1     2     3     4     5 (будет позже)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Дела давно минувших дней

1

26 число месяца Сирени 3276 года
Море Штормов

        ...Вдох.

       Спокойствие.

       Ошибка недопустима.

       Красноватая жидкость в помятом ковшике почти закипела — и следующее мгновение решит всё. Если его не снять с огня вовремя, то все старания — насмарку. Шутка ли, в течение двух часов старательно выверять дозу ингредиентов, добавлять каждую щепотку в строго отведённое время (не секундой позже!) и следить, чтобы жидкость не только не закипела раньше срока, но и не остыла ниже положенной температуры. Столько труда лишь для того, чтобы постыдно оплошать в самый ответственный момент? Только не снова!

       Выдох.

       Три.

       Два.

       Один!..

       С ловкостью уличного воришки я схватила ковшик и убрала подальше от очага. Швырнула в варево горсть сухих корешков огнецвета и, рухнув на пол, забилась под стол. Синнор¹ Хайме уже сидел там, обняв колени, и невозмутимо жевал яблоко. Восторженно глядя ему в глаза, я вслух досчитала до десяти — этого достаточно, чтобы вызванные огнецветом испарения стали безвредны — и вскочила на ноги, едва не расшибив затылок о тяжёлую столешницу. Вот он момент истины. И... Получилось!

       Ликующий вопль разнесся не только по камбузу и, подозреваю, далеко за его пределами. Пока я выплясывала победный танец, синнор Хайме деловито подошёл ближе и присмотрелся. Потом принюхался. Пробовать не решился.

       — Идеально, — заключил он, похлопав меня по плечу. — Молодец, девочка.

       Я гордо вскинула подбородок. Пусть и потребовалось несколько дней неудачных опытов, но всё-таки справилась я довольно-таки быстро, и тут есть чем гордиться.

       — А теперь проваливайте, алхимисты недоделанные, — прорычал Бальдо, сердито притопывающий сапогом. — А то за борт вместе с манатками выкину!

       — Погоди. — Торжественно вручив побелевшему от наглости коку огрызок яблока, корабельный хирург принялся неспешно собирать мешочки с порошками и травами. Риккардо и Рино, чистившие картошку на приличном расстоянии от очага, в голос засмеялись. Это был опрометчивый поступок, и огрызок незамедлительно врезался племяннику кока в лоб, вызвав ответную бурю негодования. Как ни прискорбно, всё идёт к тому, что тёплые отношения с яблоками и дядей у бедняги не сложатся никогда.

       Стараясь больше ни на что не отвлекаться, я вооружилась тяжелыми щипцами и выудила из поалевшей жидкости овальный камень с зеленоватыми прожилками. Если корни огнецвета можно оставить ещё на несколько минут — пять, не больше! — то с камнем лучше не шутить и спрятать в мешочек.

       Я отчётливо слышала скрип зубов Бальдо, которому требовался очаг. Пользуясь разрешением капитана, мы хозяйничали непозволительно долго, но высокая наука не терпит несвоевременной спешки!

       Сложные моменты были позади, и дело оставалось за малым — процедить полученную жидкость, чтобы избавиться от лишнего, остудить, перелить в серебряный кувшин и спрятать в тёмном месте на две декады.

       — Чтоб я больше вас тут не видел, вредители! — проорали нам вслед, когда мы наконец покинули негостеприимный камбуз.

       — Почему сразу вредители? — обиделась я. — Для общего же блага стараемся!

       — И всё-таки, девочка, больше не кидай в огонь аранийский «орех». — В тоне синнора Хайме не было осуждения, он-то знатно повеселился. А я и кок, случайно оказавшийся рядом, с ужасом вопили, когда едкий дым окрасил нас в «восхитительный цвет весенней травы на горном лугу», дав повод ещё и поэтично настроенному в тот день капитану поиздеваться над нами. Кто бы мог подумать, что нужный мне ингредиент и проклятый «орех» окажутся так похожи внешне? Почти идентичны! И, к слову, зелёные разводы до сих пор до конца не оттёрлись с наших лиц, поэтому расположение Бальдо я потеряла надолго.

       После недолгих метаний — время не ждёт! — мы приютились в скромной каюте синнора Хайме. Я бережно водрузила помятый ковш на узкий столик. Время избавиться от огнецвета, пока вместо нейтрализации вредного осадка от листьев свейга не началась обратная реакция. Учитель протянул миниатюрное сито, и я с усердием приступила к очистке.

       Путём моих запредельных стараний и неусыпного контроля синнора хирурга мы добились того, к чему стремились — изготовили изумительно алые Слёзы Илирру. И это настоящее чудо — сотворить из яда спасение.

       Помимо гнусного «ореха» и прочих взрывоопасных веществ изобретательные аранийцы подарили миру вещество, которое было незаменимо в любом морском путешествии, длившемся больше декады. Достаточно всего десяти «слезинок» на бочку, чтобы пресная вода оставалась если не предельно свежей, то годной к питью на куда больший срок, чем обычно. Аранийское зелье считалось не более чем легендой или давно утерянным в веках секретом, и я пришла в дикое изумление, узнав, что сказка на самом деле — реальность, с тайной которой знакомы далеко немногие.

       Синнор Хайме оказался настоящим гением, и я без стеснения созналась, что буду ему поклоняться. Если он и удивился, то виду не подал.

       Стыдно признаться, но в моей не столь продолжительной жизни меня мало что интересовало серьёзно. Да, мечта повидать мир захватила разум, но путешествие ради путешествия — это не то дело, которому посвящают всего себя. Путь без цели — не более чем развлечение. У меня не было стремления посвятить себя настоящему делу, как у синнора Хайме. Теперь же...

       Когда капитан Торрегросса заметил, что я изнываю от скуки, и предложил помочь корабельному хирургу с мелкими поручениями, я не стала отказываться. Возможность пообщаться с кем-то кроме Жана и отвлечься от унылых мыслей была для меня глотком свежего воздуха. А понаблюдав за изготовлением снадобья от... похмелья, я пришла в неописуемый восторг. Кропотливая, почти ювелирная работа вызывала восхищение и желание научиться делать так же. Естественно, причина не крылась в моём интересе к похмелью как к таковому.

       Сама от себя я такой прыти не ожидала, но синнор Хайме на просьбу научить меня чему-нибудь отреагировал вполне спокойно, совершенно не удивился подобному выпаду. И по счастливой случайности, ленивая мечтательница из Аланора стала старательной ученицей корабельного хирурга «Марины», в прошлом известного ранадского² лекаря и... ядодела.

       В отличие от капитана, учитель своё прошлое как зеницу ока не оберегал. Он был довольно разговорчив и почти не уступал в этом искусстве Жану. Совсем скоро я была в курсе, что в юности, будучи не старше Рино, он попал на борт авэллийского военного корабля. Правда, задержался в море недолго и всего спустя год отправился в Аранис воплощать в реальность настоящую мечту. Мечте — учёбе в Академии Семи Наук — он подарил последующие семнадцать лет жизни.

       Таким образом, в полку поводов для поклонения прибыло, ибо попасть в закрытую Академию было так же просто, как воцариться на альбиорском престоле.

       После Араниса синнор Хайме вернулся на родину, в Эльду, где прослужил короне больше десяти лет. Хоть челюсть моя неприлично отвисла, и на языке вертелся вопрос, каким образом человек с такими знаниями, возможностями и перспективами попал на авэллийский капер, коней я попридержала. Не хотелось бы сыпать соль на раны, которые, несомненно, имели место быть. А я и так возмутительно нетактична в некоторых вопросах.

       Наконец, запрятав Слёзы Илирру на дно внушительного сундука, мы облегчённо выдохнули — несколько дней кропотливого труда не прошли даром. Окрылённая успехом, я уже была готова к новым подвигам, но синнор Хайме особо не торопился. Обрадованный появлением ученика, обычно он нещадно гонял меня и по вопросам теории и по практике, но сейчас решил отдохнуть. Выудив из-за пазухи неизменную флягу, он глотнул неведомое мне содержимое и блаженно прикрыл глаза.

       На первый взгляд эльд мог казаться рассеянным старичком, любящим приложиться к бутылке по поводу и без, но его подходу к делу можно было только позавидовать. В вотчине корабельного хирурга царил идеальнейший порядок — каждая склянка со снадобьем, мешочек с травой и опасного вида инструменты находились строго на своём месте. Когда же дело касалось применения знаний на практике, ему и вовсе не было равных — матрос, намедни сломавший руку, при каждой встрече кланялся хирургу и благодарил за чудодейственную мазь, превращавшую боль в неприятный, но терпимый зуд.

       И такой талант прозябает в неизвестности! Ведь вместо маленькой каюты на борту «Марины» у него мог быть дворец в Ранаде, Мирии³, Агирне или даже Аланоре. Не понимала я в виду своей, наверное, молодости подобного затворничества. И как же любопытно мне было!

       Пока учитель, отдыхая, восседал на сундуке, я любовно смахивала пыль с корешков книг небольшой кисточкой. Небольшая библиотека синнора Хайме хранила знания на все случаи жизни, необходимо было оберегать и трепетать над каждым листом. Жаль только, что я не знакома с аранийским языком, на котором написаны добрые две трети из них.

2

        Невероятно.

       Раньше я даже одевалась без помощи камеристок крайне редко, теперь же со спокойной душой и без пререканий занималась уборкой и прочими вещами, которые избалованным жизнью аристократам должны сниться в ночных кошмарах. Что-то во мне серьёзно изменилось, и я не могла понять — к лучшему или наоборот. Однако, скучать и хандрить мне больше не приходилось, посему, думается, что ни делается — оно к лучшему. Пусть и сомнительному.

       Сдувая пылинки со внушительного на вид фолианта, я не сразу догадалась, что именно смущает мой взор.

       — Это же... алегарский? — я осторожно коснулась почти стёршегося тиснения на грубой коже. Знакомы были не только фигурные буквы чужого языка, но и герб уничтоженной династии и города, от которого остались лишь обугленные руины. Не выдержав, я взяла книгу в руки и уселась рядом с учителем на сундук. Листы давно пожелтели от времени, но чернила по-прежнему оставались яркими, словно записи делались вчера. Надо признать, по части изобретательности алегарцы мало уступали аранийцам, и стойкие чернила были полезной, но малостью из всего того, что они подарили миру.

       Пока синнор Хайме одаривал меня сомневающимся взглядом, я перевернула несколько страниц и пробежалась глазами по тексту. Под плотным переплётом пряталась целая энциклопедия, труд чьей-то жизни, положенной на изучение... ядов. Полезные труды, ничего не скажешь.

       — Ты знаешь этот язык? — Учитель обратил внимание, что я бормочу вслух, скользя взглядом по открытой странице. Удивительно, при должном объёме знаний можно излечить и убить человека одним и тем же веществом. Незаметно, без подозрений вертеть чужой жизнью по своему усмотрению. Звучит так же заманчиво, как пугающе.

       — Знаю. — Кивнула, закрыв книгу — успею ещё ознакомиться, учитель не откажет, скорее, поощрит. Интересно другое. — И вы?

       — Само собой.

       Разумеется, глупый вопрос. Семнадцать лет в Академии — и не знать алегарского? При том, что все семь наук, почитаемые аранийцами, не только не чужды Востоку, но некоторые даже изучены и развиты куда сильнее. Зайдём с другой стороны.

       — Это герб династии, веками правившей Бейсой, — я ткнула пальцем в стилизованного ястреба, раскинувшего крылья над опрокинутым полумесяцем. — Город сожгли сорок три года назад вместе с Великой Библиотекой, и держать в руках эту книгу — великая удача, ведь от Бейсы остались руины и пепел.

       — Верно, всё наследие Жемчужины Тысячи Островов — выжившие люди и подобные артефакты. К сожалению, спасать ни то, ни другое никто не торопился, потому сегодня сохранилась лишь щепотка памяти и знаний. — Учитель тяжело вздохнул, прикрыв глаза. — Разрушить куда легче, чем сберечь, девочка. Война убивает разум в людях, и они бездумно сметают всё на своём пути ради внушенных целей. Так было и в Бейсе — театр абсурда и жестокости. Ты знаешь, что дворец султана подожгли сами алегарцы, чтобы нападавшим не досталось ничего?

       — Да, — я кивнула. В Бейсу явилась слишком большая сила, чтобы город устоял. Нет ничего удивительного, что гордые алегарцы не захотели ничего оставлять врагу. Однако жестокости ни альбиорцев, ни авэллийцев с эльдами это никоим образом не умаляет. Синнор Хайме прав — война убивает разум.

       Бабушка по понятным причинам редко вспоминала о своей прошлой жизни, когда её звали Айше и она была младшей сестрой султана Баязида, последнего правителя Бейсы, Жемчужины Тысячи Островов. Дед же, побывавший в самой гуще событий, из бескрайнего уважения к супруге тоже не распространялся о той военной кампании. Но возмутительно бестактные внуки на то и были возмутительно бестактными внуками, чтобы вызнать всё до мельчайших подробностей.

       Когда дворец охватило пламя, в нём ещё оставались люди. И немало. Обитатели гарема, слуги и все те, кто не мог держать в руках оружие и сражаться среди воинов султана, и те, кому некуда было бежать в охваченном сражением городе. То, что флот Двадцати Королевств явился не с мирными намерениями и даже не ради грабежей и наживы, а с целью убийства и истребления, для мести за разграбленные острова Эльды, секретом не было. Команда капитана Танлея сошла на берег, и когда в одном из глухих коридоров дворца они натолкнулись на горстку женщин и евнухов, пытавшихся спастись в суматохе, обе дочери султана Баязида бросились на кинжал. Не раздумывая, расстались с жизнью, чтобы не достаться врагу. Пугающая решительность, достойная восхищения и скорби. Айше не смогла убить себя, зато оставила деду шрам на всю жизнь, и будь она немного выше, то для моей семьи всё могло сложиться иначе. Вернее, не сложиться вообще.

       Думаю, герцогиня Танлей не простила и даже не пыталась простить тех, кто уничтожил её семью и стёр с лица земли дом. От Бейсы остались обугленные руины, а от династии правителей — лишь она одна, испуганная шестнадцатилетняя девушка, попавшая в руки альбиорцев. Всё же полюбив деда, обретя новый дом и новое имя, она вряд ли смогла простить ему то, что пушки «Вальгара» стреляли по Бейсе. Наверняка она не раз размышляла, что было бы, если корабли эвбейцев не попали бы в шторм и пришли вовремя... И я не могу её осуждать. Как не могу осуждать и деда, принимавшего участие в сражении. У медали две стороны, и всё случившееся неоднозначно. Принцип «око за око» будет существовать, пока существует человечество. А значит, и дальше будут гореть города и умирать мирные люди.

       Не сыпали ли мы бабушке соль на раны, когда требовали учить нас алегарскому языку и будить те воспоминания, которые, без сомнений, причиняли боль? Глупые эгоистичные дети. Я совершенно не помню выражения её лица, когда мы расспрашивали о Бейсе — она всегда смотрела в окно, в сторону моря. Где-то там за горизонтом был её сгоревший дом, кости брата, племянниц и других близких людей. А мы всё расспрашивали, правда ли, что в Бейсе было больше фонтанов, чем домов...

       Всё, что осталось от принцессы Айше — лишь болезненные воспоминания, которые мы бессовестно ворошили.

       Я стянула с шеи подвеску. На простом кожаном шнурке в затейливой серебряной вязи прятался изумруд размером с ноготь. На обратной стороне вязь складывалась в рисунок — ястреба над полумесяцем. Когда бабушка дарила мне подвеску, что она хотела сделать? Подарить внучке дорогую для себя вещь или избавиться воспоминаний и боли?

       Если подумать, я слишком мало о ней знаю, ход её мыслей так далёк...

       Я молча протянула учителю подвеску. Эльд без особого интереса повертел украшение в пальцах. Когда он разглядел герб, его глаза удивлённо округлились.

       Я грустно кивнула:

       — Ещё одна щепотка воспоминаний. Моя семья отметилась в той военной кампании.

       — Искусно сделанная вещица, — хмуро заметил синнор Хайме. — Но это всего лишь пылинка на фоне всего, что было потеряно.

       — Учитель, я могу взять книгу себе? — я решилась на несусветную наглость и в ответ на немой вопрос, застывший на лице хирурга, продолжила: — Подвеска — украшение моей бабушки, она алегарка. Из Бейсы. Понимаете... — я запнулась. Что он поймёт, если я сама не понимаю, что несу? — В общем, я даже не знаю, стоит ли это делать... Думаю, она очень любила свой дом и город. Бейсу осаждали, а потом жгли и грабили у неё на глазах, и когда дед забрал её в Альбиор, всё что осталось — так это пепел на руках. Да, энциклопедия ядов не лучший подарок не интересующемуся человеку, но... но, быть может, она знала того, кто её написал? Может, это был известный в Бейсе учёный, о котором она слышала?.. Про яды же мог написать лекарь, к которому обращалась её семья?.. Если честно, я не знаю, правильно ли поступлю, но мне бы хотелось подарить книгу ей. Просто дать ей что-то взамен подвески... Вот. Глупое желание, да? Благие намерения — они такие.

       Синнор Хайме некоторое время смотрел на меня изучающим взглядом. И ещё бы не смотрел! Такой ерунды наговорила...

       — Хорошо, бери, — вдруг разрешил он. — Всё равно я её украл.

       Теперь пришла моя очередь удивляться:

       — У когоо-о?

       — У хозяев, полагаю. Я пробрался в горящую библиотеку и сумел вынести несколько книг. Чуть не задохнулся, кстати, — хирург поморщился. — Но авантюра того стоила.

       — Так вы тоже были в Бейсе?

       — Именно так. Отец прочил мне славное военное будущее. Благодаря его влиянию и золоту я очутился на галеоне «Принц Рамиро». Мальчиком на побегушках у высокопоставленной особы. — Синнор Хайме погладил куцую бородку. — Только ожиданий батюшки я не оправдал и, сойдя на берег, славно рубить головы алегарцам не помчался. Уж больно любознательный был и не слишком кровожадный. Благо сам батюшка остался в Ранаде и позора сего не наблюдал. — Он потешно развёл плечами. — И, потеряв монсеньора в толпе атакующих, я бесстрашно отправился искать Великую Библиотеку. О ней ходили слухи как о величайшем кладезе знаний, а это было мне куда интереснее, чем злые алегарцы, в чей дом мы вторглись. Хоть и не без оснований.

       Библиотеку, прилегавшую к Университету Бейсы, любознательный эльд нашёл уже охваченной пожаром. Авантюрный дух возобладал над здравым смыслом, и он сломя голову полез, куда не следовало. Зрелище перед глазами предстало безрадостное — дюжина мертвецов и пылающие стеллажи. Это впечатлило его куда больше бойни на улицах, и Хайме Дуэр, младший сын эльдийского генерала от кавалерии в отставке, твёрдо решил, что военной карьере в его жизни не бывать.

       — Поступок был скорее безрассудный, чем героический, — откровенно признался учитель. — С тем же успехом я мог броситься на дюжину бейситов с одной лишь зубочисткой. Недолго думая, я сунулся в самое пекло и даже не понял, зачем.

       — Иногда шестое чувство над нами издевается и заставляет лезть в пекло без особых причин, — закивала я, вспомнив приснопамятную вылазку во время шторма и едва не поинтересовавшись, не били ли синнора Хайме головой о какую-нибудь карету незадолго до высадки.

       Задерживаться в полыхающем здании было смертельно опасно, но эльд, прежде чем убраться наружу, успел собрать несколько книг, разбросанных возле ближайшего мертвеца, походя зарубленного чьей-то саблей. Алегарец пытался спасти ценные знания, но натолкнулся на врага, которому до знаний дела не было. Война Двадцати Королевств с Алегаром, Эвбеей и даже междоусобицы нередко заканчивались неразумным уничтожением всего подряд. Даже если это «всё подряд» при должном внимании могло принести пользу. А коль в чьём-то сознании укоренились понятия «язычники», «ересь», «оскорбление Высших Сил» и другие, подобные им, то уничтожение приобретало окрас чудовищно бессмысленного.

       Так, сорок три года назад совместная военная кампания Альбиора, Эльды и Авэллы стёрла с лица земли Великую Библиотеку, Университет, ни в чём не уступающий аранийской Академии, и саму Бейсу — Жемчужину Тысячи Островов и Город Сотни Фонтанов. Хотя первоначальной целью похода было ослабить алегарский флот, успехи на море вдохновили адмиралов нанести удар и по суше. Теперь остров Айрэ, бывший форпостом Алегара в Вольных Морях, поделён на три части и застроен фортами Альянса. Великая и в то же время страшная победа.

       — В тот день я впервые повстречал Джулио. — Учитель продолжал предаваться воспоминаниям полувековой давности, а я любознательно прислушивалась. — Подумать только, сколько лет уже минуло, — он задумчиво почесал затылок и хлебнул из фляги. Она у него бездонная, что ли?

       — Джулио? — не поняла я.

       — Джулио, — кивнул синнор Хайме. — Джулио Торрегросса.

       Отец капитана и Беатриче! Флот Альянса был невероятно огромен, и нет ничего удивительного, что в роковой битве при Бейсе отметилось так много людей, но до чего же причудливы переплетения судьбы!

       — К чести бейситов, они сражались до последнего и наших потрепали знатно.

       Когда некуда отступать, только и остаётся, что сражаться до последнего. Флот Бейсы был разбит незадолго до вторжения, а подмога не успела подойти. Или не захотела. Алегарские султанаты веками грызлись между собой, а правители Эвбеи всегда были себе на уме. После разрушения Жемчужины, когда корабли Альянса стали представлять реальную угрозу господству алегарцев на Тысяче Островов, на востоке началось объединение под рукой сильного правителя. Ответного удара ещё не последовало, но жители Двадцати Королевств и Алегара не без повода слишком ненавидят друг друга, чтобы обойтись без новых столкновений.

       — Я с радостью рассматривал свой мародёрский улов и даже не заметил, что через мгновение меня могут проткнуть копьём.

       Непозволительная невнимательность едва не стоила синнору Хайме жизни. Однако у Высших Сил или кого-то ещё были иные планы, и его спас нож. Чужой нож, со свистом пролетевший над его головой и вонзившийся в горло подкрадывавшегося алегарца.

       — Наверняка ты слышала поговорку, что авэллийцы рождаются с кинжалом в зубах. Я имел возможность в этом убедиться. Удивительное мастерство. Я бы даже сказал искусство.

       Я неуверенно кивнула. Про авэллийцев вообще много чего говорили. Особенно, если дело касалось ядов, кинжалов и трагичных междоусобиц. Уж на поприще интриг и устранения соперников южные соседи Альбиора давали фору оставшимся девятнадцати королевствам. Что уж там, даже эвбейцам. Если б не внутренние дрязги, Авэллийская империя и по сей день была бы крупнейшим государством на материке. Если не единственным.

       — Несколько авэллийцев отбились от своего отряда и весьма удачно наткнулись на меня. Не повстречай их, я так и остался бы в Бейсе. Мёртвый.

       Отряд союзников держал путь к берегу, и он присоединился к ним. Найти своих среди узких улочек было маловероятно, поэтому долго он не думал. Лихо орудующие кинжалами авэллийцы представлялись наиболее благоприятным эскортом в безопасное место. А убивший алегарца Джулио Торрегросса руководствовался принципом заботы о приручённых и сам настоял, чтобы щуплый эльд следовал вместе с ними.

       — Вторжение шло не так безукоризненно, как могло показаться на первый взгляд. Можно сказать, Альянс наступил на свои же грабли.

       — Вы имеете в виду форт?

       — Верно.

       Когда речь заходила про форты, охранявшие Жемчужину, дед становился мрачнее тучи и отказывался что-либо обсуждать. Полагаю, не он один. Блестящая операция, тщательно спланированная и великолепно исполнения, благодаря которой корабли Альянса беспрепятственно подошли вплотную к Бейсе, полетела коту под хвост, когда одурманенные успехом часовые упустили алегарских диверсантов. Один из фортов, все его пушки и боеприпасы вернулись под контроль противника. Хоть и ненадолго, но отомстить алегарцы успели знатно.

       — «Принц Рамиро» благополучно ушёл на дно вместе со множеством других кораблей, — посетовал учитель. — Это был довольно унизительный ответ.

       — Надо думать...

       — Пока мы оставались на Айрэ — задача-то заключалась в полном захвате острова, — я быстро сдружился с Джулио. Монсеньор сложил голову где-то на улицах Бейсы, а кроме него до меня особо дела никому не было, посему я везде таскался за авэллийцами. Тем более, свои же могли меня и застрелить за нарушение субординации, трусость, неисполнение приказов и что-нибудь ещё. Поводов я предоставил достаточно.

       Джулио Торрегросса был старше Хайме лет на пять, но в военном мастерстве обошёл его, будто место имели все двадцать. Обаятельный молодой человек с повышенным чувством справедливости взялся приглядывать за походя спасённым эльдом, а тот отвечал ему безмерным восхищением. Учитель признался, что это покровительство спасало ему жизнь не один раз. Наше бытие определяется умением выбирать друзей, как говорил персонаж очередной душещипательной истории Себастьена Мерра. В небытие этого персонажа, к слову, отправила рука друга.

       — После Бейсы наши пути быстро разошлись. Вернувшись с Тысячи Островов, я разругался с отцом, расстроил матушку и отправился в Аранис. Чувствовал, что моё место там, а не на поле боя. Джулио же начал строить военную карьеру на авэллийском флоте. Довольно успешную, как я потом узнал. Заслужил высокую должность, водил дружбу с высокопоставленными шишками в мундирах — он был в почёте даже у вас, альбиорцев. Бейса многое определила в дальнейшей жизни тех, кто видел последние дни Жемчужины Тысячи Островов.

       Многое в нашей жизни может определить не только грандиозное событие. Но и всякая мелочь, раз споткнёшься — вовек не поднимешься. У Джулио Торрегроссы была интересная судьба и великое будущее, но как-то же он оказался предыдущим капитаном «Марины», пиратом и разбойником, пошёл против императорского флота. Обо что споткнулся перспективный и не обделённый талантом военный, водивший дружбу с альбиорцами? Да и сам корабельный хирург вполне заслуживал большего.

       — В следующий раз я встретил Джулио спустя многие годы. Если память не изменяет, то прошло двадцать восемь лет. Впрочем, память мне никогда не изменяет.

       Учитель не соврал — память у него действительно была феноменальная. В кропотливой работе алхимика, врача и ядодела наиболее полезное умение.

       — А вот Джулио меня узнал не сразу. Девочка, я тебе ещё не надоел?

       — Нет-нет, продолжайте!

       Семнадцать лет учёбы в Академии обеспечили синнора Хайме хлебным местом при королевском дворе Эльды, однако с семьёй не примирили. Учитель прожил в Ранаде около одиннадцати лет, пока обстоятельства не вынудили его отправиться в бега. О предмете обстоятельств он предпочёл умолчать да и вёл разговор к другому. Вездесущий Тарий и сестра его Велиала забросили эльда в портовый кабак на острове Кардия, где он и повстречал Джулио Торрегроссу. Как он уже говорил, авэллиец признал старого товарища не сразу, но всё же вспомнил позже. В тот же день беглый эльд с тёмным прошлым оказался в команде беглого авэллийца с тёмным будущим.

       Приятели стоили друг друга. Хоть жизнь и вела их к успеху, подставить обоим подножку она не поленилась. Синнора Хайме на родине ждала смертная казнь, его друга — пеньковый галстук в империи. И если учителя, по его признанию, преследовали за дело, то Джулио Торрегросса пал жертвой интриг.

       — То есть?

       — Если нет внешнего врага, авэллийцы начинают жалить друг друга. Безжалостно и порой бессмысленно. Хотя в случае с Джулио смысл всё же был. Простолюдин, стремительно растущий в званиях, как бельмо на глазу высокородных неудачников. Монсеньор, которого я потерял в Бейсе, был из таких. Самовлюблённый болван, неудивительно, что его быстро убили.

       Джулио Торрегросса был обвинён в государственной измене и шпионаже на... альбиорскую корону и приговорён к смертной казни. Доказать свою непричастность ему не удалось, впрочем, судья не очень-то и старался слушать обвиняемую сторону. Самый честный суд в мире, он такой... Спасло авэллийского капитана чудо и преданность команды корабля, которым он командовал. За день до казни верные люди «взяли на абордаж» тюрьму, где томился капитан, а спустя некоторое время военный фрегат «Серхио Сангрос» покинул негостеприимный порт. Навсегда, унося за горизонт Джулио Торрегроссу, его жену, дочь и пятьдесят верных человек.

       — Когда мы повстречались на Кардии, Джулио пиратствовал уже на протяжении девяти лет. «Серхио Сангрос» был сильно потрёпан за это время, поэтому моим первым «делом» должен был стать захват нового судна.

       Раз уж костяк команды составляли сбежавшие военные, успех на боевом поприще вполне объясним. Тот же Анвилль, не к ночи будет помянут, не из лужи вынырнул, а долгое время тоже успешно служил на благо короны. Как знать, не отправился ли самый знаменитый пират на вольные хлеба по схожим с Джулио Торрегроссой причинам?

       — «Должен был стать»? Вы всё же не участвовали?

       — Верно. Но должен упомянуть, никто не участвовал.

       — Хотите сказать, корабль купили? Это как-то... неинтересно.

       Синнор Хайме засмеялся. Но что такого я сказала?

       — Нет, имела место одна весьма занятная забава. Обошлось без кровопролития и лишних растрат. Хотя риск был неописуемо велик. Но вся наша жизнь и так азартная игра.

       — Дайте угадаю... карты?

       — Верно. В кабаках на Кардии собирается всякий люд, богатый и бедный, азартный и не очень. Да что уж там, не только на Кардии — вся Тысяча Островов по сей день не потеряла дух вольных земель. Поэтому там можно отыскать всё — и старого друга, и нового собутыльника, и лопуха, с которым можно сыграть в карты. А карточный долг свят в любом уголке земли и моря, даже если ты проиграл свою жену.

       — Мне кажется, при должной сноровке, опыте и умениях проще захватить новый корабль, чем полагаться на удачу, которая только и ищет, от кого бы отвернуться. Ведь ставку должны делать обе стороны, не так ли? А те, кому есть что терять, обычно теряют, а не приобретают. Закон подлости на стороне тех, кому надо меньше.

       — Джулио считал так же. Он не любил полагаться на случай и всегда старался быть прагматичным.

       — Но?..

       — «Марину» он приглядел за несколько дней до встречи со мной. И в самом деле планировал выследить корабль в море и захватить. Для этого и собирал информацию, когда команда «Марины» собирается уходить и куда направляется. Но если вертеть от удачи носом, она может из любопытства взглянуть в твою сторону. И важно поймать этот момент, пока она снова не отвернулась.

       — Взглянула?

       — Взглянула. На Беатриче.

       — ...?

       — Девчонка всю жизнь себе на уме, — учитель сокрушенно покачал головой. — Джулио души в ней не чаял, всегда позволял любые глупости и прощал все выходки. Поэтому она просто вызвала капитана «Марины» на карточную дуэль. Ставкой были наш корабль и весь груз. Весьма ценный груз, который и уравнивал старичка «Серхио» и красавицу «Марину», не так давно покинувшую руэнский док.

       — Разве её слово имело вес?

       — Имело. И руэнцы об этом знали. Если бы Беатриче проиграла, Джулио отдал бы «Серхио» без пререканий.

       — Довольно рискованная выходка с её стороны. Никогда бы не подумала...

       За недолгое время нашего знакомства госпожа квартирмейстер показалась мне женщиной очень серьёзной. Каждый свой шаг она тщательно продумывала, а чужой — внимательно контролировала. И вот она поставила на кон корабль отца, всецело положившись на... удачу? И на удачу ли?

       — Нет, девочка, не думаю, что Беатриче жульничала, — покачал головой синнор Хайме, догадавшись, какой следующий вопрос вертится у меня на языке.

       — Я в недоумении.

       А может, и близка к пониманию. За примером разительных перемен далеко ходить не нужно — характер и поведение маменьки, как оказалось, двадцать лет назад тоже были не сахар. Пылающая огнём юность обернулась прохладно-рассудительной зрелостью. Время меняет всех людей. Постепенно и необратимо.

       — Тебе всего лишь не довелось знать её тогда. Подобные выходки были как раз в духе Беатриче. Вечный ребёнок с горящими глазами.

       Впрочем, людей меняет не только время. Как вода, оно медленно лишь подтачивает камень. Окружающие люди имеют обыкновение испытывать нас на прочность постоянно. Даже когда уходят. Особенно, когда уходят.

       — Нет, девочка, Джулио прожил ещё много лет. — Способность учителя к чтению моих мыслей просто пугала. Или у меня на лице всё написано, что даже стараться угадать не нужно?

       Эльд хмуро потряс опустевшую флягу — всё-таки она не бездонная.

       — Жизнь висельников на борту этого корабля не стоит и медяка. Расстаться с ней можно в любой момент, и неважно, кем ты был в прошлом там, на суше. Успешным военным, ученым или селянином. Морская Королева или Высшие Силы — если кто-то из них есть на самом деле — для них нет разницы, кого забирать. Того, кого ждут на берегу, того, кто никому не нужен... Но мы сами выбрали этот путь.

       Я смиренно молчала, не прерывая рассуждений. Шальные кирпичи летают и на суше. Кому-то повезёт и он увернётся, а кто-то не успеет. Чья-то смерть не принесёт никому горя, а чья-то разорвёт на части душу близким. Кого бы ни потеряла госпожа квартирмейстер, именно это изменило её. Наверное, сделало сильнее и закалило, но оставило глубокий шрам.

       Разговор ушёл в невесёлое русло, и некоторое время мы молчали. Немного погодя учитель всё же приподнял завесу тайны и обмолвился, что двенадцать лет назад погиб муж Беатриче, и эта роковая потеря сильно изменила её взгляд на жизнь, превратила в совершенно другого человека. А до моей пустой головы наконец дошло, почему Альваро всегда разглагольствовал о дяде и никогда — об отце. Мальчик его даже не помнил.

       — В тот год произошло много перемен, — тихо заметил синнор Хайме, смерив недобрым взглядом флягу. — Мы потеряли Микеле, а Беатриче на несколько лет сошла на берег. Джулио ходил мрачнее тучи, да и дела особо не клеились. В один прекрасный момент я решил, что следующее дело станет для команды последним — уж больно Морская Королева была немилостива. Однако обошлось...

       Мрачные воспоминания порядком подпортили учителю настроение, и он отпустил меня заниматься своими делами. Делами, которых у меня на чужом корабле не было и быть не могло. Даже Жан куда-то сгинул и мне не светили ни душещипательные беседы, ни эрхе. Поэтому в обнимку с книгой я удалилась в каюту, где меня ждало глухое одиночество и тяжёлые мысли.

       Удивительное дело, безмерная жалость к себе, коей я страдала всю жизнь, уползла на задворки сознания. Приятный успех. Меня стали заботить окружающие люди, пришло понимание неоднозначности происходящих событий. Не так давно чужие проблемы и боль стекали как с гуся вода, теперь же... сердце сжалось, когда мимо промчался вечно занятой Рино.

       Неужто повзрослела?

       Это ведь настоящие эмоции, не надуманные?..

       Только вот кому они помогут?

3

28 число месяца Сирени 3276 года
Море Штормов

       Сны... Сны — лишь игра разума, сомнительная и не всегда несущая смысл. Нередко собственное подсознание приводит в дикое недоумение при пробуждении. И чего только не привидится! Обрывки прошедшего дня, события грядущие — такие, какими их хочется или не хочется увидеть... Или чужая жизнь. Самые неприятные сны — те, в которых невозможно хоть как-то влиять на ход событий. Те, в которых приходится сидеть бесправным наблюдателем в посторонней голове. Смотреть чужими глазами, думать чужими мыслями, чувствовать себя кем-то другим... И где-то вдалеке, фоном, бьётся тихая мысль: скорее бы проснуться! Ведь в своей голове спокойнее, а родные тараканы не обидят.

       Нездоровое подсознание издевалось, как могло. Закинув ногу в тяжёлом — мужском! — сапоге на стол, я сидела (сидел?) в полумраке просторной библиотеки. Одной рукой расслабленно листала... листал! страницы громоздкой книги, на вторую опирался щекой...

       ...Он был на редкость спокоен. Как мертвец. Упокоенный мертвец, точнее. В последнее время умиротворение посещало не часто, и это не могло не радовать.

       До чего же прекрасное чувство. Жаль, редкое.

       Свеча на столе едва чадила, но ему была видна каждая буква, каждая деталь любого рисунка, чертежа. В этой свече, по сути, вовсе не было необходимости. Когда ты не совсем человек, такие мелочи становятся лишь предосторожностью. Чем меньше знают окружающие, тем спокойней их сон. А их спокойный сон обеспечивает относительно спокойную жизнь. Не только им самим.

       Незнакомец, в чью голову поселило меня воображение, ожидаемо читал о смертельных ядах. Изумительно познавательная тема, многогранная и неисчерпаемая. Но он лениво, без увлечения листал страницы, проглядывая текст через строчку.

       Скучновато. Давно знакомо и избито... Ожидал большего, очередная пустышка.

       Интереса не возникало до тех пор, пока взгляд не зацепился за описание сложной отравы, противоядием от которой была она сама. В определённый момент, в определённой дозировке. Для исцеления важна ювелирная точность, иначе — бесславная смерть, причин которой никто никогда не узнает. А если чудом догадается, то не сумеет доказать — чудесный состав не оставляет следов.

       Занятно. Было бы время — вышел бы преинтересный эксперимент.

       Не успел он пробежать взглядом и страницу, как скрипнула дверь, и кто-то вошёл.

       При желании уединиться не удастся и в склепе. Обязательно найдут и потревожат. А ведь уже далеко за полночь.

       Скользнул равнодушным взглядом по невысокой девушке, застывшей на пороге. По надменному лицу ничего не прочитать, как, впрочем, и всегда. Королева ледяных масок.

       — Что ты, что Дарис плевать хотели на манеры, да? — поморщилась она, намекая на развязную позу.

       Ледяных масок и бессмысленных нравоучений...

       Изогнул бровь, отвернулся. Ногу убирать не стал.

       — Не спится?

       — Не спится. — Девушка опустилась в соседнее кресло, расправив подол платья. Слишком красивого для ночного посещения... библиотеки. В синих глазах на мгновение задержалась едва уловимая тоска. Тот, для кого она наряжалась, не оценил? Идиот.

       Однако лучше ей поискать уединения или утешения в другом месте. И в другой компании. По крайней мере, сегодня.

       Повисла тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц. Иногда сложно изображать равнодушие, сложно.

       Пока он отвлекался на пространные мысли, я обреталась в диком изумлении. Ведь напротив в кресле сидела... Марина! Пр-роклятье, только в бестолковых снах мне её и не хватало! Выпустите меня отсюда...

       Спокойно сидеть девушка не собиралась. Привстала и взяла кубок, покоившийся на стопке уже просмотренных книг. Надо полагать, любопытство и наглость в одном флаконе. Взболтала остатки питья и принюхалась. И вполне ожидаемо закашлялась.

       — Если желаешь залить какое-то горе вином, разочарую — здесь ты его не найдёшь. Не вздумай пить.

       — О боги, что это? — Пропустила грубость мимо ушей. Необычно для неё. Неужто взыграл профессиональный интерес?

       — Безобидные травы. Однако с непривычки может вывернуть наизнанку, вкус довольно специфический. Поставь.

       — Безобидные? — тонкие брови взлетели вверх. — С каких это пор свейг стал безобидным?

       Не удержался и удостоил её снисходительной улыбки. Ей ли не знать свойства каждой травки. При должной осторожности и верной дозировке и яд превратится в лекарство. Листья свейга — безобидная мелочь, добавленная для вкуса.

       Она задумчиво уставилась на содержимое кубка, нахмурилась. Всё-таки догадается.

       — Огнецвет? — Недоверчивый взгляд. — Да ты сдурел.

       — Род занятий обязывает быть изобретательным, — не удержался и вновь улыбнулся. — А порой — эксцентричным.

       — Я знаю рецепты куда более безопасных напитков, дурак эксцентричный. И там не требуется мешать ядовитые травы между собой, чтобы они нейтрализовали действие друг друга. Подсказать?

       — Не сомневаюсь в твоих познаниях. Но, думаю, обойдусь своими.

       Обиделась. И разозлилась. Но теперь хоть похожа на себя.

       Палку перегнул достаточно, однако она рычать не стала, лишь устало выдохнула и опустилась обратно в кресло.

       — Ты невыносим. Абсолютно невыносим. — Даже не поморщившись, она залпом опустошила кубок. — Вывернет наизнанку, говоришь? Ха! Уж я с травами знакома лучше тебя.

       В ответ промолчал. Толку соглашаться с очевидными вещами?

       — Неудивительно, что вы с Дарис спелись. Ты знаешь, что вы оба невероятно раздражаете? — девушка недовольно поджала губы.

       Подобные откровения новостью не были — больная тема с самого первого дня тесного знакомства. Дарис не упустила бы повод поскандалить, ему же обвинения, не лишённые доли истины, были безразличны. До определённой поры, само собой.

       — Тебе не с кем поговорить? — Он вернулся к книге, на всякий случай усевшись нормально. В её понимании нормально. Однако сомнения, что сегодня он до нужной информации не доберётся, уже крепко обосновались в сознании. Плохо. Медлить-то с решением проблемы не стоит.

       — Какой догадливый! Ночь на дворе! Конечно, не с кем.

       Безапелляционный довод, ничего не скажешь.

       — Ты выбрала не лучшего собеседника. — Поймёт намёк?

       — Я не виновата, что поблизости только ты. — Нет, не поняла. Или сделала вид, что не поняла.

       — А в чём виноват я?

       — Что ты вообще видишь в такой темноте? — Пропустив вопрос мимо ушей, девушка зажгла ещё несколько свечей, придвинула поближе. Трогательная забота человека, который всегда был занят лишь собой. Кому расскажешь — не поверят, решат, что умом помутился.

       — Всё. — Даже то, что она в кои-то веки пришла не для того, чтобы читать нотации. Однако подлинная цель визита пока не совсем ясна, а смутные догадки мало походят на истину. Чудес не бывает. — Но спасибо. И всё же, что тебе нужно?

       Она с деланным видом изобразила задумчивость, затем лукаво изогнула бровь и предположила:

       — Внимания?

       Смешок вырвался сам собой.

       — Тебе не хватает внимания? Тебе?

       — Мне. — Девушка облокотилась на стол, скрестив руки на груди.

       Надо признать, она была довольно красива. Даже слишком красива, чтобы можно было поверить в недостаток внимания. Любого. Выходит...

       — Давно терзаю себя вопросом. Сволочной характер — результат твоей деятельности, и род занятий испортил когда-то доброго человека, или ты встал на этот сомнительный путь как раз поэтому? — Всего одной фразы достаточно, чтобы разрушить очарование момента. В мастерстве опустить с небес на землю ей сложно найти равных.

       — Полагаю, и то и другое.

       — О, я сказала что-то обидное? — За невинной улыбкой прячется полный ехидства взгляд. Дошутится ведь.

       Обычно она очень ловко прячет свою натуру на людях. Стоит ли радоваться, что сейчас позволила заглянуть под маску?

       — Вовсе нет. — Вернул в ответ кривую усмешку. — Я даже сочту твоё замечание за комплимент. Род моей деятельности действительно предполагает наличие определённого склада ума и характера.

       — А, так вы все такие? Правда?

       — Мы — да. В большинстве своём. — Против правды не пойдёшь. Свои причуды можно списать на дурной пример отца, но собратья по ремеслу и в самом деле добротой и мягкостью нрава не отличаются. Да и не положено.

       Она фыркнула, иронично прищурив глаза:

       — Сожрёте — не подавитесь?

       Кто же плюётся истиной с таким скептическим взглядом? Хоть мир непостоянен и переменчив, как пятнадцатилетняя барышня, некоторые вещи всё же остаются неизменными, сколько бы река времени не неслась вперёд. Эти вещи — столпы мироздания, не позволяющие ему провалиться в Бездну, и один из таких столпов — это то, что у сильного больше прав. Так почему б не сожрать слабого, если того требуют обстоятельства? Всё в порядке вещей этого капризного мира.

       — Именно. Тебя это смущает?

       Она на миг прикрыла глаза — сделала вид, что ищет ответ. Тот, что уже отражался в скептическом взгляде:

       — Нет, не особо. Я даже думаю, что мы похожи. Ты и я.

       — Ты либо слишком плохого мнения о себе, что странно, либо слишком хорошего — обо мне. Это не менее странно. В твоём возрасте пора отбросить наивность и смотреть вглубь, а не на поверхность. Демоны таятся в тихих омутах. — Прозвучало резковато, но заблуждения лучше развеять сразу и не ходить вокруг да около. — Упустишь их из виду — и пожалеешь.

       — Я вовсе не... — Она совсем не поменялась в лице, готова отстаивать своё мнение и дальше. Верит в то, что говорит, либо не хочет отступать и признавать свою неправоту? Эта девушка порой кажется поразительно наблюдательной, но она в такой же степени упряма и иногда упускает действительно важные вещи, просто не хочет их видеть. Разум должен быть сильнее веры или надежды. «Мне показалось» или «я думаю» — не те аргументы, за которые следует цепляться. Только «так и есть» и «я знаю». Иначе не стоит даже открывать рот.

       — То, что ты готова идти по головам ради своей цели, не делает нас похожими. Я переступлю через трупы, не оглянусь и забуду. Цель должна быть достигнута любым путём. В этом истина моего существования.

       Поэтому не вздумай приблизиться.

       У тех, в чьих жилах течёт кровь дивных нелюдей, особенный взгляд. Про него говорят, как про отражение иной стороны. Его боятся и избегают. Узнав правду, пытаются навсегда закрыть такие глаза. Но эта девушка встретила его холодный взгляд с прежней ироничной улыбкой. Она не настолько глупа, чтобы решить, что он шутит. Значит, принимает такой ответ?

       — Раз ты сегодня так разговорчив и откровенен, я хочу задать ещё один вопрос. Ради чего? Ради какой цели живёт такой как ты?

       — Я ещё не нашёл ответ на этот вопрос. Пока я лишь стремлюсь вперёд, туда, где она меня ждёт. Полагаю, путь будет долгий.

       — Боги, звучит, как избитая фраза из напыщенного романа. Такие Рейн читает. И то — тайком, когда никто не видит. Неубедительно.

       — О какой великой цели ты хотела услышать от такого скучного меня?

       — Если бы я знала, то не стала бы задавать вопрос. Однако... мне кажется, что кто-то вроде тебя мог бы всецело посвятить себя... ненависти и мести.

       Она, приподняв бровь, с любопытством смотрела на его ошарашенное лицо и скромно улыбалась. Через мгновение он расхохотался и ещё долго не мог прийти в себя. Умолк, лишь когда любопытство на её лице сменилось обидой и осуждением.

       Ты вновь видишь лишь отражение на поверхности воды. Не стоит проецировать на образ других людей себя. Истина рядом, нужно приглядеться.

       — Я похож на отчаянного мстителя?

       — Не на отчаянного. На упорно идущего к своей цели. По головам, трупам, пеплу.

       — Романтичный образ, но в корне неверный. Месть... месть ради мести — удел слабых и никчёмных душонок. Потеря чего-то — это прежде всего результат глупости и слабости потерявшего. Если не сумел сберечь вещь, человека, себя... нелепо винить кого-то ещё. И так же нелепо посвящать свою жизнь ненависти и стремиться отомстить. Выжженному изнутри человеку сложно потом найти настоящую цель в жизни, чтобы заполнить эту пустоту.

       — По-твоему, наказание — это нелепая глупость? Нужно просто пройти мимо?

       — Когда я такое говорил?

       Она пропустила вопрос мимо ушей:

       — Я думаю, равнодушие хуже ненависти. Если в тебе есть силы ненавидеть, значит, ты ещё жив. А это ли не главное?!

       — Ты подмениваешь понятия. — Из груди вырвался усталый вздох. Сложно поддерживать беседу с тем, кто тебя не слышит. И не понимает очевидных вещей.

       — Почему это?

       — Не равняй месть и наказание.

       — Это одно и то же!

       — Результат один. Путь и последствия — иные. Месть ради мести — попытка утешить тебя. В большинстве случаев неудачная. Наказание — это предотвращение повтора и, даже можно сказать, запугивание. Запугивание в назидание. Ненависть — слишком острая специя. Она портит блюдо, которое в ней не нуждается.

       — Кулинар-извращенец! Свейг и огнецвет, ненавистно-острые специи... Кошмар! И ты ищешь странные смыслы в очевидных вещах и сводишь всё к холодному расчёту, запланированному результату.

       — Верно, потому что честь и справедливость — понятия напыщенные и к реальности мало имеющие отношение. Смысл имеет лишь расчёт и результат, тут ты права. До сих пор считаешь, что мы похожи?

       В попытке доказать свою точку зрения, она полыхала словно факел. Себя бы он сравнил с болотными огнями, мерцающими среди мрака. Сходство можно найти лишь в воображении.

       — Я передумала. Ты странный. И в самом деле, не подавишься. Если верить, что тобой действительно всегда движет расчёт, а не сердце.

       — Теперь тебя это пугает? — Он сдержанно улыбнулся, без угрозы и в меру дружелюбно. Правильный вывод, закономерный результат... Если не стремиться к взаимопониманию. Но это лучше, чем ловить блики солнца на воде и принимать отражение за истину. Вода обманчива, стоит это помнить и заглядывать вглубь...

       — Ха? Нет. — Хитрая улыбка вернулась и к ней. Девушка поднялась со своего места и сделала несколько решительных шагов вперёд. Оперлась на подлокотники его кресла и наклонилась близко-близко, смотря прямо в глаза. — Мне это нравится. И я хочу узнать человека, который прячется за этими странностями, ещё сильнее.

       — Сомнительное желание. Я...

       — Все врут. Врёшь и ты. Хочу узнать, где именно.

       Кто из них действительно странный?

       — Я не вр...

       Её решение заткнуть его поцелуем стало довольно приятной неожиданностью.

4

       Пробуждение было резким, я вылетела из сна, как пробка из бутылки. И испытала немыслимое облегчение, обнаружив себя там же, где и заснула — в кресле у стола, в каюте капитана. Одна рука неосознанно вцепилась в рукоять кинжала на поясе, второй я прижимала к себе книгу. Сердце колотилось как у загнанного зайца, а в сознании металась единственная мысль.

       — Какого демона?! — взвыла я вслух.

       То ли я продолжаю сходить с ума, то ли...

       — Прочь из моей головы, прочь! Слышишь? — я бесстрашно погрозила кулаком Марине, взиравшей на меня с обыкновенной неприязнью. Она витала так близко, что я могла бы вцепиться ей в волосы, не будь она призраком. — Иначе, сожри тебя демоны, я найду экзорциста и упеку тебя в Бездну!

       Швырнув книгу на стол, к опутанному воском канделябру с едва чадящими свечами, я вылетела из каюты и остановилась, только вцепившись в прохладное дерево фальшборта. Проклятье, что это было?

       Пока я спала и видела кошмар, наступила ночь. Звёздная, тихая и крайне пугающая. Сейчас, в мало чем нарушаемой тишине, Море Штормов казалось самой Бездной — бесконечностью непроглядного мрака, в которой зловеще серебрилась лишь лунная дорожка. Во тьме ночи я ощущала себя ничтожной песчинкой, незаметной и беззащитной. Гнев и удивление ушли, и я почувствовала, что меня бьёт мелкая дрожь.

       Путешествие в постороннюю голову меня, признаться, напугало. Когда осознание себя начало растворяться в другой личности и я перестала ощущать себя собой, воли не хватило даже на то, чтобы запаниковать. В последней искре разума мелькнуло осознание факта, что я — ничто, никто. Потом был только Он. Его мысли, чувства, память.

       И Он верил в то, что говорил, что бы там не считала Марина...

       Когда на моё плечо опустилась чья-то тяжёлая рука, я едва не свалилась за борт, рванувшись вперёд. Так же резко обернувшись, я наградила стоявшего позади Хорхе настолько диким взглядом, что он невольно отшатнулся и едва не уронил фонарь. Жуткий боцман с рваным шрамом на щеке, всегда злой и недовольный, которого я всегда старалась обходить десятой дорогой, теперь сам смотрел на меня не особо храбро.

       — Ты какого демона здесь делаешь, девчонка? — нахмурившись, буркнул он и сжал моё плечо ещё сильнее.

       — Руку уберите! — Я вырвалась и грациозно шлёпнулась на палубу. После ужасного не-сна любое вторжение в личное пространство подсознательно воспринималось мной, как угроза. — Воздухом дышу!

       — Проваливай. Тебе тут не место. — Хорхе без церемоний сгрёб меня за рубашку и потащил обратно в каюту. Ворот стянуло так туго, что у меня даже дыхание перехватило. — Ты слишком много себе позволяешь, знай место.

       Я и раньше догадывалась, что не особо ему нравлюсь, но подобной грубости определённо не заслужила. Даже Жан казался галантным кавалером на фоне эльда. Этот тип же был настолько зол непонятно на что, что с него бы сталось швырнуть меня за борт, попади вдруг вожжа под хвост. Поэтому, прикусив язык, готовый говорить гадости в ответ, и терпя нехватку воздуха, я семенила следом. Быстрее дойдём — быстрее отпустит. И сгинет куда-нибудь. Надеюсь.

       Родриго вырос на нашем пути так неожиданно, что я успела вновь попрощаться с жизнью. Этой ночью нервы начинали сдавать из-за любого шороха.

       — Что удумал? — Старпом решительно перехватил руку боцмана, и я наконец смогла вздохнуть полной грудью. И благоразумно отшатнулась подальше от них обоих, чтобы отдышаться и куда-нибудь сбежать.

       — А не видно?

       — Не тронь девчонку. — Родриго нахмурился, в его чёрных глазах полыхнула непривычная угроза, и я удивилась, увидев его с такой стороны. Раньше он казался вечным весельчаком, неисправимым балагуром, не склонным к конфликтам... Впрочем, о чём это я? Старший помощник на корабле — не то бремя, которое доверят несерьёзному человеку. Он ведь и должен быть таким... внушительным, похожим на ощерившегося волка.

       — А, — Хорхе премерзко осклабился. До чего же неприятный человек. — Защита подстилки капитана — долг его верного пса?

       Неприятный человек? Козёл он!

       Хорхе бросил на меня взгляд, полный такого презрения, что я почувствовала, как внутри закипает гнев, на сей раз загоняя страх на задворки сознания. Так вот кто является подстрекателем сальных шуточек и пошлых замечаний в мой адрес со стороны команды!

       Разозлилась. Очень разозлилась. Но промолчала — и так по глазам понял, что мнение у меня о нём не самое высокое. А если начать открыто огрызаться, неизвестно, чем всё это закончится. В том, что я на борту никто, он как раз прав. И быть причиной невнятного конфликта — дело неприятное. То есть, причиной был таки боцман, я — лишь поводом, но результат одинаково досадный.

       — Следи за языком. А к ней не приставай. — В голове старпома звенела сталь. Звонкая, опасная.

       — Шлюху я и на берегу найду. — Хорхе поморщился и, круто развернувшись, зашагал прочь. Как ещё не плюнул в меня — удивительное дело. Жаль, что я на самом деле не ведьма — сглазила бы с удовольствием.

       Но на всякий случай недобро зыркнула негодяю в спину — а вдруг сработает?

       Родриго было рванулся за ним, но я со страшными глазами вцепилась в его локоть. Пусть этот гад проваливает, век бы его не видеть. И не слышать. А там, быть может, и «сглаз» сработает.

       — Ты в порядке?

       Я закивала:

       — В полном. Спасибо вам.

       — Не за что, — он расплылся в улыбке и отвесил шутливый поклон. — Приказ капитана беречь русалочку — закон! Я провожу тебя до каюты. — Передо мной вновь был старпом-балагур, с виду весёлый и безобидный. С виду. Честно признаться, другая его ипостась производила впечатление куда большее, чем Хорхе, хоть и меньшее, чем капитан Торрегросса. Этот-то всем демонам демон, когда не в духе.

       Я уставилась на старпома щенячьими глазами. Только не в каюту, там же Марина! И тут же задалась вопросом, а куда тогда, собственно? Учитель пташка не ранняя и обычно засиживается до глубокой ночи — он не сильно обидится, если я вдруг к нему вломлюсь. Может, даже изъявит желание продолжить последний урок.

       От Родриго не укрылась волна сомнений, блуждающая по моему лицу:

       — Не спится?

       — Да. Я, пожалуй, навещу синнора Хайме.

       — О, так старик сейчас на камбузе. Пошли.

5

_____________________________________________

Авторские примечания:



¹ Синнор (ж.р. синнора) - обращение или форма вежливого упоминания в Меаре, Эльде, Руэне.

² г. Ранада — столица Эльды.

³ г. Мирия — столица Руэна.