Аннотация: Это тоже копия, но 2 части. Просто подкорректировав первую часть, решил заодно подправить и вторую. Надеюсь, хуже не стало
Глава 6
Дан, все-таки, поговорил с Домашем. Как ни удивительно, но 'прожект' Дана, не то, чтобы проскочил на "ура", но был принят спокойно. Уговаривать гончара не пришлось. Возможно, потому что Домаш не был коренным новгородцем и жизнь его научила быть гибким. К тому же он ничего не терял - в худшем случае Домаш оставался при своих, а в случае удачи... Спокойно он согласился и дать долю Дану. Правда, тут торговался долго - несмотря на свое 'мутное' прошлое, Домаш оказался мужем прижимистым и торговаться умел. В конце концов, они сошлись на четвертой части от дохода. Дан сумел лишь настоять, что данный процент действителен только на три месяца и в дальнейшем подлежит пересмотру. Единственно, что не удалось Дану - уговорить гончара сразу начать дело с размахом. Как объяснил Дану Домаш, не все так просто в гончарном деле и некоторые моменты в 'бизнес-плане' Дана являются откровенно наивными. Вроде того, что слишком идеалистично Дан представляет себе жизнь в Новгороде. Поэтому для начала уговорились взять в обучение к Дану только двух учеников. Ученики должны были сразу после того, как начнут выполнять работу, и это особо требовал Дан, получать денежный процент от продажи расписанных ими изделий. Дану не нравилась распространенная в это время повсеместно - не только в Новгороде - практика, при которой даже давно всему научившийся подмастерье-ученик работал за одну лишь еду. И работал так до тех пор, пока не сдавал экзамен на мастера, который, естественно, хозяин старался всячески оттянуть. Дану нужны были, особенно в свете его решения стать прогрессором и изменить историю, не нищие маргиналы, а люди, материально заинтересованные в своей работе, то есть хорошо зарабатывающие, а значит и готовые защищать общество, дающее им возможность столько зарабатывать. Иначе говоря, люди, заинтересованные в существовании Господина Великого Новгорода. А нищеброды, даже если они и творцы, вряд ли способны защищать, вообще, чего бы то ни было. По глубокому нравственному убеждению Дана, хорошо работающий человек должен и хорошо получать.
Учеников Дану долго искать не пришлось. Совсем не пришлось. Поскольку их сразу привел Семен. Причем обоих. Высокого, худющего бродягу, толи со светло- русыми, толи с седыми волосами и удивительно темными глазами, с взглядом, словно, что-то требующими от тебя, и серьезного паренька лет 13-14. Бродяга был выходцем откуда-то с юго-западной Руси, в Новгороде перебивался случайными заработками - на торгу и второстепенных вымолах-пристанях, где не было новгородских артелей грузчиков, а паренек - средним сыном уличанского соседа Семена по Неревскому концу. Бродягу Дан сразу хотел отправить обратно, уж больно у него вид был непрезентабельный, но потом, все же, решил поговорить с ним и, слава богу, что поговорил. Худющий бомж, хотя и выглядел старше Дана, оказался молодым человеком - по мерке 21 века - и давно взрослым мужем 24 лет от роду, по мерке века 15, родом с Чернигова. Бывший скоморох и мастер по изготовлению потешек-игрушек, переживший, как понял Дан, какую-то личную трагедию и попавший в Новгород случайно. Просто шел на север... Когда Дан дал Лаврину - так звали бродягу, калику-перехожего, заостренную крепкую палочку- стек и попросил изобразить что-либо на покрытой сырой глиной дощечке, Лаврин, не долго думая, в десяток штрихов, нарисовал красавца-оленя. Дан, правда, не сразу признал в звере оленя. Не сразу, потому что бывший скоморох рисовал так, как было принято рисовать в 15 веке православные иконы, то есть, не очень реалистично, с уклоном в определенную художественную условность. Хотя... Хотя художники Раннего Возрождения в Италии уже писали совсем другие картины. По какому-то наитию Дан дал Лаврину еще и кусок глины, и попросил слепить того зверя, что Лаврин нарисовал. Скульптура оленя получилась не в пример лучше. Лесной красавец был весьма похож. И без всяких скидок на ту самую художественную условность, принятую в это время на Руси... Здесь Лаврин, видимо, не боялся уйти от каких-то жестко регламентируемых церковью канонов, скорее всего, потому что их и не было. В общем, черниговский скоморох оказался настоящей находкой, уникальным художником-самоучкой. Его, практически, не надо было учить. Его требовалось лишь заставить отказаться от принятого шаблона. И показать, для большого разнообразия росписи керамики, картинки - Дан условно назвал их матрицами - с неизвестными в Новгороде и, вообще, в северной Европе, представителями африканской флоры и фауны. А дальше он мог работать самостоятельно.
Зинька, в крещении - Зенон, синеглазый, с длинными ресницами, подросток-новгородец, наслушавшись от Семена о чудных рисунках Дана и узнав, что новый мастер ищет учеников-подмастерьев, сам упросил Семена взять его к Дану. Правда, перед этим он уговорил своего отца - искусного резчика ложек, отпустить его учиться необычной росписи. Паренек был однозначно талантлив и имел все шансы стать в будущем настоящим художником и, как позже сказали Дану - Семен сказал - Зинька даже успел попробовать свои силы в артели новгородских богомазов. Но жесткие каноны в изображении святых не прельщали его, и богомазы Зиньку выгнали. Экзамен по рисованию, предложенный Даном пареньку, также, как и бывшему скомороху Лаврину, Зенон сдал на отлично. До многих азбучных истин рисования - понятия перспективы, центра композиции, света и тени, паренек умудрился дойти сам. Подучившись у Дана тому, что он, Зенон, не умел, и, отточив свое мастерство, парнишка тоже вполне мог работать самостоятельно. Правда, не факт, что Зенон быстро не перерос бы на этом поприще своего учителя и со временем не попросился бы на 'вольные хлеба'. Возможно, даже став на Руси первым провозвестником Возрождения, равным по силе и мастерству уроженцам далекой Италии... В общем, учеников Дану Семен привел достойных.
Летний день был в самом разгаре. Домаш ушел на торговище, унося с собой десяток расписанных Лаврином сосудов - две корчаги, две братины и шесть кувшинов. Все оформленные - Дан, про себя, по аналогии с искусством 'двоюродных братьев' славян скифов, называл его 'звериным стилем' - в 'зверином стиле'. То есть, сплошь сцены из жизни животных. На восьми сосудах местное зверье - мишки косолапые, олени с ветвистыми рогами, волки и парящие орлы, на двух - копии с 'африканских' рисунков Дана. Жирафы, львы и облизьяны-обезьяны. Копии, потому что сам Лаврин их не видел и мог пользоваться лишь набросками Дана. Зенону Дан, пока, расписывать изделия не давал. Парень еще 'хромал', да, впридачу, и торопился. О том же, чтобы дать ему расписывать керамику через трафареты, не могло быть и речи. Красиво, то есть так, чтобы глаз завораживало и смотреть было приятно, с трафаретом не разрисуешь. А Дан хотел, чтобы изделия, идущие под маркой 'Мастерская Домаша - Дана' или МДД, три сплетенные вместе буквицы, где крайние - М и Д выполнены, принятым на Руси алфавитом-кириллицей, а соединяющая их 'добро' - Д, тоже принятом на Руси, но реже употребляемом алфавитом-глаголицей, не имели художественных изъянов. Чтобы их трудно было подделать и, чтобы значок 'МДД', гарантировал качество товара... На торг Домаш - первый раз - взял и несколько глиняных фигурок в стиле миниатюрной скульптуры. Они были выполнены Лаврином по прямому указанию Дана. Фигурки представляли из себя не просто знакомых новгородцам с детства зверей, а зверей в несколько потешном, утрированном виде. И в тоже время они были очень реалистичны... Не попытаться использовать талант Лаврина, как скульптора, Дан не мог. Ну, а торг покажет - есть ли смысл в этом его, Лаврина, даровании или это сейчас неактуально и одно баловство и перевод глины. К сожалению, сам Дан временно был связан 'по рукам и ногам' заказом ганзейца. Выгодным заказом. Заказом, который нельзя упускать. Тот купец, что забрал первые горшки, расписанные Даном, потом пришел снова и заключил контракт с Домашем и с Даном, уже как компаньоном гончара, на партию товара в 100 кувшинов, партию, расписанную, пока еще, самим Даном. Без Лаврина и Зиньки. Но участие последних в деле было уже 'не за горами'.
Дан, как раз, рассказывал очередной, адаптированный им к реалиям 15 века анекдот про незадачливого любовника - таких, переделанных анекдотов из 21 века, Дан уже кучу пересказал Семену с Вавулой, а теперь еще и прибавившимся к их компании Лаврину с Зеноном - когда за забором усадьбы Домаша, в очередной раз, послышался голос, интересующийся: - Здесь ли мастер Дан?
Дан чертыхнулся. В последнее время к Домашу часто пошли "ходоки", пытающиеся переманить "мастера Дана" к себе. Первыми стали заезжие немцы-купцы из Риги. Вначале они направились к Домашу. Подошли к нему на торгу, поговорили, все чин по чину, и, получив честный ответ, что мастер Дан, как уже называли Дана в Новгороде - соседи Домаша по посаду, гончары, у которых Домаш скупал продукцию, купцы на торгу, ну, и некоторые люди из окружения боярыни Марфы Семеновны Борецкой - не работник Домаша, а его подельник по ремеслу, тут же двинулись к самому Дану. Дана немцы сманивали в Ригу, в смысле - перебраться в Ригу. Однако... Однако, он на их посулы не поддался, хоть немцы и сулили Дану невероятно выгодные, по их мнению, условия. То бишь, по истечению года, который он должен будет отработать на купцов, сделать его мастером в ремесленной гильдии города Риги... Предложение, действительно, было неплохим, пусть Рига, пока еще, и оставалась маленьким немецким городом на берегу Балтики. И раньше бы Дан непременно ухватился за него, но, увы! Не сейчас. Сейчас у него были другие планы, он передумал бежать из Новгорода и, наоборот, собирался стать стопроцентным "попаданцем-прогрессором" и сохранить Новгород стольным Господином Великим Новгородом... Посему условия немцев Дана не заинтересовали.
Вслед за немцами переманивать Дана пытались и местные, новгородские "деловые люди". После визита к Дану немецких купцов из Риги, до них тоже дошло, что в гончарном ремесле Новгорода намечаются некоторые изменения и связаны они с поселившимся на посаде, за Людиным или, по-другому, Гончарным концом, литвином Даном. И к Дану зачастили "ходоки". В основном хозяева таких же, как у Домаша, мелких мастерских. Мелких, потому что крупных в городе не было. Уровень дохода не позволял существовать в городе крупным.
Среди "ходоков" особо выделялись Третьяки. Братья Третьяки. Их было пятеро и все невероятно рыжие. Третьяки жили вместе, одной большой патриархальной семьей, подчиняясь во всем воле старшего брата Аристарха, в миру просто Третьяка Старшего. Дан видел его пару раз издали, Семен показал. Крупный, не намного меньше Дана, с большой головой, покрытой редкими светло-рыжими волосами, с короткой рыжей бородой. С "рубленным топором", совсем не славянским лицом и непропорционально узкими плечами и излишне длинными руками. Третьяк Старший, также, как и Домаш, каждый день стоял на торгу. Еще поговаривали, что братья, что старший из них, Аристарх который, имел дела с низовыми купцами, привозившими в Новгород хвалынскую - персидскую и прочую восточную керамику, но... По словам Семена, точно этого никто не знал. Сам Третьяк к Дану ни разу не подходил, но его братья - и по очереди и всей кучей - уже четырежды наведывались к Дану, выбирая момент, когда отсутствовал Домаш. Причина такой нелюбви к Домашу заключалась в том, что между Домашем и Третьяком были определенные нелады. И они однажды - по сведениям Вавулы - не на шутку сцепились на торгу. Ну, не на самом торгу - это чревато большим штрафом в Новгороде, драка на Торжище, а на ближайшей к торжищу улице. В итоге Третьяк долго ходил с ободранной скулой и хромая, а Домаш с распухшим ухом.
Отказ работать с ними, братья как-то слабо воспринимали и, спустя некоторое время, появлялись снова. Братья брали Дана на измор. В конце концов, их рыжие конопатые физиономии настолько примелькались ему, что он даже стал различать их. Самый младший из братьев был и самым огненно-рыже-конопато-веснушатым и вид имел "Антошки" из запомнившегося Дану еще с детства мультфильма: - Рыжий, рыжий конопатый... - Двое более старших были чуть потемнее волосами, хотя и с курчавыми ярко-рыжими бородками и светлыми усами, а четвертый являлся точной копией Третьяка Старшего, за исключением носа. Он у четвертого был не столь длинным, как у Старшего. Дан так часто видел братьев, что уже весь Новгород стал казаться ему рыжим и он даже начал опасаться за свое душевное здоровье, ибо! Ибо однажды поймал себя на мысли, что страстно желает придушить кого-нибудь из Третьяков и сократить, таким образом, хоть немного, поголовье рыжих в Новгороде... Труп, затем, естественно, нужно будет закопать под основание новой, только что заложенной Домашем печи...
Вот, и сейчас - не иначе, как очередной "ходок" от очередного "житнего человека" или, может, сам "житный человек", по-другому - крепкий хозяин, зажиточный новгородец, пришел уговаривать Дана "со всей щедростью отдаться другому". А, может, и кто из братьев Третьяков опять приперся...
- Мастера ноугородские, - возвысил голос Дан, обращаясь к окружающей его честной компании - к Вавуле, лепящему тут же, в сарае, на гончарном кругу очередную кружку-канопку; Семену, зашедшему в сарай за необожжёнными кувшинами и разным прочим; черниговцу Лаврину и малолетнему Зиньке, разрисовывающим в сарае, вместе с Даном и под присмотром Дана, горшки и кувшины, - а не попросить ли нам Домаша, чтобы завел он пса, да позлее? И не одного, а двух? А то, - снижая накал в голосе, добавил Дан, - достали уже эти "ходоки", калики, блин, перехожие...
Дан заметил взгляд уставившегося на него Зиньки. Семен-то с Вавулой уже попривыкли к разным словечкам Дана, хотя поначалу тоже стопорились, особенно Семен со своим: - Обьясни... - но устремленные на Дана синие глаза Зиньки требовали ответа.
- Достали, в смысле "надоели", - поспешил сказать подростку Дан, а заодно и Лаврину, никогда ничего не спрашивающему и вечно занятому своими мыслями. - А "ходоки" потому что ходят раз за разом. - И, забыв о крикуне за калиткой, продолжил анекдот: - Так, вот, возвращается купец из поездки...
- Мастер Дан здесь? - спросил уже иной, басовитый, с легкой хрипотцой голос. - Ого, - после минутной паузы, уронил пегобородый Семен и, разворачиваясь и чуть не цепляя локтем привставшего с лавки, потянувшегося за горшком в клети Зиньку, удивленно добавил, - это же... - И не договорив, поспешил из сарая.
- Так, здесь мастер? - опять раздалось за забором.
Дан неторопливо встал со своего подобия табурета, на котором сидел и который сам и соорудил. Поставил на широкую полку, в клеть, которую тоже сам, но уже с помощью Вавулы и Семена соорудил, свой, наполовину расписанный кувшин, и вытер о тряпицу перемазанные в глине и краске-глазури руки.
- Ты бы, это, не медлил, - сказал нескладный Вавула. - Ведь, новгородского тысяцкого ждать заставляешь.
Дан шагнул в дверь, оставленную открытой Семеном. Переступил порог и остановился. На широком, густо поросшем травой - за исключением тех мест, где ее, траву, основательно вытоптали - подворье гуляло неяркое новгородское солнышко. Вода в лужах, образовавшихся на дворе после недавнего дождя, почти впиталась в землю и лишь темный цвет травы выдавал недавнее местонахождение луж. В дальнем - от сарая - углу усадьбы, на верхушке старой яблони, чирикала какая-то птица и где-то у соседей неподалеку хрюкали свиньи...
- Блин, - подумал Дан, - все-таки жить хорошо!
На двор, через гостеприимно распахнутую Семеном калитку, уже протискивался крупный и очень высокий человек - новгородский тысяцкий. Позади тысяцкого топталось еще пару крепких мужичков.
- Здоров ли есть, мастер Дан, - увидев Дана, еще издали, первым, что несказанно удивило Семена и Вавулу - как так, ведь боярин и не просто боярин, а сам новгородский воевода... первым поздоровался с простолюдином - приветствовал его тысяцкий.
- Здоров, - шагнув навстречу, сказал Дан. И ответно, без поклона, поздоровался: - Здоров ли есть, боярин... - Сейчас Дана уже не напрягала подобная форма приветствия, но в первые дни... Ни Домаш, ни Семен с Вавулой просто не понимали его короткого: - "Привет!", "Здорово!" или "Здравствуй!" - И Дану приходилось напрягаться каждое утро, чтобы выдать при встрече с ними: - Здоровы ли есть... - Однако, при этом, он постоянно думал: - Ну, нафига мне знать об их здоровье? Если оно мне до лампочки... И им нафига мое здоровье? - А теперь, вроде ничего, приспособился. Впрочем, Дану пришлось привыкать не только к необычной для него форме приветствия, но и к тому, что здесь, вообще, как таковое, отсутствовало обращение на 'вы'. Вначале Дана сильно коробило от этого. От того, что ему постоянно 'тыкали' и ему не раз хотелось сказать в ответ что-нибудь соответствующее...но, слава богу, он сумел удержаться и никого не оскорбить. Наверное, потому что, как раз, в эти дни ему особо было и не до оскорблений. В эти самые, первые дни пребывания в Новгороде он, в основном, вел, хм, малоподвижный образ жизни, то есть почти все время 'валялся' в постели, 'очухиваясь' лишь временами. А, под конец своего 'валяния', до Дана, не иначе, как каким-то 'чудом', но дошло, что нет в Новгороде обращения на 'вы', ни к кому нет - ни к боярину, ни к простолюдину и злиться тут бессмысленно. Не существовало в Новгороде столь давнего сословного и имущественного разделения людей, чтобы здесь успело привиться западноевропейское 'вы' к отдельному человеку. Посему, пришлось Дану засунуть свои понятия о вежливости куда поглубже и привыкать не только к допотопной форме приветствия, но и к безусловному 'тыканью' всем подряд, независимо от пола, звания и степени знакомства. И возвращаясь к теме приветствия - Дан, потихоньку, все же, смог приучить Вавулу с Семеном и Домашем к своему, более короткому типу приветствия и они уже больше не шарахались от него, услышав: - "Мое почтение!", "Респект всем и уважуха!" - или: - Привет! Здорово!
Тысяцкий, конечно, пришел не за тем, чтобы разучивать приветствия из 21 века. Он явился потому что, как догадывался Дан, семена, посеянные Даном при разговоре с "высшим начальством" Новгорода, дали первые всходы. То есть, боярыня Борецкая, новгородский посадник и новгородский тысяцкий обдумали "пламенную" речь Дана и решились на некоторые "шаги". В какой именно области - экономической, политической или военной, уже не важно. Главное, что "лед тронулся". А еще это значило, что Историю - именно с большой буквы, все-таки, можно изменить. Она, история, если только Дан попал в собственное средневековье, средневековье собственного мира, не является незыблемой...как того он боялся. Хотя, естественно, подозрение, что он, все же, попал в некий параллельный мир существовало.
Дан давно ждал этой новой встречи с боярыней Борецкой, посадниками и тысяцким, но не думал, что тысяцкий сам придет к нему.
Пока тысяцкий со своими двумя сопровождающими вышагивал по двору, Дан успел подметить, как он быстро срисовал взглядом все, что происходит на подворье, и не просто скользнул поверху, а именно срисовал - что где лежит, сколько и кто, где и как стоит.
- Забавно, - подумал Дан. - За кого же он меня принимает? И что за провожатые у него? - Следующие за тысяцким двое крепких мужичков - один в некой полумаске, закрывающей его лицо почти от самых глаз и до заросшего густой темно-рыжей, завитой в косы, как у тысяцкого, Домаша и напарника мужичка, бородой подбородка... - Дан несколько раз видел в Новгороде людей с похожими повязками на лицах. Сначала ему даже смешно было - уж очень это напоминало, коль бы не торчащая из-под повязки борода, одалисок-наложниц из гарема турецкого султана - как их изображали на картинах и в кино в 21 веке. Эти 'дамы' за подобными 'украшениями' должны были скрывать свои лица от посторонних взглядов... Но потом Дан узнал, отчего новгородцы носят такие тряпицы-полумаски... - оба мужичка были также с закрученными в косички волосами и имели цепкие внимательные взгляды, больше присущие бывалым волчарам-спецназовцам будущего, чем средневековым городским воякам. Коими они, по идее, должны были быть.
- Мы, тут, прогулялись немного пехом, - сказал тысяцкий, весело блестя глазами, - удивили людей новгородских и дошли аж до посада. -. И поинтересовался у Дана: - В дом пригласишь?
Дану резко поплохело от этого вопроса. Мало того, что боярин из ближнего круга Борецкой через весь Новгород пешком - не конно, а пешком! - к нему приперся... И все соседи это видели и теперь замучают Домаша вопросами... Мало того, что теперь сам Домаш Дану плешь проест из-за того, что новгородский тысяцкий явился к нему не как должно, а своими ногами по деревянным мостовым пришел... Так еще и это. Куда приглашать-то? Ведь домом, пока, Дану служил сарай, где стоял гончарный круг и где работал Вавула. Вернее, часть этого сарая, отгороженная от гончарного круга и клетей с сырой посудой... Туда воеводу не пригласишь. К тому же в этом сарае спал еще и Лаврин. Слава богу, хоть второй из учеников Дана, Зинька, был новгородцем и ночевать бегал домой. Конечно, в дальнейшем Дан планировал приобрести себе какой-нибудь сруб, но это, туда, ближе к осени. А сейчас...Куда приглашать-то тысяцкого?
Однако развиться комплексу неполноценности у Дана не дал сам тысяцкий. Он снова улыбнулся и произнес: - Хотя, нет. Давай-ка, лучше, устроимся прямо тут, на солнышке.
Дан, разумеется, был только "за".
Крякнув и попридержав висевший на поясе, на желтом поясе, меч - естественно, куда же воеводе без меча, дылда-тысяцкий уселся на бревно-завалинку у сарая.
- Садись, - хлопнул он рядом с собой широченной, похожей на лопасть весла, ладонью по отполированной долгими сидениями коре бревна. - Говорить будем... - И после небольшой паузы добавил: - Видишь, послушал твои слова, подобрал себе подручных. - Он кивнул головой на следующих за ним по пятам людей. - Побудьте, пока, там, - махнул он рукой сопровождающим его мужичкам, указывая на бревна возле навеса с печью для обжига, навеса, в случае надобности, быстро превращаемого в закрытое от дождя и снега помещение.
- Ого, - подумал Дан, - однако, похоже, мой рассказ о телохранителях, используемых в будущем, впечатлил его, - и уселся рядом с воеводой.
- Эх, хорошо-то как! - почти дословно повторил слова Дана новгородский воевода и с удовольствием вытянул длиннющие ноги.
- Я, ведь, чую, - не смотря на Дана, едва тот сел, произнес воевода, - ты не отрок... Давно не отрок. - Тысяцкий помолчал, и, все также, блаженно жмурясь, уронил: - Хотя и молодо выглядишь. - И, сразу, без перехода, мгновенно сменив тон, спросил: - Ты где в сражениях участвовал?
Глава 7
... Дан присмотрелся. На дороге были одни московиты.
- Непонятненько, - сам себе сказал Дан. Он попал в ситуацию, в которой ни в коем случае не желал оказаться. То есть, перестал контролировать обстановку. А этого Дан боялся больше всего и всеми силами старался избегать. И потому что людей в его отряде было минимум, и он не хотел рисковать ими, и потому что это были его люди, которых он сам обучал и к которым он привык. А главное - потому что на кону стояло, и Дан это слишком хорошо понимал, будущее Новгорода.
- Хотев, - тихонько позвал Дан. Темноволосый обитатель берегов Ладоги со славянским именем "Хотев", в маскировочной накидке поверх брони и накинутом поверх шлема капюшоне, подполз к нему.
- Пройди вдоль дороги к деревне, - шепнул ему Дан. - посмотри, нет ли кого позади московитов.
Ладожанин разрядил уже готовый к бою арбалет, сунул болт в колчан и бесшумно исчез за елями.
Всадники быстро приближались.
- Черт, - мучительно думал Дан, - что делать? Грохнем сейчас все 'болты', а татары следом беспрепятственно проскочат. А, если... Хотя, какой к дьяволу проскочат, им без проводника в лесу делать нечего... Ну, а, вдруг, это не просто татары? А подданные хана из приволжских лесов? Какие-нибудь предки чувашей или еще кто? Им лес - дом родной. Обойдут нас по кругу, да еще и ударят в спину... Хотя... Стоп, - одернул себя Дан, - что за мысли? С какого-такого бодуна им обходить нас сзади, вставать ни свет, ни заря и красться по лесу? Им что, кто-то конкретно нашептал - в этом месте вас ждет засада..? Чушь какая-то... Блин, правда, все равно непонятно, какого черта татары и московиты разделились?
Подумав, Дан, на всякий случай, решил подстраховаться. Чуть приподнявшись на своем месте у корня большой разлапистой ели, он, подражая пернатому ночному охотнику с кисточками на ушах, громко заухал. Замолчал, подождал несколько секунд и повторил крик ушастого филина снова. По существующей в отряде системе условных знаков, крик днем ночного хищника означал только одно - Удвоенное внимание! Позади отряда могут находиться враги!
Дан понимал, что его люди, в сущности, являлись диверсионной группой, конкретной средневековой диверсионной группой. Успех же любой диверсионной группы, как объяснили Дану еще там, в той армии, зависит от согласованности ее действий. А также от возможности в нужный момент скорректировать свои действия. Что подразумевает наличие в отряде хорошо налаженной связи. Однако, поскольку электронных гаджетов, необходимых для решения данной задачи, в 15 веке просто не существовало, то Дан, по подсказке Домаша, рискнул использовать, в качестве таковых, древнюю воинскую придумку - звуки окружающей природы. Только слегка ее доработал. Уханье совы, волчий вой, далекая трещотка дятла... Ничего необычного и удивительного для княжества, значительная часть территории которого покрыта густыми лесами... Связь хорошо вписывалась в колорит местной фауны и не вызывала, не должна была вызывать, никакого подозрения у потенциальных врагов. В тоже время она была достаточно информативна и проста...
Морось все также неприятно обволакивала лесную дорогу и отливающую вдали тускло-серым воду озера.
Копыта коня пробили траву и всадник-московит в кожаной рубашке-поддевке и мягком подшлемнике на голове, с уложенными в скатку позади седла броней и шлемом, проехал-проплыл рядом со спрятавшимся Даном.
- Зря, - подумал Дан, - зря московиты решили, что в такую рань лесные дороги безопасны. И зря не стали утруждать свои телеса панцирями и бронями дощатыми. Очень зря!
Дан подождал, пока последний из наездников, воин на явно чужом, крестьянском коньке - свой, скорее всего, либо пал в ходе вчерашней стычки-засады, либо получил серьезную рану - пересечет некую незримую черту, после которой он, как цинично прикинул Дан, с вероятностью 90 процентов должен был стать трупом... Чавкала под копытами коней сырая, усыпанная хвоей, земля, оставляя следы на дороге... И тогда Дан коротко протявкал, подражая рыжей лисе-Патрикеевне - впрочем, Дан, до сих пор, еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в Новгороде называл лисицу Патрикеевной.
Короткие хлопки и арбалетные болты, еще в тишине, сбросили с коней сразу с полдесятка всадников. После чего утро взорвалось... Вопли людей и ржание поднимаемых на дыбы лошадей, клацанье выдираемые из ножен клинков, гул от подхватываемых клевцов и чеканов. Но не успели всадники сообразить, что произошло, как металлический град из арбалетных стрел-болтов опять проредил их ряды и еще трое ратников упали с коней... Лесная дорога превратилась в бедлам. Стонали раненные, упавший с коня воин с плешивой, под сползшим подшлемником, головой и арбалетным болтом в боку, застрял ногой в стремени и волочился по траве за своим конем. Еще один московит, пожилой и усатый, на коленях стоял на земле, с торчащим из груди оперением болта и, хрипя, выплевывал кроваво-красные сгустки...
Сквозь крик, ржание, стоны раненных и глухие удары вонзающихся в плоть арбалетных болтов, Дан услышал далекий птичий посвист. Отправленный к деревне Хотев давал знать - все чисто. На дороге никого нет...
Оставшиеся в живых ратники московского князя попытались уйти из-под обстрела. Сообразив, что устроившие им "нежданную встречу" люди вовсе не торопятся, во мгле моросящего серого утра, скрестить с ними мечи, одни разворачивали коней обратно, рассчитывая вернуться назад, в деревню, другие, наоборот, понукая коней, рвались вперед. Прямо к перегораживающему лесную дорогу завалу. Двое московитов сорвались вместе с конями с обрыва...хотя, может, и сами, спасаясь от обстрела, прыгнули в озеро. А один, или самый тупоголовый или совершенно 'безбашенный', заорав нечленораздельно, метнул в ельник, откуда летели стрелы-болты, свое копье и, затем, вытащив изогнутый татарский клинок, врубился в стену переплетенных хвойных веток и стволов. На очередном замахе клинком сразу два арбалетных болта, под разными углами, мерзко чавкнув, вошли ему в грудь. Но "безбашенный", заросший ярким рыжим волосом и чем-то похожий на Рудого, одного из бойцов Дана, бугай, который, казалось, вытяни из стремян ноги, достанет ими до земли, снова приподнялся в седле и рубанул саблей по ельнику. На землю еще раз осыпалась куча еловых иголок и упали срубленные ветки. Бугай опять занес саблю, но...'сломавшись' опустил, вдруг, руку с саблей и молча привалился к шее коня...
Дан увидел несущихся почти прямо на него двух всадников. Дружинников-московитов, собирающихся вырваться из 'капкана'. Быстро потянув рычаг тетивы на себя... - Господи, лишь бы успеть... - он положил болт в направляющий паз и прицелился. Потом нажал пусковой крючок... Тяжелый болт с такой силой вонзился в грудь первого из наездников, что отбросил его назад, на круп лошади. Московит, скакавший следующим, тут же пригнулся к шее лошади, стремясь слиться с лошадью воедино... Еще чуть-чуть, и он бы мог стать счастливчиком, сумевшим обмануть судьбу, но, видимо, вмешались старые, еще дославянские, хозяева этих мест, духи-лембои тверских лесов. И, то ли лошадь испугалась прогудевшего мимо болта, толи у всадника дернулась рука, однако вместо того, чтобы скакать в деревню, конь, неожиданно, попытался встать на дыбы и заплясал на месте, и следующий арбалетный болт вошел в спину 'счастливчика'.
Те, кто попытался прорваться вперед по дороге, тоже далеко не ушли. Застряли у завала из деревьев, сооруженного на повороте. Там их и перестреляли...
После уничтожения отряда московитов, Дан еще минуту сидел, прикрытый густыми лапами ельника, приходя в себя и прислушиваясь к звукам в лесу. До тех пор сидел, пока не увидел, как на месте расстрелянного отряда появилась, вынырнула из-под покрова леса - только что не было и раз, возникла - фигура Лариона в маскировочной накидке. Это было одно из обязательных правил, неукоснительно выполнявшихся в его отряде, правило командира. Данное правило Дан активно продвигал и в сознание командующего новгородским ополчением, тысяцкого Василия, однако... Не очень, чтобы преуспел.
Правило командира, как его назвал Дан, гласило - отряд является полноценной боевой единицей лишь тогда, когда у него есть командир. Поэтому подвергать опасности жизнь командира попусту не следует, особенно, если можно этого избежать! - Данное правило было придумано, запущено в 'оборот', Даном, не потому что, будучи командиром отряда, он сильно дрожал за собственную шкуру, а потому что в любом отряде, во все времена и у всех народов, командир является не только организующим началом, но еще и символом, знаменем, на которое ориентируется весь отряд. Дан знал слишком много примеров из истории, от античности до покинутого им 21 века, когда весть о смерти командира превращала солдат в неуправляемое стадо, а победу в поражение. А, значит, и первым, на месте только что закончившегося побоища, во избежание разных всяких случайностей, всегда оказывался кто-нибудь из его "янычар", но не сам Дан. Сейчас таковым был Ларион. Остальные же 9 человек, оставаясь в засаде, внимательно наблюдали за ним и за лежащими на дороге, среди убитых или бьющихся в агонии раненных лошадей, воинами-московитами - а, вдруг, кто-нибудь из них только прикидывается мертвым... Это тоже было железным правилом в отряде - никогда всем сразу не выходить из засады. И ждать, пока вышедший первым не подаст знак.
Держа арбалет на взводе, Ларион, бывший тверичанин Ларион, осторожно прошел по дороге, между лежащими московитами. Ткнул носком поршня-башмака одно из неподвижных тел, приблизился к обрыву, с которого, вместе с лошадьми, сорвались в озеро двое московских ратников... И, внезапно, яростно вскрикнув, спустил тетиву арбалета. Тяжелый болт ушел вниз, к воде и, тут же, стон-вопль донесся из-под обрыва, а Ларион вскинул вверх руку с двумя поднятыми пальцами.
Дан выскочил из своего укрытия за корнями старой могучей ели... - садясь в засаду, каждый присматривал неподалеку еще, как минимум, одно место, куда можно было быстро переместиться после первых четырех - пяти выстрелов. Это тоже являлось обязательным законом в отряде. Дабы стрелков не могли тупо вычислить и столь же тупо уничтожить... - и ринулся к обрыву над озером, но его опередили двое в маскировочных накидках - Янис и Рудый. Тетивы их арбалетов слитно щелкнули и вопль-стон внизу оборвался.
Под обрывом, на узкой полоске суши, между земляной, с выступающими, кое-где, узловатыми корнями деревьев, стеной и гладью озера, с двумя арбалетными болтами в спине и одним в бедре, уткнувшись лицом в песок лежал ратник. Под ратником расплывалось кровавое пятно, а его руки, время от времени, судорожно дергались и царапали пальцами сырой песок. Неподалеку от него, на мелководье, наполовину залитый водой, придавленный своей лошадью, лежал второй московит. Он был уже мертв - вероятно, пострадал при падении, а потом не смог выбраться из-под лошади и захлебнулся - лошадь же его еще дышала и даже пыталась поднять голову из воды. Впрочем, переломанные ноги не оставляли ей никаких шансов на жизнь. Вода и здесь была окрашена в красный цвет. С такими же переломанными ногами, метрах в 10 от московита и его лошади, частично в воде, частично на песке лежала еще одна лошадь, первого московита. Она была мертва. Земля и вода здесь тоже были пропитаны кровью.
- Рудый, Янис, - сказал Дан двум 'янычарам', - добейте животину, чтобы не мучилась. И этого, - указал он на лежащего под обрывом, дергающего рукой московита, - заодно...
Мертвых московских ратников стащили на дорогу. Дан насчитал ровно 12 трупов, не считая тех двоих, что лежали внизу, под обрывом. Их не стали поднимать наверх. Вторая часть московского отряда - татары, так и не появились. Остались они в деревне, вернулись назад или подевались куда, Дан так и не понял. Раненных московитов, к сожалению, не было и не у кого было узнать причину разделения московитов и татар. Во всяком случае, в лесу татар не было, а это главное. А куда они уж подевались... Возможно, после гибели в засаде боярина - командира отряда, московиты и татары рассорились. И татары решили не выходить из деревни и, вообще, вернуться назад... Или московиты их просто 'забыли' в деревне.
Дану показалось, что один из его людей как-то не очень хорошо держит руку.
- Сашко, - подозвал Дан воина.
Скинувший пятнистый капюшон и шлем, держащий шлем в левой руке, кудрявый новгородец подошел к Дану.
- Что с рукой? - поинтересовался Дан, смотря на рванный разрез накидки на правой руке Сашко и некоторую бледность его лица.
- А-а, зацепил меня тот московский придурок, - дернул головой, в сторону рыжего московита с двумя болтами в груди, парень, стараясь не двигать пострадавшей рукой... - Словом "придурок" обогатил лексикон новгородцев Дан. Средневековым "русинам" в его отряде оно понравилось, вернее, смысл его понравился... - И пояснил: - Под той елью, на которую он кинулся, моя засидка была. Наручник не прорубил, но рука онемела.
Дан глянул на лежащего "бугая" и просеку - после "бугая" - в еловых зарослях и подумал - хорошо, что московит сначала срубил несколько толстых веток и лишь потом, погасив силу удара, зацепил Сашко.
- Кровь? - спросил Дан.
- Нет, нету, - с пренебрежением сказал Сашко. И добавил: - Если бы пошла, я бы заметил.
- Подними руку! - приказал Дан. Новгородец попробовал выполнить приказ, но, едва рука пошла вверх, как лицо его болезненно скривилось.
- Либо перелом, либо сильный ушиб, - сообразил Дан. - Отставить! - скомандовал он новгородцу. И продолжил: - Так, в "наведении порядка" ты не участвуешь... - Под "порядком" Дан имел, в первую очередь, в виду собирание арбалетных болтов, осмотр вражеских трупов на предмет различных малогабаритных ценностей - денег или других подобных вещей, изымание этих ценностей, а также сбор и захоронение в приметном месте более-менее приличного оружия и доспехов супостата... На будущее. Все остальное оставлялось, как есть. Ну, и иногда, ежели была необходимость, прятали трупы. Уцелевших же лошадей, кстати - весьма мелких, по сравнению с лошадями 21 века, шугали в сторону ближайшего жилья, если таковое было поблизости.... - Сейчас приберемся, - продолжил Дан, - отскочим верст на 10 и сделаем привал. Там посмотрю твою руку. - Дан подозвал ближайшего из "спецназовцев": - Гюргей, помоги ему снять броню!
Перескочив небольшой лесной ручей, Дан просочился через плотную стену раскидистых елей и оказался на уютной, полуусыпанной хвоей, поляне. Рядом 'приполянились' и Хотев с русым Янисом.
- Все, привал, - прохрипел Дан, не в силах сразу отдышаться, после ускоренного марш-броска. Остановившись, Дан усиленно замахал руками, чтобы быстрее прийти в себя. И, едва оправившись, скомандовал: - Хотев, сигнал общего сбора!
Громкий треск и характерное - "чжэ-э" крика сойки далеко разнеслось по лесу. Через несколько минут крик сойки повторился...
До службы в армии, в своем 21 веке, Дан и не подозревал, что лесных птиц так много и они так разнообразны. В смысле - их голоса так разнообразны. До армии все птицы для него были на "одно лицо" и их пение тоже было одинаковым. Какое-то сплошное чириканье и свист. То есть, что называется - летает вверху всякая мелочь, глумится над тобой и другими людьми, и скидывают на голову разный мусор. Нет, конечно, орел - это орел и его клекот всем известен. Ну, на то он и орел! А, вот, остальные.... Которые не орлы... Разве что ворон-ворона с их карканьем узнаваемы. Правда отличить ворона от вороны, Дан бы точно не отличил. Слава богу, хоть знал - это разные птицы. Да, а еще он мог распознать стук дятла в лесу... Однако все это было до армии, служба в которой многое изменила. В армии ему, хочешь-не хочешь, пришлось пройти ускоренный курс орнитологии - научиться различать птиц и их голоса. Естественно, не всех, а только наиболее часто встречающихся. Этого требовала специфика его службы. В "его армии" умение выуживать нужную информацию из крика птиц, как и умение бесшумно двигаться по лесу, было необходимо. А, уж, в Новгороде, под руководством бывших охотников - молодого Хотева и обстоятельного Лариона, хорошо знавших лес и его обитателей, Дан продолжил свои занятия по орнитологии. И не только по орнитологии. Заодно пришлось изучить, пусть и чисто теоретически, повадки разных зверей. И те звуки, что эти звери издают - потому что создаваемая Даном система связи для отряда полностью основывалась на умении подражать крикам разных птиц и животных, а также умении различать эти крики. Кстати, вместе с Даном учились подражать крикам птиц и животных, а также различать их и те, кого Дан "навербовал" в свой спецотряд. И это, несмотря на то, что они родились в 15 веке и, вроде как, по идее, должны были быть ближе к природе. Но, тем не менее... Кое-кому из них пришлось даже тяжелее, чем Дану. Например, сугубо, как сказали бы в далеком 21 веке, городским Сашко и Олучу. Парни всю жизнь провели, не выходя за пределы Новгорода.
Отмахавшись руками и восстановив нормальное дыхание, Дан обратил внимание на вросшую в землю - на краю поляны - огромную каменюку. Здоровенную, выше, чем по пояс ему и оплетенную снизу травой. В общем-то, заметил он каменюку сразу, однако лишь сейчас увидел на валуне какие-то черточки. Дан подошел ближе к камню и понял, что линий, прочерченных на камне очень много. И все они, явно, сделаны человеком. Большинство из них были плохо различимы, особенно издалека. Но стоило подойти чуток поближе... Линии складывались в рисунок человеческого лица, усатого, бородатого и длинноволосого. И, конечно, примитивно изображенного... Дану, почему-то, непреодолимо захотелось провести пальцем по высеченному на камне лику, по бороде его и усам. Он поднял уже руку, однако свистящий, на одной высокой ноте, шепот: - Не надо, боярин! - заставил Дана настороженно замереть. Дан обернулся. Ларион, бывший охотник-тверичанин, даже потемнел лицом, пытаясь предупредить Дана, и, в тоже время, стараясь не нарушить запрет-табу на громкий голос в лесу.
- Не надо, боярин, - прошелестел-повторил Ларион. И пояснил, в ответ на взгляд Дана: - Лесные духи очень мстительны. Не стоит тревожить его.
Дан опустил поднятую руку. И опять взглянул на высеченное лицо. Забытый бог забытых племен, когда-то живших здесь... Он смотрел на Дана с камня. Тут было его капище...вероятно, было. Сюда, на эту укрытую от чужих взглядов поляну, приходили люди, приносили ему жертвы - шкуры животных, куски мяса, оружие убитых врагов или самих врагов... Шаманы или жрецы проводили возле камня колдовские обряды, просили у бога удачу - для охотников и для воинов в битве, развешивали амулеты или клали их перед изображением - чтобы бог даровал амулетам частичку своей силы... Сколько лет прошло с тех пор..? Куда подевались эти люди..?
Дан отвел взгляд от камня и посмотрел на своих "янычар": широкого, именно широкого, очень сильного физически, Клевца; рослого, почти с Дана, альбиноса Каупо; жилистого, неторопливого, с цепким взглядом, Лариона; мощного, плечистого, чуть-чуть ниже Каупо, волосато-огненно-рыжего Рудого; столь же рослого и мощного, придерживающего руку, Сашко; еще двух новгородцев - удивительно гибкого, ясноглазого, любимца девушек Олуча и носатого, даже повыше Дана, оглоблю Носа, а еще спокойного, уравновешенного ладожанина Хотева; быстрого на ногу, получудина-полуславянина Гюргея и тонкого, как Олуч, больше похожего на девушку Яниса. На вид все, за исключением бывшего охотника Лариона, ровесники Дана... Однако, на деле...
- Янис и Олуч в дозор! - произнес Дан, выбрав двух, наиболее ровно дышавших, как ему показалось, "бойцов". И добавил: - Остальным привал. Перекусить и справить свои дела!
Дан проследил, чтобы после команды "вольно", его "спецназовцы", моментально расползшиеся по полянке, устраиваясь на траве, подкладывали под себя толстые, простеганные, предназначенные для ношения под доспехами - для смягчения сабельных, копейных и прочих ударов, кафтаны. Он старался отучить 'бойцов' ложиться просто на землю. Воины, выходящие из строя из-за того, что лежали на голой земле и застудили себе грудь, спину или еще чего, Дану были не нужны... Кстати, эти кафтаны сейчас, 'на марше', пока тепло, носили, в основном, скрутив и накрутив на пояс под маскировочными накидками - которые, вообще, редко снимали - и надевали их лишь перед самым боем... Да, а еще каждый человек в отряде, помимо упомянутых кафтана - с нашитыми на рукава кольчужными кольцами и пятнистой матерчатой маскировки, носил рюкзак, плотный, кожаный, с жесткой основой... Личной, так сказать, разработки Дана. Защищенный от воды и разделенный на 2 части, чтобы тяжесть более равномерно ложилась на спину. Естественно, с лямками на плечи и завязками на груди - так рюкзак не бултыхался туда-сюда по спине, а лежал ровно и не мешал двигаться. В рюкзаке обычно хранилась необходимая воину в походе, если он передвигается пешком и не рассчитывает на телегу в обозе, амуниция - панцирь составной с защитой низа живота, из нескольких цельных каленных железных пластин, по типу готических немецких и итальянских панцирей - ужасно дорогая штука; такой же шлем - помесь рыцарского салада с шляпой-шапелье; и металлические, тоже каленные наплечники и наручи. Вся броня была черненная, чтобы не выдавать блеском металла своих владельцев... Ну, и, кроме того, хранилась в рюкзаке-мешке разная жизненно необходимая воинская мелочь - тетива запасная для арбалета, запасные "рога" для него же, точило-оселок, толстая шапка-подшлемник, больше похожая на шлем танкиста из будущего, железная игла с нитками и дратвой, ложка деревянная, соль, огниво и так далее. А поверх мешка-рюкзака, на спину еще пристраивался круглый металлический щит, диаметром около полуметра, называемый в немецкой, французской и прочих землях "рондаш". И последнее - каждый "боец" Дана, помимо личного оружия, имел в своем распоряжении небольшой топорик, парочку кинжалов, два арбалета конструкции Дана и два колчана с болтами, которые - болты - берег и, после каждой удачной засады, старательно выковыривал из тел мертвых, а затем чистил. А также вытаскивал их, болты, застрявшие во вражеских доспехах, щитах и искал улетевшие невесть куда. Общий вес носимого на себе снаряжения у "диверсантов" Дана достигал 20-22 килограмм, не считая "сухпайка" и кожаной фляги с водой - Дану привычнее было мерять все в килограммах и километрах-метрах, а не в новгородских иже древнерусских золотниках, пудах и локтях с пядями... Короче, никто, ведь, и не утверждал, что война - это легкая прогулка. Для того и отбирал Дан в свой отряд людей выносливых, без лишних комплексов и способных на многое...
Дан заметил, что расположились его люди, все же, подальше от каменного идола - в отличие от него, у них вера в способность истукана напакостить им была довольно сильной, намного сильней, чем у Дана, явившегося в "мрачное средневековье" из 21 века.
- Ну, и бог с ним, - подумал Дан. И позвал: - Сашко, подойди ко мне!
Глава 8
Рука у Сашко, похоже, была целой, только опухла здорово. Точнее Дан не мог определить, знахарей или ведунов в отряде не было. Оказать первую помощь могли почти все, однако с серьезным ранением нужно было искать настоящего знахаря. Это упущение Дан уже обозначил для себя, надеясь устранить его в будущем. А пока - у Сашко был налицо сильный ушиб кости, да и мякоти руки тоже. По идее, через пару-тройку дней, принимая во внимание настоящую еду, а не набор из химических элементов, типа - Е-195, натрий глюкомата и прочее - как в 21 веке, плюс учитывая экологически незамутненный "середневековый" воздух и воду без примесей ядовитых промышленных стоков, опухоль у Сашко должна была пойти на спад. А там и на полное восстановление всех функций руки. Единственное - на некоторое время Сашко "выпадал из обоймы" полноценных воинов. Ибо пользоваться арбалетом, основным оружие в отряде Дана, имея дееспособной только одну руку, довольно проблематично.
Полянку покинули ближе к полудню. Небо потихоньку очищалось от серой пелены, и, кое-где, уже и солнышко выглядывало из-за облаков. Хмурое, сочащееся влагой утро давно закончилось, но лес, плохо освещаемый солнцем, пока еще был мрачен и неприветлив. Однако, чем дальше, тем больше Ярило-Хорс разукрашивал день. А, если лучи проклюнувшегося солнца попадали на глаза, приходилось уже и жмуриться.
По расчетам Дана, они скоро должны были выйти к еще одной лесной дороге. Более широкой и чаще используемой. И с несколькими селами, расположенными вдоль нее. Двигаясь параллельно дороге, Дан рассчитывал оказаться в зоне, где уже действовали, должна была действовать, парочка нанятых Новгородом отрядов чуди и карелов... Готовя "акцию" в тверском княжестве, Дан с согласия и при материальной поддержке, де-факто управляющей Новгородом боярыни Марфы Семеновны Борецкой, наготовил из бересты кучу географических карт. Подобий карт. На картах - спасибо новгородским торговым людям и рабочим артелям с территории тверского княжества - более-менее точно была нарисована вся тверская земля, а также примыкающая к ней пограничная новгородская территория. Как объяснил Дан боярыне Борецкой, нельзя оставлять на волю случая действия "разбойничьих" наемных отрядов или иначе - любая случайность должна быть хорошо организована. Посему, ориентируясь на имеющиеся в тверском княжестве города - в общем-то, мелкие и незначительные - и на наличие населенных пунктов вокруг них, поскольку, естественно, вокруг любого города всегда есть населенные пункты, все тверское княжество было поделено на отдельные зоны-участки. Каждому отряду наемников, их предводителям - Дану, на будущее, необходимо было, чтобы вожди наемников лично знали его в лицо - Дан собственноручно выдал берестяную карту с подробным указанием-описанием одного такого участка. Того, где отряду предстояло 'работать'. И, если "участок" граничил с новгородской территорией, то и с описанием прилегающей зоны Новгорода. Но, при этом, жестко предупредил наемников, что описание новгородской территории дается им для того, чтобы они, не дай бог, не перепутали тверскую и новгородскую землю и не начали грабить на дорогах Новгорода.
- Ибо, - без обиняков добавил он, - в подобном случае, вы будете считаться врагами Господина Великого Новгорода со всеми вытекающими отсюда последствиями... - И расписал подробно им эти последствия - отсутствие "коридора" для возвращения домой через территорию Новгорода, прекращение, очень вероятного в дальнейшем и взаимовыгодного, сотрудничества с Новгородом, разорение переваара-селения вождя "нашкодившего" отряда и охота за самим вождем с выплатой награды за его голову. Последний пункт впечатлил наемников больше всего - такого они, до сих пор, не встречали, тем паче, что Дан лично каждому предводителю пообещал охоту за его головой с выплатой соответствующего вознаграждения.
Такая, столь суровая позиция Новгорода в подобном вопросе, заставила многих вождей наемников задуматься. К тому же Дан заставил их еще и поклясться своими богами, что они, вожди, не нарушат границы республики. Ведь, на картах были показаны не только участки для действий отрядов, но и пути прохода к ним через новгородскую землю. Естественно, минуя сам Новгород - дабы не создавать лишнее столпотворение в городе и не плодить излишние слухи, до которых всегда охочи разные иностранные купцы-послы, и, конечно, шпионы, тверские и московские. Кстати, встречался с вождями наемных отрядов Дан также не в Новгороде, а в большом селе Плашкове, что в 24 км от Новгорода. И все по той же причине - наличия в городе на Волхове слишком многих любопытных глаз. Разумеется, Дан был далек от мысли, что наемники будут "орудовать" только на отведенном им участке, но он рассчитывал, что они, хотя бы вначале, предпочтут грабить там, где будут лучше ориентироваться на местности, а не там, где, толком, ничего не известно. Дан полагал, что эффект от такой деятельности наемников, для Новгорода - положительный, а для Тверского княжества - отрицательный, будет довольно большим. Ведь, почти все дороги на тверской земле окажутся перекрыты, парализуя жизнь целого княжества, а не только какой-то его части...
Лес все больше превращался из хвойного в смешанный, березовый и осиновый. Под ногами уже не шуршали еловые и сосновые иголки, не катались упавшие шишки. Трава, густая и зеленая, покрывала землю. И то тут, то там виднелись заросли папоротников. А еще, вместо непролазного, щетинистого ельника появился штырь-кустарник, наглый и цепляющихся за все - за штаны-портки, за поршни-обувь, оружие, а при случае и за мешок-рюкзак. Скоро по лесу разнеслось громкое пение: - Гипп-гипп-гипп! Кле-кле-кле! - мелкой, похожей на воробья птицы, в 21 веке известной, как клест еловый. Идущий спереди подавал сигнал - "Внимание!", требуя удвоенной осторожности.
Дан, находившийся, примерно, в середине отряда, скользнул вперед. Метров через 30 он увидел стоявшего за стволом массивной березы Хотева, одного из лучших следопытов отряда. Немного сбоку, прикрытый кустами лещины, прятался еще кто-то, но Дан не мог понять кто. Мешал накинутый на голову этого "кто-то" капюшон... Хотев, скорее догадавшись, чем услышав, что сзади кто-то подходит, кто-то из своих, не оборачиваясь, поднял руку - еще раз предупреждая об осторожности. Дан остановился и прижался к стволу высохшей, толи от мороза зимой, толи от чего другого, молоденькой осины. Сзади едва-едва треснуло. Дан не посчитал нужным реагировать, и рядом возник разгоряченный Рудый, а затем Клевец и двигавшийся в арьергарде Ларион. Значит, неподалеку притаились уже и остальные "янычары".
Негромко шумел в кронах деревьев слабый ветерок, вдалеке переговаривались птицы и, вроде, даже лягушки где-то квакали... Где-то, на пределе слышимости.
- Значит, в той стороне озеро или болото, - автоматически отметил Дан.
В просвет между деревьями был виден кусочек дороги, той самой, к которой они должны были выйти. Однако на дороге находились люди. Не крестьяне, то есть не местные лапотники-крестьяне, ибо одеты были иначе, и все оружны. И на охрану купцов не похожие... Те, как правило, кольчужные и одеты немного по-другому. Напрашивался вывод - это, вероятно, представители одного из нанятых Новгородом отрядов чуди, карелов или других каких финнов... Правда, с таким же успехом это могли быть и местные бандиты - Дан особо не обольщался в этом плане, в средние века и без специально приглашенных бандитов хватало любителей "халявы". Время было такое.
Дан скользнул к Хотеву. Ижорец подвинулся, давая Дану укрыться за деревом.
- Не очень понятно кто это, - прошептал Хотев, будто читая мысли Дана. - Ближе надо подобраться.
- Сколько их? - спросил Дан, смотря на людей на дороге.
- Только на дороге с пять десятков, - тут же отозвался ижорец, - но мыслю, должны еще быть. Не могу объяснить.
- Ого! - мысленно воскликнул Дан. - Пять десятков, для Новгородчины 15 века... Это много. Тем паче, для обычной банды...хотя, хотя все может быть. И до дороги метров 70... К тому же лес возле дороги корявый и подобраться близко весьма проблематично... Н-да, что делать?
- Ого! - тут же, чуть опять не воскликнул Дан, причем вслух, но вовремя прикрыл рот. К тем пяти десяткам, что насчитал Хотев, из леса по ту сторону дороги вышли еще, как минимум - Дан напряг зрение - десятка четыре вооруженных, в основном копьями и топорами, но были и лучники, людей.
- Ничего себе, орава! - пробормотал Дан. - Однако, теперь точно ясно - это не разбойники. Нужно лишь выяснить... И не ошибиться.
Дан тронул ижору за плечо и когда тот обернулся, показал ему на искривленное временем и природой дерево около самой дороги. За ним, если присесть, можно было попытаться спрятаться двоим. Но попасть туда... Скинув рюкзак и, приподняв над головой, так, чтобы все увидели, руку с открытой ладонью, Дан слегка поводил ею, призывая всех оставаться на местах, а затем, также держа высоко руку, резко сжал ладонь в кулак, что означало - приготовить арбалеты. Опустив руку, Дан кивнул Хотеву. Хотев тоже скинул свой рюкзак и оба, накинув капюшоны пятнистых маскхалатов на голову, одновременно и плавно рванули из-за березы, один вправо, второй влево, стремясь к кривому дереву. Перемещаясь по дуге, то замирая на месте, то снова двигаясь, прячась - насколько это было возможно - в тени сохранившихся, ближних к дороге и довольно редких, деревьев, преодолев последние метры, вообще, ползком, Дан и Хотев подобрались к своей цели- кривой осине. Им повезло, никто из тех, кто находился на дороге, не был настороже и не смотрел в сторону леса. Устроившись за стволом осины и восстановив дыхание, Дан аккуратно выглянул из-за дерева. Прямо перед ним, метрах в десяти, стояли четверо. У троих в руках были небольшие простенькие топорики, а за спинами висели круглые, сколоченные из досок и даже не оббитые железом и без умбона в центре, щиты. У четвертого был длинный допотопный, в форме овального треугольника, крепкий новгородский пехотный щит, а в руке он держал копье. Вооруженная топориками тройка была совсем юна, не больше 16-18 лет, четвертый же выглядел постарше и имел редкую светлую бороду. Все четверо были обнажены по пояс - их тела частично прикрывали, наброшенные на плечи, звериные шкуры, и все четверо были в потертых кожаных штанах и какой-то кожаной обувке, закрепленной с помощью, обвивающих ногу и поднимающихся до колен, полосок кожи. Двое из юных созданий были простоволосы, лишь ремешки на лбу перехватывали - у одного длинные светлые, у второго длинные темные - волосы, у третьего сидел на голове непонятный малахай - с длинным назатыльником, у того же, что постарше, с редкой бородой, имелся даже своеобразный шлем - круглая шапка из чего-то простёганного или проваренного, укрепленная, крест-накрест, полосками железа. Четверка о чем-то негромко говорила. Дан прислушался... В прошлой жизни он не раз слышал эстонский язык и отличить его от славянского мог сразу. Да, и в Новгороде, Дан уже наслушался водь, ижору и прочих финно-угров. Четверка, явно, говорила на каком-то одном, из этих, финно-угорских, языков. Очень похожем на язык вепсов, как его слышал Дан, во время путешествия на берега Онежского озера. Но, но на этом и все. Дальше познания Дана кончались. Более правильно сориентироваться он не мог.
- Ливвики из Алнуса, - тихо шепнул Хотев, прервав размышления Дана на лингвистическую тему и не дав ему помучаться и угадать самостоятельно, кто на дороге. И уточнил: - Олонецкие карелы по-новгородски, из Заладожья.
- Так, - сказал сам себе Дан, - раз карелы, значит надо брать. - И пробормотал, скорее тоже для самого себя: - Но, что-то многовато людей для алнуских вождей...
Дан помнил предводителей алнуских отрядов, их было двое. Один невысокий, коренастый с кривой темной бородой и снулыми, неприятными глазами. Дан тогда еще подумал, что доверять рыбьеглазому вождю не стоит. И спиной поворачиваться к нему тоже опасно. К тому же, и имя у вождя было - Силай Ребо. Присутствовавший на встрече алнуских вождей и Дана Гюргей, сам наполовину карел, шепнул Дану, что второе имя вождя - это прозвище и означает - 'Лис', то есть хитрый. И добавил, что с таким прозвищем вождя, надо быть с ним осторожным... Второй алнусец был молодым, здоровенным - ростом почти с Дана - задорным парнем. Круглолицым и улыбчивым, с копной вьющихся золотисто-каштановых волос и веселыми зелеными глазами. Вот, ему бы Дан мог довериться, с ним бы Дан 'пошел в разведку'. Но, и у того, и у другого было не более, чем по пять десятков воинов...
У Дана мелькнула мысль - не разделался ли Ребо, под каким-либо благовидным предлогом, со своим сородичем и не присоединил ли его отряд к себе?
Четверка, стоявшая на дороге, не смотрела в их сторону и это было хорошо.
- Возвращаемся, - выдохнул Дан Хотеву. - Ты первый... Пошел!
Один за одним, Дан и Хотев, бесшумно скользнули назад в лес.
Первое, что заметил Дан, возвращаясь к отряду - торчащий из-за ствола осины взведенный арбалет Рудого.
- Опусти арбалет, - слегка запыхавшись, сказал Дан. - И собери людей...
По плану, разработанному Даном и одобренному боярыней Марфой-Посадницей, а также тысяцким и обоими посадниками - правда, второй посадник, Офоносий Груз, был посвящен в план лишь частично... - больше никого, для сохранения тайны, в план посвящать не стали. Даже князя Михайло Олельковича, командующего новгородской армией... - сейчас наступал момент, когда в тылу московских войск, из отрядов наемных карел, эстов и прочей чуди, необходимо было создать мощный, выражаясь языком 21 века, "армейский кулак". Этот кулак, наряду с ополчением Господина Великого Новгорода, должен был нанести сокрушительный удар по рати московского князя. В идеале - координируя свои действия с войском новгородским. А, не в идеале... Учитывая общую расхлябанность наемных чудинов, состоящих из множества мелких отрядов, их слабую вооружённость и невозможность жестко управлять ими... То не в идеале - просто потрепать, по максимуму, московский отряд под командованием князей Холмского и Пестрого-Стародубского, по прозвищу - Хромой. Данный отряд насчитывал около 10 тысяч человек, включая загон служилых татар, и являлся, на начало июня 1471 года, наиболее опасным из всего московского войска. По сведениям Дана - из далекого будущего - как раз, в начале июня, отряд Холмского и Пестрого-Стародубского должен был действовать в отрыве от основных великокняжеских войск.
Вообще-то, подобных московских отрядов было несколько. Чтобы разгромить Новгород, московскому князю Ивану lll, требовалось устроить Новгороду настоящую блокаду, отрезать его от дальних территорий-пятин и окружить город с юга, запада и северо-востока - с северо-запада к новгородской территории примыкал враждебный Ливонский орден. Поэтому и отрядов, как у Холмского и Хромого, в московском войске было несколько. Отряд воеводы Василия Образца, организованный из пограничных с новгородскими пятинами жителей Устюга и Вятки, действовал в Заволочье. Он должен был перерезать все дороги, соединяющие Новгород с далекими северо-восточными пятинами, очень важными в экономическом плане и способными, при необходимости, поддержать Новгород военной помощью.
Еще один отряд, под командованием князя Оболенского-Стриги, героя прошлой, 1456 года, войны с Новгородом, готовился блокировать новгородскую землю с востока. За ним следовали сводные полки братьев Ивана lll, удельных князей Юрия и Бориса, они подстраховывали Оболенского-Стригу. И, наконец, главное войско под командованием самого великого князя, усиленное союзными татарами царевича Даньяра и должным присоединиться к нему под Торжком полком тверского князя, готовилось вступить в новгородскую землю с юга. Ну, и отряд князей Холмского и Пестрого-Стародубского... В той, старой, истории, именно этот отряд, Холмского и Пестрого-Стародубского, не дожидаясь подхода основных сил московского князя, можно сказать - в одиночку, и разгромил всю новгородскую армию. В сражении, случайно завязавшемся на реке Шелонь... Потому-то Дан и решил, опасаясь развития событий по уже известному ему сценарию, подстраховаться и, в первую очередь, направить удар собранных дружин чудинов на войско Холмского и Хромого.
Но в той старой, теперь уже вряд ли состоящейся, истории, задача отряда Холмского и Пестрого-Стародубского была, вместе с союзным Москве Псковом, перекрыть западную границу Новгорода. Как писали в учебниках, которые читал Дан, отряд Холмского и Пестрого-Стародубского из Москвы сразу двинулся к Пскову, на соединение с псковским ополчением. Вместе с которым он должен был блокировать Новгород с запада - что Псков, выступив на стороне Москвы, сам по себе уже делал - и, вместе с которым, он должен был перекрыть все дороги, ведущие из Новгорода в Великое Княжество Литовское. Дороги, по которым город мог получить от Великого Княжества, согласно договору с польским королем - он же Великий литвинский князь - военную помощь. Двигаясь к Пскову, 10-тысячный отряд князей Холмского и Пестрого-Стародубского - а по меркам 15 века Западной Европы, совсем и не отряд, а целая армия, и притом не маленькая - взял штурмом и сжег Старую Руссу, небольшой город к югу от Новгорода, своеобразный форпост Новгорода, уже пострадавший от Москвы в ходе прошлой, 1456 года, войны, а также разгромил в двух сражениях - одно у села Коростынь, второе под Старой Руссой - вышедшие ему навстречу новгородские рати. Потеряв в этих двух сражениях и при осаде Старой Руссы половину своих людей, князья отступили под городок Демон, что недалеко от уже упоминавшейся Старой Руссы. Здесь Холмский и Пестрый-Стародубский стали дожидаться двигающееся к ним псковское ополчение. Но, получив, в начале июля, приказ Ивана lIl идти навстречу псковичам, Холмский и "Хромой" направились к реке Шелонь. Здесь они, наконец, встретились с псковским ополчением, а заодно и с вышедшей из города армией Новгорода. И в завязавшемся бою, Холмский энд компания, наголову разгромили всю новгородскую армию... Однако, так было в той истории, без Дана. Сейчас ситуация изменилась.
В старом варианте истории, московский воевода Василий Образец, который для организации отряда из пограничных с Новгородом устюжан и вятских, в мае месяце с двумя боярами отбыл в Вятку, уже в июне, на Северной Двине, разбил двигавшуюся на Устюг 12-тысячную новгородскую рать. Разбил, имея при себе втрое меньше людей. Разбил по причине того, что новгородцы, возглавляемые князем Шуйским, были крайне небоеспособны.
Сейчас было начало июня. Воевода Василий Образец "сотоварищи" - двумя боярами, давно уже был в Вятке, куда, также, отбыл в мае, но, в отличие от прошлого варианта истории, Вятка, главный город и столица вятской земли, пока еще колебалась, хотя и склонялась к Москве. Дело в том, что Вятка, вятская земля, лишь формально являлись частью московского княжества, а, фактически, являлись независимой от него и часто выступала заодно с новгородцами. А, тут еще, Дан подговорил Ганзейский двор, имевший влиятельное "лобби" в совете "300 золотых поясов" - высшем органе управления Новгородом, жестко выступить против договора новгородской республики с католическим королем Польши, он же князем Литвы... Договора о помощи. В результате чего, данный договор, пока, так и не был заключен - из учебников будущего Дан знал, что этот договор никакой пользы городу не принес. Зато его, этот договор, активно использовал, под предлогом наказания предателей веры, московский митрополит Филипп - для антиновгородской пропаганды и политического давления на такие земли, как Вятка и Устюг...
Как и в том, прежнем, мире, Василий Образец вместе с боярами, несмотря на немного изменившиеся условия, все же организовал 4-тысячный отряд из буйных, всегда готовых подраться, и недовольных Господином Великим Новгородом устюжан и вятских. И навстречу воеводе, также, из Новгорода, выступил с судовой - пешей ратью князь Шуйский. Как и в том, прежнем, мире, следом за выехавшим на Вятку в конце мая с двумя боярами воеводой Василием Образцем из Москвы вышли, в начале июня, со своим 10-тысячным отрядом - армией князья Холмский и Пестрый-Стародубский... Но на этом и все. Сходство с прежним миром кончилось. В этом варианте истории, судовая рать Шуйского не являлась скопищем кое-как вооруженных, плохо управляемых, людей, а состояла из бывалых, привычных к бою на кораблях, абордажных бойцов - наполовину наемников, привыкших к жесткой воинской дисциплине. Вооружена она, тоже, была не ржавым железом со складов, как в той, старой, истории, а весьма добротным и современным - по меркам 15 века - оружием. И не рассчитывала закидать устюжан и вятских 'шапками' и победить 'одним криком'. Да, и по численности она была меньше в два раза, чем в прежней истории. 6 тысяч против 12 в том, старом мире. И пусть Шуйский, как догадывался Дан, и не обладал особыми талантами полководца, однако, в целом, военачальник он был неплохой.
Псков же в этой, иной, истории, и в этом 1471 году, и вовсе не поддержал Москву в противостоянии с Новгородом. Открыто не поддержал - что, само по себе, уже было победой новой внешней политики Новгорода. Псков, как и Вятка с Устюгом колебался, но в Пскове эти колебания были, явно, не в пользу Москвы. Внутри города боролись две партии, промосковская, появившаяся в Пскове благодаря длительному игнорированию Новгородом интересов своего ближайшего соседа и опиравшаяся на людей, связанных с Москвой, и проновгородская, выступавшая за древние, 'отчие' времена, когда Псков в тесном симбиозе с Новгородом воевал против ливонских "псов-рыцарей", ходил в походы в земли эстов и аукштайтов, грабил шведских купцов и брал штурмом их, свевов, столицу Сигтуну...хотя, Дан читал в своем 21 веке и другую версию - Сигтуну брали штурмом пираты-эсты, а новгородцы просто ограбили самих пиратов. Но сие сейчас было не столь важно... Вожди проновгородской партии, не без оснований, указывали жителям Пскова, что все союзники Москвы быстро превращаются в ее подданных, однако... Однако подавляющего большинства проновгородская партия, все же, не имела. Московский князь Иван lll знал об этом неустойчивом внутреннем состоянии Пскова и надеялся с помощью отряда Холмского и Пестрого-Стародубского его изменить, то есть, и в этом варианте истории, склонить Псков к союзу с Москвой. Но! Но в этом мире Господин Великий Новгород не просто собирался, как в старину, как в предыдущей версии событий, вывести на поле боя народное ополчение, добавив к нему дружину служилого князя - Михаила Олельковича - чего уже не было в той, прошлой, истории... В этом мире Новгород, в отличие от того Новгорода, готовился к войне с Москвой заранее и всерьез. И городская 'верхушка' даже разработала, не без активного участия Дана, некий план военной кампании. "Партизанщина" в тверском княжестве, с приглашением "специалистов" из удаленных земель, являлась составной частью его. Впрочем, полностью посвящены во все детали этого плана, как уже говорилось, были только четыре человека - боярыня Борецкая, ее сын - посадник Дмитрий... - второго посадника Господина Великого Новгорода, Офоносия Груза, являвшегося, скорее, заместителем Дмитрия, чем полноправным властителем города, Дан почти и не видел. Так, грузный мужчина среднего роста с рыжеватой бородой и хитрыми глазами. И в план, Офоносия, тоже посвятили лишь частично, но это уже было решение Борецкой. Как подозревал Дан, Марфа не совсем доверяла второму посаднику. Возможно потому, что он не входил в число ее сторонников в 'осподе', а, представлял интересы так называемых 'нейтральных' бояр... - новгородский тысяцкий Василий Казимер и, естественно, Дан. Хотя, кажется, по-настоящему, до конца, осознавал, что должно произойти, лишь один Дан.
Действуя по разработанной им, вкупе с Марфой Борецкой, посадником Дмитрием и воеводой Василием, инструкции, Дан обязан был, в ближайшее время, перехватить отряд князей Холмского и Пестрого-Стародубского и не допустить, таким образом, склонения Пскова на сторону Москвы. А, заодно, и не допустить, несмотря на все потуги Дана и иже с ним, все равно теоретически возможного разгрома этим отрядом новгородской армии. Посему, следующим этапом действий Дана по 'предотвращению и недопущению' - склонения Пскова и разгрома Новгорода - было 'сколачивание' из 'гулящих', то бишь - 'гуляющих', с благословления Новгорода, по тверской земле вольных дружин карельских и прочих вождей ударного кулака-молота для нанесение максимального ущерба, а ежели 'бог попустит', то и совсем уничтожения отряда Холмского и Пестрого-Стародубского. Но кое-кого из карельских вождей, Дан предполагал оставить и дальше "чудить" в княжестве, чтобы тверскому полку, внезапно, не пришло в голову отправиться на помощь Ивану lll и было чем заняться...
Слава богу, не все предводители наемных отрядов чудинов и карелов напоминали "рыбьеглазого" алнусца и со многими из них Дан договорился еще в самом начале - за твердую оплату, со стороны Новгорода, и обещание не забывать их при дележе добычи - пойти, когда понадобится, "под руку" Дана... Естественно, не навсегда, а только на некоторое время. В переговорах с вождями Дан, все же, рискнул применить неоднократно опробованную в 20-21 веках - "народными избранниками" на своих избирателях - тактику демагогии, то есть, весьма привлекательных, но ни к чему не обязывающих обещаний. И без зазрения совести, с учетом жадности вождей, лично пообещал каждому из них большую добычу, если, конечно, они, вожди, подчинятся ему. А, там, дальше, как в присказке Ходжи Насреддина - "...или осел сдохнет, или падишах даст дуба...", то есть или вождь погибнет, или что-нибудь другое случится. Да, и добыча, действительно, вдруг, будет большая...
- Так, - произнес Дан, смотря на своих людей, - это карелы из Заладожья. Но я не уверен в их вожде. Поэтому, сделаем так...
Тойвету, Перхо и Унто едва минуло 16 весен и в поход на землю вене - русских они пошли вместе со старшим братом Перхо Вяйне-воином. Молодой Ахти, сын родового старшины - валита, взял их в свою дружину и обещал всем хорошую добычу. А таким, как брат Перхо Вяйне, уже ходившим в походы и имеющем оружие вене, даже двойную долю в добыче. Но столь опытных воинов в дружине молодого Ахти было немного. Большинство дружинников сына валита были не старше его самого... Уже с месяц они кружили по этому району, где имелось несколько крупных перевааров-селений вене и один небольшой городок. Сегодня Ахти собирался пройти по лесной, с прогалинами желтого песка, дороге и напасть на переваар вене у маленькой реки, но выйдя на дорогу, дозорные заметили в лесу вооруженных людей. Воины уже было схватились за оружие, и брат Перхо сказал Тойвету, Унто и Перхо, что, прежде чем зайдет солнце, много ливвиков и вепс отправятся в страну мертвых -Туони, ведь, у вене хорошее оружие и они умеют драться. И не бегут с поле боя, как хяме, соседи ливвиков с берегов соленой воды. Но оказалось, что вооруженные люди в лесу - это приозерные алнусцы со своим вождем Силаем. Сейчас вожди договаривались о совместном походе, а все ливвикей и вепс их ждали.
Светило неяркое солнышко, где-то обозленно орала лесная птица - а может это и сам Кегри-леший орал; Вяйне рассказывал Тойвету, Перхо и Унто о вожде Силае, с которым однажды ходил на хяме... И, вдруг, Вяйне замер. А затем, уставившись за спины парней, крикнул: - Тревога! - В следующий миг, Вяйне уже стоял, слегка выставив вперед одну ногу, закрывшись щитом и ощетинившись копьем. Парни тоже не оплошали и мгновенно, как учил их Вяйне, крутанувшись вокруг своей оси, перебросили из-за спины дощатые щиты и, прикрывшись ими, подняли топорики. Тойвету еще показалось, что птицы, до сих пор деловито чирикающие на верхушках деревьев, разом смолкли. И даже сам лес затих... Со стороны, противоположной той, откуда появились приозерные алнусцы, из леса вышел необычный воин. На голове чудной черненный шлем, непохожий на все те, что видели до сих пор Тойвету, Перхо и Унто, доспех тоже черненный и тоже необычный, а в руке странный небольшой топор. И за спиной круглый щит. И направлялся воин прямо к Тойвето, Перхо, Унто и Вяйне, брату Перхо...
Тревогу, поднятую Вяйне, услышали все. Моментально лесная, с притоптанной травой на обочине и редкими следами от тележных колес, с желтым песком посередине, дорога, с находившимися на ней ливвиками и вепсами, встопорщилась оружием. Вышедший же из леса воин, невысокий, но очень широкоплечий, наоборот, повесил на пояс свой топорик и поднял обе руки вверх, демонстрируя мирные намерения.
- Мне нужен вождь, - на языке вене, не доходя до ощетинившихся оружием людей, крикнул воин и остановился, - я хочу с ним говорить!
Глава 9.
Почти год назад.
- Ох, и трудно иметь дело с боярами, - подумал Дан. - Ну, да, ладно, оставим это на "потом"
Сейчас Дана больше волновало другое. От удара, полученного еще в 21 веке плюс наложившийся перенос во времени, он оправился. Полностью оправился. К жизни в "середневековом" граде Новгороде, Господине Великом Новгороде, тоже приноровился и даже более, стал личностью сравнительно обеспеченной, можно сказать - практически с собственным жильем, и известной. В определенных кругах, конечно, известной. Хотя... Суть в том, что с момента переноса его в 15 век прошло более месяца, и он был уже полностью здоров, а учитывая чистый воздух и здоровую еду... Его гормоны недвусмысленно требовали женского внимания. Дан стал засматриваться, порой излишне пристально, на новгородских дам. Ну, да, не носят миниюбки и даже просто короткие юбки, не надевают обтягивающие джинсы и легкие, волнующие воображение, маечки. И что из того? У каждого времени свои минусы. Попочки, все равно, хорошо видно. И блондинок с рыжими, зато, много. И, может, это гормоны, но Дану казалось - в Новгороде очень много красивых девушек! Особенно молодых - те, кто постарше, были не так заметны. Пусть Дан имел от роду уже 29 лет, но, по меркам этого времени, он выглядел максимум лет на 20. И девушки на него весьма даже засматривались. Во-первых - росточек не маленький, аж метр 90 - как помнил Дан из своего армейского дела, во-вторых - на лицо далеко не урод. Женский пол активно строил глазки Дану. Раньше Дан считал данный вид "стрельбы по мишеням" изобретением более поздних веков, но уже на третье воскресенье, на службе в церкви, быстро понял, что здорово ошибался. На воскресной службе в церкви - служба в церкви являлась общепризнанным местом для знакомства - Дан периодически толкал в бок то Семена, то Вавулу, спрашивая о той или иной молодушке, а то и о даме постарше. Вавула и Семен, особенно более набожный Вавула, шипели, ругались, что он мешает им слушать проповедь, но тихо отвечали. К сожалению, первые недели пребывания в Новгороде Дан не мог себе позволить ничего большего, чем любоваться женским полом издали - и город знал плохо, и в жизни Новгорода не ориентировался, да и сам ничего из себя еще не представлял. К тому же постоянно думал - что делать дальше? Но, вот, теперь, вроде как "стал на ноги" и почувствовал себя вольготнее. И сразу начал пристально всматриваться во встречных дам и реагировать на их, как бы стыдливо, опускаемые глаза. Уже и до драки чуть не дошло, один излишне ревнивый муж слишком резво отреагировал на нескромный, как ему показалось, взгляд Дана, брошенный на его жену. И попытался с нахрапа, как только вышли из церкви, "наехать" на Дана... Притом он был на голову ниже Дана и потоньше в кости. Но наглый...сверх меры. Чуть шапку не сбил с головы Дана. А шапка и пояс, все-таки, являлись символами определенного положения в обществе. Дан даже ошалел от такого "наезда". Однако, к счастью, быстро сообразил, что любые попытки увещевать "борзого" мужичка бессмысленны и потому просто подло и молниеносно врезал ревнивому типу поддых, заставив его заткнуться и не устраивать шоу возле храма божия. А, поддых еще и затем, чтобы не сбить, ненароком, шапку с головы ревнивца и тот, потом, не привлёк Дана к кончанскому суду за урон достоинства и не потребовал отступное, по закону новгородскому. Кто же знал, что фигуристая, с темными, с поволокой, глазами девица, бросающая томные взгляды по сторонам, окажется замужней дамой, а не юной девушкой на выданье. Ведь и мужа девицы, Дан принял сначала за ее брата, старшего, в сопровождении которого девица пришла в церковь. Однако урок Дан учел, ибо к замужеству в Новгороде относились серьезней, чем в покинутом им 21 веке; и понял - не всё те девицы, что бросают взгляды по сторонам.
В последнее же посещение церковной службы... - Дан не был слишком религиозен и в прошедшем "будущем" ему вполне хватало нескольких визитов в год в церковь, порой достаточно случайных, чтобы считать себя православным христианином. То есть, как и знаменитый Мартин Лютер, основатель протестантизма, Дан считал, что бог должен быть в сердце, а не в церкви. Но, к сожалению, в Новгороде, дабы считаться "добрым новгородцем", храм божий нужно было посещать. Хотя бы раз в неделю... - так, вот, в последнее посещение церкви, когда Дан опять, видимо не очень тихо, поинтересовался очередной молодухой у Вавулы, его окатил такой синевой взгляд стоявшей неподалеку барышни, недовольный взгляд...что сердце Дана вздрогнуло. А, вздрогнув, замерло натянутой струной. Барышня, явно вдовушка, поскольку на службе была не в сопровождении мужа или, как при варианте "старая дева" - родителей, а лишь с ребенком, девочкой, по представлению Дана, лет 5-6... Барышня стояла чуть сбоку от Дана и впереди, от Дана ее отделяло несколько человек, в том числе и набожный Вавула со своим семейством, но... Но Вавулу Дан попросил подвинуться и сам стал на его место, пытаясь снова уловить взгляд новгородки и рассмотреть ее получше. Однако, как Дан не старался, увидеть опять невероятно синие глаза женщины не получалось и единственное, что оставалось - смотреть на ее фигуру. Фигура Дану нравилась. Ему даже начало казаться-мерещится - именно такую фигуру у женщины он и хотел видеть, и эта новгородка именно та, которую он всю жизнь мечтал встретить. Рослая, светло-русая - из-под чепца с убрусом-платком выбилась одна прядь, с формами, которые не могла скрыть даже одежда...
Дан пихнул в бок Семена. Работник Домаша обернулся и Дан, не обращая внимания на недовольный вид Семена, тихонько прошептал: - Видишь ту барышню... Да не прямо, немного левее, то есть, это, ошую... Видишь? - И не дожидаясь, пока Семен сообразит на кого смотреть... - Вон, та, с девочкой возле двух юных девиц..?
- Тише вы! - зашикал Вавула.
- Какая же она боярыня? - недоуменно спросил Семен. - В лучшем случае из житных ...
- Не важно, - наклонившись к уху новгородца, зашептал Дан, - ты что-нибудь знаешь о ней..?
Василий-тысяцкий сидел рядом с Даном, а Дан думал, что ему ответить: - В каких, к черту, сражениях я участвовал? - Ни в каких сражениях Дан и близко не участвовал, самое большое в бригадных учениях. И то явно не средневековых...
Перед мысленным взором Дана закрутились серые лопасти вертолетов, сорвались с места и рванули вперед пятнистые машины пехоты, начали разворачивать стволы-хоботы приземистые, жуткие в своей монструозности, танки...
- А, знаешь, мастер, - вдруг произнес воевода, и широко улыбнулся, показывая все свои, вернее, почти все свои 32 зуба, - не надо ничего отвечать! - И, смешно прищурив глаза, добавил: - Ибо, судя по тому, что я уже слышал и по тому, каких зверей ты рисуешь, наверное, я и помыслить не смогу эти сражения. Так, ведь? - продолжал улыбаться воевода, уставившись в глаза Дана... Несколько секунд Дан и тысяцкий мерились взглядами, а затем воевода согнал улыбку с лица, отвернулся, наклонился и сорвал травинку. Распрямился, повертел ее в пальцах...
- Чужой ты...мастер Дан, - особо выделив 'мастер Дан', уронил воевода, - и не из простых. Я же чувствую... Еще у Марфы почувствовал. И опасен ты, не пойму чем, но опасен... - Василий замолчал, а затем, не смотря Дану в глаза, добавил: - Посадить бы тебя в 'холодную'... Да, только, Марфа будет против, да и, вроде как, не за что... - Воевода снова замолчал, потом бросил травинку на землю и гулко хлопнул своей здоровенной ладонью по бревну. - Ну, лады, - жестко произнес он, вставая и поправляя меч, - вернемся к делам нашим насущным. Мы, - произнес тысяцкий, возвышаясь над Даном и смотря на него сверху вниз, и, видимо, подразумевая под этим 'мы' боярыню Борецкую, себя и посадника Дмитрия... - Вряд ли, тысяцкий имеет в виду под этим 'мы' еще и второго посадника, - мелькнуло в голове у Дана... - обсудили твои слова. К сожалению, проверить их нельзя. Сейчас нельзя, - уточнил тысяцкий. - Но оружие на складах проверить можно. Оно, действительно, порченное. Не уследил староста.
Воевода постоял с минуту возле Дана, словно думая, что ему делать дальше, после чего неожиданно, опять присел рядом на завалинку. И продолжил: - Я вопрос задать хочу. Ты, все же, чужой и не возомнишь лишнего. Ответь мне, мастер, о будущей войне. Ведь, прав ты, уже и черные людишки, - тысяцкий посмотрел на руки Дана со следами глины и красителей на коже, - недовольны, за Москву готовы кричать. - Тысяцкий сделал паузу...и, вдруг, спросил: - Ты бы что сделал, окажись воеводой новгородским?
- Ясно, - несколько отстраненно подумал Дан и вспомнил свое посещение Марфы-Посадницы и присутствовавших там посадника Дмитрия и тысяцкого, - поверить не поверили, но червячок, все же, точит. Подстраховаться решили. И поговорить с непонятным мастером Даном еще раз. Потому и посадить в 'холодную' боитесь. Тем более, что дело, действительно, идет к войне с Москвой. И визит этот, конечно, не твоя инициатива, воевода, а боярыни Борецкой. Но невместно боярыне Борецкой, матери новгородского посадника, вызывать к себе снова какого-то мастера Дана - как мысленно называл себя уже и сам Дан - притом мастера, едва только появившегося в городе. А новгородскому воеводе, вроде как, и нет урона для чести зайти на усадьбу бывшего воина Домаша... Внезапно Дану пришли на память слова тысяцкого о "чужом" и то, как он, тысяцкий, посмотрел на руки Дана.
- Интересно, а за кого он меня принимает? - подумал Дан. - За "чернь"? Непохоже... А за кого? Может спросить? Или бог с ним? Однако... Однако, вернемся к "нашим баранам". Чтобы бы я сделал, окажись на твоем месте, воевода? То есть, чтобы я посоветовал боярыне Борецкой, посаднику Господина Великого Новгорода и тебе, тысяцкий, на случай возможной войны с Москвой? Иначе говоря, хоть верить мне вы и не верите, но узнать что-нибудь важное на случай войны совсем не прочь. Хм, интересно черти пляшут... Окажись я на твоем месте, воевода, я бы сделал многое. Вернее, постарался бы сделать многое. Но пока я на своем месте, а не на твоем месте. Поэтому "советовать" буду аккуратно и начать лучше с малого. Такого, что вы точно примите и сделаете, поскольку для вас это будет несложно. А, сказав: - "А", вы вынуждены будете назвать и остальные буквы алфавита. Уж я постараюсь! И других запрягу. Главное начать. А там и Москва подключится...
- Нет, воевода, - сказал Дан. И дипломатично продолжил: - Я не думаю, что это хорошая идея - примерять мне твое место. На твоем месте должен быть только ты. - Дан заметил, что глаза у тысяцкого слегка заледенели, видимо лесть, пусть даже завуалированную, воевода не любил. И это был хороший плюсик к характеру тысяцкого. - Но, будь возможно, привести в порядок, - аккуратно добавил Дан, старательно избегая всяких "будь моя воля" или "я бы сделал"... - Дан ни в коем случае не хотел, чтобы хоть кто-нибудь из указанной троицы - боярыня Борецкая, посадник Дмитрий или сам тысяцкий - хоть когда-нибудь, смог трактовать его слова, как посягательство на их, тысяцкого, посадника или Марфы-Посадницы власть. Он не понаслышке знал, как, сказанное без всякой "задней мысли" неосторожное слово может загубить любое, самое хорошее начинание... - но, появись возможность, - повторил Дан, - привести в порядок оружие на новгородских складах, которые вы проверили, то это было бы хорошо. Кроме того, вероятно, есть смысл отремонтировать новгородские укрепления, которые, как я понимаю, давно никто не ремонтировал...
Дан уже не раз видел городские стены и все время ужасался их жуткому состоянию. Мало того, что во многих местах вместо них был обычный насыпной вал, так и там, где стены имелись, они больше походили на развалины, чем на оборонительное сооружение. Кстати, и сам вал не имел никакого намека на тын или, хотя бы, плохонький заборчик, был невысок и крайне запущен. Крепостной ров же, по идее, заполненный водой, острыми кольями либо еще какой гадостью, и должный опоясывать весь город, всю его фортификацию... Являлся 'пестней' отдельной и, можно сказать, трагической. Собственно, о нем было проще забыть.
- А, вообще, воевода, - Дан придавил рукой усевшегося на ногу комара, - там, где я был, я слышал замечательное выражение - "Тот, кто хочет мира, должен готовиться к войне". И еще - "Кто не хочет кормить собственную армию, будет кормить чужую".
- Ха, - после слегка затянувшейся паузы, обронил тысяцкий, - хорошее выражение. Пожалуй, - после еще одной паузы, добавил воевода, - даже очень хорошее!
- Березовицы с дороги? - Подсуетился Вавула, держа в руках две новые, из последних, красиво изукрашенные кружки, наполненные доверху соком березы.
- Пьяная? - поинтересовался тысяцкий.
- Есть немножко, - ответил расторопный работник.
- Ну, если только немножко, - сказал воевода, забирая обе кружки из рук Вавулы. - И им тоже принеси, - кивнул на своих подручных воевода и протянул одну из кружек Дану. Дан взял кружку и чуток пригубил кисловатый, немного забродивший сок. Чуток, потому что жажды не испытывал и пригубил лишь из уважения к воеводе, приложившемуся к кружке сразу и основательно, а также из уважения к старанию Вавулы, не поленившемуся достать сок из хозяйственной клети и не забывшего, в отличие от Дана, о древнем обычае - угостить гостя.
- Нет, - откликнулся Дан, - Лавра. Он писал. - Воевода бросил быстрый взгляд на Дана и снова уставился на кружку.
- Недовольны Домашем купцы на торжище, - сделав еще глоток, сказал воевода, - покупателей у них отбивает, торговлю портит... - Впрочем, недовольства в словах тысяцкого Дан не услышал.
- Ха, - ухмыльнулся, в свою очередь, Дан, - а кто им мешает придумывать что-то? Привыкли все по старинке мастерить. Чай, в Новгороде не немецкие порядки, чтобы запрещать работать кому-либо... Зинька, ты что хотел? - крикнул Дан пареньку, неловко мнущемуся на пороге сарая и явно хотевшему что-то спросить у Дана.
- Да не, я потом, - застеснялся тысяцкого Зинька и скрылся в глубине сарая.
- И, что, много людишек набрали? - поинтересовался воевода, смотря вслед Зиньке.
- С чего бы это новгородский воевода стал интересоваться количеством работников в мастерской? - насторожился Дан, но подумав, решил, что в словах воеводы нет второго плана. И ответил: - Двоих, пока лишь двоих.
- Говоришь, пока, - усмехнулся в усы тысяцкий, - ох, чую я, далеко пойдешь. Кстати, мне тут порассказали, что ты на торге по оружейникам ходил, цены спрашивал. А еще по утрам руками машешь, будто сражаешься с кем-то невидимым, - воевода взял кружку и мощным глотком сразу уполовинил, а потом и допил до самого донышка. И продолжил: - Сдается мне, ратной борьбой наших предков занимаешься. Скажи, откуда знаешь? Ведь, мало кто помнит ее из нынешних.
- Это он о боевом самбо, - сообразил Дан. Данной борьбе Дана учили в той самой номерной бригаде, где он проходил срочную службу. Правда, инструктор не настаивал, что то, чему он учит молодых солдат, называется боевое самбо. Скорее, это была смесь из разных видов борьбы, от японского дзю-до и прочих карате до уличного боя без правил, заточенная специально под определенные задачи. Но Дан готов был согласиться, что это воинская борьба древних жителей Приильменья, Приднепровья, пруссов, руссов, варягов и кто там еще поучаствовал в этногенезе славян...лишь бы только тысяцкий не начал углубляться в ненужные подробности.
- А еще лучше сказать, - пришло на ум Дану, - что этому меня научили там, где я путешествовал.
- Так, - уклончиво ответил Дан, - научили. - И добавил: - В стороне восходной... - Географически это было даже правдиво, ведь в Китае, в монастыре Шао-линь, уже, наверное, изучают боевые искусства...если, конечно, их там, вообще, изучали.
- Ого! - почти присвистнул воевода. - Наша борьба в стороне восточной? Ты и там бывал?
- Бывал, - односложно сказал Дан, не желая сочинять еще и о Китае, о котором он толком ничего не знал. Ни знал в той жизни, в 21 веке, и уж, тем более, не слышал ничего в этой, в 15 веке.
- Если не хочешь говорить, то не надо, - произнес воевода, заметив, что Дан не особо рвется распространяться на эту тему. - Однако, вернемся к Новгороду. Спросить с городского старосты за порчу оружия на складах - это мы спросим и оружие приведем в порядок, отремонтировать стены Новгорода уже сложнее, многие в 'осподе' - боярском совете города - против будут. - Тысяцкий помолчал, потом обронил-добавил: - Но это все не ново и Негоразду-дураку понятно. Ты скажи, чтобы сделал ты сам!
- Ладно, - сказал Дан. И подумал: - Сам напросился. Ну, слушай, чтобы сделал я сам... Вы, - негромко произнес Дан, - пригласили из Литвы служилым князям Михаила Олельковича Слуцкого... Что? Откуда ведомо то? Мой бог, воевода, - Дан отставил в сторону свою кружку с березовицей и с укором взглянул на тысяцкого, - вы что, в своей 'осподе' в самом деле полагаете, что никто, кроме вас, бояр, не знает, еще не знает, - уточнил Дан, - о посольстве в Литву? - Воевода крякнул. - Эх, бояре, бояре, - покачал головой Дан, - солидные мужи, а ведете себя, ровно дети... - у Дана мелькнула мысль, что он сильно рискует, разговаривая с воеводой, как с равным. Все же Василий Казимир боярин и тысяцкий Господина Великого Новгорода, а Дан невесть кто из невесть откуда...Но он успокоил себя тем, что Новгород - это не Москва и порядки тут иные. Да, и какой-то чертик, словно подзуживал его. Впрочем, Дану не заметил, что воевода обиделся на его слова и даже, более того, тысяцкий, вроде как, покраснел.
... - Спросите у любого купца на торге, - продолжил Дан, - кого "оспода" позвала на княжение и вам сразу назовут Михаила Олельковича... Так, вот, - резко поменяв тон, произнес Дан, - где-то в конце октября - начале ноября... - то, что князь Михаил Олелькович прибудет в Новгород не в конце октября, а 3 ноября, как указывалось в учебниках истории по средневековой Руси, Дан говорить не стал. Слишком опасно. Пусть, лучше, тысяцкий думает, что Дан не знает даты точного прибытия Олельковича и, лишь, предполагает. К тому же, и составители учебников не стояли с календарем над душой слуцкого князя, отмечая приезд последнего в Новгород.... - в конце октября - начале ноября, - повторил Дан, - Михаил Олелькович со своей дружиной приедет в Новгород. Из Литвы его отпустят, поскольку...
- Блин, - чуть-чуть запаниковал Дан, - не слишком ли я осведомлен о событиях в Польше и Литве? Не дай бог ляпнуть чего лишнего...
- Я долго жил в Литве, - на всякий случай, уронил-пояснил Дан, - и немножко знаю положение дел в Литве и Польше...
- Фух, - мысленно вытер воображаемый пот со лба Дан, - кажется, подстраховался, хотя, конечно, авантюра чистой воды... Так, вот, - еще раз сказал Дан, - Михаила из Литвы отпустят, поскольку у него серьезные нелады с великим князем литовским, он же польский король Казимир. Казимир, как я слышал, - продолжил Дан, - сторонник унии с приверженцами римской церкви, а Михаил ее противник. Однако, сейчас главное не это. Главное то, что старший брат Михаила, Семен Олелькович, который находится на княжении в Киеве, тяжело болен и скоро умрет, и Михаил останется единственным наследником отчего места, то есть переходящего по старшинству рода - от старшего к младшему - киевского престола. Несомненно, Михаил, захочет его получить. Хотя, как я подозреваю, у польского короля и великого князя литовского иные планы на Киев... Но, неважно. Это, лишь, мои домыслы. Важно то, что князь Михаил и его дружина очень нужны городу для войны с Москвой. А она точно будет. Да, ты и сам, воевода, это знаешь... Новгород мешает Москве, сильно мешает и чем дальше, тем больше и больше мешает. Поэтому обязательно надо сделать так, чтобы слуцкий князь остался в Новгороде, остался, несмотря на освободившийся - еще нет, но уже, вот-вот - киевский престол. Тем паче, он его, как я сказал, вряд ли, получит... Михаилу нужно пообещать что-нибудь этакое, что стало бы равноценной заменой отчего места. Такое, чтобы он не захотел в этот критический момент покидать Новгород... - Дан заметил, как недоуменно поднялись брови тысяцкого при слове - 'критический'. - Черт, - выругался про себя Дан. - Все-таки, ляпнул, что не надо. А-а, семь бед - один ответ. Пусть думает, что это на импортном... - Критический - значит очень важный, - быстро сказал Дан. И добавил: - Это на фряжском. - И, тут же, продолжил о князе: - Например, предложить Олельковичу собственное независимое княжество. Чтобы Киев, от былого величия которого ничего не осталось, град ныне бедный и пустой, да еще и полностью находящийся в воле великого князя, смотрелся бы убогим погостом по сравнению с этим княжеством... Допустим, попробуйте пообещать Михаилу помощь казной и людьми в отвоевании Юрьева и Кукейноса, как когда-то обещали сыну Бориса Полоцкого, князю Вячко. Немецкие рыцари и рижский архиепископ сейчас очень слабы и мало того, еще и свара у них между собой, хотя обо всем этом, пока, никто и не догадывается. - Увидев, что воевода вновь смотрит на него, Дан, мысленно вздохнув, произнес: - Я сам об этом узнал чисто случайно. - И сделав максимально честное выражение на лице, уронил: - Откуда не скажу. Это не моя тайна! - И продолжил: - Направьте энергию и честолюбие Михаила Олельковича на орденские земли. Ведь Новгороду, все равно, не сейчас, так потом, придется воевать с рыцарями и рижанами за выход к морю. Иначе немцы полностью подомнут торговлю Новгорода и начнут диктовать по какой цене и что продавать. Собственно, они уже это и делают, вернее, пытаются делать, наложив руку на ряд товаров и препятствуя новгородцам торговать на Балтике. А что будет потом?
Дан перевел дыхание, затем заговорил дальше: - Также не пытайтесь заключить союз с польским Казимиром. Вы только разозлите слуцкого князя, договариваясь с его врагом Казимиром, а во-вторых, военной помощи из Литвы, в любом случае, не дождетесь - польскому королю сейчас не до Новгорода. А, вот, Москве очень даже дадите повод обвинить Новгород в предательстве истинной веры и получить моральную и военную поддержку Твери и Пскова в войне против вас. Это я уже не упоминаю о ранее близких вам Устюге и Вятке... Что же касается самого Новгорода, - Дан сделал вид, что задумался. Затем, как бы разговаривая сам с собою, тихо, но вполне достаточно, чтобы воевода услышал, пробурчал: - Конечно, можно, и оружие на складах привести в порядок, и восстановить новгородские стены, и даже уговорить остаться в Новгороде слуцкого князя, но... - Он опять замолчал, поерзал на бревне, сидеть долго на нем было неудобно - бревно, все-таки, не стул - и вдруг, для воеводы вдруг, сухо обронил: - В городе многие недовольны боярами. И не только чернь, но и житные люди, и купцы. И воевать с Москвой они не хотят. Ведь, их жизнь становится все хуже и хуже, а московский князь Иван III обещает им защиту и различные послабления... - Дан замолк, но через минуту продолжил: - В общем, думай про меня, воевода, что хошь, но, по моему разумению, ежели бояре в Новгороде будут и дальше загонять людей в кабалу и обдирать до нитки...
- Ты, к чему это, мастер, клонишь? - недовольно перебил Дана тысяцкий, сам являющийся крупным боярином
- А к тому, - ответил Дан, - что ничто не спасет город, который некому защищать. Или вы, я говорю о боярской "осподе", серьезно надеетесь, что простые бондари и плотники, купцы, кожевенники и пекари, разорившиеся благодаря боярам, черный люд, составляющий изрядную долю новгородцев, станет, не щадя живота своего, защищать город? Как это делали их предки?
- Так, - жестко сказал воевода, сжав в кулак свою ладонь-лопату правой руки и пристукнув этим 'молотом' по бревну-завалинке, на котором они с Даном сидели, - ты тут нездешний, ничего в Новгороде не понимаешь...
- Не понимаю, - спокойно согласился Дан, - зато точно уверен, что никакое новое оружие и никакие восстановленные стены не спасут город, если не ввести, если вы... - Дан сделал упор на слове 'вы', подразумевая под этим 'вы' всю новгородскую 'верхушку', начиная с 'осподы' и посадников, и заканчивая просто богатыми купцами и боярами... - не введете в Новгороде ограничения по долгам. И не спасут, в первую очередь, вас, бояр! Или Марфа Борецкая, посадники новгородские и ты, тысяцкий, всерьез рассчитываете, что ваше малочисленное, боярское, ополчение сможет само, без черни, отстоять город? И всю землю новгородскую? - Дан взглянул на тысяцкого. По лицу воеводы ходили желваки, затронутая Даном тема тысяцкому Василию явно не нравилась. Дан снова вздохнул и произнес: - Хорошо, отложим этот вопрос, временно, в сторону...
- А, теперь, смотри, воевода, сюда, - Дан нагнулся и подобрал валявшийся возле бревна небольшую щепку-отщеп от бревна. Затем выбрал, более-менее, чистую от травы и ровную полоску земли рядом с завалинкой и провел щепкой на этой земле вертикальную черту. Разделив, как бы, полоску на две равные, относительно, части.
- Вот, это береста, - сказал Дан, указывая на разделенную чертой землю. И уточнил: - То есть, лист бересты. На одной стороне листа я пишу дань, какую взял с Новгорода московский князь в прошлую войну... - Дан оторвался от рисунка и повернулся к воеводе. - Скажи, воевода, сколько вы, сколько Новгород, заплатил тогда Москве? Когда новгородское ополчение было разгромлено под стенами Руссы и пленным, - Дан возвысил голос, - и пленным... Ты же помнишь, воевода, пленных новгородцев, которым татары отрезали нос и губы и сколько из них потом жить остались? - неожиданно хрипло спросил Дан. - И сколько до сих пор ходит, как твой охранник, - Дан развернулся в сторону пришедших с воеводой мужичков, - как твой охранник, - снова сказал он, - скрывая свои лица? Ведь, ты тоже участвовал в этом сражении! - почти выкрикнул Дан и тысяцкий даже дернулся от этого его почти крика Дана, а подручные воеводы схватились за мечи и привстали. Семен, суетившийся возле печек для обжига керамики, вывернув голову, удивленно - очумело уставился на Дана, а из сарая выскочили Вавула, Зинька и Лаврин.
Но Дан уже успокоился. Вспышка безудержной ярости на тысяцкого и на всех новгородских бояр за бездарно попавших в плен в прошлой войне с Москвой и изуродованных новгородцев, прошла, канула в вечность и исчезла.
- Прости, воевода, - произнес он. Дан сам не знал, с чего это он, вдруг, сорвался. Может, потому, и он подсознательно это чувствовал, да и не только подсознательно, что нужно было, как-то, вывести тысяцкого из равновесия и заставить его посмотреть на мир другими глазами? Чтобы он принял и понял неизбежность тех перемен, которые Дан собирался ему предложить? Ибо, чем скорее тысяцкий, а через него и бояре новгородские во главе с боярыней Борецкой и новгородскими посадниками поймут то, что Дан им говорит, и начнут действовать, а значит и менять Новгород, тем больше шансов у города отбиться от московских войск... А, может, и еще почему он, Дан, сорвался... Но, в любом случае, произошедший инцидент нужно было немного сгладить, притом так, чтобы воевода, ненароком, не отдал приказ своим подручным отправить Дана в городскую "холодную", с формулировкой 'за оскорбление высшего должностного лица Новгорода'. И так, чтобы тысяцкий не стал его врагом.
- Думай, голова, думай, - срочно приказал себе Дан...
- Я, воевода, пока по земле ходил, столько всякого насмотрелся, - задумчиво сказал Дан... - Дан снова занялся, мягко говоря, сочинительством. - В конце концов, не в первый раз, и, скорее всего, не в последний, - мелькнула философская мысль в сознании Дана... - и все от
глупости и жадности людской, - невпопад закончил начатую фразу Дан. Подумал и, артистически вздохнув, добавил выражение одного известного в будущем актера - 'К гробу багажник не приделаешь', на ходу перефразировав его в соответствующее эпохе и религиозности: - Только в царствие небесное сундуки со златом не прихватишь. - Возможно, тысяцкий, и собирался вспылить до этих слов Дана, но последнее выражение, и это было видно, погасило весь его запал. Он, лишь, махнул рукой своим 'мужичкам', и те опять уселись на бревно. Домашние тоже постепенно успокоились и принялись за работу.
- Занятные вещи ты говоришь, - уронил тысяцкий и, положив одну руку на колено, второй оперся на свой золоченный или золотой, Дан до сих пор так и не понял, пояс. - И весьма здравые, - секунду спустя добавил он. - Откуда только ты их берешь... - Василий снова помолчал с секунду и произнес: - И Марфа говорит, не прост ты, вельми не прост. А на твой вопрос я отвечу - мы отдали московскому князю очень много. 10 тысяч только рублями, а кроме того грады с землицей - Бежицу, Волок Ламский, Вологду. Но на сем я не присутствовал, ибо ранен был тяжко и огневица-горячка жгла меня.
Тысяцкий тоже вздохнул, скорее даже полурыкнул, похоже, та давняя рана хорошо запомнилась ему. После чего произнес: - А теперь сказывай дальше. Ты, как я и думал, хоть и выглядишь молодо годами, но речь твоя зрелая... - И, неожиданно, ухмыльнувшись, подмигнул Дану: - Я такого еще никому не говорил, учти! - И уже снова серьезно повторил: - Продолжай, я тя слушаю.
Слегка растерявшись от такого поворота в разговоре воеводы...
- Уж, не недооценил ли я его, - несколько нервная мысль проскочила на заднем плане сознания Дана...
- Дан продолжил: - Значит, пишем на этой стороне листа 10 тысяч рублей. Как думаешь, воевода, во сколько можно оценить потерю Вологды, Волока Ламского и Бежецка?
- Тысяч в 5 рублей каждый будет, - ответил воевода, - если за год считать.
- То есть, если считать за месяц... 5 делим на 12... Умножаем на 3... Все вместе выходит еще тысячи полторы примерно. Плюсуем к 10 тысячам и получаем 11 с половиной тысяч рублей потери Новгорода сразу, за один раз. Пишем здесь окончательную сумму в 11 с половиной тысяч рублей. Впрочем, 11 с половиной тысяч - это лишь потому что московские полки не вошли в город. Иначе они выгребли бы все. А заодно и "осподу" порубили бы вместе с множеством купцов и иных новгородцев... А, сейчас возьмемся за другую сторону, - Дан упер прут во вторую половинку условного листа бересты. И сразу предупредил воеводу: - Все вопросы потом. Итак, первое, что пишем здесь - сколько стоит...меч или топор. Топор даже лучше, он дешевле и обучить, с ноля, владеть им гораздо легче, - туманно пояснил Дан наблюдавшему за ним воеводе. И продолжил: - Насколько я интересовался ценами, в оружейном ряду можно купить хороший боевой топор на коротком ратовище-древке, работы новгородских оружейников, за 5 рублей. Пишем - топор, 5 рублей. Далее, шелом. Шелом дорого, а шапка кожаная, укрепленная металлическими полосками, всего 4 рубля. Значит, шлем еще плюс 4 рубля. Щит длинный, для пешего боя, обойдется также в 4 рубля. А теперь самое главное, арбалет или, как говорят в Новгороде - самострел. - И Дан снова пояснил воеводе, пока еще ничего не понимавшему, - я исхожу из того, что сделать хорошего арбалетчика гораздо легче и быстрее, чем хорошего лучника. Самострел с крюком у новгородских мастеров можно найти по 5 рублей. А, если сделать большой заказ, то можно взять и по 4 с полтиной. Добавляем сюда, - бормотал увлеченно Дан, - для полного счастья, по полсотни болтов на самострел. Для начала сойдет, а потом добавим. Ведь, при боестолкновении, - сказал-пояснил снова Дан, скорее самому себе, чем воеводе, - это даже лишнее будет, а при осаде и пары сотен не хватит. Полсотни болтов обойдется...обойдется... Полтора рубля десяток, значит пять десятков обойдется в 7 с полтиной рублей. И выплывает тут сумма вооружить одного арбалетчика... Так, что я забыл? - неожиданно спросил сам себя Дан. - Доспех забыл. Это тоже дорого, но можно обойтись кожаной курткой с нашитыми железными бляхами. Конечно, и это не дешево, однако дешевле, чем панцирь или кольчуга. Тем более, если под большой заказ, можно договориться с кожевенниками по 5 рублей за куртку из вываренной кожи. А потом с бронниками за 5 рублей, чтобы нашили на куртку железо. Итого вместе выйдет 10 рублей за куртку. Думаю, не хуже татарского тегиляя будет. А теперь результат... Топор 5 рублей, щит 4 рубля, шапка железная 4 рубля, доспех из кожи с нашитыми железными бляхами 10 рублей. Прибавляем сюда 4 с полтиной за арбалет и 7 с полтиной за болты... Получаем на выходе 35 рублей за одного арбалетчика... Итого 35 рублей за одного арбалетчика без кормежки. Добавляем отдельно деньги на прокорм. Это... Чер.., - сморщил лоб Дан, быстро взглянул на воеводу и закончил свой возглас несколько иначе, чем начинал, - господи, я же считал. Ага, вспомнил, - лоб у Дана разгладился, - гривна в день, это в месяц 30 гривен или около 2 рублей. А теперь, воевода, смотри, - приступил к объяснениям своих записей Дан, - одна из основных, подчеркиваю, основных, проблем Новгорода в том, что московское войско, будь то татары или боярские и княжеские воины, состоит из профессиональных ратников, а за Новгород воюет ополчение. И, если малочисленное конное ополчение 'лутших' людей Новгорода - бояр со своими дружинами, небольшое количество городских ратников, а также купцы из сотен, за счет хорошей защищенности броней и ратных навыков еще может противостоять московскому войску, то ополчение нет. И особенно массовому обстрелу конных татарских лучников. И, защиты от тактики московского войска, сочетающего относительно тяжелую боярско-княжескую конницу с отрядами легкой татарской кавалерии, у Новгорода, пока, нет.
- Насколько я наслышан, - через паузу, сказал Дан, - в разгроме новгородского войска под Старой Руссой, есть и изрядная вина татарских лучников, при атаке новгородцев прятавшихся за спины московитов. Это так? - спросил он у воеводы.
- Так, - кивнул головой с редкими на макушке волосами тысяцкий. И, недовольно поморщился, а затем добавил: - Постреляли они нас тогда хорошо. Как кур на огороде.
- А теперь, скажи, воевода, - произнес Дан, - коль в ополчении были бы не отдельные лучники, а у многих самострелы...
- Так, ведь, - поняв куда клонит Дан, перебил его воевода, - их, самострелы, где-то взять надо и обучить управляться с ними тоже надо. А горшечникам, плотникам, бондарям и прочим учиться некогда, им работать надо. Ополчение это, ведь, не воины.
- А, если бы даже кое-как обученных стрелять с самострелов новгородцев много было, сумели бы они прогнать татар? - спросил Дан.
- Прогнать, вряд ли, - ответил тысяцкий, - но слишком близко подходить отучили бы.
- А, если к этим многочисленным, но криворуким стрелкам добавить сотни три воинов, обученных хорошо стрелять из самострелов? То есть, стрелять далеко и прицельно?
- Угу, - хмыкнул воевода, - только где их взять... - И добавил: - Пожалуй, в таком составе могли бы и отогнать.
- Вот, - торжествующе произнес Дан, - что и требовалось доказать! А сейчас, воевода, еще раз обрати внимание сюда. - Дан опять уперся прутом в нарисованный лист бересты и еле видневшиеся на траве и земле цифры. - С одной стороны здесь рубли, уплаченные Василию ll, чтобы он не зорил Новгород и новгородскую землю. Плюс, к тому же, потерянные Новгородом земли - Вологда, Бежецк и Волок Ламский, что только сейчас, за один месяц дают доход в полторы тысячи рублей, а в будущем будут давать еще больше. Я уже не говорю о том, что свою землю, вообще, отдавать нельзя. Ибо земля - это основа любого государства, и Господина Великого Новгорода тоже. Итак, здесь рубли, уплаченные московскому князю в сумме 11 с половиной тысяч. Хочу сразу подчеркнуть - я считаю, что Новгород просто взял и выкинул эти деньги. Бездарно и бессмысленно, и тем бессмысленней, что московский князь те рубли уже потратил и, как змей ненасытный, опять собирается за деньгами под Новгород. Только на сей раз аппетит у него побольше и намного побольше. А, ведь, если бы тогда эти рубли Новгород потратил на себя, а не отдал их Москве, он не потерял бы грады малые, и змей ненасытный московский сегодня не думал бы снова идти под стены города. А Новгород еще долгие годы получал бы проценты с этих денег.
- Это как - потратил на себя? - не переключившись так быстро, как Дан с темы стрелков из арбалета на рубли, отданные московскому князю, слегка затупил воевода.
- А, так, - сказал Дан. - Нужно было, перед началом войны с Москвой, эти рубли, которые вы, в итоге, все равно, отдали Москве, не пожадничать и потратить на собственное войско, войско, способное воевать с московской ратью. Точнее, с татарскими конными лучниками, используемыми московитами. Но вы пожадничали и теперь Новгород имеет то, что имеет. Скоро московиты, как хищник - а Москва - это хищник - снова придут за добычей, ибо они видели слабость Новгорода. Но на этот раз они возьмут не только добычу, им нужен весь город, весь Господин Великий Новгород и, что-то мне подсказывает... - Видя удивленный взгляд Василия, Дан уточнил: - Мои видения... - московский князь готов решить этот вопрос окончательно. А войско, о котором я говорю, воевода, это умеющие управляться с самострелами ратники. Стоимость вооружить одного воина с самострелом, воина неплохо вооруженного и которого не так просто убить... Вот, тут, я подсчитал - всего лишь 35 рублей. И, если поделить те, только те,- уточнил Дан, - рубли, что Новгород отдал Василию ll...
- Ты, как купец заправский считаешь, - не сказать, чтобы с особой приязнью, уронил тысяцкий...
... - то есть 11 с половиной тысяч рублей, - запнувшись всего на секунду, не стал отвлекаться Дан, - на 35, то 3 сотни таких воинов Новгород мог спокойно позволить себе. И еще осталась бы тысяча на их обучение и прокорм. 3 сотни воинов на ту дань, - подчеркнул Дан, - что Новгород отдал московскому князю. А, ведь, выведи, тогда город, под Старой Руссой, на поле эти 3 сотни... И битва, вероятно, закончилась бы иначе. И многие новгородцы остались бы в живых.
- Хорошо тебе думать задним числом, - буркнул воевода, - кто же знал, что так все будет.
- А что изменилось с тех пор? - опять с нарастающей яростью, но, все же, контролируя себя, спросил Дан. - Случилось чудо и у Новгорода появились собственные лучники, не уступающие татарам? Или польский король Святой Марией побожился, что придет к вам на помощь? Так, не надейтесь, не придет. А, вот то, что московиты сейчас соберут гораздо более многочисленное войско, в том числе и на те гривны, что взяли с Новгорода, и потребуют дань еще больше... - Дан не заметил, когда снова возвысил голос. - Потребуют все! - Дан замолчал на минуту, перевел дыхание, и уже тихо закончил: - Это точно. И теперь уже 3 сотен воинов с самострелами будет мало. - Дан посмотрел на воеводу и внезапно произнес: - Необходимо проверить и срочно привести в порядок все имеющиеся на складах самострелы.
- Да, там их не так много, - немного шокированный опять резкой сменой темы, ответил тысяцкий, - самострелы - оружие, требующее ухода, дорогое, к тому же весьма специфическое и потому мало используемое.
- А луки есть? - спросил Дан.
- Луков тоже нет, - к сожалению, или не к сожалению Дана, сказал тысяцкий. И пояснил: - Не хранятся долго.
- Жаль, - произнес Дан, - очень жаль. Самострелов нужно, как можно больше. Минимум сотни 3 - 4, в противном случае исчезает массовость их применения... Это я к тому, - пояснил Дан воеводе, - что татар в этот раз будет гораздо больше, чем на прошлой войне. И 3 сотни арбалетчиков, без массовой поддержки со стороны ополчения, с ними не справятся. Можно, конечно, нанять и чужеземных стрелков, - словно подслушав мысли тысяцкого, сказал Дан, - это дешевле выйдет, чем своих вооружать и обучать. Но даже, если в Германии, Ливонии, Готии или Литве и окажется много желающих поступить к Новгороду на службу, в чем я сильно сомневаюсь, ибо, полагаю, что в этих, ближних к Новгороду, землях - а из дальних и смысла нет набирать, хороший стрелок из самострела, да еще со своим оружием, товар штучный и уже, как правило, на службе, то полагаться лишь на чужеземных наемников, все равно, нельзя. Поскольку любой наемник хорош, если рядом есть свой ратник. Зависеть от чужеземных воинов в войне, поражение в которой грозит самому существованию Новгорода, нельзя. И тот, кто подобное предлагает - враг! А наемников можно и так набрать, - Дан замолчал, потом плотоядно улыбнулся и, вдруг, добавил: - За марки купцов ганзейского двора! Не все же им новгородцев обирать... - После чего, заметив удивление в глазах воеводы, пояснил: - Кажется, я знаю, как уговорить заморских гостей помочь Новгороду с расходами на войну. - Эта мысль, вынудить ганзейских купцов поделиться доходами с Новгородом, пришла в голову Дана спонтанно и, буквально, в последние минуты разговора с тысяцким. В университете Дан писал реферат по союзу городов Ганзы, прекрасно его помнил и более, чем на 100% был уверен, что сумеет заставить прижимистых немецких торгашей оплатить часть военных расходов Новгорода. Заставит, основываясь на имеющихся у него - полученных еще в 21 веке, в ходе подготовки реферата - данных об экономической и политической деятельности, а также истории ганзейского союза. - Видит бог, - сказал Дан, - если вы мне... - под "вы" Дан имел в виду самую верхушку Новгорода - боярыню Марфу Борецкую, посадников Дмитрия и Офоноса, и тысяцкого Василия... - чуть-чуть поможете, я вытрясу из этих немецких кошельков, как минимум тысячу рубликов. Я это сделаю! - Тысяцкий спокойно отнесся к "поминанию имя бога всуе" Даном, впрочем, как и большинство новгородцев, относившихся к церковным догмам без лишнего суеверия. Впрочем, среди новгородцев были и обратные примеры. И один из них, по имени Вавула, довольно часто крутился перед глазами Дана. Сейчас бы Вавула обязательно скривил физиономию и сказал бы, что-нибудь, до предела набожное и, с точки зрения Дана, жутко банальное...
Тысяцкий же, хоть, и промолчал по поводу пассажа Дана в сторону творца всего сущего, но, тем не менее, с ехидством поинтересовался, явно имея в виду участие ливонских городов в ганзейской торговле: - А, как же, с планами завоевать Юрьев и Кокнессе?
... Попав в Новгород, Дан, вначале очень удивлялся тому, что новгородцы поголовно, во всяком случае те, с кем сталкивался Дан, не умели обманывать. Хитрить могли, "наезжать", требовать, но нагло обманывать... И в делах, коль ударили по рукам, договор выполняли свято, даже если их "надули". И это в отличие от бывших современников Дана, от которых всегда можно было ждать пакости...
- Во-первых, я ничего старостам Ганзейского двора обещать не собираюсь, - парировал вопрос воеводы Дан. - А, во-вторых - Юрьев или, как называют его немцы - Дерпт, хоть и участвует в ганзейской торговле, в Ганзу не входит, кстати, как и Кокнессе. Это ливонские города. А каким боком тут Ливония? - Дан пожал плечами. - Помощь-то новгородцам окажет Ганза, а не ливонский орден.
- Однако, - крякнул тысяцкий, напомнив этим своим "однако" анекдоты про чукчей, во множестве ходившие в далеком будущем-прошлом Дана, - хитер ты, мастер Дан, хитер. На хромой кобыле не подъедешь.
- А на хромой и не надо, - улыбнувшись самым краешком губ, пробурчал Дан. И добавил: - Но, в общем-то, я все, что хотел, сказал. Теперь важно, чтобы вы, бояре новгородские, "оспода" новгородская, поняли, что война с Москвой не за далекими лесами и, вероятнее всего, будет уже следующим летом, - Дан точно знал, что она начнется именно следующим летом, но не говорить же об этом воеводе. Поэтому он просто сказал: - Новгород богат, но слаб, а Москва бедна, однако имеет сильное войско. И Москве нужен Новгород, нужны богатства Новгорода, все богатства, - с нажимом сказал Дан. И уточнил: - Это я о том, что откупиться уже не получится. Ведь, Москве не только Новгород нужен, но и земли новгородские тоже нужны... - Дан сделал паузу, а потом обронил: - На торгу я слышал, что Москва ни с кем сейчас не ратиться и с братьями великого князя и татарами вопросы, вроде как, улажены. - Дан повертел в руках прутик, которым чертил, и резюмировал: - То есть, войско московского князя ничем не занято. А, учитывая, - добавил Дан, - что Москва отправила в Тверь, лежащую между Москвой и Новгородом, бояр для заключения союза, можно смело предположить, что Иван lll готовится к войне с Новгородом. И тянуть с нападением не будет, а то или татары набегом пойдут или братьям дурь в голову ударит, и они заговор организуют против старшенького... Да, и еще. Напоследок я хочу сказать всей "осподе" новгородской, что Новгород - это не только боярские дворы, но и "малодшие" люди новгородские, и житные люди, и своеземцы на своих наделах, и смерды в селах и пятинах, воины в крепостях и отдаленных градах. И, как бы вы не делили друг друга по богатству и происхождению, доля у вас одна, общая - или победить или погибнуть. Но, - сделал неожиданный выверт Дан, - можно и отдаться Москве. Только, боюсь, в этом случае я бы за жизнь "осподы" новгородской не дал бы и гривны. Бывшие правители мало кому нужны, тем более имеющие большую казну... А, мертвым уже ни казна, ни земли, ни холопы не нужны. Как я и говорил - к домовине сундук не приделаешь и злато с собой в царствие небесное не увезешь... - Дан, конечно, сильно сгущал краски. Как он помнил из той истории, истории, преподаваемой в 21 веке, московско-новгородская война 1471 года закончилась для многих бояр новгородских довольно безобидно. Кое-кто, естественно, погиб или был казнен, кто-то полностью лишился своего добра, но большинство остались и при холопах, и при земле, и даже казну частично сохранили. Страшная картина разорения боярского и массовых казней бояр новгородских будет позже, в 1477 и при Иване 4 Грозном. Но об этом он говорить не стал. Выбор Новгороду необходимо было делать сейчас. И в той истории, поворотный момент тоже был в 1471 году, остальное являлось лишь агонией. Поэтому он тоже сказал: - "Осподе" пришло время сделать выбор - или перестать кичиться своим родом и богатством, и потратить часть гривен на оружие для ополчения, хорошее оружие, - подчеркнул Дан, - и на черных людей новгородских, которые будут держать это оружие, а также на создание новых отрядов новагородских ратников. А заодно и сделать послабления малодшему люду новгородскому, чтобы не смотрели в сторону Москвы. Либо... Как я уже говорил - откупиться не выйдет, а мертвые сраму не имут! Вы просто погибнете вместе с городом.
- Ну, напужал, - задумчиво, как на первой встрече у боярыни Борецкой, произнес воевода, но в голосе его Дан, все же, уловил нотки некоторой растерянности... Придерживая ножны с мечом, тысяцкий встал с бревна. Встал с бревна и Дан. Тысяцкий повернулся к Дану и оказался 'лицом к лицу' с мнимым 'мастером', только с учетом того, что воевода был, как минимум, на голову выше его.
- Ты уверен? Уверен, что так и будет? - смотря сверху вниз на Дана, спросил воевода.
- Уверен, - ни на секунду не задумавшись, ответил Дан. Пусть, в действительности все случилось и не так, но теперь, ни воевода, ни Марфа-Посадница, ни ее сын Дмитрий и никто другой из жителей Господина Великого Новгорода никогда не узнают, как оно было на самом деле... Могло было быть, если бы в историю не вмешался чужак, рожденный в ином мире. Теперь уже, реально, в ином, параллельном, мире, ибо, чтобы не произошло дальше, отныне этот мир пойдет своей, только своей, дорогой. И история, в этом мире, как надеялся Дан, будет совсем иной...
- Хорошо, - сказал тысяцкий и, развернувшись, позвал: - Иван, Гостила...
Пришедшие вместе с ним крепкие мужички с волчьими взглядами синхронно встали с бревна, на котором сидели - в стороне от воеводы с Даном - и практически одновременно поставили кружки с березовицей, что им принес Вавула, на поленницу.
- Здрав будь дом, хозяин дома и люди его, - чуть наклонившись-поклонившись в сторону, стоявшего отдельно от сарая и прочих хозяйственных и бытовых построек, жилья Домаша, попрощался с Даном и остальными обитателями двора тысяцкий. Уважительно попрощался, как не с простыми людьми. Тоже сделали и его 'телохранители'. - Думаю, - выпрямившись и повернувшись опять к Дану, произнес тысяцкий, - мы еще встретимся. Меня твои слова убедили!