Это было сказкой. Как будто не утекло полтора века после основания форта. Здесь время повисло над пропастью, остановилось в бесконечном полете... Только природа по-немногу, по чуть-чуть наносила отметины на мрачно-волшебный в своей неменяемости облик Хильды.
С того момента, как они преодолели единственный вход в цитадель, Бел не переставая вертел головой. На чужака, впрочем, тоже глазели по чем зря, не сговариваясь прекращали свои дела, кивали друг другу, некоторые отправлялись чуть поодаль вслед за ними, но никто не останавливал их с расспросами, соблюдая субординацию, а, быть может, узнавая Ас.
Таким образом, они предстали перед очами Лагаберта Диллерэна, окученные одноликим хвостом. Все солдаты, как один, в той или иной степени зачехленные в униформу, составляли серо-синюю массу, копошащуюся вокруг крупа Хрим. Бел не различал отдельных лиц, от голода у него начинала кружится голова - мир медленно, но легко, как волчок, побежал по часовой стрелке...
... С высоты птичьего полета форт напоминал розетку - шершавое пятно на пологе выгоревшей, скуднеющей растительностью степи. Многоугольный из-за блоков, слепленных из дикого камня, представлял собой типичный образец возведения стен при Лите Ас. Окованный этим кольцом в три с половиной метра вверх, около ста пятидесяти метров в диаметре, заполненный всклянь деревянными казармами, лошадьми и людьми, форт жил своей отшельнической жизнью по военному уставу времен вест-скиллских кампаний.
Строительный материал доставляли из Лудских копей, что залегали неглубоко в холмах на севере от Лин. Камни, самых различных форм и размеров, кое-как обрабатывали, что-то отбраковывали еще в дороге - совсем уж неподъемные валуны - складировали прямоугольниками, в тех местах, где их ребра сходились под тупым углом, изнутри укреплялись глинистой смесью. Так выросла крепостная стена Хильды. Неказисто, но надежно.
В те годы, когда Среднеречье было эпицентром междоусобиц, форт служил укрепленным пунктом на страже территории Этилейма. Дедушка был не плохим стратегом.
Обнаженный по пояс, крупный, ширококостный, сверкая потом и загорелой, порядочно укутанной мышцами и жиром, спиной, Лаг Диллерэн на полянке из утрамбованной земли колол дрова.
Лицо его, какое было бы у постаревшего и подурневшего Генара, представляло собой упрощенную разновидность породы Диллерэнов. Выпуклый лоб, темно-серые не холодные, а напряженно-суровые выпуклые глаза, густые, молочно-желтые, отливающие на солнце краснотой, волосы в этильской косичке, посиневший от бритья, опухший подбородок, переходящий незаметно в широкую шею, с выступающими от мышечного усилия венами, дряблые щеки, шершавая намертво пунцовая кожа... Лишенный пока дородности, но грузный не плюшевой полнотой Стурлунсона, а загрубевшей, каменной за долгие годы физического трудолюбия на свежем воздухе тяжестью, он был довольно обрюзгший, потертый. Но телесная потасканность эта была изъяном воина, мужчины, пережившего многие испытания и излишества.
Его топор вспыхивал от солнца зеркалом, когда широко расставив ноги, двумя руками он поднимал его над собою, а потом быстро, четко, но со скрежетом рассеченной древесины опускал на колоду. По ложбинке между двумя вздыбленными волами мышц, вдоль позвоночника рекой тек пот. Он подходил к разрубленному полену и уже мелкими, монотонными движениями приканчивал его на отдельные брусочки. Денщик, еле поспевая за ним, складировал их в аккуратные стога.
Когда нежданная процессия подобралась к полянке, тысячник как раз вызволял застрявшее в плотной древесине лезвие из полена. Но помешал ему шум и чихание дюже строптивой Хрим. Диллерэн нехотя бросил топорище и разогнулся, чтобы разобраться с балаганом.
- Э, чего столпились? Чего происходит? Уллигримсон! Объяснить немедленно!
Сеттел выпрямился, выпустил поводья - отчего Хрим нетерпеливо затопталась на месте, елозя вялого Бела в седле, - вымуштровано, без паники, отвесил командиру легкий поклон одним кивком головы и отрапортовал.
- Вир Диллерэн! При объезде степи перед предстоящей охотой в рамках исполнения мною служебных обязанностей (засыпающий Ас только поразился, как такая витиеватая фраза могла оформиться в солдатских мозгах Сэта. Это называлось докладывать согласно Уставу) я... мною был встречен... Наследник престола Этилейма, Великий вир Белиус Лагаберт Ас-младший! - последние слова он прокричал.
Его услышали все. Толпа, приглушенно, как при отдаленном громе, ухнула и осела, импульсивно исчез ропот. Те из служивых, кто стояли впритирку к лошади, отступили назад, втискиваясь в плотные ряды товарищей.
Теперь все без исключения смотрели на Бела. Инкогнито рухнуло необратимо, как карточный домик, обнажив за ворохом бумаги истинную суть. Ни смущения, ни гордости Бел не чувствовал, им овладело какое-то деловое равнодушие: ему хотелось спать, есть и ничего никому не объяснять. Но комментарии были неизбежны.
Тогда тысячник шагнул к лошади. Хрим, которой уже порядком наскучило это досужее внимание и хотелось пить, громко захрапела. Диллерэн поймал ее под уздцы, притянул ее пышущие жаром, как горнила, ноздри к своему лицу и снизу вверх, игнорируя пожираемых любопытством солдат, посмотрел в глаза гостя. Их интерес был взаимен.
Бел помнил прекрасно того Лагаберта Диллерэна почти семь лет назад, лендрмана Среднеречья, отъявленного вояку, овеянного славой походов на вест-скиллов, первого фаворита и правую руку деда - многие их взгляды и привычки совпадали, такой близости никогда не было между Белиусом и собственным сыном - авторитета, обожаемого в армии, а сейчас заброшенного по милости Альтинга (считай, Ингерда) в захолустье. Надо же было ему, не торгуясь, не строя козней объявить себя опекуном Джаспера и открыто предлагать его посадить на престол Этилейма!
Диллерэн недолюбливал Нильса, человека абсолютного чуждого их служилой среде, слишком утонченного, изнеженного свояченицами Эгиль, книгами и музыкой. Отец почти не растил сына, постоянно пропадая в походах, расширяя пределы государства, годами не посещая Мидгард. От этого Нильс был избавлен от его воинственно - мужланского влияния, получив женское воспитание, в которое глубоко проникал Му. От этого после смерти Белиуса Диллерэн и мунин поменялись местами. Место при конунге было отвоевано Наставником в поединке. Присутствие тысячника подле Нильса было бы против природы их обоих. Тем не менее, находясь под постоянным влиянием Му, все же тогда робко проявляющего свою власть, новый конунг не стал задвигать Диллерэна уж совсем на роль статиста, не опускаясь до меркантильной мести за прошлые, довольно смелые, на грани, насмешки лендрмана по поводу его келейности, слабых нервов и неумения элементарно выиграть баталию.
Все же сопляком и трусом отец не был. Просто Диллерэн не имел возможности, как считал Бел, толком узнать Нильса, да и мало кто вообще мог сказать, что он понял Великого Ас. Слишком укромно хранящий свою душу от внешнего, однажды разочарованный этим миром, конунг открывался редко даже перед ним, единственным сыном. Такие сложные, многоцветные создания, такой тревожно-созерцательный разум надо постигать, всегда думал Бел, оправдывая дистанцию между собой и отцом. Да и у многих, как у того же Диллерэна, имелось совсем иное мерило человеческой ценности, с каким нельзя было даже подбираться к Нильсу Ас!
Возможно, все это субъективизм обожающего сына, но, тем не менее, становится понятно, почему после гибели конунга старший Диллерэн выбрал сторону Джаспера - второго отпрыска любвеобильного Белиуса, а не сына Нильса. И дядя, и племянник Ас тогда были еще детьми, за власть столкнулись лбами Ингерд - Наставник Ас, закулисно набирающий очки, истинный политик, и Лаг Диллерэн - безбашенный отчаянный рубака, прославленный на поле брани и в казарме, но беспомощный с тыла там, где тылом были интриги. Через год противостояния все закончилось триумфом Му и крахом всех чаяний Диллерэна. Он мог выиграть баталию, но не войну.
И вот теперь плоть от плоти Нильса, творение мунинской мерзости, мальчишка Бел явился к нему в вотчину и буквально насмехаясь величает себя ни кем, как Белиусом Лагабертом Ас!
- Что Вам нужно на моей земле, Ас? Чего еще вздумал меня лишить Ингерд? Среднеречья? Лендерманства? Дозорной тысячи?! А, может быть, моей чести?! - он с редкой даже для себя ненавистью продырявил глазами чужака, растворив окружающее в злости, в отчаянии, натянув поводья, так, что ремни впились в мягкую плоть Хрим. Лошадь дернула головой, пытаясь избавиться от боли, но спасовала перед горящим адовым огнем человеком.
- ЧЕГО ВАМ ЕЩЕ НУЖНО?!! Какую казнь вы ЕЩЕ мне придумали? Ну, - он тряхнул поводьями так, что Бел слегка покачнулся в седле, но продолжал спокойно восседать сверху, держась за луку седла, - говори, сын Нильса, зачем ты пришел?!
Что ж, этот человек ничего не забыл, его обида совсем не выветрилась. Так Бел и рассчитывал.
- Я пришел..., - от усталости его голос прозвучал после возгласов Сэттела и тысячника совсем тихо, но общий шум толпы после первого произнесенного слова тут же снизился до его уровня. Бел выждал паузу, дожидаясь момента, пока все настроятся его услышать. - Я пришел сюда за вашей дружбой и своей короной.
- 4 -
- Так ты говоришь, Ас, что Ингерд не даст тебе короноваться? - Лаг с энтузиазмом щепкой ковырял между зубами, почти целиком всунув пальцы в рот. Он что-то там нашел, вытащил щепку, внимательно ее осмотрел и опять отправил к большим коренным.
Перед завтраком он только удосужился натянуть на мокрое тело холщовую рубашку. Рукава ее были закатаны, воротник оторван в позапрошлом веке. Да и обстановка в комнате была более чем оригинальна. Голые стены все из того же, но более обтесанного камня. По углам и на северной стороне было развешано оружие: новое, старое и совсем ветхое, декоративное: мечи, пики, копья, щиты, боевые топоры, арканы, метательные ножи, луки, но с пустыми колчанами, палицы. Под лежанкой - плоской, низенькой, под шерстяным покрывалом - Бел рассмотрел даже литовскую раскладную лестницу, применявшеюся при осаде лудских убежищ вест-скиллов.
- Да-а, ветер мне в лицо, дела! - он наконец выбросил осточертевшую щепку, расцарапав ею десна.
После еды разговаривать о деле с Диллерэном было хуже дохлой кошки. Его клонило в сон. Вставать спозаранку по старой привычке он все еще мог, но проводить целый день на ногах - уже не под силу. Обычно он прогонял денщика - своего ровесника Лу Мазилу (так его прозвали за полное отсутствие меткости, даже в деле штопанья штанов) с лежанки, где тот чинил одежду или обувь, и устраивался соснуть часок - другой. Обычно. Но сегодня все не так.
Бел уплетал за обе щеки молодую куропатку, перемазав пальцы, и теперь облизывал стекающий с них жир.
- Где рассредоточены сотни?
- По всей западной границе. На крайних постах у меня... десятая, шестая и восьмая. Чуть ближе пятая и вторая. Здесь - третья Уллигримсона и кое-кто из первой. Остальные в Верне и его окрестностях в летнем лагере.
- Сколько дней пути?
- Сутки.
- Отлично.
Бел с аппетитом дожевывал хлеб. Невозмутимый, странный. Лага раздражала эта таинственность, ему опять рисовался Нильс, но больше Ингерд - сухорукий хихикающий Наставник, протягивающий когтистые пальцы к его верительной грамоте Альтинга, Му, вышвыривающий его в Хильду.
- Мне нужно, чтобы все отряды в ближайшей досягаемости оказались здесь не позднее завтрашнего вечера. Кроме десятой, восьмой и шестой сотен, разумеется. - Бел закусил горькой трубочкой лука и потянулся через весь стол к квасу.
- Зачем это? - Диллерэн насупился.
- Припугнуть Му. Отряды в боевом порядке?
Тысячник стукнул деревянной кружкой по столу, громко, раззадоривая, локтем он чуть пихнул Бела под ребра. Ненароком.
- Мы - пограничные регулярные войска, а не этот павлиний эскорт из Тронной тысячи! И чего мы вообще должны вмешиваться? Это вы там с мунином чего-то не поделили! А я причем!
"Ну, Вейхар тоже не зря времени не терял!" - подумал Бел, но вслух ничего не сказал.
- Вы давали присягу верности моему деду?
Лаг окончательно рассвирепел. Он швырнул кружку о стену так, что та почти попала в зазевавшегося денщика. Лунгерд очнулся от дремоты, со страху языком пересчитал зубы и осторожно, как лазутчик, пока командир собирался с силами, чтобы растерзать чужака, подкрался к выходу. Диллерэну было не до его дезертирства.
- Да я... тут... лямку сорок лет тяну... В одной упряжке с Великим... Нет! Он последний конунг был! Последний Великий Ас! И ты... сопляк, меня попрекать будешь! Да ты знаешь, как это пикой в горло! Как... А ну вон из-за моего стола!
Он кипел, орал, выбил миску у Бела из рук. Гороховая каша шмякнулась градом по полу, покрывалу, часть улетела в открытое окно... Комок пристал к шее Бела, но он сидел изваянием за столом, скрестив липкие руки на груди.
- Убирайся, щенок! Отродье! Я кому говорю?! Или тебя вышвырнуть вон! Так я могу!
Неизвестно, претворил ли он свою угрозу в реальность, но туту произошла нетипичная для Бела вещь - он ударил Диллерэна по лицу - молча, совершенно соизмеряя свою силу, кулаком в челюсть. Тысячник прикусил язык. От неожиданности боли он оцепенел, схватившись обеими руками за хрустнувшие кости.
Бел вышел из-за стола, как минуту назад требовал хозяин, смахнул еду и сел напротив него на лежанку, предварительно отбросив край измазанного покрывала.
- Ты чего себе позволил, соп... Ас! Ты... - Диллерэну было совершенно неудобно говорить. Словно язык унавозили горчицей.
- Я - Бел Ас! Я могу бить нерадивых слуг. Это мой отец вас разбаловал. Отвыкай, Диллерэн.
Глаза Лага Диллерэна, налитые с избытком кровью полезли из орбит. За последние двадцать лет никто не смел с ним так разговаривать.
- Да ты..., - но атака все больше походила на оборону.
- Ты стареешь, Диллерэн. Скоро наступит момент, когда ты не сможешь самостоятельно поднести ложку ко рту. И кому ты будешь нужен? Своим солдатам? Своему сыну? Ты - слаб, ты колешь дрова во дворе, но больше кичишься этим. Ты больше ничего не можешь. А Ингерд может все. И он уберет тебя с должности раньше, чем ты совсем поседеешь. Причем в такое место, что эта дыра тебе покажется раем.
Отчего в один миг титаны, бравурные силачи ощущают себя немощными, выбитыми из потока жизни? Бел отыскал больную мозоль лендермана и методично, мучительно медленно давил на нее.
- Ты уходишь в прошлое. И наступит момент, когда ты ничего не сможешь дать сыну. Генар очутится в залохустье, без гроша. А ты, умирая, что ему завещаешь? Он возненавидит тебя. Ты не позаботился о нем. Ты ничтожен.
Ас стучался одной мыслью в его сознание, но ослабший, оглушенный человек только погружался в свое горе. "Хватит себя жалеть!" - Белу хотелось схватить его за грудки и порядочно встряхнуть. Сам воздух в форте располагал к телесному воздействию.
- Я могу помочь тебе, тысячник.
Диллерэн поднял тусклый водянистый взгляд на чужака. В нем отражалась лютая ненависть. Но зверь посажан не цепь.
- Вы?
- Я.
- Мое войско. - ленденрман кисло вытравил улыбку.
- Нет, мое войско. И твое управление в Альтинге.
- А... Генар?
Бел не спешил быть щедрым. Надо было разорить лендермана на просьбы.
- Что Генар?
- Вир Ас...- старший Диллерэн прожевывал слова. В нем неуверенно, по капле просыпался отец. - Великий вир, мой сын смеет ли надеяться на Вашу милость?...
Только Создателю ведомо чего ему стоили эти слова. Выторговывать подачку у сына Нильса, пришедшего в форт за подаянием!
Бел наконец пощадил достоинство тысячника, годившемуся ему в дедушки. Совесть начинала грызть его изнутри стальными клыками. Но приручение нужно было довести до конца. Теперь пришло время бросать кости.
- Да, если сын и его отец будут верны престолу, конунг не скупится на благодарность.
Тысячник почувствовал себя коленопреклоненным, раздавленным, как гнилой помидор под колесом. И все же... все же он испытывал облегчение. Мальчишка мог заставить с собой считаться. Мерзко, подло, мунинскими способами. Но Генар и он сам ничего не потеряют. Словно этим обещанием Бел подстелил им солому.
- Благодарю, Великий Ас.
Он по-военному, чеканно поклонился. И чуть-чуть дрогнули колени. Но до такой степени унижения старший Диллерэн еще не дошел.
Бел кивнул на поклон.
- Я позабочусь о том, чтобы все сотни, кроме оберегающих границу, завтра прибыли в форт.
- Хорошо. Сейчас же разослать гонцов.
Диллерэн еще раз поклонился и на этот раз, то ли замешкавшись, то ли прощупывая почву, опустился чуть ниже и, не говоря больше ни слова, покинул комнату.
Бел упал на кушетку. Он совсем устал, и возня с Диллерэном его порядком подкосила. Но он доиграл свою роль. Первый акт остался за ним.
Он ногами сбросил начиненное кашей покрывало на пол и, злясь от собственной медлительности, отстегнул бляху, застегивающую плащ вокруг шеи, и после долгих поисков удобной позы, наконец уснул, уткнувшись носом в пахнущие пылью рукава.
- 5 -
Одна мысль настойчиво не давала ему покоя, хотя он всеми силами гнал ее прочь. После первого приступа Бел вспомнил о деде, о том, что его пароксизмы с каждым разом были все сильнее. Конечно, Хранитель Бэлза справлялся с ними, но не без труда, а затем куда-то сгинул, и своей первой целительской попыткой Му чуть не отправил дедушку в лучший мир. Впрочем, это случилось во второй раз.
У Нильса приступы были совсем мирными по сравнению с Белиусом, как говорил Ингерд, и крайне редкими. Нильс вполне мог бы прожить целую жизнь без Наставника.
Однако Бела начинали мучить сомнения по личному счету. Повезет ли ему так же, как отцу, или его ожидает дедушкина участь? Придет ли ЕГО Наставник? Не Му Ингерд, другой.
И тогда, когда он задремал под запачканным лесной подошвой плащом на узкой кушетке, в этой маленькой, захламленной железом, грязной комнате, чье окно от старости низко присело к земле... тогда к нему снова вернулась она, как обещала два года назад.
Он все также лежал и согревал спящим дыханием руки. Она спрыгнула на пол из прорубленного окна, просочившись, наверно, через решетку. Все такая же худенькая, бледная с удивительным, редчайшим цветом волос. Они были расчесаны просто, на прямой пробор, чуть левее от середины. Но во сне ее лицо было не таким, как он помнил, не скучающее и скорбное, а мягкое, давным-давно родное. Травянистая серость ее глаз излучало нежность. Она прилегла рядом с ним на кушетку и уткнулась носом в его затылок, а правая рука обвила его плечи.
Он хотел позвать ее по имени, но оно присохло, как противная каша, к губам. Он поцеловал ее запястье, она прижалась сильнее. Он словно слышал ее частое сердцебиение у себя за спиной, но когда повернулся, чтобы посмотреть в ее глаза на матрасе не осталось даже вмятины от ее тела...
Когда Мазила Лу пришел его разбудить, Бел сидел уже собранный, в отряхнутой одежде. Обычным тоном он велел принести теплой воды для умывания. Внешне выглядел он совершенно уравновешенно, но чувствовал себя, как на иголках. Новое, доселе не изведанное чувство полностью овладело им в этот момент, то, что дарило какую-то легкость воображению и ноющую боль в сердце. Он не привык к горючей смеси. И теперь придется учиться с ней жить.
...Лаг Диллерэн сдержал свое слово. На следующий день, после захода, с девяти до полуночи в ворота Хильды стучались сотники отрядов. Маленький форт не мог вместить всех, поэтому солдаты расположились лагерем по периметру.
Горели костры, живность в полумиле от Хильды разбежалась от такого скопления людей. Сэт взял на себя обязанности привратника, он рачительно следил, чтобы все были накормлены и не обделены кровом. Солдаты, привыкшие ночевать под звездами, возили за собой обозы с провизией из деревень Среднеречья. Альтинг не особо заботили будни Дозорной тысячи.
Бел обходил лагерь вместе с Диллерэном. Тысячник уже смирился с его присутствием. Ожидание чего-то необычного, суета вокруг взбодрила его, вероятность стычки с тронными щекотала нервы. Он был возбужден. Ругал Му и всю "альтинговую свору", уже клятвенно обещал возвести Бела на трон и мнил себя спасителем Этилейма. Солдаты охотно проглатывали его россказни, Бел кивал, поддерживал разговор и "из засады" изучал собравшихся. Когда он, насколько умел, оценил боеспособность дозорных, и, удостоверившись в правдивости слов лендермана, принялся у костра, где в походном котелке, булькая, варилась мясная похлебка, травить байки, слепленные из старых скальдовских легенд. Люди смеялись и постепенно оттаивали, а были и такие, как Сэт, которые с восторгом воспринимали каждое его слово.
Далеко за полночь он опять свалился на кушетку в оружейной, но на этот раз то ли мышечная усталость, то ли нервное перенапряжение подарили ему ночь без сновидений.