Стай Грегори : другие произведения.

Мастерская

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Его приговорили к смерти, и теперь предложение пересечь пустошь где правит тьма, ради аудиенции у правителя странных Северян, кажется лучшим выходом из положения. Однако безлюдные земли ужасны и опасны, и тайны что они откроют, могут оказаться намного хуже небытия.
  Пролог
  
  Осознание того, что мой разум сейчас питается ложью сновидения, еще придет, скорее всего, в конце. Окружающая обстановка, действие, которое происходит внутри ее границ, сейчас неотъемлемая, до боли знакомая часть моей полноценной жизни, только начинающей у меня складываться. Я чувствую ее реальность, верю ей, верю холодному, гладкому полу на котором лежу, огрызку деревянного карандаша, который норовит выскользнуть из моих рук, затхлому запаху синей воды в банке и блеску мокрых акварельных красок, дыханию высокого человека который пристально наблюдает за моим занятием, и самое странное верю будущему которое меня ожидает. Мой взгляд ни разу не оторвался от листка бумаги передо мной но я не сомневаюсь в том что комната где нахожусь, имеет высокие потолки с торчащими из них бледными сосульками люстр, а зеленая матерчатая ткань покрывающая стены скрывают за собой старые выцветшие фрески. А еще я не сомневаюсь в своем семи летнем возрасте, а также интеллектуальных способностях, на которые он тянет. Я наивен и глуп, доверчив и дефективен в разумных рассуждениях, и мне плевать на это, сейчас меня переполняет чувство радости. И рисунок. Человек за моей спиной тоже заинтересован им. Мне не надо поворачивать голову что бы понять кто он, об этом позаботился мой слух, узнавший шаги и обоняние уловившее сладкий запах сигар и алкоголя. Я улыбаюсь. Я готовлю сюрприз. Моя уверенность в его способности произвести нужный эффект непоколебима.
  Отец резко нагибается, легкий ветерок касается моего лица, и выхватывает из моих рук рисунок. Банка с синей водой прижимавшая края листка опрокидывается. Я отскакиваю от содержимого, пытаюсь уберечь рукава белой рубашки - причины моих частых взбучек и упираюсь в колени отца. Он даже не шелохнулся. Морщины, исполосовавшие его лицо, вытянулись в длину, сердитые глаза бегают от одного края рисунка к другому, кисти рук дрожат, пальцы, увенчанные серыми, выпуклыми ногтями потирают поверхность альбомного листа, уголки губ прыгают вверх вниз, что в очередной раз не дает мне определить радость это или огорчение. Сюрприз не удался.
  Я поднимаюсь на ноги, теперь он смотрит на меня. Его взгляд грозен. Сандалии на ногах в отступлении размазывают синюю воду по полу. Отец скуп на слова. Он протягивает мне мое творение и сиплый бас, прокатившийся по комнате, подсказывает, что рисованию, которому я слишком много времени уделяю внимания пора бы положить конец. Я чувствую, что глаза вот-вот покроются пленкой слез и изображение на листке превратиться в размытое пятно, однако оно разгоняет мое сердце вновь до планки радости.
  Теперь я стою на пригорке, с которого открывается вид на задымленный город и темные тучи каркающих заостренных галочек. Воздух наполнен гарью и непонятными мне другими тяжелыми запахами. Мне не терпеться уйти, мы здесь давно, я очень устал, но мою руку в своей крепко, напряженно, держит отец, заставляя ждать. Его короткие волосы, словно трава своим острием пытающаяся проколоть толстую подошву кожаных сапог, покачиваются под дыханием ветра. Дрожат обвислые коленки черных штанов, заправленных в обувь, трепыхаются рукава синей рубашки с пришпиленными на них непонятными мне нашивками. Тяжелая пряжка ремня, плотно обвитая пальцами правой руки, подскакивает вверх, левая козырьком нависла над уровнем бровей. Отец вглядывается вдаль и улыбается. Он что то бормочет про перемены, что скоро все будет по другому, и я ему верю. Как верю и этому сну.
  
  Глава 1
  
  Я стоял на широкой, сколоченной из гнилого дерева платформе, возвышающейся над заросшим сорняком полем, серым ковром простирающегося до туманной полосы леса на юге и до рыжих кирпичных двухэтажных домов на севере, следя за двумя моими учениками, стоящими напротив меня. Они держались молодцом, несмотря на то, что скоро нас приговорят к казни.
  Платформа хрустела от каждого нашего неловкого движения и норовила развалиться на собирающуюся внизу толпу людей, ползущую из тонких проулков мрачной восточной части города подобно червям или слизнякам, грязную, с помутневшими от нектара мозгами, смердящую жженым сахаром вперемешку с блевотиной. Брань и отборные ругательства, изливавшиеся из хриплых прокуренных глоток, вязли в общем болоте голосов, превращаясь в абсурдную какофонию, раздражающую и побуждающую к более решительным поступкам: некоторые в толпе, надеясь стать больше, чем ничем, подбирая куски засохшей обветренной грязи, творили свое правосудие; но запущенные в нас комья земли осыпались на головы их соседей, прикрывая пылью, будто сединой, грязные засаленные волосы. Пострадавшие тут же забывали о нас и, яростно причитая, искали виноватых, те же делали вид, что помогают им в этом, тормошили вообще не причастных наблюдателей, завязывая очаги драки. Милиция, державшая в плотном кольце платформу, не скупилась на тумаки, раздавая их направо и налево забиякам и зазевавшимся зрителям. Вопящие, беззубые, покрытые кровавой слюной рожи, тут же исчезали среди других лиц, искаженных гримасой безумного слабоумия толпы, и больше не показывались, - будто ил озерный, клубами поднимающийся со дна и снова оседающий в момент перерождения личинок мух.
  Я не скрывал пренебрежения. Мне было противно и гадко смотреть на этот кишащий сброд вплоть до желания плюнуть на него сверху, но не хотелось этого делать при учениках. Аквин совсем не сводил с меня глаз, в принципе, как и всегда. 8Даже не надо было смотреть в его сторону, чтобы убедиться в этом. Жалкий, утонувший в пальто не по размеру, спрятавший свой горбатый нос и тонкий рот от ветра под шарф, он ждал от меня, наверное, чего-то особенного, каких-то активных действий, ободряющих речей и похлопываний по спине. Но сегодня я слишком устал, и сил оставалось только на краткие слова.
  - Вывалишься, - предупредил я второго - Катера, опасно перегнувшегося через низкий борт в попытке рассмотреть в элитарной зоне знакомых и близких. Он повернулся ко мне - длинные курчавые белесые локоны развевались на ветру, прикрывая миловидное лицо с покрасневшими от усталости и недосыпа глазами и покрытым густой щетиной подбородком. На лице было выражение нескрываемого возмущения, свидетельствующее о том, что не родные лица он искал среди людей вне нашего эшафота.
  - Они не похожи на бунтовщиков.
  - А ты не похож на потрошителя, - мой голос был уставшим, сиплым, страждущим от жажды, и потому слабым. Он не мог успокоить юношу, чей буйный нрав мне всегда ранее легко удавалось укротить сердитым взглядом. Катера моя физическая слабость только раззадорила: он гневно стукнул кулаком о дерево и тяжело принялся сопеть, сдерживая рвущийся наружу в крике гнев.
  Напротив нас, за разделявшим толпу на две части черным ручейком выстроенных в ряд блюстителей порядка, среди разодетой, расфуфыренной элиты стояла вторая платформа. Количество людей на ней: пятеро залесьевцев и плотненький коротышка с бородкой, всем своим видом выдававшим принадлежность к касте ученых, - точно было избыточным. Малейшее дуновение ветра вызывало судорожные припадки конструкции, и сердитые мужчины в дорогих пиджаках с воротниками-стоечками, вместе с кутавшимися в шаль дамами в роскошных платьях,пренебрежительно сморщившими носики, но имевшими жадные до зрелищ глаза, рисковали быть погребенными под ней.
  Двое самых молодых из осужденных залесьевцев рыдали навзрыд, давились слезами и соплями, протягивая руки к кому-то в толпе, кого я так и не смог разглядеть. Один из залесьевцев постарше, с головой, убеленной сединой, тщетно пытался их образумить, двое других, обмотанных в какое-то цветастое тряпье, сидели прислонившись к бортику и раздраженно покрикивали на стенающих. Коротышка плевать хотел на своих соседей и с абсолютной безмятежностью, разве что без улыбки, наблюдал за происходящим внизу. Мы на мгновение встретились глазами, и он кивнул, приветствуя меня. Странная личность, довольно примечательная и, по-моему, знакомая. Я напряг память, но Катер сбил меня:
  - Они воют как бабы, - не мог он успокоиться. Этого следовало ожидать: мятежник, поступком которого он втайне восхищался, рыдавший сейчас на виду у толпы, не совпадал с тем идеальным образом, который рисовал разум. - Это неправильно, так нельзя. Вот тот, самый старый, почему они с него не берут пример?
  - Они оплакивают забитых ими насмерть милиционеров, - плечи Аквина затряслись, шарф скрыл под собой злобную ухмылку. Катер никак не прореагировал. Я же покачал головой, молча намекая ему заткнуться. Преступление, совершенное этими людьми, было вызвано безумием от голода, отчаяния и страха за свою жизнь и жизнь близких. Было страшно представить себя на их месте не только до произошедшей трагедии, но и теперь, когда они, совершив столь жестокое убийство, страдают за то, против чего боролись: за злость и ненависть. За убийство милиционеров, завербовавшихся на службу и напяливших форму всего пару дней назад, ответственно подошедших к задаче сопровождения пайковых, которые доставляли провизию в Залесье, и которым было невдомек, что ее было выдано на складе в десять раз меньше, чем положено. Можно ли оправдать резню невиновных пустотой и голодной скорченностью желудка или плачем ребенка, обессиленного настолько, чтобы быть не в состоянии просить еды? В то же время, многие люди, среди них и мой ученик, расценили поведение Залесья как объявление войны неугодному режиму, а самих убийц посчитали борцами за свободу. Поэтому здесь на все вопросы будет всегда один ответ: только кровь является ценой победы.
  Раздался отвратительный скрип, и на центральной улице, перерезавшей полукруг выстроенных на западной стороне площади зданий, появился черный как смоль эллипсоид, тянущий за собой металлическую тележку. Испускающий клубы дыма из округлого металлического брюха, испещренного мелкими трубками, он полз по направлению к эшафоту, разрезая толпу своим острым носом. На скамье тележки восседали грузные, обрюзгшие от нектара и еще больше от неумеренного сна четверо Верховных, которые, приветствуя совсем одуревших от предвкушения чужой смерти людей, поднимали вверх свои толстые, покрытые угрями руки и протягивали их для поцелуев назойливо пытающейся забраться внутрь повозки черни. Какая ирония: эти оборванцы касались губами пальцев тех, кто отбирал их жизни и наслаждался этим. Смотреть стало еще неприятнее.
  Тяжело вздыхая, дымящаяся машина, наконец, сумела пересечь площадь, остановившись у подножья третьей платформы, самой высокой - метров в шесть над землей - и самой прочной: толстый каменный стержень, вкопанный в эту площадь сотни лет назад, был обвит от самого низа до круглой площадки наверху металлической лестницей, изрядно подъеденной ржавчиной. Также платформа имела подъемник, тросы которого, вследствие перестраховки от действий злоумышленников, были обрезаны, из-за чего он не работал.
  Верховные, запутываясь в длинных полах своих черных балахонов и впиваясь пухлыми пальцами в плечи помощников, подобно бесформенным каплям жира начали выползать из повозки. Раздался крик - кого-то настойчиво звали, и из толпы выскочило с десяток людей в невзрачной одежде - прислуга Дворца. Они бережно подхватили своих хозяев под руки и, согнувшись под неимоверной тяжестью разжиревших тел потащили их по направлению к площадке, где стали помогать подниматься наверх худыми руками переставляя их раздувшиеся ноги со ступеньки на ступеньку. Восхождение было медленным и утомительным, К тому же одышка настолько часто терзала властителей, что, в конце концов, они выбились из сил даже подавать знаки слугам отпускать их для восстановления собственного дыхания. И взобравшись наконец на платформу, упали там навзничь на расставленные заранее скамьи. Казалось, что жизнь покинула их.
  К несчастью многих, им потребовалось на удивление совсем немного времени для отдыха и для того, чтобы договориться о том, кто будет из них обращаться к народу. Выбранный неудовлетворенно и резко вскочил, шипя на засуетившихся вокруг него слуг, но, уже подойдя к краю помоста, имел на лице широкую добродушную улыбку. Толпа взревела. Верховный приподнял руки вверх, жестами призывая прекратить шум, однако людская масса восприняла их как приветствие, взбудоражившись еще больше. Лицо властителя приобрело фиолетовый цвет. Он раздраженно и визгливо заорал на глашатая, стоящего с рупором неподалеку, приказывая успокоить толпу
  Глашатай спокойно кивнул в ответ и обратился к народу, передавая волю Верховного:
  - Дорогие горожане! Верховный Суд просит вас прекратить весь этот шум, иначе он не сможет продолжить и вынести приговор, - прозвучал громогласный голос. Повторять дважды никогда не приходилось. Люди всегда понимали Верховных с полуслова, ведь, как никак, только они являлись прямыми ставленниками Основателя. И только им позволялось пользоваться его законами и наставлениями, принимая решения о том, что важно для города, а что нет, кто будет в нем жить, а кто останется без головы. Достаточно было кивка их головы в сторону любого, чтобы тот сию же минуту стал преступником, и милиция смогла бы незамедлительно скрутить его. Этого не хотелось никому. Вокруг все стихло и воцарилось ожидание, за исключением платформы залесьевцев, откуда продолжали раздаваться стоны и всхлипывания. Мои ребята побледнели. Наступил момент, когда все должно решится. Сейчас прозвучит вердикт Верховных, который уничтожит любую крохотную надежду и мысль о том, что все закончится благополучно, что ожидаемый приговор не будет вынесен и все избегут смерти. Потому что так было всегда: казнь не откладывали и не отменяли.
  - Спасибо! - ласково поблагодарил Верховный, - приятно видеть, насколько дисциплинированны, почтительны к Основателю и его законам, вы, наши горожане. Мы ценим это, как и наш уважаемый Правитель. Он прекрасно осведомлен о событиях, омрачивших нашу тихую, размеренную жизнь, и продолжает выражать искренние соболезнования родственникам погибших. Верховный Априм, конечно же, желал присутствовать сегодня здесь вместе с нами, но городские дела помешали ему в этом. Он приносит извинения и просит передать вам сообщение, которое, как думается ему, очень важно: наш Правитель со всей любовью и доверием к вам предлагает поучаствовать в развитии одной из ветвей промышленности нашего города. Уважаемые горожане! Любой, желающий помочь в работе по постройке деревообрабатывающего завода на берегу нашей реки, будет отблагодарен дополнительным пайком в неделю!
  Что же, вполне ожидаемо: за и так причитающийся паек люди теперь должны будут работать. По толпе пронес гул; преимущественно в рядах черни стали слышны перешептывания, не несущие в целом негативного оттенка, что неудивительно: людям, в первую очередь, хотелось есть, а не ругаться. Завтра на берегу озера будет та еще толкучка; жаль, мы ничего о ней не узнаем.
  - В 8 утра рабочая комиссия начнет запись и оценку претендентов. К сожалению, в первое время будет необходимость в заполнении не более тысячи рабочих мест. Повторяю: это лишь в первое время. С развитием предприятия будут появляться новые вакансии, которые смогут занять работники, не попавшие в штат сейчас.
  Верховный замолчал на время, давая его всем для того, чтобы переварить услышанные новости, и продолжил:
  - Поэтому, попрошу проявлять уважение друг к другу, не устраивать ссор и драк, не организовывать погромов, ведя себя культурно и не создавая лишних проблем всем нам.
  Судья снова сделал паузу, на этот раз сдвинув брови и посмотрев в сторону залесьевцев. Всем своим видом он давал понять, что сейчас начнется то главное, ради чего все собрались, и тем, кто еще активно обсуждал новости, пора умолкнуть. Через несколько мгновений он приступил к освещению дела, постепенно взвинчивая свою речь от тихой и почти неслышной к громкой и надрывной, но чеканя каждое слова медленно и веско.
  - Тем не менее, подобные вести ни в коей мере не должны заставить нас забыть о том шоке, который нам пришлось испытать чуть больше недели назад. Трагедия, случившаяся в восточном районе Залесья ужасна и отвратительна. Как вы знаете, банда бунтовщиков с целью наживы провизией подстерегла и полностью уничтожила группу пайковых. В район нападения для поимки преступников был немедленно отправлен лучший отряд милиции, однако, и он угодил в засаду. В нелегком сражении мы потеряли множество прекрасных людей, честно исполнивших свой долг перед городом, - все они посмертно включены в Книгу Памяти; их вдовам и матерям решено было выделить пожизненную прибавку к еженедельному пайку. В кровавой бойне прервались жизни больше полусотни человек, сотни получили ранения, - среди пострадавших были женщины и дети, которыми, как оказалось, террористы трусливо прикрывались. Однако, несмотря на все трудности, стражам порядка удалось выполнить поставленную задачу и выжившие зачинщики и исполнители этого нелепого и человеконенавистнического восстания были схвачены. Вот они перед вами! Посмотрите на них! Загляните в их бесстыжие глаза и задайте немой, но укоряющий их вопрос: ради чего?!
  Верховный ткнул указательным пальцем в сторону платформы залесьевцев, потом, почему-то, нашей. Впрочем, это было объяснимо: помнить всех, кто попирал те или иные законы или заповеди Основателя, и разбираться с этим Верховные поручали своим первым помощникам, до земли сгорбившимся от возложенной на них непосильной ноши обязанностей и уставших ее нести добросовестно. Властители порой не знали, за какие проступки и кому подписывают обвинения. С другой стороны, толпе, разгоряченной словами Верховного и разъяренной от поступка бунтовщиков, было легче предъявить нас в качестве сообщников потрошителей невинных граждан, чем растолковывать им частности нашего дела. Возможно, стой мы с учениками на этой платформе в другой день или час, все обернулось бы по-другому, но в данной ситуации, к моему большому неудовольствию, нас просто кляли под общую гребенку.
  - Посмотрите в глаза этим бессовестно наплевавшим на слова Основателя тварям, этим животным, существам, назвать людьми которых не поворачивается язык! Этим гнусным подонкам, покусившимся на самое важное, что у нас есть - на порядок, зиждущийся на законах Основателя, на ход нашей размеренной жизни! Как они только посмели поднять руку на себе подобных, кто дал им право убивать? Кто? - продолжал Верховный, - эти люди решили, что подобны нашему Основателю и могут созидать, произвольно меняя законы? Неужели они думают, что пролитая ими кровь, расчлененные тела и отрубленные конечности и есть плоды их творения? Человеческий разум не мог родить подобную мысль: как можно созидать, лишая жизни, соделывая мертвым живое?! Даже дикий зверь не помыслит о таком, такое может вообразить лишь какая-нибудь низшая пустынная тварь, которой нет места под солнцем, как нет теперь рядом с нами места этим тварям! Они больше не люди, они то, что должно быть стерто с лица земли!
  Обычно ораторствующий властитель после подобных слов начинал визжать и кричать, брызжа слюной на людей под помостом. Каждый раз толпа воспринимала и жадно впитывала подобную экспрессию с возрастающей ненавистью к тем, кто был на эшафоте. Но не в этот раз: Верховные прекрасно понимали, какие чувства питают горожане к Залесью, к тем, кто решил жить по-другому, кто решил иначе смотреть на других. В свое время, возможно, около столетия назад, сразу после ухода Основателя, сформировалась довольно обширная группа людей, которая не стала открыто заявлять, но намеками дала понять, что законы и наставления Создателя истолковывались нами неправильно, по-идиотски, и только им открыт истинный смысл учения Основателя. Они открыто заявили о том, что уйдут в лес, и чем там далее будут заниматься - их личная забота. Когда это свершилось, залесьевцы отказались от любого участия в жизни города, в совместных исследованиях и разработках, в какой-либо помощи другим районам, в обмене плодами культуры, искусства, результатами любой деятельности, просто потому что не было у них никакой деятельности, кроме бессмысленного прожигания жизни. Отщепенцы оставили для себя только любимые дела: дрыхнуть до полудня, жрать от пуза, пить до беспамятства, орать похабные песни, дико плясать и предаваться прочим постыдным утехам, постепенно превращающим людей в существа, похожие на зверье. Более того, тунеядцы нагло претендовали на огромную часть провизии, объясняя свои требования постоянной нехваткой ресурсов в связи с молодостью их района. Какое-то время им помогали, надеясь на пробуждение совести и сознательности: строили жилища, филиалы читален, склады, ремесленные мастерские. Залесьевцы же молчали и раздвигали границы своего ареала, перемещаясь из леса на прилегающее к нему с юго-восточной стороны поле, с душистыми травами под теплым солнцем. Обустроившись на новом месте, они продолжили наслаждаться беззаботной жизнью, как и прежде, не удосужившись привнести в нее какие-либо изменения. Подобный откровенный паразитизм, наконец, начал вызывать одну лишь раздражительность и неодобрение остальных жителей города. Залесьевцев стали игнорировать, более того, - враждебно.
  Поэтому, разогревать эмоции горожан энергичной речью при вынесении приговора Верховному не было особенной необходимости, да, откровенно говоря, ему и не особенно хотелось лишний раз дребезжать своими голосовыми связками. Народ и так скрипел зубами после случившегося в ожидании смерти залесьевцев. Судья завершал свою речь громко, надрывно, сохраняя при всем своем внешнем негодовании внутреннее спокойствие уверенного в своей абсолютной правоте человека:
  - Поэтому, Советом Верховных Судей и Правления города было принято единогласное решение приговорить обвиняемых к казни путем отделения головы от тела, лишив их жилища, профессии и родственных уз. Приговор должен быть приведен в исполнение завтра в полдень здесь, на Площади Основателя. Уважаемые горожане! Прошу вас всех присутствовать на этом деятельном торжестве правосудия, соблюдая должное почтение к заветам Основателя и друг ко другу и не устраивая толчеи и драк. Помните: мы все здесь - братья, а, значит, скованны родными узами! А теперь можете расходиться.
  Народ начал медленно расползаться, Верховный провожал их поросячьими глазами под зарослью бровей некоторое время, а потом громогласно, так, что вздрогнули даже те, кто уже успел покинуть площадь, проорал:
  - Стража! Увести с глаз долой эту мразь!
  Дальнейшее происходящее было обычным завершением судейских собраний: стражи, не дожидаясь пока площадь опустеет полностью, поспешно мчались за лестницами для спуска обвиняемых, а горожане, особенно те из них, которые толпились под площадками для преступников, вооружались новыми кусками земли и ждали нашего вывода с площади, провожая глазами окутанную дымом машину Верховных. Кто-то сочувственно плакал, кто-то задыхался от ярости
  Я повернулся к ребятам. Скопившиеся в их глазах слезы безнадежным образом не давали увидеть им в бурлящей людской массе своих матерей. Мне тоже хотелось увидеть кое-кого в толпе, но я знал, что мне ее не найти: она не ходит на такие собрания.
   Молодые залесьевцы уже истерически подвывали и всхлипывали. Один из них, одетый в самую яркую одежду, будучи, скорее всего, из более богатой семьи, чем остальные, забросил правую ногу через борт платформы, собираясь, по-видимому, совершить то, что было нередким явлением после вынесения приговора: тщеславное высокомерие побуждало многих самостоятельно свести счеты с жизнью, нежели закончить ее позорной насильственной смертью перед глазами тех, кого они презирали.
  Богатого залесьевца никто не останавливал: он свободно перелез через перила под уставшими и безразличными взорами своих соседей и, подпрыгнув, рухнул вниз с почти шестиметровой высоты, раскинув руки в стороны. В воздухе он успел эффектно перевернуться и со всего размаха приземлиться спиной на головы ничего не подозревающим и расслабившимся в элитарной части площади милиционерам. Толпа ошарашено замолчала, рядом начал давиться от смеха Аквин, кто-то из стражей порядка яростно выругался, кто-то, сокрушенно качал головой, проверяя пульс некоторых из пострадавших коллег, а уже секунды спустя, они превращали деревянными дубинками лоснящуюся кожу зальесьевца в кашу, перемешивая с его плотью куски разорванной, потемневшей от крови одежды. Псевдо-самоубийца сначала закрывался от нападающих одной рукой, прикрывая другой голову, громко орал, а потом заглох. Кровоточащее тело стражи уволокли в сторону своей повозки.
  - Не поэтому ли вы все это время так пристально за нами наблюдали, - спросил меня Катер.
  - Да, и я еще не закончил, - улыбнулся я ему в ответ.
  
   12 ч.н
  Комната, в которую меня завели стражники, сразу выдавала сущность и характер ее хозяина. Сплошное стремление к комфорту и безумному величию. Широкие кровати скрытые под горами шелковых мятых простыней, кресла под разноцветными подушками, сабли и пистолеты на стенах, развешанные кем-то очень пьяным, головы загорских животных, соседствующих с посудой в застекленных узких шкафах, расставленных между окон, на подоконниках которых обливались воском десятки свечей, огромный круглый стол с задвинутыми стульями, держащий на себе одно широкое блюдо, в котором горой была свалена всевозможная пища. Тяжелый запах жареного мяса, обильно приправленного специями, насквозь пропитавший эту обитель алчности и жадности, мучил мой истосковавшийся по еде желудок и слюнные железы стражников, готовых подавиться их секретом. Едой с таким запахом могли питаться только Верховные.
  Сам хозяин, развалив свое свиное тело на не под стать такой тяжести узком стуле с высокой резной спинкой, боролся с куском чего-то, напоминающего ножку курицы, то и дело падавшего в тарелку, которую он держал вровень со ртом. Заткнутый за воротник кусок белой ткани, возможно, полотенца, насквозь пропитался желтым жиром, водопадом стекавшим по тройному подбородку, и уже не сдерживал его, от чего материал халата, отдававший металлическим блеском засаленности, было трудно определить.
  Противостояние с едой настолько увлекло Верховного, что он даже не удосужился взглянуть на троих вошедших в его покои людей, и, похрюкивая и временами рыча, теребил волокна мяса, веером распушенные на тонкой косточке.
  Стражники поклонились, пытаясь привлечь его внимание, потом еще раз и еще раз, пока мне не стало их жалко и я как следует не откашлялся. С глаз жирдяя сошла поволока наслаждения, и он, какое-то время фокусируя взгляд, пытался понять кто нарушил его трапезу. Выражение лица не сулило моим тюремщикам ничего хорошего.
  ― Кто пустил? ― хриплый, наполненный слюной голос был словно выдавлен из жабьего тела.
  ― Верховный Реквин, ― прозвучал громко и звонко голос стражника по правую руку от меня. Второй стражник был готов рухнуть от волнения в обморок; казалось, кровь забыла путь к его лицу. ― Заключенный Биприм доставлен по вашему требованию.
  ― Биприм? ― Верховный собирался с мыслями. Тонкие брови, над неожиданно большими для такого толстяка глазами сошлись к переносице и вновь распались. Он подскочил, отбросил от себя тарелку и полотенце с груди, вытерев им предварительно руки и подбородок, и протянул мне руку. ― О, Костоправ, конечно же это вы, приветствую вас. Пожалуйста-пожалуйста, добро пожаловать в мои хоромы. Ждал этой встречи с самого утра. Даже утомился. Но сами должны понимать, что только ночь может скрыть неудобные разговоры. Такие как наш.
  Его речь, этот тонкий голос с нотками веселья, что он означает? Издевка? Игра? Или моя персона действительно что-то для него значит? Я искоса посмотрел на стражников, пытаясь понять в чем подвох. Но им было не до меня. Они вытянулись по стойке смирно, один по прежнему бледный, другой покрытый испариной, и не сводили с властителя глаз, наверное, тоже ожидая чего-то неординарного с его стороны. Безусловно, я знал о Реквине, о его сильном характере и об остатках совести, которые с каждым годом тлели как и его вера в Основателя. Он продолжал читать прекрасные проповеди, помогал добрым словом и напутствием в Храмах Правды, но также мне приходилось слышать, что старость разъедала его разум оставляя лишь ненасытные желания, несдержанную злость, обидчивость и похоть. Все это в комплексе, я был уверен, теперь и было его сутью.
  Верховный дождался пожатия своей руки после чего, облегченно вздохнув, рухнул назад на свой трон.
  ― Вот, костоправ, возьмите этот стул, ― он указал прямо напротив себя, ― берите, садитесь, присоединяйтесь к трапезе. Приговоренных мы не кормим, как вы уже поняли, ― он усмехнулся. ― В этом нет смысла: зачем еда тому кто будет завтра убит? Поэтому отведайте, пожалуйста, вот этого изумительного кролика, выращенного нашими фермерами на пастбищах Загорья.
  Спина ныла после грубой каменной койки в камере, поэтому с губ сорвался легкий стон, когда она коснулась мягкого, податливого материала. Это не ускользнуло от внимания Реквина:
  ― Действительно отличная мебель. Причем, это даже не Северяне, а наши плотники-умельцы. Вы представляете? Всего несколько лишних пайков, и они уже готовы своей кожей обтянуть любое кресло или диван, ― восторженно провозгласил он и тут же гневно обратился к стражникам, ― ну, и что вы стоите как истуканы? Принесите уже тарелку моему гостю. Вот ты, как тебя?
  ― Лисек, Верховный.
  - А, ну да... Замечательная порода.- с некоторой задумчивостью, довольно спокойно произнес Реквин - Отличная порода, я знаю. Жаль только что она была подпорчена рождением в ней полуумного.
  - Верховный? - Стражник недоуменно непонимающе застыл. Повисла тишина - Полуумного?
  - Твой отец помощник начальника склада, твой старший брат начальник переправы залесья, а... не помню сестра или опять брат?
  - Сестра, Верховный.
  - Литера, точно. Так вот она ведь прекрасная портниха. Она мастер своего дела, как и твои брат и отец. А вот средний брат вдруг стражник. Почему спрашивается у семьи с такими возможностями, дитя стражник?
  - Верховный, я глава стражи Верховного Жесека.
  - Еще лучше. Глава стражи на побегушках. Что может быть ниже. Как мелко. - ухмылки Реквина не скрывала злорадства.
  - Но эта просьба исходила лично от вас, я бы...
  - Он утомил меня разговорами. Хватит. Ступай уже за тарелкой. Гость голоден - резко оборвал его Верховный
  Лицо стражника приобрело бурый оттенок. Я видел мелкую дрожь в кистях его рук, сжатых в кулаки, слезы на глазах, и раздутые ноздри Это был гнев, а еще был меч на его боку, но надо отдать должное парню, он сдержался. Из-за страха, прекрасной выдержки, или привык к этим оскорблениям, трудно понять. В общении с такими людьми как верховный необходимо держать себя в руках. Особенно когда происходит демонстрация власти и превосходства над другими людьми. Как в данном случае. Или нет. Я что-то услышал, что-то упустил...
  - Верховный- он поклонился сжав зубы, и побрел к шкафу с посудой. Реквин же молча провожал его глазами до тех пор пока тарелка не оказалась прямо передо мной, после чего важно провел рукой над тарелкой с яствами и воскликнул.
  - Ну вот, выбирайте что хотите, все великолепно вкусно и сочно. Рагу из косули, запеченная свинина с картофелем, пожалуй вот с этого угла к ней можно дотянуться, щука в тесте пожалуйста... Но мой совет- начать с кролика. Настоящее волокнистое мясо, источающее запах страха и ужаса обретенного в последние секунды. Потрясающе. Наверное я даже закажу его себе завтра вновь.
  Я кивнул в благодарность, скорее больше стражнику, чем верховному и не раздумывая воспользоваться советом потянулся к упомянутому животному. Губы Реквниа растянулись в улыбке, он одобрительно закивал головой, пока не вмешался кашель подавившегося слюной младшего стражника. Черты лица властителя вновь приобрели черты свиньи и крысы.
  - А теперь нам надо остаться наедине. Так что покиньте нас.- процедил он сквозь зубы.
  - НО верховный!- это была глупая попытка возразить, способная спровоцировать поток брани но Верховный лишь пожал плечами.
  - Костоправ скорее защитит меня от вас чем вы меня от него. Так что пошли вон отсюда. И что бы вашего дыхания не было слышно ни за дверью, ни в коридоре. Ступайте.
  Стражники поклонились и понуро побрели из комнаты, а я услышав скрип петель принялся жадно рвать мясо. Реквин наблюдал за этим молча, с приоткрытым ртом, то ли изумлялся видом моего прорвавшегося наружу животного которого кормил со своей собственной руки, то ли наслаждался собственным пренебрежением к грязному, вытащенному из тьмы катакомб созданию, что век не видывало солнца. Мне было плевать, желудок твердил, что бы я продолжал набивать и набивать его, а разум подсказывал что это может быть в последний раз
  - Ну что действительно ведь вкусно. Лучше наверное во все городе никто не готовит как мои повара. Они то знают как заставить любого наслаждаться жизнью. Ведь вы сейчас наслаждаетесь жизнью, Костоправ, ведь так?
  Я что то промычал в ответ, он радостно усмехнулся.
  - Еще бы. Подобные вещи вынуждают нас существовать. Вся жизнь построена для поисков этих моментов. Вкусная еда, пьянящие напитки, горячая девушка в постели, о горячая ванна... С удовольствием бы сейчас ее принял - мечтательно пробормотал Реквин и почесал запястье. - Но что-то произошло в вашей жизни, что-то отчего вы стали якшаться со смертью. Может быть плохо питались? Водичка и хлебушек? Может вы не распробовали нектар и никогда не ощущали полет разума в причудливых грезах и мечтах? Или постойте, было мало женщин, они были все некрасивы? Да с этими ручищами, как у вас можно было их так тискать. Ух! - Верховный затрусил своими согнув их в локте.
  Я отбросил обглоданную кость от себя, она отскочила от тарелки и плюхнулось прямо на стол. Повисла тишина. Мы столкнулись в зрительном поединке. Но Реквин уклонился от контакта закатив глаза.
  - Ах ну да. Извините. во всем виноваты знания, знания о непонятном и необъятном мире, все ради них. Конечно, я и забыл Только вот что с ними делать, когда они останутся там же где и голова носящая их - на плахе. А, Костоправ? А я тебе скажу - ничего. Вот если бы ты сидел, молчал тихонько, да занимался этими знаниями, глядишь и остались бы целы, они. Передавались бы твоими учениками из поколения в поколение. Потом кто-нибудь их и опубликовал. А так вдруг народ решил просветить. - Верховный приподнялся, схватил щепотку чего-то напоминающего крупу, кинул себе в рот, и стал отряхивать ладошки выискивая что-то на столе. Это был бокал нектара. - И тут оказывается что причина вовсе не в знаниях, и даже не в их поиске, а в народе ради которого они были добыты. Которому, кстати они оказались до одного места, как и сам народ для искателя знаний. Ведь так Костоправ? Помнишь как потрошил их?
  Я глубоко вздохнул и сложил руки на груди. Нравоучения начинали раздражать. Хватит тянуть. Пора было переходить к главному.
  - Что молчишь? А? - Реквин затрясся в немом смехе. - Да ладно, извини старика. По крайней мере я знаю из-за кого ты стал на шаг ближе к тьме. Диквин!
  Это имя, оно словно глоток ледяной воды, от которого свело в голове. Зачем он его произнес. К чему оно сейчас? Я сжался, заиграли желваки, пальцы правой руки переломили кость, мирно покоившуюся на столе. Верховный удовлетворенно сполз в состояние полулежа и шумно отхлебнул темно-красный напиток.
  -Конечно же, он причина. Редкостная заноза был. Достал всех. Одни сплошные провокации, бунты, подстрекательства. Довел всю власть до паранойи. Ведь ничего не могли поделать с ним Костоправ. Ничего. Глава Читальни как никак. Любимец публики. - Он сделал еще глоток и продолжил уже тихо, как будто скорбел. - Его смерть была кстати. Теперь они хватают любого, кому он пожимал руку. Ничто их не сдерживает. Они могут убрать каждого. А особенно, такого как ты. Знания ничто, их носитель все. Ну что ты так скукожился, расслабься. Я все знаю про твои делишки с ним. Знаю что было у вас на уме. И знаю что не против этого. На руку мне это Костоправ, как и учениям Основателя.
  Верховный отставил от себя бокал и принялся рыться у себя в за пазухе. На свет появился в два пальца толщиной и две ладони длиной металлический цилиндр.
  - Вот, держи, посмотри, целый день таскал, натер подмышку. - Реквин протянул его мне, я взял. Влажный и липкий на ощупь, легкий, внутри вроде бы ничего, сверху печать Верховного.
  - Все, отдай, не приведи Основатель, зайдет кто-нибудь.
  Я повиновался, и катнул его в сторону властителя, тот одобрительно кивнул, и цилиндр исчез в складках жира.
  - Завтра вам вынесут приговор. Смерть через отрубание головы. Но до плахи вы не дойдете. Следующей ночью тебя и твоих учеников вытащат из камеры и отведут за ворота.- Довольно серьезно начал он мне объяснять, потом замолчал, словно ожидал от меня какой-то реакции, или даже давал время осмыслить информацию, перевести дух.
  - Гребаные социопаты. Значит это правда. Вы с Диквином действительно тронулись умом. Я тебе тут о пустоши говорю а ты даже и бровью не повел. Мне надо выпить. - он стал покряхтывая пытаться подняться со стула, но слишком медленно, я не выдержал и наполнил бокал сам.
  - Очень любезно. Но я отвлекся от главного, от цилиндра. Он самая важная вещь. Именно та которая тебе так необходима. Ты должен беречь его как собственный разум. В нем соглашение. Точнее его абсолютная копия. Соглашение Основателя о поставках пайка с Северянами а так же о предоставлении любой помощи с их стороны народу Южного города. Ваша задача добраться до Северян и на основании этого договора заключить новую сделку. Увеличить количество продовольствия а в случае физической невозможности этого сделать, потребовать нам помощь с разработками того или иного сырья. В общем все указано внутри. Я взял смелость дополнить то или иное, отдельными пунктами. - он залпом осушил бокал, и жалобно посмотрел на меня. я опять наполнил его.
  - Так, дальше. Стража, что будет вас сопровождать за ворота, куплена. Она должна вам передать мешки с провизией, палаткой, и оружием. Три пистолета, три хороших ножа, и дюжина пачек с патронами. Ну и соответственно этот цилиндр.
  - Не пойму. Какое отношение к этому всему я имею. Что бы туда добраться понадобится до зубов вооруженная армия. Она нас будет сопровождать? - от моего баса он вздрогнул.
  - Я догадывался что это диалог, но с твоей стороны его надо было поддержать умной мыслью. Тебе жизни спасают, а ты что, требования выдвигаешь? Не будь идиотом Костоправ. Как будто ты не знаешь, что в городе не найдется ни одного человека, который бы соизволил выйти за ворота. Ни за какие ценности, ни под каким приговором. Многие лучше сдохнут! - Реквин готов был сорваться на крик, от его повышенного тона на губах стала закипать слюна. - А если и найдутся желающие, как я буду объяснять это Правителю и его прихвостням.
  - А я то причем?
  - А кто еще, ты да пара твоих крепких учеников.
  - Вот именно. Костоправ и два еще подростка! Какой-то бред. - мои зубы затрещали. Пол и кресло поехали подо мной. Что-то пошло не так. Кто-то решил по измываться надо мной и ребятами. Кто-то нас очень сильно подставил. - Да мы там не пройдем и километра. Это невозможно.
  - Я по-моему тебе ясно объяснил что невозможно! - Реквин побагровел от злости. Я кивком указал на налитый мной нектар, он понял намек и после глотка продолжил уже более мягко. - Послушай Костоправ. Я не буду переживать, если пустошь сожрет тебя, не будет плакать и город по твоей смерти. Но мы будем очень рады если ты дойдешь до Северян. Правда. Потому что все очень плохо. Нас несколько сотен тысяч, а количество поставок что и сотню лет назад. Правитель даже не чешется договариваться с черноплащниками о увеличении продовольствия. Вокруг зреют бунты с вооруженными восстаниями, верховные копают под верховных, а он занимается всякой ерундой.
  - Странно, я слышал, он строит деревообрабатывающие заводы. Насадил лесов. Собирается нанимать рабочих за лишний паек.
  - И при этом как будто ослеп. Голодная чернь и залесье уже готовы грызть глотки знати, а та их вырезать и палить в трущобах. Причем сама знать плетет интриги, масштабы которых тебе не представить. Законы Основателя растоптаны. Они больше ничего не значат, как и человеческая жизнь. Город забыл о них после того как перестал есть и научился болеть и умирать.
  - Кто бы говорил.
  Верховный взлетел со стула. Его указательный трясущийся указательный палец был направлен мне прямо в лицо.
  - Ты забываешься Костоправ! Что это еще за оскорбления? Я чтил Его и буду чтить! Всегда! Пусть даже если Он сюда больше не вернется. Его слова это самое важное в моей жизни, не важно, как я веду ее. Важно что я хочу как лучше. Да, я хочу, что бы ты добрался до места назначения и встретился там с их правителем. Хочу, что бы каждое утро у ворот стояла сотня их машин вместо двадцати. Хочу, что бы их содержимого хватало на всех и все были довольны.
  - Но вы не хотите ничего сделать для этого. Мы ничего не сможем втроем.
  - Я же тебе ответил Костоправ. Это все чем я вам могу помочь - печально ответил Реквин слушая мой скрип зубов. Как я мог так подставиться, как мог затянуться себя в это.
  - Ах да. Человек что устроит побег, напрочь отказывается марать руки чужой смертью. А посему, во избежание лишних глаз, заключенные, занимающиеся бесцельным времяпровождением в камере напротив, будут так же выведены, насильно, за ворота. Я понимаю как жестоко это выглядит. Но, мне нужно подчищать хвосты. На них я тратиться, кстати не буду, провизии им не дадут.
  - Почему. Это облегчило бы нашу участь.- резко произнес я.
  - Не хочу. Прошел слушок, что существует человек, а может не один, имеющий свою историю и цель, которая не совпадает с нашей. Мне порой доносят о том, что кто-то был замечен в кампании Правителя, кто-то с его прихвостням, кто-то кому-то шептал на ухо, кто-то что-то кому-то передавал. Что же, может это слухи, но ты присматривайся. Ко всем и даже к своим ученикам. Мало ли что.
  - Кто-то знает что будет совершен побег?
  - Я уверен в этом.
  - И он не помешает.
  -Зачем? Я же говорю у каждого своя задача и человек способный ее решить. Не будь меня, кто-нибудь другой открыл бы вам камеры. Только вот тогда, наверняка кто-то остался бы с перерезанным горлом. Догадываешься кто?
  -Дворец не находит время для обсуждения с Северянами увеличения объема продовольствия, но находит время на махинации с заключенными, что происходит?
   - Не знаю. Правда не знаю, поэтому будь внимателен, присматривайся и действуй по обстоятельствам. Ну что же. Думаю на этом у нас все. Все обсуждено, все сказано. Я устал говорить. - Реквин звонко хлопнул в ладоши, и уже собрался звать стражников. Разговор как-то неестественно, поспешно подошел к концу. Верховный явно увильнул от моего последнего вопроса. И дело даже было не в дворцовых интригах. Уверен он бы поделился ими. Скорее ответ должен был как-то повлиять на меня, заставить разозлиться, засмеяться, или даже испугать, Но что может испугать человека, которого отправляют в пустошь.
  - Постойте. - я хлопнул ладонью о стол, Реквин ошарашено посмотрел на меня.
  - Что еще?
  - Как вы узнали обо мне. Кто вам назвал мое имя. Я никогда не светился с Диквином на его собраниях и протестах. О моих связях и занятиях знали единицы. Как? Как его имя.
  - Представь, я без понятия. Имена шпионов мне не нужны. Мне нужны только их сведения.- проворчал властитель.
  - Какого хрена. Что за шутки. Я имею в виду...
  - Я знаю что ты имеешь в виду костоправ. И знаю что мне не зачем называть его, потому что ты и сам догадываешься о ком будет речь. Но раз ты так хочешь, выбирай сам. Красивая девушка или ее страшный дед, очень страшный дед.
  
   1 м.н
  Каждый вечер в течение многих лет человек в потертом, замшевом камзоле и нелепой шляпе, возвращался домой с плантаций, где ему приходилось давать однообразные поручения своим глупым рабочим, устало поднимался на чердак своей маленькой однокомнатной хижины, и, открыв окно с видом на запад, наслаждался зрелищем багрового заходящего солнца, ловя дурманящий запах, что приносил легкий ветерок с бесконечных полей браги, покачивал в руках перо, ни разу за все это время не попробовавшее вкуса чернил, и ждал. Ждал уже очень долго.
  Сегодня от ожиданий его отвлекли голуби: эти короткокрылые твари, толком не умеющие летать, а способные только гадить, стаей расположились на каменном подоконнике и очень громко ворковали, не давая сосредоточиться на размышлениях и воспоминаниях, в которых он все еще был значим. Он раздражающе сгонял назойливых птиц, крича им вслед оскорбления, но, несмотря на проклятия, они снова возвращались, и принимались еще громче издавать свой рокочущий утробный звук, словно отчитывая его за причиненное беспокойство. Человек, наверное, так бы и возился с ними до самой ночи, если бы вдруг не услышал короткий, но уверенный стук в дверь. Он злостно выругался, словно разгон голубей был делом всей его жизни, от которого его бессовестно оторвали, и неспешно спустился, бормоча что-то себе под нос, чтобы встретить непрошеного гостя. На пороге стоял босой, чумазый - видно из черни - паренек в драных штанах и в кафтане на три размера больше него, скорее всего, стащенном у кого-то из знати.
  - Ты кто? - удивился человек.
  - Никто, - рассмеялся мальчишка. Обвисший рукав кафтана что-то скрывал в протянутой руке, ребенок подтянул его. Человек почувствовал, как у него перехватывает дыхание: белоснежное письмо с толстой печатью Правителя. Он резко вырвал долгожданное послание из рук мальчугана и принялся вертеть его, убеждаясь что оно не иллюзорно.
  - Кто передал? - прохрипел человек, хотя и сам прекрасно знал кто. Парнишка исчез. Осталась только еле заметная в сгущающихся сумерках прямая линия примятых стебельков браги, бегущая на покрывале поля к далекой лодочной пристани.
  Человек выглянул на улицу, озираясь по сторонам. Вокруг стояла полная тишина, изредка нарушаемая треском цикад и приглушенным ворчанием так и не угомонившихся птиц. Солнце уже давно миновало черту городских стен, повисших тонкой серой пеленой над фиолетовыми колосками, и там наверное старалось закопаться в холодную, потрескавшуюся землю пустоши, полностью освободив место пробуждающейся на западной части неба луне. На другом берегу реки дворники поспешно зажигали яркие огоньки фонарей, словно опасаясь быть настигнутыми врасплох ненавистной тьмой. Где-то залаяла собака, раздался смех. Человек счастливо вдохнул свежий воздух и, зайдя в дом, захлопнул дверь на щеколду. В желтом мареве зажженной свечи он принялся дрожащими пальцами ковырять печать, которая легко поддалась и полетела куда-то вниз. Человек заглянул внутрь конверта. Там было пусто.
  - Тьфу, ты, - сплюнул он на пол и стал рыскать по нему в поисках недавно так небрежно брошенного куска дворцовой смолы. Он не ошибся: сообщение мелкими буквами было оттиснено на гранях круглой печати. Четыре слова: три несли указания, одно - обещание. С ним собирались поделиться старой, как мерзкая пустошь, тайной. Тайной, о которой знали многие, но немногие обладали, ради которой плели интриги, предавали, калечили и убивали. И ради нее он тоже был готов на самые кошмарные, несущие безжалостный характер поступки, на любые приказы, которые ему предстояло отдавать в ближайшее время. Ведь тайна несла избавление от времени, как прошлого, так и будущего, любых его последствий и влияния.
  Человек потянулся за ножом.
  
  Глава 2
  Всю ночь я с нетерпением ждал нашего освобождения, ученики тоже ворочались на узких каменных койках, перешептываясь друг с другом, обсуждая побег, и о том, что нас может ожидать снаружи. Сразу после возвращения с площади Правосудия мне пришлось им поведать, не вдаваясь в подробности, о разговоре с Верховным, хотя страх за непредсказуемую реакцию учеников - истерику, безумную панику, даже самоубийство - ковырял меня изнутри. Пустошь была самой смертью, а то и хуже - обителью зла и кошмаров. Но, внутренняя борьба между, поставить перед фактом дотянув до ворот или остаться честным перед единственными близкими людьми, закончилась победой доверия. Ученики восприняли новость, молча, сопя, оба признались, что им очень страшно. Я вяло пробормотал что-то успокаивающее, и попросил их, как следует выспаться перед предстоящими трудностями, несмотря на набирающее скорость сердцебиение в след меняющемуся, с черного на серый, цвету ночи за узким оконцем.
   Наверное, дремота подкралась ко мне уже под самое утро, как всегда даря причудливые образы и погружая в глубины непонятных миров, заставлявшие себя чувствовать в них своим. Я уже не лежал на холодном камне, я находился в другом месте, в другое время, где нет больше тишины подземелья, есть скрип. Скрип половиц длинного чердачного помещения с низким потолком и заляпанным дождевыми разводами мутным окном, с неохотой пропускающего внутрь жидкие лучи солнца, которое словно туманом соткалось вокруг меня. Я понимал, что именно мое тело с каждым движением заставляет стонать подо мной пол, слегка осевший под тяжестью деревянных шкафчиков распухших от десятков банок краски, штабелями уложенных на их полках и несколькими потрескавшимися лакированными столами. Их рыжеватая поверхность была заставлена всевозможными стеклянными баночками с отдыхающими в них кистями, а застывшая маслянистая краска на ней потеряла свой первоначальный блеск и цвет в угрюмых тенях, чердачных балок растянувшихся над ними. Передо мной расположился натянутый, готовый покрыться струйками разрывов матерчатой ткани холст, на тонкой самодельной рамке, развалившейся на мольберте с утонувшими ножками в груде эскизов и вчерашних газет. Я чувствовал, что эта комната и царящий в ней беспорядок нравятся мне, не смотря на то, внезапно, появившиеся ниоткуда, чуждые моему разуму воспоминания шепчут о возможности использовать для работы более роскошную, не настолько удручающую обстановку моей комнаты.
  В голове уже сложилась картинка будущего творения, которое я готовился родить. Сотканная из чувств переживаний, несправедливости, ненависти, навеянными страшными, кошмарными произошедшими не так давно событиями, дребезжащими инородными телами в моем сердце, чахлом, уставшем нести боль воспоминаний, внутри которых продолжали гаснуть миллионы жизней под натиском жестоких человеческих проявлений разума, она неудержимо и злобно рвалась из меня. Я умолял память дать ключ к хранилищу прошлого, показать его содержимое, хотя бы что-то блеклое, смутное, намек, мне нужно было разобраться в ситуации, в моих действиях внутри сновидения. Но все попытки были тщетны, они растворялись в едком стремлении обличить негатив к груде техногенного железа и ядовитым формулам, лавиной накрывающей жалкие человеческие чувства. Я просто желал нарисовать то, что у меня засело в голове!
   Человек, лица которого я не вижу, в потрепанной серой одежде - маленькая фигурка, ползущая вперед посреди песчаной тропы, что бежит к горизонту, сжимаемая по бокам увядшим полем. Он очень устал, ползет, рубаха на спине пропиталась потом выжимаемого из нее жарой, несмотря на кажущуюся прохладу, навеянную безупречной прозрачностью голубого неба, которое совершенно не замечает прилипшего к нему гигантского куба льда цвета кровяного сгустка. Внутри глыбы, что-то есть. Оно занимает весь его объем - огромное, с застывшими каплями пульсации, человеческое сердце, центральные артерии и вены которого заменили водопроводные краны, перекрытые и плотно зажатые. Чьи-то руки с гладкой, бледной, лишенной морщин кожей, с въевшейся в нее резиной от перчаток, проломившие, словно кирпичную стену, и измарав толстыми трещинами синюю чистоту небес. Изящно сжав пальцы, одна из них держит ржавый хирургический нож, другая пинцет, рычаги которого закреплены тупым изогнутым гвоздем.
  Набросок на альбомном листе готов и я задумался, не упустил ли чего-нибудь, уставившись в пол. Но меня отвлекли объятия и нежный приятный, печальный, любимый женский голос спрашивающий о том, как я назову эту работу. Я накрыл своей левой ладонью ее правую, ласково поцеловал и ответил ей, что-то про препарирование человечности.
  - Учитель!
  - Что?
  - Учитель!!
  - Да что такое?
  - Учитель проснитесь. - Это был голос Катера. Я открыл глаза, резко всплывая на поверхность реальности. Ученик качал мое плечо, рот был как перевернутый серп, чернота зрачка сожрала радужку. Аквин же стоял в глубине камеры, спеленатый тенью, тонкий рот оконца темницы изрыгал на половину его лица синие сияние утра. Он прислушивался и смотрел на меня.
  - Учитель там что-то происходит.
  Где то в отдалении слышался лязг металла, надрывные, но не решительные крики, сквозь них различался усиливающийся топот бегущих ног. Хозяйка нашей камеры тьма заметалась в панике, задрожала, выжигаемая подбирающимся светом факела, и словно переродилась в три фигуры в капюшоне, замершие за решеткой двери. Одна из них проделала какие-то манипуляции с замком, тот щелкнул и путь наружу стал свободен.
  - На выход, шевелитесь. - Под капюшоном взломщика скрывалась женщина, голос с влажной хрипотцой выдавал в ней курильщика нектара. Она дождалась пока мы выйдем из своих вонючих покоев, потом махнула рукой своим товарищам, и те, повинуясь, растворились в черноте коридора, что вел к непрекращающемуся звону мечей.
  - Следуйте за мной. Если хоть один из вас отстанет, вернусь и выколю глаз. - Тьма под капюшоном была обращена к моим ученикам
  - Катеру значит можно сразу, - хохотнул Аквин, Катер ткнул его кулаком в бок. Лицо женщины прятал капюшон, но я был уверен, что сейчас она смотрит на меня, обреченно и с жалостью. Я хмуро покачал головой. Они все-таки были мальчишками, и относиться к ним как беспечным глупцам, как сделала это она, было неправильно. Виноват здесь был только один человек - я, затянувший в омут своих убеждений ни в чем не повинных людей.
  Женщина довольно хорошо ориентировалась в тюремных помещениях и уже скоро мы выскочили из затхлых казематов, на улицу в маленький дворик, где стоял еще один человек не желавший показывать свое лицо. Он не давал захлопнуться калитке, ведущей к складским помещениям покоящихся в тишине, пыльные тропинки между которыми сейчас не топтал ни один охранник или страж порядка. Либо дрыхли, либо пересчитывали взятку. Однако ничего похожего на расслабленность в движениях взломщицы я не увидел, она слишком осторожно ввела нас в каменный лес сараев, хрустя шейными позвонками при беглой оценки окружающего пространства, замиряя на мгновение и вытягивая вперед шею, то ли что бы принюхаться, то ли прислушаться.
  - Я слышал бойню!
  Наша спасительница споткнулась, мой бас иногда заставлял людей это делать, выругалась, и удивленно посмотрела на меня.
  - Эти свиньи в шлемах не милиция. Они другие, они нас ждали. Кто-то решил, что плаха для вас лучше, чем пустыня. - Капюшон уже не смог скрыть черт ее некрасивого, худого, с выпирающим подбородком, исполосованным гневными шрамами морщин низким лбом лица. Она отвернулась, увидев мое мимолетное отвращение.
  - Кто? - возможно, я сам догадывался, но мнение исполнительных лиц Тайных было интересно.
   - Да мне почем знать, эти твари перерезали глотки половине охране, нашим тоже. Зачем спрашивается? Усыпите, оглушите, купите. Что за дела? Так нельзя. Они пускают кровь, прям как те увальни с другой стороны реки, что бы сказал Основатель?
  Катер напрягся, услышав не приятные слуху речи о своих кумирах залесьевцах. Оскорбленный разум может формировать в ответ тоже оскорбление, и я знал, что так и будет, поэтому вовремя успел цыкнуть на него.
  - А что, кстати, с ними, - осторожно спросил он.
  - Пришлось выводить их раньше, план провалился. Теперь они стоят и мочатся в штаны перед вратами. Прости меня Основатель, но это зрелище прекрасное, туда им и дорога. Руки так и чесались самим топор поднять, а теперь уж пускай чудища сожрут их. Пустошь грязное место, как раз для таких. - Она замолчала, может, вспомнила что мы собираемся туда же, или просто замолчала, а нас ничем не отличала от залесьевцев.
  Некоторое время мы плутали по узкому лабиринту складов, пока дорожки не вывели нас к забетонированной площади. Белым покрывалом она растянулась от складских помещений до подножья темных городских стен на север, и от отдела снабжения, блестящего мазка в утренней дымке на западе, до еле видимых черных горбиков - ветхих лачуг черни на востоке. Способная расположит на себе с десяток исполинских грузовых машин северян, вся ее поверхность была усеяна разбросанными кубиками тюков с каким-то продовольствием, ждущих хиреющих от хронической усталости рабочих, а после них жадных рук властителей. Местами материал дорожного полотна потрескался от тяжести, расставленных то тут, то там, механизированных кранов и грузоподъемников, тела которых почернели от угля и торфа, единственных печных харчей этих исполинов. А прямо впереди подпирали небеса гигантские черные как смола ворота, защищающие город от бушующей, плодовитой на ужас пустыни. Под ними маячили с десяток маленьких фигурок, словно мушки, две из которых отделились и направились к нам
  - Все, вы на месте. Ждите стражников. - Взломщица развернулась, что бы уйти, но вдруг остановилась. Потопталась на месте. - Не знаю, что вы там забыли, я вообще мало чего знаю, но слышала, как бы это ради общего блага. Дураки вы или слишком смелые, тоже сказать не могу. Просто знайте, что многие на вашей стороне, и очень восхищены этим поступком. Я бы например под топор легла. - Повисло молчание - Удачи желать идущим в пустошь - глупо.
  Она коротко кивнула и тенью слилась с чернотой складских закоулков.
  - Она не права. Учитель, почему она так говорит про залесье? Я что-то не понимаю, разве мы не на одной стороне? - Катер не мог просто забыть слова, шедшие врознь с его пониманием действительности, не мог не исказить свое красивое лицо уродством ненависти, выплескиванием негодования.- Разве мы вместе не пытаемся возвратить назад справедливость Основателя.
  - Сколько раз мне приходилось тебе объяснять. - Монотонно, почти по слогам ответил я ему, вглядываясь в силуэты, с каждым шагом начинающие приобретать очертания стражников закованных в тяжелую броню. - Такое бывает Катер. Залесьевцы видимо кого-то отобрали у нее. Ребенка, родителей, любимого мужа.
  - Последнее вряд ли. Там такая рожа. - Аквин вновь укутал свое лицо в шарф, который превращал любую фразу в гул. Это было хорошо, иногда мой строгий взгляд пролетал мимо, и ученик не мог остановиться. Сейчас он все-таки на всякий случай вжал в плечи голову.
  Я с трудом собирал по частям фразы, способные противостоять гневу Катера, меня отвлекали приближающиеся фигуры, я не мог поверить, что нас идут встречать сами хранители ворот
  - Смерть близкого может пошатнуть любое убеждение, как бы глубоко оно не въелось в тебя. Ты можешь даже начать его ненавидеть. Потом презирать других за него. Еще дальше презирать других своих близких за него. То рвение, с которым ты так требовал всех перемен благодаря этим убеждениям, исчезнет. И ты захочешь новых, противоположных перемен. И потому...
  - Таких людей нужно сторониться - отчеканил, перебив меня Аквин.
  - Правильно Аквин, я уже думал, что ты скажешь: избавляться.
  - Но ведь в подобных стычках всегда кто-то гибнет. Там постоянно кто-то кого-то теряет. Такое происходит. Надо просто мириться с этим. - Распаленный Катер ударил сжатым кулаком одной руки в ладонь другой
  - Нет, Катер, просто тому, кто руководит переменами, надо вербовать правильных людей.
  - Таких. Как мы? - Слова словно засохли на полных губах Катера. Он слишком поздно осознал, что подобная фраза могла особо остро пройтись по мне. Однако я не совсем его понял. Что он имел в виду? Преданных, не подкупных или одиноких, отверженных своими близкими людей.
  - Все не так, - ответил я ему. - В тебе и Аквине живет та правда и желания которые непоколебимы, они настоящие и искренние. Благодаря им, вы не сломались под тяжестью плодов жизненных позиций ваших родителей.
  Они замолчали, наверное, пытались погасить, разгоревшиеся образы семей в своих не заживающих разумах, из которых мне так хотелось, выдавить этот причиняющий им боль, гной воспоминаний. Все время проведенное в темнице я твердил ученикам, убеждал их, что не было предательства со стороны их рода, их никто не бросил, они самостоятельно, как полноценные личности, не под чьим-то руководством, избрали свой не простой путь, на котором ты не думаешь о себе в первую очередь, а только о людях родного города, о их сложной жизни полной несправедливости и невзгод. Порой я лгал и льстил, пытаясь добиться от них веры, не мне, в себя. Да, мне было больно видеть их такими, зарывшимися в меланхолию, погрузившимися в грусть, и да мы скоро будем в пустоши, и на меня конечно можно будет положиться, но насколько? Там все мы станем равны, и посторонние мысли, проявления жалости к самому себе и к своей полетевшей под откос жизни будут обузой, что запросто растопчет тебя в прах. Особенно того в чьем сердце бушевало пламя чувств, к какому-то оставленному человеку позади себя. Как например в моем, где мне, казалось, благодаря победе разума остались угольки. Но нет. Проклятая, терзающая самоедливая память нарочно ворошила их и не мирилась с рубцующимися ожогами, чтобы я не делал.
  Хранители ворот остановились, за полсотни метров от нас, и шумя потертыми, словно чищенными наждачной бумагой доспехами стали призывно махать нам руками. Мы повиновались. Один был мне знаком, мой сосед. Я даже приветствовал его каждый день, и он тоже отвечал мне любезностями, помнил, что когда-то я спас его жену. Т какой то там, по-моему. Раньше мне было любопытно узнать, кем он работает, а теперь вдруг, стало интересно, что обо мне он думает сейчас, считает ли убийцей. Но мой сосед нежданно сделал вид, что не узнал меня.
  - Ребят, давайте чуть поживее, туда-сюда здесь соберутся рабочие, и я не представляю, как буду объяснять им ваше присутствие. - Уставшие, лишенные интонации, тщательно прожеванные слова и предложения, рождающиеся в громадном теле, было всегда нудно слушать до конца. Теперь он подгонял нас ими, словно и не в пустошь. Мне кто-то рассказывал, что ежедневное соприкосновение с пустыней выжигает любою дрожь и страх перед ней из разума хранителей. Она становиться обыденной, естественной их частью жизни, как и нектар что хлещут здесь бадьями.
  - Вы привыкли, - догадался я, но произнес это вслух.
  - О чем ты? - Сосед снял шлем, длинные, в поту от постоянного ношения шлема волосы качнулись вместе с головой, и удивленно посмотрел на меня.
  - Ерунда.
  - А-а, - понимающе протянул он - но нет, ты не прав, мы не привыкли. Нельзя привыкнуть к тому, что сушит тебя или твои чувства. Ты бы видел, как новички бегут домой в конце дежурства, а старожилы идут пить нектар. На твоем месте я бы взывал с мольбами о помощи к Основателю. Вот так вот.- Он слегка склонил голову на бок.- Ты даже не представляешь, как она страшна. Вглядываться туда вдаль опасно. Там можно увидеть то, что станет кошмаром всех снов твоей жизни. Знаешь, сколько было тех, кто сошел с ума и сбросился со стен или убежал навстречу объятьям тьмы. Северяне потом привозили их трупы, обглоданные или преображенные.
  - Вы видели преображенных?
  - Ну да. У одного глаза были, как будто перевернуты, и из каждого торчало по склизкому белому канатику. Они уходили прямо в ноздри, которые оказались ртами, я видел в них зубы и языки. Бедняга помер, а спустя какое-то время мы увидели, как его живот шевелиться. Внутри, оказывается, поселилась живая, огромная как кошка крыса, и что-то там делала с его внутренностями. Не ела, нет, она их переделывала, в какие-то механизмы. Я потом блевал пол дня. - Сосед скривился.
  - А другого? - заинтересовано спросил Аквин. Страж смерил надменным взглядом, его с ног до головы.
  - А у другого, не было нижней челюсти. Верхняя вытянулась в виде длинного тонкого клюва, и из нее как бахрома свисали шевелящиеся красные черви. Руки длиннющие почти до колен, все тело в сосках, а ноги покрытые шерстью и коровьи копыта. - Хранитель смаковал рассказ, ему он безусловно нравился, как и реакция моих учеников - Еще я видел тварь, похожую на псину, она бежала сквозь пыльную пургу, держала в пасти человека, и тот орал безумным криком, его руки были обмотаны проволокой, а глаза сверкали будто звезды. А вот мой товарищ, Пеквар, так он вообще...
  И он стал пересказывать те страшные истории вполголоса рассказываемые нашими родителями по ночам, о безобразных людях, об отвратительных созданиях бродивших невдалеке от стен, о том как страшно где-то там в ночи кричат отвергнутые люди, о том как ужасна и некрасива тьма, сгущающаяся над песками, до того момента как взойдет луна. И становилось как-то не по себе. Уменьшалось расстояние между нами и воротами и увеличивался рой тревожных мыслей. Я должен был бы говорить себе: о чем я думал раньше? Почему я так решил? Что я здесь делаю, как и эти двое юнцов, бледные открывшие рот, внимающие жадно сказки, наверное, тронувшегося умом? Что вообще мы можем там, в потоке ветра смешанного с мертвым песком. Но нет, я больше беспокоился о том, как же мне справиться с поставленной задачей, я должен был дойти до северян, одновременно сумев спасти от пустоши моих ребят. И обе цели, взаимоисключающие друг друга, слившиеся в одну, были для меня в равной степени важны, но и невероятно сложны в исполнении.
  - Мне объясняли, что вы хотите в северный город попасть. Думаете, что существует шанс добраться? Надеетесь, пустыня вас не тронет? О нет, навряд ли. Вас там прокрутят как в мясорубке, разорвут и соберут, так как захочется пескам и тьме. Вы идете наперекор Основателю, наперекор его словам и учениям, наперекор тому, что запрещено. А это плохо заканчивается. - Тихо, зловеще шелестел над ухом мой ненавистный сосед, смердя нектаром, нагоняя страх, сбрасывая его на нас и избавляясь от своего. Хранителям нравилось, когда дрожат другие от их историй, которые подобно ветру распространялись по улицам, в начале черни, потом подхватывала знать. Они любили, когда смотрели на них как на людей, бесстрашно проживших еще одно дежурство рядом с самой смертью, подобострастно, с почтением и уважением. Трепещут подобно бабочкам. Однако сейчас один из них ошибся. Он думал, что жертва, хилая, порвавшая все связи с миром уже в его руках, а оказалось, что наткнулся на загнанного в угол пса.
  - Хватит. По-видимому нектар здесь действительно в большом почете, и я не удивлюсь что половина ваших баек плод опьяненного воображения, - злобно прервал я хранителя. Он осекся, видимо захотел рассердиться, но что-то его сдержало, судя по лицу: поиск какой-то информации в своей пропитой памяти.
  - Как выйдете за ворота, увидите большой серый камень по правую руку. За ним найдете все обещанные вещи, еще я добавил вам копченого мяса, за излечение жены. - В полголоса, так что даже я еле расслышал, пробормотал вдруг мой сосед.
  - Спасибо.
  - Старайтесь придерживаться северо-западной стороны, не ступайте на дорогу и не сворачивайте на восток, там только твари. Я, правда, сомневаюсь в вашем успехе. Пусть ваша цель и бескорыстна, но она лежит на противоположном берегу законов нашего Спасителя. - Страж с мрачным выражением лица, и с гордо приподнятым подбородком на выпяченной грудью направился к своим четырем компаньонам, охранявших остальных осужденными у подножья ворот в прибое пыли выдуваемой из под гигантских дверей. Седой залесьевиц нервно жестикулируя, что-то объяснял своим собратьям по несчастью, или только одному, самому молодому, который ссутулив плечи, молча, кивал головой. Бородач, засунув руки в карманы куртки, следил, за нашей группой, хитро прищурившись.
  Хранители зашумели, трое вытащив ружья, стали наизготовку, готовые принять любой кошмар, способный вырваться из серой мглы, один забежал в худой отросток городской стены, на стыке ее с дверью, маленькую будку, двое других, один из них мой сосед, открыв слившиеся с бетоном железные люки, спустились под землю.
  Ворота тихо поскрипывая, начали медленно расползаться в стороны, приоткрывая нам завесу пугающего неизведанного, познать которое желание не возникало, и как только ширина щели между ними стала способна пропустить несколько человек, затихли. Мои ученики зарыдали, от чего в груди все сжалось, и я как можно сильнее обхватив их за плечи, пытаясь задавить собственный нахлынувший ужас и войти в резонанс с остатками храбрости в толчках взбесившегося сердца, тихо двинулся вперед.
   В ушах зазвенело от воя какого-то залесьевца, надрывный плач Катера и Априма дергал нервы. Сейчас, неожиданно лишившись из-за страха способности размышлять, я чувствовал и видел, как вместе мы впиваемся подошвами сапог в песок, словно за остатки настоящей жизни, которая медленно тлела с каждым шагом под черными вратами, что ежедневно были сутью безопасности, а сейчас последним вздохом перед неминуемой смертью.
  Контролирующие хоть как-то себя залесьевцы, под дулами ружей волочили бьющегося в агонии молодого товарища, порывавшегося вернуться назад, и, оттащив его за пределы ворот, придавили к земле, не позволяя ринуться вслед защитникам города, которые грохоча доспехами, поспешили закрывать ворота. Мои ребята, напротив размазывающие слезы по лицу, перешагнув порог, вдруг вошли в оцепенение и стопор. Я тормошил их, хлопал по щекам, говорил что-то о необходимости набраться сил и мужества. Они же отвечали односложно, нехотя. Ведь то, что приковало их внимание, было сильнее любых слов.
  Пустошь я видел раньше только на картинках. За всю свою жизнь мне так и не удалось подняться на самую верхушку башни Правления, что бы с замиранием сердца вглядываться в бескрайние просторы, а потом за кружкой нектара пошептаться с друзьями о впечатлениях, набравшихся на продуваемой крыше муниципалитета. Я представлял высокие барханы, испепеляющее солнце, миражи. Однако все было не так. Одна, сплошная серая поблекшая земля, покрытая паутинами трещин, морщинами разломов, вьющимися ручейками серебристой пыли, перетекающая на горизонте, там где кружились вихри смерчей, во вздувавшуюся пузырями, кисельную материю багровых туч, что заволакивали будто прибитое к небу огромным гвоздем солнце. Пустошь гипнотизировала, завораживала, ты забывал, что значит выдох. Она была всем и в тоже время бездной, не несущей в себе никакого смысла.
  - Учитель, как далеко до Северян? - Голос Аквина дрожал и всхлипывал. Ветер шевелил его короткие редеющие волосы. Он был ничтожен на фоне разливающегося во все стороны серого пространства.
  - Не знаю Аквин, неделю, две. Долго. - Я смотрел на две широкие вмятины в земле от колес грузовиков Северян, устремляющиеся в бесконечную даль.
  - Если нас до этого не сожрут, или тьма не преобразит, - вмешался Катер, сквозь слезы злобно и громко усмехнувшись. - Основатель не зря запрещал, выходит наружу.
  - Ты чего такой? Ты врал мне, когда говорил что настроился на этот поход? Топор, по-твоему, был бы лучше? - возмутился Аквин.
  - Я не хочу быть разорванным или стать монстром. Тут выбор очевиден.
  - Значит, ты мне врал? Почему? Что я сделал? У тебя ведь теперь есть шанс. Выжить, да еще и помочь людям. Учитель, ведь так я говорю? - Не сдавался второй ученик.
  - Да этот шанс ничтожен! Учитель сам нам говорил. - Не дал мне ответить Катер.
  - Катер, хочешь, я пристрелю тебя, когда мы повстречаем хот одну тварь? - Моя интонация была спокойна, сдержана. В глазах Катера мелькнуло беспокойство, он оцепенел от удивления и не понимания, забыв, наверное, про страх перед пустыней.
  - Это глупо. - Он замешкался. - Вы сможете это сделать учитель?
  - Ты мне слишком дорог, ты как сын мне и это понимаешь. Поэтому если с тобой хоть что-нибудь произойдет плохое, мне будет больно. Так? Я правильно говорю Катер?
  - Да учитель.- Насторожено произнес ученик.
  - Но я не хочу что бы мне было больно, осознавая то как больно будет тебе и какой страх ты испытаешь, когда тварь пустынная начнет разрывать тебя. Ведь это намного страшнее, чем просто смерть. Так?
  - Все так, учитель.
  - А как ты думаешь, мы встретим этих тварей?
  - Я не знаю, - он развел руки - надеюсь, что нет.
  - И все-таки, если мы их встретим, Катер, когда ты станешь истуканом, от ужаса, не сможешь ничего сделать, и тварь начнет подбираться к тебе, и тогда, если ты согласишься, я могу застрелить тебя. Мне сделать так?
  Катер долго смотрел на меня нахмурившись, пыхтел, потом выдавил:
  - Я буду смелым.
  - Конечно,- улыбнулся я и подбадривающее хлопнул его по спине. - Я в этом уверен. Теперь надо забрать оставленное нам снаряжение, и как можно быстрее идти пока залесьевцы не опомнились и не решили строить с нами планы.
  - Мы бросим их здесь? Основатель бы такого не одобрил. Этого нельзя делать. Ведь по большому счету, это из-за вас они здесь очутились.
  - Катер. - Я положил ему руку на плечо и сжал его. - Успокойся. Виноваты те, кто решил таким способом от них избавиться. С другой стороны, узнав, куда их ведут, они могли запросто попытаться сбежать или на худой конец подставиться под пулю. Они этого не сделали, это их выбор и теперь они здесь. Сейчас залесьевцы сами по себе. Катер послушай, никто из нас им ни чего не должен. Тем более провизии нам дали только на троих, оружие тоже. Я не знаю этих людей, ты не знаешь и не уверен, что при удобном случае они не перережут тебе глотку во сне из-за снаряжения.
  Катер насупившись отвернулся, боровшись со здравомыслием, ища контраргумент моим словам, растрачивая попусту время.
  - Я дам тебе возможность высказаться потом, сейчас нам надо разобраться с провиантом. Аквин, идем.
  За единственным камнем, возможно забытым каким-то строителем, не ставшим частью городской стены, действительно лежало три полных рюкзака. Все что наобещал Верховный присутствовало - пистолеты, ножи, палатка, огниво, свечи, вяленое мясо, сухари, бутылки с питьевой водой, на пару суток хватит. Я взял тот, в котором был металлический цилиндр.
  - Простите, я так понимаю, что это именно вы как-то причастны к тому, что меня выгнали за ворота. - Раздался голос рядом. Я развернулся, это был тот самый коротышка с бородой. Как же так получилось, что я упустил его из виду, может потому что он не привлекал внимания, не плакал и не кричал под воротами? Был слишком спокоен для человека, оказавшегося в пустоши!? Действительно странный человек. Как то надо и от него избавиться. Я усмехнулся, закидывая на плечо тяжеленный рюкзак.
  - Меня только что в этом обвиняли.
  - О, Я не хотел вас ни в коем разе обвинять, наоборот хотел выразить благодарность за мое спасение.
  - Ну, это еще не известно. Спас я вас или нет. Все ребят, собрались? Идем.- Я взял сразу довольно быстрый темп ходьбы, надеясь, что его короткие ноги не выдержат такой нагрузки. На секунду взглянув на залесьевцев, молча сидевших вокруг хныкающего паренька. Седой сверлил нас взглядом, яростным и полным ненависти. Именно таким, каким и должен он был быть по отношению ко мне. Я их сюда выволок, я их здесь и бросил.
  - Конечно, спасли, о чем речь. Подождите, пожалуйста, я так понимаю, вы направляетесь на север? - Коротышка не отставал и перебежками держался рядом.
  - Мы, - я подчеркнул это слово - направляемся на север. Вы, не знаю
  - Почему я спрашиваю? Я просто решил, что мы все вместе обсудим, что нам делать дальше, но теперь отчетливо вижу здесь личный мотив.
  - Возможно, поэтому, наверное, обсудить, что делать дальше, вам надо все-таки с залесьевцами. Вернитесь к ним пока мы не зашли слишком далеко.
  - Хотел бы, но вы ведь прекрасно понимаете, мой голос там будет в меньшинстве. Возможно, они захотят попытать счастья с загорцами, но этот путь мне не интересен.
  - Что значит, не интересен? - моя усмешка была полна сарказма, я с нетерпением ждал ответа. Но влез Катер.
  - Загорцами, что он имеет в виду, учитель?
  - Я слышал, что они прорыли вход наружу, через скалы. Выдолбили своими пустыми головами. - Аквин специально освободил рот от шарфа, что бы мы его услышали.
  - Что эти еретики себе позволяют - глаза Катера вспыхнули гневом. - Я не верю, что залесье воспользуются этим противозаконным путем.
  - Это глупая байка, за которую, без сомнения, может зацепиться человек, попавший в такую ситуацию как мы. Однако это ложь, Катер, сплетня, придуманная, в глаза не видевшим загорцев. Наш новый друг, если ты заметил, тоже так считает, но ему вдруг захотелось в пустошь.
  - Вы не узнали меня Биприм? Вы не помните? Я был на вашем выступлении по поводу внутренних болезней. Прекрасные теории, скажу я вам. - Коротышка запыхался.
  Я удивленно замер, давая ему шанс отдышаться. Быть этого не могло. Неужто, мозги верховных настолько высохли, что они начали очищать город от лучших умов.
  - Фесек. Старейшина отдела по изучению живой природы. Я помню вас конечно. Вы один из немногих кто одобрил мои работы. Я все думал, почему ваше лицо мне так знакомо. Но, что могло произойти такого с вами, что бы позволить властителям вас вывести на плаху
  - Тоже самое, что и с вами Биприм. То же самое. Я так же поплатился за свои открытия. - Он мягко улыбнулся.
  Происходившее сейчас, было, честно говоря, странным. Ученый, специализирующийся на тайнах окружающего нас мира, и в особенности на изучении пустоши, вдруг оказался рядом с нами. Случайность, или, мне вспоминался мой разговор с Верховным Реквином: человек, вынашивающий свои планы, преследующий свою цель? Однако Фесек на шпиона мало походил, он создан точно не для путешествия по этим землям. Всю жизнь он просидел за фолиантами и рукописями в уютных стенах библиотек Читальни. И даже носа не высовывал чуть дальше северного берега реки. Или там, за горизонтом его ждала поддержка, например другая группа, выпущенная раньше, а может, вдруг его хозяева решили, что в моей компании он будет в безопасности, вотрется к нам в доверие и будет сопровождать? Но для чего? Другое соглашение с черноплащниками? Не дать вернуться нам назад? Что-то другое, о чем я пока не могу догадаться? Все было возможно. В интригах кружащихся внутри стен Правления могли рождаться безумные алгоритмы стремящиеся к единому результату - достижение абсолютной власти. Поэтому риск был подобен лезвию. Ученый представлял возможную угрозу, и в тоже время он являлся необходимым нам кладезем знаний. Пустошь будет преподносить неоднократно различные сюрпризы или загадки, я это знал, сам Основатель говорил не раз об этом, после путешествий к Северянам. И с таким человеком как Фесек, шанс их решить увеличивался. Ответ, как поступить с Ученым стал ясен.
  - Надеюсь, мы поговорим о нем по дороге. Времени для этого у нас будет предостаточно. - Я хотел протянуть ему руку, но потом подумал что мы не на церемониальном или научном собрании.- Я рад, что вы примкнули к нашей компании.
  - Может быть, потому что, другого выбора у меня нет. - Он рассмеялся - И даже, существуй лазейка, в город, я бы не воспользовался ей. Что же постараюсь вам не стать обузой и не мешаться под ногами.
  - Напротив вы будете даже очень полезны.
  - Признаться, уважаемый костоправ, я, наверное, вам в двойне благодарен. Вместо смерти вы преподнесли мне неожиданно подарок, о котором можно было мечтать всю жизнь. Я живу, Биприм, ради знаний, и упустить такой шанс, исследовать то чем увлекался десятки лет, просто не могу.
  Вот так вот просто, любой другой, услышав это, крутил бы палец у виска. Но я то - знал характер желаний и стремлений вплетенных в сущность половины служащих Читален. Я сам был одним из них. Ученый не храбрился, он, взаправду, радовался тому, что очутился в пустоши. Его не пугала неизвестность, а наоборот вызывала щенячий восторг. Фесек ждал ее с нетерпением и дрожью.
  - Идемте? - Я в приглашающем жесте вытянул руку, ученый ринулся, вперед решив, что я его пропускаю.
  - Но учитель, значит, мы не взяли с собой залесьевцев, но берем этого. Людей способных сражаться мы оставили, а книжный червь здесь? - Катер нашел довольно удачное время опять зацепиться за избитую тему.
  - Простите моего ученика, он несколько расстроен, участью этих людей. - Я грозно посмотрел на ученика, он отвернулся.
  - Но молодой человек действительно задает разумный вопрос. - Неожиданно поддержал его Фесек - Залесьевцы, я видел крепкие ребята, они могли бы пригодиться. Вы не можете знать, что там впереди. Вам понадобятся любые сильные руки.
  - Но не рты и умы. Благодаря ему вы стоите, сотни залесьевцев, а едите как один . - Твердо ответил я, разумеется, умолчав, что с одним намного будет проще справиться, чем с четырьмя.
  - Спасибо, конечно, за такое высокое обо мне, мнение, но сдается что здесь вы стараетесь действовать не просто в целях экономии. - он сощурил глаза - Разумно ли не объединяться в таком месте как пустошь?
  - Вы проницательны Фесек, но я не собираюсь рисковать, и это не обсуждается. Залесьевцам вкусили уже вкус крови, и не известно насколько он пришелся им по нраву.
  - Однако, если подумать догнать вас им не составит никакого труда. Силы признаться не равные.
  - Вот поэтому я говорю, учителю, что бы мы им помогли, - заныл Катер.
  -У нас есть чем защититься, главное продержаться сутки, а там наступит ночь. И я прошу прекратить эту тему. - Я обращался к ним, двоим.
  Все прекратили, хотелось верить, что послушались меня, но на самом деле вспомнили, что ночь застигнет их сегодня под открытым небом в пустоши, где в это время суток свет большая редкость, пока не встанет из-под земли помятый диск луны.
  Катер с Аквиным испуганно переглянулись, и второй потянулся к рюкзаку, проверять еще раз содержимое. Мы уже обсуждали вопрос о ночи, еще в камере, но видно им не верилось до этого момента, что такое может произойти.
   - Простите, но вы собираетесь жестоко обойтись с залесьем, - покачал неодобрительно головой ученый.
  - Ваше право так думать.
  - И я так понимаю, у вас самих имеется какой-то план, - встревожено уточнил Фесек.
  - Да - палатка и с десяток свечей. - Несколько грубо ответил я ему - Послушайте, происходящее мне тоже несколько не нравиться, но есть причины, которыми я с вами поделюсь, чуть позже обязательно, а сейчас нам надо просто уйти подальше от города и от залесья.
  Скрывать причины нашего похода в пустошь и то, что он был ранее спланирован, казалось мне бессмысленным. Если ученый являлся шпионом, его посвятили в это. Если нет, мне просто будут меньше задавать лишних вопросов. Фесек был хорошим другом Диквина, но старался обходить стороной митинги и собрания, проводимые моим учителем. Кулуарно он, возможно и поддерживал его противостояние правленцам, однако при малейшем упоминании в разговорах о вольных трактовках законов Основателя Верховными, бежал от них. Докладывать своим хозяевам или старался держаться подальше от политики, время мне расскажет.
  - Хорошо, - вздохнул Фесек и улыбнулся - Я же обещал вам не мешаться под ногами. Только вот.... перед дорогой позвольте последний раз взглянуть на место, где мы родились и жили.
  Он обернулся назад, мы тоже. Там за безмолвно размышляющими о канувших веках, нависшими над мертвой почвой, стенами, бегущими на запад и восток одной черной и широкой полосой, осталась наша жизнь и люди что были в ней не посторонними. Сейчас нам не было видно ни серых лачуг из трухлявой древесины, что выстроены по окраинам, захлебывающихся от грязи и нищеты, ни разукрашенных в небесные цвета дворцы, отстроенные загубленными и отрекшимися от Спасителя сердцами. Только один огромный конусообразный шпиль башни Правленцев, подпиравший бегущие с севера грозовые тучи, отражал своей покрытой золотом поверхностью восходящий диск звезды и фиолетовый полукруг крыши Читальни
  - Вот там.- Ученый ткнул пальцем в купол нашего бывшего места работы - Там, на крыше меня и схватили.
  - Вы там кормили птиц? - осторожно спросил Аквин.
  - Конечно же, нет. - Ученый воспринял это за невежество. - Они не способны так высоко забираться. Нет, там я смотрел на небо. Изучал свойства различных сред. В особенности стекла.
  - Это вы про свое открытие?- поинтересовался Катер.
  - Именно так, благодаря которому, я и получил клеймо хулителя.
  - Зачем же вы им занимались? Вы плохо знаете учения Основателя? - продолжал проверять на прочность нервы ученого Аквин, косо поглядев на Катера. Да какого хрена он делает? И почему ему это понадобилось сделать именно сейчас?
  - Фесек просто не понимал, что они приведут к противоречию. И об этом он нам расскажет по дороге. Надо идти. - Быстро втиснулся я в разговор, зная, чем он может, скорее всего, закончиться, намекая сердитым взглядом и слабым покачиванием головы, ученому, что продолжать его не стоит.
  - Вот именно, это было не специально. Я не осознанно попытался опровергнуть научные изыскания Творца нашего города. - Он непонимающе посмотрел на меня, но догадался, что я от него жду.
  - Как я и предполагал. Понял Аквин? А теперь все двинулись вперед. - Настойчиво повторил я.
  - Чем же пытались?- насторожился Катер. Я хотел влепить, подзатыльник Аквину, тот сейчас точно улыбался под своим шарфом удовлетворенный результатом своего вопроса.
  - Катер потом. Надо идти, и довольно быстро, это сейчас лишний разговор, только собьет дыхание.
  - Да что тут такого учитель, пусть расскажет, я не думаю что это займет много времени - Катер не отступал, ведь был, затронут Основатель.
  - Катер, это может подождать, ты понимаешь, что надо торопиться?
  - Я не пойду никуда, пока он не расскажет о своем открытии, - прорычал Катер. Он насупился, выдвинул свой подбородок и принял свою излюбленную стойку разъяренного упрямца.
  - Твою мать. Катер, не будь идиотом? Ты что не понимаешь? - взревел я, и двинулся к своему ученику, сжав руку в кулак.
  Фесек быстро встал между нами.
  - Биприм, постойте, я расскажу, действительно, что тут такого.
  - Вы не понимаете Фесек.
  - Нет-нет, пускай услышит, и вы тоже, тем более я думаю это надо сделать, перед тем как углубиться в пустошь. Это важно.
  Что же закрывать рот ученому, к которому относился с глубоким почтением, я не посмел бы, и поэтому отступил. Катер выглядел победителем.
  - Вы все видели, как увеличивает вода предметы, которые находятся под ее поверхностью. - Начал Фесек - Или в прозрачную бутылку наполненную водой бросьте камешек, и его размеры сазу станут больше. И чем толще стенки, тем крупнее кажется камень. Поэтому я стал экспериментировать со стеклом. Относил его к стеклодувам, что бы они мне создавали образцы, различной конфигурации, толстые, тонкие, искривленные, вогнутые, выпуклые. Если сопоставить их: различной плотности, толщины и выпуклости, относительно друг друга, засунуть их в полую трубку, то получался предмет способный приближать предметы, находящиеся от нас на большом расстоянии
  - Забавно, - удивился Аквин. Я сделал это молча. Фесек остался доволен, такой реакцией.
   - Да. Очень интересно и необычно - Ученый вдруг наморщил лоб - Я не буду вдаваться в подробности тех или опытов проводимых с ними, это не будет вам интересным, скажу одно, я много времени занимался вычислением соотношения расстояния и размера предметов при их увеличении. И естественно после многих эмпирических подсчетов я решил оценить приблизительные величины наших светил, и удаленность их от земли.
  Он вдруг замолчал и внимательно посмотрел на меня. Это можно было расценить как нарочное придание таинственности его рассказу для большей заинтересованности слушателя, однако мне показалось что Фесек, просто не знает, как закончить его, как правильно подать его концовку, видя не адекватную реакцию моего ученика. Мне захотелось и ему подарить подзатыльник. Долбаный ученый, теперь бессмысленно выпучивать глаза, я же предупреждал.
  - Я.. Я право не хочу подпортить веру в нашего Создателя, - медленно, тягуче продолжил он. - И не хочу, что бы вы посчитали меня лжецом, или, правда, хулителем. Но небо, что я увидел, оказалось сплошной бутафорией. Звезды это не отдаленные солнца во вселенной, а огоньки, висящие неподвижно в нашей атмосфере, за которой простирается чернота и больше ничего
  - О чем он говорит, учитель? - забеспокоился Катер.
  - А солнце и луна, - Фесек словно и не слышал него, - они одного размера. Я не мог поверить. Яркий плазмид диаметром в пару сотен километров и мертвый камень такой же величины. И наша любимая звезда, по видимому вращается вокруг земли, подобно ее единственному спутнику.
  - Этого просто не может быть, учитель. Что это значит? - Катер качал головой, будто не давал просочиться ни единому слову ученого в его разум, что бы там утвердиться.
   - В это правда, трудно поверить. Вы можете ошибаться? - спросил я.
  - Само собой могу. - Ученый надулся - Однако...
  - Значит, вы ошибаетесь. Или врете. - Не дал мой ученик ему закончить. Тон его голоса повысился. - Основатель не мог обманывать.
  - Уважаемый Биприм, вы же слышали, - обижено, поджав губы, произнес Фесек - я ни слова не проронил о том, что Основатель лжец. Я лишь поведал о том, что видел. И, кстати, мои вычисления совпали со многими вычислениями других ученых, о которых старались умолчать наше правление, но мне посчастливилось до них добраться. Если бы земля с луной вращались вокруг солнца, так как описывал наш Спаситель, то луна с некоторой периодичностью изменяла свой облик, из-за падавшей на нее тени земли. Но этого не происходит, а значит...
  - Фесек, все, что вы нам рассказали, повторяю слишком странно. Даже чересчур. Эта информация еле укладывается в голове. Надо время, что бы ее обдумать. Мы сделаем это потом. - Я хотел, что бы разговор, уже наконец подошел к концу. Катер слишком возбудился, а над учениями в Основателя при нем, я бы не советовал измываться никому. Тем более, сейчас, когда владел оружием, он становился даже для меня непредсказуемым.
  - Тут нечего думать, учитель это все вранье. Эти учения идут с самого начала сотворения города, нет, раньше, еще, когда Основатель водил двадцать шесть семей по пустошам. Это не как с нами. - Тыча указательным пальцем в ученого, Катер, почему-то обращаясь ко мне, выплескивал свое негодование на Аквина, которого уже потряхивало от смеха.
  - Что?.. Почему не как с вами? Противоречие учениям Основателя. Биприм, я что-то недопонимаю, - удивился Фесек, хмуро сведя брови, и пронзительно посмотрев на меня. Мои убеждения, столь долго пропитывавшие Катера, могли испариться в нем, и последствия в перспективе были не радостными.
  - Сейчас все что-то недопонимают Фесек, но мы во всем разберемся, дорога у нас длинная, слышишь Катер, мы попытаемся вместе с ученым разобраться с этой загадкой, а его открытие именно таковой и является. Сейчас мы просто ничего не понимаем. - Я говорил успокаивающе, размеренно, почти по слогам, стараясь добраться до пылающего разума Катера, и одновременно осуждающе смотрел на Фесека. Мой тон надеюсь, заставит его догадаться, больше не поднимать подобные темы.
  - Я и сам не знаю, что и думать, и тогда не знал. Вы думаете я не понимал значение того открытия что преподнесли мне наши небеса и последствия если кто-нибудь об этом бы узнал? - не решительно произнес ученый.
  - Но ведь узнали, - выплюнул Катер.
  - Потому что не понимал, что делать со всем этим и решил посоветоваться, с человеком, которого считал другом, а он определил меня на плаху. - Фесек посмотрел на меня. - Разве это ничего вам не напоминает?
  Напоминало, и еще как, ведь я так же, бездумно когда-то решил пошатнуть некоторые учения Основателя. И даже выступил с ними открыто. Хотел достигнуть знаний, а стал отверженным.
   Я верил Фесеку, верил в то, что мир на самом деле не является тем, каким его описывал Спаситель. Что-то было с ним не так. Гудящие механизмы под городом, не правильное развитие многих видов животного, растущая земля загорцев, теперь вот это, ну и конечно же мои работы. Мир либо изменился, либо все, что мы знали, было ошибкой Основателя, и допускаю даже его ложью, нарочно, с некой высшей целью скормленной всем горожанам. Мне почему-то вспомнилась история про яму.
   Когда-то, посреди города, образовалась на пустом месте огромнейшая яма, черная, бездонная. Из ее недр порой доносились страшные звуки, отчаянные крики, голоса, людям долго всматривавшимся в нее казалось что они в ней что-то замечают, чьи-то силуэты, чьи-то движения. Всем было любопытно, что же там на дне. Они обратились с этим вопросом к Основателю, на что тот, после небольшого изучения данной аномалии, спокойно ответил 'эта яма в которую не надо просто лазить'. ' Но что там, в глубине?' спрашивали горожане. Тот повторил сказанное, пожал плечами и удалился. Неудовлетворенные ответом своего Спасителя люди сами решили познать тайну, которую скрывала яма. Масса добровольцев вызвалось спуститься вниз, не смотря на страх и ужас навеянный криками доносящимися со дна, если оно существовало. Люди заказали у северян километры крепкой веревки, соорудили корзину, способную вместить в себя несколько человек, и отправили первую экспедицию внутрь терзавшего их умы и воображение образования. К несчастью, веревка не выдержала, или ее кто-то оборвал на двухсотметровой глубине, и корзина с людьми испарилась в бездне. Добровольцев хватало, поэтому сразу была отправлена вторая группа людей, которые добрались до полукилометровой отметки, но, увы, тоже исчезли. Когда отправили третью, казалось, все протекало гладко, веревка не оборвалось, количество ее отправленной вниз была составляло километр, и назад корзину поднимали, точно полную. Но подняв ее на поверхность, все ужаснулись, она была полна крови и разорванных в клочья тел. Люди разозлились, потеряв столько соплеменников, но любопытство бравшее верх над здравомыслием, терзало их, и ужас, таящийся в глубинах ямы, будто издевался над ними. И они опять пошли к Основателю, молить его рассказать о содержимом дна ямы. Узнав о трагедии и о количестве жертв, он в расстроенных чувствах, не мог сдерживать гнева. ' Я же говорил - бранил Основатель горожан - Я объяснил вам, что это яма в которую просто не надо было лазить' 'но что там, на дне?' : причитали люди, не понимая. ' Да какая разница, неважно, что там, для вас это яма в которую не надо лазить'
  Может быть, и небо что увидел Фесек, заболевания людей, открывшиеся мне, непонятные процессы происходящее в городе, в которых начали разбираться служители Читальни все это было специально преподнесено неправильно Основателем, скрыто от нас ложью, что бы мы не пытались разобраться в том что не пониманием навлекая на себя страшные последствия, гибель и разрушения. Может это был его план. Лгать нам, чтобы защитить.
  Я хотел бы познать истину. Надеюсь она там, на севере. Однако теперь, во мне есть сомнения.
  
   7 д.н
  В левой руке я держал печень мертвеца, при жизни страдающего пристрастием к нектару, необычайно огромную в размерах по сравнению с лежавшим в другой руке, подобным органом, но взятого у погибшего на стройке завода рабочего, которому не по карману было частое употребление этого продукта. Здесь все было ясно. Подобные изменения, встречались довольно часто в последнее время, и мне казалось, что я их уже досконально, как мог, изучил. Сейчас меня интересовали покоящиеся на столе сердца. Словно взято от разных видов животных: у нектарщика бугристое, дряблое, сморщенное, теперь проигрывало в величинах гиганту, извлеченному из груди трудяги.
  -Что вы видите?- спросил я своих учеников.
  - Пополнение классификации заболеваний сердца. - Аквин тщательно оттирал руки смоченным мыльным раствором полотенцем, от пятен последней крови что выдавили из себя мертвецы.
  - Само собой. А теперь посерьезнее.
  - Сердце выросло до таких размеров, потому что тело большее, - равнодушно пожал плечами Катер приступивший к упаковке одного из трупов
  - Логично. Но тогда почему у половины проверенных нами разгрузчиков не обнаружилось подобных изменений? - Это был вопрос с подвохом, способный помочь мне понять, научились ли они пользоваться полученными знаниями и внимательно ли следят за проводимыми мной работами. Несколько дней назад я водил их на склады тренироваться, определять границы органов у здоровых людей и выявлять какие либо изменения. Этим и еще несколькими открытиями: определять звучание сердца, легких с помощью полой трубки, я начал пытаться обучить ребят совсем недавно, и потому настаивал на практике, одновременно собирая большое количество доказательных данных, что бы использовать их для убеждения совета в эффективности моих новых способов исследования внутренних органов. Я надеялся, что их полезность будет способна сгладить впечатления от моего последнего провального выступления, где неразумно предложил воспользоваться не этичными, оскорбительными для многих горожан методами сбора информации. Коллеги своим шушуканьем за спиной постоянно мне напоминали об этом, заставляя верить, что она стала позором. Сквозь стены читален постепенно просачивались сплетни, приукрашенные, другими костоправами, желающими быть покрытыми славой на фоне неудач других. Люди отворачивались от меня и избегали. А я хотел остаться в их памяти значимым человеком.
  - Наверное, потому что они выявились больше чем у половины. Не страдали только подсобные, - засмеялся Аквин. - Я догадался учитель?
  - Молодец. - Я улыбнулся. - Но я не услышал, предположения, почему сердце этих людей превышает свои размеры.
  - Может быть, не справляется с нагрузкой? - Услышал я опять Аквина.
  - И снова Аквин справляется с поставленной задачей. Скорее всего, так оно и есть. Мало того масса каждого грузчика тела больше ста килограмм, так еще прибавьте к ней тяжесть груза.
  - А вы не хотели бы Верховных проверить? Они не работают, но весят как двое грузчиков. Кстати Икстер уже еле дышит, - задумчиво произнес Аквин.
  - Не дождешься. Они лишены последнего слова Основателя, - фыркнул Катер и бросил под ноги товарищу мешок - Лучше помоги мне.
  - А где ты это слышал? - скептически поинтересовался Аквин.
  - Что слышал?
  - Что они лишены слова.
  - Где надо там и слышал. Помогай уже давай.
  - Плохой у тебя источник информации. С памятью у него не в порядке, запамятовал о Геприме и Зетере, что оба померли на восьмидесятом году жизни, жирные и потные.
  Это была правда, Катер ошибался. Никто не избежал последствий слова Основателя. Смерть добралась до города, как только он его покинул, и до сих пор забирает всех кто ей по нраву, но прежде подарив мучения. Не важно, кто ты или какого сословия, худ ты или толст, стар или млад, умен или туп, каждый получит свою ношу: слепоту или глухость, выверт суставов или удушье, боль или кровотечение, а может даже все и вместе.
  В Читальне, на занятиях уделялось много времени, воспоминаниям наших предков, когда те, сжигая своих первых, встретившихся со смертью, друзей, с ужасом понимали что потеряли. Бессмертия не будет, ты теперь жалок и беспомощен, жаден до жизни и ее качества, твое тело хрупко и изменчиво, мысли беспорядочны и яростны. Какое-то время все терпели, предавая огню родственников, делясь друг с другом симптомами поражавших их недугов, скорбя по радостным безболезненным дням, и ждали с нетерпением возвращения Основателя. Но проходили десятилетия, он не возвращался, люди так и не смогшие привыкнуть к хворям, ждали их появления в своем теле с бегущими годами жизни и мирились с неизбежностью смерти. Времена правления Спасителя обрастали легендами и преданиями, и не смотря на все старания жителей города не допустить этого, стремились стать лучезарной светлой сказкой. Люди хотели все вернуть, хотели, что бы она стала вновь явью.
  В архивах, мне рассказывал Диквин, сохранились сведения о выросшем, в начале века, количестве посещаемости людей к Костоправам. Горожане надеялись, что те наделенные знаниями о теле, исправлении повреждений его покровов и деформаций, смогут помочь и с нахлынувшей напастью. Целители, сами боясь подобной участи, немедленно стали предпринимать попытки разобраться с возникшей ситуацией. Создавались комитеты, собирались консилиумы, объединялись с другими научными ведомствами, просили помощи у молчаливых Северян. Поиск лечебных средств велся упорно, страстно и масштабно. В ход пускалось все возможные методы, лишь бы они не перечили законам Основателя. Но уже спустя несколько лет, костоправы заявили, что использовав максимум ресурсов и познаний, никто так и не понял природу болезней и недугов, и лекарств способных исправить их, а тем более смерть, не будет существовать. До тех пор пока не вернется Основатель. Ведь не ради ли того что бы найти исцеление он покинул наш город.
  Верховные объявили это домыслами и сплетнями, и приказали целителям заняться хотя бы средствами способными снижать неприятные проявления болезней. Те остановились на кровопускании, согревающих процедурах, заваривании лесных трав, и разумеется концентрированной нектарной настойке, перед которой отступала любая боль, чем до сей пор и пользуются. На этом и закончили. Нет, не то чтобы в Читальне никто не интересовался лечебным делом, не то чтобы не появлялись новые заболевания, которыми интересовались, по крайней мере, повитухи только недавно сообщили, что стали появляться дети с уродствами или мертворожденные, о чем город зашумел как никогда прежде. Просто большинство Костоправов, не избавились от мнения, что пока Основатель не вернулся, излечения не стоит ждать, и воспринимать любой недуг нужно как должное, как первые шаги к наступающей старости, а там и пустоте. Это было глупо, зная хорошо историю города, я не мог считать потерю бессмертия веской причиной для путешествия Спасителя, скорее всего опять на север. Тем более для меня было не приемлемо придерживаться мысли что измученные безнадегой люди так и не получат исцеления, пусть даже они являются происками пустынной тьмы. Когда-нибудь кто-нибудь это совершит, такое обязательно произойдет. И естественно это случиться не со мной. Заниматься поисками лекарств я особого желания не питал, разве только в мечтах того юноши больше двадцати лет назад, что выбрался из грязи черни, и удивлявший мудрецов Читальни своим мастерством вправления ломаных костей.
   Но однажды, все изменилось. В подвал моего рабочего дома, принесли труп парнишки, погибшего при приеме товара северян, и пожилого мужчины из элитного клана, встретившегося с пустотой в горячке и мучениях. Первого рассекло напополам тросом крана и половинки тела спокойно ждали своего сожжения в печи, второй со слов родственников был болен уже долго, но перед кончиной успел, проглотил некую семейную ценность, на зло, им, и потому к нему теперь требовался особый подход. Элита, алчущая постоянно превосходства над другими, лижущая ноги правлению и Верховным, порой давила на нижестоящие семьи, сословия, даже если их старейшины занимали высокие посты и чины, но меньше якшались с истиной властью. Я видел как смотрители складов, мастерских, отделов Читальни, преклоняли головы перед высоко задранными носами, абсолютно бесполезных для города элементов. Кто такой был для них костоправ?
  Приказ был поставлен четко. Плевать на законы Основателя. Достать любыми способами, кроме печи, как я догадался легковоспламеняющийся предмет. Предмет, бумажка с печатью, какие обычно отправляет правление при больших должностных изменениях, скорее всего связанных с братом покойного, я обнаружил в желудке, а еще я обнаружил в нем массу язв, одну очень большую, из-за которой, по-видимому, живот был полон крови. На соседнем столе лежало другое тело, и соблазн сравнить органы был слишком велик. Как я и думал, они кардинально различались. Причина смерти пожилого крылась точно в этих изменениях, они были причиной его смерти. Я испугался. Я посчитал что встретился с проявлениями тьмы, которая решила переделать под себя этого человека, и не медля ни секунды побежал доложить обо всем бывшему учителю. Однако он воспринял новость холодно, как всегда озлобленно на окружающую действительность, и людей, которые ее создают. Остыв, после бокала нектара, Диквин объяснил мне, что закон Основателя 'нутро человека должно быть, не изменено', относился к временам бессмертия, когда после тяжелой травмы, если только не были разорваны в клочья, люди полностью восстанавливались, и трактуй Правление правильно в нынешние годы закон, мы бы давно выяснили причину всех этих болезней. Потом он посоветовал мне вплотную заняться, обслуживающим персоналом и ремесленниками, предположив взаимосвязь болезней с клановой особенностью строения тел. Добавив, что готов повесить на свое имя преступление вскрытия тел, если меня вдруг за ним застукают.
  С помощью связей и знакомств учителя, я стал получать достаточное количество материала и инструментов, стоило мне только попросить необходимое. Работа шла кропотливая, требующая внимания и времени, которое у меня отнимали покалеченные. Печная труба выбрасывала дым в последнее время только по ночам.
  Клановую особенность тел я не обнаружил, но неожиданно выявил влияние быта и условий труда. Особенно когда решил очертить все возрастными рамками. Слепли все, но кузнецы раньше, спина болела у всех, но портные и не помнили, когда это началась у них, одышкой страдали полные, но печняки ходили с синими губами с молодых лет.
  Диквин тогда ухватился за это. Стал пробивать законы об улучшении качества труда, но Верховные сослались на нехватку ресурсов и отклонили прошение. Я же продолжал зарываться в исследования все глубже и глубже, кромсая, режа, сравнивая, мне постигались трудности и особенности строения организма.
  Ученики подключились к работе чуть позже. Они все чаще начинали выражать не желание возвращаться в свои семьи, где их никто не ждал, и после рабочего дня оставались ночевать то у меня дома, то в самом травмпункте. Пришлось им признаться о моем новом виде деятельности. С Аквиным проблем не возникло, а вот что бы успокоить панику Катера мне пришлось подключить Диквина, сумевшему приподнять планку ненависти ученика к правлению, в очередной раз, рассказав ему о том, как они смеют манипулировать законами Основателя.
  Все шло гладко, спокойно, никто и не подозревал, какие дела творятся под поверхностью моего травмпункта, пока пару месяцев спустя я возбужденный сделанными открытиями не сплоховал, предложив открыто на совете ученых, воспользоваться изучением тел путем вскрытия. Меня раздавили, растоптали, хотели выдворить в шею из стен Читальни навсегда, обвинили в подстрекательстве к хулительству. Но вновь вмешался мой учитель, и вся история закончилась обычным выговором. Теперь я знал как избежать ошибки и подготовился более тщательно
  - Когда вы собираетесь, подать прошение о собрании совета, - спросил Катер. Его лоб был покрыт испариной, курчавые волосы прилипли к нему. Они с Аквиным боролись с громадным телом работника, упакованным в мешок, перетаскивая его со стола на каталку. Дверь черного входа уже кто-то из них распахнул настежь, за ней, освещенный колеблющимися огоньками свечек, дующий в лицо гарью, тянулся к печи коридор.
  - Это случиться скоро, не волнуйся, вы узнаете об этом первыми, - ответил я ему, подставляя руки под кран низкого рукомойника.
  - Это стук в дверь?- то ли сообщил то ли спросил уставшим голосом Аквин.
  - Я ничего не слышу, - пожал плечами Катер
  - Это стук в дверь. - Теперь точно сообщил.
  Я напрягся, прислушался, приставив ко рту указательный палец. Действительно кто-то осторожно стучался. Кто-то решивший что может меня беспокоить в такой поздний час?
  - Это, наверное, Жетера. - увидев появившуюся тень волнения на моем лице, Аквин перешел на шепот. Я покачал отрицательно головой.
  - Постарайтесь не шуметь. Или лучше идите к печи. Я поднимусь, посмотрю кто там.
  Я потрусил по ступенькам вверх, оставив позади шипение учеников. Они до сей пор думали что их перешептывания не достают меня в приемной.
  - Болван, Биприм с ней расстался. Не напоминай ему лучше. Он же, как помешанный ходил, когда она была рядом.
  - Да, и разорвал он свою связь, потому что испугался разоблачения, - иронично ответил Аквин
  - Перестань. Он разошелся с ней, потому что она внучка Верховного. Знаешь которого?
  - Еще бы.
  - Такой если захочет, быстро найдет причину что бы закинуть за решетку, да еще и нас вместе с ним. Он испугался твоего и моего разоблачения.
  - Он дурак если из-за этого потерял ее, - возмутился Аквин.
  - Дурак, - согласился Катер.
  Я улыбнулся. Обеспечить безопасность моих учеников, в закружившемся вокруг меня смерче событий было одной из главных задач, с которой я, увы, не справлялся, но что бы они являлись причиной разрыва с Жетерой, это было глупостью. Аквин и Катер всегда немного ревновали меня к ней, и удивляться сделанным ими выводам не стоило.
  Стук повторился. Сердце защемило. Во рту появилась горечь. А если это действительно она, там за дверью? Я открыл ее.
  На пороге стоял, долговязый, худой мужчина. Вытянутое бледное лицо, с клином узких усов под раздутыми ноздрями тонкого носа и зачесанными набок, паромасляными темными волосами, было мне знакомым. Эти бегающие грустные глаза знал каждый служитель Читальни. Лесепт, ученый, мой бывший одночитальник, после окончания обучения вдруг решивший посвятить свою жизнь, поискам ответа на вопрос: где и как размножаются озерные мухи. Он ужасно раздражал Априма и Катера манерой предпочитать стену за твоей спиной лицу человека, во время обращения к нему, но для меня являлся старым, надежным и проверенным другом. Я разочарованно вздохнул и впустил его внутрь.
  - Ты чего меня на улице так долго держишь?- буркнул Лесепт и быстро заскочил в дом,
  - Ты чего ночью по гостям ходишь? - улыбнулся я.
  - Надо нам поговорить. - Голос Лесепта, как и он сам, дрожал, новости, которые он мне принес, заботили его. Что-то случилось. Не хорошее, возможно, касающееся меня, но лишняя паника была ни к чему.
  - Поговорим, - согласился я - Только, заварю травы. - И не дожидаясь ответа, налил из бутыли воду в кастрюлю, с утра простаивающей на железной маленькой печурке.
  - Это очень срочно, - бросил он мне в спину.
  - Я догадался по времени твоего посещения.
  - Ты один дома? - Лесепт крутил головой осматриваясь.
  - Один. - Мой ответ смещался со стуком захлопывающихся дверок шкафчика из которого я извлек две чашки.
  - Точно?
  - Да один я.
  Ответ удовлетворил его, он снял пальто, повесил на вешалку и вновь закрутил головой, ища место куда приткнуться. Я кивнул на табуретку за рабочим столом, покрытым, исписанными моим широким подчерком листами бумаги. промокшими содержимым опрокинутой, кем-то на них чернильницей. Лесепт присел на нее и начал вертеть чашку в руках. Он очень нервничал, и надо было бы его отвлечь.
   - Как там твои мухи поживают?
  - Что? - Он поднял голову удивленный моим вопросом, или мнимой не заинтересованностью его визита. - А, ну вообще, пока остановился на версии, что они под водой размножаются. Если бы ты чаще появлялся на советах, ты бы знал что я наконец нашел точку сбора их роев. Восточная часть реки. Прямо под самой стеной.
  - Это же очистные. Помойка.
  - Само собой, огромное количество питательных элементов. Мухи выбирают момент для размножения, когда уборщики свозят свежий мусор. Представляешь?
  Я слышал в голосе Лесепта желание поделиться со мной своими открытиями, но новости что беспокоили его, доминировали в голове.
  - Зрелище конечно невероятное, рои сливаются там, в еще больше рой, ныряют в реку, вечером в глубине что-то светиться ярко-синим цветом, а на утро следующего дня, кругом кишат и извиваются на отходах их личинки. Как-нибудь свожу показать. Сейчас я пытаюсь договориться с мудрецами, что бы они дали добро на спуск под воду. Идет разработка прорезиненных масок для ныряния, способных выдержать давление.
  - Это интересно. Но кто решиться нырнуть в помойку? Там слишком глубоко, и воняет...
  - Я конечно.
  - Рискованно Лесепт, и все ради мух.
  - У каждого свои интересы. - Последнее слово он произнес громче других.
  - И что мудрецы ответили. - Я пропустил это мимо ушей.
  - Как всегда, нет ресурсов. - Развел руками Лесепт - Проблема в том что, многие ремесленники, стали просить однодневную норму пайка за свои изделия или кусок земли. Говорят, раз его урезаете, а работой перегружаете, так будьте добры чем-то это поощряйте.
  - Это шутка? Почему я не слышал об этом? А у черни и от своих требуют?
  - У черни особенно. Перед элитой многие лобызают.
  - Вот, сукины дети. Основатель же просил избегать подобных действий.
  - Просил. Но люди размножаются, контроль за этим еще не скоро введут, и им необходимо есть и место что бы жить, а пайки не увеличиваются, пространство не растягивается.
  - Но требовать что-то от черни...Лесепт. Люди проверяются в трудностях. А тот, кто рассуждает, что если вокруг все плохо, тогда и я буду плохим, да еще и для людей ниже их рангов. Это низость, трусость... - Я почувствовал, что могу вспылить. Надо было остановиться. - Что говорят по этому поводу Верховные.
  - Ничего. Только творят что-то непонятное. На днях пытались вроде бы помочь, собирались ввести закон о разрешении раз в месяц охотиться черни в западной части леса. Хотят таким образом компенсировать недостатки провизии.
  - И соответственно урезать паек им еще больше.
  - Да. Но ты не уловил сути. Дай волю нескольким десяткам тысяч человек раз месяц охотиться в лесу, и животных не станет. Они просто не успеют наплодить такое количество потомства. Мы пытаемся объяснить Верховным это, но они нас не слышат. А предлагаем разрешить черни там поселиться и заняться сбором ягод, или заказать у северян семян, что бы заняться садоводством на самой плодородной почве, так правленцы говорят, что если они это позволят чернь перебьет всех животных. Какой-то абсурд.
  - Верховные что-то мутят.
  - В смысле?
  - Они не хотят что бы кто-то жил в лесу, но в тоже время им надо, что бы лес посещали, как можно чаще.
  - Не улавливаю логики.
  Я махнул рукой.
  - Правленцы стали часто появляться на собраниях Читальни?
  - Ну да, - подтвердил Лесепт - Как ты догадался?
  - И тоже ведут странно?
  - Именно поэтому я к тебе и пришел.
  - О чем ты? - Я посмотрел ему прямо в глаза. Он сглотнул, пришло время сказать мне что-то важное.
  - Ты отлично понимаешь о чем я.
  - Если ты о телах, я этим больше не занимаюсь. У меня другая работа назревает.
  - Не надо Биприм, мы все знаем что занимаешься. Ходишь людей пугаешь своими измерениями, будто хочешь знать, поместятся они в твою печь или нет, о смертях спрашиваешь, предсказываешь, от чего кто умрет и в каких мучениях. Биприм ты лишился разума?
  - Я ли лишился разума? - Я попытался изобразить на лице ироничную улыбку. - Причем здесь тела? И какие на хрен предсказания? Это были предупреждения.
  - Да какая разница, горожане бояться. Только все улеглось, как ты этими своими действиями принялся напоминать людям что делал с трупами их родных и близких, - раздраженно воскликнул Лесепт.
  - Под меня кто-то капает?
  - Сегодня собирали совет по приказу Правителя.
  - Правителя? - удивился я
   - Его самого, они хотят из тебя сделать хулителя, - выдохнул он.
  Развитие событий набирало неожиданно быстро обороты. А сделано было так мало. Я потер уставшие глаза.
  - Они зачитывали списки сомневающихся. Прозвучало твое имя и все вспомнили недавние жалобы горожан на тебя. - Продолжил Лесепт
   - Списки, сомневающихся? Еще одна новинка?. Что это за заседание такое было?
  Мой друг замолчал, нахмурив брови.
  - Я же не один такой? Да? Есть те, кого они уже обвинили? Увели в подземелье? - Я почти ответил за него
  Лесепт уставился в пол. На печурке в кастрюле забурлила вода. Никому до нее не было дела.
  - Они приняли решение. - Это было больше утверждение, чем вопрос.
  - Да нет, конечно. Мудрецы просто упомянули твое имя. И я решил тебе об этом рассказать.
  - Спасибо
  - Биприм, ты должен не медленно прекратить заниматься своей работой. Посиди дома. Вернись к Жетере. Месяц и о тебе опять забудут, - возразил ученый.
  - Лесепт, они уже приняли решение, - повторил я - ты же понимаешь что мои занятия здесь не причем. Это был предлог. Те люди которых заточили, уверен из тех кто наиболее чаще посещал сам знаешь кого.
  - Проклятие, - тихо промямлил он. Повисла тишина. Он шел подарить надежду, зная концовку этой истории - Я подумал, а вдруг. Мне жаль Биприм. Диквин был отличным ученым и мудрецом, но он был не с теми людьми.
  - Помолчи. - Попросил я его, довольно вежливо. - Это всегда так происходит, кто-то выбирает сильную, безопасную сторону, ту которую выбирают обычно все, а кто-то слабую, потому что от нее не тошнит. Береги себя Лесепт. Из-за твоих мух ты можешь стать бесполезен городу, потому что большинству горожан твои насекомые до одного места, и человек занимающийся ими станет просто лишним ртом. Иди домой, мне надо подумать и тебе тоже.
  Лесной отвар мы так и не выпил. Мой товарищ ушел, а я спустился в подвал.
  - Ребята, какое-то время вам нужно побыть у себя дома, и не заходить ко мне, вообще - попросил я их. Ученики стояли обиженные, надутые, уверен, не пропустившие мимо своих ушей ни одного слова, нашего с Лесептом разговора. Они догадались, что произойдет завтра, и ушли.
  Весь следующий день я мучился в ожиданиях, и только под вечер в дверь постучались. На пороге стояли стражи порядка и помощник Верховного. Город избавился от меня.
  
   1 м.н
  Жесек любил парить ноги. Это было лучшим средством против боли, терзающую его колени вот уже много лет. Ванны с ней не справлялись, от них было только хуже. Жар горячей воды разгонял пульс, становилось трудно дышать, колыхание разума в обмороке принимало естественное состояние, норовящее утопить его в собственном доме. Однако сегодня, выдавшимся как никогда холодным, утром, продрогший Верховный желая почувствовать растекающееся тепло по телу, сам распорядился наполнить ее до краев. И сейчас погруженный в блаженство по самую шею он наслаждался в полудреме покоем и тишиной. Намедни жена со всеми детьми, внуками, родственниками и вечными гостями отправилась к старшему сыну, и теперь ближайшие несколько дней, сулили ему отдых, скорее всего в обществе прекрасных куртизанок, от шума и гама. Почти целую неделю, никто не будет канючить, ныть прося заказать то или иное у северян, что бы потом, пригласив лучших мастеров города в очередной раз перекроить комнаты и одежды семьи в нечто вычурное или наляпистое, украшенное входившим в моду золотом и серебром.
  Но, затишье продлилось не долго. В деверь ванной комнаты постучались.
  - Какого хрена, кому я там понадобился? - заорал потревоженный Жесек.
  В дверь осторожно просунул голову слуга, старавшийся не смотреть в его сторону.
  - Простите меня ваше верховенство, простите пожалуйста. - залепетал он.
  - Ты что не видишь, я вроде бы как ванну принимаю? - зарычал Верховный.
  - Простите ваше верховенство, простите за беспокойство, но к вам пришел помощник советника.
  - Неквин?
  - Нет-нет ваше верховенство. Именно его помощник. Просит вас. Что прикажете делать?
  Помощник? Очень плохой знак. Либо Неквин пережрал нектар и сдох, лучше бы так, либо случилось что-то очень не хорошее, и хитрый жук побоялся самолично доложить об этом.
  - Ладно. Сюда его. Немедленно
  - Но...вы в ванной - растерялся слуга.
  - Плевать. Иди зови. - приказал Жесек. Одеваться было некогда, лишняя трата времени, события могли требовать немедленного решения. - Хотя нет. Стой.
  - да ваше верховенство.
  - В лесу были?
  - Да ваше верховенство.
  - Ну и?
  - Как вы и ожидали, там очень много стражи. Мы так и не смогли туда пробраться
  Жесек задумчиво почесал щетину на лице. Он действительно ожидал этого.
  - Хорошо. Но мне нужно что бы это было сделано. Как угодно. Ты меня понял?
  - Да ваше верховенство. Можно идти?
  - Стой. За Жетерой следили?
  Слуга поджал губы, глаза заметались.
  - Отвечай!
  - Да ваше верховенство, следили. - Слуга не спешил с ответом, его голос был подобен последнему выдоху умирающего.
  - Ты хочешь, что бы я из тебя клещами доставал ответы? Я это сделаю - Жесек в гневе стукнул кулаком о край ванны, слегка приподняв свое толстое тело. Вода потоками полилась на мраморные плитку, покрывавшую пол.
  - Она ночевала в доме у Костоправа. - выпалил перепуганный слуга.
  Верховный стиснул зубы. Этот костоправ его достал. Как могла юная дура связаться с выродком давно угасшего клана, как посмел подобный нахал, вторгнуться в семью, куда дорога была закрыта любому гребаному низко ранговому простаку. Подобную связь надо было прервать, раз и навсегда.
  - Диквина, ко мне! Быстро! Что бы через час он у меня был!
  - Слушаюсь ваше верховенство.
  - И не забудь про помощника.
  Слуга раскланялся и исчез за дверью. Спустя полминуты Верховный уже слышал быстрые, звонкие от каблуков шаги, приближающиеся к ванной, и замершие у самого порога
  - Верховный Жесек? - голос был женский.
  - Войдите.
  Помощником Неквина оказалась хрупкая девушка, с русыми вьющимися волосами, острым прямым носиком и большими круглыми голубыми глазами. Она покраснела при виде голого Верховного, и как слуга быстро отвела взор, на секунду замешкавшись с поклоном. Что же, его советник обладал не только отличным умом, но и вкусом. Жесек облизнув губы, представил те вещи, которые он мог бы вытворять с ней в своей постели, Верховный, уже ощущал ее мягкое молодое тело в своих пухлых руках. Надо будет попросить ее остаться потом на завтрак. Но прежде дела.
  - Что случилось с Неквином? Почему не он здесь?- поинтересовался Верховный, хотя на самом деле, созерцая сейчас такую красоту перед собой, он был только этому рад.
  - Выполняет ваше поручение, связанное с кланами, ваше верховенство. Он решил что затягивать с этим больше нельзя. - девушка продолжала смотреть вбок.
  Жесек удовлетворенно кивнул. Все больше кланов, путем подкупов, раздач должностей, не важно что теперь их занимало половина дураков, земель и лишних пайков примыкало к нему. Оппозиция Правителя росла, и в скором времени он уже будет манипулировать им а не наоборот. Нет, Жесек, не стремился, занят его место, напротив, его сейчас все устраивало, пусть другой разгребает городское дерьмо всплывающее в последнее время все чаще. Однако существовали вещи, которые ему были необходимы, вещи до которых ему было сейчас не дотянуться.
  - И почему он так решил?
  - Это связано с грузом, который сегодня доставили Северяне.
  Жесек подождал продолжения, но девушка молчала. По видимому сегодня самому придется допытываться от всех ответов.
  - И что в этих грузах - спросил он мягко, но все-таки с ноткой нетерпеливости, качнув кистью руки.
  - Выше верховенство, мы не знаем. Но точно не продовольствие, больше похоже на строительные материалы. - разочаровано ответил помощница.
  - Разгрузчиков много? Чернь есть?
  - Полно выше верховенство.
  - Значит, скорее всего так и есть. Строительные материалы. - задумчиво, растянуто произнес Жесек.
  - Правитель вроде бы ничего не планировал строить. - пожала плечами девушка.
  - Это я и без вас знаю прекрасно - резко ответил ей Верховный.
  - Простите меня ваше верховенство. Это было случайно высказано вслух.
  - Надо следить за собой.
  - да ваше верховенство. Я буду следить за собой.
  - Ваши мысли мне совершенно не интересны. А вот что вслух высказывают рабочие по поводу груза, надеюсь вы выяснили?
  - Да, ваше верховенство. Рабочие считают, что правитель собирается строить завод. Деревообрабатывающий, что конечно кажется полной чушью.
  - Да мне плевать, что вам кажется, повторяю. - взвизгнул Жесек ошарашенный заявлением.
  Априм! Какой хитрец, однако. Этот старый ублюдок, собирается оккупировать все, к чему он так стремится. Если завод будет построен, в лес теперь вообще, будет, не сунутся. Этого нельзя допустить. Надо срочно что-то делать!
  - Неквина быстро ко мне, сюда, живо, и всех остальных советников тоже. Бегом. Что бы через час все были у меня в кабинете.
  Девушка, с расширенными в испуге глазами замерла на месте, смотря, как огромная жировая туша поднимается из ванны, расплескивая воду, и пытается перелезть через ее край, светя голым задом.
  - Помоги же мне, наконец. Чего ты стоишь. - орал он - Зови слуг, мне надо срочно одеться. Живее. Времени нет.
  Времени действительно не было. Правитель опережал его во всем. И следующий шаг Жесек должен был сделать вовремя.
  
   1 м.н
  Правитель Априм дремал. В последнее время он стал все чаще уставать от своей должности и обязанностей, ставшей неотъемлемой частью его жизни, если не ее самой, что стал даже подозревать, как устал и от нее тоже. Нет, помирать Правитель не собирался. Априм хотел жить, но с каждым годом убеждался, что спать хотел больше. Он так же хотел продолжать править этим городом, заниматься его проблемами ведь это было делом его жизни, а значить и самой жизнью, а он хотел жить, но опять же понимал, что спать хотел намного больше, чем править. Априм представлял в своих мечтах свои следующие годы, лишь иногда отрывавшимся от сна, что бы быть в курсе происходящих событий, и если надо корректировать их своим словом, что было самым весомым во всем городе, но только не таскавшимся, ежедневно, спотыкаясь по этажам Дворца правления, присматривая за Верховными, старейшинами кланов, своими подчиненными, грызущими друг другу глотки, или успокаивавшим просящих горожан готовых взбунтоваться чуть что. В общем, теперь выдававшиеся часки покемарить было лучшим, что могло с ним случиться за целый день до прихода ночи, когда можно было бы полностью расслабиться и проспать добрых часов десять.
  - Правитель Априм, я что опоздал?
  Это был голос его второго советника Зеквара. Правитель резко открыл глаза, пытаясь осознать себя в месте, в котором находилось его старое скрюченное сухое тело, и которое он с трудом начал узнавать. Огромный зал с четырьмя большими арочными окнами, четырьмя высокими толстыми мраморными колоннами, удерживавшими стеклянный купол, над которым плыли облака, и длинным дубовым лакированным столом, способным разместить за собой не один десяток людей, в самом центре, за которым сейчас и сидел Априм. Он повернулся, что бы точно убедиться, что находиться в сердце Дворца правления, и, увидев за собой балкон, выходящий в Сады правления и гигантский столб Башни Основателя в конце их тенистых аллей, крякнул от негодования. Безмятежный сон, окутавший его ранее, шептал всю свою продолжительность, что он дома в своем любимом кресле у горящего камина. Какое разочарование.
  - А где все?- высокий голос советника эхом пронесся по залу. Он оперся о стол и пренебрежительно, важно оглядывал пустые стулья. Зачесанные на бок волосы, поджатые губы, отутюженные брюки, серый сюртук и белоснежная рубашка, видно только недавно у портного был. Одним словом надутый тетерев, высокомерный выходец из элитного рода, попавший на свою должность только благодаря многолетней дружбе его отца и Правителя, о чем теперь Априм жалел и потому желал треснуть по этой наглой физиономии своей тростью.
  - Мне сообщили, что собрание начнется сразу после обеда. Если прикажите я накажу своего помощника за не достоверную информацию
  - За хренацию ты его накажешь, - отозвался Априм и, покряхтывая, стал подниматься со стула.
  - Как скажите Правитель. - Мягко моргнул в ответ Зеквар.
  - Твой помощник молодчина. Передал все как следовало. Да не води ты по сторонам носом, как пес вшами высосанный, никого больше не будет.
  - Но он мне передал, что состоится собрание? Зачем? Я ведь мог бы прийти и в ваш кабинет.
  - Конечно же, ты мог. Но тебя обманули как пустоголового дурня. Вот в чем соль.
  Советник немного попятился назад под воздействием зловещей улыбки Априма, и довольно звучно проглотил ставший поперек его горла комок.
  - Что-то произошло?
  - Наверное, раз ты стоишь перед своим правителем
  Зеквар побледнел и огляделся, наверное, в поисках скрытой стражи.
  - Могу ли я поинтересоваться что именно?
  Он старался скрыть появившуюся дрожь в голосе.
  - Кланяться передо мной забываешь. Вот что произошло.
  - Простите Правитель Априм. - он поклонился. - Вы спали и не увидели это когда я вошел.
  - Что я делал?
  - Виноват, отдыхали.
  Априм удовлетворенно кивнул и двинулся, прихрамывая в сторону ближайшего окна.
  - За мной. Сейчас твои очи округляться в ужасе от увиденного.
  Зеквар послушно последовал за Правителем, к единственному источнику света в темнеющем вокруг него мире.
  - Смотри! - приказал Априм и ткнул своей тростью в подоконник
  Советник слегка вытянул лицо, скосил глаза и стал оценивать указанное место.
  - Увидел?
  - Да правитель. Здесь пыль.
  Априм с силой надавил на его плечи тростью, заставляя нагнуться.
  - А теперь?
  - Ну, здесь кто-то вывел пальцем ваше имя.
  - Знаешь кто это сделал?
  - Нет.
  - Ну конечно тупое животное,- воскликнул Априм. - Это был я. Знаешь когда?
  - Нет, Правитель.
  - Три дня назад. Давай дальше.
  Теперь он повел Зеквара к углу, что находился у противоположного окна, и, уткнувшись в него, поскреб тростью по какому-то серому пятну, расположенному прямо на стыке стен.
  - Видишь?
  Советник поморщился.
  - Да Правитель. Это тоже сделали вы?
  - Как ты догадался? Это сделал действительно я. - изобразил удивление на своем морщинистом лице Априм. - Сморчку неделя давности. Ты можешь представить себе этот временной отрезок в своей трухлявой тыкве?
   Советник глубоко, раздражительно вздохнул, но увидев ледяной, полный гнева взгляд Правителя, стал буравить своим пол.
  - Хочешь теперь, посмотреть, что я сделал на балконе?
  - О, нет-нет, увиденного, было вполне достаточно, - закачал головой Зеквар с мольбой о пощаде в глазах.
  - Это я так сейчас пошутил, идиот. - проворчал Априм и побрел назад к стулу, на которой уселся, так же покряхтывая, как и встал. Теперь он принялся рыться в нагрудном кармане своего черного балахона, вытащил какую-то сложенную, в несколько слоев бумажку, стал шумно ее расправлять, разглаживать, их оказалось несколько, замер и повернул голову в сторону Зеквара, который продолжал истуканом стоять в углу, крутя правой рукой указательный палец левой.
  - Ну что ты стоишь, я жду от тебя объяснений.
  - Хотелось бы конкретности Правитель.
  - Ты что и впрямь дурак? - изумленно открыл рот Априм - Где мой на хрен старый уборщик? Кто додумался поменять его на эту свинью, понятия не имеющую что такое половая тряпка.
  - Старый был объявлен в ереси и казнен, - тихо пробормотал себе под нос советник.
  - Это у кого мозги все погнили, что бы совершить такое? - Априм стукнул громко о пол трость. - Ко мне его. Я более ревностно верующего в законы Основателя человека как тот уборщик в жизни не встречал.
  - Однако это случилось Правитель, - пожал плечами советник.
  - Случилось, или кому-то из Дворца надо было просто приткнуть на его место тупоголового родственника?
  Советник промолчал.
  - Вы какой тьмы меня не уведомили об этом? Почему я начинаю считать, что все, что происходит в моем собственном Дворце, происходит так что бы я этого не узнал? - зашипел Априм
  - Мы посчитали это несущественным изменением, что бы вас беспокоить.
  - Несущественным изменением? Убили ни в чем не повинного человека и это несущественное изменение? Для вас теперь все несущественное изменение?- Априм яростно помахал в воздухе мятыми листами - Заказ продовольствия Северянам я смотрю, туда тоже входят?
  На лбу Зеквара выступил пот.
  - Я вам доверился. Советникам помощникам, а вы что творите твари? Сюда иди. - Априм похлопал по спинке рядом стоящего стула
  Зеквар понуро склонив голову, заложив руки за спину приблизился к столу, и стараясь не издавать никакого лишнего звука сел.
  - Итак, сейчас будем вместе читать, чего желали наши граждане шесть дней назад. Начнем с черни. - Априм поднес к глазам первый лист. - Золото и серебро в слитках, ограненные самоцветы и хрусталь, бархат, шелк и кожу, перья и шерсть, и все это три фургона. Просто удивительно ты не находишь? Наши голодающие, я смотрю, изысканы в своих желаниях.
  - Они просто предложили помощь в изготовлении мебели и украшений для элитарных семей, потому и заказывали на себя. Я не вижу ничего здесь странного.
  - Ну конечно, работа отбивает желание жрать, почему я сразу не догадался.
  - Правитель, до этого мы несколько дней подряд заказывали пищевое продовольствие.
  - Охотно верю, однако я попросил своего помощника, проверит все копии заказа прошлой недели в твоем кабинете, что он сейчас и делает, а на завтра вызвал некоторых жителей черни для опроса. - Спокойно произнес Априм и с хитрой улыбкой посмотрел на советника.
  Изменивший в лице Зеквар потер лоб рукой.
  - Продолжим. Перенесемся теперь в ремесленный район. Что те хотели от Северян? - Правитель взял второй лист и пробежался по нему глазами - Ну, тут действительно ничего удивительного: фургоны железа, меди, олово, стекло, два фургона песка, цемента, глины. О, фургон дерева, фургон каменных блоков, фургон кирпича, кто-то решил из них строиться. - Априм сделал вид, что что-то вспоминает. - Да, я выдал землю возле реки, старшим сыновьям некоторых семей кузнецов и гончаров. Это было больше недели назад. Но сегодня вдруг выясняю, что кто-то из младших детей элитарной линии рода Геприма и Веприма сам решил там обустроиться. - Правитель выжидающе уставился на Зеквара, - Возникает два вопроса. Первый: как так получилось, и второй: где хранят свои заказанные материалы наши ремесленники. Начальник склада отчитался мне только вчера, и показал накладные, по которым все привезенное Северянами три дня назад уже было выдано, группе грузчиков и развозчиков. То есть наши кузнецы хранят десятки тонн каменных блоков и кирпича наверное, у себя в подвале?
  - Правитель, произошла ошибка, эти младшие дети элиты намного превосходят в возрасте старших детей ремесленников, поэтому было принято решение отдать именно им эти земли, как и эти строительные материалы
  - Сегодня под страхом смерти кузнец Сеттер, рассказал мне про неких людей, пригрозивших расправой его семье, если он не откажется от этих земель. О том, что он что-то заказывал у Северян, он впервые слышал.
  Повисла тишина, продлившаяся с десяток секунд, что для Зеквара сейчас было очень долго.
  - Я думаю, этот Сеттер просто испугался вас, потому и говорил то, что вы хотели услышать, - чуть слышно предположил советник.
   - Да ты что сдурел? - заорал Априм, на своего советника, и скомкав свои бумаги швырнул их ему в лицо. Тот даже не попытался уклониться, лишь зажмурился. - Вы что делаете собаки дворцовые? Мало того что я закрываю на многое ваши вещи глаза, так теперь вы решили мне их сами закрывать. Вы чего меня подставляете. Опомнитесь! Вокруг зреют бунты, голодные, озверевшие люди выходят на улицы орут, бранятся, требуют, и не просто чего-то а наших голов, а вы дебилы народ в тьму вгоняете, да блестяшки с разноцветными камушками заказываете. Отвечай! Кем было принято, решение о вопросе с кузнецом? Это кто на хрен такой умный, что разрешил изменить мой собственный указ, не удосужившись обсудить это со мной?
  Зеквар отвернулся, всем видом показывая, что ни за что не сознается.
  - Придурковатый, я же с тебя первого начну кожу сдирать, если не скажешь мне это имя.- Тон Априма изменился на ласковый. - А так, может еще и подумаю, что с тобой делать. Вдруг помилую
  На глазах советника появились слезы. Зеквар не хотел говорить, боролся с собой, но это выражение лица Правителя он знал не один год: вытянутые в тонкую линию губы, стрела из морщины на лбу и сведенных к переносице редких белоснежных бровей, усилившийся кровоток в сосудах глаз, именно с ним Априм отправлял людей на плаху через чудовищные пытки.
  - К моему отцу приходил человек, я не видел его, но знаю, что он пообещали ему нечто такое, отчего трудно отказаться. То, что вы храните в большом секрете ото всех.
   Признание советника ударило прямо поддых Априму. Мало того что старый товарищ решил пойти против него, так еще кто-то и как-то прознал про что скрывал он множество лет. Это Реквин, либо Жесек. К решению этого вопроса нужно будет подойти тщательно.
  - И ты через Зесека получаешь указания того самого человека? - спросил грустно Правитель. Он уже понял, что слишком отвлекся, на все эти бунты, народные собрания, митинги, охрану леса, и не заметил углубляющуюся рядом с ним яму. Эти поправки в заказах, раздачи должностей без его ведома, были не беспечным действием Дворца, а целенаправленным переманиваем всех его сторонников на другую сторону. Тот, кто подкрадывался к нему, решил, что старик стал дряхл, немощен, не внимателен, он полюбил слишком сильно сон, и потому за его спиной можно делать что угодно, ведь тот, кто его поддерживал раньше, уже соблазнился на новый дом или тонну золота предложенный противником. Однажды Априм мог проснуться уже не Правителем.
  - Все так. Отец решил, что вы предали его, - продолжил советник, - сказал, что ему теперь плевать на вас, что вы должны были поделиться с ним той тайной, которой обладаете. Он думал вы для него настоящий друг.
  И потому первым отступил от Априма. Старик не стал это озвучивать. Может быть, он действительно был не прав, ничего не рассказав Зесеку, а надо было. Но, в конце концов, разве не так познаются близкие люди, которые в один прекрасный день, только потому, что вы поступили не так, как они хотели или ожидали от вас, могут затаить обиду или даже начать враждовать. Для Априма, для Правителя этого города это было недопустимым, а потому он старался не доводить до негатива ложью продолжавшейся дружбы, оставляя для себя общение с таким контингентом просто полезным. Он обращал попытки манипулировать им, себе в угоду, требуя за это намного больше, чем могли добиться от него, и сейчас он сделает именно так, причем убьет сразу двух зайцев. Правитель надеялся вырвать из лап противника своего старого союзника. Однако подробностей всей сделки между ними он не знал, и потому рисковать не собирался.
  - Ладно, не ной, помилую я тебя, и твоего отца тоже. Но что бы это случилось, что бы вы продолжали жить, ты забудешь наш сегодняшний разговор, и будешь докладывать мне все, что говорит и с кем говорит Зесек. И если я узнаю, что ты хоть раз мне соврал, что ты обмолвился хоть словом со своим отцом о нашем договоре, вы отправитесь во тьму, со всей своей семьей и кланом. Я вырежу и выпотрошу всех кто носит заглавную З. - грозно произнес Априм. - Конечно ты думаешь что придаешь своего отца, но это не так, он получит то, что хочет, то, что ему наобещали, но гораздо быстрее. Передай, что я приглашаю его сегодня в свой дом на ужин. Ты меня понял?
  - Да Правитель!
  Советник излучал счастье. Он только что избежал смерти, да еще и вроде бы с выгодой. Пусть теперь его и терзало любопытство о неведомой тайне что заставляет любого менять свое поведение и друзей, и так и подмывало спросить о ней у Правителя, однако Зеквар решил что лучше будет чувствовать себя свободным, чем обремененным не знамо чем и скорее всего опасным. Советник поднялся со стула что бы раскланяться, обрадованный завершением наконец довольно напряженного разговора, размечтавшийся упасть в объятия в объятия свой новой любовницы, но был остановлен ударом стариковской трости по плечам.
  - Ты куда-то собрался? О, не надейся вернуться сегодня пораньше домой. Сейчас ты отправишь посыльного к своему отцу, а потом возьмешь тряпку и доведешь здесь все до сияния. Если мне не понравиться, работа, ты повторишь это и завтра.
  Старик с хитрым выражением лица захромал к выходу.
  
  
  
   Глава 3
  Я понял, что наш путь длиться уже очень долго, по тому, как давно мы перестали разговаривать друг с другом, со страхом замирать от малейших звуков, и уткнулись своими взорами в песок. Какой путь осилили, трудно было предположить. Город стерся на горизонте позади нас, и вокруг осталась только монотонность пейзажа. Основатель говорил, что где-то существуют океаны, огромные пространства воды под которыми скрывались невообразимые глубины, и сейчас мне казалось, что мы погрузилась именно в них. Маленькие серые одинокие фигурки не решительно шагающие по бескрайнему бесплодному дну, под толщею низких густых, гигантских клубящихся фиолетовых туч, не дававших ни малейшего шанса протиснуться между ними, найти малейшую там прореху, лучам солнца.
  Несколько раз ноющие ноги требовали успокоить их, и вынуждали остановиться. Эти минуты мы использовали, что бы пожевать вяленое мясо, сделать глоток воды и переброситься парой фраз, в последнее время покрытых черным волокном темы, неминуемо приближающейся ночи. Каждый про себя считали часы и минуты до нее, пытался растянуть их молчанием, и каждый, понимал, что непременно столкнется с самой тьмой, пусть ненадолго, всего несколько минут пока не взойдет луна, но осознать этот факт, унять страх рожденный представлением отсутствия любого намека на свет, казалось не возможным. Я знал, что ученики ждут от меня каких-то успокаивающих и подбадривающих речей, но откуда им было взяться, если вдруг моя прежняя бравада, убеждения что справиться с ужасом будет не сложно, сжались внутри и дымкой устремились в вытяжную трубу сомнений. На помощь пытался прийти Фесек. Он говорил что тьма, сама по себе не может причинить вреда человеческому телу в отличие, от ее творений в пустоши, что Основатель не в прямом смысле имел в виду ее самостоятельную способность искажать и изменять его, это был намек на аллегорию. А боимся мы чистого мрака, просто потому что столкновений с ним никогда не происходило, благодаря вечно сияющему небу, а в моменты смены луны и солнца прекрасному ночному освещению города. И все это ученый подкреплял рассказами наполненными воспоминаниями и рассуждениями каких-то древних горожан, оставленные на страницах фолиантов зарытых в пыль несметных стеллажей Читальни. Слова из Фесека выскакивали уверенно и бодро, рождая впечатление о его не напускном бесстрашии. Ты вдруг понимал что веришь, и что тебе нравиться верить, но потом какой-то задумчивый, тревожный взгляд, или блаженная маска воспоминаний на его лице, и ты трезвел - он все-таки больше успокаивал себя, чем нас.
   Ученый вообще болтал много. В самом начале пути он истязал меня расспросами о моей жизни, работе в Читальне, исследованиях, знакомых, иногда я слышал в них намеки разузнать причины того почему мы здесь оказались и цель которую преследовали, но спросить напрямую об этом, ученый так и не рискнул. Может он не хотел ставить меня в неловкое положение, вынуждая объясняться перед ним или оправдываться. Фесек являлся или старался показаться, истинным служителем Читальни, благовоспитанным, скромным, совестливым человеком не смеющим выведывать тайны чужих людей, если они сами не собирались их выкладывать. Я хотел ему помочь, но не знал как, с чего начать свой рассказ и как обойти те его части, о которых не нужно было знать никому.
  Однажды когда ребята оторвались от нас вперед и что-то вполголоса обсуждали между собой, он тихо и осторожно поинтересовался.
  - Простите Биприм за нескромный вопрос, но как они оказались у вас в учениках?
  - Нескромный? - усмехнулся я. - Вы об их поведении, слегка, не адекватном, так?
  - О, нет-нет. Я ничего такого не имел в виду. - Фесек выглядел растерянным - И ни в коей мере не хотел обидеть ваших учеников.
  - Не стоит волноваться. Это давно не секрет, что с ними что-то не так. Вы не первый кто меня об этом спрашивает.
  Ученый расслабился.
  - Признаться честно, у меня было много учеников, но их общение с наставниками никогда не заходило за рамки приличия. Аквин, он, по-моему, специально спровоцировал эту ссору с вашим, простите, несколько фанатичным Катером, который готов был напасть на меня. Подобное просто возмутительно. Да чтоб тебя!
  Резкий поток ветра, не дав шанса спрятаться за поднятые воротники, вытянул из наших глаз потоки слез.
  - Это вы еще не общались с отцом Катера Капримом, служителя левобережного Храма Правды, - усмехнулся я, вытирая бегущие по щекам ручейки
  - С ним тоже что-то не так?
  - Это очень мягко сказано. Заносчивый сноб каких вы в жизни, уверен, не встречали. А с какой важностью он читает проповеди прихожанам, это надо постараться. Одно время его даже обвиняли в создании очередного культа. В своих... В своих...
  Я встряхнул голову. Мне показалось, что прямо за спиной ученого земля вздыбилась, выставив на поверхность чье-то лицо, и вновь легла на место, или это просто закружилась голова. Ученый удивленно обернулся, потом хмуря брови, уставился на меня. Я кивнул, показывая, что со мной уже все в порядке.
  - В своих речах горожанам, он представлял нашего Спасителя в виде жестокого и властного человека, - продолжил я, - гласящего направо и налево что лучший способ борьбы с хулителями и еретиками костер и мучительные пытки. Конечно потом перед страхом изгнания в Загорье, он признался, что перестарался с объяснениями сути учений Основателя, потому что хотел привлечь внимание к его Храму еще большего количества людей, Впрочем, Каприм перестарался здесь и со своим младшим отпрыском.
  - Катер все принял близко к сердцу.
  - Все так. И когда его отдали в ученики к проповедникам, стали происходить вполне объяснимые вещи. Он проучился там без малого год, каким-то образом заслужил доверие у служителей, наверное, с помощью своих братьев так же шедших по стопам отца, что те не стесняясь, открыто при нем стали проводить свои махинации с пайками доверчивых прихожан.
  - Махинации? - Ученый словно впервые услышал это слово.
  - Служители Храма просили прихожан заказывать некоторые материалы для обслуживания и ремонта храмового здания, а сами пристраивали к своим домам мансарды и веранды.
  - Поэтому они так стараются завлечь людей? - Ученый улыбнулся от своей догадки - Наставляют на путь истинный, утаивая в сердце не добрые помыслы?
  - Как будто вы не знали, что они уже давно не живут по тем правилам, исполнение которых требуют от горожан, - грубо произнес я. - Нет, я в чем то понимаю отца Катера. Он хотел дать нормальную жизнь детям, и научить ею пользоваться, так как пользовался сам. Естественно, нормальную, в его понимании. Только вот первым двум сыновьям он еще объяснил реальное положение дел в обителях учений Спасителя, а Катеру почему-то не удосужился. Крупный промах. Ребенок усвоил первый урок, и не смог понять противоречащий ему второй. Он собирался все рассказать служителям Порядка. Отец перехватил его на полпути к ним, обвинил в какой-то еретической чуши, сказал, что ему нет места среди проповедников, что он ничего не понимает, и стал искать нового наставника. В общем, парня потом пихали, куда только можно. К кузнецам, каменщикам, столярам, стражникам. Но кто сейчас способен вынести человека, который тут и там уличает в малейших нарушениях законов Основателя.
  - И он попал к костоправам?
  - Попал ко мне, - уточнил я.
  Фесек хмыкнул, задумался, а потом вскрикнул и схватился за лицо. Выросшая рядом с ним тонкая воронка кружащейся пыли, разбилась о его тело. Где то сбоку, с запада, словно в ответ, вдалеке раздался истерический гогот, распустившийся в утробное мычание повисшее эхом на тучах. Все замерли. Ребята бросали недоумевающие, испуганные взгляды то на нас, то в сторону непонятных звуков. Я потянулся к рюкзаку за спиной, за пистолетом, всматриваясь в горизонт. Ничего не видно. Все, как и прежде. Тишина и танцующий песок. Мы подождали еще несколько минут.
  - Что это? - ели слышно спросил Катер
  - Скорее всего, ветер. Идем дальше.- Я постарался выглядеть невозмутимым - ни дрогнуло ни одно слово, ни один мускул на лице, глаза не расширились от переполнявшего меня ужаса.
  - Что-то не похоже на ветер. - Аквин сомнительно покачал головой, не отрывая глаз с горизонта.
  - Очень даже похоже. Идемте. - Потребовал я поверить их в мою уверенность. Слегка угрожающе. Пусть. Нельзя показывать им моего страха.
  Ученики ускорили шаг. Они опять вырвались вперед нас, теперь не для уединенного обсуждения, а как бегущие от страха, но спустя какое-то время, не принесшее никаких тревожных событий, замедлились, а их губы зашевелились, продолжая вести прерванный диалог, а может, теперь с них слетали обличенные в слова образы созданий, что сотворили подобный вопль.
  - Интересно узнать, кто или что это было. - В голосе Фесека слышалось сожаление.
  - Это был ветер, - повторил я. Он безразлично хмыкнул в ответ.
  - Хотел бы заметить вы не закончили рассказ.
  - Я помню. - Я не ожидал, что он так быстро продолжит свой допрос. Мое сердце еще волнительно трепыхалось, а его невозмутимость не просто озадачивала, она ужасала. Я был к ней готов, но не к такой выраженной. На языке вертелось нечто напоминающее иронию, которую можно было использовать как намек, но очень хотелось его ткнуть в это отрешенное, уверен не осознанное, игнорирование нормальных человеческих реакций, и потому в голову лез только сарказм способный оскорбить. А ссора между нами мне была ни к чему, и я решил повременить с упреками.
   - История здесь слегка запутанная,- вздохнул я - Подробностей от Аквина не дождешься. Все что я знаю о его детстве, собрано из рассказов людей знающих эту семью. Когда ему было лет десять, его отца, заместителя какого-то там помощника Правителя прирезали при не понятных обстоятельствах. Мать скорбела годы, а потом заявила, что больше не желает испытывать чувство утраты, близкого человека, и не желает, что бы ее дети испытывали его так же, а потому исключила любое общение, с ними порекомендовав, держаться как можно дальше от ее дома. Она считала, что родственники должны быть порознь друг от друга, благодаря чему привязанность между ними сгладиться и тогда горе при смерти любого их них будет легко переносить.
  - Чудовищно! Она что лишилась разума! Какая мать способна такое помыслить? - Фесек еле сдерживался от повышенного тона.
  - Та которая сейчас особо не переживает что ее сын бродит по пустоши, и продолжает радоваться жизни.
  - Я не могу уложить это в своей голове. Кошмар. И как сложилось детство у такого ребенка. Его отдали в другую семью?
  - Нет, он продолжал находиться при живой матери рядом, избегающей и игнорирующей любую с ним встречу, отдав его на попечение слугам и сиделкам. И самое интересное что, обрекая Аквина практически на полное одиночество и страх непонимания, почему его отвергает самый близкий человек, мать уже решила избавиться не только от чувства горя, но и грусти, и стала вовсю наслаждаться жизнью, меняя любовников и поставщиков нектара, забывая порой даже пригласить нянек сыну. Что уже говорить о наставнике.
  - Это эгоистично и бесчеловечно. Попытаться забыть, что такое любовь. - Ярость и злость Фесека выплеснулась в громком шипении. Ученики обернулись посмотреть, что у нас происходит - Что бы подумал Основатель? А ее старшие дети. Почему они не забрали его к себе.
  - Думаю, не смели идти наперекор матери, боялись лишиться наследства, трудно сказать. Уверен, они даже не знают, как выглядит их брат
  - А соседские дети, он с ними тоже не общался?
  - Если бы не родственные связи матери Аквина с Правителем, думаю, их родители первыми бы забили тревогу, и поволокли ее к Верховным. Они давно стали обращать внимание, что их чада, как только в компании появлялся Аквин, казавшийся всем чрезмерно веселым, вдруг начинали ссориться и драться. Метод внушения, что с этим ребенком нельзя общаться подействовал, и детишки стали Аквина гнать от себя подальше. Так он остался совершенно один, не считая прислуги над которой он измывался стараясь обратить на себя внимание матери.
  - Как тогда он оказался в ваших учениках?
  - Его эта прислуга и привела. Они застали его за вскрытием дворового пса, а в его комнате пропахшей тухлятиной, обнаружили разделанные трупики речных животных. Хотели отвести к Верховным, но передумали. Оказалось, Аквин занялся самообучением. Читать его научил еще отец, человек, я слышал любознательный, сумевший собрать при жизни мало-мальски не плохую домашнюю библиотеку. Интересовался преимущественно окружающим миром, не смотря на свою канцелярскую должность, и ребенок окруженный знаниями о природе, по-видимому, стал их впитывать, как мог.
  - Мне не хочется верить этим историям. Я конечно знаю что им подобным город полон...
  - Как и изгоями общества, что создало их, но не потрудилось сформировать.
  - Как мне жаль этих несчастных детей. - Грустно покачал головой Фесек. - И еще жальче становиться, что они оказались здесь, даже не узнавшие что такое нормальная жизнь. Зачем вы так с ними поступили? Как вы могли допустить такое? Зачем повлекли их за собой?
  - Вы что же думаете, я не пытался этому помешать? - вспылил я. - Не пытался держать их подальше от проблем, тем более своих? Вы заблуждаетесь. Они сами пришили к стражам Порядка, после того как я оказался в темнице, и сознались, что помогали мне в тех исследованиях и что будут продолжать их проводить дальше.
  - Но почему? - Удивление Фесека больше напоминало гнев.
  - Потому что они понимали, что других родных и близких у них больше нет, и никогда не будет. Даже родители, отреклись от них, когда им рассказали, в какую беду угодили их дети. Боялись запятнать свою репутацию. О какой нормальной жизни вы говорите? Я, вот что у них оставалось. Я, тот человек, создававший для них эту нормальную жизнь и желавший им только лучшего. Думаете у них, с клеймом проблемного ученика, появился бы новый наставник или помощников хулителя люди стали считать бы настоящими костоправами? Нектар, работа разгрузчика и грязная лачуга в черни вот что их ждало.
  - Вы слишком много на себя берете, Биприм. Не думаю, что во всем городе не сыскался, бы человек, не сумевший бы влить их в общество.
  - И не сумел бы. Никто не сумел бы. И я тоже не сумел. Те методы способные противостоять их сути или изменять, напугали бы любого. Они трудны, заковыристы и требуют терпения.
  - Тогда как вы сумели с ними совладать?
  Я стал вспоминать те дни, когда их привели ко мне, помнил выражение их лиц при первой встрече со мной - своим наставником: огромным, лысым мужиком, заросшим недельной черной щетиной, с закатанными рукавами серой рубахи, вытирающим белоснежным полотенцем свои покрытые густыми волосами руки от крови, стонущих позади него искалеченных. Они с восхищением наблюдали за моей работой, за тем как шил рваные раны и вправлял выпирающие наружу кости или внутренности, а потом просили дать им попробовать это сделать самостоятельно. А еще я помнил, как они стали меня проверять на прочность, пытаясь навязать мне сотворенные юношескими умишками взгляды на жизнь. Суждения Катера были ужасны и раздражали, его хотелось придушить за них. Год в учениках служителей Храма, для него не прошел даром. Пациенты страдали за сказанные те или иные слова не угодные по мнению ученика Основателю, слушая его нотации или того хуже проповеди. Мне он то и дело намекал, что ремесло костоправа требует черствости сердца и холода мысли, а значит человек, занимающийся им уже не полноценный человек, а ополовиненный, что идет в разрез с учениями нашего Спасителя. Аквин же напротив, говорил мало, но постоянно предпринимал попытки разжечь внутри окружающих огонь. При больном, он вдруг начинал рассуждать, что мог сделать такого мне калека, раз так мало нектара я ему наливаю, что естественно было выдумкой, но все равно выливалось в скандал между мной и горожанином. Иногда сталкивал лбами самих пациентов, используя как оружие сплетни, самый распространенный способ общения между людьми в ожиданиях, рассказывая тому или иному больному, все, что о нем думал сосед по лавке днем раньше. Ругань и брань постоянно заполняла мою приемную, если в ней находился Аквин. А еще он шутил, сначала я понимал, что он привлекает к себе внимание, а потом у него это переросло в привычку. Однажды родственникам одного умершего, с элитарной части города, он высказал мнение, что болезнь, благодаря которой тот ушел во тьму, была вызвана недостаточным вниманием родственников, а находившийся неподалеку Катер естественно взялся их отчитывать за такое, не удосужившись пораскинуть мозгам, что его товарищ врет. Это было чересчур. В этот момент они зашли слишком далеко, и разозлили меня. Молча выкручивая одной рукой ухо Аквину, другой я потянулся за ремнем. Лупил их долго. Целую неделю они, потом ходили тише мыши. А еще через неделю к нам повадились лазить нектарщики, за своим любимым напитком, и я их подкараулил. Пелена красной ярости затмила мне глаза, я переломал одному обе ноги, другому ребра, и сек плетью, пока воры не перестали скулить, и все это я проделывал на глазах моих учеников. Возможно, тогда Аквин с Катером поняли, что может произойти, высвободи они мой гнев наружу целиком.
  - Страх рождает уважение, а уважение любовь. Я делал так, что бы они меня боялись, - ответил я Ученому, и он отшатнулся от меня как от преображенного и замолчал. Надолго. Осуждал меня про себя, осмысливал услышанную историю, выложенную мной некрасивую правду, всю какой она имела место быть, мне не было до этого дела. Я знал, что мои поступки в отношении учеников, носили правильный характер, только так, через силу их можно было заставить прислушиваться, и только потом пытаться, обильным вниманием, строгими поучениями, пробиваться через сформировавшийся многолетний пласт ограниченного мировоззрения, чтобы учить приглядываться, к окружающему миру, глазами обычного горожанина.
  - Я слишком мало их знаю, что бы делать какие-то выводы, - произнес Фесек, и опять, ссутулившись, засунув руки в карман углубился в свои мысли Мы вас тоже, так и напрашивался ответ, но дальше мы уже шли молча, до самой темноты, до того как темное бурлящее небо стало еще темнее.
  Ночь приближалась. Бледный, смазанный диск солнца на глазах падал на горизонт, словно гонимый, усилившимся ветром, все больше и больше обращаясь в бурю. Весь воздух пропитался песком, несущимся с потоками вихрей, и подобно дождевым каплям забивали нос, рот, глаза мешая ставить палатку, рвущуюся принять свободу урагана и устремиться в серую даль. Рюкзаки, снятые с уставших и стертых до крови плеч покачивались, будто на волнах в формирующихся руслах пыли и подхватываемые течением разыгравшейся стихии норовили уплыть. Мы орали, в спешке друг на друга сквозь стоящий вокруг свист, борясь с колышками, которых не принимала в себя земля, и неугомонной рвущейся из рук тканью, не желавшей расправляться. Я стал замечать, что уже не вижу ничего вокруг. Ветер безжалостно выгрызал глаза, отнимал вдох, хлестал песком, ревел и стонал, превращая мир вокруг в нечто грязно-серое. Пустошь, словно хотела показать нашу ничтожность, бессмысленность, перед тем как уничтожить, сдуть с себя как инородный элемент, вымарать из своей извращенности эту вкравшуюся рациональность. Но мы успели. Мы спрятались от нее в тесноте своего спасительного уголка и, поддерживая теплый огонек свечи, отбрасываемый дергающиеся тени на наши лица стали ждать, ее милосердия
  Нам было не ведомо, когда пришла тьма ночи, потому что вокруг уже была тьма. Может быть, луна уже давно взошла, но ее сияние оставалось за чернотой бури. Трепещущие, хлопающие бока палатки и мельтешащий свет вот что только сейчас существовало для нас, и берегло от происходящего снаружи. Боясь проронить малейшее слово, мы прислушивались к шорохам и звукам, особенно к не рожденным завываниями ветра. Металлический лязг, писк, фырканье, мягкие шаги крадущегося на цыпочках. Однажды мне показалось, что кто-то провел, словно указательным пальцем, натянув материю, вдоль боковины палатки, и замер возле входа в ожидании. Я чувствовал там чье-то присутствие, может быть мои ученики тоже, судя по ужасу застывшему в их открытых перекошенных ртах. Или все это были невнятные грезы, пограничье между реальностью и импровизацией пребывающего сейчас в горячечном бреде, изнуренного которой по счету бессонной ночью разума. А страх перед тьмой то и дело выдергивавший меня из забытья давно сдался перед силой сладости сна.
   В этот раз я был в огромной светлой комнате, сидя на жестком диване. Напротив меня в кресле расположился человек в наглой и вальяжной позе. Пуговица рубашки на его животе выскользнула из объятий петельки и из прорехи выползли волосы, губы разошлись в улыбке, больше напоминающей оскал, обнажив желтые кончики резцов, ноги вытянулись, создавая впечатление, что белые следы движения мебели на полу, их работа, лакированные туфли коснулись моих, пальцы рук сомкнулись на затылке и ерошили там светлые волосы. Он заставлял меня чувствовать в моем собственном доме чужим, просящим милостыню нищим. Я чувствовал, что этот человек однозначно мне не нравиться, и в то же время желания вступать с ним в конфликт, прогнать в шею, не возникало, ведь от него зависело очень многое - будущее моей жизни. Его слова, складывающиеся в убаюкивающие предложения, сулили и обещали воплощение мечты в реальность. Они уверяли, что все будет хорошо и даже лучше, что я должен не сомневаться в надежности моего гостя, и полностью ему довериться.
  Однако кто-то, положив мне руки на плечо, стал влажно подсказывать на ухо что поспешные ответы, могут стать причиной истерзанной жизни. Я повернул голову. Треугольное личико, огромные глаза, тонкие перышки подведенных бровей, острый носик, короткие черные блестящие волосы, уложенные волнами. Я люблю ее, она самое дорогое, что есть в моей жизни, и потому перечить ей особо не хотелось, но жажда, расписанной гостем славы, изводила меня, и мой ответ остался тверд, отчего она грустно и серьезно отступила.
  Человек приподнимаясь с кресла, выразил одобрение правильно сделанным выбором и повторил что это будет лучшая выставка. Я встал вслед за ним, что бы попросить его принять как дар, любую из моих картин. Он засмеялся, и указал на одну из них.
  Картина огромна, ее размеры необходимы, что бы громадный младенец, лежащий посреди безбрежного темно синего спокойного, гладкого океана, уместился на ней. Правая половина тела новорожденного скрыта под толщью, левый глаз светящийся изумрудной радужкой с испугом взирает на окружающее пространство, от видимой ноздри бегут слабые волны и разбиваются о большой палец холмиком торчащий из воды у рта, пуповина дугами поднимается над поверхностью. Океан, кажется, враждебен, подобно плесени его густая жижа взбирается на хрупкое тело ребенка, и там где розовая кожа уже скрыта под ее синевой, она побирается выпуклыми бугорками, морщинами, мелкими трещинами, и если вглядеться внимательно в них, перед глазами развернется другой рисунок - нагромождение зданий, кольца дорог, чудные механизмы, заводы, облачка дыма. Белые чайки стаей кружащиеся над младенцем, пытаются содрать когтями этот нарост, выклевывают ее, но прикосновение чревато - тела преображаются, лапы, крылья покрыты металлом, в сочленениях видны шестеренки, пружины, ремни. Они заразились, но продолжают борьбу.
  Картина вызвала у моего гостя восторг, и я осторожно решил спросить его о мыслях которые возникли у него при ее осмотре, выбрал ли он ее потому что считает что бурное развитие технологий могут не правильно повлиять на молодое человечества. Он хмыкнул, объясняя, что ему как-то на все это плевать, а его выбор связан только с ее большими размерами. И все закончилось.
  Я открыл глаза. Фесек навис надо мной.
  - Уже утро, думаю надо выдвигаться.
  -Да-да. Собираемся - Пробормотал я, пытаясь прийти в себя от непонятного ощущения, пришедшего с не менее странным сном. Встряхнул голову и оглянулся, рядом сжавшись в ком, посапывали ученики.
  - Я вам завидую. У меня вообще мыслей о сне не было. - Улыбнулся ученый.
  - Что там, на улице? - спросил я, расталкивая ребят.
  - Буря ушла.
  Мы выбрались из палатки. В пустоши вновь воцарилась тишина и покой, на небе тоже прекратилось кипение. Одна серая мгла и пятно солнца за ней, судя по его расположению, сейчас было часов пять-шесть утра.
  - Мы пережили эту ночь, - сообщил Фесек
  - Сегодня да,- согласился я
  - Не все.- Голос Катера был злой и раздражительный. Он всматривался вдаль, надеялся увидеть другие четыре фигурки.
  - Лучше молчи, когда не с той ноги встаешь. - Я грозно попытался его урезонить. Развивалась предсказуемая тема нашей будущей ругни.
  - Они не смогли выжить в такой буре, потому что остались там одни. Беспомощные и нуждающиеся. - В его глазах был как всегда упрек, но и еще что-то.
  - Хватит уже Катер. Я думал, мы с тобой все выяснили. Долдонишь одно и то же, как умалишенный. - напирал я.
  - Катер, ты не считаешь, что сейчас больше волнуешься о чужих людях, чем за своих близких. Ты же должен радоваться, что они сейчас стоят целые и невредимые. - Вмешался ученый, чего точно не нужно было делать.
  - Не обращайте внимания на него Фесек. Это он от недосыпа.
  - Они праведники, восставшие против зла наших властителей, у которых пропитался тьмой разум. И им не должно была быть уготована подобная смерть, обреченного на забвение в лакунах мрака, - выпалил пропитанным бархатом голосом мой ученик.
  Я переглянулся с Аквиным. Тот заматывался в шарф, и до нашего диалога ему не было дела, но услышав подобное от своего товарища, замер. Что это? Катера как будто кто-то подменил или в нем, наконец, пробудился дар проповеднический речи.
  - Катер ты совершенно ничего не знаешь об этих людях. Что они из себя представляют? Я начинаю придерживаться мнения твоего учителя, неизвестно как бы они повели себя, находясь рядом с нами в этом жутком месте? - мягко произнес Фесек.
  - Людям, поднявшимся за свой народ, есть дело до чужих человеческих жизней. Они бы не поступили бы так с нами и не оставили одних среди боли на потеху тьме. Не прошли бы мимо голодных и страдающих, в отличи от нас. И теперь они мертвы - глаза моего ученика светились безумием.
  - Ты слишком сильно все преувеличиваешь. Ты просто не знаешь, так ли это. Может, они живы, ушли например к загорцам, - продолжал ученый
  - К этим хулителям и еретикам? Залесье не станут помышлять якшаться с теми, кто недостоин даже упоминать Основателя. Они предпочли бы сложить свои кости под небесами, под чернотой наших стен, что закладывал своим могучим перстом сам Спаситель.
  - Биприм, по-моему, с ним что-то не так.- Насторожился Фесек. Естественно не так. Я видел влияние пережитой ночи. Событие въелось в его разум, и тот ради безопасности пытался скрыться в вере, выуживая запечатанные, казалось давно позабытые храмовые речи.
  - И ведь они сложили там их, - причитал Катер, - потому что мы не оглянулись за спины свои и не пробудились сочувствием к жаждущим. Мы оступились. Мы поддались тьме, к которой устремляемся, и внутри которой будем пребывать, потом. Разрываемые на части ее мерзостью и духотой.
  - Катер заткнись. - Заорал я и отвесил ему подзатыльник. Ученик осекся и удивленно посмотрел на меня. - Сколько можно этой чуши. Ты же сам сейчас идешь против учений Основателя, возвышая нас над залесьевцами, над четырьмя здоровыми лбами которые как будто бы, ну никак, не смогли бы выжить без нашей помощи. Что за бред? Мы не просто гуляли и увидев мучающихся проигнорировали их, Катер, мы ушли от них потому что нам так надо было сделать, потому что на хрен мы должны дойти до северян живыми, что бы никогда и никому не было бы плохо. А еще, потому что эти залесьевцы мне на хрен никто! - теперь уже я ревел - И плевать мне как они сдохли, я не собираюсь по ним сокрушаться.
  - А их тот молодой, смешно грохнулся с помоста. Я думал он, сейчас расставит руки и закричит 'Я лечу-у-у-у!' - смех над собственной шуткой Аквина были где-то вдалеке, гулом, за моим разрушающим гневом и отступающим перед ним пылающим упрямством Катера. Ученик сжался, не переставая пыхтеть и делая вид, что не принимает поражения. Но я видел, по его, распрямляющимся чертам лица от злости, что это временно. Он всегда успокаивался раньше, чем я.
  - Вот что за дурак, - громко обратился я к пустоте.- Я думал, что утром буду радоваться жизни, которой не лишился, но нет, кто-то решил своим бубнежом испортить все настроение. Все, иди с Аквиным, собирай палатку, мы выдвигаемся. И Катер, это предел для меня, еще раз вернешься к этой теме, я тебя прибью.
  Катер поник, он с грустью посмотрел на меня.
  - Вы не понимаете меня учитель, - тихо произнес он.
  - Так объясни мне нормально Катер - раздраженно ответил я и, отвернувшись, пошел укладывать рюкзак. Мои мысли колебались, где то даже затаился стыд, боявшийся проявить себя от бушевавшего пламени в груди. Ведь это мне нужно было, наконец, научиться правильно, растолковать ему свои мысли и формулировать убедительно ответы. По сути, мы с Катером орем, друг на друга, и никто никого не слышит, и, несомненно, в этом моя вина. Я все никак не пойму своего ученика, и потому не нахожу брешь в его суждениях, надеясь изменить их. Или я опоздал?
  По дороге мы долго обсуждали прошедшую ночь, выплескивая накопившийся страх наружу, утаивая многое, что бы, не нагнать его еще больше. Каждый боялся что что-то привидевшееся другому совпадет с его собственным, и тогда уже будет не сослаться на игру разума.
  Через несколько часов пути голая потрескавшаяся земля, постепенно стала обрастать песком, потом песчинки увеличились до размеров глухо шуршащего под ногами гравия, и полностью, густо покрыли всю поверхность пустоши. Наш ход замедлился, идти по нему было сложно, походка стала неуклюжей, ноги вязли, и привалы стали происходить чаще. А еще чуть позже мы увидели какие-то холмы, выстроившиеся почти плотно прижавшись, друг к другу, в линию, концы которой терялись на западе и востоке. Они блестели не естественно природной белизной, отражающей яркие лучи полуденного солнца нашедшего, наконец, трещину в пасмурном густом слое неба.
  - Мы что уже дошли? - Аквин выглядел удивленным. - Это что, северный город?
  - Нет, навряд ли, - засомневался ученый. - Это что-то другое.
  - И нам не стоит к этому приближаться, - подсказал я. В пустоши все таит смерть, так говорил Основатель. - Надо идти в сторону дороги. Может, там обогнем.
  - А может и нет. - Фесек отрицательно покачал головой. - Возможно, эти холмы принадлежат северянам, какая-то остановка, может даже их склады, и по пути наш город они заезжают в то место.
  - Склады в пустоши? Забавно, - едко усмехнулся Катер - Видно же что это относиться ко тьме,
  - Я не понимаю, каким образом какие-то холмы могут быть ее частью, - фыркнул с негодованием Фесек. - Напротив, дорога во всех воспоминаниях Основателя, место ее сосредоточения.
  - Об этом же нам говорил и страж ворот, - пробормотал я. - Если это опять не какая-нибудь аллегория нашего Спасителя.
   - В любом случае мы рискуем, Биприм. Но, по крайней мере, если пойдем прямо мы не потеряем время.
  - Разумно, но не убедительно, - ответил я, не решительно. Паралич не определенности завладел мной, и предпочтительно было бы довериться тому, кто хоть как-то рассуждает.- Ладно, идем как всегда быстро, но осторожно. Крутим головами по сторонам. И достаньте все оружие. Признайтесь Фесек, что вы бы убеждали меня до конца, идти, не сворачивая, потому что вам не терпеться туда, попасть.
  - Не отрицаю. Эти холмы представляют действительно большой интерес для меня.
   Но только это были во все не холмы. Это больше напоминало, какие-то строения, принявшие различную форму гигантской мебели, комода, стула, с небрежно наброшенными на них белоснежными простынями, своими краями немного не достававшими земли, нависшими над маленькими пузырящимися зеленоватыми лужицами. Разбросанные в строгом порядке, ровными рядами по всей округе не соприкасаясь друг с другом, они тянулись до границы земли с небом и там падали за нее. Высокие, некоторые достигавшие размеров Башни Правленцев, своими вершинами они пытались коснуться рыхлых облаков. Поверхность укутывавшей их ткани была покрыта узорами, вышитыми тонкими золотистыми и лиловыми стеклянными нитями, сливающимися внизу в щупальца, что буравили истончившийся здесь слой гравия и намертво въедались в окаменевшую почву, создавая на ней искрящуюся сеть.
   Продвигаясь вглубь этого странного города, я стал ощущать в ушах гул, низкий, басовитый, как будто бы шел изнутри этих зданий. Пронзая до самых костей, забирался под кожу, в сердце, и навевал беспокойство. Что это? Звук работающего механизма? Слуховая галлюцинация? Она исчезнет так же внезапно, как и появилась? Ученики нервно озирались по сторонам, пистолеты дрожали в руках, может быть, они тоже что-то слышали? Или ожидали появление кого-то или чего-то, в этом пытающимся показаться мертвым, месте?
  Только Фесека, видимо ничего не мучило, кроме нескрываемого любопытства. Он с азартом изучал светящиеся нити, постукивал по ним, переключал свое внимание на ткань строений, щупал, поглаживал ее. Я отдернул его, когда он собирался заглянуть под материю одного из зданий. Он поднял вверх руки, убеждая меня, что больше не прикоснется ни к чему.
  - Эта вышивка, - шептал он - она из стекла, но пульсирует как кровеносные сосуды живого организма. Внутри них, что-то течет. И есть закономерность. Каждая нить бежит от одного строения к другому, там формируется новая нить, и она бежит к следующему, иногда их несколько, и все продолжается в таком порядке.
   Я кивнул, делая знак, что понимаю, о чем он. Есть место, куда они все, в конце концов, попадают. Сердце города? Главное здание? Где? Стоит ли нам к нему идти? Или эти ткани, накинуты на строения, не просто так. Под ними, что-то спрятали. От посторонних глаз и рук. Очень опасное. Порождение тьмы? И нам надо ускориться еще больше, бежать из этого места сломя голову.
   Однажды мы видели, в метрах двухсот от себя, на востоке, не знаю, был ли это центр города, но, во всяком случае, большое скопление нитей в виде сетки покрывающей поверхность огромной круглой воронки в земле. Весь промятый узор пульсировал тускло красным на границе, но ближе к глубине приобретал коричневатый цвет, и трудно было заметить, что в самой сердцевине этой ямы кто-то лежал на животе. Человеческое тело, выпирающий позвоночник и худые острые лопатки, тонкие ноги вросшие ступнями в стеклянную ткань. Оно, подняв верхнюю половину тела на локтях дряблых, несоразмерно длинных рук, устремило свою лишенную шеи, безглазую вытянутую рыбью голову, вверх и с развернутым ртом, будто от переизбытка кислорода, надсадно кашляло. Деформированные в крючки пальцы быстро перебирали сверкающие нити этой паутины, словно струны, и будто заподозрив посторонних наблюдателей, замерли на мгновение, что бы потом медленно начать погружаться вглубь стеклянных волокон, усиливая пульсацию.
  - Идем-идем-идем! - я подгонял ребят и ученого, в гипнотическом трансе наблюдавших за существом, и с трудом высвободившихся из этого плена. С бледными лицами, пригнувшись, боясь быть обнаруженными, или обернуться, мы бежали от этого места прочь. Что это было? Что за существо? Порождение тьмы или преображенный ею? Что оно делало с этими нитями?
   Фесек настойчиво махал рукой, призывая следовать за ним, словно он что-то увидел, или судя по его горящим глазам, что-то выяснил. Маневрируя между строениями, игнорируя здравые мысли двигаться прямо, лучшее решение, что бы быстрее уйти отсюда, ученый уверенно вел нас, будто дворовый пес учуявший запах мяса, зачем-то на северо-восток. Я озирался по сторонам пытаясь выяснить, что заставило Фесека избрать такой путь, а потом его бегающий взгляд по хитросплетениям стеклянных нитей все поставил на свои места. Аналитическое мышление, прекрасно воспитанное в стенах Читальни решало загадку. Он искал место скопления волокон, значит, воронка с существом не являлась им. Или являлась, а ученый ищет что-то другое. Я хотел его остановить, попросить объяснений, но вдруг понял, что холмы редеют, и этот странный город отпускает нас, вместе с толстым пурпурным пучком, вобравший в себя все возможные нити, и устремляющийся к небольшому домику, одиноко расположившегося в нескольких сотнях метров от загадочных зданий. Он отдаленно напоминал складское помещение, сколоченное из прямоугольных вертикально поставленных, но не соприкасающихся друг с другом, что виднелись серые прорехи, зеркальных пластин, в которых отражался темно синий гравий земли и свет солнца.Домик имел плоскую крышу, наверное, тоже зеркальную, и не имел абсолютно никакого намека на вход внутрь. Все-таки мы вышли к сердцу города, неожиданно расположившемуся на его задворках.
  Фесек остановился, нагнулся, упираясь руками в колени, и тяжело задышал, отдыхая от быстрого шага. Он посмотрел на меня, пылая торжеством победы над головоломкой, и наверное ждал какой-то похвалы, но меня больше мучил вопрос зачем мы здесь. Зачем он привел нас к этому сараю. Не проще ли было продолжать идти прямо? Или в этом домике могут быть северяне? А может, кто-то подобный тому существу, что видели мы ранее? Но как они вошли внутрь если нет входа, или он с другой стороны? И до дороги здесь пара километров. Фесек подвергал нас риску. Я хотел высказаться ему по поводу этого, но отвлек ученик.
  - Там что-то есть,- вскрикнул Аквин.
  -Что?
  Аквин не ответил. Его глаза расширились от ужаса, а указательный палец был направлен вверх.
   Где-то ближе к вершине одного из строений, под простыню что-то копошилось. Какое-то гигантское существо. Ткань и золотистые нити натянулись и трещали под натиском расправляемых крыльев, рвались под пытающимися пробиться на волю, трехпалыми худыми лапами, увенчивающихся когтями. Наружу показалось черное, покрытое блестящими, словно жирными, перьями, создание. Огромная птица, лишенная головы, на месте которой сверкало ярко-красное пятно. Она цеплялась за расходящуюся по швам материю, пытаясь совладать со своим огромным телом, научиться пользоваться конечностями, созданными для полета, мертвым грузом болтавшимися и тянувшими ее вниз. И не справлялась. Темным покрывалом птица безмолвно спикировала вниз, прямо на нас, рефлекторно бросившихся кто в какую сторону, за исключением замешкавшегося Катера. Я ощутил вибрацию воздуха от взмаха мощных крыльев, и ноги ученика, пронзительно завизжавшего, оказались на уровне моего лица.
  - Бросай рюкзак, - заорал я одновременно с Фесеком, и бросился на помощь. Существо было слабо, как новорожденный, и слишком рано начало свою охоту, оно урывками пыталось подняться в воздух, вцепившись когтями в рюкзак, но вес Катера тянул вниз. Я оттолкнул Аквина, не разумно решившегося пустить в ход пистолет, и подпрыгнул, обхватив за пояс ученика попавшего в беду, на моих ногах повис кто-то другой, тварь накренилась, раздался треск рвущейся лямки и мы, все втроем полетели на ждущий, что бы впиться в тело гравий.
  Птица перекрутилась в воздухе и тоже рухнула на землю, распластавшись. Рюкзак оказался прямо перед красным, бугристым, мясным обрубком, откуда торчал голый блестящий позвоночник. Он стал вытягиваться вперед, из него полилась зеленая жидкость прямо на ткань бывшей ноши Катера, тут же приобретшую какую-то рыхлую консистенцию, кость протолкнулась внутрь мешка и тварь судорожно, словно через трубочку стала поглощать его содержимое.
   - Все к строению, бегом! - Мой крик утонул во внезапно заполнившем все вокруг шуме потревоженного воздуха. Фесек оттаскивающий Катера, который мычал от боли, вцепившись руками в свои подмышки, от чудовища, замер, поднял голову вверх. Я проследил за его взглядом.
  Над строениями поднималась черная, извивающаяся кляксами, туча. Белоснежные простыни то тут, то там выпускали наружу тысячи птиц, которые рваными движениями взмывали в воздух и присоединялись в общее скопление, точно направлявшееся в нашу сторону.
  - Бегом, бегом. - Напрасно я не щадил свои голосовые связки, ученики и Диквин давно уже мчались в сторону зеркального домика, ослепленные ужасом добычи, в которую превратились, и навряд ли кто-то из них слышал собственный разум, тем более меня. Мысли слились в полифонии, одна удивляющаяся безрассудному поступку, ломиться в дом не имеющего входа, другая подсказывающая что там, даже если нам удастся туда забраться, внутри может находиться нечто не менее опасное, но третья шумела в голове больше всех, она твердила о безвыходности ситуации. Я ждал, когда лапы с острыми когтями подхватят меня в воздух, впившись в плоть. Страх, от фантазии рисующий нелепую смерть в брюхе безголовой вороны, подкидывал дров в сердце, придавал сил, особенно в тот момент, когда все тени слились в одну огромную, а шелест взмахов крыльев решил стать нашим постоянным спутником. Фесек и Аквин, болтающийся рюкзак, которого, заносил его тщедушное тело из стороны в сторону, неслись, пригнув голову, вжав ее в плечи, что есть сил. Катер, уже добравшийся до домика, и уже успевшим обежать его, вопил что-то про дверь, видно про ее отсутствие, а потом, заглянув внутрь дома сквозь прореху, стал пытаться втиснуться внутрь. Ему удалось, стены, словно резиновые пропустили его тело в помещение. Теперь была наша очередь. Полноватый Фесек засомневался, затормозив перед пластинами, но и перед ним они спокойно разошлись.
  - Снимай рюкзак! - приказал я Аквину. - Быстрее.
  Он повиновался, я забрал его ношу, и вслед за учеником, втолкнул ее внутрь, потом последовал сам. Птицы уже были надо мной, солнечный свет мелькал от их кружащихся тел, и помещение, словно поняв в какой опасности, я нахожусь, само втянуло меня резко в свое нутро руками моих спутников. Там, сжавшись в тесный круг, мы перестали дышать, притаилась, стараясь не подавать признаков жизни, ожидая с ужасом, что приобретенное укрытие вот-вот может превратиться в капкан, раскрыв свои стены перед тварями, перед их кружащимся вихрем, окутавшим маленький домик. Но ни одно существо даже не сделало попытки прикоснуться к строению. То ли отпугивало, то ли просто птицы боялись его повредить. Казалось бы, что чувству безопасности давно нужно было бы перестать нас игнорировать, но нет, страх главенствовал в наших сердцах еще очень долго.
  Катер первым нарушил тишину, может быть спустя полчаса, и виновато посмотрел на меня.
   - Там была палатка учитель.
  - Твою ж мать, - выругался я. Ученик напрягся и на всякий случай отступил от меня. - Успокойся. Главное там не был ты Катер.
  - Я обмочился.
  - Не переживай, к концу похода это произнесет каждый, - неестественно захихикал Аквин. Свет, заполняющий полностью все помещение, странно игнорировал его. Он словно погрузился в собственную тень. Я протер глаза, нет, он по-прежнему стоял во тьме.
  - Признание похвально, в отличие от твоей расторопности. - Мое внимание переключилось вновь на Катера. - Впрочем, ты ее компенсировал забегом до сарая. Снимай портки, сгниют.
  - Кто это такие, почему они на нас напали? - Вопрос Аквина интересовал всех.
  - Порождения тьмы всегда нападаю. Нас хотели преобразить - гневно сплюнул Катер.
  - Катер, ты спешишь с выводами, я допускаю подобную точку зрения, но и сомневаюсь в ней, - отрицательно покачал головой Фесек. - Скорее всего нас атаковали, потому что мы чужаки, оказались в том месте, куда вход нам запрещен.
  - Посчитали за каких-то тайных? Да что там высмотреть можно было. Ничего не понято. - Голос Аквина истерично дрожал.
  - Нет Аквин, не поэтому. Я думаю, это была защита, - ответил ученый.
  - Но мы же там ничего такого не делали. Шли себе.
  - Я бы предположил, что это механизмы, самих северян, и они не хотят, что бы кто-то мог ими воспользоваться. Те же порождения тьмы.
  - В голове не укладывается, что эти твари хоть как-то могут быть связаны с помощниками нашего Города. - Поморщился Аквин.
  Мне показалось, что все немного успокоились, и уже постепенно отвлекаясь от шума снаружи и мелькающие в щелях домика тела, так и не рискнувшие прорваться внутрь, стали осматриваться вокруг. Стены и потолок помещения имели ту же зеркальную поверхность. Света было предостаточно в постройке. А при не пристальном, долгом взгляде на пластины создавалось впечатление, что они слегка ворочаются, меняют углы, причем не согласованно, каждая выбирает, какой вздумается.
  - Они ловят свет солнца, - пояснял Фесек. - Видите, освещение никак не меняется. Видимо оно должно быть здесь постоянно.
  - Зачем? - удивился я.
  - Сфокусированный солнечный свет способен поджечь дерево. Я проверял это на линзах, - объяснил ученый, но увидев непонимание на моем лице, дополнил - Энергия.
  Пол был покрыт все тем же гравием. В нем посреди строения стоял достающий потолка, широкий, похожий на согнутый горизонтально в полукольцо толстый ковер, гудящий механизм. Его серо мутная поверхность была покрыта рябью, при тщательном осмотре оказавшаяся сетью микроскопических переплетенных серебристых трубочек. Ребра ковра были немного скошены и не доходя до пола, перетекали в две большие шарообразные ржавого цвета бочки, в которые мог бы легко поместиться человек. Они были наполнены до краев прозрачной, пахнущей чем-то резким жидкостью. В правом углу, напротив полукольца, находилось другое приземистое сооружение, формой сегмента цилиндра. Вокруг него погрузились в гравий мелкие металлические предметы. Ученый присел, что бы посмотреть на одно из них, кубической формы с отсутствующей стороной, и с протянутыми в полости тонкими, почти не видимыми для глаз нитями. Он помахал раскрытой ладонью над ним.
  - Теплое и вибрирует. Часть чего-то?
  - Отвалилось? - Аквин разматывал сбившийся вокруг шей шарф. Когда-нибудь он им задушиться.
  - Фесек, мне не хочется лишний раз напоминать про безопасность, - проворчал я.
  - Я же ничего не трогаю. - Он переместился к бочке и принюхивался к жидкости, при взгляде на которую я ощутил жуткую жажду, и потянулся к бутылке в рюкзаке. Теплая горькая влага пробежалась по пищеводу, взбунтовав желудок и мой рассудок, требующий его остудить
  - Сильно болит?- Аквин откупорил свою бутылку и протягивал ее Катеру, тот снял куртку и кофту и осматривал свою покрасневшую кожу там, где впились лямки рюкзака лямки рюкзака.
  - Ерунда. Учитель, а нам старье дали. Ткань ветхая оказалась, - усмехнулся Катер, я воспринял подколку слабой улыбкой.
  - Что будем делать дальше? - Аквин обратился ко мне.
  - Ждать, - ответил нарочно равнодушно я,
  - А если они тут будут вечно летать?
  - У тебя есть какое-то предложение?
  - Я бы тогда не спрашивал учитель, а предложил.
  - Всем нужно есть, покрутятся и улетят.
  - Не в сторону же нашего города? - насторожился Катер
  - Я не думаю, что это происходило впервые. - Усмехнулся Фесек, осматривая кольцевидную конструкцию. - Защиту не стали бы просто так ставить, если бы никто не нападал на эти строения.
  - А двадцать шесть семей, которых водил по пустоши Основатель пока не построил город, как они тогда выжили здесь? Они тоже от птиц прятались в этом домике? - Навряд ли Аквин сейчас пытался спровоцировать друга. Он выглядел заинтересованным в ответе. Впрочем как и я.
  - Достаточно вспомнить что Основатель, нигде и никогда не упоминал ни про какие механизмы, поэтому здесь напрашивается вывод, что они были построены намного позже, возможно, даже после его ухода. Северяне что-то производят в этом месте, или собираются. Только вот что? - Фесек потер свою бородку - И почему то вся эта полоса строений напоминает мне границу. Как линия сдерживания. Может быть функция зданий оборонительная?
  - От кого? Пустынных тварей стражи видят и под стенами города. Прорываются? - неуверенно произнес я.
  - Получается так. А может быть от нас, от людей. Не хотят пускать на другую сторону. - задумался ученый, и тут же спохватился. - Но это странное предостережение, люди бояться пустоши с ранних времен, и никто бы сюда не сунулся. Бояться что решимся? Почему Северяне со своими технологиями этого могут бояться? С другой стороны Основатель встретил Северян где-то здесь, в пустоши, после чего они помогли создать наш город. И они естественно эту защиту бы выключили, что бы пропустить людей. Но опять же почему тогда Основатель и первые жители не сочли нужным зафиксировать это в хрониках? Ни слова.
  - Потому от нас опять решили что-то скрыть, - озвучил я то, вокруг чего крутились умозаключения Фесека. Эти механизмы действительно сбивали с толку, появлялись вопросы, ответы на которые хотелось знать, но рассуждать над ними было бессмысленно, только запутали бы себя.
  - Почему все здесь забыли о силе Основателя, способной укрыть от зла и тьмы любого, разве не мог он провести потерянные семьи под перстом своим облеченным светом? - тихо и сухо подал голос Катер. Я чувствовал себя слишком уставшим, что бы в очередной раз вести борьбу со своим учеником, и предоставил такую возможность Фесеку, если конечно ему это будет под силу, а сам растянулся на щебне, подложив под голову куртку.
  - Катер я старался рассуждать здраво, - раздраженно словно предлагая заткнуться ученику, выпалил ученый.
  - Вы сомневаетесь в силе Основателя? Разве он не доказывал своими поступками, несшие чудеса спасения рода человеческого от тьмы и зла в пустыне и в их обители, разве не создаваемыми чудесами он заставлял относиться друг к другу уважительно и справедливо.
  - Катер где ты в моих словах услышал сомнения в Основателе? - теперь голос Фесека был более мягким, так общяются с непослушными детьми.
  - Конечно, искать разумное объяснение им очень удобно, а вот поверить в них трудно. -Мой ученик словно и не слышал его - Вы в Читальне для этого используете науку, оправдываетесь ею, уничтожаете чудеса, говорите, что это вымысел, когда они не стыкуются с ней. Отрицаете, что наш Спаситель не был могущественен, потому что не хотите поверить, что он не равен вам. Вы все завидуете этому.
  - Катер, будь добр больше не говорить сам с собой, и особенно такую ерунду. Договорились? - Фесек дождался, пока мой ученик презрительно фыркнет. - Никто в Читальне не пытается скрыться за наукой, иногда нам просто нужно понимание сути вещей, благодаря которым служители храмов сейчас катают свои туши в паровых повозках и лифтах, а переписывать трактаты Основателя их помощникам теперь не приходится вручную. И да я не могу отрицать что многие чудеса сотворенные нашим Спасителя это легенды - перевранные истины служителями храмов Правды. Как и многое другое, что бы завлекать народ к ним в стремлении к власти. И за подобные мысли как твои, Катер, многие теперь обитают в Загорье.
  - А я не говорил что основатель сверхъестественен, но верю, в догму, что появилось все само собой, благодаря чуду, а не в другой город где произошла катастрофа и Основатель собрав уцелевших в живых, увел их оттуда.
  - Существует и другое предположение, что этот другой город до сей пор существует, а эти семьи просто изгнали. - подсказал Фесек
  - Я не приемлю и эту ересь, как и все храмы, она не объясняет, откуда взялся тот город.
  - Безусловно, сказки людям проще воспринимать, чем научное толкование. Так было всегда. Но нам дан разум, что бы мы извлекали пользу из окружающего мира, а не погружались в плод фантазий.
   - И тем самым вы разрушаете чудеса легенд. Сделав Основателя простым человеком, многие люди не будут учиться справедливости и правде, которую несут его слова.
  - Для человека несущего в своем сердце слово Спасителя должно быть все равно. Не обязательно верить в чудеса, что бы верить в справедливость. Однако, к сожалению люди сейчас стали отдавать предпочтение событиям в сказке чем смыслу, который в ней заложен. Для них чудо это решение всех проблем, это мощь, которой надо бояться, а Основатель ею обладал.
  - Но ведь если бы не вера в чудо многие люди не стали бы следовать наставлениям Основателя. - Ученик улыбнулся своим умозаключениям, но тут же грустно потемнел в лице.
  - Вот именно Катер. И ты считаешь это правильным? - Фесек прищурился.
  - Нет. - прошептал Катер.
  - До того как Основатель нас покинул, к нему, относились со всем почтением, его восхваляли, но это только потому что он спас те семьи и заключил союз с северянами, а вот прислушивались бы к его назиданиям не обладай он своими удивительными способностями, вот тут не знаю. Безграничное могущество порождает страх, а он в свою очередь авторитет или ненависть. Кто-то стал подражать ему, даже пресмыкаться, а кто-то юлить и изворачиваться. Кто-то верил в его законы, как слабый ребенок своему сильному отцу, а кто-то симулировал, лгал.
  - И что тут такого, какая разница кто во что верит, все друг другу помогают - общество продолжает жить по своим правилам, - зевнул Аквин.
  - А разве наш Спаситель не желал добиться от человеческого рода настоящего человеколюбия и взаимопонимания, разве он не хотел что бы его законы и учения стали неотъемлемой частью их суждения и мышления. - Слова текли, словно не с уст ученого, а с перекошенного в крике, исторгающим проповедь, рта служителя Храма Правды, что даже Катер засиял.- Но все получилось наоборот. Возникла ситуация, очень сложная, которую уверен Основатель поздно осознал: одни стали подобно овцам, для других его законы переросли в невыносимую ношу. Люди перестали думать, их разум забыл, что значит принимать решения, никто не делал свой истинный выбор в своей жизни, он был навязан гнетом могущества Основателя. Человек стал больше не индивидуален. Потерялся смысл всего. И может быть тогда Спаситель наш ушел, да и обрек нас на смерть.
  Фесек взяв паузу сейчас внимательно смотрел на меня, может, пытался убедиться понял ли я, что его речь родилась не для Катера, а для моих ушей, как ответ на наш вчерашний разговор, как запоздалая оценка моих отношений с учениками. Я нахмурился, Фесек ждал чего-то. Наверное, надо было, как то возразить, поспорить, хотя бы что-нибудь сказать но только зачем, надо его мыслями мне стоило бы подумать, но позже.
  - А чем бессмертие ему помешало? - удивился Аквин, чем спас меня.
  - А вот это чудо особенно опасно, и то которое придумали загорцы. Ты понимаешь, о чем я, Катер?
  - Еще бы, - сплюнул ученик - Сейчас половина города начинает верить в этот бред, и тайно вырезают из дерева образы Основателя, что бы потом молится над ними о жизни после смерти.
  - И ладно бы они как сосланные, жили по законам Спасителя ради его радости и счастья, - стал дальше продолжать Фесек - нет, на самом деле эти люди пекутся только о своей шкуре. Они прячутся от страха смерти за этой верой в вечную жизнь, хотят больше ничего не бояться, бессмертие после смерти становиться сутью обессмысленной ею же короткой жизни, их поступки в ней, казалось бы, правильные для остального общества, эгоцентричными. И чужая жизнь тогда обесценивается.
  - Вы сейчас об убийствах и насилии? - спросил Аквин
  - О, нет, навряд ли бы человек, живущий по слову Основателя, стал прибегать к ним. Бессмертие порождает слепоту в отношении жизни ближнего, и каким бы оно не было, настоящим или частью веры, люди забывают элементарно о внимательности, по отношению к другим, о последствиях своих поступков в обществе с которым постоянно контактирует, проще говоря - перестают думать о будущем, не только своем, но и окружающих. Ты даже можешь быть уверен что альтруистичен, гуманен, полностью отдан мыслям о справедливости, считать себя рассудительным, но вера в бессмертие въевшаяся в суждения разума, сидящая в глубине его будет диктовать свое. Убеждения вечной жизни постоянно кричит оттуда, ничего страшного ни с кем не произойдет, все равно каждый останется живыми рядом с Основателем, там, в свете. И ты подаешься всплескам эмоций, перестаешь предвидеть последствия своих поступков, действий, во время взаимодействия с обществом. Так не должно быть. Люди должны жить пока старость не убьет их, а не безответственность, невнимательность или переизбыток чувств, взращенные на союзе эгоизма, веры в жизнь после смерти и очень часто идиотизма.
   - Только страх смерти ближнего, о котором так часто нам твердил Спаситель, способен это остановить.
  - Да-да, Катер, но слабо вериться, что когда-нибудь теперь мы его почувствуем. Учения Основателя в городе забываются все быстрее и быстрее, скорость роста людской ненависти и страха за свою жизнь еще больше, и боюсь, что Верховные или служители Храма вскоре начнут использовать загорскую веру в своих целях. Представьте, если им взбредет в голову опустить закон о насилии и убийствах, начать говорить людям что они не перечат учениям Основателя, да еще и использовать это в своих целях. Теперь понимаешь Катер, как опасны все легенды с чудесами, выдумки не несут в себе ничего, кроме тьмы, и особенно опасно становиться, когда нам их пытаются навязать. Многим ученым, верующим в справедливость противны те, кто выдумывает ложь, идущую вопреки здравому смыслу, и эти легенды пытаются уничтожить. Но те, что несут крупицу разума, никто никогда не стал бы трогать. Ученый замолчал, распаленный своими рассуждениями он бродил от одной стены к другой, видно было, что он подбирает фразы для продолжения речи. Однако хватит.
  - Пора есть. - сказал я приподнимаясь. Фесек удивленно и обиженно посмотрел на меня, словно все его слова были напрасны.
  - Мы все устали. Надо бы отдохнуть, уже не до разговоров - ответил я на его негодующий взгляд. Он понимающе вздохнул. Внутри помещения свет слегка померк - садилось солнце, а луна еще не скоро собиралась почтить нас своим появлением. Свечи еще было рано зажигать. Пожевав мясо, мы растянулись на гравии, подложив под себя куртки. Птицы уже так не беспокоили, сказывалась усталость, за завесой которой они превратились лишь в фон, и появившееся чувство безопасности, которую не могла полноценно дать нам, теперь уже пропавшая палатка. Хватило бы пары минут, что бы погрузиться в мир грез. Но я боролся с ней как мог, решив нести вахту первую половину ночи. Как оказалось, это было мне не по силам.
  Пробудился я резко. Была уже ночь. Вокруг стояла тишина, ни шелеста крыльев, ни шума рассекаемого воздуха огромными телами. Пластины стен сомкнулись друг с другом. Лунный свет, пробивавшийся сквозь прорехи в крыше, бороздил по лицам ребят, напряженным, со сжатыми челюстями. Фесек сопел на спине, открыв рот. Последние минуты сладостного сна, перед тем как я его разбужу, что бы он продолжил дежурство. Однако я проснулся не для этого, меня кто-то разбудил. Кто-то ходил рядом, кто-то за стенами.
  Я прислушался. Тяжелая, медленная поступь огромного тела, буквально в паре метров от нас, огибающая угол здания, в котором мы расположились. На секунду остановилось что бы принюхаться, потопталось и издав тихий стон вновь продолжило движение вокруг домика, медленно втягивая в себя воздух. Дойдя до противоположной стены существо, опять встало, фыркнуло, дернулось, и толкнуло стену лапой, рукой. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, комок кислорода стал посреди трахеи толстым склизким куском. Оно нас чует, знает, что мы внутри, и ему плевать на целостность здания. Я тихо достал пистолет из рюкзака и проверил в нем наличие патронов. Создание же снаружи повторило свою попытку, вновь безрезультатно, только разбудило Фесекаа. Он открыл глаза и, наверное, хотел, что-то меня спросить. Я резко зажал ему рот рукой, указательным пальцем другой, приставив к своему рту. Услышав за стенами сопение, хрип, горловое урчание, ученый выпучил глаза то ли от удивления, то ли от ужаса, и закивал головой, показывая, что все понял. Теперь существо пробовало на прочность стены, толкая их всем своим массивным телом. Все сильнее и сильнее. Те мягко звенели, ходили ходуном, но так же не собирались уступать. Бесполезно, существо посопело, всхлипнуло, послышались удаляющиеся шаги. Я посмотрел на ученого, Фесека одолела одышка ужаса.
   - Что это было? Оно ушло?
   - Будем надеяться, - шепотом, не рискуя повысить голос, ответил я.
  - Так можно с ума сойти. Мне снилось, как я сижу дома, у теплого камина с фужером нектара в руках. Мои ноги утопают в белом пушистом ковре. Рядом вьется о них кот. Я пью, и не думаю о завтрашнем дне, потому-то он мне не сулит ничего плохого, и просыпаюсь на этом щебне, рядом бродит, что-то ужасное, что лучше не видеть, иначе навредишь разуму. И понимаешь, что завтрашний день будет не лучше.
  - А я уж было начал сомневаться в вашей нормальности.
  - Простите, надеюсь, это не было оскорблением. Я конечно не в меру любопытен, - обижено произнес ученый, - в поиске знаний забываю про риск, но потом ведь осознаю, к каким последствиям это могло привести.
  - Хотелось, что бы вы думали о них постоянно. - Я подошел к двери, прислушиваясь. Пустошь вновь превратилась в тишину. - Если бы стены не сошлись ночью, думаю, оно бы забралось внутрь.
  - Это было порождение тьмы, преображенный! - Ученики, оказывается, тоже проснулись. Такое кроме Катера больше некому было сказать.
  - Да - наконец то с ним согласились. - Если завтра не будет никаких птиц, выдвигаемся с первыми лучами.
  - Мы потеряли палатку - грустно произнес Аквин.
  - Что-нибудь придумаем.
  Однако мы просидели внутри еще сутки - заявились другие.
  
   16 д.н
  Она дрожала напротив меня с покрасневшими от слез глазами, опухшими губами, по которым изредка пробегал острый язычок, вслед за рукой, размазывающей по щекам пропитанные тушью соленые ручейки. Она сжигала своей яростью кожу моего лица, сопела, что-то хотела мне сказать, но слова захлебывались в всхлипах. Я не хотел оборачиваться, хотел видеть ее рыдания, хотел питаться ее мучениями, потому что именно в эти минуты меня тянуло к ней как никогда. Мне нравилось доводить Жетеру до состояния беспомощности и ничтожности, мне нравилось, какой жалкой ее делали слезы, как они просили притянуть к себе ее стройное тело и тихо шептать что-то успокаивающее. Я любил и хотел эту девушку больше всего, когда она плакала.
  - Скотина, какая же ты скотина. - Крик Жетеры вибрировал от рыданий - Ты вообще что-нибудь чувствуешь ко мне. Отвечай! Хоть что-нибудь?
  - Ты сама прекрасно все знаешь,- просипел я.
  - Сволочь!
  Я успел отбить летящую в меня вилку, чем вызвал судорожный вздох гнева у возлюбленной. Ее взгляд, будто в припадке, метался по скатерти, в поисках нового оружия, тупой столовый нож уже давно покоился где-то внизу в кустах под балконом, холодное мясо и овощи на белой тарелке, она брезгливо не стала трогать, стиснутые от злости готовые сломать друг друга зубы, намекали о скорой капитуляции. Я же не хотел ее останавливать, сердце, словно требовало накала страсти, продолжения, желая достигнуть наивысшей точки скандала - пылающих щек от пощечин и царапин, гудящие плечи от ударов маленьких кулачков. Я хотел это чувствовать, хотел бури, и кинул, провоцируя, на ее сторону стола свой нож.
  - Тварь! - взвизгнула она и отскочила от предмета как ошпаренная. Ее неожиданная реакция удивила меня, и я резко отрезвел, от подползающей к моему разуму опасного порога ярости. - Ты просто тварь!
  - Перестань Жетера, хватит уже - Я приподнялся из-за стола, желая стиснуть девушку в своих объятиях и наконец, закончить способную зайти слишком далеко ссору. Неудавшийся ужин еще можно было продолжить.
  - Сядь на место подлец! Не приближайся ко мне ничтожный лжец и обманщик! - Жетера отошла к самому краю балкона, направив на меня указательный палец. За ее спиной на поверхности реки кривился в смехе серебристый свет береговых фонарей и поднимающейся луны. Покачивались камыши, будто отгонявшие от себя назойливую мошкару, и скошенные набок длинные челки ив. Плескались светлячки, озерные мухи и другие речные твари со склизкими светящимися брюхами. Но все это было ничто перед ее красотой.
  - Не говори глупостей. Я никогда не обманывал тебя. - Как можно нежнее произнес я, не отрывая от нее глаз. - Да, может многого не говорил, но не обманывал.
  - То есть, по-твоему, это был не обман? То есть, постоянно твердя мне, что все у нас будет хорошо, что мы будем жить долго и счастливо, ты не планировал в этот момент сбежать из города, в чем, кстати, почти преуспел? Или я что-то путаю?
  - Все что я говорил тебе, так и было бы, только после моего возвращения. Ну, перестань, подойди ко мне.
  - Возвращения? - Она резко выдохнула - Какого возвращения? Биприм, нет, ты действительно лишился разума. Ты, дурак, куда собрался? Да тебя сожрали бы там, превратили не знамо во что, а я здесь, наверное, умерла бы от горя, и мыслей, куда ты пропал. Ты об этом подумал. Тебе вообще хоть немного жалко меня?
  - Жетера, я люблю тебя, это, правда, но есть вещи, которые мне трудно объяснить. Просто верь мне. Существование нашего города находиться под угрозой. Я говорил тебе это не раз. Война не за горами, ее нужно остановить.
  - Да сколько можно всей этой чепухи? Я уже не обращаю внимания, как ты плюешь на наши отношения, но эти мысли.... Ты не понимаешь, что они у тебя от твоего дурацкого учителя? Он напичкал тебя всяким дерьмом, позволил втянуть в немыслимую авантюру и благополучно...хорошо не очень, помер? О чем ты думал? Раз вылез в люди из черни, значит, смог бы пересечь и пустыню. Ты что Основателем себя возомнил? Лопнуло бы одно место.
  - Мне никто ничего не навязывал Жетера, - разозлился я - у меня есть собственные глаза, я не сижу окруженный слугами, не хрена не зная, что твориться там за забором. Только вот он не спасет вас, когда народ поймет, сколько могло бы построиться обычных людей на месте вашей усадьбы, сколько можно было накормить черни из этих подвалов.
  - Ой, нашел, кому рассказывать свою белиберду. У тебя сейчас лицо такое, будто копируешь своего Диквина. Мне ли не знать, как тебе на всех и вся наплевать. Ты, когда у своей матери последний раз появлялся. Кричишь, что борец за справедливость и угнетения черни, а сам забыл, когда навещал там единственного близкого человека, Ты просто выслуживающаяся тварь, все такая же падаль из черни падающая ниц перед сильным.
  - Жетера перестань, ты перегибаешь палку, - грозно попросил я. Она была мастерицей выискивать больные точки. И сейчас, когда любое упоминание о моем учителе, и особенно о произошедшем с ним, вызывало у меня дрожь, это было равносильно сдиранию заживо кожи.
  - Как собачонок вокруг своего Диквина вихлялся. - Ее злобная улыбка катализировала мое унижение. - Биприм нам надо туда, Биприм нам надо сюда, а ты на задние лапки и, да мой учитель, конечно учитель. Нет Жетера, не сейчас, потом, попозже Жетера. Как же я рада что он сдох, как же я этому рада.
  Это прозвучало как плевок. Она тщательно вытирала рукой засохшие разводы косметики под глазами, ожидая моей дальнейшей реакции.
  - Давай перестанем говорить о нем. - Я как можно спокойнее попытался это произнести. Воспоминания, похлопывающие по плечу, насмешливо и издевательски заставляли меня обернуться и вновь взглянуть на события того злосчастного вечера, почувствовать ужас пережитого и собственную мерзость.
  - А почему это? Он мешал нам, постоянно мешал, заставил тебя слепо верить в свои бредовые идеи, из-за которых ты готов был пожертвовать нашими отношениями. Что уж говорить - самоубийство планировал! Но только вот его пепел над рекой, планы рухнули, а мы еще рядом друг с другом, вместе. - Жетера замерла, открыла рот, мышцы лица дергались, она снова готова была разреветься. - Только не говори, что ты стал считать дело его жизни делом своей. Не смей, не вздумай этого делать.
  - Есть другие люди, которые понимают, что ждет наш город. Они могут помочь.
  - Биприм пожалуйста перестань твердить об этом. Не сходи с ума. Пускай эти люди сами, и спасают этот город - Ее слезы вновь прорвались на волю, - пускай сами ищут кого-то другого для этого, а у тебя есть я и одинокая мать в черни, и еще долбанутые ученики. Твое место здесь, с теми, за кого несешь ответственность. Ты не имеешь никакого права покидать нас.
  - Твой дед, например, мог бы быть заинтересован в этом
  - В том, чтобы ты нас покинул? - непонимающе спросила Жетера.
  - И в этом, кстати, тоже, судя по-нашему сейчас разговору.
  - Не с чего моему деду тебе помогать. Он не захочет этого, да и я не хочу, наоборот буду упрашивать его только мешать тебе, вот увидишь, - серьезно пригрозила она.
  - В том то и дело что он мог бы все упростить и снабдить всем необходимым этот поход.
  - Мне, почему-то кажется, что ты сейчас просто хочешь мной воспользоваться,- она склонила голову на бок, я видел в ее глазах сомнение. - Или всегда это делал...
  - Ты начинаешь уже говорить чушь, - я усмехнулся, но слишком фальшиво. Холод ее взгляда оттолкнул мой.
  - Какая же ты свинья. Как так меня угораздило...- уголки ее прелестных губ опустились вниз. Она, удалила остатки косметики на лице салфеткой, глубоко вздохнула и вернулась к своему прежнему величественному спокойствию и элитной грации - ровно выпрямленной спине, задранному подбородку, взгляду свысока. - Хорошо я попрошу его отправить туда стражей или Тайных, с твоими пожеланиями, но ты останешься, здесь со мной.
  - Никто просто так не согласиться выйти в пустошь.
  - Заставят заключенных.
  - Что бы сказал Основатель, слыша сейчас тебя.
  - Тогда не вижу смысла, дальше обсуждать эту тему. Или ты остаешься здесь, или никакого дедушки.
  - Там должен быть кто-то действительно заинтересованный в правильном исходе этого похода.
  - Я тебя не узнаю. Какие-то отговорки, - она внимательно смотрела на меня. - Будто тебе самому туда нужно попасть. А вся эта Диквинская чушь обычное прикрытие чего-то другого. Какая-то собственная цель.
  - Что? - Вот этого я точно не ожидал. Ее догадка ввела меня в легкий сопор. Она была слишком умна, она научилась видеть меня насквозь.
  - Какого хрена ты забыл у северян?! - заорала она.
  - По-моему я тебе все объяснил, и с моим слухом все в порядке. Городу нужна реальная помощь, но что-то пока никто ничего не собирается предпринимать, - я с ужасом понимал, как не убедительно звучали щелчки пауз и моя интонация, как, вся моя ложь, до этого так сладко льющаяся, дурно запахла, и восторжествовала неуверенность.
  - Вот это да, - тихо протянула она. - Ты бы слышал, как сейчас гнусно дрожал твой голос, а как заметались твои глаза. Истинная вера, готовности пожертвовать собой ради справедливости. ... Это что же получается? Ведь все не правда, ложь. Какие-то тайны немыслимого содержания, даже от меня, человека, желающего тебе помочь, желающего тебе только добра. Я права? Посмотри на меня, и ответь, пожалуйста. Это опять какой-то обман?
  - Жетера перестань выдумывать ерунду. Хватит делать какие-то безумные умозаключения, цепляясь за слова.
  - Ответь, я прошу тебя.
  Я не ответил. Правда, которую требовала Жетера, была мне не понятна самому, а дальнейшая ложь, не обошлась бы без новых слез, которыми уже навряд ли бы я насладился. От подобного разоблачения, вдруг захотелось спрятаться, не признавать его, забыть. Оно рождало стыд. Который сейчас совершенно был не уместен.
   - О Основатель с кем же я встречалась все это время. Почему ты так поступаешь со мной, Биприм? За что? - Ее голос охрип. Она шептала, исчерпав свои силы в истерике, устало села на скрипнувший под ней стул, тарелка с холодной едой отлетела в сторону, зацепив свечи и стакан с не пригубленной вишневой настойкой. Звон разбитого стекла, будто вздох замершего времени вокруг нас заполнил пустоту моего молчания. Жетера спрятала лицо в ладонях и вновь прошептала. - Уходи. Уходи, пожалуйста. Я не хочу тебя видеть.
  Я колебался, не понимая, что сейчас должен был делать. Может все-таки подойти, коснуться, сказать вновь что-то в оправдание, но ее последние слова словно уничтожили будущее нашего общения, намекнули, что любое произнесенное мной слово принесет ей только боль. Но эту боль уже не суждено мне будет успокоить. Она стала бессмысленна. Я встал и развернулся к ступенькам, что уходили вниз с балкона, в разорванную светом взбирающейся вверх луны тьму сада, где, растворив меня в себе, она бы насладилась подобной кульминацией отношений двух людей.
  В конце концов, это должно было когда-нибудь произойти, трудно такое отрицать, но никак не сегодня, не тогда, когда этого не ожидал. И почему нет боли, грусти, а только разверзающаяся внутри меня каверна, безмолвная, пульсирующая, оглушающая. Уничтожающая. И это пустота, она желала царствовать, доминировать над другими чувствами, Я перестал слышать, видеть, ориентироваться, я ощущал только ее одну, и естественно никак не мог заметить притаившуюся тушу Верховного Жесека, в темноте под шевелюрой какого-то многолетнего дерева.
  -Я тоже не желаю тебя больше здесь видеть. - Я вздрогнул и посмотрел в сторону, откуда прозвучал голос. Раскладное кресло жутко просело под правителем, жирный зад почти касался земли, в руках накренился пустой стакан, и скорее всего именно он являлся источником тошнотворного запаха сильно концентрированной настойки нектара, и причиной перекошенного языка.
  - Вы все слышали.
  - Не считаю нужным затыкать уши, когда дело касается моих родных, нелепо ввязавшихся в отношения со всякими отребьями. - Жесек все равно умело справлялся с речью, обычно исчезающей у другого человека от такой дозы. - Наверное, доволен результатом? Молодец, довел девочку до слез.
  - Не без чьей-то помощи.
  - Заткнись щенок, я не позволял тебе открывать свой поганый рот. Сейчас говорю только я. - Его тон был на удивление надменно спокойным, в отличие от обычного - визжащего.
  Я глубоко, раздраженно вздохнул, и потер руками виски - внезапно ужасно разболелась голова.
  - На меня смотреть, ничтожество, когда перед Верховным стоишь. Ручонками своими размахался он мне тут. Сейчас стражу позову, она их быстро тебе обломает.
  Мои пальцы рук заныли, желая впиться в жирную плоть шеи, ощутить хруст кадыка. Ночь скроет все. Когда-нибудь это произойдет.
  - Обнаглевшая рвань. Как же вы меня достали. Никакого почтения к тем, кто над вами печется. Хамство, упреки, жалобы. Когда вы уже дадите нам спокойно жить. От вас невозможно не устать. - Жесек наклонился вперед, слюни как плоды безумной ярости, искажавшей лицо, текли по подбородку. - Но скоро вы угомонитесь у меня, надолго. А может и навсегда. Старый мудак Априм, будет плясать под мою дудку, вот увидишь, еще как будет, такие пируэты начнет вытанцовывать. Я вас всех тогда загоню под дулами ружей в дома, за лишнее слово посреди площади буду подвешивать за языки, еще порадуетесь каждому куску хлеба, что предложим.
   Теперь сдерживаться не было сил. Рука сжалась в кулак, я сделал шаг вперед, но тон Верховного вдруг изменился.
  - Что напрягся? Не нравиться то, что я тебе тут нарисовал, так давай, предлагай другой способ, как вас заткнуть. И как ты смеешь думать, что никто по-хорошему не хотел разрешить ситуацию. Эти ублюдки, черноплащники вообще не смотрят на их с Основателем договор. Сколько раз мы уже их встречали с распростертыми объятьями. Тут надо оземь лбом биться у их хренова правителя на севере. Ноги целовать. Только кто это будет делать? А, Костоправ? Кто? Такие как ты да твой дурень учитель? Да никогда не поверю! - Жесек неожиданно попытался вскочить на ноги,но безуспешно, - Отвечай мне, как Диквин смог решиться на контакт с северянами? Он ведь что-то знал, так? Он должен был тебе сказать об этом? Что-то про лес? Отвечай сейчас же. Что он говорил тебе о лесе?
  - Не понимаю, о чем вы,- я резко отступил назад, изумленный внезапной атакой с допросом, и изобразить естественное удивление на своем лице просто не успел.
  - Не корчи из себя идиота. Все-то ты понимаешь. Думаешь, я поверю, что вы вот так вот просто решили сунуться в пустошь. Я всегда знал, что Диквин ведет двойную игру. Показывай свои руки. Расставь пальцы, - приказал он мне.
  - Зачем? - Спросил я, когда уже повиновался. Верховный вновь наклонился вперед, свет луны открыл его одутловатое лицо, одурманенные блестящие глаза. Он старательно пытался удержать непослушный взор на моих ладонях.
  - Странно, - недовольно поджал губы Жесек - а его руки, как выглядели, они были целы?
  - Конечно, а что с ними должно было быть не так.
  - Как ты смеешь мне врать щенок. Я ни за что не поверю, что он был настолько доверчив, кто-то точно за ним стоял. И ты знаешь кто, не лги мне! Имя, или я выдерну его клещами!
  - Да я знаю только то, что знаете и вы.
  - Ты ошибаешься костоправ, я чувствую, когда от меня что-то скрывают. Не бывает такого, что бы дрожащий перед пауками сунул руку в паутину, пока ему не пообещают исполнения заветного желания. Он должен был там помереть от страха!
  - Естественно, мы боялись, а кто бы ни боялся.
  - Ты откуда всзялся олух? Он же был тебе как отец, а ты даже не знал о его кошмарах. Но я намекну тебе. В его мешке нашли костюм северянина. - Смех Жесека напоминал быстрые удары молота обо что-то полое. Я, наверное, был первым в городе человеком, кто его видел смеющимся. - Он собирался идти на встречу с северянами в их одеянии. Вспомнил старую байку, о том, как Основатель одевал горожан, что бы те комфортно себя чувствовали в обществе северян, и не пугались их, когда получали от них ремесленные навыки. Это дохлый номер, но Диквин ухватился за соломинку. Сообразил? Мы все их боимся, что тут скрывать, но ты же не стал брать такой костюм. Нет? Вижу по лицу, что нет. А Диквин напротив их боялся, как никто другой. Я-то уже давно знаю, почему он так пристрастно пытался изучать их. Понял теперь причину моего недоверия, к твоему учителю, который не только не напялил этот балахон, так еще и сунулся в объятия к северянам. В нем что-то изменилось! И об этом 'что-то' мне нужно знать!
   Последние слова Верховного я уже не воспринимал. Стало как-то дурно. Я попытался выстроить из вопросов правителя ко мне, что-то понятное, вразумительное, понять вокруг чего ткут свой узор интриг Жесек и остальные хозяева города, и то, что открылось, мне совершенно не понравилось. Оно напугало меня. А как быть с тем, что я узнал о своем учителе? Неужели я ошибся насчет Диквина, неужели совершенный мной поступок, итак тормошивший мою ненасытную совесть, теперь заставит ее обглодать меня. Почему я оценил ситуацию, подобно этому жирдяю, в горячке, смотря на нее сквозь призму паранойи и недоверия. Почему позволил злости затаиться, и носиться с ней лелея, перестав принимать разумные доводы. А, впрочем, может, это Диквину не надо было вести свою собственную игру и утаивать от меня важные детали похода, а мне, наконец, начать перестать себя корить за содеянное? Я допускал, что мой учитель мог иметь секреты, содержание которых не уступало моим, и, разглашая их он бы точно никому добра не принес. И если они действительно были таковы, тогда знать, что заставило Диквина залезть в брюхо той машины, я точно не желал. Пусть уж совесть и дальше грызет меня.
  - Изначально, туда должен был отправиться только один. Я? - Это было единственное, что я смог выдавить из себя.
  - Ты мне тут нюни не распускай. Нечего было мнить себя благородным храбрецом, это признак глупца или помешенного. А скорее всего ты такой и есть, кто еще пойдет в пустошь ради идеи. Такого надо держать, как можно подальше от всего общества, ну или использовать как шлюху в своих целях. Слышишь? Как шлюшку! - Жесек смаковал оскорбления, причмокивая. - Я слышал, как моя внучка вдруг засомневалась в твоей вере. Однако, откуда ей знать, как был убедителен в своих наставления Диквин, как разносил он в обществе их, будто вшей. Но честно, мне очень уж хочется с ней согласиться.
  - Я повторяю, за мной никто не стоит. Если вы действительно слышали наш разговор, то не пропустили бы мою просьбу к Жетере, обратиться к вам за помощью.
  - Что же, возможно, ты убедил меня в этом своей идиотской простотой. Возможно, я дам тебе второй шанс. Вытурю за стены, походишь там, может чего и добьешься. Даже подкину компанию таких же, любящих отстаивать правду, только с оружием. Теперь пошел отсюда, а если кто предложит, что нить этакое, немедленно сообщить мне. Сумка основателя знаешь где. Врут они все. - Жесек уставился в пустой стакан - Возле ворот скажи стражу, что бы немедленно шел ко мне, с нектаром.
  Из усадьбы я выходил озлобленный на весь мир и тем более на себя. Вынашивая свои планы, преследуя свои цели, мы рождали обман за обманом, и втягивали других в этот круговорот, одних заставляя так же лгать, других страдать. В свое время я твердил себе, что этого никогда не произойдет со мной, что я буду честен ко всем своим друзьям и близким, что, какая бы не была тайна, я всегда ей поделюсь с ними. И вот что произошло, когда Диквин узнал обо одной из них. Я потерял лучшего друга, возлюбленную, скоро других близких, о покое разума можно только мечтать, а будущее больше не собиралось мне повиноваться. Идти тогда в лес было ошибкой.
  
   Глава 4
  
  Мужчина в сером костюме, на лице которого будто кто-то острой бритвой растянул тонкую ухмылку до ушей, срезал крылья прямого носа, и дал возможность глядеть на мир сквозь узкие щели, сидел на низком табурете, прислонившись спиной к багровому небу и выжимал человека двумя руками будто тряпку. Льющаяся с перекрученного тела бурая жидкость собиралась под ржавым глубоким тазом у его правой ноги, заполненного до краев человеческой наготой. Мужчины и женщины выпучивая в мучениях глаза, придавленные друг другом, обреченно тянули свои руки вверх, призывая к истязаниям их плоти. Тот, кто уже почувствовал на себе силу пальцев одетого человека, опираясь на студенистые руки, пытался встать на складывающиеся гармошкой ноги, чтобы попасть в окутанный грязным дымом, выдавливаемый колючками труб, город.
  Картину перекосило на стене, и она была готова упасть. Ей нужна была помощь, которую я собирался оказать, но чей-то пьяный голос, пробравшийся ко мне сквозь звон бокалов, крики, какофоничную визжащую музыку пытался догадаться о ее названии и отвлекал меня. Я не стерпел потока абсурдных мыслей, и перебил его ответом. Гость выставки непонимающе вылупился на меня, нахмурился и пробормотал что-то о глупости такого названия как бесхребетные. Это прозвучало как унижение, внезапное, неожиданное. Меня всего затрясло. Я злобно извинился, все-таки поправил картину и стал проталкиваться сквозь гудевшую, отвлекавшую меня глупыми вопросами толпу в поисках той, которой я говорил, что все это ради нее, той которую любил. Фавор и успех поглотили меня, и теперь получив отрезвляющую пощечину критики, мне срочно требовалась поддержка. Да, я чувствовал неловкость за полное отсутствие внимания сегодня к ней, если не сказать игнорирование, но, в конце концов, разве не из ее уст вылетали слова что это мой праздник. Она простит меня за это, это точно, простит. Но чья-то тяжелая рука, опустившаяся мне на плечо, прервала мой путь, а тяжелый бас принявшийся восхищаться моим талантом, и дарить обещания, вновь зажег во мне тщеславие, поражающую мой разум будто хворь, с которой не хотелось бороться. И я вновь забыл обо всем на свете.
  - Ничтожен тот, кто поддался тьме, и потому растворен он будет в ней, сольются они воедино.
  Я открыл глаза, пытаясь понять, где нахожусь. Пробуждение на мгновение погасило восприятие реальности. Странные сны уж больно стали яркими. Фрагменты какой-то другой, чужой жизни спутались в клубок с моими воспоминаниями, и я посчитал их своими собственными. Почему они мне стали сниться? С самого порога путешествия. Проделки пустоши? Она их навевает? Возможно, мне стоило расспросить своих товарищей об их сновидениях. Я ожидал совпадений.
  - Учитель наконец-то! - Аквин стоял в углу строения напротив меня за солнечными лезвиями что рассекали домик, Казалось какая-то легкая черная рябь налипла на его лицо и дергалась синхронно с уголками улыбающегося моему пробуждению рта. - Фесек машину включил. Я отговаривал, но он не слушает. Они оба с Катером, как помешались. Я не стал к ним приближаться. Я правильно все сделал?
  - И образ его будет его сутью. И мысль его черная, будет лишь желать и жаждать. - орал где то посреди домика второй ученик.
   Я подскочил. Щебень с правой стороны взметнулся вверх, в голове что-то вспыхнуло, ногам как будто кто-то сделал подсечку, и пустошь мелкими зубами впилась мне в бок.
  - Учитель, - подскочил ко мне Аквин.
  - Отойди, - я предупреждающе вытянул руку - все нормально.
   Это была ложь: в глазах пульсировали полупрозрачные пятна, тошнота брыкалась в пищеводе. Я осторожно стал приподниматься, борясь с пеленой дурноты и испугом, не дававшим мне толком предположить, что за странный недуг меня поразил. Но мои мысли тихо замерли, когда я увидел Фесека.
  Ученый утопал по колено в груде мелких покрытых редкой шерстью, дрожащих в предсмертных судорогах существ, чем-то напоминавших крыс. Глаза бывшего служителя Читальни горели, и бешено вращались, пот как роса поблескивал на коротких волосах головы, лоб и рукава рубашки до локтей покрылись розовыми каплями чужого внутреннего содержимого. Трясущимися руками он выбирал очередную дохлую тушку из кучи, осматривал ее, любовно обнимал, оставляя очередной развод на груди, откидывал в сторону, потом радостно похлопывал в ладоши и что-то бормотал себе под нос. Напротив него стоял Катер и, размахивая руками, обильно осыпал Фесека фразами о влиянии тьмы.
  - Тьма вездесуща, без света в разуме, она хозяйкой приберется в нем, и человек забудет человечность.
  - Катер замолчи, - я принялся тормошить его. Голова ученика болталась, как будто он спал, - Да приди же ты в себя.
   Пощечина имела целебное воздействие, хотя на такой быстрый положительный исход я не надеялся.
  - Оклемался? - спросил я его, неуверенно смотрящего по сторонам, однако осмысленно кивнувшего в ответ - Аквин забери друга, попробую вытащить Фесека.
   Но осторожность, легкий страх, брезгливость твердо упирались мне в грудь, не разрешая подойти к нему.
  - Это просто удивительно, вы только посмотрите. Одни из кубов - деталь к механизму, я вернул его на прежнее место и тот заработал. Скорее - скорее, взгляните. Это потрясающе, - не понятно к кому обращался Фесек.
  Стоило ли мне тратить силы на просьбу, что бы он отошел от этой кучи? Окружающий мир для ученого в очередной раз, теперь уже в очевидном припадке безумия, сузился на чем то конкретном - теперь на ней. Одной рукой он дотянулся до бака с жидкостью, и несколькими взмахами создал волну, что бы приличная часть содержимого перелилась через край. Приземистое сооружение, формой четвертины полена, в углу строения, тут же выдохнуло из себя клубящуюся, растекающуюся чернилами под водой, порцию дыма, что стал тяжело оседать на землю, на глазах превращаясь в бесформенное гладкое плотное тело, мгновенно покрывающуюся паутиной трещин. Еще через секунду оно лопнуло, дав своему плоду свободу - четырем мелким длинным тварям. Существа мощным прыжком очутились на верхушке груды мертвых сородичей у пояса Фесека, две из которых приступили к жутковатой трапезе, другие устремились к баку, и, взобравшись на него, исчезли внутри. Раздался звук жарящегося сала на огне, и на поверхность всплыла мутная красная пена, колыхавшаяся секунду другую, постепенно приобретая прозрачность обычной воды. Бак вновь был полным.
   - Эта вода - это растворенные крысы. Как только уровень в бочках снижается, машина срабатывает. Интересно, почему она была сломана. А птицы, может их рождение зависело от этой жидкости? А если еще подкинуть, больше нормы...
  - Фесек! - заорал я и, пересилив отвращение, подскочил к нему, но горстка безжизненных тел уже направлялась в бак
  Механизм, формой полукольца вдруг вспыхнул зеленым светом и загудел. Где то далеко с восточной стороны, в странном городе раздался громкий скрежет давно забывших смазку шестеренок
  - О, это я что-то запустил? - рассмеялся ученый, но увидев надвигающегося меня, осекся и настороженно попятился.
  Его последняя фраза как гром оглушила меня, вспыхнула красным, и я грубо схватив его за грудки, стал выволакивать из мертвых тел
  - Что вы себе позволяете, Биприм, уберите от меня свои руки, немедленно!
  Я и не подумал, швырнув, с придавшей мне силы злостью, на землю под ноги к ребятам.
  - Да как вы смеете!
  Фесек резко вскочил на ноги, отряхиваясь, а потом его рот удивленно приоткрылся, Он озадаченно посмотрел на разворошенную кучу крыс, потом на самого себя. Отпустившее его безумие смеялось где-то вдалеке.
  - Вот тьма, - прошептал Фесек - Что бы сказал Основатель. Простите меня, простите меня Биприм. Я же просто крутился здесь. Но, почему? Желание знать, стало настолько невыносимым...
  - Если позволите, я буду вас бить Фесек в следующий раз.
  - Не могу не согласиться, - удрученно произнес он. - Что... что со мной было?
  - Я так понимаю, после вчерашней речи решили наглядно продемонстрировать нам как можно стать источником опасности. Теперь благодаря разуму, - довольно резко ответил я
  - Нет-нет Биприм, вы не правы, здесь что-то другое. Я как будто чувствую на себе чье-то воздействие. До сих пор. Неужели вы не видели, что я был не в себе. Это все проклятая пустошь!
  - Хорошая отговорка.
  Вновь раздался звук какого-то большого запускаемого механизма, уже ближе. Поток песка и мелких камней, непрошеными гостями, с шумом влетели в домик
  - Великолепно, просто превосходно Фесек. Аквин, Катер быстро собирайтесь, уходим. Что ты на меня смотришь, упаковывай рюкзак.
  - Так я же его потерял, - удивился Катер
  - Что? - разум быстро преподнес на блюде почему-то вдруг утраченное воспоминание - Помоги тогда Аквину.
  - Так а что собирать то, объедки? - Аквин смотрел на поклажу, почесывая затылок.
  - Может остаться лучше здесь? - неуверенно произнес Фесек, - как-то спокойнее, и намечается что то интересное. Стоит понаблюдать.
  - Что? - Мои кулаки непроизвольно сжались, но потрепанный, жалкий вид ученого действовал успокаивающе. - Я сделаю вид что не слышал этого, а вы прикинетесь все еще не отошедшим от припадка. Это любопытство в угоду себе Фесек. Чистый эгоизм. Вы как умалишенный ради знаний рискнули своей жизнью, нашими жизнями, ковыряясь в этих механизмах. Запустили непонятно что, а теперь надо посмотреть на непонятно какой результат? Нет, уж, Хватит.Отсюда надо уходить и немедленно.
   Упрек имел воздействие, ученый виновато опустил глаза вниз. Нет, я верил Фесеку, и не сомневался что это пропитанная тьмой пустошь, измывается над нашими умами, но не выставить его единственным виноватым в сложившейся ситуации, было бы глупо. Безрассудство его исследовательской деятельности, нужно было предупредить, укорами, ударами если потребуется. В дальнейшем его любознательность может нам еще как аукнуться, если конечно мы переживем, то, что он сотворил сегодня.
  Земля подалась вверх, потом еще раз. Строение заскрипело, звуком рвущегося металла и опасно задрожало. Время на пустословие закончилось. Мы все почти одновременно выскочили наружу, под палящее солнце, окунув ноги в грязный туман пыли, нависший над шуршащим щебнем. На юге сред построек что-то гремело, звякало, складывалось, закрывалось, растекаясь эхом по пустоши, слышались мощные выбросы пара, чавканье болотной жижи. Слава Основателю, дорога на север не претерпевала никаких метаморфоз, и мы быстрым шагом устремились вперед.
   - Биприм, подождите, не спешите, - Фесек старался держаться рядом со мной - Послушайте, я действительно не понимаю, что со мной творилось. Я ценю жизнь, конечно, свою больше. Да я наверное бы даже хотел умирать в мучениях что бы ее возненавидеть. Мое любопытство направлено на постижение жизни, и вместе с тем что бы это сделать, я рискую умереть. Люди хотят знать, с этим ничего не поделаешь.
  - Опять ненужная речь, с такими мыслями вы становитесь очень опасным для нас. Нет, я не запрещаю вам изучать, я просто прошу вас всегда проявлять осторожность, и согласовывать со мной свои эксперименты. Хотя хотелось и мысли побуждающие к ним. Надеюсь мы больше не вернемся к этому разговору.
  - Я же говорю, я не понимаю... - Мой раздраженный вздох резко прервал оправдания Фесека. - Конечно, вы правы.
  - А теперь вопрос к вам. - Я подождал учеников, следующих за нами. - Какой тьмы меня не разбудили раньше, ждали, когда ночная тварь вернется.
  - Мы будили, но вы не просыпались. Катер такие пощечины отвешивал.
  - Это не правда, учитель! Я наверное тоже был не в себе. Ой, учитель, там кто-то стоит.
  Впереди, там, где пустошь вздохнула, образовав гребень, прикрывавший горизонт, в возникающей, от подземных толчков, клумбе мелких песчаных вихрей действительно стояло существо. Преображенный. Подергивающаяся лошадиная голова, увенчанная грязной черной копной спутанных волос с гнездами колтунов, внимательно наблюдала за нами. Тьма содрала с чудовища кожу, и сейчас голые бурые мышцы поблескивали в лучах солнца, извивались, перекручивались, наползали друг на друга, будто черви, или это были черви. Они свисали длинными плоскими лентами с кистей рук, и тварь, опустившись на скрытые ботфортами стоптанных пыльных сапог колени, откусив одного, начала медленно его пережевывать. Рядом с ним из-под земли саженцем торчала конусовидная белая голова - второй преображенный. Перебирая рудиментами рук, он пытался вытащить свое зеленоватое тело на белый свет. Рубашка или куртка, ставшая с кожей единым целым, на спине была покромсана на лоскуты. Покрытые какой-то подземной слюдой, и завернутые в спирали, они преобразились в длинные ежовые иглы, забавно дребезжащие как пружинки при освобождении от подземной тесноты.
  - Все назад! - заорал я. Хотя домик, зеркальные пластины которого выли как задетая пила, а сам он ходил ходуном, теперь уже не внушал чувство безопасности.
  Фесек, выскочивший чуть вперед нас, медленно пятился, не спуская глаз с чудовищ.
  - Мама, мамочка, - верещал Катер. Моя рука успела вцепиться в его воротник, предостерегая от паники и бесконтрольного поведения ног. Я подождал пока ученый, продолжавший отступать, не поравняется со мной и передал ему всхлипывающего ученика.
   - Птицы опять поднимаются - устало всхлипнул, где то уже далеко Аквин.
   Я слышал сзади шум запутавшегося ветра в листву дерева, но повернуть голову, не то что спину, разрушить слабый контроль обстановки, оторвав взгляд от монстров казалось не разумным. Как и скорее всего использование того оружия против них, что сжимала моя рука. Однако преображенные как будто и не собирались нападать, один все также продолжал терзать свои пальцы, не спуская с нас слезящихся грустных глаз, другой похожий на крота злобно лаял на кого-то в стороне востока. Я покосился, пытаясь выхватить полем зрения, причину тревоги твари. Там пытаясь удержаться на ногах от подземных толчков, бежали четыре человека, в легких куртках, груженые рюкзаками и мешками, продолжение их рук были точно пистолеты, у кого-то поблескивала сабля. Залесьевцы. С кучей оружия и припасов, что очень было странно. За ними увязалось пара безголовых птиц, казавшиеся их провожающими. Их дерганая траектория полета, давала ясно понять, что для них важнее происходящее в странном городе, соблазн взглянуть на который теперь стал для меня велик
  Многокилометровая полоса строений с востока на запад изменилась, она больше не была белоснежной. Постройки оголялись, задирая свои простыни вверх, открывая на обозрение черные состоящее сплошь из узлов различного калибра рифленых трубок тела. С образовывавшихся грибных шапок, спелыми плодами сыпались вниз птицы. Куры, гуси, воробьи, голуби, какие-то более крупные виды, с различной формой клювов и окраски оперения, наполняя все вокруг свистом, гоготом, кудахтаньем. Натянутые алые нити, бегущие к земле, рассекали пополам попадающее на них то или очередное тельце. Целые животные вперемешку с этими красными ошметками падали на землю, придавливая своих сородичей, отдававших тут же за них свою жизнь, а затем подхватывались и неслись вглубь изменившегося города, что бы там оказаться в брюхе роя безголовых птиц, взвесью повисшего среди механизмов, отпускающей тысячи мелких лапок для сбора этого урожая.
  Раздался выстрел, освободивший меня от завораживающего безумия происходящего. Твари на гребне так и не сдвинулись с места, в отличии от стремительно приближающихся залесьевцев, гонимых кружащимися, не решительно пикировавшими будто сомневающимися в правильном выборе добычи, птицами. Раздался второй выстрел и лай Преображенного затих, похожий на крота закапывался в землю, второй в червях показывал свою спину погружаясь за гребень. Навряд ли их испугала пуля, скорее здесь дело было в летающих тварях. Смысла оставаться снаружи теперь больше не было и для меня, опасность сейчас могла исходить только от летающих тварей, спасение от которых скрипело за моей спиной. Я помахал руками бегущим, а через минуту, за мной, протиснувшись сквозь пластины, внутрь домика влезли и Залесьевцы.
  Седой, отряхивал куртку от пыли, его выпуклые глаза бегали по помещению, большой острый нос втягивал воздух, а широкий рот хитро ухмылялся. Двое других выглядели как близнецы, высокие, смуглые, блестящие от пота складки морщин на лице, они хищно изучали нас. Пережитое трусило только мальчишку, он видимо до сей пор не мог поверить, что участь смерти его миновала, вжимал голову в плечи от каждого движения безголовых птиц в прорехах домика, хватался за рукав куртки Седого. Какой тьмы здесь вообще торилось, каким образом, ребенок оказался замешан в мятеже, кто его отправил в пустошь? Ему ведь и пятнадцати не дашь, хотя с первого взгляда можно ошибиться, плотный, чуть ниже двойняшек, круглое лицо, узкий нос, близко посаженные глаза, коротко стриженные вьющиеся волосы он мне жутко кого-то напоминал, кого-то кого я точно знал, но никак не мог вспомнить.
  - Он выжили, и выжили, потому что были тверды в вере в слово Основателя. Оно спасло их от тьмы, - счастливо прошептал позади меня Катер.
  - Уймись. Уважаемые я думаю оружие внутри этой постройки вам не понадобиться. - Я кивнул на их пистолеты, на курках которых словно приклеенные лежали подушечки указательных пальцев - Случайная пуля здесь никому не нужна
  - Тогда почему ты держишь свое, Костоправ. - улыбнулся в ответ Седой.
  Он знал меня, откуда, неужели это люди Жесека, хотя такое можно было бы услышать и в темнице от стражей или от освободителей. Ведь если Жесек сдержал свое слово, значит он заодно с Реквиным? Но почему меня не поставили в курс дела. Странная конспирация. Какая-то своя игра? Жесек не смог достать цилиндр и пошел в обходную? А может, тут замешан совершенно другой Верховный? И Залесьевцы именно те люди, о которых предупреждал Реквин?
  - Ты знаешь кто я такой?
  - Считаешь несправедливым, что я тебя знаю а ты меня нет? - хитрая улыбка Седого раздражала.
  - Да мне как-то плевать, - равнодушно ответил я.
  - Врешь, Костоправ. Вижу по лицу.
  - Это в вашей внешности много лжи.
  - С чего ты взял?
  - У Залесья жрать нечего, что говорить об оружии.
  - И что с того, может нам с ним подсобил кто из правленцев.
  - Уверен, мы оба его знаем.
  - Кто же их имена в городе не знает? - улыбка не сходила с лица залесьевца.
  - Жесек. - не выдержал я.
  - Может и Жесек. - усмехнулся Седой. - Не пойму, зачем тебе столько нераскрытых вопросов то Костоправ, а? Думай теперь, гадай, вместо того что бы нормально приветствовать еще одних выживших в этой клоаке людей.
  - От ответов на них зависит наше доверие к вам, и соответственно приветствия.
  - Ну сколько можно то Старший, давай с пацанами разбираться, - перебил меня один из 'близнецов'.
  - Да что с тобой сегодня твориться. - злобно шикнул на него Седой. - Нарываешься на костоправскую пулю идиот?
  - О чем это вы? - насторожился я
  - Учитель, правда, хватит держать пистолет. - Катер оттолкнул меня, ринувшись к своим кумирам. - Мы рады видеть вас борцов за слово Основателя, выживших и избежавших лап тьмы. Это просто чудо. Радость переполняет нас.
  - Катер! - Я успел оттолкнуть его, когда пуля, собиравшаяся поселиться в груди моего ученика, пролетела рядом с моим плечом, и устремилась в прореху между пластинами. Второй близнец выбрал жертвой Фесека, и достав нож двинулся к нему, но был остановлен запущенным мной пистолетом точно в висок. Резко схватившись за голову, он присел, при этом кто-то другой в этот момент зарядил мне промеж глаз. Все вокруг потемнело, и закружилось, однако вложенная в удар сила только пробудила мою ярость. Я дотянулся рукой до шеи первого стрелявшего, направившего вновь оружие на лежащего на земле Катера, и, наверное, теперь надеявшегося не промахнуться, поднял его тело в воздух, сжимая пальцы и жаждая звука хруста. Но он пока что исходил только от моего носа - заехавший мне по лицу не прекращал наносить рукояткой пистолета удары, захватывая области челюсти, скул. Я потянулся свободной рукой и к своему обидчику.
  - Учитель, а что мне делать дальше?- вопрос Аквина прозвучал громко, как, сигнал остановиться, откуда-то из за спины ложных залесьевцев, отчего они резко обернулись, а седой даже поднял руки.
  - Э, парень ты чего творишь?
  Аквин, наростом тени одной из пластин, стоял за спиной молодого залесьевца, приложив острие ножа к его горлу, и ждал моих указаний. Равнодушный взгляд, расслабленные мышцы лица - не только его холодное оружие чувствовало спокойствие моего ученика, и готовность резать человеческое тело, сейчас не в целях помощи, не мертвецов. Ученик был настроен убить, он излучал убедительно эту готовность, чем напугал всех, тем более меня.
  - Убери нож, слушай, хватит, погорячился мой друг. Будет наказан. - Седой выглядел очень встревоженным
  - Учитель?
   Поступок ученика ошеломлял, и некоторое время, вытирая кровь, льющуюся с носа, я не мог понять, как поступить дальше. Или это была борьба с абсурдным желанием не допустить, в ситуации где нас могли лишить жизни, того что бы Аквин мог стать убийцей.
  - Веди его сюда, будет дергаться режь, - прозвучал от меня ответ.
  - Костоправ да ладно тебе. Произошло недоразумение, - запротестовал Седой.
  - Если кто из них дернется, тоже режь, - добавил я, подняв с земли свой пистолет.
  - Ты поаккуратнее только, парень, слышишь? - Седой отошел подальше, пропуская Аквина с заложником, и что есть силы, врезал ногой в бок первого стрелявшего, присевшего на корточки и потиравшего шею. - Ты что творил псина тупая. Я тебе давал какие-нибудь указания.
   Очередной удар Седого вызвал стон.
  - Младший ты не волнуйся, все будет в порядке. - подбодрил испуганного, побледневшего паренька Седой - Слушай, Костоправ давай все забудем и мирно обговорим наше сосуществование.
  - Хочешь что-то обсудить после того как хотел убить нас?
  Последнее слово выскочило очень не уверено. Седой запросто мог пристрелить меня, но он только пытался меня оглушить, а вот мои товарищи сейчас точно могли отправиться во тьму. Я им нужен живым, зачем? Может все-таки это действительно люди Жесека, а тот дал команду ликвидировать остальных моих попутчиков.
  - У кого в пустоши не возникнет мысли избавиться от лишнего груза, но воплощать ведь в жизнь ее никто не собирался, - попытался убедить нас Седой. Но только не с его шутливой, нагловатой интонацией.
  - То есть мне показалось, что моего ученика хотели застрелить?
  - Да эта самодеятельность самого меня удивила, - развел руки Седой - Слушай, скажи этому, другому убрать с горла нож, даю слово, никто больше не нападет.
  - Я уже увидел, как тебе подчиняются твои люди.
  - Этот вопрос решиться, только отпусти младшего, - более настойчиво потребовал Седой.
  - Без проблем, но тогда вы бросаете мне под ноги все свое оружие.
  - Ха-ха, прекрасный юмор Костоправ. Ты за кого, нас держишь?
  - А вы за кого меня?
  - Безусловно, за человека, который может здраво мыслить.
  -Тогда чего вы беспокоиться за жизнь своего человека? Он будет в целостности и сохранности, но только пока вы не решитесь вновь на нас напасть.
  - То есть дальше мы идем все вместе? - хитро улыбнулся Седой.
   Тут он поймал меня, взяв заложника, мы одновременно пригласили лжезалесьевцев следовать с нами. Они же не отвяжутся. Парень им нужен, очень. Но для чего? Кто же он? А отпустим, они точно нападут. Может их сейчас всех пристрелить пока не ожидают? Навряд ли это мне под силу..
  - Я подумаю, - это все что я мог ответить.
  - Конечно, времени, у тебя полно, думаю, сегодня мы навряд ли уже куда-нибудь пойдем. Разбиваем лагерь. А ты младший успокойся, ничего они тебе не сделают. Да скажи ты своему другу, Костоправ, что бы убрал, наконец, нож.
  Аквин с бледным пареньком посмотрели вопрошающе на меня.
  - Убери нож. - согласился я, сделав вид что с неохотой - Только не отходи от него.
  Залесьевцы казалось, успокоились. Они уселись на песок напротив нас, первый, что напал на Катера, стал хлебать нещадно воду, отчего получил подзатыльник от второго. Фляга отлетела в сторону, и жаждущий набросился на своего обидчика. Седой что-то злобно пробормотал, и те резко угомонившись, бросились к предмету раздора, что бы чуть ли не с поклоном, подать его ему. Залесьевиц отпил и, закручивая крышку, стал внимательно смотреть на Катера, который сверлил пустым взглядом землю перед собой.
  - Послушай парень, как тебя
  - У тебя есть с кем пообщаться, не лезь к нам, - гаркнул я.
  - Костоправ, он взрослый человек, и я думаю, сам решит с кем общаться, а с кем нет, так как тебя зовут.
  - Катер, - тихо ответил ученик, не отводя глаз от щебня.
  - Ты я смотрю человек праведный, верящий в слово Основателя, чтящий его, к другим людям почтительно относишься, твое приветствие просто потрясло и тронуло меня. Вижу что понимаешь что мы тоже чтущие законы нашего Спасителя, люди, но просто испугавшиеся пустоши. И этот страх слегка пошатнул рассудок моего друга, отчего он сейчас очень искренне переживает. Это так Пень?
  - Э, почему я уже Пень? Был же Первым?
  - Да потому что... - Седой вздохнул, справляясь со злостью. - Потому что ты был, как дуб, но пустошь тебя подрубила.
  - Да уж страху я натерпелся. Очень интересно, пень от дуба, - задумчиво потер подбородок Пень.
  - А я ведь все еще Средний? - спросил осторожно второй 'близнец'.
  - Как пожелаешь, - покровительственно улыбнулся ему Седой, а потом вновь нацелился на моего ученика. - Ты Катер не смотри на их простоватую внешность, слегка глупую, они очень чуткие люди внутри и понимающий. Вера в слово Основателя она же ведь во внешности не выражается, а от сердца идет.
  - Какая ужасная чушь. Катер ты посмотри на них, посмотри на их снаряжение, они точно не те за кого себя выдают, - вмешался Фесек
  - Еще один нашелся. Какой толстячок! Как ты вообще здесь выжил, на читальника похож, может и представление там снаружи твоих рук дело?
  Фесек надулся на эти слова.
  - Так это что правда - сипло но громко рассмеялся, закинув голову Седой - Вот ты чудак. А я уж подумал, это мы сделали, когда тот кусок кольца загорелся.
  - Полукольцо. Где-то есть еще одна постройка? - встрепенулся Фесек.
  - Метрах в пятистах отсюда, а там дальше еще одна. Наверное как-то связаны, какая-то цепная реакция, что думаешь, - прищурил глаза Седой, внимательно смотря на ученого
  - Конечно-конечно, естественно одну этому механизму не под силу запустить такой процесс. Очень интересно. А крысы, мелкие зверьки они появились?
  - Органическое топливо - я так о них подумал, когда увидел.
  - А вы что, Служитель Читальни какой-то, - презрительно спросил Аквин.
  - Бывал и им парень. А вот ты, наверное, на стража должен был учиться, или нет. Будущий Тайный. Ловко ты нас провел, ничего не скажешь, я поражен твоими способностями, и даже восхищен.
  Лесть вытянула из Аквина улыбку.
  -Хватит уже туманить разум моим товарищам, - громко произнес я.
  - Ты чего это? Дай мне пообщаться с ними? Или что, испугался? За лидерство свое? Ну оно и понятно, затыкаешь всем рты, не даешь выразить личного мнения, тайны там всякие. Хреновый из тебя командир.
  - Тайны? И что же то я от них скрываю?
  - А что не скрываешь? Катер, вот ты знал, что твой учитель по ночам листовки разносил, спать людям не давал ради своего хозяина Диквина, ради его бунтов.
  - Нет, - удивился Катер и быстро бросил на меня взгляд - Учитель это что, правда, так вы все-таки участвовали в них? Пытались восстановить порядок?
  - Пытался-пытался, в этом-то он молодец, проехали. - Седому явно не понравилась реакция Катера - А вот то, что он его убийца, знали?
  - Какой тьмы? Ты что несешь? - изумился я, чувствуя холод пота на своей спине.
  - Хочу что бы твои друзья знали, с кем якшаются.
  - Значит, мне все-таки стоит переживать за свой авторитет? - усмехнулся я - Ну ладно, рассказывай... Старший, как же я отправил его во тьму? Очень интересно.
  - А что рассказывать. Вас вместе тогда на складе столько народу видело. И особенно как ты один вылетал из брюха машины, оставив там труп. Тебе повезло, что ты оказался этакой темной лошадкой для многих, а то бы давно голова на плахе лежала. Но я то знал, кто был лучшим другом Диквина, кто стоял в его тени. Заманил в ловушку и дал ей захлопнуться, потому что узнал правду о нем? Так было костоправ?
  Хотелось засмеяться, хотелось сказать ему что он переоценивает меня, но нет, пусть так и будет, пусть меня считает настолько опасным, пусть в его глазах я буду мастером козней, по крайней мере доля истины в его предположениях существовала. Я ведь действительно был причастен к смерти своего учителя и друга.
   20 д.н.
  Над нами навис огромный, длиной в добрую сотню, а в высоту не меньше десяти метров, похожий на разбухшую в основании короткую иглу, последний из колонны, грузовик Северян. Копьевидная лишенная глаз и рта голова дремотно покачивалась, рассыпая над собой закрученные лунным светом серпики пара, рвущиеся под телами паукообразных чистильщиков, что сновали по телу, создавая иллюзию ряби на воде под толщею которой забрался ветер. Эти мелкие твари, вылезшие из карманов кожи, извалявшиеся в густых янтарных выделениях тысячи пор, сейчас тщательно натирали до влажного блеска выпирающее бока бочковидного тела, спускались вниз под брюхо, что бы покрыть толстым слоем клейко-видной массы костяные колеса, полукольцами, выглядывавшими из-под него. Иногда другой паук срывался и падал на землю, и тогда отборная ругань кого-то из рабочих, кому ненароком выдался близкий контакт с отвратительной склизкой тварью, уносилась эхом в ночь. Никто не смеялся над этим. В тени грузовика все ходили, втянув в плечи голову, сгорбившись от ужаса, рождающегося в пребывании рядом с чуждым, нечто отвратным, пришедшему с другой стороны земли прорвав тьму пустоши, и наверняка подцепившую ее как хворь. Ужас и страх, здесь пропитали, сам воздух, сгустившийся в запахе замороженного мяса, что запутался во вдох каждого, и в тошнотворной тишине. Даже увечья здесь сопровождались шепотом. Но скоро все закончится. Осталось еще несколько коробов и свисток бригадира, наконец, ознаменует спасение. В ответ ему раздастся хлопок кнута Северянина, грузовик медленно втянет в себя свою кишку - яйцеклад, по которому мы выносили из его нутра провизию, и начнет движение к воротам, за которыми его уже ожидали остальные исполины. Надеюсь, в этот момент мы уже будем в его брюхе.
  Те из рабочих и бригадиров кто зацепился за крючок речей Диквина, согласившиеся нам помочь с побегом, искоса бросали на нас скользящие мимо взоры, будто пытались уловить безумие, что шагало бок о бок со мной и учителем. Да, это была абсурдная, нелепая, сумасшедшая идея, родившаяся в голове моего учителя. Она пугала и нас. Но способ выйти за пределы города и добраться до Северян, не будучи арестованным или растерзанным наружу оставался единственным.
   Несколько последних недель, днем и ночью я приходил сюда и наблюдал, за тем проверяют ли Северяне перед отбытием за ворота наличие нежелательных попутчиков внутри своих грузовиков. Я видел их сторожевых псов, чьи сухие, изогнутые, тощие, поставленные на четвереньки, тела мелькали среди разгруженных тюков, поднимая своими ищеичьими носами в воздух клубы пыли, слышал дребезжащие металлические звуки, исходящие от них и чувствовал, как трепет ужаса окутывает мое сердце в их присутствии, пусть и незримом. Никто здесь не ходил в одиночку. Столкнуться с этими чудовищами для многих означало сойти с ума. Говорили, что они мера предосторожности, ведь кто угодно может сюда забрести с той стороны, но умалчивали главное - стражи науськаны искать Преображенных. Что-то иногда просачивалось внутрь города, какая-то невидимая часть пустоши, часть ее мерзкого детища - тьмы. Оно протягивало свои лапы, к очередному разуму, и превращало человека в умалишенную марионетку, повинующуюся злобному зову пустых земель. Рассказы о стражах порядка, что бились о ворота, как птица о прутья клетки, о грузчиках, что спрыгивали со стен или убегали за ворота во время приезда Северян, блуждали среди рабочих. Но самое жуткое состояло в том, что никто до конца, до первых признаках безумия, не знал, что преображение уже началось. Что его тело изменяется, и мысли хватаются за края бездны. А охранные твари как то это чувствовали, и то чем заканчивались истории местных работяг, лучше было не принимать на веру. Но слава Основателю никто из них, за все время моих пребываний здесь, так и не заглянул внутрь грузовиков, возлагая эту обязанность на плечи бригадиров города.
  - Ты готов? - Диквин не мог не выглядеть сильным, грозным, уверенным, готовым на все. Но, мне показалось или я действительно услышал в его голосе дрожь? Он боится? Озноб волнения? Да, он бил и меня, но только не потому что мы скоро оставим позади наш родной город и вторгнемся в пустошь, а от своих мыслей, сформировавших скорую участь моему учителю и наставнику. Ту, что должна была его постичь в путешествии. Созданная моими руками. Предательство, в ответ на предательство.
  - Скоро, уже очень скоро Биприм мы изменим все. - Его шепот был переполнен волнением, нетерпеливой яростью и конечно же ложью. Сколько можно этих пафосных, наполненных благородством и желанных для любого верующего в слово Основателя речей, на деле не имеющих никакого будущего, а значит и смысла, только звук способный одурачить потерявшего надежду и озлобленного на жизнь.
  - А ты Биприм, ты все узнаешь, твой тайны откроются. - Усмешка Диквина, которую я так часто поддерживал своей, теперь была прогнившим оскалом. Мне захотелось плюнуть на нее. Он заподозрил каким-то образом, что я выбрался из оков его напыщенных речей, и теперь ухватился за тайну, о которой мне пришлось поделиться с ним, заманивал меня ответами на вопросы что терзали ум. Диквин знал это, как знал и то, что я чувствую себя перед ним должником. А как мне было не считать себя таковыми, перед тем, кто вызволил меня из грязи, поднял на ноги, дал образования и жизнь, которая не снилась никому из Черни. Да, он использовал меня, использовал как человека, которой не смог бы бросить его в трудную минуту, пусть даже она выражалась в самой пустоши. Твердил что это обязанность дружбы. Но сам же давно перестал ценить ее, и пресмыкался перед новыми друзьями, что обещали славу и богатства. А ведь я спрашивал его об этих людях, давал намеки на призрачные имена, но слышал только, что все будет хорошо, и что я должен доверять. Но как это возможно когда от тебя утаивают все, и оставляют только подозрения. Подозрения о предательстве, не только меня, а всего города. Как здесь, не перерасти гневу в ненависть. И потому я четко для себя решил что Диквин, не вернется назад.
  - Пора, - кто-то тихо, неуверенно, боясь, что бы это не прозвучало приговором, произнес позади нас. Диквин молча посмотрел на меня, своими полными холодного разума глазами, и я на мгновение, как обычно съежился под ними - ожидающий порки ребенок, готовый беспрекословно повиноваться любому слову и приказу, готовый рефлекторно положительно кивнуть, только бы избежать взбучки за отрицательный ответ. Что я и сделал. Удовлетворенный он закинул на плечо свой мешок с едой и вклинился в спешно поднимающуюся по кожистому трапу толпу согнувшихся молчаливых рабочих, волокущих за собой грохочущие о костяные ступеньки, тележки. Я поспешил присоединиться к ним, коря себя за трусливый гнев и ненависть, что вновь зарычали в спину моему учителю. И с ними мне придется выступать против него?
   Подсвеченное тусклой синевой нутро, дыхнуло на нас льдом. Четыре оставшихся короба с человеческий рост покоились в глубине, в кожистых складках, торчавших из стенок. Грузчики слажено, быстро выволокли их, и, погрузив на тележки, постарались побыстрее убраться вон из этого места, бросая на нас недоуменные взгляды. Бригадир, выходящий последним, остановился. Он что-то хотел сказать Диквину.
  - Ладно, - только и вырвалось из него. Он потер рукой лоб, устало сморщив глаза. Пронзительный звук его свистка раздался, еще, когда его черный силуэт плыл вниз по яйцекладу.
   Где то с правого боку, уже через минуту раздался хлопок хлыста Северянина, и кожистая вывернутая наружу ткань стала складываться гармошкой, проталкиваясь внутрь брюха, погружая нас в хлипкий синий свет, как отсеченный кусок лунного света снаружи, шепчущей о предстоящих ожиданиях и волнении. Звук спускаемого воздуха, и внутри стало теплее, Диквин завозился, расстёгивая куртку.
  - Все, поехали.
  Гигантский грузовик чуть подался назад. Я замер, к горлу подкатился комок, сердцебиение ускорилось. Нам удалось. Теперь осталась только бороться со временем, и мы на пороге Северян. Фантазия в подробностях рисовала это событие, но натыкалась на другую, замершую в глубине злых размышлений, видеть образы которой я не желал, и отступала. Соберись, твердил я себе, ты должен разобраться с со своим учителем. Ты обязан! Он предал всех. Тебя.
  Вперед чудовище не двинулось
  Диквин, удивленно смотрел в сторону свернувшегося в культю, яйцеклада.
  - Что-то случилось. Что-то снаружи.
  Я прислушался, надеясь, что сквозь толстую кожу просочатся звуки тревожащую тишину снаружи. И тут же яркий голубой свет закружился вокруг нас приятным мягким женским голосом.
  - Обнаружение ошибки. Присутствие чужеродного спирального элемента. Условно рефлекторно навигационная система была отключена. Контролирование центральной системы переключено на ручной режим. Просьба взять нейрохлыст.
  Возле меня раскрылась одна из кожистых складок, внутри которой лежал обычный кнут.
  -Нас засекли. Вот тьма. - Выругался Диквин. Он встал во весь рост и прогремел. - Кто-то здесь есть?
  - Просьба взять нейрохлыст - повторяла девушка. Я слышал ее усмешку.
  - Мы посланники к вашему правителю. В связи с вашим игнорированием просьб об увеличении количества продовольствия - громко объяснял Диквин, ожидая после каждого предложения дальнейшей реакции голоса. Но ее зациклило
  - Просьба взять нейрохлыст. Просьба взять нейрохлыст
  - Трап не открывают. Нас точно заметили? - засомневался я.
  - Просьба взять нейрохлыст - Голос, будто запутавшаяся в паутину муха заставлял вибрировать мои нервы
  - Возьми ты этот тьмой побранный хлыст - заорал Диквин, и я, не раздумывая бросился выполнять его команду. И, только почувствовав тепло кнута, я выругался про себя. Какой тьмы я повинуюсь. Он опять мной пользуется. Этот приказ прозвучал как слуге. Не как другу. Гнев стал медленно, раскручиваясь наполнять меня. Хлыст потрескивал в моей руке. Тканевая заслонка, отделявшая нас от остальной части грузовика развернулась цветком, за которым лежала костяная тропинка в багровом свете, по обеим сторонам которой, за слюдяной пленкой трепыхались два мощных сердца, обмотанные пульсирующими сосудами. А впереди, в конце тропы сияло еще более ярким голубым светом отверстие, за которым четко виднелся полушария мозга.
  - Идем к нему. Быстрее Биприм, пока снаружи не спохватились.
  - Но что мне делать.
  - Я не знаю. Бей по стенкам.
  - Что?
  - Бей по стенкам!
  Я выполнил. Потом еще раз. Оставил развод молний на бороздах желеобразного органа. А он вновь заговорил с нами женским голосом.
  - Не обнаружено спирального компонента вида погонщика. Просьба войти в центральную систему для нейроорганоадоптации.
  - И что теперь?
   Учитель колебался с ответом. Он словно ожидал другого.
  - Заходи внутрь, как она говорит, - неуверенно произнес он.
  - Вы серьезно?
  - Бегом заходи внутрь - Он почти визжал. Бешенство светилось в глазах моего учителя. Несдержанная злость - последствия непродуманного принятия решения. Он так это ненавидел. Он не привык делать поспешного выбора.
  - Я не пойду туда.
  - Биприм не испытывай мое терпение
  - Я не собираюсь делать непонятно что. Может это сделать самим вам? - резко произнес я и направил на него хлыст.
  - Ты что меня так стимулируешь? Делай, как я говорю, не будь дураком, заходи внутрь. Слушайся меня, - взревел он вновь, а меня объяли языки пламени гнева. Диквин их увидел и отшатнулся, согнувшись под взлетевшим вверх кнутом. Грохот бездыханно завалившегося тела впитался костью грузовика, не желавшего нарушать лишним звуком мягкий гул своего тела. Только голосу странной женщины это было позволено.
  - Просьба зайти внутрь центральной системы для нейроорганоадаптации.
   Я наклонился убедиться, что пульс Диквина выбивает хоть какой-то ритм, и, схватив за шиворот своего учителя, потащил его к сияющей синеве, радостно замерцавшей и протянувшей к нему серебристые длинные волокна.
  Диквин открыл глаза. Взор блуждал еще в небытие. Но сознание к нему вернулось быстро, когда разум разобрался, где находиться его тело. Он стал дополнением ствола мозга, и заорал.
  - Твою мать ты что наделал идиот. Ты все испортил. Вытаскивай меня. Быстрее!- Светящиеся нити окутывали его тело, вторгались под раскрасневшуюся кожу, в ноздри, в слезные каналы , парализовали его тело, не давая извиваться, оставляя только боль в глазах. - Не стой, вытаскивай меня немедленно отсюда.
  - Я знаю, кто за вами стоит, и кто вам передал копию договора Основателя. Я даже представляю, что в нем вы поправили, - шипел я сквозь зубы, не прекращая смотреть на мучения, исказившее мимику его лица.
  - Что ты там несешь? - Голос Диквина становился слабым - голос борющегося со сном.- Пожалуйста, Биприм. Вытаскивай меня. Я прошу тебя, ты должен мне довериться.
  - Как это возможно, когда вы так решили поступить, с доверием всех горожан...со мной. Я думал мы друзья, я считал вас своим отцом. А вы... Готовы были засунуть меня в голову этого зверя? И ради кого, ради тех, кто высасывает последние соки из Города.
  - Ты ничего не знаешь. Не понимаешь. Это трудно... - Дрожащий вздох - Пожалуйста, протяни мне руку. Я все объясню.
  - Что будет очередной ложью? - выкрикнул я.
  - Биприм... - Свет подобрался к его лицу, заполнил рот. Его глаза смотрели на меня, почему то уже без укора. А его слова, все, что он успел вымолвить - последние, медленно вытекающие капли из горлышка опустевшей бутыли. - Только сделай правильный выбор. Пусть не сейчас...
   И Диквин мой учитель превратился в светящийся кокон, издавший визг апогея боли, что потонул в реве грузовика, будто огласившего всем вокруг о страданиях своего пленника. Стук сердца чудища стал аритмичным, его тело задрожало в судорогах, яйцеклад мешком вывалился в ночь. Все пошло не так. Путешествие завершилось не начавшись
   Реальность пошла по швам, развалилась на куски, на хаотичные картинки событий. Я помню, как ноги сами вынесли меня из брюха монстра, я помню северян стоящих в тени своей твари и наблюдавших за мной. Их тонкие тела в облегающей одежде, мешки на головах с прорезями для глаз. Я помню толпу ринувшуюся прочь со склада, забывшую о молчании, гомонящую, топчущую свои элементы. Потоком она вынесла меня на улицу и указала верное направление к моему дому. Где ждала Жетера. Я помню, как хвасталась она, какими то обновками, а я отрешенно кивал головой. Помню холод воды на волосах, стремящегося к их корням, возрождая рассудок, пробуждая голос совести.
   Что ты наделал? Что ты наделал?!
   А я лгал ей, что Диквин все-таки стал частью северного зверя, и это он мстительно вытолкнул меня наружу как человека разрушившего его планы. Но она не слушала и ввинчивала в мою память образ. Последний взгляд моего учителя. Там, словно выплеснутая с кровью из лопнувших сосудов глаз, застыла вина.
  
   25 д.н.
   Пирог был изумительным. Лучший пирог во всем городе. Рыхлое тесто, пропитанное кислинкой ягод и сладостью сливок, таяло во рту. Вкус опьянял, его хотелось чувствовать вечно, ради него можно было пойти на что угодно - пропустить очередную проповедь, выдержать получасовую езду в трясущейся карете терпеть звуки района ремесленников: шум станков, лязг металлических поцелуев, крики мастеров на своих учеников, и конечно же его грязь, настолько густая, что пытаться отыскать хотя бы намек здесь на дорогу, которая однозначно должна была находиться на месте этой жижи, было бессмысленно. Потому что эта жижа и была дорогой. Тонны перетаскиваемых материалов в день, и камень, из которого она была когда-то сделана, естественно не выдержал такой нагрузки и превратился пыль, которую уже вторую подряд неделю питали непрекращающиеся дожди.
   - Что же, я так понимаю ... - хотел сделать какое-то умозаключение Верховный Реквин, но сладость пирога разорвала нити мысли, чему он очень возмутился, и потому рассерженно, задыхаясь, произнес. - А вообще, кто ответственен за вот... вот за этот бардак.
  - Ну,... ну, думаю, наверное, все вокруг, - тихо ответила стоящая по правую сторону от кареты ему симпатичная женщина, потупившая взор. О, Реквин догадывался, что ее покорный вид был всего лишь маскировкой. От него не ускользнуло, как повариха не могла отвести глаз от процесса поглощения ее пирога самим Верховным. Он отлично понимал как внутри своих мыслей она визжит от восторга, при осознании того что именно Верховный, а никто другой, сейчас наслаждается ее творением.
   - Да ее тут ремонтировали столько раз, что не вспомнить. Все равно в труху превратиться. - продолжила повариха, потом немного подумав заискивающе добавила. - Это сколько же провизии тратиться на нее?
  - О, прошу вас, не стоит забивать свою очаровательную головку такими подсчетами, - отряхивая руки от крошек игриво улыбнулся Реквин, - Для этого существуют помощники Верховных, и один из них, уверяю вас, скоро понесет наказание, а другой займется благоустройством вашего района.
  - Верховный Реквин, - воскликнула повариха, - это же чудесно, в смысле благоустройство района. Вы так великодушны, огромное спасибо. Я даже не представляю как нам, всем районом вас благодарить?
  - Ну что вы, что вы, уважаемая, теперь ваши соседи должны благодарить вас, за такие чудесные пироги. Надеюсь, в следующий раз он будет не хуже, - Глаза Реквина вспыхнули двумя угольками.
  - Конечно Верховный, можете не сомневаться, - принялась настойчиво убеждать его повариха. - Только вот муки бы Ваше Верховенство...
  - Ну, только что ради пирогов, - протянул Реквин.
  - Благодарю, благодарю вас Верховный, - Вновь рассыпалась в благодарностях женщина. - Вы необычайно добры. Заезжайте на следующей недели, сразу после Вашей проповеди, все уже будет готово.
  А вот о проповедях не надо было. Последние слова поварихи были словно перышки щекотавшие нос, все не решавшийся чихнуть. А Реквин так надеялся до самого дома не вспоминать о своем грешке. Не то что бы он переживал, что жаждущие его наставлений люди, остались сегодня без них, нет, здесь шла речь скорее о его репутации. Слушки пойдут, и какие, даже его обещания о ремонте этой дурацкой дороги не смогут затмить их. Он должен оставаться для них сдерживающим свои обещания, не прибегающим к устрашениям и запугиваниям, строгим, но отзывчивым Верховным. Ведь скоро, очень скоро, люди начнут метаться между выбором сторон, и она точно должна быть Реквина. Надо было что-то делать. Сейчас!
  Верховный осмотрелся. Согнать что ли всех соседей поварихи, сейчас осторожно выглядывавших из своих окон или делавших вид, что очень заняты, а потом заставить их с ножом у горла слушать сказки и легенды об Основателе? Так бы поступил Жесек, но только не Реквин. Нет, он хороший человек, отличный Верховный. Нужно было что-то другое, и на удачу, это что-то другое, вылетело из дома кухарки в виде щебечущей, орущей детворы во главе высокого мальчишки с жирным котом в руках, или нет, постойте, это была огромная откормленная крыса, стойко выносившаяся трепавшие ее тело, руки кормильца.
  - Отдай, отдай, ты обещал, что дашь мне поиграть с ней, - кричала чумазая девочка, в белоснежном платье следовавшая по пятам паренька и пытавшаяся отобрать его жутковатого питомца.
  - Ничего такого не помню, - смеялся тот ей в ответ
  - Ты обещал, обещал. Ты обманщик, - вторили девочке ее подруги или сестры.
  - Не обещал, не обещал, - поддерживали паренька его друзья
  - Ну-ка прекратили немедленно кричать. Как вам не стыдно, здесь же Верховный Реквин, - принялась осыпать детвору оплеухами повариха.
  - Милейшая, ну разве так можно? - вмешался Реквин,- Не стоит укорять детей в том, что они дети.
  Повариха виновато сжалась.
  - А ну ка детишки, рассказывайте мне, что это у вас тут случилось?
   По отношению детей к себе часто можно догадаться и об отношении их родителей. И то, как сейчас тряслись ребята, Реквин разочаровано сделал вывод, что работать над свой репутацией добродушного Верховного, придётся еще ой как долго.
  - Ну что за губительно невыносимое молчание. А ну-ка скорее забирайтесь ко мне в карету, будем вместе разбираться с вашей проблемой, - постарался, как можно веселей и задорней обратится к ребятишкам Реквин.
  Его мягкий тон, немного рассеял детскую тревогу и те нерешительно, пропуская друг друга вперед, принялась забираться в повозку
  - Давайте, давайте - приговаривал Верховный, делая вид, что помогает малышне залезать в карету. - Раз, два.... Так всего семеро. Надо больше детей. Давай самого младшего веди.
  - Какого младшего?
   Верховный ткнул пальцем в сторону дома поварихи.
  - Вон что из щели забора выглядывает.
  - Так это же Пеквар... Ему только три.
  - Ты что, возражаешь мне женщина? Это что испечённый пирог так храбрости тебе прибавил? Ну- ка веди его сюда немедленно. Так, а вот ты живность свою оставь снаружи. Крыса в карете - много чести ей.
  Парень повиновался и бросил зверька в грязь, под ноги поварихе, которая уже тащила малыша с восхищением смотревшего на лошадей и расшитую золотом повозку.
  - Вот молодцы, уселись? Так, а тебе места, что ли не хватило? - спросил Верховный опоздавшего кроху, который погрузил указательный палец в свой разинутый рот и сейчас изучал большущими глазенками лицо Верховного. - Давай на коленки садись ко мне. Нет, подожди, живот мешает. Лучше стой, вот так, за ногу держись. Удобно? Все теперь вроде бы все на своих местах и мы, наконец, сможем спокойно поговорить. Ну, кто первый поведает мне о вашей ссоре?
  - Верховный Реквин... - начала девочка.
   Реквин поморщился. Официальное обращение из уст ребенка звучит всегда грубо и глупо.
  - О, прошу, детишки, называйте меня просто дедушка Реквин. Никаких Верховных, договорились? Просто дедушка. Отлично, продолжай.
  - Хорошо Верх... Дедушка Реквин. Так вот, Уквин пообещал мне дать поиграть с Мышкой, если я ему покажу своих жуков. Я показала ему жуков, а он даже не дал Мышку подержать.
  - Вот это да. Ай-ай-ай. Это что, правда, Уквин?
  Мальчишка нахмурился, шмыгнул носом и уткнулся взором в свои ботинки.
  - Я побоялся, что она ее придушит.
  - Да я бы осторожно,- возразила девочка.
  - Тогда зачем ты ей обещал. Ты же понимаешь Уквин, что обманывая своих друзей, можно остаться без них. И когда тебе понадобиться помощь, никто не придет на подмогу. Разве Основатель не говорил нам о том, что мы должны доверять друг другу даже больше чем себе?
  - Говорил, - хором ответили дети.
  - А разве вы не знаете, что Основатель однажды сделал с горожанами, когда они позабыли, что это значит.
  Дети перебросились между собой вопросительными взглядами, затем дружно отрицательно замотали головами.
  - Ну конечно, откуда вам знать эту старинную легенду, которую никто особенно не хотел в свое время вспоминать и потому она забылась.
  - А почему, - спросила девочка.
  - Стыд, немножко страха. Ведь события, о которых расскажет нам эта история, носили весьма неприятный характер для наших горожан, и их повторения, уж поверьте, никому не хотелось бы пережить.
  - А было это давно?
  - Очень давно. Где-то больше сотни лет назад, когда уже был выстроен город, люди освоили свои ремесла, а северяне ушли в свои земли, и все жили по правилам Основателя, как по своим собственным, которые как считал Основатель были одним и тем же. Но всегда что-то случается, ведь если бы ничего не случалось, не было бы тогда интересных историй. Так ведь детишки?
  - Да, дедушка Реквин
  -Да, дедушка Реквин.
  - И как вы, наверное, уже догадались, наши дорогие горожане тех лет, вдруг стали не особенно доверять друг другу. И началось это, казалось бы с того с чего не могло произойти никогда в обществе где каждый должен помогать ближнему - с появления долга. Представляете? Но мы, все люди, разные в своих желаниях, а значит и в образе жизни. Кто-то из нас любит очень хорошо покушать, а кто-то хорошо одеться, и нетерпение ожидания очередного пайка, может подтолкнуть нас на поиски способа более быстрого его приобретения, и потому мы обращаемся к тому, кто ест поменьше и не отдает предпочтение одежде. И можно было бы обойтись, конечно, простым обменом, но что делать если у тебя разыгрался аппетит на все сразу и на еду и на одежду, а ведь так чаще всего и бывает, откуда тебе взять вещь для него. И как бы Основатель не боролся с этим журя горожан за невнимательность, друг к другу, требовал помогать и отдавать лишнее безвозмездно, они тут же принимались жаловаться на неопределенность будущего. Ведь мало ли что произойдет в нем, вдруг в их семье вырастит ребенок, который захочет больше есть и красиво одеваться, и тогда почему бы не воспользоваться запасами, а не идти попрошайничать.
  Малыш державшийся за коленку стал громко зевать. Брошенная крыса встала на задние лапки возле заднего колеса и стала громко пищать, требуя вернуть кормильца. Реквин нахмурился и продолжил чуть громче.
  - Так вот детишки, человеку не свойственно забывать поступки где он отдаёт чужим людям что-нибудь свое, и конечно же он будет припоминать своим должникам о потраченном на них своей личной частички и собственного времени. И кончено же по идеи в те времена все должно было заканчиваться хорошо, ведь люди как вы знаете, доверяли друг другу, и так оно и было, но только вот почему-то многих стал поражать странный недуг забывчивости и лжи. Некоторые стали утверждать, что никогда ни у кого не брали взаймы, другие настаивали же на обратном, приписывая порой немыслимые количества продовольствия, отданные в долг. И тогда Основатель потребовал, что делать...?
  - Наверное, записывать на бумаге? - сделал предположение один из мальчишек.
  - Вот какой молодец! Это правильный ответ. Так оно и было. Все стали записывать на бумаге - сколько у кого взял мешков продуктов, ткани, строительных материалов и всяких прочих нужных вещей. И на какое то время даже установился покой и порядок, казалось все вновь зажили мирно и счастливо. Справедливость была восстановлена! Но вот незадача. Как ненастная буря после такой тишины на горожан обрушился другой недуг - страх быть обманутым. Действительно, стали происходить странные события - кузнец обвинял пекаря, что тот таскает муку домой и оставляет сограждан без положенной нормы хлеба, а пекарь обвинял кузнеца, что тот ковал из припрятанного железа забор, для присваивания темной ночью кусочка соседской земли. Как тут не испугаться другим людям, когда в твою правильную, размеренную жизнь вдруг могла ворваться подобная ложь. Ее нужно было, как то избежать, или хотя бы перестраховаться, что бы ни приведи Основатель, оказавшись обманутым, ты с легкостью мог доказать это. Поэтому, как вы уже поняли, горожане принялись записывать все разговоры, случавшиеся с ними: с коллегами по работе, с соседями, с прохожими, с мастерами, с родными и близкими. Конечно же, помощникам Основателя приходилось так же все записывать, что бы следить за использованием выделяемых Северянами ресурсов. И вроде бы попытки обманов пресекались, а ежедневные порицания Основателя были внимательно выслушаны лживыми горожанами, но никто так и не перестал пользоваться пером и бумагой для учета диалогов, тратя огромное количество времени на это, вместо того что бы заниматься более полезными делами. Так вот, прекрасные вы мои детишки, увидев творящееся безобразие, Основатель решил принять строгие меры, в отношении свих любимых недоверчивых горожан. И однажды, дождливым утром у всех у них при попытке, что-либо произнести, изо рта стал вылетать листок бумаги с написанными красивым каллиграфическим почерком словами.
   Реквин открыл рот и, вытянув язык, показал, как это должно было происходить, и громко проорав : АААА.
   Все вокруг засмеялись. Малыш, держащийся за коленку Верховного, пробудился от дремоты и тоже загоготал.
  - Вот это да! И все люди сразу исправились? Они перестали оманывать?- спросила девочка.
  - Хотелось бы, но, увы, нет. Случаи обмана повторялись, детишки мои, как бы не боролся Основатель. А когда над городом появилась огромная смоляная туча, а тротуары, крыши домов, кроны деревьев были покрыты толстенным слоем пепла, от сжигаемых ежедневно миллионов бумажек, представляете, какими говорливыми мы являемся, Спаситель сам снял свое заклятие с несчастных людей.
  - Получается Основатель, сдался? Все опять стали записывать свои разговоры?
  - Ну что ты. Разве вы не слышали о метке должника? Большое пятно на коже, появлявшееся тогда когда ты что то обещал другому, или обманывал и не прекращавшее зудеть пока ты не исправлял содеянного. Очень, кстати, эффективное средство было против лжи, хоть и неприятное.
  - А почему я никогда ни у кого ее не видел? - Интонация зачинщика ссоры была такова, словно он хотел подловить Верховного. Каков наглец!
  - Ну, наверное, потому что она перестала возникать тогда же, когда ушел Основатель, и мы вновь потеряли доверие друг к другу, - постарался сдержаться Реквин от поучительного гнева в отношении этого нахального мальчишки.
  - Так какой смысл в легенде, если Основателю ничего не удалось сделать. Чему учит эта сказка? Для чего вы ее рассказали? - Казалось, возмущению юного хозяина толстой крысы не было предела.
  - Мой друг, я всего лишь поведал вам о волшебных методах применяемых Основателем в борьбе с худшими качествами человека, и обман, которым ты воспользовался так же к ним относиться,
  - Так он же не с обманом боролся, а с напрасной тратой времени, или я чего-то не понял, - продолжал парень.
  Реквин начал осознавать, что пора заканчивать свою проповедь, пара еще таких каверзных вопросов, и он сам лично отрубит этому мальчишке голову.
  - Конечно, ты ничего не понял, потому что слушал меня в пол-уха, в отличие от твоих более внимательных друзей. Они-то давно уже догадались, что Основатель хотел сразу убить двух зайцев. Люди должны были задуматься над первопричиной случившегося с ними. Но как видишь, этого не случилось. А почему? Нет, ты навряд ли догадаешься, ладно я расскажу...
  - Пло полу-плоть, лучше пло полу-плоть, ласскажите, пожалуйста, дедушка Леквин. - заголосил заскучавший малыш, а все вокруг детишки вдруг яростно на него зашипели.
  - Это еще что такое? - искренне удивился Реквин. - Не слышал о таком.
  -Ну как так? Полу-плоть что ходит в лесу и есть маленьких деток.
  - Это кто тебе про нее рассказал? - Реквин слышал эти страшилки, но только не в центре города. Каким образом глупая байка загорцев, над которой он постоянно смеялся, и отмахивался, когда они готовы были показать ему этих чудищ, добралась сердца города? Неужели изоляция не работала? Неужели присутствовало сообщение? Но ведь он был уверен, что все контролировал.
  Малыш ткнул пальцем в команду напротив Верховного.
  - Так, признавайтесь от кого вы услышали эту дурацкую историю.
  - А, не помним, все говорят. Залесьевцы рассказывают, стражи порядка, а они слышали их от тайных, что в лесу прячутся.
  - Тайные в лесу прячутся? Интересная новость.
  - Ну да, так все говорят. Там типа их лагерь.
   Реквин наигранно расхохотался, скорее для собственного успокоения, как попытка сдержаться от подступившей злости. Сказка загорцев, залесье, тайные, что в лесу прячутся - что твориться! Он сильно отвлекся на реализацию своих планов, и упустил что-то важное, о чем знает весь город, но только не он. Что-то связанное с лесом. Надо как следует растрясти своих собственных Тайных. Ох, он им задаст.
  - Послушай малыш, что тебе скажет дедушка Реквин, и вспоминай каждый раз, когда твои братья, сестры, друзья рассказывают страшные сказки. Они хотят тебя напугать, потому что сами боятся.
  Естественно кроха был слишком мал, что бы что-то понять, но он все равно, скорее потому что так его учили родители, вежливо поблагодарил Верховного.
  - Спасибо, дедушка Леквин. Вы намного лучше бабушки Оплимы. Она нам ничего не лассказала когда плоезжала мимо нас сегодня.
  - Что? - удивился Реквин забавному стечению обстоятельств. Значит, не только он один сегодня решил устать от проповеди, и выбрать для этого этот район. - Когда это было?
  - Незадолго до вашего появления. На машине была. Спрашивала, где кузнец Сеприм живет. - сообщил один из мальчишек.
  Что? Оприма - вот дура! Никакой конспирации. Кузнец Сеприм, наверное, лучший кузнец города, у которого в подмастерьях желает оказаться каждый. Готовый выполнять любую работу с таким рвением, что сразу, невольно любой проникнется к этому человеку уважением. И не сказать, что его изделия были потрясающими. Ничего особенного. Просто он делал их в любых количествах! А для чего это могло понадобиться члену правления, не ради сотни ночных горшков она туда поехала, а значит как-то связано с городом, а значит, скорее всего, по требованию старика Правителя Априма, который что-то естественно затеял. И не посвятил никого в свои планы. Нужно было убедиться, если конечно он успеет, что Верховная действительно направилась к кузнецу. Пока этого будет достаточно. Возможно потом, он расспросит с пристрастием какого-нибудь подмастерья Сеприма о ее целях визита.
  - Так ребятишки, спускаемся с кареты. Заболтались мы тут с вами, меня еще куча дел ждет. Поживее, поживее. Да, кстати, никому не говорите, что Оприма ехала к кузнецу, вы слышали меня? Говорите всем, кто спросит, если спросят, что просто мимо ехала.
   Реквин не слышал из-за своего рева, который напугал кучера с лошадьми, и те понеслись, словно прочитав мысли своего хозяина, в правильном направлении, как прощались с ним детишки, как соседи поварихи набросились на нее ради подробностей этой удивительной встречи. Он очистил свою совесть, и был уверен, что об этой проповеди будут говорить еще месяц не только в ремесленном районе, а во всем городе. Сейчас же Реквин чувствовал себя охотником, которому не терпелось застать врасплох свою жертву, и тем самым заставить ее выбирать нелепые способы выхода из положения загнанного в угол. Оприма была отличной кандидатурой для его издевок.
   Вначале он услышал крики толпы и только потом рассмотрел ее составляющие элементы. Раздетые по пояс чумазые молодые парни, утопающие по колено в грязи, окружили цилиндроид машины и пытались его вытолкнуть, подкладывая под колеса доски, впрягаясь подобно лошадям, которых, Реквин очень наделся, так как не собирался расставаться со своими, скоро сюда пригонят. В покачивавшейся кабине, сложа на животе руки, сидела, уставившись в никуда, Оприма со своим присущим ей надменным, невозмутимым видом, Жирная склизкая тупая жаба. А ведь Реквин когда то хотел за ней приударить. Ладно, это было так давно, в общем не было.
   Увидев второго Верховного, рабочие, прекратили свои бессмысленный труд, отошли от мерзкой громадной машины, и, рухнув на колени в грязь, принялись погружать свои лбы в нее. Из кузницы выскочил испуганный Сеприм, споткнулся о кем-то потерянный сапог, что одиноко торчал из разжиженной дороги, и что-то бормоча, так же принялся сеять поклоны. Реквин ответил им кивком, потом жестом приказал всем подняться. Оприма не шевелилась и даже не удостоила его взглядом, который все еще был занят пустотой.
  - Приветствую и вас моя прекрасная Оприма. - громко произнес Реквин и изящно взмахнул рукой. Оприма лениво переместила взгляд на него. Застывшая статуя с живыми глазами. - Какая неожиданная встреча. И, наверное, вам в радость?
  - Реквин? Тебе чего надо здесь?- Ее ответа нужно было подождать, то ли так сильно устала, то ли просто искала подходящие слова в своем утонувшим в жире мозге.
  - Ну как же, разве никто здесь не попал в трудную ситуацию? Вам очень повезло, что я находился здесь неподалёку, и услышав, что Верховной требуется помощь, я как можно скорее решил примчаться на подмогу.
  - Ты же сам сказал, что встреча неожиданная.
  - Ну конечно она такова, только ведь не для меня.
  - Ты лжец Реквин. Я никого не отправляла за помощью.
  - Как. То есть вы не посылали за лошадями? - Реквин выругался про себя. Придется все-таки расстаться со своими. Ну почему все любят эти мерзкие механизмы. Сколько от них бед и неудобства. Этот проклятый дым, саднящий горло и режущий глаза, проклятые поломки, происходившие в самые решающие минуты жизни. Лошади, слава Основателю не так часто портились. Они не взрывались, заводились очень быстро и не застревали в грязи, - Как не разумно со стороны ваших учеников кузнец Сеприм.
  - Верховный Реквин.... Но... Мы... Верховная Оприма наказал нам самим потрудиться над извлечением ее самоходной коляски, ведь сам Основатель говорил, что только люди должны помогать всем людям, и никак не животные.
  - Ах, вон оно что! - почесал в негодовании лоб Реквин. Такой интересной трактовки учений Основателя он не знал, зато знал, как любит эта женщина поизмываться над людьми. Он даже не удивился бы тому, что она специально заехала в эту грязь, что бы ее потом доставали всем городом. - И все-таки Сеприм будь добр распряги моих лошадей, и запряги в машину.
  - Но ведь... - Сеприм заметался
  - Я очень хочу помочь Верховной Оприме, но как ты это представляешь, Сеприм? Я со своими габаритами и толкаю телегу? Просто считай этих лошадей частью меня, этаким моим орудием труда. Ты понимаешь?
  - Да ваше Верховенство!
  Оприма хмыкнула и теперь злобно смотрела на Реквина.
  - Я не слышала ответа, Реквин!
  - Разве мой ответ не был кристально чистым, прекрасная Оприма. Только ради помощи! Только ради вас и вашей красоты!
  - Прекращай со своей нелепой лестью. Почему ты не в Храме правды, я спрашиваю!
  У кузнеца Сеприма немного расширились глаза - естественно он впервые видел ссору между Верховными. Пятясь назад, заведя руку за спину, он стал отчаянно махать ею своим подмастерьям, что бы те скорее покинули место событий. Умный поступок.
  - Странно, разве я должен отчитываться вам, моя дорогая? Или, неужели старик Априм помер, и вы взошли на престол? Хотя? Какая может быть тайна в моих действиях, направленных только в угоду городу. Какая может быть тайна в том, что сегодняшний день я решил посвятить просветлению молодежи в этом районе. Она так редко посещает истинные места проповеди. Ой, как же я не догадался, наверное, вы тоже решили следовать этим же путем, ведь как иначе мне понимать и ваше пребывание здесь.
  Оприма покосилась, словно спрашивала ответа у сидящего рядом невидимого подсказчика.
  - Это не твое собачье дело Реквин. - наконец вымолвила она.
  - О, ну конечно, кто бы отрицал. Однако если вы здесь не ради проповедей, которые сегодня ждут сотни горожан, то для чего?
  Оприма молчала.
  - Что же теперь удивляться распущенности ваших подчиненных - проповедников в Храмах Правды, - не стал ждать ее ответа Реквин - А вы им сами приказываете сломя голову нестись на собрания к этому выскочке из читален Диквину, возомнившего себя тьма знает кем. Это какая-то игра?
  - Это что ты такое сейчас говоришь? Что за гнусная ложь, Реквин?
   - Ложь? Что же, может быть, но тогда и все что меня окружает, тоже является ею, в том числе и вы, моя разумнейшая из коллег. И все события, происходящие в моей жизни не более чем иллюзия, а позавчерашние произошедшие со мной события галлюцинация - плод не отдыхающего мозга. О, да мои тайные стараются нарушать мой сон, сообщают по ночам о новых сборищах нашего злодея, и два дня назад мое любопытство, наконец, отправило меня туда, хотелось лично послушать, без прикрас, речи этого Диквина. Вы не представляете, сколько же во мне было тогда скептицизма. Я уничтожал, опровергал, спорил с еще не коснувшимися мох ушей словами, но знаете, на деле они оказались прекрасны. Их хотелось слушать, их хотелось впитывать, они обещали настолько удивительный мир, который мог принадлежать только Основателю или нашим грезам. Но увы я слышал и злобу, пусть мудрую, но отвратительную, способную любого скрутить в пружину, дребезжащей в нетерпении обрушить скопленную силу на жертву своей ненависти. Для тех кто желает наказать того кто идет врознь с их правдой, это лучшие слова.
  - И что? Вы ничего нового мне не рассказали. Причем здесь проповедники Храмов?
  - Ваше нетерпение меня огорчает, а не внимательность к моему рассказу оскорбляет. Вы не расслышали, моя уважаемая Оприма - я был там. Моя жирная туша, поддерживаемая слугами, разгуливала между тысячами людей, и никто даже не обратил внимания. Ах, как он силен в речах, магия слов этого подлеца сильна. Он потрясающе убедителен, прямо действительно второй Спаситель. От нас, - Реквин хихикнул - Так вот, я бродил там, среди слепцов и я запомнил каждого, кто попадался мне на глаза, особенно тех, кого уже знал, но никак не ожидал увидеть, догадаетесь кого?
  - Вы назовете мне их имена! Слышите Реквин! Я должна их знать! - зашипела Оприма. Ее нижняя губа задрожала от гнева и осознания предательства.
  - О, конечно, я непременно это сделаю, но если вы заточите каждого из них в подземелье, кто останется служить в Храмах Правды?
  - И я должна поверить в подобное количество? Какая чушь. Вы не обманите меня Реквин!
  - Если кузнец Сеприм нас сейчас подслушивает, он точно удивляется моей выдержки. Столько оскорблений за целый день и все от одного человека, но я вновь промолчу. Скажу только, что после увиденного, предложение Жесека о сдаче города в руки стражей порядка мне и впрямь кажется самым разумным, вам же так трудно настроить горожан против этого возомнившего себя спасителем ученого. Что стоит покричать в Храме правды, что он еретик? Каждый день, каждый час, объявляйте об этом на перекрестках города, сзывайте свои сборища. Обвиняйте его, оскорбляйте, приписывайте то, чего не было. Но видно уже поздно, раз те, кто стоит во главе такой силы, разъезжают непонятно для чего, в самый час проповеди, по ремесленному району.
  - Не будь ты идиотом Реквин, за ним кто-то стоит.
  - Кто-то приказал вашим подчиненным бежать туда? А может их подкупили? Вы стремительно теряете к себе доверие Оприма. Или это не способность управлять? Вы что не созданы для власти, а только пользуетесь ее возможностями и привилегиям?
   Реквин наслаждался видом разъярённой Верховной, будь он ближе к ней, она бы точно вцепилась в его шею.
  - Вы отвратительны. Вон отсюда. Езжайте куда ехали. Мне не нужна ваша помощь!
  - Ох, Оприма, если бы вы вновь были внимательны к моим словам, вы бы давно уже все поняли, что к чему. Попробуйте передать дословно старику Априму наш разговор, надеюсь, он то точно поимеет от него пользу. И мой совет, катайтесь на лошадях.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"