигать компанейские владения к югу и ежегодно посылать экспедиции для исследования неизвестных берегов. Правитель в меру сил следовал этим указаниям, но считал необходимым прежде всего закрепить уже занятые территории. Уж слишком много там стало появляться англичан и испанцев "...кои лишь видя наше прочно построенные заведения, отзывались, что им тут делать нечего". Да и мореходов, способных провести столь дальнюю разведку у него почти не было. А экспедиции, по большей части, он посылал в поисках новых островов, надеясь найти промыслы, не уступающие прибыловским. Но сделать географические открытия в эти годы не удавалось ни одному штур-
ману компании, так как все земли и острова на севере Тихого океана уже были нанесены на карты. Однако к 1795г. ситуация изменилась. В Кенайском заливе бобр сильно поредел, а в Якутатском он был выбит ещё раньше, в Чугачском же охота была затруднена присутствием там лебедевцев. А богатейшие ситхинские воды были слишком далеко. В любой год могли случиться огромные убытки если партию во время многодневного перехода застанет шторм. Поэтому, как только в распоряжении Баранова оказались достаточно мореходов и данные ванкуверовских съёмок, совершенно естественно появилась идея погрузить на суда партии из 30-40 байдарок и отправить их дальше к югу на ещё не затоптанные поляны.
В этот пробный вояж решено было направить самых опытных капитанов, Шильца и Ильина. Прибылов тоже хорош, по крайней мере не хуже Ильина, да на маленький "Рейнджер" и не погрузить много байдарок, но тут были и другие резоны. Лейтенант Ильин, офицер и кавалер, считал себя в праве манкировать требованиями какого-то купеческого приказчика и соглашался ходить лишь на "Рейнджере" и только в Макао и Гавайи, где и проводил приятственно большую часть года. Этот же поход же в неизведанные земли, пусть даже и с довеском в виде охотников, оказалось для него делом "благородным и вместным".
Выход был назначен на середину марта но непредвиденные события поломали все планы. Начался бунт. Дело в том, что Шелихов, после отъезда в Россию ван-Майера, оказался вне контроля своих компаньонов и пользовался этим в полной мере. Кроме спекуляций, в ущерб Компании, мехами и китайским товаром он стал нещадно урезать кормовые и снарядные расходы на промышленных, да и в полупаи их залазил. И вот, обсудив свои требования, 11 марта промышленные вызвали к себе в казарму Баранова и вручили ему прошение за более чем восьмьюдесятью подписями. В нём содержались жалобы на притеснения и обман со стороны компании и лично самого Шелихова. Промышленные требовали "обвесы, обмеры и обсчитывания прекратить" и твёрдо стояли на своём, несмотря ни на что. Среди подписавших петицию были люди, чьи имена навсегда вошли в историю Русской Америки - старые шелиховцы Егор Пуртов и Демид Куликалов, герои Ситки Прохор Наквасин и Иван Урбанов; предводитель первой экспедиции в салишские земли Афанасий Швецов; будущий начальник Константиновского редута Иван Репин; первопроходец Кенайского залива Никифор Кухтырев; храбро сражавшийся с тлинкитами Фёдор Острогин. Немалых трудов стоило Баранову уладить этот конфликт.
За время вынужденной отсрочки Шильц успел сходить на Атху и вывезти оттуда экипаж японского судна "Вакамиа-мару", выброшенного на берег осенью прошлого года. И лишь спустя две недели после всех этих событий "св.Павел" с 70-ю байдарками на борту и "Рейнджер" с 20-ю всё же вышли в море.
С попутными ветрами за 18 дней добрались до Ситхи, где их приветствовал Эчкомб, он как раз начал усиленно дымить. Запаслись дровами, освежили воду (по причине присутствия охотников расход того и другого был весьма велик) и двинулись было дальше, но тут в Ситху пришло каноэ с 20 замученными непрерывной греблей воинами хайда-кайгани с острова Принца Уэльского. Старшим у них был Кайаги, родственник вождя Кау. Оказалось, что они приплыли в надежде найти у русских помощи.
"Он (Кайаги) рассказал нам, как несколько дней назад, частый в этих местах внезапный шторм прижал к берегу судно некоего капитана Уэйка. В этом несчастии к нему прибыл союзный русским тоен Кау и провёл судно в безопасную бухту Таддискей. Но капитан вместо благодарности схватил своего спасителя и не только сделал пленником, но и наложил на него кандалы и держит в таком положении, требуя выкупа мехами".
Оба капитана, редкий случай, сошлись во мнении о необходимости выручить вождя. Медведников их поддержал, но сразу предупредил, что людей не даст, у самого нехватка. Но лишние бойцы не потребовались. Палубы обоих судов и так были загромождены до неприличия, кроме экипажей и 178 партовщиков пришлось взять на борт 20 индейцев, а их каноэ вёл на буксире "св.Павел", Ильин тащить за собой "это корыто", гордо отказался.
Ветер был не самым благоприятным но уже на третий день Кайаги вывел своих союзников в нужную точку. "По моей просьбе он провёл наши суда к входу бухты сделал это под прикрытием далеко вытянувшегося в море скалистого мыса так, чтобы из бухты их невозможно было заметить...
Мыс в этом месте оказался узким, не более 300 футов, и с невысоких его скал даже без подзорной трубы хорошо была видна шхуна "Принц Вильям Генри" под британским флагом. ...
Там же на берегу устроили военный совет. Я предложил дождаться ночного прилива и незаметно подойти к шхуне, чтобы утром пираты проснулись под прицелом наших пушек. (И не упрекайте меня за такое обвинение в адрес "честного британского купца")... Лейтенант Ильин и Кайаги требовали немедленной атаки и под их объединённым напором мне пришлось уступить, но с условием, что индейцы и алеуты отправятся отдельно и после основных сил, т.е. "св.Павела" и "Рейнджера". Возражений с их стороны не последовало. Лейтенант и сам желал освободить палубу для боя, а Кайаги хотелось воевать по своим правилам...
Нападение прошло на удивление удачно. Мы отошли мористее, поймали там попутный ветер и, менее чем через 1\4 часа, встали по обоим бортам шхуны таким образом, чтобы, в случае необходимости накрыть её палубу перекрёстным огнём не задев при этом друг друга. Экипаж "Принца Генри" в вначале не поняли в чём дело, а ещё через несколько минут были окружены вылетевшими из-за мыса байдарками. Каноэ Кайаги, несмотря на огромные усилия гребцов, значительно от них отстало...
Я испытывал невольную гордость за британских моряков. Не смотря на безнадёжное положение они, вооружившись, бесстрашно ждали боя с многократно превосходящим их противником и собирались дорого продать свои жизни. Но самоубийцами они разумеется не были и, когда я через мегафон предложил капитану Вильяму Уэйку переговоры, тот немедленно согласился".
Капитану "Принца Генри" было сделано предложение, от которого он, учитывая обстоятельства, не мог отказаться. Немедленно освободить Кау, вернуть все меха уже полученные в качестве выкупа и сразу после этого убираться и не появляться более у российских берегов. Ильин хотел дополнительно получить с англичан выкуп, но Шильц убедил его в том, что "никакая добыча не окупит вполне вероятное обвинение в пиратстве". Были свои претензии и у освобождённого вождя. "Он требовал головы или, по крайней мере, скальпа Вильяма Уэйка. "Я сказал ему, что я вождь, а не обычный человек, что эти оковы позорны и бесчестят меня. Сними их и убей меня- я лишь поблагодарю тебя. Но он предпочёл выкуп, он просто большой вор, а не вождь". На этом я его и поймал, заявив, что не вижу большой чести в смерти какого-то вора, а скальп его уж никак не сможет прибавить уважения такому великому тойону как Кау".
Вождь уступил доводам своего спасителя Шильца, взяв в замен обещание быть осенью у него на большом патлаче. Тогда же Яков Егорович узнал о гибели в прошлом году трёх судов на Шарлотских островах и о двух уцелевших моряках, ставших рабами. Кау заметив интерес своих новых друзей к этому вопросу, обещал узнать подробности и при случае выкупить европейцев.
Выйдя в море "св. Павел" и "Рейнджер" сперва шли вместе, а затем Ильин, нарушив указания Баранова, повернул в испанские владения "в поисках приличного общества". Сначала он зашёл в Сан-Диего и, объявив себя начальником российской научной экспедиции, неплохо провёл несколько дней в местном высшем свете. Затем, пользуясь указаниями аборигенов, перебрался в богатый зверем Сан-Кентин и упромыслил там 1100 бобров. Бывший на судне приказчик Терентьев скупил у миссионеров, испанских чиновников и индейцев ещё 700 шкур, заплатив за них товарами на 3261 руб.
Шильц же, по инструкции, зашёл на Павловские острова, а оттуда к острову Ванкувер-Куадро. Обошёл его по проливам Королевы Шарлотты и Хуана де Фука, тщательно сверяя береговой рельеф с данными Ванкувера. Там, в узостях и лабиринтах островов, фиордов и устьев многочисленных рек, Якова Егоровича поражало, какую огромную работу проделал его земляк. Скрюченный ревматизмом, в 40 лет похожий на 60-тилетнего, капитан Ванкувер совершил географический подвиг, за два сезона создал очень точную карту побережья со сложнейшим рельефом. Одна из немногих ошибок капитана -река Орегон, Ванкувер не нашёл её за бурунами. Но у Шильца была опись, присланная из Макао. Бостонский капитан Грей сделал её в 1792г., когда на судне "Колумбия" нашёл проход в бурунах и поднялся вверх по течению на 30 миль. Шильц прошёл тем же путём, а затем далее на юг, до границ испанских поселений. Везде, где только можно, он вёл промысел и торговал. Обнаружил богатые охотничьи угодья в заливах Тринидад, Бодега и Сан-Франсиско и успел ещё на патлач Кау.
Вождь сдержал слово и передал с рук на руки двух матросов: британца Джона Кроули с брига "Элеонора" и бостонца Сэмюэля Бэрса со шхуны "Южанка". "Они со слезами радости приветствовали меня, как своего избавителя. Несколько месяцев проведённых в рабстве оставили на их телах и в душах неизгладимый след. Ни отличное питание, ни предусмотрительность и уход в гостях у Кау не смогли заставить этих бедолаг взглянуть на индейцев без содрогания. Они не могли забыть что делали с их товарищами, а затем и с мёртвыми телами, тех лишений и издевательств что перенесли они сами".
Оба матроса согласились отслужить год на судах Компании. Баранов думал закабалить их на все пять лет, да вступился Яков Егорович. Он предупредил спасённых об опасности, а затем как лев сражался с правителем и настоял таки на своём.
В начале декабря "св.Павел" был в Макао, имея на борту 3006 бобров, 1264 кошлоков, 549 медведков и 190 речных бобров (не считая 40 бобров предназначенных в подарок Шильцу, Ильину и Баранову). "Рейнджер" пришёл двумя неделями раньше.
Компанейский фактор в Макао был потрясён принимая меха. Два судна с 90 байдарками взяли добычу большую, чем остальные партии вместе взятые. А уж как радовался Александр Андреевич, когда после зимовки на Гавайях оба судна вернулись с полными трюмами китайского товара и соли. Почти без затрат в двое увеличить добычу. Это вам не стопку опрокинуть.
Шильц, Ильин и Обольянинов были немедленно отряжены готовиться к аналогичному вояжу. А так как алеуты и коняги не желали более зимовать в местах, где нет мяса, рыба тощая и страшная жара всё время, мореходы обязывались "подысккивать приличную бухту меж 50-м и 48-м градусом штоб заложить там малый острог ради зимования без опаски".
Правитель лукавил. Страдания несчастных охотников, им же сильно преувеличенные, мало что значили для него. Дело было в большой политике.
Одной из задач Ванкувера была принять у испанцев их права на побережье Северо-западной Америки до границы с российскими владениями. Потому и солгал Баранов, заявляя о самом дальнем компанейском поселении на 4№ южнее. Сразу проверить это невозможно. А вопрос, как же Ванкувер не заметил сии поселения, легко отметался контр-вопросом, а как же он не заметил огромную реку Орегон?
Это было нечестно по отношению к великому моряку, который смог за три сезона закартировать 35№ по широте, а это, учитывая сложный рельеф берегов, более 5000 миль. К человеку, который даже у врагов снискал уважение своим дружелюбием и готовностью придти на помощь. Ванкувер охотно обменивался вновь созданными картами даже со своими испанскими конкурентами, а с одним из них, Хуаном Бодега-и-Куадро даже вёл совместную съёмку берегов.*(7) Но кого из строителей империи интересовала справедливость?
22 апреля "Рейнджер", "св.Павел" и "св.Николай", имея на борту 276 охотников (140 байдарок) и 20 промышленных во главе с Иваном Кусковым, вышли в море. Уже 16 июня они стояли на якоре в устье полноводной реки. Разведка на байдарках показала место для поселения почти идеальным. Богатая растительность, могучие деревья, хорошая охота. Река обещала выгодную торговлю с племенами, живущими в верхнем течении. Близь устья по берегам распологались деревни небольших племён: масквим и сквамиш. Соседи сильно теснили масквимов и те, конечно, с радостью приветствовали гостей, надеясь на новых союзников. Дали аманатов, выделили место для крепости и даже, не смотря на сезон, три десятка работников в помощь строителям.
"Масквимы знатные древорезы и плотники, добрые изделия их промыслов торгуются далеко и дорого". За новое поселение можно было не опасаться. Само- собой ещё не построенную крепость, в честь друзей окрестили Москвой и реку также.
Оставив Кускову 15 байдарок для охоты и дальнейшей разведки, флотилия ушла на юг для осуществления секретного барановского плана.
Непонятно, почему именно Якову Егоровичу людская память приписала титул основателя Москвы. Не Кускову- ближайшему сподвижнику правителя, не Ильину- отважному воину, не Обольянинову- молодому красавцу древнего рода, а этому сухопарому англичанину? За мореходное мастерство, незлобивость, умение понять каждого и помочь без просьбы? Не знаю. Но факт, что на Приморской площади у порта встречает людей Джеймс Георг Шильдс и москвичи, назначая свидания у его постамента, договариваются встретиться у Яши Долгорукого. Земная слава не проходит, ежели она того стоит.
Оставив по дороге Ильина и Обольянинова соответственно в заливах Тринидад и Бодега, сам Шильц, имея лишь 20 байдарок, направился в залив Сан-Франсиско. Но на этот раз не только за добычей. Ему была поручена дипломатическая миссия.
Став на якорь против президио, Яков Егорович направил коменданту письмо от Баранова, в котором тот извинялся за нарушение границ вверенных ему, коменданту, территорий, капитаном судна, ему Баранову вверенного. Далее Александр Андреевич просил в знак прощения принять подарки: "15 штук сукна, шелка и китайки, 3 ящика жулан-чаю, 2 бочонка сахару и 1-мадеры".
Комендант, дон Герменедлиго Салг, благосклонно принял извинения с подарками, разрешил "больным и измученным голодом морякам" сойти на берег, прислал свежих овощей и пол дюжины бычков на заклание и пригласил офицеров на торжественный обед в их честь, назначенный на завтра.
В 17-00, прихватив с собой дополнительные подарки гостеприимным хозяевам, все "офицеры", в количестве четырёх человек, включая штурманского ученика Филиппа Кашеварова, сошли на берег. Капитан Шильц писал: "Мы вскоре прибыли в президио. Оно было не более, чем в миле от нашего места высадки... Перед нашим взором предстала площадка около 100 саженей в длину, ограниченная грязной стеной, что-то вроде загона для скота. Поверх стены виднелись соломенные крыши низких маленьких домиков.
Когда мы вошли в президио, то обнаружили, что с другой стороны стена еще не выстроена. Именно это дало нам возможность рассмотреть, каким образом они делают подобные сооружения. Это была стена 15 фут высоты и 5 ширины. В основании лежит крупный мачтовый лес. Бревна обложены дерном, а для их связи использована свежая глина. Все это кажется довольно прочной конструкцией, способной защитить президио. ...Дома располагаются вдоль стены на этой самой площадке. Фасадом они выходят на открытую площадку, свободную от зданий. Расстояние между ними почти одинаковое. Единственным входом являются большие ворота. Дорога через них ведёт к церкви, которая, не смотря на небольшой размер, даже изящна в сравнении с другими убогими домами, хоть она не слишком хорошо выбелена. Слева от церкви располагается дом коменданта из двух, я полагаю, комнат и клозетом. Другие дома и того меньше. Других отличий я не заметил. ... В подобных жилищах, много худших русских домов и казарм, кажется очень трудно пережить зиму и дождливый сезон. ...В окнах отсутствуют стёкла. Сами окна есть лишь в фасадной стене домов. От этого свет почти не проникал вовнутрь.
Апартаменты коменданта, куда нас поселили, представляют собой комнату 27 (футов) в длину и 7 в ширину, 5-ти в высоту. Пол земляной, а крыша украшена флагами и рюшами. Стены были побелены неизвестно когда, мебель состоит из всякой всячины, грубо сработанная и разношерстная...
После длительного застолья с бесчисленными тостами и здравницами в честь государыни императрицы, его католического в-ва, благородных хозяев и не менее благородных гостей, когда уже закурились сигары и трубки, я поник головой и тяжело вздохнул. Дон Герменедлиго обеспокоенно спросил, что так огорчило дорогого гостя? Тут я посетовал, что как бы хорошо нас не угощали в гостеприимном доме, завтра снова захочется есть, а нам ещё предстоит многомесячный обратный путь. Значит голод и цинга, т.к. продуктов на борту "св.Павла" явно не хватит.
В ответ на это до Герменделиго Салг встал в позу и, грозно размахивая сигарой, заявил что он: "Благородный идальго и честный католик не позволит умереть с голоду христианам, пусть даже не совсем истинным. И поэтому, спасая от голодной смерти подданных дружественной испанской короне подданных российской императрицы, божьей волей заброшенных в президио, комендантом которого он имеет честь состоять, разрешает им купить необходимые продукты питания, расплачиваясь за них, разумеется, исключительно испанской монетой"
Стоявший рядом отец Доменик (он получил штуку сукна и две - китайки) подтвердил, что спасение страждущих есть дело богоугодное, а потому одобряется церковью в его, отца Доменика, лице...
Эта ночь после "обеда" была последней спокойной за все время нашей стоянки в президио. Все последующие меж бортом и берегом сновали шлюпки, причём, если к судну они шли налегке, то возвращались глубоко осевшими. Днём же производились другие работы. Охотники были отправлены своим ходом на Фарлонские острова бить зверя, разумеется исключительно на мясо и жир для экипажа. К берегу же стали прибывать запряжённые быками повозки. Большинство из них принадлежало родственникам г.коменданта и окрестным миссиям".
Поставки продовольствия продолжались ещё три недели. Затем довольные хозяева устроили ещё один приём в честь гостей, после которого спасённые от голодной смерти моряки подняли паруса.
Лишь одно омрачало удачно завершённую операцию. Перед самым отплытием оказалось, что два члена экипажа: иркутский мещанин Василий Осипов и крепостной человек Голикова Петр Иванов, дезертировали, очевидно по предварительному сговору с о.Домеником. Тот частенько зазывал мореходов в церковь и жестами старался объяснить им какие перспективы открывает католичество перед новообращёнными, как в духовном, так и в материальном плане.
Из отчёта приказчика Михаила Быкадорова.
"В Гишпании считают реалами, коих в пиастре 8. Ежели вещь котчует 1 пиастр 1 реал или 1п 4р, то говорят обыкновенно 9 и 12 р., считая так до 24 реалов.
Фонега есть мера и смотря по качеству зёрен содержит весу: пшеницы-3 пуда 30 фунтов, ячменя-3п., горох и фриголь, коий есть жёлтые бобы гишпанцами любимые-4 пуд.
Арроб есть 1\4 часть кинтала, содержит 25 гишпанских или 28 1\8 русских фунтов.
Сало и монтека, коя есть коровье масло и она же наилучшее мозговое сало, покупаются в мешках, кои обыкновенно полагают за 1\2 аробы, хотя многие весят тяжелее.
В торговлю здесь идет все, по причине отсутствия торговли с другими землями, а преимущественно: сукна разныя, миткали белыя, галантерейныя товары, свечи восковыя, посуда всякая, инструмент столярный, слесарный и плотничий, гвозди и проч. Барыш на них есть не менее 250 на 100 по Санкт-Петербургским ценам.
От проданных товаров поступило 15252 п. Из коих выплачено 10593п. за товары по списку. За отсутствием мешков зерно брали насыпью, отчего потери изрядные ожидаю. Дощатые ясли оббили сухими бычачьими кожами количеством 100 штук дареные г. комендантом.
Мыло доброты очень изрядной но уступает казанскому. Горчица изрядна тож".
Забрав на Фарлонских камнях свою охотничью партию с добычей споро двинулись в обратный путь и, уже 28 сентября, "св.Павел" стал на якорь в устье Москва-реки.
Кусков, один из лучших передовщиков, времени зря не терял. С помощью союзников он закончил строительство крепости. Пушки стояли на бастионах, магазины подведены под крыши, двухэтажная казарма и кижимы для алеутов и конягов, что останутся у него зимовать, достраивались.
При этом он успел заключить союз и взять аманатов у остальных кланов племени халкомелем (масквимы были частью этого племени), а расселены они были не только на материке, но и на противоположной стороне пролива, на острове Ванкувер-Куадро. Кроме того Кусков заготовил мяса и рыбы на всех зимовщиков и теперь готовился к большому патлачу в честь принятия новых земель в российское подданство. Приглашения окрестным вождям и всем, сколь нибудь значительным людям были уже разосланы.
Но Шильц отказался задержаться, хлеб в трюме не мог ждать. Оставив в Москве запас продовольствия, достаточный для зимовки и "нестыдного" патлача, а 834 бобра и 2118 котиков для передачи с Ильиным в Макао, Шильц вышел в море. За рекордный срок совершил 3000-мильный переход и 1 ноября был в Павловской гавани.
Всю зиму, за традиционным уже чаем, Якову Егоровичу приходилось выслушивать барановские разглагольствования о том, как он направит потоки испанского серебра в российскую казну. Но вояж 1797г. оказался напрастным. Дон Герменделиго Салг встретил дорогих гостей на берегу с принеприятным известием. Вице-король в Мехико был очень недоволен инициативами коменданта и теперь безутешный дон Гермрнделиго вынужден отказать дорогому другу не только в продаже продовольствия, но и в гостеприимстве.
Очень огорчительно для Баранова. Ведь он, рассчитывая на новые поставки, приказал отправить излишки хлеба на продажу в Камчатское отделение, а теперь остался несолоно хлебавши. И это в прямом смысле слова. Потребность поселений в соли равнялась 600 пудов, а с Гавайев поступало менее половины от требуемого.
Но делать было нечего. Оставив в Москве товары, предназначенные для продажи в Сан-Франсиско, Шильц удачно промышлял в заливе Олимпия. Кроме того он отправил партию из восьми человек во главе с байдарщиком Афанасием Шевцовым вверх по Орегону. За два месяца Шевцов поднялся на 400 вёрст и составил подробную опись.
В октябре Шильц зашёл в Макао и зазимовал на Гавайях. Когда 13 апреля "св.Павел" вернулся в Павловскую гавань, Яков Егорович узнал, что судьба его на этот год уже предопределена. Летом прошлого года из Архангельска пришёл компанейский барк "Клипер", он доставил значительный груз и четырех новых штурманов в компанию по указу е.и.в-ва. Баранов решил, что из них один и "господин Шильц пойдут до Охоцка сей весны с транспортом". Это было необходимо по предписанию: в Иркутске должно было состояться посвящение архимандрита Иоасафа в сан епископа кадьякского и американского. А Якову Егоровичу пора было разобраться со своим слишком затянувшимся армейским отпуском. С прибытием новых штурманов такой острой нужды в мореходах уже не было.
Джеймс Шильдс исправно выполнил задание. Привёл судно с китайским товаром в Охотск, а затем вместе с Иосафом (всё же экономия на проездных) добрался до Иркутска. Там при переговорах с владельцами компании вдруг оказалось, что капитан Шильц не рвётся более назад в армейскую службу. Он сдружился с людьми, полюбил этот океан и эту землю, в бухте Ваимеа на Кауаи его ждала (не при епископе будет сказано) женщина и двое детей.*(8) С помощью петербургских связей были сняты все препятствия к возвращению подпоручика Дж. Шильдса в Америку.
"св.Павел" вышел в море весной и взял курс на восток. На борту его находился епископ Иософат со свитой: иеродиакон Стефан, иеромонах Макарий, священник Митягин, певчие. Кроме того 70 работных под началом старосты Федора Мясникова, 6 женщин, мальчик-креол, сын байдарщика Демида Куликалова, ещё 3 алеута, что возвращались с о.Макарием из Ст.Петербург. Всего же с экипажем 103 человека. В середине июля он дошел до аляскинских вод, но океанские стихии здесь особенно грозны. Севернее Кадьякского архипелага, там, где случилось кораблекрушение и были найдены обломки, царствовал сулой, противоборство двух течений. Еще 19 мая с мыса Чиниякского видели далеко в море нечто подобное большому судну с распущенными парусами. На следующий день облака закрывали морскую даль и никому не удалось увидеть его. Затем случился пятидневный "превеликой от запада шторм". Долго дожидались в Павловской гавани "св.Павла". Тревожное ожидание сменилось краткими сообщениями о том, что волны выбрасывали на берега редкие остатки судна груза, "доски палубы и кают, обломки с российскими буквами". Беспокойство и печаль овладели всеми русскими колонистами. "Где случилось несчастье - нет верной догадки, где откроется место несчастного приключения?", - мучался надеждою Баранов. Были посланы отряды для поиска в Кенайский и Чугачский заливы, поскольку разброс обломков раздвинулся от острова Укамок до острова Шуях, а по берегам полуострова Аляска вплоть до бухты Камышак. Установить точное место кораблекрушения так и не удалось. Осталась лишь надпись на постаменте памятника Шильцу " Могила досталась тебе по росту души твоей".
В том же несчастном году погибло ещё два судна. Мореход Талин на "Северо-Восточном Орле" забрал в Якутате 400 бобров и передовщика Поломошного с семьёй. По пути на Кадьяк, у острова Нучек они попали в шторм и потерпели крушение, во время которого утонуло пять человек, в том числе и Поломошный. А у острова Св. Георгия разбился старый "св.Симеон".
1*Иоган Готлиб Георги или Иван Иванович, как называли его в России, медик по образованию, являлся достойным представителем той славной когорты учёных, которых мы по праву называют энциклопедистами. Неутомимый путешественник, этнограф, автор первого монографического труда о народах России, талантливый химик, блестящий врач, оригинальный художник, академик Петербургской академии наук по кафедре химии.
2*Из книги "Описание в Америке обитающих народов, а так же их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей", в 2-х томах, СПб, 1799-1801гг.
Будучи последователем учения меркантилизма Борноволоков обращает особое внимание на экономический аспект потлача. Однако и религиозно- сакральные аспекты отмечались им не раз.
3*Явное преувеличение промышленных в расчёте на лишний стаканчик. Были заложены суда водоизмещением в 60 и 80 тонн.
4*На Лесном о-ве одновременно с верфью были основаны солеварня и кирпичный заводик, но уже в 1795г. они прекратили своё существование. Слой глины оказался столь мал, что кирпича не хватило даже на пороховой погреб, недостающий завозили из Константиновского редута. Солеварню закрыли за недостатком топлива.
5*В апреле 1779г. потрепанные штормами, с измотанными и голодными экипажами, корабли экспедиции кап. Кука дотянули до Авачинской бухты, где камчатский правитель Матвей Карлович Бем безвозмездно дал им 20 коров и 250 пудов ржаной муки и помог в ремонте судов. За это от Британского Адмиралтейства он получил в 1781 году специально выбитую серебряную медаль вместе с великолепной серебряной вазой, серебряным подносом и чашею. Ванкувер назвал в его честь пролив в юго-восточной части Аляски. А казна потребовала от него компенсировать расходы. И в последующие годы Бему пришлось расплачиваться за свои благодеяния из своего же жалования, а затем из пенсии.
6*В 1924г. А.Аверченко в своём рассказе, издеваясь над тем, что большинство географических названий в Русской Америке английские, писал так: "Джордж Ванкувер прекрасно понимал, что стать первооткрывателем какого-либо географического объекта можно только один раз, ибо слова "второоткрыватель" не существует ни в одном языке . Поэтому он давал имена всему, чего достигал его зоркий глаз.
Происходила эта историческая процедура, скорее всего, следующим образом. Каким-нибудь непривычно солнечным утром капитан Джордж, проснувшись после вчерашнего утоления жажды в не совсем радужном настроении, с удивлением вопрошал первого подвернувшегося члена экипажа: "Эт-та чеготам такое на горизонте белеется? Вчера кажись не было такого объекта". "Так что, гора это, господин капитан, сэр",- с почтением докладывал 3-й летенант. "Сам вижу что гора, не слепой. Почему белая спрашиваю?". "Так она, это, высокая, значит. Не иначе как снег лежит". "Ишь ты, смышлёный какой. Ну-ну. Как звать-то, запамятовал?." "3-й лейтенант Джозеф Бейкер, сэр". "Ага, из булочников значит. Ладно, лейтенант, где там у нас карта, сейчас именовать будем. Вот здесь расстели, да бутылки-то в сторону сдвинь. Что-то у меня рука дрожит сегодня, сам нарисуй там название. Гору эту, так и быть, в твою честь назовём. Давай по стаканчику за Mount Baker пропустим".
"Ага,- продолжал капитан, постепенно приходя в соприкосновение с действительностью,- а на юге чего это там возвышается?" "Обратно гора, господин капитан, сэр. Ещё по одной,сэр?". "Ну ты не очень, быстрый какой. Не расплёскивай только. Эта гора повыше твоей будет, лейтенант. Вот мы её в честь адмирала Райниера поименуем. То-то старик обрадуется. Эт-та тебе лейтенант не так просто, названия георг... географическим объектам давать. Выше звание- выше гора. Эт-та наука, братец. Картография называется".
Адмирал Райнер, маркиз Таусенд, лорд Худ, вместе с корабельным клерком Орхардом и боцманом Видбей могли быть довольны- их имена нанесены были на карту, да так и остались на ней по сей день
7*К чести русских мореходов они не стремились переименовывать всё, что попадалось им на глаза и, за редким исключением, английские и испанские названия сохранились на современных картах. Исключением являются острова Королевы Шарлотты, поименованные Павловскими, но после воцарения Александра I название, данное островам в 1786г. постепенно вернулось.
8*Сын Вильям умер в возрасте 14 лет, а дочь Элизабет вышла замуж за алии Ивана Кавалуаи и родила 6 детей. Их потомки до сих пор живут на островах.
Глава Љ8
У ворот золотой хризантемы.*(1)
Григорий Иванович Шелихов не любил Курилы. Не таков он был человек, чтобы испытывать сантименты к чему бы то ни было.
Проявлять, да! А что делать? Положение обязывает. Не даром жил он в "сентиментальном веке". Но что-то ведь привязывало именитого купца к этим островам. То ли память о "св.Пркопие", его первом судне, что вернулся с Курил с богатой добычей. То ли манили его золото и жемчуга недоступной Японии. А ведь до этой Японии рукой подать с острова Уруп, где погибло его второе судно "св.Николай". Даже самое удачное шелиховское предприятие Американская Северо-Восточная, Северная компания была ещё и Курильской.
Да, скорее всего именно так. Добыча и Япония, вот что тянуло Шелихова на этот остров.
Остров Уруп присоединил к России казачий сотник Иван Черный. 2 июня 1768г. он с отрядом высадился в бухте Ванинау и перезимовал там, прожив до 9 мая 1769 г. Он встречался с некоторыми айнскими "князцами" и их сородича-
ми, приехавшими с соседнего острова Итуруп для промысла зверей.
Айны заплатили ясак, а для склонения к уплате ясака прочих аборигенов Черный посетил Итуруп, где привел в подданство 83 айнов, но добрососедских отношений с местными жителями ему установить не удалось. Из-за жестокости и обмана, проявленных Черным в отношениях с ними, курильцы начали беспокоиться, роптать и ушли на Итуруп, и через своих переводчиков просили "объявить секретарю в Камчатке, чтобы впредь присылали к ним людей хороших, обходительных, но отнюдь не Черного или подобного ему, у которого они высмотрели нрав сердитый и во многих случаях непостоянство".
В 1770г. к Урупу подошло судно якутского купца Петра Протодьяконова для промысла каланов и останавливалось на зимовку в одной из бухт южного побережья.*(2) В это же время на Урупе зимовали и добывали морского зверя промышленники тюменского купца Якова Никонова, которым было поручено идти на байдаре "на дальние острова, куда доходил сотник Черный, для собрания с приведенных им в подданство мохнатых ясака и для производства промыслов".
В 1774 г. было снаряжено судно якутского купца Петра Семеновича Лебедева-Ласточкина "св.Екатерина", но оно затонуло у берегов Камчатки. В 1775г. Вот тогда-то и пригласил Лебедев-Ласточкин в компанию молодого рыльского купца Шелихова и снарядил вместе с ним судно "Св. Николай" с 45 работными людьми, одним боцманом и тремя матросами. Во главе экспедиции был поставлен сибирский дворянин Иван Михайлович Антипин, знавший японский язык. В помощь ему выделили переводчика айнского языка Ивана Очередина. Мореходом шёл штурманский ученик Федор Путинцев.
А какая инструкция была вручена Антипину! В ней строжайше наказывалось "под страхом смертной казни не обижать диких... обходиться с ними ласково, ничего не требовать, не отнимать", встретившись с японцами, "поступать учтиво, ласково, благородно", "если мохнатые и другие никому не подвластны, то приглашать их в подданство, обнадеживать защитою от соседей". В инструкции предписывалось также на 18-м острове (Урупе) "для опыта" посеять по два фунта ржи, ярицы, пшеницы, овса, ячменя, конопли.
"Св. Николай" вышел из Петропавловской гавани 24 июня 1775г. К
Урупу он подошел в конце июля 1776г. Антипин побоялся войти
в бухту на южной стороне острова, где раньше зимовало судно Протодьяконова, из-за айнов, которые в свое время враждовали с русскими, мстя им за жестокости. Антипин повел судно вдоль берега, выискивая подходящую гавань. После долгого лавирования заметили наконец на северной стороне острова небольшую бухточку в которую и вошли 9 августа 1776 г. Решив зимовать в этой бухте, люди занялись постройкой жилья. Но выбор оказался неудачным. В бухте не нашлось берега, удобного для выволакивания судна и осенние шторма его разбили. Хорошо хоть всё снаряжение было спасено.
С наступлением зимы промышленники, распределенные еще с осени по артелям, занялись ловлей рыбы и промыслом морского зверя. Не выдержав тяжелых условий жизни, 20 рабочих во главе со Слободчиковым и Красильниковым бежали с Урупа на двух байдарах на 11-й остров (о-в Маута), мотивируя свой побег голодом. По-видимому, именно в этот период еще три человека перебрались с Урупа на Итуруп и основали небольшой поселок на юго-западном побережье, где их застал известный японский путешественник Могами Токунай во время своего посещения острова. Оставшиеся на острове люди занимались промыслом каланов, но с айнамн в сношения не вступали. Всею за время зимовки было добыто "190 морских бобров, 240 песцов и 98 лисиц разных".
Компаньоны, узнав о гибели "Св.Николая" и неурядицах в компании на Урупе, отправили в помощь Антипину иркутского посадского Дмитрия Яковлевича Шабалина с людьми на двух байдарах. Одновременно, с помощью сибирского губернатора Фёдора Григорьевича Немцова снарядили в Охотском порту бригантину "Св.Наталия". На ней отправились на Уруп штурман Михаил Петушков, новые промышленники, среди которых был соливычегодский крестьянин Звездочетов, впоследствии сыгравший большую роль в освоении острова. Бригантина была загружена товарами и большими запасами провианта. Петушков получил инструкцию: "...по приходе на 18 остров (Уруп) рабочих сдать передовщику Шабалину, а в небытность ею правил, самомуна земле и на море; в 1778г. воротиться со всеми в Охотск, оставив на Урупе только Шабалина с Очередным и частью рабочих для привода в подданство "мохнатых"; при встречи с японцами убеждать их завести с русскими торговлю". "Св.Наталия" вышла из Охотска 10 сентября 1777 г. и в октябре, соединившись в пути с отрядом Шабалина, прибыла на Уруп. "Разгрузя судно и соединив всех промышленных в одну компанию, остались на том острове зимовать". Весной Шабалин с отрядом на трех байдарах отправился на южные острова "для приведения "мохнатых" в подданство, разведывания неизвестных земель и живущих на них, определения числа народов и жилищ их, для свидания с японцами". Ему с успехом удалось выполнить, поставленную задачу и даже договориться с японцами о встрече в условленном месте для торговли и продолжения переговоров через год, после чего "Св. Наталия" вернулась в Охотск.
Лебедев-Ласточкин и Шелихов, обрадованный удачным исходом экспедиции и желая поправить свои дела, немедленно приступил к подговке нового плавания. 7 сентября того же года "Св.Наталия", нагруженная "...разными российскими и немецкими товарами" отправилась в путь. Начальником экспедиции был Шабалин, переводчиком - Антипин, а мореходом - штурманский ученик Фёдор Путинцев. В конце сентябре они зазимовали в бухте Ванинау на острове Уруп, а летом следующего года экспедия Шабалина и Антипина прибыла к берегам острова Хоккайдо. Здесь, в гавани города Аткис, у них завязалась торговля с японцами и велись переговоры о дальнейших торговых сношениях. Однако 5 сентября 1779 г. японские власти запретили торговлю и даже попытались воспрепятствовать русским посещать острова Кунашир и Итуруп.
Навигация подходила к концу, поэтому "Св.Наталия" в конце октября возвратилась на Уруп и стала на зимовку, которая прошла как никогда плохо. В своем донесении Антипин ярко описал невзгоды и беды, выпавшие на долю зимовщиков. Некоторые из них, не выдержав тягот зимовки заболели и умерли; в январе и феврале 1780 г. отмечались частые, почти ежедневные землетрясения, а 18 июня произошло сильное землетрясения и цунами. Бригантину выбросило на берег, несколько человек погибло, жилье было снесено, продукты уничтожены или испорчены морской водой. Неоднократные
попытки спустить судно на воду не увенчались успехом. Было решено, что Антипин с отрядом из 14 человек отправится на Камчатку докладывать о случившимся и просить помощи, а Шабалин с оставшимися на Урупе 52 участниками экспедиции будет продолжать промыслы.
Узнав от Антипина о случившимся, компаньоны пытались помочь снять "Св.Наталию". В сентябре 1781 г. к Урупу подходил галиот "Св.Георгий", но ничего не смог сделать с бригантиной и ушел на промысел на Алеутские острова. Шабалин, пытаясь самостоятельно выручить "Св.Наталию", прокопал канал от судна к берегу, однако снять судно так и не удалось. Видя бес-
плодность своих попыток, Шабалин решил покинуть остров. Он
на байдарах перебрался в Большерецк, а в 1782 г. достиг Охотска
где застал готовый к отплытию галиот "Св.Павел". Однако Урупа "Св.Павел" достиг только 26 июня 1784 г., но и на этот раз снять
бригантину не удалось из-за раздоров между передовщиками и рабочими. Галиот ушел на Алеутские острова, а Шабалин с 11 рабочими еще раз остался зимовать на Урупе и лишь в 1785 г. вернулся в Большерецк. Десятилетняя эпопея поселения на Урупе закончилась.
Интересна судьба Семена Трофимова и братьев Ивана и Никиты Сосновских, отделившихся в 1776г. от основной партии и перебравшихся на Итуруп. Когда, в 1785г., Могама Токунаи прибыл на Итуруп с "инспекцией" и обнаружил там руских, он приказал захватить их. Трофимов успел уйти на Уруп, а братья Сосновские были вывезены на Кунашир. Там их подвергали ежедневному допросу. Очевидно в основном с их слов в 1786г. Токунаи составил "Росия коку кимон"- "Записки о России".
Торговля с Японией не пошла.*(3) Но не таков человек был Григорий Иванович Шелихов, что бы такая мелочь, как запрет на торговлю, мог его остановить. Всем своим напором, столичными связями, подарками Шелихов стал пробивать в С.Петербург решение об отправке посольства в Японию. Очень помог Григорию Ивановичу в этом начинании его добрый приятель и сосед Кирилл Густавович Лаксман.
Сын мелкого торговца из финского городк Нейшлот, получив богословское образование, в 1762 году он переехал в Петербург и находит работу воспитателя в пансионе при церкви св. Петра и Павла. Он интересуется естественными науками, особенно минералогией, поэтому, получив предложение занять место пастора в Барнауле, он с радостью согласился. За пять лет пребывания в этом городе Лаксман сделал множество открытий в ботанике, зоологии, метеорологии, минералогии, химии, совершил далекие путешествия. После этого он оставляет путь религиозного служителя, возвращается в С.Петербург где вскоре его избирают в Академии наук ординарным академиком по экономике и химии. В ученых кругах Эрик Лаксман приобретает все большее уважение. Шведский король Густав III наградил его двумя золотыми медалями за присланные им научные экспонаты. В течение короткого времени был избран членом нескольких заграничных обществ по естественным наукам.
Но он - уже академик и профессор - добился назначения в Сибирь, только ради того, чтобы продолжить свои исследования. Получив в 1784 году от Кабинета императрицы должность "минералогического путешественника", он выбрал местом своего постоянного жительства Иркутск. Вскоре по приезде он разрабатывает по заказу Александра Андреевича Баранова новую технологию варки высококачественного стекла и выступает его компаньоном в строительстве в 40 верстах от Иркутска по Амурскому тракту стекольного завода. Для исследователя столь широкого плана, конечно же, не мог пройти незамеченным приезд в феврале 1789 года в Иркутск группы японских моряков, спасшихся после кораблекрушения.
Рано утром 4 января 1783 года небольшая японская джонка "Синсё-мару" вышла в море выполняя каботажное плавание с грузом риса. Команда её насчитывала семнадцать человек. В открытом море судно попало в сильнейший шторм и сразу же потеряло мачту и руль. Неуправляемую джонку носило по Тихому океану целых семь месяцев. Моряки питались рисом и пили дождевую воду. За все время скитаний погиб только один из них. В конце концов уже отчаявшихся японцев прибило к Амчитке, одному из Алеутских островов.
На острове стояла артель промышленников киселевской компании, добывавших и выменивавших меха. Здесь японцев ждало разочарование. Сначала они никак не могли объясниться с обитателями острова, а когда через пару месяцев взаимопонимание было достигнуто, оказалось, что промышленники высадились на острове совсем недавно и судно за ними должно было прийти только через три года. За три года вынужденного пребывания на острове японцы начали осваивать русский язык. Позднее они признали его красивым и емким, но весьма трудным, а грамматику и азбуку вообще непонятными, поскольку "в русском алфавите всего 31 буква, все буквы имеют звук, но совершенно не имеют смысла". За три года на Амчитке от различных болезней скончались семеро не привычных к местной пище и климату моряков.
Судно пришло в обещанный срок но, к неописуемому горю встречающих, на их глазах оно разбилось о прибрежные камни у самого входа в бухту. Терпения ждать еще несколько лет ни у японцев, ни у русских не осталось. Из обломков обоих судов за год они соорудили некое подобие галиота, на котором все же добрались до Камчатки. Русские власти, конечно же, не смогли предоставить японцам корабль для возвращения на родину, столь серьезный вопрос подлежал решению только в Петербурге. Но и с Камчатки в Россию не так-то просто оказалось съехать. Год провели здесь многострадальные японцы в ожидании то погоды, то оказии. На Камчатке от цинги умерли еще трое. Из семнадцати человек оставалось уже только шестеро. Наконец в феврале 1789 года японцы попали в Иркутск, где с удивлением обнаружили небольшую общину своих соотечественников. Оказывается, до этого японцев штормом уже четыре раза заносило в Россию. Опасаясь вернуться домой после преступно долгого отсутствия, они приняли православие и осели в Иркутске. Их примеру последовали и двое матросов из команды шхуны "Синсё-мару". Матрос Сёдзо после крещения превратился в Федора Степановича Ситникова, а Синдзо - в Николая Петровича Колотыгина (последний сделал неплохую карьеру на русской государственной службе: дослужился до чина титулярного советника, что по табели о рангах соответствовало званию капитана).
Лаксман стал самым частым гостем в доме, где поселили японцев, не один час провел в беседах с их капитаном Дайкокуя Кодаю. Кирилл Густавович дотошно выспрашивал моряков о Японии. С тех пор сохранилось несколько экземпляров географических карт-схем, составленных Кодаю по просьбе ученого. На основании этих карт и рассказов Лаксман составил доклад о Японии и направил его в Петербургскую Академию. Но интерес к Кодаю и его спутникам не исчерпывался только любознательностью натуралиста.. Ученый стал настоящим опекуном японских путешественников. Он вместе с Шелиховым написал прошение в Сибирское генерал-губернаторство о возвращении японцев на родину и дал подписать его капитану Кодаю. Генерал-губернатор переслал прошение в столицу. Когда, в течении двух лет ответа так и не пришло, Эрик Лаксман решился ехать в столицу, чтобы передать прошение японцев непосредственно императрице. С собой он взял Кодаю и двух его спутников. Японский капитан, уже достаточно долго находящийся в России, свое мнение о неведомой ранее стране, где проживали, как считалось в Японии, "сырые варвары", вполне успел составить. Его потрясли российские просторы. Такое изобилие неосвоенной суши японцу, привыкшему рачительно использовать каждый клочок земли, трудно было даже вообразить: "Земли там, может быть, в несколько десятков раз больше, чем в стране у нашего императора, а населения, наоборот, пожалуй, меньше, чем у нас". В сравнении с Японией природа, дескать, русских не балует, урожаи не так велики, а плоды не так разнообразны. Отсутствие же риса и вообще свидетельствует о нищете. "В России производство зерна очень незначительное, поэтому жалованье платят только деньгами". По той же причине подданные не в состоянии платить налоги рисом. Этим, видимо, обусловлена и скудость рациона простолюдинов, основу которого составляет хлеб, для японца - "якимоти", то есть рисовая лепешка. Кодаю указывает, что она сделана "из муги" (из муки).
С благодарностью вчитываешься в рассказ японца, поскольку не чувствуешь в нем характерных для сочинений западных путешественников по России предвзятости и высокомерия. Кодаю писал, опираясь только на свои впечатления. Русские в его изложении выглядят так: "высоки ростом, белые, глаза голубые, носы очень крупные, волосы каштановые. Красивыми у них считаются женщины с румяными лицами. Русские отличаются уважительным и миролюбивым характером, но вместе с тем отважны, решительны и ни перед чем не останавливаются. Они не любят праздности и безделия". На фоне таких достоинств недостатки представляются мелкими и несущественными. Например, то, что русские очень любят хвастаться, рассказывая о своем достатке, причем всегда стараются указать, сколько стоит та или иная вещь.
Кодаю проявил достойную веротерпимость, вполне благожелательно описывая, как своеобразно русские поклоняются Будде, которого именуют странным именем Кирисутосу (Христос). Он лишь с удивлением констатирует, что они молятся "висячему изображению будды" (иконе) и носят на себе его фигурку, прикрепленную к крестику. Молитвы же у русских совсем не сложные, они "складывают щепоткой большой, указательный и средний пальцы и, говоря "осподи помируй", прижимают их ко лбу, к груди, к правому плечу и к левому", что очень похоже на традиционное многократное распевание нембуцу, имеющего магическую силу заклинания: "Наму Амида Буцу" ("Славься, Амида-будда").
Императрица Екатерина Алексеевна, интересуясь восточными соседями, 28 июня 1791 года предоставила Кириллу Густавовичу и его спутникам аудиенцию у себя в Царском Селе, на которой увидела японских мореходов и даже беседовала с Дайкокуя Кодаю. Длительный и чинный прием больше всего запомнился капитану Кодаю тем, как близко к сердцу приняла русская императрица переживания и тяготы, выпавшие на его долю. Во время рассказа она всплескивала руками и часто повторяла: "Охо, дзядко" (ох, жалко) и "Бэнъясйко" (бедняжка). Когда императрица милостиво подала капитану руку для поцелуя, Кодаю трижды ее лизнул, продемонстрировав таким образом свое глубочайшее почтение. История злоключений японцев и впрямь заинтересовала Екатерину. Она еще несколько раз вызывала к себе капитана, чтобы вместе с наследником Павлом Петровичем послушать занимательные рассказы о скитаниях японцев и их далекой родине. Кодаю, привыкший к сложнейшим ритуалам на своей родине, о российском императорском дворе снисходительно заметил, что "держатся там очень просто". Эта простота, однако, едва не стоила ему жизни. После одного из приемов наследник престола Павел Петрович (в будущем - император Павел I) запросто подвез Кодаю в своей карете до дома, причем сидел с ним бок о бок так, что на тряской дороге пассажиры несколько раз коснулись друг друга. Для впечатлительного японца такое святотатство по отношению к божественной императорской особе явилось сильнейшим потрясением. Он впал в тяжкую немочь, от которой едва смог оправиться. Ведь российский императорский дом для него стоял в одном ряду с императорским домом Японии. По убеждению японцев, в мире существовало 1100 государств, но лишь 7 из них управлялись императорами, и эти счастливые страны были неизмеримо выше всех прочих.
В Петербурге Кодаю было продемонстрировано настоящее русское гостеприимство. Ему разрешалось всюду ездить и все осматривать. Японца, отнюдь не отличавшегося высоким положением и знатностью на родине, считали за честь принимать у себя русские аристократы и самые богатые купцы. Он побывал в лучших домах Петербурга: у Юсуповых, Турчаниновых, Воронцовых, Мусиных-Пушкиных, Демидовых; запросто заходил в гости к всесильному графу Безбородко; рассказывал о своей стране в университете и школах, на светских раутах, в тюрьмах и даже публичных домах. Понимая, что русских интересовала в первую очередь экзотика, Кодаю на светские встречи являлся в традиционном японском костюме (шелковое кимоно хаори, шаровары хакама и короткий меч вакидзаси), хотя Лаксман снабдил его вполне приличным европейским платьем. Примечательно, что японский капитан ни слова не пишет о русском пьянстве, зато много распространяется об интимной стороне жизни. Так, ему весьма приглянулись публичные дома Петербурга - богатое убранство заведений и обходительность девушек, которым он настолько понравился, что с него не брали платы и даже подносили подарки. (Из всех дарительниц Кодаю больше всего запала в душу некая Елизавета, на прощанье подарившая ему шелковый платок, три раскрашенных картинки и три рубля денег.) Кодаю приводит также сведения о расценках в этих домах - от 1 до 5 рублей серебром за ночь. Наряду со сказанным, Кодаю оставил потомкам уникальнейшую информацию, которой, пожалуй, больше нигде не найти. Капитан подробнейшим образом описал русские сортиры и деятельность ассенизаторских служб. Этому предмету, имеющему в Японии особое эстетическое преломление, он уделил внимания гораздо больше, чем, скажем, просвещению.
Чего так и не понял Кодаю в Петербурге, - это система финансов и кредита (они и поныне остаются для многих загадкой). Например, банк в его изложении представляет собой красивое двухэтажное здание за высоким зеленым забором - и не более того.
Не смотря на столь большой интерес к гостям только после долгих проволочек решено было все-таки отправить японцев на родину и заодно установить отношения с восточным соседом. Как значилось в указе о снаряжении экспедиции: "Случай возвращения сих японцев в отечество открывает надежду завести с оными... торговые связи". Однако в Петербурге, опасаясь урона престижу империи в случае провала мероприятия, подстраховались: экспедиция с подарками и предложениями о дружбе и торговле направлялась якобы по инициативе и от лица сибирского генерал-губернатора.
Как уже говорилось, возвращались только трое (пока дело разбиралось, умер еще один матрос из команды капитана Кодаю, дожидавшийся его в Иркутске). На прощание растроганная императрица щедро одарила отъезжающих. "Капитан Кадай" получил из ее рук табакерку, золотую медаль, золотые часы и 150 червонцев (весьма приличную сумму), матросам Исокити и Коити досталось по серебряной медали и по 50 червонцев. Не были забыты и невозвращенцы, но, поскольку они уже стали российскими подданными, им пожаловали по 200 рублей ассигнациями.
Экспедицию в Японию возглавил сын Кирилла Густавовича поручик Адам Лаксман. Японцы должны были вновь пересечь всю Россию, только теперь уже с запада на восток. В Охотске пересели на бригантину "cв.Екатерина" и 13 сентября 1792г. покинули Охотский порт. Через 36 дней после выхода из Охотска судно отдало якорь в бухте Нэмуро на севере острова Эдзо (Хоккайдо). Местные власти не сразу приняли русских посланцев. Адам Лаксман отправил властям острова письмо. Переговоры велись, а ответ на письмо ждали долго. В июле 1793 г. было получено разрешение "Екатерине" идти в порт Хакодатэ, причем русское судно шло под конвоем японских кораблей. Переговоры длились девять дней и ни к чему не привели. Попытка установить торговые отношения с японцами провалилась но Лаксман сумел наладить дипломатические контакты не только с княжеством Мацумаэ, которому принадлежал остров Хокайдо, но и с центральным правительством. 2 августа галиот "Екатерина" покинула Хакодатэ и взял курс к русским берегам.*(4)
Первая российская экспедиция в Страну восходящего солнца увозила с собой от японского императора подарки: три сабли, уложенные в ящик, 20 ящиков листового табака, сто кулей риса, несколько ящиков японской бумаги, фаянсовые чашки и письменное разрешение на приход одного русского судна в Нагасаки, если Россия захочет продолжать переговоры с Японией.
В Санкт-Петербурге посчитали проведенные открытые переговоры с японцами весьма полезными. Поручик Адам Лаксман был произведен в коллежские асессоры.*(5)
Григорий Иванович и Карл Густавович немедленно приступили к подготовке новой японской экспедиции, научную часть которой брал на себя Лаксман, а торговую- Шелихов. Но, пока проект экспедиции неспешно путешествовал по министерствам, в июне 1795г. умер Григорий Иванович, а в январе 1796г.- Карл Густавович. В тот же год упокоилась императрица. Проект, лишившись главных движителей, также мирно скончался
Но ещё при жизни Шелихова была возобновлена колония на острове Уруп. В 1794 г. на судне "св.Алексей", снабженном необходимым запасом продовольствия, оружия и снаряжения на Уруп отправился Курильский отряд, состоящий из 31 человека промышленных, 4 посельщиков, 2 алеутов и 5 женщин. "Водворились они на полуденной стороне в той гавани, где прежде зимовало наше судно и восточною бурею было выброшено на берег, ибо гавань от востока не защищена ни мало да и судно "св.Алексей" терпело такое от сих ветров бедствие и при необычном приливе занесено было в речку, из которой весною насилу смогли его высвободить".
Начальником поселения был назначен Владимир Константинович Звездочетов. Относительно его личности существуют противоречивые мнения. Современники и подчинённые, которых он, по-видимому, немало притеснял, считали, что выбор начальником поселения Звездочетова во многом предопределил судьбу поселения. Он неоднократно бывал на Курильских
островах, знал их в совершенстве, но отличался, по мнению многих, жестоким и своенравным характером и неоднократно нарушал требования Шелихова "об обласкании народов". Однако Филат Дружинин, препараторский ученик, живший на Урупе, сообщил: "Что касается до Звездочетова, которому бывшая подчиненная ему команда повсюду разгласила проклятия, как изуверу рода человеческого за то, что он поступал с ними жестоким образом, без всякой со стороны их повинности, но люди, знавшие его и служившие с ним, сказывают
совсем напротив, что человек он был хорошего нрава, чрезмерно правдолюбив и неутомимым во всяком деле, и посему строго требовал от своей команды всю возможную деятельность как в бобровом промысле, так и о запасении кормов. Это не нравилось команде, день ото дня всегдашняя к нему ненависть за строгость его увеличивалась". По нашему мнению, если проанализировать всю, дошедшую до нас информацию о Звездочетове, к нему полностью относятся слова, сказанные о Баранове в новелле Бунина "Титан". "...но прежде всего его окаменелый, сгущённый, холодно-бешеный патриотизм, решимость удержаться там, откуда сбежали другие, и служить империи чем удастся, головой и руками и зубами, правдой и неправдой, честью и местью, во что бы то не стало".
Перезимовав, Звездочетов начал проводить опыты посева ржи, пшеницы, овса и льна, однако они оказались неудачным. События на острове тем временем приняли трагический характер. Звездочетов засек до смерти старосту отряда Ивана Свешникова, выказавшего ему неповиновение. Возмущенные этим промышленники отстранили его от начальствования и выбрали передовщиком Григория Кошечкина. Звездочетова, связав, отправили на 17-й остров(Северный Чирпой) с тем, чтобы курильцы доставили его на Камчатку с донесением о его поступках. Но Звездочетов сумел хитростью завоевать доверие островитян, с их помощью вернулся на Уруп, арестовал Кошечкина, Крюкова, Скачкова и Стасова как основных зачинщиков бунта и выслал их на Камчатку. Опасаясь
заговора, Звездочетов приказал отряду из 15 человек возвращаться через Камчатку в Россию просить подкрепления и высылки алеутов с байдарками для бобрового промысла. Отряд ушел на северную сторону острова собирать выкидной лес и строить байдару. Прожив там зиму 1797/98 гг., отряд возвратился в гавань к Звездочетову, но он запретил им даже пристать к берегу и, угрожая оружием, велел заночевать в соседней бухте. Затем Звездочетов, принимая по 2-3 человека, выдал им необходимые вещи и приказал немедленно
отправляться в путь. Сам он с 12 мужчинами и 3 женщинами оставался на Урупе, имея много товаров, две трехфунтовые медные пушки, полный комплект оружия на оставшихся с ним людей.
Известно, что Звездочетову удалось наладить торговые контакты через айнов с японцами. Сложно сказать в чём состояла эта торговля. В некоторых работах упоминается, что партия Звездочетова получала от айнов продукты питания и вино. Это спорно. В 1796-1803гг. на Уруп почти ежегодно приходило компанейское судно и недостатка у партии ни в чём не было. Более того, как утверждает в своей книге "Руско-японские контакты XVIII-XIXвв." пр. Иванов, их снабжением занимался непосредственно Якоб ван-Майер.. Звездочетовцы ежегодно добывали много красной рыбы на охотской стороне острова в районе озера Токо. Промысел каланов также был успешным, на остров перевезли 64 алеута с байдарками Но чтобы один из директоров Компании лично принимал участие в отправке товара в мелкую партию нужны более веские причины. Пр.Иванов утверждает, что этой причиной была массированная контрабандная торговля. В этом нет ничего странного, учитывая, что компания "Майер" принимала участие в запрещённой торговле с Испанской Америкой. Никаких документов, разумеется, найдено не было, но подтверждение этой теории можно найти в описях товаров отправляемых на Уруп. Например в 1801г, кроме обычных продуктов, одежды, котлов и бисера, было отправлено "239 штук сукна разнаго галанскаго и 110 ящиков посуды стеклянной тож (т.е. так же голландского)", это при том, что Сената указом от 25\10 1800г. постановил "По достаточному количеству выделываемых на заводах стекла, зеркал и всякого хрусталя привоз оных из-за границы прекратить". А "Предприятие св Александры", в 1801г. отправленная в Камчатку, привезла из Нижнекамчатска на Уруп 839 пуд ворвани, 35 пуд 8 фунтов моржового клыка, 126 орлиных хвостов и крыльев "в комплекте" и 7182 оленьи кожи из Гжиги. На компанейскую верфь в Охотске несколько раз поступала странная "медь кантонская в прутьях длинною в четверть, а толщиною в палец". А в архивах Компании найдены пять расписок о передаче "золота китайскаго в слитках", датированных 1797-1804гг. Общий вес золота по этим распискам составлял более пуда. Причём во всех пяти случаях вес был кратен 2 золотникам и 15 долям,*(6) т.е. кобану, наименьшей японской монете чистого золота. Следует заметить, что все перечисленные товары или голландского производства, или могли быть произведены на Курильских островах и Сахалине. С японской стороны в замен поступали медь и золото в слитках, что сводило риск к минимуму.
Очевидно обмен товаров на золото и медь через айнов вёлся с фирмой Кюбэй, которая с 1754г. занималась торговлей и промыслами на о.Кунашир. С 1799г. другим торговым партнёром стал судовладелец Такатая Кахээ, осевший на острове Итуруп. Возможно, что Кахээ был подставной фигурой семейства Кюбэй. Как раз в 1799г. бакуфу перевело "Восточные земли Эдзо-ти" в земли непосредственного подчинения, изъяв их из ведения клана Мацумаэ и осторожные купцы перевели свои незаконные операции на ещё неосвоенные территории.
Никаких подтверждающих документов, разумеется не найдено, но когда в 1803г. несколько айнов были казнены за недозволенные контакты с русскими, упомянутые торговцы также были под подозрением. Учитывая однако, что судить их должен был князь Мацумаэ, выдавший им лицензии на торговлю с айнами и, очевидно, участвовавший в доходах, дело сошло на нет.
Между тем интерес японцев к Курильским островам усиливается. В 1798 году бакуфу направило на Итуруп крупную экспедицию во главе с Могами Токунаи и Кондо Дзюдзо - специального чиновника по делам Эдзо-ти, - которые изучили остров, снесли русские кресты и установили столбы с надписью "Дайнихон Эторофу" ("Остров Итуруп Великой Японии"). В 1799 году бакуфу перевело Восточные земли Эдзо-ти в земли непосредственного подчинения, изъяв их из ведения клана Мацумаэ. В том же году Такадая Кахээ открывает морской путь на Итуруп, а Кондо Дзюдзо посещает Кунашир. Cразу после этого бакуфу разместило на Итурупе и Кунашир охрану по 500 воинов из кланов Цугару и Намба. В 1801 г. Уруп посетили Тояма Гендзюро и Мияма Ухэнда. Не счита-
ясь с требованием Звездочетова, они поставили столбы с адписьюиероглифами: "Уруп".
С 1803 г. японские чиновники стали чинить препятствия торговым связям хоккайдских и итурупских айнов с факторией Звездочетова. Очевидно просочилась информация о контрабанде. 18 июля 300 самураев с островов Итуруп и Кунашир высадилось на южном побережье Урупа. Учитывая состав десанта можно утверждать, что решение о проведении операции было принято местными властями. Проводники из айнов тайно провели отряд к российскому поселению. Но у Владимира Константиновича были свои источники информации. 28 промышленных и 59 алеутов находились в поселении, обнесённом двухсаженным валом (леса для стен на острове не было), при11 пушках. Штурм крепости, где на стенах стоят пушки, это не карательная экспедиция против незаконного поселения каких-то варваров. Японцы не рискнули начать военные действия без указания из Эдо. Они простояли двое суток перед валом под дождливым небом и без огня, так как топлива в округе было не найти, и вернулись на свои корабли.
Но торговля была пресечена, а зверь повыбит. Поэтому в 1804 г. было принято решение закрыть поселение. 4 сентября на Уруп пришёл "Кадьяк", чтобы забрать людей и снаряжение, но Звездочетов отказался покинуть остров. Более того, он уговорил 11 человек остаться с ним. Капитан Макмейстер был так поражён, что оставил ему две пушки.
По позднейшим сведениям, начальник поселения передовщик В. К. Звездочетов умер в апреле 1805 г., находившиеся с ним люди, не имея никаких средств к существованию, через некоторое время после его смерти покинули Уруп. Они на байдарах достигли острова Шумшу, где застали судно компанейского приказчика Баннера и, по окончании промысла, были перевезены им на Ситху
Бриг "Юнона" под командованием .Хвостова и бриг "Авось" под командованием Давыдова подходили к Урупу 1 июня 1807г. Штурман с "Авось" по возвращении с берега доложил, что "видел жилище русских, почти уже обвалившееся, но нет и следа человеческого и никакого признака недавнего
пребывания в сем месте людей; дороги даже поросли травою, а вал оплыл. Он нашел оставленную бочку и несколько фляг, видел над одной могилой крест, а над другою доску с надписью, из коей видно, что доска поставлена в 1805г. в апреле.
Всего поселение на данном этапе просуществовало 11 лет. Благодаря усилиям Звездочетова велся интенсивный промысел калана и торговля.
Кроме этого, важное значение имел сам фактор присутствия русских людей на Урупе. Задолго до заключения Симодского договора граница между Россией и Японией фактически пролегла по проливу Фриза.
1* В главе использовались: Э.А.Барышев "Японские историки о России и освоении Южно-Курильских островов"; А.В.Зорин "Звездочетов".
2* Ранее предполагалось, что одна из бухт зал. Наталии, но в последствии по японским источникам удалось выяснить, что ее название -
Ацутатои. Она расположена на океанской (юго-восточной) сторо-
не острова, несколько севернее м. Хива.
3*Это не совсем верно. По японским источникам с 1774 по 1781 год торговля между айнами и японцами не велась. Причины этого доподлинно неизвестны, однако, по-видимому, это было связано с тем, что появились новые торговые партнеры - русские, благодаря чему айнам представилась возможность выбора. Ситуация меняется в начале 80-х годов XVIII века, когда русские уходят с Урупа и возобновляется торговля между айнами и японцами. Японцы закрепляются на Кунашире. Начинается жестокая эксплуатация местного населения. Недовольство айнов вылилось в 1789 году в крупное восстание на Кунашире, в результате которого были убиты около 70 японцев. Вада Тосиаки подчеркивает, что за ним стояли русские и что его также необходимо рассматривать в рамках российско-японского противостояния на Южных Курилах. По-видимому, это восстание было поднято теми айнами, которые были сориентированы на Россию, и за ними стояли русские купцы. Однако оно было подавлено совместными усилиями японцев и вождя Цукиноэ. Вада Харуки пишет: "Это было последнее восстание айнов против японцев. Покорение айнов было завершено"
4*Капитану Кодаю и его матросам предстояли новые мытарства. Поскольку японцам, покинувшим страну по тем или иным обстоятельствам, возвращаться не разрешалось, было предпринято длительное расследование. Несчастных отправили в столицу, в Эдо, где начались допросы с участием самого сёгуна. Матрос Коити вскоре после возвращения на родину умер, и ответчиков осталось двое. На допросах разрешили присутствовать и их протоколировать потомственному придворному врачу сёгуна Кацурагава Хосю: ему по повелению Иэнари XI, сёгуна дома Токугавы, поручили составить подробное описание России. Работа, получившая, как мы уже знаем, название "Краткие вести о скитаниях в северных водах" ("Хокуса монряку"), была закончена в 1794 году. Автор сжег черновые записи, дабы не оказаться заподозренным в хранении сведений об иных странах, а окончательный вариант сдал в императорский архив, где его тотчас засекретили. Книга была извлечена из архива в 1927 году и издана на японском и русском языках по случаю бракосочетания великого князя Алексея Александровича и принцессы Сияку(???).
5*Не удивляйтесь, но Россия первой в мире начала преподавание японского языка как иностранного. Школа японского языка была открыта в СПб в 1710г. (школа в Лейденском университете Голландии открылась в 1851 году). Первым преподавателем стал Дэмбэй (Гавриил). В 1748г. была открыта школа в Якутске. Преподаватели: - Рихатиро (Матвей Попов), Санносукэ (Иван Татаринов), Чосукэ (Филипп Трапезников) и Кюсукэ (Иван Семенов) Пользуясь тем, что в Иркутске в 1754 году была открыта навигацкая школа, Сенат решил перевести в этот город Петербургскую школу японского языка и совместить ее с навигацкой. Поэтому трое японцев-преподавателей: Кютаро (Петр Черный), Сёэмон (Григорий Свиньин), Ихэй (Василий Панов) 26 мая того же года прибыли в Иркутск. Интересно, что в том же 1754 году Якутская школа также должна была быть переведена в Иркутск, однако по указанию Сибирского губернатора B.C. Мятлева ее вместо этого перевели в Илимск, в результате чего четверо преподавателей, в том числе Попов, переехали туда. В 1757 году в эту школу было направлено из Якутска четверо казачьих сыновей - Антипин, Карпов, Ростовский и Лундонский. Илимская школа была присоединена к Иркутской только в 1761 году. В результате Иркутская школа стала на тот момент самой крупной в мире: в ней было 7 преподавателей-японцев.
Теперь об экипаже бригантины "св.Екатерина", на борту которой прибыл в Японию первый посланник Лаксман... Его управляющий делами Иван Филиппович Трапезников был сыном Филиппа Трапезникова (Чосукэ), преподавателя якутской школы. Егор Иванович Туголуков, переводчик, учился японскому языку в Иркутской школе у Ивана Семенова (Кюсукэ).А о лоцмане Дмитрии Яковлевиче Шабалине Знаменский пишет так: "Он владеет японским языком не худо". Шабалин был родом из Иркутска и, весьма вероятно, также учился в Иркутской школе японского языка.
Не нужно забывать и о том, что капитан "Екатерины" Василий Федорович Ловцов окончил Иркутскую навигацкую школу и вполне мог изучать язык, однако мы не знаем, понимал ли Ловцов японский или нет. Так или иначе, никак нельзя игнорировать тот факт, что по крайней мере трое из четверых кадровых членов экипажа "Екатерины" владели японским языком.
6*1 золотник=96 долей=1\3 лота=1\96 фунта-
Глава Љ9
Ухватить Нептуна за бороду.
Пока старшие компаньоны рвали друг другу глотки, Якоб ван-Майер занимался другими делами. Беспокоиться было не о чем. На данный момент его положение, равно как и положение семьи было непоколебимо. Без них невозможно наладить доставку в Америку товаров морским путём и торговать с Китаем тоже. Ведь фактория в Макао хоть и числится за Компанией, юридически принадлежит Якобу. Русским вообще запрещено продавать свои товары в любом месте, кроме Кяхты. Вроде-бы всё в порядке. Но жизнь не раз и не два учила ван-Майеров, что если можно быть в чём-то уверенным, так только в том, что всё изменится. Они получили урок в 1535г., когда, бросив всё, бежали из Франкфурта-на-Майне в протестантскую Голландию; позже, когда почти всё семейное состояние ухнуло в Бразильскую авантюру*(1), а затем ещё раз во время обвала Алмазной биржи в 1748г. Правда кризис 80-х их миновал, благодаря быстрой переориентации на российский рынок.
Рано или поздно всё изменится. Компания построит свой флот, найдутся торговые посредники или изменится закон, но пока ещё есть время подготовиться.
Прежде всего корабли. Так как рано или поздно кому-то из директоров придёт в голову построить собственные, разумно сделать это самим. Во-первых, можно строить их без спешки; во-вторых, тот кто варит мясо, получает самый жирный кусок и в-третьих, не тратя своих денег можно испытать судно новой конструкции.
Когда в марте 1793г. Шелихов приехал в С.Петербург он привёз с собой бумаги покойного Пола Джонса, а среди них чертежи корабля, над которыми адмирал работал до самой своей смерти. Это, как он писал, "должен быть идеальный корсар". Взяв за основу парусное вооружение карибского барка*(2), Джонс усугубил его достоинства большим соотношением длинны корпуса к его ширине, как у самых быстроходных флейтов, изящные обводы он скопировал у "Рейнджера", прекрасного представителя класса яхт*(3), а рассчитывая использовать корабль на Тихом океане, для большей автономности, увеличил вместимость до 200 тонн.
Якоб был купцом, но купцом "выросшим на палубе", видеть судно в чертежах он умел не хуже, чем музыкант слушать музыку в нотах. В "Клипер", так адмирал назвал свой корсар, он влюбился сразу. Понимая однако, что второго Пола Джонса им не найти, а без него попытка своими силами отстоять берега Северо-западной Америки безнадёжна, Якоб решил переориентировать пиратский проект в транспортный. Превращая капера в купца Якоб нарушал сложившиеся традиции, но имел для этого веские резоны.
Система определения размеров судна, необходимая при взимании налогов и портовых сборов, цены судна и стоимости фрахта тогда основывалась на соотношение длинны, ширины и высоты борта, а также формы корпуса между грузовой ватерлинии и ватерлинии ненагруженного судна. Этот способ имел недостатки, которыми пользовались судовладельцы. Судно могло иметь полные объёмы, "раздутые" борта, а реальная осадка делалась непомерно большой. Это приводило к снижению мореходных качеств, зато алчность владельца была удовлетворена: судно получало дополнительные объёмы для груза необлагаемого налогами. Рассказы про "корабли-гробы" вовсе не преувеличение. По данным Регистра Ллойда в среднем за год гибло 547 таких валких и перегруженных судов. Это убожество сохранялось потому, что Европа почти непрерывно воевала и торговым судам приходилось ходить в конвоях, чья скорость определялась самым тихоходным судном.
Россия же, благодаря европейской политике императрицы, держалась "вооруженного нейтралитета". Глупцов, рискнувших его нарушить было немного. Если быть абсолютно точными только один, король шведский, но он за это и поплатился. В общем и целом российским судам мало кого следовало опасаться Ван-Майеры, например, на глазах у британцев вывели, под российским флагом, свой флот из блокированных голландских портов. А когда "владычица морей" воевала со своими мятежными колониями, те же ван-Майеры во всю торговали с новорождёнными Штатами не заботясь о конвоях.
Портовые сборы компанейских судов мало касались. При удачном стечении обстоятельств их приходилось платить 1 раз за 2 года, в Макао. А что беспокоило так это надёжность. Компанейское судно должно было через два года вернуться в Кронштадт, а его гибель (особенно на обратном пути) или порча нежного китайского товара грозили огромными убытками, которые не покрывала никакая страховка.
1 апреля (очень символично)1793г. Якоб ван-Майер внёс предложение о создании дочерней мореходной компании, суда которой будут совершать регулярные рейсы из Кронштадта в Америку и обратно через Макао. Первоначальное вложение он оценил в 100 тыс. руб. ассигнациями. Голиков и Шелихов слегка удивились. Кто же рубит сук на котором сидит? Но просмотрев смету и немного поспорив о долях согласились даже с тем, что ван-Майер имеет право на 40% акций.
Заручившись несколькими рекомендациями, в Балтфлоте ещё помнили удачливого голландца представленного императрице*(4), Якоб отправился в Адмиралтейств-коллегию.
Чиновники адмиралтейства, по обыкновению, помурыжили, но не долго. Уже через месяц чертежи Пола Джонса передали архитектору. Работа была то ли по ошибке, то ли в насмешку поручена 19-тилетнему мальчишке, только что получившего назначение в Главное Адмиралтейство. К счастью мальчишка оказался не так прост. Ваня (не звать же его Иваном Петровичем) происходил из старинной поморской династии Амосовых. Когда ему исполнилось полных 12 лет, отец, Петр Афанасьевич, отдал мальчика в ученье к самому опытному корабельному мастеру-Михаилу Дмитриевичу Портному, управляющему казённой верфью в Соломбале. Ваня сразу стал проявлять незаурядные способности кораблестроителя, вызывавшие удивление даже у старых мастеров адмиралтейства. Когда в 1786 году императрица решила возродить петровскую традицию посылать молодых людей на учебу за границу, она приказала отобрать в адмиралтействах наиболее способных подростков из числа корабельных учеников. Из Архангельского адмиралтейства в Санкт-Петербург был направлен Иван Амосов. Оттуда на попутном фрегате он отбыл в Англию, где семь лет проработал на шотландских верфях в Глазго. Срок обучения подходил уже к концу, когда осенью 1793 г. из столицы пришло неожиданное предписание: немедленно возвратиться в Россию. Екатерина, встревоженная размахом Французской революции и испугавшаяся, как бы страстные речи Дантона и Робеспьера не заразили революционными идеями молодых людей, живущих за границей, распорядилась об их досрочном возвращении на родину. Иван Петрович вернулся в Санкт-Петербург, где его подвергли самому придирчивому экзамену. Иван Амосов показал блестящие познания в корабельном искусстве и ему присвоили первый гражданский чин 14-го класса, который соответствовал первому офицерскому чину прапорщика. Он получил назначение в Главное Адмиралтейство, где должен был помогать в строительстве 100-пушечного корабля "Гавриил", а в качестве дополнительной работы Ивану было поручено разобраться с ванмаеровскими чертежами.
В отличие от британцев, судостроителей весьма консервативных, Иван Амосов уделял большое внимание теории и даже перевёл на русский язык наиболее важные и авторитетные труды иностранных специалистов. Среди них работа известного шведского кораблестроителя адмирала Фредерика-Генриха Чапмана "Исследование о парусах" и труд английского ученого-кораблестроителя Стакарда "О разбивке кораблей и судов вообще". Поэтому молодой мастер не отверг сходу это странное судно, а вчитавшись в чертежи и представив себе, как будет выглядеть "Клипер" на воде, вгрызся в работу. К весне 347-тонный барк был проработан до мельчайших деталей. Оставалось лишь перенести чертежи на плаз и построить судно.
Лишь в одном он не рискнул следовать проекту. Соотношение длинны к ширине (L\B), который по Джонсу должен быть 6:1, было принято как 4,5:1 "Иначе больно валким будет "Клипер" , не устоит при бортовой качке".*(5) Зато в другом он, гулять так гулять, ещё более нарушил общепринятые каноны. По традиции, чтобы паруса грот-мачты не отнимали ветер у парусов фок-мачты, фок-мачту выносили далеко в нос и придавали ей наклон вперёд, чтобы ещё больше увеличить расстояние. Поэтому из-за тяжёлой мачты с рангоутом и такелажем носовая часть была довольно массивна. Иван помнил поморскую поговорку о ходких судах "Нос задирай смелее, чем выше нос, тем легче ход". Поэтому он, сохранив расстояние меж мачтами, сместил их к корме, одновременно удлинив нос.
Следующей его идеей было поднять парус на бегин-рей. До него нижний рей бизань-мачты, бегин-рей, использовался только для растяжки крюйселей и сам парусов не нёс. Его так и называли "сухой рей". В первый свой рейс в Нью-Йорк нововведение "Клипера" было встречено насмешками, но к концу десятилетия этот парус стоял на большинстве американских пакетботов.*(6)
В мае 1794г. Якоб выехал в Архангельск. Он рассчитывал разобраться с семейными делами (ван-Майеры вели переговоры о покупке там канатной фабрики), заложить первое "новоманерное" судно и вернуться к осени. Но дела так затянули его, что к осени пришлось выписывать в Архангельск супругу. Беломорская столица на пять лет стала их домом, хоть и не самым удобным.
1 апреля (ну что за день такой) 1794г. был утверждён план застройки города пострадавшего от пожара 1743г.(!) План предусматривал прокладку четырёх новых проспектов и 20 улиц, так что Якобу и Агафье все пять лет приходилось исправно месить грязь, а в место кареты ездить на крепком возке.
Сразу по приезде Якоб отправил багаж к управляющему канатной фабрики. Сам же, прихватив разрешение Адмиралтейств-коллегии строить своё судно на казённой Соломбальской верфи, пересёк на пароме речку Кузнечиха до Соломбалинского острова.
После кончины первого учителя Ивана Амосова верфью управлял флотский бригадир Прохор Акимович Курносов. Тоже старый поморец, он служил по корабельной части, быстро рос в чинах, поднялся до главного сюрвейера*(7) Черноморского флота. Но после смерти покровителя, светлейшего князя Потемкина, попал сюда. Когда-то важнейшая верфь Российской империи, где сам Пётр Великий не гнушался помахать топором, превратилась в место ссылки. Жена давно умерла, сыновья погибли, не оставив ему внуков. Одинокий Прохор Акимович запил. Ван-Майера с предписанием из Петербурга он встретил как очередной удар судьбы. Но Якоб смог поладить даже с этим отшельником. Вскоре старый мастер увлёкся идеей столь оригинального судна и втянулся в работу над ним.
Ранним утром 12 июня 1795г. новое судно спускали на воду. За соблюдением всех поморских примет наблюдал лично бригадир Курносов, в парадной форме и при орденах. "Ритуал оказался очень сложным и запутанным. Нужно было, чтобы в радиусе 50 саженей не было женщин (бедная Агата, она так мечтала стать крёстной матерью "Клипера"). Чтобы обязательно моросил бус, местный мелкий дождь. Чтобы, коснувшись воды судно пошло от берега и не дай Б-г не дёрнулось к нему. Чтобы спуск обязательно закончился до полудня. Чтобы... an etc, an etc. Про обязательную щедрую выпивку я даже не упоминаю. Не соблюсти любое из этих правил - значит обречь новорождённое судно. Мы честно выполнили все требования поморского этикета"
Через два месяца первый барк вышел в свой первый вояж. На мостике его стоял капитан Бурман. Старый морской волк уже ушёл на покой но, получив восторженное письмо о необычайных качествах нового судна, снизошёл к просьбе Якоба испытать его в море. Анхель Бурман оставил своё традиционное вечернее горячее пиво с пряностями и целый выводок внуков отчасти из скуки, отчасти из веры в удачливость своего бывшего младшего хозяина. В его удачу он свято уверовал после их совместной кругосветки. А моряки, ещё со времён викингов, знают, что часть удачи счастливчика переходит на того, кто рядом с ним.
Двух помощников предоставила компания "Майер", третьим шёл Афанасий Амосов, младший брат Ивана, только что закончивший штурманское училище. Отправлять в кругосветку неопробованное судно было слишком рискованно, поэтому "Клипер" зафрахтовали на рейс до Бостона, с грузом, большую часть которого составляли канаты ванмаеровской фабрики. В мае следующего года он прибыл в Кронштадт с обратным грузом, опередив конкурентов на три недели и сдав таким образом выпускной экзамен за целый класс судов.
Якоб был уверен, что "Клипер" придёт раньше срока, но всё же почти опоздал встретить его в Кронштадте. Вместе с дядей, кузенами и старшими Амосовыми (Осип Петрович Амосов также служил в Адмиралтействе), по такому случаю бросившими свои дела, он подошёл на шлюпке к стоящему на рейде "Клиперу". Капитан Бурман за один рейс сделал из рыбаков пристойную команду. Осмотрев отлично ухоженное судно, гости спустились в капитанскую каюту выпить за удачный рейс и узнать мнение офицеров.
Анхель Бурман сдержано заявил, что за 52 года своей практики он не ходил на лучшем судне. 1-й помощник ван-Гут медленно кивнул и громче засипел своей трубкой. 2-й помощник Йен Крюгер, как и судно, был направлен в этот рейс для испытания. Майеры ждали от стариков заключение о его годности на капитанскую должность. Крюгер, стараясь выглядеть таким же сдержанным, заявил, что берётся уйти от любого английского капера, причём при любом ветре и с любым грузом. И лишь 3-й помощник, не обращая внимания на усмешки братьев, поминутно вскакивал, всех перебивал и размахивая руками рассказывал, как "в средний ветер в бейдевинд они делали 11 узлов, причем на палубу не попадало ни капли воды".
После столь восторженных отзывов стало ясно, что Якобу ван-Майеру придётся возвращаться в Архангельск и ещё ни весть сколько лет провести там, налаживая строительство барков для Компании и для семьи и подбирая штурманов на компанейские суда в Америке. Этот рейс был также экзаменом для архангельской навигацкой школы в лице Афанасия Амосова.
Впрочем и делать то Якобу в Ст.-Петербурге было нечего. После смерти Шелихова нормальное желание подсидеть компаньонов переросло в собачью свалку и, дабы в неё не затесаться, лучше было сидеть подальше и оттуда поддерживать со всеми хорошие отношения. А за семейные интересы постоит дядя Бурхард, у него это неплохо получается. Кроме того, у Якоба были свои планы, которые, до времени, он скрывал даже от отца.
В свою первую кругосветку "Клипер" отправился лишь в октябре. Командовал им лейтенант Яков Иванович Беринг, внук великого командора, незадолго до того вернувшийся со стажировки на британских судах в Вест-Индии.*(8) Задержка была вызвана серьёзным недостатком барка. Он требовал большого экипажа, а найти 60 опытных моряков, согласных завербоваться на двухлетний рейс, нелегко даже в Амстердаме, а тем более в России. Лишь 18 сентября эта проблема исчезла с подписанием е.и.в-ва указа о "...командировании офицеров и матрозов Балтийскаго флота на корабль "Окиянской арматорской компании" для упражнения в дальних походах ис списков флота не выбывая". Проект сей компаньоны начали с немалыми затратами пробивать ещё до закладки "Клипера", но смерть Шелихова, а затем внутренние склоки сильно затянули дело.*(9)