Гречин Борис Сергеевич : другие произведения.

Поезд Миргород - Спасов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Поезд Миргород - Спасов" - это философская повесть-притча, в которой в форме путешествия в поезде описывается духовная практика русского православия, католичества, американского баптизма, англиканской церкви, зороастризма, иудаизма, ортодоксального ислама, суфизма, индуизма, теософии, северного и южного буддизма, а также нескольких маргинальных религиозных традиций.
  Борис Гречин
  
  

Поезд Миргород - Спасов

  
  повесть-притча
  
  2014
  
  * * *
  
  УДК 82/89
  ББК 84(2Рос=Рус)
  Г81
  
  Б. С. Гречин
  Г81 Поезд Миргород - Спасов : повесть / Б. С. Гречин - Ярославль, 2014. - 95 с.
  
  "Поезд Миргород - Спасов" - это философская повесть-притча, в которой в форме путешествия в поезде описывается духовная практика русского православия, католичества, американского баптизма, англиканской церкви, зороастризма, иудаизма, ортодоксального ислама, суфизма, индуизма, теософии, северного и южного буддизма, а также нескольких маргинальных религиозных традиций.
  
  ISBN: 978-1-311-17061-3 (by Smashwords)
  
  (c) Б. С. Гречин, текст, 2014
  
  * * *
  
  I
  
  Я репортёр. Кажется, это звучит несколько претенциозно, напоминая начало романа "Прощай, Берлин!" Кристофера Ишервуда, во втором абзаце которого автор заявляет: "Я - объектив с открытой крышкой, пассивный, записывающий, без мыслей" ("I am a camera with its shutter open, quite passive, recording, not thinking"). Нет, я не объектив, просто репортёр, это констатация факта. Да и в Берлине я тоже не был.
  
  Закончив в 2006 году филологический факультет в областном университете, я вернулся в свой родной Миргород и начал работать в "Миргородских ведомостях".
  
  Миргород - населённый пункт в Европейской России, второй по величине в области, но всё-таки не очень большой (что-то около пятидесяти тысяч жителей) и глубоко провинциальный. У нас летом на окраине города вам может перебежать дорогу гусь или свинья. Всё же и здесь есть какая-то культурная жизнь, вот, "Миргородские ведомости" есть, например.
  
  В 2009 году я познакомился с Наташей и прожил с ней пять лет.
  
  Мы расписались без большого шума. Первый год был медовым. Второй прошёл ни шатко ни валко. На третий у Наташи испортился характер. Она стала мелочной, раздражительной, плаксивой, периоды попыток устроить домашнюю тиранию чередовались у неё с периодами полного равнодушия ко мне и к жизни вообще. Не знаю, была ли в этом и моя вина - в семейных делах одного виноватого не бывает, наверное... но что сейчас говорить об этом?
  
  Возможно, дело было в отсутствии детей: Наташа хотела их... хотела б-ы, но не видела возможности при нашей... да, чего уж там, скажем, при нашей бедности. Скудости средств, которая при детях превратилась бы в бедность. Мы жили в крохотной квартирке на окраине города, которая досталась мне по наследству, зарабатывали мало, тратили ещё меньше. Но для детей нужно было бы менять работу мне - я этого не хотел. Или ей: она хотела этого ещё меньше. Наташа была художницей.
  
  А в прошлом году Наташа влюбилась и, не успев мне изменить, сразу во всём призналась. Мы встретились втроём (она настояла на этом), поговорили, пряча от смущения глаза, пожали друг другу руки, Андрей потрепал меня по плечу, и вот - всё кончилось. Огромный, добродушный мужик, директор фирмы: Наташу он обожал, а ко мне тоже отнёсся с симпатией. Формальности развода заняли некоторое время, всё это время Наташа жила вместе со мной и исправно исполняла все обязанности жены, кроме постельных. Она, добрый человек, в эти полгода старалась присватать мне свою подругу. С подругой я провёл ночь - второй ночи мне не захотелось.
  
  Месяц назад, в апреле, всё завершилось окончательно. Завершилось всё и в "Ведомостях".
  
  За восемь лет работы я добрался до заместителя главного редактора. Помимо прочего, я вёл в Сети блог - и один мой авторский комментарий заметили в "Неделе". "Неделя" - серьёзное столичное издание. Я стал осторожно сотрудничать с "Неделей" - и вот, через полгода мне предложили там место штатного корреспондента. Я ответил неопределённым осторожным наполовину согласием и попросил дать мне неделю на размышление.
  
  Главный редактор "Ведомостей", Лидия Александровна, как-то проведала это и вызвала меня на ковёр.
  
  Её монолог свёлся к тому, что в двух креслах усидеть нельзя. Мой ответ - к тому, что кресло, которое мне предлагают "Миргородские ведомости" - слишком потёртое и унылое. Дальше последовала просьба собирать вещи. По взаимному договору решили обойтись без двух недель отработки.
  
  В одну из майских пятниц вещи были собраны, трудовая книжка получена на руки, окончательный расчёт перечислен на зарплатную карточку. Я заночевал в пустой квартире.
  
  II
  
  И проснулся в шесть утра воскресенья от громкого стука.
  
  Стучали работники военкомата, которые ловили уклонистов, они просто ошиблись номером. Я ткнул им под нос свой паспорт и с шумом захлопнул дверь. Проклятые черти! Они спугнули мой с-о-н.
  
  А сон был особым - вот он:
  
  Мне снилось, что я еду в пригородной электричке и стою в тамбуре. Тамбур, как всегда, полон.
  
  Общую картину портит невысокий парень лет двадцати, одетый в джинсовую куртку и тренировочные штаны, лысый и пьяный.
  
  Он хватает пассажиров за руки с невнятными, но угрожающими комментариями. То принимается бубнить про себя, то начинает орать на весь поезд.
  
  Он не просто пьян: он зол на весь свет. Он научит нас, как надо Родину любить.
  
  - Ты русский? - пристаёт он к дяденьке интеллигентного вида. - Ну, так и будь русским человеком, мля! Не ссы, не ссы! - и, ухватив того на затылок, зачем-то нагибает к себе его голову. Дяденька робко возмущается.
  
  Я замечаю на себе взгляд очень красивой девушки: упречный взгляд, который как бы говорит мне: неужели здесь не осталось мужчин? Сжав кулаки, я подхожу к парню.
  
  - Ты сейчас вылетишь отсюда, - говорю я негромко.
  
  - Проблемки, пацанчик? - отзывается он, ощерившись, хотя я давным-давно не "пацанчик". - Нет проблем? Ща будут...
  
  Ох, страшно, страшно...
  
  Парень стоит, облокотившись спиной на автоматические двери. Электричка подходит к станции. Он бьёт мне кулаком в лицо - я успеваю отвернуть голову, удар едва задевает меня, но из носу сразу идёт кровь. Я отвечаю ударом ему в пах и под подбородок. Он вываливается из дверей и падает спиной на платформу. Прежде чем он успевает вскочить на ноги, электричка закрывает двери и отходит от станции.
  
  Кровь у меня идёт носом, а платка нет. Пассажиры отводят глаза. Все, кроме изумительно красивой девушки. Она подходит ко мне и решительно берёт за руку:
  
  - Пойдёмте скорей! Там есть раковина, можно умыться.
  
  Мы переходим в другой вагон. У девушки чёрные волосы, зелёные глаза, одета она в светло-серые (или бежевые, не упомню) блузку и юбку.
  
  Другой вагон странным образом оказывается купейным. Как так случилось? Впрочем, чего только не увидишь во сне... Я ловлю себя на мысли, что понимаю, что это всё сон. Или нет? Девушка отпирает служебным ключом дверь туалета и протягивает мне чистое белое полотенце.
  
  - Сейчас остановится, - говорит она.
  
  - Уже всё нормально, - улыбаюсь я. - Откуда у Вас служебный ключ?
  
  - Зайди ко мне, - предлагает она, тоже улыбаясь, и идёт по коридору, я иду следом.
  
  Девушка отпирает дверь купе. На двери табличка: МАРИЯ СВЕТЛОВА. И ниже, мелкими буквами, должность... Но должность я прочитать не успеваю.
  
  Купе оказывается очень уютным. Вместо откидных полок в нём - обычный диванчик, на полу ковёр, на стене - полка с книгами, под потолком кружевной абажур. На окне купе вместо казённой шторы - комнатная занавеска и тюль.
  
  Девушка стыдливо заталкивает ногой под диван колготки, которые валяются на полу. Мы присаживаемся.
  
  - Мне никто не говорит "Вы", - начинает она. - Ко мне все обращаются на "ты".
  
  - Как Вас... как тебя зовут?
  
  - Маша Светлова, ты же прочитал на табличке.
  
  - Да, верно... только я не разглядел должности. И почему вы... почему ты не в форме?
  
  - Потому что не в форме, - она снова улыбается. - Знаешь анекдот? Правительство Москвы утвердило форму для школьников. Мальчики будут квадратной формы, а девочки круглой. Только я правительству Москвы не подчиняюсь.
  
  Я вдруг понимаю, что всё происходящее, несмотря на сон, - очень, фантастически реально. Сны не бывают такими чёткими. Вот, я ведь вижу каждый элемент окружающего пространства. Странным образом кажется, что не поезд едет, а мимо него проносится земля.
  
  - Ты проводница? - продолжаю я расспрашивать девушку.
  
  - В некотором роде...
  
  - Маша, ты... настоящая?
  
  - Уж куда настоящей! Что тебя смущает?
  
  - То, что это сон.
  
  - Ну, и зачем у девушки из сна валяются колготки на полу?
  
  - Для правдоподобия, - бормочу я.
  
  - Ага! - она звонко смеётся.
  
  - То есть я могу увидеть Тебя не во сне?
  
  - Можешь.
  
  - А где ты живёшь?
  
  - В Спасове. Ты хочешь узнать адрес? - она странно щурит глаза. - Да... понимаешь, Спасов - маленький город, меня там все знают, любого спроси, он покажет.
  
  - Уж прямо так сразу и все?- сомневаюсь я.
  
  - Прямо так сразу и все.
  
  - А как мне добраться в Спасов?
  
  - На поезде! - девушка хохочет.
  
  В дверь стучат.
  
  - Кого там принесла нелёгкая, - бормочу я. - Извините, я Вас отвлекаю от работы...
  
  - Тебя. Нет, это просто ошиблись дверью. - Она вздыхает. - Но ты всё равно иди, открой...
  
  Я просыпаюсь - а в дверь продолжают стучать. Дальнейшую скучную прозу жизни вы знаете.
  
  III
  
  Закрыв дверь за охотниками на уклонистов, я вернулся в постель, постарался заснуть снова и снова увидеть девушку. Мне это, само собой, не удалось. Такое никогда не удаётся.
  
  Пришлось встать, заварить кофе. Самым умным выходом показалось мне включить ноутбук и выйти в Сеть.
  
  Читатель может сделать это самостоятельно и убедиться, что никакого Спасова в России не числится ни в одном реестре и не значится ни в одном даже самом подробном атласе. Есть Спас-Деменск в Калужской области, Спас-Клепики и Спасск-Рязанский на Рязанщине, разные сёла с названиями Спасское и Спасово. Спасова нет.
  
  Но обнаружил я, однако, единственную статью в "Википедии", всемирной сетевой энциклопедии.
  
  Из этой статьи следовало, что Спасов - город вымышленный, легендарный, подобный древнему Китежу. В отличие от Китежа, Спасов - порождение современного городского фольклора. Создание легенды приписывают кому-то из окружения Виктора Цоя (по одной из версий - Борису Гребенщикову, и будто бы даже песня "Под небом голубым" написана именно про Спасов). Город окружён стеной, через которую не пробраться дурному человеку, а живут в нём среди садов и рощ вольные поселяне, свободные граждане Спасова. От окружающего мира Спасов полностью независим. Найти его на картах нельзя. Но, по преданию, в билетных кассах некоторых вокзалов России всё же можно купить билет до Спасова, хотя город и не значится ни в одном расписании.
  
  Внизу статьи, в разделе related links, стояли ссылки на Мокшинск и Слободин.
  
  Впрочем, меня не интересовал никакой Мокшинск и никакой Слободин. Меня интересовало другое: могу ли я на вокзале Миргорода купить билет до Спасова?
  
  Этим вопросом я промаялся полдня. Идти на вокзал и выстаивать очередь для того, чтобы спросить билет до города, которого не существует, казалось мне невероятно глупым. Не идти выглядело... выглядело трусостью и пошлым мещанским благоразумием.
  
  Ближе к четырём часам дня я оделся и вышел на железнодорожный вокзал.
  
  IV
  
  Мне повезло: когда я вошёл в здание вокзала, открылась касса - и просто чудом я оказался у неё первым.
  
  - Скажите, пожалуйста, есть билеты в Спасов? - задал я свой идиотский вопрос.
  
  Кассирша уткнулась в компьютер. Дурак ты, Володя, мысленно сказал я себе. Ах, дурак!
  
  - Д-а, - сообщила женщина скучным казённым голосом. - На завтра на пять сорок пять утра. Брать будете?
  
  Хотел бы я в тот момент поглядеть на свою физиономию. Билетёрша подняла на меня глаза.
  
  - Брать будете? - повторила она хмуро.
  
  - П-плацкарт, - выдавил я из себя.
  
  - Плацкарта нет, есть сидячие.
  
  - Хорошо, сидячие!
  
  - Каким классом поедете?
  
  - А разве сидячие отличаются по классам? - поразился я.
  
  - Отличаются.
  
  - Большая разница в цене?
  
  - Большая.
  
  - А ещё чем отличаются?
  
  - Ничем, - буркнула билетерёша. Вот такая вот замечательная национальная чиновничья вежливость... Я хмыкнул:
  
  - Тогда третьим.
  
  - Паспорт ваш.
  
  Протягивая паспорт, я поймал себя на мысли о том, что понятия не имею, как далеко Спасов от Миргорода. Вдруг он где-нибудь на Дальнем Востоке? Тогда денег у меня попросту не хватит.
  
  - На сколько дней берёте билет? - задала кассирша непонятный вопрос.
  
  - Простите?
  
  - Я спрашиваю, на сколько дней берёте билет?
  
  Я подумал, что мне хотят продать абонемент и пояснил:
  
  - Мне только один, в ту сторону, до Спасова.
  
  - Я поняла. На сколько дней берёте билет? - в голосе звучало раздражение.
  
  - На три дня, - сказал я наобум. Вдруг сейчас она разозлится и ничего мне не продаст.
  
  Ан нет! Уже бланк заветного билета положен в принтер, и вот уже билет до Спасова в моём паспорте просовывают мне под стеклом окошечка.
  
  - Отправление завтра в пять сорок пять утра. Проверяйте данные. Следующий!
  
  - Простите, а сколько я должен?
  
  - Деньги получает проводник. Следующий!
  
  5
  
  "Что?! - едва не завопил я. - Деньги получает проводник? Где это видано, чтобы деньги за билет получал проводник?"
  
  Ну как это где, тут же успокоил я себя: в автобусе, например. А где, с другой стороны, видано, чтобы продавали билет в несуществующий город?
  
  Теперь нужно было внимательно проверить текст билета.
  
  Привожу полностью этот примечательный текст, напечатанный на стандартном бланке.
  
  РЖД.........АСУ.................................ПРОЕЗДНОЙ
  20.........."ЭКСПРЕСС"..........................ДОКУМЕНТ
  ПОЕЗД.......ОТПРАВЛЕНИЕ..............ВАГОН......ЦЕНА.....КОЛ-ВО....ВИД
  .........................................................ЧЕЛОВЕК...ДОКУ-
  ...................................................................МЕНТА
  ? ШИФР......ЧИСЛО.МЕСЯЦ.ЧАСЫ.МИНУТЫ..?...ТИП....БИЛЕТ
  АБВГ........05....05....05...45......Б/Н.С......000111.1.01........ПОЛНЫЙ
  МИРГОРОД-СПАСОВ КЛ. ОБСЛ. 3П ОАО ПЕРЕСЛАВИЯ
  МЕСТА УКАЗЫВАЕТ ПРОВОДНИК ПЛАТУ ЗА ПРОЕЗД ПОЛУЧАЕТ ПРОВОДНИК ПРОВОДНИК МОЖЕТ ОТКАЗАТЬ В ПОСАДКЕ НА ПАССАЖИРА ВОЗЛАГАЕТСЯ ОБЯЗАННОСТЬ ИЗУЧЕНИЯ ПРАВИЛ ПРОЕЗДА ОБЯЗАННОСТЬ УМЫВАНИЯ И ЛИЧНОЙ ГИГИЕНЫ
  ПН 8001123456/СОКОЛОВ ВЛАДИМИР ЕВГЕНЬЕВИЧ
  W-3230,6 РУБ.
  ДЕЙСТВИТЕЛЕН СУТОК 3
  ВРЕМЯ ОТПР МОСКОВСКОЕ
  
  Да уж, диковинней билета на поезд в своей жизни я не видел! "Может отказать в посадке" - ну, положим, это ввели в связи с недавними терактами. В "общем вагоне" действительно места иногда указывает проводник. Но я ведь покупал сидячее, а не в "общий вагон"! "Действителен трое суток" - а что же, после этого меня высадят? Что такое вагон "б/н"?! Что такое "ОАО Переславия"? "Обязанность умывания" - да офонарели они там, что ли?! Я глянул на очередь, успевшую вырасти до десяти человек. Нет, никакого желания стоять снова. И никакого желания соваться без очереди: люди в наше время нервные...
  
  * * *
  
  Может быть, это чья-то шутка? Да нет же: вот, настоящий билет на твёрдой бумаге в моих руках, и вокзал самый настоящий.
  
  VI
  
  В пять утра я уже был на вокзале и нервно прогуливался по залу ожидания. Никакого Спасова на электронном табло не стояло, хотя уже высветились поезда на более позднее время. Не будь у меня на руках билета, я мог бы подумать, что и вчерашняя билетёрша мне приснилась. Может быть, снова сунуться в кассу? Или нет: вот окошечко дежурного администратора!
  
  - Девушка, - робко начал я, - у меня на руках билет до Спасова, уже полшестого, а посадки всё нет. Вы не объясните...
  
  "Девушка" нахмурила брови.
  
  - До какого Спасова? - недовольно протянула она, и в это время через динамики объявили:
  
  "Внимание, уважаемые пассажиры, пассажирский поезд Миргород - Спасов - Шелом - Мокшинск - Слободин прибывает на третий путь, будьте внимательны и осторожны".
  
  "Какой ещё Шелом?!" - успел подумать я мимоходом.
  
  - Да вот же, который объявили! - воскликнул я темпераментно.
  
  - Чего объявили?
  
  - Сейчас объявили!
  
  - Ничего сейчас не объявляли - вы меня за дурочку держите? Может быть, мне милицию позвать?
  
  Не тратя времени на объяснения, я со всех ног бросился из здания вокзала к виадуку, по которому можно было пройти на третий путь.
  
  * * *
  
  Народу на платформе было... да никого не было! Видимо, в такую рань одному мне приспичило ехать в Спасов. Хотя нет, вон ещё ковыляет какая-то бабуся...
  
  Показался красавец-тепловоз. Мои глаза лезли на лоб по мере того, как он приближался: тепловоз (точней, сцепка из трёх локомотивов) был раскрашен во все цвета радуги! Впрочем, нет: лишь в пять цветов. Это не подростки разрисовали его так: заводская раскраска шла горизонтальными линиями.
  
  А вот и вагоны, и номеров у вагонов действительно не было. Синий вагон с надписью "Переславия" на боку остановился напротив меня. Проводники вышли и замерли у дверей.
  
  Мой проводник оказался статным мужчиной в роскошной чёрной форме с золотым шитьём. Я протянул ему билет.
  
  - Паспорт. Да, хорошо, вижу. Деньги.
  
  "Не удивляйся", - сказал я себе и протянул приготовленные три тысячи триста.
  
  Проводник по-простецки сунул деньги в карман формы и поскрёб щёку.
  
  - Тут как будто страховка не оплачена, - задумчиво произнёс он. - А без страховки, сам понимаешь, как сажать человека...
  
  Догадливо я протянул ещё пятьсот рублей.
  
  - Ну, то-то же... Утром умывался?
  
  - А то.
  
  - Правила перевозки читал?
  
  - А то.
  
  - Проходи.
  
  - А место?
  
  - Любое свободное. Разберёшься, чай, не мальчик.
  
  Я послушно юркнул в вагон, не успев оскорбиться "тыканьем", а проводник захлопнул дверь едва не в ту же секунду. Поезд тронулся.
  
  VII
  
  Мой вагон оказался обычным сидячим вагоном. Кресла старенькие, но мягкие, обтянутые искусственной кожей, по два с каждой стороны от прохода. Я сел где-то в середине.
  
  Люд в вагоне был самым разным и занимался кто чем. Иные дремали, другие читали, кто ел, кто флиртовал с соседкой, кто доказывал что-то соседу яростным шёпотом.
  
  Ничего необычного не было в вагоне, за исключением... за исключением двух фотографий над дверями в тамбур. На одной был благообразный мужчина с коротко подстриженной бородкой, в форме РЖД. На другой - девушка, и я едва не вскрикнул от удивления, признав в девушке - Машу Светлову из моего сна!
  
  Я даже встал и подошёл к фотографиям. Я огляделся: то, что я принял за фотографию, оказалось вышивкой крестом. Но на этой вышивке действительно была девушка, похожая на Машу: те же чёрные волосы, те же глаза! Глаза, правда, здесь были голубыми, а губы - скорбно сжатыми: я не мог представить себе эти губы скорбно сжатыми. Но как бы то ни было... Или просто я с ума схожу?
  
  Я вернулся на своё место и спросил у старичка-соседа, сидевшего у окна.
  
  - Простите, Вы не знаете, кто там изображён на том фото... э-э-э, вышивке?
  
  - Кто? - откликнулся тот. - Кто изображён? Марь-Ванна, конечно, а кто ж ещё, милый человек!
  
  - Марья Ивановна?
  
  - Она, она, родной. Нездешний, что ли?
  
  - Да, я... недавно тут. Светлова?
  
  - Светлова, Светлова, она самая.
  
  - А... рядом, с бородкой, кто?
  
  - Ты что? - глянул он на меня, помрачнев. - Смеёшься, что ли, над старым человеком, не пойму?
  
  - Да я ведь невежественный совсем, - принялся оправдываться я.
  
  - Чес-слово, мил-человек, будто из Австралии приехал. Главный Проводник, кто ж ещё!
  
  - Вон что, - пробормотал я. - А Маша... Марья Ивановна в этом поезде работает?
  
  - Знамо дело, в этом.
  
  - Может быть, Вы знаете случайно, на каком вагоне?
  
  - На этом вагоне, мил-человек, на каком же ещё вагоне!
  
  - На этом?! - я так и вскочил.
  
  - На этом, на этом, чего ты так встрепенулся?
  
  - А как же вот... мужчина?
  
  - Николай Степаныч-то? Так он ведь проводник, - пояснил мне старичок как нечто само собой разумеющееся.
  
  "А Марья Ивановна кто?" - тут же пришёл мне на ум вопрос, но я его не задал: подумает, пожалуй, снова, что я над ним издеваюсь. Лучше уж подождать, приглядеться и всё потихоньку понять самому.
  
  * * *
  
  Я сидел слева от прохода, а четверо справа резались в подкидного дурака, карты были разложены на чемодане, двое встали коленями на сиденья и тянули руки со спинок кресел, словно орангутанги. Угораздило же меня сесть рядом! Впрочем, свободных мест больше не было. Страсти среди игроков кипели нешуточные, когда в вагон вошли двое в чёрной форме транспортной полиции и принялись проверять билеты.
  
  Давно ли у нас в стране билеты проверяет транспортная полиция? Сердце, впрочем, у меня трусливо забилось.
  
  Лейтенант скользнул по моему билету равнодушным взглядом и обратился к картёжникам:
  
  - Ваши билетики.
  
  Компания протягивала билеты по очереди: один принимался рыться по карманам, а трое тем временем продолжали игру. Взяв в руки билет последнего из компании, лейтенант зацокал языком.
  
  - У Вас, Семён Александрович, срок вышел, - пояснил он.
  
  - Срок вышел, - добавил другой полицейский, - а работы нет. Не только работы нет, но ещё и порча казённого имущества. Подлокотничек-то Вы разболтали?
  
  - Не я! - крикнул мужчина в тревоге.
  
  - Семён Александрович, врать-то зачем? У нас камеры в каждом вагоне.
  
  Я пригляделся. Ай, и правда! Вон далеко впереди блестит глазок камеры.
  
  - С-саживаете? - пролепетал мужчина, здоровый битюг, белея на глазах.
  
  - Конечно, ссаживаем, - подтвердил полицейский. - Потрудитесь пройти на выход.
  
  - Так до станции ведь ещё...
  
  - П-о-т-р-у-д-и-т-е-с-ь п-р-о-й-т-и, - повторил первый полицейский с металлом в голосе.
  
  Мужчина бросил карты и потянулся за багажом.
  
  - Багаж оставить! - прикрикнул второй, и странное дело! - мужчина покорно разжал пальцы на ручке сумки. Понуро опустив голову, он поплёлся по проходу.
  
  "Как же его высадят посреди пути?" - едва я это подумал, как все мы полетели носом вперёд: полицейские сдёрнули стоп-кран.
  
  Я глянул за окно. Тьфу ты, какое унылое место! Горелый лес. Куда ни кинь взгляд - ни одного живого дерева. Как же он доберётся до населённого пункта? Что же это за варварство такое - высаживать людей посреди дороги?!
  
  Поезд тронулся вновь. Картёжники продолжали резаться в дурака, будто ничего и не случилось; то, что было на руках у высаженного, они сбросили в битые карты.
  
  - У мужика, кого высадили... какой работы не было? - обратился я к старику-соседу.
  
  - У этого-то? - откликнулся тот тоже шёпотом. - Знамо дело, какой! Главного не поминал, к Прянику не притрагивался, только в карты, по бабам да квас хлестал, дурище! Ты вот тоже, мил-человек, на ус мотай, как оно в жизни бывает! Приходят, значит, и за шкварник тебя.
  
  - А если им в лапу дать?
  
  - Балда ты, балда! - ласково попенял старичок. - Кому ты в лапу-то сунешь? И ночью за тобой придут, и даже если срок не вышел, бывает дело, придут...
  
  - Как же это если срок не вышел?
  
  - А тебе почём знать, какой твой срок?
  
  - В билете написано...
  
  - Мил-мой человек, так ить и на заборе тоже много чево написано! Там, в билете, цыфирьки есть такие тайные, они по ним и глядят...
  
  - А вы их читать умеете, эти циферки?
  
  - Нельзя.
  
  - Чего нельзя?
  
  - Нельзя читать, не положено: правонарушение. Да и не умею я. Так, в молодости баловался сдуру...
  
  "В молодости?!"
  
  VIII
  
  Меж тем в вагон вошёл проводник, давешний дородный, представительный дядька - и все сразу испуганно затихли. Перед собой проводник толкал небольшой столик на колёсах.
  
  - Вспомним Главного и Марь-Иванну! - звучно возгласил он.
  
  - Вспомним! - ответили все хором, нестройно, но старательно.
  
  В полном торжественном молчании проводник разрезал острым ножом большой тульский пряник на множество маленьких кусочков.
  
  Двигаясь в том же молчании по проходу, он останавливался перед каждым и угрозно вопрошал:
  
  - Кнопку трогал?!
  
  - Нет! - боязливо отвечало большинство, а кто-то покаянно признавался:
  
  - Трогал...
  
  - Балда, - увесисто заключал проводник. - Языком ещё тамбур мне полижешь.
  
  После этого вопроса каждому пассажиру вкладывался в раскрытый рот кусочек пряника, а затем проводник давал отхлебнуть из бутыли с надписью "РЖД" на этикетке.
  
  Мне тоже достался кусочек. Пряник как пряник, не очень, признаться, свежий. В бутыли был квас.
  
  Дойдя до самого последнего пассажира в конце вагона, проводник сурово вопросил:
  
  - Где Главный?
  
  - В Спасове! - ответили пассажиры хором.
  
  - Где Марья Ивановна?
  
  - В Спасове! - был второй дружный ответ.
  
  - То-то же, - заключил Николай Степанович, утёр рот (он сам тоже изрядно приложился к бутыли) и вышел из вагона, бросив столик посреди прохода.
  
  Тут же все снова заговорили с облегчением, будто и не было этого диковинного ритуала и будто это в порядке вещей - спрашивать пассажиров про кнопку, кормить их тульским пряником, поить квасом и пытать, где находится Главный и Марья Ивановна.
  
  - А Марья-то Ивановна... на самом деле в Спасове? - осторожно спросил я соседа.
  
  - А то!
  
  - Так она не в поезде сегодня! - огорчился я.
  
  - Как же не в поезде, если в поезде, окстись!
  
  - Да в каком вагоне, спрашиваю я вас?!
  
  - Да в этом, этом она вагоне! Глухой ты, что ли?
  
  - Да где же?!
  
  - Да вон же, над дверью висит! Глаза-то разуй!
  
  - А-а-а... - протянул я разочарованно. - А скоро ли Спасов?
  
  - Спасов? Да, почитай, приехали уже.
  
  - Приехали?! - я глянул в окно. За окном был всё тот же унылый горелый лес.
  
  - Ну, осталось-то совсем ничего...
  
  - Сколько, сколько осталось?
  
  - Мне почем знать! - старичок зевнул, хоть на дворе было утро. - Наше с тобой дело маленькое, а ты, родной, не суетись, накось вот я те дам, под голову глади... э, не-не-не, куда ручки-то потянул проказливые! (Я хотел было откинуть назад спинку кресла.) Кнопку-то не трогай! Не положено.
  
  - Почему не положено? - поразился я.
  
  - Не положено, говорят тебе. Степаныча спроси, почему, он тут на то и поставлен.
  
  IX
  
  Рядом со мной кто-то старательно откашлялся. Я повернул голову: Николай Степанович.
  
  Спросить, что ли, про кнопку?
  
  - Николай Степанович, почему нельзя трогать кнопку, которая фиксирует положение спинки?
  
  - Износ казённого имущества потому что, - незамысловато ответил проводник. - Да и кто тебе сказал, что ты должен ехать с удобствами? Нерусский ты, что ли? Ты мне лучше скажи: фонарик будешь брать?
  
  - Для чего мне фонарик? - отозвался я не очень приветливо: не люблю панибратства со стороны незнакомых людей, хотя бы и должностных лиц.
  
  - На Марью-то Ивановну как ночью будешь глядеть без фонарика?
  
  - Пожалуй, возьму, - согласился я, подумав, правда, о другом: как я без фонарика ночью пойду в туалет, если ночью свет отключают? Правда, и полудня ещё не было.
  
  - То-то же. Пятьсот рублёв.
  
  - Пятьсот рублей?! Нет, спасибо, - ответил я достаточно вежливо.
  
  Проводник распахнул рот от изумления.
  
  - Дурень! - услышал я шёпот старика слева. - Бери и не гневи Николая Степаныча, а то ссадят живо!
  
  Я сглотнул и полез за кошельком.
  
  Проводник принял купюру и протянул мне фонарик с величайшим презрением, будто моё колебание вполне обнаружило мою порочную природу. Фонарик был маленький, почти игрушечный, такие цепляют в качестве брелока. Едва ли луч его достанет до выхода.
  
  - За что такие деньги?! - возмутился я шёпотом.
  
  - Ну ты подумай, мил-человек: Степанычу на что-то жить надо? - пояснил старичок.
  
  - Это я очень хорошо понимаю, но у него же зарплата есть!
  
  - Эх, родной! Сегодня зарплата, а завтра придут вертухаи, и будешь гол как сокол, до нитки оберут!
  
  - Какие вертухаи?
  
  - А ссаживают которыи!
  
  - Так они забирают у проводников нелегальный доход?
  
  - Знамо дело, и лягальный, и нелягальный. Туточки весь лягальный, им-то чаво. До нитки разденут, быват. Оставят только чтоб срам прикрыть. Это уж я так: форму-то не трогают, конечно...
  
  "Коррупция, однако, проникла и в сказку, - мрачно подумал я. - Если это вообще сказка, а не... спектакль театра абсурда, например!"
  
  X
  
  Есть, однако, хотелось. Я встал с места и пошёл по вагону, спрашивая у попутчиков, далеко ли вагон-ресторан.
  
  На меня смотрели как на полного идиота: ни о каком вагоне-ресторане в этом поезде никогда не слышали.
  
  - Вон, купи у бабки пирожок, - посоветовали мне. - И весь тебе ресторан.
  
  Да что за беда такая: принято, что ли, в этом вагоне тыкать незнакомым людям?!
  
  У бабки, сидевшей у заднего выхода, в глубинах объёмной чёрной сумки действительно были и пирожки, и всякая другая снедь, даже аккуратно обёрнутые в фольгу куски жареной курицы, и цены некусачие. От курицы я отказался (всё равно холодная), а пирожок взял. Съел его в тамбуре.
  
  Подумал: что меня держит именно в этом вагоне? Я ведь помню дверь с табличкой "МАРИЯ СВЕТЛОВА" из моего сна, я эту дверь наверняка узнаю. Ну, сколько в этом поезде может быть вагонов? Пятнадцать? Двадцать? В пассажирских поездах редко и бывает больше. (Зачем тогда сцепка из трёх локомотивов, как для тяжёлого товарняка? - тут же заскреблась тревожная мысль.) Я обойду все вагоны и, может быть, найду девушку!
  
  Решительно я толкнул дверь в межвагонное пространство.
  
  * * *
  
  Следующий вагон оказался очень похожим на первый, вплоть до портрета Главного проводника и вышивки крестом с девушкой, похожей на Машу. (Почему её здесь все знают? Кем она работает, если не проводником? Начальницей почтового отделения? Хозяйкой медицинского кабинета? А есть ли в поездах медицинский кабинет?) Я пошёл дальше.
  
  * * *
  
  В третьем вагоне, в остальном таком же, как и первые два, проводник ко мне не вышел, а на купе проводника оказалась надпись:
  
  Комната отдыха Марiи Ивановны Свѣтловой
  
  С бьющимся сердцем я отодвинул эту дверь, даже не сообразив постучать.
  
  Маши тут не было. В самом заурядном проводницком купе в ряд сидели четыре женщины. Были они в форме, какую иногда носят сотрудницы вагона-ресторана, с одной разницей: форма была чёрной. Женщины сидели, положив руки на колени, сжав губы, глядя перед собой.
  
  Сидевшая у окна (она единственная была в форме проводницы) глянула на меня мельком и утратила ко мне интерес.
  
  - Здесь... я могу найти Марию Ивановну? - глупо спросил я.
  
  - Конечно, можете. Мы её тоже ждём.
  
  - А когда она придёт?
  
  - С минуты на минуту.
  
  - Правда?! Можно мне подождать вместе с вами?
  
  Проводница безмолвно кивнула. Мне указали на место на полу.
  
  Я прождал час. За этот час произошло только одно: проводница безмолвно выдала другой сотруднице тряпку, таз и отдала краткую команду:
  
  - Второй вагон. Окна.
  
  Женщина ушла, на её место пришла и села другая. Видимо, тут ехала бригада поездных уборщиц.
  
  - Вы... давно ждёте? - поинтересовался я, наконец.
  
  - Сколько едем, всё ждём, - меланхолично заметила старшая.
  
  - А... давно едете?
  
  - Сколько работаем, всё едем.
  
  - А... давно работаете?
  
  - Сколько живём, всё работаем.
  
  - Так она ещё здесь не была ни разу! - догадался я.
  
  - Да. А будет с минуты на минуту. Так сказали. Много говоришь.
  
  Я вздохнул и вежливо попрощался.
  
  * * *
  
  Я прошёл ещё пару вагонов, всё одинаковых.
  
  Впрочем, нет: с каждым последующим вагоны становились всё бедней, а народу в них всё меньше. В четвёртом или пятом по счёту вместо мягкий сидений вообще были жёсткие лавки, как в электричке, да и лавок недоставало: полвагона оказалось пустым, хоть ставь автомобиль на этом месте. Я глазам своим не поверил, когда увидел здесь козу. Настоящую, живую козу. И больше того, старуха деревенского вида доила эту самую козу, а коза примемекивала. Мертвецки пьяный мужик валялся на лавке. Женщина кормила грудью ребёнка. Другое дитё, постарше, в одной длинной рубахе бегало по проходу, волоча за собой игрушечную тележку на колёсиках. Больше пассажиров в этом вагоне не было.
  
  Я подошёл к старухе.
  
  - Бабушка, что же у тебя коза-то кушает? - спросил я с жалостью, скорей к козе, чем к бабке.
  
  - Ась? А, милок, тута окошко растворю, ветки-то как начнут хлестать, а мы их и режием.
  
  - А... зимой как же?
  
  Дурацкий это я вопрос сморозил: неужели старуха с козой будет тут кататься до зимы? Но та ничуть не удивилась.
  
  - А зимой вона, Митрича попрошу, на мясо пу́стить.
  
  - А... в туалет она у тебя куда ходит?
  
  - А? Тута же и ходит.
  
  Я брезгливо сморщился, увидев на полу поезда козьи шарики.
  
  - Что ж ты, бабушка, за ней не убираешь?
  
  - Не моё дело, не моё, ты чаво! - замахала она руками. - На то власти назначены!
  
  - И как, интересно, ты её доишь, если без козла?
  
  - И-и-и! - бабка затряслась в мелком смехе. - Козлов-то тут хвата-т!
  
  За моей спиной кашлянули. Я обернулся: проводник. Был он молодым, худым, со впалыми щеками, невысоким и очень каким-то затрапезным. Да, в той же чёрной с золотым шитьём форме, но такой потёртой, мешковатой, что казалось, будто двадцать лет некто носил эту форму, а затем скинул проводнику с чужого плеча. Эмблема РЖД на рукаве (колесо с крыльями) обтрепалась так, что от крыльев осталось одно колесо.
  
  - Иннокентий, - представился проводник.
  
  - Володя, - пробормотал я.
  
  - Владимир?..
  
  - Евгеньевич.
  
  - Пойдёмте в проводницкую, - предложил Иннокентий.
  
  Я слегка оробело проследовал за ним в купе проводника.
  
  * * *
  
  В купе проводника Иннокентий без слов налил нам по стопке водки, отрезал большой ломоть чёрного хлеба и крупно присыпал его солью. Больше закусывать было нечем. Водка приятно разлилась по организму.
  
  - Уныло тут у вас, однако, - пробормотал я.
  
  - Да, - подтвердил проводник. - Такое чувство, что нас все забыли. И машинист, и Марья Ивановна.
  
  - Простите, пожалуйста, моё невежество: кем работает Марья Ивановна?
  
  - Марья Ивановна не работает, - вздохнул Иннокентий. - Вот в этом-то вся и проблема.
  
  - В смысле, сегодня не работает или вообще не работает?
  
  - А мне почём знать?
  
  - Кому же знать, как не Вам, если Вы проводник?
  
  - Это Вы хорошо сказали, но я не знаю. Проводник - название, скорее. Одели парнишку в форму, сказали - дуй в вагон номер 13...
  
  - У этого вагона есть номер? Простите, что перебиваю.
  
  - Пожалуйста. Нет у них номеров, я образно выражаюсь. Вы же сами знаете, что тут все вагоны именные. Сказали: дуй в вагон номер 13, потруждайся проводником этих несчастных. А будто нас инструктировали как следует? Так: собрали один раз, пробубнили что-то, я даже и не помню, кто бубнил... Может, и нет никакой Марьи Ивановны, почём мне знать, а?
  
  - Как это нет, если я её во сне видел? - пролепетал я.
  
  - Хороший аргумент, а? - усмехнулся проводник. - Вы взрослый человек, культурный, подумайте сами, о чём говорите!
  
  - Но вот портреты же её висят в каждом вагоне...
  
  - Во сне у неё какие глаза были? - задал вопрос Иннокентий.
  
  - Зелёные...
  
  - А на портретах голубые. Понимаете? Так что, может, это и не она вовсе.
  
  - А кто же?
  
  - А мне почём знать?
  
  - А зачем же тогда вообще висят портреты?
  
  - Чтобы у человека была мечта. Вот Вы зачем сели в поезд?
  
  - Я еду в Спасов...
  
  - Тут все едут в Спасов. Вы к кому едете в Спасов?
  
  - К Машеньке... то есть к Марье Ивановне.
  
  - И я о том же, потому что, кроме неё, что, спрашивается, есть в этом Спасове? Кому он и на кой вообще сдался? А люди ведь едут, едут толпами! Вы видали, чтобы пассажирский поезд тянули три локомотива?!
  
  - Я понимаю, зачем едут мужики, - пробормотал я, - а женщины зачем?
  
  - А для женщин есть Главный Проводник. Хе-хе. Цинично я, да? Роняю звание, да? Поди тут не урони, когда мне порой Поминального Пряника купить не на что. Одно название - проводник. В этот вагон ведь никто не садится! Мне как жить? Фонарики продавать за пятьсот рублей? А откуда деньги у здешнего народа? Мне если я так начну делать, знаете эти фонарики засунут в какое место?
  
  - А как же их без фонариков не ссаживает транспортная полиция? - осторожно спросил я, пытаясь наощупь обнаружить закономерности здешней жизни. Иннокентий махнул рукой:
  
  - Суеверие. Чем народ богаче, тем больше времени и досуга, чтобы придумывать всякие суеверия. Из нашего вагона вообще редко ссаживают. Ну, бывает, конечно, но на полустанках. Чтобы на прогоне высадили, не помню такого. Ещё, поглядите, и доедет кто-нибудь из моих. Там, ближе к локомотиву, люди почему-то думают, что у б-о-л-ь-ш-и-н-с-т-в-а есть шансы доехать. Какие идиоты, подумайте! У человека написан срок в билете - два дня, а он думает доехать!
  
  - А что, - спросил я, чувствуя, как пересыхает в горле, - за два дня не доедешь?
  
  - Нет.
  
  - А за двадцать?
  
  - Сомневаюсь.
  
  - А сколько вообще дней поезд идёт до Спасова?
  
  - Понятия не имею. С того дня, как я здесь работаю, он всё туда идёт и идёт.
  
  - А... сколько Вы уже работаете?
  
  Проводник приблизил ко мне измождённое лицо.
  
  - Два года. Ну что Вы как позеленели весь? Я Вам правду говорю!
  
  - Что же, у меня никаких шансов найти Марью Ивановну хотя бы в поезде? - вырвалось у меня несчастное.
  
  Иннокентий пожал плечами.
  
  - Идите. Ищите. Имейте в виду, что наш вагон пограничный. Дальше начинается Колотяка.
  
  - Что-что начинается?
  
  - Колотяка. Вы сейчас в "Переславии"...
  
  - Что такое "Переславия"?
  
  - Фирма, которая обслуживает наши вагоны. Следующие обслуживает другая фирма.
  
  - Под названием "Колотяка"? Ничего себе название для фирмы...
  
  - Нет, у неё какое-то красивое название, по фамилии директора, Каллитаки, кажется. Итальянец или грек. Никогда меня это не интересовало. И никого здесь не интересует. В общем, Колотяка - и всё тут.
  
  - А мой билет в Колотяке будет действовать? У меня в билете "Переславия"...
  
  - Вы же едете до Спасова, верно? - рассудительно отозвался проводник. - А в Колотяке разве едут до другого города? Так что будет как миленький. Покривятся, конечно, но высадить не имеют права. Ступайте. Да! Хотите, я Вам фонарик подарю?
  
  - Спасибо, - пробормотал я. - У меня уже есть один...
  
  XI
  
  В тамбуре пограничного вагона стоял у окна высокий импозантный мужчина с густой шевелюрой в элегантном сюртуке. Именно сюртуке: такого старомодного покроя была его пиджачная пара, что иного слова и не приходило на ум.
  
  - Вы собрались перейти в другое отделение? - спросил он меня вместо приветствия.
  
  - Да...
  
  - Зачем? Для чего Вы вообще едете на поезде?
  
  - Я хочу найти Машу... Марию... Ивановну.
  
  - Хороший ответ, но если Вы не нашли её в "Переславии", Вы не найдёте её и там. А если нашли её в "Переславии", то и там тоже найдёте.
  
  - Что-то уж больно мудрёно... А Вы... простите, Вы её нашли?
  
  - Да, я имею честь быть с ней знакомым.
  
  - Лично?
  
  - Лично.
  
  - Во сне или наяву?
  
  - Наяву, представьте себе.
  
  - Надо же... И... что же Вы тогда стоите в тамбуре?
  
  Мужчина грустно улыбнулся:
  
  - Видимо, такая моя судьба. Всю жизнь я стремился к тому, чтобы пояснить людям, что между "Переславией" и "Каллитакки" нет никаких существенных различий, что это различие касается только финансовой стороны, что без Машиниста движение поезда невозможно... и вот, в итоге оказался здесь.
  
  - Вы не такой уж старый человек...
  
  - Да, но жизнь всё равно уже прошла, Владимир Евгеньевич.
  
  - Откуда Вы знаете моё имя? - вздрогнул я.
  
  - Потому что мы с Вами неуловимо похожи, а я Ваш тёзка. Духовное накладывает отпечаток на физическое, правда, нужен острый взор, чтобы это заметить. У нас даже фамилии схожие. Вы Соколов...
  
  - А Вы?
  
  - Соловьёв.
  
  - Владимир Соловьёв - как ведущий на втором канале? - поразился я.
  
  - Да, - усмехнулся мужчина. - Именно как ведущий на втором канале. Передавайте Маше привет... если, конечно, встретитесь с ней.
  
  XII
  
  В тамбуре Колотяки висела на стене огромная деревянная колотушка. Шагнув из тамбура, я неожиданно оказался в плацкартном вагоне - и передо мной как из-под земли вырос проводник в новёхонькой и аккуратной белой форме.
  
  - Ваш билет, пожалуйста, - попросил он.
  
  Я с некоторым внутренним напряжением протянул билет. Проводник внимательно его изучил.
  
  - Вы из "Переславии", что же... Случается, что к нам и из "Переславии" приходят люди, но...
  
  - Мне нужно доплатить? - осторожно спросил я.
  
  - Да: триста рублей за повышение класса на каждый день, итого девятьсот.
  
  Вздохнув, я потянулся за кошельком.
  
  - Но этого будет маловато, - продолжал проводник. - Есть ещё одно условие. Вы... понимаете, что в "Переславии" Вы ехали зря? Что Вы могли сразу сесть к нам?
  
  - А у Вас есть свободная плацкарта?
  
  - Найдётся.
  
  - Тогда понимаю, ещё бы!
  
  - И Вы ведь не захотите возвращаться?
  
  - Не думаю...
  
  Проводник широко улыбнулся:
  
  - Вот с этого и надо было начинать!
  
  Движением фокусника он извлёк откуда-то из кармана штамп и поставил на моём билете поверх надписи "ОАО ПЕРЕСЛАВИЯ" аккуратное "КАЛЛИТАККИ".
  
  - Ваше место сорок девятое. Проходите.
  
  XIII
  
  Место у меня оказалось боковое. Ну, не беда: я люблю боковые места, когда еду с незнакомцами. Моей соседкой - не очень симпатичная, но приветливая женщина лет сорока. Я успел подумать о том, что в тридцать лет уже перестаёшь смотреть на сорокалетних как на старух, но ещё морально не готов к тому, чтобы находить их привлекательными.
  
  - Здравствуйте, - поприветствовала она меня. - Как Вас зовут?
  
  - Володя.
  
  - Очень приятно. Анна. Надолго Вы к нам?
  
  - К Вам в отделение - или в поезд?
  
  - Странный вопрос.
  
  - Почему?
  
  - Потому, что вообще-то наше отделение и есть единственный настоящий поезд, а всё остальное - так... - женщина махнула рукой. - Мы едем в Спасов, а куда едут они?
  
  - В "Переславии" тоже едут в Спасов, - осторожно заметил я.
  
  - Да, но... Иногда я думаю, что локомотив тянет их просто так, из жалости, а на какой-нибудь сортировочной станции их просто-напросто отцепят. Правда, у них есть шанс до того перейти к нам. Как у Вас, например! Почему Вы перешли?
  
  - Потому что у Вас плацкарт, - ляпнул я. Женщина рассмеялась:
  
  - Только другим этого не говорите! И... я понимаю, что Вы шутите: наверняка не только поэтому.
  
  - Я очень мало знаю...
  
  - Понимаю, Вас вело чувство, а не знание.
  
  - Да, если хотите... Почему Вы считаете, что всю "Переславию" отцепят?
  
  - Насчёт "Переславии" я не уверена, Иосиф Карлович говорит, что они не такие плохие люди, но вот что касается SOS...
  
  - Как-как, извините?
  
  - SOS, ну, то есть "Пятьсот пятого", мы их тут про себя называем SOS, потому что у них настоящая беда! - их отцепят наверняка. Почему могут отцепить "Переславию"? Это же элементарно! Они не уважают Главного Машиниста!
  
  - Главного Проводника?
  
  - Нет-нет, что Вы! Так далеко они не заходят! Главного Машиниста!
  
  - А в чём беда?
  
  - Как это в чём беда? Он же может рассердиться! Да и в конце концов... ведь все их проводники - незаконные!
  
  - Извините?
  
  - Да, незаконные! Все наши проводники назначены с одобрения Главного Машиниста - а у них...
  
  - А что у них?
  
  - У них... ну, говорят, у них тоже есть какой-то машинист. Неглавный, конечно. Он сидит в другом тепловозе. Но его задачи чисто технические, потому что для поезда вполне достаточно одного машиниста, правда?
  
  - Н-нет, точней, да, но... неужели Главный Машинист работает двадцать четыре часа в сутки?
  
  - Нет, конечно! Когда он устаёт, ему приходит смена. Очень достойные и высокообразованные люди, тоже машинисты.
  
  - А откуда они берутся?
  
  - Из Курилки. Там, в тепловозе есть небольшая комнатка такая, в ней сидят сменщики. И называется она Курилкой, потому что... сами понимаете. Ну, вполне простительная слабость для людей, которые так тяжело работают. Зато там никто не закладывает за воротник. Просто посидят, подымят и решат, кому из них теперь идти на смену.
  
  Внезапно захрипели динамики поездного радио:
  
  "Уважаемые пассажиры! Пожалуйста, не забудьте подходить к вашим проводникам и узнавать у них о назначенном вам труде. Строго соблюдайте Правила поведения в вагоне! Машинист поезда".
  
  - Вот видите! - возликовала женщина. - С нами Главный Машинист общается, мы можем слышать его голос, а в "Переславии" разве так? Кстати, а Вы уже подходили к Иосифу Карловичу?
  
  - Да, когда доплачивал за билет.
  
  - Нет, я имею в виду перед Вечерним Трудом.
  
  - Э?
  
  - Тогда Вам самое время к нему идти! Поверьте мне, здесь все так делают!
  
  XIV
  
  Я пожал плечами, но, разумеется, отправился в купе к Иосифу Карловичу.
  
  Тот пил чай и приветливо указал мне на место рядом с ним.
  
  - Вы пришли за Заданием на Вечерний Труд? - спросил он.
  
  - Да, то есть... у меня ещё вопросы.
  
  - Но сначала они будут у меня, - вежливо, но твёрдо остановил меня проводник. - Садитесь удобней и смотрите в сторону двери, кстати, дверь надо запереть, дотянетесь?, а я отвернусь к окну.
  
  - Почему? - поразился я.
  
  - Так полагается. Представьте, что ко мне придёт девушка-красавица!
  
  - Но я не девушка-красавица!
  
  - Ну, представьте, что я мужелюбец!
  
  - Но Вы, наверное, не мужелюбец! То есть... - Я покраснел. - Конечно, если так, это не моё дело...
  
  - Приступим, - сухо закончил спор проводник. - Какие административные правонарушения Вы совершили за эти сутки?
  
  - Не припомню. Я пытался нажать Кнопку...
  
  - Это было в "Переславии", и это нас не касается. У нас кнопок нет. Вы сомневались в том, что сможете встретиться с Главным проводником?
  
  - Честно говоря, я еду к Марии Ивановне...
  
  - Мы называем её просто Машей, у нас нет этого переславского раболепства. Хорошо, - милостиво согласился Иосиф Карлович. - Вы сомневались в том, что сможете встретиться с Машей?
  
  - Я каждую секунду в этом сомневаюсь!
  
  - Вот видите! А это уже нарушение, очень серьёзное!
  
  - Почему?
  
  - Потому что Маша обходит весь поезд и рано или поздно обязательно встретится с Вами!
  
  - Иосиф Карлович, разрешите спросить: Маша - она проводник...
  
  - Да, конечно! Проводник для всех отставших!
  
  - ...или поездной врач...
  
  - Да, конечно! Врач для всех несчастных!
  
  - ...Или начальник почтового отделения?
  
  - Да, и это тоже! Просветитель для всех невежественных!
  
  - Я ничего не понимаю! Как один человек может исполнять три должности?
  
  - Вы слишком много рассуждаете, Владимир. Что-то нужно просто принимать сердцем. Человек один, а должности три. Воистину, велика тайна... Велика тайна нашего поезда. Но, в конце концов, Вам простительно, Вы едете недавно. Три поцелуя.
  
  - Не понял, извините?
  
  - Это лёгкое нарушение, оно извиняется тремя поцелуями, чего же здесь непонятного?
  
  - Поцелуями чего?
  
  - Фотографии.
  
  - Ма... Машиной фотографии?
  
  - Нет, наверное, моей! Вы действительно не понимаете или притворяетесь?
  
  - У меня нет фотографии, я только во сне её видел...
  
  - Я Вам продам. Двести рублей.
  
  "Двести рублей!" - едва не возопил я, но с тяжёлым вздохом снова полез за кошельком.
  
  Фотография, которую продал мне Иосиф Карлович, была очень качественной, цветной, но оказалось, что это - не фото живого человека, а фото портрета маслом. Можно было даже различить отдельные мазки от крупной кисти. Очень трогательное изображение, но... только волосы девушки на нём были каштановыми, а в моём снё - чёрными. Да и вообще нельзя было заметить большого сходства.
  
  - Иосиф Карлович, Вы уверены, что у Маши - каштановые волосы?
  
  - Что? Каштановые? Ну, я думаю, это просто так свет падает, потому что она светленькая, конечно...
  
  - Светленькая?! В моём сне у неё были чёрные волосы!
  
  Иосиф Карлович меланхолично пожал плечами.
  
  - Возможно, в Вашем сне она надела парик, - предположил он.
  
  - Она даже не успела убрать колготки, когда мы вошли в её купе - и Маша будет надевать парик?!
  
  - Извините, мне неловко слушать: это очень интимные подробности, и я бы на Вашем месте не стал ими делиться даже с проводником. В конце концов, о чём мы спорим? Ни Вы, ни я её не видели!
  
  - Как... - потерянно пробормотал я. - И Вы её тоже не видели, Иосиф Карлович?
  
  - Разумеется, нет. Так, чтобы вживую - нет, никогда. Подумайте сами: может быть, этой фотографии - шестьдесят лет, а настоящая Маша - восьмидесятилетняя старуха.
  
  - Но ведь... Маша ходит по всему поезду... Вы сами сказали об этом!
  
  - Ходит, - согласился Иосиф Карлович. - В основном ночью. Днём здесь, знаете, шумновато. Впрочем, у нас ещё ничего: иногда любят покричать, но до драк дело очень редко доходит. А вот в "SOS" или в "ЧОЧ"...
  
  - Простите?
  
  - "SOS" - это пятьсот пятый вагон, а "ЧОЧ" - четыреста четвёртый. Вот у них там... Там такая толпа стоит в коридоре, что даже не протиснуться! Да и вообще, смешно говорить... - Иосиф Карлович вдруг залился мелким смехом. - Смешно говорить! О чём говорить, если они там у себя решили, что проводником может быть женщина!
  
  - Маша тоже женщина!
  
  - Володя, не говорите ерунды! Маша - девушка! И вообще, она ведь проводник в... переносном смысле.
  
  - Как это?
  
  - А это так, что если кто-нибудь попал в какой-то совершенно дикий вагон - ну, в товарный, например, в угольный, к этим... к "чёрным", - или на платформу залез, скажем, то Маша берёт его за руку и ведёт в ближайший культурный, оборудованный вагон, где такого человека умоют, накормят, причешут, познакомят с вагонным проводником, а тот даст ему билет. Вот в чём её обязанности! Как только человек сдан вагонному проводнику, Машина ответственность прекращается...
  
  - Теперь понятно... (Это было первое разумное объяснение, которое я услышал за сегодняшний день.)
  
  - ...Прекращается, - продолжал методично растолковывать Иосиф Карлович, - так что ей в такой культурный, организованный вагон, вроде нашего, и нет необходимости заходить. Но это между нами, хорошо?
  
  - А в чём возникает проблема, если проводник - женщина?
  
  - Как это в чём? Видите, мы с Вами сейчас заперлись. Будь я... извините, будь другой проводник женщиной, эта женщина с Вас бы сразу стянула штаны. Соблазн-то какой, а?
  
  - И что с того?
  
  - Как что? Машеньке это неприятно. Ведь она человека спасла от замерзания на открытой платформе или от того, чтобы ехать с "чёрными" в товарном вагоне, а он ей изменяет с какой-то неопрятной бабой! Разумеется, в её должностных обязанностях - обход всего поезда, но ведь Маша - живой человек, л-и-ч-н-о-с-т-ь, и чисто по-человечески, по-женски, ей это неприятно. Вот и вся причина.
  
  - А почему Маша... не ведёт в культурные вагоны "чёрных"?
  
  - Ну, во-первых, это не совсем так: некоторые "чёрные" вполне достойны, так что иногда случается... Почему, Вы спрашиваете? Извините, есть очень жестокие и грустные материальные причины. Во-первых, в поезде почти нет мест...
  
  - В "Переславии" есть полупустые вагоны!
  
  - Дослушайте меня, Владимир. Между прочим, я бы предпочёл ехать в товарном, чем в этих полупустых переславских вагонах, по которым бегают тараканы, крысы... и бродят медведи. А во-вторых, у "чёрных" нет денег. Не можем ведь мы им дать билет бесплатно! Нарушение. Наконец, в-третьих, в товарном есть какой-то свой проводник. Если быть точным, то дело обстояло так: Главный Машинист назначил им проводника, потому что не годится же ехать без проводника, люди могут поубивать друг друга! Бесплатного проводника, заметьте! Впрочем, в товарном вагоне и денег брать не за что. Этот проводник, едва пришёл в вагон, тут же вывалял в угольной пыли свою белоснежную форму - там везут уголь - и сам стал чёрным. Конечно, руки ему из настоящих проводников никто теперь не подаёт, но формально они не остались без надзора. Чисто формально, подчёркиваю. Когда наступает ночь, этот "угольный проводник" запирается в своей будке и молится, чтобы его не убили, а у них царит полный шабаш... Но мы сильно отвлеклись от темы. Вы... разговаривали с человеком в тамбуре между "Переславией" и нашим отделением?
  
  - С Владимиром Со...
  
  - Мне неинтересно, как его зовут, - с лёгким раздражением прервал меня Иосиф Карлович. - Вы с ним разговаривали?
  
  - Точней, он заговорил со мной.
  
  - И вы, конечно, ответили, так?
  
  - Да: это в рамках вежливости...
  
  - Вот видите!
  
  - А в чём беда? Что я нарушил?
  
  - Беда в том, что этот господин сладкоголосых соловьёв считает, будто у Маши и Главного Проводника родилась девочка, которую назвали Софьей...
  
  - Что?!.
  
  - Вот видите! А мы все прекрасно знаем, что Софья - это дочка только Машина, и росла она без отца. Да и вообще, если учесть, что Главный Проводник сам является Машиным сыном...
  
  - Что?!
  
  - ...То само это допущение предполагает кровосмесительную связь.
  
  - Иосиф Карлович, Вы говорите полный бред! Посмотрите на фото: у этой девушки может быть взрослый сын?
  
  - Молодой человек, не кричите на меня. Это фото я получил от своего предшественника, а он - от своего, а сделано оно в пору царя Гороха. Настоящей Маше не меньше семидесяти. Просто она хочет, чтобы её помнили молодой.
  
  - Но я во сне видел...
  
  - Где-где, разрешите спросить?
  
  - Во сне...
  
  - Превосходный аргумент, правда? Теперь подытожим. - Голос его стал строгим. - Вы только что спорили с проводником, а проводники в нашем отделении, между прочим, назначаются с ведома Главного Машиниста. Это очень серьёзное нарушение. За такое вообще-то ссаживают. Но... - Иосиф Карлович смягчился. - Вы ещё совсем недавно у нас, поэтому на первый раз я выпишу Вам штраф. Пятьсот рублей.
  
  Я, наверное, заскрежетал зубами, доставая кошелёк уже не знаю какой по счёту раз за этот день. В кошельке оставались всего четыре тысячи с небольшим.
  
  Приняв деньги и отправив их в кармашек своего белоснежного кителя, Иосиф Карлович аккуратно заполнил штрафную квитанцию.
  
  - Ступайте, дорогой мой, - милостиво позволил он. - Вы подготовлены к Вечернему Труду. А я ещё нет: мне нужно нарезать Лаваш.
  
  XV
  
  Я вышел из купе проводника - и нос к носу столкнулся с транспортной полицией! Ноги мои затряслись от страха.
  
  - Я... я заплатил штраф, - жалко пролепетал я, показывая правоохранителям штрафную квитанцию.
  
  Один из полицейских протянул за квитанцией руку.
  
  Взял её, чуть усмехнувшись.
  
  Демонстративно порвал в мелкие клочья.
  
  И бросил клочья на пол.
  
  - Можешь засунуть их себе в зад, - пояснил он. - Эта квитанция фиктивная.
  
  - За что же я заплатил пятьсот рублей? - попробовал я возмутиться жалким голосом.
  
  - За бумажку, которую можешь засунуть в зад.
  
  Второй полицейский приблизил ко мне лицо:
  
  - Мой тебе совет, Володя: ни за что здесь не плати. Билет на руках есть? Держи его при себе. Раньше срока никто не тронет. Ты нас вообще сейчас не интересуешь. Мы не по твою душу.
  
  Дверь купе распахнулась, и вышел благостный Иосиф Карлович в новом галстуке. В руке он нёс корзинку, в которой лежали кусочки лаваша, аккуратно настриженные ножницами. Проводник двинулся по вагону
  
  Я пошёл за ним, а полицейские - за мной.
  
  В каждом отсеке Иосиф Карлович останавливался и, очень ласково приговаривая: "Вспомним Главного проводника и Машеньку", вкладывал каждому пассажиру в рот кусочек лаваша.
  
  Он дошёл до самой двери в задний тамбур, обернулся ко мне и проделал ту же процедуру со мной. Мой кусочек лаваша в его корзинке оказался последним. Был он очень сухим и безвкусным как картон. Эх, то ли дело тульский пряник в "Переславии"! А кваса здесь вообще не полагалось...
  
  Квасу я утром хлебнул изрядно, поэтому давно уже мне хотелось в туалет, я выскочил в тамбур.
  
  Тут же в тамбур вышли полицейские, толкая в спину Иосифа Карловича.
  
  - Ребята, вы так не сделаете, - пролепетал тот. - Я же всё-таки проводник...
  
  "Ребята" смачно заржали, и один из них дёрнул стоп-кран. Другой проворно распахнул входную дверь.
  
  Я мельком глянул наружу и ужаснулся: куда ни глянь, раскинулось поле с чёрной, сгоревшей травой. Ни дома, ни холма, ни деревца.
  
  Иосиф Карлович слегка приосанился.
  
  - Позвольте мне, по крайней мере, взять вещи и документы, - заявил он.
  
  Лучше бы ему было помолчать: один из полицейских развернул Иосифа Карловича кругом и пнул ногой под зад. Бывший проводник вылетел из вагона, дверь захлопнулась, поезд тронулся вновь.
  
  - За что это с ним так? - пролепетал я.
  
  - За мальчиков, во-первых, - пояснил один полицейский.
  
  - За торговлю фиктивными бумажками, во-вторых, - прибавил другой.
  
  - Мальчиков? - выдавил я. - Каких мальчиков?
  
  - Молоденьких, гы-гы-гы! Пойдём, Саша.
  
  XVI
  
  Полицейские шагнули в вагон, я пошёл за ними.
  
  В вагоне стоял плач, верней, почти вой, как по покойнику.
  
  - Цыц, дуры! - рявкнул один из ребят в чёрной форме. - Назначат вам завтра нового, неча убиваться!
  
  Полиция вышла, а я на цыпочках прошёл к своему месту.
  
  Анна вытирала слёзы платком.
  
  - Это правда, что Иосиф Карлович баловался с мальчиками? - спросил я у неё шёпотом. Она подняла на меня глаза.
  
  - А мне это неинтересно, - ответила она так же тихо. - Глубоко неинтересно, Володя. Если и баловался, это его дело. Женщин ведь им не полагается, не то что в "Переславии"... Иосиф Карлович был добрый! А сейчас... да подождите полчаса! Когда все тут выревутся, Стелла, которая сидит у туалета, снова начнёт скандалить со своим хахалем, а тот будет её таскать за волосы, и унять их будет некому!
  
  - А полиция?
  
  - Смешно! Полиция только ссаживает. Если у человека действующий билет, он может сколько угодно таскать соседа за волосы, бить его по лицу: он в своём праве! Ну ничего... - она вздохнула. - Ничего! По крайней мере, Иосифу Карловичу там хорошо. Он не увидит этого позора. Думаю, он уже на пути в Спасов.
  
  Я кашлянул, а затем осторожно прибавил:
  
  - Ведь мы ещё не доехали...
  
  - Ну и что? Его заберёт Главный Проводник! На своей машине! Обязательно, обязательно так будет!
  
  - Его высадили в чистом поле...
  
  - У Главного Проводника отличная машина! Сверхпроходимая! Вы... Вы не верите, что ли?
  
  - Не знаю даже, как Вам сказать...
  
  - Может быть, Вы и в то не верите, что мою маму, которая ехала на Вашем месте, пока её не высадили, что её тоже забрал Главный проводник?!
  
  - Я не хочу Вас обидеть, но подумайте сами...
  
  Анна встала, глаза её горели гневом.
  
  - Что Вы тогда вообще делаете в этом вагоне?! - звонко крикнула она. - Пока здесь нет проводника, кто-то должен следить за порядком, и им буду я! И я Вам велю: идите вон!
  
  - Да с превеликим удовольствием! - буркнул я, вставая.
  
  XVII
  
  Следующий плацкартный вагон тоже принадлежал фирме "Каллитакки", и проводник носил ту же белую форму, правда, не такую свежую и слегка помятую. Проводник повертел в руках мой билет.
  
  - Да, Ваш проездной документ в порядке, - сообщил он. - Сожалею, но ничем не могу помочь. Мест нет. Поглядите сами: на головах сидят.
  
  Я оглядел вагон: действительно, люди спали даже на багажных полках. Да и вообще здесь было куда как менее уютно: душно, шумно и грязновато.
  
  - Ступайте дальше, в пятьсот пятый, - посоветовал мужчина. И, хмыкнув, прибавил:
  
  - Правда, на вашем месте я бы не задерживался там. И что вас туда пустят, тоже не могу дать никакой гарантии.
  
  * * *
  
  На двери, которая вела из межвагонного пространства в новый вагон, большими белыми буквами был написан бортовой номер:
  
  505
  
  Я шагнул в тамбур - и сразу под локотки меня взяли двое в камуфляже.
  
  Сильно перепугавшись вначале, я затем сообразил, что транспортная полиция камуфляж не носит, и немного успокоился.
  
  - Билет! - потребовал тот, что слева.
  
  - В карм... - начал я.
  
  - Молчать! - рявкнул тот, что справа, и бесцеремонно залез в мой карман. Так как билет нужно было взять обеими руками, он меня отпустил.
  
  - Ты можешь ехать в "Переславии" и в "Каллитаки", - сообщил охранник, проверив мой билет. - Сюда тебе нельзя.
  
  Как бы не так! За этот день я видел и слышал столько, что неожиданно осмелел и дерзко заявил:
  
  - Ребята, а вы вообще кто такие?
  
  "Ребята" переглянулись и распахнули рты.
  
  - Как это кто? - выдавил один из них. - Ты что, сам не видишь?
  
  - Не вижу, - ответил я хладнокровно. - Вы проводники?
  
  Двое в камуфляже замялись.
  
  - Ну, в некотором роде, - неохотно сообщил один из них, наконец.
  
  - Предъявите удостоверения проводников, - потребовал я.
  
  - Какое право ты имеешь у нас требовать предъявить удостоверения? - поразился тот, что ещё держал меня за левую руку.
  
  - По праву пассажира. А вы по какому праву просили меня предъявить билет?
  
  - По праву пассажира, - словно попугай, не задумываясь повторил охранник справа.
  
  - Ах, вон что! - воскликнул я. - По праву пассажира! Значит, каждый пассажир имеет право у каждого проверить билет, так? Предъявите билеты!
  
  Парни побледнели. Предъявлять билеты им явно не хотелось, но, помявшись, они всё же вытащили из карманов камуфляжных брюк мятые-перемятые бумажки.
  
  Билет у того, что стоял справа, был выписан на поезд "Новоюркино - Спасов", отправлением 30 апреля в 20:27, действовал он пять суток. Я глянул на наручные часы. На часах было полдевятого.
  
  - Милый мой, - сказал я бугаю сладким голосом. - Ты уже три минуты как не пассажир! - с этими словами я потянул руку к стоп-крану.
  
  - Пассажир не имеет права дёргать стоп-кран, - неуверенно промямлил другой.
  
  - Ага! - я рассмеялся. - А не то заплатит восемьсот рублей штрафу! Ты прав: лучше сэкономить...
  
  Я рванул ручку входной двери - в тамбур ворвался холодный воздух.
  
  - Прыгай, если ты такой десантник, - приказал я. Парень прижался спиной к стенке, на нём не было лица.
  
  - П-р-ы-г-а-й, и-д-и-о-т, а н-е т-о п-о-з-о-в-у п-о-л-и-ц-и-ю! - заорал я не своим голосом. Видимо, последнее соображение оказалось достаточно веским: бугай со стоном прыгнул. Кажется, он приземлился в болото: что-то громко чавкнуло. "Ну, по крайней мере, он себе ничего не сломал", - подумал я, с шумом захлопывая дверь и обернулся ко второму:
  
  - Так я не понял: кто вы всё-таки такие?
  
  - Мы? - охранник выглядел совсем убито. - Мы... Хорошие Парни.
  
  - А! - я рассмеялся. - Я тоже хороший парень.
  
  - Правда? - его лицо слегка посветлело. - Так ты... ты бы сразу так сказал!
  
  Не удостоив самозваного охранника ответом, я шагнул в вагон.
  
  XVIII
  
  Вагон был купейным. Все двери купе до единой - закрыты. А в коридоре стояли люди в самых разных костюмах. Тут были военные, интеллигенты, бездомные неопрятного вида, чумазые рабочие в спецовках, проститутки... Стояли они очень плотно, плечом к плечу, так что едва-едва оставалось место для прохода по коридору.
  
  Я прошёл несколько шагов вперёд. На той двери, которая по логике вещей и моему предыдущему опыту поездок на поездах должна была быть проводницким купе, огромными неровными буквами было написано:
  
  МАШКИН ДОМ
  
  С бьющимся сердцем я замолотил в дверь. Мне не ответили, конечно. Похоже, в купе никого не было.
  
  - Проводник! - завопил я на весь вагон. - Эй, проводник!
  
  Дверь самого последнего купе, наконец, пошла в сторону, из купе выбрался и начал протискиваться ко мне молодой толстый мужик в шортах и рубахе в крупную красную клетку.
  
  - Чего ты орёшь? - хмуро заявил он, добравшись до меня.
  
  - Мне нужен проводник, - пояснил я.
  
  - Я проводник. Дима меня зовут. И дальше что?
  
  - А я пассажир. Выполните Ваши обязанности проводника.
  
  Проводник (если это был он) небрежно глянул в мой билет, зевнул, рыгнул, почесал ногу и предложил:
  
  - Ну, пойдём, что ли...
  
  Он отпер "Машкин дом" своим ключом и ввалился внутрь, я - за ним.
  
  * * *
  
  Купе проводника в этом вагоне оказалось самым роскошным из всех, что я видел раньше. Больше половины площади занимал кожаный диван, полстены - плазменный телевизор.
  
  Я присел на диван. Дима, не обращая на меня внимания, вытащил из-под дивана большой пластмассовый таз. Вышел и вернулся с тазом, уже полным воды. Поставил таз на диван рядом со мной. Ухватил меня за волосы и опустил в таз мою голову.
  
  - Ты что, сдурел! - заорал я, вырываясь.
  
  - Ну всё, всё, тихо! На, держи полотенце. Дарю. Чего ты буйный какой? - искренне удивился Дима. - Сам ведь просил...
  
  - Чего я просил?
  
  - Этих... проводницких обязанностей. Дай-ка, кстати, билетик, я тебе поставлю штамп "Умыт"... Всё, можешь расслабиться теперь. Работу сделал.
  
  - Кто - ты?
  
  - Да ты, ты, балда! Называется - Труд Пассажира. Ну, и я тоже, само собой.
  
  - Это и есть Труд Пассажира? - с сомнением переспросил я. - А как же "Вспомним Главного проводника и Марью Ивановну"?
  
  - Что? Ах, это... Нет, у нас такого не полагается.
  
  - Зачем надо было меня умывать таким способом?
  
  - А ты из угольного вагона потому что.
  
  - Обалдел ты что ли, Дмитрий! Я из "Переславии"...
  
  - Одна малина. Вы там, в "Переславии", ходите по уши в дерьме, а нам отмывай... На, держи ещё антибактерицидное мыло. Подарок от фирмы.
  
  - Я целый час ехал в "Каллитаки", - сообщил я сухо.
  
  - Что? - Дима слегка растерялся, захлопал глазами. - В "Каллитаки"? Ну-ка, дай билет! А, ты смотри, чёрт! Ну, я не заметил, извиняй. Я вообще, знаешь, не шибко грамотный. Ну, если ты из "Каллитаки", тебя умывать не надо было, это конечно. Так, и чего ты тогда вообще явился по мою душу?
  
  - Как это "чего явился"? У меня в билете написано: места указывает проводник.
  
  - Так ведь это билет из "Переславии", он здесь не действует.
  
  - Неправда.
  
  - Как это неправда? - Дима попытался приосаниться. - Ты чего это: споришь с проводником?
  
  - Неправда: я знаю, что билет действителен во всём поезде. У всех пассажиров равные права.
  
  - Равные-то равные, - ухмыльнулся он, - только у нас поравней будут. Мы на особом положении.
  
  - Ничего не знаю: мне сказали это ребята из транспортной полиции. Может быть, позвать их сюда?
  
  - Тихо, тихо! - проводник, похоже, не на шутку перепугался. - Никого не надо звать, и вообще... нету никакой транспортной полиции! Где ты её видел? З-д-е-с-ь, по крайней мере, ничего такого нет. Здесь Машкин дом - не имеют права!
  
  - Да-да, знал я одного проводника, который думал так же... Что за дурацкое название - "Машкин дом"?
  
  - Как это дурацкое? - слегка обиделся Дима. - Вот пойдёт Машенька когда-нибудь по нашему коридору, видит - "Машкин дом", глядишь, и заглянет, хе-хе! Мы с ней, значит, сначала винца хряпнем, для храбрости, ну, а потом дунем, конечно...
  
  - Ты знаешь, что образованные люди из "Каллитаки" считают, будто Маше - восемьдесят лет? - мстительно заметил я.
  
  - Че-го?! - парень распахнул глаза. - Де-би-лы! И ты, Вова, веришь этим бабским сказкам?! Не надо, умоляю тебя!
  
  - А у тебя есть серьёзные контраргументы, Дима? Ты знаком с Машей лично?
  
  - Нет, не знаком, но тут и аргументов не надо, потому что это бред сивого мерина!
  
  - Мерина так мерина, а как быть с местом в вашем вагоне, Дима?
  
  - Восемь.
  
  - Восемь - что?
  
  - Восемь тысяч русских рублей - и будет тебе место в купе. На весь срок действия билета. А за тридцать две получишь всё купе целиком.
  
  - У меня с собой только четыре, и... что-то дорого за место в купе!
  
  - Ну, подумай сам: не могу же я тебе продать полместа! Они пополам не делятся. А что дорого - ничего не знаю. Так постановили.
  
  - Кто постановил?
  
  - Общее собрание вагона.
  
  - Общее собрание вагона? - с сомнением переспросил я. - Как насчёт единых тарифов РЖД, Дима?
  
  - Нету никаких единых тарифов!
  
  - Может быть, и РЖД нету? - съехидничал я. Проводник вполне серьёзно задумался.
  
  - Может быть, - ответил он. - А что такое вообще это эржэдэ? Первый раз слышу слово.
  
  - Здравствуйте, приехали! РЖД - это Российские железные дороги.
  
  - А! - Дима посветлел лицом. - Это рельсы, по которым мы едем!
  
  - Нет, дорогой мой: это не только рельсы, это государственная организация, которая платит зарплату проводникам, машинистам...
  
  Дмитрий уставился на меня, как будто подозревая, что я его разыгрываю. Наконец, произнёс:
  
  - Ты что, не знаешь, что у нас Самоуправление?
  
  - Очень интересно!
  
  - Да, так вот! Мы сами выбираем своего проводника. Кто вас, таких невежественных, вообще к нам пускает? Чем там занимаются Хорошие Ребята?
  
  - Ты хочешь сказать, Дима, что вы выбираете проводника из числа пассажиров?
  
  - Ага.
  
  - И что же: проводник не имеет никакого образования?
  
  - Нет, а на фига? Работа нехитрая.
  
  - Ну да, ну да: мордой в таз - и все дела...
  
  - Именно.
  
  - А на что живёт проводник? Кто ему платит деньги?
  
  - Общее собрание. Ну, и так... Кстати, с тебя пятьсот рублей за умывание.
  
  - Дулю тебе, а не пятьсот рублей. Ты меня умыл по ошибке, превысил свои полномочия. Сейчас пойду и пожалуюсь вашему старшему по вагону...
  
  - Не надо, Вова, не надо. Я к тебе по-хорошему, а ты...
  
  - Дим, а ты не задумывался, что вообще-то это не очень красиво? Вы тут "самоуправились" между собой, а если бы все так "самоуправились", как вы...
  
  - То и было бы всё в ажуре.
  
  - ...То тогда машинисту пришлось бы работать задарма.
  
  - Какому ещё машинисту! Нету тут никакого машиниста! Это автоматический поезд!
  
  - Автоматический, значит? - с издёвкой переспросил я.
  
  - Ага.
  
  - Как метро?
  
  - Как метро.
  
  - Пусть даже он автоматический, но ведь проектировали-то его люди...
  
  - Главный Конструктор, как же.
  
  - Вот видишь: главный Конструктор! И что же он: за просто так трудился?
  
  - Так ведь он уже в Спасове! - с лёгкостью парировал Дима. - Зачем ему там деньги?
  
  - Железная логика... Видишь ли, у меня нет денег на место в купе.
  
  Проводник пожал плечами.
  
  - С этого и надо было начинать. Зачем, спрашивается, ты мне компостировал мозги, от дела отвлекал? Бабёнка там есть одна, в девятом купе, я к ней вторую неделю подкатываю, а ты тут мне сломал кино... Нет денег - стой в коридоре. Ну-ка! Давай, давай, живенько, слазь с моего дивана! Это мой диван, я его на свои купил, на кровные, на проводницкие!
  
  XIX
  
  Делать было нечего. Я слез с дивана, а поскольку диван занимал почти всё купе, пришлось мне выходить в коридор. Да и в самом деле: не ехать же вместе с этим жадным типом!
  
  Я напился из титана, набирая в ладони обжигающе-горячую воду. У бабы в засаленном фартуке, стоящей в коридоре, купил беляш и съел его. Беляш беляшом, а стоять-то мне было совсем негде. Я вернулся было к титану, но и место у него уже оказалось занято.
  
  Что, собственно, держит меня в пятьсот пятом? - подумал я и бочком, бочком протиснулся в самый конец вагона. Дёрнул дверь. Дверь оказалась заперта.
  
  - Тут на ночь всегда запирают, - хрипло пояснил мужик в рабочей робе. Действительно, за окнами уже совсем стемнело.
  
  - А что так? - полюбопытствовал я.
  
  - Боятся.
  
  - Кого боятся?
  
  - Всех боятся. "Чёрных" боятся. Тех, из исправительного, боятся. Из "Переславии" людей боятся. Ну, вишь, и запирают.
  
  - И что, полиция тоже не может пройти?
  
  - У полиции свой ключ от всех дверей, служебный.
  
  * * *
  
  Дверь девятого купе с шумом пошла вбок. Высунулась симпатичная невысокая блондинка.
  
  - Что вы снова разорались? - звонко спросила она высоким недовольным голоском. - Мешаете спать рабочему человеку, лодыри. Мы тут пашем за вас, а вы стоите, прохлаждаетесь, так и ещё орёте!
  
  Взгляд её с интересом скользнул по мне.
  
  - Новенький?
  
  - Да, я из "Переславии"...
  
  - Из "Переславии"? - оживилась блондинка. - У вас там в "Переславии" действительно свиньи бегают по проходу?
  
  - Свиней не видел...
  
  - А ещё я слышала выражение "переславская сексуальная машина" - это тоже про вас?
  
  - Ничего такого не слышал...
  
  - Ну, ты не слышал, а я слышала, так что... - блондинка решительно потянула меня за рукав в своё купе. - Идём. Покажешь мне свою машинку!
  
  * * *
  
  Захлопнув и заперев за собой дверь купе, она немедленно принялась раздеваться.
  
  - Что, прямо сейчас? - с сомнением уточнил я.
  
  - Конечно! Когда ещё? У меня уже неделю не было мужчины - это нормально, по-твоему? Или ты хочешь в коридор?
  
  - Неужели тебе Димы было мало?
  
  - С Димой у нас ничего не было, если хочешь знать, потому что он толстый и ленивый. Да тут не с кем общаться! В восьмом купе живёт адвокат - ему за семьдесят. В седьмом - компьютерный гений, ему четырнадцать, и конечно, пару раз у нас с ним было, но всё же это несерьёзно. В шестом - судья, она женщина. В пятом - хозяйка ресторана, она тоже женщина. Я человек без предрассудков, но им обеим вполне хватает друг друга. В четвёртом живёт председатель вагона с женой, он боится, что его турнут с его места, как турнули позапрошлого, поэтому ни-ни. В третьем и втором - Хорошие Ребята, но они голубые, все четверо...
  
  - Трое, - хмыкнул я.
  
  - Как, почему трое? - испугалась блондинка, бледнея.
  
  - Потому что у одного из них сегодня кончился срок би...
  
  - Тихо, молчи! - блондинка метнулась к сумочке, достала из неё успокаивающее, накапала себе несколько капель в стакан трясущимися руками и выпила залпом. Поставила стакан, тяжело дыша. Глянула на меня округлившимися глазами. - И ты... ты это
  с-а-м видел? Бедняга! Как тяжело тебе, наверное, пришлось... А в первом, когда его не используют под Зал Общих Собраний, живёт психотерапевт - давай сходим к нему сейчас?
  
  - Что ты, я в полном порядке, - улыбнулся я.
  
  - Правда! О! Вы, переславцы, вообще бесстрашные люди. В полном? И машинка твоя тоже в полном порядке? Так чего мы ждём?
  
  * * *
  
  ...Ты умница, - сказала она через пятнадцать минут, глядя на меня слегка увлажнённым взором. - Умница... Ты... останешься?
  
  - У меня нет места в купе.
  
  - Это моё купе, и я тебя приглашаю - ты останешься? Ты... хочешь ещё чего-нибудь?
  
  - Я хочу поесть нормально, - признался я.
  
  - Да? Что ж ты сразу не сказал... Этому горю помочь нетрудно... - Девушка вспрыгнула с койки, на ходу натягивая футболку. Распахнула дверь и приказала первому попавшемуся обитателю коридора:
  
  - Дуй в пятое купе, неси два ужина, да пошустрей!
  
  Человек бросился протискиваться к пятому купе, сколько хватало прыти.
  
  - Ты не дала ему денег, - заметил я.
  
  - Деньги я дам, когда получу ужин, а то тут одно ворьё... Стандартный хороший ужин здесь стоит тысячу, в ночное время - две, итого - четыре.
  
  - Как место в купе! - поразился я.
  
  - Я переводчица, - хвастливо сообщила блондинка. - Я хорошо зарабатываю.
  
  Я понимающе покивал и из вежливости спросил:
  
  - С какого языка ты переводишь?
  
  - Я перевожу травку из пункта А в пункт Б, красавчик. Например, из исправительного вагона в другие. Ещё я перевожу деньги. Кстати, как тебя зовут?
  
  - Иван, - назвался я ложным именем.
  
  - Да-да, в "Переславии" все Иваны, - покивала блондинка с видом знатока.
  
  * * *
  
  Ужин принесли: два гамбургера каждому, картошку-фри и ледяную "Колу". Впрочем, я был так голоден, что ни от чего не отказался.
  
  - Бедняга, - насмешливо, в нос произнесла блондинка. - Кушай, кушай: ты пришёл из голодного края... Одного не понимаю: если у вас там по вагонам бегают свиньи, отчего вы не можете наделать из них бифштексов? Говорят, вы просто слишком ленивы... Ну, а мы-то здесь все трудимся! Труд, труд и ещё раз труд! Ужин тебе придётся отрабатывать, Ваня, - она снова стянула с себя футболку. - У меня неделю не было мужчины - как, по-твоему, нормально это для женского здоровья?
  
  * * *
  
  - ...Как ты не боишься ходить в исправительный вагон одна? - спросил я девушку, когда она, наконец, насытилась (её звали редким именем Адель).
  
  - Да разве я хожу одна? С Хорошими Ребятами, только с ними. Вообще, знаешь, это очень весело! - оживилась она. - Те, как входят в вагон, сразу начинают палить в потолок.
  
  - Откуда же у них оружие?
  
  - Это пневматика, но все думают, что настоящее. Откуда, дурачок? Кто работает - у того всегда будут деньги. А работать надо уметь! Приходим мы, например, в один из угольных вагонов, и даём этим идиотам какую-нибудь ерунду: зеркальце, или пластмассовые бусы, или сломанные часы. А потом называем цену с тремя нулями. У них денег нет - и они платят всем, чем могут: едой, одеждой, иногда женщинами... Женщины нам не нужны, здесь, в вагоне, есть гораздо красивее. Если у Димы и возникает потребность, он всегда найдёт возможность. Нет, видишь ли, ему подавай Настоящую Труженицу!
  
  - И что же вы делаете с женщинами?
  
  - Перепродаём в соседние вагоны. В исправительный, например.
  
  - А если вдруг у вас нет зеркальцев и бус?
  
  - Ну, тогда можно проще. Мы приходим с Хорошими Ребятами куда-нибудь в конец поезда и говорим: вы, драгоценные, живёте как дикари. У вас до сих пор нет Самоуправления. Где ваш проводник? Вот этот, назначенный Якобы-Главным-Машинистом-Которого-На-Самом-Деле-Нет? Проводник получает пинок под зад и отправляется к своему Якобы-Главному-Машинисту. А вам, говорим мы, нужно теперь избрать проводника самостоятельно и вообще все вопросы решать Общим Собранием. Понятненько? Благодарны вы нам? А если благодарны, то давайте нам за консультацию еду, одежду и женщин. Нет, всё-таки ум - великое дело!
  
  - А если кто-то не согласен на такой обмен?
  
  - А пневматика-то на что, Ваня?
  
  - Неужели Маша одобряет это всё? - пробормотал я.
  
  - Маша? Конечно, одобряет. Потому что это только справедливо: каждый должен получать по своим заслугам. Как же ей не одобрять, если она живёт в нашем вагоне?
  
  - Где?!
  
  - В нашем вагоне, - повторила Адель ничтоже сумняшеся. - Ведь это самый лучший вагон. В "Машкином доме", с Димой, это любой ребёнок знает.
  
  - А я там был - не было там никакой Маши!
  
  - Значит, она от тебя спряталась. В шкаф, ха-ха!
  
  - Шкафов там тоже нет!
  
  - Ну, значит, Маша в это время пошла по своим делам - что ты какой непонятливый! - попеняла мне Адель. - Как дитя, честное слово.
  
  - Зачем же Диме нужна женщина, если у него уже есть Маша? - ввернул я.
  
  - И я ему то же самое сказала, веришь ли, нет. Несчастная Маша! - Адель вздохнула. - Несчастная! Ужасно жаль её! - глазки её вдруг наполнились слезами. - Нам ведь вообще всех жаль, - проговорила она слезливым голоском. - Потому что, Ваня, мы здесь все очень добрые люди!
  
  - Ну-ну, не плачь... Адель, послушай... Ведь ты, наверное, и сама была в "Машкином доме"?
  
  - Была однажды, когда меня умывали, - согласилась девушка. - А больше меня не приглашали.
  
  - А Машу ты там видела?
  
  - Нет, она тогда тоже куда-то вышла.
  
  - Почему ты не хочешь зайти ещё раз?
  
  - Зачем? И потом, Вань: чужой дом - чужая крепость. Меня туда не звали. И что я там буду делать? Неловко... О чём ты вообще беспокоишься, Вань? Твоя жизнь обеспечена! У тебя работа, о которой любой мужик мечтает - чего тебе ещё надо? Живи себе да живи!
  
  - А полиция? - ввернул я.
  
  - По... Тьфу! Нет никакой полиции! Неизвестные Силы сюда войти не могут. Это частное жилище. Оно охраняется Конституцией - понятно? Спи, умник! Завтра я тебя разбужу пораньше. Мы с тобой установим расписание твоей трудовой деятельности...
  
  XX
  
  Я заснул - и во сне увидел Машу.
  
  Снилось мне (с невероятно чёткими деталями, нехарактерными для обычного сна), что ночью я встаю с койки, чтобы выйти по своим делам. В это время запертая дверь купе открывается - входит Маша, в точности такая же, какой она была в моём первом сне, и садится на мою койку.
  
  - Ну и что же это такое? - спрашивает она с улыбкой, кивая в сторону Адели.
  
  Горит только ночник, но даже при его свете можно, наверное, заметить, как густо я краснею.
  
  - Если бы не она, - начинаю я хрипло оправдываться, - мне пришлось бы сегодня спать стоя в коридоре.
  
  - Ну и спал бы стоя в коридоре! Если бы ты р-а-д-и м-е-н-я был готов спать стоя в коридоре, я обязательно пришла бы за тобой наяву и увела бы тебя к себе. Поверь мне: даю тебе честное слово.
  
  - Ты бы не пришла ночью: здесь вагон на ночь запирают...
  
  Маша смеётся, глядя на меня с упрёком.
  
  - Маша, - тихо говорю я. - Ты правда живёшь в "Машкином доме"?
  
  Маша заботливо кладёт руку мне на лоб, будто проверяя, не заболел ли я.
  
  - Я там ни разу не была, - признаётся она. - А что, стόит?
  
  - Что же теперь мне делать... - бормочу я.
  
  - Теперь? Не знаю. Живи дальше. У тебя ещё два дня в запасе. А мне пора идти к тем, кто ждёт меня больше. Спи!
  
  Маша проводит рукой по моему лицу, закрывая глаза, и в этот момент я отчётливо понимаю, что сплю.
  
  Осознав, что спишь, как правило, несложно проснуться, и я просыпаюсь. Я сажусь на свою койку и смотрю на дверь.
  
  З-а-м-о-к д-в-е-р-и п-о-в-о-р-а-ч-и-в-а-е-т-с-я.
  
  - Маша, - шепчу я одними губами.
  
  Дверь открывается, и в комнату входят. Это не Маша. Это двое из полиции.
  
  XXI
  
  - Вы не имеете права входить, - пробормотал я, увидев ребят в чёрной форме. - Жилище человека неприкосновенно.
  
  - Ты, умник! - равнодушно отозвался один из полицейских. - Неприкосновенен Закон. Заруби это на носу.
  
  - А Конституция? - выдавил я.
  
  - А Конституция, родной, - откликнулся второй ласково, - не даёт права не платить за проезд. И кто тебе сказал, что купе - это жилище человека? Это собственность Российских железных дорог, занимаемая законно или незаконно, уяснил?
  
  Вдвоём они растолкали Адель. Та села на постели, непонимающе моргая, натягивая одеяло на грудь.
  
  - Ты зачем пустил посторонних, кретин! - взвизгнула она, заметив меня.
  
  Один из полицейских сунул ей под нос удостоверение.
  
  - Ваш билет, - скучно попросил второй.
  
  - Вы не имеете права, - ответила Адель подрагивающим голосом, но достаточно мужественно. - Я заплатила за год!
  
  - Год кончился, - заметил первый. - Мы не виноваты в том, что вы не смотрели на календарь. Пройдёмте, гражданка.
  
  - Я буду защищаться! - тонким голоском вскричала Адель и, выхватив из ридикюля шпильку для волос, с бессильной злобой стала тыкать ею полицейского в грудь.
  
  Стражи порядка рассмеялись. Шпилька сломалась наконец.
  
  Один из полицейских бесцеремонно сунул Адель её футболку.
  
  - Оденьтесь, - приказал он.
  
  - Вообще-то не положено, - проворчал второй. - Только из человеколюбия.
  
  - Так, а теперь поворачивайтесь, поживей! - скомандовал первый. - Обувь? Нет, обувь уже нельзя. Сколько раз Вы заставляли людей из коридора бегать на станциях за сигаретами, помните? Нет? А у многих ли из них была обувь, вы тоже не помните? Ну, у Вас будет время поразмыслить...
  
  Всхлипывающую Адель увели. На выходе один из полицейских обернулся ко мне.
  
  - Если Вы сумеете доказать Общему собранию вагона, что перед высадкой Адель совершила акт дарения Вам своего купе в устной форме, - заметил он равнодушно, - то сможете жить в этом купе ещё два дня.
  
  - Благодарю, - проворчал я. - Честно говоря, не очень-то хотелось...
  
  * * *
  
  За окнами светало. Дверь в купе осталась открытой, и я увидел, как мимо протиснулся один из Хороших Ребят в камуфляже, для того чтобы отпереть дверь в тамбур.
  
  Я вышел в коридор.
  
  - Эй, парни! - объявил я четырём, стоявшим ко мне ближе всех. - Да, вы, четверо! Идите в это купе! Запритесь изнутри и никого не пускайте. Не верьте никому, ни адвокату, ни председателю вагона, ни проводнику! Объявите здесь собственное Купейное Самоуправление! И езжайте спокойно, пока ваш билет не кончится!
  
  Парни не заставили упрашивать себя дважды. А я направился в следующий вагон.
  
  XXII
  
  К наружной двери вагона некто с незапамятных времён прикрепил бумажку с маленькими аккуратными буквами:
  
  ЧОЧ
  
  Всё же это были именно буквы...
  
  Бумажка успела пожелтеть от времени, но её не трогали и не заменяли.
  
  Хороших Ребят в тамбуре не было, в вагон я вошёл беспрепятственно.
  
  История повторялась с небольшими вариациями. В коридоре купейного вагона тоже были люди - меньше, впрочем. Все, однако, стояли к проходу спиной, лицом к окну, и тщательно избегали смотреть друг на друга.
  
  На проводницкой вместо разухабистой надписи "Машкин дом" имелись две загадочные надписи:
  
  ЧОЧ
  civ
  
  Я постучал. Дверь открыли почти сразу. На пороге стоял проводник в тщательно выутюженной, несмотря на раннее утро, сиреневой форме.
  
  - Проходите, - сказал он сухо. - Чем могу помочь? Да, присядьте.
  
  - Чем можете помочь? - растерялся я. - Видите ли, я новенький...
  
  - Вижу. Так чем могу помочь? Впрочем, извините: Ваш билет.
  
  Я протянул билет, с тоской подумав, что сейчас мне снова придётся раскошеливаться. Но этот проводник меня удивил.
  
  - Ваша отметка "Каллитаки" достаточна, так как мы, в некотором роде, сотрудничаем с этой фирмой, - заметил он. - Достаточна при одном условии: Вам придётся произнести признание верховенства Старшего по вагону в устной форме.
  
  - Да? - удивился я. - Чем мне это грозит?
  
  Проводник пожал плечами:
  
  - Ничем. Сейчас обязанности Старшего выполняет древняя старуха, она живёт в отдельном купе и никогда ни от кого ничего не требует - точнее, мы так всем говорим, потому что в действительности это не так... Вы ей, впрочем, наверняка не будете интересны.
  
  - Тогда пожалуйста.
  
  - Повторите: признаю верховенство Старшего по вагону.
  
  Я повторил. Проводник поставил на моём билете отметку "ЧОЧ".
  
  - Вам нужно что-то ещё? - спросил он меня.
  
  - Я даже не спрашиваю, сколько у Вас стоит место в купе... - усмехнулся я.
  
  - Очень дорого, но свободных мест у нас нет.
  
  - Ни одного?
  
  - Ни одного. Между прочим, за места в коридоре тоже нужно платить. Там откидные сиденья, Вы заметили?
  
  - И Маши... у вас тоже нет?
  
  - Госпожа Светлова... хм, она появляется в часы, обозначенные её расписанием и должностными обязанностями.
  
  - А что это за часы? - с надеждой спросил я.
  
  - Понятия не имею, - отозвался проводник. - Я не являюсь её работодателем.
  
  - Тогда, пожалуй, я не буду у вас задерживаться...
  
  - Да, это самое умное, что Вы можете сделать. Предупреждаю: дальше начинается другой поезд.
  
  Я распахнул рот:
  
  - Как это - другой поезд?
  
  - Вот так: другой поезд. Тот другой поезд идёт в Шелом.
  
  - Но ведь локомотив один и тот же!
  
  - Локомотивы, - поправил меня проводник. - На определённой станции поезд будет отцеплен и пойдёт по другой ветке.
  
  - А Маша - где останется Маша? - взволновался я.
  
  - Госпожа Светлова останется там, где предписано её обязанностями и распоряжениями её начальства.
  
  - Но если Ма... если госпожа Светлова живёт в Спасове, то зачем ей работать на поезде, который идёт в Шелом?
  
  - Вы меня спрашиваете? Я не знаю. Вы думаете, устройство этого поезда подчиняется какой-то логике? Вы заметили, что здесь настоящий сумасшедший дом?
  
  Я кивнул. Проводник первый раз слабо улыбнулся.
  
  - Рассуждайте логически, - заметил он. - Здесь Вы её едва ли встретите. Впрочем, у нас есть некоторые пассажиры, которые претендуют на то, что знают госпожу Светлову лично. Я по долгу службы обязан её знать и взаимодействовать с ней, но не могу этим похвастаться. А вот в последнем купе живёт любопытный старик, Кирилл Иванович Шот, с ним Вы можете поговорить. Возможно, он наведёт Вас на правильный путь. Но его слова я не стал бы сразу принимать на веру.
  
  - Отчего?
  
  - Он написал больше семи портретов госпожи Светловой, и ни один портрет не похож на другой. Более того: на некоторых портретах она... вообще ни на что не похожа. Вот и вся причина. Но вернёмся к логике: если Вы в поезде на Спасов нигде её не нашли, то в другом поезде точно ничего не потеряете.
  
  - А что если она едет с машинистами?
  
  - Может быть... но знающие люди говорят, что её там нет.
  
  - "Говорят"...
  
  - Я сам был в тепловозах.
  
  - Да? - встрепенулся я. - И что же?
  
  - Никакого следа.
  
  - Может быть, её от Вас прятали?
  
  - Подумайте сами: если некоему должностному лицу предписано взаимодействовать с проводниками, то кому придёт в голову это должностное лицо прятать от проводников? А ещё я Вам скажу, что я был там целых два раза: один раз - в форме, а другой - частным порядком. Ночью, когда все спали.
  
  - В пятьсот пятом ночью запирают двери! - усомнился я.
  
  - Да, но меня пропустили. Нас они не боятся. Увы, я никого в локомотивах не нашёл. Ни госпожи Светловой, ни Главного Проводника. Что, впрочем, неудивительно...
  
  - Как его фамилия, кстати?
  
  - Посланник.
  
  - Посланник?
  
  - Да. Такая вот странная фамилия.
  
  - А имя?
  
  - Именем я никогда не интересовался, кроме того, сейчас невозможно узнать его с достоверностью.
  
  - Сейчас? Он так давно умер?
  
  - Он не умер, а прибыл в Спасов. Нет, относительно недавно, но здесь день идёт за год...
  
  - Вы серьёзно?! - перепугался я.
  
  - Я выражаюсь образно. Я имел в виду, что в этом поезде правда очень быстро превращается в суеверие или в легенду. Как я сказал, среди машинистов его нет, хотя есть легенда о том, что Посланник назначил Первого машиниста.
  
  - Это правда, что Посланник - сын Ма... госпожи Светловой?
  
  - Думаю, эта легенда покоится на том, что господа Светлова являлась его работодателем.
  
  - Работодателем? Так она - начальник поезда?! - наконец озарило меня.
  
  - Ну да, - удивился проводник. - А Вы как думали?
  
  - Мог вообразить себе что угодно кроме этого, - признался я. - Так вот почему у неё такое купе!
  
  - Простите: а Вы были у неё в купе? - с улыбкой поинтересовался собеседник.
  
  - Во сне...
  
  - Между сном и явью большая разница, не так ли? А я вообще не люблю сказочников. Хотя... - он задумался. - Ведь вы сели в "Переславии"? Вы все там большие сказочники, но это я не в упрёк вам. А меж тем вы, переславцы, по крайней мере, ближе к локомотивам. И, верите ли, нет, меня всегда к вам тянуло. Я бы... даже хотел работать проводником у вас, там. Но, увы, меня назначили сюда. В тот день, когда я возвращался от машинистов, в "Переславии" ссадили с поезда одного пассажира, а тот оказался писателем. Достойный.
  
  - Достойный писатель?
  
  - Да. Писатель Достойный.
  
  - Никогда не слышал...
  
  - Немудрено. После него осталась на сиденье рукопись большого романа, "Сёстры Чернозём". Он работал до последнего часа и как раз её закончил.
  
  - Чернозём... Уже третья диковинная фамилия.
  
  - А вы не удивляйтесь ничему. Возьмите себе за правило в этом поезде ничему не удивляться. Я унёс рукопись себе в купе и прочитал её от корки до корки. Читая, я пришёл к выводу, что этот писатель знаком с Главным Проводником лично. Можете Вы вообразить, какое огорчение для меня? Ведь это я - проводник, и Посланник - мой работодатель.
  
  - Я понимаю, это огорчительно, - поддакнул я.
  
  - Вероятно, я - вообще не самый лучший проводник, потому что сижу здесь и читаю эту книжку, вместо того чтобы...
  
  - ...Облегчить положение стоящих в коридоре?
  
  - Почему Вы думаете, что я не пробовал этого сделать? - странным голосом заметил мужчина. - Я вынес на Общее собрание вагона предложение о том, чтобы предоставлять им места в купе, хотя бы между койками и хотя бы на ночь.
  
  - С каким успехом?
  
  - С тем, что меня скоро снимут с должности и изберут нового, так что цифра на двери снова изменится.
  
  - Не понимаю Вас...
  
  - CIV - это мой порядковый номер римскими цифрами. Я - сто четвёртый по счёту проводник в этом вагоне с момента начала работы поезда.
  
  - Как же вы быстро меняетесь...
  
  - Последнее время - быстрее, чем хотелось бы. Идите в девятое купе к Кириллу Ивановичу и не тратьте на меня время.
  
  Уже уходя, я обернулся я спросил:
  
  - Как Вас зовут?
  
  - Моя фамилия Ровен, - ответил проводник со слабой улыбкой. - А имя вам знать не обязательно. Ступайте.
  
  XXIII
  
  В девятое купе я постучал, но, не дождавшись ответа, открыл дверь и вошёл.
  
  Кирилл Иванович работал. Он печатал что-то на персональном компьютере: длинные пальцы быстро бегали по клавиатуре. Стариком его можно было назвать лишь с натяжкой: мощный мужчина лет шестидесяти с только начинающей седеть шевелюрой.
  
  Шот мельком глянул на меня и продолжал работать.
  
  - Картины на стенах, - буркнул он.
  
  На стенах купе действительно висели картины. Некоторые изображали пейзажи, некоторые были абстракциями. Но, переведя взгляд на одну из них, я вскрикнул.
  
  Небольшой, не больше бумажного листа холст изображал Машино купе таким, каким я его видел во сне. Всё было так: окно с домашней занавеской, диван, коврик на полу, кружевной абажур. Единственное маленькое отличие заключалось в том, что на полу не лежали колготки.
  
  - Я знаю это место, - сказал я негромко.
  
  - М? - отозвался Шот и поднял голову. - А Вы уверены, что оно вообще существует, это место?
  
  - Как же не существует? - возразил я. - Ведь Маше нужно где-то жить.
  
  - А Вы уверены в том, что сама Маша существует?
  
  - Простите? - растерялся я.
  
  - Что она не абстракция?
  
  - Какая же она абстракция, если вот, Вы, говорят, знакомы с ней лично?
  
  - Можно превосходным образом быть лично знакомым с абстракцией, - ответил Шот. - Подобно тому, как Ленин был лично знаком с коммунизмом. Или подобно тому, как господин Соловьёв знаком с Соней, которая...
  
  - ...Является Машиной дочкой? - закончил я.
  
  - Я не знаю степени их родства. Возможно, младшей сестрой.
  
  - Значит, и Соня - абстракция?
  
  - Нет: Соня, кажется, всё-таки живой человек.
  
  - Вот видите! - обрадовался я. - Разве может живой человек быть дочкой или сестрой абстракции?
  
  - Легко: подобно тому, как Ленин был сыном коммунизма.
  
  - Зачем Вы лишаете меня веры, Кирилл Иванович! - воскликнул я. - Я только ради Маши и сел в этот чёртов поезд!
  
  Шот кивнул.
  
  - Так делают многие, - меланхолично заметил он. - Но в результате, благодаря этому обольщению, у тысячной доли есть шанс приехать в Спасов. А Вы уже взрослый человек, Вам пора перестать верить в сказки.
  
  - Кирилл Иванович, а Вы сами... были в Спасове?
  
  - Нет, не был. Я всего лишь знаком с человеком, который там работает.
  
  - Правда? Даже это "всего лишь" уже очень много, если только Вы не обманываете меня...
  
  - Зачем мне?
  
  - Как же Вы знакомы с ним: он выезжал из города?
  
  - Мы созванивались.
  
  - А как его зовут? - с нетерпением вскричал я.
  
  - Его фамилия Кухтиев. И что вам это дало? Обычная русская фамилия. Будь он Петровым, было бы Вам легче?
  
  - Воистину, этот вагон - вагон странных фамилий... Откуда пошла Ваша собственная?
  
  - Прадед моего прадеда служил Петру Великому, он был шотландцем.
  
  - А я... - я сглотнул. - Я могу поговорить с Кухтиевым по телефону?
  
  - Я не думаю, что он захочет с Вами разговаривать. Его время дорого. Но, главное, для чего? Что Вы ему скажете? И что Вы хотите услышать?
  
  - Да, Вы правы...
  
  - Скажите мне лучше: Вам нравится какая-нибудь картина здесь?
  
  - Мне нравятся многие.
  
  - Хотите забрать одну?
  
  - В смысле - купить?
  
  - Нет: забрать просто так.
  
  - Почему?
  
  - Потому что срок действия моего билета истекает.
  
  - Как жаль...
  
  Где-то далеко засвистел локомотив: мы подходили к станции. В дверь купе постучали. Я вздрогнул.
  
  - Откройте, - усталым голосом попросил Шот. Он нажал кнопку выключения на своём ноутбуке и сидел, сложив руки на груди, закрыв глаза.
  
  - А если это полиция? - шепнул я.
  
  - Полиция не стучит, и в любом случае не открывать - глупо.
  
  Я решительным движением двинул в сторону дверь.
  
  XXIV
  
  За дверью стояли полицейские. Я сел на противоположную полку ослабевшими ногами, и те вошли.
  
  - Кирилл Иванович? - спросил один, поднося ладонь к козырьку форменного кепи. Я вспомнил, что обычно полиция здесь ходит без головных уборов.
  
  - Мой билет кончился, я знаю, - проговорил Шот, не открывая глаз.
  
  - Нет-нет, не это. Мы пришли Вам сказать, что за Вами приехали.
  
  Я широко распахнул глаза.
  
  Шот невозмутимо встал и вышел из купе. Полицейские последовали за ним, а я - за полицейскими.
  
  Дверь вагона была распахнута настежь. То, что я назвал станцией, пожалуй, заслуживало только имени полустанка. Полустанок стоял в чистом поле. К ограде полустанка были привязаны двое превосходных, лоснящихся чёрных коней. На полустанке стоял человек.
  
  Шот вышел, шагнул ему навстречу, они пожали друг другу руки. Художник обернулся ко мне.
  
  - Вы хотели познакомиться с господином Кухтиевым, - заметил он. - Пока поезд стоит, можете задать ему пару вопросов.
  
  Кухтиев загадочно улыбался в чёрную как смоль бороду.
  
  - Господин Кухтиев, Спасов на самом деле существует? - спросил я первое, что пришло мне на ум.
  
  Кухтиев кивнул.
  
  - А... Маша?
  
  Кухтиев развёл руками и зачем-то описал правой рукой большой круг.
  
  - Он не может сейчас говорить, - пояснил Шот. - Когда я ему звонил, телефон работал очень плохо, ему пришлось кричать, и он сорвал голос.
  
  Рядом кашлянули. Я скосил глаза: проводник Ровен.
  
  - Стоянка ещё тридцать секунд, - пояснил он.
  
  - Какой ближайший путь до Спасова? - выпалил я.
  
  Кухтиев широким жестом указал на просёлочную дорогу, которая шла через поле и подходила к полустанку.
  
  - Сожалею, но у нас только два коня, - прибавил Шот. - Можете попробовать пешком. Вы будете сходить?
  
  "Идти пешком, когда люди едут годами и не могут приехать на поезде! - забилась малодушная мысль. - Нет уж..."
  
  Я трусливо помотал головой.
  
  Ровен, подвинув меня, поднял лестницу и захлопнул дверь. Краем глаза я успел увидеть, как Шот и Кухтиев садятся на коней. Поезд снова тронулся.
  
  XXV
  
  - Так что же, Вы возьмете какую-нибудь картину? - спросил меня Ровен.
  
  - Нет, - ответил я с тоской. - Когда меня будут высаживать, я всё равно не смогу забрать её с собой. А чудесного телефона для того, чтобы дозвониться знакомому из Спасова, у меня нет.
  
  - Телефон самый обычный, сотовый, - философски заметил проводник. - Нужно просто знать номер.
  
  - Откуда его узнал Шот?
  
  - Это Вам надо было спросить у него.
  
  - Похоже, я только что по-крупному свалял дурака! - горько признался я. Проводник пожал плечами:
  
  - Возможно. Но, кстати, купе в нашем вагоне освободилось. Я могу вам продать место в нём.
  
  - За сколько?
  
  - За одну картину Шота, владельцем которой Вы являетесь. Остальные станут собственностью железной дороги.
  
  - Как мило с Вашей стороны! И я смогу ещё два дня без всяких бед ехать в одном из лучших вагонов поезда...
  
  - В л-у-ч-ш-е-м вагоне поезда.
  
  - Это очень заманчиво, но... ведь той, кого я ищу, сейчас здесь всё равно нет?
  
  - Верно.
  
  - А она вообще здесь бывала?
  
  - Не на моей памяти.
  
  - Тогда я пойду дальше.
  
  - Это Ваше право. Последнее: какую картину вы желали взять, а теперь не возьмёте?
  
  - Ту, на которой жилая комната с кружевным абажуром.
  
  - Во сколько Вы оцениваете её?
  
  - Я не искусствовед...
  
  - Я тоже.
  
  - Тысячи четыре она стоит, как Вы думаете?
  
  - Думаю, да.
  
  Проводник достал из кармана и медленно отсчитал мне четыре тысячи.
  
  - Это очень великодушно, - пробормотал я, пряча деньги, краснея.
  
  - Идите и будьте осторожны, - ответил мне Ровен. - Поезд в Шелом - испытание не для слабонервных.
  
  XXVI
  
  Распахнув дверь, я увидел перед собой открытую платформу. До её края от края вагона было сантиметров шестьдесят. Я их перешагнул, с трудом удержав равновесие и проклиная в душе Главного Конструктора, кем бы он там ни был.
  
  На совершенно пустой платформе стояло лишь с полдюжины ящиков да железная бочка в центре. На ящиках сидели люди. Я подошёл к одному из них.
  
  Человек был закутан в шубу, а лицо обмотал шарфом, несмотря на то, что на улице стоял май. Немудрено, учитывая пронизывающий ветер. Я подошёл к нему.
  
  - Что вы здесь делаете? - спросил я жалостливо.
  
  - Еду, - ответил тот простуженным голосом.
  
  - В Спасов или в Шелом?
  
  - Я еду в Спашелом, - был мне загадочный ответ.
  
  - Он едет в Шельмоспасов, ха-ха! - вдруг развеселился его сосед, и вся компания, похожая на кладбищенских ворон, захохотала.
  
  - Почему вы не пойдёте в вагон? - продолжал я расспрашивать владельца шубы. - У вас нет билета? Хотите, я дам вам денег на билет?
  
  - У меня есть билет, - проворчал мой собеседник. - Но там, внутри, слишком душно. А здесь я чувствую в-о-з-д-у-х с-в-о-б-о-д-ы.
  
  Я вдохнул носом "воздух свободы". Пахло гарью (в железной бочке в середине платформы что-то жги, причём сидящие рядом всё время подбрасывали новое топливо). Дул пронизывающий ветер. Как здесь вообще можно находиться больше пяти минут?
  
  - Думаете, оно того стоит? - усомнился я.
  
  - Да! - резко ответил мужчина. - А ещё т-а-м, - он ткнул пальцем по направлению вагона, из которого я вышел, - или т-а-м, - он ткнул пальцем себе за спину, - я никогда не приеду в Спашелом.
  
  - А Вы уверены, что Спашелом вообще существует? - вежливо поинтересовался я.
  
  - А ты уверен, что ты сам существуешь? - ответили мне вопросом на вопрос.
  
  - Вполне, - я улыбнулся.
  
  - А мы нет, - подал голос второй сиделец на ящике. - Щас загремишь с платформы и подумаешь себе там под откосом про вопрос своего бытия с проломленной башкой.
  
  - Всего хорошего, - сказал я как можно вежливей и поспешил вперёд: у меня не было желания смотреть на метафизические темы под таким углом зрения.
  
  XXVII
  
  Войдя в новый вагон, я почти оглох от крика.
  
  Вагон был сидячим, но с роскошными сиденьями первого класса. На сиденьях, на их спинках и в проходах сидели, стояли, едва не свисали с багажных полок люди и яростно спорили друг с другом. До драк, впрочем, дело не доходило.
  
  Почти сразу передо мной вырос проводник в строгой чёрной форме и чёрной форменной фуражке с очень длинным козырьком.
  
  - Ваш билет, - попросил он, напрягая голос.
  
  - Не думайте, что этот мудило - проводник! - тут же закричали с ближайших мест. - То есть он проводник, конечно, мы не спорим, но только если он будет мухлевать, мы живо выберем другого, а этому типу начистим рыло, имейте это в виду!
  
  Проводник ухватил меня за руку и потащил за собой в проводницкое купе. Крепко захлопнул за нами дверь.
  
  - С этим вагоном совершенно невозможно работать! - пожаловался он. - Они никого не слушают...
  
  - Так увольтесь, - предложил я.
  
  - Ну да: а они без меня раскурочат весь поезд! Это такие шумные люди, что едва они появляются в других вагонах, их начинают бить... Извините, Ваш билет.
  
  Я протянул билет. Проводник присел за столик, положил на столик билет и забарабанил по крышке стола пальцами.
  
  - Ведь это билет в Спасов, - заметил он. - А не в Шелом. Поэтому согласитесь, что у меня нет вообще никаких оснований...
  
  - Вообще никаких?
  
  - Конечно, любую проблему можно решить...
  
  - Сколько? - спросил я догадливо.
  
  - Нет-нет, всё не так просто! Видите ли, это вагон... здесь едут те, кто сели, как сейчас говорят, "по блату". Родственники Главного Конструктора, родственники жены Главного Конструктора, родственники детей Главного Конструктора.
  
  - А как фамилия Главного Конструктора?
  
  - Ай-яй-яй, молодой человек! - попенял мне проводник. - Фамилия слишком хорошо известна, чтобы её произносить, а кроме того, если Вы не знаете фамилии, Вы наверняка не являетесь родственником.
  
  - Позвольте мне тогда проследовать через Ваш вагон в следующий.
  
  - Нет, что вы, нельзя! Вдруг Вы подглядите какие-нибудь секреты и расскажете их нашим врагам...
  
  Я положил на стол тысячную купюру.
  
  Подумал и добавил ещё одну.
  
  - Вот что, - предложил проводник, пряча деньги движением фокусника, - может быть, Вы всё же имеете отношение к конструкторскому делу? Вы кто по профессии?
  
  - Репортёр.
  
  - А где работаете?
  
  - В "Миргородских ведомостях". То есть работал...
  
  - А "Миргородские ведомости" что-нибудь писали про сооружение промышленных объектов?
  
  - Да: у нас десять лет назад новый мост построили.
  
  - Ну и чудненько! - проводник расцвел. - Чудненько! Считайте, что мы нашли родство... Да, и ещё один деликатный момент: прижигание.
  
  - Что-что? - оторопел я.
  
  - Прижигание, на правом плече! - охотно пояснил тот. - Видите ли, наш бортовой номер "12Р", вот мы вам эти циферки и выжжем, у меня есть как раз аккуратное красивое клеймецо, раскалим его на спиртовочке, и - ап!
  
  - Зачем?!
  
  - Причины различны и многообразны...
  
  - Не вижу ни одной!
  
  - Во-первых, это делается в медицинских целях...
  
  - Что?!
  
  - Ну да, да: там расположена такая специальная точка, пересечение энергетических меридианов, и человек становится более бодрым, здоровым...
  
  - А можно я сам решу, хочу ли я быть бодрым и здоровым таким способом?
  
  - Во-вторых, такова инструкция, - невозмутимо гнул своё проводник. - Правила перевозки...
  
  - ...Крупного рогатого скота! - вскричал я.
  
  - Ничего подобного! - проводник почти надулся. - И при чём здесь рогатый скот? Мы все имеем прижигание, а Вы, значит, брезгуете?
  
  - Покажите мне эти правила!
  
  - Правила висят над входом в вагоне в единственном экземпляре: кстати, вам придётся выучить их и сдать по ним экзамен...
  
  - Ещё чего!
  
  - Не "ещё чего", а экзамен, говорят Вам. Но вначале прижигание.
  
  - Вам не кажется, уважаемый...
  
  - Осип Эмильевич, - подсказал мне проводник.
  
  - ...Осип Эмильевич, что это - полный бред?
  
  - Это, дорогой мой Владимир Евгеньевич, не бред, а традиция. Наш вагон раньше предназначался для перевозки заключённых. И всех его пассажиров клеймили. Назначение вагона поменялось, а Правила остались.
  
  - Видимо, ещё с петровских времён...
  
  - Не исключаю, - поддакнул Осип Эмильевич.
  
  - Откуда они вообще взялись, эти правила?
  
  - Говорят, что их обнаружил в проводницкой самый первый проводник.
  
  - Главный Проводник? - догадался я.
  
  - Драгоценный, забудьте про Главного Проводника, забудьте все те байки, которым вы научились по пути в Спасов! Нет никакого Главного проводника!
  
  - Я имею в виду человека с фамилией Посланник.
  
  - Я знаю, кого Вы имеете в виду! Но, во-первых, фамилию он себе присвоил, а во-вторых, главным он точно не был! Так... Середнячком. Я бы даже сказал, в числе отстающих.
  
  - А Главный Машинист?
  
  - Тоже чепуха на постном масле! Рано или поздно наш вагон отцепят и прицепят к нашему локомотиву, н-а-ш-е-м-у, понимаете? И вот тогда нас поведёт н-а-ш машинист, настоящий!
  
  - Ну, а Маша... Мария Ивановна Светлова - она-то хоть у вас работает?
  
  - Тс-с! - проводник вдруг испугался, глаза его заметались. - Тише, что Вы! - И шёпотом он прибавил:
  
  - Конечно, работает! Она за нами постоянно наблюдает, через камеру.
  
  - А зачем шёпотом? - улыбнулся я.
  
  - Потому что мы её боимся.
  
  Я рассмеялся.
  
  - И ничего смешного! - вознегодовал Осип Эмильевич. - Ничего смешного здесь нет вообще! Вы что, не знаете, что здесь случилось год назад? Я, правда, тогда ещё не работал... Год назад входит в наш вагон Мария Ивановна - а эти остолопы как раз разлили по полу из какого-то жбана машинное масло, море масла, - морщится и говорит: "Фу, какая гадость! Вонь, грязь, ор, антисанитария, криминальные элементы..."
  
  - И что же?
  
  - И высадила весь вагон, в-е-с-ь - Вы представляете? Остались только двое, которое в то время были в туалете...
  
  - А что, "блатные" родственники Главного Конструктора так легко дали себя высадить?
  
  - Оказалось, что все они не "блатные" и не совсем родственники... вот, вроде Вас. А кто и был настоящим родственником, принялся названивать Конструктору...
  
  - И что же?
  
  - Но Конструктор от них о-т-р-ё-к-с-я, - произнёс Осип Эмильевич трагически (я с трудом удержался от того, чтобы не рассмеяться). Проводник мрачно глянул на меня:
  
  - Будете делать прижигание или нет?
  
  - Чёрта с два! - ответил я беззаботно. - Вы такой же проводник, как я - балерина Большого театра! Да и ваш первый проводник не заключал с РЖД никакого договора! Он просто забрался сюда первым, нашёл древнюю инструкцию для перевозки зэков и на этом основании сам себя объявил надсмотрщиком, и хорошо сделал, иначе бы вы все друг другу вышибли мозги...
  
  - Не смейте! - вскричал Осип Эмильевич и затрясся от гнева. - Не смейте оскорблять Первого Проводника и семью Главного Конструктора! Я Вам не по... ах, чёрт, что там снова такое?!
  
  Из вагона теперь доносился не обычный шум, а просто какие-то неистовые крики.
  
  Проводник бросился в вагон, я - за ним.
  
  - Там драка! - кричал весь вагон, едва не скандируя в унисон. - Драка, драка в тамбуре! Двое наших, двое "пятнадцатых"!
  
  Проводник побежал к заднему тамбуру - вероятно, разнимать. За ним бежали какие-то ребята и девицы в камуфляже: видимо, избранные этим вагоном охранники. Мне думать об этих тонкостях было некогда.
  
  Я ввалился в тамбур вслед за всеми и в хаосе рук, ног, голов бочком, бочком проскользнул к двери, ведущей в следующий вагон.
  
  XXVIII
  
  На входной двери вагона стоял крупный бортовой номер:
  
  15
  
  Написан он был очень небрежно, так что его вполне можно было прочитать и так:
  
  IS
  
  "А может быть, это не бортовой номер, а маркировка? - подумалось мне. - Например, "исправительный"?"
  
  Но отступать было поздно. Я бесстрашно шагнул вперёд.
  
  * * *
  
  Видимо, вагон когда-то действительно служил для перевозки заключённых, потому что на высоте примерно метр и семьдесят сантиметров его разделяла на два этажа массивная решётка. На второй этаж вела через люк маленькая лесенка.
  
  Там, на втором этаже, насколько я мог видеть через ячейки решётки, на разноцветных подушках изнеженно валялись полуодетые мужчины, которые курили кальян и позволяли себя ублажать роскошным красавицам.
  
  Внизу же были обычные жёсткие скамьи, как в пригородной электричке. На этих скамьях плотно друг к другу, в полном безмолвии сидели небритые люди хмурого вида.
  
  "Всё ясно: "паханы" и "мужики"", - сообразил я.
  
  Сидели, однако, не на всех скамьях. Иные скамьи занимали большие деревянные ящики с землёй. В ящиках росла конопля. Стоял сладковатый дурманящий запах. Одуряюще жаркий воздух звенел. Пахло гашишем, пόтом и смертью.
  
  * * *
  
  Сидящий на первой скамье встал и шагнул ко мне - у меня душа ушла в пятки.
  
  - Тебе чего, брат? - хмуро спросил он.
  
  - Я ищу Машу... Марию Ивановну, - еле-еле сложил я губами. - А ещё мне нужен Ваш проводник...
  
  - Мы все ищем Марию Ивановну, - ответил мне мужчина. - Мы все едем к ней. Я проводник. Пойдём - я дам тебе билет.
  
  * * *
  
  В проводницкой мужчина снял с вешалки и накинул на плечи новенькую зелёную форму РЖД.
  
  - Почему Вы там были не в форме?
  
  - Потому что я вообще-то фермер, а проводник я по воскресеньям... Родной: ты, кажется, сказал, что я был не в форме? Я всегда в форме. Хочешь проверить?
  
  - Что Вы! Я не сомневался... Это была просто метафора!
  
  - В метафорах мы знаем толк: мы здесь всем вагоном пять раз в день читаем Пушкина.
  
  - Вы это всерьёз?
  
  Проводник глянул на меня так, что стало ясно: здесь не шутят.
  
  - Давай свой негодный билет, бакланчик, - милостиво разрешил он. - Я его разорву на мелкие части и засуну его тебе в твой тощий зад, а потом выдам новый, хороший билет.
  
  - Можно я просто куплю новый?
  
  - Билет не продаётся за деньги, болван! Он продаётся за мужество. Обнажи правое плечо.
  
  Отказываться в этот раз не хотелось, как и не хотелось проверять, чем здесь встречают отказ: заточкой под рёбра или каким иным ласковым приветствием. Я стиснул зубы и молча терпел, когда мне в плечо уткнули раскалённое клеймо. На моём билете проводник поставил штамп "15".
  
  - Меня зовут Пушимар, - пояснил он, проделав все нужные процедуры. - А ты у нас теперь будешь зваться Соколик. Ну что, фраерок, чем думаешь заняться?
  
  - Пока не знаю... Я правильно понял, что на втором этаже - "паханы", а на первом - "мужики"?
  
  - Да, как-то так. Только "паханы" - это грубо, надо "авторитеты". А "козлы" - в тамбуре. Ты пока ещё не "мужик", но уже "фраерок", ты имеешь право сидеть на первом этаже. Только обязательно уступай место "мужикам".
  
  - А когда я сам стану "мужиком"?
  
  - Когда у тебя будет баба. Бабу можно купить. Или двух.
  
  - Где?
  
  - У бакланов из пятьсот пятого. Там вечно в коридоре и в тамбуре жмётся целая толпа.
  
  - А откуда они берутся в пятьсот пятом?
  
  - Пёс их знает: из угольных, из других товарных... Баба стоит пять.
  
  - ...Тысяч русских рублей?
  
  - Уж не юаней, наверное.
  
  - За час?
  
  - Дурак! Навсегда. То есть до момента высадки. Но здесь высаживают быстро, ещё раньше срока. Ребята дерутся, могут слегка почиркать пёрышком друг друга или этих... изергилей.
  
  - Кого-кого?
  
  - Изергилей. Которые из IZR. Они ещё вечно галдят и хором читают Правила перевозки.
  
  - Я думал, там написано "12Р"...
  
  - Индюк тоже думал. А когда ребята распускают руки, приходят вертухаи и очень шустро дёргают за стоп-кран.
  
  - А почему полиция не пресекает ваше... растениеводство?
  
  Пушимар изумлённо глянул на меня.
  
  - Как это? Это не преступление.
  
  - Не преступление?
  
  - Нет. Это просто трава. Она растёт в ящике. Просто растёт, понимаешь? Она ничья!
  
  - Понимаю. Но ведь когда-то она становится чьей-то: её собирают, расфасовывают и продают.
  
  - Да. Это делаем не мы. Это делают потные бакланы. "Мужик" только следит за тем, чтобы баклан собрал не больше, чем договаривались, и отдал деньги. Немного "мужику", а остальное "авторитету". Но даже если у тебя есть только один ящик, на жизнь и на бабу тебе хватит.
  
  - Разве полиция не ловит и не ссаживает этих бакланов?
  
  - Почему? Ссаживает. Когда выходит их срок. Он выходит скоро, потому что баклан - жадная птица и экономит на билете. И когда срок кончается, баклану бывает очень больно. Потому что поезд иногда даже не останавливают. Слишком много чести.
  
  - А разве "мужики" сами... не употребляют?
  
  - Ты больной или как? "Мужикам" Мария Ивановна строго-настрого запретила употреблять. А мы её уважаем. Ох, мы её уважаем! Мы любого порвём за Марию Ивановну! Потому что без неё мы были дерьмом, а с ней стали людьми. Мы её так уважаем, что даже фотографии её не держим.
  
  - Почему?
  
  - Говно вопрос. Потому что если кто-то будет иметь фотографию и случайно её уронит на пол или погнёт краешек, то мы такого человека... мы с ним сделаем то, что делаем с тем, кто "употребляет", как ты сказал.
  
  - А что вы делаете с теми, кто употребляет?
  
  - А мы их берём за руки-за ноги и выкидываем из поезда.
  
  - На ходу?
  
  Пушимар презрительно сплюнул прямо на пол.
  
  - Ты что, хочешь, чтобы мы за такого человека, который подставляет весь вагон, платили целых восемьсот рублей штрафа? - ответил он вопросом на вопрос. - Здесь н-е к-у-р-я-т, ты понял, фраерок?
  
  - А "авторитеты"?
  
  - А про "авторитетов" нам знать не дано. "Мужики" не курят. "Мужики" читают Пушкина.
  
  - Почему именно Пушкина?
  
  - Потому что Пушкин - конкретный поэт. "Пушки с пристани палят", - это тебе ясно, да? "О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями?" Вовчик Малой и Сашко Билой. А вот тоже, люблю: "Там Царь Кошей над златом чахнет! Пахан не разделил общак, нет!" Или: "И царица понесла". Ну, шмаль она понесла, конкретно шмаль. Дура была: царицы шмаль не носят, это бакланье дело. Потому её на остров и задвинули. "В пору ту война была". Где шмаль, там война, где война, там шмаль, реальная правда нашей жизни. И Мария Ивановна тоже любит Пушкина - ты не знал?
  
  - Допустим...
  
  - А Мария Ивановна - начальник поезда, и второго начальника нет, ясно? И второго любимого поэта у неё тоже нет. Нет начальника кроме Марии Ивановны, и Пушкин - поэт её. Ненакромапупоё. Повтори!
  
  - Ненакромапупоё, - повторил я с некоторым трудом.
  
  - То-то же. А Пушимар - это Пушкин и Мария. Вижу теперь, что ты правильный фраерок. На самом деле тут ещё одна причина есть. Там, откуда ребята едут, в воспитательной части такой порядок был: читать Пушкина. Заглянут вертухаи - а "мужики" Пушкина читают. Загляденье. Теперь всё понял?
  
  - Понял.
  
  - Вот и лады. Заточка нужна? Пятьсот рублей.
  
  Мне не нужна была заточка, но под пристальным взглядом Пушимара мне не пришло в голову отказываться. Да и, в конце концов, заточка в здешних реалиях - более полезная вещь, чем фонарик... Я совершил покупку.
  
  Пушимар хлопнул меня по плечу.
  
  - Пойдём в вагон т-р-у-д-и-т-ь-с-я, - приказал он.
  
  * * *
  
  Труд здесь свёлся вот к чему:
  
  Пушимар в своей красивой зелёной форме проводника встал посреди вагона и посреди почтительного молчания возгласил звучным голосом:
  
  И он мне грудь рассёк мечом!
  И сердце трепетное вынул!
  И он к устам моим приник!
  И вырвал грешный мой язык!
  
  - Так будет с каждым бакланом, - заключил Пушимар, - который будет курить и баландить не по делу. Ненакромапупоё!
  
  - Ненакромапупоё! - в унисон откликнулся весь вагон, вскидывая вверх сжатую в кулаке правую руку, и я вздрогнул, но видя, что соседи косятся на меня, сам сжал руку в кулак и вскричал вместе со всеми: - Ненакромапупоё! Ненакромапупоё!
  
  Скандирование этого странного слова продолжалось минут пятнадцать, затем Пушимар объявил отбой и отправился к себе в проводницкую. Ко мне подошла женщина в рабочей спецовке, стриженная наголо.
  
  - Я продаюсь, - бесхитростно объявила она. - Пять. Навсегда.
  
  - Надо подумать, - дипломатично ответил я. - Пойду выйду в тамбур поку... - Я перехватил яростный взгляд соседа и закончил: - Покумекаю.
  
  - Мне ждать? А то есть и другие желающие. Но ты нравишься мне больше других. Ты любишь Пушкина. Ты уважаешь Марию Ивановну. Ты прошёл полпоезда...
  
  - Да, да, у меня много достоинств, - согласился я. - Минут пять подожди. И если через пять минут я скажу "да", то это будет "да" фраера, а если "нет", то это будет "нет" фраера.
  
  * * *
  
  В тамбуре было накурено так, что хоть топор вешай, не видно ни зги, полно народу - и чья-то мужская лапа сразу полезла ко мне в ширинку.
  
  - Ша! - крикнул я и приставил к горлу обладателя лапы заточку. Лапа убралась. - Идёт Соколик-Любитель-Пушкина, и пусть дрожат от страха бакланы. Ненакромапупоё!
  
  На ощупь я нашёл ручку двери и распахнул дверь.
  
  XXIX
  
  Да уж! Чего угодно я ожидал, но только не новой платформы! Так поезд на Шелом состоит только из двух вагонов? Впрочем, уже не было сил удивляться.
  
  На платформе быстро, быстро, стремительно плясали люди, вращаясь вокруг своей оси.
  
  "Наверное, они так греются, бедняги", жалостливо подумал я, когда бегом, бегом пересекал платформу. Новый вагон выглядел диковинно, но думать не было времени. Скорей, скорей внутрь, прочь от этого ветра!
  
  * * *
  
  Только войдя в вагон, я понял, чем он странен. Это был вагон метро!
  
  И не простой, а современный: он соединялся со следующим вагоном "гармошкой", а следующий соединялся такой же "гармошкой" с ещё одним, так что получалось длинное-длинное пространство.
  
  И было это пространство полно цвета, звука и запаха.
  
  Обычные лавки, которые имеются в метро, здесь отсутствовали. Вместо них в самом живописном беспорядке стояли табуреты, стулья, шезлонги, топчаны, диваны и кровати всех цветов, форм и фасонов. Люди сидели, лежали и ходили по вагону, разговаривая, напевая, весело смеясь и передавая друг другу самокрутки. В воздухе висел устойчивый запах дури. Если в прошлом вагоне курили только наверху, то здесь курили все, кроме детей, и даже сами дети. Детей было много, и скакали они вокруг в чём мать родила. Впрочем, и уже взрослые девушки бегали в купальниках. Звучала громкая музыка. Напоминало это всё или вечеринку, или сумасшедший дом, из которого сбежали врачи.
  
  - Мне нужен проводник! - крикнул я громко.
  
  - Проводник, проводник! - загалдели, взвеселились пассажиры. - Ему нужен проводник! Смотрите, какая редкая птица, птица Сокол, и птице Соколу нужен проводник! Мы всё про тебя знаем, птица Сокол! Нам всем тоже нужен проводник, и нас скоро высадят, но мы не горюем, а радуемся!
  
  - Здесь все проводники! - кричали другие. - Здесь каждый второй проводник. Я проводник! Иди ко мне! Ко мне иди, дурак! Ты упускаешь свой шанс, несчастный!
  
  Как бы в подтверждение мысли о том, что здесь все проводники, рядом со мной вырос мужчина.
  
  - Я проводник! - гордо заявил он, слегка пошатываясь. Я отшатнулся от него тоже. Мужчина был наг как Адам. Из одежды на нём была только фуражка проводника РЖД. - Твой билет? Покажи мне его, и я проведу тебя туда, где небо в алмазах, а на главном алмазе восседает Маша-Звезда-Небес!
  
  Я с опаской достал билет и показал его любителю естественности издали, не давая в руки.
  
  Все три вагона затихли при виде моего билета, а затем разразились новыми криками:
  
  - Это не тот билет! Он здесь не годится! Поезд идёт в Мокшинск! В Мокшинск он идёт! Мы тебя сейчас выкинем! Выкинем через окно!
  
  - Ничего подобного! - вопили другие. - В Вишняки он идёт! В Вишняки, а не в Мокшинск! Но мы тебя всё равно выкинем! Как пить дать!
  
  Я беспомощно оглянулся. Увы, единственным представителем власти здесь, похоже, был Адам в фуражке. Я запрятал билет подальше и обратился к Адаму:
  
  - А что, нельзя здесь купить билет на ваш поезд?
  
  - Вообще-то можно, - ответил он, поразмыслив. - Можно, если на нашем поезде ездил твой папаша или твоя мамаша.
  
  - Нет, мои родители едва ли здесь когда бывали, - сказал я искренне, а про себя подумал: "Ещё бы! Ведь тут сложно сохранить рассудок, а они у меня здоровые люди".
  
  - Тогда шансов нет! - крикнул Адам.
  
  - Что, совсем никаких шансов? - крикнул я в ответ: из-за нового взрыва музыки общаться приходилось только так.
  
  - Иди в загон, - прокричал он мне. - Туда, туда! Специально для чудаков из других поездов! Иди и попытай там счастья!
  
  Вздохнув, я пошёл к загону, обходя детей и танцующих.
  
  "Загон" представлял собой некое пространство площадью не больше десяти квадратных метров, обнесённое пластмассовым заборчиком не выше полуметра. Внутри было с полдюжины пассажиров, все они стояли навытяжку.
  
  - Можно к вам? - вежливо спросил я и, так как меня не услышали, завопил, что было сил: - Можно к вам?
  
  Высокий осанистый старик в белой простыне обернулся ко мне:
  
  - Можно. Но сначала постучи. Тем, кто не стучит, не открывают.
  
  Я нагнулся, чтобы постучать, и первым стуком едва не повалил пластмассовый заборчик набок. Я выпрямился.
  
  - Тук-тук, - сказал я, чувствуя себя очень глупо.
  
  - Войдите, - ответил старик и отодвинул калитку.
  
  Я вошёл.
  
  - Кто ты, странник? - угрозно спросил старик.
  
  - Я пассажир без билета, - ответил я самое очевидное.
  
  - А я - проводник этого загона.
  
  - Вагона? - не расслышал я.
  
  - Загона, идиот! - рассердился старик. - Давай мне тысячу рублей!
  
  В обмен на тысячу я получил альбомный лист, на котором цветными карандашами детским почерком было намалёвано:
  
  БИЛЕТ НОМИР ТЫСИЩА
  КАНЧАИТСЯ ВАСЬМОВА МАЙЯ БЕС ЧЕТВЕРТИ ШЕСТ
  
  - О, у тебя счастливый билет, счастливый билет! - запричитали остальные пассажиры в загоне. Издеваются они, что ли?
  
  Я решил сделать эксперимент. Вышел из загона и остановил первого попавшегося пассажира, который куда-то шёл. Показал ему свой "Билет номир тысища".
  
  - Скажите, пожалуйста, это действительный билет?
  
  Пассажир пригляделся. Слегка поморщился:
  
  - Ну... его вам выдал этот в простыне, Пробкопат, да?
  
  - Почему его зовут Пробкопат?
  
  - Потому что он боится пробок и всегда путешествует в метро. Всё едет, едет и никак не может доехать, ха-ха! Конечно, билет так себе... Но, по крайней мере, с ним вас отсюда не высадят. Видите ли, его писала рука ребёнка.
  
  - И что?
  
  - А то, что вдруг этим ребёнком была Соня? Ведь Соня тоже ребёнок... И если есть хоть тысячная вероятность того, что им была Соня, то никто Вас не тронет, не поднимется рука... до тех пор, пока не кончится срок действия, конечно.
  
  - Спасибо, - сказал я с чувством.
  
  - Эй! - сурово окликнул меня в это время Пробкопат: он как раз закончил давать своим подопечным какие-то инструкции. - Куда сбежал из загона? И всё прослушал! А ну, назад!
  
  - Фигу тебе, дедуля! - крикнул я звонко и отбежал, едва не запнувшись о какую-то девочку. - У меня билет на руках, попробуй догони!
  
  Пробкопат, скривившись, махнул рукой.
  
  Девочка в опрятном платьице, о которую я едва не споткнулся, раскачивалась на деревянной лошадке.
  
  - Как зовут твою лошадку? - спросил я.
  
  - Маша! - ответила девочка.
  
  - Что так? - весело поинтересовался я.
  
  - Потому что её подарила мне Маша!
  
  Пробегавший мимо мальчик (он скакал на коне на палочке и размахивал пластмассовой сабелькой) остановился.
  
  - Это у меня - Маша! - громко заявил он. - Это моя Маша настоящая, а твоя нет!
  
  Дети уже готовы были подраться, но в это время в динамиках зазвучал чей-то сильный голос. Голос пел:
  
  Здравствуй, Маша,
  Маша, Маша,
  Здравствуй, Маша,
  Здравствуй, здравствуй!
  
  Все три вагона подхватили этот немудрящий мотив. Откуда-то появились барабаны и флейты. Мне вдруг стало весело, и я запел вместе со всеми:
  
  Здравствуй, Маша,
  Маша, Маша,
  Здравствуй, Маша,
  Здравствуй, здравствуй!
  
  Полуодетые девушки разносили по вагону вино и с улыбкой предлагали его всем желающим. Я тоже взял стакан, отхлебнул - и мне стало ещё веселей. Помню, что тоже начал пританцовывать...
  
  Вагон заходился в безудержном машепрославлении до позднего вечера. Уже стемнело, а мы всё плясали и пели. Наконец, я повалился на какую-то лавку в крайней усталости...
  
  XXX
  
  Проснулся я поздней ночью. Пассажиры спали. А по вагону - я готов был поклясться, что теперь это происходит наяву! - по вагону шла Маша, именно такая, какой я видел её во сне.
  
  Маша останавливалась и ласково трепала по голове спящих деток, щупала пульс на чьих-то свесившихся руках, засовывала кому-то таблетку в открытый рот, на другого просто смотрела с улыбкой. Наконец, остановилась рядом со мной.
  
  - Ну, ты хорош, гусь лапчатый! - заметила она, улыбаясь. - Куда ты поплёлся на край поезда! Чего тебе не сиделось в "Переславии"?
  
  - Я по всему поезду искал тебя!
  
  - Ну и зря. Там, в "Переславии", есть купе для уборщиц, где меня ждут. Очень тесное, но в нём было место. В такие купе я прихожу всегда... рано или поздно. А ты отправился в этот сумасшедший дом!
  
  - Зато теперь я говорю с тобой наяву! Сюда ты пришла быстрей!
  
  - Да как же мне было не прийти? - рассмеялась она. - Вы ведь вопили на весь поезд как оглашённые! И что же мне теперь делать с тобой? Подумай сам: ты едешь к девушке, чтобы поухаживать за ней, но на полпути останавливаешься, начинаешь прыгать как обезьяна и вопить: "Здравствуй, Маша!" - вместе с толпой других таких же умников! Разве я могу воспринимать это как серьёзное ухаживание? А и могла бы: неужели мне всю эту толпу вести в своё купе? Вы там просто не поместитесь...
  
  - Что же мне делать? - простонал я.
  
  - Тише, не стони, разбудишь деток... Люблю я на самом деле очень этот Детский сад: тут ведь все как дети. Что делать? Спать. У тебя ещё целый день, а сейчас набирайся сил. Я не шучу. Закрывай глаза. Даже если не хочешь спать, закрывай. Тебе не нужно знать, ни откуда я пришла, ни куда уйду...
  
  Я закрыл глаза - и тут же провалился в сон.
  
  Или предыдущее тоже было сном?
  
  XXXI
  
  Проснулся я с больной головой. На лицах окружающих тоже не было и следа весёлости. Все пассажиры угрюмо сидели и смотрели в одну точку.
  
  - Эй, - окликнул меня Пробкопат, свеженький как огурчик. - А ну иди получать инструкции, птичка!
  
  Я не удостоил его ответом и побрёл дальше.
  
  Пройдя всё длинное метро, я распахнул дверь.
  
  Батюшки светы! Новая платформа! Хмель разом вышел из моей головы.
  
  * * *
  
  Эта платформа, в отличие от прочих, имела навес, а от бортов до стен была натянута целлофановая плёнка.
  
  Здесь, чисто теоретически, можно было бы и путешествовать, если бы не унылость этого места.
  
  Посреди платформы стояло роскошное кресло с высокой спинкой: такие, кажется, называют вольтеровскими. В кресле сидела пожилая женщина с пронзительным взглядом.
  
  Я подошёл к ней ближе и присел у её ног на низенькую скамейку, будто специально для этого забытую здесь.
  
  - Доброе утро, - сказал я вежливо.
  
  - Доброе, доброе...
  
  - Меня зовут Владимир Соколов.
  
  - Мне это известно, - ответила осанистая старуха.
  
  - Откуда? - поразился я. Она усмехнулась:
  
  - Да про вас уже весь поезд говорит... На самом деле Кухтиев сказал мне, что Вы тоже будете здесь проходить.
  
  - А Вы... тоже знаете Кухтиева?
  
  - Знаю.
  
  - Разрешите спросить: кто Вы и что здесь делаете?
  
  - Кто я? Проводник.
  
  - Проводник? Этого безлюдного пространства, которое и вагоном-то назвать нельзя?
  
  - Почему же сразу безлюдного? Вот, Вы пришли.
  
  - А что нужно, чтобы взять сюда билет?
  
  - Порвать все прочие билеты.
  
  - Боюсь, я не готов этого сделать. Тогда меня высадит полиция.
  
  - Раньше срока вас не высадит никто.
  
  - Почему?
  
  - Потому что это пространство не считается поездом. Оттого не нужен билет, чтобы ехать здесь.
  
  - Но тогда и после окончания срока меня тоже не высадят, правда?
  
  - Нет, высадят. Я не позволю Вам оставаться здесь после окончания срока.
  
  - Почему?
  
  - Потому что никакая поездка не пребывает превыше истины.
  
  - А в чём же тогда истина?
  
  - А истина в том, что Ваш срок истекает завтра рано утром.
  
  - Я могу продлить свой билет?
  
  - Нет, это нужно было делать на вокзале. Хотя есть способы... Но эти способы позволяют избежать высадки всего на час-два. Два часа не спасут Вас.
  
  - Сударыня, если я останусь в Вашем вагоне...
  
  - Мой вагон называется пространством.
  
  - В Вашем пространстве, есть ли у меня шанс приехать в Спасов?
  
  - Да, как и во всех прочих вагонах.
  
  - А встретить Машу?
  
  - Вы уже с ней встретились, насколько я знаю.
  
  - Но мне мало этого!
  
  - Сожалею, но здесь не дом свиданий. Кто Вам вообще сказал, что Маша существует?
  
  - Я видел её сегодня ночью!
  
  - И что же: это доказательство? Знаете, мы все видели Ленина... в гробу. Но это же не значит, что он живой человек.
  
  - Дался вам Ленин! Мне не нужен Ленин, мне нужна Маша Светлова!
  
  - Возвращайтесь в поезд до Мокшинска, пляшите и пойте. И тогда Вы увидите Машу, Таню, Свету и вообще целый полк.
  
  - А что дальше?
  
  - Что хотите.
  
  - Я имею в виду: куда идут вагоны за Вашей спиной?
  
  - На Слободин. Вам стало легче от этого знания?
  
  - А где находится купе начальницы поезда?
  
  - Понятия не имею. И что это Вам пришло в голову, будто этот поезд вообще имеет начальника? Видите, как нелепо он устроен? Будь здесь начальник, разве он позволил бы твориться этому хаосу? Вы тратите время, разговаривая со старухой Ган. Ступайте дальше. Или сойдите на любой станции.
  
  - Посреди болота?
  
  Старуха Ган надолго замолчала. Наконец, открыла рот и произнесла:
  
  - Если Вы настроены всерьёз, то... так и быть, я позвоню Кухтиеву. Он встретит Вас и даст Вам коня.
  
  Я вновь крепко задумался.
  
  - Нет, - сказал я наконец. - Благодарю Вас, сударыня, но я не умею ездить верхом.
  
  Проводница кивнула, будто и не ждала другого ответа.
  
  Я встал и двинулся дальше.
  
  XXXII
  
  - Билет! - потребовал от меня проводник в тёмно-красной форме, едва я открыл дверь нового вагона. Я вздохнул с облегчением: по крайней мере, этот не разгуливает в костюме Адама.
  
  - Билет? - переспросил я с улыбкой. - Какой из двух? - И протянул ему оба: мой первый билет и "Номир тысищу".
  
  Проводник внимательно изучил их, ничуть не удивившись. Поскрёб лысину.
  
  - Оба не годятся, - объявил он. - Плати тысячу двести согласно тарифа, и я тебе выпишу новый.
  
  Мы прошли в купе проводника. Вновь почесав лысину, проводник достал бланк на простой белой бумаге, но с печатью, и аккуратно его заполнил.
  
  - Произнеси вслух: "Отныне и до века я прихожу под надёжную защиту Путейца, Правил перевозки пассажиров и дружного коллектива работников железной дороги".
  
  Я повторил требуемое. Проводник вручил мне бумажку:
  
  - На, держи.
  
  - Что-то я в первый раз вижу такой бланк, - усомнился я. - Вы... настоящий проводник, государственный? Или у вас тут тоже... самоуправление?
  
  - Не сомневайся, драгоценный: я эти бланки получил от предшественника.
  
  - А тот от кого?
  
  - От своего предшественника.
  
  - А самый первый проводник, который работал на этом вагоне?
  
  - От Главного Проводника.
  
  - От Посланника?
  
  - От Путейца, балда!
  
  - Путейца?
  
  - Ну, от кого же ещё! Не простого путейца, как я, а Путейца с большой буквы.
  
  - А разве не Посланник был Главным проводником?
  
  - Видишь ли, любезный: у нас тут давеча собрался совет проводников, и мы долго решали, стόит ли вообще этого так называемого Посланника признавать проводником...
  
  - И что решили?
  
  - Решили, что стоит. Но не главным, конечно. И не для нашего поезда. Ещё вопросы есть?
  
  - У вас часто ссаживают?
  
  - Не чаще, чем у других.
  
  - Но и не реже, я так понимаю?
  
  - Много будешь понимать, скоро состаришься. Твоё место восьмое, можешь идти. А ну, постой! Фото Путейца надо? Дёшево отдам! Всего за пятьсот рублей!
  
  Я рассмеялся: стоило пройти полпоезда, чтобы вернуться к таким знакомым порядкам!
  
  - Благодарю, - ответил я. - Образ Путейца навечно отпечатан в моём сердце. Понятно?
  
  Проводник понимающе покивал.
  
  - Фамилия моя Гармаев, - на всякий случай сказал он. - Но ты, это... не вздумай жаловаться! Ясно тебе?
  
  * * *
  
  Первый вагон поезда на Слободин был так похож на вагон "Переславии", что у меня аж сердце заныло от ностальгии. Те же самые сиденья, обтянутые искусственной кожей, по двое справа и слева от прохода.
  
  Имелось единственное отличие: над дверями, ведущими в тамбур, висело древнее чёрно-белое фото человека в форме железнодорожника, форме ещё царских времён. Человек устало брёл по шпалам, устремив взгляд вперёд. Подпись под фото (или, правильней, дагерротипом?) гласила:
  
  Путеецъ.
  
  Немолодой сосед потрепал меня по плечу, едва я присел.
  
  - Вы какой техникум заканчивали? - поинтересовался он.
  
  - Я заканчивал филологический факультет, - ответил я с некоторой гордостью.
  
  - А не железнодорожный техникум? - поразился сосед. - Что вы тогда здесь делаете?
  
  - Тут разве все железнодорожники? - ответил я вопросом на вопрос.
  
  - В некотором роде...
  
  - Я заплатил за билет, - заметил я с некоторым раздражением. - Надеюсь, этого достаточно?
  
  - А можно мне глянуть на Ваш билет? Просто из любопытства...
  
  Я пожал плечами и протянул свой билет соседу. Тот улыбнулся, взяв его в руки.
  
  - Что? - обеспокоился я. - Фальшивый?
  
  - Нет, не фальшивый, только обратите внимание, что это не билет.
  
  - А что же?
  
  - Да вот, читайте сами: эта квитанция проезда для работников железнодорожного транспорта. Она выдаётся бесплатно при предъявлении нужного удостоверения. Разве Вы видите здесь цену?
  
  - Ах, чёрт побери! - огорчился я. - Так Гармаев меня надул?
  
  - Ну, Гармаеву тоже надо на что-то жить...
  
  - Но я ведь не работник железнодорожного транспорта!
  
  - Сам факт пребывания Вас в нашем поезде доказывает, что Вы им являетесь, потому что посторонних сюда не пускают. По крайней мере, так считается... Не огорчайтесь! - Сосед рассмеялся и хлопнул меня по плечу. - Здесь половина таких, как Вы! Или даже все...
  
  - А Вы? Вы тоже - липовый путеец?
  
  - Нет, не липовый. Я бывший проводник. Просто я уже на пенсии. А Вам, коллега, через пять минут приступать к Труду.
  
  - К труду?
  
  - А, отвыкли уже трудиться? Конечно, к Труду, если уж Вы работник железных дорог. Чтό, думали задарма кататься?
  
  - Но я и так уже заплатил!
  
  - А Вы пожалуйтесь в полицию на Гармаева!
  
  - И что будет?
  
  - А будет то, что его выкинут из поезда, конечно... Только ведь и Вас вместе с ним.
  
  Я кашлянул и сердито отвернулся.
  
  XXXIII
  
  Гармаев действительно вошёл в вагон через пять минут и в наступившей тишине провозгласил:
  
  - Время инструктажа для начинающих сотрудников! Продолжаем со страницы семьдесят шесть! В конце - опрос и ежедневный экзамен!
  
  Мой сосед уткнулся в книжку и откровенно наплевал на инструктаж, но мне так делать, видимо, было нельзя. Я добросовестно приготовился слушать.
  
  Гармаев раскрыл толстенные "Правила пассажирских перевозок" и...
  
  И затараторил с такой невероятной скоростью - слов пятьсот в минуту, не меньше, - что невозможно было понять практически ни слова!
  
  Перевернув страницу, он делал паузу, и тогда весь вагон хором нараспев произносил: "Страница семьдесят шестая!", "Страница семьдесят седьмая!" - и так далее.
  
  Через двадцать минут этой пытки инструктаж кончился.
  
  - Экзамен! - объявил Гармаев и ткнул в меня пальцем. Душа моя ушла в пятки: я ведь ничегошеньки не запомнил и почти ничего не разобрал! - Вопрос первый: на какой странице мы остановились?
  
  - На девяносто шестой, - ответил я с удивлением, ожидая чего-то посложней.
  
  - Вопрос второй! - Гармаев ткнул пальцем в другого пассажира. - Похожа ли цифра шесть на цифру девять?
  
  - Похожа, если её перевернуть, - отвечал пассажир.
  
  Такими же не Бог весть какими сложными вопросами вроде "Напечатаны ли мои "Правила пассажирских перевозок" или написаны от руки?" и "На какую букву оканчивается слово "Путеец"?" (правильный ответ был - на "ер", но вариант "Ц" экзаменатор тоже зачёл, велев усердней учиться впредь) было проэкзаменовано ещё несколько человек. После этого Гармаев объявил, что сегодняшний экзамен сдан, и удалился, полный величавого достоинства.
  
  XXXIV
  
  Я повернулся к соседу:
  
  - Всё это отлично, но в чём смысл такого инструктажа?
  
  - Ну как же! - охотно откликнулся тот. - Вдруг Вам самому придётся стать проводником или, паче чаяния, машинистом!
  
  - Даже не мечтаю об этой высокой чести.
  
  - Напрасно.
  
  - Почему?
  
  - Потому что очень благородно - трудиться ради блага пассажиров.
  
  - Пожалуй, но мне-то что от этого за выгода?
  
  - Вы всё переводите на язык выгоды! Эх, до чего сейчас меркантильная пошла молодёжь... А выгода действительно есть. Хотя бы в отношении проезда.
  
  - Разве у проводников больше шансов доехать до Спасова... простите, до Слободина?
  
  - Теоретически - да. Ведь проводнику билет не нужен. Он может ехать до самого пункта назначения, ведь он тут трудится, а не прохлаждается.
  
  - Логично... А практически?
  
  - А практически в нашем вагоне любой проводник рано или поздно совершает мелкое нарушение: ну, скажем, за деньги продаёт бесплатную квитанцию, или берёт деньги за экзамен, или втюхивает портрет Путейца, которые сотрудникам иметь совершенно не обязательно и которые руководство отпечатало для всех сотрудников бесплатно в достаточном количестве... Тогда приходит полиция - и его тоже ссаживают.
  
  - А что же тогда Гармаев...
  
  Не успел я договорить до конца, как мимо нас бодрым шагом прошли двое полицейских. Я вжался в кресло. Из проводницкой раздались брань и жалобные крики. Через минуту мы все привычно полетели носом вперёд: полиция сдёрнула стоп-кран. Ещё через минуту один из ребят в форме заглянул в вагон.
  
  - Нету на вашем вагоне теперь проводника, - сообщил он буднично. - Вот так вот. До свиданьица, граждане.
  
  Никто не завыл и не запричитал, тут люди ехали не сентиментальные, но пассажиры стали переглядываться.
  
  - Ну что, давайте, что ли, нового избирать? - подал некто робкий голос.
  
  - Не избирать надо, а открыть путевой журнал, балда! - ответили ему. - Прежний-то, наверное, записи оставил? Нет? Говорил он, кого хочет видеть преемником?
  
  Пара человек отправились в проводницкую искать путевой журнал. С задних рядов сказали вслух:
  
  - Может, тут в вагоне есть реальные путейцы, с образованием? А? Признавайтесь, ребята!
  
  Я снова потрепал дремлющего соседа за плечо:
  
  - А ведь Вы - настоящий путеец! Вы работали проводником, разве нет?
  
  - Да... то есть нет уж, увольте, хороший мой.
  
  - Да ведь Вас иначе высадят!
  
  - Не-е!.. - сосед расплылся в улыбке. - У меня бессрочный проездной. Даётся за долгие годы беспорочной службы, - и помахал бумажкой перед моим носом.
  
  Двое вышедших вернулись, разводя руками.
  
  - В журнале нет записей, - объявили они.
  
  Я решительно встал.
  
  - Я путеец, - объявил я. - Я однажды писал очерк про РЖД, так что знаю о поездах всё, что нужно. Я могу работать проводником.
  
  Пассажиры начали переглядываться, ошеломлённые моей дерзостью. Наконец, некто сердито крикнул:
  
  - Ну, что стоишь? Или, получай разрешение от Главного Машиниста, если такой умный!
  
  * * *
  
  Тяжко вздохнув, я вышел в тамбур. О счастье! В стену тамбура был вмонтирован микрофон, а под ним имелась кнопка и надпись "Связь с машинистом".
  
  Недолго думая, я нажал кнопку.
  
  В динамике долго хрипело, наконец, недовольный голос произнёс:
  
  "Чего надо?"
  
  - Мне нужен машинист поезда на Слободин, - отчётливо выговорил я.
  
  "Дурак! - захрипели мне в ответ. - Ты куда звонишь! Ты попал в Курилку!"
  
  - У нас тут только одна кнопка связи с машинистами, - ответил я как можно вежливее. - Позовите, пожалуйста, кого-нибудь из бригады поезда на Слободин.
  
  Долго-долго динамик пищал и хрюкал. Наконец, вновь раздался голос:
  
  "Четырнадцатый у аппарата".
  
  - Это Главный Машинист поезда на Слободин? - тревожно спросил я.
  
  "Я не Главный Машинист. У нас нет Главного. Я вообще не машинист".
  
  - Так позовите машиниста!
  
  "И машиниста у нас в бригаде тоже нет. И вообще никого нет, кроме меня".
  
  - А Вы кто?
  
  "Я техник. Я тут просто слежу, чтобы всё работало. Уровень воды, масла, такое вот всякое".
  
  - Что же мне делать, - почти застонал я. - Люди в вагоне требуют, чтобы Главный Машинист дал мне разрешение работать проводником!
  
  "Я не могу Вам дать такого разрешения".
  
  - А кто может?
  
  "Никто не может. Люди в Вашем вагоне плохо знают Правила пассажирских перевозок. Похоже, Вы и сами их не очень хорошо знаете. Проводник назначается не Главным машинистом, а начальником поезда. В случае его отсутствия и при других экстренных обстоятельствах лицо, исполняющее обязанности проводника, может быть избрано коллективом пассажиров вагона из их числа".
  
  - Вы не могли бы сказать, на какой странице это написано?
  
  "У меня нет Правил под рукой. А если и есть, издания разные. Я вообще-то их помнить не обязан. Я простой техник, а не проводник. А Вы кто? Берётесь за работу проводника - а инструктаж проходили или нет? А если проходили, то чем слушали? Всё, не могу говорить. Удачи".
  
  Динамик отключился.
  
  Я немного постоял в тамбуре.
  
  Прошёл в проводницкую - она была открытой, - взял в руки тяжеленный талмуд Правил и задумчиво перелистал его. Нет, не имелось никакой возможности обнаружить здесь за пять минут нужную страницу.
  
  Медленным шагом я прошёл в салон и торжественно объявил:
  
  - Главный машинист разрешил.
  
  XXXV
  
  В купе проводника я отыскал аккуратно сложенный запасной комплект тёмно-красной формы. Форма оказалась великовата, но делать с этим было нечего.
  
  Едва я успел это сделать, как поезд подкатил к станции.
  
  Я самостоятельно откинул дверь и встал у неё, важный и представительный.
  
  Тут же ко мне бросились трое, на ходу вынимая разные бумажки.
  
  - Мы железнодорожники! - объявили они едва ли не хором.
  
  Я проверил два удостоверения, один диплом и три командировки сроком до вечера послезавтра. Выглядели они как настоящие, но откуда мне, неучу, знать, как выглядят удостоверения и дипломы железнодорожников?
  
  Напустив на себя важный вид, я произнёс:
  
  - Теперь повторяйте за мной: я убежал...
  
  "Чёрт возьми, что же там говорил Гармаев?"
  
  - Я убежал ото всех к Путево... к Путейцу, инструктажу и коллективу.
  
  Трое повторили, слегка опешив. Видимо, они-то знали формулу приветствия куда лучше моего.
  
  - Идите за мной в купе, - велел я. Усадив пассажиров на койке в ряд, я принялся искать бланки квитанций.
  
  Бланков не было! Может быть, полиция захватила их с собой или Гармаев решил надёжно спрятать...
  
  Проклиная всё на свете, а свою глупую дерзость - больше всего, я вырвал из путевого журнала чистые листы и размашисто написал на тех стальным пером (тут оказалось стальное перо и чернила, а нормальной ручки не было):
  
  Квитанция на проезд работника железнодорожного транспорта. Проезд разрешён до 16:10 9 мая. Проводник В. Е. Соколов.
  
  Трое, получив мои "квитанции", недоумённо переглянулись между собой. Наконец, один отважился заметить:
  
  - Печать бы надо...
  
  - Печать? - спросил я с издёвкой. - Будет вам печать, не сомневайтесь, родные...
  
  Выхватив у них их рук "квитанции", я обмакнул большой палец в чернила и размашисто припечатал им все три бумажки.
  
  - Забирайте, - сказал я брезгливо и отправился в туалет: мыть руки.
  
  Чернила не отмывались, и я в конце концов плюнул на это дело.
  
  Вернулся - и энергично отодвинул дверь купе.
  
  Оставлял я купе пустым.
  
  Теперь оно не было пустым. За моим столиком сидела Маша Светлова.
  
  XXXVI
  
  - Ну же, заходи! - рассмеялась она. - В конце концов, ты у себя "дома". Только прикрой дверь за собой... Говорят, ты большим человеком теперь заделался, господин проводник!
  
  - Кто говорит? - спросил я глупо.
  
  - Пассажиры в твоём вагоне. Твой большой палец произвёл впечатление. Теперь все шепчутся: "Великий проводник, великий! Сроду такого не бывало..."
  
  - Их не высадят с этой филькиной грамотой? - испугался я.
  
  - Не филькиной, а володькиной. Да не-е... - беспечно протянула она. - Но смешно, конечно. А оформлять надо всё красиво, по правилам: зачем ставить людей в неловкое положение? Зачем ты вообще подался в проводники, Володя, горюшко моё?
  
  - Я хочу доехать до Спасова.
  
  - До Слободина, ты имел в виду?
  
  - Д-да...
  
  - А зачем?
  
  - Чтобы встретиться с тобой!
  
  - Но я уже здесь. Услышав о твоём геройстве, я не могла не прийти. Чего же тебе ещё нужно? Ты хочешь пойти со мной в кино? Подарить мне цветы?
  
  Сглотнув, я произнёс:
  
  - Я не могу себе этого позволить, Мария Ивановна. Здесь нет ни цветочных ларьков, ни кинотеатров. А я при исполнении служебных обязанностей.
  
  - Вот видишь, какая жалость! А когда ты будешь "не при исполнении", мы, скорей всего, не увидимся.
  
  - Почему?!
  
  - Потому, что, честно говоря, я работаю дни и ночи напролёт и дома в Спасове почти не бываю. А ты, кроме того, едешь в Слободин...
  
  - У меня имелась слабая надежда на то, что это один и тот же город.
  
  Маша глянула на меня искоса с лукавой улыбкой:
  
  - Всё может быть... а может и не быть.
  
  - Маша, зачем вообще этот поезд, и кому нужна моя работа? Почему нельзя долететь в Спасов на самолёте, дойти пешком?
  
  - Отчего - нельзя? - удивилась она. - Можно. Можно тому, кого мы знаем, только вот как дойти, если мы не знаем, хороший человек или нет? Плохим людям в Спасове делать нечего. Чтобы человек дошёл, нам надо измерить меру мужества, верности, настойчивости, бескорыстия. Потому мы и придумали поезд. Как фильтр...
  
  - Какой дорогой фильтр!
  
  - Нет, он в основном окупает себя сам. Проводники собирают деньги за билеты, а собирают они знатно. Полиция отнимает у них излишки. Эти излишки идут на техобслуживание, заправку топливом, маслом, водой и песком, зарплату машинистам, билетёрам...
  
  - И полиции?
  
  - Нет, им платит государство. И только я работаю на общественных началах. Но хоть и так, а обычно даже минутки свободной нет. Вот и сейчас, к сожалению, у меня больше нет времени, - она встала. - Ты что-то ещё хотел сказать или спросить?
  
  - Да. Товарищ начальник поезда, прошу Вас подписать приказ о моём назначении проводником.
  
  - Я бы подписала, только... люди здесь не знают моей подписи. Они и меня-то не знают. Я прошла сейчас по твоему вагону - и ни один меня не узнал, представляешь? Тоже мне путейцы... Я тебе больше скажу: большинство здесь вообще не верит в то, что я существую. Так что тебе мой приказ будет как мёртвому припарка.
  
  - Тогда дайте устное распоряжение.
  
  - А я... - она рассмеялась, - Я не хочу его давать. Ты плохой проводник, Владимир Евгеньевич. Форму приветствия проезжающих сотрудников переврал, квитанции потерял, инструктаж не делаешь... Оставайся лучше исполняющим обязанности. Не беспокойся: пока будешь честно работать, тебя отсюда никто не высадит. Ну, Володенька, до свиданья. - Уже открыв дверь, Маша обернулась: - Знаешь стихотворение Бунина? "Я б тебя поцеловала, да, боюсь, увидит месяц: ясны звёздочки увидят, с неба звёздочка скатится и расскажет синю морю..." Вот так-то. Я не только Пушкина люблю. Если случайно забредёшь в пятнадцатый вагон, в IS, этого лучше не говорить. Понимаешь?
  
  Дверь поехала и захлопнулась.
  
  XXXVII
  
  Долго я сидел в том вагоне, подперев подбородок руками. Наконец, решительно скинул с себя форму и натянул гражданскую одежду. Вышел в салон.
  
  - Главный машинист сообщил, что отныне вы должны избирать проводника сами, - громко произнёс я. - Подтверждение этому ищите в Правилах перевозок. Каждый вечер читайте их вслух, по очереди, сегодня один, завтра другой, по десять страниц.
  
  И твёрдым шагом пошёл через вагон дальше, не обращая внимания на недоумённые перешёптывания.
  
  Какой смысл был оставаться проводником, если Маша сказала, что проводник из меня никудышный?
  
  Я миновал ещё несколько похожих вагонов - и вдруг вышел в необычный тамбур.
  
  В тамбуре стояли, составленные вместе, штук пятнадцать ящиков, а перед ними прохаживался совершенно лысый человек в оранжевом жилете путевого рабочего.
  
  - Стоять! - властно крикнул он. - Служебный вагон. Посторонним вход воспрещён!
  
  - Я не посторонний, - ответил я с достоинством, протягивая квитанцию проезда сотрудника.
  
  Лысый человек даже не посмотрел на неё.
  
  - Я же сказал: посторонним тут не место, - повторил он с лёгким раздражением.
  
  - А что мне нужно сделать, чтобы стать пассажиром вашего вагона?
  
  Человек воззрился на меня с удивлением.
  
  - Да, давненько я не слышал таких странных просьб... П-а-с-с-а-ж-и-р-о-в тут нет.
  
  Он ткнул пальцем в Правила поведения рабочих, которые висели на двери, ведущей в вагон.
  
  - Читай!
  
  Я принялся изучать Правила. Было их десять, звучали они так:
  
  1. Никаких баб!
  2. Никакого курева!
  3. Никакого вина!
  4. Никакого телевизора!
  5. Никаких карт!
  6. Никакого трёпа вне работы!
  7. Никаких споров с бригадиром!
  8. Еда раз в день!
  9. Личное имущество сдаётся в камеру хранения!
  10. Помни, что труд сделал тебя человеком, а без труда ты снова станешь скотиной!
  
  - А из вашего вагона ссаживают, когда кончается срок? - поинтересовался я.
  
  - Ты дурак или как? Тут путевые рабочие едут. Их не ссаживают, пока человек не нарушает Правил. Они ведь не на курорт едут, верно?
  
  - А если нарушает?
  
  - То я ему даю пинок под зад, и до свиданья.
  
  - Так Вы - бригадир?
  
  - Я бригадир.
  
  - А Маша... заходит к вам иногда?
  
  - А Маши вообще не существует в природе. Едешь в поезд на Слободин, а не знаешь таких простых вещей!
  
  - Как же не существует, если...
  
  - ...Если ты посторонний, то попрошу тебя выйти из тамбура: это служебный вагон, - перебил меня бригадир. - А если хочешь быть рабочим, то смотри пункт пятый.
  
  Я вздохнул. В конце концов, назад на тёплое и непыльное местечко проводника мне уже не было дороги.
  
  - Я хочу быть рабочим, - объявил я.
  
  Бригадир, ничуть не удивившись, подошёл к камерам хранения, которые вначале показались мне ящиками, и отпер одну.
  
  - Одежду кидай сюда, - пояснил он. - Да-да, и свитер, и рубашку. И брюки тоже. Трусы, носки и ботинки можешь оставить. Часы сдать. Хорошо. И кошелёк.
  
  - А что будет с моим кошельком? - хмуро спросил я.
  
  - А из чего я бригаде премии плачу, как думаешь? - ответил бригадир вопросом на вопрос. - Что, жаба душит?
  
  Вздохнув, я отправил кошелёк вслед за часами. Взамен мне кинули промасленные брюки и оранжевый жилет.
  
  * * *
  
  Специальный вагон был разделён на бытовую и рабочую зоны невысокой перегородкой.
  
  В бытовой зоне на жёстких деревянных лавках сидели мои коллеги и смотрели прямо перед собой.
  
  - Что это они делают? - с тревогой спросил я. Бригадир ухмыльнулся.
  
  - Считают вдохи и выдохи, - пояснил он.
  
  - Зачем?
  
  - А фигли им ещё делать? Баб нельзя, телевизор нельзя, карт нельзя, жрать нельзя. Вот я и придумал мужикам занятие.
  
  В рабочей зоне усердно трудились, визжали даже слесарные станки. Меня, впрочем, к станку не приставили за отсутствием опыта, а поручили выпрямлять гвозди.
  
  До позднего вечера я выпрямлял эти гвозди, а затем добрёл до пустой скамьи, свалился на неё и заснул как убитый.
  
  XXXVIII
  
  Проснулся я ночью - от того, что кто-то ласково проводил рукой по моим волосам.
  
  Я открыл глаза - но этого кого-то уже не было.
  
  - Кто здесь был? - спросил я испуганно.
  
  Бригадир, сидевший на лавке напротив, мечтательно улыбнулся:
  
  - Машенька к тебе приходила...
  
  - Так её же нет в природе?
  
  - Пойдём-ка что покажу тебе, - предложил он мне вместо ответа.
  
  * * *
  
  Мы вышли в тамбур, бригадир открыл камеру хранения ? 1 и извлёк оттуда потрёпанный дореволюционный атлас.
  
  - Глянь-ка сюда. Видишь, как город называется? Спасова Слобода. Потом стали называть "Спасов-Слободин". А потом западную часть - Спасовым, а восточную - Слободиным. Посланник родом из Спасова, а Путеец - из Слободина. Тут история такая: вначале вагоны были пустыми, и денег за проезд не брали. Потом народ набился, и начался бардак. Один из наших, из рабочих, сидел и думал, думал, как устроить, чтобы был порядок. А когда придумал, Маша его назначила Главным Проводником, и он стал называться Путейцем с большой буквы. Тогда он встретил Посланника и передал тому инструкции. А тот пошёл инструктировать людей дальше. А как дошёл до "12Р", там его избили до полусмерти, так что он насилу ноги унёс... Что Путеец и Посланник друг друга знали, об этом только шёпотом можно рассказывать, и не всякому - уяснил?
  
  - А Шелом? - спросил я тем же шёпотом.
  
  - Пригород Спасова.
  
  - А Мокшинск?
  
  - Пригород Слободина. Так что у тебя, парень, не всё ещё потеряно...
  
  - Товарищ бригадир, приятно это слышать, только я почти весь поезд прошёл, а не нашёл Машиного купе!
  
  - Кто тебе вообще сказал, что её купе в этом поезде?
  
  - Но где-то она отдыхает?
  
  - А Маша, милый человек, не отдыхает. Она, как и мы, трудится. Вот и ты потрудись на пользу поезда.
  
  - Я готов потрудиться... только далеко ли до Спасовой Слободы?
  
  Бригадир пожал плечами.
  
  - Кому как... - ответил он уклончиво.
  
  - Что значит "кому как"?
  
  - То и значит. Ты на какой станции садился?
  
  - В Миргороде.
  
  - Что у тебя в первом билете за пункт отправления?
  
  - Миргород.
  
  - А разве поезд идёт из Миргорода? У других людей тоже Миргород в билете?
  
  - Нет, это проходящий...
  
  - Теперь понимаешь?
  
  - Ничего не понимаю!
  
  - О-н и-д-ё-т п-о к-р-у-г-у.
  
  - А Спасов - станция на этом круге?
  
  - Нет.
  
  - Нет?!
  
  - Нет, говорят тебе. Он в ц-е-н-т-р-е круга.
  
  - Как же мне доехать?!
  
  Бригадир хмыкнул:
  
  - Есть люди, которые доезжали. Потрудиться надо...
  
  - Пожалуйста, выдайте мне мои вещи, - попросил я упавшим голосом.
  
  Бригадир ничуть не удивился просьбе, а открыл мою ячейку. Когда я переоделся, он вручил мне мой кошелёк.
  
  - Держи.
  
  - Зачем мне он теперь, пустой?
  
  - Держи, говорят тебе! Все деньги в целости. И получка за день. Пятьсот рублёв.
  
  XXXIX
  
  Пройдя служебный вагон, я вновь очутился на пустой платформе.
  
  Подсвечивая себе фонариком (пригодился-таки!), я с трудом преодолел эту платформу - и шагнул в товарный вагон, где в полной темноте на голом полу в угольной пыли спали люди.
  
  С ужасом переступая этих людей (луч фонарика выхватывал их тела), я наконец прошёл этот вагон и ещё один, в точности такой же.
  
  Следующий вагон, обычный пассажирский, был пуст, даже сидений в нём не было. На единственном стуле, который стоял сразу за входом, дремала старушка в форме.
  
  - Бабушка, что это такое? - спросил я, от испуга чуть громче, чем следовало.
  
  "Бабушка" проснулась.
  
  - Железнодорожный музей, - пояснила она, зажигая единственную тусклую лампочку под потолком. - Билет двести рублей.
  
  Я купил билет и с тоской осмотрел ветхие экспонаты, висевшие по стенам.
  
  - А есть здесь кто-нибудь кроме Вас? - спросил я смотрительницу.
  
  - Никого здесь нет, только вот Вам не спится.
  
  - А... ехать здесь разрешено?
  
  - Ехать? Нет. Это музей. Только если Вас экспонатом оформить...
  
  - Спасибо, я подумаю...
  
  Сказав это, я поспешил дальше.
  
  * * *
  
  А дальне начиналось нечто совсем чуднόе.
  
  К вагону-музею была прицеплена дрезина. Да, именно дрезина: четыре колеса на не очень длинной платформе. На дрезине стояла обычная русская изба. В избе горел свет.
  
  Я постучал и, не получив ответа, вошёл.
  
  Была изба размером не больше деревенской бани. В избе, освещаемой единственной свечой, стояли по стенам трое мужиков и четверо женщин. Были они совершенно голые.
  
  - Так, значица, кажный мужеска полу сейчас уразумеет в себе естество Главного проводника, а женска полу в себе естество Марь-Ванны уразумеет, - вещал угрюмый бородач. - А ты, мужик, чаво вылупился? Голых баб не видел? Эт-те не голыя бабы, а Марь-Ванна самая настоящая, одна в четырёх лицах. Нукось, обнажайся!
  
  - Благодарю, мне не жарко! - я, как ошпаренный, выскочил из избы через другой вход.
  
  * * *
  
  И едва не свалился с края дрезины, потому что к заднему её краю был прицеплен трамвай. Некий умник, видимо, расширил у этого трамвая колёсную базу... зачем вот только?
  
  Переднее стекло трамвая было разбито, и оттуда мне кинули на край дрезины деревянные сходни. С риском для жизни я вскарабкался по этим сходням и очутился в кабине, а затем прошёл в салон.
  
  В салоне все сиденья были демонтированы, а посерёдке стоял высокий стол, совершенно пустой. Стол окружали несколько человек - то ли военные, то ли бандиты. У каждого на поясе болтался кривой нож.
  
  - Уважаешь Путейца? - спросил меня старший по вагону.
  
  - У... уважаю, - выдавил я из себя.
  
  - Тогда руби себе мизинец.
  
  - Что-о?!
  
  - Руби мизинец! - взвизгнул старший. - Не то билета не дадим! Ты хоть понимаешь, как тебе повезло, идиот! Дошёл до края поезда, а боится расстаться с каким-то вшивым мизинцем!
  
  Не вступая в дискуссию, я вскочил на стол, пробежал по нему и выпрыгнул из заднего окна трамвая на открытую платформу, едва не сломив себе шею.
  
  XL
  
  После платформы шёл очередной товарный вагон, где меня заставили водить хоровод вокруг шеста, на который был насажен "Череп-Русская-Машка", и под шумок умыкнули у меня кошелёк со всеми деньгами. Или нет: припоминаю, что его не умыкнули, а поставили передо мной незамысловатую альтернативу: или я отдаю кошелёк, или на шесте будет красоваться "Череп-Русский-Вовка". Я выбрал первое. Прошёл ещё несколько товарных вагонов, теперь уже совершенно, окончательно пустых. И внезапно оказался... на краю поезда. Здесь уже не было совершенно ничего.
  
  * * *
  
  Я сел на край задней площадки, свесив с неё ноги. Звёзды на ясном небе бледнели: светало. Я глянул на часы: пять сорок утра.
  
  Что ж, усмехнулся я: даже если полиция и решит меня высаживать, ей будет нелегко сюда добраться. Как минимум придётся стражам порядка миновать избу с голыми бабами, любителей рубить мизинцы и плясунов вокруг шеста с черепом...
  
  Поезд внезапно дрогнул: пронзительно завизжали тормоза. Видимо, снова какой-то бедолага что-то нарушил, и снова полиция сдёрнула стоп-кран. Вот уже состав остановился полностью.
  
  Я спрыгнул на пути. Почти в ту же минуту вагоны тяжело лязгнули, поезд вновь тронулся с места.
  
  Кто-то постучал меня по плечу. Я обернулся как ужаленный.
  
  Передо мной, улыбаясь, стояла Маша в лёгком спортивном костюме.
  
  - Я всё время шла за тобой, немного позади тебя, - пояснила она. - А ты всё время от меня убегал. Ради тебя, дурачок, мне пришлось пройти баню, бандитский трамвай и плясать вокруг шеста. Но и этого тебе показалось мало! Ради тебя мне придётся теперь взять небольшой отпуск. - Она взяла меня за руку: - Пойдём!
  
  - Куда мы идём? - спросил я, хотя спрашивать не хотелось. Просто идти вот так рука об руку - и больше мне уже ничего не было надо.
  
  - Куда? Вон к той одиноко стоящей берёзе. От неё идёт прямая дорога на Спасов.
  
  - Учти, я не умею ездить верхом, - предупредил я. Она коротко рассмеялась:
  
  - Я это помню!
  
  Когда мы дошли до берёзы, уже рассвело, так что я ясно смог увидеть прислонённый к её стволу велосипед.
  
  Второй велосипед лежал в траве.
  
  Конец
  
  6 мая - 8 мая 2014 г.
  Правка от 28 июня 2021 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"