Горшенин Алексей Валериевич : другие произведения.

"Другая жизнь" Александра Заволокина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воспоминания об Александре Заволокине - старшем из братьев легендарного дуэта Заволокиных.

  
  "ДРУГАЯ ЖИЗНЬ" АЛЕКСАНДРА ЗАВОЛОКИНА
  (К 75-летию музыканта, композитора, артиста и... писателя)
  
  Герой этого очерка широкой публике известен в основном как музыкант, композитор, исполнитель частушек и народных песен, как, наконец, один из знаменитых братьев Заволокиных, еще при жизни ставших легендой современной русской народной культуры. Но это только одна сторона его творческой сущности. Была и другая, пусть менее яркая и заметная на фоне "визитной" - музыкальной и артистической, однако же не менее интересная и важная.
  Музыкант, журналист и коллега А. Заволокинга Олег Иванченко отмечает: "Многие считают, что рабочими инструментами Александра Заволокина являются только балалайка и гармошка. Не только. Еще ручка и лист бумаги"1.
  Вот об этой грани творческого дарования Александра Дмитриевича, до сих пор остающейся как бы в тени его с братом музыкальной славы, и хотелось бы в год его семидесятилетия поговорить.
  
  Когда мы в конце 1987 года с А. Заволокиным познакомились, они с Геннадием были уже необыкновенно популярны. Знакомство наше состоялось в редакции "Сибирских огней". Я работал тогда заведующим отделом прозы. В один из октябрьских дней на пороге моего кабинета возник наш главный редактор Г. Карпунин с незнакомым мне крупным мужчиной. Лицо его кого-то напоминало, хотя встречаться с ним мне не доводилось.
  - Вот, познакомься, - сказал Карпунин, подталкивая гостя к моему столу, - Александр Дмитриевич Заволокин. - И, наверное, чтобы снять мои последние сомнения, добавил: - Старший из дуэта Заволокиных.
  Я пожал гостю руку, недоумевая, каким ветром его, представителя совсем другой культурной сферы занесло в литературный журнал.
  Словно читая мои мысли, Карпунин пояснил:
  - Александр Дмитриевич не только музыкант, но и в слове себя пробует. - Сделал паузу и добавил: - Да он тебе сам все покажет и расскажет. Разберешься. - И вышел, оставляя меня один на один с именитым артистом.
  Несколько позже я узнал, что сам Карпунин с Александром познакомился тремя годами ранее в селе Бергуль на севере Новосибирской области, где они пересеклись на открытии дома-музея П.П. Бажова. В рассказе "Слух поплыл без паруса, без весел..." А. Заволокин так описал эту встречу:
  "В тот вечер мне посчастливилось познакомиться с заместителем главного редактора (через три года он станет главным - А.Г.) журнала "Сибирские огни" известным поэтом Геннадием Федоровичем Карпуниным. О многом тогда мы с ним переговорили. Я рассказал о первых своих литературных опытах и получил приглашение к творческому сотрудничеству..."2
  И вот, созрев, видимо, за три года для такого сотрудничества, или набравшись смелости, А. Заволокин пришел в редакцию.
  Присев на краешек стула по другую сторону моего стола, гость нервно порылся в небольшом портфельчике, извлек оттуда канцелярскую папку с тесемками, развязал их, подвинул папку мне.
  - Вот... - сказал он, явно робея и чувствуя себя очень неуверенно. - Тут наброски кое-какие, зарисовки. Не посмотрите?
  Первым моим желанием было отфутболить посетителя, сказав, что всякие там "зарисовки", "наброски" и "черновики" мы не принимаем, а дело имеем с законченными произведениями. И был бы, придерживаясь буквы редакционных регламентов, совершенно прав. Но напротив меня сидел известный всей стране артист и привел его не кто-нибудь, а сам главный редактор, поэтому... Да и, сказать честно, меня заело любопытство: что же такого интересного мог написать пусть хоть и широко известный в своей области, но все же далекий, как мне тогда казалось, от литературного ремесла человек.
  Когда мы распрощались, я начал читать. В папочке с машинописными листками, что передал мне А. Заовлокин, было десятка три коротких новелл, лирических эссе и миниатюр о родной сибирской земле, ее природе, людях, о детстве в деревне послевоенной поры...
  Были они, как я и предполагал, очень сырые, корявые, над ними надо было еще работать и работать, но даже в таком непрезентабельном в литературном отношении виде вызвали неподдельный интерес. В них билась, пульсировала живая не придуманная жизнь русского народа, сибирской глубинки, с которой, чувствовалось у автора кровная связь. Теплая и светлая любовь к родной земле и людям, на ней живущим, пронизывала простые нехитрые истории, рассказанные А. Заволокиным.
  Да, автору явно не хватало литературного мастерства. Но это было делом поправимым и наживным. Было бы что поправлять. И я стал работать.
  Дело оказалось непростым. С одной стороны, иногда приходилось чуть ли не переписывать исходный текст, чтобы сделать его удобоваримым, литературно грамотным, и авторскую мысль прояснить, а с другой - и автору не навредить, сохранить его самобытность и своеобразие. И, наверное, мне это удалось. Во всяком случае, когда, отредактировав рассказы, я вызвал Александра Дмитриевича посмотреть на плоды моего труда и согласовать правку, он долго всматривался в предложенный мною вариант текста, а потом удивленно воскликнул:
  - Надо же! Весь смысл тот же остался, все, что хотел сказать вроде бы на месте и мое, а звук другой - чище, полнее, красивее. Словно на простор вырвался! Да и красками новыми оброс, вариациями. Это, знаете, как с песней: создается мелодия на какую-то тему или слова, но пока она еще только "рыба", грубая основа. А вот уж после обработки, оранжировки песня и получается... От оранжировщика и зависит в основном, какими красками она в конце концов заиграет.... - Александр Дмитриевич бережно сложил листки с моим вариантом текста и, как бы подводя итог, сказал: - Вот и у нас с вами: я - мелодист, вы - оранжировщик. И спасибо за то, что вы с ними, - Заволокин показал на миниатюры, - сделали.
  В августовском номере 1988 года "Сибирские огни" опубликовали цикл лирических новелл и миниатюр А. Заволокина под общим заголовком "Нужна земля человеку". Литературный дебют известного музыканта состоялся. Вспоминая о нем, Александр Дмитриевич в зарисовке "Перепутали" позже напишет:
  "Радости моей от появления на страницах популярнейшего тогда сибирского литературно-художественного периодического издания не было предела. Журнал выходил большим тиражом, распространялся по всему Советскому Союзу, имел широкого и устойчивого читателя. Публикация не осталась незамеченной. Через какое-то время я получил почтовый конверт из "Политиздата, в котором обнаружил гранки с моими рассказами и письмо с просьбой напечатать их в отрывном календаре на ближайший год. Тиражи таких календарей ("чисельников", как их в народе называли) доходили до семи миллионов экземпляров. Это было для меня настолько неожиданно, что я заволновался и позвонил главному редактору "Сибирских огней" Карпунину.
  - Что делать? - спросил.
  - А ничего, невозмутимо ответил Геннадий Федорович. - Напиши на гранках в левом верхнем углу "сверил, автор", поставь подпись и верни обратно. Рад за тебя.
  Потом печатали меня и в больших иллюстрированных настенных календарях. А мои друзья-гармонисты и поклонники нашего с братом творчества присылали мне вырванные из календарей листочки с моими рассказиками и миниатюрами. И я был бесконечно счастлив оттого, что они, разлетевшись по городам и весям, обрели читателей в различных уголках нашей огромной родины..."3
  Но пройдет еще добрый десяток лет, прежде чем та первая литературно-художественная публикация А. Заволокина получит свое продолжение и развитие в новых журнальных подборках и книгах, которые на рубеже веков одна за другой будут выходить в Новосибирске.
  
  А на заре туманной юности ничто не предвещало, что начинающий тогда музыкант А. Заволокин станет в будущем еще и интересным литератором, оригинальным прозаиком.
  Родился Александр Дмитриевич Заволокин 25 марта 1946 года в селе Коровино Парабельского района Томской области. Сюда, в Нарымский край, в начале 1930-х годов из алтайского села Мезенцево были вывезены его деды Захар Федорович Заволокин (по отцу) и Елизар Егорович Колмогоров (по матери). Здесь же, в ссылке поженились их дети Дмитрий Захарович и Степанида Елизаровна. В августе 1938 года родился у них первенец Анатолий. А в 1942-м Дмитрия Захаровича забрали на фронт. Ему повезло. Хоть и раненый (левая рука перебита, в плечевом суставе, в голове осколки) но все же живой вернулся. Остаток Великой Отечественной войны он проработал бригадиром полеводов. В первый послевоенный год у Заволокиных появился еще один сын - Саша, за ним, через два года - Гена.
  В 1953 году после смерти Сталина всем "лишенцам" и "спецпереселенцам" было разрешено покинуть места ссылки, и семья Заволокиных навсегда рассталась с Парабелью, отправившись в поисках подходящего места жительства вверх по Оби. В дороге добрые люди подсказали, что едва ли не самое подходящее место жительства на берегах Оби - это поселок Сузун с благоприятным для здоровья климатом и прекрасным бором. Здесь и обосновались. А в 1954 году родилась у Заволокиных дочь Валентина.
  В Сузуне проходили школьные годы братьев Заволокиных. После седьмого класса Александр пришел устраиваться в районный дом культуры на работу баянистом. Должность эта была уже занята. "Что ты еще умеешь делать?" - спросил его директор ДК. "Плясать!" Кроме "Яблочко" Александр плясать ничего практически больше не умел, но директор на работу его взял, написав в приказе: "принять на работу в Сузунский ДК в качестве руководителя танцевального кружка". Так в июне 1961 года началась трудовая деятельность А. Заволокина.
  "Чем только не приходилось заниматься в мое первое трудовое лето! - вспоминал впоследствии Александр Дмитриевич. - Вечерами "крутил танцы" на танцплощадке - как-никак, а это соответствовало моей штатной должности, играл на баяне, ездил с агитбригадой, плясал и даже иногда подменял контролера на киносеансах..."4. Что касается "Яблочко", то оно в дальнейшей артистической жизни А. Заволокина очень даже пригодилось. "Через пятнадцать лет, уже работая на эстраде, я однажды "сбацал" пару колен "Яблочко", а теперь ни один из концертов не обходится без танцевальных "кренделей".
  Потом было заочное обучение на оркестровом отделении в Новосибирской культпросветшколе, а в 1964 году Александр с Геннадием, поступают на первый курс народного отделения в Новосибирское музыкальное училище (Александр - по классу балалайки, Геннадий - домры). Александр к этому времени успел еще окончить сузунскую вечернюю среднюю школу и получить аттестат зрелости.
  Правда, проучиться Александру в музыкальном училище пришлось только год. После первого курса, осенью 1965 года его призвали в армию. Но ему повезло. Он опять оказался в музыкальном коллективе: служил в Новосибирском ансамбле песни и пляски войск МВД. С ним Александр впервые попал в Москву, где в 1967 году участвовал в сводных концертах в Кремлевском Дворце Съездов, посвященных 50-летию СССР. Демобилизовавшись в 1968 году, А. Заволокин восстанавливается в училище и, завершает музыкальное образование.
  На этом, собственно, и заканчивается сузунская пора жизни братьев Заволокиных. О ней много позже Александр расскажет автобиографической "повести-воспоминании" "Речка-судьба". Расскажет увлекательно, ярко, поэтично, с колоритными сочными деталями и неподражаемым народным юмором. А еще - с любовью и нежностью к дорогим и близким людям, своим землякам, к родным привольным местам, олицетворенным в сквозном, пронизывающем все повествование образе-символе "речки-судьбы".
  После окончания в 1971 году музыкального училища А. Заволокина направили по распределению руководителем ансамбля русской песни и танца в... Колыванский сельскохозяйственный техникум. Попал он туда не случайно. Его очень хотел заполучить директор техникума В.А. Титарев - страстный любитель народных песен, танцев, музыки.
  В Колывани Александр получил не только работу, но и, поскольку к этому времени успел жениться, двухкомнатную квартиру. Жена его, тоже музыкант, устроилась в местную музыкальную школу.
  Отношения между Александром и его будущей супругой завязались еще в музыкальном училище. В лирическом этюде "Зимние настроения" Заволокин вспоминает, как все тогда начиналось.
  "После службы в армии меня как старшего по возрасту (среди студентов училища - А.Г.) назначили инспектором оркестра... Однажды я организовывал погрузку музыкальных инструментов в автобус, а молодежь позанимала все места, и мне пришлось ехать стоя. Вот здесь-то и произошла приятная неожиданность.
  - Саша, иди сюда, есть место, - услышал я.
  Я протиснулся по заставленному инструментами проходу и увидел однокурсницу, совсем еще молодую девчонку - домристку по имени Рая.
  - Садись! - пригласила она, показав место рядом с собой...
  После концерта я уже сам попросил Раю занять в автобусе для меня место, поскольку опять занимался погрузкой реквизита.
  Потом мы часто ходили в кино, вместе занимались музыкой... И я с неудержимым желанием бежал в училище, чтобы увидеть Раю... Так я встретил свою любовь..."5
  Забегая вперед, скажу, что любовь эта продолжалась более сорока лет их совместной жизни, до тех пор, пока не стало Александра Дмитриевича, и теплым проникновенным светом не раз воссияет она в его произведениях, посвященных Раисе Васильевне Заволокиной ("Любовь неугасимая", "Зимние настроения", "Грибная Доволенка" и др.).
  Из Колывани Александр и Раиса Заволокины перебираются весной 1973 года Новосибирск. Работал Александр поначалу в новосибирском доме культуры имени Клары Цеткин хормейстером народного хора, которым руководил брат Геннадий. А в 1974 году братья становятся артистами Новосибирской государственной филармонии, выступают с программой "Частушка на эстраде" (позже просто "Частушка").
  И начинается их концертная жизнь с бесконечными разъездами. Выступают они как в простых сельских клубах, так и на лучших концертных площадках страны - Большой зал Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского, Колонный зал Дома Союзов, Большая концертная студия "Останкино"... Заволокины снимаются в программах Центрального телевидения "Шире круг!", "Споемте, друзья!", "Утренняя почта", участвуют в передачах Всесоюзного радио "Доброе утро", "Это звонкое чудо - частушка". А в 1985 году создают и собственную телепередачу "Играй, гармонь!", которая собирает многомиллионную аудиторию любителей и ценителей русской народной музыки, а их самих делает знаменитыми. Еще через год Заволокины становятся "Заслуженными артистами России"...
  Как видим, стопроцентно музыкальная биография. Были ли в ней время и место занятиям литературным? Оказывается, были. И даже подчас неотъемлемой частью занятий музыкальных.
  
  А началось с увлечения сибирским фольклором. Частушками, в первую очередь. О том, как это было, А. Заволокин расскажет сорок лет спустя в книге "Госпожа Частушка". Однажды его однокурсница музыкального училища подарила ему на день рождения книгу "1000 частушек Ленинградской области". Александр раскрыл ее и безоговорочно влюбился в чудодейственные частушечные четверостишия. А книга эта, по его признанию, "стала самым лучшим и дорогим в жизни подарком". И подумалось тогда, "а не собрать ли мне свою тысячу частушек - только уже Новосибирской родной области"6. И довольно скоро появились первые "ласточки". А самые первые частушки А. Заволокин записал со слов одной из студенток, когда работал в Колыванском сельскохозяйственном техникуме. Потом после каникул частушки ему стали привозить и другие студенты, жившие в различных деревнях и селах Новосибирской области.
  Бывая с концертами в деревнях и селах, братья Заволокины и сами попутно записывали частушки, побасенки, былички, пословицы, поговорки этих мест. Впрочем, фольклорная работа велась не только параллельно с концертно-исполнительской деятельностью. Ездили братья по деревням и селам и специально с целью сбора частушек.
  Первым результатом их собирательской работы стала вышедшая в 1977 году в Новосибирске книжка "Сибирские частушки". Потом появятся сборники "Частушки Западной Сибири", "Сибирские побасенки" (1987).
  Несколько особняком стоит в этом ряду книга, ставшая результатом специальной фольклорной экспедиции по шукшинским местам, предпринятой А. Заволокиным осенью 1979 года.
  Случилось так, что братья Заволокины одновременно прочитали роман Василия Шукшина "Любавины" и, по признанию Александра, "были очарованы правдиво описанными сценами вечерок, где так душевно говорилось о гармони, балалайке, песне и частушке". Тогда-то и возникла мечта-идея проехаться по местам знаменитого земляка и записать "частушки, говор земляков Василия Макаровича". Мечту Александр реализовал, и десять лет потом они с братом пели на своих концертах "Частушки родины Шукшина". А в 1986 году одноименную книгу выпустило Алтайское книжное издательство.
  Еще одна встреча с творчеством Шукшина состоялась у братьев на съемках фильма "Праздники детства" по мотивам его рассказов. Обо всем этом А. Заволокин расскажет в большом очерке "В том краю, где красная калина...".
  Шукшин был не единственным литератором, повлиявшим на творческую деятельность братьев Заволокиных. Надо сказать, что оба они были большими книгочеями, и вкусы их во многом сходились. Так, оба очень любили Есенина. Александр же Заволокин в эссе "Слово о песне" признается: "Лирика Есенина меня всегда радует, будоражит воображение, держит "на плаву", придает мне жизненные и творческие силы"7. И каждый из братьев Заволокиных писал песни на есенинские слова.
  А с некоторыми известными русскими поэтами-современниками Заволокины были знакомы лично и находились с ними в теплых дружеских отношениях. В частности, с Виктором Боковым, знатоком и страстным почитателем русской частушки и народной музыки. Однажды будучи в Новосибирске, точнее в селе Соколово Колыванского района, куда приехал для съемок телепередачи "Русская речь", автором и ведущим которой он являлся, Виктор Федорович подарил братьям свой двухтомник стихов, "на титуле которого, - как вспоминает А. Заволокин в очерке "У частушки - лицо гармони" на одном дыхании, без единой остановки начертал автограф в стихах:
  
  Геннадий и Саша,
  Сибирь ваша!
  Когда вы под балалайку и баян
  Волнуете по середке и краям,
  Залезаете в душу людскую -
  Я строго взыскую - и по самой высшей шкале
  Оцениваю вас в Соколове-селе!
  Дай-то вам Бог счастливых дорог!8
  
  Общим для братьев творческим сотоварищем был и известный новосибирский поэт Александр Плитченко, на стихи которого Г. Заволокин написал несколько песен.
  Многие годы поставщиком текстов для песен братьев, и прежде всего Александра, был и другой стихотворец из Новосибирска - самодеятельный поэт из литературного объединения "Молодость" при ДК имени Клары Цеткин Петр Панасюк.
  Упомянутое литобъединение, кстати, стало местом рождения звездного дуэта. Вот как вспоминает об этом А. Заволокин:
  В 1973 году ему (объединению "Молодость" - А.Г.) исполнилось четверть века, и мы с Геннадием были приглашены на юбилейный вечер. Естественно, пришли мы с балалайкой и баяном. Мы исполнили песню на стихи Петра Панасюка < >, а затем спели частушки "Сир-бирь-бирь". Такого успеха мы не ожидали. И оригинальные тексты, и мелодия, и, очевидно, братское наше исполнение под баян с балалайкой пришлись литературной братии по душе. Так состоялось наше "крещение", так родился дуэт братьев Заволокиных"9.
  Так что, как видим, литературно-музыкальная "смычка" в творческом "теле" братьев Заволокиных существовала всегда. При безусловном лидерстве музыкальной составляющей. Однако рано или поздно должна была ощутимо проявиться и сторона литературная, дать о себе знать вирус сочинительства. И это действительно случилось. Сначала у Геннадия. Время от времени он пришпоривает Пегаса - создает тексты к собственным песням, пишет, кроме того, публицистические статьи и очерки о народном творчестве, которые публикует в центральной печати, в журнале "Сибирские огни". А в 1986 году в Москве выходит книга Геннадия Заволокина "Частушка на эстраде". Пройдет время, и Геннадий примерит на себя роль издателя - несколько лет он будет выпускать под своей редакцией иллюстрированный журнал "Играй, гармонь!".
  Что касается Александра, то литературная грань его творческой натуры проявится несколько позже. У него обнаружится тяга к лирическому рассказу, короткой, но емкой новелле, миниатюре, или же малоформатному, за редким исключением, очерку, где он стремится показать либо человека с его судьбой и характером, либо передать какое-то поразившее, запавшее в душу впечатление, нарисовать картину природы.
  Но все это, так сказать, предпосылки. Что же касается конкретного толчка, импульса, приведшего в действие сочинительский механизм и побудивший взяться за перо, то по этому поводу А. Заволокин в одной из главок "Госпожи Частушки" пишет:
  "Иду однажды по сузунской улице, догоняю двух средних лет женщин. Те "беспрестачи" о чем-то судачат. Не говорят, а тарабанят... Решил я этих тарабанщиц обогнать. А когда обогнал, решил на них взглянуть. Раз оглянулся, другой... Симпатичные женщины. И вдруг слышу от одной из них:
  - Ну, чего крутишься?
  - Здравствуйте! - вздрагиваю от неожиданности.
  - Здравствуйте, здравствуйте, - отвечает женщина. - Ты прям как наша бабка Алена. Та тоже со всеми подряд здоровается. Привезли ее в город к дочке, она вышла на улицу - и давай по привычке со всеми, кто встретится, здороваться. Наконец, надоело ей поклоны каждому по отдельности отпускать, она тогда начала: "Здравствуйте всем! Здравствуйте всем!" Строгого склада и поведения бабулька была. Я как-то спросила у нее: "Как вы раньше жили?" А она: "Кто как. Кто так и сяк, ни с чем пирог ел. А некоторые уважительно жили к людям. И меня матушка уважительности учила. Ты людей уважаешь - они тебя тоже. Почему в войну, как ни голодно-холодно было, жили лучше, чем сейчас? Потому что беду в каждом доме ждали. Оттого и уважение было...".
  Меня так тронула эта встреча со случайными моими собеседницами, что я записал эту историю на бумагу. С тех пор вот и записываю все, что кажется интересным, что поразило воображение. Записей этих становится все больше и больше. Но именно та встреча побудила меня на доброе, я надеюсь, дело"10.
  Все, вроде бы, очень просто: услышал нечто заслуживающее внимания, зафиксировал на бумаге. Но записать - полдела. Важно ведь еще и понять-почувствовать, что увиденное или услышанное будет интересно не одному тебе, но и другим, что и других оно заставит сопереживать. А для этого понимания-предвидения и слух особый нужен, и зрение, и интуиция. А ими А. Заволокин обделен не был.
  Сказался тут, конечно, и опыт собирателя-фолклориста. По признанию Александра Дмитриевича, после записи уже первых тысяч частушек он стал реагировать буквально на любое живое и меткое народное слово, сказанное вовремя и в лад. Да и тяготение к малоформатным жанровым формам, в которых на ограниченном словесном пространстве можно достигать значительной глубины, тоже шло у А. Заволокина от частушки, которую он воспринимал как маленькую поэму. Частушка, утверждал он, это "поэма в четыре строки. Поэма о жизни: тяжкой и чудесной. Поэма о любви: ранящей и возвышающей. Поэма об эпохе: сложной и вселяющей надежду. Поэма народа о себе самом"11.
  Своего рода микропоэмами о жизни вокруг, о жизни такой, какая она есть, являются по большей части и литературные произведения А. Заволокина. Обычно они лишены какого-то стройного сюжета. Само естественное течение земного существования становится бесконечно многообразным в своих проявлениях сюжетом. Сценка за сценкой, эпизод за эпизодом, одна житейская история за другой - ткет Заволокин "живую паутинку" жизни (так назвал он одну из миниатюр и книг своих, которые очень точно и выразительно это подчеркивают) русского народа, сибирской глубинки.
  Внешняя бессюжетность многих заволокинских произведений не мешает оставаться им внутри себя прочно спаянными и цельными, ибо в каждом из них есть четкий смысловой стержень, ключевая мысль, их цементирующие.
  Вот зарисовка "Отцовская карьера". Герой ее вспоминает о прошлой жизни, о лошадях, которых всегда любил он и понимал, с которыми имел дело большую часть своей жизни. А жизнь к закату сложилась так, что лошадей теперь, живя в городской квартире, приходится видеть лишь по телевизору. А ему это - нож по сердцу:
  "- Жалко мне, ох, жалко...
  Отец содрогнулся весь, нервно сжал губы и замолчал. Потом нараспев каким-то чужим голосом, с трудом вымолвил: - Ка-арьера моя кончилась... Все, что знал, умел, применить сейчас некуда. До-ожил... Кто я теперь - никто. Гайки, машины - это не мое, да я их и не любил никогда. Лошадей вижу - плачу. Дело мое любимое было... Ох, любимое дело..."12
  Налицо, как видим, драма человека, лишившегося главного дела своей жизни.
  Ключевая мысль в произведениях А. Заволокина искусственно не выпячивается, не формулируется, а вырисовывается по ходу повествования. Как происходит это, например, в лирической зарисовке "За облепихой".
  Мать с сыном отправляются собирать дикую облепиху. Мать впервые за весну и лето вырвалась из круга бесконечных домашних забот. На пути пшеничное поле. При виде его у матери наворачиваются слезы. Встав на колени, "она трогала руками колосья, обнимала их, гладила и чуть слышно приговаривала: - Хлебушко! Батюшко!.." А когда позже сын спросил, почему она плакала, мать ответила; "Как увидела поле, колосья, сердце мое зашлось. Я ведь с детских лет хлеб на Алтае убирала... Тут заплачешь... С детства я к нему приучена была..."13
  За весьма расхожей, в общем-то, мыслью, что "хлеб - всему голова", что он - основа основ сельского бытия, просматривается здесь еще и глубинная суть характера крестьянина-хлебороба.
  О близких и дорогих сердцу людях у А. Заволокина написано немало. В книге "Живая паутинка", например, им посвящен целый раздел из нескольких десятков новелл и миниатюр под говорящим за себя названием "Дорогие мои земляки". И к ним он каждый раз возвращался снова и снова.
  Чем особенно богаты и интересны литературные произведения А. Заволокина, так это как раз человеческими характерами. Но персонажей своих он специально не ищет. Они либо всплывают из памяти, воскрешая далекое детство ("Дед", "Пастух", "В то далекое время", "У меня есть гармошка"...), либо встречаются в гастрольных поездках, деревнях и селах, где приходится бывать с концертами ("Федя Добреньких из Каревки", "Репочка", "На земле и под водой"...), или же просто оказываются случайными попутчиками в поездах, электричках, соседями по дому или даче... Но все они, так или иначе, олицетворяют народную жизнь, простого русского человека.
  Простого, но, заметим, не примитивного. Каждый заволокинский персонаж по-своему самобытен и оригинален, в каждом есть своя особинка и изюминка.
  Нелишне отметить и своеобразный их юмор: с хитроватым прищуром, намеком, а подчас и мудрой назидательностью в подтексте. Как, например, в миниатюре "С душою садил".
  Сажали два соседа картошку. Один все делал добросовестно, любовно и собрал хороший урожай, другой работал спустя рукава и поимел соответствующий результат.
  - А как ты, Иван, такую картошку вырастил? - удивляется сосед.
  - С душою садил.
  - Вот как?.. А я один садил... - погоревал сосед"14.
  Во многих своих произведениях А. Заволокин проявляет завидное умение ограниченными художественными средствами показать в человеке самое существенное. А то и вовсе с помощью какого-либо штришка или характерного словца удается ему высветить человека, что называется, до донышка. Как происходит это в миниатюре "Легко".
  Легко - любимое словечко ее героя Мишки Кругликова. Ему все "легко", за что бы ни взялся. И живет он так же легко, не задумываясь ни о чем всерьез, скользя по поверхности, не пуская корней.
  И невольно вспоминаются рассказы Василия Шукшина. Ощущается у А. Заволокина духовная с ним близость, слышна перекличка - в характерах персонажей (один, как-никак, пласт народной жизни сибирской глубинки разрабатывали), в манере изображения.
  Впрочем, слышны отголоски не только шукшинской прозы. В очерке "Река жизни" Обь под пером А. Заволокина предстает в образе поражающего воображение космогонического родового дерева для всех "земляков-сибиряков", живущих на ее стволе-русле и ветвях-притоках. Подобного же рода гиперболический образ возникал ранее в одном из стихотворений А. Плитченко ("Обь - великое древо Азии...").
  И такие "переклички" и "влияния" с точки зрения процесса творческого роста и становления любого автора вполне естественны.
  В мире заволокинских произведений живут люди самые разные - хорошие и не очень, со своими достоинствами и недостатками. Нет только среди них злобных и жестоких. Не потому, что таких вообще не существует на земле. Просто в рассказах и миниатюрах А. Заволокина им не находится места. Ибо очень верит автор в доброту людскую. Как верит и в то, что превыше всего на свете - любовь! Потому книги его насквозь пронизаны светлой и теплой любовью к жизни, к человеку и, конечно же, родной земле. Нерасторжимую с нею связь А. Заволокин подчеркивает во многих своих произведениях.
  "Радовался я и восхищался краями южными, краями северными, но только ты, родная сторона, всех ближе мне и дороже. Твои частушки, говор, песни и души людские - все это крепко-накрепко сидит в моем сердце, волнует его и трогает до боли. Не разлюбить мне тебя никогда, край мой отчий, земля, у которой такое строгое и нежное, как подснежник, красивое имя - Сибирь". Родная сторона! Ты для меня все: надежда, радость, мечты..."15
  Этим насколько же лирически взволнованным, поэтичным, настолько и страстно-патетическим признанием завершается миниатюра "Родная сторона". Она, кстати, открывала ту, дебютную, подборку в журнале "Сибирские огни". И со временем окажется - совершенно не случайно. Ибо задавала тональность и направление всему дальнейшему литературному творчеству А. Заволокина. Патриотическому по сути и лирическому по форме выражения.
  Но далеко не всегда (и даже достаточно редко) восхищение "родной стороной" передано А. Заволокиным в таких вот возвышенных тонах. Обычно голос его негромок, мягок и задушевен. В неброских, но запоминающихся красках и деталях запечатлевает он, как правило, и увиденное вокруг. Лучше всего, пожалуй, видно это в зарисовках и миниатюрах А. Заволокина, посвященных родной природе.
  В миниатюре "Старая береза" он пишет:
  "Мне показалось: сухая, старая замшелая береза вдруг зимой ожила. Опушил, обнял ее ветки мягкий, липкий снежок, а скупое зимнее солнце на закате бросило на нее теплый сиреневый свет, и береза зардела, расцвела. Загорелся, засветился ее вечерний наяд. Единственный и последний в жизни наряд"16.
  Уже по одному этому своего рода "стихотворению в прозе" видно, что А. Заволокин красоту родной земли ценит не меньше остальных ее достоинств. Именно через нее, красоту, в первую очередь и начинается духовное единение с родиной.
  Немалое место в прозе А. Заволокина составляют рассказы, очерки, зарисовки о музыкантах, гармонистах, исполнителях частушек, превратностях артистической жизни - то есть о том, что было до последних его дней неотъемлемой частью судьбы самого Александра Дмитриевича. В основе своей, по фактуре они чаще всего документальны, отражают ту или иную реальную ситуацию, конкретный случай. Рассказывают, например, как рождалась знаменитая песня Г. Заволокина "Я - деревня, я - село...", как проходили съемки телепередачи "Играй, гармонь!" ("Снежный вальс", "Съемка на Шаболовке"...), или же о каких-то забавных случаях из концертной практики ("Песенная Поляна", "Зеленый концерт", "Кунчурукский пирог"...). Вместе с тем и по форме, и по авторскому мироощущению это самые настоящие лирические новеллы, пронизанные светом, теплом и любовью к тем, о ком в них говорится. Органично дополняя произведения А. Заволокина о родной земле, природе, о встречах на жизненных дорогах, они составляют с ними как бы единое художественное целое, отображающее мощный пласт народного бытия и культуры.
  Значительное место в литературном творчестве А. Заволокина занимает тот период их братского дуэта, что связан был с телепередачей "Играй, гармонь!" и ансамблем "Частушка". О рождении и истории этого музыкального коллектива, появившегося в 1987 году, его артистах А. Заволокин подробно расскажет в книге "Госпожа Частушка" в цикле очерков "Золотая десятка". Детали же и подробности предельно насыщенных, очень нелегких, но и удивительно плодотворных творческих будней самих братьев Заволокиных, не щадя сил трудившихся много лет в одной связке, читатель может найти во многих других произведениях Адександра Дмитриевича, разбросанных по его книгам.
  Со стороны может показаться, что взаимоотношения братьев были если и не идиллическими, то наверняка прекрасными и безоблачными. Но в действительности складывались они непросто и неоднозначно. В братском дуэте Геннадий не только безоговорочно лидировал, но и нередко проявлял прямо-таки диктаторские замашки. Впрочем, ощущал это не один лишь Александр, но и артисты "Частушки". Руководителем он был жестким, авторитарным, требовавшим безоговорочного подчинения. Часто и с братом не церемонился. На что Александр не раз и мне жаловался. Вместе с тем, заведомо отодвигая брата на второй план, Геннадий ревниво, даже несколько подчас нервно, относился к его успехам. Литературным том числе.
  В зарисовке "Перепутали", вспоминая литературный дебют в "Сибирских огнях", Александр Дмитриевич пишет:
  "Я поделился своей радостью с Геннадием, показал ему календарные листочки с моими миниатюрами. Он долго, чуть ли не на свет, рассматривал их, пучил глаза, крутил носом, недоверчиво хмыкал, а потом выдохнул:
  - Да издатели просто тебя со мной перепутали!
  Я долго потом смеялся..."17
  Надо сказать, что Геннадий и в дальнейшем к литературным опытам брата относился с недоверием. Однажды прямо при мне сказал, что Александру просто очень повезло с редактором и что если бы не редактор... Про "редактора" слышать было, конечно, лестно, но безоговорочно согласиться с Геннадием я никак не мог. Александр рос на глазах, и в новых своих вещах он как художник слова был все более самостоятелен и мастеровит.
  Со временем отношения братьев обострялись все сильнее. Не буду вдаваться в тонкости и глубины этого процесса. Но в 1998 году в семейном дуэте произошел давно назревавший разрыв. Александр расстается с братом и уходит из "Частушки". А в 1999 году создает свой ансамбль под названием "Вечёрка" из молодых музыкантов, в числе которых и его сын Антон. Отныне еще недавно неразлучные братья пошли своими дорогами.
  Фактически с этого же времени резко активизируется и литературная деятельность А. Заволокина. В "нулевые" (с 2000 по 2010) годы выходят шесть его книг. Собственно, самое интересное и значительное было написано и явлено А. Заволокиным читателю именно в это время. Складывалось впечатление, что, избавившись от верховенства брата, он вздохнул, наконец, свободно, расправил крылья и отправился в вольный полет, где засверкал новыми гранями своего дарования. Заметно было это как по литературному, так и по музыкальному его творчеству. Молодой ансамбль колесил по российским городам и весям, радуя своим искусством и обретая все больше поклонников. А его художественный руководитель, помимо привычных балалайки и баяна, не расставался теперь с ручкой и карандашом, фиксируя все новые примечательные эпизоды и сюжеты бурлящей вокруг жизни, которые становились кирпичиками будущих книг.
  И все-таки братья и после размежевания оставались братьями. Помнили друг о друге, следили за творческими делами и даже сходились, хоть и крайне редко теперь, на одной сцене. Как случилось это весной 2001 года на юбилейном концерте А. Заволокина в Новосибирской филармонии, посвященном его 55-лтию. Собственно, по инициативе Геннадия тот концерт и состоялся и организован им был. Он же его и вел. И выступал, как в прежние добрые времена, в паре с братом. И сыновья их, Антон с Захаром, братья двоюродные, певшие, как их отцы, дуэтом, тоже прекрасно звучали и смотрелись и заставляли думать, что эти крепнущие молодые побеги достойно продолжат начатое Заволокиными грандиозное дело поддержания и сохранения народной культуры.
  Но, увы, это будет последним совместным выступлением легендарных братьев. Через несколько месяцев, в июле 2001 года, Геннадий Заволокин погибнет в автокатастрофе под селом Шарап в Ордынском районе Новосибирской области.
  Несколькими годами ранее в подмосковном Звенигороде при исполнении служебных обязанностей погиб старший брат Анатолий, майор милиции. В одной из миниатюр А. Заволокина ("Сибирский кедр") он позже предстанет в образе могучего кедра богатырской стати, которого однажды "свалила... под корень злая бандитская рука". И вот новая невосполнимая потеря...
  О том, насколько сильно и глубоко переживал Александр Дмитриевич смерть Геннадия, красноречиво свидетельствует целый ряд посвященных этому горестному событию его произведений, лейтмотивом которых может служить фраза, которой заканчивается одно из них: "Плачу, терплю, люблю, помню!..".
  Ни при жизни Геннадия, ни тем более после его ухода, Александр, даже при упоминании случившегося между ними разлада, никогда не отзывался о брате негативно. И не потому, что о мертвых плохо говорить не принято. Просто он всем сердцем, несмотря ни на какие их разногласия, любил Геннадия и, наверное, как никто более, понимал истинный масштаб его дарования, его творческой и духовной личности. В эссе "Две березы" Александр Дмитриевич пишет:
  "То, что делал Геннадий Заволокин своим творчеством, - это, конечно, подвиг, высокое подвижничество. Через телепрограмму "Играй, гармонь!" он сумел огромное число россиян приобщить к народной культуре, а через нее - и к православной христианской вере. < > Через частушки и песни, через народную песенную культуру Геннадий Заволокин нашел твердый и надежный путь к душе человека, и сам сумев при этом подняться к горним высотам Духа. Своим творчеством он мощно противостоял разрушительному масскульту с его аморальными и полностью безнравственными "окнами", "домами-2" и прочей телевизионно-попсовой зловонной гнили. Теперь, когда его нет, с особой остротой чувствуешь, какого богатыря русской духовности, радетеля и защитника народной культуры потеряла в лице Геннадия Заволокина Россия"18.
  Хочу добавить, что слова эти в полной мере относятся и к самому Александру Дмитриевичу, ибо многие годы Геннадий опирался на его надежное плечо, вместе с ним "через народную песенную культуру" прокладывал "путь к душе человека" и противостоял масскульту. И не один только Геннадий, а оба брата Заволокины были и, надеюсь, останутся навсегда в нашей памяти истинными "богатырями русской духовности".
  А жизнь продолжалась. Только теперь Александр Дмитриевич работал как бы за двоих: за себя и брата. Нет, он не вернулся в передачу "Играй, гармонь!" Ее теперь вели дети Г. Заволокина Анастасия и Захар. Он же продолжал свой путь с ансамблем "Вечёрка", сохраняя заложенные ими, братьями, традиции и неповторимый заволокинский исполнительский почерк.
  В начале 2000-х "Вечёрку" трудно было застать дома. Ансамбль не вылезал из поездок. В одном из своих интервью, подводя итоги завершающегося года, А. Заволокин отметит: "Год 2003-й был очень насыщенным. С ансамблем "Вечёрка" много гастролировали по России. Только с августа и до конца года дали около ста концертов. А до этого были поездки в Павлодар, по Кировской и Тверской области, на Алтай, в Кузбасс..."19
  С Кузбассом у А. Заволокина и его творческого коллектива были особенно теплые дружеские отношения. Здесь их едва ли не боготворили. В том же интервью, вспоминая о выступлениях в Кузбассе, Александр Дмитриевич рассказывает: "На одном из концертов присутствовал Аман Тулеев. Во время исполнения Андреем Киреевым (артист "Вечёрки" - А.Г.) песни "Выходил на поля молодой агроном" он, как ребенок, подпевал и радовался. После концерта всем артистам вручил денежные премии, а мне - юбилейную медаль "60 лет Кемеровской области", чем очень горжусь"20.
  Не менее гордился Александр Дмитриевич и другой наградой угольного края - почетным званием "Лауреат премии Кузбасса", которое ему было присвоено "за значительный вклад в сфере культуры". К сожалению, у себя на родине творчество А. Заволокина никогда и никаким образом официально не отмечалось. Вот уж поистине - "в родном отечестве пророка нет"!.."
  Впрочем, не будем говорить за все "отечество". Напротив, утверждал А. Заволокин: "Последние поездки по стране показывают, что интерес к живой музыке, песне и частушке все больше растет"21.
  И не только, как оказалось, в самой России. По приглашению немецкой стороны, в марте-апреле 2006 года ансамбль "Вечёрка" целый месяц гастролировал по югу Германии. Выступали в Мюнхене, Зальцбурге и еще целом ряде баварских городов. И везде имел большой успех. Впечатлениями об этой замечательной поездке Александр Дмитриевич поделится с читателями в путевом очерке "Из дальних странствий...", написанном очень живо, непосредственно, наблюдательно. Общаясь с жителями Германии, он приходит к выводу, что "очень любят немцы живую инструментальную музыку, в частности, баян, гармонь". А завершается очерк признанием: "Богатства" никакого мы оттуда не привезли, а душевная радость от концертных выступлений в этой стране и встреч с немецкими друзьями живет до сих пор"22.
  В "нулевые" годы резко активизировал А. Заволокин и литературную деятельность. Если к двухтысячному году у него вышло две книги - "Золотые планки" (1997) и "Речка-судьба" (2000), то в последующее десятилетие еще пять - "Живая паутинка" в двух изданиях (2001 и 2003), "Госпожа Частушка" (2003), Родное и близкое (2007) и "Вот так они и жили (2010). Кроме того, вышли в эти же годы несколько сборников, в которых А. Заволокин был составителем.
  И, надо заметить, он не испытывал проблем с распространением своей книжной продукции. В отличие от подавляющего большинства нынешней пишущей братии. Напротив, книги его расходились с завидной быстротой. Хотя тираж их - 3000 экземпляров - по сегодняшним меркам был немалым. Более того, приходилось иной раз допечатывать, а "Живую паутинку" и "Речку-судьбу" еще и переиздавать. Тут, конечно, надо принимать во внимание, что главным читателем Александра Дмитриевича был его же зритель. На концертах Заволокина - перед их началом, в антрактах - книги его расходились влет - как горячие пирожки. К автору выстраивались очереди, а он и тут, как несколько минут назад на сцене, трудился в поте лица, до третьего звонка раздавая автографы.
  К автографам Александр Дмитриевич относился серьезно, творчески, а не отделывался банальным: "На память. Автор". Или же просто росписью. Для каждого, кто просил подписать его книгу, он пытался найти свои слова. На последней странице обложки последней книги Александра Заволокина "Вот так они и жили" как раз и запечатлен момент, когда Александр Дмитриевич, раскрыв книгу на титульном листе, думает над очередным автографом читателю (в данном случае - читательнице). Не берусь гадать, какой автограф ей оставил, но наверняка знаю, что, кроме теплых слов, пририсовал Александр Дмитриевич традиционный цветочек, которым одаривал читательниц.
  Есть и у меня несколько его книг с теплыми дружескими пожеланиями, начертанными размашистым, но аккуратным и разборчивым почерком.
  "Ну, брат, спасибо тебе за все! - написал он на титульном листе "Речки-судьбы" - Алексею Горшенину - духа, побед тебе и благоденствия!"
  "Как всегда с благодарностью. Спасибо, спасибо, спасибо! Всех тебе земных благ!" - расписался Александр на книге "Живая паутинка".
  "С особой благодарностью, да и еще будем-пребудем!" - начертал он на титуле "Госпожи Частушки".
  А на книге "Вот так они и жили", подаренной мне с некоторым запозданием (не вылезал из гастролей), написал: "Дорогому Алексею Валериевичу! Моему "годку" (мы родились с Александром Дмитриевичем в один год, только я на два месяца позже) Спасибо за понимание, за все доброе, светлое! Дружески".
  Книга эта станет у музыканта и писателя А. Заволокина последней. Да и сама жизнь его через два с небольшим года после ее выхода преждевременно оборвется...
  Их общее братское дело, которое они начинали, выпуская совместные книги, Александр Дмитриевич продолжил и в своей собственной литературной деятельности. Выше я уже упоминал о книге Геннадия Заволокина "Частушка на эстраде". Через семнадцать лет Александр Дмитриевич в продолжение темы выпустит книгу "Госпожа Частушка", где поделится с читателями своими размышлениями об этом уникальном жанре. Но если книга Геннадия больше музыковедческая и публицистическая, то "Госпожа Частушка" больше тяготеет к художественному воплощению темы, в котором А. Заволокин весьма, надо сказать, разнообразен и изобретателен.
  Книга "Госпожа Частушка" - это достаточно органичный сплав добротной прозы, живой публицистики, воспоминаний о ярких моментах артистической жизни, размышлений о жанре, которому отдана была вся музыкальная жизнь ее автора. Причем, не только он сам ведет разговор с читателем, но и ему дает слово. В завершающем книгу разделе "Обратная связь" воспроизведены многочисленные частушки, рождавшиеся прямо на заволокинских концертах авторами которых были зрители. Многие из них были посвящены самим братьям.
  "...Частушки о нас...сыпались со всех сторон: от гармонистов, самодеятельных артистов и даже профессиональных литераторов, поэтов, - пишет А. Заволокин. - Они шли нам по почте, десятками в записках, попадали на сцену из зрительных залов во время концертов. Зрители писали частушки на билетах, на медицинских рецептах, водительских путевках, салфетках... Кто подписывался полностью, с фамилией, именем и отчеством, кто просто писал свое имя, чаще всего указывали лишь ряд и место свое в зрительном зале. Приезжая домой с гастролей, мы порой привозили по полному целлофановому мешку, набитому такими вот, на чем попало записанными, частушечными текстами. < > Иной раз на концертах возникали целые частушечные перепалки, в которых и коллизии свои были, и даже нечто подобное любовным интригам..."23.
  Как и сами братья Заволокина, разные по характеру, их книги отличаются по авторской манере, подходу к одной и той же теме, общему для них материалу. Но, безусловно, роднит их поистине благоговейное отношение к "госпоже Частушке", с одной стороны, как уникальному музыкально-поэтическому жанру и одной из важнейших основ народной культуры, а с другой - как к "явлению Господнему".
  Продолжил А. Заволокин в "нулевые" годы еще одно "литературное" дело, которое они начинали когда-то вместе с братом, и связанное с собиранием жемчужин народного творчества. Кроме частушек, это сибирские побасенки, байки, различного рода "шутки, усмешки, прибаутки" и прочая "всякая-всячина" и "собируха" народно-фольклорного происхождения, которая органично дополняет в книгах А. Заволокина его "оригинальные" произведения. Собиранию Александр Дмитриевич отдавал много времени и сил. Один из его бывших коллег по ансамблю "Частушка" Олег Иванченко вспоминает:
  "Куда бы ни приводили его гастрольные дороги, он (А. Заволокин - А.Г.) за кулисами, в антракте или во время концерта, "на натуре" съемок передачи "Играй, гармонь!" всегда чутко прислушивается к происходящему вокруг, подмечает каждую мелочь, каждое заинтересовавшее слово, а по вечерам в гостиничном номере, в автобусе или на вокзале аккуратно записывает удивительные по разнообразию и богатству фантазии присказки, частушки. Так происходило всегда в разных районах нашей необъятной России..."24
  Сам же Александр Дмитриевич к несконачаемой этой работе относился как к важной для себя творческой задаче и культурно-патриотической миссии. Предваряя публикацию юмористического цикла "Собируха про Гвоздя", он пишет:
  "Живое народное слово, говор - это богатейший мир разнообразных чувств, житейских образов, сказочных персонажей и ощущений. Через этот мир человек еще раз открывает себя и определяет свое предназначение на земле. Насколько ему удается понять слово, проникнуть в глубину его и тайну, настолько человек - патриот своей Родины., своего народа, настолько он причастен к окружающей его жизни, делам, людям. Через живое народное слово по-новому слышим мы и воспринимаем такие слова, как Земля, дед, мать, Отчизна"25.
  Что касается выпуска частушечных сборников, которые когда-то они взялись издавать с братом, то А. Заволокин задумал в продолжение целую их серию под общим названием "Частушки от братушки". В 2003 году увидел свет первый выпуск. Всего же Александр Дмитриевич успел издать шесть. И я думаю, что их, проживи он дольше, могло быть гораздо больше, потому что и без того его огромная коллекция частушек постоянно пополнялась.
  В одной из своих "затесей" "Последняя радостная симфония России" (отрывок из нее Александр Заволокин включил в книгу "Вот так они и жили"), Виктор Астафьев писал:
  "...Когда смотрю и слушаю по телевидению дивное действо под названием "Играй, гармонь!", меня всегда душат слезы. А душат меня слезы не только от восторга, но и горестного сознания того, что братья Заволокины вместе с остатками нашего замороченного народа творят последнюю радостную симфонию России. "А Русь в сиреневом дыму и плачет, и поет..." - не раз про себя повторял я, слушая русскую гармонь, а она переборы льет-заливается, а из груди стон: "Да куда же? Зачем? Почему все уходит?" И братья крепыши-сибиряки, и подвиг их творчества ужели напрасны? Где, из чего взять веру в завтрашний день, ведь она без народной музыки, без пляски, песни и радости невозможна. Сброд и шпана рождают сбродное, злобное искусство, народ - народное, ликующее. Где же наш народ? Куда он улетел? Куда уехал? Убыл надолго ли и песни с собой унес?.."26
  Однако же всей своей творческой практикой (и музыкально-артистической, и литературно-фольклорной), сначала вместе с братом, а потом и сам-один А. Заволокин как бы отвечая и возражая выдающемуся русскому писателю, утверждал, что не "улетел", не "уехал", "не убыл" никуда народ русский со своей музыкально-песенной и словесно-языковой культурой. Что он "жив, курилка". Что, несмотря ни на что, культура народная пробивается сквозь асфальт и бетон сбродного попсового масскульта, коробит и рушит его. И убедительно иллюстрирует это Александр Дмитриевич в своих книгах многочисленными красноречивыми примерами, почерпнутыми из самой гущи народной жизни.
  И "веры в завтрашний день" А. Заволокину тоже было не занимать. И не только из-за зрительской благодарности, вдохновлявшей его на новые и новые творческие усилия. Он ведь и сам творил "завтрашний день", создавая и пестуя ансамбль "Вечёрка". Александр Дмитриевич видел за молодым поколением "народников" будущее и был убежден, что именно им, этим замечательно одаренным и прекрасно музыкально образованным ребятам предназначено дальше сохранять основы народной культуры, продолжать ее традиции. Потому и желает артистам "Вечёрки" "счастья на долгие годы и творческих удач". И дает им свое "родительское" напутствие: "Да будет благословенен ваш труд!"27
  "Песня - моя жизнь. < > Я считаю себя счастливым человеком. И в первую очередь потому, что мне довелось душой и сердцем прикоснуться к жемчужинам народной русской песни", - признается А. Заволокин в эссе "Богатство народной песни"28. Но и к самоцветному русскому слову - фольклорному ли, литературному, без которых и песня не может существовать, - тоже. Причем в качестве автора собственных текстов "прикоснуться" таким же тесным образом, как и композитора и исполнителя. Так что жизнь в музыке и жизнь в слове, в том числе и слове литературном, становятся для А. Заволокина со временем органично взаимосвязанными сторонами одной "медали" его творческого бытия.
  От книги к книге росло литературное мастерство А. Заволокина. Он и здесь все увереннее переходил на профессиональные рельсы. В 2011 году собрание Новосибирской писательской организации рекомендовало Александра Дмитриевича для приема в Союз писателей России. Я был одним из его рекомендателей. Довольно быстро решение собрания утвердила Москва. Осталось получить членский билет. Передавались писательские удостоверения в местные отделения либо с оказией, либо, если кому из новоиспеченных членов удавалось самим вырваться в столицу, получали их непосредственно на Комсомольской 13.
  Александр Дмитриевич тоже рассчитывал на последний вариант. Из-за плотного гастрольного графика, попасть в Москву никак не получалось. А потом случилась трагедия...
  Только что вернувшись из очередной поездки в Кузбасс, Александр Дмитриевич позвонил мне:
  - Валериевич, дорогой, - сказал, - надо бы встретиться. Давно не виделись.
  Не пересекались мы действительно давненько.
  - Я тут кое-что насобирал и набросал для новой книжки. Когда увидимся, заодно и покажу.
  Мы договорились сойтись у него дома через два дня, в ближайшую субботу.
  А в субботу позвонила Раиса Васильевна и сообщила...
  Проблемы с сердцем были у Александра Дмитриевича не первый год. Даже операцию на коронарных сосудах ему в клинике Мешалкина делали. Но ненадолго она его уберегла. Изматывающий ритм (а скорее - аритмия) и темп разъездной артистической жизни, не слишком здоровый образ жизни, я думаю, и доконали его окончательно. Сердце не выдержало...
  22 сентября 2012 года Александра Дмитриевича Заволокина не стало. Случилось это шокирующее неожиданно. Словно бы на полном ходу упал он, как подкошенный, и больше не поднялся. Шел ему 67-й год. На одиннадцать лет пережил младшего брата, но так же, как и Геннадий, много чего не успел сделать, из задуманного осуществить.
  ...И снова возвращаюсь я к эссе "Две березы".
  Начинается оно с воспоминания о березах во дворе родительского дома, что в Новом поселке под Новосибирском. Приезжая сюда в гости Александр с Геннадием "летними звездными вечерами не раз простаивали допоздна под "божественной чистоты и белизны" березами, привалившись к ним спинами. Говорили о песне, частушках, работе на эстраде, телевидении, о делах больших и малых, размышляли, мечтали. Мы и сами тогда, - говорит автор, - были сродни родительским тем березам: два брата - две березы"29. А в финале эссе эти же березы предстают в образе грустных подружек, скорбящих об ушедшем. И для автора они "как вечная память" о младшем брате.
  Сегодня, когда не стало уже и брата старшего, несколько по-другому видятся те заволокинские березы. Не покидает ощущение, что по закону реинкарнации души братьев переселились в них, перевоплотились в этот белоствольный "березовый" дуэт, который, в свою очередь, стал символом вечной памяти о них самих, братьях Заволокиных, и их подвижничестве на трудной стезе возрождения и сбережения народной культуры.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Александр ЗАВОЛОКИН
  
  
  ИЗБРАННЫЕ МИНИАТЮРЫ
  
  
  Улица
  
  Милая моя деревенская улица, улица моего детства! Сколько времени прошло с тех пор, как я ушел из родительского дома, оставив тебя навсегда, но в памяти моей ты по-прежнему жива, и я отчетливо вижу тебя: деревянную, с разноцветными наличниками и нестройными рядками крыш и дворов.
  Я слышу твои гармонные переливы, вижу шумные праздники, посиделки, вечёрки... Помню лукавых, бойких ребят, горделивых, языкастых девчат. Вижу сходки уличные, когда всю ночь кипят неуемные игрища-хороводы. Не могу забыть твои детские забавы: весной - ловлю майских жуков, ходули, игру в лапту, в классики; летом - первые дождевые теплые пенистые лужи, по которым мы, ребятня, закатав штаны, шпарили, сверкая пятками.
  Улица - школа. Просто так, незаметно, украдкой по ней не пройдешь. Тебя все равно увидят люди, окинут взглядом с ног до головы и сразу определят: хорошо идешь, или что-то непутевое у тебя за душой. По глазам узнают, какое у тебя настроение. Ты перед улицей, как перед родной матерью, - весь на виду. Если честен, улица порадуется за тебя. Если подрастерял честь и совесть - строго осудит, окатит недоверием, а то и совсем отвернется - и жизнь в радость не станет.
  Сколько нового я впервые увидел на улице! Первый в жизни велосипед, новый грузовик, машину "скорой помощи". Впервые видел военного летчика, приезжавшего в отпуск, и многое другое...
  Улица учила меня работать. Плохо сделал дело - увидят люди, засмеют. Прячься лучше, не выходи со двора. Хорошо - значит, о тебе с гордостью заговорят родители, похвалят соседи. Работа являлась мерилом всякого поведения и воспитания на улице. Мой отец так и говорил: "Кто много и хорошо трудится, у того не остается времени для баловства, тот способен оценить и отдых".
  Весной улицу подметут, приберут, причешут. Усеет ее, позеленит травка-муравка, зацветет черемуха, сирень, акация - Боже мой! Улица станет вторым домом, в котором ты и природа сольются в одно единое чудо - мир. Не загонишь тогда в дом ни детей, ни взрослых.
  Но и зимой улица хороша несравненно. Как заметелит, сыпанет сверху - верти во все стороны головой, думай, как со двора выйти. Одну ногу едва успеешь вытащить из сугроба, а уже другая по колено увязла. А то идешь в валенках враспашку, разметаешь мягкий рыхлый снег - одно удовольствие. Духу-то сколько! Глотаешь, глотаешь морозный воздух вместе со снегом и все никак не надышишься. Не леденеешь зимой, а молодеешь. Уж такая она, зима, вся из себя белокурая, и человек на улице зимой еще роднее и ближе становится. "Здравствуйте!" - здоровее и громче слышится.
  А прояснится небо - обмакнет тогда зима улицу в серебристый куржак. Провода, дома, столбы, веточки у деревьев - все побелеет, дымы вверх к ночи по улице потянутся. Небо с сумерками станет чистое, синее, звездное. И кажется тогда, что вся улица не на земле, а на небе раскинулась.
  
  
  За облепихой
  
  Осень установилась теплая. Днем стояла жара. Ослепительно горело солнце, хотя дни стали заметно короче и по утрам появились первые заморозки.
  В бору от спелости пухла крупная бордовая брусника. По берегам Оби, обочь огромных развесистых ветел, набиралась соком оранжевая облепиха.
  Брусники мы набрали целую кадушку. Мать ее заливает водой. Так она у нас остается в зиму, замерзая в кадушке. Выйдешь зимой в кладовку, надолбишь мороженой брусники и попиваешь потом чаек - замечательно! Особенно после баньки.
  Клубники мы тоже накосили, можно сказать, сполна, прямо на лугах. Косишь траву и тут же в скошенных рядах выбираешь ягоду. Есть в Сузуне такие ягодные покосы.
  А о грибах говорить нечего. Никто у нас за ними специально не ходит. Все делается попутно: идешь с пашни - грибы, идешь с покоса - грибы. Мать в лес отгонит теленка, идет обратно, а у нее уж полон фартук скользких маслят, тупогубых обабков.
  Сегодня собрались мы с мамой за облепихой. Она впервые в жизни поехала за ней. Все ей было некогда: четверо детей, огород, вечные домашние хлопоты. Отец дал нам лошадь. Он работал в леспромхозе, и за ним был закреплен конь, звали его Голубко. Мы запрягли его в ходок и налегке покатили к Оби. Сначала дорога шла лесом, а затем мы выехали: на колхозное хлебное поле.
  - То ли хлеб? - не веря своим глазам, спросила мама.
  - Пшеница. Верхсузунская, колхозная. Ты ведь здесь и не была-то ни разу. Здесь хорошо. Посмотри, мама, какие здесь сосны!
  Эти сосны-одиночки в хлебном поле; всегда мне напоминали картину Шишкина "Рожь". Мама ничего не ответила. Она изменилась в лице, задумалась, ушла в себя. Видно, этот простор, хлебное золото и бесконечный голубой небосклон сильно волновали ее.
  Дорога в лесу казалась широкой, и вся была на виду, она просматривалась и впереди, и сзади. На поле же совсем другое дело. Она стала узенькой и убежала от меня тоненькой ниточкой насовсем. Небо распахнулось все без остатка. Солнце увеличило свою мощь, а наша повозка и Голубко - все уменьшилось на поле. Кряжистые, разлапистые сосны могуче возвышались то с одной, то с другой стороны дороги. Крупные смолистые ветви слегка покачивались на ветру, приветствовали и провожали нас в путь. И хлеба на этой земле родятся такие же богатые, тучные, литые.
  Лес и поле. Я всегда разделял эти два понятия. Разные у меня возникали ощущения. Лес - это что-то общее, более доступное для человека, естественное от природы, дикорастущее. А вот колхозное поле, хлеб - государственное, драгоценное и неприкосновенное.
  - А ну-ка, сын, останови коня, дай я немного пройдусь!
  Я остановил Голубка. Мать слезла с ходка и пошла вперед по дороге. Она немного прошла, потом резко повернула в поле. И тут же опустилась на колени.
  - Мама, что с тобой? - подбежал я к ней.
  На глазах у мамы были слезы. Она трогала руками колосья, обнимала их, гладила и чуть слышно приговаривала:
  - Хлебушко! Батюшко!
  У меня подступил комок к горлу. Я не знал, что делать. Я и понимал, и не понимал маму. Во всяком случае, не ожидал такого поворота. Я молчал, и еще долго мы молчали потом, собирая облепиху.
  Мама радовалась. Она отдыхала от домашних забот.
  День стоял чудесный, солнечный. С Оби тянуло речной свежестью, а из корзин пахло пряной облепихой. И я, как бы между прочим, спросил маму:
  - Ты почему сегодня плакала?
  - Ой, не говори, сынок! Как увидела поле, колосья - сердце мое зашлось. Я ведь с детских лет на Алтае хлеб убирала. В двенадцать годов снопы вязала. Жнейка еще чуть слышно тарахтит на одном конце поля, пока на другой конец пройдет - я уже восемнадцать-двадцать снопов завяжу. По девяти снопов суслоны ставили. Эх, красота! Стоят, как солдатики! Зерно в снопах так выстоится, до того высохнет - на зуб не возьмешь. Потом на ток свозили, в клади клали и в молотилку... Тут заплачешь... С детства я к нему приучена была.
  
  
  Передохнуть земле надо
  
  Последнее золото сорвала осень с обнаженных нитей ветвей. Разгладила и примочила пожухлые листья. Полной грудью вздохнула и обмерла в ожидании чего-то грозного, холодящего и безысходного.
  А люди, готовясь к зиме, свезли урожай с огородов и полей. Запахло в домах и избах солодом и духмяными пирогами, соком морковным и пареной тыквой.
  Дома и избы взбычились, стали выше ростом, несмотря на крутые завалинки и набухшие от влаги косяки дверей. Подбоченясь ставнями, гордо взглянули они зеркалами-окнами в бездыханное, упругое, прозрачное осеннее небо.
  Два пожара бывает в эту пору: огонь в печи и рябина краснотелая. Горят, горят пожары, зазывая зиму. Зима людям в радость. Пусть не золотая, а серебряная. Зато банная, звонкая, березовая и песенная.
  Передохнуть земле надо!
  
  
  Живая паутинка
  
  Над деревней Белое в чистом осеннем небе зависла огромная стая грачей. Они, словно живая паутинка, плавно кружат над головой то опускаясь мягко вниз, то взмывая круто вверх.
  Подхожу к небольшой группе сельских жителей, что собрались у клуба, спрашиваю про грачей:
  - Что это с ними?
  - К отлету готовятся, - услышал в ответ. - Молодежи крылышки крепят.
  - Улетят, а весной опять вернутся?
  - Прилетят, куда им деваться. Это же наши, беловские, здесь родились. Весной на пашне их за плугом черным-черно. Не в каждой роще жилье строят, но уж если облюбуют какую - десятки гнезд на березах совьют. Березки тогда, как терема с маковками стоят.
  - Не обижают их? Гнезда никто не трогает?
  - Коршун иногда прилетит, покружит, а взять ничего не может. Грачи не дадут. Если нападут несколько - то и забить коршуна могут. Летом солнце печет, им жарко. Так они в жару тоже вместе слетаются, дружная птица. Раскричатся, расшумятся - дождь зазывают. Любят они дождевой водички попить...
  Грачи грачами, а я о людях подумал. До чего же отзывчивы, приветливы сельские люди - все тебе расскажут. О чем бы ни заговорил с ними - интересно их слушать.
  
  
  Отцовская карьера
  
  Почти каждый приезд к отцу, Дмитрию Захаровичу Заволокину в Новый поселок, не обходится у нас без разговора о его прошлой работе, без его рассказов о лошадях. У отца это любимая тема. Вот и сейчас сидим мы с ним у телевизора, а на экране показывают, как молодые совхозные ребята купают в реке коней. Отец смотрит и всем телом вздрагивает, едва сдерживает себя от слез. Долгое время не может произнести ни слова. Чувствую, что ему тяжело и одновременно приятно от дорогих воспоминаний. Наконец он успокаивается, бодрится и начинает разговор:
  - Еще совсем маленьким был, посадят меня на лошадь, ноги к чересседельнику привяжут, и я копны вожу. Кобылу Пилюсточкой звали. Спокойная Пилюсточка была, умная. Лошади ведь тоже изучают хозяина. Обидишь - уйдет от тебя и, как человек, нервничает, переживает... Одно время я в колхозе работал возчиком. С обозом ходил и в одиночку за сеном ездил. У одного лошадь в замор идет, на глазах чахнет, а у другого ездока всегда в форме. Иная даже поправляется. Потому что за хомутом, сбруей следишь, сани проверишь, за полозьями присмотришь - хорошо ли скользят. Бывает, набьется в носы снегу, настынет на них конских шишек - мученье для лошади. Утром, к примеру, накорми тебя, напои, и погони бегом - какой с тебя бегун? Так и лошадь. А дашь ей два-три километра спокойно пройти, глядишь, она разомнется, тогда и понужай рысью. Воз нормальный и правильно положить надо - это лошадь чувствует и понимает. Последний конь у меня Туман был. Да ты его помнишь. На почте я тогда конюхом работал. Начальник говорит "Смотри, Дмитрий Захарович, держи его в руках - убьет. Крутой, необъезженный жеребец. Кто ездил на нем - все бросают". А я ездил. Отпущу его, наоборот - дам ему слабинку. Не рву удила. Где нужно, придержу мягко. Приучил его к самостоятельности. Со временем Туман подчиняться стал... С головой надо...
  На пашне, бывало, заполошный пахарь схватится, как угорелый, за плуг и понужает лошадь. Даст два круга без передыху, потом сидит, курит. Сам весь в поту и коня так шуганет, запарит, что тот больше в борозду заходить не хочет. Пока он курит, я за это время без надрыва три круга пройду.
  А на покосе, ох, нагляделся я. Косилка зацепится за кочку - бьют лошадь. Она рвет - дергач у косилки отваливается, тяги лопаются, ее еще больше бьют, родимую, в града-мать ругаются: "Что за Карька такая попала, сдохлая!" Карька бедная, чуть только зацепит за пенек и сама, не ожидая бича, окрика, рвет с маху, бьется, лишь бы угодить нетерпеливому хозяину. А нет, чтобы сдать назад, приподнять косилку - помочь лошади. Больше бы сделал человек за день, и лошадка была бы куда здоровее и спокойнее... Жалко мне, ох, жалко...
  Отец содрогнулся весь, нервно сжал губы и замолчал. Потом нараспев, каким-то чужим голосом, с трудом вымолвил:
  Ка-арьера моя кончилась... Все, что знал, что умел - применить сейчас некуда. До-ожил... Кто я теперь - никто. Гайки, машины - это не мое, да я их и не любил никогда. Лошадей увижу - плачу. Дело мое любимое было... Ох, любимое дело.
  
  
  Война-разлучница
  
  В далеком сибирском селе Щука, у старика Елизара Егоровича Колмогорова не вернулись два сына с войны. Большое горе старику. Пропали ребята без вести. Старший, Савелий, в разведке воевал. Ему за важного "языка" отпуск дали. Героем приехал Савелий в Щуку, передохнул малость, погостил. Потому еще и жила надежда, чудилось родным, что вот-вот объявится Савелий - в двери постучит. А о младшем Сергее и думать перестали. Как ушел на фронт, так с тех пор ни слуху, ни духу. Словно в воду канул.
  А остались у Елизара Егоровича две невестки, две вдовушки в доме и пара лошадей сыновних: Савельев Гнедко и Сергеева Белоножка. Тяжело стало старику по дому управляться, и время мирное тоже затребовало перемен в жизни еще молодых женщин. И решил Елизар Егорович отделить младшую невестку. Скопил кое-какие средства, купил ей небольшой домик в деревне и отдал Сергееву Белоножку. Повела невестка лошаденку в свой дом, заплакала. А Белоножка положила ей голову на плечо, и у нее тоже полились крупные слезы из глаз. Стоят обе, плачут... Не дождались своего хозяина, да, видно, и не дождутся до конца. Война - разлучница лютая, ненавистная...
  
  
  В слитности с природой
  
  В юности и молодые годы я не представлял себе лета без рыбалки и вылазок на природу. Если я не провел пару недель с удочкой на реке, ночуя в палатке, не ощутил свежести воды и леса, не подкоптился под жарким солнышком, значит отдыха у меня, считай, не было. Зато сидение с удочкой на бережке на зорьке в ожидании поклевки, горьковато-пряный дымок вечернего костра, умопомрачительные запахи из котелка, где варится уха, остаются в тебе на целый год, до следующего лета.
  Вот и готовишься к вожделенной рыбалке загодя, всю зиму. Приобретаешь снасти, закупаешь провиант. Откладываешь, в первую очередь, неприкосновенный запас консервов. Это сейчас в любое время в каждом супермаркете можно купить все, что душе угодно. А были времена, когда многое с немалыми проблемами приходилось "доставать", где-то изыскивать. "Не для чего иного, как прочего другого..."
  Самое благодатное время суток на рыбалке - закат. Солнце уходит на покой, а с ним затухает дневной свет, затихает, замирает все вокруг. Теплый песок, прогретая речная вода, лес, кустарники по берегам поглощает закатный пожар. Слышится непрерывный стрекот кузнечиков-колдунов. Легкий ветерок доносит ароматы мяты, клевера, ромашки. И вот солнце исчезает за горизонтом. Начинает стремительно сгущаться сумрак. Загорается на берегу костерок.
  В костре своя сказка, свои танцы. Пляшет по сухим дровам огонь, извиваясь в бесконечных вилюшках-вихлюшках. Беспрестанно меняясь в оттенках, он рисует одну картинку за другой. В нем. как во вращающемся калейдоскопе - никогда не увидеть один и тот же узор.
  Вода и огонь - вот непреходящее чудо природы! Не наглядеться ими, не налюбоваться! Возле них близкие люди становятся еще ближе, роднее, любимей. Возле костерка на берегу душа человеческая теплеет, раскрывается, и люди готовы поведать друг другу самое сокровенное.
  А разве не чудо-чудное сваренный на костре, чай! Достаточно бросить в кипящий котелок листьев смородины, кипрея, горсть плодов шиповника - и вот уже по свежему, тронутому ночной прохладой воздуху разносится чарующий аромат с "привкусом" дымка. Вода в котелке сначала окрашивается в нежно-зеленый цвет. Потом, остывая, краснеет. Вода немного сластит. Лист свежей смородины, если взять на зуб горчит, а в кипятке становится сладким. Еще чуточку терпения, пока травяной настой окончательно войдет в кондицию, и бодрящий целебный чайный бальзам от самой матушки-Природы готов! Пьешь это Господнее творение и невольно вспоминаешь, что говорит про чай народ:
  "Чай попили - шесть полотенец сменили".
  "С чая лиха не бывает"...
  Воздух густеет, наливается темнотой. Вдали от городского шума с его автомобильным скрежетом, суетой и людским безобразием тишина кажется чуть ли не вселенской. Только кузнечикам нет до нее дела - они разносят свои сердечные песни по округе круглые сутки. Изредка нарушают тишину и едва слышные всплески рыб на застывшей водной глади. Да еще ветерок иногда "пошепчется" с густыми зарослями прибрежного тальника. Но все это только подчеркивает воцарившийся мир и покой.
  На землю опускается ночь. Она расцвечивает небо звездами. Всюду звезды, звезды, звезды... Они радуют глаз своими россыпями. От них не отвести взора, но и не собрать взглядом вместе. Небесный купол звездам тесен, и они покачиваются на водной ряби, перемигиваясь со своими двойниками в недостижимых высотах.
  После крепкого смородинно-травяного чая долго не спится, одолевают думы. Но сожаления, что сон не берет, нет. Когда как не в такую вот ночь у реки умиротворенно расслабиться, оглянуться назад, поразмышлять над быстротекущей жизнью, помечтать, заглянуть в будущее. И особенно тепло и хорошо делается в эту ночь оттого, что рядом с тобою твой лучший друг и верный спутник жизни - жена. Не знаю, спит она в палатке, или не спит. Может, думает, как и я. Главное, чтобы ей было хорошо. Когда ей хорошо, мне тогда еще лучше, спокойнее...
  В одной из таких вылазок на природу услышал я ночью, как кто-то ходит возле нашего жилища: топ-топ, шлеп-шлеп... Что такое?
  Испугался. Вылез из палатки, пригляделся, прислушался - никого. Обошел вокруг и вдруг обнаружил причину странных звуков - лягушки! Они прыгают по краю нашего палаточного домика, подшитого синтетической пленкой для стока дождевой воды, которая шелестит и бренчит как фольга. Так вот гостеньки-лягушки-квакушки и напугали меня.
  Утром солнце всплыло из-за горизонта огненным шаром. Его лучи мощными прожекторами бьют по прибрежному песку, кустам, деревьям, тревожат речную рябь. Все вокруг предстает в новом свете: в ослепительно ярких тонах кроны сосен, небо светлое, словно выгоревшее, какое-то безликое. И ты сидишь на отшлифованном водой до блеска бревнышке и спросонья подслеповато щуришься от яркого белого света. Настает новый день...
  А потом снова придет вечер, ночь, утро... И каждый раз ты будешь сливаться воедино с этим закономерно повторяемым, но бесконечно разнообразным миром природы, чувствовать себя, свое плотью и духом его нерасторжимой частью.
  
  
  Я - деревня
  
  20 февраля 1990 года. Дорога из Ачинска в Красноярск. Ночь. За окнами "Икаруса" изрядный мороз. В салоне тишина. Ребята устали, спят. Позади два концерта и ночной переезд в Красноярск.
  В автобусе тепло и уютно. Ночь лунная, светлая, и шоссе кажется необыкновенно красивым. Темные изрезы остроконечных елей плавно проплывают мимо.
  Из всего автобуса, пожалуй, только я один не сплю. Иногда лишь задремываю на минуту-две. Мысли разные одолевают. И о доме вспомнишь, и о родителях, и о финансах своих задумаешься. Да много еще разного всего приходит в голову.
  Но вот, нарушив сонную тишину, Геннадий Вылегжанин выпустил из мощного своего горлища песню: "Выйду на улицу, к девкам пойду!.."
  И сразу же зашевелился наш коллектив, забормотал, загалдел. Автобус остановился. Мужики выскочили на улицу. Там холодно, но мороз нужде не помеха. Попрыгали, покряхтели и снова побыстрее в салон теплого "Икаруса".
  А там уже играл баян. Это Геннадий что-то негромко наигрывал, прислушиваясь к самому себе и время от времени возвращаясь к уже сыгранным тактам.
  Больше никто не спал. Мешала музыка. Но никто не роптал, не обижался. Все понимали: рождается песня.
  К центральной гостинице Красноярска подкатили незаметно. Было около четырех часов ночи. Пока мы заносили концертный реквизит, Геннадий прямо в автобусе, разлиновав карандашом на простом листе нотный стан, записал основную тему новой песни...
  Песня эта быстро обрела широкую известность, и я думаю, навсегда обосновалась в репертуаре ансамбля "Частушка".
  
  Я - деревня, я - село,
  Наше время подошло.
  Ну-ка вспомним о былом,
  Как гуляли всем селом!
  Снова шапку заломлю,
  Я не плачу, я люблю...
  
  
  Снежный вальс
  
  На вторую ночь после Рождества Христова в дверь постучали.
  - Дмитрич, вставай на съемки.
  - Какие могут быть сейчас съемки? Ночь на дворе! - раздраженно ответил я.
  Лениво собрался и вышел на улицу. Увидел Геннадия.
  - Ты только посмотри, - устало сказал он, - какой снежок летит, как тихо и тепло! Когда еще представится такой случай?
  Вышли из своих номеров наши певицы Валентина Михайлова и Галина Юдина.
  - Как начали стучаться, мне аж плохо сделалось, сердце зашлось, - пожаловалась Валентина. - На часы глянула - час ночи. Подумала, не случилось ли что?
  - А где Ларионов? - спросил Геннадий.
  - В бане. Вся молодежь в баню ушла.
  Баня тут же, на территории Орловчанского санатория, где мы разместились на время съемок передачи "Играй, гармонь!" в Орле. Пошли скопом в баню "поднимать" молодежь. Вытащили Ларионова из парилки. Он красный, как рак. Ничего не соображая, пыхтел, кряхтел и все повторял:
  - Толку-то что? Ну, что толку?..
  Минут через десять все были готовы к работе.
  К этому времени Геннадий с оператором Виталием Пересыпкиным и его неизменным помощником Гришей Чуваковым выбрали площадку, определили направления съемки. Надо было отснять песню Геннадия на слова Г. Фофанова "Снежный вальс". Да, ночь, ласковый мягкий снежок, белоснежные деревья - все благоприятствовало съемкам.
  - Фонограмма! - кричит Геннадий.
  Идем по аллее на камеру, слегка пританцовывая, и поем.
  - Фонограмма!
  Второй дубль. Мы кружим возле столба с горящими фонарями.
  - Фонограмма! Общий план. Танцуем все! - командует брат.
  После небольшого перерыва он объявляет:
  - Аплодисменты Виталию.
  Виталий Пересыпкин один кружит с камерой возле заснеженной елки. Гриша рядом с "ручником" (этот осветительный прибор еще называют "лучиной") в ритме вальса "гоняет" тени, которые образуются на земле, играют в елочных переплетах.
  И куда только подевался сон. Дышится легко и свободно.
  - Фонограмма! - уже который раз слышу голос Геннадия. - Бросаем снег вверх! Вот так! - показывает он, как надо делать.
  - Ради Бога, не попади мне в камеру! - волнуется Виталий за сохранность техники.
  Геннадий вновь набирает охапку снега, слушает музыку, соображает, на каком такте лучше бросить снег.
  - Ладно, я вам покажу еще раз... - наклоняется он, чтобы зачерпнуть снежку и вдруг... Мы слышим, как у нашего режиссера треснули по швам брюки.
  Мы смеемся до слез, а Геннадий ругается:
  - Ну, гадский потрох! Кто же мне их зашьет? Ведь завтра, вернее даже сегодня мне на съемки.
  Геннадий достает из кармана зеркальце, смотрится в него и с усмешкой констатирует:
  - Гм-м... Трудно же быть Аленом Делоном!
  Новый взрыв смеха. Тоже Ален Делон нашелся - штаны ему зашить некому!..
  Часа два еще мы бегали, прыгали, танцевали на снегу, и это после большого съемочного дня и вечернего трехчасового концерта.
  Никогда, пожалуй, мне не было так хорошо, не работалось с таким настроением, как в ту зимнюю ночь. И спалось потом безмятежно, как в детстве. Снежный вальс укачал меня, убаюкал. Песня вернула в былое, согрела радостью, насладила, напитала любовью ко всему живому.
  
  
  От мэтра - по секрету
  
  Матерый был мужик композитор-песенник Николай Михайлович Кудрин.
  Еще в ранней юности мы с Геннадием не раз аккомпанировали сузунским девчатам, исполнявшим очень полюбившуюся им лирическую песню Кудрина на слова Николая Плькина "Перепелка":
  
  Вечерами за речкою звонко
  Перепелка поет до зари.
  Пой мне песни свои, перепелка,
  Только спать ты меня не зови.
  
  Мы еще ничего не знали об авторе этой песни, но его фамилия Кудрин уже тогда крепко засела в памяти. И очень нам хотелось написать нечто подобное "Перепелке".
  Николай Михайлович был автором еще и многих других популярных песен: "Сапожки русские" на слова В. Дюнина, "Деревенька моя" на слова В. Гундарева, "Хлеб - всему голова" на слова В. Балачана...
  А потом, работая в 1970-х годах в Новосибирской филармонии, мы стали друзьями. Много раз участвовали в совместных концертах и ближе узнали Кудрина. Николай Михайлович оказался изрядным шутником, был, как выражается сегодняшняя молодежь, "прикольным".
  Помню один случай. Стою однажды на крыльце филармонии. Ее контора находилась тогда на территории Центрального парка. Июнь, жара. Идет Николай Михайлович - красный, как рак, вспотевший. Подходит ко мне и, озираясь, таинственным полушепотом зовет:
  - Давай-ка отойдем, кое-что сообщить надо.
  И повел за находившуюся неподалеку летнюю эстраду. У меня холодок пробежал по спине, нехорошее предчувствие закралось, подумалось, что же за страшную тайну собирается он мне открыть? А Кудрин наклонился и шепчет на ухо:
  - Вчера слушал по радио ваш с Геной концерт. Вот такие песни! И показал большой палец.
  
  
  Две березы
  
  Под окном родительского дома по улице Решетникова в Новом поселке растут две березы, две сестрички. Весной дружно распускают нежно-зеленые листочки, осенью также дружно сбрасывают золотистые монеты листьев. Зимой покрываются серебром куржака. Для меня же эти березы - живая память. Когда еще здравствовали родители, мы с Геннадием, с семьями часто навещали их в этом доме, особенно летом. И летними звездными вечерами не раз простаивали допоздна под березами, привалившись к ним спинами. Говорили о песне, частушках, работе на эстраде, телевидении, о делах больших и малых, размышляли, мечтали. Мы и сами тогда были сродни родительским тем березам: два брата - две березы.
  А потом автокатастрофа на Ордынском шоссе 8 июля 2001 года разлучила меня с братом навсегда.
  То, что делал Геннадий Заволокин своим творчеством, - это, конечно, подвиг, высокое подвижничество. Через телепрограмму "Играй, гармонь!" он сумел огромное число россиян приобщить к народной культуре, а через нее - и к православной христианской вере. Готовились даже специальные выпуски передачи, такие, например, как "Рождественская", "Пасхальная", посвященные Дню Победы. Многие передачи были сняты с благословления архиепископа Новосибирского и Бердского. Получала "Играй, гармонь!" и благословление Патриарха Московского и Всея Руси Алексия Второго.
  Через частушки и песни, через народную песенную культуру Геннадий Заволокин нашел твердый и надежный путь к душе человека, и сам сумев при этом подняться к горним высотам Духа. Своим творчеством он мощно противостоял разрушительному масскульту с его аморальными и полностью безнравственными "окнами", "домами-2" и прочей телевизионно-попсовой зловонной гнили. Теперь, когда его нет, с особой остротой чувствуешь, какого богатыря русской духовности, радетеля и защитника народной культуры потеряла в лице Геннадия Заволокина Россия.
  ...Две березы божественной белизны и чистоты возле родительского дома. Две грустные подружки, скорбящие об ушедшем. Для меня они - как вечная память о тебе, Геннадий!
  
  
  Из цикла "Рассказы и рассказцы"
  
  
  Легко
  
  -Легко! - говорил Мишка Кругликов из деревни Матюшкино, когда брался за работу.
  Жена просит его:
  - Сходил бы, Миша, порыбачил, рыбки хочу!
  - Легко! - отвечает Миша.
  Сгреб невод, побежал на озеро. Одолели Мишку комары, запалил он костер да вместе с сушняком сжег в костре невод.
  Собрался Мишка в райцентр, запряг лошадь. Соседи ему говорят:
  - Грязь на улице, распутица, куда ты едешь?
  - Легко!
  Залез в грязь, завязла телега, сломалось колесо. Полдня просидел Мишка в грязи.
  Научился Мишка водить машину. Стал заезжать в гараж, ребята говорят ему:
  - Осторожно!
  - Легко!
  Поехал, оторвал дверцу у машины. Сняли с работы...
  Легко!
  Так и живет.
  
  
  С душою садил
  
  Садил Иван Маркович картошку "на комара" - это когда по весне первый комар полетит. А комар полетит, когда земелька хорошенько прогреется.
  И садил кусты редко, вольно - очень уж удобно потом полоть.
  Не бросал Иван Маркович картошку в лунку, а руками укладывал, ростками вниз, чтобы куст разрастался и вглубь, и вширь.
  Не раз за лето сходил Иван Маркович на поле - прополет, окучит.
  Зацвела картошка белыми, розовыми цветами. Радуется Иван.
  Накопал по осени четырнадцать мешков картошки, и еще копать мешка на два осталось. Да вот беда - мешки кончились. Пошел Иван к соседу тару занимать.
  - И как ты, Иван, такую картошку вырастил? - удивляется сосед.
  - С душою садил.
  - Вот как?.. А я вот один садил, - погоревал сосед.
  
  
  Великая сила спирта.
  
  Поехали совхозные мужики на лошади в лес за дровами. Рядом с лошадкой жеребчик месяцев пяти-шести от роду бежал, ни на шаг не отставая.
  Приехали мужики на место, нагрузили на телегу-площадку сухостоя, стали выезжать на дорогу, и тут вдруг сделалось стригунку-жеребенку плохо. Упал на землю, бьет копытами, трясет головой. Мужики перепугались, что делать - не знают.
  Сбросили с телеги дрова, связали стригунку ноги, завалили его на "площадку" и привезли в село на конюшню. Вызвали ветеринара.
  Тот оглядел стригунка и определил болезнь - "колики". Приготовил лекарство: спирт, камфору, глюкозу - этакий лошадиный наркоз. Ветеринар взял здоровенный шприц на четыреста миллилитров (примерно такой, каким ставили укол Бывалому в знаменитом фильме "Кавказская пленница"). А на дворе летняя жара. Врач, пока искал у жеребенка вену, куда следовало ввести лекарство, дал одному из мужиков подержать шприц.
  Учуяв характерный запах, мужик, сглотнув слюну, спросил, прозрачно намекая, что столько спирта зазря пропадает:
  - Может, жеребчика зарезать, пока жив?
  Ветеринар мужика шуганул, нащупал у стригунка вену, ввел туда иглу, и жеребенок тут же уснул.
  Мужики расходиться не стали - разговорились, ожидая результата. Стали вспоминать лошадей, какие у кого из них или у отцов-дедов были.
  Часа три проспал жеребенок. Потом соскочил с "площадки", заржал, подбежал к кобыле, стал молоко у нее сосать. А мужики порадовались за ветеринара, который буквально у них на глазах жеребенка поднял.
  Ну, а мужичонка, предлагавший зарезать стригунка, ошарашенный результатом, растерянно сказал:
  - Это ж надо, мать честная, какая силища в спирте! - и добавил решительно: - Помирать стану - скажу бабе: "Иди за бутылкой!"
  
  
  Нет различий
  
  У гармониста спрашивают:
  - Чем отличается отопительная батарея от гармони?
  - Нет различий, - отвечает гармонист. - Обе жару дают!
  
  
  
  ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ДРУЗЬЯМИ*
  
  
  * * *
  
  Виктор Боков - братьям Заволокиным
  
  Ребята, Гена, Саша!
  Сегодня у меня в душе такая песня звучала - сильнее Красноярской ГЭС. Я ее посвящаю Дмитрию Захаровичу Заволокину, который послевоенным раненым телом смастерил вас на совесть, вбивал тем самым кол в гроб Гитлера.
  
  Сидит Гитлер на березе,
  А береза гнется.
  Интересно посмотреть,
  Как он... навернется.
  
  Это должен быть ваш сыновний памятник отцу (музыкальный). И это вам не министерство и не радио. Тут задача посерьезней и подороже поглощающегося гонорара. Надо такое сотворить, чтобы батя заплакал и стал сильнее! Вот так!
  Как она, эта песня пелась во мне, сколько было драматического, шаляпинского выноса в голосе. Задание вам, сыновьям, в День победы 1982 года петь эту песню, говоря, что она написана мною после встречи с Дмитрием Захаровичем и Степанидой Елизаровной. Петь и просвещать!
  Я завтра еду во Владимир, у меня 9, 10, 11 марта вечера в филармонии. Возьму вашего "Лодыря" - нашел эти ноты, отдам Я. Хохлову и потребую исполнения.
  Ребята! Да уж, постарайтесь "Белое поле" сделать могучим, как "Ревела буря, дождь шумел", как "Славное море, священный Байкал", как "Глухой неведомой тайгою". Если удастся по-настоящему, я вас премирую своей премией, которую учрежу для вас!
  Пока я был в Новосибирске, газета "Известия" от 36 февраля опубликовала цикл моих стихов. Ребята, найдите этот номерок и напишите музыку на стихи "У самовара" - от них многие в восторге... Смастерите-ка лубок и сцену в хоре на тему чаепития.
  Ну, вот пока и все. Привет милой Светлане, прелестной Раисе, очаровательной Настеньке, мудрой Степаниде и отцу в лучшем виде!
  
  Виктор Боков, фольклорных наук,
  Доктор, балалаечник, философ,
  Народник, огородник, садовод,
  И прочее... вот-вот!
  
  Виктор Боков.
  Переделкино, 8 марта 1982 года.
  
  
  * * *
  
  Ирина Тиморина - братьям Заволокиным
  
  Здравствуйте, дорогие и очень моему сердцу милые люди, Александр и Геннадий Дмитриевичи!
  Спасибо Вам за такое умное сердечное письмо! И за чудесную фотографию! Спасибо за все советы и рекомендации Ваши!
  Пусть мне, женщине, по этикету вроде бы и не положено, но все равно стою я перед вами коленопреклоненная. За то, что Вы есть, что воскресили, возродили нашу любимую гармошечку-говорушечку. А еще за ту громадную работу, которую ведете Вы не только в сфере чисто эмоционального воздействия на человека, но и в пропаганде великой ценности и значимости познания русского народного творчества. Я уж не говорю об огромнейшем нравственном значении Ваших передач на радио и телевидении. Просто цены нет всему тому, что творите Вы разумом и талантом своим.
  И все мы, кто смотрит и слушает великолепные телеспектакли под общим названием "Играй, гармонь!", испытываем непередаваемое чувство гордости за то, что есть и вечно будут на Руси Великой такие Заволокины!
  Хочу поделиться небольшим наблюдением. Однажды перед началом передачи "Играй, гармонь!" я специально посмотрела с балкона своей квартиры во двор нашего дома. Вечер был теплый, тихий. Все скамейки у подъездов были заняты. Мужчины за столиками играли в домино. Полно ребятишек с молодыми мамашами. Но за несколько минут до передачи всех, как ветром, сдуло: и стар, и млад, пошли смотреть Вашу передачу.
  Да, пришла, наконец, желанная и долгожданная пора слушать и смотреть подлинно русское, народом созданное искусство. Ох, и долго же мы этого ждали!..
  Великое, разумное сеете Вы в души человеческие, наши сибирские Пятницкие!
  На другой день после передачи пошла по рабочим делам своим в райисполком, райком партии, в РАПО, вечером ездила в колхоз "Родина", и везде слышала добрые отзывы и слова благодарности в Ваш адрес. Правда, были и замечания. Мол, гармонистов вон сколько понаехало, а выступить дали далеко не всем. Так ведь если всем, говорю, позволь - получится уже не "Семнадцать мгновений весны", а на все 617 серий фильм, на каждого гармониста по серии-"мгновению". А одна молодая доярка сказала мне, что, пока смотрела передачу, досыта наплясалась, потому что под такую-то игру ноги сами пляшут.
  У русского человека в генах еще прапращурами нашими заложена любовь к народному творчеству.
  Александр Дмитриевич, очень понравилась мне премьера Вашей с Геннадием песни, а вот Вашу "Сибирскую лирическую" я слушать согласна ежедневно. Сколько в песнях Ваших нежности! Если бы песни можно было определять по цвету, то Вашим бы я отдала нежно-бирюзовые и васильковые тона. А еще столько любви ко всему живому в Ваших песнях!.. Слушая, то грустишь, то молодым становишься...
  Все есть и бывает в нашей жизни. Но песня с частушкой всегда были и останутся верными друзьями на жизненном пути человека.
  Александр Дмитриевич, спасибо за фото. Фотокарточка эта мне очень дорога еще и потому, что Марию Николаевну Мордасову всю свою жизнь считаю кумиром. Вставила ее в рамочку и повесила на стену. Люблю, как в старые времена, фотографии на стенах в рамочках. Даже похвасталась знакомым, и теперь мне завидуют. Муж шутит: "Смотри, не вздумай уехать в Новосибирск на свидание".
  До свидания! Желаю Вам новых творческих успехов в благородном деле Вашем!
  С любовью к Вам.
  Ирина Иванова Тимонина
  Город Ирбит Свердловской области, 13 мая 1987 года.
  
  
  Вадим Малков - Александру Заволокину
  
  Дорогой друг Саша!
  Получил твое письмо с пластинкой. Очень рад. Значит, не все братья Заволокины больны "звездной болезнью", есть еще здоровые силы в родном сибирском краю. Спасибо!
  Часто смотрю передачу "Играй, гармонь!" Радуется сердце русского человека. А то эти "роки" задушили русскую песню на телевидении и радио. Оглушили молодежь. Нет передач, очень мало звучит наших советских песен прошлого времени. Написал об этом так:
  
  Много песен у народа -
  Каждой песне свой черед:
  Строевая - в час похода
  Шагу бодрость придает.
  Эта - служит на границе,
  Эта в море над волной.
  Ну, а эта песня - мчится
  По орбите неземной.
  
  Были песни, что в землянке
  Согревали в трудный час,
  Были те, что на полянке
  Завлекали в перепляс.
  Были песни про походы,
  Про жестокие бои.
  Наши прадеды и деды
  Песни помнили свои.
  
  Может быть, для русских песен
  Век забвения настал:
  Им на шею цепь повесил -
  Заглушил их "рок-металл"?!
  Но на все проходит мода,
  Здесь о том веду я речь:
  Песни нашего народа
  Надо помнить и беречь!
  
  Решил послать вам эти стихи. Посмотрите. Может, положите на музыку?
  Кроме того, написал на русскую песню "Ухарь-купец" стихи буквально с натуры. Сам видел, как покупали помидоры в нашем продмаге по рублю за килограмм и тут же, на Тишинском рынке перепродавали в пять-шесть раз дороже. Так-то мы и живем...
  
  Живем, как все, не густо -
  Пока в продмагах пусто.
  
  От души обнимаю. Привет от Елизаветы Сергеевны. Всегда рады будем видеть вас у нас дома.
  Ваш Вадим Евгеньевич (московский поэт Малков - А.З.).
  Москва, 6 апреля 1989 год.
  
  
  * * *
  
  Владимир Ковалев - Александру Заволокину.
  
  Добрый день, уважаемый Александр Дмитриевич!
  Вас многие очень хорошо знают и, вероятно, многие вам пишут. И встреч у вас разных, наверное, не счесть. Но вспомните, пожалуйста, одну из них в городе Тирасполе с жителем Днестровска, которому Вы написали прекрасный автограф, а я в свою очередь подарил Вам три стиха. В общем, беспокоит вас тот самый велосипедист-дальнобойщик, за плечами которого тысячи километров дорог по странам СНГ.
  Тогда же я вручил Вам, уважаемый Артист, несколько газет со своими путевыми заметками. Думаю, вы их прочитали. Высылаю очередной номер. Здесь есть и мое фото, где я запечатлен с коллегой из Усть-Каменогорска, побывавшим у меня в гостях. Надеюсь в следующий Ваш приезд в Приднестровье увидеть в своем доме и Вас вместе со всем коллективом.
  В моих планах совершить в 1999 году велопробег по Приднестровью в честь 55 годовщины освобождения Тирасполя от немецко-фашистских захватчиков. А в 2000 году, если позволят здоровье и финансы, планирую побывать в Новосибирске. И Ваш, Александр Дмитриевич, ответ на это письмо буду считать приглашением в славный город на Оби. Полагаю, что сибиряки не часто встречают таких, как я, покорителей дорог. Покорителей много, но транспорт для передвижения, разный. Мой, наверное, самый экологически чистый, тихоходный и трудоемкий.
  А теперь, Александр Дмитриевич, "на закусочку" от меня частушки для группы "Играй, гармонь!":
  
  На гармошечке играю,
  Песни весело пою.
  Через месяц, обещаю,
  Твою милку уведу.
  
  Что ни встреча, так по булке
  Заволокиным дают.
  Подставляй, Геннадий, сумки -
  Может, сало подадут.
  
  С балалайкой, братец Саша,
  А с гармошкой - это я.
  Нам дочурка подпевает -
  Музыкальная семья.
  
  По стране мотаемся,
  Дома не сидится.
  Даже теща моя
  На меня не злится.
  
  В Приднестровье побывали,
  Песенок наслушались.
  С молдаванами играли
  И винца накушались.
  
  Приднестровские девчата
  Нам с намеком топали.
  А сибирские ребята
  Лишь ушами хлопали.
  
  Прошу извинить, если что не так. А если нормально, могу еще прислать. Привет всему вашему прекрасному коллективу! До свидания!
  Владимир Ковалев,
  участник четырех длительных велопробегов, начальник смены ТТЦ Молдавской ГРЭС, работающий пенсионер и бывший ваш земляк (из Омска).
  Приднестровье, город Днестровск, 1998 год.
  
  
  
  * * *
  
  Семья Панчиных - Александру Заволокину
  
  Здравствуйте, Александр!
  Большой привет всему вашему творческому коллективу. Прошу простить за длительную задержку с фотографиями. Напечатали их довольно быстро. Недели через три я поехал в Новосибирск по делам, думал найти вас, ан нет, не получилось. Новосибирцы не шибко-то пожелали мне в этом деле помочь. Ладно, отправлю по почте.
  Не подфартило мне и по приезде из Новосибирска. Собрался на покос - погода испортилась. Впрочем, все лето какое-то неровное: дня два-три греет солнышко ясное, а потом опять мокрит. А косить-то нам приходится руками. Мне с женой да младшему сынишке двенадцати лет. Оба старших - в Кемерово, в художественном училище учатся. Считай, мы одни в деревне-то руками и косим. Над нами смеются: "Вы что это, в век техники и прогресса!.." А нам нравится. Мышцы гудят так, что горы двигать можно. А то что ж получается - растут в деревне дети и понятия не имеют, что такое литовка, где находится покос и т.д. Вот и выходит, что земля не нужна человеку. Не любит он ее, потому что не касается земли руками. Не приучен с детства.
  Это я к тому пишу, что прочли мы вашу книгу ("Живая паутинка" - А.З.) - и я, и жена моя, и сын - и пришли к единому мнению, что она замечательная. На первый взгляд, проста, но затрагивает такие струны в глубине души, которые раньше молчали. И слова-то какие там: все просто, но так ладненько и весело. А есть места, где слезу прошибает, и таких больше, нежели веселых. Прочтешь один-два рассказа, и дальше не читается. Охота осмыслить, поносить это в себе пару деньков, пережить внутри, чтобы разошлось по всему телу и захотелось бы еще читать. Что-то в рассказах есть ностальгическое, щемящее, заставляет оглянуться назад, спросить себя, правильно ли ты живешь? И если шел в чем-то против правды и совести, проси прощения у людей и матушки-Природы, пока еще не поздно и можно что-то исправить.
  Такую книгу мог написать только человек, у которого душа болит при виде творящегося вокруг безобразия. Нельзя жить, только разрушая. Ведь человеку для своих потребностей на самом деле надо немного, а он подчас все гребет и гребет под себя. И вот об этом и против этого надо говорить без устали. Мало самому понять и исправиться, надо и других убедить не сворачивать с праведного пути. Сила наша в единстве. Смог сам - помоги другому. И не требуй награды.
  Надо трудиться и трудиться. И в природе нам есть на кого равняться. Взять тех же муравьев. Махонькие, а сколько изо дня в день работы переворачивают, какие чудо-города себе строят. Что же нам мешает так же неутомимо трудиться и совершенствоваться, что держит? Наверное, разобщенность наша, идущая от бездуховности и безбожия. Стремясь всеми силами обогатиться, неуклонно катимся вниз. Потому что душа при этом мертва. Нет для нее работы. Ибо сказано: не хлебом единым жив человек.
  Да и, работая, часто забываем о детях. Накормили, обули, одели - и все. А положить в ларчик его души доброту, милосердие, уважение руки не доходят. И ведь чего проще - поставь дитя рядом и то, что делаешь сам, покажи ему, научи. Труду научи, любить землю научи. А еще научи радоваться рассвету и закату, солнцу яркому. Помоги найти сыну или дочери свое место в Природе, как сам нашел...
  "Царевна"... Слово-то какое величавое! А в книге им названа корова. И совершенно заслуженно. В деревне, особенно раньше, корова являлась гарантией того, что семья твоя будет сытой. Поэтому и почитали корову своей кормилицей. Как и землю. И если ты трудяга, поклонись земле, и она даст все, что пожелаешь....
  ...Вот так сначала на покосе, потом на картошке, в сборе грибов и ягод весь мой отпуск и пролетел. Ни минуты покоя. Зато некогда о смерти думать и все плохое быстро забывается. А сколько радости доставляет общение с природой!
  Ехали как-то по тайге на мотоцикле и вдруг видим: через тропу идет глухарочка со своим семейством. Важно так, несуетливо. Как пава. Заглушили мотор, почти не дышим, глядя на это зрелище. Спугнуть боимся. И так хорошо на душе стало. Глухариное семейство в кустах скрылось, а мы еще минут десять сидели, ждали, пока рванувшаяся вслед за ними проводить их, оберечь душа вернется на место. Когда внутри все улеглось, успокоилось, посмотрели друг на друга, улыбнулись и покатили дальше. И весь день, пока рвали ягоду, не покидало нас особенное настроение. Нарвали брусники и черники с горочкой, поблагодарили лес за щедрый подарок и поехали домой.
  Подобные встречи - с белкой ли, косулей, бурундуком - в наших лесах не редкость, и всегда мы им радуемся, как дети. Это не удивительно, ведь с рождения Всевышним в нас заложена любовь ко всему что вокруг. Вся сложность в том, что надо суметь сохранить ее, не растерять или, что еще хуже, не подменить чем-то другим, нарушающим братские отношения человека и Природы.
  ...Октябрь еще не достиг середины, а уже третий день идет снег. Красота какая! Листва не успела окончательно опасть, и снежное покрывало лежит на сухих листьях. С утра фотографировал. Каждый кустик в таком наряде - просто чудо какое-то! "Царевен" своих (а их у нас три) на постой определил. А они мычат, сено есть не хотят, просятся травку щипать.
  Зима нонче ранняя. Прикроет землю снегом до мороза - урожай будет. Во дворе дичка растет, вся усыпана ранетками. Перед обедом, идя с работы, нарвешь горсточку, а они уже мягкие, так хорошо. А тут дрозды прилетели, часа не прошло, как все склевали. И синицы в окно стучат. Надо им сало повесить. Пускай поклюют. Зима будет долгая.
  Приезжают родственники из города погостить. Хорошо, говорят, тут у вас, но работы!.. А куда же мы без работы? Жена моя в совхозе уже восьмой год не получает зарплаты, на работу ходит так, по привычке. В соседних деревнях и того хуже. "Эх, деревеньки, деревеньки!" Ваши вещие слова, Александр. "Вас все меньше становится на Руси".
  Но не так все худо. Пройдет плохое, а за ним хорошее наступит. Не может все время быть плохо. Будет возрождение, и оно уже началось. Я сужу так потому, что ребята взялись за гармонь. Шестнадцать лет работаю в клубе, и не было у нас гармонистов из молодежи. А тут сразу трое. Они играли для вас на сцене. Сами захотели и научились, и мы их поддерживаем, чем можем. Одного отправили учиться в училище, других постараемся уговорить.
  Вот такие у нас радужные надежды. Вера - великое дело. Верою жив человек. Закончу письмо выдержкой из рассказа "Живая паутинка":
  " - К отлету (грачи - А.З.) готовятся, - услышал в ответ. - Молодежи крылышки крепят.
  - Улетят, а весной опять вернутся?
  - Прилетят, куда ж им деваться..."
  Отучатся наши детки и вернутся жить и вернутся жить туда, где родились. Агрономы, учителя, директора. Художники, гармонисты. И деревня возродится. Отлетит вся шелуха блестящая.
  Связь времен и поколений действительно как "живая паутинка". Разорви ее - и пропадешь, а сохрани себе и людям в радость - добротой отзовется. Спасибо вам, Александр, за эту книгу. Пишите еще, пишите без устали. Творческих находок вам и всему вашему коллективу.
  С уважением!
  Семья Панчиных: Валерий, Надежда, Алексей, Николай, Павел.
  Село Куликовка Тисульского района Кемеровской области, 12 октября 2002 года.
  
  
  * * *
  
  Владимир Артамонов - Александру Заволокину
  
  Здравствуй, Александр Дмитриевич!
  Прошу прощения за беспокойство. Мне хочется донести, не расплескав, до сердец артистов вашей "Вечёрки" от коллектива нашего госплемзавода-овцевода и всех односельчан горячую благодарность. Здоровья всем вам! Радуйте нас своими песнями, наигрышами. Ведь гармонь живет, пока ее принимают сердцем и душой. А гармонь вы подняли так высоко, что согревает она теперь всю нашу матушку-Россию. После ваших концертов народ остается очень довольным.
  Как и у многих деревенских детей, мое детство выпало на годы Великой Отечественной войны. Я родился в 1941 году под городом Калачинск Омской области. Отец и три моих дяди погибли. А всего с нашего села на фронт ушло шестьсот молодых ребят и вернулось только четырнадцать, да и те инвалиды.
  Сам я служил в авиации. С детства любил гармонь. Помню, мы, ребятишки, бегали за несколько километров в соседнюю деревню послушать трофейную немецкую гармонь, которая одна такая имелась на всю округу. Ее владелец-гармонист был как царек. Его не знали, чем накормить-напоить. Тем более что голодно жили, тяжело и трудно, и не в каждом "пластяном" доме хлеб-то имелся. Спички и те были редкостью. Ходили друг к другу "за жаром" - брали у соседа из печки горящие угольки и несли к себе в избу, чтобы растопить свою. Бывало, что и заносило утлые домишки пургой. Откапывали соседи. Сильные морозы тоже нередко докучали. Сталинский режим, к тому же, не давал ни охнуть, ни вздохнуть. Судили за малейшую провинность: за горсть колхозного зерна, за подобранные в поле колоски. Но больше всего, помню, боялись деревенского почтальона - не принесет ли он в своей сумке похоронку. При виде этой бумажки плакали все: и взрослые, и дети.
  Я был единственным сыном у матери, и однажды она купила мне на базаре гармонь. Я целовал маму от радости. Только вот учиться музыке не было возможности. Ни денег в доме, ни одежки. Тем не менее, лет в двенадцать я сам сказал себе: вырасту, куплю много гармошек и буду всем играть. И купил со временем, и играю. Сейчас у меня в доме несколько гармошек.
  Я не из тех, кто гоняется за теплым счастьем в одиночку. Человек по-настоящему и становится человеком, когда осознает, что он не один, а находится в кругу ему подобных людей, с которыми связан он незримыми узами, в первую очередь человеческой совестью.
  Мне повезло в жизни: вырастил двух дочерей и сына. Сын у меня военный, офицер, служит в армии.
  А впервые братьев Заволокиных я увидел в Омске, когда "гвоздем" и ведущим программы был Геннадий Дмитриевич. И вот еще одна встреча, теперь уже с новым, замечательным жизнерадостным заволокинским коллективом "Вечёрка". Ваша молодая творческая бригада истинно русской закваски. Вы даже не представляете, какое тепло и радость исходит от вас и ваших ребят со сцены! Живите долго. Вы нужны сегодня и всегда!
  Мы - люди верующие и крещеные. Я лечусь словом Божьим. И убежден: кто верит - счастлив, а кто не верит - несчастен. Надо верить. И пусть хранит всех Господь!
  А закончить письмо хочу стихами, посвященными памяти Геннадия Заволокина:
  
  Когда мое сердце - железный кулак
  Сожмет, и нет мне покоя,
  Я в кресло твое сяду, вот так,
  Побуду немного с тобою.
  
  Опять светлый лучик скользнет по стене...
  На снимке глазами смеешься.
  И боль отступает и кажется мне,
  Что ты непременно вернешься.
  
  Включу телевизор. Забудусь на час.
  Обычные споры и речи.
  А все остальное - уже не от нас:
  "Прощай. До свиданья. До встречи".
  
  Владимир Артамонов.
  Поселок Овцевод Марьяновского района Омской области, март, 2002 года.
  
  
  * * *
  
  Из переписки с Заслуженным работником культуры России, знаменитым российским гармонистом, неоднократным участником телепередач "Играй, гармонь!" Анатолием Александровичем Заверюхиным.
  
  Анатолий Заверюхинн - Александру Заволокину
  
  Привет, Сибирь!
  Здравствуйте все, кто меня знает! Здравствуй, Брат дорогой, искренне уважаемый мной человек!
  Прости за молчание, но два брата, двое Заволокиных до последнего времени оставались сладкой болью в моем сердце и душе. Говорю, как есть.
  Не поздравил я тебя с днем рождения и с юбилеем передачи "Играй, гармонь!" в Кремле. Стою на коленях... ПОЗДРАВЛЯЮ!
  Звонила до передачи Светлана Заволокина, приглашала в Москву, прислали письма губернатору и министру. Я сам не смог приехать (сильно болели ноги - артрит) но подобрал крепких молодых гармонистов, человек пять. В Москве их никто не ждал. Гостиница - г..., организации - никакой. Ребята даже в Кремль не попали. А ведь ехали с Дальнего Востока. И кого угодно я бы не послал. Короче говоря, оказался ваш покорный слуга в глубокой ж... Зато организаторы - все в белом. Ну да Бог им судья!..
  Любовь народная к гармони и к передаче о ней не угаснет никогда. Но когда я вижу на экране "преемника" основателя "Играй, гармони!", уродливо пляшущего бугая, меня трясет до следующей субботы.
  И вообще, как говорил А. Райкин, "настроение мерзопакостное". Чья-то властная, грязная мохнатая рука давит, разворовывает, уничтожает народную русскую культуру. Никто и нигде за нее не замолвит словечко, а если что и говорят-обещают, все равно ничего не делают. И все больше и глубже погружаемся мы в какое-то грязное болото. Как можно не понимать, что без национальной культуры любое общество попросту гибнет?..
  О себе. Жив. 6 августа 2007 года исполняется 65 лет. И этим все сказано. Устал. Достают болезни.
  Дорогой Александр Дмитриевич! Береги жену! Мы, мужики, живы, пока живы наши жены. Это я понял каждой клеточной своей "шкуры".
  Делаю вид, что работаю, а работаю только ради этих позорных копеек. Стыдно! А власть предержащим - нет! Но за гармонь - любому "пасть порву", "моргала выколю"! Делаю все, что могу. Тоскую, плачу по Геннадию. И его у меня отобрали, а сами крутят коровам хвосты. Сил нет!
  Ну, что, Дорогой Александр Дмитриевич, получилось, не получилось у меня письмо к тебе, а я все равно всем своим существом рад, что не зря прожита жизнь. Назло всем гадам и врагам поют наши дети народные песни, играет детвора на гармошках, и это - надолго! Люди благодарны, этим и жива душа!
  Брат, Антон, Раиса Васильевна и вся ваша семья - счастья всем вам! Люблю!
  А. Заверюхин.
  Хабаровск, март 2006 года.
  
  
  * * *
  
  Александр Заволокин - Анатолию Заверюхину
  
  Здравствуй, Анатолий!
  В последнем письме ты говоришь о себе: "Костер мой залит, но пар еще валит. Сам придумал".
  Что ж, хорошо придумал. Только костер твой еще не залит. Ну, а насчет пара я тебе так скажу. Пар костей не ломит. Представим себе нашу русскую баньку с крутым добрым парком - само здоровье! Потому и говорим мы после нее друг другу: "С легким паром!" А вспомним наши паровозы и пароходы - сколько им жару-пару поддавали для быстрого хода! Так что, дорогой Анатолий Александрович, то, о чем ты говоришь, - вовсе не "пар", а Крест наш с тобой и нести его нам до конца жизни. Крепись, держись, дружище!
  Письмо твое меня очень тронуло, и я сразу же на него отвечаю. Огромное тебе спасибо за песни мои, которые ты опубликовал в сборнике "Слеза моя сладкая - гармонь!" Это уже второй сборник, выходящий с твоей легкой руки. Первый - "Гармонь - душа России" (2005 год) - среди сибирских музыкантов и гармонистов пользуется огромным спросом. В нем около семидесяти произведений: наигрышей, танцев, обработок народных песен для гармони, тобою собранных и составленных, - целая нотная энциклопедия по нынешним меркам! А в последнем сборнике ты широко и разнообразно представил нашего маэстро, ведущего композитора-гармониста, Заслуженного деятеля искусств России Евгения Дербенко. Большую ты проделал работу, дорогой Анатолий!
  Это ли не подвижничество, не подвиг в современных условиях подавать пример нашему брату - народным музыкантам, гармонистам-исполнителям?! Это и есть тот "пар" и твой "паровоз", который пока еще надежно везет, вдохновляет и многих держит "на плаву". И самое главное, что вы вместе с Ириной Шабашовой взращиваете молодое поколение музыкантов, которые принесут славу Отечеству, станут патриотами России и продолжат наши с вами дела. Я в это твердо верю!
  Ты пишешь о сложностях, здоровье, потере друзей. У меня то - же самое. Не хочу перечислять все мои "болячки". По-прежнему спасает только творчество. Написал песню - день-два хожу опьяненный, издал книгу - с неделю радуюсь. Вот так и живу. Ну, а время неумолимо. Как гласит поговорка: "Часы идут, дни бегут, а годы летят..."
  Больше всего меня тревожит и гнетет сегодняшнее радиотелевизионное безобразие (это еще мягко сказано). До какой же пошлости и маразма дошла наша песенная культура! В эфире одни "пустолайки", и лают они хуже собак! Заполонили все вокруг "шедеврами" типа "Муси-пуси, я вся горю, я вся во вкусе..." или "Я на тебе, как на танке...". А один популярный певец с приличным уже стажем все поет: "У нее бездонные глаза, у нее бездонные глаза, я сегодня сам себе сказал: я хочу еще любить". Сколько же можно мурыжить этот песенно-поэтический штамп про "бездонные глаза"? И такого рода композиторов и исполнителей сегодня, наверное, тысячи!
  Где наша песня? Как жить в болоте бесконечного суррогата, хаоса и пошлости, где все дозволено и нет нравственных границ. Гуляй и пой, Россия! Однова живем! Куда бы ни зашел - в кафе, магазин, сел в автобус, "маршрутку" - всюду меня достают постылые мракобесные звуки, от которых сердце останавливается. И как с этим бороться?!
  Я уже устал об этом говорить, где только возможно, кричать со сцены, писать. Там, наверху, не слышат! Слава Богу, что не глух народ. Вот и надо жить, смело и уверенно вершить свое дело для народа! А вся эта попса и "трясучка-сучка", весь понос так называемой массовой культуры канут в никуда. Даст Бог, обожравшись заморской дурман-травы, очистимся и, протрезвев, вернемся к истокам национальной культуры - к песням русским, к гармони, которые жили и жить будут всем смертям назло! Я всегда в таких случаях говорю: "Победа будет за нами!"
  Заканчивая письмо, ты пишешь: "Береги ближних! Люби, пока любится! Покупай подарки! Дари цветы! Уступай, прощай!.."
  Хорошие слова. Этого же всего и тебе желаю. Да хранит тебя Бог!
  А твои напутные слова я "поселил" в душе и сердце. С ними буду жить.
  Спасибо, друг!
  Александр Заволокин.
  Новосибирск, июнь 2007 года.
  
  
  * * *
  
  Анатолий Заверюхин - Александру Заволокину
  
  Здравствуй, дорогой брат Александр Дмитриевич!
  С тех пор, как не стало Геннадия, у меня все чаще встают перед глазами две буквы - "А." и "Г.". На всех прошлых сборниках - музыка А. и Г. Заволокиных. Да и я почти всю свою творческую жизнь прожил в тесном содружестве с этими Большими буквами.
  
  "А." и "Г." - сидели на трубе.
  "А." - подбили, "Г" - убили,
  Кто остался на трубе?
  
  Нет, милые мои, не угадали! Остался творческий ПОДВИГ! "А." и "Г." остались как результат титанического труда. "А." и "Г." - эти два простых, молодых, красивых и талантливых парня, братья-сибиряки - смогли всколыхнуть всю Россию, да и не только ее. В их руках небольшой и скромный музыкальный инструмент гармонь, с которой они исколесили всю нашу страну, обрел могучую и поистине волшебную силу. Их песни, припевки, частушки и прибаутки, ими же исполняемые, и по сей день волнуют миллионы людей, и я уверен, что останутся в сердцах любителей народной музыки до тех пор, пока жив народ. А народное - неистребимо!
  Я со своим коллективом перепел почти все песни "А." и "Г.". И если бы "налоговая" высчитывала с меня авторский гонорар, я остался б без "тапочек".
  Кстати о тапочках. Помнишь 1998 год? Как шли мы на теплоходе по Амуру до Николаевска с фестивалем "Играй, гармонь!" Мы с тобой - на верхней палубе. Ласковое летнее солнышко. Ты снял шлепанцы и греешь свои кривые ножки, подставив их теплому ветерочку. Сзади подкрался Фролыч (друг Анатолия Заверюхина - А.З.) и "увел" твой тапок. Никого вроде рядом не было, а тапка нет...
  А помнишь, на корме теплохода шли съемки фестиваля. А ты, оставив свой фотоаппарат на пожарном ведре, отлучился на секунду, и тот же Фролыч привязал его к ведру. А ты возвращаешься, быстро хватаешь фотик (видно, узрел интересный кадр) и бежишь вместе с ведром. На палубе уйма народу. Хохот...
  Немного о себе. Отремонтировали "под Европу" ДК "Строитель". Теперь он называется "Краевой культурно-спортивный комплекс". Его выкупило у завода наше краевое Министерство культуры. Так что через недельку мы с Ириной зайдем в свой обновленный класс. Приятно. Болею. Давление. Башка - два инсульта. Сердце, аритмия. Ноги - артроз и т.д.
  Не хнычу. Пока востребован. Буду шевелиться. Но жизнь, как свет в кинотеатре - медленно гаснет...
  Я рад за тебя, брат, что ты весь в творческих делах и планах. Молодец!
  Для себя я сделал вывод, что самая главная помеха в больших и добрых делах - это "градусы"! И как ни жалко с ними расставаться, но надо, поскольку все уже израсходовано: и свое, и "за того парня". Можно, конечно, уменьшить дозу и частоту употребления сократить до нескольких раз в год, но лучше исключить совсем - это ведь такая зараза! Мало того, что болит голова, сердце и т.д., пьянство еще и мозги сушит и вышибает...
  Лет сорок назад я слышал, как большой партийный деятель говорил: "Запад, убедившись, что СССР силой не взять, решил уничтожить его изнутри". Тогда я этим словам не придал значения, но теперь понимаю, что пьянство - политическая акция. Это плановое спаивание нации.
  Что-то заканчиваю письмо в "фа-миноре"!..
  Брат мой, не теряйся! Любая весточка от тебя - для меня Праздник!
  Поклон Раисе Васильевне! В наших руках - счастье женщины. Дари ей каждый день маленькое счастье, тогда ее счастье счастьем вернется к тебе.
  Привет Антону!
  У меня еще два мужика появились - Богдан и Ванька. Я дважды прадед! Счастлив!
  Обнимаю. Прости, если что не так.
  Анатолий Заверюхин.
  Хабаровск, 14 марта 2008 года.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"