Грим : другие произведения.

Судьба злодейки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.58*5  Ваша оценка:

  
  
  
   Алька замерла, вонзив когти в поры древесной коры. Она слышала шорох ветра, слышала, как ложится снег, но ни скрипа его, ни треска ветвей, ни шелеста птичьих крыл - ничего, что могло бы сопровождать чужое движенье, не было. Тем не менее, что-то шевельнулось внизу, задрожало в воздухе, растворилось в нем.
   Густо валил снег. Мело, но не пронизывало. По всей видимости - а видимость была метра три - это что-то было пролазой.
   В такую погоду белки носа не высовывают из своих жилищ без крайней необходимости. Алька же высунула, однако, что это была за необходимость, тут же забыла, увидев его.
   Иногда она про себя называла этих существ зайцами, хотя чаще пролаза формой фигуры бывал похож на медведя, вставшего на задние лапы, а еще чаще - на человека, но человека горбатого, вроде егеря с рюкзаком. Почему же они ассоциировались с зайцами, Алька сама не могла взять в толк, ибо всякое сходство с этими бесполезными, непутевыми, но неопасными созданиями у пролаз отсутствовало. Зайцы часто затевали возню под деревом, где она хранила запасы. Однако пролазу они не могли почему-то видеть, даже если он прошмыгивал рядом, даже если, невидимый и невесомый, наступал на них. Да и сородичи Альки не всегда замечали его присутствие. Не говоря уже о людях и егерях. Алька же не упускала возможности понаблюдать за ним, кутаясь в меха или грызя орех или гриб. Ее очень интересовало, есть ли у горбатого хвост, но, как и когда бы она ни присматривалась, даже если погода была ясная, и снег не штриховал детали, убедиться в наличии или отсутствии у него этого важного органа ей ни разу не удалось.
   Сущность пролазы состояла, вероятно, из совсем уж простейшего вещества, ибо была прозрачна, продуваема ветром, протыкаема сучьями, словом - как будто тень. Только тень - плоская, и обычно стелется по снегу, а эта держалась всегда вертикально, словно имела хребет. И тень черна, а этот сгусток материи просматривался насквозь. И в отличие от тени имел объем. Снежинки падая, замедляли свое движенье к земле, пронизывая пролазу, а иногда ненадолго замирали на поверхности его (с позволения сказать) тела. Отпечатков следов после него почти никогда не бывало, лишь изредка, где он замирал и ненадолго задумывался, оставался серебристый след, похожий на босой человеческий. И эта простая прозрачная сущность имела особенность внезапно и полностью исчезать. Словно заяц - одним прыжком, на лету растворяясь в воздухе.
   Если человека от человека Алька еще могла иногда отличить, то насчет горбатых пролаз даже не знала, много ли их, или этот экземпляр, время от времени встречающийся ей в лесу - единственный. Встречи с пролазой случаются крайне редко. Гораздо реже, чем с человеком. Человек, отличаясь отчетливостью очертаний, как правило, бывал во что-то одет, этот же - всегда гол, если не считать естественной медвежьей лохматости. И у людей другие особенности поведения, нежели у пролаз. А если точнее, то у людей поведения вообще нет. Никогда не знаешь, чего от них ожидать.
   Вот... Лёгок и он на помине. Присел под сухим деревом, прислонился к нему спиной. Наверное, с утра так сидит. Сколько вывалило снежинок за этот период времени. Миллиард миллиардов. Мириады мириад.
   Белка была уверена, что человек, полузасыпанный снегом, еще жив, что видит ее, что она отражается в его зрачках. Снег продолжал валить хлопьями. Ветер стих. Человек не был опасен. Ибо воли к жизни в нем уже не было.
  
  * * *
  
   Ночь она проблуждала по лесу, не боясь ни холода, ни зверей. Конвоиры, конечно, уже хватились ее, выгрузив партию в Чистом. На охотничью лесную избушку, в которой, якобы, запасы продовольствия, спичек, есть печь, она так и не вышла. Заблудилась, а может, и не было в этих координатах никакого жилья: врала Рябая.
   Но теперь это было не важно, ей даже казалось, что не скажи подельница про избушку, всё равно б решилась бежать. Да и все на свете жилища ей вдруг стали не так важны, как этот пушистый зверёк на ветке. Была какая-то непременность в его присутствии.
   Валил снег, вот так бы запорошить прошлое, и - по свежевыпавшему - начать новую жизнь. И пусть не тревожат подснежные жители, милосердные наблюдатели закроют глаза, заведующий забвеньем перепишет душу сию набело, и еще одно непоправимое прошлое, неловкость рук человеческих, перестанет существовать.
   Радуйся, Лизавета. Ликуй, Исайя. Ничего, продолжайте жизнь. Взамен той, что сложилась не так - но признайся, и Ты ведь, затейник, оставаясь в тени, немного виновен в ней. Знак подай из безъязыкого космоса - так ли и там всё, или может быть, в более гладкой галактике лучше обстоят дела? Расстояния там не столь растяжимы, и рукой до тебя подать? Здесь же движенье вверх почти невозможно, как листу против ветра, суетимся, мечемся хаотично, покоряя пустоты, избегая вершин. Да и двигаться не могу, а дергаться не хочу.
   Атмосфера давит. Да горе с бедой в сговоре. Да сила трения тормозит процесс. А еще мертвый на мне повис, тянет вниз, словно камень тяжел. Да генеральша с дочерью, ограбленные по моей наводке, но убитые Лазарем и Фомой. А кроме мокрого - и другого не перечесть.
   Стало быть, обречена, как этот сухой ствол, не имеющее будущего в качестве дерева. Значит, для жизни нет оснований, а для смерти есть. Что же, извольте обратно принять эти ваши дары свыше под названием жизнь. Вперед, к природе - птицы, грызуны, хищники - налетай, расхватывай.
   Ныне понятно, что странно что-то хватать, делить - это как если бы однодневные постояльцы отеля в борьбе за качество сервиса стали рвать друг у друга потрепанные простыни. А если еще напомнить себе, что отель "Отечество" не единственный в своем роде, а входит в сеть отелей "Земля", то и битва приобретает совершенно другой размах. Однако в ответ на Твое: скажи-ка, раба моя Елизавета Капустина, ну, подам тебе новый век, чтоб достойно, чтобы не так беспутно промотала его - а получится у тебя? - честно скажу, чтоб не врать и не жмурится: да не знаю я.
   И все же кто-то глядит с пониманьем - а хочется, чтоб и с сочувствием, и с любовью, как глядел, предложив разделить жизнь, майор Арзамасов, герой последней войны. Ах, Женя, Евгений Викторович. Я б тебе такой подругой была! Я бы тебя из огня вынесла. Я б тебя по кусочкам сшила, если бы... Да кабы. Ибо нет в этом мире ничего достойного, кроме взаимной преданности. Слова сделались мусором. Дела оказались поделками. А вертолеты не так увертливы, чтоб уберечь жизнь.
   Снег всё сыпал и сыпал - и ведь хватило Тебе терпенья разнообразить даже снежинки, отметить несходством каждую - словно матрицы людских душ. Словно был снегопад сошествием свыше бесчисленных микрокосмов, и любой из них - больше внешнего, выше вышнего. И моя где-то кружится - Малая Лета при впадении в Вечное Ничто.
   Снегопад на мгновенье замер, наверное, для того, чтобы дать ей возможность найти средь неисчислимых прочих одну - эта снежинка ей казалась ярче других. И ухватилась за нее взглядом, как за соломинку. Снег продолжал падать, но ее снежинка, странное дело, не опустилась на землю, а зависла над ней, проплыла параллельно сугробу и вдруг пропала, растворилась в воздухе.
   Тела она давно не чувствовала и дышать, кажется, перестала, а вселенную, белую-белую, спальню иль усыпальницу, вдруг наполнили райские краски, и какие-то африки, и поверх этих африк гарцующие голоса, и развалистые хали-гали, что привык наяривать по субботам одесский биндюжный бэнд.
   Белка, пока могла, держала в поле зренья обоих, пролазу и человека. Но вот горбатый переместился влево так, что поневоле пришлось выбирать из этих двух зрелищ одно. Белка заколебалась, какому отдать предпочтение, однако, сомненья ее были недолги. Осталась женщина. Пролаза исчез.
  
  * * *
  
   Время весьма относительно. Оно более относительно, чем наше представление о нем. И даже более, чем наше представление об относительности.
   Вполне вероятно, что жизнь - это смерть с продолжением. Так же вполне - что все совершенно наоборот. Но мир, что секунду спустя приходит на смену нашему, скорее всего, существенно отличается от привычного нам.
   Быть может, в одном из миров мы все давно уже умерли, потому что забыли завести часы. В другом - где расстоянья в локтях, а время в лаптях - по истечении лаптей семидесяти пяти тебя зарывают вглубь на два локтя, не дожидаясь, когда помрешь. А в третьем расстояние и время одним лаптем мерили и так всё заплели, что смерть их теперь не найдет.
   В какой из них, из бесчисленных ступил горбатый, он и сам, скорее всего, не знал, ибо, проходя сквозь миры, ни целей, ни намерений не преследовал. Но был сенокосный июль - где-то там, за Окой, а снежинка, каплей скользнув с плеча, упала под клеверный стебель.
   Ах, моя матушка тоже всё клевер нюхала, когда носила меня. Барин Бугаев с молодой, немножко беременной барыней, прогуливался по проселку. Коляска поджидала их несколько впереди. Лить воды вниз, звенеть шмелями, тащить из почвы стебель в рост... Счастливыми предвкушениями наполняло позднее утро Полину Павловну, поднесшую клевер к лицу.
   - Люди, Вострецов, не все идиоты. Но идиоты среди нас есть, - говорил август-ноябрь спустя Бугаев, перебрасываясь в подкидного с соседом, неудачливым Вострецовым, привезенным за двадцать верст - скрасить тяжелое ожидание да беспокойство прогнать: с часу на час ожидали первенца.
   - Что это у вас фикус зачах? - спрашивал Вострецов.
   - Начхали - он и зачах. Ходи, знай.
   - У Покровки медведи пошаливают, шатун у Петруши Морозова корову задрал. Доводилось в Покровке бывать? Прошленький годочек мы там всё собирались и сибаритствовали.
   - Что ж он, лютый?
   - Лютый!
   - Людоед?
   - Людоед!
   - Да что ж ты молчал столько времени, сибарит этакий! Собак! Ружье! Сани! Ганнибала седлать!
   - Полно тебе, барин, бесчинствовать, - пресекла охотничьи начинанья ключница. - Лучше пал бы пред образа ради разрешенья Полины Павловны.
   - Вот, Вострецов. И что за напасть тебе - третий раз женится? Охота к перемене жён? Ну-ну-ну, не трещи, старая. Вот разрешится - съездим. Будет ей медвежья полость на выезд. Ты закусывай, Вострецов. Ба-а, да ты слопал уже?
   - Честь имею и челюсти быстры, - отвечал Вострецов, однако в пику ключнице охотничьей темы не оставлял. - Собак пропил! Из трехсот душ одна баба осталась. Так он теперь с ней на охоту ходит! И до того натаскал, что и рыщет, и стойку делает. Баба, пиль! Баба бросается. Баба, пли! Баба палит.
   Вострецов, сам распределивший свое состояние меж рестораторами и шулерами, беззаветного сибаритства Морозова не одобрял.
   - Девяточку, - подавал Бугаев, отсмеявшись. - Поди, поторопи-ка Евсеича, Карповна, что он там с зайцем туше а ля француз возится.
   - Привечай, корми его, бесполезного... И кошка, гляди, у них под столом столуется.
   - Не в масть и даже не в цвет. Разуй глаза, мазила. А что касается до полезности, то польза из него так и прет. Завален этой пользой по уши. Не так ли, Вострецов?
   - Делай, баба, что барин велит, - сказал Вострецов, задумчиво принимая девятку пик. - Да накажи графинчик сменить.
   Графинчик, однако, сменить не успели, да и думать скоро забыли про Вострецова - топотня, беготня, возгласы, девки с полотенцами да тазами, младенца торжествующий вопль; он, помаявшись в одиночестве, прикорнул на диване в кабинете хозяина, твердо решив здесь задержаться - чай не прогонят на радостях до Рождества, тем более, что предрождественские морозы не благоприятствовали проживанию в его скудных радостями холостяцких покоях, да и дров только-только запасено, здесь же непрерывно топились все восемь печей, а морозы крепчали, да так запечатали окна, что они едва пропускали свет. Однако меж Рождеством и Крещеньем, прямо под Новый год, разразилась оттепель, с подоконников потекло, сквозь стекла стал виден парк, и новорожденной Оленьке, матерью или кормилицей поднесенной к окну, доставляло огромное удовольствие заново узнавать мир, видеть и вспоминать - дерево, снег, белку, колесом перерождений связанную с ней, удивляться и радоваться белому свету, доверчиво и доподлинно зная, что Он - есть.
  
  
  
Оценка: 5.58*5  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"