Гребенкин Александр Тарасович : другие произведения.

Птица у твоего окна. Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вторая часть романа о поколении 70-80-х годов ХХ века. В романе рассказывается от том, как драматично складываются судьбы героев, о их чаяниях, надеждах, разочарованиях и борьбе со Злом за торжество Добра.

  Птица у твоего окна
  (повесть-феерия об одном поколении)
  
  Часть 2. "И было утро"
  Глава 11. Таня. "Чистилище"
  
  Громадное здание взметнулось, разрывая облака, поражая циклопичностью, ослепляя ярким блеском необъятных окон. Здание давило на человека, позволяя ему чувствовать себя песчинкой рядом с исполином, но, одновременно, вызывая у человека какой-то трепет восхищения.
  Внутри разбегались таинственные коридоры, чередовались кабинеты, ждущие исследователя.
  Все эти чувства испытывала Таня, подходя робкими шагами к зданию. Ноги казались пронзенными сотнями игл и не гнулись, в душе накапливалось волнение плотным, закрывающим горло комком. За серыми стенами шла совсем иная, удивительная жизнь. Здесь учились и работали люди, погруженные в таинственные дебри науки. И такие же, как и она, девушки и парни, входили и выходили из необъятных стеклянных дверей - казались такими особенными, со светлыми, мудрыми, одухотворенными лицами.
  Большие пирамидальные тополя скрывали своей листвой часть здания, таили в своей тени объявление о приеме студентов. В который раз, прочтя его, Таня не без волнения, поднялась на крыльцо, и робко толкнув дверь, тихими шагами прошла в полутемный громадный вестибюль. Сначала растерявшись во мраке, она, походив и подождав пока привыкнут глаза, огляделась, рассмотрев внутри вестибюля портреты ученых, чуть далее - белеющий в полумраке бюст основателя государства, у светло - зеленых стен с другой стороны - тихие прилавки университетского киоска книгопродажи. Таня, подойдя неуверенно к еще одной стеклянной, с легким скрипом вращающейся двери, заметила сидевшего вахтера и, стараясь выговаривать как можно четче и выразительнее, хорошо поставленным голосом сказала:
  - Здравствуйте. Извините, пожалуйста. Вы не подскажите, где принимают документы?
  Вахтер, устало посмотрев на нее, сухо ответил в сторону:
  - Вверх по лестнице. Третий этаж.
  - Спасибо.
  Таня толкнула вращающуюся дверь и взошла на лестничную площадку. Она не пошла к уютным дверям лифта, где в ожидании весело шумела стайка ребят, а предпочла подняться по лестнице. Лестница казалась парящей в воздухе - стеклянные стены по бокам открывали внутренность дворика.
  Когда нашла нужный этаж - пошла по темному коридору вдаль, оглядываясь на скрытые в полутьме таблички дверей. Стеклянная стена в конце коридора открывала весь яркий свет солнечного дня и позволила различить одну из металлических табличек - "ПРИЕМНАЯ КОМИССИЯ". Толкнув осторожно дверь, она спросила разрешения войти. Две молодые девушки, скучавшие за чтением журналов и хрустевшие яблоками, сразу озаботили Таню:
  - Садись. Заполни эту анкету, вот здесь условия заполнения, затем заполнишь эти бланки. Таня с готовностью кивнула, взяв ручку, попыталась сосредоточиться в нелегких для понимания условиях заполнения.
  Через полчаса, написав еще и биографию, она проскользнула обратно в коридор и пошла уже смелее, не боясь звонкими шагами нарушить покой университетских стен, чуть не подпрыгнув у самой лестницы, сдерживая в горле вырывающийся поток радости:
  - Ура! У меня документы приняли!
  Но это было только начало. Главное было сдать вступительные экзамены.
  На несколько дней Таня погрузилась в учебники, не откликаясь ни на чьи зовы, скрываясь в тиши квартиры. Она мерила шагами узенькое пространство своей комнаты, повторяя предмет вслух и про себя, а устав, валилась на кровать, озорно подняв вверх ноги, а повалявшись, заставляла себя перелистывать страницу и шептать вновь. Маленький нагловатый лучик света, пробившись сквозь плотный заслон штор, блистал на портрете Грина, и писатель печальными глазами смотрел на склонившуюся над столом напряженную пышноволосую фигуру девушки.
  Ночь перед экзаменом - бессонная ночь. Таня спала лишь перед рассветом часа два. В тяжелой ее голове проносились добытые знания. Проснулась с ломотой в теле. Бегло пробежав глазами свои записи, она поспешила выйти заблаговременно. Шла, волнуясь, не видя ничего вокруг.
  В аудиториях застыли суровые лица неумолимых экзаменаторов, а по длинным коридорам бродили, сидели на стульях и подоконниках, смеялись, плакали, читали, обсуждали, зубрили, писали, вздыхали несчастные абитуриенты. Каждого входящего в заветную дверь провожали, как на тяжелый и неравный бой, каждого выходящего встречали возгласами сочувствия или радости. Таня пугалась, смотря на неудачников - плачущих и печальных, радовалась и чуточку завидовала, когда выходили с победным ликующим видом. Но все же ее иногда охватывало желание подбежать и послушать, что говорят сдавшие. Победители или счастливо отделавшиеся редко спокойно и гордо уходили. Чаще всего любили подробно и с подробностями рассказать, как им удалось обойти все ловушки экзаменаторов и сдать. Таня заметила, что особой популярностью пользовались не те, кто сдал благодаря уму и знаниям, а те, кто сумел списать или как-то хитростью, с помощью длинного языка, выкрутиться.
  Многие придумывали немыслимые средства, чтобы успешно сдать экзамен.
  Многие вооружались традиционными шпаргалками.
  Рядом с Таней у подоконника примостилась хорошо одетая, густо накрашенная девица, которая попросив Таню прикрыть ее, спрятала под платье пачку исписанных листков - "бомб".
  Неподалеку стоял парень в костюме. Пиджак он ни за что не хотел снимать, несмотря на духоту. Все карманы и рукава пиджака были наполнены шпаргалками.
  У одной девушки были исписаны колени.
  Она щебетала своим подругам:
  - А что? Тихонько приподниму юбку и прочту, что надо... Уверена, профессор не засечет!
   Всеобщее внимание вызвал парень с большими круглыми часами на руке. Они были необычными: под толстым круглым циферблатом располагался довольно внушительный для часов металлический цилиндр. Владелец часов вращал колесико заводки, и в окошечке цилиндра возникали отдельные квадратики бумажной ленты, исписанной настолько мелко, что разобраться, вероятно, мог только хозяин.
  Таня удивлялась и вздыхала. Временами ее охватывала мелкая дрожь.
  Она примостилась на широком подоконнике. Ее отвлекал высокий парень в светло-голубой рубашке-безрукавке, все поглядывающий в ее сторону. Он ловил ее взгляд, но Таня упрямо отводила глаза в сторону.
  Зачитавшись, Таня не заметила, как он подошел и, дружелюбно улыбаясь, спросил:
  - Наверное, вы целую библиотеку выучили? Есть шанс отхватить пять баллов?
  Таня, смутившись, махнула рукой:
  - Какое там. ... Мечтаю о четверке, как об огромной награде.
  - Да бросьте скромничать. Я давно наблюдаю за вами - все учите, учите...
  - А что же вы не повторяете? - в свою очередь спросила Таня. - У вас, наверное, все уже в голове?
  - Да нет, практически ничего не читал.
  - Да что вы!
  -Да, да. Вот так, сразу после армии и решил рискнуть, попытаться поступить.
  Только теперь Таня обратила внимание на военную выправку этого стройного парня и коротко стриженные темные волосы. Подбородок у него был тяжелый с ямочкой, взгляд карих глаз внушителен. И отдельные фразы он произносил четко и кратко.
  - Вы уже и в армии успели отслужить.
  -Так точно. Служил в Венгрии. Недавно демобилизовался, несколько недель назад.
  - Ну и как там, в Венгрии? - с любопытством спросила Таня.
  - Лучше, чем у нас. Люди более свободны и живут благополучно. Интереснее. Товаров в магазинах больше, комфорт лучше. Совсем иное телевидение, иная музыка, литература - в общем, Запад. Хоть и социалистический, но Запад. Это вам не славянский народ.
  - А чем плох славянский народ? - недоумевая, спросила Таня.
  - А тем, что "ваньки" все. Мечтатели! Много мечтают, но, конкретно, в жизнь, почти ничего не воплощают. А там люди деловые, практичные.
  - Интересные у вас наблюдения, - сказала Таня несколько скептичным тоном. - Но как вспомнишь об экзамене - мороз по коже...
  - Да чего уж тут особенно волноваться. Ну не поступишь, подумаешь, велика важность!
  - Для вас может и невелика, а мне поступить очень надо.
  - А вы не сейчас идите. Мой вам совет - идите в конце. Легче отвечать будет. Преподаватели устанут и не будут долго вас мучить, и внимание их будет рассеиваться. Психологическое наблюдение!
  - Спасибо за совет, я подумаю. А вы конечно и шпаргалок не писали?
  - Не хватало еще время тратить на эти бумажки.
  - Писать не любите, а филологом стать решили.
  - Нет, я не сюда поступаю, - задумчиво глядя вдаль, ответил парень. - Я на исторический, этажом выше. Жду, когда позовут, прогуливаюсь.
  - Понятно, - сказала Таня. - Ну, что же, историк из вас получится, наблюдательность есть.
  Парень чуть поморщился, склонив голову, и Тане тихо сказал:
  - Я как посмотрю на всю эту суету - смешно становится. Смотрите, никто своей головой думать не хочет. Каждый норовит списать, на шару пролететь!
  - Просто страшно, - тихо ответила Таня. - А страх почти не победим.
  - Презираю страх, - холодно заметил парень. - Ну, я пойду. Удачи Вам!
  - Уже уходите?
  - Гляну, как там дело. А вот имя ваше забыл спросить.
  - Таня.
  - А я Валерий! Удачи.
  Таня провела его взглядом и вскоре забыла о нем. Экзамен подходил к концу. Пора заходить, тянуть билет. В конце, так в конце!
  Так в волнениях, в успехах и мелких неудачах прошла горячая экзаменационная пора. Горячей она была не только потому, что было трудно, но еще и потому, что стоял необыкновенный летний зной. Сгущался воздух, слипались глаза, липли руки к подмышкам, тополя застыли без движения, ни одно дуновение ветерка не тревожило их величавых крон.
  Хлопоты и суета заставляли забывать о зное. И вот результаты...
  В этот день Таня проснулась очень рано с чувством тревоги. Одела модное голубое платье с белым бантом, она поспешила в потоке прохожих к зданию университета. Все ближе и ближе заветные стеклянные двери, сильнее бьется сердце, гулким молоточком отражается в кистях рук, щиколотках ног. На лбу появляется испарина.
  Так и есть. Тани нет в списке! Она еще и еще раз проглядывает мелькающую цепочку фамилий - не проглядела ли она себя в горячей спешке? Нет!
  Таня чуть не плача, деланно улыбаясь, отходит от стенда. Она сейчас никого не хочет видеть, но как назло попадаются знакомые... Поступил тот парень, с огромными часами! Та девица, у которой бомбы в трусах! Тот, у которого пиджак был полон шпаргалок! И еще другие! А она - нет!
  Может просто ошиблись? Может машинистка по рассеянности забыла вписать ее.
  Таня спешит в комнату экзаменационной комиссии. Ей сухо и вежливо объясняют, что она не прошла по конкурсу, советуют поступать на будущий год.
  Она уходит из здания, сразу ставшим отвратительным, с горестным чувством, что она никогда учиться здесь не будет. Идет медленно, почти плетется, мимо равнодушных, углубленных в собственные суетливые дела прохожих, машинально заходит в магазины, ничего не видя и не слыша. Сердце стучит молоточком "тук", "тук" и готово выскочить из груди, а слезы запекаются на горле, щеках, тихонько струясь из глаз, и уже весь платочек становится мокрым и немного черным, от расплывшейся туши. Ее толкают в толпе, а она бредет медленно, не желая возвращаться домой. Она идет к мосту, долго смотрит на плавно текущую воду. Стоит зной, река кажется желтой и кипит в солнечных лучах, отблески неприятно бьют в глаза. И весь мир кажется коварным, жестким и беспощадным.
  
  ***
  Очнувшись от тяжелых воспоминаний, Таня вглядывается в темный провал бадьи. Руки и промасленные перчатки неприятно пахнут, но Таня замечает, что начинает уже привыкать к этому запаху, как к необходимому атрибуту завода.
  Заготовки выгружаются в кабину доброго сварщика дяди Толи, который, весело подмигнув Тане, прячет лукавое небритое лицо под щитком и зажигает огненную дугу. Цех сверкает, шипит. Глухо грохочут и двигаются машины и механизмы, плотной стеной к окнам поднимается дым, дышится нелегко. Таня цепляет крюками бадью, нажимает на нужную кнопку кран-балки - "вверх", а теперь "вперед" ...
   Она попала сюда разнорабочей, а потом окончила краткие курсы стропальщиков.
  Работа была, в общем-то, интересной и не такой уж тяжелой. Вот только пожилой мастер Иваныч не хотел, чтобы Таня лишний раз сидела, и давал ей дополнительно трудные задания по уборке, чем загружал девушку до предела.
  Мир завода притупил и упростил ее чувства, Таня поневоле стала делить жизнь на простые ясные прямоугольные куски, как все здесь - либо "хорошо", либо "плохо".
  С замиранием сердца Таня впервые вошла в полутемный громадный зал с его гудящими станками, со вспыхивающими белыми взрывами электросварки, с белыми щупальцами кранов, таскающими бадьи с грозящими вывалиться деталями. По маленьким и узким, скользким от пролитых масел и мазутов дорожкам, тихо и ловко бегали электрокары, перевозя день-деньской различные грузы. Пронзительно пахло газом, краской, мастилами и железом. Все это окутывалось в клубы темно-серого дыма, струившегося к потолку, кольцами завивавшегося вокруг мощных фонарей. И лишь там, вверху, через закопченные стекла, слабо просачивался блеклый солнечный свет.
  И в этом мрачном аду (так казалось тогда Тане) долгие годы работало огромное количество людей. Они были вынуждены проводить здесь большую часть светового дня. Здесь они дышали, возились, что-то делая, рискуя на каждом шагу упасть, покалечиться, попав под колеса автомобиля и случайно сунув руку, куда не нужно... Пробыв здесь уже какое-то время, Таня была поражена ловкостью и живучестью этих людей, их суровой сосредоточенностью в работе и, одновременно, наивной добротой, ибо ей казалось, что находясь в этом темном и чадном аду, человек может ожесточиться, и к тому же, долго не проживет.
  Робко, практически наощупь, боясь поскользнуться и упасть, Таня прошла в подвальное помещение, где остро пахло хозяйственным мылом и веревкой, и где полная женщина, мурлыкая себе под нос песенку Пугачевой о лете, небрежно бросила Тане спецодежду.
  Таня смущенно ждала, стиснув в руках жесткий ком робы, а потом, не выдержав, спросила:
  - А где же мне переодеться?
  - Ну не здесь же, - грубо отрезала женщина. - Иди к мастеру, пусть покажет тебе раздевалку. Там тебе выделят шкафчик.
  ... Раздевалка была тесной, пахла промасленной одеждой, мылом, людским потом и духами. Тане выделили шкафчик и просили купить навесной замок, иначе робу или личные вещи могут украсть.
  - Ты, дорогуша, на работу в хорошем - то не ходи и ничего ценного с собой не бери. А то не успеешь обернуться, как всего лишишься, ничего не буде, - советовала пожилая женщина-кастелянша. Таня хотела спросить о том, зачем же она здесь находится, но промолчала.
  Пока Таня бегала за замочком в ближайший магазин - закончилась смена. Таню поразило обилие женщин, толпившихся в раздевалке в ужасной тесноте. Никто на нее не обращал внимания, никто не спросил, кто она такая, откуда, как ее зовут.
  Работницы шумно переодевались, весело переговаривались, что-то обсуждая, используя временами такие крепкие словечки, которые до сих пор Таня читала лишь на заборах. Рядом с Таней переодевалась какая-то рыжая девица. Она, нисколько не смущаясь, обнажилась полностью и, покачивая жирными ягодицами, поплелась в душевую. Туда же хлынуло еще два десятка голых женщин разных возрастов, оттуда полз пар, слышался плеск воды, сильно пахло потом, грязью и ржавчиной. Таня смутилась и, повесив замок, поспешила уйти.
  Дома расплакалась, ибо ей казалось, что в этом мире она никогда не сможет жить и работать, зарабатывая себе стаж для поступления. Но постепенно привыкла. Конечно романтические иллюзии, представления плакатных рабочих в светлых комбинезонах, растаяли как дым, но мир оказался не так уж страшен, все в нем было размерено и запланировано. Познакомилась Таня и с рабочими. В основном, это были веселые и дружелюбные люди, только трудная жизнь и работа огрубили их души. Даже соседка по раздевалке оказалась приятной девицей.
  Работа на заводе расширила круг ее представлений о мире, укрепив ее волю и закалив чувства.
  С работы Таня приходила смертельно уставшая, без задних ног валилась на кровать, не хотелось даже читать. Думала о том, что она будет делать, если не поступит и на будущий год. Неужели - завод, цех, дым и пыль - это на всю жизнь?
  Ее успокаивала мама, уверяя, что все проходят в жизни через трудности, они неизбежны, и их нужно мужественно преодолевать.
  Перед сном Таня все же открывала книгу и окуналась в заманчиво прекрасный мир, казавшийся таким близким - только протяни руку!
  В воскресенье садилась за учебники, работала упорно по несколько часов, преодолевая скуку и лень, неизбежные при неоднократном повторении одного и того же.
  Вечерами выходила на прогулку. В парке, стоя у реки, она наблюдала, как по темно-синей воде пробегает рябь, и плывут островками желтые листья. Гуляли мамы с детьми и собачками, мирно беседовали на скамейках пенсионеры, обнимались влюбленные. ...
  
  ***
  Была ранняя осень, и темнота подкрадывалась быстро. Ветер приносил в город еще теплые запахи с окраинных полей, они смешивались с запахами реки, увядающих цветов. К Тане несколько раз приходила Роза, но вместе на прогулку они выходили редко. Роза поступила, у нее появились новые друзья, и Таня держалась в стороне.
  Как-то прогуливаясь вечером, Таня невольно очутилась возле здания университета. Огромный корпус был уже полупустым, редкие студенты выходили из стеклянных дверей. В небольшом скверике у здания на клумбах лежали горки листвы, золотом и багрянцем поблескивающие на вечернем солнце. Было свежо, по-осеннему пронзительно остро пахло листьями и ветками. Группки студентов носились друг за другом в облаках листвы, и, казалось, больше развлекаясь, чем занимаясь уборкой. Одни что-то гребли, другие корзинами носили листья, весело перекликаясь. Таня постаралась быстрее пройти мимо, как из облака листвы вынырнул юноша, стройный, в тесно облагающем тело свитере и воскликнул:
  - Здравствуйте! Вы узнаете меня?
  Таня сразу узнала парня, который сразу после армии поступал на исторический факультет.
  - Здравствуйте!
  - Ну вот, значит помните меня. И я вас помню. Вы - Таня.
  - А вы Валерий. Значит, вы поступили?
  - Так точно.
  - Я вас поздравляю. - Таня чувствовала себя несколько обескураженной и растерянной, но улыбалась, быстро обдумывая, как вести себя в данной ситуации.
  - Да, мне удалось. А вам нет? Только не печальтесь, вы не так уж много потеряли.
  - В самом деле?
  - Да, я вот и разочароваться успел...
  Таня, слегка удивившись, сделала полшага, намереваясь продолжать путь, и это заметил Валерий.
  - Вы торопитесь? Я вас проведу. Устраивает?
  - Пожалуйста, - Таня робко улыбнулась.
  Валерий вернулся к группе и что-то сказал товарищам. Таня ощутила на себе заинтересованные взгляды.
  Пошли вместе по еще не убранной аллее, вороша листву каштанов. Валерий подбирал гладенькие коричневые плоды, давал их Тане и рассказывал:
  - Я чувствую, что университет пока мне ничего не дает. На лекциях скучно. То, о чем там читают мне давно известно, а историю КПСС я вообще терпеть не могу! Полный маразм!
  - Значит, напрасно поступали на исторический?
  - Ну, не знаю. Может быть, появится что-нибудь интересное, это ведь только начало. Но я лично не предвижу ничего. Преподы скучные, читают все серо, тускло. ... Займусь самообразованием, буду читать то, что интересно, что наталкивает на какие-то размышления, развивает.... А как это вам не повезло?
  Таня рассказала, как она очутилась на заводе.
  - Буду поступать на следующий год, - грустно улыбнувшись, сказала она.
  - Не печальтесь, - Валерий легонько взял ее за руку. - Теперь я уверен - вам повезет. Вы только не сдавайте позиций.
  Несмотря на то, что листопад еще только начинался, стальное небо дышало холодом, и у Тани замерзли руки.
  - Вы заметили, что эта осень ранняя и холодная?
  - Зайдемте в кафетерий, погреемся, - предложил Валерий.
  В кафетерии было полутемно и уютно. Острый аромат жженых кофейных зерен, смешивался с запахами крема и сливок. Валерий взял две узорчатые чашки пенистого пышущего кофе. Таня пила мелкими глотками, грея руки о чашку, блуждая веселым взглядом по окрестным столам, по лицам, полускрытым мраком.
  Валерий почти не пил, говорил мало, заинтересованно поглядывая на нее. Таня избегала смотреть ему в глаза, а когда сталкивалась с его упрямым, пожирающим взором, смущалась.
  Они еще прогулялись по центру города, запруженном машинами, заходили зачем-то в магазины. Валерий что-то рассказывал, делая энергичные жесты, и они уходили.
  В сумерках он проводил Таню домой. Желтый свет фонарей падал на опавшую листву, окутывая мир золотыми оттенками.
  - Таня, вы я думаю, не откажете мне, если я приглашу вас в ресторан.
  Таня задохнулась. В ресторане она ни разу в жизни не была, видела только в кино.
  - Вы серьезно? Но у меня и денег-то нет.
  Валерий улыбнулся ее простоте.
  - Таня, ведь я вас веду...
  Таня опустила глаза.
  - Я подумаю. Вообще-то я занята.
  - Да бросьте, - уверенно сказал Валерий и взял ее за руку. - Я же вижу, как вам хочется пойти, Таня. Мне кажется, вы ужасно одиноки.
  Таня подчинилась его воле.
  - Наверное, вы правы. Давайте послезавтра. Ну, например, в шесть, у клуба строителей.
  - Согласен. Но вы точно придёте?
  - Я приду, - пообещала Таня.
  Подходя к дому, она ловила себя на мысли, что ей не очень-то хочется идти с Валерием и ничего страшного не произойдет, если она не придет.
  В комнате было прохладно - топить еще не начали. Желтый луч настольной лампы разрезал синеватую тьму. Надев теплую рубашку, Таня укуталась одеялом и пледом. Уставшее за день тело постепенно отдыхало, чуть покручивало утомленные ноги.
  Таня погрузилась в роман Диккенса, но через время отложила. В памяти всплыл день, вспомнился Валерий. Она вспоминала его глаза, волосы, руки, немного ироничную речь. Теперь он показался Тане довольно привлекательным.
  "Может ему не хватает романтичности, он слишком большой реалист. Но, по-своему, он симпатичен".
  Почитав еще несколько страниц, Таня погасила свет.
  Удивительные грезы пришли к ней этой ночью.
  Она была на прекрасном лугу, среди великолепных цветов и трав.
  Какой-то юноша, увенчанный цветочным венком, шел к ней, улыбаясь, протягивая руки, и она пошла навстречу ему. Он закружил ее в танце, и только сейчас, она заметила, что одета, как балерина, и он тоже, соответственно, и этот танец сопровождает прекрасная плавная музыка.
  Вот музыка становится все быстрее, энергичней, сильные руки юноши подхватывают ее, и они взлетают. Луг удаляется, они, подобно птицам, поднимаются к облакам и летят, расставив руки, как, как крылья.
  Вдали показалась белоснежная вершина, на которой стоит прекрасный дворец. Комнаты дворца разноцветно сверкают, как снег при ярком зимнем солнце. Узкие переходы мраморных лестниц украшены вазами с цветами. Они садятся на мягкий ворс восточного ковра в одной из комнат. Журчит фонтан, стол полон яств, янтарем сверкают сочные плоды. Юноша шепчет какие-то трогательные, искренние слова, прижимает к себе ее голову, играет ее волосами. Его лицо полно нежности и любви, Таня, окунаясь в это чувство, целует его уста, ласкает его кудри, чувствуя его руки на своем теле. Но вот юноша встав, покидает ее, поклонившись, он уходит в белую дверь, а она остается одна, радостная ждет его, ликуя от чувства любви. Но проходит время, а его все нет. Но Таня, знает, что он вернется, сидит и ждет его, переполняясь жаром любви...
  Утром, проснувшись от звонка будильника, она долго еще не могла отойти ото сна, ворочаясь несколько минут, вспоминая прекрасные и одновременно тревожные подробности. Встала, в который раз удивляясь массивности своего тела. Ноги и руки сразу окатил холод. Побежала в ванную, представляя заранее, как согреется под теплым душем. Ежась от холода, ступила на эмалированную поверхность ванны, чувствуя, как зябнет тело, покрываясь пупырышками, подставила руки, а затем, всю себя под горячую воду, а из головы все не выходил юноша из сна, казалось, рядом плыло его лицо, гордое, пламенное, прекрасное...
  Улицы были серыми, свет фонарей прорезал туман, стелившийся молоком по стволам деревьев и по черному шоссе. Постепенно тихие улицы оживали - их наполнил глухой топот идущих на работу людей. Дворники подметали черную листву. Красные цветки пламени охватывали лиственные кучи...
  Работая в своем цеху, Таня радовалась, что завтра пойдет вместе с Валерием и это внесет хоть какое-то разнообразие в ее скучную жизнь. Вспоминала его лицо и удивлялась, почему раньше не находила его симпатичным. Старый мастер Иваныч поторапливает ее, удивляясь ее медлительности и задумчивости, а Таня улыбается лукаво, тут же вновь впадает в грезы.
  
  ***
  Валерий думал о том, прилично ли покупать цветы девушке вот так сразу, в первое свидание, или они будут ни к чему, ведь они намеревались идти в ресторан, но, недолго поколебавшись, он все же купил букет роз. Он узнал, где будет свободно, походил по знакомым местам, спрашивая совета у швейцаров, но они только улыбались настойчивому молодому человеку. Правда, несколько советов он все же получил.
  На место свидания он пришел заранее, минут за двадцать, долго ходил у афиш, механически читая названия, думая, как он будет ухаживать за ней, вспоминая ее лицо, волосы, стройную фигуру. С нетерпением поглядывал, как стрелка часов медленно ползет вперед.
  Вечер был приятным. Красное солнце, брызгая лучами из-за алебастровых домов, мягко озаряло улицу. В темно-синем небе, словно вырезанном из огромного куска ляпис-лазури, проносились стаи беспокойных птиц.
  Он уже опасался, что она не придет, как вдруг она появилась внезапно, как фея из сказки, и когда она появилась, с него начисто слетела вся самоуверенность. Такой он еще Таню не видел. В аквамариновом плаще, в темных, аккуратно блестящих туфельках, в легкой шляпке, из-под которой стреляли карие с искорками глаза, с легким газовым платочком вокруг шеи, с нежными лепестками улыбающихся розовых губ, с маленькой сумочкой в руке она производила потрясающее впечатление.
  - Привет, - улыбнулась Таня, царственно подняв нежную руку (это она репетировала целый час). - Я немного задержалась? Простите.
  - Что вы, все в порядке, - тихо отвечал слегка шокированный Валерий, про себя думая "хорошо штучка!". Он вручил девушке цветы.
  Таня раскраснелась, поблагодарила, и они, смущенно молча, медленно пошли по аллее. Валерий слушал стук ее каблучков. Таня, довольная произведенным эффектом, шла гордо, с чувством человека, осознающего свою красоту.
  Наконец Валерий пришел в себя, сознавая, что молчать далее неприлично, сказал:
  - Вы сегодня обворожительно красивы.
  - Спасибо, - просияла Таня, прижимая к груди букет цветов.
  
  ***
  Ресторан, в который Валерий привел Таню, был на первом этаже огромного каменно-стеклянного здания, стоявшего на каменной круче, за которой темной лентой текла спокойная и величавая река. На противоположном берегу раскинулся великолепный парк, к которому гостеприимно приглашал большой металлический мост, сцепивший воедино оба берега. Последние лучи заходящего солнца выскользнули на мгновение из - под темно-багровых деревьев, запутались в волосах девушки, и, ускользнув, погасли насовсем. Тут же за рекой запрыгали яркие электрические огни.
  Огромные окна ресторана, как большие золотые глаза, светили нежно и тихо.
  В зеркальном, отражающем блестящий пол, фойе, при свете желтых, голубых и зеленых ламп, полный гардеробщик принял у Тани плащ, взял куртку Валерия и легонько поклонившись, подал номерки. Пока Таня у зеркала приводила себя в порядок, Валерий тайком проверил свои финансы.
  Столик им достался у окна, в которое виднелась река с плясавшими на воде огнями. Таня заинтересованно оглядывала зал. Людей было довольно много, все они были заняты собой и друг другом, о чем-то беседовали, смеялись, сверкая белозубыми и золотыми ртами, поглощали с серебряных сверкающих вилок аккуратную изысканную пищу, легко звякая бокалами, пили блестящее огоньками вино. Женщины сверкали блестками, колье, перстнями, пары кружились под мелодичную саксофонную музыку, тесно прижавшись друг к другу. Седой администратор следил за порядком, выпроваживая шумных подвыпивших клиентов с помощью милиционера.
  Таня, не привыкшая к обстановке, поначалу чувствовала себя зажато, сидела напряженно на краешке мягкого стула. Валерий улыбнулся, ободрив ее и подав принесенное меню, попросил выбирать. Таня растерялась среди обилия незнакомых названий и обрадовалась, встретив, наконец, "жареный картофель". Показала Валерию, добавив:
  - И лимонаду - запить...
  Валерий удивленно поднял брови:
  - И все?
  И тут же начал заказывать салат, пепси, мороженое и что-то еще.
  - А у вас хватит денег? По средствам ли вам? - тихо спросила Таня.
  Валерий снисходительно улыбнулся:
  - Пусть это вас не волнует.
  Когда белоснежный официант принес заказ, Валерий разлил вино и предложил выпить за знакомство.
  Таня, опустив глаза в тарелку, согласилась.
  Вино показалось ей невкусным, кислым. Быстро заев его салатом. Голова закружилась, и Таня, стараясь владеть собой, быстро закусывала, напихивая рот хрустящим картофелем. Старалась жевать медленно, царственно, как все, но все же у нее не получалось, нож и вилка не слушались ее, лишь звенели о тарелку, бифштекс прыгал, совершенно неуловимый, она беспомощно озиралась, наблюдая, как это ловко делают соседи, быстро поглощающие мгновенно исчезающие во рту маленькие кусочки, успевая сопровождать еду легкой беседой. Официант принес мороженое, пирожное и пепси.
  - Вам нравится здесь? - спросил, наконец, Валерий.
  - Очаровательно, - улыбнулась в ответ Таня. - Очень уютно. А вы здесь часто бываете?
  - Увы. В последнее время довольно редко, - ответил Валерий. - С финансами сейчас проблема. Старики говорят - доколе кормить тебя будем, обеспечивай себя сам. А стипендия - сами знаете.
  - Знаю, знаю, особенно не разгонишься, - заметила Таня. - Но я все-таки уже хоть немного обеспечиваю себя.
  - Большая зарплата на заводе?
  - Ну, у меня, так скажем - не очень, но мне хватает. Конечно, многое бы хотелось, да не достать...
  -А чего бы вам хотелось? - поинтересовался Валерий.
  - Ну, например, американские джинсы - вельвет, то, что сейчас все носят! Дефицит!
  - Хотите, я достану вам хорошие джинсы - вельвет.
  - Да что вы, у меня и денег-то сейчас нет. А у вас есть возможность?
  - Знакомые есть во Львове. Там на рынке что угодно можно достать.
  - Ну, если это дорого...
  Валерий положил свою руку на руку Тани.
  - Недорого. Все! Заметано! Займусь этим вопросом.
  - Да не надо, - взмолилась Таня, но Валерий уже наполнял бокалы красным вином. Его лицо казалось Тане волевым, сосредоточенным, но временами где-то по детски наивным, упрямым. Наверное - в уголках губ.
  Чтобы лучше его видеть, Таня отодвинула вазу с теми цветами, что он ей подарил.
  - Это много, Таня смотрела на бокал и улыбалась. - Вы меня споите.
  - Ну, сегодня особый вечер, немного можно, - упрямо сказал Валерий. - Вино хорошее, грузинское.
  Закусывая, Таня почти уничтожила салат, а Валерий, наклонившись, рассказывал какую-то смешную историю из студенческой жизни.
  Таня слушала невнимательно, разбирая только половину из сказанного. В голове все шумело и путалось. Она вела себя смелее и свободнее, смеялась подчеркнуто громко. Ее отвлекали разряженные фигуры, напомаженные лица, переливающийся всеми цветами блеск огней в зале.
  "Боже, я пьяна, - думала она. - Вот набралась, дура".
  Обратила внимание на смешного толстяка, лихо танцующего твист, трясущего своим упитанным телом. Ловила на себе заинтересованные взгляды усатого мужчины за соседним столиком.
  Она даже не заметила, как он очутился рядом. Галантно поклонившись, спросил:
  - Прошу прощения. Ваша дама танцует?
  Его глаза вращались между Таней и Валерием.
  Таня слегка растерялась, умоляюще глянув на Валерия, а тот немного удивленно, вскинув брови, ответил:
  - Пока нет. Она мне обещала танец.
   И в упор посмотрел на усатого.
  Усатый исчез так же быстро, как и появился.
  - Вы ведь пойдете со мною танцевать? - спросил Валерий, и Таня с готовностью согласилась.
  Они танцевали медленный танец под завывание саксофона. Горячие ладони Валерия чувствовались сквозь платье.
  - Почему мы все время на "вы"? Давайте перейдем на "ты".
  - Давайте.
  Таню все волновало вокруг: обилие людей, строгий и подтянутый Валерий, еще армейской закалки, блеск огней, музыка. Кружилась голова, плыл зал, Таня прижималась к Валерию, чувствуя его руки.
  Когда затихла музыка, она, извинившись, вышла, больше для того, чтобы побыть одной, собраться, прийти в себя.
  В чистом зеркальном умывальнике худосочная девица, зажав в одной руке сигарету, другой красила губы. Другая натягивала черный чулок, обнажив почти до бедра, тонкую ногу.
  Дождавшись пока они уйдут, Таня подошла к зеркалу. Так и есть, прическа сбилась, тушь осыпалась с ресниц маленькими черными крапинками.
  Она быстро привела себя в порядок, подкрасила губы и вздохнула. Она немного устала. Все так необычно, интересно. Но в тоже время какая-то легкая грусть окутывала ее. ... Не многовато ли она выпила? Она взглянула на часы - батюшки, уже поздно!
  Она вернулась в зал. Они с Валерием станцевали еще несколько танцев, собрались и вышли на блестевшую холодными огнями улицу. Облака, подсвеченные луной, россыпь звезд были все же роднее ей и привычнее.
  Валерий, разгоряченный вином, много говорил. Таня поначалу старалась внимательно его слушать, но потом стала ловить себя на мысли, что постоянно отвлекается и улавливает лишь обрывки рассказа, поэтому механически кивала.
  - Знаешь, что я хочу? Закончить получше университет и доказать всем, что я тоже что-то могу. Ведь сейчас же проявиться никому не дают! Потому каждый должен показать свою силу. А сила и в знаниях, и в умении пробиться. ... Посмотри на всю историю эволюции...С древности до наших дней - всюду извечный жестокий бой клетки с клеткой, животного с животным, человека с человеком. ... Поэтому, сама природа велит утверждать себя, как личность... Главный закон - сила! Природа сама отбирает самых сильных, умелых, лучших - от этого никуда не деться! Это можно назвать эгоистическим стремлением, ну, и пусть. Конечно же, в обществе должны главенствовать элитные прослойки - то есть самые умные, сильные. И тогда такое общество выживет. А остальные должны трудиться. А что, пусть пашут, ели им не хватает мозгов.... А я должен пробиться, доказать, что я не глупее этих партийных бюрократов в кабинетах. ... Ну, разве не так?
  Валерий разгорячился, громко говорил и размахивал руками. Он был великолепен в своей речи. Но Таня слушала его все меньше, отвлекаясь.
  Они шли через парк, и она видела лишь этот парк, глухой и таинственный, сиротливые качели, бездомную собаку, пробегавшую в лучах фонарного света.
  "Куда бежит эта собака, где она ночевать будет? - крутилось в ее голове. - "Где-то в острых холодных кустах, в грудах листьев. Или пригреется у доброго ресторанного сторожа".
  Валерий, видимо устав говорить, удивленно смотрел на свою почти безмолвную подругу.
  - Таня, ты что задумалась, очнись. ... Уже почти пришли. Или пойдемте еще погуляем.
  - Нет спасибо. Такой чудесный вечер!
  Она только теперь рассмотрела Валерия, увидев его по-новому - в дорогом красивом плаще, с хорошо уложенной прической, прямого, как стрела. Плечи развернуты, глаз цепкий, строгий. Такой не может не манить, не волновать...
  Он взял ее за руки, чувствуя холодные пальцы.
  - Уже холодно. Ты забыла одеть перчатки. У тебя руки такие прекрасные, нежные..., говорил он, подбирая слова.
  Таня посмотрела ему в глаза и в это мгновение, приблизив свое лицо, он внезапно поцеловал ее быстро, со страстью, охватив ее рот губами.
  Она не сопротивлялась, в глубине души, почему-то приняв это за должное, а в голове ее по - прежнему вертелась собака.
  ____________________________________________________________________
  
  
  
  Глава 12. Сергей. "Возвращение"
  
  Раскаленный рыжий песок усыпан кое-где рыжими кустиками. Он так нестерпимо жжет, что чувствуется даже сквозь обувь...
   Глаза, засыпанные песчинками и залитые потом, теряют способность видеть. Губы потрескались, острое, сухое горло просит глотка воды, а впереди безжалостное солнце...
  И песок, песок везде - хрустит на зубах, катается по телу, мягко пружинит в ногах. Он заполонил собою весь мир...
  Впереди качается сутулая спина капитана. Он оборачивается и что-то через силу хрипит.
  Привал ... Все падают на песок, жадно раскручивают фляги. Вода - затхлая, невкусная, теплым потоком заливает горло. Капитан снимает черные очки. Глаза его беловатые, чуть выпученные, оглядывают юных бойцов:
  - Почему боевое оружие в песке? Автоматы не бросать!
  И глянув на часы, командует:
  - Вперед!
  И снова шесть теней бредут по раскаленному аду. Страшная духота подступает к горлу, теряются силы, кажется - вот-вот упадешь...
  ... Внезапно духота расплывается и укатывается вдаль. Все чувства заглушает неистовый перестук колес. На повороте тряхнуло, инстинктивно хватаешься за что-то одной рукой, а другая шарит в темноте. Отдышавшись, вновь погружаешься в сон и последнее, что застывает перед взором - оконный перепляс ночных огней - елочное гирляндное искусство...
  На смену духоте приходит холодная дрожь: видимо кто-то открыл в ночном спящем вагоне окно. Вновь поползли видения. Полусон-полубред...
  ...Сквозь туман виден кишлак. Такая себе мирная деревенька, умываемая прорывающимся сквозь клочья тумана солнцем. Хмурые сады над торчащим минаретом. Усыпанная моджахедами площадь. Недоверчивые лица, хмурые, местами злые. Временами - просящие лица. Лицо муллы - замкнутое, затаенное... Мальчик, черный, как галчонок, оборванный, цепляется за БТР, хочет прокатиться...
  Скалы. Обветренные, серые, неприветливые... Как пчелы с острыми жалами летят из-за них пули, щелкают по бортам бронемашины. Под треск автоматов падает Витек, скрученный от боли. Твое горло издает уже не крик, а надсадный вопль, звериный и страшный:
  - Гады! Суки! Убью!!!
  После боя был жалкий, юлящий пленник... Майор бьет его долго и методично и пленный сильно кричит и замирает, окровавленный, с багровой пеной у рта.
  Кто-то пытается остановить майора:
  - Не надо! Брось эту обкуренную сволочь!
  Офицера хватают за руки...
  Внутри твоего тела - огненный, раздражающе катающийся ком...
  Подхватился, жмурясь от утреннего солнца, захлебываясь от потока солнечных лучей.
  - Намаялся, бедолага, - слышен голос внизу. - У тебя не сон, а сплошное мучение. Сон отдыхом должен быть...
  Сергей протер глаза. Поезд мчался сквозь утренний мигающий лес. Пассажиры уже проснулись и сновали с полотенцами, шуршали газетами, хрустели бутербродами. Движение поезда и мирная суета успокоили Сергея.
  Он вышел в тамбур. Здесь пахло мазутом и дымом. Сергей попил невкусной теплой воды и щелкнул дверью.
  В тамбуре стоял юноша с птичьим лицом, едва покрытым нежным пухом. Он постоянно оглядывался, видимо прятался от назойливой мамы и хотел курить.
  Сергей усмехнулся.
  - Ну, что, закурим?
  Юнец с готовностью вынул из кармана примятую пачку:
  - Классные, болгарские.
  Сергей небрежно кивнул и затянулся дымом, выпростав плечи, сразу заполонив собою все пространство. Юноша курил неловко, временами покашливая.
  В тамбуре показалось круглое озабоченное, заспанное лицо. Юноша тут же смял сигарету ногой. Но мать успела заметить.
  - Покуриваешь, значит! Я все отцу скажу. Вот какой есть, такой и останешься, не вырастишь больше...
  - Да вырос уже, - раздраженно ответил юноша и торопливо вышел вслед за мамашей.
  Сергей рассмеялся, вспомнив себя, и глянул в окно. Проносились перелески, редкие темные ельники, синела озерная гладь. Краски были нежными, ласковыми, временами почти однотонными, нет пестроты, яркости...
  "Родина, - подумал он. Раньше об этом не думал, относился к этому скептически, с ухмылкой. А теперь сердцем все это чувствуешь. Какое счастье вернуться сюда, жить здесь, любить и радоваться!
  ...Тамбур шатало, стучали колеса...
  Сергей вернулся в купе.
  Сосед завтракал. Обрадовался, увидев его.
  - Садись служивый, ешь, смотри тут всего столько! Сам не управлюсь! Небось, голодный? А в ресторан-то не пойдешь, с деньжатами туговато, знаю, сам был солдатом. Садись!
  Сергея долго упрашивать не пришлось. Слюнки текли, в животе тянуло, а тут такая роскошь - жареная курица, яйца вкрутую, сметана, свежие огурцы, лук, розовое румяное пахнущее сало...
  А говорливый симпатичный пассажир, вытирая начинающие седеть усы, продолжал:
  - Вот выпить хочу, а не с кем.
  И добавил тихонько:
  - Ну что, сержант, не составишь мне компанию?
  Сергей угрюмо и небрежно кивнул и уже через секунду сосредоточенно захрустел огурцом.
  В последнее время он ощущал себя хмурым, неразговорчивым и был недоверчив к людям. Но сосед располагал его чем-то неуловимо родным, братским, видимо сам был из простых, честных трудяг.
  - Из Афгана?
  - Оттуда.
  - Сразу видно. Пострадал?
  - Был ранен. А, в общем-то, обошлось. Бывает и похуже.
  Сосед разлил по пластмассовым стаканчикам водку.
  Через полчаса Сергей уже уверенно рассказывал.
  - Сразу попал в учебку под Ташкентом. Там начался весь этот дурдом. Из нас делали советских воинов - героев, заставляли по много часов по плацу шагать, ногу держать, а то и ползком... Марш-броски, стрельба, полоса препятствий. Все бы ничего, так унижали нас страшно! Оскорбляли, били постоянно, сволочи... Помню в первый же день, когда пришивал погоны, ниток у меня не хватило. Я видел у сержанта целый моток и залез, значит, в его тумбочку и давай там шуровать! А тут он возвращается... Здоровый такой, рыжий детина. Налетел! Один удар, второй... Я ударился головой о кровать, пошла кровь. А ему плевать, он меня под зад - очко драить! Вечером - на кухню, картошку чистить. Чистили до трех ночи. Издевались над нами, гады. Били "в душу". Это так у них бить в металлические пуговицы. Тот не солдат, у кого пуговицы целы. Отжимались в туалете. По часу в противогазах бегали - всякое было! Но стрелять и водить научили! Был у нас один хороший человек - майор Мудров, специалист по дзюдо и боевому самбо. Он и каратэ неплохо знает... Он кое-чему научил, на всю жизнь пригодится. А главное - терпеть научил. Все переносить, все тяжести, беды, на лучшее надеяться. ... Ну, а потом бросили нас под Кандагар. А там такое. ... Зачем воевали - никому не известно. Все это сказки - про интернациональный долг и прочее... Кому-то нужна была эта бессмысленная война...
  Сергей задумался, глядя в окно, потом разлил по стаканам водку.
  - Давай помянем...
  А вскоре захмелевший сосед изливал душу.
  - Окончил институт, стал прорабом на стройке работать. И вот появилась у меня секретарша. Красивая такая, ладная, статная, все при ней... Все в брючках ходила, глазками голубенькими стреляла да бедрами вертела. В общем - приворожила она меня! Втюрился я - по самые по уши! Поженились, значит, все как положено, дети пошли. Двое их у меня - дочка и сын. Вроде начали жить хорошо - дружно и весело. Я счастливый ходил, прямо на седьмом небе, ее на руках носил. Деньги все на нее тратил. Путевки там разные доставал. А она, оказывается, не только на работе крутилась, но и еще кое-где. ... Все после работы к подруге захаживала. Так мы прожили вместе восемь лет, и вот я застаю ее дома с каким-то паршивым худосочным студентиком. Оба - голые... Крик, ругань, развелся. Так она и живет с ним и дети с нею. Любит она его, значит. Да как же так, а? Я же для нее столько... Вроде ж хорошо жили... Быть может я чего-то не понимаю! И вот я один теперь, выходит... Живу на квартире, работаю, скучно. Уже пятый десяток. Жены другой так и не нашел. Так, есть разные знакомства, делишки амурные, для разнообразия. ... Все строю, строю... Дети ко мне ходят, особенно старшая, Настюша, помнит она еще наши счастливые времена. Теперь думаешь - зачем жил, мечтал, надеялся, любил? Все ведь прахом пошло. Так и умру один. А кажется, живи себе - ни хочу. Жрать кругом - навалом. Денег - хватает. Народ сытый, ленивый, ни черта не делает. Все кругом бухают и жрут! Думаешь, неужели это все, край, конец жизни. И больше счастья нет. Грустно...
  Он склонил голову, тяжело вздыхая.
  За окном потемнело. Заблистали далекие зарницы.
  ... Ночью Сергей стал прощаться.
  - Мне выходить.
  - Ну, ты заезжай, Серега. И крепись, жизнь еще и не так помнет!
  - Держись и ты, дядя Ваня.
  Сергей вышел в полумрак, залитый огнями.
  
  ***
  Первые шаги по родному городу, гулкие и быстрые, после долгих лет скитаний запоминаются надолго, приносят ни с чем, ни сравнимую радость. Сергей легко ориентировался в слабо освещенном пространстве, узнавал старые места - скверы, площади, длинные улицы, освещенные тусклым золотом фонарей, блистающие витрины магазинов, кинотеатры, школа...
  На востоке уже серело, город постепенно становился пепельным, затем свинцовым. Зазвенели двери, зашуршали метлы дворников, проехала голубая моечная машина, поливая тротуары, задвигались троллейбусы, тяжело громыхая прошли самосвалы. Солнце выглянуло из-за высотных домов, пронзило прохладный воздух острыми стрелами лучей, сияюще заиграло в стеклах домов и магазинов. Свобода пахла весной. Жизнь обещала впереди что-то чудесное, радостное, хорошее. Вверху в небе, отточенном из ляпис-лазури, парили птицы.
  Казалось, что может быть лучше этого мира, этих домов, улиц, этих птиц, таких же, как он - легких и свободных.
  Сергей вошел в распустившийся молодой зеленью парк и присел на влажную скамейку. Смотрел на солнце, на тихие просыпающиеся дома, оживающие улицы, заполняемые мирными полусонными людьми. Люди торопятся по своим делам, а вечером придут к своим близким, к родному, тщательно созданному за эти годы очагу, где можно тихо отдохнуть и отдать себя всего любимым людям. А еще в этих домах спят тихие, наивные и счастливые люди, обнимая своих любимых, и никто из них по - настоящему не знает, что такое страх и смерть. Ибо читая об этом в книгах или смотря в кино, они этого не чувствуют, они глядят на это со спокойствием дерева, а ведь нет ничего страшнее смерти, страха погибнуть, видеть своими глазами смерть близкого друга. ... Быть может это, и есть высшее счастье - эта мирная жизнь, где можно любить, творить, растить, смотреть на эту вот машину, поливающую утренний асфальт, видеть крошечные радуги, вспыхивающие под струями воды, чувствовать запах утренних пробуждающихся свежеумытых цветов и деревьев, наблюдать за игрой листочков под струями ветерка, за серой кошкой, моющей лапой мордочку, глядеть на далекие причудливые облака, плывущие в ослепительно синем небе, любоваться развевающимися по ветру волосами девушки, слушать мирные песни...
  Двое подвыпивших мужчин, обнявшись и пошатываясь, зашли в парк, напевая разудалую песню. Сергей поспешил уйти. Что-то недоброе кольнуло его при виде этих двух друзей. Да, и здесь в этом мире существует зло, оно искусственно создается, выращивается людьми, не хотящими этого мира и нужно победить это зло.
  Девушка на остановке блеснула на Сергея зелеными глазами и в груди у него защемило. Вспомнилась Мальвина. Ее тогда не спасли... Еще не обладают искусством вырывать из черных лап смерти. Сергей явственно увидел тот маленький холмик земли на кладбище, который спрятал ее навсегда. Вспомнил ее мать, шептавшей ему в коридоре милицейского участка: "Обо всех ее делах - молчи! Никому не слова, а то сам сядешь! И он испугался! Испугался второй раз в жизни, не смог взобраться на новую, более высокую башню, чем та, далекая, окутанная туманом его детства. Он говорил, что оказался у Мальвины случайно. Что друзья ее занимались темными делишками, а какими - он не ведает!
  Все те дни он прожил в каком-то подавленном состоянии, потом его переполняла ненависть к Янису, но тот исчез, растворился во мраке, откуда был родом...
  Мать Мальвины куда-то уехала. Сергей в вуз поступать не стал, а пошел в автошколу, позже сев за руль старенького заводского Газа.
  Он прекрасно помнил тот день, когда пришла повестка, будто протрубила труба. Он как раз шел с просмотра американского боевика с погонями, трюками и длинноногими красотками. Держа в руках маленький листик с предложением явиться на сборный пункт, он еще не знал, что попадет в Афганистан, а сердца спала кая-то тяжесть, стало легче на душе, появилась какая-то цель в жизни.
  Через две недели поезд увозил его куда-то далеко, в неведомое. Прощаясь с городом и вспоминая былое, Сергей чувствовал острую щемящую грусть.
  
  ***
  Отца он будто не узнал - тот как-то округлился, снизился, разжирел. "Постарел отец, - думал Сергей. - А ведь он когда-то гордился своей внешностью. Где же его начальственный лоск, гордая постава головы, взгляд свысока? Все куда-то ушло, кануло ... Разве что чуть надменности осталось в этих плотно сжатых губах..."
  Отец обнял его и заплакал, и Сергей чувствовал его полное, обрюзгшее, теплое, пахнущее мылом и свежестиранной майкой тело.
  - Маша! - хрипел отец. - Быстро сюда! Радость, то какая у нас сегодня! Сын из армии вернулся. Из самого пекла, слышь, целый... Накрывай на стол!
  Колыхнулось мощное рубенсовское тело в ярком халате, полное, сонное, улыбающееся лицо, бигуди в волосах.
  Он не целовал ее, только кивнул. Для него она была никто. Развод отца Сергей пережил сравнительно легко, но мать часто видел во снах. Присутствие в доме чужой женщины тяготило его. При ней он чувствовал себя неловко, стесненно, хотелось куда-то уйти, спокойно поговорить с отцом.
  Квартира после долгого отсутствия показалась ему маленькой и печальной.
  Вот стол, за которым он занимался, вот книги, которые он любил, вот модель корабля, им собранная - и все это переставлено, изменено, чувствовалась чужая хозяйская рука, и это вызывало печаль.
  Собрались на кухне. Отец после поверхностных вопросов и дружеских похлопываний по плечу, сразу как-то вырос, напустил строгость, слушая рассказ Сергея, а Маша глуповато улыбалась полной улыбкой, поддакивала и подкладывала тушеную картошку с мясом.
  - Кушай, кушай, Сереженька, вон какой худой... Одни кости...
  Выпили, закусили.
  Потом долго стояли на балконе, вдыхая утреннюю прохладу, наблюдая колыхающиеся верхушки деревьев. Отец сказал:
  - Отдохнешь немного, а потом я тебя в таксопарк пристрою. Как, пойдет? ... Есть там у меня верные люди. На "Волге" - то сумеешь?
  - Да ты, отец, не бегай, не суетись, не проси. Я могу и снова на грузовичок пойти, в армии ко всему привыкаешь.
  - И охота тебе зимой под машиной валяться! Дадут ведь какую-нибудь развалину. А здесь дело верное и заработать прилично можно. А там. глядишь, и в партию, и по служебной лестнице продвинуться можно.
  Сергею не хотелось разочаровывать старика.
  - Посмотрим.
  День входил в свои права. Ван-гоговское солнце, ослепив, уползло на небо. По тротуару бежали школьники, спеша на зов звонка. Из окна доносилась веселая музыка, знаменующая собой приход свободы.
  
  ***
  Днем Сергей прошелся по городу, ощущая на себе непривычную, не дисциплинирующую гражданскую одежду.
  Город был наполнен гулом, сутолокой прохожих, равнодушными машинами и комфортом. От последнего Сергей уже успел отвыкнуть.
  Витрины блистали на солнце. Он шел, бесцельно рассматривая какие-то вещи, задумчиво листая книги у лотков, что-то покупал, складывая в большой пакет. В парке на скамейке он рассматривал купленные книги и журналы.
  Ходили голуби, сидела пожилая пара, а он вспоминал измученное лицо Мальвины. В голове бежали страшные мысли: "Найти бы этих мерзавцев, торгующих смертью, распоряжающихся, как игрушками, судьбами людей, достать всех этих сволочей и казнить, казнить всех лютой казнью... Месть, месть и только месть!"
  Он выпил на углу в пивном автомате пива и подошел к остановке.
   В автобусе его поразила сцена. Здоровый, наглый молодой детина в футболке и спортивной куртке, растолкав пассажиров, плюхнулся на сиденье, тут же раскинув крепкие ноги в спортивных брюках, пожевывая жвачку.
  Толпа напирала. Какая-то женщина нависла над сидящим здоровяком. Тот заорал:
  - Куда прешь на ноги, сука, повылазило?
  Зажатая женщина, едва державшаяся на ногах, извинительным тоном ответила:
  - Простите, но меня ведь тоже толкают.
  - Толкают! А мне что за дело до того, что тебя толкают! Корова!
  Сергея больно укололо внутри. Он дотронулся до плеча парня:
  - Вы бы лучше место уступили!
  - Что? Ротик свой прикрой, адвокат. Я сюда первый сел!
  - Встаньте, - только сумел выдавить из себя мрачный Сергей.
  - Да ладно, козел, варежку закрой! Едешь, ну и едь! Тоже мне нашелся, учитель.
  Кровь ударила Сергею в голову, рука сжалась в кулак на здоровом плече мужчины. Затрещала куртка.
  - Сейчас ты встанешь, сволочь, - прошипел он.
  - Не нужно, не связывайтесь - встревоженно сказала женщина.
  - Исчезни! - заорал мужчина, ударив Сергея по руке и дернув плечом. Этого было достаточно.
  - А ну - ка в сторонку, - вне себя от злости и возмущения сказал Сергей.
  В это время была остановка и толпа двинулась. Дрожащими худыми, но цепкими руками, Сергей схватил мерзавца и потащил к выходу. Тот упирался орал, но никто не мог отлепить от него Сергея, он его волок, как куль с мукой.
  - Вон отсюда!
  Изо всех сил он вышвырнул наглого мужчину на тротуар. Тот сразу же подхватился и, крича благим матом, бросился к автобусу.
  Одним ударом четко в подбородок Сергей остановил его движение. Щелкнули зубы, и мужчина мешком упал на асфальт.
  В этот момент водитель, видимо не желая быть свидетелем опасной драки, захлопнул дверь, и автобус тронулся, оставив на остановке отряхивающегося перепуганного пассажира.
  Сергей, весь мокрый, поблагодарил за переданный пакет с книгами, привалился к закрытой двери, уйдя в себя, не обращая внимания на пристальные взгляды пассажиров.
  Потом прошелся по городу, успокоившись, найдя телефонную будку, вынул блокнот и начал звонить друзьям.
  Многих не было. Кто-то был еще в армии, кое-кто уехал в другой город учиться, кто-то работал... Нашел лишь одного Девяткина. Олег радостно приветствовал Сергея и просил немедленно приехать.
  Договорившись о встрече, полный радостного предчувствия, Сергей поспешил к остановке. Происшествие постепенно забывалось. Веселилось майское солнце, пахло свежей зеленью.
  
  ***
   Утренний пляж после зимы был ослепительно белым, сахарным. Вода еще пронзала холодом, купались только смельчаки, но Сергей, в отличие от длинного неловкого Олега, застывшего каменной статуей на берегу и боязливо пробовавшего пальцами ног воду, с удовольствием нырнул, энергично работая руками, превозмогая холод. Когда он вышел на берег, на ходу растираясь полотенцем, рядом с Олегом, бывшем в темных очках и сидевшим по-турецки, были две девушки.
  - Знакомься, - сказал Олег. - Хорошие девушки.
  Одна маленькая, миловидная, с соломенными волосами, щеголявшая в модном ярко-синем купальнике, представилась Ларисой, другая, более высокая, выглядевшая значительно старше, оказалась Майей. Она была брюнеткой с круглым спокойным лицом, в светлом купальном костюме и простодушно улыбалась.
  После игры в карты, в которой Лариса неизменно проигрывала, Майя сказала:
  - Ну что ты обижаешься, глупый цыпленок, это всего лишь игра.
  "Глупый цыпленок" обиженно поджимал губы и опускал продолговатый носик.
  Майя спросила Сергея:
  - Ну как вода?
  - Отличная.
  - Цыпленок, пойдем, ополоснемся?
  - Брр, я не моржиха, околею от холода.
  - Куда ей, посинеет, как магазинная курочка - улыбаясь, сказал Олег.
  - А мне хочется окунуться. Не проведешь меня?
  Последний вопрос был обращен к Сергею. Ему показалось это знаком. Следовало оставить "цыпленка" наедине с Олегом.
  Они спустились к блестевшей серебром воде. Песок ласкал пятки, река струилась с шепотом и музыкальным плеском.
  - Ты всегда такой молчаливый и грустный? - спросила Майя.
  - Я грустный? - удивился Сергей. - Ну, это, просто, ты не видела меня веселым... Поражен всем этим, потому и такой.
  - Чем этим? - Майя некрасиво сощурила лицо, солнце било ей в глаза.
  - Ну, всем, что свалилось... Небо, река, тихая и спокойная жизнь.
  - А, я помню. Олег говорил, что ты с Афгана вернулся. Это правда? Ну и как там, страшно?
  - Ну, а ты как думаешь? - спросил Сергей. - Как в аду ... Но лучше давай не будем об этом. Вспоминать не хочется.
  - Согласна. О неприятном лучше не говорить.... Давай пройдемся....
  Они пошли по узкой кромке берега. У воды возились легко одетые дети, которых мамы, сидевшие здесь же, еще не решались пускать в воду. Мальчик запускал в изумрудной воде маленький белый кораблик, а две девочки лопатками копали в песке колодец и носили в него ведерком воду.
  Майя шла впереди, и Сергей, глядя на колышущиеся на ветерке ее пушистые волосы, вдруг пронзительно в глубине души понял, чем был обделен все это время. Ему так захотелось опустить лицо в это море волос, ощутить их запах, почувствовать ее дыхание.... После Мальвины Сергею долгое время не хотелось думать о девушках, казалось, он забыл об их существовании на свете. О своих возлюбленных не раз говорили ему армейские друзья, показывали их фото, он же молчал о своей любви, слишком трагичный она имела финал.
  Но сейчас, наблюдая, как мягко и упруго ступает Майя, какие гладкие и нежные у нее руки, Сергей думал о том, как хорошо, что эти руки никогда не будут держать оружия. Они будут носить ребенка, купать его и пеленать... Она - будущая мать.
  Сергей думал об этом с нежностью.
  "Почему я думаю об этом? Во мне пробуждается что-то поэтическое? И это после стольких лет жестокости и крови, грубости, грязи и смертей. Нет, это не просто инстинкт, это что-то высшее. Как хотелось бы, чтобы она была ХОРОШИМ человеком. Мне кажется, что женщина, мать не имеет права быть ПЛОХИМ человеком.... Боже, как я примитивно разделяю на плохих и хороших. Люди такие разные. И во мне самом столько намешано! И все же есть в ней что-то такое, что цепляет, что нравится, заставляет надеяться.... Но что?"
  - Ну что ты опять молчишь? Скупаемся за поворотом?
  Сергей ухмыльнулся.
  - А там ведь камни. Не боишься?
  - Глубины? Или камней? Нет, что ты. Камни нагреваются, на них и позагорать можно. А плаваю я не хуже рыбы.
  Майя действительно плавала прилично и составляла опасную конкуренцию Сергею. Сначала он плыл спокойно, медленно, плавными гребками, но, заметив, что она не отстает, заработал бурно, широко разгребая воду. Устав, перевернулся на спину отдохнуть. Она все - таки догнала его, хотя и запыхалась, глаза вылезали из орбит.
  - Ах, чертяка, классно ты гоняешь, - сказала она.
  Течение, медленно заворачиваясь, несло их тела.
  "Как бы ей не стало плохо.... Они ведь все бабы такие, вдруг ни с того, ни с сего, расклеятся. Да и водовороты...", - думал Сергей.
  И сказал:
  - Ладно, Давай к берегу!
  К берегу плыли не спеша, рядом, почти не разговаривая.
  На камнях она, отдышавшись, сказала:
  - А ты здорово плаваешь.
  - И ты. Для девушки совсем неплохо. И ты - смелая.
  - Я всегда была смелая, - ответила она, вытирая глаза и лоб, поправляя купальник. Глаза ее были сейчас неопределенного цвета.
  - Откуда ты Олега знаешь? - спросил Сергей.
  - Вместе учимся в институте. И Лариса тоже.
  - Они давно с Олегом...вместе?
  - Нет, недавно.
  - Интересно учиться в институте?
  - Не очень.
  Она села, вытянув ноги, опираясь на руку, и бросила в воду камешек. Он подпрыгнул и с фонтанчиком брызг затонул.
  - А почему же учишься? - Сергей тоже взял камень и забросил его далеко.
  - А куда пойти? Так хоть архитектором каким-то буду. Будет дело.
  - Но все - таки это не самое твое любимое дело?
  - Не мое. Я сама знаю, что не мое. Я еще не нашла свое и не знаю, найду ли.
  - Почему такое разочарование?
  - Да мне кажется, будь у меня все условия и удобства, все равно скучала бы.... Тосковала бы по чему-то... неизвестному. Чего - то нет в мире, того, что мне хочется.... А ты чем занимаешься?
  - Да вот, я так же ответил бы на твой вопрос.
  Они переглянулись, и вновь он не мог определить цвет ее глаз. Какой-то зеленовато-синий.
  - А к нам, почему, не идешь учиться?
  - А зачем? Впрочем, не знаю. Буду думать.
  - Но ты же о чем-то мечтал? О чем?
  - Мечтал. На кораблях плавать мечтал. И непременно на парусниках. Ну, это детские мечты... Ну, а так...Разве еще автогонщиком. Люблю скорость!
  Она посмотрела на него внимательно, даже с некоторой долей восхищения.
  - Это здорово. Хорошо водишь?
  - Да вот думаю в таксопарк устроиться.
  - Туда трудно.... Хорошо, если знакомый кто будет. Да и работа не из простых.
  Она едва заметно улыбнулась, и он смутился:
  - Пойдем....
  - Хорошо здесь загорать, - сказала она, не обращая внимания на его просьбу, удобно устраиваясь, поворачиваясь спиной к солнцу.
  - Давай вернемся. Они заждались нас.
  Она вдруг сказала:
  - Туда нельзя. Я уверена, что они там целуются.
  Сергей удивился:
  - Где?
  - Под прибрежной ивой. Там их место. Они всегда там целуются, что в этом странного? - сказала она, перебирая камешки.
  - А нас, значит, специально отправили.... Ах, Олег, вот хитрец, - улыбнулся Сергей.
  - Ну, да. Чтобы и мы были парой.... Понимаешь?
  Сергей вздохнул.
  - А что же здесь непонятного. Что же и нам тоже целоваться?
   Она обернулась и, взглянув ему в глаза, подняла брови.
  - А зачем же дело стало? - сказала еле слышно. - Или я тебе не нравлюсь?
  Сергей смутившись, ответил незнакомым для себя самого голосом:
  - Ты ... совсем даже ничего, симпатичная, но чтобы вот так вот сразу. Я ведь тебя так мало знаю.
  - Так тебе, что и паспорт показать?
  Сергей посмотрел пристально на нее:
  - Значит, поцеловать можно? - спросил иронично.
  Она все так же лежала на спине, чуть согнув ноги и легко улыбнувшись, сказала:
  - Можно.
  Он осторожно придвинулся, аккуратно взял ее за подбородок и, ощущая ее волосы, тихо поцеловал в мокрые прохладные губы.
  Она с готовностью подставила губы еще раз, и обняла его, приподнявшись. Поцелуй получился длинным, как в кино.
  Сергей нежно прикоснулся к волосам Майи, перебирая их в руках, рассыпав по плечам.
  Она вырвалась, изогнувшись, не спеша пошла к воде и нырнула, с шумом разрезав воду. Он наблюдал, как она плавала, и в воде белой рыбой струилось ее гибкое продолговатое тело.
  Затем она вышла, как Венера из морских волн. Купальник телесного цвета тесно облепил ее развитую фигуру. Она казалась будто выточенной из слоновой кости. Она ушла за большой камень и, когда он приблизился к ней, сказала:
  - Ну, вот, ты же хотел меня всю узнать. Увидел? Может еще и купальник снять?
  - Нет, ну зачем же, увидят. Зачем ты так?
  - Я знаю, о чем ты думаешь. Нет, я не из этих.... У меня был один парень, но только один. А с тобою целоваться я решила только сейчас. Захотелось.
  - Ты всегда следуешь своим желаниям?
  - Бывает. Иногда что-то сотворить хочется.
  - Что?
  - Ну, что-то экстраординарное. У меня часто такие идеи появляются. Например, вчера до смерти хотелось угнать машину и покататься. Именно в похищенной. А сегодня захотелось с тобой целоваться. Тебе это, наверное, непонятно?
  Сергей хмыкнул.
  - Не знаю. Чужая душа - потемки. А вообще-то ты кажешься странной.
  - А я вообще вся рисковая. ... Как говорит бабушка - бедовая.
  Майя повернулась, оглядывая местность.
  - А давай пойдем туда, к деревьям.
  Сергей, повернулся, чтобы забрать одежду.
  - Не надо, - остановила она его. - Оставь всю одежду здесь. Или боишься? Почувствуй себя свободным.
   Сергей повиновался.
  Они долго шли по песку молча, держась за руки, улыбаясь, подобные Адаму и Еве.
  Пляж упирался в большой пустырь - белоснежный песок, утыканный кустиками и деревьями, качающимися под ветром. Песок был мягким, приятным, теплым.
  Майя шла вся возвышенная, вдохновленная:
  - Чувствуешь свободу? Мы ничем не скованы, наши тела свободны, наши души легки! Красота!
  Сергей действительно ощутил прилив сил и необыкновенную легкость. Куда-то исчезла, забылась цивилизация. Они шли к древним деревьям, ветер усиливался, колебля на солнце блестящие ветви.
  Майя подбежала к дереву.
  - Давай влезем!
  - А ты сможешь?
  - Знаешь, как это здорово! Попробуем!
  Она схватилась за нижние ветки, но не могла подтянуться, и Сергей помог ей, про себя отмечая, как он быстро привык и вовсе не удивляется тому странному способу отдыха, что предложила она.
  Они вскарабкались на дерево, качая ветки.
  - Как мы об этом забыли, утратили все навыки, а, Сергей? - говорила Майя, и в лице ее было что-то восторженное. - И как умели ловко делать это наши предки. Моя дальняя родственница из первобытного племени запросто махнула бы сюда.
  Она полезла выше, и Сергей на мгновение подумал, что они, наверное, сошли с ума - голые, босые, жалкие и почему-то на дереве.
  Но тут же забыл об этой мысли.
  Она смотрела вдаль, крепко держась за ветви, упершись в ствол красивыми белыми ногами.
  - Смотри, там дальше - какие-то брошенные сломанные машины. Пойдем туда....
  Она тащила Сергея к машинам.
  Это было апокалиптическое видение. Стояла тишина, нарушаемая лишь шумом ветра. Казалось, что на всей Земле больше никого не было.
  На горячем от солнца песке были разбросаны заросшие бурьяном, исцарапанные мальчишками обломки грузовых и легковых автомашин. Некоторые из них представляли собой лишь одни кабины с повисшими дверями, разбитыми стеклами, в которых свистел ветер. Сергей и Майя ходили вокруг, заглядывали в застывшие мертвые осколки цивилизации, а затем сели на песок.
  - Какая мертвая тишина. Я уже и забыл обо всем остальном, - сказал Сергей.
  - Вот видишь, тебе хорошо. Мы должны слиться с природой. Мы, мужчина и женщина, начнем здесь новую жизнь.
  Она встала, ослепительно улыбаясь.
  - Я рядом с тобой, не забывай...
  Засмеялась, запела какой-то простой мотивчик и помчалась, мелькая гибкой спиной, к одной из машин, прилегла на капот.
  - Как тепло. Чувствуешь жар каждой клеточкой тела.
  Он подошел, наклонился и стал покрывать ее поцелуями. Она охватила руками его спину, а взгляд ее растворился в безбрежном, далеком, манящем небе....
  Вернулись они ближе к полудню. Олег и Лариса давно уже встревоженно их ждали.
  - Ну, вы и загуляли, друзья. А мы вас ждем, волнуемся, не утонули ли вы. За мороженым сходили. Ваше уже почти растаяло в пакете.
  Майя и Сергей, довольные, улыбающиеся, устремились к пище.
  
  ***
  После такого необычного знакомства Сергей и Майя встречались довольно часто. Они не надоедали друг другу. Если с Мальвиной Сергей не мог быть долго - мешали различные обстоятельства, разница в жизненном опыте, интересах - через час они, как правило, исчерпывали друг друга. Майя же только дополняла самого Сергея, понимала его с полуслова. Было у них что-то общее, что - Сергей и сам не мог объяснить. Возможно, какая-то тоска, грусть по тому, что ожидалось, но не сбылось. Возможно - общая устремленность в поисках того неизведанного, что позволит раскрепостить и реализовать себя. Майя была совершенно не похожа на Зою, красавицу, которую нужно было оберегать, ревновать, острого языка которой нужно было поминутно опасаться.
  Какой была Майя - трудно объяснить. Живая, непосредственная, безумная во многих своих идеях и поступках, она вдруг, в один момент, могла стать задумчивой и грустной, но с ней Сергей чувствовал себя легко и свободно, мог позволить себе любую шалость, сказать, что приходило в голову - она его понимала и принимала все на "ура".
  Она могла несколько дней отсутствовать дома, а потом, вдруг явиться, как снег на голову и неделю никуда не выходить. Она могла вовсе забросить учебники и вдруг начинала настойчиво грызть гранит науки ...
  Но это вовсе не означало того, что у нее не было обязательств. Более честного человека, держащего свое слово, Сергей не знал. В любви они растворялись друг в друге, но задай им вопрос, любят ли они друг друга - это поставило бы их в тупик. Им просто хорошо было вместе - этого было достаточно. С Майей Сергей отдыхал, хотя иногда спрашивал себя: "А что же дальше?". И тут же старался выбросить все вопросы из головы.
  Отец выполнил свое обещание. Сергей пошел работать в таксомоторный парк и после сдачи испытательного экзамена, ему доверили "Волгу".
  Он быстро привык к новой работе и полюбил ее. В ней была своя романтика. Особенно нравилось Сергею работать в вечернее время, когда город был залит огнями, прохладен и пустынен, но еще полон жизни. Ему нравился мигающий, полутемный уют улиц, площадей и вокзалов. Он знал теперь город, как собственную ладонь, так как день-деньской мотался по нему, подвозя пассажиров, и даже представлял себя автором романа о таксистах в духе Хейли.
  Домой он приходил поздно, уставший, заваливался спать, ему снились страшные, нервные сны, как правило, из прошлой жизни.
  Как часто Сергей, возя деловых молодчиков, фраеров, плативших ему втридорога и никогда не бравших сдачу, сжимал руль от ненависти. Он ненавидел таких. Они напоминали ему о Янисе, о мерзавцах, вероятно преспокойно гулявших на свободе, и снова вспоминалась его клятва мести. "Я достану их, обязательно достану" - шептали губы. - "Они искалечили не только мою жизнь, а еще и тысячи жизней!".
  Он начал осуществлять свой план. Мотался по ресторанам, барам, дежурил возле них в автомобиле, подвозя подвыпивших посетителей, вглядываясь в лица.
  Как-то он решил навестить Седого.
  Поехал на окраину города, нашел тот самый дом. Все вокруг изменилось: пустырь исчез, костром больше не пахло, и только вновь багряный закат блестел в стеклах домов кровавыми отблесками.
  Поднялся по знакомой лестнице, вдыхая запах свежей краски. Дверь открыла женщина. Сергей попросил позвать мужа. Та удивилась:
  - Но у меня нет мужа. Вы от кого, что вам нужно?
  Сергей слегка растерялся:
  - Три года назад здесь жил такой седой импозантный мужчина.
  - Так они давно уже выехали, - вздохнула с облегчением женщина.
  - Куда?
  - А откуда мне знать...
  Сергей вернулся разочарованный, уткнул голову в руль. Затем снова достал список ресторанов, баров и кафе. Где искать? Так можно всю жизнь ездить.... Как иголку в стоге сена. Поехать к Сидору. Для этого предприятия нужны осторожность и время. Сергей включил зажигание и рванул в центр.
  ... Вскоре появилась маленькая ниточка, зацепка. Она не могла, не появиться, так как он занимался таким делом, которое позволяет видеть множество разных людей.
  Это случилось поздним вечером. Скоро надо было возвращаться в парк. Сергей мчался по городу, блиставшему желтыми огнями. После дождя в окно врывался свежий ветер. Пахло зеленью, лужами и корой деревьев.
  Проголосовали и сели в кабину две девушки. Обе были достаточно легко и вызывающе одеты, в обтягивающих бедра узких и коротких юбках. Назвали адрес. Одна сразу склонилась над вынутым из сумочки зеркальцем, приводя себя в порядок, наводила помадой губы, а другая, причесавшись, строила глазки, улыбалась, закинув ногу за ногу в легких клетчатых чулках, косясь на Сергея в зеркало заднего обозрения.
  "Ночные бабочки", - подумал Сергей. - "В "Интурист" едут... Говорят, там им перепадает хорошая валюта".
  Они вышли, посмеиваясь, сказав "чао, красавчик", а затем разболтано и нелепо заковыляли на длинных тонких каблуках-шпильках к гостинице. Сергей понаблюдал за гостиницей, слышал, как они ругались со швейцаром.
  Затем поехал в парк. Его смена кончалась. Сдав кассу, он поговорил с механиком о машине и вместе с ним вышел из парка.
  Шли в наползавшей липкой темноте. Остановились у фонаря, подслеповато мигавшего желтым глазом. Закурив, механик сказал:
  - Опять тучи, месяц скрылся. Будет дождь. Эх, не помешал бы завтрашней рыбалке.
  - У тебя завтра отгул?
  - Да. Хочу порыбачить вволю. Даже если дождь пойдет, поеду. У меня плащ-палатка есть.... Ну, бывай!
  Пожав друг другу руки, они разошлись.
  Сергею предстояло идти через старый парк. Он привычно ступил в густую сень деревьев, кустов. Редкие фонарные лучи выхватывали из зыбкой темноты скамейки и цветочные головки. Пахло свежей листвой и лужами.
  Сергей чувствовал усталость, поэтому шел не спеша, задумавшись о своем, и не сразу различил сзади быстрый топот. Кто-то догонял его. Сергей не успел обернуться на чужие шаги, как тут же получил сильный удар по голове. В глазах блеснули искры, за воротник потекла горячая струйка. Кто схватил его сзади за шею. Сергей заученно упал на колени и швырнул через себя нападавшего. Но еще один удар в спину окончательно свалил его с ног. Чьи-то наглые, быстрые руки шарили по куртке, залезли в карман, нашли бумажник. Сергей открыл глаза, чувствуя спиной лужицу крови под рубашкой, прилипшей к телу, увидел невзрачное заросшее темное лицо, узловатые руки.
   Ребром ладони Сергей ударил по шарящей руке, а правой ногой - пониже пояса, в пах. Удар получился несильным, но все же незнакомец на мгновение согнулся от боли, поморщившись, его лицо теперь хорошо освещала выплывшая из-за тучи полная луна. Превозмогая боль, собрав все силы, Сергей вскочил. Встал, пошатываясь, но уже успел заметить действия второго. Длинноволосый парень метнулся к нему с ножом. Сергей мгновенно перехватил его руку, рванул себя, а сам быстро ударил нападавшего головой в лицо. Нож упал, длинноволосый завыл, скорчившись - лицо его заливалось кровью, медленно оседал на асфальт.
  Сергей обернулся к первому, заросшему, и врезал ему двойным ударом: правой - в солнечное сплетение, а левой - снизу в подбородок.
  Затем ощупал окровавленную липкую голову, достал из кармана платок, стал вытирать лицо и шею. Склонившись над скрюченными телами, ругающимися матом, он еще раз врезал тому, кто был с ножом. Затем быстро обшарил их карманы, нашел свой бумажник, забрал какие-то кольцо, брошь, несколько купюр, ножи, кастеты, авторучку.
  Поднял первого нападавшего - тот казался старше и опытнее.
  - Что, сука, вести в ментовку?
  - Не, не надо, ой, болит...- мычал тот, свисая на руках, как мешок.
  Схватив каждого за шиворот, он дал по очереди каждому под зад, и они повалились в кусты.
  Сергей пошел, шатаясь. Голова гудела, тело ныло. Перед площадью он хорошо вытер лицо и куртку. Мрачно переждав мелькающие огни автомобилей, он перешел на противоположную сторону к телефонным будкам. Набрал номер Майи. Трубку долго не брали. Наконец послышался сонный голос Майи.
  - Слушаю.
  - Майя, это я, Сергей.
  - Ты с ума сошел, я уже спала... Но все равно, привет.
  - Со мной тут приключилось...
  - Что?
  - Да напали какие-то скоты. Еле отбился. А домой идти неохота, там мачеха, подумает бог весть что... А мне завтра с утра выходить, с шести на смену.
  - У меня же отец дома. Правда он давно третий сон видит.
  - А мать?
  - В ночной. Ладно, лезь через балкон. Второй этаж, сможешь?
  - Попытаюсь. Опыт небольшой...
  - Давай, побыстрее.
  
  ***
  Он долго мыл голову в ванной, вся раковина была в крови. Потом шипел, когда Майя обрабатывала раны перекисью водорода.
  - Здорово тебя отделали, как в кино.
  - Сам не понимаю, как влип.
  - Давай я тебя забинтую. И сразу - в мою комнату. И сиди там тихо, не шуми, а то папочка проснется. Поесть я туда принесу.
  Когда они пили чай в ее спальне, послышалось шлепанье тапочек.
  - Маюшка, кто звонил? - раздался голос за дверью.
  - Это ко мне звонили. Все нормально.
  - А чего ты не спишь?
  - Чай пью, есть захотелось. Иди, ложись.
  Ноги зашлепали и все стихло.
  Чтобы не тревожить отца, Сергей и Майя, погасив свет, вышли на балкон, и пили чай, наблюдая, как ветер нежно играет листвой, и мигают янтарные звезды, выглядывая из-за суровых туч. Сергей шепотом рассказывал о случившемся.
  - Хорошо ты им врезал. Молодец! - сказала Майя и поцеловала его. Глаза ее пылали огоньком восторга.
  Потом долго лежали в темноте.
  Она прижалась к нему, положив голову на грудь. Река ее волос почему-то пахла сиренью....
  Около четырех она его разбудила. Скоро должна была прийти мама, и Сергею необходимо было уходить. Майя стояла перед ним в полупрозрачной сорочке, красивая, как богиня. Как жаль, что он не может быть с нею всегда рядом, ощущать нежное, теплое прикосновение ее тела каждую ночь. Некому стеречь его сон, некому оберегать его покой...
  Он встал, обжег ее поцелуем, и едва смог оторваться от ее губ. Одевшись, он вышел в утренний холод балкона. Набросив халат, она вышла вслед за ним.
  Крапал едва заметный легкий дождь. С красноватых сосен, посаженных у тротуара, падали со звоном острые капли. Неподалеку с шумом пролетел поезд. Пахло хвоей и дождем.
  С замиранием сердца она проследила, как он ловко спускается с балкона и исчезает в сером переплетении улиц.
   К шести он пришел в парк. Как и все шоферы, Сергей работал через день, а сегодня вышел на полдня, чтобы подзаработать. В диспетчерской ему заполнили путевой лист.
  Вскоре Сергей выехал к стоянке такси. Вокруг было пустынно и влажно.
  Сергей выключил мотор, быстро протер стекла, поставив щетки, затем вытер пыль в салоне. Когда он вытряхивал резиновый коврик, бывший под задним сиденьем, его внимание привлекло маленькое кожаное портмоне. Оно завалилось за сиденье шофера. Очевидно, его потерял кто-то из вчерашних пассажиров. Сергей бегло осмотрел содержимое: приличная сумма денег, какие-то любительские фотографии небольшого размера. Наверняка будут искать. Сергей бросил портмоне в бардачок.
  Находка портмоне заставила его вспомнить о тех деньгах, которые он отобрал у преступников, грабивших его. Он быстро пересчитал деньги. Получалось около пятисот рублей. Кольцо и брошь казались не слишком дорогими. Кастеты и нож Сергей выбросил.
  После смены Сергей задержался в гараже, помогая товарищу осматривать забарахливший мотор. Но усталость давала о себе знать.
  Уходя, он вспомнил о портмоне. Никто не искал его. Положив его в карман куртки, он захлопнул дверцу машины.
  Дома от нечего делать он вновь рассмотрел содержимое. Деньги, бланки каких-то квитанций... Одна из фотографий упала на пол. Сергей поднял ее, и сердце его вздрогнуло - с фотографии, обнимая девушку, нагловато улыбался Янис.
  
  ***
  Он тщательно перебирал в памяти всех, кто вчера вечером садился к нему в машину, ибо был уверен, что ранее произойти это не могло. Пассажиров было не так много, а память у Сергея была хорошая. Иногда он не помнил человека отчетливо, но запоминал присущую ему особенность или деталь. Он пришел к выводу, что фото, равно как и все портмоне, принадлежит одной из "ночных бабочек", которых он подвозил к "Интуристу".
  Глядя на фото, он вспомнил одну из девушек. Она была невысокой брюнеткой. Это она строила ему глазки, бросая зазывающие взгляды, когда ее более высокая подруга красилась. Бумажник мог, конечно, принадлежать и подруге, а фото могло быть подарено на память. Но в любом случае Сергея интересовал Янис, а это была зацепка, которую нельзя проигнорировать. Сергей решил искать именно брюнетку, так как она запомнилась ему больше и именно она была с Янисом.
  Следующим вечером, положив в задний карман джинсов толстую пачку денег, Сергей пошел в гостиничный коктейль-бар. Придав себе внушительный вид, заснув руки в карман джинсовой куртки, он проник за стеклянные двери.
  Каменное лицо, маленькие тупые глазки удивленно и нагло уставились на него:
  - Куда?!
   Быстро сунув цементной морде купюру, Сергей беспрепятственно прошел в заведение.
  "На иностранца я конечно мало похож. Что же приложу все усилия, чтобы убедились в обратном", - думал Сергей.
  Под блистающим светом разноцветных ламп сидели немногие иностранцы. Заходили сюда и отечественные тузы, чаще всего те, у кого карманы были отнюдь не пустые, ибо цены здесь были сумасшедшие.
  Сергей встал у стойки, заказал коктейль, оглядывая сидящих. Прежде всего, тех, кто сидел на высоких круглых стульчиках у стойки. Здесь было довольно много девушек, но мало кто из них походил на ту, которую он искал.
  Он выбрал себе незаметное место в углу, в полумраке, оглядывал всех заходящих, стоящих и сидящих, заказывал себе то коктейль, то кофе. Ему подмигнула девушка, и он ответил ей ослепительной улыбкой. На небольшой эстраде сменяли друг друга какие-то певцы, раскрывавшие рот под фонограмму, акробаты, блюзмены, великолепно владевшие саксофоном или гитарой.
  Время постепенно текло, прошло более двух часов. Сергею наскучило сидеть, он решил было уже уходить, зачислив сегодняшний вечер к числу неудачных, как вдруг двери закрыли и более никого не пускали. Начиналась ночная программа, о которой Сергей знал только понаслышке. Сначала вышла певица в прозрачном платье, которая довольно смело танцевала, звонко пела и вызвала бурю аплодисментов. Затем появилась группа, игравшая забойный тяжелый рок-ролл, сыграла две композиции, немного завела публику, но все же казалась не к месту. Гораздо лучше выступала группа в стиле "брейк-данс". Гибкие мускулистые парни совершали немыслимые пируэты, вертелись волчком на стеклянно-прозрачном полу. Сергей раньше знал об этом танце только понаслышке. Для того чтобы так танцевать нужны были сила, ловкость и длительная тренировка.
  После выступления фокусника, угадывающего, что у кого в карманах, седой конферансье на ломаном английском пообещал стриптиз. Раздевавшаяся рыжая тонкая девица не вызвала большого интереса.
  Сергей обратил внимание на количество "ночных бабочек", незаметно появившихся в зале.
   Тем временем на эстраду выбежали девушки в узеньеих стрингах. Начали танцевать что-то огненное, ритмичное.
  Все это вызывало у Сергея скуку. И стриптиз, и проститутки не вызывали у него приятных эмоций.
  Сергей подозвал официанта и расплатился. Он устал и хотел уйти. Именно в этот момент одна из девушек на сцене, чернявая, крепко сбитая, привлекла его внимание. Она взобралась на плечи своей партнерши. Обруч над ее округлыми бедрами превратился в серебряный вихрь.
  В ее лице Сергей уловил что-то знакомое. Девушка спрыгнула, прошлась, пружинисто покачиваясь, расставив руки, вызвав шквал оваций. Еще мгновение - она повернулась, свет прожектора упал на ее лицо, и Сергей почти привстал - она! Он механически бурно зааплодировал, подходя к сцене.
  Девушки, закончив номер, скрылись. Сергей быстро прошел за кулисы.
  Запутавшись в какой-то шторе, он все же смог выбраться в длинный коридор, по которому ходили люди в костюмах и какие-то полуодетые личности.
  Толстяк-конферансье подошел к нему и спросил по-английски:
  - Что вам угодно?
  Сергей молча показал ему на уходящую вдаль по коридору чернавку.
  - Я хотел бы поговорить с этой дамой, - сказал он, тщательно подбирая английские слова. Уроки Мадонны не прошли даром!
  Толстяк посмотрел в его глаза с некоторым подозрением. Сергей всучил ему несколько купюр. Толстяк расплылся в улыбке:
  - Я поговорю с дамой, господин. Думаю, все можно устроить... Вы подниметесь в свой номер?
  - Нет, - отрывисто бросил Сергей. Он старался произносить как можно меньше слов.
  Конферансье скрылся.
  Когда он позвал его в комнату, девушка была там одна, одетая в шелковый халат, немного уставшая, но улыбающаяся. Она, конечно же, не узнала его.
  - Очень приятно. Прошу вас, - она протянула руку для поцелуя.
  Комната, куда привел его толстяк, состояла из кровати, небольшого шкафа, столика и роскошного трюмо. На столике блестели фрукты, бутылка вина, бокалы.
  Сергей молчал, многозначительно улыбаясь. Она, приняв это за нерешительность, сказала на ломаном английском:
  - Выпьешь со мной за знакомство? Как твое имя?
  - Serge (Серж).
  Она налила два бокала. Вино блестело янтарем и головокружительно пахло.
  - А я Kate или даже лучше Катрин. Как тебе больше нравится.
  "Как подойти к самому главному? Сразу с разгону, в лоб, не стоит - вышвырнут! Нужно, заручиться ее доверием, а затем попробовать осторожно расспросить о Янисе", - думал Сергей.
  От выпитого вина слегка закружилась голова, и засосало под ложечкой.
  Сиял слабый свет. За окном тихо дремал город.
  Катрин улыбалась и тоже молчала. Запасы английского у нее видимо подходили к концу.
  Сергей собравшись, старательно сказал:
  - Какая чудесная ночь. Вы очень красивы. От вас кружится голова. Вы сегодня великолепно танцевали.
  Он говорил по-английски и чувствовал, что она почти ничего не понимает, отвечая рассеянно "well", "yes", не сводя с него глаз. Глаза у нее были бархатные, нежные.
  "Очаровывает", - подумал Сергей. - "Профессионально работает".
  Чтобы как-то заполнить затянувшуюся паузу, он открыл коробку шоколадных конфет и, улыбнувшись, предложил ей, сам съел два финика в сахаре.
  Она съела конфету, затем встала и легким движением сбросила с себя тонкий халат, оставшись в комбидресе. Подошла к кровати, уселась и плавным движением начала снимать чулки. Сергей закурил, делая вид, что наблюдает за ней, а сам нащупал в кармане портмоне.
  "Что делать? Просто сказать, что я нашел ей принадлежащую вещь? А вдруг она откажется от нее. Спросить, кто с тобой на фотографии? А не пошлет ли она меня куда подальше? Ждать удобного момента? А когда он наступит? ... Значит - играть до конца".
  Она манила его к себе пальцем, соблазнительно улыбаясь.
   Сергей положил портмоне на стол и шагнул к ней.
  ______________________________________________________________________
  
  Глава 13. Таня. "Где же после этого надежда моя?"
  
  Деревья застыли в ослепительно-белом снегу, словно оделись в торжественные бальные платья. Кроны спрятались под тяжестью хрупких белоснежных шапок, а ветви - нежные, плавные, певучие, словно в рукава оделись, принакрылись снегом бережно, трогательно застыв в прекрасных позах. Свои роскошные наряды имели елки, замерзший, сгорбившийся кустарник.
  Тане нравилось трогать заснувшие ветки - они сразу оживали, и тысячи нежных искорок холодным игольчатым белым порошком осыпали лицо и шею, заставляя вздрогнуть, пережить приятную волну. Какая это ласковая пушистая радость - снег! И парк, застывший в снежном наряде - живая сказка! Белые сугробы, состоящие из мельчайших узоров, тихие и нежные, как сказочные ундины, искрят, переливаются на свету. Даже жаль ходить по снегу, боишься порушить эту сказочную волшебную красоту.... Ах, как хочется взлететь к этим молочно-белым верхушкам! Но, увы, нет полета, есть реальный старый низкий мир, хотя и кажущийся временами милым, и не вернуть уже былых чувств, огрубела, очерствела душа, крепкими цепями надежно прикована она к земле. И не разорвать цепи, не расправить более крыльев, не испытать чувства радостного свободного полета.... Нет.... Правда, есть зимний очаровывающий парк, есть скамейки, покрытые серебристыми коврами, есть начинающие во второй половине дня гореть изумрудные фонари. Есть она, Таня, радующаяся белым чудесам, гладящие холодные рукава томных елей, подсознательно, с горечью ждущая возвращения из этого мира.
  Она отпросилась у Валерия в парк на десять минут, а сама уже почитай полчаса гуляет, не решаясь расстаться с красотой, а он ждет.... Его не уговорить пойти с нею, он не понимает белого ослепительного чуда зимы. Он суров и реален, как, видимо, большинство мужчин. Таня вспоминает Антона - вот бы кто порадовался зиме, развернул бы свои полотна, достал кисти.... Но он - это далекое, легендарное прошлое. Зыбкая и туманная сказка. Сейчас с ней рядом Валерий. Он внимателен к ней, но как-то холоден. Что с его душой? С его сердцем? Как будто в него попал осколок зловещего зеркала тролля из андерсеновской сказки, и сердце превратилось в кусок льда. Но, быть может она слишком строго судит его? Быть может мир ее изменился, жизнь повернулась другой стороной, показала иные свои плоскости, случился новый поворот. Все, кончилось детство, уходит юность. Черными копытами топчет мраморный снег, оставляя алый след... Ее молодость скачет вдаль белой кобылицей. Теперь она, Таня, принадлежит ему. С одиночеством покончено, есть о ком заботиться, быть кому-то нужной. Она сама так хотела этого...
  Пошел снег. Таня ловит снежинки рукой, бродя по аллеям. Снег медленно падает серебряными звездами, и вот уже легкая метель вьется танцем бесчисленных белых птиц, порхающих медленно, легко и свободно....
  ... Она вышла замуж всего три месяца назад. До этого у них был бурный год любви, во время которого Таня так страстно хотела, чтобы Валерий всегда был рядом, чтобы она полюбила его, этого гордого красавца и могла торжественно идти с ним под руку по улице, а Сергей пожалел об упущенном. Валерий был импозантен, красив, умен и надежен.
  Он долго и настойчиво помогал ей готовиться в университет. Во многом, благодаря ему, Таня поступила. Она поражалась его необыкновенной памяти и острому уму. И все это время Валерий трогательно внимательно ухаживал за Таней и, наконец, она сама решила положить конец всем неясностям положения. Она приняла предложение Валерия и ушла вся праздничная, гордая, оттого, что она, как и ее подруги по классу будет теперь замужней женщиной.
  Таня всю ночь не спала, обдумывая их будущую жизнь, радовалась и плакала, доказывала родителям необходимость и необратимость всего происходящего, а они только склонили головы и засуетились с подготовкой. Отцу Валерий понравился, мама восприняла его появление без восторга.
  - Уж слишком горд, - говорила она.
  - Ничего, мамочка, - шептала ей радостная Таня. - Вот увидишь, тебе он понравится.
  Таня готовилась к свадьбе с радостным чувством подъема и обновления. Она испытывала радость, когда ставила свою подпись в загсе, но когда делали свадебные снимки, ей вдруг стало страшно. Она глянула на Валерия, на его сосредоточенное, замкнутое, как будто лишенное эмоций лицо и, вдруг, только теперь явственно ощутила, что ей придется жить рядом с этим человеком всю оставшуюся жизнь, что отныне она будет лишена одиноких, свойственных только ей радостей, и свобода ее теперь будет весьма ограниченной. Удивительно то, что она думала об этом давно, но поняла только лишь сейчас... Почему?
  За пиршественным столом она сидела грустная и внутри тревожная, хотя внешне расточала улыбки, радостно приветствовала гостей, хлопала в ладоши и танцевала. Она пила, не пьянея, и черной птицей билась в душе тревога: "Что же я делаю? Люблю ли я его по - настоящему?"
  Валерий был бодрым и энергичным. Он много говорил с друзьями, пил, рассказывал Тане что-то интересное, а Таня думала о том, что ведь он будет отцом ее детей! Боже, как она была глупа! Она ведь не уверена в своей любви!
  Влюбленность - это ведь еще не любовь - как она много читала об этом!
  Под конец этого тревожного и разноликого дня, она, поговорив с подругами и родными несколько успокоилась. Такова судьба всех. Все идут под венец и плачут! Раньше об этом надо было думать, а теперь принимать то, что дает ей судьба! Что будет, то будет...
  Предстоящая первая брачная ночь чудилась Тане венцом всех отношений женщины и мужчины. Это ночь близости, ласки, любви и доверия. Ночь, когда снимаются все покровы и обнажается правда, но правда у Тани всегда соседствовала с поэзией. Она еще не говорила Валерию, что она нетронутый, несорванный никем, не обласканный цветок. Отношения с мужчиной ей представлялись нежными, ласковыми, с поцелуями, от которых горячеет тело, неистово вскипает кровь, охватывает истома - то, что она переживала, о чем думала, будучи девушкой. Она помнила объятия Сергея, его поцелуи, огонь, просыпающийся в ней... Она надеялась на радость!
  Действительность несколько отрезвила ее. Резкость действий Валерия, одним махом завладевшего ее телом, убила всю поэзию близости. Его руки, забыв о такте и нежности, швырнули ее тело вниз, в кроватные перины, жадно срывали молодые побеги, плоды с ее урожайного, щедрого тела. От этой ночи Таня запомнила лишь мокрое лицо мужа и острую боль. Исчезли приятные, покалывающие искорки, остались досада и скука, покорность с мыслью "через это проходят все". И получились как бы две картины жизни: первая - дневная, спокойная, с нормальными человеческими взаимоотношениями, вторая - ночная, неприятная, связанная с чем-то насильственным и плачевным.
  Позади был медовый месяц, машина, подарок его родителей, гордость Валерия, умевшего водить, и радость Тани, подставляющей руку свежему ветру, знакомство с родственниками и друзьями Валерия, поступление на заочное отделение филологического факультета. Но вместе с радостями в новую Танину жизнь вошли и неизбежные огорчения, обиды, неприятности. Пожалуй, всего этого было больше, жизнь повернулась новой стороной, более прозаической.
  Таня, как могла, старалась с самого начала быть хорошей женой, заботиться о доме, вовремя выполнять все домашние дела. Но ее отталкивала некоторая излишняя рационалистичность и эмоциональная сухость Валерия: он был оказывается совсем другим. со своими идеалами и интересами, так не совпадавшими с Таниными и необходимо было притираться, привыкать друг к другу, а это возможно только на взаимном уважении, чего порою не хватало...
  Таня взяла со скамейки горсть снега. Он обжег руку, лежал неподвижной шапкой и тихо умирал, тая сквозь пальцы. Капли бледными пятнами мелькали в воздухе и падали в белоснежный наст. Деревья скрипели от снега и временами сбрасывали свой тяжкий груз. Снег опадал тяжелыми волнами, или сыпался в остро-холодном, прозрачном воздухе рассыпчатой нежной пыльцой.
  Таня вновь думает о нем. Каков он? Она никак не может привыкнуть к нему и к своей жизни. Он вызывает у нее разноречивые чувства.
  Таня обращалась к своим давним друзьям - книгам. Они утешали, выдвигая десятки версий любовных историй, но о счастливой семейной жизни не могли поведать.
  Таня идет по аллее и слышит автомобильный сигнал. Они едут в гости к знакомым, и она так не хочет туда ехать, ибо чувствует, что там ей будет скучно. Вновь какие-то серые люди, выпив, будут пошло острить, неуемно сыпать анекдотами, в лучшем случае - вести очередные длинные и скучные разговоры о ценах, машинах, дачах, шмотках, деньгах. Вновь будут сплетни, а потом карты, а после недовольный Валерий будет выговаривать ей в машине, почему она такая грустная. И вновь она наденет маску, будет улыбаться, скажет, что она просто устала, а так в общем - все в порядке. Она не сможет объяснить, что ей хорошо только с теми людьми, которые кажутся ей интересными... Нет, он все - таки совсем другой. Очень далекий...
  - Таня! Ну, долго ты там?
  - Уже иду, Валера, иду.
  - Да что там можно смотреть? Вот поедем к Вите видик смотреть. Вот это класс! Отличное американское кино!
  - Ой, меня это как-то не очень интересует... Ну ладно, иду...
  Таня аккуратно села и захлопнула дверь машины, отчего взлетели и закружились легкие снежные пушинки. Заурчал мотор, заработали "дворники", медленно стал удаляться парк. Парк ее детства, ее юности...
  - Что снова такая грустная?
  - Не знаю. Хотя, в общем-то, мне хорошо. Погода хорошая.
  - Ну, уж совсем, хорошая! Снегу навалило - не выедешь, колеса буксуют. Надо будет цепи на шины поставить. Ну, что опять голову опустила? Вот в музей пойдем скоро, ты просила...
  - Спасибо, с удовольствием!
  - Маман тебя не терроризирует этой кухней?
  - Вчера учила делать тосты. Очень легко, тостер есть.
  - Не строговато к тебе относится?
  - Да нет, что ты. Это тебе так кажется. Все нормально. Смотри, как летят звездочки снега!
  - Что? А снег... "Дворники" плохо работают. Курить не хочешь?
  - Что ты, ты же знаешь, я никогда... Валера, ты уговариваешь меня вот уже какой день. То пить меня учил...
  - Я хотел бы, чтобы моя жена все умела и все знала. Многие женщины из нормальных семей курят. Это считается модным.
  - Значит те, кто не курит - из ненормальных семей? Под ненормальностью ты понимаешь скромность существования? Раз нет должности, человек рабочий, живет скромно, степеней и должностей не имеет то он уже низкий человек?
  - Ну что ты сразу сердишься?
  - Я работала на заводе и знала многих хороших, порядочных людей. Многие из них лучше и честнее, чем те, кто из семей аристократов.
  - Я хочу, чтобы ты наконец-то забыла о том, что ты работала на заводе. И никогда не вспоминала об этом. Особенно при людях.
  - Почему?
  - Потому, что там работают люди, чей интеллектуальный уровень гораздо ниже нашего. Работяги, елки - палки! Пьяницы и лентяи!
  - Ты не прав! Я тоже из не самой богатой семьи и знаю круг таких людей. Многие из них хорошие, достойные. Конечно, согласна, есть и пьющие, но это... общее горе. Не считаю, что работа на заводе как-то испортила меня, я даже горжусь этим.
  Валерий примирительно рассмеялся:
  - Вот ты, какая у меня, рабочая косточка... Ну ладно!
  Он положил руку на ее плечо.
  - Валера, а помнишь, когда у нас медовый месяц был, мы в Ялте видели, как женщина сразу две сигареты курила... Пожилая такая.
  - Помню. Давай завернем сюда, я хотел бутылку купить. Не с пустыми же руками в гости.
  Перед ними остановилась застывшая в цветных огнях витрина. Валерий вышел, хлопнув дверью, оставив за собой табачный запах, растворявшийся в нарядно-кожаном пространстве. Таня думала о том, как все ей это чуждо... Бардачок для мелких вещей, пепельница, кнопочка для зажигания света, блестящие приборы, хрустящие ремни, застывший драгоценным янтарем рычаг скоростей, модный журнал с кинодивой на обложке, оскаленное лицо лилипута, прикрепленное к стеклу, демонстрирующие разинутую пасть с колбасным языком всем, кто отстал... Она вдруг подумала, что он не вернется - так долго его нет, и как она будет искать его.
  "Что за чушь?" - подумала она. - "Просто я никак не привыкну к этой новой жизни... Лезет же всякое в голову".
  А за темными провалами окон все сыпал снег, наряжая белизной тротуары, деревья, дома, одевая в белое прохожих, становясь у витрин, под лучами электрических ламп красновато-желто-серебряным.
  Валерия не было. Мимо проходили люди, косясь на машину. Тане стало жутко, она потрогала упругий руль, поджав губы.
  Наконец-то появилась знакомая решительная тень, с продолговатым пакетом.
  - А вот и я! Соскучилась? Взял почти - что по блату. Смотри "Фрамбойс" - малиновый ликер. Франция! Вот это цивилизация, смотри какая этикетка! А у нас вечно налепят какую-то ерунду. И бутылка из тонкого, нежного стекла!
  - Хорошо. Еще не пила такого! Вкусное?
  - А вот попробуешь! Двинули?
  
  ***
  
  Вечером Таня склоняется над дневником. Она никому никогда его не показывает. Это ее мысли, ее душа. Таня нервно машет ручкой, припоминая события.
  
  
  
  
  
  Из дневника Тани
  
  16 января
  Сегодня выпал снег. Сейчас, когда я пишу эти строки, за окном метет неистовая пурга. В такой вечер приятно выбежать на улицу - снег бьют в лицо, липнет к щекам. Улицы и дома в белых одеждах.
  Была сегодня в своем парке. Очарована хрустальными деревьями. ... Жаль, что нужно уходить. Муж задумал идти в гости. Не хотелось, но пришлось поехать...
  ...Стол был неплох: дорогая сухая колбаса, салат, шпроты, сыр голландский, хорошее вино. Гоша и Тина кажутся добрыми, радушными хозяевами. Тина прекрасно выглядит в темно-вишневом, с блестками, вечернем платье, оставляющим плечи открытыми. Она часто поглядывает на Валеру, и вообще, говорит с ним, как с очень близким и старым знакомым.
  Я больше наблюдала и слушала, редко вставляя отдельные фразы. Гоша поглядывал на меня, а затем пригласил танцевать. Я улыбалась, что-то говорила ему, а сама попутно разглядывала комнату. Валерий танцевал с Тиной, а потом они долго о чем-то говорили, сидя на диване. О чем? Вспоминали, наверное, то, чему оба были свидетелями. Смеялись, даже забыли о нас. Вскоре к ним присоединился Георгий, подошла и я. Тина была в центре внимания, вела себя раскованно, видно много выпила...
  Вообще в гостях было неплохо, но отсутствовала какая-то теплота и сердечность. Приехали домой поздно. Валера сразу же уснул, а я и рада. Завтра рано надо быть на занятиях. В голове полный сумбур.
  
  20 января
  Дни идут за днями, складываясь в месяцы и года. Года бегут все быстрее, пролетают, подобно птице за окном. Люди живут, любят, ненавидят, плачут и смеются, работают и отдыхают, а потом уходят в небытие, давая жизнь другим. ... Мечтают, творят. ... Воплощают мечту в жизнь. Если удастся сделать это наполовину - жизнь прожита недаром! Если удастся сделать большой вклад - помнить будут долго, твоя душа, мысли будут бессмертно лежать в книгах, изобретениях, в общем - во всех творениях твоих рук и ума. Кости твои сгниют в земле, а душа будет существовать еще долго. ... Во имя чего я живу? Все последние дни много думала об этом. Во имя того, чтобы растить детей? Да, это важная миссия матери! Но для этого должен быть любимый человек. Страшно признаться, но его нет!!!! Как найти свою любовь, как воплотить мечты в жизнь?
  
  19 февраля
  По - видимому, я потихоньку осваиваюсь с новой жизнью. Раньше была измучена и обилием семинаров, и необходимостью тщательно к ним готовиться, а также большим количеством домашних дел: стирка, уборка, покупки в магазинах, готовка завтраков, обедов и ужинов. Теперь начала успевать - сама удивляюсь! Привыкла к поздним приходам Валерия, к его заходам к друзьям - между нами уже нет той напряженности, которая готова обернуться в скандал. Валера, приходя вечером, обычно внимателен и весел. Но он ужасно несамостоятелен, безынициативен, часто забывает купить хлеба или другую какую-либо мелочь, которую я попрошу.
  Приходится мне идти самой, но побродить по пустынным вечерним синим улицам для меня приятно и важно. Я наедине с собой, со своими мыслями, планирую, обдумываю дела, иногда даю волю эмоциям и иду, либо со слезинками на глазах, либо с тихой радостью в сердце. Вечером магазин особенен, освещен желтоватым или призрачно голубым светом, мирно возятся уставшие продавщицы, пахнет конфетами, хлебом, деревянными ящиками и слегка рыбой.
  Возвращаешься домой уже с иным настроением, с растущей готовностью ко всем сложностям жизни...
  Валерий ленив и добродушен. Он не знает, как хорошо побродить по вечернему городу, пугает меня преступниками и пьяницами, молодыми сорвиголовами, потенциальными ухажерами. Ох, если бы я боялась этих бандитов, разве бы я осталась у Розы в тот вечер. когда в мою жизнь вошел Антон, разве бы я поехала на ту выставку, которую так нещадно разгромили. разве я бы пошла с Володей в милицию, пытаясь спасти его?
  Я часто думаю об Антоне, жаль, что ни о нем, ни о Володе ничего не известно. Письма мои к Антону возвращаются. Значит вышел, живет где-то.
  Так и разошлись наши пути - дорожки, у каждого своя судьба. А так хотелось бы иметь надежного друга, который всегда успокоит и поможет советом. Остается лишь мама, да изредка, папа. Они еще понимают меня, хотя и не до конца. А Розе не хочется говорить всей правды. Для них - я живу хорошо, у меня все в порядке....
  У каждого своя жизнь, свои заботы и некому излить душу.
  
  23 февраля
  Сегодня так ждала Валерия, чтобы пораньше поздравить его, но он пришел поздно и еле держался на ногах. Где-то в гостях "отмечал". На мои поздравления и подарки он мало обратил внимания, сразу же набросился на меня, как лев.
  Я пыталась шутить с ним, упрекала себя, что я эгоистка и не хочу доставить ему радость. Неужели он мне противен? Но он ведь насилует, да, просто насилует меня, не думая, о том, что чувствую я, превращаясь в бесконтрольное животное. Видимо он не может с собою совладать, в нем происходит какая-то остановка сознания, открываются врата страсти, он себя не контролирует...
  После всего я лежу опустошенная, раздавленная, униженная, а он либо ест, либо спит. Унизительная обязанность женщины - терпеть такие муки! Я ему этого не говорю - боюсь обидеть.
  Утром он всегда другой - вежливый, добрый. Но иногда по вечерам он приходит уставший: смотрит телевизор, читает. Глядишь - задремал, газета упала на лицо. Я радуюсь таким вечерам, как-то тихо и спокойно на душе...
  
  3 марта
  И все - таки Валерий сам по себе, а я сама по себе. Нет у меня с ним духовного родства. Да, он красив, временами я любуюсь им, он мне по - прежнему нравится. Но есть нечто, что отталкивает нас, разгораживая крепкой стеной. С ним интересно беседовать, но меня, как собеседника, он не ценит, слушает невнимательно...
  А может я все это выдумываю. Может это и есть счастье? Ведь все сбылось: живешь тихо и мирно, квартира есть, его родители относятся неплохо, да что там неплохо, если даже машину на свадьбу подарили! И главное есть он - красивый и надежный. Так вот оно, счастье?
  Господи, как же я могу познать его душу, коли в собственной разобраться не могу!
  
  10 марта
  На праздник он мне подарил полушубок, маленький, легкий, норковый. Я была так рада, целовала его, а потом долго смотрелась в зеркало...
  Теперь и я буду не хуже других. Он пригласил много гостей. Пили и ели целый день, пришлось повозиться на кухне...
  Он ушел провожать, а потом, вернувшись, пришел ко мне на кухню, легко хлопнул сзади: "Хватит, крошка, я жду тебя". Мне все это показалось таким грубым, что я чуть не расплакалась: "Валера, ты пьян, пойди, ляг, поспи".
  "Ну, ты жена мне, или кто" - говорил он, едва ворочая языком.
  Все мои мольбы об усталости ни к чему не привели. Мобилизовала все свое мужество, приняла душ, но внутри меня горело: "Ой, неладно что-то в наших отношениях. Насилие - страшная вещь!" ...
  Потом долго лежала, смотря на блестящий в буфете хрусталь.
  На кухне громко капала вода из крана. На полу лежали брошенные вещи. Душа была опустошена!
  
  15 марта
  В последнее время много читаю о любви. Брала интересные книги у подруг, например, Франсуазу Саган. Удалось достать Петрарку, Элюара. Перечитываю Заболоцкого. Цветаеву, Тарковского, Бунина. ... Очень понравилась "Твоя поэма" Семена Кирсанова. Какая любовь, великая, жертвенная! Как все в этих стихах восторженно, великолепно. ... Где же ныне эта восторженность и поэтичность? Куда она девается после брака?
  Взяла сегодня в библиотеке на пару дней под залог "Темные аллеи" Ивана Бунина. Сюда включены и некоторые ранние его рассказы. Углубляюсь в "Грамматику любви". Чудесный бунинский слог, музыкальность филигранно отделанных фраз. Его рассказам чаще всего присуща трагичность. Над рассказом "Солнечный удар" плакала. Главное для писателя не сюжет, а чувства и портреты героев. Чаще всего это женские портреты. Какой только не бывает любовь в его рассказах - и возвышенно поэтическая и рациональная, сухая и противоречивая, странная и вполне заурядная интрижка. Как же во всем этом разобраться? Рассказы смелые, чувственные, правдивые, эти и привлекают. Для Бунина любовь - это сеть, в которой есть и божеское, одухотворенное и грешное, земное.
  ***
  
  Таня сидела на маленькой видавшей виды лавочке дачного поселка у домика Валериных родителей и наблюдала угасание молодого весеннего дня.
  Во всей окружающей природе разлита свежесть, прозрачность, благоуханность. Природа пробуждалась ото сна, созревала, как древесный плод. В вечернем небе звонко заливались птицы, а солнце постепенно уходило, скрываясь за соломенной крышей старой хаты, посылая последние лучи черным свежевспаханным полям. Далеко за огородами, за горизонтом - небо, затянутое бело-серыми, слегка пушистыми облаками. Из некоторых хат вертикально вверх поднимается дым. Это заботливые хозяйки топят на ночь печь. Кошка, свернувшись калачиком, дремлет на пороге.
  Между тем становится прохладно. Таня ненадолго идет в дом, чтобы одеть теплую куртку. В доме продолжается неистовое карточное сражение с соседями, которого Тане удалось избежать, проиграв первую партию.
  Одевшись, Таня вновь ныряет в вечернюю тишину. Постепенно наплывают сумерки.
   Раздаются голоса, смех - уходят соседи. В темноте слышны шаги - подходит Валерий.
  - Выиграли! Таня, надули их, как молодых! Все - таки в карточной игре есть свой кайф, азарт, риск! Острота ощущений! Нервы щекочет, ум более изворотливым становится! Зря ты ушла!
  Таня улыбнулась.
  - Я рада. Молодцы!
  - А тебе тут как? Опять посетила грусть?
  - Мне хорошо.
  - Как может быть хорошо, когда на душе грустно, черная меланхолия, скука. Не понимаю тебя. Я это состояние, близкое к ревам не люблю...
  - Да нет, это не такая грусть, когда хочется плакать. Это хорошая, благодарная грусть, светлая печаль.
  - Как там у Пушкина? "И скучно, и грустно, и некому руку подать".
  - Не уверена, что это Пушкин. Скорее, Лермонтов...
  - Да какая разница. Для меня они, Таня, все одинаковы. Люблю мужественную, сильную литературу, а стихов никогда не читал... Ты, знаешь, не понимаю я их. Может это и недостаток, но, этих сусальностей я не люблю. Ну, разве что Маяковский. ... Вот это был мужик! И в универе я с трудом читаю, то, что из литературы дают.
  - Из литературы сейчас под мое настроение больше подходит: "Печаль моя светла..."
  - А! Вообще мне кажется, что эта филология на нашем факультете на фиг не нужна! Кстати, меня избирают секретарем комсомольской организации факультета.
  - Поздравляю.
  - Это очень выгодно, понимаешь? Это уже шаг по пути туда. ... Наверх. ... Ну что ты молчишь?
  - Валера, я рада.
  - А почему лицо опустила? Таня, я давно хотел тебе сказать... Ты глубокий и неисправимый меланхолик. Твои разочарования, печали и грусти к хорошему тебя не приведут. Пойми это и запомни.
  - Глупости. Не могу же я все время беспрестанно радоваться. Я такая, какая есть. И вообще сейчас у меня хорошее настроение.
  - Что-то не очень видно! Ну ладно, не сердись. Просто ты еще не привыкла ко мне.
  - Может быть.
  - Любой брак с этого начинается. Притирка. Совместная жизнь в браке сложна.
  - Ты, Валера, мне иногда кажешься каким-то чужим.
  - Почему?
  - Говоришь ты хорошо, вроде бы все умно и логично, а на душу не ложится, сердцем не воспринимается... Это трудно передать...
  Воцарилось молчание. Звезды постепенно исчезали на небе, заволакиваясь тучами.
  Валерий сел рядом, тяжело вздохнул, а потом спросил немного раздраженно:
  - Может, ты скажешь, что уже и не любишь меня?
  - Не знаю. Любовь это другое, более возвышенное.
  - Вообще, прекрати эти вздорные разговоры о любви! Это твои поэты выдумали! А люди просто друг другу нравятся и все. Уважают друг друга. На этом уважении и строится брак... будь он трижды неладен!
  Таня посмотрела ему прямо в лицо и тихо спросила:
  - А как ты считаешь, меня ты уважаешь?
  - Я о тебе забочусь. Делаю подарки. Ты хорошо живешь, у тебя, Таня, есть и машина, и квартира, и деньжата кое-какие водятся...
  - Но ведь уважение, это когда считаешься с другим человеком, уважаешь его мнение, желания, устремления.
  - Значит, я должен прислушиваться к малейшим твоим желаниям и исполнять их!
  - Нет, но видеть во мне человека. Мне тоже что-то нравится, что-то вызывает отторжение. У меня есть свое мнение. А ты видишь только себя.
  Валерий встал. Какое время Таня смотрела в его широкую спину. Затем полуобернувшись, он сказал:
  - Странные твои речи, Таня. И ты вся такая острая и колючая. Ты много думаешь о себе, много из себя строишь...
  Он зашагал к дому.
  Вечером Таня лежала в холодной постели, и слезинки танцевали в ее глазах. Валерий еще полтора часа назад ушел, не сказав ни слова.
  "Ну почему я была так остра с ним? Ведь он по - своему не такой уж плохой человек. У него есть своя цель, свои ценности. Просто мы разные. Но, почему? А может это так и нужно...".
  За окном гудел ветер, швыряя голые ветки в окно, и где-то далеко заливались собаки.
  
  ***
  Валерий открыл ключом дверцу и сел за руль. Ехать домой не хотелось, а к Тине ехать уже было поздно. Он медленно тронулся, бесцельно петляя по улицам, размышляя.
  Валерий давно сознавал, что кризис в отношениях с Таней приведет рано или поздно к катастрофе. Сознавал, но ничего поделать не мог, ибо стена непонимания росла с каждым днем, и сломать ее не было никакой возможности. Активный, живой от природы, общительный, он не понимал эту тихую, углубленную в себя и очень содержательную девушку.
  Куда-то делось то чувство, которое он испытывал, ухаживая за нею. Он вспоминал их первую встречу в коридоре университета. Вспоминал, как испытал к ней сначала вроде симпатии, а потом и всепоглощающую страсть. В этой темноволосой девушке он почувствовал душу, но осознать и понять ее не смог. О богатстве ее души он думать не хотел. Его всегда покоряла ее внешность. Он был очарован красотой ее карих, доверчивых глаз, роскошью ее волос, гибкостью и правильностью рисунка ее фигуры. Охваченный страстью, он порою забывал обо всем, пытаясь добиться своей цели, но добиться этого смог лишь после свадьбы. Пустив в ход все свое очарование, переступая порою через самого себя, Валерий завладел ею. В ту первую ночь, он действовал со страстью неопытного юнца, хотя до этого уже знал женщин. Ему импонировал ее страх перед ним, ее покорность. Он помнил, как она стояла, чистая и открытая, а он быстро, не помня себя, овладел ее телом и причинив ей боль... С тех пор он регулярно срывал свежие плоды с юных и гибких веток, и сейчас, думая об этом, он чувствовал запах ее волос, аромат ее прекрасного тела.
  Но затем его раздражала ее молчаливость или, наоборот, наивная восторженность. Она была совсем далека от жизни, "витала в облаках", и уж совсем не умела "поддержать компанию" в гостях, не разделяла его увлечений. Забьется в какой-либо уголок с книжкой, и вытянуть ее было невозможно. Промучившись два года, Валерий понял, что ошибся. Для него счастьем стали дни, проведенные вне дома.
  В это третье лето их совместной жизни они уже не поехали отдыхать вместе, что было ранее их традицией.
  Но начало этого, третьего совместного их года для Валерия ознаменовалось еще одной страстью - он познакомился с Тиной.
  Тина была старше Тани, давно и тайно была влюблена в Валерия. Он знал об этом. Тина казалась ему умнее и практичнее Тани. Трезвая и рассудительная, Тина умела поддержать разговор, показывая недюжинную эрудицию ... В отношениях интимного характера она оказалась достаточно опытной и страстной. Он был без ума от ее легкого, спортивного, упругого, как пружина тела. Они встречались, когда Георгий уезжал в командировки. Тина как магнитом притягивала Валерия, и он в ней души не чаял...
  Валерий выехал на набережную и остановился. Вышел из машины, вдыхая свежесть. Гладкая вода блистала золотом. Он стоял у парапета, наблюдая, как рыбаки ловили рыбу, тянули бечеву, звенели крючками и блеснами. Внизу о камни билась пустая бутылка.
  В последнее время, после принятия в партию, жизнь обретала смысл, и Тина добавила в нее новые краски. Он теперь много уже не требовал от Тани, как это было раньше, в дом пришло видимое спокойствие. Но после очередной порции любви с Тиной на стареньком кожаном диване, внутри стояла какая-то горечь, не дававшая ему покоя...
  В центре он остановил машину и в телефоне - автомате набрал номер Тины.
  
  ***
  За эти два с половиной года семейная жизнь для Тани не была сплошной и страшной обузой, цепью сплошных неприятностей. Таня постепенно привыкла, несколько притупилась боль в груди, жизнь стала ровной, размеренной. Мягкая и уступчивая от природы, Таня быстро научилась выполнять обязанности по дому, даже преодолевая нежелание, подчиняя свою натуру собственной волей к дисциплине, вырабатывая в своем сознании святое чувство долга. Конечно, все было - и подгоревшие пироги, расползавшиеся сырники, и плохо выстиранное, пожженное в некоторых местах неумелой глажкой белье, и паутина в углах, и пыльная работа с сапкой на огороде, и тяжеленные сумки с продуктами, когда казалось, что отвалятся руки... Но все это было преодолимо.
  Трудно было преодолеть растущие, входящие в привычку холодность и равнодушие в отношениях с мужем. Он больше не терзал Таню бесконечными гостями, не требовал от нее составить ему компанию в поездках, не надоедал выполнениями супружеских обязанностей. Он просто оставил ее в покое.
  Он стал редко бывать дома, и поначалу Таня даже радовалась, но постепенно подобное их совместное существование начало ее тревожить. Она ждала неизбежной летней поездки к морю, где будет время поговорить и одновременно боялась ее.
  Известие Валерия, что он достал только одну путевку и поедет отдыхать один, даже обрадовало ее. Она вздохнула облегченно, представив, что поедет к бабушке, на тихую Русалочью речку, где обжигающе прекрасна и таинственна природа.
  Оставшись одна, Таня привела в порядок квартиру и уселась на балконе с книгой, наблюдая за проплывающими розовыми облаками, танцующим тополиным пухом, приводя в порядок свои мысли. В последние дни перед отпуском Валерий стал с нею удивительно вежливым и внимательным, делал подарки. Вечером приходил довольно рано и быстро засыпал, временами помогал ей по хозяйству. Таня улыбалась, наслаждаясь покоем и блаженством.
  Телефонный звонок различила не сразу, ей казалось, что звонят внизу, в чужой квартире. Прошла в глубину полутемной комнаты и взяла трубку.
  - Простите, это вы будете Таня? - зазвучал женский голос.
  - Да, это я.
  - Извините, быть может я вмешиваюсь в вашу семейную жизнь, но я должна передать вам некоторые сведения о вашем муже...
  - Да? А что с ним? Какие сведения...
  - О его тайной, скрытой от вас жизни. Извините, милочка, но ваш муж давно уже изменяет вам.
  У Тани перехватило горло.
  - Да, да. И сейчас он едет на курорт, с другой женщиной. Для вас это новость? - Что..., что вы говорите? Что за чепуха ... Откуда вы знаете?
  - Знаю. Крепитесь, не вы первая, не вы последняя...
  - Это безумие... Вы ошиблись!
  - Нет, ошибки никакой нет. Не верите - убедитесь сами. Через ... тридцать девять минут с вокзала уходит поезд на Евпаторию, и вы можете лицезреть своего дорогого муженька, и эту змею, которая уводит его от вас. Он в четвертом вагоне.
  - Да что вы чушь несете! - рассердилась Таня, про себя отмечая все же, как ее ладони становятся влажными. - Он уехал уже давно, в два часа дня и не в Евпаторию, а в Сочи.
  - Вы мне не верите, - ухмыльнулся голос в трубке, - так поезжайте и убедитесь сами. У меня сведения надежные!
  У Тани заныло сердце. Она отрешенно смотрела в окно на раздувающуюся под ветром желтую штору, на прыгавших по веткам воробьев и никак не могла прийти в себя.
  - А кто вы такая? - спросила она вдруг молчавшую трубку. - Откуда вы его знаете?
  После паузы и вздоха голос ответил:
  - Ах, милочка, какая вам разница кто я... Ну, скажем, приятельница, товарищ по работе... Просто такие типы как ваш муж воображают себя высокоморальными, интеллигентными людьми. Они лезут в партию, делают карьеру, заслоняя путь другим..., впрочем, если вам все равно... пусть развлекается с другой. Но я бы на вашем месте это так не оставила. Не будьте дурой, хватайте такси - и на вокзал, поймайте их на горячем. Да поищите дома хорошенько, может записочку найдете или письмецо, не может быть, чтобы не было компромата. Желаю удачи!
  Трубка вывалилась из рук Тани и повисла на шнуре, качаясь и гудя.
  Таня тяжело села на диван и оглядела потемневшую квартиру. Она поверила этой незнакомой женщине. Мир перевернулся, пошли воспоминания, случаи, вызывавшие подозрения.
  ... Пожилой, суховатый водитель такси с удивлением смотрел на растрепанную, взволнованную девушку, умоляющую побыстрее отвезти ее на вокзал.
  
  ***
  Белые пушинки медленно танцевали в воздухе...
  Таня стояла у телефонной кабины на перроне и видела их в окне. Они беззвучно улыбались, о чем-то говоря, пили лимонад, а потом он поцеловал ей руку.
  Таня швырнула в окно камень, который жалко скользнув по толстому стеклу, свалился вниз. В эту секунду поезд тронулся, и их глаза встретились.
  Таня, с трудом сдерживая слезы, пошла прочь.
  Поезд уносил растерянного Валерия в зеленую даль, окутанную сизым дымом, под звуки марша, доносившегося с репродуктора.
  _____________________________________________________________________
  
  
   Глава 14. Сергей. "Мне отмщение, и аз воздам"
  
  Через неделю после происшедших событий трое "гостей" сели в его машину.
  Был тихий и беззвучный вечер. Он уже устал и собирался в парк, но когда они бесцеремонно щелкая дверцами, расселись по сидениям, он, не глядя в их лица, привычно хлопнув по рулю, спросил, куда их нужно везти.
  - За город, - небрежно бросил один из "гостей".
  Когда они выехали к желтеющим в вечерней полумгле новостройкам, один из них сказал:
  - Ты ведь хотел заработать?
  - Вы от Катрин?
  - Так нам верно передали? - уклончиво спросил тот же голос. - Ну что же, сейчас опробуем тебя на деле. Давай, жми к бару "Звезда".
  Показались золотые окна бара. "Гости" попросили подождать за углом. Машина должна быть "на газу". Предупредили - ты уже наш, в деле, подведешь - пожалеешь!
  Он сделал все, что просили. Ждал недолго, и когда они выскочили, сели в машину, он погнал, мчался предельно быстро, петляя по улицам. В конце концов, они вырвались за город и через двадцать минут въехали в дачный поселок.
  Здесь у крайнего домика "гости" рассчитались с ним, бросив ему на сидение столько, сколько он мог заработать за полгода. Уходя, приказали держать язык за зубами, предупредив, чтобы их не искал - сами найдут, если будет нужен.
  Ровно через десять дней проделали то же, но в другом месте.
  Затем Сергею пришлось поучаствовать в ограблении кассира.
  Один из членов банды долгое время работал в одной из строительных организаций, знал все входы и выходы, узнал примерную сумму денег, выплачиваемую в десятых числах ежемесячно.
  Ровно в одиннадцать часов кассир и бухгалтер с двумя сумками и чемоданчиком - "дипломат" вошли в подъезд.
  Навстречу спускались молодые спортивные парни приятной наружности. Мощный удар одного из "спортсменов" свалил бухгалтера на ступеньки. Лицо его залилось кровью. Сумка и "дипломат" перекочевали из одних рук в другие. Ошеломленная происходящим, пожилая кассирша закричала страшным голосом. Новый удар приковал ее к стене. От боли она потеряла сознание. Пальцы женщины намертво сомкнулись на ручке сумки, и вырвать ее не удалось.
  Сверху по лестнице уже спешила помощь. Медлить более нельзя было, и, нырнув в цветную радугу выхода, грабители сшибли по дороге милиционера и скрылись на автомобиле.
  Сергей высадил их у ближайшей станции метро. Вечером собрались в условленном месте, и Сергей получил свою долю.
  Так постепенно он начал считаться "своим" в их кругу. Им нужны были такие ловкие и проворные парни, не трусливого десятка, падкие на деньги и готовые ради них на все. А Сергей изо всех сил, используя свои актерские способности, старался заслужить именно такую репутацию. Кроме того, он был неболтлив и в опасных ситуациях надежен.
  Как-то они собирали дань с кооперативов, и кто-то вызвал милицию. "Рафик" служителей порядка засек их и устроил погоню. Хорошее знание Сергеем города, его ловкость, как водителя помогли оторваться от преследования во время кружения по боковым улочкам. Хорошо, что они предусматривали замену номера машины или заляпывали его грязью, иначе дождался бы Сергей гостей к себе в таксопарк.
  Так началась для Сергея новая опасная и рискованная жизнь, где он занимал выжидательную позицию мстителя, внедряясь все больше в преступный мир. Но о Янисе он так ничего и не смог узнать. Узнал лишь о существовании двух криминальных группировок, одна из которых занималась рэкетом, другая - грабежами. Слышал еще и о существовании киллерской группы, но о торговцах наркотиками ничего не было известно. И все же тщательная спланированность проводимых операций говорила о существовании единого координационного центра. Видимо где-то далеко существовали могущественный шеф и его подручные, державшие в руках все нити. Они руководили группами, сбывали товар, снабжали людей оружием и фальшивыми документами. Но даже водка не могла развязать языки новых знакомых Сергея. Возможно, они вообще мало что знали.
  Как-то Сергею довелось услышать о некоем таинственном Бородаче, занимавшемся рэкетом и заказными убийствами. Знала о Бородаче и Катрин, валютная проститутка, с которой Сергей познакомился при столь необычных обстоятельствах. По словам Кати, Бородач был связан с теми, кто наверху. Несколько раз он брал Катю с собою на вечеринки, где она должна была развлекать иностранцев, также имеющих связи с могущественным шефом, завязанных на наркотиках, вывозах ценностей за границу, а также русских девушек в бордели различных государств. В основном, это были люди из Румынии, Болгарии, Венгрии, Польши и даже Турции. На этих совместных банкетах бывал и тот, кто был с Катей на фото, и кого Сергей называл Янисом.
  Но конкретно о нем Катя знала крайне мало и дел с ним не имела.
  Итак, Бородач. Встретиться с ним было не очень сложно. Труднее заслужить доверие. Здесь нужно было приложить немало старания.
  Сергей ни с кем, кроме Майи, не делился своими планами. Ей он доверял. Но сама Майя понимала его не до конца. Ей казалось опасными и ненужными все его дела и планы мести.
  ***
  Как-то Сергей предложил Майе на несколько дней съездить к морю.
   Выправив себе недельный отпуск на работе, он в гулком поезде умчался в синюю даль. Деньги у него были, и он щедро тратил их на девушку.
  Они бродили по крымским горам и ущельям, купались в холодных ручьях, нежились на пляжах, ныряли в лазурных водах пенистого могучего моря.
  Когда им надоели общественные пляжи, они уединились в лесу в палатке у горных скал.
  Майя фотографировала Сергея, но тот был хмур, улыбался деланно, натужно. На душе у него был камень. Майя понимала, что все это - следствие происходящих в его жизни событий и вновь отговаривала его мстить.
  Но он вдруг превращался в хмурого и злобного человека и говорил правильные и высокие слова:
  - Пойми, это не только личная месть, не только месть за Мальвину. Это акт справедливого возмездия за все их грязные дела. Они ведь губят сотни людей.
  - Ну и пусть. Тебе - то, какое дело до всего этого? Это дело милиции! А тебе, зачем совать голову в петлю? Мало тебе Афганистана!
  - Понимаешь, пока они живут и ходят по земле, нет мне покоя на этом свете. Я бы всех их словил и с наслаждением расстрелял, как это делали в Афгане.
  - Но, Сережа, это ведь жестоко!
  - А они по отношению к другим разве не поступают жестоко?
  - Да нет, ты меня не понял. Не для них жестоко. Они бы понесли заслуженную кару. Для тебя самого это слишком жестоко! Ты бы убил в себе что-то... гуманное, человеческое...
  - Красивые слова.
  - Но зачем ты так? - взволнованно сказала Майя. - Разве ты никогда не мучился от того, что убиваешь?
  - Ха, еще как мучился. А сейчас все равно! Привык!
  - Ну, все - таки расстреливать страшно...
  - Поначалу страшно. Ножом убивать страшно, душить страшно. А когда у тебя в руках автомат Калашникова вырабатывается новая психология: убиваешь не ты. Убивает оружие, а ты просто нажимаешь на спусковой крючок.
  - А кровь?
  - До сих пор не могу переносить кровь, хотя уже немного привык.... Та ведь как было. Не убьешь ты, убьют тебя. Попался к нам как-то важный душман, заместитель какого-то их начальника. Ну, допросили его. А потом мне говорят, давай, Серега, в расход его, очередь твоя. Это приказ. А я тогда молодой был, "череп" назывался... Мне его жалко было. Глянул на него, а он ведь старик, седой весь и дырка у него в ноге - ранен, ходить не может. Долго я не решался... Подходит ко мне майор и говорит: "Слушай, если ты сейчас его не..., то завтра он тебя.... Понял? Завтра придут освобождать его и убьют тебя, и много наших". И я нажал на гашетку.... Потом мучился. Вот так впервые...
  - Боже, какой ужас! Слушай, Серега, а вообще вам этих афганцев жалко было? По телику все твердили о гуманитарной и военной помощи...
  - Ха, видел я это по телевизору. Какие мы благородные, какая у нас доблестная армия - освободительница. Интернациональный долг! Бедным дехканам помогаем обрабатывать землю, мешки с мукой раздаем. Не скрою, было, но не всегда, да и не это главное. Я помню, что и сам поначалу во все это верил. По своей наивности и неопытности дарил галеты и сгущенку, консервы... Но однажды нас обстреляли. Погиб мой лучший друг. Тогда я призадумался - ведь и меня могли убить, так же, как и его. И мать моя могла получить мой холодный труп в цинковом гробу. А когда я узнал, что мать пережинала инфаркт - у меня к ним отношение изменилось. Я стал бороться за свою жизнь. Стал думать о том, что зачем все это? Чем мы им помогли? Они там друг друга режут и убивают, а нам то до этого какое дело?
  - Сережа, я тебя понимаю. Но боюсь, что ты уже испытываешь наслаждение, когда направляешь оружие на человека и видишь, что держишь в руках его судьбу.
  - Это неправда. Я бы не смог этого. И, наверное, это во мне сказывается наше советское гуманное воспитание, которое, во многом, правильное. Но по отношению ко всяким мерзавцам и скотам - да!
  - А отличаешь ли ты хорошее от плохого, заблудшего, от продавшегося дьяволу?
  - Майя, хороший вопрос.... Я считаю, что, да, ибо перевидал их много. И еще... Я видел, как ребята, чтобы уйти от этого мрака действительности пристрастились к этим чертовым наркотикам, стали их рабами. Так вот, я найду это логово, чего бы мне это не стоило и уничтожу его, даже ценою своей жизни.
  - Сплюнь и прикуси язык, безумец! Такие речи говоришь! Я вижу, тебя не переубедить. Ты просто болен этим!
  - Называй это как хочешь, - Сергей взял палку и поворошил ветки костра, на котором варилась в котелке уха. Ветер усилился, раздувая рубиновые угли.
  - Не забудь перец, лавровый лист и соль, сказал Сергей, заглядывая в котелок.
  - Ох, знаю, - вздохнула Майя и поднялась. Она казалась тяжелой, бронзовой от загара. Шорты обнажали ее стройные, длинные ноги.
  - Слушай, комары кусаются, - она хлопала себя по ногам.
  Покончив с пахучей и жирной ухой, они решили искупаться в озере. Зной усиливался. Сочная, густая тропическая зелень дышала жаром.
  Ручей, звонко петляя меж базальтовых скал, серебрился на солнце, пеной бушевал по камням. Озерко было холодным, солнце бросало золотые отблески в голубую воду.
  Когда они искупались в острой освежающей воде, Майя, вытираясь полотенцем, спросила:
  - А что ты думаешь делать дальше?
  Сергей не отворачиваясь, стоя спиной к ней ответил, глядя куда-то в скалы:
  - Постараюсь выйти на Бородача... А то чувствую, что топчусь на месте. Надоело помогать грабителям.
  - Да нет, я говорю о дальнем будущем. Ну, когда вся эта кутерьма закончится.
  - Об этом не думаю. В общем-то, постараюсь избежать тюрьмы.... Да и жить здесь мне совсем не хочется. Поднакоплю деньжат и уеду.... Ведь будь я поумней - ушел бы к духам и давно преспокойно жил бы на Западе. Там простому дворнику живется лучше, чем у нас инженеру.
  Майя промолчала. Сергей ничего не сказал о ней. Она не входит в его планы. Неужели все это временно?!
  Ночью эти беспокойные мысли вернулись. Майя лежала на спине, слыша рядом его посапывание. В густой темноте слышны были крики ночных птиц.
  "Дурак, сломит себе голову", - думала она. - "А жаль. Только сейчас мне становится понятно, что не смогу жить без него, так как просто... люблю его. Да, да, люблю его такого, каков он есть. Злой, безумный... Рыцарь, борец со Злом! Дон Кихот! Или лучше - Ланселот! Ричард Львиное Сердце. А судьба у них видимо одна. Поэтому это и моя судьба, и я разделю ее с ним!"
  Майя тихо вышла из палатки.
  Горел восход. Миллиарды алмазных звезд тускнели и таяли.
  Ее сердце охватила необъяснимая тревожная грусть.
  
  ***
  Бородачу Сергей понравился. С ним он вел себя ласково, но начальственно. Предложил работать с ним постоянно, платить будут "зелеными". Сергей для вида размышлял неделю. Он уже все взвесил. Добраться до нежной шейки Яниса, а потом уйти. Опасения, что его убьют или поймают и подвергнут суду, его не пугали. Он сознательно шел на риск, зная, что бороться с ними можно лишь изнутри. И все это постепенно, не сразу. Нужен был уход в глубину, а скольжение по поверхности ни к чему не приведет. Он может выдать ментам или еще как-то обезвредить лишь маленькую ячейку, что после приведет к регенерации. Это все равно, что у ящерицы оттяпать хвост - он вновь отрастет.
  Сергей быстро понял, что Бородач лишь мелкий босс, пешка в этой игре, а наверху другие люди, дергающие за веревочки. Они не любят слишком "крутых", ценят простоту и послушание. Тем, кто зарывается, пробует соскочить или провернуть свое дельце посылают предупреждение, а то и вовсе могут "убрать" неугодного.
  - Поэтому, если не хочешь, чтобы твой труп нашли в реке в мешке - будь проще, - советовал Бородач.
  Как-то Сергей спросил Бородача, не опасается ли он уголовного кодекса, тот улыбнулся его наивности и ответил:
  - Запомни, дружок. На нашей работе не сажают. Убивают - это да, "отпускают" - тоже верно, а сажать - никогда. Это исключено. Садят молокососов, которых подставили "старики", садят тех, кто "зарывается", садятся круглые идиоты, бедолаги какие-нибудь... Кстати, не вздумай без разрешения "свалить". Этого мы тоже не любим. Ты наш или ничей! Убрать мы можем всегда, руки у нас длинные. Есть у нас способы различные: от обычной драки в кабаке, до ножа в спину в темном переулке. А то еще бывает, люди внезапно попадают под машину, либо вообще бесследно исчезают. Заруби себе это на носу.
  Бородач стал не только шефом-боссом для Сергея, но и своеобразным наставником. Он обучал его маленьким хитростям игры с людьми, умению перевоплощаться, быть осмотрительным и острожным в делах, умению быстро уйти от погони или слежки, владеть оружием.
  - Это тебе всегда может пригодиться, - говорил он, закладывая обойму в вороненый пистолет. - Но еще главнее то, что у тебя на плечах - твоя голова. Всех этих Фантомасов, Зорро и Бондов не спасло бы лишь умение драться и стрелять. А они еще и головой думали! И пистолет не всегда может оказаться рядом, да и кулаки не всегда могут помочь...
  И он, стоя в глубине необозримого и пахучего соснового леса, выделяясь грузноватой фигурой на фоне блестящего БМВ, ловко стрелял в сосну на противоположном конце поляны.
  "Ишь, философ выискался. И пострелял я гораздо больше тебя", - думал Сергей.
  Но вслух ничего не сказал.
  Когда они, петляя по узкой грунтовой дороге, выруливали из леса, Сергей спросил:
  - А вам приходилось убирать?
  - Всякое бывает, - неопределенно ответил Бородач, увлеченно крутя рулевое колесо. - Вообще-то мордобой, убийства - дело недоносков. Такие дела нельзя делать своими руками, для этого есть охрана.
  - И как вы набираете охрану?
  - В семи случаях из десяти это малолетки. Их набирают в разных секциях, клубах, на тусовках, дискотеках. Ценим культуристов - каратистов, просто - лихих и хулиганистых парней, бывших армейцев. Чаще всего это люди низкого пошиба, невысокого интеллекта, с куриными мозгами, у которых чешутся кулаки. Иногда - просто отчаявшиеся люди. Ты ведь с подобными общался, наверное, надоело?
  - Конечно. Хочется какого-то настоящего дела, серьезного....
  - Будет. Не все сразу...Так вот. Мы их вербуем. Ты сам искал нас через подружку, мы испытали тебя, проверили твои качества. Тебе можно поручать кое-что посерьезнее.
  А других рядовых берем так. Подходит кент на "пятачке" просит закурить, предлагает заработать. Вот и все. Отказываются далеко не все. Проверяем, если подходит - допускаем на более высокий уровень, даем работку посложнее. Если нет - можем отпустить. Убираем лишь в крайнем случае, в зависимости от того, что он выполнял.
  Бородач внимательно объезжал темные лужи, временами давил кусты.
  Сергей подумал немного и спросил:
  - А может ли уйти человек, заработавший для себя, но знающий ваши секреты?
  - "Спрыгнуть" у нас нелегко. Надо откупиться. Сумма большая. Или еще одно важное дело сделать и отпускаем. Но тем, кто глубоко влез в наши дела, а потом решил тихонько смотать удочки - одна дорога.
  И Бородач многозначительно свистнул.
  Сергею стало жутко. Бородач наконец-то выехал на трассу и, наслаждаясь мощью двигателя, разгонял автомобиль. Мимо проносились скучные поля, вдалеке темно-зеленой стеной стоял лес. Мелкий дождь начал моросить в стекло.
  
  ***
  Своего шефа Бородача Сергей видел нечасто. Ходили слухи, что кроме рэкета их шеф заведует еще какой-то охраной, выполняет важные поручения верхушки, которая руководит Сообществом.
  Со временем Сергей понял, что это была хорошо организованная сеть, проникающая в различные слои общества. Эту систему обслуживали коррумпированные сотрудники правоохранительных органов, отдельные представители советской и партийной власти. Грабежи, наркобизнес, заказные убийства, игорный бизнес (организующий катраны - игорные дома), проституция, торговля оружием - традиционные занятия Сообщества. Некоторые группы даже действовали легально, занимались кооперативной деятельностью.
  "Проработав" год с рэкетирами Сергей кое-что узнал.
   В ядро группировок редко входили люди с уголовным прошлым. Нет, это были преступники иного уровня. "Рядовые" исполняли "грязные дела", им тут же платили, о верхах они ничего не знали. В группировках были люди с высшим образованием, было много бывших военных, спортсменов, афганцев. Они следят за своим здоровьям, пьют очень умеренно, посещают сауну, ездят на отдых в Прибалтику или за границу. Конечно, Сергей реально оценивал свои возможности и прекрасно понимал, что всего "спрута" ему не одолеть. Но подорвать одну группировку ударом изнутри, то есть обрубить одно щупальце чудовища - это его долг. Это значит избавить десятки, а может и сотни людей от искалечения и смерти. Но дальше Сергей продвинуться не мог. Была какая-то стена, в эту стену Сергей уперся. Заниматься дальше криминальными делами у него желания не было.
  Сергей находился на грани отчаяния, когда на помощь пришел его величество Случай.
  Все началось с внезапного вызова Бородача.
  Он, поглядывая на Сергея маленькими лукавыми, маслянисто блестевшими на тыквенном лице глазками, поручил Сергею встретить и привезти крупную партию "сухого молока". О том, что понимается под "сухим молоком" Бородач не распространялся, но Сергей, имея некоторый багаж знаний, примерно догадывался. Действительно, это было серьезное поручение. Товар был крупную сумму. Эта, с точки зрения "верхов" не очень значительная операция, для уровня Сергея была допуском в иной слой, и он насторожился. Появился хоть какой-то шанс узнать, вывезти, проследить.
  Партия шла не в очень удачное время. "Органы" внимательно проверяли все главные въезды в город, под наблюдением были речпорт, автовокзал, железная дорога и аэродром.
  Товар везли в автомобиле, под видом обычного торгового груза. Это было безопаснее, так как бывалый, хорошо знавший все пути водитель, мог проскользнуть в город по второстепенной дороге.
  Сергей должен был выехать к ближайшему селу Грибки. Там, в 15 километрах от города, он должен был встретить машину, принять товар, доставить его в город и сдать людям Бородача.
  На всякий случай Сергей изменил внешность: приклеил усы, подстриг пышную шевелюру, превратив ее в короткую, спортивного типа прическу, одел большие, скрывающие пол - лица очки. Такого барахла - маскарада у Бородача хватало. Взяв у шефа пистолет Макарова и запасную обойму, Сергей почувствовал себя увереннее. Бородач был против оружия, ибо его обнаружение, даже случайное, могло привести к провалу всей операции, но Сергей его оставил.
  
  ***
  Впрочем, все прошло успешно.
  К Грибкам он выехал утренним рейсом. Старенький автобус высадил его и двух старушек у огромного колхозного поля. До самого села нужно ковылять по грунтовке несколько километров.
  Сергей ушел в лесопосадку, отделявшую одно поле от другого. Пирамиды взметнувшихся вверх веток создавали надежную тень. Пахло придорожной пылью, полевыми цветами и сеном. Густо разросшийся кустарник оказался черной смородиной. Сергей пососал черные ягодки, вспоминая забытый вкус детства. Он слушал шепот листьев под легким дуновением пахучего полевого ветерка и вспоминал прошлое, хотя собирался строить план. Голова работала плохо. Почему-то вспомнился Князев, которого все - таки загребли в армию, который служил где-то на Балтике, вспомнил неудачное "похищение" ими видеомагнитофона. Все это выглядело сейчас дико, наивно и смешно.
  Вспомнилась Зоя. Где она сейчас? Какой она стала? Хотелось бы ее увидеть!
  Пытался он думать также о смысле сегодняшней жизни, о будущем. Он представлялось ему зыбким и неясным. Работа, семья, дети - начнется бег по кругу...Нет, все это не для него. Вот сейчас, пока он не нашел мерзавцев, его жизнь имеет смысл. А что будет далее? Всплыло лицо Майи. Она добрая, нежная и одновременно имеет авантюрную жилку. Она также вряд ли приспособлена для семьи. Как развернутся их отношения? Сможет ли он назвать ее своей женой? Женой? Это слово кажется таким скучным! Почему не подругой, верной спутницей жизни? Как сковывает, унижает, ограничивает людей брак! Человек всю свою жизнь стоит перед проблемой выбора. В детстве, юности и зрелости. И каждый раз может выбрать по-разному. Так почему же его заставляют выбирать раз и навсегда!
  Сигнал электронных часов отвлек его от размышлений.
  Размахивая пыль и паутину, Сергей выбрался к обочине дороги, надел очки.
  Солнце блистало на черном зеркале асфальта, вспыхивая игривыми миражами. Пекло августовское солнце. Запах горячего асфальта переплетался с душным и пыльным запахом придорожной травы.
  Скромный фургон "Москвича" подъехал через двадцать минут. Машину вел веселый парень в фуражке с козырьком, а рядом сидел еще один, припевавший под музыку приемника.
  Они угостили Сергея дорогими сигаретами, вручили ему товарную накладную и вышли, пожелав удачи.
  Несмотря на потрепанный внешний вид "Москвич" шел неплохо. Сергей мчался по почти пустынной трассе. Свернув на боковую дорогу, колеса автомобиля застучали по сухой грунтовке. Среди деревьев блеснула серебряным зигзагом речка.
  На берегу, местами заросшем густым кустарником, Сергей остановился. Вокруг было тихо и безлюдно. Он открыл багажник, отбросив в сторону тряпки. Здесь стояли ящики. Сергей аккуратно поддел крышку одного из них и осмотрел содержимое. Догадаться о том, что он вез, было делом нетрудным.
  Это было партия маковой соломки. Тридцать килограмм ядовитого зелья были закатаны в большие жестяные банки под видом сухого молока. "Товар" был привезен из Нежинского района Черниговской области, где мак выращивали на колхозных полях и были "свои" люди.
  Сергей подивился изобретательности перевозчиков. Доставка была продумана до мелочей: герметично закатанные в банки маковые головки вряд ли бы учуяла служебная собака. Еще одним отводом для глаз была товарная накладная. Но - осторожность, прежде всего!
  Сергей почувствовал удачу. Он сел в кабину, посмотрел на часы и устало склонил голову на руль. Перед глазами стояли одурманенные, несчастные люди, которые жизни не мыслили без "кайфа". Выплыло из небытия лицо Мальвины и заставило больно сжаться сердце...
  Он видел людей, у которых был абстинентный синдром - вынужденное воздержание от приема наркотиков. Такие люди всегда были напряжены, злы, готовы убить кого угодно, лишь бы получить свою дозу. Бессонница, тревога, беспричинные страхи не давали покоя. Лишь только после очередной лозы у них восстанавливалось самочувствие. Такие люди деградировали, как личности, обеспечивали себе раннюю и мучительную смерть. Сергей слышал о детях, которые бывают у наркоманов. Ему рассказывали о ребенке - калеке, родившемуся у одной матери, принимавшей героин. То, что лежало сейчас в безобидных банках из-под "сухого молока", было медленной смертью...
  Банки полетели в воду...
  Набив ящики камнями, Сергей накрыл их двойным слоем бумаги и заколотил.
  Забросав тряпками, он хлопнул багажником и выехал на шоссе.
  
  ***
  В город он попал без приключений. Ему, таксисту, это было нетрудно. Возле универмага к нему должны были сесть два человека, которых он знал лишь по фото, а они не знали его вовсе, ибо ориентировались лишь по номеру машины.
  Это был некий Валик, коренастый, хорошо сложенный, спортивного вида парень и его подручный, которого Сергей знал по кличке Шпинт, бывший "вор в законе".
  Им он должен был отдать руль. Не доезжая до места встречи, Сергей свернул на автостоянку и пробил колесо гвоздем. Оно потихоньку спускало.
  Когда они сели в его машину, Сергей доложил, что все обошлось без приключений, за исключением одной неприятности, произошедшей, видимо из-за дальности пути, пройденного машиной - спустило колесо.
  Ехать далее было невозможно. Это не входило в планы Валика, и он недовольно бурчал. Вообще он был замкнутой личностью. Сергей знал о нем понаслышке. Валик занимался наркотиками и приезжал с какого-то острова. Что за "остров", Сергей не знал. Он не сомневался, что это название условное. Шпинт сказал, что у них в городе есть "точка" - неплохо оборудованный гараж, но вот кто будет всем этим заниматься? Оба признали себя несведущими в автомобильном деле.
  Сергей сказал, что для него, водителя с опытом, сменить колесо - это пара пустяков.
  - Ладно, давай, только быстрее, - проворчал хмурый Валик.
  Кое-как они дотянули до гаража. Он был действительно хорошо оборудован и пуст - автомобиль был на руках. Рядом располагались закрытые на замки гаражные боксы. Безлюдность была на руку Сергею. Он не сомневался, что Валик непосредственно связан с Янисом и надеялся у него кое-что выведать.
  Работая домкратом и ключом, Сергей исподтишка наблюдал за этой парой.
  Шпинт, поведав пару грязных анекдотов, нашел в ящичке полбутылки вина и был доволен, похлебывая, расхаживая взад-вперед.
  Валик уселся на раскладном стульчике у входа, сославшись на то, что не переносит запаха бензина. От вина он отказался, достав из сумки банку немецкого пива, сквозь дырочку похлебывал его, затягиваясь сигаретой.
  Обстановка казалась безмятежной.
  Сергея, создавая видимость работы, прилег на коврик под машину. Когда Шпинт проходил мимо он, сделав узлом ноги, свалил его. Один удар ребром ладони - и Шпинт остался недвижим. Воцарилась тишина.
  Валик лениво цедил пиво у входа, поглядывая на часы. Он сидел спиной к Сергею.
  Пошарив в куртке Шпинта, Сергей обнаружил пистолет с глушителем. Подойдя, он ткнул им в спину Валика. Тот вздрогнул, медленно обернулся, сигарета выпала изо рта.
  Сергей поманил его внутрь гаража и там прижал к стене.
  - Я не понял, ты что, мент? - спросил Валик. Он еще не верил в реальность происходящего.
  - Куда нужно отправить товар? - процедил Сергей.
  - На кого работаешь? - недоуменно спросил Валик.
  - Я тебе задал вопрос.
  - Да иди ты...со своими вопросами.
  Сергей прижал ствол к животу бандита.
  - Я тебе вышибу все твои гнилые внутренности, если не скажешь!
  И он взвел курок.
  Валик сглотнул слюну и презрительно глянул на него.
  - Ну!
  - Ладно, черт с тобой! Что ты мне гарантируешь?
  - Компанию со Шпинтом в темном подвале. До утра. Рядом с бензинчиком. Понятно?
  Валик состроил презрительную мину.
  - Так куда нужно отправить товар? - резко спросил Сергей.
  - На остров.
  - Что за остров?
  - В нижнем течении реки, где ... это самое... водохранилище расширяется. Там несколько островов. Этот называется Солнечный.
  - Как его найти?
  - Ну как? Плыть вниз по течению. Несколько километров. ... Любая карта области укажет его.
  - А что там на острове?
  - Небольшая вилла. В ней какая-то лаборатория химическая. Подробности не знаю. Знаю только, что все это оборудовано под эту, как ее, метеорологическую площадку. Кажется, так.
  - Как она охраняется?
  - Ребятами Бородача.
  - Где Янис?
  - Какой Янис? Ян?
  - Ну да, Ян.
  - Там он. Рядом с лабораторией в подвальном помещении есть небольшой бункер. Стены звуконепроницаемые. Там можно прятаться неделю, и никто не найдет.
  - Что собою представляет обслуга, охрана?
  - Один неотлучно живет на катере у причала. Один слуга и одновременно повар. И пять человек охраны.
  - Не врешь?
  - А на хрена мне врать? Не веришь, стреляй... В разное время на острове бывает разное количество людей. Так что, сколько там их будет определить точно трудно.
  - Сидор там?
  - Не знаю такого.
  - Как вы доберетесь туда?
  - Слушай, ну ты даешь! Ты что собрался... Сколько тебе заплатили?
  - Говори!
  - Ну, через полтора часа у городского причала будет прогулочный катер. Он должен забрать нас с товаром. Если машина задержится или нас не будет, по какой иной причине, катер будет в шесть утра. Если машина придет в этот ... промежуток времени - ставим ее в гараж под охраной и ночуем.
  - Почему такие предосторожности?
  - А ты думал! Менты проводят свои операции... Шеф велел быть предельно осторожными.
  Сергей убрал руку с пистолетом.
  - Ладно, давай, открывай люк и спускайся в подвал.
  - Слушай, странный ты... Тебя найдут и голову оторвут!
  - Это мы посмотрим.
  Сергей немного отвлекся, и Валик не упустил этот момент: он внезапно ударил по руке так, что пистолет выпал.
  Сергей не успел сориентироваться, как последовал новый удар в скулу. Он отлетел назад, но тут же вскочил, готовый к обороне. С лица закапала кровь.
  Они стояли друг против друга, приняв боевые позиции. Пистолет улетел куда-то под багажник автомобиля, виднелся лишь кончик его рукоятки.
  Валик ловкими движениями ног аккуратно снял туфли. Он бесшумно ходил по резиновому коврику гаража и улыбался.
  - Тебе крышка, птенчик! Понял? Перышки еще не отросли!
  Сергея охватила злость, он еле сдерживал себя. Он понимал, что перед ним опытный каратист, который вероятно тренируется почти ежедневно и шансов у него крайне мало. Он уже более года не тренировался, хотя и помнил уроки майора Мудрова. Он согнул ноги в коленях, выставил левое плечо вперед, немного нагнувшись, сжав кулаки, защищая правой рукой грудь. Страха он не чувствовал, была лишь ненависть и даже какой-то азарт.
   Противник вскрикнул и ударил Сергея левой рукой в лицо. Сергей резко отклонился вправо, но Валику только это было и нужно - он, повернувшись на пальцах левой ноги, с полуоборота ударил Сергея правой ногой в склоненную голову. Но то ли он был меньше ростом, то ли брюки его были слишком для него тесны, то ли Сергея спасла мгновенная реакция, но попал он всего лишь в плечо.
  Силой удара Сергей был отброшен к стене, где густым ворохом висели промасленные комбинезоны - они смягчили удар.
  Сергей вскочил почти мгновенно, не обращая внимания на ноющую боль в плече, и тем самым избежал дополнительного удара ребром ладони своего противника.
  Он понимал, что попади каратист в голову - его череп был бы уже разбит, и он бы валялся на полу побежденным. Сергей знал, как многое в бою зависит от психического состояния, и сконцентрировал всю свою волю на уничтожение противника.
  Оба были поглощены этим, для них ничего более не существовало, глаза глядели в глаза, замечая каждое движение.
  Валик немного досадовал, что потерял хороший удар. Он понял, что перед ним тренированный соперник, хотя и не профессионал. Он успокоился, надеясь, что все еще впереди. Последовало еще два удара ногой, но Сергей парировал их, защищаясь, не переходя в контратаку. Краешком глаза он видел рукоятку пистолета, видневшуюся из - под борта машины. Понимая, что это единственное его спасение, он стал ближе к нему. Это был шанс.
  Сергей метнулся в сторону оружия и тут же присел, так как противник вскрикнул. И присел он не напрасно - Валик, пытаясь ударить его ногами, в прыжке перелетел через его пригнувшуюся голову и растянулся за ним. Сергей избежал еще одного опасного удара и теперь все решал вопрос времени.
  Для того, чтобы подняться, противнику нужны были секунды, и он, резко взмахнув ногами, поднялся, но еще меньше секунд понадобилось Сергею, чтобы схватить пистолет. Последовал новый страшный прыжок, но он уже был последним. Сергей нажал на спуск прямо во время удара в лицо и тут же отлетел.
  Пришел в себя не сразу. Лицо его было разбито, глаза заливала кровь, челюсть ломило. Отерев лицо платком, он взглянул на противника. Тот лежал неподвижно, на груди его белой рубахи росла кровавая ленточка.
  
  ***
  Пылающий день клонился к закату. Речная гладь отливала сталью и алела вдали. Остро пахло черемухой, яблонями, рыбой и гнилыми ветками.
  Сергей длинным черным ключом отпер замок. Тяжело грохнула и упала змеей в песок железная цепь. Лодка тихо плясала в темнеющей прибрежной воде.
  Заходящее солнце, вынырнув из серой массы противоположного берега, залило воду желто-оранжевым цветом. Сергей тронул воду веслом, тихо сморщив ее поверхность, и разбудил лодку. Короткими сильными взмахами он направил лодку к середине реки, вытирая вспотевший лоб.
  К путешествию он подготовился тщательно. Одел легкие, обтягивающие тренировочные брюки, мягкие кроссовки, безрукавку. К поясу были приторочены нож и пистолет. В специальном резиновом мешочке находились две дополнительные обоймы и металлическая коробка, перевязанная крест - накрест - взрывчатое устройство. На дне лодки лежала веревка. С собой Сергей захватил компас и планкарту района. Судя по ней, до острова необходимо было плыть часа два с небольшим.
  Он выплыл к середине реки и пошел не спеша, экономя силы.
  Мягкие руки Майи еще скользили плавными взмахами перед его взором, а прощальные ее поцелуи пламенели на лице. На мгновение, бросив весла, он сжал в кулаке и поцеловал маленький образок на цепочке, данный девушкой на прощание.
  Майя произнесла на прощание строки:
  
  Месяц плывет
  И тих, и спокоен;
  А юноша-воин
  На битву идет.
  Ружье заряжает джигит,
  И дева ему говорит:
  
  "Всегда награжден,
  Кто любит до гроба,
  Ни зависть, ни злоба
  Ему не закон;
  Пускай его смерть и погубит;
  Один не погибнет, кто любит!
  
  Любви изменивший
  Изменой кровавой,
  Врага не сразивши,
  Погибнет без славы;
  Дожди его ран не обмоют,
  И звери костей не зароют!"
  
  Месяц плывет
  И тих, и спокоен;
  А юноша-воин
  На битву идет!
  
  Девушка просила взять ее с собою, но Сергей не поддался на уговоры. Его дело - мужское дело. Ему был бы нужен помощник, но лучше бы парень!
  Сергей поклялся, что вернется, хотя сам до конца не верил этому. Дело, затеянное им, казалось ему невозможным для исполнения, как невозможна битва с бушующим во время бури океаном. Он шел на смерть, не боясь ее, зная, что умрет не напрасно. Он приложит все силы, чтобы победить Зло.
  Выглянул блистающий, переливающийся месяц. Сгущавшаяся сталь воды заблистала серебром. Река, казалось, застыла, только под килем бурлила вода, да плескались в серебряных струях весла. Сергей слился с серым, продолговатым телом лодки. Стучали часы, неумолимо мчалось время, проплывали рядом загадочные темные ночные острова, полные тайной жизни.
  Сергей временами включал фонарик, поглядывая на план. Он миновал уже два острова - необходим третий. Рядом с ним на карте был помечен крохотный островок - там Сергей рассчитывал спрятать лодку.
  Отдыхая, Сергей "сушил" весла и отдавал лодку на волю течения, чуть корректируя движение отдельными взмахами. Он ложился на дно лодки и тщательно, в который раз, обдумывал свои действия. Многое зависело от обстановки. Где-то далеко в городе, сияющем огнями, в гараже сидел запертый в подвальчике несчастный Шпинт, которого утром, с помощью Майи, должны были обнаружить. То, что когда-то было Валиком - зарыто в лесу. Здесь у него проколов не было. Сергею не жаль было этих людей. Собственно, за людей он их не считал. Они пожали то, что посеяли...
  Над ним было только одно звездное небо, огромное, таинственное и глубокое, щедро усыпанное звездной пылью. На мгновение ему показалось, что он летит меж звезд и более ничего не существует - ни земли, ни людей, ни смерти. Только он и громадная, необъятная Вселенная.
  Он заставил себя поднять и заметил, что отклонился от курса. Сильными взмахами весел он направил путь лодки и пошел, методично работая мышцами.
  Темная громада острова показалась вдали. Она наплывала постепенно, будто затягивая в свою черную пасть. Здесь река делалась шире и опаснее.
  С берега тянуло тиной и сыростью. Чуть шелестел ветерок в прибрежном кустарнике. Месяц слегка заливал своим светом верхушки темных деревьев и металлическую вышку.
  Сергей знал, что подходы к острову время от времени просматриваются, но надеялся, что в ночное время это происходит не так тщательно. Но в любом случае нужно было соблюдать осторожность.
  Сергей подошел к небольшому островку и, прыгнув в воду, вытащил лодку на низкий скользкий берег. Отмахиваясь от надоедливых комаров, тучей зудевшими в прибрежном ивняке, Сергей надежно привязал лодку к дереву и быстро перешел на противоположную сторону островка. Сел, наблюдая за большим островом. Вынул из пакета термос с кофе, добавив туда коньяку, выпил, закусив кусочком шоколада.
  Густое звездное небо купалось в воде. Шумели под ветром деревья, распугивая тишину. От острова веяло обманчивым покоем, лишь кое-где за деревьями тревожно мигал свет.
  Отдохнув, Сергей вошел в теплую маслянистую от лунного света воду и, оттолкнувшись от песчаного дна, поплыл.
  Плыл не спеша, отдыхая, переворачиваясь на спину, старясь не плескаться и не шуметь.
  Берег острова порос густым тростником. Пряная духота, смешанная с сыростью и веющий с реки ночной прохладой охватила его. Земляная жижа чавкала под ногами. В полную силу концертировали лягушки. Сергей нарочито выбрал такой труднодоступный берег, но тростник предательски шуршал и резал пальцы. Наконец он, отряхиваясь от воды и насекомых, вышел на твердый, точно орех берег, прислонился к дереву, ожидая, вслушиваясь, набираясь сил. Казалось, кудрявые стволы густых деревьев поглотят его усталое тело.
  Потом, пригнувшись, пошел берегом навстречу волнам слабо доносившейся музыки.
  Здесь был небольшой причал. Сергей взобрался на дерево, с высоты которого мог рассмотреть в звездном сиянии всю бухточку.
  У причала покачивался небольшой катер. Свет горел в кабине, оттуда слышалась музыка. Моторных лодок не было. Это был хороший знак: большая часть обитателей острова безмятежно отдыхала на берегу.
  Сергей, путаясь в тине, вошел в теплую воду и нырнул. Через какое-то время голова его показалась у борта катера.
  На палубе сидел на раскладном стуле и жрал консерву здоровенный детина.
  Брюхо его колыхалось от удовольствия. Цепляясь за поручни, Сергей взобрался на корму и мягко подошел к открытому люку. Он громко хлопнул крышкой и затаился.
  Детина, насторожившись, вскочил. Взяв в руки ружье, он быстро подошел к люку и загнул внутрь. В это время Сергей ударил его под зад. Тяжелым мешком здоровяк ляпнулся в трюм, а Сергей закрыл за ним люк, задраив его.
  - Отдохни!
  Сделав поломку в двигателе катера, Сергей вернулся на берег.
  Оглядевшись, пошел к тому месту, где подобно затерявшимся в лесу звездам светились окна дома. Самое опасное было еще впереди.
  Мысли его, перемешавшись в голове, бурлили и кипели, глаза, давно привыкнув к темноте, внимательно бегали по местности.
  Двор был окружен сравнительно невысоким забором. Над забором шел ряд колючей проволоки, лунный свет блестел на полированной поверхности железной калитки и обширных ворот. Переходя от куста к кусту, Сергей наблюдал за домом, освещенными окнами.
  Чьи-то осторожные шаги заставили его распластаться в кустарнике.
  На освещенном месте показался силуэт человека в шляпе с закрученными полями. В руках наперевес он держал ружье. Он шел тихо, и только шелест травы выдавал его движение, глаза вглядывались в темноту. Он остановился неподалеку от Сергея, а затем медленно пошел вглубь рощицы.
  Серей повернулся, задев ветку, ощутив боком острый камень.
  Человек в шляпе насторожился. Где-то ухала ночная птица. Все вокруг казалось, спало, кроме дома и этого человека.
  - Кто здесь? - громко спросил стоящий. - Выходи, а то стреляю без предупреждения.
  Сергей замер. Человек, вглядываясь, подошел ближе, но тучи скрыли месяц, погрузив мир во мрак.
  Зажав в руке камень, Сергей легонько бросил его в ближайшие кусты. Тишина лопнула выстрелом, разлетелась в пух толстая листва, посыпался порошок древесной коры.
  Выстрел оживил дом. Скрипнула калитка, вышли люди.
  - Петрович, ты стрелял? Что, все же есть кто-то? - раздались голоса.
  Петрович ответил хрипловатым голосом пожилого человека:
  - Кто-то тростником шуршал на берегу и дорожку протоптал. А теперь слышу шаги, шорохи.
  Люди топтались на месте, оглядываясь.
  -Это у тебя галлюцинации. Ветер шумит...
  - Стар ты больно стал, да и шпионских фильмов по видику насмотрелся.
  - Надо выпускать Султана, - сказал Петрович.
  - Думаешь?
  "Собака. Это плохо" - мелькнуло в голове у Сергея.
  Хлопнула калитка. В глубине двора заскулила собака, загремела цепь.
  Сергей, подобравшись, гибкой кошкой прыгнул на спину человека с ружьем.
  ...Ружье оказалось карабином, что, в общем-то, видно было по выстрелу. Оптический прицел позволял вести меткий огонь. Захватив оружие, Сергей с разгону прыгнул на забор, и, едва не сорвавшись, повис, затаившись, услыхав, как отпирается калитка. Затем, вновь подтянувшись, вылез на забор и, перешагнув осторожно через проволоку, прыгнул на рядом растущее ветвистое дерево. Под тяжестью тела ветка сломалась, и Сергей, исцарапавшись, упал в какие-то кусты. К счастью отделался лишь царапинами.
  За воротами слышны были голоса. Лаяла собака. Видимо в темноте еще не успели четко определить, откуда шум. Но рано или поздно собака выйдет на него. Значит надо действовать.
  Сергей замер за кустом. Это было удобное место. Кусты смородины и густые ветви яблони надежно скрывали его. Отсюда были видны калитка и дом.
  Сергей, сняв оружие с предохранителя, взял под прицел железную калитку.
  Вскоре послышались голоса и злобное урчание собаки. И когда ее силуэт, освещенный желтым дождем фонарного света, появился в зоне прицела, Сергей мягко нажал на спуск. Раздался визг, двое сразу же прыгнули в траву. Один тут же поднялся, подбежал к дереву. Пуля Сергея ударила в ствол рядом с его головой. Бежавший тут же упал ничком.
  Второй едва заметно полз к кусту. Сергей выстрелил, но пуля, лишь вспахав темноту, ушла в землю.
  Из-за куста застрекотал автомат, и пули горохом рассыпались по местности. Сергей узнал это автомат по звуку, он его видел в Афганистане. Это был израильский автомат "узи", один из лучших в мире, завезенный в Союз то ли с Афгана, то ли после землетрясения в Армении, кода прибывшие с гуманитарной помощью иностранные самолеты почти не подвергались таможенному досмотру.
  Пули щелкали по стволу дерева, сбивали ветки, шуршали в кустах. Сергей вжался в землю.
  Из - за дерева послышался вперемешку со стрекотанием "узи", тяжелый бой пистолета "ТТ". "Откуда у них такое оружие?", - механически подумал Сергей. И сам себе ответил: "Воруют с военных складов и продают потом на "черном рынке" по тысяче за ствол... Сволочи, высунуться не дают".
  Действительно, видимо сильно напугавшись неизвестного стрелка, охранники били в темноту почти беспрерывно.
  "Сейчас должен замолкнуть "ТТ", - подумал Сергей. - "Если, конечно, у него нет запасной обоймы. А ведь стрелять не умеют, гады. Особенно тот, что с "узи". Стреляет длинными, в белый свет, как в копейку. Разве так воюют! Только в кино!"
  Из всего этого Сергей заключил, что охрана состоит из неопытных молодых людей, вероятно еще не служивших, или давно позабывших службу.
  Вскоре "ТТ" действительно замолк. Сергей подобрал грудку земли покрупнее и бросил к забору, чтобы создать впечатление ухода неизвестного нарушителя. И действительно, "узи" забил в ту сторону. Тот, кто был с "ТТ" вышел в полосу лунного света и оголил себя, тут же получив пулю. Заорав, схватившись за шею, он привлек внимание своего товарища.
  Вспыхнувший яркий свет фонаря, озарившего сад, и суета в доме свидетельствовали о подходе помощи. На какое-то время стала видна полная фигура стрелка с автоматом. Сергей тут же поймал его в прицел и выстрелил. Тот ойкнул по - поросячьи, и, выронив из полных маленьких рук автомат, повалился в траву.
  "Это только трое. А сколько их еще в доме?" - подумал Сергей.
  В это время из дома выбежало еще два человека.
  Один был лохмат и вооружен, видимо обрезом, стрелявшим картечью. Другой был высокий, спортивный, держал в руке пистолет Макарова. Он выпали два раза наугад в темноту.
  Сергей, быстро перекатываясь по траве, скрываясь за кустами и деревьями, спрятался за небольшой кирпичной постройкой, стена которой надежно защищала от пуль. Он наблюдал за происходящим.
  Люди метались в панике. Выйдя в ночную мглу из дома, где видимо было застолье с играми, они ничего не могли разобрать, метались по дорожкам, стреляя наугад.
  -Что такое?
  - Кто здесь?!
  - Фред! Где ты, Фред!
  Сергей вспомнил Фреда и улыбнулся. Ну, вот еще один голубчик готов. Вендетта, черт возьми!
  - Что здесь происходит? - это раздался твердый голос Бородача. Он спускался в струйке света по ступенькам, держа автомат стволом вниз.
  Кто-то в темноте сказал:
  - А может здесь менты?
  - Ерунда! Менты так не действуют! - послышался ответ.
  - Обычные воры?
  - Хватит болтать, - грозно сказал Бородач. - Немедленно обыщите сад. Если кого-то найдете - постарайтесь взять живым. Хотя бы одного. Если невозможно - ликвидируйте! Где собака?
  - Убита.
  - Черт с ней! Что там с Пампушкой?
  - Ранен в живот.
  - Внесите в дом, олухи, не бросайте здесь. Аккуратно! А Фред?
  - Наповал...
  Один из охранников крикнул в темноту:
  - Кузьма Петрович! Ты где? Что-то его не видно...
  - Может он на территории. Леха, давай сгоняй на территорию.
  Сергей понял, что он держал в руках карабин этот самого Кузьмы Петровича.
  - Возьми мою машину. Объедешь остров. Побывай на причале. Узнай хорошенько, что произошло. Найдешь Петровича - ко мне! И будь внимателен и осторожен! - распорядился Бородач.
  В освещенном прямоугольнике двери появилась сумеречная фигура. И тут же нырнула в темноту крыльца.
  С волнением и замиранием сердца Сергей слышал знакомый голос.
  - Что значит вся эта суета? У нас здесь ранчо или салун времен освоения Дикого Запада? Полигон для стрельб? Выхожу за бутылкой бренди и слышу пальбу, как в вестерне!
  Бородач заговорил виновато:
  - Было проникновение на территорию сада. Один или двое. Но, видимо, не больше двух. Сейчас все обшарим и выясним...
  - Странно. А чем у нас занимается охрана? Если напились - подписали себе смертный приговор! В общем, так. Делайте, что хотите, но тишину мне обеспечьте! Обыщите сад, остров, не знаю. ... Вызовите людей из города. Но через полчаса, максимум - минут через сорок должна быть полная тишина! Я сейчас в бункере с этим румыном, хорошо, хоть он еще ничего не слышал, а то подумал бы, что у нас здесь Чикаго! Через сорок минут мы поднимается в кабинет подписывать контракт. К этому времени все должно быть кончено. Все понятно?
  - Ясно, шеф. Все будет спокойно!
  - Если это разборки, то Малыш у меня хорошенько попляшет. Под пулями! Если надо, вызываете ментов, но только наших.
  - Ну, это понятно!
  Сергей не сводил прицела с освещенной двери, но Янис как в воздухе растворился! Как он мог его упустить! Столько ждал этого часа!
  Сергей опустил карабин. Поплыли картинки прошлого: день рождения, нарядная Мальвина, румяный Янис... Избитая Мальвина на кровати... Огонь и дым, пылающая квартира...
  Сергей поднял карабин и поймал в прицел Бородача.
  Раздался глухой щелчок - магазин был пуст.
  Сергей имел еще два патрона и зарядил оружие.
  К сараю осторожно приближался блуждающий свет фонарика. Сергей притаился за углом. Когда неизвестный приблизился, Сергей ударил его прикладом под ноги, а потом по голове. Тот более не шевелился. Сергей подобрал двустволку, затаился и стал ждать.
  Итак, охрана - пятеро. Петрович выведен из строя. Фред убит. Пампушка - ранен, значит, серьезной опасности не представляет. Лохматый Леха с обрезом выехал на территорию. Остался значит один. Это тот, который высокий, спортивный, с пистолетом Макарова. Он где-то шастает по саду. Этот с ружьем очевидно просто прислуживает в доме. Он будет в отключке еще долго. Значит, остался Бородач, который тоже представляет собой опасность. Остался Янис и еще какой-то румын, но они глубоко в бункере, ничего не слышат. Есть ли кто еще в доме? Неизвестно.
  Нужно спешить. Иначе может быть еще хуже! Леха может найти того толстяка на катере. Неизвестно, в каком он состоянии, но все - таки. Возможно, Бородач уже вызвал по телефону людей из города. Они соберутся, хотя и не скоро. И все - таки нужно спешить.
  Сергей осторожно вышел из темноты постройки на лунную дорожку и тут же грохнул выстрел. Все - таки его обнаружили! Сергей мгновенно спрятался за стену, что-то течет за воротник. Кровь?
  Рана оказалась простой царапиной, пуля лишь зацепила мочку уха. Еще немного в сторону - и он бы разговаривал бы с духами. Новая пуля взрыхлила кирпич, посыпался порошок. Кто-то неплохо стрелял. Скрипнула дверь - на пороге появился Бородач
  - Кисленко, ты где?
  Сергей быстро выстрелил, но Бородач мгновенно пригнулся, и пуля разбила окно.
  - Здесь я! - откликнулся невидимый Кисленко. - Я его нашел. Он за складом. Заходи, с другой стороны.
  Сергей по голосу определил местонахождение противника. Тот находился за каким-то сооружением, расположенным слева. Вероятно, это была трансформаторная будка. Морщась от боли, Сергей вытер платком окровавленное ухо, залепил его ватой и пластырем. Он научился обрабатывать раны быстро.
  Затем нырнул в густую траву. Грохнули сразу два выстрела. Пули, пропахав ночь, взвизгнули совсем рядом. Сергей определил, что справа подбирался к нему Бородач, стрелявший из "узи" одиночными. С этой стороны слышались тихие шаги. Бородач белел в темноте рубашкой. Он перебегал от дерева к дереву, производя редкие выстрелы.
  Нужно было уходить. Но если он поднимется, то немедленно будет сражен, ибо уже обнаружен. Сноп яркого света ударил в глаза, осветил темные крючковатые ветви, разлапистый кустарник, окаймлённый густой травой. Сергей вжался в траву. Луч скользил, и новые пули спрятались в траву. Быстро подняв карабин, Сергей навскидку выпустил последнюю пулю. Фонарь задрожав, упал в траву. Видимо Бородач был ранен.
  Сергей вынул пистолет с глушителем и послал еще пару пуль в ту сторону, где упавшей звездой затерялся в траве фонарь.
  Ответа не было. Но зато запели пули из-за будки.
  "Сейчас вернется тот, с территории и будет хуже. Пора проявлять активность".
  Сергей кубарем перекатился в сторону. Пули засвистели за ним.
  Налетев на очередной куст, Сергей подхватился и выстрелил, но это было бесполезно. У противника была безупречная позиция, будка находилась на пригорке. После одного из выстрелов, Сергей, громко вскрикнув, упал. Через несколько секунд послышался новый выстрел из "Макарова".
  "Кончает вторую обойму", - думал Сергей. - "Сейчас пойдет, и, не доходя до меня, выстрелит".
  Он резко поднялся, и едва различив фигурку в полумраке, нажал на спуск несколько раз. Выманенный из засады противник был в нескольких шагах. Закричав от боли, он упал навзничь в траву.
  Сергей осторожно пошел к тому месту, где был Бородач. Тот белой глыбой лежал на спине, раскинув руки. Рядом валялся автомат. Фонарь ярким золотым пятном горел в фосфорически святящейся траве.
  
  ***
  Разбуженный, встревоженный сад засыпал медленно, скрывая во мрак тайны только что происходивших событий. Тишина ночи нарушалась лишь гулом идущего по реке судна, шепотом деревьев и одинокими резкими криками ночных птиц.
  Окна второго этажа вспыхнули сиренево-голубым светом. В комнату вошли двое. Один, выделяясь белой рубашкой и галстуком с брошью, был постаревшим Янисом. Седина тронула его виски, мешки под глазами делали лицо несколько обрюзгшим. Прищур глаз оставался знакомым, коварным, тонкие губы сложились в презрительную улыбку. Рядом с ним стоял темноволосый курчавый мужчина в аккуратном дорогом костюме. Янис жестом пригласил гостя сесть, открыл маленький бар, разлил вино по бокалам. Затем, долго о чем-то говоря, встал, открыл сейф.
  Черноволосый забеспокоился, поднялся, открыл дипломат. Какие-то бумаги и свертки перекочевали из сейфа в чемоданчик незнакомца.
  Сергей, раскачав веревку, размахнулся и, разбив ногами окно, влетел в комнату.
  Янис схватил пистолет, но тут же бросил его на стол, ибо на него смотрело дуло автомата.
  В разбитом окне стоял незнакомый ему человек. Вряд ли он признал бы в этом полуобнаженном, исцарапанном, окровавленном юноше с глазами безумца того самого нескладного паренька, когда-то давно имевшего наглость ухаживать за Мальвиной.
  - Я не понимаю причин этого вторжения. Кто вы? Здесь территория метеорологической станции. Здесь проводятся научные изыскания ... Во всяком случае, могли бы войти через дверь.
  - Оружие на стол!
  Это приказание, произнесенное уже успевшим слегка отдышаться Сергеем, адресовалось незнакомцу в костюме, который стал испуганно пятиться и шарить в кармане. Тот, заговорив в извинительном тоне на непонятном языке, вынул из кармана небольшой браунинг, небрежно бросив его на столик, поднял руки кверху.
  - Я не понимаю! - повысив голос, повторил Янис. - Придется вызывать милицию.
  -Такую же продажную, как и вы сами! Научные изыскания... Хороша исследовательская станция, где полно вооруженных до зубов убийц, а главный убийца прячется здесь!
  Янис изменился в лице. Он как будто что-то припомнил.
  - Кто ты? - резко спросил он.
  - Я? - ухмыльнулся Сергей. - Твоя смерть. Ты меня не узнал? А я тебя искал долго, ой, как долго.
  - Мы знакомы? Где-то встречались? Подожди, давай поговорим, как джентльмены.
  - Нет, - Сергей покачал головой. - С тобой говорить я не буду. Ты лучше меня вспомни. Чемоданчики, юный посыльный, Мальвина. Ну, что, вспомнил? По глазам вижу, что вспомнил.
  - Ладно. Сколько тебе нужно?
  Янис явно затягивал время.
  И тут же раздался голос.
  - Брось, автомат на пол ... Ну!
  В раскрытой двери с обрезом в руках застыл длинноволосый Леха.
  Сергей небрежно бросил автомат и посмотрел на часы.
  Янис и гость тут же завладели своим оружием.
  - Ну, вот и конец всей истории, юный Робин Гуд. Или может лучше - граф Монте-Кристо? - саркастически заговорил Янис. - Только вот не вышло! Нашел с кем тягаться, играть в благородство! Кишка тонка! Отсюда ты уже не выйдешь живым, это ты понимаешь?
  - Значит, мы вместе взлетим на воздух, - спокойно сказал Сергей.
  - То есть?
  - Под здание подложена мощная мина с часовым механизмом. Через пятнадцать минут будет взрыв.
  Янис побледнев, подскочил к Сергею.
  - Где мина? Говори, быстро!
  Сергей внезапно схватил его за шею и приставил к горлу нож.
  - Ни одного движения! Бросьте оружие, или ему конец!
  Леха и гость замешкались.
  - Выполняйте, что он говорит! - закричал Янис, чувствуя, как кровь от пореза бежит за воротник.
  Гость первым бросил пистолет, и Сергей мгновенно метнул в Леху нож. Тот, падая, механически нажал на спуск. Заряд картечи разбил люстру, и она, подобно цветку, разлетелась лепестками.
  Янис ударил Сергея, отскочив в сторону.
  Сергей быстро включил фонарь и схватил автомат. Под столом сидел гость и трясся от страха. Яниса не было, и только в стене виднелась открытая запасная дверь.
  
  ***
  Сергей сидел на островке и курил, когда тишина вдруг взорвалась страшным пламенем, ослепив окружающий массив леса. Сергею почудился в этом грохоте звон колоколов. Молочно - алый и зеленый блеск затанцевал на речной глади, вдруг вздыбившейся, словно волчья шерсть. Взлетевшая в небо башенка с грохотом пронзила деревья, свалившись в лес. С неистовой силой бушевало пламя, пожирая дом. Трещали стекла, деревья вспыхивали, как свечи.
  Сергей потирал заложенные уши.
  Надо было уходить. Он вывел лодку в теплую воду, оттолкнулся веслом и пошел через пролив. У большого острова метались моторки, слышались крики. Но он уже не обращал на это внимания. Он ощущал смертельную усталость, а главное - какую-то пустоту и безнадежность. Более всего он сейчас жалел, что не может пустить себе пулю в лоб.
  ____________________________________________________________________
  
  Глава 15. Зоя. "Время любить"
  
  Буйство природы за окном поражало великолепием красок. Но Зоя, казалось, этого не замечала. Она мило беседовала с подругами, подсознательно, с волнением, ожидая прихода преподавателя Павла Павловича. Обычно он появлялся за двадцать минут до начала лекции, разложив свои конспекты и повесив карту, долго ходил от окна к кафедре, не замечая никого, углубленный в собственные мысли. О чем он так серьезно думал и переживал, смотря иногда подолгу в окно, можно было только догадываться. Переживал ли за то, что на мертвом якоре стоит диссертация и, неизвестно, когда и как, можно было всерьез за нее взяться. Или тревожила ухудшившаяся учеба студентов. Или декан не давал ему житья, ежедневно пеняя ему на запущенную работу на кафедре. Иль может волновали дела житейские, неустроенный быт, повседневные заботы...
  Одиноко лежит на шатком стульчике его видавший виды портфельчик, а на столе - красная папка.
  В аудитории была обычная суета - сновали туда-сюда неугомонные студенты, кто-то переписывал задания, кто-то просто смеялся и болтал, а Зоя просто чисто механически поддерживала разговор подруг, а сама вся была в ожидании: вот-вот откроется дверь. Она ждала лекции, как ждут важного события, тетрадь и ручка давно уже были приготовлены.
  И вот, наконец, он появился, слегка ссутулившийся, с легкой сединой, с оттягивающим руку неизменным портфелем и картой под мышкой, уронив неизвестно кому "добрый день", ни на кого не глядя сразу отправился к столу. Мало кто обратил внимание на его появление. За весь год оно стало явлением обычным. А он, расстегнув знакомую красную папку, извлек оттуда исписанные листы, что-то подчеркивал, нацепив на нос очки, а потом, заполнив журнал, наконец, встал и подошел к окну, щурясь от весеннего солнца, глядя на бегущие машины, прохожих, а чаще всего просто в небо. И Зоя, в который раз глядя долго и серьезно думала: "Кто он? Мне кажется, что он очень умный, а главное, очень одинокий и, видимо, не очень счастливый человек". Об этом говорила не только его видавшая виды одежда. Об этом говорили его рассказы: медленные, обстоятельные, умные, временами предельно научные, заставлявшие напрягать мозги, временами - такие магически интересные, что курс замирал, и стояла такая тишина, что слышна была вся улица, с ее звуками, шумами и шорохами.
  Никто из студентов никогда не говорил о нем плохо, за глаза его называли просто "Палыч", относились к нему по-доброму, иногда, с чуть легкой иронией, но, в общем, с уважением: предмет он свой знал, читал хорошо и интересно.
  И никто из курса даже не подозревал, что суровая и неприступная Зоя, уважаемая в коллективе староста всего курса, так интересуется доцентом Афанасьевым.
  Звенит звонок. Афанасьев, сняв очки и поправив одним взмахом волосы, окинул усталым и тусклым взором шумливую аудиторию, ожидая, когда наконец-то затихнут последние возгласы, глухим голосом говорит:
  - Сегодня я прошу вас записать в ваши тетради название следующей темы...
  И погружается в средневековье.
  И вновь студентов охватывает медленный поток событий, имен и дат. И проходят мимо, шурша платьями, важные все эти Каролинги, Бурбоны, Валуа, Ланкастеры и Тюдоры. Вновь слышен звон мечей рыцарей в крестовых походах, вновь неистово бичует папу Савонарола и пылают костры злобного догматика Торквемады, а мужественная Жанна, под градом стрел, со знаменем в руках, взбирается на крепостную стену. Снова мучается в застенках мечтатель Кампанелла, а Генрих Наваррский торжественно отрекается от протестантизма. Снова пылает на костре Ян Гус, а Лютер сжигает папскую грамоту, зоркие глаза Леонардо вглядываются в чертеж новой машины, а Колумб плывет навстречу неизвестному...
  Все они, казалось, оживали в его интересном и одновременно утомительно длительном рассказе, все они, подобно призракам, заполняли комнату, и души студентов наполнялись неизъяснимой благостью приобщения к вечности человеческой истории, что есть часть истории космической, где воедино слились радость и горе, добро и зло, мерзость и благородство. И Зоя почти все, в отличие от других, записывала вслед за Павлом Павловичем. Иногда она теряла нить его рассказа и просто смотрела в эти светлые, какие-то мягкие и добрые глаза. А он, временами ловя на себе взгляд этой строгой девушки, старосты курса, медленно вытягивал платок и зачем-то вытирал эти глаза, не забывая манипулировать другой рукой, где в цепких пальцах была зажата ручка, блуждающая в дебрях карты. Движения ручки напоминали взмахи дирижерской палочки, он как бы дирижировал студентами, создавая тот огромный и волшебный ученический хор с обменом энергией, от которого получается взаимное удовлетворение.
  И вот лекция прочитана, и он, уставший, вздыхает, вытирает лоб платочком, усаживается на стул, окруженный стайкой студентов, чтобы неторопливо, обстоятельно ответить на вопросы. Зоя ждет, пока разойдется толпа. Она останется с ним один на один, и как добросовестный староста курса подойдет к нему, чтобы отметить отсутствующих, и как обычно, будет говорить сдержанно, коротко и сухо, не глядя ему в глаза, сама себя внутри, себя ругая за эту сухость...
  И дома она вновь будет думать об этом человеке, о том, что же такое происходит с нею, какое волшебство, почему он так ее интересует. Будет думать, и одновременно, будет стараться не давать самой себе окончательного ответа, ибо чувствует, что признание будет страшным для нее. Она будет вновь, до позднего вечера сидеть в библиотеке, готовясь к семинарам, внутренне сердясь, что он так редко спрашивает ее, а ей так хочется порадовать его своими знаниями, доказать, какой громадный труд она проделала...
  И будут еще вечера с подругами, и дискотеки, и вечная студенческая игра, шутливая и серьезная одновременно, переходящая во флирт. И она - суровая и активная, умная и неприступная, будет играть в них едва ли не первую скрипку, будет разбивать о себя юношеские сердца, которые уже начинают проникаться сознанием несокрушимости ее крепости, неприступности ее сердца. И все же судьбе будет угодно улыбнуться и одарить ее совсем иным...
  ***
  Последний экзамен летней сессии - историю средних веков Зоя сдавала последней. В открытое окно веяло пряностью горячего липкого дня, постукивала в стекло жужжащая беспокойная муха, а Зоя, давно написавшая ответ на вопросы билета, сидела и перечитывала его, корректируя, ожидая, когда Павел Павлович допросит упрямого студента...
  Он слушал Зою, казалось, рассеянно, отводя взор куда-то в сторону, вероятно думая о своем. Внезапно он прервал ее, сказав "спасибо, достаточно", и Зоя не выдержала и выпалила ему по всегдашней своей несдержанности:
  - Ну почему вы так не любите, когда я вам рассказываю?
  Он удивился, подняв свои красивые глаза от зачетки, в которой рука уже выводила "отлично" и даже поправил сползшие на нос очки:
  - Почему вы так решили?
  - Вы никогда не дослушиваете меня до конца, - сказала Зоя решительно. - Даже на семинарах вы меня вызываете крайне редко.
  Он опешил и засуетился:
  - Да помилуйте, я просто уверен, что вы все хорошо знаете.
  Он еще больше удивился, когда заметил в ее глазах слезинку досады.
  А Зоя говорила:
  - А может я хочу вам рассказывать больше и больше, мне нравится вам рассказывать, а может я обожаю вас и ваш предмет. А вы - сухарь!
  И Зоя, сама удивившись своей смелости, схватила свою зачетку, и сердито бросив "до свидания", понеслась на улицу.
  Здесь, среди тополей, шелеста листвы и нарядных, улыбчивых людей, Зоин отчаянный гнев начал стихать. Осознав произошедшее, она покраснела, как пион.
  "Что я наговорила Афанасьеву", - думала она, быстро шагая по тротуару, распугивая голубей. - "Как я могла?"
  Она летела, забывшись, так быстро, что не замечала друзей и подруг, проходивших мимо и удивленно глядящих ей вслед, а ветерок подхватывал и кружил ее платьице, обнажая точеные загорелые ноги.
  Придя в пустую квартиру (мама была на работе) Зоя долго не могла забыть происшедшее.
  "Получается, что я нагрубила ему. Нужно пойти и обязательно извиниться", - думала она, и сама себя, ругая себя за тот страх, который стал появляться в ней и который отговаривал ее от этого шага. Но Зоя была упрямой и бесстрашной девушкой, всю жизнь стремившейся к преодолению чего-либо. И поэтому она решилась.
  
  ***
  На работе Афанасьева не оказалось, была пятница, он взял отгул. Но Зоя не могла ждать до понедельника, это было выше ее сил.
  Узнав адрес Афанасьева в деканате, куда Зоя имела вхождение как староста курса, она решила идти прямо к нему домой. Она и только она, со своей безрассудной смелостью и некоторой долей упрямства могла решиться на такой поступок, ибо никто не решился бы идти к преподавателю домой по такому, казалось бы, ничтожному поводу. Но Зое повод не казался пустяковым, она уважала Афанасьева и готова была держать ответ за свою резкость.
  Шла она напряженная, взволнованная и единственное, что придавало ей уверенность, и было приятным, это то, что она надела новое платье, в котором чувствовала себя легкой и красивой.
  В том дворе приятно пахло липами, густые кроны деревьев почти не пропускали света, лишь отдельные его полоски цеплялись за ветви, как струны о пальцы музыканта. Чирикая возились в луже воробьи. Мальчишки, построившие из песка крепость и расставив солдатиков, расстреливали их из маленькой пушечки, стрелявшей, видимо, сухим горохом.
  На лавочках сидели бабуси, и Зоя смело спросила у них нужный подъезд. Поднявшись на этаж, вздохнула, и без колебаний нажала желтую кнопку звонка.
  - Входите, открыто, - донесся из глубины квартиры голос, и Зоя, толкнув дверь, решительно вступила в полумрак, сразу обо что-то споткнувшись.
  - Подождите, я зажгу свет, - и в прихожую метнулось светлое пятно рубашки. Вспыхнул мягкий свет, и Зоя, наконец, увидела Павла Павловича. Прежде чем он успел как-то отреагировать на ее приход, она выпалила:
  - Ну и захаращено тут у вас!
  - Это вы?!... Это так неожиданно! Я делал небольшую уборку и поставил сюда раскладушку, а это всего лишь маленький шкафчик для обуви. Так что извините. А вы проходите, пожалуйста, не стесняйтесь.
  Зоя прошла в комнату, села на диван, положив рядом сумочку, оглядываясь вокруг. Потом вспомнив основную цель своего визита, сказала чеканным громким голосом:
  - Пал Палыч! Я прошу вас прощения за резкие слова в ваш адрес, сказанные мною вчера. Я хочу сказать, что я уважаю вас, как знающего преподавателя, ученого, мастера своего дела и очень люблю ваши лекции. Я обидела вас несправедливо, это вырвалось у меня случайно и больше не повторится.
  Афанасьев стоял как вкопанный, удивленный произошедшим. Лишенный солидного костюма и галстука, он в домашней обстановке сразу как-то похудел, помолодел, выглядел растерянно. Но тут же обрел себя и заговорил:
  - Ну что вы, Калинова. Ну как можно? Какая обида? Я уже и забыл об этом вовсе. Вообще-то сейчас напряженная обстановка. Конец экзаменов, все уставшие, нервные... Обидных слов говорят много, конечно, да я не прислушиваюсь. Ко всему прислушиваться - жизни не хватит.
  Зою немного огорчило что он забыл о том, что было вчера, но тут же, не сдержавшись, она спросила:
  - Раз вас все ругают, значит, видимо, есть за что.
  И тут же прикусила язык. Воистину: язык мой - враг мой!
  - Выходит есть за что, - совсем не обиделся Афанасьев. - А бывает всякое... И по такому пустяковому поводу вы зашли ко мне, потратили драгоценное время...
  - Ну, если вы считаете, что я забираю у вас время, то я, пожалуй, пойду, - вздохнув, сказала Зоя.
  Но Павел Павлович тут же подскочил к ней:
   - Ни в коем случае! Коль уж пришли - вы моя гостья. Никуда я вас не отпущу.
  - То есть, как не отпустите? - поднялась со своего места Зоя.
  - Сидите, сидите, я сейчас вам сварю вкуснейший кофе.
  - Но я не хочу кофе, спасибо, - сказала Зоя. - Жара такая, а вы еще кофе напоить меня хотите! Видите, на мне новое платье, знаете, во что оно превратится, пока я доберусь домой. Хоть выжимай!
  - Но должен же я вас чем-то угостить, - взмолился Афанасьев, пребывая в полной растерянности от такой непосредственной гостьи. - И все - таки, подождите. Вот можете посмотреть мои книги, я знаю, вы любите средневековье, а я сейчас.
  И он исчез. А Зоя, действительно уже собиравшаяся уходить, после его слов передумала. Ей было приятно, что он помнит о ее любви к средневековью. Она полистала несколько книг. Издания были действительно интересные, а главное - редкие.
  Зоя обратила внимание на обстановку вокруг. Женской руки здесь не было давно. Груды книг были навалены как попало, и все были в пыли. В общем, жилище было уютным, но захаращенное различными посторонними вещами: кипы журналов, разбросанная по стульям одежда, полусобранный велосипед...
  На подоконнике на пыли легко можно было рисовать. Шторы жалко висели на покосившихся карнизах. Стены были украшены историческими полотнами, казавшимися Зое зловещими: всякие охоты первобытных людей на мамонтов, бои гладиаторов в римском цирке, морские сражения и штурмы крепостей, турниры рыцарей... В углах можно было заметить паутину, а старенький, но симпатичный половичок видимо уже с месяц не выбивался.
  Зоя смотрела на все это строгим и практичным взглядом, и когда они принялись за кофе, она, отхлебнув душистого напитка и откусив твердого магазинного печенья, сказала:
  - Пал, Палыч, как же вы живете в этой берлоге, простите за сравнение, тут жить нельзя...
  - Отчего? - спросил Пал Палыч, в который раз изумляясь смелости девушки, властно вторгающейся в его жизнь.
  - Это же вредно для здоровья. И эстетически - просто позорно! Вы же ученый человек!
  - А, вы о порядке. Да просто времени нет взяться за всю эту суету. Лекции, семинары, конференции, заседания кафедры, партком, научные симпозиумы... Вечный бег по давно протоптанной дорожке. Мотаюсь, нет минуты даже книгу на полку поставить. А вот сегодня решил немного разобрать этот бардак, насколько позволят силы и время.
  Он говорил и любовался ее движениями, как она ест, оглядывая все цепким неравнодушным взглядом.
  Зоя уже очевидно приняла какое-то решение. Она встала и громко сказала:
  - Пал Палыч. вы как хотите, обижайтесь или нет, но я вся в негодовании от такого беспорядка и антисанитарии, я понимаю, вы одиноки, но все же запускать квартиру до такой степени нельзя. Я помогу в уборке. Боюсь самостоятельно вам не справиться.
  - Что вы говорите, Калинова. Я вполне в состоянии справиться ... Зачем же вам тратить на меня время? - начал робко возражать Афанасьев.
  - Вы сейчас не спешите? - спросила она прямо.
  - У меня в общем-то сегодня свободный день.
  - Прекрасно. Полтора часа, я думаю, вы уделите мне из вашего драгоценного времени. И не отказывайтесь! Иначе из грязи не выберетесь! Считайте, что это мой долг, как старосты курса, помочь вам.
  - Зоя, да что же вы это...
  - Это что за халат?
  - Мамин, в прошлом году приезжала, оставила.
  - Можно мне переодеться в него? Где у вас ванная? Вы не идите за мной, просто скажите и все.... Ага, поняла...
  Она скрылась в ванной. Афанасьев был в состоянии легкого опьянения. Он суетился, не зная, что предпринять. И все же, ее справедливые упреки, и хлещущая через край энергия, сделали свое дело. Афанасьев побежал готовить веники, ведро, тряпки...
  Зоя так решительно взялась за дело, что он не смог даже протестовать. Вместе развесили и разложили в шкафу вещи. Вытерли и расставили книги, оставшиеся сложили на шкафу и в кладовке. С журналами Зоя поступила безжалостно: связав их бечевками, она запихнула их в старый чемодан. Затем в ванной забурлила вода, в комнате зашуршал веник. Зоины руки работали четко и быстро, Афанасьев не успевал удивляться. Зоя отправила его выбивать половички, а сама занялась борьбой с пылью. Протерев подоконники и полки в шкафах, она вымыла пол и заставила Павла Павловича вынести из кухни мусорное ведро, убрала его рабочий стол, связав нестиранное белье, велела отнести в прачечную. Она подшила и повесила заново шторы, и - квартира засияла - проветренная, вымытая, чистая, словно новенькая шкатулка, где будут храниться драгоценности.
  Афанасьев наблюдал за ее тонкими гибкими и быстрыми руками, решительным лицом с чуть прикушенной тоненькой губкой и думал: "Откуда взялось это чудо? Как я не замечал ее раньше? Временами он ловил на себе ее взгляд, и ему становилось неудобно за свой вид. Уйдя в другую комнату, он привел в порядок прическу, надел чистую рубашку и долго благодарил Зою.
  - Зоя, вы чудо! Огромное - преогромное спасибо! Просто не знаю, что и делал бы без вас. Вы прямо преобразили мою жизнь, будто из бездны вытащили...
  И он пожал ее маленькую, узкую и честную ладошку.
  Когда она ушла, взяв у него почитать пару книг, он еще долго помнил ее, брал те вещи, которых касалась она, и, казалось, вся комната была озарена теперь какой-то радостью. Вещи, к которым прикасалась она, излучали волшебство, и жизнь казалась краше, обретала новый смысл.
  Он проснулся, по-новому посмотрел на себя в зеркало, побрился, погладил вещи, сходил в парикмахерскую, с получки купил себе джинсы и как будто помолодел, вспомнил, что ему лишь тридцать пять, и вся жизнь еще впереди, а мысли о чудесной девушке, его студентке, не выходили из его головы.
  
  ***
  Афанасьев сознавал, что до этого поворота в своей жизни он жил равнодушным эгоистом. Он не видел людей, забросил самого себя, забросил жилье, жил исключительно наукой. Он по - быстрому и нехотя питался, жил только идеей написания собственного учебника, работал до изнеможения.
  Зоя что-то сдвинула в его жизни с мертвой точки. Он начал понимать, что жизнь - это не только наука, стал замечать себя и других. Он вдруг увидел синее и бездонное небо, темные массивы деревьев, огни цветов на клумбах.
  Он искал с ней встречи, но без успеха. Стояло лето, студенты разъехались. Он так хотел, чтобы она увидела, как он изменился.
  И все - таки ему удалось ее встретить! Это произошло в центре города. Зоя гордо и легко шла в светлом платье, темных очках, размахивая сумочкой. Она увидела его раньше, но не подала и виду. Афанасьев приветливо, чуть волнуясь, махнул ей рукой. Она слабо улыбнулась и сухо поздоровалась с ним, осаждая его этой сухостью. Внутри она была несколько смущена. Афанасьев действительно стал другим: сбрил усы, коротко постригся, снял очки и сильно помолодел, лишь легкая седина напоминала о возрасте.
  Он робко пригласил ее в маленькое летнее кафе-ресторан. В это время заведение было полупустым. Молчаливый официант по их заказу принес лимонад и мороженое, но Афанасьев даже не заметил этого, любуясь Зоей во все глаза. Она была очень красива в своем белом платье - легкая, как перышко. Васильковые глаза поглядывали строго и одновременно нежно. Сквозь легкую ткань платья виднелась маленькая грудь крошечной точкой. Ему нравилось, что Зоя не кокетничала, вела себя спокойно и ровно. Но внутри ее все бурлило, просто она не хотела показывать своего волнения. Серьезно и строго она рассказала ему о прочитанных книгах, будто бы сдавала экзамен, выслушала его мнение.
  Он пригласил ее вечером сходить в кино, и она согласилась.
  За весь вечер они говорили не так уж много. Зоя казалась серьезной, замкнутой и Афанасьев быстро привык к этому. Вечером он проводил ее, пригласив провести вместе и следующий вечер.
  Они пошли к реке, долго гуляли, пока огни и звезды не заплясали в темно-синей воде. Когда они стояли на мосту и глядели на блеск огней в реке, Зоя сказала:
  - Ну, вот и все. Спасибо за вашу прогулку Пал Палыч, мне пора домой.
  Она сказала таким безапелляционным тоном, что он растерялся, почувствовал какую-то горечь и холод одиночества. Он сказал:
  - Зоинька, вы извините, но я хочу сказать о том, что происходит у меня внутри. За последние дни вы переворошили мою жизнь, встряхнули меня. Я многое увидел другими глазами... И я осмелюсь предложить вам поехать совместно отдыхать на море. Ну, например, в Евпаторию. Я понимаю, вам нужно подумать, да и трудно вам, студентке, молодой девушке, ехать со мной вот так вот сразу, неизвестно куда... Это может показаться неудобным, но я со своей стороны обещаю полнейшую неприкосновенность вашей особы, безопасность и покровительство. Извините за казенные слова, но я сделаю все, чтобы вам было хорошо, чтобы вы ни в чем не нуждались.
  Зоя молчала, глядя куда-то вдаль.
  - Я не требую от вас немедленного ответа, - мягко сказал Афанасьев. - Подумайте.
  - Вы хотите положить к моим ногам вашу жизнь и сердце, - вдруг сказала Зоя. Затем, волнуясь, добавила:
  - Это сложно Павел Павлович.
  Афанасьев хотел что-то сказать, но мог, грудь сжало, слова застряли в горле.
  - Это сложно, учитывая тот факт, что вы уже были женаты, - сказала Зоя. Это как плетью ударило Афанасьева, он поморщился и опустил глаза, бессмысленно глядя на серебристо-золотые сполохи в вечерней воде.
  - Да, был, - кивнул он. - Жена ушла от меня. Прямо скажу - она разочаровалась во мне.
  - Ну, вот видите, - с укором сказала Зоя. - А вы уже решились взять на себя ответственность за новую жизнь и судьбу.
  Афанасьев нахмурился, а Зоя еще больше волновалась, думая, не обидела ли она его, не сказала ли лишнего, упрекая саму себя за строгость и сухость. Все - таки решалась ее судьба, и Афанасьев не был ей безразличен.
  Она взяла его за руку:
  - Ну ладно, не волнуйтесь, Павел Павлович. Все - таки я уже самостоятельный человек и могу принимать решения. Я принимаю ваше предложение. Но прошу вас учесть и помнить всегда, что эта поездка ровно ничего не значит.
  Они распрощались. Афанасьев ушел, ликуя в душе, а Зоя, вернувшись, долго не могла уснуть. Вспоминала подробности встречи, мельчайшие детали, оттенки разговора. Но почему он так сковывает ее, почему она не может быть с ним романтичнее, лиричнее, проще? За два года учебы она встречалась только лишь с одним парнем и то лишь затем, чтобы зарубцевать рану после разлуки с Сергеем. Но в душе он был для нее никто, простой "пацан". С его помощью она распрощалась с девственностью, не почувствовав никакого удовольствия, и вскоре рассталась с ним, почувствовав в душе освобождение от какого-то тяготившего ее бремени. Недостатка в парнях она не испытывала, чувствовала, что ей симпатизируют, но близкую дружбу ни с кем не заводила, обламывая всех "охотников". Ее просто никто не интересовал, и она заслужила славу неприступной и гордой. И когда на втором курсе у них начал читать "средние века" Павел Павлович Афанасьев, она почувствовала, что могла бы влюбиться в этого человека. Ей импонировала его скромность, тактичность ум и мужественность в облике. Он был старше, опытнее, чем сидящие рядом "маменькины сыночки". За его плечами уже стояла сложная жизнь. Когда он говорил, Зоя замирала, и мороз пробегал по коже. Как он умел рассказывать!
  Чувствовалось, что такой человек будет верен своей избраннице. Одно только останавливало ее - его прошлое... Но он нравился ей и все тут! Остальному она старалась не придавать значения! И поэтому предложение совместной поездки обрадовало и насторожило ее одновременно. Она совершенно его не боялась, но все - таки положение ее было несколько щекотливым. Ведь они будут вместе какое-то количество дней, будут ехать в поезде, вероятно, жить в каком-либо санатории или отеле. Он будет видеть ее не всегда нарядно и изысканно одетой. И кроме всего прочего это будет испытание характеров. Вдруг он обидится на нее или разочаруется в ней. А вдруг он все - таки совершит что-то такое, чего она не будет хотеть... Все- таки он мужчина! Да, положение сложное, но такой шанс упускать нельзя. Жить в этом душном и пыльном городе и все каникулы провести с мамой на кухне ей никак не хотелось.
  И она решилась, несмотря ни на что, бросилась в этот вихрь жизни с храбростью и безрассудством чайки, парящей над неистово бушующим океаном. Утонет она в этих волнах или воспарит над ними? Все - таки, во многом молодость безрассудна, и другой она быть просто не может!
  
  ***
  Когда они пустились в путь, Зоя как будто преобразилась. То ли Павел Павлович способствовал росту ее настроения, потому что казался теперь помолодевшим лет на десять - ловким и удачным, но сама Зоя стала оживленной, немного лукавой, кокетливой. Глаза ее блестели, а настроение било ослепительной энергией бодрости и веселья. Никакой робости и зажатости не было и в помине.
  Зоя немного понукала Афанасьевым, как бы чуть подсмеивалась над ним, но когда наступал вечер, и она, глядя в окно на проносившиеся темные леса и поля, на мелькание огней, вслушиваясь в его рассказ - она была в его власти.
  Они долго оттягивали время отхода ко сну, просто сидели, говорили и не могли наговориться. В открытое окно доносились свежие запахи полей и лесов, теплого летнего дождя. Свежие струи воздуха вызвали дрожь в ее теле, и он накрыл ее плечи своим свитером и обнял. Когда он сделал и завладел ее рукой, она сама прижалась к его щеке, и они так ехали очень долго и молчали. И одного Афанасьев сейчас хотел, чтобы никто не потревожил их это состояние, и чтобы сидеть так долго, ибо такое не повторится...
  Но через время в дверь постучали. Афанасьев не хотел открывать, ожидая, что стучавший уйдет, подумав, что в купе давно спят, но Зоя сама попросила открыть. Сосед просил спичек. Идиллия была нарушена, но все - таки происшедшее не слишком их огорчило. Они улеглись и неизвестно спали ли, прислушиваясь, друг к другу и думая, друг о друге. Утром оба встали свежие и отдохнувшие.
  ... Маленький городок с запутанной сеткой извилистых улиц, укрытых от безжалостного неба плотной шапкой лип, тополей и акаций. Море - величественное и изменчивое - то лазурное, нефритовое, ослепительно синее, то бирюзовое - небесно-зеленое с оттенками малахита... А когда над ним сгущаются вечерние тучи, сквозь облака видно тонущее в южных водах, брызжущее последними лучами оранжевое солнце, море меняется, становясь то фиолетовым, то красноватым, то в него вплетаются оттенки ляпис-лазури, сапфира или обсидиана. Хорошо тогда сидеть в беседке с мраморными старинными колоннами, на старенькой скамейке и сквозь сень темнеющих пальм наблюдать за красками могущественно дремлющего моря. Вот меркнет морская даль, тонет солнце и выходит бледный месяц, оживает, протягивая длинный золотой столб через темнеющие воды... А утреннее море - это уже совсем другое полотно художника - природы! Поначалу темно-коричневое оно становится желто-зеленым, а с восходом солнца омывается золотом с розовыми оттенками.... И все это многообразие красок: сине-голубое море, алебастровость столбов беседок, коричневость пыльных улиц, желтизна дынь, разноцветье уборов, бронзовость загаров людских тел очаровывает сильно. Забываешь обо всем на свете, погружаясь в эту бездну, радуешься свободному выходу той энергии, что сидела в тебе взаперти. Так Зоя радовалась морю, ведь она была на нем до этого всего один раз.
  Они поселились в удобном пансионате, имели хороший номер. Афанасьев, которого Зоя теперь называла просто Павлом, преображался на глазах, молодел, поражал откуда-то возникшей удалью и ловкостью.
  Дни текли, как вода в горном ручье и были похожи на сказку. В ту ночь, когда они были близки, над городом нависла грозовая туча. Они, уставшие, обгоревшие на солнце, только что вернулись в свой номер, когда вдруг ветер заполоскал занавески. Полутемная комната озарилась вспышками молний. Он прижал к своей могучей груди это хрупкое удивительное существо с васильковыми глазами, тогда их тела показались им огромными непознанными еще вселенными, и набежавшая волна нежности и любви подхватила их, закружила и унесла далеко прочь, накрыв с головой.
  
  ***
  Из первых волн чувственной близости, первых, чутких бережных, ласковых, как руки русалки, их подхватил вихрь духовного единения. Их совместные прогулки временами превращались в длительные содержательные беседы различной тематики, и они с удовлетворением отмечали друг и друга схожесть жизненных позиций и взглядов, даже при разности характеров.
  Однако необыкновенность их встречи и близости, быстрота происшедшего сближения временами рождали у них опасливое ожидание скоротечности всего происходящего, поэтому они берегли свою зарождавшуюся любовь. Чувство близкого конца больше посещало Афанасьева, он опытен, немного помят и опустошен жизнью. Переполнение души любовью он воспринимал, как дар свыше.
  Зоя же в любви была проста и доверчива, что и порождало ее необыкновенную смелость. Разрыв с Сергеем не смог до конца опустошить ее души и все, что у нее было лучшего, поднялось на поверхность и передалось любимому. Это был танец любви как по лезвию ножа. Они любил, как будто находились у глубокой пропасти, но любовь проложила хрустальный мост через эту пропасть, и он выдержит, если не возникнут трещины и проломы.
  Они жили, как в раю, веселясь как дети, и апельсиновое солнце, и нефритовое море, и кудрявые пальмы радовали их. Они загорали, став коричневыми, словно африканцы, играли в мяч и бадминтон, со смаком ели шашлыки и мороженое, посетили чешские цирковые аттракционы, непременно участвовали во всех массовых мероприятиях, ежедневно ходили в кино и на танцплощадку, где отдыхали допоздна, пока на черном бархате неба не высыпали бриллиантовые звезды.
  Конечно, характер Зои был не из простых, и Афанасьев отметил это, но он прощал ей ее мелкие закидоны, пряча все педагогическое, начальственное поглубже в себя, Зоя же старалась сдерживаться и умерять свои капризы, следя за собою. Но все же человек остается человеком, и путь к совершенству нелегок, чуточку подняться над своим "я" не всегда получалось, и, временами, Зоя допускала капризы, нелепо желая "проверить любовь", порою не осознавая, что делает глупости. Но и эти маленькие трещинки в мостике их лучезарной любви старательно заделывались опытным Павлом, который, как только мог, обходил острые углы, понимая, что неправильность и ненужность этих маленьких каверз и причуд будет видны позже, по прошествии времени.
  Они любили гулять по набережной и как-то во время прогулки, подставив лицо свежему ветру с моря, Зоя спросила о той, первой, почему она ушла от него.
  - Увы, это была женщина, от которой я в свое время ожидал многого, а не получил ничего...
  - Потому и не получил, что ждал, - сказала Зоя. - Нужно было самому давать.
  - Возможно. Но ты ее не знаешь! Она ничего никому не хотела дарить, ни радости, ни любви, ни просто улыбки, а жила лишь для себя, бесконечно требуя от других пристального внимания к своей особе. Ее раздражала моя работа, она решила, что основное предназначение мужа приносить деньги и доставлять наслаждение вечером. Когда этого не было, она устраивала скандалы, требовала, чтобы я, например, сменил работу. Поначалу я смалодушничал, решил ей поддаться, пошел на шабашку, на стройку, но потом решил отстаивать свое право на любимую профессию. ... И тут же она завела роман с другим, почти не скрывала, что бывала с ним в гостях и ресторанах, а затем и вовсе покинула мой дом. Мне, конечно же, стало легче. Она забрала у меня пять лет жизни, ничего фактически мне не дав - ни любви, ни детей, обобрав квартиру полностью, оставив мне лишь голые стены, и то, если бы могла, унесла бы и стены, и пол, и потолок... Так я остался один и сильно разочаровался в жизни.
  - А как же вы встретились? Тогда ведь было все хорошо? Ведь были же вы влюблены друг в друга?
  - Так тогда казалось. Ну, что, мы молоды были. Я тогда еще глуп был и по - мальчишески больше по внешности подругу выбирал, лишь бы покрасивее была и лицом, и фигурой. А это у нее было, этого не отнять! Когда мы шли по улице все на нее заглядывались. Я был влюблен в ее внешность, ценил красоту, а на все остальное закрывал глаза. Сейчас понимаю, что куда важнее душа человека! В первую брачную ночь я кое-что уже понял. Когда был сорван цветок, я насладился его красотой, теперь он больше был ни что не пригоден. Потом я пытался полюбить ее как человека, делал, казалось, все возможное. но не смог... Не смогла, и она, видимо потупившая также. А я ведь тогда был довольно красив, и девушки за мной бегали.
  - Ну да, прямо так и бегали, - иронично произнесла Зоя.
  - Да, да...было....
  - Слушай, а как же я? Я тебя со временем не разочарую? Может, ты тоже видишь во мне только женщину, а не человека?
  - Ты - чудо! Ты ворвалась в мою жизнь как вихрь, преобразив ее, ты заставила меня заново поверить в себя, поверить в то, что на свете есть любовь, и она может посетить человека внезапно. Ты прекрасна и как женщина, и замечательна, как человек и друг... Но все же я боюсь...
  - Чего?
  - Да вот спрашиваю себя. Навсегда ли это? Надолго ли? Бог может дать, а может забрать.
  - Чушь все это, - Зоя, подняв голову, сказала уверенно. - Все это мнительность и слабость, я этого не терплю. Что может с нами случиться? Если мы верим в любовь и любим друг друга - я уверена, мы сохраним свою любовь!
  Он поцеловал ее пушистые, легкие, как лебединый пух волосы, а она склонила голову к нему на грудь, нежно прижавшись...
  В отличие от Павла, Зоя верила в свое счастье. Он еще не делал ей предложения, она ждала этого, чуть волнуясь, но была почти уверена в том, что он это сделает. Когда он станет ее мужем, ку них будет почти одинаковая работа, оба историки, она родит ему мальчика, непременно это будет сын. И они будут счастливы. А богатство, роскошь... Зоя относилась ко всему этому достаточно пренебрежительно, главным для нее были человеческие взаимоотношения. Одного она боялась - своего языка, уж слишком многих отталкивал своей остротой, поэтому, как могла - она сдерживала себя.
  Карусель отдыха кружилась вихрем и оказалась быстрой и короткой. При мысли о возможном расставании их охватила неудержимая грусть, но они переживали все это внутри, не подавая и виду.
  
  ***
  До отхода поезда еще оставалось время. Они решили сходить в буфет, так как хлопоты со сборами не позволили им пообедать.
  - Ты побудь возле дверей у чемоданов, чтобы их не стащили, - сказала Зоя. - А я пойду стану в очередь возьму и тебе, и себе.
  Павел согласился.
  Обычная вокзальная сутолока раздражала Зою. Она долго стояла в длиннющей очереди, глядя на полную буфетчицу в замасленном халате, которая долго отсчитывала сдачу. Зоя нетерпеливо притоптывала ногой. Маленькая и хрупкая, она почти утопала среди широких спин мужчин и толстых женщин. Ее возмущало то, что многие люди лезли без очереди, и никто им замечаний не делал.
  Так можно было стоять вечность, и она не выдержала:
  - Молодые люди, как не стыдно... А ну-ка станьте в очередь. Здесь, меду прочим, женщины и пенсионеры стоят, их уважать надо!
  В очереди одобрительно зашумели.
  Но длинноволосый бич не испугался:
  - Ты что, особенная, - грубо сказал он. - Закрой свой гроб и не греми костями, а то ноги протянешь...
  - Смотри, чтобы сам чего-нибудь не потерял, если я тобой займусь! - звонко воскликнула Зоя.
  Она выступила вперед - маленькая, взъерошенная, решительная и такая непреклонная суровость была в ее взгляде, что бродяга нерешительно затоптался на месте и быстро юркнул в толпу с бутылкой пива. Но, стоявший рядом с ним высокий, бородатый, с ранней сединой на висках, в темных очках, осмотрев ее, ухмыльнулся:
  - Браво! У нас появилась Жанна Д"Арк. Бис! Аплодисменты народной заступнице!
  - Мы с вами незнакомы, как вам не стыдно так говорить, - процедила Зоя. - А еще выглядите джентльменом!
  Быстро взяв вино и шашлыки, еще раз презрительно ухмыльнувшись, высокий удалился, мелькая меж столиков прямой спортивной спиной, а Зоя отметила про себя, что где-то уже видела этого человека, правда, в несколько другом облике. Память зрительная у нее была хорошая, но сколько Зоя не напрягала себя - не могла вспомнить.
  Ели они на лавочке у перевернутого мусорного бака. Это было единственное незанятое никем место. Ветер нес пустые обертки, окурки и серую пыль, звенел пустыми консервными банками.
  Павел пошел поискать свежих газет, чтобы почитать в дорогу. Зоя лениво оглядывала снующих вокруг людей. Несмотря на ветер, было душно. В стальном раскаленном небе - ни облачка! Стояли очереди за газированной водой и квасом.
  И тут, среди этих вытирающих пот, вздыхающих людей, Зоя увидела Сергея.
  Она узнала его сразу, мгновенно, несмотря на то, что он изменился, стал как будто выше, мужественнее, шире в плечах. Сердце у Зои застучало, но окликнуть Сергея или подойти ближе было выше ее сил. У них все уже кончено. Но она с любопытством продолжала наблюдать за ним.
  Что он здесь делает, как здесь оказался? Приехал отдыхать? Но как-то налегке - с ним была лишь небольшая спортивная сумка через плечо. Шел он как-то обреченно, с какой-то нервной, отчаянной внимательностью, как будто кого-то искал, оглядывая проходящих людей, вглядываясь в лица, заглядывая в толпы.
  На мгновение он скользнул взглядом в сторону Зои и пошел дальше, видно не узнав ее. Вскоре он затерялся в толпе. Вблизи Зоя была поражена его видом. Лицо Сергея было измученным, в ссадинах, залепленных пластырем.... С ним что-то случилось. Что? Зоя слышала, что он работал водителем такси, попал в какую-то компанию. Видимо, жилось ему несладко. Может быть он попал в аварию? ...
  Пришел Павел, зашуршал газетами, и на какое-то время Зоя забыла о Сергее. Время ползло неумолимо медленно, состав еще не подавали. Зоя просматривала газету: информация о рекордном урожае, о юбилее какого-то завода, о конфликтах на израильской границе не вызвали у нее особого интереса. Но ее внимание привлекла республиканская милицейская хроника. Ее взгляд выхватил из множества фраз название родного города. Что там еще произошло? В заметке повествовалось о взрыве и пожаре на каком-то острове, на метеостанции. Была перестрелка... Нашли обгорелые трупы... Сводят счеты преступные группировки? Рассказы немногих очевидцев.... Лаборатория для переработки наркотиков располагалась в тщательно замаскированном подвале... Исчезновение руководителя станции, некоего К.Я.... Найденный на яхте живой свидетель происходившего ничего толкового не может рассказать, так как сам, будучи оглушенным, просидел в трюме....
  Ага, вот еще...
  "... Кажется, только сейчас начинает проясняться страшное происшествие на Пушкинской улице, связанное с изнасилованием и убийством Мальвины С. и поджогом квартиры, где она проживала. В милицию поступили интересные анонимные материалы, которые связывают это преступление с Янисом К., ныне разыскиваемом ОВД за переработку и торговлю наркотических средств. Все данные указывают, что некий Янис К. и руководитель станции на острове - одно и то же лицо, ныне исчезнувшее бесследно... Ниже дается портрет и приметы разыскиваемого. В ОВД поступили также интересные данные о связях некоторых работников милиции с преступными организациями..."
  Посмотрев на портрет, Зоя вспомнила ту зиму, когда она была на этой узенькой Пушкинской улице, вспомнила свою наивную слежку за Сергеем и Мальвиной.... Ведь тогда ее подвозил на "Волге" тот самый - высокий, круглолицый, стриженый под полубокс. И он же был сегодня в буфете, назвал ее Жанной Д"Арк, он, это точно, только с бородкой и усами. Она его узнала. Хм, милиция его ищет, а он здесь отирается.
  Зоя свернула газету. Читать больше не хотелось. Неприятная история и связана она как-то с Сергеем, какими-то неуловимыми нитями, она это чувствовала. Она видела этого Яниса и должна была пойти в милицию, но делать ей этого не хотелось. Не хотелось портить отдых...
  - Что случилось? Что-то вычитала интересное? - спросил Афанасьев.
  - Да так, ничего особенного. Это криминальная хроника. Вечно она тоску наводит, - сказала Зоя и устало прислонилась к его плечу.
  
  ***
  Вечером они сидели в купе, и пили чай, с грустью глядя на уносящиеся вдаль тополя и липы. Он держал ее руки в своих. Казалось, все кончается, все уходит навсегда и скоро придет час расставания. Вечернее солнце злотым огоньком плясало на металлическом подстаканнике.
  Когда стемнело, он спросил ее:
  - Зоя, почему ты грустна? Устала?
  Зоя кивнула головой, по - прежнему глядя в окно. Он догадывался о ее состоянии.
  - Тебе грустно от близкой разлуки?
  - Да.
  - А давай никогда не расставаться.
  Даже в темноте ощущалось внезапно нахлынувшее от нее тепло и она сказала шепотом, но решительно:
  - Давай.
  - Выйдешь за меня замуж?
  Она пронзила его взглядом и уклончиво, но с явно иронической интонацией сказала:
  - Подумаю.
  Он обнял ее, припав головой к ее ногам, как будто она дала уже согласие. В такт их сердцам застучали колеса.
  Стук в дверь заставил их вздрогнуть. В проеме двери мелькнуло что-то знакомое, но фигуру стоявшего, закрыл своей широкой спиной Павел. Он что-то достал из пиджака и протянул в проем двери.
  - Кто это был?
  - Да, ерунда, спички просил, - махнул рукой Павел.
  - С бородкой и усами, высокий?
  - Да, а что такое? Ты его знаешь? - удивленно спросил Павел.
  - Да так. Видела в буфете. Не нравится мне этот тип. Без очереди лез.
  - Да, бог с ним, Зоинька, - сказал Павел. - Главное, что мы теперь вместе.
  
  ***
  Поезд тревожно стучал на перекрестках реек.
  Зоя пошла в умывальник. Часть пассажиров уже спала. Молодая парочка стояла, обнявшись, у окна, оглядывая проносящиеся лунные пейзажи. Прошел проводник с фонариком, с ним человек в фуражке. Шли, время от времени, заглядывая в сонные купе.
  "Билеты проверяют, что ли?" - подумала Зоя. - "Сейчас к Паше заглянут". Вытираясь полотенцем перед зеркалом, она услышала настойчивый стук, а потом кто-то стал теребить дверь.
  - Подождите, - громко сказала Зоя, - не на пожар. Потерпите минуту.
  Но за дверью кому-то не терпелось.
  Она открыла дверь и тут же, словно сметенная вихрем, была зажата наглым и сильным телом. Сначала она с ужасом увидела нож у своего горла, а потом перекошенное лицо высокого человека с бородкой, но теперь бородка у него частично сползла и повисла, ибо была фальшивой. Теперь она сразу узнала того человека, которого видела тогда в магазине, на Пушкинской.
  - Янис, - прошептала она имя, вычитанное в газете.
  Он удивился.
  - Тише. Откуда меня знаешь?
  Но тут же вспомнил:
  - А, Жанна Д"Арк, народная заступница. Язык проглоти, иначе нежное горлышко петушком пропоет! А теперь слушай внимательно. Сейчас мы выходим в обнимку, как влюбленные, чтобы лица моего не было видно! Ясно?
  - Нет!!!
  Он наотмашь ударил ее.
  - Та сделаешь все, что я скажу, иначе расстанешься со своей драгоценной жизнью. Поняла? Быстро выходи!
  Они вышли в тамбур, совершенно пустой. Янис, не выпуская ее, подошел к двери, распахнул ее настежь. Одной рукой удерживая хрупкую Зою и нож у ее горла, он другой быстро выбросил в ночную тьму пакет, грим и очки. Он пытался закрыть дверь, но она хлопала, то ли от ветра, то ли от движения поезда и сделать это было сложно.
  Зоя сказала:
  - Отпусти, Иуда. Нет ведь милиции! Но тебя все - таки поймают, верь моему слову!
  - Ах, какая ты смелая, - зашептал он, затыкая ей рот. - Сейчас пройдем по вагонам, веди себя смирненько, иначе...
  Дверь в тамбур открылась, и она увидела Сергея, идущего в тамбур. В руке у Яниса мелькнул пистолет.
   Собравшись с силами, Зоя всем своим маленьким телом навалилась на высокого и жилистого Яниса, и, поскользнувшись, упала, увлекая его за собой, в разверзнувшуюся открытую страшную ночную бездну.
  ___________________________________________________________________
  
  Глава 16. Таня. "Человек рождается на страдание, чтобы сгорев, подобно искрам устремиться вверх"
  
  Те долгие годы, наступившие после краха семейной жизни и тянувшиеся с медлительностью улитки, были для Тани черно-белого цвета. Развод с его неизменными дрязгами, связанными с имуществом, помещением, выяснениями отношений, вызвал бездну разочарования в ее душе, превратил в сплошную кровоточащую рану, источавшую боль.
  Вторая неудача в любви привела ее к новому разочарованию в людях, что подтолкнуло к еще большей замкнутости и уединению.
  И без того тихая, она ни с кем теперь практически не общалась, забыв даже о Розе. ибо не хотела впускать ее в свой израненный горестный мир. Кроме того, ее сжигал и мучил стыд. Оно много плакала, ходила унылая и равнодушная, похудела и вытянулась.
  Но время, как известно, лучший доктор. Улеглись все споры, высохли и забылись слезы. Таня как-то быстро повзрослела, стала серьезной и практичной.
  Через два месяца после развода Валерий прислал ей два письма, но Таня прочла лишь одно и, не поверив ни одному его оправданию, потоку лживо-льстивых слов, порвала письмо, оставив без ответа. Все его попытки подойти на улице и заговорить наталкивались на ее каменное молчание. Назад возврата не было. В своем горе Таня была вынуждена стать жестокой.
  Затем последовало еще одно несчастье, настолько глубокое, что едва не сорвало Таню в бездну отчаяния. Не выдержав всех последних дрязг и ссор, внезапно скончался от инфаркта отец, у которого и так было больное сердце.
  Мать и дочь неистово плакали белугами на могиле отца и возвратились в мир настолько жестокий и равнодушный, что только приезд бабушки из деревни, ее временное переселение в опустевшую квартиру, вывел их из состояния тяжелого стресса.
  С трудом пережив горе, Таня пошла в школу, несколько лет работала вожатой, одновременно продолжая учиться заочно на филологическом. Работа хоть и не очень интересовала ее, но немного отвлекла и изменила ее; также помогли книги, которые Таня читала теперь по долгу учебы и по зову души во множестве. Перечитав почти всю классическую литературу и то, что можно было достать из современной, Таня почувствовала большое облегчение и духовно-моральную поддержку. Мир философии и мировой религиозной мысли способствовал объективному и мудрому взгляду на мир, на жизнь. Монтень и Бердяев, Вивекананда и Рерих, Соловьев и Лосев, и многие произведения художественной литературы спасли ее душу, ее совесть...
  На пятом курсе ей доверили полставки учителя в школе. Вести уроки Таня стала уверенно и легко, как будто это делала всегда. Она привыкла к детям, обнаружила строгость, требовательность и даже, порою, чрезмерную жесткость. И это у нее, когда-то ласковой и доброй! Но умение делать самоанализ, взглянуть на себя со стороны, помогли ей преодолеть эти недостатки. Со временем Таня стала мягче и внимательнее, научилась прощать. Она уже привыкла к одиночеству и даже чувствовала некую радость от того, что рассталась с Валерием. Ну, какая ее могла ожидать с ним дальнейшая жизнь? Ведь, если разобраться, она его никогда по - настоящему не любила. Одно время он ей был симпатичен - вот и все. Это можно назвать увлечением....
  Защитив диплом по творчеству поэта Арсения Тарковского, Таня осталась преподавать в своей школе. Жила по - прежнему одиноко, ни с кем не знакомилась, думала только о работе. Помогала маме трудиться на маленьком огородике, а мужчин, бросавших на нее глаз, старалась обходить стороной. Почему-то ей думалось, что будет она всегда несчастлива в любви.
  Подруги и коллеги по работе приглашали ее на вечеринки, дни рождения, юбилеи. Таня ходила редко, когда уже неудобно было отказаться. Но держала себя замкнуто, с мужчинами - особенно, даже если чувствовала, что кто-то из них может заинтересовать ее. Попытки подруг познакомить ее с кем-то решительно отметала и потому вскоре прослыла "недотрогой" и "холодной женщиной".
  Как-то она заметила, что немного пополнела. Чтобы поддерживать себя в форме и давать разрядку телу она вновь занялась плаванием, а затем стала посещать кружок ритмической гимнастики.
  
  ***
  Но тут грянула гроза. Случился в стране поворот, приведший к грандиозному обвалу. Неумелые "перестройщики" довели страну до той черты за которой начинается экономический развал и нищета народа. Отдельные хитрые политики, следуя личным амбициям, вместо того, чтобы восстанавливать и созидать, раскололи страну, превратив удельные княжества в новые государственные образования. Хорошие слова "независимость", "демократия" стали горькими для народа, на своих плечах испытавшего тяжесть таких неожиданных, резких, неподготовленных экспериментов. Нищие, тяжело больные, не могущие купить себе дорогие лекарства, спекулянты и преступники стали обыденным явлением. как и стрельба на улицах и грабежи.
  В дневнике Тани появились горькие записи:
  "Ох и нелегко теперь. Поневоле запутаешься. То, чем жил народ до сих пор, во что верили отцы и деды, за что проливали кровь объявлено ложью... Вновь все разрушено (как и было уже в нашей истории), уничтожен даже последний кирпичик фундамента, и теперь принялись лихорадочно сооружать что-то новое, беря, как всегда пример с других стран, вкривь да вкось... Это обедняет духовно и растлевает народ... В разваленную, разодранную на куски страну хлынуло все то худшее, помойное, что есть на Западе. И пришел новый Кумир - его величество доллар... Золотой телец, которому теперь поклоняются все, ради которого готовы теперь на все - продать, предать, который теперь многим людям заменил и Бога, и правду, и совесть. Все стало покупаться и продаваться, даже честь, а блещущий, сияющий Кумир, улыбаясь, довольно созерцает, как к нему тянутся жадные окровавленные руки. И кто же знал, что так будет! Я так любила свою Родину, а во что ее превратили неразумные дети? В ней стало трудно дышать! Идеалы любви, верности и долга спрятались под денежный мешок...".
  
  "... Едешь в трамвае, электричке - как много страшно убогих обездоленных, доведенных до отчаяния и нищеты людей. Доведенных ценами, холодом в квартирах, всеобщим духовным упадком. Ни одного радостного улыбающегося лица! В людях проснулось эгоистическое, звериное.... Никто никому помогать не хочет!
  А кто теперь думает об интеллигенции: об учителях, врачах, ученых, художниках... Они стали голодать и считать копейки, а государство обдирать их, как липку, толкая в омут нищеты, безработицы, бродяжничества и преступности. Грабежи, насилие, убийства, национальная рознь и войны стали обыденным явлением, хлынули по стране, затмевая солнце.
  Победила категория "шкурника", который думает лишь о себе, блюдет свои звериные интересы, переступая через других, как об этом предупреждал Николай Бердяев.
  Мир сейчас так печален, что даже природа не радует. Была недавно в парке, водила своих учеников. Все печально, заброшено, загажено. Оттого, очень грустно и как-то страшно. Что ждет этих маленьких? Что мы им оставляем? Как мы можем научить их хорошему, когда вокруг процветает плохое...
  Сегодня открыла Откровение Святого Иоанна. Вчитывалась в строчки с ужасом. Неужели грядет Апокалипсис! Неужели торжествует Зверь? Что за страшная трагикомедия происходит с миром? Кто ее режиссер?
  А ведь потом стыдно будет!
  "И говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто сможет устоять?"
  
  ***
  Часов на язык и литературу теперь отводилось мало, и Таня еле сводила концы с концами. Бабушка вновь перебралась в село, ибо с огородом легче было прожить. Но не всегда ей хватало купленного еще летом топлива, и тогда она вновь приезжала в город, и они вместе коротали долгие зимние вечера за беседой. Мама вязала зябнущими руками, бабушка готовила и гладила, а Таня писала конспекты и читала. Временами вспоминала Антона, Сергея, Зою, Володю, Розу.... Как им там? Почти никаких известий не было. Только Роза как-то прислала письмо. Она замужем за Николя и стала матерью. В конверт была вложена фотография повзрослевшей Розы с милой девчушкой - ее дочерью. Писала о том же - самоотверженно борется за выживание.
  ... После летнего отдыха в селе у бабушки Таня вернулась в город и окунулась в работу. Чтобы увеличить свою поредевшую нагрузку Таня взяла классное руководство, вела кружки, подрабатывала на продленке и заменах...
  Осень выдалась на удивление ласковой, теплой, пахучей, как лимон. Сахарная дыня солнца ласкала глаза и волосы. Чтобы насладиться максимально теплыми денечками перед периодом затяжных дождей, Таня уводила детей в лес. Собирали гербарии, грибы...
  Постепенно стали исчезать птицы, опустел и сморщился лес, сбросив свой пышный наряд, роняя золотые и багряные слезы. В поле загудел острый пронизывающий ветер. Непрошенным, но требовательным гостем он врывался в лес, качал, баюкал перед зимним сном плачущие золотыми и багряными слезами деревья, выдувая из-под пней и коряг грибной дух. Солнце стало нырять в серо - молочный туман, временами выглядывая, блестя желтизной на белокорых березках, алым блеском - на литых зеркалах озер, чаши которых морщились, рябили под ветром, покачивая плавный узорчатый хоровод плавающих листьев. Играя падающей листвой и тонкими зябнущими ветками, ветер смешал деревья и вскоре зашуршал, застучал игольчатый холодный дождь, один из первых в эту осень. Таня, бывшая с классом в лесу, поспешила увести детей к автобусной остановке, но солнце вновь вышло, асфальт заблестел, сияя золотыми лужицами, и стало весело. Лишь вдали тихо лес ронял тяжелую мокрую листву, оплакивая конец теплых дней...
  После работы Таня вновь стала заходить в свой любимый старый парк и долго бродить одна, шурша листвой. Последние лучи солнца играли трепещущими осенними красками. Стояла мертвая тишина, слышны были звуки падающих бронзовых и золотых листьев, да переливы улетающего средь облаков косяка журавлей.
  Таня помахала птицам рукой и пробралась меж ветвей, смахивая серебряную паутину, к беседке. Долго сидела, вдыхая йодистый запах черной листвы.
  Вечерело, окружающие предметы постепенно заливала тьма. В лицо дохнул ветерок, принесший запах тонкого ледка, сковывающего лужи.
  Внезапно блеснув, вынырнули из волнистого вечернего тумана острые холодные звезды. Таня не думала о них, мешали воспоминания и мысли о насущном. И лишь, когда парк оцепенел, словно тихие молоточки застучали по стволам, зашуршали, пронзая листву, холодные капли дождя.
  Таня посидела еще немного, а потом собралась уходить.
  Город озарился огнями витрин, ощетинился округлыми зонтами. Она вошла в полупустой, сухой трамвай и обрадовалась - это было такой редкостью, обычно в них нельзя было пройти. А сейчас она довольно уселась на пустое место, и трамвай загромыхал в вечерней мгле, сияющей огнями, капли струились по стеклу. Поползли печальные думы.
  "Вот минули годы. Столько людей прошло через мою жизнь, сыграв в ней свою определенную роль, кто большую, кто меньшую.... А теперь ушли, канули в Лету. ... У каждого теперь своя, далекая жизнь... Вот сейчас будет остановка, где я впервые увидела Антона. Он вошел тогда мокрый, в обвисшей от дождя шляпе, с огромной собачищей - Царем. Где он сейчас?".
  Трамвай остановился, открылись двери, ожидая запоздавших пассажиров, и наконец, сквозь пелену усилившегося дождя вынырнула фигура, вошла отряхиваясь. Длинный плащ, шляпа... Господи, до чего же на Антона похож... Нет, этого не может быть...
  Лязгнули двери, трамвай качнулся, погнал дальше, набирая скорость. Человек схватился за поручни, а потом подошел и тяжело сел в кресло напротив Тани.
  У нее замерло сердце. Она не сводила с него глаз. Сидящий напротив был неопределенного возраста, худой, заросший обрамляющей лицо бородой. Он глядел куда-то в окно, мелькающие огни. Его взгляд устало перемещался, равнодушно скользнул по Тане, окинул салон. Но вдруг вернулся. Его глаза, до боли знакомые, пристально глянули в Танины. Знакомые черты лица вдруг ожили, остановились, сложились в четкую картину.
  Они сидели и молчали, глядя друг на друга, как бы узнавая после долгих лет.
  - Таня... Татьяна... Это... вы? - первым произнес он.
  - Антон?!
  - Да, это я. Значит все - таки узнали меня?
  - Узнала. Здравствуйте!
  - Привет! И я вас узнал. Правда, не сразу.
  Антон исхудавший, покашливающий, по-доброму, весело улыбающийся, подсел к Тане.
  Вулкан клокотал в ее душе. Она все еще никак не могла поверить, что это действительно тот самый Антон из ее далекой юности. Она растерялась, не зная, что сказать улыбающемуся изменившемуся Антону.
  - Вы давно вернулись? - выдавила из себя.
  - Да вот уж две недели, как здесь, - отвечал он, все также улыбаясь и глядя ей в лицо. - Бог ты мой, что делает с нами время!
  - Я так изменилась?
  - Вы стали еще краше, Таня, время вам пошло на пользу. Стали такой импозантной дамой, совсем взрослой. Я - то помнил вас совсем другой.
  - Да?
  - Вы знаете, я очень рад, что вас встретил. Вы напомнили мне что-то приятное, всколыхнули душу. Вспомнились былые годы... Эх, какими мы были тогда! ... Можно пожать вам руку?
  Таня дала ему руку, все еще с некоторым изумлением глядя на него, открывая для себя его нового.
  Он изменился. Лицо заострилось, щеки впали. Левую щеку от уровня глаз до рта просекал едва заметный рубец. Появились морщинки, седина... Одет просто - видимо жизнь его и сейчас хорошенько треплет.
  - Антон, вы изменились. Откуда у вас этот шрам? - спросила Таня с болью в голосе.
  - Оттуда Таня, оттуда. Если бы вы знали, что мне довелось пережить... Но это длинная, не очень приятная история, лучше не вспоминать. ... Но, главное, вы, вы - то, как живете?
  - Я живу...обыкновенно ... Но, Антон... Вы уже две недели в городе и не зашли... Мой адрес ведь не изменился.
  - Ах, Таня, как сказал один замечательный писатель: "Зачем же гнаться по следам того, что уже окончено". Я, конечно, помнил о вас и хотел зайти, но... не решился. Зачем мне вторгаться в вашу уже сложившуюся жизнь... Сейчас такое время - друзей забывают. У вас, вероятно, семья, муж, дети... Вон сколько лет прошло!
  - Да никакого мужа, я одинока! - почти воскликнула Таня. - А время сейчас как раз такое, когда нужно держаться вместе, помогать друг другу...
  - Неужели вы одна? Откуда такое монашество? Вы молоды, красивы...
  - Не нашла человека, способного подарить мне свое сердце... Ну, в общем, это тоже длинная и не совсем приятная история. Хотя, конечно, мои трудности ни в какое сравнение не идут с вашими... Я вижу, вы измучены...
  Она все еще держала его руку в своей руке и только сейчас об этом вспомнила, ощутив мозолистую, изрезанную ладонь, и смутившись, убрала руку. А он внезапно закашлялся, отвернулся к окну, распахнул свой мокрый плащ, под которым был потертый костюм, вынул платочек, вытер влажное лицо и рот.
  - Простите...
  - Вы себя неважно чувствуете?
  - Да вот, приболел, немного...
  - Да что вы.... Как жаль!
  - Да ну ее, эту болезнь!
  - А чем вы сейчас заняты? Работаете? Пишите?
  - Да, конечно пишу, Таня, но мало, медленно... Душа какая-то опустошенная, голова пустая... Идей нет, образов нет, красоты нет! Веры нет, Таня, веры в жизнь и счастье! Все, во что верил - истоптано, изгажено. Впрочем, что это я разжалобился да расклеился... Не хочется выливать на вас все горести сразу.
  Он вновь широко улыбнулся:
  - Давайте лучше вспомним старые добрые времена.
  - Антон, вы сейчас повторили то, что и у меня на душе.
  - Значит и вас успела потрепать жизнь?
  - Увы.
  - Но вы так молоды и красивы. А вот я... что-то начал сдавать позиции.
  - Но и вам до старости тоже далеко. Надо держаться. Как вам живется сейчас, тяжело?
  - Подрабатываю, где придется... Сегодня на овощной базе был, ящики сбивал, таскал... Но разве это работа?
  - А живете по-прежнему там же?
  - Какое там! Квартиру давно отобрали. Неделю жил у приятеля, но вижу, что мешаю там, у него семья, самим негде жить. Он предложил переселиться в подвальчик, там у него мастерская. Но, холодно там, простудился вот... Начал искать и нашел себе квартиру. Снял у одной пожилой женщины флигелёк, совсем маленький. Там вот и живу! ... А вы, значит, не замужем? Не нашли достойного спутника жизни?
  - Не нашла - вздохнула Таня. - Признаюсь, была замужем, разведена... Ой, давайте выйдем у какого-то кафе, попьем чего - нибудь горячего.
  - Это идея! - живо согласился он.
  
  ***
  Они грелись в кафетерии, то молча улыбались друг другу, подмигивая, то взглядами задумчиво блуждали по сторонам. Пахло жареным кофе и вкуснейшими кремовыми пирожными. Ел он аккуратно, вытирая усы платочком. Ей было интересно смотреть, как бережно он ест, словно в кино. Иногда он отворачивался и кашлял.
  - Вы не ходили в больницу?
  - Нет. Впрочем, был один раз, когда температура поднялась. А что толку! Эти эскулапы заподозрили что-то неладное, агитировали сдавать анализы. А я, если честно, недолюбливаю больницы, особенно нынешние. Да и денег на лечение нет.
  - Бог ты мой, в какое время мы живем! Всем так тяжело. В стране такое творится!
  - Вы работаете?
  - Учителем.
  - Закончили университет?
  - Да. Филологический факультет.
  - Поздравляю. Это очень, очень хорошо, Таня, вы молодец!
  - Хорошо - то хорошо, а с зарплатой туговато. Быть может придется подыскивать что-нибудь другое...
   - Таня, где бы вы в будущем не работали, тот запас знаний, культуры, полученный вами в университете, пригодится на всю жизнь. Главное - пополнять его, не запускать, не погружаться в эту серую бездну жизни... А вот я, похоже, в нее рискую погрузиться.
  - Почему, Антон? Как - же это? Ведь я всегда знала вас таким умным, энергичным и сильным!
  - Да, возможно когда-то я и был таким... Но потом сама жизнь подорвала это во мне. Признаюсь, Таня, были даже приступы отчаяния, желание покончить счеты с жизнью... Да вовремя спохватился, вырвался из этой пропасти. (Он тяжело вздохнул). Все это глупости! Жизнь есть борьба. В лучший мир я всегда успею прийти, я еще в этом грешном мире ничего не сделал.
  - Ой, Антон, все вы точно говорите.... И у меня тоже было море подобных мыслей, да Бог избавил...
  - Таня, я чувствую, что и у вас какая-то горечь...У вас что-то сломалось в личной жизни?
  - Да, все сложно... Сразу так и не расскажешь.
  - Я понимаю.
  - Просто встретила одного человека, поверила ему. А он обманул меня, жестоко посмеялся надо мною.
  - Вот как...
  - Да и не сложилось у нас, не лежала у меня к нему душа.... Вот и осталась я одна. Детей у нас не было. Живу вот так, по-старинке, маме помогаю. Только работа и спасает. Отец умер - еще одна травма... А на душе (она улыбнулась) сплошные потемки.... Вот так! Да, что мы все о грустном, о печальном!
  - И правда, не стоит поддаваться грустному настроению. Это я никак не могу выбраться на твердую тропу. Все рискую сорваться в пропасть, цепляюсь за скалу, да только пальцы скользят, сдирается кожа... Никак не выберусь. Мало сил осталось для сопротивления.
  - А ведь нужно сопротивляться, Антон. Вы бледны, кашляете. Прежде всего, вам нужно восстановить здоровье, ведь впереди - длинная зима. Поэтому я прошу вас - лечитесь!
  - Ой, Таня, да не беспокойтесь вы так обо мне. У вас сейчас своя жизнь, своих забот хватает.
  - Антон, ну нельзя так. Неужели мы так вот расстанемся с вами, разойдемся в разные стороны и больше никогда не увидимся. Нас и так мало в этой жизни, нам нужно держаться друг за друга.
  - Спасибо, Таня. Но я постараюсь сам решить свои проблемы - выкарабкаться или сгинуть... А то боюсь, что сам упаду в пропасть и вас за собой потяну.
  Таня сказала горько:
  - И оттолкнете протянутую руку помощи...
  Антон улыбнулся, ласково взял ее руку и погладил:
  - Слишком мала, слаба и узка, да и к тому же очень красива эта рука. А мне уже, в случае неудачи - терять нечего!
  
  ***
  В тот вечер они разошлись грустные и молчаливые, несмотря на то, что в оставшееся время Антон пробовал шутить. Грустным было и расставание. Дождь уже кончился, сквозь мрачные волнистые облака просачивался серебряный холодный свет. Он четко вырезал шрам на лице Антона и делал его еще бледнее. Его немного шатало.
  - Вы уходите навсегда? Неужели мы с вами так вот расстанемся? - спросила Таня.
  - Пока не вижу смысла встречаться. У меня слишком много горестей, чтобы делить их с вами.
  - Опять вы об этом. Как вы равнодушны! Значит старая дружба по боку?
  Антон не нашелся, что сказать, и взял ее руку в свою.
  - Таня, вы очень хорошая. Вы добрый и чуткий друг. Но, я, как вам сказать... Ну, в общем, я предпочитаю идти по своему пути, который избрал... И этот путь тяжелый, неподходящий для вас.... А у вас впереди вся жизнь. Зачем вам связывать ее со мной?
  - Так значит, вы уходите, вот так, в неизвестность... Послушайте, вы же больны! Назовите ваш адрес, где живете? Может, я чем-нибудь помогу?
  Но он уже уходил.
  - Нет, нет, это вам не нужно...
  - Значит, мы никогда не увидимся? - повторила взволнованно Таня.
  - Не знаю. Впрочем, если вам нужна будет какая-то помощь, звоните 68-11-06. Это мой друг, он поможет, чем сможет. Счастья вам и удачи в жизни!
  Он нагнулся, поцеловал ее руку и, пожав ее обеими руками, исчез в темном переулке.
  Дома Таня долго обдумывала эту встречу с Антоном. Она очень взволновала ее.
  "Впрочем, кто он мне? - внезапно подумала она. - Просто старый знакомый. Ну, чему-то научил меня, чем-то поделился когда-то со мной. Но это было очень давно. Теперь я выросла, у меня все по-другому, и он стал старше, совсем другой. У него своя нелегкая жизнь, у меня своя".
  После ужина она легла с книжкой в постель, но ей не читалось. За окном вновь равномерно сыпался и гудел дождь. В который раз она перебирала подробности встречи.
  "Сколько же ему сейчас лет... Когда мы встретились, мне было шестнадцать, а ему, кажется, двадцать четыре, ведь он уже успел побывать женатым, закончить институт... Значит, он был примерно лет на восемь старше меня. Если мне сейчас двадцать пять, то ему должно быть тридцать три... А выглядит он старше, несчастный, эта тюрьма совсем измучила его... Чего только ему не довелось пережить...".
  Она отложила книгу и выключила свет. Долго лежала в темноте, глядя на мелькающие из-за штор огни.
  "Ну почему я так переживаю о нем?" - думала она.
  И вдруг сама себе ответила, ответ буквально хлынул из нее:
  "Да потому, что я давно люблю его, люблю давно, я полюбила его еще тогда, когда приходила в его дом и наблюдала за его работой... И это чувство во мне было, он было спрятано где-то в глубине души... В сердце... Я теперь только осознала и поняла это!"
  Она разволновалась, подняла голову с подушки и уселась на кровати. Сердце играло от прилива чувств.
  "Как же это хорошо! Он мой единственный, только ему принадлежит мое сердце. Я так люблю его! Но любит ли он меня? Я нравлюсь ему, я это чувствую. Он говорил, что я красивая... Но, нужна ли я ему? Он говорил, что не хочет впутывать меня в свою жизнь. Но почему впутывать... Его жизнь - это теперь моя жизнь. Но меня он все - таки, наверное, не любит. Ох, не везет мне в любви! Но, по крайней мере, я ему нравлюсь.... А теперь он один, совсем один, он болен... Нет, я должна разыскать его и помочь ему. Хоть как-то его поддержать... Сам он не придет, он гордый. Я должна ему помочь, сделать шаг навстречу!"
  Полная решимости Таня подхватилась, включив настольную лампу, записала для памяти телефон 68-11-06.
  В ту ночь она долго смотрела, как дождь махал своими мокрыми рукавами в стекло, и заснула довольно поздно.
  
  ***
  Неделю Таня ждала, что Антон все же передумает и объявится; может ему будет нужна ее помощь? Она специально ходила по тем местам, где он бывал, была возле старой его квартиры, на той остановке, где обычно он садился в трамвай, в кафетерии, даже сходила к овощной базе, надеясь встретить его идущего с работы. Но Антон исчез.
  В середине второй недели после их знаменательной встречи, Таня решилась робко набрать номер телефона. Ей пришлось обстоятельно объяснять, кто она и зачем.
  - Но он давно уже не живет здесь, дорогая мадемуазель, - говорил чей-то несколько выспренный, подчеркнуто вежливый голос. - Но он изволил предупредить, что могут позвонить. Вам нужна помощь?
  - Нет..., - Таня растерялась. - Мне нужно только увидеть его. Вы не знаете его нового адреса?
  - Но он просил его не тревожить и вообще - никого не хотел видеть...
  - Но мне очень нужно...
  - Адрес его мне неизвестен...
  Таня извинилась и положила трубку.
  Но день спустя она вновь набрала 68-11-06. Теперь она решила быть понастойчивее.
  - И все - таки, где его квартира? Вы должны мне сказать, мне это очень нужно.
  - Мадемуазель, я вам ничего не должен.
  - Пожалуйста, я вас очень прошу.
  На том конце провода вздохнули.
  - Да не знаю я, честное слово.
  - Ну, хоть примерно, пожалуйста!
  - Ох, вы меня утомили. Сейчас, подумаю. Ну, когда мы последний раз виделись с ним, то он говорил что-то о комнате где-то на Овражьей улице. Это возле Первомайской, знаете? Он живет у какой-то старушки. А конкретно, что, где, милая и настойчивая мадемуазель, хоть убейте, не знаю!
  - Ну и на том спасибо.
  - Если что нужно, звоните...
  - Нет, нет, спасибо.
  Это было уже хоть что-то.
  Ближайшее воскресенье выдалось свободным, и Таня отправилась бродить по городу. С трудом отыскала Овражью улицу. Она действительно располагалась на склоне оврага, а сам овраг, глубокий, как брюхо сказочного чудовища, был усыпан домиками с заборами и собаками. Ходить по нему было нелегко. Дул пронизывающий ветер, под ногами хрустел ледок, морозец покусывал щеки и щипал руки...
  Таня ходила от дома к дому (часто, в сопровождении лая собак) и спрашивала, кто сдавал или сдает квартиру. Дважды пришлось идти по ложному адресу. И вот, когда уже зажглись ранние желтые огни, она, наконец, нашла дом, примыкающий к оврагу, почти у самого обрыва. Постучала, подергала калитку, вошла. У будки бесновалась, неистово лая, рыжая дворняжка.
  На лай вышла ветхая старуха.
  - Не боись, проходи, - сказала она равнодушно и глухо. - Да замолкни ты, оглашенная, кость тебе в горло, - крикнула она на собаку.
  - У вас не проживает Антон Иванович Терехов?
  - Кто, кто?
  - Да такой бледный, худой, с бородой...
  - А, квартирант? Ну, есть такой житель.
  У Тани отлегло от сердца.
  - А где он?
  - А он во флигельке у меня живет...Живет и денег никак не плотит. Может, ты уговоришь его, милая, - затараторила старуха. - Ступай вон по дорожке.
  И старуха махнула рукой вглубь двора, где темнело какое-то строение.
  Это был совсем маленький домик с черепичной слегка развалившейся крышей. Таня с волнением постучала в слабо горевшее окошко.
  В голове роились мысли: "Как он встретит? Ведь он не хотел меня видеть, запрещал искать его".
  Ответа не было. Таня долго стучала в окно и в дверь, думая, не ошиблась ли старая, направляя ее сюда. Она уже хотела было идти к ней за советом, но толкнула тяжелую дверь, и та медленно отворилась. В маленькой темной прихожей Таня натолкнулась на табуретку, на которой стояло ведро с водой, наступила на какую-то обувь. Она постучала в следующую дверь и тут же робко открыла ее. В комнате пахло электричеством, свечой, сыростью, глиной и мышами. Грызуны видимо водились в маленьком, покосившемся от времени шкафчике, дверца которого была открыта. На столике стояла горкой посуда, в кастрюле без крышки плавала какая-то еда. Тут же была высыпана картошка, в банке стояли ложка и вилка, раскладной карманный ножик, градусник. На краешке стола виднелись пузырьки с лекарствами и разорванные пачки таблеток, груда пыльных книг. Все это мгновенно охваченное взором Тани пространство тускло освещала настольная лампа, рядом с которой на подставке стоял знакомый Тане портрет женщины. Комната казалась сырой и холодной. Из щелей окна дул ветер, печки не было, только маленький электрокамин едва обогревал это пространство.
  Сначала Таня подумала, что в комнате никого нет, и, лишь приглядевшись, заметила в коричневом сумраке кровать.
   На кровати лежал завернутый во что-то темное человек. Он не двигался. Таня подошла ближе, узнав Антона, стала звать его, говорить с ним, но он лишь только посмотрел на нее невидящими глазами и что-то прошептал.
  Она подвинула лампу. Лицо Антона было в липком поту, лоб был горяч, как печка. Он что-то говорил, но она не разобрала слов. Ясно было только, что он не узнавал ее и принимал за доктора. Видимо болезнь одолевала его, он был в горячке...
  "Он так может умереть, - тревожно подумала Таня. - "Разве можно жить в такой обстановке! Не за горами зима, он просто здесь околеет, замерзнет".
  Таня заметалась, нашла вафельное полотенце, отерла его лоб, стала перебирать лекарства, путаясь в сложных названиях...
  "Стоп!" - сказала она себе. - "Надо принимать серьезное решение!".
  Таня бросилась вон из дома, долго стучала в бабкину дверь, не обращая внимания на неистовый лай собаки.
  - Что же вы тут сидите, а у вас там человек помирает! - огорошила она бабку.
  - Да ты что, милая! - перекрестилась бабка. - Господь с тобой, разве ж я знала.
  - Живете тут, только о себе думаете! Сколько он должен вам за квартиру?
  И вынув кошелек, отдала все деньги, которые у нее были.
  - Это вам как задаток! Остальное привезу позже! Ждите сегодня, обязательно сегодня!
   И метнулась со двора.
  Она быстро шла по переулкам, забыв о холоде, темноте и собаках. В груди била крыльями, рвалась наружу невидимая тревога. Такси в эту пору и в этих местах найти было сложно. Поехала на трамвае, но ей казалось, что он, как назло, переполненный, ползет очень медленно, время уплывает безвозвратно, а она так ничего и не сделала.
  Как вихрь ворвалась Таня в свой дом.
  Мирная мама, сидевшая в халате с вязанием в руках, воскликнула:
  - Где ты ходишь? Уже так поздно. Я ужин два раза грела. Господи, растрепанная вся... На тебе же лица нет.
  Но Таня смотрела на нее каким-то полубезумным, остановившимся взглядом.
  Присела рядом и вдруг заговорила нервным и изломанным голосом:
  - Мама, ради бога, выслушай меня внимательно.
  Мама привстала в удивлении:
  - Что с тобой, Танюша? Что-то случилось?
  - Случилось... Мама, ты любишь меня?! Ты хочешь, чтобы я была счастлива?! Я тебя прошу, сделай для меня одно важное дело, оно всей жизни стоит...
  - Да что случилось, говори скорее.
  - Мама, не волнуйся, я в своем уме.... Мама, там, в холодном ужасном грязном доме, где полно крыс и тараканов, умирает человек... Человек, который мне очень дорог. Мама, он тяжело болен. Денег у него нет на лечение, ни на что нет... Есть нечего. Он нуждается в помощи, мама. Мама, я, конечно, понимаю, что я сейчас странно выгляжу.... Но я заявляю решительно: когда-то, много лет назад, этот человек спас мою честь, а может даже и жизнь! И вот теперь он сам нуждается в помощи, как никогда, и я ничем не могу ему помочь... Только не отказывай, мама!
  - Таня, что ты говоришь, какой человек? Какую честь, когда он тебя спас?!
  - Мама, сейчас не время объяснений, а время решительных действий. Я обещаю, что все объясню потом.
  - Что я должна делать?
  - Нужно ехать, мама, пожалуйста. Возьми все деньги, какие есть. Нужно взять такси и привезти его к нам домой, иначе он может погибнуть.
  - Таня, - сказала багровеющая изумленная мама - ты меня в гроб вгонишь...
  - Мама, нужно спешить...
  
  ***
  Антон лежал в самой теплой комнате. Таня уже приучила себя долгими ночами время от времени просыпаться, чтобы давать лекарство, изучила его бледную, худую, но красивую голову с рубцом на щеке. Ту сумасшедшую ночь, когда они с мамой звонили другу Антона, ловили такси, везли Антона домой, вызывали врача, Таня не забудет никогда. Теперь ему уже лучше. Через пару дней он уже узнавал Таню, и, к ее большой радости, улыбался. Из того, что случилось, как он здесь оказался, он ничего не помнил.
  Температура держалась по - прежнему, он был еще слишком слаб, почти не вставал. В наиболее сложные ночные часы, когда совсем было плохо, Таня дежурила у его постели, клала ему компрессы на лоб, кормила порошками, микстурами, таблетками и шептала: "Выздоравливай, выздоравливай, милый". Потом, полусонная, бежала на уроки, а ее сменяла мама, взявшая отгулы и несколько дней за свой счет. Поведение дочери, ее энергия, смелость оказали на нее неизгладимое впечатление, а к Антону она пока еще чувствовала лишь сочувствие, как к больному, не зная его еще как человека.
  Таня приходила с работы без задних ног, нагруженная продуктами, лекарствами, спала пару часов и вновь шла к Антону. И вновь проходила ночь, с беспокойным сном, с бессловесными разговорами душой. Таня была неустанна, ибо любовь двигала ею.
  Антон, придя в себя, категорически запрещал подолгу сидеть с ним. Он не раз говорил, что не хочет обременять их семью и скоро уйдет, а потом как-то отплатит за их доброту, но Таня и слышать не хотела - он будет свободен лишь тогда, когда полностью будет здоров.
  Как-то ночью он спросил Таню:
  - Зачем ты это сделала?
  - Потому, что мне было жаль тебя. Потому, что я очень ценю тебя, - говорила Таня, и хрустальным горшком сыпались слезы из глаз ее.
  Он брал ее руки, гладил их и смотрел на нее льдистыми глазами.
  - Господи, за что ты меня наградил такой любовью. Благодарю тебя, господи.
  И он целовал нательный крестик.
  Он гладил ее руки, целуя их, и говорил:
  - Милые, неутомимые труженицы, сколько добра они сделали. Богом созданы эти пальчики, которые я так люблю.... Господи, до чего же ты хороша, Таня. Ты - ангел, спустившийся с небес!
  После таких слов, Таня, окрыленная, с утроенными силами, шла на занятия. Она верила и одновременно не верила в свое счастье! Все под ее руками расцветало, все становилось волшебным. Любая работа спорилась. Она вновь стала летать - высоко, над зимними парками, над городом, над блестящими на солнце белоснежными крышами. Во сне она летала вместе с ним, пламенная и счастливая.
  ***
  
  Как-то ночью, уже сидя на кровати, Антон поведал Тане о своих горестях и бедах. Рассказал о позорном судилище, которое устроили над ним, художником, обвинив его в нелепых преступлениях. Как приписывали и тунеядство, и спекуляцию и даже растление молодежи... Как он пытался сопротивляться, доказывая свою правоту, но его не слушали, над ним издевались... Как его, уже зэка, везли в тюрьму в вагоне, рассчитанном на семь человек, но куда вогнали тринадцать. Как он не мог заснуть двое суток из-за истеричных воплей блатных, требующих чая и от холода, так как в вагоне не было стекол. Как они летели в неизвестность на поезде, припав к решеткам, и орали как звери, а люди шарахались от этого поезда....
  Вскоре показались полукруглые, серые вершины уральских гор, а затем голые равнины, кое-где покрытые перелесками. Вот пересыльный пункт. Холод, голод. Здесь почему-то в вагон забрались люди в бронежилетах, раздели и разули всех новоприбывших и зверски, до потери сознания, избили. Он пытался сопротивляться, но где ему, одному... Заковали в наручники и бросили под дождь в грязную канаву. Все дорогие сердцу вещи, фотографии родных, продукты остались здесь. До следующей станции ковыляли босиком, по страшному холоду. Здесь он простудился и заболел, но на его болезнь никто серьезного внимания не обратил, считая ее обычными "соплями". Когда поезд прибыл в Соликамск, здесь их уже ждали "воронки". Загрузили, как скот, и куда-то повезли, никто им ничего не объявлял, не объяснял, а спрашивать было рискованно. Оказывается, привезли их в "Лебедь" ("ну и подходящее же название для тюрьмы!"). Солдаты подгоняли их матерными криками.
  "Только упадешь случайно, или от усталости, тут же орут и бьют прикладами и дубинками. Еле успеваешь уворачиваться от ударов. Прямо фашисты какие-то! Забегаем в здание, а тут прапорщик - руки за спину и ногой в живот... И все это - под звуки музыки из репродуктора. Переоделись в ихнее, тюремное и повели кормить. Обычная каша, после долгой голодовки казалась очень вкусной. Но ложек, почему-то, не дали. Как звери, честное слово! Так и ели - руками. Выходит начальник - в отглаженной форме, с толстым животом:
  - Приветствую вас, орлы! Хорошо полетали? Жизнь медом не показалась? А сколько в больнице? Что, только шестеро? Маловато!
  А дальше? Дальше - много работали. Положено по восемь часов, но фактически пахали по десять - двенадцать. Личного времени было мало. Если случался выходной в воскресенье - то это было счастьем!"
  Антон в свободное время предпочитал книги, хотя, для общей разминки, мог, и мяч на поле погонять. Спасало еще и то, что рисовать умел. А оформлять наглядной агитации надо было много. Вспоминал агитационное искусство "Окон Роста" и Маяковского. Пригодилось. Все на работе, а он буквы пишет - срочно плакат нужен! Все же отдых!
  Среди зэков не уронил своего достоинства. Все видел - и издевательства исподтишка, и обман, и воровство, и наглость... Дрался, если нужно было отстоять свою честь, но не сломался, не попал в число "опущенных". Как-то все терпение иссякло, и он решился на побег с сообщником. Был пойман, дали еще срок.
  "Всего не расскажешь, да и вспоминать тяжело. Но, знаешь, что интересно. Осмысляешь и начинаешь лучше ценить жизнь, это да! Дружбу ценишь, не обращаешь внимания на мелочные дрязги".
  За хорошую работу и в целом примерное поведение был досрочно освобожден, какое-то время жил у родственников, но, почувствовав, что его нахождение там в тягость, вернулся сюда. Нравятся ему эти места, здесь прошли лучшие годы, здесь был творческий подъем. Но приехал, а друзья растерялись... Кроме того, старая, запущенная болезнь дала о себе знать...
  Закончил он свою речь такими словами:
  - Одного я не понимал - откуда столько жестокости и зла, первобытного и страшного зла появляется у человека к человеку. И это становится будничным, обычным. Кругом одна звериная злость! Да неужели и вправду мы - бездумные животные и в нас погасла искра божья? Ведь с жестокостью мы сталкиваемся не только в тюрьме, но и везде - на улицах, в столпотворении у магазинов, в темных подворотнях и даже нашем разлюбезном парламенте. Ведь даже самый страшный, закоренелый грешник, который, безусловно, должен быть наказан по заслугам, достоин, конечно, сурового, но, все - таки, не скотского к себе отношения. Ведь жестокость больше свойственна зверю, а человек все же должен отличаться от зверя свои умом, милосердием, любовью к ближнему. Вспомни, что проповедовали все религии мира. Гуманистические идеи пронизывают творчество многих писателей, художников, музыкантов. А жестокость, особенно чрезмерная жестокость - она может породить только жестокость. Но, не нужно путать жестокость с жесткостью. Никто не ратует быть добренькими к злодею. Жесткими, строгими, но, при этом, человечными!
  За этими разговорами застала их холодная утренняя заря.
  
  ***
  Болезнь понемногу уходила. Антон уже вставал и ходил по комнате, но был еще слаб. Теперь он мог беседовать и с мамой, и Таня заметила, что уважение мамы к Антону увеличилось.
  Пришли знакомые Антона, принесли его мольберт, краски (все это хранилось в их мастерских). Тане было немного обидно за Антона, ведь в несчастье все они его забыли, и только она, Таня, пришла к нему на помощь. Недаром Антон говорил, что друзей своих он растерял.
  Временами Антон делал кое-какие наброски, "тренировал руку", рисуя очертания комнаты, предметы. Таня помогала ему, как могла, носилась с ним, как с маленьким, предупреждала любое его желание. Он совсем не был похож на Валерия - холодного, язвительного, жесткого. С Антоном было интересно, он озарял ее жизнь необыкновенным светом, ибо мог видеть мир по - своему, замечать то, что не видели другие.
  Но общая эйфория от выздоровления Антона продолжалась недолго. Вскоре ему вновь стало хуже. Он жаловался на головокружение, тошноту, жгучие, порою сверлящие боли в желудке. Он признался, что эти боли посещали его еще в лагере, где питание было никудышным, а главное - хватало нервных потрясений.
  Таня запретила визиты знакомых, свела круг общения Антона до минимума, мотивируя это необходимостью создания спокойной обстановки. Вычитала где-то про особую диету: пюре из овощей, каши, кисели, не давала ничего мясного, тяжелого, острого.
  Но остановить болезнь оказалось уже не под силу. Антон исхудал, лицо пожелтело, щеки ввалились, как-то ночью он встал и пошел на кухню. Потом послышался звук падения большого тела. Мама вызвала "скорую". Врачи диагностировали язву двенадцатиперстной кишки, но уже в крайней степени. Нужна была срочная операция, иначе больной мог умереть...
  Эти сутки, проведенные в больнице, стоили Тане многих лет жизни... Антона удалось спасти. Больше месяца он провел в больнице, куда она носила передачи.
  После выписки она его не узнала. Он вошел в комнату - высокий, худой. Сбрив бороду, он помолодел лет на десять. Держался он хорошо, стойко сопротивляясь темным силам, пытавшимся его забрать. Он будто прошел круги ада, только Вергилия, в качестве проводника, с ним не было.
  ____________________________________________________________________
  
  
  Глава 17. Антон и Таня. "Обретение крыльев"
  
  В те напряженные для нее месяцы Таня словно бы родилась заново. Она чувствовала, что нужна Антону, ощущала волны его ответного чувства.
   Она словно обрела крылья, которые когда-то утеряла.
  К весне Антон уже прочно встал на ноги. И упоительно бурный, сияющий, промытый дождем, пропахший молодой листвой и белой сиренью, май распахнул его чувства. Он начал понимать, какое значение для него имеет это сокровище, которое так трогательно заботилось о нем. Для него она еще оставалась девушкой чудной и необыкновенной, в своей хорошей наивности, в которой жила прежняя первозданная чистота, увиденная им еще в первые дни знакомства и не утраченная в последующие годы. Он видел ее возрождение и всячески поддерживал его, старался быть для нее приятным и благодарным.
   В светлые майские дни они чаще стали уходить из дома и бродили по дорожкам парка, белым, от усыпавшего их цвета с кудрявых яблонь. Птицы звенели серебристыми голосами, в ослепительно синем небе плыли румяные розовые облака. Над распустившимся цветом гудели бархатные шмели.
  В одно из воскресений они попали под звонкую, как салют, ядреную молодую грозу. Гром кувыркался в небе, острые спицы молний пронзали внезапно опустившийся зеленый мрак. Под веселый звон стеклянного дождя они бежали к беседке. Дождь барабанил по крыше и там, в беседке, он обнял ее, и они смотрели на полосатую стену дождя. Вышло солнце, и косые струи дождя заполыхали золотом, падая в дышавший свежестью парк, над которым изогнулась блестящая радуга. Гуляя по свежевымытому городу они замечали лишь прекрасное и доброе и изумлялись злому и невежественному. Они никак не могли понять, почему люди так же не чувствуют счастья, как и они.
  Вечером, когда они сидели на балконе, тесно прижавшись друг к другу и просто беседовали, Таня спросила об этом Антона.
  Он сказал:
  Где-то я прочитал одно высказывание Дюма. Кажется, в "Графе Монте-Кристо". Он писал, что только тот поймет истинное счастье, если до этого испытал подлинное несчастье. Я думаю, часто люди не знают, что они по - своему счастливы, не замечают этого. ... У них не с чем сравнивать.
  - Видимо так, - сказала Таня. - Я тоже раньше об этом не задумывалась. Ведь счастье рядом! Стоит протянуть руку, сделать человеку что-то приятное, сказать хотя бы слово, и лицо его озарится счастливой улыбкой. Грин хорошо говорил о том, что чудеса надо делать своими руками.
  - Но еще не все люди понимают, что когда они встречают счастье - вечно оно длится не может. Невозможно прожить жизнь в одном только восторженном состоянии.
  - Та так думаешь?
  - Увы, это так. Если ты где-то читаешь, что человек всю жизнь жил радостно, не верь, так не бывает, были и в его жизни горести, просто он не так остро их воспринимал. Не акцентировал на них внимание. Счастье нужно самому создавать и поддерживать. Ведь жизнь сложна, в ней все может быть - неудачи, расстройства, горе. Нужно уметь в таких условиях не сорваться, сохранить любовь и уважение друг к другу. Но, конечно, всякое бывает. Иной раз погорячишься, сорвешься. Нужно иметь смелость признать свою вину...
  - А если в жизни будет много страданий?
  - Нужно уметь утешать других, поддерживать в их страдании. Страдание, как говорил Рерих, утончает наши чувства, "научает великому состраданию". Будешь сочувствовать другим, когда - нибудь посочувствуют тебе...
  Таня взмахнула рукой:
  - Увы, не всегда так бывает! Редко встречаешь истинную помощь, поддержку и сочувствие.
  - Да, но то, что ты совершила по отношению ко мне, разве это не поддержка, помощь и сочувствие! Ты просто спасла меня! Возвращаясь к радости и страданию, я еще вот что забыл сказать. Рядом с радостью всегда идет и страдание. Заметь, это закон! Страшно только, если это очень большое горе, тогда страдание безгранично, и оно переходит в отчаяние. А это может закончиться плохо.
  Таня, тяжело вздохнув, прижалась к Антону, он сильнее охватил ее рукой.
  - Не хотелось бы этого!
  - Дай бог этого избежать. Ладно, не будем о горестном. Смотри, небо уже украсилось звездами!
  Таня встрепенулась.
  - А ты знаешь, если вглядеться, каждая из них светит своим цветом, есть сиреневые, зеленоватые, есть холодные, белые, есть алые, есть желтые.
  Антон улыбнулся и провел рукой по ее гладким, мягким волосам.
  - Ты у меня дальнозоркая!
  Она заулыбалась.
  - А мы будем с тобою вместе жить?
  Он внимательно вгляделся в ее темные бархатные глаза:
  - Я тебя не брошу. Мне будет не хватать тебя.
  - И я тебя. А то я сойду с ума. Только, Антон.... Мы ведь уже опытные люди, пережившие некоторые жизненные трудности. Я хочу серьезно спросить тебя. Не потеряется ли наша любовь в каждодневном рутинном беге по кругу, когда будет работа, работа, и мы будем забывать об общих радостях в жизни, а то и надоедать друг другу. Где-то у Чехова есть слова о том, как среда разъедает человека, теряется все лучшее.
  - Я думаю, что без волевых усилий, какого-то самовнушения здесь не обойтись. Чтобы снести нагромождение трудностей, нужно каждое утро утверждать себя в радости и готовности ко всему трудному, нужно делать установку - какие-бы трудности ни были - быть сдержанным, умным, объективным, логичным, добрым и сердечным... Да, иного выхода я не вижу! Именно вся красота - в выдержке, в самоотверженности, в наблюдательности, созерцательности, к примеру, за природой, в умении видеть прекрасное... Это настоящее геройство - выстоять в буре дней....
  - Это прекрасно, но возможно ли это?
  - Конечно, сначала будет трудно, несколько раз будет трудно, а потом станет легче. когда научишься не боятся трудностей, то приблизимся к настоящему жизненному подвигу, станем на ступеньку выше в своем духовном росте... А что касается того, что будем надоедать друг другу. А надоедают ли любимые? Не знаю, кажется, нет. Впрочем, если это произойдет - научимся отдыхать друг от друга!
  - Мне кажется, ты мне никогда не надоешь!
  - И мне кажется. Ты необыкновенная. Хотя жизнь сложна... Поживем - увидим! И будем надеяться!
  ***
  Интерес к работе, к искусству постепенно возвращался к Антону.
  Он вновь развернул холсты и стал писать, становясь при этом замкнутым и даже нелюдимым. Одно поддерживало его равновесие и утверждало в доброте - это присутствие Тани. И все же у него не получалось.... Он сворачивал и бросал в угол холсты, начинал заново, но, потом, откладывал кисть...
  - Нет, что-то нужно менять. Нужна какая-то новая закалка, что-то свежее, крепкое, дерзкое... Нужно влить в себя новые силы, окрепнуть... Может уехать? В этом городе я задыхаюсь! - говорил он.
  С приближением лета Таня предложила уехать куда-либо отдохнуть, подкрепить здоровье, сменить обстановку. Но путевки были ужасно дорогими, а с деньгами была вечная проблема. Выручил один из немногих оставшихся хороших знакомых Антона. На берегу моря у него стояла хорошая дача - настоящий дом с мансардой. Эти летом он собирался на отдых за границу и предложил Антону поехать:
  - Я дам тебе ключи. Отдохнешь, поправишься. Море тебя окончательно излечит, ты выйдешь из творческого кризиса. Сами нахлынут темы, образы, поверь мне. Там тихо, спокойно, никого нет, недалеко - маленький поселок. ... Слушай, ты же когда-то плавал с аквалангом. У меня есть лодка, акваланг... Если хочешь - плавай! Заодно, и за дачей присмотр будет! Езжай, Антоша, это твой шанс!
  Антона долго уговаривать не пришлось. Предложение было принято.
  В июле Антон и Таня отправились к морю, даже не подозревая какие счастливые минуты, испытания и невзгоды их ожидают.
  Поездом добрались до города, сделали необходимые закупки продуктов. Но до самого поселка добраться оказалось непросто. Ехали на автобусе, ходившем раз в сутки. Поселок представлял собой несколько сгрудившихся домов с единственным магазином, где можно было купить все - и продукты, и одежду, и книги.
  За поселком на пригорке виднелась роща. Сосны шумели под ласковым морским ветром. За рощей, внизу, на берегу, находился светлый красивый дом. Он был неплохо оборудован, видно было, что здесь отдыхали достаточно зажиточные люди. Под высоким солнцем лениво колыхалось великолепное пространство моря. Его волны были сиреневыми и лазурными, временами горели магнием, а потом отливали синью. Песчаный пляж замер у берега узкой полосой. Вблизи берега вода была кристально прозрачной. Чуть подальше в море замерла каменная глыба острова.
  "Словно медведь, забредший купаться по брюхо в воду и застывший там", - сказала Таня.
  Побежала череда прекрасных дней. Экскурсия в рощицу помогла им обнаружить быстрый ледяной ручей, скользивший змеей по розово-зеленым камням. Вода сводила челюсти, но была удивительно вкусной, живительной, поднимавшей настроение. Совершив поход и выкупавшись в ласковом море, они уснули мертвецким сном.
  На следующий день занялись благоустройством. Дом имел два этажа. Второй этаж Антон отдал Тане в полное ее распоряжение. Она же командовала на маленькой кухне. На первом этаже Антон разместился сам. Здесь же устроили небольшую студию.
  Затем Таня взялась за уборку. Антон занялся лодкой и аквалангом. Приведя все в порядок, они отправились в море.
  Вода серебрилась, на глубине отливала перламутром. Морская даль была ослепительно синей. Казалось, там, вдалеке, кто-то разлил краску и, она, лениво змеится по волнам.
  Остров был огромной каменной скалой. Коричневые склоны были покрыты зеленой морской слизью, в воде тихо плескалась молочная пена, и струились водоросли. Антон пробовал нырнуть с аквалангом. Потом учил Таню им пользоваться, но она все же не решалась долго быть под водой.
  На третий день началась работа. Антон просыпался рано, еще до восхода солнца, готовил холст, краски и шел в рощу, на скалу и оттуда рисовал кипящий червонным золотом восход, писал озаренное ослепительным светом море и громаду острова в нем. В роще было уютно и тихо под насвистывающую флейту ручья и шепот листвы.
  Антон был так упоен работой, что Таня, которая сквозь сон слышала удаляющиеся шаги, вставала, начинала готовить завтрак, и не могла оторвать его от кисти.
  Но когда горячее солнце превращалось в печку, неумолимо зависая над миром, работать становилось невозможно, они шли на берег, постоянно первобытно-пустынный, белый и желтый одновременно, купались и загорали, погружались в голубой мир рыб и водорослей.
  После обеда (чаще всего жареной рыбой) - отдыхали в роще под тентом или в уютных стенах прохладного дома. Оживали лишь, когда спадал жар. К вечеру море из ласкового, фиалково-синего, превращалось в более бурное, темное. Антон дожидался заката, писал его, а потом они сидели, обнявшись, глядя на закат, на пылающие алым цветом облака, на величие огромного существа, зовущегося морем, тихо беседовали, и, казалось, не будет конца и края этому райскому благолепию. Во время теплой ночи звезды сияли так, что пропустить этот бриллианто-коралловый карнавал было невозможно. В это время море загадочно дышало в дреме, мерцало и горело отблесками. Под легким ветром шумели сосны, где-то далеко пели лягушки, жужжали проносящиеся светлыми точками насекомые.... В сон проваливались, как бездну, очень поздно, но сновидения зачастую были легки и приятны.
  Более всего радости испытывала Таня. Если Антон еще временами был задумчив и не удовлетворен работой, исправлял, искал верное решение, то Таню все радовало, все восхищало, все казалось несравненным и чудесным.
  Она не могла налюбоваться морем и подводным миром, но особенно радовалась тому, что рядом был он, близкий, родной, добрый. Он ей трогательно помогал, ловил рыбу, ходил за продуктами, много рассказывал из того казалось бы необъятного запаса знаний, что были у него. Иногда они читали друг другу стихи и даже пели... Более всего Таня любила наблюдать за его работой, за полетом его души, фантазии, за мастерством, за движениями рук, взмахами кисти.
  Их отношения оставались чистыми, тонкими и целомудренными, и это несколько печалило Таню. Ей иногда казалось, что он любит ее как человека, личность, но, как на женщину - не обращает внимания. Поздно ночью он целовал ее, они расходились по разным комнатам и в этом он видел какую-то святость. Таня это объясняла тем, что она лишь подруга ему, а не жена. О женитьбе он всерьез не говорил, считая это чем-то второстепенным, ненужным, придуманным цивилизацией. Для него важнее было духовное единство. Но Тане в их сложившихся отношениях не хватало гармонии... Она желала близости, она хотела родить ребенка от него, считая, что такой умный и высокоинтеллектуальный отец может научить сына или дочь многому хорошему. Для нее это желание не было новым, но оно было затоптано и унижено Валерием. Поэтому она слегка волновалась, как у нее будет с Антоном. Она долго чувствовала его поцелуи, но просыпалась одинокая, грустная, и плакала...
  Она спускалась вниз в короткой и тоненькой, словно паутинка, ночнушке, смотрела на него спящего, ожидая пробуждения, но он спал крепко, откинув кудрявую голову, раскинув руки, а утром, ласковый и добрый, погружался в работу.
  Как-то вновь зашел разговор о Танином портрете, и она решила воспользоваться ситуацией, применить чисто женские чары и хитрость. Когда был выбран день, Таня, набравшись смелости, спросила лукаво, какой он хочет писать ее одетой или обнаженной? Антон удивленно посмотрел на нее, тут же смутился, залившись румянцем и сказал, что не смеет даже и мечтать, о чем - либо подобном. Таня, заверив его, что ничего постыдного и зазорного в этом не видит, ибо многие художники были поэтами телесной красоты, ушла к себе наверх. И вот, наконец, подготовленная она зашуршала шагами по лестнице вниз. Она шла плавной походкой завернутая в длинную тальму без рукавов, ее обнаженные плечи блестели, а тело струилось и изгибалось при каждом шаге. И каждый ее шаг отдавался ему в сердце. Когда из-под покровов тальмы вырезалось ослепительно рельефное тело, оно показалось Антону чудом природы.
  Опытный взгляд художника охватил все ее совершенство. Она стояла во всей красоте двадцатипятилетней женщины. Черные, как смоль, очень густые волосы колыхались шатром. Она прошлась по комнате, освещая ее всю неземным светом, изгибая тонкий тополиный торс и покачивая округлыми бедрами.
  Он стал легкими мазками набрасывать это совершенство на холст. Работали до полной усталости несколько часов, а потом пошли в вечернее, мирно дышащее море.
  На берегу она обняла его и прошептала:
  - Смотри, какая тихая, первобытная ночь. Нет никого, только море и звезды... Мы одни на всей земле... Давай же отдадим наши тела морю и друг другу.
  Они ринулись в воду, долго плескались и кувыркались в теплой горящей воде, он ловил ее пружинистое, податливое тело. Она вдруг вся затрепетала, вспыхнула, как только что распустившийся цветок. Она вновь испытывала полет, летела все быстрее и быстрее, словно ее подхватил огненный вихрь!
  Они встречали рассвет на берегу, утомленные бурной волшебной ночью, одни в мире. Пробудившись, он бросился сильным телом в темные кипящие воды. Искупавшись, видел, как встает она, смешно мотая головой, вытряхивая песок из волос, счищая ракушки, прилипшие к телу. А потом, тихая и счастливая, медленно и мягко ступая, пошла в воду, поплыла, плавно гребя руками перед собой и за нею струилось, тянулось, преломляясь в воде, ее тело. Искупавшись, она встала в воде, выжимая, как русалка, воду из волос. Вместе они вышли на берег и пошли к дому...
  Вновь день бешеной работы, а за ним ночь любви и страсти - у нее, наверху, в ее комнате. Окно открыто, в него врывается соленый свежий ветер, охлаждая истомленные тела.
  
  ***
  Их долгие разговоры по вечерам принимали временами характер легких философских диспутов, а точнее, это была всегда равноправная спокойная беседа. Антон понимал, что даже если он не согласен с точкой зрения Тани, то нельзя сразу энергично доказывать ей это. Он старался делать это бережно, осторожно, боясь, чтобы собеседница его не замкнулась в себе... Но, к счастью, Таня оказалась не такой, ее огромное уважение к Антону заставило ее ценить его мнение, а он не зачеркивал ее индивидуальность, неповторимость, а лишь мягко поворачивал к себе, соглашаясь с ее склонностями и привычками.
  Так проходила долгая взаимная притирка, без которой невозможна никакая совместная жизнь...
  ...Как-то они говорили о духовной стороне жизни человека, и Таня, глянув, на бриллиантовое ночное небо, спросила о Боге. Почему он, создатель этого мира, видя зло и насилие в мире, так мало и редко приходит на помощь?
  Антон ответил, что у него есть своя точка зрения на этот счет, с которой можно спорить.
  Он сказал:
  - Люди ждут пришествия Бога. Но, наверное, его пришествие нельзя понимать, как явление его физического облика среди земных условий. Бог - субстанция духовная. Он находится в особом мире. Кроме того, боги никогда сами ни к кому не приходят. Уже был нам дан шанс спастись через Христа, но мы не пожелали.... Теперь мы сами должны идти к Богу. Идти через добро, творчество, талант, используя то, что он нам дарит... Бог - это высший мир, духовная часть Космоса. Человек не должен отделять себя от высшего мира, от Космоса. На Земле мы должны сделать одно важное дело - усовершенствовать себя, найти себя, принести максимум добра, пользы, чтобы достичь Божественного, чтобы достойно войти в Космос, в Великое Космическое Братство Разума... Если даже человек прожил свою жизнь средне, имел какие-то добрые заслуги, хоть и немало и грехов, вовремя совершенное раскаяние, последние светлые мысли и дела, мощное устремление к Высшему будут иметь свое значение. Даже любое малое, но благородное деяние, совершенное нами, будет иметь свое вознаграждение.... А ждать Бога с небес... Не знаю.... Мне кажется, ключ ко всему лежит в самом человеке, и никто, кроме него, не может достичь чего-то лучшего...
  - То есть нельзя ждать милостей от Бога? Антон, как-то я смотрела ретроспективу фильмов Тарковского. Знаешь, известный кинорежиссер. У него все фильмы - как единая симфония. Так вот, из его фильмов, кажется, из "Соляриса", я почерпнула такую мысль: к Богу нужно приблизиться, к нему нужно дорасти духовно, а божественная суть есть в каждом человеке, ее нужно только развить.
  - Согласен, Таня. И вообще, тот, кто интересуется, соприкасается с искусством - тот уже очищается во многом... Этот человек уже ближе к Богу. Своим творчеством, умом, деяниями и поступками творческие люди могут помочь открыть в человеке что-то хорошее, распахнуть ему сердце, показать, к чему нужно тянуться, а что отвергать. Дух человека постоянно стремится только к высшему, идеальному, даже показывая обычное земное. Конечно, и среди талантливых людей встречаются опустившиеся, зарывшие свой талант.
  - Это гибель?
  - Это деградация, ее допускать нельзя. Иначе тебя среда сожрет... Во так!
  - Смотри, море светится...
  - С востока идут тучи.... Будет гроза.
  - Может даже и шторм. Ветер усиливается.
  - Возможно. Нужно хорошо привязать лодку. Пойдем...
  На востоке сгущался мрак, закрывая звезды.
  
  ***
  Ночью глухо рокотало море, омывая берег. Где-то вдали, за пляжем, вспененные волны разбивались о камни. Дул неистовый ветер, несущий с собою капли дождя, которые настойчиво стучали в стекла окон, будто стихия пыталась ворваться в дом. Со страшным шумом волны заливали каменный остров, оставляя белую пену.
  Взрывы грома и молнии, бьющие в громаду моря, пугали Таню. Она почти не спала, время от времени подходя к окну, наблюдая за разбушевавшейся стихией. Ее силуэт у окна казался Антону неведомой картиной. Заснули лишь под утро... День был серым и хмурым. Холодные волны были черными, с белыми гребнями. Временами вода казалась темно-изумрудной...
  Они бродили в плащах по берегу, подбирая на мокром песке бьющуюся рыбу, осматривая выброшенных на берег медуз, водоросли, ракушки.
  Следующий день робко озарился прячущимся за мохнатыми темно-серыми тучами солнцем. Оставалась лишь неделя их пребывания на море, и Таня волновалась, думая о приближении обыденных дней.
  ___________________________________________________________________
  
  Глава 18. Антон. "Золото и война"
  
  В понедельник вновь вернулось солнце. Море ласково играло золотом его лучей, плясавшим на волнах.
  Часть дня Антон провел за работой. Писал медленно, долго рассматривая полотно со стороны, добавляя нужные мазки. Картина представляла собою обобщенный портрет женщины, цветущей и счастливой, одаренной любовью. От полотна шла мощная энергия умиротворения, покоя, простого человеческого счастья: счастья обретения, счастья духа и торжества любви. Но Антон еще не был удовлетворен работой, ему казалось, что он не смог достойно передать красоту Тани. Но Тане работа очень нравилась. Вместе они обсуждали детали, добавляя нужные мазки.
  После напряженной работы решено было в послеобеденное время пойти понырять в море с аквалангами, освежить тела.
  Направили лодку к каменному острову. Ныряли, временами отдыхая на горячих от солнца камнях, вдыхая полной грудью свежий запах моря и водорослей.
  Звук работающего мотора заставил их осмотреться.
  К острову с западной стороны подходил большой катер. Вблизи он показался неухоженной, уже старой посудиной, имевшей достаточно традиционное название - "Нептун". На носу судна восседала блондинка в ярком купальнике. На катере возилось еще несколько человек, один из которых одевал снаряжение, готовясь нырнуть в воду. Антон и Таня замечали этот катер и раньше. В прошлую пятницу он почти полдня крейсировал вблизи острова.
  Катер приблизился к берегу, и мужчина лет сорока, крепкий, загорелый. весело блестевший на солнце ровными белыми зубами, крикнул:
  - Эй, на острове! Привет! Как отдыхается?
  - Привет! Отлично! - крикнул в ответ Антон. - А вы, наверное, заняты чем-то другим?
  - Мы спелеологи, - ответил мужчина. - Нас интересуют древние пещеры. Смотрим, изучаем...
  - Интересное у вас хобби...
  - Работа....
  - Тем более!
  -Ну, это когда как...Хотя, в общем-то, да, романтичная, как говорится....Послушайте, я вижу, вы тоже часто ныряете. Так вот, внутри этого острова тоже должна быть пещера. Где-то с южной или с северной стороны, точно не известно. Вам не приходилось наблюдать под водой ничего похожего?
  - Нет. Мы специально этим не занимались.
  - Понятно. А вот мы обследовали южную сторону, нашли только узкую щель и все! Так вот, мы хотим вас предупредить. Если найдете пещеру, ни в коем случае не заплывайте слишком далеко вглубь ее!
  - А что такое?
  Человек оглянулся, кивнув двум мрачным бородатым людям и сказал:
  - Тут с нами спец - подрывник... Нам известно, что в этой пещере немцы спрятали в ящиках оружие, возможно, гранаты и бомбы. А вода поднялась... От колебания воды или неосторожного движения возможен взрыв. Пещера может обвалиться, ну а вы, понятно, погибнуть. Так что заплывать туда опасно!
  - Спасибо за предупреждение! - сказал Антон. - А как же вы?
  - Ну, наша задача и состоит в том, чтобы найти все это и обезвредить.
  - Ясно! ...
  - Если что-то найдете - сообщите нам. Это очень важно. Наша база чуть дальше по берегу... Мы еще будем плавать, наведываться сюда...Окей?
  - Идет! Приглашаем к нам в гости, в дом.
  Мужчина с блестящими зубами закивал головой:
  - Не. ... Нет времени. Работы много. Мы тут еще обследуем прибрежные скалы... Так что, спасибо и пока!
  Катер зачмыхав, подняв белые буруны, отошел в сторону, и человек в снаряжении погрузился в воду.
  ***
  Антон просыпается первым. Солнечный свет струями бьет сквозь шторы.
  Таня еще спит - волосы разметались по подушке. Антон поцеловал ее, сразу почуствовав удивительный запах ее волос, и вышел на балкон.
  Водная гладь светилась лазурью, а облака были размазаны по синему фону, будто кистью неведомого мастера. Антон облокотился о перила, любуясь великолепными картинами. Вспомнился прошедший день. Вспомнив о катере "Нептун", вынес бинокль и посмотрел вдоль берега. Далеко за нагромождением скал он заметил апельсиновый бок палатки.
  Антон оделся и вышел на лодке в море. Свежий ветер чуть рябил воду, развевал волосы.
  Антон приближался к острову, его гнали интерес и азарт. Подсознательно он чувствовал какую-то тайну, связанную со вчерашним визитом неизвестных ученых. Ему казалось, что они что-то скрывали, недоговаривали.
  Не спеша одел снаряжение и нырнул в изумрудную глубь. Греб сильными взмахами рук, распугивая утренних сонных рыб, пока не достиг предельной глубины. Море было небогато растительностью, но подводные склоны каменной стены были сплошь покрыты темно-зелеными наростами. Он медленно плыл вдоль стены, время от времени ощупывая ее руками, осматривая трещины и щели, опускаясь ко дну. Здесь в песке лежали различные предметы - какие-то металлические рейки, якорь со сломанным зубцом, обломок корабельной пилы... Все это было покрыто слизью и тиной. Исследуя так около получаса, он был вынужден вернуться на берег, проверить баллоны, вооружиться веревкой и фонарем. Таня уже проснулась, она приветливо помахала ему рукой из кухни - готовила завтрак.
  Антон вернулся и вновь погрузился в воду. Долго плыл вдоль стены, меняя места исследования, распугивая любопытных рыб. Вооруженный мощным электрическим фонарем, он заметил какую-то черную дыру, приваленную камнями. С трудом отворачивая камни, он заплыл внутрь дыры...
  Свет фонаря во мраке казался чем-то единственным родным и живым в этой непроглядной тьме. Антон плыл осторожно, тихо работая ластами, освещая различные стороны, стараясь придерживаться черной стены. Луч фонаря вырывал из мрака каких-то диковинных рыб. Пещера сужалась, уходя куда-то вглубь скалы, мрак еще больше сгущался, но это только подстегивало интерес.
  Антон внимательно осматривал древние, нетронутые человеком каменные стены подводного грота. Проплыв еще немного, Антон уперся в стену. Пещера оказалась сравнительно небольшой. Ничего интересного не обнаружив, Антон повернул к выходу, но тут его заинтересовал темный, обросший мхом предмет, выделяющийся из стены. Он подплыл ближе, ощупал его, вынул нож, чтобы счистить водоросли.... Это был металлический крюк, неизвестно кем вбитый здесь и странно изогнутый книзу. Осматривая его, Антон вдруг сообразил, что крюк указывает на что-то. От конца крюка вниз вела едва заметная линия, огромная царапина в каменной стене, непонятно как сделанная. Следя за полосой, Антон, разогнав хвостатых любителей тьмы, расчистил стену от наростов, чтобы лучше видеть ее.
  "Указательная стрелка", - мелькнуло у него в голове. - "Совсем в духе пиратов... Интересно!". Вспомнив о предупреждении спелеологов, он начал волноваться. Стрела уперлась в груду камней на дне. Освещая это место, Антон заметил, что камни сложены искусственно, человеческой рукой. Чувство близкой разгадки тайны охватило его. Он начал осторожно двигать камни. Для этого требовались усилия, ибо со временем камни словно срослись друг с другом.
  Камни опадали на дно медленно, с глухим стуком, сотни пузырьков, серебристо блестя, поднимались кверху. Фонарь пришлось повесить на крюк, он светил слабее, зато руки были свободны. Под камнем обнаружился завернутый прямоугольный предмет. После его очистки, Антон распознал ящик, размером с небольшой чемодан. Антон аккуратно, как ювелир, поддел его. Даже в воде он казался тяжелым. Пришлось опутать его веревкой и осторожно поднимать за собой. После определенных усилий он достиг выхода из пещеры.
  Поверхность моря казалась большим вогнутым зеркалом, в котором отражалось дно. Когда он появился из воды, Таня уже сидела в лодке, облаченная в купальник, и махала ему рукой.
  - Я уже позавтракала, все тебя не дождусь. А ты все ныряешь, ныряешь... Что это ты тащишь?
  - А ну ка, помоги. Здесь что-то интересное. Только осторожно.
  Вдвоем с трудом затащили тяжелый ящик в лодку.
  - Что это? Снаряды? - изумленно спросила Таня.
  - Не думаю. Для снарядов он слишком невелик. Впрочем, сейчас узнаем.
  Издалека доносился рокот катера.
  Антон, оглянувшись, сказал, тяжело дыша:
  - Это "Нептун" ... Плывем к берегу!
  
  
  ***
  Ящик был взломан не без труда. Крепкий, но ржавый замок был вынужден отступить под напором мускульной силы и тяжести тела. Крышка отворилась и под плотным слоем парусины и целлофана, запечатанного сургучом, они увидели бархатную накидку. Откинув ее, они онемели. Ящик был заполнен драгоценностями. Антон кое-как разбирался в драгоценных камнях. Здесь были бриллианты в золотых и серебряных оправах различной формы.
  Словно глаза фантастических птиц сверкали желтые, зеленые, черные алмазы и красные рубины. Переливались голубым, фиолетовым, желтым и розовым цветами сапфиры. Радовали глаз травянистого оттенка изумруды. Блестели небесным цветом аквамарины. Золотые шестигранные бериллы казались хрупкими и нежными на Таниных ладонях. Здесь было множество других камней, вделанных в кольца, объединенных в бусы, блестевших в золотых и серебряных серьгах, колье, брошках... И все это пылало волшебными лучами в драгоценной горке, все это захватывало дух, вызывало оцепенение!
  Первой опомнилась Таня.
  - Боже, какая красота, - говорила она, перебирая драгоценности и не решаясь ничего на себя надеть. - Смотри, а эта... а вот это..., до чего же прекрасно!
  Она неустанно показывала все, что попадалось ошарашенному Антону.
  - Кто-то же собрал такие сокровища, - сказал он удивленно.
  - А ты их нашел! Какая великолепная находка! Какая удача!
  Таня решилась одеть роскошные бусы.
  - Смотри, а мне идет, - воскликнула она, крутнувшись перед зеркалом. - Я теперь красивая? Тебе нравится?
  Антон заметил на дне резную шкатулку, покрытую роскошной инструктацией. Открыл - там лежали искусно обработанные алмазы.
  - Бог ты мой, какое богатство!
  - Красота!
  - О, это особенная красота. Слушай, я вот что думаю. Не это ли искали эти странные спелеологи?
  - Они говорили о какой-то взрывчатке, снарядах.
  - Может, не знали... А может говорили просто так, скрывая истинные намерения. Может кто-то из них проведал о кладе.
  Весь этот день они провели в каком-то смятении, в котором перемешались сжатая радость и нарастающее беспокойство. Спелеологи плавали на своем "Нептуне" вокруг острова, ныряли, временами поглядывая в сторону коттеджа. Антон заметил, как на солнце блестели стекла бинокля. Он осторожно опустил на окна тяжелые шторы.
  
  ***
  Вечером "Нептун" исчез. Видимо исследователи вернулись на свою базу, разочаровавшись в поисках. Антон и Таня сидели, обсуждая находку.
  Таня говорила восторженно:
  - Что ты волнуешься, Антон, ты представляешь, как мы теперь богаты. Можно воплотить в жизнь все наши мечты... Ну что ты молчишь? Разве ты не рад?
  - Как-то неуверенно себя чувствую.
  - Неужели думаешь отдать государству? Антон, извини, но я уже так устала от бедности, а тут такое богатство, как в сказке! Зачем нам их жалкие проценты!
  - Я, Таня, боюсь этих сокровищ. Конечно, они мне нравятся и внутри души где-то я рад. Но одновременно чувствую и опасность.
  - Какую опасность? Ну, брось их опять в море или отдай этим... лже - спелеологам. Согласись, это глупо... Не они, а мы первыми нашли клад! И он по праву принадлежит нам!
  Антон не узнавал сияющую, блещущую глазами Таню. Но он прекрасно понимал ее.
  - Конечно, они не спелеологи. Скорее всего, искатели кладов, а быть может даже преступники. Я уверен, они догадаются, и будут идти за нами по пятам. И, кроме того, не так легко и реализовать эти сокровища, превратить их в деньги.
  - Но, наверное, что-то можно придумать, какой-то выход можно найти всегда.
  - Главное, Таня, чтобы эти сокровища не заслонили нас друг от друга. В тебе сейчас говорили эмоции, в тебе говорил человек, уставший от серой, тусклой жизни. В тебе говорила женщина, жаждущая украшений, комфорта... А я все это пережил и пробую рассуждать трезво.
  - Да не нужны мне украшения, приемы, виллы и автомобили - если это ты имеешь в виду, - горячо и серьезно сказала Таня. - Ведь если умно всем этим распорядиться, можно принести пользу не только себе, но и другим.
  - Хорошо. Но как в нашей стране можно ими распорядиться?
  - Во-первых, теперь уже как-то можно. Уже не то время, что было раньше. - Во-вторых, почему только в нашей стране? С такими средствами можно смело ехать куда угодно. Ты ведь так мечтал поездить по миру!
  - Мысль хорошая... Здесь миллионы, хватит на десять жизней.
  - Но откуда такие сокровища взялись в подводном гроте?
  Антон задумался.
  - Может немцы спрятали. В апреле-мае 1944 года, когда наши освободили Крым, кто-то не успел или не смог вывезти награбленное и спрятал в потайном месте, надеясь в будущем вернуться и воспользоваться... Но, видимо, так и не смог.
  - А план остался...
  - Или план или письмо какое-нибудь. Эти, которые на катере, проведали об этом, вот и ищут... Кто его знает, не сокровища ли это со знаменитой Янтарной комнаты?
  - А еще, Антон, в ноябре двадцатого отсюда бежали белогвардейцы, - вспомнила Таня, выдвинув свою версию. - Вспомни Перекоп, Врангеля! Я когда-то фильм об этом видела. Может тогда кто-то спрятал.
  - Может быть, хотя я больше склоняюсь к версии последней войны. Ящик неплохо сохранился, да и выглядит он современнее...
  Антон, сев поближе, погрузил руки в сокровища. Они их сразу поглотили, хищно поблескивая кровавыми глазами....
  - Кто его знает, сколько на них крови, преступлений, страданий.
  - И вот теперь, кажется, они должны приносить добро. Ведь смотри, можно обеспечить не только себя, нам много не надо. Можно часть средств переводить в больницы, школы, какие-либо фонды! Ты, представляешь, у тебя своя студия. А я бы создала собственную школу...
  Антон улыбнулся, обнял ее:
  - Фантазерка ты моя!
  - А я, хочу, чтобы фантазия стала былью!
  
  ***
  Какие-бы разговоры не вызывали сокровища, но расставаться с ними не хотелось. Их блещущая красота манила и завораживала, обещая что-то грандиозное впереди, казалось, что с их помощью можно перевернуть весь мир. Антон ворочался и не спал ночью, в голову лезли разные мысли, варианты дальнейших поступков, взвешивая и, обдумывая их, Антон отбрасывал одни и тут же находил другие. Утром забылся тяжким сном, так и не найдя чего-либо оптимального. Чувство опасности все еще сидело внутри его и жгло медленным огнем.
  Тане снился бал, роскошное платье, драгоценности. Сверкали колье, серьги, перстни... Легкая плавная музыка кружила ее, блистал трубами оркестр... Она улыбалась во сне. Так и проснулась с улыбкой.
  После завтрака их вновь потянуло к сокровищам. Решили сделать опись найденного. Но только Таня открыла заветный ящичек, как Антон, бывший еще в кухне, быстрыми шагами поднялся наверх.
  - Таня, ящик в шкаф! К нам гости пожаловали. Недавние знакомые!
  Таня смахнула со стола ворох драгоценностей, которые звонким дождем упали в ящик. Затащив ящик, она заметила шкатулку с алмазами и несколько драгоценностей, упавших на пол. Сунув все это наугад в чемодан, под ворох одежды, Таня спустилась вниз.
  Антон уже принимал гостей. Недавний знакомый с катера, улыбаясь ровными белыми зубами, был в сопровождении хмурого бородача, облаченного в плащ, несмотря на теплую погоду.
  Антон пригласил их в комнату и предложил кофе.
  - Нет, мы ненадолго... В общем, все зависит от того, как пойдет разговор.
  Антон подмигнул Тане, и та ушла на кухню готовить кофе, открыл бар, достал дорогие сигары.
  Гости не отказались, сразу прикурили, с наслаждением окутываясь дымком.
  Начали говорить на разные темы. Гость пожаловался на проблемы с горючим. Антон спросил об успехах в поисках.
  Гости переглянулись.
  - Послушайте. Мы видели, вчера утром вы ныряли у северного конца острова. Там же вчера мы обнаружили пещеру. В ней явно кто-то побывал, разворочены камни.
  - Мы ныряли, но никакой пещеры не нашли, - ответил Антон, чувствуя какой-то дискомфорт.
  - Э нет, так дело не пойдет, - сказал белозубый. - Зачем говорите неправду? Давайте начистоту. Да, мы соврали вам насчет взрывоопасных предметов. Отдайте нам то, что вы нашли. Поверьте, мы заплатим вам и уйдем с миром.
  Он развел руками, и глаза его жадно блестели.
  - Я, повторяю, ничего мы не находили, - упрямо сказал Антон. Да, мы поныряли немного, но эти все и ограничилось.
  Вошла Таня с горячим кофейником и чашками и на время разговор замер.
  - Все-таки вы намерены поссориться с нами, - хмурясь, сказал белозубый. - Мы же видели, как вы что-то перевозили в лодке.
  - Ну и что? Вам - то, какое до этого дело? - внезапно сказала Таня.
  И тут молчаливый бородач наконец-то разразился громовым басом:
  - Слушай, Красавчик, да сколько же можно трепаться с ними? Не понимают по - хорошему - будет по-плохому! Сейчас я из них все вытрясу! Я ж тебе говорил, все равно их убирать придется!
  Он резко поднялся, рванув руки из-под плаща. На Антона темным холодком смотрело дуло автомата.
  Тип в плаще мерным шагом пошел на Антона и прижал его к стене. Антон почувствовал, как ствол оружия вонзился ему в ребра. В это время тот, кого назвали Красавчиком, стал быстро осматривать комнату, не обращая никакого внимания на Таню.
  - Где рыжье? Ну, раскалывайся, гад, - настоятельно требовал бородач в плаще.
  Следующее мгновение Таня впоследствии не могла вспоминать без изумления и содрогания. Чувство опасности переполнило ее всю и продиктовало дальнейшие действия.
  Взмах рук - и горячий кофейник выплеснул свое содержимое на физиономию бандита. Антон мгновенно среагировал, подняв ствол автомата вверх, и иначе бы получил свинцовый гостинец внутрь своего тела. Очередь прощелкала над головой. Абажур светильника серебряными осколками осыпался на пол.
  Ошеломленный Красавчик, никак не ожидавший такого поворота дела, был тут же сбит с ног ударом Антона. Бородатый тип в плаще выл, вытирая обожжённое лицо. Не давая опомнится, Антон цепкой кошкой прыгнул на него, вырывая из рук автомат. Бородатый оказался сильнее, а боль только добавила ему силы. Он яростно пытался сбросить с себя Антона, но не мог расцепить его хватки и потому только прижал к дивану.
  Красавчик опомнился от удара. Потрогав челюсть, он тут же полез в карман. Испуганная Таня, наблюдавшая за всем происходящим, увидела в его руке маленький пистолет. Она всей тяжестью своего тела навалилась на бандита, не давая возможности ему выстрелить. Наконец, оттолкнув ее, Красавчик наугад нажал на спуск, но, в суматохе, попал в спину своего подельника. Тот медленно осел на пол. Второй выстрел ему помешала сделать Таня, бандит промахнулся и отшвырнул девушку к стеклянной дверце шкафа.
  Антон бросился на помощь Тане. Хорошо памятным приемом он выкрутил руку Красавчика, и тут же ударил его коленом в пах. Красавчик корчился от боли, когда тяжелое пресс-папье, стоявшее на шкафу, опустилось на его голову...
  Отдышавшись, Антон медленно подобрал автомат.
  Таня смотрела на него широко открытыми глазами.
  Но Антон сказал:
  - Это, возможно, только начало. Быстро наверх и спрячься.
  - Боже, какой кошмар! Что же это такое, Антон? А может отдать им эти сокровища и пусть они катятся подальше!
  - Можно и отдать... Но, мне кажется, сейчас это уже бесполезно. Они все равно ликвидируют нас. Мы для них почему-то опасные свидетели...
  Таню всю трясло. Она не ожидала от себя подобных поступков. Но сейчас нужно было спасать их жизни. Поэтому она беспрекословно бросилась наверх.
  Проследив за ней взглядом, Антон огляделся и затем осторожно подошел к окну.
  У берега он заметил двоих в лодке. Видимо они приплыли на выстрелы. Невдалеке от берега замер катер.
  Когда лодка ткнулась носом в песок, один из них выпрыгнул на берег, а второй остался в лодке, наблюдая за окнами дома.
  Антон запер дверь и стал осторожно закрывать окно. Человек в лодке, заметив его, выстрелил из пистолета. Антон прижался к стене. Пуля, пронзив стекло, свистнула совсем рядом.
  Надо было как-то остановить их. Необходимость защищать Таню, так доверившуюся ему, заставила Антона действовать решительно.
  Он, резко выдвинувшись в окне, дал несколько коротких очередей по лодке. Фигура в лодке замерла.
  Антон начал всматриваться в поисках второго и тут же упал на пол, прикрыв голову руками. Летящий предмет разбил окно. Это была ручная граната. Грохнул взрыв, казалось, потрясший дом до основания. Разметало шкаф, стол и диван. Антон едва поднялся из свалившихся на него обломков, вытер окровавленное лицо. В ушах звенело. Комната плавала в клубах серого дыма.
  Антон на миг закрыл глаза. Ему казалось, что он видит дурной сон и сейчас проснется. Пещера, сокровища, банда убийц, один из которых бродит где-то вокруг дома.... Нет, это не сон, увы, это страшная реальность! А там наверху Таня! Нужно сделать, все, чтобы с нею ничего не случилось! Там же его работы! Неужели эти мерзавцы хотят разрушить дом?
  Внутри закипала ненависть. Антон прислонился к стене, ожидая. Стояла тишина, но в ушах еще звенело. В разрушенной комнате ветер рвал полуистлевшую занавеску, звенел стеклами....
  В окне показался силуэт человека. Две пули, выпущенные из пистолета вошли в угол двери, расковыряв дерево. В следующую минуту Антон разрядил рожок автомата, паля наугад по окну.
  Наступила тишина. Отбросив автомата, Антон подошел к окну, переступая через обломки, осмотрел замершее под ним тело с повисшими руками, подобрал валяющийся пистолет. Его шатало.
  Он резко развернулся, услышав на лестнице шаги. Это шла насмерть перепуганная Таня.
  - Боже мой, Антон, ты жив!
  Она припала к его груди.
  - Что тут происходило?
  - Эти гады разворотили всю комнату, - сказал Антон, прижимая ее к себе.
  - Они ушли?
  - Не знаю.
  - Ты ранен? У тебя лицо в крови!
  - Ерунда, стеклом брызнуло, посекло... Пройдет.
  Таня забеспокоилась, помчалась за аптечкой. И вдруг послышался крик! Антон буквально скатился по лестнице. В кухне грохнул выстрел.
  Таня бежала назад.
  - Там кто-то лезет в окно!
  - Беги наверх и не высовывайся!
  В кухне зашуршало. Антон тихо подошел к двери. Человек осторожно выглянул из кухни и тут же получил рукояткой по голове. Но удар видимо только рассек кожу. Взвыв, незнакомец бросился назад. Вскоре Антон увидел его бегущим вдаль от дома. Прицелившись тщательно, он выстрелил раз, второй, третий.... Бегущий упал на песок, но тут же поднявшись, заковылял к лодке. Видимо, он был ранен.
  - Так будет лучше. Теперь ты не сунешься, - прошептал Антон.
  Он вышел из дома и сел на порог без сил, наблюдая за плывущей лодкой.
  Через пять минут катер удалился от берега в неизвестном направлении.
  
  ***
  Выпив успокоительное и снотворное, Таня, наконец-то, смогла забыться тяжелым сном. А недавно она была в шоке, и Антону стоило огромных трудов успокоить ее.
  Милицию решено было не вызывать, не было смысла. Старательно прибрали в комнате, окно забили большим куском фанеры.
  С наступлением сумерек Антон перетащил тела мертвецов в лес и там захоронил их.
  Укрыв спящую Таню пледом, он вытащил ящик с сокровищами и посмотрел на них. Они вновь засияли заманчивой красотой. Но теперь Антон смотрел на них другими глазами. Они не принесли ничего доброго, только разрушения и смерть!
  Стараясь не скрипеть половицами, Антон, подхватив ящик, направился к выходу...
  Утром Таня спросила о сокровищах. Антон ответил, что зарыл ящик в роще у ручья. Пусть эти сокровища там лежат себе до поры до времени. Таня даже не удивилась.
  Они собрали вещи, а потом вышли и сели на огромном сером валуне, глядя в хмурую морскую даль.
  ______________________________________________________________________
  
  
  Глава 19. Сергей. "Смысл жизни"
  
  В этом небольшом западном городке были удивительные старинные красные и коричневые крыши. На некоторых из них с незапамятных времен сохранились флюгера, обласканные, видимо, всеми ветрами, существующими на белом свете. Когда ветер посещал город, флюгера радостно вращались и скрипели.
  В маленьком храме шло утреннее богослужение, слышались звуки мощного хорала.
  Улочки тоже были старинными, узенькими, с гладко отполированными, тесно пригнанными друг к другу камнями. Немногочисленные автомобили почти не появлялись. Дороги были влажными, туман веретеном клубился меж серых камней. Некоторые переулочки были так узки, что соседи могли подать друг другу руки через окно.
  Походив по таким улицам, трудно было воспринимать дома, оборудованные под современные магазины. До сих пор у входа в некоторые из них покачивался то железный сапог, то старинный меч.
  А над всем городом царствовали горные вершины. В котловинах клубился осенний туман, а когда поднимался ветер - на крутых склонах шумели леса, таинственные и глубокие.
  Сергей постепенно стал понимать эту кажущуюся таинственность. Стоило пойти в лес, поднявшись по узкой горной тропке, то куда бы ты ни повернул, пройдя совсем немного - обязательно наткнешься на следы человека. И бесполезно было преследовать штрафами неугомонных туристов за надписи на камнях и стволах деревьев. Каждый хотел оставить о себе память....
  Сергей любил заходить дальше, вглубь леса. Здесь действительно было безлюдно, таинственно и прекрасно. Острые вершины сосен плакали от тумана, иглы роняли капли мутных слез. Рыжая хвоя под ногами была мягкой, как ковер.
  Как-то Сергей зашел слишком далеко, заблудился и немного испугался. Он вышел к незнакомому ущелью. В нем будто великан разбросал черные камни, плескалась невидимая под покрывалом тумана мягкая речка, спускались вниз по склонам сосны.
  Сергей удивился, как он сюда забрался. Дороги назад он не знал, так как шел наугад. Сергей сел на камень, не обращая внимания, что будет мокрым плащ, закурив, долго смотрел вниз, оглядывая развернувшуюся во всей своей красоте картину. Оплетая полукруглые вершины гор со щетиной лесов, в серо-голубом небе, как свинцовые дирижабли, плыли тучи. За деревьями, в глубине ущелья что-то блистало, как будто бы в воду кто-то бросил зеркало. Рукава тумана нависли на стволах и ветках деревьев, оплетая их.
  Была такая тишина и мир, что хотелось плакать от радости. Сознавать, что все уже прошло и все позади, казалось, пройдена целая жизнь. Теперь здесь, в этой гостеприимной, хотя и чужой стране, среди гор, лесов и ущелий можно было умереть. Зачем жить? Все уже было совершено, что должно было быть совершено и смысла в жизни больше не было. Сейчас Сергей видел лишь один смысл - сидеть и смотреть вдаль, с этой высоты, любуясь всем этим, этой картиной мира, а потом умереть.
  Но как прочны нити, связывающие его с цивилизацией. Он не мог все бросить! Он не имел права теперь жить для себя, даже здесь, на чужбине! Почему он не погиб там, на острове, под пулями бандитов? Почему не погиб от рук Яниса? Зачем его спасала тогда Зоя?
  ...Казалось, что это было вчера.... Если бы не она - нашел бы он Яниса? Выжил бы в этом кровавом поединке? Кто победил бы в том марафоне, который начался тогда, когда Сергей бросился в погоню за ним, проверяя все адреса и явки. Он или Янис?
  Тело последнего сейчас покоилось где-то на городском кладбище. Зоя в прыжке увлекала его за собой, Янис упал грузно, неудачно, угодив под страшную бритву колес, а она, маленькая, щуплая, легкая, перелетев через него, упала в кустарник, на камни. Павел тогда рванул стоп-кран и остановил поезд. Положение обеих было тяжелым. Янис, лишившийся ног, истек кровью и умер, прежде чем они добрались до сельской больницы. Зою удалось спасти, но положение ее было критическим.
  Удивительно, Янис умер, но Сергей не чувствовал радости. Им овладело одно желание - спасти Зою.
  И он рад, что смог это сделать. У него было много денег, доллары, отложенные, спрятанные на потом. Он все мечтал об экскурсии в Италию. Ему удалось отправить Зою самолетом в одну хорошую польскую клинику, где была суперсовременная аппаратура и отличные профессионалы. Он ее спас, но смысл в жизни тогда потерял.
  Оставаться дома было опасно. Нужно было выждать, когда затихнет все это, связанное с Янисом. Потянется ниточка, а попасть под следствие ему тогда не хотелось. Большей неволи, чем тюрьма, он не представлял.
  В туристической фирме он купил путевку в Италию.
  
  
  
  ***
  Путешествие оказалось интересным. Они с Майей бродили по веселым солнечным городам, много фотографировали. Сергей немного забылся, появилась какая-то радость в душе. Старинная итальянская архитектура барокко, роскошные дворцы знати в Венеции, католические соборы Милана, Флоренции, архитектурные ансамбли Рима поразили его воображение, как и полотна Джорджоне, Тициана, Веронезе, Рафаэля. Он увидел в них вечность и непреходящую ценность. Скорбь, страдание, боль за мир и жажда жизни, любви и творчества. Желание поднять, одухотворить, возвысить Человека. Только теперь он стал что-то понимать в вечных поисках смысла жизни.
  Майю больше увлекала древность. Роскошные цирки, Колизей. Храмы, посвященные богам. Стеллы и арки, сохранившиеся скульптуры, бюсты императоров и полководцев... Холодные и слепые, казалось бы лишенные душ.
  Вспоминая их сейчас, Сергей только теперь, спустя время, понял, какое значение имело средневековое возрождение, по сравнению с этой пустой мощью и мнимым величием. Но Майю императорский Рим интересовал больше. Вообще она интересовалась эпохой власти, личности, диктата, стремления удовлетворить даже самые пустые запросы.
  В своих походах они иногда заходили далеко. Сергей хорошо помнил тот день, когда они пошли смотреть какой-то храм, полуразрушенный уже, посвященный то ли Юпитеру, то ли Сатурну. Он был расположен на окраине маленького итальянского городка. Майя почувствовала себя плохо, ее одолевали головокружение и слабость, но жажда древностей была сильней.
  Стояла удушающая жара. Они остановились у придорожного кафе, подождать автобуса, едущего в город. Здесь под белыми зонтами располагались уютные деревянные столики. Рядом находилась мастерская, где могли задать ремонт автомобилям. Пока Майя, устало опустившись на плетеный стул, жалуясь на дурноту, пыталась прикончить свое спагетти с острым соусом, Сергей, быстро уничтожив свою порцию, отошел покурить и поговорить (на ломаном итальянском смешанном с английским) с сеньором Салимбени, хозяином кофейни и автомастерской. Это был пожилой разговорчивый толстяк, которого работники называли "папой".
  Синьор Салимбени ничем не мог утешить Сергея. Автобус будет нескоро. Придется подождать. В это время он не переставал отчитывать механика Марчелло, кудрявого брюнета, слегка заторможенного, который накануне хватил лишку и не мог справиться с какой-то поломкой в подъехавшем "Фиате". Хозяин сломавшегося автомобиля сидел тут же, на стуле, и проклинал все на свете. Из-за нерасторопности механика он торчал здесь уже второй час.
  Сергей, быстро заглянув под капот, обнаружил поломку. Через десять минут мотор завелся. Пригодилась практика и опыт вождения советских машин, ломающихся очень часто. Салимбени был очень рад, получил несколько хрустящих ассигнаций и с благодарностью пожал руку русскому туристу.
  "Нелегко у вас на родине, сеньор Серж, не завидую", - пытался даже сочувствовать он. Знал ли тогда Сергей, что встреча с этим пузатым, усатым, хитрым, но, в сущности, добрым сеньором - новый, неожиданный поворот в его жизни...
  Дальнейшие события разворачивались с невероятной быстротой. Майя почувствовала себя совсем плохо. Головные боли усилились, к ним добавились тошнота и высокая температура. Девушку бил озноб. Сергей был взволнован. Нужно было срочно ехать в клинику. Вот здесь особая благодарность сеньору Салимбени. Он дал машину и послал вместе с Сергеем и Майей своего помощника и дальнего родственника Паоло.
  Положение Майи оказалось сложным. У нее обнаружили малярию. И вновь помог сеньор Салимбени. Через широкую ветвь своих знакомых и родственников удалось устроить Майю в недорогую, хорошую больницу. Но денег у Сергея не было, а сеньор Салимбени отнюдь не был добрым Монте-Кристо...
  ...Сеньор Салимбени повел Сергея в гараж, сдернул покрывало. Перед ним стоял старый, воронового цвета "BMW". Судя по длинным, малопонятным для Сергея выражениям - автомобиль был безнадежен, но чем-то очень дорог хозяину.
  Внимательно осмотрев машину, Сергей попросил три дня и помощника.
  Это был адский труд. Весь день Сергей трудился в гараже, а вечером ездил в город к Майе. Когда "безнадежный" автомобиль заработал, сеньор Салимбени понял, что в его в руках курица, несущая золотые яйца. Он предложил Сергею контракт на год и обещал уладить все формальности с визой и документами. Когда Сергей засомневался в этом, сеньор Салимбени обиделся. Он может все, разве русский сеньор до сих пор этого не понял?
  Позже Сергей воочию убедился в фантастических способностях сеньора Салимбени, так же, как и в его хитрости. Сергею платили ничтожно мало, при том, что приток сломанных машин в его мастерскую увеличился, и ни одна из них не выходила из гаража неисправной. Сергей, а также два его помощника Паоло и Марио, трудились не покладая рук. Но Сергею сейчас было не до борьбы за свои права. Он и так был благодарен сеньору Салимбени за многое.
  В начале зимы, когда город заполнили косые струи мутного дождя, Майе удалось покинуть клинику. Она была еще слабой, очень исхудавшей.
  С жильем было туго. На первых порах Сергей ютился в пристройке к автомастерской сеньора Салимбени, но потом, с помощью новых знакомых Паоло и Марио, удалось снять комнату. Эти полтора года в чужой стране, без знания обычаев и языка, жизнь за гроши в грязной комнате старого дома, были для Сергея испытанием. Он хотел вернуться на родину, если бы не Майя. Она была очарована Италией и верила в их лучшее будущее. Она настойчиво учила язык и принуждала к этому Сергея.
  В конце концов, Сергей поставил перед сеньором Салимбени ультиматум: или он повышает ему плату, или он больше его не увидит - он перейдет работать в другой гараж. Салимбени обиделся, раскричался, плюнул и ушел, но уже на следующий день нашел его, пожал ему руку и заявил о своем согласии. Сумма была приличная. Спустя время Сергей и Майя сняли в городе квартиру получше, взяли небольшой отпуск, чтобы отдохнуть где-нибудь в недорогом санатории в Европе. Тем более, что ожидались еще важные события в их жизни....
  Но Сергею не давало покоя прошлое. Взгляды его изменились. Он постоянно ощущал какой-то комплекс вины за то, что произошло.
  Он не спал, работал из рук вон плохо, на него нашла апатия, и, в конце концов, Майя нашла у него Библию, в русском синодальном переводе. Она пыталась его успокоить, видя, что его мучает одно - правомерность кровавой мести. Он считал это диким, страшным кощунством! Изменил ли он что-нибудь? Нет! На свете сотни, а может и тысячи таких Янисов! Какое право он имел судить! Какое право он имел проливать кровь! Подобные мысли не давали ему покоя. И в этой чужой стране он узнал, что такое покой, смирился и захотел умереть. Он даже планировал заработать больше денег, чтобы обеспечить Майю на долгие годы. И застрелиться где-нибудь в отеле, на берегу моря....
  ***
  Но сейчас, сидя у этой пропасти, среди этих чудесных гор и лесов, он, наконец, понял, как смешны и наивны его мысли и намерения. Да, он был и остается безнадежным эгоистом! Ведь Майя беременна! Как он мог так не думать о близком ему человеке! Уйти, и никогда не видеть родившегося ребенка, его пухлых ручонок и ясных глазок! Не видеть, как он научится ходить, говорить, будет учиться! Кто посоветует ему, кто спасет в случае горя, ведь жизнь так длинна и так опасна, даже среди этих гор и скал... Не видеть и не знать продолжения себя! Разве ради сына, или дочери не стоит жить?!
  А прошлое... Он лишь один из тех одиноких рыцарей, кто пытался в одиночку справиться со злом.... Убил одного дракона, а сколько их еще! И вот теперь появился еще один, поселился в нем самом, пытается свести его со света! Нет, не получится, он все же должен жить! Зачеркнуть прошлое, ужасное прошлое, оставить лишь детство и юность... И начать все сначала!
  А здесь в санатории ему очень нравилось. Здесь были скалы, камни, сосны, быстрые речушки с холодной прозрачной водой, туманы и песок. Этот уютный город, будто перенесенный сюда из средневековья....
  Сергей пошел наугад, пока не наткнулся на едва заметную тропинку. Путаясь в лесу, он вышел к домику. Залаял пес, гремя цепью. На лай вышел лесник, заговорил непонятно, но дорогу указал.
  ***
  В комнате было тихо, только стучали настенные часы. Они висели в каждой комнате и их могли снять, лишь по просьбе клиентов.
  На широком балконе четверо грузин забивали "козла", стуча костяшками домино. Только они, Сергей с Майей, да еще старый профессор искусствовед были здесь из милой старой его Родины.
  Вернулась из города Майя с подругой, румяная, веселая и свежая, как цветок. Они вертелись перед зеркалом, примеряя покупки. Вскоре подруга ушла, а Майя села рядом с Сергеем. Он молча стал перед нею на колени, приложил голову к ее животу и долго слушал, чувствуя волшебное живое тепло. Она гладила его шелковистые волосы, с проблесками серебра.
  По телевизору показывали венгерскую оперетту.
  __________________________________________________________________
  
  Глава 20. Вместо эпилога
  
  "Скорая помощь" привезла Майю в небольшую клинику маленького городка в тяжелом состоянии. Врачи около полутора часов бились за здоровье мамы и ребенка.
  Сергей неотступно дежурил у входа, а когда сообщили, что родилась девочка, заказал корзину цветов и уснул на скамейке утомленный.
  И приснился ему весенний парк, весь в цветах сирени, звонкая карусель, кареглазая девушка в светлом платье, и он, совсем юный, не спускающий с нее глаз, и что-то ей говорящий. Проснулся он с каким - то светлым и добрым чувством, как будто изменился мир, и в жизни его произошло что-то очень хорошее и значительное. "У меня есть дочь!"
  В палате лежала обессилевшая, бледная, но счастливая Майя, а рядом с нею копошилось крошечное существо.
  - Мы назовем ее Таней, - сказал Сергей. - Замечательное имя.
  
  ***
  Таня лежала в светлом и уютном роддоме, заботливо укрытом под сенью могучих платанов. Рядом с ее кроватью в вазе стоял букет роз и играл огоньками на белой скатерти.
  Ей принесли малыша на кормление.
  - Вот какой у вас богатырь, - сказала врач. - И серьезный. А молчун, каких еще поискать!
  Пришла милая мама и стразу добавилось забот.
  - Ну, ты придумала имя для сына? Нет? Я предлагаю назвать его в честь нашего деда - Сергеем.
  Таня на минутку задумалась.
  - Что, не нравится?
  Таня молчала, смотря куда-то в сторону, а потом улыбнулась.
  - Нет, очень хорошее имя!
  В окне легко порхали ласточки и стрижи.
  
  КОНЕЦ
  
  1987-1993 - 1 вариант
  1993-1995 - 2 вариант
   Днепропетровск-Днепродзержинск
  
  
  С благодарностью посвящается памяти Константина Паустовского, Ивана Ефремова, Александра Грина, Вениамина Каверина, Ивана Бунина - великим писателям, чье творчество вдохновило меня на этот труд.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"