Григорьянц Владислав Германович : другие произведения.

Золушка forever (часть 3)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение романа

  Часть третья
  
  Слуга двух господ
  
  
  Глава семнадцатая
  Вот моя квартира, вот мой дом родной
  
  А что же Мария? Где ее гламурные приключения? Вот уже почти половина книги прошло, а гламурных приключений ни на йоту. Так их и не было в таком огромном количестве. Ну, чтобы на целых четверть книги. Но они были. И Мария была. И есть. И сейчас, когда я еду домой, Мария (она же Машенька) как раз готовит еду.
  Ну что же, вся разница в поездах была в том, что я приехал на полтора часа раньше. Мне это большого преимущества не дало: как только я приехал домой, как раздался звонок тещи. Господи! За что мне это? И как она догадалась позвонить мне именно в тот момент, когда я только-только вошел домой. Я только успел скинуть с себя пальто, я только успел снять обувь и облачиться в самые-самые любимые домашние тапочки, как раздался этот растреклятый звонок. И что теперь прикажете делать? Беру эту долбанную трубку.
  - Варвара Сергеевна? Как ваше здоровье?
  - Мое здоровье это только мои проблемы. (прозвучало как скрытый упрек) Надеюсь, ты успел отдохнуть после дороги, потому что я выезжаю к тебе немедленно. Со мной моя подруг и ее дочка. Надеюсь, ты не забыл, что обещал пожилой умирающей женщине.
  Она всхлипнула и положила трубку с таким расчетом, чтобы я не смог и слова вставить. Типичная тактика Варвары Сергеевны. Как хороший манипулятор, она не забывает мне периодически напоминать, что не может на меня ни в чем положиться, а еще постоянно говорит о том, что умирает. Она говорит это последние десять лет. Валентины нет со мной, а ее стоны о своем здоровье все продолжаются. Так тому и быть.
  Я падаю в кресло. Из сумки вываливается книга. Открываю ее на первой попавшейся странице, и начинаю читать:
  Звон, шорох, шум.
  - Неужели этого никогда не будет? Неужели не дождаться мне веселья и радости? Ведь так и заболеть можно. Ведь это очень вредно не ехать на бал, когда ты этого заслуживаешь! Хочу, хочу, чтобы счастье вдруг пришло ко мне! Мне так надоело самой себе дарить подарки в день рождения и на праздники! Добрые люди, где же вы? Добрые люди, а добрые люди!
  Золушка прислушивается несколько мгновений, но ответа ей нет. .
  - Ну что же, - вздыхает девочка, - я тогда вот чем утешусь: когда все уйдут, я побегу в дворцовый парк, стану под дворцовыми окнами и хоть издали полюбуюсь на праздник.
  Едва Золушка успевает произнести эти слова, как дверь кухни с шумом распахивается. На пороге - мачеха Золушки. Это - рослая, суровая, хмурая женщина, но голос ее мягок и нежен. Кисти рук она держит на весу.
  Золушка. Ах, матушка, как вы меня напугали!
  Мачеха. Золушка, Золушка, нехорошая ты девочка! Я забочусь о тебе гораздо больше, чем о родных своих дочерях. Им я не делаю ни одного замечания целыми месяцами, тогда как тебя, моя крошечка, я воспитываю с утра до вечера. Зачем же ты, солнышко мое, платишь мне за это черной неблагодарностью? Ты хочешь сегодня убежать в дворцовый парк?
  Золушка. Только когда все уйдут. Матушка. Ведь я тогда никому не буду нужна!
  Мачеха. Следуй за мной!
  ГосподиБожемой! Как все в этом мире взаимосвязано, как одно событие напоминает другое, которое потом цепляет третье, а от четвертого уже и не уйти ни за что на свете.
  Достаточно! Я вспоминаю, что вот-вот Варвара-краса и вся ее краса прибудет в сопровождении подружки-хохотушки и толстушки-побрякушки, дочери подружки-хохотушки. Надо что-то придумать, чтобы не упасть в грязь лицом окончательно.
  - Машенька!
  Мария тут же появляется. Вот нет ее в доме, чтобы я не делал - нет. А как только нужна - появляется, как чертик из табакерки. Нету, Алле-Оп! И вот он, пред вами. Хорошее, я бы сказал, бесценное, свойство.
  - Мария, огромная просьба: сейчас появится Варвара Сергеевна, - мне кажется, или ее носик действительно на мгновение недовольно поморщился? - Она уже выехала. Кроме нее две персоны сопровождения (тут я тяжело вздохнул). Так вот, надо сделать все, чтобы их принять достойно. Ну, что-то на стол накрой, будь добра. Просто. Сладкое, чай, кофе, ничего алкогольного, ничего лишнего, но чтобы... сама понимаешь...
  Машенька кивает головой и так же незаметно растворяется в пространстве.
  Теперь я спокоен. На столе точно будет что-то приличное. А в остальном, мне предстоит выдержать слушанье девочки, бесталанной, скорее всего, а что от нее еще ждать, если она прется через Варвару-то? Ага. Если помните, у Айболита была сестра, и ее звали Варвара. И она очень-очень не любила животных. Наверное, у меня именно с этих пор идиосинкразия на имя Варвара. Когда мне читали Чуковского, именно эту сказку, про Айболита, передранную от доктора Дулитла, но передранную с тактом и талантом самого Корнея Чуковского! Но это варварское имя Варвара... это имя... и вот, оно всплыло в моей семье! Это был кошмар, нет, это и сейчас остается кошмаром!
  Что же, успею принять с дороги душ, наверное. В крайнем случае, подождут, пока я переоденусь, или... и я пошел в душ, размышляя о том, как серенькая мышка, которая хочет, чтобы ее приняли в театр, принимает душ вместе со своим благодетелем (мною).
  Иногда меня посещают фантазии и покруче. Наверное, сказывается газовая атака в поезде. Слава Богу, что в Белоруссии бригаду проводников заменили. В Питер мы возвращались с нормальной русской бригадой. И это есть хорошо.
  Когда раздался громкий звонок в дверь, я уже переоделся в мягкий и удобный домашний костюм в серую клеточку. Мы привезли его из поездки на фестиваль в Абердин. Мы - это я с Валентиной. У меня было правило - по всему миру таскать с собой жену. Я не хотел разлучаться с ней ни на день - тиран... Кто знает, может все эти перелеты и дали толчок к ее болезни? (еще одна вечная шпилька в сердце). Этот серый костюм всегда раздражал Варвару Сергеевну. Тем более, есть повод его натянуть. Этакая скрытая форма протеста подкаблучника. Сейчас начнется... Дорогой мой, поверь умирающей старушке, этот костюм уже неприлично носить даже дома... Ну, с Богом!
  Вот, раздались голоса, и первой в гостиную ввалилась любезнейшая Варвара Сергеевна, женщина-вобла, если можно так сказать. Составленная из громыхающих, вечно рассыпающихся костяшек и высохших сухожилий, старушка обладала острым сухоньким носом и аккуратно прилизанной прической из седых волос. Варвара Сергеевна презирала женщин, которые красили волосы, и считала, что на свой возраст выглядит превосходно, вот только если бы здоровье не подводило, она бы еще ударилась во все тяжкие. Да, да, ей ведь и сейчас делают предложения! И женихи видные, все как на подбор! Но у нее есть долг, а долг у женщины превыше всего! Ведь она не может оставлять меня наедине с моим горем. Я ведь нуждаюсь в опеке, кто-то ведь ДОЛЖЕН помогать мне унять эту боль! Странно, я был все время уверен, что со СВОЕЙ болью смогу справиться как-нибудь САМ.
  Она вошла с громом и треском, сразу направившись ко мне, чтобы обнять драгоценного зятя, гордая и независимая, уверенная, что зять необходим только для того, чтобы удовлетворять ее малейшие прихоти. Она обняла меня, оставив в воздухе густой аромат сгнивших ландышей. Она всегда находила настолько экзотические духи, что становилось не по себе.
  - Ну вот, дорогуша, разве ты можешь быть таким бессердечным? Как ты мог позабыть свою дорогую мамочку, разве я не отношусь к тебе точно так, как к дочери? И зачем ты натянул этот дурацкий костюм, у тебя не нашлось ничего приличнее? И я тебе должна представить мою старинную подругу, Маришу. Мы с ней учились в одной школе, представляешь? А вот месяц назад встретились... Представляешь?
  Я живо представил себе это, и мне стало плохо. Из всего, что было только что нанесено этим движущимся помелом, правдой было то, что она относилась ко мне точно так же, как к родной дочери. Дочь тоже существовала только для того, чтобы удовлетворять насущные потребности мамы. Иногда мне кажется, что когда насущной потребностью Варвары Сергеевны стало постоянное горе, дочка тут же слегла. И не встала. Это, конечно, кощунственная мысль, но почему-то Валентина совершенно не боролась за жизнь. Даже не пыталась. Угасла, как гаснут догорающие свечи...
  Подруга, которая зашла вслед за Варварой Сергеевной оказалась-таки преинтереснейшей особой. У нее было лицо прожженной авантюристки. Она была одета с вызовом, но ничего, кроме вызова в ее яркой кричащей одежде не было. Крупные черты лица, блуждающий, оценивающий взгляд. А глазки! Они-то ее и выдавали. Хитренькие, маленькие, глазки-щелочки. Зырк-зырк по углам, по лицу... За одни такие глазки надо голову сносить с плеч. Впрочем, в старину за такие глазки на костер тащили. Тоже метод. Ну что, мое отношение к этой особе стало ясным?
  - Павел Алексеевич... - коротко представился.
  - Марина Александровна Вторметова. Мой отец был крупным советским служащим, а его отец по материнской линии, мой дед, известный революционер, а потом функционер. Вот мой папа и взял такую фамилию-псевдоним.
  От этой трескотни я начал уставать. У меня появилось желание просто вытолкать всех дам за дверь, пока не появилась она... Она - это дочка Маришы, та самая, из-за которой заварилась вся эта каша. Я говорил уже вам, что у меня восхитительная зрительная память. Именно образная память, образное мышление - это мой конек, я ведь и спектакль ставлю, как череду образов, где каждая сцена должна точно переходить с последующий образ, без резких изменений.
  Так вот, это была та самая женщина. Ну, вы понимаете меня? Нет? Зачем тогда было столько рассказывать все это? Помните, я ехал на встречу со спонсором, а дорогу переходила молодая дамочка, сейчас, я вспомню, как это было...
  Но тут машина внезапно резко тормознула. Ничего вроде бы необычного, пропускаем пешеходов по пешеходному переходу, но я успел заметить совершенно особенный взгляд водителя. В такие секунды его грубое, вытесанное из песчаника лицо становится абсолютно мертвым и иссиня-бледным, так, как будто вся кровь ринулась в самый низ живота, и на черепушку ни кровинки уже не осталось. Если Витя ТАК скашивает глаза, аккуратно, чтобы я не заметил, но смотрит при этом, не отрываясь, значит там что-то действительно стоящее!
  Этим действительно стоящим оказалась действительно роскошная девица в облегающем платье песочного цвета, с такими выразительными формами и такими точеными ножками, что просто дух захватило! Стук! Каблучок, тонкая длиннющая шпилька прошпилил еще одну полоску пешеходного перехода! Кватч! Рука чуть отводит сумочку, делается замах и тело чуть-чуть наклоняется вперед, грудь чуть-чуть отвисает, остается какое-то жалкое мгновение до следующего шага! Оппаньки - пошло движение второй рукой, ах, как этот каблучок наступает на зебру моего окровавленного сердца! От захвата духа мое дыхание тоже сперло, и мне даже показалось, что без реанимации не обойтись. И как же Витя будет крутить баранку, если у него там твориться что-то наподобие как у меня? Ась?
  И вот теперь эта девица, которая прошпиливала мостовую нашего города, теперь она в моей квартире. О чем там я мечтал? Посмотрим... Говорят, путь на сцену лежит через постель режиссера... Не пробовал такого, но почему бы и не попробовать хоть один раз пропустить на сцену кого-то таким вот образом. Не знаю, был ли у меня такой вот глупый вид, но, наверное, был. Потому что девушка очень мило улыбнулась и сказала:
  - Здравствуйте, Павел Алексеевич, меня зовут Мария.
  - Очень приятно, - промямлил я. А что, по-вашему, мог я сказать еще в этой преглупейшей ситуации? Что я видел ее, когда она переходила улицу дней десять назад? Так это же бред!
  А девушка была не просто хорошенькой, она была великолепной! Черты лица выраженные, резковаты, но не крупные. Крупными станут, когда она постареет, а сейчас получается такая жгучая красотка с чуть удлиненным лицом и острым подбородком, огромными зелеными глазами (слава Богу, что глазки не маменькины) и длинными ресницами. Наверняка, ресницы наклеила, но это ей идет, как идет и яркая боевая раскраска на лице. Редкий тип лица, которому идет любая косметика любых цветов и оттенков, и фигуры, которой идет любая одежда, а раздежда идет еще больше. Она обладательница густой роскошной гривы волос естественного темно-каштанового цвета. Никакой краситель не даст такой живой оттенок, в этом-то я разбираюсь! Интересно, какие у нее соски: маленькие, как пуговки, или большие, широкие, с кофейное блюдце? Грудь-то, грудь присутствует! И очень недурственная, судя по всему!
  - Ну что же, Машенька подаст вам чай, кофе, а мы пока что займемся с Марией... эээ...
  - Можно просто Марией.
  - Просто Мария уже была. Нет, так не пойдет. Давайте, привыкайте по имени-отчеству...
  - Мария Николаевна...
  - Итак вот, Мария Николаевна, прошу вас, пройдемте, займемся делом...
  - Дорогуша, ты все еще держишь эту странную девицу? Неужели ты не видишь, она не подходит к дому моей Валечки... Не будь таким упрямым. Скажи только и я найду тебе отличную домработницу. Кстати, у меня есть одна на примете... Моя хорошая подруга...
  - Спасибо, Варвара Сергеевна за работу, но ваши тревоги абсолютно беспочвенны. Машенька прекрасно справляется со своей работой. И у меня нет никаких причин менять обслуживающий персонал.
  Варвара Сергеевна получила отпор. Но я знал, что она еще вернется к этой теме. Если ей что-то втемяшится в голову, выбить это невозможно. Что же, пусть эту старую больную, вечно умирающую особу беспокоит еще одна проблема. Хоть в чем-то я могу оставаться самим собой, и я не позволю ей и сейчас контролировать каждый мой шаг. А ведь она стремится к одному - к тотальному контролю. Это подсознательно, пусть подсознательно, все равно не позволю! Но я представил, как мне почти ежедневно станут рассказывать о том, какая прекрасная кандидатура есть на Машенькино место - и мне опять стало не просто дурно, а совсем нехорошо...
  - Что с вами, Павел Алексеевич, может вам нехорошо? - зыркнула на меня и проворковала Мариша. Я тут же собрался. Не хватало еще расслабляться при посторонних настолько.
  - Все в порядке. Просто я не успел отдохнуть с дороги. А тут нас еще ночью в поезде атаковали.
  - Как это, расскажите!
  У меня появилась необходимая передышка. Я рассказал с подробностями историю ночной атаки, потом немного возмущался тем, что девица даже не попросила прощения за свою выходку, выслушал предположения причин происшествия, после чего был милостиво отпущен заниматься своими прямыми обязанностями.
  
  
  Глава восемнадцатая
  Испытание нервов
  
  Мы перешли в мой кабинет. Я так называю небольшую комнату в самой тишайшей глубине квартиры. Тут настолько спокойно: ее окна выходят во двор, а не на улицу, а двор у нас тихий, я бы сказал, патриархальный. Из самых крутых жильцов только я, да и то только потому, что эта квартира принадлежала когда-то Валентине. Я продал тогда свою квартиру, тут мы сделали хороший ремонт, а деньги я положил на депозит в ВТБ банке. Поему в ВТБ? Потому что он государственный, а я, по старой привычке, доверяю государственным банкам, а во-вторых потому что он имеет филиалы на Украине и мне очень удобно через него пересылать деньги своим родным. Раньше, когда существовала только система Money Gram, и перевод на Украину был возможен только в долларах и очень дорого стоил, я пользовался еврейским банком. Ну, есть такой, скажем, дядя Сема. Вы приходите к нему, отдаете ему, скажем, триста баксов, он делает звонок на Украину и в условленном месте какой-то, скажем, дядя Мойша отдает вашим родственникам эту самую сумму. Тут же вы говорите с родственниками по телефону, которые подтверждают, что сделка состоялась. Комиссионные дяди Семы не шли ни в какое сравнение с этими маниграммами. Ну а сейчас, когда можно за перевод заплатить полтора, максимум два процента, надобность в услугах дяди Семы отпала. Но кто знает, какие еще настанут времена, так что номер его телефона стараюсь не терять. Ах, да, я что-то от темы отвлекся.
  Мы прошли в кабинет. Как на мой вкус, Мария сильно перевиляла бедрами, но зрелище-то, зрелище! Можно простить ради самого зрелища некоторое отсутствие меры и вкуса. Если говорить честно, то меня именно чувство вкуса и точная работа теми же бедрами восхищает намного больше. Даже самая неприметная, на первый взгляд женщина, способна одним проходом сделать ТАКОЕ! Марии это и не снилось. Но какой природный материал! Как щедро одарила эту русскую женщину матушка Природа. Да уж... Надо присмотреться к ней получше... И не только сквозь линзы очков.
  Когда я принимаю гостей и просителей, я всегда надеваю эти очки с чуть затемненными линзами - они придают моему лицу многозначительность. Что же, теперь давай, будем посмотреть, что можно совершить...
  - Итак, Просто Мария, вы поступали?
  - Да, я попыталась в прошлом году, но благополучно провалилась. Теперь вот... И не знаю, какие у меня шансы в этом году...
  - Вы ходили к кому-нибудь, репетитору, например? Пение, актерское мастерство, танцы?
  - Вы знаете, мама считает, что у меня талант. И талант должен пробиться сам. Она не отказывается, конечно, помочь, но она... очень прижимистая... Она привела меня к вам только потому, что Варвара Сергеевна обещала, что нам это ничего не будет стоить...
  Хм... грубо, но откровенно, хотя прямолинейность это не самая лучшая черта для современной девушки.
  - Ну что же... Расскажите мне что-нибудь, например басню, например... Вы же учили какую-то басню (например про маму?)...
  - Вы только не подумайте, у меня очень, очень хорошая мама. И она обо мне заботится... только на свой манер. И из-за этого мне часто бывает за нее стыдно. Очень стыдно. Она считает, что я все должна добиваться сама, в смысле совершенно сама. Она мне так и сказала. Что если для карьеры я должна переспать с режиссером, то лучше это сделать сейчас, чем жалеть об утраченном шансе... Ой, извините, я вас совсем затараторила... Басню... Конечно же, я учила басню. Можно начинать?
  Я, измученный ее басней-импровизацией приготовился слушать классическую басню. Все, что мне предстояло решить в ближайшее время - была ли ее басня импровизацией или заранее заготовленным ходом. Если второе - то она великая актриса, если первое - то беспросветная дура. Впрочем, одно не исключает второго.
  Я устроился поудобнее в своем самом удобном рабочем кресле. Этот шедевр мне привезли из Закарпатья. Там есть один чудесный мастер. Он из дерева такое творит! При всей своей странности, при несимметричности, при какой-то навязчивой неуклюжести, это одно из самых удобных седалищ, которые только знал мой изнуренный творческими размышлениями организм.
  Девица стала в позу, преисполненную особой трагической неуклюжести. Так. Объяснить, что лучше картинно не ставать, поз не принимать и ни в коем случае не жеманиться. А, впрочем, у нее так мило получается. Хлопнув пару раз, наверное, для выразительности, ресницами, девица стала в позу и стала декламировать. И тут я понял, что все самое интересное только начинается.
  - Басня Александра Петровича Сумарокова
  (вот как?)
  - Ворона и Лиса
  (ух ты!)
  И птицы держатся людского ремесла.
  Ворона сыру кус когда-то унесла
  И на дуб села.
  (вместо на дуб посадил бы я тебя на... не-а, не в рифму получается)
  Села,
  Да только лишь еще ни крошечки не ела.
  Увидела Лиса во рту у ней кусок
  (ого как!)
  И думает она: "Я дам Вороне сок!
  Хотя туда не вспряну,
  Кусочек этот я достану,
  Дуб сколько ни высок".
  (грустное зрелище)
  "Здорово, - говорит Лисица, -
  Дружок, Воронушка, названая сестрица!
  Прекрасная ты птица!
  Какие ноженьки, какой носок,
  (ноженьки это да, носок тоже да, но вот перси - да, да, да!!!)
  И можно то сказать тебе без лицемерья,
  Что паче всех ты мер, мой светик, хороша!
  И попугай ничто перед тобой, душа,
  Прекраснее стократ твои павлиньих перья!"
  (Нелестны похвалы приятно нам терпеть).
  "О, если бы еще умела ты и петь,
  Так не было б тебе подобной птицы в мире!"
  Ворона горлышко разинула пошире,
  (а что, давай, разевай)
  Чтоб быти соловьем,
  "А сыру, - думает, - и после я поем.
  В сию минуту мне здесь дело не о пире!"
  Разинула уста
  И дождалась поста.
  (не, это уже не пист, это уже махонький пистець)
  Чуть видит лишь конец Лисицына хвоста.
  Хотела петь, не пела,
  Хотела есть, не ела.
  Причина та тому, что сыру больше нет.
  Сыр выпал из роту, - Лисице на обед.
  (оппаньки!)
  Я сидел и слушал, открыв рот в буквальном значении этого слова. И откуда в ней столько нахальства? Выбрать не известную басню Крылова, а менее известную басню Сумарокова. И зачем? Чтобы выделиться? Чтобы блеснуть интеллектом, проявить оригинальность? Но зачем? Это же очевидная глупость, это проигрыш. Сама по себе басня Сумарокова воспринимается хуже, тяжелее, она более грубая, она тебе не идет... А она становится в красивую позу и продолжает декламировать. Абсолютно зряшнее дело.
  - Это хорошо. Понятно. Что-то еще? Давай лирику. Что-то прочитаешь?
  - Владимир Маяковский. "А знаете?"
  Господи! Лучше бы она это не делала. Я тут же узнал руку Варвары Сергеевны.
  Послушайте!
  Ведь, если звезды зажигают
  Значит это кому-нибудь нужно
  Значит кто-то хочет, чтобы они были
  Значит кто-то называет это плевочки жемчужиной
  Взять мое любимое стихотворение и так испохабить его своим бездарным чтением. Говорят, что чтение - лучшее учение... В этом случае не проходит. И что у нас дальше. Господи! Как прекратить эту пытку?
  И, надрываясь
  в метелях полуденной пыли,
  врывается к богу,
  боится, что опоздал,
  плачет,
  целует ему жилистую руку,
  просит-
  чтоб обязательно была звезда!
  клянется
  не перенесёт эту беззвездную муку!
  Стоп... А дать хоть немного выражения в голосе! Ну хоть чуть-чуть муки! А? Что же ты такие стихи читаешь точно так же, как читают утреннюю газету или журнал "Натали"? Нет, остановить ее, остановить. Стоп! Остановись сам. Наслаждайся... Давай, сделаем так, сейчас дадим ей прочитать какую-то прозу, а потом уже будем думать, как ей объяснить, что ничего хорошего из этого не выйдет. Ага... сосредоточиться на ее теле... точно, это должно помочь... отвлечься... Я должен отвлечься и расслабиться. Правильное решение! Расслабиться.
  Значит это необходимо,
  чтобы каждый вечер
  над крышами
  загоралась хоть одна звезда?!
  - Ну и как у меня получается?
  Она смотрит на меня абсолютно тупыми коровьими глазами, в которых начинают собираться слезинки. Что же, кто тебе Тяни-Толкай, чтобы сюда волочить? Могла бы хоть секунду паузу выдержать между стихотворением и вопросом. Ну ладно, в театральную школу не ходила, в самодеятельности не участвовала, ну так фильм "Театр" видела? Если берешь паузу, так бери - и тяни ее, пока есть силы. Но еще хуже чем недотянуть паузу, не взять паузу вообще. Это уже говорит об отсутствии не профессионализма, нет, профессии можно научить, а об отсутствии таланта. Если нет чутья на такие вещи, то откуда его взять? Чутью-то не научишь.
  - Милочка, давайте еще кусочек драматического произведения. После этого я скажу вам все, хочу составить целостную картину, чтобы мозаика уже сложилась...
  Ага, только я бы эту мозаику начал бы складывать от пупка, потом передвинулся бы к ложбинке между грудями. Интересно, это пятый размер или... Наверное, все-таки ИЛИ... Даю свой голос за четвертый. А при таких делах... кстати, что это она читает? Монолог Дуси из "Беспредельницы", можно и так считать. Не знаю, что это за монолог, но читает она его намного хуже, чем даже Доронина читала свой знаменитый монолог о любви к театру. Вообще, я считал, что хуже Дорониной не бывает, оказалось, еще как бывает... Главное, профессионально к этому подойти.
  - Ну что же, деточка, думаю, мне все ясно... Мы можем вернуться к нашим милым бабушкам, чтобы я не повторял все дважды. Вы не возражаете?
  По Ее лицу было видно, что она возражает. Вот дурочка, она что, рассчитывает, что может меня соблазнить прямо тут, когда Варвара Сергеевна на стороже и не допустит никакого блядства и разврата? То-то и оно. Вот что значит недостаточный жизненный опыт.
  
  
  Глава девятнадцатая
  Избиение младенцев
  
  Итак, исходная диспозиция: моя гостиная, круглая лампа под абажуром, предмет антиквариата, круглый деревянный стол - современная румынская мебель, сделанная под старину, большое зеркало на половину стены, мне эта вещь нравится, она запутывает пространство в комнате и делает его многомерным, не в пример обычной гостиной. Нет, нет, с воландовой гостиной из "Мастера и Маргариты" никаких ассоциаций. Просто мне нравится, когда мир вокруг получается не настолько одномерным, как кажется с первого взгляда. Обои в гостиную выбирал сам. Они должны были стилизованны под старину. Не чисто старинного образца, а именно стилизованы. Это очень тонкая грань между истинно стариной и подделкой под старину. Стилизация - это передача атмосферы старины, но совершенно новыми материалами и технологиями. Глупо в современном мире использовать бумажные обои позапрошлого века, как вам кажется? Ну, ладно. За столом, на котором устроились вазочки со сладостями и чайник чая, восседают две дамы - Варвара Сергеевна и Мариина мама, как там ее, Мариша? Маргоше? Маргаритка? Вот, что-то в этих созвучных именах можно как в трех соснах заблудиться. Машенька как раз принесла очередную вазочку с домашним печеньем, которое ей удается особенно хорошо, как раз это печенье моя самая большая слабость. Мы входим с Марией как раз тогда, когда дамы практически одновременно потянулись в моему печенью. Как мы вошли, мне сразу же показалось, что между Варварой Сергеевной и ее подругой пробежала какая-то кошка. Если использовать метод реконструкции, то я даже могу себе представить, что произошло в гостиной за мое отсутствие, тем более, что потом мне помогли восстановить хронологию этих событий и я оказался достаточно точен. Осталось внести мелкие коррективы, после чего все стало на свои места.
  Варвара Сергеевна сидела за столом, угощая Маришу только заваренным чаем. Машенька как раз принесла чайник. Варвара Сергеевна посмотрела на мою домработницу со всем возможным молчаливым осуждением.
  - Маргоша, если бы ты знала, сколько пустопорожних девиц крутятся около моего Пашеньки. Он ведь такой наивный и такой беспомощный. Мне приходится прикладывать особые усилия, чтобы не дать какой-то проворной стерве окрутить моего зятя.
  Говорилось это громко, и явно в пику Машеньке, которая быстро убирала со стола крошки, которые в удивительном количестве скопились около Маргоши.
  - Как я вас понимаю, дорогуша. Вы столько сил вложили в то, чтобы ваш зять стал тем, кем он стал...
  Маргоша стала помешивать сахар в чашке чая, надкусила небольшой слоеный пирожок, который тут же мелкими крошками брызнул на стол. Машенька вздохнула, смела и эти крошки и пошла за пирожными в полной уверенности, что вскоре и они окажутся сметенными со стола. При всей своей болезненности и почти умирающем виде с аппетитом у Варвары Сергеевны было все в полном порядке. Она уничтожала продуктов за один присест почти столько же, сколько и я, а частенько и поболе, нежели я.
  - Я говорила зятю еще месяц-полтора назад, зачем ты обращался в кадровое агентство, я тебе подберу прекрасную домохозяйку. И, конечно же, ровно через три дня я отобрала нужную кандидатуру. Прекрасная женщина, умница. А как умеет готовить! Я попросила ее приготовить для моих друзей небольшой ужин, в качестве испытания, ну, вы меня понимаете... Это было великолепно! Двоюродная сестра моей прекрасной подруги, за полтора года проработала в двух семьях. И каких! Пятьдесят семь лет! Аккуратистка, умничка, скромница... Ну, вы меня понимаете, главное - это возраст! Звоню драгоценному зятю. А он дает мне от ворот поворот. Ему уже рекомендовали! И кто? Я не знаю! Если бы я знала, кто ему порекомендовал эту молоденькую курицу, я бы сразу ему перезвонила и устроила бы! Можете мне поверить, что-что, а разборки по-питерски я устраивать умею!
  - Очень правильное решение. Вы не должны отступать с выбранных позиций. Главное - это держать свое мнение и не только держать, а активно его продвигать. Вот...
  Интересно, поняла ли Маргоша, что она сейчас сказала, но общий смысл ее речи, как и неодобрительный взгляд, брошенный на вошедшую с новыми печенюшечками Машеньку, говорили сами за себя. Варвара Сергеевна чуть привстала, перегнулась через стол и громким шепотом, так, чтобы Машеньке было хорошо слышно, произнесла:
  - Я очень переживаю за то, чтобы какая-то молодая прошмандовка не окрутила моего Пашеньку. А когда они крутятся так близко, мне приходится постоянно напоминать ему о сыновнем долге.
  Произнеся последнюю фразу, Варвара Сергеевна с чувством выполненного долга уселась на свое коронное место. Надо сказать, что в моей гостиной Варвара Сергеевна строго занимала любимое место моей Валюши. И никому не позволяет его занимать, даже мне. До скандала не доходит, но выглядит довольно глупо. Тем не менее, подобная демонстрация продолжается из визита в визит. И конца-краю этому не видно.
  Тут дамы взяли знаменитую мхатовскую паузу и начали усиленно хрустеть печеньями, в результате чего количество крошек около Маргоши начало расти с ужасающей скоростью. Если Варвара Сергеевна обладала все-таки хорошим набором манер, то ее "старинная" подруга Маргоша таковыми не обладала в принципе. Ей манеры не снились. Она была петроградкой в первом поколении, лимитчицей, скорее всего. А ее дочка - просто цветком нежданным, не выхоленным, не выпестованным, и, я надеюсь, не опыленным...
  - Скажите, Варвара Сергеевна, вы искали зятю подругу, способную заменить ему Валечку, я понимаю, что это в принципе невозможно, но пока что у вас есть время воспитать из любой женщины...
  - Маргоша, дорогуша, поймите меня правильно. Пока у Пашеньки есть я, ему не о чем беспокоиться. Я, конечно, живу отдельно, болею, очень часто нахожусь при смерти. Но Бог милует, и я снова встаю на ноги. И иду... Конечно, я не исключаю такой ситуации, что мне станет совсем плохо и Пашенька вынужден будет забрать меня к себе. Тем более я хочу, чтобы тут находилась опытная домохозяйка, которая обеспечит мне надлежащий уход и комфорт.
  - Как далеко вы смотрите в будущее. Я уверена, что вы еще очень долго будете полны сил и энергии...
  - Спасибо, дорогуша за такие приятные слова. В последнее время меня стали беспокоить колющие боли в правом боку, может быть, это уже рак ободочной кишки, кто знает? На следующей недели я записалась на прием к лучшему частному онкологу города. Надеюсь, он скажет мне правду.
  - Ой, Варвара Сергеевна, что вы!
  - Да, да, дорогуша, но это меня не страшит. Сознание того, что скоро я соединюсь со своей любимой Валюшей...
  И тут Варвара Сергеевна начинает протирать глаза платком, в ожидании того, что ее будут мужественно и долго утешать. Но тут Машенька приносит свои фирменные тортики, Маргоша тут же цепляет с подноса добрый пяток и ей становится как-то не до утешений. Кивком головы она подсказывает Машеньке, что чай уже как остыл, что пора бы и заменить чайник на более крепкий и горячий. Машенька спокойно выносит остывший чайник, а через две минуты возвращается с закипевшим. Маргоша продолжает мужественно уничтожать тортики, что у Варвары Сергеевны начинает вызывать немного отрицательных эмоций. Знаете, как бывает: не доласкаешь суку, она тебя и кусит.
  И тут Маргоша делает последнюю ошибку резидента. Она начинает говорить с чуть набитым ртом, но смысл ее слов доходит до Варвары Сергеевны более чем отчетливо.
  - Я фот фтитаю, фо моя Мафенька фыла бы фашему Пафеньке фекрасной парой...
  - Что вы сказали, милочка? - выцедила из себя Варвара Сергеевна самым ледяным тоном, на который только была способна. От такого душа Маргоша чуть не подавилась куском торта, начала кашлять, но откашлялась, выпучив глаза, переводя дух, она продолжала себя топить, развивая мысль, думая (вот уж действительно, подумала бы, если бы было чем), что ее подруга не расслышала ее мысль.
  - Моя Мария великолепная пара была бы нашему (НАШЕМУ!!!) Пашеньке (при этих словах в глазах Варвары Сергеевны заиграли ярко-красные огоньки). Она красивая, видная девушка. Не глупа. Я, самое главное, она очень преданная и верная, не ровня этой нынешней молодежи. Можете мне поверить, у нее мое воспитание (Варвара Сергеевна поморщилась, как от открытой бочки с аммиаком)! Она может стать настоящей музой нашему Пашеньке! Вдохновить его, дать ему толчок для каких-то новых творческих идей и замыслов. У нее ведь талант. Она станет лучшей актрисой его театра. Уверяю вас!
  - Милочка, а какая ваша Мария хозяйка?... (эта фраза сопровождется резким стуком костяшками пальцев по столешнице).
  - Ну, знаете, Варвара Сергеевна, я буду с вами откровенна. В основном я уделяла внимание духовному воспитанию своей любимой доченьки. Мы слишком рано остались без отца, но я постаралась обеспечить Марии все, что только мне позволяли скромные средства. Вы знаете, когда Машеньке было шесть лет, я читала ей на ночь Достоевского. (На этой фразе Варвару Сергеевну немного передергивает от чувства то ли отвращения, то л недоумения, то ли от обоих чувств одновременно). Она не слишком хорошо готовит, но это и не нужно. Вы ведь не собираетесь отказываться от домработницы, в крайнем случае, я сама могу ее заменить. Для меня главное - счастье наших детей.
  Тут Варвара Сергеевна поняла, что с подругой она ошиблась. Ее явно из раскладов жизни на будущее вычеркивали. Мы тут Пашеньку обработаем, а ты катись в дом престарелых. Ничего себе перспективка!
  - И вы считаете, что ВАША дочка будет отличной парой МОЕМУ Пашеньке?
  - Варвара Сергеевна, а разве может быть иначе? Мы должны приложить все силы...
  - Милочка моя...
  Варвара Сергеевна призвала все силы, чтобы говорить более-менее спокойно.
  - От таких, как ваша дочка Пашеньку надо охранять в первую очередь. Ему нужна жена, а не карьеристка, которая будет на его горбу наживать себе успех и поклонников. И рано или поздно бросит нас...
  - Варвара Сергеевна, как вы можете, моя Мария не такая...
  - Извините, но на деву Марию она не похожа. Вы, несомненно, дали дочери лучшее, что есть у вас, но взяла ли она это лучшее, вот в чем вопрос?
  - Ну, извините, Варвара Сергеевна... это уже даже оскорбительно, я вам должна так заявить...
  - А не извиню...
  Между дамами начинался открытый конфликт, но тут вошли мы с Марией в сопровождении Машеньки, которая несла свежесваренный кофе. Это явление ненадолго начало открытого конфликта отложило. Варвара Сергеевна уставилась на Марию с открытой неприязнью, Маргоша же - с явным обожанием.
  - Ну что, Павел Алексеевич, скажите, каков ваш вердикт? - расщебеталась неожиданно тонким голоском Маргоша.
  - Мой вердикт? А не выпить ли мне сначала кофейку? А потом и за вердикт можно приниматься. Не правда ли, Варвара Сергеевна?
  - Как тебе угодно, дорогуша... - теща применила свой самый доверительный тон, и, как всегда, сфальшивила.
  Я расположился в своем кресле и стал потягивать кофе, мгновенно налитое Машенькой. Вместо сахара мне бросили в чашку две таблетки цикламата. Помешивая кофе, я имел возможность трезво взвесить ситуацию. Варвара Сергеевна впервые не торопила меня, а это уже было знаком. Если бы я сейчас смешал Марию с грязью, мне кажется, Варвара Сергеевна испытала бы истинное наслаждение. Следовательно, следуя правилам партизанской борьбы подкаблучника с каблуками, следует отозваться о Марии несколько одобрительно. Но только не перегнуть бы палку... Или перегнуть? Аааа... Давай, рискну!
  - Могу сказать, что у Марии определенно есть данные для сцены.
  Маргоша при этих словах посветлела, Варвара Сергеевна тут же насупилась.
  - Так же могу определенно сказать, что в данный момент к поступлению в любое театральное училище Мария не готова. А одними природными данными дорогу себе не проложишь.
  Варвара Сергеевна сразу же воспрянула духом и даже распрямилась на своем любимом стуле. Маргоша сразу же осунулась, а в ее злом, метнувшемся ко мне взгляде прочиталось: еще как проложим себе дорогу.
  - С другой стороны, если Марии начать заниматься с толковыми учителями, она вполне может... да...
  - Знаете, мы не настолько богаты, чтобы позволить себе...
  - Я еще не договорил.
  Я резко обрываю Маргошу. Во-первых, терпеть не могу фальшивой лжи. Во-вторых, если пришли ко мне, извольте меня слушать или убирайтесь вон!
  - Если вы не можете позволить себе учителей, надо искать другие пути на сцену. Например, можно начать набираться уму-разуму в качестве гримера, ассистента и так далее, в таком случае вы и в театральный мир проникаете, и опыта набираетесь. А этот опыт потом становится просто неоценимым при поступлении. Вы согласны?
  Маргоша сумрачно кивнула головой.
  - Пока что я не могу ничего вам обещать. Мне нужно подумать. Возможно, я что-то придумаю. Давайте сделаем так: вы оставите свой телефон, а я перезвоню вам, как только что-то у меня проясниться по вашему вопросу.
  - Пашенька, думаю, целесообразнее будет сделать так: вы перезвоните мне, а я уже лично перезвоню моей лучшей подруге. И поставлю ее в известность.
  Варвара Сергеевна уже полностью пришла в себя и почувствовала, что может по-прежнему контролировать ситуацию. Ну что же, зачем мне лишать ее этой иллюзии. Впрочем, не сыграть ли мне в рулетку? В своеобразную рулетку. Если сможет как-то со мной Мария сама по себе связаться - что-то для нее придумаю. А если нет, то через Варвару Сергеевну откажу. А что? Тоже вариант.
  - Ну что же, Варвара Сергеевна, на том и порешили. А теперь прошу простить меня, мне надо отдохнуть. Пора собираться в театр.
  - Павел Алексеевич, вы слишком много работаете, все-таки только с колес...
  Не обращая внимание на лепетание Маргоши я вышел из гостиной, оставив дамам возможность разобраться между собой без моего присутствия. Через несколько минут дверь хлопнула, а я припал к стеклу, мне было интересно, как будут развиваться события дальше... Впрочем, что за глупое детское любопытство?
  - Машенька!
  Она тут же явилась.
  - Да, Павел Алексеевич.
  - Спасибо за то, что все так организовали.
  - Это моя работа.
  - Да. И еще. Я хочу отдохнуть. Ко мне никого не пускать. Звонки принимать. Записывать, кому перезвонить. Мобильный в отключку.
  Последнюю фразу я произнес для себя. Отключил мобильный телефон и пошел благополучно спать.
  
  
  Глава двадцатая
  А жребий-то брошен!
  
  Жребий был действительно брошен. И бросил его не я. Я мирно спал и даже не подозревал, что именно с этого момента, когда дал себе это глупейшее обещание, когда попытался сыграть в рулетку не столько с бывшей тещей, сколько с самой Фатум, запустилась та странная цепочка событий, которая побудила меня написать эту книгу.
  Но узнал я об этом только через два часа. Почему? Да потому что спал я только два часа. Если я сплю днем больше - ночь насмарку. Это даже Машенька знает, поэтому никогда никуда не уйдет раньше, чем меня разбудит. Вот и тогда Машенька аккуратно постучалась, громко сообщила, что мне пора вставать. Я посмотрел под одеяло и понял, что местами это уже произошло. Потом проснулся окончательно, принял из рук Машеньки чашку горячего крепчайшего кофе с маленькой сдобной булочкой, обильно приправленной корицей. В этом деле чем больше корицы, тем лучше. Я принял поднос с кофе и увидел на подносе небольшую записочку. Там значился мобильный телефон.
  - Что это?
  - Одна из ваших посетительниц, та, что помоложе, заходила, страшно расстроилась, что вы не сможете ее еще выслушать и оставила вам этот телефон. Очень просила передать.
  Мне тут же стало интересно, как она смогла вырваться от опеки Варвары Сергеевны, хотя, ее мамаша и не на такие выдумки горазда, наверняка заговаривала зубы теще, пока ее дитятко ко мне бегало...
  Я посмотрел на листок бумаги, потом кинул его на тумбочку возле настольной лампы. Больше всего мне хотелось спать. Я закрыл глаза и представил себе, как жаркое тело подательницы сего номера прикасается к моему телу, как начинают бегать мурашки по коже, наверное, моя морда что-то такое выражала, потому что Машенька на сей раз растолкала меня довольно-таки бесцеремонно.
  - Павел Алексеевич, вам же нельзя пересыпать. Завтра будете не в форме. Что мне тогда делать? Отпаивать вас на завтрак кофеем?
  - Все, понял, понял, Машенька, большое спасибо. И еще вот что, приготовь-ка ты на завтра праздничный ужин. Все, что я люблю. Мне в голову пришла одна замечательная идея. И это надо отметить.
  - На сколько персон?
  - А на меня одного что, мало?
  Машенька тут же улыбнулась, пошла снова хлопотать по важным домашним делам. Не понимаю я женщин. Порой они радуются какой-то незначительной мелочи, а из-за важных вещей совершенно не расстраиваются. Почему?
  Чтобы не философствовать понапрасну, я стал обзванивать все намеченные телефоны. Все равно, сегодня не стоит заниматься театральными делами, но на завтра... Я говорил, что приготовил план действий в условиях надвигающегося кризиса? Нет? Ну и правильно. Любой нормальный руководитель будет этот план держать в секрете до того времени, пока не решится объявить его людям. Это правительство готовит антикризисный пакет в условиях постоянных дискуссий и утечки информации, причем чаще всего утечку организовывает тоже правительство, чтобы знать, как общественное мнение на эти меры начнет реагировать. А руководитель предприятия - он обязан держать свои меры в секрете, чтобы организм его предприятия не начало лихорадить заранее.
  Но прежде, чем я успел набрать первый номер, как зазвонил телефон. В комнату вошла Машенька:
  - Это Варвара Сергеевна. Уже четвертый раз. Пока вы спали... Все равно ведь дозвонится...
  Извиняющимся тоном произнесла Машенька. Я кивнул головой. Если теща собирается дозвониться, она сделает это несмотря ни на что.
  - Пашенька? Какой вы счастливый человек... Здоровый сон днем - эта та роскошь, которую я себе позволить не могу. С моим состоянием здоровья... Знаешь, дорогушенька, у меня вчера появилась сильная боль в пояснице, и не тогда, когда я сгибаюсь. Когда я наклоняюсь, у меня всегда болит, я к этому привыкла. А вот просто сижу - у меня ломит поясницу. Может быть, это почечная колика? Можешь позвонить хорошему врачу. Только не тому, который станет назначать сразу же много обследований. Мне нужен врач старой закалки. Который меня выслушает, поставит диагноз...
  - Вы же знаете, Варвара Сергеевна, у меня есть такой врач. И он осматривал вас три месяца назад.
  - Вы о Аверьяне Онуфриевиче? Пашенька, это было бы так мило с твоей стороны... Он такой душечка.
  - Варвара Сергеевна, но он оставлял вам свой телефон...
  - Ах, дорогушенька, с моим склерозом... я уж и не припомню, куда я этот телефон подевала. Будь так добр, свяжись с ним сам, а потом перезвони мне. Спасибо, что выручил старушку... И еще. Надеюсь, т не будешь помогать этой бестолковой девице...
  - Какой?
  - Дочери Маргоши, знаешь, я ее не видела, но как только увидала, я поняла, что этой особе помощь будет бесполезна. У нее ни грамма таланта.
  - Вы так прозорливы, Варвара Сергеевна. Я просто восхищаюсь вами. Так я перезвоню вам.
  - Зачем?
  - Скажу, когда прийти на прием к Аверьяну Онуфриевичу...
  - Ах, да, теперь еще и склероз. Я буду тебе крайне признательна, дорогушенька...
  Я не поверил ни одному ее слову. Я не поверил тому, что ей надо к врачу. Ей надо было бы с кем-то поговорить, это точно. Аверьян Онуфриевич - невропатолог на пенсии, который имеет частный кабинет на Васильевском. У него не слишком большой наплыв клиентов и громадный запас терпения. Для тещи это почти что единственный вариант. Не верю, что у нее что-то серьезно болит -в таком случае у нее бы дежурили скорые до того времени, как я бы не пригнался и не определил ее в серьезную клинику. Не верю, что у Варвары склероз, ха! Не верю, что потеряла телефон врача. Она постоянно изводит Онуфриевича телефонными консультациями. Просто, если позвоню я, мне придется этот визит и оплачивать. Варвара Сергеевна всегда отличалась особенной экономностью. А во что я абсолютно не верю, так это в способность Варвары Сергеевны оценить чей-то талант. Мария в некоторых аспектах особа весьма талантливая. Но пока мне не до Марии. Думать надо тогда, когда на это есть время. А сейчас мне надо не думать, а действовать.
  Свой первый звонок я сделал Стасику Малечкину и пригласил его прийти на ужин, захватив с собой экономические расчеты по театру. Я предложил ему прикинуть, какая будет ситуация, если мы предпримем те или иные меры экономии. Хотя, для меня не это было главным. Главным было...
  Собственно говоря, почему я должен заранее раскрывать кому-нибудь карты, даже вам, драгоценный читатель? То-то и оно. Потерпите немного, все узнаете.
  Потом я позвонил Димке, узнал, как он справляется без меня. Узнал, что сносно. Не слишком в это поверил. На завтра я назначил общее собрание прямо на репетиции и перенес репетицию на полчаса раньше. Лучше дать людям время принять новости, но не дать им времени смаковать перемены. Пусть сразу же загружаются работой.
  Остальные звонки были не столь важны, но на завтра все складывалось более-менее по плану. И меня совершенно не волновало, что жребий, который был брошен, уже взялся за изменение моей судьбы.
  
  
  Глава двадцать первая
  Началось
  
  Вначале было слово.
  И слово это взял я.
  
  Они все собрались в зале. И я подумал о том, как их на самом же деле много. Тут были все - не только артисты, но и весь обслуживающий персонал, вплоть до штатного пожарного, один из приколов, который я держал у себя в театре. Это придавало театру солидность и импозантность. Впрочем, за приколы тоже приходится платить. И чаще всего от них приходится избавляться в первую очередь. Прошу прощения, дорогой читатель, что я вынужден уделить время описанию собравшихся на импровизированном сборище в моем театре, но без этих людей трудно представить всю мою жизнь, тем более, что в действе, которое я собирался сделать они играли не самые последние роли..
  И вот они сидят. Моя гордость - два народных справа и слева. Они моя гордость, но каждым из них я горжусь отдельно. Николай Викентьевич прославился исполнительством ролей пламенных революционеров в кино и телепостановках, и романтичных любовников в театре. Сейчас ему шестьдесят шесть. Но все еще революционная романтика прет из него. Главное, что у него есть имя, нет, самое главное заключается в том, что к этому имени прилагается исключительный актерский талант и недюжинная работоспособность. При его болезнях делать такую норму спектаклей способен не каждый. А он играет! Играет, и только благодаря этому живет. Тогда, когда он узнал о своем диагнозе, он уже служил в моем театре. Я предложил ему играть меньше, естественно, с сохранением оклада. А Викентьевич не согласился, более того, попросил нагрузить его еще больше. Он уверен, что только работа способна убрать постоянную боль, которую вызывают болезни. У меня в театре он начал играть исключительно мерзавцев. Все говорят, что он открыл себя с другой стороны. Хха! Это я его отрыл, вытащил на поверхность и дал увесистого пинка под зад. Грубо? Зато точно, и эти все реанимационные мероприятия помогли. Он все еще на сцене, а не подыхает в безвестной бедности, как подавляющее большинство его сокурсников, которых вспоминают только в связи с очередным трагическим юбилеем. И он - моя гордость. Его лицо? А разве вы не помните его лица? Впрочем, вы правы, он действительно постарел. И похудел. А что делать? Рак не делает людей толстыми, радиационная терапия тем более. Как руководитель театра я должен быть в курсе даже таких вещей. К сожалению, больше двух лет на Викентьеича рассчитывать не приходится. И все-таки я не могу нагружать его так же, как нагружаю остальных. Ведь он уже не гастролирует. А что делать? Ведь при всем при этом он до сих пор лучше почти всех молодых вместе взятых. У него шикарная актерская школа. Пусть попробуют его критиковать! Он же Титан. И играет титанически. Личная жизнь Николая Викентьевича - тьма. Для журналистов она потемки, нам же, людям театральным, известно намного больше. Но не настолько, чтобы делать из этого средство пиара. Он был трижды женат, и все три раза крайне неудачно. У него было неисчислимое количество любовниц, и все они покинули его, одна за другой. Последняя, то ли Тоня, то ли Тася была моложе старика почти что на сорок лет. У него были два преданных друга, но он пережил обоих. Сейчас он доживал свой век один, в маленькой квартирке, в новостройках, по пресловутой улице Строителей. У него приживала какая-то двоюродная племянница из Сызрани, Клаша, некрасивая, не слишком опрятная и не слишком заботливая девица тридцати с лишком лет. Клашу удавалось журналистам не предъявлять, и, насколько я знаю, Николай Викентьевич никогда ее высвечивать и не стремился. Клаша умудряется выживать любовниц старого актера одну за другой. Они сразу же проникаются к сестре актера-любовника искренней ненавистью, так что последние годы Викентьевича превратились в домашний ад. Что же, по-настоящему он живет только на сцене.
  Второй эпицентр моего небольшого коллектива - Серафима Георгиевна. Она получила свою долю славы в кинематографе. Никакого телевидения. В кино она снималась мало, но каждая ее роль была событием. И она - единственный (кроме Стасика Малечкина, но тот по финансам) человек в нашем коллективе, к мнению которого я прислушиваюсь. К мнению именно в творческом процессе. В сущности, я режиссер-диктатор, поэтом актеров-звезд у меня в коллективе мало. Мне так намного удобнее работать. Это знает каждый режиссер. Лучше работать с серыми лошадками, чем со звездами первой величины - слишком много звездных проблем возникает. Звезду оставляют в театре только потому, что на нее идет зритель. Но к Серафиме я все-таки прислушиваюсь. Почему? Из-за ее имени? Глупости. Из-за ее вздорного характера? Тем более глупости. Все дело в том, что у нее настолько тонкий художественный вкус, что я не могу не ориентироваться на ее мнение. И еще: на нее ходят зрители. И это редкостная (по нынешним временам) правда. На кого-кого, а на Серафиму продолжают ходить даже сейчас. Она в самом расцвете своего таланта. Только подходит к пятидесятилетию. Кстати, этот ее юбилей будет через полтора года. Доживет ли до него театр? Это действительно интересно. От Серафимы зависит очень многое. Она тянет на себе две трети репертуара. И у нее самая высокая зарплата в коллективе. Все это знают, даже Николай Викентьевич, но Викентьевич играет только в трех постановках, больше ему не осилить. Поэтому Серафима в актерской среде властвует безраздельно. Пока что у меня с нею прений и стычек не было. Нет, разногласия были, но все это были разногласия, так сказать, творческого характера. Я имею в виду, что не было классических театральных разборок и скандалов с грязью, склоками и интригами. И это мне в Серафиме Георгиевне представляется наиболее ценным. Поэтому о Серафиме надо сказать несколько слов еще. В свои девятнадцать она была дурнушкой. В тридцать два считалась самой талантливой молодой актрисой, которой не хватало трудолюбия. На самом деле ей не хватило духу отбить ее режиссера от семьи. За такую нерешительность она расплачивалась длинным периодом с эпизодическими ролями в кино и ролями второго плана в театре.
  Открыть актера - это прямая работа режиссера. Утопить актера - это наивысшее наслаждение режиссера. Особенно так было в старое время, когда многие режиссеры кроме всего прочего, были еще и номенклатурой. Было почетным делом - возглавлять театр. Режиссер мог позволить себе небольшую толику свободы. Но за эту режиссерскую толику солдаты-актеры расплачивались кандалами и кабальной, крепостной зависимостью от своих нуворишей. Ну, это только лишь общие рассуждения, простите, что я так расфилософствовался, но мне иногда необходимо чуть-чуть обобщить - привычка, знаете ли, а в моем возрасте уже привычки управляют человеком, так что еще раз простите меня.
  В тридцать пять ее талант неожиданно стал востребованным. И настолько востребованным, что о ней сразу же заговорили. Но заговорили благодаря кино. За три года она сыграла семь выдающихся ролей в кино! Не каждая актриса способна на такое! Сейчас намного больше актрис, которые снимаются в куче сериалов, и нигде ничего интересного не показывают. Сериальные посредственности иногда даже становятся распиаренными, но стоит им попасть на театральные подмостки - и все сразу же становится на свои места. Театральная школа - этого ничем не заменить. И так получилось, что после этих семи ролей спрос на актрису Серафиму Георгиевну в кино был заоблачным, а в театре ей по-прежнему доставались роли второго плана. И кто это мог терпеть? Она сменила три театра, но итог ее исканий оказался плачевным, ситуация так и не изменилась: востребованность в кино и совершеннейший застой на театральной сцене. Любой другой на ее месте сосредоточился бы на кино, тем более, что гонорары в кинематографе чуть получше, чем театральные ставки. Любой другой махнул бы на театр рукой. Но не Серафима! Поэтому, когда я создавал свой театр и пригласил ЕЕ, Серафима Георгиевна сразу же согласилась. Особенно ее подкупало то, что я был увлечен своей женой, и интрижек в коллективе не заводил. У нас сразу же установились дружеские отношения. И я пообещал, что не буду мешать Серафиме играть роли в кино. И я не ошибся. Она слишком серьезно относилась к выбору ролей, особенно тогда, когда стала у меня играть главные роли в спектаклях, и с каким успехом! А роли в кино стали попадаться все реже и реже. Серафима не могла допустить того, чтобы роль была проходная, она готова была сниматься в эпизоде, если роль того стоила, если этот эпизод был сам по себе гениальным. При мне она отказывалась от десятков ролей, на которых неизвестные доселе актрисы делали себе имя, точнее, имечко. Сейчас молоденькой актрисе, чтобы получить имя, достаточно сыграть в сериале средней руки и сняться в обнаженной фотосессии для какого-нибудь более-менее известного журнала. Для этого ни большого таланта, ни сверхактерского дарования не требуется. Просто и эффективно. А Серафима оставалась сама собой не смотря ни на что, и это одно вызывало мое искреннее уважение..
  За что ее любили? Вот уж не знаю. Я лично ее не любил и не люблю. Она нужна мне. У нас с ней нечто вроде творческого союза. Но любить! Увольте. При всех своих чертах положительных, скорее, я не говорю о трудолюбии, целеустремленности, это само собой разумеется, у Серафимы Георгиевны был весьма скверный характер. Она не прощала обид, была требовательна, и не только к себе, но и по отношению к себе, заносчива, высокомерна, особенно с теми, кого считала беспросветными тупицами.
  Таких женщин не только за глаза называют "суками", они суки и есть, это верно, но без таких женщин было бы скучно в этом мире, это тоже простенькая истина, которую никто не осмелится оспорить. Впрочем, я никогда не занимался укрощением строптивых и приручением сук. У меня другая специализация. Остановимся на этом. У нас с Серафимой есть много общего, а, главное, есть несколько общих секретов? Как они образовались? И что это за секреты? Погоди, любопытный читатель будет и тебе по твоему любопытству. В сове время мы заключили нечто вроде пакта о ненападении. Я, когда приглашал Серафиму в театр, знал ее сложный характер, не слепой же, чего там... Но и Серафима хотел найти режиссера, который позволит ее таланту заискриться, не будет притеснять, в театре которого она будет примой. Вот только примой не за постель, а примой по духу своему. Я ей это обещал. Она обещала не лезть с дрязгами и интригами в коллектив. То есть, наши препирательства и споры только вокруг ее ролей. Мой театр - моя крепость. И она в этой крепости королева. Но король только один - я.
  Что касается остальных? Начнем все-таки с островов. Итак, два острова мы уже описали. Но что твориться вокруг островов?
  Вокруг них (Серафимы Георгиевны и Николая Викентьевича) группируется несколько злокадренных подхалимов. Это люди совершенно особого склада. Как я уже заметил, подхалимы есть и возле нее, и возле него. Больше всего подхалимов возле меня. В этом сермяжная правда жизни. У нас небольшой коллектив, но не учитывать эти расклады я не могу, не могу и не рассказать о них столь подробно и откровенно. Проще всего описать подхалимов Серафимы Георгиевны. Почему проще всего? Они очень простого типа: преклоняющиеся юнцы. Дело не идет об обожании, хотя Серафима и в свои почти пятьдесят выглядит очень достойно, нет, они прилетели на ее славу и так и остались в огнях этой славы, в ее маленьких лучиках, на которых далеко не каждый может согреться. А вот они сумели как-то пригреться, присобачиться, не за ласковое слово, не за рупь золотой, они остаются подле Серафимы потому как харизма ее стервозного жесткого характера ломает таких мальчиков и окончательно загоняет их под золотой каблучок. И только там, подкаблучником, мальчик-мужчина кажется себе настоящим мужчиной, чувствует себя на седьмом месяце от счастья. К сожалению, такая роль не слишком способствует продвижению театральной карьеры. Валик Снегуров, Амир Пальцверия, Котик и к ним еще часто присоединяется Шура Черный. Все они актеры второго, даже третьего плана. Две-три фразы в спектакле, участие в массовых сценах в виде балласта, иногда я могу доверить им небольшой эпизод, но только тогда, когда в нем играет их Богиня. Тогда Она не дет им сыграть так плохо, как они умеют.
  Серафима терпит подхалимов потому что ей надо иметь опору в театре. А небольшая, но слаженная свора верных друзей, которых ты можешь полностью контролировать, что может быть для этого лучше?
  А вот Люба Ряшева и Степан Бондаретов ходят в подхалимах у Викентьевича. Вот этих ребят я вообще не пойму. Викентьевич слишком стар и слишком болен, чтобы тянуть кого-то на театральную поверхность. Я оценил их как оппозицию Серафиме. Явную оппозицию. Но в силу того, что авторитета и веса в коллективе они не имеют, так и группируются около мощей старого мэтра. При этом Николай Викентьевич ни за что против Серафимы не попрет, он слишком ценит то время, которое ему осталось, чтобы тратить его на пустопорожние интриги и ссоры. И это меня тоже устраивает более чем.
  У кого между двумя островами море, а у меня в театре - болото. Я иначе остальную труппу назвать не могу. Они все - каждый сам за себя. Они все - как куклы без кукловода. Когда играют, и когда их дергают за ниточки - они что-то собою представляют, а как только остаются без нитей, сразу же их ценность приближается к нулю. Почему я набрал их? А кого набирать-то еще? Не самый большой театр не выдержит больше двух Личностей. Это проверенная моим горьким опытом аксиома. И хотя я называю эту серую массу болотом, я прекрасно понимаю, что это все-таки масса. И что с ними, теми, кто в болоте, обязательно надо считаться. Потому что все революции рано или поздно тонули в болоте. Так было с Великой Французской революцией, так произошло с Великим октябрем, а про Оранжевую революцию на Украине и говорить не хочется: она успела утонуть в болоте, не успев еще победить.
  Ну, а теперь несколько слов о слове, которое взял я. В таких ситуациях я обычно краток. Но эта речь была особенной.
  - Дорогие мои друзья. Я так говорю потому что совместная работа сплотила и сдружила нас, как никого более.
  Это я покривил душой ради красного словца. Коллектив напрягся. Такого начала оне не ожидали и теперь напряженно думали, что я буду нести дальше. Ожидание самого плохого оказалось не самым плохим, новости были намного хуже.
  - Вы знаете, что наш театр молод не только душой, но и телом, так сказать, не смотря на молодость, уже успел завоевать и зрительскую любовь, и определенный успех. Тем не менее, все вы читаете газеты, смотрите телевизор, знаете, в конце-концов, что в мире бушует финансовый кризис. К сожалению, этот кризис затронул и наш театр. У наших спонсоров, в связи с наступлением кризиса, ухудшилось финансовое положение, и теперь мы можем рассчитывать только на свои собственные силы.
  Я выдержал паузу, чтобы оценить эффект произнесенных фраз. Они зацепили наш коллектив, но пока что они реагировали вяло. В первую очередь, зашептались дальние ряды - рабочие сцены, гримеры, декораторы, уж они-то знали, что такая речь означает сокращение кадров, в первую очередь, их, а не актеров. Актеры же молчали. Это было глухая стена непонимания. Примерно такой реакции я и ожидал. Недовольство начнется позже, когда весь смысл сказанного окончательно уляжется в их головах.
  - Поэтому я должен принять несколько важных и неотложных решений. Во-первых, мы переходим в режим жесткой экономии. С мерами по экономии вы будете ознакомлены в отдельном приказе, его вывесят сегодня после вечернего спектакля. Во-вторых вы должны знать, что денег на премьеру нам не дали.
  Я выдержал небольшую паузу и выразительно посмотрел на Диму, который стал при этих словах бледным, как мел. Я думал, что реплика последует именно от него, но ошибся. Дима сидел и не мог сказать ни слова, а голос подала Марина Бакрушина, одна из "болота". Это было достаточно ожидаемо. В премьерной пьесе ей отводили главную женскую роль. Сама Серафима Георгиевна должна была играть героиню второго плана. Для Маринки это был шанс. И теперь я этот шанс рубил безо всякого основания (по ее мнению) и без всякой жалости (по мнению всего коллектива).
  - Получается, что плановой премьеры не будет? И что тогда? Может, планово закроем театр, разбежимся, и точка!
  - Деточка. Это сейчас вы такая храбрая (экономическую часть речи я приготовил заранее и вызубрил назубок, спасибо консультации Стасика), а что вы запоете через месяцев семь-восемь? Это вы так думаете, что нас кризис минует, мол, Россия большая, нас не достанет. Ничего подобного. Через пару месяцев волна неплатежей по кредитам приведет к тому, что мировая экономика начнет задыхаться, упадет спрос на все товары, которые наша страна вывозит, в том числе на нефть. Следовательно, и на газ. И что тогда будет? Курс доллара начнет бешено скакать, рубль падать, кредиты, которые мы набирали, как безумные, сразу же станет невозможно платить, начнут разоряться крупные компании и предприниматели. И кому тогда будет нужна безработная актриса? В сериалы пойдете? Дык там своих кормить будет нечем. Да, Мариночка, вы получше многих будете, только тогда такая конкуренция за каждую роль будет, что... Сами понимаете, я вас разбаловал почти постоянным успехом и хорошей финансовой стабильностью театра. Лафа кончилась. Халявы не будет. Теперь халява только в Интернете! А выживать будем вместе. Наша задача - пережить вместе кризис. Переживем, уверен, спонсоры вернуться. Не переживем - я покину тонущий корабль последним и позволю вам унести с него все, что сможете.
  - Это что, метафора такая образная, Павел Алексеевич, может быть, расскажите, что вы конкретно задумали? - это подала голос Серафима Георгиевна.
  - Вот-вот, если бы вы что-то не задумали, то и не выступили с такой провокационной речью. - Это Серафиму поддержал Степа Бондаретов. Викентьевич согласно кивал головой, он тяжело дышал и я стал подумывать не вызвать ли к нему неотложку. Что же, острова театра стали сближаться. Тем хуже для болота!
  - Я предлагаю несколько важнейших решений. Дмитрий Аксентьевич, перестаньте горевать по безвременно погибшей премьере! Слушайте внимательно. Вы знаете, что я был противником антреприз и запрещал вам ими заниматься. Верно?
  В зале согласно закивали головами. Такой негласный запрет действительно существовал.
  - Теперь же не до жиру, быть бы живу. Мы сделаем три премьерных антрепризы, я уже отобрал пять пьес. Это Горин, Радзинский и Камю. Отбираем три. Их постановкой займетесь вы, Дмитрий Аксентьевич, я в это дело лезть не собираюсь. У вас, дамы и господа, благодаря моему театру есть имена. Я очень аккуратно ротировал вас в кино и телевидении, так что вы не настолько примелькались, чтобы осточертеть зрителю и вызываете пока еще интерес. Первый спектакль должен быть готов через три недели. Через месяц выездной спектакль в Киеве. Продюсер ждет от меня названия и список актеров для начала рекламной акции (я останавливался в Киеве не зря, использовал отпущенное мне время по максимуму, чтобы восстановить старые связи).
  Тут болото начало оживленно шептаться. Они понимали, что Серафима и Викентьевич ни при каких обстоятельствах театр не покинут, так что это будет их заработок. Идиоты! Зарабатывать будет театр, а я дам им возможность поддерживать штаны во время кризиса.
  - И по поводу премьеры. Премьера будет. Обязательно будет. Но что мы можем поставить? Это ведь должна быть бомба!
  Мертвая тишина.
  - Мы будем ставить "Золушку" Шварца. Возражений нет? Молчите? Объясняю почему. Декорации - у нас есть декорации к двум утренникам - рождественскому и новогоднему. Из них можно слепить декорации к "Золушке". Костюмы. "Гамлет, принц датский" - немного добавляем рюшей и бантиков - и получаем сказочные наряды. С платьями проблем тоже не будет. Я пробежался сегодня по костюмерной - есть из чего перешить. И самое главное, у нас есть актриса, которая может конкурировать с самой Раневской в роли мачехи. И я сделал вычурный жест в сторону Серафимы Георгиевны. Лесть, даже столь грубая, для женщины всегда приятна. Завтра приступаем к репетициям. Я закончил.
  
  
  Глава двадцать вторая
  И это еще не все
  
  Как вы понимаете, любой коллектив - это клубок сложных взаимоотношений. В театре они сложны не в квадрате, а в кубе. Если можно себе представить коллектив в виде клубка змей, то наш состоит из самых-самых ядовитых змей в мире. Я ненавижу все эти движения, которые другие называют не иначе как интриги, но почему-то постоянно в этих интригах вязну. Мое искусство как руководителя заключается в том, чтобы выбраться из болота интриг и сделать хоть что-то толкового. На этот раз я буду ставить "Золушку". Знаете, существуют ситуации, про которые говорят: "не было счастья, да несчастье помогло".
  Так и в моем случае. Если бы не этот проклятый кризис, я бы ни за что не взялся бы за спектакль, ни за какие коврижки. Слишком много в моей жизни было бы суеты. А суета - это своеобразный наркотик. Ты и не замечаешь, как пролетел день, не замечаешь, как промчалась неделя за неделей. И вроде бы занимался чем-то, тратил свое время на что-то важное. А на что? А каков результат? И понимаешь, что результат нет. Что ты гонялся за призраками, что тень отца Гамлета прошла по совсем другой улице. И ничего вообще не случилось.
  А теперь я сделал очень многое - я не просто рассказал людям о кризисе, я зарядил их новой работой и новыми проблемами. И это есть хорошо. Сейчас мне надо опять упасть на дно и дать коллективу самому переварить все мною сказанное. Раньше чем лечь на дно я нашел Малечкина и забрал у него все экономические выкладки, которые заказал. Меня абсолютно не беспокоило, что Новицкий узнает о моих действиях - я ведь не делал ничего такого, что выпадало из наших договоренностей.
  - Ну что, Стасик, готовы?
  Стасик протягивает мне папку. Его кабинет небольшой, оклеенный обоями под старину, обои темноваты и света явно недостаточно. Но он любит этот стиль, слизанный с модернистских эскизов начала прошлого века. Интересно, почему ему так хочется выделиться именно на рабочем месте? Мне кажется, что он в личной жизни человек настолько несчастный, что только тут, на работе он может позволить себе как-то выделиться. И то, не словом своим, а делом...
  - Все прготовил, каквпросили, Палсеевич, вотще... Звонил мальчик от Палкстантиновича, напомнил про телепередачу слаховым навтра зачтвртьдевть студияять.
  Студияять - это, скорее всего, студия пять, ладно, заметано...
  - Буду. Всенепременнейше буду. Так и передайте этому... "мальчику" от Павла Константиновича.
  Стасик удовлетворенно кивнул головой. Нет, мне из театра не выбраться так просто. Я же забыл про Димочку. Ну что же, до папки Малечкина дело еще дойдет. Часик терпит. Пока что надо добраться до Димона и пригрузить его мудрыми наставлениями. Иногда такое бывает (со мной же такое случается сплошь и рядом): стоит только выразить какую-то мысль, а она уже сбывается. Около моего кабинета отирался неизменный помощник, моя режиссерская тень, Дмитрий Скворцов.
  О нем стоит сказать несколько слов. Дмитрий Аксентьевич Скворцов имел прозаическую фамилию и весьма экзотическое имя-отчество, больше за счет отчества. Он был коренным питерцем, закончил режиссерский факультет в Москве, но не этим почти автоматически закрыл себе дорогу в питерском бомонде. У Димочки было одно полезное для меня свойство - вызывать в коллективе, где он находится, какое-то неясное раздражение. Источник раздражение быстро вычисляли, так Димочка стал невходным на тусовки, нежелательным помощником режиссера на подмостках и съемочных площадках. Ему было под сорок. Уже пора было идти в самостоятельную жизнь, но как режиссер, Димочка так и не состоялся. Он был неплох. Особенно как исполнитель. Требователен к актерам, хорошо знал свое ремесло, но работал без фантазии, по калькам. Скажи ему: поставь пьесу в стиле того-то. И он сделает спектакль в стиле того или иного режиссера. А вот самостоятельно... Дудки. Премьеру он хотел ставить в моем фирменном стиле. Конечно, мне потом надо было навести лоск, но... Но в СВОЕМ стиле он никогда не ставил - потому как его стиля, стиля Дмитрия Аксентьевича Скворцова пока что не существовало. Я сумел использовать его очень дозировано. Когда я понял, что Димочка уникальный человек-тень, все раздражение от его присутствия для меня куда-то пропало. Наверное сейчас, когда я не ждал от него ничего сверхестественного, он меня и не раздражал? Впрочем, в моем коллективе Дима оказался на своем месте. Он редко общался с актерами вне репетиционного зала, бл незаметен, а потому незаменим.
  В личной жизни Димон был счастливым человеком. Он был женат и его жена крепко держала мужа под каблуком. Никаких самостоятельных решений. Шаг враво, шаг влево - расстрел на месте. Точнее - развод через ЗАГС и никаких вариантов. А развода Димочка боялся больше, чем огней святого Эльма. При этом Димочка был действительно счастлив, когда мог чем-то услужить жене, и глубоко несчастен, когда ее Ивонну что-то расстраивало. Стоило ей скривить свой носик-кнопочку, как Диму начинала бить дрожь. А по телу пробегали судороги. Присутствие такого Димона в семье Ивонну более чем устраивало, она культивировала в муже культ своего каблучка и весьма в этом деле преуспела.
  Присутствие такого Димона в театре меня тоже более чем устраивало. Но только не сейчас. Опять-таки, не было счастья, да несчастье Скворцу помогло. Сейчас надо было заставить его работать по-новому. И как это сделать? Худой, как тростинка, высокий, с большим остроклювым носом, Димон ходил в вечных линялых джинсах и постоянно стремился слиться с тенями на театральных подмостках. Его нос был точнейшим барометром и всегда говорил о том, что на самом деле происходит на улице. Стоило носу посинеть, как ставало ясно, что мороз на улице лютует больше прежнего, как только нос краснел и постоянно чихал - весна накрывала город первым теплом. Синевато-зеленоватый оттенок клюва свидетельствовал о том, что премьера удалась, как и фуршет, который следовал за нею. Все это знали, и все подшучивали втихаря над этой особенностью димочкиного организма. А Дима еще больше тушевался и стремился стать еще менее заметным. Он хотел быть незаметной тенью мастера. А мне нужен был сейчас раздражитель. Творческий раздражитель, человек, который будет со мной спорить, что-то доказывать, сомневаться во мне и в моих решениях, а не тупо переносить мое мнение на сцену. Таким был Вадик, он работал со мной в самом начале создания театра. Теперь у него свой театр в Москве. И это закономерно. Он быстро вырос. И быстро перерос роль второго. Диму же роль вечно второго устраивает. Меня уже нет.
  - Димочка, прошу, заходи, что-то случилось?
  - Да нет, Павел Лексеич, понимаете, я же потеряюсь, это же три спектакля... Три!
  - Так, присаживайся, успокойся, тебе чайку сделать?
  - Если можно, зеленого...
  Он такой во всем. Умеренность, незаметность, скромность... А мне сейчас нужен нахал, который будет трескать кофе тоннами и выдавать идею за идеей на гора... Что же мне делать? Ладно. Работаем с тем, что имеем... И в эту минуту я так захотел позвонить Вадику в Москву и попросить его... приезжай, помоги... Только ему там, в столице чем лучше? То-то и оно... Да и расстались мы после крупной ссоры, неправильно расстались, грубо. И с его стороны и с моей. Н-да, а у меня по программе любитель зеленого чая.
  Я бросаю пакетик зеленого чая в чашку, заливаю ее крутым кипятком и подвигаю к Димочке сахарницу, хотя знаю, что он пьет чай без сахара. Почему-то сегодня меня это бесит. Дима, кажется, чувствует это, у него тонкая организация души. Точно. Он касается ложечкой сахара, после чего начинает усиленно колотить по стенкам чашки. И зачем? Однако, мое раздражение чудесным образом проходит. Дело прежде всего.
  - Дмитрий Аксентьевич, знаю, что вам кажется объем работ более чем огромным. Ничего не попишешь. На вас падают и ежедневные прогоны. Я буду полностью сосредоточен на премьере. Нам надо сделать ее за рекордно короткие сроки. Вы за такие же рекордные сроки ставите три маленьких спектакля. Уразумели?
  - Я все понимаю, мне нужен ваш совет...
  - Мой совет... "Совет вам да любовь", кажется, так говорили раньше? Подумаем? Насколько я понял, ты не знаешь, с какого конца подойти к пьесам?
  - Нууууу...
  - Значит, я прав... Радзинского и Горина ставишь в моем стиле. Это обсуждению не подлежит.
  - А Камю?
  - Верно, Камю в мой стиль не совсем вписывается.
  - Нет, вписать можно, Пал Лексеич...
  - Не вписать, а покорежить его моим стилем можно, и ты это, как никто, понимаешь. Ну, вот тебе и задача с тремя неизвестными. Решай ее сам.
  - В смысле?
  - В прямом смысле. Ищи новые пути, концепцию. Найдешь концепцию, суть, от нее у будешь отталкиваться. Ясно?
  - Постараюсь, Павел Лексеич...
  - Постарайся. И еще, я буду достаточно занят с премьерой, и не только. Понимаешь, я не оставлю поиски спонсора, думаю, что кого-то найду... Вот... Так что с Камю мне голову не забивай. Ставь сам. И если он будет похож на Товстоногова или Любимова - не сносить тебе головы. Никаких заимствований у мэтров. Уразумел? Иди...
  Димочка приподнялся со стула, его стало кривить сначала в левую сторону, потом вправо, наконец, он справился с волнением, снова брякнулся на стул, хотел что-то сказать, но передумал, захлопнул рот, после чего быстро поднялся и покинул помещение моего рабочего кабинета. Я воспользовался тем, что в это время народ в театре по коридорам зазря не слоняется, схватил папку Малечкина, и быстрым шагом покинул театр.
  
  
  Глава двадцать третья
  Когда в голову приходят спасительные мысли
  
  Мой дом - моя крепость. Мой дом - моя спасительная пристань. И когда мне надо что-то прикинуть, обдумать, выверить следующий шаг, я возвращаюсь домой и погружаюсь в раздумья. На этот раз я выложил все бумаги с расчетами, которые сделал Славик, разложил их не так, как он мне их дал, а по тем направлениям, которые я себе представил. И только после этого стал смотреть, получится из этого что-нибудь утешительное. Утешать себя было нечем. Ситуация с финансами была критической. И затягивание поясов в такой ситуации - вещь необходимая. А те меры, которые мы уже обсудили, и приказ о которых был напечатан и подписан, были всего лишь каплей в море.
  В то же время сосредоточиться на проблеме мне никак не удавалось. Я совершенно забыл, что именно в этот день недели Машенька устраивает генеральную уборку. И я пришел домой как раз в разгар боевых действий. Мрачно гудел пылесос, сбивая меня с пути истинного, Машенька же носилась по квартире, как угорелая, и я своим присутствием мешал ей, это было так очевидно. Я понял, что так продолжаться не может долго, недалеко и до мигрени. Я пробовал приспособиться к ситуации и переждать хоть какое-то время, но уже через пять минут понял, что это абсолютно бесполезное занятие. Надо было принимать какие-то радикальные решения.
  Машенька остервенело драила ковер в гостиной. Свирепо ревел пылесос, а на ее сосредоточенном лице не было никаких эмоций, только желание быстрее закончить свою работу.
  - Маша... - не слышит. - Машенька! - не реагирует. - Маша!!! - почти ору ей в ухо.
  - Ой! Что? Вы?? Да!?
  - Кончай с уборкой...
  - Но, Павел Алексеевич, я только-только...
  - Уборка переносится на завтра. Все переносится на завтра. Мне надо поработать. Подумать. И ты мне мешаешь.
  Машенька смотрела на меня большими красивыми глазами, в которых быстро стали наворачиваться слезы.
  - Я... да? Я??? И что? Даже кушать не приготовила... Думала, как всегда...
  Она стала чуть-чуть шмыгать носом, значит, процесс выделения слез уже идет полным ходом. Да уж! Тюфяк я бесчувственный! Тупоголовец! Надо теперь как-то загладить свою вину.... Бывает. Выкручивайся теперь...
  - Машенька, прости старого идиота. Я больше не буду...
  - Что вы, Павел Алексеевич, вы же не старый... и тем более не идиот...
  - Почему?
  - Ну, стала бы я у идиота работать?
  - Машенька оставьте эту еврейскую привычку отвечать вопросом на вопрос. Почему это я не старый?
  - Извините, Павел Алексеевич, вы старый идиот, как вам будет угодно...
  И тут я рассмеялся...
  - Маша, все! - это я сквозь смех и слезы, которые смех вызывал...
  - Все, закончили... По случаю такому я приглашаю тебя в ресторанчик. Тут рядом есть заведение, которое держит мой старый знакомый... Такой пахлавы и таких хачапури тебе нигде никогда не подадут. Гарантирую. Идем.
  - Но Павел Алексеевич...
  - Я не спрашиваю тебя, согласна ты или нет. Я тебя пригласил, и отказы не принимаются. Отказ равносилен увольнению.
  - Тогда увольняйте меня...
  - Так, хватит брыкаться, сама знаешь, что не уволю. Идем, я действительно очень хочу есть, а ты меня моришь голодом. Хочешь, чтобы у меня случился голодный обморок? Идем, Машенька, первый и последний раз. Обязуюсь...
  - Ну, если в первый и последний...
  Да, та еще штучка... та еще штучка, штучка... заклинило меня, что ли? Ага... давай-ка решим, есть ли у меня какие-то чувства к этой девице? Нет... Так с чем это связано? С "Золушкой"? Именно! Она не должна быть писаной красавицей! Она должна быть миловидной! Ага! Вот оно! Будем идти из этой точки...
  Я редко вижу, как одевается Машенька, когда она не на работе. Последний раз был, когда я перепил, поэтому никакого представления об ее облике "на гражданке" я не имел. Действительность подтвердила мое предположение, что Машенька "интересная штучка". Она была одета без вызова, но очень мило, а розовый цвет брючного костюма на удивление ей шел. Она надела туфли-лодочки на невысоком каблучке, что только подчеркивало ее спокойную красоту еще не расцветшей женщины, красоту уверенного ожидания. Еще чуть-чуть, еще немного времени, когда слепящая юность перейдет в уверенную зрелость, и на нее будут заглядываться все мужчины, во всяком случае те, которые мужчинами остались. Туфли как-то уверенно гармонировали с костюмом, а костюм так удало сидел на ее ладной фигурке, что я непроизвольно подумал: "Какого?"
  Именно, какого дьявола она делает у меня на работе? Что привело ее к роли прислуги? Недостаток денег? А я ведь никогда не думал про это. У меня и мысли такой не возникало. Пришла по рекомендации... И что? Мама болеет? Нужны деньги на лечение? И при этом умеет недорого и со вкусом одеться? Странно... Человек в горе не такой... Или такой? Это стоило исследовать. Вот только времени на эти исследования - ноль целых и нуль десятых без хвостика.
  Мы покинули квартиру, я галантно подал Машеньке руку, а через четверть часа мы были в небольшом ресторанчике со стандартным названием "Андижан". Не сомневайтесь, что Гиви, который этот ресторанчик держит, прекрасно разбирается в том, какой должна быть пахлава, а тем более, какими должны были быть настоящие хачапури.
  Пока мы ели и пили легкое грузинское вино (слава Богу, грузины не перестали поставлять в Россию сухие благородные вина), я присматривался к Машеньке - к ее манере говорить, отшучиваться, наклонять голову с небольшим подворотом вправо, к ее манере есть - весьма сдержанной и даже изысканной. У Машеньки чувствовалось хорошее воспитанием, и отточенные манеры, которые тщательно скрывались, только есть движения, которые ты делаешь на подсознании, они-то и выдают твои манеры. Простота и скромность - это тоже признаки высокого стиля. Странно. Мы никогда не задумываемся о том, кто и почему находится с нами рядом. Какие невидимые нити соединяют двух людей, пусть временно, пусть понарошку? Я иногда пытаюсь восстановить цепочку тех или иных событий, это полезно, особенно, если в спектакле ты подобную цепочку выстраиваешь. Я иногда пытаюсь это сделать, но потом быстро сдаюсь, понимаю, что ничего у меня не получится, ничего не выстроиться, тем более, ничего не осознается.
  Будучи человеком более-менее интеллигентным, я вел с Машенькой достаточно светскую беседу, мы обсуждали последние новости культурной жизни столицы, Машенька набросилась на примитивистов, которых не принимала и не воспринимала, причем никаких - от Пиросмани и Шагала до митьков и иже с ними. Самое интересное, что я где-то подобные рассуждения слышал, даже не просто подобные, а один к одному... Как это она сказала? "Инфантильная картинка воспринимается только инфантильным умом". Странно. Где-то кем-то... Странно. Нет, не помню. "Лубок имеет право на существование, как традиция, но подстраивание под традицию, в которой нет традиционной же сущности, выглядит жалко". И это было. Давненько не слушал так заумно выстроенных фраз. Да и из моих знакомых на подобные сентенции были способны немногие, а двоих мастеров таких фраз уже нет с нами. Ладно, чего голову ломать, там где другие ломают ноги?
  - Машенька, а кто ваши родители? Мне кажется, вам дали весьма приличное воспитание. Не могу понять, как вы оказались на этой работе...
  - Вы хорошо платите...
  Это было правдой.
  - И у меня достаточно времени на самообразование и самосовершенствование.
  Ну вот, поставила меня на место при помощи двух предложений и двух длиннющих слов, которые слитно можно произнести только после хорошей подготовки.
  - Значит, к вопросу о родителях мы не возвращаемся?
  - Значит...
  - Хорошо, тогда о другом. Учеба? Я понимаю, что ты что-то закончила, или я не прав?
  - Вы и не лев... Давайте оставим мою скромную персону в покое. Меня немного, вру, меня очень сильно смущает, что вы уделяете мне столько внимания. Я не привыкла...
  Последнюю фразу Машенька оборвала на полдороги и уставилась в окно, за которым ничего интересного не происходило. Почему-то мои вопросы действительно задели ее, раз она позволила себе осторожную грубость.
  - Хорошо. Давай перейдем к театральным событиям? Ты следишь за театром?
  - Ну, конечно, раз работаешь у театрального мэтра, надо быть в курсе последних событий.
  - А из современных режиссеров кто тебе больше всего нравиться? Ответ, что я не принимается, это будет или откровенность, которую я приму за подхалимаж, или подхалимаж, который так и останется неоцененным.
  - Тогда Виктюк...
  - Вот как?
  - Ну да, он немного эпатажен, но все это очень стильно... Не изящно, не авантюрно, не красиво, а именно стильно. Наверное, "стильно" - самое правильное слово...
  - Ну вот смотри, Машутка, например, я хочу поставить спектакль "Золушка" по Шварцу. Чтобы осуществить это мероприятие, я должен придумать какую-то художественную концепцию. Что в такой ситуации делает Роман Виктюк? Он закручивает пьесу, как закручивают усы стражники сказочного королевства, все роли играют полуобнаженные или полностью обнаженные мальчики, а примерка туфельки мальчиком-принцем мальчику-Золушке превращается в акт фут-фетишизма. И зачем?
  - Да, он провокационный, но при всей его провокационности он во многих случаях точно смотрит в суть вещей. Нет смысла перекраивать классическую историю, если ты не способен высветить ее по-новому. А у него получается...
  Вот эта фраза "Нет смысла перекраивать классическую историю, если ты не способен высветить ее по-новому".
  Эта фраза тоже в моей жизни уже звучала...
  Что это?
  Дежа-вю?
  Мне пора к психиатру?
  Что со мною происходит? Эта девочка не может шпарить настолько знакомыми фразами, значит, мой мозг хочет, чтобы она шпарила знакомыми фразами... И что это все значит? Кажется, так говорил о старый покойный друг, прекрасный актер и замечательный человек, Валерий...
  - Что с вами?
  - Извини... что?
  - Что с вами? Вы как будто отключились, и лицо стало таким бледным...
  - А? Ничего, Машенька, ничего... Просто показалось...
  Машенька напряглась в ожидании того, что я начну объяснять причины своего напряжения... А я не знал, как уйти от этого разговора. Признаться симпатичной девушке, что у тебя не все в порядке с головой как-то не хотелось.
  Но тут на помощь мне пришел Гиви. Он самолично принес шашлык, который своим острым пряным запахом заполонил все небольшое пространство между мной и Машенькой, и на время скрыл меня от настороженного взгляда девушки. Гиви любит мариновать мясо в острых кавказских травах, отчего мясо приобретает неповторимый аромат. Он вообще неплохой парень, хотя все его официанты - смазливые мальчики, которых он предпочитает смазливым девочкам. Но это небольшой секрет для большого числа посвященных. Случайным посетителям, вроде Машеньки, эти подробности не нужны абсолютно.
  Я впился в кусок сочного мяса и тут мне в голову пришла спасительная мысль, а что, если... И я тут же уцепился в эту мысль, уцепился настолько, что это отразилось на моем лице. Машенька, скорее всего, не поняла, что со мной происходит, но точно ощутила, что что-то происходит...
  - Павел Алексеевич, что с вами?
  - Ой, Машенька, это... это называется муками творчества... Извини...
  - Да что вы, Павел Алексеевич... Вы меня извините, я такая дура бываю... Просто я вас никогда таким не видела...
  - А, да, ничего... кушай, кушай... Я пока подумаю...
  - Да я сыта...
  - Странно, ты кушаешь меньше, чем Дюймовочка... Вот оно!
  - Что оно? - голос Машеньки отражал ее испуг.
  - Решение, Машутка! РЕШЕНИЕ! Я теперь все знаю... Извини... Вот оно! Вот оно! ЭВРИКА! Точно!
  Надо было отдышаться. Меня переполняли эмоции, я чувствовал, что нашел именно то, что должен был найти, то, что называется режиссерским ходом. И все вокруг перестает существовать, странное чувство, но мир исчезает, все исчезает. Остаются только я и моя идея... Ах, да, еще что-то мешает... какая-то странная штучка... Вот она...
  - Я сейчас вызову такси и ты поедешь домой, а я к себе - мне надо сосредоточиться ОК? Ну и ладно...
  Машенька в ответ сдержанно кивает головой. Люблю сообразительных девочек.
  
  
  Глава двадцать четвертая
  Неожиданно приятные стороны театральной режиссуры
  
  Вообще-то это решение не касалось спектакля, точнее, не касалось его напрямую. Оно касалось немного другого аспекта событий, которые развивались своим путем, и только потом я понял, что именно так они и должны были развиваться.
  Самое интересное началось после того, как я оказался дома. Записочка с телефонным номером, который я оставил по неосторожности у себя на тумбочке, куда-то бесследно исчезла. Вообще-то Машенька не имела привычки сметать мои бумажки, разве что... Разве что она сделала это по недоразумению или нарочно? Нарочно? Ревнует? А повод? Разве я давал ей повод? И разве я думаю о ней, как об объекте страсти? Глупости! Пусть мне выколют глаза, если это правда... Черт! Тут же стало печь вокруг глазниц. Еще напророчу... Хватит играть с силами, с которыми играть не стоит. Хорошо, что у меня фотографическая память на числа, в особенности на номера телефонов. Я даже телефонную книжку не веду - все у меня в памяти и намного надежнее, чем в памяти компьютера, сохранено.
  Во всяком случае, у меня есть возможность проверить последнее утверждение. И вот, я его проверяю. Номер... Все цифры выстраиваются у меня в голове, подобно звеньям простенькой головоломки. Получилось. Сложилось. Вот оно... Набор.
  - Мария?
  - Да, простите, а кто это?
  - Н-да, у вас действительно девичья память... Это Павел Алексеевич, неужели не узнали?
  - Ой, извините, Сереженька, я вас действительно не узнала...
  По-видимому, это должно было означать, что ее мама на страже, и совсем-совсем рядышком.
  - Сереженька, так Сереженька... Вы знаете, у меня есть одна идея... небольшая, но интересная, может быть, нам надо было бы ее обсудить. Лучше при личной встрече. Вы меня понимаете?
  - Ой, как это интересно... можно узнать подробности?
  - Приезжайте, адрес вам известен, только кузнеца с собой брать не надо?
  - Какого кузнеца? Ой, простите, я плохо расслышала...
  - Никакого. Ни вашу маму, ни, тем более, мою бывшую тещу. Договорились?
  - Буду через полтора часа. Раньше не доберусь, честное слово...
  Ну, по поводу честного слова дело такое... молодое, все равно не поверю...
  - Жду.
  Говорят, что краткость - это сестра таланта. А моя идея? Она еще окончательно не сформировалась, но возникла твердая уверенность, что эта девушка, Мария, каким-то странным и непонятным, пока еще, мне образом, связана с моим премьерным спектаклем. Не зря я ее встретил тогда, когда ехал на встречу с Новицким? И не зря маман-с (так в минуту злой иронии я называл Варвару Сергеевну) так настойчиво втирала мне эту ... хм-хм... девицу?
  Девушка вида ужасного схватила мужчину прекрасного, как дальше в той страшилке из старой-старой сказки? И, кажется, старина Шварц и эту сказку переделывал? Почему же мне хочется поставить именно этот спектакль? Неужели комплекс "Принцессы Турандот" не дает и мне покоя?
  Что такое комплекс "Принцессы Турандот"? А вы про такое не слышали? В свое время спектакль "Принцесса Турандот" имел ошеломляющий успех. Фразы из спектакля пошли на расхват, появились анекдоты, истории, частушки и смешилки из этого спектакля или с ними связанные, например, детская дразнилка "вот принцесса Турандот, никто замуж не берет". Глупая? Ну и что? Это был всего лишь маркер популярности. И из-за того, что детский, в принципе спектакль, который ни на что, как на детские утренники, пригоден не был, вдруг стал столь популярен среди взрослых, у многих режиссеров сложился определенный комплекс этой самой принцессы. Стали в театрах один за другим ставиться детские спектакли, причем их обрабатывали не в совсем детской режиссуре и придавали им налет "взрослости". Но искусственный налет лущился и облазил, спектакли эти канули в Лету, причем очень быстро, а "Принцессу Турандот" как ставили, так и ставят, и по-прежнему люди идут на этот очень детский, но сказочно волшебный и прекрасный спектакль. До сих пор такие спектакли появляются в репертуаре то одного, то второго театра, но славы "Турандот" никто из них не получил.
  Стоп! Давайте честно. Я не собираюсь ставить спектакль для взрослых. И я не собираюсь повторяться. Все равно, лучше старого фильма с Раневской эту сказку не сделаешь. Лучше - нет. А по-другому, обязательно можно, еще как можно! А почему именно сказку? Потому что сказки наиболее популярны в самые тяжелые периоды жизни народа. А сейчас такие времена грядут. Если уж Новицкий сжался в комок и ищет, на чем сэкономить, то...
  И тут мне снова попалась пьеса старины Шварца. Мне как раз приготовили распечатки ролей, а я и забыл, что все эти папки приготовил для первой репетиции и оставил дома. Открою, как всегда, наугад. Посмотрим, что получится...
  Король. Ха-ха! Это приятно. Ну, открывай ворота! Довольно чистить. И так красиво.
  Привратники поднимают с травы огромный блестящий ключ, вкладывают в замочную скважину и поворачивают его в замке. И ворота, повторяя ту же мелодию, с которой раздвигался занавес, широко распахиваются.
  Перед нами - сказочная страна.
  Это страна прежде всего необыкновенно уютная. Так уютны бывают только игрушки, изображающие деревню, стадо на лугу, озера с лебедями и тому подобные мирные, радующие явления.
  Дорога вьется между холмами. Она вымощена узорным паркетом и так и сияет на солнце, до того она чистая. Под тенистыми деревьями поблескивают удобные диванчики для путников.
  Король и привратники любуются несколько мгновении своей уютной страной.
  Король. Все как будто в порядке? А, привратники? Не стыдно гостям показать? Верно я говорю?
  Привратники соглашаются.
  Король. До свидания, привратники. Будьте вежливы! Всем говорите: добро пожаловать!
  А ведь это тоже знак. Почему-то я открыл книгу именно на этой странице и именно с этой фразы начал чтение. Чтение - вот лучшее мучение... как говаривал мой коллега-режиссер, когда организовывал чтение новой пьесы в театре. У него это действительно было мучение. В его труппе было пятеро старичков, да еще таких, которые могли и его проглотить с потрохами - все лауреаты сталинских премий и народнейшие артисты. Ролей, как и регалий, хоть отбавляй. И попробуй им что-то дать на отчитку - своими саркастическими колкостями доведут до бешенства и автора, и режиссера. А сами как ни в чем ни бывало... Да... У меня все намного проще. У меня нет общих чтений вообще. Каждый актер, которого я хочу задействовать в спектакле, получает два текста: полный текст пьесы, в котором его роль выделена желтым маркером, и отпечаток самой роли, то есть текста, который он должен знать наизусть. И ничего более. Никакого чтения. Никаких обсуждений. Никакой игры в режиссерскую демократию. Я режиссер-тиран, режиссер-диктатор, режиссер-творческий вампир.
  Наверное, я просто не заметил, как прошли эти самые полтора часа. И прошли ли они вообще? Когда я занят разработкой спектакля, то... Но звонок в дверь оказался настойчивее, чем я ожидал. Я уже и позабыл, что пригласил Мираю. Ой, Марию... А вот она, враг у ворот, а Мария у дверей... Ну что же, открываю...
  - Ну вот и я...
  - Я вижу, проходите...
  На ней было довольно милое платье ярко-сиреневое, вызывающе облегающее ее божественную фигуру, от нее исходил аромат полыни и еще какой-то сладкий аромат, наверное, родом из сказок "Тысячи и одной ночи". Говорят, что наши туристы, наводнившие в последнее время Египет, сделали сладкие ароматы Востока у нас опять такими популярными. И все больше женщин соблазняет мужчин именно при помощи этих горячих и пряных дурманов. Вот уж не знаю, но она была действительно жаркая штучка...
  - Павел Алексеевич, я не ожидала, что вы так быстро отреагируете... Знаете...
  - Хватит. Если я принимаю какое-то решение, то действую быстро. Если не принимаю, то не действую вообще. Так что давай без жеманства и игры в потрясенную дурочку, зачем?
  Она красиво отбрасывает волосы назад одним поворотом головы, наверняка, хорошо отрепетированным жестом... Да, жесты соблазнения у нее просто в крови... Надо бы еще присмотреться к ней, да времени нет. Пора...
  - Хорошо. Тогда приступим к делу...
  Красивый наклон головы. Знает, какой вид самый выгодный и красиво оттеняет ее природные качества. Ага.. чуть неправильная форма черепа, ладно, не будем придираться, по большому счету не из-за чего... Надо запомнить... А что, если... Ладно...
  - Да, мне кажется, что у вас есть природные данные, которые обязательно надо постараться использовать...
  - Вот как?
  Мария принимает соблазнительную позу, аккуратно прислоняясь к столу и открывая взгляду посторонних лиц (то есть меня), прекрасной формы ножку почти до середины бедра. Полуодетость намного соблазнительнее откровенной наготы, намеки же на возможность достижения желаемого это тоже оружие. И оно обоюдное. Я желаю завалить ее в койку, она желает использовать меня, чтобы появиться на сцене. И все это нормально и закономерно в нашем, не самом лучшем, из всех возможных миров.
  - Мария, вы откровенно красивы. Сейчас я включу музыку, а вы спокойно, плавно, в такт музыке разденетесь.
  - Это что, последний тест на профпригодность?
  - Что-то вроде того.
  Вот уголки ее губ чуть-чуть дрогнули, вот чуть-чуть, самую малость, левая бровь поползла вверх... Она начала движение... Рука плавно изгибаясь, потянулась верх, пальцы чуть щелкнули, в такт музыке, которая раскручивала и раскручивала бешенный темп.
  И танец начался...
  
  
  Глава двадцать пятая
  Плавно переходящая в постельную
  
  Когда в комнате двое - мужчина и женщина, когда они что-то хотят друг от друга или друг другу интересны, что может помешать их соитию? Глупый вопрос? Но весь мир наш состоит именно из этих "глупых" и несуразных вопросов. Она - немного жеманная и в тоже время такая нескромная в неумеренном любопытстве. И он - прожженный, искушенный, испытавши почти все, кроме каких-то очень уж экзотических извращений: встреча Казановы и госпожи де Сталь.
  Я вспоминал, как описывал свое первое свидание в пьесе, которую написал для меня один питерский автор. По молчаливому согласию, я дописал в этой пьесе несколько эпизодов на свой вкус. Именно они и позволили этому произведению стать визитной карточкой моего родного театра. Возможно, это было слишком эротично, слишком откровенно, слишком смело, как на нашу неискушенную тогда еще публику. Зато сейчас ее (публику) ничем этаким не удивишь. С театральных подмостков откровенно показывают все, вплоть до актов скотоложества. А вот показать чувства, отношения, это им не под силу...
  Мы люди разных эпох... Нет. Мы просто разные люди. Разные настолько, насколько бывают разными мужчина и женщина. Но вот оно - момент истины, когда два человека сплетаются в одном танце наслаждения. Она очутилась в крепких объятиях мужчины еще в прихожей. Она накинулась на меня, прыгнула и обхватила ногами, так что мне оставалось только поддерживать ее руками. И все это врем кружить, кружить по прихожей, чтобы найти наконец место, где можно будет прислонить ее спиной к стене и наслаждаться медовым вкусом ее губ. Хотя, возможно, она пользуется медовой помадой?
  Глупые вопросы возникают и тут же исчезают, как исчезают и слова. Остаются только прикосновения. Взгляды. Даже не взгляды, что там... Остается ощущение того, что все происходящее - только лишь прелюдия какого-то чуда, чуда, которое должно вот-вот, с минуты на минуту свершиться.
  И разве есть большее чудо, чем женщина, созревшая для любви? Он... Я... Черт возьми, она...
  Ее губы, губы, губы... Этот поцелуй, безумный по сути своей, потому что он лишает разума, лишает воли, обнажая страсть, похоть, кровавое мясо ничем не прикрытых чувств.
  Еще минута, еще, еще одна. Я забываю про время. Я забываю про то, что все еще нахожусь в прихожей, чувствуя только сладкий медовый вкус ее губ, дразнящий сладкий запах духов, чуть приторный, но столь уместный, чувствую, как все сильнее ее бедра сжимаются вокруг туловища, наконец, я понимаю, что перестаю дышать.
  Я перестаю существовать, теперь мы существуем вдвоем. Это кажется, когда еще нет но уже да... мы безодежные и совершенно безумные, потому как безумие страсти охватило не только мужчину, но и женщину. Безумие страсти охватило не только нас, но и весь мир вокруг, безумие старсти пропитало стены, пол и потолок, страсть сочится отовсюду, приобретая неожиданные визуальные формы - быстро растущих иноградных лоз...
  - Может, вина? - неожиданно говорит Мария, оторвавшись от моих губ. Я чувствую себя глупо, как-то странно предлагать вино женщине, когда ты стоишь со спущенными штанами и трусами, вы не находите? Или женщине хотеть вина, когда мужчина так откровенно хочет ее... Хотя, вероятно, у нее такие игры, кто знает? Я не знаю, я только вижу, что, впрочем, женщина тоже не совсем одета. Мари неожиданно проворно отталкивается от стены и от меня, оказывается на полу на своих двоих. Красивым и ловким движением, полным грации кошки, сбрасывает через голову остатки одежды и смотрит на меня с вызовом, мол, как я буду выходить из этого положения. Наконец я могу рассмотреть ее. Крупные, спелые груди идеальной грушевидной формы, налитые, с большими розовыми круглыми, призывно торчащими сосками прекрасно смотрятся на ее не худеньком теле с идеально ровными ножками. У нее фигура классической греческой богини. Кажется, она только-только вышла из-под резца неподражаемого Фидия. На современный стандарт красоты Мария не тянула. Она не худосочная моделька, это уж несомненно. Чувственные губы, немного слишком чувственные и чуть более полноваты, чем необходимо, но и это им идет. Глаза. Сейчас мне кажется, что ее глаза были с особой томной поволокой, такими, какими бывают глаза беззастенчиво влюбленных женщин. Руки изящные, чуть тяжеловатые в кистях, и немного островаты в локоточках, кстати, ступни тоже чуть тяжеловаты, есть некоторая тяжесть и даже небрежность конструкции, в тоже время нельзя не признать, что Матушка-Природа потрудилась на славу. Особенно ей удались ресницы - густые, ярко выделенные тушью, они четко оттеняли глаза и создавали неожиданный эффект контраста с томным выражением глаз.
  И что мне в этой ситуации делать? Стоять под ее лукавым прищуром? Запахиваться в одежду? Глупо как-то... Пришлось самому раздеваться - надо все-таки соответствовать ситуации. И в таком голом совершенно состоянии топать на кухню. Где стояла бутылка неожиданно возжеланного вина.
  Вино я выбрал молдавское. Сухое Каберне восемьдесят шестого года было одним из моих самых любимых молдавских вин. Его сейчас трудно найти, помогает то, что я жил недалеко от Молдавии, и там у меня остались хорошие знакомые. Шабский винсовхоз не успели удушить во времена горбачевского сухого закона. Так что кое-что из хорошего старого вина перепадало на стол простых российских граждан.
  Будучи абсолютно голым интересно рассуждать о свойствах молдавских вин это тоже какая-то несусветная чушь, но я рассуждаю о винах, потому что как только начинаю рассуждать о Марии, как становлюсь порнографически эротичным. Мое тело сразу же выдает, о ком я думаю в этот момент и что конкретно я думаю (заодно). Что делать? Можно обмануть жещину словами, но язык тела врать не будет. Ты или хочешь ее, или нет... Третьего не дано. Так вот: Я ЕЕ ХОЧУ!!!
  Понимая некоторую нелепость происходящего, я ведь все-таки не Апполон, мне фигурой с заметно округлившимся брюшком гордиться не стоит. Хотя нет, местами стоит или стоит... И это не может не радовать. Хотя, попробуй не отреагировать на такое тело, которое хищно смотрит на тебя огромными синими (интересно, почему синими? контактные линзы?) глазами и тихо облизывает губы, глядя, как рубиновоцветный напиток заполняет узкий бокал, который покоится в ее ладошке.
  Главное, чтобы она после вина не потребовала бисквитов. Потому что у меня бисквитов нет. Ни одного. А в магазин я бежать не собираюсь.
  
  
  Глава двадцать шестая
  Постельная
  
  Конечно, насчет того, что у меня нету бисквитов, я врал. Я врун. Я частоврун. Имею в виду с женщиной. Имею в виду, пока не затащил ее в постель. Имею в виду, что в постели говорить правду вообще нет никакого смысла. Там надо делом заниматься, а не болтовнею болтаться. Однако, мне повезло. До бисквитов дело не дошло.
  Мы занимались любовью сначала на кухне. Потом, из кухни, мне пришлось перенести Марию в спальню. И там она, и я бурно... Нет, сначала она, а потом я, а потом снова она, интересно, как у нее так получается, потом снова начал я и мы умудрились как-то вместе, впрочем, это уже слишком интимные подробности.
  Думаю, к интимным и никому не интересным подробностям стоит отнести и то, чем мы занимались в ванной, когда немного отдохнули и выпили немного вина, к которому бисквиты оказались уже весьма в тему. Она предпочитала оставаться без одежды и совершенно не чувствовала себя смущенной. Что самое странное, я себя тоже не чувствовал смущенным. Я был (впервые за много-много времени) самим собой - самцом без тени эмоций и с единственной мыслей, которая вся собралась в самом низу живота, на кончике члена.
  Говорят, мужчины думают половым органом. Иногда это оказывается правдой. Я часто сам думал членом. Странно, как она его называла? "Твой Петюня"? "Как там Петюня поживает"? Ага, кажется это именно так. А эта девица не настолько уж простая, нет, та еще дамочка, опытная, чувственная, виды уже повидала. И это в ее таком цветущем возрасте... как это у классика "и жить торопится, и чувствовать спешит", так Мари так спешит, так, что диву даешься... Но зато какой бесподобный секс она выдает на гора! Я себя снова почувствовал мужчиной. Нет, я не импотент. Просто... просто работа такая. Почти все время в театре или околотеатральных кругах. Заводить роман в театре - так разворошить то кодло, которое считает себя коллективом, нет уж, увольте! А только вырывался из театра, как попадал под тесную опеку Варвары Сергеевны. Теща, хотя и бывшая, своей идеей-фикс считала обязанность контролировать мою жизнь, исключительно в память о дочери. Второй идеей-фикс дорогой Варвары Сергеевны была мысль женить меня на достойной особе. Достойная особа должна была, как минимум, в благодарность за такую партию, всю оставшуюся жизнь о Варваре Сергеевне заботиться.
  Я почувствовал, что рука, на которой лежит головка прелестной Мари начинает немного затекать, по ней стали бегать противные мурашки. Мари почувствовала, как напряглись мускулы, открыла глаза...
  - Ты не спишь...
  - Все в порядке... Спи... Я только руку поменяю...
  - Ага... да... ты замечательный...
  Итак, я замечательный. Впервые захотелось курить. Очень сильно. Мне так не хотелось курить уже давным-давно. С армии. В двадцать два я курить бросил. А теперь захотелось курить... Черт!
  Она начинает пристраиваться под мой бок, сворачиваясь калачиком, как сворачивается кошка в ожидании холодной погоды...
  - Мари, у тебя есть сигареты?
  - Да, а что?
  - Ну вот, впервые за последних двадцать с крючком лет захотелось курить...
  - К тебе возвращаются вредные привычки?
  - В первую очередь привычка любить красивых женщин.
  - А что, ты раньше предпочитал красивых мужчин?
  - Замечен не был.
  - Не был, не замечен, не состоял... Вот, бери...
  Она приносит мне пачку сигарет и зажигалку...
  - Я на кухне покурю. Ты спи...
  - Да чего уж там, все равно встала... Составлю тебе компанию.
  Мария ловко щелкает зажигалкой. Огонь вспыхивает довольно высокий, кажется, Марии нравиться все яркое и большое. Чем больше, тем лучше. И не только касаемо огня в зажигалке. И не только размеров зарплаты. Хотя денег никому много не бывает. Деньги - совершенно особая материя.
  Интересно, то, что у нее такие большие соски, это влияет на ее темперамент? В глубокой задумчивости я затягиваюсь, чувствую, как дым попадает в легкие... и не кашляю... Мария предпочитает легкие сигареты. Тонкие белые сигаретки, интересно, для чего они? Для рака или для импотенции? Покрутив пачку, я убедился, что и для того, и для другого...
  Она курит жадно, взахлеб. Она и любит так же, жадно, горячо, взахлеб, как будто спешит куда-то. И где тот поезд, на который она так боится опоздать?
  Что она? Кто она? И что, черт подери, она для меня значит? Неужели это любовь? Три раза ха... Седина в голову, бес в ребро? Недоеб, черт тебя подери, вот что это... захотелось свежего женского мясца...
  И тут я понимаю, что дело не только в физиологии, не только в бурно бушующих в моей крови тестостероновых телец, сколько в непонятном женском начале, какой-то странной силе, чисто женской, первобытной, а поэтому необоримой... Что-то в ней есть... И мне надо это что-то суметь правильно использовать.
  Она курит сигаретки жадно, заглатывая дым и выпуская его большими облаками, бесформенными, но весьма и весьма впечатляющими.
  - Мари...
  - Да?
  Она мгновенно отзывается, отзывается всем телом. Живот втягивается, чуть-чуть меняется наклон тела, центр тяжести переносится к самому краю кровати, так кажется, что вот-вот и она начнет движение... "Она может двигать собой"... так, кажется, говорится про такое мастерство перемещения тела в тесном пространстве квартиры.
  - Я хотел тебе предложить роль...
  - Да...
  - Так вот...
  Она встает, прогибается всем телом грациозно, как кошка, при этом даже кончики пальцев рук выпрямляются, а соски начинают так призывно торчать, что по коже начинают толпами гонять мурашки. Мари не дает мне окончить фразы. Она зажимает мне рот, притягивает к себе, так что я вынужден бросить сигарету в импровизированную пепельницу, которой стало кофейное блюдце.
  Она прижимает мою голову меж грудей и я понимаю, что слова сейчас абсолютно противопоказаны. Кажется, она опять хочет меня...
  - Сначала я предложу тебе роль...
  И мы начинаем снова валиться на постель, где меня уже ожидает холодная простынь, которая так приятно щекочет позвоночник, и жаркие поцелуи женщины, которая на этот раз решила оказаться сверху и покататься, как будто я ей пони. Вот только катание происходит отнюдь не по бездорожью и с большой долей приятных ощущений для катаемых. Я имею в виду не только наездницу, но и поню...
  Горячее лоно меня поглотило, в совершенном беспамятстве я совершаю такие же бессмысленные движения и только пряди ее волос, свисающие запутанными пучками на мою грудь кроме легкого щекотания вызывают совсем другие воспоминания... И я понимаю, что сон это было спасение...
  
  
  Глава двадцать седьмая
  Утро с Алаховым
  
  Утром я проснулся вовремя, но понимаю, что могу не успеть. Надо успеть подготовиться к работе в студии, привести себя в божеский вид, а тут, рядышком, на кровати, такое роскошное женское тело, которое, кажется, не будет ничего против иметь, чтобы заняться ЭТИМ снова. Ненасытница! Я ж тебе не шестнадцатилетний паренек... Хотя... пока что меня хватило... Но не сейчас - это будет не в тему... Соскальзываю с кровати, дергаю Мари за плечо: рота подъем, вставать пора, враг у ворот... ну и т.д. и т.п.
  Мари просыпается с неохотой.
  - Ну что случилось? Я могу еще поспать? Очень хочется?
  - Не можешь, мне надо рано выезжать. Работа...
  - А я думала, что у вас, театралов, работа в полдень.
  - А-а-а... Это бывает. Новый интерактивный проект. Буду вести передачу с Алаховым.
  - Ну да?
  У Марии прорезывается интерес.
  - С самим Ванадием? Он такая лапушка! Знаешь?
  - Пока не приходилось...
  - Ой, ладно тебе... Может еще по разику?
  Она предлагает мне снова погрузиться в ее горячее тело. Предлагает, но я-то уже на другой волне.
  - Не могу. Опаздываю...
  И это было б правдой... Нет, это есть правдой. Еще этот разговор с Виктором. Виктор - это мой водитель. И я понимаю, что мне надо набраться смелости и сказать ему, что у театра нет денег больше содержать водителя, а я личного водителя тоже позволить себе сейчас не могу. Она надувает губки, но я встаю, прикрываюсь простыней и иду принимать душ. Правда, на этом утренние приключения не заканчивается. Когда я стою под горячими струями воды, в душевой появляется Мария. И в ее глазах явно читается цель посещения. Она чертовски соблазнительна, и я хочу ее, и скрыть свое хотение никак не возможно.
  - А мне кажется, мы обязаны продолжить! - заявляет она...
  - Мари, у меня совсем нет времени... Реально...
  - А это много времени и не займет. Я ведь не могу ЭТО оставить без внимания...
  - Ну ты и блядь! - успеваю заметить...
  - Я не блядь, а крановщица - цитатой из Бродского отрезает мне она, подходя так близко, что я ощущаю животом ее дыхание. И струйки воды начинают капать на ее волосы.
  К "Студии Пять" я подъехал вовремя. Удивительно. Я успел привести себя в порядок. Позавтракал с Мари, вызвал ей такси и успел переговорить с Виктором. А вот это, вполне возможно, для утра было уже перебором.
  Виктор всю дорогу нервничал, особенно это было заметно, когда мы неслись по Литейному. Я его понимаю, он узнал, что мне придется отказаться от его услуг, не слишком удобно, но ничего, буду вести машину самостоятельно. Я перегнулся через спинку и сказал:
  - Витя, ты это, успокойся, хорошо, если ты дорабатываешь до конца месяца, то это не означает, что ты должен за это время меня угробить. Хорошо? Если нет, пересаживайся на мое место, поведу сам...
  - Извините, Павел Алексеевич...
  - Ладно, проехали, я ведь не от хорошей жизни тебя увольняю...
  И зачем был нужен этот извинительный тон? Самому неприятно, ведь все уже было сказано, все пересказано, вижу, что Витя прикидывает, что ему дальше делать. А что я могу ему посоветовать в этой ситуации? То-то и оно. Никто не думал, что увольнять человека вот так, глаза в глаза, неимоверно трудное занятие? Да нет, думали. Недаром у них там, на Западе уведомление об увольнении вручает безликий клерк или рассыльный в запечатанном конвертике. Получил - это твое личное горе, и нечего его на начальство и окружающих выливать. А подают эту подлую писульку либо когда человек отработал и рабочее место покидает, дабы не производить тягостного впечатления на окружающих, или перед работой, чтобы воздать урок тем же окружающим. А у нас сплошное варварство и примитивизм. Скажи ему в глаза. Да выдержи его сдержанный гнев... Да еще извиняйся перед ним, как будто ты в этом виноват, вот, пусть Новицкому на голову все свое выльет... А в чем виноват Новицкий? Тоже вопрос, по большому-то счету.
  Покончив с Новицким и Витей, я ощутил, что постоянно думаю о ней. В смысле, о Марии. В смысле о том, какая я сволочь. Захотел трахаться, подстелил девочку... а девочка хочет в театр... Сволочь вдвойне. Но, надо вам заметить, дамы и господа - весьма довольная сволочь!
  "Студия пять" никакого отношения к пятому каналу не имеет. Это вообще была первоначально не телевизионная студия, а центр отдыха советской молодежи. Потом предприимчивые комсомольцы, хлебнувшие возможностей раннего капитализма, сделали в ней студии звукозаписи. Потом небольшой телецентр, где начали клепать дешевенькие фильмы и передачи, даже разрабатывались амбициозные планы съемок первых отечественных долгоиграющих (серий на триста) сериалов. Это казалось чумовым бредом, но пришло время отечественных сериалов и наработки студийцев оказались востребованы. В них вложили деньги. Свой канал не основали, но студия делала передачи для разных каналов по заказу разных серьезных дядь и процветала.
  Когда машина нырнула на Светлановский, Виктор Понедельник, мой почти уже не водитель, сумел успокоиться. Мне надо было почти в самый конец Светлановского, где, недалеко от ее пересечения с Суздальским и располагалась нужная мне студия. Надо сказать, что Светлановский, это вам не Литейный, тут сразу видно, что советская власть ушла, а новая сюда еще не добралась. Я имею в виду дома - грязные и обшарпанные, они явно не предназначались для демонстрации заграничным гостям в дни Юбилея Северной Пальмиры. Впрочем, я сюда по делу приехал, а не ностальгировать.
  Приехал я в студию на три минуты позже назначенного времени, считая ниже своего достоинства являться вовремя дабы подчеркнуть, что этот проект для меня нечто преходящее. Но я явился слишком рано. Ванадия Алахова еще не было. Продюсер проекта, Миша Канцельбоген, невысокий, толстенький, лысый мужчинка с отвисшим брюшком и бульдожьими щечками, покрытыми сеткой сине-фиолетовых сосудиков, носился по студии, заламывая руки. Машина с Алаховым как сквозь воду провалилась.
  - Где ОН? Где ОН? Кто мне скажет? Вы знаете, во сколько Он мне обходится? Кто-нибудь, найдите его. Почему молчит его мобильный? Почему постоянно "вне зоны"? Ну? Я жду ответов!
  Но ответы он не получал. Испуганный персонал так же метался по студии, но ничего, кроме бесцельных метаний, предложить шефу не мог.
  - Михаил Шмулевич, он не отвечает! - почти истерическим, испуганным голосом возопила одна из девиц. - Он на связи, но не отвечает! Вот, я вызвонила... Марик... ты... Ой! Я номером ошиблась...
  - Ты ошиблась, когда родилась на этот свет. Лучше бы твои родители сделали аборт, чем производить такое бесполезное и бесполое существо!
  Да, Мишка разошелся. Ни в чем неповинная девица быстро юркнула в угол студии. Мишка хотя и горяч, но зато отходчив. Под горячую руку наговорит так, что мама не горюй! Но потом извиниться, выпьет с тобой по стопарику, поговорит по-человечески, в общем, все путем. И человек он путевый. Не одну так называемую "звезду" вытащил на свет Божий.
  - А где этот?! Ну, режиссер где? Как его там?!
  - Так меня там, Миша, успокойся, не бей хвостом!
  - А Паша, это что, с тобой? Пашка? Ты с Алаховым? Так это ж херня полная! Туфта чистейшей воды! Кому это в голову взбрело? Огонь и холод, лед и пламя! Какого тебе это нужно? И с кем? С Алаховым? Ну-ну-ну...
  Он обхватил мое тело обеими руками и стал трясти. Когда он говорил, вот так, отрывисто и взволнованно, слюни брызгали на метра полтора-два. Оставалось только уклоняться.
  - Пашка, ты не прав!
  - Ну, меня попросили влезть в этот проект. Я отказать не смог...
  - Отказать не смог? Тебе что, с театром мало забот? Ну да ин ладно. Что мне до воли богов. С тобой, так с тобой. Где этот гребаный Алахов, я последний раз спрашиваю?
  - Этот гребаный Алахов имеет честь явиться вам в студию! - Валик, Алаховская вечная шестерка, широко распахивает дверь, и в студию вальяжной походочкой вваливается Ваня Алахов. Вот только не говорите ему в глаза, что он Ваня. Для всех он Ванадий! Красиво. Да и родители, помешанные на химии, хотели ребенка назвать как-то отличительно. Говорят, ему светила карьера выдающегося химика, только он успел настолько нахимичить с отчетностями, что папаша его такого позора не выдержал и удалился на преждевременный вечный покой. Мамаша сыночка все-таки отмазала. А ее новый муж пристроил смазливого паренька на телевидение. Где он, с его стервозным характером, сразу же пришелся ко двору.
  Говорят, что мужчин-стерв не бывает. Извините! Если мужчина ведет себя как женщина-стерва, он и становится стервецом. В худшем смысле этого слова. Тогда это называют мужиком-стервой.
  Был ли Алахов голубым? Меня это никогда не интересовало. Впрочем, сейчас, когда мне предстояло с ним работать, то... Может быть, стоило поинтересоваться? Во всяком случае, мальчики, которые Алахова окружали, несомненно, принадлежали к сексуальному меньшинству, которое у нас, в искусстве, стало сексуальным большинством. А сам? САМ? Был ли он? Принадлежал ли? Если думать, что Алахов был голубым, то тогда истории об его женитьбах (так и не состоявшихся), и романах с известными женщинами - пиар чистой воды, пускание пыли в глаза. Если же он не голубой, то голубое окружение существует для того, чтобы пиарить Алахова путем поддержки интереса к его сексуальной ориентации.
  Но то, что мальчики из окружения Алахова как на подбор были стервами, следовало, что сам Алахов как минимум, истеричка.
  Я от картины вваливавшегося в студию Алахова получал истинный кайф. Вот уже где не обошлось без хорошей режиссуры. Ванадий вошел в студию походкой денди на прогулке по Невскому першпекту. Он был вальяжен, расслаблен, ленив, грустен и немного рассеян. Все это он передал одеждой - длинным плащом ослепительно белого цвета под пушкинскую эпоху, трехдневной щетиной на лице и туманным взглядом из-под дымчатых очков в неожиданно массивной оправе. Ваня повел взглядом по студии, ни на ком не остановившись, после чего уставился на Валика, который пожирал свое божество преданным взглядом.
  - Ну? - выдавило из себя божество.
  - Они ждут. Все готово. Все...
  - Что готово? Я еще не готов. Где моя гримерка? Серый, приведи меня в порядок, быстренько.
  Сергей, он же Серый, он же главный гример, визажист, стилист, да я не знаю кто еще, в общем самое главное, что есть под Алаховым, тут же бросился к Ванадию, который стоял неприступно и гордо в самом центре студии, не замечая тех треволнений, которые происходят вокруг него. Удивительным образом четверка его прихлебал оттеснила от тела звезды самого Мишку Канцельбогена, который из-за своего маленького росточка никак не мог выпрыгнуть и прокричать звезде что-то важное, типа, пора уже начинать, черт подери.
  Вместо этого Ванадий исчез в гримерке и появился ровно через сорок минут, чем еще больше расстроил Мишку, который рыдал на плече Маринки - ответственного редактора студии. Вся эта затея уже становилась господину Канцельбогену в копеечку. И простой с каждой минутой все больше делал этот пилотник бесперспективно дорогим.
  Мне не хотелось утешать Мишку тем, что этот пилотник может оказаться мертворожденным ребенком. Я дал себе слово вести себя максимально корректно и максимально конструктивно.
  В конце-концов, просьбами Новицкого не стоило пренебрегать. В наше время меценатами сначала были бандиты. В это время в театрах, которые удостаивались их помощи, ставили низкопробные комедии, которые нравились простотой и доходчивостью бесхитростным почитателям Мельпомены. И только через пять-шесть лет, когда вместо бандюков стали приходить другие спонсоры, тогда изменились и нравы нашего театра. Он остался провокационным, он остался поисковым, кто смог, тот остался консервативным, и в этом была его большая удача.
  Неожиданно в театр пришли деньги. Я помню это время. Время, когда в кино и театр пришли действительно ДЕНЬГИ. Когда Мастера получили возможность творить. Нет, не свободно творить, а создавать что-то, что имело коммерческий успех и какую-то ценность для деньги имеющих (уже не только для власть предержащих). Так серп и молот сменил черный наган, которому на смену пришел Его Величество Золотой Телец.
  И вот сейчас я из-за гримасы Золотого Тельца вынужден ждать, когда Алахов приведет себя в порядок. Я выловил девицу в распахнутыми от ужаса глазами, объяснил, кто я такой есть, после чего попросил приготовить чашечку кофе. Когда искомый напиток оказался у меня перед носом, я уселся на небольшой стульчик в самом углу студии с твердым намерением предаться поглощению столь вожделенного напитка. Чтобы хоть как-то придать мыслям стройность и отключиться от бардака, который нарастал в студии катастрофическими темпами, я закрыл глаза, или, как принято говорить в литературе прошлого века "смежил веки".
  
  
  Глава двадцать восьмая
  И этот Титаник метнулся ко дну
  
  Но как только очередной ассистент впавшего в прострацию Мишани зацепил меня локтем, за что получил от меня кличку "Зацепин" вдогонку (это прозвучало так: "Ну, ты, Зацепин, осторожнее!"), я вынужден был очнуться и отправиться на поиски звезды Алахова. Ну, чтобы представиться ем - с одной стороны. И чтобы каким-то Макаром начать снимательный процесс, с другой. Надо ведь и мое время ценить, я тут до вечера следующего дня сидеть не намерен. У меня свои репетиционные планы, черт бы их тут побрал!
  И черт их действительно поберет, если я чего-то не смогу предпринять. Я пробираюсь в то помещение, которое было выделено под гримерку Алахову. Понимаю, что гримеркой назвать ее сложно, потому что гример бегает тут, а не около Алахова, а в дверях стоит один из его мальчиков самого внушительного вида. И стоит с такой мордой, что становится ясно - к САМОМУ доступа нет. Тело недоступное для посетителей. Извините, в мавзолее обновление экспозиции. Вот из недр мавзолея вытаскивается остроносая мордочка мальчика-крысака. Юный крысеныш внимательно всматривается в перспективу и даже шумно втягивает в себя воздух, как будто принюхивается к происходящему. Неужели кого-то ждут? Дверь захлопывается. Не дождались.
  Я пробую идти напролом.
  - Вам кого? - Взгляд юного амбала направлен мимо меня, куда-то туда, в пустоту, в подпространство.
  - Ванадий сегодня работает со мной.
  - Это не имеет никакого значения.
  - Ты не понял, шкварка, я тебе сказал, что мне надо поговорить с Ванечкой. Усек?
  - Сейчас ты усечешь по полной программе.
  - Фифа, ты только по морде не бей...
  Это открывается дверь и Валик высовывает свой мясистый нос в пространство за дверью. Смерив меня презрительным взглядом (из-под локтя Фифы) Валик лоцирует все тоже пространство коридора. Ага, вот оно, вижу по его глазенкам, что искомое приближается.
  Этим искомым оказался паренек с совершенно выцветшим прыщавым лицом и гнилозубой улыбкой. Я увидел, как он улыбнулся Валику, заискивающе и, в тоже время, с какой-то долей собственного превосходства.
  Ну что же, посмотрим, насколько появление этого мальца-удальца повлияет на продвижение нашего общего дела. Махнув рукой, я отправился в студию наблюдать, как развивается истерика у Миши Канцельбогена.
  Если говорить о простых вещах, то истерика - это самая простая реакция на стрессовую ситуацию, особенно тогда, когда ситуация совершенно не у вас под контролем. Я знаю Михаила Шмулевича Канцельбогена, как очень выдержанного и спокойного человека. Он бы и остался очень деликатным и милым еврейским мальчиком, если бы не стал работать в шоу-бизнесе. А поскольку навыки деликатности у него остались, а хамов, особенно в нашем небольшом мире искусства всегда хватает, то и Мишка вынужден был реагировать на хамство истерикой. Почему? Потому что только в состоянии истерики он мог позволить себе сказать о человеке то, что он думает. Куда-то, знаете ли, пропадает воспитание, когда у вас истерика. А если к тебе предъявляют, мол, говорил ты про меня такие-то гадости, можно смело ответить, мол, да, говорил, каюсь, у меня была истерика, в натуре! Прости гада! Срабатывает. В девяносто пяти случаях из ста. В остальных пяти можно получить - и не только по морде. Очень скоро Мишка твердо усек, когда и с кем можно себе истерику позволить. Так что... учитесь у умного человека, господа, пока он вам преподает уроки мастерства в управляемой истерической реакции организма.
  Я остался в небольшом замкнутом пространстве в самом уголке студии. Показалось, что именно в этом месте я смогу побыть один и хоть как-то сосредоточиться на предстоящем деле. Не хотелось бы запороть то, что я делаю просто потому, что мне это не нравиться концептуально. Профессионалы должны работать с любой концепцией. Только на телевидении я не профессионал. Я профессионал на театральных подмостках. А в студии я пока что никто. Ноль. Но что будет с единицей, если ее не подкрепить нулями с нужной стороны? Она так и останется единицей. Ноль без палочки тоже просто ноль. Единение же нуля с единицей... Точно в десятку. Мои псевдо-философские размышления о роли нуля в современном телевизионном процессе были неожиданно прерваны появлением в студии столь долгожданной мегазвезды. Той самой вожделенной единицы.
  На этот раз появление Ванадия Алахова в студии происходит еще более впечатляюще. Ванадий - сама собранность. Он энергичен, деловит, входит в студию быстрым шагом, так что его подхалимы отстают от него, как свита отстает от Петра на картине то ли Бенуа, то ли Лансере про начало Петербурга. Он косит под оксфордский стиль - трехдневная щетина на лице, очки в тяжелой оправе, рубашка без галстука, этакий демократ-максималист только-только из-за бугра. Он говорит уже совершенно по-другому, так, как мы привыкли его слушать: скороговоркой, почти слепливая фразы в одно слово, но звуки произносит настолько четко, что каждое слово ты точно слышишь. Немного теряется интонация, точнее, собственной интонации почти что нет. Получается некий безликий образ ведущего-тарахтелки. Наверное, это секрет его особой популярности. При такой дикции каждый представляет себе те интонации, которые устраивают именно его воображение. Что же, посмотрим, что из нашего проекта получится.
  Пока что к Ванадию наперерез бросился Мишаня и начал обнимать мегазвезду, трясти его своими пухлыми ручками, понимая, что вот-вот появятся охраняющие тело мегазвезды и Мишаню без церемоний от тела отстранят. Главное, чтобы его девицы успели запечатлеть этот счастливый момент во всех ракурсах.
  - Я счастлив! Это грандиозно!! Вы в нашей студии!!!
  С каждой фразой истерический пафос в словах Миши Канцельбогена нарастал. Неожиданно Ванадий вывернулся из объятий Мишани и произнес своей привычной скороговоркой:
  - Достаточно. Начинаемработу. Времянеждет. Записываемспервогодубля. Всемвсепонятно?
  - Понятно. Начинаем работу. А гггде этот?
  Этот, скорее всего, я... Ладно, Мишаня, я тебе это припомню... Я человек не злопамятный, но и склерозом не страдаю.
  И все-таки я восхищаюсь тем, как Алахов строит фразы. Короткие рубленые, они точны и в тоже время при их скороговорке настолько удобоваримы, он все-таки великий профи своего нелегкого дела. Что-то я на его профессионализме зациклился. Пора и о своем вспомнить...
  Выхожу и впериваю взгляд в Алахова.
  - Ну что, начинаем работу? - слова произношу четко, раздельно, выговаривая буквально каждый звук.
  - Давайтеслованамониторипошли...
  - Может быть, сначала обсудим...
  - Наэтонетемени. Работаемсчистоголиста. Вамвседолжныбылиобъяснить. Зачемя длятакойработы. ДлямелочиестьшестеркаКанцельбоген.
  Это хорошо, это за меня. Но я добавлю.
  - К сожалению, очень неповоротливая и крайне непрофессиональная шестерка.
  - Этозначениянеимеет. Ладно. Однуминутуявамуделю.
  Мы отходим немного в сторону. Мишка Канцельбоген стоит как оплеванный и глазки его начинают наливаться кровью. А нечего меня задевать. Забыл, говоришь, как меня зовут? А сейчас припомнил? Думаю, долго теперь меня не забудешь!
  - Мыделаемтокшоунатеатральныетемы. Еженедельнаяпередача. Хотяянастаивал-натомчтотокшоудолжныидтипочтикаждыйдень. Яиграюпервымномером. Вымнеподыгры-ваете. Сейчаспробныйпрогон. Сценарийзначениянеимеет. Словатоженичегонезначат. Надопойматьатмосферушоу. Людиуженабраны. Прямосулицыянаэтомнастаивал. Начинаем?
  - Начинаем. Мне что, текст читать с монитора?
  - Дапоследнийсовет. Поглядывайтенамониторнонеслишком. Можетеимпровиз-ироватьблизкоктексту.
  Мне опять захотелось закурить. Очень. Остро. Но я перебрался на съемочный пятачок, где уже собралось тридцать статистов, которые должны были играть зрителей ток-шоу. Ванадий находился прямо перед скамейками со зрителями, в своей любимой позиции. Ему крайне необходимо всю передачу двигаться и управлять вручную микрофоном. Мне предоставили небольшой столик и кресло напротив Алахова. Сбоку, слева и справа от меня, находились небольшие диванчики для вероятных гостей передачи. Три статиста должны были сыграть роль этих собак на заклание.
  В принципе, сцена была выстроена так, что весь фокус сходился в точке по имени Ванадий. С какого ракурса в студии не снимай, все равно Алахов будет в центре происходящего. Тогда зачем я тут нужен? Посадите напротив Алахова Дану Арисову и ловите кайф от второстепенно центра внимания, который будет красиво открывать губки, произнося ахинею, которую ей напишут на мониторе. Опять же, я то-тут при чем?
  Я занял свое место, уже внутренне закипая. Вся атмосфера сегодняшнего шоу стала меня доставать. И доставать по серьезному. Я не мегазвезда, но человек, все-таки творческий. А творческого человека пинать не надо. Он обычно бывает обидчивым, когда его пинают не по делу.
  Хитрость была в том, что мой текст бежал прямо по панели стола - от меня мониторы были бы слишком далеко, всматриваться вдаль было бы некрасиво. Я принял это, как должное и начал вчитываться в текст, в мой текст, который был выделен большими красными буквами. Получалось черт знает что. А Алахов уже начал свое дело...
  - Дорогиезрители! Сегоднямыначинаемциклпередачпосвященныхтеатру. Наше-токшоутакиназываетсянатеатральныхподмостках. Передачуведутизвестныйтеатральный-режиссерпавелалексеевичмалюта. ИяВанадийАлахов. Когдавтеатральныхкругахговорят-малютатоприэтомобязательнодобавляютхорошочтонескуратов. Крутойнравэтогорежиссе-ракакиегожесткостьикатегоричностьвысказыванийизвестнымногим. Такчтопроисходитна-театральнойсценесегодня? Слушаемпавламалюту.
  - Эта театральная весна была богата на премьеры. Наверное, именно о премьерах следует и начать наш разговор.
  - Стоп! Стопяговорю! Эточтотакое? Якакговорю? Быстроичетко. Вычто? Дмитрийгордониливладимирвульфиликактамего.
  Еще один как там его! Ты посмотри на них. Театральный неуч, а поучать берется!
  - Я стараюсь четко произносить фразы.
  -Вамнадопроизноситьфразыбыстро. Четкостьэтовторое. Ивообщевашпринцип-делайкакя. Тутявершуаневы. Этотокшоунанемнельзятянутьсловаэтонетвояпрограмма.
  - Попробую быстрее (может быть, он действительно прав).
  - Начинаемопять.
  Режиссер из-за пульта махнул рукой, пробежала девушка с хлопушкой и опять понеслось.
  - Дорогиезрители! Сегоднямыначинаемциклпередачпосвященныхтеатру. Наше-токшоутакиназываетсянатеатральныхподмостках. Передачуведутизвестныйтеатральный-режиссерпавелалексеевичмалюта. ИяВанадийАлахов. Когдавтеатральныхкругахговорят-малютатоприэтомобязательнодобавляютхорошочтонескуратов. Крутойнравэтогорежиссе-ракакиегожесткостьикатегоричностьвысказыванийизвестнымногим. Такчтопроисходитна-театральнойсценесегодня? Слушаемпавламалюту.
  Интересно, как ему удается текст слово в слово, буква в букву повторять? Впрочем, времени нет на такие вопросы, я быстро и, по возможности, внятно, стрекочу в камеру:
  - Эта театральная весна была богата на премьеры. Наверное, именно о премьерах следует и начать наш разговор.
  - Премьераэтавсегдабольшоешоукотороетакждутзрители. Оправдалилипремьеры-этоготеатральноголетаожиданияпубликиикритиков?
  - Меня как режиссера мнение критиков волнует меньше всего. Главное не то, как твой спектакль оценят тот же Вульф или что напишут в театральном обозрении неизвестные никому журналисты. Главное, как пьесу примет зритель.
  - Стоп! Зачемэтаотсебятинавсерединетекста? Говоритьтолькоточтонаэкране. Ясно?
  Я действительно второе предложение дал полностью от себя, родного.
  - Погоди, я что, фразу вставить не могу, если она там напрашивается.
  - Ктопривелсюдаэтогодилетанта? Объяснитеемучтотакоетелевизионноевремя. Япас. Илимыработаемилимыкривляемся. Нашелсявшоусамыйумныйидистакимизамаш-ками.
  - Ладно, работаем...
  По моим скромным наблюдением, мегазвезда Алахов находился в странном состоянии, близком к истерике.
  - Поехали.
  Опять режиссер выглядывает из-за пульта. Что-то там машет. Пошло.
  - Дорогиезрители! Сегоднямыначинаемциклпередачпосвященныхтеатру. Наше-токшоутакиназываетсянатеатральныхподмостках. Передачуведутизвестныйтеатральный-режиссерпавелалексеевичмалюта. ИяВанадийАлахов. Когдавтеатральныхкругахговорят-малютатоприэтомобязательнодобавляютхорошочтонескуратов. Крутойнравэтогорежиссе-ракакиегожесткостьикатегоричностьвысказыванийизвестнымногим. Такчтопроисходитна-театральнойсценесегодня? Слушаемпавламалюту.
  - Эта театральная весна была богата на премьеры. Наверное, именно о премьерах следует и начать наш разговор.
  - Премьераэтавсегдабольшоешоукотороетакждутзрители. Оправдалилипремьеры-этоготеатральноголетаожиданияпубликиикритиков?
  - Меня как режиссера мнение критиков волнует меньше всего. Главное, как пьесу примет зритель.
  - Мывсеработаемдлявасдорогиезрители. РежиссерВалерийФокинизвестентемчто-живетнадвестолицы. Всевернойпальмиреонвозглавляеталександринку. Совершенноне-ожиданновегопостановкепрозвучалачеховскаячайка. Дажефиналпьесыизтрагического-сталшлягерногламурным. Чтоскажитепоэтомуповодупавел?
  - Во-первых я скажу, что этот балаган надо заканчивать. Во-вторых, Чайку поставил не Фокин, а Кристиан Люпа, и этот простой факт надо бы знать. Что тут за херню пишут в бегущей строке? Вы что, околбасились? Или травкой перекурились?
  И тут Алахова прорвало. Он подбежал к моему столику в крайнем возбуждении и стал выкрикивать фразы, от чего они стали более короткими и еще более отчетливыми.
  - Чтоты захуй? Блядьятут звезда анеты! Говорито чтотебенаписали. Твоемнение засуньвебе вжопу! Записалии разошлись. Чтоятут ещевремя на такихпидорасов тратить должен? Сказаноработать так работай матьтвою...
  На последней фразе я поднялся из-за столика. А как только Ванятка запустил начало фразы про маму, как мой кулак сам по себе врезался в алаховскую скулу. Раздался какой-то непонятный грохот, вроде бы тело куда-то свалилось, впрочем меня это не слишком-то интересовало. Я шел из студии, которая на этих несколько минут превратилась для меня в камеру пыток, шел с чувством абсолютного выполненного долга, с чувством того, что все становится на свои места. И что мужчина - это мужчина. А хам - это хам. И хамов надо бить по морде. Кажется, именно так писал про это классик, не помню кто, кажется, Евгений Евтушенко?
  
  
  Глава двадцать девятая
  Размышления девушки, которая собирается на работу
  
  "Что значит быть любовницей известного театрального деятеля? Вот, блин, загнула... Деятеля... Слово-то какое казенное, по-питерски казематное даже. Я, конечно, давно задумывалась над тем, что такое актриса, как добиться того, чтобы выйти на сцену... Думала. И думала о том, как стать актрисой. Конечно, с моими данными... А что, у Алисы Бруновны они лучше были?"
  Когда молоденькая девушка собирается на работу, то большую часть времени она проводит в ванной комнате. У Марии Валерьевны Растопчиной такой возможности не было. Для небольшой малосесмейки, в которой она жила с матерью и братом-инвалидом, совмещенный санузел - дело привычное. А если санузел совмещен, то поутру на него особый спрос. Вот и сейчас - крутится Машенька перед зеркалом, в одних трусиках, то на цыпочки пристанет, то присмотрится, стоит ли выдавить прыщик на подбородке, то грудь приподнимет - достаточно ли пышная для ее возраста, вообразит себя Любовью Орловой в знаменитом "Цирке", погримасничает, потом станет Лайзой Минелли, но всего лишь на секундочку: в двери уже нервно дергается ручка. Пора выходить.
  "Нельзя любить театр так, как люблю его я. Любить театр так, как люблю его я, вредно для здоровья". - Маша накидывает на себя чистенький, но порядком выцветший халатик в мелкий сиреневый цветочек, впрочем, в ее возрасте ей идет все, даже вылинявший халатик. Легким, почти летящим, шагом подскакивает к двери (там всего-то два шага в длину, не такая уж и великая дистанция), со вздохом открывает, наталкивается взглядом на мать, которая выносит судно из-под брата, ага, значит, Ежик проснулся. Пора пойти потрепать его по голове, тем более, что мама сейчас тоже начнет собираться на работу.
  Так же, что-то напевая себе под нос (кажется, что-то про билет на балет), Машенька подскакивает к брату, который, скрючившись, сидит в своей кровати, сегодня он какой-то особенно бледный, замечает, что мама, как всегда, плохо расправила простыни, автоматическим движением поправляет их и, начинает приводить себя в порядок. Боевой макияж, тонкий, не вызывающий, почти не заметный должен чуть-чуть удлинить немного тяжеловатый овал лица, ах, да... папин упрямый подбородок... Для девушки это небольшой недостаток, скорее, чем достоинство. Маша хмурит брови и тут же вспоминает о том, как впервые попала в театр...
  Для кого-то театр начинается с вешалки, для кого-то с парадного входа, а Маша попала сразу же в закулисье. Для нее был открыт служебный вход в театр, вход "только для своих". В театр ее принесла мама. Это была поздняя осень, и, чтобы доча не запачкала единственные нарядные туфельки, мама несла ее от трамвайной остановки на руках. Она так и вошла в театральный мир - на маминых руках, единственном месте, где она себя чувствовала в уютной, расслабляющей безопасности. И именно эти ощущения: уюта, спокойствия, безопасности, спокойствия и любви невольно проецировались в ее сознании на театр.
  А еще театр был местом, где был папа. Обычно папы не было. Особенно на выходные - ЕГО на выходные не было вообще. Папа появлялся как праздник, шумный, нарядный, мама тут же начинала улыбаться, они куда-то шли все вместе, потом с мамой закрывались и о чем-то шушукались, Маше всегда было интересно знать, о чем они там разговаривают, когда она что-то читает, а подслушать не получалось - они то говорили на кухне, то закрывались в ванной, выставив Машеньке горшок в тесный коридорчик.
  Детское любопытство - наивное и беззлобное... Как дорого оно стоит!
  Но вот макияж наведен. Маша быстрым взглядом окидывает комнату. Все как и должно быть: все на своих местах, мама уже освободила санузел и начинает собираться на работу.
  Ну что же. есть время выпить кофе и немного подумать. В утренние часы вот эта ритуальная чашечка кофе из старой медной турочки, у которой две вмятины на одном боку - следы не самых удачных приземлений. Говорят, это семейная реликвия. Да, эту турочку когда-то папа привез из Армении, мама долго не давала ее в эксплуатацию, а теперь попустило. В чайнике вскипает вода. Маша быстро заливает кипятком кофейный порошок и ставит турочку на огонь. Кофе мгновенно поднимается. Еще секунда, и можно наслаждаться ароматным горьким напитком. Маша пьет кофе без сахара - добавляет в него маленькую щепотку соли и чуть-чуть холодной воды. Так приучил ее папа.
  И ее мысли неожиданно возвращаются к театру. Но не к папе, нет. К Нему - к тому, кто стал для нее воплощением того, что она так любила. Он. Тот, к кому она сейчас полетит навстречу, тот, кто ее заметил, заприметил, отличил своим вниманием... Неужели все это случилось? И как оно будет дальше? Как?
  Он. Именно Он. Сначала это было что-то вроде шутки, веселого приключения, а потом... и на что ей надеяться? Что о ее заметит? Глупость! А тут вдруг и заметил... И стало на душе тепло, и распустились томно розы, как дивно, чудно, хорошо, что стали явью мои грезы... Ну вот, еще и экспромт сочинила. Итак, обо Оном... Что я о нем знаю? Что он чистюля, аккуратист? Да нет, пожалуй, нет. Он не придирчив, но любит порядок. Не любит бардак, но у себя в кабинете бардак поддерживает и не дает его нарушать. Он говорит, что это "творческий бардак" и без него его покинет вдохновение. Да, еще, он очень деликатен. Настоящий мужчина. Он все может придумать, он настолько талантливый... Потрясно это! Можно сказать, передо мной - мужчина моей мечты.
  Нет, мужчина моей мечты - это отец. Он -идеал. Да, да, вы правы, он идеал. Хотя бы потому, что его любила мама...
  Прямой нос, чуть тяжелый подбородок - черта упрямых и настойчивых людей, отец был голубоглазым, искрометным и веселым. Он был веселым даже тогда, когда уже болел, когда его приковало к больничной койке, а он все шутил... Все шутил...
  Время! Боже мой! Я могу опоздать...
  Маша вскочила, подобно вихрю, бросилась из кухоньки в микроскопического вида коридорчик, нацепила на себя легкий плащик, дань утренней прохладе и помчалась из дома вон, на работу, на встречу тому, что она считала счастьем...
  В ее голове мелькали мысли: одна за второй, все легкие, шальные. Машеньку переполняло чувство, чувство, которое она, по молодости лет, принимала за любовь. И ей было не важно, что ее избранник далек от идеала, что фигура у него далеко не спортивная, что он бывает раздраженный и желчный, что большую часть времени он находится в состоянии депрессии, что так еще и не отошел от смерти любимой жены. Все это казалось Машеньке ерундой, такими неважными мелочами, что и думать о них не стоило.
  Что же, влюбленность, штука обоюдоострая: набрасывает на глаза шоры, и ты несешься к пропасти, не понимая, что с тобой происходит. Если говорить откровенно, то влюблена Машенька была в меня, старого идиота. А что? А я? А я не был готов к тому, что меня будут любить так - просто и безответно. Я всегда был готов к тому, что со мной будут готовы спать - кто из-за денег, кто из-за карьеры... А к обычному чистому чувству - готов не был. Циничный век? Циничные сердца? Ерунда все это. Просто я потерял веру. А без веры любовь нереальна. Если ты не готов принимать дар, то как ты будешь дарить кому-то любовь? Я ведь исхожу из той концепции, что любовь - это дар Господень. Н-да... извините меня, что-то заговорился, расчувствовался, вот уже платок носовой достал, слезинку стер... Посмотрел на себя в зеркало: хорош! Не потерял еще формы, могу еще этим гнилым актеришкам показать, как роль играть. Посмотрел, состроил гримаску и поперся на репетицию, возиться в человеческом дерьме, кое именуется жизнью.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"