Григорович Эрик : другие произведения.

Как Игнат-кузнец счастье сковал

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Деда, расскажи чего-нибудь. Говорят могёшь ты баять всякое-разное. Любо бы послушать! - Есть у меня одна история, стародавняя, от предков нам дошла. В нашем краю дело было, а может и по соседству... Старик задумчиво раскурил трубочку и начал свой сказ...
  
  Каким ветром занесло Игната в деревню, никто не ведал. Поговаривали, что угрюмый кузнец Михай нашёл мальчонку в лесу, в рваных тряпках, чумазого да перепуганного вусмерть. А леса опасные, непроходимые, тянутся на много вёрст... Не так-то просто уцелеть в них, не попасться зверю лютому, гадине ползучей, да лешаку недоброму.
  Ходила и иная молва - кузнец выковал себе юного ученика, а то и вовсе вымолил у нечистого. Никто ведь к нему в ученики не шёл, ни с соседних деревень, ни из стольного града. Больно норов крутой был.
  
  Но вот появился у него сынок названный - волосы льняные, глазки голубые, ну сущий ангел. Лепетал что-то по-своему, в люльке барахтался, да недолго эта пора длилась. Не баловал его Михай, а с детства к труду приучал, редко когда выпускал из душной кузницы на волю-вольную. Хиленький парнишка был сперва, казалось, ветер его унесёт или птица хищная утащит.
  "Ох, сгинет малютка!", "Погубит его стервец бородатый!" - ярились местные бабы, только всё в уголках, подальше от кузнецовых ушей.
  
  Страшен был Михай в гневе - чёрная борода развевается, глаза молнии мечут, а на руках жилы вздуваются. Силушкой не обижен - даром косая сажень в плечах, кулаки пудовые. Никого не боялся кузнец.
  Бывало, он и Игната вицей стегал, да на горох ставил. Пущай знает, как у соседей яблоки таскать или курей гонять! А малец взял и сдюжил. Не кричал, не плакал, стойко держался. Да науку на ус мотал.
  
  А как начал парень трудиться, в семь потов пропотел, руки намозолил - так сразу крепок стал и ладен.
  День-деньской раздувал он меха, хватал щипцами раскалённое железо, которое чародейно светилось во мраке кузницы.
  Слыхал Игнат, что кличут кузнецов колдунами и не шибко жалуют.
  Да только подковы в хозяйстве нужны, как и ножи булатные. И мечи острые с доспехами крепкими - вещи не пустяковые.
  Лютуют степняки недобрые, а на дорожках хоженых разбойнички поджидают...
  
  Славный кузнец был Михай, впереди него слава шагала. Приходили купцы заморские, да дружинники княжеские - всем угодить нужно было.
  То ворота сковать, то упряжь диковинную, то украшений целый мешок.
  Никого кузнец зазря не обижал, лишь бы славу дурную не разносили и червонцев не жалели за хорошую работу.
  
  Так и жили они с Игнатом, щи хлебали, горя не знали.
  Но выскочил как-то раз из рук молодецких прут железный, да по ноженькам белым прошёлся. Охромел Игнат, голову повесил. А сам Михай мрачнее тучи ходил. Не идут дела, всё из рук валится, прицепилось лихо цепкой хваткой.
  Думал-гадал кузнец, а как-то вечером принёс он сынку своему чудесную вещицу. Нарядную да редкостную.
  Это были гусли, сиявшие точно золотые, с нежным голосом и красивыми узорами. Гусли непростые, славные гусельки!
  
  Ух и разыгрался Игнат! И так и эдак - не было на деревне лучше гусляра!
  Боялся народ ходить к кривобокой кузнице, а теперь сам потянулся.
  Одни старики да старухи куковать остались - то старость-дряхлость нагрянет, то лень-матушка. Да и нечего на пляски бесовские глядеть, в конце концов!
  
  Появились у Игната и друзья хорошие - Данила-столяр, Архип- мельников сын, знахарь Никола.
  Люди добрые, душевные, особенно Архип - толстенький такой, неуклюжий. Но ведь тоже своё дело знал! И в беде не бросал.
  
  А беды всё приходили. То неурожай лютый случился, все впроголодь сидели, едва живые. То речка разлилась широко и полдеревни подтопила, народ плоты да лодки мастерить принялся. И вести недобрые шли - хан ордынский в набег собрался, войско великое собрал и идёт деревни палить. А недалече чудище поганое ползает, путников пожирает да скот таскает.
  
  Но не боялся Игнат бедствий, готов был сразиться и с татарином недобрым и с чудищем неведомым.
  От другого его душенька болела, а сердечко терзалось. Много вокруг девиц славных ходило, да ни одна его не полюбила...
  Сказывал Никола, что ежели любишь кого - будь добр подарок сладить, да такой, словно ты в него частичку себя вложил. И сразу ты поймёшь - люб ты, али не люб. Сила неодолимая, любовью именуемая, сохранит твой дар или же в прах обратит.
  Знахарь плёл венки из трав и цветов, разноцветные и душистые. Грустил сильно, когда вяли они, едва примеряла их девица-красавица на свою головушку.
  А потом встретил свою Марусю, чернобровую, тонкую словно веретено. Так и ушёл с ней в скромную избушку, что в чаще лесной схоронилась.
  Пришло к нему счастье.
  И к Даниле пришло, хоть и сделал он простую вертушку, коими дети малые играть любят. Однако ж полюбила его Ольга, хоть и казалось она сонной и ленивой. А вертушку теперь из рук не выпускает, знай себе радуется.
  Да что уж там - даже Егорушка-дурачок нашёл себе зазнобу! Такую же рыжую как он сам, в веснушках и с хитрыми глазами. А подарил он ей корявую дудочку, в которую они дудят на два голоса...
  Архипу и вовсе ничего делать не пришлось - ему подружка рушник вышила...
  
  Тошно стало Игнату в деревне - все радуются кроме него. Бросил он свои гусли, да снова за работу взялся как следует. Руки дело знают, а ноги им не в помеху.
  Уж теперь он не уступал Михаю в умениях, выходил из кузницы красный и злой, смело ходил в баню и кажется не забоялся не то что банника, чёрту бы спуску не дал! Зло парня брало, да не одолело.
  Не мог Игнат долго злиться. Ушла вся злоба в железо, вышли из него знатные мечи и топоры, которые одним махом срубали вражьи головы.
  
  А потом настала весна, и занялось сердце молодецкое, закололо в нём иголочками, заныло.
  Взялся кузнец молодой за тонкую работу - чудные серьги, брошки и перстни выходили у него. Вил он из железа и меди лебедей быстрокрылых, волков зубастых, змей диковинных. Горели глаза у купцов, гулко звенели монеты. Где-то вздыхали княжеские да боярские дочери, дородные купчихи и заморские принцессы.
  Но Игнат был по-прежнему один-одинёшенек. Он уж и видеть не хотел тех, в чьих руках рассыпались самые лучшие его творения, которые он делал не на продажу, а с робкой надеждой на то, что аукнется его труд особливый.
  Подвели его барышни, шибко обидели! Лучше бы сразу обходили стороной кузню, из трубы которой идёт чёрный дым! Лучше бы не склоняли задумчиво головы и не краснели!
  А Михай приметил, что душа у Игната не на месте, мается да скребётся, за версту слыхать.
  - Что, Игнаша, не ладится? Вот и у меня не ладилось. А как пошло на лад - так и пожалел.
  - А ты любил?
  - А как же? Неужто не рассказывал? Была и у меня звёздочка ясная, голубка сизокрылая... Душа в душу жили, нарадоваться не могли. Выковал я ей ободок тонкий, в нём её и схоронили...
  - Что за беда приключилась?
  - Мор налетел, сильно тяжко пришлось. А верно старики говорят - не бывать кузнецу счастливым! - Михай бросил на землю рукавицы и обреченно махнул рукой.
  - А я выкую своё счастье.
  - Ишь чего выдумал...
  - А что? Я ведь раньше думал, что с железом век враждовать буду. То не гнётся, то ломается. А теперь как хорошо пошло. Секрет надо выведать, самый последний секрет...
  
  Той же ночью Игнат собрал свои нехитрые пожитки в дорожную суму. Коврига хлеба, крынка молока, ножик и огниво - вот и весь скарб. Да ещё гусли любимые, без них никак не обойтись! Дорога в стольный град лежала, где терема резные, храмы златоглавые и люди всякие-разные. Но песни там любят, на ярмарках поют и пляшут, не жалеют ни ног, ни кошелька.
  Пустился Игнат в путь по проезжему тракту. Пора мир посмотреть да себя показать! Нет больше мочи на месте сидеть...
  Долго скитался он, сотню раз сбивался с пути. Заманивал его тёмный лес, кружило бескрайнее поле. И на телеги парень подсаживался и напрямик шёл, дав слово с дороги не сворачивать... а всё равно дойти не мог!
  А потом и вовсе нежданно-негаданно воротился в деревню. Знакомые избы, мельница приветливо качает крыльями, ласково глядят коровы, и слышится, как народ в поле хором затянул песню. Родные места, всё тут знакомо, даже петушки резные на крышах и глиняные горшочки на плетнях душу радуют.
  - Ну ты дурень... - беззлобно сказал Михай, когда показался Игнат на пороге.
  - Отчего же?
  - Не любит наше место, когда бегут из него сломя голову. Ежели уходишь - уходи почтительно, поставь хлеба на дорожку, соли горсточку брось. А вряд ли кто насовсем уйдёт - непременно вертается. Иначе в обиде земля будет и вберёт в себя, одни кости останутся...
  - Я хотел секрет разгадать...
  - А может он здесь, под боком? Жил у нас тут один старец...
  - Какой-такой старец? - в глазах Игната загорелось любопытство.
  - Дело давнишнее, я ещё мал был, когда он в деревне жил. Всё загадками говорил, деревья слушал да народ пугал. Вот он-то - истинный колдун был! А мы с тобой просто мастера, подлинного колдовства не ведаем.
  - Вот бы его найти...
  - Помер давно - с тех пор как из деревни выгнали. И так дряхлый был, а потом говорят, витязю под горячую руку попался.
  Тяжко вздохнул Игнат - не раскрыть ему секрета, ни развеять странное проклятье.
  - А только слыхал я, что хранил тот старец секреты свои, на бересте записанные. И логово в пуще лесной соорудил - внезапно продолжил Михай.
  - Значит надо искать!
  - Ищи... да только если погибель свою сыщешь, не охай и не голоси!
  Забылся разговор этот, снова работа пошла бойкая. Но в ту пору лихо не дремало. Оно глядело своим единственным глазом, и лапища когтистые тянуло. Да и загребло кузнеца могучего...
  
  Два дня и две ночи не было от Михая ни слуху, ни духу. Идти ему было недалече - к большому болоту, где они с Игнатом копали и плавили руду.
  Игнат старшим остался - как раз прибывали скрипучие возы с княжеского двора. Дружина в поход собиралась, который сулил земли неизведанные и добычу богатую.
  Тревожился Игнат за своего наставника, всё ждал, когда он отворит тяжёлую дверь и усталый ляжет на перину пуховую.
  Но не приходил кузнец. И некому было поднять его любимый, самый могучий молот.
  Наткнулись на Михая звероловы, что промышляли в окрестных лесах, дичью богатых. Едва узнали его - живого места на теле нет. Будто медведь подрал. Но где же тут медведей сыскать? Давно перевелись косолапые, на шкуры пошли, да скоморохам на потеху.
  И ещё одна загадка была - место-то тихое. Верная, хоженая дорога к болоту, уж не раз Игнат по ней проходил, свои же следы приметить мог. Сама трясина-то пострашней была, хлюпала она да дрожала, в тумане пряталась.
  
  Сник молодой кузнец, одолела печаль-кручина. Теперь-то точно один остался, сирота круглая. Не раз он видал, как люди топили горе в браге и пиве, как валялись под заборами и выли песни скорбные.
  Не таков был Игнат. По-иному горе горевал. Вынул он гусельки с полатей, заиграл, но теперь его песенки были одна печальнее другой.
  Порой, сцепив зубы, он брался за ковку, но уже не выходило ничего дельного.
  И совестно ведь было! Народ ждёт, купцы скачут, а будет им шиш с маслом...
  А ещё начала мерещиться кузнецу всякая чертовщина.
  То ледяная, полупрозрачная мара сядет ему на грудь и душит в своих объятьях. То козлоногий чёрт строит рожи из угла. А ещё будто заглядывает кто-то в окна.
  Отворит Игнат ставни - никого, только чья-то тень метнётся по траве. Поймать бы... Ловушки обходит, а лакомства берёт. Да никак не покажется.
  
  Ждал кузнец, ждал - взял и дождался. В сумерках предстала перед ним девушка - простоволосая, в заношенной одёжке. Два зелёных глаза светятся из-под тёмных волос. Взор не отводит, глядит и глядит.
  Кикимора? Лешачиха? Приголубить бы её калёным прутом...
  Михай бы не церемонился. А Игнат медлил.
  
  - Ты кто?
  - Я Лада.
  - А я Игнат. Неужто тебя караулил?
  - Стало быть меня...
  - А в окна зачем заглядываешь? Ну словно тать ночной...
  - Не серчай уж, не со зла это. Интересно знать, чем люди живут. Меня ж никто за порог не пустит...
  - А чего ж не пустит-то... Ах! Понял-понял! Ты ведь не нашего рода-племени, нечисть...
  - Нет! - девушка вздрогнула и отскочила на несколько шагов - Я не нечисть!
  - Да ты не бойся. Я ж не злой. Да даже если и нечисть - что с того? Домового я уважаю, да и лешего с водяным тоже. А к чему ссориться?
  - Верные слова, кузнец, дюже верные. И не ты один их говорил. Не нечисть я, но не от мира сего. А ежели заступлю я за порог - быть беде. Верная примета. Потому-то и бабушка меня не пускает на волю. Тайком бегаю...
  - Погоди-ка, какая бабушка? Уж не баба ли Яга?
  - Про Матрёну должно быть слыхал? Так вот она моя бабушка родимая.
  - А как не слыхать? На отшибе живёт, детишки её боятся, а люди сторонятся. Но уж не думал, что у неё внучка имеется... А ты проходи, тут беда уж побывала, а окромя смерти моей тут уже ничему не бывать!
  Лада только покачала головой. Долгими были уговоры, а всё ж согласилась она, вошла в жилище небогатое, где усадил её Игнат за стол дубовый, года повидавший.
  Оглядывалась девушка, будто повсюду опасность таилась, будто шёл кто-то по её душеньку.
  Но выпила она медового напитка, съела краюху хлеба, а потом и успокоилась совсем. Медленно потянулся разговор, тихий, вполголоса.
  
  Мало что мог рассказать Игнат. Всю жизнь он прожил в кузнице и кажется, мог говорить только о своём ремесле. Поведал только что трудился исправно, зла никому не чинил, но горюшка отведал сполна.
  - Велика твоя беда, Игнат. Сразу мне ясно стало, как только услышала я твои песни. Хорошо играешь да поёшь. И струны у тебя непростые и гусли волшебные... Были и у нас такие, давным-давно.
  - Неужели не уберегли?
  - Куда там! Сгорело всё, вместе с нашей родной деревней. Только дедушка с бабушкой уцелели. А я мала была, не помню уж ничего.
  - Татарин приходил?
  - Не татарин... княжеский воевода.
  - Зачем?
  - Экий ты тёмный! За веру нашу старую. За идолов тёсанных. Идолов в воду, а нас в огонь. Лихой человек был, страшнее Змея Горыныча, злее Кощея Бессмертного...
  
  Призадумался Игнат. Не слыхать было вестей о вере старой, давно перевелись её защитники, заросли бурьяном капища древние, места сокровенные. Не единым мигом всё сгинуло, не сразу сдались те, кого погаными нынче кличут. Да только времечко неумолимое текло, да головы катились отрубленные...
  
  А Поганый Бор, что в стороне от проезжих дорог? Сколько толков о нём идёт... Уж не пепелище ли это давнишнее? И видать от того поганым он стал, что боль и страх в себя вместил.
  А князь-то, князь! При его батюшке воевода тот служил да с дружиной своей деревни громил. А разве по-людски это? Не высекли его, справедливому суду не предали, пировал он должно быть на радостях. А может и посейчас пирует.
  - Что же с воеводой стало? - спросил Игнат.
  - Не пустила его земля, так и остался он в лесу жить, на веки вечные. В зверя кровожадного обратился и спасу никому нет с тех пор. Свою же дружину не пощадил, перебил всех до единого. Как и наших...
  
  Нахмурилась Лада, загрустила, на глазах слёзы выступили горючие. Понял Игнат, что грустит она по родной сторонке да по временам старым, хоть и не видала их. Но не только об этом грустила девица, много печалей было у неё на сердце. И захотелось кузнецу увидеть её весёлой, с улыбкой на устах, а может и в пляске лихой...
  Не грустить тебе красна девица, не печалиться! Твёрдо решил Игнат-кузнец за дело взяться. Гусли принёс да по струнам вдарил! За окном ночь непроглядная, народ спать уж улёгся, а в кузне плясовая заиграла.
  Не пляшет Лада. Смотрит, дивится и улыбается самую чуточку. "Да ничего, увижу я ещё, как ты пляшешь, услышу, как поёшь. Дело наживное, лишь бы тоска тебя не ела" - думал Игнат и не напрасно думал. Не покинула его Лада, всё так же навещала ночами тёмными.
  
  А какие сказки и былины сказывала! Уж не так, как бояны стародавние, а иначе, разве сравнишь с чем? Не речь идёт - а речка плещется. И всё в ней отражается - и небо и берега, и города далёкие, чужеземные.
  - Откуда ж ты столько знаешь? - спросил Игнат как-то раз.
  - Что-то от бабушки с дедушкой узнала, а что-то и сама подглядела...
  - Неужто и за моря ходила?
  - Не ходила, да видела. Дар у меня такой - по всему свету глядеть. И ворожить могу. Да только кому нужно это?
  - А хоть бы и мне!
  Как сказал Игнат эти слова, так тут же тишина настала - ни ветра за окном, ни сверчка за печкой не слыхать. Долго молчание длилось, слов не находилось.
  Прислушался Игнат - сердце колотится. А только ли его сердце?
  - Боязно мне...- сказала Лада наконец - Слухи ходят недобрые, о нас с бабушкой. Народ на расправу скор - в смоле изваляют, а то и на кол посадят.
  - Я вас в обиду не дам. Помяни моё слово.
  
  И ходил Игнат, с мужиками да бабами толковать. И гляди-ка - языком ворочает только так! Ходил как немой, а вдруг речи стал вести умные. Надобно было исподволь разузнать, не чинят ли козни старухе да внучке её. Долго ли, коротко ли, всех образумил, кого успокоил, а кому вещи сковал задаром или с выгодой знатной. Никто за вилы не брался, топоров не хватал. Слово кузнецово - что железо!
  
  Хорошо зажил Игнат, не печалился. А Лада его по лесам водить стала, красоты разные показывать. Все дорожки она в лесу знает, все приметы. Да как ловко идёт - хоть в сарафане да босиком, а не угнаться!
  Текут ручьи прозрачные, поют птички малые, качаются деревья вековые. Не чужой лес стал, приветливо он встречает своих гостей. Да и звери лесные в кустах не хоронятся, всё свою стать и удаль показывают!
  
  Радовался Игнат, работал лучше прежнего, старался что есть сил. А однажды обуяла его дума беспокойная. Стал он ковать наруч диковинный - чтоб как серебро блестел, да чтоб на нём картины чудные жили. Летят соколы быстрокрылые, скачут волки серые, плещутся рыбы златопёрые! Витязи бьются без продыха, цари да короли в теремах посиживают, рукодельницы плетут кружева...
  Всё тут есть, чего душа пожелает - знай верти себе наруч, каждый раз что-нибудь новенькое да увидишь. Сам того не ожидая, выковал Игнат-кузнец волшебную вещицу!
  Неспроста Игнат трудился, Ладу порадовать хотел. Для неё этот подарок ковался, для неё вся сила волшебная, оберег чудодейственный.
  
  Насилу дождался кузнец новой встречи.
  - Это тебе... - сказал Игнат, других слов не находя, дрожь превозмогая. Берёт Лада наруч, надевает осторожно... меркнет блеск, плавится железо, чернеет. Треснуть должно, крошкой осыпаться! Вот-вот уже сгинет... Однако ж держится отчего-то.
  - Не люб я тебе? - спросил Игнат, голову рукой подпирая
  - Люб... Только вот камень на душе лежит. Я ж уже обрученная была. С Иваном-Тропником. Не уберегла я его. Беда за мной идёт, и тебя не сберегу...
  И только услышал кузнец слова невесёлые, так взгляд и опустил. Грустно ему стало да тягостно. И приметил он перстенёк на руке девичьей, с камушком престранным, некрасивым совсем, мутным как вода из омута. А ведь будто и не было его раньше...
  
  Помнил Игнат Ивана-Тропника. Был тот высок и нескладен, всё по миру бродил, места не находил. Приносил он в деревню свой короб, полный леденцов сахарных да игрушек глиняных. Задаром детишкам раздавал, песенки напевал и сказки сказывал.
  Корзины вил, лапти плёл ещё. А самому ничего не надо - кроме смеха людского и улыбок искренних. Стращали ребятишек, на улицу не пускали - а они всё равно вокруг странника вились. И парни с девками подходили - чтоб Тропник им погадал на грядущее.
  Ходил он ходил, а потом перестал, позабыли про него...
  
  - Как же так вышло?
  - Отправился он в Поганый Бор наперёд меня. Знали мы, что дедушка мой вырыл землянку на чёрный день и спрятал в ней премудрости свои. Должно быть последним из волхвов он оставался. Наказывал мне - надобно спрятанное вернуть! Но не пройти туда так просто, уж больно опасно там стало! Я-то дорогу разузнала, все хитрости разгадала. А Иванушка...поторопился он, советоваться не стал. Решил, что добудет за ночь сокровища и вернётся...
  Крепким сном я спала, не слышала ни рёва ужасного, ни клича жалобного. Нашла только белые косточки...
  Пригорюнилась Лада, головушку повесила. Век ей горе мыкать, до самых седин!
  - Кто ж его погубил? Уж не тот ли зверь злокозненный, что прежде воеводой был? Уж не то ли чудище поганое, о котором молва идёт? Уж не тот ли медведь ярый, что отца моего растерзал? Всё едино! Не скрыться ему, лиходею! - взял кузнец молот верный, помахал им как палицей. Твёрдо решил он в Поганый Бор идти...
  Лада взор испуганный на Игната бросила.
  - Сложишь буйну голову... Ещё горше мне придётся... - прошептала она.
  - Куда ж я без тебя-то пойду? Вместе в путь двинемся! Вдвоём оно всяко легче, чем в одиночку. Да и как тебя бросить-то? Жизнь не мила будет!
  И дорогу нужную ты знаешь, а не я. А ежели встретим кого недоброго - пускай пеняет на себя!
  
  Засобирались они в путь-дорогу дальнюю, нельзя было идти, как придётся. Припасы, одёжа, сапоги - всё с толком подбирал Игнат, чтоб службу исправную сослужили.
  А Лада знай себе заговоры шепчет, снадобья варит, чтоб не подступилась нечисть, чтоб с пути не сбила. Всякое в лесу случится может!
  Вот снарядились они, вышли за околицу - впереди лес качается, а в небе вороны кружат. Перед уходом поклонились Лада с Игнатом до пояса, хлеб положили да соль бросили. И три оборота сделали. Таков обычай здешний.
  Теперича и в чащу идти можно. Быть может, в последний раз видели они свет белый, быт привычный. Скрылась деревня за ветками зелёными.
  
  Шагали без устали, пока дорога прямой была, пока лес добрый был. А потом мрак настал дремучий, бурелом на тропу лезет, ветки прямо в очи целят. Нет зелени больше - один мох серый, да листья гнилые. Болеет лес, умирает смертью страшной. А подальше засох весь - белеют одни скелеты древесные, чернеют кусты колючие.
  Птицы смолкли, ветер стих. Ни одной живой души вокруг.
  Вспомнились Игнату сказки страшные о мире мёртвом. Где течёт река ядрёная, где кости на каждом погосте, а вокруг твари рыщут.
  Оробел Игнат. Но взглянул на любовь свою - а она рядом идёт, шагу не сбавляет. Порой махнёт рукой - будто просто так. Но вдали тень чья-то скроется, видать кого-то отвадила девица.
  Кончился и сухой лес. Светло стало, но не радостно. Под ногами зола сплошная, а вместо деревьев столбы чёрные, корявые. Вот он, Поганый Бор...
  - Вешки! - вскрикнула Лада. И в самом деле - из черноты колышки торчат, целёхонькие.
  - Дедушка подсказки оставил?
  - Да! Он мне сам про это говорил! Не взял их огонь и гниль не взяла!
  
  Идут они, идут, как вдруг шёпот раздался. Как ни слушал Игнат - ничегошеньки не понятно! Ясно одно - не одни они тут. Вынул кузнец молот, к схватке приготовился.
  Глядит - прям на дороге стоит кто-то. Еле заметный, прозрачный как стекло. Руки в боки упёр, головой качает.
  - Стой, добрый молодец! Дальше погибель твоя! - говорит он голосом звенящим, словно ненастоящим.
  - Кто ты таков? И какое дело тебе до моей погибели?
  - Неужто не признал? Подойди, да погляди хорошенько!
  Подошёл Игнат и обмер - стоял перед ним сам Иван-Тропник и холодом от него веяло.
  - Ну что же... не думал я, что встретимся. Здравствуй, Иван.
  - И тебе не хворать, Игнат. А во мне здравия уж не осталось - кончилось оно. А косточки вон, под камнем лежат. Не ходи, друг любезный! Молю, не ходи! И сам пропадёшь и Ладу за собой потянешь... - тяжко давались слова Ивану, дергался образ его, пропадал, - Место тут проклятое, что одному, что вдвоём, что дюжиной - не выстоять! То вихрь налетит, то пламя займётся, то землица ходуном пойдёт. А если зверь явится - вмиг на лоскуты порвёт! Как не сражался я, как не петлял - всё равно конец пришёл.
  - Храбр ты был, Тропник. И не зазря голову сложил, тоже ведь по любви шёл. Только один в поле не воин. А мы дальше пойдём, ни к чему нам назад поворачивать.
  - Воля твоя... Да только чем ты отобьёшься? Взгляни на свой молот...
  Скосил глаза Игнат - а молот на честном слове держится. Ржа его поедом ест, а дерево черви точат.
  - Есть у меня ещё оружие. И хитрость есть со смекалкой. Да и Лада умениями не обделена.
  - Ну что ж. Прощевайте и будьте счастливы. Я вам подсоблю - туманом прикрою, дождь напущу. Чтоб не почуял вас зверь, не приметили его соглядатаи.
  Крепко пожал Иван руку кузнецову да приобнял Ладу, на краткий миг вернулось к нему обличье старое.
  - Ладушка, отдай-ка мне перстенёк. Я-то со своим сгинул. И ничего у меня на память не осталось. А без памяти уходить не хочется.
  Кивнула девица и вмиг исчез дар давнишний. А сам Тропник взял и растаял, словно и не было его.
  
  Покатилось красно солнышко за край небесный, стало небо багрянее крови, зловещее знамение почудилось. Снова вороны закружились, хриплые песни свои затянули.
  А двое всё шли по вешкам, от страха не дрожали, ворон не считали. Вокруг них туман вился, дождь накрапывал. Хорошо-то как! Вот-вот дойдут да заживут на славу.
  Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Притомились путники, а отдохнуть негде - ни тенька, ни ручейка, одна лишь земля чёрная. А дорога кончаться не думает, вешки манят за собой. Только к ночи вышли они на поляну нетронутую. Цветы растут разноцветные, ключ бьёт тоненький, даже пичужка малая посвистывает где-то. Диво дивное!
  - Это здесь... - сказала Лада и упала без сил. Свалился и Игнат на травушку зелёную, на росу ледяную. Сон обуял обоих, сон тревожный да тяжёлый. Ведь бродят где-то недруги, сбирается воинство несметное. Но без сил разве можно справиться?
  
  Поутру тяжко было вставать - хоть и спалось беспокойно, а казалось, будто полянка мягче пуха, теплее одеял. Не таится ли коварство чьё-то на ней?
  Чары сильные, чары древние надёжно хранили клочок земли. Именно здесь старый волхв устроил своё логово. Хоть место и приметное, а входа в землянку было не сыскать!
  Ходил Игнат с Ладой взад-вперёд, к земле стелились, слова волшебные хором повторяли - а всё без толку. А дальше идти некуда - кончилась дороженька, валуны одни!
  - Что за напасть такая? Словно обманули нас - сказал кузнец, на коряге рассевшись.
  - Дедушка честен был. Ничего не утаил. Всё как на духу сказал, прежде чем в могилу сойти. А я всё запомнила. Должна быть землянка!
  - Землянки нет, а гости незваные есть... - вздохнул Игнат.
  
   Увидел он, как выступают из лесных глубин чудовища омерзительные. Большой стаей бредут они, трясётся земля под их лапами и копытами, утробный рык несётся по лесу.
  Встали кругом они, очи вперили и ждут. Морды козлиные, хвосты змеиные, дым из ноздрей пышет, крылья на ветру колышут. Чешуёй да шерстью покрыты, глаза кострами горят. Кто же породил их? Как одолеть эту свору злобную?
  Хотел Игнат думу думать, да некогда было! Явился вожак и притихли все вокруг. Сидят смирно, приказа дожидаются. Велик вожак! Руки да ноги -что горы. Зубищи - по сажень. Чёрен как ночь и страшен как чёрт. Дунет - и нет Игната. Да только не спешил чего-то. Встал напротив и взгляд ловит.
  А как поймал, так и речь повёл, голосом страшным.
  
  - Слабый ты, человече, да глупый. Не забороть тебе нашу рать, не плясать на наших костях. Ибо не родился ещё тот богатырь, что в силах с нами тягаться!
  - Может и глуп я и прост. А вы? Велика ли наука невинных губить? Старых и немощных, детишек да баб! Со спины на путников бросаться? Жечь деревни под покровом ночи? Были вы людьми, и не вера вас сгубила новая, а злоба старая. Не устыдитесь вы, не заплачете. Хуже вы в сто крат любой кикиморы, да даже чёрт лысый вам не брат.
   - Это верно! Видишь, как мы сильны? Уразумел? Выйди с поляны и девчонку за собой веди. Дуракам везёт, стало быть, быстрой будет твоя кончина.
  - Нет. Мы к вам в пасть не пойдём. Велика честь! Не боимся мы вас, не трепещем - понял тут Игнат, что не может недруг на полянку пройти.
  - Что же, сидеть вам тут целый век! Будете траву жевать с землёй пополам, пока с голоду не околеете.
  - Или пока вы с голоду друг друга не слопаете!
  
  Ох, бахвалится! Ох, хорохорится! Нелёгкая доля ждала Игната, а пуще всего за Ладу он беспокоился. Не скрыться от врага, не сбежать, в честном бою не одолеть силу тёмную.
  Но появилась у кузнеца мысль рисковая, дюже опасная. Вынул он гусли свои чудесные, струны подтянул, по дереву постучал. Будет он петь песни удалые да звуки в оружие превращать! Не подступятся враги, зубы обломают!
  А Ладу наруч сбережёт, коли он ещё не рассыпался.
  - Пошли - шепчет ей кузнец - Нет нам другой дороги. Одна лишь верная.
  - Так куда же? Неужто назад пойдём, без проку? Дедушка ведь наказывал...
  - Был у дедушки твоего особый умысел и видно разгадал я его. Главное не отставай!
  И пошёл Игнат вперёд, промеж тварей диких, средь огней неугасимых и шума несусветного. Сыскал тропу и идёт. Глохнет шум чужой - раскатилась музыка, полилась потоком, а за нею песня встала, незнакомая и знакомая, нежная и громовая.
  Идёт Игнат, поёт Игнат. От всей души поёт, хоть не пел он такого никогда и слов таких не слыхал.
  Тянутся к нему недруги, дышат смрадом, зубами скрежещут, а дотронуться не в силах. Кто ближе двинется - навзничь опрокинется, кто прыжком бросится - на тот свет отпросится.
  Каких только чудищ земля не рождает! Все они тут собрались, все гады подколодные, все бесы злючие, убийцы да кровопийцы!
  Но страшатся они песни. Стало быть, и вправду гусли волшебные, годятся они там, где меч бессилен!
  Легко стало на душе кузнецовой. Ещё чуток пройти, и сгинет морок и Поганый Бор сгинет. Всю нечисть сотрёт песня чудесная.
  
  Дрогнула земля, чёрный дым округу заволок, огненный круг дорогу отрезал.
  А из огня морда страшная выступает - сам вожак! Не отступился он, не позабыл о добыче. Уж посильней прочих будет, когтями железными кресты чертит, хвостом кривым круги вертит.
  Вздрогнул Игнат, заёрзала песня в горле, соскользнули пальцы со струн.
  Не воин он, хоть и телом крепок. Не колдун он, хоть и хитёр. Не жить ему, хоть умирать не хочется. Такие мысли скорбные вдруг явились...
  А враг того и ждёт - почуял слабину, вот-вот ударит, сомнёт, растопчет.
  И вдруг песня зазвучала пуще прежнего! Это Лада подхватила, звонко, славно! Да и Игнат оправился, не смолк. И с шагу не сбился. Всё ближе и ближе к пасти зубастой и к огню алому. А Лада вослед идёт, погибели не боится.
  А зверю тут несладко пришлось! Бьет его сила светлая! Закрутился, завертелся, огонь разметал, столбы посшибал. И бесчисленное множество детей своих искалечил!
  Грянулся об землю - да и исчез совсем. Поползли гады во все стороны, застучали копытами, крыльями замахали. И никого не осталось окрест.
  
  А Игнат с Ладой шли молча, думы думали. Песню вспомнить силились - а та как птица упорхнула. Птица не простая, жар-птица...
  Солнышко на закат пошло, как показались места знакомые, перелески да полянки, ручейки да овражки. Вновь птицы запели, и звери показались непуганые.
  Под дубом вековым устроились путники на отдых, в тени прохладной.
  - Куда дальше путь держать будем? - спросила Лада.
  - Туда, где хорошо нам будет, привольно, изобильно. А мест таких - хоть отбавляй. И в деревне хорошо будет и в стольном граде. И в степи и на берегу морском...
  - Скажи мне - что за тайну ты разгадал? Что же дедушка задумал?
  - Лукавил он самую малость. Имелись у него и сокровища и премудрости. Да только не прятал он их под землёй. Рядышком держал. Все они - в тебе сокрыты.
  - И в тебе тоже что-то есть... - прошептала Лада. Не хватало у неё слов. Не хватало их и Игнату. Глядят они друг на друга - наглядеться не могут. За руки взялись - держатся. И блестит наруч, как новенький, будто не чернел он, не корёжился. Все узоры на нём видны и картины все уцелели - не стёрла их ни горечь, ни беда.
  Так и счастье никуда не ушло, а на труд да на сердце откликнулось.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"