Свет едва проникал сквозь пелену, вырисовывая мелкие, еле заметные, капельки росы. Красноватая ткань нехотя пропускала набирающее силу солнце, заливая темное нутро шатра мистическими огненными оттенками. Наступало утро. Очередное, как капля воды похожее на предыдущее, ничем не примечательное солдатское утро.
В шатре стоял затхлый запах перегара, солонины и грязных портков, и именно такой аккомпанемент заставил Готана Мира открыть левый глаз. Не в силах даже оглядеться, он лишь недовольно поморщился и, сложив руки на живот, захлопнул веки еще плотнее.
Шатер пустовал, ведь все находившиеся в нем давно уже изображали бурную деятельность. И Готану ничего не оставалось, как только досыпать в полном одиночестве, начхав на дисциплину. Сегодня можно, сегодня его, скорее всего, прикроют, как-никак он вчера встретил свою тридцать третью весну. По приблизительным подсчетам Готана именно столько ему и стукнуло, хотя, как и любой другой наемник - профессионал, без роду и племени, напрочь забывавший о своей жизни до вступления в ряды оных, он мог ошибаться.
К "приблизительным" тридцати трем годам Готан уже командовал ротой в сто сорок душ и ночевал в отдельном командирском шатре, так что гордиться, в принципе, было чем, но часто недовольный судьбой Готан, который, кстати, в нее нисколько не верил, плевал на все это с высокой ратуши. В его голове напрочь отсутствовало понимание того, что в столь неспокойные времена многие не доживают даже до двадцати.
Он с трудом приоткрыл глаза, стараясь не делать резких движений, отдававшихся колокольным звоном во всем теле. Веки, словно смазанные канцелярским клеем, то и дело стремились сомкнуться, и если бы не надоедливый солнечный свет, вовсю уже шаривший внутри шатра, и проникающий, казалось сквозь само умиротворение сна, то Готан явно бы дал храпака еще на пару часов.
Готан точно жаба выпучил глаза, стараясь сконцентрироваться хоть на какой-нибудь мелочи, дабы свыкнуться с хаосом, творившимся в голове. Перед его взглядом вырисовывалась вытянутая пара ног. Сквозь дырку в портках, наружу, вылез большой палец левой ноги. Готан, с неподдельным интересом, водил торчащим пальцем взад-вперед, попутно шаря руками в поисках фляги или меха. Отсутствие таковых очень сильно подорвало его боевой дух, а с ним и настроение на весь день грядущий.
-Ну и хрень, - буркнул Готан расстроено.
Конечно, пребывать в таком состоянии для него не было в диковинку. Скорее похмелье стало его обыденным спутником жизни, которое ложилось с ним спать и просыпалось гораздо чаще, чем, скажем, чистая рубаха, или изысканные манеры. И он уже начинал забывать, зачем все же начал пить. То ли для того, чтобы забыть из-за чего он пьет, то ли для того, чтобы забыть, что он все-таки пьет. По крайне мере, именно, в этом состоянии Готан не думал ни о чем. Единственные действительно заботящие его вещи, на данный момент, были, раскалывающаяся голова и желание испить еще чего-нибудь такого эдакого, ну или на худой конец просто рассола.
Он приподнялся на руках, ощущая, какой же все-таки тяжелый зад он сумел отъесть и, стараясь не делать резких движений, подобрал колени к груди. Полуосмысленный взгляд блуждал по шатру, пытаясь зацепиться хоть одной маленькой трепыхающейся мыслишкой за что-нибудь, дабы упомнить хотя бы где он. Насколько он помнил, жил он в шатре с парой коек, а здесь их насчитывалось ни менее десяти. Он стал ловить себя на мысли, что каждый раз происходит одно и тоже. Каждый чертов раз, когда он пытается что-то забыть происходит именно так. А, кстати, что же он все-таки пытается забыть?
Не найдя ответа на этот вопрос, Готан удовлетворено поднялся. В конце концов, если он не помнит, то, что старается забыть, значит, авантюра удалась. С этими мыслями он, преисполненный гордости, нырнул головой в бочонок с прохладной водой, возникший как по мановению длани прямо на его пути. И невдомек ему было, что с утра кто-то мог мыть в нем свои чресла.
Разлив добрую половину бочонка по всему шатру, Готан почувствовал, как силы возвращаются к нему. С ними, в обнимку, вернулись и здравые мысли, первой из которых оказалась весьма простой, но дельной - поиск чего-нибудь такого эдакого, или хотя бы просто - пожрать.
Он глянул на танцующую гладь воды в бочонке, с кислой миной рассматривая свое отражение. Поседевшие волосы, синяки под сине-серыми глазами, ни дома, ни семьи, тьфу... Он ударил ладонью по воде и, не дожидаясь манны небесной, стал шарить по шатру в поисках съестного.
Его недолгие поиски обернулись безоговорочной победой, когда он сам того не ожидая обнаружил раскладной стол с кувшином, чесноком, шматом сала, куском черного хлеба и еще чем-то. Нет, конечно, стол не ломился от яств, но на нем все было как надо. На нем стояло все, необходимое Готану именно сейчас.
Усевшись на неудобный стул, в неудобную позу, Готан увидел кусок бумаги, небрежно засунутый между пучками зеленого лука и глиняным кувшином, но доставать его повременил, первым делом ухватившись за кувшин.
Что-то теплое потекло по горлу, разливая хмель по всему телу. "Старый монах" - крепленное красное вино, подумал Готан, скотское пойло, но все-таки сойдет. Когда кадык перестал ходить вверх-вниз, Готан отставил кувшин подальше, поочередно засунув в рот вначале зеленый лук, а затем кусок черного хлеба, ощущая, отчасти, правдивость речей о высших силах, удаче и судьбе, но только отчасти.
Методично справляясь с дрожью в руках, он поднял кусок бумаги до уровня глаз, до рези в голове, пытаясь прочесть начертанные там каракули, благо выведенные крупными буквами. То, что это была записка - вне всякого сомнения, то, что она была адресована именно ему - тоже.
Для расшифровки клинописи Готан потратил почти полчаса, попутно отправляя в рот сало, чеснок, солонину и все до чего только дотягивалась свободная рука. К его разочарованию клочок бумаги оказался не тайным посланием или донесением, а всего лишь запиской от лейтенанта Веканта и содержала кучу грамматических ошибок, и два простых предложения: "КАПЕТАН МИР ВАС ОЧИНЬ ЖЕЛАЕТ ВИДИТЬ ЕГО ХУДОСЧАВОЕ БЛОГОРОДИЕ. НЕ ЗОБЫВАЙТЕ ЧТО СИГОДНЯ НАСТУПЛЕНИЕ. ЛИЙТИЙНАНТ БЕРГЕНОТ ВЕКАНТ".
Готан усмехнулся, спасибо лейтенанту, хоть имя свое научился писать без ошибок. Стоп... Наступление! Точно! Он хлопнул себя по лбу. Как же я мог это забыть!
Более или менее утолив голод, он уже сознательно без всякого интереса оглядел шатер, залитый теплым летним светом. Койки с подстилкой из соломы пустовали, пустовал и наспех сколоченный стеллаж для оружия и доспехов, и только у самого входа стоял деревянный манекен с накинутым поверх обмундированием - темно-коричневым гамбензоном, отполированной до блеска кирасой из вороненой стали, шлемом с бармицей и стальными сапогами. К манекену любовно притулились: меч с перевязью, кинжал, небольших размеров колчан, заполненный короткими стрелами, павеза и длинный увесистый арбалет.
При виде его Готан вздрогнул, покрывшись испариной. Страх крепко вцепился в душу, пустив свои липкие костлявые пальцы в самое нутро. Он резко зажмурился, гоня от себя это наваждение подальше, но оно, вовсе не желало отступать, заставив капитана Готана Мира протрезветь за считанные мгновения.
Открыв глаза, он вперил взгляд в тяжелое оружие. Крестовина арбалета, выполненная в виде волчьей головы, оскаленной пастью, смотрела на каждого, кто оказывался на мушке. Тетивы, как ни странно не было. Вместо неё в пазе для болта виднелась длинная трубка, заканчивающаяся глубоким отверстием с крючковатыми креплениями.
Рядом с арбалетом лежала кожаная сумка с закупоренными то ли флягами, то ли баллонами. Именно они крепились в это отверстие. Трубка пробивала одноразовый баллон, а затвор-предохранитель оставлял его на время мало-мальски герметичным. С помощью сжатого газа, арбалетный болт вылетал с такой силой, что утяжеленная деревянная палочка с металлическим наконечником, и балансом, приобретала способность прошить два, а то и три человеческих тела за раз, в тяжелой броне, да еще, и с весьма безопасного расстояния. И все бы ничего, но газ этот, на поверку, оказался весьма ядовитым для человека. Прямо сказать ядовитым, до смерти.
Каким образом ядовитый газ попадал в эти баллоны и не изливался наружу, убивая всех своих долбаных создателей, Готан не знал. Собственно говоря, ему это не особо было нужно. В конце концов, если бы каждый знал, как делать такие газовые баллоны, а вместе с ними и газовые арбалеты, то вряд ли он смог бы получать изрядную плату за свою работу. Все что он знал, так это то, что оружие это создано около четверти века назад, каким-то ополоумевшим чародеем, парой гномов и целой толпой цвергов, способных за пригоршню золотых заложить всю свою семью в рабство.
Тот чародей вместе с гномами давно уже сгинули со света честного, наверное, при помощи все тех же цвергов, а уж они-то прибрали к рукам выгодное дельце - с целой армией не отобрать. И по сей день цверги - маркитанты собирают с существующих десяти рот газовых арбалетчиков солидный оброк, за поставку газовых баллонов, за ремонт и изготовление новых тяжелых арбалетов. Жадные черные карлики, далекие сородичи гномов оказались настоящими торгашами смерти, а арбалетчики стали вроде как её слугами.
В этом мире, где слабеющие магические потоки сдавали позиции под ударами технократического прогресса и бунта религиозных фанатиков, очень удобно было иметь при себе сотню людей, способных за один залп превратить целую тысячу в гору обыкновенного мяса. И вот очередные коллаборационисты или курфюрсты, уставшие слыть таковыми, под заеденными вшами предлогами: "ЗА ВЕРУ, КОРОЛЯ И ОТЕЧЕСТВО" поднимают бунт, баламутя округу, на месте "истинного" короля естественно подразумевая именно себя, а они, отдельные роты газовых арбалетчиков, заставляют действующих монархов раскошелиться втридорога, дабы одним только своим видом отрубить гидре мятежа голову, пока еще безмозглую. Немногие знали, что больше половины полученного от монархов "втридорога", капитанам рот приходилось отдавать чертовым цвергам, будь они не ладны.
После слаженного залпа арбалетчиков, "Игристый мирт" - как называли ядовитый газ за темно-зеленый цвет, норовил попасть прямиком в лицо и легкие, укорачивая, и без того короткую и беспокойную жизнь солдата-наемника. Благо среди остатка, не особо благоразумных изобретателей, нашлись умельцы, способные создать кожаные маски со стеклянными вырезами для глаз и прорезями для дыхания, заполняемые особо пахучими травами, хоть как-то защищающими своих владельцев. Их так и назвали - маски против газа, или попросту противогазы. Поэтому когда рота газовых арбалетчиков делала залп, выглядело это так, будто карнавальная труппа пускает праздничный фейерверк, ибо у создателей противогазов с фантазией явно были проблемы.
Остальные материи Готана ни сколько не беспокоили. По крайне мере сейчас уже нет. Когда-то давно, когда он только-только попал в роту газовых арбалетчиков, он верил, что рыцари это такие благородные люди в сияющих доспехах, на огромных жеребцах несущие справедливость во все части света, а мир наполнен разноцветными красками и добром. На деле же все вышло иначе, рыцари - порой не отличимые от собственных коней, не гнушались макать руки по локоть в невинную кровь, а мир оказался не таким уж добродушным, по уши погрязнув в багровых и прочих внутренних жидкостях.
Готану Миру было очень жалко того молодого паренька, умершего однажды под натиском действительности.... Он вспомнил. Вспомнил, отчего стал пить как проклятый. Вспомнил, когда часть его в муках умерла. И налетевший ураган воспоминаний выбил и без того шаткую почву из-под ног...