Аннотация: На станцию обслуживания транзитных судов, где работают пятнадцать мужчин и нет ни одной женщины, прилетает стриптизерша и проститутка по имени Магдалена...
Вот уже третий год я служу на станции обслуживания транзитных судов. Мы расположены аккурат в центре транспортного узла. К нам прилетают на дозаправку и на ремонт дальнобойные космогрузы. В штате всего пятнадцать человек, две смены плюс начальник, и ни одной девушки на борту, если не считать трехмерных красоток из "Мужского чтива", украшающих стены кают.
Даже если очень постараться, трудно придумать работу скучнее. Но за нее неплохо платят, и через пару лет я смогу себе позволить купить собственное жилье. На дальнейшее я не строил планов.
В каморке приема заказов пахло плесенью. Следующий грузовик должен прибыть только через пять часов, и мы с напарником запустили видео с чемпионата мира по гейм-гонкам.
И тут раздался звук пришедшего сообщения.
- Кого там еще нелегкая несет? - нахмурился я.
Филя подкатился к системе и открыл заявку.
Корабль типа Стренджер - нестандартный клиент нашей забегаловки. Это карета бизнес-класса.
- Запроси предварительный перечень услуг.
- Ладно...
Через три минуты Стренджер вышел на видеосвязь.
- Сам трепись, - проворчал Филя и сунул мне в руку гарнитуру. Я выругался, застегнул воротничок и нажал кнопку приема вызова.
- Станция обслуживания "Гефест", слушаю вас, Стренджер!
На мониторе появилась картинка. И тут мне стало жарко.
Ее черный кружевной лифчик просто распирало от всей той роскоши, что была в него вложена. Темные кудри собраны на макушке в причудливый фонтан, лиловые напомаженные губы провокационно улыбались. После трех лет, проведенных здесь, мне, конечно, любая живая баба показалась бы красавицей, но эта в самом деле была очень хороша!
- "Гефест", говоришь? - промурлыкала она, откидываясь на спинку кресла.
Не найдя слов для ответа, я только судорожно сглотнул.
- Звучит эротично, и, я бы сказала, многообещающе, - проворковала девушка, накручивая локон на пальчик.
- Простите, я... - мой голос сипел, свистел, а мозг лихорадочно пытался найти нужную связку слов, чтобы задать правильный вопрос и прояснить ситуацию.
- Насчет услуг предлагаю договориться сразу: четыре тысячи экю.
- Что?
- Стрип-шоу и эротическое шоу. Персональные услуги - тысяча экю. Особо симпатичным возможны скидки, - сказала она, многозначительно прищуриваясь.
- Согласны! - срывающимся голосом воскликнул Филя, который неизвестно когда успел телепортироваться за спинку моего кресла.
- Ну, тогда скоро буду.
Связь прервалась.
- Я пойду, поговорю с парнями! - крикнул мне на бегу напарник и исчез за дверью.
Её встречали, как высочайшую гостью. Быстренько освободив ремонтный док, парни организовали там стол, музыку и даже чуть не передрались из-за очереди в душ. Если бы они в этот момент взглянули на себя со стороны - со стыда бы сгорели. Будто на первое свидание собрались.
***
Она спускалась вниз неторопливым шагом, покачивая бедрами и маняще улыбаясь в ответ на аплодисменты с присвистом. Платье-чулок цвета фуксии с молоком наглухо скрывало ее грудь, шею и опускалось до самых лодыжек, оставляя на обозрение только обнаженные руки. Без малейшего колебания ступила шелковыми туфельками прямо в ржавую пыль
- Здравствуйте, дорогие. Заждались? - промурлыкала женщина. - Меня зовут Магдалена. И мне потребуется ваша помощь, чтобы представление прошло как следует...
Запах ее духов пробивался сквозь техническую вонь, как цветок сквозь бетонную плиту.
- Мы сейчас все сделаем, и со сценой, и с освещением, но давайте маленький авансик, а? - глуповато улыбаясь и масляно сверкая раскрасневшимися щеками, попросил один из наших техников.
- Да, перед выступлением, маленький авансик! - поддержал его кто-то из толпы.
- Ну, пожалуйста!
Магдалена кокетливо погрозила пальчиком, но отказывать не собралась. Грациозно склонившись вперед, она подхватила пальчиком край подола платья и медленно приподняла его до середины бедра.
В ответ раздался новый взрыв аплодисментов, свиста и улюлюканья.
***
Сцену разложили в два счета. По углам поставили какие-то дурацкие тумбы. Выключили свет, и королева ночных утех взошла на помост. Заиграла музыка, мужики заскулили, и под этот чудный аккомпанемент Магдалена принялась медленно извиваться, с каждой минутой прибавляя темп и градус эротизма.
Вокруг выглядели так, словно приняли по дозе энерджи. Шоу длилось довольно долго и было далеко не портового уровня - я-то в этом разбирался. Магдалена стоила гораздо дороже заявленного ценника. Стоило ей только зацепить меня взглядом, и я поплыл.
Выступление закончилось, музыка плавно сменилась.
- Приватный танец для самого смелого! Бесплатно! - крикнула она, и я, как лунатик, сделал шаг вперед...
Но остановился. Ну уж нет, никаких массовок. Только один на один в каюте, и с закрытыми дверями. И клянусь, эта женщина нескоро выйдет оттуда.
А Магдалена все смотрела на меня, словно ждала. Даже когда на стул уже взгромоздился Степан, она продолжала манить меня взглядом, пока я не покачал отрицательно головой.
- А теперь, мальчики, немножко химии для улучшения настроения! - вдруг крикнула она, и голос сорвался на неприятный фальцет.
В тумбах что-то щелкнуло, и из них брызнул подсвеченный клубный спрей.
- Идите поближе! Отправляемся в раскрепощенный мир, где нет запретов!
Я не особый любитель такого рода отрыва, мне ближе естественное пьянство, но в сложившейся ситуации - а почему бы нет. И я шагнул вместе с остальными в цветное облако...
И в одно мгновение я оказался в чистом поле.
Больше не существовало ни дока, ни стриптизёрши, ни парней, ни музыки. От тишины у меня зазвенело в ушах. Над головой - темное вечернее небо, под ногами - мятая трава, пахнущая чем-то обалденным, свежим, из далекого прошлого или детства.
Такого со мной еще не было никогда. Я поводил руками в воздухе. Он оказался вязким, и если сделать резкий взмах, то появлялись пузырьки. Чем они нас там надышали?
И тут меня осенило.
Дурманчик-то, наверное, недешево стоит. А значит, вряд ли его плеснули бы просто для кайфа клиентов.
Нас обдерут как липку. Пока все в кумаре, можно запросто собрать все наши кредитные карты, все, что угодно!
Я не удивился, когда в сумеречной пустоте вдруг материализовалась фигура темноволосой гетеры. Она была в одной прозрачной сорочке.
- Привет.
Она выглядела так, как я мог бы только мечтать. Как будто на самом деле я что-то значил для нее. Как будто вся ее красота принадлежит только мне одному...
Что-то внутри меня сначала дернулось, потянулось к ней... А потом я жутко разозлился.
И влепил ей пощечину.
То есть хотел влепить, но моя рука увязла в чем-то липком и вязком, окружавшем сучку.
- Да иди ты! Тварь!
Я сделал шаг - и увяз по колено в чем-то, похожем на болото. Оно стало темным, омерзительным, похожим на дерьмо. И я заорал.
Злость обожгла мне грудь. Она закипала во мне, и когда я опустил глаза, то увидел, что все мое тело как будто раскалилось, стало прозрачным и красным, как железка, и это было больно, очень, очень больно! Я задергал ногами. Тут небо покачнулось, и я провалился в какую-то дыру. Песок засыпал мне глаза, уши, нос, и я не мог дышать.
"Конец. Это передоз, наверное", - пронеслось в голове. Но тело не могло мыслить логически, оно верило в то, что сейчас его затягивает песками, и оно хотело выбраться! Вслепую я греб руками, пытался толкаться ногами, и даже куда-то полз... Сердце гулко билось в груди, от недостатка кислорода кружилась голова... А потом вдруг я понял, что могу дышать.
Глаза открылись с трудом. Вокруг меня царил ослепительный зимний день. А я по плечи был в снегу. В шаге от меня начинался обрыв, настолько глубокий, что, наверное, вел прямиком в бездну.
Ни боли, ни жара, ни холода я не испытывал. Только невозможность пошевелиться, как это бывает иногда во сне.
"Ничего не надо делать. Все закончится, когда пройдет время", - решил я про себя.
И в это мгновение до меня донесся едва различимый звук шагов по снегу.. Кто-то приближался ко мне со спины, а я не мог повернуть свою чертову голову и посмотреть, что там!
И тут невидимый кто-то побежал прямо ко мне! Это почему-то было пострашней песка и прочей фигни...
- Игорь!
Я узнал Филькин голос. И тут меня отпустило - я повернул голову и увидел приятеля.
Он был весь черный от сажи, на лице - кровавый ожог. Его трясло.
- Еще один глюк, - сказал я себе.
Филя сел рядом со мной на снег и заплакал.
- Игорек, что происходит-то? Что происходит?
- Хорошую дурь нам вштырили, вот что происходит, - ответил я, теряясь в догадках, является ли человек рядом со мной плодом одурманенного воображения.
- Это не глюк, Игорь, это нет, это не оно, такого не бывает, нет, Игорек, мы влипли в какую-то жопу, я не понимаю что творится! - затараторил Филя вполголоса, боязливо озираясь по сторонам, как будто нас могли подслушивать.
- С ума не сходи. Сядь рядом и просто подожди. Дольше часа это не продлится.
- Ты не понял, Игорек, ты ничего не понял! Я же говорю тебе! Это не спрей, это что-то другое! После спрея таких картинок не бывает! И потом вкус, запах, осязание - нет-нет, это совсем другое! В кумаре видения не совпадают, а я видел тебя! Я видел тебя в болоте, и видел, как ты стал красным, и как тебя затянуло вниз... И я прыгнул за тобой! Вот как я оказался здесь! Оказался здесь и нашел тебя! Ну как тебе? Как тебе такое? А еще, Игорь, а еще на поле был Стас - ты помнишь Стаса? Так вот, нет его больше... Бежать надо, Игорек! Бежать, только куда - я не знаю!
Филя что-то продолжал лопотать, а я видел только его круглые от ужаса глаза, и нехорошее чувство противно сдавило мне горло.
- Помоги мне откопаться.
- Нельзя, только сам, понимаешь? Я пытался помочь Стасу... Чем больше помогал, тем хуже. Здесь нельзя помочь, здесь каждый за себя! Но я рядом буду, я буду сидеть и ждать, когда ты выберешься...
Я закрыл глаза. Бред-то какой... Все это - бред...
А если все-таки не совсем бред? Ведь что-то внутри меня тоже бормочет: "Бежать надо, Игорек!", только совсем тихо, гораздо тише ошалевшего Фильки. Очень уж много не стыковок. Но пытаться объяснить их сейчас или все отбросить как нереальное означало остаться на месте.
А может, и в самом деле надо просто бежать?
Мне вдруг стало легче. Я пошевелил плечами и понял, что снег вокруг меня больше не такой плотный.
Я начал активно толкаться, расширяя свою берлогу.
- А почему у тебя ширинка расстегнута?
Филя дрожащими руками застегнул штаны.
***
Ноги проваливались в снег глубже колен. По спине медленно и противно сползали капли пота. Я остановился, чтобы зачерпнуть ладонью кажущийся теплым снег и в сотый раз попытаться освежить им лицо.
Рядом поскуливал Филя, засыпая меня вопросами типа "куда мы идем" и "что мы будем делать". Как будто я знаю. Полцарства бы отдал, чтобы он свое хлебало склеил хоть на пять минут. Но я на него больше не гаркаю, потому что пытаться прервать его детскую истерику так же безнадежно, как молитвами остановить понос.
Я уже привык, что ландшафт вокруг постоянно меняется. Обрывы затягивались, как раны, горы становились стеклянными кубами, а мои руки периодически покрывались пятнами, очень похожими на трупные. Последнее было особенно неприятно, так что я старался не смотреть на себя. Если невозможно контролировать то, что снаружи, надо хотя бы сохранить контроль внутри. А для этого необходимо по-прежнему верить, что я - это я. И точка.
Я обернулся. Странно - на дне моих следов постоянно виднелась грязь, а следы Фильки - кристально чистые, белые, едва различимые. Это не спроста.
Я вернулся к следам, потрогал их. Под моими в самом деле прощупывалась земля, а под его следами как будто было еще метра два снега. И тут ко мне пришла идея.
- Ну-ка сядь, - скомандовал я приятелю.
- Зачем?
- Сядь и постарайся взять себя в руки. У меня подозрение, что пока ты не придешь в адекват, нам так и плутать по белому месиву.
Он заплакал.
- Игорь, я не могу! Он умер у меня на руках, и я... Я не хочу умирать! Я не хочу так умирать, понимаешь? А ты иди... Иди сам, может быть, и правда выберешься из этого дерьма... У меня не получится.
Я сплюнул. Вариантов было не много.
Мой кулак аккуратно въехал ему в челюсть. Я постарался, чтобы удар был не слишком сильным и не слишком слабым. Филя вскрикнул и завалился на бок. Поколебавшись, я зарядил ему слегка под дых.
Что сильнее страха и жалости к себе? Я думаю, злость. Она всегда зашоривает все лишнее, и ты с кулаками кидаешься на вооруженного быка с корочкой элитного отдела, хотя даже дотянуться до его морды нет ни единого шанса.
Я понес отчаянную пургу, наблюдая, как у Женьки краснеют щеки и шея. А когда он поднялся на ноги...
У меня сильно закружилась голова. Настолько сильно, что я опустился на корачки, чтобы не упасть с двухметровой высоты собственного роста.
Под ногами оказалась земля, покрытая опавшими листьями и мхом. Я осмотрелся: никакого снега, повсюду стояли деревья, много, много деревьев! Я бросился обнимать ошалевшего Филю, а тот вдруг отстранил меня и указал рукой куда-то в сторону.
Там, возле огромного сучковатого ствола поблескивало что-то инородное. Что-то, похожее на трещину в картинке.
- Мы... выбрались? - прошептал он, вопросительно глядя на меня.
Я пожал плечами.
- Думаю, это финишная черта. Если хочешь, давай я первым это проверю.
***
В маленькой комнате горел тусклый свет ночника.
На стене - огромный плакат Джибо, инопланетного сверхгероя. Под ним, на полочке, стояла пластмассовая модель его корабля. Между моей кроватью и Джибо чуть больше метра, и в это пространство с трудом вписывался стол со всяким хламом и синее кресло-маятник, которым я очень гордился.
С ума сойти, неужели моя комната и вправду была такой убогой?
Из кухни донесся знакомый вскрик. Он приглушенный, потому что побои мать всегда терпела, зажав себе рот рукой, чтобы случайно меня не разбудить.
Как будто я мог спать, когда этот ублюдок долбил ее головой о кухонный поли-автомат.
Из леса я шагнул прямиком в свое прошлое. Не самое приятное путешествие, если очень честно.
Я вышел из комнаты и подошел к кухне. Сквозь стеклянную дверь виднелись размытые силуэты отца и матери. Она сидела на полу. Он опустил стул, которым только что бил ее, сел и начал набивать свою вонючую трубку.
От кухни до туалета по прямой бежал длинный коридор, и сейчас я отчетливо увидел, что там горит свет, а дверь слегка приоткрыта.
Я подошел к туалету и толкнул дверь ногой. Точно - мой папаша лежал там, перепачкав всю отделку красным дерьмом, текшим в его жилах вместо крови.
Я был щуплым тринадцатилетним пацаном, так что уложить его в прямом столкновении не мог и мечтать. Но пацан нашел способ. По пьяной лавочке отец никогда не закрывал в туалет дверь и не включал там свет, так что оголенных проводов в толчке он просто не заметил.
Отключив электричество, я подошел к нему, взял за волосы и еще пару раз приложил об новомодный железный порожек.
Наверное, по сценарию здесь полагалось рвать на себе волосы от сожаления, что этот выродок неудачно помочился? Усмехнувшись, я направился к входной двери.
Открыв дверь, я оказался во дворе воспитательного училища архангела Михаила - моей тюрьмы, где мне пришлось провести пять очень долгих лет. С тех пор я ненавидел церковь и армию.
Полная луна щедро изливала прохладный свет на квадратное серое здание училища, всехристианскую часовню и мини-кладбище старого образца. Полагаю, его здесь держали в качестве декоративного элемента или опосредованного способа пробуждать в испорченных душах сложные мыслительные процессы.
Меня никогда не волновали его свето-тени, все эти драные стены с заполненными и еще пустующими нишами для праха, даже в ночную вахту. Но сейчас кладбище казалось наполненным какой-то странной жизнью. Нечто пряталось там, в обрывках тумана, следило за мной, выпивало силы и становилось все сильней. Я почти чувствовал, как его ледяные щупальца проползают мне в грудь и сворачиваются там клубком, мешая нормально дышать.
Невольно я попятился, и тут из темноты вышла маленькая женская фигурка.
- Карина?
Если я вообще кого-то в своей жизни любил, кроме матери - так это ее, девушку с россыпью рыжих волос, пахнущих корицей и свежими булочками. Ее семья принадлежала к ортодоксам, отвергающим временную стерилизацию девочек, использование клонированных органов и генную инженерию. Может быть, поэтому она была такой особенной, настоящей? Когда мы расстались, ей еще не исполнилось семнадцати, а я перевалил за двадцать. Мне тогда казалось, что так будет лучше для нее. Потому что у меня ни впереди, ни позади ничего хорошего не имелось, а она заслуживала только хорошее.
- Привет, - сказала она и улыбнулась. Нелепое серое платье висело мешком на ее тоненьких плечиках.
Карина вдруг стала задирать подол платья, и я схватил ее за руку.
- Ты что делаешь?
- Хочу познакомить тебя с сыном!
В ее распоротом животе копошилось что-то омерзительное и живое.
Ком подкатил к моему горлу, и меня стошнило прямо ей на ноги.
- Ничего-ничего, - подбадривала она, ковыряясь в своем хлюпающем и копошащемся животе.
- Карина, прекрати!
- Смотри, это его ручка... Правда, хорошенькая! Ты только посмотри, какие пальчики! Весь в папу! Помнишь, я тебе всегда говорила, что у тебя красивые пальцы? А вот и ножка... Ой нет, это вторая ручка, - игриво хихикнула она, пихая мне шевелящиеся осклизлые кусочки.
У меня в глазах потемнело. Я все понял. Схватившись трясущимися руками за край ее платья, я медленно сполз вниз и обхватил ее колени.
- Прости меня... Прости... Я заставил тебя сделать тот аборт, но я думал, что так будет лучше!
- Тебе не нравится наш мальчик? Он такой, потому что его вытаскивали из меня по кускам. Я слишком долго не решалась. Был уже довольно большой срок, препаратами обойтись не получилось... И отец настоял... Это же такой позор для всей семьи...
- Замолчи, пожалуйста!
- Его вынули из меня, а он все равно во мне остался... И шевелился по ночам... Не давал спать. Совсем не давал спать, маленький хулиган! Но я его перехитрила!
Она тихонько засмеялась, взяла меня за руку и потащила за собой.
- Пойдем, я покажу тебе!
Следующий шаг перенес меня в совершенно пустую комнату. Полумрак. Серые стены. И тоненькое, как будто переломанное по суставам маленькое тело, раскачивающееся в дверном проеме.
От боли в груди хотелось скорчиться, взвыть или раздолбить лбом холодный мрамор пола. Я сполз по стене, хватая ртом воздух, как вынутая из воды рыба.
Если бы я только знал...
Я бы никогда не отпустил тебя, Карина! Никогда и никуда! И тогда в моей жизни был бы смысл. Я хотел защитить - и убил... Его, тебя. И себя.
- А ты, однако, крутой парень! - рассмеялся кто-то очень знакомый, и из сумерек вышел Филя.
- И какого хрена тебе здесь надо?
- Мне в соседней комнате показали, как умирала моя сестра. Я думал, что бессердечней меня сволочи нет. Ан нет, вот он ты, вуаля!
- Рад за тебя.
Я даже не мог злиться на Фильку. Его слова не цепляли меня. Мне было все равно, что он там себе решил или что он думает. Я смотрел на Карину, и мне хотелось умереть.
Пол подо мной закачался, поплыл - и я провалился в другую комнату.
Здесь было светло, тепло и пахло едой. Запах был вкусным, но меня моментально вывернуло наизнанку.
- Испортил прекрасный старинный ковер, - проговорил приятный низкий голос, и надо мной склонился пожилой мужчина в шелковом кимоно.
Я плохо соображал. Мужчина заботливо помог мне подняться и сесть в уютное кресло у камина.
Хрусталь. Золото. Красный бархат. Богатство и пошлость просто запредельные.
Человек в кимоно налил вино в бокал и протянул его мне.
Я уставился на мужчину, а тот невозмутимо ковырялся какой-то хреновиной в камине.
- Что происходит? Кто вы?
- Каин по сравнению с тобой просто агнец. Тот убил только брата, а ты - и отца, и ребенка, и любимую девушку. Кстати, мать свою ты тоже в некотором смысле убил. Ведь она спилась из-за тебя, мой мальчик.
- Да пошел ты в жопу, старый хер, - ответил я.
Я все понял. И к чему этот разговор, и кто передо мной, и почему такая дебильная обстановка. Искушающий дьявол из истории про Агнессу Израильскую, в честь которой была построена часовня в училище.
Не дождешься!
Мужчина рассмеялся.
- Признал-таки. Ну раз ты такой сообразительный, мне, видимо, ни к чему весь этот камуфляж.
"Закрой глаза! Не смотри, или сойдешь с ума!" - прошептал кто-то внутри меня, и я зажмурился.
"Кариночка, это ведь ты? Я хочу, чтобы это была ты. Потому что тогда это означает, что твой дух не проклинает меня... Хотя о чем это я? Я же не верю в загробную жизнь..."
- Полно, не делай вид, как будто ты сможешь жить со всем этим.
- Придется, - ответил я, выплескивая содержимое бокала на пол.
- Опять испортил ковер.
- Запиши на мой счет.
Дьявол расхохотался.
- Я запомню... Так ты, в самом деле, собрался жить дальше? Удушить последние ростки совести и стыда в душе?
- Умереть проще всего. Но кто-то должен позаботиться о моей матери и вылечить её, в конце концов. Кто-то должен помочь семье Карины...если им нужна моя помощь. Кто-то должен помнить о ней и... Если она вообще мертва! Может быть, это все чушь собачья, и на самом деле она жива и здорова! Я должен это узнать! Я хочу!
Я кричал все громче, сжимая веки все сильнее, пытаясь удержать соленую влагу внутри и не дать ей пролиться.
Яркая вспышка ослепила меня даже с закрытыми глазами.
Мое тело с безумной скоростью падало вниз.
***
Тишина.
Я лежал с закрытыми глазами на чем-то мягком. Пахло свежестью и лекарствами. Я боялся открывать глаза, потому что не знал, где окажусь в следующую секунду. Может быть, я уже умер и все, что происходило со мной, - это мой путь из жизни в смерть?
Но тогда ничего не случится, если я просто здесь полежу, наслаждаясь покоем и тишиной.
Постепенно я стал как-то по-новому ощущать свое тело. Оно как будто наливалось тяжестью и болью. В груди защемило.
Я вспомнил Карину...
- Игорь Александрович, присаживайтесь, пожалуйста! Будем пить таблеточки!
С трудом я принял вертикальное положение. Веки стали просто пудовыми, но в конце концов я все-таки совладал с ними.
Смятая белая простынь. Идиотская полосатая пижама. Тощие колени, проступающие под тонкой тканью штанов. И высохшие, коричневато-желтые морщинистые руки на этих коленях.
Мои руки.
Я поднес их к лицу, чтобы получше рассмотреть. Пальцы тряслись, как у последнего алкоголика. Взгляд с трудом фокусировался.
И в этот момент я почувствовал, как что-то теплое поползло по правой ноге.
Господи, я же мочусь.
Рефлекторно схватившись за ногу, я нащупал под штаниной мягкий пластиковый мешочек. Мочесборник. Вот почему не было ощущения сырости.
- Игорь Александрович? С вами все хорошо? - взволнованно спросила меня хорошенькая молодая медсестричка с подносом в руках.
Я хотел ей ответить, но забыл нужное слово. Да и что я хотел ей сказать?..
Мне нужно было встать. Медсестра подсунула мне коляску, но я должен был сделать это самостоятельно!
Снова и снова мое тело отказывалось подчиняться, становилось все трудней дышать, и я понял, что это конец.
Нужно остановиться.
Я провел рукой по своему лицу. Какое счастье, что я не мог его видеть.
Где я? В следующем аду? Или в единственной настоящей реальности?
- Как я здесь очутился? - прошамкал я, удивляясь, как же, оказывается, сложно говорить без зубов.
Медсестра не удивилась. Она с жалостью посмотрела на меня, и, проворно поправляя мою постель и подсовывая в очередной раз таблетку, заговорила отвратительным, сюсюкающим тоном, как говорят с маленькими детьми некоторые мамаши, отказывающие своим отпрыскам даже в подозрении их причастности к интеллекту.
- Вы в приюте Эдвардса. Вас сюда перевели из клиники доктора Грабовски семнадцать лет назад. В молодости вы работали на какой-то космической станции, и там с вами случилось несчастье...
- Что со мной случилось?
- Несчастье... - еще раз повторила она, как будто в сотый раз рассказывала сказку на ночь.
- Что конкретно?
Она удивленно замерла, словно не ожидала такой реакции.
- Я не знаю. Вы сегодня... не совсем обычный. Вы хорошо себя чувствуете?
Ком подкатил к горлу, а из горла вырвался сипящий смех.
- Просто сногсшибательно, как молодожен в медовый месяц. Почему я оказался в модной психушке?
- На почве полученных травм вам поставили редкий диагноз, и доктор Грабовски заинтересовался вашим случаем и взял на лечение.
- И что мне ставили кроме недержания?
- Раздвоение личности. Противостояние анимы и анимуса вашего "я". Об этом вся медицина шепталась.
Я помнил "Гефест". Помнил ту смену и моего напарника... Как же его звали... Потом темноволосая шлюшка. А потом я куда-то провалился...
И тут я отчетливо увидел одну сцену. Я сижу в мягком кресле. Рядом со мной стоит женщина. Она наклоняется ко мне, так низко, что ее дыхание щекочет мне лицо. Женщина гладит мои волосы.
И я вспомнил имя.
Магдалена.
Я застонал, пытаясь остановить хлынувший в мою память поток кровавых картинок и отвратительное, радостное чувство, обуревавшее меня...
Я?
- Все это делал я?..
Медсестричка попятилась.
- Поэтому я не могу сам подняться. Хитрая операция, как же она называется... Частичное рассечение сухожилий, вкупе с частичной парализацией для особо опасных преступников.
- Я позову доктора, - испуганно проговорила медсестра и выпорхнула в коридор.
Я смотрел в белый потолок и смеялся. По морщинистому лицу текли ручьи слез, в пластиковый мешок снова лилась моча, а я не мог остановить свой смех.
Вот и приехали.
А ведь я мог бы сейчас сидеть на диване с какой-нибудь бабкой, жрать ватрушки и беседовать о внуках. И пусть впереди у меня маячила бы та же печь крематория, за плечами были бы десятки лет воспоминаний. Настоящих, хороших. О том, как ел, как спал с любимой или нелюбимой женщиной, как работал, как заботился о ком-то.
Так что же я такое на самом деле?
У меня не осталось времени на покаяние.
Нет времени на разборы полетов и изучение работы клеток моего мозга или атомов психики. Все, что у меня есть - это проваленный рот, подрезанные жилы, медсестричка с жалостливым взглядом и пустота.
Единственное, что мне еще под силу сделать самому - это достойно встретить смерть. Какая ирония - я даже не мог сам назначить ей свидание!
Но однажды она все равно придет за мной. А я буду ждать. И когда она придет, я предстану перед ней собой.
Я должен четко определить для себя, что есть я в этой куче мусора.
Меня зовут Игорь Александрович Перов. Мне двадцать шесть лет. Я работаю...
Кто бы знал, как непросто иногда четко и ясно формулировать мысли. Но, как я уже понял, такое состояние то наступает, то пропадает вновь. Надо просто переждать и начать еще раз. Заново. Я буду начинать заново столько раз, сколько потребуется!
Меня зовут Игорь... Игорь... Я мучительно пытался вспомнить свое отчество, но оно ускользало от меня. И я начал снова.
Меня зовут Игорь Перов. Мне двадцать шесть лет. Мое отчество... Александрович! Да, точно! Я Игорь Александрович Перов, мне двадцать шесть...
Дверь открылась, и в палату вошла медсестра. Одна, без врача.
Подошла ко мне, наклонилась и поцеловала в лоб.
- Пойдем, - прошептала она, глядя мне в лицо прозрачными, как лед, светло-зелеными глазами.