Найджел Джонс 'Розы, алые как кровь' //Тауэр. Эпическая история Лондонской крепости.
В августе 1453 года всегда слабый разум Генриха VI окончательно дал слабину. Он сошел с ума, перенеся 'внезапный испуг'. Начало приступа могло оказаться неожиданным, но в свете монаршего прошлого едва ли было удивительным. Дед Генриха по материнской линии, Карл VI Французский, также имел припадки безумия, страдая от опасной мании, что состоит из стекла. Хотя точно определиться с диагнозом болезни Генриха сейчас невозможно, ее описание предполагает, - ген душевной неустойчивости передался через мать короля, Екатерину де Валуа. Приступ привел Генриха в положение паралитического оцепенения, - вероятно, кататоническую депрессию или шизофрению - неспособность даже тронуться со стула, где он сидел. В данном печальном состоянии монарх оставался на протяжении следующих восемнадцати месяцев.
К тому моменту, когда Генриха поразила хворь, политическая ситуация быстро достигла точки, когда две партии - придворная и рода Йорков - размежевались настолько резко, что одна лишь сила могла предоставить выход. Время от времени соперники приходили к согласию, только ненадолго устраивая перемирия, перебивающие тайную наследственную вражду. Подобная минута наступила в мае 1451 года, в котором член рода Йорков, Николас Янг, один из депутатов от Бристоля, подал прошение в Палату Общин - официально назначить для бездетного Генриха наследника. За дерзость Янга заключили в Тауэр.
В течение года обе стороны искали себе преимуществ, понимая, - вечно избегать столкновения не получится. Среди преданнейших сторонников короля находились его юные сводные братья, Эдмунд и Джаспер Тюдор. После смерти в 1422 году Генриха V, вдова монарха, Екатерина Валуа осталась одна, являясь здоровой молодой женщиной в самом расцвете жизни. Она не долго пребывала в одиночестве. Оуэн Тюдор, привлекательный юный уэльсец неясного происхождения, стал Хранителем ее Гардероба. Согласно романтическим слухам, Оуэн добился внимания королевы споткнувшись в невозможно пьяном виде и упав Екатерине на колени. Заинтересовавшись, она проследила за ним во время того, как Оуэн плавал обнаженным, положила на увиденное глаз и, в конце 1420-х годов, тайно сочеталась с Тюдором узами брака. Пусть и встретив при дворе неодобрение, союз между королевой и простолюдином был счастливым, дав рождение шести детям. Вслед за смертью Екатерины в 1437 году Оуэн вернулся в тень, но два его старших сына, Эдмунд и Джаспер, унаследовали отцовское обаяние и завоевали милость Генриха VI и королевы Маргариты.
5 января 1453 года Тауэр стал сценой великолепного действа, когда король возвел своих сводных братьев в графский титул. Эдмунд превратился в графа Ричмонда, а Джаспер - в графа Пембрука. Холодным зимним днем два свежеиспеченных вельможи были с благодарностью облечены в дорогие меха и одеяния из золота и бархата, вместе с которыми получили соответствующие их новому социальному положению земли и доход. В течение данных рождественских праздников дело Ланкастеров упрочилось еще сильнее, - это случилось, когда королева Маргарита в конце концов забеременела. После убийства Саффолка ее фаворитом стал новый глава клана Бофоров - Эдмунд, второй герцог Сомерсет. Милость проявлялась настолько явно, что слухи обвинили его в отцовстве рожденного Маргарет в октябре сына - и это после семи лет бесплодного брака с очевидно асексуальным и пуритански настроенным Генрихом.
Отчаявшись скрыть состояние монарха, королева решила прибегнуть к окольным путям, молча взяв супруга и тайно отправив в Вестминстер, - ждать появления на свет ее ребенка, состоявшегося 13 октября. Маргарет благополучно подарила жизнь здоровому мальчику, которого назвала Эдуардом. Однако, демонстрация младенца Генриху не повлекла никакой реакции, - он мельком взглянул на малыша и тут же снова опустил глаза. Отныне скрывать королевскую болезнь не представлялось возможным. Пока монарх не назначил Эдварда наследником, необходимо было объявить положение регентства. Совет по вопросу о регентстве собрали в надлежащее время. И герцог Йорк, наконец, сделал свой ход.
В декабре 1453 года, после того как спикером от Палаты Общин поставили союзника Йорка, сэраУильяма Олдхолла, и Лондон наводнили вооруженные сторонники йоркистов, Общины обвинили Сомерсета в совершении государственной измены. В тот же день он последовал по уже протоптанной Саффолком дорожке в Тауэр. Тем не менее, в течение нескольких часов королева приказала освободить своего фаворита, и Сомерсет покинул крепость, направившись в принадлежащий ему в Блэкфрайарз дом. Известие об его освобождении мгновенно распространилось, после чего толпа приверженцев Йорка осадила и разграбила резиденцию Сомерсета. Герцог едва сохранил жизнь, уплыв по реке на барже назад - под укрытие безопасных стен Тауэра.
Королева Маргарет потеряла всякую надежду помешать Йорку стать регентом. С любой точки зрения - наличие королевской крови, послужной список умелого администратора и положение самого могущественного вельможи в государстве - он обладал всеми полномочиями управления вместо потерявшего рассудок монарха. Но для Маргарет на кону стояли собственное будущее и будущее только что рожденного ею ребенка. Если Йорк займет когда-нибудь принадлежащее супругу королевы место, получится ли его оттуда сместить? Генрих может никогда не поправиться, наследник монарха - беспомощный ребенок, ее главный сторонник, Сомерсет, находится в Тауэре, а саму Маргарет повсеместно ненавидят. Все, что у нее осталось - поддержка тех дворян, - а их в Совете насчитывалось большинство - которые не имели никакого желания вручать Йорку королевские права, и собственная стойкая воля. На протяжении нескольких месяцев она вела отчаянную тыловую борьбу, дабы либо самой сделаться, либо назначить Сомерсета - снова вызволенного из Тауэра - законным регентом. Но хотя множество вельмож подозревали в Йорке династическое честолюбие, они не хотели подпасть под руководство высокомерной и властной иностранки. В марте 1454 года Йорк стал Попечителем королевства.
Первым шагом Йорка стала повторная отправка Сомерсета в Тауэр. Что важно, когда стражники явились его арестовывать, то обнаружили герцога в покоях королевы. Пусть и не имея возможности воспрепятствовать задержанию Сомерсета, бесстрашная Маргарет приложила все усилия, чтобы показать свою непрекращающуюся преданность фавориту, регулярно посещая герцога в Тауэре. Йорк отправил королеву назад, заставив вместе с сыном присоединиться к Генриху в Виндзорском замке, пока он приводил смятенное государство в порядок. Поддерживаемый могущественным семейством Невиллов, возглавляемым графом Солсбери, которого регент сделал канцлером, и сыном Солсбери, графом Уорвиком, Йорк обеспечил себе хорошее начало, безжалостно сократив придворные расходы и поехав на север, чтобы снести головы воюющим кланам Невиллов и Перси. Пребывая там, он заточил своего непостоянного юного зятя, герцога Эксетера, потомственного коменданта Тауэра, в замок Понтефракт. Это стало наказанием за восстание, к которому Эксетер примкнул в прошлом году в Йоркшире. Предпринятая мера, хотя и доказала достойную восхищения беспристрастность, повлекла прискорбные последствия, в грядущей борьбе сделав герцога пылким противником династии тестя и страстным сторонником ланкастерцев.
Вернувшись в Тауэр, Сомерсет принялся ожесточенно строить планы, добиваясь утраченных свободы и влияния. Согласно йоркистским новостям, он даже из подземелья вербовал монахов и моряков в качестве шпионов, выясняя, кто остался верен ему и кто отклонился в направлении лагеря Йорков. Те же новости утверждали, сторонники Сомерсета сняли в окрестностях Тауэра жилье, намереваясь захватить крепость.
А потом на Рождество 1454 года в Виндзоре король Генрих, словно Рип ван Винкль, очнулся от пережитого им долгого оцепенения. Выздоровление стало неожиданным настолько, насколько таковым было и случившееся в прошлом году начало безумия, нежеланной для Йорка, но прекрасной для придворной партии новостью. Как только король продемонстрировал признаки возвращения сознания, к нему снова принесли сына. На этот раз Генрих выразил восхищение и изумление, приписав отцовство принца Эдварда Святому Духу. Случившееся восприняли доказательством королевских 'полного выздоровления...и любви ко всему миру, желания монарха, дабы его примеру последовали и все остальные вельможи'. Но, несмотря на радость короля от собственного восстановления, как замечает историк Р. Л. Стори, - 'Если помешательство Генриха было трагедией, то излечение суверена обернулось национальной катастрофой'.
Из штольни безумия Генрих всплыл лишь тенью уже ослабевшего человека прежде в нее нырнувшего. Являясь раньше слабым, сейчас он превратился в немощную марионетку любой завладевшей бы им партии. Благочестивый и живущий исключительно в своей реальности прежде, король казался теперь крайне запутавшимся в личных мечтах и привязанностях. Стабильным также не оказалось и исцеление. Безумие будет периодически возвращаться до конца грустной жизни монарха, и с тех пор Генрих станет пустой оболочкой под одеяниями властелина, королем только по названию и жалким ничтожеством с манипулируемой волей. Чтобы показать результат выздоровления, 9 февраля 1455 года Генриха прилюдно поставили перед Парламентом. Он немедленно освободил Йорка от обязанностей попечительства, вернув полномочия соратникам Сомерсета. Неделей позже, 16 февраля, из Тауэра был выпущен Сомерсет, а из Понтефракта - герцог Эксетер. Йорк мрачно решил, что с вернувшимися на коня и задумавшими ответный разгром противниками, спасти и его, и королевство, может лишь крайняя жестокость.
В самом начале мая Маргарет и Сомерсет выпустили от имени Генриха воззвания к всем преданным ему лордам собраться в Лестере, в сердце ланкастерских земель, для обширного совета, подтвердившего бы верность монарху и сбросившего бы йоркистских вельмож (туда не приглашенных) в глубокую тьму.
Прослышав о сборах, Йорк, Солсбери и Уорвик нанесли упреждающий удар. Они выдвинулись на юг с войском, насчитывающим около 6 тысяч человек и устроили засаду превосходящей их численно придворной партии у Сент-Олбанса, что в 20 милях севернее Лондона. Последовавшее столкновение являлось скорее, хотя и довольно жестокой, но потасовкой, нежели настоящим боем. Потрясенный аббат Уитэмстейд засвидетельствовал свои впечатления о резне из Сент-Олбанского аббатства: 'Я видел, как один человек упал и разбил себе голову, другой при падении - сломал руку, третий опустился на землю с перерезанным горлом, а четвертый - с пронзенной кинжалом грудью. Таким образом, трупами была заполнена вся улица'.
Летели стрелы, одна из них нашла мишень в шее короля Генриха. Пока раненый монарх обрел убежище в хижине дубильщика, чтобы ему перевязали рану, королевский знаменосец покинул стяг властелина и бежал. Тем временем, на улице Святого Петра герцог Сомерсет делал последнюю остановку поблизости от постоялого двора 'Замок'. Как и обреченный герцог Саффолк, Сомерсет вспомнил о встрече с предсказателем, пообещавшим вельможе, что тот погибнет у стен замка. Сейчас он бросился из трактира наружу, но очутился в кругу противников, убив из них четверых, прежде чем его поразил удар топора.
Смерть Сомерсета положила борьбе финал. Что было знаменательно в сражении при Сент-Олбансе, так это не число убитых - около сотни - но их социальное положение. Одержавшие победу йоркисты умышленно вырезали руководителей придворной партии, как в пылу битвы, так и в хладнокровии процесса последовавших событий. Помимо самого герцога Сомерсета погибли глава рода Перси - Генри, второй герцог Нортумберленд, и Томас, лорд Клиффорд, северный враг Невиллов. В конце резни Йорк, Солсбери и Уорвик разыскали короля и склонились перед ним в притворной покорности.
Расплатой Йорку за нанесенный удар стало отбрасывание его с примкнувшими к нему союзниками на противоборствующую королю сторону. Взысканная цена оказалась велика. Пролитая при Сент-Олбансе кровь разъела в правящей элите Англии опасную трещину. Защищающий помазанного монарха запрет был разрушен, а павшие в сражении оставили готовых продолжить кровавую рознь сыновей и наследников. Трио глав йоркистов столкнулось с квартетом молодых ланкастерцев, новым поколением пылких юнцов, мечтающих отомстить убийцам своих предводителей. Двадцатилетний Генри Бофор, новый граф Сомерсет, пережил Сент-Олбанс, невзирая на настолько тяжелые ранения, что его пришлось увозить на телеге. Там же присутствовали и новый Генри Перси, граф Нортумберленд, новый лорд Клиффорд, зверски злой девятнадцатилетний парень, решивший отомстить за отцовскую гибель настолько яростно, что это приобрело ему прозвище 'Почерневшего лицом Клиффорда' или, еще проще, - 'мясника', и равно ожесточившийся герцог Эксетер.
Вдохновительницей этих юных кровных родственников равной им по жестокости была лично королева Маргарет. Горя желанием отомстить за убийство Сомерсета и унижения, причиненные ее мужу, она вместе с маленьким сыном объехала всю страну, поднимая сторонников Ланкастеров. Сам Генрих, в противовес жене, приложил все усилия для сохранения мира, собрав соперничающие группировки в январе 1458 года в Лондоне - для безмятежного совещания. 25 марта объявили 'Днем Любви', в который заклятые враги должны были продемонстрировать свою вновь обретенную дружбу. Зрители необычной процессии видели, как король Генрих ведет королеву и Совет через весь город к собору Святого Павла. Плечом к плечу проходили - Солсбери и Сомерсет, Уорвик и Эксетер, и, противоестественнейшая из пар, сопровождаемая герцогом Йорком королева Маргарет - с учетом всех рыцарских соображений. Результаты сохранились едва ли дольше последних отзвуков прозвучавшей в старом соборе службы. Ее продолжили пир и турнир в Тауэре. Главной дамой стала сидящая на высоком троне среди зрительских мест королева Маргарет. Прежде чем прогремел список готовых сразиться насмерть, рыцари церемонно приветствовали государыню. Уже скоро данный список обретет плоть и кровь на поле боя.
Хотя большинство лондонцев непоколебимо придерживались йоркистских воззрений, королевский Совет с преобладавшими в нем ланкастерцами осуществлял контроль над Тауэром, где были, как и в дни накануне Азенкура, тысячами собраны луки и стрелы из монаршего оружейного склада. Разница заключалась в том, что в этот раз предполагаемыми мишенями являлись такие же англичане. Следующий круг нарастания степени противостояния открыли ланкастерцы, перехитрившие йоркистов и отправившие троицу их руководителей в изгнание. В большинстве состоящий из них Парламент осудил Йорка, Солсбери и Уорвика как предателей и конфисковал принадлежащие им имения.
Но йоркисты не восприняли то, что их претендента положили на лопатки. В январе 1460 года Уорвик, капитан Кале, совершил налет на Сэндвич в Кенте. Напавшие в процессе триумфа отбуксировали флот, который для приступа Кале собрали ланкастерцы. Уорвик стал вдохновителем другого приступа. Тем не менее, в этот раз он намеревался остаться на своем месте. Передовой отряд вел его младший дядя и соратник, Уильям Невилл, лорд Фальконберг, меньший брат Солсбери. Фальконберг овладел Сэндвичем и удерживал в качестве плацдарма.Уже 26 июня Уильям Невилл получил подкрепление в количестве двух тысяч человек от Солсбери, Уорвика и юного Эдварда, графа Марча, старшего сына Йорка. Это было вторжением. Собирая по ходу продвижения людей, йоркисты двинулись на Лондон.
Ворот столицы они достигли ко 2 июля. Городские старейшины разрешили пришедшим войти, однако те пару дней медлили, накапливая силы. Лондонские купцы одолжили бунтовщикам около тысячи фунтов стерлингов, вдобавок йоркисты завербовали еще больше народа, прежде чем отправиться на север - искать пребывающего в принадлежащих ланкастерцам центральных графствах короля Генриха. Перед пришельцами устояла лишь одна крепость в Лондоне - Тауэр. Осаждать ее Уорвик назначил своего старого отца, Солсбери, с двумя тысячами солдат. Тауэр защищал равно пожилой управляющий, Томас, лорд Скейлз, который находился там еще во время восстания Джека Кеда.
Скейлз вызвал в Тауэр нескольких ланкастерских вельмож - лорда Хангерфорда, де Весси, Ловелла, де Ла Варра и графа Кендала - вместе с женами и домашними - для их же безопасности. Там также оказалась Анна, герцогиня Эксетер, супруга отсутствующего коменданта. Должно быть, она испытывала довольно противоречивые чувства относительно грядущей осады, - являясь старшей дочерью герцога Йорка, дама состояла в браке с непостоянным человеком, фанатично преданным ланкастерцам. Таковыми представлялись жестокие формы выбора, навязываемые гражданской войной разделяемым семьям. Тем не менее, старый лорд Скейлз не имел и толики сомнений в своих предпочтениях и преданности. Из взятой в королевском оружейном складе пушки он открыл с укреплений Тауэра прямой сплошной огонь по улицам йоркистского Лондона.
Среди находящихся в арсенале Скейлза средств был вид химической войны, известный, как 'греческий огонь' или 'дикий огонь', первоначально разработанный в Византийской империи. Средневековый напалм, 'дикий огонь', являлся ужасающей смесью зажигательных материалов, вероятно, включающих серу и нефть, распыляемых из сифонов. Дикий огонь воспламенял все, чего касался и, впитываясь в кожу своих несчастных жертв, вспыхивал даже ярче, если его пытались залить водой. Это стало первым разом, когда орудия Тауэра, не упоминая о жутких огнеметателях, обратились против лондонцев, и их страх и гнев на жестокость Скейлза были несказанно мощны. Старый управляющий использовал свирепые военные методы, которым научился во Франции, где англичане часто применяли подобную тактику, усмиряя враждебных к ним местных жителей. Его поступок, однако, не был тем, что рожденные в свободе лондонцы ожидали от своих лордов и господ, поэтому они задумались об отмщении.
Скейлз обладал уверенностью, - он сумеет устоять перед осадой Солсбери, пока король Генрих не вернется в столицу, разбив йоркистских повстанцев. На 'дикий огонь' Скейлза Солсбери ответил, разместив на южном берегу Темзы, в Саутварке, дивизион и начав разрушать южную стену Тауэра снарядами, 'раскалывая укрепления на множество частей'. Но пока отзвуки противостоящего друг другу обстрела печально раскатывались вдоль Темзы, а лондонцы принимались искать убежище от бомбардировки, на берегах другой реки дело ланкастерцев пришло к краху. У Нене, в Нортгемптоне, дезертирство вероломного ланкастерского вельможи, лорда Грея, и утихомиривший ланкастерские орудия внезапный ливень сильно поспособствовали йоркистам в одержании победы. Коротко говоря, просидевший сражение в своей палатке беспомощный король Генрих попал в руки врага.
Нортхэмптон окончательно определил судьбу Тауэра и его решительного управляющего. Лорд Скейлз продержался в течение двух недель и, хотя он в избытке обладал находящимся в королевском арсенале оружием, значительное количество принятых в крепости дам-ланкастрианок заставило защитника цитадели расходовать запасы продуктов с максимальной осторожностью. Более того, громкие жалобы женщин во время ударов о стены Тауэра вылетавших из пушек Солсбери снарядов только подрывали боевой дух гарнизона. Последней соломинкой на чаше для Скейлза стало прибытие в Лондон в качестве пленника йоркистских захватчиков короля Генриха. 19 июля он объявил о капитуляции.
Хотя условия сдачи Тауэра обещали, - верные Ланкастерам пребывающие внутри вельможи и дамы свои жизни сохранят, представители гарнизона рангом скромнее подобных гарантий не имели. Пылая после одержанной победы жаждой мести, Уорвик в зале Гильдий вынес приговор членам окружения в крепости герцога Эксетера, которого считал виновным в создании заговора с целью своего убийства после 'Дня Любви'. Их повесили, отправили на дыбу, а затем четвертовали в местечке Тайберн. Скейлз также не избежал возмездия за открытый по Лондону 'дикий огонь'. На следующий после капитуляции Тауэра день он отплыл вверх по реке, дабы обрести убежище в Вестминстерском аббатстве. Однако лодочники Уорвика его узнали, загнали в угол, вынудили покинуть баржу и расправились со Скейлзом на южном берегу - в Саутварке. Тело старого вояки, лишенное одежды и 'голое, словно червяк' оставили на ступенях монастыря Святой Марии из Овери (сейчас Саутваркский собор). Похороны посетили Уорвик и граф Марч, отдавшие приказы о прекращении подобных насильственных действий.
Установили еще одно временное перемирие. Согласно одобренному Парламентом Акту о согласии, герцог Йорк становился несомненным наследником Генриха. Тем самым данный акт лишал наследства маленького принца Эдварда, и не представлялось возможным, чтобы королева Маргарет с этим смирилась. В действительности, указанная неистовая и напористая дама после Нортхэмптона занималась сбором войска - в Шотландии и на севере страны. К Маргарет присоединился Сомерсет с еще одной ланкастерской армией, поднятой на юго-западе королевства. Их общие силы, состоящие из 20 тысяч человек, сконцентрировались в Йорке. Герцог Йорк не мог не знать о появившейся угрозе. Поспешно забрав из Тауэра орудия и оставив Уорвика для защиты Лондона, он двинулся на север с войском около 5 тысяч человек. Герцога сопровождали граф Солсбери и его второй сын, восемнадцатилетний Эдмунд, граф Ратленд. Старшего сына, Эдварда, графа Марча, Йорк послал на подъем еще большего количества людей среди своих арендаторов в Уэльской Марке. Принятое решение заложило основу его собственной гибели, но зато спасло жизнь будущего короля.
Рождество 1460 года Йорк, Солсбери и юный Ратленд встретили в замке Сандал, что за пределами Уэйкфилда в западном Йоркшире, не догадываясь, как ланкастерцы, численно их превосходящие почти четыре к одному и руководимые заклятым врагом герцога, Сомерсетом, быстро приближаются к ним со стороны Понтефракта. Захваченные врасплох во время запасания продуктами и топливом йоркисты потерпели разгром. Ланкастерцы вышли из устроенной в лесу западни и окружили противника с трех сторон, 'словно рыбу сетью'. Около 1-2 тысяч человек погибли в течение минут. В числе жертв оказались сам Йорк и его молодой сын Эдмунд Ратленд, убитые Джоном 'Почерневшим лицом' лордом Клиффордом, произнесшим, согласно Уильяму Шекспиру 'Клянусь Господней кровью, твой отец умертвил моего (при Сент-Олбансе), поэтому я умертвлю тебя и всю твою родню'.
Клиффорд отправил голову Ратленда присоединиться к голове его отца, которая в бумажной короне - в насмешку над притязаниями последнего на трон - была помещена на Миклгейтской заставе, одних из древних воротах города Йорка. Здесь отец и сын вскоре дождались головы старого графа Солсбери, схваченного и казненного в Понтефракте на следующий после битвы день. Молодые ланкастерские лорды - Сомерсет, Нортумберленд, Эксетер и Клиффорд - отомстили за гибель своих родителей. Но празднование их победы продлилось недолго.
Факел дела йоркистов сейчас также перешел в более молодые руки. Уорвик крепко держал Лондон, Тауэр и несчастного короля Генриха. Юный Эдвард Марч, новый глава дома Йорков, шесть футов и три дюйма несравненного мужского обаяния, пронесся через всю Уэльскую Марку, собирая людей. Когда он услышал мрачные известия об Уэйкфилде, то ожесточил сердце. В отличии от отца, Эдвард сделает королевство своим - и очень скоро.
Своей первой победой молодой Эдвард в мгновение ока разметал уэльские силы ланкастерцев, предводительствуемые Джаспером Тюдором, графом Пембруком, сводным братом короля Генриха. Это произошло у деревушки под названием Мортимер Кросс, близ Херефорда. Джаспер покинул поле боя, но его пожилой отец, Оуэн Тюдор, основатель будущей династии Тюдоров, после сражения был обезглавлен. Старик посетовал, что 'голова, когда-то лежавшая на коленях королевы Екатерины, сейчас должна лечь на колоду палача'. Абсурдный штрих, местная сумасшедшая начисто вычесала из волос Оуэна кровь и окружила его отрубленную голову сотней свечей (в это время отмечали Сретение).
Утром в небе у Мортимер-Кросс, когда йоркисты вышли на битву, произошло редкое и тревожное атмосферное явление - паргелион. Отражающие солнечный свет высоко в слоях атмосферы ледяные кристаллы создали иллюзию появления трех солнц, вызвав среди суеверных солдат ужас. Эдвард быстро провозгласил, - три солнца представляют Троицу и несут знак, что их делу покровительствуют Небеса. В будущем он примет эмблему 'солнца в зените' вместе с йоркистской белой розой, как личную нашивку. При Мортимер Кросс сын Йорка сделал первый шаг на сцену, сиять на которой ему суждено вплоть до самой смерти два десятилетия спустя.
Тем временем в Йоркшире равно несгибаемая воительница, королева Маргарет, присоединилась к своей победоносной после Уэйкфилда армии, приведя с собой шотландских солдат. Огромная армия, в количестве 30-40 тысяч человек, вдоль Эрмин Стрит отправилась на юг - в направлении Лондона, грабя по пути имения Йорков и Невиллов. Кройлендская хроника сравнила их с полчищами сеющей опустошение саранчи. Приближение ланкастерцев вызвало в столице ужас. Уорвик лишил арсенал Тауэра последних военных средств, чтобы использовать взятое оружие против захватчиков, именно так южане видели северных соседей, чье произношение едва могли понять.
Среди ряда новых военных средств, взятых из Тауэра и использованных Уорвиком, были
Мощный дикий огонь, который покойный лорд Скейлз обращал на Лондон
'шипы', хитроумное приспособление из стали в форме морской звезды, оснащенное четырьмя острыми гвоздями, один из коих всегда направлялся вверх, предназначенный задерживать конных воинов
веревочные сети, длиной в 24 фута, щетинящиеся гвоздями на каждом узле и при раскидывании по земле создающие непреодолимое препятствие для всадников
огромные усеянные остриями щиты, называемые 'частоколами'. В них имелись лазейки для метания огня
пушки, стреляющие гигантскими стрелами с железными наконечниками.
Армия Уорвика, включая наемников из Бургундии, обладала маленькими пушками, пускающими огонь с плеча и представляющими собой ранний вариант базуки, взятый у северян. Лондонцы добровольно вызывались защищать свой город, поэтому вскоре Уорвик оставил столицу с ратью, почти сравнимой числом с войском ланкастерцев.
Новые военные приспособления Уорвика принесли ему мало пользы. Он добрался до Сент-Олбанса, только чтобы оказаться захваченным врасплох и разбитым на рассвете после тайного ночного похода ланкастерцами. После отданного сражению тяжелого дня Уорвик отступил - побитый, но не сломленный. Главный стратег ланкастерцев, наемный рыцарь по имени сэр Эндрю Троллоп, пал жертвой разработанных в Тауэре новейших технологий. Троллоп наступил на острый выступ шипа, но, вопреки такому удержанию на месте, позже хвастался, что убил пятнадцать пытавшихся объехать его людей. Присущую ей обычную жестокость королева Маргарет излила на двух взятых в плен йоркистов - лорда Бонвиля и сэра Томаса Кириэла. Рыцари находились за спиной охраняемого ими задерживаемого короля Генриха, которого Уорвик не подумал взять с собой при отступлении. Несчастный лишающийся разума монарх провел битву, сидя под деревом, напевая и смеясь в глубине собственного внутреннего мира. Его 'охранителей' привели к Маргарет и ее сыну, принцу Эдварду, кто, невзирая на юные семь лет, уже демонстрировал все признаки унаследования от матери кровожадных наклонностей. 'Мой добрый сын', - ласково обратилась к нему королева, - 'каким способом следует казнить этих рыцарей?' 'Им надо отрубить головы', - пропищал маленький принц, и так страшное злодеяние совершилось. Маргарет и Эдвард воссоединились с Генрихом в шатре лорда Клиффорда, но их семейная идиллия продлилась совсем немного.
Пока одержавшие победу ланкастерцы праздновали, грабя Сент-Олбанс, Уорвик объединил силы с Эдвардом. Поведение триумфаторов ужаснуло лондонцев, опасавшихся безвластия в случае свободного допуска в свой преуспевающий город неуправляемой вооруженной толпы. Маргарет встала перед дилеммой. С одной стороны, Лондон, а особенно Тауэр, являлись заманчивой наградой, обладая богатыми запасами артиллерии и технических военных новинок. С другой - с тех пор, как затосковавшие по дому шотландцы ушли, направившись на север и шатаясь от тяжести награбленного, армия Маргарет заметно уменьшилась, тогда как объединенные силы Эдварда и Уорвика лишь укрепились. Воспользовавшись временной передышкой, в процессе переговоров о спасении Лондона от мародерства, городские старейшины забаррикадировали от королевы столичные ворота.
Пока Маргарет сомневалась, Эдвард нанес свой удар. 26 февраля он с Уорвиком вошел в Лондон. Приветствуемый испытавшими облегчение жителями, молодой Йорк первым делом захватил Тауэр. Крепость станет его любимым местом жительства, - Эдвард будет наслаждаться отдыхом в ней с возлюбленными и закадычными друзьями, - но сейчас времени для безделья не было. Для того, чтобы обезопасить собственное положение, требовалось нанести решительное поражение ланкастерцам. Эдвард досконально исследовал Тауэр, ведя учет каждой пушке в его арсенале. Ленивый и сладострастный по природе, он мог в случае необходимости встряхнуться для лихорадочных действий, но только чтобы по прошествии кризиса снова впасть в праздность. Тем не менее, будучи умеющим вдохновлять полководцем, Эдвард обладал, вероятно, главнейшим для правителя качеством, - как и Оливер Кромвель он никогда не проигрывал битв.
Сейчас Эдвард знал, как поступить, и сделал определяющий шаг с решимостью скорее опытного государственника, нежели как девятнадцатилетний юноша, коим являлся. 4 марта он официально предъявил требования на корону, и никто в Лондоне их не оспорил. Влиятельные ланкастерские вельможи ушли вместе с Генрихом и Маргарет на север, и, выбирая между двумя Эдвардами - семилетним отпрыском Генриха и Маргарет и рослым 'солнцем Йорков', горожане не думали дважды, придя к выводу, что новый Эдвард IV - их человек.
Юный Йорк учредил комитеты боевого порядка, призывая туда каждого пригодного мужчину от 16 до 60 лет, и, спустя всего несколько дней, двинулся с огромной армией на север. Смотровые списки указывали, что почти 36 тысяч человек собрались в замке Понтефракт, где Эдвард сосредоточил 27 марта свой командный пункт. Ланкастерцы обладали даже большим, по сравнению с йоркистами, воинством, в которое созвали почти 42 тысячи добровольцев. Здесь присутствовали большинство из пригодных к сражению английских пэров - значительная часть (19 вельмож) все еще находилась на стороне Ланкастеров тогда, как за Йорков стояли лишь 8 лордов. Было ясно, грядущая битва окажется моментом истины, когда наружу беспрепятственно вырвется лютая семейная вражда, и великий династический вопрос пройдет проверку высочайшей пробы.
Последовавшая схватка при Таутоне явится самой масштабной, продолжительной и кровопролитной во всей английской истории, - превзойдя по учету понесенных потерь даже первый день на Сомме. В Вербное воскресенье 1461 года на высоком заснеженном плоскогорье к югу от Йорка огромное ланкастерское воинство встретилось с немногим уступающим ему йоркистским. Ознаменовавшись беспощадным сражением лицом к лицу, Таутон завершился тем, что йоркисты, под предводительством харизматичного Эдварда, сломали ланкастерские ряды и погнали их разрастающимся потоком, превращающимся в массу изрубленных тел, отчего прозрачная вода на три мили далее окрасилась алым. В резне погибло множество ланкастерских лордов, а представители королевской семьи - Генрих, Маргарет и маленький принц Эдвард, - как только известия о катастрофе до них добрались, - бежали из Йорка.
Кровавая баня при Таутоне имела решающий характер. Ланкастерцы были разбиты как в военном, так и в политическом отношениях. По словам биографа Эдварда IV, Чарльза Росса, 'для большинства англичан, включая преобладающее число баронов и джентри, стало сейчас благоразумным и реалистичным признать власть нового короля'. Заняв трон, Эдвард основал династию Йорков, заручившись при этом поддержкой значительной части страны - особенно на юге и на востоке. Тем не менее, его правление и отдаленно не могло похвастаться безопасностью. Свергнутая королевская семья и ее окружение, в том числе герцоги Сомерсет и Эксетер, нашли пристанище в Шотландии, где зализывали нанесенные им раны и готовили следующий ответный выпад.
26 июня покрытый победой Эдвард IV уже официально вновь вошел в Лондон, проехав по городским улицам среди приветствующей его толпы, пока не достиг Тауэра, в замке которого успели подновить королевские покои для их нового обитателя. Следующая ночь протекла в традиционном предшествующем коронации бодрствовании, - Эдвард возвел новых 32 человека в степень Рыцарей Купальни, подчеркнув, что хотя престол находится во владении нового владыки, правление Йорков будет характеризовать скорее преемственность, нежели коренные изменения. 28 июня сопровождаемый еще более многочисленными одобрительными аплодисментами, Эдвард преодолел путь из Тауэра к Вестминстерскому аббатству, дабы пройти там церемонию коронации. Его характер являлся любопытной смесью жестокости и склонности к примирению. Новый монарх мог быть совершенно безжалостен, если речь шла о противодействии врагам. Но, в то же время, он щадил некоторых из тех, кого казалось легко уничтожить. Это касалось даже человека, руководившего ланкастерстким воинством при Уэйкфилде, - убившего в процессе сражения его отца, брата и дядю, - при второй встрече у Сент-Олбанса и при Таутоне - Генри Бофора, герцога Сомерсета.
После Таутона Сомерсет возглавил сопротивление правлению Йорков в Нортумбрии, обосновавшись в мощных крепостях -в Алнвике - резиденции могущественной семьи Перси, - в Бамбурге и в Дунстанбурге - на побережье. Опять сменив владельцев, замки оставались шипом в боку у Эдварда, пока Сомерсет не сдал всю троицу в конце 1462 года, понимая, - его жизнь будет сохранена, и он сможет засвидетельствовать Эдварду свою преданность. Король оказался таким же надежным, как и монаршее слово. В действительности, даже лучше. Эдвард не только простил Сомерсета, он также проявил милость по отношению к другим членам семьи Бофоров. Суверен освободил из Тауэра, где он был заключен со времен Таутона, младшего брата Сомерсета, Эдмунда, и пожаловал щедрые ренты его матушке и зятю. Сам Сомерсет получил доступ буквально к королевской постели в Тауэре. У летописца Уильяма Грегори это вызвало полный изумления отчет.
'И король многое для него сделал, так многое, что он жил рядом с королем в собственной постели довольное число ночей, иногда выезжая вместе с монархом охотиться, тогда как Его Величество брал с собой не больше шести всадников, трое из коих, однако, являлись людьми герцога. Суверен очень его любил, но герцог под маской любезных восхвалений и слов задумал измену...'
Мысль о победившем и пережившим поражение полководцах из страшного прошлого Таутона, кутящих на одних и тех же простынях в Тауэре, может показаться странной, но для средневековых людей считалось нормальным делить постель, не подразумевая никаких сексуальных подоплек. В действительности, представляется очевидным, - Сомерсет разделял гетеросексуальные мачистские предпочтения Эдварда, и оба мужчины играючи преследовали представительниц прекрасного пола. Стоящая за поведением Эдварда политика была довольно ясной, - как и большинство могущественных сторонников дела Ланкастеров, Бофоры являлись достаточно достойными к привлечению их на свою сторону людьми. Основание приверженцев Эдварда среди знати продолжало оставаться слишком узким, чтобы чувствовать успокоение, поэтому поддержка Бофоров значительно укрепила бы его нахождение у власти.
Тем не менее, доставшаяся Сомерсету по наследству тяга к верности Ланкастерам показала себя сильнее, чем дружба молодых мужчин, основанная на общем пристрастии к охоте. Потакание Эдварда Сомерсету привело его ближайших союзников в ярость, среди последних присутствовали казначей короля, лорд Уильям Гастингс, и могущественный Уорвик. Происходящее не помешало монарху сильно привязаться к своему новому другу. Он взял Сомерсета и 200 относящихся к узкому кругу человек с собой на север, - в примирительную поездку по Йоркширу летом 1463 года. Королевский кортеж остановился в Нортхэмптоне, городке, который все еще не пережил страдания, нанесенные ему разграблением в 1461 году возвращающейся после Уэйкфилда и возглавляемой Сомерсетом ланкастерской армией. Когда местные жители обнаружили, что 'лживый герцог и предатель находится столь близко к монарху', их гнев не имел границ, и только Эдвард 'любезной речью и с огромным затруднением' спас Сомерсета от расправы. Король смягчил толпу бочонком вина и, пока горожане его распивали, отправил друга в безопасное место, отослав герцога в замок Чирк в Северном Уэльсе.
Несостоявшаяся Нортгемптонская народная расправа стала для Сомерсета катализатором. Предав однажды, сейчас он сделал это еще раз, призвав местных уэльских ланкастерцев взбунтоваться и восстановить на троне Генриха VI. Данный несчастный король после Таутона был оставлен женой на севере. Маргарет с принцем Эдвардом вернулась в свою родную Францию - собирать поддержку для ланкастерцев. Генрих сохранил горстку консервативно настроенных сподвижников в замке Бамбург, где к нему в начале 1464 года присоединился Сомерсет. Однако, их силы насчитывали не более 500 человек - осколок от разбитого при Таутоне войска.
У короля Эдварда не было шансов. Он знал, - снова захваченная Сомерсетом тройка мощных замков Нортумбрии - Алнвик, Дунстанбург и Бамбург - способна обеспечить ланкастерцам плацдарм для возвращения. Поэтому Эдвард обратился к оружейному складу Тауэра, разыскивая большие пушки, которые могут предоставить угрозе адекватный ответ. Из арсенала крепости забрали пять ее осадных орудий, названных Эдвард, Лондон, Ньюкастл, Дижон и Ричард Бомбардил. Пока эта огромная группа, предводительствуемая графом Уорвиком, медленно двигалась по грязным дорогам на север с помощью запряженных в телеги быков, его младший брат, Джон Невилл, был выслан вперед на разведку.
Невилл разгромил крошечную армию Сомерсета в процессе двух стычек у Хеджли Мур и у Хексама весной 1464 года. Герцога взяли в плен и без придворных проволочек обезглавили. Эдвард не совершит повторной ошибки и не станет вновь доверять Бофорам. Победителя вознаградили возведя в достоинство графа Нортумберленда, титул которого традиционно принадлежал заклятым соперникам семейства Невиллов на севере, побежденным ланкастерцам Перси. Когда Уорвик прибыл с осадным поездом на место, гарнизонам Алнвика и Дунстанбурга хватило одного взгляда на огромные пушки, взятые из Тауэра, чтобы сдаться, заручившись обещанием полного прощения без единого совершенного залпа. Бамбург же оказался крепким орешком.
Уорвик выслал герольда с предупреждением коменданту крепости, сэру Ральфу Грею:
'Если вы не сдаете эту драгоценность, которую король, наш благоговейнейший властелин, столь высоко ценит, тревожась, видя ее переходящей к его застарелым противникам в Шотландии, то ему очень хотелось бы получить вышеназванную крепость без предписываемых к тому разрушений. Поэтому, ежели вы пострадаете от направленного в стену сильного залпа, и стена эта будет повреждена, то данный ущерб будет стоить вашему коменданту головы. Наше предупреждение относится к каждому выстрелу из пушки и к каждой голове, держащейся еще на плечах, в пределах указанного замка'.
Высказанная суровая угроза не возымела действия. Как и Сомерсет, после Таутона Грей был вынужден покориться Эдварду, но лишь затем, чтобы в 1463 году возвратиться к своим прежним ланкастерским клятвам. Он знал, - предательство обойдется ему ценой жизни, - поэтому обреченно сражался. Нехотя, Уорвик отдал приказ открыть огонь из тауэрских пушек. Массивные чугунные орудия Ньюкастл и Лондон послали в стены Бамбурга ядра. Каменная кладка замка обрушилась в море одновременно с тем, как бронзовый Дижон, более современное орудие бургундского образца, четко ударило по спальне Грея, выбив часть кирпичей и лишив командира крепости равновесия. Пока Грей лежал без чувств, его представитель, Хамфри Невилл, согласился сдать твердыню в обмен на прощение и открыл противнику замковые ворота. Раненый Грей был перевезен в Донкастер и привлечен к суду, возглавляемому коннетаблем Англии, изощренно жестоким Джоном Типтофтом, графом Ворчестером, велевшим его немедленно казнить.
Король Генрих исчез более, чем на год, оставив после себя только несколько трогательных личных вещей, включающих корону и ложку. Его укрыли верные дворяне на севере, между домами коих он скитался, иногда, что свойственно такому благочестивому человеку, одетый ищущим убежища у религиозных людей монахом. В июле 1465 года беглый суверен скрывался в Уоддингтон Холле близ Клиттеро, что в Ланкашире, в доме семьи Темпест, опекаемый своим бывшим гравером и камергером, сэром Ричардом Тунстеллом. Однако, один из членов семейства, Джон Темпест, не разделял ланкастерские предпочтения родственников. Проинформированный вероломным монахом о появившемся в имении таинственном госте Темпест собрал отряд. Когда они прибыли, завязалась яростная схватка. Пока сопровождаемый двумя канониками и одним дворянином Генрих удалялся в находящийся поблизости Клиттер Вуд, Тунстелл задерживал преследователей, в процессе сломав Джону Темпесту руку. Позже во второй половине дня король со спутниками был обнаружен при переходе по камням через реку Риббл и схвачен.
Унизительным для себя образом носящий от летней жары соломенную шляпу Генрих оказался взгроможден на низенькую тощую клячу, его ноги связали под стременами кожаными ремнями, и прикрепленный к седлу веревкой, в таком виде он был доставлен в Лондон. В Ислингтоне короля встретил Уорвик и по городским улицам провел к Тауэру, снабдив повешенной на шею табличкой с оскорблениями. Возвращение в столицу стало трагичным и пугающим для умственно шаткого низвергнутого властелина. Пока жалкая немногочисленная процессия продвигалась через Чипсайд, Корнхилл и Ньюгейт, за ней следовали сквернословящие толпы лондонцев, выкрикивающие оскорбления и кидающие в беспомощного пленника камни с отбросами. Прежде чем ворота Тауэра милосердно за ним затворились, заглушив враждебные насмешки, святой Генрих слышал, как его жену называли самое мягкое - гулящей. Крепость будет ему домом на протяжении всего последнего десятилетия печальной жизни несчастного монарха.
Пока Генрих находился в бегах, утраченное им государство наслаждалось короткой передышкой от гражданских раздоров. Но сейчас, когда тяготы оказались позади, король Эдвард впал в ленивое потворство себе. Главными его пороками являлись ненасытность, - как и римские аристократы после обильной трапезы, он принимал рвотные средства и, извергнув пищу, вновь доставлял себе сомнительное удовольствие возвращения к насыщению, - и сладострастие. Хотя алчность приводила к тучности, эта страсть приносила монарху действительный ущерб. Обе слабости широко расправляли крылья в Тауэре. Эдвард проводил в замке больше времени, нежели какой-либо из предшествующих ему королей. Интересно отметить, что одновременно с тем, как несчастный богомольный Генрих влачил жалкое существование пленником победителя в Уэйкфилдской башне, читая Библию и свой требник, молясь в выделенной ему личной часовне, питаясь дешевой едой заключенного и терпеливо снося жестокий жребий, в нескольких футах от него во дворце Тауэра пировал и предавался прелюбодейству с подругами и закадычными приятелями Эдвард.
Разделенные лишь парой стен, они представляли поразительный и причиняющий боль контраст между жизнью трогательного низвергнутого властелина и его сибаритствующего преемника. Хотя Генриху было позволено, с одобрения тюремщиков, принимать посетителей, все эти встречи осуществлялись под бдительным надзором пяти доверенных лиц Эдварда. Чтобы не оставаться в одиночестве, Генриху разрешили держать собаку и ручного воробья. Для получения человеческой помощи ему предоставили около 12 слуг, включая священника, Уильяма Кимберли, ежедневно проводящего для бывшего короля церковную службу. Пленник утверждал, вполне возможно, искренне, что пока ему открыт доступ к религиозным таинствам, он не имеет ничего против потери своего земного королевства. Хотя Генриху от случая к случаю присылали вино из погребов Эдварда, когда монарх вспоминал о заброшенном заключенном, и пожаловали разрешение на бархат для одеяний и камзолов, низвергнутый король никогда не являлся ценителем алкоголя или символом стиля. Даже в дни величия его простое домотканое платье и старомодные туфли с тупыми мысами вызывали у придворных модников насмешки. Так Генрих и оставался в пустом углу Тауэра, - пока один пасмурный день сменялся другим, его тонкие руки смыкались в молитве вокруг оплывающей свечи в смирении перед любой судьбой, какую ему приготовили более мирские люди.
Образ жизни в Тауэре Эдварда не мог быть отличнее. Всегда приверженный к роскоши он велел пышно обставить королевские покои, с полным правом получившие славу 'Дома Великолепия'. Они делились на три большие зала: приемную, где принимали обычных посетителей и иностранных послов, внутреннюю личную комнату, где велись частные дела и, наконец, святую святых - монаршую спальню, укомплектованную постелями с соломенными тюфяками для полудюжины молодых оруженосцев и дворян, обслуживающих самые интимные нужды суверена, - держащих миску, в которой Эдвард умывался, полотенце, которым он вытирался и горшок, в который тот мочился. Собственная огромная кровать короля, собиравшаяся и разбиравшаяся по выработанному ритуалу, устилалась простынями из выбеленного льна, укладывалась бархатными или атласными подушками и валиками и покрывалась одеялом из меха горностая, на что брызгалась святая вода - перед использованием часто в далеко не святых целях.Здесь, за плотно задернутыми занавесями, защищающими от холода с реки у стен Тауэра, Эдвард будет проводить целомудренные ночи с любимыми друзьями и более активные - с такими возлюбленными, как Элизабет Люси или Элизабет Уэйт, одна из которых подарит молодому и здоровому монарху внебрачного сына - Артура Плантагенета. Юноше окажется предназначено судьбой окончить в Тауэре свои дни, там же, где его могли зачать, вероятно, наравне с позднее появившейся на свет дочерью короля Елизаветой.
Если Эдвард хотел продолжать маниакально предаваться развлечениям с женщинами отдельно от предписываемых ему династических обязанностей, то ему следовало обезопасить династию Йорков, сделав ее постоянно правящей в Англии. Но этого так и не произошло. В 1464 году он тайно сочетался узами брака со вдовой ланкастерского рыцаря Елизаветой Вудвилл. Ходили слухи, что прелестная светловолосая юная вдова целенаправленно подстерегла впечатлительного властелина, встав под деревом и держа за руки обоих своих маленьких сыновей. Их троица составляла душераздирающее зрелище, и как только дама взмолилась о нужной помощи, Эдвард был мгновенно сражен. Какой бы недостоверной не являлась вышеизложенная история, сложившаяся легенда надежно зафиксировала способность Елизаветы рассчитывать, чтобы воздействовать на ее коронованную мишень. Простолюдинка, сторонница Ланкастеров, старше монарха на три года и с семьей из десятков двух алчных родственников с загребущими руками за спиной, Елизавета могла предложить только одно, - грубый Эдвард отчаянно ее желал. Этот мощный порыв подавил все носящие политический характер возражения их союзу. Почему тогда Эдвард не сделал Елизавету своей возлюбленной, как поступал по отношению ко многим другим? Говорили, что он и хотел это сделать, пока в процессе жестокого ухаживания предмет его вожделения не поднесла себе к горлу кинжал. Елизавета оказалась хладнокровной собеседницей. Как и Анна Болейн в следующем столетии, она тянулась к короне. Страсть Эдварда пылала столь яростно, что он согласился и, несмотря на продолжившуюся неверность монарха, союз стал продолжительным и плодотворным.
Когда шестью месяцами позже король вынужден был открыть тайну заключенного брака своему пораженному кузену, Уорвика особенно задело создание союза с нищей вдовой, верного Ланкастерам отца которой он однажды упрекнул его низким происхождением. Разжигание гнева графа объяснялось тем, что от имени упрямого государя Ричард Невилл вел переговоры о свадьбе с представительницей французской королевской семьи. После совершения ошеломляющего признания Эдвард попросил Уорвика лично представить новую королеву Совету, подвергнув тем самым родственника и друга унижению. Как самый богатый в государстве человек, Уорвик считал себя поддерживающей трон серьезной силой. С точки зрения графа, династия Йорков являлась делом его рук, и, будучи четырнадцатью годами старше Эдварда, Ричард Невилл смотрел на него всего лишь как на строптивого племянника. Сейчас же неудержимый питомец угрожал преимуществу своего создателя. Смириться с этим не представлялось возможным.
Таковы были зерна зародившегося в душе Уорвика недовольства. Знаменательно, что он отказался сопровождать Елизавету на коронацию, после того как она провела традиционную накануне церемонии ночь в Тауэре - в мае 1465 года. Событие было отмечено с редким великолепием. Из личных покоев к запряженной шестью белыми пони карете королеву, прелесть которой подчеркивали атласное платье и множество сверкающих драгоценностей, принесли восемь держащих шесты, прикрепленных к ее носилкам, дворян. В подобной пышности Елизавета была провезена из Тауэра в Вестминстерское аббатство, встречая на пути приветствующих ее ликующих подданных. Корыстолюбивые родственники новой монархини не замедлили предъявить права на ставшие им доступными, благодаря высокому браку Елизаветы преимущества. Её выскочка-батюшка, лорд Риверс, получил полномочия господина казначея, а двое из пятерых братьев затесались в число новых пятидесяти рыцарей, посвященных в Тауэре в честь коронации Елизаветы, в Орден Бани. В 1467 году Уорвик удалился от двора, чему виной глубокий протест против продвижения семи сестер королевы, пять из которых заключили в среде высшей аристократии выгодные с финансовой позиции союзы, заполучив в качестве супругов некоторых из тех, кого граф уже успел отметить для вхождения в собственную семью.
Граф также был раздражен отставкой монархом с должности государственного канцлера своего брата, Джорджа Невилла, архиепископа Йоркского. Но самым унизительным для достоинства всех представителей рода Невиллов являлось то, что пожилую тетю Уорвика, богатую вдовствующую герцогиню Норфолк, достигшую уже восьмидесяти лет, спешно вынудили сочетаться браком с братом королевы Джоном, которому только исполнилось двадцать. Ужаснувшийся летописец язвительно называл престарелую герцогиню 'девичьим побегом', намекнув, что данный возмутительный союз устраивался лично нечистым. Действительно, ходили широко растиражированные слухи, якобы за слепым влечением Эдварда к Елизавете стоял сатанизм. Новая государыня-выскочка - еще одна параллель с Анной Болейн - считалась околдовавшей короля ведьмой. К 1469 году гордый Уорвик подумал, что с него вполне достаточно, и совершил решительный шаг к составлению заговора и подготовке мятежа.
На скомпрометированный Эдвардом престол Уорвик предполагал посадить другого монарха. Тем временем у короля осталось два выживших брата. Младший - Ричард, герцог Глостер, однажды он станет самым известным английским властелином, - в возрасте семнадцати лет продемонстрировал равнозначную героизму благоговейную преданность своему обаятельному помазанному брату. Средний - Джордж, герцог Кларенс, оказался скроен совершенно из иной материи. В пантеоне Тауэра оба обретут выдающиеся места. Первый превратится в величайшего негодяя, посещавшего твердыню, второй - в эксцентричнейшую из ее жертв. Рожденный в 1449 году Джордж получил от Шекспира точное определение 'вероломного, поверхностного и преступающего крестоцелование Кларенса'. Высокий, как и старший брат, герцог обладал некоторыми отличными от царственного Эдварда качествами. Ненадежный, злобный и порывистый, съедаемый завистью и честолюбием, Кларенс имел врагов в избытке, но самым заклятым из них для себя являлся сам.
Как только Уорвик оставил мечты о статусе господина короля-марионетки и обратился к замыслу о его низвержении, то сразу выбрал Кларенса своим послушным орудием. Будучи капитаном Кале, Ричард Невилл надежно покровительствовал союзу с Францией, который вбил бы клин между хитрым королем Людовиком XI и изгнанниками-ланкастерцами, во главе с Маргарет Анжуйской планирующими возвращение. Горящий ожиданием повторного развязывания Столетней войны, Эдвард объединил силы с значительным противником Франции, Бургундией, чей правитель, герцог Карл Смелый, был женат на его сестре Маргарет. В течение 1460-х годов появлялись все более учащающиеся признаки, - находящийся в ссылке во Франции двор королевы Маргарет имеет в Англии занимающих высокие посты сторонников. И Уорвик принялся осторожно предпринимать определенные шаги, успокаивая и лично волнуя кипящий котел накопившегося недовольства.
В июне 1468 года при попытке сесть на направляющийся во Францию корабль в Кенте был задержан сапожник Джон Корнелиус. Он являлся ланкастерским посыльным тайком переправляющим корреспонденцию между двором Маргарет и ее маскирующимися приверженцами в Англии. Его привезли в Тауэр и в пыточных камерах под Белой Башней подвергли создателя обуви прижиганию стоп пылающими факелами, пока в агонии он не начал выкрикивать имена находящихся с ним в постоянном контакте лиц. Они оказались вращающимися в удивительно высоко расположенных кругах, включающих в себя городских купцов, дворян и рыцарей. Всех выявленных господ также в свою очередь доставили в Тауэр и вынудили пройти через испытание пытками. Одним из схваченных был другой агент ланкастерцев, Джон Хоукинс, служащий лорду Джону Уэнлоку, опытному солдату и бывшему спикеру от Палаты Общин, верному стороннику Уорвика.
Хоукинса растянули на самом пугающем из инструментов Тауэрского оркестра боли - на дыбе. Одновременно с тем, как с каждым поворотом роликов дыбы, вырывающими члены из сгибов, его агонизирующие крики отражались от стен погреба, мучимый также называл все новые имена, и под подозрение подпадал постоянно расширяющийся круг тайных ланкастерцев. Оба хромающие после пыток, Хоукинс и Корнелиус были приведены к главному судье, сэру Джону Маркхэму. Необычно человечный по меркам своего жестокого времени судья отказался от согласия с доказательствами короны против обвиняемых, так как их явно вынудили к таковым физические воздействия со стороны палача.
Отец королевы, лорд Риверс, новый лорд-казначей, сказал королю, что не способного к сотрудничеству судью следует сжечь, с чем Эдвард охотно согласился. Несчастного Корнелиуса вернули в пыточные Тауэра и применили к нему еще более жестокие приемы допроса. Из его тела начали раскаленными щипцами пошагово вырывать мясо. Крайние меры убили Корнелиуса прежде, чем он успел назвать еще больше имен соучастников-ланкастерцев. Разочарованные власти продолжили волну задержаний и расправ, растянувшуюся на весь 1469 год. Движущей силой, стоявшей за царством ужаса и руководствовавшейся как причинами алчности, так и политической целесообразностью, являлось семейство Вудвиллов.
Как и Деспенсеры при Эдварде II, или Бофоры при Генрихе VI, Вудвиллы стали вдохновляющим инструментом монаршей тирании. Ленивый Эдвард слишком легко позволил родне жены осуществлять их захватнические инстинкты. Когда снова водворенный под пытку в Тауэре Джон Хоукинс позволил вырвать у себя в качестве сторонника ланкастерцев имя сэра Томаса Кука, Вудвиллы не замедлили воспользоваться предоставившейся возможностью. Кук, состоятельный лондонский старейшина и бывший лорд-мэр, имел в доме дорогой стенной ковер, гобелен, вышитый золотой нитью и демонстрирующий осаду Иерусалима. Этот роскошный предмет обстановки пришелся по душе матушке королевы, Жакетте, теперь ставшей герцогиней Бедфорд, безуспешно предложившей за него Куку 800 фунтов стерлингов.
Когда Кука доставили в Тауэр для допроса, супруг Жакетты, лорд Риверс, велел своим вооруженным приспешникам обыскать его дом. Солдаты выгнали жену обвиняемого с семьей на улицу и присвоили гобелен с осадой Иерусалима вместе с несколькими другими коврами, присоединив к ним также драгоценности и множество позолоченной и серебряной посуды. Хотя Хоукинс произнес обвинения против Кука под пыткой, власти отказались освободить старейшину. На деле король лишил его должности и, взяв у королевы Елизаветы предварительно забранный у ее родителей акт, в туманном старом законе названный 'Золотом государыни', конфисковал у арестованного 800 фунтов стерлингов в придачу к впечатляющим 8 тысячам фунтам стерлингов штрафа, которыми Кук оплачивал обеспечение освобождения из Тауэра. Ему никогда не удастся вернуть ни движимое имущество, ни наличность, присвоенные Вудвиллами, и придется отойти в мир иной в крайней бедности.
Одним из аристократов, ни разу не дрогнувшим в своей верности низвергнутой династии Ланкастеров, был Джон де Вер, 13-й граф Оксфорд. Преданность оказалась скреплена кровью в 1462 году, когда его отец, 12-й граф Оксфорд, и старший брат, Обри, столкнулись с обвинением в создании заговора, с целью восстановления на троне Ланкастеров, и брошены в Тауэр, где, несмотря на свое высокое общественное положение, были подвергнуты жестокой казни. Сначала отца и сына повесили, потом, когда они почти задохнулись, держащие их веревки перерубили и обвиняемых еще живыми кастрировали, заставив наблюдать за сожжением собственных гениталий на жаровне у палача. Далее у привязанных к стульям подсудимых вынули, наматывая на пыточный инструмент, кишки. После этой чудовищной демонстрации несчастных, наконец, обезглавили и их вымазанные дегтем головы насадили на навершия Лондонского моста.
Король Эдвард неуклюже попытался приобрести верность нового графа Оксфорда. Он отказался от привычного лишения прав, препятствующего родственникам предателей наследовать от казненных титулы и поместья, освободил из-под домашнего ареста пожилую мать графа, простил ее и позволил Оксфорду принять переходящую в роду должность лорда-канцлера. В финале монарх женил графа на сестре Уорвика, Маргарет. Королевские действия наглядно показали, каковы бы ни были другие его дарования, способностями психолога Эдвард не обладал. Несмотря на внешнюю покорность и, даже руководя в качестве канцлера коронацией Елизаветы Вудвилл в 1465 году, вопреки или благодаря мрачному жребию отца и брата, Оксфорд остался непримиримым тайным ланкастерцем, ожидающим только удобной возможности, чтобы нанести ответный удар.
Хотя другие ланкастерцы подвергались в Тауэре мучениям, тем не менее, находили слабое утешение в факте, что предмет их стойкой верности - тень человека, когда-то бывшего Генрихом VI, - влачит свое существование в той же крепости, где страдают и они. В конце 1468 года прокатилась новая волна задержаний. Этот вал захватил Джона Пойнингса и Ричарда Алфорда, обвиненных в связи с новым герцогом Сомерсетом - Эдмундом, бывшим заключенным в Тауэре, а сейчас - с лидером двора королевы Маргарет в изгнании. Пойнингс и Алфорд подверглись пыткам накануне казни на Тауэрском холме, разделенной ими с Ричардом Стирисом, первооткрывателем в Англии тенниса и бывшим служащим другого знатного ланкастерского приверженца, герцога Эксетера. Стирис, как и Корнелиус, был арестован за перевозку писем ко двору королевы Маргарет. В конце концов, после задержания наследников двух ланкастерских вельмож из западных графств - сэра Томаса Хангерфорда и Генри Куртенэ - в сети Тауэра заплыла крупная рыба -граф Оксфорд собственной персоной.
После ужасной судьбы, постигшей здесь его отца и брата, юный граф должен был решить, что наступил его последний час, и что следующим пунктом в его маршруте вслед за подземельями Тауэра будет уже плаха. Вместо этого молодой человек, проведя в тюрьме всего несколько недель, чудесным образом к Рождеству 1468 года оказался освобожден. Пребывание Оксфорда в Тауэре могло быть коротким, но совершенно не легким. Согласно современному событиям отчету, его 'содержали в железе', но, что бы под этим не подразумевалось, не ясно, просто ли на графа одели наручники или подвергли невыносимому мучению в виде подвешивания за закованные в металл запястья. Представляется возможным, что подобного давления оказалось достаточно, чтобы развязать Оксфорду язык, ибо тот же документ фиксирует, 'он во многом сознался', вскоре после чего Хангерфорд и Куртенэ были повешены, растянуты на дыбе и четвертованы за совершение государственной измены.
В апреле 1469 года король Эдвард простил Оксфорда за 'все нанесенные им оскорбления'. Но, успев изучить Тауэр изнутри и испытав на себе, насколько кровожадным может оказаться правление Йорков, граф не пожелал ждать дальнейших переменчивых милостей монарха. В июле, меньше, чем через три месяца после получения прощения, он уехал. В Кентербери Оксфорд посетил встречу других недовольных. Там он увидел Ричарда, графа Уорвика, неуправляемого брата Эдварда - Кларенса, брата Уорвика - Джорджа Невилла, архиепископа Йоркского, и его старшую дочь, Изабеллу, которой государь запретил выходить замуж за Кларенса, тем самым смертельно задев как собственного брата, так и Уорвика. Высокорожденная компания возмущенных равно пылала обидой как на Эдварда, так и на семейство Вудвиллов. Бросив государю вызов и склоняясь к мщению, они отплыли в крепость Уорвика в Кале.
Последовал год запутанных интриг, мятежей и битв, в течение которого граф снова бросил монарху перчатку, выдав Изабеллу замуж за Кларенса, разжигая против Эдварда бунты, вторгнувшись в Англию, сместив посаженного им ранее короля, казнив главу ненавидимого рода Вудвиллов, отца королевы, лорда Риверса, и получив одновременно двух монархов - Генриха VI в Тауэре и Эдварда IV в заключении в Йоркшире. Таким образом, Уорвик заработал себе прозвание 'Создателя королей', несмотря ни на что продолжая нуждаться в законном государе. Эдвард взял реванш, когда восстание ланкастерцев вынудило Уорвика освободить его, дабы подавить несвоевременный бунт. Восстановленный в правах и на престоле он объявил Уорвика и Кларенса мятежниками и предателями, заставив их бежать во Францию.
Не встретив гостеприимства в Кале, Уорвик и Кларенс в итоге высадились во Франции и прямо направились ко двору хитроумного Людовика XI. Тот, в свою очередь, будучи заинтересован в слабом и разделенном положении Эдварда, посоветовал Уорвику совершить немыслимое - заключить мир с его заклятым врагом - королевой Маргарет Анжуйской. В объединении перед лицом общего противника Ричард Невилл узрел смысл. В августе 1470 года он встретился с ней в соборе Анжера. Надменная властительница продержала гордого графа на коленях около четверти часа, прежде чем он смог попросить о прощении за свои прошлые злодейства и превознести выгоды их противоестественного союза. В конце концов, Маргарет смилостивилась. Утвердив совместное дело, было решено, что младшая дочь Уорвика, Анна выйдет замуж за сына королевы, принца Эдварда. Что до подачки уже ненужному Кларенсу, постановили, что, если Эдварду и Анне не удастся дать жизнь ребенку, наследником трона станет он.
Маргарет внесла ясность, Уорвику необходимо произвести сложную работу по смещению с трона короля Эдварда, освобождению из Тауэра ее супруга Генриха VI и облегчению для сына изгнанной государыни запоздалого въезда в город, который тот не видел с тех пор, как покинул его семнадцать лет тому назад. Готовясь к вторжению, Уорвик повторил ту же тактику, что использовал в прошлом году. Чтобы выманить Эдварда из Лондона, он разжег на севере страны еще одно возглавляемое ланкастерцами восстание. Далее, в середине сентября с шестьюдесятью снаряженными королем Людовиком кораблями, Уорвик высадился в Девоне, сопровождаемый Кларенсом, Оксфордом и Джаспером Тюдором. Эдвард оставил жену, Елизавету Вудвилл, беременной ее третьим обладающим монаршим статусом ребенком в замке Тауэра, довольно высоко заплатив за очистку и переоборудование палат, предназначенных для рождения того, кто, как он надеялся, станет его первым сыном и наследником престола. Тем не менее, Елизавета задумалась о большем, нежели грядущее затворничество. Прекрасно осведомленная о горькой враждебности к ней и ее роду Уорвика, она подготовила Тауэр 'полностью укомплектованным запасом продуктов и укрепленным' в виду предстоящей осады. Монарх же предварительно принял меры по перевозке из Бристоля в большом масштабе пушек с крайней степенью снабжения боеприпасами, чтобы держать их в крепостной оружейне.
Когда он услышал о прибытии Уорвика, Эдвард находился в Йорке. Всегда крайне уверенный в собственных способностях, монарх искренне доверился другому родственнику мятежного графа, Джону Невиллу, маркизу Монтегю, дабы тот удерживал север, пока Эдвард торопится на юг разбить Уорвика. Как бы там ни было, уже в Донкастере король узнал тревожные известия, - Монтегю присоединился к брату и теперь спешит, чтобы задержать своего бывшего господина. Не имея времени даже завершить обед, в компании младшего брата Ричарда, герцога Глостера, закадычного друга Уильяма Гастингса и юного лорда Энтони Риверса, теперь ставшего главой дома Вудвиллов, Эдвард бежал. Маленькая группа во весь опор понеслась на побережье Норфолка, где обнаружила два голландских судна, готовых отбыть домой. Королю было нечем заплатить за свой проезд, и он вместо взноса отдал капитану одеяние, подбитое мехом лесных сосновых куниц. В подобном запачканном виде компания высадилась на землю Бургундии. После десятилетнего правления Эдвард IV потерял королевство.
Известия о побеге супруга достигли королевы Елизаветы в Тауэре 1 октября. В то же самое время она узнала о быстром приближении Уорвика, с собой ведущего 30 тысяч человек. После того как вдохновленные агентами Уорвика люди из Кента произвели нападения на столицу, метя, как и в дни крестьянского восстания, в его многочисленное фламандское население, Лондон пребывал в состоянии панического ужаса. Фламандцы, подданные герцога Бургундского, предоставившего низвергнутому королю Эдварду убежище, посчитали игру справедливой. Потрясенная внезапным поворотом судьбы и находящаяся на восьмом месяце беременности монархиня оставила всякую мысль о защите Тауэра. Вместе с матерью и двумя маленькими дочерьми она освободила замок и, не в последний раз в своей бурной жизни, попросила пристанища в Вестминстерском аббатстве.
На следующий день в город вошел передовой отряд Уорвика. 3 октября комендант Тауэра, садистически настроенный Джон Типтофт, граф Уорчестер, мирно сдал крепость. Данный шаг принес ему мало добра. Хотя Уорвик и Кларенс издали объявление о всеобщем прощении, в него не включили одного Типтофта. Догадавшись о предусмотренном для себя жребии, комендант бежал в леса в центральных графствах, где его нашли скрывающимся на вершине дерева и откуда силой снова водворили в Тауэр. Жестокий Типтофт заслужил особую ненависть за сажание на кол некоторых сторонников Уорвика после того, как их уже повесили, и поэтому не мог надеяться на снисхождение со стороны графа. Судьей был лорд Оксфорд, брата и отца которого Типтофт так свирепо истерзал за Тауэрском холме. Сейчас молодой человек имел возможность осуществить сладкую месть, наблюдая за обезглавливанием Типтофта на том же самом месте. Комендант, словно придирчивый образцовый учитель, несмотря на его свирепость, выдвинул забавную последнюю просьбу, обращенную к палачу. Он ходатайствовал, чтобы его голову отрубили с трех ударов топором в честь Святой Троицы.
Контроль над Тауэром, а с ним и охрана короля Генриха, перешли к лейтенанту Уорвика, сэру Джеффри Гейту. Опасаясь, что настолько внезапная перемена способна снова ввергнуть хрупкий разум монарха в нездоровье, Гейт выбрал священника, как наиболее подходящего человека, чтобы донести до благочестивого, но утвержденного в данный момент на престоле короля потрясающие новости, - он больше не пленник и опять имеет право предъявлять претензии на действия в статусе государя. Для ознакомления с этими известиями выбрали епископ Уэйнфлита из Винчестера, кто, в сопровождении лондонского лорда-мэра, аккуратно вывел щурящегося на дневной свет Генриха из его мрачных палат. 'Изумленного, чрезвычайно поглупевшего от переживаний и перенесенных бед'. На протяжении всего своего долгого заключения живший в обстановке пренебрежения монарх был немыт, неопрятен, издавал неприятный запах и совершенно не желал возвращаться к государственным обязанностям. Или, как написал кембриджский летописец, Джон Уаркворт, 'не столь почтительно облачен и не столь чисто ухожен, как то следовало бы королевской персоне подобного уровня'.
Прежде чем перевести монарха в ранее упоминавшиеся недавно отделанные комнаты Тауэрского замка, какие на днях покинула королева Елизавета, Гейт удостоверился, что Генриху приготовили ванну и переодели в соответствующее его возвращенному положению помазанника Божьего платье. 5 октября, дабы поприветствовать Генриха, в крепость прибыл брат Уорвика, архиепископ Невилл, а на следующий день Создатель королей, в конце концов, лично въехал в город. Он направился прямо в Тауэр, где, с множеством поклонов и расшаркиваний перед государем, как рассказывает нам Уаркворт, 'оказал ему огромное почтение и доставил в Вестминстерский дворец, в каковом Генрих опять надел корону'. Другой летописец фиксирует, что король, далекий от радости по поводу внезапного перелома в своем положении, был 'нем, словно теленок'.
13 октября Генриха повторно короновали в соборе Святого Павла, Уорвик поддерживал его шлейф, а лорд Оксфорд нес перед монархом меч. Затем Генриха водворили в удобных монашеских палатах дворца лондонского епископа, где он совершенно ничем не занимался, пока от его имени Уорвик правил государством.
'Создатель королей' был буквально окружен врагами - бывшими, настоящими и вероятными. В придачу к возмущенным ланкастерцам, в их рядах пребывали возглавляемые изгнанным Эдвардом его бывшие друзья-йоркисты. Первым в числе возможных противников стоял Кларенс. Вероломный герцог примкнул к Уорвику, движимый прежде всего честолюбивыми соображениями, но сейчас, когда Генриха восстановили на троне, а его сына Эдварда снова объявили наследником, перспективы Кларенса выглядели хуже, нежели обычно. Еще до того как он вернулся с Уорвиком из Франции, Джордж получал от брата письма с обещаниями прощения при условии оставления графа и возвращения к преданности семье. Убирая неудобного герцога с дороги, Уорвик отправил Кларенса в Дублин в качестве наместника Ирландии. Однако, здесь, на давно закрепленной за его отцом территории, Джордж ощутил, как давление на него йоркистов возросло. Чтобы окончательно добиться своего, пожилая матушка и трое сестер объединили усилия, и Кларенс был вынужден сдаться, согласившись поддержать Эдварда, стоит только королю-изгнаннику добраться до родины.
Почти сразу, как он узнал, что супруга в Вестминстере подарила жизнь их первому сыну - еще одному Эдварду, король сделал свой ход. С тридцатью шестью кораблями, тысячью йоркистов и небольшой наемной армией, обеспеченной его зятем, герцогом Карлом Бургундским, он отплыл из голландского порта Флашинг. Так как флот разметало штормами, лишь корабль Эдварда пришвартовался в Рейвеспуре, что в Йоркшире. По иронии судьбы, именно в этом месте за семьдесят два года до нынешней высадки сошел на землю Генрих IV, решивший отнять у Ричарда II престол.
Эдвард продвигался на юг, пополняя войска. В центральных графствах к нему примкнул собравший 'значительную по числу армию' и объявивший о своем отпадении от Уорвика Кларенс. Создатель королей находился в укрепленном городе Ковентри - традиционной твердыне ланкастерцев, где он с Оксфордом успел мобилизовать внушительные силы. Ответственным за происходящее в Лондоне граф назначил своего брата, архиепископа Невилла. Боясь, что события снова дадут Эдварду преимущество, священник предпринял отчаянную меру, дабы обеспечить себе поддержку. Он провез короля Генриха по городу на коне. Тем не менее, этот жест обратился против духовного лица. Одного взгляда на несчастного, облаченного в старое голубое платье и отсутствующе озирающегося вокруг, хватало, чтобы скорее унизить, чем получить для него помощь. Почувствовав, откуда дует ветер, архиепископ Невилл тайно отправил к Эдварду разведчиков, предлагая сдать столицу. Но ключом к Лондону, как всегда, оставался Тауэр, и в течение ночи на 10 апреля заранее подготовленным ударом йоркистские шпионы захватили крепость. Город встал, широко распахнув ворота, на следующий день после чего, в сопровождении братьев - Джорджа Кларенса и Ричарда Глостера, Эдвард вошел в него во главе армии из 7 тысяч человек. Сопротивления оказано не было.
Он направился прямо в собор Святого Павла, где архиепископ Кентерберийский торжественно объявил короля Генриха низложенным повторно и вознес Господу хвалу за возвращение короля Эдварда. Прежде чем воссоединиться с супругой, дочерьми и новорожденным сыном в Вестминстерском аббатстве, монарх совершил остановку в особняке епископа Лондона. Там его испуганно дожидался со своим помазанным пленником Джордж Невилл. Король Генрих в приветствии проявил свойственную ему любезность. 'Добро пожаловать, кузен Йорк', - объявил он, доверчиво добавив: 'Я знаю, - в ваших руках моей жизни не грозит никакая опасность'. Эдвард не стал терять времени, отослав Генриха назад в старые знакомые ему комнаты Тауэра. Вернувшись в безопасное обиталище и заняв там место многочисленных йоркистских вельмож, удерживаемых там Уорвиком, бывший король вполне мог испытать явное облегчение.
В скором времени Генриха в Тауэре потеснили, правда не в его палатах, - по соседству расположилась королева Елизавета. Во второй раз за несколько месяцев государи поменялись жильем. Настала очередь Елизаветы вернуться в роскошные стены монаршего дворца. Она привезла с собой двух дочерей, младенца-сына и пожилую матушку Эдварда, Сесиль, вдовствующую герцогиню Йорк. Король отправил семью под сень даруемой Тауэром безопасности на случай, если на поле брани что-то пойдет не так, одновременно захватив вместе с армией Генриха, служащего беспомощным свидетелем еще одного сражения. Восстановленному на престоле государю срочно было необходимо окончательно уладить положение, сведя с графом Уорвиком последние счеты.
Решающая битва между двумя давними товарищами по оружию произошла у Барнета, что к северу от Лондона, в пасхальное воскресенье 14 апреля 1471 года. Встреча состоялась в густом тумане, создавшем обстановку страха и путаницы. Когда Звезда и Лучи на куртках людей лорда Оксфорда оказались ошибочно приняты за символ Солнца в Зените короля Эдварда, по рядам ланкастерцев пронеслись подорвавшие настрой армии Уорвика крики: 'Измена!' Графа и его брат Монтегю убили во время сражения, герцог Эксетер получил несколько тяжелых ран, и только Оксфорду удалось спастись. Победа снова перешла к Эдварду IV, но его положение еще не было прочным, - в один день со столкновением при Барнете в Уэймуте сошли на берег королева Маргарет и принц Эдвард.
Борясь со штормами, Маргарет провела в море двадцать невероятных дней, прежде чем ее флот, наконец, бросил якорь в порту. Король Эдвард Йорк столкнулся с тем же кошмаром, который в 1066 году сломал Гарольда. Имея дело с одним противником и столкнувшись с множеством трудностей, ему было необходимо собраться и взглянуть в лицо полномасштабному вторжению в государство с другого берега Ла Манша. Он едва обладал временем, чтобы перевести дух после Барнета, отправив Генриха обратно в Тауэр, распустив свою победоносную армию и продемонстрировав подданным обнаженные тела убитых противников - Уорвика и Монтегю - в гробах, Эдвард был вынужден созывать свежее войско, - встречать угрозу со стороны Маргарет.
Монарх поспешно набрал, находясь в Виндзорском замке, крохотное ополчение и двинулся на запад - преграждать Маргарет дорогу. Эдвард должен был перехватить ее до переправы через реку Северн и достижения сердца ланкастерских земель в Уэльсе. Противоборствующие армии сошлись при Тьюксбери на Северне. Сражение, решившее судьбу династии Ланкастеров, оказалось кратким, но кровавым. Оно закончилось полной победой йоркистов, смертоносным разметанием враждебных им полководцев, - голову пожилого лорда Уэнлока разбила палица герцога Сомерсета, - и убийством выживших ланкастерских военачальников, многих из которых выволокли на казнь из убежища в аббатстве Тьюксбери.
Согласно противоречащим друг другу хроникам, принц Эдвард также был убит на поле битвы, напрасно взывая с просьбой о помощи к своему вероломному родственнику Кларенсу, или же погиб вскоре, когда его схватили и привели к королю. По легенде, Эдвард IV спросил юношу, чем тот занимается в Англии, и, когда воодушевленный молодой человек ответил, что прибыл предъявить права на наследство к незаконно захватившим трон его отца, король пришел в знаменитую ярость Плантагенетов и ударил собеседника по лицу своей стальной латной рукавицей. Удар стал знаком для братьев монарха, Ричарда и Джорджа, вместе с лордом Гастингсом окружившим принца и зарубившим его до смерти. Сходная судьба ожидала Эдмунда, герцога Сомерсета, третьего из носящих данный титул Бофоров, сложившего голову за дело Ланкастеров. Он был обезглавлен на рыночной площади Тьюксбери на глазах у мстительного государя, как и его брат, сэр Джон Бофор, граф Девон, и дюжина остальных ланкастерских рыцарей. В этот раз Эдвард твердо вознамерился навсегда стереть конкурирующую династию с лица земли.
Королеву Маргарет схватили несколькими днями позже произошедшего сражения и привели к победившему монарху. Разбитая из-за гибели единственного сына она сначала набросилась на Эдварда, но потом впала в инертное смирение. Всякий след тигрицы, являвшейся кошмаром йоркистов более, чем пятнадцать пропитанных кровью лет, испарился. Онемевшую от отчаяния ее посадили в покатившую в направлении Лондона карету и поместили в приютивший супруга Маргарет Тауэр. Но она никогда его больше не увидела. 21 мая, в ту же самую ночь, когда несчастная женщина прибыла в крепость, одинокий и беспомощный Генрих VI, наиболее трогательный из английских королей, закончил свое грустное земное существование.
Пока при Тьюксбери решалась судьба государства, Тауэр полноправно превратился в центр военных действий. Выполняя часть задуманного ланкастерцами плана, племянник графа Уорвика, Томас Невилл, одаренный моряк, руководивший флотилией дяди в Кале, вторгся в Англию. Невилл был незаконнорожденным сыном покойного лорда Фальконберга, героем йоркистов при Нортгемптоне и Таутоне, известным также под прозвищем 'Бастард Фальконберга'. Отвлекающий маневр, предназначенный для удержания Эдварда в Лондоне, состоял в использовании Бастардом кораблей и людей гарнизона Кале, чтобы напасть на Кент. Первоначально воплощение плана проходило удачно. Тогда как Эдвард давал Маргарет отпор при Тьюксбери, казалось, что глубинный удар обернется полномасштабным вторжением в страну.
Фальконберг без сопротивления высадился в Сэндвиче в начале мая, собрав подкрепление из кентцев, всегда мечтающих о грабеже лондонских богатств. Мэр Кентербери, Николас Фаунт, к примеру, присоединился к захватчикам с 200-ми добровольцев. 4 мая, в тот же день, когда при Тьюксбери развернулось сражение, Бастард добрался до Ситтингборна, а 12 - уже появился в Саутварке, называя себя 'капитаном и главой подданных нашего Богом данного господина Генриха в Кенте' и требуя, дабы короля Генриха освободили из Тауэра и доставили к нему. Тем не менее, ободренный известиями о разгроме ланкастерцев приТьюксбери лондонский лорд-мэр, Джон Стоктон, отказался ему подчиниться.
Укрепив свой флот, совершивший рейс из Сандвича вверх по Темзе, Фальконберг переправил команду по реке на северный берег и открыл огонь по питейным заведениям в приходе Святой Екатериины, прячущимся в тени Тауэра. Когда данная мера не сумела внушить страх гарнизону под командованием лорда Энтони Риверса, брата королевы, Бастард пришел к мысли, что понадобится более жесткий способ убеждения. Он принялся стрелять из орудий со стороны Саутварка, направляя канонаду через Темзу, целясь в стены Тауэра. Испуганные жильцы крепости, сопротивляющиеся бомбардировке, имели в своих рядах как королеву Елизавету и ее детей, так и заключенного короля Генриха. Пусть и использовав шум и грохот пушек, Фальконберг не был в состоянии осадить Тауэр. Даже берега Темзы оказались масштабно защищены от огня, так как лорд Дадли, комендант Тауэра, наполнил внушительные винные бочки писком и гравием и поместил их в качестве бастионов на уязвимые точки, дабы они принимали выстрелы на себя.
Фальконберг, прекрасно осведомленный, что король Эдвард со своей победоносной армией быстро приближается к городу, понимал, - время не на его стороне.
Чтобы прорваться в город, он решил броситься в решительную атаку. Под прикрытием ружейного огня, образовав фигуру двузубой вилки, 14 мая люди Фальконберга устремились по Лондонскому мосту, одновременно переправляясь в лодках с южного берега на северный и пытаясь пробиться через Альдгейтскую заставу с востока. Лондонцам едва удалось вовремя опустить решетку ворот, поймав в ловушку внутреннего пространства заставы нескольких нападающих. Несчастных в мгновение ока убили. Однако, пока лорд Риверс со стороны Тауэра во главе гарнизона не совершил бесповоротного вмешательства, сражение бушевало. Оставив крепость через неохраняемый черный ход, он вышел и оттянул силы Фальконберга до самого Стратфорда, что лежит в пяти милях на восток. Отступая, солдаты Бастарда захватили с собой 50 голов крупного рогатого скота, предназначенного на пропитание домашних королевы и украденного с пастбищ у тауэрских стен.
18 мая Фальконберг покинул расположившуюся лагерем у Блекхита - привычного места сбора кентских мятежников - армию и, в сопровождении ядра своих моряков из Кале, спешно выехал на побережье. В Сэндвиче соратники из пограничной крепости вновь поднялись на корабли и отплыли, правда, без предводителя. Фальконберг пришел к мысли покориться королю Эдварду. С Бастардом остались осколки торговых судов - 50 производящих впечатление посудин из контролируемого им флота Кале.
Начались переговоры, и 26 мая в Сэндвиче, в обмен на свою жизнь, Фальконберг передал корабли брату короля Ричарду, герцогу Глостеру. Позже, когда тот станет монаршим наместником в этой беспокойной области, флот отправится с Ричардом на север. В сентябре Фальконберг вместе с братом Уильямом Невиллом был обвинен в государственной измене и казнен. Король, с неподражаемым мрачным висельным юмором, приказал насадить голову Бастарда на навершие Лондонского моста, дабы она смотрела на восток - в направлении места произошедшего бунта.
Мятеж Фальконберга оказался последней соломинкой, определившей жребий пребывающего в Тауэре Генриха. Возможно, Эдвард уже, так или иначе, решил убить своего беспомощного соперника после гибели единственного сына низвергнутого монарха при Тьюксбери, но последние приступы сострадания были задушены хаосом, развязанным в столице Фальконбергом. Учитывая, что целью предпринятой атаки являлось освобождение Генриха из Тауэра, следовало заключить, - пока король жив, он не перестанет притягивать к себе всех будущих мятежников. Но кому можно доверить выполнение столь святотатственного деяния, как убийство помазанного государя? Ответ заключался в правой руке Эдварда.
Ричард, герцог Глостер, был почитаемым героем и верным братом с тех пор, как его детский скелет достаточно окреп для поднятия палаша. В полной противоположности другому брату, Джорджу Кларенсу, Ричард твердо поддерживал Эдварда, - и когда тот оказался изгнан из государства и попал в чужую страну, и во время его опасного возвращения. Герцог командовал, квалифицированно и отважно, флангами армий своего монарха при Барнете и при Тьюксбери. Его с полным правом можно было назвать человеком короля. Выбор Эдварда попал в яблочко. Ричард являлся единственным, кому он рискнул бы доверить без лишних встречных вопросов осуществление всех своих приказов. Государь отмечал в младшем брате черточку жесткости, отзывавшуюся, вероятно, даже чрезмерно, в его собственной непреднамеренной жестокости. Кровь на самом деле была гуще воды.
Вызвав Ричарда, Эдвард отдал ему тайное распоряжение. Позднейшие хроники утверждали, что Глостер должен был выехать во главе ядра войска в Лондон с передовым отрядом из 1,500 человек для охраны Тауэра и убить Генриха. Преступление следовало совершить быстро и незаметно, под покровом мертвой ночной тишины. Летописцы Тюдоров заверяли, - Ричард повиновался. Глостер прибыл в город, едва оправившись от пекла битвы с людьми Фальконберга, и сразу принял под жесткий контроль Тауэр, принятый от невестки, королевы Елизаветы, и ее брата, лорда Риверса. Это стало первым из ряда столкновений Ричарда с семьей Вудвиллов, которые однажды войдут в историю запечатанными до сих пор не до конца не раскрытым убийством, что произойдет, возможно, тоже в стенах Тауэра.
Утром 21 мая король Эдвард, наконец, въехал в свою столицу, одержав победу при Тьюксбери. Словно римский император, увлекавший позади колесницы пленных, молодой Йорк вез королеву Маргарет, пожизненную противницу и убийцу его отца и брата, трясущуюся в открытой повозке и доступную насмешкам и метаниям разнообразных снарядов из толпы. Местом ее пребывания назначили Тауэр, но предназначенные для Маргарет палаты готовились к приему новой гостьи путем избавления от нынешнего монаршего узника - супруга королевы, кого она не видела уже почти десять лет. Присутствовала некая трагичная ирония в том, что чета, находящаяся теперь внутри одной и той же крепости, никогда не пребывала столь близко с тех пор, как Маргарет отплыла из замка Бамбург в июле 1463 года, но отныне разлучилась навеки.
Во вторник 21 мая отмечали праздник Вознесения, и всегда богобоязненный Генрих свидетельствовал уважение к событию одиноким полунощным бдением в личной часовне - крошечной церкви, устроенной в нише восточной стены восьмиугольной Уэйкфилдской башни Тауэра. Когда он склонялся в молитве, холодные плиты причиняли огромное неудобство костям пятидесятилетних коленей. Тем не менее, Генрих неизменно воспринимал боль и неприятные ощущения как жребий истинно христианского монарха (он носил власяницу, облюбованную вшами с его тела). Погрузившись в беседу с Господом, мог ли низложенный король слышать скрип двери, открываемой одним или несколькими входящими в часовню убийцами? Вспыхнула ли, чтобы затем погаснуть потревоженная внезапным сквозняком свеча? Оглянулся ли он в страхе, пока преступники подкрадывались, или был поражен сзади, с так и оставшимися закрытыми глазами, усердно служа Всевышнему, с которым ему скоро предстояло встретиться?
Летописцы согласны друг с другом относительно случившегося с Генрихом. Следуя тексту Джона Уоркворта, сторонника Ланкастеров, писавшему вскоре после произошедшего: 'И в ту же ночь, когда король Эдвард вошел в Лондон, государь Генрих, находившийся под стражей в тюрьме столичного Тауэра, был осужден на смерть между одиннадцатью и двенадцатью часами, когда в крепости дежурил герцог Глостер'. Бургундский дипломат Филипп де Коммин, близкий к йоркистам, также обвинял в чудовищном деянии Ричарда, утверждая, что Глостер 'убил несчастного короля Генриха собственноручно или же заставил покончить с ним в его присутствии'. Джон Мортон, епископ Или, верный слуга последовательно как Генриха VI, так и Эдварда IV, а позднее заклятый враг Ричарда, который в свое время заслуженно отправит святого отца страдать в Тауэре, позднее писал: 'Он (Ричард) собственной дланью убил короля Генриха VI, как о том постоянно говорят люди'. Полидор Вергилий, придворный историк при Генрихе VII, сообщал: 'все уверены, - Глостер убил монарха мечом'. Лондонский летописец, Роберт Фабиан, предполагает, что орудием убийства являлся кинжал, а нож считался использованным для нанесения рокового удара, отчего стал рассматриваться достойной благоговейного восхищения реликвией мученичества.
Но какой бы рукой или руками не держалось орудие, и каким бы оно ни было - после проведения в начале ХХ века судебно-медицинской экспертизы обнаружившей, - череп Генриха был проломлен вдобавок или же вместо предшествующего ранения, - известно, той ночью в Тауэре нес стражу герцог Глостер. Тюдоровские хроникеры добавляют, - имеющаяся за плечами Ричарда военная служба подтверждает, - он должен был быть более, чем способен на подобное насилие, результат коего носил бы летальный характер. Тем не менее, довольно прозрачно, приказ об убийстве Генриха VI спустился с самого верха. Будучи верным членом семьи, герцог Глостер никогда не осуществил бы такого рокового и бросающего тень на брата преступления, как государеубийство. Совершивший этот шаг, как вариант, мог иметь прямое одобрение короля Эдварда. Кажется убеждающим, что избавившись от юного принца Эдварда, монарх был способен принять решение, по яркой фразе миланского дипломата, 'уничтожить любое зерно' Ланкастеров раз и навсегда.
Разумеется, йоркистский режим пытался покрыть произошедшее, затушевав официальную историю тем, что причиной удобной и своевременной гибели Генриха являлись 'гнев, возмущение...чистое недовольство и меланхолия', вызванные известиями о 'крайне отчаянном положении' его ланкастерского дела после Тьюксбери, смерти сына и пленения жены.
Тело погибшего короля с его молчаливого согласия использовали, разыграв на следующий день в Соборе Святого Павла целый спектакль. Гроб был открыт, и, как утверждает Уоркворт, из раны на затылке сочилась кровь, полившаяся на плиты, стоило герцогу Глостеру подойти - попрощаться с покойным, в чем суеверные свидетели и слушатели истории сразу усмотрели надежный знак вины Ричарда. Когда труп везли по Темзе в Блекфрайарз для погребальной службы, предваряющей отправление его вверх по реке на барже в бенедиктинское аббатство Чертси, оно снова 'сочилось свежей кровью'.
Гибель причисленного к святым монарха вызвало среди его подданных оцепенение, - почти все они выросли в ту половину столетия, когда Генрих официально находился на троне. Его посмертное кровоточение расценивалось как чудо и, согласно Великой хронике, на данном основании 'общее мнение заключалось в том, герцог Глостер не так уж и невинен' в уходе Генриха в мир иной. Кройлендские хроники прямо намекают на вышеизложенную в глазах современников Тюдоров аксиому.
'Мне бы следовало обойти молчанием обнаружение в лондонском Тауэре безжизненного тела короля Генриха. Пусть Господь смилуется над ним и дарует достаточно времени для раскаяния душе того, кем бы он ни был, кто осмелился дотронуться святотатственными руками до Помазанника Божьего! Да получит указатель сего наименование тирана, а жертва - славного мученика'.
Монаршая могила в Чертси стала паломническим центром, сравнимым по народной любви с местом упокоения еще раньше убитого мученика, - Томаса Бекета. В 1484 году, прослышав о происходящих на ней, по свидетельствам очевидцев, чудесах и став королем посредством череды смертей близких, Ричард III приказал перевезти тело своего предшественника из Чертси в более подходящую для бывшего государя обстановку часовни Святого Георга в Виндзорском замке. В ноябре 1910 года останки Генриха извлекли на свет и подвергли исследованиям. Кости черепа были найдены 'крайне раздробленными', с до сих пор прилипшими к их фрагментам волосами, выпачканными запекшейся кровью, что не оставляло ни малейшего сомнения в насильственности смерти предпоследнего Ланкастера.
Заключенная в Тауэре Маргарет Анжуйская узнала о гибели мужа только несколько дней спустя. Говорили, - ее достойное жалости рыдание можно было услышать даже людям, находящимся на улицах по другую сторону рва с водой. Бывшая королева оказалась настолько потрясена рядом обрушившихся на нее бедствий, особенно утратой своего единственного сына, что смерть давно потерянного супруга показалась даме просто еще одним из ударов в бесконечном списке злой судьбы. Однако, она совершила, трогательно выражая старую душевную выдержку, мощное, если не недостижимое для остальных, усилие, добиться права опеки над телом покойного Генриха. Не одержав успеха, Маргарет снова впала в состояние глубокого расстройства, откуда ее ничто не могло поднять.
Оценив условия противницы и решив, что она не представляет долее угрозы, после нескольких проведенных ею под арестом недель, король Эдвард постановил, - ланкастерскую монархиню следует освободить и выпустить из Тауэра. Вторую смерть особы королевской крови в стенах крепости будет довольно сложно разумно объяснить. Маргарет отправили в Виндзорский замок, откуда в конце года переправили в Валлингфорд, где она была размещена под заботливым вниманием своей давней подруги - герцогини Саффолк. Бывшая королева оставалась в доме герцогини изолированной от так жестоко обошедшегося с ней мира, пока Эдвард не воспользовался выгодами мирного договора с Францией и не позволил Маргарет в 1475 году уплыть на родину. Там, преследуемая воспоминаниями, 'вдали от напитавшихся кровью полей Тьюксбери', она влачила сумрачное существование, являясь нищей пансионеркой короля Людовика XI до самой своей смерти в августе 1482 года.
Сторонники ланкастерской государыни оказались менее удачливы. Николас Фаунт, мэр Кентербери, неразумно примкнувший к восстанию Фальконберга, был брошен в Тауэр и казнен. Зять Эдварда, Генри Холланд, герцог Эксетер, бывший комендант Тауэра, был взят из располагавшегося в Вестминстерском аббатстве убежища, где он поправлялся после почти смертельных ран, полученных при Барнете. Эксетера тоже поместили под суровый надзор в Тауэр, тогда как его супруга, сестра короля Анна, добилась аннулирования их брака, чтобы выйти замуж за своего возлюбленного.
Поездка Эдварда во Францию в 1475 году, когда ему удалось избавиться от Маргарет, предоставила ему возможность освободиться от другого неудобного напоминания, оставшегося от ланкастерского прошлого. Король взял Эксетера с собой во Францию, но обратного пути у герцога до конца совершить не получилось. Его корабль отплыл из Кале, но по прибытии в Дувр Эксетера там не оказалось. 'Как он утонул', - тактично отмечает Роберт Фабиан, 'в точности не известно'. Следующий источник менее осторожен. Джованни Панникарола, миланский посол в Бургундии, слышал от бургундского герцога Карла Смелого, зятя Эдварда, что король отдал прямые распоряжения выбросить мятежного Эксетера за борт. Еще один из старых счетов Эдварда был сведен.
Другое таинственное герцогское утопление - относящееся к герцогу Кларенсу - является самым странным убийством за всю полную разнообразных событий историю Тауэра, и то, что оно было официальный государственно одобренной казнью, делает случай лишь необычнее. Хотя Джордж Кларенс регулярно добивался прощения за множество имеющихся на его совести заговоров, направленных против брата Эдварда, неверность молодого человека была далека от того, чтобы кануть в Лету, и король никогда полностью не доверял снова разделяющему с ним интересы родственнику. С уничтожением дела ланкастерцев и с основанным на кровавых битвах укреплением связи с Эдвардом его младшего брата Ричарда, Джордж Кларенс стал средоточием взглядов тех, кто лелеял в сердце недовольство новым монархом.
Сам он, вместо того, чтобы залечь на дно, оставил при себе прежние раздражительность и конфликтность, умноженные на ядовитые речи. Главной причиной обид Джорджа являлись почести, оказанные его верному младшему брату Ричарду. Особенно его возмущало то, что Ричард попросил руки младшей дочери Создателя королей Уорвика Анны, богатой вдовы принца Эдварда. После Тьюксбери Анна прибыла в Тауэр вместе с королевой Маргарет и оставалась там, пока не была освобождена в преддверии свадьбы с Ричардом. Джордж Кларенс, - вопреки или же по причине его брака со старшей сестрой Анны Изабеллой, - негодовал при мысли о разделении наследства Анны Невилл со своим младшим братом, отчего яростно воспротивился заключению союза. Он зашел настолько далеко, что похитил девушку и переодел ее в одежду кухонной прислуги, хотя Ричард все равно разыскал нареченную и устроил свадьбу.
Упрямство Джорджа начало напоминать душевное расстройство, принимающее форму угрозы национальной безопасности. На этот раз второго шанса ему не предоставили. В апреле 1477 года герцог Кларенс послал отряд, чтобы похитить безобидную пожилую даму, Анкаретт Твинихо, и обвинить ее в отравлении его супруги, Изабеллы Невилл (на самом деле умершей в родах). Одновременно с неким Джоном Турсби, обвиненным в отравлении сына Джорджа, Анкаретт выслушала вердикт и подверглась казни через повешение. Следующим, на кого герцог обратил свою развивающуюся паранойю, стал его брат Эдвард. Король, рассказывал Джордж всякому, кто вынужден был его слушать, колдун, правящий государством при помощи чар. Он уже использовал магию, дабы вызвать густой туман, опустившийся на поле боя при Барнете, и заклинал морские штормы, чтобы они отсрочили момент причаливания к берегу кораблей с армией вторжения Маргарет Анжуйской. Сейчас же, заявлял явно впавший в манию Кларенс, брат применяет искусство черной магии, медленно его убивая, 'гася также, как гасят свечу, интенсивно ее сжигая'.
Король Эдвард решил сделать брату предупреждение. По свидетельству Джона Стейси, астронома и члена Мертон колледжа в Оксфорде, обвиненного в колдовстве и подвергнутого пыткам, один из участников узкого кружка Кларенса, Томас Бардет, был уличен в попытке 'воображения' (то есть совершения с помощью чар) смертей монарха и его маленького сына Эдварда, принца Уэльского. Стейси и Бардета подняли на виселицы, наполовину удушили, а потом сняли и четвертовали на Тибурне.
Обезумевший Джордж не обратил ни малейшего внимания на данный перелом своих натянутых луков. Он бросился на собрание Личного Совета в Вестминстере, прихватив с собой верного ланкастерцам священника, Джона Годдарда, и красноречиво выразил возмущение совершенной над другом расправой. Терпение Эдварда иссякло. Герцог Кларенс являлся уже не только потерянным братом, он был не поддающейся сдерживанию пушкой, палящей куда попало и притягивающей к себе любого недовольного в английской земле. В июле, выслушав от короля лично все, что тот думал о сложившейся ситуации, Джордж отправился в Тауэр.
Заключенный в башню Лучников, что на северной стороне крепости, герцог Кларенс шесть месяцев провел в ожидании, прежде чем узнал, какой ему выпал жребий. В январе 1478 года Эдвард подписал акт об отчуждении гражданских и имущественных прав, обвинив Джорджа в самых отвратительных деяниях. Ему предъявляли не только заговор с целью занять трон, но и замыслы погубить брата и его семью. Как описывает это вышеупомянутый акт об отчуждении гражданских и имущественных прав, 'самой непростительной, злостной, противоестественной и мерзкой изменой, какая когда-либо до сих пор была совершена, производилась или задумывалась'.
Эдвард бросил в лицо вероломному брату имеющуюся у него запись, открыто обвиняя его в распространении историй, якобы король появился на свет незаконнорожденным, отчего только он, Джордж Кларенс, является полноправным сыном и наследником герцога Йорка. В финальной части доказательной базы монарх наложил руки на соглашение - предусмотрительно сохраненное Джорджем - с Маргарет Анжуйской, заключенное в 1469 году, в котором герцог Кларенс рассматривается в качестве наследника сына Генриха VI Эдварда, случись тому умереть без потомства. Вынесенный акт стал предварительным основанием для дальнейшего вынесения смертного приговора.
Король созвал парламент исключительно для выдвижения обвинения против брата. Он заботливо собрал вместе Палату Общин и Палату Лордов, чтобы удостовериться, что постановление получит их одобрение. Новый королевский любимец, Генри Стаффорд, герцог Бекингем произнес перед Палатой Лордов речь, мотивом коей являлось ходатайство о казни Джорджа Кларенса. Известия об окончательном осуждении тотчас принесли последнему в Тауэр. Однако, как особую братскую милость, ему изложили, что государь оставил способ осуществления казни на рассмотрение осужденного. Как вследствие своей душевной неуравновешенности, так и совершая последний жест, свидетельствующий об его смелости и самодовольстве, Джордж Clarence выдвинул просьбу о необычном способе ухода из жизни, путем утопления в большой или средних размеров бочке его любимого вина - мальвазии. (Бочка обычно содержала более 470 литров сладкого ликера, чего было достаточно для утопления даже такого высокого мужчины, как Джордж Кларенс). Грязный и долго ожидающий вынесения приговор выполнили в башне Лучников 18 февраля 1478 года.
Из-за необычного характера смерти герцога Кларенса, многие решили, что она оказалась драматическим озарением Шекспира, отраженным в хронике Ричард III. Но Великий Бард использовал современные событиям источники. Летописцы Манчини и де Коммин оба неоднозначно упоминают о факте гибели в жидкости, а что еще значительнее, - дочь казненного, Маргарет, герцогиня Солсбери, позже сама встретившая насильственную и странную кончину в стенах Тауэра из-за крови Йорков в своих жилах, носила браслет с крошечной серебряной винной бочкой в память об отцовской казни. Джордж Кларенс был похоронен в аббатстве Тьюксбери - месте, где произошла его и брата окончательная битва. Погибшего погребли рядом с супругой, Изабеллой Невилл. Современные исследования костей также позволяют предположить смерть в результате утопления, - череп герцога не имеет следов обезглавливания, что обычно применялось по отношению к совершившим государственную измену знатным лицам.