Мелф : другие произведения.

Там, на закате...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.66*4  Ваша оценка:


   2. Еще не весна
   - Гости, - заявил Квинт, - бывают двух разновидностей.
   - Жданные и нежданные?
   - Те, с которыми не хочешь расставаться, и те, от кого не знаешь как избавиться...
   Тут в дверь осторожно кто-то постучал. Тирон, конечно же. Лицо у него было смущенное - это было очень частое для него выраженье, заменявшее многие прочие: откровенное удивление, непонимание, даже испуг иной раз. Марк уж умел читать по лицу любимого раба...
   - Кто там, Тирон? Квинт утверждает, что кто-то приехал...
   - Прекрасное дитя на белом муле, - сообщил Тирон.
   - Что?! Ты выпил, что ль?!
   - Ну, если подробнее - насквозь промокшее прекрасное дитя на замызганном белом муле...
   - Тирон, я восхищен поэтичностью твоих высказываний, - сказал Квинт, - но замечаю в них обычный для поэзии недостаток: по стихам тоже иной раз ни хрена не понятно, что хотел сказать писавший их. Мой Левкипп доложил бы пусть не так изящно, но куда ясней: приехала девица на белом осле, приятной наружности, правда, удивительно, хозяин?..
   - Это не девица, а юноша. И не на осле приятной наружности, а и впрямь на муле, - вконец смутившись, пробормотал Тирон.
   Марк уже поднялся, подтянул ослабевший пояс, одернул рубаху. Не каждый день из вечернего дождевого сумрака наезжают сюда какие-то непонятные девицы на ослах... то есть юноши на мулах. Кто бы из них ни был приятной наружности.
   - Идем, Квинт?
   Тот лениво потянулся.
   - Ага, вскочил и побежал... Твой гость - ты и встречай. А мне вставать не хочется...
   Любопытный Рамфис соскользнул с ложа и пошел за Цицероном.
  
   Гость робко мялся у порога атрия. Он стирал с лица дождевую влагу. Капюшон слишком большого для него дорожного плаща, даже не сумевший защитить голову от ливня, висел за спиной, словно странный горбик.
   Тирон польстил гостю насчет "юноши" - то был скорее мальчик лет тринадцати на вид - и в то же время "прекрасное дитя" было самым подходящим определеньем. Цицерон невольно улыбнулся - совершенно мокрый мальчишка с потемневшими от воды волосами все равно выглядел очень приятно. Такие дети не должны являться из осени и слякоти - это был загорелый, солнечноволосый, летний ребенок. И глаза были тоже летние - зеленее их Цицерон никогда и не видел... отличный мальчишка, обещающий вырасти в красавца в греческом духе... В этом парнишке не было излишней утонченности, его красота была естественной, как небо и море. Пока еще.
   Тирон пошел принести ему кой-какую сухую одежонку.
   Завидев хозяина дома, мальчишка радостно вскинул голову, словно увидел доброго друга, и звонко произнес:
   - Привет тебе, Марк Туллий Цицерон, величайший из ораторов Рима и достойнейший из его граждан!
   Цицерон нашел бы это приветствие несколько подобострастным, если б услышал от человека повзрослей и посолидней.
   - Привет и тебе, юноша. Кто таков будешь?
   - Меня зовут Эвмен, сын Эвтиха с Сицилии...
   - Ах, с Сицилии... Ясно, - кивнул Цицерон, хотя пока еще ничего не было ясно.
   - Мой отец - из тех жителей Галунтия., которым претор Веррес приказал собрать для него серебро, - с волнением объяснил мальчик, - И он... мы с ним были в Риме во время суда, правда, он не выступал в числе свидетелей, их ведь и так было слишком много. Но мы слушали весь процесс... и отец мой сказал, имея в виду тебя: "Эвмен, запомни навсегда этого человека и испытывай к нему такое уважение, на какое только способен. Это великий римлянин и честнейший человек, и я более всего в жизни желал бы, чтоб именно он был твоим проводником на пути добродетели и славы...Но наверное, этот достойный гражданин слишком занят. Но зато он, если спросить его, посоветовал бы тебе хорошего учителя-ритора..." Отец вернулся домой, а я остался в Риме - отцу хотелось, чтоб я именно там закончил обучение у грамматика и начал учиться риторике. Может, со временем, сказал он, ты добьешься такой же славы, как Цицерон - он ведь тоже не из Города родом... Он сказал, чтоб я предложил тебе свои услуги клиента и выполнял все, что ты скажешь или посоветуешь. Я, как и велено было, отучился все это время у грамматика, а потом не нашел тебя в Городе. Родные твои были добры ко мне и сказали, что ты уехал сюда. И вот я тебя нашел... Если я тебе в тягость, а сейчас же уеду...
   Мальчик смутился, но не потупился - наоборот, глаза сверкнули ярче.
   - Куда ж ты поедешь, дружок, в такой ужасающий ливень, - мягко сказал Марк Туллий. Ему польстило, и очень, что жители провинции Сицилия любят и уважают его настолько, чтоб доверять его заботе свое будущее - юных сыновей. Да и паренек ему понравился - ясные, чистые и все же более тонкие, чем у римлянина, черты - ну да, у него ж и имя греческое, что для сицилийцев скорей правило, чем редкость.
   Краем глаза Марк заметил, что Квинтова длинная фигура все-ж таки бесшумно возникла на пороге - любопытен, как его собака, подумал Марк и улыбнулся:
   - Что ж, Эвмен, тебе повезло - не один неплохой римский оратор, а двое подыщут для тебя хорошего учителя риторики. Обернись и поздоровайся с моим другом.
   Эвмен послушно повернулся... и застыл. Марк увидел, как спина его на миг словно окаменела.
   - П-привет тебе, благородный Гортензий... - произнес парень так, словно Квинт непосредственно на глазах его возник из воздуха или свалился с неба.
   - Привет, - вполне дружелюбно отозвался тот, - а можно узнать, что тебя так удивило? Что в моей фигуре и физии столь удивительного? Я вроде бы одет, у меня нет ни рожек, ни копыт, ни крыльев, ни хвоста, а также я, кажется, не распространяю вокруг себя сияния... так в чем дело, сынок?
   - Я... прошу простить меня, благородный Гортензий... но я искренне посчитал само твое присутствие на этой вилле... удивительным.
   - Что ж, честный ответ. И правильный - до недавнего времени это так и было. Значит, говоришь, учился в Городе у грамматика, сынок?.. У которого? Не подумай чего, я не стоял за дверями, просто у меня очень тонкий слух...
   - Его звали Дион, он тоже с Сицилии, - охотно ответил парень.
   - Не знаю такого, - вспоминая, Цицерон слегка наморщил лоб. - Впрочем, греческих учителей в Риме больше, чем воробьев.
   - Стручок, не морщи лоб, некрасиво, - посоветовал Квинт. - А я вот знаю Диона.... Хороший учитель. Такой высокий чернявый грек средних лет...
   - Да, точно, - кивнул мальчик.
   Квинт на миг приопустил веки.
   - Советую тебе все же пойти переодеться, Эвмен. Или ты, истинное дитя острова Сицилия, больше привык быть мокрым, чем сухим?
   - Да, Тирон, - сказал Марк Туллий, - пожалуй, вели-ка подавать ужин. Эвмену согреть фалернского, боюсь, простудится...
   - Я никогда не простужаюсь, - сказал мальчик и хлюпнул носом.
  
   За ужином Цицерону было приятно: нашлось, кому слушать его рассуждения о риторике.
   Квинт же как обычно остался к ним безразличен, он тихонько играл с Рамфисом: отламывал кусочки от сладкого пирога и аккуратно укладывал их на тонкий песий нос. Рамфис отчаянно косил жалобными глазищами, но не смел слизнуть с носа очередной липкий, благоухающий соблазн, не дождавшись милостивого кивка хозяина. Эвмен украдкой наблюдал за этим очень внимательно, а потом не выдержал, выждав момент, когда Цицерон смолк и приложился к чаше.
   - Какой послушный!..
   - Кто, Рамфис? Да он нахальный и своевольный, каких поискать, - сказал Квинт. - Просто он знает, что мне нравится смотреть, как он пересиливает себя. Ради меня он готов изображать из себя смирного мальчика. Знает, что мне смешно.
   - А он злой?
   - В каком смысле?
   - Ну, в каком бывают собаки. Он может укусить? Он умеет охранять? Он бросится защищать тебя, если... что?
   - А ты попробуй, - предложил Квинт.
   - Что попробовать?..
   - Ну... пытаться стукнуть меня не советую. Хотя бы брось что-нибудь в меня.
   - Но мы же рядом, я же попаду.
   - Брось. Вон пустая чаша.
   - Она серебряная. А ну как попаду...
   - Бросай.
   Эвмен взял со стола чашу. Он не примеривался, будто бы стараясь не привлечь внимания к броску... но швырнул, сильно и ловко. И иметь бы Квинту второй синяк на лбу, а то и под глазом - но Рамфис, взвившись, звонко лязгнул зубами, чашу не поймал, но сбил ее полет - и через миг стоял, натянувшись, глядя на мальчика пустыми глазами и глухо рыча.
   - Тссс, Рамфис. Это шутка. Видел, Эвмен?..
   Рамфис сел, но рычание не сразу замерло в его тонком горле.
   Цицерон с некоторым неудовольствием, которое тщетно старался скрыть, наблюдал за этой вроде бы детской, но вполне серьезной игрою. Ему не слишком понравилось, что паренек так легко позволил отвлечь себя от риторики на всего лишь собаку, пусть и такую замечательную, как Рамфис. Квинт заметил неодобрительную искорку в его глазах, поморщился.
   - Марк Туллий, он слишком молод, чтоб за вечер выслушать все, что ты надумал о риторике за свои почти сорок лет... Можно подумать, ты сам никогда не был ребенком!
   - Ну, не такой уж я ребенок, - сказал Эвмен.
   - Сынок, римский закон считает тебя ребенком, - ясно улыбнулся Квинт, - ибо мужскую тогу ты не надел еще.И потом, сколько тебе? Лет тринадцать?
   - Скоро четырнадцать.
   - Ты куда моложе моего сына, а он и то иной раз ведет себя как глупое дитя.
   - Я даже знаю, в кого он пошел, - заметил Цицерон. - Ты сам хуже дитяти - это я про чашу.
   - Помолчи, а то я вспомню кой-про какую кость... - усмехнулся Квинт добродушно. - Сынок, не слушай его. Нельзя всегда быть суровым и серьезным, так и смеяться разучишься. В том числе над собой. И вот тогда-то начнешь и впрямь забавлять окружающих... как пример - есть у нас такой Катон, тоже еще молоденький, но уже посмешище всего Города; боюсь, он намерен и далее совершенствоваться в этом сомнительном искусстве...
   - Квинт, - сказал Цицерон, теперь глаза его смеялись, хотя - только глаза, - У тебя наблюдается некое странное сопряжение идей. Я бы на твоем месте не употреблял в одной фразе "Катон" и "искусство". Далекие предметы...
   - Ну да, это все равно что сказать, что судьба не хрен, в руки не возьмешь...
   - Квинт Гортензий, ты хотя бы при юном мальчике не можешь без непристойностей? - искренне возмутился Марк.
   - Что я такого сказал?.. Не думаю, что мальчик, хоть и столь юный, справляет малую нужду на корточках....
   Эвмен хихикал, слушая их и наблюдая за ними во все свои молодые острые глазищи. Цицерон говорил, что Гортензий сам что дитя - но Эвмен не мог согласиться, он видел по-своему... Как раз Цицерон ему казался похожим на мрачноватого и угловатого мальчишку, которого обижают в школе. А вот Квинт, несмотря на то, что позволял себе порезвиться и попроказничать, казался именно что взрослым и сильным...
   - Прошу простить меня, - тихо, почтительно сказал Эвмен, - но мне очень трудно даже представить, что вы оба были когда-то детьми. Я знаю, что это глупо...
   - Когда тебе десять, двадцатилетние кажутся очень взрослыми. А когда тебе четырнадцать, тридцатилетние уже почти старики, а сорокалетние вообще одной ногой в могиле? - улыбнулся Квинт. - Не глупо - обычное дело.
   - Раз мы почтенные старцы, - Марк тоже улыбался, и улыбка делала его неузнаваемо-обаятельным, - то и веди себя подобающе...
   - Нет, нет! - выпалил Эвмен, - Так куда лучше!.. Хотел бы я быть знакомым с вами, если б вам было столько, сколько мне...
   - Боюсь, не со мною, - сказал Цицерон.
   - Да почему? - спросил Квинт. - Ты был вредным, жадным мальчишкой? Ябедой? Нюней? Или просто таким чудненьким, что дразнили только за это?..
   - Наверно, последнее... Для арпинского мальчишки я слишком много читал. А что мне оставалось, если болел то и дело? И сочинял стихи - одним словом, уродец, - Цицерон улыбался, но меж бровей собралась горькая складочка.
   - Не морщи лоб, сколько раз повторять, - тихо сказал Квинт.
   - Отстань от меня с моим лбом. Так вот, мне совершенно нечего рассказать о своем детстве. Я и не помню его - зато помню все прочитанные книги... В них и жил... хорошо, что отец не заставлял меня быть как все другие мальчишки. По-моему, Квинт, ты мог бы рассказать о себе куда больше и не так скучно.
   Эвмен больше и не глядел на Цицерона - убедился, что тот и впрямь был в его возрасте из тех задохликов-заумников, кого сам он вместе с дружками изводил с упоением...
   - Про что бы рассказать мне?.. - Квинт очевидно задумался. - Чтоб не заболтаться на всю ночь?.. Сколько тебе, говоришь, Эвмен, тринадцать?.. Хотите, расскажу вам про свое первое выступление перед народом римским?
   - Но ты тогда был уже не ребенком. Тебе было девятнадцать лет, - заметил Марк.
   - А это было не первое...
  
   Я слышал много Квинтовых историй раньше. Но эта - про девочку с тысячей имен - никогда. Может, поэтому она и врезалась мне в память дословно и теперь составляет некую непременную принадлежность Квинтова облика, стоит мне вспомнить его - тут же всплывает тогдашняя летняя Субура, и тринадцатилетний Квинт, и девочка, которой я никогда не видел, но вижу так ясно, словно она моя младшая сестренка. Квинт подарил ей долгую, долгую жизнь в чужой памяти... а ведь ее не помнит уже никто. Много безымянных костей лежит на пустыре, рабский прах мешается с прахом субурской рвани, которую некому хоронить по полному обряду, и всем одна гробница - вечно живой, неистребимый чертополох. Он долговечней мрамора... Гробницы разрушатся, а чертополох будет всегда. Я люблю смотреть на его колючие листья и лиловые цветы - это не просто сорная трава, это непокорная ухмылка всех тех, кто жил вольно и ушел без особого сожаленья.
   Я принес умирающему Квинту пучок чертополоха. На меня посмотрели, как на дурака. Но он обрадовался.
  
   - Ну что, - сказал Квинт, - на террасу? Стручок, ты еще не предсказал погоду на завтра...
   Квинта неизменно забавляло, как Марк Туллий глядит на закат и сообщает, какой завтра будет день - теплый, холодный, ясный, облачный... "Ну вот, и от деревенщины есть прок", - улыбался Марк.
   Закат был бледный, его почти скрывали темно-серые облака. Квинту все это ровным счетом ничего не говорило.
   - По-моему, завтра днем будет теплее, чем сегодня, - осторожно произнес Марк, - но вот тучи эти... мне не нравятся... Этот дождь будет идти всю ночь.
   - Лучше ночью, чем днем, - сказал Квинт.
   - А что теплее - это хорошо, - сказал Эвмен. И тихо пробормотал:
   - Там, на закате, уже весна...
   - Что ты сказал? - заинтересовался Цицерон. Жаль, что он не поглядел в этот миг на Квинта - да и поглядел бы, не заметил бы в сумраке, как тот побледнел.
   - Так говорят на Сицилии, - объяснил Эвмен. - Это поговорка моряков.
   - Красиво.
   - Ага.
  
   ...Налопавшись горячего и выпив немного вина, паренек вскоре стал клевать носом, и Тирон проводил его в одну из комнат для гостей.
   - Как тебе этот мальчик, Квинт?..
   - Он лучше воспитан, чем Катон-маленький, и умней, чем мой сын.
   - Да брось.
   - Но это правда. В отличие от Катона он не только переоделся в сухое, но и вымылся перед этим. И, в отличие от моего сыночка, он, возможно, действительно интересуется чем-то серьезным. Не знаю уж, риторикой или только тобою, но интересуется.
   - Сицилийцы в лице уважаемого Эвтиха - кстати, совершенно не помню его, - похоже, действительно доверяют мне.
   - Ты заслужил это, - улыбнулся Квинт. И неожиданно добавил:
   - А еще, похоже, отец бедняжки Эвмена не слишком богат.
   - С чего ты взял? Мальчик неплохо одет...
   - Но он голодный!
   - Мне не показалось, что он слишком жадно ест.
   - Нет, но он смотрел нам с тобой в рот.
   - Да вроде ели все одно и то же.
   - Ну да, тушеную траву - к слову, Марк Туллий, я не корова! - и снова баранину (Марк Туллий, я не пастух!). И тем не менее...А Абре твоей, так и знай, завтра сам скажу, что готовить к обеду.
   - Угри тут не плавают...
   - Да что ты говоришь? А я как раз собрался половить их в винограднике.
  
   Дождь действительно лил всю ночь.
   Ближе к утру он прекратился, утих, словно умер - Квинт слышал его замирающее дыхание. Правда, грязь осталась непролазная - ноябрь, не лето.
   И к тому ж случилась маленькая неприятность.
   Рамфис потерял свою подружку.
   Квинт - слух у него с рожденья был острейший - сквозь дрему услышал тонкий, пронзительный плач своего ушастого дружка в саду, и сразу вскочил, без плаща, без башмаков вылетел в холодную хмарь, выругался от ледяного прикосновения мокрой травы... римские нобили босыми по траве и слякоти не бродят...
   Мокрый Рамфис сидел рядом с вытянувшимся, уже окоченевшим телом пегой дворняжки и даже не скулил теперь - тихонько хныкал, видно, поняв, что ничего уже не поправишь. А ведь вчера еще так весело носились друг за лружкой, дурашливо тявкали, валялись, шутливо кусались...
   Квинт, забыв про холод и мурашки, притянул к себе Рамфиса, погладил. Рамфис уронил свои огромные уши и стал совсем жалким.
   Квинт смотрел на собачонку. С чего бы она... если вчера была совершенно здорова? На мордочке ее кое-где застыла пена... сожрала, что ли, что не то, падаль или помои какие-нибудь? Что с нее взять - простая дворовая псина. Рамфис - тот никогда не съест никакую гадость.
   - Пойдем, Рамфис... пойдем. Попозже скажу ребятам -они ее зароют... Пойдем, Рамфис, холодно... Эй, ты, как тебя?.. Дай таз с водой быстро, нам шесть лап мыть нужно, извозюкались все, как кони походные...
   Вымыв все грязные лапы, хозяин и пес побрели на кухню.
   Рамфис с детства понимал кухню как место, где ему дадут то, чего ему жрать нельзя - сладкое. Ни одна кухарка не могла устоять перед умильной мордочкой, жалобными глазищами и огромными ушищами, которые Рамфис умел прижать так, что смотреть на него без подачки было невозможно - совесть мучила. В доме Квинта псу запрещалось заходить на кухню, но сейчас Квинт сам повел его туда, думая утешить расстроенного парня чем-нибудь из того, что он любит.
   Час был слишком ранний, сама розоперстая Эос еще дрыхла сладким сном (божества редко мучаются кошмарными сновиденьями) - и весь дом словно бы мерно покачивался на волнах сладкого предутреннего сна, даже маленькая Абра не возилась еще на кухне. К чести ее, она никогда никого не будила - а то ведь иная кухарка в своем закопченном царстве лютует, что твой Громовержец: стук дров, лязг кочерги, грохот котлов... А маленькая Абра была слишком старательна и боязлива, и потому начинала свои кухонные труды совершенно беззвучно, как безымянный домашний дух.
   Квинт и Рамфис тоже никого не могли потревожить, скользя по дому в бледнеющем мраке - Квинт и в сапогах ходил без конского топота, а когти Рамфиса постукивали по полу почти неслышно.
   Рамфис и Квинт остановились почти одновременно - оба услышали в кухне какие-то шорохи... но это была не Абрино скромное копошенье. Оно было все же уверенным, девчонка твердо знала, где у нее что, и в полной темноте могла растопить очаг, не стукнув ни кочергой, ни полешком. Тот звук, что они слышали, был... вороватым. Так лазит по лабазам молоденькая, еще не обнаглевшая крыса.
   Рамфис был столь умен, что не зарычал. Он просто замер, как и хозяин, и ждал, ждал развития событий.
   Но Рамфис тихо-тихо зарычал тогда, когда из кухни вышел тот, кто был там. Эвмен. Мальчик шарахнулся - явно не ожидал увидеть никого за порогом...
   - Утро доброе, - спокойно сказал Квинт.
   - Доброе...
   - Ранняя ты пташка.
   - Да я проснулся - и вдруг так жрать захотел, будто вчера и не ел ничего. Ну и подумал - дай схожу на кухню, кусок хлеба возьму или лепешку какую черствую...
   - А, - сказал Квинт. - Бывает... Ну и где он?
   - Кто?
   - Хлеба кусок.
   - Да я его там и сжевал... Не в кровать же его тащить, на крошках спать неприятно... - мальчик засиял своей широкой улыбкой. - Ну а ты, благоро...
   - Квинт меня звать.
   - Ммм... ну а ты что так рано вскочил?.. Не думал я, что ты имеешь привычку пробуждаться раньше полудня.
   - Я римский нобиль, сынок. А хороший нобиль встает на рассвете. Греческая распущенность у нас не в чести, - говорил Квинт вроде б серьезно.
   Он шагнул в кухню, на ходу приобняв мальчишку за плечо, тому ничего не оставалось, как сделать то же.
   - Что-то Рамфис невеселый, - сказал Эвмен.
   - У него трагедия в личной жизни. Подружка сдохла.
   - Может, заболела?
   - Вчера еще здорова была... О, что тут у нас?.. Ага, лепешки. Вчерашние. Рамфис, хочешь?..
   - Угуу.
   Эвмен уставился на пса:
   - Он... что-то сказал?..
   - Он говорит.
   - Не бывает же!..
   - На свете все бывает, милое дитя...
   - Ну, теперь я точно не засну снова, весь сон слетел... Умоюсь пойду...
   Эвмен уже не видел, как Квинт, оставшись в кухне наедине с псом, что-то почти неслышно спросил у него. Рамфис подтвердил.
  
   Цицерон тоже вскоре проснулся, он и вообще рано вставал, хотя ложился поздно. Завтрак подали в триклиний всем троим, но Марк Туллий ни к чему не прикоснулся, жалко скривился...
   - Переел вчера, что ли... Или перепил? Вечно это у меня... как надоело!
   - Хозяин, - тихо встрял Тирон, - живот болит?..
   - Да тянет как-то... Иди скажи Абре, чтоб на обед мне кашу сварила, боюсь, ничего другого не вынесу...
   Он очень старался выглядеть достойно, но получалось плохо.
   - Иди полежи, - мягко посоветовал Квинт. - Ну плохо тебе, видно же, не мучайся...
   - Хорош хозяин - у него гости, а он... брюхом страдает...
   - С каждым случается. Не беспокойся, мы с Эвменом найдем, чем себя развлечь. Эвмен, верхом ездишь?..
   - Я?.. Н-нет... не очень-то...И у моего мула слишком уж костлявая спина и трясучая рысь. Мне... даже сидеть сейчас трудно.
   - Ха! В твоем возрасте следует носиться верхом быстрей ветра!
   - Я лучше почитаю - тут такая библиотека...
   Цицерон, услышав это, болезненно улыбнулся.
   - Здесь еще мало книг. В Риме у меня получше с этим делом... Ну, ты еще увидишь...
   Ему понравилось, что мальчик, будущий оратор, предпочитает книги пустым развлечениям.
   А Квинт, жестом позвав Рамфиса, вышел из дома.
  
   Вернулся он к обеду, и Цицерон, который с трудом выбрел на террасу подышать свежим воздухом, удивленно вытаращился - Квинт и серый горбоносый коняга шли рядом, оба в грязи по уши, Рамфис, которого словно топили в болоте, превесело прыгал то впереди, то позади... и на коне было седло, но не было уздечки. А Квинт и конь о чем-то, казалось, беседовали. Конь то и дело поворачивал к Квинту морду...
   Марк Туллий не умел ездить верхом. Его просто не учили. Худосочный арпинский подросток, за чье здоровье все боялись, читал книги - и никто не отрывал его от этого занятия...
   Когда компания была уже во дворе, Марк заметил, что на шее лошади свободно болтается тонкий ремешок.
   - Мыться, - приказал он с террасы, - в дом в таком виде вас никто не пустит.
   Вскоре Квинт и Рамфис явились пред его взором чистые и довольные. Квинт сиял.
   - Представь, Стручок, можно ездить без узды!
   - Да что ты.
   - А, ты не поймешь... Один кельтибер мне об этом рассказывал... Знаешь, так лучше. И конь будто повеселел... Ма-арк!
   - Что?
   - Сколько хочешь?
   - За что?
   - За серого...
   - Дарю.
   - Да ладно!
   - Дарю, сказал.
   - Ууу! Спасибо, милый Стручок! Не думай, в долгу не останусь, подарю тебе книгу, какой у тебя точно нет. Я сейчас - пойду на кухне водички выпью, горло пересохло.
   Квинт не потребовал принеси воды у рабов - у него была своя причина самолично явиться на кухню - Абра.
   - Как ребенок, - вздохнул Марк Туллий еле слышно, - Сейчас вернется и будет рассказывать мне о лошадях, избавьте, боги. Или с кем из наших трех чумазых граций провел он ночь - не с Аброй ли?.. Левкипп, ты тут?.. Побеседуй с хозяином о любимом предмете, ладно? Я совершенно не могу поддержать эту тему...
   - Хорошо, - кивнул Левк.
   Тирон мягко заметил:
   - А хороший подарок... По-моему, Квинт очень рад. А ведь этого иберёнка продавали недорого, потому что считали его злым...
   Марк отмахнулся:
   - Ну вон с Квинтом этот "злой" целуется...
   Тирон и Левк улыбались.
  
   Абра резала овощи и тихонько мурлыкала под нос какую-то варварскую песенку, должно быть, привезенную с родины. Она пугливо вскинула на Квинта черные глазищи - и они тут же тепло заблестели.
   - Как дела, кроха? - спросил Квинт, - Налей водички, а?
   - Может, вина? - прошелестела девушка.
   - Можно и вина.
   - Фалернского?
   - А какого ж. Ну, как ты тут? Беседуешь с овощами?.. Наверно, очень скучно целыми днями торчать тут одной?
   Абра смутилась и опустила глаза на морковь. Ей совершенно непривычно было дружеское внимание со стороны этого красивого нобиля, ничуть не похожего на ее мрачноватого хозяина. А то, что она с этим нобилем спала - это ж еще ничего не значит. Не повод для разговоров. Многие хозяева спят с рабынями, в том числе и с чужими, так было и будет.
   И потом, что значит "скучно"? А что, кто-то спрашивал у нее когда, скучно ли ей выполнять свои обязанности кухарки? Абра попала в рабство маленькой девочкой (да и сейчас ее еще трудно было назвать женщиной, так она была молода, хрупка и мала), и своих желаний у нее по этой причине давно уже не было.
   Квинт казался ей добрым, точней, с нею он вел себя добродушно, и все равно она его опасалась... немного. Просто потому, что капризный красавец существовал в чужом доме куда более решительно и нахально, чем хозяин этого дома. Стало быть, ему можно...
   - Да мне скучать некогда, - тихо сказала Абра.
   - Да, ты старательная девочка, я вижу... - Квинт, широко улыбаясь, обнял ее, и она замерла, нож повис над недорезанной морковью.
   Ей очень нравились его объятья. Ее макушка была пониже его ключиц, он был верзила, и она чувствовала, как он силен - женщина всегда ощущает силу мужчины. Но он обнимал ее бережно, словно боялся, что ее косточки могут хрустнуть. К тому же, с ним было приятнее, чем с рабами - у него была чистая, нежная, холеная кожа, а Абре нравилось даже касаться ткани его рубахи, дорогой и тонкой.
   - К тому же, я тут не всегда и одна, - Абре едва ли не большее удовольствие доставляло говорить с ним, чем обниматься, потому что так странно и чуднО было, что он серьезно слушает ее. - Иногда Мария приходит со мной поболтать, если уже переделала все на огороде.
   - А Елена?
   - Елена нет. Я, наверно, кажусь ей глупой... она вообще много о себе понимает, она гречанка и умеет даже читать!
   - Ты вовсе не глупая девочка. А читать... разве на еде, которую ты готовишь, что-нибудь написано? А готовишь ты хорошо...
   - Правда?! Ты думаешь? - просияла маленькая рабыня.
   - Ну, скажем так, у тебя есть способности. Просто твой хозяин понятия не имеет, что можно жевать не одну баранину с тушеными овощами, сыр и яйца. Как-нибудь я позову его на свою виллу, и пусть попробует, что готовит там у меня Федр.
   - Мужчина?!
   - А что такого?! Между прочим, многие считают, что мужчинам это дается лучше.
   - Не знаю... у нас всегда готовили женщины... считается, что это не мужское дело... - Абра вдруг захихикала, - Ой, а ведь я сегодня, вот смешно, видела мужчину, возящегося у очага... Хотя он еще совсем не мужчина... Этот юноша-гость, Эвмен... Он все утро просидел тут.
   - Это зачем же? - спросил Квинт тихо.
   - Он сказал, что немного скучает по дому, а там он любил сидеть на кухне, потому что там всегда тепло и вкусно пахнет... Он, - Абра снова смутилась, - даже помог мне. Вызвался помешивать хозяйскую кашу, чтоб не пригорела, когда Мария позвала меня забрать яйца из курятника... Он ведь из простых, этот Эвмен? Ты бы не стал мешать кашу?..
   - Я? Почему?.. - Квинт, отстранившись от Абры, окинул взглядом все котелки и нашел нужный, самый маленький.
   - Она?.. Ты считаешь, что я не умею мешать кашу, да?
   - Так она уже готова...
   - Просто для примера, - с оч-чень серьезным видом заявил Квинт, - это делается так. Берется предмет кухонного обихода, такой, с длинною ручкой, в просторечии называемый "ложка". Суется в кашу. И производит там движения, которые должны... АХХХ!!!
   То ли произведенные движения оказались не в меру сильны, то ли котелок стоял как-то неустойчиво, но он опрокинулся, и вся проклятая каша оказалась на полу - хорошо не на Квинте.
   - Все-таки не умеешь, - засмеялась Абра. - Ничего, ее варить совсем быстро, сейчас я все уберу и сварю хозяину новую...
   Она сноровисто вытерла кухонный пол, чисто вымыла котелок и вновь налила в него воды.
   - Слушай, - спросил Квинт, успевший сунуть нос во все котелки, - а это что за пойло свиное такое - страшное, черное?.. Спартанская похлебка, что ли?!
   - А, так это я хозяину сварила вместе с кашей.
   - Абра, милая, нам Цицерон пока живой нужен!
   - Да ты не знаешь, что это?
   - Ну я ж не хрюшка, чтоб по достоинству оценить столь утонченное произведение поварского искусства.
   - А это мальчик Эвмен посоветовал мне сварить для хозяина. Это, говорит, лучшее средство, чтоб прочистить желудок, о котором писал в книге этот... как его, вашего... который на Карфаген ругался?
   - Эвмен так хорошо знает книгу Катона "О земледелии"?..
   - Он говорит, его отец давно болеет животом и дома постоянно варят ему такое, вот он и запомнил, что туда кладут.
   - И что? - спросил Квинт.
   - Я запомнила все, как Эвмен сказал, только кое-чего нету у нас, но это, он говорит, не страшно.
   - Катон говорит?.. Сюда еще и он заходил?
   - Эвмен говорит... мол, каждый из этих предметов желудок прочищает, а когда вместе - средство только сильнее выходит. В общем, как там? - Абра наморщила своей темный от загара лобик, - "Возьми себе горшок, влей туда шесть секстариев воды и положи туда копыто от окорока.. Если у тебя копыта не окажется, возьми кусок ветчины, только совсем не жирной, весом в полфунта."
   - Положила копыто? - спросил Квинт серьезно.
   - Ага, нашлось... "Когда начнет увариваться, положи туда два кочешка капусты, две свеклы с ботвой вместе, росток папоротника, немного меркуриевой травы, два фунта мидии, рыбу головача, скорпиона, шесть улиток и горсть чечевицы. Все это увари до трех секстариев жидкости. Масла не подбавляй..." Ну вот так. Только меркуриевой травы, да папоротника, да улиток сейчас не найдешь. Рыбу головач я и не знаю, какая это. И какого еще скорпиона класть?!..
   - Живого, блядь, - сказал Квинт. - Без него толку не будет... Вот что, кроха. Вылей эту погань за окошко немедленно. Если не хочешь, чтоб хозяин твой от нее совсем загнулся.
   - Но этот ваш, Катон...
   - Катон туда наклал - сам пусть и жрет, дурень старый, в царстве Плутона это главное и любимое блюдо!!!
   Малышка Абра задрожала - видно было, что расстроена и напугана до слез. Она так осторожно подняла котелок, словно из него и впрямь мог выскочить живой скорпион, и выполнила Квинтово требование.
   - А как же Эвменов отец? - спросила она, уже почти плача.
   - Да подшутил над тобой мальчишка, не поняла, что ли? - Квинт обнял ее. - Видит, что ты ему почти ровесница, да еще рабыня...
   - Бессовестный он, - прошептала девочка.
   - Я ему уши надеру.
   - Да прямо уж.
   - Обещаю, - Квинт поцеловал Абру в нос и ушел из кухни.
   И направился в таблинум. Его интересовала одна книга. Нет, не Катонов трактат "О земледелии"...
  
   ...Ранние осенние сумерки оплели дом влажною сетью.
   Трое все еще сидели за обедом - точнее, уже за беседою. Цицерон вроде бы как почти оправился от своего недомогания и уныло ковырялся в каше. Квинт и Эвмен давно покончили с едой и перешли к легкому вину и беседе.
   - Так какую книгу ты читал сегодня? - спросил Квинт, с улыбкою глядя на мальчика.
   - "Лисистрату" Аристофана.
   - Любишь Аристофана, сынок?..
   - Да, очень! - с жаром отозвался Эвмен, и Цицерон заулыбался - ему все больше нравился этот паренек с такой тягою к знаниям вообще и к литературе в частности.
   - Левкипп, - вдруг лениво позвал Квинт, - сходи в таблинум и принеси оттуда кодекс с Аристофаном. Раз уж ты, Цицерон, так плохо себя чувствуешь - или не о том думаешь, раз уж вокруг ничего не замечаешь.
   Эвмен поглядел на Квинта широко раскрытыми глазами, в которых застыло недоумение и что-то, похожее на испуг.
   Левкипп принес книгу, почтительно подал хозяину. Квинт тут же протянул свиток Цицерону.
   - Зачем он мне?.. - не понял тот.
   - Затем, чтоб ты убедился, что в твоем списке есть "Осы", "Мир", "Лягушки" и "Облака", а "Лисистраты" нет.
   Глаза у Эвмена и Цицерона были одинаково растерянными.
   - Действительно, нет ее там, - тихо выдохнул Тирон.
   Эвмен сжался на своем ложе, привстал, сел окончательно.
   - Я просто перепутал, - сказал он угрюмо. - Названия перепутал.
   - Нет, - сказал Квинт, - ты солгал. Глупо солгал. Не озаботившись даже тем, чтоб проверить, есть ли там эта несчастная "Лисистрата". И ничего не читал, а торчал на кухне.
   - Зачем?.. - спросил Марк Туллий, имея в виду "зачем врать, мальчик?.."
   - А он начал врать, как только явился сюда. - спокойно сказал Квинт. - К счастью твоему, Марк Туллий, он еще ребенок и дурачок. Но сегодня ему бы все удалось, если б у меня не пересохла глотка после катания на лошади.
   Эвмен побледнел и покосился на дверь - но ее уверенно заслонил своими широченными, с косяк, плечами Левк.
   - Что... удалось? - спросил Цицерон с таким наивным лицом, что Квинт только вздохнул сочувственно.
   - Давай начнем сначала, - предложил он Цицерону. - Эвмен. Не надо дергаться. Левкипп не даст тебе сбежать.
   - Да что сначала? О чем ты?.. - Цицерону уже казалось, что это какая-то долгая, глупая шутка.
   - Когда это одаренное, вне всяких сомнений, дитя прибыло сюда, помнится, я спросил его, у какого греческого грамматика он обучался. Он ответил, что учителя звали Дион и был он сицилиец, я сказал, как выглядит этот человек, Эвмен подтвердил. Первая ложь. Дион с Сицилии сейчас не является греком средних лет и никогда не был высоким и чернявым. Он был маленьким, рыжим, сейчас почти поседел. Это мой учитель, и никак он не мог преподавать этому дитяти - давным-давно Дион не берет учеников.
   - Может, это другой Дион? - спросил Цицерон.
   - Мог быть и другой, если б не все остальное, что последовало далее.
   - А... что именно...
   - Далее мы все пошли смотреть на закат, и ты, Марк Туллий, предсказывал по нему погоду. И вот тогда наш Эвмен пробормотал - "Там, на закате, уже весна". Помнишь, Марк, или нет?! Ты еще сказал, что это красиво звучит.
   -Да... и Эвмен ответил, что это сицилийская поговорка, которая в ходу у мореплавателей...
   Квинт усмехнулся и помотрел на Эвмена своими длинными, сейчас почти темными глазами.
   - Я здорово помешал твоим намерениям, да, сынок?.. Можешь не отвечать пока. И это была не глупость с твоей стороны, с этой присловкой. Ты просто не ведал, что она мне знакома.
   - Да в чем дело-то с ней? - насторожился Марк.
   - Полностью она звучит так: "Начну с рассвета, пойду к закату, там, на закате, уже весна". И обычные моряки тут ни при чем. Это пиратская поговорка, мои дорогие. Да, их любимая присловка, означающая, что их бытие на море должно быть вечным...
   Тирон тихо ахнул, Цицерон приоткрыл рот...
   Эвмен вздрогнул и едва подавил искушение закрыть лицо руками.
   - Не надо спрашивать, от кого она мне известна, - сказал Квинт. - Веррес был моим другом... А потом вроде как совершенно случайно подохла ничем не больная, не старая пестрая дворняжка, с которой играл мой Рамфис. Это умный и осторожный мальчик решил на всякий случай проверить действие того, что привез для тебя, на собаке. А Рамфис, должно быть, просто не стал брать пищу из чужих рук, поэтому он пока еще здесь... Эвмен, лучше молчи - я вижу, что он о тебе думает.
   - Собаки не могут думать! - крикнул мальчик, - Еще ты скажешь, что я преступник, потому что меня не любит твоя безмозглая собака?!
   - А я тебя еще ни в чем не обвинял. И моя собака не безмозглая. Во всяком случае много умней некоторых присутствующих здесь молодых людей, - сухо отозвался Квинт. - Вот сейчас я позволю Рамфису взять из чужих рук то, что он больше всего любит - будь уверен, он возьмет это у Цицерона, у Левкиппа, у Тирона - но не у тебя. А помнишь ли, Марк, как мне показалось странным, что паренек будто бы смотрит нам в рот в первую нашу совместную трапезу?.. Это так и было. Я действительно спутал ему планы - он не мог знать, что увидит здесь и меня, и насчет меня у него не было никаких указаний от тех, кто послал его сюда. А ели мы одно и то же. Но ты сегодня удачно подставился со своею кашей...
   Цицерон икнул и поглядел в тарелку.
   - Это не та, - сказал Квинт, - ту я благополучно размазал по полу на кухне.
   Рот у Эвмена кривился.
   - Не реви. Умел убивать - умей отвечать, - сказал Квинт очень тихо. - Признавайся, что была за отрава.
   - Борец, - буркнул Эвмен, не глядя ни на кого. - У нас так называют...
   - Ага, аконит. Умно. Его вроде бы нужно не так много, чтоб ты, Марк Туллий, почувствовал дурноту, чтоб у тебя потемнело в глазах, а потом ты начал бы извиваться от колик, как наживка на крючке, и умер бы, прости, как-никак за столом сидим, весь в поту, моче, блевотине и говне. И никто, зная, что ты с утра мучился животом, не заподозрил бы, что смерть твоя не естественна. Сам знаешь, как часто от этого мрут. И уж тем более никто не подумал бы на милое умненькое дитя. Месть вполне в духе Верреса... Где была отрава, Эвмен, в каше или в катоновской похлебке? И там и там, да? Для верности?..
   Цицерон был обморочно бледен.
   - Как тебя зовут на самом деле, мальчик? - серьезно спросил Квинт, - Кто ты такой, кто твой отец, если с такого возраста ты готов заниматься подобными вещами - по приказу убить человека, принявшего тебя в своем доме?..
   - Я в самом деле Эвмен, - пролепетал паренек, кажущийся сейчас семилеткой, которого в первый раз в жизни собрались сечь розгами. - А отец... мой отец... обещал дать мне корабль, если я сделаю что велено... - слезы текли по его лицу, чистые светлые слезы, теперь уж никакого корабля - это точно, да что еще будет...
   - Кто твой отец? - резко спросил Квинт.
   - Гераклеон его имя...
   - Марк, помнишь такого?
   - Архипират... - вспомнил Цицерон. - Ну и ну.
   Он до сих пор, казалось, не мог осознать, что избежал смерти - и очень уж некрасивой, болезненной, да просто отвратительной... Белый, как и хозяин, Тирон стоял, прислонясь к стене.
   - Что делать будем с тобою, Эвмен? - спросил Квинт небрежно. - Ты, конечно, молод еще, но римское право позволяет обвинять в покушении на убийство даже детишек куда моложе тебя - были прецеденты. А впрочем... зачем это надо? Ты вернешься к отцу, он узнает, что ты завалил все дело, да еще и с Верресом они поссорятся.... После чего ты, возможно, пройдешься с борта его корабля прямиком к Нептуну в гости - как римские нобили, которых такие, как твой папаша, захватывали в плен... Ты не единственный сын Гераклеона, я полагаю?..
   Эвмен, покраснев, ревел, стараясь не всхлипывать. Его глаза были глупыми, пустыми, блестели от слез. Он знал, что влип в самую здоровенную говенную лепешку в своей коротенькой жизни, да что там лепешку - целое болото, и выплыть не сможет, и никто не спасет, отец уж точно - пиратские корабли не плавают в канавах с нечистотами... И он был не единственный и даже не старший сын Гераклеона.
   Да, до него дошло наконец, КАК папаша любил и ценил его, послав на такое дело. Которое легко могло и провалиться - ведь на волоске висело все, а учесть присутствие тут Квинта Гортензия - и вовсе в воздухе повисло... И заподозрить Эвмена в отравлении хозяина виллы тоже могли... почему нет, ведь стоило ему появиться, как у Цицерона схватило брюхо!
   Квинт поднялся с ложа, подошел к корчащемуся парню вплотную, и тот скрючился уж вовсе, словно ждал, что Квинт ударит его.
   Но Квинт всего лишь дернул его за шиворот, поднимая на ноги, и подтащил поближе к Цицерону.
   - Да открой глаза, мальчик, - заговорил он мягко, - открой, я тебе ничего плохого не делаю. А теперь посмотри на этого вот человека, которого звать Марк Туллий Цицерон, которому всего тридцать восемь лет, у которого есть жена и маленькая дочь. А еще великий ораторский дар и некоторые планы на будущее. Вот его ты хотел убить сегодня - и как оно?.. Ничего там не дрогнуло в твоем маленьком глупом сердечке? Хотелось корабль, да? Пиратом хочешь быть?.. Смелым, наглым, богатым, с пурпурными парусами?.. С Верресом дружить, как твой отец?.. Грабить и топить?.. Ну-ну, скоро мой друг Метелл немного разочарует вас в прелестях вашей жизни. Ох, если бы не я и твоя глупая ложь про Диона - это Веррес посоветовал тебе назвать его имя? Ах какая омерзительная шутка. Ведь Веррес тоже у него учился - и даже Дион, милый, рыжий, порядочный Дион не сумел научить его добру - ибо Веррес родился подонком...
   Эвмен разрыдался - он и не знал, какая пытка это: смотреть в растерянные, укоризненные, близорукие глаза человека, которого ты хотел убить...
   - Ну вот что, - Квинт отшвырнул мальчишку, и тот еле удержался на ногах. - Ступай-ка вон отсюда. Мой тебе совет - отправиться в Город, назваться другим именем и где-то с полгода не высовывать носа из Субуры. Заняться ремеслом, что ли, каким... Да, жить ты будешь не так, как привык у папаши, но сама жизнь стоит того. Сделай так, чтоб о тебе забыли - и твой отец, и, самое главное, я. Может, выправишься еще... А ты, Тирон, еще с год не пускай в дом Стручка никаких таких "новых клиентов". Левкипп, скинь сопляка с крыльца. Можешь пинком, я не возражаю. Думаю, это несильное нарушение законов гостеприимства.
   - Только попробуй добраться до меня в Городе, - вдруг выкрикнул мальчик, - Я... я тоже молчать не буду... всем расскажу, как... как вы с Верресом...
   - А чем докажешь, сынок?...
   У Левка дрогнуло что-то в лице, но он не раздумывая принялся выполнять приказ хозяина.
  
   Как было тихо теперь... после того, как рыдающего пацана швырнули с крыльца и заставили убраться прочь - в этот темный, хоть глаз выколи, холодный, снова моросящий дождем осенний вечер. Убирайся, откуда явился, маленький вестник Плутона на белом муле..
   Цицерон, повесив голову, думал о чем-то, но и Квинт, и Тирон, и Левк заметили, как на столешницу шлепнулась капля. Вторая...
   - Марк, там и так дождик, - сказал Квинт. - Не надо лить воду еще и тут. Ничего ведь не произошло?..
   Цицерон поднялся с ложа. Медленно пошел к дверям.
   - Э, ты куда?.. Марк!.. Тебе плохо?!
   Все трое отправились вслед.
   Чтобы увидеть, как Цицерон, спустившись в сад, вдруг рухнул в мокрую траву, на грязную землю, и засмеялся каким-то кривым, уплывающим в рыдание смехом...
   Квинт жестом приказал рабам стоять, подбежал, склонился над содрогающимся телом друга, который вдруг ко всем радостям вдобавок еще и загреб пальцами грязь и от души размазал по физиономии...
   - Марк. Что такое?..
   - Я жив, Квинт? Я ЖИВ?!
   - Жив. И уже чумаз, как скотник. Краше в гроб кладут, в самом деле. И вставай, простынешь. Тирон!..
   Все вместе сопроводили Цицерона домой, обтерли, высушили, согрели... и тот пришел в себя, правда, чихая усердно... Ну, простуда - это не смерть от невидимых ножей в пузе, простуда не грозит смертью по уши в блевотине... чепуха какая...
   Цицерон лежал на своем ложе, по уши укутанный в самое теплое одеяло. Квинт сидел рядом. Рамфис забрался на ложе и прижался бочком к Цицерону, словно понимал, что хорошего человека надо согреть, если он замерз, тем более что тот сам-то грел хорошую собаку, правда? Рабы тенями пристроились у стен - им не хотелось мешать разговору хозяев, но и уходить не хотелось... да и не гнали их пока. Цицерону было не до них, Квинт их так, в виде теней, вообще не замечал.
   - Квинт, ты чуть с ума меня не свел, - жалобно сказал Марк.
   - Я?!
   - Когда ты подтащил его ко мне и говорил о моей жене, дочери... Я сразу понял, что мог бы не увидеть их больше. Не увидеть сегодняшнего заката...
   - "Там, на закате, уже весна"... Нет, не весна, Марк, если у нас тут рядом есть такие, кто способен подбить на убийство мальчишку. Какая там весна... боюсь, зима будет долгой, - усмехнулся Квинт.
   - Оказывается, я боюсь смерти. Тоже мне, стоик.
   - Все боятся. Ну стоик... не киник же, слава богам.
   - И ты?..
   - Смеешься? Я существо нежное, я боюсь боли, которая обычно предшествует смерти - ну, почти всегда, какая бы это смерть ни была, - Квинт говорил об этом так легкомысленно, что Марку хотелось поблагодарить его за это.
   Впрочем, благодарить следовало не за это. А за куда большее.
   Марк неловко повернулся на бок и нерешительно положил голову на колени Квинта, так он мог не смотреть ему в глаза, но ощущать его близость. Хорошую, добрую близость друга, без всякой насмешки и пьяной дурнины...
   - Ты прости меня за то, что я тебе сейчас скажу, - начал Марк с большим трудом, - но мне кажется, если не скажу - будет нечестно.
   - Говори, говори.
   Квинт в этом был подобен Цицерону - в миги каких-то потрясений просто не мог молчать, даже если слушали его только рыбы в садке или облака в небе. Он мог говорить тихо, мог шептать, мог болтать про себя, но ему это требовалось - слова прозрачной, но непробиваемой стеною ограждали душу от мрака и ужаса. Светлей не становилось - стена-то прозрачна. Но не было уже так страшно...
   - Знаешь, я ведь до этого часа не верил тебе... до конца - не верил. Ты слишком измучил меня за все эти годы, что мы с тобою провели на форуме.
   - Да что я такого делал?! - искренне удивился Квинт. - Иногда говорил лучше тебя?.. Так я постарше буду, мне положено.
   - А ты даже не понимаешь? Ты вел себя так, словно я тебе в новую тогу высморкался...
   - За это я бы себя никак не вел - просто убил бы кое-кого...
   - И Стручком меня до сих пор обзываешь...
   - Меня до сих пор Плясуном обзывают - а это куда как обиднее. А в Стручке чего обидного - и прозвище твое располагает, и сам ты длинный и тощий!
   - Ты любил весьма радостно и звонко смеяться в компании своих поклонников, стоило мне пройти мимо.
   - Может, таким образом я выражал радость по поводу того, что вижу тебя, - фыркнул Квинт.
   - Молчи уж, "радость"! Ты не смущался во время моих речей вслух рассказывать дружкам какие-то пакостные байки о моей горячей любви к философии, ибо это такая шлюха, что дает даже мне - у меня тоже хороший слух, знаешь ли. А когда ты впервые увидел меня, шестнадцатилетнего, только прибывшего в Город... я смотрел на тебя как на... божество живое, явившееся невесть откуда и тем явившее свою милость смертным... а помнишь, что сделал ты, когда я робко мялся за спинами римских юнцов... желая хоть что-то сказать тебе, как-то выразить свое восхищение...
   - А что я сделал?!
   - Я промямлил что-то, когда ты посмотрел на меня своими смеющимися глазищами... а ты медленно протянул руку к моей башке и сделал вид, что вытаскиваешь из моих волос соломинку!
   - А нечего было мычать-то, словно сатир, которого Сулла поймал возле Брундизия, - усмехнулся Квинт, - а вообще тебе не приходило в голову, что я просто-напросто пригладил тебе волосы?..
   - Такого ржания от окружающих я потом в жизни не слышал...
   - Ну так, перестав мычать, перестал и слышать. Те легионеры тоже ржали.
   - Какие к псам легионеры?!
   - Суллы. Возле Брундизия. Все, Стручок, скажи последнее слово и заверши самую бездарную инвективу в своей жизни... Ты не можешь говорить обвинительную речь обо мне.
   - Почему не могу?.. - Цицерон даже приподнялся на локте - любимая тема. Риторика.
   - Потому что ты меня любишь, вот почему.
   - Я? Тебя?!
   - Да, меня. Может, мало уважаешь - но тем не менее любишь.
   - Ну а как же - ты ведь искренне полагаешь, что тебя любит не только весь Город, но еще и Сицилия с Киликией. Возможно, даже и Парфия без тебя жить не может, - буркнул Марк, уже смеясь. - Квинт, до тебя никогда не доходило, что твоя самовлюбленность порою выглядит до крайности забавно?
   - Куда более забавно выглядит она у тех, кто скрывает ее под личиною ложной скромности, - Квинт слишком легко и вполне безжалостно отразил этот удар, и в чье окно камень, было понятно.
   - Ладно... - пробормотал Марк, - прости ты меня... Сам понимаешь, каково мне сейчас.
   - Да не за что мне тебя прощать... К тому же ты давно утерял нить своей речи. Ты начал с того, что не вполне доверял мне до этого часа. Надо понимать, теперь веришь?.. Или перестал верить окончательно?
   - Только один вопрос... и я поверю. Если ты ответишь мне правду.
   - Как узнаешь ты, правду или неправду я сказал?
   - Никак.
   - Так какой смысл?..
   - Квинт. Ответь мне.
   - Ну, слушаю, слушаю?
   - Чем мальчишка угрожал тебе? Что он собирался рассказать о вас с Верресом?.. Я ведь до сих пор знаю об этом деле не все! В частности, не мог я понять, что связывает тебя с этою бессовестной тварью... Никто в здравом уме не назвал бы вас друзьями, в родстве вы не состоите - даже в дальнем... и в то же время я видел, я чувствовал, что он чем-то дорог тебе!
Оценка: 4.66*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"