Горелик Елена : другие произведения.

Если враг не сдаётся... Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.29*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эпоха пара и электричества, городских и междугородных омнибусов, парусно-паровых броненосцев и первых железных дорог. Девятнадцатый век? Ошибаетесь. На дворе 1738 год, а место действия находится за океаном. Сен-Доменг благодаря научно-технической революции за полвека самостоятельного развития превратился в сильнейшую державу западного полушария. Но Европа ещё способна задавить своей мощью любого, кто неосторожно перейдёт ей дорогу, хоть её саму раздирают постоянные войны за наследство то одного, то другого почившего в бозе бездетного монарха. Футуршок от шквала прорывных достижений науки постепенно прошёл, и начались проблемы. Причём, у всех без исключения. Каков он, мир, созданный пришельцами из будущего? Таким ли они себе его представляли? Глава 1, общий файл. Завершена, отредактирована ;)

Елена Горелик

   Эпоха пара и электричества, городских и междугородных омнибусов, парусно-паровых броненосцев и первых железных дорог. Девятнадцатый век? Ошибаетесь. На дворе 1738 год, а место действия находится за океаном. Сен-Доменг благодаря научно-технической революции за полвека самостоятельного развития превратился в сильнейшую державу западного полушария. Но Европа ещё способна задавить своей мощью любого, кто неосторожно перейдёт ей дорогу, хоть её саму раздирают постоянные войны за наследство то одного, то другого почившего в бозе бездетного монарха. Футуршок от шквала прорывных достижений науки постепенно прошёл, и начались проблемы. Причём, у всех без исключения.
   Каков он, мир, созданный пришельцами из будущего? Таким ли они себе его представляли?

"ЕСЛИ ВРАГ НЕ СДАЁТСЯ..."

  
   1. "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью"
  
   1
  
   Отец мой, получивший достойное воспитание и медицинское образование в Саламанке, вскоре вынужден был покинуть пределы Испании и переселиться в Сен-Доменг. Здесь он применил свои знания на практике, поступив на должность корабельного врача флагмана республиканского флота. Немного времени понадобилось ему для того, чтобы заслужить уважение команды и капитана, а в те годы этого нелегко было добиться. Впрочем, справедливости ради замечу, что и сейчас сие удаётся далеко не всем. Итак, отец мой, Карлос-Мануэль Касадо, явился в республику Сен-Доменг, имея в кармане не более пяти ливров серебром. Здесь он полюбил дочь своего куда более состоятельного коллеги и два года добивался её руки. Однако настойчивость его, помноженная на престижную должность и расположение старших офицеров флагмана, смягчила сердце моего почтенного дедушки, и дозволение на брак моих родителей было получено. Год спустя на свет появилась моя сестра Изабелла, а ещё через два года родился я...
  
   - Капитан! - голос старпома отвлёк его от неприятного занятия - старательного вымарывания из дневника неудачных слов и фраз. Жалко было портить красивую новенькую записную книжку помарками, но что поделаешь. Дневник - дань моде; каждый человек, считающий себя образованным, просто обязан пачкать бумагу. - На правом траверзе маяк!
   - Пять румбов к северу, - ровным голосом ответил капитан, старательно скрывая раздражение: этот чёртов старпом мог бы и сам сообразить, что делать, его ведь вахта.
   Настроение почему-то испортилось, и капитан, забросив дневник в ящик стола, вышел на шканцы. Закат стремительно терял свои золотые краски, подёргиваясь пеплом отгоревшего дня, а с востока надвигалась тропическая ночь. Звёзды - её авангард - уже усеивали большую часть неба. И огонёк Сен-Доменгского маяка выглядел такой же звездой, по неосторожности упавшей на землю... Вот на него, на эту звёздочку, и должен был ориентироваться фрегат "Республиканец", возвращавшийся из патрулирования пролива Мона.
   У него хороший корабль. Пятнадцать узлов на полном ходу при попутном ветре, конечно, не совсем то, что хотелось бы. Сторожевики и почтовые ходят под семнадцать узлов. Но у "Республиканца" несколько иная задача. Это боевой фрегат, а не какой-то там почтарь или ловец контрабандистов. Восемь орудий калибра восемь с половиной и четыре вертлюжных мелкашки-"троечки". Что такое во времена его дедушек были двенадцать орудий для корабля, способного нести на себе больше тридцати бронзовых "дур"? Ничего. А сейчас?.. Вот то-то же. Военную историю в гардемаринской школе он изучал со всем тщанием, а посему очень хорошо представлял себе разницу между дедовским оружием и нынешними пушками системы Бертье-Блаувельта. А ведь на некоторых европейских флотах бронзовый хлам ещё стоит на вооружении! Вот недавно один капитан из Кайонны рассказывал... А впрочем, какая разница, что за пушки стоят на орудийных палубах кораблей вероятного противника? Как ни крути, а с сен-доменгскими им всё равно не равняться. Потому что Сен-Доменг начинает продавать свои пушки на сторону тогда, когда на собственных кораблях уже давно стоят более совершенные орудия, а в секретных конструкторских конторах зреют проекты совсем уж чудовищных.
   Довольно мудрая политика на взгляд молодого капитана. Не правда ли?
   "Домингос". Именно так назвали их испанцы ещё лет двадцать назад. Да, в общем-то, жители заокеанской республики ничего не имели против. Французы, испанцы, голландцы, немцы, англичане, португальцы, индейцы... Кого сюда только не заносило попутным ветром! Мало кто верил, что из этой мешанины может получиться что-то путное. Однако, Сен-Доменг стал тем тиглем, где столь разнородные компоненты образовали достаточно прочный сплав. Да взять хоть его самого, капитана Сезара Касадо. Отец испанец, мать наполовину француженка, наполовину немка. Кто же он? Испанец, француз или немец?.. Скорее всего, правы бывшие батюшкины соотечественники. Он доминго. Все они тут стали домингос, независимо от вероисповедания и языковых различий. Да и языки тут стали перемешиваться: в испанском полно заимствований из французского и немецкого, во французском - из испанского и голландского... Истинные домингос, обретшие новую родину и забывшие старую. Искренне гордящиеся чёрно-бело-красным триколором и считающие свою страну лучшим из всего, созданного людьми в подлунном мире.
   "Не к добру это. Так недолго додуматься до богоизбранности Сен-Доменга, а чем подобные идеи оборачиваются... Достаточно на Францию посмотреть".
   Свои мысли по этому поводу капитан Касадо, впрочем, предпочитал держать при себе. Сен-доменгская свобода совести никуда не девалась: можешь быть рьяным республиканцем, верным роялистом или поборником диктатуры, христианином или язычником, можешь говорить об этом на каждом углу - наказания за убеждения можно не опасаться. Но вот коллеги-офицеры, через одного помешанные на мысли о некоей высшей миссии Сен-Доменга, могут не понять. Белых ворон никто не любит. А он был честолюбив не по годам. Закончил морскую офицерскую школу в неполные семнадцать - с отличием! Капитан фрегата в двадцать два года! По нынешним временам большое достижение. Отсюда и неприязнь со стороны старых опытных капитанов, косо смотревших на "выскочку". Отсюда и несколько натянутые отношения со старпомом - насквозь просоленным сорокалетним морским волком, исходившим вдоль и поперёк два океана... Покойный адмирал Эскобар, под конец жизни ушедший с военного флота читать лекции курсантам, прочил юному гардемарину большое будущее. А для того, чтобы пророчество старика адмирала сбылось, следовало до поры до времени соблюдать осторожность. Капитан Касадо пользовался уважением команды и доверием нынешнего адмирала Юго-Восточной эскадры, но для успешной карьеры этого недостаточно.
   Эх, вернуть бы лихие дедовские времена, когда можно было стать адмиралом в двадцать пять лет, совершив два-три удачных пиратских налёта на богатые вражеские города!..
   - Спустить паруса! - скомандовал Касадо, заметив выхваченный из темноты лучом носового фонаря буёк, прыгавший на волнах. Белый - значит, обозначает восточный край фарватера, и следует держаться левее. - Пять градусов к западу!.. Машине - малый вперёд! Приготовиться к развороту на правый борт!
   Старший механик с помощниками исчез в люке, и к тому моменту, когда матросы на реях свернули паруса, внизу глухо застучала паровая машина - механики, разогревавшие котёл с тех пор, как в виду показался огонь маяка, усилили подачу топлива. Из трубы повалил жирный чёрный дым. За кормой вспенилась вода, взбаламученная винтом... Сезару довелось недавно побывать на верфи, где перестраивали старый линкор. Помнится, его потрясли размеры гребного винта, для раскручивания которого потребовались аж две мощные - куда там его "кастрюле" - паровые машины. Одной лопастью такого винта можно было отрубить "Республиканцу" бак и не заметить этого. Тем удивительнее было то, что скорость этот броненосец развивал далеко не впечатляющую, всего девять-десять узлов на полном ходу. Тяжёлый, зараза, такой разве что для охраны крупных портов выпускать. Но зато и потопить подобную плавучую крепость, по всеобщему мнению, было довольно затруднительно, потому и использовались такие "бронированные корыта" для охраны стратегически важных гаваней. Капитан Касадо, однако, предпочёл бы командовать несколько более маневренным кораблём, и не терял надежды когда-нибудь стоять на мостике корабля-мечты. Тем более, что Сен-Доменг успел за последние полвека прославиться как страна, где сбываются самые смелые мечтания.
   Паровая машина, запустившая на полную мощность машину электрическую, позволила зажечь все бортовые фонари и огни на мачтах. Два протяжных гудка - обычный сигнал судна, входящего на внутренний рейд. В ответ дважды коротко проревела сирена, означавшая разрешение на вход в гавань, и фарватер с берега осветили двумя мощными дуговыми прожекторами.
   Путь свободен. Скоро "Республиканец" бросит якорь в столичной гавани.
   В родной гавани.
  
   ...Продолжать повествование о моих почтенных родителях я мог бы долго, однако тем, кто заинтересуется их жизнеописанием, советую прочесть записки отца моего, изданные лет десять тому назад в типографии господина Биргера. Его воспоминания о людях, основавших нашу республику, коих он имел честь знать лично, могут сослужить хорошую службу нашим современникам. Ибо доблесть дедов наших, слывших в своё время морскими разбойниками и подтверждавших сию нелестную репутацию иными делами, всё же невозможно подвергнуть сомнению. Именно их мужество и доблесть стали тем щитом, о который раз за разом разбивались попытки вернуть нашу землю под власть европейских монархов. Хотя я не отрицаю, что ныне насквозь монархическая Европа куда сильнее республики Сен-Доменг и союзных нам стран Америки, однако же нельзя не отметить тот странный факт, что многие из технических приспособлений, кои заметно облегчают жизнь здесь, произвели в Старом Свете и отрицательное действие.
   Засим позволю себе прерваться и предаться во власть Морфея. То есть, немножечко вздремнуть. Комендант Дю Касс, несомненно, приятный собеседник, однако же бывает изрядным занудой, когда дело касается бумаг...
  
   2
  
   С восточного берега доносились гудки: заводы дружно возвещали об окончании вечерней смены и начале ночной, если таковая бывала предусмотрена производственным циклом. Через мосты и дамбу гидростанции, ярко освещённые электрическими фонарями, потянулись возвращавшиеся по домам рабочие. Торговое правобережье, которое, казалось, работало круглые сутки, под конец каждой смены будто взрывалось фонтаном разноцветных огней. С тех пор, как какой-то купчишка первым догадался оснастить свою вывеску раскрашенными лампочками, никакой владелец магазина или питейного заведения не мог считаться респектабельным, если не тратился на подобные украшения. Да и вообще, иному гостю Сен-Доменга могло показаться, что местные жители тратят драгоценное электричество на совершеннейшие пустяки. Парижане и лондонцы, вон, платят солидный налог на электрическое освещение, оттого и сделали его пока только в богатых кварталах. Всем прочим приходилось довольствоваться газовым, что ненамного дешевле электрического, или вовсе масляным. А домингос уже ставят "немецкие лампочки" в собственных домах, когда вроде могли бы спокойно пользоваться старыми добрыми керосинками...
   Пожилой мужчина в камзоле военного покроя не спеша возвращался из крепости Осама в Алькасар де Колон. Он прихрамывал, опираясь на тяжёлую трость с костяным набалдашником. Покачивающаяся походка, собранные в хвостик седые волосы, короткополая треуголка выдавали в нём моряка, а жёсткий властный взгляд человека, привыкшего командовать - большую шишку. И не скажешь, что мужчине этому уже под семьдесят. Тяжёлые германские черты уроженца северной Европы яснее всяких слов и документов говорили о происхождении "большой шишки", но его лицо было смуглым от давно въевшегося в кожу тропического загара. Этот человек действительно родился не в Сен-Доменге, как и первый генерал. Второй-то был местным метисом. Но, по примеру их обоих, он считал эту землю своей родиной. Ведь, если так можно выразиться, историческая родина - Швеция - без объяснения причин назвала его родителей колдунами. Потому и бежали всем семейством за океан, без всякой надежды на возвращение. Сын "колдуна" и "ведьмы" отблагодарил Сен-Доменг за гостеприимство пятьюдесятью годами безупречной службы. А Сен-Доменг, в свою очередь, вспомнил о заслугах пожилого адмирала, когда прежний генерал-президент, Хосе Домингес, ушёл в отставку по состоянию здоровья.
   Знакомьтесь, дамы и господа: Оскар Хенрик Магнуссон, нынешний генерал Сен-Доменга. Ещё один блудный сын Европы, добившийся за океаном всего, что было заказано ему на родине.
   Стальной наконечник трости постукивал по мостовой, вплетаясь в обычный вечерний городской гам. На узких улочках Старого Города с трудом могли разминуться две коляски, не говоря уже о каретах, но движение было достаточно плотным. Курсировали крытые парусиной общественные омнибусы - идея не новая, но впервые подобные экипажи для удобства перемещения по огромному городу применили именно здесь. По ярко освещённой набережной фланировали модно одетые молодчики под ручку с дамами. Оттуда на улицу Лас Дамас доносились музыка и смех: вероятно, выступает труппа итальянских комедиантов. Едут, едут сюда всяческие фигляры, ведь двухмесячный тур по острову позволяет им заработать столько, что хватает и дорогу в оба конца окупить, и хорошо поживиться сверх того... На углу Лас Дамас и Эль Конде вольготно расположился богатый магазин с огромными даже по сен-доменгским меркам стеклянными витринами. У буйного студенчества, раз в год отмечавшего день рождения Технического университета, даже вошло в обычай после традиционной попойки разбивать эти витрины. Виновных, как водится, не находили, но ушлый купец каждый раз отсуживал у университета полную стоимость уничтоженного имущества. Герр Магнуссон усмехнулся, вспомнив, как оно бывало поначалу, когда ректор, подавая заявку в Учёный совет на оплату университетских расходов, указывал статью "разбитие стеклянной витрины". Учёные мужи возмущались, ругали молодёжь... но прошли годы, и вот уже недавние студиозусы-буяны сами заседают в Учёном совете. И, посмеиваясь, охотно оплачивают ежегодные убытки важного купчины.
   Не-ет, в гардемаринском такого не водилось, что вы. Дисциплина как на регулярном флоте. То есть, пороть не пороли и зуботычинами не оделяли - запрещено уставом. Но в карцере остыла не одна горячая головушка. Драить гальюн тоже удовольствие сомнительное. А уж без вакации остаться - так и вовсе ни к чему. Словом, как говаривал покойный Эскобар, флот не терпит как самовольства подчинённых, так и самодурства офицеров. И был триста раз прав. Если офицер распустит подчинённых, грош цена такой команде в бою. Если же пережмёт и начнёт ломать матросов до полной потери человеческого облика - того хуже. Вот и затягивали юных гардемаринов в такую струнку, чтобы будущие господа офицеры сперва сами научились подчиняться, а затем уже усваивали науку командовать.
   Алькасар де Колон ничуть не изменился за все годы, что Оскар Магнуссон провёл на Сен-Доменге. Резиденцию генерала ежегодно белили заново, а раз в десять лет устраивали внутренний ремонт. Тогда главнокомандующий и глава внешнеполитического ведомства съезжал в Каса де Овандо. А вообще генералы жили в своей главной резиденции лишь до тех пор, пока не уходили в отставку. Нынешний обитатель Алькасар де Колон, предвидя скорый уход на покой - годы всё-таки берут своё, как ни хорохорься - ещё два года назад прикупил домик в одном из новых кварталов на западной окраине города. Там предпочитали селиться отставные офицеры, старики-учёные и богатые, но одряхлевшие купцы, передавшие дела наследникам. Денег на покупку просторного дома хватало и у тех, и у других, и у третьих. Господин генерал пока жил в Алькасар де Колон, но дом Магнуссонов не пустовал. Иоганн, сын. Опора и надежда будущего немощного старика, в которого он превратится через несколько лет. Недавно женился, внуки пошли. Дочери - Августа и Эльза - давно замужем, живут на континенте. Марта обижается, что редко пишут. Впрочем, что ей обижаться, если своё собственное имя до сих пор с ошибкой пишет? А ведь девочки и сами недурное образование получили, и не с последними людьми живут. Может, даже стыдятся малограмотной матери...
   Марта... Постаревшая, поседевшая, не самая умная, но для него - самая прекрасная в мире женщина. Оскар помнил день их встречи так ясно, будто это было вчера... Заплаканная девушка, умудрившаяся потерять свой дорожный лист и пытающаяся объяснить строгому чиновному господину, что она беженка из Нарвы, захваченной русскими войсками, что вовсе не тайком пробралась на борт, что все пассажиры и господин капитан могут это подтвердить. Обычная, в общем, история. Кто-то действительно терял свои документы, а у кого-то могли и украсть. Не для себя - просто чтобы напакостить. Но когда один из пассажиров, по виду пастор, вдруг начал заступаться за девицу и гарантировать, что устроит её у себя экономкой, Оскар не выдержал. Крепко заподозрив святого отца в грешном умысле - красота-то какова, тут и святой не устоял бы! - он любезно напомнил портовому чиновнику, что гражданство и все права иммигрант может получить либо по дорожному листу, либо по рекомендации гражданина Сен-Доменга. Каковую рекомендацию тут же и предоставил. В устном виде. С этого всё и началось. И не закончилось по сей день, хотя, прошло... да, тридцать шесть лет. Бывало, ссорились. Бывало, Марта на других поглядывала, не решаясь, впрочем, на измену: хоть и порицалось в Сен-Доменге битьё жён, но вспыльчивый Оскар иной раз поколачивал жёнушку. Дабы не смотрела по сторонам... Пылкая страсть прошла, осталась нежность. Жена с годами стала для него прекрасным другом. А что ещё нужно старику?
   - Кофе, друг мой? - голос у Марты тоже изменился со временем, но не так, как он меняется у вечно недовольных брюзгливых старух. Нет, он стал бархатистее, мягче, теплее, что ли. Как её ладони, давным-давно отвыкшие от тяжёлой работы.
   - Что ты, поздно ведь, - Оскар сдержанно улыбнулся жене и нацепил шляпу на крючочек в стене.
   - Разве ты не будешь сегодня работать с бумагами? - Марта удивилась.
   - Нет, душа моя. Сегодня нет ничего важного, а с малозначащими бумагами вполне справится Хосе-Мария. Хочу немного отдохнуть.
   - Как скажешь, друг мой. Тогда, может быть, чаю? Я бы не отказалась выпить с тобой по чашечке.
   - Хорошо, прикажи заварить нам чаю. И... разбуди меня завтра в шесть.
   - Ты кого-то ждёшь?
   - Я жду нескольких офицеров, душа моя. О того, что они мне сообщат, зависит очень многое.
   Подёрнутое сеткой морщин, но всё ещё сохранявшее отблеск былой красоты лицо Марты словно осветилось изнутри: она тонко, грустно, понимающе улыбнулась. Муж не особенно делился с ней государственными делами, но она ведь женщина. Она сердцем чувствует то, что мужчины понимают умом. И сердце её уже давно предчувствовало беду.
  
   2
  
   - Как я понимаю, вас не совсем устраивают законы Сен-Доменга, месье?
   - Не совсем устраивают? Чёрт побери, да они меня в корне не устраивают, сударь!
   - Почему же вы тогда не переедете во Францию?
   - Потому что я гугенот, милостивый государь Как-Вас-Там-Звать. Или вы забыли о глупости Людовика Четырнадцатого, изволившего отменить Нантский эдикт?
   - Нет, не забыл. Однако, меня несколько удивляет ваше отношение к стране, давшей приют вашим родителям.
   - И нашему банку. Но, чёрт возьми, лучше бы они сбежали в Голландию или Англию! Здесь же никакой возможности сколотить капитал по примеру тамошних банкиров! Сверхприбыли облагаются сверхналогами. Хочешь их снизить - давай кучу денег на благотворительность и строительство дорог. А попробуешь уклониться, немецкие псы из налоговой стражи разорвут тебя на лоскутки. Лицензия на обмен иностранной валюты стоит столько, что десять раз подумаешь, а надо ли её покупать, или дешевле выйдет менять деньги в республиканском банке. За превышение процентов по кредитам - штраф. За занижение процентов по вкладам - снова штраф. А за попытку отвязать общую стоимость акций от общей стоимости предприятия - смертная казнь! И это при том, что англичане даже фунт свой пытаются отцепить от привязки к золоту! Представляете, в каких тисках мы тут живём? При этом на нашей шее сидит свора вояк, которые только и умеют, что бахвалиться да из пушек стрелять, и шайка дармоедов из Учёного совета! А мы, те, на ком держится любая цивилизованная страна, должны мириться с положением людей третьего сорта!..
   Собеседник, выслушав сию филиппику до конца, едва сдерживал усмешку. Соль земли, понимаешь... Спекулянты, торговцы воздухом возомнили себя столпами цивилизованных стран. Скажите это его величеству Филиппу Седьмому, королю Франции. Или кардиналу Флери, его первому министру. Вот бы они посмеялись. Но его дело вовсе не в том, чтобы наставлять на путь истинный идиота, который дальше своих процентов ничего не видит. Его дело - вернуть на эту землю установленный Богом порядок.
   - Так что же вы предлагаете, месье? Разражаться пустопорожними речами может каждый, у вас для этого, кажется, придумали свободу слова. Каковы должны быть, по-вашему, действия, дабы вас более не утесняли несправедливые законы?
   - Вышвырнуть отсюда вояк, а пустознайки сами уберутся, когда перестанут получать денежки от казны!
   - Это очевидно. Однако каким именно способом вы намерены вышвыривать отсюда военный флот, равного которому в Новом Свете нет? - теперь собеседник не стал сдерживать улыбочку. Пусть этот фанфарон лопнет от злости. - Помнится, Испания, Англия и Франция уже пытались это сделать. Как видите, безуспешно.
   - Я подумаю, - для банкира эти слова вместе с улыбочкой, напротив, стали чем-то вроде холодного душа. Он даже головой тряхнул. - Вы ведь вербуете меня, верно? Что ж, я ваш с потрохами, только бы вы помогли мне... да и всем нам пожить по-человечески. А дерьмо пусть плавает в дерьме!
  
   3
  
   - Это уже не слухи, мой генерал. Они действительно бросают якорь в Пуэрто-Рико.
   - Странно... - Магнуссон, заложив руки за спину, измерял кабинет шагами, словно мостик. - И их не смущают ни натянутые отношения с Испанией, ни величина портового сбора, который следует заплатить?
   - Нисколько, мой генерал. Испанцы действительно принимают французские корабли без особенной радости, но луидоры никогда не бывают лишними.
   - Хорошо, капитан, идите. Вы отправитесь в Гавану. Через три дня зайдите ко мне, я дам вам надлежащие инструкции.
   Означенный капитан, мужчина за тридцать - насколько Касадо знал, один из лучших офицеров Службы Безопасности Сен-Доменга - слегка склонил голову и вышел. Из посетителей в кабинете остались двое: сам Касадо и капитан береговой стражи Эдвин Эшби. Его однокурсник по "гардемаринке", хоть и на три года старше... С однокурсниками у Сезара отношения складывались не очень успешно: слишком мало было с ними общих интересов у малолетнего выскочки, а на хамские выпады злой мальчишка отвечал унизительным валянием противника по полу. И, что самое обидное для старших, далеко не во всех драках они выходили победителями. "Докторский сынок" был одним из лучших на курсе в таких дисциплинах, как фехтование и рукопашный бой. А Эдвин был как раз из тех немногих, кто всё-таки завёл дружбу с подающим большие надежды малолеткой. По мнению всё тех же однокурсников, у этого парня было не всё в порядке с головой. Эдвин постоянно нарывался на неприятности. Без конца задирался с гардемаринами, то и дело сбегал в самоволки, покорял и разбивал женские сердца. А при виде какого-нибудь непотребства - скажем, старшекурсники решили "снять стружку" с малявок - впадал в неконтролируемую ярость. Отчего, как правило, страдали и виновники сего прискорбного события, и окружающая мебель... Складывалось впечатление, будто он унаследовал не только бабкину внешность, что лишний раз подтверждал портрет первого Генерала, висевший на стене кабинета в Алькасар де Колон, но и её буйный характерец. Однажды его чуть было не исключили за вызов на дуэль офицера, преподававшего навигацию. Хотя, формально щенок был в своём праве - учитель изволил пренебрежительно отозваться о лоциях дедушки ученика - но нарушение субординации налицо. Сезар полагал, что не выгнали друга лишь из-за громкой фамилии. Отец Эдвина, адмирал Первой Дарьенской эскадры Роберт Эшби, прославился тем, что наголову разгромил французский флот, явившийся отбирать Панамский перешеек у Сен-Доменга. Старший брат, Виктор Эшби, сейчас командовал Юго-Восточной эскадрой и входил в Совет капитанов. Он - правая рука генерала Магнуссона и его самый вероятный преемник. А уж имена основателей республики, среди коих числились супруги Эшби, известны любому сен-доменгскому школьнику. Так что избавляться от отпрыска столь знаменитой фамилии, пусть и буяна, никто не решился. И правильно сделали. Потому что Эдвин ухитрился чуть ли не на последнем курсе взяться за ум, сдать выпускной экзамен на отлично, а затем за пять лет из лейтенанта вырос до капитана сторожевой флотилии. А флотилия сторожевиков, как показали все войны за последние полвека, способна угробить линкор, если у её капитана имеется голова на плечах. Притом, не пустая. А с мозгами у семейства Эшби всегда было всё в порядке, кто бы что ни говорил... Одним словом, капитан Эшби, как и капитан Касадо, считались "белыми воронами" флота. Но именно за это их и ценили старшие офицеры. Впрочем, если Сезар мечтал однажды оказаться на вершине флотской карьерной лестницы, то его друг особым честолюбием не отличался. Или скрывал его так хорошо, что никто не догадывался. Вроде бы, всё у него было: ум, храбрость, решительность, умение как поладить с командой, так и держать её в строгом повиновении, боевой азарт. Но вот не хватало какой-то чёрточки, которая вознесла бы Эдвина наверх. Сезар долго размышлял над этим, и в конце концов нашёл ответ. Эдвину не хватало... удачи. Нет, это не было её полное отсутствие. Парень силами одной своей флотилии разгромил базу контрабандистов на западе острова и вернулся без единой царапины. Но его запаса удачи хватало лишь на такие вот не слишком громкие дела. И он это понимал, потому не прыгал выше головы. Надели его судьба таким количеством удачи, как его бабушку... Касадо даже боялся представить, что могло бы произойти в этом случае. Решительности у Эдвина хватило бы на что угодно; члены семьи Эшби, будь то мужчины или женщины, обладали завидной фантазией и парадоксальным мышлением.
   Уж не это ли качество привлекло внимание генерала Магнуссона? Швед, в былые годы вспыхивавший, будто родился не в Мальмё, а в Кадисе, с годами стал осторожен. Генерал Сен-Доменга может не быть хорошим моряком, но обязан быть хорошим политиком. А политика и осторожность в случае Сен-Доменга несовместимы, иначе их государству конец. Стало быть, старику понадобилась решительность молодых да ранних?
   Поглядим.
   - Господа капитаны, прошу вас присесть. Разговор будет долгим. - Магнуссон скупым жестом указал гостям на мягкие стулья с парчовой обивкой и узорами в новомодном майянском стиле. Мебель была не сен-доменгская - юкатанская. Майя уже второе десятилетие поставляли на рынки Америки и Европы экзотические изделия своих краснодеревщиков и неплохо на этом зарабатывали. - Прежде всего обязан вас предупредить, что всё сказанное не должно покинуть этих стен.
   - Разумеется, господин генерал, - совершенно серьёзно ответил Касадо.
   - Отлично. Тогда перейдём к делу. Вам уже известно, что французские купцы стали обходить наши гавани. Как правило, это всегда являлось признаком близкой войны, однако на сей раз происходит нечто странное. Франция с головой увязла в войну за наследство умершей в прошлом году королевы Англии. Хитрый лис Флери отказался от идеи католизации острова. Вместо того, чтобы поддерживать католика Стюарта, он убедил принца Конде и его жену принять протестантство и заявить о правах на английскую корону. Прав у него на ту корону как у дохлой собаки, но Конде умён, изворотлив, настойчив и подл, как и полагается принцу из этой весёлой семейки. Он всё-таки сумел сколотить свою партию в Лондоне и за его пределами. За ним следует хорошо вооружённая армия, его тайно и щедро снабжают золотом из Версаля, так что песенка Стюартов и ганноверцев спета. Эти ещё поупираются с годик, Франции крайне невыгодно в этот год ввязываться ещё в одну войну. Но всё, что мы видим, говорит об ином. Испания, наш союзник, ещё не оправилась от последствий засухи и морового поветрия. Голландцы совсем позабыли, на каком свете живут: Генеральные Штаты выдвинули нам совершенно неприемлемое условие - отдать всю торговлю Сен-Доменга на откуп Соединённым Провинциям... Я вижу ваше недоумение, господа, ведь подобные дела следует обсуждать на Совете капитанов. Однако я рассказываю вам о политике не для праздности, а для того, чтобы вы хорошо представляли ситуацию. Кроме Юкатана, Кубы и двух испанских заморских провинций - Перу и Венесуэлы - нам надеяться не на кого.
   - Господин генерал, мы готовы выполнить любое ваше поручение, - совершенно серьёзным тоном проговорил Эшби. Пока Сезар боролся с удивлением - с какой стати старик откровенничает с ними? - Эдвин либо решил ничему не удивляться, либо опять-таки очень хорошо свои чувства скрывал.
   - Даже если я прикажу вам взорвать Версаль? - хмыкнул швед.
   - Любое выполнимое поручение, господин генерал, - уточнил Эдвин.
   - Вот так-то лучше. А теперь подумайте, господа капитаны, об одной интересной и странной вещи. Госпожа первый генерал, уходя в отставку, оставила политическое завещание, коим предписывалось постоянное усиление влияния Сен-Доменга на страны Америки и возрастание экономического присутствия в Европе. Господин второй генерал сделал всё возможное для реализации этих планов, и весьма многое ему удалось. Ваш покорный слуга так же следует этим курсом. Однако, нисколько я вижу, прежние схемы перестают работать. Как вы полагаете, та, что создала эти схемы, могла это предвидеть?
   "Ага, - подумал Касадо. - Вот для чего швед пригласил Эдвина. Но я-то ему на что?"
   - На бабулю это похоже, - кивнул Эшби. - Уж не знаю, как, но она видела людей насквозь, будто те стеклянные. Я совсем сопляком был, пять лет, и то помню...
   - То есть, вы могли бы предположить, что госпожа первый генерал могла предвидеть кризис и оставить некие рекомендации по его преодолению?
   - Вполне. Хотя, загадок она ужасно не любила.
   - Помню. От всех требовала ясности и приходила в ярость, если подчинённые начинали слишком мудрить, - Магнуссон снова хмыкнул. - А как вам понравится вот это?
   И он извлёк из кожаной папки пожелтевший листок бумаги, на котором размашистым почерком были написаны всего две строки. Но зато какие это были строки! Буквы и цифры в совершенно хаотическом - на первый взгляд - порядке. Иными словами, налицо шифровка. Причём, написанная рукой первого генерала Сен-Доменга, Эдвин сразу узнал бабкин почерк.
   - Знаете, как ко мне попала эта бумага? - спросил швед. И, не дождавшись ответа от молодых людей, ответил сам. - Недавно описывали и сортировали отчёты департамента статистики, вылежавшие тридцатилетний срок - что-то оставляли для дальнейшего хранения, что-то уходило в печку. Так вот: в одной из папок - а папки положено описывать по первому листу, где идёт перечень документов - первым листом оказалась сия бумага. Клерк передал её в СБ, СБ помучились и подключили учёных. В итоге бумагу передали мне. С пояснениями - дескать, дешифровке не поддаётся, но писано несомненно рукой первого генерала.
   - Это лишь предположение, господин генерал, но возможно, она сыграла с потомками шутку, - засомневался Касадо. - Тридцать лет... Я прошу прощения у Эдвина... капитана Эшби, но в тот год никто ни в Сен-Доменге, ни в Европе не мог даже в общих чертах предположить, как сложится ситуация на сегодняшний день.
   - Пустыми забавами бабушка вашего друга никогда не тешилась, посему предполагается, что здесь зашифрована некая важная информация.
   - Простите, на чём основана ваша уверенность, господин генерал?
   - Она не могла не знать, что статистику будут шерстить через тридцать лет. Следовательно, могла предвидеть или предполагать, на какие рифы мы можем напороться сегодня. Бог знает, почему она не решилась предупредить об этом прямо. Вероятно, чего-то боялась. Не суть важно. Важно добраться до искомых сведений.
   - Я берусь, господин генерал, - Эдвин повертел бумагу в руках.
   - Я тоже, - согласно кивнул Касадо. - Хоть и не до конца разделяю вашу уверенность - прошу понять меня верно.
   - Каковы бы ни были результаты ваших исследований, господа, прошу сообщать о них мне лично. Минуя любые инстанции. Даже если грозный сеньор Васкес, коего вы за глаза именуете не иначе как Великий Инквизитор, лично явится по ваши души и потребует дать письменные показания - мой приказ остаётся в силе. Вам ясно?
   Молодым людям всё было ясно, как день. Генерал отдал приказ, а приказы не обсуждают. Их выполняют.
  
   4
  
   Какие роскошные портреты. Какие именитые художники запечатлели своим талантом образы предков... Предки, разумеется, все без исключения благородные - иначе и быть не может. Всё-таки, короли Франции. Но если бы они могли знать, о чём думает их потомок, глядя на портреты!..
   "Какая безумная расточительность, - хмурился потомок, разглядывая роскошные одеяния и драгоценные регалии пращуров. - Ведь даже последнему капралу известно, что благородство измеряется не количеством навешанных на себя цацок". Мысль здравая, что и говорить. Его величество Филипп Седьмой, король Франции, действительно отличался редким здравомыслием и прагматизмом. Зачем тратить сто тысяч на парадный камзол, если можно обойтись красивым офицерским мундиром за сумму несравненно меньшую? Не лучше ли потратить лишние деньги на что-то более полезное? Что интересно, кардинал Флери нисколько против этого не возражает. Правда, он предпочитает тратиться на шпионов и подкуп влиятельных людей в иных странах, в то время, как король желал бы обладать самой лучшей и боеспособной армией, но важен результат, не так ли? А результат, несмотря на некоторые ошибки августейших предков, вполне приемлем. Франция на пике своего могущества. Без её третейского суда не решается ни одно серьёзное дело в Европе. Франция вышибла англичан из Индии и готовится вышибить оттуда голландцев. Франция распространила своё влияние от Бреста до Макао, соперничая на этих просторах в торговле с одними лишь португальцами... И лишь на западном направлении, увы, случилась досадная осечка. Но об этом его величество предпочитал вспоминать как можно реже. Первый министр на то и существует, чтобы думать о неприятном.
   Единственным украшением, которое допускалось при строгом, почти пуританского нрава дворе Филиппа Седьмого, было оружие. Шпаги самых прославленных мастеров, развешанные на старом, ещё прадедом приобретённом персидском ковре, образовывали странный рисунок, напоминавший распростёршую крылья хищную птицу. Отдельно в застеклённых шкафах расположились револьверы и ружья различных конструкций. Его величество, как и отец, доброй памяти Филипп Шестой (правивший недолго и умерший вполне естественно для своего образа жизни - упал с лошади на очередной охоте), любил составлять коллекции оружия. Но если отец предпочитал замысловато украшенные и ни на что не годные поделки, то сын приветствовал сочетание красоты и практичности. В его коллекции не было ни одного образца, который не мог бы использоваться на охоте или в бою. Напади сейчас кто-нибудь на Лувр, король смог бы вооружиться сам и вооружить своё ближайшее окружение... Кстати, насчёт окружения. Разумеется, это графы, герцоги и прочие маркизы, но двор Филиппа Седьмого не сравнить с дворами его предшественников. Может быть, на деле мало кто их них был суровым воякой, проводящим большую часть времени среди солдат, но выглядели они именно суровыми вояками, чуждыми праздной роскоши. Драгоценные камни терпелись только в эфесах шпаг, и то в умеренном количестве. Что же до дам, то глубокие декольте и легкомысленные причёски трёх прошлых царствований уступили место скромным платьям, закрывавшим тело чуть ли не под самую шею. Даже её величество королева Мария, привыкшая в родной Польше ко всяческим увеселениям, вынуждена была изменить здесь свои пристрастия. Выезд всего лишь на четвёрке лошадей, балы трижды в год, где и дамы, и кавалеры состязались в скромности своих нарядов, так же, как двадцать лет назад их отцы и матери состязались в роскоши... Верхом преданности королю считались дешёвые серебряные серёжки вместо бабкиных бриллиантовых, полное отсутствие колье и браслетов, из колец допускалось только обручальное. Ну, и ещё скромных размеров крестик. И чётки. И обязательный молитвенник в полотняной сумочке у пояса. Нет, король Франции ревностный католик! Но он разделяет мнение некоторых кальвинистов, что праздное расточительство греховно. Пусть судачат при иных европейских дворах о короле-скряге. Пусть швыряют так нужные своим государствам миллионы на ветер. Король Франции проявляет заботу о государстве на деле, а не на словах.
   - Ваше величество, - Флери, будучи уже немолодым человеком, кланялся "со скрипом" - весьма натужно. - Прошу прощения, я осмелился побеспокоить вас раньше времени, однако...
   - Пройдёмте в кабинет, монсеньёр.
   Удобство - тоже практичная вещь. Не стоит разговаривать с первым министром на ходу, он никогда не беспокоит монарха по мелочам. А серьёзные беседы следует вести в соответствующей обстановке.
   Кабинет, обставленный ещё при великом прадеде, несколько подрастерял за последние годы свой блеск. Мебель слегка потемнела, как и старый бронзовый письменный прибор. Краски картин утратили свежесть, и только китайские вазы казались совершенно новыми. Но они и должны казаться таковыми даже через столетия. Короля это нисколько не смущало. Он даже изволил шутить, что здесь как нигде более чувствуется дух прошлого века... Флери, повинуясь благожелательному кивку монарха, присел в вычурное кресло. Его величество устроился напротив министра. А между ними на перламутровом столике стоял пустой вазончик, давным-давно забывший, для чего он предназначен: нынешний король не был сластёной, оставляя сахарные фрукты дамам и детишкам.
   - Ваше величество, пришли известия из Лондона, - зная, что король не любит длинных и запутанных речей, пожилой министр сразу перешёл к делу.
   - Надеюсь, приятные?
   - Скорее, неоднозначные, сир. Парламент признал принца Конде королём Англии.
   - Не понимаю, что здесь может быть плохого, - нахмурился король. Он всегда хмурился, когда не мог чего-либо уразуметь. - Разве не к этому мы стремились?
   - Именно к этому, сир, - министр подавил вздох разочарования: он тоже кое-чего не понимал. А именно - почему великой страной правит подобная посредственность. - Однако не стоит забывать, что англичане - люди упрямые. Партия, поддержавшая Конде, наиболее влиятельна, но она не единственная. Возможны различные коллизии. Если ваше величество позволит, я озвучу некоторые варианты.
   - Извольте.
   - Итак, сир, для начала самый неприятный сюрприз, который может преподнести нам Англия, - начал старик. - Принц Конде, которого теперь наверняка коронуют, как известно, личность весьма увлекающаяся. Он отличный полководец...
   - Это нам известно, - король нетерпеливо перебил министра. - Вы полагаете, он может настолько увлечься игрой, что пойдёт против Франции?
   - Я не исключаю такого развития событий, сир. Предположим, публичный отказ от профранцузской политики станет одним из непременных условий коронации... Однако, ваше величество, я смею надеяться, что до этого не дойдёт.
   - Сколько? - король уже знал, к чему клонит кардинал. Опять расходы...
   - Не менее ста тысяч ливров, сир.
   - Много. Я не могу позволить себе подобные расходы в то время, когда страна находится на грани всеобщего бунта.
   - Сир, я не стану торговаться, но Англия стоит таких денег.
   - Хорошо. Я дам вам пятьдесят тысяч, и на том закончим разговор о деньгах... Итак, каковы, по-вашему, могут быть иные последствия коронации Конде?
   - Если мы станем поддерживать его столь же явно, как и ранее, он не удержит Англию в повиновении. В таком случае участь его будет печальнее, чем у Марии Стюарт.
   - Нам только войны с Англией недоставало, - поморщился государь. - Но если вы опять станете просить у меня денег...
   - Сир, без денег мы не решим этот вопрос никогда, - твёрдо заявил Флери. - Пока английские купцы успешнее французских, нам нужна послушная Англия. Когда же нам удастся разорить Англию, можно будет не тратить на её лояльность столько золота. Достаточно будет мелких подачек. Однако, если вы желаете сэкономить, сир...
   - Если есть такая возможность, отчего бы нет? - король выпятил нижнюю губу.
   - Сен-Доменг, сир.
   - Изволите шутить, ваше преосвященство? - на этот раз его величество нахмурился не от непонимания, а от плохо скрываемого гнева.
   - Нисколько, ваше величество. Если позволите, я объясню.
   - Будьте любезны...
   Министр излагал свою позицию не менее получаса.
   - Вы меня убедили, - король сменил гнев на милость. - Это может оказаться действенным не только в отношении наших европейских недругов, но и самого Сен-Доменга... Что ж, величие Франции стоит любых денег. Извольте действовать.
   - Как прикажете, сир, - старик кардинал склонил голову, пряча лукавую улыбку. Он как всегда добился своего.
  
   5
  
   Годы летят, летят... Казалось бы, совсем недавно он был молодым, подающим большие надежды дипломатом. Не успел оглянуться - голова уже седая, лицо в морщинах, а сам он по милости короля-француза не имеет не только пышного, дарованного за заслуги титула, но и лишён даже права на собственное мнение. А ведь он не кто-нибудь, он герцог Медина-Сели!
   Его превосходительство посол Королевства Испании и Обеих Индий в республике Сен-Доменг... Не слишком уютное местечко для одного из знатнейших грандов Испании. Но что поделаешь, если сейчас его родине дорог каждый союзник, как бы далеко он ни был. Если бы для Испании была жизненно важна поддержка Китая - засунули бы и в Китай. Для Испании в данный момент жизненно важно стабильное морское сообщение с заокеанскими колониями. А от кого зависит безопасность всех торговых путей западнее Гибралтара?.. Вопрос риторический. Потому и сидит один из лучших дипломатов Испании на этом трижды проклятом острове. Ирония судьбы: великая страна зависит от своих бывших колоний. Смешно? Герцогу почему-то вовсе не хотелось смеяться. Ему, напротив, было очень грустно.
   Посольство Испании расположилось в бывшей иезуитской миссии. Ох, и опозорились же они... В самом деле, герцог не мог уразуметь одной странности. Иезуиты создали лучшую в мире систему образования. В иезуитские коллегиумы шли учиться дети не только католиков, но и протестантов, и православных. Но когда дело касалось дел государственных, то знатному испанцу хотелось неприлично выругаться. Более неуклюжей и грубой политики не найдёшь даже у диких африканских племён. Казалось, Орден Иисуса не знает иного метода воздействия, кроме яда и кинжала. Если кого из влиятельных особ отравили или зарезали - ищи иезуита, и не ошибёшься. Вот так же они попытались действовать и против лидеров заокеанской республики. Увы, не на тех напали. Служба безопасности здесь традиционно сильна распутывать подобные заговоры. После неудачной попытки покушения на второго генерала, имевшей место пятнадцать лет назад, Триумвират республики постановил запретить какую бы то ни было деятельность Ордена Иисуса на территории Сен-Доменга, а имущество конфисковать в казну и продать с аукциона. Испания выкупила добротное здание миссии и посол переехал туда. А что? Центр города, до Алькасар де Колон десять минут, до набережной ещё меньше. Впрочем, до недоброй памяти Каса де Овандо вообще рукой подать. С Родриго Васкесом, нынешним обитателем этого дома, господин посол вообще здоровается каждое утро, а уж в том, что половина посольской обслуги работает на этого сеньора, можно биться об заклад без малейшего риска проиграть... Дымы из заводского района почти не достают - это на Старом Маяке дышать нечем, или в грузовых доках, если ветер северо-восточный. Омнибусы проходят здесь часто, и оттого на улице немного шумно, но герцог давно к этому привык.
   Десять лет на Эспаньоле... Странно, не правда ли? Испания давно признала суверенитет Сен-Доменга, но именовать этот остров испанцы продолжают по-прежнему. Кто знает, может, какой-нибудь новый выверт судьбы - и над бастионами Сен-Доменга снова заполощется красно-золотой флаг Кастилии? Вернула же Испания Барбадос и Ямайку. Не без помощи Сен-Доменга и Юкатана, но всё же... Герцог, в отличие от иезуитов, был твердокаменным реалистом, и на подобное нисколько не рассчитывал. Да, он был бы только рад вернуть остров под руку Мадрида, но в таком случае за безопасность земель Новой Испании он бы не дал и стёртого сентаво. Ведь в этой части света иных союзников, кроме бывших колоний, у Испании нет. Зато врагов предостаточно.
   Герцог иногда позволял себе предаваться воспоминаниям, сидя у окна и по-стариковски наблюдая за бурлящей молодой жизнью. Жаркий Сен-Доменг. Отнюдь не пекло, есть места и пожарче. Но Медина-Сели горько усмехался. Родина всё время отсылает его в неуютные уголки мира. Два года в Саксонии, четырнадцать лет в Москве... Впрочем, у него есть основания сожалеть о переводе в Сен-Доменг. Русский император Педро, этот "коронованный адмирал", при дворе коего герцог состоял послом Испанского королевства, оказал Испании огромную услугу, лишив Францию такого союзника, как Карл Шведский. И не последней в разгроме шведов была роль всё той же Испании, приславшей в Россию две сотни лучших пехотных офицеров для обучения русских солдат. А кто этому способствовал? Снова риторический вопрос... Зря в Мадриде решили перевести старого опытного дипломата из Москвы. Новый посол, по сведениям верных людей, только тем и занят, что ссорит меж собой императрицу Анну с принцессами дома Романовых. Идиот. Впрочем, что взять с итальяшки, которого послом назначил король-лягушатник? Останься герцог в Москве, политическая карта Европы, вполне возможно, выглядела бы сейчас несколько иначе... Хотя, нет более безнадёжного занятия, чем сожаление об упущенных возможностях, герцог-посол сейчас этим и занимался. Он мечтал. Искренне, с недюжинной фантазией - мечтал о том, чего не было...
  
   6
  
   Никогда не испытывал влечения к тайным делам, однако должен ими заниматься. Я флотский офицер, я офицер Юго-Восточной эскадры, а в наше непростое время одно это гарантирует занятие делами государственной важности. На нас возложена обязанность докладывать в Совет капитанов обо всех встреченных судах, в Учёный совет - о природных явлениях, коим мы стали свидетелями. Несмотря на недурственное образование, мы далеко не всему, что видели, можем дать объяснение... Итак, возвращаюсь к делам государственным: должен отметить, что иной раз поручения командования ставят меня в тупик. Я не вправе где бы то ни было упоминать о том, какое именно поручение было мне дано, однако в мою бедную голову не укладывается одно: почему ЭТИМ должен заниматься именно я?
   Ответа на сей вопрос я, должно быть, не дождусь...
  
   - Вы полагаете, генерал нарушил правила, дав известное поручение людям непосвящённым?
   - Полагаю, да.
   - Но эти молодые люди рано или поздно окажутся среди нас.
   - По-вашему, я плохо знаю своего брата? У него немало достоинств, но среди них нет главного - умения держать язык за зубами. Возможно, с годами он его и приобретёт, но сейчас...
   - А сейчас, адмирал, всё в ваших руках.
  
   Синее небо... Синее небо в Сен-Доменге бывает когда угодно, только не в безветренный полдень. В этот Богом проклятый час солнце изливает на тебя потоки кипящей смолы, по недоразумению именуемой "лучами", а вываренное добела небо больше всего напоминает крышку, которой рачительные хозяйки прикрывают сковороды с жарящимися блинами. Чтоб масло не разбрызгивалось. И чувствуешь себя таким вот блином... Эдвин готов был живьём сожрать чиновников из Военно-морской канцелярии, приславших утром предписание. Мол, просили штурмана - в полдень будет как на блюдечке, извольте забрать офицера с пристани. Кой чёрт? Неужто забылись старые времена, когда офицеры сами искали службу? Развели тут бюрократию... Но, ворчи - не ворчи, а посылать баркас на берег придётся. Хорошо хоть канцелярские крысы не настояли на личном присутствии капитана.
   Если бы Эдвин Эшби знал, какие тучи сгущаются над его бедной головой!..
   - Суши вёсла!
   Баркас, лениво покачиваясь на мелкой зыби, которую даже на паршивой реке не назвали бы волной, подошёл к каменному молу. Второй причал давно и прочно отдали для швартовки шлюпок и ялов: мелковато, а пассажиров забирать наоборот, удобно. Именно поэтому лотки мелких торговцев старались прилепиться поближе ко второму причалу. Продавали там что угодно: пирожки, гравюры с видами острова, книги, шляпы, поделки народных умельцев, золотые и серебряные безделушки, католические крестики, протестантские молитвенники, православные иконки, маленькие статуэтки индейских богов и богинь, старые карты, стойко выдаваемые проходимцами за карты пиратских кладов... Словом, рынок в миниатюре. Соответственно, и народу. Мудрено в такой толпе выискать нужного человека. И всё же нужный человек обнаружился почти сразу... На этом парне уместнее было бы представить синий форменный камзол гардемаринской школы, а не слегка потёртую кожаную безрукавку бывалого моряка и широкие полотняные штаны, заправленные в высокие испанские сапоги. Маленькая "морская" треуголка явно знавала лучшие времена, но вычищена на совесть. У ног - старый походный сундучок. Наверняка отцовский, если вовсе не дедовский. На кожаной, без всяких украшений, перевязи болтается морская полусабля установленного образца, но с узорной стальной гардой, какой не встретишь у простого матроса. У пояса - кобура, из которой торчит рукоять револьвера. Если боцман что-то понимал в оружии, это был семизарядный "Кайман" - один из лучших револьверов Сен-Доменга. И в прекрасном состоянии. Видимо, офицерик очень любит своё оружие. Но вот его рожа особого доверия не внушала. Да, на флоте чуть не половина состава - испанцы. Но эта длинная смуглая физиономия говорила о том, что её обладатель, или его предки, что практически то же самое, родом откуда-то с юга Пиренейского полуострова. Как бы вовсе не из Гранады. А выходцев из тех мест боцман почему-то очень не любил. Хотя, на вид юнцу было не больше восемнадцати, старый морской волк разбирался в людях. Если парень сумел выучиться на штурмана - значит, башка не пустая. А штурманы крайне редко бывают приятными в общении.
   Ну, точно - или выпускник этого года, зелень подкильная, или с годик проболтался на каком-то купце... Боцман чуть не сплюнул, удержало лишь морское суеверие - в воду плевать нельзя, морского хозяина разозлишь.
   Стойте, братцы! А это случаем не баба? Вот чёрт, подвалило "счастьице"... Хотя, бывают ли бабы такого роста, боцман затруднялся ответить. Может, и бывают, только он ни разу не видел. До сей поры. Самую малость не хватает до шести футов, и рожей вылитый парень. Да-а-а, подфартило кэпу. Ну и чёрт с ним, пусть сам обламывает эту зелень.
   "Зелень" тем временем подвалила к краю мола.
   - Здорово, парни, - сказало оно чуть хрипловатым ломким голосом. - Вы с "Морской стрелы" будете?
   - С неё, - процедил боцман. - А ты кто таков?
   - Я - ваш новый штурман, - заявило это недоразумение и ничтоже сумняшеся спрыгнуло в баркас. Спрыгнуло весьма умело, надо сказать. Значит, точно с годик по палубе ходило.
   Боцман, мысленно выругавшись, велел парням отваливать. Быстрее сплавить новичка кэпу, сдать вахту, и на боковую. Меньше головной боли.
  
   - Штурман доставлен, сэр.
   - Тащи его сюда, Томми, - Эдвин, дабы придать себе солидности при разговоре с новым офицером, раскрыл судовой журнал и пододвинул поближе письменный прибор.
   Юный штурман не произвёл на капитана такого неблагоприятного впечатления, как на боцмана. Едва увидев его, Эдвин насторожился.
   - Прошу вас... сеньорита, - он привстал и вежливо указал на второй стул.
   - Доминика Меркадор, - без особой радости представилась девушка, протягивая капитану документы. - Штурманский класс, выпуск тридцать пятого года.
   - Та-ак, - Эдвин заглянул в бумаги. Замечательно. Девице двадцать один год, закончила "гардемаринку" с отличием. Ничего удивительного, в штурманском классе треть учеников - девушки, дочери или сёстры морских офицеров. В отличие от прочих классов, где за всю историю школы отучилось не больше десятка девиц. Три года на "Милагрос"... На "Милагрос"?
   - Вас что-то не устраивает, капитан? - девица едва заметно изогнула бровь. - Вы можете дать мне отвод, вас никто не осудит.
   - Что вы, сеньорита, меня устраивает всё, - Эдвин почему-то только сейчас вспомнил, что он числится записным бабником, и решил провести "разведку боем". - Примите мои соболезнования. Я знавал вашего отца, капитана Меркадора. Он умер на вахте...
   - Очень любезно с вашей стороны, капитан, но я бы не хотела, чтобы впредь кто-либо затрагивал эту тему.
   - Прошу меня извинить, сеньорита Меркадор, - Эдвин изобразил виноватую мину, но девушка поморщилась. Она видела фальшь, и игра капитана ей не понравилась. - Говорить на эту тему я буду лишь с вашего одобрения... Итак, у меня есть вопросы.
   - Спрашивайте, капитан. - Доминика наконец изволила присесть.
   - Почему вы не остались на "Милагрос"?
   - Не смогла, - ровным, ничего не выражающим тоном ответила девушка. - Там всё напоминало об отце.
   "Скорее, старпом, ставший капитаном, стал подбивать к тебе клинья, - подумал Эдвин. - А ты его мордой об палубу. Вот и пришлось писать рапорт о переводе".
   - Хорошо, - он не стал обижать девушку своими ехидными догадками, которые, как он подозревал, весьма близки к истине. - Второй вопрос: почему вы согласились пойти на сторожевую флотилию? Штурманы идут к нам крайне неохотно, жалованье не так солидно, как на фрегатах или линкорах.
   - Мне было всё равно, куда идти, - последовал ответ. - Взяла первое же предложение.
   - Ясно... Тогда у меня третий и последний вопрос: как вас называть? На выбор два прелестных имени - Ника или Доминга?
   - Называйте меня "штурман", капитан, - девица обожгла Эдвина ледяным взглядом. Ну, совершенно не вязалась её холодность с её же южной внешностью, будто подмена какая-то.
   - Как скажете, - хмыкнул Эдвин. - Ваша каюта слева по борту. Располагайтесь.
   И, обмакнув стальное перо в чернильницу-непроливайку, принялся аккуратно выводить запись о принятии на борт "Морской стрелы" нового штурмана.
   "Ничего, что каюта маловата? - с издёвкой мысленно вопрошал он у надменной испанки. - Вы уж простите, сеньорита штурман, но сторожевик - это не паровой фрегат. Тут приходится экономить каждый квадратный сантиметр... Стерва. Змеюка андалузская. Ладно, пройдёт немного времени, и сторожевой флот тебя пообломает".
  
   7
  
   - Ваше высочество... Ваше высочество!
   "Вот так. Ни минуты без меня обойтись не могут, аспиды... Да иду я, иду!"
   Её высочество герцогиня Орлеанская редко пудрила щёки - обладая прекрасным цветом лица, пользоваться пудрой сущее варварство. Её высочество герцогиня Орлеанская единственная из всего двора позволяла себе золотые и жемчужные украшения, которые шли ей как ни одной другой даме. Её высочество герцогиня Орлеанская могла... Впрочем, перечисление всего, что могла её высочество герцогиня Орлеанская, должно было бы занять полстраницы убористого текста. За что её высочество герцогиню давным-давно прозвали фрондёркой. Ну и пусть. Лучше быть бунтовщицей, чем серой мышью. А серой мышью старшая из выживших дочерей Петра Великого не могла быть в принципе.
   "Мне бы вырваться отсюда. Домой, в Москву. В град Петров. Немного подвинуть милых сестриц, алчущих батюшкиного престола. Ну и что, что муж католик? Надо будет - ради короны перекрестится".
   Справедливости ради её высочество Елизавета Петровна про себя отметила, что муж её, дофин Людовик Орлеанский, не был создан для престола. Ни для какого. То есть, делать наследников у него получалось очень хорошо. А вот во всём, что касалось дел государевых - извините, негоден. Охоты ему подавай да актёрок итальянских, чтоб им... Такой может, будто козёл рогами, упереться в своё католичество, и плевать, что корону проворонит. Детей у его коронованного братца - две девки, а девкам во Франции путь на престол заказан. Зато у них-то уже пятеро, и все мальчишки. Да все такие крепенькие и шустрые, что, того гляди, лет через пятнадцать начнут подвигать любимого дядюшку. Пока совсем своим скупердяйством страну не удавил. То-то эта крыса польская, королева бесприданная, шипит на свояченицу, будто змея. Чует, что подсиживают. Так ведь закон тут таков: подсиди ближнего своего, иначе он подсидит тебя и возрадуется. А нечего дуться. Сама виновата, что за задохлика такого пошла. Даже не пошла - побежала, когда короной Франции поманили. И что получила? Рожает теперь хилых детишек, кои мрут во младенчестве. Девки-то её, что выжили, Анна да Луиза, совсем прозрачные стали, едва ходят. Того гляди, от дуновения преставятся. Не то, что Лизанькины сыночки... Внуки Петра Великого...
   Её высочество с нетерпением ждали за карточным столиком. Елизавета Петровна обворожительно улыбнулась. Унаследовав красоту матери, принцессы Софии-Луизы Мекленбург-Шверинской, она ухитрилась унаследовать не её ум. И слава Боженьке. Романовские-то девицы умом редко обижены бывали. Вот и карточную игру прелестная герцогиня частенько превращала в элемент придворной интриги. Ох, сколько возможностей открывалось именно за игрой! Подглядеть нужного человека, заплатить за него долг, если проигрался. Или напротив, сыграв с ним в паре, буквально ограбить противников. Прощупать, на какие каверзы способен. Ведь в карточной игре человек раскрывается "до дна", как сказал бы покойный батюшка. Или в какой иной игре. Главное - верно вычислить, какой извив натуры скрывается за той или иной стратегией игры человека. Кто рискует без нужды, на того положиться нельзя. Раз ему повезёт, другой, а на третий погорит. Кто осторожен без меры, того и на пушечный выстрел к своим тайнам не подпускать. Забоится и сдаст. А ежели не сдаст, то одними трясущимися коленками поневоле подозрение наведёт... Словом, её высочеству предстояло решение задачи, весьма сходной с той, что решает полководец перед генеральным сражением. Кого на какой фланг поставить, кого в центр, кого в резерв, а кого загнать в обоз и под страхом смерти не выпускать в расположение войска. Только полководец делает всё это, таясь лишь от вражеских подсылов, а ей... Ей приходится таиться от всех. Даже от Анри, любимого старшего сына.
   Он поймёт мать, когда подрастёт. А сейчас - ой, вряд ли...
  
   Ах, Версаль, Версаль... Забытая, сломанная, но всё ещё красивая игрушка, доставшаяся Франции от прошлого века. Ах, версальские приёмы времён прадедушки нынешнего государя! Канули в лету, лишь картины да росписи, запечатлевшие сии события, напоминают о былом. Ах, эти балы, интриги, тайные записки, зависть, любовь, ненависть... Блаженной памяти Людовик Четырнадцатый, наверное, в гробу переворачивается, наблюдая, как правнучек год за годом урезает содержание великолепного дворца и парка. Отчего те приходят в запустение. Некогда изящно подстриженные боскеты превратились в лохматые кусты, беседки обвили плющ и дикий виноград, плитки аллей кое-где потрескались, а на тропинках чаще можно увидеть звериный след, чем человеческий... Где ты, прошлое столетие!
   Двор окончательно перебрался в Париж после странной смерти Людовика Пятнадцатого. Сын Короля-Солнца, переживший отца на неполный год, по мнению современников был куда разумнее батюшки в сфере финансов. Во всяком случае, за год его царствования государственный долг страны уменьшился с двадцати годовых бюджетов до семнадцати с лишним. История, правда, умалчивает о том, какие методы были применяемы для свершения этого подвига экономии, но факт остаётся фактом. Кто знает, как бы всё сложилось, не упади этот король с лошади во время охоты. И не умри его старший сын, дофин Людовик, раньше отца. Филипп Шестой наверняка стал бы королём Испании, как его младший брат Карл, и не видать бы его наследникам трона самой могущественной европейской державы. Так что его величество король Франции Филипп Седьмой благодарил Создателя за цепочку случайностей, приведших его к короне. Впрочем, он никогда не считал своё воцарение случайным, полагая, что Господь наверняка вознёс его на престол не просто так, а ради некоей высшей цели. А разве может быть цель благороднее, чем довести до конца начатое великим прадедом? Разве плохо, если звезда Франции воссияет над всем цивилизованным миром? Это же просто замечательно, не так ли?
   Старый хрыч Флери всё зудит: "Денег нет, ваше величество, и изъять их неоткуда". И он прав, чёрт подери! От вест-индских колоний остались лишь воспоминания - не называть же колониями жалкие островки вроде Мари-Галанта или Сен-Мартена. Квебек - провинция богатая, но уж слишком много там смутьянов развелось. Вышибли было англичан из Ост-Индии - нате вам, тут же высунулись голландцы и домингос. Отобрали было Макао у португальцев - на горизонте замаячили всё те же голландцы и домингос, да ещё притащили на хвосте китайский флот. А что такое десяток паровых фрегатов при поддержке пары сотен китайских парусников, вооружённых не хуже французских судов береговой стражи, лучше не вспоминать на сон грядущий. В Европе далеко не всем нравится политический диктат Франции. Даже турки, и те начинают подозрительно увиливать от исполнения союзнических обязательств. Подумаешь - Азов русским отдать пришлось. Подумаешь - те же русские Крымское ханство проутюжили. Дважды. Не пеняйте союзникам, коль сами прозевали. Можно подумать, прекрасной Франции нечем больше заняться, кроме как сторожить ваши амбары... Так где же, позвольте спросить, взять денег при подобном раскладе? Король нашёл изящное решение: сэкономить... на себе. И на ближних своих. Сбылась вековечная мечта простонародья. Содержание двора сокращено в разы. И что? Где деньги? Всё уходит на вояк и на политиканов.
   Будь они трижды прокляты. И те, и другие.
   К сожалению, без сильной армии и столь же сильной политики ни одна страна до сих пор не могла претендовать на звание третейского судьи в европейских делах. Франция же замахивается на господство не европейское, а мировое. Создать империю, над которой не будет заходить солнце, уже не выйдет. Зараза, сеемая проклятыми республиканцами-домингос, а также тайные поставки этими же господами оружия врагам Франции, вряд ли позволят повторить путь Испании позапрошлого столетия. Но мысль, высказанная не так давно "старым хрычом" в кардинальской мантии, показалась его величеству дельной.
   Идея может быть оружием помощнее новейших сен-доменгских дальнобойных пушек Блаувельта. Французский язык, французские романы, французские моды, французский образ жизни - вот что нужно вывозить за рубеж. Домингос делают подобное уже полвека, и заметно преуспели. Но что противопоставить их деловому прагматизму и военной прямоте, если не отточенное изящество просветительской мысли, изложенное пером таланта? Флери недавно порекомендовал его величеству такого человека. Некоего Франсуа-Мари Аруэ, пишущего под псевдонимом "Вольтер"...
  
   8
  
   - Мы живём в сумасшедшем мире, Эдвин, потому прими мой совет: ничему не удивляйся. Дольше проживёшь.
   - Эт точно, - согласился Эшби. Друзья сидели на нагретом камне мола, и, как в старые добрые времена - золотые времена учёбы в "гардемаринке" - разглядывали стоявшие на якоре суда.
   Сегодня утром на внешнем рейде бросил якорь флагман Юго-Восточной эскадры и всего флота республики - огромный чёрный двухтрубный линкор "Сварог". То есть, флагманом он был, что называется, де-факто. Формально им по сей день числилась старенькая "Гардарика", но она уже лет пятнадцать как стояла на приколе в столичном порту. Эдвин и Сезар в своё время поднимались на её палубу. Все гардемарины там бывали, если честно: история преподавалась во всех школах и университетах Сен-Доменга, а будущим морским офицерам вообще стыдно было не прикоснуться к одной из легенд родной страны. К тому, с чего всё началось.
   - К брату пойдёшь, или сам попробуешь обмозговать задание? - Сезар кивнул в сторону чёрного гиганта на рейде. Вымпел адмирала Виктора Джеймса Эшби лениво полоскался над "Сварогом" - стало быть, если младший брат захочет встретиться со старшим, добро пожаловать на борт.
   - Сперва сам покумекаю, - Эдвин швырнул в грязную припортовую волну камушек. - Быть того не может, чтобы бабуля не оставила ключ от этого мудрёного замочка.
   - Может, она всё-таки пошутила?
   - Это не в её духе, - уверенно заявил Эдвин.
   - Точно? Учти, ей было уже за шестьдесят...
   - Поверь, дружище, с мозгами у бабушки всё было в порядке. Не то, что у меня - сроду набекрень, - засмеялся Эшби.
   Он думал свести всё к шутке, но не получилось. Сезар сразу уловил нотку грусти в этом смешке. Но капитану Касадо не дано было знать, что сейчас вспомнилось его другу...
  
   ...Ему снова пять лет. И снова мир полон счастья. Счастье - это нестерпимое сияние мириадов бликов утреннего моря. Счастье - это вырезанная старым конюхом деревянная лошадка. Счастье - это новая игрушечная сабелька, почти как настоящая, только маленькая и плохо заточенная. Это и вкусное молоко, и мелки для рисования, и самые лучшие в мире люди рядом - брат и бабушка. Папа приезжает нечасто, а мама... Маму Эдвин совсем не помнит, она умерла, когда он ещё ходить не умел...
   ...Бабушка смеётся. Она старше соседки, сеньоры Вальдес, только та совсем беззубая и всегда сидит в плетёном кресле. Или ходит, опираясь на палку, и всё время охает. А у бабушки передние зубы все свои, только боковые вставные, и одевается она как морской офицер, и ножи метко бросает, и с Витькой французским боем на палках занимается. И даже в море ходит, ведь она - капитан "Гардарики". А иногда домой приходят важные офицеры, и бабушка подолгу беседует с ними. При внуках. "Учитесь, ребятки, вам это пригодится..." Словом, вот какая у него бабушка, всем на зависть. А ещё иногда приезжает папа и заваливает их с братом подарками. Бабушка радуется каждому его приезду. Жалко, что папа служит адмиралом аж в Дарьене и не может приезжать почаще...
   - Эй, братва, ял под парусом! Шевелитесь поживее, ждать не буду!
   Как же он мог забыть! Он сегодня в первый раз пойдёт в море! Под парусом! С бабушкой и братом! Вот оно - истинное счастье пятилетнего мальчишки? Да. Если бы не одна штука...
   ...Бабушка разговаривает с доктором Касадо. Маленький мальчик ещё не знает латыни и всяких учёных слов. "Запущенный артроз" - это что такое? Это очень больно, или нет? Вот, помнится, он с дерева сверзился на днях - да, это было что-то... Наверное, всё-таки бабушка заболела, если господин доктор ходит к ней два раза в неделю и прописывает какие-то противные порошки. Он как-то лизнул один. Жуткая гадость. Как же бабушка это пьёт?.. Потом доктор Касадо ушёл, а бабушка целый час сидела, закрывшись в своей комнате. Маленькому Эдвину стало неинтересно, и он побежал на улицу, пускать с соседскими мальчишками бумажные кораблики в свежие - только утром дождь прошёл - лужи. А когда вернулся... Когда он вернулся, бабушка была в саду. В каждой руке у неё было по круглому камню, оплетённому медными полосками и снабжённому ручками. Она поднимала эти камни над головой и опускала к плечам. Ничего удивительного, ведь бабушка каждый день так делает. "Чтоб не превратиться в тряпку", - говорила она внукам. Но до сих пор он видел её со спины, выходя из дома, а сегодня возвращался через сад, и бабушка его не заметила... Он никогда не видел бабушку плачущей. До сих пор. Сейчас её лицо было мокрым от слёз, а губа закушена до крови.
   Бабушке было больно. Всё время. Ей было так же больно, как сеньоре Вальдес, только она никому и никогда этого не показывала. Даже тем, кого любила. Особенно им...
   ...Когда через неполных два месяца её хоронили, Эдвин не плакал. Почти. Только спросил у брата: "Бабушке больше не больно?.."
  
   - Она никогда не играла в игры с шифровками, - задумчиво повторил Эдвин, глядя вдаль и словно разговаривая сам с собой. - И если затеяла подобную штуку, то наверняка на то была причина... Знаешь, я, наверное, наведаюсь к братцу. Наш старый дом он унаследовал, а там бабулина библиотека. Только вечером пойду, когда он будет дома. А то сейчас ищи его между "Сварогом", портовой канцелярией и Алькасар де Колон.
   - У тебя даже зацепок никаких нет? - спросил Сезар.
   - Ни малейших.
   - Тогда подожду. Вдруг тебя озарит после посещения старого родового гнезда, - попытался пошутить Касадо.
   - Ага, озарит, - криво усмехнулся Эдвин. - Если братца не будет дома, его жена меня дальше прихожей не пустит.
   - А в чём дело?
   - Я вредно влияю на племянника, - Эшби-младший позволил себе язвительные нотки. - Я беспутный гуляка, бретёр, бабник и вообще вместилище всех человеческих грехов, коему не место рядом с будущим пастором... Была бы бабушка жива - она бы эту ханжу пустопорожнюю на пушечный выстрел к дому не подпустила. Как и Томаса к церковной кафедре. Подумать только - один из Эшби станет занудливым пастором!.. Куда братец смотрел - ума не приложу.
   - Красивая?
   - К сожалению...
   - Ясно, - покривился Сезар. - Ум и красота у женщин редко сочетаются.
   - Ну, твоя сестричка как раз приятное исключение.
   - Но, но, без намёков, - с деланным возмущением проговорил Сезар. - Хотя, Изабелла, как ты выразился, приятное исключение из столь прискорбного правила, но с тобой она согласна только дружить.
   - Жаль. Я был бы не прочь с тобой породниться.
   - Я тоже, но Изабель не переспоришь. Чернила и бумага ей дороже всего на свете... А впрочем, тебе-то на что сетовать? Я слышал, у тебя новый штурман...
   - Не вспоминай, - фыркнул Эдвин. - Ходячая головная боль это, а не штурман. Я сейчас только об одном и думаю: в море парни из-за этой испанской оглобли начнут друг дружке морды бить.
   - Если она дура - то начнут, - с умным видом кивнул Сезар. - Дуру хлебом не корми, дай полюбоваться на поединок ради её прелестей. А если умная, на что я весьма надеюсь, то сама же твоих парней на место поставит. Даже не станет ждать, пока за это боцман примется. А потом... Потом они же за неё как за сестру родную горой встанут, вот увидишь.
   - Как же, - язвительно проговорил Эдвин. - Тоже мне, нашлась "сестра родная".
   - Ты ворчишь как столетний дед. Погоди немного, время покажет.
   - Лишь бы поздно не было.
   - Не так страшен чёрт, как его рисуют, дружище. Повремени. Это мой совет, а я тебе плохих советов не давал никогда.
   Что верно, то верно. Сезар моложе, но почему-то всегда получается по его разумению. Этой тонкости Эдвин пока постичь не сумел...
   - А если эта кобра вздумает меня покусать? - спросил он, спасая остатки самоуважения.
   - Сам и будешь виноват, - последовал ответ. - Кобры без причины не нападают.
   - Тебя бы на моё место...
   - А знаешь, я бы не отказался.
   - Любишь укрощать ядовитых змеек?
   - Нет. Но интересно. Никогда не ходил в море с кобрами, - усмехнулся Касадо. - Пошли, дружище, пропустим по стаканчику. По трезвому делу голова почему-то не желает думать.
  
   9
  
   Двое молодых офицеров прекрасно знали: на свете есть такие прелестные местечки, где слово "Сен-Доменг" считается ругательством, а чёрно-бело-красным флагом пугают мальчишек-юнг, ещё не нюхавших пороху. Ибо Сен-Доменг прославился не только в прошлые времена. Отобрание у Англии последней её Вест-Индской колонии - Ямайки - произошло уже на памяти Эдвина и Сезара, в 1729 году. Союзный испано-сен-доменгский флот под командованием адмирала Магнуссона порвал англичан как тряпку, благо, время было подгадано таким образом, чтобы английской эскадры в порту Кингстона не наблюдалось. Старенькие батареи Порт-Ройяла, в день памятного землетрясения уменьшившегося на треть, достойного сопротивления интервентам не оказали, а батареи новой столицы, хоть и усиленные дальнобойной артиллерией, ничего не могли поделать с новенькими сен-доменгскими парусно-паровыми броненосцами. Англичан извиняло лишь то, что с подобными судами они никогда не сталкивались. Ибо кованые броневые плиты на и без того толстые борта линкоров устанавливали впервые в новейшей истории.
   Надо ли говорить, что страны обеих Америк, не имевшие столь мощного флота, прочно держались за Сен-Доменг, ставший единственным гарантом их суверенитета? И нужно ли упоминать, что в Европе от этого у многих власть имущих особ возникало регулярное разлитие желчи?
   Не успел Луи-Анри герцог де Бурбон-Конде свыкнуться с новостью о том, что он теперь король Англии, как на него навалились неприятности, прилагавшиеся к вышеупомянутому титулу. Англичане ещё помнили его ярым борцом против гугенотов и неудачливым реформатором налоговой системы Франции, но запомнили и другую черту, присущую этому принцу: он умел произвести впечатление умного человека. По крайней мере, поначалу. Потому как рискнувший копнуть поглубже обнаружил бы пустоту. Однако три года продержаться на посту первого министра и быть смещённым не кем-нибудь, а хитроумным старым лисом Флери... Одно это многого стоило. Так, во всяком случае, рассуждал не самый блестящий представитель семейства Конде.
   С другой стороны... Впрочем, кому сейчас интересна эта самая "другая сторона"? Герцог Луи-Анри, превратившийся в короля Англии Генриха Девятого, дураком не был. Он интриговал - ради короны, он предал католическую веру - ради короны, он оптом и в розницу покупал английских лордов - ради короны, дарил подарки и подсылал убийц - снова-таки ради короны. Он даже изобрёл для себя оправдание в виде неуклюжей фразы: "Если мой родич ради Парижа принял мессу, почему я не могу отказаться от мессы ради Лондона?" Но он прекрасно понимал, что никогда не сможет вести собственную игру.
   Кардинал Флери очень не любил бросать деньги на ветер.
   А деньги лились рекой. Через три подставных банка и неких частных лиц, находящихся вне подозрения, бывший герцог, а ныне король, получал требовавшиеся на снаряжение лояльной ему армии средства. Тратил не скупясь, и затраты оправдались, даже несмотря на весьма эфемерные права на английский престол. У ганноверца прав точно куда побольше будет, а уж принц Стюарт и вовсе прямой наследник. Слухи о том, что умирающая королева Анна всё-таки оставила завещание в пользу братца, были далеко не беспочвенны. Уж кто, кто, а Луи-Анри знал о этом доподлинно. Но французское золото сделало своё дело: завещание в парламент не попало. И разразилась губительная для Англии гражданская война... Губительная не столько потому, что англичане-протестанты колошматили англичан-католиков и наоборот, сколько потому, что губить-то уже было почти нечего. Из всех королей за последнее столетие лишь Вильгельм Оранский сумел было вывести Англию на путь, ведущий к мировой славе. Но Вильгельм очень уж вовремя упал с лошади - воистину напасть какая-то на королей, что ни монарх, то жертва несчастного случая на охоте - а захватившая европейское господство Франция не преминула этим воспользоваться. В результате чего всё своё царствование королева Анна только и делала, что теряла. То заморские территории, то корабли, то деньги, то престиж страны. Ввязавшись в безнадёжную войну за испанское наследство - это ж надо было додуматься воевать на стороне австрияков! - Англия за два года просадила всё, что пятнадцать лет приобретал для неё неказистый голландец Вильгельм. Но хуже всего было то, что к концу царствования Анны - именно царствования, а не правления - Англия утратила право на принятие самостоятельных политических шагов. Иными словами, она стала марионеткой соседней Франции. И как, скажите на милость, это могло понравиться англичанам?
   Да никак...
   Вот и встала перед новоназначенным - иначе не скажешь - королём непростая дилемма. С одной стороны, осталось лишь короноваться, и всё. Он станет фактически равен своему кузену Филиппу и сможет отыграться за отставку двенадцатилетней давности. Он возродит английский флот, вернёт былую прибыльность торговле, отобьёт Индию... Нет. Луи-Анри прекрасно видел, что великодержавным мечтам сбыться не суждено. Как был он вассалом Филиппа, так и останется. Англичанам это не нравится? Да. Тем хуже для англичан? Нет. Тем хуже для короля Англии, которому придётся ужом извиваться, чтобы удержать на голове корону, и королю Франции, который не понимает английских реалий. Здесь монарх далеко не так всевластен, как на родине. Едва ли не на каждый чих следует испрашивать дозволения парламента, а для продвижения нужных решений надобно либо быть ловким интриганом, либо щедро платить лордам. Насчёт интриганства у любого, кто прошёл школу Версаля и Парижского двора, было всё в порядке, а вот за каждый истраченный луидор Луи-Анри приходится отчитываться, будто клерку в конторе. И если раньше золото лилось рекой, то после коронации эта речка быстро усохнет до чахлого ручейка. Цель вроде бы достигнута, не так ли? Вроде бы так. Но главное ведь не победить, а удержать победу. И если этой истины не разумеют в Париже, то дела Луи-Анри плохи.
   Нужно было позаботиться о будущем, причём, так, чтобы никто - ни французы, ни англичане - ни в чём его не заподозрили. Он должен быть патриотом Англии не на словах, а на деле. А там - поглядим...
  
   10
  
   Жила-была девочка. Обыкновенная испанская девочка из обыкновенной испанской семьи... Нет, не так. Вряд ли можно было назвать обыкновенной девочку, любившую рядиться в штаны и рубашку, оставшиеся от выросшего старшего брата, лазить по деревьям и драться с соседскими мальчишками. Доходило до смешного: разгневанные родители побитых являлись к достопочтенной сеньоре Марии-де-лос-Милагрос Риарио де Меркадор - муж-то в море, с него не спросишь - и заявляли, что, дескать, ваша дочка моему сыночку нос раскровянила. Сеньора Меркадор только охала да ахала: да как такое возможно? Моя девочка? Не может быть того, сеньор Кирстен, ваш Иоганн опять с забора упал, а теперь ищет, на кого бы вину свалить!.. Ещё как может, мама. И нечего было этому задаваке Иоганну дразниться... Доминга, предаваясь воспоминаниям о далёком детстве, невесело улыбалась. А чему радоваться? Отец неделями в море пропадал, мать поднимала шестерых девчонок и мальчика... пока брат и одна из сестёр не умерли в один год от лихорадки. Легко ли было известному на весь Мэйн капитану Меркадору принять тот убийственный факт, что сына, продолжателя рода, у него нет и уже не будет? Легко ли было матери принять тяжёлое решение мужа, когда он заявил старшей дочери: "Пойдёшь учиться на штурмана". Легко ли было самой Доминге, у которой никто не удосужился даже спросить, желает ли она быть штурманом?
   А она в детских своих мечтах стояла на мостике быстрого, как ветер, боевого фрегата. Приказывала воображаемой команде идти на абордаж неприятеля. Делила богатую добычу и, конечно же, благородно заступалась за жену и дочь вражеского капитана, который так мужественно сражался с её молодцами...
   Что ж, в истории Сен-Доменга была одна женщина-капитан. И второй, судя по всему, уже не быть. С такими-то патриархальными нравами.
   Девочка из обыкновенной испанской семьи выросла. Она не держала обиды на отца. В конце концов, ходит в море, как и хотела, пусть и не боевым офицером. Бело-чёрный мундир одинаков что у штурмана, что у старпома. Диплом с отличием в кармане. Попробуй придерись. Но для испанки позор быть незамужней, если младшие сёстры уже при мужьях. Раньше для таких, как Доминга, был один выход: монастырь. Теперь добавился флот. Почему-то учёные мужи посчитали, что девушки более мужчин предрасположены к кропотливой и точной работе с лоциями. Кто его знает, может, и правы эти умники. Доминга свою работу не очень-то любила, но выполняла со всем тщанием. Она же дочь капитана Меркадора, как может быть иначе? А мечты... Мечты пусть остаются в ушедшем босоногом детстве. Там им самое место.
   Женщина на корабле всегда проблема. Доминга понимала это лучше всех. И сочувствовала боцману от всей души. Только помочь ничем не могла, если, конечно, не считать помощью подчёркнуто холодное отношение к матросам. Это на берегу они весело подшучивают над девушкой-офицером, а в море, неделями без женского общества, начнут глазами на ней дырки протирать. А там и до рук дойдёт, если ничего не предпринять. Капитан хоть и вредный малый, но умница. Живо парней приструнит. Но много ли уважения будет к офицеру, если он сам за себя постоять не сможет, за капитанову спину спрячется? Так что задачей на ближайшее время стояло добиться этого самого уважения команды. А как? Вот и думай, как, раз взялась за мужское дело. Пусть и не совсем по своей воле.
   Послезавтра выход в море. Первый выход в море не на "Милагрос". И второй - без отца. А впереди - целая жизнь. Короткая или длинная - как карта ляжет, Сен-Доменг за полвека был достаточно активен в политике, чтобы нажить себе сильных врагов. А девочка-испанка, стоя с секстантом в руках на мостике, смотрела в звёздное небо своей заморской родины и не знала, что попросить у судьбы. И в конце концов решила не просить ничего. Что даст, тому и радоваться придётся.
   ...Где-то далеко-далеко, где небо ещё не пачкали дымные чёрные пароходные трубы, уплывал в никуда быстрый, как ветер, фрегат мечты.
  
   - Как ваше здоровье, дорогой брат?
   - Вашими молитвами, сестрица, всё ещё жив-здоров. Чего и вам желаю.
   - Вы нечасто удостаиваете нас посещениями.
   - Меня подолгу не бывает в городе, любезная сестрица. Посему прошу простить мою невежливость.
   У обоих скулы сводило от кислоты и яда, накопившихся на кончиках языков. Эдвин Эшби терпеть не мог эту хорошенькую гусыню Элизабет, на которой братец женился не иначе как с похмелья, а Элизабет в свою очередь на дух не выносила разудалого офицера, капитана сторожевой флотилии. Ведь всем известно, что "сторожевые псы" по большей части и сохранили в себе дух старой пиратской вольницы, а при произнесении вслух слова "пират" благовоспитанная Элизабет закатывала глазки и всем своим видом демонстрировала грядущий глубокий обморок. Такие вот милые братско-сестринские отношения адмирал Виктор Эшби был вынужден регулировать либо как можно более долгим отсутствием брата в родном доме, либо отъездом жены и сына в загородную мызу. Но иногда столкновения было не избежать. Вот как сейчас. Бетти, сославшись на мигрень, отказалась ехать за город, а с Эдвином непременно нужно было поговорить. Ведь зачем-то же прислал тот посыльного с запиской.
   - С меня хватит, - с военной прямотой заявил адмирал, когда ему, сидя за ужином, надоело наблюдать кислые физиономии жены и брата. - Я сыт по горло вашей неприязнью друг к другу, мои любезные, а посему извольте упрятать её... куда-нибудь подальше. Дорогая, идите к себе в комнату.
   - Но, дорогой... - Элизабет удивлённо хлопнула длинными ресницами.
   - Я сказал, а вы слышали, дорогая. Идите.
   Последнее было произнесено в тоне приказа, и Элизабет, как благовоспитанная особа, не посмела перечить мужу. Раздражённо хлопнула веером и ушла, стуча каблуками туфелек по паркету.
   - Только меня в комнату не отсылай, - Эдвин сунул в рот жареную немецкую колбаску и довольно задвигал челюстями.
   - С тобой разговор будет особый, - старший брат воззрился на младшего так, будто собрался его просверлить. Насквозь. - Ты во что опять ввязался?
   - Вит, не будь занудой, - Эдвин, как обычно в таких случаях, заговорил по-русски. На том странном русском языке, на котором говорила бабушка и мало кто понимал из природных русских. - Можно подумать, относительно моей личности ты находишься в полном согласии со своей законной курицей.
   - Она - мать моего сына, Эдвин, и я не желаю слышать оскорбления в её адрес, - нахмурился адмирал.
   - Да, она мать твоего сына. А что она из него лепит, ты видишь? - фыркнул неуёмный братец. - Охота тебе будет на старости лет выслушивать дома проповеди фанатика?
   - Моя семья - это мои проблемы, Эд. - Виктор неожиданно притих. Брат попал по больному месту. - Сам как-нибудь разберусь. И не о них сейчас речь. Речь о тебе.
   - Для начала давай проясним пару деталей, - Эдвин при первой же возможности соскочил с темы семейных проблем брата. Даже вздохнул с облегчением, мысленно ругая себя за длинный язык. - Во-первых, никуда я не вляпывался. Можешь быть спокоен. Во-вторых, дело, порученное мне... скажем так: не самого обычного свойства. Говорить о нём я не могу даже с тобой. Сам понимаешь... И в-третьих, мне нужна твоя помощь не как адмирала и члена Совета капитанов, а как брата.
   - Говори, - Виктор скрестил руки на груди. От "разбойника"-братца он такого оборота не ожидал.
   - Погоди. - Бесшабашный братец вытер губы салфеткой, скомкал её и бросил в тарелку с недоеденным салатом. - Ты сначала скажи - библиотека всё ещё в кабинете? А то я там уже десять лет не был по милости... матери твоего сына.
   - При чём здесь бабушкины книги? - опешил Виктор. - Объяснись.
   - Может статься, они нам скоро понадобятся, брат, - Эдвин слопал последнюю колбаску и накинулся на блины. Поесть он любил, но его военно-морские манеры настолько терзали нежную душу Элизабет, что ради спокойствия брата приходилось сдерживаться. Но сейчас невестки за столом нет, можно расслабиться и самую малость предаться чревоугодию.
   - В кабинете ничего не менялось, - заверил его Виктор. - Теперь скажешь, зачем пришёл?
   - Скажу. В кабинете.
   - Как был хамом и наглецом, так и остался, - снова фыркнул старший.
   - Это наша семейная черта, - хохотнул Эдвин. - Ладно, ближе к делу. Надо бы пошерстить бабушкины записи тридцатилетней давности.
   - Зачем они тебе? - с ноткой недоверия поинтересовался Виктор. Он-то знал: за личными бумагами генералов, даже бывших и ныне покойных, иной раз велась настоящая охота. Но дома не хранилось ничего, представлявшего политическую ценность. Это он знал наверняка.
   - Почитать охота, - последовал ответ. - Зачем - опять-таки сказать не могу, но надо. Очень. Поверишь мне на слово?
   - Бить тебя некому... - проворчал старший брат. Если младший уверяет, что ничего сказать не может, значит, связан словом. А если офицер связан словом, вырвать сведения из него можно только пыткой. И ведь не факт, что удастся. Но если умело задавать вопросы и правильно интерпретировать ответы, узнать можно куда больше, чем человек хочет сказать. Бабушкина наука. - Ладно, пошли в кабинет, там продолжим... нашу познавательную беседу.
  
   Когда Виктор повернул эбонитовый выключатель и электрическая люстра под потолком засияла тысячами граней украшавших её хрустальных бусин, Эдвин невольно зажмурился. Десять лет он не переступал порога этого кабинета. И - ничего не изменилось. То есть, образованный Виктор наверняка не только почитывает собранные дедом и бабкой книги, но и изрядно пополнил коллекцию. Благо, писатели Европы и Сен-Доменга старались на славу. Адмирал Эшби отбирал только лучшее. Но стол, кресла, складная лесенка, старательно протёртые от пыли полки с книгами... Всё, как было десять лет назад.
   - Теперь выкладывай, - Виктор кивнул в сторону кресла, и братец не преминул воспользоваться приглашением.
   - Что именно? - поинтересовался тот.
   - Всё.
   - Всё - не могу. Только частями и понемногу.
   - Тогда рассказывай всё, что можешь.
   - Начну с вопроса: где бабушкины дневники?
   - В надёжном месте. Не здесь, это точно, - "ободрил" Эдвина братец-адмирал. - На кой чёрт они тебе сдались?
   - Да всплывает кое-что...
   - Эй, постой, ты что, уже в службу безопасности нанялся? - криво усмехнулся Виктор, удобно устраиваясь во втором кресле. - Тебе же вроде всегда были безразличны шпионские дела.
   - Они мне и сейчас безразличны. Только время от времени приходится ими заниматься. Работа у нас такая, сам знаешь: не только страну защищать, но и сообщать обо всём увиденном в рейдах.
   - И что же ты такого высмотрел? - прищурился Виктор.
   - Да так... Вспомнилось кое-что из нашего с тобой детства.
   - Послушай, Эд, так у нас с тобой никакого разговора не получится, - старший брат насупился, и было от чего: младший, оказывается, играл в ту же игру, что и он - промолчи, но сам выведай побольше. - Если бы ты работал на безопасность, ты и пикнуть бы не смог. Там секретность на каждом шагу. Но если ты решился пристать ко мне с расспросами, то будь добр, расскажи, что ты ищешь на самом деле. Иначе я просто ничем не смогу тебе помочь.
   - А разве я не сказал? - искренне удивился Эдвин. - По-моему, я ясно выразился: мне нужны бабушкины дневники. Не спрашивай, зачем, всё равно не отвечу.
   - А не сильно обидишься, если я откажу?
   - Сильно.
   - Вот как...
   - Можешь поверить, братец, я и без дневников сделаю, что нужно, а с дневниками выйдет изрядная экономия времени и нервов.
   - Ты бессовестный вымогатель, братец.
   - А ты трясёшься над дневниками, как король Франции над своей казной. Вит, тебя не человек с улицы просит, а родной брат. Уж кому, кому, а мне-то ты доверять имеешь все основания.
   - Кроме одного, - язвительно заметил Виктор. - Кто даст гарантию, что ты, в очередной раз надравшись, не начнёшь разбалтывать семейные секреты?
   - Слово офицера.
   - О...
   Это была серьёзная клятва. Во всяком случае, для мужчин семьи Эшби. "Слово офицера" - и из Эдвина можно ремни резать. Не проболтается.
   - Приходи завтра в это же время, - сдался Виктор. - Дневники будут здесь, я распоряжусь.
  
   11
  
   Трудно управлять страной, по которой бродят толпы оголодалых недовольных людей. С каждым днём всё больше войск требуется для усмирения крестьянских бунтов. Приходится снимать даже гарнизоны с пограничных крепостей. Узнай австрийцы... Хотя, может, и знают, но побаиваются. Одно дело война с раздираемым внутренними проблемами противником, и совсем другое - подлый удар в спину. Такие удары сплачивают французов как ничто другое. Мигом прекратятся бунты, а оставшиеся без работы после переоснащения фабрик новейшими станками молодые мужчины пополнят ряды ополчения. Нет, в такой войне победит кто угодно, только не имперцы. Но проблем Франции это не отменяет, увы...
   Герцогиня Орлеанская мило улыбнулась первому министру. И, сдавая карты, изволила заметить:
   - Боюсь, вы сейчас думаете вовсе не о предстоящей партии в ломбер, монсеньёр.
   - Увы, ваше высочество, вы правы. Моя бедная голова болит от мыслей, весьма далёких от светских развлечений.
   Король оставил приближённым карты только потому, что сам был заядлым картёжником. И в юности, случалось, проматывал кругленькие суммы. Но сейчас его скаредное величество строго следил за величиной ставок. Экономия во всём! Потому кардинал-министр и фрондирующая принцесса играли на интерес. Вернее, на откровенность. Так даже забавнее.
   - Простите мою дерзость, монсеньёр, но... я рискну, не расспрашивая вас, предположить, о чём именно вы изволите думать, - герцогиня постаралась придать весьма интересующей её беседе - а точнее, допросу - характер салонной игры. - Вас волнует прежде всего небывалое количество людей, лишённых честного заработка.
   - О, ваше высочество, я не предполагал, что вы тоже интересуетесь вопросом этих... саботажников, - кардинал лишь притворился удивлённым: он-то прекрасно был осведомлён о том, что за подарочек подбросил первый русский император в змеиное гнездо, именуемое французским королевским двором. - Прошу, ваш ход.
   Саботажниками, собственно, прозывали не всех безработных, а только тех, кто возмутительно вламывался на территорию фабрик и ломал новые машины, применяя в качестве орудия возмездия свои деревянные башмаки - сабо. Но постепенно движение "саботажников" набирало обороты, против них стали бросать регулярные армейские части, а наименование почему-то распространилось на всех, потерявших работу вследствие установки новых машин. Казалось бы, зачем увольнять людей, если с помощью десяти машин десять человек могли теперь произвести товаров больше, чем раньше сотня? Увы, за новые рынки сбыта следовало ещё повоевать, а имеющиеся и без того были заполнены французскими товарами. Зачастую куда более низкого качества, чем голландские, английские, испанские или заокеанские. Потому промышленники предпочитали поставить вместо сотни машин десять, дать работу десятку людей, а девяносто лишних человек уволить. Первыми применили сабо не по назначению выброшенные за ворота лионские ткачи...
   - Монсеньёр, я герцогиня Орлеанская. Думать о благе Франции не есть прерогатива одного лишь первого министра, - Елизавета Петровна парировала выпад кардинала и одновременно зашла с треф. - Саботажников можно рекрутировать в армию, но где вы сейчас найдёте безумца, согласного воевать с Францией только лишь для того, чтобы та завладела его землями?
   - Если ваше высочество имеет в виду страны Европы - да, безусловно, таковых безумцев здесь уже нет, - согласился Флери. - Однако, если обратить взор за пределы Европы...
   - О, только не вздумайте называть мою родину дикой Азией, - рассмеялась герцогиня. - Мне, признаться, уже прискучило одёргивать ...несведущих, несущих подобную ересь.
   - Я бы, скорее, назвал Россию ...э-э-э ...иной Европой, - политкорректно выразился Флери. - Простите великодушно, вы действительно иные. Оттого и реакция, как вы изволили выразиться, несведущих.
   - О, если бы их воспалённое воображение не возбуждалось некоторыми ...недостаточно сведущими писаками, они бы сплетничали о чём-нибудь другом, - её высочество снова кольнула первого министра в мягкое место острой шпилькой. - К примеру, о болезнях, свойственных не старикам, но молодым... Ах, монсеньёр, у меня до сих пор слёзы на глаза наворачиваются, когда вспоминаю бедняжку Субиза...
   Кардинал пожевал губами: стерва-герцогиня ничего не забывает и ничего не прощает. Странная, ничем логическим не обоснованная нелюбовь Флери к родине герцогини принимала иной раз удивительные формы. А русские дворяне, коим эти "формы" попадали в руки, узнавали о себе много нового и интересного. Чего стоила брошюрка о ритуальном людоедстве, практикуемом господами в принадлежащих им русских деревнях, писанная человеком, отродясь не приближавшимся к рубежам России ближе, чем на тысячу вёрст. Уж Елизавета-то Петровна знала, что доход с деревень, может, дворянам и принадлежит, но по указу батюшкину люди, их пожитки и земля все государевы. Кроме вольных, конечно. При Алексее Михайловиче говорили: "С Дону выдачи нет". Теперь "с Камня выдачи нет". Кто до гор Уральских добежал - человек вольный. Мало кому добежать удавалось, но всё же... Всё же нет на Руси того рабства, как в некоторых провинциях прекрасной Франции. Здесь недавно осудили дворянина, публично лишавшего жизни своих сервов. И не за то осудили, что убил, а за то, что публично. Тайно же такие дела творятся - страшно сказать. О том, что вытворяет солдатня в бунтующих деревнях, вообще лучше к ночи не вспоминать, кошмары могут присниться. На Руси бунтовщиков искони порке предают, клеймят, на каторгу ссылают, особо зловредным головы рубят. А здесь... Год назад довелось ей с супругом путешествовать в Кёльн. На обратном пути маршрут их высочеств волею судеб пролёг через "усмирённую" деревню... Елизавета Петровна даже сейчас содрогалась, вспоминая об увиденном, а муженёк её, весельчак Луи, помнится, тогда смертельно побледнел, немедленно задёрнул шторы и отдал приказ проехать это ужасное место побыстрее. Несмотря на многочисленные амурные похождения на стороне, жену он любил...
   "И эти люди называют нас варварами, - думала её высочество, любезничая с министром-кардиналом и заходя с дамы бубен. - Запугивают доверчивых обывателей страшными сказками, а те, глядя на творимые в собственной стране непотребства, охотно верят, что у нас гораздо хуже".
   "Это не германская принцесса - племенная кобыла для выведения породы тупоголовых князьков, - думал в то же время Флери, поддерживая беседу с хитрой змеёй, именуемой герцогиней Орлеанской. - Это - истинная королева. Подлая, хитрая, ядовитая змея, имеющая все права на русскую корону и вполне способная протянуть прелестную ручку к французской... Франция под скипетром Людовика Шестнадцатого и Россия - Елизаветы Первой? Это был бы противоестественный союз, однако, Австрийская империя в подобных клещах немедля треснула бы, словно пересушенный орех..."
   Как там сказала в своё время герцогиня Мальборо? "Я пойду на союз хоть с чёртом, лишь бы Англия выиграла от этого". Мир её праху, умнейшая была стерва. Но увы, врагиня Франции. Враги же Франции, как известно, долго не живут.
   А друзья?
   Впрочем, и друзья тоже...
   Зачем, зачем проклятая московитка вспомнила Субиза? Полезнейший был человек, великолепный полководец, верный подданный короля. Армия его боготворила... Субиз, завоеватель Индии... Вот кого прочили вторым после короля человеком. Его вина состояла лишь в том, что на то же место претендовал Флери. А закончилось всё очень просто: яд в стакане, и наутро доктора констатировали смерть от разрыва сердца. У здорового тридцатилетнего мужчины... Ах, герцогинюшка, как некстати вы помянули Субиза! Угодили, можно сказать, стрелой аккурат в ахиллесову пяту...
   - Ваше высочество, вся Франция скорбела по безвременно ушедшему герцогу, - Флери изобразил вздох сожаления. - Если бы Господь не забрал его в расцвете сил и на вершине славы, сколько вражеских знамён он принёс бы к подножию трона! В самом деле, страшная утрата.
   - И как бы он сейчас пригодился Франции... - кошкой промурлыкала принцесса, сбрасывая очередную карту.
   - Вы полагаете, Франция обделена талантливыми полководцами?
   - Увы, эта серость, что сейчас колдует над картами, напоминает мне толпу гадалок. Только чашек с кофейной гущей недостаёт, а так все атрибуты наличествуют. Они даже не в состоянии распознать, что за манёвр совершил противник - фланговый обход или удар авангардом основных сил.
   - Узнаю выучку вашего великого отца, ваше высочество, - Флери позволил себе добродушную стариковскую улыбку. - Он был весьма сведущ в военном деле, но его противник Карл Шведский, впрочем, был удачливее.
   "Получай, гадина. Это тебе за Субиза".
   - Поначалу, - Елизавета Петровна умела держать удар. Тоже батюшкина наука. - Удача может помочь в одном сражении, в другом. Однако никакая удача не поможет выиграть войну, если полагаться лишь на неё. А Карл Шведский был слишком горяч и необуздан. Таких обыкновенно и бьют.
   "Что, старый пень, несладко? Не всё коту масленица".
   - А вы, ваше высочество, смогли бы командовать армией, если бы захотели, - рассмеялся Флери. Мысленно поаплодировав принцессе, между прочим.
   - Ах, монсеньёр, вы поражаете меня своей неосведомлённостью, - герцогиня Орлеанская рассмеялась в ответ. - Позвольте представиться: лейтенант флота Российского Елизавета Михайлова.
   И это была чистая правда. Аннушка с Лизанькой и братцем Сашенькой, пока тот жив был, сопровождали батюшку в двух самых громких морских походах против шведов. И мало кто из команды знал, что двое из троих сопливых мальчишек - царевны. А лейтенантские патенты те получили после грандиозной порки. Когда батюшка узнал, что строптивые детки высаживались на набережную Стокгольма в первой волне десанта, снял ремень и тяжёлой отцовской рукой безжалостно перепорол и обеих - уже великовозрастных, на выданье - цесаревен, и юного цесаревича. Но геройствовали "матросы Михайловы" столь успешно, что ничего не подозревавший адмирал Иван Францевич Эшби велел представить их к производству в офицеры. Потому-то взбешённый родитель был вынужден подтвердить приказ адмирала, дабы не нанести урону царской фамилии, а новоиспеченные лейтенанты ещё долго не могли сидеть.
   Зря боялся Пётр Алексеевич пускать своих детей в честную баталию. Не в сражении полёг его единственный сын, а от жестокой простуды. Зимой, на злом январском морозе, вытаскивал из проруби провалившихся под лёд товарищей по "потешному", его высочества цесаревича Ладожскому полку... Двух лет после того батюшка не прожил... А её высочество Елизавета Петровна, к тому времени уже герцогиня Орлеанская, получив известие о смерти брата, раньше срока разрешилась от бремени. Оттого и зовут её первенца Анри-Александр...
   - Вы не говорили об этом, - Флери удивился - и надо сказать, вполне искренне. Когда о невесте французского принца собирали всевозможные сведения, агенты как-то пропустили факт наличия у юной принцессы военного чина. Должно быть, оттого, что и помыслить о таком не могли. - Позволю себе полюбопытствовать, в каком сражении ваше высочество получили офицерский патент?
   - Взятие Стокгольма, - снова обворожительно улыбнулась герцогиня. Ещё одна шпилька кардиналу: шведы тогда были союзниками Франции. - Потому имею ничем не искажённое представление о том, что там происходило. Доводилось мне после читать измышления неких борзописцев, и близко к Стокгольму не подходивших... Кстати, некий господин Аруэ весьма едко их высмеял. Не соблаговолите ли представить его нам с герцогом?
   - Отчего ваше высочество изволит полагать, будто я знаком с этим ...господином? - Флери поморщился. - Весьма неприятный тип. Умён, язык острее бритвы, но при этом - ничего святого. Способен высмеять даже близкого человека.
   - У нас говорят: "Ради красного словца не пожалеет и отца", - герцогиня сказала это по-русски, а затем перевела. - И всё же у меня есть веские основания полагать, будто вы с ним знакомы лично.
   - Какие же, если не секрет? - улыбнулся кардинал.
   - Давайте спросим у его величества, когда он наконец обыграет моего дорогого супруга, - заговорщически подмигнула Елизавета Петровна.
   Флери с досады чуть было не сбросил туза: чёртова герцогиня следит за ним? Однако! Правду говорят: если недооценить женщину, можно неприятно удивиться. Или рога наставит, или самого за адюльтером застукает. Если речь шла о даме, столь плотно интересующейся политикой, список неприятных сюрпризов существенно расширялся.
   - Полагаю, не стоит беспокоить его величество такими пустяками, - кардинал нашёл в себе силы любезно улыбнуться: и по всем флангам бит, и карточную партию проиграл. - Если ваше высочество желает познакомиться с господином Аруэ-Вольтером, я позабочусь, чтобы сей господин был приглашён на один из приёмов у ваших высочеств.
   - И сами конечно же приходите, - Елизавета Петровна была сама любезность и само гостеприимство. - Мы с Луи всегда рады вас видеть. А уж как дети радуются...
   Дети их высочеств и впрямь бывали рады каждому визиту первого министра. И радость сию выражали почему-то фейерверками, коих его высокопреосвященство на дух не выносил. Но следовало улыбаться. Флери не доверял кофейной гуще, не гадал на картах, подобно египетским цыганам. Он лишь в общих чертах видел грядущее. И в этом грядущем "ядовитая змея" - то бишь, герцогиня Орлеанская - неизменно представлялась ему в короне. Пусть и не буквально, пусть фигурально. Её муж - наследник престола. Править он не сможет, это людям его склада категорически противопоказано по медицинским соображениям. И вопрос о том, кто станет истинным владыкой Франции, отпадал сам собой. Стоило лишь побеседовать с её высочеством о политике.
   Хорош или плох правитель, Флери желал быть у штурвала. А посему придётся подчиняться "ядовитой змее". В противном случае Францию ждут неисчислимые беды. Хитрый лис-кардинал предвидел их так же ясно, как и воцарение - спустя семь столетий после Анны, дочери киевского князя Ярослава - русской королевы.
   Как говорят соотечественники её высочества, "бережёного Бог бережёт".
  
   12
  
   - Что тут написано? Никак не могу понять...
   - Не старайся, Эд. Это "Чилам Балам", сборник майянских легенд и мифов, составленный принцем Хуаном-Фернандо.
   - Я не знал, что ты читаешь на киче-майя.
   - Не бывает бесполезных знаний, братец... Ну, хватит копаться в книгах. Вот то, что ты просил.
   Адмирал Эшби водрузил на табурет массивный ящик и, отомкнув замок собственным ключом, откинул крышку.
   Насколько Эдвин помнил, бабушка всегда отличалась аккуратностью во всём, что касалось деловых записей. Но вот личные дневники... Хотя, откуда в морском путешествии возьмутся аккуратные тетрадки вроде школьных? Сколько с собой бумаги ни возьми, обязательно половина отсыреет, половину другой половины придётся отдать штурману или корабельному писарю, ибо эти растяпы как обычно что-то позабыли на берегу, а то, что останется, обязательно окажется разного калибра. Края исписанных размашистым бабкиным почерком листков, сшитых шпагатом, кое-где обтрепались, бумага пожелтела, чернила побурели. Но по большей части дневники находились в довольно приличном состоянии. Особенно если учесть, что климат в Сен-Доменге отнюдь не способствует хорошей сохранности бумаги.
   - Ого! - Эдвин, на глаз прикинув объём предполагаемой работы, слегка опешил. - Здесь за сколько лет?
   - За последние двадцать лет её жизни, - без особых эмоций произнёс Виктор. - Там везде проставлены даты. Полагаю, тебе не составит труда найти нужный период... Кстати, если ты думаешь, будто я позволю тебе вынести отсюда хоть одну страничку, то ты слишком хорошего мнения о моей персоне.
   - Он ещё издевается... - буркнул себе под нос Эдвин, усаживаясь за массивный, прошлого века, стол.
   - У меня нервная должность, братец, не обессудь...
  
   Мериду она знала лишь по рисункам да рассказам матери, которая сама уже многое подзабыла за последние тридцать пять лет.
   Ампаро с едва заметной улыбкой посмотрела на портрет матушки. Писанный по заказу отца лет тридцать назад холст запечатлел молодую майянку в самом расцвете её красоты. А новомодный световой портрет, стоявший на столе в резной рамочке, к сожалению, открывал взору дочери седую старушку. Увы, красота женщин Юкатана угасает раньше, чем те отпразднуют своё пятидесятилетие. А матушке, слава Богу, уже под шестьдесят, но сиротить детей и внуков она пока не собирается... Внуков... Хорошо, хоть братик женился. Ей, Марии-де-Ампаро Сотомайор, вступление в законный брак не светит ни под каком предлогом. Служба такая. Даже мужчины неохотно заводят семьи, понимая, что не смогут уделять им достаточно времени и внимания, а женщина - сотрудница службы безопасности - пожелавшая выйти замуж, обязана уволиться и смириться с тем, что всю оставшуюся жизнь будет под постоянным присмотром бывших коллег. Но Ампаро дорожила службой. А проявленные за пятнадцать лет работы специфические таланты позволили ей сделать недурственную карьеру. Ведь сеньор Васкес физически не способен двадцать четыре часа в сутки разрываться на десятки дел. Потому у него четыре заместителя, один из которых - сама Ампаро.
   Бумаги, кои следовало сегодня непременно прочесть, нагло высовывались уголками из бархатной папки. Ампаро с привычной брезгливостью подцепила пальчиком край папки. Ну, не любила она читать доносы, хоть режьте. Что угодно - агентурные донесения, список лиц, коих желательно было бы завербовать, прилагаемый к оному списку свод грешков и грехов упомянутых лиц, характеристики новейших английских или французских пароходофрегатов, даже финансовые сводки, но только не доносы. Из сотни подобных бумажек лишь одна или две бывали написаны нормальными людьми, действительно возмущёнными беззаконием. Остальные как правило принадлежали перу, так сказать, профессиональных доносчиков, избравших смыслом жизни слежку за ближними своими. Добрые граждане таких не то, чтобы не любили, но желание утопить зловредную тварь возникало довольно часто. Закон не давал доносчикам полной воли, и только потому мечты обывателей так и оставались мечтами, ибо за ложный донос этим "профессионалам" приходилось отвечать собственной шкурой. А ещё... Ещё они бывали полезны, эти добровольные блюстители порядка. Хоть и мерзко было Ампаро читать доносы на честных офицеров - она никогда зря не разбрасывалась эпитетами в отношении людей, а многих фигурантов доносов знала лично. Однако иной раз стоило повнимательнее присмотреться к той стороне жизни честных офицеров, которую они не афишируют. Иногда открываются весьма удивительные вещи.
   Светокопии на столе невыгодно отличались от портретов отсутствием цвета и чуточку смазанными контурами. Увы, издержки технологии. Двадцать лет назад, когда светокопирование только-только появилось, такой портрет стоил ненамного меньше обычного, да и сидеть перед объективом приходилось до десятка минут. Неподвижно и с закрытыми глазами, чтобы не мигать. Сейчас аппараты и пластинки усовершенствованы, экспозиция не больше минуты, изображение гораздо чётче, да и светокопировальную бумагу наконец научились обрабатывать так, чтобы снимок не выцветал через пару лет, но всё же науке пока далеко до кисти хорошего художника. Но художником надо как минимум родиться, что случается далеко не с каждым, а светокопию может сделать любой, кто пожелает обучиться владению соответствующим аппаратом. В том и разница. Создать шедевр под силу лишь единицам, но запечатлеть остановленное наукой мгновение может практически кто угодно. Отсюда - не сравнимое ни с чем ранее количество этих самых запечатлённых моментов. Чем больше граней у бриллианта, тем сильнее игра света, не правда ли? Чем больше таких следов останется потомкам, тем сильнее они будут - знание о прошлом даёт силу не меньшую, чем уверенность в будущем. Потому Ампаро и предпочитала световые портреты дорогих ей людей. Даже если эти портреты будут уничтожены, есть стеклянные пластинки, с которых всегда можно сделать новые копии, тогда как утраченный портрет не восстановить никакой наукой... Светокопии были для неё символом новых возможностей, открываемых перед людьми. Конечно, не всегда эти возможности используются во благо. Люди есть люди, а не ангелы с крылышками. И всё же... Всё же одна из самых влиятельных дам Сен-Доменга, глядя на светокопии матери и племянников, всегда улыбалась.
  
   13
  
   Эдвин читал и постепенно свыкался с мнением, что русского языка он не знает. Либо бабушка писала свои дневники на каком-то странном русском языке. Во всяком случае, о значении большинства незнакомых слов приходилось догадываться исходя из контекста. И то - Эдвин далеко не был уверен, что догадался правильно. Предчувствие, что сдуру взялся за непосильную задачу, сперва робко укололо его, затем осмелело и, превратившись в уверенность, нахально влезло в душу. В самом-то деле, его работа - контрабандистов гонять, а не копаться в бумагах. Но тут уже ничего поделать нельзя. Либо распишись в поражении и иди к генералу с повинной головой, либо заставь мозги работать.
   "Со щитом или на щите. Третьего не дано? Хм... Как написала тут бабуля, если тебя съели, не отчаивайся: даже из этого неудобного положения есть как минимум два выхода. Да-а, любила она чёрный юмор. Но мне-то от этого ничуть не легче... Где тут искать ключ к загадке, чёрт побери?"
   Понимая, что никто, даже родной брат, не в состоянии помочь ему, Эдвин обречённо вздохнул и вновь углубился в чтение...
  
   - Ересь. Именно она станет той песчинкой, что сломает чудовищный механизм.
   - Однако же вам понравилось путешествие на этой дымной железной повозке. Или я ошибаюсь?
   - Да... Путь, для преодоления которого Моргану в своё время потребовалась неделя, эта "дымная железная повозка" проделала за четыре с лишним часа. Но посмотрите вокруг. Для прокладки железной колеи вырубили массу деревьев. Животные в ужасе разбегаются от ревущего чудовища, а индейцы покидают насиженные места... Господь отвернулся от Сен-Доменга, ибо люди, его населяющие, возгордились.
   "Вряд ли старого хрыча так уж сильно заботят индейцы, местная живность и благоволение Создателя, - подумал собеседник. - Меня менее всего интересует, какими побуждениями движимы предатели. Главное - чтобы они исправно сделали своё без преувеличения грязное дело".
   - И тем не менее я с вами не во всём согласен, святой отец, - вслух он сказал совсем другое. - Посмотрите вон туда. Видите? Они кладут уже четвёртую колею рядом с тремя существующими. На вокзале Дарьена я отметил, что пассажирские поезда отправляются в путь каждые два часа. Расписания грузовых нигде нет, но на станции Санта-Изабелла - как раз на полпути - нас миновал весьма длинный, вагонов на пятнадцать, состав. Его тянул огромный паровоз, каких я и в столице не видел... Ага, вон и второй такой же, нам навстречу.
   Пожилой спутник в чёрной сутане, едва услышав о встречном поезде, молча перекрестился. А когда здоровенная махина, изрыгающая дым, прогрохотала мимо окон, зажмурился.
   - Ужас, - проговорил он, едва шум встречного товарняка стал затихать позади. - Как Господь допускает подобное? Почему не сотрёт с лица земли?
   - Не логично ли предположить, что подобное вполне устраивает Господа? - собеседник позволил себе колкость.
   - Не думаю, что уместно применять ко Всевышнему нашу убогую логику, сударь, - ощерился поп.
   - Не извольте обижаться, святой отец, - его собеседник постарался, чтобы его раскаяние выглядело как можно более искренним. - Воздух вольнодумного Сен-Доменга сыграл со мной злую шутку. И всё же... Всё же есть в подобном техническом прогрессе некий промысел Божий.
   - Вы думаете, Господь посылает нам испытание? - святой отец сурово взглянул на попутчика. Путешествие первым классом вообще-то приятная вещь, но иногда случаются осечки вроде едких соседей по купе. Даже по двухместному. Но выкупить оба билета, чтобы ехать в одиночестве, он не решился.
   - Возможно, и так. Но я согласен с вами: не с нашим убогим разумом примериваться к божественному замыслу. Да и от Господа ли всё происходящее...
   - Вы циник, сударь.
   - А я и не скрываю этого, святой отец. Так удобнее жить, в особенности в наше время.
   - В таком случае вы молодой циник. Я ещё застал времена, когда колёсные и плавающие чудовища не коптили небо, а люди думали более о спасении души, чем о благосостоянии.
   - Неужели доходы епархий Сен-Доменга упали? - попутчик снова допустил немного излишней иронии, чем заслужил хмурый взгляд со стороны священника.
   - Сударь, мне не нравится тон, каким вы позволяете себе разговаривать с духовной особой, - процедил тот.
   - Я же циник, святой отец, хоть и католик. Потому позволяю себе роскошь трезво смотреть на происходящее и называть вещи своими именами. К примеру, я приехал в Дарьен рейсовым парусно-паровым барком, спущенным на воду в столице. Но большая часть деталей, пошедших на его изготовление, сделана на заводах континентальных провинций Сен-Доменга. К примеру, котлы для паровых машин производят в Новом Орлеане. А в этом весёлом городе лишь четверть населения католики. Остальные - либо протестанты, либо обращённые сикхами индейцы. Похожая картина и в иных городах. Католики в меньшинстве практически везде, кроме Техаса, населённого испанцами. А ведь север, столичный округ и побережье дают наибольший доход во все государственные кубышки. Стало быть, наиболее богатыми гражданами являются именно иноверцы. Я уже не говорю о военном сословии, которое фактически правит Сен-Доменгом. Католиков среди вояк также не больше четверти. И мимо епископских сундуков уплывают огромные суммы... Словом, вы уж простите, отче, но я, похоже, насыпал вам соли на раны.
   - Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, сударь...
   - А я, собственно, ни к чему не клоню. Просто констатирую малоприятный для себя, католика, факт: иноверцев в Сен-Доменге большинство, и именно они правят страной.
   - Да. Это верно, - святой отец, пожевав губами, вынужденно согласился. - Еретики и язычники с каждым днём увеличивают число за счёт обращения индейцев. И чем дальше, тем наглее будут становиться их проповедники...
   - И что же вы предлагаете с этим делать?
   - Я? Я давно предлагал его высокопреосвященству архиепископу обеих Индий изгнать иноверцев с нашей земли, но он предпочитает строить католические школы. Идёт на поводу у епископа Сен-Доменгского, а тот всецело на стороне Триумвирата...
   Дальнейшие разглагольствования святого отца попутчик почти не слушал. Семена сомнения упали на благодатную почву и обязательно дадут всходы. Но, в отличие от банкира, святоша даже не будет знать, что исполняет чужую волю. Так надёжнее. Эти слуги Божьи... Никогда не угадаешь, какая благодать снизойдёт на них в следующий миг...
  
   14
  
   Как вы думаете, где самая уязвимая точка на теле Франции? Нет, не южное побережье, терзаемое алжирскими и тунисскими пиратами. Не граница с Австрией. Не подстрекаемая голландцами Фландрия, не слишком активный молодой король Прусский, нет. Ахиллесова пята великой европейской державы находилась в Париже. И она носила имя с пышным титулом...
   Знай король о мыслях своего первого министра, не сносить бы тому головы. Но Флери благодарил Бога за то, что его величество мыслей читать не умеет. Да, министр-кардинал отдавал себе отчёт: первейший враг Франции - её король. Это хорошо, конечно, что он умеет экономить там, где другие монархи привыкли швырять деньги на ветер. Но на том все его достоинства и заканчиваются. Там, где нужно проявить гибкость, король упирался рогами в катехизис и заявлял, что никогда не будет иметь дела с еретиком-пруссаком. Флери приходилось обрабатывать Фридриха буквально тайком, и не только от его величества, но и от прочих министров, даже лояльных ему. Или взять провал переговоров со шведами - по той же причине... "Что же мы тогда без конца воюем с испанцами? - едко подумал Флери. - Казалось бы, вот уж католики из католиков, а на их престоле сидит родной дядюшка нашего короля". Но уж кто, кто, а старый хитрый лис прекрасно знал: родственные чувства заканчиваются там, где начинаются государственные интересы. Не им отменять вековые традиции. И даже не их потомкам.
   Испания... Ещё тридцать лет назад казалось, что эта страна больше никогда никому не создаст проблем. Огромная империя Филиппа Второго сыпалась на глазах, колонии отпадали одна за другой. Двор и без короля продолжал жить на широкую ногу, прочно усаживая страну в долговую яму. Бунты голодных крестьян, неповиновение грандов, фрондирующие буржуа, полностью разложившаяся армия и едва дышащий флот... Его высочество Шарль де Бурбон, готовившийся воссесть на престол гниющей заживо державы, получил от сиятельного дедушки Людовика Четырнадцатого напутствие: превратить Испанию в провинцию Франции. А что получилось? Едва короновавшись, Карлос Третий следом за австрийской партией при дворе разогнал партию французскую. Назначил первым министром толкового управленца - даже не дворянина! ужас какой! - и стал налаживать торговлю с Сен-Доменгом и бывшими колониями напрямую. И что наблюдается сейчас? Долгов нет, Испания если не процветает, то живёт вполне сыто. Оставшиеся у неё колонии получили большие привилегии и уже не так рьяно декларируют тягу к независимости. Армия и флот благодаря реформе и новейшему оружию возродились из пепла, так что Франции в случае плотного столкновения интересов с южной соседкой не светит ничего хорошего. А пожилой дядюшка-сибарит поглядывает на аскетичного племянничка с нескрываемой жалостью. Дескать, я бы и рад решить все вопросы тихо, по-родственному, да кортесы не поймут... Итак, Испания. Возможно ли превратить её в союзника? Пока Франция владеет Фландрией - вряд ли. От идеи создать из Фландрии буферное государство пришлось отказаться: его величество снова упёрся. Единственным человеком, согласившимся с министром, была герцогиня Орлеанская. Умная женщина, что и говорить, но - всего лишь женщина. Эх, как было бы хорошо, если бы королём был её супруг!.. У Флери даже мелькнула мыслишка устроить его величеству Филиппу Седьмому несчастный случай на охоте, но король Франции от этой забавы отказался. Учитывая, какая судьба в последнее время с завидной регулярностью постигала монархов и принцев крови, в самом деле стоило поберечься. Посему пакостная и крайне не верноподданническая мысль тут же исчезла. "От греха подальше", - как говорит её высочество. Мудро. Но и она, эта московская кобра, не имела представления, как сделать врага если не другом, то хотя бы союзником.
   Пока на троне Франции сидит Филипп Седьмой, мира не будет. Флери понимал это едва ли не лучше всех в королевстве. Но и он сам был рабом своего положения. Он понимал, что Франция-королевство никогда не станет флагманом Европы. Им может стать лишь Франция-империя. А путь от королевства до империи усеян трупами на полях сражений. Большая война, способная возвысить Францию до мировой державы, неизбежна. Но если первый министр желает своей стране добра, то он должен рассчитать удар с точностью записного бретёра. Нужно так выбрать врага, чтобы и не слишком напрягаться, и победа не казалась чрезмерно лёгкой.
   Знаете, что самое интересное? Что при многих разногласиях между его величеством и первым министром одного врага они назвали сразу.
   Сен-Доменг...
  
  
   Продолжение следует ;)
   Капитан приводит калибр орудий в... сантиметрах, взятых из системы мер и весов, предложенной в этом мире Лейбницем.
   Вакации - каникулы. В данном случае слово "вакация" употребляется как аналог увольнительной.
   Дорожный лист выдавался всем иммигрантам, желавшим переехать в Сен-Доменг. Это было нечто среднее между именным билетом и временным паспортом, удостоверявшим личность пассажира. Также этот документ служил гарантией получения подъёмных и жилья.
   Имеется в виду королева Анна Стюарт, и в нашей истории унаследовавшая трон после смерти Вильгельма Оранского. Умерла 1 августа 1714 года в возрасте 49 лет. Однако, в этой истории уровень медицины не без влияния Сен-Доменга оказался несколько повыше, и королева Анна дожила до весьма почтенного возраста - 72 года.
   Яков III Стюарт, младший брат Анны, лишённый сестрой прав на престол вследствие своего католического вероисповедания. В нашей истории пользовался поддержкой Франции, но в итоге ничего не добился: как и большинство Стюартов, был редкостным ничтожеством.
   Каса де Овандо в мире Сен-Доменга - резиденция главы республиканской Службы безопасности.
   После войны за испанское наследство (в этой реальности - 1700 - 1708 годы) новый король был вынужден провести денежную реформу. Сложная система монет была упрощена до реала и его сотой доли - сентаво.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 6.29*10  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"