Первым моим ярким воспоминанием о матери было ее испуганное лицо. Будто состарившееся слишком рано. Спутанные тонкие волосы неопределенного цвета. Скорее пшеничные, чем каштановые. Большие глаза испуганного олененка. И тонкие губы, искривленные в крике. Она кричала громко. Надрывно. Будто хотела этим криком скрыть свой испуг. Она смотрела на отца и кричала. Ее крик отражался от стен, окон и от меня, и вновь возвращался к ней. Она называла его бессовестной скотиной, болваном. Говорила, что он заботится только о себе и нисколько не думает о ней и о ребенке. А отец лежал на полу и пытался подняться. По его рассеченной щеке бежали пьяные слезы и смешивались с застывающей кровью. Сегодня он опять напился. И когда возвращался домой, то упал и рассек себе щеку какой-то грязной железкой. И поэтому он просто лежал на полу перед мамой и пьяно рыдал. Тогда мне было пять лет. Но мне очень хорошо запомнилась эта сцена. Конечно, я тогда ничего не понял, это уже потом, много лет спустя, до меня дошел смысл сказанного, а тогда я просто стоял и испуганно цеплялся за мамин подол.
Несколько позже, эти сцены стали повторяться с завидной регулярностью. И в конце концов отца выгнали с работы за пьянку. Я помню как мама ругалась тогда. Как она кричала на него. А он просто разводил руками и таращил на нее свои бессмысленные глаза. Он все чаше и чаще стал пропадать с друзьями в баре, неизвестно откуда беря деньги. И однажды просто не вернулся.
Я помню как маме сообщили как отца сбила машина. Помню как она плакала в тот день. Как кричала о том какой он эгоист и почему оставил ее одну, одну с маленьким ребенком на руках. А потом она просто взяла себя в руки и перестала плакать. Она занималась подготовкой похорон с каким-то яростным остервенением. Отца мы похоронили на старом родищенском кладбище, недалеко от дороги. Рядом с могилами бабушки и деда, которых я никогда не видел.
А затем полились дни и годы, один хуже другого. Но мама всегда шла вперед с гордо поднятой головой. Она никогда не сдавалась, как бы не была тяжела ситуация. Погибла мама, спустя пятнадцать лет после отца. Ее застрелил пьяный дезертир, когда она возвращалась поздно вечером из магазина. И несмотря ни на что, я все-таки запомнил ее живой и яркой. Она всегда любила жизнь, даже если за эту жизнь приходилось драться. Я не помню ее молодой. Для меня она всегда была уставшей женщиной в сером платке и коричневых стоптанных туфлях. Но именно эта обыкновенность и серость и делали ее не похожей на других. Потому что она всегда улыбалась. Улыбалась искренней открытой улыбкой. И это было красиво.