-- Аngela, Аngela, venite a me bambino (итал.) (Анджела, Анджела, подойди ко мне, детка.)
Вся иссохшая от старости, похожая на обугленную головешку, Розалия, лежащая в мягких подушках, на огромной, морёного дуба, старой кровати, слабым голосом позвала свою правнучку. Анджела, очаровательная, рыжеволосая, кудрявая пятилетняя девчушка, c лукавыми искринками в глазах, зашла в её комнату вместе со всеми, съехавшимися из разных стран родственниками, и случайно задержалась здесь после того, как все вышли. Огромная, разбросанная по свету семья собралась вместе, чтобы попрощаться с семейным матриархом, доживающей свои последние дни. Молчаливой чередой родственники, многие из которых видели друг друга впервые, заходя в спальню большого родового дома, стоящего в дальней деревне одной из горных провинций северной Италии, по-очереди подходили к умирающей, склоняясь, целовали её тонкую руку с крючковатыми пальцами и отходили в сторону, давая место следующему в этой бесконечной скорбной веренице.
Старуха никак не реагировала на эти прикосновения, разве что вздыхала легко да прозрачно взглядывала, на согнувшегося перед ней, и только, когда к ней уже последней родители Анджелы подтолкнули свою маленькую дочь, она, похоже, встрепенулась. Девочка застыла у края постели умирающей, не понимая, что ей надо делать с этой полупрозрачной с голубоватыми прожилками рукой, лежащей на белой простыне, и всем показалось, будто Розалия сама дотронулась до кудряшек девочки и даже будто бы какое-то подобие задорной, столь всем знакомой по старым фотографиям, улыбки промелькнуло на её пергаментном лице. Видимо, это секундное действие потребовало от Розалии огромных усилий, потому что сразу же после него многие из стоящих и тихо перешёптывающихся между собой родичей ясно увидели, как она махнула ладонью, явно прося всех покинуть комнату и оставить её в покое.
Предвидя, что печальный конец близок, несколько человек сразу же заторопились в сад, где в прохладной тени огромного бука, уже давно терпеливо дожидался своей очереди приходской настоятель отец Алессандро. Не то, чтобы он прямо горел желанием отпускать грехи этой старой грешнице, -- когда он был ещё ребёнком, в городке поговаривали, что Розалия ведьма и водится с демонами, -- тем более, что и в церкви он её никогда не видел, но не прийти не мог: старуха сама послала за ним, и священник расчитывал, что в последние минуты, она захочет исповедоваться, чтобы душа обрела покой.
Пока же никто не пришёл, вместе с Розалией оставалась лишь, не нарочно забытая родителями, Анджела. Малышке очень понравилось в этой мрачной, пропахшей ладаном комнате с уставленными повсюду горящими свечами. Здесь было так много всяких странных вещей: статуэток, картинок, фотографий, шкатулок, салфеток, расставленных, развешенных, разложеных по столу, комоду, стенам. В мерцающих по стенам огнях, они казались Анджеле живыми и ей хотелось на них смотреть и смотреть.
У бабушки Розалии вообще всё было не так, как у её родителей в Риме, где по стенам висело лишь несколько картин, на которых непонятно что было изображено. Здесь же совсем другое дело. Анджела никогда ещё ни видела такого количества разных фей, эльфов, каких-то невиданных существ и людей в ярких маскарадных нарядах.
Девочка и сама любила рисовать, лепить, раскрашивать книжки, могла заниматься этим часами, и родители всерьёз подумывали отдать её в студию рисования или нанять учителя. Вот только они никак не могли определиться, что будет для Анжелы лучше, рисование или музыка, потому что она ещё и обожала петь. Притом вместе с современными песнями она, хоть и по детски, но очень хорошо исполняла и арии из опер. Оба эти увлечения были совершенно непонятны ни её матери биохимику по профессии, ни отцу мэнеджеру одного из отделений Сити банка в Риме. Правда, надо отдать им должное, они рискнули показать рисунки пятилетней дочери одному художнику и тот заметил, что у девочки несомненно есть талант. Они также сводили дочь на прослушивание в музыкальную студию, и преподаватели в один голос заявили, что у неё идеальный слух и музыка ей просто необходима.
Сейчас же Анджела ходила вдоль стен и внимательно разглядывала всё, что было на них навешано.
-- Анджела, Анджела, -- опять услышала она. Девчушка тряхнула своими рыжими кудрями и повернулась к кровати. Её маслиновидные карие глаза удивлённо вспыхнули, бровки поднялись, а пухленький ротик невольно приоткрылся: молодая, красивая женщина сидела на постели там, где только что лежала старуха. Приложив ко рту палец, показывая, чтобы Анджела вела себя тихо, смеясь и чуть лукаво склонив голову к плечу, рыжеволосая красавица, другой рукой подзывала девочку подойти к ней. Анджела так удивилась отсутствию старухи, что даже, привстав на цыпочки, попыталась заглянуть за женщину, может быть бабушка Розалия лежит сзади. Женщина же тихо, прикрывая рот левой рукой, рассмеялась, сняла со своей шеи маленькую старинную бутылочку оплетённую серебряной проволокой и открыла её.
В мрачной комнате с зашторенными окнами сразу же всё преобразилось. Самой комнаты уже не было. Вместо неё была большая тронная зала с высоким сводчатым потолком. Посередине залы стоял пустой трон. Откуда-то взялись радуга, солнце и небольшой тёплый дождь. Фигурки, картинки, фотографии ожили и начали галдеть, кувыркаться, смеяться, танцевать. Каждая на свой лад здоровалась с Анджелой, а та застыла в полном восхищении. Такого ей даже по телевизору видеть не приходилось.
Незнакомка махнула своей рукой в сторону трона и Анджела поняла, что эта, похожая на сказочную фею, красавица хочет, чтобы она в него села. Это было, как самая замечательная игра, которая только может быть, и окружённая лёгким золотистым облачком Анджела побежала к трону, удобно в нём уселась и мгновенно начала преображаться. Тёмное скромное платье её вдруг вспенилось белыми пышными воздушными волнами, которые в солнечном свете начали переливаться перламутровыми красками; пластиковая заколка в волосах исчезла, и на голове, чуть небрежно сдвинувшись на бок, несколько кокетливо устроилась кружевная серебрянная с золотом корона.
-- Так, так, -- счастливо улыбаясь и тихо хлопая в ладоши, с каждым этим преобразованием, приговаривала женщина, -- вот теперь мне можно уходить. Ты наконец-то пришла. А сейчас подойди ко мне, детка. У меня очень мало осталось времени.
И хотя родители ей строго-настрого запрещали разговаривать с незнакомыми людьми, эта красавица с копной волос такого же цвета, как и её, показалась Анджеле такой родной и доброй, что она, ни секунды не задумываясь, соскочила с трона и подбежала к ней.
-- Держи, -- отдавая Анджеле бутылочку, сказала женщина, -- теперь она будет твоей. Всегда носи её на своей шее, но не открывай просто так, только тогда, когда...
Женщина замолчала, прислушиваясь к чему-то и внезапно закончила совсем непонятно:
-- Сердце само тебе скажет, когда её можно открыть. А сейчас закрой её, повесь себе на шею и иди. Мне пора.
С грустной улыбкой она провела ладонью по роскошным волосам девочки.
-- Как жаль, что мы не встретились раньше, я бы тебя многому научила. Но это ничего, ты будешь счастлива, принцесса, и непременно, слышишь, непременно станешь королевой.
Анджела закрутила крышку и повесила бутылочку себе на шею; что-то скрипнуло за её спиной, она посмотрела назад, ни трона, ни зала, ни радуги уже не было и всё, что только что весело сверкало, кувыркалось, жило, застыло на своих первоначальных местах, будто ничего здесь не происходило всего минуту назад. Девчушка недоумённо повернулась к женщине, но на кровати уже никто не сидел, на ней лишь лежала и тяжело хрипяще дышала бабушка Розалия. Анджела невольно попятилась и в тот момент, когда она прижалась спиной к стене, дверь открылась и в комнату, пропуская вперёд отца Алессандро, вошли несколько человек, среди которых был и её папа. Он взял дочку на руки и спешно вышел наружу, плотно прикрыв за собой дверь. Это было так вовремя, потому что маленькой принцессе просто срочно, ну очень срочно захотелось в... .
***
Демон сидел в неуютном кресле самолёта летящего рейсом Чикаго--Рим и недоумевал сам себе:
"Ну, не идиот? - с издёвкой спрашивал он себя. - Потянуло к людям? Мало того, что я мог запросто перенестись в Рим, не затрачивая на это и секунды. Просто оказаться там и всё. Так нет, извольте пожалуйста, приключения нужны, экстрим, решил лететь самолётом. Ну, хорошо, согласен, тратить свою энергию на исчезновение из одного места и возникновение в другом, полностью расщепиться до атомов и собраться воедино, не потеряв при этом ни одного желания, ни единой мысли, ни одного чувства, затруднительно и незачем, особенно, если... А вообще, что мне делать в Риме? Чего я там не видал? Что меня там такое ждёт, что я вдруг, ни с того ни с сего, сорвался с места и заторопился в этот занюханный городишко? Ничего не ждёт. Ровным счётом - ни-че-го! Но это ещё пол беды: сорвался и сорвался, в Рим так в Рим, но!!! Почему я не лечу первым классом?!!!!!!!! Почему?!!! Люди мне понадобились! А зачем?! На них же смотреть нельзя без слёз."
Он обвёл взглядом салон: "Ну, доволен? Посмотри на эти уставшие, замордованные, безликие серые лица! Они же не живут, мучаются. Ни радости, ни наслаждения, ничего. Не на ком даже глазу остановиться. Вот эта женщина через проход и ряд от меня с копной рыжих сбившихся на бок волос, её никто не ждёт, никто не встретит, никто ей не обрадуется; она никому не нужна! Одиночество - это её удел. Да что она, тут половина ей подобных, и я среди них сижу здесь прижатый как...
...да ей три кресла надо, а она втиснула свой офисный, секретарский, расплывшийся зад в это узенькое, похожее на детский стульчик, сиденье, отчего не вместившиеся телеса вылезли со всех сторон, будто тесто на пару. И эти бока заняли место её мужа, на что мне абсолютно плевать, но Моё!!! Они заняли и Моё!!! Сняла свои резиновые тапочки, провоняла весь самолёт своими пухленькими, коротенькими ножками с плоскинькими пяточками и захрапела с момента взлёта. Ну, кто мне может ответить, зачем я здесь?!!!!!"
Демон плечом попытался хоть немного сдвинуть свою горообразную соседку, но та лишь недовольно заворчала что-то нечленораздельное и захрапела ещё громче. Он возмущённо перегнулся через выступающий покатым холмом бюст сидящей рядом, чтобы попросить её мужа поменяться с ней местами, но, взглянув на скрюченного в три погибели несчастного мужичонка, недовольно надулся, будто сыч, и вжался в оставшуюся, незаполненную соседкой, треть своего кресла.
"Можно, конечно, стать меньше, но почему я должен менять свой размер?!" -- размышлял он.
Соседка, в очередной раз всхрапнув, мягко положила свою голову ему на плечо.
"Не-е-ет, надо быть ангелом, чтобы выдержать этот кошмар," -- чуть не расплакался несчастный демон.
"Кстати об ангелах, -- встрепенулся он, переключаясь на эту, видимо, часто его посещающую тему, -- вот был бы я ангелом, то непременно воспринимал всё происходящее, как манну небесную. Чудные они всё же существа, никогда никаких ни к кому претензий не имеют."
Он вздохнул.
"Если правду сказать, то я всегда мечтал быть одним из них. Они такие... такие замечательные, добрые, чистые, не то, что мы. У них такие красивые, белые, мягкие крылья, не то, что у нас, сирых. Их всегда зовут и ждут, их любят, а нас никто не любит, как будто мы виноваты, что такими родились. Их даже вешают на рождественскую ёлку..."
Он запнулся и продолжил:
"Нет, на рождественской ёлке я висеть не хочу. Но это не важно, может они тоже не хотят, но кто их будет спрашивать, вешают и всё. Вот почему, кто мне может сказать, почему я родился демоном, а не ангелом? Я ведь сам не просил меня рожать вообще. Какие же ко мне могут быть замечания? А сам я всегда хотел быть ангелом. Только об этом и сказать никому нельзя, да и не для чего, всё равно не поверят. "Чепуху городишь. Ты - демон, вот и будь демоном," -- скажут мне. А я не хочу, не хочу и всё! Почему мне нельзя быть тем, кем я хочу быть, почему?! Действительно, этот мир несправедлив: демон хочет быть ангелом, но не может потому что вот так."
Он ещё раз вздохнул, покосился на храпящую на его плече крашеную блондинку всю в каких-то рюшечках и крючёчках:
"Спи, спи, детка моя, сейчас я тебе такой сон наворожу, как проснёшься сядешь на диету, будешь бегать по десять километров в день, попрыгаешь в спорт-клуб, займёшься аэробикой, тай-чи и йогой. И со скакалкой, со скакалкой пол часа в день, как из пушки. Короче, будем делать из тебя человека, раз родители и муж не догадались. Кстати о муже. Какой-то он у тебя хлипковатый, надо бы его подправить, молодой ещё, всего-то сорок восемь, что это за возраст -- мальчишка. В общем, по приезде домой вдвоём в спорт погрузитесь с головой и детей прихватите, а то они от бургеров с колой уже скоро в дверь не пролезут. Ясно?!"
Блондинка опять возбужденно пробурчала что-то, и демон, злорадно ухмыльнувшись, успокоился. Что-то он там наворожил ей такое, что она, беспокойно вздрагивая, захрапела ещё сильней. Видно было, что ей что-то снится, но что, знала только она и её хитро на неё косящийся сосед.
"Ну вот и договорились, -- закрывая глаза и устраиваясь поудобней под мощным, навалившимся на него плечом, подумал демон, -- ты поспи и я посплю, нам ещё лететь и лететь."
Он удовлетворённо хмыкнул и погрузился в крепкий сон.
***
Анджела Розетти возвращалась из Чикаго в Рим самолётом авиакомпании Алиталия. Боинг 777, по три кресла в три ряда. Ей досталось середина, но с правого края. Так что это было не так плохо, можно было хоть иногда вытянуть в проходе свою затёкшую ногу и дать ей немного передохнуть.
В Чикаго она летала на свой вернисаж, устроенный в одной из галерей. Честно сказать, от этой поездки Анджела ожидала большего. Вроде, всё прошло хорошо, и обстановка была положительной, и потенциальные заказчики проявляли интерес, но вот дальше этого интереса ничего. Всего один заказ, да и то небольшой. Зря летала. Обидно. Да ладно бы только это. Что-то не складывалось в её жизни в целом. Постоянно какие-то проблемы. И это не было делом одного дня, просто какое-то по жизни беспросветное туманное марево, в котором разобраться было практически невозможно и из которого не было ясно, как выйти.
Родители рано оставили её, а она поздний и единственный, избалованный ими ребёнок, хотела только петь и рисовать. Пение дальше любительского не пошло, при идеальном слухе, голос желал лучшего. С рисованием дело обстояло не так плохо: по отзывам критики -- Анджела подавала надежды. -- Так было в её семнадцать, двадцать, тридцать, сорок... А сейчас, сейчас сорок пять и всё ещё подаёт надежды?
Она сидела, вжавшись в кресло самолёта, и думала о том, что вся молодость уже давно, совсем давно прошла, наступила зрелость, которая тоже проходит и не просто проходит, а с каждым днём, с каждым часом пробегает всё быстрее и быстрее. Она сидела и мысленно представляла себе то, что же ждёт её в недалёком будущем. Картина вырисовывалась совсем никудышняя. Ничего, ничего не ждёт, и, что самое грустное, никто не ждёт её тоже. И неизвестно, что можно сделать и можно ли. А если, да, то как? Специальности нет; рисованием, можно свести концы с концами, но... Что же делать-то, ведь она практически все свои годы, жила на то, что осталость от родителей. Только это всё постепенно уходит. Мама и папа, они успели ей оставить на много лет вперёд, но эти много лет уже исчерпаны, а дальше?
Да, Анджела успела побывать замужем. Муж оказался, как бы это правильней выразить... Нет, он не был плохим, и даже её любил, но... в общем он был другой, совершенно другой человек, чем она представляла, когда выходила за него. Совершенно иные интересы, устои, желания, даже мечты и те были совершенно отличными от её мечтаний.
По началу она пыталась как-то приспособиться, подчиниться ему, но приходилось всё время себя ломать, он же ничего не хотел менять в себе. Она честно старалась целых два года и в конце-концов не выдержала и сбежала, просто сбежала во Флоренцию к своей кузине. У неё просидела несколько месяцев, потом переехала к другим родственникам и так моталась между ними, благо родичей было много, до тех пор, пока не получила развода. Затем вернулась в Рим к себе домой. Зашла в пустую квартиру и расплакалась, впервые за всё это время она полностью расслабилась и сидела, рыдала, наверное, с час, сжимая левой рукой маленькую бутылочку в серебрянной оплётке, висящую на шее, ту самую, которую ей маленькой дала бабушка Розалия. Она хотела открыть её, но правая рука почему-то никак не слушалась и не поднималась, чтобы это сделать. В борьбе со своей рукой Анджела, постепенно успокоившись, подумала:
-- Очевидно, это ещё не самое грустное время. Наверное, сердце считает... неужели будет хуже?
Но ничего, время шло и Анджела стала жить своей жизнью. Развод, всё с ним связанное, постепенно забылись.
"Хорошо, что у нас не было детей, -- с облегчением думала она, -- а тот выкидыш не в счёт."
Она вся ушла в работу, много-много писала и довольно неплохо. Вот только дальше этого "неплохо" никак. Серьёзных знакомств не заводила. Обожглась однажды и теперь боялась повторения. С некоторыми из натурщиков спала, но ничего серьёзного. Пару раз попробовала с натурщицами, но... не её это было.
Годы бежали, побед не было, и всё вокруг казалось пустым и грустным, правда, она старалась не думать об этом, считая, что всё ещё впереди.
Сейчас в самолёте её жизнь пробегала перед ней, как серые картинки сменяющие одна другую, не становясь от этого более красочными, а наоборот лишь более тёмными и серыми. В своём воображении Анджела видела себя саму, с самого рождения до сидящей в этом неудобном кресле. Она пристально вглядывалась в своё лицо и вдруг вместо себя увидела какую-то морщинистую древнюю старуху, смотрящую в окно из её квартиры и машущую ей, летящей в самолёте, рукой.
Острой болью защемило сердце, Анджела поняла, что это она сама из своего не столь уж далёкого будущего, шлёт ей в настоящее послание полное разочарования и горечи одиночества. Тяжело дыша, крепко схватив маленькую бутылочку левой рукой, Анджела открутила серебрянную крышечку и, зажмурив глаза, приготовилась к тому, что что-то сейчас произойдёт. Она ожидала, что будет нечто подобное тому, что случилось в тот дальний день, когда её совсем ребёнком родители привезли в деревню к умирающей прабабке Розалии. Какое-то тепло пробежала по её телу и она открыла глаза, но... ничего не произошло. Вообще ничего. Всё как было минуту назад, так и оставалось.
"Плод детского воображения. - поднося к повлажневшим глазам бумажную салфетку, оставшуюся от недавнего обеда, подумала Анджела. - Это мне всё приведелось тогда у прабабушки Розалии. Слишком много свечей горело по углам."
Зябко поёжившись, вздохнув, она положила салфетку на колено, закрыла бутылочку, надела наушники, откинулась в кресле и принялась щёлкать каналами, выбирая фильм, который можно будет посмотреть на небольшом экране, встроенном в кресло перед ней.
Оставленная без присмотра салфетка, подхваченная лёгким дуновением ветерка, по спирале струящегося из кондиционера, слетела с колена и плавно начала падать в проход самолёта.
***
Демон потянул носом воздух. Какой-то незнакомый, волнующий запах проник в его сон и серебрянными колокольчиками зазвенел в каждой клеточке его тела. Демон открыл глаза; яркий радужный свет освещал огромную тронную залу королевского дворца. Играла музыка, шёл бал, приглашённых было не счесть, в их числе был и он. Всё вокруг переливалось перламутровыми красками, лучи света освещали лица танцующих придворных весёлыми, счастливыми улыбками. В центре этих лучей, будто в круге солнца, на жемчужном троне сидела красавица с огненными волосами выбивающимися из-под кокетливо сдвинутой на бок кружевной серебряной с золотом короны.
Внезапно рыжеволосая красавица откинулась в своём троне назад и из-под её руки выпал ажурный платочек, который, подхваченный лёгким сквозняком, по плавной спирале начал подниматься вверх к высокому сводчатому потолку.
-- Моя Королева, - взмахнув огромными, сильными, белыми крыльями, слетая со своего места, бросаясь вверх и подхватывая бумажную салфетку, воскликнул демон, -- Ваш платок!
AbZ
Mequon, Racine WI 04/18/14
Человеку не даны крылья только по одной причине: он должен научиться летать без них.