Гореликова Алла : другие произведения.

Зерна огня (Свидетель деяния)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.26*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга третья.
    Бывает, что одно неосторожное слово меняет судьбу не только твою, но и твоей страны. Кто знает, как повернулась бы история сразу трех сопредельных государств, если бы не в запале брошенная клятва? Но сказанное должно исполниться - и благородная девица Мариана отправляется за море. Однако у ее спутника есть свое поручение во вражеской стране - меч войны занесен над Таргалой, для победы нужно нанести удар там, где его не ждут. А тем временем в самой Таргале набирает силу заговор, и корона готова упасть с головы молодого монарха...

О БЕЗРАССУДНЫХ КЛЯТВАХ

   1. Мишо Серебряная Струна, менестрель
   Под вечер народу в трактир набилось под завязку.
   И то: самый въезд в Себасту Приморскую, у ворот на Корваренский тракт -- место со всех сторон удачное. Что стражникам отбежать от поста у ворот ради кружки-другой эля, что отъезжающим остановиться ради последней, "дорожной" чарочки, а то приезжим свернуть в гостеприимно распахнутую дверь да порадоваться окончанию долгого пути. К тому же именно за воротами на Корваренский тракт чадит и грохочет слободка кузнечной гильдии, а кузнецы, понятное дело, не дураки и поесть и выпить. Ну а если принять во внимание, что при таком расположении трактира хозяин его первым снимает с приезжих самую вкусную пенку -- новостей, слухов и сплетен, -- то ясно, почему ходят сюда не только ради доброй выпивки и, соответственно, не только те, кому негде получить оную выпивку ближе к дому.
   Добавим, что буквы на вывеске трактира при некотором усилии читающего складываются в слова "Колесо и бутылка", но себастийцы, как и те из приезжих, что бывали в Себасте ранее, называют это славное местечко просто и без затей: "У Огюстена".
   Сегодня трактир мастера Огюстена приютил компанию столичных гвардейцев, четверых столичных же купцов, молодого аристократа не то из Дельцы, не то вовсе из-под Вороньего Перевала, и бродячего заклинателя. Если же учесть, что в обеденной зале, как всегда, толклись сменившиеся с дежурства стражники, парочка местных шалопаев с развеселыми подружками, томимые нешуточной жаждой мастера кузнечной гильдии, карточный шулер Олли-Везунчик и вечно пьяный менестрель Мишо Серебряная Струна... В общем, ничего удивительного нет в том, что яблоку упасть было негде. Зато находилось место для бесчисленных кувшинов, бутылей и бочонков, содержащих в себе все разнообразие радующих душу напитков.
   А если учесть и то, что у мастера Огюстена к напиткам подавалась весьма достойная закуска, то станет ясно, почему и трактирщик, и три его служанки сбивались с ног, но все равно не поспевали за заказами господ посетителей.
   Поэтому, когда Серебряная Струна потребовал очередную порцию своего излюбленного вина "Знойная клубничка" -- того самого сорта, что в торговых бумагах называется "Имперское красно-розовое", а торговцы меж собой называют "Ханджарская ягодка", хозяин заведения возмутился. Причем возмутился громко, явно в расчете на поддержку всего доброго люда.
   -- И эта пьянь называет себя менестрелем! -- так сказал мастер Огюстен, чем и привлек к Мишо первые любопытные взоры. -- Разве мы услышали от тебя хоть что-то интересное? Хоть одну разнесчастную балладу? Хоть какую завалящую историю, раз уж ты слишком пьян для баллад?! "Серебряная Струна"! "Пустая Бочка", вот как должен бы ты представляться честной публике! Тогда мы и не ждали бы от тебя ничего, кроме твоего "Вина мне!", и я пригласил бы кого другого для увеселения достоуважаемых господ, почтивших меня своим присутствием! Да хотя бы Никласа-сморчка!
   -- Кого?! -- возмущенный рев Мишо довершил начатое: общее внимание к разговору было обеспечено. -- Да он двух слов связать не может, твой Никлас! А когда поет, у порядочных людей уши в трубочку сворачиваются!
   -- Зато он поет, а не вином накачивается, как некоторые, -- трактирщик бил, что называется, не в бровь, а в глаз. -- Конечно, ты мог бы развлечь нас куда лучше Никласа, но что поделать...
   -- В самом деле, -- подмигнув хитрецу-трактирщику, в разговор вмешался Везунчик. -- Последняя история, которую мы от тебя слыхали, о старшем помощнике с "Ветреной Дамы", уже надоела всей Себасте. Расскажи нам что-нибудь посвежее, Серебряная Струна!
   -- Расскажи про туманную деву, Мишо, -- подала голос подружка кого-то из шалопаев.
   -- Вот еще, -- поднял взгляд от кружки кузнец Джош (не тот Джош, что с рынка, а тот, который прошлой зимой по пьяной лавочке сверзился с причала на лед и сломал ногу). -- Бабьи бредни ваша туманная дева. А вот мой мальчишка давеча видел, как Серебряная Струна выходил из казармы "Волков". Как поживает сэр Тим, расскажешь нам, Мишо?
   Толстые губы менестреля расплылись в довольной улыбке. Куда больше баллад и легенд любил он делиться новостями, услышанными от капитана "Волков побережья"; и, конечно, мастер Огюстен, и Джош, и пересевшие поближе стражники прекрасно это знали! Уж коли что и пользовалось у слушателей неизменным успехом, так это рассказы о королевских рыцарях.
   -- Сэр Тимоти оправился от раны, -- преисполненным важности голосом сообщил Мишо. -- И он рассказал мне, куда подевался сэр Бартоломью.
   -- И ты молчишь?! -- возмутился трактирщик. -- Ты втихаря накачиваешься вином, когда мог бы раскрыть нам секрет, вот уж почти месяц не дающий покоя всей Себасте?! Да я тебя на порог больше не пущу, раз ты способен на эдакое гнусное умолчание!
   -- Пустишь, мастер Огюстен, куда ты денешься, -- уверенно возразил менестрель. -- Потому что как раз сейчас я поведаю вам, что же произошло с бедным сэром Барти. Только налей мне все-таки вина!
   -- Нет, это нам налей вина, -- окликнул мастера Огюстена приезжий гвардеец. -- А ему выплесни ведро воды на голову! Иначе он заснет раньше, чем расскажет нам про сэра Бартоломью!
   -- Рассказывай, Серебряная Струна, -- подытожил трактирщик. -- Я угощу тебя, когда закончишь; но только если господа посетители сочтут, что история заслуживает награды.
   Мишо Серебряная Струна измерил тоскливым взглядом глубину пустой кружки и, вздохнув, начал:
   -- Не мне объяснять благородным господам, как Орден святого Карела принимает к себе новичков. Однако напомню, что любой, в чьих жилах течет благородная кровь, может прийти к капитану рыцарского отряда и попросить испытания, и отказывать ему в том не должно. И все же месяц назад "Волки побережья" отказали в испытании соискателю благородной крови, и отказали не слишком-то вежливо.
   -- Что ты врешь! -- голос Джоша едва перекрыл поднявшийся в зале возмущенный гомон -- возмущенный, впрочем, не нарушением рыцарского кодекса, о коем заявил Мишо, а самим заявлением, не лезущим ни в какие рамки. Чтобы королевские рыцари...
   -- Ну и не буду дальше рассказывать, если слушать не желаете, -- нарочито тихо заявил менестрель. -- И не узнаете, что была для отказа причина, да еще какая.
   -- А хоть бы и была! -- Заезжий аристократ пересел за столик рассказчика, причем пересел с грохотом, опрокинув по пути два табурета и чуть не въехав носом в пышную грудь спешащей мимо служанки. -- Как можешь ты, всего лишь менестрель, оценивать степень вежливости королевских рыцарей по отношению к благородному человеку? Тем более тебя, полагаю, там не было?
   -- Именно потому, что меня там не было, я и повторил слова сэра Тимоти, -- степенно ответил Мишо. -- И все, что я знаю об этом деле, знаю я с его слов. Впрочем, добавлю, что ныне сэр Тим сожалеет о тогдашней своей резкости. Поскольку невольно послужил причиной опрометчивой клятвы, и опасается, что клятва эта может стоить двух благородных жизней. Так мне рассказывать?
   Довольно скоро в "Колесе и бутылке" установилась согласная тишина, и менестрель продолжил.
   -- В казарму "Волков" пришла однажды девушка, -- интригующим полушепотом сообщил Мишо. -- Дело было, как я уже сказал, месяц назад, вскоре после обедни. Девушка эта...
   -- Громче! -- потребовал стражник от дальнего столика. -- Говорить разучился, Серебряный? Ботало в пасти не ворочается?
   -- Что б ты понимал, солдафон, -- пробурчал себе под нос Мишо. Но продолжил громко и внятно: -- Девушка эта совсем молода и благородной крови, и больше мне ничего не известно о ней. Только имя -- Мариана. И то, что одета была она в мужской охотничий костюм, а у бедра ее наличествовала шпага, сделавшая бы честь любому рыцарю. Благородная Мариана застала отряд в сборе; сэр Тимоти сказал мне, что иначе, возможно, все повернулось бы по-другому. Но благородная гостья высказала свою просьбу при всем отряде.
   -- Ой, Мишо, только не говори, что она попросилась в рыцари, -- захихикала та самая девица, что просила рассказать о туманной деве.
   -- Однако именно это она и сделала, -- кивнул Мишо. -- Попросила принять ее в отряд, заявив, что не уступит в доблести и умении никому из присутствующих. А когда "Волки" отказали ей в испытании, и ни один из них не пожелал скрестить шпагу с девицей, благородная Мариана поклялась, что найдет способ доказать... в общем, доказать! Я прошу прощения у почтенной и благородной публики, но на этом месте сэр Тимоти утерял связность речи, а только скрипел зубами и поминал Нечистого. Однако я понял так, что благородная Мариана собралась не позднее чем по истечении года свершить деяние такое, какого не свершал доселе ни один из прославленных доблестью рыцарей. И поклялась страшной клятвой -- спасением души своей!
   Мишо сделал паузу, давая слушателям охнуть. Слушатели охнули. Николь, молоденькая служанка, сердобольно всхлипнула. Олли-Везунчик украдкой обнял ее за талию.
   -- Сэр Эдгар попытался было отговорить благородную Мариану давать столь жестокую клятву. Но вы же знаете сэра Эдгара!
   -- Да уж, -- хмыкнул кто-то в толпе. По трактиру пробежал нервный смешок.
   -- Желчность сэра Эдгара только усугубила обиду девушки, -- продолжил Мишо. -- И вот тогда встал сэр Бартоломью и сказал, что клятвой благородной девицы не вправе пренебречь люди, сами же и вынудившие ее к необдуманным, запальчивым словам. И вызвался послужить свидетелем для благородной Марианы.
   -- И ты еще назвал его бедным, -- ухмыльнулся тот гвардеец, что предлагал протрезвить менестреля ведром воды.
   -- Еще бы! -- Мишо значительно поднял палец -- жест, подсмотренный летом у святых отцов. -- Потому что благородная Мариана сочла это еще одним проявлением недоверия и только пуще оскорбилась. И, когда они выезжали вдвоем из казарм, благородная Мариана смотрела на сэра Барти с презрением, а уж он точно этого не заслужил. И вот теперь сэр Тимоти волнуется за сэра Бартоломью, но пуще того -- за девицу, что возомнила себя, не иначе, героиней древних баллад. Потому что наш аббат сказал сэру капитану, что за душу несчастной с того вполне может спроситься в Свете Господнем, раз он допустил эту клятву.
   Тут Николь жалостливо шмыгнула носом, остальные заспорили, загалдели... в общем, повествование Серебряной Струны зацепило почтенную публику за душу, а значит, угощение он заработал. Довольный трактирщик поставил перед менестрелем пузатую бутыль "Клубнички" и засуетился, обнося господ посетителей выпивкой взамен выцеженной под рассказ Мишо. А Джош почесал в затылке и пробурчал:
   -- Ну, когда-то ж они вернутся... не такой сэр Барти человек, чтобы не спасти эту глупышку. Вот только кажется мне, что подробностей мы не узнаем.
   -- Это что ж ты хочешь этим сказать?! -- возмутился заезжий аристократ; под рассказ он успел опустошить две бутыли благородного старого вина и оттого, видно, утерял изысканность речи.
   -- Да ничего такого, благородный господин, -- неловко развел руками Джош. -- Просто сэр Бартоломью не такой уж любитель хвастать своими подвигами. Вот разве эта девушка, Мариана, окажется такой же болтушкой, как любая девчонка?
   -- Не думаю, -- выцедил аристократ.
   -- Вот и я не думаю. -- Джош почесал в затылке. -- Благородные девушки, говорят, все скромницы. Вот и получается, что никто не узнает, что там с ними случится до конца года -- кроме того, конечно, как именно будет исполнена клятва.
   -- Это еще если вернутся, -- всхлипнула Николь.
   -- А ты не реви! -- Джош погладил служанку по плечу и осторожно вытер ей слезы шершавыми пальцами. -- Не реви. Не такой сэр Барти, чтобы ее не спасти.
   -- За сэра Барти! -- воскликнул гвардеец, поднимая кружку. -- За славный поход и возвращение с победой! Эй, хозяин, еще вина! Мы пьем за благородного сэра Бартоломью!
   -- Сию минуту, господа, сию минуту! -- И довольный мастер Огюстен послал слугу за новым бочонком.
   2. Мариана, девица из благородной семьи
   Как и поведал посетителям мастера Огюстена менестрель Серебряная Струна, девушка подъехала к казармам себастийского отряда королевских рыцарей вскоре после обедни. Мишо не обманул слушателей и в том, что на оной девице был мужской охотничий костюм (изрядно, добавим, потрепанный), а у бедра ее наличествовала добрая шпага -- тоже, впрочем, не новая.
   Жест, которым девушка придержала шпагу, покидая седло, явно был для нее привычным. На первый взгляд хрупкая, но явно подвижная и ловкая, гостья себастийского отряда напоминала молодую кошку -- зверя не сказать, чтоб из опасных, но при надобности очень даже способного дать отпор куда более сильному врагу.
   Простим менестрелю недоговоренное -- девушка была красива. Лет около шестнадцати, а то и поменьше, с ярким румянцем, живыми серыми глазами и пушистой, слегка растрепанной косой цвета спелой пшеницы -- редкая на юге масть. Впрочем, сэр Тимоти, со слов которого вел рассказ томимый жаждою Мишо, навряд ли в должной степени оценил красоту посетительницы: далеко не каждый мужчина способен составить справедливое мнение о девице, бесстыдно напялившей вместо подобающего платья мужскую одежду.
   Впрочем, мы отвлеклись.
   Желтовато-белая кобыла потянулась за хозяйкой, толкнула мягкой мордой, прихватила чуткими губами за перевязь.
   -- Не шали, Пенка, -- отмахнулась девушка. -- Вот надоеда.
   Подбежал рябой мальчишка-конюх, перехватил уздечку:
   -- Я позабочусь о ней, госпожа. Что за красавица!
   "Красавица" возмущенно фыркнула и клацнула зубами у самого конюхова уха. Мальчишка отдернул лохматую голову.
   -- Она своенравная, -- предупредила девушка. -- Не балуй, Пенка!
   -- Пенка? -- переспросил мальчишка.
   -- Ага. -- Девушка сдавленно хихикнула. -- Вообще-то ее назвали Лунная Пена. Но это, по-моему, еще смешнее. Да и длинно слишком.
   -- А что, ей подходит. -- Мальчишка погладил кобылу по шее, хлопнул ладонью по холке. -- Пойдем, Пенка, угощу тебя сеном.
   Пенка укоризненно выдохнула хозяйке в лицо и покладисто пошла за конюхом.
   Девушка со странной растерянностью смотрела вслед, пока Пенка вслед за мальчишкой не свернула во внутренний двор. Потом перевела взгляд на массивную дубовую дверь орденских казарм. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что она набирается храбрости. Впрочем, перед казармами "Волков побережья", вопреки обыкновению, не болталось ни одного праздного зеваки: предгрозовая духота располагает к прохладе трактирного зала и холодному элю, а не к шатанию по жарким улицам. И никто не мог оценить по достоинству выражение лица посетительницы в тот миг, когда она решительно выдохнула сквозь зубы и толкнула дверь.
   Как сказал сэр Тимоти, а вслед за ним и Серебряная Струна, все могло обернуться по-другому. Обычно -- и девушка это знала так же твердо, как любой житель королевства -- в приемной зале ждет посетителей дежурный рыцарь. Он же, по большей части, и решает дела: принимает заказы, дары, просьбы и жалобы, перенаправляет нуждающихся в помощи, в зависимости от важности их дел, к свободным рыцарям или к самому капитану отряда. Девушка рассчитывала просить о встрече с капитаном. По правде говоря, она слабо представляла, что и как будет объяснять сэру Тимоти, который наверняка сочтет ее просьбу либо дуростью, либо наглостью. Однако, приняв решение, она намеревалась исполнить его, чего бы это ни стоило.
   Но приемная зала оказалась пуста.
   То есть не то чтобы совсем уж пуста. Наличествовал здесь огромный дубовый стол; несколько кресел -- и столу под стать, и поменьше; гномьи светильники на стенах; мягкая подушка на одном из кресел; огромное зеркало на дальней от входа стене. Вот только дежурного рыцаря не наблюдалось ни за столом, ни в кресле, ни у окна... нигде.
   Звонко цокая по мраморному полу серебряной оковкой каблуков, девушка пересекла залу и остановилась перед зеркалом. Придирчиво хмыкнув, поправила перевязь -- с расчетом, чтобы широкий ремень прикрыл штопку на боку камзола. Заправила за ухо выбившуюся из косы светлую прядь. И хмуро вопросила у затянутого серебристой дымкой отражения:
   -- Ну и где все?
   Отражение не успело ответить: зеркало плавно, беззвучно, неторопливо поехало в сторону.
   Гномьи заморочки, зло подумала девушка. Могла бы и догадаться. А теперь -- изволь! Спросила, где все? Получи всех.
   За зеркалом открылась огромная трапезная зала, и в зале той пировали "Волки побережья" в полном составе. Сидели за длинным столом по старшинству, как сиживали, бывало, друзья отца в ее родном замке. Пластали кинжалами мясо, пили кроваво-темное вино из драгоценных стеклянных кубков, и витал над столом сытный дух, от коего девушка невольно сглотнула, -- а капитан отряда, сидевший к гномьему зеркалу лицом, уже поднимался, учтиво приветствуя гостью.
   Тем временем гостья мысленно кляла гномьи заморочки и собственный непутевый язык. Она не собиралась говорить со всеми! Она готовилась к разговору с капитаном и никак не ожидала, что разговор произойдет в трапезной. При всем отряде, да под вино!
   Однако деваться некуда. Напоровшись на весь отряд, просить капитана о разговоре наедине? Будь ее дело из разряда деликатных или тайных, подобное было бы понятно. Но не всякую просьбу прилично говорить шепотом. Капитан может оскорбиться, да и другие, узнав, не простят.
   -- Кто ты, прекрасная девица? -- спросил меж тем капитан. -- Какая забота привела тебя к дверям Ордена? Окажешь ли рыцарям честь разделить с ними скромную трапезу?
   Девушка сглотнула вставший в горле ком и ответила -- признаться, не слишком твердым голосом:
   -- Звать меня Мариана, и я дочь благородных предков. Сюда пришла я с тем, дабы просить, согласно обычаю, испытания доблести моей. Сэр капитан, я хочу стать рыцарем твоего отряда.
   Тишину, встретившую ее слова, Мариана сравнила бы разве с той, что дрожит в груди после близкого-близкого раската грома. Ей стало страшно. Но заветные слова были сказаны вслух, и оставалось только ждать ответа.
   Кто-то за столом тихо выругался. Кто-то громко, издевательски захохотал. Кто-то приказал захохотавшему: "Заткнись!", чувствительно пихнув его локтем -- так, что вино выплеснулось на белую скатерть.
   Мариана не видела толком, кто. И слышала как-то очень издалека. Она смотрела на капитана, видела недовольство на его лице и готовилась отстаивать свое желание.
   -- Не знаю, как и сказать, благородная Мариана, -- медленно выговорил капитан. -- Видно, времена наши идут к концу, раз девицы не сидят под крылом родительским, а шатаются по казармам в мужской одёже. Ступай домой, благородная Мариана, я пошлю рыцаря сопроводить тебя.
   -- Я не уступлю ни одному из твоих рыцарей ни в доблести, ни в умении, -- выдохнула Мариана. -- И я знаю устав Ордена! Нигде там не сказано, что девица не может стать рыцарем!
   -- Я тоже знаю устав Ордена. -- Сэр Тимоти покраснел, пышные усы встопорщились. -- Там не сказано и того, что рыцарем не может стать гном, или монах, или вовсе сопливый младенец. Однако нет среди нас ни монахов, ни сопливых младенцев, ни гномов. Не будет и девиц! Я сам провожу тебя домой, благородная Мариана. И поговорю с твоим отцом. Если ты сбежала от немилого замужества, как случается с вашей сестрой, я обещаю уладить дело. А коль ты и впрямь вознамерилась переделать себя в мужчину, так это исправит хорошая порка!
   Право же, если и существовали слова, способные лучше этих вышибить из Марианы страх, то их пришлось бы искать долго и усердно.
   -- Я слышала, -- запальчиво ответила девушка, -- что никому, в чьих жилах течет благородная кровь, не вправе вы отказывать в испытании.
   -- Однако тебе я отказываю! -- Сэр Тимоти грохнул кулаком по столу. -- Не женское дело!
   -- Тогда победите меня на шпагах, -- зло прищурилась Мариана. -- Вы, сэр капитан, или же любой из ваших рыцарей.
   -- Вот так? -- насмешливо вопросил сэр Тимоти. -- Парни, все слышали?
   -- Сейчас, разбежались! -- отозвался сэр Дик. -- Махаться шпагами с девчонкой!
   -- Потом от сраму не отмоешься, -- поддержал сэр Джон.
   -- Обнажать шпагу пристало в защиту девиц, но никак не в нападение, -- назидательно пробормотал сэр Грегори. -- А кто помсеет... по-ссс-меет!.. кто посмеет утвер-ждать д... ик... другое... тот не рыцарь! -- и замотал головой, напомнив девушке крестьянского осла, сгоняющего мух с морды.
   -- Сами видите, благородная Мариана, -- подытожил сэр Тимоти, -- никто из моих рыцарей не поднимет оружия на даму. Тем более на девицу! Не обессудьте.
   Слова капитана звенели торжествующей сталью. Говорить было не о чем. Но и отступать было некуда. Побледневшая Мариана отчеканила:
   -- Так знайте же, отважнейшие! Раз уж никто из вас не чувствует себя достаточно сильным, чтобы принять мой вызов, я иначе докажу свою доблесть! Я отправляюсь в странствие и, клянусь спасением души моей, найду способ свершить деяние, какого не свершал доселе ни один мужчина, будь он даже славнейшим из славных! И не далее чем через год вы узнаете о деянии моем и припомните этот разговор, и вам придется признать мою доблесть и просить прощения за нынешний прием.
   -- Удачи тебе, отважнейшая из пустозвонок, -- буркнул сэр Гай. -- А я поставлю к концу года свечку в нашей часовне во спасение твоей души.
   -- Сэр Гай, перед нами все-таки юная дама, -- одернул записного грубияна сэр Эдгар. -- Кто знает, быть может, благородная Мариана не слишком подвержена женским порокам и не соврет в столь щепетильном предмете, как исполнение клятвы? Возможно даже, что она способна вовремя одуматься? А наш аббат достаточно просветлен, чтобы отмолить ее юную душу.
   -- Хороша же ваша честь, -- процедила сквозь зубы Мариана. -- Оскорбления под видом сочувствия, унижение вместо уважения! Ры-ыцари! Вы заранее обвиняете меня во лжи, лишь бы не пришлось потом признать свою неправоту! Да вы -- просто сборище трусов! А я-то верила всему, что болтают о ваших подвигах... вот уж достойный подвиг -- всем отрядом насмехаться над девчонкой!
   -- Довольно! -- Над столом во весь свой рост (не слишком, впрочем, большой) воздвигся сэр Бартоломью. -- Доблестные сэры, благородная Мариана права в своей обиде. Писаного запрета нет, а традиции... что ж, рано или поздно любая традиция бывает нарушена. Пусть это явный недосмотр, но девица вправе претендовать на звание рыцаря и место в отряде, и мы не должны были отказывать ей в испытании.
   -- Что же ты не принял ее вызов, Барти? -- ехидно вопросил сэр Дик.
   -- Ты продолжишь за меня? -- Барти резко развернулся и ожег друга гневным взглядом.
   -- Нет, что вы, досточтимый сэр, продолжайте! -- Дик, привстав, изобразил издевательски-вежливый придворный поклон.
   -- Благодарю вас, досточтимый сэр! -- ядовито ответствовал Барти. Традиционная перепалка с Диком в этот раз случилась явно не ко времени. -- Благородная Мариана принесла страшную клятву, и я боюсь, что в том наша вина. Мы не можем отвергнуть эту клятву, как отвергли ее вызов. А коль встал вопрос о доверии, я считаю... -- Барти запнулся и махнул рукой. -- А, прах меня побери, какая разница, что я считаю! Мариана, я готов быть твоим свидетелем.
   -- То есть? -- Зачем бывает нужен свидетель, если речь не о свадьбе и не о суде, Мариана не слыхивала. Уж если признаться честно, тот самый устав, на который девушка так нахально сослалась в споре с капитаном, читала она лишь раз, в расстроенных чувствах и, что хуже, в изрядной спешке, а посему многое могла упустить, посчитав не слишком важным.
   Сэр Тимоти вздохнул и объявил:
   -- Сэр Бартоломью отправится в странствие вместе с благородной Марианой и засвидетельствует перед нами и пред Господом ее деяние, буде оно свершится.
   -- Ах, вот оно что, -- прошептала Мариана. -- Ну и ладно! Пусть едет! Пусть, раз вы столь мелочны, что не верите чужой чести! Только пусть не пытается командовать.
   -- Что ты, благородная Мариана! -- Барти учтиво поклонился. -- Это твое странствие и твое деяние. Я -- всего только свидетель. Глаза и уши, не более того. Когда выезжаем? Завтра на рассвете?
   -- Сегодня на закате, -- буркнула Мариана. -- Даже чуть раньше, к вечерне.
   -- Ты собираешься в путь... -- Сэр Барти осекся, в последний миг удержав скакнувшее на язык непристойное словцо. Выдавил, с некоторым трудом найдя вежливую замену: -- Хм, на ночь глядя?
   -- Вот именно, собираюсь. Будете спорить, благородный сэр?
   Рыцарь пожал плечами, ответил, тщательно подбирая слова:
   -- Поспорил бы. Напомнил бы, что для тебя здесь найдется комната. Но решаешь ты.
   -- Вот и помните об этом, сэр Бартоломью! -- яд в голосе девушки сменился откровенной обидой. -- Я отправлюсь, когда зазвонят к вечерне. И не стану ждать ни одной лишней минуты.
   Благородная Мариана развернулась, скрежетнув сапогами по полу, и вышла прочь. Будь в трапезной нормальная дверь, а не гномьи выдумки, -- так бы хлопнула! Светильники бы со стен посыпались!
   3. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь
   Несколько мгновений в трапезной стояла тишина. Но вскоре рыцари загалдели не хуже торговок в базарный день. И то -- всякие случаются претенденты на место в отряд, но такого...
   Сэр Кристофер хлопнул сэра Бартоломью по плечу:
   -- Не гонись за красоткою, а хватай кроткую! Ты влез в изрядное болото, Барти. Да еще и свидетель! Нечистый меня задери, я тебе не завидую.
   -- Да, с этакой штучкой ничего тебе не светит, -- усмехнулся сэр Мишо. -- Разве что неприятности.
   -- Что ты несешь?! -- вылив в себя добрую пинту наливки и икнув, заорал сэр Себастьен. -- Да разве наш Барти не приручит эту дикарку!
   -- Заткнись, пьянь, -- поморщился сэр Бартоломью.
   -- Чего?! Это -- ты -- мне?! -- дородный Себастьен приподнялся -- и рухнул обратно на табурет.
   -- Тебе, Себастьен. Сначала просохни, потом выступай. Иначе дело кончится тем, что на твое место придется искать кого другого.
   -- Мариану, -- ввернул Дик. В трапезной громыхнул смех.
   -- Ладно, -- вздохнул Барти. -- Будем считать, что должные напутствия я получил, можно идти собираться. Сами слышали, времени у меня в обрез. Счастливо оставаться, чертяки.
   -- Постарайся отговорить ее, Барт, -- у самых дверей догнал рыцаря голос капитана. -- Незачем юной девице лезть в мужские дела.
   -- Попробую, -- ответил добровольный свидетель. -- Только, чует мое сердце, не выйдет. Очень уж девчонка обиделась.
   "Вы обидели, а мне расхлебывать", -- мог сказать Барти. Но не сказал. И так все поняли, чего говорить.
   -- Заедет нечаянно в крепкий переплет и скуксится, -- пробормотал сэр Гай. -- Вот тут-то и отговоришь.
   -- Да если и не отговорю, -- пожал плечами Барти. -- Все лучше, чем гадать потом, что с ней сталось. Дик, одолжишь "дымчатую кошку"?
   -- Пойдем, -- кивнул Дик. -- Может, и еще что интересное найдется. Кстати, надо бы подыскать нож для девчонки. Шпага у нее хороша, но ведь одной шпагой не обойдется. И дорожные амулеты: навряд ли у нее весь набор. Ох, Барти, чую -- намаешься...
   4. Мариана, девица из благородной семьи
   Когда Дик и Барти выходили из трапезной, Мариана стояла в конюшне, в отведенном ее кобыле деннике, и плакала, уткнувшись лицом в Пенкину гриву. Она сама не знала, с чего вдруг прыгнула на язык дурацкая клятва -- разве что от беспросветного отчаяния. Ну что ж, говорила она себе между горькими, совсем детскими всхлипами, деваться все равно некуда, и странствия -- не худший выход. Мальчишка-конюх, сунувшись обиходить животину и углядев благородную гостью в столь явной печали, деликатно утёк подальше. А кобыла флегматично дергала клеверное сено из высокой решетчатой кормушки и встряхивала головой, когда хозяйка особенно громко шмыгала носом.

СБОРЫ-ПРОВОДЫ

   1. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь
   На год странствий не напасешься ни провизии, ни снаряжения, ни даже денег. Поэтому сэр Барти отбирал лишь самое нужное. Необходимое в дороге, а пуще того -- в драке или в беде. Неторопливо и тщательно -- оружие, амулеты, лекарства, дорожное снаряжение...
   Вошел Дик, вывалил на стол пригоршню амулетов. Помявшись, пристроил рядом пузатый кошелек. Спросил, не оставляя времени ни на отказ, ни на благодарности:
   -- Из оружейки надо что?
   -- Серебряные болты, -- мысленно перебрав собственные запасы, ответил Барти. -- И, пожалуй, по дюжине сигнальных и зажигательных.
   На дно мешка легла бухта тонкой веревки, сверху -- непромокаемый футляр со снадобьями на острые случаи: зелья в плотно укупоренных склянках, травы и порошки в полотняных мешочках, все проверенное орденским лекарем и городским заклинателем, благословленное светлыми отцами. Дай-то Господь, чтоб не пришлось воспользоваться... Одежда в запас, кошелек Дика, наговоренные болты -- простые и посеребрённые. Плащ и одеяло пойдут отдельным тороком. Еда? Разве что немного сухарей на крайний случай: в это время года раздобыть провиант в дороге проще, чем тащить с собой. А вот овса набрать надо; впрочем, это уж забота конюха.
   Когда Дик принес запас болтов, Барти задумчиво разглядывал два плотно набитых чересседельных мешка. Вздохнул:
   -- Не то я постарел, не то жирком подернулся -- сколько уж дальше Корварены не ездил? А тут -- невесть куда, да с такой спутницей. Никак мысли не соберу.
   -- Главное, не забудь, что можешь вызвать помощь, -- с непривычной серьезностью напомнил сэр Дик. -- Чует мое сердце: эта сумасбродка рано или поздно влипнет так, что сам не вытащишь. Хотел бы я знать, чего ей дома не сиделось!
   Барти перекинул мешки через плечо, подхватил туго скатанный торок:
   -- Пора... ну, Дик, бывай!
   -- Удачи.
   На серьезные дела провожать не принято: дурная примета. Пока Барти сбегал вниз по лестнице, Дик стоял, прислонясь к косяку. И лишь дождавшись хлопка двери, медленно спустился следом. Его очередь заступать на дежурство. Жаль. Дик предпочел бы напиться.
   Между тем Барти выкинул из головы и неудачный разговор с девчонкой, и не слишком веселые проводы. Что прошло, того не изменишь, пришла пора думать о будущем. А будущее представлялось рыцарю отнюдь не безоблачным.
   Беспокоило полное незнание планов Марианы. А пуще того -- ее снаряжения. Обидно будет, если у девицы не окажется с собой чего-то необходимого.
   И скребло назойливое ощущение -- что-то забыл.
   Пока седлал Храпа, еще раз перебрал в уме содержимое мешков и тороков -- вроде всё по местам и даже с излишком. Видно, долгий путь с неизвестностью вместо цели так спутал мысли.
   Мариана ждала поодаль, словно намекая: поторопись. Барти окинул девушку и ее лошадку оценивающим взглядом -- и сквозь зубы помянул Нечистого. Кобыла, конечно, хороша: сухощавая, изящная, наверняка нервная, таких разводят на южном побережье, в них заметна примесь благородных ханджарских кровей. Южаки великолепны для прогулок, состязаний, для боя, наконец. Но оскорблять такую поклажей?! В долгий путь куда разумнее отправляться на чистокровном таргальском коне, пусть не таком красивом, зато выносливом. А впрочем, у девчонки лишь две полупустые сумы да плащ у седла свернут. И плащ-то кобыле под стать: нарядный, из дорогого сукна, но вряд ли способный укрыть от дождя и холодного ветра.
   Да уж, так собравшись, только на подвиги и отправляться!
   Девушка заметила интерес спутника, сердито вздернула подбородок и развернула Пенку. "Нечего пялиться!" -- внятно сказали нежеланному спутнику ее напряженная спина и развернутые до предела плечи. Ну что ж. После поговорим.
   По себастийским улочкам разумней ехать след в след. Цокают по брусчатке копыта, плывут назад белые стены домов, забранные ставнями от непогоды окна, островерхие черепичные крыши. Ветер толкает в спину, и обгоняют неторопливого всадника сорванные с лип и тополей листья... Барти отпустил Мариану вперед, задумался: откуда же нехорошее чувство? Да, девица не готова к путешествию, ну так что ж? Впервой ли? Или всему виной хмурые предштормовые сумерки? Словно и небо рассердилось на глупую девчонку. И колокола... Старая себастийская традиция: когда надвигается шторм -- время помолиться о тех, кто в пути, о плавающих и путешествующих. Разрывая в клочья шум листвы и гул прибоя, плывет над Себастой звон колоколов, и кажется -- они плачут. Не по ним ли с Марианой?
   2. Мариана, девица из благородной семьи
   Мариане тоже казалось, что колокола плачут этим вечером. Колокола, чудо Себасты Приморской! Плачут вместе с нею, Марианой, дочерью рыцаря, внучкой полкового знаменосца, правнучкой военного коменданта Южной Миссии... благородные предки простят, они видят сверху, из Света Господнего: не из придури пришла их наследница проситься в себастийский отряд... плачут, потому что утешить ее никому не по силам. Но разделенный плач -- уже благо. И черное отчаяние, камнем лежавшее на душе после разговора с надменными рыцарями, уходило. Таяло. Сменялось самой обыкновенной грустью.
   По крайней мере, ей не в чем себя упрекнуть. Она нашла в себе мужество сделать единственное, что могло спасти ее! А неудача -- не то, чего можно стыдиться. Постыдно лишь бездействие.
   Стыдно сдаться. А она погибнет, сражаясь, как и подобает дочери благородных предков. Мариана зло прикусила губу: дочери благородных предков не пристало хныкать и жалеть себя. Слишком она разнюнилась из-за зубоскалистых "шавок". Это даже хорошо, что с ней сэр Бартоломью. Он не соврет, не посмеет соврать! Он подтвердит перед рыцарями ее деяние -- или расскажет, как она погибла. В любом случае она не услышит больше тявканья этих "вымоченных прибоем волков". Они не посмеют тявкать.
   Смолкли колокола, и Себасту окутала умиротворенная тишина. Время для отдыха. Время для вечерних посиделок с разговорами под орешки и тыквенные семечки, для захватывающих историй, от которых ледяные мурашки бегут по спине... совсем не для того, чтобы отправляться куда глаза глядят на поиски этих самых историй. Ничего... Мариана гордо вздернула подбородок и поторопила Пенку. Ничего. Еще посмотрим, за кем останется последнее слово.
   3. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь
   Сэр Барти не замечал терзаний Марианы. Ему хватало собственных. Рыцарь вглядывался в размытые ранним сумраком улочки Себасты. Ловил взгляды прохожих. Махал рукой в ответ на дружеские оклики. И злился на себя. На неотступную мыслишку: "Увижу ли?"
   Неподходящее настроение для дальней опасной дороги.
   Он почти обрадовался, когда плавное течение улицы вынесло их к Восточным воротам, и сержант Сэмивэл, отмахнув стражникам, чтоб погодили закрывать, спросил:
   -- Надолго отчаливаешь, Барт?
   -- Состариться не успеешь, Сэмми, -- привычно откликнулся рыцарь.
   Любимая шутка на этот раз оставила на языке горький привкус.
   -- Через пару недель жду прибавления в семействе, -- Сэмивэл пригладил усы, хитро подмигнул. -- Постарайся успеть, Барт.
   -- Не успею. -- Мариана и не подумала придержать свою кобылу: похоже, намекает, что ждать попутчика не обязана. Рыцарь кинул сердитый взгляд вослед своенравной девице и вновь обратился к сержанту: -- По чести говоря, Сэмми, к моему возвращению ты вполне можешь подгадать еще одного сына. Но уж тогда, клянусь всеми репьями из хвоста Нечистого, мы сможем выпить за двоих сразу!
   -- Удачи, раз так, -- враз посерьезнев, ответил Сэмивэл.
   -- Спасибо, Сэмми. Удача понадобится. -- Барти тронул Храпа коленями. -- Догоняй, что ли.
   Умница гнедой полетел вслед Пенке и, нагнав, сердито укусил ее за круп. Кобыла зло прижала уши, всадница окоротила:
   -- Не балуй!
   Одарила сэра Барти испепеляющим взглядом и послала Пенку в галоп.
   Рыцарь приотстал -- к чему ловить пыль в лицо. Сегодня лучше девчонку не трогать. Пусть уж перебесится без помех.
   Мариана осадила Пенку на околице Мелких Выселок -- совсем даже не маленькой деревни милях в пяти от Себасты. Осадила грубо; слишком грубо для нервной южанки. Все еще бесится, отметил Барти; ну ладно, тебя обидели, но кобыла-то причем?! От нее, Нечистый тебя задери, жизнь твоя зависит, а ты...
   К раздражению прибавилось удивление: девушка уверенно направила кобылу к трактиру мастера Джекоба, а его из опытных-то путешественников не все знают. Останавливаются по большей части в "Коне и хорьке" или "Винной бочке": там огромные дворы с навесами, чистые конюшни, просторные комнаты -- и на удивление поганые повара. А у Джекоба места мало, зато готовят жена с невесткой, и как готовят... а сэр Барти, признаться, к еде относился куда трепетней, чем приличествует человеку военному.
   Младший сынишка трактирщика принял их лошадей, Мариана рассеянно бросила:
   -- Спасибо, Ники.
   Войдя вслед за ней, Барти заметил: девица не задержала взгляд на ряде оскаленных волчьих голов на стене, как все, кто попадает к Джекобу впервые. Бросила хозяину, подскочившему встретить, монетку, приказала:
   -- Ужин в комнату.
   -- Стефка! -- гаркнул Джекоб. -- Комнату и ужин для благородной Марианы!
   -- Спасибо, Джекоб! -- Мариана вслед за трактирщиковой дочкой взбежала по лестнице и свернула в коридор. На Барти даже не оглянулась.
   Рыцарь сел за дальний столик, спросил жареной в тесте кефали, белого сыра, имперского золотистого вина. И задумался.
   Ощущение складывалось такое, что трактирщика Джекоба и благородную девицу Мариану связывает по меньшей мере доброе знакомство. Будь здесь Дик, подкатился бы к трактирщику и выспросил, что к чему. Но сам Барти, хоть и останавливался у Джекоба частенько, в отношениях с ним дальше холодноватой вежливости так и не продвинулся. Виной тому была донельзя глупая и неприятная история, вспоминать которую сэр Барти категорически не любил -- хотя, если судить непредвзято, рыцарь ведь не виноват, что подопечный ему достался из тех, что сначала делают, а думают уж после, когда успеют и сами в зубы получить, и всех окружающих перебаламутить. Ну везешь ты в Готвянь заказанный тамошним магистратом товар, так и вези, никого не трогая! Нет же, надо сначала сцепиться длинным языком с местной пьянью, потом начать задирать проезжих гномов, а в довершение всего нахамить хозяину! Конечно, Барти тогда пытался загладить вину подопечного, и нелегкая эта задача ему даже почти удалась. Во всяком случае, дурня-купца отпустили почти целым, и рыцаря на порог пускать не перестали. Однако ясно было, что, начав выспрашивать о Мариане, сэр Барти рискует навсегда вылететь из числа желаемых постояльцев мастера Джекоба. Оставалось молча наслаждаться стряпней трактирщицы, на редкость хорошим вином и спокойным вечером.
   Тем более, что завтрашний день спокойствия не сулил. Назавтра, если, конечно, рыцарь не намерен молчать всю долгую дорогу, нужно объясниться с Марианой. Девица явно не поняла, что за свидетель навязался ей в попутчики, а не поняв, вообразила невесть что и затаила обиду. Путешествовать же в компании обиженной девицы...
   Да, скажем честно: в этот вечер сэр Бартоломью сожалел о той горячности, с которой кинулся на защиту чести благородной Марианы. И не столько потому, что порыв его не был оценен девицей, сколько из пакостного чувства собственного бессилия перед лицом грядущих опасностей. Свидетель... что может быть хуже?!
   Рыцарь совсем уж было собрался потребовать себе комнату, когда, звякнув медным колокольцем, распахнулась дверь и в трактир вошел человек, коего Барти менее всего ожидал здесь увидеть. И то сказать, капитаны отрядов редко когда сами пускаются в путь. А кряжистый седоусый воин в фиолетовом плаще поверх посеребрённой кирасы был именно капитаном отряда, да не какого-нибудь -- столичного. Барти привстал, махнул рукой:
   -- Сэр Арчибальд! Рад приветствовать!
   Старый рыцарь грузным шагом пересек трактир, опустился на табурет напротив Барти. Спросил:
   -- В Корварену или дальше?
   -- Дальше, -- вздохнул сэр Бартоломью. -- Далеко и надолго, чтоб его.
   -- Тогда вдвойне хорошо, что мы встретились, сэр Бартоломью. Новости мои такого свойства, что их лучше знать и учитывать в дороге.
   -- Что-то серьезное, сэр капитан?
   -- Трудно сейчас сказать, насколько... -- Сэр Арчибальд раздраженно оглянулся: куда, мол, трактирщик подевался? -- Но боюсь я, что куда серьезней, чем думают в столице.
   Подоспевший Джекоб с почтительным поклоном сгрузил перед столичным гостем ужин, а молодому рыцарю поднес еще вина и сыра. И благоразумно испарился, оставив благородных господ беседовать без помех.
   -- Скажи, Барт, -- старый рыцарь не прервал разговора ради ужина, что само по себе было неприятным признаком, -- на последней себастийской ярмарке подземельные торговали, как обычно?
   Барти призадумался. Особо он по ярмарке не разгуливал, но зайти зашел. И по рядам гномьих подвод -- тех, что с оружием и снаряжением -- ходил долго. Приценялся, обсуждал товар, покупал... да и ребята после хвастались покупками.
   -- Вроде как да, -- кивнул Барти. -- А...
   -- Дюжину дней назад, -- опередил его вопрос сэр Арчибальд, -- закрылось представительство Подземелья в Корварене. Внезапно и без каких-либо объяснений. Прошел слух, что гномы ответили так на поднятые королем пошлины; и, добавлю, те, кто повторяет этот слух, ругают не короля, а мастеров Подземелья. Столице не хватает гномьих товаров, и люди недовольны. Между тем король, когда я спросил его прямо, ответил, что пошлина поднята лишь на оружие. И даже не на всё оружие, а лишь на то, что продается не в королевский арсенал. Вряд ли это так уж сильно ущемляет Подземелье.
   Барти хмыкнул, разлил по кубкам вино: ради именитого гостя Джекоб откопал в своих закромах "Полуденное солнце", сорт не то чтобы очень уж дорогой, но после до сих пор памятной в Диартале засухи -- редкий.
   -- Более того, -- сообщил сэр Арчибальд, -- король, оказывается, пытался выяснить, что за причины побудили Подземелье отозвать из его столицы своих мастеров. Но ему ответили туманно и обтекаемо: дескать, идут недобрые времена, и надобно переждать их, не давая людям повода для ссоры.
   -- А сами...
   Сэр Арчибальд вскинул руку: дескать, помолчи. И продолжил:
   -- Король наш тоже счел, что такой ход странен для тех, кто не хочет ссоры. Видишь ли, Барт, наш молодой король прям, он не любит ходить вокруг да около. Он сказал посланнику Подземелья, что люди в столице удивлены, и до обид недалеко. Но гном ответил, что больше было бы обид, останься мастера Подземелья в столице. А почему -- не захотел объяснить. Лишь пообещал, что гномьи мастера вернутся в Корварену, когда утихнет опасность, и что гномы не нарушат мир, пока люди соблюдают его условия. И эти последние слова, так сказал мне король, больше походили на угрозу, чем на обещание мира.
   -- Еще бы, -- нахмурился Барти, -- король ведь не может вовремя схватить за руку каждого из своих подданных.
   -- Но он в ответе за каждого из них, -- назидательно заметил старый рыцарь. -- И если договор с Подземельем будет вдруг нарушен, пусть даже последним отщепенцем, -- помоги нам Господь! Поэтому, сэр Бартоломью, будь внимателен в пути. Может, тебе повезет разобраться.
   -- Но, сэр Арчи...
   -- Что, Барт?
   -- Разве у корваренского отряда нет больше сообщения с Подземельем?
   -- Есть-то есть. -- Угол капитанова рта недовольно дернулся. -- Я сам говорил с гномьими старшинами. Мне сказали, что мы по-прежнему можем обращаться за помощью, буде припечет. Но объяснили не больше, чем королю. -- Сэр Арчибальд пожевал губами. Посмотрел на полный "Полуденного солнца" кубок. Выпил одним долгим глотком, как пьют воду, безо всякого уважения к редкости, вкусу и букету. И добавил: -- Мне это не нравится, Барт. Очень не нравится.
   4. Подземелье, шесть дней тому назад
   Тихо здесь было и спокойно. И, верно, нечасто слышались здесь голоса настолько взволнованные, как у парня, что рассказывает степенному гному о делах на поверхности -- темных делах, тайных, тех делах, о которых ему, смиренному монастырскому послушнику, и знать-то неоткуда. Бывшему смиренному послушнику... уж чем не отличалось лицо парня, так это смирением и готовностью подчиняться. Впрочем, принимавший гостей гномий мастер, один из старшин Подземелья, глядел на молодого человека одобрительно и даже, пожалуй, с долей восхищения -- как смотрел бы на редкой красоты пещеру или драгоценный камень чистейшей воды.
   А вот в тех взглядах, что кидал гном на его спутника, мужчину лет около тридцати, сквозила толика сомнения и, пожалуй, сочувствия. Так, верно, глядел бы мастер на самоцвет, подпорченный неумелой огранкой. Вроде и играет -- ан мог бы лучше...
   Гостевая комната протапливалась открытым очагом. Люди сидели лицом к огню, в отдалении, гном -- почти вплотную, грея спину. За его креслом -- низкий каменный бордюр и темная даже в отсветах пламени кованая решетка: цветы и птицы, узор, подсмотренный на поверхности, совсем не гномий, -- но исполнение поражало, казалось, бутоны вот-вот раскроются, а птицы -- вспорхнут. Шутки огня, думал один из гостей, любуясь отблесками на темном металле. Исконное гномье умение, мельком отмечал другой: то, что подземельные мастера зовут просто "работа", но чего не достичь даже самым искусным из числа людей. Люди просто по-другому видят.
   В огне плясала-извивалась саламандра: тонкая, гибкая, изысканная, словно рисунок тушью на старом пергаменте.
   Гномий мастер-старшина переводил острый взгляд с одного лица на другое; глаза его отливали зеленью и золотом. Старший из людей заметно смущался под гномьим взглядом; младший подслеповато щурился.
   -- Если бы мы еще не закрыли корваренское представительство, пришлось бы сделать это теперь. Тревожные вести принес ты нам, Анже.
   -- Но вы закрыли его раньше, -- нарушил повисшее меж ними молчание старший. -- Даже раньше, чем Анже узнал... простите мое любопытство, почтенный мастер, но почему?
   Гном пожевал губами, прежде чем ответить.
   -- Оба вы слышали о Каменном Оракуле. Объяснять ли далее? Нам явлено было новое пророчество.
   -- Оно касается и людей? -- напряженно спросил младший.
   -- А ты догадлив, Анже. -- Гном усмехнулся, но усмешка его в отблесках пламени казалась зловещим оскалом. -- Их-то оно и касается.
   -- Я, верно, стал слишком мнительным, -- пробормотал Анже. -- Правду говорят люди, что много знать -- покоя не видать.
   -- Э-э-э, не в знаниях дело, -- покачал головой гномий мастер. -- Сам подумай, ты ведь мог остаться на пути послушания. Не знания помешали тебе.
   -- А что же? Если бы не узнал я всего...
   -- Ты жалеешь? -- Старший из людей насмешливо поднял бровь.
   -- Свет Господень, Серж, что ты говоришь! Конечно же, нет!
   -- Так о чем разговор. Лучше скажите, почтенный мастер, дозволено ли нам услышать слова пророчества?
   -- Это не мне решать. Однако думаю я, что вы его услышите, -- гном, крякнув, поднялся и кивнул гостям на темный провал в стене за очагом. -- Пойдемте, вас ожидают.
   Дорожка светилась тусклой зеленью: короткий путь, сжимающий не то время, не то расстояния. Неторопливая пешая прогулка заняла не более четверти часа. Зелень под ногами сошла на нет: перед людьми распахнулась пещера, огромная, едва подсвеченная рассеянным дневным светом. Странное, будто бы чужое, но когда-то испытанное чувство коснулось младшего из людей.
   -- Сердце Подземелья, -- пробормотал он.
   Его спутник оглянулся с новым, куда большим интересом. Но что здесь разглядишь? Стены и потолок терялись в сумраке, непроглядном для живущих под синим небом. Пестрый гранит под ногами был бы достоин королевского дворца -- если отполировать его, убрать валуны по сторонам прохода... впрочем, и в диком камне есть очарование, признал гость Подземелья. Здесь чувствовалась мощь; но мощь не давящая, не враждебная.
   -- Да, -- покивал мастер-гном, -- Сердце Подземелья, одно из многих и единственное. Впервые за последние три сотни лет сюда вошел человек, и это -- больше, чем честь, и больше, чем доверие.
   -- Что же тогда?
   Ответил людям другой голос, тусклый и словно надтреснутый:
   -- Надежда. Единственная, быть может, наша и ваша надежда.
   Как будто выйдя из валуна или вовсе появившись ниоткуда, перед людьми возник еще один гном. Столь же крепкий и кряжистый, как стоявший рядом с ними мастер, но поседевший, высушенный бесконечными годами. В глазах его не осталось молодой зелени, лишь выцветшее золото, и под его взглядом люди опустили глаза.
   -- Я рад видеть вас, -- продолжил старый гном, -- хотя свели нас недобрые времена.
   -- Мы приветствуем Хозяина Подземелья. -- Анже низко, по гномьему обычаю поклонился, и Серж повторил его поклон.
   -- А, ты понял, -- в тихом голосе почудилась улыбка. -- Не скрою, это была проверка. Сердце Подземелья и впрямь готово открыться тебе, Анже. Я не ошибся, хвала Огню. А ты, -- Хозяин Подземелья перевел взгляд на старшего из гостей, -- скажи, Серж: теперь, когда оба вы в безопасности, что думаешь ты о дальнейшем своем пути?
   -- Вопрос не ко мне. -- Старший из людей, вопреки обыкновению, был серьезен. -- Сначала пусть решит Анже.
   -- А что решать? -- с искренним удивлением спросил младший. -- Разве не должны мы предупредить короля о том, что грозит ему? Вот только как...
   -- Как -- придумаем, -- решительно заявил Серж. -- Важно, что ты не бросаешь это дело. Признаться, друг Анже, я рад. Значит, мы и дальше вместе.
   -- Это хорошо. -- Золотые глаза старого гнома продолжали вглядываться в людей, словно в редкие камни, из которых неясно еще, что получится. Гномы видят суть, вспомнил Серж, истинную суть.
   -- Пойдемте, -- произнес Хозяин Подземелья.
   Тропа чертила меж валунов угловатый знак. Серж чуть приметно кивнул: он встречался с таким. Охранительные чары.
   За очередным поворотом старый гном остановился, давая людям разглядеть бронзовую чашу на каменном пьедестале. Десятками низких язычков, мохнатым ковриком, горел в той чаше приглушенно-голубой огонь, и посреди этого странного, непривычного и цветом и запахом пламени лежали, свернувшись клубком, две маленькие бело-голубые саламандры.
   -- Спят, -- с тихой нежностью проговорил гном. -- Нам дальше, идемте.
   Два человека и гном прошли мимо гнезда огненных ящериц, и глазам их открылось еще одно чудо. Черный, словно возник из первозданного мрака, кристалл -- в рост невысокого человека, о пяти боковых гранях и чуть скошенной верхней. Кристалл притягивал взгляды людей -- и не отпускал. Казалось, рядом с ним замерло время, и жизнь человеческая стала не важнее капли росы или отлетевшей от костра искры.
   Вскрикнув, Анже закрыл глаза руками.
   Серж, как завороженный, сделал шаг вперед. Остановился, до крови прикусив губу.
   -- Подойди, не бойся, -- сказал ему старый гном. -- Тебя ведь тянет посмотреть ближе?
   -- Да, еще как, -- честно ответил Серж. -- А можно?
   -- Эх, человек... Это Сердце Подземелья, Серж, и единственное, что важно здесь -- побуждения твоего сердца. Можно и должно всё, что хочется.
   -- Да мало ли чего я захотеть могу?
   -- Только того, что подскажут тебе корни мира и твоя душа. Здесь решаешь не ты и не я, здесь мы гости, и нам должно слушать, что говорят хозяева.
   -- Тогда ладно. -- Серж, неуверенно улыбаясь, сделал еще шаг. Теперь он стоял совсем близко к черному боку кристалла, и ему чудилось, что изнутри смотрят чьи-то глаза -- то ли его отражение, то ли... Серж осторожно прикоснулся к кристаллу раскрытой ладонью. Замер. Словно сама собой, легла на гладкий бок камня и другая ладонь; теперь во всем мире остались только человек и ищущий его взгляда чуждый взор. Оживший кошмар из полузабытого детства -- но, вот странность, человеку ничуть не было боязно. Разве что немного тревожно. Теперь, взрослым, прошедшим многое, он умел встретить улыбкой не только живые, ищущие и разумные глаза мертвого камня, но и куда более страшное.
   -- Анже. -- Гном взял второго гостя за локоть, развернул. -- Посмотри, они проснулись.
   Руки парня бессильно упали. Глазам снова открылась огненная чаша. Две ящерки потягивались среди языков пламени, выгибали спины, запрокидывали маленькие головы. Голубые блики играли на сверкающих ослепительной белизной боках. Вот одна вытянула вперед лапку; мелькнули и спрятались синие искорки-коготки.
   -- Я хочу сделать тебе подарок, Анже.
   -- Подарок?
   -- Чему ты удивлен? Не только среди людей принято одаривать... Дай мне руку, Анже, и молчи, что бы ни было с тобой. Иначе магия не сработает.
   Парень протянул гному ладонь. Будто каменными тисками сжали ее пальцы Хозяина Подземелья. А потом -- словно горячий поток заструился из рук гнома в руку человека, поднялся к плечам, разбежался по телу. Все горячее и горячее... кипяток, жидкий огонь, расплавленный металл! Анже зажал рот свободной рукой, из глаз побежали слезы. В голове сделалось мутно и пусто, в ушах гулко застучала кровь... полно, какая кровь, у него не осталось крови, вместо нее теперь чистый огонь!
   -- Вот и всё, -- пробился сквозь тяжкий гул в ушах голос Хозяина Подземелья. -- Всё, Анже. Ты молодец, вытерпел.
   -- Ох-х-х-х... что это было?
   -- Гляди. -- Старый гном протянул руку к огню. Ближняя саламандра ткнулась носиком в его ладонь. -- Иди, иди, -- подбодрил малышку гном. -- Иди ко мне, маленькая. Я подыскал тебе хозяина.
   Ящерка взбежала на широкую ладонь гнома и замерла, высоко подняв голову. Сапфировые глазенки встретились с золотыми глазами, и показалось, что гном и саламандра продолжают разговор -- неслышно для посторонних.
   И вдруг Хозяин Подземелья поднес ладонь с огненной ящеркой к лицу человека. Саламандра ткнулась мордочкой парню в нос, в щеки -- будто принюхивалась. Анже вздрогнул, ожидая возвращения нестерпимой боли. Но боли не было. Только живое пушистое тепло. И теперь он мог рассмотреть ящерку как следует: ярко-синие глаза навыкате, щелочки ноздрей, голубой гребень над головой, похожий на застывшее пламя. Переливы белого и синего, пробегающие по шкуре, как огонь по полену. Ящерка тронула его лапкой -- отчетливо виднелись крохотные синие коготки, сверкающие, как драгоценные камни, -- но он снова почувствовал лишь приятное тепло.
   -- Что это? Почему?..
   -- Возьми ее в руки. Не бойся, теперь можно.
   Анже вспомнил: однажды он уже хотел взять в руки саламандру. Давным-давно, мальцом еще... вот как сбываются иногда детские желания.
   Ящерка перескочила на рукав куртки и замерла. Анже охнул. Проговорил удивленно:
   -- Я думал, загорится.
   -- Людские суеверия, -- фыркнул гном. -- Если бы саламандры не могли контролировать свой огонь, они были бы опасны даже для нас. Ты ее хозяин, Анже, и можешь не бояться пожара.
   -- Погладить саламандру, как другие гладят собак, -- Анже счастливо улыбнулся, накрыл угнездившуюся в его руке ящерку свободной ладонью. Меж пальцев текло мерцающее алое тепло, билось в такт с его сердцем. -- Столь щедрый подарок, что неловко мне принимать его. За такие подарки надо отдаривать, но что могу я предложить взамен?
   -- Э-э-э, Анже... Ты заслужил нашу благодарность. Ты подарил нам самое ценное, что есть в мире, от неба до корней гор: знания. Оставь малышку себе, не отказывайся.
   -- Но разве ей не нужен огонь?
   -- Неужто трудно тебе будет сажать ее иногда в очаг, или в светильник, или в походный костер? Не забывай только брать обратно, потому что негасимым огнем для нее станешь ты. Ты чувствуешь, как хорошо ей в твоей ладони? Чистый огонь твоего мужества греет ее столь же приятно, как тебя -- ее живое тепло.
   Анже покраснел; но гном не дал ему возразить.
   -- Я вижу, -- строго сказал он. -- Мы, живущие у корней мира, видим глубже. И ты знаешь это, человек.
   -- Знаю, -- прошептал Анже. -- Спасибо, достопочтенный. Спасибо.
   -- Не стоит благодарности, -- гном насмешливо прищурился. -- А теперь, Анже, давай вернемся к твоему другу.
   Анже снова покраснел.
   -- Тебя пугает этот камень? -- понимающе спросил Хозяин Подземелья.
   -- Очень, -- признался Анже. -- Он как вечная ночь.
   -- Вы с ним похожи. Только ты видишь прошлое, а он -- будущее. Однако тебе, пожалуй, и впрямь опасно к нему прикасаться. Здесь, в Сердце Подземелья, чувства не лгут.
   -- Так это... это и есть Каменный Оракул? -- Анже наконец обернулся к черному кристаллу.
   -- А ты до сих пор не понял, -- улыбнулся гном.
   -- Мне всегда казалось, что он... другой.
   Серж все так же стоял, уткнувшись носом в гладкий бок камня, словно выглядывал в замороженное окно, протаивая дыханием корочку льда. Что же не так, растерянно подумал Анже -- и вспомнил. Пророчество.
   -- Но я думал, он говорит!
   -- С нами -- да. Однако вы, люди, не поймете его слов.
   Саламандра, чихнув облачком нежгучих искорок, нырнула головой в рукав куртки. Анже почувствовал щекочущие прикосновения коготков -- вверх по руке, до плеча, до шеи. Ящерка, похоже, нашла себе место.
   -- Нет, -- прохрипел вдруг Серж. -- Барти, нет!
   И, не отрывая от гладкого камня ладоней и остекленевшего взгляда, съехал на пол.
   -- Серж?! -- Анже упал на колени рядом с другом, вгляделся, щурясь, в побелевшее лицо. -- Серж, очнись! Скажи что-нибудь!
   Хозяин Подземелья положил ладонь Сержу на затылок, замер на долгий миг. Покачал головой:
   -- Оставь его, Анже. Он смотрит сейчас, смотрит в будущее. Подождем.
   Анже, кажется, и дышать забыл. Медленно, как капли вязкой смолы, текли мгновения. Но вот Серж, вздрогнув, обмяк. Анже подхватил его, помог сесть.
   -- Как ты?
   Долгое, почти бесконечное молчание. В пустых глазах Сержа медленно, как прогалины ранней весной, как игра камня под рукой мастера, проступила жизнь. Боль, страх, удивление... решимость.
   -- Да уж наверное, не хуже, чем ты после иных своих видений, -- усмехнулся вдруг Серж. Потер лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. И произнес с внезапной серьезностью: -- Нам надо в Южную Миссию. Срочно.
   -- Не в Корварену? -- переспросил Анже.
   -- Нет. В Южную Миссию. Туда едет король. И... и еще один мой старый друг.
   Анже пожал плечами:
   -- Ладно, как скажешь. Что хоть там?..
   Но Серж, не ответив товарищу, повернулся к Хозяину Подземелья:
   -- Я прошу вас, достопочтенный... может, это не относится и вообще неважно... но все-таки -- как звучит новое пророчество?
   -- Это важно, -- тихо проговорил гном. -- Я скажу вам. Однако вы не должны передавать его. Никому, что бы вам за это ни сулили и чем бы ни грозили.
   -- Клянусь, -- легко кивнул Серж. Будто речь о пустяке, поразился Анже... А если...
   -- Анже? -- спросил Хозяин Подземелья.
   -- Я не знаю, -- пробормотал парень. -- Я не стану болтать, конечно. Но я не могу ручаться, что стерплю, если вдруг...
   -- Это просто, -- усмехнулся Серж. -- Не дрейфь, друг Анже. Кто вообще о нем знает, кроме гномов? Никто! А уж тем более, что мы его слышали! Если сам не проговоришься, никому и в голову не взбредет спрашивать.
   -- Тогда конечно, -- робко улыбнулся Анже. -- Тогда я тоже клянусь...
   -- Идет беда из-за моря, -- напевно проговорил гном. -- Ложь великая, алчностью рожденная, отвратит людей от Подземелья. Они поймут свою ошибку, но будет слишком поздно: не жить им без Подземелья, как Подземелью не жить без людей. И лишь четверо тех, кому дано найти путь к спасению. Двое, что ошиблись однажды в выборе пути, и двое, что пошли за ними ради любви, дружбы и чести.
   -- Ошиблись, -- тихо повторил Серж. -- Двое, что ошиблись...
   -- Кто из людей не ошибался? -- Анже пожал плечами.
   -- И все-таки одним из них можешь быть ты, -- задумчиво сказал Серж. -- А второй... думается мне, что я знаю и второго.

ТРИ ПОСОЛЬСТВА

   1. Луи, король Таргалы
   -- О Луи! -- Стефания счастливо рассмеялась, отпустила плечи возлюбленного и откинулась на обтянутые алым шелком подушки. Золото на красном, в который раз усмехнулся Луи, ай да Стефа. -- Ты великолепен!
   -- Знаю. -- Луи поцеловал Стефанию в кончик носа и растянулся с нею рядом. -- Ты тоже.
   -- Я? Да брось, -- в бархатном голосе юной северянки звучало неприкрытое кокетство. -- При твоем дворе столько прекрасных дам.
   -- Ни одна из них не смеется, -- серьезно объяснил молодой король Таргалы.
   -- Вообще? -- с преувеличенным удивлением протянула Стефания.
   -- Вот только не говори, что ты не поняла, -- усмехнулся Луи.
   -- Неужели ты перепробовал их всех? -- Жена барона Годринского, капитана белой роты полка королевских кирасиров, известного всей Корварене дуэлянта, лошадника и ловеласа, сморщила носик и забавно фыркнула.
   -- А ты думала, -- вздохнул король. -- Их не перепробуй -- так ославят, не обрадуешься.
   -- Что значит "ославят"? -- на этот раз Стефания удивилась непритворно. -- Они что, об этом болтают?!
   -- Еще как.
   -- Погоди... а мужья-то?
   -- Стефа, чудо ты наивное! Это твой Ленни с понятиями, вот поймает меня здесь -- морду начистит и не поглядит, что король. А у них... -- Луи запнулся, с трудом сдержав неподобающее в обществе прекрасной дамы словцо. -- Ох, Стефа... веришь, мои придворные друг перед дружкой носы задирают, когда я их жен... а, пошли они все!
   Стефания повернулась на живот, подперла голову руками; золотистые волосы рассыпались по спине, в глубоких серых глазах отразился огонек единственной горящей в изголовье свечи. Кинула мимолетный насмешливый взгляд на украшающий стену родовой герб мужа: золотой олень на красном поле. Рога о семи отростках, ну разве не смешно?! Не то семь битв, пережитых благородным предком, не то семь побед... но так и лезет на ум совсем другое объяснение!
   -- Луи, но почему ты тогда...
   Король понял недосказанный вопрос. Улыбнулся:
   -- Да очень просто. Пока у дверей моей спальни такая давка, никому и в голову не взбредет, что я бегаю по дамам куда-то еще. И твой Ленни будет со спокойной душой ухлестывать за герцогиней Эймери, к их обоюдному удовольствию. А я, -- Луи нежно провел ладонью по золотым волосам, откинул закрывшую лицо его дамы прядь, -- буду спокойно любить тебя.
   Молодой король лукавил. Вовсе не из стремления утаить ночные визиты к прелестной Стефании он тасовал придворных дам, как шулер тасует колоду. Беда была в том, что молодому королю достался от отца в наследство такой сволочной двор, что просто руки опускались. Конечно, он заменил капитана личной гвардии и капитана тайной службы -- в первый же день после коронации, наплевав на неизбежную шумиху, горячее неодобрение королевского аббата и официальный протест совета министров. Но с остальными приходилось осторожничать: наживать себе врагов среди столичной аристократии Луи считал неумным.
   -- Пока они покупают королевские милости за своих жен, они будут довольны королем, -- объяснил как-то Луи новому капитану тайной службы графу Готье Унгери. -- Жены -- шлюхи, мужья -- сводники. И это люди, кичащиеся древностью гербов и заслугами благородных предков! А сами через своих женушек друг на друга доносят. И я так думаю, что они скорее вцепятся друг другу в глотки, чем организуют какой-нибудь заговор.
   -- Учти еще одно, -- ответил тогда Готье. -- Ты можешь через этих шлюх подкидывать их муженькам то, что они хотели бы знать о соперниках. Если тебе надо кого-то из них рассорить -- только скажи.
   Результатом того давнего разговора -- и, разумеется, столь неупорядоченной личной жизни короля -- стали четыре шумные дуэли и одна не менее шумная отставка, и Луи всерьез надеялся еще за пару лет избавиться от наиболее нежелательных фигур из папиного наследства, не засветив своего в этом участия. Но не объяснять же коварную внутридворцовую политику прелестной Стефании? Тем более, когда она вот так водит тонкими пальчиками по груди, по животу, подбираясь...
   В окно ударил камушек.
   -- Ленни возвращается. -- Король вскочил, натянул штаны и рубаху, крепко обнял спрыгнувшую с кровати баронессу.
   -- Придешь завтра?
   -- Не знаю. Как получится. -- Ответив на страстный поцелуй возлюбленной и с некоторым трудом подавив горячее желание отправить барона Годринского подальше от столицы, Луи схватил камзол и шпагу. -- Выгляни, все тихо?
   Стефания распахнула окно, оглядела темный переулок:
   -- Никого.
   Король влез на подоконник, выждал несколько мгновений, чтобы глаза притерпелись к ночному мраку, и спрыгнул вниз.
   Булыжник мостовой ударил по ногам; Луи выпрямился, мельком усмехнувшись: второй этаж городского особняка -- не та высота, что может обеспечить неприступность женской чести. И тут от стены напротив отделилась долговязая фигура.
   Не тратя времени на попытки разглядеть лицо, Луи отскочил к стене, обернул камзол вокруг левой руки и обнажил шпагу. Тишину переулка разорвал негромкий смешок, и прекрасно знакомый королю голос произнес:
   -- Это я.
   -- Готье? -- Король вбросил шпагу в ножны. -- Что ты здесь делаешь? И где Бони?
   -- Одевайся и пойдем отсюда. Уж прости, что сдернул тебя с прекрасной баронессы, но дело срочное. И обсудить его лучше без лишних ушей.
   Король нахмурился:
   -- Что стряслось? И, повторяю, где Бони?
   -- Мужа твоей дамы караулит, где ему еще быть.
   Из-за угла выскочил долговязый парнишка, махнул рукой.
   -- Легок на помине, -- буркнул Готье. -- Давай, уходим.
   Когда барон Годринский спешился во дворе своего особняка, гость его жены вместе с самым доверенным пажом и капитаном тайной службы был уже далеко. Стефания же, проводив любовника, прежде всего расправила простыни и взбила подушки. Затем достала из стоящей перед зеркалом шкатулки с мелочами того сорта, что интересны только дамам, невзрачный, не украшенный даже простенькой вышивкой бархатный кошелек. Распустила тщательно затянутый шнур, выудила щепотку порошка и притрусила подушки, а прилипшую к пальцам пыль вытерла о волосы. Подумала с усмешкой: верно, герцогиня Эймери совсем недавно занималась тем же. Порошок из горной лаванды, на котором лучше всего держится наговор "чистая супруга", стоит немалых денег, но это не мешает ему быть ходовым товаром среди столичных дам и их кавалеров.
   2. К вопросу о невестах
   Бони топал на несколько шагов впереди, насвистывая себе под нос что-то немелодичное, но бодрое. Улица Золотой Розы, широкая, залитая желтоватым светом фонарей, была в этот час пустынна. Чем не место и время для разговора без посторонних ушей?
   -- Так что за срочное дело? И почему вдруг обсуждать его надо ночью на улице? Ты ведь заходил ко мне вечером, что успело произойти такого важного?
   -- Вечером у тебя сидел отец Ипполит. И утром будет сидеть, так что в официальный доклад я эту новость не включу.
   -- И что ты так на него взъелся? -- вздохнул король. -- Какой бы ни был, а он человек Господа.
   -- Он слишком любит соваться в государственные дела.
   Что правда, то правда, с некоторым раздражением подумал молодой король. Но что тут поделаешь? Всегда Святой Суд Церкви держал при короле аббата, и всегда тот аббат имел право советовать королю и направлять его. И докладывать Святому Суду о деяниях государя, идущих вразрез с наставлениями Церкви. А Святой Суд вправе и короля призвать к ответу, как последнего из его подданных. Поэтому ссориться с отцом Ипполитом нельзя.
   -- Ладно, рассказывай.
   -- Император собрался предложить тебе в жены свою старшенькую дочурку. Жди посольства, они уже выехали. Возглавляет его двоюродный дядя старшей жены императора, так что в серьезных намерениях сомневаться не приходится.
   Луи выругался сквозь зубы. Буркнул:
   -- Только этой шалавы мне здесь не хватало для полного счастья. И союза с ее папулей заодно.
   -- Вот именно, -- кивнул Готье. -- Именно союза. И еще одно учти: когда Элайя родит тебе наследника, его дед в случае твоей неожиданной смерти будет иметь такое же право стать регентом, как твой кузен Филипп. И станет, учитывая, что Филипп испугается воевать с империей. Старый шакал наверняка рассчитал все на двадцать лет вперед.
   Король пробормотал нечто маловразумительное и задумался. Некоторое время тишину нарушал только свист пажа. Но вот Луи хмыкнул и скомандовал:
   -- Поворачиваем. Эй, Бони, слышал?
   -- Куда? -- поинтересовался Готье.
   -- К Виталию.
   -- Радислава? -- Тонкие губы графа Унгери растянулись в улыбке.
   -- Почему бы нет? -- серьезно ответил король. -- По крайней мере, мы с ней всегда ладили.
   -- Интересное решение. Но, Луи, ты в самом деле хочешь ввалиться к старику посреди ночи?
   -- Он простит. Уж кто-кто, а дядя Виталий быстро сообразит, чем грозит Двенадцати Землям моя свадьба с Элайей. Мы ведь хотим, чтобы все выглядело невинно, а для этого надо уговориться с Егорием до того, как о посольстве императора станут болтать на каждом углу.
   Князь Виталий, посланник короля Егория в Корварене и брат покойной королевы Таргалы, в девичестве -- княжны Гориславской, жил, по счастью, недалеко. Всего-то спуститься вниз по улице Золотой Розы и свернуть на набережную. Однако, как и следовало ожидать, окна княжеского особняка были темны, и на требовательный стук вышел не дворецкий, а парень из охраны, встрепанный и недружелюбный. Впрочем, гостей он узнал сразу: королева София крепко дружила с братом, и Луи после кончины любимой матушки частенько навещал дядю.
   -- Ваше величество, -- охранник посторонился, впуская гостей в дом, -- что-то случилось? Князь давно спит.
   -- Случилось, -- кивнул молодой король. -- Мне жаль, но придется потревожить его сон. И срочно.
   -- Прошу вас подождать, ваше величество. Я позову сержанта.
   Долго ждать не пришлось: похоже, начальник караула и без доклада услыхал посторонние голоса. Он вышел к неожиданным визитерам почти сразу, бодрый, подтянутый, при полном вооружении, и Луи мельком подумал, что его собственная охрана не так расторопна. Пожалуй, давно пора устроить ночную проверку и под это дело снять с позором лейтенанта Скеттери, а на его место назначить кого потрезвее.
   -- Приветствую ваше величество, -- сержант отдал честь с небрежной лихостью, свойственной уверенным в себе ветеранам. -- Чем могу служить?
   -- Я понимаю, как странно выглядит визит среди ночи, но у меня новости, которые не могут ждать. Мне необходимо срочно поговорить с князем Виталием.
   -- Добре, сейчас разбужу секретаря.
   -- Вот этого не надо, -- вступил в разговор Готье. -- Чем меньше людей будет знать, что его величество был здесь сегодня, тем лучше. Разбудите господина посланника сами и предупредите его, что встреча должна остаться в полной тайне.
   Сержант колебался не больше нескольких мгновений. Кивнул:
   -- Проходите в гостиную. Я разбужу князя.
   Посланник Егория вышел к гостям быстро: старый воин не разучился вскакивать по тревоге, а ночной визит короля Таргалы, да еще тайный, на тревогу вполне тянул. Виталий -- очевидно, ради быстроты -- предпочел обычной нарядной одежде замшевый походный костюм. Куртка скрадывала выпирающее брюшко и подчеркивала широкий разворот плеч, и Луи с некоторым удивлением подумал, что его дядя не настолько стар и немощен, как старается показать на официальных приемах.
   -- Я прошу прощения за неподобающе поздний визит...
   -- Перестань, Луи, -- отмахнулся от извинений князь Виталий. -- Раз пришел, значит, так надо. Я достаточно тебя знаю. Здесь расскажешь, или пройдем в кабинет?
   -- В кабинет, -- по-мальчишески азартно выпалил король. И поспешил добавить, заметив понимающую усмешку дяди: -- Дело не только секретное, но и официальное.
   Виталий обвел гостей пристальным взглядом. Спросил:
   -- Молодой человек, очевидно, будет ждать здесь? Я велю подать угощение. Что вы предпочитаете, юноша?
   -- Благодарю, князь. -- Бони изысканно, как подобает пажу, поклонился. -- Мне ничего не надо. Я подремлю.
   -- Как хотите. Что ж, прошу в кабинет, ваше величество. И вас, господин граф.
   Дядин кабинет, как всегда, вызвал у короля чувство легкой оторопи, смешанной с отнюдь не легкой завистью. Слишком уж много здесь было всяких магических штучек, начиная от фальшивого окна во всю стену -- за этой стеной, как Луи знал доподлинно, располагались личные покои князя -- и заканчивая этажеркой в углу, заваленной амулетами на все случаи жизни. Что говорить, Двенадцать Земель всегда славились своими заклинателями. Не в последнюю очередь потому, с привычным раздражением подумал Луи, что выпускали их из страны разве что с надежной охраной, а дома холили и лелеяли так, что сбежать под руку другого государя никому из них и в страшном сне не приснилось бы.
   Князь зажег лампу, указал гостям на кресла у стола.
   -- Итак, ваше величество?
   Луи тяжело вздохнул:
   -- Господин посланник, я намерен просить у вашего короля руки его дочери Радиславы.
   Виталий сцепил руки в замок на животе и откинулся на спинку кресла.
   -- Луи, что стряслось? Сватовство не затевают среди ночи и в полной тайне, если к тому нет очень серьезных причин. К тому же Радислава -- не разменная монетка. Его величество Егорий не настолько слаб, чтобы платить дочерью за политическую выгоду, и он вряд ли согласится на зятя, который не будет ее любить. А ты, не в обиду будь сказано...
   -- Я понимаю. -- Король опустил глаза. -- Я... мы с Радой всегда хорошо ладили. На мой вкус, правда, она слишком мала для любви, но ведь ваших девушек отдают замуж рано? Мама была еще младше, когда вышла за отца. А Рада хорошая девочка. Я постараюсь ее не обижать. Слово чести.
   -- "Постараюсь"? Хорошенькие обещания ты раздаешь, ваше величество.
   Луи ответил резче, чем пристало:
   -- Во всяком случае, я никогда не обижу ее намеренно. Уж в этом-то вы мне верите?
   -- Верю, -- спокойно кивнул князь. -- Но ты еще не объяснился, Луи. С чего вдруг тебе приспичило жениться, да еще на девчонке, которая на твой вкус чересчур молода для любовных забав?
   -- Готье, -- попросил король, -- расскажи.
   Граф Унгери, как всегда при посторонних, опустил рассуждения и предположения. Мое дело -- добыть сведения, говаривал иногда капитан королевский тайной службы, а думайте над ними сами, дураков возле себя держать королю резона нет. А уж родича двух государей, своего и соседского, к тому же доверенное лицо одного из них, домыслами кормить и вовсе неприлично.
   -- Я получил сообщение, что в Таргалу едет чрезвычайное посольство Хандиарской империи... -- Капитан тайной службы помедлил, давая князю осознать все значение новости и самому догадаться, что последует дальше. -- Цель посольства -- предложить королю Таргалы союз, подкрепленный браком с принцессой Элайей.
   -- Так-так. -- Виталий прикрыл глаза и пошевелил толстыми пальцами. -- Понятно.
   На некоторое время в кабинете посланника Двенадцати Земель установилась тишина. Князь думал, и молодой король не осмеливался перебивать его размышления, что же касается графа Унгери -- он молчал с чувством выполненного долга: раздобытые с немалым трудом сведения поспели вовремя, решение король придумал вполне пристойное, теперь дело за Егорием. А уж Егорий, насколько граф Унгери смыслил в международной политике -- а капитан тайной службы смыслил в ней изрядно, -- не захочет союза Таргалы с империей. Радиславу, правда, может и не отдать: там есть еще три королевские племянницы подходящего возраста. Но кто -- это уже вопрос десятый.
   -- Умно, -- сказал наконец Виталий. -- Весьма умно. Мой мальчик, я всегда знал, что из тебя получится толковый политик.
   -- Польщен, -- усмехнулся король, -- да ведь и было, у кого поучиться.
   -- Не прибедняйся, что умеешь, то умеешь. Тебе дано. Вот отец твой был в этом полной бездарью, как еще страну не профукал. -- Виталий снова прикрыл глаза, пожевал губами. Пробормотал: -- Да, умно.
   Некоторое время в кабинете князя стояла тишина. Нарушил ее король. Спросил робко:
   -- Дядя, как думаешь, получится?
   -- Полагаю, да, -- отозвался князь. -- Впрочем, поглядим. Приходи завтра в это время, Луи. Я доложу своему королю.
   -- Благодарю. -- Молодой король поднялся. -- Не смею более утомлять вас своим присутствием. Спокойной ночи, князь.
   -- Спокойной ночи, ваше величество. И, как бы то ни было, благодарю вас за визит. -- Король пожал плечами, и князь добавил: -- Поверь, мой мальчик, я оценил твое предложение и твою любезность. Нам не нужны войска империи на наших границах.
   3. Утро короля
   В каких бы заботах или приключениях ни проводил очередную ночь молодой король Таргалы, утренний распорядок оставался неизменным. Король вставал по сигналу побудки для стражи -- благо, окно спальни, выходящее на двор перед казармой, не закрывалось никогда. Наскоро умывшись, Луи шел или в фехтовальный зал -- поупражняться со шпагой на манекенах, или на примыкающую к спальне широкую террасу -- размяться на свежем воздухе. Окончательно проснувшись и приведя себя в подобающий государю вид, требовал завтрак. Это означало, что через полчаса король будет готов принимать доклады и раздавать указания, и горе тому, кто опоздает явиться к дверям королевского кабинета.
   Министр внешних дел, дворцовый управитель и прочие любители понежиться в постели с немалою тоской ежеутренне вспоминали батюшку молодого короля, вполне заслуженно носившего прозвание Ленивый. Однако роптать не смели, резонно опасаясь нарваться на монаршее соизволение вволю выспаться и отдохнуть подальше от суетной столицы. Да-да, именно такими словами, преувеличенно вежливо и с поистине издевательским сочувствием, молодой король на пятый день своего правления отстранил от должности королевского конюшего -- пусть и впрямь недостаточно расторопного придворного, однако человека заслуженного и уважаемого. Воистину мир катится в пропасть, вздыхали старики, иначе откуда бы у молодежи такое пренебрежение к наследию отцов. Но, вздыхая и сетуя, к утренней раздаче являлись исправно.
   Этим утром король пожелал для начала пообщаться с министром внешних дел. Вместе с первым вызванным, как всегда без спроса, вошел королевский аббат отец Ипполит. Благословил короля, умостил обширные телеса в глубоком кресле, из коего равно хорошо видны лица хозяина кабинета и его посетителей, и напомнил молодому государю, что всегда готов помочь отеческим советом и наставлением. Министр тем временем топтался у порога, украдкой зевая в кулак. Министра частенько мучила одышка по причине слабого сердца, и он мог себе позволить зевать, в случае королевского неудовольствия маскируя недостаток бодрости досадной немощью.
   -- Доброе утро, граф. Прошу вас, присаживайтесь. -- Король по обыкновению обошелся без вопросов о здоровье и прочей ерунде, а сразу перешел к делу. -- Помнится, еще в начале лета вы упомянули о междоусобице на северных островах, и я просил вас подготовить подробный доклад.
   -- Ва... ваше величество, я... -- Завитые по последней моде усы министра дрогнули, словно желая сбежать от греха подальше, и король мысленно пожелал им счастливого пути -- вместе с владельцем.
   -- Вы не готовы доложить подробности?
   -- Я послал на острова человека, но...
   -- Ясно. Вам не мешало бы пересмотреть свой штат, граф Агри. Ваши люди работают отвратительно. Ханджарские купцы знают больше вас. Если вам интересно, господин министр внешних дел, братья кнеза Хальва потребовали у него большей доли в доходах от рудников. Он, само собой, отказался, жадные родственнички в ответ попытались сменить его у кормила власти. В результате на островах полная неразбериха, младший брат Хальва не то убит, не то казнен, средний пытается купить помощь у императора, а сам Хальв вот-вот пришлет послов ко мне. И все это, господин министр внешних дел, не я вам должен был рассказывать, а вы мне.
   -- Что вам до дрязг Хальва с братьями, ваше величество? -- мягко поинтересовался аббат. -- Вы ведь не станете помогать одной из сторон, нарушая тем самым коронационную клятву? Вы клялись не ввязываться в чужие войны, мой король, и вся Таргала это помнит.
   -- Они наши соседи, отец Ипполит. С Хальвом у меня мир, а как поведет себя его брат, если станет кнезом, еще неизвестно. Я не хочу, чтобы эта война стала нашей. Вот что, граф, готовьтесь-ка вы, пожалуй, в дорогу. Поедете к Хальву сами. Мы, разумеется, не станем слать на острова войска, но ваше присутствие при дворе кнеза даст повод думать иначе. Я подберу вам несколько толковых офицеров в сопровождающие: если возникнет надобность, они помогут Хальву хотя бы советом. Он не дурак, этого ему хватит, чтобы справиться с ситуацией.
   -- Но, ва... -- Граф Агри схватился за сердце: притворная одышка сменилась самой что ни на есть настоящей. Граф ловил ртом душный воздух королевского кабинета, отчаянно желая излишне деятельному государю отправиться к Хальву самолично, раз уж ему так интересны эти недалеко ушедшие от дикарей островитяне. Впрочем, министр внешних дел прекрасно понимал, что первое же слово неудовольствия, неосторожно произнесенное вслух, окончится назначением на его место какого-нибудь молодого и здорового выскочки. Ничего не поделаешь, придется ехать.
   -- Можете быть свободны, граф. -- Что за мысли мелькают сейчас в голове министра, тайной для короля не было. Луи говорил с той безупречной ледяной вежливостью, которую его придворные уже научились бояться пуще криков и угроз. -- Жду вас после обеда, подготовьте подорожные для себя и двух сопровождающих по вашему выбору, я подпишу.
   -- Двух?! -- Приподнявшийся было министр бессильно рухнул в кресло.
   -- Разве мало?
   -- Но, ваше величество, а охрана? И потом, я человек в летах, привык, уж простите великодушно, к некоторым удобствам. Я не путешествую без лекаря, камердинера и слуги. А еще нужны секретарь и порученец, и надо бы воспользоваться случаем и взять с собой одного-двух из молодежи, дабы перенимали опыт дипломатических поездок.
   -- Два помощника из молодых, секретарь, порученец, лекарь, камердинер и слуга. С вами -- восемь человек. Хорошо. Что же касается охраны... -- Король позвонил, в кабинет заглянул дежурный паж. -- Доброе утро, Готфри. Пошли кого-нибудь в казармы "головорезов", пусть пригласит ко мне сэра Джонатана. Если его нет в столице -- дежурного рыцаря. И вызови лорд-адмирала.
   -- Слушаюсь, мой король, -- выдохнул Готфри, исчезая за дверью.
   -- С охраной я разберусь сам, -- подытожил король. -- Можете идти, граф. Вы должны выехать завтра в это время. Сутки на сборы -- вполне достаточно.
   -- Слушаюсь, ваше величество, -- смирился с неизбежностью министр.
   -- И пригласите герцога Эймери.
   Министр внешних дел вылетел из королевского кабинета, едва не упав на пороге. Молодой государь поймал осуждающий взгляд аббата, откинулся на спинку кресла, пробарабанил пальцами по столу нервную дробь. Позарез нужно поговорить со старым Эймери с глазу на глаз, думал он, а при аббате не пригласишь на конфиденциальную встречу. Надо как-то так направить сегодняшние дела, чтобы столкнуться невзначай...
   Первый министр вошел стремительно, комкая в кулаке изрядно помятый пергаментный свиток. Его худое лицо показалось королю изрядно осунувшимся, а покрасневшие, нездорово блестящие глаза выдавали, что герцог провел очередную бессонную ночь над бумагами. Изрядно отличаясь от своего сына, юноши внешне весьма добродушного, круглолицего и веселого, старший герцог Эймери напоминал королю тщательно заточенный клинок, выдернутый из ножен ради смертельной схватки. Весьма странное уподобление, учитывая, что молодой Эймери отменный фехтовальщик и вообще обладает явным военным талантом, а его отец всю жизнь предпочитал сражаться исключительно на финансовом поле.
   -- Доброе утро, герцог! -- Луи встал, приветствуя своего учителя в вопросах управления и финансов, одного из немногих толковых людей, доставшихся ему от лентяя-отца. -- Я вижу, вы рассержены?
   -- Полюбуйтесь, ваше величество! -- Герцог швырнул свиток на королевский стол. -- Полугодовой отчет казначейства.
   -- Но...
   -- Я помню, ваше величество, что вы неважно разбираетесь в финансовых вопросах, -- сварливо заметил первый министр. -- Вернее, просто не любите в них вникать. Но, право же, лорд-казначей должен держать вас вовсе за идиота, чтобы... да поглядите же сами! Что-то же должно было остаться у вас в памяти от моих уроков?
   С тяжким вздохом Луи развернул свиток. Вчитался в пункты расходной половины: прежний лорд-казначей погорел на левых тратах. Не приметив ничего особо подозрительного, перешел к доходам. Перечитал раз, другой. Потер лоб.
   -- Да, кажется, я понял. Вы правы, герцог. Наш лорд-казначей безобразно зарвался. Доходы от себастийской ярмарки должны быть больше раз в десять, по самым скромным прикидкам.
   -- Совершенно верно. -- Герцог одобрительно кивнул. -- Будем слать ревизора, или снимете королевским указом? На самом деле здесь есть еще несколько сомнительных пунктов, хотя и не настолько нагло заниженных.
   -- Палача ему, а не ревизора, -- буркнул молодой король. -- Самого на галеры, имущество в казну. Может, хоть так следующему неповадно будет? А ревизоров, между нами говоря, тоже не мешало бы проверить. И самых продажных, для острастки, попросту повесить. Все равно на галерах с них толку не будет, а так хоть народ порадуется.
   -- Ваше величество, -- укоризненно произнес отец Ипполит, -- нельзя быть до такой степени немилосердным.
   Первый министр покосился на аббата с привычной неприязнью.
   -- Можно, -- зло возразил король. -- Они обкрадывают не меня, а Таргалу. И будь я проклят, если в конце концов не добьюсь от очередного лорда-казначея честности. Пусть даже для этого мне придется отправить десяток его предшественников на площадь Королевского Правосудия.
   -- Но помилуйте, сын мой!
   -- Не помилую, -- оборвал аббата король. -- Господь их за такое пусть милует в Свете Своем, а мне нельзя. На мне страна, и этой стране нужны деньги.
   -- Если позволите, -- прервал спор герцог Эймери, -- я посоветуюсь по этому вопросу с графом Унгери. Вора и впрямь надо примерно наказать, но прежде хорошо бы поймать его с поличным, хотя бы на мелочи. Иначе про ваше величество начнут говорить, что вы кинули в лапы палача невинного и выбили признание пытками. Особенно после того, как его имущество отойдет в казну.
   -- Вы, как всегда, правы, герцог, -- устало вздохнул король. -- Хорошо, я отдаю это дело под ваш контроль. Только, прошу, держите меня в курсе.
   -- Непременно, ваше величество.
   -- У вас всё?
   Первый министр задумался на несколько мгновений:
   -- Да, мой король.
   Луи сделал вид, что не заметил некоторой неуверенности в голосе старого герцога.
   -- Передайте графу Унгери: если у него ничего срочного, я жду его в любое удобное время в течение дня. Займитесь лорд-казначеем, не откладывая.
   -- Разумеется, мой король. -- Первый министр поклонился и вышел так же стремительно, как и вошел.
   Капитана королевской гвардии и дворцового управителя король отпустил быстро, благо к первому претензий не было, а брать в оборот второго пока что не имело смысла. Не пойман -- не вор, а поймать прохиндея-управителя оказалось не так-то просто. Ничего, зло думал король, выслушивая насквозь лживый доклад, прижмем лорд-казначея, а там и тобой займемся. Это если вы не с ним на пару тухлые делишки обтяпываете, а то ведь он и сдаст.
   Проводил управителя тяжелым взглядом, сцепил руки в замок. Поймал укоризненный вздох отца Ипполита и поспешно, пока аббат не затеял нравоучений, сказал:
   -- Отец Ипполит, я хочу с вами посоветоваться.
   -- Слушаю, сын мой. -- Приятно удивленный аббат подался вперед, съехав при этом на самый край кресла.
   -- Вы наверняка знаете, отец Ипполит: насколько сильна Церковь на островах кнеза Хальва? Возможно, правильным будет, если с графом Агри поедет кто-нибудь из святых отцов?
   Аббат нахмурился:
   -- Дела Церкви, сын мой, касаются только Церкви.
   -- Я понимаю, отец Ипполит. И, поверьте, никоим образом не хочу указывать вам, что делать. Но если присутствие в нашем посольстве человека Господнего будет на пользу Церкви, не нужно упускать такую возможность. К тому же граф поедет с надежной охраной.
   -- Как раз охрана, -- наставительно перебил аббат, -- значения не имеет. Господь ведет нас и охраняет, и все мы в воле Его. Однако я понял, сын мой, что ты хотел мне сказать. Я полагаю, уместно будет созвать Малый Капитул Таргалы и обсудить этот вопрос. К вечеру, мой король, я сообщу о решении Церкви, а сейчас, если нет у вас более вопросов...
   -- Срочных -- нет. Я жду вас вечером, отец Ипполит.
   -- Мне понадобится несколько гонцов.
   -- Возьмите Готфри и его приятелей, все равно бездельничают. Кстати о Готфри, что-то долго нет лорд-адмирала.
   -- Ты слишком нетерпелив, сын мой. -- Аббат поднялся, шагнул к двери, но остановился и добавил: -- И слишком упорно меряешь всех по себе.
   -- Так что в этом плохого?
   -- Ты молод, сын мой, и горяч. Старики не так легки на подъем. Будь снисходителен к возрасту, сын мой.
   -- Попробую. -- Луи вздохнул. Его тянуло сказать, что тот же герцог Эймери никогда не просит скидок на возраст и, пожалуй, обиделся бы, вздумай король напомнить ему о его годах. А ведь первому министру далеко за пятьдесят.
   Отец Ипполит осенил короля благословением и вышел. Луи хмыкнул, откинулся на спинку кресла и задумался. Впрочем, ненадолго: через несколько минут в кабинет вломился Готфри:
   -- Мой король, пришли сэр Джонатан и лорд-адмирал. Кого впускать?
   -- Обоих. Кстати, разве тебя не забрал отец Ипполит?
   -- Он взял Херби, Ожье и Ника. А мне велел передать сэру Джонатану, чтобы он после вас зашел к нему.
   Вот как... Значит, господина аббата интересуют подробности разговора? Похоже, он обеспокоен охраной посольства больше, чем хотел показать своему королю. Ах, отец Ипполит, отец Ипполит...
   -- Передал?
   -- Конечно! -- Чересчур исполнительный паж вроде как даже обиделся. Как жаль, подумал король, что у меня нет второго Бони!
   -- Ладно, проси господ военных сюда. И, если придет граф Унгери, впусти сразу же.
   Готфри распахнул дверь, пафосно возгласил:
   -- Входите, господа, король ждет вас.
   Луи поднялся.
   Лорд-адмирал, маленький, кругленький, поразительно подвижный для своих пятидесяти двух лет, полутора десятка боевых ранений и застарелого ревматизма, вошел первым. Поклонился:
   -- Приветствую, ваше величество! Уж не грозит ли нам война, что вы вдруг вспомнили о старом морском волке? С мелочью вроде пиратов и браконьеров наш молодняк управляется и без меня, а я, признаться, изрядно заржавел на берегу.
   Сэр Джонатан молча отдал честь, остановился у дверей.
   -- Граф Орби, сэр Джонатан, рад вас видеть. Прошу, садитесь. Вы напрасно мечтаете о войне, граф, ведь тогда вы станете на берегу еще нужнее. Придется не только учить молодых, но и согласовывать действия трех наших флотов, а кто справится с этим лучше вас?
   -- Эх, ваше величество, -- адмирал покачал головой. -- Сразу видно, что вы никогда не болели морем.
   -- Только морской болезнью, -- согласился король. -- А еще я ром не люблю, так что моряком мне категорически не быть.
   Старик ухмыльнулся: рома король не то чтобы не любил, а просто слишком много употребил в самый первый раз. Как, впрочем, и качки, болтанки, шквала с грозой и мертвой зыби. Лорд-адмирал тогда еще не сидел на берегу, а водил эскадру и знакомство юного принца с моряцкой жизнью наблюдал воочию. Мальчишке не повезло с первым выходом в море, и бедолага навсегда остался сухопутным зайцем.
   -- Однако к делу, господа, -- продолжил король. -- Я буду краток. Завтра утром отправляется посольство к кнезу Хальву. Вы в курсе, что там у него творится?
   -- Слыхал, -- буркнул лорд-адмирал. -- Как по мне, давно пора что-то делать с этим змеюшником. Вот помочь бы Хальвову братцу -- сам-то кнез чересчур много о себе воображает! -- да и потребовать взамен вассальную клятву.
   Сэр Джонатан молча кивнул. Как аббат собирается развязывать ему язык, подумал король, вот бы глянуть! Прелюбопытный, должно быть, разговор получится.
   -- Ваша прекрасная мысль опоздала, -- сообщил адмиралу Луи. Сам он, правда, считал эту мысль скорее дурацкой, чем прекрасной, но что за беда? -- Рунальфу уже обещана помощь империи. Разумеется, в обмен на вассальную клятву. Так что мы, господа, будем помогать Хальву, нравится нам это или нет.
   -- И как далеко зайдет наша помощь? -- осторожно поинтересовался адмирал.
   -- Официально посольство всего лишь выразит обеспокоенность ситуацией на островах и желание вникнуть в подробности происходящего. Учитывая, что граф Агри узнал об этой самой ситуации полтора часа назад от меня, я думаю, и обеспокоенность, и интерес к подробностям у него получатся вполне искренние. Истинная же задача -- именно помочь Хальву. Негласно и по возможности незаметно. Граф, мне нужны два или три человека из ваших учеников. Самых толковых.
   -- Понимаю, ваше величество. Будут. Кстати, молодняку полезно поглядеть, как воюют в шхерах и проливах. Да... а что, ваше величество, троих точно хватит? Я бы пятерых дал, пусть учатся ребята.
   -- Хорошо, граф, -- улыбнулся король, -- давайте пятерых.
   -- Эх, -- вздохнул лорд-адмирал, -- я бы и сам поехал. Да не сверкайте глазами, ваше величество, понимаю. Поставили старика на якорь...
   -- Сэр Джонатан, я прошу вас возглавить охрану посольства. Вы бывали на островах, знаете северную речь и обычаи; у меня есть еще несколько человек, способных более-менее толково объясниться с северянами, но у них нет вашего опыта. Я соберу из них десяток вам в подчинение.
   -- Слушаюсь, мой король, -- рыцарь отвечал неторопливо и основательно. -- Охрана из ваших гвардейцев, значит? Сработаемся. Когда можно будет познакомиться?
   -- Думаю, прямо сейчас: я дал приказ капитану отобрать подходящих.
   -- Тогда я готов.
   -- Отлично. Я благодарю вас, господа.
   Король встал; рыцарь и адмирал поднялись тоже. Всех троих ждали дела.
   4. Граф Готье Унгери, капитан тайной службы Таргалы
   Капитан тайной службы поймал короля на выходе из трапезной.
   -- Ваше величество...
   -- А, вот и мой капитан прибыл, -- обрадовался Луи, -- а я уж думал... постой, или Эймери тебя не нашел?
   -- Почему не нашел, работаем. -- Граф Унгери понизил голос: -- Или ты решил, что мы преподнесем тебе казначейскую голову уже к обеду? На парадном блюде, под острым соусом?
   -- А как было бы хорошо, -- буркнул король. -- Ты обедал, кстати?
   -- Более-менее. Пойдем лучше в кабинет.
   Король заглянул в трапезную, крикнул:
   -- Вина и закуски в кабинет!
   Взял графа Унгери под руку:
   -- Пойдем, Готье. А то знаю я твое "более-менее".
   В окно кабинета било солнце. Король задернул шторы, убрал со стола бумаги:
   -- Ну что, мой капитан, рассказывай.
   -- Нет, это ты рассказывай. -- Готье рухнул в кресло, потянулся. -- Что с графом Агри? Отправляешь болезного к людоедам?
   -- Не съедят.
   -- Правда, что ли?..
   -- Я думал, ты знаешь. Вся Корварена, кажется, уже в курсе.
   -- Мне некогда было заниматься сплетнями. -- Капитан тайной службы подавил зевок. -- И после обеда тоже некогда будет, так что лучше расскажи сам.
   Вошел слуга с подносом.
   -- Ваше вели...
   -- На стол, -- скомандовал король. -- И можешь быть свободен.
   Готье придвинулся к столу, отправил в рот ломтик гусиного паштета. Пробормотал:
   -- Ты рассказывай.
   -- Отправляю посольство к Хальву. Но если ты не знал, почему спросил про графа? Догадался, что куда-нибудь да ушлю?
   -- Бедняга составляет завещание, -- с нескрываемым удовольствием сообщил Готье. -- Между нами, я его понимаю.
   -- Зато ему будет не до писем, -- усмехнулся король. -- Кстати, отца Ипполита я тоже занял. Думаю, на весь день: он собрал Капитул.
   Капитан тайной службы оторвался от угощения:
   -- По вопросу?
   -- Не отправить ли с моим послом своего.
   -- А, это ладно. Это ничего. -- Граф Унгери грустно посмотрел на вино. -- Нет, пить я не буду, а то засну. Кстати, ты хоть кого-нибудь дельного нашему болезному даешь?
   -- Лорд-адмирал выберет пятерых самых толковых из своего молодняка. Охрану отдаю сэру Джонатану. И граф кого-то там берет себе в помощь.
   Граф Унгери вперил в молодого короля изучающий взгляд:
   -- Мне показалось, или тебе и в самом деле безразлично, чего добьется твое посольство?
   -- Мне достаточно того, чтобы их там увидели. А уж если они еще и глупостей каких наворотят, -- король мечтательно улыбнулся, -- что ж, это станет приятным сюрпризом.
   -- Смотри не пожалей. Это сегодня тебе нет дела до Хальва, а что будет завтра?
   -- Готье, ты не понял. -- Луи налил себе "Полуденного солнца", посмотрел на собеседника сквозь драгоценный стеклянный бокал, полный светлого золота. -- Мне есть дело до Хальва. И наше несчастное посольство -- прямое тому доказательство. Именно так его поймут император, сам Хальв, его мятежный братец и прочие заинтересованные стороны.
   -- А смысл?
   -- Если я лезу на север, мне нет резона ссориться с югом. Мы ведь знать не знаем, что империя успела повязать Рунальфа, верно? -- Луи пригубил вина, одобрительно поднял брови. -- И тогда отказ от руки Элайи -- не разрыв отношений, а всего лишь досадный просчет, результат медлительности почты. А обручение с Радой -- не более чем дань уважения памяти матери, при жизни часто выражавшей желание видеть невесткой землячку.
   -- Что ж, план хорош, -- хмыкнул граф Унгери. -- Осталось посмотреть, как он сработает.
   Открылась дверь.
   -- Ваше величество, -- проорал дежурный паж, -- к вам лорд-адмирал с офицерами!
   -- Зови, -- вздохнул король. После дежурств Херби у него постоянно болела голова. Место мальцу не в королевской приемной, а на флоте юнгой... или как там называются мальчики на побегушках? -- Проходите, господа, мы тут как раз... впрочем, предлагать морякам вино больше похоже на оскорбление, чем на любезность. Херби, пусть принесут ром.
   Готье встал:
   -- Граф Орби, господа офицеры, рад приветствовать.
   -- Ваше величество, граф Унгери, -- лорд-адмирал поклонился, -- я счел возможным представить королю своих лучших учеников. Возможно, на севере их ждет бой, но тем ценнее возможность пополнить знания и опыт знакомством с полуночными водами. Судовождение в шхерах само по себе искусство, а тот, кто способен вести там бой, будет...
   -- Граф, проходите, -- Луи счел уместным прервать восторги старого адмирала, тем более что его "молодняк" наверняка сыт по горло описанием пресловутых шхер и прочих северных прелестей. -- Садитесь и вы, господа. Я нахожу мысль адмирала весьма дельной.
   Пока адмирал представлял пятерых лейтенантов, подоспел ром. На этот раз король позволил слуге разливать.
   -- Первый тост ваш, адмирал.
   -- По обычаю, -- старый моряк встал, -- добрых ветров и семь футов под килем.
   Выпили стоя. Король опрокинул кубок вместе со всеми, заслужив пять одобрительных взглядов и два сочувственных.
   -- По кругу, -- скомандовал адмирал. -- По старому морскому обычаю. Лейтенант Цвильский, ваша очередь.
   -- Пусть любимые дождутся! -- Цвильский зарделся, традиционный второй тост наверняка в тему, такого красавца ждать будут, как же иначе.
   За молодым северянином снова выпили по полному кубку. Очередь пошла дальше. Окосею, думал король, с истинно моряцкой лихостью опустошая очередной кубок. Окосею как пьяный боров... еще тост, еще кубок, прах его забери, осталось четыре, если свалюсь, позор на всю жизнь... четыре или три? За якоря, паруса и шпангоуты -- пятый, кажется. Ну же, пей... и не забывай улыбаться, дубина!
   -- За удачу!
   Ну что ж, давай -- за удачу надо, удача нужна, ой как нужна! И в море и на суше...
   -- Я не моряк, так что позволю себе отклониться от традиции. -- Уже Готье? Это хорошо, это значит, совсем чуть-чуть осталось продержаться. -- Господа офицеры, я пью за успех вашей миссии.
   За успех... да, за успех!
   -- Ваша очередь, мой король. -- Адмирал разрумянился, глаза молодо заблестели.
   Очередь? Соберись, болван! Ты король или колода с ромом?!
   -- Господа... -- Ну, последняя... держись, прах тебя забери! -- Я замыкаю круг, значит -- дорожная. За добрый путь и счастливое возвращение!
   Последняя... Свет Господень, а если б их тут было полтора десятка? Нет, господа, ваши морские обычаи, уж извините, не для королей, у королей ворье в казначействе, одно посольство провожать, другое встречать, а в промежутке успеть сменить холостяцкий статус на жениховский -- куда уж тут ромом накачиваться!
   -- Адмирал, я благодарю вас. Я рад был узнать будущих капитанов флота Таргалы. -- И это чистая правда, быть им капитанами, рекомендация старикана стоит десятка других. -- Господа офицеры, я желаю вам победы.
   Прощание получилось торжественным и даже где-то в чем-то трогательным, но лучше бы оно было покороче.
   Закрылась дверь за бравыми моряками, Луи дернул на себя ящик стола. Слишком сильно. По полу рассыпались письма, доклады, доносы, любовные записочки, два или три кольца, какие-то амулеты...
   -- Луи, ради Света Господня, сядь и не майся. -- Готье достал из кармана крохотную темную склянку. -- Держи.
   -- Спаситель ты мой! -- В дым окосевший король из последних трезвых сил выдернул притертую пробку и влил содержимое склянки в рот. Глотнул, зажал рот взмокшими ладонями.
   -- Ох, ну и гадость... мой капитан, а скажи-ка мне, за каким прахом ты таскаешь это с собой?
   -- Если я скажу, что на случай твоих пьянок с моряками, это не будет всей правдой. -- Готье сочувственно улыбнулся: угораздило же короля первый раз в жизни напиться до похмелья именно ромом! -- Видишь ли, Луи, я никогда не знаю, где, с кем и что придется пить. Кстати, как и ты, так что советую не в стол бросать эту, как ты выразился, гадость, а носить при себе.
   Граф Унгери присел на корточки, начал собирать с пола бумаги. Склянка с "тверезкой" обнаружилась под креслом.
   -- На, положи в карман.
   -- Слушаюсь, мой капитан... Свет Господень, и кто только придумал эту гадость?!
   -- Ром или "тверезку"? -- Ящик был тесен для горы бумаг, даже странно, как они все там умещались.
   -- Обе. -- Луи закрыл глаза, медленно выдохнул. -- Нет, все-таки ром. "Тверезка" -- это, пожалуй, просто счастье.
   Граф Унгери насмешливо покосился на короля; взгляд его упал на закатившееся под стол кольцо: крупный черный опал в окружении серебряных дубовых листьев.
   -- А это еще откуда?
   -- Что? -- Король повертел в пальцах находку своего капитана. -- Кажется, от Эстеллы памятка. Или от Юлианы? Да какая к Нечистому разница, что я, должен их всех помнить?
   -- Луи, -- укоризненно вздохнул граф Унгери, -- я понимаю, что даже король не может знать всего. Но посмотри на этот камень. -- Готье повернул руку короля к падающему из-за шторы лучу света; в черной глубине дрогнул красноватый мерцающий отблеск, словно пламя под углями. -- Черные опалы -- редкость невероятная. Их добывают только в одном месте, на самом юге Диарталы. И уж поверь, на продажу к нам они не идут -- своих желающих выше крыши. А уж такого размера камень достоин разве что императора. А дубовые листья... мне продолжать?
   -- Не надо. Нечистый бы их всех побрал, кто же мне его дал... кто?!
   -- Хотя бы -- когда?
   -- Давно. Точно помню, весной он валялся между бумагами, в самой глубине... Я искал одно письмо и вот так же выворотил ящик.
   -- Вспомни, Луи. Очень тебя прошу... обидно упустить такой след, пойми!
   -- Понимаю... -- Молодой король вздохнул и безнадежно махнул рукой.
   5. Князь Виталий, посланник короля Егория в Корварене
   Луи потянулся, тряхнул головой: не заснуть бы! Денек выдался тяжелый, да еще и после бессонной ночи. Но теперь можно и отдохнуть. Подорожные и верительные грамоты подписаны, охрана собрана, отец Ипполит наставляет посланца Церкви -- Тагральский Капитул, как и ожидал Луи, в возможность пополнить посольство на острова своим человеком вцепился клещом. Дождаться Готье здесь или пойти вздремнуть?.. Капитан тайной службы обещал проверить сегодняшнюю почту графа Агри. Если письмо о посольстве империи уже пришло, придется "терять", искать "виноватых", показательно наказывать, тайно награждать... и не в том беда, что бесчестно, власть требует и худшего, но как же хлопотно!
   -- Ваше величество, к вам курьер князя Виталия!
   Прах бы побрал этого Херби! Может, правда в юнги сплавить?..
   -- Зови.
   Готье вошел вместе с курьером. Поймал взгляд короля, покачал головой.
   Курьер, белобрысый парнишка лет шестнадцати, по-военному вытянулся, отчеканил:
   -- Ваше величество, великий князь Гориславский, посланник Двенадцати Земель в Таргале, приглашает вас и графа Унгери разделить с ним ужин.
   Ввести, что ли, обязательную воинскую службу, как у Егория? Вон какие парни, не чета горлодеру Херби.
   -- Передайте господину посланнику нашу благодарность. Мы будем.
   Луи с удовольствием проводил взглядом курьера, встал, потянулся. Подавил зевок.
   -- Наших бы пажей ему на выучку. Ну что ж, едем. И быстро, мой капитан, у Виталия ужинают рано. Херби!
   -- Да, мой король!
   -- Коня мне и графу Унгери, живо.
   Паж исчез, Готье усмехнулся:
   -- Ты и сам бы их вышколил, если б захотел. Переоденься, Луи. Приглашение официальное, мало ли.
   -- Сам-то...
   -- Мне можно, а ты жених.
   Луи помянул Нечистого и от души хлопнул дверью. Зато через каких-то десять минут перед графом Унгери стоял совсем другой человек. Ладный, подтянутый парень в парадном мундире королевской гвардии подмигнул Готье, нахлобучил на голову лиловый берет с белым пером, поправил белую перевязь.
   -- Ну, чего стал, идем.
   -- Красив, прах тебя побери.
   -- Точно. Через час вся Корварена будет гадать, ради какого случая король так вырядился. И что самое смешное, кто-нибудь наверняка догадается.
   Коней пустили легкой рысью, и через четверть часа дворецкий князя Виталия открыл дверь гостям.
   -- Ваше величество Луи, господин посланник ожидает вас и графа Унгери в кабинете.
   -- Благодарю, -- Луи кивнул. -- Идемте, граф.
   Виталий поднялся навстречу гостям. Он тоже оделся парадно, и это, вкупе с официальностью приема, могло означать только одно: посланник государя Двенадцати Земель готов передать его ответ государю Таргалы.
   Отчего-то все рассуждения о выгоде предполагаемого брака для Егория вдруг показались Луи не стоящими выеденного яйца. Ему ли не знать, как король соседней страны любит единственную дочь! И, по правде говоря, Рада стоит любви.
   -- Ваше величество Луи, -- Виталий торжественно поклонился, -- я доложил своему королю о вашем предложении, и он поручил мне передать вам его слова. Мой король знает вас как благородного человека и был бы счастлив видеть вас мужем Радиславы и своим зятем. Однако, как любящий отец, он не считает себя вправе самочинно распоряжаться судьбой дочери. Поэтому решать будет принцесса. Мой король предлагает вам лично встретиться с его дочерью, дабы повторить Радиславе те слова, которые вы прислали ему. Он же, со своей стороны, попросит дочь уделить вам должное время и выслушать до конца.
   Встретиться лично... Свет Господень, да это почти отказ! Ответ нужен до прибытия посольства императора, а до Славышти ехать...
   -- Ваше величество Луи, -- продолжал между тем Виталий, -- мой король понимает, насколько важно для вас получить ответ, каким бы он ни был, быстро. И, хотя его величество Егорий не одобряет спешки в делах подобного рода, ради вас он готов сделать исключение. Мой государь имеет счастье пригласить вас в гости теперь же и предоставляет наговор переноса. Он ждет вас, ваше величество Луи, и буде Радислава согласится стать вашей женой, обручение пред лицом Господа состоится немедленно.
   Луи перевел дух. Внятного намека, практически приказа выложить Радиславе всю правду о том, почему вдруг он просит ее руки, Луи не испугался. Он в любом случае не собирался врать: Рада заслуживает правды, она поймет. Но перенос... ничем Егорий не смог бы лучше показать свое отношение к сватовству соседа.
   -- Князь, вы совершили чудо, -- от души сказал Готье.
   -- Признаться, нет. -- Виталий вздохнул. -- Егорий не хуже вас понимает, на ком нужно жениться королю Таргалы, чтобы наши страны остались друзьями. Чудо придется совершить тебе, Луи. Если помнишь, на свое тринадцатилетие Рада заявила, что и думать не хочет о замужестве. Конечно, прошел почти год, но...
   -- Егорий с ней говорил?
   -- Нет. Это было бы давлением. Объясняйся сам, мой мальчик, так будет честней.

КОРВАРЕНСКИЙ ТРАКТ

   1. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь
   Выехали на рассвете.
   Ночью прошел дождь, короткий, но сильный. Небо еще хмурилось, редкие оконца яркой утренней синевы лишь подчеркивали густоту туч. Свежий запах мокрой земли и зелени взбодрил сэра Барти куда лучше горячего завтрака. Сегодня не придется глотать пыль! Но Мариана ежилась от холода и казалась такой хмурой, что Барти долго не решался с нею заговорить. Подстегивала рыцаря мысль, что еще немного, и девчонка окончательно запишет его в высокомерные гордецы -- заодно с товарищами по отряду.
   Себастийский тракт -- впрочем, как все себастийцы, Барти привык называть его корваренским, -- в этот час пустовал. И вряд ли можно было найти лучшее время для разговора. Барти подогнал Храпа, спросил:
   -- Это кажется мне, или ты и впрямь обижена?
   Мариана ответила запальчиво:
   -- А ты ждал иного, сэр рыцарь?
   -- Признаться, да.
   -- Зря!
   -- Я ждал, -- Барти словно не услышал гневного словца, -- что ты остынешь за ночь хотя бы настолько, чтобы спросить, зачем тебе нужен свидетель.
   -- Я и сама поняла. Трудно было бы не понять!
   -- Ты именно что не поняла. Ты сочла это недоверием.
   -- А разве...
   -- Свет Господень, конечно нет! Такова традиция, вот и всё. Свидетель -- глаза и уши, но вовсе не тех, с кем ты спорила. Он обязан, если ты погибнешь, стать защитником твоей чести. Свидетельствовать, что клятва хоть и не исполнена, но давший ее не свернул с пути, не струсил и не отступил.
   Мариана искоса взглянула на рыцаря, заправила за ухо выбившуюся из косы прядку. Спросила подозрительно:
   -- И ты не станешь меня отговаривать?
   -- А ты послушаешь, если стану?
   -- Нет!
   -- Вот и я думаю, что нет. -- Барти чуть заметно пожал плечами. -- А раз так, зачем тратить слова?
   Кажется, в этом Мариана с ним соглашалась: во всяком случае, отвечать она не спешила.
   -- И еще, Мариана. Я не ошибусь, сказав, что тебе не приходилось странствовать?
   -- Добралась же я до Себасты.
   -- Прости, а откуда? Ты вчера не сказала.
   -- Навряд ли ты слыхал о Белых Холмах, сэр Бартоломью. -- Мариана откликнулась хмуро и... опасливо? Боялась, что спутник попытается вернуть ее домой? Глупо, если так.
   -- Не слышал. Где это? -- Барти кривил душой: бывать он в Белых Холмах не бывал, но слышать приходилось. Мало, правда, но достаточно, чтобы понять, не врет ли девица, не назвала ли домом первое место, что пришло в голову.
   -- Если от Себасты, -- неохотно объяснила Мариана, -- в трех днях пути за Южной Миссией, но не на самом побережье, а вглубь, к предгорьям.
   -- Не там ли, -- изобразил пробуждение памяти Барти, -- где пару десятков лет назад нашли святой источник и поставили монастырь?
   -- Монастырь там давно, -- дрогнувшим голосом ответила Мариана. -- А о святом источнике я не слыхивала. Ты спутал, сэр рыцарь.
   Все верно, подумал Барти, девчонка и впрямь оттуда. И, видно, скучает по дому. Но тогда какие псы понесли ее в рыцари?! Или прав был капитан, и девица сбежала от немилого жениха? Узнать бы, кто таков, да поговорить по-мужски.
   -- Странно, -- вновь нарушил молчание Барти. -- Почему ты не пошла в отряд Южной Миссии?
   -- Была причина, -- Мариана выпрямилась в седле, развернула плечи -- хотя, казалось бы, куда уж дальше. В голосе зазвенели слезы. -- И по той же самой причине я не вернусь в те края.
   -- Мариана, -- мягко, как ребенку, сказал Барти, -- тебе и только тебе выбирать, куда мы едем. Тебе совсем не нужно ничего доказывать. Твоя клятва, твой и путь.
   Мариана не ответила, и некоторое время путники ехали молча. Но Барти все-таки произнес то, что с вечера, с самого отъезда просилось на язык.
   -- Однако, Мариана, я рад был бы помочь тебе, чем смогу. Я все же поопытней тебя и дорогой этой ездил не одну сотню раз.
   -- Не держи меня за неженку, сэр рыцарь! -- неожиданно зло перебила его Мариана. -- Ты сам сказал -- моя клятва. Мне и позаботиться о надлежащем ее исполнении.
   -- Но ты можешь хотя бы говорить, куда мы едем? Думаю, я получше тебя знаю эти места и мог бы...
   Девица вновь не дала рыцарю довести речь до конца:
   -- Куда едем? А куда дорога ведет! Разве подвиги не сами находят достойных, сэр Бартоломью?
   -- Вот с этим я бы поспорил, -- пробормотал себе под нос Барти. -- А впрочем, ладно. Твой путь, тебе и решать.
   Сам же подумал: не следует ждать слишком многого от первого разговора. Довольно и того, что сейчас они едут рядом, и Мариана перестала дуться.
   Тучи ползли на север. Потемневшая от дождя полоса тракта стелилась под копыта, первые солнечные лучи гладили лицо, и к Барти пришло то самое настроение, с которым он любил отправляться в дорогу: не радостное и не печальное, а какое-то звонкое, немного тревожное, но в целом -- бесшабашное. "Всё путём", -- шептал тракт. "Всё будет", -- обещал ветер. И четкий дуплет галопа соглашался: "Ну да! Ну да!"
   Счастливый настрой продержался до остановки на обед. Мариана не разговаривала со спутником, похоже, таким нехитрым способом утверждая свое главенство, но впереди ждал долгий путь, и рыцарь знал -- неизбежные трудности рано или поздно расставят всё по местам. Пока же лучше не спорить, не командовать -- и присмотреться, умеет ли девица пользоваться свободой.
   И если она будет распоряжаться волей так, как сейчас, думал Барти, мрачно глядя на трактир, выбранный Марианой для обеда, лучшее, что можно сделать с дурной девицей, -- подыскать ей мужа построже. Специально, что ли, выискивала самый убогий?! Покосившийся забор, хлипкая коновязь... внутри, впрочем, оказалось чисто, и тушеной с овощами уткой, как и элем, сэр Барти остался доволен. Но, глядя, как Мариана выскребает миску из-под похлебки, как расплачивается, морща лоб и что-то прикидывая в уме, он понял выбор девушки. Где убогий вид, там не слишком высокие цены. Денег у Марианы явно и так негусто, достаточно на снаряжение посмотреть -- и вряд ли она рассчитывала на долгое путешествие, открывая дверь казармы "Волков". Мы подставили ее куда круче, чем кажется на первый взгляд, зло подумал сэр Бартоломью. Конечно, она молода и с дурью в голове, но все-таки по ней не скажешь, что с жиру бесится. Не от хорошей жизни пришла она проситься в отряд. Что-то у нее стряслось, не иначе. Надо было выспросить. Глядишь, смогли бы помочь... так нет, зацепились за наглую просьбу, довели девчонку до глупой клятвы, а ей, вон, через неделю или две поесть будет не на что!
   Конечно, рыцарь ничем не показал, что оценил финансовое положение спутницы. Но положил себе добиться дружбы с Марианой как можно скорей -- хотя бы ради того, чтоб гордячка позволила ему платить за еду и выбирать трактиры.
   Обед привел сэра Барти в настроение более-менее благодушное, однако, глядя на хмурую спутницу, рыцарь счел за благо не затевать новых разговоров. Хочет ехать молча -- пусть. Может, ей подумать надо. Может, еще и до чего дельного додумается, бывают ведь чудеса на свете.
   Постоялый двор, куда свернула Мариана вечером, надежду на чудеса разрушил. Не понравился он рыцарю с первого взгляда. Прежде всего -- тем, что стоял на отшибе, шагах в ста от огородившего деревеньку частокола. Конечно, такое вольное расположение можно было бы оправдать благой целью удобства постоянных гостей -- если бы в таковых числились крепкие купцы, путешествующие большими караванами, или, скажем, воинские отряды; говоря короче, постояльцы шумные и не привыкшие соразмерять свой распорядок с деревенской жизнью. Но гости такого рода вряд ли остановятся без крайней нужды в настолько запущенном, неухоженном, да и попросту тесном заведении. Даже забора толкового нет: покосившийся плетень разве что курицу остановит, но уж никак не человека или волка. Задворки бурьяном поросли, разве добрый хозяин такое безобразие потерпит?! Да и гостевых комнат тут навряд ли много: второй этаж, хоть и ведет туда обычная для этих краёв наружная лесенка, явно переделан из чердака. Нет, не дотягивает заведение до пристойного постоялого двора -- так, забулдыжный трактир с кроватями для случайных постояльцев. С подобного заведения честным трудом не прокормиться.
   Барти остро пожалел, что, выезжая обычно из Себасты рано утром, оставлял этот странный трактир без внимания. Выходит, не так хорошо знает он путь до Корварены, как думал до сих пор! В досаде Барти даже отступил от принятого решения -- хотя бы несколько дней молча соглашаться со спутницей -- и сказал:
   -- Выбери другое место для ночлега, я тебя прошу.
   Но Мариана в ответ лишь пожала плечами -- и, поручив Пенку дурковатого вида конюху, решительно вошла внутрь подозрительного заведения.
   Коротко помянув Нечистого, Барти повел Храпа вслед за Пенкой. Маленькая, всего на шесть денников, больше пропахшая застарелой пылью, чем лошадьми, конюшня глянулась рыцарю не больше трактира.
   Конюх, мыча что-то себе под нос, неторопливо расседлывал Пенку.
   -- Эй, парень, -- окликнул его рыцарь, -- скажи, хозяина как звать?
   Обернувшись, конюх ткнул себе пальцем в рот и развел руками.
   -- Немой? -- перевел пантомиму Барт. Махнул рукой в ответ на быстрые кивки и повел Храпа в соседний денник. Доверять доброго коня невесть кому рыцарь не собирался. Сам расседлал и разнуздал, принес сена -- сено, кстати, оказалось на удивление пристойным: мягкое, вкусно пахнущее, богатое люцерной и донником. Выходя, бросил конюху: -- Моего не трожь, сам всё сделаю. Поем, приду. Слышал?
   Парень закивал, и Барти, снова махнув рукой, пошел искать Мариану.
   Общий зал, темный, пропахший горелым мясом, прогорклым жиром и перекисшей бражкой, оказался больше, чем можно было предположить снаружи, и, вопреки ожиданиям рыцаря, не пустовал. Вернее, не совсем пустовал. Кроме Марианы, занявшей ближний к выходу стол, здесь наливались элем трое деревенских сопляков, явно сбежавших от отцовского надзора. Этим на руку, что на отшибе, усмехнулся Барти. Верней, это им сейчас кажется, что на руку. Отцы, небось, тоже не дураки. А вот в дальнем от входа -- и ближнем к кухонной двери -- сумрачном и чадном углу расположилась куда более загадочная компания. Сам Барти сел бы за тот стол лишь при крайней необходимости, поэтому вроде бы мирно ужинающих мужиков он оглядел весьма внимательно. Но, кроме того, что их там пятеро здоровых лбов и у ближнего на поясе открыто висит широкий охотничий нож, ничего разглядеть не удалось. Зато осталось ощущение, что ему ответили полной взаимностью, промерив острыми взглядами от и до, прикинув толщину кошелька и длину шпаги, а заодно оценив красоту спутницы.
   Руки коротки, зло усмехнулся Барти. Поищите добычи в другом месте.
   Мариана с отвращением на лице прихлебывала суп. Взглянув исподлобья на подсевшего к ней рыцаря, сморщила носик:
   -- Возьмите что-нибудь другое, сэр Барти, мой вам совет. Хотя сомневаюсь, что оно окажется хоть малость приличнее этой бурды.
   -- Нам лучше уйти отсюда, -- почти не разжимая губ, сказал Барти. -- И поскорее.
   -- Это еще почему?
   -- Не внушает доверия. Ни сам трактир, ни посетители.
   Мариана подняла голову от наполовину опустевшей миски, насмешливо прищурилась:
   -- Это, наверное, от голода.
   -- Поверь моему чутью, Мариана...
   -- Закажите себе ужин, благородный сэр Бартоломью, и не лезьте в мои дела, -- едко отозвалась девица.
   Рыцарь ограничился неодобрительным взглядом. Какого пса девица собиралась делать в рыцарском отряде, когда она не умеет даже видеть, что происходит вокруг?!
   Тем временем подбежал хозяин заведения, просипел, согнувшись в кривобоком поклоне:
   -- Чего угодно доброму господину?
   Барти одним взглядом охватил быстрые глаза трактирщика, нитку старого шрама, превращающего угодливую улыбку в кривую, как дорожка разбойника, ухмылку, поджарую, не отягощенную брюшком фигуру. Коротко ответил:
   -- Ничего.
   -- То есть...
   -- То есть совсем ничего, -- в голосе рыцаря звякнуло отчетливое "проваливай, покуда цел", рука, словно невзначай, погладила рукоять шпаги, но трактирщик нагло притворился глухим и слепым.
   -- У нас так не принято, добрый господин. Уж коли зашли...
   Мариана подняла глаза от миски с недоеденным супом:
   -- Может, мне...
   -- Не стоит, -- оборвал глупую девицу Барти. -- Ступайте, любезнейший.
   На сей раз трактирщик внял весьма откровенно прозвучавшему предупреждению. Барти краем глаза следил, как он шмыгнул за стойку, поднес кувшин компании в темном углу, потоптался рядом -- видимо, оставлять посетителей на произвол судьбы не входило в число его привычек. Тем временем Мариана доела и спросила:
   -- Почему вы не спросили себе комнату, сэр Бартоломью?
   "Уж не собрался ли ты ночевать со мной?" -- перевел Барти. И ответил, дивясь неуместной подозрительности слепой на реальную опасность девицы:
   -- Я устроюсь поближе к коням. Так что, если случится ночью какая неприятность, прорывайся к конюшне.
   Мариана приподняла бровь:
   -- Чего вы боитесь, благородный сэр?
   -- Но я провожу тебя до твоей комнаты. -- Барт сделал вид, что не слышал вопроса. -- Гляну, где тебя искать в случае чего... И не спорь, я тебя прошу. Достаточно того, что мы здесь остаемся.
   Девица пожала плечами; Барти подумал, что только воспитание помешало ей покрутить пальцем у виска или постучать себя по лбу. Но взгляд ее показался рыцарю даже красноречивей неподобающих благородной девушке вульгарных жестов.
   Отведенная Мариане комната располагалась в тупичке за общим залом: узкий коридор, четыре двери. Явно не лучшие апартаменты. Мутное, засиженное мухами оконце смотрело на свиной загон: круглая спина откормленной хрюшки сквозь него казалась грязным весенним сугробом. Барти щелкнул пальцем по хлипкой двери, попробовал открыть окно -- безуспешно. Выцедил:
   -- Ловушка.
   -- Право же, сэр Бартоломью, вы ведете себя странно. -- Мариана подняла брови в деланном изумлении.
   -- Всегда имей запасной выход. -- Барти достал узкий засапожный нож и принялся отгибать заколоченные в раму толстые гвозди. -- Так, один есть. -- Кривой гвоздь полетел на пол и завалился в щель между досками.
   -- Я полагаю, это годится для воров и разбойников! -- Мариана швырнула котомку на кровать и уставилась в спину рыцарю злым взглядом.
   -- Тем, кто не хочет стать их беспомощной жертвой, тоже не помешает, -- пробормотал Барти, расшатывая следующий гвоздь. Отогнул, оставил торчать в раме. -- Нет, зацепиться можешь, если лезть придется. -- Поднатужился, выдернул. Третий вывалился почти сразу, и Барти удовлетворенно хмыкнул.
   -- Запомни, -- прошипела Мариана, -- я не беспомощна. Я -- не -- беспомощна!
   -- Теперь -- нет. -- Выдернув последний гвоздь, рыцарь подхватил выпавшую прямо ему в руки раму, прислонил к стене. В комнату ворвался насыщенный ароматом свежего навоза ветер, Мариана поперхнулась и закашлялась.
   -- Так-то лучше, -- кивнул рыцарь. -- Конюшня, если бежать отсюда, направо за углом. Только, -- Барти высунулся из окна, оглядел стайку бурых поросят, роющих земляную грушу вдоль заборчика, -- не споткнись ненароком.
   -- Я не привыкла бегать, благородный сэр!
   -- Верю, -- примирительно сказал Барти. Прошел вдоль стен, заглянул под кровать. -- Что ж, спокойной ночи, Мариана.
   Выходя, услышал ставшее уже привычным презрительное фырканье. Осторожно закрыл за собой дверь, оглянулся: коридор пуст, -- наскоро повязал на ручку заговоренную сигнальным наговором суровую нитку. Усмехнулся в усы: если им повезет и ночь пройдет спокойно, девчонка вволю на нем отыграется.
   Проходя через зал, бросил взгляд в темный угол. Насторожившая его компания вела себя тихо, что никак не уменьшило подозрений рыцаря. Словно ненароком, попался навстречу хозяин:
   -- Господину точно ничего не угодно?
   -- Точно, -- кивнул Барти. Добавил, выудив из кошеля пару медяков: -- Я не заплатил за сено для коня, возьми.
   -- Здесь нет за работу конюха, -- мрачно буркнул трактирщик.
   -- Конюх к моему коню не прикоснется, -- отрезал рыцарь. -- А посмеет, я сам ему заплачу. -- И погладил эфес шпаги. Хозяин торопливо поклонился, Барти отстранил его и вышел на улицу.
   После вонючего трактира вечерний воздух показался сладким. Барти неторопливо обошел двор, приглядывая, откуда может подобраться опасность и куда разумнее отступать. Заглянул в конюшню; Храп неторопливо дергал сено. Поилка была пуста: видно, конюх принял Бартово "не трожь" как разрешение вообще не обращать внимания на гнедого. Рыцарь отыскал ведро, принес воды. Проверил на всякий случай Пенку. Напоил и ее, положив при случае объяснить легкомысленной девице, как важно в дороге заботиться о коне.
   Взял мешки и отправился на сеновал: ужинать.
   Устроился с самого края навеса: отсюда прекрасно просматривались заросшая бурьяном задняя часть двора, покосившийся плетень и тропка, ведущая в лес. Достал завернутую в тряпицу лепешку, несколько ломтиков копченого мяса. Скупо запил вином. Наедаться не следовало: иначе усталость могла взять верх. И так тянуло рухнуть в мягкое сено, закрыть глаза -- и пусть самоуверенная девица выпутывается, как умеет, если вдруг среди ночи грабить придут.
   Плащ лег на сено -- лучшая постель из возможных в дороге. Вздохнув, Барти вытащил сверток с амулетами. Дома разобраться времени не хватило, в трактире Джекоба тоже было не до них, но теперь уж тянуть нельзя. Так, ну и что у нас с собою имеется?
   Опытным людям известно: чем меньше всякоразной магии на себе таскаешь, тем лучше она работает. Кроме "зова другу", Барти носил, не снимая, лишь один амулет -- на защиту от чужих чар. Сейчас рыцарь прибавил к нему "глаз совы" и "большое ухо" -- привычный набор для ночного караула.
   "Дымчатую кошку" Барт осторожно переложил в потайной карман. Остальное богатство, перебрав и прикинув, что может понадобиться достаточно скоро, а что, если повезет, не пригодится вовсе, -- завернул, как было, в заговоренный полотняный лоскут и уложил обратно в мешок.
   Теперь оставалось только ждать.
   "Сигналка" сработала часа через два после полуночи. Барти подхватился с сена, после мига колебания: зайти разбойникам в тыл или встретить их в комнате вместе с Марианой? -- выбрал комнату, но добежать до окна не успел. Усиленный "большим ухом" слух уловил недовольный шепот: "Прочь, быстро! Тут наговор! -- Какой? -- Хочешь проверить, умник? Валяй, только мы сначала отгребем подальше! -- Да ладно, я ничего..."
   Тихое дыхание Марианы перебил поспешный шорох шагов, Барти подобрался к углу, проводил взглядом пятерых уходящих к лесу молодцов. Отметил: хорошо, нам завтра в другую сторону.
   Остаток ночи прошел спокойно.
   Когда над лесом разгорелся рассвет, Барти усмехнулся, покачав головой. Вернул в сумку караульные амулеты, отряхнул плащ от налипших сухих травинок, потянулся и пошел умываться. Если придется караулить еще одну ночь... А впрочем, придется так придется. В первый раз, что ли?
   2. Утренняя разминка
   -- Как спалось, достославный сэр? -- насмешливо поинтересовалась Мариана, столкнувшись с рыцарем у колодца. -- Что-то я не вижу трупов. Неужто мерзавцы посмели притвориться добронравными поселянами и всю ночь мирно спали по домам? Какое, должно быть, разочарование. На вашем месте, достойный сэр, я примерно наказала бы негодяев.
   Барти отвечать не стал. Вышел уже из того возраста, когда победа в любом споре кажется непременным условием незапятнанной чести. Обошлось -- и ладно. А могло ведь и не обойтись.
   Как видно, Мариана приняла молчание спутника за свою безусловную победу. Горделиво повела подбородком, расправила плечи, улыбнулась... ох и заразительная улыбка, невольно восхитился сэр Бартоломью.
   В молчании покинули трактир, в молчании же проехали через деревеньку. Поселение хоть и маленькое, да не из бедных. Кудлатые шавки провожали путников яростным лаем, в панике шарахались из-под копыт пестрые куры. Чуть ли не посреди улицы, в разбитой колесами луже, залегла пятнистая свинья. На завалинке под резными ставнями сидели две старушки, лузгали тыквенные семечки, сплевывали шелуху под ноги. Проводили рыцаря и его спутницу любопытными взглядами. Барти не отказался бы перекинуться с ними словечком: расспросить насчет постоялого двора и его хозяина. Уж кто-кто, а деревенские кумушки знают. Но подобный разговор требует неторопливой доверительности, а Мариана так и рвется вперед, знай горячит красавицу-Пенку; пожалуй, предлагать остановку сейчас бессмысленно. А разделяться -- нет, не время и не место. Мало ли...
   Выбежав за околицу, тракт пересек широкую луговину и нырнул в лес. Барти невольно нашарил самострел. Мариана заметила; покосилась не то насмешливо, не то просто недоуменно.
   -- Не люблю этот перегон, -- ответил на невысказанный вопрос рыцарь. -- Вечно тут что-то происходит. Ольховник да орешник, самые засадные места.
   -- Какой вы, однако, воинственный, сэр Бартоломью, -- протянула Мариана. -- Ночью вошли во вкус, или у вас в традиции по утрам разгонять пару-тройку засад? Вместо завтрака?
   -- Хорошо бы подвиги совершались острым язычком, -- буркнул Барти. -- Тогда, доблестная Мариана, мы могли бы засчитать тебе победу над королевским рыцарем и повернуть обратно в Себасту.
   Мариана вспыхнула; на язык ей рвались сразу несколько ответов, один другого язвительнее. Но тут до путников донесся истошный женский визг.
   Девушка, отложив спор на потом, выхватила шпагу и пустила Пенку в галоп. Храп, не дожидаясь понуканий, пристроился кобылице в хвост. Сама бы не порезалась, злобно подумал Барти. Ишь, разогналась навстречу подвигу. Мысленно костеря на все корки родителей, дающих дочкам слишком много воли, зарядил самострел. На самом дне сознания мелькнуло: странно, один-единственный крик -- и всё. Что-то здесь не так. Но думать было некогда: обогнув пригорок, всадники во весь опор вылетели на большую поляну, и рыцарь осадил коня, решив: здесь.
   На поляне, вдалеке от дороги, горел костер, над костром булькала в котелке пахучая гусиная похлебка, и коренастый дядька в летах увлеченно мешал варево деревянной ложкой на длинной ручке. Лысина дядьки блестела каплями пота, на круглом добродушном лице читалось предвкушение доброго обеда. Стояла поодаль крытая тентом телега, паслась выпряженная низкорослая лошадка с вислым брюхом.
   Коротко рассмеявшись, Барти разрядил самострел.
   -- А кто кричал? -- растерянно спросила Мариана.
   -- А вам-то какое дело? -- Из телеги выпрыгнула девушка в полотняных некрашеных штанах и рубахе с закатанными рукавами; кудрявые рыже-каштановые волосы, небрежно стянутые на затылке дорогой алой лентой, рассыпались по плечам. Она и визжала, усмехнулся Барти. Подвиги откладываются, какая жалость, благородная Мариана.
   -- Наш долг защищать слабых и обижаемых, -- торжественно выдала Мариана. Добавила, чуть запнувшись: -- Во имя Господа.
   -- Ну и защищайте себе, кто ж вам мешает. -- Девчонка потянула носом и пошла к костру, нарочито не обращая внимания на новоявленную защитницу.
   Барт, смеясь, соскочил с коня:
   -- Рад встрече, Базиль. Каким ветром в этих краях? Ты ж вроде в отпуск не собирался?
   -- А, рыцарь Барти! Доброго тебе здоровьичка! -- Дядька облизал ложку, положил на лист лопуха и встал. -- Не собирался, верно. Нам сейчас в отпуска ходить не с руки. На севере, понимаешь, неспокойно, жалованье страже идет как по военному времени, дай Господь здоровьичка и Хальву и братцу его. Да вот, понимаешь, пришлось. Племяшей к себе забрал. Это вот Кэтрин, племяшка моя. Хорошая девочка, одна беда -- шумная чересчур.
   Мариана, окатив девушку презрительным взглядом, вогнала шпагу в ножны.
   -- Слышно было издалека, -- кивнул Барти. -- Что стряслось-то? Будь дело на постоялом дворе, решил бы, что мышь напала.
   -- Змея, -- ухмыльнулся Базиль. -- И ладно б какая гадина, понимаешь, ядовитая, а то...
   -- Дядя! -- Кэтрин сердито тряхнула головой.
   -- Что "дядя"? Ужика испугалась! Подсаживайтесь, что ли. Трапезничать будем.
   -- Мариана? -- спросил Барт.
   -- Э-э-э...
   -- Прошу, благородная госпожа, -- Базиль указал на расстеленное у костра одеяло. -- Не побрезгуйте угощением простых людей. Дорога уравнивает всех.
   -- Э-э-э... ладно. -- Мариана неторопливо спешилась.
   -- Позволь представить, Мариана... -- Рыцарь взял девушку за руку и церемонно подвел к костру. -- Базиль, мой старый друг. Бывший десятник себастийской городской стражи, бывший наемник, бывший... впрочем, нет. Воином он быть не перестал. Сейчас устроился в Цзельке.
   -- В замковую стражу принца Филиппа, -- с неприкрытой гордостью уточнил Базиль. -- А уж туда, благородная госпожа, абы кого не возьмут.
   -- Еще бы, -- хмыкнул Барти. -- Филиппу трусы не нужны, что правда, то правда. -- Хватит того, что сам он трус несусветный, добавил мысленно рыцарь. Базиль понимающе усмехнулся. Мариана, похоже, приняла издевку за чистую монету: неудивительно, на юге полуострова мало что знают о королевском кузене. -- Базиль, благородная Мариана странствует во исполнение обета.
   -- И куда держит путь благородная госпожа?
   Мариана нахмурилась. Села вслед за рыцарем на одеяло, уставилась в огонь. Призналась, помолчав:
   -- Сама не знаю.
   Базиль словно невзначай глянул на Барти; рыцарь чуть заметно пожал плечами.
   -- Как такое может быть? Уж простите, благородная госпожа, а только непохожи вы на такую девицу, которой приходится приносить обеты и искать покаяния.
   Мариана не обиделась за намек на гулящих девок. Похоже, и вовсе пропустила мимо, как никаким боком к ней не относящийся. Ответила едва слышно, глядя на лижущие закопченный бок котелка язычки пламени:
   -- Я ищу подвиг.
   -- Зачем? -- Кэтрин сделала большие глаза.
   -- Надо, -- сердито отрезала Мариана.
   -- Ясно, что надо! Кто ж станет бродить по дорогам, если не надо! Но зачем?!
   -- Да затем, что я поклялась!
   -- Кэтрин! -- Базиль с треском разломил о колено толстый сук, подложил в костер. -- Не приставай. Разве не видишь -- тебе уже сказали всё, что хотели сказать.
   Девушка вспыхнула. Буркнула:
   -- Что-то Мика долго нет. Пойду покличу.
   -- Да, -- вздохнул Базиль, когда светлая рубаха и рыжеватые кудри затерялись за деревьями, -- одному проще, что и говорить. Это мне сестра, понимаешь, письмецо с оказией переслала. Что лежит вот уж полгода, ноги отнялись. Попросила младших от нее забрать и к делу пристроить. Марта, старшая ее, замужем, и неплохо вроде живут, вот только своих детей трое по лавкам да четвертый на подходе, куда еще этих. Не умею я с ними, а что делать? Хозяйством, вон, оброс, -- Базиль мотнул головой в сторону телеги. -- А без хвоста всё равно сподручней. Они ребята ничего, а нет-нет и взбрыкнут. Да и я, небось, не шибко добренький.
   -- Ты-то? -- Барт хмыкнул. -- Ты не добренький, это верно. А зачем им добренький? Случись мне выбирать, кому детей доверить, я б не добренького выбрал, а такого как ты. Чтоб и сам без придури, и им мозги вправил в случае чего. Мику-то сколько?
   -- На солнцеворот девять стукнуло. Ничё пацаненок, шустрый. Толк будет.
   Мариана выдернула из кучи хвороста прутик, сунула в огонь. Неторопливый разговор мужчин странным образом успокаивал. Видно, что Барти с Базилем старые знакомцы, и можно отойти в тень, молчать и даже не слушать особо, и никто не станет задавать вопросов, на которые не знаешь что ответить.
   И как хорошо, что сэр Барти ничего не говорит про ее клятву. Только о Себасте, столице, Цзельке, каких-то общих знакомых...
   Барти осекся, когда Мариана резко вскинула голову. Надо же, увлекся разговором... а девица не так бестолкова, как кажется, вон, первая углядела вылетевшего на поляну мальчишку. Верно, тот самый Мик: такой же рыжий и кудрявый, как Кэтрин. Для девяти лет, правда, слишком щуплый.
   Пацан остановился, хватая ртом воздух и тыча пальцем себе за спину.
   Барти и Базиль вскочили. Рыцарь кинулся за самострелом, Мариана растерянно нашаривала шпагу. Сквозь заросли орешника продралась Кэтрин: встрепанная, с расцарапанной щекой. Добежав до костра, упала на колени, выдохнула, стуча зубами:
   -- Т-т-т-там... с-с-сюда...
   -- В телегу, -- рявкнул Базиль. -- И ты, Мик! И тихо мне! -- Выдернул невесть откуда перевязь с ножами, взвел легкий охотничий самострел. -- Посмотрим, едрить...
   Сквозь всхлипы Кэтрин и шорох ветра в листве проступило влажное хлюпанье, какое бывает, когда продираешься по осени раскисшей деревенской улицей, утопая в глинистой грязи. Оно приближалось, стал слышен резкий хруст ломаемых веток.
   -- Не человек, -- удивленно сказал Базиль. -- Птицы бы орали, кабы люди.
   И верно, отметил Барти, птицы молчат. Будто их отродясь в этом лесу не водилось.
   -- Ой, мамочка, -- в могильной тишине звонко сказала Мариана.
   На поляну выходили слепленные из земли и камней чудища, с торчащими там и сям сучьями и пучками травы, -- о таких люди слыхивали разве что в старых сказках. Там, в сказках, это называлось "гномий выворотень". Вот только сами гномы, услыхав о земляных чудищах, говорили, посмеиваясь: "Чего только люди не выдумают!" -- и говорили так, что самый недоверчивый соглашался: да, чего только не выдумают. Ну зачем гномам эти грубые подобия человека -- короткие толстые ноги, тулово-колода, длинные руки, валун вместо головы? Работать? Гномы и сами работяги каких поискать, да и голова для подземельных трудов не каменная нужна. Воевать? Подземелье воюет иначе, и ему не нужны солдаты, чтобы поставить людей на колени. Проверено: все помнят Смутные Времена.
   А выворотни шли, как ходят селяне на праздник -- разбросанной, вроде бы бессвязной, но целеустремленной толпой. Большие и поменьше, задумчиво-медленные, но при этом отнюдь не неуклюжие.
   Дико заржала привязанная на пути чудовищ лошадка, рванулась прочь, забилась. К ней кинулся Базиль. Наперерез стражнику двинулся крупный, довольно-таки шустрый выворотень. Чмокнул, впившись в грязевое тулово, серебряный болт, ноги бывшего десятника осыпала влажная земля вперемешку с разрозненными камнями, изломанными ветками и мятой травой. Вот только по остаткам одного, самого быстрого чудища уже топтались другие.
   -- Мик, -- заорал Базиль, -- вылазь, запрягай! Драпать надо!
   Выстрелил в упор, отскочил: болт утонул в земле без всякого вреда для выворотня, а тот уже тянул лапищи к лицу человека. Базиль сдуру ударил ногой, сам чуть не упал. Серебряный болт сэра Барти дал чаемую передышку.
   Мальчишка выскочил из телеги, перехватил лошадь.
   -- Не берут, -- выкрикнул Базиль, -- палёные! А ведь у заклинателя брал, у-у-у, сволота, едрить его!
   Кинул самострел в телегу, выдернул из кучи хвороста толстый сук. Размахнулся и с протяжным хэканьем снес голову-валун идущему на Мика чудищу. Обезглавленный выворотень растерянно затоптался на месте, слепо шаря вокруг растопыренными пальцами; но мимо него уже протискивались другие.
   Так и понеслось: Барти стрелял, Базиль отмахивался дубиной, Мик трясущимися руками пристегивал упряжь. А из леса, чавкая лапищами и оставляя в траве грязевые следы, выходили всё новые противники.
   Что же касается Марианы, она самым постыдным образом растерялась. И то: драться со сказочными чудовищами никто ее не учил, фамильная шпага, согласно фамильной же традиции, заклятий на себе не несла и потому годилась лишь против живого противника, и даже завалящего амулетика на защиту под рукой не было. Перепуганная до немоты девушка вцепилась мертвой хваткой в Пенкин повод -- хотя затруднилась бы сказать, когда и как она успела от костра добраться к лошадям. Впрочем, удержать нервную кобылу на месте оказалось тоже вполне достойной задачей.
   -- Всё, -- крикнул Барти, -- серебряные кончились!
   По примеру Базиля кинул самострел на телегу и начал отмахиваться шпагой в ножнах. Выходило похуже, чем у стражника, липкие глинистые пальцы хватали за руки, за плечи, дергали за ноги, пытаясь свалить на землю. Двое воинов с трудом прикрывали телегу, храпящую кобылу и перепуганного Мика. Помочь Мариане они не могли бы при всем желании.
   Погибли, отчаянно думала Мариана. Ей трудно было оценить, сколько земляных выворотней топчется по злополучной поляне, но всяко больше трех десятков. Может, даже сотня. Странно, почему Бартов гнедой стоит спокойно?
   Тем временем несколько выворотней добрели и до нее. Влажные холодные пальцы ухватили Пенкин повод -- прямо поверх узких девичьих ладоней. Безглазый валун, казалось, уставился Мариане в лицо, сквозь ткань камзола она почувствовала на плече каменную хватку неживых рук.
   И тут Мариана завизжала.
   Да так, что у самой заложило уши.
   А потом самым что ни на есть позорнейшим образом упала в обморок.
   3. Мариана, девица из благородной семьи
   Очнулась Мариана, когда какой-то доброхот влил ей в рот вина. Закашлялась, подскочила. "Доброхотом" оказалась Кэтрин. Пенка флегматично щипала траву рядом с гнедым сэра Барти. Над головой стрекотала сорока.
   -- Хотите сказать, мне это всё показалось? -- растерянно спросила Мариана.
   -- П-почему? -- Кэтрин, похоже, не меньше Марианы нуждалась в хорошем успокоительном зелье.
   -- Эта зараза, -- претендентка на рыцарское звание ткнула пальцем в свою лошадь, -- если здесь и вправду было то, что, я думаю, всё-таки было, должна нестись прочь, задрав хвост. А она?
   -- Твой рыцарь навесил ей на уздечку амулет, -- доложила Кэтрин. -- И нашей Грызке тоже.
   -- А-а-а... а где все?
   -- Вставай, увидишь, -- Кэтрин протянула Мариане руку.
   Девушки обошли лошадей, и Мариана, ойкнув, застыла на месте. Вся поляна была усеяна землей вперемешку с камнями, причем землей не лесной: рыжей, глинистой. Сэр Бартоломью, свински грязный, с брезгливой гримасой бродил по изгаженной поляне, временами наклоняясь и выискивая в земляных россыпях серебряные болты. Мик закинул в телегу одеяло и влез сам, Базиль затаптывал костер.
   -- Пошли, -- Кэтрин дернула Мариану за рукав, -- пошли же, дядя сказал, надо скорей отсюда уматывать. Ты пока с нами садись, отдохнешь.
   От чего отдохну, хотела спросить Мариана, от визга, что ли? Детали сражения -- включая собственное совершенно позорное поведение -- вспомнились ясно и отчетливо, заставив заполыхать от стыда. Но следовало признать, что предложение прокатиться в телеге, при всей его некрасивой подоплеке, весьма кстати. Мариана совсем не была уверена, что сможет сейчас удержаться в седле.
   Поэтому девушка подозвала Пенку, привязала ее к решетчатому бортику телеги и растянулась рядом с Кэтрин на устилавшем дно душистом сене.
   Базиль влез на передок и хлестнул лошадь.
   -- А сэр Барти? -- спросила Мариана.
   -- Догонит, -- объяснил Базиль, -- всё договорено. Эх, похлебку жалко... Кэтрин, девочка, дай-ка мне хлебнуть из фляжки. До сих пор, понимаешь, не по себе.
   4. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь
   Ехать по следу выворотней оказалось легко до неприличия. Не след -- просека. Смятый орешник, вытоптанный папоротник, кляксы подсохшей глины на траве.
   Вскорости Барти выехал на заросшую кипреем старую просеку. Глинистые пятна вели влево, кипрей был безжалостно смят, втоптан в землю. Странно, подумал Барти, почему выворотни свернули с легкого пути в лес? И -- именно здесь? Хорошо бы разузнать, куда ведет просека.
   Откуда она ведет, рыцарь увидел довольно скоро. Храп вынес седока к заброшенному глиняному карьеру. Барти спешился, огляделся. Подошел к самому краю. Он ожидал увидеть развороченные ямы -- или, что лучше, заклинателя, спешно уничтожающего следы колдовства. Но карьер выглядел невинно и обыденно. Склоны желтели ползучим лютиком, и поверить, что не далее, чем полчаса-час назад отсюда вышла толпа очень даже шустрых выворотней, казалось попросту невозможным. И -- ни смутной тревоги, ни ощущения взгляда в спину. И, конечно, никакого заклинателя.
   Пройдя вдоль края карьера, рыцарь убедился: все выворотни ушли в одну сторону. Что ж, хоть за деревню можно быть спокойным... Э, постой, оборвал собственные размышления рыцарь, а не к деревне ли они и шли? Просека, похоже, ведет мимо -- а через лес как раз можно выйти на тракт, а там -- рукой подать...
   Барти развернул Храпа и пустил в галоп -- догонять телегу Базиля.
   Догнав, сказал:
   -- Не знать, так и не поверишь, тихо и спокойно. Давайте-ка останавливаться, пока опасности нет. Вон и пригорок подходящий.
   -- И то. -- Базиль почесал затылок и крякнул. -- Обмозговать надо, и пообедать не помешает.
   Однако с обедом решили погодить. Первым делом расспросили Мика.
   -- Он сначала руками так смешно размахивал, -- тараторил мальчишка. -- И подвывал еще. А потом начал из фляжки на землю брызгать, и куда брызнет -- дым идет! А они -- к нему! Он пятится и брызгает, а они -- за ним! А потом Кэти как заорет: "Мик! Мик!" -- а этот и услышал. И они ка-ак полезли! Прямо на нас! Ну тут уж мы дёру дали.
   -- Он вас увидел? -- спросил Барти.
   -- Ну да, -- кивнул мальчишка. -- Так на меня зыркнул, чуть ноги не отнялись!
   -- Меня не видел, -- дрожащим голосом поправила Кэтрин. -- Я до просеки не дошла. Я и Мика не видела, пока мимо не пронесся как ошпаренный.
   -- И заклинателя не видела?
   Девушка помотала головой.
   -- Мик, тогда на тебя вся надежда. Какой он?
   -- Ну, какой... ну, страшный.
   -- Сбрехнул, -- вмешался Базиль. -- Это потом тебе страшно стало, а поначалу -- смешно было. Сам ведь сказал: "смешно руками размахивал".
   -- Он высокий? -- подсказал Барти.
   -- Ну, -- Мик почесал затылок, -- с Кэти ростом, да. И с пузом.
   -- Значит, невысокий и толстый. Хорошо. Лицо видел? Борода, усы?
   -- Не, бритый.
   -- Странно... бритый заклинатель?
   -- Точно, бритый! И нос такенный! -- Мальчишка изобразил рукой нечто довольно-таки странное, на нос вовсе даже не похожее.
   -- Это курносый, что ль?
   -- Не! Такой, вот вроде и не толстый, а книзу -- вот такой! К пузу прям.
   -- Хм... кажется, ясно. А одет во что?
   -- Обычно одет. Как все заклинатели.
   -- Ряса черная или серая?
   -- Черная. Я еще подумал: на ворона похож.
   -- Невысокий, толстый, бритый, в черной рясе, и нос под пузо, -- перечислил рыцарь. -- Что забыли?
   -- Волосы, -- подсказала Мариана.
   Мик задумался. Прикрыл глаза.
   -- Вроде темные.
   -- Вроде? Или темные?
   -- Темные... кажется.
   -- Ладно, -- отмахнулся от сомнительной детали Барт. -- А фляжку помнишь?
   -- Обычная, -- воспрянул пацан. -- У тебя вон такая же.
   -- Интересные у тебя представления об обычном, -- хмыкнул Барти. Отцепил фляжку, протянул мальчишке: -- Точно такая?
   -- Ну да! Я еще подумал: эта полоска, блестючая, зря вделана. В засаде солнце поймает, и...
   -- Плоха та засада, что завалится на такой мелочи. -- Базиль потрепал племянника по кудрявой голове. -- Но мыслишь верно. Вояка.
   -- А ведь такие фляжки, -- задумчиво сообщил Барти, -- делают в Ич-Тойвине. Как раз вот с этой полоской. Для световых сигналов, между прочим, а вовсе не форсу ради. Мне, кстати, оттуда ее и привезли. Даже не знаю, продаются ли такие у нас. В Себасте ни разу не видел. И откуда бы такая у заклинателя?..
   Базиль ухмыльнулся:
   -- Ты, друг мой, и представить себе не можешь, что иногда суют в уплату люди, у которых не случается денег.
   -- И то верно, -- пробормотал Барти. Он все вертел в руках фляжку, и в стальной полоске на ее боку вспыхивали и гасли слепящие отблески. -- Кстати, Мариана, ты хоть поняла, что уже можешь возвращаться?
   -- Ты о чем это? -- насторожилась Мариана.
   -- Да о том, что именно ты нас всех спасла. Уж поверь, мы бы не отбились.
   -- Я?!
   -- Они просто рассыпались, -- кивнул Базиль. -- Я и сам чуть, понимаешь, не рассыпался!
   -- Как бы то ни было, -- оборвал старого друга Барти, -- твоя клятва исполнена. Уж такого точно не свершал до сих пор ни один доблестный рыцарь -- одним визгом рассыпать в прах добрых полсотни...
   -- Сэр Бартоломью, -- вспыхнула Мариана, -- вы чрезвычайно меня обяжете, если не будете больше вспоминать о моей недостойной слабости. Поверьте, достаточно и того, что сама я запомню этот позор на всю жизнь.
   -- Эх, девочка, -- Базиль покачал головой. -- Важна победа, а не способ, которым ее одержали.
   -- Вот уж нет, -- вспыхнула Мариана. -- Может, это верно для наемника, но не для рыцаря.
   -- Я поправлю. -- Барти усмехнулся в усы. -- Хорош любой способ, о котором можно рассказать детям. А если они еще и смеяться будут, слушая, так лучше способа и нет.
   -- Вот уж спасибо. -- Мариана покраснела, в глазах блеснули слезы. -- Чем я точно сыта, так это вашими насмешками.
   -- Смех и насмешки -- не одно и то же. -- Барти прицепил фляжку на пояс, подумал: а кстати, еще и поэтому не годится Мариана в королевские рыцари, даже будь она мужчиной и трижды героем. Слишком обидчива, слишком горда. Ей бы радоваться -- ведь это знак Господень, не иначе, что клятва исполнена в первый же день пути. А она -- "молчите"!
   Барти покачал головой: надо же, девичий визг как оружие против сказочной небывальщины. А и страшной, между прочим, небывальщины! Но если умело рассказать -- то-то смеху будет. И то -- чем еще девчонка превзойдет опытных рыцарей? Гонора у нее куда больше, чем умения, и ничего в том нет зазорного: не девичье дело война да драки.
   -- А все-таки, -- до сих пор бледная Кэтрин опасливо оглянулась назад, -- чем мы ему помешали?
   -- Очень даже просто, -- буркнул Базиль. -- Хотел, небось, на деревню чудовищ напустить.
   -- Зачем?!
   -- За деньгами, -- зло усмехнулся Базиль. -- Такая, знаешь ли, деловая операция. Потом шел бы, вроде случайно, мимо, да сам бы деревню от напасти и спас. А тут Мик -- откуда ему знать, что пацан не из деревни? Что не расскажет, чьих рук дело?
   -- А он за нами не погонится?
   -- А зачем ему? Корысти нет.
   -- И все-таки, -- задумчиво протянул Барти, -- до Корварены мы вас проводим. Мало ли что. Как думаешь, Мариана?
   -- Конечно, -- встрепенулась девушка. Рыцарю показалось, что в ее голосе мелькнуло облегчение.

КОРОЛЕВСКОЕ СВАТОВСТВО

   1. Луи, король Таргалы
   -- На одного?! -- возмутился капитан тайной службы Таргалы. -- Вы хотите сказать, что я должен отпустить своего короля к Нечистому на задворки без охраны?
   Луи обернулся так резко, что наборный паркет взвизгнул под сапогом.
   -- Граф, будьте любезны извиниться. То, что вы сказали, тянет на международный скандал.
   -- Ваше величество, -- тяжело выговорил Готье, -- вы вольны меня отставить, но пока я отвечаю за вашу безопасность, без охраны вы не останетесь.
   -- Ты не понял? Ты как Славышть обозвал, умник недоделанный? Столицу дружественного государства, хвост Нечистого тебе в глотку?
   -- Молодые люди, успокойтесь, -- скомандовал князь Виталий. -- Я понимаю чувства графа Унгери и готов сделать вид, что не слышал его слов. Что же касается охраны, граф, гости моего короля в телохранителях не нуждаются.
   -- И как бы ты ни возмущался, -- добавил Луи, -- Егорий прислал наговор на одного, и тут ничего не изменишь.
   -- А ты и рад, -- буркнул Готье.
   -- Еще как, -- согласился молодой король. -- И хватит уже спорить, в Славышти скоро ночь, а мне с Радой не меньше часа объясняться.
   -- На выходе тебя встретят. -- Виталий приобнял племянника, отстранился. -- Вперед, мой мальчик. У тебя получится. Туда, -- князь указал на дверь в смежную с кабинетом оружейную.
   Луи хлопнул по плечу графа Унгери:
   -- Не сердись, Готье. Лучше проследи, чтоб здесь все в порядке было.
   -- Осторожней там, -- буркнул капитан. -- А то знаю я тебя...
   Луи поправил перевязь и открыл дверь в оружейную. Успел увидеть абордажную саблю и легкий диартальский клинок, висящие крест-накрест на пестром ордынском ковре, но начатый в доме Виталия шаг закончился в знакомом коридоре королевского дворца в Славышти, в двух шагах от дверей кабинета Егория.
   Вопреки дядиному обещанию, никто высокого гостя не встречал; только стоящий на страже кабинета гвардеец посмотрел ошалело, моргнул и поспешно вернул на лицо невозмутимо-бдительное выражение.
   Гвардеец был из незнакомых, и Луи не стал интересоваться, не видал ли тот каких-никаких встречающих. Вместо этого спросил:
   -- Его величество у себя?
   -- Да, но вам придется подождать.
   -- Почему? Король Егорий приглашал меня. -- Луи встретился взглядом с часовым и добавил: -- Я только из Корварены, от князя Виталия.
   -- Может быть, -- не стал спорить гвардеец, -- но я доложу о вашем прибытии не раньше, чем закончится королевский совет.
   -- Совет? -- Спрашивать у гвардейца, что стряслось, было не только неуместно, но и бессмысленно. Луи вздохнул. -- Хорошо, я пока погуляю.
   В конце концов, поговорить с Радой он может и до встречи с Егорием.
   Дорогу к покоям принцессы Радиславы Луи вспомнил без труда. Постучал; не дождавшись ответа, толкнул дверь и вошел. Гостевая комната была пуста, но из-за портьеры, отделяющей вход в спальню, слышалось неразборчивое бормотание вперемешку со всхлипами и сморканием.
   -- Кто здесь есть? -- окликнул гость, поспешно стаскивая берет. -- Рада?
   Он почти уверился, что явился не в добрый час: вряд ли королевский совет и чей-то плач в комнатах Радиславы из-за него.
   Портьера тяжело качнулась, пропуская кругленькую седую старушку. Луи знал ее: баба Мила, нянька королевских детей. Морщинистые руки комкали мокрый платочек. Плакала? Баба Мила -- плакала?! У Луи похолодела спина, ледяной ком страха заворочался в животе. Что стряслось?! Что должно было произойти, чтобы довести до слез всегда спокойную, улыбчивую, но твердую духом няньку?
   -- Доброго вам вечера, бабушка, -- Луи поклонился. -- Что стряслось у вас? И где Рада?
   Нянька уронила платочек, всплеснула руками:
   -- Ох, да это принц Лу! Откуда?
   -- Король в гости позвал, а сам с советом закрылся. Что случилось-то, бабушка?
   -- Леру, -- из глаз няньки снова потекли слезы, -- Леру нашего едва не насмерть убили.
   -- Что-о?! -- с Валеркой, сыном Егория, Луи дружил, можно сказать, всю жизнь -- насколько это возможно для мальчишек, чьи родичи навещают друг друга три-четыре раза в год. -- Кто, как? Что с ним?
   -- Вахрамей у него. Сказал, с неделю пролежит.
   -- С неделю -- это ничего. -- Луи перевел дух. -- Жить будет, вот что важно. Так значит, Вахрамей с ним и Рада тоже?
   Баба Мила мелко закивала, вытирая глаза уже не платком, а рукавом.
   -- Пойду и я к ним, -- решительно сказал Луи. -- А вы, бабушка, не плачьте, теперь-то все хорошо будет.
   Старика Вахрамея, живущего при Егории лекаря и магознатца, таргальский принц помнил. Лет шесть, а то семь назад они с Валеркой поспорили на дюжину щелбанов, кто дольше удержится на королевском жеребце Буяне. Лерка отделался вывихнутой лодыжкой, а Лу приложился затылком о камни двора, да так, что без Вахрамея, пожалуй, и не встал бы.
   Король Таргалы тряхнул головой, отгоняя детские воспоминания. Не до них. Сейчас, пожалуй, уместнее вспомнить недавнее посольство Ижеславского князя, Гордия: вот кому мешает и сам Егорий, и его дети. Мешают настолько, что он собирался поднять мятеж, а для успеха его прислал в подарок королю Таргалы зачарованный меч. Меч, который вынудил бы своего хозяина пойти на Егория войной, кабы не Анже-послушник, раскрывший тайные замыслы посольства.
   Луи досадливо поморщился, вспомнив молодого послушника. Парень наделен Даром Господним, на службе короне цены б ему не было. С ним бы легко узнали, что в голове у Гордия, нашел ли недовольный князь союзников для мятежа. Луи пытался откупить парня у Церкви, доказывал монастырским отцам нужность его для Таргалы, пока не охрип -- и без толку. Дела Господни, в них король не властен, служение Господу превыше службы королю -- вот все, что слышал он в ответ на объяснения, просьбы и даже требования.
   Сумей король еще раз увидеться с Анже -- может, уговорил бы на добровольный отказ от послушания. Тогда по всем законам парня не смели бы останавливать и удерживать. Но послушника спрятали, заслонили святым Карелом... нет, это хорошо, когда можно узнать достоверно о деяниях великого предка, кто ж спорит! Но хлеб сегодняшний важнее для государства.
   Луи все ускорял шаги. Досада на упрямых монастырских отцов, тревога за Лерку, мысли о Радиславе мешались в голове, будоражили, гнали вперед.
   С Вахрамеем он столкнулся в дверях.
   -- А, и ты здесь, -- ничуть не удивился магознатец.
   -- Что с Леркой?
   -- Теперь уж все хорошо будет, -- уверил Вахрамей. -- Хотя еще б на вот столько...
   Старик махнул рукой, отвернулся и пошел прочь, а молодой король Таргалы вошел в покои принца Валерия.
   2. Радислава, дочь короля Егория
   Раненого принца не донесли до спальни, уложили в первой, гостевой, комнате -- и это яснее ясного показывало, что каждый миг для него мог стать последним. Здесь пахло крепким вином, незнакомыми Луи травами и -- немного -- кровью. Комнату освещала лишь стоящая на столе лампа; впрочем, на лицо принца света падало достаточно.
   Валерий лежал на незастеленном диване под окном, под плечи и голову его подложили широкие подушки, чтоб легче дышалось. Луи, разглядев друга, едва не охнул в голос: Лерка показался ему белее этих подушек. Глаза его были открыты, но он, похоже, не заметил гостя. Зато сидящая у изголовья брата Радислава оглянулась на тихие шаги и вскочила.
   Луи не видел ее с того самого дня рождения, на котором принцесса Двенадцати Земель заявила, что никогда не выйдет замуж. Она не слишком выросла и даже не приобрела сколько-нибудь заметных форм, но тем не менее выглядела сейчас намного взрослее той тринадцатилетней девчонки. Луи никогда не видел у их с Леркой маленькой подружки такого лица: хмуро-решительного, сосредоточенного -- и очень красивого. Да у меня язык не повернется назвать ее, как раньше, "малявкой", растерянно подумал Луи. Я знал, что в соседнем королевстве замуж выходят совсем девчонками, и считал это варварством. Но совсем забыл, что в Двенадцати Землях рано взрослеют: сказывается примесь степной крови.
   -- Ты-то каким ветром здесь? -- вполголоса спросила Радислава.
   -- Я к тебе. -- Луи прикрыл дверь, подошел ближе. -- Только, получается, и тебе сейчас не до меня, и у меня совести не хватит говорить с тобой о том, о чем хотел. Что случилось, Рада? Кто его?..
   -- Кабы знать! -- Рада сжала кулачки. -- Я б ту сволочь сама, вот этими руками!..
   И я бы тебе помог, мрачно подумал король Таргалы. Ох, с каким наслаждением помог бы! Но, даже если его поймают, кто ж нам даст...
   Лерка застонал, мотнул головой. Рада оглянулась на стол: теперь Луи заметил там песочные часы, бутылку в миске со льдом, маленький стеклянный стаканчик... последние песчинки упали в нижнюю половину часов, Рада отлила из бутылки в стаканчик, поднесла к губам брата:
   -- Ну, Лер, давай... глотни. Вот так, молодец...
   Луи наклонился над другом, заглянул в глаза -- лихорадочно блестящие, но без тени мысли или чувства.
   -- Чем поишь?
   Рада перевернула часы, струйка песка побежала вниз.
   -- Да Вахрамей чего-то намешал. От лихорадки и кровь чтоб восполнить, ну и заодно в беспамятстве его продержать, пока рана не схватится. Ты ж Лерку знаешь...
   -- Знаю, -- вздохнул Луи. -- Небось, пока соображал еще, все рвался самолично врага на лоскутки порвать?
   -- Вот то-то. Да ты садись. -- Рада вернулась на свое место, слегка повернула стул: чтобы говорить с Луи, не выпуская из виду брата. -- Отца видел? Что говорит?
   -- Не видел. -- Луи придвинул себе стул, подумал: не забыть передать весточку Готье, что задержится здесь. -- Кто б меня на королевский совет пустил? Я к тебе зашел, мне баба Мила про Лерку сказала и про то, что ты здесь. Смотри, опять пора. Какие часы быстрые.
   Рада снова напоила брата Вахрамеевым средством, снова перевернула часы. У другой бы руки тряслись, невпопад подумал Луи, а она только губу прикусывает.
   -- Я чего боюсь, -- сказала вдруг Рада, -- вдруг это кто из наших.
   -- То есть? Из родни, что ль? -- Луи укоризненно покачал головой. -- Так ведь ясно, что из родни, кому другому оно без выгоды.
   -- Да нет, -- хмуро возразила Радислава, -- из отцовых ближних. Ну там, гвардия, а то из совета кто. Вот бы ужас был.
   -- А почему ты вдруг?.. Вроде сколько я у вас бывал, никогда не замечал, чтобы вокруг твоего отца интриги плелись. Больше поодаль да втихаря.
   -- Чужих сегодня вроде не было, -- тихо сказала Радислава. Шмыгнула носом, оглянулась на часы. Забулькала Вахрамеевым снадобьем.
   Всегда знал, что Рада умница, подумал Луи, но чтоб настолько... однако Егорий, похоже, ищет убийц дальше своего дворца. Иначе почему, прах его разбери, комната, где лежит его раненый сын, а с ним сидит беспомощная девчонка, открыта для кого угодно?!
   Словно в ответ на его мысли, стукнула, растворясь, дверь. Луи вскочил, нашаривая шпагу, но вместо вмиг придуманных им убийц в комнату вошел Егорий.
   -- Вот ты где, -- сказал хмуро. -- Мне доложили, что приходил, а куда делся... уж прости, не до встречи было.
   -- Па, ну что? -- вклинилась Радислава. -- Нашли?
   -- Нет, -- резко ответил король. -- Рада, я прошу тебя оставаться здесь.
   -- Но я же и так...
   -- Ты не поняла. Займи соседнюю комнату и никуда не выходи. Я пришлю сюда бабу Милу, пусть принесет, что тебе надо.
   -- Но как же...
   -- Хотя бы несколько дней потерпи, -- снова прервал дочь король Егорий. -- Я проверю всех своих людей. Да, и запрись. Хотя толку с того запора...
   -- Ладно, -- согласилась девушка. -- Все равно я не ушла бы от Леры, так какая разница.
   -- Что ж, значит, решено. Луи, уж прости, пока не до тебя. Поговорили уже?
   -- Я думаю, сейчас это не вполне, -- Луи запнулся, подбирая слово, -- уместно.
   Рада оглянулась на часы, ойкнула, кинулась поить Лерку.
   -- Не уместно, -- согласился Егорий. -- Так что с того? Вы у себя в Таргале слишком много внимания уделяете уместности, красивости и прочим приличиям. А у нас говорят "надо". И делают. Понял?
   -- Понял, -- кивнул молодой король Таргалы. -- Благодарю.
   -- Не за что, -- буркнул Егорий. -- Я рад, что ты здесь. Этой ночью я не хотел бы оставить дочь без надежной охраны. Дождешься меня?
   -- Конечно, -- согласился Луи, но Егорий уже повернулся и вышел.
   Рада, прикусив губу, смотрела на гостя.
   -- Дверь запри, -- напомнил Луи.
   -- Нянюшка придет, тогда, -- отмахнулась принцесса. -- Теперь охрана есть, не страшно.
   Луи не стал уточнять, кого она назвала охраной: ставших у дверей отцовых гвардейцев или его. Молча встал, дошел до двери и задвинул щеколду. Егорий прав, толку с такого запора до первого серьезного удара, но, по крайней мере, будет время встать и повернуться к врагу лицом. А Рада оглянулась на часы и вдруг спросила:
   -- Так зачем ты приехал? Отец, я гляжу, знает. О чем ты должен со мной поговорить, а, Лу? Говори уж.
   -- Свататься приехал, -- сразу о главном, как в омут головой, выдохнул король Таргалы. -- Выслушаешь?
   Рада отвернулась дать брату лекарство. Вот теперь руки ее задрожали. Правильно, выходит, она подумала... а отец-то хорош, знает ведь, точно знает, и хоть бы спросил! И что теперь? Нет, выслушать-то она выслушает, а дальше?
   -- Лу, ты ведь знаешь, что я не хочу замуж.
   -- Ты тоже знаешь, что я не хотел жениться лет до тридцати, -- мрачно ответил претендент на руку и сердце принцессы Радиславы. -- Рада, пожалуйста, выслушай меня. Я не собираюсь осыпать тебя сладкими речами, мы оба этого не любим. И, конечно, я не стану врать, что вдруг взял да и влюбился без памяти. Это политика, Рада.
   Дверь вздрогнула от трех тяжелых, кулаком, ударов.
   -- Я сам открою, -- подхватился Луи. -- Нянька твоя так колотить не станет.
   Но это оказалась именно нянюшка. Просто руки бабы Милы были заняты ворохом вещей, и за нее стучал гвардеец.
   -- Охтишеньки, -- причитала баба Мила, -- что успела, сгребла, а король-батюшка велел не возвращаться, пока сам не прикажет. Тарарам на весь дворец...
   -- Иди в спальню, нянюшка, -- перебила Радислава. -- Устрой там все, а потом сменишь меня.
   Баба Мила управилась быстро, и Луи в который раз подивился, насколько жизнь в Славышти проще жизни в Корварене. Вздумай король Таргалы сменить спальню, переполоха во дворце хватило бы дней на пять.
   -- Иди, девонька, отдохни. -- Баба Мила пощупала Леркин лоб, ловко перехватила стаканчик с лекарством. -- Иди-иди, успеешь еще насидеться, в первую же ночь силы не трать.
   -- Пойдем, Лу. -- Радислава чмокнула нянюшку в морщинистую щеку. -- Расскажешь, что хотел.
   В спальне горела единственная свеча: тонкая, из тех, что сгорают напрочь за полчаса. Плыл по комнате сладкий запах воска и трав. Баба Мила успела разобрать Леркину кровать, разложить на краю девичью ночную сорочку: белую, тонкую, с алой вышивкой по вороту и подолу. Рада слегка покраснела -- или это отблеск огня пал на лицо? -- забралась с ногами в кресло. Подперла подбородок маленькой ладошкой. Подождала, пока усядется гость.
   -- Ну что ж, рассказывай свою политику.
   -- Ко мне едет посольство империи, -- уже почти равнодушно сказал Луи. Покушение на Лерку было куда острее и -- на сегодня -- серьезней, чем какой-то там родич императора, которому до Таргалы еще плыть да плыть. -- Они хотят, чтобы я женился на императорской дочке. -- Луи помолчал и добавил: -- Старшей, от любимой жены.
   -- И ты предпочел меня? -- Рада сморщила носик. -- Почему бы тебе просто не отказать им?
   -- Последний год, -- мрачно объяснил Луи, -- император ведет себя так нагло, словно нарочно нарывается на войну. Я не думаю, что они сейчас намного сильнее нас, но проверять не хочу.
   -- Так женись.
   -- Ну да, -- хмыкнул король Таргалы, -- сейчас, разбежался. Чтобы меня после рождения наследника тихо отравили, а Таргалу превратили в провинцию империи? К тому же зять императора -- это его вассал. От меня тут же потребуют войско: или на острова, или на границу с Ордой. Или, -- Луи снова хмыкнул, -- против Подземелья. Нет, Рада, я должен от них отвязаться, да так, чтобы это выглядело не слишком оскорбительно.
   -- Жениться на другой -- это, по-твоему, "не слишком"?
   Луи пожал плечами.
   -- Все знают, что королева Таргалы мечтала женить сына на землячке. Все знают, что маму я любил. Никто не удивится, что я выполнил ее желание.
   -- Понятно, -- протянула Радислава. -- С отцом говорил?
   -- Конечно.
   -- И что?
   -- Решать тебе.
   Рада молчала. Опустив глаза, накручивала на палец золотистую прядь. Луи ждал. Оплывала, потрескивая, свечка, из соседней комнаты слышалось тихое бормотание бабы Милы, за окном лениво перебрехивались сторожевые псы.
   -- Скажи, Лу, ты кого-нибудь любишь? Только честно.
   -- Если бы любил, -- серьезно ответил король Таргалы, -- плевал бы на всех и женился бы, будь она хоть кто. Знаешь, Рада, хорошеньких женщин на свете много, но...
   -- Ни одна не заменит верного коня, -- фыркнула Рада. -- Вы с Леркой два сапога пара!
   Луи невольно улыбнулся.
   -- И знаешь что? -- продолжала Рада. -- Я за тебя пойду. Потому что вы с Леркой самые замечательные парни из всех, кого я знаю. Лерка, правда, лучше, -- поддразнила нареченного жениха девчонка, -- но не могу же я выйти за родного брата!
   -- Спасибо. -- Луи вполне явственно ощутил, какой камень свалился с его души. -- Ты, Рада, тоже самая замечательная из всех знакомых мне девушек.
   -- Только вот что, -- уже серьезно добавила Рада, -- муж так муж, жена так жена. Если будешь бегать к другим, я обижусь.
   -- Не буду, -- вздохнул король Таргалы. -- Обещаю. Рада, я к Лерке пойду, а ты поспи. Утро скоро...
   -- Надеюсь, до свадьбы мне хватит времени отоспаться, -- с комичной серьезностью заявила маленькая невеста. Почти оплывшая свеча затрещала, огонек вспыхнул, взвился -- и угас. Комнату окутала тьма, и в этой тьме на плечи Луи легли горячие ладошки. Губы Рады неумело нашли его губы -- и исчезли. Ошарашенный такой прытью Луи лишь растерянно моргнул. -- Вот так, -- сказала Рада, -- а теперь иди.
   3. Обручение
   В высокие окна тронной залы бил полуденный свет. Рассыпался искрами на стали и позолоте, вспыхивал радугой на драгоценных камнях, отражался мягким сиянием от белоснежного мрамора. Окутанный светом, Егорий выглядел куда более величественным, чем ночью, и слишком ясно видимые морщины совсем не делали его стариком.
   Валерий должен был стоять рядом с отцом. Но принц уселся на ступеньку трона, и, надо признать, смотрелся там вполне уместно. "Это даже хорошо, что сегодня, -- вспомнил Луи слова Егория. -- Мы покажем: ничего не произошло такого, что может помешать жить. А то уж слух пошел, что принц умирает!"
   Лерка тогда скрипнул зубами: "Не дождутся!" -- и сейчас на его слишком бледном лице легко читались те же слова. А собравшиеся в зале князья, придворные, городские старшины и даже часовые у дверей только на принца и смотрели. Что сказать, обручение королевской дочери -- отличный повод без лишнего шума предъявить народу вполне живого и даже почти что бодрого наследника.
   И плевать, что все они понимали: бодрость далась Валерию нелегко. Вахрамей возился с раненым все утро. Очнувшись от ночного забытья, Лерка первым делом потребовал от магознатца прекратить пичкать его всякой дрянью, держать в постели и вообще делать из здорового парня кисейную барышню. Не маленький, дескать, и не увечный, и вообще, воину не подобает глотать лекарства с ложечки. Назревающий скандал остановила Рада простыми, но вполне убойными по силе воздействия словами: "Лер, а я замуж выхожу!"
   И вот Луи, король Таргалы, стоял, преклонив колено, перед троном соседа, а к нему шла осиянная полуденным светом девочка-невеста. Шуршало пышное платье из белоснежного халифатского шелка, чуть слышно постукивали по мрамору каблучки расшитых серебром туфелек, а золотистые волосы были покрыты лишь жемчужной сеткой. Традиция прятать невесте лицо здесь так и не прижилась, и все видели ее яркий румянец, смущенно-озорную улыбку и сияющие глаза. "Подумаешь, политика! -- сказала она утром отцу и брату, -- я ведь знаю, что Лу меня не обманет и не обидит!"
   Она и правда так думала, и если ее обмануть, не то что Лерке и Егорию, самому себе будет стыдно в глаза смотреть. Прощай, прекрасная баронесса Стефания, пусть твой смех радует других смельчаков, они найдутся, несмотря на грозную славу твоего Ленни. Прощайте, продажные женушки моих придворных, самое верное и приятное средство для запуска и сбора сплетен. Ваш король теперь, страшно сказать, солидный женатый мужчина. И если вы скажете хоть словечко в адрес своей королевы... а вы скажете, оно понятно... что ж, только словами вам и останется утешаться. Рада, Радислава, я никогда не знал, что ты умеешь так смотреть... неужели этот взгляд -- для меня?!
   Да для кого ж еще, смеялись ее глаза. Ведь мы друг дружку с детства знаем, и ты никогда не требовал от Лерки, чтобы тот не пускал в игру "эту малявку", и всегда готов был пустить в ход кулаки или хитрость, вступаясь за сестру друга. И ты нравишься принцессе Двенадцати Земель совсем не так, как должен нравиться жених, достойный ее высокого происхождения, а просто как красивый, сильный и добрый парень. С тобой всегда было интересно, у тебя широкие плечи, открытая улыбка и непослушные волосы, и только подумать, что теперь все это богатство будет мое по праву... по праву жены, вот это да! Скажите, люди добрые, это не сон?
   Он встал с колен и взял ее ладонь в свою. Ободряюще пожал, чудной, разве ее надо ободрять! Бас отца Евлампия разносился по зале, отражаясь эхом от высокого потолка:
   -- Ныне обручаю девицу Радиславу, дочь Егория, с Луи, сыном Луи, да принадлежат друг другу отныне и вовеки.
   Расшитое алыми любовными оберегами полотенце соединило их руки -- ладонь в ладонь. Отец Евлампий затянул узел и совсем не торжественно подмигнул.
   -- Да будут свидетелями сего обручения Свет Господень и все, кто здесь присутствует. Да видят они, что обручение свершено добровольно, без обмана и принуждения. А ежели кому известно обратное, пусть скажет немедля.
   Сердце Рады колотилось быстро-быстро. Еще вчера она и думать не думала о муже, но сейчас ей казалось, что она мечтала о Лу всю жизнь. Она поймала взгляд брата: Лерка улыбался.
   Долгое молчание разбил все тот же бас:
   -- Луи, Радислава! Отныне вы -- жених и невеста пред Светом Господним и перед людьми, а о дне свадьбы пусть скажет наш король.
   Король Егорий встал, обвел собравшихся тяжелым взглядом. Где-то здесь -- тот, кто хочет смерти его сына. Убийцу не взяли, и это означало одно: ему помогли уйти. Помог тот, кто знает дворец и вправе ходить здесь свободно. Ничего, займемся. Неуловимых у нас нет. Король перевел взгляд на молодых. Рада сияла, Луи был серьезен. Благодаренье Господу, хоть удрученным не выглядел. Трудно сказать, как сложится семейная жизнь дочки: Луи -- славный парень, да, но он и хороший король. Однако Рада согласилась и, кажется, счастлива. Что ж, пусть будет так.
   -- Луи, Радислава, я благословляю ваш союз. Мы справим свадьбу в день четырнадцатилетия моей дочери.
   -- Да будет так, -- пробасил отец Евлампий.
   4. То самое письмо
   -- На, -- Готье, даже не поприветствовав короля, сунул ему в руки перевязанный серебряной лентой свиток, -- читай.
   Луи пробежал глазами плод дипломатического таланта императора: "Дабы укрепить чувства добрососедские... желал бы видеть в вас, о венценосный сосед мой, не просто друга... возлюбленный родич мой доскажет вам то, что невежливо было бы доверить бумаге..." -- хмыкнул:
   -- Да, вовремя я.
   -- А встретить все равно придется, -- закинул пробный шар Готье. Из встречи посольства можно извлечь немало, если подойти с умом. Но, чтобы использовать все возможности в полной мере, капитану тайной службы требовалось одобрение короля.
   -- Само собой. -- Молодой король Таргалы ухмыльнулся, бросил свиток на стол. -- Вежливость до конца, Готье. Подсластим императору горькое зелье. Завтра поутру и отправимся. Эй, Готфри!
   -- Слушаю, мой король! -- Паж возник на пороге так быстро, что не оставалось сомнений: подслушивал.
   -- Сэра Ранье. Первого министра. Отца Ипполита. Секретаря.
   -- Сэр Ранье собирался вывести гвардию на учения, -- доложил паж.
   -- К Нечистому учения, -- рявкнул король, -- найди его, верни и тащи сюда, живо!
   -- Да, мой король! -- Паж испарился.
   -- Готье, -- попросил король, -- будь другом, найди Бони. Пусть собирается.
   -- Других не будешь брать?
   -- За каким прахом они мне нужны? Бони верен и не болтлив, а эти все -- свора. Да, ты тоже едешь и не спорь. Есть у тебя толковый человек приглядеть за столицей?
   -- Найдется. -- Граф Унгери спорить и не думал. Чем больше верных людей будет с королем, когда он встретит посольство старого шакала, тем лучше. А Корварена никуда не денется, молодой Огвиен присмотрит. Самое время проверить лучшего из помощников на самостоятельность.
   -- Скажи ему, пусть обратит внимание на слухи про Подземелье.
   -- Луи, -- Готье ожег короля помрачневшим взглядом, -- ты учишь меня работать?
   -- Извини, -- виновато ответил молодой король. -- На самом деле нет, Готье. Просто я ума не приложу, что случилось. И мне не нравится, что подземельные отказываются объяснить.
   -- Узнаем, -- пообещал Готье. -- Есть у меня один человек, на которого я крепко надеюсь. Ладно, мой король, обходись пока без меня. До отъезда дел -- хоть разорвись. А о посольстве поговорим в дороге.
   Капитан тайной службы вышел, и в кабинет вошли сразу трое из вызванных. Секретарь шмыгнул на положенное ему место за конторкой у двери. Больше обычного лучащийся благостью отец Ипполит умостил телеса в привычное кресло, и король некстати подумал: подложить бы ему туда наговор переноса, а другой его конец утопить в любимых адмиралом шхерах! Знает ведь, зачем посольство едет, на рыле благостном написано -- знает! Ну ничего, светлый отче, сейчас мы тебя...
   -- Герцог, прошу вас, садитесь.
   -- Благодарю, ваше величество. -- Первый министр, снова откровенно недоспавший, коротко поклонился и остался стоять.
   -- Как хотите, -- пожал плечами король. -- Итак, господа, у меня для вас новость.
   Глазки отца Ипполита радостно заблестели. Эймери нахмурился еще больше, хотя мгновение назад это казалось попросту невозможным. Тоже знает? Похоже на то.
   -- Я женюсь, господа. Не скажу, что мне этого очень уж хочется, но как король я обязан задуматься о наследниках раньше, чем придется заставлять себя думать о женщинах.
   Секретарь непочтительно ухмыльнулся. Отец Ипполит, вопреки обыкновению, воздержался от наставления чересчур любвеобильного короля на путь добродетели.
   -- Ошибаетесь, ваше величество! -- непочтительно возразил Эймери. -- Как король вы обязаны прежде всего думать о безопасности страны. Брать в жены ту, чей отец облизывается на Таргалу...
   -- Именно ее, -- вскочил отец Ипполит. -- Брак сей послужит делу примирения и согласия, а в случае отказа нам грозит война, а не безопасность!
   -- Господа, -- почти непритворно удивился король, -- вы о ком? Егорию Таргала не нужна, ему хватает заботы своих князей в руках держать.
   -- Егорию? -- переспросил министр.
   -- Егорию?! -- возмутился аббат. -- Ваше величество, как я знаю, вам предлагают руку Элайи, старшей и любимой дочери императора хандиарского! И принять ее будет мудро и дальновидно.
   -- Вы знаете больше своего короля, отец Ипполит. Я всего лишь получил уведомление о скором прибытии посольства Хандиарской империи. Да, между прочим, я собираюсь ехать ему навстречу, как предписывает традиция, и приглашаю вас с собой. Родич императора заслуживает всех почестей, какие мы можем ему оказать. Но Элайя, -- Луи покачал головой, -- боюсь, императору придется поискать для нее другого мужа. Я обручен с Радиславой, дочерью давнего и верного союзника Таргалы, и разорвать помолвку будет не только бесчестьем, но и оскорблением.
   -- Но когда вы успели, ваше величество? -- Эймери улыбнулся и наконец-то сел.
   -- Сегодня в полдень, -- с трудом удерживая ехидную усмешку, сообщил Луи. -- Поскольку дела в Корварене не позволили бы мне отлучиться надолго, будущий тесть любезно предоставил мне наговор перехода. Собственно, я вызвал вас затем, чтобы довести радостную весть до моего народа. Сегодня вечером Корварена будет праздновать.
   -- Но, сын мой...
   -- Поздно, отец Ипполит, -- с нескрываемым удовольствием высказался первый министр. -- Разумеется, именем Господа и властью Церкви можно разорвать помолвку, но ссориться с Егорием -- безумие. Армия Двенадцати Земель проглотит Таргалу самое большее за месяц. Особенно теперь, когда гномы сворачивают торговлю.
   -- А армию императора вы в расчет не берете, любезный герцог? -- неожиданно едко вопросил аббат. Толстые пальцы впились в подлокотники, и показалось: дай волю, вот так же вцепится в горло ненавистному министру.
   -- Войскам империи придется еще высадиться, -- жестко усмехнулся первый министр. -- Волны и скалы защищают куда лучше гор. Да и каков нужен флот, чтобы перевезти достаточно войск? А конница Егория хлынет на нас лавиной...
   -- Говорить не о чем, -- прервал спор король. -- Я дал слово, Радислава -- моя невеста перед Господом и людьми, она и станет моей женой и королевой. И матушка, да будет с нею Свет Господень, одобрила бы этот брак.
   -- В самом деле, -- кивнул герцог Эймери, -- королева мечтала видеть своей невесткой дочь или племянницу Егория. Для сына весьма похвально почтить мать исполнением ее воли, не так ли, светлый отец?
   -- Истинно так, сын мой, -- кисло ответил аббат.
   -- Значит, все всё поняли, -- кивнул король. -- Прекрасно. Пусть герольды объявят о помолвке, пусть выкатят народу вино из королевских погребов, а завтра на рассвете будьте готовы в дорогу. Элайя не станет моей женой, но это не значит, что я хочу оскорбить небрежением посольство ее отца.

КОРВАРЕНА

   1. Попутчики
   Хотя неизвестному заклинателю и впрямь не было корысти их преследовать, Барти и Базиль оставались настороже: мало ли, вдруг отомстить захочет. Но до Корварены добрались на удивление спокойно. Не нападал озлобленный заклинатель, не тревожили ни хищники, ни разбойники, и даже Мариана придерживала острый язычок, ни разу не зацепила рыцаря.
   Впрочем, как раз тут ничего удивительного не было: в эти дни рыцарь почти не говорил со своей спутницей, все больше расспрашивал Базиля о делах в Цзельке. Разговор с сэром Арчи не шел у рыцаря из головы, а владения Филиппа от гор близко. Но, когда Базиль уезжал в отпуск, ни о каких неладах с Подземельем в Цзельке и слыхом не слыхивали.
   А Мариана неожиданно близко сдружилась с Кэтрин.
   Началось, как ни странно, с разговора на сугубо мужскую тему: о ханджарском кинжале, что подарил племяннице Базиль. Коротали первую ночь после нападения, спать не то чтобы не хотелось, а просто страшновато было, и девушки устроились у костра. Кэтрин вертела в руках кинжал, в лезвии плясали отблески пламени, а за границей света шевелились неясные тени. Впрочем, лошади спокойно паслись, а над костром сэр Барти подвесил сторожевой амулет.
   -- Ты хоть пользоваться им умеешь? -- скептически поинтересовалась Мариана.
   -- Так ведь не шпага, -- рассмеялась в ответ Кэтрин. -- Я ж деревенская девчонка, нож мне в привычку.
   -- Курам головы рубить, -- хмыкнула благородная Мариана.
   -- А хотя бы! Тоже, знаешь ли, не всякая сумеет. Вот ты пробовала?
   -- Нет, -- после короткой заминки призналась Мариана.
   -- Ну вот, а говоришь.
   -- Зато я зайца обдирать умею, вот! И разделывать!
   -- А готовить?
   -- В углях запечь -- запросто! Меня отец на охоту брал.
   -- А я думала, благородные господа только на оленей там всяких охотятся, -- немного разочарованно протянула Кэтрин.
   -- Это когда гости, -- Мариана хихикнула. -- Когда перед соседом надо покрасоваться, удаль показать и все такое. А вообще, если серьезно, охотник должен уметь добыть всё, что водится в лесу. Отец говорил: бывает, от того, можешь ли смастерить силок на зайца или в ручье форель поймать, твоя жизнь зависит.
   -- Твой отец, наверное, рыцарь?
   -- Был. -- Мариана осеклась, кинула быстрый взгляд на Барти. Себастиец занимался с Миком: показывал мальчишке амулеты, объяснял, какой для чего. И Мариана договорила тихо, почти шепотом: -- Он был рыцарем и воином, но последние годы не выезжал из замка. Не хотел меня одну оставлять. Вот его и забыли в столице, а когда умер...
   Мариана замолчала.
   -- Если не хочешь, не рассказывай. -- Кэтрин взяла Мариану за руку.
   -- Ты права, не хочу. А вот лучше скажи мне... -- Мариана нагнулась к уху Кэтрин и что-то спросила. Кэтрин хихикнула и, опустив глаза, быстро закивала.
   Весь следующий день девушки о чем-то шептались, то охая, то хихикая, то стреляя глазами в рыцаря, и Базиль усмехался:
   -- Девчонки, что одна, что другая. Ветер в голове.
   Барти, сердясь, горячил Храпа и думал, что зря он ввязался в это путешествие. И разговор о дальнейших планах завел вечером не он, а Базиль.
   -- Я вот всё думаю, -- сказал бывший наемник, -- приедем мы в столицу и разбежимся, так?
   Барти пожал плечами, взглянул на Мариану.
   -- Ну... наверное, -- растерянно прошептала девушка.
   -- Так вот, разве не должны мы рассказать кому-то, что за дела творятся на тракте? Ладно еще разбой, но чтоб заклинатели вот так, понимаешь, внаглую баловали, такого не припомню.
   -- Я сам займусь, -- сказал Барти. -- Но вы можете понадобиться. Мик, скорей всего: он того заклинателя видел.
   Мальчишка просиял.
   -- Может, не надо? -- пискнула Мариана.
   -- Постараюсь обойтись без подробностей. Хотя на самом деле зря ты не хочешь признать исполнения клятвы. Все честно.
   -- Как ты не понимаешь! Ну разве после такого подвига меня возьмут в отряд?!
   -- Прости, Мариана, но тебя так и так не возьмут. Даже будь ты парнем -- не взяли бы. Хотя бы потому, что нам людей сейчас хватает. И вообще, зря ты это затеяла.
   -- Не начинайте снова, сэр Бартоломью!
   -- И верно, -- смутился Барти, -- о том ли речь. Сказать, я считаю, надо. Не та опасность, о которой...
   -- Да понимаю я, -- вздохнула Мариана. И закончила таким тихим шепотом, что даже Кэти не расслышала толком: -- Все я понимаю, благородный сэр... а вот вы...
   2. Мариана, девица из благородной семьи
   В столице Мариане бывать прежде не доводилось, и она не стала спорить, когда Барти взял на себя хлопоты с жильем и обедом. Сказать по правде, широкие корваренские улицы, усыпанные народом, смутили девушку. Нарядные кареты грохотали колесами по камню мостовой; пышно разодетые всадники презрительными взглядами скользили по телеге Базиля и двум верховым в пыльной одежде; горожанки в полосатых платьях, с корзинами на локте, шумно торговались с лоточниками, и до приезжих им не было дела. Лишь уличные мальчишки провожали любопытными взглядами и ехидными замечаниями. Барти в столичной сутолоке был как рыба в воде, и Мариана втихую радовалась возможности спрятаться за его спину. Мучила, правда, мысль, что негоже позволять чужому мужчине платить за себя. Но скоро обнаружился еще повод волноваться: рыцарь привел их в казарму корваренского отряда Ордена.
   -- Здесь хорошая гостиница, и платит корона, -- тихонько объяснил Мариане. -- Конечно, не для всех, но мы пришли с важными вестями, так что имеем право.
   Если и тут начнутся пересуды насчет взбалмошной девицы и ее глупой клятвы, уеду не спросясь, хмуро думала Мариана. А на дне сознания, за сердитыми мыслями, грыз страх: а ну как проболтается кто из спутников о ее "подвиге"? Уж лучше пусть судачат о глупости ее, чем смеются над трусостью!
   Когда выяснилось, что обедать гостям предстоит в орденской трапезной вместе с отрядом, у Марианы екнуло сердце. Девушка едва удостоила взглядом знаменитые на весь полуостров витражные окна с изображениями святого Карела и рыцарей-основателей Ордена; гораздо более интересовали ее лица тех рыцарей, что садились за стол вместе с нею. Беглый взгляд на них встревожил искательницу подвига: корваренские рыцари выглядели куда веселее себастийских, и если Барти вздумает...
   Однако ее спутник прежде всего спросил о столичных новостях.
   -- Новости знатные, -- воскликнул сидящий рядом с Марианой сэр не то Джон, не то Джок: девушка в волнении не очень-то прислушивалась к именам, хотя, по традиции, хозяева представились гостям. -- Наш король наконец-то выбрал себе жену! Ох и знатно погуляла вчера Корварена!
   -- Вчера? -- переспросил Барти.
   -- Да, причем известие свалилось как снег на голову посреди лета. -- Сосед сэра Барти поднял кубок. -- Здоровье короля!
   За короля выпили стоя. Мариана не почувствовала вкуса вина. За такими вестями вряд ли кому покажется интересным расспрашивать гостей, как доехали, думала она. И тут же возражала успокоительной надежде: спросят, хотя бы из вежливости спросят!
   -- Да, -- вступил в беседу кто-то третий: кто, Мариана уж и разобрать не пыталась, -- король наш отколол знатный финт. Ни сватовства, ни послов, в постели что ни ночь новая пассия, а тут бац -- и уж не то что сговорен, а даже обручен.
   -- При чем тут постель, -- возразил сосед Марианы, -- это же политика! Да и невеста, я слыхал, еще девчонка, ей кукол наряжать в самый раз, а скрашивать королю ночи будет кто другой, помяните мои слова.
   -- Ваши слова, благородный сэр, -- услышала Мариана свой собственный, непривычно звонкий голос, -- говорят о вас как о человеке, который считает себя вправе оскорблять свою будущую королеву.
   -- Где вы тут находите оскорбление, прекрасная госпожа?
   -- Хотя бы в том, что вы решаете за короля, с кем ему проводить ночи -- и решаете не в пользу законной супруги. -- Мариана развернулась и взглянула соседу в глаза -- а глаза оказались страх какие красивые. Бархатистые, томные, с чуть заметной смешинкой; и рыцарь, по всему видать, знал, какое впечатление производит на дам, рискнувших встретить его чарующий взгляд. Он улыбнулся, чуть заметно шевельнув бровями, и Мариана вздрогнула, ощутив, как приливает к щекам кровь.
   -- Наша гостья права, сэр Джок, -- спугнул наваждение единственный, чье имя Мариана запомнила твердо: тот самый сэр Гилберт, о подвигах которого можно услыхать в любом трактире королевства. -- Вы и впрямь немного пересолили свои остроты.
   -- Что ж, может быть. -- Прекрасноглазый сэр обезоруживающе улыбнулся. -- Однако вы ведь не станете отрицать, что невеста доброго нашего короля...
   -- Ни слова более, -- оборвал сэр Гилберт; худое, обезображенное старым ожогом лицо покраснело от гнева. -- Вы королевский рыцарь, сэр Джок, и ваше дело -- защищать корону, а не зубоскалить о своем сюзерене.
   Вместо ответа рыцарь поклонился Мариане. Бархатный взгляд еще раз скользнул по гостье, задержался в попытке поймать ответ... Мариана отвернулась, сделав вид, что всецело поглощена тушеной с яблоками олениной. Сердце бешено колотилось, а тут еще сэр Гилберт провозгласил тост за королевскую невесту, и снова -- стоя, и до дна, так, чтоб опрокинуть потом кубок над столом и ни капли не уронить на белую скатерть. А оленина и вправду хороша, нежная, сочная, а яблоки пропитались мясным соком, а хлеб здесь подают белый и пышный -- чистая пшеница, без примеси ржи или ячменя. Эй, да я пьяна, мелькнула испуганная мысль. Ничуть, возразила другая, просто ты слишком устала в дороге. И, чего уж перед собой-то скрывать, изрядно перетрусила. И сейчас продолжаешь трусить. Не стыдно, благородная Мариана?
   Стыдно. Ну и что? Не очень-то приятно, когда такие вот, как этот бесстыжий сэр Джок, начинают тебя обсмеивать. Уж если он по будущей королеве пройтись не постеснялся, от бедной провинциальной дворяночки только перья полетят. А каково вызывать рыцарей на поединок, Мариана уже знала. Только лишний повод для насмешек.
   -- Что-то наша прекрасная гостья загрустила, -- проворковал над ухом голос сэра Джока, столь же мягкий и бархатный, как глаза.
   Сердце вновь заколотилось. Вмазать бы сэру между глаз, пришла совсем не девичья мысль. Мариана даже зажмурилась, представив чудную картину в красках и звуках. Но, будучи в гостях, оскорблять хозяев -- недостойно благородного человека. Девушка злобно вонзила нож в ломоть оленины, и тут на помощь пришел сэр Барти:
   -- Благородная Мариана утомлена тяжелой дорогой.
   -- Да, -- пробормотала девушка, -- я бы хотела отдохнуть.
   Пусть разыгрывать из себя неженку не очень-то приятно, зато такое объяснение понятно и благопристойно, к тому же позволяет не участвовать в разговоре. Благо, рыцари свернули со скользких тем, и застольная беседа покатилась по годами наезженной колее: воспоминания о былых подвигах, шуточки о ежегодном турнире, расспросы об общих знакомых...
   Мариана подавила вздох облегчения: тяжелая дорога корваренцев не заинтересовала, о цели путешествия, коли уж сами не рассказывают, в Ордене спрашивать не принято, а Барти смолчал. Сдержал слово. Девушка кинула на рыцаря благодарный взгляд и со спокойной душой вернулась к обеду.
   Между тем Барти тревожился куда сильнее своей подопечной. Не давал покоя неведомый заклинатель, коему властны гномьи порождения, беспокоил дальнейший, неведомый пока путь. И царапали злой досадой приторные взгляды известного юбочника сэра Джока, без счету расточаемые явно неопытной в сердечных делах Мариане. Зудели кулаки от желания подпортить красавчику физиономию, но драка -- впрочем, как и дуэль, -- оставалась несбыточной мечтой. Мало того, что Джок не перешел пределов допустимого, мало того, что оба они -- королевские рыцари, а значит, не должны сцепляться по столь пустячному поводу, но что скажет сама Мариана?! Свидетель -- лишь глаза и уши, в который раз напомнил себе Барти. И в который раз не помогло. Барти знал: случись что серьезное, он будет защищать глупую девчонку даже против ее воли. Однако тот крайний случай, когда рыцарь и впрямь не выдержит роли свидетеля, наверняка приведет к грандиозному скандалу. Если, конечно, оба они останутся живы.
   Барти кинул взгляд на Базиля и неожиданно для себя усмехнулся. Сделай сэр Джок стойку не на Мариану, а на Кэтрин, ходить бы галантному кавалеру с подбитым глазом. А ведь Кэтрин ярче и, пожалуй, красивее. Интересно, Джоку на самом деле больше нравятся строгие аристократки, или задницей чует, кого трогать опасно, а с кем можно и рискнуть?
   Базиль поймал взгляд, наклонился к уху рыцаря:
   -- Не дергайся зазря, Барти. Ежели кобель зарвется, Мариана ему сама по роже настучит, зуб даю.
   -- Да что ж, -- пробормотал себастиец, -- если нравится он ей, так почему бы и...
   -- Не будь дураком, -- оборвал рыцаря бывший десятник. -- Таким девицам нравятся другие. Не парься, Барти, случай того не стоит.
   И верно, подумал рыцарь, что это я так... достаточно взглянуть, как Мариана сидит, старательно отслеживая расстояние до соседа, как нарочито не смотрит в его сторону, делая вид, что всецело поглощена обедом. Достаточно вспомнить ее растерянные глаза, яснее слов сказавшие: выручай! Базиль прав, если Джок чего и дождется от Марианы, так вовсе не ласкового взгляда.
   Тут сэр Гилберт напомнил Барти об одной давней заварушке, и рыцарь выкинул из головы Джока. Пусть сам по себе тот случай не стоил долгих разговоров, но как не выпить в память о первом совместном деле, как не вспомнить тех, кто был тогда рядом, не перечислить, кого куда занесло за прошедшие годы? Так что обед закончился куда приятней, чем начинался.
   После трапезы сэр Бартоломью оставил Мариану отдыхать и ушел, прихватив с собой по уши довольного Мика. Базиль тоже поспешил по каким-то своим делам. С Марианой осталась Кэтрин. Девушки поднялись в отведенную им комнату. Мариана скинула камзол, потянулась. Пожаловалась:
   -- Удобно в мужских тряпках, но как же хочется пройтись в нарядном платье.
   -- А у тебя есть с собой?
   -- Даже два, -- Мариана умолчала о том, что одно из платьев уж год как тесновато в груди, а второе и вовсе мамино. Небось у деревенской девчонки и таких нет.
   -- Так хоть к ужину надень! -- всплеснула руками Кэти. -- Что ж ты перед рыцарями да во всей красе не покажешься?!
   -- Нужна им больно моя краса. -- Мариана заправила за ухо непослушную прядь, нахмурилась.
   -- Нужна, -- уверенно возразила Кэтрин. -- И тебе самой нужна. А если стесняешься, я тоже принаряжусь. Это что, -- Кэти приподняла пальчиками скромную темно-зеленую юбку, надетую ради столицы вместо мужских штанов. -- Это на каждый день, а у меня еще праздничная есть, красная, да с кружевом, такая -- закачаешься, я ее дома только на гулянья да на свадьбы надевала, так все наши девчата завидовали.
   -- Что ль и вправду переодеться, -- вздохнула Мариана. -- А то как-то даже не совсем прилично. Этот сэр, что со мной рядом сидел, потому, наверное, так и смотрел...
   Кэтрин фыркнула: она-то поняла, как смотрел на подругу благородный рыцарь, но такое разве уместно объяснять? Сама поймет. Кэти представила себя в праздничной юбке, подумала: жаль, танцев здесь не ждать. Как чудесно, наверное, выйти в круг не со своим, деревенским, а с настоящим рыцарем. И плевать, что у благородных совсем другие танцы. Музыка поведет сама, музыка и кавалер.
   Мариана подошла к окну. Во дворе два совсем молодых парня неторопливо, вполсилы работали на шпагах. Прием был Мариане незнаком, и она мысленно повторяла движения -- благо, понять, что к чему, при таких медленных движениях несложно. Атака -- шаг влево, поворот на носках -- клинок скользит вдоль клинка, движение кистью...
   -- Красиво, -- вздохнула Кэтрин.
   -- Лентяйничают, -- ревниво возразила Мариана.
   -- Зачем ты так? -- Кэти посмотрела на подругу с удивлением. -- Тот, что слева, руку бережет. Верно, ранен был.
   Мариана вспыхнула: не заметить очевидного! Все из-за обиды ее. Теперь так и тянет уколоть побольнее даже незнакомого рыцаря, даже не себастийского. Хотя почему "даже", корваренские ничуть не лучше. Достаточно вспомнить сэра Джока.
   -- Куда ты теперь? -- Кэтрин почувствовала перемену настроения Марианы и, долго не раздумывая, решила отвлечь. -- В столице-то подвига точно не найдешь.
   -- Не знаю, -- вздохнула Мариана. -- Куда-нибудь. Может, в горы. Хоть на Волчий перевал, что ли... туда, говорят, вильчаки захаживают.
   -- А может, с нами?
   -- Кэти, ну сама подумай! Я ведь не могу остаться с вами на всю жизнь. Хотя, -- добавила тише, -- с тобой мне расставаться больно. У меня никогда не было подруги.
   -- У меня были, -- Кэтрин тряхнула головой, -- но совсем не такие, как ты. Обычные деревенские девчата. А ты... ты такая... такая вот!
   -- Да какая? -- Мариана почувствовала, как заполыхали от смущения уши.
   Кэти мечтательно прищурилась.
   -- И красивая, и храбрая...
   -- Я?!
   -- Ты, а кто ж еще?! И знаешь что? Ты еще найдешь свой подвиг, настоящий. Такой, что сэр Барти просто... просто обалдеет, вот! Точно тебе говорю!
   Мариана махнула рукой. Обалдеет он, жди больше!
   -- Кэти, слушай, а чего это мы тут сидим? Мы же в столице, подумай только, в сто-ли-це! Пойдем гулять! Тут же столько всего посмотреть можно!
   -- А давай! -- Кэти вскочила, в круглом зеркале мелькнули каштановые кудри, задорные глаза. -- Ой, мамочки...
   Деревенская красавица всхлипнула.
   -- Да что ты? Кэти, милая?!
   Вместо ответа девушка ткнула пальцем в зеркало. На щеке, вокруг заработанной в злополучном лесу царапины, цвел красочный, багровый с желтизной синяк.
   -- Тем более, -- решительно сказала Мариана. -- Доставай свою нарядную юбку, и пойдем искать травника. Надо же с этим что-то делать!
   3. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь
   Мик то путался под ногами, то отставал. Вертел головой, спотыкался, восторженно ойкал и ухтыкал, а от мастерской оружейника его пришлось уводить чуть ли не за ухо.
   Что ж, мальчишка не то что в столице -- в городе впервые. Он не видит, что люди не с перепою после вчерашнего праздника хмуры, не замечает закрытых гномьих лавок. И уж тем более -- не знает, что еще месяц назад охрана во внешних дворцовых воротах стояла лишь традиции ради, не препятствуя любому желающему пройти в королевский парк или на прием к секретарю.
   -- Кто такие, куда идете? -- Путь рыцарю и мальчишке преградили алебарды гвардейцев.
   -- Сэр Бартоломью, из себастийского отряда королевских рыцарей. К сэру капитану.
   -- Нету его.
   -- Тогда к аббату.
   -- И аббата нету.
   Барти озадаченно подергал ус:
   -- А кто есть?
   -- Да никого. -- Гвардеец смерил настырного посетителя оценивающим взглядом, поинтересовался: -- Важное что, досточтимый сэр?
   -- Важное. -- Барти подумал и добавил: -- Пожалуй, что и не просто важное, а коронное дело.
   -- Тут чего... -- Гвардеец понизил голос до едва внятного бормотания: -- Короля нынче в столице нету. Отбыл по делам короны. Ну и все с ним, значит: капитан, аббат, первый министр, даже секретарь.
   -- А когда вернется?
   -- Да кто ж их знает, благородный сэр. Наше дело маленькое: праздный народ вовсе пускать не велено, а кто по делу -- тому обсказать, чтоб, значит, ждали.
   Барти нахмурился:
   -- Не все дела позволяют ждать.
   -- А вы б, сэр Барти, о своем деле монастырскому аббату рассказали, -- предложил гвардеец. -- Тоже человек не последний и к королю вхож. Глядишь, и поможет.
   -- А ведь верно, -- Барти чуть по лбу себя не хлопнул с досады: кому ж и заниматься преступным заклинателем, как не Святой Церкви! -- Спасибо, парень. Пошли, Мик, за конем. Монастырь за городом, не пешком же топать.
   На обратном пути к казармам сэр Барти снова неприятно удивился переменам в столице. Вот ведь: и пройти-то всего ничего, каких-то три квартала, а сколько досадного в глаза бросается. Почему-то больше всего удручали заколоченные неровными досками окна лавки мастеров-оружейников Подземелья -- той самой, где купил он свою нынешнюю шпагу. Девять лет прошло, и стычек было -- не счесть, а всё служит.
   Рыцарь невольно погладил ухватистую рукоять. Прежняя его шпага тоже была хороша, но эта... с этой он сроднился, сросся, и казалось -- чем дальше, тем лучше клинок предугадывает движения хозяйской руки. Одно слово, гномья работа.
   Погруженный в раздумья рыцарь не сразу заметил, что Мик дергает за руку:
   -- Сэр Барти! Сэр!
   -- Что?
   -- Вот он, -- горячо зашептал мальчишка.
   -- Кто?
   -- Да заклинатель же! Вон, на той стороне, на ступеньках.
   Барти поглядел через улицу. У лавки зеленщика, на верхней ступеньке, о чем-то разглагольствовал вовсе даже не похожий на заклинателя мужичонка. Невысокий, простоватого вида, в обычных для мелких торговцев немарком кафтане и круглой шляпе. Да к тому же той степени полноты, что появляется от сытой, пьяной и нехлопотной жизни, когда всех путешествий -- от дома до трактира и обратно. Да из него заклинатель, как из меня аббат, хмыкнул Барти. Однако шаг замедлил.
   Вокруг лавки быстро даже для столицы собиралась толпа зевак.
   -- Точно, он, -- шептал Мик. -- Нос такенный, и руками размахивает! И пузо!
   -- Может, просто похож? -- Барти думал недолго. -- Давай поближе, что ли, глянем. Осторожно только. Сейчас мимо пройдем, а потом вернемся и станем со стороны навеса.
   Пока подбирались ближе, толпа изрядно выросла, но тем меньше рисковали они спугнуть заклинателя -- если это и впрямь был он. А это вряд ли, думал Барти. Даже если выбросить из головы, что никакой уважающий себя заклинатель не сменит гильдейскую рясу на презренную мирскую одежду. Просто не бывает такого везения, вот и всё; да и не дурак же тот заклинатель, чтоб в столицу лезть!
   -- Он, железно он, -- прошептал Мик. -- Говорит как, не спутаешь.
   -- Говорит? -- Рыцарь перевел взгляд на мальчишку. -- Ты ничего не рассказывал про то, как он говорит.
   -- Забыл. -- Мик виновато шмыгнул носом. -- А теперь вот услышал и вспомнил. Не наш говор у него, вона как гундосит.
   Похожий на "их" заклинателя оратор и в самом деле отличался на редкость неприятным, гнусавым голосом. Барти даже не сразу понял, о чем, собственно, он рассказывает увлеченно замершей толпе. А поняв, ахнул.
   -- Точно вам говорю, люди добрые! Кабы не встретились тем гномьим выползням купец с охраной да амулетами, так деревне нашей и конец бы настал. Прямиком шли, я сам видел! Чуть жив остался, сохрани Господь и помилуй! И ведь аккурат тому два дня, как с подземельным кузнецом в цене за лопаты не сошлись. Вот ведь, люди добрые, из-за какой малости погибель ждать может! И кто теперича скажет, что выворотни эти -- гномья сказка, тому я самолично в рожу наглую плюну. Хороша сказка, одни следы -- во! -- Руки заклинателя очертили круг размером с парадное блюдо. -- А уж ручищи-то, ручищи... А вместо головы -- валун гранитный, и на месте глаз дыры огнем синим горят.
   -- И не было там никакого огня, -- прошептал Мик, -- вот ведь врет и не заикнется!
   Но толпа поверила, зашумела испуганно и сердито. Заклинатель -- теперь Барти не сомневался, что это он! -- немного помолчал, давая слушателям время представить, сколько страху натерпелся, и продолжил:
   -- Вот, значит, односельчане мои меня и послали до короля -- управы искать на Подземелье и на мерзких колдунов гномских. А короля на месте-то и нету! И что мне, люди добрые, теперича делать? Где правды искать?
   -- Ох, ну и сволочь, -- прошептал Барти.
   -- Верно, -- выкрикнули из толпы. -- Распоясалась нелюдь, а король наш всё терпит да потакает!
   И тут рыцаря осенило.
   Он протиснулся через толпу, схватил заклинателя за локоть и гаркнул нарочито громко:
   -- Тебя-то, почтенный, мне и надо! Прах меня побери, что за удача, какая встреча!
   Заклинатель, безуспешно пытаясь выдернуть руку из железной хватки, вопросил дрогнувшим голосом:
   -- Что такое, добрый господин? Я вас не... вы мне...
   -- Да я ведь как раз из охраны того купца, почтенный! Драпал-то хозяин, признаться, что было духу, вот часть товара и побилась, а что за товар-то был: наилучшее заморское вино, почтенный! -- Барти причмокнул губами, с удовольствием ловя смешки зрителей. -- "Знойная клубничка", "Сердце красавицы", "Бешеный лев", даже "Полуденный звездопад"! А получатель, зараза жадная, теперь скандалит! Уж сколько там побилось, можно подумать; да хозяин и согласен честно убыток посчитать. А получатель, сквалыга скупердяйская, вовсе платить не хочет! Сами, говорит, допивайте, раз довезти не могли! А мне, говорит, платите за груз, да с неустойкой, да с компенсацией... тьфу, зараза! Мы уж ему толкуем: до груза ли, когда шкуры спасать надо?! А он, сволота сквалыжная, не верит! Выпили, говорит, а теперь заливаете, сказками гномьими уважаемого человека кормите! Тьфу, уважаемый тоже нашелся, скупердяй сквалыжный! Почтенный, на вас теперь вся надежда... -- Рыцарь подбавил в голос искательных ноток: -- Вы уж будьте так любезны, сходите со мной, обскажите всё как есть, как оно было, а мой-то хозяин, если делу поможете, честь по чести отблагодарит, у меня хозяин путёвый, веселый да щедрый, не из тех, что от жадности удавятся.
   -- Н-ну ладно... ладно, отпустите только, добрый господин.
   Но Барти потащил своего пленника сквозь толпу, так и не ослабив хватки. Люди шумно сочувствовали бедолаге-купцу, явно на пару с охранником лечившему нервы уцелевшим грузом. И заклинатель вынужден был безропотно семенить за пленителем; впрочем, думал Барти, ему случайная встреча может быть и на руку. Уж теперь-то сплетня разойдется по всей столице. А что ему надо было, если не шумиху от порочащей Подземелье сплетни?
   Заклинатель почуял неладное у самых казарм. Рванулся прочь, но Барти держал крепко. Несколько быстрых шагов -- и вот уж дубовая дверь захлопнулась, отрезая путь к свободе. Тут только заклинатель заметил Мика. Узнал. Но поздно: рыцарь больно завернул ему руку за спину и кликнул дежурного по отряду:
   -- Коронный преступник вам, ребята, в подвал. Завтра доложу о нем кому следует, а пока -- обыщите и в камеру.
   -- Будет сделано, сэр!
   Заклинателя увели, плотно взяв за локти.
   -- Спасибо, Мик! -- Рыцарь легонько хлопнул мальчишку по плечу. -- Глаз у тебя верный, и голова на месте. А теперь -- поедем.
   4. Базиль, бывший десятник себастийской городской стражи, бывший наемник, ныне же -- стрелок замковой стражи принца Филиппа
   Заполучив на свою шею Грызку, телегу и двух ребятишек, Базиль даже представить не мог, насколько неожиданное хозяйство перевернет его отношение к жизни. Бывший наемник привык обходиться малым, не думать о завтрашнем дне и поплевывать на опасности и тревоги бродячей жизни, и вступление в стражу принца ничуть его не изменило. Он равно посмеивался и над мечтающим о карьере сопляком, и над ветераном, что словно невзначай присматривает вдовушку с домиком и какими-никакими деньжатами; о себе же говорил, что для карьеры рылом не вышел, а семья -- блажь, и ничего ему не надо, кроме кружки эля и миски жаркого после дежурства, да иногда теплой девки под боком. Но отвечать за Кэти и Мика оказалось куда страшней, чем за любой груз и любой замок, что приходилось ему когда-нибудь защищать. Пускай только перед собой отвечать, да разве, прах бы его побрал, этого мало?! Племянники легли суровому дядьке на сердце сразу и прочно, а оберегать двоих неумех-малолеток -- совсем не то, что драться за собственную дубленую шкуру.
   Поэтому, нахлестывая взмыленную Грызку и ощущая всей спиной злобу оставленного позади врага, Базиль клялся себе: доберемся живы-целы до Корварены, первым делом куплю заводную лошадь.
   И теперь он ходил по конскому рынку, оглядывая лошадок -- непременно северной породы, одинаково годных в упряжь и под седло, выносливых и некапризных. Щупал бабки, заглядывал в зубы, проверял копыта. Торговался, как умеют только приморские селяне: цепко и весело. Наконец, ударил по рукам с заводчиком из-под Цзельки, пообещав наведаться в гости, ежели вдруг чего, -- и поехал к казармам, оседлав славного мышастого жеребчика-четырехлетку по кличке Пепел, поглядывая свысока на базарную сутолоку, в настроении непривычно благостном и даже чуточку горделивом.
   Каковое настроение, как и положено всему хорошему, продержалось недолго. Не дольше четверти часа: ровнехонько до поворота в Лекарской переулок. Там, у входа в лавку травника, Базиль вдруг углядел свою непоседливую племяшку вместе с благородной Марианой -- обе-две, ради столичного форсу, при юбках, зато без оружия. Стоят, прижавшись спинами к закрытым дверям лавки, а вокруг собирается народ -- и на то похоже, что вот-вот разгорится нешуточный скандал, а то и драка.
   Помянув Нечистого, Базиль направил Пепла к лавке. И почти сразу нарвался на привычный для узких городских закоулков окрик:
   -- Куда прешь верхом, борзота! Без твоей клячи тесно.
   Плюнув про себя, Базиль спешился: быстрей будет добраться до девчонок мирно, чем нарываться, меряясь крутью с разгоряченной толпой. Кольнула досада: будь на его месте сэр Барти, небось бы пропустили без единого слова.
   Ну что ж, попробуем втереться в игру... Базиль дернул за рукав юнца в замызганной рубахе -- по всему видать, ученика при лавке:
   -- Слышь, парень, что там такое?
   Юнец моргнул, отвлекаясь от выглядывания поверх голов, и охотно, в сознании собственной значимости, пустился в разъяснения:
   -- Да девицы какие-тось, приезжие, видать. -- Юнец почесал затылок, уточнил: -- Красивые. Одна рыженькая, в юбке красной, и пуговицы на лифе яркие. А уж под лифом... -- Юнец закатил глаза, но, видно, заметил, как ладони любопытствующего сами собой сжались в кулаки, сообразил, что любопытство вполне может быть не пустым, и зачастил: -- А другая беленькая, вовсе в платье, как у благородной: широкое такое, -- паренек показал руками ширину платья; получилось что-то вовсе несусветное, никак под характер отважной Марианы не подходящее.
   -- Да едрить твою, -- плюнул Базиль, -- толку ли мне в ее платье! Случилось-то что?
   -- Да вот же ж я и говорю, -- торопливо продолжил окаянный мальчишка, -- девицы две, красивые. К мастеру Тиму зашли купить чего-то, а там гном.
   -- Ну так и что?
   -- Да гном же ж!
   -- Ну, гном, и что? Мало гномов, что ли, видали?
   Парень вытаращил глаза и вполне красноречиво покрутил пальцем у виска:
   -- Да ты, дядь, отколь свалился?!
   Не привыкший к подобному нахальству, Базиль начал было объяснять юнцу, отколь свалился и куда сейчас отправится он сам, но его по-солдатски выразительную речь заглушил истошный визг. Пепел, дико заржав, взвился на дыбы, юнец шарахнулся, кого-то двинул острым локтем под дых, кому-то отдавил ногу, нарвался, конечно, на ответную плюху; Базиль тем временем повис на поводе, поминая Нечистого и гадая, которую из девиц благодарить за переполох; и тут по толпе пробежал испуганный вздох и сменился изумленной тишиной. И кто-то из первых рядов выдохнул -- кажется, скорей самому себе, чем для напиравших задних:
   -- Гном-то, нелюдь проклятущая, девок под землю сволок!
   -- Ка-а-ак сволок?!
   Базиль заработал локтями, пропихиваясь к месту события -- что оказалось нелегко вдвойне, ибо напуганные подземельным чароплетством зеваки шарахнулись от лавки травника, как от самого Нечистого. Тут бы и отловить кого из бегущих да расспросить толком, но ведь стопчут с перепугу вместе с конем! Бывший наемник потихоньку отступил к стене и постарался успокоить Пепла -- что среди истошно орущих, поминающих кто Господа, кто Нечистого, кто нелюдь окаянную паникеров оказалось не так уж легко. Зато переулок опустел в считанные мгновения, и перепуганный дядюшка утянутой под землю девицы наконец-то без помех протопал к лавке травника. Поглядел под ноги, притопнул разок: брусчатка как брусчатка, вполне себе незыблема. "Под землю утащил", говорите? Дернул дверь лавки: заперта. Позвал:
   -- Эй, хозяин!
   За дверью зашебуршало.
   -- Открой, хозяин, тут всё тихо.
   -- Чего тебе надо, добрый человек? -- отозвался дрожащий голос. -- Не работает лавка, завтра приходи.
   -- Не откроешь сам, вышибу дверь, -- пообещал Базиль. -- Здесь моя племянница была.
   -- Ох ты, горе-то какое! -- Дверь приоткрылась, явив взору Базиля острый нос, тощее, со впалыми щеками лицо, желтоватую челку, длинную шею и замызганный ворот рубахи. -- Племянница, говорите?
   -- Рыженькая, -- уточнил Базиль. -- А с ней подруга.
   -- Да-да-да, -- закивал хозяин лавки. -- Рыженькая и беленькая, две милые девушки, им нужны были припарки свести синяк. Я подобрал сбор, чудный сбор, скажу я вам, самого что ни на есть наилучшего действия.
   -- Мне там болтали что-то насчет гнома.
   Травник дернулся, явно намереваясь отгородиться от расспросов дверью. Базиль ухватил за хлипкий ворот и осторожно, дабы не упустить добычу по причине ветхости одёжи, потянул на себя.
   -- Я не виноват, добрый господин, клянусь! Кто ж знал...
   -- Так, почтенный... -- Базиль вытянул травника наружу и прислонил к стене. -- Ты, едрить твою, расскажи мне всё как было, по порядку. Мы, понимаешь, с девочками в столицу только сегодня приехали, и я никак в толк не возьму, что у вас тут с гномами за дела творятся.
   -- Плохие дела, господин, темные дела, -- зачастил травник. -- Вот оно ясно теперь, девушки-то ваши не знали ничего, вот и влезли, получается. Ох ты, горе-то какое!
   -- По порядку, -- закипая, процедил Базиль. -- Коротко и ясно.
   Травник икнул и замолчал.
   -- Ну?
   -- Гном, значит. -- Похоже, по порядку, коротко и ясно достойный лавочник выражаться не умел. -- Вошел, значит. Ну прям как ни в чем не бывало, да. Мне, говорит, сонный сбор нужон, и еще от лихорадки. Я еще удивился: ваши-то девушки с ним поздоровались, ну прям как раньше. А у него-то взгляд... такой... такой... Я бы отказал, господин, а то ишь ты: сами не торгуют, значит, а к нам... А он так смотрит... ну я и дал, а чего сделаешь, боюсь я их, господин, колдуны они, все как один, а я...
   -- Дальше. -- Базиль не стал уточнять, что колдунов среди гномов -- хорошо если один на сотню.
   -- Ну так оно вот... это... Они-то вместе и вышли, значит, -- несчастным голосом прошептал травник. -- Товар-то получили, заплатили честь по чести и вышли. Девушки ваши, господин, и эта нелюдь окаянная. А там... простите, добрый господин, чего уж там дальше приключилось, я не это... не видел, значит... вот...
   Врет ведь, собака, подумал Базиль. У его дверей шумят, а он ни сном, ни духом? Сейчас, едрить его!
   Но бывший себастийский десятник слишком хорошо знал жизнь, чтобы попытаться выдавить недосказанное силой. По крайности, лавку он запомнил и хозяина тоже.
   -- Звать тебя как, почтенный?
   -- Тим, господин мой, мастер Тим, травник. Меня здесь всякий знает, сборы мои самые что на есть...
   -- Спаси тебя Господь, мастер Тим. -- Одарив травника серебрушкой, Базиль вскочил в седло и погнал коня к казармам. Авось Барти уже вернулся.
   Они столкнулись в воротах. Барти казался довольным, а сидящий в седле перед рыцарем Мик и вовсе сиял, ровно новехонький медяк.
   -- Ух ты, какой коняга, -- выпалил Мик. -- Это наш? -- И затараторил, не дожидаясь ответа: -- А мы заклинателя поймали, вот! Того самого! В подвале сидит. Ух и вырывался!..
   -- Гномы девочек украли... -- Бывший воин знобко поежился, подумав: еще минута-другая, и они разминулись бы.
   К чести рыцаря, он соображал быстро. Спешился, ссадил мальчишку.
   -- Мик, -- скомандовал, -- коней в конюшню. Попроси там расседлать. Потом подходи к дежурному рыцарю, мы там будем. Базиль, идем. Два раза рассказывать некогда.
   Сэр Гийом слушал приезжего воина, задумчиво пощипывая тонкий, завитой по столичной моде ус. Сказал:
   -- Мы можем отправить запрос в Подземелье немедленно. Но сколько будут разбираться там, уже не от нас зависит. И еще одно: не лучше ли выяснить достоверно, что произошло?
   -- Одно другому не мешает, -- пожал плечами Барти. -- Но, как по мне, достоверности мы не добьемся, даже арестовав весь тот проклятый переулок. И, Гийом, вот еще что... Если надо, если что серьезное -- я сам пойду к гномам. Я в ответе за Мариану.
   -- Всё будет в порядке, Барти, -- усмехнулся столичный рыцарь. -- У нас, хвала Господу, мир с Подземельем.
   -- Надолго ли? -- буркнул Базиль. -- Слыхал я, что об этом мире люди говорят у вас на рынке.
   -- Вот что, -- рыцарь ожег приезжего неприязненным взглядом, -- дело к вечеру, ступайте-ка вы отдыхать. К утру, надеюсь, будут о ваших девушках вести.
   -- Да что ж мы, -- возмутился Базиль, -- спокойно спать ляжем, когда с нашими девочками невесть что?!
   -- Наш город, -- оборвал его Гийом. -- Нам и разбираться.
   -- В одном ты не прав, благородный Гийом, -- сказал Барти.
   Дежурный рыцарь понимающе усмехнулся:
   -- Город наш, а девушки ваши? Клянусь тебе, Барти, ничего с ними не случится! -- Рыцарь снова усмехнулся, и Базилю захотелось врезать по смазливой физиономии -- от всей души, с развороту...
   -- Наша страна, -- поправил себастиец. -- И в ней, похоже, творится что-то неладное. Что ж, пошли, друг Базиль, не будем мешать благородному сэру Гийому в его работе.
   -- Легко ты сдался, -- проворчал Базиль, когда они достаточно отошли от поста сэра Гийома.
   -- Нам тоже найдется, чем занять ночь, -- мрачно уверил Барти. -- О, вон и Мик поспел. Вовремя.
   В комнате рыцарь выложил на стол сверток с амулетами. Развернул, расправил полотняный лоскут. Базиль смотрел, как рыцарь разбирает амулеты по кучкам, угадывал знакомые. Для боя, для дороги, для охраны... Эх, видно, что на все случаи собраны, да кто ж мог думать, что случай придет -- такой?!
   -- Мик, надень. -- Рыцарь кинул очередной амулет притулившемуся на кровати пацану.
   -- Это что? -- Мальчишка повертел перед глазами черно-серебряный витой шнурок с деревянной бусиной посередине. -- Цацка прям девчачья.
   -- Оберег, -- коротко ответил Барти. -- Под рубаху спрячь и не снимай.
   Базиль поймал взгляд рыцаря, прикрикнул на племяша:
   -- Делай, что говорено! Сэр Барти дурного не скажет.
   Наконец в центре лоскута остался лежать один-единственный амулет. Ограненный простым восьмигранником горный хрусталь, с ноготь размером, в тонкой стальной оправе.
   -- Гномский? -- поднял брови Базиль.
   Рыцарь кивнул:
   -- На поиск. Не знаю, правда, сработает ли. Новинка, с последней ярмарки. Так... Теперь нам нужна какая-нибудь их вещь. Чем старей, тем лучше. Лучше бы -- металл или камень, но это вряд ли... что ж, будем пробовать с тем, что есть.
   -- Схожу гляну. -- Базиль тяжело, хрустнув поясницей, поднялся. Подумал невпопад: годы, прах их забери. А случись что с ним, куда ребятишкам податься?
   Мотнул головой, прогоняя дурные мысли.
   Комната девушек казалась давно обжитой. Полотенце небрежно брошено у рукомойника. Дорожная одежда, выстиранная, развешана по спинкам кроватей. На столе -- глиняное блюдо с остатками хлеба, сыра и сладких ранних яблок, рядом сиротливо лежит кинжал Кэтрин. На спинке стула висит шпага Марианы.
   Ее-то Базиль и взял, припомнив Бартово "чем старее, тем лучше".
   Рыцарь, увидев, онемел. Сглотнул. Выдохнул:
   -- Они еще и без оружия?!
   -- По-девичьи, -- кивнул Базиль. -- В юбках, понимаешь...
   -- Эх, Мариана... -- Барти принял у Базиля шпагу, запер дверь на задвижку. -- Искательница подвигов... Так, садитесь на кровать и не мешайте. Дело мне незнакомое, как еще пойдет...
   Он успел уже переложить амулеты на подоконник. Фамильный клинок с чуть слышным шорохом покинул ножны, стукнул о толстую ясеневую столешницу. Осторожно, затаив дыхание, рыцарь пристроил гномий амулет на середину лезвия.
   Луч заходящего солнца пробежал по клинку, вспыхнул в капле хрусталя, рассыпал вокруг разноцветные искры.
   -- Мариана, -- прошептал Барти.
   Несколько мгновений ничего не происходило. Только рыцарь склонялся все ниже над камнем, будто пытался разглядеть что-то. Мик посунулся было поближе, Базиль дернул за ворот обратно, прошептал одними губами:
   -- Не мешай!
   И вдруг вокруг камня сгустилась тьма. На один короткий миг: короче вздоха, короче биения сердца. Пожалуй, Базиль решил бы -- померещилось; но тут неведомая сила ударила в грудь, впечатала спину в деревянную обшивку стены. Померкло в глазах, а когда бывший себастийский десятник проморгался и смог подняться, увидел: сэр Барти лежит навзничь на полу, из носа бегут две кровяные струйки, глаза безжизненно закатились, а сам -- белее света полуденного.
   За спиной слабо застонал Мик. Базиль проковылял к двери, трясущимися руками отодвинул засов. Гаркнул в пустоту коридора:
   -- Лекарь тут есть?
   Подумал: нет, так не годится, кто его здесь услышит? Надо спуститься, самому поискать. Сделал несколько неверных, заплетающихся шагов -- и свалился на руки паренька из обслуги.
   Лекарь нашелся, когда и Базиль, и Мик худо-бедно пришли в себя. Вид он имел упитанный и благодушный; похоже, служба в столичном рыцарском отряде не слишком выматывает, зло думал бывший десятник, глядя, как озабоченный целитель нащупывает биение жилки на шее рыцаря, растирает виски вонючей настойкой, лепит примочку к окровавленному затылку.
   -- Чем вы тут занимались? -- недовольно спросил сэр Гийом; дежурный рыцарь поднялся вместе с лекарем, дабы лично сообщить, что запрос в Подземелье ушел и принят. -- Боевые чары отрабатывали?
   Базиль показал на стол -- и тут только заметил, что от гномьего амулета осталась лишь пустая оправа.

ОТЕЦ И СЫН

   1. Валерий, наследный принц Двенадцати Земель
   -- Как он? -- сиплым полушепотом спросил Егорий.
   -- В таком состоянии его высочеству не следовало принимать участие в церемонии, -- поджал губы Вахрамей. Королевский лекарь осунулся, щеки впали: все-таки чары исцеления отнимают у магознатца немало сил, а старик вторые сутки почти не отходил от раненого принца. -- Вы должны понимать, ваше величество, что сочетание крайнего утомления с сильным возбуждением может свалить с ног и здорового. Я вынужден был дать его высочеству сонного зелья, хотя естественный сон был бы ему сейчас куда полезнее. Но вы же сами видели...
   Король нахмурился: на такой витиевато-мудреный слог Вахрамей переходил лишь в состоянии крайней озабоченности или злости. Впрочем, успокоил себя король, Лера вполне мог довести старого лекаря до белого каления: хватило бы и одного предложения проводить Луи и отметить с ним обручение за стаканчиком, а ведь после наследничек исхитрился вместо собственной спальни отправиться на королевский совет! Неудивительно, что опять не дошел до кровати, рухнул без чувств посреди коридора, а Вахрамею -- вытаскивать.
   Кстати о наследничках, спохватился король, а что ж это невеста новоиспеченная с братом не сидит?
   -- Рада здесь?
   -- Да, ваше величество, не беспокойтесь. Я взял на себя смелость отправить ее высочество спать, как выражаются в вашей гвардии, в приказном порядке.
   -- Хорошо, -- кивнул король, -- правильно.
   Магознатец взглянул на короля с плохо скрытым сочувствием. Впрочем, Егорий этого не заметил: он смотрел на сына. В тусклом свете лампы лицо двадцатилетнего принца казалось почти детским. Все они хороши, когда спят, подумал вдруг король. А уж Лерка... уж этот-то лет с восьми, пожалуй, только во сне и способен угомониться.
   -- Спасибо, Вахрамей, -- вновь заговорил король. -- Ты хорошо решил. Сейчас, как я понимаю, ничего делать не надо? Только ждать, пока проснется?
   -- Ваше величество понимает совершенно правильно, -- проворчал Вахрамей. -- Однако же, когда принц проснется, необходимо будет любыми способами удержать его в постели. И вам ли не знать, ваше величество, насколько это сложная задача. Самым простым было бы дать его высочеству успокаивающего зелья, однако зелий в эти дни он и без того выпил предостаточно.
   -- Понимаю, -- кивнул король. -- Вот что, Вахрамей, ступай-ка ты тоже поспи. Я посижу с Лерой.
   -- Это неразумно, ваше величество, -- нахмурился магознатец. -- Посмотрите на себя! Кому сейчас нужен отдых, так это вам.
   -- Может быть, -- не стал спорить король, -- но куда важнее то, что мне нужно крепко подумать, а днем не до того. Я не хочу проспать трон, Вахрамей. И уж тем более -- не хочу проспать жизни моих детей.
   -- А свою? -- неожиданно зло возразил бессменный королевский лекарь. -- Учтите, ваше величество, ежели вы не станете себя беречь, жизни вам осталось...
   -- Сколько? -- сощурился король. -- Сколько, ну?!
   -- Не знаю, -- Вахрамей небрежно отвел руку короля, норовящую ухватить за ворот. -- До первой хорошей встряски. Или до второй.
   Вахрамей и Егорий несколько мгновений мерялись сердитыми взглядами. На сей раз победил король. Лекарь покопался в сумке и достал, к удивлению Егория, неровный кусок колотого сахара. Неужели осталась привычка с тех времен, когда капризницу-Раду уламывал проглотить горькое зелье, соблазняя заморским лакомством? Вслед за сахаром появился хрустальный флакон, и магознатец осторожно плеснул из узкого горлышка на белый скол. Остро пахнущая жидкость на глазах пропитала кусок, и лекарь сунул его под нос королю:
   -- Ешьте, ваше величество.
   Егорий, пожав плечами, взял из руки лекаря снадобье. Невольно скривился: вместо ожидаемой сладости на языке оказалась едкая горечь.
   -- Ешьте, ешьте, -- буркнул Вахрамей. -- Еще завтра дам, и потом... поглядим. Только не думайте, что это отменяет необходимость отдыха.
   -- Рядом с Лерой я отдохну лучше, чем у себя, -- тихо признался король.
   -- Я так и понял, -- проворчал магознатец.
   Махнул рукой, указал на стаканчик, стоявший в миске среди наколотого крупными кусками льда.
   -- Дадите ему выпить, как проснется.
   -- Хорошо.
   -- И упаси его Господь вставать!
   -- Помню.
   Вахрамей посмотрел на принца, перевел взгляд на короля. Словно вопросил: "Да полно, справитесь ли?"
   -- Начнет ерепениться, свяжем, -- мрачно пообещал король.
   -- Тоже выход, -- серьезно ответил Вахрамей. -- Что ж, ваше величество, раз так, я, пожалуй, и впрямь отдохну. Помяните мое слово, завтра Валерий задаст нам жару.
   -- Справимся, -- хмыкнул король. -- Не таких буянов укрощали.
   Скрипнула, закрываясь за Вахрамеем, дверь. Король задвинул щеколду, прошелся по комнате. Заглянул в спальню к дочери. Рада спала, по-детски свернувшись в клубочек, натянув край одеяла на голову. Егорий сглотнул вставший в горле ком. Девочка моя, неужели ты уже невеста? Будущая королева Таргалы... что ж, сам себе я могу признаться: ты решила правильно. Лу тебя убережет.
   Егорий придвинул кресло к постели сына. Валерий дышал тихо и ровно, лечение явно пошло ему впрок. Но Егорий слишком хорошо знал Вахрамея, чтобы пропустить мимо ушей предостережение старого лекаря-магознатца. Знал он и сына: что Лерка, едва проснувшись, будет порываться встать, так же верно, как рассвет поутру.
   Король сжал кулаки. Лерка, Лерка... в твоем возрасте я тоже плевал и на опасности, и на добрые советы, но мне везло. Да и спокойнее тогда было. Отец держал страну крепко, не зря его прозвали Ежовая Рукавица. Править после него было легко. Что же я упустил, где дал слабину? Долгие годы все шло своим чередом: сомнительной верности княжества под незаметным, но надежным присмотром, Орда почти не балует, торговля процветает... когда же следовало встревожиться?
   Отказ княжича Гориславского служить в королевской роте? Что ж, скандал тогда вышел изрядный. Нахальный мальчишка едва не насмерть разругался с отцом и братьями, но выбрал сам, и выбрал -- где труднее. Еще станет капитаном короля Валерия. Кстати, надо узнать, как ему служится... Егорий завязал мысленный узелок: не забыть бы за суетой.
   Женитьба князя Витегорского? Восемь лет Артемий во вдовцах ходил, все Милолику свою забыть не мог, и вдруг -- заезжая девчонка, дочь безвестного сотника, бежавшего от гнева ханджарского императора. Далеко сотник забрался, нечего сказать; но что опала его да бегство -- не игра, выяснили доподлинно. Ищейки из Когорты Незаметных прошли по следу беглеца аж до Летнего Стана -- где и напоролись на королевскую гвардию. На несчастье императора: его ищейки в плен не сдаются, однако у заклинателей Двенадцати Земель свои секреты на такие случаи. А новая княгиня... что ж, чернокосая девчонка мужа обожает, весела, добра к людям, и коль излечит Артемия от тоски, так дай Господь ей счастья.
   Застонал во сне Валерий. Король положил ладонь сыну на горячий лоб, шепнул:
   -- Спи, Лера, спи, сынок. Я с тобой.
   Дыхание принца выровнялось. Король откинулся на спинку кресла, вновь принялся перебирать в памяти события последнего года. Самое тревожное, конечно -- посольство Гордия в Таргалу. На первый взгляд -- глупость несусветная: все знают, как дружен Лу с материной родней. Но великого князя Ижеславского глупцом не назовешь. Кем угодно, но не глупцом. И в людях он разбирается, а уж интриги плести -- равных князю, пожалуй, и нет ныне. Разве что ханджарский император... проклятье, этот еще к чему вспомнился?! А ясно, к чему... император -- головная боль будущего зятя. Тоже не мед с патокой, да...
   Зачем Гордия к Лу понесло, и на что он там рассчитывал, тоже ясно. Никакие родственные узы не мешают королю Луи, когда он видит выгоду для Таргалы, и на этом вполне можно играть. Вот только просчитался Гордий, попытавшись взять Лу обманом. В результате он лишь подтолкнул короля Таргалы к более тесному союзу с соседом и родичем. И, видит Господь, за этот союз Егорию совсем не жаль было отдать Луи право беспошлинно пользоваться портами Северного пути. В конце концов, оно и своим купцам на пользу: товары из империи идут к ним теперь, минуя долгие и опасные караванные тропы через Великую Степь.
   А Гордий... что ж, вышло так, что хитрость Гордия против него же и сыграла. Хотел подчинить Луи чарами, вынудить воевать за себя -- а получилось, что за просто так подарил будущему зятю Егория самый настоящий заговоренный меч, из тех, секрет которых утерян был в седой древности. Знающий забытую тайну оружейник работает теперь на корону, Гордий лишен права появляться при дворе и сослан в родовое имение, с опального князя не спускают глаз... и все же, все же... проверить, вяжет король еще один мысленный узелок. Самым тщательным образом проверить. Гордий не из тех, кто смиренно складывает руки даже после самой сокрушительной неудачи.
   Сонно взлаял под окном пес. Мысли короля Егория вновь перескочили на будущего зятя. С Гордием мальчику повезло. Но достойным везет чаще, ведь что такое везение, как не милость Господня? Бывает, правда, и наоборот... но Ему виднее, когда одаривать милостями, а когда -- испытаниями. А дело королей -- достойно принимать то и другое. И, король невесело усмехнулся, отличать, что же послано тебе на сей раз. Вот хоть Леркино ранение -- тоже ведь можно назвать везением. Мальчик жив, а ударь стрела убийцы на два пальца правее... но мальчик жив и скоро поднимется, а заговор перестал быть тайной. Королевские дознаватели уже ухватились за кончик нити, отмотать ее к самому началу клубка -- дело времени и умения.
   Егорий задумчиво потер лоб. Почему так остро колет сердце? Есть ли оно -- время? Что он за король, если в собственном доме не чувствует себя в безопасности? Если боится за жизнь детей?
   Егорий встал, прошелся по комнате. Ходьба успокаивала. Подумалось вдруг: не со смертью ли королевы начались неурядицы? Не за Белополье ли невидимая глазу борьба? Белополье -- торговый перекресток, родство со Степью и с Халифатом, деньги и влияние...
   Да... отец знал, что делал, добиваясь не просто верности Белопольских князей, а родства с ними. И плевать ему было, что между его наследником и княжной Белопольской не то что любви, а даже приязни нет. Да и откуда бы? -- молодые друг дружку и не видели толком ни разу. Стерпится -- слюбится, и что с того, что Егорий любит другую, что Мирослава мечтает о другом? Решают родители, и в их власти заставить детей подчиниться. Молодые шли под венец, глядя в пол и кипя ненавистью, а король с князем тем временем обсуждали тонкости совместной политики. А Егорий с Мирославой в первую же ночь раскромсали на две части общее одеяло и спали, завернувшись каждый в свою половину, спинами друг к другу, каждый на своем краю широкой супружеской кровати. До тех пор, пока Сергий Ежовая Рукавица не озаботился продолжением королевского рода.
   Егорий покачал головой: нет, все-таки далеко ему до отца. Тот не боялся резких решений, и на руку был тяжел, и равно легко умел вызывать любовь и ненависть. Даже став уже королем, нескоро понял Егорий, что в поступках отца было куда больше тонкого расчета, чем казалось на первый взгляд. Но сам он ни с какого расчета не смог бы обойтись с Леркой так, как отец обошелся с ним. За двадцать лет ни единого раза Егорий на сына руки не поднял, даже в малости не унизил. А король Сергий не погнушался наследника плеткой отходить -- да у жены на глазах! И мало того, ей тем же пригрозил, если в ближайшие три месяца в тягости не окажется.
   Даже сейчас, столько лет спустя, сжимаются кулаки от того воспоминания. Никогда не рассказывал Егорий сыну, как дед добивался его появления на свет. И не расскажет. Незачем ему знать. Как и о том, что в первый год жизни каждый день для него мог стать последним: долгожданный продолжатель королевского рода пришел на свет слабеньким, и лишь милостью Господней да искусством Вахрамея задержался здесь. Над колыбелью сына и примирились окончательно с судьбой молодые родители: беда и забота если разводят, так навсегда, а если сближают -- так прочно. Их -- сблизили. На Леркиной памяти мать с отцом жили душа в душу.
   Эх, Лерка, думал король, ты и не знаешь, и представить не можешь, скольким я тебе обязан. Отец получил поддержку Белополья -- да и я унаследовал ее вместе с амбициями Мирославиных родичей, -- а мы с Мирой получили счастье. То самое счастье, которого уж и не чаяли... а еще -- лучшего сына и лучшую дочь на свете. Король скрежетнул зубами. Неведомые пока враги знали, куда бить: за детей Егорий боялся куда больше, чем за собственную жизнь.
   За окном потихоньку светлело, а король Егорий все мешал думы о дне предстоящем с воспоминаниями. Все искал, кто мог бы -- не желать, нет, эти-то наперечет известны! а -- действовать против него, и действовать успешно. Вязал узелки на память: что проверить, о ком побеспокоиться, с кем поговорить сегодня же, а с кем, наоборот, оттянуть встречу насколько получится. Здесь, у постели сына, ему думалось лучше, чем у себя в кабинете: он видел Леркино лицо, пусть бледное, но живое, слышал ровное, спокойное дыхание -- и путающая мысли тревога отступала.
   Валерий пришел в себя на рассвете. Миг пробуждения король уловил сразу же: по сбившемуся ритму дыхания, по внезапной испарине на лбу сына. И, едва Лерка открыл глаза, перед носом его оказался оставленный Вахрамеем стаканчик, и строгий голос отца велел:
   -- Пей!
   Лера выпил, откинулся на подушку и тут только сообразил, что отец поддерживал его голову. Бледные губы тронула улыбка:
   -- Доброе утро, папа.
   -- Доброе, доброе, -- ворчливо ответил Егорий. Взял ладонь сына в свои, сжал легонько. -- Я не спрашиваю, как тебе спалось: после Вахрамеевых-то зелий. Если что нужно, скажи.
   -- Да вроде и нет, -- удивленно признался Лера. -- Как дела, папа? Узнали что?
   -- Толком ничего. -- Егорий почти не кривил душой: не перечислять же смутные догадки, пусть кое-какие из них и могут привести к верному следу.
   -- Темнишь, папа? -- в голосе принца явственно звучал упрек.
   -- Нет, сынок, -- усмехнулся Егорий. -- Ждем. Сегодня вряд ли, а вот завтра... Если к завтрашнему вечеру я не расскажу тебе, по меньшей мере, откуда и как пришел убийца и кто помог ему уйти, можешь при всем дворе назвать моих дознавателей олухами, тайную службу -- растяпами, а меня -- лопухом, прикормившим толпу бестолочей.
   -- Бестолочи и есть, -- поддразнил отца Лерка. -- Хотя что говорить, я и сам хорош. Сколько раз ты мне говорил, что нельзя пренебрегать доспехом...
   -- И сколько раз ты лишь смеялся в ответ, -- кивнул король. -- Думаешь, со мной было иначе? Погоди, Лера, вот дождемся, когда у тебя подрастет сын, посмотрим, что он станет говорить про доспех.
   -- Папа...
   Король удивленно хмыкнул: показалось, или бесшабашный сынок и впрямь едва не покраснел?
   -- Ты жив, -- неожиданно даже для себя сказал Егорий. -- Веришь, сын? Я испугался. По-настоящему испугался, так, что и признаться стыдно. Хвала Господу, ты жив.
   Лера сжал руку отца холодными пальцами:
   -- Прости. Дурак я. Папа... ты посиди со мной, ладно?
   -- Конечно, сынок.
   -- Папа, я... я давно хотел с тобой поговорить... и все никак собраться не мог. Не то чтобы боялся, но... кстати, Вахрамей где?
   -- Спит твой мучитель, -- усмехнулся король. -- И Рада спит. Говори уж.
   -- Знаешь, папа, -- на щеках принца неровными пятнами выступил румянец, -- есть одна девушка...
   -- Да что ты! -- не сдержал улыбки Егорий.
   -- Ты смеешься...
   -- Я не смеюсь, Лер, -- король все еще улыбался, причем именно той улыбкой, при которой в глазах пляшут заразительные смешинки, -- я радуюсь. Слышишь, сын, ра-ду-юсь! Потому что ты заговорил о ней, когда едва не погиб, а это...
   -- Да, -- понял отца Валерий. -- Ты прав, я ее люблю.
   -- Так женись. Кто она, к кому сватов засылать?
   Лера побелел так, что король даже испугался.
   -- Погоди, мой король, выслушай сначала. Будь все так легко...
   И принц замолчал, не то собираясь с силами, не то просто не зная, с какого боку приступить к рассказу. В комнате повисла тишина.
   -- Сын, -- сказал наконец король, -- если бы ты сегодня не заговорил о ней, скоро это сделал бы я. Уж прости, а жениться тебе и впрямь пора. Когда мне было двадцать, ты как раз сел первый раз в седло. Так что говори. Кто она и в чем сложности?
   -- Помнишь ты, -- Валерий хватанул ртом воздух, словно ему тяжело стало дышать, -- как по весне мы ездили в Степь, к Волкам?
   Король нахмурился. Уронил, молясь в душе, чтоб сын не угадал по голосу истинных его чувств:
   -- Такое не позабудешь.
   Волки, самое сильное племя подвластной королям Двенадцати Земель части Степи. Самое сильное, самое опасное... не две, не три, а пять семей Волков кочуют по Немалой Степи: Пепельные, Снежные, Песчаные, Камышовые и Солнечные. Из всех степняков Волки ближе всех в родстве с оборотнями-вильчаками, говорят, что они тоже умеют перекидываться в зверей -- и лишь потому не бегают в волчьей шкуре, что каждый день волком пьет из них год человечьей жизни. Но и в людском обличье Волки -- лучшие воины Степи; и не зря, когда слишком частыми стали жалобы купцов на грабежи вдоль караванных троп, к Джейранам, Лисам и Совам король послал капитанов, а к Волкам поехал сам, да еще и наследника с собой взял. Вся честь, какую только можно оказать, и все доверие: из охраны -- лишь мальчишка-порученец, пограничник, знающий степные тропы. Только так и можно убедить степняков в силе, что незримо стоит за плечами: явившись напомнить о долге с открытой спиной, бездоспешными. Зная: тонкое волчье чутье уловит твой страх, едва он родится, и тогда -- берегись.
   Голос Лерки дрогнул:
   -- Пепельных помнишь?
   Король пощипал ус:
   -- Уж не о той ли ты зеленоглазой, что каждую ночь уводила тебя в степь, а, сынок?
   -- О ней.
   -- Не думал я, что у вас с ней так серьезно. Я ведь видел, сын, как вы прощались.
   -- Я тоже не думал. Даже и в мыслях не было, веришь? Кто я, и кто она? Даже не дочь вождя, обычная нахальная девчонка. Разве примут у нас такую королеву? Да все наши князья... Я ведь ей сразу тогда сказал: не записывай в женихи.
   -- А она?
   -- Смеялась. -- Губы принца тронула улыбка. -- Говорила: я взрослая уже, могу сама парней выбирать, хоть тебя, хоть Владку вашего, хоть на ночь, хоть на всю жизнь. Говорила, -- теперь принц нахмурился, -- уйдешь, плакать не стану, ты свободен, я свободна. А потом...
   Лера замолчал. Молчал и король: он понял, о чем говорит сын, и это "потом" было не из тех дел, что трудно делать, но легко и весело вспоминать. Задержись тогда Лерка с зеленоглазой еще немного...
   Но они, усталые и расслабленные, как раз брели к стойбищу. Это была их последняя ночь вместе, они знали это и принимали, и от близости расставания куда острее казалась недолгая случайная близость: словно судьба коснулась крылом, пролетая мимо. Может, потому и залитая полной луной степь стала вдруг открыта и распахнута перед ними, потому и -- услышали? почуяли? -- оба в один миг остановились, встрепенулись, и каждый понял без слов: объяснять другому, что стряслось, -- незачем. Полураздетый Лерка выхватил палаш, второй раз в жизни добром помянув стократ клятого капитана, битьем приучавшего сопляков-новобранцев и до ветру ходить оружными. Его подружка, одобрительно сверкнув зелеными глазами, оборотилась в волчицу -- поджарую, сильную, с черной полосой по хребту -- и, вздыбив шерсть на загривке, коротко провыла тревогу. Мотнула головой: мол, что стал, бежим! И они понеслись к стойбищу, слыша впереди нарастающую суматоху, а позади чуя слепую злобу зверооборотней-вильчаков. И, совсем немного не добежав до людей, развернулись -- плечо в плечо, в единый миг поняв: пора! Если не хочешь, конечно, чтобы охваченная древним безумием стая вцепилась и растерзала со спины, как последних трусов.
   И тек по лезвию палаша серебряный лунный свет, мешаясь с черной кровью, а за спиной вертелась, клацая зубами и зло взрыкивая, девчонка из Волков, и подумалось невпопад: а всего-то лет сто назад вильчаки еще помнили былое родство и не нападали на степняков. Дичают... и глупеют! Раньше, говорят, они окружали, кидались со всех сторон. А тут -- беспорядочная стая, истинные волки и те умнее нападают... но тем, кто стоит на пути яростной серой волны, не легче от нынешней тупости оборотней. Спешит от стойбища подмога, но успеет ли? Девчонку жаль... крутануться, проверяя: как она там? Шатается, густая шерсть слиплась от крови. А вон и факелы пляшут в ночи, вроде и близко уже, да не успеют, нет.
   -- Ле-ерка-а, -- пронесся над ночной степью звонкий голос порученца Владко. Ну вот, сколько с ним бился, чтоб бросил официальное "ваше высочество", а вильчаки враз добились.
   -- Беги! Туда... к ним!
   Мотнула головой; покатился, сминая траву, рычащий клубок -- не разобрать, где она, где зверь. Что ж, видать, вместе нам гибнуть, милая? Ударило в спину, извернулся, падая, отмахнулся клинком, не глядя, -- всяко не промажешь. Щекочут спину метелки лисохвоста, обдает лицо смрадное дыхание, обжигает кожу оборотнева горячая кровь. Живот коленями прикрыть, а горло? А на это убитый зверь сгодится! Тяжелый, правда, не вздохнуть -- да что уж толку дышать, когда чуешь, как волчьи клыки живьем рвут тебя на мясо? Еще бы хоть одного с собой захватить, и ладно... прощай, зеленоглазая моя... я не жалею.
   Лерка не помнил, что было дальше, зато королю Егорию впечаталось в память намертво: как добивали стаю, как несли в стойбище двоих, успевших поднять тревогу, изорванных до полусмерти, едва дышащих... как старуха-травница в шею выгнала его из своей палатки, и он сел на землю рядом, и слушал невнятное бормотание, и молился...
   Как рядом остановился вождь, уронил:
   -- У тебя хороший сын.
   Как бесшумными тенями скользили мимо женщины.
   Как пальцы вновь и вновь нашаривали на груди амулет с половинкой готового наговора переноса, и как вновь и вновь напоминал себе: травники степняков -- ничем не хуже столичных магознатцев, и сам Вахрамей у них какое-то время учился, а уж укусы оборотней кому и лечить, как не им.
   Как вышла из палатки старуха, скрюченная, похожая на полуощипанного стервятника, прошамкала устало:
   -- Жить будут, оба.
   Как зыркнула на вскочившего Егория, кивнула:
   -- Зайди.
   А там, в палатке, пока привыкали глаза к полумраку, сунула ему в руки чашку, буркнула:
   -- Выпей, а то лица на тебе нет.
   Он и выпил -- и заснул прямо там, рядом с сыном. И проснулся лишь на другой день, с больной головой, но до странности спокойный. А Лерка уже начал приходить в себя, и следующие несколько дней, хоть и смешались в памяти короля, прошли без тревоги. Заживали страшные рваные раны, зарастали новой кожей, оставляя на память путаные нитки шрамов. Бормотание травницы сменялось молодым смехом. Останки перебитой стаи растащили падальщики, и жизнь стойбища вошла в привычное течение, подхватив и затянув задержавшихся сверх приличного срока гостей. Впрочем, они уж и не были гостями, а почти что своими: как ни крути, а вместе пролитая кровь сводит куда ближе и прочней любых договоров.
   Уже через десяток дней Лерка и ходил без поддержки, и садился в седло, но лишь на новую луну Фаяра, старуха-травница, признала: здоров, можно и в дорогу отпустить. Тут и устроил вождь для гостей большую охоту, а после задал прощальный пир. И не только Егорий косился тогда украдкой на принца, проверяя, как держится молодой удалец. А после пира, наутро, уже прощаясь, вождь снова сказал гостю те же, мертво засевшие в памяти слова:
   -- У тебя хороший сын.
   И на этот раз Егорий ответил -- не скрывая дрожи в голосе:
   -- Хороший, верно. Спасибо, брат.
   И вот хороший сын, лишь снова оказавшись на грани смерти, нашел время признаться отцу в том, что давным-давно следовало сказать. Ну не дурак ли?
   -- Помнишь, как она сказала? В последний день, на пиру... или нет, это после пира было, ты уже, наверное, не слышал. "Нравишься ты мне, храбрец. С тобой бы и волю свою позабыла". -- И принц, будто разом лишившись последних сил, закрыл глаза.
   Не хуже самих степняков знали король и его сын, что означала прощальная фраза зеленоглазой Волчицы. Девушка, что не пожалела для парня таких слов, будет хранить ему верность и ждать сватовства. Ровно год.
   -- Ох и дурень ты, сынок, -- покачал головой Егорий. -- Самый что ни на есть дурень.
   Принц словно и не услышал. Весь он был там, в давнем весеннем утре, и в голосе его звенели вина и отчаяние:
   -- Я ответил: не жди, только год зря потеряешь. Веришь, отец, я и не понял тогда... а только, на кого ни взгляну с тех пор, все не то. Словно зачарованный.
   -- А...
   -- Нет, -- прервал отца принц. -- Не такой уж я лопух! Сразу проверил, чисто. Да и нет такого, чтоб сох я по ней или там тосковал, ночей не спал. Или там, чтоб самой распрекрасной ее считал, чтоб никто другой и не снился. Понимаю ведь: обычная девчонка. Просто... вот как сказать? Вспомню ее -- и на сердце теплеет.
   Валерий умолк; молчал и король. Лерка вспоминал прикосновения твердых маленьких ладошек, привычных к поводьям, тяжелому ножу и боевому луку. И мягких, таких мягких губ. И серую шерсть, мокрую от крови, блестящую в свете факелов. А Егорий думал: многие хотят породниться с правителем Двенадцати Земель, многие надеются поиметь свою выгоду через юную супругу Валерия, а вот Волкам для союзнического договора хватило слова -- по обычаю Степи. Никаких бумаг и подписей, лишь руки встречаются в пожатии над костром, и меняют хозяев боевой лук и кинжал, и стоят рядом кони, лениво отмахиваясь от слепней. Просто, недоказательно -- и незыблемо.
   -- А она ведь могла убежать, -- сказал вдруг Лерка. -- Нет, осталась... подмогу позвала, а сама осталась... меня прикрыть.
   Недоказательно, вновь подумал Егорий. Случись что со мной, никто в совете и не вспомнит, а вспомнят -- сделают вид, что знать ничего не знают. Лера не забудет, конечно, да ведь не дело королю глотку драть, доказывая отцовские договоренности. А я ведь не только спокойными дорогами, я им жизнью сына обязан. И без того запрещать не стал бы, но как же плотно ложится эта любовь в нужный политический расклад... Судьба? Что ж, так тому и быть.
   -- Звать-то как ее, я уж забыл? Сабира, Сагмира?
   -- Саглара, -- голос принца дрогнул.
   -- Так вот, сынок, -- в голосе короля зазвенели приказные нотки, -- как поднимет тебя Вахрамей на ноги, бери коня и скачи за своей милой. И чтобы без нее не возвращался. Сватайся честь по чести, как положено. И запомни, да не забудь своим сыновьям объяснить, а они пусть своим передадут: нельзя из века в век брать жен из княжьих и королевских домов, а уж коли случается такая любовь, как у тебя с Сагларой, -- это знак. От Господа знак, понял?
   Валерий неуверенно кивнул.
   -- Что ж, вот и ладно. -- Егорий потрепал сына по взъерошенным волосам, усмехнулся. -- Думал я одну свадьбу справлять, да вы с Радой себе не изменили. Как в детстве вместе шкодничали, так и теперь вдвоем подгадали.
   -- Что мы подгадали? -- Из спальни выглянула Рада, зевнула, потерла кулачками глаза. -- Лер, ты как?
   -- Докладывай сестренке, -- подмигнул сыну повеселевший король. -- А я, пожалуй, пойду с Вахрамеем потолкую. И смотри, сын, не забудь, что я тебе сказал.
   -- Не забуду... -- Лера запнулся, вздохнул. -- Словно гора с плеч... Спасибо, папа...
   Егорий лишь кивнул. К длинному перечню пришедших за ночь на ум забот добавилась еще одна, самая, пожалуй, сложная. Что ж, хвала Господу и на том, что не самая неприятная! Лечись, сынок, и не думай, чего будет стоить отцу, чтобы твоей королевой стала зеленоглазая Саглара.
   2. Дмитрий, князь Белопольский, шурин короля Егория
   Белопольский князь примчался в Славышть ближе к полудню. На галопе пролетел дворцовые ворота -- получившие сигнал амулета-пропуска стражники едва успели отскочить. Осадил взмыленного гнедого, окинул угрюмым взглядом заполненный гвардейцами широкий двор. Парнишка-конюх присвистнул, принялся вываживать коня да еще бурчал под нос неодобрительно: настолько ухайдакать крепконогого степняка-пролукровку -- это ж как гнать надо было?! Впрочем, особо не зарывался: тяжелую руку королевиного брата во дворце знали. Сам же князь, пропыленный, ступающий тяжелее и медленней обычного, лишь спросил у начальника караула, что с принцем и где король. Выслушал короткий ответ, кивнул. Велел доложить о себе. Мальчишка из новобранцев порскнул вверх по лестнице, князь грузно, заставляя ступени жалобно скрипеть, пошел следом.
   Поднявшись, заколебался: сворачивать к королевскому кабинету или к покоям наследника? Но Егорий уже спешил навстречу.
   Не столько родня, сколько давние союзники, они обменялись крепким рукопожатием.
   -- Идем ко мне, -- пригласил Егорий. -- Хорошо, что приехал. И что поторопился, хорошо. Я тебя завтра ждал.
   Дмитрий, по укоренившейся привычке, в коридорах и переходах дворца молчал. Заговорил, лишь закрыв за собой дверь кабинета. И сразу по делу; впрочем, нынешний белопольский князь и по молодости был малословен и резок, а с возрастом эта черта лишь усилилась.
   -- Егорий, о чем ты думаешь? -- Массивный князь заерзал в широком кресле, словно не мог уместиться. Сейчас он донельзя походил на медведя -- зверя с родового герба князей Белопольских; причем на медведя хмурого, сердитого и растревоженного. -- У нас Нечистый знает что творится, одни говорят -- убили наследника, другие -- что было покушение и на тебя. Слухи один другого нелепее да баламутнее, а люди-то волнуются!
   -- Забавно, -- хмыкнул Егорий.
   -- Забавно ему, -- истинно по-медвежьи проворчал гость. -- Корона жмет? Хоть бы герольдов разослал с разъяснениями. Гляди, дождешься, что и подменышем считать начнут.
   -- Разошлю, пожалуй, -- задумчиво согласился король. -- Сегодня же. Спасибо за совет, Дмитрий.
   Разошлись на миг облака, ворвался в окно солнечный луч, скользнул по лицу белопольского князя. В который раз замечал Егорий, а все поражался: такие разные лица -- и одни глаза. Глаза его Миры... Дмитрий прищурился, наваждение ушло, оставив привычную ноющую боль в груди.
   -- Что с Леркой-то хоть?
   -- Сейчас хорошо. -- Егорий нервно передернул плечами. -- Но, честно сказать, все эти ваши баламутные слухи вполне могли обернуться чистой правдой.
   Князь насупился. Спросил отрывисто:
   -- Кто, нашли?
   -- Ищем. Ты мне вот что скажи: к Белополью последнее время никто мосты не мостил?
   -- Приценялся один, -- ощерился Дмитрий. -- До-олго потом площадь украшал, погань смердящая. Одно жаль: так и не знаю, чей засыл. -- И пояснил в ответ на вопросительный взгляд Егория: -- Заклятие на поимку нес, да не абы какое -- смертное.
   -- Ого, -- хмыкнул Егорий. -- Знающий, видать, гусь.
   -- Ото ж! Так что думаешь, и у тебя здесь от того же корня след идет?
   -- Уверен. Нас с тобой развести многие хотят. Так что покрутись, пожалуй, среди моих дознавателей, посмотри-послушай, у тебя ум здравый, может, до чего дойдешь, что они пропустили.
   Пожалуй, Егорий хоть самую малость, а все-таки лукавил. Одно дело здравый ум, коим Дмитрий и впрямь отличался, и совсем другое -- само присутствие князя Белопольского не просто во дворце, но в самой гуще королевского дознания. Пусть злыдни почуют, как под ногами у них пахнет паленым. Глядишь, забегают.
   Дмитрий молча кивнул, предпочтя оставить рассуждения при себе. Побарабанил толстыми пальцами по столу, выдавая некоторое смущение. Был у него вопрос к королю, и вопрос серьезный. Однако не так-то легко сводить разговор на темы, пусть даже важные для короны, но из коих заячьими ушами торчат твои собственные шкурные интересы.
   -- Говори уж. -- Егорий достаточно изучил шурина.
   Дмитрий и сказал, привычно резко, без долгих вежливых предысторий:
   -- Что наследника не женишь, твое величество Егорий? Лишний повод для...
   Егорий, не дослушав, откинулся на спинку кресла -- и захохотал.
   -- Что я пропустил? -- проворчал Дмитрий.
   -- Прости, не удержался, -- сквозь смех выдавил Егорий. -- Как раз нынешним утром о том с Леркой говорили. Вот поднимется и сразу за невестой поедет. Даст Господь, -- король посерьезнел, -- две свадьбы враз и справим.
   -- Две? -- поднял брови Дмитрий. -- И впрямь пропустил! Неужто Раду сговорил?
   Егорий кивнул:
   -- Как раз в день после покушения обручилась моя радость. Королевой Таргалы будет.
   -- Луи, значит? -- Дмитрий задумчиво пощипал ус. -- Ну, дело доброе. А сыну-то кого присмотрел?
   -- Сам парень управился, -- усмехнулся Егорий. -- Да так, что все наши князья на дыбы встанут, а уж те, кто при дочках, вовсе, пожалуй, на пену ядовитую поизойдут.
   Дмитрий уставился на родича с веселым ожиданием.
   -- Степнячка, -- сообщил Егорий, -- из Волков. А и хороша девчонка, ой как хороша! Видел я ее.
   -- Из Волков, говоришь? -- В темных, непроницаемых глазах князя Дмитрия мелькнул живой интерес. -- Еще, небось, и оборачивается?
   -- Да как! -- с веселой гордостью, не то за выбор сына, не то за будущую королеву, подтвердил Егорий. -- И девицей я ее видел, и волчицей видел. Хороша!
   Теперь уж расхохотался князь. И как расхохотался! Густой, истинно медвежий бас заметался меж стен, жалобно задрожали стекла в переплете узкого окна, вспорхнули с карниза и унеслись прочь сытые дворцовые воробьи.
   -- Ай да Лерка, ай да отколол финт, -- утирал слезы Дмитрий. -- Ай молодца, всем показал! Всех еще по струнке ходить заставит...
   Понимал король: половина радости князя -- не за племянника, счастье свое нашедшего, а за незыблемость собственных позиций. Не стать другому княжескому роду королевскими ближниками, не посадить над соперниками свою королеву. Понимал -- но тем спокойней был: Дмитрий Леру поддержит, и спрашивать не надо. Но все же спросил:
   -- Случись что со мной -- поможешь им?
   -- Помогу, -- кивнул белопольский князь. -- Только ты уж, братец мой король, постарайся, чтоб с тобой этого самого "чего" подольше не случалось. Сам, небось, понимаешь: я у твоей руки не вдвое -- вчетверо сильней, чем сам по себе.
   -- Помирать не собираюсь, -- заверил король. -- А только всякое случается.
   -- Ладно уж тебе, -- проворчал князь. -- К Лерке-то как, можно?
   -- Коли нет -- Вахрамей не пустит, -- повел плечами Егорий. -- А Лера тебе обрадуется, сам знаешь, ты у него -- любимый дядько. Сходи, вправь парню мозги, чтобы впредь в доспехе выезжал.
   -- Думаешь, послушает? -- ухмыльнулся Дмитрий. -- Он у тебя лихой. И это, брат мой король, хорошо. Опасно, да. Зато уж и трусом не ославят. И пусть мы с тобой, старики, понимаем, что не храбрость главное для короля... оставим это знание при себе, Егорий.
   Словно смутившись внезапной многословности, князь Белопольский дернул себя за ус, встал и, молча поклонившись, вышел.
   3. Егорий, король Двенадцати Земель
   Вахрамей зашел в кабинет, когда Егорий дописывал памятку. Была у короля такая вот, совсем не королевская привычка: не доверяя всяким там секретарям, собственноручно марать бумагу заметками о состоянии дел. Причем и бумагу-то, государю не подобающую -- из дешевых, такую, что и испортить не жаль, и в огонь кинуть -- запросто. Еще год назад королевские памятки в огонь и летели -- до того дня, когда принц Валерий застал отца за составлением плана переговоров с Лу. Пробежав глазами отцовы заметки, принц припомнил, что и раньше заставал короля с пером в руке. Узнав же, что за судьба ждала плоды отцовых трудов, обозвал короля жмотом и олухом, утаившим от сына самое интересное в сложной науке правления, и категорически -- слишком категорически для почтительной сыновней просьбы! -- постановил, что впредь отслужившие сиюминутную службу памятки будут оставаться ему, Лерке, в назидание. Ну и в подсказку, разумеется.
   С тех пор Егорий приучился вкраплять в насквозь понятные ему самому записи пояснения для сына, а в сложных ситуациях -- перечислять варианты возможных действий и расписывать ход своих рассуждений, предваряющих окончательное решение. Валерий же завел для отцовых заметок специальную шкатулку на гномьем запоре, а для шкатулки -- укрытый чарами тайник в стене спальни.
   О тайнике Вахрамей знал. Собственно, он был единственным, кроме отца с сыном, кто знал и о королевских записках, и о дальнейшей их судьбе: семейному лекарю ведомо многое, а уж если он еще и магознатец... сам ведь чары на тайник и накладывал. Однако содержимым исчерканной рукой Егория дешевой бумаги лекарь никогда не интересовался и, невзначай застав короля пишущим, обычно тихо уходил.
   Ныне же, едва взглянув на короля, полез в сумку за сахаром и горьким зельем; скормив же Егорию потребное снадобье, велел сворачивать труды и отправляться спать. Сам, не доверяя, проводил до спальни и даже, настороженный непривычной покладистостью государя, подождал, пока тот уляжется в постель. После чего сел рядом, взял в свои ладони холодные пальцы короля -- и послал ему легонький, почти неощутимый толчок сонных чар. Долго глядел в бледное лицо, дожидаясь появления обычного румянца. Сердито жевал губами: загонишь себя, твое величество, кому лучше станет?
   Уверясь, что сон короля крепок и спокоен, а целительное снадобье начало действовать, Вахрамей тихонько поднялся. Оставлять сейчас Егория было никак нельзя. Принц уже идет на поправку, князь Дмитрий проследит за ним, да и займет; а вот государь, измотавший себя заботами и беспокойством, сам не понимает, как близок к опасной черте.
   Вахрамей обошел королевские покои, проверяя охранительные чары. В целости. Выглянул в коридор, велел гвардейцу у двери:
   -- Не пускай никого, государь отдыхает.
   И вернулся в спальню. Проснется король -- хочет не хочет, а придется ему уделить время для лечения.

К ВЯЩЕЙ СЛАВЕ ГОСПОДНЕЙ

   1. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь
   Барти открыл глаза, побуждаемый смутным чувством неудобства. Мариана придерживала его голову, на затылке ощущалось что-то холодное и противно-липкое. Под черепом стучало так, словно ему хорошенько приложили по голове, -- хотя никакой драки рыцарь не припоминал.
   С памятью вообще творилось что-то непонятное. Например, четко помнилось, что Мариану и Кэтрин похитили подземельные -- хотя, если верить собственным глазам, по крайней мере одна похищенная жива-здорова и сидит рядом с ним. И с чего он вообще взял... Откуда и почему взбрело ему в голову про это похищение, рыцарь вспомнить не мог, как ни старался. Зато помнился незнакомый мужичонка, к которому они с Миком зачем-то хотели подобраться незаметно -- знать бы еще, зачем!
   Затылок дернуло болью, зазвенело в ушах. Мариана опустила голову рыцаря на подушку -- и встретилась с ним взглядом. Неуверенно улыбнулась. Сказала кому-то за его спиной:
   -- Он очнулся.
   -- Хвала Господу, -- произнес незнакомый голос. -- Вам повезло, сэр рыцарь. Нет-нет, не вздумайте шевелиться! Защитный амулет, не так ли? Без него...
   Мариана встала; на ее место уселся пухленький, добродушного вида человечек в лекарской мантии. Поднес к губам рыцаря серебряный кубок:
   -- Выпейте-ка вот это.
   Барти отхлебнул, скривился.
   -- Ничего-ничего. Пейте до дна, благородный сэр. Вот так, молодцом. Теперь еще часик полежать, и все пройдет, как не бывало. Ну что ж, господа, я здесь больше не нужен. Желаю здравствовать и не совершать глупостей.
   Стукнул о стол опустевший кубок, скрипнула дверь. Что же все-таки случилось, подумал Барти.
   -- Мариана?
   -- Я здесь. -- Девушка снова присела на край его кровати.
   -- Что стряслось, Мариана? Я ничего не помню.
   -- Ты хотел заглянуть в Подземелье. -- Мариана глядела на Барти с непривычным сочувствием.
   -- Зачем?!
   -- Меня найти, -- вздохнула Мариана. -- Так вот, сэр Барти, тебе просили передать: Подземелье защищено от подглядывания. Такие амулеты, как был у тебя -- только для поверхности.
   -- Так, значит, это правда? А я-то думал, в бреду привиделось... и что же нужно было от вас подземельным?
   -- Да ничего, -- удивленно отвечала Мариана. -- Просто там, у лавки травника, какие-то придурки затеяли свару. И мастер-гном предложил нам уйти с ним. Просто чтобы не ввязываться в скандал.
   -- Они вернулись еще вечером, -- подал голос Базиль.
   Барти попытался повернуть голову. В глазах замельтешили цветные пятна, прохладные девичьи ладони легли на виски.
   -- Не надо, сэр Барти, не шевелись.
   -- А сейчас? -- Барти не договорил, но Мариана поняла. Ответила укоризненно:
   -- Скоро полдень. Право же, благородный сэр, я хоть и уяснила уже, что вы изрядный паникер, но не думала, что настолько.
   -- Что вы, благородная Мариана, -- с преувеличенной учтивостью возразил Барти. -- Я всего лишь подумал, что вы отправились в Подземелье искать подвига, и я обязан свидетельствовать, буде таковой свершится.
   -- Квиты, -- вздохнула Мариана. -- Я не хотела тебя обидеть, сэр Барти. Признаться, я изрядно поволновалась этой ночью. Я уже привыкла видеть вас рядом, благородный сэр... и, если можно так выразиться, немного более живым.
   -- Прости. -- Барти через силу улыбнулся. -- Сам не знаю, что на меня нашло. Столичные настроения, похоже, заразней чумы.
   -- Ну что ж, мы ведь здесь не задержимся. -- Мариана встала. -- Лежи, сэр Барти, я принесу тебе поесть.
   При одной мысли о еде на рыцаря накатила тошнота. Он успел удержать девушку за кончики пальцев, попросил:
   -- Посиди со мной, Мариана. Иначе я решу, что твое возвращение мне почудилось.
   -- Как скажешь. -- Девушка села на прежнее место. Покачала головой. -- Здешний лекарь, похоже, хорошо знает рыцарей. "Не совершать глупостей" -- вполне подходящее для вас напутствие, благородный сэр.
   -- И бесполезное. -- Барти слабо улыбнулся. -- Кто бы мы были без глупостей, Мариана?
   Девушка нахмурилась, заправила за ухо слишком короткую для косы прядь. Странно, подумал Барти, всегда терпеть не мог женщин, сующих нос в мужские дела, но Мариана...
   -- Скажи, -- рыцарь накрыл ладонь девушки своей, -- зачем тебе это?
   -- Что? -- удивилась Мариана.
   -- Подвиг, рыцарство... доблесть, которая пристала мужчине, а не девице.
   Вопреки ожиданиям, девушка ответила спокойно и серьезно:
   -- Доблесть, сэр Бартоломью, пристала всем. Кто бы мы были без доблести? Я не хочу, сэр Барти, чтобы моей судьбой распоряжались те, кого я могу лишь презирать. И не хочу презирать себя...
   -- За что, Мариана?!
   -- За то, что разрешила... Знаешь, Барти, давай не будем. Что сделано, то сделано. Пусть глупость -- ты же сам сказал...
   -- Глупость и доблесть, Мариана, -- улыбнулся Барти. -- Две сестры, очень похожие одна на другую. Настолько похожие, что не всякий умеет их различить.
   Что это было, подумала Мариана, он похвалить меня хотел или унизить? Как мне ответить?
   Но рыцарь не ждал ответа.
   -- Я желаю тебе удачи, Мариана, -- продолжил он. -- Глупость ли твоя обернется доблестью, или доблесть -- глупостью, все равно.
   -- Спасибо, -- прошептала Мариана. Но, похоже, Барти не услышал ответа: рыцарь закрыл глаза и через мгновение уже спал.
   2. Пресветлый отец предстоятель из монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
   Вот уж третью неделю -- почти с самого своего возвращения из Ич-Тойвина, а если быть честным, то с побега послушника Анже и брата Сержа -- отец предстоятель монастыря Софии Предстоящей вскипал по малейшему пустяку. Братия монастырская притихла, боясь лишний раз обратить на себя внимание пресветлого. Светлейшие отцы не досаждали пустяшными вопросами, брат эконом наконец решился заняться проверкой счетов, а брат библиотекарь ни с того ни с сего взялся ему помогать. Службы проходили как никогда чинно и благостно, во дворе, в саду и даже на кухне царил образцовый, никогда прежде не виданный порядок, а стражники, в нарушение привычного уклада, свободное время посвящали воинским упражнениям и успели изрядно растрясти жирок и подтянуться.
   Короче говоря, придраться было решительно не к чему.
   И потому отец предстоятель ходил по монастырю молча, пугая братию мрачным ликом и старательно удерживая внутри себя бурлящий адским смоляным котлом гнев. И то сказать -- недостойно человека господнего срывать зло на неповинных. А виноватых -- поди достань! Толку объявлять коронный розыск, если беглецам помогает Подземелье, толку молиться о ниспослании отступникам вразумления, когда сами они себя отступниками не считают! Одно остается -- надеяться, что в беглых чадах все-таки возобладало опасение за собственную жизнь. Что у брата Сержа, всегда такого здравомысленного, хватит ума убедить Анже забиться в гномью нору поглубже и пересидеть опасность. Что мальчишка послушает старшего. Что им все равно, чью голову увенчает в итоге корона Золотого полуострова, чей герб украсит спинку трона, чьи родовые цвета станет носить корваренская гвардия.
   Однако будь им все равно, разве они сбежали бы? Нет, мальчишка-послушник не иначе как возомнил себя способным вершить судьбы Таргалы, а Серж... Серж, видно, вспомнил, кто он есть, и решил тряхнуть стариной! Вот и доверяй после этого людям!
   Поэтому не только гнев мучил отца предстоятеля. Грызла тяжкая, неуемная забота. Слишком многое произошло за последнее время в Таргале, даже если забыть о некстати взбрыкнувшем юнце, на коего возлагалось столько надежд; и долг пресветлого как верного сына Святой Церкви доложить Капитулу о тревожных событиях. Но с некоторых пор отец предстоятель стал сильно сомневаться в надежности тех, кого мог бы отправить гонцом в Ич-Тойвин.
   И впрямь досадно: под рукой почти три сотни душ, а снарядить в опасный путь некого. Если верен безоглядно -- так или рохля, или попросту дурак; а кто и умен, и храбр -- как знать, не позабудет ли верность, выйдя за ворота с секретным письмом за пазухой. Право, не будь положение в Корварене столь напряженным, поехал бы сам!
   В кабинет просочился секретарь, брат Конрад, положил на стол корреспонденцию. Бесшумно попятился к выходу.
   -- Обед сюда, -- бросил вслед отец предстоятель. -- Работать буду.
   Придвинул к столу жесткое кресло и вскрыл верхнее письмо.
   Примерно через час секретаря вызвал в кабинет резкий, сверх меры требовательный звонок. Когда пресветлый так неистово дергает за сигнальный шнур, лишний миг промедления грозит епитимьей. Секретарь вскочил, опрокинув табурет, едва не уронив на пол чернильницу, и сломя голову бросился на вызов.
   Нетронутый обед стыл на столе, а сам пресветлый мерил шагами кабинет, в задумчивости потирая лоб и кусая губы.
   -- Вот что, -- сказал, -- отправь человека в рыцарские казармы. Предупреди: если вдруг появится в столице сэр Барти -- из себастийского отряда, знаешь? -- пусть его попросят навестить меня. И его спутницу -- тоже.
   -- Спутницу? А если...
   -- Никаких "если"! Сэр Бартоломью должен сопровождать в странствиях некую благородную девицу. И поторопись.
   Секретарь выскочил прочь, запоздало сообразив, что едва не нарвался на неприятности. Благо, пресветлый в задумчивости пребывал, а то б...
   Ох и мерзкий же тип, в который раз подумал отец предстоятель. И в который же раз оборвал неподобающие мысли: все здесь его дети, все равны, и не след выделять кого-то. А брат Конрад грамотен, исполнителен и неназойлив, такого секретаря найти не так-то просто.
   Пресветлый подошел к столу, еще раз перечитал доставленное гонцом из Себасты Приморской письмо. Прошептал, обратясь к окну, к озаренному солнечным светом лику святой Софии Предстоящей над входом в часовню:
   -- Господи, ты знаешь: не ради себя...
   И тут в кабинет влетел запыхавшийся брат Конрад. Выпалил:
   -- Они здесь! Внизу, во дворе... сэр Бартоломью из себастийского отряда Ордена и с ним благородная девица Мариана!
   Пресветлый явственно ощутил, как замерло на долгий миг сердце. Могло ли так совпасть? Разве что сам Господь явил свою волю! Выдохнул:
   -- Веди. Да, и вот что, -- кивнул на поднос с давно простывшим обедом, -- вынеси это.
   3. Мариана, девица из благородной семьи
   Они приехали вдвоем: Базиль заявил, что нечего ему мелькать лишний раз перед светлыми отцами, да и для ребят найдется занятие поинтересней. Мариана, хотя и удивилась звучавшей в голосе воина неприязни, в глубине души была рада: Барти пообещал не рассказывать о ее "подвиге", а Мик мог в запале и проболтаться.
   Но, глядя на высокие стены монастыря, на окованные железом ворота, девушка думала: мог бы рыцарь и один съездить. Что за дурь стукнула ей в голову, ехать с ним?! Испугалась одного отпустить... да разве с таким что случится! Здоров, что твой бык, по нему не скажешь, что с вечера до полудня без памяти провалялся. Правда, спокойно заснув после полудня, рыцарь проспал здоровым сном до самого утра, но Мариана видала людей после таких ушибов и ничуть не удивилась бы, пролежи ее непрошеный "свидетель" пластом еще с неделю.
   Сон же самой Марианы здоровым можно было назвать разве что в насмешку. Всю ночь ей снились кошмары. То стены Подземелья сомкнутся вокруг, оставляя свободным лишь узкий проход к мосту над пропастью -- тонкому, словно солнечный луч, и острому, словно лезвие клинка. То надвинется с моря непроглядная мгла: не то грозовые тучи, не то вражеские паруса. А то глянут из глубины черного камня нечеловеческие глаза, поймают взгляд, заморозят сердце. Девушка вскидывалась в холодном поту, шептала охранительную молитву, плотнее задергивала шторы: чтоб ни единый лунный луч не проникал в комнату. Тщетно. Видно, не Ночное Солнце несло ей нынче дурные сны. Может, гномьи колдуны навеяли, начаровали, подумала уже под утро девушка. Но тут же устыдилась: подземельные были к ним с Кэтрин добры, да и раньше, дома, ни разу на ее памяти не делали людям зла. Просто день выдался тяжелым, решила в конце концов Мариана. Да и ладно бы один день, а то... Эти мысли немного успокоили ее, но выспаться так и не удалось. И теперь стены монастыря давили на сердце не хуже, чем тьма ночных кошмаров.
   Мариана поежилась, спросила робко:
   -- Может, я тебя здесь подожду?
   -- Стоило ли тогда ехать? Да и не дело это, спутника бросать. Вот представь, Мариана, вдруг меня там трапезничать оставят, а ты?
   -- Поголодала бы, -- буркнула себе под нос Мариана. -- Ладно, сэр Барти, уговорил.
   Пенка фыркнула, Мариана хлопнула кобылу по шее:
   -- У, предательница! Небось овса монастырского попробовать хочешь?
   -- Говорят, в здешних конюшнях овес вином поливают, -- ухмыльнулся себастийский рыцарь. -- По мне, так лучше бы отдельно! Овес коням, вино хозяевам.
   И Барти заколотил кулаком в забранное деревянной заслонкой окошко у ворот.
   Их впустили без лишних вопросов. На просьбу о встрече с отцом предстоятелем брат привратник степенно ответил:
   -- Пресветлому немедля сообщат о вашем желании.
   Рыцарь спешился, кинул поводья подбежавшему служке. Огляделся. До сих пор судьба носила его мимо самого старого, самого большого и, безусловно, самого известного монастыря Золотого полуострова. И теперь сэр Барти с искренним восторгом залюбовался сине-золотыми витражами в высоких окнах часовни, ее белоснежными стенами и лазурным куполом, и светлым ликом Софии Предстоящей над входом.
   А Мариана скользнула по часовне взглядом -- и отвернулась. Очень уж похоже оказалось на часовню монастыря Юлии и Юлия Беспорочных, что недалеко от ее дома в Белых Холмах. Так и резанула тоска по сердцу.
   По счастью, предаваться воспоминаниям времени не нашлось. Уже спешил к гостям средних лет монах с умным лицом и скользким взглядом интригана.
   -- Отец предстоятель ждет вас, чада. Прошу за мной.
   Огромная светлая приемная, расписанная деяниями святых, настраивала на торжественный лад. Тем сильней поражала нарочитой аскетичностью комната, где ждал их пресветлый. Простой ясеневый стол, заваленный бумагами, да жесткий, явно неудобный стул. Несколько таких же стульев у стены -- очевидно, для посетителей. Белые стены, белая ряса хозяина кабинета... Мариане захотелось прижаться к Барти, а то вовсе спрятаться за широкую рыцарскую спину. Но -- не пристало...
   -- Воистину Промысел Господень привел вас ко мне, -- голос отца предстоятеля оказался неожиданно мягок. Истинно отеческий голос. -- Ибо думал я неусыпно о вас и о пути вашем. Дочь моя, Мариана, мне отписал о тебе себастийский аббат. Он весьма опечален твоей клятвой, ибо не следует чтящему Господа нашего и Свет Его ставить на кон бессмертную свою душу.
   Мариана опустила голову. Не то от стыда, не то -- скрыть злые слезы.
   -- Понятно, не только на тебе сей грех. И к худшему приводили запальчивость и обида. Однако же знай: на людскую глупость есть Господня мудрость. Хочу я, Мариана, поручить тебе деяние, достойное твоей клятвы и направленное во благо Святой Церкви. И думаю я, что сам Господь привел тебя сюда, во спасение души твоей, дабы должное исполнение клятвы послужило к вящей славе Господней. Возьмешься ли, дочь моя?
   -- Почту за честь, -- коротко ответила Мариана.
   -- Тебе придется отправиться в Ич-Тойвин. Я надеюсь, сэр Бартоломью не откажется сопроводить благородную Мариану и защитить ее в случае нужды?
   -- Лишь бы благородная Мариана не отказалась от моей защиты, -- серьезно ответил Барти. -- Я умоляю вас, отец мой, убедить Мариану принять мою помощь. Честь исполнения клятвы в любом случае останется за ней.
   Мариана вскинула голову.
   -- Дочь моя, -- укоризненно вымолвил пресветлый, -- рыцарь прав. Больше тебе скажу: он и сам не знает, насколько прав. Дело слишком серьезно. Судьба Таргалы зависит от успеха или неудачи твоего деяния. Поверь, Мариана, именно ты и никто иной -- наша надежда. В Корварене полтора десятка королевских рыцарей, неужто ты думаешь, что я не отправил бы в путь любого из них или даже весь отряд? Но это породит слишком много слухов, а мне нужна тайна. Ты можешь поехать за море паломницей, и никто не удивится, что юную девицу в столь трудном и опасном странствии сопровождает орденский рыцарь. И в Ич-Тойвине не возникнет вопросов, если юная девушка придет просить благословения Святой Церкви, однако же визит в Капитул рыцаря под королевским гербом Таргалы -- совсем иное дело. Ты понимаешь меня?
   -- Понимаю, отец мой.
   -- В таком случае, Мариана, ты примешь от сэра Бартоломью любую помощь. Помни, судьба Таргалы в твоих руках. В твоих, и ничьих боле!
   -- Благословите, отец мой, -- голос Марианы дрогнул, и пресветлый улыбнулся, осеняя благословением склоненную белокурую голову.
   -- Однако, дети мои, вас ведь тоже привело ко мне дело?
   -- Да, отец наш, и серьезное. -- Сэр Барти коротко рассказал о нападении выворотней на мирных путников, о заклинателе, о его опасных речах в столице. О том, что хотел доложить о непорядке королевскому капитану, но, не найдя того в столице и сочтя опасным упускать время, решился потревожить дурными вестями отца предстоятеля.
   -- Ты правильно сделал, сын мой. Не след ждать возвращения короля, когда творятся подобные непотребства. Я сам расследую этот, -- губы пресветлого брезгливо дернулись, -- вопиющий случай. Благодарю тебя, сын мой.
   Барти поклонился.
   -- А теперь, дети мои, почтите светлой молитвой нашу часовню. Сила Господня пригодится вам в опасном пути. Я же пока напишу письмо. -- Взгляд пресветлого скользнул к столу, и губы тронула усмешка. -- А после прошу вас отобедать со мной.
   4. Прощание
   Кэтрин всхлипнула, порывисто обняла Мариану.
   -- И несет же вас, -- буркнул Базиль.
   -- Дело Господне, -- серьезно ответил Барти. -- И нужное Таргале. Хотя, по чести сказать, я бы управился и сам. Не для девушки такой путь.
   Мариана презрительно хмыкнула.
   -- Но пусть, раз уж ее так тянет на подвиги, -- едко подытожил Барти. -- Подвигов будет по самое не могу, хоть поварешкой ешь. Империя -- это вам не Таргала.
   -- Доберитесь еще до той империи, -- вздохнул воин.
   -- Верно, море, -- кивнул рыцарь. -- По счастью, пресветлый отец предстоятель, помимо благословения, оделил Мариану амулетом, спасающим от качки. Так что море нам не страшно.
   -- И с такой вот язвой я должна делить путь, -- пожаловалась Мариана, упихивая в суму поверх запасной одежды мешочек присоленных сухарей. -- Ах, Кэти, ну почему мне так не везет?! Уж не знаю, как он, а я бы точно прекрасно управилась сама.
   На стук в дверь откликнулся Базиль. Сэр Джок, похоже, не ожидал застать в комнате девушек всю компанию, однако растерянность его длилась не больше мгновения. Обозначив вежливый поклон -- всем вместе и никому в отдельности, -- прекрасноглазый рыцарь невесть как просочился мимо Барти и Кэтрин к Мариане:
   -- Вы уже собираетесь, благородная госпожа? На ночь глядя? В дорогу лучше пускаться поутру.
   Базиль покосился на Барти, незаметно сжал ему локоть -- и отпустил: "Спокойно, парень". Барти проглотил готовый сорваться с языка резкий ответ. Пусть Мариана сама... а он посмотрит, верно ли думает о ней.
   -- Да, сэр, я собираюсь, и ваше присутствие здесь кажется не вполне уместным. -- Мариана не удостоила ухажера даже беглым взглядом. -- Вы неучтивы, сэр, и много о себе воображаете. Позвольте нам самим решать, когда отправляться в дорогу.
   Рыцарь словно не заметил откровенно грубого ответа.
   -- Я рассчитывал показать вам вечернюю столицу. Огни набережной, улицу Яблонь...
   -- Прекрасный сэр, -- Мариана отвлеклась от вещей, и в голосе ее прорезались столь знакомые сэру Барти ехидные нотки, -- да с чего вы взяли, что я согласилась бы любоваться на огни набережной в вашем обществе? Право слово, даже не будь у меня друзей для такой прогулки, я все равно предпочла бы вам какого-нибудь... да хоть того же выворотня! Он, по крайней мере, не столь назойлив. И молчит!
   -- Выворотней не бывает, -- усмехнулся вновь пропустивший грубые выпады мимо ушей Джок.
   -- Сейчас и вас здесь не будет, -- потеряла терпение Мариана. -- Выйдите, сэр. Иначе я расценю ваше присутствие здесь как домогательство.
   -- Что ж, -- протянул сэр Джок, -- простите великодушно, очаровательная Мариана. Я вас покидаю, но навсегда прощаться не хочу. Надеюсь, обратный путь снова приведет вас в столицу, и тогда вы будете более добры к несчастному, насмерть сраженному вашей красотой.
   -- Сейчас я точно сражу его насмерть. -- Мариана потянула из ножен фамильную шпагу, сэр Джок снова поклонился -- теперь уж одной Мариане -- и нарочито неторопливо вышел.
   Кэтрин хихикнула.
   -- Ну вот, я ж тебе говорил. -- Базиль пихнул Барти в плечо.
   -- Что говорил? -- повернулась к бывшему десятнику разозленная Мариана.
   -- Что незачем ему мерить всех по себе, -- усмехнулся Базиль. -- И еще, что собрат по Ордену -- не обязательно брат по чести. Понимаешь, девочка, я и сам недалек был от того, чтобы начистить хлыщику рожу, что уж говорить о Барти. Но ты справилась лучше. Пусть запомнит, едрить его, как удрал от девицы, едва она взялась за шпагу.
   -- Спасибо, -- покраснев, пробормотала Мариана. Что таить, одобрение старого вояки было приятно -- тем более приятно, что сама она сомневалась в полноте своей победы. Но раз Базиль говорит "удрал"... ему виднее.

БЕГЛЕЦЫ

   1. Гномьи чары
   Гномий лаз вывел в гущу орешника шагах в десяти от тропы. Серж привычно оценил следы и высоту веток, прикинув: чья? Гномья, звериная, разбойничья? Или, может, здесь просто деревня недалеко, и люди ходят за хворостом, на покосы да по ягоды?
   Нет, вряд ли. Вон отпечатался в прелой листве след подковы, вон тронутый ржавчиной болт, почти полностью ушедший в ствол молодого дубка. Здесь, пожалуй, глаз да глаз. Однако, кто бы ни проложил эту тропу, сейчас она пуста.
   -- Отсюда вам придется идти поверху, -- сообщил зеленоглазый гном-проводник. -- Путь под горой станет безопасен для людей не раньше, чем закончатся работы.
   Анже кивнул. Дрожь породы отдавалась во всем теле, до слабости в ногах, до ноющих зубов. И без гнома ясно: там, впереди, делать им нечего.
   -- Будьте осторожны. Мы, конечно, приглядим за вами, но это не значит, что точно сумеем прийти на помощь. Как повезет.
   Порыв ветра взъерошил волосы. Ветер пахнул лесом, землей, скорым дождем. Насколько легче дышалось здесь! Пусть Подземелье безопасно, им давно пора было глотнуть свежего воздуха.
   -- Вас встретят по ту сторону гор, -- добавил гном.
   -- Спасибо, -- улыбнулся Серж. Его подмывало спросить, что за работы, но любопытство было неуместным: им наверняка сказали все, что хотели или могли. А проводник слишком волновался, разговаривая с людьми. Не иначе, парнишка лет четырнадцати по людским меркам, а то и вовсе пацан еще.
   -- Дорогу-то найдете? -- тревожился гном. -- Или, может, проводить?
   Гному явно хотелось вниз, под надежные каменные своды. Он был слишком молод для поверхности. К тому же малыш только задержал бы размашисто шагающих людей. Хотя с ним и впрямь было бы безопасней.
   -- Спасибо, -- серьезно ответил Анже. -- Найдем, я вырос здесь неподалеку. И тропу эту знаю. Ведь это курьерская к Себасте, верно?
   -- Она. Ежели прямиком на Каменный Рог, по ней и ступайте, а коли к другому мосту, на тележную дорогу сворачивайте, как пересекутся, -- напутствовал гном. Развернулся -- и исчез в камне.
   -- Ну что ж, -- Серж поправил котомку на плече, -- веди.
   -- Погоди, -- нахмурился Анже. -- Ты вот что... давай-ка мешок мне, и заряди самострел. Серьезно, Серж. Места тут дикие, и рысь прыгнуть может, и кабан выскочить. А ночью мрачники шалят.
   Серж задумался. Конечно, гномы снабдили их нужными амулетами. Но чары чарами, а оружие тоже лучше держать наготове. Анже прав, в этих горах расслабляться опасно. Смертельно опасно.
   -- Случись что, я все равно ничего не сделаю, -- продолжал убеждать парень. -- Тебе двоих защищать, а от меня толку... помехой бы не стать, и то слава Господу.
   -- А унесешь?
   -- Почему нет? Что я -- больной, увечный?
   Спорить дальше становилось опасно -- именно потому, что здоровым, по мнению Сержа, его друга не назовешь. Серж достал связку серебряных наговоренных болтов, зарядил самострел. Поправил прицепленный к поясу широкий нож.
   Тем временем Анже переложил вещи в одну котомку, набив ее под завязку. Взвесил мешок в руке. Не так уж тяжело: гномы снабдили самым необходимым, не более того. Беглецы путешествовали почти налегке.
   -- Говорить не о чем, -- улыбнулся бывший послушник.
   Во второй котомке оставил немногое, что должно быть под рукой: воду, сухари, завернутые в полотняный лоскут склянки со снадобьями. Серж хотел взять хотя бы ее, но Анже оттолкнул руку старшего:
   -- Договорились же!
   -- Устанешь -- говори, -- сдался Серж.
   -- Ладно.
   "Да не устану я", -- услышал Серж в голосе друга.
   Большую котомку Анже закинул за спину, меньшую притулил на плечо. Саламандра выбралась из-под ворота куртки, обернулась воротником вокруг шеи. Она подросла, заметил Серж. Синие бусины глаз дразнили Сержа, ему в который раз казалось, будто огненная ящерка видит его насквозь. И уж точно понимает отчаянную зависть к другу, который берет ее в ладони, чешет нежно-лиловое пузико, гладит задорно торчащий гребень...
   Тропа бежала под ноги бурым ручейком; Анже шел быстро и уверенно, не спотыкаясь о торчащие из земли корни, вовремя отводя от лица слишком низкие ветки. Неужели, подумал Серж... благословенны будьте, гномьи чары... неужели?!
   "Присматривай за ним, Серж, -- сказал ему на прощанье Хозяин Подземелья. -- Я не стал говорить: неосторожные слова могут спугнуть чудо, и уж точно его спугнет слишком горячая надежда. Но в глазах Анже -- лед старого чародейства, а я влил в его кровь огонь. Понимаешь?"
   Еще бы не понять! Чужое, другому предназначенное заклятие, почти погасившее для Анже свет этого мира. Слишком это опасно -- проживать чужую жизнь и чужую смерть. Теперь, после общения с Каменным Оракулом, Серж знал -- насколько опасно. Ему хватило одного раза, повторять не хотелось. А тихий, скромный, невероятно застенчивый Анже -- снова и снова...
   Серж шел за Анже, выдерживая интервал с десяток шагов, поглядывал по сторонам -- но опасности не было: спасибо гномьим амулетам, отпугивающим хищников. В голову снова лезли мысли. Серж гадал, далеко ли то будущее, что видел он, заглянув в глаза Каменного Оракула. Точно -- в самом начале осени. Но когда, когда?! Вдруг -- уже завтра?
   Или -- через год, два, три?
   Но идти надо. Если есть хоть малейшая возможность предотвратить... предупредить, остановить, просто спросить: "Зачем?!" -- он не простит себе бездействия.
   -- Серж, -- окликнул Анже, -- перекусить не хочешь?
   -- Давай.
   Какое-то время друзья шли рядом: ширины тропы вполне хватало на двух пеших путников. Выуживали из котомки сухари, запивали водой. Гномьи чары на амулетах работали исправно, но, поев, Серж все-таки отстал и держал самострел наготове.
   Мысли его возвратились к Южной Миссии. Там ведь, думал вдруг Серж, будет король! Может, получится рассказать ему... но для этого надо по меньшей мере его увидеть -- и сделать так, чтобы он увидел их. Невозможно. Если их и впрямь увидят, разговоры разговаривать не с королем придется, а с дознавателями Святого Суда.
   Написать письмо -- и надеяться, что оно дойдет до короля непрочитанным? Не дойдет. После того, как матушку старого короля извели наложенным на письмо наговором, королевскую почту проверяют церковные заклинатели.
   Край солнца цеплялся за вершины гор по правую руку. Пора было искать удобный склон для ночлега. Ладно, вздохнул Серж, пока дойдем, что-нибудь придумается.
   Затрещали кусты, под ноги путникам выкатился заполошный заяц. Серж разрядил в него самострел раньше, чем успел разглядеть: на шум. Друзья посмотрели на бьющегося в пыли зверька, Серж встряхнул головой, достал нож. Добил. Пробурчал:
   -- Хищников отпугиваем...
   -- Зато ужин, -- растерянно улыбнулся Анже. Подобрал тушку. Серж, зло прикусив губу, выдернул из зайца болт, обтер, вставил в самострел.
   -- Странное дело, -- произнес вдруг Анже. -- Понять не могу... вроде в глазах светлее стало. Знаешь, будто проблески... Вот деревья -- зеленью сплошной, а то бросится какая ветка в глаза -- и каждый листок виден.
   Серж прикусил губу. Столько недоумения в голосе парня -- и столько боли. Не иначе, решил -- чудится, память шутки шутит. Гном сказал -- дело долгое...
   -- А что ж, друг Анже... -- Господи, помоги голосом не дрогнуть! -- Кто сказал, что заклятия не слабнут со временем? Сколько уж, как того колдуна к Нечистому отправили, репьи из хвоста выбирать? Может, пришла пора и его чарам...
   -- То заклятие навек было, я знаю, -- возразил Анже. Не ему возразил -- надежде своей.
   -- А ты о том не думай!
   Эх, ну почему нельзя уже сейчас тебя обрадовать?! Действует ведь... Свет Господень, действует гномий огонь! Почему не сказать -- скоро видеть станешь, как прежде?!
   Да потому, что не будет никакого "скоро". Такое только в сказках и случается: лежал пластом, рук-ног не чуял, выпил водицы наговоренной, встал да пошел. А в жизни...
   -- Ты, друг Анже, просто жди. Может, и навек, да век тот к концу идет. Жизнь покажет.
   Анже неуверенно заулыбался, прищурился подслеповато. Вынырнула из-под ворота куртки саламандра, ткнулась носиком парню в щеку: словно утешить захотела. Или ободрить.
   Скоро путники вышли к ручью. За широким галечным руслом и травянистым склоном -- скальный выход. Светлый, издали видно.
   -- Гляди-ка, -- хмыкнул Серж, -- как специально для нас!
   Ручей перешли, не замочив ног -- по валунам, по галечным островкам. Серж первым, выбирая дорогу, за ним -- Анже. Парень дышал часто и тяжело. Упрямый, досадливо подумал Серж. Ну кому лучше, что он прет за двоих и к вечеру чуть жив?!
   -- Отдыхай, -- скомандовал Серж. Подошел к скале, достал из кармана гномий подарок, приложил к серовато-белому камню. В который раз подумал -- и назвать-то не скумекаешь, как. Не амулет, не наговор... штука чародейная, и все тут. Круглая блямба из невиданного черного камня, на ощупь похожего на драгоценное стекло. Увесистая -- в кулак зажать, хоть в драку с ним.
   Блямба прилепилась к скале, будто тут и выросла. Серж оглянулся на друга. Анже разулся, сбросил поклажу, стянул куртку и рубаху; принялся черпать пригоршнями воду из ручья и плескать в лицо, на грудь. Саламандра стояла на котомке, выгнув дугой спинку и подняв голову. От встопорщенного гребня разбегались по траве фиолетовые солнечные зайчики.
   -- Пойду хвороста поищу, -- окликнул друга Серж.
   Ему повезло: совсем близко обнаружилось сухое дерево. Серж рубил ветки -- гномий широкий нож вполне годился для этой работы -- и таскал к берегу. Когда принес вторую охапку, рядом со скалой уже полыхал костер. В огне плясала саламандра; Серж помедлил, любуясь. Анже пристраивал над огнем котелок с водой.
   -- Займусь-ка я зайцем, -- пробормотал Серж. Покосился на скалу: гномья блямба уже притонула, ушла в скалу почти по шляпку, и камень вокруг -- на добрый размах рук от центра -- осыпался крупным зернистым песком.
   -- Помочь?
   -- Пока что смотри и учись. Только давай подальше отойдем.
   -- Зачем?
   -- Сам подумай, -- Серж взял тушку, прихватил обрывок бечевки. -- Во-он дерево подходящее.
   Обдирка много времени не заняла: в основном потому, что шкурка даром не нужна. Подвесил на сучок, стянув бечевкой задние лапы, привычно окольцевал разрезом по плюснам. Спохватился: охота ли морочиться? -- два взмаха ножом, рывок вниз -- шкурка слезает чулком, сразу почти до середины. Вывернул с передних лап -- можно бы и отрубить, но что нам, мясо лишнее? А вот голову отрубим. Выпотрошить, поделить на куски -- и в котелок. Вода, поди, вскипела уже?
   Анже в задумчивости потер щеку:
   -- Кажется, это просто.
   -- Просто, -- согласился Серж. -- Только руку набить.
   Когда вернулись, блямба проела пещеру почти на два шага вглубь скалы.
   -- Пока сварится да поедим, будет где спать, -- Серж сыпнул в котелок пригоршню молотой пшеницы, бережно отмерял щепотку соли. -- Ты мне вот что скажи, друг Анже. Я так понял, ты места эти знаешь, а я про них слышал только. Но помню, что дорога идет мимо Каменного Рога, -- Серж глядел на Анже, словно ждал чего-то, но парень слушал молча. -- Ты ведь не хуже меня должен понимать, что лезть в твой родной город будет сейчас полным безумием.
   Анже кивнул.
   -- В обход сможешь провести? -- спросил Серж.
   -- Мимо города -- запросто. -- Парень нахмурился, и Серж понял: следующие его слова будут не такими уверенными. Анже посмотрел в огонь, на танцующую саламандру. Произнес, не поднимая глаз: -- Я не знаю, как мост перейти. Охраняют его: там ущелье, случись что с мостом -- и только в объезд вокруг гор.
   -- Хочешь сказать, -- медленно спросил Серж, -- на все горы только один мост?!
   -- Два, -- поправил Анже. -- Но через второй мы точно не пойдем.
   Трещали поленья, кипела похлебка. Над поляной разносился сытный мясной дух. В скальном откосе росла пещерка: скоро безопасное место для ночлега будет готово.
   -- Ладно, -- вздохнул Серж. -- Сколько до того моста? День, два? Придумаем что-нибудь.
   2. Как пройти через мост
   Беглецы сошли с дороги, когда мост еще не был виден, и подобрались к реке лесом. Серж, в глубине души лелеявший надежду перебраться на ту сторону помимо моста, только присвистнул: стены ущелья хоть и не отвесные, но сильно к тому приближаются, и если спуститься вниз хватило бы веревки, крепких рук и смелости, то подняться помогут разве что чары. А уж плыть через ревущий поток, где среди пены и брызг проглядывают огромные валуны... не всякий безумец рискнет!
   Ближе к вечеру, в ранних сумерках, подобрались ближе к мосту: оглядеться. Устроились в зарослях шиповника у самой дороги: риск на грани безрассудства, зато видно все. Оба въезда на мост преграждали кривые неструганные жердины. Караулка -- на другой стороне ущелья, казарма -- на этой, шагах в двадцати от берега. Как они спят под рев потока, подумал Серж, это ж сбрендить можно...
   Молодой солдатик вышел из казармы, Серж хлопнул Анже по макушке: голову убери! Сам продолжал глядеть, осторожно отодвинув колючую ветку. Парень засновал с ведрами между колодцем и конюшней.
   -- В колодце, -- задумчиво сказал Анже, -- вполне может быть подземный ход на тот берег.
   -- А может и не быть? -- хмыкнул Серж.
   -- Может и не быть.
   -- А чтобы проверить, придется украсть ключ или сломать крышку. Забудь, друг Анже. Нам нужен способ попроще. Интересно, сколько их тут?
   -- Десяток, -- сообщил Анже.
   -- Откуда знаешь?
   -- Да всегда так было.
   Серж не стал объяснять, что "всегда было" -- не довод. В конце концов, двум почти безоружным беглецам что десяток, что сотня... а хоть бы и оружным -- бить своих?! Нет, надо всего лишь пройти мимо. А так как подходящих амулетов при себе нет, идти придется на чистом нахальстве. Но как, как?!
   От казармы потянуло грибной кашей. Из лесу вышел голый по пояс, дочерна загорелый парень, за ним тянулись кони. Вороной и три гнедых таргальской породы, серый в яблоках красавец-южак и пегая упряжная лошаденка, по виду крестьянская: коротконогая, широкозадая, с округлым брюхом, какое бывает от дармовой кормежки: травы да сена.
   -- Пойдем, друг Анже, -- шепнул Серж и, пятясь по-рачьи, полез из шиповниковых зарослей в лес. Тот поистине бредовый план, что пришел в его шальную голову, надо было не торопясь, со всех сторон обмозговать.
   Поужинали всухомятку: разводить костер обоим казалось слишком опасным.
   -- Ты спи, -- сказал Серж, -- а я поразмыслю.
   Анже отрубился сразу -- вымотался за долгий день. Серж смотрел на спящего друга и думал. План его, несмотря на полное и очевидное безумие -- а может, как раз благодаря! -- вполне мог увенчаться успехом. При одном условии. И условие это зависело только от Анже, причем не от желания его и даже не от того, струсит ли -- Серж уверен был, что не струсит, уж чего-чего, а характера у парня хватает. Но... А впрочем, ладно, отмахнулся от сомнений Серж. Посмотрим. Других возможностей все равно нет -- и вряд ли появятся.
   Анже, вопреки ожиданиям, выслушал спокойно.
   -- Как, сможешь? -- спросил Серж.
   -- Проверим, -- пожал плечами Анже. -- А что еще остается?
   Поляну, где паслись кони, нашли легко. Караулил тот паренек, что вчера вечером таскал ведра. Серж тихо обошел поляну, подкрался сзади... широкий скользящий шаг -- вплотную за спину, твердые пальцы сомкнулись на горле, как раз на яремных венах... Неужели убьет, ужаснулся Анже, но Серж уже отпустил, заткнул бесчувственному парню рот оторванным от рубахи лоскутом, связал руки, ноги. Привязал к дереву. Махнул: иди сюда! Прошелся по поляне, подобрал короткую пику, воткнул рядом с деревом в землю. Воткнул нарочито издевательски, подумал Анже: вроде как "не спи, оружие проспишь". А что ж, поделом.
   Анже медленно пошел к коням. В своей жизни он ни разу не садился верхом, но то -- в своей. А были ведь и чужие.
   Тело само знало, что делать: в нем, видно, осталась память Леки и Серого, парней из тех краев, где в седло садятся раньше, чем начинают ходить. Тело прошло мимо серого в яблоках красавца, которым сам Анже залюбовался бы в первую очередь, и похлопало по шее гнедого. Схватилось за гриву...
   -- Анже! -- ахнул Серж.
   -- Чтоб я сдох, если понимаю, как здесь оказался! -- с чувством ответил Анже, оглядывая поляну со спины коня. Высоко, непривычно высоко... нет, привычно! И -- правильно.
   -- А ну-ка, сделай круг, -- удивленно попросил Серж.
   Анже молча тронул пятками бока гнедого. И сидит ведь! Впервые в жизни верхом, да без седла... Гнедой протрусил по краю поляны, уверенно перепрыгнул через приспособленный под лавочку поваленный ствол... Анже покачнулся, выправился. Охнул восторженно:
   -- Серж, у меня получается! Я могу! Я знаю, как... Нет, не знаю -- чувствую!!!
   Чувствует он... ох, друг Анже, если б ты еще понимал... понимал, как это невероятно! Невозможно, немыслимо...
   -- Тем лучше, -- стараясь не выдать потрясения, хмыкнул Серж. -- Поехали.
   Два коня, вороной и гнедой, вышли из леса на дорогу. Сами они привычно отправились бы в конюшню, но всадники повернули к мосту. И подняли коней в галоп.
   Караульные у моста не успели разглядеть: свои ли, чужие пронеслись мимо, красивым прыжком перелетели через опущенную поперек въезда жердину, прогромыхали по деревянному настилу...
   Погоня за конокрадами ушла нескоро. Пока нашли связанного караульщика, пока уяснили, что он даже не понял, как это вдруг оказался обезоружен, оглушен и примотан к молодому вязу, пока привели да заседлали двух из оставшихся коней: посылать за таргальцами южака было бы жестоко, а пегую -- глупо.
   -- Ничего, -- напутствовал двух своих лучших парней десятник, -- до Каменного Рога вряд ли догоните, но там они вполне могут подзадержаться. А нет -- возьмете людей у бургомистра и коней сменных. Но вы мне этих мерзавцев приведите, -- лишившийся любимого Воронка десятник сжал кулаки, -- и лучше живыми. Умереть всегда успеют.
   Беглецы неслись во весь опор не меньше часа, потом позволили коням немного пройти шагом и перешли на рысь.
   -- Не хватит ли по дороге светиться? -- спросил Серж. -- Сворачиваем, друг Анже?
   -- Ты что! -- оторопел Анже. -- Кони же по лесу не пройдут!
   Парня не узнать, подумал Серж. Всего-то верхом сел -- а другой человек. Даже прищур изменился: из подслеповатого, откровенно беспомощного стал... каким же? Серж вгляделся в лицо друга. Свет Господень, да ясно, каким! Воин глядит из его глаз, боец. Так, наверное, глядел на мир Серега, парень, чью жизнь проживал Анже как свою. Не зря, выходит?.. Но тут Серж кое-что вспомнил о характере своего тезки, и по спине его пробежал неприятный холодок.
   -- Анже, -- медленно сказал Серж, -- ты, часом, не забыл, что тебя по всему королевству ловят? Из-за коней попадаться -- оно нам надо?
   -- Не попадемся, -- отмахнулся Анже. -- Через город мы не поедем, там есть обходная дорога.
   -- И на ней, не иначе, хозяйничают разбойники днем и мрачники ночью.
   -- Хорошая дорога, серьезно тебе говорю. Не только всадник -- обоз проедет. И присматривают за ней. Думаешь, городскому совету охота каждый год разбитые мостовые чинить по милости коронных курьеров и прочих проезжающих?
   -- Ладно, -- выдавил Серж, -- поехали. Только вот что... ты остановись, недоезжая, в укромном месте. Вечера дождемся.
   -- Да мы там и так раньше вечера не будем, -- беспечно отмахнулся Анже.
   Серж мысленно помянул Нечистого.
   -- Тогда для дневки место вспоминай.
   -- Зачем? Кони ладные, отдохнувшие, а мы что, слабаки какие?
   Нет, этот парень меня точно в могилу сведет, безнадежно подумал Серж.
   -- Ты пойми, город лучше ночью миновать. И отойти как можно дальше. Раньше завтрашнего полудня на отдых не надейся. И коням, и нам силы не помешают. -- И добавил, поддавшись злому желанию обломать дурня, пока не поздно: -- Погляжу я, что ты ближе к вечеру запоешь.
   Анже неопределенно хмыкнул и послал гнедого вперед.
   3. Родные места
   На дневку остановились часа в три пополудни.
   -- Чтоб я сдох, -- простонал Анже, валясь на траву. Болела и ныла, кажется, каждая жилочка, ноги тряслись студнем, а копчик, похоже, вовсе сбит в кровь.
   -- А ты думал: сел да поехал? -- буркнул Серж.
   -- Но у меня же получается!
   -- Ну и что?
   Серж бросил подобранную для костра сухую ветку и сел рядом с закусившим губу парнем. В глазах Анже блестели слезы.
   -- У тебя получается, да. Еще как получается, друг Анже. Мешок с отрубями, прямо скажем, из себя не изображаешь. Но ты пойми, у тебя потому получается, что Серый умел. Это его память. А тело -- твое. Не привыкшее. И болеть у тебя все будет, как у любого, кто первый раз верхом сел. Долго. Пока нужные мышцы не нарастут. Терпи уж, друг Анже.
   Парень перевернулся, уткнулся лицом в траву. Саламандра выскользнула из-под ворота, замерла на миг, перебежала на брошенную Сержем ветку. Пламя занялось сразу.
   -- А то давай пешком дальше.
   -- Нет, -- глухо, не поднимая головы. Упрямый.
   Серж покачал головой. Вороной флегматично щипал траву, гнедой подошел к Анже, ткнулся мордой в слипшиеся потными прядями волосы. Ишь ты, признал...
   -- Тогда отдыхай. -- Серж бросил взгляд в сторону дороги: не видно ли. Что погоня будет, он почти не сомневался. По уму, и с костром бы не возиться. Если бы не Анже. Сейчас парня не поднимешь, к вечеру вовсе свалится. Ничего. Погоня города не минует, не могут они точно знать, что беглецы туда не зайдут. Глядишь, еще и лучше окажется, если мимо пропустить.
   Серж подкинул в костер сушняка, пристроил сбоку флягу. Кипятка некогда ждать, ну да лишь бы подогреть... Растянулся на траве, прикрыл глаза. И сам не заметил, как задремал.
   Проснулся от короткого стона. Вздрогнул, вскинулся. Тихо. Вороной с гнедым пасутся, саламандра свернулась клубком в самой середине почти угасшего костра, сверкает ослепительно белым, аж глазам больно. А Анже сидит, губу прикусил, смотрит на гнедого своего... и не понять, как смотрит. Хотя что тут непонятного, ясно все. Бросить -- никак, а снова на эту пытку добровольно... Эх, Анже, Анже. Спасибо скажи, что хоть так можешь. Не останься в твоем теле Серегина память -- дальше той поляны не уехал бы.
   Серж потянулся за флягой. Не кипяток, но почти. Порылся в котомке со снадобьями, достал полотняный мешочек, вытряхнул на ладонь серую горошинку. Кинул в горячую воду. Поплыл от фляги бодрящий запах, дыхание само собой глубже сделалось, прояснилось в голове.
   -- Анже, -- позвал, -- глотни-ка.
   А руки-то у парня дрожат. Нет, правильно, что остановились.
   -- Что это?
   -- То, что тебе сейчас надо. Пей, не спрашивай.
   Глоток, еще... ох и дурень ты, парень. Доверчивый, наивный дурень. И ведь не сказать, чтоб не обжигался... Вот есть же такие люди: сколько ни бей, а все верят в ласковую руку, сколько ни предавай, сами верны и на других плохо не подумают.
   -- Анже...
   -- Что, Серж?
   Вздохнул -- и совсем не то сказал, что на язык просилось.
   -- Поехали, друг Анже.
   Смотрел, с каким лицом парень к гнедому идет, -- сердце сжималось от жалости. Теперь долго не остановимся. Сможешь ли?
   И только когда на дорогу выехали да пустили коней рысью, все-таки сказал:
   -- Дурная это привычка, друг Анже, -- тянуть в рот, что дают. Сегодня бодрящего зелья выпил, а завтра сонного подсунут или на правдивость заклятого.
   -- Так я ж у кого попало не возьму, -- улыбнулся парень. -- Ну что ты, Серж, я ж понимаю, серьезно.
   А то сам не знаешь, что таким говорить без толку. Чему угодно научатся: хоть верхом без седла, хоть гномьим ходом из тюрьмы, умирать, убивать... Хотя это -- ой, вряд ли... Но чтоб людям не верить?! Ох, Анже, и откуда ты такой взялся... Только не говори -- "из Каменного Рога", знаю ведь я на самом деле этот твой Каменный Рог. Вон, уж крыши видны в синих сумерках, в темной зелени. Раскинулся по склону вольно, не скованный цепью защитных рвов, стен и бастионов. Словно появился здесь прямиком из сказки о веке безгрешном, когда не знали люди войн и не опасались соседей. Вот только горожане -- плоть от плоти века нынешнего, знающего цену "добрым людям".
   -- Сюда, -- махнул рукой Анже. -- Угол срежем до дороги.
   Повернули на почти неприметную тропку, и у Сержа малость отлегло от сердца. Встреч на дороге он не опасался: наступало то время, когда любой уважающий себя курьер думает лишь о горячем ужине, стаканчике доброго вина да согретой постели. Погоня сначала прочешет город. А за ночь можно далеко уйти.
   Но тут, как оно обычно и бывает, едва начинаешь верить в лучшее, судьба показала беглецам свое истинное "я".
   Едва выехали на дорогу, едва повернули прочь от города, у гнедого отлетела подкова.
   -- Поворачиваем, -- скомандовал Анже.
   -- Куда?
   -- К Жанье, кузнецу.
   -- Ты спятил?!
   -- Неподкованный конь не протянет долго по горной дороге!
   А то без него не знают! Умник выискался.
   -- Значит, пойдем пешком.
   -- Нет!
   -- Анже...
   -- Серж, ты не понимаешь!
   -- Это ты не понимаешь! В городе мало того, что по церковному розыску тебя схватят, так еще и от моста погоня наверняка уже там. Жить надоело?
   -- У Жанье не схватят, он на отшибе, почти за городом.
   -- Конокрадов, друг Анже, именно у кузнеца глянут в первую очередь. -- "Не считая того, что твоему Жанье тоже может показаться не лишней награда за твою голову!"
   -- А давай ты меня здесь подождешь.
   Вот уж нечего сказать, осенило парня!
   -- Толку-то? Нет, Анже, идти, так вместе. Нам друг без друга попадаться -- только палачам лишнюю работу задавать. Оно тебе надо?
   -- Серж...
   -- Оставим коней здесь и пойдем пешком. Не пропадут.
   -- Серж, я не могу!
   И ведь правда не может. Проснулся в парне лошадник, прах его забери!
   А ты, всплыла непрошеная мыслишка, в ту пору, когда был у тебя любимый конь, бросил бы его вот так?
   -- Ладно, -- вздохнул Серж, -- идем. Как там отец Николас говорил: "Человек ходит, Господь водит"? Авось и нас приведет, куда нужно Ему.
   Кузнец Жанье Сержу не понравился. Очень уж неловко удивился, увидев на пороге "приемыша Нико-ювелира", очень уж легко пустил в дом. Обшарил гостей взглядом, не упустив, кажется, ни единой мелочи: от полупустых котомок до новехоньких, словно не было долгого пути, башмаков подземельной работы. Велел явственно недовольной жене:
   -- Покорми, что ль. -- А сам с верзилой-подмастерьем в кузницу пошел.
   -- Помогу, -- вскинулся Анже.
   -- Сиди, -- отмахнулся кузнец, -- управимся.
   Хлопнула дверь. Взлаял под окном пес.
   Анже сцепил руки в замок, прикрыл глаза. Кузнецова жена погромыхивала посудой за кухонной занавеской, что-то бурчала себе под нос.
   -- Как ты? -- вполголоса спросил Серж. По его расчетам, зелье должно было действовать самое малое до полуночи, но парень выглядел не слишком бодрым.
   -- Не пойму, -- растерянно признался Анже. -- Вроде и ничего, а перед глазами словно марево жаркое плывет. И есть совсем не хочу, странно даже.
   -- А вот это как раз хорошо, -- хмыкнул Серж. -- Некогда нам здесь есть да спать. Иначе вполне можем в городской тюрьме проснуться.
   -- Да что ты, -- возмутился Анже.
   Серж сжал плечо парня:
   -- Тихо. Не надо, Анже. Нет -- хорошо, даже извинюсь, если захочешь.
   Вошла кузнечиха, поставила перед гостями миску с кашей, уронила на стол две обгрызанные деревянные ложки. Буркнула:
   -- Уж не взыщите, ныне скудно живем.
   -- И на том спасибо, хозяюшка, -- отозвался Серж. Зачерпнул пол-ложки водянистой каши, подумал: собакам и то лучше варят. И даже с некоторым облегчением бросил обратно, когда в дверь грянул чей-то сапог и в кузнецов дом ворвался десяток городской стражи.
   Беглецов выдернули из-за стола, заломили руки. Выволокли на улицу. Там два солдата из охраны моста держали под уздцы коней. Гнедой, как видно, был уж подкован -- да только не для них.
   -- Вот они, голубчики, -- плотоядно улыбнулся загорелый кряжистый усач. Похлопал вороного по крутой шее. -- То-то подарочек.
   -- Прошу прощения, господа! -- К солдатам подкатился невзрачный толстячок в круглой шляпе, какие носят обычно средней руки купцы, трактирщики, хозяева мастерских и тому подобный люд. -- Кони, значит, ваши, а уж арестанты...
   -- Арестанты тоже, -- нахмурился усач. -- Вы, господин советник, обещали нам помощь в поимке конокрадов, конокрады вот они, и уж поверьте, наш десятник ждет их с нетерпением и не обрадуется отмене свидания.
   Серж проводил взглядом свой нож, незаметно для начальства исчезнувший за голенищем стражника; подумал злорадно: радуйся, ворюга, гномьему подарку, до той поры, пока без пальцев останешься. Для таких, как ты, оно полезно. Оглянулся на Анже. Парень прикусил губу и все шарил глазами по скрытым в почти уже ночной темени людям. Жанье ищет, понял Серж.
   Арестованным беглецам накрепко стянули руки; между тем толстячок-советник продолжал спорить с усачом:
   -- Вы-то, значит, конокрадов ловили, и тут вам помочь -- наш, можно сказать, долг. Да только это, прошу заметить, никакие не конокрады.
   -- Да как же не конокрады! -- возмутился усач. -- Кони вот они, и кузнец ваш говорит: подковать просили.
   -- Не конокрады, -- толстячок возвысил голос и напыжился, -- поскольку вовсе не конокрадство главное их преступление. А пойдут они, значит, как объявленные в розыск враги короны, и доставить их надобно прямиком в столицу, как о том в розыскных листах сказано. При всем моем уважении к господину десятнику.
   Сами коронных преступников проворонили, не мешайте другим дело делать, отчетливо звучало в напыщенной речи советника. Усач помянул Нечистого и все репьи во хвосте его, и Серж мысленно с ним согласился: уж лучше плети и каторга за конокрадство, чем коронные дознаватели. С каторги, если повезет, и сбежать можно, а коронные преступники доселе не сбегали... кроме них двоих, пришла вдруг шальная мысль. А что удалось один раз, может получиться и второй, так что, добрые господа, рано вы нас хороните. До столицы далеко, всякое еще случиться может.
   Арестантов повели вверх по улице, Анже оглянулся последний раз, встретился глазами с Сержем. Хотел, кажется, что-то сказать, но парня ухватили за плечо, развернули и подогнали пинком.
   На постройку тюрьмы власти Каменного Рога не тратились: зачем она маленькому заштатному городишке? Арестантов запихнули в пустовавшую камору погреба под казармами -- однако что-то надежней вряд ли можно было придумать. Непроглядная темень и сырой, промозглый холод. Голый сплошной камень, запертая снаружи дверь из тяжелых дубовых плах -- а дверь та выходит в общий для погреба тамбур, тоже запертый снаружи, а там, за дверью тамбура -- двор казармы, где, кроме обязательных стражников у ворот, наверняка отирается местная ребятня: мальчишки, мечтающие о воинской славе.
   Хвала Господу, хоть руки догадались развязать! Впрочем, заботились при этом вовсе не о коронных преступниках, судя по тому, что вослед им в погреб закинули мятое ведро и пригрозили, буде наделают чего мимо, заставить вылизывать...
   Анже достал из-за пазухи саламандру, посадил на колени. Голубоватый свет вырвал из мрака запястье с темным следом от веревки, прикушенную губу, отчаянно виноватые глаза. Зато не замерзнем, невпопад подумал Серж. Подсел поближе. Подумал: суметь бы гномам весточку подать, им отсюда пленников вытащить -- делать нечего.
   -- Я ведь его полжизни знал, -- прошептал Анже. -- Сколько раз дядькину кобылу перековывать к нему водил... он меня поглядеть пускал, яблоками угощал. Как он мог, скажи?!
   Серж пожал плечами:
   -- Да ты сам подумай, друг Анже: ну кого ты знал? Кузнеца, что живет себе, работу в срок делает, заказчиков не обманывает. А тут, небось, награда коронная. Деньги немалые, опять же слава: врагов короны изловить, это тебе не хухры-мухры. Разговоров на год вперед, в любом трактире забесплатно эля нальют. А дядьке твоему, да и тебе, кстати, в глаза посмотреть не придется, так что и говорить не о чем.
   Анже спрятал лицо в ладони:
   -- Опять я тебя за собой тащу. Ох, Серж... лучше б ты меня тогда еще, в монастыре, просто страже сдал.
   -- И жил бы спокойно? -- презрительно продолжил Серж. -- Ты вообще соображаешь, что говоришь?
   -- По крайней мере, жил бы. А так...
   -- Анже.
   -- Что?
   -- Хорош от меня глаза прятать. Когда говоришь человеку такое, смотри ему в лицо, понял?
   Парень вздохнул. Поднял глаза:
   -- Прости, Серж.
   -- Нет, Анже. Сначала скажи: будь я на твоем месте, а ты на моем -- что, сдал бы страже и жил спокойно?
   Парень охнул, залился краской.
   -- То-то. И еще, Анже. Если ты забыл, речь идет о нашей стране. А я, хоть и был до монастыря преступником и после преступником стал, -- Серж криво усмехнулся, -- своей стране войны не желаю. И как по мне, лучше умереть, зная, что честно пытался помешать предателям, чем жить с ними заодно и им помогать.
   -- Ты же сам говорил: "Одна власть стоит другой", -- помнишь?
   -- Говорил, да, -- смутился Серж. -- Это старые обиды... видишь ли, друг Анже, начинал я не с браконьерства. И... пожалуй, я все-таки не был тогда прав. Прости. Мне следовало думать, прежде чем языком молоть. Все-таки я старше тебя, и...
   Скрежетнул засов. Чуть слышно, однако саламандра насторожилась и юркнула Анже за пазуху. На смену ее голубоватому сиянию пришел нервно прыгающий свет факелов. Серж усмехнулся, глядя, как растяпистого вида охранники делают мужественные лица: по всему видно, слова "коронный преступник" для них звучат почти так же, как "сам Нечистый во плоти".
   Вслед за охраной в камеру вошли двое. Уже знакомый толстячок-советник, прижимающий к животу круглую шляпу, -- теперь, при свете, Серж разглядел его добротный коричневый костюм, серебряную печатку на толстом мизинце, по-хомячьи круглые щеки и бегающий взгляд. А с ним -- вельможный господин в дорогом синем камзоле, с парадной шпагой на расшитой золотом перевязи, с подвитыми по столичной моде смоляными усами. Плохи наши дела, досадливо подумал Серж. Этот -- выслуживается, этот вцепится в нужных столице арестантов, как натасканный на кабана мастиф, и на их плечах героем въедет в Корварену, к славе, почестям и всему прочему, что лучше всего исчисляется звонкой монетой. От такого не сбежишь.
   -- Вот, господин бургомистр, -- проблеял советник.
   -- Точно, говоришь, они?
   -- Да-да, господин бургомистр, никаких, значит, сомнений. В точности как в розыскных листах, значит, описаны, и Жанье узнал, и... Хотя мы ведь можем пригласить для опознания вдову Элизу, уж тогда вовсе никаких сомнений, господин бургомистр, не может же она ошибиться в собственном, значит, племяннике.
   Которого погнала взашей из дому в первый же день после смерти мужа, вспомнил Серж. Верно, такая не ошибется.
   -- Так пригласите, советник.
   -- Да-да... сию минуту, госпо...
   -- Утром, -- тяжело уронил бургомистр. -- Не будем же мы поднимать женщину с постели среди ночи. Пойдемте, советник.
   Охрана вышла вслед за высоким начальством, захлопнулась дверь.
   -- Тетка, значит? -- спросил Серж. -- Тьфу, зараза, ну что за липкий тип, и словечки у него липкие!
   -- Окассен, -- назвал советника Анже. -- Трактирщик. Только при мне он советником еще не был.
   -- Такие, друг Анже, вверх карабкаются быстро. -- Серж потянулся; помолчав, добавил: -- Хорошо бы тебе заснуть.
   -- Не смогу, -- тихо признался Анже.
   -- Оно понятно... А жаль. Завтра силы понадобятся.
   -- Плевать. Ты же слышал -- до столицы... сам идти не смогу, потащат. Их трудности.
   -- Послушай, Анже, так нельзя. А вдруг случай сбежать?
   -- Ага, жди больше. Дадут они нам такой случай.
   А потом догонят и еще дадут, продолжил про себя Серж. Все правильно. И зря он вообще начал про побег, Анже не из тех, кого надо утешать пустыми надеждами.
   Они сидели плечом к плечу, саламандра снова устроилась у Анже на коленях, и от ее голубых с фиолетовым отблеском боков шло ровное приятное тепло. Довольно скоро парень начал клевать носом; и, наконец, заснул, уронив голову Сержу на плечо. Вот и хорошо, подумал Серж, спи. Я бы и сам рад; но я меньше твоего устал, и мне все не дает покоя тот бред, что видел я в Каменном Оракуле. Ведь именно что бред, вздор, чушь собачья! Так почему я поверил? Почему ломаю голову, доискиваясь причин, зачем кинулся на юг в надежде помешать?
   И помешать ли? Ведь там был Барти, а кому я верю больше? Разве что Анже...
   Неровную дрему оборвал скрежет засова. Анже вздрогнул, затряс головой спросонок; Серж отвернулся от бьющего в лицо света факелов. Неужто утро? Спина затекла, ноги закоченели -- мало толку в таком сне, но все лучше, чем ночь напролет гадать о том, чего никогда уже, наверное, не узнаешь. Подумалось вдруг: странно, почему стража с факелами? И ночью тоже... ладно стража, но бургомистр! У них что тут, гномьих светильников нехватка? В городе, испокон веку живущем торговлей с Подземельем?!
   -- Поднялись, -- лениво процедил стражник, и Серж наконец обратил внимание на вошедших. Не те рохли, что сопровождали ночных гостей; постарше и, видать, поопытней. Сытые ряхи, уверенные движения.
   Анже встал, придерживаясь за стену, обхватил себя руками, будто замерз. И во что бы превратились мы за ночь без его саламандры, подумал Серж. Стал рядом, невзначай коснувшись товарища плечом. Эге, а ведь парня взаправду дрожь бьет!
   -- Разулись, -- все так же лениво скомандовал стражник.
   -- Че-его? -- не выдержал Серж.
   -- Оглох? Разулись, говорю.
   Серж презрительно усмехнулся:
   -- Хороша же у бургомистра стража, что грошовым воровством не брезгует.
   -- Поговори еще. -- Второй, доселе молчавший, напоказ размял пальцы.
   Анже, не то вздохнув, не то усмехнувшись, скинул башмаки. Неловко переступил босыми ногами. Серж, пожав плечами: подавитесь, мол, -- разулся тоже.
   -- Теперь мордой к стенке, руки за спину.
   Арестантам снова связали руки; Серж поморщился, когда ему нарочито вывернули плечи: мелкая месть, да чего и ждать, -- и вывели наверх. К сероватому утреннему свету, к зевакам за воротами, к важному бургомистру, суетливому толстячку-советнику и невысокой женщине в по-вдовьему темном, но дорогом платье. Вот, значит, какая у Анже тетка? Невысокая, стройная, но не тощая: видно, что и по молодости красавицей была, а годы лишь прибавили формам женской прелести. Шея -- из тех, что называют гордыми, тяжелые светлые косы уложены короной вокруг головы. Ждет, застыв, словно паучиха: сложила на груди располневшие руки, поджала губы, а глаза так и впились в арестантов, с жадным, голодным интересом.
   -- Госпожа Элиза, прошу вас, взгляните... -- Надо же, бургомистр снизошел... Да что удивительного, усмехнулся Серж, все верно, надо ж иметь право сказать, что самолично преступников опознал! -- Знаете ли вы этих людей?
   -- Старшего -- нет. -- Вдова брезгливо поджала губы. -- Младший -- Анже, племянник моего покойного мужа. И я всегда знала, что этот негодник плохо кончит! Мой покойный муж взял его в наш дом только по мягкосердечию своему, но мальчишка уже тогда был дерзок, ленив и беспутен. Увы...
   Вдова осеклась, благочестиво потупив подведенные черным глаза. Не иначе, хватило ума понять, что за плохое воспитание приемыша могут упрекнуть и ее. Серж покосился на Анже. Парень смотрел на тетку, как смотрят на ядовитую гадюку.
   -- Благодарю, госпожа Элиза, -- величаво подытожил бургомистр. -- Вы помогли дознанию и будете вознаграждены. Сержант Жано!
   Средних лет рыжий здоровяк, бравый, кабы не предательски выпирающее пузо, покосился на вдову, приосанился, гаркнул:
   -- Слушаю, господин бургомистр!
   -- Берите вверенный вам десяток, арестантов и выдвигайтесь прямым путем на столицу. Коней выберете из тех, что за мостом. Я нагоню вас завтра. Советник Окассен, я прошу вас взять на себя труд проводить отряд сержанта до моста и заодно сверить счет.
   -- Да-да, конеч... -- Советник осекся, мелко закивал. -- Будет сделано, господин бургомистр. Не извольте беспокоиться. Всенепременно.
   Бургомистр махнул рукой, мальчишка-порученец подвел ему нервно гарцующего солового южака. Процокали по булыжникам подковы. Серж проводил взглядом красавца-всадника, подумал: умный. "Завтра догоню", ишь ты. Понятно, почему. Чтобы мост, если вдруг что, на советника свалить.
   О мосте у Каменного Рога Серж слышал. Давно, еще до монастыря и даже до того, как подался в бродяги-браконьеры. "Сверить счет"... Ай да бургомистр, неудивительно, что ему тесно здесь, с такими талантами да не в столице... Серж глянул на Анже: понял ли? Похоже, нет. Парня только тетка и занимает. Оно видно, сколько там было того добросердечия, до сих пор друг на друга волками глядят. Вот так, друг Анже, и узнаёшь о людях новое. Не думал я, что ты умеешь ненавидеть.
   Как видно, десяток Жано знал о возможном походе: стражники выстраивались во дворе, поправляли лямки мешков и скатки одеял. Солдат они напоминали не больше, чем давешняя пегая лошаденка -- бургомистрова южака, -- но сами явно думали иначе. Серж представил, каковы они будут верхом, да на рысях. Особенно вон тот щекастый бочонок, последний в шеренге. Переминается с ноги на ногу и не подозревает, что ему предстоит всю долгую дорогу до столицы веселить подконвойных.
   Вдова тем временем подошла к арестантам, оглядела племянника взглядом, каким склочные старухи одаривают слишком нарядных девушек. Улыбнулась:
   -- До чего ты докатился! Жаль, я не увижу, как тебя повесят, маленький мерзавец. Впрочем, -- улыбка вдовы сделалась приторно-сладкой, -- давно хотела поглядеть на столицу, а такой повод грех упускать.
   -- Крыса, -- процедил сквозь зубы Анже. -- Мерзкая, жадная...
   Договорить парню не дали. Сержант верным псом подскочил к обиженной вдове, пролаял:
   -- Придержи поганый язык, щенок!
   И с маху отвесил парню оплеуху.
   По счастью, Анже повалился на Сержа -- иначе, пожалуй, запросто мог проехаться затылком по камням. Но на этом везение закончилось. То ли здоровяк Жано и впрямь был неравнодушен к ювелировой вдове, то ли покрасоваться любил, но следующим ударом -- под дых -- он сломал парня пополам, а потом попросту схватил за шкирку и поставил на колени перед млеющей от счастья Элизой.
   -- Извиняйся, поганец.
   -- Ща, -- выплюнул Анже. -- Не дождется.
   Ох, дурак ты, дурак...
   Сержант вздернул Анже на ноги.
   -- Не будешь, значит?
   -- Прекратил бы, сержант, -- тихо произнес Серж, словно ненароком передвигаясь на линию удара и отпихивая Анже. -- Начальство не похвалит.
   Оказалось, могучее пузо не мешает сержанту бить быстро. Каменный кулак врезался Сержу в живот; и, пока бывший удалой браконьер хватал ртом воздух, ругательски себя ругая за утерянную сноровку, следующий удар настиг Анже.
   Вот только закричал почему-то Жано. Да как закричал! Истошный вопль разнесся над Каменным Рогом, отразился эхом от склонов... а миг спустя в уши ввинтился пронзительный бабский визг.
   Серж, все еще пытаясь вдохнуть, поднял голову -- и осел на землю, отчаянно жалея, что не в силах смеяться. Жано тряс обожженной рукой и орал, Элиза пятилась к воротам и визжала, солдаты, не таясь, зажимали ладонями уши. Бедняга Анже лежал на земле, кровь из разбитого носа заливала лицо, а по его груди, колесом выгнув спину, задрав голову и растопырив гребень, топталась ослепительно белая, стреляющая фиолетовыми искрами саламандра. Длинный хвост стегал по бокам, словно у разъяренной кошки, из оскаленной пасти выстреливал и прятался длинный язычок. Дураков нет подходить!
   Серж подполз к другу.
   -- А-анже? Цел?
   Парень тщился приподнять голову, стонал.
   -- Лежи, не шевелись. Кому надо, тот пусть и поднимает, -- Серж оглянулся на солдат: те предусмотрительно отступили к самой стене казармы, причем ухитрились даже не слишком нарушить строй. Советник успел исчезнуть, визг Элизы слышался уже из-за ворот, издали -- квартала три, пожалуй, пробежала вдовушка.
   Жано наконец-то сообразил сунуть пострадавший кулак в конскую поилку. Зрелище, однако: одной рукой вцепился в край колоды, другой болтает в воде, сам белый, из глаз слезы льют -- и костерит на все лады ювелирова щенка, Нечистого, гномью тварь, снова щенка поганого и растяп, не схвативших его на мосту...
   Анже сглотнул, неловко повернулся набок. Саламандра растянулась на нем, словно кошка на заборе, свесила хвост.
   -- Серж, -- прохрипел, -- что с носом у меня?
   -- Вдребезги, -- доложил Серж. -- Ртом дыши.
   Поглядел, как белеет та часть лица Анже, что не залита кровью, добавил:
   -- Считай, повезло. Теперь тебя по морде хорошо приложить -- сразу сомлеешь, а бесчувственного лупить интереса нет. Оно полезно, друг Анже.
   -- Утешил, -- пробормотал парень, -- спасибо.
   -- Голова как?
   -- Больно.
   -- Не шевели. По уму, тебе отлежаться надо, да кто ж даст.
   Впрочем, какое-то время арестантов не тревожили. Было не до них: исчезнувший советник, оказалось, не просто так сбежал, а за лекарем, и теперь, видно, счел достаточно безопасным позаботиться о раненом -- а заодно и о собственной репутации. Пока длилась суета вокруг пострадавшего от коронных преступников сержанта, пока лекарь замазывал ему обожженные пальцы вонючим бальзамом, бинтовал, объяснял, как лечить в дороге, пока сержант заливал боль крепленым вином, а советник рассуждал о несомненном коварстве врагов короны, в голове у Анже малость прояснилось. Не настолько, чтоб суметь встать, но вполне достаточно для вопроса:
   -- А где эта змеюка?
   -- Оно тебе надо? -- хмыкнул Серж. -- Вот уж нашел о ком беспокоиться.
   -- Серж, я...
   -- Да понимаю. Можешь гордиться, она удрала от твоей зверушки с таким визгом, что слышал весь город. Представляю, чего теперь наплетет.
   -- Не представляешь, -- скривился Анже. -- Ладно, что уж теперь... глупо было надеяться... О-о-о, нет!
   Серж оглянулся на цокот копыт -- одновременно с возгласом Анже. Ну да, чего и следовало ожидать: на шум и кутерьму вернулся бургомистр.
   Подъехал прямиком к Анже: не то сам понял, что произошло, не то по дороге доложили. Смерил окровавленного парня презрительным взглядом. И то сказать, вид жалкий; впрочем, для коронного преступника самое то.
   -- Эй, ты, -- процедил через губу, высокомерно, -- убери эту тварь сам, если не хочешь, чтобы тебе помогли.
   Саламандра вскочила, выгнула спину. Кончик хвоста стал нервно подергиваться.
   -- Хотел бы я поглядеть на того, кто ему поможет, -- усмехнулся Серж. Он так и сидел: по уму, перед бургомистром надо подняться на ноги и, может, даже поклониться, но старший из беглецов не видел особого смысла лебезить.
   -- Да хоть бы и я, -- насмешливо ответил бургомистр. -- Вот так хотя бы, -- и вытянул наглого арестанта хлыстом наотмашь. Не столько больно -- через куртку-то, -- сколько унизительно. -- Продолжать? Я тебя спрашиваю... Анже.
   -- Это же не собака, -- Анже проговорил невнятно из-за разбитого носа, но бургомистр нахмурился, и Сержу достался еще один удар. -- Да поймите же вы, я с ней говорить не умею! -- захлебнулся словами Анже. -- Ваш сержант сам ее раздразнил!
   -- Он раздразнил, -- бургомистр, видно, приноровился понимать, -- а ты успокоишь. И если эта тварь еще раз повредит хоть одному моему человеку, хоть вот на столько...
   Вот уж чего не будет, того не будет, подумал Серж. Достаточно посмотреть на перепуганных горе-вояк -- ни один из них не рискнет и пальцем прикоснуться к парню, которого защищает "гномья тварь".
   -- Я считаю до трех. -- Бургомистр поигрывал хлыстом, переводил взгляд с Анже на Сержа, с Сержа на саламандру. -- Раз. -- В глазах парня росло отчаяние: он ведь не врал, он и в самом деле не умел приказывать живому огненному чуду, что свалилось на него гномьей милостью. -- Два. А ты встань и рожу не прячь, я хочу видеть, куда бить буду.
   Серж поднялся на ноги, сделал шаг к бургомистру. Подумал: недолго же продержались монастырские привычки. Вот я и вспомнил, как ненавидеть... и каково -- ненавидя, не иметь права на удар...
   -- Не так. -- Бургомистр подал коня чуток назад, указал кончиком хлыста: -- Сюда стань. Чтоб дружку твоему как следует видно было.
   Саламандра ткнулась мордочкой Анже в щеку -- и нырнула на привычное место, хозяину за пазуху. Как ты это сделал, рвался на язык вопрос, но Серж молчал. Успеет еще спросить. Если повезет поговорить без чужих ушей.
   -- Великолепно. -- Бургомистр ничуть не удивился. -- Там пусть и сидит. Высунется -- пеняй на себя. Сержант, стройте людей и вперед. Достаточно уже задержались.
   Анже пришлось поднимать. Под взглядом бургомистра солдаты храбрились. Среди них даже нашелся отчаянный, что вызвался всю дорогу до моста придерживать парня за локоть. Впрочем, постепенно ноги Анже перестали заплетаться. Да и идти, по счастью, под горку. Улица сбегала к реке, у Каменного Рога почти спокойной, и Серж воочию увидел мост, о котором столько слышал. Могучие каменные устои, хлипкие жердяные перильца, дощатый настил. Сторожку. Темную доску на стене, исчерканную в три ряда меловыми палочками: тот самый счет. Серж тянул голову, но отсюда не разглядеть, не сосчитать. Покосился на Анже. У парня глаза были мутные, так и норовили разъехаться вкось: крепко о камни приложился. Но видно: соображает. Глядит на мост, губу прикусив.
   Сержант ощупал взглядом арестантов, как повар -- подросших для супа цыплят. Ухмыльнулся злорадно. Был охранник, поморщился Серж, стал -- личный враг. Такие дела быстро делаются. Веселенькая ждет их дорога до столицы. Если ждет, конечно.
   Советник отошел к смотрителю моста, о чем-то спросил. Вернулся, сообщил:
   -- Первый.
   Жано пригладил реденькие рыжие усы. Ткнул толстым пальцем в Анже, впрочем, не приближаясь слишком близко:
   -- Пошел!
   Анже вздрогнул.
   -- Давай-давай, -- прикрикнул сержант. -- Иди сам, сопля, пока подгонять не начали!
   Вокруг захохотали.
   Серж дернулся вперед, ощутил на плечах цепкую солдатскую хватку.
   -- Не торопись, -- в самое ухо рыкнул Жано, -- не то всю дорогу торопить стану, пешедралом за конем побежишь, прыткий.
   Анже ступил на мост, как на тонкий лед весной.
   -- Ща обделается, -- отозвались из толпы зевак -- и когда собраться успели, стервятники?!
   -- Коленки небось дрожат, а?
   Серж стиснул кулаки -- так, что ногти впились в ладони. Ну не насмерть же, не может такого быть, чтоб насмерть, бургомистру мы нужны живыми... А нужны ли? Может, Капитул только и хотел, что рты свидетелям заткнуть?
   Да если и так, не будут же светлые отцы трезвонить об этом на весь Полуостров! Оно им надо?! Нет, просто бургомистр лишний раз показывает горожанам свою заботу об их драгоценном здоровье. На то и чужаки Каменному Рогу. Не в первый раз.
   Анже оглянулся, нашел глазами друга. Уголок рта дернулся -- словно улыбнуться хотел, да не вышло. Повернулся и пошел вперед: быстро, но не слишком, уверенно -- и откуда силы взялись?! -- припечатывая босыми пятками деревянный настил моста, который далеко от этих мест знали по имени: Злой.
   Он упал, немного не дойдя до середины. Со стороны казалось -- просто споткнулся. Попытался извернуться, и упал не на лицо -- на бок. На вывернутую за спину руку.
   Попытался встать, снова упал. Толпа выла, ревела, свистела и улюлюкала.
   Сержант ухмыльнулся в рыжие усы, скомандовал:
   -- Вперед. Да не забудьте прихватить поганца. -- Оглядел поникших вояк и ткнул пальцем: -- Рич, Нико, с вас спрошу.
   Десяток мнящих себя бравыми солдатами горожан промаршировал по мосту, двое названных осторожно подхватили под руки Анже -- и вот тут парень заорал. Рука, похолодел Серж, руку сломал. Но тут же отлегло от сердца: хоть живой. Могло быть хуже... Сквозь буйный гогот веселящейся толпы он едва услышал, как сержант и советник обменялись прощальными словами.
   Жано ткнул Сержа в плечо:
   -- Пошел!
   -- Хоть бы руки развязал, -- возмутился арестант.
   -- На четвереньках ползти собрался? -- Жано счастливо оскалился. -- А что, давай! Ради такого представления -- развяжу.
   Серж плюнул рыжему сержанту под ноги и пошел вперед.
   -- А вот это я тебе припомню, -- долетело в спину.
   -- Кто бы сомневался, -- не оборачиваясь, бросил Серж. -- Много силы не надо -- связанного лупить. Справишься.
   По уму бы смолчать; но, молчи не молчи, все равно трепки не миновать: сержанту ведь надо как-то выбраться из той лужи, в которой сидит после конфуза с саламандрой. Анже он теперь трогать побоится, ну что ж, и то хлеб.
   Сержу повезло: он упал легко. Ссадил колени и локоть, только и всего. Мост получил свою жертву, следующие десять человек пройдут спокойно. А потом... Мелькнуло у Сержа опасение, что придется ему еще пару раз перейти с берега на берег, но, видно, бургомистр велел не терять времени. На берегу ушибленному, но бодрому арестанту развязали руки, сунули досочку и тряпку, подтолкнули к Анже:
   -- Перевяжи.
   Парень так и лежал, где бросили. Веревку на его руках разрезали, но трогать побоялись, и сломанная правая осталась за спиной, неестественно вывернутая. Левая безвольно упала -- что ж, если мальчишка без чувств, оно и к лучшему.
   Саламандра топталась рядом, то и дело тычась мордочкой Анже в лицо. Сейчас она переливалась тускло-лиловым и показалась Сержу растерянной.
   -- Хоть посадить его помогите, -- попросил Серж. Чуть было не добавил "не тряситесь, не тронет" -- но вовремя прикусил язык. Пусть трясутся. Им полезно.
   Жаль, вещи пропали. Кто, интересно, к рукам прибрал: кузнец, стража? А было ведь снадобье подходящее. Под злым взглядом десятника и опасливыми -- его солдат Серж подтащил друга к дереву, -- саламандра потрусила следом, оставляя в траве опаленные треугольнички следов, -- прислонил спиной к стволу. Выправил, как сумел, руку, примотал сначала к досочке, а после вместе с досочкой к телу привязал -- крепко, чтоб не дернулось. Потряс парня за плечи:
   -- Анже...
   Руки окатило волной тепла: саламандра юркнула на привычное место.
   -- Анже, очнись.
   -- Водой окатить, -- предложил кто-то за спиной.
   -- Ну да, -- возразил другой, -- а ну как жахнет?
   -- Так, заткнулись все, -- подал голос Жано. -- Сам очухается, не цаца кисельная. Рич, дуй за конями. Да построже там, пусть лучших отберут, заседлают и сюда пригнать помогут. А ты, прыткий, поди-ка сюда.
   Серж поднялся на ноги, обернулся. На широком лице Жано играла злорадная ухмылка. Пришла, значит, пора расплаты? Будем уважение подчиненных зарабатывать? И ведь знает, что не убегу.
   -- Давай-давай, -- сержант пошевелил широкими плечами, -- сам напросился.
   Подраться, что ли, пока руки развязаны? Хоть разок да получится вмазать по широкой сержантской ряхе. Оно тебе надо, окоротил навязчивое желание Серж. Все равно одолеют, вдесятером-то, и уж тогда отделают, мало не покажется. Стерпи. Пусть.
   -- Что притих? -- язвительно вопросил Жано. -- Обделался?
   Вояки подхалимски заржали. Серж коротко выдохнул и пошел к сержанту.
   Первый удар он все-таки отвел: слишком уж невыносимым оказалось стоять перед мерзавцем навытяжку, как провинившемуся новобранцу, и не сметь защищаться. Но сержант лишь бровью повел, и Сержу заломили руки за спину, стянули так, что пальцы враз онемели. Дальше и впрямь оставалось только терпеть да радоваться, что рыжая сволочь бережет правую. А сержант бил, подолгу выбирая цель: под дых, под ребра, давая отдышаться, всем своим видом показывая: торопиться некуда. Хоть и видно, что с левой ему не очень-то ловко -- связанному и того хватает. Спасибо, лицо не трогает, только раз в челюсть и заехал, -- не иначе, с бургомистром объясняться не хочешь, зло думал Серж.
   -- Ну что, наелся? -- скалился сержант. Рыжая прядь прилипла ко лбу, и видно было, что сам он доволен так, как бывает доволен лишь на совесть поработавший человек. -- Готов милости просить?
   -- Иди ты со своей милостью, -- поморщился Серж.
   -- Куда? -- Жано, ухмыльнувшись, размял пальцы.
   -- А хоть к Нечистому в задницу.
   -- Как хочешь. -- И сержант, зло прищурясь, ударил наглого арестанта ниже пояса. Серж, мыча от боли, упал на колени. Солдаты загоготали.
   -- Может, с тебя штаны стянуть да выпороть? -- мечтательно предложил сержант.
   -- Валяй, -- выдавил Серж. -- Хоть всю шкуру спусти. Только столичным сам объяснять будешь, почему в целости не довез. Они там, знаешь ли, делиться не любят.
   -- А и верно, -- осенило сержанта. -- Шкура твоя там нужнее будет, палачам на радость. Ладно, прыткий, гуляй пока. Нико, развяжи его, пусть дружку поможет на коня взобраться.
   Серж обернулся. Оказалось, спас его Рич: кони поданы, пора в путь, теперь сержанту просто некогда учить строптивого арестанта.
   Что ж, осталось надеяться, что на дневке продолжить не захочет. Серж потряс руками, запястья огнем горели, вернувшаяся кровь колола пальцы сотнями иголок. А ведь еще немного, запоздало испугался Серж, и рукам бы хана. Тер пальцы, думал: случайно совпало, или рыжий умней, чем кажется, и точно рассчитал? Ладно, дорога покажет. Поймал понукающий взгляд, подсадил Анже на смирную низкорослую кобылу, хмуро посмотрел, как тому привязывают ноги к стременам -- верный путь убиться, случись что с лошадью. Парень малость очухался, но не будь в нем чужих навыков, свалился бы точно. Свободная рука пошарила в поисках поводьев, не нашла -- повод привязан к седлу солдата, -- бессильно упала.
   -- Анже, ты как? Ехать сможешь?
   -- Угу.
   И ответил, как во сне. Ладно, все равно ничего не сделаешь. Серж влез на предназначенного ему гнедого, его ноги также привязали, надежда на свободные руки тоже не оправдалась -- но, благо, хоть связали не так уж туго. Мало же мне теперь нужно для счастья, с грустной усмешкой подумал Серж. Здоровяк Жано пришпорил могучего бурого жеребца, отряд вытянулся следом. Вот и кончился путь на юг. Вот и кончилась свобода...
   4. Гномья помощь
   Слева ревела река, зажатая крутыми стенами ущелья. Справа становился все круче склон горы, все чаще разбивали зелень скальные проплешины. Отряд выстроился в цепочку, кони шли неторопливым шагом. Анже иногда мелькал за тощей спиной Нико, и Серж думал: а ведь я, пожалуй, свалился бы уже. Крепкий парень, хоть и выглядит хлюпиком.
   У Сержа до сих пор тупо ныла челюсть, и глодало острое желание подраться с Жано один на один, на равных. Ну не дурак? О том ли сейчас мечтать!
   Монотонный гул реки, размеренная поступь коня, неторопливо плывущие мимо зеленые и желтовато-серые пятна... Клонило в сон, да почему бы и не подремать, пока от тебя ничего не зависит? Все лучше, чем, устав за день от бесплодных мыслей, тратить на сон ту, может, единственную ночь, когда еще можно будет сбежать и найти помощь.
   Сержу казалось, он и впрямь задремал -- вот только снился ему кошмар из тех, после которых вскакиваешь в холодном поту и до утра глушишь вино, боясь даже близко подойти к постели. Ведь не может такого быть, чтоб наяву -- летящие с неба глыбы, отчаянное ржание, крики ужаса? Конь, которого вместе с седоком угловатый серый валун сносит вниз, в жадно ревущую реку... широкая полоса свежей крови на боку другого валуна, перегородившего тропу аккурат перед мордой его гнедого... а сам гнедой -- стоит себе, хоть бы вздрогнул! Не может так, чтоб вокруг каменное буйство, а ты посреди него, в самом сердце, -- и как заговоренный? Чтобы выросла вокруг стена обвала, закрыла небо, а ты, целый и невредимый, остался на пятачке свободного пространства? Чтобы поплыло вдруг все перед глазами знойным маревом, и твой гнедой побрел сквозь камни, опустив голову, и ты понял, что вокруг тебя -- только тьма, что ты даже не дышишь -- но и не задыхаешься, ровно до тех самых пор не задыхаешься, пока застивший глаза мрак не остается позади, а перед тобой снова -- река слева, гора справа, впереди Анже, обнявший свободной рукой шею кобылы, и только конвоя -- нет. А есть -- сидящий на земле Жано, весь запорошенный белесой каменной пылью, да незнакомый вроде бы гном, что как раз сейчас разглядывает веревки на твоих ногах.
   Взмах ножа. Гном поднырнул под брюхо гнедого, Серж перевел влево ошалелый взгляд. Еще взмах.
   -- Сможешь без рук слезть?
   Сон или нет? Выдернуть ноги из стремян, навалиться животом на гнедого, соскользнуть на землю. Больно. Нет, не сон. Твердые пальцы на твоем запястье, холод стали. Руки свободны. Багровые и синюшные полосы -- от веревок. Точно не сон.
   -- Как... -- прошептал Серж.
   -- Очень просто, -- буркнул гном. Острый взгляд пронизывал насквозь, глаза гнома отливали неяркой рыжиной, на круглом носу торчала коричневая бородавка. Нет, такое не привидится! -- Встань, человек, и помоги мне.
   Серж ухватился за протянутую ему широкую ладонь, гном без видимого труда вздернул человека на ноги. Ноги, правда, подкосились, но ты ж не цаца кисельная, а, Серж? До Анже хотя бы сможешь дойти.
   Гном разрезал веревки на ногах парня, Серж примерился, как бы ловчее стащить его с седла, но Анже спрыгнул на землю сам. Растерянно ощупал Сержа:
   -- Живой?!
   -- Вроде да.
   Парень всхлипнул... и вдруг обнял старшего спутника, неловко, одной рукой. Повторил:
   -- Живой... А я уж думал: всё... думал, может, и к лучшему, что так...
   -- Ничего, -- улыбнулся Серж, -- побегаем еще.
   Саламандра высунула наружу любопытную мордашку, спрыгнула на землю. Потерлась ласковым котенком о ноги гнома. Тот с неожиданной нежностью улыбнулся, почесал зверька у основания гребня. Глянул на Анже одобрительно, сообщил:
   -- Ей хорошо с тобой.
   Спасение укладывалось в голове медленно, неповоротливо: очень уж непохоже оно на правду, на то, что может случиться под этим небом, на этой земле.
   Анже оглянулся на каменную осыпь позади.
   -- Мы ведь были там, верно? Там, внутри?! Я же... я видел...
   -- Обычно мы не вмешиваемся, -- пояснил гном. Бородавка на носу смешно шевелилась, будто помогала хозяину принюхиваться. Вот только слова подземельного жителя были совсем не смешны. -- Но иногда оставить дела людские идти своим чередом было бы непоправимой глупостью.
   Анже побелел -- хотя, казалось бы, куда уж больше.
   -- Но как же?.. Люди же... Они ведь не виноваты!
   "Не виноваты"... Забыл, как тебя по мосту гнали? Серж невольно представил, что осталось от парней, весело гоготавших, когда один пленник шел по мосту, каждый миг готовый расшибиться насмерть, когда Жано почем зря лупил другого... появилась перед глазами полоса крови на сером боку валуна, и бывший браконьер с трудом подавил рвотный позыв. Сказать бы: "Поделом!" -- да язык не повернется. Какими б они ни были, но такая смерть...
   -- Извини, Анже, -- равнодушно ответил гном, -- но нам нет резона без разбору щадить людские жизни. Не сейчас. Слишком многое под угрозой, и не только для Подземелья.
   -- Их смерть на мне, -- прошептал Анже. -- Если бы я тогда согласился отпустить коней...
   Гном пристально посмотрел человеку в лицо. Покачал тяжелой головой:
   -- Э-э-э, нет. На тебе куда больше, Анже. Да, верно: за ваши две жизни заплачено десятью смертями. Однако эти десятеро жили бессмысленно, а вы двое держите в руках своих судьбу Таргалы и Подземелья. От вас зависит, мир между нами будет или война. И мало кто знает лучше вас, что может принести Таргале война с Подземельем.
   -- Но почему -- война?! -- Сержу показалось: слух обманул его. Как могло такое быть?! -- Послушайте, мы ведь с самых Смутных Времен жили в мире и без обид, мы уже не можем друг без друга, ни люди без вас, ни вы без людей, какая война, вы что?!
   -- Именно потому, что мы уже не можем без людей, -- хмуро ответил гном. -- Мы переплелись с вами, срослись так, что не разодрать без крови. А здесь, наверху, есть те, кто хочет разодрать. Очень хочет.
   -- Кто?
   -- Это вы должны узнать, -- сказал гном. -- Вам ближе, вы понимаете жизнь наверху. Мы только видим, что люди стали бояться, что уходит доверие. И Каменный Оракул предвещает беду.
   Серж невольно вздрогнул. Слишком хорошо помнил он взгляд Каменного Оракула. Произнес поспешно:
   -- Если вы правы... если нам и в самом деле грозит война... Свет Господень, да если хоть что-то от нас зависит, мы все сделаем! Верно, Анже?
   -- Что ж, -- прошептал Анже, -- раз так, пусть. Да, Серж, конечно. Это не оправдание, но... но, может, получится искупить.
   -- И вот еще что. -- Гном повернулся к потрясенному до онемения сержанту. -- Эти люди под нашим покровительством. Если с ними что-нибудь случится по вине Каменного Рога -- с городом будет то же самое, что с вашим отрядом. Мы отпускаем тебя, чтобы ты передал это бургомистру. Понял?
   Жано икнул и мелко закивал. Взгляд сержанта блуждал по земле, отказываясь подниматься выше гномьих башмаков.
   -- Точно понял? Повтори.
   -- Если с этими двумя что-то случится по вине Каменного Рога, -- Жано запнулся, сглотнул, -- вы завалите город.
   -- Да. И не забудь передать.
   Жано встал, медленно провел рукой по волосам, стряхивая белесую пыль. Не стряхнулась -- или впрямь поседел? Сказал:
   -- У меня дети. Я передам.
   На бывших пленников он так и не взглянул.
   -- Вот и ладно, -- кивнул гном.

ПРЯМАЯ ДОРОГА НА ЮГ

   1. О тропах для всадников
   Ханджарский тракт отличался от других дорог королевства странным на первый взгляд сочетанием ухоженности и малолюдства. Уж казалось бы, если за дорогой следят, не жалея казны, так дорога та нужна -- а тут...
   Малолюдство объяснялось просто: Южная Миссия привлекала столичный люд куда меньше, чем та же Себаста или Готвянь. Купцы так и вовсе южным побережьем Золотого Полуострова пренебрегали -- а без купеческих обозов любой тракт захиреет. Ничего там, на юге, не было такого, чтобы заставить торгового человека, солидного и предусмотрительного, тратить время на долгий путь, вкладывать деньги, нанимать охрану...
   Единственный товар, которым славился юг, -- горячие кони с примесью благородной ханджарской крови -- интересовал по большей части военных и аристократов, а те и другие предпочитали проехаться самолично по заводчикам и выбрать на месте. Потому встретить южака на конском рынке -- случай не только редкий, но и подозрительный. Бывало, конечно, что какой беспутный гвардеец проиграется в дым -- и поведет сбывать парадного коня за полцены. Или, скажем, дамочка с претензиями решится купить жеребчика-южака, да не сладит -- а куда его, как не к барышникам? Но куда чаще на конские рынки попадали южаки запаленные или надорванные, так что знающие лошадники ехали на побережье сами. Но много ли их, знающих и достаточно богатых? Не настолько, чтобы оживить пустой тракт.
   А продуктовые караваны шли в столицу с севера и востока, за рыбой и прочими морскими деликатесами гоняли обозы в Себасту, туда же приходили корабли негоциантов с заморским товаром -- вот и получалось, что проложен был Ханджарский тракт едва ли не красы ради. Дорога гладкая, не то что карету, телегу не тряхнет лишний раз, постоялые дворы через каждые полперегона, а проезжих -- пес наплакал.
   Вот только нынешний король не тратил казенные деньги на пустую красу, и не просто так объявил он Ханджарский тракт коронной дорогой. По давней традиции, именно Южная Миссия принимала посольские корабли. Именно этим трактом, неторопливо огибающим горы, ехали в столицу Золотого полуострова послы Империи, миссионеры Капитула, редкие официальные гости из вовсе дальних южных стран. Поэтому лес вдоль тракта постоянно расчищался -- во избежание разбойных нападений; по той же причине за трактирами и постоялыми дворами по Ханждарскому тракту надзирали куда строже, чем на других дорогах королевства.
   Впрочем, начало тракта жило очень даже неплохо благодаря торговле с Подземельем. В двух днях пути от Корварены полотно дороги упиралось в горы, сворачивало и вилось вдоль отрогов, мимо гномьих поселений, плавилен и мастерских. Потому, кстати, начало пути в Южную Миссию прозывалось в народе "гномий тракт" -- а многие и не знали, что дней через десять пути горы сходят на нет, тракт сворачивает к побережью и бежит над обрывистым берегом Внутреннего моря к единственному южному порту Таргалы.
   Все это Барти рассказал Мариане еще по пути из монастыря в Корварену. Как и то, что по тракту, в обход гор, до Южной Миссии скакать две недели, меняя коней, -- но есть и короткий путь. Напрямик, через горы. Именно этой тропой скачут курьеры со срочной почтой и королевские вестники.
   -- Представь, -- объяснял Барти, -- хорошо бы выглядел наш король, поспей известие о приезде послов за час-другой до самого посольства. Прямой путь короче втрое, хоть и опаснее.
   -- Пресветлый говорил, дорог каждый день. Мы должны спешить.
   -- Да, Мариана. Потому я и рассказал тебе. Рискнем?
   -- Незачем было и спрашивать, сэр Барти. Разве промедление не покроет нас позором?
   Барти кивнул. Объяснять девчонке, что не всегда медлить постыдно, сейчас не ко времени. Да ведь и впрямь не тот случай, чтобы "поспешать, не торопясь".
   Этот короткий разговор имел по крайней мере два результата.
   Первый, в должной мере оцененный сэром Барти -- Мариана перестала оттачивать на нем свой острый язычок. И, что еще удивительней, не рвалась командовать. Оказалось, взбалмошная девица умеет думать о деле.
   Вторым же результатом стал спор, случившийся на закате через два дня после отъезда из столицы.
   Барти и Мариана свернули с тракта около двух часов пополудни. Узкая для телеги, но вполне пригодная для всадника тропа сначала вела вдоль галечной полосы пересохшего по летнему времени речного русла, но вскоре свернула вверх по склону.
   Здешний лес по большей части состоял из грабов и густого можжевельника. Под копыта коней раскормленными змеями лезли корявые, узловатые корни; ехать приходилось осторожно, шагом. То и дело к тропе подступал шиповник, и Мариана на ходу рвала недозрелые ягоды. Иногда отставала, увлекаясь. Поэтому, когда Барти остановил Храпа, решила, что ждет ее; и, чего доброго, начнет пенять за промедление.
   Но оказалось, что рыцарь задумчиво разглядывает лежащий на развилке, в шаге от начала левой тропки, валун. Точнее, знак, выведенный желтой охрой на его сером боку. Косой крест поверх примитивно нарисованной -- палка-палка-огуречек -- человеческой фигурки.
   -- Хода нет, -- перевел Барти, увидев рядом Мариану. Объяснил: -- Здесь поблизости начинается гномий путь сквозь горы, и я, по чести сказать, изрядно на него надеялся. Обычно гномы не возражают, когда королевские гонцы спрямляют путь по Подземелью.
   -- Но это, -- Мариана мотнула подбородком в сторону валуна, -- прямой запрет идти дальше, разве нет?
   -- Да, конечно. И все-таки, я думаю, имеет смысл попросить...
   -- Зачем?! Глупо лезть, Барти! Без причины такой знак не выставят. В конце концов, это их право -- не пускать в Подземелье людей. Поехали дальше, не будем терять времени.
   -- Мариана, мы можем выиграть четыре дня, а то и пять. Одной просьбой! Твоя гордость неуместна.
   -- Это не гордость, -- почти прошипела девушка. -- Не будьте ослом, благородный сэр. Если вам пошли навстречу раз, или два, или даже десять, не начинайте требовать силой того, что всегда получали по доброй воле.
   -- Что это, если не гордость? -- нахмурился Барти.
   -- Уважение, -- отрезала Мариана. -- Просто уважение к соседу. Тебе понравится, если в твой дом начнут вламываться без приглашения? Пусть даже те, кого раньше ты рад был видеть у себя?
   Голос девушки подозрительно дрогнул, и Барти остерегся спорить дальше. Просто тронул Храпа коленями и медленно двинулся к гномьему знаку.
   -- Хотя бы с коня сойди, -- бросила вслед Мариана.
   -- Вот тут ты, пожалуй, права. -- Рыцарь спешился.
   Мариана перехватила повод гнедого, сердито сказала:
   -- Безо всякого "пожалуй", Барти! И не только тут.
   Но у самой мелькнула нечаянная мысль: а вдруг? Тогда они и впрямь выгадают драгоценное время; да и от подстерегающих в горах опасностей подземная тропа убережет.
   И тут земля под сапогами рыцаря беззвучно вздыбилась, пошла волной, разлетелась фонтаном. Дробно простучали по ближним деревьям мелкие галечки. Шарахнулась в испуге Пенка; Мариане попал в глаза песок, девушка с трудом удержала кобылу; а когда проморгалась, увидела: Барти встал с земли в шаге от нее, ощупал свежую ссадину на лбу, отряхнулся...
   Поморщился:
   -- Ну что ж, ты была права. Едем поверху. Чуть дальше, как я помню, есть удобная полянка для ночлега.
   Мариана сдержала ядовитое замечание, что так и рвалось на язык. К чему? Да, она оказалась права, но ведь Барти хотел как лучше; а что не вышло -- так не его в том вина.
   Эта ночь стала первой, что они провели под открытым небом. По счастью, погода стояла теплая и сухая, а в сумке рыцаря ждали своего часа припасенные в последнем трактире свежий хлеб и копченый окорок. И все же Мариане было не по себе.
   -- Дежурить не обязательно, -- сказал Барти, расседлав и стреножив коней. -- Здесь еще можно полагаться на амулеты.
   -- Не очень я доверяю всем этим чародейным штучкам, -- буркнула девушка.
   -- Тогда доверься мне, -- усмехнулся Барти. -- Не первый год по Таргале мотаюсь. Вот завтра, Мариана, придется нам делить ночь на вахты. Кстати, ручей там, -- он махнул рукой в сторону зарослей орешника. -- Котелок найдешь?
   Пока девушка бегала к ручью, рыцарь обошел поляну кругом, выкладывая охранительный круг. Повязал отпугивающий всякое зверье амулет на низкую ветку дерева, под которым свалили вещи и сбрую. Такими же, но послабее, только от хищников, перевязал по пряди в гривах Пенки и Храпа. В светлой гриве кобылы белый шнурок затерялся, лишь подмигивали в свете костра крошечные гранаты на его концах. Предложить, что ль, и твоей хозяйке такой же, подумал Барти. А то думай тут, то ли девчонка выкупаться решила, то ли ее уже медведь задрал.
   Но Мариана скоро вернулась, и впрямь посвежевшая, довольная. Пристроила над огнем котелок, сыпанула в воду пригоршню шиповника.
   Путники устроились поодаль от костра, так, чтобы окружающие их сумерки не казались непроглядным мраком. Мариана нарезала хлеб, Барти пластал мясо. Вечер стремительно перетекал в ночь, но еще быстрей наваливалась усталость.
   -- А в империи ты тоже бывал? -- спросила девушка, дожевав свою долю.
   -- Давно, -- ответил Барти.
   Мариана подождала немного, однако продолжать Барти не стал. Похоже, рыцарь не настроен вспоминать ту поездку... интересно, почему?
   Девушка хотела спросить; но вдруг зевнула, смутилась, прикрыла рот ладошкой и сказала:
   -- Будем спать, раз так. Надеюсь, сэр Барти, вы правы насчет охраны.
   -- Не тревожься, Мариана. -- Рыцарь подкинул в костер толстый сук, встал. Развернул торок, протянул девушке одеяло. -- Возьми, ночи здесь холодные.
   -- А ты?
   -- Сравни свой плащ и мой. Между нами, Мариана, ты не слишком умело собралась в дорогу.
   Что было, то и взяла, хотела сказать девушка, и вообще не твое это дело. Но в последний миг удержала злые слова. Расстелила у костра одеяло, укуталась в свой неподходящий для дороги плащ и закрыла глаза.
   Уже засыпая, она подтянула ноги к животу, свернулась в клубочек. Барти покачал головой: замерзнет ночью. Тихо подошел, укрыл девицу поверх ее плаща своим, толстым. Сел у костра. Подкинул в огонь несколько веток. И подумал вдруг: за что мне все это? Не за то ли, что в последние годы начал ценить привычные легкие пути, отвык искать приключений? Что, залечив раны, стал подергиваться жирком спокойной жизни?
   Что ж, если так -- поделом ему. Путешествие с Марианой в Ич-Тойвин обещало что угодно, кроме спокойной жизни. Но, Свет Господень, разве пристало рыцарю на расцвете жизни мечтать о покое?!
   2. Через горы
   Мариану разбудил запах мясной каши. Выспалась она на удивление хорошо, хоть и просыпалась ночью несколько раз: то сова кричала, то волки выли вдалеке, то чудились из-под земли глухие ритмичные удары. Зато не запомнились сны: только смутное ощущение, что всякий раз такое вот ночное пробуждение отодвигало в сторонку очередной кошмар. Сладко зевнув, девушка сходила к ручью и полезла в сумку за гребешком. Барти снял с огня котелок, сказал:
   -- Доброе утро, Мариана.
   -- Доброе. -- Девушка снова зевнула, едва успев прикрыть ладошкой рот. Расплела косу. Глотая слюнки -- надо же, обычно утром так есть не хочется; вот что значит спать на свежем воздухе после дня верхом, -- принялась раздирать спутанные пряди. Барти поглядывал искоса. Не выдержал, когда на голову Марианы упал солнечный луч, заставив волосы заискриться светлым золотом.
   -- И не жалко тебе их?! Так дерешь...
   -- Некогда с ними возиться, -- пропыхтела Мариана. -- Не дома.
   Закусила губу и замахала гребешком вовсе яростно.
   Барти хмыкнул. Попробовал кашу. Сказал:
   -- А ведь ты права: некогда. Иди ешь, пока совсем не остыло.
   -- Сейчас. -- Мариана, чуть наклонив голову, плела косу. Руки мелькали быстро, привычно; да ведь ее и дома не служанка причесывает, подумал Барти. Затянула невзрачной узкой тесьмой, больше похожей на шнурок, выдохнула: -- Уф-ф... Так, ну и где моя ложка?
   Поели быстро.
   -- Вот что, -- сказал Барти, заседлав гнедого, -- езжай-ка ты, Мариана, сегодня спереди. Заблудиться тут не заблудишься...
   -- Уж не боишься ли ты за меня, благородный сэр Барти?
   -- Даже если и боюсь, что толку? -- рыцарь ответил серьезно, не обратив внимания на ехидные нотки в голосе Марианы. -- На самом деле в голове и хвосте одинаково опасно. Просто я хочу, чтобы ты задавала темп. Храп выносливей твоей Пенки.
   -- Ну... ладно. -- Девушка не то чтобы до конца поверила, но что толку искать подвох? Угостила Пенку корочкой, села в седло. -- Трогаем, что ли.
   Солнце медленно ползло вверх. Впрочем, кроны старых грабов прикрывали тропу достаточно плотно, чтобы путников не донимала жара. Мариана пустила Пенку шагом, и Барти мысленно одобрил девушку: тропа шла все круче в гору, лезли из земли корни, то и дело приходилось отводить от лица ветки. Рыцарь придержал гнедого, увеличивая разрыв, и достал самострел: здесь, вдали от жилья, может вывернуться навстречу кабан, выйти из орешника черный медведь или прыгнуть с ветки дикий кот. А отпугивающие хищников амулеты гораздо лучше действуют на стоянке, чем в пути. Конечно, он приврал неопытной девице: задний в паре худо-бедно прикрывает переднего.
   А ее, видит Господь, прикрывать надо! Девчонка совсем не умеет по опасным местам ездить; сразу видно, если и путешествовала раньше, то по трактам, да под надежным присмотром. Ей бы по сторонам смотреть, а она, вон, в сумке роется... еще, чего доброго, прихорашиваться начнет!
   Тут к дороге подступил густой орешник, и Мариана спешилась.
   -- Ты куда? -- оторопел Барти. Еще не хватало, как маленькой, "ореховую охоту" начать!
   -- В кустики, -- зло ответила девица. -- Или нельзя?
   -- Иди, -- махнул рукой рыцарь.
   Мариана исчезла надолго. То ли впрямь орехов решила нарвать, подумал Барти. Пойти поискать? А вдруг у девчонки живот прихватил, то-то сраму будет.
   -- Мариана!
   -- Сейчас, -- злым голосом откликнулась девушка. Похоже, решил Барти, и вправду каша впрок не пошла. Да, вот уж не было печали...
   Мариана вывалилась из кустов с таким сердитым лицом, что Барти предпочел обойтись без вопросов, советов и прочего сочувствия. Молча подождал, пока девушка влезет в седло и тронет Пенку, пристроился в трех корпусах сзади.
   А ведь неладно дело, подумал вскоре. Обычно Мариана чем злее, тем прямей спину держит и тверже расправляет плечи. Как сигнал: "Не тронь, хуже будет!"
   А сейчас хоть спина и прямая, но не так. То ли о седло опирается, то ли просто напряглась. В лицо бы глянуть...
   Рыцарь подогнал Храпа, окликнул:
   -- Мариана!
   Девушка обернулась:
   -- Что, сэр Барти?
   Хмурая. Брови сведены, и, кажется, не так давно кусала губы.
   -- Поглядывай, тут вскорости ручей должен быть. Коней напоим, да и воды набрать надо.
   Молча кивнула.
   Горда девица не по делу, покачал головой Барти. Такая помощи запросит, когда только умереть с ней рядом и останется. И ни малейшего понимания, что так только делу навредит и друзей подведет. А еще в королевские рыцари собралась, с эдаким характером... сейчас тебе!
   Ручей показался ближе к полудню.
   -- Привал, -- скомандовал Барти.
   Мариана сползла с седла с таким видом, будто нынче утром впервые села верхом. Да что с девчонкой?!
   В голову сэру Барти навязчиво лезла старая, мало кому известная по нынешним спокойным временам примета: что горы -- или, в другой версии, гномы -- могут не принять путника. Отторгнуть, обессилить, довести до срыва, отчаяния, умопомрачения -- да много чего еще. Заставить развернуться и уйти. Или бежать сломя голову, не глядя и не понимая: к дороге ли, в чащу глухую, а то и вовсе к пропасти. Причем не обязательно -- плохого человека. Просто того, кому, по их мнению, не место здесь. Говорят, случалось такое и с врагами Подземелья, и с теми, кого гномы хотели защитить от ждущей в горах опасности.
   Его не пустили на путь-под-горой. Может ли быть, что Мариану не хотят пускать на верхнюю тропу?
   -- Скажи, Мариана, -- осторожно спросил рыцарь, -- в Корварене, когда ты была у гномов...
   -- Ну?
   -- Ничего странного не произошло?
   -- Странного? -- Мариана приподняла брови в чуть наигранном удивлении. -- Что ты называешь странным, сэр Бартоломью?
   Ох, что-то было, уверился Барти. Но вслух сказал:
   -- Не знаю, Мариана. То, что заставило бы их следить за тобой. Или желать твоей погибели, -- добавил после короткой заминки. -- Может, ты видела что-то, не предназначенное для людей. Или...
   -- Не вижу причин для этого вопроса, сэр Бартоломью! Но, скажу честно, если бы и видела -- не сказала бы. И вы не вправе спрашивать о том, о чем меня просили молчать.
   -- Теперь -- не вправе, -- вздохнул Барти. -- Когда узнал, что тебя просили молчать. Но, Мариана... можешь ты мне ответить на другой вопрос?
   -- Какой?
   -- Ты с ними не ссорилась?
   -- С чего бы?! -- на этот раз Мариана удивилась искренне. -- Конечно, нет!
   -- Хорошо, -- пробормотал Барти. -- Хоть это хорошо.
   -- К чему вдруг такие вопросы, сэр рыцарь?
   -- Мы идем в горы, Мариана.
   Девушка презрительно хмыкнула.
   -- А я и не заметила! Еще что-нибудь спросите, благородный сэр?
   -- Да, -- решился Барти. -- Раз уж ты разрешила.
   -- Ну?
   -- Ты не заболела, Мариана?
   -- С чего ты взял?!
   Барти внимательно посмотрел девушке в лицо. Мариана опустила глаза, покраснела.
   -- Послушай, ближайшее жилье впереди -- Каменный Рог, и до него три дня через горы. Если ты в дороге свалишься...
   -- Не свалюсь! -- огрызнулась Мариана. -- Еще начни мне петь "сидела бы ты дома, вязала бы носки"!
   -- Глупо. -- Барти пожал плечами. -- У тебя поручение в Ич-Тойвин, и ты не исполнишь его, если в дороге сляжешь.
   Мариана вскочила, сжала кулаки.
   -- Я сказала, что не свалюсь! Хватит уже трястись надо мной со своей рыцарской заботой! Неженку нашел! Думаешь, раз девушка, то умеет только хныкать!
   -- И скандалить, -- кивнул Барти. Мариана запнулась, схватила ртом воздух... махнула рукой и села к Барти спиной. Ну что же, подумал рыцарь, по крайней мере, она не повернет назад. Бывает польза и от неумеренной гордости.
   А Мариана куталась в плащ и кляла насмешницу-судьбу. Конечно, рано или поздно это должно было случиться, но почему не через три дня, в Каменном Роге? Не через четыре или пять, в Южной Миссии? Почему сегодня?!
   Дома она пережидала женские дни за рукоделием или занималась несложными хлопотами по дому. И уж точно не садилась верхом и не тряслась целый день в седле! Что же удивляться тупой досадливой боли? Удивительней, что вовсе не скрючило пополам. Пройдет...
   Хотелось лечь, свернуться клубочком и не вставать до вечера. Хотя почему до вечера? -- лучше сразу до утра. Мариана хмыкнула, оглянулась на Барти: чем занят? Рыцарь осматривал копыта у Храпа. Сказал, заметив ее взгляд:
   -- Перековать пора. И твою тоже. Ты как, Мариана, горячего хочешь? Могу костер развести.
   -- Некогда, -- вздохнула девушка. -- Давай лучше вечером пораньше остановимся. Я кашу сварю...
  
   Кашу варил Барти. Мариана и так последний час держалась на одном упрямстве. Едва рыцарь скомандовал остановку, девушка сползла на землю, села, подтянув колени к подбородку, и замерла. На встревоженные вопросы отмахнулась:
   -- Оставь, ничего. Просто дай мне посидеть спокойно, ладно?
   Когда, отдышавшись, девица с сумкой в обнимку потащилась в кусты за ручьем, Барти проводил ее озадаченным взглядом. В голову ему пришло еще одно объяснение происходящего, куда более житейское; но, пожалуй, он бы предпочел первую версию...
   Вздохнув, рыцарь пошел вдоль окоема поляны: налаживать охрану на ночь.
   Ночь на вахты делить не стали. Мариана заикнулась было насчет дежурства, но рыцарь ожег ее таким свирепым взглядом, что девушка предпочла быстренько расстелить себе одеяло и накрыться с головой плащом. Правда, заснуть удалось не скоро. Глядела сквозь ресницы на темную мужскую фигуру у костра, вслушивалась в фырканье коней, стрекот цикад и писк летучих мышей. Постепенно расслаблялись сведенные болью мышцы, успокаивалось дыхание. "Завтра будет легче", -- подумала уже в полудреме.
   И ошиблась. Назавтра, уже через какой-то час езды, девушке хотелось одного: лечь и сдохнуть. Мало того, что снова всю ночь снились невнятные, но жуткие сны; мало, что после такой-то ночи нещадно слипаются глаза и так и тянет рухнуть лицом в Пенкину гриву, словно в подушку; мало, что крючит боль, а вокруг -- глухой лес; так еще и Пенка нервничает, так и норовит взбрыкнуть, поди удержи!
   Мариану все больше разбирала злая обида -- на себя, Барти, себастийских рыцарей, дурную кобылу и весь мир в придачу. Слезы застилали глаза, мешая следить за дорогой. Барти недолго делал вид, что ничего не замечает. Догнал Пенку, схватил под уздцы.
   -- Мариана, Нечистый тебя раздери, у меня полно всяких снадобий! Только скажи...
   -- Отстань! Ничего мне не надо!
   -- Да что ж ты дурью маешься, дурная ты девчонка, у нас разве есть время болеть?!
   Глаза у Барти припухли после бессонной ночи, и рыцарь показался Мариане похожим на большого сердитого кролика. Девушка хмыкнула: ну и сравнила! А как еще, подумала, если он даже когда сердится, все равно безнадежно добрый? Если хочется пригладить ему растрепанные волосы, поправить смятый воротник рубахи?
   -- Само пройдет, -- покраснев, выдавила Мариана. -- У тебя все равно нет...
   -- На! -- Барти порылся в сумке, достал флакон, зубами выдернул тугую пробку. -- Один глоток, Мариана.
   -- Это что?
   -- Да ничего такого, -- пожал плечами Барти. -- Просто боль уймет.
   Мариана колебалась всего несколько мгновений. Глотнула, скривилась. Барти взял из дрожащих рук флакон, закупорил, кинул в сумку. Попросил:
   -- Слезь-ка.
   -- Зачем?
   -- Свет Господень, можешь ты один раз просто меня послушать?!
   -- Ну... ладно.
   Рыцарь не стал ждать, пока спутница сползет на землю. Едва выдернула ноги из стремян, подхватил под мышки и перетащил к себе на седло -- боком, по-дамски. Мариана ойкнула.
   -- Сиди, -- буркнул рыцарь. -- Держись крепче. Поедем.
   Снадобье оказалось сильным: боль уже отступала, сменяясь тихим звоном не то в ушах, не то в затылке. Мариана закрыла глаза. Храп шел плавно, девушку покачивало мягко и ласково, сама собою подступила дрема.
   День прошел словно в тумане. Мариана то просыпалась, обнаруживая себя в кольце рук рыцаря, прильнувшей к его груди, то снова засыпала. Ей снились фырканье лошадей и звон амулетов на уздечках, и шум ветра в листве грабов.
   Очередное пробуждение застало девушку лежащей на земле, укутанной в одеяло, с мягкой сумкой под головой. Густые вечерние сумерки разбавлял костер. Пахло грибной похлебкой -- да не пустой, а щедро приправленной луковицами кудрявчика и листьями медвежьей лапы. Это ж надо: рыцарь! Не хуже доброй хозяйки... да ведь и не лень было собирать!
   Мариана села, огляделась. Возле костра стоит прикрытый лопухом котелок, Барти чистит Храпа. Стреноженная Пенка щиплет высокую траву на краю поляны. Благодать! Если не считать того, что еще почти светло, а остановились, верно, не меньше двух часов назад. Стоило ли время терять? Девушка недовольно поморщилась, нашла в горке поклажи свою сумку и побрела в кусты.
   -- Ешь, -- предложил Барти, когда она вернулась. -- Я подогрел.
   -- Спасибо, -- буркнула девушка. Ей было отчаянно неловко.
   -- Брось, -- отмахнулся Барти, словно прочитав ее мысли. -- Доедай и ложись, завтра рано разбужу.
   Мариана жадно проглотила похлебку -- надо признать, кухарить ее спутник умел, и весьма неплохо! -- укуталась в плащ и, едва закрыв глаза, провалилась в сон.
   Что же касается сэра Бартоломью, его ждала третья бессонная ночь, и сейчас он ругательски себя ругал за блажь не спать в предыдущие две. Хотя кто ж мог знать, что они пройдут спокойно... А теперь, когда гости пожалуют к их костру почти наверняка, у единственного годного к драке бойца дрожат руки и слипаются глаза. Нехорошо.
   Глотнуть бодрящего зелья? Нет, пожалуй, не стоит: одну ночь он еще продержится и так, нечего транжирить запас. Штука ладно бы дорогая, то полбеды, но не всякому заклинателю она удается, и в незнакомом месте покупать рискованно. Барти достал из сумки "глаз совы" и связку наговоренных болтов, отошел на дальний от костра край поляны, сел, прислонясь спиной к дереву, положил рядом самострел. Путников ждала ночь на самом опасном участке горной тропы, и загодя наведенная защита оградит от волков и прочих неразумных хищников, но не спасет от мрачников.
   Горные оборотни не ходят стаями, как степные, и не так умны. Но это совсем не значило, что они менее опасны или с ними легче справиться. Мрачники не нападают на поселения и многолюдные караваны, только и всего; но горе одинокому путнику, если он позабудет об осторожности вечером или ночью в горах.
   Барти слушал ночь. Стрекот цикад, тонкий писк летучих мышей, далекое тявканье лисицы. Шорох листвы. "Глаз совы" позволял видеть каждый листик, каждую травинку, но ночь все равно казалась рыцарю темной. Может, оттого, что звезды здесь куда ярче, чем на равнине?
   Затрещало полено в костре, рассыпалось искрами. Всхрапнул гнедой, тревожно фыркнула Пенка. Сгустилась за костром тень: вроде те же деревья, но размытые, словно черным облаком окутаны. Рыцарь неслышно взвел самострел. Вспомнилось вдруг: и в горах на севере, и на границе Таргалы и Двенадцати Земель горных оборотней называют кошмарниками. А мрачниками -- только здесь, на южном побережье. Из-за этого он как-то по молодости не понял предостережения местных и едва не погиб. Спас лесовавший неподалеку бортник...
   Мариана застонала во сне, забормотала что-то. Сейчас, понял Барти. Встал.
   И выстрелил точно в середину огибающей костер неразличимо-темной фигуры, смутно напоминающей человека на полусогнутых ногах с растопыренными руками.
   Наваждение рассеялось. Оборотень стал виден во всей красе: бурая с проседью шерсть, сутулая спина, длинные передние лапы с отливающими сталью когтями и короткие, кривые задние... ничего человеческого! Зверь взрыкнул, развернулся и пошел на рыцаря.
   Второй болт Барти всадил точно между глаз, в середину белой проточины на морде. Мрачник взревел, упал на четвереньки -- и пошел еще быстрее, слегка раскачиваясь и косолапя, вырывая когтями клочья травы.
   -- Живучая тварь, -- пробормотал Барти. Руки привычно заряжали самострел, а взгляд не мог оторваться от ниточки слюны, стекающей из уголка пасти хищника.
   Еще два выстрела -- в горящие желтым глаза. Чудовище захрипело. Барти отскочил в сторону; огромная лохматая туша, пробежав еще несколько шагов, рухнула туда, где он только что стоял. Загнутые когти пробороздили землю, выдирая траву и мелкие камушки.
   Барти достал длинный нож, примерился -- и вспорол оборотню яремную вену. Отпрыгнул, несколько раз воткнул клинок в землю, очищая. Обтер травой, тут же кинув ее в костер. Не приведи Господь, попадет на кожу кровь: не помогут никакие амулеты. Восточным соседям с тамошними вильчаками проще: степные оборотни с людьми хоть в дальнем, да родстве, даже если покусают, это чревато всего лишь лихорадкой. Неприятно, но излечимо. А горные...
   Тягучий, жалобно-вопросительный вой отвлек рыцаря от некстати одолевших раздумий.
   -- Это еще кто? -- пробормотал Барти. Мрачники охотятся поодиночке и не допускают сородичей на свою территорию. Разве только...
   Барти снова зарядил самострел. Руки позорно подрагивали; зато сна ни в одном глазу, благородный сэр, прозвучал в мыслях ехидный голос Марианы. Рыцарь криво усмехнулся и пошел вокруг поляны, вглядываясь в просветы между деревьями. Он искал еще одно пятно тьмы, непроглядной даже с "глазом совы" -- а нашел...
   Нашел звереныша. Недавнего сосунка, даже не сбросившего сероватый детский мех. Такие не умеют еще становиться тьмой в ночи, насылая на спящего кошмары, а на караульщика -- темный ужас. Но и такие уже опасны.
   Рыцарь поднял самострел. Звереныш посмотрел доверчиво, заскулил. Проковылял несколько шагов навстречу. На задних, в полный рост, он еще держался неуверенно. Но когти на передних уже отливали безжалостной сталью.
   Барти выстрелил в сердце. Малыш-оборотень совсем по-человечьи всхлипнул и опустился на четвереньки. Барти выстрелил снова -- в глаз. На мгновение испугался: показалось, рука дрогнула, и болт уйдет вскользь. Но нет, попал. Звереныш ткнулся мордой в траву и затих.
   Рыцарь обошел поляну еще раз, вглядываясь в ночь. Нужно было убедиться, что за деревьями не прячется третий гость. Кони прядали ушами, тревожно фыркали, чуя запах мертвых тварей. Вздохнув, Барти пошел искать сухостой: брать топливо от костра не хотелось, да и не хватило бы его, а ждать до утра показалось не слишком разумным решением.
  
   Мариана открыла глаза с противным ощущением измучившего кошмара. Вместо привычной утренней свежести на нее накатывал жар. Воняло паленой шерстью и горелым мясом. Девушка села, огляделась. На поляне полыхали два огромных костра: один поодаль, другой -- в каких-то десяти шагах от нее.
   -- Свет Господень... -- Мариана закашлялась, с трудом подавила рвотный позыв. -- Что это такое?!
   -- Мрачники, -- ответил Барти. -- Плохо горят, заразы. Замучился уже ветки подкидывать.
   -- Двое? -- удивилась Мариана. -- И ты один... двоих?! -- Тут девушка проснулась окончательно. Вскочила, шагнула к рыцарю. -- Цел?
   -- Цел, не бойся. Похоже, мамаша учила детеныша охотиться. Болты, жаль, пропали.
   -- Жизнь дороже. -- Мариана перевела дух. -- Спасибо, сэр Барти. Этой ночью вы меня спасли. И... мне, право, стыдно...
   -- Брось, -- отмахнулся рыцарь. -- В таком пути, как наш, глупо считать, кто кого сколько раз спасал. У тебя еще будет случай ответить тем же.
   Мариана покачала головой. Полезла в сумку, достала флакон из белой глины -- пузатый, с притертой крышкой.
   -- Возьми, Барти. Здесь гномий огонь, с десяток зерен должно, наверное, быть.
   -- Ого, -- Барти удивленно присвистнул. -- Такое сокровище, и тратить на этих тварей.
   -- А что делать? Так они весь день гореть будут. И смердеть. -- Мариана сглотнула и, обежав костер по широкой дуге, со всех ног понеслась к ручью. От вони девушку выворачивало наизнанку.
   Умывалась неторопливо: возвращаться на поляну не хотелось. Вертелась в голове последняя фраза Барти, его удивленный голос. "Сокровище"... Истинная ценность гномьего огня никогда Мариану не интересовала. Но она помнила те слова, что сказал отец, вложив ей в руку этот самый флакон. "Помни, Мари, никто не должен знать. Эти зернышки дороже серебра и опасней стали, и многие, кому ты веришь, как себе, захотели бы отнять их у тебя вместе с жизнью. Одно такое зерно, дочка, может решить судьбу королевства. Храни их в тайне, как хранил я, до крайнего случая".
   Судьбу королевства... да разве не ее решает их путь? И пусть сразу два драгоценных зерна потрачены почти впустую -- зато не пришлось провести день, подкидывая дрова в вонючий костер. К тому же Мариана никогда не понимала тех, кто, имея драгоценности, прячет их под замком до невесть какого случая. Правда, у нее драгоценностей отродясь не водилось: в Белых Холмах жили хоть и не бедно, но без особых излишеств.
   А тайна... Почему-то сэру Бартоломью она верила. Непрошеному свидетелю, навязанному спутнику, одному из тех, кто жестоко над ней посмеялся -- верила. "Дура девка", сказал бы отец. И, наверное, усмехнулся бы в усы -- примерно как, как усмехается Барти.
   Между тем рыцарь, проводив взглядом спутницу, перевел задумчивый взгляд на оставленный ею флакон. Десять зерен гномьего огня, да еще и в сосуде из белой, устойчивой к чарам глины -- на самом деле сокровище. Знай он, что девица вышла из Подземелья с таким подарком, не стал бы подозревать гномов в злом умысле против нее. Видно, и в самом деле под горами происходит что-то такое, чему не должно быть свидетелей из числа людей, иначе их, конечно, пустили бы пройти по короткому и безопасному пути. Свет Господень, Орден всегда жил в дружбе с Подземельем, но гномьего огня хорошо если с пяток зерен найдется на все отряды Таргалы, вместе взятые! Подземельные не продают его. Говорят, не та магия, чтоб можно было выменивать на деньги; но сам Барти уверен: гномы просто боятся, что огненные зерна попадут не в те руки. А с другой стороны, какие руки "те", когда речь идет об оружии настолько страшной силы?! Да этого десятка зерен хватит выиграть войну, если применить их толково! Да за этот флакон, если покупателя поискать с умом, можно не знать горя до конца жизни... или быть убитым, осадил сам себя Барти. За меньшие сокровища убивали. Разве что королю предложить, но и с королем, пожалуй, может обернуться всяко.
   Рыцарь в сердцах помянул Нечистого и вытряхнул на ладонь зерно. Нестерпимо яркая искра просвечивала сквозь темную оболочку, рвалась на волю. Понимает ли Мариана истинную цену этого зернышка?
   Сэр Барти бросил зерно в огонь и поспешно отступил на край поляны. Сощурился, пытаясь разглядеть искру среди огня...
   Несколько мгновений ничего не происходило. Потом в костре затрещало: видно, лопнула оболочка зерна. Рыцарь отшатнулся, прикрыл глаза ладонью: пламя взревело, вспухло ослепительно-белым шаром, поднялось столбом. И опало. На месте костра осталось выжженное до камня черное пятно.
   Перед глазами Барти плавали фиолетовые пятна. Пришлось подождать, пока глаза снова привыкнут к разбавленному зеленью утреннему свету; кинув второе зерно в костер с детенышем, Барти отбежал подальше и сразу же отвернулся. Напомнил себе, унимая яростное сожаление: время дороже.
   -- Ну что? -- Мариана остановилась на краю поляны. -- Сжег? Поехали тогда. Позавтракаем где-нибудь в другом месте, ладно?
   -- Да, конечно. -- Барти тряхнул головой, прогоняя наваждение. Протянул спутнице гномий флакон. -- Спрячь. Ты как сегодня, лучше?
   Девушка улыбнулась:
   -- Почти хорошо. Правда, Барти, лучше. Спасибо.
   Рыцарь молча кивнул. Взгляд тянуло к сумке, в недрах которой скрылся пузатый флакон из белой глины. Совсем некстати вспомнилось, как сэр Огюст, первый его наставник в отряде, задумчиво катал по ладони такое же вот зерно -- перед тем, как пойти послом на "Ледяного Дракона". Хотя нет, не вполне такое... То было -- без запирающей жар оболочки, упрятанное в небольшой тонкостенный футляр: как раз в кулаке сжать. Сжать, вызвать в памяти слово-ключ... да, ты сгоришь первым -- но уж будь спокоен, вокруг тебя никто не спасется.
   Барти сглотнул. Где сэр Огюст раздобыл зерно "последнего довода", никто так и не узнал. Да и какая, прах его забери, разница? Не то важно, где взял, а то, на что истратил. Одна жизнь -- за весь город... и даже похоронить нечего. Вспух над стоящим на себастийском рейде вражеским фрегатом такой же вот огненный столб, покрыл зеленую воду белесый пепел, осел вместе с пеной на камнях под причалами... пепел -- все, что осталось.
   -- Нечистый меня раздери, -- пробормотал Барти. И пошел седлать коней.
   Место для привала нашли через час с небольшим: у излучины ручья, на пологой, сбегающей к воде полянке. За этот час Мариана убедилась, что сегодня и впрямь может почти спокойно сидеть в седле, а Барти худо-бедно выкинул из головы навязчивые мысли о гномах, их огненной магии, политических играх и непонятных человеку помыслах. Поэтому завтракали шумно, словно пытаясь крепче привязать заглянувшую ночью на огонек их костра невероятную удачу. Мариана выспросила у рыцаря все подробности ночной охоты, поахала, но, к облегчению Барти, снова благодарить не стала. Вместо этого рассказала, как лет шесть или семь тому назад в ее родных местах -- "не так уж далеко отсюда, сэр Барти" -- устроили облаву: мрачники в тот год расплодились так, что опасно стало даже выйти ночью на собственный двор.
   -- Я девчонкой была, а помню. -- Мариана поежилась. -- Мама всю ночь молилась, не переставая, нянюшка бегала от окна к окну, а меня просто забыли уложить в постель. В какую бы другую ночь не спать -- праздник, но тогда... мне страшно было, так страшно! Знаешь, сэр Барти, моя мама... она храбрая была, очень. Она выросла в городке на побережье, трусы там погибают первыми. Она вместо сказок на ночь мне рассказывала, как ее отец отбивал налеты пиратов, а они, мелюзга, подносили на стены болты и уводили вниз раненых. И видеть ее страх... это было так, будто небо вот-вот обрушится, или будто ночь останется навсегда. А утром, -- на лице девушки расцвела улыбка, -- утром вернулся отец, и был пир. Весь день. Они потеряли троих из двух десятков, это очень мало. И мрачники нас долго потом не тревожили.
   Барти покачал головой. Сам он вырос в местах куда более спокойных.
   -- У нас облавы разве что на волков устраивали. Часто, правда: чуть ли не каждый год. А вот был случай раз...
   И рыцарь пошел травить байку уже времен служения в отряде: о том, как они втроем с сэром Диком и еще одним парнем из себастийской городской стражи подрядились отследить вора, тягающего вино с таможенных складов. Дело казалось ясным, как весеннее небо...
   -- Ну сама посуди, Мариана, те склады охраняются ненамного хуже городской казны, никто посторонний туда не войдет, и дежурство наше выглядело так, будто управляющий хочет сказать хозяину: "Раз уж и такие сторожа не помогли, дело, знать, не обошлось без Нечистого". А потом...
   Мариана слушала, как потом обнаружился в стене склада тайный, чарами запечатанный ход, а чары те настроены были на жетоны городской стражи, к коей, собственно, относятся и таможенные охранники; и от смеха всхлипывала и складывалась пополам, и вытирала слезы; а Барти усмехался в усы и знай добавлял подробностей: как застигнутые с поличным таможенники поначалу взяли сторожей в кольцо, и быть бы хорошей драке -- втроем против десятка, да Дик, стервец, достал из-под плаща принесенный ради длинной ночи копченый окорок, подмигнул, сказанул цветисто и витиевато насчет воинской взаимопомощи и стаканчика за знакомство...
   -- Так на Нечистого и списали? -- восторгалась Мариана.
   -- А что ж, -- усмехался Барти, -- если байка готова, отчего не поддержать? Нечистому, чай, все равно. Мало ли на него списывается? Видишь ли, Мариана, пара бочонков взятого за пошлины вина -- не повод для ссоры с городской стражей. А то мы не знаем, куда уходит добрая половина тех пошлин!
   -- И то верно, -- сквозь смех фыркала девушка.
   На обед решили не останавливаться.
   -- Если поторопимся, -- объяснил Барти, -- так задолго до темноты будем у Каменного Рога. До моста не так уж долго, а там, если повезет, и отдохнем по-человечески. А нет... -- Барти нахмурился, -- если и нет, все равно под крышей заночуем. С этой стороны реки.
   Мариана не очень поняла, почему вопрос ночевки так уж зависит от везения, но уточнять не стала. Барти здесь не в первый раз, ему и флаг в руки. Гораздо больше девушку занимала проблема куда менее насущная: она вдруг подумала, что не всякий корабль приспособлен взять на борт коней, а из Южной Миссии отплывают суда в империю далеко не каждый день. Может, им все-таки стоило искать оказии в Себасте? Но, с другой стороны, оттуда до харджальского берега даже при хорошей погоде корабли идут на пару недель дольше, а ведь Ограничное море и штормами своими славится против Внутреннего.
   Часа в три пополудни выехали к реке. Бурный поток стискивало узкое ущелье, неглубокое, пожалуй, похожее больше на овраг; во всяком случае, спуститься по его склонам не составило бы труда. На том берегу, чуть поодаль, виднелись острые крыши городских домов, красные на зеленом фоне заросшего лесом горного склона.
   -- Каменный Рог, -- сказал Барти. -- Между нами, довольно-таки противный городишко. По чести говоря, если бы не кони, я б туда и заходить не стал.
   -- Как бы не стал? -- удивилась Мариана. -- Кажется, дорога ведет туда?
   -- Давай подъедем ближе, -- хмыкнул Барти. -- К мосту. Там объясню.
   3. Злой мост
   Мосточек, прямо сказать, был так себе. Худосочные бревнышки, обшитые доской и обрамленные жердяными перильцами. Казался он не то чтобы совсем уж ненадежным, но чрезмерно хлипким. И совсем уж странно смотрелись массивные, высокие, чуть ли не на века сработанные каменные устои. Будто они попали сюда по ошибке, из-под какого-нибудь совсем другого моста. Или же -- по ошибке притулился на них именно этот несерьезный мостик.
   У моста, не то чтобы на самом въезде, а чуток в стороне, стояла груженная корзинами телега. Из корзин разливался сладкий яблочный дух. У тележного колеса сидел дедок, рядом на травке развалился молодчик лет восемнадцати -- двадцати. Дедок смерил подъезжающих всадников оценивающим взглядом, пожевал темными губами; парень скосил в сторону дороги хитрющие глаза. Выражение простоватого лица его на короткий миг сделалось таким, что Мариана вздрогнула и невольно нашарила шпагу. Но тут молодчик снова уставился в облака, да так внимательно, будто там внятными знаками написана его собственная судьба.
   -- Чего это он? -- пробормотала Мариана.
   -- Ты на тех погляди, -- Барти махнул рукой в направлении другого берега.
   Там, тоже рядом с мостом, но в то же время чуть в сторонке, толпилось человек около двадцати. И все они, если не обманывали девушку глаза, смотрели сейчас на нее, Мариану, и на Барти.
   -- Ждут, -- хмуро сообщил рыцарь.
   -- Чего? -- У Марианы побежали вдоль хребта мурашки; девушка поежилась.
   -- Чтобы мы по мосту проехали. -- Барти вдруг осадил коня и выругался. Объяснил в ответ на удивленный взгляд Марианы: -- Здесь тропка была вдоль реки. Как раз вон там начиналась, видишь, где осыпь сошла.
   -- Да что нам с той тропки? -- нетерпеливо спросила девушка. -- Дорога -- вот она, разве отсюда нет пути к побережью?
   -- Есть. Но видно, Мариана, что ты не знаешь этих мест и не слыхала про Злой мост.
   -- Не слышала. -- Мариана пожала плечами. -- Ну и что с того?
   -- Этот мост, Мариана... Почему и как, люди уже не помнят, но на нем -- проклятие. Каждый одиннадцатый, проходя по нему, падает. Из этих упавших каждый одиннадцатый ломает руку или ногу. Да это бы еще ничего, но из этих невезучих каждый одиннадцатый убивается. Насмерть.
   -- Так они... -- Глаза Марианы зло сощурились, а рука теперь уже невозбранно потянулась к оружию. -- По мне, это тянет на коронную измену! Чинить препятствия курьерам короля...
   -- Господь с тобой, благородная Мариана! -- Барти положил ладонь на запястье девушки и мягко, но настойчиво отвел ее руку от шпаги. -- Они всего лишь люди. Они боятся за себя, что им сторонние путники? Да и у тебя на лбу не написано, коронный ты курьер или, к примеру, купеческий приказчик.
   -- Да какая разница, -- вспылила Мариана. -- Хоть бы и вовсе... Молча ждать, когда ничего не подозревающий человек убьется насмерть?!
   -- Они ведут счет, -- сообщил рыцарь. -- Чтобы, когда подходит срок, отправить через мост осужденного. Но...
   -- Но?
   -- Не всегда под рукой есть преступник.
   -- И тогда ждут проезжих? Но это же подло!
   -- Они всего лишь люди, Мариана. Ладно, -- рыцарь досадливо махнул рукой, -- давай поглядим поближе на этот завал. Не очень-то он похож на обычную осыпь.
   -- Сэр Барти!
   -- Что, Мариана?
   -- Недостойно благородного человека молча ждать, пока кто-то другой угодит в ловушку, и тем более попустительствовать...
   -- Достойнее угодить туда самим? -- хмыкнул Барти. -- Когда в твоих руках судьба Таргалы? Ты, Мариана, не о том сейчас думаешь.
   Девушка оглянулась на завал. Именно завал, не осыпь, тут Барти прав. Да над таким как еще потрудиться надо: груда неподъемных валунов упирается в обрывистый склон горы, а с другой стороны сползает в реку. Кое-где меж валунами уже пробилась трава, а значит -- пересыпали землей, для пущей прочности. Такой уж с места не сдвинешь...
   -- Самое поганое, -- зло сказал Барти, -- что пока об этом узнают в столице, пока пошлют сюда кого-нибудь для проверки, пока решат, что делать -- исправлять будет поздно. Скоро зарастет так, будто тропы здесь отродясь не бывало. А срыть часть горы нельзя без разрешения Подземелья. И не лень ведь кому-то было камни ворочать!
   -- А почему нельзя обойтись без моста? -- Мариана подъехала ближе к берегу. -- Река не кажется такой уж опасной. В разлив, конечно, лучше не соваться, но сейчас... -- Девушка уже сама поняла, что говорит явную глупость: по такой речке, неглубокой, каменистой и быстрой, ни лодку, ни паром не пустишь, да и кони запросто ноги переломают. Но смиряться с таким людоедом! Мариану аж зло взяло. -- Да снести этот мост к шелудивым псам, и дело с концом! И новый построить!
   Барти покачал головой:
   -- С проклятиями не так все просто. Никто не рискнет сносить проклятый мост. А вверх и вниз по течению склоны куда круче, да и река так опасна, что переправа грозит смертью. И другого моста не построить: сносит. Так говорят, Мариана. Может, врут; но кто захочет проверять на себе?
   -- Но ведь надо что-то делать! Как может рыцарь спокойно проехать мимо такого... такого... в общем, такого?! -- Мариана уставилась бешеным взглядом не то на мост, не то на людей у моста.
   -- Хорошо, -- решительно выдохнул Барти. -- Раз ты настаиваешь... в конце концов, бывали у меня переломы и раньше, ничего такого уж страшного. К непогоде ноют, и только. А если уж... Ну, тогда ты им устроишь, благородная Мариана, чтоб запомнили!
   Барти взял коня в шенкеля. Мариана ахнула:
   -- Барти, стой!
   -- Ты хотела сама? -- не оглядываясь, бросил рыцарь. -- Извини, но этого я тебе не позволю.
   -- Барти, не глупи! -- Мариана так отчаянно пришпорила Пенку, что кобыла скакнула вбок дикой козой; мелькнули ошалелые глаза вскочившего на ноги парня у телеги; девушка поравнялась с рыцарем, схватила за руку. -- Стой!
   Но Пенка и Храп уже ступили на мост. Рядом. Шаг в шаг. Барти шепотом ругнулся. Мариана вцепилась в его руку, как утопающий -- в брошенную с борта корабля веревку.
   -- Спокойно, -- процедил сквозь зубы рыцарь. -- Только спокойно.
   -- Ты чувствуешь? -- шепнула Мариана. Вокруг них душным облаком сгущалась угроза, но угроза не чистая, а с ноткой недоумения.
   -- Да, -- азартно выдохнул Барти. -- Он растерялся. Нас двое.
   "Вас двое, -- вкрадчивым шепотом в мыслях согласился проклятый мост, -- но мне нужен один. Кто?"
   "Я, -- так же мысленно ответил рыцарь; и Мариана услышала его ответ, и знала, что злой мост услышал тоже, -- пусть лучше я. Не она".
   "Ты", -- согласился злой мост.
   Бартов гнедой, всегда такой спокойный, да к тому же защищенный от чар амулетом, вдруг шарахнулся, встал на дыбы, замолотил копытами по воздуху. Глаза его налились кровью.
   -- Прыгай, -- заорала Мариана и сама выпрыгнула из седла. Ей показалось, что Храп сейчас завалится, ломая кости себе и седоку; но Барти соскочил, и конь тут же успокоился, только ушами стриг тревожно, и ноздри раздувались.
   Мариане показалось, что мост под ногами дрогнул. Барти взмахнул рукой, Мариана подхватила его под локоть:
   -- Держись! Выдумал еще, "меня"... нас ведь двое! Зачем ты облегчаешь ему жизнь, Барти?! Разве достойно рыцаря сдаваться без боя?
   Доски заскрипели, словно желая ответить -- и ответить недобро.
   -- Нет уж, -- оскалилась Мариана. -- Нас двое! Мы не дадим друг другу упасть.
   -- Пошли, -- пробормотал Барти. -- Осторожно. Он еще попробует.
   Мариана шлепнула Пенку по крупу:
   -- Беги вперед! Пошла, ну!
   Неуверенной рысью Пенка процокала по мосту к берегу. К нужному берегу. Храп, шумно фыркнув, потрусил следом.
   Рыцаря повело в сторону, он ругнулся сквозь зубы, припал на колено... встал... Мост, казалось, оживал под их ногами, цеплял ребрами досок, клонился то вправо, то влево. А глаза видели ничем не примечательный настил, перила, прозрачную воду внизу.
   -- А давай его подожжем, -- задумчиво предложила Мариана, выдергивая ногу из невидимой глазу щели. -- Соломки еще сверху накидаем, для верности. И дотла! Глядишь, новый на его месте построят. Повежливей!
   С громким хрустом отлетел край доски, подкинул девушку в воздух... Мариана явственно услышала судорожный вздох на берегу... а берег-то, значит, совсем уж близко! Барти, подпрыгнув и до крайности нелепо взмахнув руками, дернул девушку к себе; на том месте, куда она должна была бы упасть, щетинился острыми щепами свежий излом. Рыцарь пришел из прыжка на ноги, словно всю жизнь только тем и занимался, что удерживал равновесие на взбесившихся мостиках; Мариана подвернула ногу, едва не упала, но Барти удержал и ее. А в следующий миг вдруг дернул за руку так, что плечо едва не вывернулось из сустава -- и Мариана обнаружила себя на берегу.
   Девушка обессилено всхлипнула и села в дорожную пыль. Перед глазами толпились, толклись, качались ноги подбежавших зевак. За спиной трещало, заглушая возбужденные голоса над головой, не давая понять ни слова, отдаваясь тупой болью в голове. Чьи-то сильные руки подняли ее, голос Барти тихо сказал:
   -- Вот и еще раз, Мариана, ты исполнила свою клятву.
   -- Ты о чем? -- Мариана потерла лоб. Лечь бы сейчас и заснуть. Можно прямо здесь, на обочине.
   Барти развернул ее лицом к мосту. Вместо досок бревна настила покрывала груда щепок... на глазах распадалась в труху, и труху сносило ветром на воду... и расходились по воде, плыли вниз по течению кровавые полосы.
   -- Проклятие, понимаешь? -- объяснял Барти. -- Стоило кому-то его преодолеть -- и оно исчезло. Теперь это обычный мост. Обычный мост! Понимаешь, Мариана?
   -- Пожалуйста, Барти, говори потише. -- Мариана с трудом отвела взгляд от моста и от воды под мостом. -- У меня голова болит... раскалывается просто. Сил нет...
   -- Да, -- кивнул Барти. -- Это, видно, проклятие... у меня тоже. И какого пса меня туда понесло? Ведь как не в себе был.
   К путникам протиснулся румяный толстячок в добротном коричневом костюме, поклонился, прижимая к животу круглую шляпу. На толстом коротеньком мизинце блеснула серебряная печатка.
   -- Благородные господа будут желанными гостями в нашем городе! Прошу вас... Я мастер Окассен, член гильдейского совета города и хозяин лучшей гостиницы Каменного Рога. -- Толстячок поклонился снова, сверкнув наметившейся лысиной. -- Не побрезгуйте, господа, я полагаю, господин бургомистр нынче же вечером устроит праздник в вашу честь, а пока извольте ко мне: отдохнуть, значит, с дороги. Такая радость, такое счастье для города, поистине сам Господь направил ваш путь...
   -- Мы принимаем ваше приглашение, мастер Окассен. -- Барти посмотрел Мариане в лицо, спросил: -- Ты сможешь ехать верхом?
   -- Куда ж я денусь, -- поморщилась девушка.
   Барти подсадил спутницу в седло, взял Пенку под уздцы и свистнул Храпу. Умница гнедой пристроился в хвост кобыле.
   -- Мастер Окассен, прошу вас, пошлите кого-нибудь за лекарем. Боюсь, моя спутница не очень хорошо перенесла путь через горы.
   -- Слышал? -- Гильдейский советник поймал за ворот глазевшего на приезжих героев рябого мальчишку. -- Живо лети к мэтру Оноре, и чтоб он встретил благородных господ перед моим порогом!
   Мариана схватилась за седло. Нипочем бы не призналась, но то, что Барти взял на себя труд отвести Пенку в город, ее тронуло. Не так уж плохо, когда кто-то о тебе заботится...
   Между тем рыцарь обернулся к семенящему рядом мастеру Окассену:
   -- Кто ж это у вас додумался обходную тропу завалить? Дело, пожалуй, на коронное потянет.
   -- Да что ж мы, добрый сэр, себе враги?! -- зачастил советник. -- Сами ведь по той тропе ездили. Вы ж, благородный господин, понимаете: лучше два дня на объезде потерять, чем... А третьего дня, значит, парень мастера Лекса из столицы возвращался... ездил товар отвести, благородный сэр, у мастера Лекса в столице торговые интересы. Но вряд ли вам это... О чем я, значит... Да-да, возвращался он, значит, из столицы, и прямиком наткнулся на этот завал. А тем же утром, прошу заметить, мой помощник ездил в деревеньку по ту сторону моста, и все было как обычно, никакого завала. Мы так думаем, благородный сэр, может, та тропа подземельным мешала? Уж понятно, что без магии не обошлось, и сильно та магия на гномьи чары смахивает.
   Барти неопределенно хмыкнул. Настроения спорить не было, но то, что и вдали от столицы уже начали все несчастья валить на гномов, стоило обдумать. Если, конечно, гильдейский советник не врет, выгораживая земляков.
   4. Каменный Рог
   Вокруг Каменного Рога не было ни крепостной стены, ни хотя бы вала или частокола. Городок взбирался вверх по лесистому склону, не заботясь об экономии места. Красные черепичные крыши среди зелени деревьев казались продолжением горы, скальными выступами. Чары, думала Мариана, или умение строителей? Не зная, что город здесь есть, издали его и не заметишь. Даже в самом городе дома теряются, прячутся друг от друга и от прохожего: по одну сторону улицы лезут вверх, по другую -- крыши вровень с мостовой, а к калитке спускается лесенка. Заборы увиты диким виноградом, и над головой простираются ветви слив и яблонь; и оттого улица кажется лесной тропой, по чьей-то прихоти замощенной булыжными плашками.
   Мастер Окассен тараторил без умолку, но ему отвечал Барти, и Мариана не прислушивалась к разговору, невольно выхватывая лишь бесконечные "значит" и "да-да". Монотонный шаг Пенки усыплял. Голова раскалывалась, ныла поясница, болела подвернутая на мосту нога; все-таки мы не обошлись совсем уж без потерь, вяло подумала Мариана. Тряхнула головой: еще не хватало заснуть, не добравшись до обещанной гостиницы.
   Сейчас Мариана согласилась бы с себастийскими рыцарями, что ее желание вступить в отряд -- несусветная дурь. Провести жизнь в разъездах, в седле, от костра к костру, от трактира до трактира... Впрочем, оборвала себя Мариана, это еще не самый скверный выбор. И отступать все равно поздно.
   Вот именно -- девушка прикусила губу -- поздно. У нее поручение в Ич-Тойвин. И как знать: может, если она оправдает доверие пресветлого, судьба наконец-то ей улыбнется? Может, ей предложат, как иногда, говорят, случается, выбрать себе награду по вкусу?
   От мыслей Мариану отвлек звонкий крик:
   -- Едут, едут!
   Копыта Пенки звонко простучали по деревянному мостику, перекинутому через канаву водостока, и путники оглядели широкий двор гостиницы. Похоже, она и впрямь была лучшей в Каменном Роге: двухэтажная, стены белого камня, в переплетах широких окон чередуется желтое и прозрачное стекло. Большая конюшня, навес для телег... А ведь через Каменный Рог не так уж много проезжает богатого люда, даже странно, с чего тут так разворачиваться содержателю постоялого двора?
   Барти подал Мариане руку:
   -- Слезай.
   -- Где раненые? -- К ним бежал, видимо, тот самый мэтр Оноре. -- Кого... Анье сказал, у моста...
   -- Раненых нет, -- успокоил лекаря сэр Барти. -- Моя спутница тяжело перенесла путь через горы. Вы сможете?..
   Лицо лекаря просветлело.
   -- Ох уж этот Анье! Глаза вытаращил: "Кровищи, кровищи!" -- я уж невесть какие ужасы... ведь в этот раз мост должен был убить, вы знаете? -- У Барти перехватило дух, но лекарь, по счастью, не ждал ответа. -- Осмелюсь предположить, что благородной госпоже нужен всего лишь хороший отдых: после гор случается упадок жизненных сил. Впрочем, осмотреть надо.
   -- А вот была кровища, -- встрял рябой мальчишка. -- Так по воде и плыла, во-от такенными пятнами!
   -- Заткнись! -- Хозяин замахнулся дать мальцу тычка, тот отскочил. -- Прими коней у господ, бездельник!
   Анье подхватил повод Храпа; Пенка ткнулась мордой девушке в плечо, ласково фыркнула. Мариана пошатнулась; Барти и лекарь подхватили ее с двух сторон, мастер Окассен, охнув, засуетился:
   -- Сюда, добрый сэр, сюда... лучшая комната для благородной госпожи, да-да... Здесь ей будет удобно.
   Мариана трепыхнулась:
   -- Да что ж вы меня тащите, как умирающую! Сэр Бартоломью, я вас прошу, лучше закажите обед!
   Ответил мастер Окассен:
   -- Не извольте волноваться, благородная госпожа! Я сейчас же распоряжусь! Что бы вы хотели? Суп, жаркое? Есть великолепный гусиный паштет... сыр, вино...
   Мариана рухнула на кровать и перевела дух:
   -- На усмотрение сэра Бартоломью.
   Барти хмыкнул: похоже, девица просто выставляет их вон. Ну что ж, если ей удобней говорить с лекарем наедине, это ее право.
   -- Пойдемте, уважаемый, не будем мешать лечению. Вы говорили о вине?
   -- Да-да, -- закивал трактирщик. -- Лучшее, добрый сэр... лучшее вино, что только есть в нашем городе! Не считая, конечно, подвалов ратуши, но то -- ради праздников, только ради праздников. Уверен, благородный сэр, нынче вечером вы отведаете и его. Господину бургомистру наверняка уже доложили... да-да... Эй, Магда! -- внезапный рев вместо привычного уже лебезящего голосочка заставил Барти вздрогнуть. -- Живо тащи вина, лучшего! Скажи на кухне, чтоб ставили жаркое! И пусть Стефка запечет цыпленка, так, как она делает для отца Герберта. -- Мастер Окассен повернулся к рыцарю. -- Вашей спутнице должно понравиться, благородный господин. Знаете ли, добрый сэр, наш отец Герберт не очень крепкого здоровья... возраст, что поделаешь, годы, значит, берут свое. Но он знает толк в хорошей кухне, да-да, и про каждый трактир в городе может сказать, какое из блюд в нем достойно внимания.
   Подскочила молодуха, пышная, румяная, с ямочками на щеках, расставила на столе кувшин, кубок, тарелку с паштетом, блюдо с сыром, хлебом и холодным мясом. Стрельнула глазами в заезжего рыцаря, колыхнула тяжелой грудью у самой его щеки, зовуще улыбнулась:
   -- Прошу отведать, добрый господин.
   -- Я подожду здесь, пока выйдет лекарь, -- сказал трактирщику Барти. -- А после прошу вас подать обед в комнату госпожи. Думаю, так будет лучше.
   -- Да, конечно... да-да... всенепременно, добрый сэр. Магда, бесстыдница, кыш на кухню! Да поторопи Стефку!
   В трактир потихоньку стягивались люди, и ясно было, что вежливая тишина продлится недолго. Известное дело, город маленький, весть о снятом с моста проклятии должна разлететься здесь быстрее голодных ворон. Барти понимал, что вот-вот его придут звать к бургомистру, и хоть желания праздновать у него нет, отказываться будет не только невежливо, но и неумно. Однако время до неизбежного приглашения он предпочитал провести в тишине -- и, как только спустившийся в общую залу лекарь заверил рыцаря, что уже завтра его благородная спутница будет в добром здравии, поспешил к ней.
   5. О городских праздниках
   -- Так выпьем же за благородного сэра Бартоломью и его благородную спутницу, и за ту дорогу, что привела их к нашему городу! Слава!
   -- Слава! -- подхватили вслед за бургомистром городские советники, старшины гильдий, случившиеся проездом в Каменном Роге ремонтёры королевской гвардии и еще какие-то люди, имена и должности которых уже вылетели у сэра Барти из головы. Дамы кокетливо прикрывались кружевными веерами: глядите, мол, и до нашей глухой провинции доходят свежие столичные моды. Звенели серебряные кубки, впивался в уши назойливый гул возбужденных голосов. Свет Господень, а ведь ему теперь ответный тост возглашать! Хорошо Мариане, отлеживается себе в тишине и покое.
   Проворные виночерпии наполнили кубки, слуги торжественно водрузили на середину длинного стола жареного кабанчика -- золотистого, истекающего жирным соком, с яблоком в пасти и обложенного яблоками. По бокам выстроились тесным строем блюда с дичью, паштетами, сырами. Незаметно вздохнув, сэр Барти встал и поднял кубок.
   -- Благодарю, господа. Я рад, что вы почтили своим присутствием этот праздник. Благодарю и вас, господин Орви, за теплый прием. -- Рыцарь коротко поклонился бургомистру. -- Ваше здоровье, господа!
   Снова раздался звон кубков; Барти с облегчением опустился на табурет и выпил залпом. У бургомистра Каменного Рога было на редкость хорошее вино: не такое приторно-сладкое, как имперские сорта, и не кислое, как островные вина, а в меру терпкое, легкое, душистое и жаркое, как летний полдень.
   Тосты шли по кругу: за короля и его рыцарей, за прекрасных дам -- а как же! -- и за процветание избавленного от проклятия Каменного Рога, и снова за героев дня... Разговоры между тостами становились все более непринужденными и имели все меньшее касательство к причине праздника. И вот наступил ужасный, но, увы, неизбежный миг: раскрасневшийся от выпитого бургомистр объявил танцы.
   Добрых три десятка пылающих страстью женских взоров скрестились на заезжем рыцаре. Барти показалось, что на нем сейчас задымится и вспыхнет камзол; меньше всего ему хотелось танцевать!
   Первые пары, едва касаясь друг друга кончиками пальцев, чинно выплыли на середину залы. Сошлись, разошлись, сначала медленно и словно бы лениво; но музыканты взвинтили темп, движения дам становились все более дразнящими, взлетали юбки, приоткрывая уже не краешек башмачка, а даже щиколотку; и кавалеры все громче колотили каблуками, все азартнее влекли к себе дам; и все новые пары включались в танец. Барти отвел глаза от жадных ищущих взглядов, допил последний глоток вина. Неслышной тенью рядом возник виночерпий. Рыцарь кивнул; кровавая струя ударила в серебряное дно кубка. Пить не хотелось, но выпивка в какой-то мере защищала от танцев. Благо, это всего лишь на скорую руку сляпанный праздник в провинциальном городишке! На званом балу в столице или даже Себасте первый тур танцуют все, отказаться -- значит, обидеть хозяйку бала. Да там и начинают с чинного королеза, танца венценосных особ, это тут грянули сходу романтически-удалую "паненку-горянку". Глядишь, еще и до деревенской "пульки-бабочки" с ее вольностями дело дойдет, вот уж когда точно придется от страстных дам спасения искать!
   -- А почему, добрый сэр, здесь нет прекрасной Марианы? -- поинтересовался уже изрядно пьяный ремонтёр. Его форменный камзол, отделанный бело-фиолетовым шнуром, был мят и не вполне свеж, и рыцарю вдруг пришла мысль, что гвардеец явился на торжество прямиком из трактира. -- Не в обиду, сэр Бартоломью, но все-таки она не меньше вашего заслужила почести.
   Барти постарался не выдать внезапной неприязни, и оттого его ответ прозвучал лживо, излишне вежливо:
   -- Благородная Мариана не вполне здорова.
   Гвардеец пьяно захохотал, и Барти с трудом подавил острое желание засветить ему в морду.
   -- Я не вижу в этом ничего смешного.
   -- Я тоже, -- согласился вдруг ремонтёр. -- Так говорят, сэр, имея в виду, что собравшееся общество недостаточно хорошо для... ик... для Марианы, да.
   -- Сударь, -- Барти поставил кубок на стол и обернулся к наглецу, -- вы немедленно возьмете обратно эти слова. Или, прах меня побери, я вобью их в вашу жадную до вина глотку!
   Гвардеец вскочил; с грохотом отлетел опрокинутый табурет. В зале повисла тишина.
   -- Г-господа! -- Бургомистр нервно сглотнул. -- Господа...
   Бургомистр отнюдь не был похож на излишне суетливого мастера Окассена, но дуэль королевского рыцаря с королевским же гвардейцем могла повлечь за собой не слишком приятные для него последствия. Кому захочется лишний раз объясняться с коронными дознавателями?
   -- Мы выйдем, господин Орви, -- коротко усмехнулся рыцарь. По чести говоря, он обрадовался возможности излить накопившееся раздражение, но все же затевать дуэль из-за дамы, когда едешь с важным поручением, было не слишком-то умно. Впрочем, хамье надо учить, особенно если оно носит на мундире королевские цвета. -- Вы согласны, сударь, что парадная зала ратуши -- не лучшее место для выяснения отношений?
   -- Выйдем, -- кивнул гвардеец. К нему присоединились оба товарища; впрочем, на Барти они глядели без враждебности.
   -- Наш Анри, как выпьет лишку, так и норовит затеять свару, -- вполголоса объяснил рыцарю гвардеец постарше и, как видно, потрезвее. -- Вы вправе его проучить, сэр, но, прошу, не будьте слишком уж суровы.
   -- Убивать не стану, -- мрачно пообещал Барти. -- Но уложить уложу. Вашему другу не помешает проспаться.
   Конечно, гости повалили следом: мужчины оживленно, дамы словно нехотя, но с не меньшим любопытством. Барти поморщился: кой пёс тянул гвардейца за язык? Теперь к снятому проклятию добавился еще и поединок. Слишком много событий для захолустного городишки!
   Площадь перед ратушей заливали косые лучи заходящего солнца. Дуэлянты обнажили клинки. Гвардеец, картинно крутанув шпагой на манер абордажной сабли, сделал выпад, Барти отклонился, внезапно сменившее угол атаки острие прошло в опасной близости от его лица. Поугасшая было злость вспыхнула снова, и Барти, изменив первоначальному намерению попросту оглушить пьяного задиру, пропорол ему руку пониже локтя. Брызнула кровь. Гвардеец, рыча, перекинул шпагу в левую, но Барти не намеревался затягивать поединок. Рыцарь поймал на острие летящую навстречу шпагу, клинок с визгом поехал по клинку, закрутка-отвод-удар... в левую на этот раз, и ничего нет легче -- хоть вены распори, хоть с кости стружку сними, но -- свой ведь, не враг, одной короне служим! -- и шпага рыцаря лишь взрезала гвардейцу рукав и оцарапала кожу. Но Барти вовсе не собирался давать противнику возможность для ответного удара; на возврате рыцарь перевернул шпагу и впечатал эфес гвардейцу над ухом -- чтоб, упаси боже, не убить, но, как и обещал, заставить проспаться.
   Над площадью пронесся общий вздох, к упавшему подбежал уже знакомый рыцарю мэтр Оноре, скомандовал подвернувшимся под руку зевакам:
   -- Несите его ко мне, живо, живо!
   Мундир прилип к ранам, опасность истечь кровью задире-гвардейцу никоим образом не грозила, но городской лекарь суетился так, словно каждый миг промедления мог стоить раненому жизни.
   -- Попался, голубчик, -- услышал Барти смешок в толпе. -- Уж теперь-то лекарева дочка своего не упустит!
   -- Э, не скажи, -- отозвался кто-то явно более сведущий, -- своего не упустит наш добрый мэтр! А с дочкой его у столичного и так совет да любовь.
   Барти порывался уйти вслед за лекарем, но довольный относительно благополучным исходом ссоры бургомистр увлек его в ратушу. И снова, о ужас, начались тосты, танцы, славословия, огненные взгляды местных красавиц и прочие обязательные украшения провинциального торжества. Оправдались самые страшные опасения рыцаря: дородная супруга кого-то из советников все-таки вытащила героя дня танцевать "пульку". Круто завитые рыжеватые локоны, необъятная грудь, неизменный кружевной веер и неизменный же огненный взор... да с чего они все взяли, что стоит вот так зыркнуть на мужчину, и он свалится к твоим ногам, стеная о любви?! Сам Барти предпочел бы сбежать подальше! Он даже забыл, что в сапогах со шпорами нужно танцевать аккуратно, и едва не испортил даме платье; однако неловкость кавалера вовсе не мешала советнице упоенно ловить завистливые взгляды соперниц. Еще бы -- руки партнера твердо лежали на бедрах дамы, и каждый круг завершался полупрыжком, когда ей позволялось опереться на его плечи -- а на деле так попросту повиснуть на шее! А и тяжела же госпожа советница... Барти поймал себя на фантазии, как лихо прошел бы он "пульку" в паре с Марианой, покраснел -- и с ужасом понял, что советница приняла его смущение на свой счет. И хорошо, если только она!
   От следующего танца Барти отговорился застарелой раной, потревоженной в схватке, и позорно сбежал в компанию виночерпия и гвардейцев-ремонтёров, оставив супругу советника несомненной победительницей -- если не над ним, то уж точно над городскими дамами. Еще бы: бальный политес требует проводить партнершу до ее места, а место -- как раз через всю залу идти, под вздохи и шепотки, галантно придерживая за кончики пальцев -- но все еще чувствуя свои ладони на ее бедрах, а ее -- на своих плечах, и щекочущий шею локон, и грудь, что так и норовит обжечь ненароком... ох, недаром в деревнях после "пульки" парочки тихо крадутся на сеновал!
   В гостиницу Барти вернулся под утро. Ввалился в распахнутую настежь дверь, едва держась на ногах. Пробормотал:
   -- И где тут моя комната?..
   На чем и был замечен, взят под руки, усажен за стол и снабжен пинтовой кружкой эля... эля?! Рыцарь недоверчиво отхлебнул. Вина! И неплохого вина, хотя и не такого изысканного, как наливали в ратуше.
   -- Однако, -- пробормотал Барти.
   Но делать было нечего: горожане тоже отмечали избавление от проклятия, им тоже хотелось не просто выпить в честь героев дня, но хоть с одним из них стукнуться кружкой, перекинуться словом и вообще разглядеть поближе. Барти смирился с неизбежным и отдался на милость почитателей.
   Почитатели не подвели. Один за другим они выбывали из-за стола под стол. Но те, кто еще в силах был праздновать, исправно поднимали тосты, и рыцарь на них отвечал, по традиции выпивая до дна и переворачивая кружку. Каждый раз это нехитрое действо сопровождалось восторженным ревом публики. О завтрашнем дне Барти уже не думал: что толку?
   Ускользнуть удалось, когда в окна заглядывал серый рассвет. Роняя табуретки, Барти прошел через зал, вывалился во двор, огляделся. Потрепал по ушам зарычавшего пса. Увидел стожок свежего сена позади конюшни, на последних крохах сознания дошел -- и рухнул.
   Когда он проснулся, солнце клонилось к закату. Рядом сидела Мариана, покусывала травинку, чесала пузо разомлевшему от ласки псу. Услышав стон рыцаря, протянула флягу:
   -- Держи.
   Барти выхватил флягу, вылил в пересохшую глотку добрую треть, отдышался. Пробормотал:
   -- Спасительница...
   -- Коней подкуют завтра, -- сообщила девушка. -- Кузнец тоже, знаешь ли, праздновал.
   -- Ты-то как?
   -- Хорошо-о. -- Мариана довольно потянулась. -- Я выспалась... наверное, одна во всем городе.
   -- Тогда ты должна знать, где здесь можно умыться.
   -- Колодец устроит? Ведро ледяной воды на голову тебе, кажется, будет кстати. -- Мариана вскочила, счастливо рассмеялась. Отдых явно пошел ей на пользу. -- Но если хочешь, можно и ванну заказать. Здесь есть, прямо при гостинице.
   -- Заманчиво... -- Рыцарь поднялся медленно, прислушиваясь к ощущениям в голове. -- Сначала первое, потом второе. И ужин.
   -- Ладно уж, -- хмыкнула Мариана, -- пойдем.
   6. Мариана, девица из благородной семьи
   Мариана не только выспалась. Еще она вымылась в ванной с мылом и травами, очень недурно позавтракала (да и пообедала не хуже!) и долго гуляла по извилистым городским улочкам с мэтром Оноре, пришедшим поутру справиться о здоровье благородной пациентки. Лекарь оказался человеком не просто любезным, а весьма словоохотливым, и Мариана, пропустив мимо ушей свежие городские сплетни, перевела разговор на мост.
   Тут мэтр Оноре малость поувял.
   -- Да что мост, благородная госпожа, -- бормотал лекарь. -- Всегда он был, мост. При нас, и при дедах наших, и при их дедах. Уже и не помнит никто, с чего проклятие началось, одни говорят -- Смутные Времена виной, другие -- что и не проклятие то было вовсе, а от врагов защита...
   -- Хороша защита, -- пробормотала Мариана. -- Сколько невинных погибло тут хотя бы на вашей памяти?
   -- Не так уж много, -- вяло возразил мэтр Оноре. -- Зато в нашем городе почти не случается преступлений: приговор один, а смерть на мосту считается дурной смертью, и даже самые отпетые мерзавцы не хотели бы умереть так.
   Мариана покачала головой. Лекарь показался ей добрым человеком, и странно было слышать, как спокойно рассуждает он о жертвах Злого моста и местного перекошенного правосудия.
   -- Но если бы не вы, благородная госпожа, невинные стали бы умирать куда чаще, -- почти шепотом сообщил мэтр Оноре. -- Благослови вас Господь, вас и вашего спутника... Раньше была объездная тропа, через наш мост почти и не ходили. Разве когда вовсе нельзя времени терять, но такое случалось нечасто.
   -- А что с объездом-то? -- спохватилась Мариана. -- Советник говорит, это гномья магия -- но зачем бы гномам перекрывать людскую дорогу?
   Лекарь пробормотал что-то невнятное, вроде как о непостижимости мыслей и побуждений нелюди. Мариана хмыкнула.
   -- Почтенный мэтр, вы здесь живете с ними рядом. Я знаю, что это такое: у нас тоже гномы в соседстве. Давайте оставим сказки о непостижимости их резонов коронным дознавателям. Ваш городок врос в гору, я фамильную шпагу прозакладывать готова, что из каждого дома здесь есть ход в Подземелье на случай войны или бедствий. Гномы и люди прекрасно понимают друг друга -- если, конечно, захотят.
   Лекарь побелел, брови страдальчески приподнялись.
   -- Не так все просто, как кажется. Да и зачем вам это надо, благородная госпожа? Не будь этого завала, вы и ваш рыцарь не свершили бы великий подвиг, не приобрели бы славу спасителей города. Дело прошлое... зачем, стоит ли ворошить? Вам так уж нужны виноватые?
   -- Не нужны, -- качнула головой Мариана. -- Просто я любопытна. Если вам так будет спокойнее, поклянусь, что дальше меня ваши слова не пойдут, хотите?
   -- Не будет никаких слов, -- запальчиво возразил мэтр Оноре. -- Вам, благородная госпожа, любопытство, а людям -- их жизни. Выкиньте вы из головы этот проклятый оползень!
   -- Что ж, ладно, -- отступила Мариана. Но, поскольку отступление, как известно, не есть бегство, она пересказала странный разговор сэру Барти, как только тот очухался от буйства городского праздника.
   -- Ты видишь, Барти, что-то тут неладно, -- говорила она. -- И если так, не должны ли мы разобраться? Но время...
   -- Время дорого, -- кивнул Барти. -- И еще, Мариана: Каменный Рог никуда не денется, как и этот завал. Мы можем делать свое дело, а о том, что здесь творится, просто доложить кому следует. Я тебе даже больше скажу -- похоже на то, что не доложить мы не имеем права. Ты верно понимаешь, здесь дело нечисто. И потому, Мариана, нам лучше уехать как можно скорее.
   Мариана не сразу уловила связь. Поняв же, хотела сказать, что недостойно думать о людях настолько плохо. Но -- осеклась. Жители Каменного Рога иных мыслей, похоже, не заслуживали.

О ПУТЯХ ПРЕДСВАДЕБНЫХ

   1. Радислава, сговоренная невеста короля Луи Таргальского
   -- Нет, ну ты такое видел?! -- сердитый голосок сестры утонул в шорохе платья. -- Невеста идет на поклонение в компании десятка солдат! Это же вся Славышть обхохочется!
   -- Вся Славышть уже с меня обхохоталась. И не один раз. -- Валерий подошел к окну: во дворе уже собирались любопытные из дворцовой обслуги и свободных гвардейцев. -- Вспомни, мне хоть когда-нибудь это мешало? Так что послушай опытного человека, сестренка: думай только о том, что для тебя на самом деле важно.
   -- Хочешь сказать, поклонение невесты -- это так, ерунда? -- возмутилась Рада. -- Лер, я не хочу свадьбу второпях! Хватит того, что сговор получился на бегу. Ты хоть знаешь, что люди говорят?
   -- Догадываюсь, -- хмыкнул принц. -- Ты хоть скоро там? Покажись уж, в самом-то деле.
   -- Сейчас... ой! Почти уже...
   В кресле перед окном брошена едва начатая вышивка, клубки рассыпались по полу. Рада никогда не любила рукодельничать. Но просватанной невесте не пристало метать ножи во дворе казарм или гонять верхом в одиночестве, а Лерка пока не мог составить сестре компанию. Да и убийца не найден; вот и приходилось королевской дочке сиднем сидеть во дворце.
   Радислава наконец-то перебралась в свои комнаты; правда, Валерий теперь почти все время проводил здесь, у себя только спал. Глядя на сестру-невесту, принц думал о зеленоглазой Сагларе. Теперь, когда отец не то чтобы просто разрешил, а приказал ему сватать степнячку, Лерка считал часы до выздоровления. Он -- впервые в жизни! -- не спорил с Вахрамеем, не рвался помогать королевским дознавателям и даже не бегал тайком на конюшню проведать Ветра. Послушно глотал снадобья, не морщился, когда магознатец втирал в подживающую рану едкие мази, и только спрашивал: скоро ли?
   И теперь, глядя на вышедшую к нему сестренку: в простом белом платье, с распущенными волосами, готовую к главному предсвадебному обряду, -- чувствовал, как тоска и нетерпение сжимают сердце.
   -- Так вот, -- Радислава остановилась прямо перед ним, непривычно, по-взрослому серьезная, -- говорят, что мы поторопились со сговором, чтобы все успели увидеть, что ты еще жив! "Еще", понял?! -- Рада сжала кулачки и прошипела: -- Убила бы!
   -- Ничего, -- Валерий зло усмехнулся, -- нам это на руку, поверь. А насчет охраны...
   -- Мне не нужна никакая охрана! -- Радислава топнула ножкой, ойкнула: она успела скинуть расшитые серебром туфельки и стояла босиком.
   -- Они не будут тебе мешать. В конце концов, что для тебя важнее: по сторонам глазеть всю дорогу или помолиться о будущем счастье, как принято?!
   -- Но, Лер...
   -- И кто важнее, -- поднял голос принц, -- святая Ия-Заступница или столичные зеваки?
   -- Сказа-ал, -- протянула Радислава.
   -- Вот и уймись. Нашла из-за чего бучу поднимать! Лучше бы о своем женихе подумала, -- поддел сестру Лерка.
   -- А что о нем думать? -- сверкнула глазами Радислава. -- У него там поли-итика.
   -- Знаешь, сестренка, -- задумчиво сказал Валерий, -- не хотел бы я сейчас поменяться с ним местами. У нас тут Нечистый знает что творится, но у него...
   -- А что у него? -- Радислава, осторожно расправив платье, села рядом с братом.
   -- Политика, -- повторил за сестрой принц. -- Империя у него, и то, что он так удачно прикрылся тобой от свадьбы с Элайей, мало что значит: император все равно будет искать способ прибрать Таргалу к рукам. К тому же Лу не ладит с Церковью, собственный аббат -- и тот вместо помощи своему королю против него интриги плетет. А еще у него война на северных рубежах, и дурак он будет, если не попытается потушить ее сейчас, пока еще можно. А если попытается -- получится, что он нарушает коронационную клятву, а это, сама понимаешь...
   -- Что? -- дрогнувшим голосом спросила Радислава.
   -- Это станет вполне подходящим поводом законно снять с него корону. Так-то, сестренка.
   -- Лу справится.
   -- Не слишком-то уверенно ты говоришь, -- невесело усмехнулся Валерий. -- Но, знаешь, я тоже думаю, что он справится. Лу -- до безобразия толковый парень. Настоящий король, совсем не то, что когда-нибудь получится из твоего шалопая-братца. И потом, ему крупно повезло с первым министром.
   Скрипнула дверь, в комнату вошла нянюшка. Протянула вскочившей Радиславе охапку ромашек: высоких, большущих, тех, что в народе зовут "невестино счастье".
   -- Ступай с Господом, дитятко, пора уж.
   Рада вспыхнула, принимая ромашки: за разговором с братом главное событие дня отодвинулось, и вот -- пора... Подставила лоб под нянюшкин поцелуй и вышла, мягко ступая босыми ногами по деревянному полу. Зашептала про себя давно затверженные слова: "Ия-Заступница, святая матерь наша, Ия-Благословенная, святая сестра наша! Услышь мольбу мою, яви благость свою, между отчим домом и жизнью новой помоги собрать, что мужу подарю!"
   Что дальше -- останется ведомым лишь святой Заступнице. Пришла отрешенность: Ия услышала сестру-невесту. Во всем мире остаются лишь трое. Рада, босая девочка в белом платье, с охапкой ромашек в руках. Ее жених -- где-то далеко, но рядом в сердце ее. И Заступница в Свете Господнем, дарительница семейного счастья, Ия -- вечная невеста и мать всех невест.
   "Он король, у него много забот и много врагов. Дай сил помогать ему, дай терпения не мешать, дай любовь -- прощать". Падает на пол белая ромашка: просьба принята. Так и будет. "Я нужна ему залогом союза, прикрытием от империи. Он был со мной честен, я это приняла. Но я не хочу -- только так!" Рвет сердце девичья тоска, извечная, неразумная, самой непонятная. "Пусть я буду ему женой, а он мне -- мужем, пусть я буду ему нужна, как он мне нужен, пусть мы будем едины в Свете Господнем, сердцем одним, душою одной, пусть в горе и радости буду я с ним, а он -- со мной". Холодная брусчатка под ногами, падают из рук ромашки, отмечая путь невесты к часовне Заступницы. Что услышано? Что принято? Не узнать. Падают ромашки, а на какие слова -- лишь Ия-Благословенная видит. "С королевы особый спрос, я знаю, и я готова. Но я хочу ему дать обычного счастья земного. Чтобы рад был меня обнять, чтоб росли счастливыми дети..."
   "И готова за это отдать..."
   "Ничего не жалко на свете..."
   Рада вздрогнула, выходя из священного транса. Она стояла у входа в часовню, и лишь одна-единственная ромашка осталась в руке. Колотилось сердце, в голове было пусто и звонко. Ощущение чего-то важного -- свершившегося, сказанного в Свете Господнем -- холодило кожу мурашками неясных предчувствий. Радислава преклонила колени, с трудом пропихнула воздух сквозь сжавшееся горло:
   -- Благословенна будь, Ия-Заступница, матерь всех невест. В надежде к тебе припадаю, на благость твою уповаю, о счастье с мужем молю, услышь деву Раду, сестру свою.
   Беззвучно отворилась дверь, пролегла от порога к алтарю залитая светом дорожка. Рада встала с колен, шагнула... окунулась в свет... Торжественно и мирно стало на душе, поверилось: все сбудется, и неважно, что ни одна невеста, сколько их ни было, не помнит, о чем молила Заступницу, роняя под ноги ромашки. Потому что разве могла она попросить плохого? Дурное одолевает лишь тех, кто идет замуж по принуждению, -- и горе сломавшим невесте жизнь, если Ия услышит ее мольбы о мести. Но она-то, Радислава, сама решила! И счастлива... да, счастлива!
   Девушка улыбнулась, подойдя к алтарю. Последняя ромашка легла на белоснежный мрамор, в теплое пятно солнечного света.
   А по Славышти говорили: как густо усеян ромашками путь королевской дочки! Видно, то правда, что с королей Господь много спрашивает, но и дает много...
   2. Луи, король Таргалы
   Гвардия -- первая сотня, лучшие из лучших! -- скакала вперед, заступить в патрулирование города и на охрану королевского дворца. Короля сопровождали кирасиры -- черная рота в полном составе, с молодым Эймери во главе. Карета отца Ипполита, карета первого министра, королевская карета -- в ней одиноко трясся секретарь, по уши нагруженный бумажной работой.
   Сам король, вместе с графом Унгери, в сопровождении верного Бони, ехал верхом, не выказывая никому из остальных спутников явного предпочтения. Впрочем, когда послеполуденное солнце навевало дрему и из кареты аббата слышалось переливчатое похрапывание, Луи и Готье укрывались в карете старшего Эймери. О чем уж там они говорили -- бог весть. Гарцевавший у дверцы с гербом Бони становился на время глух и вообще чересчур рассеян: взгляд пажа скользил по окрестностям, пробегал по рядам кирасиров на вороных могучих конях, задерживался на каретах впереди и вновь обращался к лесу, как будто затеняющие дорогу ветви дубов и грабов -- невесть какое чудо.
   Кирасирские кони шли шагом, запряженные шестериками тяжелые дорожные кареты плавно покачивались, -- не езда, а сплошное сонное царство. Шумели высоко над головой кроны грабов, бросая на дорогу ажурную тень, фыркали кони, постукивали колеса...
   А где-то далеко с той же плавной неотвратимостью рассекала Внутреннее море посольская эскадра. И плескались волны, и поскрипывали снасти -- сплошное сонное царство! И чем там занимался в пути любимый родич императора, с кем и о чем толковал, прогуливаясь по палубе флагманского галеона, -- бог весть.
   3. Валерий, наследный принц Двенадцати Земель
   Когда берешь жену из другого народа, лучше соблюсти и свои, и ее традиции. Особенно, если ты -- король или будущий король, а род невесты -- под твоей рукою. Но вот когда обычаи жениха и невесты не просто различаются, а друг другу противоречат...
   Невеста-степнячка! Насколько все было бы проще, надумай Егорий женить наследника на какой-нибудь княжне. Проще и понятней: обеспечивая целостность и спокойствие государства, короли Двенадцати Земель привыкли лавировать в бурных водах непрочных союзов и векового соперничества великих княжеств. Поехал бы высватывать невесту дядько Дмитрий, белопольский князь, он же сговорился бы о дне обручения. И лишь тогда, на обручении, пред лицом Господа и перед толпой знатных родичей и приглашенных свидетелями гостей, молодые впервые соединили бы руки, а родители назначили день свадьбы.
   Не то в Степи. Там парень выбирает невесту сам, а девушка сама решает, принять ли его любовь. Но ее "да" -- лишь приглашение к испытаниям. Получив сердце избранницы, докажи право на ее руку перед всей новой родней. Многолюдный свадебный поезд, который для княжеской дочки -- знак почета и уважения, степняки расценят как трусость и неумелость жениха, как признание: очутись он в степи один -- пропадет. Приехать в одиночку -- тоже уместно не всегда. Могут принять как удальца, достойного уважения, а могут и хвастуном ославить. Поэтому чаще всего предполагаемый жених приезжает в стойбище невесты с другом или братом. Но отец настаивал на секретности, да и нет у Лерки такого друга, чтоб потащить с собою в опасный и долгий путь. Вот и думай тут...
   Из столицы Валерий выехал один, решив: если и искать попутчика, то знающего Степь. Он сэкономил без малого месяц пути, прыгнув наговором переноса в пограничную крепость на Ордынском тракте. На десятки переходов вокруг лежали здесь земли Волков, но как найти, где сейчас кочуют Пепельные? Начало осени -- время сытное, травное, охотничье. Вот и смотрел принц, как ползает по карте палец гарнизонного капитана, пристукивая в точках вероятных становищ и пастбищ:
   -- Могут стоять у Белых Оврагов, там коням удобно, хоть и слишком близко от границы. Могут идти вдоль Овечьего ручья, там сейчас самые богатые водопои. Возле тракта их точно нет... вот разве еще Ласточкины Обрывы проверить. Или уж надеяться, что натолкнетесь в степи на их охотников. Или дозоры.
   Принц чуть заметно поморщился: вот уж чего он хотел бы в самый последний черед! Позору не оберешься: это для посольства простительно, когда их дозор в стойбище приводит, но жениху...
   Капитан гримасу заметил, однако истолковал по-своему. Сказал:
   -- Есть у меня хороший проводник, как раз охотник из Волков у нас гостит. Не Пепельный, правда, -- Камышовый. Но...
   -- Постойте, капитан... -- Валерий рассеянно взъерошил волосы. -- Постойте... я тут подумал: Владко служит еще? Тот парнишка из Белополья, что весной нас с отцом провожал, помните? Он говорил, осенью домой... Мне бы, признаться, лучшего проводника и не надо. Опять же, с Пепельными он тогда хорошо поладил.
   Капитан почесал переносицу:
   -- Владко? Владко... Такое, ваше высочество, дело получается...
   -- Ну? -- не выдержал паузы Валерий. Владко, их весенний проводник и порученец, в самом деле стал бы ему лучшим спутником: мало того, что степь знает, но и был у Пепельных в тот самый день. И подраться успел, и охотился с Волками, пока сам Лерка валялся у травницы под присмотром. Его примут как друга, и рядом с Леркой он будет смотреться как друг, а не просто проводник или, упаси Господь, охранник. А капитан подоплеку и не поймет, ему достанет, что парень из Белополья, а значит -- подданный вернейшего из королевских вассалов и ближнего из родичей.
   -- Дело такое, -- хмуро повторил капитан, -- здесь-то он здесь. Вот только...
   И снова замолчал -- не то смущенно, не то, наоборот, сердясь.
   -- Да что?!
   -- Четыре дня ему осталось, -- объяснил наконец капитан. -- Так что отправлять в степь невесть на сколько права не имею. Даже по королевскому слову. Не война, парня дома ждут.
   Вот оно что... Ты, значит, решал, спорить ли с принцем и наследником ради безвестного парнишки из твоего гарнизона? Что ж, капитан, уважаю.
   -- Верно, -- кивнул принц, -- не война. И я права приказывать не имею. Разрешите мне с ним поговорить, капитан? Попрошу как друга, не как солдата. Если согласится -- отпустите?
   -- Отпущу, -- буркнул капитан. -- И бумаги напишу как надо. Но только если увижу, что согласился он по-честному. Отдыхайте покуда, ваше высочество. Ребята сено ворошат, к вечеру будут.
   До вечера Валерий успел проверить оружие, собрать припас в дорогу, подобрать себе заводного коня и обсудить достоинства чистых степняков и полукровок с гарнизонным кузнецом -- под разговор перетаскав из склада в кузню изрядную кучу сломанных клинков, помятой брони и истертых подков. Что-что, а находить себе занятие Лерка всегда умел; болтаться же на глазах явно раздосадованного капитана было бы неумно. Капитана Валерий понимал и одобрял: еще бы, приходит сопляк, имеющий право требовать, и предъявляет права на твоего солдата, причем солдата не из худших, причем уже, можно сказать, отслужившего. Хороший командир от таких притязаний должен прикрыть -- но как прикроешь против королевских полномочий?
   Владко встретил принца странно: не сказать, чтоб хмуро или непочтительно, однако Лерка, после весенних-то приключений, ожидал другого. К тому же к глубине темных глаз их с отцом былого порученца почудилась Лерке некая укоризна. Еще бы, мысленно хмыкнул принц: любой бы догадался, что появление наследника в дальнем пограничном гарнизоне чревато поручением, да не абы каким, а в последние дни службы даже записному удальцу вряд ли захочется головой рисковать. Владко же, насколько Валерий успел его узнать, удальцом не был: обычный деревенский парнишка, смелый, но без склонности к дешевому ухарству и молодечеству. Скорее с налетом истинно деревенской расчетливой сметки, такие даже в горячке боя умудряются думать. И побеждать не столько лихостью, сколько умом. Разочарованный прохладной встречей Валерий, уже предполагая отказ и желая поскорей разделаться с тяжелым разговором, сразу взял быка за рога:
   -- Знаю, ты отслужил, домой собираешься. Не приказываю, нет у меня такого права. Мне, Владко, проводник нужен... -- По крепости разнесся звон била, созывая к ужину, пограничник нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Валерий почти через силу, ругая себя за глупую надежду и потерянный день, уточнил: -- к Пепельным.
   Владко подался вперед:
   -- Зачем?
   -- Потом скажу. -- Валерий покосился на толчею у дверей трапезной, на колодец: там, смеясь и фыркая, припозднившиеся работники обливали друг друга водой. -- После ужина. Есть у меня причина, Владко, просить об этом именно тебя.
   В трапезную они вошли вместе и сели рядом, но ели молча, ни словом не перекинулись. Валерий сделал вид, что не замечает испытующего взгляда капитана. Брать в проводники незнакомого охотника из Камышовых Волков было глупо, ехать в одиночку -- ненамного умней. Ладно, вдоль Овечьего ручья он сможет поискать сам -- и прокормится, и не заблудится, речка поможет. А дальше? Принц усмехнулся: а то родичи его нареченной не понимают, чего северянин стоит в степи! Зато уж если справится сам, найдет... Принц вызвал в памяти карту, прикинул путь: вдоль реки к Ласточкиным Обрывам, обратно по другому берегу, забирая к югу... Шайтан шелудивый, пришло на ум степняцкое присловье, а почему бы и нет? Даже если идти только по солнцу, мимо Белых Оврагов трудно будет промахнуться. Охотиться в степи летом он бы, пожалуй, не смог, но осень -- время сытное. Разве что спать придется без охраны, положившись лишь на чуткость коня да силу охранительных амулетов, ну так что же? Или если он принц и наследник, то уж и рискнуть права не имеет? Размечтались!
   Здешний кашевар готовил плов по-степному, даже травы нужные клал, и Лерке трудно было поверить, что еще утром он, прощаясь, говорил с отцом о так и не найденном пока убийце, обещал быть осторожным и глядеть в оба. Отсюда едва не стоивший ему жизни выстрел казался сном, а явью была -- Саглара. И хмурый Владко, и степные травы в плове, и сухой жаркий ветер, несущий запах полыни, напоминали о ней. Пойду сам, решил принц. Что мне, привыкать делать глупости? Зато будет, чем гордиться.
   -- Идем, -- скомандовал Владко после ужина. С трудом усвоенную весной манеру -- на равных, без церемоний -- он вспомнил легко, но, похоже, без радости. Провожаемые любопытными взглядами, принц и пограничник вышли из трапезной. Владко привел былого товарища к стожку свежего сена за конюшней, мотнул головой: -- Садись, рассказывай.
   Сам белополец остался стоять. Заходящее солнце заиграло на голой коже, на темном степном загаре; Лерка заметил росчерк свежего шрама -- от плеча через грудь; кольнула совесть: парню домой, а тут я...
   -- Так зачем тебе к Пепельным? -- Владко засунул ладони за пояс коротких рабочих штанов, прищурился.
   Лерка ответил коротко:
   -- Свататься.
   И вот тут Владко наконец-то улыбнулся -- широкой, до ушей, улыбкой, памятной Лерке по весеннему посольству. Плюхнулся рядом, откинулся на сено. Сказал:
   -- Ждет ведь она тебя.
   -- Откуда знаешь?! -- вскинулся принц.
   Пограничник устало потянулся, закинул руки за голову:
   -- Знаю. Был я у них. Как раз на солнцестой попал. -- Солнцестой считался в Степи счастливым временем для любых серьезных дел и обсуждений, от сватовства и свадеб до заключения военных союзов. -- Сам видел, как Саглара твоя парню из Снежных Лисиц от ворот крутой разворот дала. Так и сказала: другому обещалась, а кто тявкнет, что он не наш, или "был, да позабыл", или еще какую ерунду в этом духе, тот, мол, сам виноват и на себя пускай пеняет. И зубами так, знаешь, клацнула. -- Улыбка пограничника разъехалась вовсе широко.
   -- Владко, друг, -- прошептал Валерий внезапно севшим голосом, -- спасибо.
   -- Было бы за что, -- хмыкнул белополец.
   -- За вести. И вот что еще, Владко, -- принц сглотнул, мотнул головой, -- я сглупил, что тебя попросил. Совсем совесть потерял... тебя ведь дома ждут. Прости. Я тут прикинул -- доеду сам, не пропаду.
   -- Брось, -- отмахнулся Владко. -- Сам он доедет, придумал! По-хорошему, в такую осень и меня одного мало -- кабы не свататься, так отряд надо брать. Лучше вот что скажи: раз меня просил, с капитаном поговорить тоже успел?
   -- Само собой. А что -- осень?
   -- Трава уж больно хороша, -- хмыкнул пограничник. -- Много коней прокормит. Соображать должен, твое высочество!
   Валерий сквозь зубы помянул родного Нечистого и степного шайтана. Буркнул:
   -- Куда ни ткни, кругом я дурак получаюсь.
   Владко сделал вид, что не слышал. Спросил:
   -- Так что капитан-то? Отпускает?
   -- Хоть сейчас. С подорожной сам решай, как скажешь, так сделает. Не хочешь потом круги нарезать, сюда возвращаться, -- сразу бери, а вернешься -- на то число все бумаги переправит, каким домой поедешь.
   -- Заеду. -- Владко хитро, искоса, глянул на принца, понизил голос: -- Секрет за секрет: я и сам после службы туда же собирался, и по тому же делу. Если обернется, как хочу, подорожная на двоих понадобится.
   -- Ты?! Вот так да! -- Лерка рассмеялся. -- И правда, удачно сложилось! Я ее знаю?
   -- Может, и помнишь, -- белополец улыбнулся с неожиданной ласковой нежностью. -- А может, и нет. Она против твоей совсем еще девчонка. Табира... Ну, лады, -- пограничник встал, отряхнул штаны, -- пойдем тогда, капитану доложимся, а выехать лучше всего с первым дозором.
   Принц кивнул, соглашаясь сразу и со временем отъезда, и с молчаливо взятой пограничником ролью командира.
   Первый дозор выезжал из крепости за час до рассвета. Валерий и Владко, каждый одвуконь, снаряженные для долгого пути по степи, с полчаса ехали по тракту вместе с дозорными -- до поворота на тропу к Овечьему ручью. Небо по правую руку медленно светлело, тишина предутренних сумерек казалась прозрачной и чистой, как нетронутая гладь озера. Седло не скрипнет, исправно подогнанная амуниция не звякнет: степь шума не любит. Валерий еще весной усвоил, чем отличается поездка по степи втроем с маршем по той же степи отряда в несколько десятков, а то и сотню-две бойцов. Вообще та весна многому научила принца. Лерка не стал со степью накоротке, но все же познакомился с ней куда ближе купцов и курьеров, привыкших видеть за обочиной тракта одну лишь высокую траву, так хорошо скрывающую засады. Он выучил все команды и сигналы, что пограничники подают друг другу без единого звука, жестами. Научился раскладывать бездымные костерки. Даже, наслушавшись рассказов Владко, обучил Ветра не ржать, заметив вдали чужих, -- а иначе, пожалуй, пришлось бы теперь оставить любимца в крепости и взять объезженного под степь пограничного коня!
   А главное, что усвоил тогда принц, -- в степи командует не тот, кто знатней, а тот, кто больше знает. Поэтому, хотя тропа достаточно широка для двоих, Владко ехал первым, а Лерка -- в трех корпусах позади, готовый прикрыть. Владко слушал степь, Лерка ему не мешал. Владко поднял руку, дал отмашку влево, Лерка вслед за ним увел коней с тропы на целину. Зачем, почему -- после спросит. Днем, когда зазвенят над головой жаворонки и войдут в полную силу солнечные талисманы-обереги.
   Мир вокруг наполнялся красками. Отливало рассветным пламенем серебро ковыля, проявлялась неяркая зелень лисохвоста и овсюжницы, оставшуюся справа тропу отмечала почти черная полоса мелкого придорожного пятижильника. Владко приподнялся на стременах, оглянулся. Дал отмашку Лерке и послал коня в легкую рысь.
   Полдень застал путников затерянными в степи, далеко и от тракта, и от наторенной кочевниками тропы. Короткая дневка: поесть горячего, пока жаркий воздух от костра бесследно смешивается с затянувшим степь знойным маревом. Ложки в очередь скребли по стенкам котелка. Поднявшийся ветер доносил далекое злое ржание, Владко уронил:
   -- Табун гонят. Вовремя ушли.
   -- Кто гонит? -- не выдержал Лерка. Когда мальчишка-пограничник вот так роняет что-то, ему очевидное, наследник короны Двенадцати Земель кажется себе олухом и остолопом -- даром, что Владко на четыре года его младше, даром, что сам он, отслуживший в морской страже, не может знать о Степи столько же, сколько знает его спутник.
   -- Может, Камышовые. -- Владко небрежно пожал плечами. -- А может, кто из Сов или Лисиц, там дальше их земли. Пепельные -- вряд ли, они по этой стороне больше охотятся, табуны ближе к Белым Оврагам гоняют. Да нам-то что, они к тракту держат, далеко разойдемся.
   Поев и малость отдохнув, парни поехали рядом, почти стремя в стремя, изредка перебрасываясь короткими, мало что значащими фразами. Ровная, как исполинская скатерть, степь, серебристо-зеленые волны ковыля и овсюжницы, бисерная россыпь птичьих звонов в знойном небе... Все трудней становилось бороться с усыпляющим однообразием, все сильней тянуло отпустить коней пастись, завалиться в траву, раскинув руки...
   -- Гляди-ко. -- Владко прищурился, притенил ладонью глаза. По серебру степи неслась живая темная капля -- словно дельфин по искрящемуся полуденным солнцем морю.
   -- Конь. -- Лерка вглядывался до слез в напряженных глазах. -- Без всадника.
   Через несколько минут уже можно было легко разглядеть гнедого коня-степняка, оседланного, но, как и показалось Лерке, без всадника. Несся бешеным галопом, вскинув пышный хвост, нервно мотая головой.
   -- Почти рядом пройдет, -- пробормотал Владко. -- Вот шайтан, на манок не отзывается! Давай догонять.
   И пояснил уже на полном скаку:
   -- Непорядок, глянуть надо. Я как его увидел, манок достал, - пограничник махнул рукой, показывая Лерке зажатый в кулаке шнурок с амулетом, - он подойти должен был. Разве что чарами напугали...
   Лерка и не думал спорить. Ясно, что непорядок: оседланные кони без хозяев просто так ни в городе, ни в степи не гуляют. Парни взяли взмыленного степняка в клещи, пограничник, опасно перегнувшись, перехватил узду.
   -- Тихо, Гнедко, спокойно... Мы тебя не обидим.
   Лерка улыбнулся мимоходом: привычка белопольцев звать коней по масти так же неистребима, как протяжное "о" в конце их имен. Между тем Владко перешел с галопа на рысь, не прекращая говорить, успокаивая коня, -- но при этом тревожно оглядываясь назад. Валерий на ходу достал лук, перекинул под руку колчан с боевыми стрелами. Из низкого -- степняцкого -- седла чужого коня косо торчала короткая стрела. Костяная втулка с ушком под тетиву, пестрые утиные перья -- тремя лепестками. Стрела под ордынский лук; впрочем, это еще ничего не доказывало, ордынские луки для всадника удобней северных, вся степь ими пользуется, даже пограничники; даже у самого Валерия в этом путешествии с собой был такой же, правда, на стрелах белое перо полярных гусей. Осень, сытное, травное время... время охоты и войны. Лерка пригнулся в седле, вгляделся в обереги на узде чужого коня. Солнечные бляшки, волчьи головы... Волки?
   -- Владко, чей конь, не разберешь?
   -- Камышовых!
   -- А стрела?
   -- Не знаю! К Волкам надо, пусть они глядят.
   Свеженазванный Гнедко стриг ушами, бока ходили тяжело, но уже почуял рядом человека и готов был подчиняться. Владко пустил коней шагом. Сказал:
   -- Серьезное дело, мой принц. Тут уж не до Пепельных; кого раньше встретим, с теми и говорить. Если стрела ордынская...
   Лерка молча кивнул. Ныло сердце: Саглара! Ничего, время есть. Полгода... А они, может, всего-то на день-другой задержатся.
   Сам дурак, через силу усмехнулся принц. Раньше надо было. Кто мешал хоть на тот же солнцестой посвататься?
   Дуракам везет, вот первое, что пришло Лерке на ум на рассвете четвертого дня пути, когда они вышли к стойбищу. Здесь было еще тихо, лишь сгорбленная старушечья фигурка, похожая на серую ворону, бродила за околицей, клевала траву, выдергивала то один стебель, то другой. Оглянулась, и екнуло сердце: Фаяра, травница Пепельных Волков.
   -- Эгей! -- помахал старухе Владко. -- Фаяра, эгей!
  
   -- Стрела ордынская, -- выплюнул вождь. -- Боевая.
   Кликнул младшего сына:
   -- Фарги!
   Приказал:
   -- Собирай всех. Охотников, табуны -- сюда. Мы пойдем к Ласточкиным Обрывам.
   Мальчишка кивнул; метнулось, на миг прикрыв темные глаза, крыло рыжеватой -- редкая, счастливая масть! -- челки.
   -- К Камышовым, по ручью и на тракт -- лучших разведчиков. И пошли кого посмышленей к Совам. Нет, лучше сам сбегай.
   -- Понял, -- снова кивнул Фарги.
   -- С Совами у нас договор, -- пояснил гостям вождь. -- Их земля сразу за нашей, обороняться -- так лучше вместе.
   Мальчишка убежал, вождь пристально взглянул на усталых, явно почти не спавших последние ночи гостей. Усмехнулся вдруг:
   -- А ведь вы не с дурными вестями к нам ехали.
   -- Верно, -- кивнул Валерий. -- Уж прости, вождь, коль теперь не ко времени придется. Я ищу себе в жены деву, что затмила для меня свет солнца и блеск луны, а дева та -- из твоей семьи. И друг мой, -- Лерка покосился на покрасневшего Владко, невольно улыбнулся, -- скажет тебе те же слова. Будет ли нам дозволено просить их любви?
   -- Сдается мне, -- усмехнулся вождь, -- я знаю ваших дев. И любовь свою они давно уж вам отдали. Что до меня, -- вождь помолчал, насмешливо глядя в замершие лица гостей, -- я рад буду назвать вас родичами. Удаль свою вы оба давно доказали. Идите к своим девам, храбрецы, и передайте им: не так уж много будет у нас времени на свадебный пир.

НЕЧАЯННАЯ ВСТРЕЧА

   1. За горами
   Лишний день отдыха в Каменном Роге аукнулся неприятно: край неба затянуло черным, и в дорогу выехали при сильном, уже по-осеннему холодном ветре. Злые тучи наползали все ближе, норовили прижать путников к земле, раздавить холодным брюхом: как посмели не переждать непогоду под крышей, что за неуважение! Но вот громады туч разбились о горы и рухнули на землю дождем.
   Впрочем, назвать гремящую стену ливня дождем было бы так же глупо, как перепутать шторм с зыбью. Тропа превратилась в кипящую бурунами реку; в неистовом потоке вертелись и прыгали сбитые ливнем ветки, вывороченные из земли камни, песок и перегной. Возвращаться в оставленный позади город было так же немыслимо, как двигаться вперед.
   Путники завели коней в лес, под ненадежное укрытие ветвей. Мокрые насквозь плащи отяжелели, давили на плечи холодным неподъемным гнетом. Широкие кроны хоть и сдерживали мощь ливня, но полностью защитить от него не могли. Мариана ежилась и шипела сквозь зубы, когда на нос ей стекала с капюшона очередная струйка холодной воды. Скоро девушка застучала зубами; Барти снял с пояса флягу:
   -- Хлебни.
   Мариана, глотнув, подняла брови:
   -- Гляжу, ты пополнил запасы?
   -- Глупо было бы отказываться, -- усмехнулся рыцарь. Он тоже сделал несколько глотков и снова передал фляжку спутнице.
   Мариана тоскливо вздохнула:
   -- Хорошее у них вино, а только лучше бы сейчас горячего супа. И сухую одежду. И переждать непогоду под крышей. Только не вздумай говорить, что раз так, нечего было соваться в мужские дела!
   Барти дернул уголком губ, словно улыбнуться хотел, да не вышло:
   -- Думаешь, если я мужчина, то не хочу сухую одежду и под крышу? Ничего, Мариана. Такие ливни долгими не бывают. До Южной Миссии полдня по хорошей погоде, так что к вечеру всяко доберемся.
   -- Вот и видно себастийца, -- буркнула Мариана. -- Это у вас там шквалы налетают и уходят, а между Внутренним морем и горами лить может неделями.
   Над головой громыхнуло. Пенка тревожно дернула ушами, гнедой присел и коротко всхрапнул.
   -- Как пройдет гроза, надо ехать, -- продолжила Мариана. -- Иначе рискуем так и торчать здесь, пока дождем не захлебнемся.
   -- Значит, поедем, -- согласился Барти. -- Верней, пойдем. Верхом я сесть не рискну.
   Ответные слова Марианы заглушил совсем близкий раскат грома. Грохотало, эхом отражаясь от гор, так долго, что Мариана успела испугаться за коней, выругаться, устыдиться, обрадоваться, что Барти не услышал неподобающих благородной девице выражений, и сообразить, что он, скорей всего, с оными выражениями всецело бы согласился.
   -- Что ты говорила? -- переспросил Барти, когда стихли последние раскаты.
   -- Что не хочу промочить ноги, -- фыркнула девушка. -- Моя Пенка не подведет, нам с ней здешние дороги не впервой. Лишь бы дождь хоть малость подутих.
   -- Хорошо, -- кивнул Барти, -- раз так, скомандуешь, когда можно ехать.
   -- Уже скоро, -- не слишком, впрочем, уверенно ответила Мариана. -- Гроза уходит в горы. А с дождем и ветром ничего не поделаешь...
   Двинулись примерно через час. Барти так и не рискнул сесть верхом: непривычного к эдакому буйству стихий коня надежней было вести в поводу. Рыцарь подсадил в седло дрожащую от холода девушку и повел Храпа в поводу, стараясь держаться точно за Пенкой. Яростный ливень сменился сильным, но ровным дождем; все внимание путников уходило на дорогу, а все мысли вертелись вокруг вожделенных горячего супа и сухой постели.
   Хотя к предвечерним сумеркам дождь подутих, рыцарь больше не надеялся заночевать в городе. Между тем серое от непогоды море уже виднелось отсюда -- и, не размой тропу ливень, вполне можно было бы рискнуть, урвать на дорогу часть ночи, но спать лечь в одной из гостиниц Южной Миссии, знаменитых на весь Полуостров просторными комнатами, обязательными ванными, умелыми поварами и огромным выбором имперских вин.
   -- Ничего, -- шмыгнула носом Мариана, -- может, пастушью хижину встретим. Или хоть шалаш охотничий.
   -- Хорошо бы, -- отозвался Барти.
   Словно в насмешку над ожиданиями путников, рванул ветер. Мариана смахнула прилипший к щеке лист и ахнула: над морем, выделяясь угольной чернотой на малость просветлевшем небе, ядовитой змеей извивался смерч. Пока далекий, но...
   -- Свет Господень, спаси и сохрани, -- выдохнул Барти. -- Он идет прямо на нас!
   -- Так всегда кажется, -- напряженно ответила Мариана. -- На самом деле не угадаешь.
   -- А быстро идет... Так что делать, Мариана? Если не угадаешь... Как-то не по мне спокойно ждать, зацепит или пронесет мимо.
   -- Эй, -- окликнул их сильный басовитый голос. -- Эгей, люди, сюда!
   Мариана оглянулась. У поворота, где они только что видели голый камень крутого откоса, открылся ход. В просвете его стоял гном. Страж.
   -- Барти, скорее!
   Мариана спрыгнула с седла, поскользнулась, с трудом удержалась на ногах. Развернула Пенку, потянула к Стражу. Кобыла заржала, забилась, девушка всхлипнула:
   -- Ну же!..
   И Пенка сдалась. Потрусила за хозяйкой; а та вцепилась в повод, как утопающий -- в брошенную с борта веревку.
   Барти замешкался, глядя, как бегут к темному зеву пещеры девушка и лошадь. Рев и треск за спиной подстегнули его; через несколько мгновений оба путника вместе с конями были внутри. Вот только девушка вошла в пещеру на своих ногах, а рыцаря внесло туда, как сухой листок порывом шквального ветра. Барти подвело любопытство: на пороге убежища рыцарь вздумал оглянуться. Он еще успел заметить, как стремительно потемнело снаружи, как рухнуло -- почему-то совсем беззвучно -- стоящее у тропы дерево. Но тут спина грянулась о камень, и мир погас.
   2. Гости Подземелья
   Тьму разгонял зеленоватый свет гномьих светильников. Губы Марианы шевелились, но Барти слышал лишь звенящую тишину. Рыцарь потряс головой; в глазах поплыло. Чтобы кое-как подняться на ноги, пришлось ухватиться за гриву Храпа. Однако ноги не держали оказавшегося вдруг в безопасности рыцаря; ему хотелось одного -- снова лечь, закрыть глаза и провалиться если не в сон, то хоть в забытье.
   Кто-то подергал рыцаря за рукав. Барти с трудом разлепил глаза. Некоторое время не мог сообразить, что перед ним; оказалось, он так и стоит, уткнувшись лицом в Храпову гриву. Оглянулся. Рядом обнаружился их спаситель. Руки бугристые, словно перекрученные корни, огромная, как валун, голова... Вот только глаза -- скорее колдуна, нежели Стража. Не просто острые, как у торговцев или молодых работников; не пронизывающие, как у мастеров; взгляд их, казалось, продувает человека насквозь и разрывает в клочья. Как ураган, как необоримая штормовая волна, что несет на скалы... как сама смерть.
   Рыцарь пошатнулся. Гном что-то говорил, Барти видел, как шевелятся темные губы, но тишина оставалась ненарушенной. Наконец гном притопнул ногой и попросту -- рыцарь даже не понял, как! -- усадил человека на пол. Можно сказать, уронил. С маху приложившись задницей о камни, Барти открыл было рот выругаться, да так и застыл: глаза его оказались вровень с глазами гнома, и взгляд подземельного оказался настолько тяжел, что едва не размазал человека по стенке. Сгустившийся до смоляной вязкости воздух застрял в глотке; рыцаря прошиб холодный пот и сразу же бросило в жар; звон в ушах поднялся до невыносимой высоты и рассыпался острыми осколками.
   -- Теперь слышишь? -- спросил гном.
   Барти потрясенно кивнул. Закашлялся почему-то; отдышался, выдавил:
   -- Благодарю.
   -- Эх и дурень ты, -- проворчал гном. Впрочем, осуждения в его голосе Барти не услышал, скорей -- удивление с одобрением пополам. А и верно ведь дурень: разглядеть все равно ничего не разглядел, а от смерти на волосок мимо прошел.
   Барти снова встал; теперь это далось ему легче.
   -- Мы обязаны вам своими жизнями.
   Гном кивнул. Буркнул:
   -- Назовитесь, путники.
   -- Сэр Бартоломью, рыцарь себастийского отряда Ордена святого Карела.
   -- Мариана... -- Девушка хватала ртом сухой подземельный воздух и все никак не могла унять бешеный стук сердца. -- С Белых Холмов.
   -- А, я слыхал о тебе, -- кивнул гном. -- И о тебе, рыцарь, тоже. Однако что за нужда погнала вас в горы по такой непогоде?
   -- Мы спешим, -- коротко объяснил Барти. По чести сказать, на более длинные речи у него попросту не было сил.
   -- В Южную Миссию, -- добавила Мариана.
   -- А я уж думал, в Свет Господень, -- ухмыльнулся гном. -- Ведь вы оба едва там не оказались. Пойдемте, люди, вам нужно обсушиться и отдохнуть.
   -- А Пе... кони? -- спохватилась Мариана. -- Я Пенку не брошу!
   -- Спать с ней в обнимку будешь? -- совсем по-человечески съязвил гном. -- У нас есть конюшни, девушка.
   -- Простите, -- пробормотала Мариана. Взглянув на рыцаря, подхватила повод Храпа. Барти благодарно прикрыл глаза. Если двумя руками держаться за седло, вполне можно идти вслепую... и даже поспать на ходу.
   Конюшня оказалась почти у самого входа. И, видно, были на ней усмиряющие чары: едва ступив в проход между денниками, дрожащие, нервно прядающие ушами кони успокоились. Приняли из рук долговязого человечьего мальчишки-конюха по сухарю, позволили ему снять поклажу.
   -- За коней не бойтесь, -- сказал гном, подхватывая сразу все сумки, -- обиходят. Пойдемте, нам недалеко осталось.
   Мариана взяла Барти под локоть. Благо, шли и впрямь недолго: по всей видимости, и конюшня, и то место, куда привел их гном, как раз и служили для приема гостей сверху. Гном завел людей в просторную залу с очагом у дальней стены и большим столом посередине. В стенах слева и справа Мариана заметила по две двери под человеческий рост.
   -- Эти -- ваши. -- Гном сгрузил на пол сумки и махнул рукой направо. -- Отдыхайте пока, скоро принесут поесть.
   -- Ты как, Барти? -- Мариана открыла ближнюю дверь. -- Переодеться хоть сможешь?
   -- Да, конечно, -- не слишком уверенно ответил Барти. -- Спасибо, Мариана.
   Девушка занесла в комнату рыцаря его сумки, повторила:
   -- Переодевайся, Барти. Хвала Господу, мы живы и в тепле...
   Подхватила с пола свои вещи, вошла в соседнюю комнату. Буркнула себе под нос:
   -- А ты, Барти, и впрямь дурень. Шелудивый пес тебя дери, а если бы не успел?!
   Шмыгнула носом, кинула сумку на пол и принялась срывать с себя насквозь мокрую, противно липнущую к телу одежду. Отжала воду из косы, зубами развязала шнурок. Расплетать пока не стала, только кончик распустила малость. Перед огнем бы просушить!
   Очаг Мариана заметила не сразу -- а заметив, до крайности удивилась. Подземельные и здесь превзошли людей: пламя пылало в глубокой нише в стене -- да полно, в нише ли? Уж не общий ли этот очаг на две соседних комнаты? Мариана присела на корточки перед ограждающей огонь кованой решеткой и ахнула: там, в огне, по-кошачьи свернувшись в клубок, спала ослепительно белая, сверкающая, сияющая, невыносимо прекрасная саламандра. По сложенному гребню бежали волны голубоватого пламени, из щелочек ноздрей вырывались крохотные искорки... вытянутую вперед лапу лизало пламя, и чешуя сверкала драгоценными каменьями, сотнями радуг...
   Мариана отвернулась, прикрыла глаза ладонью. Перед взглядом плыли фиолетовые пятна, и почему-то хотелось плакать. Шмыгнув носом, девушка вытряхнула из сумки сухую одежду.
   Ну да, сухую, как же! Размечталась. Все волглое, отсыревшее, даром что завернуто в парусиновый лоскут, а сумка заговорена на непромокание. Пришлось развешивать на решетке у очага. Ну что ж, вздохнула девушка, зато можно косой заняться. Достала гребешок, начала распутывать мокрые пряди. Голая кожа жадно ловила тепло огня и саламандры. Ушел пробиравший до костей промозглый холод, кровь побежала по жилам быстро и весело; даже усталость отступила, отодвинулась в тень. Правда, взамен пришел зверский голод; так что досушивать косу Мариана не стала, а натянула платье и вышла в общую залу.
   Стол украшали блюдо с хлебом, супница и две глубокие тарелки -- гномий синий фарфор, тот, посуда из которого наверху ценится вдвое-втрое дороже серебряной. Мариана подивилась богатству приема, но, честно говоря, запах мясного супа и свежего хлеба взволновал ее куда больше.
   Мариана постучала к Барти; рыцарь не отозвался. Хмыкнув, девушка стукнула еще и приоткрыла дверь. Ее спутник, видно, скидывал одежду так же поспешно, как и она сама, но потом завернулся в меховое покрывало и прилег. Да так и заснул.
   Девушка тихонько прикрыла дверь, села к столу. Горячий суп, щедро сдобренный чесноком и зеленью, окончательно согрел; Мариана невольно зевнула -- и поняла, что если сейчас же не ляжет, рискует заснуть прямо за столом.
   Одеяло волчьего меха, мягкая подушка, блики огня на стене -- еще час или два назад путники даже мечтать не могли о таком ночлеге. Закрыв глаза, Мариана впервые за долгий путь не вспомнила ни о том, что погнало ее из родительского дома, ни о том, что ждет впереди. И снилось ей -- впервые за все время странствия -- хорошее. Снилось, что идет она по светлым прекрасным залам, по беломраморному полу, расчерченному полосами ярких солнечных лучей из высоких окон. И надет на ней не надоевший мужской костюм, а шелковое платье, изумрудное с медным переливом, расшитое по подолу золотыми лилиями. И на ногах не сапоги, а тоненькие шелковые туфельки, в них так легко ногам, и ступни ощущают жар нагретого солнцем пола и прохладу тени. И волосы ее не в косу заплетены, а убраны в высокую прическу и заколоты шпильками -- под платье, золото и изумруды! -- а на шпильках тех держится кружевная вуаль, по обычаю скрывающая лицо невесты. Мариана проснулась, еще ощущая кончиками пальцев прохладу шелка. Потрескивал огонь в очаге; не сразу вспомнила девушка, что она -- в Подземелье, у гномов в гостях, спасенная от неминуемой смерти. Мариана зевнула; улыбнулась, погладив мех одеяла и невольно вспомнив шелковый трепет под пальцами; пробормотала: "Сплю на новом месте, приснись, жених, невесте", -- и снова заснула.
  
   Для сэра Бартоломью утро началось с головной боли -- вполне, впрочем, терпимой. Рыцарь открыл глаза: хуже не стало, значит, можно плюнуть и забыть. Но где же он?
   На кровати в незнакомой комнате. Полуодетый, укутанный в меховое одеяло. Рыцарь сел на постели, пощупал голову. На затылке волосы слиплись, похоже, от засохшей крови. Спина тоже изрядно ныла, да и руки-ноги подрагивали: как будто накануне с коня упал или жестоко подрался. А вон и камзол, висит на решетке у очага: грязный, как из деревенской лужи. Свет Господень, что ж было-то?! Барти попытался вспомнить, но перед глазами возник лишь идущий с моря смерч -- и тьма.
   Смерч? Барти потер лоб. Они с Марианой шли в Южную Миссию, был дождь, значит, мог быть и смерч. Где же он оказался? И... где Мариана?! Жива ли?..
   Рыцарь подхватился с кровати, уронив одеяло на пол. Споткнулся о собственные сапоги, чуть не упал, неловко дернул ручку двери и вывалился в комнату-залу, при одном взгляде на которую сразу стало ясно -- он у гномов.
   До второго взгляда дело не дошло: открылась дверь напротив, и вышел... Барти моргнул, потер лоб. Может, его и впрямь приложило смерчем так, что он лежит где-нибудь в лесу и бредит? Или вовсе уже мертв? Хотя нет, вряд ли в Свете Господнем можно чувствовать себя настолько усталым и разбитым. Все-таки бред. Сначала гномы, теперь...
   -- Барти?!
   Вот только навряд ли бред умеет говорить.
   -- Свет Господень... Серж, это на самом деле ты?! Живой?..
   -- Правда я, -- чуть смущенная усмешка, такая знакомая, кабы не сколотый край переднего зуба да сбритые напрочь усы, -- и живой, да. Хотя, как по мне, тому Сержу, которого ты знал, лучше бы оставаться мертвым.
   И голос изменился. Беспечная веселость ушла, сменилась насмешливой горечью. А меняться свойственно лишь живым.
   -- Но... как же?..
   -- Долгая история. -- Взгляд Сержа скользнул по рыцарю, остановился на босых ногах. -- Пойдем хоть к огню, что ли.
   И такая заботливость не была тебе свойственна. Я помнил тебя другим. Значит, не память шутки шутит, не бред... не бред, не сон... правда!
   -- Да ну тебя с твоим огнем... иди сюда, дай хоть тебя пощупать... Живой, чертяка! -- Барти схватил Сержа за плечи, встряхнул: -- Живо-ой! -- Облапил со странным не то смешком, не то всхлипом. -- Зараза ты, где ж тебя псы носили?! Мы ж тебя похоронили... честь по чести похоронили... Кто ж в той могиле лежит, а?!
   -- Не знаю, -- опустил глаза Серж. -- Клянусь, Барти, не знаю. Хотя как убивали его -- видел. И хорошо, что честь по чести... Он заслужил. Барти, пойдем, правда, к огню. Что стоять, не столбы.
   -- Я сплю еще, наверное, -- пробормотал Барти. -- Или в самом деле так головой треснулся, что...
   -- Треснулся ты изрядно. -- Серж взял рыцаря за руку, подвел к очагу. Передвинул от стола два табурета. -- Но сейчас-то все в порядке, не думай. Колдун тебя лечил, хорошо, рядом оказался, он тут с Анже который день возится. -- Поймал недоумение во взгляде Барти, пояснил: -- Перелом у мальчишки плохой, две кости вдребезги. И по голове его приложили похлеще, чем тебя, а потом еще добавили, да верхом день. Плохо, короче.
   -- Погоди. -- Барти потер лоб. -- Колдун, перелом... Так мы и впрямь у гномов? Я не помню ничего. То есть, как здесь очутился -- не помню. А со мной девушка была, вот это уже точно. И если с ней что, а я...
   -- Мариана? Да там она, -- Серж махнул на дверь рядом с той, из которой вышел Барти. -- Спит. И мой мальчишка спит, самое время поговорить о том, что им знать не нужно. Барти, вы куда сейчас? В Южную Миссию?
   -- Откуда знаешь?
   -- Да так, гномьи заморочки. А зачем, ты можешь мне сказать?
   -- Не бог весть какой секрет, -- хмыкнул рыцарь. -- Девушке нужно в Ич-Тойвин, я ее сопровождаю. Но тебе-то оно зачем? И, Серж, раз ты жив, какого пса пропал?! Четыре года... Какое, пять уж скоро! Свет Господень, пять лет мы тебя числим мертвым и поминаем как мертвого, а ты?!
   -- А я и есть -- мертвый, -- хмуро сказал Серж. -- Есть вещи, Барти, после которых лучше умереть.
   Рыцарь снова потер лоб, провел ладонями по лицу. Пробормотал:
   -- Будто сон. Мы ведь тогда быстро тебя нашли. Дольше поверить не могли, такое разве сразу в голове уложишь, чтоб королевские дознаватели ни с того ни с сего королевского же рыцаря хватали. А потом... сэр Тим пригрозил роспуском Ордена, а нам выкинули твой изуродованный труп. Вроде как делу конец. А тот стервец, что дознание вел, ухмыльнулся так, знаешь... Бумага, говорит, у короля, дружком вашим подписанная, завтра приходите, дам почитать.
   -- Да, знаю. Мне показали. На том я и сломался. -- Серж уставился на огонь, заговорил быстро и глухо: -- Все им подписал, всю ту чушь, что они напридумывали. Знаю, зря. Если по чести рассудить -- очень может быть, что на мне кровь короля теперь. Им нужно было откупиться, найти виноватого, пока король не посносил головы им самим. Вот они и нашли -- меня. А настоящий-то преступник остался гулять. А я, Барти... -- Спрятал лицо в ладони, признался: -- Веришь, я счастлив был, когда тот хмырь мне объявил, что меня больше нет. В мертвецах показалось проще. Он выпустил меня ночью, вывел каким-то подвальным ходом и сказал... сказал: "Вернешься -- так развлечемся, нынешнее за счастье покажется!" Но я и без того не собирался возвращаться. Оно мне надо? Для клейма убийцы королевы мертвец годится лучше.
   -- Мы не поверили, -- Барти аж головой замотал. -- Мы ж тебя знали, как мы могли поверить?! Сэр Тим поднял всех, кто был свободен, мы пасли того дознавателя без малого два месяца, пока придумали, как выманить его из норы! Но мы его схватили, Серж. И заклятие правдивости у нас было наготове. И даже к королю мы пробились! Вот только король, по лености своей, затянул дело, а там вмешался Капитул со своим дурацким милосердием, вечно оно у них не того касается, кого надо бы! Но мерзавец рассказал всю правду, и его признания слышало до черта народу. Старый король, нынешний король... капитаны всех отрядов, наши рыцари, кто там был, первый министр, секретарь, аббат... вполне достаточно свидетелей, Серж! Почему ты не объявился?!
   И почему мы даже не подумали спросить, правда ли то был -- ты?.. Не в первый раз рыцарей ловят на простоте; кому из нас могла прийти в голову такая, в сущности, нехитрая мысль: что труп можно и подменить?
   -- Хватит, Барти, -- тихо сказал Серж. -- Прошу тебя, хватит. Не хочу я всю ту грязь ворошить. Слишком много ее было, грязи... Да и не рыцарь я больше. Я, знаешь ли, браконьер с кучей темных делишек за плечами, беглый монах, а в довершение всего, кстати сказать, еще и в коронном розыске. Заодно с мальчишкой. Хотел бы я знать, что в этот раз натворил. Везет же мне, никакой менестрель так не придумает! -- И Серж коротко рассмеялся.
   -- Что за мальчишка? -- невпопад спросил Барти. По чести, совсем другое хотелось ему сказать. Например, что нельзя настолько не верить в братьев по Ордену, чтоб столько лет прикрываться от них чужой могилой. Что это трусость. Что недостойно рыцаря и дворянина сдаться на милость подлеца, кто бы он ни был и как бы ни был силен. Что...
   Но Серж кивнул -- и вывалил на бывшего товарища историю товарища нынешнего. Во всех подробностях. И чем дольше Барти слушал, тем яснее становилось ему, что все Сержевы злоключения, и весь их с Марианой богатый на странности и случайности путь, и эта встреча -- не иначе как Промысел Господень.
   Какое-то время тишину нарушало лишь потрескивание огня. Сержу рассказ дался тяжело; что же касается Барти, он был настолько поражен, что снова подумалось -- бред, сон...
   -- Так значит, -- наконец подвел итог рыцарь, -- наша церковь в сговоре с империей против нашего же короля? Хорошие же дела творятся именем Господа!
   -- Я скажу тебе честно, ради былой дружбы, -- сказал вдруг Серж, -- и думай обо мне, что хочешь. Будь это обычный заговор против короля, я бы пальцем не шевельнул. И Анже отговорил бы дергаться, парень и без того хлебнул горя. Одна власть стоит другой, а в монастыре по-любому будет и сытно, и спокойно. Что мне за дело до таргальской короны -- теперь?
   -- Речи предателя, -- буркнул рыцарь. -- Серж, ты ли это?
   -- Ты уже спрашивал, -- усмехнулся беглый монах. -- Я. И не меня ли предали первым, сэр Бартоломью? Не меня ли заставили взять на себя чужую жизнь? Жизнь преступника, Барти! -- Сержа передернуло; голос сорвался на хриплый, злой крик. Дрогнули плечи, Серж спрятал лицо в ладонях -- и Барти вздрогнул, заметив полускрытый рукавом неровный шрам поперек запястья.
   -- Серж... но ведь ты мог...
   -- Не мог. Это вы знали, что я оправдан, Барти, вы! А как, Нечистый тебя побери, мог узнать я?!
   -- Любой бы тебе сказал. Мало ли возможностей встретиться тайно?! Эх, Серж...
   -- Да, -- уронил руки Серж. -- Я и не хотел, ты прав. Слишком низко упал я, чтобы...
   Барти мотнул головой. Мутный, тяжкий разговор. И не разберешь, кто виноват: Серж ли, что разуверился и не стал искать встреч, они ли все...
   -- Но теперь, Серж...
   -- А что теперь? -- Надо же, каким серьезным умеешь ты быть. Ты, записной весельчак, любимец себастийских девиц, ты, даже к Господу обращавшийся с улыбкой! -- Теперь, Барти, все возвращается. Был я беглым и снова стал беглым, и по уму ты бы арестовать меня должен, именем короны. А я... мне бы вообще промолчать, Барти. Ведь я не простил. Мне плевать на короля, а отцы монастырские меня не просто спасли, а заново уважать себя научили. Снова человеком сделали.
   Барти потер лоб. Все это казалось слишком сложным.
   -- Но ты сбежал сам и помог вашему послушнику. Хотя должен был его остановить, так ведь? И рассказал мне -- а ты ведь знаешь, я такое не утаю. Так на кого тебе не плевать, Серж?
   -- На Таргалу, -- глухо ответил бывший товарищ по Ордену. -- И на Подземелье. Нам грозит не просто банальная смена династии, ты понимаешь это, а, Барти? Нас ждет даже не простая война! Новые Смутные времена, Барти. Ты понимаешь, что это такое?! Все знают, все слышали байки менестрелей -- но, прах их всех забери, это было намного страшней, чем в менестрельских байках! Анже -- видел!
   -- Бред! Зачем Церкви Смутные времена?
   -- Церковь под рукой империи, Барти, неужели так трудно это понять?! Или ты не знаешь, что нашим аббатам и предстоятелям приказывает Светлейший Капитул?
   -- Хорошо, зачем Смута империи? Разоренную страну легче захватить, я согласен, -- да только что с нее возьмешь?
   -- Империи хватает своих мастеров, им не нужны гномы. И земледельцев там больше, чем пригодной для них земли. Люди там бунтуют от безделья. Право же, сэр Бартоломью, пора бы рыцарям Ордена учиться не только воинскому делу, но и азам политики! Императору нужна Таргала, Барти, но ему не нужны таргальцы. Разве что -- как товар для рабских рынков.
   -- Серж, -- Барти взглянул на былого товарища с задумчивым интересом, -- скажи мне, почему ты выставляешь себя хуже, чем на деле?
   -- О чем ты, Барти, -- поморщился беглый монах, -- никак я вообще себя не выставляю, оно мне надо? Я просто рассказал тебе то, что стоило бы знать рыцарю Таргалы.
   Тем более -- рыцарю, что едет в Ич-Тойвин, продолжил мысленно Барти. Серж наверняка помнит, он всегда был внимателен к мелочам и подробностям. Спасибо, не расспрашивает. Все-таки это дело Марианы. Ее клятва, ее поручение. А он, сэр Барти из себастийского отряда -- всего лишь свидетель. Не более того.
   Меж былыми друзьями вновь повисло молчание. На сей раз прервала его Мариана. Вернее -- легкий скрип двери в ее комнату.
   Девушка вышла, улыбаясь той благостной улыбкой, что случается после особенно счастливых снов. Остановилась, оглядела залу и, просияв, направилась к очагу. Платье ее, тесноватое в груди, проще и скромней того, что надевала она в Корварене, шло девушке необычайно. Барти встал, краем глаза отметив: Серж подскочил едва не раньше него. Не растерял, выходит, былых манер...
   -- Доброе утро, Мариана.
   -- И тебе доброго утра, сэр Барти. -- Девушка улыбнулась рыцарю светло и радостно. -- Приятно видеть тебя во здравии. Доброго утра и вам, сэр...
   Мариана выжидательно примолкла; Серж поклонился, прижав руку к сердцу: так приветствуют благородных девиц менестрели и студенты.
   -- Серж, благородная госпожа. Просто Серж.
   -- Мой старый друг, -- чуть смущенно пояснил Барти. Он вдруг осознал, что как выскочил спросонок полураздетым, так и стоит. -- Мариана, я... сдается мне, ты поторопилась, сочтя меня в добром здравии. Иначе я не приветствовал бы тебя в столь неподобающем виде.
   -- Так пойдите оденьтесь, благородный сэр, -- насмешливо предложила Мариана. -- Кстати, поищите в углу за очагом дверь в умывальную. Свет Господень, -- девушка блаженно потянулась, -- как же хорошо все здесь устроено!
   -- Я рад, что тебе нравится, -- прогудел невесть как очутившийся рядом гном. -- Смотрю, все в сборе? Я велю подавать завтрак... когда? Тебе хватит часа, сэр Бартоломью?
   -- Хватит и получаса, почтенный, -- уверил Барти. -- Я не люблю задерживать друзей.
   -- Отлично, -- кивнул гном. -- И, если ты не против, после завтрака с тобой поговорит наш колдун.
   -- Почту за честь, -- учтиво поклонился Барти.
   Гном вернул собеседнику поклон, сделал шаг назад и исчез так же внезапно, как появился. Барти растерянно потер лоб и поспешил к себе. Серж указал Мариане на табурет:
   -- Подсаживайтесь к огню, благородная госпожа.
   Мариана, чуть склонив голову, разглядывала человека, которого Барти назвал своим старым другом. Пожалуй, ровесник рыцарю -- но вряд ли ровня в остальном. Дворянин не смотрит так -- вроде и прямо, но с видимой готовностью опустить глаза. И лицо... славное лицо, приятное, располагающее, однако проглядывает сквозь веселую хитринку что-то... что же? -- задумалась Мариана. И ответила сама себе: затравленность.
   Тряхнув головой, девушка улыбнулась:
   -- Простите мою невежливость, это спросонья. Серж, вы сказали? Тогда уж и меня по имени -- Мариана.
   -- Почту за честь, -- улыбнулся странный Бартов друг. Хорошая улыбка, невольно отметила Мариана: хоть и щербатая, а красит этого Сержа ой как! Другой человек делается -- из тех, кому веришь сразу и навсегда. Кто ж ты, Серж? Интересные подбираются друзья у королевского рыцаря сэра Бартоломью -- Базиль, теперь вот ты...
   -- Вы тоже укрылись здесь от непогоды?
   -- В некотором роде, -- Серж сделал вид, что не заметил невинной девичьей хитрости. -- До Южной Миссии мы с вами попутчики, прекрасная Мариана. И я, признаться, этому рад.
   -- Не сомневаюсь, -- насмешливо хмыкнула Мариана. -- Я знаю, что такое у мужчин встреча двух давних друзей!
   -- Примерно то же, что встреча кумушек по пути с рынка, -- кивнул Серж; собеседники рассмеялись, и разговор потек легко и непринужденно. Впрочем, Мариана ловко обошла естественную в их положении тему о цели путешествия, Серж тоже, -- и оба заметили за другим эту странность. Вот только Мариана списала ее на вежливость Сержа, а Серж... беглый монах, напротив, насторожился. Девушка казалась такой милой, наивной, такой домашней, -- вот только домашние не забредают в Подземелье в компании единственного рыцаря. Тем более, по пути в Ич-Тойвин! Встреча с Барти потрясла Сержа; встреча же с Марианой казалась ему знаком Господним. Не обратить на девушку должного внимания явно было бы ошибкой.
   3. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь
   Барти много всякого слыхал о том, что делает с людьми взгляд гномьего колдуна. Но ему случалось общаться с подземельными, и верить всякому слуху о них рыцарь считал глупым. Поэтому приглашение колдуна ничуть его не встревожило; и в золотые глаза старого гнома рыцарь глянул без страха.
   Глянул -- и уже не смог отвести взгляд. Сел, слепо нашарив табурет, лишь мельком отметив короткий перенос: видно, колдун предпочитал разговоры не просто наедине, а в укромном месте, где даже случайно никто не помешает.
   -- Э-э-э, а ты смел, -- ухмыльнулся гном. -- Это хорошо. Такой мне и нужен: смелый и честный.
   Барти приподнял бровь:
   -- И зачем же?
   -- Сначала поговорим, человек, -- враз посерьезнел колдун. -- Поправь, если я ошибусь. Ты сопровождаешь благородную Мариану, однако положение твое при ней сильно тебя тяготит. Вас ждут опасности, и долг твой -- защитить ее, но ты всего лишь свидетель. И, что хуже, ты сам вызвался быть свидетелем. А долг свидетеля -- не вмешиваться. Так?
   -- Так, да, -- глухо ответил рыцарь.
   -- Два долга спорят в тебе, две клятвы рвут тебя надвое. Я не рыцарь и не человек, я прожил больше любого из вас, однако не всегда понимаю ваши обычаи. Ты сам себя загнал в ловушку.
   -- Что ж, -- пожал плечами себастиец, -- когда-нибудь ведь это закончится.
   -- Нет, рыцарь. -- В золотых глазах колдуна мелькнула темная зелень. -- Не так все просто. Оно закончится не раньше, чем ты выберешь, какому долгу следовать. Таков порядок вещей, рыцарь.
   -- Значит, выберу. -- Барти не удивился пророчеству колдуна: что-то подобное он чувствовал и сам.
   -- Ты готов, -- кивнул гном, -- это хорошо. Однако я вижу, ты тоже хочешь что-то спросить. Что гнетет тебя, не страшащийся выбора рыцарь?
   Барти помолчал, собираясь с мыслями: очень уж богатым на события и разговоры выдалось утро. Ладно, главное -- начать.
   -- Сегодня я встретил друга, которого считал убитым.
   -- Серж, да. Он рад и растерян. И жалеет... ты всколыхнул его чувства, сэр Бартоломью.
   -- Он мои -- тоже.
   -- Да, вижу. Но только ли тем, что оказался жив? Или все-таки своим рассказом?
   Барти пощипал ус:
   -- Ты можешь сказать, почтенный, это -- правда?
   -- Ты не веришь своему другу, рыцарь?
   -- Верю, но...
   Золотой взгляд сковал серые глаза, вихрем ворвался в душу. А веришь ли? Вам, людям, так свойственно меняться, за короткий свой срок вы проживаете не одну -- три, пять, дюжину жизней. Сегодня ты один, а завтра... себе не всегда верить можешь, а другому?..
   -- Ему я верю, -- Барти говорил с трудом, будто гномьи чары сковали воздух в груди. -- Но... если я верю Сержу... это значит, я не должен верить Святой Церкви?!
   Вот она, причина, понял Барти. Вот в чем сам себе не мог признаться, вот что мешало...
   -- А почему ты должен верить? -- спросил гном. -- Вера, человек, не из долга родится. Ты веришь Сержу, потому что знал его долгие годы. Ты веришь мне, потому что знаешь: колдуны Подземелья не могут лгать. Ты веришь Мариане, потому что любишь ее.
   -- Я?!
   -- Э-э-э, рыцарь, погоди и сам убедишься. Но сейчас не это важно. Лучше скажи, почему ты веришь вашей Церкви?
   -- Но... как же, ведь...
   Барти потянулся почесать затылок, отдернул руку: вдруг стыдным показалось вести себя перед гномом так по-детски. Но в самом деле, как можно объяснить то, что привык считать не понятным даже, а безусловным?!
   -- Ты веришь Церкви, -- сказал колдун, -- потому что веришь Господу. Но разве Господь и Церковь -- одно и то же?
   Барти не нашелся с ответом. По чести говоря, слишком уж дико звучал вопрос.
   -- Не надо ничего говорить, -- голос гнома стал вдруг мягким, шелестящим, как осенняя листва под ногами путника. -- Не мне, а тебе самому нужен ответ. И когда-нибудь ты найдешь его. А пока -- я желаю тебе удачи в пути твоем, рыцарь Барти.
   -- В пути, -- пробормотал себастиец, -- да... Вот только в каком? Мы с Марианой плывем за море, а тут... Да еще вопрос, что в том письме. Но Мариана ведь клялась доставить его, а я клялся защитить ее в дороге! А теперь -- хоть разорвись. То, что рассказал Серж, -- не мне он должен был это рассказать! Это король узнать должен!
   Колдун успокаивающе коснулся руки рыцаря:
   -- Король будет в Южной Миссии через несколько дней. Там и ищи встречи с ним. И знай: Подземелье даст тебе укрытие, буде понадобится.
   -- Благодарю, почтенный. Хотя, по чести, не могу представить, с чего бы мне могло понадобиться укрытие.
   -- Э-э-э, всякое бывает у вас наверху. Однако не бери в голову, рыцарь. Это я так, на случай.
   -- Разве что на случай еще одного такого смерча, -- нервно рассмеялся Барти.
   -- А хоть бы и так. -- Тоненький смешок гнома заставил человека икнуть и умолкнуть. -- Сегодня вы уйдете, -- уже серьезно продолжил колдун. -- Мы откроем вам короткий путь в Южную Миссию. Если ты хочешь спросить еще что-то...
   -- Пожалуй, нет, -- Барти потер лоб. -- А ведь завтра наверняка жалеть буду. Но сейчас и без того голова пухнет.
   -- Тогда, рыцарь, последнее. Я хочу сделать тебе подарок, в память о сегодняшней встрече и этом разговоре. Что бы ты хотел получить?
   Ничего, ответил бы Барти, достаточно того, что вы спасли наши жизни... но, видно, от ошаления, сам собой прыгнул на язык совсем другой ответ:
   -- Я хотел бы огненное зерно, почтенный. То, что называют "последний довод".
   И откуда в голову взбрело?!
   -- О, да. -- Колдун прикрыл глаза и улыбнулся. -- Ты умеешь просить. А не боишься, рыцарь, что зерно тебе пригодится?
   Барти все-таки почесал в затылке. Ответил честно:
   -- Боюсь.
   -- А ведь может, -- покачал головой гном. -- Ты посиди, подумай еще. Я принесу.
   И исчез.
   Теперь Барти мог разглядеть, где же принимал его колдун. Вернее, мог бы -- кабы не стояла здесь непроглядная темень. Ох, гномьи штучки, хмыкнул рыцарь.
   Ну что ж, зато ничего не отвлекает.
   "Подумай еще". С чего вообще он вздумал что-то просить?! Да если разобраться, и не думал -- само пришло. И надо ж, чтоб именно "последний довод"!
   "Не боишься, рыцарь?" -- "Боюсь".
   Еще как боюсь. Но -- пусть будет. Гномьи ли чары, знак Господень или просто судьба -- но слово сказано.
   Колдун появился в облачке тусклого света. Он больше не цеплял взгляд собеседника, и Барти наконец разглядел его: сивая бороденка, курчавый волос, яркие глаза на темном лице... сжатые перед грудью кулаки...
   -- Я на выбор принес, -- голос колдуна словно сел за то малое время, что его не было, стал тусклым и усталым. -- Или... -- Левый кулак разжимается, на темной загрубевшей коже -- огромный огненный топаз, из тех, за какие можно назвать почти любую цену. -- Или... -- В правой ладони мерцает алым футляр. В точности, как...
   Барти сглотнул: вместо ладони гномьего колдуна встала перед глазами другая...
   -- Вздумай я вот так же выставить их на ярмарке, -- усмехнулся гном, - как думаешь, рыцарь, что стоило бы дороже?
   -- Мы не на ярмарке, -- непочтительно оборвал себастиец. -- И я уже выбрал.
   Кончики пальцев легко коснулись футляра -- и лишь сам Барти знал, как ворочается в животе ледяной ком дурного предчувствия. А если знал и гном... что ж, пусть. На то он и колдун.
   -- Честный выбор, -- кивнул гном. -- Эх, рыцарь, и на ярмарке тебе не пришлось бы спорить за право такой покупки. Люди охотно купят чужую смерть - потому, между прочим, мы и не продаем обычные зерна, - но кто в здравом уме польстится на собственную гибель?
   Мерцающий футляр лег в руку, ладони гнома сжали ее в кулак. Барти с трудом подавил дрожь.
   -- Теперь Слово.
   -- А...
   -- Сэр Бартоломью, -- укоризненно произнес гном, -- раз уж ты решил, доверься. Мало футляра с зерном в руке и Слова на уме -- нужна еще решимость. Понимание, что иначе -- никак. Уверенность, что прав и погибнешь не зря. Это сложно, рыцарь. И уж сейчас...
   -- Да, -- Барти засмеялся, -- сейчас-то я точно не намерен погибать.
   -- Вот то-то. Закрой глаза, рыцарь, и слушай.
   Барти послушно закрыл глаза. И охнул от неожиданности: штормовой волной обрушились на него голоса. Неразличимые, вроде бы знакомые, но позабытые; и каждый кричит что-то свое, и каждый тянет к себе, на себя... Рыцарь закусил губу. Вкус крови во рту отрезвил, многоголосье отступило, как море в отлив, -- оставив на берегу слово. Его Слово...
   Барти открыл глаза.
   -- О-о-ох...
   -- Да, неприятно, -- согласился гном. -- Но ты слышал? Ты знаешь?
   -- Да... да, знаю. Так... странно...
   -- Молчи, не надо говорить, -- остановил его гном. -- Ты должен знать еще одно: это Слово -- не зерна, а твое. То же самое зерно в чужих руках не откликнется на это слово. А в твоих -- откликнется любое. И еще знай, "в руках" -- лишь оборот. С тем же успехом ты можешь положить его в карман или повесить на шею. Оно просто должно быть у тебя.
   -- Понимаю, -- Барти покатал футляр по ладони, свыкаясь с его присутствием. Страх ушел. -- Я благодарю тебя, почтенный. По чести, я не должен был ничего просить, я и так вам должен. Но... Свет Господень, я не знаю, что на меня нашло и почему, но я чувствую, что это правильно! Странно все-таки.
   Гном согласно покачал головой:
   -- Я тоже чувствую, рыцарь: все, что свершается сейчас, свершается не просто так. Я снова желаю тебе удачи, рыцарь, умеющий выбирать. Ступай, собирайся. И знай -- я рад знакомству с тобой.
   Барти не успел ответить. Короткий миг темноты -- и он оказался в той самой зале, где встретился сегодня с Сержем... Неужто и впрямь сегодня?! А кажется -- давным-давно...
   Между тем колдун задумчиво прошелся по своей комнатке. Пробормотал:
   -- Ты умеешь выбирать, да... и ты готов. Однако что выберешь ты, рыцарь, когда долга станет не два, а три?
   4. Серж, беглец
   -- Ты тоже хотел говорить со мной?
   -- Да. -- Серж давно уже перестал удивляться умению подземельного колдуна чувствовать людские желания и побуждения. -- Я спросить хотел.
   -- Так спрашивай. -- Корявая ладонь гнома выделывала замысловатые фигуры над спящим Анже. -- Не бойся, пока мы говорим, твой друг не проснется.
   Потрескивал огонь в очаге, играли огненные блики в золотых гномьих глазах. Как тяжело спрашивать, заранее зная ответ! Но... вдруг?
   -- Я знаю, король сейчас едет в Южную Миссию. Можете вы затащить его сюда? Хоть на час?
   -- Э-э-э нет, -- презрительно фыркнул гном. -- Это людские дела, и решать их людям. Ведь ты же не думаешь, что Подземелье должно рисковать миром с Таргалой? Да, у тебя важные вести, но поверит ли король? А и поверит -- так что на это скажет?
   -- Так я и думал, -- пробормотал Серж. -- Тогда вот что: могу я оставить Анже на вас?
   -- Скажи сначала, что хочешь ты делать?
   Беглый монах невесело улыбнулся -- не колдуну, своим мыслям.
   -- Мы ведь с Анже хотели пробиваться к королю. Только как -- все придумать не могли. А тут Барти... Я-то знаю, он при себе такого не оставит. Я почти точно уверен, как только Барти узнает, что король в Южной Миссии... Но ты верно сказал, почтенный, наш король не очень-то легковерен. Первое, что спросит он: "Где твой свидетель?"
   -- Это опасно. У тебя мало надежды выйти от короля свободным.
   -- Знаю. Потому и спрашиваю про Анже. Уж его-то я им не отдам! А спрятать где-то там... Мне, может, под заклятием говорить придется. Выболтаю все, что хочу и чего не хочу.
   Под пронизывающим взглядом колдуна Сержа заколотила дрожь. Будто холодные пальцы, содрав кожу, начали копаться во внутренностях. Холодный пот потек между лопаток. Золото и зелень поплыли перед глазами... но вот -- отпустило.
   -- Я закрыл тебя, -- сказал гном. -- Совсем немного, только то, что касается Подземелья.
   -- Но я все помню, -- порывшись в памяти, возразил Серж.
   -- Я не умею стирать воспоминания, -- тихонько засмеялся колдун. -- И никто не умеет, чем бы ни пугали вас ваши заклинатели и менестрели. Ты помнишь, да. Зато никто другой не выудит их из твоей памяти. Разве что сам расскажешь, по доброй воле.
   -- Спасибо, -- Серж глубоко вздохнул. -- Так, значит...
   -- Анже останется у нас, -- кивнул гном, -- до тех пор, пока сам не захочет уйти.
   -- Но... да едва он узнает, где я... он же...
   -- Он не пленник, -- резко сказал гном. -- У нас нет права держать его силой. Я передам ему твои слова и твою просьбу -- остаться в безопасности. Но решать он будет сам.
   Серж опустил голову.
   -- Смирись, -- тихо произнес колдун. -- У тебя ведь тоже нет права запрещать ему что-то. Хоть рисковать, хоть на смерть идти. Свою судьбу каждый делает сам, это святое.
   -- Да я понимаю. Просто...
   -- Просто он стал тебе дорог. И за него ты боишься больше, чем за себя.
   -- Он еще мальчишка, и он без того хлебнул.
   -- Это его жизнь. Ты ведь не любишь, когда кто-то решает за тебя, э?
   Серж коротко рассмеялся:
   -- Верно. Что ж, ладно. По крайней мере, вы не отпустите его, пока не поставите на ноги?
   -- О, это быстро, -- хихикнул гном. -- Значит, идешь с Барти? Тогда поторопись.
   -- Да я готов, -- Серж мотнул головой, указывая на собранную котомку. -- Это я так спросил... чтоб не жалеть потом, чтоб уж точно.
   -- Я так и понял. -- Глаза колдуна не отрываются от Сержа; руки же словно живут своей, отдельной жизнью: трогают сломанную руку Анже, что-то там разминают, расправляют. -- Если вам понадобится укрытие... А впрочем, ты знаешь.
   -- Знаю. Но кажется мне, почтенный, что вряд ли мы увидимся еще. Странное чувство у меня: словно из одной жизни в другую перехожу. Довольно я прятался и отсиживался, вот что. Не хочу отсиживаться, когда Таргала на краю гибели.
   -- Э-э-э, рыцарь, своей гибелью ты ее не спасешь.
   -- Я не рыцарь, -- сердито отрезал Серж. Поднялся, подхватил котомку. -- Прощай. И -- спасибо.
   -- Удачи тебе, рыцарь.
   -- Не рыцарь я!
   Гном лишь усмехнулся в ответ.

ЮЖНАЯ МИССИЯ

   1. Мариана, девица из благородной семьи
   В Южной Миссии Мариана бывала частенько, но -- по-родственному, так что гостиниц здешних не знала. Поэтому жилье выбирал сэр Бартоломью; она же глядела по сторонам, вспоминая и заново отмечая мощеные камнем узкие улочки, медные флюгера на острых крышах, верхушки мачт, пахнущий водорослями ветер с моря...
   Южный форпост Таргалы не был неприступен, но близко к тому приближался. Окруженный мощными стенами и бастионами, всегда с двумя-тремя фрегатами на рейде, под защитой вынесенного далеко в море форта; с полными складами и арсеналами, мощным гарнизоном и жителями, равно умеющими оборонять городские стены, драться на море и в горах и не терять бдительности в мирное время. Впрочем, берега Внутреннего моря спокойной жизни не сулили никому и никогда.
   Гостиница Мариане понравилась. Устроено здесь все было почти так же хорошо, как у гномов; девушка с наслаждением помылась, переоделась в нарядное платье и, отказавшись от позднего завтрака, отправилась гулять. А где можно гулять в маленьком городке, когда уже закончилась утренняя служба, но еще не началась обедня, когда холодный ветер гонит с набережной, а вчерашний ливень занес улицы грязью? Только на рынке. Туда Мариана и пошла.
   Прадедова родня -- мамины тетки и кузины -- по большей части давно разъехались из Южной Миссии, кто замуж, а кто и по монастырям. Нынче здесь оставалась лишь тетушка Лора, ворчунья и сплетница. Кстати, подумала с тяжелым вздохом Мариана, надо этим же вечером ее навестить, не то обидится смертельно. Но многие из горожанок помнили "внучку старого коменданта", и Мариана не чувствовала себя здесь чужой.
   Торговки и покупательницы с пылом обсуждали вчерашнюю непогоду, скорый приезд короля и ожидаемое посольство императора. Посольства Южной Миссии были не впервой, но не всякое из них встречал сам король, и горожанки склонялись к мысли, что речь пойдет о сватовстве. Мариана, нагруженная столичными новостями ("Какое сватовство, когда король уже обручен?!"), с удовольствием включилась в обсуждение.
   Никто в Южной Миссии не знал о последних обстоятельствах, круто изменивших ее жизнь. Мариану это устраивало: она и не собиралась ни с кем делиться. На расспросы коротко отвечала, что собралась в память отца свершить паломничество к святыням. Заодно выяснила, что почтовый клипер в Ингар ушел третьего дня, и следующего рейса ждать месяц. Это было совсем некстати; и впервые Мариана обрадовалась, что с нею едет рыцарь, опытный в разрешении такого рода трудностей. Барти обязательно что-нибудь придумает, говорила себе девушка, мы ведь не можем ждать целый месяц. Между тем близилось время обеда, рынок пустел, и Мариана отправилась в гостиницу.
   2. Два рыцаря
   Пока Мариана делилась новостями и выбирала гостинец для тетушки Лоры, Серж и Барти сидели в снятой сэром Бартоломью комнате, за кувшином "Имперского черного". Еще со времени первого разговора в Подземелье оба они чувствовали некоторую неловкость: как видно, потому, что о самом важном не было досказано до конца. К тому же былая дружба мешала, как ни странно, безоглядно радоваться встрече. Сэру Барти оказалось трудно привыкнуть к новому Сержу. Не сразу уловимая, смутная чуждость, что появилась в бывшем рыцаре, раздражала. Ни свой, ни чужой, а не-пойми-кто; но не-пойми-кто, связанный с тобой узами, что тесней кровного родства! Разве не он, Серж, спас шкуру Барти в той истории с контрабандистами? Разве не Серж выволок его из-под огня во время налета на Себасту островных корсаров? Разве не Серж, наконец, стоял с ним плечом к плечу, когда в "трехдневную войну" королевских рыцарей бросили на оборону Готвяни?! Но то был другой Серж... С тем вы понимали друг друга с полуслова, а то и вовсе без слов, а этот... этот -- непонятен. Вот он сидит против тебя, потягивает вино, молчит; будто ждет чего. А чего?
   Серж ничего не ждал. Просто встреча с Барти всколыхнула в нем как раз те воспоминания, что он рад был бы позабыть навсегда. Вжиться в шкуру беглого браконьера оказалось легче, чем вспомнить: то была лишь шкура. Маска. И вот настало время ее сбросить, а она -- приросла. Слишком долго пробегал в ней. Не лучше ли было и впрямь умереть тогда? Глупый вопрос, глупые сожаления. Прошлого не вернешь, не исправишь.
   Первым заговорил Барти.
   -- Скажи, Серж, -- рыцарь отодвинул кувшин, -- зачем ты пошел со мной?
   -- Ты вроде не был против?
   -- Не виляй.
   -- А ты решил мне допрос устроить? -- окрысился вдруг Серж.
   -- Свет Господень, что ты мелешь! Серж, ты ведь сам говорил -- ты в розыске! А сюда король едет, и для тебя это -- верная причина держаться отсюда подальше! -- Барти запнулся, подергал ус и добавил полувопросительно: -- Если, конечно, ты не намерен искать справедливости.
   -- Я не верю в справедливость, Барти.
   -- Я это понял. Потому и спрашиваю. Серж, я ведь могу напомнить королю то дело. Не думаю, что он забыл, он... Ты не видел его тогда! Он был возмущен, искренне возмущен. Разве ты не хочешь вернуться, а, Серж?
   -- Честно? -- Беглый монах криво усмехнулся, налил себе еще вина. -- Было время, Барти, когда я душу бы заложил ради возвращения. А сейчас... Мертвого не воскресишь, пойми. Я не гожусь больше в рыцари. Слишком я изменился.
   -- Но тогда... -- Барти опустил глаза на свой кубок и вдруг с размаху швырнул его в угол. Вскочил. -- Тогда, Нечистый тебя раздери, какого пса ты сюда приперся?!
   Серж откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди:
   -- Барти, ты мне веришь?
   Рыцарь подошел к окну. Потрепанный вчерашним ураганом город прихорашивался, не иначе, весть о приезде короля уже разнеслась по Южной Миссии. Скоро подоспеет королевская гвардия...
   -- Верю.
   Городской страже дадут выходные, на патрулирование заступят гвардейцы, ребята бравые и умелые...
   -- А что я тебе рассказывал, помнишь?
   И если правда то, что говорят о нынешнем королевском капитане, он не пренебрежет проверкой гостиниц.
   -- Помню. К чему ты ведешь?
   -- Я достаточно тебя знаю, Барти. На что угодно спорить готов, ты уже собрался к королю.
   -- Ну, собрался. И что? Не пойму я тебя, Серж.
   -- Барти... -- Серж покачался на стуле, хмыкнул, услыхав потрескивание: гостиница хороша, а мебель хлипкая! -- Ты не меня понимать должен. Ты короля попробуй понять. Вот придешь ты к нему -- и что скажешь?
   Рыцарь пожал плечами:
   -- Да то и скажу, что ты мне...
   -- И что?! -- Серж рубанул воздух ладонью -- старый жест, настолько чуждый его новому облику, что себастийца аж передернуло. -- Пойми ты, наконец: вот с одной стороны аббат королевский, министр, еще там кто, кому наш добрый король верить привык. А с другой -- ты с невесть от кого услышанными бреднями! Да первое, что тебе скажут: "Сэр, вы обязаны были арестовать этого человека, а не слушать его сказочки!", понимаешь ты это? Еще ведь и виноватым останешься! Оно тебе надо, скажи?
   -- По крайней мере, -- зло отчеканил Барти, -- моя совесть будет чиста.
   -- Скажите пожалуйста, совесть у него чиста будет, -- ехидно протянул Серж. -- А толку-то? Ты, значит, весь из себя беленький с чистой совестью, аки ангел Господний, а дело запорото?
   -- А...
   -- А когда люди гибнуть начнут, тоже будешь чистой совестью утешаться?
   -- Серж, -- Барти шагнул к столу, оперся ладонями о столешницу. Навис над товарищем, как медведь. -- Я не пойму никак, чего ты от меня хочешь?
   -- Думать хочу научить! -- рявкнул Серж. И, видно, для пущей убедительности, постучал себя по лбу.
   -- Ладно. -- Барти подвинул стул, уселся верхом. -- Учи. Давай, вперед.
   -- По уму, -- медленно сказал Серж, -- Анже -- единственный свидетель, чье слово имеет силу перед судом. Он все это раскопал, я с его слов знаю. Но я мальчишку палачам не отдам, хватит. Да и не суд там будет. Но все же, Барти, король навряд ли примет всерьез подхваченные невесть где байки -- а на большее твой рассказ не потянет. Уж извини.
   -- Но...
   Серж резко вскинул ладонь:
   -- Погоди! Я только начал.
   -- Ладно, -- скептически предложил рыцарь, -- продолжай.
   -- Так вот, сэр Барти... мои слова он всерьез примет. Он помнит Анже, не может не помнить: парень серьезно ему помог однажды. Можно сказать, корону спас. А я тогда с ним был: мальчишку одного из монастыря не отпускали.
   -- Ты ж не хотел...
   Барти не договорил, но Серж понял.
   -- Я как рыцарь не хотел. Как проситель -- не хотел. А он меня как брата Сержа встречал, как брат Серж к нему и пойду.
   -- Думать, говоришь... -- Барти подергал ус, скривился. -- Думать. Да-а, ты умеешь! Ладно, вспомнил тебя король. Выслушал. Поверил. Из розыскных листов своей рукой вычеркнул. А теперь напомни мне, брат Серж, что там у вас в монастырях беглым причитается? За мирскую одежду, за самовольную отлучку, за шляние по кабакам и Подземелью, за всякие там пропускания молитвы, неявки на исповедь и прочие небрежения? За тот же, кстати, разговор с королем -- без разрешения, благословения или как там оно у вас?.. Король-то тебя простит, а аббат? Если прав ты, и отцы ваши в заговоре замешаны, так уж будь спокоен, милосердие тебе не светит. Нормальные заговорщики предателей не щадят.
   Серж молча пожал плечами. Сейчас, впервые после встречи, он показался рыцарю прежним: это выражение Сержева лица Барти помнил преотлично. Означало оно "не твоего ума дело" и появлялось тогда лишь, когда решение принято и спорить бесполезно.
   -- Что ж, -- махнул рукой Барти, -- будь по-твоему. Только, Серж, я тебя прошу: не высовывайся раньше времени. Иначе не перед королем придется тебе говорить, и уж тогда точно веры не добьешься, только зря погибнешь.
   -- Оно верно, -- кивнул Серж. -- Что же, Барти, договорились. Сижу здесь тихо, как мышь в сыре, не высовываюсь, жду команды. Только и ты уж не дури! Не пытайся меня спасать, добиваться справедливости и все такое. Наше с тобой дело -- чтобы король узнал о заговоре, а все остальное -- как Господь поведет.
   -- Ишь какой умный стал, -- хмыкнул Барти. -- На Господа ответственность валить научился. Ладно, Серж. Клянусь Светом Господним, что устрою тебе встречу с королем, каковы бы ни были ее последствия. Этого ты хотел?
   -- Да. Спасибо.
   Барти заглянул в кувшин.
   -- Пусто... а ведь мы, Серж, так и не выпили за встречу.
   3. Аудиенция
   Нет уж, думал Барти, размашисто шагая к королевскому дворцу. Нет уж, думал он, записываясь у секретаря на аудиенцию, раскланиваясь в приемной с полузнакомыми ребятами из гвардейцев и кирасиров, городскими советниками и всяческой праздной публикой, коей немало собирается вокруг короля, в какой бы захолустной дыре он ни остановился. Нет уж, повторял, вместе со всеми вливаясь в тронную залу и кланяясь одетому в парадный гвардейский мундир государю. Странно: ничего, кроме этих двух слов, и на ум не шло. Да Барти в других словах и не нуждался. Достаточно простого знания: как Серж не отдаст палачам своего мальчишку, так он сам не отдаст Сержа. Вот и все.
   Сэр Барти видел нынешнего короля Таргалы три года назад -- собственно, задолго до его коронации. Втайне он опасался, что бремя власти сделало из искреннего и горячего мальчишки-принца такую же размазню, каким был его отец. Однако молодой государь правил твердой рукой. Пустые приветствия и славословия закончились неожиданно быстро: король умел отсеивать тех, кто пришел сюда лишь ради его благосклонного взгляда. Довольно скоро сэр Барти услышал свое имя. Подошел к трону, опустился на колено, как подобает рыцарю на коронной службе. Сказал негромко:
   -- Мой король, у меня важные вести. Не нужно, чтобы их слышали все.
   -- Хорошо, -- столь же тихо ответил король, -- останьтесь, мы поговорим с вами после.
   Барти отошел в сторону. Полдела сделано: разговора без лишних ушей он добился. Так неужели не сможет убедить короля, что рассказ Сержа -- правда?
   Просители и жалобщики из местных купцов задержали государя ненадолго. Последним он отпустил портового коменданта, наказав тому выслать эскорт навстречу императорскому посольству. Обернулся к рыцарю:
   -- Так что у вас за вести, сэр Бартоломью?
   Барти замялся: подле короля остались и аббат, и секретарь, и капитан, и еще какие-то, незнакомые рыцарю приближенные.
   -- Мой государь, я просил о встрече наедине.
   -- Ты просил о встрече без лишних ушей, сын мой, -- вклинился аббат, -- теперь здесь нет лишних. Говори.
   А, Нечистый бы тебя забрал! Уж кто здесь лишний...
   -- Говорите, сэр Бартоломью, -- кивнул король.
   Рассказать сейчас о Серже -- погубить его, растерянно подумал Барти. Но не уходить же молча... Коротко, без лишних подробностей рыцарь поведал о встрече с выворотнями, о речах заклинателя, о странном завале у Каменного Рога. Король слушал мрачно, аббат жевал губами; остальных Барти почти не видел. В голове его вновь завертелось навязчивое "нет уж"; но что, прах его побери, что он может сделать?!
   -- Я благодарю вас, сэр Бартоломью.
   "И стоило идти с этим именно ко мне?" -- почудилось рыцарю в голосе короля.
   -- Это еще не все, ваше величество, -- решительно выдохнул Барти.
   Он сам не понял, как оказалось в руке зерно. То самое, "последний довод". Только стукнулось в голове: не может быть, чтоб ради этого! Вытянул перед собой ладонь -- пусть все увидят, разглядят. Медленно сжал кулак. Замерцало сквозь пальцы алым. Отшатнулся аббат, вжался в спинку мягкого кресла. Понял. Шагнул вперед королевский капитан -- и эхом отдался чей-то шаг за спиной.
   -- Стоять, -- выдохнул Барти. -- Всем стоять! Иначе... господа, если вам не дороги ваши жизни, подумайте о жизни его величества. Одна моя мысль -- и сгорим все.
   Голоса тех, кто посмел откликнуться, заспорить, слились в короткий невнятный ропот. Рыцарь крепче сжал кулак. Мерцание стало ярче, вокруг повисло испуганное молчание. Прах меня задери, думал Барти, что я делаю?! Как меня угораздило?! Я ведь не собираюсь... но -- под охватившим его ужасом, под навязчивым ощущением сна, бреда -- неумолчным шумом прибоя стучали в голове все те же два слова: "Нет уж!"
   Король единственный, кажется, не утратил самообладания. Он смотрел на себастийского рыцаря с чуть заметной улыбочкой, и в приподнятых бровях молодого государя сэру Барти неожиданно почудилось одобрение.
   -- Стойте уж, господа. Давайте выслушаем. Чего вы хотите, сэр Бартоломью?
   -- Мой король, вы идете со мной.
   -- Куда?
   Туда, где мы поговорим и в самом деле без лишних ушей! Рыцарь криво усмехнулся:
   -- Недалеко. Клянусь, ваше величество, недалеко и ненадолго. Я... просто покажу вам кое-что. Потом вы вольны будете вернуться.
   -- Зачем тогда, -- спросил кто-то за спиной, -- это?
   -- Чтоб никто не увязался следом. Нам не нужны... лишние.
   -- Сэр Бартоломью, вы отдаете себе отчет?..
   -- Вполне! -- Барти сорвался на крик, одернул себя: спокойней! Выдохнул сквозь зубы. Заговорил с теми деловитыми интонациями, что привык слышать от сэра Тима перед серьезным делом: -- Отдаю отчет и готов держать ответ. Потом. Если живы будем. А сейчас его величество пойдет со мной, и никто не попытается нас задерживать. Иначе... я готов умереть. Клянусь. Но готовы ли вы, господа, показать Южной Миссии такой фейерверк?
   Рыцарь вскинул руку: сквозь сжатый кулак мерцал живой огонек.
   -- Мне нужно всего лишь подумать. Вы даже убить меня не успеете. Даже если в спину. Или жизнь короля стоит такого?.. Или, -- усмехнулся, -- кто-то здесь очень хочет сменить династию?
   -- Сэр Бартоломью, -- успокаивающе прервал король, -- никто не собирается вас убивать. Готье, ты понял? Я принимаю приглашение сэра рыцаря.
   -- Но...
   -- Ждите здесь. Все. -- Снова Барти подивился, как молодой государь умеет держать подданных в руках. -- Это приказ. И никакой суеты! Думаю, я вполне способен разобраться сам.
   В звенящей тишине эхом метнулся чей-то свистящий выдох.
   -- Вашу руку, сэр, -- просто сказал король. Протянул ладонь.
   -- Луи, это безумие, -- негромко сказал все тот же, невидимый рыцарю, за спиной. Близко, отметил Барти, ближе, чем был. -- Сэр Барти, что на вас нашло, в самом деле? Лучше сдайтесь добром. Его величество выслушает вас... и, возможно, помилует.
   -- Не вижу смысла, -- коротко ответил Барти. Разжал ладонь. Гномье зерно полыхало огнем, билось -- часто, как бьется сейчас, наверное, его сердце. -- Вы думаете, я затеял все это ради того, чтобы тут же сдаться? Уверяю вас, нет. И... еще слово, и я за себя не ручаюсь. Мой король?
   Луи молча накрыл зерно своей ладонью. Рыцарь и король сплели пальцы, Барти снова подумал -- сон, бред! Что же он натворил? Хорошо, если всего лишь себя вне закона поставил, а ну как и по Мариане его выходка ударит? Хотя нет, девица в гости собиралась, ее в гостинице не будет.
   -- Ваше величество, где нам проще будет выйти? Только, умоляю, без подвохов. Поверьте, мой король, я, -- рыцарь выделил это "я": может, поймет король, о чем речь, -- не хочу оказаться виновником смены династии.
   -- Верю. -- Король неожиданно усмехнулся. -- Уж что-что, а убийство можно было устроить куда проще. Пойдемте, сэр.
   Боковая дверь. Узкий коридорчик -- впрочем, рука об руку пройти как раз впору.
   -- Если это и впрямь способ устроить разговор без лишних ушей, -- тихо сказал король, -- я склоняю голову перед вашей находчивостью, сэр Бартоломью.
   -- Что вы, -- пробормотал рыцарь, -- какая находчивость. Скорей, отчаяние. Ваше величество, поверьте, ради себя я бы на такое не пошел. Но с вами нужно поговорить одному моему другу. Точнее, это вам надо с ним поговорить. Там коронное дело, мой король, поверьте. А во дворец ему идти... нельзя. Никак.
   Еще дверь, тесный тамбур, боковое крыльцо -- и впрямь, удобный выход!
   -- Вам, сэр Барти, я верю.
   -- Тогда идемте, ваше величество. Мой друг... он ждет в гостинице.
   Дворцовая охрана проводила уходящего короля цепкими взглядами. Барти кусал губы: только сейчас ему пришло в голову, что заговорщики могут и не ждать лучшего случая покончить с королем. Свалить смерть государя на сбрендившего рыцаря, а то и на гномьи козни -- что может быть лучше?! Прав Серж, не умеет он думать...
   По счастью, на юге темнеет рано. Набережная уже вовсю сверкала огнями праздничных фейерверков, и на площади, пусть и освещенной фонарями, однако скучной, людей поубавилось. Король шагал легко, в ногу с рыцарем и казался вполне спокойным -- уж во всяком случае, куда спокойнее самого Барти. Пересекли площадь, миновали воз с сеном, почти закупоривший въезд на улицу, и...
   Король остановился так резко, что Барти едва не раздавил футляр. Рыцарь покрылся холодным потом: уж что бы он там ни говорил, но вот так по-глупому оставить Таргалу без короля... вот уж точно, заговорщики спасибо скажут! Между тем король вовсе не делал каких-либо попыток освободиться, он просто смотрел на идущий навстречу патруль: два гвардейца, избитый арестант со связанными руками...
   Гвардейцы заметили их, сбили шаг. Неужели снова объясняться, тоскливо подумал Барти. Мой король, я полагал тебя умнее.
   Молодой король словно прочитал мысли своего пленителя. Посмотрел ему в лицо, тихо сказал:
   -- Сэр Барти, я прошу прощения. На пару слов. Клянусь, без подвоха. Здесь тоже, -- коротко хмыкнул, -- коронное дело.
   Барти молча кивнул. Похоже, ему не оставалось ничего иного, кроме как тупо плыть по течению.
   -- Стоять, -- скомандовал король. -- Кто старший? Вы, граф? Доложитесь.
   Щеголеватый, с подкрученными усиками гвардеец шагнул вперед. Отдал честь. Глаза его остановились на сцепленных руках короля и рыцаря -- и, верно, он углядел огненное мерцание. Побелел, сглотнул.
   -- Мой король...
   -- Я просил доложиться, -- ледяным тоном прервал король. -- Граф, я полагал вас более дисциплинированным. Кого ведете?
   -- Так, это, -- видно было, что мысли графа, оставшегося для Барти безымянным, пустились в изрядный пляс, и выделить среди них нужную оказалось ему не так-то просто. -- Вот, в коронном розыске... у ворот схватили.
   -- В розыске? -- переспросил король. -- Да еще в коронном? Интере-есно. Анже, человеку Господнему не к лицу быть таким... хм, потрепанным.
   Арестант недобро усмехнулся, ответил:
   -- Ничего, зато коронному преступнику -- самое то.
   -- А ведь я тебя в розыск не подписывал, -- с нехорошей задумчивостью сообщил король. -- Я ведь тебя, наоборот... Значит, так. -- Свободной рукой король сдернул с головы берет, сказал резко: -- Разбираться некогда, розыскные листы править -- тем более. Граф, развяжите. Насколько я знаю, -- зло усмехнулся: мол, кому и знать? -- право коронной защиты никто пока еще не отменял. -- И нахлобучил берет на голову арестанта. -- Он идет со мной.
   Гвардеец разрезал веревки на руках арестованного, тот поднял руки к голове, растерянно пощупал дорогое сукно берета. Поправил -- неловким, словно не своим жестом. И сел на нем берет так, будто парень всю жизнь его носил -- слегка набекрень, фасонисто, не хуже, чем на самом короле сидел. Вот только с грязной курткой, грубыми штанами и дорожными башмаками гномьей работы сочетался он весьма своеобразно.
   Король насмешливо поднял бровь, спросил:
   -- Идешь?
   -- Иду, -- решительно ответил парень.
   -- Ведите, сэр Бартоломью, -- слегка улыбнулся король. -- Надеюсь, более нас ничто не задержит.
   До гостиницы и впрямь добрались без приключений. Вопреки опасениям Барти, трапезная внизу пустовала: этим вечером горожане гуляли на набережной. Несколько завсегдатаев в счет не шли: их занимал только кувшин с вином.
   -- Наверх, -- скомандовал рыцарь.
   Взбежали по лестнице, рыцарь оглянулся: никто не вошел следом. Если за ним и следят, то пока держатся в отдалении. Впрочем, прямой приказ короля, да еще и подкрепленный безумными угрозами похитителя... А, прах бы его побрал! Что толку гадать. Барти толкнул дверь: не заперто. На миг замерло сердце: здесь ли Серж? А то, может, его уже и арестовать успели? Нет, здесь... валяется на кровати одетый, в полутьме: гномья лампа едва тлеет.
   -- Я обещал тебе встречу с королем? Ваше величество, прошу. Заказать вина?
   -- Сэр Бартоломью, -- король протиснулся в комнату следом за рыцарем, кинул быстрый взгляд на вскочившего им навстречу человека, -- это и есть тот самый ваш друг? Если так, я дважды ваш должник. Да, вина я бы выпил. Только, будьте любезны... -- И поднял руку -- ту, что сжимала "последний довод".
   -- Д-да... конечно, мой король. Простите. Я... похоже, я не рассчитал своих сил.
   Барти с усилием разжал пальцы. Руки дрожали. Огненное зерно тяжело упало на пол, легло у ног рыцаря.
   Серж долго глядел на короля, на рыцаря, на все еще мерцающее алым гномье зерно... заорал вдруг:
   -- Ты... да ты спятил!
   -- Да, наверное. -- Барти прислонился к стене. -- Наверное.
   -- Оно видно, -- голос Сержа задрожал. -- Ты хоть понимаешь, что...
   Стукнула, закрываясь, дверь.
   -- Запри, -- попросил вошедшего Барти.
   Клацнула щеколда. Серж прибавил света в гномьей лампе. Комнату залил яркий зеленоватый свет.
   -- Гос-споди... Анже? Ты еще здесь откуда?!
   -- А ты как думаешь? -- неожиданно зло спросил отбитый королем у гвардии парень. -- Сбросить решил, да? Как балласт? Нет уж!
   Барти съехал по стене на пол. И захохотал. Поистине, эти словечки его преследуют!
   Король покачал головой. Сказал задумчиво:
   -- Нет, с вином придется потерпеть. Не удивлюсь, если Готье уже сменил хозяина за стойкой и готов подать сонного зелья, если не чего похлеще. А жаль: успокоиться, похоже, всем здесь не помешало бы. Господа, боюсь, у нас не так много времени, как хотелось бы. К делу. Садитесь, прошу вас.
   Придвинул к столу табурет. Спросил:
   -- Серж, ты тоже в розыскных листах?
   -- Мы вместе, -- ответил за друга Анже.
   -- Король не знает, кто объявлен в розыск его именем? -- пробормотал Серж. Он все еще не мог оторвать глаз от Барти и зерна на полу. Ну как сказать, как объяснить, отчего дрожь колотит? Какими словами описать увиденное в Каменном Оракуле? Барти, коронный рыцарь Барти берет за руку короля -- и вместе с ним пропадает в огненном столбе... Но стоп! Это что же получается... выходит, и Оракул может ошибаться?
   -- Король много чего не знает. -- Луи сцепил пальцы в замок. -- Не знает, как поймать на горячем лорда-казначея, пока он не разворовал все, что можно. Не знает, почему уходят гномы. Как развязаться с этим дурацким посольством. Как вежливо избавиться от соглядатаев... Потому королю и нужны такие люди, как вы. Анже, ты знаешь, что я просил ваших святых отцов отпустить тебя на коронную службу?
   -- Нет, -- коротко ответил парень. Пояснил, встретив взгляд короля: -- Кто ж мне скажет? Но, честно сказать, я не люблю шпионить. Никогда не любил.
   -- Но один раз ты уже помог -- не мне, Таргале.
   -- Два, -- хмыкнул Серж. -- Может быть. Расскажи, Анже. Нашему королю полезно будет узнать, за что мы с тобой оказались в розыскных листах.
   Анже прикрыл глаза: так легче было вспоминать. Не мешал настойчивый взгляд короля, не отвлекали все еще растерянный Серж, бледный до зелени сэр Барти... Встало перед глазами давнее видение, зазвучали в ушах голоса, и вновь охватило тогдашнее тягостное изумление: так вот с чем приехал пресветлый из Ич-Тойвина, вот чего хочет Капитул...
   "Хоть и спас Карел Таргалу, трон ее занял он не по праву, ибо закон запрещает короноваться убийцам и их потомкам. Пора положить предел неправедной власти. Ваш молодой король не чтит Святую Церковь и установления ее, не признаёт над собою власти Светлейшего Капитула. Мы намерены вызвать его на Святой Суд и объявить лишенным незаконного наследия. Королем Таргалы станет тот, у кого сохранилось право на ее корону: владыка и повелитель Великой Хандиарской Империи, верный сын Святой Церкви..."
   Тихий, спокойный голос бывшего послушника теряется в углах комнаты. Мрачнеет с каждым словом лицо короля, кривится злой гримасой. Зеленоватый свет гномьей лампы делает троих сидящих за столом похожими на мертвецов, и Барти думает вдруг: может, мы и впрямь умерли все? Может, на самом деле я не смог удержать силу огненного зерна, и все мы -- в преддверии Света Господня, в ожидании Последнего Суда? Ведь не могут быть правдой эти слова, не могут... Как это можно -- не верить Церкви Святой, ведь от имени Господа говорит она? Но не может именем Господа твориться такая подлость!
   Но вот оно -- зерно. Барти подбирает с пола гномий подарок, прячет в потайной карман. Тяжесть зерна в ладони -- из этого мира. Так почему не верится, что все въяве, почему легче поверить в сон, бред, смерть?
   "-- Юный Луи мог бы стать вассалом императора и его наместником на Золотом Полуострове.
   -- Он не согласится.
   -- Что ж, тем хуже для него.
   -- Так что же, война?
   -- Ваш король проиграет ее..."
   Война, эхом отдается в ушах... война. Война.
   Значит, императору надоело ждать. Сколько уж веков, как Таргала отложилась от империи; и вот нынешний владыка решил вернуть заблудшую провинцию любой ценой. И если его поддержит наша же церковь... да есть ли вообще у нас хоть тень надежды?!
   -- Анже, -- голос молодого короля потяжелел, -- я повторю: ступай ко мне на службу. Ты нужен. Посольство императора приезжает на днях, я думал, что знаю, чего от них ждать, но дело куда серьезнее, чем я полагал. Светом Господним клянусь, памятью предков, -- ладони короля сжались в кулаки, -- я не сдамся без боя.
   Анже снял берет, положил на стол перед собой. Расправил лиловую ткань; улыбнулся каким-то своим мыслям. Перевел взгляд на короля; как изменился он, подумал вдруг Луи, Свет Господень, другой человек!
   -- Вы не боитесь, ваше величество, давать мне в руки свои вещи?
   -- Нет, -- резко ответил король.
   -- Вот и пресветлый не боялся, -- кивнул Анже. -- Но поймите, я не всегда волен в своем даре. Иной раз само накрывает.
   -- Если я верю, -- медленно сказал король, -- то верю. Анже, ты мне нужен. Ты нужен короне. Таргале нужен! Я клянусь... Светом Господним клянусь, Анже! Я тебя бесчестного делать не заставлю. Попросить, может, попрошу -- честно сказать, власть всякого требует. Но ты всегда волен будешь отказаться. И ты сам будешь решать, о чем говорить мне, а о чем смолчать. С меня достанет обещания, что не утаишь опасное для Таргалы.
   -- А Серж? -- спросил парень.
   Серж недовольно повел плечом: мол, обо мне ли речь?
   -- Отец Ипполит в лицо вас не знает, верно?
   -- Меня может, -- сказал Серж. -- Был он как-то у нас, а я на воротах стоял. Давно, правда, но про него говорят, что памятью силен.
   -- Анже изменился, -- задумчиво сказал король. -- Еще приодеть, так мать родная не узнает. А ты, Серж... уж прости, твоя физиономия на раз запоминается.
   -- Знаю, -- ухмыльнулся Серж.
   -- Если согласишься, отдам тебя Готье в помощники. От дворца подальше пристроит.
   -- Это кто? -- спросил Серж. -- Служба безопасности?
   Луи кивнул.
   -- Что ж, -- медленно сказал Серж. -- Решай, Анже. Как по мне, так и неплохо бы. Где мы лучше прищемим носы всей кодле?
   Анже снова погладил дорогое сукно берета. Повел плечами -- и надел. Сверкнул короткой улыбкой:
   -- Ладно. Я послужу тебе, мой король.
   4. В Ингар!
   Ради приезда предполагаемых сватов Луи расстарался на славу. Поднял, что называется, на уши весь городской совет, отца Ипполита коварно попросил проследить, дабы все сделали как подобает, -- и Южная Миссия разукрасилась так, как не украшалась даже в дни коронных праздников. Свернувшую паруса императорскую эскадру встретили салютом, поднятыми флагами и ревом труб; кирасиры в сверкающих доспехах, на вороных мощных конях, так не похожих на горячих ханджарских скакунов, статуями обрамляли набережную; лилово-серебряная линия гвардейцев довершала парад.
   Мариана и Барти стояли за оцеплением, среди зрителей. Глядели, как ссыпаются на берег ханджарские сабельники, пестря багряными куртками, синими шароварами, золотом кистей и галунов. Как шествует навстречу королю Таргалы посол в затканном серебряными дубовыми листьями черном халате -- высокий, дородный, величавый, несмотря на смешную для таргальского взгляда одежду. Как семенит в почтительном отдалении свита.
   -- Красиво, -- задумчиво сказала Мариана.
   -- А иначе нельзя, -- рассеянно откликнулся Барти. Рыцаря занимал недавний разговор с королем -- короткий, чуть ли не на бегу, но того свойства, что склонны иметь серьезные последствия. -- Видишь ли, Мариана, тут уж надо -- золотую пыль в глаза. Вроде как почету ради, а на деле -- себя показать. Это как перед сражением...
   -- Понимаю, -- хмыкнула девушка. -- Слушай, пойдем отсюда? На ханджаров мы еще насмотримся, корабля сегодня всяко не найти.
   -- И верно, пошли, -- кивнул Барти. Рыцарю было над чем подумать, а гром праздника к размышлениям не располагал.
   -- Вы едете в самое логово врага, -- сказал ему король. Луи углядел рыцаря среди идущих к порту зевак, подозвал. Случай был удобный: отец Ипполит вовсю раздавал благословения, рядом с королем шли первый министр и граф Унгери. -- Я не вправе приказывать, сэр Барти: не для рыцаря такие дела. Я прошу. Именем Таргалы прошу, не своим! Можно победить в войне, разгромив войска неприятеля, но куда проще добыть победу, лишив врага командиров. Отсюда этого не сделать. А там... там, сэр Бартоломью, почти наверняка представится случай. Надо только угадать.
   -- Вы правы, мой король, -- слова ворочались на языке тяжело, как каменные глыбы, -- такое деяние не составит рыцарю чести.
   -- У императора сотня воинов на одного моего, -- уронил молодой король. Оглянулся на аббата. -- Идите, сэр Бартоломью, я вас более не задерживаю. Желаю вам удачи.
   Удачи... Ни императора, ни отцов Капитула не вызовешь на поединок, а клятва рыцаря исключает убийство безоружного. Есть, правда, еще присяга, но она не требует поступать вразрез с честью. Рыцарь воюет на поле боя. Поручать ему шпионскую работу -- оскорбление. Так почему же сэр Барти не чувствует себя оскорбленным? Растерянным -- да. Растерянным, озадаченным... даже, уму непостижимо, польщенным! Неужто, подняв руку на короля, пускай даже притворно, он потерял то достоинство, что позволяет отличить славные дела от бесчестных?! Неужто он, как и Серж, не рыцарь больше?
   Сержу плевать на короля. Так он говорит, во всяком случае. Барти невесело усмехнулся: что толку в словах там, где начинаются дела. Серж волен на себя наговаривать, все равно его дела говорят громче. А что скажут за сэра Бартоломью его дела? Рыцарь короны, рыцарь святого Карела... время ли думать о чести, когда в опасности и корона, и добрая память основателя Ордена?
   Но кто мы будем без чести?..
   Весь вечер, ночь, следующий день Южная Миссия пировала: гремел музыкой королевский дворец, гудели трактиры, завивались водоворотами гуляки вокруг бочек с вином -- на площадях, перекрестках, набережной. Золотая пыль, кривилась Мариана. Неужели императорскому послу и впрямь нравится такого рода почет?
   Мариану шум бесил. Девушка в сотый раз перебрала содержимое котомки, проверила заточку шпаги, нащупала в потайном кармане письмо отца предстоятеля и нервно заметалась по комнате. Иначе справляться с волнением не получалось. Барти ушел на рассвете, но вот уж и обед прошел... Сидит, небось, в какой портовой таверне, сердито подумала Мариана, накачивается ромом вместе с тем купцом! Оборвала себя: пусть. Хоть в таверне, хоть у Нечистого на рогах, хоть ромом, хоть вовсе бражкой дрянной, лишь бы взяли на корабль! Иначе придется ждать почтовика. Это ж чудо просто, что в Южную Миссию зашла потрепанная купеческая галера, спасибо тому урагану, что чуть не погубил их с Барти в горах!
   Короткий стук себастийского рыцаря застал ее у окна. Мариана резко обернулась:
   -- Входи!
   Поспешно села, сложила руки на коленях -- ни дать ни взять благовоспитанная девица на смотринах. Кабы не мужской костюм да шпага, висящая до поры на спинке стула.
   -- Купцу пассажиры не нужны: боится, похоже, -- войдя, сообщил Барти. Добавил быстро, угадав в глазах девушки готовые прорваться слезы: -- Слушай дальше! Шлюп из посольского конвоя отплывает завтра в Ингар. Паломников он не берет, но я поговорил с капитаном...
   -- И? -- вскинулась Мариана.
   -- Признаться, я малость напустил туману, -- чуть смущенно признался рыцарь. -- Битый час плел ахинею насчет секретного поручения Таргальского Капитула, чуть ли не порученцами Святого Суда нас выставил. Так что ты уж там не болтай лишнего.
   -- Ладно. -- Мариана хихикнула. -- Хотела бы я это слышать! Не подозревала за вами таких талантов, сэр Бартоломью!
   -- Думаешь, я подозревал? -- до странности невесело спросил себастиец.
   -- Да что с тобой, Барти?! Подумаешь, наврал какому-то там императорскому прихвостню! Правильно сделал. Все складывается просто замечательно!
   -- Мариана, послушай. -- Барти дернулся, словно хотел взять девушку за руку, но в последний миг испугался. -- Это посольство... я знаю точно, оно не к добру. Будет война. И если она застанет нас в империи -- это верная смерть. А то и хуже.
   -- К чему клонишь, Барти? -- нахмурилась Мариана.
   -- Останься, прошу тебя.
   -- Сэр Ба...
   -- Погоди, Мариана! Я знаю, что ты мне скажешь. Но... ты там не была. Поверь мне. В империи никогда не любили гостей из Таргалы, а теперь...
   -- Я клялась.
   -- Ты исполнила свою клятву, Мариана, еще на пути в Корварену.
   -- Я не хотела бы вспоминать об этом, сэр Барти.
   -- Хорошо, давай не об этом. Ты победила проклятие Злого моста. Тоже, знаешь ли... То есть я хотел сказать...
   -- Ты хотел сказать, что у тебя с перепою все в голове перепуталось, -- насмешливо фыркнула девушка. -- Я не победила проклятие. Не я его победила. Мы. Вдвоем.
   -- Если бы не ты...
   -- Брось, Барти! Я еду.
   -- Мариана, твое упрямство тебя погубит. Ну что тебе дома не сиделось?!
   Девушка обхватила себя руками -- как в мороз. Выдохнула почти беззвучным шепотом:
   -- Я расскажу. На корабле. -- Улыбнулась непривычной, насквозь фальшивой улыбкой. -- Все равно, боюсь, делать там будет нечего -- только языки чесать.
   -- Мариана, я...
   Я вовсе не собирался выведывать твои тайны, хотел сказать Барти. Я ведь даже не в упрек сказал, хотя... хотя в начале нашего пути ты приняла бы эти слова именно как упрек.
   -- Расскажу, -- уже тверже повторила девушка. -- И тогда, надеюсь, ты меня поймешь. Мне нужна эта поездка, сэр Барти. Вправду нужна.
   -- Ну что ж, пойдем, раз так. -- Барти подхватил мешки и шагнул к двери. -- Спаси нас Господь, коль не в этой жизни, так в Свете Своем.
   -- Делай, что должно, -- улыбнулась рыцарю Мариана. -- И будь, что будет.
  
  
Оценка: 4.26*10  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"