Да если вдруг еще Нина кому-нибудь свой сон про Варю начнет рассказывать? Опять разговоры, что ли, пойдут? А это кому-нибудь надо? Нет, как все сложно и несправедливо в этом мире!
Заречная же нашла Бориса вовсе не за рыбалкой. Хотя удочки и стояли рядом с ним на берегу, и были готовы поймать рыбу, но сам он что-то писал в тетрадке.
- Ниночка! Это ты!
- Я. А что ты делаешь, Борис?
- Как всегда, работаю. Знаешь, я хочу написать про Соню. Она так за этот год изменилась! Сказали бы мне раньше, что она такой красавицей станет, ни за что бы не поверил. И в ней что-то такое появилось, что глаз не отвести!
- Борис! Она тебе так нравится?
- Нравится? Да я от нее в восторге, и о ней, действительно, надо обязательно написать.
- Да? А про Любовь Андреевну ты ничего сочинить не хочешь?
- Про Раневскую? Эта мысль, конечно, интересная, но как-нибудь потом.
- Почему? Она - женщина, у которой все было, а теперь совсем ничего не осталось.
- Так уж ничего?
- Конечно. Живет с Лопахиным, ни на что не надеясь. А вдруг тот на ком-нибудь захочет жениться? Что с ней тогда будет? Куда она пойдет?
- На ком, к примеру?
- Да на той же Софье Александровне, Борис!
- И почему именно на ней?
- Потому что она богатая невеста, и вы все на нее так смотрите.
- Как так? И кто все?
- Все мужчины. Только вот я понять не могу, чем она вас всех взяла, объясни! Разве нет?
- Ниночка! Возможно, ты в чем-то права.
- Тот же Лопахин все-таки в свое время на ней не женился и почему-то ее раньше тоже не замечал. А сейчас я же вижу, как он на нее смотрит, даже при той же Раневской.
- Понимаешь, Сонечка вернулась из Парижа совсем другой женщиной, и в ней появилось что-то такое-этакое.
- Что еще такое?
- Не знаю, как тебе объяснить, но она как-то поняла, что имеет власть над мужчинами.
- Власть?
- Да. У нее такие глаза... Ты не знаешь, но, когда я встречаюсь с ней взглядом, просто обо всем забываю.
- Даже обо мне?
- Нет, что ты! Разве это возможно? И почему ты на меня так грустно смотришь? Тебя мои слова расстроили?
- Нет, ведь я знаю, что мы скоро поженимся, потому что так долго шла к своему счастью.
- Да ты и не обращай внимания на мои слова, но мне так хочется написать про Соню, и вообще все эти дамы для меня лишь прообразы действующих лиц, а я только тебя люблю.
- Я знаю.
- Так ты же у меня умница!
- Конечно. И всегда была такой была. Но знаешь, я устала тебя ревновать.
- Ниночка! Поверь, тебе совсем не о чем беспокоиться. Роман с Ириной Николаевной Аркадиной стал для меня хорошим уроком. И...
- Что и...?
- Понимаешь, только рядом с тобой я могу писать, а это для меня очень важно.
- Вот как? Ну, тогда это все меняет.
- Кстати, Лопахин сказал, что в годовщину ухода Войницкого он хочет сделать здесь поминальный обед.
- Почему тут, а не в бывшем доме Сони?
- Потому что, во-первых, он бывший, а, во- вторых, он хочет помянуть всех - и Ивана Петровича, и Варю, и Соленого, и Аркадину.
- Ирину Николаевну тоже?
- Да.
- Что ж, я думаю, что мы с тобой обязательно на этом обеде будем. Ты, надеюсь, не против?
- Нет, конечно. Все-таки утонувшая Варя была моей подругой, да и других жаль.
- Вот и хорошо.
- Но знаешь, Борис, я хочу тебе кое-что рассказать.
- Да? Так, конечно, расскажешь, но потом, а сейчас пойдем в дом. Все равно у меня сегодня почему-то не клюет. Очень чаю хочется. И еще эта жара бесконечная!
- Пойдем.
Тем временем Ирина Сергеевна также решила отправиться к озеру. До ее отъезда за границу оставалась где-то больше месяца, и у нее просто не было сил без конца заниматься языками. Она пошла к развалинам и неожиданно увидела, что рядом с ними на камне сидит Раневская.
Та же в этот момент размышляла о своей жизни и произошедших тут год назад событиях. Может быть, мне пора отсюда уехать? Нет, место здесь какое-то нехорошее, проклятое! Столько непонятных уходов! До сих пор не понимаю, как я пережила все то, что здесь произошло. Но, к счастью, уже год с них минул...
Думаю, что какие-то деньги мне все-таки Лопахин даст, если я захочу его покинуть, свобода в отношениях, как я понимаю, для него важна. Да и у меня есть еще несколько украшений, не все же я продала. На жизнь в Европе, конечно, не хватит, но в уездном на городе вполне, а там, может быть, и какой-нибудь купец на меня позарится, все-таки я дворянская кровь. Нет, отсюда надо однозначно уехать. Зачем я здесь?
И тут она, наконец, увидела приближающуюся к ней Ирину Прозорову, и та ей улыбалась
- Здравствуйте, Любовь Андреевна.
- Здравствуйте, Ирина. Вы тоже сюда пришли?
- Куда еще идти, как не на озеро? Тут хоть у воды какая-то прохлада, и приятный ветерок дует.
- Говорят, Ирочка, вы скоро едете за границу?
- Да.
- Передайте от меня привет Парижу и милой Франции. Там очень хорошо. К сожалению, я никогда их уже не увижу! И Неаполь, увы, тоже. Вы в Италии будете?
- Собираюсь.
- Там тоже очень красиво. Я там была с ... Впрочем, неважно с кем. Но мне пора уже возвращаться в дом. Кстати, вы Ермолая Алексеевича там сегодня не видели?
- Нет.
- Странно, из поместья своего он уехал, а сюда не приехал, получается, я раньше его сюда добралась.
- Так у него дел много.
- Да-да. Кстати, вы видели эту табличку?
- Какую?
- Вот эту на развалинах. Она такая маленькая. Вот эту!
- Конечно. Но, к сожалению, прочесть то, что на ней написано, уже невозможно, хотя какие-то буквы еще можно различить.
- Да, все уже стерто, хотя...
- Что?
- Но ведь это...
- Извините, Любовь Андреевна, но вы, правда, понимаете, что на ней написано?
- А вы разве нет?
- Нет.
- Но мне пора идти, Ирочка. Наверное, Ермолай уже в доме.
- Подождите. Что же все-таки за текст на этом квадратике?
Но Раневская ее уже не слышала, а торопливо шла в сторону дома.