Он шел сквозь голубые сумерки раннего утра, и все вокруг расступались перед ним, в благоговении склоняя головы.
Его движения были точны и сдержаны. В упругой походке сквозила мощь искусного охотника. На его плечах - невидимая тяжкая ноша, сделавшая свинцовым легкое, свитое из мускулов тело.
Площадь тонула в рассветной дымке и терпких ароматах сельвы и курений. Весь мир будто замер в ожидании рассвета. Тяжелое умирающее солнце еле двигалось где-то там, за линией горизонта, пытаясь найти в себе силы добраться до края...
Вокруг пирамиды собрались тысячи людей в праздничных одеждах.
Наконец его голые ступни прикоснулись к серой прохладе каменной лестницы, уводящей наверх, к небесам, к самым очам богов. Там, наверху, в священном храме, его ждали. Языки пламени трепетали в светильниках, и старый жрец в тяжелых церемониальных одеждах уже готовил ритуальный нож.
Жрец вскинул голову. Он видел в светлеющих небесах то, что было сокрыто от всех остальных - великую тайну мироздания, ось жизни, - мировое древо. Когда-то оно было зеленым и свежим, а сейчас его листья пожухли и опали, и растрескавшиеся от жажды корни не находили спасения. Тяжелое дыхание умирающего солнца испепеляло его...
Взошедший на вершину человек замер в ожидании. Жрец склонился перед ним, но не потому, что так предписывал обычай, а потому что видел божественный свет, уже сочащийся из пор бронзовой кожи.
На жертвенном камне иссохлись и потрескались давние следы крови. Камень тоже жаждал, и эту жажду следовало утолить.
Избравший себе участь богов человек лег на камень, подставив розовеющим небесам свое лицо и обнаженную грудь.
Никто не вынуждал его к этой роли. Он сам желал такой чести, и получил ее. Но сейчас, на пороге смерти он был готов увидеть оскал страха или тень сожаления.
Но они не дерзнули побеспокоить его. Перед широко раскрытыми, но не видящими глазами сиял только золотой свет, проникающий внутрь, наполняющий грудь. Все сильнее билось сердце, ставшее вдруг таким огромным и сильным , что ему было тесно под ребрами.
Жрец, сжав в руке нож, смотрел в небеса, ожидая первого луча солнца. Мгновения тянулись как вечность. Неужели они опоздали? Неужели солнце больше не озарит мир своим исцеляющим ликом? Нет, не может быть! Как израненный изможденный воин, пошатываясь и стеная, оно должно дойти ...
И вдруг сквозь облака огненной спицей вонзился в вершины гор тонкий солнечный луч.
Толпа пала на колени, воздев руки вверх.
Единый взмах ножа - и в окровавленных ладонях жреца затрепетало еще живое, поднятое к самому лицу алчущего солнца человеческое сердце.
И жрец видел, как жадно глотали слабые рассветные лучи мелкие золотые искры, стекающие по его рукам вместе со струйками крови. И сияние становилось все сильнее и жарче. Он был опален божественным пламенем, руки дрожали, алая влага поила жертвенный камень...
И где-то там, за розово-огненными всполохами рассвета, оживало великое древо . Ослепленный сиянием, жрец не мог его видеть, но воздух наполнился шелестом упругих листьев и ароматом цветения.
Тяжелый вздох прошел по толпе у подножия. Люди подставляли руки брызнувшему золотому дождю, и в сердцах их расцветала радость. Они вдыхали полной грудь сладостный аромат мирового дерева, и обнимали друг друга, и ликование было написано на их лицах.
Наконец жрец опустил обессилевшие руки и вытер влажное от дождя лицо, растирая алые следы по щекам. В глубоких морщинах блестели то ли слезы, то ли капли священного благословения.
Его народ ликовал.
Мироздание начало новый круг, солнце выздоровело, священное древо ожило. Опьяненные радостью, они даже забыли лицо того человека, который даровал им все это ценой своей крови.