Говда Олег : другие произведения.

Сабля и крест

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Что хранилось в старом седле? Неужели та самая реликвия, которую ищут секретные службы трех держав и сам Сатана?.. Жив или нет отец Тараса? Просто прячется или попал в беду? А тут еще трехсоттысячная орда вот-вот перейдет рубеж!.. Залиты главы из последней редакции Книга вышла в издательстве "Астрель СПб" - "САБЛЯ и КРЕСТ"
  Олег ГОВДА
  
  САБЛЯ И КРЕСТ
  Вторая книга из цикла 'Казацкие небылицы'
  
  
  
  'Я не ангел, я не бес - я усталый странник...'
  А. Гоман
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
  
  Глава первая
  
  Хуже нашествия саранчи, может быть только засуха.
  Ослепительно-жгучее июльское солнце безжалостно подмяло под себя степь, обдавая нестерпимым жаром ее обнаженные просторы. Обезвоженная земля в поисках влаги раскрылась извилистыми трещинами, местами достигавшими двухсаженной глубины. Даже обмелевшие реки отделились от собственных увядающих берегов широкими полосами окаменевшего ила, скаредно приберегая для себя слишком быстро испаряющуюся воду. Высокие, в рост человека, травы на корню превращались в пересушенное сено, которым пренебрегали даже лошади. Достаточно было одной молнии или слишком далеко откатившегося от кострища уголька, чтобы вспыхнул огонь и выпустил на свободу степной пожар, - алчный и беспощадный, уничтожающий на своем пути все живое и поглощающий мили быстрее самой резвой скаковой лошади.
  В бесконечной веренице лет, вот уже в который раз, Дикое поле засыпало и умирало, чтобы непременно воспрянуть после первого же прикасания к его задубевшей коже целительного арапника, свитого из дождевых струй. Но сейчас - в расплавленных зноем небесах - не было ни единого облачка. Даже легкой полупрозрачной дымки. И от этой невыносимой жары вся Степь словно вымерла, прячась по норам и гнездам, в ожидании вечерней прохлады. Затаилось все живое... Кроме человека.
  В конце июля, года одна тысяча шестисот какого-то от рождества Христова, далеко уже после полудня, в направлении ближайшей переправы к правому берегу Днепра медленно приближался большой отряд конницы.
  Странное это было воинство. Одетые в вывернутые наизнанку короткие и изрядно потертые кожухи, вооруженные большей частью самодельными луками и привязанными витой кожаной бечевой к цепам конскими челюстями, они так ловко сидели на своих низкорослых лошаденках, что казались с ними единым целым. А маленькие раскосые глазенки мужчин с одинаковой алчностью поблескивали из-под низко нахлобученных малахаев.
  Крымчаки! Людоловы...
  Во главе чамбула, на породистом высоком и тонконогом аргамаке ехал юноша, едва перешагнувший рубеж отрочества. И хоть молодой воин напускал на себя вид надменного безразличия, изо всех сил пытаясь выглядеть значительно, его круглое и безусое лицо так и лучилось счастьем и восторгом. Младший сын Великого Хана, повелителя Крымской и Буджацкой орды Джанибек-Гирея - Салах-Гирей шел на Русь брать свой первый ясырь.
  В отличие от большинства воинов возглавляемого отряда, молодой хан был одет не в овчинный тулупчик, а в богатый, обильно расшитый серебряными нитями халат. А эфес заткнутого за широкий кушак дорогого хивинского ятагана играл хоть и не слишком крупными, но настоящими самоцветами. Время от времени юноша посматривал по сторонам с таким высокомерием, будто все Дикое Поле принадлежало ему одному, и копыта его коня ступали здесь по праву завоевателя или первопроходца.
  Вокруг вытянувшегося длинной змеей чамбула на расстоянии полета стрелы, выискивая снулую добычу и возможную казацкую засаду, носились парные разъезды, а впереди - десяток Ибрагима, да только юный Салах-Гирей обращал на них внимания не больше, чем, к примеру, на парящего в небе орла. А то и меньше... Ведь птица была свободной, а все воины отряда принадлежали к роду Баурджи - данников хана, и на время похода - стали рабами его сына.
  Настоящих воинов, прошедших хоть одну битву, сумели набрать только на должность десятников. Первый набег младшего сына - событие важное и почетное, но трудное, кровопролитное и не сулящее богатой добычи. Особенно, буквально накануне большого похода. Вот и отправляли стойбища по зову хана в безбунчужный поход всех тех, кого было не слишком жалко. Вступивших в зрелость последних отпрысков из многодетных семей; неугодных и провинившихся слуг; неплатежеспособных должников; доживших до почтенного возраста младших или единственных сыновей, восхотевших, пока дряхлость окончательно не приковала их к стойбищу, хоть раз в жизни попытать воинского счастья. По той же причине не сопровождал чамбул юного хана ни боевой шаман, ни даже первогодок, только что принятый в чародейское обучение.
  В этом была суровая правда жизни, выстраданная вековым опытом кочевого и воинственного народа. Сумеет молодой хан, даже с таким воинством, вернуться с добычей, значит, боги милостивы к нему, и его правление принесет роду достаток и благоденствие. А погибнет - так тому и быть - не велика потеря. Ни он сам, ни сопровождающие его люди, не многого стоили.
  Замыкал чамбул, извивающийся, словно тянущийся по пыльной дороге размотанный аркан, одинокий всадник. Уверенная осанка, недорогой, но добротный доспех, быстрый взгляд и отмеченное несколькими шрамами лицо, выдавали в нем бывалого воина. Это Кучам - воспитатель молодого хана в ратной науке. Аталык, приставленный к Салах-Гирею с самого раннего детства. И, если его выученик не пройдет испытание, аталыка ждет смерть. В бою или от рук палача. Плохой наставник никому не нужен.
  Вот он внимательно огляделся, подержал над головой послюнявленный палец, посмотрел на солнце из-под приставленной ко лбу ладони, а потом тронул своего бахмата коленями и погнал вдогонку молодому хану.
  - Останови отряд, повелитель! - крикнул еще издали, тем характерным для бывалого воина гортанным голосом, слышимым издалека и не создающим эхо даже в горах.
  - Что случилось, Кучам? - придержал коня юноша. - Ты чем-то встревожен?
  - Хоть молодой господин уже давно переступил тот порог, когда нуждался в моих советах, я все же дерзну напомнить, что до Тивильжанского брода осталась всего пара верст.
  - Спасибо за заботу, но нельзя напомнить то, что не забыто, - надменно ответил молодой хан. - Неужели мой наставник думает: я не ведаю, куда веду чамбул?
  - Нет, светоч моих глаз, я так не думаю, - с легким поклоном спокойно ответил воин. - Но ты не меняешь шаг и не отдаешь распоряжения на отдых. Вот я и осмелился вмешаться в твои мысли.
  - Не понимаю, почему ты хочешь остановить меня на полпути к славе?! - удивился юноша, и мягкая улыбка на его лице сменилась выражением нетерпимости. Он ведь уже видел себя со сверкающим ятаганом в руке, которым налево и направо рубит русые головы. Воспаленное воображение юноши живо рисовало ему захваченные урусские селения, горы золота и самоцветов... В его объятиях извивались прекрасные пленницы... А тут - какое-то досадное недоразумение, явно нарочито придуманное придирчивым наставником.
  - Потому, что сумерки только начинают опускаться на степь, и если мы будем двигаться дальше, то выйдем на речной берег задолго до наступления тьмы. А русы зорко стерегут свои земли. Казаков можно ненавидеть и презирать, но пренебрегать их дозорами нельзя.
  - 'Волк любит ночь'?
  - Да, мой повелитель, - изобразил поклон аталык. - Слова, произнесенные твоим прославленным прадедом, пусть станут путевой звездой всем правоверным воинам, на пути к победе. Я уже достаточно стар и поэтому не так бесстрашен, как мой господин, а кроме того - давно не был здесь...
  - Чего ты хочешь, Кучам? Говори яснее!
  - Прежде чем соваться к переправе, пусть чата Ибрагима поглядит: что там и как? Мне так будет спокойнее.
  Юноша на мгновение задумался, покачивая головой в такт собственным размышлениям, а затем поднял кверху десницу с зажатым в кулаке кнутом. Очертил им над головой круг и рывком кинул вниз. Чамбул с некоторым замедлением остановился, а десятники опрометью ринулись к хану за приказами.
  - Тут где-то рядом, чуть левее, должен быть небольшой буерак, - подсказал аталык.
  - Нет, - решительно отмахнулся юноша. - Зачем? Прятаться нам не от кого. А долго ждать не придется. Переправимся на урусский берег этой же ночью. Выслать к броду разведчиков. Выставить дозорных. Остальным - отдыхать. Коней расседлать и напоить. Воды не жалеть. Река рядом. Огонь не разводить. Ждем наступления сумерек. Все. Аллах с нами.
  - Аллах с нами...
  Десятники низко поклонились и рассыпались по отряду, а вскоре только с высоты птичьего полета можно было заметить среди пожухлых трав четыре сотни дремлющих лошадей и две - людей.
  Юный хан разлегся навзничь на подстеленном слугой ковре, подложив под голову мягкую подушку, а рядом, на горячую, как печь, землю, присел аталык.
  - Хочешь еще что-то сказать, Кучам? - заметил нерешительность на лице старого воина Салах. - Говори, мои уши всегда открыты для твоих мудрых слов.
  - Даже не знаю, как объяснить, достойный, - начал тот. - Тем более что я сам советовал направить чамбул к Тивильжану...
  - А теперь твое решение изменилось?
  - Не подумай, о светоч глаз моих, будто в душу старого воина закрался страх, и что я верю своим предчувствиям больше чем разуму. Но они возникают не на пустом месте, а выписаны по моей шкуре казацкими саблями.
  - Ни мой отец, ни я сам, никогда не сомневались в твоей храбрости, достойный Кучам. Что же касается твоего опыта, то долго придется искать в наших степях багатура, знающего о запорожцах больше тебя. Говори, что тревожит твой дух?
  - На Тивильжанскую переправу нельзя идти, повелитель. Чувствую, там нас будут ждать!
  - Ну и что? Ты же сам рассказывал, что казаки никогда не держатся вместе большими отрядами. Так чем же нам сможет помешать горсточка гяуров? Вырежем столько, сколько сможем, а остальных - возьмем в плен. Нам нужны сильные рабы...
  - К сожалению, это не так легко сделать, достойный Салах-Гирей. Казаки хорошо вооружены и к битве привычны. Много твоих воинов погибнет. Тогда как старый хан больше всего гордился бы своим сыном, если б ты и ясырь богатый привел, и отряд сохранил. Как и подобает истинно великому воителю. Поэтому нам следует, не встревая в открытый бой, незаметно перебраться на левый берег и захватить врасплох какое-то селение. Не бедное, но и не слишком большое. А если с запорожским дозором сцепимся, неприметно подобраться уже не удастся. Нас везде поджидать будут. Седмицы две по буеракам таиться придется, пока тревога поутихнет. А отряд не брал припасов на столь длительный поход. Но и это еще полбеды. Если казаки заметят нас, то пропустив сейчас, могут поджидать на обратном пути. Когда мы возвращаться с добычей станем. Вот поэтому я считаю, что нам лучше обойти переправу стороной. Выше по течению, в дне пути отсюда, еще один брод есть. Он не такой удобный, как Тивильжанский, зато о нем мало кто знает, а значит - и стерегут не так тщательно. И если будет на то милость Аллаха, там мы перейдем реку, никого не потревожив...
  Салах-Гирей понимал, что совет опытного аталыка хорош, но ему уже надоели разные задержки. И горячность юноши брала верх над рассудительностью, что явно читалось по лицу молодого хана. Он уже начал подбирать слова, которыми, помимо прямого приказа, смог бы убедить своего наставника в беспочвенности тревог, когда послышался топот копыт. А мгновение спустя один из воинов высланного в дозор десятка, круто осадив коня, птицей слетел на землю и упал к ногам хана.
  - Чата Ибрагима поймала гяура, повелитель! - выдохнул гонец.
  'Мой первый пленник'! - сверкнула радостная мысль в голове юноши, но он не подал виду, а наоборот, как можно безразличнее, произнес:
  - Так ведите его сюда... Послушаем, что он нам расскажет.
  - Слушаюсь, повелитель. Только он... - воин замялся в непонятной растерянности.
  - Что?
  - Странный он какой-то.
  - Говори ясней! - недовольно прикрикнул на гонца Кучам.
  - Появился неизвестно откуда и убегать не стал, когда мы к нему кинулись... А всего имущества при нем - одно только старое седло.
  - Коня не уберег, вот и оседлал самого себя, - хохотнул Салах-Гирей. - А убегать не стал, потому, что оцепенел от испуга... и забыл себя пришпорить.
  - Га-га-га! - подобострастно рассмеялись все немудреной шутке.
  - Нет, мой господин, не похоже, - отрицательно покачал головой воин, когда смех поутих. - Похоже, этот гяур и самого шайтана не боится. А самое странное, что он сразу попросил провести его к тебе.
  - Ко мне?!
  - Да, повелитель. Он так и сказал: 'Проведите меня к Салах-Гирею. У меня к нему важный разговор имеется. И побыстрее...'
  Юноша удивленно моргнул и взглянул на аталыка. Этот поход готовился со всеми необходимыми предосторожностями. А потому появление у самой переправы странного гяура, ожидающего именно его отряд, настораживал.
  - Чего тут гадать? - ответил на немой вопрос Кучам, удивленный не меньше своего высокородного ученика. - Пусть ведут... Сейчас он сам все расскажет.
  - Слушаюсь, - поклонился гонец, одним прыжком взлетел в седло и погнал к дозору. А вскоре вернулся в сопровождении еще двоих нукеров, которые спешились неподалеку, поднесли ближе жалкого, щуплого человечка и бросили его, как куль соломы, к ногам повелителя. А рядом с ним - старое седло. Совсем негодящую кульбаку, изрядно потрепанную, с разошедшейся по швам, обшивкой.
  От незнакомца воняло неприятно и странно, будто перед Салах-Гиреем оказался не человек, а трухлявый пень, побитый гнилью и обильно поросший поганками. Раздавленными поганками...
  Странный гяур был одет в несусветную рванину, а его лицо по самые брови покрывала густая нечесаная поросль цвета мокрой ржавчины. А из этих зарослей на хана посверкивала пара хитрых и дерзких, как у хорька, глаз.
  - Кто такой? Куда шел? Откуда? Отвечай! - грозно бросил Кучам, для убедительности чуть-чуть обнажая саблю, а потом с треском загоняя клинок обратно в ножны.
  - Здешний я, - пожал плечами человечек, от чего исходящая от него вонь гнилья и тлена сделалась еще невыносимей. - Кличут Паньком, а шел я к достойному Салах-Гирею, чтобы предложить ему свою помощь. В обмен на союз...
  - Какой еще союз? - опешил от такой неимоверной наглости незнакомца юноша.
  - Ведомо мне то, что старый хан отправил тебя впереди всей орды, за первым ясырем. Как ведаю и о том, что если вернешься победителем, то ожидают тебя многие почести и славное будущее. Зато - коли не оправдаешь надежд Великого Хана - лучше б тебе, молодой батыр, в бою погибнуть, да навеки в степи остаться. Верно? - Панько цепко взглянул в глаза юноши и, увидев там нужный ответ, удовлетворенно продолжил. - А мне, как раз такой союзник подходит. Очень важное дельце провернуть надобно. Причем, желательно человеческими руками. О священной реликвии православных, небось, слыхал? Той самой, за которую султан щедро наградить обещал любого, кто ему ее доставит?
  Салах-Гирей непроизвольно кивнул.
  - Вот и хорошо. Есть у меня одна задумка, как святыню заполучить, но сам не осилю. Поэтому предлагаю тебе свою помощь в обмен на твою поддержку. Не сомневайся, юный хан, если сделаем все по уму, то и ясырь хороший возьмешь, и воинов уберечь сумеешь. А в стойбище вернешься с большой славой и богатством. В селениях станут слагать песни о твоей доблести и мудрости. Мужчины - уважительно кланяться и уступать дорогу. Лучшие батыры прискачут под твой бунчук, когда ты решишь собирать следующий поход. И не только по праву рождения, а из личного уважения и доверия к твоей невероятной удаче... А меня, хан, отблагодарить не трудно будет. Причем вся слава и добыча тебе достанется, чтоб мне в святой купели искупаться.
  Суеверные татары настороженно переглянулись.
  - Шайтан, - прошептал аталык, делая пальцами 'козу'. Жест, за поверьем, имеющий силу отгонять злых духов.
  - Да, нет же, - небрежно отмахнулся странный человечек. - Шайтаны и прочие джины больше вашему Аллаху да его пророку Магомету служат, вернее - пакостят, а в православии, - при этом он с опаской, скосил глаза на небо, будто опасался оттуда разящей молнии и, немного понизив голос, закончил. - Существ, подобных мне, православные христиане называют бесами, или - чертями. А то кличут и вовсе попросту - Нечистым, Лукавым или Босоркуном. Хотя мне самому больше посердцу, когда Паньком называют. Рудым Паньком... Так каким будет твое решение и воля, Салах-Гирей, сын Махмуда? Ударим по рукам?
  Вызывающе панибратское поведение неимоверно вонючего и, судя по всему, сумасшедшего гяура настолько возмутило молодого хана, что разом вывело из оцепенения. Он вскочил на ноги и велел, стоявшим рядом, нукерам:
  - А-ну, причешите эту баранью падаль против шерсти! Да пожестче! Чтобы не забывался, с кем говорит!
  Воины незамедлительно выполнили приказ, и два кнута одновременно потянули Панька по щуплой спине.
  - Ой-ой-ой! - заверещал тот от боли, а затем свирепо повел глазами с одного басурманина на другого. - Чтобы вам к земле прирасти, голомозые дурни! - и как-то странно махнул левой рукой. Потом шагнул вперед и наклонился к самому лицу седого аталыка. - Кучам-ага, успокой своего чересчур вспыльчивого ученика. Я же к вам с миром пришел, а он меня, словно пса шелудивого - кнутами велел угостить... Не хорошо это, неправильно.
  - Да как ты смеешь, вонючий кусок дерьма подыхающего верблюда! - взвился от этих слов юный хан. - Эй, вы, чего застыли?! Взять его и проучить, как следует!
  Но оба верных нукера даже не пошевельнулись, а только таращились в ужасе и беззвучно разевали рты.
  Нечистый криво улыбнулся, оскаливши белые и острые, словно волчьи клыки, зубы и неожиданно веско приказал:
  - Сядь, Салах! Веди себя, как положено каждому из славного рода Гиреев, воину и мудрому повелителю! Не уподобляйся блажью глупой бабе на сносях! Если хочешь вернуться в орду с почетом и богатым ясырем, слушай меня! А коли считаешь, что постиг все знания и опыт, то мне здесь делать ничего... Пропадайте... Иблис с вами!
  Вмешательство умудренного жизнью наставника не понадобилось. При виде столь разительной перемены в поведении странного незнакомца, юноша до того растерялся, что едва не бросился наутек. Но в последний миг сумел совладать с необъяснимой паникой и остался на месте. Будучи суеверным, как и все кочевники, он понял, что видит перед собой кого-то, чье сверхъестественное могущество гораздо сильнее ханской власти. И неказистый внешний вид всего лишь маска...
  - Хорошо, Панько-ага, - пробормотал тихо юноша. - Я внимательно тебя слушаю. И готов последовать твоему мудрому совету...
  - Вот и ладушки, - довольно кивнул бес, подошел и присел неподалеку на свое седло. - Хотя, если вдуматься, ничего чрезвычайного в моих словах не будет. Собственно, и не советовать я хочу, а попросту предложить свою помощь. Подождите здесь до полуночи, затем смело выступайте к Тивильжанскому броду и ничего не опасайтесь. Казацкая чата к этому времени будет крепко спать.
  - Да может ли такое быть? - недоверчиво переспросил Кучам. - Если уж запорожцы стерегут переправу, то делают это, как должно. Ведь уснуть на посту для сечевика - вечный позор и бесчестье! Хуже - только откровенная трусость. За такую провинность в Сечи, я знаю точно, даже не смертью наказывают, а - изгнанием из товарищества!
  - А вот это - мои хлопоты, уважаемый Кучам. Для начала я уже и так слишком много сказал...
  - И все-таки, с какой стати, шайтан гяуров, мы должны тебе верить? - не дал убедить себя до конца бывалый воин. - А, может, все обстоит как раз наоборот, и ты нас в засаду заманиваешь? Мы в реку войдем, а казаки нас с берега мушкетным огнем и примут.
  - Жизнь прожил, а ума не нажил, - буркнул Панько. - Зачем мне вас куда-то заманивать, если вы и так, будто на ладони... Бери голыми руками. И будь я запорожским лазутчиком, то за время, пока мы лясы точим, ваш чамбул уже б давно окружили и перестреляли, как куропаток. Одним словом - будем считать, что договорились, верно, хан? И постарайтесь не задерживаться, потому что надолго я казаков усыпить не смогу. С первыми петухами дозорные проснутся.
  Сказав все это, он сделал какое-то неуловимое движение пальцами и пристально поглядел юному хану в глаза. Тот дернулся и поспешно отвел взгляд.
  - Я верю тебе, шайтан... - отозвался юноша чуть погодя. - И для того, чтобы Великий Хан мог гордиться своим сыном, сделаю так, как ты советуешь.
  - Вот и славно. - Рудый Панько поднялся с земли. - Будь уверен, Салах-Гирей, что не пожалеешь о принятом решении. Слава и почести ждут тебя столь же неизбежно, как близкий закат. Ну, я пошел исполнять свою часть уговора, а ты не торопись, но и не медли!
  Произнеся эти слова, Босоркун подхватил с земли свое седло, шагнул немного в сторону, и в то же мгновение сильный порыв ветра сыпанул татарам пылью в глаза. А когда они наконец-то протерли веки и смогли оглядеться, то их неожиданного союзника уже и след простыл.
  - Ей! Панько-ага! А как же мои нукеры?! - воскликнул досадливо Салах-Гирей, но уже и сам видел, что обездвиженные чародейством воины вместе со всеми протирают глаза.
  - Шайтан! - с полной уверенностью произнес Кучам и зашептал слова Корана, которые должны защищать правоверного от козней нечистой силы.
  А молодой хан подумал:
  'Что ж, если понадобится, - я не только с шайтаном, но и мангусами мог бы союз уложить... Я обязан любой ценой достичь успеха! И если не простая добыча, а священная реликвия христиан окажется в моих руках, тогда отец сможет по праву мной гордиться. И ради этого я на все согласен. А там - поглядим!.. Неужто не смогу расплатиться с нечистым духом? Душа правоверного мусульманина христианскому бесу вряд ли нужна, а души гяуров пусть хоть тысячами забирает, рабам они без надобности...'
  
  
  
  Глава вторая
  
  Сумерки, прохладные и влажные, как собачий нос, для утомленной летней жарой степи стали целебным бальзамом, заботливо наложенным на воспалившуюся рану. А когда умытое вечерней росой и усеянное блестками, словно девушка на вечерницах, небо низко склонилось к дремлющей земле, все укутала уютная тишина, навевающая сладкий сон под, убаюкивающий стрекот цикад. Ни одна былинка, ни один листочек, не колыхнется без особой надобности. Даже легкий ветерок не смеет дыхнуть. Забьется где-то в буераках и замрет до рассвета...
  В такое время исключительно хорошо лежать в благоухающих травах, смотреть на огромные, подмигивающие звезды, и мечтать...
  О чем?
  Да, о чем угодно! Слава, Богу, у каждого человека завсегда найдется про запас хоть одно заветное желание!
  Вот и сейчас, на левом берегу Днепра, как раз напротив островов Тивильжан и Перун, на невысоком кургане сидит молодой казак. Глаза у парня закрыты, по затемненным пушком губам блуждает улыбка, и хоть рукой он при этом поглаживает лежащего рядом здоровенного гепарда, явно не шум битвы или победоносные походы грезятся молодому запорожцу, а что-то более желанное и приятное на ощупь, нежели мягкая шерсть зверя.
  Это Остап Байбуз - низовой казак и, несмотря на юный возраст, полный товарищ Корсунского куреня... Он сам, Семен Лис и Максим Гарбуз - летний дозор Тивильжанской переправы. Сегодня, с полуночи и до рассвета - бдеть за тем, чтоб под покровом тьмы через реку не переправились супостаты, выпало Остапу. А его товарищи, завернувшись в конские попоны, улеглись спать с противоположной стороны кургана подальше от сырости и комаров. Там же руками дозорных выстроен просторный шалаш, - но залезать в его душное нутро в такую ласковую ночь станет только сумасшедший.
  Неподалеку, держась вблизи отблесков тлеющих в кострище углей, пасутся казацкие кони. Умных животных и стреноживать нет надобности - сами далеко не уйдут. Знают, что человек, хоть и натруживает спину седлом а губы удилами, но - и от волков защитит, и накормит. Особенно зимой, когда в засыпанной снегами степи голодно и холодно.
  Дозорный казак удобно разлегся возле 'фигуры' - высокой треноги из связанных жердин, увенчанной, как тын горшком, огромным снопом из щедро облитого смолой камыша - и мечтает! Но не в ущерб службе, как может показаться со стороны, а доверив наблюдение за бродом чутью Пайды, - куда более острому, нежели человеческое зрение. Шестилетний зверь хорошо знает, что на том берегу начинается чужая степь... Что именно оттуда приходят пропахшие смесью дыма, бараньего жира и лошадиного пота смертельные враги его друга.
  На мгновение мелькнувшая в голове зверя мысль о врагах заставила Пайду вздыбить загривок и недовольно заурчать.
  В то же мгновение молодой запорожец открыл глаза и рывком приподнялся, насторожено прислушиваясь к ночным звукам. Но на реке все спокойно... Не только не плеснет, но даже тень не закрывает яркие звезды, отраженные в воде.
  - Чудиться тебе что-то, Пайда, - проворчал недовольно Остап. - Такое чудесное сновидение спугнул. Ну, да ладно, чего там. Служба - не тетка. Перекусим, что ли, если не спится?
  Байбуз опять удобно уселся и вынул из-за пазухи ржаной калач. Гепард тут же поднялся, повернул круглую голову к казаку и принюхался.
  - Что, утроба ненасытная, опять проголодался? Держи... - улыбнулся Байбуз и протянул своему четвероногому другу на ладони пайду хлеба. Почти такую же, как та горбушка, что дала гепарду кличку.
  Шесть лет тому, увидев в руках Остапа повизгивающего щенка гепарда, куренной кашевар заявил, что не станет кормить звереныша за счет товарищества. Хватит и без диких котов нахлебников. Но, атаман засмеялся и сказал, что курень не обеднеет на пайду хлеба, а щенок - глядишь еще и пригодится запорожцам. И - как в воду глядел. Не было в Сечи надежней стражи и удачливее охотников, чем та ватага, к которой присоединялись Байбуз с верным Пайдой.
  - Бери, чего ты? - удивился Остап, видя, что гепард не обращает внимания на гостинец, а продолжает беспокойно принюхиваться, слегка обнажая клыки.
  - Тихо ж вокруг? Или и в самом деле чуешь что-то? - удивился казак, недоверчиво прислушиваясь к замершей ночи, но на всякий случай спрятал хлеб и взял в руку саблю.
  - Чужой? Враг? - переспросил шепотом. В ответ Пайда негромко заурчал, а кончик хвоста зверя при этом нервно вздрогнул.
  Полный месяц, буквально только что выползший на небо, достаточно ярко осветил все вокруг, но как Остап не напрягал глаза, на водной глади Днепра видны были только отблески обычной ряби, от играющих рыбин, и неспешно скользящие к морю, речные волны.
  - Чудишь? - Байбуз потрепал за уши зверя, но Пайда не поддался любимым ласкам, а отпрыгнул в сторону и беззвучно оскалил клыки, не сводя глаз с укрытого в ночной тьме берега.
  - Вот как! - Остап привстал и весь превратился в слух. Подобное поведение гепарда, могло означать только одно: берегом идет кто-то чужой.
  - Тихо, Пайда! Лежать! Ждать!
  Гепард припал к земле, как перед прыжком, и замер.
  Остап терпеливо ждет, готовый к любой неожиданности. Так проходит миг, другой, третий... Сердце тревожно учащает свой бег, но тишину не нарушает ни один посторонний звук. Молодой казак, уже совсем успокоившись, манит к себе зверя и как раз в этот момент слышит шаги. Идет один человек. Он приближается, шаркая по земле ступнями, устало подволакивая ноги и особенно не таясь, - но, кто знает, что за этим кроется? Поэтому Байбуз уже настойчиво манит гепарда и вместе с ним тихо пятится за курган. Ближе к товарищам. Ночью никакая предосторожность не бывает лишней. Он еще раз, на всякий случай, бросает взгляд на брод через Днепр, но там по-прежнему только звезды плещутся...
  Товарищи, широко разметавшись, места хватает, шумно сопят носами. Огненно-рыжий и остроносый Лис при этом негромко похрапывает, а тощий, как жердь, Гарбуз - сладко причмокивает во сне губами.
  - Семен! Максим! Вставайте! - прошептал на ухо каждому Остап. - Кого-то к нам в гости несет... Со стороны реки!.. И его запах не нравиться Пайде.
  Оба казака, толком так и не проснувшись, привычно схватились за оружие и поползли подальше от огня. Если кто из своих заплутал в пути, то объявиться ему никогда не поздно, а врагу лучше не знать, сколько казаков в дозоре.
  - Пугу, пугу, пугу! - трижды, согласно древнейшему казацкому обычаю, доносится тем временем от фигуры голос невидимого во тьме человека. И после минуты молчания:
  - Агов! Есть рядом живая душа, или отсвет угольков мне мерещится? Отзовитесь, люди добрые! Я - свой!
  - Пугу, пугу, пугу, - согласно тому же обычаю, отвечает и Байбуз, потом поднимается на ноги и, положив руку на эфес сабли, строго спрашивает. - Кому это ночью на одном месте не сидится? В предрассветную пору добрые люди по свету не бродят. Назовись-ка, странник божий!
  - Казак с Луга! А что до поздней или ранней поры... - тише, но уверенно ответил голос все еще невидимого человека. - Верь мне: когда бежишь с каторги, на солнце не смотришь. Даже, если басурмане тебя еще не ослепили. Так-то...
  Байбуз облегченно вздохнул и потрепал за холку по-прежнему неспокойного ворчащего гепарда.
  - Это свой, Пайда. Свой! А ты, земляк, подходи ближе к огню, не бойся. Зверь ручной, без команды не тронет...
  Человеческий силуэт четко вырисовывается на фоне звездного неба, но, путник не спешит приближаться. Он тоже хочет удостовериться, что у костра действительно запорожцы. И только спустя некоторое время, сутулясь под тяжестью заброшенной на спину кульбаки и от того кажущийся еще ниже ростом нежели на самом деле, из темноты выступает неказистый, чуть кособокий человечек. Путник одет в такую несусветную и вонючую рванину, что и глядеть неловко.
  - Сало, гу-гу! - поздоровался он неожиданно глухо и невнятно, словно перекатывал языком горсть гороха.
  - Слава навеки Богу нашему, - ответил, не задумываясь, на столь странно прозвучавшее приветствие Байбуз. Людям вообще свойственно слышать то, что им хочется, а не - произнесенные слова. Тем более, когда звуки кажутся привычными и соответствуют данному моменту. - Присаживайся, незнакомец, будь добр. В ногах правды нет.
  - Не спорю, - проворчал человечек, положил рядом с костром свою ношу и довольно неловко уселся на седло сверху, протягивая к огню закоченевшие руки и ноги. - Всю истинную правду люди давно засунули в то место, откуда эти самые ноги и произрастают.
  Остап вежливо хохотнул и, видя, что Пайда, хоть и продолжает брезгливо принюхиваться к незнакомцу, от которого, к слову сказать, шел еще тот дух, но смирно умостился рядом, чего умный зверь никогда бы не сделал, ощущая прямую угрозу, - поднял вверх руку, призывая к костру товарищей.
  Лис с Гарбузом вышли из засады и тоже подсели к огню. Чутью гепарда казаки доверяли безоговорочно. И если Пайда лежит спокойно, значит, в округе никого чужого больше нет.
  - Да разве ж я похож на басурманина, панове запорожцы? - обижено скривился человечек.
  - Береженого и Бог бережет, - рассудительно ответил Лис, крепкий, высокого роста двадцатилетний парень, с ниточкой рыжих усов под носом и такого же цвета пышным 'осэлэдцэм*' (*особым образом выстриженным чубом на обритой голове). И прибавил, обращаясь к незнакомцу. - Ты и сам, по всему видать, человек бывалый и от жизни досыта лиха натерпелся, поэтому - и других, за разумную предосторожность, корить не должен. Накорми гостя, Остап. Видишь, у человека от холода и голода глаза, словно у хорька, посверкивают.
  От этих слов незнакомец вздрогнул, будто его кнутом по спине перетянули, и торопливо потупил взгляд.
  - Можно и накормить, если гость не побрезгует нашей вечерей, - ответил Байбуз и придвинул ближе к гостю котелок с остатками загустевшей и окончательно разопревшей на углях тетерей.
  - Такой пан, как я, и обглоданной кости рад бывал не раз, - попытался изобразить благодарную улыбку на лице гость, доставая из-за пазухи абы как выструганную ложку. Да, то ли и в самом деле слишком продрог, то ли с лицом у него было что-то неладно, но гримаса, искривившая губы и пробившаяся наружу сквозь дебри зарослей, походила скорее на звериный оскал, нежели на искреннюю улыбку.
  Поспешно проглотив предложенный казаками, чего там, весьма скудный ужин, он вытер травой ложку, сунул ее обратно, но руку не вынул, а усердно зашарил ею в своих лохмотьях.
  Казаки, улыбаясь, переглянулись промеж собой. Мол, глядите, братцы, роется за пазухой, словно богач в мошне, а у самого, наверняка, окромя блох нет ничего, да и блохи от такой жизни давно на лучшие 'хлеба' перебрались. Но незнакомец не зря терял время и знал, что искал - потому что вытянул из-под остатков одежды неожиданно довольно пухлый тючок.
  - Вот такой из меня казак, - промолвил с неприкрытой гордостью. - Сам гол, как сокол, зато седло и ложка своя. А также - папуша табака имеется... Да еще и не какого-нибудь самосада. Настоящий Трапезундский! Угощайтесь, - торжественно протянул сверток Гарбузу, по внешности и степенности манер признавая его старшим над более молодыми запорожцами. - А я вам пока о себе расскажу.
  - Спасибо, - казак чуть брезгливо развернул грязную тряпицу, пропитанную застарелым конским потом и еще чем-то, куда более вонючим. И даже присвистнул от удивления, когда в его руках очутился изящно расшитый мелким речным жемчугом замшевый кисет.
  - Вот так цяцька, - присвистнул Лис. - Да за нее в базарный день, можно пару жеребых кобылиц сторговать.
  - Возможно, - равнодушно пожал плечами человечек. - Я в этом мало понимаю... Да и зачем мне табун? Вот если б кто взамен небольшую пасеку предложил, - он мечтательно прищурил глаза... - Эх, люди, если бы вы знали, какая у меня когда-то была пасека, - он опечалено покачал головой. - Все с дымом пустили, басурмане проклятые... Ага, - вдруг опомнился он, - я же так и не сказал своего имени... Рудым Пасечником Паньком меня кличут, или - Нечистым. Это кому, как больше нравится, а мне - без разницы. Может, приходилось слыхать?
  Казаки отрицательно помотали чубами.
  - Ну и ладно, - махнул рукой человечек. - Вольная Степь большая, всех знать и упомнить - голова треснет. Курите, курите, - спохватился, видя, что казак не спешит натаптывать люльку* (*укр., - трубку), а продолжает внимательно рассматривать кисет.
  - Обязательно, - пробормотал Гарбуз, распуская шнуровку и доставая из мешочка пучку табака. - Странно, но чудится мне, что я уже когда-то видел похожую цяцьку. Вот только никак не припомню, в чьих руках именно.
  - А ну-ка... - заинтересованно потянулся к кисету Лис. Оглядел внимательно и к явному облегчению Панька отрицательно помотал головой. - Нет, мне этот кисет точно не знаком. Потом сунул пальцы внутрь и со словами: - А тут еще что-то есть! - вытащил наружу большой нательный крестик на толстой серебряной цепочке.
  - Вот это да! - удивленно воскликнул Гарбуз, окидывая Панька внимательным взглядом из-под прищуренных век. - А чего это ты, добрый человек, крестик не на шее, как положено всякому христианину, а в кисете с табаком носишь? Или это не твой? И ты его вместе с кисетом с мертвого казака снял? От того и вышивка мне знакомой кажется? Ну, признавайся, вражина! Да всю правду говори, как на исповеди! Не то... - пригрозил кулаком, - хуже будет.
   - Придумал тоже, - с обидой в голосе потянулся за кисетом Панько. - Я ж не из церкви иду, а из басурманского рабства сбежал. Будто сам не знаешь, что за крестик на шее, там голову мигом, по эту самую шею, снимут. А в табак спрятал, поскольку он для татарина самая бесполезная вещь. Никогда не тронет... И потому это самое надежное место, если хочешь уберечь от их лап что-то ценное. Понятно? Отдавайте мой кисет обратно, если уважить не хотите...
  - Ну, извини, пасечник, - Лис примирительным жестом протянул Рудому Паньку нательный крестик. - Не хотели обидеть. Но, согласись: странно находить святыню, спрятанную в табаке?
  Тот что-то невнятно проворчал в ответ и демонстративно напялил цепочку на шею, прямо поверх лохмотьев, как поп поверх риз. Как будто хотел сказать: я теперь на своей земле, так пусть все видят и больше не сомневаются в том, что перед ними христианин! Во всяком случае, запорожцы подумали именно так.
  А спустя пару минут казаки дружно набили табаком трубки, но не спешили закуривать, вежливо дожидаясь, когда к ним присоединится хозяин угощения.
  - На меня не смотрите, панове-товарищи, - сказал Панько, - я и от еды так захмелел, будто горилки хлебнул. Да и люльки у меня своей нет. Завтра найду подходящий корень и вырежу себе... - а потом вынул из огня тлеющую веточку и поднес ее Лису.
  Это объяснение более чем понятное: люлька не ложка - свою чужому никто не предложит. Побратиму только, да и то. Запорожец сочувственно покивал, а потом принял огонь и стал раскуривать табак.
  - А ты, парень, чего ж, не угощаешься? - обратился Рудый к Байбузу, заметив, что юноша единственный, кто не потянулся к кисету. - Не обижай, горемыку... Я же от всего сердца предлагаю. Или ты еще годами на казака не вышел, и тебе мамка дымить не разрешает? - поддел насмешливо. - Курите, братцы, курите - а я тем временем вам о своей бесталанной доле поведаю. Если интересно будет послушать...
  Остап неуверенно хмыкнул, потому что и в самом деле не любил смолить табак, а трубку носил для того, чтобы придать себе вид бывалого казака. Но теперь, после подобной шпильки, и он отказываться не стал. Зачем выставлять себя на посмешище и почем зря обижать хорошего человека? Парень неумело натоптал филигранно вырезанный дедом Карпом чубук, прикурил, затянулся разок, так, чтоб увидела вся компания, и поднялся.
  - Иду караулить, - объяснил встревожено вскинувшемуся, Паньку. - Мы тут все ж не на рыбалке, а в дозоре... Максим не забудь меня сменить, на рассвете.
  Пайда больше для порядка, еще раз рыкнул на неприятного ему незнакомца и мощным прыжком метнулся за хозяином. А нечистый украдкой проводил их настороженным взглядом, пока молодой запорожец и негостеприимный зверь не скрылись за вершиной кургана.
  - Не обидишься на нас, - спросил у Панька Лис, зевая во весь рот, - если мы еще подремлем немного? Совсем не выспался.
  - Буду только рад, - искренне ответил тот. - Я ведь и сам едва на ногах держусь... Да и куда нам спешить? Днем успеем наговориться.
  - И то верно, - кивнул Гарбуз. - Тогда бери Остапову попону и ложись, где хочешь. А хоть и в шалаш забирайся, если продрог... Утром, как искупаешься, подберем тебе чего из одежды, а то - смотреть срам.
  Панько еще раз сонно поблагодарил запорожцев за оказанное гостеприимство, завернулся с головой в предложенную попону и прикорнул прямо там, где сидел. Со стороны должно было казаться: человек так умаялся, что уже и улечься удобнее не в силах. Глядя на него, запорожцы только головами сочувственно покачали. Эка, мол, злая судьбина человека заездила...
  А еще через несколько минут и сами крепко и беззаботно уснули. Слишком беззаботно и чересчур крепко...
  Когда костер потух настолько, что жар в нем едва теплился, Панько тихонько поднялся и подкрался к сладко сопящим казакам.
  - Лис! Гарбуз! - позвал громко. - Эгей, казаки! Спите, что ли?!
  Но те даже не ухом не повели.
  Тогда Панько наклонился ближе, какое-то мгновение прислушивался к их размеренному дыханию, а потом с силой дернул рыжеволосого казака за плечо.
  - Вставай! Тревога! Татары!
  Но, Лис и не думал просыпаться.
  Тогда плюгавый человечек изо всех сил пнул запорожца под ребра и зло рассмеялся, когда тот, проворчав что-то невнятное, перевернулся на другой бок.
  - Ну что, панове запорожцы, воины православные, по нраву ли пришлось вам мое угощение?.. Хе-хе-хе... Теперь будете спать, пока мои узкоглазые приятели каленым железом вас не разбудят. Ишь, удумали со мной шутки шутить. Один прячет, всякий хлам в седло, другие - каверзные догадки строят... - приговаривая все это, Рудый Пасечник брезгливо, словно грязь, двумя пальцами, морщась и сопя, как от зубной боли, стащил с себя крестик и снова сунул его в кисет с табаком.
  - Так-то лучше... - вздохнул облегченно. - Ф-фу, словно тысяча взбесившихся клопов искусала... - потер шею... - Думал, не вытерплю больше. Ну, вы спите, спите. А я пойду, взгляну, как там ваш товарищ?.. Надеюсь, ему мой табачок тоже понравился.
  Панько неспешно выбрался на вершину кургана, огляделся и, уже не таясь, довольно захохотал в полный голос. Остап Байбуз тоже крепко спал, одурманенный сонным зельем, которое Панько заранее подмешал в курительный табак.
  Один только Пайда скалил клыки на подлого человечка и тихо рычал. Он бы охотно разодрал в клочья это противное и вонючее существо, но хозяин не отдавал такого приказа, а гепард никогда бы не посмел нападать на человека по собственному усмотрению. Несмотря на исходящие от него недобрые флюиды, которые зверь ощущал не менее отчетливо, чем устойчивый запах гнили.
  - Что смотришь? - плюнул в сторону гепарда Панько. - Хочешь сказать, что у тебя ума больше, нежели у всех твоих хозяев, вместе взятых? Вполне возможно. А толку? Все равно ты ничем им не поможешь... Скоро с того берега переправятся татары Салах-Гирея и повяжут казачков, как кутят. Только, чего это я с тобой время теряю? - спохватился бес. - Надо же, совсем одичал, со зверем, как с человеком разговаривать начал. Видимо, и в самом деле пора где-то свой угол заводить. Хоть немного в человеческом обличии и обществе пожить, а то - совсем как нежить стану. А может, в самом деле, пасеку завести? Пасека Рудого Панька?.. Или лучше придорожную корчму открыть? Вот выполню задание, обязательно отпрошусь годков на пятьдесят у... - Нечистый суеверно бросил взгляд себе за спину и смачно сплюнул. - Ладно, размечтался... Сначала милость заслужить надо. Вроде я на этот раз обмозговал все как следует, но вдруг опять какой-нибудь конфуз приключится? Хорошо, посмотрел сперва, что в седле зашито, а не кинулся на радостях к ногам... - Рудый опять суеверно сплюнул. - Пойду, взгляну, что хорошего из пожитков запорожцы при себе возят, пока голомозые их до нитки не обобрали. Может, сгодятся кое-какие вещички в новой-то жизни? Га-га-га...
  И Панько, круто развернувшись, быстрым шагом направился в сторону шалаша и смирно пасущихся казацких лошадей.
  
  * * *
  
  Едва сутулая фигура Панька скрылась за холмом, гепард жалобно заскулил и стал тормошить крепко спящего Байбуза, хватая зубами за жупан и шаровары. Но все его усилия ни к чему не привели. Тогда зверь опять схватил хозяина за шиворот и потащил к Днепру. Несмотря на то, что запорожец весил вдвое против антилопы, обычной добычи гепарда, сильный зверь довольно быстро приволок Остапа ближе к воде. После чего забрел передними лапами в воду и стал что-то ворчать и мяукать. Не слишком громко, но требовательно, время от времени с силой похлестывая себя по бокам хвостом. И не прекращал этого до тех пор, пока посреди Днепра не образовался небольшая воронка, а из нее не высунулась по пояс стройная девичья фигурка.
  И всем была пригожа возникшая из глубины вод девица, - и статью и лицом, вот только кожа ее лазурная больше напоминала стеклянную вазу, заполненную водой, нежели живое тело.
  - Зачем звал, четвероногий братец? - напевно спросила бродница. - В чем нужду имеешь, что право призыва использовал? На засуху не похоже, - и шаловливо брызнула на гепарда водой.
  Но Пайда только заворчал в ответ.
  - Ой, какой тут красавчик лежит! - воскликнула тем временем шалопутная девица, заметив Байбуза. - Спит? Сейчас я его поцелую, и станет сон у казака сладким-сладким, крепким-крепким... - и стала приближаться к берегу.
  Гепард молниеносным прыжком оказался между Байбузом и бродницей. Недовольно заколотил хвостом по бокам и оскалил клыки.
  - Что такое? - опешила от неожиданности лазурная девица, уже шагнувшая на берег. - Ты защищаешь человека? Странно, но интересно. Неужели ты из-за него меня позвал, четвероногий брат? Тогда объясни, что я должна сделать. Потому что угрозы для его здоровья я не ощущаю. Казак и сам вскоре проснется.
  Пайда наклонил к запорожцу лобастую голову и нежно лизнул его в лицо.
  - Разбудить? - удивилась бродница. - Зачем? - и опять повторила почти дословно свои резоны. - Злой магии я не чувствую, а поутру он и сам проснется. Вернее, даже до рассвета...
  Гепард громко фыркнул и еще раз лизнул Остапа, чуть сдвигаясь в сторону, чтоб девица смогла подойти к казаку ближе.
  - Да, ты прав, - согласилась та, возложив прохладную руку на пышущий жаром лоб парня. - Теперь и я вижу, что без злого умысла не обошлось. Вот только сон-зелье какое-то странное, не здешнее... но и не опасное совсем. Всего лишь голова, как встанет, немного поболит, будто с перепою.
  Пайда коротко рыкнул.
  - Настаиваешь? Ну, будь по-твоему. Может, я и в самом деле чего-то не знаю, или не понимаю. О-хо-хо, заругается староста водяной, что я опять не в свое дело влезла, - вздохнула бродница и стряхнула с кончиков пальцев несколько капель воды. Да так ловко, что две из них упали на глаза Остапу, а одна - самая крупная, свалилась прямо в приоткрытый рот парня.
  Это помогло... Байбуз, отплевываясь и кашляя, подхватился с земли, смачно выругался и конфузливо захлопал глазами, услышав рядом с собой звонкий девичий смех. Обернулся на голос, чтоб извиниться, но бродница столь молниеносно, что даже Пайда не успел заметить ее движения, чмокнула парня в щеку, крутнулась на пятках и, шаловливо обдав всех брызгами, прямо с берега плюхнулась в реку.
  - За тобой должок, казак... Помни! Если не я, то одна из сестер его обязательно стребует! - крикнула на прощание, весело хохоча, и сгинула в глубине.
  Байбуз растерянно провел рукой по мокрому лицу и помотал головой.
  - Что за напасть? Неужели я задремал? Вот незадача... Хорошо, что не видел никто. А то б в жизнь не отмылся от позора. Только, как это я на самом берегу реки очутился? Скатился с кургана что ли?..
  Осмотрев следы, Остап сумел бы разобраться в случившемся, но в это время из-за Днепра, со стороны брода отчетливо донеслось негромкое конское ржание.
  Позабыв обо всем, дозорный, в несколько прыжков взлетел на вершину холма, поглядел вдаль и обмер. В ярком отражении звезд, на дальней отмели, между островами Тивильжан и Перун, отчетливо виднелось множество лошадей и людей. Не меньше нескольких сотен... Людоловы! Орда!
  Страха Остап не ощутил. Собственно, ничего сверхъестественного не случилось, именно для этого и выставлен дозор у брода, чтоб предупреждать о появлении татар. Но в любом случае следовало поторопиться, теперь важна каждая минута.
  Байбуз громко свистнул, швырнул в товарищей первым подвернувшимся под руку камнем и заорал что было мочи:
  - Лис! Максим! Вставайте! Татары!!! Тревога!
  Но товарищи даже не пошевелились, а Панька вообще нигде не было видно.
  Понимая, что каждое потерянное мгновение может стоить ему, да и не только ему, жизни - молодой запорожец прибегнул к жестокому, но испытанному способу. Он зачерпнул рукой из очага горсть тлеющих угольков, раздул их на ладони, и всыпал полыхнувший жар за голенища сапог своим товарищам. И пока те, ругаясь и размахивая обожженными ногами, приходили в себя, бросился разжигать сигнальный огонь на 'фигуре'.
  Не сразу, но все же боль от ожогов, как прежде капли воды, победила злое колдовство, и оба казака с воплями вскочили на ноги, - но тут же резво брякнулись наземь и стали стаскивать сапоги.
  - Совсем сдурел, Остап?! - заорал возмущенно Максим. - Что за ребячество?!
  - Какого лешего? - вторил ему рыжий Лис. - Вот погоди! Сейчас я тебе задам перцу!
  Но, как только щедро пропитанный дегтем и облитый смолой тростник на сигнальной вышке занялся густо чадящим пламенем, оба запорожца притихли.
  - Эй! Что случилось?!
  - Неужто татары? - первым опомнился Гарбуз.
  - Орда, братцы!.. Много... Уже к Перуну доплывают, - ответил Остап, ткнув пальцем в сторону Днепра, а сам приказал гепарду:
  - Пайда, ищи Нечистого! Чтоб мне с этого места не сойти, если без его рук тут не обошлось.
  Зверь растерянно затоптался на месте, потому что вредный незнакомец, который вонял, словно падаль в жару, теперь исчез, не оставив по себе даже легкого запаха. У гепардов, охотящихся преимущественно из засады, чутье существенно уступает волчьему или собачьему, но не настолько, чтоб не взять след такой вонючки.
  - Странно, - покрутил головой молодой запорожец, заметив недоумение четвероногого друга. - Ладно, брось, после разберемся.
  - Зачем он тебе сдался? - удивился Максим. - Если ушел раньше, его счастье, а нет - выкрутится как-нибудь. Не маленький...
  - Думаю, что этот песий сын нам какую-то гадость в табак подмешал, вот мы и уснули, как убитые.
  - Да, так могло быть, - подумав немного, кивнул Гарбуз. - Но теперь это не важно. Слава Богу, 'фигуру' зажечь мы успели, люди предупреждены, - пора самим ноги уносить. Айда, хлопцы! По коням!
  Дозорные бросились к лошадям. Взметнулись в седла и с места в карьер рванули в степь.
  - Алла! Алла! - заверещали у них за спинами несколько басурман из передового десятка, заметивших, что добыча ускользает.
  - Ну, теперь держись! - заорал себе и товарищам Гарбуз. - Выносите, родимые! Спаси и помилуй нас, Матерь Божья!
  - И про угодников не забудь, Максим! - чуть насмешливо прибавил Лис. - Вместе им сподручнее будет.
  - Ничего, ничего... Нам бы только до плавней доскакать. А там спрячемся так, что сам дьявол не сыщет! - прокричал в ответ Гарбуз. - Лошадей жаль! Пропадут ни за понюх табаку! Басурмане обязательно выловят!
  - А Пайда зачем?! - проорал в ответ Остап. - Не бойся, выручит зверюга! Ему не впервой...
  Грозно порыкивающий гепард мчался огромными прыжками чуть позади казацких коней, и это подгоняло их лучше самых острых шпор. Тогда как бахматы татар, чуя впереди дух хищника, бежали не так прытко, как могли бы.
  - Погоняйте, братцы! Погоняйте! - завопил Лис, который уловил миг и оглянулся. - Басурмане луки вытаскивают! Поняли, что не догонят! Быстрее!
  И тут же в воздухе фыркнуло с десяток стрел. К счастью, все мимо.
  С каждой минутой поросшее камышами речище и спасение было все ближе. И как только под копытами заплескалась вода, казаки вскочили на седла и, оттолкнувшись, от конских спин, со всего маху сиганули подальше от берега, на глубину. Но, только двое...
  Держась обеими руками за конскую шею, Гарбуз остался в седле. Не отпустила казака смерть. Последняя стрела нашла свою цель и жарко клюнула Максима под лопатку...
  - Пайда, паси! Паси, паси! - второпях крикнул гепарду Байбуз, и умный зверь погнал, чуть приостановившихся лошадей дальше, в степь.
  Камыши еще не сомкнулась за ними, а запорожцы - то вплавь, то вброд - ринулись в самые густые заросли. Вода сковывала их движения, ил засасывал ноги, норовил стащить сапоги, а времени оставалось все меньше - вот-вот поспеют ордынцы!
  Когда вода достала до подбородка, казаки остановились. Оба быстро вырезали себе по камышинке и, взяв один ее конец в рот, погрузились с головой, так что второй конец трубочки немного выступал над поверхностью. Прятаться таким способом был обучен каждый запорожец. В Сечи даже новые сапоги, жупан и шапку выдавали из кошевой казны тем, кто в праздник равноапостольных Петра и Павла смог высидеть под водой от восхода и до заката. Тут другая трудность и опасность подстерегала: как угадать, сколько времени прятаться? Ушел враг, потеряв надежду отыскать казаков, или стоит, притаившись, у тебя над головой? Сквозь толщу мутной воды совершенно ж не видно, что вокруг делается... А значит, все зависит только от собственной выдержки, вражеского терпения и... везения.
  
  * * *
  
  'А, была - не была...' - не знамо и когда, не вытерпел бесконечного ожидания Лис.
  Казак еще несколько ударов сердца напряженно прислушивался к тишине, но, как и прежде, ничего не плескалось и нигде не хлюпало.
  'Не мокнуть же нам здесь вечно! Наверняка уже полдень скоро. Ну, чего я жду? Так и жабры вырастут. Нет давно тут никаких татар. Голомозые, небось, уж и забыли о нас. Что им несколько казаков, когда они на ловы вышли?..'
  Но как не убеждал себя Лис, а выныривать не торопился. Кто спешит, тот в рабском ярме старость встретит. Если доживет, само собой. И вдруг Семен увидел перед собой широко осклабившееся одутловатое, зеленое лицо, - эдакую тошнотворную помесь утопленника и лягушки! Казак от чрезмерного изумления даже выпустил изо рта камышинку...
  Глотнув воды, Лис заполошно взмахнул руками и буквально выпрыгнул на поверхность реки. К счастью, вокруг и в самом деле не было ни души, а только клокочущий хохот водяного стихал в глубине вод, поднимаясь наверх большими пузырями.
  Оглянувшись по сторонам, Лис по-настоящему оценил выдержку, свою и товарищей. Нырнули-то они еще в потемках, а сейчас - до полудня, конечно, далековато, но и утром это время суток если и можно назвать, то очень поздним.
  А в следующее мгновение, неподалеку показался из-под воды белобрысый чуб, густо облепленный тиной и ряской...
  - Вылезайте, вылезайте, - засмеялся Лис, который к тому времени уже успел хорошенько осмотреться, а теперь с удовольствием дышал полной грудью и, с превосходством бывалого вояки, поглядывал, как настороженно озирается товарищ. - Не видать голомозых. Так что можем больше не пугать жаб, а то водяной уже сердиться начал. Наверно, ордынцы впопыхах за лошадьми погнались, а место, где мы спрыгнули, не приметили.
  - Ну и, слава Богу, - искренне перекрестился Байбуз.
  - Давай, Остап, подзывай Пайду. Пусть коней пригонит. Да и нам пора выбираться на сухое место. Пока у меня не возникло желание икру метать, - продолжал шутить Семен. - А Гарбуз что-то не торопится. Небось, нашел себе какую-то русалку попригожее...
  - Интересно бы взглянуть на тех головастиков, что вылупятся из его икры, - хохотнул Остап, оглядываясь вокруг и пытаясь обнаружить вершок срезанной камышинки.
  Вообще-то шутить Байбузу не хотелось. Самый молодой из троицы запорожцев, он все еще переживал случившееся у брода. Но виду не подавал, не пристало такое казаку, - а потому вытер лицо и тихонько свистнул. Один раз длинно, а следом, три раза особым способом щелкнул языком.
  Ему ответило хриплое мяуканье, а вскоре послышался громкий плеск, и над камышами показались головы казацких лошадей. Недовольно пофыркивающих и озирающихся. А с берега на них незлобно порыкивал Пайда. При этом зверь недовольно глядел на мокрую воду, искренне недоумевая: как это людям может нравиться там сидеть? Да еще так долго.
  - Молодец! - похвалил гепарда Остап. - Заслужил лакомый кусочек. Слов нет - заслужил. Но с наградой придется подождать, дружок. Совершенно ничего при себе не осталось... Да ты не волнуйся: за мной не пропадет.
  Пайда что-то проурчал в ответ и большим прыжком метнулся подальше от вздымающих брызги, сунувшихся в реку лошадей.
  - Нет, ну ты погляди на него! - возмущенно заорал еще не понявший, что случилось, Лис. - Мы тут мокнем, как кости на холодец, а он даже с седла не слезал!
  - Погоди, Семен... - Остап стоял ближе к берегу и лучше видел. - Что-то случилось...
  Что именно случилось, объяснять нужды не было. Такова доля казацкая. Не от стрелы или пули, так от ятагана.
  Запорожцы поспешили на берег. Бросились к товарищу, но тот уже не дышал.
  - Прими, Господи, душу раба своего, - перекрестился Лис. - Справный был казак. Заслужил на покой... - потом закрыл глаза покойному и прибавил. - Ну, а если и не пустят тебя в Рай, Максим, тоже ничего. Ты где-то там, на перекрестке, дождись нас. Вместе мы чертям такую взбучку зададим, что они сами из Ада сбегут. Помоги, Остап. Чего замер? Похоронить товарища надо...
  
  
  
  Глава третья
  
  - Куница, я понимаю, что все твои помыслы устремлены только в одном направлении! Но зачем так откровенно? Возьми себя в руки. Мы же на Запорожье собирались, а не обратно в Михайловку!
  Возмущенный голос раздался на противоположном от села берегу неторопливой Волчанки, почти как раз в тот момент, когда в этом месте прямо из воздуха возникла странная компания.
  Молодой казак, судя по приметной для этого сословия одежде и вооружению. Белобрысый здоровяк, одетый как купец средней руки. Не бедствующий, но и не загребающий деньги лопатой. Высокий и худой мужчина, но не изможденный, а словно свитый из одних сухожилий, осанкой и острым взглядом напоминающий стальной клинок или хищную птицу. Он был одет в обычные штаны и рубаху с безрукавкой, но если вглядеться внимательнее, то казалось, что одежда его соткана не из простого полотна, а как бы из уплотнившегося тумана. Поскольку то ли она сама, то ли воздух над ней дрожал, словно марево над раскаленной степью. Четвертой в этой компании была стройная, миловидная девушка, с травяным венком на заплетенных в толстую косу светло-русых волосах.
  Ворчал здоровяк, тыкая при этом пальцем в виднеющиеся вдали крыши хат.
  - Хотя, если мы уже здесь, то, может, пообедаем? Небось, тесть не пожалеет для дорогих гостей парочку гусей? Особенно, если сделать вид, что интересуемся, как он кладом распорядился...
  - На тебя не угодишь, Степан, - смущенно ответил казак. - Сам же предложил использовать перенос. Мол, и быстрее, и лапы трудить не придется. А я предупреждал, что не умею еще им пользоваться, как следует. Один раз ведь только попробовал, да и то - случайно.
  - Не слушай его, атаман Тарас, - отозвалась девушка. - Такие здоровяки всегда чем-то недовольны. Они любят только когда их к накрытому столу зовут, а еще - когда спать не мешают.
  - В точку, Галлия! - усмехнулся худощавый мужчина. - Из тебя, Небаба, отличная свекровь бы получилась. Если бы ты только не был парнем, к тому же еще таким сильным и умным...
  Здоровяк открыл рот, чтобы резко ответить, но последние слова сильно поубавили его пыл и даже смутили немного.
  - Да будет тебе, Василий. Тоже умника нашел. Я же недоучился у Оха. Силы есть немного, это да, а...
  - Гляньте! - воскликнула девушка, прерывая рассуждения Небабы, указывая в сторону близкого леса. - Что это там?
  - Всадник! - для остроглазого, как орел Василия, верста не расстояние. - И судя по посадке, Галия, из твоих сородичей.
  - Басурман?! Здесь? - Тарас, что раньше стоял к лесу спиной, развернулся и приложил ладонь козырьком ко лбу. - Мне это не нравится...
  - И правильно, что не нравится, - подтвердил Василий. - Что-то у него поперек лошади лежит. Большое. На человека не похоже, но соразмерно. Догоним?
  - Обязательно!
  - Опять? - Небаба недовольно посмотрел на уздечку в руке Куницы. - Может, как сюда?
  - А если опять мимо?
  - Тогда, пусть Галлия, - не сдавался здоровяк. - А я лучше Василию помогу.
  Пока они спорили, тот уже успел обернуться беркутом и, не теряя ни мгновения, рванулся ввысь.
  Куница хотел возразить, - ну, не нравилось ему седлать девушку, - но Небаба уже тоже кувыркнулся через голову и следом за орлом в небо взлетел мощный ястреб-ягнятник.
  - Не надо сомнений, атаман Тарас, - ласково и чуть просительно отозвалась Галлия. - Ты подарил мне жизнь и сохранил честь. Позволь же и мне, хоть что-то для тебя сделать.
  - Но ты не рабыня! - отшатнулся Куница.
  - Не важно, кем считают человека другие, - ответила шаманка, забирая у казака волшебную уздечку. - Важно, что он сам обо всем этом думает...
  А в следующий миг рядом с Куницей призывно била копытом и выгибала шею породистая кобылка. Молодой ведун вздохнул, покраснел, но на спину ей запрыгнул. Правда сделал это так осторожно, словно кобылка была стеклянная. Куда скакать и с какой скоростью, Галлие приказывать нужды не было, она сама с места рванула таким галопом, словно ей в бока вонзили шпоры. Запорожцу, еще не ухватившему повод, чтоб не сжимать колени и удержаться, пришлось припасть к гриве и крепко обнять кобылку за горячую, шелковую шею.
  Примерно в эту же минуту и татарин заметил погоню. Он что-то зло выкрикнул и круто свернул в сторону, торопясь укрыться в лесу, где у него было гораздо больше шансов уйти от преследователя.
  Но басурманин не знал, что главная опасность для него сейчас не сзади, а сверху.
  Беркут напал внезапно и зло. Превратившись в живую, но от этого не менее смертоносную стрелу. К тому же и татарин, пытаясь наддать ходу, нагнулся вперед, припадая к холке лошади, и тем самым подставляя затылок под удар клюва. Небаба только сдернул его с седла, уже неживого. Добивать не пришлось...
  Разгоряченный конь татарина пробежал еще с полсотни шагов и остановился. Видимо, был приучен далеко не убегать от хозяина. Оглянулся, подождал немного но, не услышав призывного свиста или какого другого условного знака, - возвращаться не стал, а мотнул головой и потянулся к траве. Странный мешок, уложенный поперек хребта, свалился на землю, и оттуда послышался слабый стон.
  - Ясырь брал, голомозый! - зло сверкнул глазами Куница, быстро спрыгнул со своего 'скакуна', приблизился и стал осторожно разворачивать дерюгу.
  - Так и есть, девушка... И лицо знакомое.
  Та открыла глаза и испуганно посмотрела на склонившихся над ней мужчин.
  - Эй, живая? Ты, чья будешь, зорька, - спросил ласково Небаба. - Зовут тебя как?
  Девушка разглядела казацкие чубы, одежду, дольше всего ее взгляд задержался на Кунице, после чего она явно успокоилась.
  - Я из Михайловки, - ответила более уверенно. - А зовут меня Оксаной. Тарас! Куница! Неужто совсем не признаешь? Оксана я, Кожухова дочь...
  - Петра Кожуха дочь? - удивился Куница, помнивший девушку еще малой егозой, а тут - совсем заневестилась.
  Впрочем, последний год-два, после исчезновения отца, он никого кроме хозяйства и Ребекки не видел, а еще раньше - был все лето на Запорожье, а потом в казацком дозоре. Да, три года для юности, особенно в пору расцвета, срок огромный. Не удивительно, что не признал.
  - Ну, да... - засмеялась девушка. - Неужели совсем не похожа?
  Тарас хотел ответить шуткой, но оглянувшись, заметил, что басурман пошевелился.
  - Подождите, братцы, добью голомозого. А то это такие живучие твари, что и с самой тяжелой раны вылизаться сможет, а после снова добрым людям пакостить станет.
  Куница подошел к татарину и перевернул его ногой на спину. Тот, хоть лежал с закрытыми глазами и в луже собственной крови, но все еще дышал.
  - Дай я.
  Небаба вынул притороченную к седлу саблю татарина, хекнул, словно собирался расколоть полено и одним махом отсек обритую голову. Та, подпрыгнула словно мяч, немного откатилась, а потом... стала медленно придвигаться обратно к туловищу.
  - Святой Боже, святой крепкий, - перекрестился Степан. - Василий! - позвал третьего товарища. - А поди-ка сюда, посмотришь на чудасию. Похоже, еще один из нечистого племени.
  Пока Орлов подошел, голова басурмана уже доползла почти до самой шеи. Небаба снова отодвинул ее сапогом в сторону и показал опричнику:
  - Глянь, сама на свое место лезет.
  Тот посмотрел и кивнул.
  - Да, не простой разбойник нам подвернулся, а настоящий оборотень.
  - Оборотень, так оборотень... - пожал плечами Куница. - Делать что с ним будем? Говори, ты в этом больше нас смыслишь. Станем опять голову в болоте топить, или что попроще придумаешь?
  - Приходилось слышать, - вспомнил Небаба, - что лучше свяченой воды ничего нет.
  - Попробуем, - согласился Куница. - У меня как раз есть немножко. Прихватил из дому. В Иорданской полынье набрана.
  - Годится, - поддержал предложение Степана Василий. - Тащи сюда...
  Голова вновь приблизилась к туловищу и, когда Небаба попытался отпихнуть ее ногой, яростно оскалила зубы. Тот отпрянул от неожиданности, и она прижалась к телу так, что даже рубца не видно было.
  - А теперь как быть? - озадачено посмотрел на опричника Небаба. - Еще раз рубить?
  Ответить Василий не успел. В один миг, как-то со всех сторон сразу, задул сильный ветер, с реки набежал небольшой смерч и заплясал, закружился вокруг, с каждым оборотом разрастаясь вширь и ввысь, уплотняясь и набирая силы. Небо враз потемнело, загрохотало, сверкнула молния - одна, другая, и убитый харцыз стал медленно приподниматься.
  Куница ругнулся, совсем не набожно, и так рубанул саблей, что располовинил нечисть поперек. Потом бросился к Галлие, которая все еще пребывала в лошадином теле, и выхватил из переметной сумы манерку со свяченой водой...
  Ветер взвыл громче, загрохотало еще сильнее, а смерч, словно ребенок тряпичную куклу, подхватил тело оборотня, закрутил им и был таков. Исчез, словно померещился... И, сразу все угомонилось и просветлело.
  - Вот так напасть, - дружно вытерли воины рукавами невесть от чего покрывшиеся испариной лица.
  - Похоже, нам теперь на каждом шагу с нечистью воевать, - пробормотал Куница, бездумно открыл манерку и глотнул из горла. Потом передал побратиму... - Даже в горле пересохло. Оно, вообще-то, не страшнее татарвы будет, хотя - жутковато.
  - Если мы с тобой, гм... встревожились, - произнес Небаба, попивая свяченую воду, - то что должна чувствовать Оксана?
  Парни развернулись к девушке и ужаснулись. Лицо у той побледнело, губы посинели, а саму трясло, словно в приступе лихорадке.
  - О Господи! - бросился к ней Небаба. - Василий, подсоби! Как бы с ней родимчик не случился!
  Девушке с трудом разжали зубы и влили в рот глоток все той же освященной воды.
  Оксана натужно закашлялась, видимо не в то горло пошло, но немножко порозовела.
  - Что... что... что это было? - выстучала зубами, испуганно заглядывая казакам за спину.
  - Ерунда, - успокоил ее Небаба, прижимая девушку к себе покрепче, чтоб унять дрожь. - Ничего не было. Тебе почудилось... Когда смерч налетит, и не такое узреть можно... Я вон помню, мы с Василием как-то...
  Казаки в три голоса, перебивая друг друга, принялись морочить девушке голову, потом закутали в жупан, дали хлебнуть настоянной на меду горилки, усадили на лошадь и неторопливо двинулись в сторону брода возле села.
  - Слышишь, Куница, - произнес Василий. - А тебе не кажется, что все это неспроста?
  - Что именно?
  - Оборотень, Михайловка, девица...
  'Опричник прав, атаман Тарас, - мысленно присоединилась к их разговору Галия. - Это знак. И я не стала бы им пренебрегать. Боги не любят, когда люди не слушают предупреждения'.
  - И что вы предлагаете? - помотал головой Куница. - Отказаться от поисков отца, и сидеть сиднем в деревне, опасаясь, как бы еще чего не приключилось? Простите, братцы, но все, что со мной... с нами, - поправился ведун, - происходит в последние дни, это одно сплошное предупреждение. А опасности ходят за нами гуськом, как утята за уткой.
  - Сидеть не надо, - успокоительным жестом притронулся к его руке Василий. - Но и оставлять Михайловку без присмотра не стоит. Я предлагаю поручить это Небабе. Глянь, как у него хорошо с Оксаной получается.
  - Опыт, - хмыкнул Тарас. - Мне кажется, что и с Аревик у него не хуже дела шли.
  'А за это можно и подзатыльник схлопотать, - тоже мысленно отозвался Степан, не отходя от спасенной девушки. - Не смотря на чин и возраст'.
  - Да шутим мы, медведь ты наш обидчивый... - засмеялся Василий. - Но, согласись, что идея неплохая. Тебе остаться - лучше всех. Меня тут попросту не знают, а о Галлие и разговора нет. Зато Тарас будет спокоен и, не отвлекаясь больше ни на что - займется поисками отца и реликвии.
  - Ну, хорошо... - признал правоту опричника недоученный чародей. - Останусь. Только, чур, если наметится какая-то серьезная заварушка, обо мне не забывать. Уж в Михайловку-то Тарас откуда угодно перенесется - не промахнется... Так что без отговорок! А то - крепко обижусь. Очень крепко.
  - Договорились.
  Куница подошел к Небабе и обнял его слегка.
  - Мы быстро. Ты и соскучиться не успеешь.
  - Хотелось бы... - проворчал тот. - Ладно, с Богом. Увидимся, братцы... Делайте свое дело. Не в бирюльки играем.
  
  * * *
  
  - Ну, и где мы теперь очутились, пан атаман? - чуть насмешливо поинтересовался Василий Орлов у Куницы. - Похоже, что и на этот раз, друг Тарас, ты перенес нас не туда, куда хотел, а в те места, где и Макар телят не пас. И что примечательно, вокруг ни души, чтоб разузнать: куда нас запроторило! Правильно сказывают, что спешка нужна только при ловле блох и при поносе. А еще... - Василий поймал исполненный ехидного любопытства взгляд Галии и поперхнулся. - В общем, сам знаешь когда. Не маленький...
  - Погоди, Василий, не шуми. Ты же тоже немножко чародей и должен знать, что перенестись можно только в ту местность, которую хорошо знаешь. Туда, где бывал раньше. Дай оглядеться... Что-то мне вон тот холм, где дымок, напоминает смутно... - ткнул пальцем в горизонт Куница.
  - Неужто опять дозорные где-то тревогу подняли? - Василий посмотрел в указанном направлении. - Только вялый он какой-то. Даже не огонь догорает, а угли тлеют. Поди, казаки еще ночью фигуру зажгли? Или мы на прежнее место вернулись? Тогда, где-то тут, неподалеку, в ложбинке, должен твой 'журавль' с вином стоять. Сейчас, сверюсь с солнцем...
  - Нет... - неожиданно отозвалась Галия. - Я хорошо помню винный колодезь посреди степи. Мы в другом месте. И воздух здесь сырой... большая вода должна быть совсем рядом...
  'Нечего гадать, атаман, сейчас оглядимся... - и, оборотившись беркутом, сильно взмахивая крыльями, Василий стал медленно подниматься в небо. - Угу-угу... - забормотал вскоре. - Вижу широкую реку, два острова характерно расположенные поперек русла. Гм... Ага!.. Ну, что ж, если я не ошибаюсь, други мои, мы оказались у Тивильжанской переправы'.
  - Бывал я тут пару раз, с отцом - вот и всплыло, наверное, в памяти, когда место выбирал, - пробормотал Куница. - И что теперь? Попробуем в третий раз?
  'А что там за дым? - поинтересовался мысленно в опричника. - Ордынцы?'
  'Они самые, атаман Тарас... - подтвердил Василий. - Но чамбул небольшой. Что-то около двух сотен... И уходят уже. Да так поспешно, словно гонится кто за ними. А я, кроме двоих всадников, - вероятно, уцелевший казацкий дозор, больше никого в округе не вижу'.
  - Есть загадки, которые лучше и не разгадывать... - тихо промолвила шаманка.
  - Волков бояться - с печи не слезать, - проворчал Тарас и повернулся к девушке. - Не уподобляйся Степану, Галлия. Хватит того, что он все время советовал быть осторожнее. Скажи лучше: это уже разведка или опять кто-то из молодых да ранних поперед батьки Хана в пекло спешит? Норовит самый лакомый кусок у войска изо рта выхватить?
  - Разведка? Нет, не думаю... - отрицательно мотнула головой девушка, от чего ее толстая коса тут же переползла из-за спины на грудь. - Когда вся орда сдвинется с места, ей некого будет опасаться. Скорее всего добытчики... Либо чей-то младший сын личную удачливость и доблесть перед главным походом показать хочет. А может, кому-то не терпится стать названным братом Солнцеликого. Но второе предположение, о юном батыре, мне кажется, наиболее верное. Я не чувствую рядом проявления магической ауры. А ни один опытный ага не пустился бы на поиски священной реликвии с таким небольшим отрядом, без поддержки шамана. То же самое, и разведчики.
  'Да нам-то какая разница? - влез в разговор Василий. - Или вы опять надумали с голомозыми догонялки затеять? Понравилось? И куда теперь басурман заманивать станем? К лешему или - водяному, водяницам да бродницам на потеху? Как дети малые, право слово. Все наиграться не могут. О важных делах думать надо, а не транжирить время попусту...'
  - Что-то меня сегодня все от опрометчивых поступков уберечь норовят. Ты тоже не с той ноги встал, друг опричник? Гляди, в беззубую старуху обернешься. Даже семечки чем щелкать не останется.
  'Те всадники, что я упоминал, повернули лошадей в нашу сторону. Похоже, запорожцы. Одеться, конечно, по-всякому можно, но у одного на голове точно казацкий оселедец. Рыжий, далеко видно'
  - Неплохо было бы их перехватить, да расспросить... - оживился Тарас. - В общем-то, судьба, конечно, любит над человеком покуражиться, но порой и правильный путь указывает... Главное, суметь ее подсказку вовремя заметить. Может, и во второй раз нас сюда не просто так забросило? Не проморгаем указующий перст?
  'Почему бы и нет? - подумав, согласился Василий. - С двумя, даже если они, против ожидания, харцызами окажутся, мы уж совладаем как-нибудь. Решайте: в каком облике им покажемся?'
  
  
  
  Глава четвертая
  
   - Если этот Рудый Панько когда-нибудь попадет в мои руки, - первым прервал угрюмое молчание Остап Байбуз. - Возьму, заразу, за одну ногу, наступлю на вторую и разорву пополам, как лягушку! Не иначе, как в сговоре с голомозыми был, гад ползучий! И ведь знал, чем пронять, чем отвести подозрение. Какой казак не возрадуется горемыке, сбежавшему с басурманского рабства.
  - Чего теперь кулаками размахивать... - в который уже раз широко перекрестился Лис, оглядываясь на стелящийся над курганом дым, уже не такой густой и черный, как сразу, но все еще вполне заметный даже издали. - Жаль Максима, но главное - мы фигуру поджечь успели!.. Знак вовремя подали!.. Значит, селяне и живность попрячут и сами укрыться успеют. Не поживиться на сей раз людоловам, с пустыми руками восвояси вернуться. Выходит, Остап, не зря Гарбуз погиб, - вздохнул Максим и вдруг подпрыгнул в седле, да еще и присвистнул негромко.
  - Ты, чего свистишь?.. Как дурень на Пасху возле плащаницы? - удивился Байбуз такому странному поведению старшего товарища.
  - А вон, глянь, - худой и длинный, а значит, видящий в ровной, как стол степи, чуть дальше товарища Лис ткнул пальцем прямо перед собой. - Паныч какой-то к фигуре скачет. Заплутал, наверно, бедолага, - вот и хочет с пригорка оглядеться. Айда, заворотим его, от греха подальше... Ведь прямиком в петлю к басурманам лезет.
  - Да ну, - отмахнулся Остап. - С панами только начни, потом уцепится так, что и с мясом не отдерешь. А с чего ты решил, что паныч?
  - Ты не прав, хлопче. Не по-христиански это, людей в беде бросать... - неодобрительно проворчал Лис. - Гарбуз так никогда бы не сделал. А почему паныч?.. Ну, во-первых, кто в здравом уме станет по степи в одиночку разъезжать, разодевшись так пышно, что даже отсюда в глазах пестрит? Во-вторых, знаешь, сколько хорошо обученный беркут стоит? Вон, над головой у него кружит... Паныч - тут и гадать нечего. К тому ж, явно не из нашей голозадой, мелкопоместной шляхты. Поторопись. Спасем дурня от плена, а он нам за это пару злотых на магарыч подкинет. И... последние новости расскажет.
  Поскольку Байбуз видел перед собой лишь расплывчатое темное пятнышко, то недоверчиво глянув на товарища, подстегнул коня и погнал вперед. Но вскоре, молодой запорожец убедился, что и на этот раз острота зрения не подвела Семена. В нескольких верстах от них, по направлению к реке, неторопливо двигался одинокий, живописно и пестро разодетый всадник. А рядом, не забирая в высоту, держался большой степной орел.
  - А если это, какой-то мурза к своим поспешает? Или лазутчик ордынский... - предположил Байбуз. - Вот здорово было бы поймать.
  - Лазутчик вряд ли стал бы так наряжаться, - помотал головой Лис. - А вот какой-нибудь иудушка, очень даже запросто. Среди богатеев предатели водятся... Разузнал что-то важное, вот и спешит к месту встречи. Басурманам помочь и мошну набить.
  - Чего гадать? Сейчас переймем этого павыча и обо всем разузнаем от него самого. Погнали, пока басурмане его с холма не заметили. Опередить они нас не смогут, но поговорить по душам не дадут, это уж точно...
  И как раз в этот момент странный всадник остановился, потом привстал в стременах и три раза, как положено по обычаю, громко прокричал:
  - Пугу-пугу! Пугу-пугу! Пугу-пугу!
  - Казак? - опешил Семен.
  - Угу, сегодня ночью тоже один пугача изображал... - проворчал Остап.
  - Э нет, так не годиться, - не поддержал товарища Лис. - Что ж нам теперь, из-за одного Нечистого, старинные казацкие обычаи нарушать? Да каждого встречного в подлости подозревать?
  И приложив ладони ко рту, тоже трижды крикнул в ответ:
  - Пугу-пугу! Пугу-пугу! Пугу-пугу!
  - Кто здесь? - долетело издали.
  - Казаки из Луга! А ты кто будешь?
  Перекрикиваясь условными, издревле заведенными в Диком Поле, фразами всадники неторопливо сближались.
  - Да такой же, как и вы человек Божий, обшитый кожей! - все еще достаточно громко, но уже не криком ответил незнакомец.
  - Что-то наряд у тебя не шибко казацкий, сиромаха ты наш, горемычный.
  - Наряд не важен, его и сбросить не долго. Главное, чтоб душа перед Богом была чистая...
  - Тоже верно. Даже заяц шкурку меняет. А уж змея-то...
  - Сами-то, чего полуголыми по степи разъезжаете? Просто жарко, или в одном месте припекло где-то? Шапки, гляжу, и то поснимали... Рыжий волос на солнце, как церковный купол отсвечивает. Видели, откуда я вас заприметил?
  - Мы-то о себе сами все знаем, - проворчал уязвлено Лис. - А вот ты кто таков будешь? Обзовись, странник...
  - Тарас Куница, вот те истинный крест! - размашисто перекрестился разодетый как павлин воин. - Может, вам, панове-товарищи, еще и 'Отче наш' прокричать? Или - сразу к 'Богородице' и 'Верую' перейти?
  - Что крещеный, вижу, - отозвался и Остап. - И прости такую недоверчивость, но только сегодня нас один православный едва до погибели или плену агарянского не довел. Спасибо Пресвятой Богородице, заступилась за своих сыновей, не дала свершиться черному делу. Из какого же ты куреня, такой расфуфыренный будешь? Что-то ты не слишком на куницу похож, скорее - павыч* (*павлин) заморский.
  - Отец мой, Тимофей Куница - реестровый казак, - понимая, что запорожцы в своем праве спрашивать, стал обстоятельно объяснять Тарас. - А меня - к Уманскому куреню приписали. Только, пока отец службу нес, да бабуся Аглая жива была, я в Сечи редко показывался. Все больше дома, по хозяйству управлялся, или с отцом в дальние дозоры ходил.
  - То-то, я тебя, Павыч, совсем не помню... - проворчал уже не так настороженно Лис.
  - Куница... - поправил казака Тарас.
  - Знаешь присказку? Дед казак, отец - сын казачий, а ты х... собачий!.. - засмеялся Семен. - Это отец твой - Куница, а ты - как есть, вылитый Павыч. Лучше скажи, Тарас, откуда у тебя такой орел славный. И чего это они с нашим Пайдой, друг на дружку никакого внимания не обращают?
  Услышав свое имя, гепард глянул на Лиса, но так как не умел разговаривать, то и не стал объяснять молодому казаку, что человек может облачиться хоть в кунтуш, хоть в тулуп, но пахнуть при этом по-другому все равно не станет. Как и тот, второй, который в перьях, или женщина - нарядившаяся в конскую шкуру. А раз так, то для Пайды все они, по-прежнему, остаются людьми и - совершенно не интересны. Вообще-то те люди, коих он знавал раньше, предпочитали одеваться в шкуры овечьи, волчьи или лисьи, но мало ли какая блажь может прийти в голову двуногим. Вот и вырядились, кто во что горазд...
  Ну, а орел на такой вопрос, только лениво снизился и пролетел, едва не задевая когтями за головы. Как бы объясняя, что обращать внимание на любого зверя, размерами меньше медведя, ему даже неприлично.
  - Отец подарил.
  Тарас ответил первое, что пришло в голову, чтобы не вдаваться в подробности, но голос его при этом предательски дрогнул.
  - Щедрый он у тебя был...
  - Почему был? - вскинулся Тарас. - С чего ты решил, что он погиб? Откуда тебе это ведомо?
  - Да ты что, товарищ... - поднял примирительно руки Лис. - Дай Бог всем Куницам длинную и счастливую жизнь. Просто, ты о нем говорил с такой грустью, что мне невольно подумалось, будто он... Извини, я не хотел обидеть, и уж тем более - беду накликать.
  - Ты тоже меня извини... - Тарасу самому стало неловко за излишнюю горячность. - Мой отец и в самом деле, еще два года тому, сгинул без вести. И ни слуху о нем, ни духу... Вот потому и подумал.
  - Не горюй, брат... - притер вплотную к его кобылке своего коня Остап, и дружески похлопал по спине. - Запорожцы такой народ, что и в воде не тонут, и в огне не горят... - тут он тоже замялся, вспомнив, что за спиной осталась могила Гарбуза. - Если жив казак - обязательно объявиться. Скажи лучше, куда путь держишь? Потому как в ту сторону, куда твоя кобылка смотрит, соваться не стоит. Ордынцы спозаранку на наш берег переправились. Прямо в руки к ним и попадешь... Мы вон, тоже не убереглись. Похоронили товарища только что...
  - Да я, собственно, на Сечь собирался. А вспомнил, что тут неподалеку фигура у брода стоит, хотел с дозорными словом перемолвиться. Новости разузнать. Трубкой в приятной компании подымить...
  - Упаси Бог, - даже отшатнулся Байбуз.
  - Чего это? - удивился Тарас.
  - Курить бросает, - подмигнул Лис, не торопясь посвящать нового знакомца в историю с Пасечником Паньком. - Можешь не торопиться. Весь дозор, как есть, перед тобой. Я - Семен Лис, покойного нашего товарища - Максимом Гарбузом звали, а сосунок с гепардом - это Остап Байбуз. Все мы, включая и Пайду, приписаны к Полтавскому куреню.
  - Ну, а я - Тарас Кун...
  - ...Павыч! - докончил вместо него со смехом Остап. - Извини, брат, но на Сечи имена новикам не мать с отцом дают, а товарищество. И, если ты хочешь настоящим казаком стать, от своего нового прозвища отказаться не можешь. Обычай знаешь?..
  - Да, называйте хоть горшком, только в печь не суйте, - махнул рукой Тарас и полез в чересседельную суму. А мгновение спустя вытащил оттуда литровый куманек. - Чего зря такую тяжесть с собой возить, только спину лошади натирает? Опустошим за знакомство? - предложил неуверенно. - Я не в походе... А вас, от дозора, басурмане освободили...
  - Вот это по-нашему, по-казацки! - воскликнул радостно Лис. - Сразу видно, что не басурманин, а свой хлопец.
  - Угу, видно...- вздрогнул от неприятного воспоминания Остап. - Ты, Павыч, сперва сам отхлебни. А то Панько, вчера, нас тоже знатным табаком потчевал, Трапезундским... Да только, после такого угощения, мы едва вечным сном не уснули...
  - Верно говоришь, - поддержал не по годам осторожного товарища Семен. - Не обессудь, Тарас, но пригуби первым. А уж потом промежду нас больше никаких неясностей не останется.
  - Вам же хуже, - пожал плечами Куница-Павыч, и так смачно приложился губами к куманьку, что уже спустя мгновение Лис громко крякнул и отобрал у него посудину.
  - Ну, будет, будет тебе... Чай, не бездонная бочка... Надобно ж и меру знать!.. Ну, за упокой души раба божьего Максима. Вечная тебе слава и память, друже Гарбуз. Не скучай без нас.
  Правда, какую именно меру запорожец имел в виду, он не объяснил, и теперь вызволять полупустой куманек пришлось Остапу.
  - Пусть земля ему будет пухом.
  Потом помолчали. Как раз, чтобы успеть произнести мысленно 'Отче наш' и 'Верую'.
  - Так вы говорите, - вернулся после того, как был соблюден обычай, к заинтересовавшей его теме Тарас. - Некий Панько усыпил вас всех этой ночью?
  - Ну, а чем еще можно объяснить приключившуюся с нами напасть? - пожал плечами Лис. - Если б кто один задремал, а то - все разом. Подмешал что-то в табак, крапивное семя, не иначе.
  - А можно мне взглянуть на любую из ваших трубок?
  - Зачем это?
  - Запах сонного зелья долго хранится.
  - Не веришь нам, что ли? - вскинулся Байбуз. - Думаешь: проспали хлопцы, а теперь чудят. Оправдание себе ищут? Так?
  - Ну, во-первых, я не кошевая старши́на, и вы передо мной не обязаны ответ держать, - серьезно объяснил Тарас. - А во-вторых, неужели вам самим не хочется, чтобы чужой человек, со стороны, подтвердил ваши домыслы? Совсем не гложет сомнение? Нет?
  - Ты прав, Павыч, гложет... Еще как гложет, прямо до крови, - кивнул Остап и протянул новому знакомцу свою трубку. - Смотри внимательно. Я в спешке даже не прочистил как следует. Правда, сомневаюсь я, что хоть какой-то запах мог там остаться, после того, как мы в плавнях несколько часов мокли?
  - Ничего, ничего... Я умею нюхать...
  Куница, или Павыч, как его теперь упорно называли запорожцы, взял красиво вырезанную, но толком не обкуренную трубку, поднес чубук к носу и неспешно вдохнул едва различимый, смешанный аромат. Закрыл глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Потом, глянул ведовским зрением, нюхнул еще раз и уверенно подтвердил:
  - Все верно, братцы. Сон-травы к табаку изрядно подмешано... Да не простой, а злым волшебством усиленной. Нечистое дело.
  - Это ты, товарищ, все из пустой трубки унюхать сумел? - недоверчиво покрутил головой Лис. - Что-то мне раньше не приходилось слышать, о таком умении...
  - Бабушка моя покойная, царствие ей небесное, знатной травницей была. Научила кое-чему... - выдал часть правды Тарас.
  - А-а-а... - понимающе протянул Семен. - Тогда спасибо тебе, успокоил совесть... Чтоб этому Рудому аспиду ни дна, ни покрышки! Чтоб его подняло, да...
  - Кстати, а куда он после подевался? Или вы не искали?
  - В общем-то, оглянулись вокруг, - ответил Байбуз, - но не увидели. Да и не до него было, самим бы ноги вместе с головой унести. Ордынцы уже за плечами алалакали, да арканы раскручивали...
  - Бывает... - понимающе кивнул головой Тарас и больше для приличия поинтересовался. - Куда теперь путь держите?
  - Выбор-то у нас не богат, - выразительно пожал плечами Лис. - Здесь бдеть больше нечего, фигура вчистую сгорела... Домой, на Сечь двинемся. Доложим все, чин по чину. А если старши́на решит перехватить басурман, когда те возвращаться станут, и отряд к броду отправит, к нему пристанем.
  - А не хотите на следы, оставленные голомозыми взглянуть? Может, что интересное разузнаем? Численность отряда прикинем... Все толковее ваш рассказ будет.
   - Дело говоришь, Павыч... Но басурмане могли засаду оставить. Попадем к ним, как кур в ощип, - засомневался Байбуз.
  - Нет там никого, - уверенно ответил Тарас и указал пальцем в небо. - Видишь, мой Василий спокойно над фигурой завис.
  - И что с того?
  - Беркут - птица умная, и хорошо знаком с луками кочевников. Если б там оставался хоть один ордынец, орел кружил бы гораздо выше.
  'Спасибо за похвалу, атаман, - хохотнул Василий. - Доброе слово, оно и кошке приятно. А басурман и в самом деле рядом не видать. Быстро убрались. Похоже, очень торопятся... Но осмотреться внимательнее и в самом деле не помешает. Судя по рассказу дозорных, над ними колдун подшутил. Но я никакой магии не чувствую. Вот когда б нам умение Призрака-то пригодилось, друг Куница. Оседлать упругое девичье тело более приятно, чем мощи старого разбойника, но - иногда не так полезно'.
  'Кто о чем, а вшивый о бане... - отозвалась Галлия. - Все ему упругое тело мнится. Угомонись, птица, не про твою честь... А по поводу магии, не спеши с выводами. Атаман Тарас, если мне будет разрешено заметить, то витает тут что-то, похожее на ауру, что была в деревни мангусов'.
  'Неужели снова нечисть?! Случайность, или на наш след вышли? Но как, если мы и сами не знали, где окажемся? И зачем? Ведь седло отцовское Босоркун у нас похитил?'
  'Наверное, причина прежняя... - предположила Галия. - И значит, опять прав ты, атаман Тарас, - не нашли они в украденном седле того, что искали'.
  'Получил, тайный опричник? - хохотнул Куница. - В следующий раз следи за тем, что думаешь... Мысль, хоть и не слово, а тоже не воробей. Спасибо, Галя. Обнадежила ты меня...'
  А вслух промолвил, обращаясь к запорожцам:
  - А этот, Панько, ничем вам не показался странным?
  - Да, в общем-то, нет... - задумчиво пробормотал Лис. - Не знаю, ничего особенного. Вонял разве что, как трухлявый пень, поросший поганками. Но с беглыми невольниками и не такое случается. Особенно с теми, которые многие годы просидели в яме. Перестаешь ощущать свой запах, да и привычка умываться пропадает.
  - Как же, ничего! - воскликнул Остап. - А нательный крестик?!
  - Крестик? - удивленно дернул бровью Тарас. - Что странного может быть в крестике?
  - Панько хранил его в кисете с табаком.
  - Где-где? - словно глухой переспросил Куница-Павыч, удивляясь еще больше.
  - Да в табаке, представляешь?
  - Действительно - странно. И как он это объяснил? Или вы даже не спросили?
  - Обижать не надо, - проворчал Семен Лис. - Не вчерашние... Конечно, спросили. А он ответил, что мол, идет с басурманской стороны, а там башибузуки символ христианства могут с шеи вместе с головой снять...
  - Ну, вообще-то он прав... - кивнул Куница. - Могут.
  - Прав-то, прав... Но я только сейчас вспомнил, что за весь разговор он не перекрестился, ни разу. И когда поздоровался с нами, то бормотал слова так невнятно, словно держал что-то во рту.
  - Гм, - поскреб подбородок Тарас. - Что ж, похоже, назвавшийся Паньком - не иначе, как басурманский шаман. И благодарите Бога, хлопцы, что сумели от него уйти живыми.
  - Все в твоей воле, Господи, - склонил голову Лис. Потом закрыл глаза и зашептал. - Отче наш, иже еси на небеси...
  К благодарственной молитве присоединился и Остап.
  - Ангел-хранитель мой, ты всегда при мне стой. И днем, и ночью не откажи мне в помощи... - прочитав все положенные молитвы, Семен трижды размашисто перекрестился и вопросительно взглянул на нового знакомого.
  - Ты, как я погляжу, в этом понимание имеешь? Верно? И бабушка травница только часть объяснения... Признавайся, мил человек, уж не характерник ли ты, часом?
  - Твоя правда, Семен, - не стал отрицать слишком очевидного Тарас. - Есть у меня толика ведовских знаний. Только умение это очень неожиданно на меня свалилось. До сих пор не пойму - в награду, или в наказание.
  - Господь ничего не делает зря, парень, - назидательно ответил Лис. - И не нам грешным обсуждать его дела и задумки.
  - А многое умеешь? - восторженно поинтересовался Остап, которого, по молодости лет, не волновала разная душевная сумятица. - Я слышал, что характерники язык зверей понимают? Правда? Эх, я бы многое отдал, чтобы хоть раз мысли своего Пайды узнать.
  - Мысли? - переспросил, улыбаясь, Тарас. - Ну, это просто. Сейчас гепард думает о том, что из-за глупых человеческих забав он дважды вымок, а обещанной награды все нет и нет. Но он готов подождать, ведь ты раньше никогда его не обманывал. И он тебе верит...
  - Дважды? - переспросил Лис. - Один раз - это когда он коней спасал, а второй?
  - Наверно, когда русалку на помощь звал... - негромко пробормотал Остап и прибавил. - Я не успел о том случае рассказать. Уснули не только вы с Максимом, меня тоже колдовской сон сморил. А разбудила - бродница. Я сперва подумал: со сна почудилось, а теперь все отчетливей припоминаю, что это именно она мне водой в лицо брызгала.
  - А мне водяной подал знак, когда пришла пора вынырнуть... - задумчиво докинул Семен.
   - Что ж, думаю, нам тем более стоит вернуться к фигуре, - решительно произнес Тарас. - Чем ближе я окажусь к тому месту, где басурманский колдун свою волшбу творил, тем легче мне будет его силу понять. Вперед, казаки! Поищем как следует проклятого вражину!
  И гепард, словно только и ждал этой команды, огромными прыжками бросился к кургану, радуясь возможности хоть с кем-то просто побегать наперегонки.
  
  
  
  Глава пятая
  
  Юноша срывал ярость на своем скакуне. Несчастная животина хрипела, прядала ушами и бешеным карьером, надрывая сердце, пыталась убежать от безжалостного кнута, змеиными укусами жалящего круп. Но всадник не замечал ее мучений, в затмении разума продолжая нахлестывать ни в чем неповинную лошадь.
  Горечь поражения жгла душу молодого хана. Собственно, вроде бы ничего особенного не случилось, велика беда - не взяли пленных. Сколько их тут было? Трое, четверо?.. Совсем другое приводило юношу в бешенство. Шайтан Панько, или кто он там, не выполнил своего обещания!.. Гяуры успели зажечь сигнальный огонь. И теперь в каждом урусском селении известно, что ордынцы вышли на ловы. Не излитая на вражеские головы, желчь жгла нутро юного хана. И он полосовал и нагайкой аргамака, подсознательно стремясь поскорее оказаться как можно дальше от места своей первой неудачи. А благородное животное от резкой боли било копытами землю и, вытянув шею, в неистовом галопе рассекало грудью степной сухостой.
  Остальные воины, вынужденные держаться рядом с повелителем, тоже стали нахлестывать своих лошадей, и вскоре, вполне разумное желание: быстрее уйти от переправы, превратилось в бессмысленную, сумасшедшую погоню. Вот только - кто от кого бежал и кого догонял? Эта ловля призраков растянула чамбул на добрую милю, зависимо от резвости и возраста лошадей. Понимая, что в такой безумной скачке они загонят и погубят коней, свое единственное достояние, недавние табунщики возмущенно роптали. Еще немного и кто-то обвинит молодого хана в безумии, а тогда вся эта разномастная толпа, так и не ставшая воинским отрядом, завернет обратно... Хуже позора - и не придумать.
  Кучам прошептал про себя несколько слов из Корана и, очень надеясь, что первый, самый слепой и бешеный гнев его высокородного ученика уже поутих, пришпорил свою лошадь, чтоб догнать, роняющего хлопья розовой пены, ханского скакуна.
  - Чего тебе?! - окрысился на аталыка Салах-Гирей, когда наставник поравнялся с ним стремя в стремя.
  - Не позволит ли, светоч моих глаз, приказать воинам, чтобы они дали роздых лошадям. А то эти собаки готовы загнать до смерти горемычных животных, лишь бы угодить своему повелителю. Но от такого старания только вред. Гяуры не зря придумали поговорку о башибузуке, который в намазе готов лоб об пол расшибить...
  Юноша запутался в ливне слов мудрого наставника, которые к тому же слышал через одно, но сумел понять главное: воины ожидают приказа - а, следовательно, остаются покорными и продолжают верить в воинское счастье своего хана! Эта мысль сразу вернула юноше ускользающее самообладание.
  'И чего я так взъярился?! - подумал он, успокаиваясь. - Ведь поход только начинается!'
  Салах-Гирей взглянул на аталыка и утвердительно кивнул, переводя измученного аргамака с убийственного галопа на легкий шаг.
   Кучам немедленно подал условный знак десятникам, и весь чамбул замедлил движение, подтягиваясь и приобретая подобие воинского отряда. А еще чуть погодя, когда дыхание животных стало ровнее и тише, аталык подал еще один знак, приказывая всем остановиться.
  Обеспокоенные пастухи-коневоды тут же спешились и принялись обихаживать коней. Заботливо обтирали им потные бока пуками сухой травы, отпускали подпруги, осматривали копыта. Вместе с кумысом каждый степняк впитал непреложный закон Дикого Поля: с добрым конем - домой вернешься, а с увечным - навек в степи останешься.
  Пока воины приводили в порядок сбрую и себя, Салах-Гирей отозвал в сторону Кучама.
  - Мне, как и прежде, нужен твой совет, наставник, - начал без обиняков юный хан. - Ближайшие селения урусов предупреждены о нас. Значит, люди и сами попрятались, и добро унесли... Что лучше - переждать, пока тревога уляжется, или пробираться в глубь страны? Как по мне, то оба варианта плохи. Долго ждать - нет провианта, а соваться дальше - воинов маловато. Да и какие это воины, - Салах-Гирей махнул пренебрежительно рукой.
  - Ну, о еде, мой повелитель, я волновался бы в последнюю голову. Летом степь всех прокормит. Если не дичью, то рыбой. Поэтому, если б не близкий поход Солнцеликого султана, можно бы спокойно ждать своего часа, хоть и до первого снега. Но сейчас лучше поспешить. Если только ты, светоч моих глаз, все еще хочешь нести впереди орды семихвостный бунчук Гиреев. Поэтому я посоветую пробираться дальше. Осторожно, ночью, выслав далеко вперед и по сторонам дозорных. А там - на все воля всемогущего Аллаха! Чуть раньше, или чуть позже, нам подвернется беспечное селение. Ведь гяуры завсегда на 'авось' рассчитывают. Уверен: нам даже слишком далеко ходить не придется.
  - Очень мудрые и правильные слова, уважаемый учитель, - негромко одобрил выводы аталыка чей-то картавый голос. - А вместе со мной вы проделаете этот путь и быстрее, и проще.
  Юный хан с наставником настолько были увлечены разговором, что и не заметили, как на утоптанную лошадьми плешь, вышел давешний неказистый мужичонка, назвавшийся бесом и так уверенно пообещавший Салах-Гирею свою помощь. Здешние травы, хоть и не такие высокие, как на побережье, все еще поднимались выше пояса, и невысокого Панька, сутулившегося под грузом старого седла, до последнего момента укрывали с головой.
  Салах-Гирей, как увидел его, даже вздрогнул от прилива ярости.
  - Ишак паршивый! Падаль, негодная даже для червяков! - рыкнул едва сдерживаясь. - Ты! Ты... смеешь показываться мне на глаза?! Эй! Кто там! Возьмите его! Жечь огнем! Драть на ремни! Конями разорвать!
  Хан порывисто обнажил лезвие ятагана и, совершенно позабыв о прежнем неудачном опыте общения со злым духом, казалось, готов был собственноручно срубить взлохмаченную голову Рудого Панька. Но тот раболепно поклонился и уважительно промолвил, неестественно и страшно выворачивая голову:
  - Твое право карать и миловать, сын Повелителя Степи. Но, прошу тебя: умерь свой праведный гнев и выслушай меня сначала... В том, что произошло на переправе, моя вина ничтожно мала. Не провинность даже, а так - глупая легкомысленность. Я не могу утверждать наверняка, но все указывает на то, что у одного из запорожцев, совершенно неожиданно для меня, оказался слишком сильный ангел-хранитель. Очевидно, он и разбудил уже усыпленных казаков. А я, будучи уверен, что все сделано, не проследил до конца. Именно в этом моя вина, и больше ни в чем. Но, уверяю тебя, молодой хан, если доверишься мне еще раз - то не пожалеешь...
  - Что?! - затопал ногами юноша. - После того, как запорожцы зажгли сигнальный огонь и переполошили всех на сто верст вокруг, я должен опять доверять тебе? Чтобы мой отряд нашел окончательную погибель в землях неверных? Никогда этому не бывать! Безумец, ты заслуживаешь самое тяжкое наказание и можешь быть уверен: оно упадет на твою голову! Будь ты хоть трижды... шайтан!.. - правда, последние слова Салах-Гирей произнес уже не столь уверенно, наконец-то вспомнив, с кем разговаривает.
  - Позволь напомнить тебе кое-что, свирепый и справедливый... - спокойно ответил Рудый Панько, даже не пытаясь освободиться из рук воинов, которые, хоть и с опасением, но повинуясь ханскому приказу, крепко взяли его за локти. - Ведь ты отправился в поход за добычей?.. Так в чем же дело? Возьми ее! Я предлагаю тебе богатое село, которым ты овладеешь без малейшего сопротивления, как самой покорной наложницей. И если захваченные пленники, скот и прочее добро, не удовлетворят тебя - о, надежда рода Гиреев, вот тогда секи мою голову. Ну, что - по рукам? Поклянусь, чем захочешь, - бес призадумался на мгновение и очень серьезно прибавил. - А чтоб мне до скончания веков только по земле ходить и в человеческом облике томиться, если брешу хоть словом...
  У всякого ордынца теплеет на сердце, когда он слышит о богатой добыче. Кроме того, юный хан еще не успел позабыть о чародейском могуществе Панька, поэтому он без особого сопротивления позволил бесу уговорить себя.
  - Хорошо, Панько-ага, я попытаюсь еще раз поверить тебе, но - клянусь Аллахом, это в последний раз. И если ты обманешь мое доверие...
  - Можешь не продолжать, наимудрейший сын своего великого отца, - с едва прикрытой насмешкой прервал Салах-Гирея бес. - Этого не случится. В аду индульгенций нет. И рушить клятву не принято.
  - Ты сказал, шайтан... - поднял указующий перст аталык, как бы ставя точку в разговоре. - Мы тебя услышали.
  - Да, - кивнул хан. - И где же это село? Как далеко отсюда?
  - Всего лишь в каких-то пяти днях пути.
  - Пять переходов? - переспросил Салах-Гирей и призадумался. Так далеко забираться в земли неверных он не хотел. В ожидании большого похода слишком мало воинов доверил своему сыну Джанибек-Гирей. - Далековато... Ты уверен, что...
  - Вот и хорошо! - довольно воскликнул Панько, распрямляясь совершенно непринужденно и без каких либо усилий, словно и не удерживали его за руки мускулистые нукеры, телохранители хана. - Так далеко от порубежья вас никто не ждет. К тому же, дальше на север начинаются такие пущи, где отряду в пару сотен сабель, затеряться проще простого. Даже если все что ни на есть казаки, ляхи и русичи кинутся вас искать и ловить.
  - Что ж, - после достаточно долгих размышлений не слишком уверенно согласился Салах-Гирей. - Попытаю счастья. Но помни: если попытаешься обмануть, я придумаю для тебя такую адскую казнь, что ты себе и вообразить не сможешь.
  Во второй раз выслушав столь наивную угрозу, Пасечник Панько криво улыбнулся, но благоразумно смолчал. Он, конечно же, мог заставить этого сосунка повиноваться себе и другим способом, но зачем использовать Силу там, где вполне достаточно обычной хитрости и лести.
  - Я велю подать тебе коня... Но, при одном условии, урус-шайтан: ты сейчас же объяснишь мне свой интерес в этом деле... - вмешался в разговор аталык. - Настоящую причину, по которой берешься нам помогать. И постарайся, чтобы я тебе поверил с первого раза. Иначе - клянусь, приложу все усилия, чтоб отговорить хана от сделки пока не поздно! А то и вовсе посоветую: завернуть коней обратно!.. И о своей лютой ненависти к вере христовой лучше не начинай...
  - Благодарю за заботу, воин, это лишнее. Я о лошади... Мне на своих двоих, куда ловчее будет, - уважительно, но не подобострастно поклонился Кучаму Панько. - И, если тебе так угодно, объяснюсь. Но, думаю, ты не будешь возражать, что засиживаться здесь - не самое мудрое решение?.. Я ощущаю неподалеку присутствие довольно сильного чародея. Послушайся доброго и дармового совета. Когда ваши кони восстановят дыхание, двигайтесь прямо на север, никуда не сворачивая. Я буду ждать вас в том месте, где ваш хан захочет остановиться на дневку. Вот там и поговорим обо всем более подробно. А для твоего спокойствия сейчас скажу только одно: если все задуманное мною удастся, то юный Салах-Гирей станет живой легендой в исламском мире! И названным братом Солнцеликого султана.
  Хан недоверчиво вскинул брови, бросил быстрый взгляд на Кучама, а потом махнул рукой: мол, делай, как знаешь!.. С этими шайтанами только хлопоты одни. Все не как у людей...
  А убеленный жизненным опытом аталык, проводив задумчивым взглядом небольшой вихрь, уносящийся прочь, приминая на пути сухую траву и вздымая пыль, негромко произнес:
  - Интересно, что же ты, мангус, в этом седле прячешь?
  - С чего ты решил, что у него там вообще что-то есть? - удивился Салах-Гирей, с трудом разобрав слова наставника.
  - Конь ему без надобности, а со старым, негодным седлом шайтан носится, как пастух с зимним жеребенком. Нет, повелитель, неспроста это. Уж поверь моему чутью. Надо будет обязательно разузнать!.. Помнишь персидскую сказку о джине, заточенном в лампу? Может, и наш шайтан покорится тому, кто сможет его оседлать?.. Не такая уж и глупая мысль, как может показаться сразу. Не такая...
  
  * * *
  
  Разбросанные ордынцами головешки фигуры дотлевали в траве, вздымая вокруг кургана легкую дымку и горькую вонь пожарища. Смола и деготь горят долго, и потушить их не так-то просто. Басурманам надо было заарканить треногу, свалить ее и затащить в реку, а не пытаться затоптать ногами. Тогда она, если б и не перестала сразу дымить, так уплыла б вниз по течению, унося с собой и сигнал тревоги. Все ж в предрассветной мгле дым видно не так далеко, как днем, могли следующие дозорные и проворонить сигнальный огонь, вспыхнувший у Тивильжанского брода. Но бывалые воины тем и отличаются от недавних табунщиков, что сами знают: что и как надлежит делать, а не ждут, пока им прикажут. Задержавшись возле хана, аталык Кучам не успел вовремя перебраться на эту сторону реки, а собирать разметанные вокруг кургана тлеющие остатки фигуры было хлопотно и долго.
  Срывая зло, басурмане также разбросали и любовно возведенный казаками шалаш. А, заодно прихватили оставленные в спешке казанок и мешок с припасами. Из всего казацкого имущества на земле, возле кострища, валялся только изгвазданный в грязи и золе кисет, не замеченный или не интересный татарам. В отличие от оседлых турок, кочевые татары не больно привечали зелье, о котором не упоминается в Коране. По причине отсутствия табака во времена пророка Магомета.
  Теперь рядом с кисетом, с самым безразличным видом чинно возлежал гепард Пайда.
  - Гляньте! - воскликнул Остап. - Это ж, кажись, тот самый кисет, из которого Панько, чтоб его подняло да гепнуло, нас табаком угощал!
  Тарас шагнул ближе, но гепард недовольно зарычал.
  - Белены объелся, что ли? - возмутился Остап. - Пайда, что за фокусы?! Прекрати немедленно! Что ты, как маленький? Перед людьми меня позоришь. Даже неудобно...
  Гепард положил голову на передние лапы и демонстративно отвернул морду, будто враз потерял к кисету всякий интерес, а потом и вовсе отошел в сторону.
  - Точно, тот самый, - заверил всех Байбуз, поднимая с земли кисет. - Только затоптан сильно. Видимо, после того, как Панько его выбросил, он не только под сапогами побывал, но и под копытами.
  - Покажи! - скорее потребовал, чем попросил Тарас.
  - Держи, - удивился такой порывистости нового знакомца Байбуз, но вида не показал. Мало ли какая причина у человека может быть.
  Тарас принял от запорожца кисет и бережно вытер с него налипшую грязь.
  - Он самый, отцовский... - прошептал негромко.
  - Узнаешь вещицу, что ли? - Лис тоже спешился и подошел ближе.
  - Моего отца кисет, - подтвердил Тарас. - Вот тут, в углу, видите? Буква 'К' улеглась спиной на перекладину 'Т'. Отец подшучивал еще: мол, лучший герб для дозорного даже придумать трудно. Вся сущность сторожевой службы, как на ладони - взгромоздиться повыше, да ноги задрать.
  - И опять таки, у меня не выходит из головы тот нательный крестик... Наверняка не пасечников был... - задумчиво поскреб грудь Остап.
  - Тот, что в кисете хранился? - уточнил Тарас.
  - Ну, да. Я же рассказывал уже... Когда мы спросили Панька - православный ли он, - так этот сучий сын, крестик из кисета достал. Мне тогда это всего лишь странным показалось, а теперь, думаю, что и крестик у Рудого тоже чужой. Свой, уж точно, в табаке хранить не стал бы, верно?
  - Если свой вообще имелся когда-либо... - прибавил хмуро Лис. - Эх, и как мы так опростоволосились...
  - Верно, - не менее сумрачно согласился Остап. - И как мы сразу не сообразили? Не зря говорят: если Господь хочет наказать человека, то отбирает у него разум.
  - Ну, судя по тому, что вы все остались живы и даже целы - Всевышний вас только пожурил немного, вразумил, так сказать... - шутейно произнес Куница-Павыч, а сам тем временем распустил шнурок и сунул руку в кисет.
  - Есть! - воскликнул в тот же миг радостно и вытащил наружу нательный крестик. - Братцы, гляньте! Клянусь всеми апостолами, это моего отца! Значит, жив отец, жив!
  'Так вот что спину Призраку жгло! - сообразил Василий. - Ох, и многогрешен был разбойничий атаман, если даже такую малую святость хребтом чувствовал. Прости и помилуй его душу, Господи'.
  - Не спеши радоваться, парень, - осадил Тараса Лис. - Я не хочу сказать ничего дурного, но с чего ты взял, будто батька твой жив? Крестик-то с живого казака вряд ли бы кто снять сумел...
  - Вот именно, - не совсем внятно подтвердил Куница-Павыч. - Отец тоже так думал, когда хотел мне знак подать. Потому что никому, кроме него самого, не пришло бы в голову спрятать крестик в кисет, зашить в седло и - передать вместе с остальными вещами домой.
  - Не понятно говоришь... - помотал головой Семен.
  - Да, ну как же... - торопливо заговорил Тарас, с той же поспешностью желая убедить и самого себя. - Если казак погибнет, и есть время на погребение, то товарищи похоронят его вместе с нательным крестиком, верно? Верно. Ни одному христианину даже в голову не придет такое богохульство - снять с покойника крестик. Хоть бы тот был из чистого золота и весил изрядно. А если казак завещал реликвию сыну передать, то в кисет, чтоб не потерять, могут и спрятать, да и то - сильно сомневаюсь. Но уж, как не крути, а в кульбаку зашивать все это точно не станут.
  - А если похоронить не смогли? Некому было, - и тело нашли басурмане или харцызы? - задумался Остап.
  - Глупость говоришь, - отмахнулся от товарища Лис, отвечая вместо Куницы-Павыча. - Эти, конечно, могли б засунуть крестик куда угодно, но уж точно не передали б добро сыну ограбленного ими мертвеца! Я, Тарас, вот чего в толк не возьму. По всему выходит, что Панько Пасечник шел к тебе?
  - А что? - удивленно вскинулся Байбуз. - Очень даже... Седло ведь у него и в самом деле с собой было. Только, откуда ты об этом прознал, если вы с ним еще не встречались? Странно, однако?
  - Не так все, - отмахнулся Тарас. - Седло отцовское мне товарищ его, казак Иван Непийвода передал. Уже два года как... Только я заглянуть под подкладку не догадался. Вернее, догадался, но только позавчера... А Босоркун его у меня из рук выхватил, и был таков. Кстати, вот вам и ответ: кто на самом деле Панько Рудый. Раз все мое имущество у него оказалось...
  - Неужели сам черт?! - всплеснул руками Остап.
  - По всему выходит, что так... Либо кто-то очень ему близкий. Родня, так сказать... по бабушке.
  - Странная история... - хмыкнул Байбуз. - Но, зачем твоему отцу все эти прятки затевать понадобилось? Неужто нельзя было как-то по-другому весточку домой передать? Менее запутанно?
  - Значит, была у него такая надобность, - отозвался, задумчиво супя брови, Лис. - Я не очень хорошо знал Тимофея Куницу, но столь глупо шутить ни один казак бы не стал... А если не шутил, значит, хотел, чтоб весь мир, кроме родного сына, считал его погибшим.
  - Это ж каких могущественных врагов надо себе нажить, чтоб самолично - собственную кончину организовывать? - удивленно покрутил головой Байбуз. - Может, за ним тоже черти гнались? Если до сих пор успокоиться не могут? Вот только, чем запорожец сатане так насолить сумел? Интересно...
  - Эка невидаль, - не согласился с парнем Семен. - Черти, не черти, а грехи перед панским законом почитай за каждым запорожским товарищем водятся. И никому, кроме кошевого исповедника, о том не ведомо. А иначе, зачем бы на Низовье, всем прибывшим, новое прозвище давали?
  - Чтоб равными промежду собой казаки стали, хоть шляхтич, а хоть панский холоп.
  - И чтоб ни одна ищейка не смогла разузнать: кем человек в прежней жизни был, - уточнил Лис. - Каждый, принятый в Кош, новую жизнь начинает, и только его товарищам по куреню решать - достойный он человек, или ничтожество. Имеет право ряст топтать, или лучше самим утопить его, как слепого кутенка, - от греха подальше и для успокоения совести. Вот и выходит: раз затаился казак, значит, веские причины на то имел. А сыну дал о себе знать, потому как ниоткуда больше помощи не ждет. И только на него одного всю надежду возлагает.
  - Вот здорово!.. - восхитился Остап. - Точь-в-точь, как в излюбленной байке деда Карпа!.. - и глядя на недоумевающее лицо товарища , продолжил. - Ну, помнишь, в которой говорится, как казак Иней спускался в ад, чтоб освободить от вечных мук душу своего отца.
  - А-а-а... - протянул Лис. - Понял. Только он Инеем уже после возвращения стал. Потому что поседел весь за одну ночь, проведенную в аду. Похоже, - поскреб бритый затылок Семен. - Ты как, парень, в подземное царство заглянуть не собираешься? Компании не ищешь? А то мы радо пристанем, верно, Остап?
  - Благодарствую, - поклонился казаку с усмешкой Тарас, у которого при мысли, что отец жив, сразу потеплело на душе и чуточку отлегло от сердца. - Я в ад не тороплюсь. Но, если придется, будьте уверены - казацкой чести не посрамлю. А если и вы мне подмогнете чуток в этом деле, то мы такого жару рогатым зададим, что им от серы тошно станет. Ха-ха-ха...
   Вслед за Куницей-Павычем рассмеялись и запорожцы. Только Пайда, на всякий случай, отошел чуть в сторону от молодого ведуна. Зверь хоть и не понимал значение слова 'ад', но чувствовал, что место это наверняка, такое же вонючее, как давешний обманщик гость, и не хотел попасть туда даже случайно.
  
  * * *
  
  - А если серьезно? - отсмеявшись и утерев выступившие на глазах слезы, поинтересовался Лис. - Где искать отца станешь? Имеются какие-то соображения?
  - Хороший вопрос, - пожал плечами Тарас. - Мне б кто ответ подсказал...
  - И все же? - не отставал Семен. - Куда-то же ты направлялся, прежде чем нас встретил?
  - Вообще-то я уже говорил: на Сечь ехал. Думал найти Ивана Непийводу. Расспросить подробнее про тот бой, в котором мой отец как будто бы погиб. Где это было, как именно произошло? Видел ли он сам его тру... - Тарас невольно запнулся, - тело?.. А теперь - даже не знаю. Может, Босоркуна сперва поймать? И от него все разузнать... Прав Остап, без нечистой силы тут не обошлось.
  - Ловить черта в поле - это по-казацки! - весело воскликнул Лис. - Славное дело! Я с тобой, друг Павыч! Располагай мной, как посчитаешь нужным. Будь мне атаманом... Вручаю тебе свою го...
  - Погоди, Семен... - остановил запорожца Тарас. - Прежде, чем произносить слова присяги, послушай меня. Я ведь пока еще всей правды вам не открыл...
  - Помочь сыну отца из беды вызволить, святое дело... - присоединился к Лису Остап Байбуз. - А от кого и как - не столь важно.
  - Но...
  - Мудро сказал, - поддержал младшего товарища Семен. - Поможем. Но, и ты, коль уж решил исповедаться - продолжай. Не останавливайся. Охотно послушаем. Может, и мыслишка путная в голову заглянет...
  'А ведь старшой дозора дело говорит, атаман Тарас, - отозвалась Галлия. - Поведай казакам о хоругви архангельской... Слишком большой отряд тебе ни к чему, но еще несколько острых сабель делу не помеха'.
  'Вот только о нас троих рассказывать не торопись... - вмешался осторожный опричник. - Сохрани в секрете... Не то, чтоб я опасался подвоха со стороны запорожцев, но - береженного и Бог бережет. Нам еще какое-то время личины поносить не в тягость, а для врага - когда он, наконец, объявится, неожиданность...'
  'А ты, Галя, что скажешь? - поинтересовался Куница-Павыч. - По поводу личин. Василию хорошо из-под облаков вещать, ему под седлом не ходишь. Ты хоть и недавно к нам присоединилась, но коль уж так случилось, тоже право голоса имеешь'.
  'Спасибо тебе, атаман Тарас. Большая у тебя душа, если плененного в бою врага вровень с собой ставишь...- после небольшой заминки ответила татарская шаманка. - Скажу: прав царский опричник. Мудрый военачальник всегда часть силы от глаз противника прячет. Только помни: наш настоящий облик не от всех скрыт. Чародей наведенную личину всегда распознает...'
  'Ну, мы тоже не лыком шиты, - хмыкнул Василий. - В случае чего набросим друг на дружку еще по одной одежке. Пусть тогда супостат удивляется: кто и зачем одних зверей в других запрятал, ха-ха-ха. Не бери в голову, Тарас, справимся'
  'Ладно, пусть будет по-вашему...' - согласился с друзьями казак и, оглядевшись, уселся на траву, жестом приглашая запорожцев, присоединится к нему.
  - Тулитесь ближе, други... Рассказ может долгим получиться, умаетесь, стоя меня слушать.
  И, дождавшись пока те присядут рядом, Тарас Куница или, как его теперь все чаще называли - атаман Павыч, слово за слово стал пересказывать новым товарищам историю священной реликвии, доверенной его отцу архистратигом небесного воинства - архангелом Михаилом.
   Лис с Байбузом слушали внимательно, с трудом удерживаясь от восклицаний, которые то и дело готовы были сорваться с их губ. И только когда Тарас закончил рассказ, Семен произнес озабоченно:
  - Трудное нам досталось дело, братцы. На авось хапнуть этот куш не удастся. Хорошенько обмозговать предстоящую баталию требуется. Ишь ты, как оно все завернулось, прямо как гусеница в листок... Стало быть, сам архистратиг православному воинству помощь оказать решил. О-хо-хо... Славно и печально это, хлопцы.
  - Ты чего, Семен?! - удивился Байбуз. - Сами небеса на нашей стороне, а ты кудахчешь, словно наседка над цыплятами.
  - Цыплята вы и есть, - вздохнул еще удрученнее Лис, доставая кисет и трубку. - Желторотые и пушистые... Неужто стал бы архангел Михаил в земные дела вмешиваться, если б мы своей силой могли с напастью справиться? Вот и выходит, по всему, что ждет нас битва с врагом многократно могущественнее, чем мы думаем. И хоругвь эту - обязательно найти надо. Иначе несдобровать... Вот только... - казак пристально посмотрел в глаза Тарасу. - Все ли ты нам рассказал, атаман? Не обижайся, но поведанная тобой история так и пестрит дырами, да на скорую руку приделанными заплатами.
  - Ох, востер ты умом, Семен, - восхитился Куница-Павыч. - Лис, да и только. Лукавить не стану, кое о чем умолчал. Но, клянусь честью, с того боку беды не ждите. А только помощь, в нужную минуту. Ну, а что тайны до самого донышка не раскрываю - не обессудьте, она не только моя.
  - Это ты меня, атаман, прости, - повинился Семен. - Язык, он хоть и в голове, рядышком с мозгами вырос, а бестолочь полная. Помело без костей, одним словом... Раз ты атаман, значит, только тебе решать: что остальным надобно знать, а о чем и промолчать не грех. Думаешь, кошевая старши́на обо всем на свете с нетягами да сиромахами советуется? Подставляй шапку... Иной куренной больше тайн с собой в могилу уносит, чем исповедник.
  - Верно, - поддержал товарища Остап. - На то он и атаман, чтобы знать и кумекать: что к чему, зачем и когда?.. А наше дело, казацкое: сабелькой помахивай, люльку смоли, да - помалкивай...
  - Вот-вот... - тяжело вздохнул Тарас и удрученно добавил. - В том-то и вся закавыка, что кумекать надо... А если все сразу, в одночасье навалилось и ничегошеньки понять невозможно? Тогда как? Разорваться мне что ли? И за Паньком уследить не помешает, и на Запорожье - с Непийводой повидаться тоже - спешно... Что посоветуешь, Лис? Скажи... коль, умнее...
  - А чего тут сложного? - пожал плечами Семен. - Ты езжай себе на Запорожье, а мы с Остапом, тем временем постараемся Пасечника Панька выследить и поймать. Уверен: этот черт рядом с басурманами вертится. Одного не соображу: как потом тебе весточку передать? Где нам друг друга искать? Ведь ни того, что тебе Непийвода расскажет, ни куда следы беса заведут, я предсказывать не берусь.
  'А я на что? - отозвался парящий в небе Василий. - Скажи казакам, что оставляешь меня с ними. И если надобность возникнет, то либо их к тебе, или тебя к ним, я привести сумею'.
  - Беркута с вами оставлю... - повторил вслух Тарас. - Василий меня везде найдет. Скажете только: 'Ищи Тараса', а сами - следом скачите. Или меня дожидайтесь. Заодно, он вам выследить ордынцев поможет. Ему сверху далеко видать.
  - Как же он узнает, что делать нужно? - удивился Семен Лис.
  - Да все просто, - улыбнулся Тарас. - Если орел не беспокоится, значит - все в округе в порядке. А заметит опасность - заклекочет, а то и к вам спустится. Поймете, одним словом, не волнуйтесь. А если вам что от него понадобится, машите руками, а потом - и говорите с ним, как с человеком. Только слова выбирайте проще. Ум у птицы все же не человеческий.
  'Но, но, атаман... - притворно возмутился опричник. - Не надо мне перья ерошить!.. А то обижусь и улечу... в ирей. Хотя, нечеловеческий ум можно трактовать и в том смысле, что огромный...'
  - Ишь ты, - покрутил головой Байбуз. - Еще и орел ученый. Да, хорошо быть характерником. Жаль, научиться этому нельзя...
  - Как знать... - пожал плечами Тарас. - Вон, с Пайдой у тебя самого все как хорошо получается. А я, к примеру, только месяц назад еще был свято уверен, что нежить и нечисть существуют только в бабушкиных сказках да суевериях. Даже домового и то ни разу толком не видел... - ведун помолчал, а потом задумчиво прибавил. - И, если честно, друг Остап, не отказался бы сменять все свое умение обратно - на прежнюю спокойную, размеренную жизнь. И чтоб бабушка жива была...
  
  
  
  Глава шестая
  
  Что-то было не так! Куница подошел к самому берегу реки и принюхался. Странно, но глаза его не обманывали - ни гарью, ни пороховым дымом в околице Сечи не пахло. И все-таки на душе у молодого ведуна было слишком неспокойно, чтобы совсем не обращать внимания на тревожное предчувствие. Прищурив правый глаз, Тарас попытался окинуть возвышавшуюся на острове крепость колдовским взглядом, но уже в следующее мгновение был вынужден отказаться от своего намерения. Он-то и пользовался этим умением всего пару-тройку раз, а тут были собраны вместе, даже не сотни - тысячи людей, которым по определению не суждено умереть от старости. Из-за такого количества всевозможных знаков и знамений, у него аж голова закружилась. Но то, что самой Запорожской крепости в ближайшее время ничего не угрожает, Куница все-таки сумел разобрать.
  - И что ты по этому поводу думаешь? - поинтересовался ведун вслух, обращаясь к изящной, тонконогой кобылке, которую вел в поводу.
  - Слишком тихо... - не очень внятно пробормотала в ответ кобылка, неспокойно вертя точеной головой с пышной, золотистой гривой. - Я бы даже сказала, атаман Тарас: тоскливо. Ускакать хочется...
  'Прости, я мысленно. Говорить таким ртом слишком трудно... неудобно... - мгновение спустя возник в голове казака голос Галлии. - Чересчур много силы вокруг. Столько всего разного намешано, что и не разберешь сразу. Тут тебе и истовая вера в Спасителя, и откровенное степное шаманство, и нечисть...'
  - Где нечисть? - встревожился Куница. - В Сечи?
  'Нет, в саму крепость бесам не проникнуть. Там святое место. Искреннее. Меня и то прошибает... А вон там, у излучины, что-то притаилось в воде. И это не русалки, и не водяной... Видишь?'.
  Тарас взглянул левым глазом на реку и отчетливо разглядел в полутора сотне шагов, за частоколом, в том самом месте, где запорожцы по обыкновению топили приговоренных к позорной смерти преступников, поднимающееся из глубины реки на поверхность мутное, багрово-красное свечение.
  - Да, вижу... - подтвердил. - Плохое место. Надо будет сказать отцу Никифору, чтоб отслужил там молебен по загубленным душам и очистил от скверны... Ну, да ладно. За всем не уследишь. Да и некогда. Я пойду в крепость и попытаюсь найти Ивана Непийводу. Сам не понимаю, откуда берется эта уверенность, но явно чувствую: именно он поможет найти моего отца. А ты - жди здесь. По казацкому обычаю - женщинам вход на Сечь запрещен. И то, что ты, Галя, лошадкой обернулась, значения не имеет. Любой характерник вмиг обман раскроет, а тогда нам всем не поздоровится. И если для меня наказание может ограничиться киями, то тебя, как и любую другую девушку, запорожцы казнят без разговоров.
  'Сурово... - невольно вздрогнула кобылка. - А если б я была твоей женой?'
  - Ну, во-первых, ты мне не жена... - слегка покраснел молодой казак, - и не будешь, поскольку я уже с другой девушкой помолвлен. А во-вторых, это не имеет значения. Женщинам на Сечи делать нечего!..
  'За что ж казаки так женщин невзлюбили?'
  - Потому, что от вас все раздоры идут. Даже из Рая Адам был из-за Евы изгнан. А о том, что красивая девушка может даже побратимов поссорить, лучше вообще не упоминать. Ну, а войску подобная морока совсем ни к чему. Вот и ввели на Низу такой закон. От греха подальше...
  'Жаль. Мне кажется, что когда воин знает, что рядом есть та, которая и раны перевяжет, и за добром приглядит, покуда он отдыхает, ему больше сил для сражения остается. И что помолвлен ты с другой, не беда... - мысли девушки звучали в голове Куницы вроде всерьез, но и с легкой насмешкой. Так, как девушки разговаривают с понравившимися им парнями, мол, понимай сказанное, как хочешь, а правду только я знаю. - У нас, атаман Тарас, каждому мужчине Коран четырех жен разрешает. А такому багатуру, как ты, еще и гарем наложниц завести можно'.
  - Тьфу на тебя, душа басурманская, - сплюнул в сердцах Куница. - Баба есть баба. Одно на уме. Только ты забыла, что жениться я на тебе смогу, только если ты христианство примешь. Вот. А эта вера многоженство запрещает. Так что не морочь мне голову и жди здесь!.. Ничего не опасайся, конокрадов, как и всех иных воров, на Запорожье нет. Помимо всеобщего презрения, всякий, уличенный в посягательстве на чужое добро, будет привязан к позорному столбу на сутки, и каждый казак волен один раз ударить его по спине кием. Еще не было случая, чтобы кто-то из осужденных выжил. Вот и не воруют... - Тарас помолчал, задумавшись, к чему это он. - Ага, ну вот. А я обернусь так быстро, как только сумею...
  'Хорошо, атаман Тарас. Как скажешь...'
  - Вот и славно... - Куница поправил пистоли и зашагал к парому.
  Немного вниз за порогами, как раз там, где впадает в Днепр неторопливая Томаковка, угнездился высокий остров. Говорили старики, что это не в меру проказливая по весне речка приносила вместе с вешними водами песок и камни и словно в шутку взгромоздила кусок суши посреди быстрого и широкого речища Днепра. Точно так, как порой малые дети, озорничая, делают пакости старшим.
  С северной стороны остров омывал пролив Ревун, закрывали от непрошеных гостей два болотистых озера и такой же илистый Чернышевский лиман. А с юга шмат суши огибало неторопливое, но глубокое Речище и очень широкие, раскинувшиеся на несколько верст плавни. Понравился остров запорожцам своей неприступностью, вот и остановились они здесь, после того, как пришлось покинуть, уничтоженный басурманами городок на Хортице. Остров Буцким (от буць* - беглец) назвали, а выстроенную на острове крепость - Сечью Томаковской* (*В действительности, к описываемым в романе событиям, Запорожская Сечь находилась уже на острове Базавлук, в месте впадения в Днепр, Чертомлыка, - но мне очень нравиться именно это место. Прим., автора).
  Обычно в это утреннее время, когда летний зной еще не слишком докучал, жизнь в казацкой крепости бурлила, как кулеш в котле. Все запорожцы находили себе какое-то занятие, откладывая безделье на более позднее, послеполуденное время, когда от жары и сытного обеда станет лень не только заниматься чем-то стоящим, а даже в шинок сходить или в воду окунуться. Но сегодня все было иначе...
  В кузницах, где только сейчас и работать, пока в воздухе еще витает остаток ночной свежести, кузнецы даже не разжигали горны, а всего лишь вяло постукивали молотками по холодному железу. А сами казаки то там, то сям толпились небольшими кучками, при этом - без присущего их бесшабашной натуре раскатистого хохота и зубоскальства, а всего лишь негромко переговаривались промежду собой.
  Дед Карпо, самый старый и уважаемый кошевой кобзарь, хоть и сидел на своем неизменном излюбленном месте, напротив корчмы Мойши, но тоже перебирал струны бандуры не в залихватском 'гопаке' или искрометной 'метелице', а так, словно покойника отпевал.
  А причиной столь необычного поведения запорожцев был кряжистый седоусый казак, который, опустив гладковыбритую голову и сильно прихрамывая обеими ногами, понуро брел к лобному месту. Казака, обнажив сабли, сопровождали два сердюка. Что делалось только в самых исключительных случаях, чтоб не допустить самосуда над преступником. Хотя вряд ли нашелся бы во всей Томаковской Сечи кто-либо, желающий смерти Ивану Непийводе, несмотря на нелепое и страшное обвинение, которое старый запорожец сейчас нес на своих плечах.
  Засмотревшись на зловещую процессию, Куница не заметил, как налетел на другого казака.
  - Тю, Куница, ты шо глаза дома забыл? - услышал Куница знакомый голос.
  Тарас оторвал взгляд от согбенной фигуры Непийводы и с удовольствием заключил в объятия давнего приятеля Андрея Цыпочку, вместе с которым его принимали в новики.
  - Здорово, Андрейка! Забудешь тут... Что у вас случилось? Почему Ивана под саблями ведут?
  - Беда, Тарас... - вздохнул запорожец. - Веришь, язык сказать не поворачивается...
  - Ну же, не томи.
  - Иван... вчера ночью... с пьяных глаз... Остапа Несмачного убил... Побратима своего.
  - Брешешь! - воскликнул ведун. - Быть того не может! Ни в жизнь не поверю: чтоб Непийвода мог такое содеять! Ошибки нет?
  - Если б так. Все на него указывает... Да что там говорить, - махнул рукой Цыпочка. - Судья уже и приговор вынес. А кошевой утвердил.
  - И что присудили?
  - Да ты что, Куница, совсем при хозяйстве обабился? - возмутился Цыпочка. - Обычаи позабыл? Сам не знаешь?! А пока Непийвода постоит до вечера у позорного столба, чтоб каждый желающий мог ему в лицо плюнуть.
  - Да знаю я... - проворчал Тарас. - Просто подумал, может, старши́на учтет былые заслуги казака. А что сам Иван говорит?
  - Клянется, что невиновен... Но на Библии присягу давать отказался. Говорит, что сильно пьян был, а потому до конца не уверен, а раз так - то отягощать душу еще одним грехом не хочет.
  - Слушай, а если он действительно невиновен? Это ж не какой-нибудь приблуда, а сам Непийвода!
  - То-то и оно... Никому не верится, но слишком уж многое на Ивана указывает. А сам он, когда его нашли, был пьян, как чоп от винной бочки.
  - А подробнее?
  - От подробностей, Куница, у меня в горле пересохнет...
  - Обязательно налью, - пообещал Тарас. - Только давай сперва с Иваном разберемся. Хоть убей, не верю я, что Непийвода мог на казака руку поднять. А тем более - на побратима. Каким бы пьяным он при этом не был. Рассказывай, Андрейка, рассказывай...
  - Ну, в общем так... Под утро, еще затемно, дед Карпо поднял шум своей бандурой. Ты же знаешь, он в басурманском плену не только зрение, но и голос потерял, шепчет еле слышно. Но уж если захочет, то и мертвого своим бренчанием разбудит. Первым на переполох подоспели Павло Карапуз и Дмитрий Швырка. Им и поведал дед Карпо, что слышал, как казак казака убил! Старый даже указал, в какой стороне труп искать. Кинулись туда - а там и в самом деле мертвый Остап Несмачный лежит. С ножом Непийводы в спине. Ты же знаешь Иванов нож, другого такого нигде нет. Козья ножка вместо рукояти и окованное серебром копытце. А по упору для пальцев надпись 'Храни мя Господи'. Спутать невозможно.
  - И все? - удивился Тарас. - Заслуженного казака признали убийцей только из-за ножа?
  - Знаю, знаю, что ты хочешь сказать... - остановил Куницу Цыпочка. - Нож могли украсть. Или потерял где...
  - А то...
  - Нет, Иван сам признал, что вчера вечером нож еще был у него. Но и это не самое важное. Кому, как не казакам знать, что в корчме иной раз такое случается, что и не разберешь. Но в кулаке покойника был зажат нательный крестик с оборванным шнурком. А на шее у Непийводы - вместо крестика, еще свежий, не утративший красноты рубец.
  - Это серьезнее... - согласился Тарас. - Неужто Иван и в самом деле во хмелю рассудок потерял?
  - Похоже на то... - пожал плечами Андрей.
  - И все же не верится! Не мог Иван этого сделать, не такой он человек!
  - Не горячись, друг, - положил Цыпочка руку Кунице на плечо. - Я ведь еще не закончил... Самая большая беда в том, что дед Карпо хорошо слышал шаги идущих людей, и уже поклялся на библии, что одним из двоих был именно Непийвода. И в этом случае, как и с ножом, подвела Ивана характерная деталь в одежде. Помнишь серебряные рубли, в которые они с Максимом Секачом стреляли на спор со ста шагов?
  - Помню. Непийвода тогда выиграл у Максима двенадцать целковых...
  - Верно. Десять пропил в шинке с братчиками, а из двух оставшихся смастерил себе шпоры. Вот их звон и распознал дед Карпо.
  - М-мм да, - поскреб подбородок Тарас. - Не повезло Ивану. Все супротив него указывает.
  Непийвода тем временем уже доковылял до лобного места, и сердюки принялись привязывать его к столбу.
  - А чего Иван так хромает? Били? - поинтересовался Куница.
  - Да ты шо, Тарас, окстись... Кто ж на Непийводу руку подымет? Его и к столбу привязывать не хотели, все равно никто не ударит и не плюнет... А хромает? Говорит - сапоги жмут...
  - Угу... Ну, пойдем к Ивану что ли?
  - Зачем? - посуровел лицом Цыпочка, цепко хватая Куницу за локоть.
  - Теперь ты сдурел, Андрейка, если решил, что я Ивану бесчестье словом или делом нанести смог бы. Поговорить мне с ним надо. Важно это...
  - Так нельзя же, Тарас. Сердюки все равно прогонят.
  - Не прогонят. Я волшебное слово знаю... Ты только, это, Андрейка, ничему не удивляйся и не вмешивайся. Даже если тебе мои слова глупыми или странными покажутся. А равно - и поступки. Хорошо?
  - Что ты задумал, Куница? - загородил шлях товарищу Цыпочка. - Погибнешь, дурень! И Ивана не спасешь, и сам головой поплатишься!
  - Да не волнуйся так, братка, все будет хорошо... Я ж не глупого батьки сын, чтоб на рожон переть.
  - Эх, где наше не пропадало, - решительно ударил руками об полы молодой запорожец. - Была, не была! Я с тобой, Тарас! Пошли! Я ведь, как и ты, тоже не верю, что Непийвода каином братоубийцей стал.
  - Ты только наперед батьки не суйся, а то все испортишь... Добро?
  - Считай, что обзавелся еще одной тенью, - уверил Тараса тот. - Куда пойдешь - я следом. И не обращай на меня внимания. Можешь даже наступить, если для дела понадобится.
  
  * * *
  
  Иван Непийвода, за несколько последних часов потемнел лицом и наверняка поседел бы еще больше, если б и так не был белым, как лунь. А в обычно веселых, насмешливых глазах казака поселилась необъятная печаль.
  - Здорово, дядька Иван, - поздоровался с ним Куница, приглядываясь старому запорожцу левым глазом и с радостью отмечая, что нет на нем Каиновой печати. - Как же ты так опростоволосился-то?
  - Не виновен я, хлопец... - неизвестно в который уже раз за сегодня, и совершенно безнадежно пробормотал Непийвода.
  - А ну, осади! - вскинулся один из сердюков. - Хочешь плюнуть или ударить - это можно... Закон не возбраняет, а лясы точить с татем запрещено.
  - Больно надо мне с убивцем разговаривать, - отмахнулся от стража Куница. - Сапоги с него хочу снять...
  - Зачем? - удивился Богдан Комар, второй охранник. Рослый и сильный, но не слишком смышленый.
  - Ну как же, - охотно объяснил Тарас. - Разве ты, Богдан, не знаешь, что вещи казненного приносят удачу? А Ивановы сапоги как раз мне по ноге будут.
  - Почему не знаю? - сделал обиженное лицо Комар. - Конечно знаю... В городах, слыхал, веревка повешенного очень дорого ценится. Вот после казни и приходи...
  - Хорош совет... - вытаращил глаза Куница, постучав при этом себя кулаком по лбу. - Друг ты мой сердечный Богдан, а не напомнишь при случае: как на Сечи поступают с теми, кто своего товарища убил?
  - Знамо как, - степенно ответил тот. - Хоронят вместе с убитым, живьем под гроб покойника положив.
  - Ну, и как я потом, по твоему совету, после казни из могилы сапоги достану? Соображение имеешь?
  - Незадача... - согласится тот и усмехнулся, довольный собственной догадливостью. - Так вот зачем ты их с него заранее снять хочешь. Ох, и хитер ты, Куница! А с виду и не скажешь...
  - Ты, Богдан, тоже неплохо простачком прикидываешься... - грубовато подольстился к недалекому сердюку Куница. - А сам как легко меня раскусил?.. Так что, не возражаешь: я возьму обувку?
  - Бери, - махнул рукой разомлевший от похвалы Комар. - Разговаривать с татем нельзя, а раздевать его никто не запрещал. Эх, вот незадача. Почему мне первому в голову не пришла мысль добрыми сапогами разжиться?.. Может, поделимся?
  - Это как? - изумился Куница. - Тебе левый, а мне правый?
  - Можно и наоборот...
  - А много ли толку в такой обновке? Кому, кроме одноногого калеки один сапог в прибыток станет? Или ты в ближайшей битве рассчитываешь ногу потерять? К ворожее ходил? И что она тебе предсказала? Какую именно ногу тебе отрубят? Или ее ядром оторвет?..
  - Тьфу-тьфу-тьфу! Типун тебе на язык, Куница! Скажешь же такое... Аж жаром проняло!
  - Нет? А я было подумал... Ну, ладно, тогда я вот что предлагаю... - не стал спорить с сердюком Тарас. - Чтоб по справедливости... Я возьму сапоги, все-таки тебе они малы будут, а мне - как раз впору, а на твою долю придутся серебряные шпоры. Годится?
  - Годится... - повеселел Комар.
  Не теряя больше ни минуты, а то вдруг сердюк еще что надумает или передумает совсем, Тарас присел у ног Непийводы и быстро стащил с приговоренного к смерти казака оба сапога.
  - Благослови тебя Пречистая Дева, парень... - облегченно вздохнул тот, недоуменно взирая на свои, покрученные и побелевшие от недостачи крови, пальцы ног. - Ума не приложу, что с ними случилось. Но жали изверги так, что я уже о казни, как об избавлении от мучений думал. Не казацкая обувка, а истинно испанское приспособление для пыток.
  - Мужайся, дядька Иван, теперь все хорошо будет... - быстро шепнул взбодрившемуся запорожцу Тарас и отступил раньше, чем сердюк успел открыть рот.
  - Разговаривать...
  - Забудь, Богдан, - подмигнул насупившемуся Комару ведун. - Пойду обновку примерять. Если окажется впору - вечером с меня магарыч. Приглашаю... Заодно и шпоры заберешь.
  - Добро, - кивнул тот, озабоченно поглядывая на серебряные украшения сапог. - Не забудь только...
  Но Куница уже его не слушал, шагая прочь и увлекая за собой Андрея Цыпочку, так ничего и не понявшего из разыгранной перед ним сцены.
  - Куда ты спешишь? - попытался вырваться из рук Тараса тот. - Мы же ничегошеньки не сделали! И зачем тебе Ивановы сапоги? Я как-то раньше не замечал за тобой такой страсти к наживе.
  - Терпи, Андрейка. Я еще не до конца уверен, но думаю, что именно в сапогах мы и найдем ответ на один из вопросов. Только, наши с тобой голоса будут слишком тихие на Кошевой Раде... Поэтому, Цыпочка, дуй за отцом Никифором и тащи его в наш курень. А я тем временем куренного атамана подготовлю. Вот когда они оба свое слово на защиту Непийводы выскажут, шансов на то, что его услышат, будет гораздо больше.
  - А если поп не пойдет? Они ж в церкви Остапа отпевают...
  - Скажешь: дело жизни и смерти! А упираться станет - тащи за шиворот! Под спасение собственной души, прошу! Нам в бирюльки играть некогда, вот-вот похорон начнется!..
  
  
  
  Глава седьмая
  
  - Ой, люди добрые! Вы только поглядите, что деется! Совсем девки стыд потеряли! - завопила какая-то тетка, едва завидев Степана с Оксаной, словно ее в одно место шилом ткнули. Аж перекособочилась вся. - Одна, в чужом доме хозяйничает, словно мужняя жена! А вторая - ни свет, ни заря из лесу на лошади с казаком едет!
  Она встала посреди улицы, аккурат напротив корчмы, картинно уперев руки в боки. При этом, победно озиралась, словно призывала все село в свидетели столь неблаговидного поведения упомянутых девушек.
  - А тебя, Мотря, завидки берут, да?! Никто кривобокую не то что замуж, на сеновал не поманит, вот и разоряешься почем зря. Да?
  Мать Ребекки словно выросла у калитки. Поскольку еще мгновение тому там никого не было.
  - Что ты сказала, жидовка пархатая?! - взвизгнула Мотря.
  - Тихо, бабы, - не повышая голоса, проворчал Степан. - А то обоих нагайкой поперек основы перетяну. А потом атамана сельского кликну. Он вам еще и от себя добавит. Совсем сдурели или заняться нечем?
  Мотря дернулась. Пару раз открыла рот, словно рыба, выброшенная на сухое, но так и не отважилась что-либо сказать. С запорожцем не поспоришь. У них с женщинами разговор короткий. Чуть что не так - сразу за нагайку берутся. Еще и шутят: 'Пса и бабу не перебрешешь'.
  - Степан? - узнала побратима Куницы тетя Циля, старательно отводя глаза от пыльной, изгвазданной травяным соком, одежды девушки. - Ты как здесь? А Тарас где?
  - Тарас на Запорожье подался, а меня вот случай задержал, - он указал подбородком на притихшую в его объятиях Оксану, ее даже на вопли Мотри не оживили. - Мы ее у харцызов отбили. Тарас велел домой отвезти. Да и приглядеть тут за всем. Пока его не будет...
  - Беспокоится? - улыбнулась тетя Циля.
  - А то... - кивнул Небаба. - В прошлый раз инквизиция была. Теперь - харцызы. А чего завтра ожидать? Так и сказал: 'Езжай, побратим, в Михайловку и береги моих пуще глаз!'
  - О, Степан! Здоров! - привлеченный шумом, высунулся на улицу с подворья и шинкарь. - Ты откуда здесь взялся? Тарас тоже здесь?
  - Тарас уехал на Запорожье, - засопел Небаба, но все еще спокойно. - А я вот Оксану домой везу. Натерпелась бедняжка страху, не всякому мужику под силу. А потом к Ребекке наведаюсь. От мужа весточку передам. Кстати, я у Куницы в хате ни разу не был, не укажете, как туда проехать?
  - Чего там указывать, - усмехнулся Ицхак и ткнул пальцем вправо от Степана. - Вон она, как прыщ на лбу торчит. На самый пригорок Тимофей свою хату вытащил. Только зачем туда ехать? Поставишь коня у нас... - он получил чувствительный тычок от жены в бок и быстро поправился: - ... у Кожухов, а сам тропинкой и чеши в гору. А после вечери и к нам заходите. Вместе с Ребеккой. Посидим, погуторим...
  - Спасибо за приглашение, дядька Ицхак, - едва удержался от смеха Степан. - Обязательно загляну в гости. Может, даже к обеду управлюсь... - и пришпорил коня, чтоб не дать болезненно скупому тестю побратима времени собраться с мыслями и ответить.
  
  * * *
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"