Гребенкин Александр Тарасович : другие произведения.

Птица у твоего окна. Часть1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман о поколении 70-80-х годов прошлого века.

  Птица у твоего окна
  (повесть-феерия об одном поколении)
  
  "Мы ни к чему не относимся так безалаберно, как к собственным бессмертным душам"
  Рэй Дуглас Брэдбери
  
  Часть 1. "И был вечер"
  Глава 1. Таня. "Полет в мире звезд"
  Когда мягкие осенние сумерки бережно и нежно окутывают город, он начинает блистать совсем другой, удивительной волшебной жизнью. Сотни разноцветных оконных глаз освещают улицы мерцающим светом, блестят янтарными отблесками в темных таинственных лужах. Легкий морозец пощипывает за щеки, коварным ловким зверьком заползает в рукава пальто.
   И как же хорошо ощущать этот легкий приятный холод и смотреть на засыпающий парк, откуда спешат уйти неугомонные мамы с шаловливыми ребятишками, торопятся в теплые дома пенсионеры, еще пару минут назад стучавшие своими шахматами и домино.
  Таня любит такие празднично-осенние дни, поэтому, к вечеру привычно приходит в старый парк. Ей нравится шорох ранней осенней листвы, для нее это музыка - тихая и грустная, печальный вальс, который осень поет доверчивой и чуткой душе. Она любит звук метлы дворника, любит неповторимый йодистый и пряный запах листьев, как еще свежих, только что оторвавшихся от ветки, так и уже потемневших, подгнивших, готовых смешаться с землей, чтобы уйти в небытие, закончив свою короткую жизнь, а весной вновь возродиться в виде клейких пахучих нежных треугольничков, на тоненьких зябнущих ветках.
  Усиливается ветер, носящий косматые тучи по глубокому осеннему небу. Ветер сотрясает молодые звезды, пронизывает холодом фигурку девушки, но Таня не уходит - она любит поддаваться стихии ветра.
  Она идет по бетонной дорожке среди пустых скамеек, с которых ветер внезапными порывами поднимает паруса листьев, несущихся неведомо куда в темно-синем вечернем воздухе. Она сама взлетает вместе с ветром, взмывает над дорожкой, поднимаясь над ветвями деревьев все выше и выше.....
  Вот уже весь парк можно окинуть взглядом с высоты стройных тополей, а ветер гонит ее дальше и дальше. Вот уже ртутной лентой мелькнула река, с металлическим мостом, соединяющим своими лапами оба берега, вот уже виден весь город, усеянный огнями, как фонариками. И кажется Тане, что она в сказочной волшебной стране, где в маленьких коробочках-домиках живут беспокойные толстячки - гномики, весь день они трудятся, а вечером все собираются, идут друг к другу, освещая себе путь фонариками - желтыми, красными, зелеными, голубыми. И, кажется, сейчас соберутся, и взявшись за руки, споют осеннюю священную песню. И им совсем не страшно будет этой ночью, маленьким, смешным бородатым существам, ибо они дружны, они вместе....
  Таня покидает город, взлетает все выше и выше, и вот ее полет врывается в мир белых ледяных звезд. Она бережно дотрагивается до них руками, и кажется, от прикосновений они нагреваются, каждая вспыхивает свои неповторимым цветом, и все они образуют хрупкий стеклянный хоровод, неистово кружащийся в такт осенней бури. Таня быстро мчится среди вспыхивающих, играющих созвездий, и вдруг стремительно падает вниз.... и вот она вновь идет по дорожке, онемевшие ее ноги, только что ощущавшие полет, плохо слушаются ее.
  Конечно, ей помешали - парочка влюбленных, притаились на лавочке, целуются. Таня быстро проходит это место, стараясь не смотреть, но вернуть прежнее впечатление полета уже нельзя. Его легко разрушить, но уже не вернуть. Она присаживается на свободную лавочку и тяжело вздыхает. Пытаясь согреться, дышит на начинающие коченеть руки и вглядывается в темноту. Звезды уже далеко, уже не теплые, а вновь холодные, чужие, равнодушные, блистают из-за бегущих по небу быстрых косматых туч. Рядом в листве слышится шорох - там оказалась кошка, изгибает спину, ласкается под ноги Тане. Она берет ее на руки и гладит пушистый мех. Животное тихо мурлычет и от этих звуков приятно и хорошо. Таня начинает согреваться и погружается в грезы. Вот приходит он - большой, красивый и сильный, садится рядом с ней, говорит нежно и ласково, блестя глазами, и легонько обнимает ее за плечи.... Он восторженно слушает ее. Он ею озарен, он преклоняется перед ней. Такой он еще не встречал, она для него единственная и неповторимая. Но Таня торопится уходить, оставляя его немного страдать и ждать ее возвращения. И Тане приятно, как он, с нетерпением, ждет новой встречи, как он ценит эти их краткие свидания. И сама она рада, после кратковременной разлуки, взглянуть в эти острые и одновременно нежные глаза, прижаться к его худенькому, но крепкому и надежному плечу, верной защите от всех невзгод....
  Слышен чей-то смех, громкие голоса, звон гитары, и Таня спешит уйти из парка.
  Она не понимает этих людей. Их быстрые, острые, унижающие достоинство шутки наносят обиды, ранят ножом в сердце. Они бесцеремонно вторгаются в ее хрупкий мир, разрушает его, а так не хочется его терять.
  Таня выходит на освещенные улицы. Свет ярко-желтых фонарей золотыми волнами блестит в лужах, в них плавают листочки-кораблики. Начинает накрапывать дождь, и Таня спешит в трамвай, который с лязгом и грохотом летит в вечерней темноте.
  Дождик плачется в стекла, и мир сквозь них кажется дрожащим, плывущим серебром, изумрудным. Тане нравится разбрызгивание золотых, красных и зеленых огней, и она переполняется чувством неповторимого и прекрасного.
  На одной из остановок в трамвай входит человек с большой лохматой собакой.
  Пес тряхнул шерстью, и брызги разлетелись на охнувших пассажиров. С бороды и шляпы незнакомца стекали струйки воды. Собачища уселась у ног своего хозяина и глядела гордо, а незнакомец сидел, подобрав плащ, пристально глядя в темные собачьи глаза, словно что-то читал в них. Поля его шляпы совсем опустились, но он не обращал на это внимания, только время от времени решительным взмахом руки вытирал потеки воды. Трамвай лязгал, трясся и гудел, но пес, видимо привыкший к такой езде, сидел смирно. Какой-то мальчишка запустил в него шариком, который тут же отлетел от могучей лапы пса. Пес важно поднялся, обнюхал шарик и так же неторопливо опустил, расслабил свое сильное лохматое тело. Мужчина в шляпе только успел сказать: "Сидеть, Царь, сидеть". Лицо его почему-то казалось смутно знакомым, как будто бы Таня видела его давно, в раннем детстве, или же он был на кого-то поразительно похож. Во всех движениях его длинного тела чувствовались тяжелая уверенность и сила.
  Человек и собака сошли на одной из остановок. Тане нужно было выходить на следующей, но она, будто повинуясь какому-то внутреннему голосу, сошла сейчас и пошла следом.
  Дождь ослабевал, вспыхивая серебряными нитями в витринах, в лучах фонарей, преломляясь в зеркальных лужах.
  Человек впереди шел медленно, и устало, тяжело ступая. Ветер подхватывал полы его плаща. Собака шла ровно и мягко, бережно переступая через лужи. Вскоре они исчезли в длинном переулке. Потеряв их из виду, Таня повернула к своему дому.
  Щелкнул замок. Ее окружил полумрак и уют прихожей. Неповторимый запах дома, кухни, кресел - необыкновенного, ни на что не похожего ароматного тепла смешивается с сырым запахом дождя и осенних листьев, который она принесла с собой. Таня ныряет в комнатный полумрак. Вспыхивает режущий глаза ярко-белый свет. Родители сегодня будут поздно и, поэтому, Таня позволила себе погулять лишнее время в осеннем парке. Она ложится на диван, и какое-то время отдыхает, неподвижно замерев, а потом встает, подходит к книжному шкафу. Здесь ровными рядами стоят ее друзья - книги.
  Здесь сосредоточена человеческая мудрость, разлита разнообразнейшая гамма человеческих чувств, поступков, здесь живут прекрасные и смелые герои, трогательные и нежные героини. Здесь столкнулись в неумолимом противоречии любовь и ненависть, доброта и злодейство. С их помощью можно совершать головокружительные путешествия, переживать незабываемые приключения, попадать в иные миры.
  Таня ласково прикасается к книгам, гладит их по шершавым корешкам, нежно и заботливо вытирает с них дневную пыль.
  С такой же заботливостью она ухаживает за цветами на подоконниках, дает корм рыбкам в маленьком уютном аквариуме. Это ежедневный ритуал приносит ей успокоение после суетного сложного дня. Она чувствует себя под надежной защитой, она у верных друзей, которые ждут ее и любят.
  У Тани мало подруг. Самая лучшая - Роза - тихая и скромная девушка, прячущая свои застенчивые глаза под стеклами очков. Иногда они собираются вместе и сплетничают тихонько. Читают друг другу стихи, вместе готовят уроки. Они никогда не ссорятся, между ними давно уже установились дружеские отношения на взаимном согласии.
  Но всегда ли ей доверяет Таня самое сокровенное?
   Таня садится за уроки, когда слышится щелчок и скрип дверей - пришел отец.
  Он всегда приходит первым и, показавшись в дверях, посылает ей воздушный поцелуй. Таня ему отвечает тем же, широко улыбаясь.
  - В школе все в порядке? - звучит ежедневный традиционный вопрос.
  - Ну, конечно, как же может быть иначе, - весело отвечает Таня.
  У нее действительно всегда все в порядке. Таня учится старательно, без двоек, и родители привыкли к Таниным ответам и уже давно не контролируют учебу - в этом нет необходимости. Но это конечно еще не означает, что Таня не ленится. Далеко не всегда ей хочется учить уроки, но вот уже десять лет она заставляет себя это делать. Без добросовестности и тщательности в учебе Таня просто не может, ей становится стыдно, если на уроке она чего-то не знает. Ее усидчивость выработалась в многолетнюю привычку....
  На кухне слышен звон посуды, шипение сковородки - это подогревает ужин отец.
  Журчит, смешно булькает кран. Таня слышит этот звук и вспоминает далекое лесное озеро, зеркально ровную гладь, пузырящуюся, булькающую воду у берега, такую синюю вдали и такую черную, бездонную, таинственную вблизи. Они с папой удят рыбу.
  Тане нравилось ездить на рыбалку. Ее окружал темно-синий, с багряными отблесками от расплывающегося вечернего солнца лес, берега, поросшие стеной тростника, вода, кишащая серебристой гибкой и жирной рыбой.
  Запахи камыша, тины, прибрежной травы, словленной, трепыхающейся на выжженной траве рыбы, кряканье испуганных уток, ломкая тишина озер - все это вошло в Танину суть и осталось в ней навсегда.
  Таня особенно запомнила преображение леса вечером. Он вдруг вырастал, становился громадным, темным и шумным великаном, наполнялся таинственными звуками - шорохом, шёпотами и криками. Крадущиеся сумерки проглатывали лес, и маленькая Таня радовалась, что уже уезжает, покидает этот страшный лес. Она крепче вцеплялась в холодный руль велосипеда, и вот они уже мчатся по черной ленте шоссе, навстречу автомобильным огням, и она слышит тяжелое дыхание отца, крутящего скрипучие педали.
  .... Тане становится скучно от мелькания логарифмов, геометрических проекций и формул. Высидев еще с полчаса, Таня с удовольствием плюхается в кресло с толстой книгой Драйзера, взятого на несколько вечеров у Розы, и погружается в любовные перипетии сестры Керри. Для нее чтение - прокручивание цветного увлекательного фильма.
  Приходит мама и между родителями завязывается обычный тихий разговор.
  Временами Таня, отложив распахнутую книгу, прислушивается к разговору, чувствуя внутри некую досаду, за то, что поневоле подслушивает, но любопытство и желание заглянуть в загадочный мир взрослых сильнее ее. Даже обычные бытовые вопросы о ценах, деньгах и работе не остаются вне ее внимания. А когда наскучило - она вновь в плену цветных фантазий книги.
  - Танюша, ты как? - спрашивает мама, входя в комнату.
  - У меня все хорошо, - отвечает Таня, приветливо взмахнув рукой.
  Мама устало садится рядом и гладит ласковой шершавой рукой Танины темные пряди волос. Вздохнув, глядя с надеждой в глаза, говорит:
  - Давно мы с тобой не говорили по душам, доченька моя.
  - Да что ты, мама, мы ведь каждый день видимся.
  - Видимся, да не говорим друг с другом как следует. Ты как будто немножко чужая мне.
  Таня морщится, ожидая привычные мамины причитания с наставительно-воспитательными оборотами:
  - Мама, ну не надо об этом сейчас....
  - Ну вот, - вздыхает мать, откидываясь на скрипучую стенку дивана, - ты опять уходишь от разговора. А ведь когда ты была маленькая, между были налажены прочные мосты.... А теперь ты взрослая и молчишь, замыкаешься в себе. А, я, как опытная женщина, тем более твоя мать, могла бы многим поделиться с тобой, помочь тебе советом.
  Таня наклоняется к маме, целует ее в лоб.
  - Ну, мамочка, ну право же, у меня действительно все хорошо. Мы ведь всегда понимали друг друга. Ты преувеличиваешь!
  Мама смотрит в сторону:
  - Ты стала другой. Все время что-то хранишь в тайне, не договариваешь....
  - Ну, мама ....
  Таня никак не может объяснить маме, что она совсем другая, не та маленькая Танюшка с пунцовыми щеками и бантиком, таскавшая из буфета конфеты. Она уже взрослая, у нее есть свои тайны, есть что скрывать, она не может всем делиться с мамой, как это было раньше. Ей теперь интереснее не говорить с мамой, а слушать их взрослые разговоры издалека.
  Она прижалась к маминому плечу, а та тихо, ласково, чуть грустно улыбаясь, гладила ее волосы и тихонько говорила:
  - Доченька моя. Скрытная такая. Ты уже взрослая, уже девушка.... Я хотела тебе сказать, вернее спросить...
  Таня вдруг подхватывается:
  - Ах, не надо, мама! Отец идет... Я вспомнила, мне ведь искупаться нужно!
  Она скрывается в другой комнате, чуть не столкнувшись в дверях с подошедшим отцом. Он, выронив газету, удивленно смотрит ей вслед.
  Потом заговорщически улыбаясь, полушепотом говорит жене:
  - Что, скрытничает? Уж не влюблена ли?
  - Ты знаешь, кажется, что совсем еще недавно она в люлечке лежала, крошечная такая, розовая. Ох, не успели заметить, как выросла дочь!
  Они откинулись на спинку дивана и громко, в унисон, вздохнули.
  
  ***
  Таня наблюдала, как с шумом и паром наполняется ванная, а затем аккуратно ступила в воду. Горячая масса обволокла тело, и Таня постепенно погрузилась в сладкую полудрему. Почему то вспомнился жаркий летний день в лагере, когда они пыльные, уставшие после работы на поле, изо всех ног неслись к синему полотнищу воды. Тогда блаженная бело-зеленая прохлада охватывала тело, остужая его, давая отдых и одновременно взбадривая....
  С замиранием сердца усмотрела она на Сергея. Его худощавое, но крепкое смуглое тело стремительно разрезало водную гладь и мгновенно погрузилось в ее глубины, вынырнув затем где-то на середине реки, к восторгу девчонок. Она помнила, как он сильными взмахами рук плыл к противоположному берегу, как смеялся над своим дружком Князевым, который топтался на берегу, не решаясь войти в воду. Тогда Таня ощутила его взгляд - цепкий, пронизывающий, зовущий, такой же, как и был тогда, в тот святой для Тани, необыкновенный майский вечер, кода она была влюблена, когда цвела удушливо весна, и пахло яблоневым цветом, сиренью и кленами, когда пьянила, кружила голову любовь.
  В тот вечер она гуляла в парке и встретила его. Он был одинок и скучал. Он был находчив, рассказывал разные забавные истории, от которых Таня, казалось, вот-вот покатится по земле, угощал ее мороженым и залихватски курил. Он казался Тане далеким, недосягаемым, неумолимо красивым, милым и внимательным.
  Вихрем кружилась карусель, смеялась Таня, мчащаяся вслед за Сергеем, который, оглядываясь, кричал ей что-то смешное и неуместное здесь.... Развивались его волосы, и его пронзительно - синие глаза входили в его душу и грели ее. И кружились бриллианты звезд, и шептали свои сказки деревья, рассказывала свои истории старая забытая лавочка, и чувствовала Таня тепло его тела, его руку на своем плече, его волосы, глаза и губы. И любила Таня это небо, и эти деревья, и, даже, эту старую лавочку - все казалось милым и красивым. Она чувствовала в полной мере крылатое счастье, весенней птицей бьющееся в груди, и хотелось расцеловать этот мир, бесконечно благодарить за то, что он есть.
  Ей уже казалось, что она совсем взрослая, молодая и красивая женщина, полюбившая прекрасного мужчину. И это чувство какого-то необыкновенного взрослого счастья слегка напомнило ей те моменты, когда она, в отсутствие дома родителей, совсем еще девочкой, одевала лучшее мамино платье, безумно-красивое, но слишком большое по размеру. Она подтягивала его в поясе, чуть приподнимала, обнажая свои еще худенькие ножки....Накрасив губы и глаза, наведя тени, надев шляпку, прохаживалась по комнате с маленькой сумочкой, грациозно останавливаясь, косясь в пол-оборота на зеркало, стараясь в нем разглядеть себя всю, делая завлекательные взгляды, Но то была лишь игра, обман, а сейчас это случилось наяву. Казалось, сказка ожила, стала реальностью.
  Это была суббота, волшебная суббота, великолепный теплый душистый, сказочный вечер, когда последние лучи оранжево-желтого солнца весело и ослепительно брызгали из-за ветвей. А потом была беспокойно-счастливая полная надежд и мечтаний ночь, когда Таня, поч?ти не спала, перебирая все, что произошло в своем сознании, открывая каждый раз для себя живописные подробности. И сердце перепол?нялось радостью, - какой же тут сон? И полное томительного ожидания воскресенье, когда время тянулось как резина нескончаемо долго и десять раз происходило все надоевшее, и с нетерпением ожидался понедельник, кото?рый манил, обещал непредвиденное, что-то счастливое, радостное.
  И вот наконец-то наступил этот яркий алый понедельник. Таня полчаса, проведя у зеркала с мыслью "понравлюсь ли я ему?", ринулась в школу.
  Чем ближе было здание, тем медленнее шла Таня. Ей казалось, что отовсюду на нее смотрят десятки синих Сергеевых глаз. В груди смешалось ожи?дание радости и какая-то тревога....
  Вихрем она взлетела на нужный этаж и буквально ворвалась в класс. Вся пунцовая, запыхавшаяся и взволнованная, быстро стала искать глазами его, своего милого, наконец-то увидела его - он стоял в толпе мальчишек, что-то рассказывал и хохотал, не обращая никакого внимания на Таню. Таня вздохнув, ватными ногами подошла к своей парте и села рядом с повторяющей урок Розой. А потом, когда начался урок, она все еще косилась в его сторону, ожидая его взгляда - но напрасно, его не было.
   Все перерывы, весь учебный день они вели себя так, как будто их друг для друга не существовало, нарочно не за?мечали друг друга, а когда, наконец - то, этот мрачный, злосчастный день подошел к концу, Таня ушла, сдерживая глубоко затаившееся разочарова?ние, и на глазах у неё застыли слезы.
  Они не замечали друг друга всю неделю, а когда в субботу в конце занятий Сергей уже собирался ухо?дить, Таня вдруг, сама для себя, неожиданно подошла к нему и слова пото-ком хлынули из неё:
  - Привет! Что же ты забываешь старых друзей? Сегодня вечером ты свободен?
  Сергей вдруг весь съежился, стушевался и ответил извинительно:
  - Ну, что ты, Ласточка, как я мог забыть? Но то было тогда. А сейчас я занят... Давай в другой раз.
  Бросил это и умчался со своим неизменным Князевым. Но для Тани это был уже крах. Это было совсем не то, о чем она мечтала, о чем переживала все эти дни. Этот камень неразделенной любви тяжело упал на её душу. Она долго переживала, но потом её воля укрепилась. Она стала взрослее и серьезнее. Мир виделся ей уже в не таких радужных красках, как раньше. Он стал более ломким, хрупким, и Таня бережно и осторожно стала относиться к нему. Но в глубине души осталась, осела печаль, которая с годами не проходила. И все же те часы, когда цвело, распускалось свежим бутоном роз чувство, не забылись ею никогда. Она понимала, что в тот вечер была действительно счастлива... Правда потом пришла ревность и зависть - чувства, которые Таня стремилась изгнать, но не смогла.
  Следующим летом в лагере труда и отдыха она всюду старалась быть рядом с Сергеем, старалась ему понравиться. Откуда-то у неё, ранее такой застенчивой, появилась смелость: она громко говорила, смеялась, стараясь обратить на себя внимание. Он же относился к ней ровно и как-то полушутливо, снисходительно, и Таня каждый раз для себя делала вывод, что он не ценит их встреч, её внимания. С завистью она смотрела, как красивая Зоя Калинова, тонкая и гибкая, как тростинка (она занималась в балетной студии) укатывала с Сергеем куда-то на велосипеде, взятом у доброго физкультурника, как смеялась Зоя, когда он шутил, когда она всем телом прижималась к нему. И Таня ловила себя на том, что не может видеть её ровные алебастровые зубы, огромные голубые глаза.
  Таня сердилась на себя, уходила разочарованная куда-то в рощу, на луга. Там, в многоцветье красок, в изобилии густых пахучих трав и цветов, они с Розой тихо читали стихи, погружаясь в мир Бунина и Блока, Есенина и Цветаевой, свободно говорили о чем-то чистом и возвышенном. И душа переполнялась благостью, ожиданием и надеждой, и острые нанесенные реальной любовью раны затягивались, зарубцовывались...
  Таня замерла неподвижно под душем, а затем, выйдя из ванной, начала растирать себя полотенцем. По привычке глянула в зеркале, все больше удивляясь. Она превращалась в красивую, хорошо сло?женную девушку: тело приобретало рельефность и округлость, как будто бы искуcный скульптор постоян?но работал над ним, совершенствуя свое мастерство.
  Набросив халат, Таня ушла в спальню. В вечерней тишине гулко стучали часы, шелестел газетой отец. Таня, одев просторную хрустящую пижаму, улеглась и выключила свет. Она радовалась тому впечатлению, которое произвело на неё собственное отражение. Она чувствовала себя прек?расной и сильной. Её переполняла радость и желание нравиться кому-то. Она погрузилась в воображаемый мир, выстраивая удивительные картины встреч, свиданий и разлук, переживая заново прекрасные чувства. Она станет совсем взрослой, красивой женщиной. У неё будет свой просторный дом и вот в один вечер, когда будет грохотать гро?за, и капли дождя будут стучать горохом по крыше, и водосточные трубы будут напевать свои мелодии, послышится стук в дверь. И она откроет и увидит его, мокрого, озябшего, но мужественно-несдающегося. И он, сняв шляпу, опустит свою красивую голову, как бы моля её о любви, а она будет отвечать ему строго, смотря в сторону, а потом прижмет к себе, как бы прощая. А ветер будет трепать гроздья звезд, поющих звонкую серебряную песню любви.
  
  ***
  Для молодой души каждый новый день - это всегда путешествие в область нового, непознанного, это всегда ожидание какого-то чуда, счастливого события, нового поворота судьбы, существенно изменяющего жизнь. Что ждет тебя там, за поворотом? Манящее ли счастье или неудачи и огорчения, которые ввергнут тебя в бездну печали и отчаяния? Но надежда никогда не покидает душу и на её хрупких крыльях можно держаться ещё долго.
  Сегодняшний день сочетает в себе все цвета ранней осени. Сегодня поездка в колхоз, и возле школы Таня видит веселые стайки ребят в потертых джинсах, стареньких курточках, резиновых сапожках и высоких ботинках, в шапочках, платочках, накинутых на головы башлыках.
  Таня вновь окунается в другой мир, постепенно привыкая к нему. Она видит Розу и быстро подходит к ней. Подруга в меховой шапочке, чуть пунцовая от утренней прохлады, в руке авоська со снедью. Они с любопытством вслушиваются в девчоночьи разговоры, часто представляющие собой милые школьные сплетни. Девчонки радуются тому, что не нужно готовить поднадоевшие уроки, смеются над анекдотами, а в центре внимания, конечно же, Валентина Карамзина. Еще бы - вчера она не побоялась сесть на заднее сиденье мотоцикла, на котором с бешеной скоростью любит ездить некий Финн, парень озорной и отчаянный. Они совершили головокружительное путешествие по городу. И Таня, слушая рассказ Валентины, уже представляла себе, как ветер сечет лицо, развевает волосы, как страх покалывает пятки, как прижимается она к плечу воображаемого храброго юноши и с рокотом несется вдаль...
  Мальчишки носятся по двору, гогоча прорезавшимися басовитыми молодыми голосами, а затем убегают куда-то за школу. Там в густом кустарнике идет своя тайная и такая увлекательная жизнь: мелькают среди редких листьев и тонких ветвей рубиновые огоньки, в небо убегает сизый дымок сигарет, достаются банки, в которых под видом напитка, взятого в колхоз, содержится домашнее легкое вино, кружащее головы, придающее бодрости, раскованности и уверенности...
  Приходит Мадонна, или, правильнее, Мадонова Юлия Сергеевна, их классный руководитель - молодая, стройная, в спортивном костюме, в легкой курточке и в модной вязаной шапочке. Тонким и протяжным голосом зовет: "Десятый класс! Собираемся!". Идет перекличка, веселые голоса хрипловато звонко откликаются: "Я! Здесь! Присутствует!".
  Подкатывает старенький, видавший виды ЛАЗ. Шофер дядя Коля, до боли в сердце переживающий за вверенный ему транспорт, суетится в салоне, следя за рассадкой неистово смеющейся, дико гогочущей компании, которая, несмотря на все старания Юлии Сергеевны, беспорядочной толкающейся кучей вваливается в салон. Таня заходит одна из последних, но вошедшая ранее более ловкая Роза успевает занять места, и подруги усаживаются рядышком.
  Автобус пахнет пылью, кожей и бензином. Дядя Коля сурово предупреждает насчет сидений и надписей. Но, несмотря на его всегдашние предупреждения, в автобусе всякий раз появляются записи, типа "Коля плюс Оля", и кожаные сиденья всегда остаются порезанными, и вечером, зашивая их, дядя Коля будет жаловаться товарищу: "Ну, что поделаешь с ними? Дикая орда!"
  Наконец-то, тяжело заурчав двигателем, автобус трогается под радостный возглас толпы, не только сидящей на сиденьях, но и на коленях товарищей, а также стоящих в проходе тесной дружеской стеной, так как в автобус набился еще один класс. Начинает звенеть гитара. Это Князев, сидя рядом с Сергеем в самом хвосте транспорта, развлекает компанию.
  Автобус выруливает в золотой, разноликий мир улиц. Черный асфальт блестит серебряными искрами, и радостное чувство переполняет Таню. Хорошо вот так сидеть, смотреть в окно на проснувшийся город и мчаться вперед, в неизвестность, чувствовать его присутствие, ощущать устремленный на тебя взгляд, кажется, что он совсем другой, не такой, каким представляется наяву, это лишь его внешняя защитная от суетного и опасного мира оболочка. На самом же деле он чуток и добр и следит за тобой, думает и переживает о тебе.
  Но это чувство перебивается другим, которое переплетаясь хитрой змеей, побеждает первое. Оглянувшись, мельком она видит глаза Сергея, устремленные к Зое Калиновой. Таня чувствует острую досаду, глухую обиду, отворачивается к стеклу, стараясь не менять спокойного выражения лица, сохраняя невозмутимость, чисто механически слушая рассказы Розы. И теперь ей больно ощущать странный контраст собственной душевной неустроенности, и прекрасного, блещущего радостью и осенним золотом мира, ощущать досаду от того, что эти два чувства не совмещаются, не превращаются в гармонию, в общую симфонию радости жизни. И веселье в автобусе, и звон гитары, и мелодия песни "Рано прощаться" теперь угнетающе действуют на Таню.
  Она испытывает желание прорваться сквозь толстое стекло автобуса, бросить все и уйти, бродить целый день в одиночестве, ворошить ногами листья, слышать их шепот и страдать, думать и страдать... И тогда, только тогда придёт облегчение.
   Но автобус мчится, рядом смех и веселье, и никому до нее нет дела, даже Розе, и этого всего не изменить, остается лишь покориться судьбе, терпеть, терпеть, терпеть.
  Наконец-то автобус, поднимая легкие облачка мелкой пыли, врывается в озаренный желтым цветом мир поселка. Важно переваливаясь, ползет мимо низеньких, крытых железом и черепицей домов, сотрясаясь на выбоинах. Мелькают разноцветные крашеные заборы, возле которых дымятся кучи горящей листвы. Алебастрово-сизый дым ползет от оранжевых язычков пламени, завиваясь тонкой занавесью, растворяется в аквамариновом небе. И весь этот мир приковывает внимание, забирает и топит на дне души старые чувства, приковывает десятки глаз к запыленным окнам в надежде увидеть новое.
  И вот автобус въезжает на огромное колхозное поле. Остановившись возле лесополосы, вытряхивает из своего брюха неугомонный веселый народ. Все сразу начинают ходить, разминая ноги, пробуя на прочность незнакомую, легкую после недавних дождей, но уже успевшую подсохнуть сухой и пылистой коркой землю. Бросают в одну кучку у деревьев сумки, рюкзаки, слушая команды Мадонны.
  Таня выходит на широкий полевой простор, ощущая шум ветра, оглядывая сизо - лимонное небо, окунаясь в запах пыльной, изрытой земли и картофельных клубней. Глубже запахивает красную болоньевую курточку, набрасывает на голову башлычок и потирает руки - в поле прохладно, ветер пощипывает щеки и пальцы.
   Подходит председатель - озабоченный, с нахмуренными клочковатыми седыми бровями, с загорелым лицом, в фуфайке, наброшенной поверх потертого, видавшего виды кургузого пиджачка. Морща рот и усы, он что-то рассказывает учителям, указывая на сваленные у поля, частично сломанные ящики.
  Ребята разбирают ящики, рассаживаясь на их и без того хрупкие бока у картофельных куч, начинают перебирать, сортировать картошку.
  Таня пристраивается к Розе, заранее стараясь сесть так, чтобы все-таки хоть краем глаза видеть Сергея. А тот затеял возню с Князевым, оба бегают, гогочут, пока их не останавливает суровый оклик Мадонны. Олег Девяткин, отличник, фотограф класса, деловито суетится, делая снимки и, Таня, на мгновение улыбнувшись, замирает, обняв Розу, чтобы быть запечатленной в истории класса.
  Валя Карамзина уже затевает новый рассказ о своих похождениях с Финном. Таня слушает вполуха, косясь на Сергея. И, вдруг, горечь охватывает её душу. Она - Зойка, Зоинька, примостилась на ящичке рядом с ним. Он чуть придерживает её за плечо, как бы легонько обнимая, а она что-то щебечет ему на ухо. Таня отворачивается в сторону и вдруг получает удар картошкой в спину - это Князев, это его шуточки.
  Гнев и обида одновременно захлестнули Таню. Князев, узрев ее суровое лицо, начинает повторять: "Не я, Ласточка, не я", Но, обиженная Таня уже уходит в себя, смех и разговоры перестают ее интересовать.
  Она видит, как в сизом, начинающем чернеть небе летят птицы, как с севера идет огромная надутая зловещая туча, постепенно заполняя горизонт. Подул пронзительный холодный ветер.
  Из раздумий Таню вырывает тяжелый скрип и глухой топот - это едет старая, видавшая виды повозка, запряженная серой шелудивой лошадью. На повозке бурлит, переливаясь водой, металлический бак. Рядом с телегой, хромая, идет старик. Таня, как и все ребята, довольная, наконец, перемене, радостная бежит к тележке. Ребята, обходя и осматривая несчастное обмахивающееся хвостом, грустноглазое существо, пьют из белой эмалированной кружки обжигающе-ледяную воду.
  Старик выглядит устало и горестно: изможденное, покрытое седой, давно небритой щетиной лицо, потемневшее от загара и от старости. Его руки, протягивающие Тане кружку с колодезной водой - худые, с вздувшимися темными венами, изломанными черными ногтями. Взгляд из-под бровей в чем-то добрый и мудрый. Вода покалывает в зубы и горло, но кажется необыкновенно вкусной. Таня с благодарностью возвращает кружку, и старик едет дальше, прикрикивая на лошадку и без того бредущую вперед с покорной готовностью.
  Старик постепенно растворяется в сереющем поле, а Таня долго еще видит перед собой его сгорбленную фигуру, в старом засаленном пиджаке с поломанными пуговицами, в заплатанных черных штанах, и ей так становится жаль его, как будто перед ней пронеслась вся его жизнь, такая же горестная, мученическая, как и он сам.
  Таня вновь было вернулась к картошке, когда новый порыв пахучего ветра принес с собой первые холодные капли. Дождь, веером взрыхлив осеннюю землю, тут же внезапно закосил острыми иглами под возгласы ребят, накидывающих дождевики, башлыки, открывающих зонтики. В лесопосадке, где они пытались укрыться, дождь уже властно стучал по черным стволам, шелестел в кустах, образовывая прозрачные озерца в чашах листьев, вздрагивающих от прикосновения каждой холодной капли. Все притаились под деревьями, сгрудились под зонтами и дождевиками, радуясь такому приключению, а дождь все хлестал, и казалось, не будет ему конца.
  - Все, конец работе на сегодня, - кричал Князев, ныряя куда-то в кустарник вместе с Сергеем. Они пробежали буквально перед носом Тани и Розы, которые спрятались под обширным дождевиком. Таня смотрит, как полосует, шуршит, бурлит непогода и теснее прижимается к Розе.
  Через полчаса дождь начал утихать. Слышна была только мелодичная музыка ручьев и звон капели, падающей в черные лужи, где полузатонувшими корабликами плавали черно- бурые листья....
  Многие начали сходиться и разворачивать снедь, открывая дымящиеся термосы, доставая бутерброды. У Тани и Розы давно уже разыгрался аппетит.
  Роза предложила первой:
  - Тань, давай перекусим. Где твой пакет?
  - Ой, кажется, я оставила его на поле, возле ящика, - ужаснулась, оглядываясь вокруг, Таня. - Я сбегаю, возьму!
  - Беги быстрей, а то там уже и так все намокло! - крикнула уже в спину бегущей Тане Роза.
  Бежать было далековато. Таня мчалась через кусты к ящикам, чавкая липкой полевой грязью. Пакет превратился в лужу, но еда, бывшая в целлофане, как будто - бы не пострадала. "Браво заботливой маме", - подумала Таня и побежала назад.
  Она ворвалась под ветви, и тут на нее обрушился холодный водопад. Она остановилась, дрожа и отряхиваясь, переводя дух. Вдруг откуда-то неподалеку раздался голос Сергея, спокойный и деловитый, и сердце Тани сразу вздрогнув, забилось в бешеном темпе.
  Голос доносился со стороны - из-за густо желтеющего, буйно разросшегося и еще не опавшего кустарника. Таня, повинуясь скорее какому-то загадочному чувству любопытства и хитрости разведчика, тихо пробралась поближе к кустам и присела. Сквозь ветви было видно небольшую полянку, где на могучем стволе поваленного дерева сидели спиной к ней двое - Сергей Тимченко и Алексей Князев.
  - Наташка - девчонка ничего себе, - говорил Князев в обычной своей манере, слегка небрежно. - Притащила нас к себе на хату, когда стариков не было. Мы классно оттянулись, такой кайф словили - позавидуешь. Во-первых, выпили целую бутылку, ты не поверишь, французского ликера. Вещь конечно обалденная.... Витек включил музон, ну ты знаешь, этот концерт "Бони М", где, "Распутин". Все танцевали, как бешенные - еще бы, ведь нажрались здорово! И тут Натаха меня в оборот взяла. Я танцую, а она все липнет ко мне, так и лезет целоваться.... Ну и я, того, не растерялся, не мудак. Умыкнул ее в другую комнату, а Витек с Ленкой исчезли куда-то. Ой, что там было, не поверишь!
  - Да брось заливать, - мрачно бросил Сергей, презрительно сплюнув, и затянулся сигаретой. Виден был лишь узенький клейкий дымок.
  Князев опешил:
  - Не веришь! Да ты хотя бы у того же Витьки спроси!
  - Ну, ладно, дальше-то что было? Только, давай без подробностей!
  - Да ты что, Серый, не в настроении сегодня, что ли? Так вот, проснулся я утром, и в парашу полез. Голова, как медный котел шумит, меня всего качает. Выпил, наверное, воды с целое ведро. А подруга спала весь день! Ну, вот я и подумал - какого я попрусь в школу....
  Таню возмутила эта циничная речь Князева. Ей очень захотелось уйти, но она боялась, что её обнаружат. Дождь кончался, накрапывал едва-едва, и слышно было далеко. Её охватил стыд, она не могла двинуться с места. Сидела, сжавшись, вросшись в куст, не шелохнувшись, а какая-то предательски холодная капля уже заползла ей за шиворот... Рядом с ней шла тайная, совсем другая, такая не до конца ясная и приятная, но по - своему любопытная жизнь.
  Через несколько минут, когда она все же решилась отползать, и уже приподнялась на корточках, разговор друзей неожиданно принял другой оборот:
  - А как насчет "операции"? Ну, той, что ты разрабатывал?- как-то встревоженно спросил Сергей.
  - Что? Какой "операции"? А, насчет видака... Ничего, будет тебе аппарат... Нужна только ловкость рук!
  - Э, нет, слушай, давай как-то по - другому. Ты же обещал продать свою импортную гитару, пластинки, какие-то книги. Обещал ведь?
  - Да, но послушай! Если поработать головой, то можно ведь все получить даром. Вот слушай, классный вариант. На даче у Вальки Карамзиной есть японский видак, сила! Помнишь его? .
  - Хорошая вещь!
  - Так вот, они когда приезжают на дачу, то сидят там целый день, а окна открывают настежь для проветривания. Он у них стоит целый день на столе, у окна, возле телика. Остается перемахнуть через забор, подойти к окну со стороны сада. Бери его втихаря и шуруй назад! Ну, как вариант?! Ничего и продавать не надо, тратиться только...
  Наступила пауза. Видимо Сергей размышлял.
   - Да слушай ты, зачем же так, мы что воры какие-то что ли?
   - Какие воры? Этот Карамзин, богач, куда круче наших стариков вместе всех взятых, деньги гребет лопатой! У него классная тачка, две хаты, дача роскошная с садом! Два раза в Японию ездил! Что для него какой-то видеомагнитофон? Он может таких с десяток оттуда привезти, они там дешевые! Да, и потом, кто же узнает? Подумают, что сельские пацаны потянули! Ну, решайся!
  - Да, но, все-таки, хреново получается как - то. Хотя и маг классный!
  -Вот именно! Что там хренового? 0н им триста лет не нужен, у них дома еще один, зачем им столько? Вспомни, Робин Гуд у богатых добро забирал! Мы ведь всего один раз возьмем. Может этот Карамзин, будучи начальником, награбил, забрал у нас с тобой, у стариков наших. Разве это справедливо?
  - А Валька?
  - Она и не узнает! Откуда ей узнать? Когда у тебя футболку сперли в прошлом году, ты разве кипишь поднимал? А у Девяткина в лагере летом - джинсы. Если что-то пропадает - это обычное дело. А мы это дело организуем так, что никто не узнает. Школу скоро закончим, слава богу, последний год! Ты его никому показывать не будешь. Будешь дома в шкафу прятать. Да и не один такой магнитофон на свете!
  Сергей думал, мысли его, видимо, были далеко. Он отбросил сигарету, и Таня вжалась в кусты. Ей было страшно, оттого, что они замышляют, на что идут, и она очень боялась, что ее обнаружат. Что будет тогда?
  - Ладно, убедил, хитрюга, - хрипло сказал Сергей.
  - Для тебя же стараюсь, - сказал Князев и ударил ногой по пустой консервной банке. Какое-то время они молчали.
  - А Зойку ты хорошо подцепил, молодец, - сказал Князев.
  - Ты помолчи, это не твое дело, - хмурясь, сказал Сергей.
  - Слушай, а что это Ласточка заглядываться на тебя стала, - вдруг смешливо спросил Князев - Неужто вклепалась?
  - Да зачем она мне? - равнодушно сказал Сергей, очищая ножиком ветку, думая очевидно о чем - то своем. - Раз прокатил её на карусели, вот она и липнет.
  - Во всяком случае, этим стоило бы воспользоваться. Она ведь - ничего....
  - Заткнись, - оборвал его Сергей, очищая ножиком ветку.
  Горечь обиды захлестнула Таню. Она хотела встать и высказать им что-то, но что - не знала. Только что из уст человека, к которому была неравнодушна, она услышала такое, что все лучшее, что было у них, вдруг разом оборвалось и пропало... Значит все напрасно! Значит, он тогда смотрел на нее и ничего не чувствовал! А она то, глупая, верила, ждала! Бог ты мой!
  Таня совершенно не помнила, как отползла от места своего наблюдения и быстро зашагала между деревьев. Слезы обиды застилали ей глаза, и мир стал серым, скучным, надоедливым, как назойливый щенок. Как он мог такое говорить! Боже мой, они ведь готовят преступление! Князеву простительно, тот может сказать все, что угодно. Но он, Сергей, он, оказывается, совсем равнодушен к ней!
  Она давно была уже у Розы, они уже жевали бутерброды с колбасой, разливая чай в пластмассовые чашечки, душистый, парящийся.
   И подошел автобус, сердито плюхаясь в грязи, звала и пересчитывала всех Мадонна, пришли уже давно Князев с хмурым Сергеем. И все они уже давно ехали через мокрый, зябнущий поселок по стеклянному асфальту домой. Все дальнейшее происходило для Тани как в тумане. Она ревела, но не наяву, а в душе, зная, что расплачется вовсю лишь тогда, когда не никого будет рядом.
  Не смогла она успокоиться и дома, оставшись одна в комнате, рядом с любимыми вещами и книгами. Любовь дала трещину, жизнь отрезвила её, и Таня придумывала без конца способы мести, сразу же отбрасывая их, ибо по человеческим качествам обладала цельной, чистой и доброй душой, а такие люди могут любить и прощать, и никогда не мстят.
  _____________________________________________________________________
  
  
  Глава 2. Сергей. "Чаша с отравой"
  Пока отец, начальник крупного автомобильного завода, был на работе, его сын чаще всего был предоставлен самому себе.
  Сергей рано привык к самостоятельности. Он сам играл, сам учился, и родители не очень - то много занимались его воспитанием. Отец никогда не рассказывал ему в детстве сказок на ночь, вообще не читал никаких детских книжек, но с младенческих лет вел с ним разговоры относительно окружающей жизни, распространяясь о полезности того или иного дела или предмета. И Сергей слушал его всегда внимательно, не перебивая и многое запоминал.
  Отец был для него тогда во многом образцом. Он всегда одевался торжественно и хорошо, в добротный костюм, ловко завязывая галстук, всегда был выбрит, причесан, опрятен, тщателен и медлителен в делах. Он редко шутил, больше говорил серьезно и строго, часто приподнимая палец вверх, чтобы подчеркнуть значительность сказанного, говорил всегда по делу, никогда не суетился и этим нравился сыну. Он был хорош в роли отца и сам знал это.
   Сергей любил надежность и основательность отца, с ним всегда было спокойно и хорошо. Он как-бы противостоял матери - женщине мятущейся, беспокойной, вечно чем-то недовольной и слегка болезненной. Она никогда не существовала для Сергея всерьез, ибо уже сыграла уже отведенную ей природой роль. Он не воспринимал её "охи" и "ахи", её приставания с просьбами помыть руки или с намерением пожалеть, если ударился. По-своему, он, конечно же, любил мать, но рядом с отцом её поставить ни в коем случае было нельзя. Позже Сергей начинал задумываться, почему отец женился на ней, пытался разгадать, чем она его привлекла, и не мог. Слишком красивой она не была, умной и серьезной тоже. Поэтому, мать всегда существовала для Сергея на периферии, на последнем плане, и он редко в своих душевных потребностях обращался к ней.
  Учился Сергей отлично, чем удивлял отца, считавшего его способности довольно средними. Отец всегда старался контролировать учебу сына, скрупулёзно проверять уроки, тщательно просматривая тетради, внимательно и дотошно спрашивая даже географию и рисование. И Сергей не противился этому, ибо привык к такому контролю. Это его принуждало всегда готовиться и побеждать лень.
  Отец взял себе за правило раз в месяц бывать в школе, осведомляясь об учебе и поведении сына, делая надлежащие выводы.
  - Математика - корень всего, - говорил отец, подняв палец, поглядывая на тетрадь, лежащую перед ним. - Будешь знать математику, будешь вооружен в жизни, всегда сможешь все посчитать... Остальные предметы не так важны, но могут пригодиться в обществе, чтобы не ударить лицом в грязь, чтобы показать свои знания, свою общую культуру. Поэтому и стихи учить нужно, а потом где-нибудь, когда-нибудь, цитату нужную вставишь, и люди подумают: "Вот какой культурный человек, много знает".
   Сергей привык к таким долгим сентенциям отца, слушал его всегда молча и покорно. Отец наказывал сына редко, но очень жестоко - тяжесть его руки Сергей запомнил на всю жизнь. В эти минуты он ненавидел отца, но, потом успокоившись, приходил к мысли, что у отца не было выхода, по-другому его, Сергея, не заставить. Выходит, отец опять прав!
  С отцом Сергей никогда не был веселым, скорее серьезным и хмурым, как и он сам. Гости, изредка бывавшие дома, говорили: "Какой серьезный мальчик!". Отец снисходительно улыбался, но никогда ни перед кем сына не хвалил, и, при чужих всегда держался с ним строго, наедине же - просто, по- дружески, но, никогда не впадая в шутовство или в баловство.
  Дома было много книг, собрано было все, что именовалось книжным дефицитом. Были престижные и редкие собрания сочинений писателей разных времен и народов, философская, юридическая, искусствоведческая литература,
  Но годами книги стояли нетронутыми, припадая пылью, спрятав свою мудрость.
  Отец и мать почти ничего не читали, и только Сергей тревожил увесистые тома, полюбив, в конце концов, чтение. Родители всегда выписывали кипу газет и журналов, и только это и читали.
  Отец любил, утонув в глубоком кресле, читать медленно и деловито, делая в журнале пометки. Его лицо-крупное, массивное, значительное, в больших, блестящих золотом очках становилось строгим. Сергей, пристроившись рядом на диване, непроизвольно копировал его, воображая себя взрослым, значительным, придумывая себе и груз очков и, иногда, настолько входил в роль, что откликался по зову матери так же громко и сухо, как и отец.
  -Он - твоя копия, - вздыхала мать и вновь принималась рассказывать о каких-то своих проблемах. Отец сдержанно слушал её, давал рекомендации, всегда мог дать ей деньги, но когда мать ему надоедала, он просто закрывался газетой и молчал. Мать, тяжело вздыхая, уходила к себе.
  Сергей однажды услышал, как мама говорила об отце своей подруге и соседке в минуты откровенности: "С ним, как за каменной стеной. Надежно". И Сергей запомнил эти слова, как лучшую рекомендацию и характеристику отца.
  
  ***
  
  Он любил ездить с отцом на охоту. Они вставали, когда город еще спал, выкатывали из гаража машину под холодные звезды, садились в ее прохладный, пропахший кожей, бензином и пылью уют, и ехали, освещая непроницаемую ночную мглу. Сергей любил наблюдать уверенные движения отца за рулем. Любил, прикрыв глаза, ощущать, как они летят в темноте, едва видимые в этом страшном, проваливающемся пространстве с танцующими огнями, и как замирает сердце от волнения. Любил держать руку в раскрытом окне, ощущая режущий холодный ночной воздух, любил смотреть на мелькающие, тихо спящие дома, где спят люди, не зная, что он, Сергей, сейчас здесь, в автомобиле, летит как астронавт в темной, загадочной Вселенной, где планетами и звездами были огни редких встречных автомобилей.
   Они въезжали в темный ночной и страшный лес, полный шорохов и звуков.
  В бирюзово-темном небе нависала желтая коварная луна. Она не светила по-настоящему, а лишь создавала своим молочным, коварным светом лесных чудищ, состоящих из бесчисленных теней. Мигающие звезды были как-то ближе, роднее, понятнее.
  Они встречали рассвет где-то у болота, греясь у костра, слушая треск дымящихся сучьев. Едкий дым слезил глаза, трепетные языки пламени освещали узкое пространство, выхватывая у темноты окружающие деревья. Было уютно, но несколько жутковато, казалось в темноте кто-то ходит, по-старчески кряхтит, крадется...
  Постепенно начинало белеть, становилось холоднее. Верхушки деревьев вдруг вспыхивали красным, и за озером, цепляясь за высокую стену леса, карабкалось ослепительно-жгучее, красно-золотое солнце, бросая лучи на зеркальную гладь. Черная вода в озере превращалась в белую и седую, потом принимала бирюзовый, рубиновый и, наконец, ослепительно синий оттенок. Вдруг замолкали лягушки, и остро пахло рыбой, тиной и костром.
  Отец шагал по болоту, уверенно палил из двустволки в уток, был крепок и силен, и нравился Сергею.
  Потом они устраивали пиршество у костра, и отец, медленно жуя, говорил:
   - Видишь, лес, какой огромный! Сколько гектаров древесины! Но весь лес рубить нельзя! Где охотиться будем, где дичи жить? Ко всему нужен разумный подход!
  И это все запоминал Сергей, наблюдая, как отец пьет кофе, и солнце ласкает верхушки сосен, скользя по коричневым смолистым стволам, а в траве трепещет беспощадная, окровавленная, побежденная дичь...
  Всего два раза в жизни Сергей видел отца слабым и беспомощным. "Он растерялся", - думал Сергей. - "А теряться нельзя никогда".
  ...В первый раз это было, когда они веселые, после удачной охоты, мчались по шоссе и их остановил автоинспектор, молодой парень, попросил техталон за превышение скорости. Отец, как обычно, слегка улыбнувшись, уверенно протянул ему купюру, но парень строго посмотрел ему в глаза, что-то коротко сказав, отвернулся и ловко пробил дырку в техталоне. Отец как-то согнулся, растерялся, виновато улыбаясь, а потом нахмурился: в первый раз не сработал тот принцип, по которому он жил и благодаря которому вывел формулу, что так живет весь мир.
  Иногда, после поездки в лес на охоту или на рыбалку, отец любил заезжать к своей знакомой тете Зине. Она жила в собственном доме, за высоким металлическим забором. Была с отцом очень приветлива, дружелюбна к Сергею, давала ему конфеты, гладила по голове. Сергей относился к тете Зине равнодушно, не ожидая от нее ничего кроме подарков. Но коль она была хорошей знакомой отца, то он терпел её, старался слушаться. Тетя Зина была пышной женщиной рубенсовского типа, как позже называл ее Сергей. Вокруг отца она суетилась, как подчиненный вокруг начальника, и кормила их с Сергеем очень вкусно.
  После этого обычно оправляли Сергея во двор гулять, а отец всегда долго говорил с тетей Зиной о каких-то делах. Сергей основательно изучил широкий двор, заполненный штабелями дров и кирпичей, кучами полуржавого железа: тетя Зина вечно строила что-то и никак не могла достроить. Сергей играл с дворняжкой Тузиком, который радуясь неожиданному вниманию к нему, носился по двору, как бешенный.
  Как-то во время очередной поездки, наигравшись вволю с Тузиком и заскучав, Сергей решил войти в дом, чтобы как-то поторопить отца. Путаясь в полумраке пахнущей обувью прихожей, он нащупал дверь и шагнул в комнату. Сразу же застыл, увидев удивительную сцену. Большая и тяжелая тетя Зина сидела на коленях отца, прижав голову к его плечу, а отец целовал её в щеку. Они тоже замерли, увидев Сергея. Отец, опомнившись, сказал коротко "Выйди!". А тетя Зина, подхватившись, растворилась в другой комнате. Ошеломленный и какой-то пристыженный Сергей вышел, спугнув под ногами кошку. Потом через несколько минут вышел отец, строгий и сердитый, поправляя галстук, и они поехали, всю дорогу не говоря ни слова. Больше об этом случае они никогда не говорили. Эта мгновенная растерянность отца, которую запомнил Сергей, таинство того, что совершалось, дали мальчику дополнительное представление об отце. Ореол отца, как сильного, честного, непогрешимого хозяина жизни начал понемногу улетучиваться.
  Оказалось, что отцу в той же мере, как и всем заурядным, обычным людям свойственны какие-то отходы от общепринятых норм, и окончательно это понял Сергей тогда, когда они, во время нехватки кирпичей для дачного строительства, тайно ночью стыдливо воровали эти самые кирпичи в соседнем селе, набрасывая их в багажник. И отец, рассеяно глянув в глаза сыну, увидев его вопросительный взгляд, заговорщически подмигнув, сказал: "Маленькая хитрость не помешает". Эти слова отца, суетливость и неуверенность его, страх в глазах, эта ложь окончательно дополнили его портрет, как личности.
  
  ***
  Недалеко от их дома стояли старые, полуразвалившиеся корпуса какого - то завода, то ли перенесенного за недостатком сырья в другой город, то ли вовсе ликвидированного. Внутри старого здания помещения были заброшены, поросли травой и лопухами. Но для мальчишек они были настоящей находкой. Здесь можно было играть в рыцарей, представляя себя в старинной крепости с подвалами и подземными ходами, либо в войну, отстреливаясь от воображаемых врагов из-за углов, устраивая штабы в подвалах.
  Вместе с мальчишками любил бродить среди развалин и Сергей. Им было интересно среди груды крохких красно-бурых кирпичей, брошенных ржавых измятых цистерн, выцветших, иссеченных дождями серых стен.
  Здесь устраивались те игры, которые можно назвать жестокими, здесь ценились превыше всего безрассудная смелость и честь, здесь давались клятвы и происходили опасные поединки "до первой крови", здесь устраивались штабы, жглись костры, у которых рассказывались страшные рассказы, здесь курились первые сигареты, и особенно вкусно елась испеченная в золе картошка с черным хлебом и купленными в гастрономе консервами. Здесь начинались первые робкие и небрежные разговоры о любви и девочках.
  Так старый завод формировал людей, шагнувших затем в трудную, взрослую жизнь...
  В этих играх Сергей ничем особенным не отличался. Но его твердость, смелость ценились. Он не был заводилой, чаще стоя в стороне, но никому не позволял унижать себя. Он, увлекаясь, бежал в шумной, пыльной мальчишеской - толпе, скользя по сыпучим обрывам, ныряя в серые от пыли, выросшие в рост человека лопухи. Он спускался по выщербленным ступенькам в темные тайны подвалов, бродил, балансируя, по гулким цистернам. Всегда и везде он шел за всеми, презирая трусов и не зная расчета. Он неохотно вступал в драки, но не сдавался, если бывал побежден. Он орал, кричал сквозь слезы о мести. И глядя в его ненавидящие, широко распахнутые от злобы глаза, на сжатые костлявые, острые кулаки иные отступали, робели, проявляя нерешительность - столько в нем ощущалось силы и упорства.
  В то время большим подвигом среди мальчишек считалось взобраться на вершину старой, ощетинившейся кривыми поручнями и ржавой лестницей башни, уходящей ввысь на высоту семиэтажного дома.
  Редкий смельчак добирался до середины, а потом, цепляясь трясущимися от волнения руками за шатающуюся лестницу, осторожно спускался вниз, радуясь достигнутой высоте, рассказывая, о том, что он увидел сверху. Это считалось пределом смелости и отваги, поступком, достойным героя.
  В тот ясный день августовский вечер они играли в заклепки у подножия башни. Сергей проиграл и вынужден был отдать свой замечательный переливающийся значок "Микки-Маус" рыжему верзиле Витьке Козлову. Витька в этот день набрал много добычи и хвастал, рассказывая, как в прошлом году он долез до самого верха башни. Он явно врал, но спорить с ним было рискованно - он был старше и учился уже в седьмом, его побаивались и говорили с ним уважительно и заискивающе. Сергей, рассерженный Витькиным бахвальством сказал, что он и сам запросто может вылезть на самый верх. Это пара пустяков! Витька сначала долго и презрительно смеялся, а потом, видя упорство Сергея сказал:
  - Так ты докажи сейчас на деле, герой...
  - Запросто, - ответил Сергей, силясь не показать охватившего его явления.
  - Ну и вперед! Посмотрим, на что ты способен! Справишься - значок верну, - пообещал Козлов.
  - А не врешь?
  - Да я когда-нибудь врал? Спроси у всех, - развел руками Козлов.
  Вокруг все одобрительно зашумели, из чего было ясно, что Витькино слово всеми ценилось и не доверять ему нельзя.
  Сергей поднялся и быстро пошел к башне. Каждый шаг отдавался внутри стуком сердца. Башня казалась огромной, взметнувшейся в небеса с мощной катастрофической силой. Своим видом она, казалось, раздавливала смельчака, дерзнувшего подняться по непрочной и шаткой лестнице.
  Ощущая на себе десятки глаз, Сергей быстро поднялся на несколько ступенек. Дальше подъем показался труднее. Его руки цепко держались за шатающиеся от старости ржавые перила. Перекладины лестницы гнулись и пищали под ногами. Сергей старался не думать о подъеме, сосредотачивая свои мысли на постороннем. Но с ростом высоты мысли не всегда удавалось контролировать. Уже неслышно было мальчишеских голосков внизу, чувство беспомощного одиночества охватывало его. Покалывало ноги, руки плохо слушались, дыхание сперло, в горле застрял сухой комок. А впереди было ещё неисчислимое множество ступенек. Глотая сухую слюну, вперив взор в ржавое тело башни, Сергей поднимался все выше и выше. Все неистовей стучало сердце, откуда- то взявшийся ветер трепал волосы. Он только и слышал вой ветра, скрип лестницы и свое сердце. "Главное-не смотреть вниз", - подумал Сергей и тут же глянул. Он был на немыслимой высоте, которая стрелой пронзила ноги и все тело, заставила его остановиться и вцепиться намертво в поручни. Он почувствовал безысходный липкий страх, но, вспомнив лица товарищей внизу, превозмог себя.
  Передохнув, сделав усилие, стал снова медленно подниматься вверх. Каждый шаг давался с боем... И тут, вдруг, его мысли переключились, он вспомнил виденный прошлым летом в кинотеатре фильм "Земля Санникова". Там один из героев тоже взбирался на башню, причем безо всякой лестницы, да еще с завязанными глазами, цепляясь лишь за уступы кирпичей, углубления в стене и почти достиг цели. Сергей зажмурил глаза и продолжал путь, как вдруг одна из перекладин прогнулась под ногой, и он пошатнулся вместе в ней. Его будто током ударило в сердце, острой болью пронзило руки и ноги, он едва не закричал, но заметил, что цель близка, она совсем рядом, до неё рукой подать!
  Осторожно он поднялся на несколько ступенек и вышел на площадку ватными ногами. Он задыхался от счастья. Ярко светило вечернее желто-оранжевое солнце. В небе еще пели, играли, кувыркаясь, веселые, свободные птицы, ветер дергал поручни лестницы, громыхала ржавым, полусорванным железом крыша. Сергей подошел к перилам, окружавшим площадку. Город, сильный, необъятный величественный рассыпался перед ним улицами, домами, площадями, мостами. Точки автомобилей, автобусов беззвучно бегали по автострадам, далеко на узкой ленте реки, также беззвучно пыхтя, полз пароход, человеческий муравейник беспечно ходил по улицам, не зная, что он, Сергей, здесь на высоте видит их.
  Гораздо сильнее и мощнее города было небо: бело-голубое, с красноватыми оттенками, необъятное, могущественное... Он испытал необыкновенное чувство полета над миром и больше в своей жизни он никогда такого чувства не испытывал, переживал его еще повторно только во снах...
  Он махал друзьям, и они казались ему гномами, стоящими у ног великана. Он плохо помнил, как спускался назад, осторожно, трепетно, но с победным чувством внутри. К нему бежали ребята.
  Удивленный Витька Козлов кричал:
  - Ну, ты даешь! - И протягивал ему значок.
  После этого случая Сергей стал другим. Он понял, что может при усилии победить себя, свой страх, задавить его, спрятав вглубь. Он может формировать себя сам как человека.
  
  ***
  Мир Сергея делился на три различных мира. Мир дома, то есть мир уюта, и, одновременно какого - то давления со стороны родителей - здесь он не был полностью свободным; мир школы - более ответственный, важный, строгий, и несколько скучный - здесь тоже свободой не пахло, и мир двора - мир свободы, друзей, постоянного общения, увлекательных игр, приключений. Неусыпный, надоедливый контроль родителей дома, учителей в школе, ограничивал его. Особенно подавляла его школа, одновременно дисциплинируя. Здесь необходимо было постоянно подчиняться школьным законам, слушаться учителей. Здесь ставили оценки, и нужно было показывать свое умение, свои способности. А для этого нужна была подготовка, то есть определенные усилия над собой. Проявлять их помогал ему в большей мере отец своим постоянным контролем.
  Взяв хороший разбег в младших классах, Сергей уже далее не хотел снижать темпа, не допускал слишком резких срывов и учился ровно.
  Уже в младших классах он попал в мир поднятых рук и быстро понял, что сидеть тихо, не быть активным - это не проявлять себя во всей полноте, не показывать на что ты способен. Поэтому Сергей всегда поднимал руку, стараясь быть замеченным, кричал "меня спросите, я знаю" и был замечен учительницей, а после - по заслугам оценен. Вскоре он привык показывать хорошие знания и получать хорошие оценки. Учителя знали его, как самоуверенного, упрямого мальчика, который всегда или почти всегда знал их предмет, кроме того - умел быть требовательным. Сергей не только знал материал, но и умел потребовать от учителя оценить его способности выше: "Вы поставили неправильную оценку. Я знаю лучше, а вы ставите мне четыре!", - сказал он как-то безапелляционным тоном учителю физики.- "Спросите меня еще". Недавно пришедший в школу молодой физик удивленно поднял брови. Он не привык, чтобы ему указывали, так как был уверен в собственной объективности при выставлении отметок, но, подавив нарастающий внутри него протест, сказал: "Да? Ну что же... Прошу!". Долго он гонял Сергея по всем темам. Сергей, с большим трудом, но все таки смог настоять на своем, доказать свои знания и глядел торжествуя, как учитель, весьма удивленный упорством и знаниями ученика, исправляет ему в журнале оценку. Сергей круто повернулся и ушел, довольный победой. Он уверовал в то, что знает людей. Он полюбил развлекаться, задавая дополнительные вопросы преподавателям. Часто вопросы были такой сложности, что даже опытного педагога ставили в тупик. А Сергей радовался, что он показал большие, чем у учителя знания, смеялся над его растерянностью. Эта плохая привычка исчезла только тогда, когда ему на такой же коварный вопрос ответил пожилой историк:
  - А ты и прояви инициативу, поройся в книгах, да сам поищи ответ на свой вопрос. И запомни - все знать невозможно! Да и ненужно! Человек должен знать в подробностях лишь то, что составляет предмет его увлечения, перерастающий в будущую специальность, а также самое необходимое, то, что должно составлять его культурный уровень, эрудицию и дает ему возможность жить в обществе культурных и знающих людей. А все подробности невозможно знать даже специалисту. Для этого и существуют справочники и словари, специальные книги по отдельным наукам, вопросам, популярная, обобщающая литература. "Я знаю, что ничего не знаю"- эти слова Сократа подчеркивают вечное желание человека познать окружающий мир. Это желание никогда не прекратится, пока существует человечество. Я вовсе не против того, чтобы вы не задавали мне вопросы. Но и мои знания небезграничные. Я продолжаю познание и сейчас. Я буду стараться, конечно же, всегда отвечать на интересующие вас вопросы. Но здесь важно не впасть в крайность! Как говорили древние, что один невежа может задать такой вопрос, что и сотня мудрецов не ответит. Подумайте над этим!
  При этих словах Сергей опустил глаза, несколько пораженный и убежденный логикой старого учителя и привычка задавать учителям каверзные вопросы исчезла сама собой. Позже он спрашивал лишь то, что его действительно интересовало, и получал пусть не сиюминутный, но обязательный и исчерпывающий ответ.
  Мир не раз вводил Сергея в искушение, желание побеждало его внутреннюю честность, делало его слабым. Он рано понял роль денег в мире. В магазинах было много превосходных вещей. Но купить машинку или новых блестящих солдатиков, пистолет или книжку нельзя было без этих проклятых бумажек, из-за которых люди сходили с ума. Отец не баловал Сергея деньгами, считая, что карманные деньги испортят сына. Временами на день рождения или на праздник он вынимал из кармана трешку или пятерку. Это было для Сергея настоящим праздником. Изо всех ног он летел в магазин купить пистоны, солдатиков или книжку. Но, в общем, денег у него никогда не было. Сергей приучился копить. Мама давала сыну мелочь на обеды, которую Сергей втихаря складывал внутрь пластмассового кубика с прорезью, сделанной кухонным ножом. Когда кубик был полон, он разрезал его пополам, подсчитывал деньги и тратил. Но ему этого казалось мало. Он не раз заглядывал в шкаф, где оставались брошенные отцом или матерью рубли, и забирал их себе. Вскоре их накопилось много, и шуршащие бумажки доставляли Сергею необыкновенную тайную радость. Став старше, Сергей приучился сдавать бутылки, тайком уносил книги из отцовской библиотеки, сдавал их в комиссионный магазин. Вырученные деньги шли на те же книги, кино, мороженое, а позже - на походы в кафе с друзьями. С деньгами он себя чувствовал увереннее.
  Раньше Сергей девочек не замечал, но со временем начал испытывать к ним некоторый интерес. Для него это были совсем другие существа, непонятные и удивительные.
  Как-то летом Сергей был отвезен к дедушке, маминому отцу в село. Там был совсем другой мир: мир земли, растений и животных, леса, где пахнет грибами и хвоей, коров ленивых и вялых, заботливых копающихся кур, важных плавающих по воде уток, бодливых и глупых коз, верных собак и ленивых кошек. Над всем этим существовало большое сельское море зелени, освещаемое ласковым солнцем и орошаемое хрустальным дождем. Речка, рыба, синее чистое небо, жаркая пыль грунтовых дорог... Здесь было широкое поле для игр, здесь была возможность окунуться в природу, воображать себя кем угодно - индейцем, следопытом, путешественником, исследующим мир, неутомимым героем-солдатом. Полупустые колхозные дворы, фермы, коровники для Сергея были североамериканским ранчо или латиноамериканским асьендами, сельские кони превращались в мустангов, поля - в прерии, обрывы, овраги - в каньоны. Начитавшись Купера, Стивенсона, Жюль Верна и Сабатини, посмотрев в сельском клубе несколько раз "Апачей", "Прерию", "Золото Маккенны", "Зорро", или цикл о бесконечных похождении Винниту и Шаттерхэнда, Сергей "седлал" велосипед, заменявший лошадь в его играх, одевал соломенную шляпу с сильно закрученными полями, джинсы, ковбойку, прицепив у пояса игрушечный кольт и пластмассовый кинжал, играл в различные увлекательные игры, часто вовлекая в них наивных, дружелюбных, всем восторгающихся сельских мальчишек.
  В толпе сельской шпаны одиноко торчала девичья головка. То была Лена, приехавшая на лето из города к соседям по Сережкиному двору, вечно с исцарапанными коленками, синяками, неутомимо, бегающая, стреляющая с мальчишками. Сначала Сергей не воспринимал её всерьез, но когда заметил её глаза, горящие восторгом при его рассказах, как она с радостью соглашается на любое путешествие, он принял её, удивляясь, что в девчоночьем племени тоже есть достойные. Вместе они исследовали местный овраг, ездили, на велосипедах в поля, устраивали охоту на бизонов, "нападение индейцев на фургоны белых", поиски сокровищ каньона, "месть Зорро" и, со временем, Сергей уже забывал, что Лена девочка и дружить с ней мальчишке как-то не пристало...
  Её девичью суть он ощутил, перейдя в девятый класс. В этот момент в нем уже произошел перелом, которому подвержены все юноши: у него открылись новые взгляды на мир, он взволнованно стал замечать девочек, думать о них с интересом, видеть их красоту. Они менялись: постепенно из угловатых, нескладных, формировались в новые удивительные существа. Комочками у них начинала круглиться под платьем грудь, привлекательно колыхались под платьем тугие бедра. Он стал замечать красоту их глаз и волос, округлость колен - все это вызывало в нем необъяснимое волнение.
  В то лето, узнав, что приехала Лена, он ожидал увидеть прежнюю подругу своих детских игр. И был поражен, увидев в калитке совсем другую, необычную Лену. Перед ним стояла невысокая, стройная девушка с аккуратно завитой прической, начинающей полнеть грудью. Старые игры были отброшены, а разговоры на эту тему казались скучными. Гораздо интереснее было теперь просто ходить на прогулки в лес или к реке, в кино, сидеть на лавочке. Лена по-прежнему была общительной и дружелюбной. Они собирали ягоды и грибы в лесу, купались и загорали на речке, читая книги, и Сергей неустанно открывал в девушке новое. Лена казалась такой таинственной, заманчивой. Сергей начал относиться к ней совсем по-другому, у него, вдруг, возникало желание погладить её по пышным, спускающимся на плечи легкими завитушками волосам, поцеловать её губы, как это красиво делали в кино. Но он, конечно же, на это не осмеливался. Как-то они собирали цветы на роскошном лугу у леса, шутили, бегали. Уставшая Лена прилегла на траву, сплела венок себе, а потом Сергею. Обоих одолела душная полудрема, и, вскоре он, очнувшись, смотрел на неё дремавшую, свернувшуюся калачиком. Легкое платье облегало её фигурку. Он видел её нежную шею, молочный пушок на ушке и тихо поцеловал её сначала в ушко, а потом в краснеющую щеку. Она, безусловно, почувствовала это, но не подавала виду. А когда он осторожно положил руку на нежный комочек её груди, она вдруг со смехом вскочила и, вырвавшись, убежала. Потом долго гонялась, как ни в чем не бывало, с сачком за бабочками, мелькая загоревшими ногами. Сергей на бегу ловил её, и так они играли, пока Лена не рассердилась и не затихла. Необыкновенное волнение, вызванное прелестью и очарованием Лены, долго оставалось с Сергеем. Даже когда она, спустя неделю уехала, осталось чувство чего-то легкого, прекрасного, как облачко.
  Вернувшись в школу, он уже другими глазами начал смотреть на девочек своего класса. Он уже замечал их глаза, волосы, особенности фигур, жестов, походок. Эти подробности откладывались в его сознании, постепенно формируя образ идеальной женщины, которая имеется в представлении каждого мужчины.
  Большую роль в этом играли кино и телепередачи. Сергей стал чаще посещать кинотеатр. Его интересовали экранные истории, где протекала своя особенная жизнь, где в каждом фильме любили, страдали, ненавидели, боролись, стояли насмерть герои. Сергей стал примерять на себя роли многих актеров. То отпускал длинные волосы, пышные и мягкие, как у голубоглазого актера-певца Дина Рида. То ходил пружинистой, неспешной походкой, гордый как "вечный индеец кино" Гойко Митич. Копировал находчивость, налет скептицизма и иронии Жана Поля Бельмондо. Долго тренировал себя, чтобы добиться такого железного спокойствия, как у Штирлица-Тихонова. В тяжелых ситуациях вспоминал о мужестве Овода. Идеалы героев менялись со временем, но Сергей поневоле приобретал какие-то полезные черты - это был мозаичный отбор лучших качеств человека в его понимании.
  Любил Сергей и книги, хотя и читал не всегда регулярно. Но если книга его заинтересовала, он мог читать ночи напролет, оторвать его от книги было трудно.
  В старших классах его надолго оторвало от книг новое увлечение - современная музыка. От обычной эстрадной песни Сергей перешел к увлечению стилем "диско". Завораживающие ритмы "Бони М", красивые мелодии "АББА", жесткий, граничащий с народной пляской стиль полузапрещенного "Чингис - хана", электроника Спейса", "Зодиака", а позже - Жана Мишеля Жарра привели его к другой музыке.
  В десятом классе всех их победил неистовый рок-н-ролл. Был пройден труднейший путь от "Битлз", "Дип Перпл" - к "Пинк Флойду"и "Лэд Зепеллин". А потом увлекали будоражащие, нестандартные песни "Машины Времени", "Воскресения", "Аквариума". Как это все не походило на то, что слащавыми голосами с эстрады пели похожие на кукол певцы. Сколько здесь мыслей, новых образов, находок!
  По рукам ходило множество пиратских, сотни раз переписанных концертов рок-групп. С помощью мощных колонок они не раз вслушивались в головоломные пассажи гитары Ричи Блэкмора, погружаясь в таинственный, потусторонний мир "Пинк Флойда", лихо кружились в танце под звуки "Бони М" или "АББА".
  Все это целый день крутилось у Сергея в голове. Часами он бывал у друзей, прослушивая уже в сотый раз уже знакомые катушки.
  Вскоре появились первые видеомагнитофоны, в основном, привезенные из-за рубежа. Теперь Сергей часто бывал у Лешки Князева, отец которого втридорога купил где-то японскую вертушку. Теперь друзья погружались в запретный и манящий западный мир, просматривая видео - концерты и художественные фильмы.
  Но своего видака у Сергея не было. Отец отнекивался, когда шла речь о покупке, ссылаясь то на отсутствие лишних денег, то на отсутствие в магазинах самих аппаратов. Но Сергей видел, что отца это попросту не интересовало, как, впрочем, и мать. Они предпочитали все деньги тратить на одежду, поездки на отдых в санатории, где бывали ежегодно.
  За видео Сергей в те годы был готов отдать все!
  Временами ребята ходили в гости к однокласснице Вале Карамзиной, отец которой, состоя, то ли на торговой, то ли на дипломатической службе, бывал за границей, откуда привозил дочери различные подарки, совсем недорогие по стоимости тех стран. У них была мощная стереосистема с бобинником, кассетный магнитофон с двумя вмонтированными колоночками, а, также видеомагнитофон. Еще один - японский стоял на даче для просмотра кассет во время воскресного отдыха. Сергей поражался: "Зачем им столько? У меня нет вообще, а них целых две штуки!" Эти мысли упрямо вертелись в его голове, а тут Лешка поддал жару своим планом. А что если позаимствовать у них один? Карамзины люди беспечные, невнимательно следят за сохранностью своих вещей, особенно на даче. Так, родилась идея похищения видеомагнитофона, и эта идея просто разъедала Сергея внутри. Его мучила совесть, но он загонял её поглубже, пряча на самое дно, не допуская к сердцу, стараясь мыслить рационально и повторять: "Ну и что тут страшного? Зачем им так много! Никто и не заметит!"
  
   ***
  Прекрасным был тот осенний день. Солнце разбрызгивало желтые лучи по лимонным листьям, на которых еще светились изумрудами капли печального ночного дождя. В этот день Сергею было как-то не по себе, хотелось отложить то, что задумано, освободиться от подобных замыслов, уйти куда-то далеко в парк, побыть, наедине с собой. Но он понимал, что отмахиваться от разработанного, договоренного плана нельзя, получится так, что вроде бы он в последний момент струсил, отступил, а подрывать свой авторитет не хотелось. Сергей был молчалив, хмур и зол. Князев же казалось и вовсе не переживал - был весел, беспечен, уверен в успехе, шутил. На уроках Сергей сидел как на иголках, был нервным, пренебрежительным, нагрубил соседу, отказался отвечать по химии.
  Его поведение не ускользнуло от внимания Тани, которая понимала его состояние и уже могла догадаться, что их обоих может ждать. Её волнение нарастало. Получили ли её записку? Приняли какие-то меры? На перерыве ей вдруг захотелось подойти к Сергею и все рассказать, но она все не решалась. Как он отнесется к её поступку? Это конец, это предательство, это окончательно оттолкнет его от неё. Но, по-своему, она ведь хочет спасти его!
  Сергей ждал Князева в переулке, наблюдая за бойкой торговлей у прилавка, возле магазина. Продавщицы кутались в длинные, раздуваемые ветром халаты. Ветер гнал багряные листья и рваную бумагу. Приближающийся рокот мотоцикла обнаружил появившегося Князева, скрытого шлемом и очками. Он был горд, напыщен, небрежно затормозил и махнул рукой в перчатке. Другая рука нетерпеливо газовала, вызывая клубы тяжелого дыма. Сергей вскочил на заднее сиденье, и они помчались по городу как вихрь. Алешка ездил лихо и часто с недопустимой скоростью. Опасаясь ГАИ, они ехали не центральными дорогами, а дворами, узкими переулками, распугивая голубей, детей и пенсионеров.
  Наконец вырвались за город. Острый, пронизывающий полевой ветер нес изорванные в клочья косматые обрывки туч. Проносились мимо унылые поля, косяки птиц разрезали узкими клиньями темно-голубой небосвод.
   Проехав несколько километров по асфальтированной автостраде, свернули на узкую проселочную дорогу, хорошо укатанную автомобилями. Пыли после дождя почти не было, и только бесчисленные лужи заставили Сергея высоко поднимать ноги. Дачный поселок появился неожиданно, встретив их бойкой музыкой, скрипом и лязгом колонок и ведер, стуком топоров и молотков, веселыми голосами детей. Кое-где дымились костры, проглатывая сухую картофельную ботву, тонкие ствола подсолнухов, сухую листву. Кто-то жарил шашлык, и аромат сочного мяса, сдобренного обильно уксусом и вином, смешивался с запахом жареного лука. Бегали куры, кричали петухи, сзывая нетерпеливых наседок склевывать рассыпанные после сбора урожая зерна.
  Люди копались в погребах, пилили дрова, готовили окна к зиме, пекли пироги - поселок жил своей особенной жизнью. Сергею казалась страшной эта возня: заготовка, хранение, люди думали только о себе, о своем обеспечении. Эти бесконечные мешки, погреба, дрова... Ему виделось в этом что-то скучное, необязательное и неправильное, ведь людей интересовал лишь мир утробный, телесный, а не духовный, не чувства. И все они были толстыми, некрасивыми, равнодушными крысами с огромными животами, грубыми и себялюбивыми. А ведь когда-то вероятно они мечтали о чем - то высоком, прекрасном. Они увлекались, любили, разочаровывались, а затем сдавались, так как не имели сил бороться, падали, постепенно опускаясь, зарывая самих себя. В конце концов, они успокаивались. Их неумолимо засасывала среда. И все их мечты переродились в утробные желания вкусно поесть, полежать, посмотреть телевизор, лениво перелистывая газету, отмахиваясь от надоедливых детей. А потом, зевая, почесывая животы, завалиться спать, чтобы утром пойти на необходимую, но далеко не всегда любимую работу, где только и ждешь с нетерпением получки, чтобы вновь покупать, потреблять, и нет этому конца. И весь этот бег по кругу завершится смертью. И станут возле гроба неблагодарные, но теперь смирившиеся, склонившие головы дети, которые вновь повторят круг своих родителей, предадут свои мечты, опошлят свою любовь. И лишь некоторые из этих людей не сдадутся, не смирятся, а продолжат бороться за хотя бы частичное осуществление своей мечты. Пройдя через мирские соблазны, они не успокаиваются, творят, пробуют, живут тяжело. Но, Боже, как весом вклад таких людей, как не страшно им потом умирать, зная, что хоть на пару шагов, но удалось им приблизить Далекое и Несбыточное.
  Такие мысли одолевали Сергея, когда они проносились по поселку, в самый его край.
  "А чем я лучше их?"- думал Сергей. - "Тоже поддался собственным преступным желаниям. Они, по крайней мере, трудятся, а я? Но ведь многие из них нечестны, грабят государство, берут взятки... И с ними нужно бороться!"
  Здесь поселок кончался. Начинались поля и редкие перелески. Спрятали мотоцикл в кустах в овраге, присели, покурили молча.
  - Ну, что, Серый? Вперед! - сказал, наконец, Князев. Он заметно начал волноваться, руки его слегка дрожали. Они зашуршали травой к даче Карамзина. Улица на окраине была пустынна, ветер затих, было не по-осеннему тепло. Стояла тишина, слышно было даже как лист падает с дерева. Дача была окружена высоким крашеным забором. Оглянувшись, быстро перемахнули через забор, мягко спрыгнув прямо на густые смородиновые кусты. Притаились.
  Сад был пуст и тих, упавшие листья собраны в аккуратные желтеющие кучи. Казалось было слышно, как дрожит паутина на кустах. Тихо и мягко пошли на полусогнутых ногах, пригибаясь, опасаясь, что их увидят из окна. Подобрались поближе к дому в глубине сада. У яблони, за кустами крыжовника, притаились вновь. Из глубины двора слышен был разговор, легкое пение, звон посуды - возможно у Карамзиных были гости.
  Где-то совсем рядом кто-то начал рубить топором - бах, бах. Удары были сильные, каждый глухо отдавался в сердцах. А еще дальше, где-то у соседей играли на гитаре, плакал ребенок. Сергею вновь захотелось уйти, но он и виду не подал. Казалось, за густыми деревьями, у дома подстерегала опасность.
  Сергею надоело ждать, и он подтолкнул Князева - вперед! Пригнувшись, быстро, прорвались через кусты, холодные ветви яблонь - к дому! Ударило сердце - окно было открыто. Князев улыбнулся Сергею и подошел к окну.
   И в этот момент черное, сильное, мускулистое тело с глухим рычанием откуда-то прыгнуло на него и повалило на землю. Острые зубы рванули кожанку. Превратившись в черный клубок, оба тела покатились по жухлой траве. Возня продолжалась недолго, и в тот момент, когда Сергей, подскочив, вонзил нож в черное тело, вдруг послышался крик "Стой!" и грянул ружейный выстрел. Князев, тяжело поднявшись, исцарапанный, измятый, с порванной на спине кожанкой, бросился бежать, слегка ковыляя.
  Оба в несколько шагов преодолели расстояние до забора, перевалившись через него. Бросились бежать что есть духу, слыша сзади свист, крики, хлопанье охотничьего ружья. Вскоре мотоцикл вылетел на дорогу и помчался на полном ходу, оставив за собой облачко тяжелой осенней пыли.
  _______________________________________________________________
  Глава 3. Таня. "Спаситель душ"
  
  Вернувшись из поездки в колхоз, Таня долго не ложилась спать.
  Темнота осеннего вечера липла как смола, создавая сумрачное настроение. Мама, помыв Танины грязные сапожки, заметила свет в ее комнате и вошла.
  - Ты почему не ложишься? - спросила она, присаживаясь на кровать. - Разве не устала?
  - Я устала, но спать не хочу, - отозвалась Таня.
  - Сними свитер и джинсы, не валяйся в них на кровати. И почему ты не вышла ужинать?
  - Не хочу, я не голодна.
  - Все-таки надо поужинать.
  - Мама, оставь, пожалуйста, меня!
  - У тебя неприятности? Как съездили?
  - Хорошо съездили. Я просто устала.
  - Опять перебирали картошку?
  - Да, но нам дождь помешал.
  Мать вздохнув, положила ей руку на голову.
  -Ты не больна. Может, поделишься со мной своими проблемами?
  -Ну, пожалуйста, мамочка, я сделаю все, что скажешь. Я сейчас приду, поужинаю, только оставь меня!
  - Опять ты замыкаешься. Ладно, ты еще придешь ко мне за советом.
  Мать тяжело встала.
  - Иди, кушай, там все еще горячее.
  Таня поужинала, с удовлетворением отметив, что, наконец - то, осталась наедине с собой.
  За окном мерно стучал в стекла дождь. В полутемноте свет фонаря падал на привычную с детства картину, где была изображена девочка с собакой. Маленькая девочка, обнимающая мохнатую шею пса, радостно улыбалась, а пес смешно высунул кончик языка.
  "Ты как всегда радостная", - подумала Таня, глядя на девочку, - "А я - нет. Потому что, как ни печально, он не любит меня, не любит... Он даже не хочет смотреть в мою сторону. У него в сердце эта ... Зоя. Она, в общем-то, симпатична... А я, разве я хуже её? Почему же не я выбрана им, а другая? Господи, помоги мне разобраться в этом!".
  Таня рывком вскочила и, включив настольную лампу, сразу разрезавшую мрак призрачным светом, посмотрелась в зеркало. Она не считала себя уроди?ной, но сейчас её собственный вид, печальные темные глаза, такого же цвета, чуть завитые, волосы и начинающее крепчать тело вызвали у неё отвращение.
  "Я, наверное, скучная, грустная и неинтересная, и какая - то одноцветная, все во мне не так. Кроме того, я, кажется, становлюсь коровкой. Хотя я и не толста, но у меня какие - то крупные кости. Точно - плебейская внешность! А Зоя - хрупкая, легонькая, как перышко. Все в ней изящно: тонкие кукольные руки и ноги, волосы как лен и глаза голубые, как небо, как морская даль... Но почему я не такая? Такая уродилась. А сейчас в моде высокие, изящные. Недаром Зойка хвалилась, что у неё фигура манекенщицы. А я даже ниже среднего роста. Такая невыразительная, серая... Кроме того Зойка умеет говорить с мальчиками чуть строго, умно, с вызовом и слегка надменно, они так и клеятся к ней. А я вечно улыбаюсь или молчу как, дура".
  Расстроенная Таня зарылась лицом в подушку. "Он никогда не полюбит меня, его сердце уже занято этой худышкой, этой... куклой. А я опять одна...".
   Тане захотелось разрыдаться, чтобы стало легче, но слезы застревали у нее где- то внутри. Вспомина?лись подробности прошедшего дня, вспомнился весь разговор подслушанный ею. Не спеша Таня перевернулась на спину, удобно легла, привычно положив ноги на спинку кровати.
  "Так, так, они хотят украсть видеомагнитофон, вещь достаточно дорогую. Фактически совершить преступление! Бог ты мой! Как они могли решиться на такое! Ведь если их поймают, то исключат из школы - это первейшее дело! Выгонят из комсомола. И я его больше не увижу. Несчастный, он будет где - то страдать... А вдруг его посадят в тюрьму? Князева не жалко, это законченный тип, он получит по заслугам, хотя бы за то, что подделывал оценки в журнале, прятал дневник, украл череп из кабинета биологии. Кроме того, он прогуливает, курит, и, кажется, уже пьет... А Сережку жаль! Хотя, впрочем.... ну и пусть! Чего его жалеть? Все равно он меня не любит! Получит по заслугам. Может тогда Зоя узнает, какой он человек и отвернется от него!"
  Долго еще Таня лежала в темноте, раздумывая и переживая, и в голову прихо?дили самые разные, порою, совершенно полярные мысли. Вздыхая, вслушиваясь в монотонный стук дождя, все же решила окончательно: "Нет, Сергея жалко. Видимо, он не виноват, это его Князев впутал. И зачем он связался с ним? Он же может на любое преступление толкнуть. Все, что есть отвратительно?го - заключено в этом субъекте! Надо спасти Сергея, остановить его. Но как? Пойти и сказать ему? Но он же посмеётся над ней. Спросит, откуда узнала? Значит подслушивала? Тогда вечный позор, он будет презирать её! Написать ему письмо? Но это почти то же самое! Сказать родителям, учителям или самой Карамзиной - это значит настучать, заложить. Провалиться сквозь землю можно после этого! Нет, нет нужно по-другому. Необходима полная секретность...".
   Таня вдруг увлеклась, вспомнив читанные ею детективные и авантюрные романы. "А что если написать письмо-предупреждение, - подумала она. - "Неизвестное лицо предупреждает о грозящем преступлении. Воспримут как нелепую шутку? Как хулиганскую выходку? Просто не поверят и выбросят письмо? Нет, в подобной ситуации каждый здравомыслящий человек все-таки посчитает, что нет дыма без огня и примет какие-то меры. Во вся?ком случае - можно попытаться".
  Мгновенно вскочив, она села к столу, вынула лист бумаги.
   Когда Таня закончила писать, то почувствовала, какое - то удовлетворение. Откинулась на спинку стула. "Он еще благодарен мне будет! Со временем, надеюсь, поймет, от чего я спасаю его... Какие иногда только глупости совершает человек! Возможно, с моей стороны это будет маленькая месть".
  Легла, свернув?шись калачиком. В такой позе её мама, белеющая ночной рубашкой.
  - Я зашла выключить свет, думала, что ты уже спишь!
   Она присела рядом, и легонько погладила дочери волосы. Какая же дочь непонятная, упрямая, но в то же время хорошая. Не очень ей везет в жизни, вечно одна, возится со своими книжками, людей не замечает. Говорит, что не понимает их, а они не понимают её, а сама такая скрытная, о своих обидах ничего не говорит. Сколько раз уже вызывала её на откровенный разговор - все напрасно. А так хочется помочь ей, потолковать о девичьих горестях, посоветовать что-то, ведь и она сама такая была...
  - Ну, скажи, что случилось, поведай мне.
  Таня подняла голову:
  - Ох, мама проблемы разные, школьные.
  Мать серьезно посмотрела на дочь. В её глазах отражались искорки света лампы. Она сказала назидательно:
  -Ты уже сейчас должна подумать о будущем. Закончишь десятый класс, куда будешь поступать, какую профессию изберешь? Это сейчас главное!
  - Ах, мама, не спрашивай. Я еще не решила! Может быть учителем, может быть библиотекарем. Мне нравится возиться с книгами, когда слышу шорох страниц - волнение пробирает...
  Когда мама погасила свет и ушла, Таня, наконец - то, дала волю своим напряженным чувствам и залилась слезами. Постепенно ей стало легче, и она крепко уснула.
  
  ***
   Таня всегда ладила со своими родителями и очень их любила. Никогда отец или мать её не били - такие у них были принципы, даже если Таня иногда проявляла непослушание. Они жили дружной, крепкой семьей и только в послед?нее время Таня "в семье родной, казалась девочкой чужой".
  С того далекого, сказочного детства, что окутано дымкой времени Таня запо?мнила ласковые руки мамы, добрые её глаза, звук воды, льющийся в таз и поднимающееся оттуда облако пара. Мама доливает холодной воды, долго про?бует её струящимся движением руки и, развернув полотенце, в которое была завернута Таня, опускает её в таз. Колючее, холодное пространство черно - белой комнаты обрывается, исчезает, тело обволакивается убаюкивающей горя?чей массой воды, блаженное тепло разливается по телу, покалывая в пятки.
  Таня смеется, когда мама, набрав этой воды в кувшин, тоненькой струйкой поливает её, мгновенно тело в холодной комнате остывает, покрывшись пупы?рышками. Мама бережными движениями рук намыливает Таню, едкое мыло больно щиплет глаза, Таня визжит, а мама быстро вымывает её глаза горячей струй?кой из кувшина. А за окном мороз нарисовал столько сказочных узоров на стеклах. Таня слегка дрожит, завернутая в теплое, мягкое полотенце, а за окном, хрустя сапогами, ходит отец...
  Таня помнит двор того дома, где они снимали квартиру, заботливо гребущихся кур, хитрых красноглазых кроликов в клет?ках, толстого дымчатого кота, дремлющего на солнце... Отец готовит удочки, раскладывая готовые на низкой, покатой железной крыше сарая. Мама развешивает на про?волоке белье, и оно тяжело полощется на ветру. В углу двора куча белого песка, из которого Таня строит домики для гномиков, а вместе с соседским мальчиком Ваней - замки с башнями, ров, наполненный водой, с деревьями расту?щими вокруг. Рядом - солдаты с флагами, пушечками. Они будут проводить штурм. Таня увлечена, она даже забыла о своих куклах. Потом Ваня катает её на вело?сипеде, большом, ослепительно красном. Вот Таня едет одна, волнуется, боится упасть. У неё возникает гордость оттого, что у неё полу?чается, что двигая ногами, она заставляет велосипед мчаться, и радость пере?полняет ее.
  Очень она любила гулять с отцом. Она усаживалась на сильной его шее, обхва?тив ручонками курчавую его голову, и они шли так далеко за город. Вкрадчиво, осторожно опускался вечер, уставшее солнце алыми отблесками омывало железные крыши домов, скользило вниз, цепляясь за деревья, то и дело, выныривая из-за крыш и деревьев, пока, наконец, расплывшись огненным заревом, устало засыпало где-то на краю Земли.
  Они выходили за город, в поле, сумрач?ное, необозримое, слушали пение сверчков и шепот ветра. В сумерках жило лишь шоссе, питаемое разрезающим мрак желтым светом редких автомобилей. На небе рождались молодые, свежие, нарядные звезды, перемигиваясь друг с другом, а их предводитель месяц покачивал рогатой лукавой головой.
   Отец пел военные, солдатские песни, мужественные и печальные. И Тане нравилось подпевать уже хорошо знакомые мотивы, одновременно наслаждаясь простором и ночным спокойствием. Тайна и мудрость природы уже тогда затронули её душу и не покидали её никогда. Этот мир дружелюбия и спокойствия, царивший в семье стал резким диссонансом тому жестокому школьному миру, что встретился Тане.
  Придя в школу, она добродушно и смело подходила к одноклассникам, предлагая дружить, уверенная, что они откликнутся на её зов. Действительно, поначалу она подружилась со многими, но потом начались презрительные смешки за её спиной, холодность, мелкие обиды. Некоторые подруги, пользуясь её простодушием, счита?ли своим долгом выманить у нее красивую переливающуюся авторучку, игрушку, открытку, блокнотик или книжечку, ничего не предлагая взамен. Мальчишки часто толкали ее, давали подножки, смеялись. Уни?жение, грубость, жадность, коварство, жестокость - вот, что было ответом на её дружбу. Все они были как - будто из другого мира - холодного, чужого, нечелове?ческого. И все-таки Таня не отчаивалась наладить контакт. Часто в кругу де?вочек она увлеченно рассказывала те истории, что рассказывал ей отец, пересказывала интересные книжки, какие читала ей мама. А они слушали невнимательно, часто презрительно фыркая, смеясь. Казалось, их ничего не интересовало, они ничего не читали, больше играли, собирали, коллекционировали; цель их состояла в том, чтобы собрать больше и выманить у кого-то, обманув его, а не поделиться тем, что есть, не говоря уже о том, чтобы великодушно подарить.
  Через какое-то время Таня уже начала понимать, что слишком уж строго судила одноклассников. Были у них и хорошие черты.... Но, в то же время, школьный мир нанес ей такой душевный удар, что она даже не хотела идти в школу, плакала и говорила, что ни с кем там не может подружиться.
  Но постепенно она привыкла к такому новому и сложному миру, далеко не всегда справедливому, стала держаться в стороне от других, больше молчать, замыкаясь в себе, и лишь только с некоторыми сохранила дружественные отношения. Настоящей её подругой стала Роза Давыдова, маленькая и тихая девочка. В Розе было много того, что было и в самой Тане: созерцательность, простодушная восторженность, мудрое спокойствие и терпимое, почти любовное отношение ко всему окружающему, страсть к книгам. Роза пришла в школу, когда Таня была уже в пятом классе, переехав из другого города. Вместе они ходили в музыкальную школу, играли на фортепиано, часто вместе учили уроки либо дома у Розы, либо у Тани. Таня привила своей подруге любовь к стихам, передав ей то, что волнует её саму и радуясь отклику Розы на это.
  Училась Таня хорошо, тройки были редко, а двоек она не допускала. Не любила математику, но обожала литературу, языки, историю. На уроках была внимательной, поэтому её всегда ставили в пример.
  Промчались школьные годы. Из долговязого, угловатого подростка, Таня расцветала в девушку. Она стала серьезней, но внутри оставалась такой же романтичной и поэтичной. Как и её сверстниц, Таню стали интересовать проблемы дружбы и любви. Она стала читать серьезную литературу, открыв для себя целый мир зарубежной клас?сики. Благодаря тому, что она была многолетним добросовестным читателем библиотеки, ей доверяли редкие книги, разрешаемые лишь в читальном зале. Часто до ночи Таня зачитывалась потрёпанными томиками Мопассана, Войнич и Бальзака, Жорж Санд, Стендаля и Золя, Гюго, Диккенса и Манна, Драйзера, Джека Лондона и Хемингуэя.
  Закончив девятый класс, Таня чувствовала себя совсем взрослой. Уже с начала весны она почувствовала какое-то неясное томление в груди, энергию бьющую внутри неё. Ей кружила голову пьянящая, расцветающая вокруг природа, просыпающаяся ото сна. Тонкие ветви деревьев взорвались почками, открыв путь маленьким клейким листочкам. Запах яблоневого цвета и душистой сирени кружил голову. Сбросив почерневший, умирающий снег, земля родила шелковистую травку, солнце из равнодушного, холодного стало добрее и теплее. Умытая майским дождем, природа улыбалась, растопив людские сердца, разбудив птиц, пою?щих на радость весне. Тане тоже хотелось петь, танцевать, смеяться. Ей снились удивительные, приятные и загадочные сны; приходил Он - нежный и силь?ный, как капитан Грэй из "Алых парусов", сжимал её в объятиях и их уста сливались в нежном поцелуе.
  Таня стала больше времени проводить у зеркала, рассматривая себя в различных нарядах, создавала воображаемые прически. Одев легкое, воздушное платье, подведя ресницы, накрасив губы, одев новые туфельки на высоком каблуке и взяв легкую сумочку, она прогуливалась по городу, наслаждаясь весной, легкостью воздуха, ощущая на себе взгляды юношей, что доставляло ей неописуемую радость. За спиной начинали расти невидимые крылья и, кажется, сейчас взлетишь в небеса. Ласковый ветер обвевает легкое платье и это прикосновение приятно, что плакать хочется от неведомого счастья... Такой праздник души был нов для Тани, и он украсился тем волшебным вечером с Сергеем, принесшим позже грусть и печаль.
  
  
  ***
  Несмотря на накрапывающий дождик, Таня в этот вечер пошла к Розе. Вместе они готовились к серьезной контрольной по алгебре. При свете лампы, сгрудившись у конспектов и учебников, они решали некоторые сложные примеры.
  - Ну, все. Не могу уже, устала, голова раскалывается на части, - сказала Роза, захлопнув учебник.
  - А что ты запоешь завтра? - улыбнулась Таня и подчеркнуто вздохнула.
  - Да будь что будет. Ну не дается мне эта "высшая математика". И кто её выдумал?
  - "Алгебра и начала анализа", - грустно прочитала Таня на обложке учебника.
  - Раньше это проходили на первом курсе института, а теперь нам вдалбливают это в школе.
  Таня посмотрела в окно.
   - Уже поздно, мне пора идти.
  -А может, подождешь, сейчас будут готовы мамины пирожки, - сказала Роза, забот?ливо искушая.
  Таня заколебалась:
  - Пожалуй, нет. Дождь начинает усиливаться. Темно и время позднее. Мои старики хоть и не перепуганные, но если я через час-полтора не появлюсь - будут очень волноваться. А до дома еще добраться надо!
  В полутемной прихожей она натянула на свитер курточку и попрощалась. Роза жила далеко от Тани. Необходимо было ехать несколько остановок на автобусе. Летом такое расстояние преодолевалось без трудностей пешком, но в осенние сумерки не каждый решится идти через узенькие улочки, мимо частных домов с их мрачными стенами, глухими заборами, запирающимися калитками, лязгающими цепью, воющими соба?ками. Хмурые, грязные улицы практически не освещались и были схожи с утробой зверя. Идти было жутко и трудно.
  Таня долго топталась на остановке. Автобус часто задерживался, и сейчас, как, на зло, улица была пустынной. Немногочисленные пассажиры, поругивая автобус и погоду разошлись, и Таня, отчаявшись, накинула глубже башлычок, храбро перешла дорогу и вступила в таинственную мигающую темноту старого города.
  Ветер трепал ветви деревьев. Тьма сгущалась, легкий знобящий дождик тихонько постукивал по башлыку куртки. Во мраке трудно было обходить грязь, и Таня старалась держаться поближе к домам, где немного суше, поминутно опасаясь собак. Так она шла, какое - то время, постепенно привыкнув к темноте.
   Дождь прекратился, идти стало легче. Впереди горел фонарь, а в конце переулка уже виднелась площадь, залитая огнями перед возвышающимся зда?нием театра. Впереди была цивилизация!
  Неподалеку послышались голоса, хриплое пение, звон гитары. "Подвыпившие юнцы", - подумала Таня и заторопилась. Она неприязненно относилась к уличным парням, не терпела их приставаний и сальных шуточек.
  Они шли вчетвером, что-то орали и смеялись. Таня отошла в сторону и почти вжалась в забор. Они окинули её взглядами.
  - Ты посмотри, какая "фемина", - произнес один из них удивленно.
   - Кто,кто? - послышались голоски других. Они вглядывались в полумрак. Таня, пройдя мимо, ускорила шаг, но слышала, что парни повернули и пошли за нею. Тане оставалась идти несколько минут, площадь была видна уже достаточно ясно.
  - Девушка, а вы не хотите познакомиться с нами? - произнес один деланным елейным голоском. Таня молча шла дальше.
  -Ну, это девушка, невежливо, - захихикал другой. - Мы ребята хорошие, веселые, умеем отдыхать, а вы молчите. Вы мороженая рыба какая - то, прямо из мага?зина!
  Все дружно загоготали, а один из них забежал вперед и преградил Тане до?рогу. Это был долговязый, волосатый тип, на круглом упрямом лице мигали маленькие тупые глазки. Он отвратительно осклабился, видимо был откровенно пьян.
  - Стой-те дев-вушка, - говорил он, едва ворочая языком, -м -мы хотим с вами пог-говорить!
  Ребята! Я спешу, пожалуйста, дайте пройти, - сказала Таня как можно вежливее, хотя внутри у нее все бурлило.
  - Х-ха! Она спешит! Скажи, какая прын-цесса, - громко сказал долговязый, и эта его наглость вселила больше уверенности в его спутников.
  Они обступили Таню.
  - А вот мы не спешим, - сказал невысокий парень с елейным голоском. - И хотим, чтобы ты прошлась с нами, прогулялась. Мы тебя не обидим.
  И уже совсем другим голосом добавил:
  - Братва, да она классная бабенка! - и всмотрелся в её лицо. От него пахло перегаром.
  - Щас, мы её погладим, - произнес плотный парень, до сих пор молчавший.
  Его прыщавое лицо показалось Тане знакомым. Он протянул к ней руку.
  Таня инстинктивно отшатнулась, у нее сжалось сердце. Ах, почему она не дождалась автобуса... Нужно прорваться и бежать, бежать скорее к площади, кричать, там часто дежурят таксисты на своих машинах.
  - Ребята, я, вас прошу, отпустите меня. Вы выпили, идите домой, отдохните.
  Раздался наглый истеричный хохот.
  - Слышь, она нас домой отправляет! Если мы и пойдем домой, то только вместе с тобой, - сказал прыщавый, и, схватив её больно за руки, притянул к себе.
  Таня вскрикнула, пытаясь вырвать руки, но бесполезно - она была схвачена словно клещами. Волосатый гогоча, нагло облапил её. Таня вновь закричала, с надеждой подумав, что может, кто-нибудь из домов услышит. Но дома молчали как мертвые, хотя в некоторых окнах горел свет. Люди отсиживались за своими заборами и замками.
  - Тихо, не кричи, дура! Из домов никто не выйдет, а до площади далеко - не услы?шат, - сказал кто-то спокойным и трезвым голосом. Это был четвертый, стоявший сзади с гитарой.
  Таня была в отчаянии.
  - Отпустите, прошу вас! - закричала она, оглядываясь все ещё на притихшие мокрые дома и темные калитки. Кое-где лаяли собаки, да ветер трепал фонарь, который медленно раскачивался, поминутно мигая. Кто-то из них, закурив, ткнул зажженной сигаретой ей в лицо:
  - Закурить не желаешь, девочка?
  - Пойдешь с нами!
  Таня все оглядывалась на площадь. Хоть бы один прохожий прошел!
  Парни нагло болтали, хохотали, тянули её за собой, пока вдруг откуда-то с полумрака не раздался спокойный выразительный голос:
  - Отпустите её! Ребята, право же, четверо на одного - нехорошо! Тем более перед вами девушка!
  Все мгновенно оглянулись, застыв в оцепенении. Недалеко в свете фонаря стоял незнакомец в длинном пальто и шляпе. Он был с виду молод, худощав, черты его лица скрывались тенью от обвисших полей шляпы.
  Стоял он гордо и прямо, говорил твердо, почти не повышая тона:
  - Нехорошо так! Вас, что же не учили вежливому и учтивому обращению с дамой? А вы сейчас ведете себя как варвары, как дикари-людоеды. Отпустите девушку, извинитесь и идите по домам, а завтра хорошенько подумайте о том, что вы сделали.
  - Слушай, дядя, вали отсюда, пока мы тебе не накостыляли! - хрипло сказал прыщавый.
  - Ишь, какой моралист выискался, как бы сам по роже не схлопотал, - добавил елейный голосок.
  - Зачем же так? - слегка улыбнулся незнакомец. - Давайте разойдемся мирно. Отпустите девушку!
  - Она с нами, - вдруг сказал кто-то. - Это наша девушка. Мы с ней просто выясняем отношения. Так что не вмешивайся!
  Таня бурно запротестовала. Появление таинственного прохожего внушило ей какую-то надежду на спасение.
  - Нет, нет, они сами ко мне пристали! Я шла домой и совсем с ними не знакома, - поспешно заговорила она.
  - Что ты врешь!- заорал один из хулиганов и шлепнул её по щеке. - Сучка ты наша, шалава подзаборная.
  Таня вскрикнула.
  - Ну, это уже переходит все рамки, - сказал незнакомец. - Отпустите её, она не хочет идти с вами! Я приказываю!
  - Да кто ты такой, чтобы приказывать?! - закричал невысокий парень.
  Вдруг Таня заметила подходившего за спиною незнакомца одного из парней.
  В руках он держал увесистую заборину, вырванную видно из чей-то ограды.
  Таня испугалась, но ей быстро закрыли рот.
  - Слушай, ты мне надоел, - сказал парень и поднял палку. Незнакомый прохожий сту?пил шаг в темноту, как - будто что-то шепнул, а потом, вдруг блестяще ударил парня носком ботинка в коленную чашечку. Тот ойкнул, но прохожий не дал ему опомниться, быстрым движением перехватив руку парня за кисть, мгновен?но закрутил её за спину. Заборина выпала.
  - Ой, больно, - зашипел парень, отскочив в сторону. Все это происходило на глазах изумленной публики. Руки, державшие Таню, мгновенно разжались - хулиганы готовились к нападению. Маленький с елейным голоском остался с Таней, держа её за руку, а долговязый, подскочивший к незнакомцу с кулаками тут же получил удар ногой в пах, согнулся и заскулил, прыгая на полусогнутых ногах. В тот же момент прыщавый подскочил сбоку и махнул рукой, блеснув металлическим предметом, и незнакомец как-то поморщился, согнулся.
  - Ах, так! - морщась от боли, досадливо сказал он и произнес громко одно слово: - Царь!
  Мгновенно появившийся из темноты огромный, с теленка ростом, густой клу?бок шерсти, беззвучно прыгнул на нападавшего. Тот заорал, как оглашенный. Бешеный ком, схожий больше с медведем, метнулся к другому парню. Щелкнули зубы, послышался звук раздираемой ткани. Глухое урчание огромного пса превратилось в рев.
  Насмерть перепуганные, израненные острыми клыками, хулига?ны позорно бежали вглубь переделка.
  Путь был свободен. Таня вздохнула облег?ченно. Незнакомец отозвал собаку и погладил её по густой шерсти, успокаивая. Пес гневно лаял в сторону скрывшихся во мраке, одновременно, обнюхивая Таню. Она осталась наедине с человеком в пальто. Глядя в темноту, он фило?софски, как бы для себя произнес:
  - Они ушли во мрак, их же породивший!
  Таня была переполнена чувством благодарности за свое спасение.
  - Вы так помогли мне. Я просто не знала, что и делать! Большое спасибо!
   Она решительно протянула руку.
  Он смотрел на неё заинтересовано, поглаживая спину пса:
  - Какие пустяки. Защищать человека попавшего в беду - это долг каждого. Я видел, как вам было плохо, и помог.
  Он слегка улыбнулся и пожал её протянутую руку. Улыбка его была какой-то болезненной, насильственной.
  - Кроме того, это не столько я, сколько Царь, - добавил он. Когда он произнес имя, пес радостно завилял хвостом.
  - Ой, а я и забыла поблагодарить вашу огромную собаку. Она не кусается? Можно взять её лапу?
  - Как она кусается - вы уже видели, - сказал, незнакомец. - Но к хорошим людям это не относится, правда, Царь? Дай лапу, Царь, это хорошая девушка...
  Царь посмотрел своими коричневыми глазами в глаза Тани, а потом не спеша протянул свою толстую, мохнатую и тяжелую лапу.
  - А какая это порода?
  - Ньюфаундленд.
  - Так это же название острова! Он возле Канады!
  - Точно. Вы хорошо знаете географию. Собака как раз оттуда, - он лукаво улыбнулся, потянулся к ошейнику и внезапно сморщившись, схватился за бок.
  - Что с вами? - испуганно воскликнула Таня. - Вы ранены?
  Незнакомец сунул руку под пальто, а когда вынул - она вся была в крови.
  - Да у вас кровь, - заволновалась Таня. Мысль о том, что из-за неё пострадал человек, сжала её сердце. - Необходимо вас перевязать и отвести скорее в больницу.
  - Успели пырнуть ножом, сволочи, - стиснув зубы, сказал незнакомец. - Впрочем, ерунда, царапина, обойдемся без больницы!
  - Но вы же истечете кровью! Возьмите хотя бы мой платочек, - быстро прогово?рила Таня.
  - Благодарю покорно! - Незнакомец, взяв свой платок и соединив его с Таниным, приложил их к ране.
  - Ничего, заживет. Пустяки!
  Он подошел ближе к фонарю.
  - Да они лишь кожу распороли. Нож в складках одежды застрял. Так что рана пустяковая! Бывает и похуже!
  Для Тани все происходило как во сне. То, что уже поздно и дома ее наверняка ждут и тревожатся, как-то позабылось.
  - А вы далеко живете? Я обязательно провожу вас, вы все-таки ранены.
  - Я живу недалеко, но как же вы? Мой долг, прежде всего, довести вас! - сказал незнакомец.
  - Куда вы пойдете в таком состоянии, - покачала головой Таня. При свете она видела, как побледнело лицо незнакомца. В голове у неё мелькнула мысль, что она не так давно видела где-то этого человека и эту собаку.
  Оказалось, что идти им почти по дороге. Незнакомец жил недалеко от Таниного дома, всего в нескольких кварталах. Он сначала отказывался опираться на её руку, но она настояла.
  Так они и шли вместе по улице, украшенной сине-розовым светом фонарей, обходя блестящие золотыми и голубыми искорками лужи. Из-за туч показалась желтая луна. Таню переполняло чувство благодарности желания проявить участие и заботу.
  Договорились, что зайдут сначала к нему перевязать рану, а потом он проводит Таню.
  Дождь уже давно закончился, и ветер гнал маленькие волны по черным блестящим лужам. Временами порывы ветра качали черные деревья, и тогда огненно-темный водопад тяжелых от дождя листьев медленно опускался на асфальт. Небо украсилось серебряными звездами.
  Незнакомец шел медленно, молчал, изредка бросая необходимые фразы. Видимо он чувствовал себя не лучшим образом. Пес спокойно и важно шел рядом, его шерсть от дождя слиплась.
  "Его помыть надо бы", - подумала Таня. Её нервный стресс, вызванный сильным эмоциональным напряжением, постепенно улетучился, но чувство огромной благодарности к незнакомому человеку, спасшему её честь, а возможно и жизнь только усилилось, заставило её преисполниться решимости, преодолеть всегдашнюю застенчивость. Чувство заботы и долга привело её к жилищу незнакомца, по её мнению, благородного и честного человека.
  Они вошли в темный подъезд и почти наощупь пробрались по лестнице. Незнакомец вынул из кармана пальто фонарик и попросил Таню подержать его. Острый желтый сноп света помог ему вставить ключ в замок. Вспыхнул свет в прихожей. Здесь было мало вещей, что выдавало одиночество человека. Таню вдруг охватило новое волнение, нерешительность, но незнакомец дружелюбно улыбнулся, и его улыбка сразу сняла все её тревоги:
  - Проходите, не стесняйтесь, гостьей будете! - А потом приказал собаке:
  - Царь! На место!
  Собака улеглась на коврике в прихожей, оставив за собой на полу грязные следы лап. Таня забеспокоилась:
  - Давайте, быстро, вашу аптечку. Сделаем перевязку.
  Как хорошо, что они проходят медицинскую подготовку в школе!
  Таня помогла незнакомцу снять пальто. Под свитером было огромное кровавое пятно, платочки пропитались кровью, капающей на пол. Висевшая над холодильником аптечка, содержала в себе минимум лекарств, необходимых человеку. Таня быстро нашла спирт, йод, бинт и пластырь. Рана над бедром была неглубокой и, закончив перевязку, Таня сказала:
  - Я, думаю, быстро заживет. Вы так пострадали из-за меня, извините меня и большое спасибо вам!
  - Ну, за такую красивую девушку стоит пострадать, - полушутя произнес незнакомец, и это смутило Таню. Потом он серьезно добавил:
  - В мире столько лжи и насилия, что если люди не будут помогать друг другу, то погибнут. Что вас привело в такой поздний час в эти жуткие края?
  Таня рассказала о своем возвращении от подруги.
  - Вам следует быть более осторожной. Молодая девушка, да еще в такое позднее время не должна ходить одна. У нас, к сожалению, можно встретить всяких мерзавцев и подонков. И тут незнакомец спохватился:
  -Простите, я так и не представился сам и не узнал имени моего прелестного доктора. Антон Иванович Терехов. Но это слишком длинно и торжественно звучит. Меня все просто зовут Антоном, прошу и вас так меня называть.
  -А я - Таня. Таня Ласточкина.
  - Очень приятно.
  Антон слегка поклонился, пожав протянутую маленькую руку немного смущенной Тани.
  - Да что мы сидим на кухне! Таня, прошу вас в комнату.
  Таня неловко встала и прошла вперед. К ней вернулась былая застенчивость, но полностью смущенной она себя не чувствовала. Чем-то хорошим и добрым веяло от этого человека. Чувствовалось, что он не может её обидеть, причинить ей зло, тем более он был её спасителем.
  Войдя в комнату, она остановилась очарованная. Казалось, стены комнаты растаяли, открыв, чудный, удивительный мир! Он был подобен сказочному замку или волшебному музею.
  Мягко струился свет, озаряя многочисленные картины, из которых просто било в глаза волшебство и удивительная энергия. Самые разнообразные тона красок - снежно-белый. пронзительно-голубой, бирюзовый, гранатово-красный, мягко-зеленый, лимонно-желтый, ослепительно синий сочетались в гармоничных переливах. Здесь было то, что Таня, казалось, уже давно видела, имела в душе, но никогда не могла выразить - так были верно подмечены художником и переданы на полотнах эти состояния души. Впечатляло также и обилие, разнообразие тем, образов и сюжетов.
  Среди молочно-белых, легких облаков летели прекрасные лебеди, и далеко внизу виднелась печальная, забытая земля, покинутая ими, и грустная девушка в белом платье с надеждой и печалью глядела им вслед.
  Скачущие по огненно-красной равнине быстроногие лошади, легкие, свободные, сильные и гордые своей свободой, бегущие навстречу огромному, ослепительному солнцу.
  Неземной закат с удивительными оттенками красок, брызжущий потоками света из-под нависших низко облаков.
  Темный, до черноты, дремучий, бушующий, страдающий от бури лес, где хозяин-ветер гнет мощные деревья. Но картина вселяла надежду, веру, в то, что лес устоит перед натиском неистовой стихии.
  Ослепительно-нежные, голубые и белые краски гор в сочетании с сиренево-синим небом.
  Великолепная картина грозы с белыми и огненными зигзагами молний, бушующих над съёжившейся, затихшей маленькой, темной деревней.
  Прекрасные оттенки моря, сурово бьющегося о мрачные древние серые скалы, на которых высится древний замок с единственным огоньком в башне.
  Страдающий, изможденный старик над восковым, бледным лицом умирающего сына.
  Сидящая у зеркала и смотрящая на свое отражение, полунагая с алебастровой кожей и водопадом льющихся волос девушка.
  И множество других образов и сюжетов - всех их невозможно было бы перечислить, их нужно осматривать тщательно и долго, получая истинное наслаждение, испытывая праздник души.
  Несмотря на то, что Таня смогла лишь охватить глазами, вобрать в себя лишь часть всего этого великолепия, оно уже плеснуло в её душу, заставив её запеть, заставило содрогаться её сердце, ликовать каждую клеточку тела. Когда она, наконец, опомнилась, то переполненная трепещущим радостным чувством едва не задохнулась, тихо взялась за сердце и легонько присела на краешек стула. Только тогда она вспомнила об Антоне, застывшем у дверей, чуть улыбающемся, довольном произведенным на девушку эффектом от его работ.
  - Так вы художник! - вырвалось у Тани.
  - Ну, это может быть громко сказано! Просто занимаюсь живописью в меру сил, - сказал Антон, усаживаясь в скрипучее кресло напротив.
  - И все это вы сами нарисовали? - спросила впечатлительная Таня.
  - Практически все эти картины написаны мной, за исключением тех, что стоят в углу, их недавно подарил мне мой друг Володя, и я ещё не придумал, куда их повесить. Вам очень понравилось?
  - Понравилось - не то слово, - смело сказала Таня. - Я просто очарована ими. Такого искусства я еще никогда не видела.
  - Танюша! Давайте перейдем на "ты", так нам будет проще общаться, - вдруг предложил Антон.
  Таня кивнула, не придав этому большого значения.
  - Таня, разве ты не была в музеях, выставочных залах? - спросил Антон.
  - Практически нет. Из города мы только дважды выезжали на экскурсию. Но я люблю живопись, у меня есть репродукции некоторых художников, чьи картины производят на меня впечатление. Кого? Семирадского, Врубеля, Васнецова, Куинджи, Рериха, Глазунова, Шагала, например, ну, еще, иконопись Андрея Рублева. А также, конечно, западных мастеров-классиков. Но, здесь... я так увидела все наяву, это заставило меня так переживать, что передать трудно...
  - Я все и так вижу и, очень рад, что тебе понравилось. Ты немного не похожа на других, раз искусство способно тебя волновать. А ведь это только мое искусство, оно еще не так совершенно, а если бы видела работы моих друзей ...
  Таня рассматривала картины, прохаживаясь по комнате, что-то говорила, находясь под впечатлением, а Антон не спеша комментировал сюжеты полотен, наблюдая за девушкой, такой трогательно очаровательной, что у него защемило сердце. Он вдруг понял, что видит перед собой чистую, светлую душу. Она открыта для всего - дружбы, любви, творчества.
  Рассказывая о своих работах, он уже явственно представлял, как у нее может сложиться судьба в этом мире. Особенно, если такая душа неокрепшая, открытая и чистая встретится с грязью, грубостью, глупостью, насилием....
  А ведь ещё полчаса назад она находилась на грани этого. Что заставило её идти куда-то с незнакомым человеком, оказывать ему помощь, а потом восторгаться здесь картинами так чисто и простодушно. Что это, как не наличие доброй, благородной и сильной души, пока ещё не подвластной тьме. Ах, как хорошо, что он привел ее сюда! Теперь обида, нанесенная ей мерзавцами, заполнилась хоть чем-то доб?рым и прекрасным. И как важно вовремя протянуть ей руку дружбы, укрепить её в этом, уберечь её от возможного падения.
  Антон вдруг заволновался и, чтобы успокоиться, стал смотреть в открытое окно. Таня заметила на столе над диваном, множество небольших ра?бот с гномами, принцессами, кораблями и замками.
   - Это я начал писать иллюстрации к сказкам по заказу одного издательства. Часть уже сделал. Тут еще много набросков, - пояснил Антон.
  Затем Таню прив?лек портрет красивой светловолосой девушки с тюльпанами в руках. На голове у нее был капюшон, и глаза были печальными.
  - Какой трогательный портрет, - сказала Таня. - Это реальная девушка или создан?ный в воображении образ?
  - Эта девушка была моей женой, - просто сказал Антон.
  - Удивительно красивая у вас жена, - сказала Таня, чуть смутившись. - Но почему вы говорите "была"? Ой, простите, я, кажется, перехожу грань дозволенного!
   - Ничего тайного в этом нет. Она действительно была. Она погибла...
  - Боже мой! - волнение Тани было искренним. - Но как же это?
  - Произошла тра?гедия...
  Таня видела, как нелегко Антону даются эти слова.
  - Вам очень тяжело вспоминать, не нужно...
  - Это долгая история, - махнул рукой Антон, вздохнув. - Это давно было.... Как-нибудь в другой раз... Но мы опять на "вы"?
  - Мне трудно как-то сразу привыкнуть...
  - Понимаю!
  Таня вдруг почувствовала время. Чувство реальности охватило её, и она, забес-покоившись, посмотрела на большие часы на стене, сделанные в виде теремка. - Простите, но я засиделась у вас. Мне ведь нужно идти.
  - Подождите, - опомнился Антон. - Что же это я? Даже не предложил вам кофе. Через минуту все будет готово!
  И он поднялся, направившись на кухню.
  - Нет, нет, что вы, уже поздно, мне нужно домой, иначе родители будут искать меня, и перевернут весь город.
  В её голосе была решительность, да и время было уже позднее, и Антон сказал:
  - Погодите, я вас провожу, только наброшу пальто.
  - А как же ваша рана? - забеспокоилась Таня. - Может вам лучше полежать?
  - Да, пустяк, это, царапина, заживет быстро. А чувствую я себя вполне сносно.
  Антон помог Тане одеться и вынул из шкафа две большие книги с цветными иллюстрациями и положил в пакет.
  - Возьмите, почитайте, если интересуетесь искусством... Здесь хорошие реп?родукции и немного полезной информации. Но главное - репродукции. Внимательно смотрите их, это многое дает...
  - Большое спасибо, - обрадовалась Таня, быстро перелистывая тома.
  Вышли вместе в промозглый осенний вечер. Дождя не было, лишь ветер по-прежнему ворочал озябшие листья. В лужах опрокинуто отражались серебряные холодные звезды, спокойная величавая луна, горящие желтые фонари.
  Царь аккуратно обходил лужи, важно и неторопливо, с чувством собственного достоинства.
  Та?ня все еще была под впечатлением картин и необычного знакомства, и поэто?му думала о своем. Антон кутался в пальто, краешком глаза наблюдая за девушкой.
  Когда они дошли до её дома, Таня по?вернулась лицом к Антону:
  - Ну, что, будем прощаться. Вот здесь я живу. Спасибо вам еще раз за все, что вы сегодня для меня сделали. Спасибо тебе, собачурка, - она взлохматила шерсть Царю, вдруг испугавшись сама этой смелости и удивляясь, тому, что Царь её не тронул.
  Антон улыбнулся, догадавшись о причине ее удивления и сказал:
  - Он хороших людей не трогает. Умный пес.
  А потом серьезно, глядя пристально в глаза Тани, сказал:
  - Таня, послушай меня внимательно. Я чувствую, что ты не такая девушка как другие. Ты особенная, душевная...(Таня смущенно махнула рукой). Я тебя никогда не обижу. Таких как ты, удивительно чистых, добрых, очень мало на свете. Я не знаю, увидимся ли мы еще... Но я тебя приглашаю приходить в гости, когда выпадет свободное время. Адрес ты знаешь. Если меня не будет, пиши записку и бросай в почтовый ящик, безо всякого стеснения. Помни, в моем доме никогда не оби?жают и никогда никого не унижают. У нас можно говорить, можно молчать, чи?тать, петь, в общем - свобода! Я тебе многое покажу, познакомлю с друзьями. Приходи! Хорошо? Я видел, как ты реагировала на искусство, мне не хотелось бы чтобы мы, люди, у которых общие взгляды и интересы, общие души - жили разъе?диненно в этом мире.
  Антон чувствовал, что говорит отрывочно, бессвязно, не так как ему хотелось бы, и в душе ругал себя...
  А ветер играл нежными, пушистыми волосами Тани и в темноте горели её глаза. Тане передалось его волнение, но она ещё не могла осмыслить важность этой встречи. Ей казалось, что впереди много интересного, увлекательного,
  - Я обязательно приду. Вот только освобожусь.
   И ее маленькая ручка исчезла в большой руке Антона.
  Зайдя в подъезд, она остановилась на лестничной площадке первого этажа и внезапно для себя пошла вниз и тихонько выглянула из дверей подъезда.
  Высокая фигура в пальто и огромный черный пес удалялись, шагая вдоль ал?леи, забросанной охапками листьев. Она мгновенно вспомнила тот вечер в парке, когда она летала между звезд, трамвай, забрызганное изумрудными каплями окно и фигуру человека с собакой, насквозь промокших под дождем.
  Она улыб?нулась и освещенная какой-то небывалой радостью, даже не думая о неизбеж-ном оправдании дома перед взволнованными родителями, быстро метнулась наверх.
  _____________________________________________________________________
  
  
  Глава 4. Сергей. "Грани Алмаза"
  Он сидел у костра, вслушиваясь в шорох леса, который мощной серо-зеленой громадой раскинулся перед ним, исчезая далеко за горизонтом. Голубоватый дым костра заставлял слезиться глаза, принося аромат горящих еловых веток. Временами он палкой ворошил тлеющие уголья веток, пробуя пекущуюся в чер?ной золе картошку.
  Вспомнился ночной сон, кошмарный, жуткий - воспоминания о нем преследовали его уже несколько дней. Он бежит через сад Карам?зиных с магнитофоном. Сзади слышны крики погони и злобный рев ужасного пса. Он бежит, напрягая все мышцы, но топот преследователей все громче и, кажется, сейчас острые клыки пса вонзятся в его ногу. Сад нескончаемо длинный, бежать то и дело мешают кусты и ветки, больно бьющие в лицо, и Сергей кричит от невозможности спастись, напрягает все силы и взлетает... Погоня остается далеко внизу, он летит к обла?кам. Но магнитофон в руке становится все тяжелее и тяжелее, он тянет его к земле и, не выдерживая тяжести, уже у самой земли, Сергей выпускает его, но и сам падает... Он лежит, все тело ноет от боли, а над ним склоняются поочередно неестественно огромные и страшные лица милиционеров, Карамзиных, Мадонны, отца и матери, хитреца Князева, одноклассников, и, конечно же, Зои. Она смотрит на него с укором и грустью...
  Он проснулся в липком поту. Побрел на кухню и долго пил воду, а потом лил ее на голову, успокаиваясь, говоря себе, что все это лишь сон.
  Целую неделю Сергей ходил мрачный, под воздействием происшедших событий. Попытка похи?щения, сама по себе противная его природе, кроме того, ещё и не удалась. Но то обстоятельство, что их чуть ли не поймали, что о них знали, их ждали, да и нападение страшного пса, выстрелы все это ввергло его в беспокойное состояние.
  Они долго с Алешкой обсуждали то, что произошло. Было ясно видно - Карамзины каким-то образом узнали о готовящейся краже. Но откуда они узнали - ос?тавалось тайной. Ведь кроме них с Алешкой никто не знал об операции! Оста?валось лишь нелепое предположение, что кто-то их выследил, когда они остав?или в кустах мотоцикл, лезли через забор и пробирались к дому. Но все то, что произошло, наложило сильный отпечаток на их души. Валя Карамзина, придя в шко?лу, рассказала о том, как двое вооруженных до зубов бандитов забрались в их сад и пытались ограбить дачу. Но отец принял меры предосто?рожности. Проклятые бандиты тяжело ранили бедного Туза и в панике бежали, потеряв на месте преступления мотоциклетный шлем. Отец вызвал милицию, так как попытка совершить преступление все же была. Лиц преступников не видели, известно только, что их было двое, оба были в джинсах и куртках и оставили после себя следы кроссовок.
  Эта весть в классе вызвала интерес. Лишь два человека равнодушно отнеслись к ней - Сергей Тимченко и Алексей Князев. Они сидели мрачные, равнодушные, о чем-то своем думали, лишь время от времени, с усилием, улыбались.
  Высказывались лишь самые нелепые предположения. Валя Карамзина сказала, что это хулиган Финн, со своей командой, которые носятся на мотоциклах по улицам. Олег Девяткин предположил, что это случайные налетчики, решившие полакомиться за чужой счет. Тамара Витрук заявила, что это... пришельцы из космоса, ведь она знает страшную овчарку Туза и вряд ли обычный земной человек мог бы с ней справиться. Конечно, это предположение было встречено смехом и отвергнуто сразу же...
  Вскоре волна схлынула. Поговорили-поговорили и забыли об этом, в общем, не очень-то примечательном происшествии. Если бы Сергей был более внимателен, то он бы заметил, с какими глазами и с каким волнением в эти дни смотрела на него Таня Ласточкина. Но Сергею было не до неё. Он был мрачен, зол и подавлен. Он ругал Князева за неосторожность и потерянный шлем. Храбрившийся Алешка говорил:
  - Да брось, ты Серый! Не боись! Нас найти они не смогут, не будут же они со всей школы отпечатки пальцев брать.
  - Со всей школы не будут, но с нашего класса могут.
  - А ты, оказывается, боишься, Серый!
  Сергей обозлился:
  - Да не боюсь я! Это все твои дурацкие планы! Мне сразу не понравилась твоя операция. Слишком уж фантастическая по исполнению, и дурак я был, что пошел на неё.
  Алешка обиженно отвернулся, и Сергей понял, что перегнул палку.
  - Ну, ладно, Лёха, не обижайся, вместе в это вляпались и, слава Богу, что всё обошлось! Могло быть и хуже!
  - А если все затихнет, не попытаться ли снова? - вдруг осмелел Алешка.
  - Да ты что, очумел! Кто же теперь все на даче открытым держать будет? Теперь у них будет ухо востро! Хватит, надо доставать вертушку честным путем. Лешке не понравилось слово "честным", но возразить он ничего не мог, так как и сам здорово в тот день испугался, да и выхода из ситуации не видел.
  
  ***
  Но никто из них, ни Сергей Тимченко, ни, тем более, легкомысленный Алешка Князев, не знали ничего о загадочном письме, пришедшим к Карамзиным накануне их "операции". Он было следующего содержания:
  
  Уважаемые!
  Мне доподлинно стало известно, что в нынешнюю субботу ваша дача может под-вергнуться ограблению. Сведения получены из источника, достоверность которого несомненна. Поэтому прошу поверить мне и принять надлежащие меры.
  Доброжелатель.
  
  
  Письмо было написано старательным ученическим почерком и привело в недоу?мение Аристарха Павловича Карамзина и его жену. Долго они гадали - шутка это или этому известию стоит поверить всерьез. Да и воровать у них на даче особенно нечего! Но вечером Аристарх Павлович все - таки вывел свою "Волгу" из гаража и отправился на дачу, где собрал все ценные вещи, которые могли бы быть похищены, хоро?шенько проверил все запоры, двери и ставни. Не очень - то веря сообщению неизвестного Доброжелателя, опа?саясь злобной шутки, они не вызвали милицию, но, когда в выходной поехали на дачу, выпустили в сад огромную овчарку Туза. На всякий случай Аристарх Пав?лович держал заряженным охотничье ружьё.
  Они пили чай за столом, врытым под яблоней, вместе с соседями, зашедшими на огонек, как вдруг услышали шум, возню, рев и лай собаки по ту сторону дома. Наверное пес там кого-то рвал. Аристарх Павлович бросился в дом за ружьем, из которого потом и стрелял в след неизвестным, посмевшим забраться в его сад,
  - Хулиганы! Обнаглели окончательно! И все потому, что нет за ними надлежащего присмотра. То картошку выкопают, то мак срежут, то цветы оборвут, то яблоню обтрясут. А сейчас и собаку убили! И вдобавок ограбить хотели! Нет, пора урезонить вас! - кричал рассерженный Аристарх Павлович.
  Были вызваны работники милиции, и, учитывая положение и влияние на городские власти товарища Карамзина, назначили расследование. Был найден мотоциклетный шлем, множество следов, которые привели розыскную собаку к придорожным кустам у оврага, где, как выяснилось, был спрятан мотоцикл злоумышленников. Дальше следы обрывались.
  Вскоре расследование было прекращено, но, все же, внимательный и дотошный капитан Никаноров пришел в школу, где училась Валя Карамзина. В кармане у милиционера лежало таинственное письмо неизвестного Доброжелателя. Он познакомился с классным руководителем 10-А класса Мадоновой Юлией Сергеевной, и взял характеристики некоторых учеников класса, чье пове?дение было неустойчивым. Среди них была и характеристика Алексея Князева. Внимательный капитан просмотрел также дневники ребят и их сочинения по литературе. Из всех сочинений он отложил только одно. Простое сличение записки, присланной Карамзиным, почерка в сочинении и в дневнике безо всякой экспертизы показывало, что писал все это один человек. Это были тетрадь и дневник Тани Ласточкиной.
  Обо всем этом Сергей, конечно же, не мог знать. Через неделю затихла в школе суматоха с попыткой ограбления дачи Карамзина, и он постепенно успокоился. Однако совесть его была нечиста, и он время от времени вспоминал происшед?шее, как что-то неприятное в его жизни. Этот случай научил его обдуманности, взвешенности в будущем, тому, как важно не поддаваться чужому влиянию и думать лишь своей головой...
  
  ***
  В лесу раздавался перестук дятла. Он бил мелко и быстро, дополняя своим сту?ком обилие звуков леса. Среди этой музыки то и дело слышались голоса переговаривающихся ребят, радостные восклицания по поводу найденных грибов, и, вскоре, на поляну, тяжело дыша и смеясь, вышли долговязый Олег Де?вяткин и фигуристая Валя Карамзина. Валя была в свитере, то и дело, отряхивая его, выбирая из воротника иголки Её ведерко, было до половины наполнено аро?матными коричнево-рыжими грибами. Олег собрал мало, так как то и дело снимал Валю фотоаппаратом в разных ракурсах, и теперь довольный, поглаживал чехол фото?аппарата.
  - Молодец, у тебя просто нюх на грибы,- похвалил Валю Сергей.
  - Жалко, грибной сезон скоро кончится, - сказала Валя, собирая волосы и закалы?вая их. - Вот Зойка молодец, старалась, собрала больше. Да и Олег мне мешал, все время щелкая...
  - Да где уж мешал, - улыбался чуть возмущенный Олег.- Ты сама была рада, что тебя снимают, корчила из себя кинозвезду.
  - Без тебя я бы больше собрала... Мы вот посмотрим, какие у тебя фотки будут. Опять все расплывчато, нельзя будет разобрать, где лицо, а где ноги...
  -Что?! - обиделся Олег. - Да я с девяти лет занимаюсь фотографией, я ас в этом деле!
  Удивленно наблюдая, как Валя смеется, он притворно замахнулся на нее:
  - Вот я сейчас задам тебе, клеветница!
  Оба устало сели у костра. Вскоре из леса выскочил как ужаленный Князев.
  - А-а-а-а! - орал Лешка, держась сзади за больное место, - колючкой уколола сволочь!
  И он погрозил кому-то вдаль кулаком.
  Из леса, тяжело ступая, вышла уставшая Зоя. Её ведерко было доверху наполнено грибами. Все так и привстали от удивления. Серьезная и строгая Зоя рухнула у костра и сказала:
  - Собрала бы больше, если бы этот гад не мешал.
  Князев, не растерявшись, нагло отвечал:
  - Да это я все грибы собрал, а она всего лишь воспользовалась...
  - Что?!
  - А того! Без меня ты как без рук. Я тут все грибные места знаю.
  - Смотрите, какой чемпион выискался, - язвительно сказала Зоя. - А ну, пошли, посорев-нуемся, кто за полчаса больше соберет!
  - А у меня... это, спина болит, нога тоже что-то ломит, -ответил Князев, состроив несчастную мину. - Я даже встать не могу!
  Все дружно засмеялись.
  - Ну, ладно вам, - сказал Сергей, - картошка готова!
  Он уже выкатывал из золы, дымящиеся, с ароматной коркой, картфелины. - Налетай!
  Ребята стали хватать горячую картошку, шипя и охая, перебрасывая картошины с руки на руку, а Князев не выдержав, обжигая рот, уже начал давиться хрустящей коркой. Зоя нашла в рюкзаках крупнозернистую соль, консервы, а Валя нарезала черный, душистый с тмином, хлеб.
  Зоя придвину?лась ближе к Сергею, словно бы ища у него защиты от порывов ветра на этом холмистом месте, и Сергей накинул на неё свою теплую куртку, уловив благодар-ность в её голубых глазах.
  - Вы знаете, если все это приготовить дома, это будет не так вкусно, - жуя, заме?тил Олег.
  Заметно похолодало. Ветер гладил верхушки черно-зеленых сосен, гордых, строгих, неподдающихся осени, готовых принять суровые ужасы зимы. Все устали, говорили тихо и мало, больше вслушивались в природу. Сумерки подкрадывались незаметно и постепенно окутывали окружающий лес, создавая ему тайну, наделяя его закоулки приз-раками первобытного, необъяснимого страха человека перед всем темным, мрачным.
  - А завтра контрольная по физике, - тихо сказала Валя.
   - Ну и что? - буркнул Олег.
  - Ну, тебе то все равно, ты отличник, а я не напишу, не понимаю...
  - Да и не готовился сегодня никто, воскресенье ведь, - нарушил, наконец, свое молчание Сергей.
  Валя встрепенулась.
  - А давайте попросим, чтобы отменили контрольную, или уйдем всем классом.
  И она озорно подмигнула.
  -Я - за! - быстро ответил лежавший Князев. - Мне эта физика триста лет не нужна! - А мне нужна, я поступать буду. Нужно иметь хороший аттестат, - сказала Зоя.
  - А я и так поступлю, без физики, - сказал Алешка. - Старик куда хочешь, устроит! - Хорошо если у тебя такой пробивной отец, - заметила Зоя, - а я буду поступать как все.
  - Вот с тебя и выйдет такой специалист, который ничего не будет знать и никому не будет нужен, - сказал Сергей, обращаясь к Князеву, глядя на потухающий костер. - Это почему же? - спросил, недоумевая, Князев. - Я нагоню. Кроме того у меня бу?дут референты, они будут помогать.
  - Ты что же, уже в начальники метишь? - спросила Зоя.
  - А то, как же - ответил Князев, и все засмеялись. - Достигнуть степеней известных цель моя!
  - А я не хотела бы быть такой, как отец, - сказала Валя. - Он ни знает покоя ни днем, ни ночью. В отпуск поедет, побудет пару дней - отзывают из отпуска, то одно дело без него не ладится, то другое. В лес уедет, на курорт, - и там най?дут. Он с нами, а вроде, как и не с нами. Постоянно рас?сеянный, думает о делах. Тяжело ему, да и мама недовольна, часто ссорятся.
  - Руководителем нужно родиться, - вдруг серьезно, как-то уже совсем по-взрос?лому сказал Сергей. - Тяжелее всего с людьми работать... Не знаю, смог бы?
  - А я бы смогла, - сказала Зоя, глядя ему в лицо. - Только тогда вряд ли замуж стала выходить. Сочетать семью и ответственную работу невозможно, когда на твоей совести люди, финансы....
  - А как же любовь, Зоя? - смело спросила Валя, чуть улыбнувшись.
  - Всю любовь буду вмещать в работу.
  - Ну, нет, я не такую любовь имела в виду.
  - Ну, если человек попадется хороший, любящий, тогда и выйду.... Впрочем, ну его, это начальство!
  - Действительно, что - то вы все сегодня такие скучные, - сказал Князев, устраиваясь поудобнее на расстеленной куртке. - Давайте анекдот расскажу...
  Но и анекдот не смог рассеять задумчивое настроение, все засмеялись, но как-то деланно, нарочито, повинуясь привычке, а потом быстро смолкли.
  То ли устали они, то ли просто пришло время поговорить и подумать о серьезном, о будущем. Ведь каждый из них знал, что через несколько месяцев все это закончится, и они, быть может, больше никогда не встретятся, и какой она будет новая жизнь?
  - Поздно уже, пора ехать. Электричка через тридцать минут. Сворачиваемся! - деловым тоном сказал Сергей.
  Затоптали костер, и пошли нестройной толпой по лесной дорожке. Сумерки постепенно окутывали лес. Шорохи стали отчетливее, ветер стих.
  Все шли, громко разговаривая, чтобы не слышать таинственных ночных звуков.
   Ледяные звезды рассыпались по небу веером...
  На станции они решили завтра уломать молодого физика оттянуть контрольную.
  В электричке, под перестук колес, Зоя почувствовала, что засыпает и аккуратно положила голову на плечо Сергея. Он ощутил прикосновение её легких, льняных волос и скосил взгляд на ее лицо: нежный овал щек, маленький подбородок, изящный миниа?тюрный носик, нежные раковинки ушей. Ресницы были светлые, брови тоненькими, чуть пушистыми. Почему-то пришло в памяти сравнение ее лица с нежной лилией. И Сергей, не стесняясь немногочисленных пассажиров, вдруг аккуратно и тихо, опустив голову девушки на руки, одним прикосновением губ поцеловал её. Зоя вздрогнула, пошевелила головой, устроилась поудобней, но глаз не открыла, казалась спящей. Сергей решил не будить её и стал смотреть в окно на гирлянды огней, пролетающих в ночи.
  
  ***
  Познакомились они летом в ЛТО. Стояла удушающая жара, поникли деревья, листья казались спящими непробудным, мертвым сном, о существовании ветра забыли все, а немилосердное, раскаленное солнце плавило человеческие тела, как воск. Разгоряченные, потные, в столбах удушающей пыли сильные мальчишеские тела гоняли мяч, глаза шарили по полю, руки вздымались вверх, чтобы стереть струящийся соленый пот со лба, заползающий в глаза, плавно плывущий по щекам. Работали ноги, не знавшие усталости, перемещавшие тела по всей площадке, готовые в любой момент парировать удар. И вот забили гол, который, наконец, сровнял счет, и Сергей устало отошел на край поля, вытирая пот, снимая на ходу мокрую майку и, совершенно случайно, его глаза встретились нежным васильковым цветом. То были глаза новой ученицы, серьезной и недоступной, ее недавно перевели из другой школы. Она пристально, немного восторженно смотрела на него, и Сергей почувствовал удар в сердце, больший, чем все удары, которые он дотоле получал. Играя дальше, он уже не мог забыть этих глаз, чувствуя постоянно её взгляд. Он уже играл для неё, старался принимать такие позы, чтобы выглядеть лучше, мужественнее и, остановив?шись, он вновь видел её, розовую панаму, спадавшие из-под неё кукольные волосы и вновь красоту этих васильковых пронзительных глаз, пробуждающих что-то теплое и радостное в груди. Это придало ему силы, он быстро передал пас, и когда с его подачи был забит последний гол, он стал одним из героев дня. Нарочито небрежно, не обращая внимания на Зою, он шел умываться, и когда его тело внешне остыло, сердце продолжало пылать пламенем, зажженным девушкой с таким круглым именем.
  А вечером на дискотеке он уже искал именно её, решив пригласить на быстрый танец. Зоя танцевала уверенно, но сдержанно, была серьезной, и, даже немного строгой. Но тогда её некоторая замкнутость импонировала Сергею; Зоя не напоминала тех веселушек-пустышек, которые ему уже успели надоесть. Сперва он начал привычно шутить, но смеялась она так же сдержанно, как и танцевала, и от этого казалась ещё более недоступной, и загадочной.
   Ночью он долго думал о ней, а на следующий день, в поле они уже работали вместе, уходили в лагерь вместе, обедали вместе, и, ему нравилось, что она ничего не боялась и никого не стеснялась, не пытаясь скрыть свою дружбу с ним. Как-то в жаркий полдень они ушли далеко в луг. Зоя собирала в цветы, а Сергей веселил её, рассказывая смешные истории, одновременно любуясь движениями её рук - быстрыми, ловкими. Вскоре они углубились в тенистую рощу пропахшую папоротником и диким вьюном, змеисто овивающим деревья.
  Было душно и пыльно. Когда они подошли к реке, Сергей предложил искупаться. Он деликатно отвернулся, а когда вновь повернулся, то увидел улыбающуюся Зою по горло в воде. Зоя совсем не умела плавать и дальше ступать боялась. Тогда Сергей показал свое искусство, замечательно, в несколько сильных взмахов, переплыв узкую речку. Зоя стояла на том же месте, когда Сергей подплыл, держа в руках прекрасные лилии. Сергей бережно поводил Зою за руки. Дно было илистое, ноги утопали в вязкой жиже, то и дело, натыкаясь на острые раковины улиток...
  Накупавшись, Зоя вышла на берег, бросив косой взгляд на Сергея, набросила на мокрое тело платье. Она стояла, словно птица, сложившая крылья, и Сергей ощутил такой прилив нежности, что, тихонько подойдя, обнял её со спины. Зоя повернулась, легко улыбаясь, в её бездонных глазах засияли огоньки нежными переливами. Она легонько поддалась к нему, и он ощутил ее губы на своих губах. Мир качнулся, чуть не перевернувшись и поплыл. Внутри тела бурлила затаенная энергия, светлой радостью выплескиваясь на?ружу. Она выражалась в счастье видеть эти небесного цвета глаза, легонько ласкать эти нежные, как пух волосы, чуть касаясь беленького ушка, видеть, как жилка пульсирует на белой лебединой шейке, сходить с ума от нежных, гибких рук, похожих на два птичьих крыла. Это было настоящее счастье, и как Сергей тогда хотел, чтобы оно не кончалось!
  Они пробыли долго у реки и давно высохли, и говорили мало - им не нужны были слова, а лишь эти нежные прикосновения, легкие и бережные.... Так открылись Сергею сказочные врата, и эти дни были наиболее счастливыми не только в то лето, а как он позже осознал, и во всей жизни.
  Но прошло время, необходимо было ехать в город и неизбежные расставания, разлуки, множество неотложных дел такого разнообразного мира не только откладывает отпечаток на человека, но и переделывает его, заставляет его делать поступки, которые потом самими же могут быть признаны как ошибочные.
  Зоя летняя и Зоя осенняя были разными. Одна была сдержанно-нежная, другая - временами строго-надменная и холодная. Изменился и Сергей, его чувство любви стало приобретать черты успокоенности, его начали интересовать другие дела. Между ними стала скла?дываться холодная, незримая стена, временами исчезавшая, как в этот осенний день, но потом неумолимо выраставшая вновь. ВО многом виной было врожденное мужское самолюбие Сергея, не желающего терять голову, а также присущее Зое собственное самолюбие и сдержанность. Зоя хотела чего - то особенного от Сергея, а Сергей от Зои. И сейчас, в электричке, когда она ощутила поцелуй его на своей нежной шее, она притворилась спящей, так как воспринимала это как своеобразное извинение Сергея за замкнутость и молчание последних дней. Она понимала, что её упорство вызовет у Сергея негативную реакцию, но продолжала молчать....
  А электричка летела в ночи, и каждый поворот дороги виделся новым...
  
  ***
  Это место было в какой-то мере священным, ибо мало кто миновал его, не зайдя туда, не соблазнившись обжигающе сладким вином, не отведав ароматного дыма, не посидев в матовой темноте бесчисленных мерцающих ламп.
  Это место называлось "Алмазом", и оно нещадно проглатывало людей, приходящих разглядеть все его оттенки и грани. В вечернее время, когда иллюминация заливала потоком витрины магазинов, в "Алмазе" все места были практически забиты. Это был удивительный мир, где собирались для встречи с друзьями, посидеть в шумной кампании, и, конечно, почувствовать, как по твоим жилам горячо забурлит алкоголь. Простран?ство проглатывала ритмичная музыка, сновали ловкие бармены в белых рубаш?ках и бабочках, быстро смахивающие пыль, ловко льющие в свер?кающие бокалы легкое игристое вино. В красных, золотисто-зеленых, сине?-голубых полосах света, окутанные сигаретным дымком, сидели, раскинувшись свободно и непринужденно, нарядные дамы в коротких юбках в ожидании интересных амурных приключений. Неистово танцевали, распихивая друг друга слегка подвыпившие люди.
  Здесь лица казались краше и лучше, чем были наяву - это был грандиозный и блистательный обманный мир, где можно встряхнуть душу, раскрепоститься, почувствовать себя сильнее и наглее, чем ты есть.
  Впервые попав сюда, Сергей поначалу растерялся. Здесь все было не так, здесь существовали свои законы, но, вскоре, он начал привыкать к "Алмазу", ибо подогрев себя вином, чувствовал раскованнее и современнее. И сейчас, идя вслед за ловким и опытным Князевым, он старался казаться старше, держаться смело и уверенно, гордо и независимо.
   Все уютные кабинки, схожие с нишами в стенах, были заняты уже давно. Алешка подвел его к уже знакомой кампании и после обыденного приветствия, им разрешено было присесть за полированный общий стол, на котором уже красовались две бутылки вина, легкая закуска. Были заказаны еще коньяк и шашлыки, салаты, горячие бутерброды, конфеты. Из сигаретного тумана блики света выхватывали лица, казавшиеся страшными и одновременно в чем-то заманчивыми в темноте: гогочущие белозубо-красные рты, пряди длинных волос, темно-мутные глаза... Мелькали вялые худые руки, блестевшие часами, браслетами, кольцами, огоньками сигарет. Торчали острые и полные колени, сплетения темных, клетча?тых, белесо-мраморных, джинсовых ног. Девушки лениво сосущие коктейли томно и независимо смотрели вокруг, у некоторых взгляды становились липкими, дви?жения рассеяно-свободными. Одна из них рыжая, худая, с наглым липким взглядом, руками-сосульками, щелкнув пальцами, усыпанными перстнями, пропела крошечным ртом:
  - Новенький мальчик... Ничего.... Как зовут? Ах, Сережа, Серенький... Так ты, Сережа, не стесняйся, расслабься, чувствуй себя как в своей хате.
  Князев что-то отвечал ей, и она залилась хрипловато-бессовестным, наглым смехом, закачавшись тонким телом, а потом щелкнула зажигалкой, закурив, заб?росив ногу за ногу. НоСергей продолжал чувствовать себя зажатым. Вскоре на столе появилась новая бутылка, светящаяся наподобие драгоценного камня в луче режущего фонаря. Её начали разливать по длинным, блестящим как хрус?таль бокалам. Сергей выпил и, задохнувшись, закашлялся, в горле неприятно пекло, многие заухмылялись: "Хоррош коньячок!", а рыжая быстро подсунула конфеты, и Сергей взял пару в рот, быстро жуя, стремясь удалить неприятный осадок. Вскоре горячая жидкость заструилась по сосудам, голова затуманилась. "Алмаз" стал казаться не таким уж чужим, ребята - милыми и добрыми друзьями. Рассказывались анекдоты, и хотя языки выговаривали слова не очень отчетливо, стало вдруг очень смешно и мило, все стали разговорчивее, в головах закружились веселые хороводы шальных мыслей...
  Через полчаса всех потянуло танцевать. Сергей это не очень умел, но удивился своей, смелости и ловкости в танце, даже стал показывать Кня?зеву как лучше работать руками, ногами, извиваясь всем телом. После третьего зажигательного танца пошел четвертый, и Сергей уже окончательно вовлекся в общий хоровод неистового и бурного веселья. Скакали потные тела, махая руками, ударяя локтями соседей, наступая на ноги, обнажались зубы в веселом возбуждении - все это буйство казалось частью какого-то вселенского первобытного обряда. И, взирая на танцующих, вместе с ними приплясывали выложенный на стене мозаичный Вакх с чашей вина и спутавшейся бородой и увенчанная ярким венком крутобокая русалка.
  Зазвучал медленный танец, и Сергей возвратился на место, с некоторой долей зависти поглядывая, как Князев - солидный, в темных очках, обняв рыжую девицу, наклонялся в такт блюзовой мелодии.
  Сергей долго искал глазами, кого бы пригласить. За соседним столиком были привлекательные девушки, но все они казались старше и недоступнее. Одна из них - в обтягивающем тело свитере и джинсах особенно привлекла внимание Сергея. Он уже давно наблюдал, как она танцевала, а сейчас она мирно сидела за столиком. Рядом с ней восседал спортивного вида парень, стриженный под "бокс". Он тихонько поцеживал из бокала. Сергей тяжело вздохнул.
  Потом он протанцевал еще два танца и решил сделать перерыв, тем более, что был объявлен "белый танец".
  Вдруг он почувствовал мягкое прикосновение руки. Его сердце вздрогнуло, а по руке побежала электрическая теплая волна. Рядом стояла красавица из соседнего столика, запретно манящая, с большими, хорошо посаженными глазами, сияющими зелеными огоньками:
  - Разрешите пригласить вас!
   Этот мягкий вкрадчивый голос, изысканность манер незнакомки, вселили в серд?це Сергея одновременно и робость, и желание пойти с ней, хоть на край света.
  И он пошел танцевать с ней, серьезный, величественный, словно вельможа из исторического фильма, а внутри себя, волнуясь, как бы не наступить своей прекрасной даме на ноги.
  Во время танца девушка прижималась к Сергею, и он с волнением чувствовал тепло ее груди и рук, сознавая, как приятно ощущать гладкую и гибкую, чуть дышавшую девичью спину, переходящую от тонкой талии к мерно изгибающимся широким бедрам. И когда, наконец, танец закончился, незнакомка шепнула ему "Спасибо. Было очень приятно", улыбнулась и, покачивая бедрами, направилась к своему столику.
  Сергей вернулся на место, еще не придя в себя, а Князев уже зашептал ему на ухо:
  - Ну как тебе Мальвина? Раз она тебя пригласила, значит, глаз положила, радуйся...
  - Кто она? - коротко спросил Сергей, вдруг почувствовав, что почти полностью отрезвел.
  -Учится в музыкальном училище, играет там, на разных роялях - фортепьянах, - довольный своей осведомленностью затараторил Князев. - С нею сейчас Янис, кажется он её "бойфрэнд", занимается какими-то темными делишками, подпольным бизнесом. Но он ревнивый.... Мальвина - телка свободная и очень недоступная, так что радуйся!
  Удар в сердце был силен, и Сергей уже не мог забыть зеленоглазой Мальвины, все прочее перестало существовать.
  ***
  Мадонова Юлия Сергеевна была сегодня такой милой, восхитительной и это её состояние передалось детям, они ждали от неё радостных вестей.
  - Ребята! В связи с отсутствием в школе воды столовая сегодня работать не будет, и занятия отменяются. Запишите, пожалуйста, домашние задания!
  Последние её слова потонули в общем шуме бурного ликования. Олег, вскочив на стул, кричал:
  - Айда в парк гулять, ребята!
   Многие шумно поддержали его, а Сергей шепнул Зое:
  - В кино пойдем? Жди меня у кафе "Мороженое".
  Зоя кивнула и вышла из класса, не замечая, с какой досадой, смотрит ей вслед Таня Ласточкина.
  ...Осенний день был грустным и хмурым. Плотная пелена свинцовых туч укрыла небо, но все же приятно шуршали листья под ногами, вперемешку с коричневыми, полированными тельцами каштанов.
  Придя домой, Зоя быстро напра?вилась в спальню. Мама удивилась ее приходу. Зоя только бросила:
  - Воды нет, и нас всех отпустили.
  Быстро сбросив надоевшую школьную форму, она одела кофточку и новенькие, упруго хрустящие, недавно подаренные ей джинсы. Затем долго сидела, наводя красоту - накладывая тени, подкрашивая ресницы, губы. Набросила длинный плащ, схватив сумочку, что-то придумав маме насчет коллективного похода в парк, быстро выскочила на улицу.
  Ожидая опаздывающего Сергея, Зоя сидела в открытом кафетерии под разноцветными,? схожими с грибными шляпками, зонтиками.
   Заведение было почти пустым. Маленькие разноцветные металлические стульчики были усыпаны залетевшей жухлой листвой. На некоторых сонно покачивалась темная дождевая вода, и добродуш?ная продавщица долго орудовала тряпкой, приводя в порядок столы и стулья. По улице, унося прилипающие листья, катились редкие автомобили, смешивая запах бензиновой гари с запахом подгнившей листвы. Лужи пахли йодом и мокрыми ветками, от буфета приятно несло теплыми булочками и острым запахом жженого кофе.
  Сергей явился в короткой курточке - веселый, уверенный, чуть нагловато улыбался, и Зоя тут же осадила его упреком:
  - Опять опаздываешь на свидание, кавалер!
  Сказала она это незлобно, скорее, по привычке, но Сергей почему-то сразу нахмурился:
  - Если даме было так скучно, то дама могла бы и й уйти!
  - Тогда кавалер рассердился, схватился бы за стул, и разнес бы здесь всю посуду, - продолжала язвить Зоя. - Не так ли?
  - Только в том случае, если бы дама была знаменитой кинозвездой, и её бы соблазнял более ловкий соперник! А у меня такой ситуации не предвидится, да и даме моей куда как далеко до "звезды"!
  Зоя, обиженно сжав губы, уже вспыхнула:
  - Так может кавалер пойдет искать себе подобную "звезду", а что касается меня, то меня вполне устроит гордое одиночество. Во всяком случае, подобных бедных Пьеро я всегда себе найду, недостатка в таких нет!
  Сергей ухмыльнулся:
  - Ну, если я Пьеро, то ты уж никак не Мальвина!
   Он и сам не понимал, как у него всплыло это имя. Воспоминание о его реальной вла-делице пламенем обожгло его сердце.
  Зоя молчала, глядя куда-то в сторону. Сергей понял, что сказал лишнее. И хотя образ Мальвины не расплывался, он сказал примирительно, взяв Зою за руку: - Ну, хватит дуться... Ну, пошутили, и хватит.
  - Я не люблю таких шуток!
  - Ну, ты же первая начала с упреков!
  -А ты опоздал...
  Мороженое было ледяным и не хотело таять во рту. Зоя нехотя давила твердые белые комочки в пластмассовой чашечке, перемешивая их с вареньем. Сергей, пытаясь загладить случившуюся размолвку, начал рассказывать смешные истории, интересные случаи. Зоя легко кивала, но в глаза ему не смотрела и молчала. Она сама не знала почему, но вся радость встречи вдруг улетучилась, и Сергей с его шутками стал неприятен. Что-то происходило вокруг, что-то чужеродное вторгалось между ними, но что, они не понимали.
  Наконец, бросив недоеденное мороженное, они отправились в парк, где в глубине находился фешенебельный кинотеатр "Свет". В тот момент Зое очень хотелось уйти, но она не могла все вдруг так бросить, окончательно испортив Сергею настроение.
  "Наверное, сегодня я просто не в духе. Придираюсь к нему по мелочам, как будто ревную к кому-то. Какие глупости", - подумала Зоя. И она примирительно взяла Сергея под руку.
  Шли они молча, наблю?дая, как машет метлой седой дворник, как дымятся белыми струйками кучи чернеющей собранной листвы, как в глубоком парковом пруду, в холодной темно-каменной воде плавают гуси, живущие здесь круглый год...
  Фильм был интересен. Это была французская драма о любви, с участием знамени?тых актеров и после просмотра, оба они как-то подобрели друг к другу. Но все же у Сергея было чувство, что он находится далеко не на взлете, его немного огорчил и тот факт, что Зоя не позволила обнять себя в приятной заловой полутьме, и, вообще, вся была увлечена фильмом, вовсе не обращая на него внимания.
  Они шли по улице, неохотно говоря о насущных делах, и как-то незаметно оказались возле модернового здания музыкального училища. И здесь Сергея будто пронзило током. Из толпы вышла девушка в модной легкой курточке и короткой юбке, обнажающей красивые крепкие ноги в прозрачных розовых чулках, и, помахивая легкой сумочкой, пошла в их сторону. Когда её глаза случайно встретились с глазами, цвет малахита, краски моря ударили ему в душу. Это была Мальвина!
  Она узнала его, улыбнулась, широко обнажив ровные алебастровые зубы, кивнула и пошла, плавно пока?чиваясь, мимо. Сергей почувствовал себя на седьмом небе, а у Зои невольно вырвалось: "Кто это?"
  - Да так, знакомая одна, - ответил быстро Сергей, и Зоя после этого молчала всю дорогу. Когда она, вернувшись, осталась совсем одна, эта встреча почему-то долго не выходила у нее из головы.
  __________________________________________________________________
  
  
  
  Глава 5. Антон. "Живое волшебство"
  Зеркальная гладь лесного озера напоминала собой вогнутую чашу. От блеска багряно-лимонного солнца озеро переливалось, вспыхивало различными цветами - золотым, изумрудным, розовым, аквамариновым. В прибрежной воде, как в зеркале отражались порыжелые, поросшие тростником берега.
  Время от времени озеро меня?лось, вновь становилось темным, таинственным и глубоким, то вдруг опять отсве?чивало медью и бронзой, рождая желание наблюдать бесконечно за сменой чарую?щих цветов, околдовывающих душу. В сонной холодной воде неподвижно стояли на плаву черные сломанные ветви деревьев и куски коры. Листья на берегах пронзительно пахли, смешиваясь с легким запахом костра и прибреж?ной ряски.
  Тане нравилось подолгу сидеть на берегу, смотреть на черную, живущую интенсивной жизнью воду, вслушиваться в дыхание осеннего леса, чувствуя его аромат и, одновременно, наблюдать за работой Володи, бородатого художника с добрыми глазами, на полотне которого отражалось само озеро со всеми красками осени. Тане хотелось очень о многом спросить Володю, но она не решалась отрывать его. Володя настолько погружался в свою работу, что для него ничего не существовало и лишь, иногда, он вдруг тихо ругался, смешивая краски на палитре, вероятно оттого, что не мог достичь нужного ему цвета; отходил назад, подолгу всматривался в работу, подходил к холсту, яростно сдирал ненужные краски, нанося новые.
  Сегодня рано утром они плавали по этой спокойной холодной воде на лодке, почерневшей и прохудившейся от старости, взятой у местного рыбака. Было настолько холодно, что Таня наворачивала на ладони рукава свитера, а Антон набросил на ее плечи клетчатый теплый плед.
  Пахло легкой утренней серебристой изморозью, прелой листвой, черной рыбной водой и подг?нившим деревом. В предутреннем сумраке Антон ломал и крошил моченый хлеб, нанизывал червяков на крючок и долго удил, подмигивая Тане.
  Они меня?ли место ловли. Володя греб широко, сильно, направляя лодку через гущу камышей на середину озера. Оно еще спало - спокойное, величавое, огромное, бога?тое многообразиям микроскопической жизни.
  Лишь розовело небо на востоке, за темнеющим лесом, превращаясь в коралловый пожар. И вот запрыгало, выбираясь из ветвей деревьев, перебегая по заросшим холмам, косматое, строгое и холодное солнце. Подуло ветром, засеребрилась, а затем заалела вода, и эти природные метаморфозы очаровывали Таню.
  Антон ловил, серебристо блестела чешуёй рыба, Володя короткими точными штри?хами делал карандашные наброски, и Таня не успевала следить за всеми прояв?лениями интересного, которое совершалось вокруг неё. Она любовалась всем, душа ее ликовала, сердце трепетало - что может быть лучше?
  После той памятной встречи с Антоном, Таня не решалась вновь прийти к нему. Она стеснялась того, что он старше, живет один. Но желание вновь увидеть волшебную комнату искусства, жажда общения, чувство благодарности повлекли её на знакомую улицу, заставили нажать кнопку звонка, с волнением ждать и, приветливо улыбаясь, переступить заветный порог.
  В тот день они были так ув?лечены разговором, что не замечали ничего вокруг. Антон поведал ей об искус?стве. Своим интересом к миру Прекрасного он заражал Таню. Девушка узнала много нового. Её глубоко заинтересовали различные направления в живописи, а особенно - жизнь творцов, чьи репродукции демонстрировал Антон. Она же, в свою очередь, немного смущаясь и заплетаясь, но все так же увлеченно, рассказала ему о своей любви к литературе, особенно к поэзии. Антон был одним из немногих людей в ее жизни, который умел слушать не снисходительно - равнодушно, посмеиваясь, или подавляя зевок. Наоборот, он отнесся ко всему настолько серьезно, что она, воспламененная его вниманием, притащила книги любимых поэтов и долго читала свои любимые стихи, радуясь тому, как он слушает.
  Время от времени Антон осторож?но высказывал свои мысли и взгляды, и даже просил повторить понравив?шиеся ему места. Он пытался вникнуть в те чувства, которые испытывала она, пытался сопереживать. От этого постепенно рождался их душевный союз, союз людей, общих по духу.
  Тане нравилось, что Антон никогда ничего огульно не отрицал, не навязывал своих взглядов. Он ценил точку зрения собеседника, и чувствовал лишь легкую досаду, если сам видел прекрасное, а его собеседница пока увидеть этого не смогла. Но все же, были в жизни вещи, которые он не любил, не терпел. Тогда в его речи сквозила легкая ирония, переходящая в гнев, но никогда не в ненависть. "Чистое зло крайне редко", - любил повторять он, - зачастую это не зло, а несовершенство, идущее от невежества, глупости, тщеславия и эгоизма".
  Вскоре Таня познакомилась и с некоторыми друзьями Антона, которых у него было немного. Это были разные по характеру люди: горячие, порывистые, трезво-хо?лодные, рассудительные. Но, в общем, все они были славными, чуткими добрыми и интеллигентными. Они не были лишены некоторых слабостей, временами казались чудаковатыми, слишком эмоциональными, слегка обидчивыми, иногда - отрешенными от земной суеты, немного смешными в своей преданности делу. Несмотря на разницу в возрасте они сразу приняли её как свою, мягко опека?ли, говорили с ней, как с обычным взрослым человеком, а если и шутили, то не обидно. Антон наблюдал за этим и был доволен тем, что не ошибся в девушке, приблизив её к своему маленькому союзу. Таня была едина с ними по духу, и если пока не могла назвать всех этих людей друзьями, то, по крайней мере, хорошими знакомыми могла назвать точно.
  Но все же встречались они не так часто. У каждого из них была своя жизнь, у некоторых были уже семьи. К Антону они при?ходили в основном по субботам, на общие вечерние чаепития, где делились творческими замыслами, успехами и неудачами, говорили обо всем, что происхо?дит вокруг, просто смеялись, шутили, отдыхали.
  Художниками они были разными: одни писали прекрасно и даже выставлялись, другие были откровенными люби?телями, но никто никого не смел унизить, оскорбить. Друг к другу относились с уважением, творчество как таковое, почиталось как священнодействие.
  Таня не раз замечала, что, делая кому - либо замечание, они начинали издалека, по возможности мягко, со вступлением, например, "ты знаешь, старик, а мне вот кажется так", или "ты знаешь, брат, вот у тебя".
  Да и работали они в разных направлениях. Если Володя тяготел к реалистической тенденции в своих картинах, то Антон вполне допускал сказочный, фантастический элемент, Борис вообще писал сюрреализм, а Валя-Валентин увлекался абстракционизмом. Но все с ува?жением относились друг к другу, даже если стилистическая манера товарища ему была не близка.
  Таня быстро подружилась с частым гостем квартиры - бородатым Володей и его подругой Ириной, вдохновительницей и помощницей во всем. Это была Володина идея выехать на природу в это воскресенье, ибо осень уже клонилась к закату, и Володя хотел закончить картину лесного озе?ра, пока не зарядили дожди. Антон горячо поддержал эту идею. Таня радовалась поездке, но маме не хотела говорить о своей дружбе с художниками, людьми старше её. Тане нравилась эта дружба, окутанная дымкой тайны, и она придумывала различные экскурсии и внезапно появив?шуюся школьную общественную нагрузку.
  Удивительно, но общение с Антоном и его друзьями помогло не только затянуть душевную рану, немного забыть ее вдребезги разбившуюся молодую порывистую любовь, а, также, несколько воспрянуть духом, реализовать свои мечты о дружбе и интересном общении.
  Конечно, о Сергее Таня Антону ничего не рассказывала, повествуя о своих сердечных драмах в общих чертах. Антон ей нравился, он понравился ей еще тогда на улице, во время их необычной встречи, но чтобы влюбиться - ей это как то в голову не приходило. Антон был совсем другим, это был хороший друг, с ним можно было поделиться всем, при нем Таня ничего не боялась, ибо безгранично верила ему, ценя его тактичность, ум, благородство, одновременно, простоту в общении. Антон мог подолгу молчать вечерам, рисуя какой-нибудь натюрморт или перенося с макета парусника его штрихи на полотно, а Таня просто сидела и смотрела, как он уверенно кладет мазки, мешает краски на палитре, достигая необходимого сочетания цветов, оттенков, как он долго думает, выбирает варианты изображения. Внезапно стирает написанное, начинает вновь...
  Стучат тихо в комнате ходики, мно?жество лиц смотрят на Таню со стен, и так в тишине она могла сидеть не один вечер, уютно устроившись на диване, листая огромные сборники репродукций.
  Изредка Антон что-нибудь просил принести ему, а затем, устав, в изнеможении падал в кресло, смотрел на Таню, и, подмигнув, говорил:
  - Ну что, Танюша, пойдем чай пить.
  И они шли на кухню, ставили чай и завязывали разговор полушутливый - полусерьезный. Временами Таня чувствовала своей обя?занностью что-то приготовить, несмотря на все протесты Антона, за что он сам же ее долго благодарил.
  Сначала Таня удивлялась, почему у Антона нет телевизора, как он может так жить?
  - Так он же отвлекает, Таня. Да и когда мне смотреть, если я работаю, моя работа мне в тысячу раз интереснее. А новости я могу и по радиоприемнику узнать. Люди - рабы телевизора, потому что у них самих зачастую ничего нет за душой. А в работе мне больше музыка помогает. Вот, например, записи Вагнера, Баха, Бетховена, Вивальди, Моцарта... Иногда я их долго слушаю, а потом пишу, мне это помогает...
  - Антон, а как же современная музыка? - спрашивает Таня.
  - Таня как ты думаешь мне одному жить весело? - сощурив глаз, хитро спрашивает Антон.
  - Нет, ни в коем случае, - отвечает Таня, улыбаясь.
  - Так вот, чтобы не было скучно, я встаю рано, включаю магнитофон и ставлю что-нибудь современное, ритмичное. Поднимается настроение, весело становится на душе. Люблю всякую музыку, но из современных стилей предпочитаю рок, он дает мне больший заряд энергии!
  - Антон, на что ты живешь? - спрашивает Таня.
  - Картины пишу, продаю. Только вот покупают мало.
  - Людей не интересует искусство?
  - Людей интересует искусство, но ведь картина стоит дорого. Давали бы нам, ху-дожникам, бесплатно краски, кисти, холсты, рамы - я бы, честное слово, дарил бы картины, Танюша. Кстати, я так иногда и делаю. А самому мне никаких богатств не нужно, лишь бы только не голодать, поддерживать в себе силы и творить, творить... А тут ещё разные преграды. Того не достать, то слиш?ком дорого, того не купишь, этого нельзя, то запрещено.... Вот, я, иногда, и выполняю заказы разных издательств. Бывает, слышу - эта картина не пойдет, она непонят?на или слишком смела. Часто так говорят люди, настолько далекие от искусства и совершенно не мыслящие в нем, что, право, очень обидно! Обидно, когда отвер?гают! Больше всего творчество убивает бюрократизм, черствость, холодность, толстокожие людей, равнодушие и элементарная необразованность. Читается ли у нас хоть где-нибудь в школах предмет искусства и серьезно с диапозитивами, репродукциями, учеб?никами, характеристиками школ, направлений, биографиями великих художников? Да и в вузах, если и читается, то весьма поверхностно, спустя рукава, фрагментарно, серо и скучно. Все беды от лени и невежества!
  - А многие твои друзья разбираются неплохо!
  - Они ведь сами до этого дошли. Книги по крупицам собирали, читали по ночам, занимались самообразованием.
  - А живут все в основном бедновато, средне.
  - Да, но они на это мало обращают внимание. Весь заработок тратят на краски, холсты и тому подобное.
  Смотря на огромного ньюфаундленда, стучащего когтистыми лапами по полу, бро-сающегося приветливо на хозяина, отчего Антон пошатывался, Таня думала о верном друге, делящим с хо?зяином его одиночество, все горести и беды.
  - Для того, чтобы этого теленка прокормить, мне знаешь, сколько надо трудиться - жаловался Антон. - У него ведь один хвост толщиной с мою руку, а лапы, как брев?на... Это мне яичницы хватит, а ему вагон мяса подавай. Но друга в беде бросать нельзя, да, Царюшка?
   Антон ласково поглаживал густую шерсть огромного пса.
  Царь сразу привязался к Тане. Вечером, когда она уходила, Антон всегда выгуливал Царя, одновременно провожая и Таню. Они шли втроем: Царь бежал чуть впереди, важно и гордо, за ним шли Антон с Таней, и девушку переполняло радостью это их единство, эта их дружба. На прощение Царь грустно смотрел ей в глаза и лизал шершавым влажным языком руку.
  ***
  Когда солнце заиграло на сухих листьях червонным золотом, Володя стремительными взмахами направил лодку к берегу. Вода мягко, печальной мелодией, струилась за бортом, и легкие холодные серебряные брызги от весел летели в смуглое Танино лицо.
  Ирина разожгла на берегу костер, а потом особым способом стала жарить рыбу.
  По лесу, среди шутливых и грустных опадающих лесных великанов струился вкусный сизый дымок.
  Володя закончил этюд и позвал всех посмотреть.
  А потом Таня мыла кисти в воде. Эмалевые, зеленые, оранжевые и синие полосы, переплетаясь, тяжело заворачиваясь, медленно и лениво струились в темную глубину. В синем зеркале воды отражалось горящее золото осеннего леса, голо?ву кружил запах листвы, тины, сонной холодной воды.
  Затем Таня и Ирина расста?вили на клеенке металлические миски, пахнущие осенней водой, разложили оловянные и деревянные лож?ки, поставили пластмассовые стаканчики и позвали на трапезу.
  Свежий воздух рождал особый аппетит. Блюд хватало: жареная особым способом рыба, душистая уха. Очереди ждало вымоченное в уксусе и вине шашлычное мясо. Володя, хрустя зажаренной рыбой, весело спросил Таню:
  - Ну, как нравятся наши места?
  - Это чудесно, - ответила Таня. - Места эти удивительные и настолько красивые, что я хотела бы поселиться здесь навсегда. Представляю, какие закаты солнца здесь, какие оттенки принимает вода...
  - А когда пасмурно, ветер шумит в деревьях, а на озере появляется зыбь - ощу?щение какой-то вечности происходящего, - задумчиво добавила Ирина, глядя в золотую высь. Антон, разливая кофе из термоса, развернув пакет с бутербродами, с интересом вслушиваясь в разговор, добавил:
  - Да, отдалились мы от природы. К сожалению, это так. А ведь здесь, в самом обычном нашем лесу, столько волшебства! Стоит ли искать красоты где-то в океане!
  Володя внимательно слушал Антона.
  - Часто люди доказывают, что человек, это "царь природы" и всегдашний ее покоритель. Смешно слушать! Потому, что не покорителем он обязан быть, а сотрудником, преобразователем! И природа мстит своим неразум?ным сыновьям, за их наглость, самоуверенность, - взволнованно говорил Володя - Ибо человек сам существо, вышедшее из природы, ею созданное и живет только благодаря ей, используя наполненные веками богатства, имеет природные инстинкты и дышит благодаря ей.
  - То есть, ты хочешь сказать - нельзя разрывать эту цепочку, связь человека с природой. Человек должен сливаться с ней! - сказала Ирина.
  - Конечно, природа для человека тот же Бог, который позволяет своему сыну лишь разумно преобразовывать её, разумно трудиться, используя её всходы, - говорил Володя. - К сожалению, это мало кто понимает, а если кто и понимает - ничего не может сделать, не может ничего остановить. Нужно выезжать на природу, вдохновляться её красотою, черпать из неё мудрость, творческое вдохновение для вознесения духа своего-вот цель человека! Природа в Нас, а мы в Ней! Хорошо бы это всем понимать и помнить.
  Они расположились поудобнее, задумались, сидя в тишине. Лишь ветер медленно шевелил золотую листву. Багряные и желтые дожди, плавно шурша, грациозно оседали на землю. Воздух был прозрачен как стекло. Видно было далеко и также далеко слышно. Тихий шорох упавшего листа, скрип ствола, плеск воды в озере и треск сучьев в костре слагались в неповторимую мелодию.
  - Для меня природа, все леса, горы и поля - удивительная загадка, - нарушила общее молчание Таня. - Можно сидеть долго, говорить и думать о Вечном. И мне кажется, что тогда больше познаешь, лучше осмыслишь все вокруг, а главное - излечишься от скуки души, вдохновишься для чего-то но?вого.
  - И ты совершенно права, - сказал Антон. - Вспомните, Бунин готов был часами смотреть на закат солнца, чувствуя какую-то особенную благость и тайну. Многие мудрецы древности уходили в леса, жили там уединенно, питаясь божествен?ной силой леса, приходили в поля, наблюдая за бесконечными просторами, движением солнца, волшебством восхода или заката, слушая шепот трав, часами наблюдая за облаками, разгадывая таинственные знаки неба, слагающиеся в необыкновенные картины. Кое-кто уходил в горы, в вечное царство синего воздуха, голубых снегов, в таинство скал, занимались там философией, искусством. Ибо там ближе всего человек к вечному, божественному царству Неба. Другие любили необозримое море, когда оно величавое, мудрое, грозное катит свои могучие волны к черным береговым утесам, с пеной разбиваясь о прибрежные скалы.
  - Ты говоришь красиво, но то, что ты говоришь, я испытал на себе, - сказал Володя. - Как удивительно писал облака Рерих, когда жил в Карелии! Они у него настоящие небесные вестники, шепчущие свои тайны человеку. А как он писал спрятанные в озерах и камнях клады! Я так не пишу, не умею! А его чудесная серия гималайских пейзажей - таких могучих, осмысленных, и даже философских гор, таких красот в живописи не создавал никто! Во всяком случае, мне видеть ничего подобного не приходилось!
  Таня слушала внимательно, с восторгом, удивляясь этим людям. Чувства её были обострены и, казалось, не будет более в жизни такого чудесного дня.
  - Да, всего не отобразишь, всего не воссоздашь, - вздохнул Антон. - Красота природы неисчерпаема. Как-то еду в поезде. Вечереет, заходит солнце, и вижу такие краски, какие никогда не видел и не увижу, такое удивительное сочетание и именно здесь, в этом месте! Хочется соскочить с поезда, схватить кисти... Загорелся, приезжаю домой и пишу по памяти, но, чувствую, всех оттенков не передашь! На следующий день еду туда, ищу ту станцию, с трудом добираюсь до того места, смотрю - вроде уже не тот колорит. Достигаю по памяти невозможного, а, уходя, вновь вижу чудеса, уже в другом месте. Да, природа, безусловно, очищает человека, вдохновляет его.
  Антон вздохнул.
   - Друзья, я так рад, что мы все здесь собрались, и очарованы всем этим, и дружим, и любим, и это - счастье! Да простится мне излишний пафос!
  Антон обвел всех взглядом счастливого человека.
  
  ***
  Таня вгляделась в матовую поверхность зеркала.
   На фоне зеленых ящичков с узорчатыми яркими цветами и чередой голубых пластмассовых вешалок, с ворохом свисаемой одежды застыл силуэт девушки. Еще год назад она стеснялась своего собственного вида, но, в последнее время, стала чувствовать себя достаточно взрослой, уверенной и даже любовалась собой.
  Темные волосы тщательно собраны и скрыты под розовой купальной шапочкой. Полукруг лица с чуть заметными впадинами на щеках был изящен, красивый прямой нос был чуть вздернут на конце, что временами расстраи?вало Таню, но сейчас, казалось, придавало ей симпатичный и в чем-то оригиналь?ный вид. Густые брови черными изогнутыми стрелками окаймляли впадины темно-карих, с едва заметной грустинкой, чарующих глаз. Купальный костюм тесно охватывал цветущее рельефное тело.
  Сегодня удовлетворение собой особенно охватило Таню, появилась даже гордость за собственную красоту. Она мечтала о том, как будет кружить мужчинам головы. Немного смутившись появлением других девушек, Таня вышла из раздевалки.
  ...Бассейн успокоил Таню. Прозрачная зеленоватая вода давала приглушенные всплески звуков и отраженно плясала светящимися полосами на кафельных стенах. Таня нырнула, чтобы не слышать окриков и свистка тренера Бориса Ильича и, не открывая глаз, сильными взмахами рук пошла на глубину. Привычно сдавило в висках, неприятно закололо в носу. Вспомнился лес, плавание по холодному, усыпанному черными листьями озеру, шум промозглого ветра, удочка, подрагивающая в руках Антона и пейзаж Во?лоди, лукошки душистых, только что собранных грибов. Грудь начало давить камнем и Таня, заработав сильнее ногами, устремила тело вверх. Громада звуков резонансом отражающихся в огромном зале сразу охватила её, в висках били молоточки и звенели колокольчики... Она перевернулась на спину и отдохнув, поплыла брассом. Уступая настойчивости тренера, Таня поплыла к лесенке и вышла из воды, поправляя обле?пивший тело купальник. Вода струйками сбегала по телу, образовывая теп?лые лужицы. Она плюхнулась на деревянную лавку, разминая ноги, когда подошел Борис Ильич.
  -Иди, тебя ожидают. Вообще - то, детка, если тренер дает сигнал, значит нужно подчиняться.
  - Я знаю, Борис Ильич, но ведь я так давно в бассейне не была. Радовалась. А кто ждет?
  - Какой - то гражданин неизвестный...
  "Может, быть это Антон? Нет, вряд ли, он же не знает о бассейне", - подумала Таня.
  -А с техникой у тебя, уже, между прочим, хуже. Забрасываешь учебу и забы?ваешь.
  Таня опустила глаза, и хмурая вышла в раздевалку. Накинув халат, прошла в узкий коридорчик. Здесь было обилие светло-оранжевых стульев. На одном из них застыл седоголовый мужчина в темном пальто, из под которого выбилось кашне.
  "Уже к зиме подготовился?"- механически подумала Таня и села напротив.
  - Здравствуйте, - сказала она ровно и тускло. - Вы меня искали?
   - Здравствуйте, - живо, но, не повышая тона, ответил гражданин. - Ты Таня Ласточкина? Я - капитан Никаноров.
  Он небрежно качнул потускневшей красной книжечкой в огромном седовласом кулаке и тут же спрятал ее в карман.
  У Тани вздрогнуло сердце, в груди появилось что-то тревожное.
  - Что случилось?
  - Ничего особенного. Я надолго тебя не задержу. .
  Никаноров смотрел на эту хмурую девочку и почему - то подумал: "Да, школьницей ее никак не назовешь. Уже хоть замуж выдавай! Быстро сей?час растут дети, акселерация. Это мы выглядели после школы худыми сосунками, а вынуждены были в войну командовать взводами".
  Но, в то же время, несмотря на кажущуюся взрослость, он заметил в ее чуть испуган?ном лице наивную детскость и сразу успокоился.
  - Таня, у меня всего один вопрос. И если ты ответишь на него честно, без всяких фокусов, мы с тобой быстро поладим. Так вот. В вашем классе учится известная тебе Валя Карамзина. Кто был у нее на даче в тот самый день? Ну, ты знаешь, о котором чуть ли не вся школа говорила...
  У Тани широко открылись глаза.
  - Я ничего об этом не знаю. Почему вы меня об этом спрашиваете?
  Никаноров чуть улыбнулся и уверенным жестом вынул из кармана пальто листик бумаги, сложенной вчетверо и развернул. Таня проглотила комок - это была её записка. Никаноров сразу заметил ее реакцию.
  - Это ведь писала ты!
  Таня быстро и ошеломленно закачала головой, ответив механически:
  - Нет.
  - Значит, утверждаешь, что в первый раз в жизни видишь.
  Уголки губ хорошо бритого лица капитана привычно иронично поджались.
   -Таня, давай не будем играть в кошки-мышки, давай будем по-честному. У меня в дипломате лежит твое сочинение по русской литературе. Такое отличное сочинение, кажется, по ранним рассказам Горького. Так? "Макар Чудра"?
   Таня кивнула, проглотив слюну.
  - Ну вот, видишь, я же с пустыми руками не приду. Но ведь и записка, и со?чинение написаны одним почерком! Это же элементарная проверка на идентичность. Или теперь скажешь, что и сочинение писала не ты?
  Таня понемногу овладевала собой. Больно ловок был этот капитан, его не проведешь, сразу в капкан ловит...
  - Сочинение писала я, но...
  - Записка не моя, - закончил за нее Никаноров и улыбнулся, вздохнув.
  Его улыбка придала Тане смелости.
  -Но я ведь всего лишь хотела предупредить ТО, ЧТО может случиться, - тихо и взволнованно сказала она.
  Никаноров положил ей руку на плечо.
  - И правильно сделала. Успокойся. Ничего ведь страшного не произошло. И преступление не состоялось, но попытка совершить его была...
  - Я хотела предотвратить его.
  - Молодец, я тебя не виню... Но понимаешь, мне нужно знать, кто хотя бы потенциально способен на это.
  Таня молчала. Никаноров про себя ругался, что неправильно повел себя.
  Где-то в глубине души Таня чувствовала что-то нехорошее и слова "доносчица", "предательница" мелькали в ее голове. Ей так хотелось поделиться с кем-то всем этим, выяснить права ли была она, отвести душу, успокоиться...
  Никаноров видя ее колебания, догадывался об их причине.
  - Я тебе даю слово, что никому ничего не расскажу... В интересах следствия, в твоих интересах, твое имя не будет раскрыто. Ну? Что?
   Таня посмотрела в его бледно-голубые, старые, с красноватым оттенком от бессонницы глаза и почувствовала, как этот человек устал, как много видел он и пережил...
  "Он не может лгать", - сказала она себе и, тут же, без остановки, захлебываясь, рассказала ему все и даже чуть не расплакалась. Никаноров гладил ее по голове.
  -Успокойся. У тебя не было другого выхода... Конечно, в органы ты не решилась прийти, да и выглядело бы для тебя предательством, фискальством каким-то. А по-другому остановить его ты не могла...
  - Не могла! Ведь его посадили бы, так, товарищ капитан?
  - Ну, это смотря, что взяли бы они.
  - Я знаю, что к вам страшно попадать. У вас там разговор короткий. Товарищ капитан, а что ему будет?
  - Ничего не будет, успокойся. Скорее всего, ни Тимченко, ни Князев даже ниче?го не узнают об этом. Но комиссия по делам несовершеннолетних наверняка заинтересуется личностью Князева.
  - Я считала, что Тимченко действовал во многом под его влиянием. Сергей, в общем-то, честный, я видела, как он потом волновался, переживал.
  Капитан кивнул и поднялся.
  - Пойду я, поздновато уже что-то. А ты значит плаваешь? Нужное дело.
  Он поп?равил кашне, застегнул пальто и попрощался.
  На улице ветер развевал его седые волосы, нес навстречу жухлую листву. Никаноров шел и думал о том, какая это хорошая девочка, как она заботит?ся о других, как она может любить, и, вообще, есть еще хорошие, честные люди на этом свете. Потом он вспомнил, что нужно купить кефира и батон, свернул к освещенной желто - серебряной витрине.
  Таня отпрянула от окна и пошла з душевую. Раздевшись, она вдруг почувствовала необыкновенную душевную легкость. Рядом купались две девочки, по очереди намыливая друг другу спины, хохотали. Бросив взгляд на них, розово мелькающих в клубах белоснежного пара, Таня подумала о том, как они беззаботны и счаст?ливы. Наконец, она замерла под струей, вспоминая события дня.
  Вытираясь полотенцем, она видела перед собой глаза этого капитана. Она поняла - именно он облегчил ей душу, придал ей уверенность и энергию...
  Одевшись, она вышла на улицу. Уже зажглись фонари, их свет отливал золотом на листве. Идти было легко, приятно и радостно. Она, любя, спасла любимого. Она доказала, пусть для себя, свою любовь, она способна любить!
  А теперь она встретила Антона и углубилась в искусство, такое за?гадочное и прекрасное. Вокруг нее были хорошие, честные люди: Антон, Володя, Ирина, Борис, Роза, и этот капитан Никаноров, Она помогала и сочувствовала им, и они помогали и сочувствовали ей. Она была уже не одна, было о ком заботиться, за кого переживать. А любовь.... Да разве у всех бывает любовь счастливой? И Таня представила себе, что через время встретит Сергея, будет цветущей и красивой, и он совсем по - другому отнесется к ней. Тане было радостно, все казалось ей милым и интересным: и эти старые деревья и домики, и чудесный свет окон и фонарей. Слезы готовы были брызнуть из глаз, как это обычно бывает, когда она переволнуется, но это были приятные, легкие слезы.
  ______________________________________________________________________
  
  
  Глава 6. Мальвина. "Яблоко Евы"
  Они шли веселые, раскованные, переполненные жаждой нового и неизвестного, ловко прыгая через искрящиеся светом зеркальные лужи, углубляясь в ко?ричневые тени деревьев и выныривая у блестящих витрин. Шли нарядно одетые, в модных джинсах и куртках, весело переговариваясь между собой.
  По пути завернули в подвальчик - магазинчик, где в красновато- желтом свете ламп полутемные мятые лица застыли немыми статуями у гряз?ного обилия стаканов, немытых, жирных тарелок, крошек и окурков столов. Грубая полная продавщица за гроши налила дешевого, терпкого, липкого как сироп, обжигающего нутро вина, то и дело, вытирая полотенцем липнущий прилавок, тщательно отдирая приставшие копейки и бросая их в ящичек с гремящей мелочью. Как по команде они встали все вместе у стойки, почти залпом выпили рубиновое вино, ощущая горячее тепло внутри тела и начинающуюся неуверенность в движениях, звонко хлоп?нув стаканами о прилавок, выбрались из душного, спертого, сладковатого воздуха наружу. Довольные, закурили, направляясь к трамвайной остановке. Каждый из них был горд тем, что выпил, держался нарочито прямо и мужест?венно, но уже с чуть заметной развязностью. Увидев ослепи?тельную золотую оконную полосу трамвая - пошли быстрее и вскочили на подножку уже перед самым его отходом, гордо улыбаясь.
  Через три остановки они вышли и пошли по улице, усаженной каштанами. Чем ближе подходили к цели, тем больше волновались и радовались, морально готовясь шире и лучше показать себя на предстоящем вечере. Механически протопав через усыпанную листьями песочницу, мимо визжащих в полутемноте детских качелей, пройдя дворик, вошли в ярко освещенный, пахнущий чем-то домашним, кухонным, подъезд.
  На третьем этаже Лешка первым надавил кнопку звонка, подмигнув после его мелодичного пения. Дверь как в сказке быстро отворилась и они вошли в царство Мальвины. Довольный девичий шумок "Мальчики пришли" означал, что их тут давно ждут. Сама виновница предстоящего торжества именинница Мальвина, в голубом платье и с бантом в волосах, приняла роскошный букет цветов, а также скрытый картоном и лазурными лентами подарок и позволила по очереди поцеловать себя.
  Когда Сергей коснулся губами ее пухленькой щеки, у него вновь сильно затрепетало сердце. Он сразу отвлекся, медленно осматривая квартиру, небольшую, но хорошо, со вкусом обставленную, где тигровые занавески образовывали очаровательную интимную темноту, а персидский ковер ласкал ноги. Он вновь пытался найти глазами Мальвину, но та умчалась на кухню. Мальчики, представленные обществу, несколько зажато стали зна-комиться. Один из присутствующих был длинный Альфред, студент института, на студента в общем - то похож был мало, ибо в представлении Сергея студент - несколько замученный, ученый человек, старательно выговаривающий правильные фразы, слывущий "умняком". Альфред же явно таковым не был, был прост и небрежен в общении, сально шутил, громко рассказывал непристойные анекдоты, от которых дамское общество покатывалась со смеху, зажимая в смущении рты. С неудовлетворением заметил Сергей среди присутствующих и Яниса, с его короткой стрижкой, в светлом дорогом пиджаке. Он был представлен как работник торговли, а сам напоминал скорее сынка богатых родителей - холеный, спортивный, немногословный, с претензиями городского модника.
  Сергей все ждал с нетерпением появления Мальвины, но она только мелькала голубым в прозрачных дверях, о чем-то непрерывно хлопоча, не обращая на Сергея никакого внимания, что приводило его в некоторое уныние. Князев же был здесь явно своим человеком, освоился быстро и завоевал всеобщее внимание...
  Наконец их пригласили в соседнюю комнату, где сиял накрытый стол. Вдруг исчез свет, в комнату, вполз, разрезая темноту призрачным сиянием свечей, огромный бело - розовый торт. Под аплодисменты Мальвина задула свечу. Стало жарко и темно, а затем, когда свет вновь воссиял, Янис вскрыл шампанское, и искристая жидкость зашумела, брызгая по сверкающим бокалам. Янис звякнул ложечкой по бокалу, дождавшись пока стихнет шум и мелодичный звон стекла, сказал:
  - Ровно двадцать лет назад одна сказочная фея оставила бедной женщине резную коробочку, приказав вскрыть ее ровно в полночь. Когда наступил долгожданный час, женщина открыла крышечку и увидала золотистую фольгу, в которую был, завернут орех. Недоумевала она, держа орех в руках, когда он вдруг "крак" и раскололся, и, под звуки чудесной музыки появилась на свет маленькая девочка Мальвина. Мама кормила ее клубникой и цветочным нектаром, поселила ее в маленьком домике, где Мальвина спала на мягкой подушечке, укрываясь лепестками роз. Вскоре Мальвина выросла и стала очаровательной принцессой! Так давайте же поднимем наши бокалы за то, чтобы наша Мальвина превратилась в королеву, и жила долго, и счастливо!
  Все радостно захлопали в ладоши, радуясь такому чудесному сказочному вступлению, сделанному в духе Андерсена или Гофмана. Мальвина поцеловала Яниса, и Сергей, к стыду своему почувствовал маленькие нотки ревности в душе, и весь вечер старался не смотреть на Яниса, наблюдать только за Мальвиной. Мальвина также почти не обращала внимания на Сергея, словно здесь его и не было.
  После торжественного ужина начались танцы. Напрасно Сер?гей надеялся пригласить Мальвину. Станцевав один вальс с Янисом, она весь вечер вообще не танцевала, разговаривая с подругами и друзьями, весело и громко смеясь. Девушек было много, все они были симпа?тичными и веселыми, но Сергея они мало интересовали и скоро ему наскучили.
  Вечер тянулся медленно. Протанцевав несколько зажигательных танцев, Сергей ушел с Алешкой и Альфредом на балкон покурить.
  Город уже спал, в окнах еще мелькали редкие сонные огоньки. Ветер нес запах листвы, костров и лужной воды. Звезды танцевали з такт ритмичному танцу, звучащему из открытой двери. Альфред весело и пьяно рассказывал что-то, Алешка вторил ему, но Сергей слушал их поверхностно, думая о другом. Он почему-то жалел, что пришел сюда. Он ощущал себя жалким мальчишкой, юнцом, не достойным внимания красивой дамы. В голове мелькнула мысль о том, что этот стриженный Янис для Мальвины важнее, а тогдашнее их знакомство в "Алмазе" была просто случайностью...
  Очнувшись от вороха мыслей, испытывая болезненное одиночество, он да?же не заметил, как куда-то исчезли Альфред и Лешка. Ветер колебал ветки. По улице, шлепая по лужам, шли какие-то люди. Сергей всмотрелся в окно. Танцы были в самом разгаре. Девчонки весело прыгали, а потом, смеясь, упали на диван, среди них прыгал Алешка. Мальвина в глубине комнаты гадала на картах, окруженная несколькими лицами.
  Сергей отвернулся, глядя в темно-серую даль, чувствуя, как кто-то подошел к окну и застыл силуэтом у балконной двери. Сергей вздрогнул, обернулся - мгновение на него смотрели желтые глаза Яниса. Их разделяли стекла, еще миг - силуэт про?пал, только колыхнулась штора. Чувствуя себя лишним, Сергей, приняв беспечный вид, прошел комнату, шепнув Алешке, что ему плохо, тошнит, оделся в прихожей, под удивленный шепот Князева, и тихо ушел.
  
  ***
  Но мысли о Мальвине не оставляли его ни на час. Он видел ее во сне, лю?бовался ее малахитовыми глазами, дарил ей цветы. Он ежеминутно ожидал ее появления, когда шел в городской суете, выискивая ее следы на городском асфальте, ловил ее лицо в мелькании прочих лиц, механически рисовал ее лицо на листе бумаги, игнорируя уроки - он просто заболел ею. На какое-то время она заслонила ему Зою, которая улетела неизвестно куда, хотя и была рядом. Они почти не говорили, Сергей стал задумчивым и отстраненным, Зоя платила ему тем же.
  Дом изменился, он стал обыденным и скучным, друзья растаяли как воск, а улица превратилась ловчие сети для поимки Ее. Он крайне плохо и неохотно ел, почти не говорил с матерью, а в школе несколько раз отказался отвечать. Учителя удивлялись, назначали ему пересдачи, но он не приходил. Мир этот уже не интересовал его, ибо в нем поселилась она. Мир сузился, и он думал только о ней. Любовь сжигала его, он хотел видеть ее каждую минуту, слышать ее голос, дотрагиваться до ее руки. В то, что она не обращает на него никакого внимания, он верить не хотел. Он не мог не мечтать о ней.
  В надежде увидеть ее он выучил все дорожки возле музучилища. Он имел успех видеть ее несколько раз. Она вы?ходила чаще в компании подруг, и он сконфуженно прятался, с бьющимся сердцем наблюдая за нею из-за потрескавшегося угла соседнего дома.
  Стояли удивительно теплые для поздней осени дни. Прозрачность и хрупкость воздуха была необыкновенной, деревья издавали нежный стеклянный звон, который давился колесами машин...
  Сегодня она заметила его, выглядывающего из-за дерева. Это было близко к входной двери, поэтому он не успел спрятаться.
  - Привет! Ты что там притаился? Ждешь кого-нибудь?
  Сергей сконфуженно, теряя почву из-под ног, сказал:
  - Да нет, просто гуляю. Приятеля жду...
  - Ох, догадываюсь, что приятель этот - я сама. Не так ли? Я тебя здесь уже не первый раз вижу. Ты то за киоском стоишь, то за домом.
  Сергей набрался смелости и сказал:
  - Я очень хотел видеть...тебя.
  Мальвина лукаво улыбнулась, блеснув зеленым огоньком глаз, подошла ближе, помахивая сумочкой:
  - Ты хочешь назначить мне свидание? Ну, так что же ты стесняешься? Пригла?шая прямо сейчас, я свободна как ветер!
  Её прямота и простота спасли Сергея, он понемногу осмелел. Они пошли гу?лять в город. В парке ели мороженое, и Мальвина много говорила. Она рас?сказывала ему о своих занятиях и добавила:
  - Если ты хотел со мной встретиться, нужно было смело подойти, а то я такая одинокая.
  - А как же твой друг, ну, с которым ты была в "Алмазе"?
  - А, это - Янис... Ну, он вряд ли друг, просто хороший знакомый. У него, кажется, уже есть кто-то....А у тебя есть девушка?
  Сергей хотел с гордостью сказать "есть", но внутренний голос заставил его ответить отрицательно.
  - Ну, значит, мы будем дружить...
  Сергей покраснел, радуясь, что в полумраке кафе это не заметно.
  На следующий день он пригласил ее в кино. Шла роскошная мексиканская мелодрама о любви белой девушки из богатой семьи и нищего мулата. За время сеанса, окутанного пеленой тайных свиданий и жарких объятий с поцелуями на белом полотне экрана, Сергей то и дело посматри?вал на Мальвину, но она была увлечена фильмом. Профиль ее лица в призрачной темноте казался сказочным. Сергей осторожно обнял ее и замер, чувствуя, как трепет ее свежего упругого тела потоком энергии передается ему, он почувствовал полет, воспарение над миром и уже не помнил сюжета фильма. Мальвина отнеслась к этой вольности свободно и даже к концу сеанса, к гордости Сергея, склонила голову на его плечо, и тут же его лицо утонуло в волне каштановых роскошных прядей, а белый свет вырывал темную бронзовость её рук, искавших его руки.
  Вышли они гордо в об?нимку. Мальвина улыбалась:
  - Спасибо, Сереженька. Ты сегодня особо галантен и внимателен.
  Сергей был на небесах. Он давно уже осмелел, много и взахлеб, говорил, а шутил так, что Мальвина почти плакала от хохота.
  - Ой, Сережа! ...Ну, умора! Вот рассмешил - так рассмешил. Это же надо так уметь
  отображать, такое найти, отметить...Молодец!
   Густая тьма царила, когда они дошли до ее дома.
  - Хочешь, я приглашу тебя выпить чашечку кофе?- спросила Мальвина. - Мама сегодня работает допоздна, а вечерам так одиноко...
  Сергей почувствовал волнение. И хотя он обычно предупреждал своих по телефону, что придет поздно, сейчас ему было не до этого. Глаза Мальвины излучали нежность, а губы притягивали, как магнит.
   Теперь Сергей более подробно осмотрел уже немного знакомую ему квартиру.
  Тигровые шторы плотно закрывали окна. Свет торшера выхватывал ковры и отличные импортные плакаты на стенах: иностранцы-блондины, зах?лебываясь, пили пепси-колу, дамы в купальниках возлежали на полирован?ных длинных капотах роскошных автомобилей, красавец Дин Рид улыбался у микрофона с гитарой в руках, а четверка "Битлз" шагала через дорогу, Мальвина ушла на кухню готовить кофе, временами появляясь пе?ред Сергеем в клетчатом передничке, стараясь чем - то его занять.
   Сергей был уверен в себе. Он постоял у большого зеркала, принял героический вид, надув грудь и расправив плечи. Быстро выхватил расческу и привел свои отросшие во-лосы в порядок, косясь, на улыбающегося длинноволосого Дина Рида. Затем начал рассматривать данный Мальвиной альбом фотографий. Вот совсем маленькая девочка, полненькая, с ямочками на щечках, в коротком платьи?це с большим бантом, в сандалиях на босу ногу и с лопаточкой в руке. В ней трудно было узнать сегодняшнюю Мальвину. Вот она уже в школьной форме - большеглазая, худенькая, с пионерским галстуком. Она же - с мамой, похожей на Мальвину, красивой импозантной женщиной. Шла череда лет, мель?кали лица родственников, одноклассников, подруг. Сергей еще раз убедился, как время преображает человека: девочка, худенький нелепый подросток, почти девушка... Некоторые фото носили купально-пляжный характер: Мальвина в купальнике, открывающем ее совершенные формы, лежит на стволе огромного дерева, поваленном на песок, Мальвина выходит из воды, поправляя волосы, а сзади, в воде, виднеется стриженый ежик Яниса...
  Сергей поспешил зах?лопнуть альбом и бегло перелистал груду журналов мод и рекламных прос?пектов, лежавших на столике. Он был приятно нервен, возбужден, руки и ноги таили волнующую скрытую, приятную энергию. Он походил пружинистыми шагами по комнате, покачался с носка на пятку у роскошного трюмо и тихо вышел на кухню. Здесь пахло свежемолотым жареным кофе, а Мальвина успевшая переодеться в короткое нарядное платье, колдовала у печки, подогре?вая бутерброды. Сквозь пряди роскошных волос видна была ее нежная шей?ка с апельсиновым пушком, а сквозь платье виднелся узкий желоб ее спины. Не отдавая отчета в своих действиях, Сергей шагнул к ней и обнял ее сзади. Она замерла и медленно повернулась. В следующую секунду их губы слились, они не могли оторваться друг от друга, и Сергей долго ощущал мягкость и сладость ее полных губ. Наконец, Мальвина легонько оттолкнула его и шепнула улыбнувшись:
  - Тише, Сереженька... У нас впереди еще есть время... Приглашаю к столу!
  Сергей пружинисто и легко отошел, глядя невидящими глазами в окно. Все у него бурлило и ликовало внутри.
  Мальвина быстро накрыла на стол и сняла маленький фартучек. Разлила по фужерам золотистое вино. Вино вскружило голову, кухня поплыла, а улыбка Мальвины, казалось, проникла внутрь его души. Они хрустели бутербродами и молчали, улыбаясь, не сводя глаз друг с друга. Он не выдержал и положил свою руку на ее теплую кисть.
  - Нравится тебе у меня? - спросила она
  -У тебя чудесно, - ответил он, чувствуя себя уже совсем взрослым.
  - Я тебе нравлюсь? - смело и вкрадчиво спросила Мальвина. И он совсем не удивлялся этой смелости.
  - Очень. Еще тогда, вечером, в "Алмазе", когда ты меня пригласила на танец. - Звучал Джо Дассен. Видишь, я помню. Я тебя сразу заметила, думаю, какой стройный, красивый юноша. А теперь пригласи ты меня. Хорошо?
  Сергей кивнул и, привстав, поклонился. Мальвина провела его в комнату. Вклю?чила мягкий розовый свет, поставила пластинку с тихим и протяжным танцем. Мелодия захватила их, закружила им головы. Они ничего не видели, и, казалось, в мире существовали лишь одни. Руки его охватили нежные хрупкие плечи. Прикосновение ее грудей, натягивающих платье, приятным жаром опаляло его грудь, раздувая в сердце неистовый костер. Ее бедра медлен?но и плавно гнулись в такт мелодии, которой, казалось, не будет конца, ибо это была вечная мелодия любви. Они нашли губы друг друга, и он ощутил ее ловкий, нежный язычок у себя во рту.... Но вот она освободи?лась от ласки его рук, встала, тихо и таинственно сказав "я сейчас", растаяла в призрачной темноте.
  Сергей остался один, находясь в сказке, опьяненный неожиданным сказочным поворотом сюжета в таинственном полумраке, уже не замечая вечной мелодии - она стала самой живым, неотъемлемым атрибутом существования.
  Сердце бешено стучало, как вдруг появилась Мальвина, вынырнув из полумрака, как по ма?новению волшебной палочки - в коротеньком синем халатике. Мягкой походкой она подошла к центру комнаты и, застыв, одним царственным жестом сбро?сила одежду. Он был полностью уже в ее власти...
  Он входил в сад, краше которого не видел. Он срывал с гибких веток прохлад?ные нежно-медовые янтарные плоды, он пил их сок, и нектар проникал в его вены, звенящие от радости и напряжения. Он слушал, как с медленным звоном падают с веток капли душистой влаги, он вдыхал густой, наполненный пьянящим ароматом цветов воздух и видел ее всюду, воплощенную в плодах, в пружинистых ветвях, разлитую по нежной лазури неба....
  Она вела его за собой по саду, вела уверенно и легко, и небо играло голубыми, алыми, малахитовыми отблесками. Райские птицы пели нежные небесные песни, и звери ласкались у ног, и теплый дождь давал влагу - цветам и деревьям...
  ...Потом она встала и, не стесняясь, пошла к окну. Замерла, опираясь на подоконник, среди темного куста цветов. Звездный свет вырывал у мрака ее белеющую Фигуру.
  -Уже поздно, Сереженька, милый мой, к сожалению, уже поздно...
  Сергей бросился к ней, но она, не поворачивая головы, смотрела на за?сыпающий город... Он навсегда запомнит ее стоящую у окна, в ту первую их близость...
  Когда он вышел на улицу, она все так же стояла у окна, набросив на плечи халат, и была едва видима в темноте. Он шагал домой радостный и гордый, ощу?щая себя настоящим мужчиной, и с таким же настроением, забылся крепкими и приятными сновидениями.
  На следующий день он летел к ней, как на крыльях. И вновь они замерли у порога, слившись в продолжительном поцелуе.
  Когда они лежали в полутьме, она приникла к нему своим большим телом и сказала:
   - Сереженька, наша любовь с тобой отвлекает меня от дел насущных.
  Он улыбнулся, глядя В ее усталые, но еще чуть горящие глаза и спросил:
  - Что за дела?
  - Да, разные...
  - Может, я могу тебе чем-нибудь помочь? Ты же знаешь, для тебя я все сделаю...
  Он поцеловал ее пухлую, влажную щеку.
  - Может быть... Ты знаешь, Сереженька, так много надо дел переделать, что не успеваю. Нужно отвезти тут один чемоданчик...
  Она неопределенно махнула рукой куда-то в темень, но Сергей ответил, глядя в ее глаза:
  - Для тебя все могу, хоть сейчас!
  -Ты мне окажешь очень важную услугу, молодец, спасибо. В общем, пустяк, ничего важного нет, но у меня просто дефицит со временем. Я сейчас напишу тебе адрес.
  Ее фигура растаяла в другой комнате.
  "Не верю, - думал лежа Сергей. - Мне все кажется сном. Самая чудесная девушка на свете здесь со мной, она любит меня, она счастлива со мной, и я держу ее счастье в своих руках. Теперь я знаю, что такое это счастье, загадка для многих! Как сейчас мне легко, свободно, большего счастья я в жизни не испытывал".
   Вошла Мальвина в синем халате, держа в руке обычный портфель "дипломат".
  Говорила она как-то так вкрадчиво, и нежно, что Сергей наслаждался каждым произнесенным ею словом.
  - Миленький, Серенький, вот этот чемоданчик и отвезешь. А внутри там ерунда, бумажки всякие... Закрыто на ключик. А вот и адресочек я тебе написала. Хорошо, Серенький?
  Она села рядом и улыбаясь полными губами, протянула ему листочек бумаги. Лицо ее было умилительно-нежным, Сергей потянулся к ней и, обняв, поце?ловал, ощутив вишневую мякоть ее губ и запах легкого аромата духов.
  -Я люблю тебя, Сережка, - шептала она серьезно. - Я надеюсь на тебя.
  - Какие пустяки,- отвечал он, вновь впиваясь в ее губы.
  
  ***
  Ехать пришлось далековато. Было еще не поздно и желтеющий закат, постепенно превращаясь в багровый, скользил, обливая огнем серые многоэтажки. Поднимая вверх груду листьев, подкатил троллейбус, и Сергей влез внутрь, едва пропихиваясь сквозь сплющенный разгоряченный люд.
  Мысли его были далеко, возле нее, возле ее волос, губ, нежных тонов вкрад?чивого голоса.
  Через полчаса троллейбус, наконец, выкатился на окраину города. Здесь стояли новенькие белые девятиэтажки. Тоненькие молодые деревца печально роняли последнюю, и без того редкую листву, с ветвей. Солнце, затапливая горизонт, расплывалось на пус?тырях, среди брошенных труб и строительных плит и блоков, становясь красно-кровавым. Лучи скользили по холмам разрытой земли, канавам, новеньким каруселям и некрашеным песочницам, недавно привезен?ным сюда для установки на детских площадках. Мальчишки, бегая ватагами, швырялись каштанами, которыми у них были набиты карманы.
  Троллейбус был уже полупуст и дребезжал листами плохо скрепленного, исцарапанного железа. На предпоследней остановке Сергей сошел, чувствуя какой-то прилив сил, ощущая, что сейчас он уже не один, что есть человек, кото?рый надеется и ждет его, и он рад услужить этому человеку, сидящему где-то у окна. "Дипломат" оттягивал руку.
   Вот она, улица Садовая. Довольно странное название улицы, где садов нет и в помине, разве что в перспек?тиве предвидятся. Далеко за домами, на пустыре, мальчишки гоняли в футбол. Слышны были их веселые, задиристые крики, тонущие в красноватом небе.
  Сергей вспомнил летний лагерь, даже почувствовал под ногой мяч, вспомнил глаза Зои. Он попытался выбросить все это из головы, но Зоины глаза упорно смотрели на него. Где-то внутри сидела растревоженная совесть.
   Спросив номер дома у всезнающих бабушек, Сергей зашагал увереннее. Возле нужного ему подъезда стояла машина, показавшаяся знакомой. "Недавно подобную "Волгу" я где-то видел", - машинально подумал Сергей. Свернув в подъезд, он поднялся по гулкой запыленной лестнице.
  Пахло цементом, побелкой, краской, изоляционной лентой - как обычно пахнут новые, еще не обжитые дома.
  На четвертом этаже он позвонил в крайнюю у лест?ницы квартиру. Ответа не было. Казалось, что кто-то долго изучает его в гла?зок. Как только Сергей позвонил вторично - за дверью завозились и в проеме двери, открывшейся как темный провал пасти дракона, показался человек.
  - Здравствуйте, я к Вам от...- начал Сергей, но человек, не дождавшись конца речи, махнул рукой - "заходи!"
  Сергей, не собиравшийся никуда заходить, спешивший быстрее исполнить порученное - "и с плеч долой" - потоптался и зашел неохотно. Человек, ока?завшийся мужчиной в сером в клетку, пиджаке, под которым виднеЛАСЬ черная "водолазка" был уже не молод. Его густые волосы, скрывавшие уши, а также усы были совсем седыми. Он аккуратно прикрыл дверь и внимательно посмотрел на Сергея:
  - Здесь все?
  - Это все, что она передала. Она сказала, что очень занята и не может, - с готовностью ответил Сергей.
  -Это понятно, - одними уголками губ улыбнулся мужчина и скрылся с "дипло?матом" в комнате, закрыв за собой дверь.
  Сергей заскучал, не решаясь без приглашения идти за хозяином квартиры, да и не было в этом необходимости. Он осмотрел прихожую, определив достаток живущих здесь людей. Прихожая напоминала собой комнату. Вели?колепное, в рост человека зеркало, удобное кожаное кресло, блестящий полировкой шкаф для одежды, металлический раздвижной столик, чучело совы над входом в комнату. Мужчина резко вошел, став в снопе света, вынув из кармана брюк руку, что-то и вложил в руку Сергея.
  - Благодарю. Заработал. Bceгo доброго.
  И открыл дверь.
  - До свидания.
  Очутившись на свободе, Сергей облегченно вздохнул. Задание было выпол?нено и теперь можно вновь было думать о Мальвине. Он выбежал из подъез?да. Солнце, давно разбившись о дома, исчезло, на город опустились сумерки, озарен?ные множеством оконных огней.
  Сергей вытащил из брюк то, что дал ему седой мужчина и ахнул. Это была пятидесятирублевая бумажка. У него мелькнула мысль, что возможно это передали Мальвине, но об этом ничего не было сказано, скорее всего, это ему за услуги. За какие услуги? Он что их заработал? Впрочем, в любом слу?чае, деньги ему не помешают. Неплохо было бы так зарабатывать деньги, почаще бы попадались такие волшебные чемоданчики и добрые седые дяди,
  С еще большим подъемом настроения он ехал домой.
  Но дома его ждали неприятности. Взбешенный отец не находил себе места.
  -Ты где шляешься так поздно?! Мать волнуется, ты не обедаешь, не ужинаешь. - Я обедал у друга, - сказал Сергей.
  -У какого друга? - кричал отец. - Тебе ли сейчас заниматься друзьями? А уроками ты думаешь заняться?! Я сегодня был в школе! Там очень, очень недовольны тобой. Ты перестал учиться, получаешь двойки и пропускаешь уроки! Что, гуляния уже на уме?
  - Я готовлюсь, - зло сказал Сергей. - И не могу выносить, когда со мной разговаривают таким тоном.
  - А каким тоном с тобой разговаривать с тобой, Сережа? - подключилась мать. - Я в последнее время не видела, что бы ты сидел за столом и учил уроки.
  - А ты вообще когда-нибудь мной интересовалась?!- в волнении спросил Сергей.
  - Как ты разговариваешь с матерью! - загремел отец. - Ты думаешь, что деся?тый класс - это уже все, победный финал! МОЖНО И прогулять, аттестат уже в кармане! А о качестве аттестата ты подумал?! А о том, что тебе поступать нужно?!
  Но Сергей уже не слушал их - ушел в спальню, хлопнув дверью.
  Отец кричал вслед, приоткрыв дверь:
  - Вот и подумай хорошенько об этом!
  - Да уж и без вас справлюсь! - в сердцах ответил Сергей.
  Хорошее настроение его улетучилось, он был взбешен. Позже, лежа в кровати, вспоминая происшедшие события, успокаиваясь, он все же решил, что в чем-то отец, безусловно, прав. Заснул он с мыслями о Мальвине, словно чувст?вуя ее присутствие где-то здесь, рядом.
  _____________________________________________________________________
  
  
  Глава 7. Антон. "Геометрия лома в хрустальных пространствах"
  - Обрати внимание на краски, которыми написаны картины. Видишь, они нак?ладываются на холст отдельными осторожными мазками, такими чуткими, что каждый из них отзывается в сердце... Несмотря на кажущееся нагромождение и небрежность цветов здесь есть своеобразная ювелирность и тонкость работы.
  Так говорил Антон, показывая огромный альбом репродукций. Таня впервые серьезно погружалась е мир импрессионистов, о которых знала раньше поверхностно и которых до конца не воспринимала.
  - Мне кажется, что они лучше будут восприниматься на расстоянии, - сказала она.
  - Совершенно верное утверждение, - сказал Антон. - Вот садись здесь. Видишь, как падает свет. Жаль, что это только репродукции. Художники рассчитывали, что все эти густо накладываемые краски смешаются в глазах зрителя и дадут мимолетный, необычайно точный, и в то же время редкий колорит. Вот, например, Клод Моне. Один из первых вышел на открытый воздух и погрузился в природу. Все они стремились передать подвижный мир, его изменчивость, мимолетное впечатление от него. Эдгар Дега со своим замечательным "Абсентом". Что можно сказать об этих людях на картине? Да здесь можно сочинить целую историю о жизни этих людей, о серости каждодневного бездуховного мира, об утраченном когда-то взаимном счастье, о людях с трудом доживающих свой век в поисках мелких удовольствиях. Для импрессионистов характерно вот это тонкое внимание к настроению человека, характерна передача психологических нюансов. А вот интересная работа "Маки". Какие вкрапления красок, какая гармония! Вот это действительно своеобразная красота. Или "Зима"... Такой удивительно пушистый снег, тени от плетня, только одно только живое существо - птица. А вот Ренуар и его "Купальщицы". Это его вечная тема, какая здесь свежесть, непосредствен?ность восприятия жизни...
  Погружаясь в искусство мастеров, Таня забывала обо всем.
  Звонок вырвал их из мира искусства. Пришли Володя и Ира. Володя принес, наконец-то, закончен?ную картину лесного озера, и Антон восторженно поздравлял его.
  Зашел разговор о выставке, которую хотели организовать в Центральном парке.
  - Официального разрешения нет, - говорил Володя. - Будем опять идти напролом. Я объяснял ему, что художники должны выставляться, иначе будут чувствовать пустоту, бессмысленность своей работы. Только для себя - это мертвая работа.
  - Да разве они когда-нибудь что-нибудь разрешали? - спросил Антон. - Они же боятся нас, как огня. Они поддерживают лишь искусство о заводах и трубах, о рабочих у станков и колхозницах с пшеничными снопами! Об этом спора нет! Это можно... - Да, но ведь это так мелко, так узко.
  - Согласен, Володя. Придется идти на свой страх и риск.
  Таня вмешалась:
  - Но ведь есть же заслуженные художники. Почему они не помогут молодым, неп-ризнанным?
  - Танюша, я бы с у довольствием спросил бы об этом у самих художников. Да у них, в общем-то, реальной власти нет. А те, кто может что-то сделать, чаще всего смотрит на нас, как на дилетантов, которые им мешают.
  - А что произойдет плохого, если вы выйдете в парк, и покажите свои картины?
  - Официальные власти считают, что мы спекулируем картинами, кроме того, сорим, мешаем отдыхать людям.
  - Неужели все они такие жестокосердные, нечуткие?! - возмутилась Таня.
  Ира ответила, оглядывая двух понурых художников:
  - Да есть там и сочувствующие. Но их мало, да и что они могут сделать?
  Антон поднял голову:
  - В общем, решение такое. Позвони Васильеву, скажи, что согласны, будем собираться. Уже почти год "работали в стол".... Собираемся на прежнем месте.
  - Значит, в воскресенье я к тебе подъезжаю, часиков в семь, чтобы все подготовить.
   Таня встрепенулась:
  -А можно и мне?
  Художники переглянулись, улыбаясь.
  -Я помогу с картинами.... Ну, пожалуйста, Антон.
  - Хорошо Таня, - сказал Антон. - Конечно можно.
  Они еще долго обсуждали свои проблемы, пока Володя не взял гитару и не стал перебирать струны. Заструилась песня, высокая, как солнце в зените, гордая, как птица, вдохновенная...
  
  ***
  В это тревожное воскресенье было особенно холодно, серо и хмуро. Мерзли руки, и Таня жалела, что не взяла перчаток. Временами она дышала на руки, и тогда острые иглы холода, пронзавшие пальцы, понемногу таяли.
  Тучи серой непроглядной пеленой гордо нависали над городом, цепляясь за ост?рые штили старинных башен, а лужи собрались нежным, хрупким, темным ледком. Иногда снопы острых, редких лучей прорывались сквозь заве?су туч, блистали золотыми брызгами в зеркалах ледовых луж и тут же исчезали.
  Таня спешила к Антону. Она переживала о том, что не сказала маме правды, сочинив историю о каком-то коллективном школьном мероп?риятии. Само чувство этой мелкой, ненужной лжи неприятно жгло ее сердце.
  Старенький, горбатый "Запорожец", принадлежавший Володе, уже стоял подъезда. Картины аккуратно складывали на заднее сидение, где их могла бы придерживать Таня. Более мелкие работы, аккуратно запаковав, клали в багажник.
  Когда все необходимое было уложено, Володя завел мотор и аккуратно двинулся с места.
   Антон подмигнул Тане:
  - Как настроение, Танюша?
  Таня улыбалась в ответ, хотя внутри ее было неспокойно.
  Они долго петляли по сумрачным воскресным улицам. Парк был весь заполнен народом. Деревья стояли облетевшие, полуголые, черные, озябшие. Между деревьями у скамеек, возле паркового пруда, с напуганными, хлопающими крыльями дикими гусями, располагались художники и сотни их картин. Таня помогла расставить работы Антона и Володи и побежала смотреть другие. Здесь были полотна самых разных направлений: реалистические, фантастические, условно-абстрактные, копии картин известных художников. Насладившись созерцанием картин, от которых разбегались глаза, и рассеивался разум - так их было много, Таня вернулась к Володе и Антону.
  - Чего здесь только нет! - сказала она. - Столько всего и все разное! И все ужасно интересно!
  - У каждого мастера свой мир, свои вкусы, - серьезно сказал Антон. - Каждый из них неповторим, ибо это его взгляд на мир, на жизнь. Мир он пропускает через себя, через свои идеалы, знания, чувства, отображая все это в своих произведениях. Поэтому творчество художника, писателя особен?но ценно. Он зорче других видит, и то, что создает он - уже никто не создаст. Не будет другого такого Левитана, другого такого Пушкина или, допустим, Моцарта, ибо они оригинальны и их творения - это их мир.
  - А, допустим, ученые, их вклад тоже ценен? - спросила Таня.
  - Безусловно, наука двигает общество вперед, она движет разум, а художник, больше - чувства. Ученые двигают общество вперед технически, а писатели, художники, артисты, музыканты, скульпторы - духовно. И то, и другое, безусловно, важно. Но, заметь, что сейчас в обществе, довольно-таки развитом в техническом отношении, так не хватает духовности. Люди озлоблены, опустились до уровня одного только потребления и живут, довольствуясь малым, только для себя. А надо жить, еще думая и о других, любить окружающее и окружающих. И идеалы Любви, Добра и Красоты воспитываются только искусством. Открытие в науке рано или поздно произойдет, если его не сделает один, так сделает другой. А книгу написать может только один человек, никто такую же уже не напишет, ибо у другого и книга будет совсем другой.
  Таня задумалась. Ветерок играл ее волосами, она, то и дело, убирала их с лица.
  - Вот все говорят - нужно воспитывать искусством. Но ведь далеко не все люди могут воспринимать искусство, - сказала она, глядя куда-то вдаль. - Я знаю многих людей, которых, кажется, ничем не проймешь, не взволнуешь, не заденешь. Они как в глухой броне, только смеются над всем этим.
  - Это люди немного другого склада ума и души. Их ум слишком конкретен, они не могут открыть свое сердце... Возможно, у таких еще с детских лет не воспитали чувство прекрасного. А кто-то еще и не умеет мыслить абстрактно...
  - А у нас в школе преподается эстетика, изобразительное искусство, но все равно есть ухмыляющиеся и циничные, и они своими насмешками часто мешают другим воспринимать искусство.
  - Ну, из них совсем не обязательно вырастут циники и скептики. У некоторых это просто мальчишеская бравада. Она с возрастом обычно проходит. Но все же ты затронула серьезную тему. Цинизм и скепсис могут глубоко войти в человека, и он, даже при больших умственных задатках, может "заболеть" ими на всю жизнь. Хорошо, если ума хватит на удержание равновесия и такой человек просто относиться будет ко всему с сомнением. Это нормально, бывает и такой склад ума у человека, но, при условии, что его сердце и его душа будут при этом работать... Но может получиться и умный, холодный, ухмыляющийся мерзавец, идущий к цели, переступая через других, делая карьеру. Такие мне неприятны, хотя это уже человеческая трагедия. А начало всему, конечно же, неправильное воспитание дома, плохое окружение, засасывающее человека....
  Разговор давно принял серьезный и интересный оборот, ибо Таня уже начала задумываться над подобными вопросами. Откуда берется плохое в людях? Читая книги, наблюдая жизнь, она замечала, как, иногда, сама жизнь выхолащивала хорошее в человеке, когда он погружался в эту пучину.
  - А можно противостоять окружению? - спросила она Антона, который задумчиво присел на каменный барьер, окружавший пруд.
  - Да, если у человека есть нравственный и духовный стержень. А он формируется, конечно же, воспитанием, а также литературой и искусством, чаще всего путем самообразования. Ибо в школе, в общем-то, и нет эстетики, как таковой, как предмета. В школах почти никак не преподается ни творчество писателей мирового значения, ни творчество мастеров искусств, например, живописцев, скульпторов, кинематографистов... Предметы ИЗО, музыки - на нижайшем уровне. Часто нет необходимой техники.... Да и вид школы снаружи и внутри бывает антиэстетичным. А это большой урон в деле воспитания личности.
  - Но все же, среди людей, есть и приятная противоположность тем, о ком говорится, - решила подсказать упрямая Таня.
  - Да, есть. И их много. И это не только духовная основа общества - писатели, художники, ученые. И среди простых людей есть, только не проявили себя до конца.... Бывая на рыбалке, я беседовал с некоторыми рыбаками. Это люди разных профессий: водители, колхозники, инженеры, учителя, рабочие заводов. Ты не поверишь, Таня, как многие из них тонко чувствуют природу! И этому их почти никто не учил! Это в их душах! И это восторженное отношение людей к окружающему миру нужно подмечать, развивать! А у других - интерес к книгам, к хорошему серьезному кино. Это дает многое, очень многое. Многое формирует, сдвигает горы, переворачивает сознание. Особенно если это закладывается в детстве. Вот большинство таких людей и ходят на выставки. Смотри, как подолгу они простаивают у картин...
  - А вот меня, например, почти ничему никто не учил.
  - Ты молодец, - похвалил, улыбнувшись, Антон. - Ты почти все сама, да мы, вот, вовремя подвернулись. Есть ведь и такие, кто утончал свои чувства, воспитывал себя духовно, а потом под ударами тяжелых жизненных обстоятельств падал. У этих людей надломлена воля, распадается духовный стержень. Таким людям надо помогать.
  - Но как? Протянуть им руку помощи? Любить их, объяснять им, показывать картины, фильмы?
  - Конечно. Иногда одна прекрасная картина или даже один взгляд в толпе разбудят человека, сердце его встрепенется, потянется зеленый росток, но тяжелые обстоятельства вновь сломают его. Для этого и существуют люди, которые пишут картины, книги, пробуждают чувство прекрасного, лечат, спасают души...Ох, что-то мы увлеклись серьезными разговорами, Таня.
  - Нет, Антон, мне это безумно интересно, - сказала Таня. - А вот вы пишите картины, разве вы лично не получаете от этого удовлетворение?
  - Конечно, получаю, иначе не писал бы.
  - А не думаете, что другим людям может это не понравится?
  - Знаешь что... Конечно, я во многом тружусь для себя, но при этом так заразительно хочется поделиться с кем-то другим тем прекрасным, что я вижу. Но если бы я работал только для того, чтобы работать, то есть - не вкладывая душу, как-бы по заказу, или на публику, и не испытывал бы при этом никакого удовлетворения, то не написал бы и одной картины. Наверное, это такой разумный эгоизм. Мне это нравится и нравится другому, и то, что это нравится другому, зажигает меня на дальнейший труд. А работа только ради денег, положения, дешевого эпатажа, когда наплевать на людей.... Это страшно.... Вообще эгоизм - спорная тема, непочатый край размышлений.
  Таня заметила, что у Володи купили два офорта.
  - Повезло, - сказал он. И добавил для Тани: - А вообще-то покупают немного, потому, что дорого.
  Какая-то пожилая женщина долго смотрела "Лебедей", написанных Антоном, а затем, не торгуясь, купила и поблагодарила. Немного рассеянно, но довольно она пошла дальше по парку, бережно сжимая в руках драгоценную покупку.
  - Ну вот, дело идет, - говорил весело Володя.
  Так в разговорах, размышлениях пролетал день.
  
  ***
  К середине дня в отдаленной части парка, среди художников стал возникать неясный глухой шум, волнами долетавший до Антона, Володи и Тани. Слышались споры, с отдельными громкими возгласами, чей-то хрипловатый голос что-то доказывал.
  - Видимо пожаловало какое-то начальство, - сказал Володя. - Сейчас будут придираться насчет цен, тематики и прочего...
  Антон ушел в толпу, узнать, в чем дело. Вернулся он скоро, был хмур, махал рукой, что-то шепнул Володе на ухо. Лицо последнего стало сосредоточенным и замкнутым.
  - Могут и разогнать, - сказал Антон Тане.
  Таня хотела спросить его о сути дела, но не успела.
  Толпа разошлась, и вот уже полотна соседних художников разглядывала группа представительных мужчин. Пожилой, достаточно крепкий человек, в дорогом сером пальто и шляпе, что-то громко говорил, указывая рукою в перчатке. Его спутник - длинный и худой, что-то отмечал в блокноте. Третий - молодой, маленький, временами щелкал фотоаппаратом, то отходя, то приседая, выбирая нужный ракурс. За ними шел милиционер.
  Тане стал слышен отрывок их разговора:
  - ... Но отражения жизни народа, как не было, так и нет.... Где трудовые подвиги рабочих? Или колхозников? Где все это? Что это за полосы и круги? А тут просто краской наляпано. Мазня какая-то! Ничего непонятно, неудобно смотреть! А вам самим не стыдно? А сколько стоит эта...? С ума сошли!
  Пожилой покачал головой, поправив шляпу и весь преисполненный достоинства, двинулся дальше, одновременно махая перчаткой, что-то выговаривая длинному. Тот кивал, вздыхая и разводя руками.
  Они остановились у картин Володи и Антона. Цепкий, скептический взгляд пожилого мужчины, быстро скользил по полотнам.
  Длинный, опережая своего начальника, сразу набросился:
  - А где трудовые будни? Где то, что понятно и близко народу?
  - Откуда вы знаете, что именно понятно и близко народу? Вы сами дома у себя картины вешаете? Неужели передовиков-комбайнеров? - сказал Володя.
  Длинный махнул рукой, переглянувшись с начальником ухмылками.
  - Это народу тоже понятно, - сказал Антон. - Вы спросите об этом у людей. Мы воспитываем чувство красоты, стремление к идеалу. А что касается стилей, тем, то они разные...
  Длинный перебил, процедив сквозь зубы:
  - В колхоз, на поле надо выезжать и видеть, как там трудятся люди.
  - Но об этом уже сотни раз писали. Я предпочитаю писать о вечном...
  Молчавший пожилой мужчина подал голос:
  - Ну, тут, в общем-то, красиво написано. Но это же декадентство, Виктор Петрович. Буржуазный дух, упадок культуры. В работах нет реализма! Зато секс и порнография имеются, это, пожалуйста.
  И он указал на портрет женщины у зеркала, сидящей полуобнаженной.
  - Нет, это не пройдет. В таком виде не пройдет, ни в коем случае, - покачал головой длинный Виктор Петрович.
  Антон вмешался.
  - Простите, но перед вами отнюдь не порнография. Обнаженное тело писали все художники всех времен и народов, стараясь при этом передать красоту человека. Вы вспомните статуи древних греков. Вам известен Пракситель? А "Венера с зеркалом" Веласкеса? А "Маха" Гойи? Красота вдохновляет людей, их нужно воспитывать на красоте! Тогда меньше вокруг будет некрасивого и уродливого.
  - Что вы мне здесь лекции о красоте читаете? - возмутился, тот, кого называли Виктором Петровичем. - Я сам все знаю. Но у вас слишком уж откровенно все изображено. В общем - то все это - буржуазные штучки!
  - Не могли одетой эту барышню нарисовать? - подхватил, ухмыляясь, человек с фотоаппаратом.
  - Может быть, в робе или в комбинезоне? - также иронично и едко сказал Антон. - Это была бы, по-вашему, норма приличия.
  Начальник, сощурившись, сказал:
  - Ничего не хочу слышать! Никаких оправданий! Голых тел не должно быть. Это развращает молодежь, падает нравственность!
  Вмешался Володя:
  - Да чем больше будет запретов, тем больше и будет разврата. Будут покупать непристойные, действительно антиэстетические порножурналы, начнутся всяческие отклонения. А на красоте истинной люди воспитываются, она вечна. Ведь в человеческом теле нет ничего дурного...
  - Бросьте вы, - сказал начальник, явно не желая вступать в дискуссию. - Все вы мастера болтать языком. Всех вас пора уже за решетку за растление.
  И повернувшись, добавил:
  - Виктор Петрович, чтобы я этого больше не видел. Как хотите!
  - Так что же тогда можно? - спросил Антон, с таким отчаянием в голосе, что Володя дернул его за рукав.
  Таня с горечью наблюдала всю эту сцену. Преодолевая неизбежное колебание, она всей своей душой чувствовала: "Быть этого не может. Не может быть, чтобы все было плохо. Нет, наоборот, это прекрасно, удивительно! Нет, эти люди жестоко ошибаются".
  В это время Володя лихорадочно доказывал главному начальнику допустимость в советском искусстве обнаженной натуры, вспоминал скульптуру Шадра, и то, что в советских изданиях, и в музеях подобное имеется, но тот, слабо отвечая, все махал пренебрежительно рукой. Собравшись было идти дальше, он остановился у последней Володиной картины, изображавшей огромное заходящее солнце, спроси цену и тут же преувеличенно громко удивился:
  - За такую мазню.... Тут же ничего разобрать нельзя! Почему так дорого?
  Володя развел руками:
  - Краски, работа...
  - Безобразие, - ругался пожилой начальник. - Развели тут спекулянтов. Работать надо, а они, понимаете, мазюкают! Тунеядцы! Пора с этим кончать.
  Последние слова он сказал немного тише и адресовал их длинному, затем двинулся дальше, а за ним покатилась его немногочисленная, согласная и кивающая свита.
  Милиционер пристально посмотрел на Володю, улыбающегося и по привычке дергающего себя за кончик бородки, окинул взглядом молчащего, склонившего голову Антона и пошел дальше.
  - Как у него глаза не выскочили, - пошутил Володя.
  - Невежественные люди, - печально вздохнул Антон.
  Тут же их внимание привлек мужчина в очках, который держал за руку мальчика.
  - Боже, какое чудо, - говорил он, рассматривая "Бурю на море". - Посмотри, какие волны, корабль.... И сколько? А.... Эх мало денег, не хватает...
  - Много не хватает? - спросил участливо Антон.
  - Увы! - махнул рукой мужчина, собираясь уходить, но все еще не могущий оторвать глаз от картины. - Аванс небольшой получил.
  - Берите, уступаю полцены, - сказал Антон.
  Мужчина, с блеснувшей радостью в глазах, засуетился, доставая деньги, благодарно глядя то на Антона, то на картину.
  Он удалялся вместе с мальчиком за руку и запакованной картиной, а Таня, глядя им вслед, испытывала неподдельную радость и облегчение.
  За последующие полтора часа они продали еще две небольших картины, что было довольно удачно для сегодняшнего дня.
  Внезапно тихий шумок выставки прорезал громкий звук голоса в мегафоне.
  - Граждане спекулянты! Просьба немедленно очистить территорию парка. Выставка закрывается и запрещается!
  - Это почему же? За что? - спросила Таня.
  - Вот из-за этого начальства, - сказал Антон.
  Послышались голоса.
  - Я бы не ушел, принципиально.
  - Ребята, художники, останемся здесь!
  - Хуже будет!
  - Чего уж может быть хуже! Они нас отсюда прогонят, а потом уже нигде собираться не дадут.
  - Правильно, правильно, - зашумели голоса.
  Никто почти не тронулся с места, все были взволнованы и напряжены.
  Мегафон еще раз повторил объявление.
  Но мастера не умолкали.
  - Они издеваются над нами! Мы что же, не люди, нам и творить нельзя и общаться нельзя! - Они скоро и воздухом запретят нам дышать! За людей не считают!- громко кричал кто-то.
  Прокатились и замерли волны возмущения. В груди у Тани постепенно нарастал гнев.
  Через двадцать минут в парк ворвался огромный МАЗ с фургоном защитного цвета. Он распугивал прохожих, неистово сигналя, опрокинул несколько картин, остановился, а затем стал пятиться назад.
  - Ты смотри, куда едешь!
  - Что вы делаете!? - раздавались возмущенные голоса.
  Все были поражены грубостью и бесцеремонностью неизвестного водителя. Тяжело зачмыхав, автомобиль остановился. Из кабины спрыгнул здоровенный детина, с круглым, заросшим щетиной лицом, в военно-полевой форме без погон. В руках у него угрожающе покачивалась резиновая дубинка.
  - Что, не ждали! - заорал он и грязно выругался. - А ну, убирайтесь отсюда! Я буду считать до десяти - и парк очищен. Раз, два...
  Изумленные люди наблюдали, как с фургона выныривают гогочущие верзилы в военно-полевой форме с дубинками.
  Командир подгонял их:
  - А ну, братва, вышвыривай это быдло отсюда! Интеллигенты - тунеядцы! Собирайтесь живее, а то мы сейчас из ваших картинок макулатуру сделаем!
  "Братва" орала, сыпала угрозами, кое-что опрокинула, завязалась драка. Падали картины, по чистым ликам мадонн затопали грубые сапоги.
  Тане казалось, что она видит плохой сон. Кое-кто уже спешил уйти, схватив свои работы, кто-то в панике терял их, кого-то, избив, волочили к фургону.
  - Кто это? Что они делают? - ошеломленно спрашивала Таня.
  - Я уверен, что все это происходит не без ведома того самого начальства ..
  Первым опомнился Володя:
  - Антон, здесь ничем уже не помочь. Смотри, уже подъехала милиция. Надо спасать работы.
  Антон сказал:
  - Володя и Таня! Берите, сколько можете, картин и идите к машине, а я за этими присмотрю. И прихватите Царя. Если он вмешается - быть беде!
  Огромный ньюфаундленд, бывший с Антоном, уже громко полаивал в сторону суматохи, происходившей неподалеку. Антон велел ему идти с Таней, и пес неохотно поплелся за ними. Володя и Таня, через осыпавшиеся парковые кусты, мимо скамеек, несли картины к стоящему за сквером "Запорожцу".
  Сделав две ходки, Володя сказал:
  - Я закрою багажник и заведу мотор, а ты беги к Антону, помоги донести остальное. Там мелочь осталась.
  Таня метнулась в парк. То, что она увидела, потрясло ее.
  Антон сцепился с каким-то здоровяком, который пихал ногой картину.
  - Не тронь! - крикнул Антон, схватив его за руку.
  - Что?! - заорал здоровяк и ударил дубинкой Антона. Тот пригнулся, и удар пришелся по верхней части спины. Антон согнулся, но, потом, сильным толчком опрокинул детину навзничь. К Антону подскочило несколько нападающих и начали наносить ему удары.
  - Что вы делаете? - закричала Таня. - Вы звери, а не люди! Оставьте его!
  Но ее никто не слушал. Антона, сковав наручниками, поволокли к машине.
  Девушка бросилась вслед за ним, но кто-то из бежавших налетел на нее, и она упала, больно ударившись об асфальт.
  Очнулась она, когда кто-то поднял ее, ощупывая ее голову. Над ней склонилось лицо Володи.
  - Володя, там Антона забрали...- сказала вяло она.
  - Знаю.
  - Идите, спасите его...
  - Нет, теперь уж ничего не поделаешь.
  - Как ничего?!
  - Успокойся, Таня - шептал Володя. - У тебя просто шок. Он в милиции, его оттуда так быстро не освободишь. Пойдем, нам лучше быстрее уйти отсюда.
  - Но как же это? Что же это делается?
  - Быстрее! Нам нельзя здесь больше оставаться!
  Таня шла с трудом. Голова гудела, все тело кололо невидимыми иглами.
  Небо все чернело, казалось сейчас пойдет дождь. Парк опустел, остались лишь разбитые, раздавленные картины, печальные умирающие, как подстреленные лебеди.
  Володя завел машину, и они рванули с места. Царь жалобно поскуливал, беспокойно вертясь, тыкаясь головой о стекло.
  Таня вдруг начала горько плакать.
  
  ***
  В понедельник Таня с нетерпением ждала окончания уроков. Шок постепенно проходил, взамен появилось четкое осмысление происшедшего. Не оставшись на комсомольское собрание, случившееся так некстати, Таня ринулась к Антону.
  Умственно она подгоняла троллейбус, неторопливо двигавшийся по подмерзшим после вчерашнего вечернего дождя улицам.
  Он еще не вернулся. Немая квартира способствовала нарастанию тревоги.
  "Его не отпустили? Но за что его вообще, забрали? Должна же быть справедливость?!" - с волнением думала Таня.
  К счастью, у Тани был записан телефон квартирной хозяйки (Антон снимал квартиру). С нетерпением дождавшись своей очереди у телефона - автомата, согрев дыханием зябнущие пальцы, Таня стала вращать телефонный диск. Хозяйка оказалась дома, но она ничего не слышала об Антоне.
  Таня сидела в задумчивости на скамейке, когда услышала знакомый звук мотора. Подкатил Володин "Запорожец". Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что от Антона нет вестей. На заднем сидении бил хвостом лохматый Царь.
  Таня села к Володе в машину.
  - Володя, надо что-то делать. Мы должны узнать хотя бы за что его забрали.
  - Его вполне моги взять за хулиганство, ну я думаю, подержат и выпустят...
  - А если нет?
  - Если нет - тогда дело осложнится, - хмуро говорил Володя, смотря на Таню добрыми тусклыми глазами. Потом ударив по рулю, скомандовал:
  - Поехали!
  Они тронулись. Под колесами трещал молодой лед, покрывший лужи. Он рассыпался белым стеклянным порошком.
  Небо хмурилось. Ветер гнул острые верхушки деревьев.
  Они въехали в поток машин, долго петляли, кружили, то и дело, тормозя у мигающих светофоров.
  Володя успокаивал Таню:
  - Не волнуйся. Что-нибудь придумаем. Жизнь - не гладкая дорога, бывают на ней всякие рытвины и ухабы... И нужно мужество все эти неприятности выдерживать. Человека не хватит, чтобы выдержать. А нужно, чтобы хватило!
  - Ну, скажи, Володя, ведь если по справедливости, ему ничего не должны сделать? В чем Антон виноват?
  - Ох, сейчас такое время, все может быть!
  Царь поскуливал, бил хвостом по дверце, и Таня успокаивала его, гладя густую черную шерсть.
  Здание третьего отделения было желтым, стены, облупливались, как бы счищая с себя чешую.
  - Наверное, еще при Сталине строилось, - сказал Володя.
  Дверь на входе имела более современный вид, но была такой огромной и тяжелой, что пришлось прикладывать усилия, чтобы ее открыть. Володя, заперев пса в машине, приказав сторожить, догнал Таню.
   В приемной было полупусто. Какая-то женщина уговаривала дежурного, сидящего за стеклянной перегородкой, выпустить ее сына.
  Тот нервничал:
  - Мамаша, я вам говорю, что за эти дела не отвечаю. Я только на дежурстве.... Да, знаю я вашего несравненного! Следить нужно было за сыном, воспитывать, как следует. Хулиган он и преступник!
  - Но он же совсем ребенок, - плакала женщина. - Его другие толкнули на это, а он по неразумности и пошел.
  - Свою голову должен на плечах иметь. Ладно, гражданочка, разберемся. Идите, идите и думайте...
  Глаза дежурного выпучились на Володю и Таню. На Тане он задержал внимание.
  - А вы чего хотели, девушка?
  За нее ответил Володя, нервно теребя бороду:
  - Мы хотели узнать о нашем товарище. Его вчера забрали в парке Кирова.
  - Пьяным? - равнодушно спросил дежурный и начал листать книгу. - Как фамилия?
  - Нет, он был среди художников, он был совершенно трезв и попал к вам по чистой случайности.
  - К нам по случайности не попадают, - небрежно вставил дежурный, продолжая листать книгу.
  - Но он ни в чем не виноват, - сказала Таня, с надеждой глядя на дежурного.
  - Разберемся, - повторил привычную фразу дежурный и взял трубку. - Так значит Терехов? Есть такой.... Алло... Что у нас там по Терехову А.И.? Да, Те-ре-хо-ву... А.И. Вчера...
  Какое-то время он слушал, кивая.
  - Немного погуляйте, - сказал дежурный.
  Таня и Володя вышли в беседку в небольшом, запущенном скверике. Небо хмурилось, сквозь угрюмые тучи поблескивало холодное солнце и тут же скрывалось за плотным темным одеялом мрака. Было морозно и холодно. Лавочка в беседке была старой, изрезанной ножом.
  Володя, легонько обняв Таню, успокаивал:
  - Вот такая жизнь, Таня.... Бывают радости, но они перемежаются с горем....
  У Тани на душе было тускло как никогда. Она молчала.
  Володя сходил к машине и привел Царя. Верный пес лизнул Тане руку шершавым теплым языком.
  Коричневые листья летели под ветром и мягко стучали о стенд "Их разыскивает милиция".
  Володя ушел узнать новости, его долго не было. Наконец-то он вышел - прямой, с непроницаемым лицом. Пришел и, вздохнув, сел.
  - Ну что? - тревожно спросила Таня.
  - Дело неважное. Его обвиняют в сопротивлении работникам милиции. Он там ударил кого-то.
  - Но ведь его самого били.
  - Сейчас этого не докажешь. У нас же работники милиции - чистые и гуманные люди.
  - Я сама видела, могу быть свидетелем.
  - Тебя никто и слушать не станет. А могут еще и в спекуляции обвинить.
  Таня вздохнула, и они замолчали, уставившись в пасмурный серый мир.
  К отделению подходил человек в пальто. По ветру развевались его поседевшие волосы. Таня сначала равнодушного взирала на него, а потом вдруг поймала себя на мысли, что где-то уже видела его. Вспомнился разговор в бассейне. Это он разгадал тайну записки Карамзиным, расспрашивал ее подробнее об этом. Тогда они вроде бы нашли общий язык. Какой-то капитан.... Как же его? Никандров или Никаноров.... Кажется, Никаноров. А что если...
  Таня вдруг сорвалась с места.
  - Подождите, сказала она удивленному Володе. - Я, кажется, знаю этого человека. Он может помочь нам...
  Никаноров уже собирался входить, но задержался, пропуская кого-то. Здесь его и нагнала Таня, взяв за рукав.
  - Здравствуйте, товарищ Никаноров. Это я, Таня. Вы помните меня?
  Никаноров ошеломленно оглянулся. Он был весь в делах, мысли его были далеко. Какая-то кареглазая девушка.... И он мгновенно вспомнил ее.
  - Да, припоминаю. Ласточкина? У тебя ко мне дело?
  - Да, да и очень важное, - обрадовалась Таня.
  - Что, опять эти друзья хулиганят?
  - Да нет, на этот раз серьезнее.
  В ее глазах читалась такая мольба, что Никаноров сразу встревожился.
  - Если у вас есть пять минут, давайте пройдем в беседку.
  Никаноров поддался ее настойчивому горячему порыву. Володя удивленно встретил капитана. Таня представила их, и они машинально пожали руки друг другу.
  Она храбро начала:
  - Товарищ капитан. Нам не к кому больше обратиться. Вы один можете понять нас и помочь нам. Я надеюсь на вас.
  Она быстро и точно рассказала о том, что случилось в воскресенье в парке.
  Никаноров закурил и склонился задумавшись. Тоненькая сеточка морщин прорезала глаза, непослушная седая прядь спадала на лоб.
  - Я слышал об этой бойне. Конечно, ничего хорошего сказать нельзя. Это все дело рук городских властей, а может областных, а милиция, лишь орудие в их руках.
  - Вы знаете, кто были эти люди?
  - Точно не знаю, но догадываюсь.
  Капитан задумчиво помолчал.
  Володя высказал версию:
  - Наверное, юнцы из школы милиции, или менты, где-то залетевшие и желающие реабилитироваться. Не так ли?
  - Все возможно.
  - У меня, в общем-то, о них было мнение, как о хулиганах, - сказала Таня.
  - Да могли сагитировать на это дело и мелких правонарушителей и даже уголовников, всякую пьянь, шушеру, мелкую сошку. Спасайте нравственность отечества. Я никогда не оправдывал подобные методы. Циклопы! Настоящие циклопы! Я слышал о подобном в Ленинграде.
  - Но, все - таки, как можно помочь Антону Терехову? - напомнила Таня. Никаноров посмотрел на нее и увидел чистый, полный надежды взгляд.
  "Хорошая девочка", - вновь подумалось ему. - "Есть в ней что-то чистое, стремление к справедливости, честность и огромная доброта. Таким нелегко в жизни, очень нелегко...".
  - С ним все может быть. "Пришить" могут все, что угодно. Ну, впрочем, попытаюсь вмешаться, что-то разузнать. Кое - какие знакомства у меня здесь есть. Хотя особо не надейтесь.... После благодарить будете. Ждите!
  И Никаноров зашагал к зданию.
  Володя и Таня из-за волнения не могли усидеть на месте и прохаживались по дорожке.
  Никаноров вскоре вышел.
  - Идите за здание. С обратной стороны есть такая железная дверь. Возле нее и ждите.
  И исчез.
  Прихватив Царя за поводок, они почти бегом бросились за здание. Внутренний двор, огороженный высоким забором, буйно зарос кустарником и бурьяном. Валялся битый кирпич.
  В небе все темнело. Ждать пришлось долго.
  Царь поскуливал, рвался с поводка, что-то его беспокоило. Володя еле сдерживал его. Таня молча меряла шагами двор. Она представляла Никанорова, который где-то в кабинетах борется за Антона с упрямым начальством.
  Володя посмотрел на часы.
  - Прошло около часа. Нам бы покормить пса.
  Они посмотрели на облизывающегося Царя.
  - Я сбегаю в магазин, если через пятнадцать минут никого не будет, - сказала Таня.
  Местный магазин был небогат на выбор продуктов. На Володины деньги Таня купила кусок колбасы и булку.
  Пес с жадностью проглотил все, облизываясь розовым языком.
  Вновь потянулось время, ожидание казалось бесконечным.
  Они уже собирались вновь идти в отделение и искать Никанорова, как дверь, лязгнув, открылась. Милиционер в дверях отступил в сторону и, щурясь, вышел Антон. Голова его было перевязана. Дверь с грохотом закрылась, и Антон остался стоять, оглядываясь. Через секунду он уже был в объятиях друзей.
  - Ура, выпустили, - кричала Таня. Но только они с Володей отпрянули, как тут Антона сбило с ног тяжелое, радостно визжащее лохматое тело.
  Антон буквально сел, но спастись не мог - его лицо было вылизано широким влажным языком.
  Вскоре они зашагали к машине. В это время заструился, медленно падая, кружась, первый робкий мягкий снег. Он стелился им под ноги, тут же тая; одинокие снежинки кружили в воздухе.
  Они остановились у машины.
  - Смотрите, снег, - сказала Таня и засмеялась от счастья.
  Снежинка тихонько села на ее ладонь, тут же превратившись в холодную капельку. Антон, сощурившись, смотрел в небо.
  - Здорово, первый снег. Говорят это к чему-то хорошему...
  Снег таял на его лице.
  В машине Таня и Володя, перебивая друг друга, рассказывали Антону о своих поисках. Антон улыбался и молчал. Снег кружил все сильнее, осыпая стекло машины.
  - Устал, Антоша? - спросил Володя. - По глазам вижу что устал. Переволновался!
  - Да, в том здании не заснешь, - сказал Антон.
  - Сейчас приедем, ляжешь отдыхать.
  - Да что вы, ребята. Я так благодарен вам!
  - Нет, нет, мы тебя оставим, а ты отдохни.
  - Ребята, приходите ко мне завтра после обеда, хорошо? Я передохну, приберусь малость. И, пожалуйста, принесите что-нибудь Царю.
  Володя обещал.
  Таня сказала:
  -Я ему гору костей принесу.
  Антон пристально посмотрел на нее.
  - А тебе особое спасибо, Танюша. Если бы не ты...
  Машина подрулила к Таниному дому.
  Снег летел, укрывая белоснежными накидками тротуары и крыши домов.
  Вся улица была озарена белым цветом, мир изменился, казался светлым и чистым. Было что-то радостное и трепетное в этом.
  Только когда Танина голова коснулась подушки, она почувствовала страшную свинцовую усталость.
  
  ***
  Утром снег сморщился, почернел, но во второй половине дня начал вновь лететь тихо и мягко на мерзнущие уличные фонари, металлические крыши автомобилей, на шляпы прохожих. Снег щекотал лицо, оставляя холодные жемчужные капли.
  У Антона собрались близкие ему люди. Пили мятный чай, закусывая душистыми пряниками.
  Антон рассказывал:
  - Допрашивал меня некий Коваленко, большая сволочь. Явно хотел навесить на меня незаконную торговлю, обвинял в сопротивлении работникам милиции. Я говорю, если я торгаш, должны быть доказательства. На чем я наживаюсь? На картинах? А вы думаете на них много заработать можно? Если в год их парочку купят и то хорошо! А вы знаете цену холстам и краскам? Если я торгаш, где результаты моей наживы - машины, дача? Я живу на те гроши, что получаю в издательстве, а с картин имею мало. Он, говорит, работать надо! А это что, не работа? Это моя жизнь! А что касается сопротивления работникам милиции. Простите, говорю я, эти пьяные грубияны, выродки, избивающие людей - это есть наша славная доблестная милиция, о которой пишут романы и снимают кино?
  Коваленко ругался, кричал, что привлечет меня за оскорбление и наконец, в запале, дал мне пощечину. Это он так выразил убогость своей души и ума, ну и бог с ним! Меня отвели в камеру. А часа через полтора, примерно, приходят, говорят, выходи с вещами.... Так я вернулся на белый свет. А Никанорова я не видел. Но, во всяком случае, я ему очень благодарен, наверняка это благородный и честный человек. Но все же, как сложится судьба у остальных задержанных?
  Таня никак не могла понять, что же произошло. Она говорила Антону:
  - Как же так, мы одно из самых гуманных и справедливых государств в мире, строящее новое, отличное от других, более справедливое общество, где по идее должны развиваться все таланты человеческие, где должен быть открыт доступ науке, искусству, и вдруг, такое! С дубинами на кого - на творческих людей. Нет, Антон, это у меня в голове не укладывается! Это возмущает до глубины души! Расскажи мне кто-нибудь - никогда бы не поверила, если бы сама не увидела. Или я что-то по молодости не понимаю.
  Антон, поставив стакан в серебряном подстаканнике, вздохнув глубоко, сказал:
  - Друзья мои, Таня задала закономерный вопрос, который мы уже давно задаем сами себе. Да, Танюша, ты еще немного видела и не все понимаешь. Ты только начинаешь прозревать.
  - Все, что произошло - вполне закономерно, что уж тут говорить. В нашем тоталитарном государстве с таким авторитарным методом руководства, извините меня все за такие заумные слова, можно и не такое увидеть, - сказала Ирина.
  Она встала, чтобы подлить еще чаю.
  - Как же так? Ведь создавалось государство гуманное, свободное. Какие идеи великие были, какие цели!
  - Идеи то действительно были великие, - сказал Антон, осторожно беря щипцами кусочек сахара. - Социалистическая идея вечна, это идея справедливости. Но мы говорим о воплощении этой идеи.
  - Да, все, что произошло, это следствие той системы, которая у нас сложилась, - тихо сказал Володя. - Если у власти - малообразованные личности, пробравшиеся туда по головам, то, как они могут разбираться в искусстве?
  - Ты знаешь, там ведь есть люди, закончившие по два вуза, - заметил Антон. - Но образование еще не значит духовность!
  - Так консультировались бы со специалистами, прежде чем устраивать разгром, - горячо сказала Таня.
  - А многие специалисты сами же им и прислуживают - ответил Антон. - Выгодно и удобно, чтобы писали, рисовали и пели только о том, что разрешено. Безобразно просто и неопасно! Некоторых выслужившихся деятелей искусства награждают, дают им титулы, они признаны официально. А остальные - сидите тихо, как мыши и не пищите. Творите, но только то, что сверху спустили. Иначе вас же по шапке и ударят. Работайте тихо на заводах и в колхозах, получайте свои трудовые. На хлеб, на водку хватит вполне, это главное. Живите в серости! Конечно, не все выдерживают, уезжают из страны. Но на Западе пробиться может не каждый. Вот так!
  - Обидно и горько, - сказала Таня.
  - Обидно...
  - Ребята, давайте о чем-нибудь повеселее, - сказала Ирина, собирая чашки, блюдца. - Танюша, давай быстренько приберем, а потом Володя нам споет, а мы подхватим. Да, Володя?
  Володя задумчиво кивнул. Вскоре он так задумчиво перебирал струны, настраивая ее. Потом резко ударил по струнам, и как колокольный звон тишину резко всколыхнула песня "Я не люблю" Высоцкого. Все слушали ее затаив дыхание - так много боли вкладывал Володя в исполнение. Оживившись, Володя исполнил "Поля влюбленных", "Кто виноват".
   Звонок в прихожей заставил Володю затихнуть. Он вопросительно посмотрел на Антона. Тот пожал плечами:
  - Я никого не жду.
  - Может, кто из наших, - предположила Ирина. Она пошла открывать.
  В прихожую вошли какие-то люди. Сквозь дверь в комнату долетали голоса.
  Таня заметила, как нахмурился Антон. Его тревога передалась и Тане.
  - Я спрашиваю о Терехове. Он ведь дома?
  - Дома.
  - Где он?
  - Проходите, он в комнате.
  На пороге стояло двое мужчин. Их одежду покрывал легкий снег, сбегавший с ботинок на пол в черные лужицы.
  - Добрый вечер. Извините, что помешали вашему отдыху. Кто из вас Терехов Антон Иванович?
  - Это я - ответил Антон, чуть привстав.
  - Мы из милиции, - незнакомец показал удостоверение. - А вот ордер на ваш арест. Собирайтесь. Документы на стол.
  Он показывал Антону лист бумаги. Тот, вздрогнув, взял его и, не веря, механически пробежал его глазами.
  - Простите, но в чем моя вина?
  - Вашу виновность докажет суд. Не беспокойтесь, во всем разберемся. Вы лучше соберите необходимые вещи и поторопитесь, пожалуйста. И еще - уберите собаку.
  - Да что же это такое? - изумленно спросил Володя. - Так просто, ни за что брать под стражу человека!
  - Мы ни за что людей не арестовываем. Только если есть веская причина. Следовательно, она есть, - ответил второй пришедший, цепким взглядом охватывая комнату, разминая пальцы в черных перчатках.
  Таня встала с окаменелым сердцем. Царь рычал глухо, пока Антон собирал в сумку вещи. Испуганная Ирина метнулась на кухню, механически собирая какие-то пряники, оставшееся печенье, конфеты, нарезала ветчины, сделала бутерброды.
  - А вас товарищи, мы не задерживаем. Вам лучше всего сейчас же покинуть квартиру, - сказал главный, быстро перебирая в шкафу какие-то рулоны бумаги, газеты, пока его напарник осматривал картины.
  Таня ватными ногами, все еще не верившая в происходящее, поплелась в прихожую. Антон одевался медленно и спокойно, не обращая ни на кого внимания.
  - Вот и все, - сказал он у порога друзьям и улыбнулся. - Володя, возьми Царя к себе, он тебе верит. Пока, дружище мой.
  Он потрепал загривок пса, тот, как бы предчувствуя разлуку, заскулил.
  Антон обнял Володю и Иру.
  - Я надеюсь, что это ненадолго. Все выяснится.
  - Ох, не с добра все это, - сказала Ирина.
  - Ты, Антоша, держись, не унывай. А мы поможем, - пытался подбодрить друга Володя.
  Таня подошла к Антону, их глаза встретились.
  - Антон, как же это так? - только и спросила она.
  - А вот так. То, о чем мы говорили. Не отчаивайся, не унывай, не закапывай себя заживо. Я думаю, слишком страшного ничего не будет. Береги себя. Ты очень хороший человек, а это главное. И как хорошо, что мы вовремя встретились.
  - И как недолго это встреча продолжалась, - сказала Таня, а он поцеловал ее крепко.
  У Тани покатились слезы из глаз.
  В коридоре стоял милиционер. Вместе сошли вниз. Снег почти перестал, лишь одиночные блестящие при свете фонарей снежинки падали на лицо.
  Милицейский "Рафик" взревел, затем, легко тронулся, увозя Антона в неизвестность.
  Царь рвался, повизгивая, Володя ласково успокаивал его.
  Ирина, окинув взглядом спутников, сказала:
  - Да не переживайте вы так. Помучают и отпустят.
  - Если бы так, - ответил Володя, - кто туда попадает, так просто не возвращается.
  - Нам нужно завтра узнать о нем, - сказала Таня, вытирая лицо.
  - Не переживая Танюша, все узнаем. Может твой знакомый вновь поможет.
  Таня и сама думала о Никанорове. Она вздохнула облегченно.
  Дома она никак не могла уснуть. Она чувствовала какой-то огромный поворот в своей жизни. Фонарь за окном мигал тревожно и сердито, страдая от разыгравшегося ветра, несущего мокрый снег.
  ____________________________________________________________________
  
  
  Глава 8. Сергей. "Снежное утро"
  Это была волшебная ночь. За окном ровно падали кристаллики снега. Улица медленно разгоралась ослепительно белым цветом, озаряя темные комнаты. Вечная мелодия любви переполняла душу чувством радости, делала отношения тонкими, легкими, бережными, почти воздушными. Любовь парила в воздухе комнаты, который, напитанный паром мощных батарей, был густым, тугим, оживлявшийся лишь прохладой начавшейся зимы, которая просачивалась через отворенное окно. Запах снега, удивительно свежий и чистый, дополнял аромат комнаты, колебал шторы. Предметы окутывались бело-лиловым светом и казались загадочными, как сфинксы.
  Она, королева этой ночи, была воздушна и легка, как снег. Она была дерзкой, словно тигрица, спелой и медоточивой, как южный плод. Ее волосы были шатром, под которым путнику можно было укрыться от зноя, как грозди винограда спелыми тугими пучками колыхались ароматные груди, а губы были лепестками нежных роз. Ее стан - мраморная колоннада храма, ее чресла - арфы, которые перебирает музыкант, рискнувший состязаться с Аполлоном.
  Было ли это сном, или происходило наяву, но он видел эту ночь, эти белые окна. Он чувствовал блаженство уставшего тела, сознавая с радостью в душе, что рядом спит любовь, тихо пульсирует такая драгоценная и желанная близкая ему жизнь, и ему казалось, что они одни во всей Вселенной, они - ее центр, сердце, бьющееся неистовым бурным ритмом. Временами пробуждавшийся взор охватывал серебро светящегося зеркала, белизну за окном, разметавшийся по подушке веер ее волос, равномерное ее дыхание и такая нежность вдруг просыпалась в нем, что она захлестывала все на свете, кажущееся теперь второстепенным и ненужным.
  Мальвина проснулась первой на рассвете. Неслышно выбралась из постели.
  Стояло тихое и ласковое снежное утро. Молочная пелена за окном постепенно окутывалась хмурой дымкой. Снег застыл неподвижной белой массой, одев в пушистые меха дома и деревья. Бегала радостная собачонка. Скреблась и постукивала лопата дворника, где-то далеко играла скрипка такую знакомую мелодию.
  Он спал крепко и чисто, ворочая временами головой. Какие-то всадники мчащихся снов летели сквозь его мир, летела его душа, чуткая, готовая спешить к пробуждению. Она вспомнила бурную симфонию их любви и улыбнулась.
  Да, он храбр, мил и ... наивен. Еще мальчик. Но - хороший, добрый, мужественный., временами несколько напорист, а иногда стеснителен, как девчонка. Кому-то будет хорошим мужем.
  Последняя мысль вызвала у Мальвины горечь.
  Она вспомнила Яниса, его хитрые глаза, просьбы, граничащие с угрозой, слезы матери. Она вспомнила, как нарастает ломота в теле и зуд, как она берет шприц, готовит смесь...
  Ей стало страшно за Сергея. К чему все - то ложное, что происходит с ней, если она может иметь счастье, вот оно лежит, рядом, его поцелуи горят на ее теле....
  К чему этот грязный, пошлый мир, к которому она начала уже привыкать. К чему эти шмотки заграничные? Эта роскошь - хрусталь, мебель, кафельная плитка? Эти пластинки, журналы, конфеты и вина, серьги и помады, если она не будет иметь главного - простого человеческого счастья, чистой любви?
  Но ведь она не может уже без этого! Она привыкла к кайфу, и это самое страшное. Зачем она обманывает этого юного мальчика, затаскивает в грязь?
  Мальвина готова была разреветься, но сдерживала себя.
  Она ушла в ванную, там мылась долго и обильно, стараясь не думать ни о чем плохом. Затем вышла, стала перед зеркалом, растирая себя полотенцем. Собственный вид сейчас ее раздражал. Натянула белье и вновь почувствовала, что сейчас разрыдается. Пошла на кухню, привычно бросила таблетку в стакан, растерла до белого вязкого порошка и затем выпила залпом.
  Поставила кофе, вынула из холодильника колбасу и, нарезав ее тонкими ломтиками, добавив также голландский сыр - подогрела бутерброды. Руки волновались, не слушались, спичку зажечь было трудно, вспыхнувший белый огонь гас, наконец, после третьей попытки, плита была зажжена. На кухне плавали клубки серного спичечного дыма....
  Сергей долго лежал в полусне. Образ Мальвины, волшебный и загадочный, плавал вокруг него, желто-зеленым ониксом горели огоньки глаз, ласковые руки бережно и нежно гладили спину, ее груди прижимались к его груди.... Она волшебная, она золотая. Как хорошо, что она есть, и она его любит...
  Он открыл глаза, и образ Мальвины стал уплывать, он взмыл к облакам, становясь призраком, и Сергей ловил его, стараясь удержать.
  Постепенно возвращалась реальность. Белое утро. От кухни пахло.
  Он рывком поднялся, чувствуя новый прилив сил.
  Мальвина в трусиках и лифчике, закрывшись спереди фартушком, колдовала на кухне. Сергей тихонько обнял ее. Она вздрогнула:
  - Ой, испугал меня, Серенький. Проснулся? Все хорошо?
  Сергей поцеловал ее.
  - Прекрасно. Я во сне все время видел тебя.
  - А я любовалась тобой, пока ты спал. Я даже сравнивала тебя с Ромео...
  - Очень лестно. Он крепче обнял ее. - Я так тебя люблю.
  - Извини, я не одета. Сейчас бутерброды будем кушать. Я наброшу на себя что-нибудь. Я мигом!
  И она понеслась в комнату - энергичная, быстроногая, веселая.
  Сергей смотрел ей вслед и улыбался.
  Потом она накрывала на стол, пританцовывая, поглядывая задорно на него, постоянно шутя.
  Сергей поддерживал ее шутки, и когда они выпили кофе, она упала в его объятия.
  -Тебе хорошо со мною? - спросила, положив голову на его колени, играя глазами.
  - Очень. Ты лучше всех, - шептал он в ответ.
  Он целовал ее подбородок, губы, лоб волосы, она жмурилась, довольно смеялась, болтая ногами.
  - А как же твоя девушка? - спросила тихо.
  - Какая девушка?
  - Но ведь я знаю, что у тебя есть девушка.
  - Да, в общем-то, должна быть.
  - И она, все - таки, есть?
  Сергей прищурился.
  - Она просто товарищ по учебе, не более. Просто вместе учимся и дружим. Но между нами ничего серьезного нет.
  -Она красивая?
  - Ты лучше.
  Мальвина радостно вздрогнула и потянулась к нему губами.
  
  ***
  Сергей вошел в пыльный салон трамвая, плюхнулся на свободное место. Долго глядел в окно, не замечая окружающего мира, погрузившись в собственные воспоминания.
  После той чудесной ночи, они с Мальвиной не встречались. Сергей звонил, но либо ее не было дома, либо она не брала трубку. Он сходил к ней домой и долго стоял, уставившись на молчаливую дверь квартиры. Все это вызывало досаду и какую-то внутреннюю боль. Затем он ждал ее во дворе, скрипя детскими качелями.
  Хрустя тонким ледком подъехал автомобиль. Он выпустил наружу Мальвину и Яниса. У Сергея гулко заколотилось сердце. Не заметив его, приехавшие скрылись в подъезде. Сергей поспешил уйти.
  Что нужно этому стриженому от Мальвины? Кто он ей? Она не любила о нем говорить. Просто хороший знакомый, работает в шикарном магазине.
  Янис ему казался аферистом. Сергей подумал, что Мальвина дружила с Янисом потому, что тот может доставать дефицитные вещи.
  "А вдруг она любит его? Нет, это невозможно. Скорее всего, у них чисто деловые отношения".
  Но ревность переполняла Сергея, и он стал ненавидеть Яниса.
  К Мальвине какое-то время принципиально не звонил и не ходил, хотя и мучился от этого страшно. Ему каждую минуту хотелось видеть ее, слышать ее голос, чувствовать взгляд ее зеленых глаз...
  Дома Сергей решил было взяться за уроки, тем более на этом постоянно настаивал отец. С трудом, напрягая волю, он сосредоточился на занятиях, вошел в колею, уже на следующий день упрямо поднимал руки и за неделю получил несколько пятерок, чем несказанно удивил всех.
  О Мальвине всегда подсознательно помнил, ее образ жил рядом с ним, все свои слова и поступки он как-бы соизмерял с нею, как бы она это сделала бы, одобрила или осудила бы...
  Зои в школе не было, она, говорят, болела, но это мало интересовало Сергея. По неизвестной причине не было и Тани Ласточкиной. Зато вышел на занятия неумолимый Князев, который за час успел надоесть Сергею. Он догадывался о романе с Мальвиной, все расспрашивал подробности, но Сергею это было противно, поэтому отвечал он кратко и в общем, чаще всего отмахиваясь от надоедливого приятеля.
  Как-то, уходя домой, он сам, помимо своей воли, повернул в тот район, где жила Мальвина. Улицы были припорошены пушистым снегом. Всюду шла обычная будничная жизнь - женщины стояли в очереди за молоком у большой бочки на колесах, носились неугомонные мальчишки. А он брел среди прохожих со своими чувствами и мыслями.
  Дома он вновь сел за уроки, когда вошла мама.
  - Тебе письмо от кого-то, - сказала она. - Местное, неподписанное.
  Сергей с удивлением рассмотрел конверт и вскрыл его. Ровный, слегка округлый почерк вызвал у него прилив радости.
  
  Сереженька, милый!
  Извини, что так долго скрываюсь от тебя. Но, поверь, у меня масса неотложных дел. Я чувствую, я знаю, что ты не раз звонил и приходил ко мне. Спасибо тебе!
  У меня был нелегкий период. Тебе всего знать не нужно. Кроме того, честно признаюсь - мы оба немножко потеряли голову. Нужно беречь наши чувства, иначе мы пресытимся друг другом. Поэтому я сделала перерыв. Не обижайся!
  Учись, тебе нужно хорошо окончить школу, я прошу тебя! А через недельку приходи. Я буду ждать тебя!
  Целую тысячу раз. Па-па!
  Твоя М.
  
  Письмо пахло духами Мальвины. Сергей перечитывал его несколько раз, пока не выучил наизусть. Ему хотелось кричать на весь мир что-то радостное.
  Он вскочил, включил проигрыватель и запрыгал от удовольствия.
  
  ***
  У Зои болело горло. Она сама не понимала, когда успела простудиться, ведь зима еще только начиналась, и еще не было холодно. Мама закутала ей горло шарфом, заставила одеть теплый свитер.
  Целый день Зоя сидела с книжкой у окна, прислонившись к теплой батарее. Читала невнимательно, больше смотрела на снежный ковер, медленно покрываемый свинцовой дымкой тумана. Думала также и о Сергее, об их отношениях. Как он изменился в последнее время и к ней, и к окружающим. А ведь прошлым летом в лагере он был совсем другим - добрым, смелым, внимательным. Он был влюблен, он глаз не мог от нее отвести! А сейчас стал дерзким, наглым и каким-то скучным, как будто чем - то постоянно озабоченным.
  Внутренне чутье подсказывало Зое, что у него кто-то есть, это подтверждалось слухами, которые разносили девчонки.
  Сначала она страдала, обдумывала способы, как вернуть Сергея, но после их редких встреч она устала от холодного равнодушия и снисходительного шутовства, и чувство внутри нее стало затухать. Он, безусловно, хотел, чтобы она бегала за ним, плакала, просила вернуться. Нет, она, Зоя, не из таких! Она горда и никогда не унизится, чтобы просить... Она вполне свободна и обойдется без него!
  Но, удивительно, чем больше Зоя так думала, тем горше ей становилось. Ею пренебрегали - как это больно... Ее разъедало чувство неприязни к неизвестной сопернице. Узнать бы кто она такая, эта разлучница... Чем она могла увлечь Сергея? Нет, нет, как все это мелко, низко, недостойно! Забыть, забыть, забыть...
  Последние слова Зоя прошептала и закашлялась, отодвинула книгу, и та упала с подоконника. Зоя ушла, а книга так и осталась лежать.
  Легла в постель, взяла, словно маленькая, свою любимую куклу и долго лежала, глядя в потолок. Она даже пробовала влюбиться в другого, назло ему. Но, не получалось, да и подходящих кандидатур не было. Конечно, она замечала, как некоторые мальчики посматривали на нее с интересом, в том числе и этот наглец Князев, но они ее совершенно не интересовали. Как она не старалась, сердце ее оставалось пустым....
  После обеда мама дала Зое градусник. Температура спала, и мама разрешила ей сходить в магазин за хлебом.
  "Только недолго", - предупредила она. - "Полчасика и назад! Свежий воздух тоже лечит".
  Зоя шла медленно, мужественно преодолевая вялость в ногах. Шла меж домами, избегая больших дорог. Ей не хотелось, чтобы знакомые ее увидели такую вот закутанную.
  В магазине было полутемно, приятно пахло свежим хлебом. Полненькая продавщица коротенькими пухлыми пальчиками ловко выбивала чек, к копейкам прилипали крошки. Взяв сдачу, Зоя собиралась идти и вдруг замерла, а затем быстро повернулась спиной, делая вид, что разглядывает товары. Искоса посмотрела назад. Так и есть, это был Сергей, а рядом с ним - модно одетая, в курточке и полусапожках, в джинсах, облегавших крепкую фигуру, стояла и смеялась девушка. Сергей что-то говорил, они набрали булочек, и, заплатив, вышли. Зоя быстро посмотрела в широкое окно. Они шли не спеша, чего-то смеялись. Сергей на ходу одел перчатки и взял у девушки сумку. Зоя заметила, что девушка, несмотря на холод, была без головного убора.
  "Это она. Ишь, какая смелая, одета хорошо. Какая - то фифочка. А я одета как бабка Матрена, - с досадой думала Зоя. - Она, конечно, постарше его будет. Жаль только лица не разглядела как следует".
  Выйдя из магазина, Зоя долго смотрела им вслед, а потом пошла за ними, прячась за деревьями, за киосками. Она и сама не могла объяснить, зачем ей это было нужно, она просто шла и все, ее одолевало любопытство.
  Ей было неприятно и больно наблюдать, как на остановке он обнял ее, и они вместе вошли в трамвай. Совсем забыв о болезни и о времени, Зоя бросилась за ними. Она успела прыгнуть на заднюю подножку и ее почти втянули в трамвай.
  - Осторожнее нужно, девушка, - сказал какой-то пожилой мужчина, но Зою это не беспокоило. Она старалась быть не замеченной, но с другой стороны, хотела все же разглядеть лицо незнакомки. Они сидели впереди и болтали, Зоя видела лишь спины.
  Ее одолевала злость, на душе кипело презрение. Но вот они собрались выходить, приготовилась и Зоя. Девушка полуобернулась, и Зоя увидела обыкновенное лицо, самое обыкновенное, пухленькую, румяную щеку. Это ее почему-то порадовало, вздохнув и выйдя из трамвая, она сделала вид, что читает наклеенные на столбе объявления.
  Когда парочка двинулась дальше, Зоя упрямо последовала за ними. На душе уже было легче, чувство собственного достоинства укрепилось.
  "Что это - мимолетное его увлечение? Вероятно, что скоро он ее бросит, в ней же ничего особенного нет. Обыкновенная девчонка, ну симпатичная, понятно, по возрасту явно старше ее, Зои".
  Они подошли к белокирпичной пятиэтажке. На углу дома стоял журнальный киоск, за ним и притаилась Зоя, испытывая восторг детектива. Обычный дворик - карусель, качели, песочница.
  Сергей и незнакомая девушка подошли к среднему подъезду. Здесь они почему-то расстались. Девушка, вручив ему что-то, видимо, ключ, повернула обратно.
  Зоя немного испугалась, забыв, что девушка ее не знает и сделала вид, что рассматривает висящие журналы.
  Незнакомка подошла к киоску - вся такая ладная, модная и красивая, волосы развевались по ветру. Только теперь, сквозь стекло, вблизи, Зоя рассмотрела ее хорошо и поняла, что она красивая, все - таки красивая. Нежным голосом девушка попросила какой-то журнал и, заплатив, на мгновение посмотрела в сторону Зои. Их глаза встретились. Зоины - фиалковые, храбрые, открытые и девушки - зеленые, лукавые, слегка удивленные.
  Мальвина отошла, взглянув еще раз в глаза неизвестной девушки, внимательно смотрящей на нее из-за стекла. Какая-то интуитивная догадка забрезжила в ней и тут же пропала. Плавной походкой она пошла обратно.
  Зое хотелось догнать ее, высказать накопившееся на душе, но сдержала себя. Ей не хотелось показывать свою вырывающуюся наружу обидчивость, кроме того, она понимала, что девушка ни в чем не виновата. И все же, если бы не красота этой девушки, она бы сделала это. А сейчас Зоя превратилась в маленькую, неловкую, плачущую внутри себя. Она повернулась, чтобы уйти.
  Из глубины двора, медленно шурша шинами, катилась автомашина. Зоя инстинктивно махнула рукой, и "Волга" плавно застыла неподалеку от киоска.
  - На Кировскую подбросите? - спросила она у седого, вальяжного водителя.
  Тот молчал, а потом почему-то обернулся к коротко подстриженному спортивному парню в кожанке, сидевшему сзади. Парень кивнул, и седой открыл ей дверь.
  Быстро тронулись и всю дорогу молчали. Седой ловко вращал руль, выбираясь из лабиринтов дворов, а Зоя равнодушно отметила, наблюдая в зеркальце, что спортивный парень закурил, смотря в окно. Впрочем, они мало ее интересовали.
  Она сейчас переживала бурю в себе, а в голову лезли мысли:
  "А что если они сейчас там, в квартире, одни? Что они там делают?"
  Она покраснела и начала тереть ладошкой лицо, как бы разминая его...
  Вышла она раздраженная, бросив трешку на сидение. Машина рванула, и она осталась одна, как ей казалось - одинокая, беззащитная и никому не нужная.
  
  ***
  Мальвина сидела на кровати и трясла ручные часы.
  - Вот черт, - ругалась она. - А ведь ходили! Что же делать?
  Сергей отложил купленный Мальвиной журнал.
  - Дай мне, - протянул он руку и начал прикладывать часы к уху, трясти, а затем - сильно ударил о ладонь.
  Часы застучали мелко, дробно, забегала тоненькая секундная стрелка.
  - Ура! - закричала Мальвина. - Пошли! Это тебе, Серенький, подарок, дарю.
  Она поцеловала его. Он все еще не верил.
  - Неужели? Мне? Какая роскошь! У меня ведь до сих пор часов нет, отец подарил старые, да те еле идут.
  - Это тебе за любовь и за труды. Нравятся?
  - Конечно, - он крепко поцеловал ее. - Теперь я буду на свидания к тебе прибегать вовремя.
  - Надеюсь.
  Мальвина встала и, потянувшись руками, закинула их за голову, дав простор груди.
  - Серенький, сегодня чемоданчик.
  - Я помню.
  - Так неохота работу отвозить.
  - Да что там за работа? - спросил Сергей, все еще любуясь часами, застегивая ременную пряжку.
  - Да что-то мамино. Ты же знаешь, я не интересуюсь, а ей некогда.
  Мальвина ждала вопросов, но Сергей любовался часами на руке. Они имели великолепный зеленый циферблат, золотые, сверкающие искрами римские цифры, серебряные стрелочки и одна - тоненькая красная, секундная. В окошечке стояло число. Это было здорово!
  Он быстро оделся и взял привычно оттягивающий руку "дипломат".
  Мальвина провела его до двери и долго целовала. На этот раз ехать надо было далеко. Сергей вышел на заснеженный двор. Ехать вовсе не хотелось, но воспоминание о вознаграждении укрепили его, и он зашагал к трамвайной остановке.
  ____________________________________________________________________
  
  
  Глава 9. Таня. "Распахнутое окно"
  Как безумный вихрь летели дни, приносящие лишь грустные вести. Таня, загруженная до предела в школе, беспокоилась и о судьбе Антона, еженедельно расспрашивая об этом у Володи. Володя был печален и опустошен.
  При обыске на квартире Антона были найдены какие-то запрещенные журналы и книги, а также его собственные статьи, которые квалифицировались, как антисоветские. Нелепые обвинения в незаконной торговле и наживе, в сопротивлении органам правопорядка при исполнении служебных обязанностей довершали дело.
  Капитан Никаноров, через которого ребята узнавали многое, в отчаянии разводил руками и как-то с горечью сказал:
  - Пора уходить... Честно работать и не протестовать против беспредела уже невозможно. Уйду, буду внучку воспитывать.... А что касается вашего товарища, то ему могут навесить все что угодно! Если попал в эту мельницу, то не выберешься. Но, как мне кажется, слишком далеко его не упрячут, а будет работать хорошо - может быть освободят досрочно.
  Тане с Антоном так и не довелось больше увидеться. Володя рассказывал, что ни смотря, ни на что, Антон не терял присутствия духа.
  Вскоре его уже не стало в городе. Позже Володя получит от него первое письмо. Антон будет работать на заводе какого-то неизвестного профиля. Обстановка тяжелая, но он постепенно обвыкся. Работа как работа, человек ко всему привыкает. Друзьям категорически запретил приезжать. Тане желал получше закончить школу, поступить в вуз, побольше читать, расширять кругозор, пополнять интеллектуальный запас.
  Это немного суровое письмо чуть отрезвит Таню. Она сохранит его между страницами одной из книг.
  Но все это произойдет гораздо позже.
  После погрома выставки многие художники ушли в "подполье", стали работать, как говорится - "в стол". Таня временами приходила к Володе, приносила еду для Царя. Пес горячо тосковал за хозяином, скулил, положив морду на передние лапы, отказывался есть. Только лаской, добрыми словами, чутким отношением, Володя, Таня и Ира вывели его из глубокой печали и грусти.
  Совместные переживания и интересы сблизили Иру и Володю. Они решили пожениться. Но сначала решили уехать из города.
  Володя говорил Тане:
  - После Антона меня уже ничего не связывает с этим городом, а после известных событий мне даже неприятно здесь оставаться. Я ведь родом из Ленинграда. Мать давно зовет меня к себе. Обещала переехать к сестре, а нам оставить свою квартиру. Машину я надеюсь продать, и уедем, там все же лучше, чем здесь снимать углы. Да и с творчеством в Питере все же посвободнее. Есть благодатная почва - старинные здания, набережные Невы, белые ночи.... Потом хочу съездить в Карелию, где где-то творил свои первые картины Рерих... Чудесные закаты, озябшие поля, мшаники, голые камни, изобилие ярких звезд, голубые печальные озера, в общем, суровая северная природа.... Эх, да что там говорить, красота! Посмотреть надо!
  
  
  ***
  Таня помогала нести на вокзал вещи. На перроне было морозно. Медный колокол, сохранившийся с незапамятных времен, был начищен каким-то любителем старины и блистал на холодном солнце. Люди в перчатках и длинных пальто заносили вещи. Кричали, предлагая свои услуги подозрительные, убого одетые носильщики. Из многочисленных ртов клубился пар, звонким эхом проносились, разрушая прозрачный ломкий воздух, удаляясь об углы зданий, объявления по радио. Мерно стучали вагоны приезжающих и отъезжающих поездов, шипели и свистели тепловозы, слышны были возгласы провожающих или встречающих людей.
  Когда в этой вокзальной суете, в нужный вагон вещи были занесены, они стали прощаться.
  Володя потирал мерзнущие руки, а Ирина поправляла намордник Царю, который смирно и грустно сидел рядом, и только струйка пара вырывалась у него изо рта.
  Володя пожал Танину руку:
  - Прощай, Танюшка. Не отчаивайся и никогда не бери в голову ничего дурного и не держи эту гадость в себе. Это все лишнее! Больше радуйся, лечи свой собственный дух! Я жалею, что из-за нас ты, оказалась, втянута в эту кутерьму.
  - Да что вы, - отвечала Таня. - Какой жизнью я жила раньше! А вы, с Антоном, разворошили мою жизнь, дали какой-то толчок.... Этого я не забуду!
  - Большое спасибо и тебе за сочувствие и помощь. Я буду писать Антону, а если он пришлет письмо, то я потом тебе перешлю или напишу сам.
  - Удачи тебе в жизни, Танюша, - сказала Ирина и поцеловала ее.
  - Не забывайте про Царя, заботьтесь о нем, - кричала Таня уже вслед медленно уходящему поезду.
  Володя и Ира усиленно махали ей руками за окном.
  Таня сначала шла за поездом, а потом остановилась. Мимо проносились другие вагоны, и, вскоре, поезд скрылся за поворотом, оставляя за собой легкое облачко.
  Провожающие разошлись, и Таня осталась на перроне одна. Под огромными часами человек в оранжевой униформе подметал тротуар.
  Тане было грустно и холодно. Натянув перчатки, она прошлась по перрону. Лужи блестели плотным льдом, одиноко лежали брошенные растоптанные цветы.
  Таня пошла в здание вокзала.
  Она здесь была крайне редко, быть может даже второй раз в жизни. Внутри здание было заполнено людьми. В желтоватых высоких сводах, среди огромных узорчатых окон, стеной стоял густой смрадный воздух. Обилие коричневых кресел не спасало, многие из них были сломаны, изрезаны ножами, вытерты локтями. Жухлые стены отшлифованы спинами людей, пол загрязнен тысячами ног.
  Зал представлял собой страшное человеческое царство хаоса. Здесь жило и постоянно ждало множество людей, располагавшееся чаще всего на стульях и рядом с ними, а в углах - просто на полу, окруженные многочисленными вещами. Пирамиды чемоданов, узлов, мешков, перевязанных сумок, сеток, пакетов, колясок, загромождали проходы. Люди жались к вещам, недоверчиво, с томительной обреченностью и ожиданием, глядя друг на друга. Кое-кто дремал или читал, иные непрестанно ели, собирая в газеты кости, яичную скорлупу, обрезки хлеба, огрызки яблок, оставляя под сиденьями бутылки, тут же подбираемые подозрительными, страшными с виду, оборванными личностями. Более всего Таню поразили калеки-нищие. Протягивая сморщенные, скрюченные руки, они просили милостыню, кое - как передвигаясь на тележках, где виднелись обрубки ног...
  Никогда еще Таня не видела такого сосредоточения человеческой грусти. И непонятно было, почему эти люди были вынуждены мучиться, почему должны были выносить такое унижение?
  Миновав группу цыганок у входа, Таня поспешила уйти.
  На автовокзале уже собирался отъезжать автобус. В нем было немного пассажиров, приятно и тепло. Автобус выкатился на яркие белые улицы и понесся за город. На одной из остановок, посреди необозримых полей, Таня сошла.
  Миновав нагие и печальные деревья у обочины, с выглядывающей из редкого снега озябшей травой, Таня вышла к полю. Она сама не могла объяснить, зачем приехала сюда. Просто захотелось побыть одной, вдали от города.
  Дул ветер и слегка морозил щеки. На деревьях кричали галки. Видно было далеко: торжественно плывущие, меняющие окраску облака, блистающие серебром островки снега.
  Таня присела на полусломанный ящик, брошенный под деревом. Спутанные мысли постепенно приходили в порядок, чувства утихали, вспыхивая лишь в унисон печальным думам.
  Таня только теперь осознала, как последние события многое изменили в ней самой, перевернули и встряхнули ее. Пережив два жизненных удара (несчастную любовь и встречу с необычным человеком), она, тем не менее, приобрела что-то ценное, высокое, что укрепляло ее внутри. Она старалась не расплескать, сохранить в себе это.
  Да жизнь прозаична и тяжела. Но если она разучится находить прекрасное, поэтичное даже в этой убогой жизни, если не сохранить своих маленьких праздников, если огрубеет, очерствеет душой, то скатится на самое дно и погибнет. А значит надо укреплять себя и жить.
  Уходя с поля к автобусной остановке, она чувствовала себя уже совсем взрослой.
  
  
  ***
  С неумолимой скоростью бежало время. Антон прислал короткое сдержанное письмо, в котором мало писал о себе, но советовал не унывать, учиться и поступать в вуз. Таня написала ему достаточно обстоятельный ответ, в котором делилась радостями и горестями жизни.
  Она понемногу отходила от происшедшего. Стала очень много читать, причем больше книг по искусству, философии, литературоведению, чем именно самой художественной литературы. И хотя не все было понятно, все же она постепенно приоткрывала дверь в сторону понимания жизни, познания окружающего мира.
  С первыми яркими запахами весны ее угрюмость постепенно исчезла, она стала возрождаться духом и телом. Мир стал больше радовать, по ее собственным словам - она "воспрянула ввысь".
  Яркая, праздничная атмосфера весны втягивала Таню в свой водоворот. Все чаще Таня и Роза, с наступлением теплых майских зеленых деньков, стали выходить на прогулку. Нарядные, легкие, пахнущие духами, они шли в парк или в кино.
  Вокруг танцплощадки, задолго до начала, собиралось много щебечущих девушек и гогочущих парней. Настроившись, музыканты начинали играть программу, составленной из собственной интерпретации песен "Иглз", "Аббы", "Бони М", А.Челентано. Д.Дассена, "Веселых ребят", "Цветов" и А.Макаревича. Также в почете тогда были модные, заводные "Чингиз-хан" и "Оттован".
  Таня любила танцы. Стоило ударнику начать отбивать ритм - ноги сами просились в пляс. Таня гордилась, что танцевала лучше и разнообразнее некоторых девчонок, но, немного огорчалась, что на медленный танец ее почти никто не приглашал. Вокруг было море девушек, многие были симпатичные и одеты гораздо лучше, моднее. Менее красивые густо красились, вели себя более вызывающе и, в связи с этим, выглядели более броско, затмевая более скромных Таню и Розу. К стенам жалось множество простовато одетых парней, многие из них были совсем еще мальчишками, неловкими и нерешительными.
  В один из теплых вечеров, когда Таня и Роза стояли у скамейки, вслушиваясь в звуки начинающегося рок-н-ролла, к ним подошел симпатичный рыжий парень, невысокий, в мешковатом пиджаке, свисавшем с худых плеч. Он был совершенно очарователен в своих ловких движениях, чем неизменно вызывал улыбку. Остановившись напротив Тани и Розы, он оглядел их пристально и внезапно улыбнулся до ушей заразительной улыбкой, весело подмигнул, чуть пританцовывая на месте, спросил:
  - Девочки, танцуете?
  Таня смутилась, решив ответить отрицательно, но удивилась вдруг смелости Розы:
  - Конечно! А зачем же сюда пришли?
  Парень обрадовался:
  - Превосходно! Тогда полный вперед!
  И он, подхватив их под руки, вывел на площадку и, улыбаясь, начал извиваться всем телом, ловко шаркая ногами в такт заводной музыке.
  Девушки сначала неловко переступали с ноги на ногу, а парень подбадривал их:
  -Смелее, красавицы! Оп-ля! Энергичнее в движениях! Представьте, что вы в лучших заведениях Монте-Карло!
  - А вы знаете, что такое Монте-Карло? - иронично спросила Роза, пританцовывая и поправляя очки.
  - Конечно, - ответил, не моргнув глазом, рыжий паренек. - Я там проиграл в рулетку миллион. И лишь поэтому, страдаю здесь, в этой дыре. Но, как говорил Дюма-отец Дюма-сыну - если тело прозябает, то дух всегда бурлит!
  -Так вы, оказывается, были миллионером?
  - Конечно, - ответил парень, делая изящные движения ногами.
  - По внешнему виду этого не скажешь.
  - А по внешнему виду, красавицы, и не судят, - не потерялся парень. - Принимай не по одежке, а по уму ложке.
  - Вы себя считаете таким умным, а так и не догадались представиться дамам, - сказала Роза.
  Парень обрадовался.
  - Вот это замечательно, что вы решились перейти к более близкому знакомству.
  Он галантно поклонился.
  - Николас, француз. Из старинной знатной семьи, чьи корни уходят во времена Карла Великого. Можно называть Николя или просто Коля. Получил приличное образование. Подчеркнуто одинок! Участвовал в Столетней войне, был ранен.
  - Бог, ты мой, как же долго он живет, - сказала Роза улыбающейся Тане, ведь эта война была столетий пять назад, еще в средневековье!
  - Совершенно точно. Я принял эликсир жизни, приготовленный для меня знаменитым медиком Нострадамом, настоянный на ароматах безнадежно влюбленных в меня дам. Поэтому, живу долго, как черепаха.
  - Или, как попугай, - сказала Роза, и девушки дружно рассмеялись. Николя смеялся вместе с ними и вовсе не обиделся. Они отошли к ограде, пережидая танец.
  - Позвольте все же узнать и ваши имена, дорогие дамы.
  Таня и Роза назвали себя.
  - О, пушкинская героиня. О дикий цветок любви, - откликался парень на каждое произнесенное имя.
  - И за что же ты мучил этих несчастных влюбленных дам? - спросила Таня.
  - Я их не мучил, они сами умирали от любви ко мне. Ведь жениться - то я мог только на одной из них.
  - А, так ты уже и женатым был?
  - Увы. Был. А сейчас я одинок, - сделал печальное лицо Николя. - Моя жена принесена в жертву дикарями острова Мумба-Юмба во время нашего свадебного путешествия.
  - Несчастная!
  - В знак траура и скорби я дал обет безбрачия на много лет!
  - А сам ухаживаешь за другими! - сказала Роза.
  - Срок истекает, - заявил Николя, подняв палец вверх.
  В это время начался медленный танец, и Николя взяв Таню за руку, пригласил ее танцевать.
  Таня не ожидая этого, чуть смутилась, но все же пошла. Ей давно хотелось покружиться с парнем на глазах у всех. Роза уселась на свободной скамейке и принялась усиленно протирать платочком очки.
  Николя уверенно ввел Таню в водоворот музыки.
  - Какой чудесный блюз, - говорил он. - Я знал одного негра, превосходно играющего блюз на саксофоне. Так выдувал такие чарующие звуки, что за каждый я бросал ему золотой.
  Таня смеялась.
  - И много же у тебя было золотых - так по пустякам разбрасываться.
  - Это не пустяки, это искусство, - притворно обиделся Николя и, слегка прижав Таню к себе, прошептал:
  - Ничего, я тебя разбираться научу.
  - Буду очень рада, занятный мой учитель, - улыбалась Таня. - Только почему ты все время шутишь?
  - Так жить интереснее.
  Таня чувствовала себя уверенно и легко. Майский вечер пах дождем и сиренью. Ночное небо было усыпано звездной россыпью бриллиантов. Мигая, переливались огни дискотеки, покачивались в танце сплетенные пары, люди были веселы, раскованы и свободны. Таня будто была в другом мире. Она сливалась с музыкой, послушная ее волнам.
  Эти счастливые минуты, мгновения успокоенности, перекрылись грустными воспоминаниями.... Такой же майский вечер, музыка, звезды, Сергей... Счастье и горечь.... Про себя думала: "Не слишком ли я весела?".
  Грустинка на лице Тани не укрылась от зорких глаз Николя. Он стал рассказывать анекдоты. Таня смеялась деланно, натужно, уносясь мыслями вглубь чего серьезного.
  Танец кончился, и Николя галантно поблагодарил ее, целуя ручку.
  Следующий танец был быстрым, но Таня отказалась танцевать, сославшись на усталость. Роза, подхваченная Николя, умчалась в веселый танцующий круг. Это был знаменитый "Поворот" "Машины Времени". Но Таня думала о том, почему мир, добрый сейчас, может быть, одновременно, коварным, думала о человеческой несправедливости, о разрушенных судьбах. Где-то далеко страдает Антон, живут и трудятся Володя и Ира, а она веселится здесь.... И уже через минуту ругала себя за меланхолию, несоответствующую вечеру и постаралась улыбнуться...
  Роза вернулась радостная, смеющаяся. Николя ловко шутил, и Роза покачивалась от смеха, поправляя очки.
  "Все - таки, как она красива, когда смеется", - думала Таня, глядя на Розу. - "Она тоже так хочет быть счастливой. А ведь не всегда бывают такие хорошие дни, когда ее так переполняет радость. Как я хочу, чтобы она была счастлива, она достойна этого, она так хороша!".
  Но глянув на часы, она поняла, что уже пора.
  - Роза, наши родители в обморок попадают, - сказала Таня, подходя к ним, указывая на часы.
  - А мы их нашатырем окатим, - пошутил Николя.
  - А они как вскочат, да как зададут тебе, - все смеялась Роза.
  - А я им Розу-мимозу подарю, они и успокоятся. Скажу - вот ваш цветок драгоценный...
  Николя вызвался их провожать. Они шли веселые, возбужденные, радуясь мягкому, теплому вечеру. Дороги были чисты, воздух свеж и ароматен, как никогда, огни плясали, освещая погруженные в полумрак деревья.
  Простившись с Розой у ее дома, Николя проводил Таню. Девушка показалась Николя слишком серьезной, поэтому и он вел себя с нею сдержаннее, шутил мало. У подъезда они остановились.
  - Спасибо тебе, Николай.
  - Очень тронут. Премного благодарен за приятный вечер.
  - Так ты собираешься учить меня искусству музыки?
  - Безусловно. В сочетании с искусством любви!
  Таня засмеялась.
  - Ты дерзок, сын французского дворянина!
  - Как и положено настоящему гасконцу!
  - Так ты сошел со страниц романа Дюма, или обычный земной человек?
  - Считай меня героем Дюма, если тебе так нравится.
  Николя храбро смотрел Тане прямо в глаза, но Таня чувствовала, что это стоит ему усилий, что его шутки деланные, это возможность держать постоянно себя в определенном настроении.
  - Таня, можно увидеть тебя в ближайшее время? - Коля подошел ближе.
  Таня слегка удивилась.
  - Не знаю. Вряд ли. Очень много дел, конец года, экзамены на носу. Так что, когда я освобожусь - не знаю.
  Николя вздохнул и развел руками.
  - Ну, прощай, - сказала Таня.
  - Лучше, до свидания, - сказал Николя. - Я надеюсь на встречу.
  Он пошел, но затем оглянулся:
  - А зовут меня Коля Некрасов. Учусь в медицинском, первый курс. Если буду нужен - найдешь.... Удачи!
  Таня зашла в подъезд. Ей было приятно, что она кому-то понравилась, так как собой она не была удовлетворена.
  "Я слишком серьезная, грустная какая-то", думала она, входя в квартиру.
  Мама еще читала, дожидаясь Таню.
  - Ну как, натанцевались?
  - Ага.
  - Что так долго?
  - Задержались немного.... Пока дошли...
  - Парни были?
  - Ой, навалом. Мама, ты знаешь, что-то это меня не слишком интересует, - сказала Таня, и, сняв обувь, припала к маминой груди. - Вот сейчас экзамены, выпускной.
  - Это верно, - вздохнула мама, немного удивившись, поглаживая Танины волосы.
   И вот Таня в своей комнате. Как всегда, светит неразлучный фонарь, поблескивает портрет на стене, и тихо идут часы.
  
  ***
  Когда в твоей жизни начинается определенный этап, когда шедшее до сих пор с постоянной неизбежностью наконец-то заканчивается - чувствуешь какое-то облегчение, и одновременно, легкую грусть оттого, что более это никогда не повторится.
  Уходила в прошлое школа, но все более родными становились учителя, верно шедшие вместе с детьми все годы. Близкими становились стены, парты, милая, исцарапанная, тщательно вымытая доска; раздевалка и столовая смотрели грустно и укоризной, ибо не войдут уже сюда знакомые им много лет лица, а грядет, подхватит эстафету, что-то новое, более молодое и задорное...
  А сейчас ты ходишь по опустевшей школе и вспоминаешь. Вот здесь впервые мы сели за парту и учились писать, а здесь нам дали возможность впервые заглянуть в микроскоп, здесь мы познали глобус, а тут пели в хоре...
  Да, никогда, никогда это уже не повторится. Никогда не побегаешь на переменке, не потолкаешься в буфете, не попрыгаешь в классы на широком школьном дворе со старыми кленами, не услышишь переливчатого голоса звонка, не помчишься, сбиваясь с ног, на урок. Никогда не испытаешь волнения, при ответе у доски, радости, от написанных красиво в тетрадке строк, не будешь чувствовать острого удовольствия при решении сложной задачи или от похвалы любимого учителя...
  Уходят в прошлое дежурства, субботники, сборы макулатуры, турпоходы, пионерские линейки, ... тихая школьная любовь.
  И грусть переполняет твое существо, и выступают на глазах слезы, когда стоишь ты в последний раз в школьном дворе, рядом с учителями, ставшими такими старенькими и маленькими.
  Сегодня Таня прощалась со школьным двором, с деревьями, когда-то посаженными ею, и поэтому, кажущимися такими необыкновенно красивыми.
  В последний раз прошлись они с Розой по школьным кабинетам. Вот кабинет литературы - величественный, опрятный, с портретами писателей на белых стенах. А вот уютно полутемный и глубокий, поражающий музейной древностью исторический кабинет - со шкафами, за стеклами которых страшные гипсовые черепа первобытных людей и грубые орудия их труда, со стендами, где сражаются крепости, герои и корабли, шумят восстания, с портретами историков, которых возглавляет мудрец Геродот. Вот страшный физический - с электрическими машинами и лампочками, а вот приятно пахнущий растениями кабинет биологии.... Прощайте колбы и реактивы, мировые карты и хитрые карточки, химические и математические таблицы. Теперь вы будете в других руках. Прощайте, я ухожу, ухожу.... В неизвестность!
  Документы вручали в огромнейшем зале дворца культуры. Чинные, нарядные, неловко-красивые выпускники получали на сцене пахнущие свежим картоном аттестаты.
  Таня волновалась, наблюдая за торжественной церемонией, а когда и ей вручили заветный аттестат - сошла со сцены вся пунцовая и счастливая, тут же попав в тесные объятия папы и мамы.
  Чудесен был выпускной бал. В белом платье Таня была восхитительной и ловила на себе заинтересованные взгляды. Они с Розой долго вертелись перед огромным зеркалом в фойе, поправляя прически и наряды.
  Пришел ансамбль из волосатых бородатых парней. Произошла магия установки и настройки аппаратуры, а затем грянул школьный вальс. Легкими лепестками и бабочками вспорхнули девичьи платья, закружились в парах строгие костюмы юношей. Постепенно осуществился переход к быстрым современным танцам. Врезали забойный рок-н-ролл и затем окунулись в завораживающие ритмы стиля "диско".
  Наплясавшись, Таня поискала глазами Сергея, и к удивлению своему, не нашла его, хотя Князев был здесь, веселился и прыгал пуще других. На вручение аттестатов Сергей приходил один, без родителей. Был он хмур и печален, будто чем-то озабочен, а затем, очевидно, скрылся.
  Потанцевав еще в общем кругу, Таня немного устала и отошла в сторонку. Около полуночи за Розой приехал отец и увез ее. Таня осталась одна. Ее почти не приглашали танцевать, видимо считая слишком уж серьезной и неприступной, и облачко грусти охватило девушку.
  ...Несколько дней тому назад их класс собирался на прощальный ужин на даче у Карамзиных. Была приглашена и Таня. Вечер получился замечательным. Родителей и учителей не было, чувствовалась полная свобода. Не было также Сергея Тимченко и Зои Калиновой.
  Было по - летнему жарко. Столы вынесли под деревья в сад. Валя угощала разнообразными салатами, молодой душистой картошкой с отбивными, румяной клубникой в сахаре со сливками, свежеиспеченными сладкими пирожками. Пока девчонки накрывали на стол, ребята подключили бобинник к колонкам и врубили "Бони М" на полную мощность.
  В бирюзовом небе парили белоснежные облака. Постепенно темнело, стали робко рисоваться янтарные молодые звезды. Было разлито пахучее вино и все смело приобщились к чему-то тайному и ранее запретному...
  Когда все устали от танцев - собрались за столом попеть под гитару. Это хоровое пение Таня запомнит на всю жизнь. Вспомнили многие старые песни - "Король - олень", "Мне нравится, что вы больны не мной", "Будет день горести"...И тогда Таня почувствовала, как крепкими корнями сроднилась с этими ребятами.
  Сейчас, на выпускном балу, она вновь остро ощутила свое одиночество, вновь почувствовала себя отделенной от всех. Как назло лезли мысли о том, что все вокруг считают ее слишком "правильной" и несколько "занудной" девушкой, с которой не слишком интересно дружить.
   Таня всегда сильно переживала от этого, чувствовала какую-то ущербность.
  Она долго пыталась наладить контакты, стать ближе к ним, усиленно пытаясь разделять их интересы. Она принимала участие в общих разговорах, поддакивала, если было нужно, усиленно смеялась, когда смеялись все, но потом ужасно уставала от невозможности быть самой собой. Ей, в конце концов, надоело играть и притворяться. Тем более что интересы окружающих девушек зачастую были мелкими, иногда - не выходящими за рамки школьных сплетен, обсуждения актрис и мод. Сами по себе эти темы были тоже любопытными, но этого было так мало и это становилось таким скучным, что Таня предпочитала уходить в свой собственный мир.... И только встреча с Антоном создала в душе у Тани уверенность, что она не одна, что есть люди, живущие по-другому, и их трогает и волнует то, что трогает и волнует ее. Но Таня была молодой девушкой, ей хотелось нравиться, чувствовать к себе внимание, а для этого нужна была контактность, популярность. Это вынуждало Таню к компромиссам, заставляло изгибаться, подстраиваться. Но сейчас она уже чувствовала какую-то усталость, опустошенность и такая грусть закралась к ней в сердце, что она покинула блещущий огнями и гремящий музыкой зал.
  Черные улицы, скверы, дома были погружены в сон. Постепенно глаза привыкали к темноте и стали различать цвета ночи. Обсидиановое, темное небо приобрело зеленовато-синие оттенки. Изредка вспыхивали серебристо-кремовые, аквамариновые жемчужные звезды. Таня зашагала быстрее, ощущая на своем лице густую листву низко склонившихся веток. Вот ее любимый парк, ноги сами завели ее на пустынную дорожку. В ночной тишине гулко звучали ее каблучки, но постепенно звук затихал...
  Она уже взлетала над спящими скамейками, над прикорнувшими во тьме одинокими каменными беседками. Тело приобрело удивительную легкость, стало легче перышка; ноги медленно покачивались, развевалось, кружилось белое платье, рельефно выделяясь на темно-синем бархате неба. Она улетала от треволнений этого суетного мира, поднимаясь над нежной листвой темных деревьев. И вот остался далеко внизу спящий город, она перебирает звезды, как драгоценные камни, отбирая розовые, желтые и синие сапфиры, травянисто-зеленые изумруды, золотисто-желтые бериллы, прозрачные, как вода, топазы, темно-красные гранаты, блещущие морской волной нефриты...
  Шорох за спиной заставил ее мгновенно вернуться обратно. Вскочила озябшая, разминая окаменевшие плечи и поправляя платье. Она на скамейке в парке, а рядом - старик с метлой в руке.
  - Ох - ты, разбудил.... Да ты спи, спи.... Эх, этакую красоту разбудил. Думал укрыть, утомилась, вижу, дочка....
  Но Таня ответила испуганно:
  - Нет, нет, спасибо...
  И помчалась непослушными, онемевшими ногами прочь из парка.
  _________________________________________________________________
  
  
  Глава 10. Сергей. "Битое стекло"
  Он выскользнул на длинный твердый перрон. Остро пахло мокрым железом, мазутом и пылью. Послеполуденное солнце сверкало в темно-желтых зеркалах луж, ослепительно било золотом с огромных стекольных пространств вокзальных окон. Легкие кремовые тучки плавно прогуливались по небу, оставляя за собой пушистые длинные хвосты. Задумчиво и совершенно беззвучно рассекал небо долгой серебристой лентой маленький, словно игрушечный лайнер. Хрипловатый репродуктор разрывался мелодиями, доказывая изо всех сил, что рановато ему на покой.
  Людская масса лилась потоком в одном направлении. Сергей шел в густоте плащей и свитеров, чемоданов и баулов, шел навстречу ослепительному солнцу, лучи которого плавно омывали прозрачный ломкий воздух, серые стены здания, остро блестели в глазах прохожих.
  Пространство привокзального буфета было наполнено янтарным цветом, золотом кипели начищенные бока громадного самовара, поставленного на возвышении ради красоты. Он нащупал в заднем кармане деньги и заказал полноватой девушке кружку густого имбирного пива и ароматный дымящийся шашлык. Затем жадно кусал жирное мясо, вытирая замасленные руки о салфетку, время от времени похлебывая желтый напиток в грубом бокале, тяжелом, как гиря. Удовлетворив первые позывы голода, стал не спеша оглядывать здешних посетителей и тут же столкнулся глазами с девушкой, притаившейся за соседним столиком за чашкой дымящегося кофе. Он вдруг подумал, что девушка наблюдала за ним, видела, как он ест. Ему стало неловко, и он перевел глаза на старичка, который похлебывал чай с лимоном, а затем на заботливую маму, которая разливала молоко из бутылки в стаканы двум малышам-близнецам, одинаково одетым, жующим пирожки и в унисон болтающим ногами.
  Уничтожив пищу, он не спеша вышел через центральный вход вокзала, спустившись по выщербленным ступенькам, закурил. Солнце било в глаза, и он вынул из нагрудного кармана темные очки. Мир сразу погрузился в таинственный темно-синий мрак, солнце побледнело, остыло, а сапфировое небо затянулось фиолетово-серой дымкой.
  Прошел мимо ленивых дремлющих таксистов через дорогу к парку. Глаза стали болеть от непривычки, и он снял очки. Сел на удобной деревянно-чугунной скамейке, затянулся острым дымком. Рядом на газоне крепкий мужчина в куртке выгуливал собаку. Он бросал палку, и коричневое мускулистое тело боксера изгибалось в прыжке. Маленькая девочка в розовом платьице и беленькой кофточке рылась пластмассовой лопаткой под деревом, выкапывая гнилые каштаны, камешки.
  Сергей бросил окурок и положил "дипломат" на колени. Он был новенький, пахнущий кожей, с блестящими замками и колесиками шифра, и, как обычно, был заперт. Тайна чемоданчика тяготила его. Что хранилось под его кожей? В голове выстраивались версии, мелькали какие-то таинственные чертежи, толстые пачки денег, любовные послания, контрабанда...
   Сергей усмехнулся. Да какое ему до всего этого дело?
  Это был уже второй его рейс в другой город с "дипломатом". И всякий раз это щедро оплачивалось. Он привык к таинственности и потому о содержимом не спрашивал, считая это бесполезным. Да и не это главное, успокаивал он себя. Это было удобно! Его обеспечивали справками для школы и хорошей оправдательной отмазкой для родителей. А самое главное - у него была Она. Она просила - он выполнял. Ее заботы были для него превыше всего! Мальвина говорила о родственниках, которым нужно послать весточку, о делах, которые срочно нужно сделать и он старался помочь ей изо всех сил!
  О Мальвине он думал постоянно. Он мечтал о том времени, когда будет рядом с ней ежедневно, когда будет представлять ее в качестве жены. Он представлял их медовый месяц - бесконечное голубое море, белый песок, пальмы. Она лежит в гамаке, бронзовая, манящая, а он дарит ей причудливые подводные цветы.
  ... Маленькая девочка, бросив лопатку, с удивлением наблюдала за собакой. У пса был добродушный вид, он подошел ближе, внимательно обнюхал девочку и лизнул розовым языком. Мускулистый дядька, так похожий на свою собаку, и мама девочки бросились к своим чадам. Сергею наскучило сидеть, и он пошел по асфальтированной дорожке вглубь.
  Чужой город лежал как на ладони - огромный, загадочный, и Сергей был путешественником, исследующим его.
  Он прошел рыночную площадь. Женщины предлагали купить цветы, но Сергей лишь улыбался в ответ.
  Железные ворота порыжели от дождей. Далее разбегались в разные стороны улицы, уютные, тихие, пахнущие листвой.
  Тихо катились автомобили. Море молодой зелени плескалось над головой. Откуда-то шли веселые, нарядные люди. Оказалось, рядом кинотеатр. Сергей постоял у афиши, глядя на рекламу американского боевика. Люди стояли в очереди за билетами. Рядом в павильоне продавали мороженое. Посидев недолго за чашечкой, Сергей рассеянно походил по магазинам, а потом вышел к маленькой речушке. С маленького деревянного мостика он глянул вниз. Цвет воды менялся - сине-оловянно-зеленый. Двое мальчишек катались на лодке. Сергей вспомнил, как он катался вот так на лодке в детстве и зажмурился, глядя на солнце. Побродив еще, он с грустью глянул на часы и, выбрав нужное направление, медленно пошел по дороге.
  Пыльный автобус долго тряс его до окраины города. Здесь, среди черепичных и железных крыш частных домов, за металлическо-деревянной лентой заборов медленно протекала патриархальная жизнь. Скрипели колодезные колеса, визжали пилы, возились в траве цыплята, лаяли собаки, по пыльным переулкам носились на велосипедах мальчишки.
  Сергей нашел нужный ему дом с темно-синими воротами. Такой же синий забор и густые ветви деревьев скрывали и дом, и двор, казалось, что оранжевая крыша дома растет прямо из-под земли.
  Сверившись еще раз с адресом, Сергей тронул синюю калитку. Она оказалась запертой. Внимательно оглядевшись, он увидел чуть повыше, на столбе медную кнопку.
  На звонок ответили не сразу, и Сергею пришлось еще какое-то время изучать унылую синеву металла. Но вот раздались легкие шаги, дверь открыла серьезная хмурая девица в розовом халате. Окинув мрачным взглядом Сергея, заметив дипломат, она молча отошла в сторону, жестом приглашая его войти.
  Развесистые густые яблони скрывали глубину двора. Две титанические дикие груши вознесли свои кроны, раскинув их шатром, создавая полумрак, тайну и уют. Заросли кустов скрывали узенькие, посыпанные гравием дорожки, одна из которых, изгибаясь, вела к крыльцу дома.
  У крыльца их встретил человек лет сорока в белом свитере. Он приветливо улыбнулся и подал руку:
  - Все в порядке? Как доехал?
  - Нормально, - ответил Сергей и подал "дипломат". - Здесь все, что она хотела передать.
  - Хорошо, - бодро сказал мужчина, подержав "дипломат" на весу.
  Затем сказал:
  - Вот что. Сейчас уже поздно. Останешься здесь. Завтра утром получишь все необходимое и уедешь.
  И крикнул в глубину двора:
  - Алена, накорми парня, будь добра.
  А потом вновь обратился к Сергею:
  - Ты не стесняйся, поужинай, отдохни. Алена покажет тебе твою комнату. Ну, а мы здесь все народ занятой, компанию составить тебе не сможем. Так что поскучай один и старайся никого особенно не отвлекать. Если что нужно, обращайся.
  Белый свитер потрепал его по плечу и исчез в проеме двери.
  Сергей огляделся. Отсюда лучше открывался двор. Грузный мужчина в майке накачивал под яблоней шину, то и дело, проверяя ее крепость нажатием толстых пальцев. Деревья от все еще заходящего солнца казались коралловыми, огненно-красными.
  Он прошелся по дорожке, осваиваясь.
  Появившаяся на крыльце Алена - высокая, худая, прямая, как палка, позвала Сергея к столу.
  Ужинал в сенях. Здесь возилась, хлопотала сгорбленная, услужливая и ловкая старуха. На стенах висели покрытые копотью и паутиной старые копии с кораблями, нарядными дамами, сценами охоты, натюрмортами.
  Сидя на шатком скрипучем стуле, Сергей с удовольствием проглотил яичницу с жареной ветчиной, заедая салатом. Старуха вышла, а рядом с Сергеем уселась Алена. В руке у нее была бутылка.
  - Выпьешь?
  - Наливай, - нарочито небрежно сказал Сергей, глядя, как красновато-коричневая жидкость льется в тусклую рюмку.
  Вино на вкус оказалось кисловато-сладким, терпким, жгучим и липким, как сироп. Внутри живота стало тепло, и Сергей стал быстро закусывать редиской с луком.
  - Ну как? - спросила она.
  - Кислятина какая-то, - ответил он, все еще морщась.
  - Напрасно. А мне нравится, - так же хмуро и бесстрастно ответила Алена и тут же унесла бутылку.
  Какое-то время Сергей сидел в одиночестве, думая, не обиделась ли она.
  Встал и вышел во двор к сгущавшимся сумеркам и стрекоту цикад.
  Было еще тепло. Сергей закурил и прошелся по дорожке. Она вела к сараю. Здесь два человека возились с подвесным лодочным мотором, собирая его. Над их головами покачивалась желтая лампа, вокруг порхали ночные мотыльки.
  Толстяк у яблони видимо давно разобрался с шиной и занимался какими-то сетями и удочками.
  Сергей дружелюбно спросил:
  - На рыбалку собираетесь?
  - Угу.
  - Далеко?
  - Ну да. К морю, - неопределенно махнул рукой толстяк, продолжая заниматься своим делом. Видимо он не был расположен к разговору.
  Сергей вернулся к крыльцу.
  "Отсюда до моря далеко", - думал он. - "Наверное, на несколько дней едут, с ночевкой, с палатками, рыбку будут ловить".
  Из дома вышел белый свитер и, не обращая внимания на Сергея, пошел к сараю.
  - Вы закончили? Ну что, бегать будет?
  - Бегать-то будет, но долго ли? - ответили ему, а один из работающих тихо выругался. Они вполголоса заговорили о своем. Один из рабочих подошел к вкопанному под яблоней рукомойнику и начал мылить промасленные руки.
  Старуха и Алена стали носить тарелки с едой на стол, врытый тут же, под яблоней. Стало совсем темно, когда все уселись ужинать. Выпили по рюмке водки, говорили мало, скупо, как будто ни о чем.
  Сергей смутился и пошел по дорожке в сад, где белела маленькая беседка.
  Блестели голубые и зеленые звезды. Сергей нашел красноватый Марс.
  Он сидел в беседке и размышлял.
  "Кто эти люди? Они похожи на инженеров на отдыхе. А эта Алена, несомненно, дочь одного из них".
  Через какое-то время он услышал шорох шагов. Кто-то, не спеша, медленно, ступал по гравию дорожки, а затем зашуршал травой. Свет крупной, желтой, как дыня, луны выхватил из темноты контуры лица Алены. На ней была теплая шерстяная накидка в клетку, башлычок скрывал длинные вьющиеся волосы, глаза в темноте казались пепельными. Она села рядом.
  - Закурим? - сказала она усталым голосом.
  Сергей открыл пачку. Огонек спички выхватил из мрака гладкое, блестящее лицо девушки.
  - Я хотела попросить у тебя сигарету еще во дворе. Но этот Сидор все время крутился рядом, мог увидеть. А отец не велел мне курить.
  - А Сидор это кто? - спокойно спросил Сергей.
  Она хмыкнула, затянулась, выставила тонкую руку с острым локотком.
  - Ты что, не знаешь Сидора?
  Дым она выпускала с наслаждением, но говорила вяло, неохотно.
  - Это тот, кто тебя сегодня встречал.
  - В белом свитере?
  - Ну, да.
  - А кто же твой отец?
  - А его здесь нет. Он укатил куда-то договариваться про товар.
  - Про какой?
  Она усмехнулась, глядя в небо и ловко сбила пепел с сигареты длинным пальцем.
  Помолчав, добавила:
  - Скучно здесь. Сидор в город ездить не велит. Сидишь здесь, как в клетке. Ну, ничего, завтра укачу, наконец, отсюда.
  - А куда вы собираетесь? - спросил Сергей.
  - Вниз, к морю. А потом, через море, куда-то под Батум. Там есть одно местечко.... Поплывем на катере. Ты представляешь, какое будет путешествие? Можно будет загорать и купаться. Класс! А деньги у меня есть. Я заработала деньги...
  - Много?
  - Кто ж тебе скажет, - скептично сказала Алена. - Ну, наверное, тысяч десять будет.
  Сергей присвистнул. В траве неистово трещали цикады. Ночь была жаркой, кусты и деревья стояли не шелохнувшись.
  Сергей не верил Алене, но подробно расспрашивать не решался. Ее тон разговор был несколько развязанным, резким.
  "Товар... Что за товар? Может контрабандисты какие-то. Хорошо зарабатывают. И я уже вплелся в это", - думал Сергей.
  Какой-то жуткий липкий страх вкрался в его сердце.
  Они говорили о каких-то пустяках, о марках сигарет и вин, об их особенностях, о том, кто, что предпочитает, но не говорили о главном - Алена старательно обходила эти темы.
  С крыльца послышался хрипловатый голос. Это старуха звала Алену. Та неохотно поднялась, потянулась, и пошла, шелестя травой. Но, потом, остановившись в темноте, сказала:
  - Да, я приходила сказать, что твоя комната уже готова. Так что можешь идти спать.
  Сергей поднялся и медленно пошел за ней. Перспектива спать в чужом доме его не радовала. Но, в то же время, сон приблизил бы его к завтрашнему дню, когда, наконец-то можно будет уехать.
  Вверху крыльца горела лампочка. Скопления мошки танцевали в золотистом свете. К удивлению Сергея, рабочие еще возились в сарае, убирая в полутьме инструмент. Старуха, звеня, мыла посуду. Где-то рядом во дворах заливались лаем собаки, и далеко слышался гудок парохода на реке.
  Сергей пошел за Аленой в полумрак дома.
  Они вошли в маленькую отдельную комнатку, по другую сторону сеней. Она была захаращена узлами, связками книг, раскладушкой, сломанными стульями. Все это Алена небрежно отпихивала ногой под стену. Комната была без окон и видимо служила чуланом.
  Лимонный свет лампочки, болтающейся на проводе под давно не беленым потолком, тускло выхватывал шаткий, потрескавшийся стол, железную кровать с матрацем. На нем лежали подушка и одеяло.
  Алена ушла, и Сергей, чувствуя усталость, с усилием закрыл тугую дверь и, раздевшись, сложив вещи прямо на стол, растянулся на старом матраце.
  Но заснуть не удавалось. Дом был таинственным и зловещим. За стеной слышалось движение, шорохи, обрывки тихого разговора. Пружины кровати давили в спину.
  "Комната, из которой никто не выходит", - пронеслось в голове.
  Он вдруг вскочил и попробовал открыть дверь. Она подалась, и он, успокоившись, вернулся на свое место. На всякий случай сунул под подушку деньги и складной нож - единственное оружие, которое имел.
  Провозившись в темноте около часа, устроившись поудобнее, Сергей погрузился в нелегкий мелькающий сон. Снился ему Сидор. Он стоял, зловеще улыбаясь, а затем руки потянулись к его горлу... Сергей почувствовал прикосновение пальцев и дернулся, схватившись за его руки, оттолкнул их от себя. Руки были тонкими, худыми, послышался легкий вскрик. Сергей мгновенно слетел с кровати, что-то опрокинув во тьме, нашарил на стене выключатель. Вспыхнувший свет озарил Алену - растерянную, ослепшую, со вскинутой рукой.
  - Ты чего дерешься? - зло зашептала она. - Ненормальный какой-то. Чуть руку мне не сломал!
  - А ты чего здесь? - жмурясь от света, недоумевая, пробормотал Сергей.
  - Я это.... Дай еще сигарет, ужасно курить охота.
  Она была в халате, измятая, волосы спутались, только глаза блестели.
  - Обязательно подкрадываться, как привидение! - сказал Сергей.
  - Тише, Сидор услышит, - зашептала она. - Пойдем со мной на свежий воздух.
  Сергей был разозлен.
  - Не хочу. Я спать буду. Бери пачку и не мешай мне...
  Она внимательно посмотрела ему в лицо.
  - Ну, как хочешь.
  Сказала и ушла, тихо прикрыв дверь.
  Спать теперь не хотелось совсем.
  "И чего она по ночам шастает", - с досадой думал Сергей, лежа на неудобном матраце, закинув руки за голову. - "Скорее бы кончалась эта ночь, да уехать отсюда".
  Постепенно успокоился. Потянулась цепочка воспоминаний, он вновь предался грезам и не заметил, как заснул. Но сон был непрочным. Чередой тянулись какие-то путаные фрагменты, время от времени он просыпался и вновь нырял в тревожный, тяжелый сон.
  Проснулся он ближе к рассвету, почувствовав потребность выйти. Идти по темному, чужому дому, греметь замками ему не хотелось, но он все же заставил себя встать.
  Вспыхнула лампа - было без четверти четыре.
  "Сейчас самый крепкий сон, а мне идти надо", - подумал он.
  Погасив свет, выскользнул в сени. Здесь царила кромешная темнота. Сергей вспомнил, как старуха закрывала вечером ставни, и выругался про себя. Не найдя выключатель, побрел наощупь, выставив руки, осторожно ступая, стараясь не наткнуться на ведро или на стул. Он совершенно потерял ориентацию и не помнил, в какой стороне входная дверь.
  Дом спал, вздыхая, храпя и ворочаясь. Наконец-то нащупав дверь, Сергей приоткрыл ее и двинулся дальше. Но эта дверь оказалась не входной, она вела в другую часть дома. Здесь было светлее. Сквозь открытое окно сочилась утренняя прохлада. Выход отыскать не удавалось, он сообразил, что зашел не туда.
  Сергей завертелся на месте. Глаза привыкли к темноте, и он разглядел просторную комнату со шторами и диваном, силуэты спящих людей. Белели простыни. Жидкий свет из окна слабо струился на крытый скатертью стол, на котором блестели часы, портсигар, зеркало, электробритва. Одежда темными сугробами висела на стульях. Кто-то из спящих сопел, ворочался, бормотал во сне. Сергей повернулся, решив покинуть комнату, и натолкнулся на низкий темный стул. Он сразу узнал дипломат Мальвины, лежавший на стуле.
  Он хотел было шагать дальше, но вдруг заметил, что таинственный чемоданчик на этот раз приоткрыт. Не понимая до конца, откуда у него эта смелость, повинуясь какому-то внутреннему чутью, он спокойно и осторожно, одним пальцем приподнял крышку. Под смятой темной накидкой что-то белело, тщательно и аккуратно уложенное. Он пошарил пальцем, взял снежно-белый пакетик, чувствуя целлофан.
  Внезапно один из спящих зашевелился, кашлянул, колыхнув воздух. Тайна исчезла, появился страх. Вздрогнув, Сергей закрыл крышку и шагнул за порог комнаты. Различив наконец-то дверь в сенях, он шагнул на крыльцо, споткнувшись, побрел по тропинке в сереющий, просыпающийся сад.
  Свежий воздух слегка вскружил ему голову. Только теперь Сергей осознал, что сжимает в руке пакетик.
  В уборной он рассмотрел его. Он был совсем маленьким, тонким, внутри был белый порошок. Сергей надорвал пакетик.
  "Наркотики" - мысль острой болью вонзилась в сердце. Он предчувствовал это. Руки вдруг сделались ватными, затряслись. Он рассеянно понюхал порошок и швырнул пакетик вместе с содержимым в темную глубину отверстия.
  Вышел, скрипнув дверью. Он еще не успел все осмыслить. Да, он раньше думал об этом, но старался не верить своим собственным мыслям, а теперь истина ударила его запрещенным приемом.
  Мир серел, становился свинцовым, затем синим. Солнце просыпалось далеко на востоке. Теперь оно поднималось до ужаса быстро и неотвратимо, жгло глаза, обволакивало мир огненной пленой.
  Но он давно уже лежал на своей койке, хотя, конечно, заснуть не мог. Мысли вертелись, никак не складываясь в цельную мозаику, в логическую цепь...
  "Они преступники. Они торгуют наркотиками.... Белая, ужасная смерть.... А я - дурак дураком! Помогаю убийцам! Не мог понять и бросить все это раньше! Думал - дефицит, лекарства... Идиот!"
  Ненависть поднималась в нем глухой стеной.
  Утром старуха кормила Сергея, а он с трудом пережевывал пищу. Все ему в доме казалось гадким, отвратительным - Сидор с полотенцем в руках, фальшивый, подмигивающий Сергею, его спутники, казавшиеся интеллигентными и добрыми людьми.
  "Не хватятся ли они пакетика?", - думал Сергей. - "Хотя, кто их сейчас пересчитывать будет".
  После завтрака, Сидор, уже свежий, выбритый, прощался с ним:
  - Скажешь, что больше передач не надо. Запомнил? Вот тебе деньги.
  Сергей молча сунул пачку в карман.
  - Алена, проведи гостя, - сказал Сидор сонной девушке, появившейся на крыльце.
  Они шли с Аленой по ярким утренним улочкам. Роса блестела изумрудными аквамариновыми капельками на траве и цветах. В небе плясало соломенное солнце.
  Шли молча, казалось, Алена еще спала. Когда подошел к остановке автобус, она сухо попрощалась, и он, стоя на задней площадке, еще долго мог видеть ее длинную фигуру, уходящую вдаль.
  
  ***
  Утренний вокзал был чистым, умытым, в мелких лужицах танцевали янтарные блестки солнца. Но Сергей не замечал этого - на душе у него было скверно. Совершенно автоматически он взял билет, влез в вагон, сел за столиком у окна. Равнодушно наблюдал, как входят пассажиры, как трогается поезд - медленно с железным стуком, постепенно набирая ход. За окном замелькали окраины города, сверкающие зеленым блеском поля, светящиеся ленты рек, кудрявое редколесье....
  Сергей равнодушно смотрел на все это. При отсутствии любви и веры, ненужность всего остального была ему очевидной. Жгучий камень давил его душу. Он осознавал, что в нем произошел переворот, причиной которого было не внезапный шок от того, что произошло этим утром, а постепенное накопление догадок и подозрений, от которых он отмахивался. Как ловко играла Мальвина на его чувствах, притворяясь, что любит его, используя его влюбленность в своих целях.
  Теперь разрозненные осколки догадок сложились вместе. Он вспоминал то, чему раньше не придавал большого значения: и хитрую ухмылку Яниса, чья машина часто торчала во дворе, и внезапные перемены настроения Мальвины, и следы инъекций по ходу вен на руке.
  Тогда он еще не пытался все объяснить, его слепила любовь, его зажигала она - своими глазами, телом, потоком мягких, ласковых, и, увы, ничего не значащих слов. Его использовали! А если их раскроют? Что дальше, тюрьма, колония? И под это его подвела любимая девушка!
  Сергей чувствовал, как закипают в горле слезы, и отвернулся к окну. Даль за окном была синяя, со стороны леса шли темные тучи.
  Сердце противно ныло.
  
  ***
  Сразу с вокзала он ринулся к ней. Ехал в троллейбусе злой, взъерошенный. Ему теперь было все равно - за время дороги он многое передумал. Он потребует объяснений.
  Он долго звонил в знакомую дверь - никто не откликался. Тогда он застучал кулаком.
  За дверью послышались слабые шаркающие шаги.
  - Кто?
  Сергей молчал.
  - Сереженька, ты?
  Дверь приоткрылась.
  -Ты чего так внезапно? Не позвонил, не предупредил, - послышался раздраженный голос Мальвины.
  - Мне уже и войти нельзя? - ровно и твердо спросил Сергей.
  Она открыла неохотно. Сергей увидел совсем другую, непривычную Мальвину - волосы спутаны, глаза раздраженно блестят, поверх комбинации накинут мятый пеньюар.
  - Я сейчас не готова принять тебя. Нельзя... - говорила Мальвина, все же отступая вглубь прихожей.
  Он втиснулся и захлопнул дверь. Они вошли в комнату.
  - Задание ваше выполнено. Товар доставлен по назначению, так называемому Сидору. Такой беленький порошочек в мешочках, - рапортовал он. - Ах, бедный Сереженька, не догадывался ведь, с чем посылает его любимая!
  Последние слова он произнес с издевкой.
  - Ты что? - удивленно широко раскрыв глаза, спросила Мальвина. - Что ты несешь?
  - Ну, давай, выкладывай, когда вы решили меня использовать? Кем там я у вас числюсь? Дурачок - посыльный?
  - Да ты пьян, - сурово сказала Мальвина. - Пойди, поспи.
  - Вот как. Ты даже говорить со мною не хочешь!
  - В таком тоне и состоянии - не хочу! Я тебя еще таким не видела!
  - Это вы меня таким сделали! А я ведь тебе верил. И еще осмелился полюбить тебя....
  Мальвина смягчилась.
  - Сергей, я конечно должна с тобой поговорить, но лучше в другой раз. Я тебе все-все объясню. Все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Сейчас мы оба не готовы.
  - Нет, как раз сейчас я готов принять любую правду. Только не ложь. Я устал ото лжи.... Мальвина, за что, ты меня так?
  Сергей почувствовал, что перешел какую-то грань, но не мог остановиться.
  - Деньги на мне зарабатывала! Вместе со своим любовником Янисом.
  - Нет! - вскричала Мальвина. - Не смей, мальчишка, щенок!
  - А я тебе так верил, так тебя любил. Ты для меня была самой лучшей на свете. И ты меня предала! Ну что ж, кажется, я тебе все сказал.
  Сергей повернулся и пошел в прихожую.
  Мальвина схватила его за рукав.
  - Сережа, не уходи... Я должна тебе все рассказать. И ты поймешь, что это не я виновата в том, что произошло. Это они, они, Сережа! Они меня вынудили, заставили. Они умеют заставить.... Будь оно все проклято!
  Охваченный ее внезапным порывом, Сергей вернулся. Полутьма комнаты не скрывала ее жалкого вида, слез на лице.
  - Ты жесток со мной, ты ничего не знаешь! Думаешь, жизнь проста, легка и радостна. Она может так скрутить человека, что поневоле ты пойдешь на недостойные поступки, а потом за свои ранние, мелкие ошибки расплачиваться будешь. Она может затянуть человека в омут, в грязь, в болото, откуда не выбраться....
  Мальвина тяжело вздохнула и села на диван с неубранной постелью.
   - Я должна тебе все рассказать.... Надеюсь, ты поймешь, что я не виновата!
  Кем я была раньше? Да, господи, представь себе маленькую девочку - пышечку, круглощекую, румяную. На головке бантик. Каждый норовил меня погладить по этой щечке, хорошо, когда еще и конфетку давал. Я верила в хороших дядь и теть, веселилась, стишки там всякие рассказывала. Танцевала при гостях, а они так весело хлопали в ладоши и хвалили меня. Маме было приятно, она любила меня демонстрировать.... Да, именно демонстрировать, но реальная жизнь вокруг была не так уже добра, в ней было больше жестокости. Сначала нас бросил отец, мне тогда шесть годиков было. При нем мы жили хорошо и даже, как я сейчас понимаю, шикарно. А уходя, отец забрал машину, часть мебели, какие-то вещи.... Часть вещей мама продала - она привыкла жить шикарно, как раньше, она привыкла к комфорту. Но потом стало хуже. Деньги закончились, мать пошла на работу, хоть она и не привыкла трудиться. Мною почти не занимались, хорошо хоть на музыку отдали.... Потом стали появляться у мамы мужчины, ведь не старая она еще была. "Товарищи по работе" иногда оставались на ночь. Помогали доставать разные вещи, дефицит. Что-то продавалось втридорога. Появились деньги. Чужие "дяди" устроили мать на работу в ресторан. Она приносила оттуда пожрать.... Потом мать стала работать секретаршей у какого-то крупного начальника. Ну и пошло-поехало. Шмотки заграничные, бусы, колье.... Помню немецкий плащ, шикарное французское пальто. И мне, конечно же, перепадало.... Девчонки завидовали, когда я в школу приходила, учителям видимо тоже завидно было - они все форму школьную требовали. Но я назло им ходила в импортном, потом - даже в брюках-клеш. Маму все равно в школу не дозовешься, а на собрания она не ходила. Требовала только, чтобы я уроков не пропускала и двоек не имела. А мне так нравилось сбегать с уроков! Мы потом с подружками красились у меня дома, чего там - ведь вся парфюмерия была французская! А потом шли в парк, или в кино. Школу я закончила не очень, потому что последний год училась спустя рукава. Но музыка оставалась моей страстью, ей я и посвятила себя.
  И тут пришла беда. Сняли маминого начальника, полетела и мама. Уже к тому времени красота ее стала блекнуть. Где-то мама все - таки работала, и мы как-то жили. И тут вдруг познакомили ее с Седым. Импозантный мужчина, богатый, только и того, что староват. Мать к нему и приклеилась. Седой увидел меня - "какая красивая у вас дочечка" - стал брать с собой в рестораны и бары, хорошо одел. В общем, приучил меня к шикарной и запретной жизни, к вещам красивым. Расширился круг моих знакомств. Как-то познакомил меня с Янисом. Парень - как парень, вроде симпатичный, умный. Но очень скользкий, хитрый. Жаль только поняла я это поздно. Ведь это он меня на иглу и посадил. Стал голову забивать всякими восточными философиями. Говорил о "другом мире", "астрале", "обновлении"...Сначала чуть-чуть попробовать дал. У него и ритуал красивый был. А потом еще - и потянулась цепочка. Он овладел мною полностью. Говорил, хочешь кайфу, гони бабки! Я давала, пока были, но сейчас ни у меня, ни у матери денег нет! Просила я его в долг, умоляла. Он соглашался, но за все надо платить.... И он решил меня использовать в своих целях. Они где-то доставали товар и реализовывали. Им нужен был курьер. Пару раз я отвезла "чемоданчик", но потом это им не понравилось, все - таки баба, все может случиться....А главное, они заподозрили слежку. Я ведь по кабакам да по хатам - примелькалась! В "Алмазе" приметили тебя. Он говорит: "Окрути этого мальчика - будет нам новый курьер". Я сначала не хотела, но он уверял, что это будет пару раз, пока они не найдут другого, более подходящего.... Ну а я возьми, да и влюбись в тебя...
  - Неправда! Если бы ты любила меня по настоящему, ты бы не подсунула мне наркотики!
  - Честное слово, Сереженька, влюбилась в тебя, милый мой мальчик! Но вот уберечь от невзгод, наверное, не смогла.... Сначала они испытывали тебя на городе. Потом доверили длительную поездку. Кстати, ты возил не только марафет, но и деньги за проданный товар. Как в последний раз.... Я не соглашалась, но они уверяли, что опасности никакой нет. Хотя, изначально было договорено, что это будет пару раз. Видишь, я жалела тебя, я пыталась тебя выгородить.... Но совсем порвать с тобой я не могу, потому что..., потому что я люблю тебя!
  Она кинулась к нему, прижавшись мокрыми от слез щеками.
  Чувство негодования и досады стали таять. Перед Сергеем развернулась во всей полноте горькая драма запутавшейся, отчаявшейся девушки, которая попала в лабиринт жизненных переплетений. Чувство теплоты и нежности вытеснило эгоистическую злость, сострадание выплеснулось наружу.
  - Как же это так все получилось, - зашептал он, гладя ее по слипшимся мягким волосам, чувствуя ее слезы через рубашку.
  Они долго сидели, обнявшись. Через время он спросил глухо?
  - А что там за наркота?
  Мальвина, всхлипывая, вытирала глаза.
  - Ох, не знаю, не разбираюсь я в этом хорошо. У них где-то есть лаборатория. И марихуану они возят откуда-то из Средней Азии. Где-то есть какие-то плантации.... Ну не знаю.... Этими поставками Сидор занимается. Янис пока еще так - мелкая сошка. Ему выгодно сделать человека рабом, посадить на иглу, а потом, пока еще можно, использовать в своих целях. Он требовал от меня, чтобы я тебя потихоньку вовлекала, но я сказала "нет", ничего делать не буду. Он издевался надо мной, насмеялся, напоминал о долгах....
  Сергей сейчас как никогда ясно почувствовал свою взрослость. Он понял, что от его твердости и решительности сейчас зависит многое.
  - Сколько же тебе нужно вернуть? - спросил он.
  Когда Мальвина назвала сумму, он присвистнул.
  - В конце недели Янис должен заехать, а у меня и половины нет.... Ох, совсем я запуталась!
  Она все же успокоилась, взяв себя в руки, освободилась от объятий и сидела одиноко, похожая на нахохлившуюся птицу.
  За открытым окном взвизгнули тормоза шин.
  Мальвина бросилась к окну, приоткрыв занавеску.
  - Ой, мама возвращается. Серенький, она тебя не должна видеть. Быстренько иди в коридор, поднимайся этажом выше, а потом уходи.
  - Как же я тебя брошу?
  - А чем ты мне поможешь? Нам, увы, нужно расстаться.... Совсем! Мне больно об этом говорить, но я и так перед тобой виновата, больше втягивать тебя в омут не хочу. Перед Янисом я как-то оправдаюсь. А ты не приходи ко мне и не звони.
  Мальвина говорила быстро, нервно, явно еще хорошо не сознавая смысла своих слов.
  - Ну, как же, Мальвина! Я ведь люблю тебя и не хочу так вдруг внезапно терять!
  Она обернулась.
  - Миленький мой, я тоже, но нельзя нам, нельзя.... Из-за меня погибнешь ты! Ну, хоть на время забудь меня! Прощай, милый! Быстро на лестницу и уходи.
  Ощущая на своих губах ее поцелуй, Сергей, взбудораженный и ошеломленный, стоял на площадке следующего этажа.
  Щелкнула дверь, затихли шаги. Наступила мрачная тишина. В этой тишине он медленно спустился по лестнице, сознавая, что остался один.
  
  ***
  Несколько вяло тянущихся скучных и серых дней были для Сергея невыносимы. Сначала он клялся оставить в покое Мальвину и никогда не приходить к ней. Но уже на следующий день он понял, что никогда не сможет забыть ее. Она являлась ему во снах, грезилась наяву, и даже то, что он узнал о ней, не могло поколебать его чувства.
  "Жизнь ее заставила быть такой. Но я должен спасти ее. Я вырву ее из этого ада... Ее ведь могут вылечить, и она избавиться от этой зависимости. Мы поженимся, и я больше никому и никогда не дам ее в обиду".
  Роль благородного спасителя переполнила его душу возвышенными замыслами. Он мечтал об их совместной жизни, счастливой и долгой.
  Как в тумане, задумчивый и мрачный, он сдавал экзамены. Первый экзамен сдал неважно. Отец требовал лучших результатов, но Сергей отмахивался, ссылаясь на усталость по окончании учебного года. Преподаватели заметили его странное состояние и, памятуя о его былых успехах, чуть завышали ему отметки.
  Получив аттестат, Сергей не остался на выпускной вечер. Напрасно его уговаривал Князев. Все окружающее казалось ему нелепой мишурой. Ему было не до веселья, а хотелось лишь видеть Ее.
  Он звонил ей несколько раз, но квартира молчала.
  "Почему она не берет трубку? Что-то случилось? Может просто никого не хочет видеть?"
  Сергей переживал, уходил за город, смотрел в блекло-синее небо, на белые новостройки окраин, на желтые пески, расстилавшиеся до горизонта, где темнел островерхими пиками еловый лес.
  Через несколько дней он все же поехал к ее дому. У подъезда стояла машина Яниса. Сергей присел на скамейку и волнующимися руками достал сигарету.
  Ярко светило летнее, песочного цвета солнце, сверкавшее в свежевымытых окнах и на молодой листве. Он наблюдал за ее окном, пытаясь затушевать в себе нарастающее чувство тревоги. Затем, не выдержав, бросил сигарету, и с непонятной ему самому яростью ринулся в подъезд.
  Не успел нажать на кнопку звонка, как дверь тут же распахнулась, словно Сергея поджидали, глядя в глазок. Он решительно шагнул в темную прихожую. Длинноволосый ухмыляющийся парень казался на две головы выше его.
  - А кто заглянул к нам в гости! Милости просим!
  Парень довольно бесцеремонно подтолкнул его к двери комнаты и распахнул ее. В следующее мгновение Сергей подумал, что попал в другую квартиру. Увиденное ошарашило его, он не узнал знакомой комнаты.
  Казалось, неуклюжий великан прошелся по этим хрустальным пространствам. Стекла шкафов торчали острыми осколками. На полу поблескивало, хрустело под ногами стеклянное крошево. Разорванные истоптанные вещи, разодранные цветные журналы, перевернутые кресла со вспоротыми брюхами и выпущенными на свободу пружинами, клочья ваты и поролона, разбитый наполовину рояль дополняли общую картину разрушения.
  На диване, на изрезанном на полоски платье и подушке, лежала Мальвина. Она была в одной комбинации, связана тонкими ремнями, беспомощно дергалась и мычала, так как рот ее был заткнут полотенцем. Ее тело было в синяках и ссадинах. Рядом, жестоко улыбаясь, в легком свитере-водолазке, стоял Янис. В его руке серебром играл нож.
  - А вот и твой дружок пожаловал, - сказал, ухмыляясь, Янис. - Ну, что же, пусть видит свою принцессу не при параде.
  Потом, обращаясь к Сергею, добавил:
  - Вот ведь упрямая.... Я ведь сказал, что никакой свободы, никакого марафету она сегодня не получит, а она...
  - Что вы хотите от нее? - глухо спросил Сергей, не узнавая собственного голоса.
  - Да ничего особенного. Пусть вернет должок. Пусть скажет, где ее мать прячет ценности. Есть там колье, золотой крестик с изумрудом, ну и прочее.... Скажет - и мы ее отпустим. А она только кричит, соседей пугает. Пусть даст знать, что не будет кричать и скажет, мы откроем ей рот, возьмем, что нам причитается и все... Правда, Фредди?
  Длинноволосый, затянувшись сигаретой, заугукал, ухмыляясь, похаживая по комнате, хрустя стеклом.
  - Может, ты ее уговоришь? - спросил Янис.
  - Вы сволочи, мерзавцы, подонки! - вырвалось у Сергея. - Нет у нее ничего. Вы и так ее уже обобрали, жизнь искалечили, разбили, что вы еще хотите?!
  - А то, что пришло время платить по счетам, - отрезал Янис. - Ты не думай, что сам чистенький. Вы давно уже одной веревочкой повязаны.
  Мальвина замычала, задергалась, и Янис вынул ей кляп изо рта.
  - Ну, что, будешь говорить?
  - Подлец! Что ты творишь, сволочь! Отпусти мальчишку, зачем его впутывать, он не виноват!
  Янис ударил ее наотмашь по лицу.
  Мальвина закричала, дергаясь, пытаясь подняться, но Фред вновь столкнул ее на диван.
  - Слушай, че мы ждать-то будем? Давай попользуемся телкой по очереди, а? - улыбнулся лошадиной улыбкой Фред.
  Сильной рукой он сжал ее лицо:
  - Заткнись, сучка!
  Двумя взмахами ножа он срезал бретельки лифчика.
  - Гады, не троньте ее! - не своим голосом заорал Сергей и, оттолкнув Яниса, подскочив к Фреду, изо всей силы ударил его ногой в живот. Тот, не ожидая от Сергея такой прыти, не успел защититься, скорчился от боли, присел. И в этот же момент Сергей почувствовал сильный удар чем-то тяжелым по голове....
   Он очнулся, почувствовав острый, удушающий запах гари. Страшная боль раскалывала голову, глаза залепила слипшаяся кровь. Тело ломило. Руки и ноги были крепко связаны.
  Сергей корчился, пытаясь освободиться от пут, слабо крикнул, но ответа не было. Комнату застилал едкий дым. Сергей с ужасом наблюдал, как языки пламени постепенно побежали вверх по шторам, затанцевали на полках шкафов, среди съежившихся изуродованных книг.
  Он завыл, задергался на крошеве мелкого стекла, зажав руками осколок, пытался перерезать ремни, но напрасно. Из кухни валил черный дым, значит, до ножа добраться было нельзя. Тогда он попытался подкатиться к тумбочке с зеркалом, думая найти ножницы. Осколки битого стекла вонзались в тело, но он не чувствовал боли. Кое-как приподнявшись, он стал валить тумбочку на пол. Дым ел глаза, и он, кашляя, торопил себя. Звонко лопнули лампочки в люстре. Наконец-то он опрокинул тумбочку, почувствовав страшную боль - языки пламени уже играли вокруг него. Он пытался найти что-то острое. Он с трудом нашел миниатюрные ножницы, зажав их пальцами, стал резать ремни, но ничего не выходило! Рядом с ним факелом занялся стул. Бросив ножницы, он подкатился к нему и свалился прямо в обжигающее нутро пламени. Стиснув зубы, воя, подержал руки в огне и вскоре смог разжать их свободно. Быстро освободив ноги, встал, кашляя, шатаясь на онемевших ногах. Пожар медленно разгорался. Дым ел глаза. Сергей чувствовал, что задыхается.
  Он бросился к дивану, размахивая руками. Мальвина была там, в дыму и уже не шевелилась. Схватив ножницы, он быстро освободил ее от пут, приподнял. Но куда бежать? Пол прихожей был в огненных цветках - горел коврик, дымилась обувь. Оставив ее у стены, он рванул занавеску, чудом уцелевшую, висевшую перед входом в прихожую, схватил обгоревшее одеяло. Потом бросился в темную ванную, куда еще не дошло пламя. Быстро набрав ведро воды, он половину вылил на себя, а другой половиной окатил девушку. Вновь набрав воды, он намочил полотенце, занавеску и одеяло. Полотенце обмотал себе вокруг рта, закрыв нос, занавеску накинул на Мальвину. Схватив одеяло, пригнувшись как можно ниже к полу, он стал неистово бить им пламя в прихожей. Затем все бросил, подхватив тело девушки, ринулся к двери....
  Подъезд уже гудел возбужденными голосами. Он не помнил, как спустился вниз, к подлетевшим красным пожарным машинам, как, почти падая, отдал завернутое в грязную с подпалинами штору тело девушки протянутым рукам, а сам добрел до песочницы и тяжело упал на деревянную скамейку.
  Пожарные раскручивали шланг. Вверху, пробившись сквозь лопнувшие стекла, вовсю полыхало пламя, выпуская багрово-черные клубы дыма.
  Он тускло смотрел на веселое небо, на мирный песок, чувствуя себя опустошенным. Горели руки, лопнувшие от ожогов, все еще кровоточила голова.
  И в тот момент, когда он увидел подбегавших людей в белых халатах, он провалился в бездну.
  _____________________________________________________________________________ Конец 1 части
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"