Григорьянц Владислав Германович : другие произведения.

Вторжение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Революция вторгается в жизнь семьи, мирно и спокойно живущей на отдаленном хуторе. И несет она созидание и разрушение. И неизвестно, чего несет больше.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ВАДИМ ГРИГОРЬЯНЦ
  
  
  
  
  
  
  ВТОРЖЕНИЕ
  
  
  
  (пьеса в трех действиях)
  
  
  
  
  
  
  
  
  Могилев-Подольский - Винница 1994 - 1996
  
  .
  
  
  Толстогубов Симеон Девьярович - фельдшер, около 40.
  Толстогубова Аделаида Васильевна - его жена, за 40.
  Бульба Андрей Осипович - куренной петлюровской армии, около 50. Тарас, его ординарец. Львов Александр Михайлович полковник Добровольческой армии, за 50. Александрович Николай Николаевич - капитан Добровольческой армии около, 30 лет. Кочетков Адольф Саввович командир Красной армии, чуть старше 30. Случ Эмма Давидовна - комиссар Красной армии, около 20. Подлесная Глаша - боец красной армии, 16 лет.
  Галичане, петлюровцы, добровольцы, красноармейцы, мирные обыватели - россыпью.
  
  
  
  
  .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Сцена 1
  (Хутор Толстогубовых, Ада и Симеон во дворе, Аделаида вяжет, Симеон нервно ходит по двору. Вечер. Начало осени.)
  
  Симеон /кутается в одежду/: Холодно мне что-то, холодно... /думает, смотрит на Аделаиду, которая продолжает вязать/.
  Ада /не отрываясь от вязания/: Пойди в дом, оденься.
  Симеон смотрит на Аделаиду, заходит в дом, возвращается через несколько мгновений, выносит столик, ставит на него тарелку с яблоками, медлит, но под выразительным взглядом Аделаиды уходит в дом.
  
  
  Сцена 2.
  Ада: И это за 22 года совершенно совершенно не изменился все тот же восторженный студент может только еще более наивен Сколько жизнь его била ломала а он отряхнется выплачется мне в плечо и снова носится со своими идейками о всеобщем благе А в деревне опять комитет выбирают раду что ли И эти слухи опять прийдут какие-то войска а какие войска А ему Ему наплевать В городе вешали извелась вся все ждала а ему хоть бы хны засел за стишки в подражании Байрону только какой из него лорд Господи Когда Симочку поперли из университета я ходила просила а он Надо будет перелицевать платье то бежевое а то скоро и на люди не в чем будет показаться совсем износилась когда это я покупала себе обновку Лучше не вспоминать а то заплачу И ничего как был восторженным студентишкой Как это называется инфантильность или еще по другому нам на курсах читали Марк Осипович Новицкий до сих пор помню его усы усищи А вот хождения в народ как раз вышли из моды Но не для него выбрал эту Украину и фельдшером и меня потащил делать было нечего любила Пока стали на ноги дом хозяйство высокие цели бессмертные идеалы он жужжал а я работала нет он помогал но все мне все самой все решения в быту а он направляющая сила общих указаний В еврейскую больницу Как только добился какой-то репутации снова на хутор мой дом моя жена моя земля и все прахом...
  
  Сцена 3
  Появляется Симеон Симеон: Вот, послушай: "Восторженные птицы Поднебесной покинули предгорные чертоги..."
  Ада: Что это?
  Симеон: Это начало моей новой поэмы...нет, Аделаида, представь - это - это начало моей новой жизни. Представь себе: в Древнем и ветхом Китае умирает совсем молодой император. Он так любим и царедворцами, и народом, но так рано уходит из жизни. Сцена: все молятся, все - как один стают на колени и просят Небеса продлить эту никому не вредящую жизнь. Но небеса безмолвны. Отчаянье. Проходит время. Века. Тело императора каким-то таинственным образом исчезает из гробницы. Он попадает сюда, в наше время, как раз в разгар революции!
  Ада: Да, это должно быть... Симеон: Ты права, получилось совершенно, куски еще не доделаны, но в целом. Я
  пишу как на одном дыхании. Он должен понять. Нас. От языка до нашей борьбы. В конце-концов он станет эсером: "Я мантию сменил на револьвер и бомбы, прошедшее... но впереди мечта. Пусть в прошлом ухищрения придворных - Высоковольтные скрежещут провода. Был вечер, все перевернулось, она прошла, как тает дым костра. И я пошел. Но след ее остывший река с собой зачем-то унесла." Она - это в чем-то ты. Здорово!
  Ада: Не сомневаюсь, это будет началом твоей новой жизни.
  Симеон: Ада! как ты можешь! Это ведь Слово. Слово, сказанное вовремя! Как "Мать" Пешкова. И прощай безвестность, прозябание, тлен...
  Ада: Разве тебя интересовал "памятник нерукотворный"?
  Симеон: Мы покинем ее, понимаешь, уедем, уедем навсегда, пускай в гранитный Питер, пускай... я хочу очиститься его голодным туманом, надышаться его ревматическими испарпениями, я хочу...
  Ада: Мы там просто умрем от голода.
  Симеон: Глупости!
  Ада: Тогда от тифа.
  Симеон: И это ты, Брут! /обнимает Аделаиду/
  Ада: Я знаю, знаю - ты всегда хотел вернуться, но только не сейчас, пойми меня, только не сейчас - я еще не готова.
  Симеон: Разве ты не помнишь ту набережную, где я встретил молоденькую курсистку?
  Ада: Полную дуру! Позволила тебе целоваться уже на втором свидании! А ты-то еще и не умел.
  Симеон: Умел!
  Ада: Не умел, да ты и сейчас не умеешь.
  Симеон: Зато наши встречи длились бесконечно. Мы никак не могли расстаться.
  Ада: А я не могла понять, когда же ты высыпаешься.
  Симеон: А я отвечал, что на лекциях.
  Ада: И ты так неприлично часто лез ко мне целоваться и все время старался погладить по ягодицам.
  Симеон: Ада, что ты...
  Ада: На взгляд медика я что, слишком анатомична?
  Симеон: Скорее, недостаточно поэтична...
  Ада: Но только сегодня утром ты утверждал, что мой зад - самое поэтичное место во Вселенной.
  Симеон: Я был не прав.
  Ада: Вот как!
  Симеон: Но от слов своих не отрекаюсь.
  Ада: Господи! Ты был наивным и невинным. И я была такой неопытной и такой же наивной.
  Симеон: И ты верила в Бога.
  Ада: Да, тогда я еще верила.
  Симеон: И ты повела меня в церковь.
  Ада: Но это была твоя идея - венчаться.
  Симеон: Но это был единственный путь к тебе в постель, во всяком случае, я так думал по своей наивности.
  Ада: Нет, ты был достаточно мудр. Я никогда тебя не брошу. И никогда уже не предам.
  Симеон: Обними меня.
  Ада: Обнять? После всего, что ты мне наговорил?
  Симеон: Обними меня.
  Ада: После твоих глупых признаний?
  Симеон: Я думал, ты все позабыла.
  Ада: Нет, но я никогда тебя не буду попрекать.
  Симеон: Так ты простила?
  Ада: А разве я когда-нибудь обижалась на тебя по-настоящему? /обнявшись они уходят в дом/
  
  Сцена 4
  Комната. Ада, Симеон в постели, на лице Симеона искреннее блаженство. Аделаида хлопочет по хозяйству, накрывает на стол. На столе появляется бутылка самогона.
  Симеон: А по какому, собственно говоря, поводу?
  Ада: Ну, повод как раз и найдется...допустим, что мне сегодня было необычайно хорошо. В конце-концов, ты мужчина ты и придумай семейное торжество...
  Симеон: Ты ничего от меня не скрываешь?
  Ада: А вот и скрываю, но не скажу, додумаешься сам.
  Симеон: Стоп, встретились мы по весне, точно...
  Ада: Ты и тогда был таким же недотепой, вот и остался... Только вырос. Ладно, вылезай из постели и за стол.
  Симеон: За стол - и писать, писать, писать, знаешь, как мне здорово пишется после...
  Ада: Ты ничего не слышишь?
  Симеон /быстро начинает одеваться/ : Лошади! Кого сюда занесло? Что за беда?
  Ада: Хорошее таким галопом не скачет, это точно...
  
  Сцена 5
  В комнату вваливается краснощекий толстопузый куренной Бульба, за ним ординарец Тарас.
  Бульба: Слава Українi!
  Симеон: Вовеки слава...
  Бульба: Добрим людям в добрiй хатi! Тарасе! А на нас тут чекали, дивись, от i горiлочка на столi, файна господиня! Та i гостi файнi! /регоче/ То ми ж i до столу, як запросите.
  Ада: Та як же вас не запросити, прошу до нашої господи, до нашого столу...
  Бульба: Ти диви, як чеше... а казали, що москалiвна, збрехали! /знову регоче/
  Симеон: Прошу, пожайлуста... /садятся за стол/
  Бульба: Тарасе, нехай хлопцi вiддихають, конi перепочинуть, а ми трохи переговоримо... То я завiтав до господи панiв Товстогубових, чи не так...
  Сiмеон: Саме так, пану атаманэ...
  Бульба: Цить! Бо я роздратуюсь! Не знаєш мови - говори москалiвською, та не бреши, бо я дуже лютий буваю... Тарасе, вiзьми в господинi документи, я передивлюся. /дивиться/ Так, то ви i є фелшер, то добре, от тiльки славили Україну якось мляво, чи не так, Тарасе?
  Тарас: Так, пане курiнний.
  Бульба: А шо це за iм'я таке - Аделаїда? Часом не з жидiвських коренцiв виросло таке деревце?
  Ада: Я русская. Урожденная Черышева, из смоленских дворян.
  Бульба: Отакої! А всеж-таки, iм'ячко в вас досить незвичайне.
  Ада: Отец мой Шиллером бредил, вот и назвал, надеюсь, читали Шиллера?
  Бульба: Ти дивись, Тарасе, нас тута зовсiм за неукiв тримають... Да, файна троянда, та пазурi в неї дуже гострi.
  Ада: Отец моего мужа - серб, перебрался в Россию, спасаясь от преследований турецких властей, мать - русская, и покончим с этим.
  Бульба: Згода! Тiльки i ви, панi Аделаїда, будьте ласкавi, спiлкуйтесь рiдною мовою... Моєю рiдною... Так.
  Тепер вип'ємо та до справи ...
  Симеон: Можно поiнтересоваться, какая тут у вас надобность?
  Бульба: Та не товчи мене в спину, дивись, горiлочка яка добра, ще раз вiдкоштуємо, то й до справи.
  Бульба: Ну що, пане фелшер, справа така: курень мiй став у мiстi. Бої були. Поранених забагато, а тут ще тиф. Це вже занадто. Тридцять хлопцiв в одайськiй школi розташували, а от галичан до вас на хутiр привезли. Сарай непоганий, хлопцi там все зроблять... Тринадцятеро привiз. Сам буду чотирнадцятим, перепрошую, але я розташуюся в хатi, мiсця буде всiм вдосталь...
  Симеон: А как же больница?
  Бульба: Казав же - пораненi в лiкарнi, а тифознi - тут, так що, пан Товстогубов, приймайте тифозний гошпиталь. Тi хлопцi, що в селi - теж вашi. Владою Української народної республiки призначаю вас завiдуючим протифотифозним лазаретом. I щоб догляд за хлопцями був!
  Симеон: А чем лечить?
  Бульба: У нашої влади грошей нема! И лiкiв нема... Та це тимчасово. А поки що - шукайте, робiть що знаєте, а хлопцiв лiкуйте! А якщо щось не так - то я вспам'ятаю, як дехто працював в жидiвськiй лiкарнi в мiстечку...
  Ада: Так iншої лiкарнi i не було.
  Бульба: Цить! Ох i мiцна горiлочка, господиня, Тарасе, я пiйду, вiдпочину...
  
  Сцена 6
  Двор. Аделаида тащит тяжелое ведро воды, останавливается у порога.
  Ада: Устала... Вот они - дни моей мечты. Все, надо все рассказать, не откладывать на завтра, но он... Тащу на себе воду, словно ломовая лошадь, а мне полежать бы, отдохнуть, но как ему не поможешь, то в селе, а только приедет - и не могу не помочь люди все-таки Хотя иногда подумаешь что за люди И кактонепосебе становиться уже восемнадцать сыпнотифозных и все галичане правда мыла же нет ни крошки крутись как знаешь смотри только чтоб не умерли двое только в селе остальные тьфу-тьфу в управу ездил говорил о профилактике только кто его слушать будет а еще этот толстомясый нет не выдержу выдержу надо только все ему рассказать тогда легче будет спасибо Либровичу мир его праху погиб во время погрома но помог как же я дура стеснялась раньше не пошла а он утешать станет оберегать не могу я сильнее ясамачтоли...
  
  Сцена 7
  Из хаты выходит Симеон.
  Ада: Симочка, куда ты?
  Симеон: Пойду посмотрю больных.
  Ада: И ты же их посмотришь, и вчера смотрел и сегодня поутру, не спеши - отдохни малость.
  Симеон: Сыпняк, сама ж видешь, того, усатого, из Браилова - нету уже, такой веселый был, все шутил, крепкий мужик, а под конец, в жару, истаял весь, а сосед его выживет, уже жрать просит, а где я еду-то найду, хорошо хоть лекарства: воды и теплого слова - у нас навалом... Пойду.
  Ада: А баньку - истопить?
  Симеон: Потом, все потом... /уходит/
  Ада: Сима, мне сказать надо...
  
  Сцена 8
  Появляются Бульба с ординарцем.
  Бульба: I не чекали, мабуть, нашого скорого повернення?
  Мабуть, не чекали. Тарасе, виручи панi, навiщо вiдра такi важкi тягати? Я в штабi був, ще двох привiз, перепрошуйте, але такi справи, хоча епiдемiя спала, вважаємо, що її i немає. А чим це чарiвна панi буде пригощати гостя?
  Ада: I чого це вам, пане курiнний в мiстi не сидиться, рана ваша загоїлась, вже й до штабу переїхати пора...
  Бульба: Гоните?
  Ада: Дивуюсь. Так i вiйну продивитись можна.
  Бульба: Чарiвно господинє, невже ми з Тарасем вам в тягiсть?
  Ада: Не така я вже й чарiвна, Андрiє Йосиповичу.
  Бульба: Ну не дивиться так на мене, я не вовк, я проста людина, як i ви, вчителював, село трохи завбiльшки Одаї, але вiйна, революцiя, тому я й тут, панi Аделаїда, перепрошую, ми теж iнтелiгенцiя, тiльки зi зброєю в руках... Кажете, що боїтесь, а чого це мене боятись, душа в мене є, можливо, що й душа поранена, але є... i душi лiки потрiбнi...
  Ада: Я не лiкар, я рецептiв не виписую.
  Бульба: Ну то й що з того, прошу, заходьте до вашої господи, якщо не лiки, то їжу.../ординарцу/ Тарасе, тут...
  
  Сцена 9.
  Тарас стоит в дверях хаты, появляется Симеон.
  Симеон: Простите, но мне надо пройти в свой дом.
  Тарас: Та я щось собачої мови не розумiю, чого цей пан хоче?
  Симеон: Прошу, але менi треба пройти в хату...
  Тарас: Пане курiнний снiдають.
  Симеон: Что? Я хозяин, в конце-концов.
  Тарас: Хазяїн тут - народна влада. /слышен голос Адели/
  Ада: Сима, на помощь, Сима... Си... /звуки удара, борьбы, Симеон пытается ворваться в дом, но получает по зубам, когда пытается вновь, Тарас вытаскивает револьвер/
  Тарас: Охолоньте, сiдайте тихенько пiд грушею та спiвайте, щоб я чув, спiвайте, бо я пороблю в вашiй дорогоцiйнiй шкурi ще декiлька зайвих дирочок, я ж не пан курiнний, в мене розмова коротка. /Симеон садится на землю/
  Спiвай! /Симеон молчит/ Спiвай, падло! /целится из револьвера/ Спiвай! /Симеон начинает что-то скулить/.
  
  Сцена 10
  Тарас по-прежнему стоит в дверях, из хаты появляется Бульба, он в нижней рубахе. Вестовой.
  Бульба: Чого скулиш, сучко, тобi радiти треба, як хазяїн ще не зробив, то може я допоможу /реготнув/. Тарасе, прослiдкуй за господарем, щоб лиха не накоїв, бо я йому...
  /в хату/ I на стол щоб накрила, негайно!
  Тарас: Слухаю!
  Вестовой: Пане курiнний!
  Бульба: Чого горло дереш, давай! Бо я снiдати буду...
  Вестовой: Батьку! Рятуй! Бiлi!
  Бульба: Що ти верзеш, звiдкiля тут бiлi?
  Вестовой: Хто зна... Мабудь, рiчку бродом перейшли, двi колони сунуть, ще й по гарматi в кожнiй.
  Бульба: Гармати! I в мене є гармати! А людей скiльки, ну? Кажи! Чи не знаєш?
  Вестовой: Десь по п'ять сот буде, чи бiльше...
  Бульба: Тарасе, по конях, ми їм дамо прочухана!
  Гармати! Щоб я тi гармати бачив! /убегают/
  
  Сцена 11
  Во двор выходит Аделаида, она простоволоса, одежда ее помята, затем появляется Симеон. Они молчат.
  Голоса: - Хлопцi, тiкайте, обiйшли!
  - Вiдходьте, вiдходьте!
  - Там ще одна колона суне, тiкай!!!
  - Василь!
  - Назад, всiм назад!
  - Сука!
  - Стiй!
  - Рятуйся!.. - Рятуйся... - рятуйся...
  И тут на сцене светлеет, раздается песня, бравая, что-то типа "Как ныне сбирается", стучат сапоги, бряцает оружие, скрипят телеги и только совершенно тихо, как бы из угла тянется грустная украинская песня, песня без слов.
  Ада: Поют...
  Ада: Так и будем молчать?
  Симеон: А что говорить? Одни уходят, вторые приходят, только тиф остается. Я пойду, мне надо...
  Ада: Да, тебе надо... Иди...
  
  
  
  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
  
  Сцена 12.
  Аделаида, затем подходят Львов и Александрович.
  Ада: Молчит, третий день молчит, я ему виновата, верно.
  Вот, добровольцы пришли. А он - воды в рот набрал, от больных не отходит, меня избегает, я ему виновата чтоли сам где был а что он мог что хлеба больным не хватает вчера еще один хорошо что один а он не замечает еду ест проглатывает и молчит каятьсячтолинебудунеобязана все на мне все на мне и всегдатаквсегданеправабуду Львов: Разрешите представиться, командир местного гарнизона, полковник Львов Александр Михайлович. Из занятий все больше воюю. Японская, Германская, теперь, знаете ли, здесь. А это мой заместитель, разрешите рекомендовать, капитан Александрович Николай Николаевич, знаменательная личность - знаток тысячи анекдотов и прекрасный товарищ, а рассказывать начнет - ну чисто соловей!
  Ада: Чему обязана?
  Александрович: Поверьте, мадам, посещение вашего дома чрезвычайно приятная для нас миссия. Приятная потому, что совершенно неожиданно было лицезреть столь прекрасный цветок в этом довольно сомнительном мире...
  Львов: Ну, что говорил - чисто соловей!
  Ада: Ну что вы, господа...
  Львов: Капитан выражает наше единодушное мнение.
  Поверьте старым фронтовым волкам - прекрасного человека видно издали, тем более что истинного воспитания никак не скроешь, не пытайтесь. Я очарован...
  Ада/иронично/: Кем? Мною?
  Львов: Несомненно что вами, хотя должен признаться, что мой капитан имеет куда больше шансов: как у заместителя у него куда как больше времени, так что я его нагружу: света белого чтоб не взвидел!
  Ада: Ну что вы, господин полковник, не стоит быть столь жестоким, в конце-концов капитан молод, а я - замужем, так что ваши-то афронты, возможно, и будут приятны, но вряд ли будут уместны... Впрочем, располагайтесь, думаю, сюда вы пришли не комплименты распускать, в наше-то время. Только не обессудьте за условия - сейчас мы что-то вроде филиала лазарета.
  Александрович: Нас трудно смутить - мы ведь старые окопные крысы, повидали, поверьте, немало. Несомненно, мадам, только одно: истинная красота не зависит от рамок, в которые ее втискивают обстоятельства.
  Львов: Николай, ты тысячу раз прав! Нынешний наш деловой визит - просто праздник для души.
  Ада: Ну вот, смутили меня окончательно, простите, но я пойду переоденусь.
  Александрович: А у меня как раз по случаю припасена бутылочка "Абрау-Дюрсо", думаю оно поможет продвижению нашей миссии...
  Львов: Тем приятнее будет нам выполнить некую часть своей миссии: ведь вы, мадам, ранее работали учительницей, не правда ли?
  Ада/останавливается у самого порога/: Простите, но я так давно рассталась с нивой просвещения... я... я забыла.
  Александрович: Тем более приятно будет вам вспомнить старые навыки - дети в селе остались без учительницы...
  Ада: Да, да, я знаю...
  Львов: Вот мы и просим вас возглавить школу - ее освободили от больных, так что приступайте!
  Ада: Я действительно признательна, вам, господа, за столь лестное предложение, но, прошу простить меня...
  Александрович: Вы молоды, вы энергичны, вы прекрасны, в конце-концов. Разве вы не справитесь?
  Ада: У меня в сарае двадцать три человека, больных сыпняком. /уходит/
  
  Сцена 13
  Те же и Симеон, потом - Аделаида.
  Симеон /не замечая/: Вот еще один скончался, надеюсь, что он будет последним.
  Александрович: Имеем честь видеть господина Толстогубова? Разрешите представиться, капитан Александрович, заместитель командира гарнизона и полковник Львов, комендант города.
  Симеон: Чем обязан, господа?
  Львов: Нам известно про вас все: особенно о том, как вы служили Раде.
  Симеон: Да, я лечил сыпнотифозных. Да и сейчас пытаюсь, в меру разумения своего.
  Львов: Именно это нас и привело к вам, именно это.
  Сколько у вас больных?
  Симеон: Двадцать два.
  Львов: В городе - девятнадцать, в селе - еще четырнадцать. Итого: пятьдесят пять. И это только военных. А
  среди гражданских размеры эпидемии и не учитывались.
  Симеон: Таковы реалии, средств на это у властей нет.
  Львов: Ситуацию надо менять: по решению думы вы назначаетесь начальником особой противоэпидемической комиссии думы со значительными полномочиями. Для сбора средств на лечение больных уже организован копеечный сбор, немного, но все же, хоть что-то.
  Симеон: Но я давно говорил, что без серьезных санитарных мероприятий эпидемии не остановить.
  Львов: Вот, вот именно вы и возглавите вышеозначенные мероприятия, составьте список неотложнейших из них и прошу ко мне, заодно завтра состоится ваше представление остальным членам противоэпидемической комиссии, всех больных перевезем в здание земской больницы, оно немного недостроено, но это обеспечит концентрацию больных в одних руках и надлежащую изоляцию. Да, отец Александр так же обещал помочь, обратиться к пастве. Дерзайте!
  Симеон: Господа, я просто не знаю, что вам ответить это так неожиданно для меня, в конце-концов есть другие, более достойные кандидатуры, вот и доктор Михальский и ...
  Александрович: Других сейчас нет, господин Толстогубов, а у вас, в конце-концов опыт.
  Симеон: Так мне что, приступать?
  Александрович: А вы уже приступили: сейчас подадут подводы, приступайте к транспортировке больных, вам в помощь выделил выборных Чижевского и Сыча, прошу, познакомтесь, они сейчас прибудут.
  Ада: Господа, прошу, отобедайте, чем Бог послал.
  /заходят в дом/
  
  Сцена 14.
  Александрович и Аделаида. Одежда капитана в некотором беспорядке, Ада, как всегда, хлопочет, подавая на стол.
  Ада: Коленька, милый, пора и подкрепиться.
  Александрович: Я совершенно не устал, я чувствую себя совершенно великолепно!
  Ада: Миленький, ты стал повторяться... Садись, поешь, ты ведь так потрудился!
  Александрович: Адель, с тех пор, как я встретил тебя, я научился ценить жизнь!
  Ада: Никогда не говори такие чудовищные глупости!
  Александрович: Аделаида, я тебя люблю!
  Ада: Коленька, я тебя тоже люблю, я это поняла почти сразу, как ты появился - молодой, красивый, стройный, мужчина моей мечты... Конечно, если бы не муж, я бы никогда, но Сима...
  Александрович: При чем тут Сима.
  Ада: Коленька, давай обойдемся без банальностей.
  Александрович: Ну нет, теперь ты должна мне дать возможность выговориться до конца. В конце-концов я солдат, я мужчина, на мне лежит ответственность...
  Ада: Коленька, прости...
  Александрович: Будущее - туман, Адель, только я не представляю себя без тебя. Мы уйдем. А они... Ада, ты должна бежать. Ты доберешься до Симферополя, там Славик Горохольский, он тебе поможет сесть на пароход, в Констанце тебя встретят, а оттуда поездом на Берлин.
  Ада: Коленька, милый, твоей маме в Берлине мой приезд радости не прибавит. А я там никому не нужна, да и тут никому, вот, может тебе, да и то до первого приказа.
  Александрович: Но ты просто не знаешь мою маму, она прекрасный человек, она тебя полюбит, уверен, тебя невозможно не полюбить, ты вся светишься, особенно по утрам.
  Ада: А твоя жена, сын?
  Александрович: Они теперь в Париже, у Маши отец финансист, вот и финансирует нас, но оттуда. В конце-концов, наш с ней развод - дело решенное, ему помешала война, только-то... Разве тебе со мной плохо?
  Ада: Коленька, перестань, ведь вопрос не в том, плохо или хорошо. Ну хорошо, Господи, как мне с тобой хорошо. А
  что дальше. Я никого не брошу. Не брошу мужа, не брошу свой дом, я вся в нем...
  Александрович: Ну что ты вцепилась в свой дом, он что, из золота? Главное - это выжить. В Берлине у тебя есть хоть какой-нибудь шанс, а тут? Ты пойми, я за тебя боюсь.
  Ада: А ты не бойся, вот пойдешь на фронт - там и боись, а со мной - не бойся, я тебя защищу. Я старая опытная провинциальная сука, к тому же с дурными манерами, на что я тебе?
  Александрович: Все, Адель... Ты...ты скажешь такое...
  Ада: А что? Разве не правда?
  Александрович: Зачем ты так на себя. Ты ведь сама знаешь, что ты значишь для меня.
  Ада: Ну вот, уже нельзя и подразнить мальчика.
  Александрович: А это уже оскорбление-с! Да-с! /целует/
  Александрович: Люблю тебя, слышишь?..
  Ада: Это сейчас, это все сейчас. А время пройдет - и ты все поймешь. Я ведь тебя сначала пожалела. Не полюбила - а пожалела, ты мне как сын. И не хочу обманывать себя. А там, в Берлине, я тебе не понадоблюсь, женщины быстро стареют, когда их перестают любить. Нет, я не вынесу, я не могу.
  Александрович: Ты что-то постоянно не договариваешь, ты все время что-то скрываешь, ты...
  Ада: Ну вот, обиделся, глупенький. Беги, Николя, слышишь, беги! У тебя связи - возьми отпуск или поручение какое из Генштаба - и в Берлин, в Париж, куда угодно, только не на фронт. У тебя есть для кого жить. Ты должен жить...
  Александрович: Но у меня есть и за кого умирать.
  Бегство - это не выход. Надо еще и людям в глаза смотреть.
  Ада: Но почему? Ведь ни Веры, ни Царя, ни Отечества...
  Александрович: А совесть куда девать? А Бога? Ну и что, они только думают, что могут убить Бога. И в конце-концов это моя дорога. Я должен. Должен. Выживу - ладно. Победим великолепно. Все остальное - не имеет значения. Каждый должен быть на своем месте. Тогда бы и не было ничего... Я
  так думаю. А,впрочем, кто знает.
  Ада: Ну вот, речь произнес, запарился. Отдохни.
  /молчит, затем как-то серьезно/
  Ада: Если тебя убьют, я этого не переживу.
  
  Сцена 15
  Александрович уходит, в дверях сталкивается со смутившимся Симеоном, церемонно ему кланяется, выходит, Симеон остается с Аделаидой.
  Ада: Здравствуй, как служба?
  Симеон: Я что, слишком рано вернулся, так, что ли? Да?
  Ада: Сима, я не хотела тебя обидеть...
  Симеон: Да что, что ты, ты ничего не хотела, ни тогда, ни теперь, ты, ты никогда, никогда ничего не хочешь, никогда. Грязь. Всюду грязь и ты, ты...
  Ада: Я? Неужели я для тебя настолько грязна? Ты забываешь, сколько я тебе прощала. А если я и счастлива, разве ты, благоверный, удосужился узнать о причине моего счастья?
  Симеон: Твоя причина только что вывалилась из дверей, обдав меня перегаром...
  Ада: Ну, дорогой, ты все-таки забылся. Я теперь стала на ноги, нет, я и раньше крепко стояла на ногах, это ты все витал в облаках, а я строила, кормила, убирала. Я пыталась вывести тебя в люди, но ты все лез в мученики. Вот так, дорогой. Точка.
  Симеон: Жаль, жаль, что я полюбил, полюбил обычную шлюху, самую обычную шлюху.
  Ада: Я - шлюха? А где ты был, когда меня насиловали?
  стоял во дворе и слушал? Мужик... Ты простить мне не можешь, что я при деле, что не посвящаю всю себя вашей священной особе, что есть двадцать детей, которые смотрят на меня, как на деву Марию...
  Симеон: Я...
  Ада: Ты. Ты мелкое ничтожество. Сколько раз ты ассистировал Бладману? А когда Яков Абрамович предложил тебе сдать экзамены экстерном и идти к нему в больницу, ты спасовал, ты испугался трудностей, тебе нужен был мученический ореол.
  Симеон: Ада,я был морально не готов, мы строились...
  Ада: Я строилась.
  Симеон: Прости, так трудно чувствовать себя...
  Ада: А ты не чувствуй, ты живи.
  
  Сцена 16.
  Аделаида остается одна.
  Ада: Ну вот, кажется, поговорили. Восторг прошел, остались будни. Да нет, какие будни, еще пару праздничных дней. Сошла с ума. Да, сошла - и рада. А что еще надо?
  Счастлива. Ребенок, будет ребенок, теперь наверняка. А что мне было так нужно все эти годы, а Николенька? Как хорошо чувствовать, что тебя так любят. Он меня, как цветок обхаживает, на каждый лепесток дует. И я. Мне кажется, что я его мама. Наклонюсь над его лицом. И вижу: молодо, а все в морщинах, и сердце защемит. Я никогда не писала стихов, а теперь так и хочется что-то сказать, что-то рвется из меня, вот, выйди, вот она, воля. Птица? Какая я птица, так, воробьишко. А ведь взлечу. А потом опять упаду. Только теперь я сильна. Сильна, это только кажется, что я так похудела, я теперь прочно стою на земле. Выжить. Он говорил, любой ценой выжить. Мне. А сам... Вот и получается, куда я с чужим ребенком? Обмануть? Но ведь некого. А себя не обманешь. Вот и вчера - приходит. А глаза такие пустые. Нет, непьян, предчувствия. и весел был. А я-то чувствую, все-таки баба. Сколько лет во лжи. и вот, повезло бальзаковской даме... Нет, почему так тревожно, нежели нельзя просто спокойно отлюбить, родить детей, воспитать их и лечь в могилу, надо еще эти... А ведь если бы не война, не видала бы я своего Николеньку, порхал бы он по балам да светам, а я так и обмещанилась, глядишь, Сима бы образумился, докторшей стала бы... Ну, бредни. Пойду лучше, приберусь. И то толку больше будет.
  
  
  
  ДУЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
  
  Сцена 17.
  Во дворе Аделаида, появляется Симеон.
  Ада: Сима, что случилось?
  Симеон: Вот, все, вот, кончилась работа, да, кончилась.
  Красные. Красные. Говорят, от Жмеринки идут. От Жмеринки. И
  броневик, вроде. Думские, думские разбежались, все разбежались. Кончилась работа. Кончилась. Скончалась.
  Ада: Ты успокойся, Симочка, успокойся, ты толком расскажи, что и как.
  Симеон: Так сказал, сказал все, все я сказал.
  Ада: А он?
  Симеон: Капитанишка твой? Собрал комендантскую роту, лазаретных, кто на ногах стоит, в городе набрал десяток добровольцев - и пошел. Под бронепоезд.
  Ада: Погибнет.
  Симеон: Анн Каренин. Действие первое.
  Ада /тихо/: Не смей.
  Симеон: А что не сметь? Дурак твой капитан, дурак, форменный дурак, вот и погибнет, как дурак. Они всегда погибают первыми.
  Ада: Ты-то больно умный. Давай, собирай вещи, подводу раздобудем в селе. Комиссары нас не пощадят.
  Симеон: Кого не пощадят? Школьную учительницу и фельдшера?
  Ада: Был бы ты простой фельдшер, пощадили бы...
  Собирайся. Что говорить-то, пустое...
  Симеон: Сколько раз власть менялась, что мы, большевиков не видели, так...
  Ада: Сима, не смеши меня, раньше ты никуда не высовывался.
  Симеон: А я и не высовывался, это все ты... Прости...
  Глупо. Да, глупо. Только подводы нам не найти, если идти, то идти пешком.
  Ада: Нет, ищи, Симочка, ищи, я не дойду.
  Симеон: Дойдешь, ты у меня семижильная. А народа я не боюсь. Власть народа - это власть больше, чем власть от бога. Я так считаю, нам ничего не грозит. Разберутся.
  Ада: Симочка, не обольщайся, нельзя возиться в дерьме и остаться в чистых рукавичках. Боишься бежать - так и скажи, в конце-концов всем надо выбирать, где их берег.
  Симеон: А что, тебе было бы лучше, чтоб я напялил шинелишку и пошел, пошел с твоим капитаном, на гибель пошел бы, так?
  Ада /очень устало/: Нет, мне бы было тяжелее. Сима, пойди найди подводу и лошадь, иди.
  Симеон: Да, ты права, я струсил, я позорно бежал, но я не хочу торчать кверху бородой на сыром поле во славу чего бы там ни было. Мне нужен этот дом, это поле, эти деревья, ты, в конце-концов... Выжить. Главное - выжить, но я совершенно теряюсь, я привык, я не могу уйти так просто...
  Ада: Сима, успокойся.
  Симеон: Да, ты права, побегу за подводой, надо, надо выжить, любой ценой прожить и доказать, обязательно доказать, им, им всем доказать... /бежит/.
  Ада: Кто знает, возможно настали такие времена, что и любой ценой - не проживешь.
  /Гремит "Интернационал"/.
  
  Сцена 18
  На сцене появляются бойцы красной армии, среди них Кочетков, Случ.
  Кочетков: Вольно! Располагайтесь, товарищи! Товарищ комиссар, подойдите ко мне.
  Ада: Сима, пойдем домой...
  Кочетков: Минуточку, граждане. Это дом граждан Толстогубовых?
  Симеон: Именно так.
  Случ: Симеон Девьярович и Аделаида Васильевна?
  Ада: Да, это мы.
  Кочетков: Ну что же, граждане, пройдемте в дом, надо поговорить.
  Кочетков: Красноармеец Подлесная, красноармеец Говтюх, займите пост /заходят в дом/.
  
  Сцена 19
  В доме Аделаида, Симеон, Случ, Кочетков.
  Случ: Приступим.
  Кочетков: А хата у них добротная, основательная, ничего...
  Случ: Из каких будете, граждане?
  Симеон: Из разночинцев, мой отец был...
  Случ: Знаем. И кем стал сын тоже. Вы?
  Ада: Я из дворян.
  Случ: Думала, что будете скрывать.
  Ада: А мне скрывать нечего. Я родителей не выбирала.
  Кочетков: Да, вот она, белая кость.
  Ада: А кости они у всех белого цвета. Я насмотрелась.
  Симеон: Ада, прошу тебя...
  Ада: Я не стыжусь. Они мне всю жизнь помогали, учили.
  Кочетков: Учили вас на народные деньги, гражданка, точнее, на деньги, что ваши родители у народа украли. Как думаешь, комиссар, мне бы тут штаб разместить. Не люблю я узких улиц. А тут все простреливается.
  Случ: Как знаешь. /резко разворачивается к хозяевам дома/. А теперь расскажите, граждане, как вы сотрудничали с белогвардейскими отбросами?
  Симеон: У нас в уезде вспышка сыпного тифа. Она началась в частях, но угрожала и гражданскому населению...
  Случ: По существу.
  Симеон: Я и по существу. Тиф, он при любой власти тиф.
  Случ: Вам все равно, какая будет власть?
  Симеон: Ну почему, я приветствую советы...
  Кочетков: Как-то неубедительно вы их приветствуете, гражданин Толстогубов, нет у вас радости в глазах. Брешете!
  Симеон: А мне брехать нечего. Я людей от тифа спасал, точнее, пытался спасти... Это мой долг. В конце-концов, все они - люди.
  Случ: Как-то неубедительно.
  Кочетков: Вместо того, чтобы в тылу врага свирепствовал тиф, вы, гражданин Толстогубов, укрепляли ряды злейшего врага пролетариата. Нехорошо.
  Ада: Сейчас это ваш тыл...
  Кочетков: Что?..
  Симеон: Ада, помолчи... Я так скажу, я не привык у больного выспрашивать, к какому классу он принадлежит. И
  всех пользую одинаково.
  Кочетков: А надо, надо спрашивать, гражданин Толстогубов. Неужто вы считаете, что пролетария и буржуя надо лечить одинаково? Комиссар, я тут штаб размещу, решено?
  Дорога тут важная, а на холм - батарею, пусть на город посматривает...
  Случ: Решено. А с этими все ясно. Вина доказана.
  Кочетков: Это верно. Думские шишки, да еще эта...
  Согласен, сразу же порешим?
  Случ: Ревтрибунал. В городе. На виду у всех.
  Кочетков: Боец Подлесная! Этих врагов народа - в сарай.
  И глаз с них не спускать.
  Случ: Эту оставьте. /Симеона уводят/.
  Ада: Что вам нужно?
  Случ: Оставьте нас одних. Это просьба.
  Кочетков: Слушаюсь, товарищ комиссар.
  
  Сцена 20
  Случ и Аделаида.
  Ада: Простите, я никогда не видела вас раньше?
  Случ: Нет.
  Ада: Ваше лицо мне очень знакомо.
  Случ: Ну.
  Ада: Скажите мне, как женщина женщине, в чем я виновата?
  Случ: Бульба.
  Ада: Что?
  Случ: Куренной Бульба, ты была...
  Ада: Он взял меня силой.
  Случ: Ты этим гордишся?
  Ада: Как вы можете. Вы же женщина.
  Случ: Силой взял, силой отдал, а капитан Александрович, он тоже силой взял?
  Ада: Я его любила.
  Случ: Подстилка белогвардейская! Сука!
  Ада: Не сметь!
  Случ: А он был красавчик.
  Ада: Что?.. Что с ним?
  Случ: Ранили. Я с ним сама поговорила. Потом...
  /подходит к Адели, достает коробочку, открывает/ Узнаешь?
  Ада: Подохнешь. Собачьей смертью подохнешь.
  Случ: /смеется/ Еще не одну такую суку растопчу!..
  Ада: Гадина! /бросается на комиссара, на шум борьбы вваливаются красноармейцы, Кочетков, он бьет Аделаиду по затылку, та падает/.
  Кочетков: Ну вот, Эмма, как ты неосторожна!..
  Случ: Ничего. Вот что. Ты тут. Штаб тоже. Я в город.
  Эту гниль чистить и чистить.
  Кочетков: Эмма, чтоб без обид: гарнизонная рота - в твоем распоряжении. А мои тут по хуторам подхарчатся немного.
  Случ: Понежтесь, товарищ командир.
  Кочетков: И еще, комиссар, из думских никого пока не взяли: все в бегах, может еще кого выловим, мои хлопцы постараются.
  Случ: Мои тоже. /уходит/.
  Кочетков: Боец Рукосуев, прибери эту суку в сарай.
  
  Сцена 21.
  В сарае Симеон и Аделаида, она в изорванной одежде, стонет, осторожно входит Подлесная.
  Симеон: Адочка, девочка моя, что они с тобой сделали...
  Воды. Хоть воды бы ей дать, что ли. Нету, нету воды.
  Подлесная: Эй вы, белые сволочи, хлеба вам и воды. Жрите, скоро нажретесь до отвалу.
  Симеон: Простите, девочка, кто вы?
  Подлесная: Хто я? Хто я? Боец Красной армии Подлесная Глаферья, а по-батюшке Лукьянишна.
  Симеон: Глашенька, за водичку вот спасибо. Боец Глашенька, вот я свою супругу, Аделаиду Васильевну, водичкой опрыскаю, она от испуга своего и отойдет.
  Подлесная: От какого испугу?
  Симеон: Видно, комиссарша ваша больно строгая, она, Адочка, после разговора с ней совсем отойти не может.
  Подлесная: Так комиссарша часа четыре как ускакала.
  Симеон: А что ж тогда...
  Подлесная: Дак она сама на комиссаршу-то бросилась...
  Симеон: Да как так, бросилась, не могла она...
  Подлесная: Ещо как могла. Это ее Кочетков по затылку. А
  ребята с ней поговорили. Рукосуев Пашка да Грунько Степка.
  Они, больше некому.
  Симеон: Как так "поговорили"...
  Подлесная: Дак как умеють... Сама виновата. Теперича вас в трибунал - и к стенке, али повесют, тоже ничо.
  Симеон: Послушай, Глаферья, скажи мне, ты-то за что борешься, дитя ведь совсем, совсем дитя.
  Подлесная: Вестимо, за светлое будущее. Я ж с детства ещо досыта не ела. Теперь все будет по-другому. Чтоб ни бедных, ни богатых...
  Симеон: Да ты на себя посмотри, краше девки не найти, тебе рожать надо, по хозяйству... А у тебя из хозяйства винтовка, да из мужиков - комиссарша да командир... Неужто тебе не хочется другого?
  Подлесная: А чего другого? Я другого не знаю, лучше этого у меня и не было. Шагать и шагать. И кожный день так.
  Мне Кочетков так говорил - жизня - это двигать. Вот и двигаем. Я ужо троих белых пристрелила. Точно знаю... Токо знаю ещо, шо рай будет. Тут, на земле. Мне так сказали, я знаю!
  Симеон: Вот ты говоришь, светлое будущее... А откуда ты знаешь, каково оно будет, это светлое будущее? Вот мы с женой... она детям буковки показывала, грамоте учила, чтоб никто никогда...
  Подлесная: А меня вот товарыш Кочетков обучает... Он ничего. У нас-то училки не было, мы сами... Только вы-то враги, как же так, белое офицерье пользовали, а они-то, зверье, наших пленных штыками...
  Симеон: Так и вы офицеров не жалуете.
  Подлесная: А их-то за что...
  Симеон: Так все же - люди. Я вот никого не спрашивал, кто он, и за что воевал. Раз болен тифом, так я его и лечу.
  Вот, теперь не знаю, кто их лечит сейчас...
  Подлесная: Господь Богъ.
  Симеон: Как это?
  Подлесная: Дак я сама была в расстрельной команде.
  Симеон: Всех? И галичан?
  Подлесная: Энтих, которые кричали, что они не те...
  Энтих тож. Они ж не наши. Так товарыш Случ приказала. Она точно, страшной бывает. Я ее сама боюсь.
  Симеон: Вот видете... Еще когда я студентом был... Мы тогда с Васькой Баженовым спорили - до хрипоты. Он был настоящий большевик. Мы вместе читали Маркса. Только я уверен был, что запускать гильотину никогда не стоит.
  Никогда. Никакое светлое будущее не выдержит ее скрипа.
  Подлесная: Это вы о каком Баженове будете? Василе Антоновиче?
  Симеон: Точно. Нас тогда обоих из университета вычистили, за революционную деятельность.
  Подлесная: Та ну? С самим товарышем Баженовым? С тем, шо у нас в реввоенсовете армии?
  Симеон: Времени много прошло. Я женился. Думал по пути просвещения народного, дабы твое светлое будущее приблизить, да вот Васька Баженов оказался попроворнее, теперь он делает будущее... А моя дорога была все-так чище.
  Подлесная: Як так чыще? В беленьких рукавичках бурьяну не выполоть. А куда в светлое будущее с бурьяном, он цеплять будет, вот его с корнем, тогда и сей... А я уже имя свое могу печатными буковками.
  Симеон: И все-таки ничего не будет.
  Подлесная: Як так не будет? Сами ж казалы.
  Симеон: Ведь завтра меня не станет? Верно? /Глаша кивает/. Все. Я буду мертв. Все исчезнет. И твой комиссар исчезнет. И останется только космический хаос, движенье отдельных молекул. Ведь ты, Глаша, это частица моего мира, понимаешь, моего... Все, что вижу, чем дышу - это сегодня. А
  только помру - и нету сегодня. А значит - не ничего.
  Подлесная: Мудрено...
  Симеон: Ну вот убьют тебя, нет, ты пойми, я просто предполагаю... Не дай Богъ, конечно. Ведь для тебя "завтра"
  уже не станет. Как ты сможешь узнать, каким станет оно, светлое будущее? Никак. Значит, ни для тебя, ни для меня, светлого будущего и не будет.
  Подлесная: Не, не так, мне товарыш Кочетков объяснил:
  будущее все равно настанет, сколько б мы за него народу не положили б... А в книжке написано, каким оно будет, я и прочитаю. И знать буду.
  Симеон: Глаха, Глаха... Так разве по-Божески, строитьто на крови?
  Подлесная: Дак, если надо, то и хлеб на крови замесить можно.
  Симеон: Это не твои слова...
  Подлесная: Точно, так товарыш Случ сказала. /Аделаида стонет/
  Симеон: Ну вот... Водички бы еще...
  Подлесная: Ладнось, водички ешо принесу. /уходит/.
  
  Сцена 22
  Дом Толстогубовых, в постели Кочетков и Подлесная.
  Подлесная: Хорошо-то как...
  Кочетков: Не сознательный ты элемент, боец Подлесная, как до бабского дела дошло, тут и раскисла. А тебе надо пружиной быть, как наш комиссар.
  Подлесная: А шож вы с комиссаршей-то?
  Кочетков: Встать!.. /Глаша вскакивает/ А ну, боец Подлесная, привести себя в порядок! Комиссаршей?.. Вот бабье... Ты-то что про комиссаршу знаешь? Случ - это ее партийное имя. А на самом деле звали ее Этельзон, Эмма Давидовна. Жила в городке простенькая жидовочка, о революции и не помышляла. У отца в лавке торговать помогала. А когда в город вошли белые.
  Подлесная: /приводит себя в порядок/ Та ну...
  Кочетков: Не перебивай. В общем, увидали они красивую молодку. И в казарму. Три дня насиловали всем своим офицерским составом. Ей тогда еще и шестнадцати не было.
  Сбежала. Теперь мстит. И месть ее - святая.
  Подлесная: /подходит поближе, обнимает командира/ Вот ты, товарыш Кочетков такой сильный, такой умный, как расскажешь, все сразу проясняется, вот туман был в голове-то. И сразу же - ясно, как кто солнце выташыл...
  Правда ведь за тобой, верно?
  Кочетков: Хотелось бы.
  Подлесная: Вот вижу тебя - и в победу Мировой Революции ни на миг не сомневаюсь...
  Кочетков: Ладно, боец Подлесная... Глашенька, утро уже, тебе в строй скоро... Ты тут - Глашенька. А в строю красноармеец Подлесная. Запомни, чтоб я сто раз не повторял.
  Подлесная: Так точно...
  Кочетков: Вот я, простой питерский работный человек, слесарил, сколько мог, потом война, фронт... Я партии по гроб обязан, что она меня из вшивых окопов вытащила. Так я с фронта и ушел. А в тылу уже мутно: на Питер казачков посылали. Я тогда к своим, на завод - пора защищать революцию. Защищаю. Думал, что весь народ, а оказалось - еще и тебя, Глафера, да ты мне теперича всего народу... Ладно, иди.
  Подлесная: Можно ешо скажу...
  Кочетков: Ну, что случилось?
  Подлесная: Я про них, люди, вроде и неплохие, может припугнули их. Вот, этот, он же с товарышем Баженовым в одном кружке был... Из университета его за революционную деятельность...
  Кочетков: Прямо-таки за революционную? Баженов, говоришь? Так он сам завтра в город объявится, с инспекцией.
  Тогда и поговорим. А сейчас, ты смотри, красноармеец Подлесная, ты бдительности не теряй, помни, враг умеет маскироваться.
  Подлесная: А ешо вчера Рукосуев с Груньком бабу...
  Кочетков: Боец Подлесная, слухов не распускать!
  Подлесная: Есть.
  Кочетков: Чего стоишь, иди. А этих... Поглядим. Тиф и у нас тиф. Может, до приезда Баженова отложим. А там видно будет. Товарищ Баженов и разберется...
  Подлесная: /радостно/ Есть! /уходит/
  Кочетков: Вот, чума...
  
  Сцена 23
  Сарай. Аделаида и Симеон. Появляется Подлесная, тихонько, чтобы не разбудить Аделаиду, входит и останавливается, в тени, слушает.
  Ада: Сима, вот, всему и конец.
  Симеон: Адочка, дорогая, что же они с тобой сделали?
  Ада: Не причитай, все уже прошло... Пустое. Так ты уже и не сердит?
  Симеон: Дурак я был, какой дурак. А за что? Да все меркнет...
  Ада: Помолчи. Мне трудно. Вот. Беременна я давно. А ты еще фельдшер... Руку приложи. Шевелится? Твой это. Еще до того мерзавца я почувствовала, а сказать боялась, вдруг, как всегда? Сама не верила. А потом...
  Симеон: Господи! Мой ребенок!
  Ада: Да. И ты должен его спасти. Обязан. Меня и его.
  Симеон: Но что, что я могу, здесь, в этом сарае...
  Ада: Все я... Твой друг Баженов... В реввоенсовете.
  Упроси с ним встречи. Может, спасет, даже большевикам не чужда... Тяжело.
  Симеон: А знаешь, фамилия нашей комиссарши - Этельзон.
  Я случайно услышал. Ну, помнишь, твоя подруга по институту, Фаня Рувим, она же вышла замуж за Давида Этельзона, инженера, вы тогда еще...
  Ада: Так ты пойдешь?
  Симеон: Не могу. Понимаешь ты, не могу.
  Ада: Пробуй.
  Симеон: Ладно, знай, тогда, после демонстрации, нас всех и забрали. Били. Угрожали. Я ведь только женился на тебе. Я не имел права портить тебе жизнь. В общем, я их и предал. А чтоб не разобрали, меня исключили, а четверым, мне тоже, поблажки дали - в провинцию... Остальным пришлось тяжеловато...
  Ада: Но он-то не знает?
  Симеон: Но я-то знаю... /Подлесная тихонько уходит/
  Ада: Значит и тут - я сама...
  
  Сцена 24
  Двор. Кочетков, Случ, бойцы, Подлесная.
  Кочетков: Товарищ Случ, я по поводу Толстогубовых, тут еще разобраться следует.
  Случ: Ну? Кочетков: Выяснилось. Этот Толстогубов, в студенчестве, вместе с товарищем Баженовым был исключен из университета за революционную деятельность. Может, до приезда Баженова... Сам его допросит?
  Случ: Лучше расстрелять десять невинных, чем упустить одного врага.
  Кочетков: Ну, тут ты перегнула, товарищ комиссар, но может подождем, Баженов завтра-послезавтра с инспекцией...
  Случ: Не могу. Никого не нашли.
  Кочетков: Ты ж этого, батюшку, взяла? Пусти его в расход, а этих можно будет следующей партией.
  Случ: Расстрелять попа для революционера - это дело святое! А с этими я разобралась. Ты его поэмку почитай, он там восставший народ называет сворой иудиной. А, эсеровщиной несет...
  Кочетков: Нет, тебе виднее, я б только посоветовал:
  крут наш Баженов, может и обидится.
  Подлесная: Товарыш командир, разрешите обратиться к товарышу комиссару?
  Кочетков: Валяй.
  Подлесная: Товарыш комиссар. /Случ морщится/ Я
  допустила прокол революционной бдительности. Я готова отвечать пред своими товарищами. Этот Толстогубов провокатор. Я случайно услышала. Он тогда Баженова и других выдал - охранке.
  Случ: Ясно.
  Кочетков: Прикажу готовить ребят. А тебе, боец Подлесная, благодарность, что сумела выкрыть опасного врага революции /смотрит на комиссара, Случ равнодушно кивает/.
  
  Сцена 25
  Те же. Через сцену волокут Аделаиду и Симеона.
  Боец: Товарищ командир, тут этот, требует свидания с товарищем Баженовым, кричит, что его друг.
  Кочетков: Знаем мы эту дружбу, ведите! Ну, что еще?
  Боец: А ешо эта, просится к товарищу комиссару.
  Кочетков: Ну что?
  Случ: Давай. /приводят Аделаиду, они оказываются на авансцене/
  Ада: Простите меня за давешнее...
  Случ: Ну.
  Ада: Я не хотела... Впрочем, это все глупо. Вы дочь Фани Рувим, в замужестве - Этельзон?
  Случ: А что?
  Ада: Простите, еще раз, мы с вашей матерью были подругами в институте благородных девиц. Это потом жизнь нас разбросала.
  Случ: Что вы хотите?
  Ада: Ради своей матери, отпустите меня. Прошу вас. Я
  жду ребенка. Вы ведь сами станете матерью...
  Случ: Никогда.
  Ада: Я вас как женщина женщину прошу, пощадите меня...
  Ради всего, что для вас может быть свято, матерью вашей заклинаю вас. Вы знаете, мы всегда друг друга выручали, даже когда ваш отец ходил к ней на свидания, я знала о нем одна.
  И я никогда...
  Случ: Поздно.
  Ада: Как так, поздно?
  Случ: У меня нет матери.
  Ада: Разве Фаня умерла?..
  Случ: Это я умерла - наивная девочка Эмма Этельзон. А
  живет только комиссар Случ, а он врагов не щадит. /солдатам/
  Заберите!
  Ада: Но не враг, я беременная, я... Проявите милосердие...
  Случ: Все! /Аделаиду уводят/
  Ада: Спасите!
  
  Сцена 26
  На авансцене остаются Случ и Подлесная.
  Случ: Что, боец Подлесная?
  Подлесная: Я все правильно, так? Поступила...
  Случ: Ты выполнила свой революционный долг.
  Подлесная: Он меня обманул, запутал совсем. А на душе пакостно.
  Случ: Ты вовремя все поняла, значит, все в порядке.
  Подлесная: Я ешо хотела сказать: бабу эту... Хлопцы наши... А она тяжела... Может, отпустить ее... Дитя...
  Случ: Пощада? Забудь это слово, боец Подлесная. А
  растить врага? Это неправильно. Война.
  Подлесная: Война скоро кончится,вот они и заживут, и увидят...
  Случ: Наша война закончится со смертью последнего буржуя на земле. Боец Подлесная, Глаша, ты должна. Все скажи на трибунале. Все. Это твой долг.
  Подлесная: Я согласная.
  Случ: Ну и молодец. Идем, Глаша, идем, главное, не останавливаться. Что этот хутор? Прошли и забыли! В нашем марше - судьба всего мира! Забудь. Вот твои ребята, твой командир - смотри, это и есть наше будущее... /указывает в зал/ Это ради них мы пролили море крови. Смотри. И
  запоминай. Это - твое светлое будущее, наш светлый и счастливый мир...
  
  Занавес открывается, появляются все - Бульба, его ординарец, галичане, сечевики, белые, красные, Симеон и Аделаида, они напряженно и молча смотрят в зал Это - конец.
  
  1994-1999г. Могилев-Подольский - Винница.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"