- А на поляне озеро... - Круглое, как тарелочка! - А вокруг подснежников... - Видимо-невидимо!
"Двенадцать месяцев"
Пролог.
Солдаты, стоявшие с карабинами
в руках, едва сдерживали слезы...
Э.Войнич. "Овод"
Из Аргунского ущелья в Старые Атаги мы ехали на броне. Оттуда в Ханкалу с колонной ВВ-шников. На грузовиках. Потом в Моздок на бронепоезде. А в Моздоке меня ждал обычный гражданский поезд. Через чертову прорву городов, городишек, станций и полустанков. Моздок - Новочеркасск - Волгоград.
Домой.
Домой через девять лет, наполненных бестолковыми перепуганными духами, самонадеянными слонами. Командами "сорок пять секунд подъем!", "рота, ровняйсь!". Криками "вспышка справа!", "вспышка с тыла!". Переговорами чокнутых радистов: "Сокол, Сокол, я Полька. Тридцать пять-пятнадцать Париж-Краснодар. Через две больших на точке. Груз триста. Нужен медик. Как понял меня, Сокол?".
Как понял? Да что тут непонятного, Полька? Кто-то опять попал под пулю или задел растяжку. Девять лет смерти, крови, воплей, слез и соплей. Девять лет. Три ранения. Две контузии. Восемь знаков отличия. Краповый берет. И звание майора. В двадцать семь лет.
Меня зовут Жанна. Жанна Аркадиевна Богоявленская. Я ветеран боевых действий в Чеченской Республике. Майор, заместитель по боевой и специальной подготовке командира восьмого отряда спецназа внутренних войск Российской Федерации. Майор в свои чертовы двадцать семь лет. Пять лет назад я заочно закончила Политех и с тех пор бывала в Волгограде очень редко - раз в полтора-два года. Последний раз мне удалось заехать в родной город всего на два дня - это было пол года назад. И нечему удивляться - нас мотали из стороны в сторону, бросали то на блокпосты, то в партизанщину, то к дьяволу на рога. За все это время я потеряла тридцать четыре человека. И лично убила чуть больше ста. Плохой размен. Всего лишь три к одному. Мои ребята стоили большего. Гораздо большего.
Даже теперь, в поезде, считая часы до встречи с родным городом, с мамой, я не могла расслабиться. Каждый звук, каждое резкое движение заставляло меня чувствовать себя натянутой пружиной. Пружиной, которая вот-вот сорвется. Руки невольно дергались к автомату.
Но ничего не находили. Я чувствовала себя голой перед всем этим миром. Беззащитной и уязвимой. Ни бронежилета, ни оружия. Был только нож. И мое собственное тело.
Высокий рост, спортивное сложение, очень сильно смягченное особенностями женской фигуры. Ботинки, зимняя форма, звезды на погонах, дорожная сумка, огненно-рыжая толстая коса спускается до середины бедра (моя гордость и мое наказание - как же измучалась я, пряча ее от снайперов), краповый берет, отбитый, как у всех ветеранов, на левую сторону, и лицо. Мое лицо. Не красивое, в полном понимании классической красоты - и нос у меня чуть вздернут, и губы пухловаты, и разрез серых глаз немного острее, чем нужно. "Милая" и "приятная" - вот, наверное, подходящие слова.
Сейчас октябрь. Середина осени. И за окном мелькали, бросая в глаза золотом и кровяным багрянцем, леса и рощицы. Поезд пыхтел, ворочался, спешил. Спешил скорее привезти меня домой. К маме. К домашним щам и пирожкам с капустой.
Господи-Боженька Светлый и Милостивый, как же надоело воровать еду. Как же надоело тайком ночью, собравшись всем отрядом и сунув сотню какому-нибудь водиле, брать БТР, ехать на пастбище к нохчам и расстреливать из автомата какую-нибудь отбившуюся несчастную коровенку. Тащить ее в машину, вцепившись судорожно и счастливо, словно муравьи в дохлую бронзовку, и потом целых две недели кормить своих ребят нормальным мясом. Как же надоело. Совсем немного осталось до хрустящих золотистых пирожков и румяных блинов со сметаной. Всего несколько часов.
* * *
Я вышла из поезда на Первом Волгограде. Галдеж, суета, сумки, чемоданы, орущие дети, матерящиеся тетки. Все как всегда. Это не изменится даже за сто лет - не то, что за пол года. Поудобнее вскинула дорожную сумку на плече и зашагала через Вокзал на площадь. Оттуда с самого сотворения мира ходили автобусы в мой родной Красноармейск. Правда, за это время все могло... Да нет, вот они. Стоят. Воняют бензином и горелой резиной. Восемь рублей - и тебя отвезут прямо в рай.
И вот через час дымной разухабистой и отнюдь не благовонной тряски я рассталась со своей кровной десяткой, получила взамен монетку "Сталинград - 2 рубля" и десантировалась на бульваре Энгельса.
- Красота... - это единственное, что в состоянии был в первую минуту выдавить из себя мой восхищенный мозг. Старый бульвар превратился в картинку. Газончики, клумбочки, цветочки, витые загородочки. Фонтаны, черт побери!! Настоящие, круглые, с водой. Работают. Полным-полно урн и лавочек. И сломанных среди них совсем немного. Как же красиво...
Я шла по самому центру бульвара, радостно топая в новенький гладкий асфальт начищенными до блеска ботинками. Я вся, словно с иголочки, - подшита, причесана и начищена. Я и мой родной город - мы блестели и сверкали навстречу друг другу. И мы были достойны друг друга.
Не сразу заметила, что люди оглядываются на меня. Мужчины, женщины, бабки с дедами и даже детишки. Кто-то с любопытством, кто-то с ехидной улыбкой. А кое-кто с восхищением. Я улыбнулась про себя, - действительно, в нашем тихом Красноармейске не каждый день встретишь девушку в краповом берете.
Вот, наконец, и загс, за ним родной дом - "китайская стена". Деревья, лавочки, подъезд, лифт, кнопка шестого этажа. На площадке все было по-прежнему, только прибавилось железных дверей. Моя квартира... едва ощутимый укол беспокойства... тоже с новенькой железной дверью. Широкой, крепкой, выкрашенной густо-темной синей краской.
В тот момент я еще ничего не понимала, но животное чувство опасности, которое непременно появляется у людей в боевых точках, сейчас ныло и скулило внутри. Противно тягуче, тихо и настойчиво. Откуда у моей матери, которая работала на славящейся своей нищенской зарплатой Лесобазе, появились деньги на железную дверь? И зачем железная дверь? Что охранять? Конечно, мама могла вообще не работать. Я много раз просила ее об этом. Денег, что переводили на мой счет в банк, ей бы хватало на очень приличную жизнь. Но она никогда не брала их. Считала, что мне они будут нужнее. Черт! И вот теперь эта дверь... Рука, поднявшаяся было к звонку, замерла на миг, не решаясь сделать последнее окончательное движение. Но я лишь крепче стиснула зубы, уверенно и требовательно нажимая кнопку.
Шаги. Спокойные, веско тяжелые шаги хозяина квартиры. Он едва еще только прикоснулся к замку, а я уже знала, что откроет мне не моя мама. Откроет чужой мужчина, которого я раньше в глаза никогда не видела. Внутри все скручивается жгутом и наливается холодом.
Щелк! - повернулся ключ в замке. Словно медленно, с оттяжкой взвели курок.
Я писала домой каждые две недели. Два письма в месяц. Двенадцать за последние пол года.
Щелк! - словно выдернули чеку из гранаты.
Ни на одно я не получила ответа. Задержки на почте. Дорожная волокита. Ведь всякое бывает?!
Щелк!
Синяя железная дверь дрогнула и отворилась. На пороге стоял мужчина. Я понятия не имела, кто он. На вид лет сорока пяти. Высокий, черноволосый, с небольшим брюшком. В трико, серой майке и тапочках на босу ногу. Обычный мужик. Только совсем незнакомый. В моей квартире.
Мы смотрели друг на друга довольно долго. Я, пытаясь сообразить, что же мне делать дальше? А он, видимо, разглядывая мой экстравагантный внешний вид. В конце концов, из кухни раздался женский голос:
- Артур, кто там? Закрывай дверь, в квартиру ведь табачищем тянет.
Мы с Артуром вздрогнули, и я окончательно поняла, что никто меня здесь не ждет.
- Жанна Богоявленская, - по привычке я взяла инициативу в свои руки. - Пол года назад в этой квартире жила Ольга Викторовна Богоявленская, моя мать...
Лицо Артура вытянулось, брови начали складываться скорбным домиком, а глаза опустились, принявшись разглядывать камуфлированные коленки моих штанов.
* * *
Я чувствую себя волком, убегающим по бескрайнему полю. Волком, на которого смотрят сквозь снайперский прицел голодные солдатские глаза. Не уйти. Не убежать. Ствол винтовки движется плавно, перекрестье прицела ловит мой затылок. Не скрыться. Любая секунда может оказаться последней. Любой прыжок - прыжком в смерть.
* * *
- Артур! Ты долго будешь стоять? На улице октябрь месяц, а ты дверь раскрыл на всю Ивановскую. - Из-за плеча Артура появилась худенькая темноволосая женщина. Халат, фартук, волосы в узел на затылке. Руки в муке. Я только сейчас поняла, что в квартире пахнет пирожками. Желудок предательски свело.
Хозяйка смотрела на меня всего секунду, а потом бросила вопросительный взгляд на мужа. Для нее не существовало различий между армией и милицией. Человек в форме на пороге дома - это означало проблемы. И поэтому, когда Артур, послушный молчаливому требовательному взгляду жены, сообщил ей, что ищут прежнюю хозяйку квартиры, она выговорила быстро и едва ли не с облегчением:
- А... Не живет она здесь больше. Умерла. Мы квартиру после купили...
* * *
Выстрел! ...прямо в голову... оглушительный взрыв сотрясает мир вокруг... Заныло в затылке старой пульсирующей болью, что поселилась здесь после второй контузии. Во рту появился кислый привкус. Я знаю его... Это привкус отчаянья.
Умерла. Умерла... Не может быть. Как это так может быть, чтобы моя мама умерла? Я ничего не понимаю. Не понимаю. Просто разворачиваюсь и тупо иду вниз по лестнице.
И уже в спину, тихим шорохом бетонной крошки сыплется шепот:
- Галя, тише. Что ж ты так... Это дочка ее.
Позади метнулся к потолку едва слышный возглас. Удивление, любопытство, возможно даже сочувствие. Но я этого уже не слышу. Ничего не слышу. Ничего не вижу. Моя мама умерла. Единственный родной человек на свете, который меня любил и ждал. Умерла. Когда? От чего? Я не знаю.
* * *
Следующие два дня я помню очень смутно. Улицы, тротуары, двери, ступеньки, кнопки, стены, батареи. Ночевала, кажется, в каком-то подъезде. Потом рельсы, перрон, электричка-электричка-электричка. Несколько раз подходили какие-то люди, что-то спрашивали, трогали за плечи. Кажется, милиция. Неважно. Никто не смог бы в тот момент заставить меня встать и куда-то пойти. Никто и пытаться не стал. Мне было очень больно. Невыносимо. Страшно. Несправедливо...
Глава 1. Фролово.
Если дочь у кого родится, благоразум-
ный отец от всякой прибыли отклады-
вает на дочь: купит полотна и холстов,
и куски ткани, и убрусы, и рубашки -
и все эти годы ей в особый сундук кла-
дут или в короб. И платье, и уборы, и
мониста, и утварь церковную, и посуду
оловянную и медную и деревянную...
Домострой. Глава 20.
Два дня, словно в аду. Два дня и две ночи - мутные темные реки со скользкими берегами. Не выплыть. Не выбраться. Не выжить...
* * *
Из черного водоворота непроглядного беспамятства Жанну вытащило в жизнь давно знакомое и привычное чувство - голод. Он переборол, пересилил и отчаяние, и тяжесть страшной потери, и шок от несправедливости. Голод - вечный двигатель человеческой жизни, яркий стимул. Лишь только он один в силах оправдать все, что угодно.
Жанна моргнула и, вздрогнув, провела руками по лицу. Это было первое движение за последние несколько часов. В окно бился яркий радостный свет. Золото и багрянец сухой солнечной осени. Жанна тряхнула головой, пытаясь собраться с мыслями. Все вокруг качалось и дрожало. Мимо проносились дома, улицы, заросли камыша... Электричка...
Желудок скулил и плакал. "Ничего, - стиснув зубы, подумала Жанна, - Не в первый раз. Потерпим...". Есть хотелось так, что Жанна готова была жевать собственные шнурки. Поймав себя на этой мысли, она тяжело вздохнула. В душе было гулко и сумрачно. "Моя мама умерла, а я думаю о еде, - Жанна беспомощно подняла лицо вверх, стараясь не пролить мигом набежавшие слезы, - Какая же я скотина... Зверюга, а не человек. Бессердечная...". Чертовски тяжело было осознавать это. Понимать душой и разумом, и в тот же самый момент слышать истеричные вопли желудка: "Дайте пожрать, козлы!! Погибаю...".
Жанна вздрогнула, когда электричка замедлила ход, подъезжая к ее остановке. Красноармейская. "Интересно, сколько кругов я нарезала в электричке за последние сутки?" - вяло подумала девушка и спрыгнула на перрон.
* * *
- Что у вас есть - поесть?
- Есть пельмени, рыба мороженная - минтай, щука.
- Мне надо быстро поесть.
- Тогда возьмите котлету по-киевски, я разогрею.
- О! Погрейте три штуки. И хлеба сайку дайте.
Девочка-продавщица, видимо, философски относилась к жизни. А может, и не такого навидалась в своей недолгой торговой карьере. Так или иначе, она не стала пялиться зря на взъерошенную, рыжую, как факел, девку в камуфляже, а просто подала ей то, что она просила - хлеб и горячие котлеты.
- И сигарет. - Жанна, привычно хлопнув себя по карману на бедре, вспомнила, что пустую пачку она выбросила еще в поезде, два дня назад.
* * *
Сил терпеть больше не было никаких. Жанна закрепилась на лавке возле углового подъезда, раскрыла исходящий паром пакетик и минут за пять ухомякала котлеты с сайкой хлеба. "Вкуснотища. Жаль, жестковаты были котлетки, - думала Жанна, дожевывая последний кусок хлеба. - Ну, ничего, бывало и хуже. Солидол, тот и вовсе дерьмом воняет, и на вкус - самое настоящее оно, и ничего, с голодухи и солидол - еда". Облизнувшись и бросив пакетик от котлет, она вынула спички. Самое время было оценить хваленый "Данхил", который ей так советовала продавщица в магазине.
Жара для осени стояла неимоверная. Градусов двадцать. Жанна расстегнула бушлат и с удовольствием сделала затяжку. Да-а... уж. Совсем неплохо.
Последние два дня были сплошным кошмаром. Но из этого кошмара нужно было выбираться. Надо идти вперед, действовать, жить. А иначе можно сразу цеплять ремень за гвоздь и вешаться. Жанна вдавила в землю второй окурок и поднялась с лавочки.
Газетный киоск охотно снабдил ее своим товаром. Девушка раскрыла газету на странице "Сдаю в аренду" и тут же поняла, что ей потребуется телефон. Оглянувшись вокруг, Жанна не увидела ни одного таксофона. В голову закралась крамольная мысль - купить мобильный. Она давно хотела себе мобильник, но в Ичкерии никакой необходимости в телефоне не было. Теперь же - другое дело.
Что ж. Ладно. Деньги есть. Будет мобильный.
За девять лет на банковском счете Богоявленской Ж.А. накопилась изрядная сумма. Но Жанна не представляла, что можно купить на эти деньги, а что нет. На что их хватит? Она не знала цен. Потому что до сегодняшнего дня деньги были ей не нужны. Она не интересовалась такими мелочами, как зарплата, начисление боевых и прочее. Армия ее одевала, обувала, кормила и давала оружие. А больше ей ничего не было нужно. Сколько стоит мясо? Сколько стоит картошка? Сколько стоят электроэнергия и газ? Дурацкие, глупые вопросы. Жанна не знала на них ответа.
Но теперь ей нужно было снять квартиру. Нужно было помыться и поспать. Так сколько же все это стоит?
Оказалось, что вовсе не дорого. Ну и отлично. Жанна позвонила по первому же объявлению в районе, и уже через несколько часов блаженствовала в ванне.
Слава Тебе, Добрый Боженька, за то, что Ты выдумал горячую воду и мыло. Слава Тебе!
* * *
Утром Жанна пошла в районный военкомат. Там ей очень быстро поставили все печати и отпустили с миром, брезгливо вернув в руки простреленный военник с окровавленными страницами.
Потом девушка навестила бывших соседей. И в первую очередь Елену Тимофеевну из квартиры напротив. Склочная дотошная старушка в синем корейском халате и древних тапочках, мелко тряся головой с седыми букольками, указала Жанне на здоровенную картонную коробку у себя в прихожей под вешалкой.
- Всё письма, Жанночка. Всё письма, девочка, - приговаривала Елена Тимофеевна, по-старушечьи жалостливо глядя на изрядно подросшую дочь соседки. - Забери их, забери, моя хорошая. Олечка, мама твоя, болела сильно перед тем, как померла от раку два месяца назад, Царствие ей Небесное, покойнице. Писала тебе, девочка, писала, да только письма всё обратно возвращались. Почта нынче не та, что раньше...
Елена Тимофеевна причитала со вкусом, долго и обстоятельно. Эта старушка имела полезную особенность - сообщать очень ценную информацию. Именно от нее Жанна узнала, что, выписавшись из квартиры девять лет назад для экономии материнских денег, сегодня майор Богоявленская оказалась, по сути, самым настоящим бомжем. Неприватизированная квартира после смерти матери отошла государству и была продана.
Жанна узнала, где была похоронена ее мать, забрала коробку с письмами и, вяло поблагодарив бывшую соседку, ушла.
Весь оставшийся день до самой ночи она разбирала и читала письма. Рыдала беззвучно и отчаянно, судорожно согнувшись пополам и закрывая рот ладонями. Смотрела на свои письма - распечатанные и нетронутые, опоздавшие. Читала письма матери, написанные неровным робким почерком. Сколько любви, сколько нежности и ласки. Как она ждала свою дочь. Домой. Под руки. К груди. Сквозь слезы и боль.
Жанна читала, читала и не могла начитаться. О том, что мать слишком поздно обратилась к врачу. Слишком долго пересиливала боль. О том, что врачи ругали ее, но ничем не могли помочь. О том, как быстро и тихо угасала она. Одна. Каждый божий день ожидая, что ее единственная ненаглядная девочка приедет. А письма всё возвращались назад. Почтальоны всё никак не могли отыскать среди путанных горных троп и крутых перевалов крошечный отряд спецназа, которым командовала маленькая рыжая Жанна. Да и нет там никаких почтальонов.
А когда слезы кончились, и глаза начали слипаться от усталости, Жанна увидела в стопке не разобранных писем конверт, подписанный чужой рукой. Письмо было адресовано матери, а отправителем значился Кровников А.С.
Жанна раскрыла конверт...
* * *
- Мама, у Гали есть папа. И у Машки есть. А у меня есть?
- Есть, котенок.
- А где?
- Твой папа далеко, Жанночка. Он летчик. Знаешь, летчики, которые водят самолеты. Большие-пребольшие. Скоро папа прилетит к нам на самолете.
- Да??!
- Конечно, котенок.
* * *
Жанна не знала, всем ли девочкам матери-одиночки рассказывают, что их папа - летчик. Наверное, нет. Но в семь лет Жанна перестала ждать своего отца. В четырнадцать она его ненавидела. А в двадцать ей было уже все равно.
И вот теперь - уверенный острый почерк, ровные строчки и подпись - "Твой Аркадий". Глухая злоба волной поднялась в душе Жанны, застилая глаза темной пеленой. Он писал о том, что вся его жизнь без Ольги была сплошной ошибкой. Детей, кроме Жанны у него не было, и теперь он болен, а жена бросила его. Он приехал в Волгоградскую область, купил домик во Фролово, чтобы дожить жизнь с осознанием того, что хотя бы попытался попросить прощения у тех людей, которым так нужен был, но которым так ничего и не дал - у любимой женщины и единственного ребенка. И перед смертью он больше всего на свете хотел взглянуть на свою маленькую дочурку.
"Летчик, - с презрением подумала Жанна и отбросила письмо в сторону. - Я была маленькой девочкой двадцать лет назад. Где ты был тогда? Летал? Вот и теперь лети к чертовой матери... Никуда не поеду!".
* * *
Автобус Волгоград-Фролово запомнился Жанне только неудобной спинкой кресла и пылью. Всю дорогу она, облокотившись на стекло, по давней привычке, спала. Как любой солдат, Жанна умела мгновенно засыпать в любом положении и в любом месте. Пусть орет музыка или голосит на всю казарму телевизор. Пусть трясется "маталыга" и ревут моторы. Солдаты спят. Про запас.
Жанна вышла из автобуса и огляделась вокруг. Покосившаяся автобусная остановка с прохудившейся крышей. Серая лента дороги в обе стороны - без края и конца. Поле, темно-зеленая ершистая стена леса, невдалеке жилые дома. Запах пыли, хвои и такого чистого - после промзон Волгограда - воздуха.
Жанна волновалась. Злилась сама на себя, но ничего не могла поделать - сердце колотилось в груди, словно яростный зверь в клетке. Ведь именно сегодня, прямо сейчас, она увидит - первый раз в жизни - своего отца. Девушка постояла несколько минут, пытаясь унять безумный стук в груди. Потом поудобнее перекинула лямку дорожной сумки на плече и направилась к поселку.
С письмом в руке Жанна подошла к первым домам. "Улица Садовая, восемь", - значилось на конверте.
- Не подскажете, как мне найти Садовую восемь? - вопрос предназначался двум древним замшелым старушкам, сидящим на нагретой осенним солнцем лавке у забора. Бабки, несмотря на обманчиво доисторический возраст, мгновенно оглядели Жанну с головы до ног, и девушка невольно поежилась - в этой глуши так редко что-то менялось, что каждый приезжий являлся целым событием. Этот старушечий интерес был уже не просто любопытством, он стал чем-то вроде образа жизни. Сидеть на лавке и ждать - не случится ли чего.
- Вона, прямо по улице пойдешь, - надтреснутый голосок сухо шелестел в такт многозначительным кивкам второй старушки, - с красными воротами дом.
- Спасибо, - Жанна уже развернулась было, нацелившись на указанный дом, но долгожительницы не собирались так просто упускать свою жертву.
- Энто нашего лесника дом, - голос задумчивый и рассудительный. Он ни к чему не обязывал, но просто уйти, ничего не ответив, Жанна чувствовала, было бы невежливо и непочтительно. - А ты часом не родственница ему, леснику нашему, ась?
Жанна обреченно кивнула.
- Дочка.
- А.... - многозначительно закивали старушки. - То-то я гляжу, точно на отца похожая... Рыжая... И лицом и фигурой. Вся стать его.
Жанна нетерпеливо мялась с ноги на ногу. Наконец, она вклинилась в паузу и гораздо громче, чем следовало, поблагодарив представительниц прошлого тысячелетия, быстро зашагала к указанному дому. А вслед шелестел все тот же задумчивый голос:
- Што мы в свое время на войну ходили, што теперь девки ходють. Никакой разницы... Ох, спаси нас, Господи...
* * *
Дом оказался небольшим, но довольно крепким. А вот, хозяйство выглядело слегка запущенным: по огороду слонялась коза с обрывком веревки на шее, пестрые куры что-то выискивали в собачьей миске, а сама псина гуляла, неизвестно где. Жанна притворила за собой калитку, подошла к дому и, потянувшись, требовательно постучала в пыльное окошко. С полминуты все было тихо, Жанна уже хотела было постучать снова, но тут в маленьком окне мелькнула тень, а за дверью послышались шаги. Кто-то внутри завозился с замком. У Жанны вновь ёкнуло в груди. И вот дверь, наконец, с легким скрипом распахнулась...
Отец и дочь смотрели друг на друга и не могли произнести ни слова. Да и не нужны были слова в эту минуту. Все было ясно и так. Бабки на солнечной лавочке оказались правы. Ох, как правы. Вся стать: и лицо и фигура, и волосы, - все одно - плоть от плоти, кровь от крови. На пороге дома стоял высокий худощавый мужчина, с огненно-рыжими волосами, одетый во что-то простое, "хозяйское". Но и осанка, и манера высоко держать голову - все казалось вовсе не деревенским. Все было точно таким, как у Жанны.
* * *
- Не думал, что когда-нибудь уже увижу тебя, Жанна, - отец очень серьезно смотрел на девушку, наливая кипяток в две большие кружки.
- Сама не думала, - Жанна повесила бушлат на крючок, а берет положила на стол, рядом с собой. - Если бы мать была жива, не поехала бы к тебе.
Аркадий Сергеевич опустил голову. Он был на похоронах.
- Но ты написал матери, что болеешь, - продолжала девушка, - а ты теперь - единственный родной мне человек на всем свете. Больше нет никого.
- Прости меня, Жанночка.
Жанна смутилась от неожиданности. Но быстро оправилась и продолжила:
- Ладно, давай забудем, а? Если человек что-то делает в жизни, значит, у него есть на то основания. Значит, и у тебя были основания не жениться на матери. Было и прошло. Мать теперь не вернуть. Мое детство тоже. - Жанна взглянула на отца. Он сидел, закрыв ладонью лицо, а из-под пальцев сбегали вниз по щекам две мокрые дорожки. Девушка помедлила, но потом все же закончила, - Нужно жить с тем, что у нас есть.
- Ты выросла очень решительной и жесткой, - дрогнувшим голосом проговорил Аркадий Сергеевич.
Жанна чуть искоса посмотрела на отца.
- Выросла я обычной. А такой, как ты сказал, я в армии стала. Иначе там нельзя...
- Да, я вижу, ты решилась на серьезную и очень тяжелую работу...
* * *
К вечеру отец с дочерью рассказали другу-другу очень многое о своей жизни. Жанна почти не осознавала того, что говорить этому, по сути, незнакомому мужчине о своих умениях, удачах, подвигах и знаках отличия было невероятно приятно. И она говорила. Показывала шрамы, доставала из заветной коробки награды, тускло и таинственно мерцавшие в свете заходящего солнца, рисовала какие-то схемы прошедших операций и рассказывала о страшных, захватывающих и почти невероятных случаях, произошедших с ней или ее людьми за время службы.
Аркадий Сергеевич, в свою очередь, признался, что в последнее время чувствует себя просто ужасно. Постоянно накатывает противная слабость, ноги отказываются ходить, а руки работать. Все это, как говорят врачи, из-за сердечной болезни с каким-то жутким зубодробильным названием, которая требует дорогой операции и долгого лечения. Но у него нет ни денег, ни желания лечиться. Жанна в ответ на это только фыркнула.
Обдумав и прикинув все как следует, девушка объявила отцу, что завтра утром она созвонится с волгоградским кардиоцентром, вызовет машину скорой помощи и положит отца на обследование.
- Но я не могу просто так уехать, Жанна, - запротестовал Аркадий Сергеевич, - у меня тут хозяйство, работа. Я должен следить за...
Жанна скептично двинула бровью:
- За той драной козой, которая объедает лопухи у тебя на грядках? Или за собакой, которая давным-давно сбежала? Или может быть за курами, которые несут яйца везде, где угодно, кроме курятника? К слову сказать, я и курятника не увидела.
- Он есть!
- Не в курятнике дело! Дело в твоем здоровье.
- Жанна, мне нравится Фролово, нравится эта спокойная жизнь, эта работа - я работаю лесником...
- Знаю.
- Откуда? - удивился отец.
- Разведка работает... - усмехнулась девушка, - Короче, я так поняла, что ты никуда не хочешь отсюда ехать?
- Да, Жанночка.
- Ну, хотя бы эту чертову операцию сделать нужно! Или ты предпочтешь через пару лет снова оставить меня без отца?
- Ну а как же дом, работа?
- Я все устрою, не волнуйся ты за свою облезлую козу, Господи, Боже мой. Ну, лес, не знаю...
- С лесом ничего не случится. Главное, забрать из сторожки ружье. Не дай Бог, кто-нибудь залезет и вытащит.
- Хорошо, я завтра схожу, заберу. Ты только объясни, как дойти.
- Я дам тебе карту.
* * *
А наутро Жанна уверовала в перст Судьбы. Отцу стало очень плохо. Он не в силах был даже подняться с кровати. Молодой врач, к вечеру приехавший по вызову, сделал пару уколов и поддержал решение Жанны положить Аркадия Сергеевича на обследование. Уже лежа в машине, отец все еще тревожился:
- Жанна не забудь забрать ружье. И про хозяйство...
- Я помню!
Скорая уехала, оставив девушку один на один со скрипучей калиткой и апатичной желтоглазой козой.
"Бля...", - беззлобно подумала Жанна.
* * *
Вопрос с хозяйством решился в две минуты. Стоило лишь тетке-соседке увидеть в руках Жанны несколько новеньких хрустящих бумажек, как она тут же согласилась на все на свете. Что значит в течение месяца присматривать за единственной козой и тремя курами, если средняя заработная плата во Фролово составляла меньше, чем ей предлагали за один раз? И эти деньги нужно было еще заработать, потрудиться, повкалывать. А тут такая дармовщина. Рыжая дочка лесника либо деньгам счета не знает, либо о батьке так заботится, что даже за его щипаных кур готова такими сумасшедшими деньжищами разбрасываться.
А рыжей дочке лесника дела не было до размышлений соседской тетки. Хозяйство под присмотром - и отлично. Теперь осталось только забрать из лесной сторожки ружье, и можно ехать в Волгоград.
Был уже вечер. Солнце коснулось краем горизонта. Дойти до сторожки посветлу, а тем более вернуться назад Жанна даже не рассчитывала. Но ей не хотелось завтра терять драгоценное время. Она решила сегодня дойти до сторожки, переночевать там, а наутро взять ружье и скорым шагом бежать на автобус. В Волгоград. К отцу. Поэтому девушка взяла карту, убедилась, что найти домик лесника до смешного просто, и, собрав в сумку кое-что из еды, сунула карту во внутренний карман бушлата и вышла на дорогу к лесу.
* * *
Жанна шла между деревьев по лесной дороге и едва могла сдержать улыбку. Вокруг головокружительно благоухал лес. Пронзительный аромат хвои и древесной смолы, запахи трав, мягкой пружинистой земли, грибов; шорох листьев, тихий щебет птиц - все это дурманящим зельем вливалось в кровь, заставляя сердце биться быстрее и свободнее. Хотелось идти и идти по этой дороге, без конца. Идти и никогда не останавливаться.
Согласно карте, нужно было пройти прямо километров шесть, а потом свернуть возле высокого сухого дерева на лесничью тропку, которая и приведет к сторожке. К тому времени, когда Жанна дошла до нужного поворота, солнце уже давно закатилось за горизонт и в лесу стемнело. По дороге девушка два раза замечала отсветы костров в лесу, голоса, песни и смех. Отец предупреждал Жанну, что в эти места осенью часто наведываются отдыхающие. А самой главной задачей лесника испокон веков оставалось следить за тем, чтобы не было пожаров и вырубок. Поэтому и приходилось гонять молодежь. А народ сегодня пошел наглый и нахрапистый, затем и ружье было в сторожке - на всякий пожарный случай... Не зверя бить, так человека припугнуть.
Жанне вовсе не было дела до отдыхающих. На душе вдруг сделалось так спокойно и радостно, что и самой хотелось посидеть у костра, послушать песен, выпить немного водочки, посмеяться - в общем отдохнуть. Поэтому она вполне понимала всех этих туристов-любителей.
Сторожка оказалась небольшой, но очень чистой и толково устроенной. Тут была и печка-буржуйка, и лежанка, и несколько шкафчиков, запас еды и воды, нашлись даже кое-какие сигареты. Растопив буржуйку, она поставила чайник, начистила картошки и уже открыла банку с тушенкой, предвкушая чудный ужин, когда в дверь осторожно постучали...
Глава 2. Лесная сторожка.
Отвори без страха тем, кто стучит в твой дом в ночную пору. Дай им кров и еду.
Памятка доброго христианина.
В дверь осторожно постучали. Жанна тут же затейливо матюкнула себя за то, что в первую очередь не проверила ружье. "Расслабилась, кляча водовозная. А вдруг этим старьем двадцать лет не пользовались? А вот вдруг оно вообще не заряжено?"
Но, представив себе на миг картину, в которой она, Жанна, прямо через дверь от бедра палит в ночного посетителя из двустволки, девушка фыркнула и одернула себя - здесь не Аргун. Здесь не стреляют из-за каждого угла. А мирных граждан вообще убивать не принято. Поэтому, сняв со стены ружье, которое, к слову сказать, действительно оказалось обычной старенькой ИЖ-евской двустволкой, она просто уселась на топчан лицом к двери, и громко сказала:
- Открыто.
На крыльце завозились, и через секунду на пороге показался симпатичный паренек лет двадцати, в камуфляже, с канистрой в руке. Светлые волосы собраны в недлинный хвостик, серые глаза. Между красиво очерченными бровями залегла чуть заметная напряженная морщинка. Едва взглянув на парня, Жанна поняла, что перед ней недавний, хотя уже немного обросший, дембель. Он все еще носил тренчик ремня вывернутым клепкой наружу и подшивался "по-зимнему" даже летом. Привычка - вторая натура. Жанна и сама в свое время, много лет назад, тщательно отбивала и подшивала ворот кителя "по-зимнему" в любое время года. Все это заметно расположило девушку к ночному посетителю.
Но вот он, похоже, этого не понял. Парень словно памятник застыл на пороге, с канистрой в одной руке и картой в другой, а на лице его явственно отображалась судорожная работа мысли - в какую сторону бросить канистру, а в какую броситься самому. Застыл, уставившись на ружье в руках Жанны, направленное прямиком ему в грудь. Девушка криво ухмыльнулась и отложила оружие.
- Спокойно, боец. В своих не стреляем, - девушка поднялась с топчана и сделала шаг к пареньку.
Тот только сейчас разглядел майорские погоны на плечах рыжей ведьмы, и рука его автоматически метнулась вверх - отдать честь.
- Жанна, - девушка протянула руку и получила в ответ крепкое рукопожатие.
* * *
Через несколько минут сержант Квитко уже замешивал в картошку тушенку, которая, разогреваясь, источала такой невероятный мясной запах, что голова шла кругом, а рот сам по себе наполнялся голодной слюной. Тем временем Жанна отыскала в одном из шкафчиков две железные кружки и, сняв с пояса фляжку, демонстративно встряхнула ее - внутри тяжело плеснулось. Данил понимающе облизнулся.
- Слышь, сержант, ты вообще какими судьбами тут бродишь? Да еще с канистрой... - Жанна взяла в руки ружье и, убедившись, что оно заряжено и почищено, мысленно похвалила отца.
- Заблудился... - нехотя пробурчал Данил. И снова легла между бровями пропавшая было морщинка.
- Да кто его знает, - сержант казался раздосадованным и даже немного испуганным. - Я вообще-то, если честно, в чертей всяких не верю, но...
- Что "но"? Лешего встретил?
- Нет. Я за водой пошел. Тут до реки всего километра два по прямой. И дорога одна.
- Ну, вроде того, - Жанна, не поленившись, достала из кармана бушлата отцовскую карту и развернула ее на столе, - Да, вот дорога, вот река...
- Мы с друзьями сюда отдохнуть приехали.
- Откуда?
- Из Волгограда.
- Мир тесен... - девушка снова усмехнулась, - Ну ладно. Что дальше?
- Пошел за водой. С канистрой, понятное дело, - Данил кивнул на стоящую у двери баклагу, - Прошел с километр, и дорога кончилась. Вышел прямо к озеру.
- К озеру? К какому озеру? - Жанна озадаченно рыскала глазами по карте. На ближайшие пятьдесят километров ни одного озера на карте не было. - Никаких озер тут нет.
- Сам знаю, что нет. У меня на карте то же самое. Но, однако, я его видел. Искупался и воды набрал.
- Да ты, наверное, до реки дошел, валенок.
- Никак нет. Говорю же - прошел всего с километр, не больше. И речку от озера отличить уж наверное смогу. Не все мозги еще потерял. Река в этом месте должна быть небольшая. Неширокая в смысле. А у озера этого видно было, что края закругляются. И огромное. Такое, что и противоположного берега не видно почти. Байкал, черт его задери...
- Парень, ты что курил? Делись!
- Подожди смеяться... Это еще не все.
- Неужели? Что еще? - Жанна ехидно улыбалась, - "...в чешуе, как жар, горя, тридцать три богатыря"?
- Нет. Я обратно пошел. Мне все равно было тогда, если честно, где воды набрать. Шел-шел. Шел-шел...
- И что?
- И никакой стоянки не нашел.
- Не, разведка, ну ты даешь!! - девушка чуть искоса, уже без улыбки взглянула на сержанта, явно начиная сомневаться в его умственных способностях, - Я пока сюда дошла, две стоянки видела, их за километр заметно, даже с дороги. Костер горит, народ орет.
- Да я знаю! - Данил уже заметно нервничал, - в том то и дело!!
- Не ори!
- Наших там было человек сорок, не меньше... - сержант послушно понизил голос, - А то и больше. Такую стоянку не пропустишь, если даже ослепнешь нахер. А я туда-сюда бродил, кружил, как контуженый. Даже намека на стоянку не нашел. И по дороге, и лесом, и на деревья залезал. Как сквозь землю провалились... Твою сторожку по запаху нашел.
- А телефон, умник? Забыл в лагере?
- Не берет. Связи нет.
- Да быть того не может. Я только сегодня отцу скорую вызывала. - Жанна потянулась к карману, достала телефон и взглянула на экран. Связи не было...
- Бля!
- Вот и я про то же... - грустно согласился Данил. - Мне повезло, что я хотя бы тебя нашел.
Жанна нахмурилась. Ей вся эта история резко перестала нравиться. Вроде бы ничего особенного - заблудился человек в незнакомом лесу. Но снова давала о себе знать развитая до неприличия интуиция. Она противно скребла в душе и ныла: "Опасно здесь, нутром чую, как опасно. Надо бы удрать. Поскорее. Слышь, ты там? Удирать пора, говорю!". Девушка поразмыслила немного, прикинула так и эдак, а потом расслабилась и выдала решение:
- Так, боец, сейчас давай балабасить. А утром пойдем, поищем твое озеро и твою стоянку. Не провалились же сорок человек, в самом деле, сквозь землю!
Это прозвучало как приказ, и было с облегчением воспринято именно как приказ. Сержант перестал хмуриться и уселся за стол. Теперь его проблемы стали проблемами старшего по званию, а значит, беспокоиться было не о чем.
Порешив на том, оба с удовольствием принялись за еду. К тому же в кружках так заманчиво плескалось. Но едва только они успели в первый раз опрокинуть "За знакомство", как в дверь снова постучали.
- Мать вашу, - раздосадовано ругнулась сквозь зубы Жанна, - Кого там еще принесло? - Она, не вставая, взяла в руки двустволку, а Данил, скептично хмыкнув при виде оружия, крикнул:
- Открыто!
На этот раз за дверью возились гораздо дольше.
- Там у вас ручка заедает, - задумчиво проговорил сержант.
- Ага, - в тон ему ответила Жанна, хмуро глядя на дверь.
Наконец замок щелкнул, и дверь отворилась, пропуская внутрь молоденького парнишку. Лет шестнадцати на вид, худенький и большеглазый, он осторожно перешагнул порог и застенчиво улыбнулся:
- Здрасте...Я вот...
Жанна отложила ружье, прикрыв его краем полосатого одеяла, и строго перебила.
- Чего надо? Заблудился?
Паренек испуганно вскинул на нее светлые глаза и кивнул: