Воробьевы горы - знаковое место для Москвы. С их вершины видна панорама всего города. Естественно, многие писатели приводят своих персонажей на их вершину в важную минуту, чтобы вспомнить значимые события, оглянуться назад. Приводят, и читатели понимают - здесь необходимо сконцентрироваться. Мемуаристы тоже возвращаются в мыслях на Воробьевы горы - приезжали "по случаю", естественно, даже проходные моменты становились важными.
Александр Александрович Блок утверждал: " даже Париж с Монмартра не то, как Москва с Воробьевых гор". Поэты часто дарят жизнь красивым фразам, но здесь не только красота, но и яркая параллель. Действительно, у Воробьевых гор и Монмартра много общего, не только в возможности обзора чудесной панорамы, но и в истории.
Воробьевы горы, во-первых, образ "потерянного рая" в русской литературе, во-вторых, "соперник-собрат" Монмартра, точки, с которой можно обозревать и дарить целый город, как сделала Марина Ивановна Цветаева по отношению к Осипу Эмильевичу Мандельштаму. Почему именно "потерянный рай"? Огромное количество персонажей, попадая на Воробьевы горы, вспоминают счастливые моменты, связанные и с местностью, и с прошлым, невозможные для них в описываемый промежуток времени.
По пути с современного Ленинского проспекта, в XIX веке называвшегося Большой Калужской улицей на Воробьевы горы теряется возможность романтического счастья для персонажей романа Бориса Акунина "Коронация" - княжны Ксении Георгиевны, Эраста Фандорина (в процессе романтически-делового выяснения отношений) и дворецкого Зюкина.
Если открыть "Повесть о Сонечке" Марины Ивановны Цветаевой, то можно встретить там упоминание об Андреевском мосте окружной железной дороги. По нему идет сама Марина Ивановна с дочкой Алей, боясь упасть, и слушая выдумки ребенка, призванные страх рассеять. В момент написания произведения эти воспоминания - отражение относительно, но счастливого прошлого, когда ребенок не только милое создание, но и равный собеседник и надежная опора в жизненных трудностях - так как на момент написания дочь перестанет быть настолько духовно близкой (Софья Евгеньевна Голлидэй - центральный перснаж "Повести..." так и не была востребована в театре в той степени, в которой требовал ее талант. Аля вернулась в Москву, прошла через русскую действительность XX века, стала хранителем творческого наследия своей матери).
С минувшим, но прекрасным и еще обнадеживающим прошлым связан Андреевский монастырь у персонажей двух исторических романов "Иван Грозный" Валентина Костылева и "Царское посольство" Всеволода Соловьева. В романе "Иван Грозный" с ним связано детство боярина Никиты Колычева. Местонахождение покровительствуемого его семьей монастыря над Москвой совпадают с высоким положением семьи боярина в давние времена. Пребывание в родных местах, особенно после разыгравшегося бурана (ассоциируемого героем с пережитыми несчастьями), делает возможным второй шанс, надежду на восстановление социального положения, возвращение благополучия.
В романе "Царское посольство" Всеволода Соловьева Андреевский монастырь - средоточие высочайшей образованности, учреждение, позволяющее своим воспитанникам наравне общаться с венецианским дожем и другими верховными лицами не только с точки зрения знания языка, но и уровня социального развития. Подобный уровень тем ценнее, что он сминает традиционные представления старого боярства и духовенства, заставляет завидовать и возмущаться.
Только в прошлом веке, на руинах невозвратимого прошлого, удалось соорудить подобие лестницы в будущее, начать широкомасштабное строительство в Москве, символом которого стали сталинские высотки. ("Ленинские горы", Песня строителей "Звездочка", Песня молодых строителей, "Годы молодые").
Волшебными, важными, глубоко личными отображаются Воробьевы горы в воспоминаниях Ивана Панаева, когда он пишет об отношении к Москве Загоскина. О любви к ним пишет Евгений Долматовский. Сильные чувства страшатся разлук, одно предчувствие или мысль о возможности которых леденит - подобные отсветы отображаются в стихотворении Георгия Адамовича "Воробьевы горы".
Мамонова дача стала приютом для совершенно разных людей, принадлежащих к XIX и XX векам, оказавшихся в несопоставимых обстоятельствах. Единственное общее для них - оставленный след в истории. Один из них оставил свой след в истории и литературе, второй в физике и в мемуарной литературе о себе. Но если Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов на Воробьевых горах уже не мог заниматься какой-либо деятельностью - ни политической, ни строительной, ни творческой, то Лев Давидович Ландау пережил здесь всплеск своей научной активности.
Упоминаемый в пушкинском "Рославлеве" и известный собственными виршами Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов - человек выдающийся. Для филологов его творчество - часть декабристского поэтического и публицистического наследия. Для историков и политологов - он основатель "общества русских рыцарей", впоследствии ставшего основой для "Северного общества" декабристов. Для архитекторов и искусствоведов - владелец усадьбы и активный строитель в селе Дубровицы. Став жертвой своего огромного состояния и алчности родственников, Матвей Александрович превратился в вынужденного затворника усадьбы "Васильевское" на Воробьевых горах. Тридцать лет заточения - срок проживания здесь Дмитриева-Мамонова. Далее следует "Мадригал.
Проводя параллель с Монмартром, вспомним о французском поэте-романтике - Жераре де Нервале - его перевод на французский язык первой части "Фауста" привел в восторг самого Гете. Как и Дмитриев-Мамонов, конец жизни он провел в состоянии, болезненном и не склоняющим к творчеству, уйдя из нее недалеко от своего последнего пристанища - особняка под названием "Замок туманов" на Монмартре.
Лев Давидович Ландау для нас не только физик, но и вдохновитель воспоминаний и эпиграмм. Институт физических проблем с любовью описан его племянницей- Майей Бессараб в книге "Страницы жизни Ландау". Коллега Льва Давидовича - Александр Соломонович Компанеец сохранил для нас зарисовку из повседневности Института - "Дау на семинаре". В своих мемуарах "Как мы жили", супруга физика просто называет это время - счастьем.
Косвенным образом Воробьевы горы упоминаются в гимне Олимпиады 1980 года, написанном Николаем Добронравовым и Александрой Пахмутовой. Они стали тем самым "сказочным лесом", в который улетел Миша, и где его нашли после отшумевших празднеств.
В романе Дмитрия Балашова "Симеон Гордый" действие начинает разворачиваться на Воробьевых горах, словно с нуля, из безопасного места. Подобная межстрочная характеристика дублируется уже буквально в процессе рассказа, - Воробьева, по Балашову, "мор не достигал", тогда как в Кремнике - Кремле, вплоть до удара морозов черная смерть косила людей. Для справки, - согласуясь с "Кембриджской историей болезней", пандемия выкосила от 30 до 50 % населения Азии и Европы. Чем не рай, защищающий от внешних бед всех тех, кого приютил?
Вернуться в рай, вспомнить молодость стремится лирический герой Осипа Эмильевича Мандельштама в 1931 году, тревожащийся о невозможности "увидеть грядущее", так как ему с "каждым днем дышать труднее".
На месте современного метромоста в романе "Коронация" находится декоративный висячий мост, рядом с которым происходит встреча Линдта - Эмилии с Фандориным и Зюкиным, оканчивающаяся летальным исходом для первого персонажа и бесполезной передачей записки, влекущей за собой очередной личный крах для второго. Третий так и будет цепляться за то самое невозвратное, твердя себе, что Линдт - это Линдт, а Эмилия - это Эмилия, и негоже по покойнице муравьям ползать.
В романе Дмитрия Глуховского "Метро 2033" славное прошлое и возврат к нему - удел не только одной конкретной станции метро, но и всей Сокольнической линии.
На Воробьевых горах литературные персонажи и лирические герои не только впадают в ностальгию по прошедшему, они пытаются предотвратить потерю рая, предпринять ряд мер по выруливанию к светлому будущему, направить на этот путь других. В этой области оставили свой след Лев Толстой ("Юность") и Борис Пастернак ("Воробьевы горы"). Илья Григорьевич Эренбург в книге "Люди, годы, жизнь" рассказывает о регулярных собраниях "в лесочке" на Воробьевых горах, предназначенных для обсуждения связей, листовок и другой революционной деятельности, ведущей человечество и страну к широким горизонтам . Попытка, само собой, не гарантирует успех, к какому бы раю она не тянула. В этом могла убедиться Надежда Крупская ("Воспоминания о Ленине"), но не случилось.
У широколиственного леса на Воробьевых горах есть общее с такими далекими виноградниками Монмартра. Они уцелели, несмотря на предполагавшуюся застройку, Воробьевы горы - благодаря оползням и государственной природоохранной политике, виноградники Монмартра - благодаря Франсиско Пульбо - иллюстратору и филантропу и его друзьям, возобновившим посадку виноградных лоз.
В художественной и публицистической литературе отразился облик врача Федора Петровича Гааза, работавшего на Воробьевых горах в больнице при пересыльной тюрьме. Его следы можно встретить у Федора Михайловича Достоевского в "Идиоте", у Льва Зиновьевича Копелева в очерке "У Гааза нет отказа", изданном от имени Булата Шалвовича Окуджавы. При жизни его деятельность вызывала насмешки и снисходительность, после его смерти - стала легендой.
Обстоятельства клятвы на Воробьевых горах подробно описаны в "Былом и думах" Александра Герцена. Она запомнилась юным Саше и Нику на всю жизнь, а Воробьевы горы превратились в "место богомолья".
Возвращаясь к параллели с Монмартром, надо признать, что клятва была произнесена на символическом месте и оказалась продублирована клятвой Александра Лежанти и Юбера Роо де Флери. Только Александр Герцен и Николай Огарев клялись бороться за свободу на месте строительства храма в честь победы над французским захватчиком, а Александр Лежанти и Юбер Роо де Флери принесли обет построить храм в память о жертвах франко-прусской войны, завершившейся крахом Франции и потерей ею Эльзаса. Знаменитая клятва и ее итоги отразились в стихотворении Евгения Евтушенко "Воробьевы горы", грустящее о видимости, но неосуществимости свободы, борьба за которую велась так долго, для окружающих и утверждающем внутреннюю свободу автора.
В романе "Иван Грозный" Валентина Костылева описан ужас захвата и поджога Москвы крымским ханом Девлет-Гиреем. Покорение города тем более страшно, что захватчик любуется "дымящимися головешками на пространстве тридцати верст" с Воробьевых гор - символа не государственного, но традиционного, поэтического.
С левого берега реки Москвы, по Михаилу Юрьевичу Лермонтову ("Панорама Москвы"), Воробьевы горы кажутся "одетыми голубым туманом", т. е. нездешними, сказочными, нереальными. Сюда во сне возвращаются мысли Ивана Козлова, о чем свидетельствует стихотворение "По возвращении из путешествия". Сон отражает либо то, что страшит, либо то, что манит, но не приближается. Снова перед нами сказочный рай, которыми мнятся творцам Воробьевы горы, детство и радость. У Льва Николаевича Толстого в "Войне и мире" сюда приезжали в далеком детстве Пьер Безухов и Николай Ростов. На Воробьевы горы смотрит Пьер, уже будучи во французском плену и повзрослев. Поднявшись по лестнице, мы с вами увидим ту же картину, только 200 лет спустя. В двадцатом веке на нашем месте регулярно оказывались персонажи Трифоновских "Студентов", любовавшиеся отсюда на ночную Москву и говорившие "о многом, о разном, больше всего - о людях".
Смотровая площадка стала водоразделом между прошлым героев романа Михаила Афанасьевича Булгакова "Мастер и Маргарита", выстраданным и полностью зависящим только от них и чудесным будущим, дарованным силами мистическими, которые захватили персонажей навсегда, о чем Воланд говорит прямо
Главное здание университета оставило след в литературе - персонажи, получившие и заслужившие диплом, провели здесь самое пронзительное время своей молодости, а кто-то успел заложить основы для дальнейшей научной карьеры. Маргарита Алигер в цикле "Ленинские горы" считает, что науке предстоит "большое плаванье", а Дмитрий Руденко ("Станция Университет"), Екатерина Завершнева ("Высотка") и Анна Коростелева ("Цветы корицы, аромат сливы") отправляют персонажей учиться (как случайно, так и запланированно) и купаться в романтике и радости.
С невозвратным в стабильности и оттого благодатным временем рифмует Воробьевы горы уже упоминавшийся Осип Эмильевич Мандельштам в стихотворении "На розвальнях, уложенных соломой". Его лирический герой ясно видит Смутное время, отсутствие каких бы то ни было устоев, что всегда жутко для традиционного сознания. Сам храм Троицы Живоначальной, упоминаемый в стихотворении, пережил и Смутные времена, и Отечественную войну 1812 года, и перепитии ХХ века благополучно, - устояв, сохранив элементы и перестроек и основы, датирующейся 1811 годом. В этом он родственен церкви святого Петра на Монмартре, сбереженной временем сквозь все модификации и реставрации с начала XII века и также дошедшей до наших дней.
Надежды на возвращение счастья и спокойствия связаны в повести Ивана Шмелева "Лето Господне" с рестораном Крынкина на Воробьевых горах. Персонажи посещают его, чтобы отдохнуть от "трескотни" поздравляющих с выздоровлением гостей. Для Валентины Ходасевич крынкинский ресторан - счастливое прошлое, в которое можно вернуться только через картины Кустодиева, а для Ильи Шнейдера - "развалины старого мира, разгульное заведение старой Москвы" - основа для светлого будущего.
Предлагавший свежие ягоды круглый год и развлекавший посетителей ресторан Крынкина дублируется на Монмартре кабачком "Матушка Катерина", породившим все современные бистро, благодаря казакам-посетителям.
Можно подытожить, - в жизни каждого человека, народа, семьи, список бесконечен, - есть место для рая, той точки, места, мгновения, где и когда все хорошо, но именно нахождение в этой точке мешает дальнейшему развитию. Рай всегда должен быть потерян для обретения пути к горизонту и личностного роста, на нем приобретаемого. Крупица стремления к знаниям, оброненная в Андреевском монастыре, притянула на Воробьевы горы Президиум Академии наук и главное здание университета, попытка строительства Международного Красного стадиона сменилась видом Лужников на другом берегу. Лишь покинув рай, чтобы под ним не подразумевалось, человек становится личностью с правом выбора, а не только оживляющим окрестный пейзаж созданием.