Горелик Елена : другие произведения.

Нарвская нелепа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.45*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Агитки - необычные графические подписи Рассказ о том, как МОГЛО завершиться нарвское сражение 30 ноября 1700 года, если бы... ;)

  
  
   Рассказ вышел в сборнике "В окопах времени" (Яуза).
  
  
  
  
   Нарвская нелепа.
  
   1
  
   "Эх, Ругодев... Городок мал, да удал. Лихим наскоком на шпагу не возьмёшь. А брать надобно. Никак нельзя шведу оставить".
   Понимали эту истину далеко не все, кто пришел сюда отвоевывать потерянное прадедами. Вообще-то, город Ругодев - а по-немецки Нарва - никогда Руси-России не принадлежал. Недаром на правом берегу Наровы прямо против Длинного Германа некогда был выстроен Иван-город. Крепкий город, с каменными башнями и высокими стенами, долго сдерживал рыцарей немецких, на земли русские искони зубы точивших. Равно как и бастионы Ругодевские построены были ради защиты от набегов псковитян да новогородцев. Вот его-то, Иван-город, недоброй памяти царь Иван, прозванием Грозный, и упустил. Вместе со всей землёй Ижорской. Нынешняя Россия Петра Алексеевича, словно вспомнив разом все давние обиды, причинённые разными немцами, заявила права на потерянное. И не только на своё. Право силы ещё никто не отменял, и прерогатива сия не только у Европ имеется.
   Вот и велено Петром Алексеичем Ругодев-Нарву брать. А сказать-то оказалось куда проще, чем сделать...
   Бомбардами, что привезли в обозе, этих фельдцехмейстеров бы взять, да по башке приложить. Чтоб легли и не встали. Особливо царевича имеретинского Александра, даром что особа царственная. Где он столько рухляди столетней понабирал? Лафеты частью в дороге изломаны, частью уже на позициях поразваливались, а многие расседались после первого же выстрела. Пушки да пищали времён той самой несчастливой Ливонской войны, в которую Ижору упустили. Пороха да ядер запасено ровно столько, чтоб с месячишко попалить по шведу, и тут же застрелиться. От стыда. Куда Пётр Алексеич смотрит? Да знай он, что тут на самом деле творится, не одна голова с плеч бы полетела...
   Все же Васька Чичерин, Преображенского полка поручик, догадывался, что ведает Пётр Алексеич и о пушках худых, и о припасах малых, и об иноземцах, что королевуса шведского Карла превыше государя русского, коему верой и правдой служить присягали, ставят. Там ведь на одного толкового офицера найдётся десять разбойничьих рож, на хлеба русские притащившихся. Ибо в земле своей по ком тюрьма плачет, а по ком и плаха слёзы проливает. Государю к морю выйти не терпится, оттого спешит, оттого армия кое-как обучена да обмундирована, оттого и воры в офицерах обретаются. Скорее-быстрее, тяп-ляп, но кое-как армию слепили. Дважды Азов несчастный брали, там этот "тяп-ляп" кровью руской ой как отлился. Так неужто не научились ничему? Видать, иноземным офицерам на русскую кровь плевать, да и свои дворяне ту же болячку подцепили. На нижние чины как на скотину смотрят. Ничего, мол, что мрут солдатики - бабы ещё нарожают... Василий, Фёдоров сын, всякого на войне навидался. Покойничков, в баталии побитых. Повешенных и расстрелянных за разные воровства, своих и чужих. Лежит падаль - рот раззявлен, глаза никем не прикрытые уже бельмами взялись, мухи зелёные жужжат. А на рассвете-то ещё живым человеком был... Страшно. Коли смерть так безобразна, помирать вовсе не хочется. Потому Васька, чтоб не быть убиту, убивал сам. И ведь жив ещё. Назло всем жив.
  
   2
  
   - Кто вам сказал, милостивый государь, что эту крепость возможно взять подобным манером?
   - Простите, вы о чем?
   - О том, что фрунт растянут на семь вёрст. Войска у нас немало, однако ударь нынче Каролус, беды не оберёшься.
   - Его величество король Швеции не так быстр, как ему хотелось бы, - язвительно проговорил Гуммерт, господин второй капитан Бомбардирской роты Преображенского полка, любимец государев. - В восемнадцать лет все мы имеем странную привычку переоценивать свои силы.
   - Поговаривают, будто Каролус, несмотря на юные лета, неглуп и весьма горяч. Солдаты шведские его любят, ибо решителен и удачлив. Даст Бог, король саксонский пыл его поумерил. Однако, что если нет? Есть сведения, будто Каролус уже на марше.
   - Мой дорогой фельдмаршал, - Гуммерт улыбается ещё шире и любезнее, - всё это суть эфемерные предположения. Его величество Пётр Алексеевич мог быть дезинформирован, ибо кому, как не нам с вами, знать, что такое военная хитрость.
   "Кому, как не тебе, стервец, знать, что сведения о Каролусе верны", - первый в истории Российской фельдмаршал, Фёдор Головин весьма нелицеприятно помыслил о собеседнике. Помыслить-то он помыслил, но вслух сказал совсем иное.
   - Его величество Пётр Алексеевич не столь глуп и наивен, чтобы, поверив ложным россказням, тревожиться понапрасну, И наш с вами разговор, дорогой капитан, - Головин проговорил это таким тоном, что сразу дал понять зарвавшемуся немцу, кто тут командующий, - отнюдь не дружеская беседа за добрым кубком, где позволительны иные вольности в обращении.
   Будь ты хоть трижды друг царю и пятижды капитан гвардии, фельдмаршальство просто так не вручают. Гуммерту пришлось вытягиваться в струнку, козырять и бегом бежать вон из палатки.
   "Однако же сволочь, - подумал фельдмаршал. - И государю ведь не скажи - ещё лгуном прослывешь. Верит Пётр Алексеич Гуммерту словно брату родному. А я в таком деле и брату бы не стал безоглядно доверяться. Предаст, немчура. Аль продаст - невелика разница..."
   Головин далеко не всякого иноземца на государевой службе почитал тайным изменником. Взять хоть генерала Вейде - честный вояка, кому присягнул, за того и жизнь положит. Но - мало таких. Ох, мало. Кто в службе русской только прибыль видит, кто авантюрами всяческими живет и служит любому, чин повыше предложвшему, а кто и вовсе подсыл шведский. А как подсыла от честного отличить? И добро бы только иноземцы беспокоили - свои тоже хороши. Пороху подвезли, а ядер с бомбами - хрен... Оттого и болит голова у первого русского фельдмаршала, что кое-кто иной не головой думает, а ...тем, чем сидит. За неимением головы.
   "Петру Алексеичу не скажу, но тайный пригляд за Гуммертом будет, - порешил фельдмаршал. - Пускай государь гневается, коль прознает. Нам только подсыла проспать не хватало, так лучше перебдеть. Спокойнее будет".
  
   3
  
   Ох, как же ругал себя фельдмаршал, когда следующим утром недосчитались этого самого зловредного немца! Самым ругательским образом ругал, а толку-то? Повелел, дабы не возмущать солдат прежде времени, объявить, что взят Гуммерт шведами в полон. Даже барабанщика отрядил идти с письмом в Нарву, убеждать коменданта обходиться с пленным российским офицером надлежащим образом, каково с пленными шведами в русском войске обращаются. А уж как расстроен был Пётр Алексеевич... "Капитана бомбардирского полка профукали, ироды! Искать! Найти и персонально представить!" Опять же, сказать легче, чем сделать. А язык у фельдмаршала так и чесался поведать государю о вчерашней беседе. "Нет, - твёрдо решил он. - Пусть Пётр Алексеевич сам уверится в том же, в чем и я уверился. Надёжнее будет".
   Недолго искали немца. В Нарве обнаружился, сучонок. Шереметев с дороги отписал: "По письму твоему о Гуморе, заказ учинен крепкий. Чаю, что ушел в Сыренск или в город. А здесь уйти нельзя. Если ушёл к королю, великую пакость учинил; а если в город, опасаться нечего". Как же, нечего! Головин настоял, чтобы военный совет обратился к государю с просьбой покинуть остров Кампергольм. И ведь не ошибся: на следующий же день шведы числом полтораста сделали вылазку на сей островок. Стрельцов человек сорок с полковником Сухаревым вкупе побили, да полковника Елчанинова в полон взяли. А коли государь бы там оказался?..
   Пётр же Алексеевич от предательства лучшего друга пребывал в таком гневе, что Головин лишь подивился мягкости его повеления: всех иноземных офицеров шведской нации из армии изъять, в Москву отправить и против Швеции более не употреблять.
   - Кому верить? - царь в гневе так стукнул кулаком по столу, что подпрыгнули давно опорожненные кружки. - Кому верить, Фёдор, если ближний товарищ предал? Аль не приближать боле никого к себе? Не могу я так!
   - Верить тоже с опаской надобно, Пётр Алексеевич, - Головин осторожно прощупывал почву: если гнев не помешал государю почуять гнилой душок приближавшейся конфузии, то может получиться убедить его... В чём? В том Головин и под пыткой бы не сознался, но мысль о переустройстве армии бродила уже во многих головах. С таким бардаком не побеждают, а позорятся. - Иной раз и офицер надёжен, а толку от него никакого, ибо сам порядку не знает, и солдат не обучил. От такого вреда поболе, чем от перебежчика будет.
   - Чего ты хочешь, Фёдор? Прямо говори, не виляй, - царь одарил фельдмаршала суровым, но усталым взглядом: Пётр Алексеевич, болтают, третьи сутки не спит.
   - А что говорить, государь? Правду, али чтоб тебя не обидеть?
   - Правду я и сам вижу, - рыкнул Пётр. - Распустились совсем, думают, что раз турок из Азова выбили, то им сам чёрт не брат. Так ведь шведы не турки, они и не таких, как мы, бивали!
   - Они сами биты бывали, и от нас тоже, государь, но не в том дело...
   - О том, что сказать хочешь - знаю, - отрубил Пётр. - Брат наш Карл со всей поспешностью к Нарве идёт. Сколько войска при нём, достоверно не ведомо. Кто говорит, тыщ тридцать, кто - двадцать. А нам и пяти хватит, коли вкупе соберутся да по нашим линиям в месте едином ударят... Шереметев как про шведов дознается да прибудет, вели ему про их число тайно герцогу фон Круи доложиться и помалкивать. Да к баталии готовиться.
   - Так ведь, Пётр Алексеевич, я и сам...
   - Ты мне нужен, Фёдор. Со мной в Новгород поедешь.
   - Велите сдать командование фон Круи?
   - Сдавай. Числа осьмнадцатого до свету выезжаем... Что волком смотришь? Думаешь, слабину дал бомбардир Михайлов? - Пётр Алексеевич сам сощурил глаза и вдруг стал похож на кота, готового прыгнуть и закогтить мышь. - Как бы не так! Тебе откроюсь. Мыслю я, сколь бы ни было шведов при Карле, нам всё равно урон будет немалый. Кровушкой умоемся, как пить дать. Однако ж и Карла умыть можем, если с умом к делу подойти. Ты герцогу командование сдай, а сам Бутурлина накрути. Пусть преображенцы с семеновцами всякий час наготове будут. Эти, вдруг что стрясётся, выстоят, а прочие полки по их примеру так же нерушимо встанут.
   "Сказал бы я, где и как они встанут, да боюсь, Пётр Алексеич меня за это кулаком в рожу угостит, - совсем уж невесело подумал фельдмаршал. - И ведь прав будет. Нечего при царе такие срамные слова говорить". Однако же, мысли свои крамольные он попридержал при себе. Всяко лучше, чем в опалу впасть.
  
   4
  
   "Полкам Преображенскому, Семёновскому, Лефортову да Ингерманландскому быть наготову".
   Приказ господа офицеры передавали с таким видом, будто они его украли и собирались продавать из-под полы. Хорошо хоть ядер да бомб подвезли, не то нечем было бы встречать Карла. Шереметев, зараза, едва явившись в лагерь, тут же всем растрезвонил: мол, идет король шведский с большою силою. Тысяч тридцать, а то и более, войска. У иных поджилки и затряслись: шведы и впрямь не турки, таких бивать ещё не приходилось. Васька, читавший кой-чего по гиштории, знал, что приходилось, и не единожды. Князь Александр, прозванием Невский, шведского ярла Биргера побил? Побил. Тевтонцев на Чудском озере побил? Побил. У Грюнвальда немчуру союзным войском побили? Вот то-то и оно. Так то ведь Васька Чичерин - гвардейский поручик, грамоту разумеет, книжки читал. А солдатня безграмотная? А офицерьё иноземное, что Карла превозносит? Одному такому Васька намедни скулу своротил. Да не на людях, чтоб никому сраму не учинилось, а в укромном месте. И ведь не посмел жаловаться, голштинец чёртов. Но злобу, видать, затаил. То-то в усы хмыкал, как прослышали про шведское войско.
   "Бережёного Бог бережет, - думал Чичерин, кутаясь в плащ: голодно, холодно и сыро - хуже для солдата не бывает. - Чуть что, голштинца прибью. Не то он мне пулю в спину пустит. Видали мы таких..."
   То, что русским плохо, Васька видел своими глазами. Но разумом понимал, что шведам на марше должно быть ещё хуже. Особливо если тащат припасы на себе, покинув обоз ради спешности. Но поди растолкуй это тёмной солдатне! Не разорвут, так обложат по матушке, и не посмотрят, что гвардейский офицер. Напуганные, злые, голодные, продрогшие... Разве это войско? Вот гвардейцы, те - войско, хоть и малое. А эти токмо число прирастили, да не умение. Смотрит на тебя тупая деревенщина, зенками хлопает, и на все вопросы отвечает: "Чего? А чего я?" Иной раз так и хочется рыло на сторону свернуть.
   "Вот придёт Карл, он вам покажет, чего и куда, - злорадно подумал Васька. - А когда вы, штаны испачкав, побежите, вот тут мы, гвардия, сами Карлу кое-что покажем".
   И, мысленно обратив против королевуса шведского хульные слова, поручик принялся, пританцовывая от холода, греть озябшие руки у костра.
  
   5
  
   - Три выстрела! Музыку играть, в барабаны бить!
   - Все знамёна - на ретраншемент!
   - Стрелять не прежде, чем в тридцати шагах от неприятеля!
   Васька, услышав последний приказ, выругался сквозь зубы. И так понятно, что ближе подпускать нельзя, а дальше - только порох с пулями зря истратишь. Добро - солдатикам-новобранцам сие толковать, крепче запомнят. Но им-то, гвардии, зачем подобное в уши орать? Учёные уже, и на плацу, и в баталии. Ну, что ж, выстроились... с грехом пополам. Теперь осталось пригласить шведов, дабы учинить тут ассамблею. Ибо баталию, стоя то врозь, то в тесноте, учинять не слишком-то удобно. А на позициях преображенцев то кочки с кустами, то ямы с болотинами. Хрен развоюешься. Одно в радость: шведам тут тоже наступать будет весьма и весьма... весело. Небось, сами своего королевуса хульными словами помянут. Вслух и многажды. Другое дело - полки Трубецкого в центре. Там и позиция удобна для баталии, и стрелецкие полки, изрядно помятые под Иван-городом да в последней шведской вылазке на остров Кампергольм, кажутся легкой добычей. Ох, и несладко же им будет!
   Часов до двух пополудни противники палили друг в дружку из всех пушек и мортир. Дыма и шума много, толку чуть. И все же даже за дымом было видно: шведов-то хорошо если тыщ восемь будет. Тогда как в русском войске только под ружьём стояло двадцать тысяч. Косо, криво, бестолково расположенная, но армия в двадцать тысяч способна выстоять против восьмитысячного корпуса. Если у неё будет желание выстоять, разумеется. Вот в наличии такового желания Васька крепко усомнился. То есть, кое-кто встанет насмерть, но шведа не пропустит. А кое-кто в самом деле в штаны наложит, да так ядрёно, что неприятель тут же передохнет. От смрада.
   В последнем вскоре тоже пришлось усомниться: западный ветер вдруг усилился, набежала большая тяжёлая снеговая туча, и прямо в лицо русским понесло снежные заряды пополам с градинами. Так что если кто и обосрётся, вонь понесет на своих. Бомбардирские офицеры приказали быть наготову: под прикрытием такого плотного - в двадцати шагах ничего не видать - снега неприятелю подобраться словно раз плюнуть. Да ещё шведу, тоже привычному к холоду и непогоде. И ожидания оказались не напрасны. Шведы пожаловали так скоро, как только смогли быстрым ходом подойти ко рву и завалить его фашинами... Удар был внезапный и сокрушительный. В четверть часа шведы опрокинули оборону русских и захватили укрепления. А резервные полки русских, вместо того, чтобы занимать оборону и давать шведам отпор, принялись в панике метаться с криками "Немцы нам изменили!" Трудно сказать, скольким иноземным офицерам сие стоило жизни, однако ж доля их вины в том все же была: надо было солдат лучше обучать... Вредного голштинца Васька Чичерин пристрелил, едва тот принялся во всеуслышание хулить русское войско и прославлять шведов.
   - А ну телеги в круг! - заорал он, сунув за пояс разряженный пистоль и вынимая шпагу. - Живее, сукины дети, живее!
   Обоз превратили в вагенбург. Отчего-то Васька ни на минуту не усомнился в том, что семёновцы делают ровно то же самое. Оно и к лучшему: два полка прикроют друг друга, а тогда поди к ним сунься - в болотине гнить и останешься.
   Началось нелепейшее из "сидений" русской армии...
  
   6
  
   - Каковы московские мужики! - запальчиво воскликнул молодой король, понаблюдав за обороной гвардейских полков. - Если бы брат мой Фредерик, король датский, стоял так же нерушимо под Копенгагеном, нас бы здесь не оказалось даже в будущем году!
   Стойкость гвардейцев на фоне панического бегства или почти полного бездействия прочей армии не могла не удивлять. Шведские солдаты с именем короля бросались в атаку и гибли, как мухи. Дело усугублялось быстрым наступлением темноты. Русские явно не желали сдаваться, а шведы, измотанные быстрым переходом, жаждали отдохнуть и подкрепиться. К тому же, в наступивших сумерках два шведских отряда, приняв своих за противника, начали пальбу и попросту перестреляли друг друга. Карл в ярости приказал прекратить огонь, людей ему и без того не хватало. После чего, повелев Сёбладу, Мейделю и Штенбоку занимать отбитую у русских главную батарею, сам расположился на левом фланге между Нарвой и захваченным русским ретраншементом. Будет новый день и новая битва, в удачном исходе которой юный король не был так уверен, как показывал.
   - Они меня в могилу сведут, эти русские, - бурчал уставший донельзя Карл, заворачиваясь в плащ и укладываясь на походную кровать какого-то русского офицера из высших. С удобством расположились, нечего сказать. - Храбро дерутся, если хотят драться, и быстро бегут, если драться не желают... Но шведы сведут меня в могилу ещё раньше! - раздражённо воскликнул он, слыша песни подвыпивших солдат. Видимо, добравшихся до русских винных запасов, чёрт их дери. - Гёрдт! Выясните, что там происходит, и прикажите прекратить безобразие! Завтра снова в бой!
   И опять-таки, отдать приказ куда легче, чем его исполнить...
   Доблестные шведские солдаты (большая часть которых были вовсе не природные шведы), утомлённые переходом и оголодавшие, накинулись на русский обоз как моряк после долгого путешествия на портовую девку. Естественно, выпивка на голодный желудок и набивание брюха чем попало повышению боевого духа, может, и способствует, но не сразу, а наутро. Когда эти черти проспятся и проблюются. Казалось, победа уже в руках, чего опасаться? Вот и вливают в себя русскую водку без меры, чёртовы дети. А в самом-то деле, что ещё может приключиться? Русский командующий и несколько его генералов сдались, часть армии обращена в паническое бегство, прочие боятся высунуть нос из шанцев и апрошей... Выслушав доклад адъютанта, взбешённый Карл выскочил из палатки - полюбоваться на своё пьяное воинство. Уж он-то прекрасно понимал, какая опасность может проистечь от сего неудобного положения. Ударь сейчас левый фланг русских, сумевший отбить атаку генерала Веллинга, от шведского войска останется большая вонючая лужа.
   "Необходимо как можно дольше держать русских в неведении относительно нашего положения". - Карл мыслил как действовал - молниеносно. И так же молниеносно последовал его приказ:
   - Русских офицеров-парламентёров в чине ниже полковника ко мне не пропускать!.. Нужно дать им прочувствовать всю безнадёжность их дальнейшего сопротивления, - добавил он, когда к нему за инструкциями явился генерал Реншельт. - В отсутствие главнокомандующего и брата нашего Питера, прочие русские генералы не решатся поднять войско в атаку, полагая его полностью дезорганизованным.
   - Я велю убивать всякого русского лазутчика, который предпримет попытку передать какую-либо депешу от осаждённых полков генералитету, - заверил короля Реншельт.
   - Весьма разумно. Генералы не должны знать, что наше войско упилось вдрызг. Проклятые наёмники... Мне бы шведов, шведов под ружьё побольше! Вот на кого я в точности могу положиться!.. Молчите, Реншельт, я и так знаю, что обязан сим прискорбным обстоятельством скопидомам из риксдага, желающим урезать мои королевские права. Но, победив русских, я сумею их поприжать, и тогда воевать за Швецию будут шведы, а не всякая сволочь... Итак, ждём парламентёров!
  
   7
  
   - Пьют и жрут, сволочи! Шведы проклятые наши припасы пьют и жрут!
   С утра маковой росины во рту не державшие, с честью отразившие сильнейший натиск неприятеля, промёрзшие и оголодалые преображенцы были, мягко говоря, не в духе. Капитан Блюмберг, назначенный на место перебежчика Гуммерта, сдался вкупе с герцогом фон Круи. Многие офицеры и нижние чины (в числе коих были и храбрые иноземцы) полегли в бою. Что с прочими, никто не знал. То ли тоже в осаде сидят, то ли разбежались. Со стороны Кампергольмской переправы ещё до темна треск, лошадиное ржание да людские крики были слышны. Видать, потоп кто. Только некогда было преображенцам с семёновцами креститься и поминать новопреставленных. "Даст Бог, отобьём шведа, а там и поминки справим, - говорил солдатикам поручик Васька Чичерин. - Не бойсь, пусть нас враг боится, а не мы его!"
   Легче сказать, чем сделать...
   Помогла преображенцам не храбрость, а злость.
   Когда от позиций, отбитых шведами, донеслись разудалые немецкие песенки, гвардейцы сперва подивились: викторию, что ли, справляют? Не рановато ли? Потом до кого-то из офицеров дошло - до припасов добрались, вражины, и пируют. Вот тут злость-то гвардейцев и взяла.
   - Они как нажрутся в лёжку, их голыми руками передавить можно!
   - Посыльного к генералу Бутурлину, живо! - скомандовал поручик: если и остался кто в живых из высших офицеров в числе преображенцев, то обязательно либо пленён, либо ранен, либо усталый так, что с ног падает. Полуполковник Флент, раненый в голову, лично перепоручил командование ротой Чичерину, оттого тот и распоряжался.
   Наказав посыльному непременно в точности пересказать генералу, что шведы, упившись вусмерть, уязвимы как никогда, Васька перекрестил солдата и отправил. Как прояснилось чуть позже, на верную смерть: не успел преображенец отойти от вагенбурга и на полста шагов, как застучали выстрелы. Кто-то глухо вскрикнул в той стороне, и всё тут же стихло.
   - Прибили... - перекрестился Васька. - Прими, Господи, душу раба твоего...
   - Как зверя обложили, - проворчал кто-то из гвардейцев, крестясь следом за поручиком. - Что делать-то, Василь Фёдорыч?
   - Ждать посыльного от Бутурлина, - мрачно проговорил Васька. - Аль сигнала к атаке. Не может такого быть, чтоб генерал сам не видел, что шведа ныне крепко побить можно.
   Последнее поручик сказал без особенной уверенности в голосе. Генералы, думал он, скорее посыльного к шведам отправят, дабы капитуляцию приняли. Тут в его мысли вкрались и прочно заняли положенное место хульные словеса в адрес собственных воевод. Слыханное ли дело - при таких позициях афронт иметь? "Да вот же она, виктория, пень дубовый! - мысленно ругал генерала Бутурлина неведомый тому преображенский поручик Васька Чичерин. - Токмо нагнись да подбери с землицы! Так не же, пойдёт Каролусу сидячее место лизать, и прочие места тож!"
   А морозец-то крепчает. А пустые брюха бурчат. И от генерала никаких вестей, чтоб его...
  
   8
  
   - Ах, мать честна! Да что ж это такое происходит? Видать, посыльный к шведам!
   Убедившись, что так оно и есть, Васька снова мысленно обложил начальство по матушке, батюшке и прочим родственникам, среди коих нежданно обнаружились ослы, козлы, собаки и ехидны. "Мы тут, видите ли, корячимся, живота своего не жалеем, а они!.. Оставили нас голодными да холодными, помирать в болотине Наровской!.. Мать ихнюю за ногу, да когда ж это предательство прекратится?"
   Досада и злость: снова предали. Преображенцы недовольно заворчали. Стоило ли кровью своей землицу ижорскую поливать, коли не ценят сего? Васька понимал - ещё четверть часа, и гвардию насильно в атаку не поднимешь. Раз генералы сдаются, мол, так и нам сам Бог велел. Ещё четверть часа - и всё будет упущено.
   "Не бывать сему делу! Не бывать!"
   - Ружья зарядить, - негромко, только чтоб свои ближние услышали, скомандовал он. - По моему приказу скрытно, без барабанного боя, выходим из вагенбурга. Тебе, Осип, - кивок в сторону гвардейского прапорщика, что первым выразил желание отомстить шведам за поруганный обоз, - брать тридцать человек и перебить стрельцов свейских, что посыльного пристрелили. На прочих мы купно навалимся.
   - То мы, а другие роты? А семёновцы с лефортовцами? - немедленно последовали вопросы. Вполне уместные, надо сказать. - Коль не поддержат нас, сгинем без славы.
   - Поддержат, - на сей раз Чичерин сумел сказать это уверенно, хоть сам далеко не так крепко верил в поддержку вылазки, как показывал. - Тебе, Семён, своя инструкция будет: как услышишь пальбу да крики, ори во всю глотку, что приказ атаковать был.
   - Так не было же приказу такого! - второй прапорщик не сразу понял, чего от него хотят.
   - Было, не было - то после дознаваться будут. А наше дело - шведа побить. Понял?
   - Понял, - просиял прапорщик.
   - Тогда - с Богом, робяты...
   "Не бывать измене, когда баталию выиграть можно!.."
  
   9
  
   - Что? В чём дело? Кто приказал?!!
   Полуполковник, едва не сорвав с головы пропитавшуюся кровью повязку, сползшую на глаза, вскочил на ноги, едва услышал частые хлопки выстрелов. Ни дать, ни взять, кто-то кого-то атакует. Вопрос был лишь в том, кто и кого. Когда же - и довольно скоро - выяснилось, что в атаку самовольно пошли вверенные ему преображенцы во главе с поручиком Чичериным, Флента охватил неподдельный гнев. Даже боль как будто улеглась. Как поручик мог самочинно повести гвардейцев в атаку? Или всё же был приказ о наступлении, да он его благополучно проспал? А тут ещё этот горлохват орёт про приказ генеральский - мол, атаковать шведа надобно немедля, пока слаб и с силами не собрался... Что творится?
   - Стой! - Флент ухватил голосистого прапорщика за рукав - до воротника не дотянешься. - Какая атака? Кто приказал?
   - Да генерал же и приказал! - отвечал детинушка, честно-пречестно глядя полуполковнику в глаза. - Нарочного прислал с приказом, а господин поручик исполнять и подался!
   - Почему меня не оповестили, черти? - зарычал - от гнева, подстёгнутого болью - полуполковник. - Где этот нарочный?
   - Да вон там же, в атаке!
   Ложь была настолько наивной, что Флент тут же раскусил её. Никакого нарочного, равно как и приказа, и в помине не было. А поручик ещё поплатится за самоуправство!
   - Стой! - заорал Флент, оставив в покое обшлаг дюжего прапорщика, выхватив шпагу и пытаясь перекрыть своей персоной проход между телегами. - Стой, не то убью! Не было приказа, не было! Стой, сукины дети!.. А-а-а, доннерветтер! За государя Петра Алексеевича - вива-а-ат!!!
   Преображенцы пошли в атаку. По их примеру поднялись семёновцы и лефортовцы. Лавина стронулась... Шведские дозоры, поставленные для отстрела русских посыльных, были сметены ею напрочь.
   И поделом. Ибо когда лавина сходит с места, стоять на её пути крайне неосмотрительно. Если не сказать, глупо.
  
   10
  
   - Особливо же хотелось бы отметить, ваше величество, что желательно было бы нам забрать оставленную на позициях артиллерию, дабы уйти с развёрнутыми знамёнами и при оружии, как нам было обещано. - Яков Фёдорович Долгорукий, соблюдая все правила переговоров, желал выговорить как можно больше. Ибо спросит Пётр Алексеевич, ох как спросит за обидную конфузию.
   - Знамёна и ружья при вас. А артиллерия ваша за спиною, нечего о ней говорить, - тоном победителя проговорил Карл. - Однако, памятуя о мужестве ваших гвардейских полков, я готов согласиться вернуть им шесть орудий, и не более того.
   Условия тяжелы, но что делать? Разве можно надеяться на боевой дух армии, которая при виде неприятеля побежала к переправе и частью даже перетопла? Гвардия... Что может сделать гвардия против такого грозного противника, как Карл Шведский? В оборону стать и стоять насмерть. Это они делают, надо признать, блистательно. А атаковать с полным успехом они только бочонки с вином способны. Вот и думайте, господа генералы, что лучше - сложить головы за своего государя в компании трусливых новобранцев и злых гвардейцев, или же уйти с честью, пусть и оставив шведам почти все пушки?
   Господа генералы по своему разумению выбрали второе. О чём не замедлили сообщить своему венценосному неприятелю...
   Шум, послышавшийся со стороны шведского лагеря, вызвал у Карла стойкую ассоциацию с зубной болью. Опять... Видимо, ужравшиеся и упившиеся "доблестные солдаты короля" стали выяснять отношения между собой. Кто кого - шведы голштинцев или голштинцы шведов. Голштинцев, как сугубых наёмников, не очень-то любили в тех армиях, где им доводилось в служить. Особенно в большом количестве. Экзерциции на плацу они исполняли на диво ловко, а вот в настоящей драке шведам здорово уступали. Да что там говорить - они и русским, если хорошо подумать, тоже уступали. Брали разве что отменной дисциплиной, чему русским пока учиться и учиться. Но когда большая часть войска состоит именно из подданных голштинского герцога, те начинали наглеть, и при первой же попойке затевали драки с коренными шведами. Шведы, что неудивительно, себя в обиду не давали, но шуму-то сколько производили!
   - Простите великодушно, господа, я вынужден на несколько минут вас оставить, - Карл скривился, будто и в самом деле у него заболел зуб. - Располагайтесь поудобнее, вскоре я к вам присоединюсь. Гёрдт, распорядитесь насчёт ужина!
   Долгорукий и Автоном Головин переглянулись: с чего бы такое дело? Неужто подлость какую король замыслил? Или неладно что-то? Однако ни один, ни другой не проронили ни слова. Не ровён час, не соблюдёшь политес, и все договорённости коту под хвост. И всё же обоих посетило ощущение свершённой глупости. Может, поспешили они объявить Карла победителем?..
   Ладно, поживём - увидим.
  
   11
  
   Разве ж это баталия - пьяным рожи бить? Это не баталия, это драка кабацкая. Почти и стрелять не довелось. Хмельные шведы не то, что ружья - самоё себя от земли оторвать порой не могли. А тех, кто оказался покрепче и ещё был способен стоять во фрунт, побили довольно быстро. Ибо обнаружилось их на диво мало, русская водочка сделала своё дело.
   "А вот теперь, - думал разгорячённый поручик, - самое время бы с левого фланга нашим ударить. Ибо пьяных мы побили, а и тверёзых у шведа хватает. Ох, насуют нам, ежели подмоги не будет!"
   А что? И насовали бы. Ещё как насовали. Шведы как раз мастера совать чего не надо куда ни попадя. Однако же, то в Европах, а тут русские пришли, и вспомнились Ругодевским бастионам - и старым датским, и новым шведским - набеги псковичей да новгородцев. И время словно повернулось вспять на века. Европа давно выросла из детских штанишек, но ведь и Россия старалась не отставать. Навёрстывала упущенное Грозным - а на деле никчёмным - царём... Чичерин огляделся. Способных к сопротивлению шведов в округе не видать. А сзади, от позиций генерала Вейде, уже двигались огоньки: то шли, приняв атаку гвардии за приказ к наступлению всему войску, его солдаты. Плохо обученные новобранцы, однако ж числом их было не менее пяти тыщ, а то и поболе. И к тому времени, когда опомнившиеся шведы, кои особу государя своего оберегали, ринулись в атаку на разъярённых русских гвардейцев, полки Вейде вломились в позиции генерала Мейделя и учинили там баталию...
   "А вот и виктория, мать её так! Вот она, ети её в корень! Наша!"
   - Виват, гвардия! Виват, сукины дети!
   И гвардия русская схлестнулась с гвардией шведской. Скала против скалы...
  
   12
  
   - Реншельту - атака с правого фланга! Штенбоку - с левого! С Богом, шведы!
   Король был далеко не трус. Некоторые даже успели прозвать его коронованным солдатом. И всё же он прежде всего был полководцем, а потом храбрым солдатом. Он сразу уразумел, что никакая это не пьяная драка шведов с голштинцами. Отчаянная вылазка русских застала его армию в самом непотребном состоянии, и оттого имела большие шансы на успех. Однако если не дать генералу Вейде подойти на подмогу гвардии, тогда у шведов также имеется немалый шанс на викторию. Отсюда и приказ - сомкнуть на теле вклинившихся русских частей клещи из двух отборнейших шведских полков, обратить неприятеля в бегство, а попавших в ловушку между полками Реншельта, Штенбока и ставкой короля, частью перебить, частью сбросить в прибрежное болото. Хоть будет кому искать там потерянную ещё вчера шпагу его величества.
   - Гёрдт! - подозвал он адьютанта. - Русских парламентёров арестовать, дабы впредь не смели морочить мне голову фальшивыми переговорами о капитуляции... Коня мне, немедля!
   ...Ночная баталия постепенно превращалась в ад. Русские рвали шведов, шведы - русских. Запылали палатки, телеги, сено. Кое-где даже бочонки с порохом у пушечных лафетов рванули. Стало светло, однако свет был поистине адский: языки пламени превращали белый, кое-где попятнаный потемневшей кровью снег в зарево под ногами. Васька Чичерин колол и рубил шпагой направо и налево, где только видел синий мундир с жёлтым обшлагом. Второй пистоль давно разряжен в голову шведского офицерика, ружьё получило свою жертву в лице шведа-рядового, намеревавшегося Ваську зарубить. Оставалась шпага, и она умылась вражьей кровушкой по самую гарду... Верхового офицера, властно и запальчиво отдававшего приказы, он заметил не сразу. На голос обернулся. Прямо перед Васькой возник здоровенный швед... А под ребро клинком получи, чего на дороге встал!.. Лошадь под офицером, напуганная близким взрывом порохового картуза, встала на дыбы. Гвардии поручик, воспользовавшись моментом, взял у убитого шведа пистоль, взвёл курок и пальнул... Эх, чёрт, не попал! Ружьё бы... А вот и ружьецо, слава тебе, Господи! Ну, что ж ты вцепился в него, малец! Жить надоело?.. Видать, надоело, ибо с такими ранами не выживают... Курок взведен. Прицел. Выстрел...
   "В аду увидимся, швед! В аду и счёты све..."
   Темнота навалилась внезапно, словно Васька провалился в глубокий сон после долгого пешего перехода. И всё кончилось.
  
   13
  
   - Мой король! Мой король! - побелевший от испуга Аксель Гёрдт немедля спешился и, припав на одно колено к земле, уложил на другое упавшего короля. - Король ранен!
   Тут было от чего пугаться: пуля вошла королю в левую часть груди чуть повыше сердца, сломав по меньшей мере одно ребро и разорвав какую-то крупную вену. Ибо кровь хлестала не только из ран - пуля прошла навылет, проклятый русский стрелял с шести шагов, почти в упор - но и изо рта. Понимая, что дорог каждый миг, Гёрдт немедля подхватил короля на руки и бегом - откуда только силы взялись! - помчался к королевской палатке, громко требуя лекаря.
   Услуги лекаря, несмотря на самоотверженность Гёрдта, королю не потребовались. Он умер на руках у адъютанта и генерала Мейделя...
   ...Вопли королевского адъютанта не слышал только глухой или мёртвый. Король убит! И шведы дрогнули. Совсем слабые духом побежали, прочие под командованием генерала Мейделя, сплотились в каре и стали, огрызаясь огнём, организованно отступать... Король убит, плачьте, шведы. Закатилась звезда вашей славы. Навсегда ли? Вопрос из вопросов. И ответ на него теперь знала лишь судьба.
   А может, спросить русского царя Петра, твёрдо порешившего сделать Нарву своим портом? У него-то наверняка есть свой ответ на сей вопрос.
   Покойные псковичи с новгородцами, что века назад сложили головы под датскими стенами Нарвы, да русские, что Иван-город не удержали, наверняка рассмеялись на том свете. Правнуки не подвели...
  
   14
  
   "Аще хотелось отписать Твоему Величеству, что под Ругодевом королевус свейский Каролус побит был до смерти, а с ним не менее двух тыщ свейского войска, что, вина упившись, атаки нашей не чаяли. Пушки, что потеряны были прежде, все возвращены. Особливо же геройствовали Преображенцы, да Семёновцы, да Лефортов полк, да полки генерала Вейде. А герцог фон Круи, что поставлен был командующим и в полон к свеям сдался, был нами из полона со товарищи вызволен. Не по чину мне судить их, пусть Твоё Величество рассудит, как с сими трусами поступить. Однако ж моего скудного разумения хватит, дабы учинить награждение храбрым гвардейцам, кои свейских людей в надлежащий момент атаковали. Наособу же награждения достоин поручик Преображенский Василий Фёдоров сын Чичерин, что королевуса свейского из ружья застрелил и сам был тут же до смерти застрелен. Мною велено учинить ему почести яко павшему капитану. А капитана Блюмберга, что свеям на пароль сдался, велел под арест взять и представить на Твой правый суд, ибо сей мерзавец не себя, но гвардию своей мерзкой персоной опоганил.
   Аще отписываю, что войско свейское отступило в Сыренск, откуда явилось, однако ж далее осаждать Ругодев нет никакой возможности. Припасы наши были несчастливым афронтом потеряны, многие офицеры да солдаты побиты в баталии или потонули на злосчастной переправе. Зело опасаемся вылазок свейских из города. О дискреции гарнизона Ругодева и речи не идёт, нам бы ныне ноги отсель унесть вкупе с головою. Мыслю я, недостойный, что надобно нам осаду Ругодева снять и на Новогород маршем выступить, дабы не околеть от холода и голода, а летом будущим с новыми силами возвернуться. Верю я, слуга Твой нерадивый, что быть Ругодеву со Иван-городом нашими.
   Урок нынешний да будет нами выучен, ибо хоть и побили мы Каролуса, однако ж викторию праздновать права не имеем, покуда сами воевать как надлежит не научимся..."
  
   Из письма генерала Ивана Ивановича Бутурлина царю Петру Первому, датированного 20 ноября (1 декабря по новому стилю) 1700 года. Главный государственный архив Росийской Республики, инвентарный номер 4218/1700. (Примечание в учебнике истории для седьмого класса, год издания 2009...)
  
  
   Рано утром 18 ноября (29 по новому стилю) 1700 года Пётр, Головин и Меншиков выехали в Новгород "для того, чтобы идущие достальные полки побудить к скорейшему приходу под Нарву, а особливо иметь свидание с королем Польским".
   Всего с Карлом под Нарву пришло 8430 человек при 37 пушках.
   Дискреция - сдача осаждённого гарнизона на волю победителя.
  
  
Оценка: 8.45*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"