Ученик шамана орков из другого мира попадает в тело советского лётчика в июне 1941 года. Будет не очень много магии, и может немного скучно, как-то сложно магию к нашей реальности привязать... Интересно, что из этого получится. Безумно трудно, когда протолкала героя и открыла ему доступ к магии, не позволить ему и себе как Василисе Прекрасной: "Направо махнула - озеро, налево махнула - лебеди поплыли...". Это уже не реальный герой, а пластиковый Терминатор в детском садике со страшным аннигилятором наперевес. Вообще, всё очень не серьёзно и не ловите меня на документальной достоверности, хотя некоторые документы смотрела, но не для документальности, а скорее для более точной передачи атмосферы и характеров людей. Просто попробовала представить себе магию и почему у нас с ней так плохо. Но и это не самое главное, хотелось через призму взгляда пришельца посмотреть на удивительное чистое и светлое, обманутое и оболганное поколение наших бабушек, которые сумели, нет, СУМЕЛИ, без криков и визга...

  Отдельное СПАСИБО Оле Реве! Моим друзьям, дававшим пояснения по авиации и техническим вопросам. В тексте ничего сложного, как и хотела, то есть 11+.

  К вечеру, когда над нагретой степью горячий воздух начинает дрожать, а пряный запах подвявших под жгучими летними лучами Пери трав просто пьянит, так хорошо прилечь на расстеленный чепрак и положить голову на тёплую гладкую вытертую до блеска кожу седла, чтобы сквозь прищуренные ресницы смотреть, как величественно садится за далёкие взгорки красно-багровый диск светила. В эти минуты кувыркающиеся и выписывающие свечки и пируэты в вышине чвички выводят свои журчащие трели особенно пронзительно и громко, словно торопятся успеть до того, как на степь стремительно упадёт темнота, а может это они так сердятся и сообщают своё недовольство таким быстрым окончанием летнего дня наполненного жарким маревом и вкусными летающими насекомыми... На пропахшем духмяным конским пОтом войлочном чепраке, закинув руки за голову, лежал... Его наверно можно назвать атлетически сложенным пареньком лет семнадцати*, если бы не острые рога на макушке, зеленоватый цвет кожи, острые кончики чутко шевелящихся оттянутых вверх нечеловеческих ушей... А звали его Зарвандор или Зарвандир (первый вариант имени детский, можно сказать уменьшительно ласкательный, второй более взрослый, в переходном возрасте допустимы обе формы обращения.

  Он ученик шамана, но его это почему-то совершенно не радует, хотя очень многие сверстники ему люто завидуют. Открою тайну, он бы лучше был простым охотником, а когда ему бы исполнилось двадцать шесть лет, он смог бы как старший брат наняться в охрану каравана, с которым прошёл бы насквозь всю великую степь до самого южного моря и живых лесов у гор на севере, где живут длинноухие большеглазые загадочные люди леса. Караванщики бы торговали, а он посмотрел, как живут люди в полуночных и закатных баронствах. Зарвандор часто мечтал, потому, что ему ужасно не нравилось учиться у старого Гельвендира, пусть все и говорят, что это великая честь учиться у самого сильного шамана в стане Ворона, а может и всей Степи, что племени Красного Ворона ужасно повезло, что старый шаман не согласился переехать в главный стан и стать личным шаманом верховного вождя. Вредный и дотошный, длинный, худой, словно высушенный сухим ветром старикашка за любую ошибку больно лупит своей палочкой с кисточкой на гибком кончике, обычно такой палочкой чувствительно щёлкают по носу вредничающего коня. Получать щелчок кончиком с кисточкой по спине или плечам очень неприятно и надолго остаются болючие синяки, которые шаман не лечит. Конечно, Зарвандор никогда не покажет, что ему больно, да и стыдно показывать, когда ты сам ростом два метра и размахом плеч как два противных старикашки. Даже не верится, что когда-то шаман был выше него ростом, а статью и лицом был такой красавец, что молодые гордые орчанки чуть не дрались за право сжать в ладошках его рожки в шатре шамана**. Теперь костлявый, на запредельно кривых ногах он был ростом едва на голову ниже ученика, а исковерканные годами колени торчат в стороны, словно он не стоит, а постоянно в полу-приседе. Да и кому из учеников и когда нравились строгие и требовательные учителя, ведь они требуют и заставляют не так как любимые, которые прощают шалости и не требуют учить, легко принимают любые оправдания, дают списывать и вообще не настаивают на изучении своего предмета. И чем учить невыговариваемые слова древнего языка магов, так хочется пойти на тренировку и повалять по твёрдой земле своих сверстников, которым повезло и они учатся на охотников, а не угораздило родиться с магическим даром. Да и что за дар? Все знают, что дар шаманам Богиня дала совсем маленький, что по сравнению с даже самым слабым магом, шаман как слепой кутёнок рядом с матёрым самцом. И наверно даже хорошо, что Богиня запретила войны, даже представить страшно, что может сделать выученный маг, если решит выступить на стороне одного из противников...

  Правда шаманам дана дружба с духами, вернее шаманы очень мало прямо используют силу, но легко могут договариваться с духами и это не только духи ушедших или животных, это ещё духи стихий, которые могут быть очень сильными и иногда шаман через своих духов может сделать даже больше иного могучего мага. Но Зарвандору это было совершенно не интересно, ну, не хотелось ему быть шаманом, и не видел он ничего интересного в том, чтобы договориться с каким-нибудь духом, которому просьбы и уговоры этих глупых людишек не нужны совершенно и надо духа уговорить-умаслить-даже обмануть, а ведь духи не имеют разума, они искренние как маленькие дети... И Зарвандор уже даже не пытался ничего объяснять, глядя на искрящиеся завистью глаза приятелей детских игр, ведь любая его попытка честно всё объяснить, заканчивалась обидой на него. Даже его любимый родной брат, выслушав, прямо спросил, зачем ему было нужно так унижать родного старшего брата и показывать, что тому Богиня не дала ни капли Дара?...

  * * *

  Старший сержант ВВС Александр Гурьянов, лётчик полка "Чаек" Западного Особого военного округа встретил войну совсем не так, как им столько говорили и как они готовились. Накануне лучший друг и однокашник Мишка Щечихин притащил откуда-то целый мешок ещё не созревших, твёрдых как деревяшка кислых зелёных яблок, но Сашка под расслабленную субботнюю трепотню в новой казарме сточил их пару десятков. И когда весь полк по команде отбой уже видел первые сны, Сане стало как-то неуютно, что-то словно в животе странное чужое ворочалось. В общем, часа в два ночи, как он не торопился, до туалета он добежать не успел, и трусы потом пришлось стирать, а съеденные яблоки рвались из организма с прытью спасающихся с тонущего корабля крыс. Когда невыспавшийся, в мокрых ещё не высохших трусах, злой Гурьянов, наконец, решил урвать хоть полчаса сна оставшиеся до подъёма, на аэродром стали пикировать немецкие пикировщики. Вообще, он даже не понял сначала, что это такое, ну, не бывал Саня раньше под бомбёжкой, и когда его взрывной волной смело и закинуло к турникам самодельной спортплощадки, Саня испытал только недоумение, как и тогда, когда ещё до налёта на аэродром слышал ровный гул множества самолётов в тёмном небе, ему в голову не могло прийти, что это звук моторов чужих самолётов...

  Санин полёт после могучего пинка взрывной волны от взорвавшейся авиабомбы закончился ударом стриженной макушки об врытый столбик скамейки и в сознание он пришёл когда налёт уже закончился, и сквозь рассветные сумерки стало видно поднимающиеся над расположением и лётным полем там и тут столбы дыма. Доносились разные крики и женский плач, хищный треск пожирающего добычу пламени. Борясь с подступающей тошнотой и головокружением, кое-как отряхнув испачканные галифе и майку, Саня двинулся к людям. Он оказался в галифе только потому, что они тоже промокли от мокрых трусов, а на себе их высушить было гораздо быстрее, поэтому и собирался лечь спать в штанах. На месте многих строений остались дымящиеся воронки, у казармы, где он жил не было ближнего угла и почти всей крыши. На стоянке так красиво в ряд выставленных самолётов полка суетились в дыму и поднятой пыли какие-то фигуры, везде, куда доставал взгляд были видны только раскуроченные дымящие обломки и ошмётья того, что ещё недавно было красивыми боевыми самолётами, которые гордо задирали к небу свои кургузые толстые носы со скруглёнными коками винтов. Никому в этой неразберихе до Сани не было никакого дела и он, переступая через обрушенные балки, стараясь не пораниться об торчащие злые закопчённые осколки и махрящуюся щепу изломов, старался не потерять с ног казённые шлёпки "ни шагу назад", бродить в развалинах босиком совсем не хотелось, даже в тапочках приходилось осторожно выбирать куда поставить ногу. Хорошо, что его койка и тумбочка оказались почти в самом конце казармы, и он нашёл в пыли свои сапоги и гимнастёрку. Правда один сапог пришлось искать довольно долго, он отлетел в сторону и оказался под другой перевёрнутой тумбочкой. К сожалению, гимнастёрка не порадовала, пришлось вынуть всё из карманов и переложить в карманы бриджей, потому, что надевать и носить изорванные обгоревшие лохмотья без одного рукава, было глупо, как ещё все документы уцелели, просто удивительно. Спохватившись, Саня оторвал с воротника петлицы с крылатыми эмблемами и с тремя треугольниками на голубом фоне. То, что местами по развалинам валяются красные от крови лохмотья, а из-под заваленной двери в бытовую комнату торчат чьи-то голые пятки вывернутые так, как ни один гимнаст не смог бы вывернуть, как-то прошло мимо Саниного сознания. Может потому, что всё время нужно было бороться с подкатывающими волнами тошноты и пульсирующей головной болью с головокружением от сотрясения головного мозга. Последней нужной находкой стал ремень с пустой кобурой для нагана, который хранился в оружейной комнате штаба. Очень уж комиссар с командиром полка подполковником Мирошкиным боялись, как бы красные военлёты после пары стаканов пальбу не устроили, а тут ведь до границы доплюнуть можно...

  * * *

  Зарвандор с детства считал себя даже не охотником, а воином. Это ведь жутко почётно, добывать еду для племени или защищать его. Ещё в шестнадцать лет он вышел сам на своего первого дикого кранда***, когда охотники окружают в степи стадо, эти спокойные флегматичные животные становятся очень опасными. Матёрые самцы выходят на края, а в середину сгоняют детёнышей, вокруг которых встают самки. И можно конечно перебить многих стрелами, но охота - это не только добыча еды, это ещё и доблесть, не только показать себя, важнее самому окунуться в шквал боевой дрожи, когда чувства становятся пронзительнее и только в эти мгновения живёт настоящий мужчина! Ведь мясо можно взять и зарезав любого из прирученных и пасущихся рядом со стойбищем животных, только домашние почему-то почти в два раза мельче диких, и их не добыли, а словно собрали, как женщины свои ягоды и коренья. Вот поэтому охотники по очереди спрыгивают со своих коней, чтобы остаться против противника с одним копьём и ножом на поясе. Духу кранда нужно показать своё уважение, нужно быть честным и выйти на равных, чтобы быть достойным своей добычи. И когда разъярённый кранд взрывая толстыми ногами сухую степную землю несётся на тебя, чтобы смять, сбить, затоптать, пробить дорогу всему стаду с самками и детёнышами, у охотника есть только один удар, узким и длинным наконечником копья, которое в повлажневших ладонях кажется таким маленьким и хрупким, а маленькие глазки кранда едва видны на фоне покрытой пылью толстой и крепкой шкуры. Надо крепко сжав древко копья неподвижно ждать приближения набегающего самца, чтобы только в самое последнее мгновение чуть спружинить ногами выбросить руки с копьём вперёд и точно направить наконечник в глаз. При этом копьё должно быть чуть выше воображаемой средней линии головы и конец древка отведён на полторы головы наружу, только тогда наконечник не завязнет в крепких костях черепа, а проскользнёт вслед за зрительным нервом в узкую щель в мозг, рассекая его и убивая могучего зверя. И только после того, как протолкнул копьё можно отпрыгнуть в сторону, чтобы не оказаться сметённым тяжёлой тушей, живой или бьющейся в агонии, ещё не успевшей осознать свою гибель.

  Только после этого мальчишка-орк может считаться мужчиной и его признают взрослым. Зарвандор уже имел за спиной трёх добытых диких крандов, и всё шло к тому, что он станет воином и исполнит свою мечту. Но три года назад вечером в их шатёр вдруг пришёл шаман, а ушел, уводя с собой ошарашенного Зарвандра. После похоронного обряда, для семьи он стал мёртвым орком и теперь в дни памяти предков его вспоминают в числе умерших, ведь шаман служит всему племени и не может иметь семью. То есть теперь его брат и сестра стали чужими, как родители и другие родственники, а родственные связи у орков очень важны и почитаемы. Вернее, семью шаман иметь может и даже детей, но от своего рода должен отказаться, а его дети, если не унаследовали дара (дар очень редко переходит по наследству), считаются по роду матери и, став взрослыми, уходят из племени в её род если не могут стать учениками отца... Хотя, если быть честным, то последний год отношение Зарвандора к обучению стало немного меняться, возможно потому, что прекратилась изнуряющая подготовительная муштра, да и получаться уже кое-что начало. Будь у шамана чуть больше педагогического умения, он бы сразу научил ученика чему-нибудь простенькому чем пробудил у него интерес, но шаман был выше таких глупостей и учил тупо и прямолинейно, а что может быть скучнее чем сидеть и часами пытаться достичь внутренней концентрации. Только врождённая упёртость Зарвандора не позволила ему легко отказаться от уже ставшей натурой привычкой страдать от выпавшего на него "шаманского счастья", которого он всей душой НЕ ХОЧЕТ...

  * * *

  Когда Саня пришёл в себя, и стал воспринимать происходящее, было уже позднее солнечное утро. А когда захотел, чтобы лысый ворчливый доктор обработал ему ободранный при падении локоть, оказалось, что от домика медсанчасти не осталось ничего, хотя доктор оказался жив. Он погрузил в две машины всех раненых при налёте, которых ему даже перевязывать было нечем, повёз их в госпиталь. Командир после налёта тоже остался жив, и едва выяснилось, что стоявший в стороне под деревьями связной самолёт не пострадал, прыгнул в него и улетел в дивизию для доклада и получения указаний. Комиссар, чудом угодивший в авиацию, никогда не летавший и кажется боящийся высоты даже высоты крыльца штаба остался за старшего. Но вместо руководства полковым хозяйством он заперся у себя в домике (от штаба осталась только кучка обгорелых развалин). Теперь успевший напиться до полного изумления комиссар, кричал из-за закрытой двери пьяным голосом, что "он всё доложит товарищу Клокову" и "никому ЭТОГО не позволит"! Кто такой ТОВАРИЩ КЛОКОВ никто не знал, и ЧТО он не позволит тоже, но комиссара не дёргали, ясно, что толку от него ни на грош. Зампотех с замотанной какой-то кровавой тряпкой рукой чем-то распоряжался в дальнем конце аэродрома. Пожары после бомбёжки практически потушили, люди приходили в себя и начали заниматься делом, но некоторые, как и сам Саня ещё очухивались от этой громыхающей побудки. Сане было жутко обидно смотреть вокруг, он как и многие гордился своей службой в авиации, самолётами, своим полком, который всегда хвалили и часто ставили в пример. Ещё вчера вокруг был идеальный порядок и красота, ведь даже две большие палатки столовой и стоящие позади них полевые кухни с маленькой кухонной палаткой убрали в глубину леса, чтобы они не оскорбляли своим неуставным видом глаза проверяющих. Все дорожки были отсыпаны и утрамбованы специально привезённым с карьера светлым золотистым песком, а края выложены торчащими побеленными уголками кирпичами, которые на субботнике всем полком весной выковыривали из развалин панской усадьбы. А покрашенный голубой краской на краю лётного поля домик медсанчасти выглядел как игрушка, и было очень удобно использовать его в качестве ориентира при заходе на посадку. Сашка за год службы здесь после Серпуховской военной школы пилотов приложил вместе со всеми к появлению этой красоты немало сил, комсомольского задора и пролил пота. Ведь полк стал его новой семьёй и домом, родную то он толком не помнил.

  Ну, что может запомнить испуганный четырёхлетний ребёнок? Хорошо, что хоть имя и фамилию не забыл. Какие-то неясные картинки и образы, как тихое детство с мамой, папой и ещё множеством родных и близких, среди которых было тепло и хорошо, однажды вдруг взорвалось криками и суматохой. Тогда Сашка не знал, что такое "лесной пожар", но он шел на деревню, и нужно было спасаться. Вроде бы детей и женщин, кого смогли довезли до реки и посадили в лодки, чтобы они уплыли в безопасное место, а остальные остались делать на пути пожара засеку, чтобы отстоять дома. Даже где это было, вспомнить у Сани не получалось. Потом были какие-то вокзалы, подвалы, ночёвки вповалку с такими же беспризорниками и бродячими собаками, которые безропотно грели своими мохнатыми телами этих глупых нелепых человеческих детёнышей. Наконец это прекратилось в милицейском детском приёмнике. Так Саня оказался в детском доме, где после холодного и голодного беспризорного скитания было тепло, регулярно и сытно кормили, обували и одевали. Саня старался хорошо учиться, он помнил из детства, что нужно хорошо учиться, чтобы выйти в люди, кто и почему это говорил, детская память не сохранила, только смысл и Саня старался. Не очень понятно, если победила наша революция то всё уже наше, но старание ведь она не отменяла и за это Саню всегда хвалили. Потом была лётная школа, с таким же казарменным бытом и укладом, а после направление сюда в полк. Полк был расквартирован во вновь присоединённых землях, где жили обманутые империалистами забитые люди, которые смотрели на лётчиков исподлобья, но на них ведь нельзя сердиться, они не виноваты, их просто обманули и головы им задурили, нужно немного времени и терпения, эти дикие забитые люди всё сами увидят и поймут...

  А ещё Сашка обожал летать, и у него это получалось. Это ведь просто невозможно словами описать, что чувствуешь, когда послушная твоей руке машина крутит в небе пилотаж, а небо и земля меняются местами и не по одному разу, от перегрузок иногда темнеет в глазах, с оконцовок крыльев срываются полосы турбулентных струй, а внутри щекочет рвущийся наружу радостный смех...

  * * *

  Вот и сейчас, лёжа в лучах заката Зарвандор продолжал себя накручивать, как же ему не повезло угодить в руки противного шамана, но уже как-то не слишком искренне. Душу грело недавнее воспоминание, какими глазами смотрел на него старший брат, когда Зарвандор с самым небрежным видом подарил ему "выправленный" его руками меч. Смысл в том, чтобы взять обычный меч, который сделал кузнец и нанести на него ритуальные узоры, а потом "накрутить Силу" - чтобы плетения набрали Силу и изменили свойства материала меча, тогда обычный меч такой клинок перерубит, как игрушечную деревяшку. И если на щит наносится всего одно плетенье для усиления прочности материала, а чаще всего щиты обтягивают не особенно выделанной кожей крандов, которая после мокрой выделки высыхает на каркасе щита и даже без магической "правки" приобретает лёгкость и крепость.

  В отличие от щита на меч нужно наносить минимум два, а лучше четыре или пять плетений, каждое из которых придаёт клинку или его части свои уникальные свойства. Ведь от щита требуется только усилить прочность материала и тогда в сумме с уже имеющимися свойствами кожи щит удержит удар меча, стрелу или копьё, даже тяжёлый металлический арбалетный болт не пробьёт такой щит. А на лезвии меча если просто нанести плетение усиления прочности, то после набора Силы такой меч при любом сильном ударе просто сломается. То есть он станет очень прочным, но хрупким и осколки смогут процарапывать даже камни, но вот ударные нагрузки он держать не сможет. Вот и получается, что нужно наносить плетение прочности только по режущей кромке, а середину лезвия делать упругой. Но просто упругий металл с крепкой режущей кромкой не очень усилит свойства меча, конечно меч станет лучше, но такой меч не считается по-настоящему "выправленным". Желательно нанести плетения чередуя их друг с другом и в этом тоже множество мелких нюансов. Практически у каждого шамана свой способ "правки" мечей, который может меняться в зависимости от формы меча и привычек его хозяина. Даже такой простой вопрос, как нанести достаточно большой рисунок плетения на узкую полоску вдоль режущей кромки? А как отделить зоны обработки одного плетенья от другого. И как поведёт себя материал, если где-то зоны воздействия на материал лезвия друг друга перекроют? А накрутить Силу - это по сравнению с описанным - уже совсем ерунда. Вообще, даже если положить меч или щит, и он пролежит пару сотен лет, то плетение наберёт нужную силу, если не рассыплется за эти годы ржавой трухой. Конечно маги такими проблемами себя не затрудняют, просто вкачивая Силу куда им надо, говорят, что сильные маги это могут делать. Но у нас своей Силы почти нет, только на активацию плетения, а дальше Силу надо собирать из окружающего пространства. Раньше выправленные вещи просто вешали на кого-нибудь и он скакал по степи пока не устанет его конь, потом перевешивали на следующего и так многие дни, а если надо срочно, то и круглосуточно. Но потом кто-то из шаманов придумал, что совсем не обязательно носиться по степи, что смыл в том, чтобы происходило перемещение предмета сквозь линии Силы, а для этого можно не ездить по степи, а стоя на месте просто крутить меч над головой или вокруг себя. Теперь уже в каждом стойбище есть вертушка на шесте, на концы вертушки вешают выправляемые вещи и надо вертушку просто быстро крутить. С этим даже дети справятся, главное раскрутить, а поддерживать вращение совсем не трудно. И то, что раньше требовало недели скачки по степи, теперь можно получить за сутки...

  * * *

  Благодаря тому, что оставшиеся в живых техники успели оттащить не пострадавшие самолёты от начавшихся пожаров, боеготовыми оказались целых семь машин полка. Правда, лётчиков на эти семь машин нашлось только пять. Из саниной первой эскадрильи остался только он, что стало с другими неизвестно. Командир пока так и не вернулся, поэтому по старшинству стал распоряжаться старший лейтенант Михайлов - командир второй эскадрильи, замечательный лётчик, но разгильдяй, выпивоха, шутник и бабник. Если бы не его шутки и характер, он после того, как повоевал в Китае и даже имеющий за эту командировку двух сбитых, уже вполне мог вырасти в звании и должности до майора, уж не ниже капитана, но он старлей и комэск, и больше ему пока не светит. Из второй эскадрильи - только один лётчик из месяц назад прибывшего пополнения, младший сержант после училища. Из третьей эскадрильи тоже двое, но более опытные из моего года выпуска, Саня их неплохо знал, они из Ворошиловградской школы пилотов. Как старшего командира запершегося у себя комиссара никто не рассматривал, а больше никого нет, как и связи с кем-либо из начальства, телефон оборван случайно или специально неизвестно. Поэтому Михайлов принял решение вылетать нам всем пятерым, брать на подвеску максимальную бомбовую загрузку и штурмовать немцев, где увидим. Связи с командованием всё равно нет, а сидеть без дела злость не позволяет, тем более, что если в первые часы многие ещё пытались успокаивать себя тем, что произошедшее может быть пусть масштабной, но приграничной провокацией немцев. То после нескольких часов, непрекращающейся канонады в стороне линии государственной границы, непрекращающихся пролётов волн немецких бомбардировщиков, которые таскают свой бомбовый груз куда-то в наш тыл, даже до самых инфантильных дошло, что это уже не провокация, это ВОЙНА...

  Санина Чайка наверно сгорела. На вытащенные из пожара не пострадавшие от бомб самолёты устанавливаются снятые по какому-то вредительскому недавнему приказу Копца пушки и пулемёты, подвешивается бомбовый груз и эРэСы. Чумазые закопчённые техники обещают через пару часов ввести в строй ещё две машины. Но нам пора в небо, где, словно вороны нагло носятся немцы и ни одного краснозвёздного самолёта. Взлетели, Санька правым ведомым у Михайлова, новичка дали левым ведомым, пара из третьей эскадрильи идёт сзади. Не набирая высоту сразу повернули к дороге на Минск, а там сплошная лента движущейся техники фашистов. Целей столько, что даже не пришлось особенно мучиться с заходом и прицеливанием, сразу с захода выпустили реактивные снаряды. И плевать, что точность у них никакая, немцев столько, что промазать невозможно...

  Но дорога оказалась прикрыта зенитками и новичок, который замешкался и с опозданием выпустил свои эРэСы два из которых улетели в лес из боевого захода не вышел и не довернул вдоль дороги следом за нами, чтобы отбомбиться, а так по прямой и рухнул на краю дороги расплескав взрывом горящее топливо и осколки взорвавшихся от удара бомб... Санину машину тоже встряхнули попадания, но без потери управляемости, а вот взрывы бомб Михайлова, которого Саня отпустил далековато и сам слишком снизился, снизу ударили так, что чуть не вырвало из рук рукоятку управления. Но удержал машину, сразу нажал сброс своих бомб и пошёл в низкий вираж за ведущим.

  При возвращении увидели на дороге после развилки бой. Наши, наверное с роту, в как попало вырытых ячейках пытались отбить, кажется уже не первую атаку на них. Михайлов сразу вывернул свой самолёт и прошёлся по наступающей цепи немцев из пулемётов, Саня успел дать только одну короткую очередь, как цель вышла из прицела. Но Михайлов не собирался улетать и вместе с подошедшей парой, мы вчетвером закружили над немцами смертельную карусель, от которой немцы залегли, их атака захлебнулась и они уже больше были озабочены собственным спасением. Когда мы улетали, выстреляв весь боезапас, наши бойцы махали нам руками, надо думать, благодарили...

  После посадки от буквально сжигающей тело жары хотелось залезть куда-нибудь в воду и не вылезать пару часов, но, даже не глянув на самолет, Гурьянов побежал к уже вылезшему и машущему ему рукой Михайлову. Саню потрясло, что про погибшего во время вылета новичка никто ни разу не вспомнил, словно его и не было. Сухо и деловито обсудили вылет, Михайлов дал пару толковых советов и заметил, что они недопустимо расстреляли весь боезапас и возвращались пустые, что просто повезло не встретить немцев по пути к аэродрому. Какая-то незнакомая девчонка, точно не из знакомых столовских официанток принесла нам завтрак, а может обед, который накрыли тут же на расстеленном чехле. Есть совершенно не хотелось, а вот уже остывшего чая выпил три кружки. С трудом, заставил себя зажевать кусок хлеба с маслом. У всех четырёх машин суетилось больше десяти человек. Подошедший зампотех как-то безразлично сказал, что Санин самолёт отлетался, за пару недель восстановить можно, но никто этим заниматься не будет, а ему приготовят другую машину. Саня не переспрашивал и не возражал, услышанное было также безразлично, как тон, которым говорил зампотех, в душе поселилась какая-то пустота, словно всё происходит не с ним, а с отражением в зеркале. Мы все так готовились к этой войне, но всё с самого начала пошло совсем не так, неправильно, и от этого всё вокруг стало словно нереальным, невозможным, кошмарным сном, так и чего тогда спорить и возражать, надо просто подождать и придёт утро, которое перечеркнёт этот кошмарный сон...

  * * *

  Зарвандор сам попросился остаться в стойбище, когда все поехали на свадьбу любимой младшей дочери верховного вождя стана Ворона. Племя Зарвандора называется Красными вОронами, но это ведь глупость, все знают, что вОроны иссиня чёрные, словно сгустки самой чёрной ночи, как же они могут быть красными? Но все знают, что красный имеется ввиду не цвет птицы - вОрона, а цвет данный самому племени, ведь у каждого племени стана свой цвет, а тотем стана общий и от этого не зависит. Вот у соседей есть племя зелёной лисицы, а зелёных лисиц тоже не бывает. Если говорить правильно, то племя Зарвандора должно называться "Красным племенем вОрона", хотя, какая разница как называть, ведь на племенных знаках и на знамени нарисован красный вОрон и никого это не смущает. А свадьба - это одно из самых важных событий в жизни и хороший повод ближе сойтись и пообщаться не только верхушке стана, но и простым оркам. Хотя, орками их никто не называет, они - "Люди Степи", а "орки" - это слово из древнего языка которое знают только шаманы, там правда есть ещё названия "Уурарки" и "Орлоки". Не нужно путать со "степняками", так называют живущих в лесистых районах по краю степи родственников "лесовиков" или "леших", это не полностью разумные порождения леса и магии. И хоть разума у них нет, но они его вполне компенсируют своей кровожадностью и злобой. И их кровожадность направлена на всех разумных любой расы, но особенно они ненавидят лесных ушастиков, хотя и людям или оркам с гномами к ним в руки или лапы лучше не попадать, на изощрённые способы убийства их небольшого разума вполне хватает. Зарвандир как-то спрашивал у шамана, почему могучая и всесильная Богиня не уничтожит эти странные создания, на что шаман сказал, что мысли Богов недоступны простым людям, а то, что кажется хорошим одним, далеко не всегда хорошо для других, а Боги думают обо всём Мире.

  Но это я немного отвлёкся, когда племя уезжает почти полным составом, всем уезжать нельзя, ведь кому-то нужно присматривать за крандами, племенным табуном коней и другой живностью, а ещё остались болеющие, беременные и совсем маленькие со своими мамами, которым в праздничной толкучке делать нечего. Из мужчин, если не считать двух совсем старых и дряхлых стариков, Зарвандор остался самым старшим над несколькими подростками, которые ещё не взяли ещё ни одного своего кранда, но они ещё станут охотниками, а ему это уже не грозит. Сейчас вдвоём с Тримулом, который с той стороны запруды для крандов присмаривает, чтобы эти медлительные ленивые обжоры не ушли куда-нибудь в степь, а, скорее всего, тоже валяется где-нибудь под кустом, пока остальные погнали табун ближе к стойбищу на другой выпас. Вообще, кранды такие увальни, что их можно и не пасти, обычно они самую жаркую часть дня проводят валяясь в тёплой грязи запруды на ручье, в которой ледяная вода текущего с гор ручейка нагревается, а вытоптанная ногами превращается в большую лужу полную густой как сметана жижи, в которой кранды обожают лежать, чтобы вылезти пастись, когда Пери уже повернёт к вечеру и не так обжигает своими лучами в синем небе. И до глубокой ночи будут объедать всё, что подвернётся поблизости, даже противный колючий дабон, которым зарастают берега такого разлива и растёт он, кажется прямо на глазах, а сквозь его ветки в колючках даже змеи не рискуют пролезать. Но крандам плевать на колючки и они перемалывают кусты дабона, как и любую другую растительность, а шершавой толстой коже никакие колючки не страшны. Но иногда, особенно на закате и ночью кранды могут вдруг совершенно беззвучно дружно сняться и уйти в степь. Они всем стадом дружно и молча будут бежать всю ночь и весь день, не так быстро, как лошади, но лошадь выдохнется обогнав кранда и упадёт от усталости, а кранд будет бежать и бежать, до трёх-четырёх дней обходясь без пищи и воды. Остановить этот целеустремлённый бег можно только в самом начале, когда стадо ещё только начинает уходить, а вот если уже разогналось и побежало, возвращение может стать огромной проблемой, а сначала взбесившегося вожака или вожаков, которые повели стадо придётся убить, иначе стадо не остановить и не повернуть. Или преследовать стадо, пока сами не остановятся и постепенно за несколько недель пригнать его обратно, а по дороге его нужно пасти и поить, а пьют кранды много. А ещё после такой пробежки у многих животных просто не остаётся сил и они могут не пережить обратную дорогу, особенно это касается молодняка и старых особей. Так, что, хоть пасти крандов обычно скучнейшее и необременительное занятие, но особенно вечером и ночью лучше не расслабляться. И нет для бдящего пастуха приятнее звуков, чем ленивое фырканье спокойно пасущихся крандов и возня с шорохом трущихся жёстких боков, когда сытые животные под утро укладываются спать...

  * * *

  В первый день войны Саня Гурьянов с другими пилотами сделал ещё четыре вылета, благо далеко не летали. В третьем за день вылете сразу после взлёта буквально столкнулись с девяткой восемьдесят седьмых Юнкерсов. Внезапной для немцев атакой удалось заставить их сбросить свой бомбовый груз, а Михайлов сумел одного подбить и загнать в землю. Кстати, именно после этого немцы стали разворачиваться и избавляться от своего бомбового груза. Правда не повезло и одному из наших, он попал под удачную очередь заднего стрелка немецкого бомбардировщика, когда пытался зайти со стороны хвоста ко второй тройке. Видимо лётчик погиб или был тяжело ранен, потому, что Чайка кувыркалась до земли без признаков управления, а после взрыва при падении шансов на то, что наш пилот выжил быть просто не может, там воронка метров десять в диаметре образовалась.

  Когда возвращались из четвёртого вылета, а в нём мы разбомбили немецкую часть, не меньше роты танков и до роты мотопехоты, которые спешили на поддержку своих, которые пытались сбить наш заслон у моста через речку. Наверно и сбили бы, но там грамотно работали ребята танкисты, правда и самих их здорово пощипали. Когда вернулись, Сергей из третьей эскадрильи рассказал, что там было пять "двадцать шестых" танков и три "тридцать четвёртых", из них к моменту нашего прибытия не горело только по два из каждой группы. Но они разломали перед мостом больше двадцати немецких танков и с десяток бронетранспортёров, ко многим из которых были прицеплены полковые пушки. Он в танках так хорошо разбирается, потому, что у него старший брат командует танковым батальоном. Хотя Саня и сам видел дымящиеся угловатые коробочки танков, у некоторых даже сорванные и отброшенные башни разглядел, а вот отличить сверху один танк от другого и наш от немецкого, если не видно звёзд и крестов наверно не сможет.

  А при возвращении Михайлов сделал дугу в глубину немецких порядков, как он сказал на земле, думал присмотреть нам цели на будущее. Вот на дороге мы и увидели нашу расстрелянную санитарную колонну. И если про две тентованные полуторки ещё можно было подумать, что они обычные, но белый санитарный автобус и переделанная из эМки небольшая тоже белая "санитарка" с закрашенными стёклами и удлинённым кузовом, оба со здоровенными красными крестами, принять за обычный транспорт никак не возможно. Снизившись мы прошли очень низко и всё подробно рассмотрели. На дороге ни одной воронки от бомб, а всех с воздуха расстреляли из пушек и пулемётов. Теперь уже изорванные тенты бортовых машин открывали набитые телами в кровавых бинтах кузовы. Видимо часть раненых успела выскочить на дорогу, когда начался налёт, поэтому лежали вокруг изломанными куклами вместе с медиками в когда-то белых халатах. Из перевернувшейся в кювете издырявленной эМки-санитарки, кажется, не вылез никто, а из автобуса свисали несколько тел раненых пытавшихся вылезти через разбитые окна из горящей машины. Автобус наполовину обгорел и ещё продолжал чадить, но крыша и один борт с большими красными крестами остались целыми. Живых на дороге не было, здесь несколько самолётов долго и старательно утюжили цель, чтобы не оставить шансов никому. Может кто и уцелел, но такие ушли, не пытаясь похоронить товарищей, но наши бы просто так не ушли и не бросили, скорее всего никого не осталось. Сане врезалось в память тело успевшей видимо отбежать в сторону медсестры или санитарки, которая лежала на животе уткнув лицо в траву. Задравшиеся юбка и халат чуть выше колен открывали её полненькие ножки, но дико выглядела оторванная по плечо отброшенная в сторону правая рука. По её плечам рассыпались светлые волосы в красно-бурых кровавых пятнах. А ветер ворошил волосы, и от этого казалось, что девушка живая и шевелится...

  После посадки никто вслух не вспоминал увиденное, Михайлов скрипел стиснутыми зубами так, что было слышно за несколько метров. Вот теперь Саня, наконец, осознал, что это не сон и чувство недоумения и растерянности сменила красная клокочущая ярость...

  * * *

  Богиня Пери запрещает в своём мире воевать, а убийство является самым страшным преступлением. Особенно это касается убийства детей или женщин, то есть беззащитных и более слабых. И что было делать оркам, которых Богиня привела в этот Мир? И хоть Богиня сразу всем сказала о запрете, но не все прислушались к её словам. Среди первых вождей был вождь стана Гилендор, который решил не обращать внимания на слова Богини, ведь орки воинственный по своей природе народ. Часть переселенцев пошла за ним, других он заставил присоединиться к нему и началась первая и единственная война между орками, только пришедшими в этот мир. И едва вспыхнула первая битва, в которой сошлись воины Гилендора и его противников, которые не желали воевать и не понимали вообще, зачем, когда бескрайнюю степь пересекать нужно несколько недель и всем места хватит, и никто в ней не живёт, как на поле появилась Богиня. Как и откуда она пришла не мог сказать никто, тем более, что все упали сражённые сном, а Гилендор и все его последователи исчезли. Только через много лет старый и обтрёпанный Гилендор вышел на краю степи и рассказал, что Богиня перенесла его и с ним его соратников к лесам, где всех, кроме него лишила разума. И он стал свидетелем, как его люди стали совокупляться и жить с лесовиками, не нужно путать с красивыми и большеухими "людьми леса" и скоро у них стали рождаться злобные и крупные детёныши покрытые шерстью похожие на огромных обезьян, почти не имеющие разума и больше всего любящие драться и убивать. Так в Мире Пери появились Тмалы - потомки орков и лесовиков. Гилендор долго искал дорогу к своим. Больше орки не воевали, ведь никто не хочет лишиться разума, да и смысла воевать нет, места в степи много, а население растёт очень медленно, тем более, что женщина может родить обычно только трёх детей, очень-очень редко у кого бывает четвёртый ребёнок...

  Но орки не стали тихими и благодушными как сытые кранды. У них, как и раньше выше всего ценятся отвага и доблесть, только теперь их показывали не на войне, а в состязаниях, на охоте и когда нанимались на службу в охрану купеческих караванов или местных правителей. И если в состязаниях и на охоте Зарвандор себя уже хорошо проявил, у него были все шансы стать воином и пойти на службу, ведь на службу отпускали только лучших, чтобы не опозорили свой род и народ. Но тут так некстати старый шаман взял его себе в ученики...

  Богиня запретила войны большеухим Людям Леса, невысоким подгорным бородачам и оркам, как и нападать на них. А вот люди между собой иногда воюют, и Богиня их не карает немедленно как первых орков, хотя это даже не войны, а небольшие местные стычки. Да и разбойники на дорогах встречаются, хоть и не часто, наверно слишком сладкая приманка - возможность украсть и ограбить, вместо того, чтобы работать. Это наверно в крови людей и запрещать им бессмысленно...

  * * *

  До вечера командир полка так и не вернулся, может, сбежал, а может, не долетел до аэродрома, где базировалось командование их смешанной авиадивизии. Затихшего в своём домике комиссара решили проведать, эта дурацкая идея пришла в голову одной из официанток, которая частенько навещала комиссара и скрашивала ему одинокие ночи. Вот только добровольные помощники и рыцари, купившиеся на уговоры упомянутой фемины, не учли изменённое алкоголем восприятие труженика политического фронта, поэтому операция вторжения на личную территорию комиссара закончилась двумя пулевыми ранениями из личного нагана хозяина. Один отделался сквозным лёгким ранением в плечо, которое ему не помешало сделать инициативщице фонарь под глаз для ума и подсветки тёмных мест. А вот второй получил пулю в живот, и его состояние трактовалось, как очень тяжёлое, и фельдшер - оставшийся единственный в полку медик, куда-то повёз на командирской эМке, заодно прихватив храпящего связанного обезоруженного комиссара...

  К вечеру народ в полку потихоньку приходил в себя и отходил от шока громкой побудки. На трёх летающих лётчиков к пятому за день вылету осталось в рабочем состоянии четыре борта. Запасы боеприпасов, топлива и других расходных материалов от бомбёжки почти не пострадали, а загоревшийся один из складов огнеприпасов успели быстро потушить. С лётного поля растащили почти всю сгоревшую технику и засыпали часть воронок. Из-за одной из которых, Саня при предыдущей посадке почти угробил свой второй за день самолёт. Влетевшее в яму колесо шасси накренило машину, коротенькое нижнее полукрыло зацепило землю и самолёт закрутило по полосе, чудом не перевернуло, и Гурьянов не пострадал, не считать же пару синяков. А вот самолёт можно записывать в категорию "дрова"...

  Никакой паники и пораженческих настроений нет, все неприятности воспринимаются временными, что завтра, максимум послезавтра всё выправится, подойдут войска нашего второго эшелона, и мы погоним врага, как и положено добивая его на его территории и малыми силами. Охрана несёт службу по периметру, техники занимаются машинами, на кухне готовится еда, даже штабные писаря во главе со связистом и особистом, после выселения политработника заселились в его домик и пытаются наладить работу штаба. Хотя какая может быть работа, если почти все бумаги сгорели и разлетелись обрывками по лесу, печать сгинула, да и связи с командованием нет... Но хоть при деле, что наверно тоже не плохо...

  Крайний вылет уже второй раз за день сделали к заслону, который в двадцати километрах, как раз прикрывает дорогу в сторону аэродрома, так, что в этом для нас был вполне меркантильный момент. Когда там ещё второй эшелон подойдёт неизвестно, а вот видеть немецкие танки на нашем лётном поле никому не хочется. Отработали спокойно и уже не без появившегося опыта. Удачно накрыли бомбами скучковавшихся в низинке за мостом немцев, потом сделали несколько заходов с разных направлений и проштурмовали разбегающуюся пехоту из пулемётов. Теперь Саня летал на машине командира полка, которая была отмечена красным коком винта и двумя крупнокалиберными Березинскими пулемётами вместо ШКАСов. При штурмовке оценил насколько эффективнее полусотграммовые пули полудюймового калибра. При попадании в человека крупнокалиберные пули просто разрывают человека или отрывают конечности, а не дырявят как винтовочные. Со стороны нашей обороны бойцы сумели растащить горелую технику, которая мешала вести эффективный огонь, и радостно махали лётчикам, когда Чайки прошли над ними покачав краснозвездными крыльями...

  А вот при посадке заходивший вторым после Гурьянова Сергей почему-то потерял управление и, развернувшись, его машина столкнулась с обломками сгоревшего самолёта, перевернулась и загорелась. Спасти Сергея не удалось, хотя потушили быстро... Подошедший после посадки, землистый от усталости Михайлов вытащил Гурьянова из толпы и толкнул в сторону сохранившейся казармы техсостава:

  - Саня! Спать иди, завтра опять летать будем... - Про ужин даже мыслей не возникло, от усталости хотелось только замереть, и чтобы никто не дёргал. Такой интенсивной лётной нагрузки у Сани раньше никогда не было...

  * * *

  Вдруг в привычную звуковую картину, которую чутко улавливали, и даже наслаждались уши, вошло что-то лишнее. Зарвандир беззвучно перекатился и попытался понять откуда донёсся непонятный звук и что он значит. Вскоре удалось разобрать даже запалённое сопение и другие шорохи и стуки, а откатившийся за кусты ученик шамана почти с любопытством разглядывал группу крадущихся орков. Это явно "добычники" и похоже из племени серой лисы, Зарвандору показалось, что в одном узнал Тиркада - брата Гази, миленькой чуть рыжеватой девчонки, к которой Зарвандор был вполне не прочь посвататься, через пару лет, когда она станет невестой, но и сейчас Гази была изумительно хороша. Миниатюрная, уже со всеми сформировавшимися женскими выпуклостями и изгибами, с сияющими задорными зелёными глазами чуть приподнятыми к вискам уголками, с чудным журчащим голосом. Вот с её братом Тиркадом общение сразу не заладилось, здоровенный, не слишком умный, кажется, он просто ревновал всех к любимой младшей сестрёнке, вот и Зарвандор вызывал у него только глухое недовольство. А "добычники" - это тоже своего рода способ молодым воинам показать свою удаль. По традиции за каждую невесту племя жениха должно дать выкуп, а это не меньше десяти хороших здоровых коней. Кранды считаются по два или три за одного коня, бараны - больше трёх полных рук, это больше тридцати в дополнение к коням. Но в племени Зарвандора овец не держали, их держат южнее, где для крандов слишком сухо, хотя для еды и шерсти некоторое количество в племени есть, но разве можно сравнить наши пару сотен с южными отарами, когда отара при перегоне течёт сплошь покрывая землю и всадник на другой стороне отары выглядит маленькой куколкой. Задача "добычников" прокрадываться и увести будущий возможный выкуп за невест, то есть добыть его, чтобы племя выкуп заплатило, как принято, но без ущерба для себя. И смыл в том, что это узаконенная игра с устоявшимися правилами, а не кража, воров у орков никогда не было, и ни одному орку никогда в голову не придёт взять чужое. Даже на большом торговище, когда съезжается такая тьма народа, что среди поставленных шатров можно сутками плутать, можно самые дорогие вещи положить перед шатром и никто их никогда не тронет. А приезжающих на торговище людей или волосатых горных коротышек всегда сопровождает охрана, всем говорят, что это их защита от воинственного нрава орков. На самом деле охрана следит, чтобы пришлые чего-нибудь не прикарманили или не спровоцировали какой-нибудь конфликт. Не сразу такое придумали, но случаи были, и пришлось завести такое правило. "Добычники" могут угнать скот или коней, но должны сделать это как можно тише и незаметнее, при этом им нельзя никого убивать или калечить и даже если связали пастухов, то сделать это нужно так, чтобы они не пострадали и смогли сами развязаться через некоторое время. А если против них выйдет женщина или девочка и потребует прекратить, то "добычники" должны немедленно прекратить и уйти, а потом ещё их племя должно будет прислать какие-нибудь материальные извинения. Казалось бы, ну, чего проще, приставить к пастухам по девчонке или женщине и никто никого не уведёт. Но сделать так - это стыдно и неприлично, тот, кто так сделает, потеряет к себе всякое уважение...

  Вот сейчас Зарвандор и наблюдал группу "добычников", наверное узнали, что почти всё племя на свадьбу к вождю уехало, вот и решили воспользоваться. Драться с десятерыми, когда их с помощником только двое бессмысленно, их просто поколотят и свяжут. Ну, если только, чтобы потом показать, мол мы сделали всё от нас зависящее, но вот их было больше... Послать в стойбище помощника тоже не имеет смысла, там только пацаны и даже все вместе они не смогут справиться с десятком здоровых парней, а если ещё и кто-нибудь из женщин увяжется, вообще позорище будет. Не объяснишь ведь потом, что это она сама, и никто не собирался женщин в мужские дела вмешивать. Даже если она сама всё подтвердит... Осадочек останется... Дать угнать крандов, на которых ребята кажется нацелились, тоже нельзя... Вот же ситуация...

  - Тиркад! А чего это ты такой невежливый? В гости пришёл и не здороваешься? Вместо этого ползаешь тут как ушанка...**** Может всё-таки встанешь и вспомнишь, что ты мужчина? - Громкий крик Зарвандора буквально взорвал вечернюю тишь.

  После обдумывания Зарвандор, окончательно убедился, что перед ним брат малышки Гази, и решил его спровоцировать. Если оскорблённый Тиркад полезет в драку, то это будет уже поединок, а на его шум могут прибежать из стойбища, да и вообще, выполнить задуманное в таких условиях возможности уже не будет, ведь одно из условий для "добычников" - скрытность, то есть никакого шума. Но тут важно именно спровоцировать, ведь если на него сейчас навалятся и быстро свяжут, то всё будет зря, вот и постарался сразу вывести из себя Тиркада... Расчёт на его вспыльчивость и недалёкий ум почти полностью оправдались. Он тут же вскочил, но оказавшийся рядом молодой орк его успел перехватить, что-то громко шипя и брызгая в ему в лицо слюной. Это совсем не входило в мои планы, тем более, что по команде шипящего уже все успевшие вскочить стали меня обступать.

  - Э-э! Эй! Вы чего?! Тиркад! Так ты как маленький ягнёнок, тебе одному без защиты ходить не разрешают?! Дитятка! Грудничок, молочко на губах вытереть не забыл?! Может ты девочка, чего о тебе так заботятся...

  А вот этого хватило и хоть ко мне успели кинуться двое или трое, но Тиркад оказался быстрее и от его первого замаха я ушёл, но не полностью, частью принял его руку на подставленный бок пока уходил от его напарников. Тут есть ещё один момент, если бы я совсем отскочил, то между мной и Тиркадом не было бы контакта, и формально поединок ещё бы не начался, а значит, меня могли скопом заломать. А так, мы уже вступили в контакт, начали поединок... Хотя и тут могли это "не заметить", но тут уж как повезёт с их щепетильностью. Но вечером звуки разносятся далеко и у меня уже есть свидетель из наших, напарник не мог не услышать и не отреагировать, а вот быстро до него добежать через запруду не выйдет. Повезло! От нас отпрянули, и я остался один на один с сизым от возмущения Тиркадом.

  Это люди краснеют, а у нас кожа зеленоватая и мы становимся сизо-коричневого оттенка, когда кровь приливает. Вообще, у нас есть своя борьба, которой мальчишки учатся, едва начав ходить, когда пытаются валять друг друга по плотному степному суглинку. Но когда подрастают, то им начинают объяснять многие тонкости и нюансы. Тогда борьба уже не простое обхватывание и заваливание противника своим весом, и кто окажется сверху - тот и победил, ведь малышу свалить с себя ровесника обычно сил не хватит. Уже начинаются специальные захваты, причем, захватив противника нужно помнить, что и он тебя может схватить, то есть, сблизившись и проведя любой захват, у тебя совсем мало времени для проведения эффективного действия, противник ведь тоже может успеть. И с годами схватки становятся всё интереснее, и кружение двух бойцов взрывается попытками схватить и что-нибудь сделать, провести плотный фиксирующий захват, бросок или толчок. И здесь уже нарабатывается реакция и скорость, грубая сила чуть отступает, а ещё нужно думать, оценивать, не покупаться на обманные движения, ловить на промахах противника. А что будет, если захват проводить быстрее в два раза? А если в пять раз? А если в десять? Вот и думают те, кто не знает, что оркская борьба - это удары, на самом деле это просто очень быстрые захваты и проведение наработанных приёмов. Да и вырубить ударом орка довольно сложно, природа нас создала, очень старательно защитив все уязвимые места. А вот проведенный мгновенно захват и рывок может просто вырвать противнику гортань или бицепс, если противник настолько глуп и неповоротлив, что не успеет напрячь мышцы и заблокировать попытку захвата. Но чаще на такой результат даже не надеются, а, просто резко прихватив кончиками пальцев за какую-нибудь ямку между мышцами, выдёргивают на себя или толкают с разворотом, и тогда потерявшего равновесие противника уже можно дорабатывать, если успеешь. Вот для наработки силы пальцев почти везде, где есть подрастающие мальчишки, где-нибудь висит кусок толстой кожи, ухватив за край которой маленькие орки подтягиваются, как на турнике. И если вначале победа - это просто ухватившись всеми пальцами гладкую кожу просто не соскользнуть и удержаться хоть несколько секунд, то позже подтягиваются уцепившись только двумя пальцами и даже пальцами только одной руки. Часто в путешествиях при возникновении конфликтов, орк просто сминает в комок пальцами монету и это чаще всего разрешает конфликт, и это не какой-то силач, это может практически любой. Понятно, что оркская борьба имеет в своей основе смертельные боевые приёмы, но во время поединка их никто не использует, поединок - это демонстрация силы и ловкости, а не убийство противника. Поэтому вместо ударов и движений вырывающим органы или ломающим кости, проводятся блоки и разные оглушающие и дезориентирующие действия, а целью является нокаут или нокдаун, когда на несколько секунд противник ничего не в состоянии сделать и его сбивают с ног... Зарвандор был очень хорошим бойцом и едва ли уступал в ловкости и умении Тиркаду. А вот в силе... Тиркад если и был выше двухметрового Зарвандора, то на сантиметр-другой, а вот с ширину он был массивнее наверно в полтора раза и физически сильнее точно. Вот и танцевал Зарвандор вокруг противника, стараясь не попадать под захват его железных тисков по недоразумению названных пальцами. Даже первый пропущенный удар-захват хоть и не принёс Тиркаду результата, но отзывался неприятной болью в груди, возможно, что ребро треснуло или мышцы надорвало... Товарищ Тиркада, который пытался его остановить, видимо уже смирился с тем, что их миссия провалилась, сейчас своими едкими комментариями пытался вывести меня, ну или отвлечь немного. Но меня это не задевало, да и не до того, разъярённый Тиркад - это очень опасный противник, хотя пару раз мне удалось его достать и левая рука у него движется уже не так легко, как правая. У меня самого, кроме первого пропущенного контакта, других пока не было, но когда отскакивал и перекатился уходя от атаки Тиркада, сумел ободрать кожу об землю, валялся ведь расслабившись и голый по пояс, вот голой кожей по плотной степной земле шаркнул...

  Наконец удалось поймать ритм движения Тиркада и рывком выбить ему нос, так, что лицо ему стала заливать текущая кровь, обычно этого для прекращения и признания победы достаточно, обильное кровотечение могут признать равным нокдауну. Но Тиркад явно не желал признавать своё поражение. Уже прибежали зрители от наших крайних шатров. Мелькнула мысль, что свою задачу я выполнил, теперь им уже точно не светит умыкнуть наших крандов. И отвлёкся настолько, что пропустил жёсткий толчок в живот, от которого внутри что-то хрупнуло, и поползла во все стороны слабость. Мне теперь только фиксировать его, иначе он поражения не признает, а если проиграю, то Гази мне не видать, Тиркад будет иметь право объявить меня не достойным его сестры...

  Всё это промелькнуло в голове, пропустив ухват Тиркада, кажется хрустнуло ещё и в рёбрах и палец на левой руке, я захватил его шею и вывернул на болевой залом, заваливая Тиркада своим весом. Он слишком увлёкся и поверил, что после его ударов я уже выбит из колеи, а вместо этого я его поймал на захват и хоть он вроде лежит на мне сверху, но я взял его шею на залом и если он дёрнется, то рискует сломать себе шею. Фактически это уже моя победа! ПОБЕДА!...

  * * *

  Подъём до восхода и в дымке утреннего тумана Саня сполоснул лицо в бочке с дождевой водой и пошёл к столовой. Как-то лениво подумал, что так и не собрался пришить петлицы и подворотничок к выданной уцелевшим старшиной подменной гимнастёрке. Вроде бы даже с охоткой умял осклизлую рисовую кашу и запил сладким какао с молоком под кусок белого хлеба с маслом. И уже совсем собрался искать Михайлова, который фактически взял на себя руководство полком, хотя, какой там полк, два лётчика от полка за день войны, прибежал техник, что меня у самолётов ждут.

  Размахивая в такт шагам зажатым в кулаке шлемом и с удовольствием подставляя мокрые волосы холодящему лёгкому ветерку, Саня направился на стоянку. Собственно, а что такого, работа у него такая, воевать, раз война, а лётчику воевать - это летать. Даже курить не научился, почему-то вдруг с грустью подумал Саня, ему вдруг показалось, что когда курильщики зажав зубами мундштук папиросы щурят глаз от едкого дыма, это добавляет им мужественности и матёрости, ведь пацаны курят украдкой и не зажимают папиросу зубами, значит и не щурятся... Какая только ерунда в голову не лезет иногда...

  Михайлов расстелил на крыле единственную сохранившуюся карту, Саня так и летал без карты, как и остальные, но вокруг аэродрома места были давно знакомы, и проблемы в этом никто не видел. Поэтому карта служила скорее для солидности и планирования вылета.

  - А! Пришёл? Позавтракал?!

  - Да! Успел поесть.

  - Это хорошо! Значит так! Думаю я, что немцы нас с утра добомбить попробуют. Так? За вчерашний день мы ни одного нашего самолёта в небе не видели, так? Только немцы, так? Так что про нас уже наверняка знают. Вот только не понятно, что нам-то с этим делать, так? Вдвоём налёт не отобьём, только если очень повезёт, и без охранения будут, так?... Как думаешь?

  После обсуждения в духе - "мы подумали и я решил", вылетели с комэском оглядеться и если подвернётся цель проштурмовать её. А главное, вообще, попробовать понять, что вокруг происходит. Чтобы не привлекать внимание постарались лететь не слишком высоко и крутили головами, чтобы не подставиться. В одном месте уж очень вкусно встала в поле рядом с дорогой немецкая часть. И ещё так вышло, что удалось всё разглядеть выскочив с противоположной стороны поля и не привлечь к себе внимания, потому, что когда, облетели вокруг и зашли над лесом, оказавшись сразу над расположением, зенитчики оказались не готовы и советские бомбы собрали свою кровавую жатву.

  На обратном пути проведали оборону, которую уже дважды поддерживали. На земле происходило что-то не понятное. По обе стороны от речки наши и немцы закопались и не предпринимали больше никаких активных действий. Можно было бы подумать, что наши сумели остановить немцев, но, судя по тому, что видели в других местах, немцы просто решили не штурмовать здесь в лоб, а обойти этот зубастый очаг обороны. К возвращению на аэродром на земле успели провести серьёзный объём работ, с воздуха ППД полка теперь выглядел полностью небоеготовым и покинутым, даже, кажется дымящие круглосуточно кухонные печи сейчас не дымили, а по лётному полю среди воронок были разбросанные взрывом обгорелые остатки полковой техники. Саня даже задёргался, в этой куче разбросанных по всему лётному полю обломков места для посадки не осталось, но тут увидел, что Михайлов покачал крыльями и пошёл вниз. Оказалось, что этот момент был оговорён, и с краю у деревьев была оставлена полоса, где миниатюрная Чайка вполне может приземлиться. Заправились, пополнили боекомплект и решили слетать в другую сторону, надо полагать, внятная картина из увиденного у Михайлова никак пока не складывалась. После взлёта пошли в другую сторону вдоль границы. Километрах в ста от аэродрома обнаружили интенсивно работающую немецкую переправу по наведённому мосту, но едва сунулись... К счастью Михайлов шёл первым, и успел отвернуть от стены вставшего заградительного зенитного огня. Соваться среди бела дня к объекту, который только с одной стороны прикрывают не меньше двух десятков скорострельных зенитных пушек - гарантированное самоубийство, а такой задачи Михайлов не искал. Облетели переправу стороной и обнаружили себе цель: по дороге ведущей от переправы ползла кишка немецкой войсковой колонны, на которую мы с радостью высыпали свой груз из бомб и реактивных снарядов. Но даже эта колонна имела зенитное прикрытие, так, что штурмовать её не стали, а повернули назад...

  Откуда в безоблачном и просматривающемся на десятки километров небе вдруг взялись два хищных узких силуэта мессеров, Саня так и не понял, но понял, что Михайлов их тоже прошляпил, потому, что первую атаку немцы провели почти идеально. И доказательством стала возникшая в крыле строчка дырок от пулемётной очереди, а передний плексигласовый козырёк лишился половины и край щерился сколами и трещинами. Михайлов в последние мгновения всё-таки успел увернуться и сейчас вывернул машину и поливал из пулемётов вслед уходящим немцам. Но они бросать Сашку с комэском не собирались и уже выстраивали новую атаку. Саньке осталось только прицепиться к хвосту ведущего, и этим помогать ему в меру сил.

  Санька не был бывалым истребителем и не имел опыта воздушной свалки. Поэтому этот первый истребительный бой для него превратился в какое-то суматошное мелькание, попытки обуздать взбесившийся самолёт и удержаться в хвосте ведущего. Вдруг всё кончилось, только память услужливо подсунула понимание, что минуту назад самолёт ведущего исчез во вспышке взрыва, вернее разлетелся мелкими ошмётками, а до этого в прошлой атаке Михайлов сумел непостижимым вывертом развернуть самолёт и всадил в кабину одного немца очередь. Немец дёрнулся, клюнул носом и вдруг вильнул вплывая в прицел, а Саня бестолково судорожно боясь опоздать нажал гашетки. Мгновения замерли, и Саня чётко увидел, как пули его пулемётов вырывают целые куски из немца, который после этого лениво, словно раздумывая, стал падать, разваливаясь в воздухе на куски. Куда и как он упал Саня не увидел, как и место падения остатков машины Михайлова, не до того было...

  А сейчас в небе остался только он и пролетевший мимо в серо-жёлто-зелёных разводах окраски с чёрно-белыми крестами вражеский истребитель. На параллельных курсах машины в воздухе сблизились едва на секунду-две, после чего разница в скорости их развела, но Саня отчётливо и ясно успел разглядеть даже голову в сетчатом шлеме и выпуклых очках, немец тоже явно разглядывал Саню, повернув голову, и кажется, гадко ухмылялся. Бросился в глаза рисунок у самой кабины - чёрный силуэт летящей ушастой летучей мыши с маленьким чёрным крестиком, если он ничего не перепутал...

  * * *

  Но мозгов у этого придурка правда не хватает! Когда он уже должен был сдаться, Зарвандор почувствовал, как острая сталь скользнула под рёбра, уже гаснущим сознанием понял, что противник сумел свободной рукой выдернуть нож из сапога и убил его им...

  * * *

  Этот гад не спешил сбивать Чайку, он решил с Саней поиграть, может это была его месть за сбитого напарника. Он атаковал и дырявил Санин самолёт своими очередями. Пару раз Саня сумел довернуть машину и безрезультатно стрелять вдогон, но во второй раз очередь после трёх-четырёх выстрелов оборвалась. Патронов в пулемётах больше не осталось! Теперь игра пошла в одни ворота, немец понял, что Саня стрелять не может, и смаковал расстрел Гурьяновского самолёта, а часть пуль достались и пилоту. А Саня из чистого упрямства пытался удержать в воздухе свою израненную Чайку, садиться негде, под крыльями лес. Пока, наконец, не заглох разбитый мотор. Саня перевернул машину и выпал из неё, успев дёрнуть кольцо парашюта над самыми деревьями. От рывка наполнившегося квадратного купола сознание раненого лётчика погасло. А последним истовым желанием было отмстить гаду с летучей мышкой на кабине!...

  * - Действительно молоденький, год на Пери намного короче земного и по нашему счёту ему около семнадцати-восемнадцати лет.

  ** - Во время близости жене очень удобно держаться за рожки мужа, ведь в отличие от женских, у мужчин рога мощные, прямые, достаточно длинные и торчат вверх и в стороны из теменных бугров. У женщин рожки маленькие и женщины их могут скрыть в кудрях своих пышных волос. Оно и понятно, ведь у мужчины рога для того, чтобы при необходимости проткнуть противника или закинув голову защитить шею сзади и скинуть напавшего сзади хищника. Вообще, у орков формулировка "держаться за рожки" является иносказательным обозначением супружеской близости.

  *** - Кранды - животные внешне напоминающие земных тапиров, только больше. Одомашненные самцы ростом до 1,2-1,4 метра в холке и до тонны веса, дикие иногда до двух метров и весом до трёх тонн, чаще 1,6-1,7 метра и до двух тонн. Самки дикие и одомашненные имеют рост около метра в холке и до шестисот килограммов веса. Имеют очень крепкую шкуру толщиной местами до полутора сантиметров и в природе кроме человека (это не принадлежность к людям, а общее наименование всех социальных разумных, в том числе орков, эльфов, гномов мира Пери) врагов практически не имеют. Травоядное, обитает в лесостепи и степи, любит прибрежные и заболоченные территории. Одомашненные используются на мясо и как неприхотливая и надёжная сила для гужевого транспорта. Один кранд может целый день со скоростью 5-6 км в час тащить повозку 1-1,5 тонны весом, а по трактам живого леса даже больше и быстрее.
  Чвички - местные птицы, похожие на наших жаворонков. Мир, как и его светило носит имя местной богини Пери, как вы поняли.

  **** - Ушанка - маленькая трусливая серо-жёлтая ящерка, всеядная, ест всё, что угодно, насекомых, других ящериц, многие плоды и даже падаль. Она никому не нужна, толку от неё никакого, ни мяса, ни шкуры, да и прибить её никакого труда не составит. Но когда пугается, она выпускает такую вонь, что лучше нос зажать и скорее отойти, потому, что даже глаза щиплет. В общем, более оскорбительное сравнение придумать сложно.

  Я пришёл в себя. Ну, как пришёл? Просто после долгих попыток сумел раскрыть правый глаз, левый раскрываться не захотел или его не было. И тело меня совершенно не хотело слушаться. Было ощущение, что все кости тела тщательно переломали в мелкую крошку, потом ещё и перемешали с мышцами, связками и остальным ливером, это мероприятие кто-то очень старательный и дотошный провёл по всему моему телу. Болело именно так, и если бы меня не приучали терпеть боль, то наверно я должен бы сейчас от боли потерять сознание. Смотрю в ту сторону, куда повёрнута голова или то, что от неё осталось, когда так болит, возникают обоснованные подозрения о целости тела и наличия всех его частей...

  То, что я вижу, никак не походит на знакомую мне природу. Лес ничем кроме зелёного цвета не напоминает привычные с детства, просвеченные насквозь лучами Пери наши степные распадки, где самое большое дерево редко в толщину больше ширины двух ладоней, а уж такой травы и мха я точно никогда раньше не видел. А ещё в поле зрения попали мои ноги, в каких-то странных штанах и сапогах, и это точно не привычная кожа или замша, из которой у нас шьют почти все летние вещи, про уродские круглоносые сапоги лучше промолчу. В голове вдруг всплыло: "форменные бриджи - галифе". Что это такое, не понятно, как и то, откуда всплыло это странное знание. Про мох, я слышал, хотя у нас в степи его не встретишь, разве, что цветные рыжие, белые, серые и бурые лишайники на камнях, отчего камни, словно испачканные краской, и издали видны цветными мазками на ровном фоне степи. Они видны даже весной, когда вся степь взрывается цветением и превращается в сплошной яркий цветочный ковёр. Степь расцветает буквально за пару дней и цветёт так бурно и азартно, словно цветы хорошо знают, что скоро летний зной высушит и даже выжжет всё, и только кранды и овцы будут бездумно пастись и выедать уже подвявшую траву...

  Ещё знаю, что я - "лётчик"... Это профессия? ...звание? ...титул? ...прозвище? ...или принадлежность к племени или народу?... К этому у меня странное женское имя - "Саня"*, красивое имя, хорошо подойдёт маленькой девочке. А я - Зарвандир, мужчина степного народа орков мира Богини Пери, ученик шамана из племени Красного Ворона, почти воин и охотник, и очень похоже, что Тиркад доказал свою полную безмозглость, убив меня. Он уже проиграл, и по всем правилам наша схватка закончилась, когда подло и неожиданно воткнул мне нож в сердце. От воспоминания-ощущения, как холодное лезвие скользнуло под рёбрами снизу вверх, леденящим холодом раздвинуло живую горячую плоть, передёрнул озноб. И этим вполне невинную забаву по добыче нескольких крандов, для группы "молодых лисиц" превратил в подлое убийство. А за это наказание только одно - смерть. И то, как племя или стан убийцы будет искупать вину перед племенем и родом убитого, будет определяться многими обстоятельствами, тем более, когда из-за тяжести деяния дело уже не между семьями, даже не родами или племенами, а между разными станами. На этом фоне то, что я уже почти выучившийся ученик шамана "Серым Лисицам" серьёзно выйдет боком. Дурака Тиркада совсем не жалко, это же додуматься нужно, во время поединка без оружия за нож хвататься, тем более, когда уже явно проиграл! Больше всего жалко его сестрёнку - малышку Гази, которая своей очаровательной мордашкой на раскосенького любопытного лисёнка похожа и миленькая такая с ямочками на щеках, когда улыбается... Теперь из-за дурака под удар весь его род попадёт, а скорее всего и всё племя... Вот почему за дураков всегда невинные люди должны расплачиваться?! Хотя, у нас считается в таких случаях, что невинных нет. Воспитали убийцу, он среди вас ходил, сопли ему вытирали, но ума не вложили, так и отвечайте за сделанное или за то, что не доделали, не доглядели... Этот случай ещё хоть под "наказание крови" не попадает, когда уничтожается вся родня до пятого или третьего колена, как решат вожди и шаманы, если убийство было сознательным и продуманным, а главное если была материальная корысть, то есть убить в запале из ревности - это не так крамольно, как убийство ради кражи или во время разбойного нападения...

  Ладно, я на это уже не повлияю, мне бы сейчас со своими проблемами разобраться. Хорошо помню, как после удара ножом мой дух скользнул в "Чёрные Степи Ушедших Духов", это не вверху или внизу, это другой слой мира, мы - шаманы часто в него заглядываем, но не заходим, в него нельзя заходить живым, только мёртвым, мы со стороны словно подглядываем. Сильные шаманы могут даже с душами умерших разговаривать, я ещё не пробовал, может у меня бы тоже получилось. Но в этот раз я попал к духам по праву смерти. Как сквозь прозрачную плёнку я успел увидеть, как бегут опоздавшие посмотреть на поединок. Как среди замерших свидетелей рядом с моим лежащим неподвижно телом стоит Тиркад с застывшей на разбитом лице гримасой...

  И я это даже не вижу, тут другое, ведь это план духов, а духи одновременно "нигде" и "всюду". Как говорил наставник: "Десять духов идущие в ряд, навстречу десяти таким же по лезвию остро наточенного меча, разойдутся не толкаясь" и "на острие стоящей иглы сотня духов может танцевать, не мешая друг другу". То есть дух практически не занимает места, и при этом размер энергетического тела - основы духа и его вместилище вначале равно объёму тела перед смертью и в плане Духов, правда плотность насыщенности энергией тела у всех разная. Потом запасённая в теле энергия постепенно истаивает, пока не истратится совсем, тогда выкинет бессильную и утратившую память душу в новое перерождение, а весь его жизненный опыт запишется в хранилища плана духов и будет там вечно. Только очень опытные шаманы с могучей энергетикой своего эфирного тела могут управлять своими перерождениями и сохранить свою память, поэтому очень сильные шаманы иногда рождаются заново. Ведь двигаться и не потеряться в плане духов очень трудно, тут даже самые смелые не защищены от подавляющих волн паники и ужаса, на борьбу с которыми и уходят почти все силы духа попавшего сюда после смерти... Я не бродил по плану духов, кто-то позвал, я понял, что могу ему помочь и дёрнулся на зов... Как можно дёрнуться и вообще перемещаться там, где ничего нет? Не спрашивайте, но я ощутил всё именно так, когда устремился на зов...

  Потом в темноте на ощупь я втискивался в какую-то корявую неудобную пустую оболочку, которая жить уже не хотела или не могла, и мне пришлось её спасать. Я вливал энергию своего духа, чтобы оболочка не умерла до того, как я смогу в ней освоиться и помочь ей уже осознанно, шаман я или нет... И почему-то было очень трудно втиснуться в эту оболочку... А! Вспомнил, она маленькая оказалась, вот и не получалось в неё поместиться... Но излишки моей энергетической копии, то, что не поместилось в заданный размер, пошли на лечение тела, у которого оказалось несколько серьёзных ран. То есть это тело ребёнка или не орка, раз такое маленькое, хотя я среди орков не такой уж и большой, вон Тиркад меня намного крупнее и его коренастая массивная фактура у нас более распространена, а у меня ещё стройная юношеская комплекция, впрочем, у нас в роду все худые и жилистые. Отец всегда смеялся, что это оттого, что мы очень любим коней и не хотим заставлять носить на себе лишний вес этих прекрасных животных. Но здесь мне попалась оболочка меньше меня. И как я с таким маломерком жить буду? Меня же орки к себе не пустят!!!...

  Тут меня пронзил ужас, что тело маленькое не потому, что ребёнок, а потому, что женское, ведь орчанки миниатюрные, самая крупная мне до плеча даже на цыпочках не достанет. Богиня! Только не это!!! Стоило немалого труда усмирить накатившую волну паники. Еле уговорил себя, что недостойно воина бояться того, что неизвестно, ведь этот вариант только один из... Ведь при таком раскладе с равными шансами я мог попасть в тело какого-нибудь зверя, вот и не совпало оно размерами... Но потом вдруг пришла мысль, что едва ли какая-нибудь девушка согласится надеть на свои ножки те жуткие "Галифе" и стоптанные сапоги, которые видел на ногах этого тела, даже если и надевают девушки штанишки, то даже их делают изящными и женскими и на душе стало гораздо легче...

  То есть это не тело орка, но и не зверя, ведь на мне одежда, хоть и не наша, значит нужно уже сейчас принять, что в степи мне теперь не жить... Богиня не любит перемешивания, даже дети от смешанных браков рождаются: либо как мама, либо как папа, и никогда не смешивают черты разных народов. И к примеру, если в браке человечки и подгорного коротышки родится один коротышка и двое человечки, так у них будет и в последующем, ни у одного потомка родившегося коротышкой от этого брака не появятся человеческие черты, а у потомков - человечек черты подгорных коротышек, если они потом снова не свяжут себя смешанными браками. Но в этом случае новый смешанный брак будет как первый и единственный. И дети от таких смешанных браков повзрослев должны уйти жить к своему народу, так нам велела наша Богиня, и никто это никогда не станет оспаривать. Наверно поэтому таких смешанных браков очень мало, хотя есть, чего только не бывает. Чаще всего в смешанные браки вступают люди, даже представить сложно, чтобы кто-то из лесных ушастиков женился на волосатой горной коротышке, а вот с людьми у всех браки бывают, люди они такие. А мне к оркам теперь пути нет... Жалко! Грустно! Обидно! Но зато и у старого шамана учиться не нужно!... Бабушка всегда говорила, что во всём всегда есть хорошие стороны, а мама ехидно добавляла, что даже если тебя съели, то можно радоваться, что теперь уже точно не повесят...

  Эти воспоминания пролетели в голове и вернули обратно с пониманием, что нужно со своим новым телом срочно что-то делать. Быстро! И срочно! Появилась тревога, что времени у меня мало, вернее его нет! И ещё не ясно, куда хозяин тела делся?! Или он всего себя на зов истратил, ведь я сюда на его зов пришёл?! В общем, закрыл глаза и погрузился в себя, стараясь успокоиться. Знаю, что я умер, когда в меня нож воткнули. А как шаман знаю план духов, что именно в нём оказался, не заглянул в трансе, как раньше, а оказался внутри целиком, такое только после смерти бывает. Откуда меня выдёрнул этот зов, после чего я неожиданно рухнул в это тело. Которое почти умерло, и влезть в него было очень трудно. Но я знал, что если не влезу, то меня ждёт очень плохое посмертие. Я протискивался в тело с азартом и остервенением, потратил на это кучу сил и часть из них на то, чтобы не дать телу умереть. Потом немного отдохнул и приходил в себя. Кажется, зря дал себе отдохнуть, потому, что заставить себя снова возиться с телом очень трудно, ведь это даже не больно, это ОЧЕНЬ БОЛЬНО!

  Когда я проходил испытание в ученики шамана, я должен был показать, что я могу терпеть боль. Тогда мне пришлось засунуть руку в костёр и не показать, как мне больно. Когда с моих пальцев с потрескиванием отскакивала обугленная кожа, противно воняло горелой плотью, с шипением лопались пузыри на коже, а я, не морщась ровным голосом, отвечал на вопросы шаманов, хотя голова от этого запаха кружилась немного. Чего мне стоило вытерпеть? Год при одном воспоминании об этом меня в дрожь бросало. Но вытерпел, а потом старый шаман, взявший меня в ученики, отращивал мне кисть руки, которую отрезал, объяснив, что проще отрастить новую, чем восстанавливать старую из головёшек, в которые превратились мои кости. Я тогда думал, что это просто проверка моей силы воли и терпения, пройду-докажу и всё. Но оказалось, что боль сопровождает шамана ежедневно. Когда дух выходит из тела, даже не в мёртвые планы, а, просто перемещаясь в пространстве, ощущение, словно всю кожу сдирают живьём или выворачивают наизнанку. А при возвращении, всё тело горит, словно опущено в кипяток. Или вытолкнуть из тела силовой сгусток - это словно выстрелить своим сухожилием, которое отрывается и выталкивается, прорывая дырку в чувствительной коже на кончике пальца. Помню, как после первого раза, я чудом не обмочился от боли и лежал в шатре два дня, пока смог встать на дрожащие от слабости ноги. А когда отрастала новая кисть, всё время, пришлось ходить с повязкой на культе, которую пропитывала стимулирующая рост мазь, от которой всё время пекло, словно руку из костра я так и не вынул. Потом, когда кости, наконец, отросли и стали расти связки и сухожилия, оказалось, что все мышцы, которые сгибают и разгибают пальцы, сократились и перерезанные сухожилия ушли на предплечье, а сами мышцы уже атрофировались без движений. Пришлось не только сквозь боль протаскивать-вытягивать обратно сухожилия, но и учить мышцы снова работать. Это потом я узнал, что отрезать мне руку не было нужды, что восстанавливать лучше даже когда каркас превратился в угольки. Но считается, что при посвящении в ученики шамана я начал новую жизнь, вот всё, что со мной происходило и должно стать для меня таким знаковым поворотным моментом. Новая рука, которую нужно заставить работать, восстановить её хотя бы такой же какой она была раньше, научиться чувствовать новой кожей, двигать новыми пальцами, мне кажется, что это не намного легче, чем ребёнку научиться ходить. Тем более, что у ребёнка для ходьбы всё есть и работает как нужно, а тут нет и это нужно сначала вырастить, прочувствовать болью каждый этап, каждый миг, каждую клетку. И если до этого я наивно радовался, тому, что судьба наделила меня Даром и я узнаю новое и постигну иную сторону жизни, то после этого года изматывающей боли всё воодушевление куда-то исчезло. Как-то старый шаман обмолвился, что в его юности ученикам выжигали глазные яблоки, и будущий шаман их должен был вырастить. И это не просто восстановить сами глаза, а ещё научить их видеть, то есть даже, когда глаза уже выращены и восстановлены зрительные нервы, глаз видит непонятные цветные пятна и предстоит долго учить свой мозг видеть. Даже представлять не хочу эту процедуру. Говорят, кому-то нравится испытывать боль, я к таким точно не отношусь. Но так мне дали хорошо прочувствовать, что магия - это не то, что свойственно нашим телам, вот и выходит, что тело болью реагирует на всё для него чуждое. Через полгода ученичества я уже мог терпеть боль, от которой раньше бы кричал и стискивал зубы, каким смешным было вспоминать, что когда-то выковыривание из-под ногтя занозы казалось самым болезненным и неописуемо ужасным, что может быть в этой жизни, а мама с бабушкой дули на палец, чтобы уменьшить боль у любимой деточки...

  Как и предполагал, ОЧЕНЬ БОЛЬНО возиться с телом, сводить и настраивать мою энергетическую и его физическую оболочки... Но выбора нет! И чем раньше начну, тем быстрее закончу. А ещё понял, что если мне не хватит имеющегося у меня резерва сил, взять другие мне будет неоткуда, то могу остаться парализованным инвалидом или умереть вместе теперь уже с этим телом, не смотря на все уже вложенные усилия. Поэтому за дело я взялся немедленно и со всем рвением. Тоскливые перспективы воодушевляют, гораздо лучше обещанной сладкой булки, пусть даже с маком и сахарной пудрой...

  Теперь действую осмысленно, а не как когда латал на ощупь, на инстинктах и рефлексах, просто чтобы заработало и продержалось немного. Своё тело, в смысле энергетический каркас - слепок духа или его энергетическую оболочку, я чувствую хорошо. А вот тело с ним пока соединяется криво, формально и как попало. Энергия по телу... Циркулирует... Ну, если можно назвать циркуляцией жидкости медленное пропитывание влагой лежащей на мокром тряпки. Пришлось разбираться, дотошно и тщательно, на ощупь, сквозь пелену боли накрывшую сознание...

  Разобрался, что структура моих каналов и этого тела не соответствуют друг другу и не похожи на то, к чему я привык. Это тело держится только потому, что энергии у меня для него слишком много и просачивающихся крох ему для поддержания пока хватает, только не ясно как надолго... Пришлось сводить каналы тела и моей энергетической оболочки, соединять, прочищать забитые, а забиты они были чудовищно. Если сказать правильнее, не забитых и незаблокированных каналов в теле почти не было. И как бывший хозяин умудрялся с таким телом жить, для меня так и осталось загадкой. Но новые каналы делать я не рискнул, просто соединил каналы тела и моей эфирной оболочки. Ведь никто меня ничему подобному никогда не учил, я учился лечить, а это восстанавливать повреждённые каналы и структуры, а не создавать совершенно новое и для неизвестного тела. Вот поэтому и не полез в неизведанное, природа создаёт свои создания миллионами лет эволюции, отшлифовывая каждый нюанс, каждую мелочь и всё, даже самое на вид нелепое почти всегда важно и имеет смысл. Так, что я постарался вообще не изменять полученное тело, только приживил к нему свой энергетический каркас и каналы почистил...

  На приведение энергетического каркаса в рабочее состояние и его сопряжение с телом у меня ушли примерно местные сутки, хотя по ощущениям того, что я делал внутри, прошло гораздо больше пары месяцев. То, что время внутри и снаружи течёт иначе, нет ничего удивительного, важнее, что я не утерял умение ускорять своё субъективное время. К счастью, здешних зверушек моё тело за это время не заинтересовало, за исключением кровососущих насекомых, но они и у нас очень чувствительны к организмам, имеющим повышенную энергетику, любят москиты магов и шаманов. А кровососов здесь просто ужасно много, и их постоянный зундёж стал частью окружающего фона. Пока возился с каналами и их прочисткой выяснил, что у этого тела несколько свежих кое-как залеченных повреждений. Это разрывы брюшной стенки и органов от удара, с кровотечением внутрь живота, пришлось направленно осторожно усилить всасывание и растворение излившейся крови, к счастью обошлось без разрывов кишечника. Ещё было размозжение мягких тканей правого бедра, без повреждения кости и повреждение левого предплечья с раной и переломом лучевой кости. Повреждения в ноге я долечил, когда возился с местными каналами, а вот сращивание кости руки потребует времени, хотя рукой наверно смогу двигать раньше, острые края сломанных костей уже сгладились, думаю, что повреждение руки было гораздо больше и просто не хватило энергии всё долечить. О множественных повреждениях кожи и рассечении лба напоминает только засохшая на коже кровь. С глазами оказалось всё хорошо, невозможность их открыть связана с тем, что их залепила засохшая кровь...

  Второй раз пришёл в себя в сумерках, только через битый час смог целой правой рукой открыть веки обоих глаз. Всё незнакомое, не моё, слушается меня со скрипом, как старый заржавевший механизм горных коротышек. Любое движение, словно сначала нужно раскачать давно заржавевшее и закисшее ржой соединение и только после этого со скрипом оно начнёт проворачиваться. Первые сутки я едва мог ползать и первым делом отдал дань дошедшей почти до края физиологии тела, ёмкости которого не лопнули по чистой случайности. Уже выяснил, что мне полностью досталась память этого тела, и совершенно без следов бывшего сознания, только отголоски эмоций в некоторых воспоминаниях. Похоже, что бывший хозяин всего себя без остатка вложил в зов, который меня сюда привёл. Из доставшейся памяти выяснил, что я в другом мире, но радует, что попал всё-таки в тело мужчины и воина. Ещё мне кажется, что с теми повреждениями, которые получило тело, шансов выжить у него без моего вмешательства не было. Из памяти вылезло похожее на молитву "...Рождённый ползать - летать не может..."** и этот скрытый приказ, как ни странно, придал сил и назавтра я уже сумел впервые встать на дрожащие от перенапряжения непослушные ноги и сделать первый шаг, закончившийся падением лицом в сырой мох. Но даже в моменты отдыха, когда я не двигался в попытках освоить тело, голова работала с огромной скоростью перелопачивая всё накопленное памятью Гурьянова, это второе, вернее третье имя этого тела, которое здесь называется фамилия, а на самом деле родовое имя...

  Если картинки и образы я вижу, то почти всё остальное закрыто. Ведь оно имеет вербальное выражение, и для понимания нужно выучить здешний язык. В этом мире вообще сотни языков, а диалекты никто не считал. В процессе узнал, что здесь идёт война. Здесь Боги, которых много, не запрещают людям воевать, кажется, люди тут воюют постоянно. Тут вроде бы даже есть специальные Боги войны, вот такая дикость. Но это не главное, самое большое потрясение, что хозяин этого тела был не просто воином, а летающим воином. Он летал и воевал с такими же летающими врагами и сверху помогал своим на земле. Может поэтому так зацепила фраза засевшая в мозгу. У нас летать могут только птицы и драконы, которые вообще волшебные звери. Говорят, они жили в наших горах ещё до того, как пришла Богиня и с ними договорилась. И, конечно, до того, как Богиня привела наш народ степей. Драконы живут высоко в горах и не спускаются к людям, они слишком большие и мы с ними не можем жить рядом. Ну, как нормально общаться с бегающими под ногами мышами или тараканами? Вот и драконам с нами неудобно. Хотя старики рассказывают, что драконы не просто разумные, что они могут по желанию принимать человеческую форму и в ней бывают среди людей. Часто, просто из любопытства, так балуются только совсем молодые драконы, которым меньше тысячи лет. Вблизи я драконов не видел, но много раз видел проплывающие в облаках разноцветные крылатые фигуры. А про то, что человек может летать, у нас никто даже не фантазировал. Маги могут левитировать недолго и не высоко, максимум речку небольшую перелететь без груза. А здесь люди придумали механизмы без всякой магии, в которых смогли подняться в небо, и сразу приспособили их для войны, если уж так любят воевать. И теперь, если мне удастся прижиться в этом мире, то я тоже буду летать, ведь моё тело окончило лётную школу, в которой готовят таких летающих воинов...

  Тут воюют разные страны и мне нужно выйти к тем, кто "свои" для моего тела. Здесь у них вообще нет других рас, они другими считают людей с другим цветом кожи, говорящих на другом языке или просто живущими за назначенной границей. А про другие расы разумных они только в сказках упоминают, даже про драконов, которые у них тут многоголовые Змеи-Горынычи (что значит "змеевидное чудовище с горы"). Это же придумать такую дурь, как несколько голов у одного организма, только если за головы принимать любые торчащие отростки или от страха наврать. А вот про нас вообще ничего нет. Тут есть степные кочевые народы, но это тоже люди, чуть отличающиеся внешне и всё.

  В общем, пришлось не сладко. Сказать, что доставшееся тело расстроило, это очень мягко сказано. Даже не тем, что Гурьянов всего "метр семьдесят с кепкой" - среднего роста и таких большинство, у нас люди не намного выше, а мой рост здесь был бы наверно за два метра. Впрочем, именно мЕньшие размеры тела создали энергетические излишки, которые пошли на его лечение.

  Не буду описывать нудное знакомство с телом и просматривание памяти. С этим правда свои сложности, слишком разная структура наших языков, тем более, что и уклад, который сильно влияет на язык совершенно разный. Ну, сами представьте, если у нас в языке отдельные слова для обозначения больше десятка возрастных периодов только в жизни овец и многие имеют приставки и окончания, которые характеризуют масть, пол, состояние, живость и другие параметры. Или разные слова для обозначения периодов от покрытия до окота овцы и это только говоря про овец, а есть аналогичные слова про лошадей, про крандов, про собак, про разное дикое зверьё. А может самое сложное было - падежи и понятие рода в словах осознать. И как не запутаться, если вместо одного слова у нас, здесь целых четыре "ОН", "ОНА", "ОНО" и "ЭТО" и к каждому глагол в своей форме, а не одна форма и это если не вспоминать про падежи, время, образ действия и степени завершённости. Я когда в памяти Сани нашёл уроки в детдоме, где у них русскую словесность бывшая гимназическая классная дама вела, и эти нюансы учить требовала, мне жутко стало. А ещё ударения разные, которые смысл слова меняют "Уже или ужЕ", "лЮбая или любАя". И лучше не вспоминать про ругань, с помощью которой многие разговаривают, в ней вообще важны не слова, а интонации и вложенные эмоции. Так, что язык мне ещё учить и учить и я совсем не обманываюсь, тем, что его сумел освоить, хотя память тела мне сильно помогает, но уж слишком много тонкостей***...

  Когда я на второй день сидел и разбирался с доставшейся мне памятью у найденного накануне родника, местный "заяц-кролик" к воде сунулся, осталось только его по голове кулаком стукнуть. Саня не знал чем отличается "заяц" от "кролика", вроде бы звери разные, но выглядят одинаково, у нас тоже похожие есть, только крупнее. Да, это не важно, главное, что не ядовитый и съедобный. В кармане нашёлся складной "перочинный ножик", которым удалось "зайца-кролика" разделать. Есть сырое мясо для меня не проблема, мы же изначально хищники. Хотя сейчас мало кто из орков станет есть сырое мясо, как дань традиции осталась только свежая тёплая баранья печень, тем более, что в ней никогда не бывает никаких паразитов и заразы. Но тут не до выбора, еда нужна, а с костром возиться состояние не позволяет и дымом внимание не хочется привлекать. Вот птицу, которую сегодня под утро добыл, пока даже обдирать не стал. Здесь тоже каша "тетерев" или "глухарь", не известно, Гурьянов - городской, но главное, что съедобно и не маленький. Тетерева в темноте пришлось скрадом брать. Ещё вечером услышал, что кто-то крупный неподалёку сел, вот и пришлось в темноте долго слушать, когда он на ветке во сне ворохнётся, а потом на ощупь на дерево лезть. Очень неудобно с одной рукой, но у меня время было, да и не высоко. А как за шею схватил и вниз спрыгнул, даже шею сворачивать не пришлось, само получилось, только руку немного потянул... Ничего другого пока в лесу съедобным и вкусным не было, по крайней мере, известного этому телу.

  За эти дни познакомился с содержимым своих карманов и одеждой. Карманы очень понравились, у нас всё либо в сумках носят, либо на пояс вешают, про карманы никто не додумался, да и пуговиц я тоже у нас не встречал, где надо обходимся завязками. Ткань одежды гораздо тоньше и качественнее человеческой "домовины", но очень сильно уступает ткани из пещерных лиан подгорных коротышек и тем более шёлку лесных ушастиков. Хотя сшита прочно и качественно очень ровными стежками. Из того, что взял с собой в свой последний вылет Гурьянов: документы - удостоверение лётчика, лётная книжка и комсомольский билет (я по ним учился буквы и слова разбирать), деньги - немного бумажек и монеток (почти шесть рублей - на раз покушать хватит), ножик складной, расчёска, петлицы голубые с тремя красными треугольниками и лётной эмблемой каждая и носовой платок.

  Рядом с парашютом на земле нашёл лётный шлем с очками, его надо обязательно брать, тут воины с непокрытой головой не ходят, да и сшит из хорошей кожи. Мы ведь на голове обычно ничего не носим, а вы попробуйте на голову что-нибудь надеть, кроме составного боевого шлема, если из темени рога острые торчат. Голову у нас покрывают только девушки, их рожки маленькие загнутые, не торчат и не мешают этому, а ещё из-за постоянного в степи ветра их длинные пышные волосы постоянно в лицо лезут, во время домашних дел мешают, и пыль в них забивается. А мужчины волосы стригут или бреют, чтобы не мешали. С юности, как мне перестали детские косы заплетать, я брил голову и только вокруг рогов оставлял не очень длинный чубчик, чтобы в глаза не лезло. Во многих племенах взрослые мужчины косы заплетают и оборачивают вокруг рогов, считается, что сложенные так волосы могут уберечь от рубящего удара даже без шлема. Глупость несусветная, если меч правленый, то он не только косу, но и шлем разрубит вместе с головой. Так, что скудная растительность на стриженной под машинку Саниной голове меня вполне устраивает, а вот вылезшая не очень густая рыжеватая щетина на губе и подбородке нет! У нас волосы на лице и по телу вообще не растут, волосы только на голове, плюс брови и ресницы, а ещё на лобке - это у всех. У мужчин ещё полоса коротких волос от затылка до основания шеи. Поэтому волосатость лица мне сильно напомнила подгорных коротышек, вот у них волос хватает и усы с бородами, за которыми они трепетно ухаживают. У людей бороды только в деревнях, а горожане магическими мазями пользуются, раз намазать и лет десять не растёт ничего... Извините! Опять отвлёкся. Наверно это свойство сознания, что в новом месте всё пытается со знакомым и привычным сравнивать...

  Планшет, который брал в полёт мне найти не удалось, как и найти место, куда упал "мой" самолёт. Ещё есть кожаный ремень с "кобурой", в которой "револьвер-Наган" с пятью патронами в кармашке. В памяти поглядел, эта штука - оружие, из которого можно убивать на расстоянии, но слабенькая.**** И другого оружия нет, что для воина очень странно, даже мой брат, который даже не воин, а только наёмник-охранник оружием с ног до головы увешан. А тут в памяти нет ничего, и один револьвер для лётчика - нормальный набор, его оружие - самолёт на котором он летает. Наверно в этом есть смысл, но мне такое не понятно, хотя бы один хороший нож я бы на поясе носил и ещё пару для еды и бытовых мелочей в сапоге и на руке. С парашютом, который на дереве запутался, возиться не стал, только несколько верёвок от него срезал, на всякий случай в карман положил и пару кусков полотна, чтобы сделать себе косынку руку подвесить и рану на руке замотать...

  По здравому размышлению, мне хотя бы месяц в лесу посидеть, руку полностью залечить, с телом и памятью спокойно разобраться и освоиться, тогда уже идти к людям. Тем более, что в лесу не пропаду. Но, когда память просматривал, узнал, что для воина во время войны отлучка считается нарушением "присяги" - это клятва воина, а такой отлучник - "дезертир". И дело не в названии, а в том, что это преступление, за которое суд, тюрьма или казнь. То есть после отлучки дорога к "своим" мне будет закрыта. Как узнал, стал спешить, проглядел память по верхам, и особенно тщательно последние дни, хочется верить, что язык я теперь понимаю, а там уж как получится...

  Куда идти тоже не очень понятно, с Михайловым мы летели на юг, а выходить, чтобы надёжнее было лучше на восток, ведь немцы с запада напали и на западе граница недалеко. Вроде просто и понятно, только компаса как в самолёте у меня нет. Были бы часы, то по ним можно было бы юг по солнцу определить. А без часов в памяти какая-то чушь про лишайник с северной стороны деревьев, и муравейники с южной. А часы - это механизм, который сутки на части делит, занятное устройство, у него на стрелки смотреть надо. Ловкие у них тут ремесленники, хотя про подгорных мастеров тут никто не знает. Впрочем, всё равно у меня нет часов, потом разбираться буду. Одно понял, что на востоке Пери восходит, то есть у них здесь светило "Солнцем" называется. А местность, где я нахожусь - Белоруссия в стране "СССР" или "Советский Союз". Здесь столько разных названий для одного и того же, что легко запутаться, надо учиться разговаривать, из памяти не всё понять можно. В общем, так с птицей в руках и потопал по лесу, надо же телу к своим выходить, в смысле к советским...

  * - В мире Пери женские имена из четырёх букв у всех живущих там рас и народов, мужские либо длиннее, что чаще, либо короче. Так велела Богиня.

   **- Фраза из "Песни о соколе" Максима Горького, к слову, глубоко ошибочная с точки зрения эволюции, ведь наиболее близки к птицам по строению и эволюционно именно пресмыкающиеся, те самые "ползучими рождённые", которые полетели...

   ***- Вполне допустима аналогия с монгольским языком, которые тоже скотоводы и кочевники живущие родоплеменным укладом. В языке нет понятия рода, падежей и прочего, но при этом очень сложная часть касающаяся домашних животных и многих аспектов очень ритуализированного догматичного быта.

   ****- Подумалось, что в памяти летуна не должно быть чрезмерного пиетета к стрелковому оружию. Тем более, что со слов одного лётчика, среди их братии единицы из ста сумеют из пистолета с тридцати метров в дверь попасть. Какое же отношение к пистолетам будет? Только застрелиться, хотя даже тут у летунов казусы бывают.
   Реальная история, рассказал знакомый хирург из военного госпиталя. На одном северном аэродроме все упились до полного изумления и один техник-якут решил застрелиться из штатного "макарова". Стрелять в свою не слишком умную тыковку техник не пожелал, а может испугался, что у него там сплошная кость и пуля отскочит, поэтому прицелился и стрельнул себе в левый сосок. В сосок он попал, а вот в сердце нет. Откуда же ему было знать, что у таких худых сердце почти целиком за грудиной помещается, и в районе соска его не найдёшь. Тем не менее левое лёгкое ему удалили и со службы выперли. Так он потом ещё и судился, ведь ранение он получил во время военной службы, поэтому его должны признать инвалидом войны...

  Споро вышел на дорогу по краю луговины и двинул по ней. Не идти же по косогору, когда неизвестно, что за его изломом в паре сотен метров. В такой высокой траве, какой в степи даже весной не бывает можно легко спрятаться, только если успеть опасность раньше увидеть, а это не гарантируется. А так смогу в лес нырнуть и скрыться почти от любой опасности. Вообще, вокруг непривычно мало видно, в степи обзор не меньше километра во все стороны, а часто гораздо больше и достаточно занять любое возвышение и можно гарантировать, что площадь в несколько десятков, а то и сотню квадратных километров надёжно контролируется. А тут в лесу больше полагаясь на слух и чутьё, даже гектара не будет, к засаде можно вообще вплотную подойти и не заметить. Даже открытые места не дают безопасности дальше пары сотен метров... Солнце уже высоко поднялось и начало припекать. Как раз подумал, идти дальше или устроить остановку, как у нас принято на самую жаркую часть дня. Можно птичку ободрать и приготовить. Теперь на краю леса, когда видно, можно наверно и костерок запалить, если огонь добыть... Про ободрать не оговорился, чтобы птицу нормально ощипать от перьев и пуха её нужно сначала в кипяток положить или паром ошпарить, если этого не сделать, то выдергать перья очень трудно, поэтому проще кожу вместе с перьями ободрать, быстрее и возни меньше, хотя потеряется кожа и часть жира...

  - Лётчик! Слышь! Летун! Твою мать!... Глухой, что ли? Куда тебя чёрт несёт?!... Немцы там!... Немцы!...- Из ближних кустов не то обругали, не то окликнули. Надо сказать, я впервые слышал речь на новом для меня языке из чужих уст, снова поразился многообразию эпитетов и синонимов. Совершенно непонятно, при чём здесь рогатый посланник тьмы из местной религии и мама моего тела. И должен ли я реагировать или нужно объяснить, что я, то есть Гурьянов, из детского дома и свою маму не помню?! Ладно, помолчу пока...

  Из кустов машет рукой в такой же, как у меня одежде рыжий небритый парень, наверно я сейчас похоже выгляжу, только ещё повязка на руке. В принципе я его понял. А немцы - это враги, с которыми Саня воевал, и которые напали на эту страну. Честно сказать, я в тот момент ещё не решил для себя, хочу ли я участвовать в этой войне и вообще войне, ведь не зря же наша Богиня все войны запретила. Пока я стоял, и молча переглядывался с рыжим, другой быстро выскочив из кустов, ухватил меня за рукав и втащил в кусты.

  - Да, чего ты с ним разговариваешь, видишь блажной, контузило наверно. Сейчас его к товарищу сержанту отведём, пусть разбирается.

  Этот второй был меньше рыжего и босиком, что не мешало ему двигаться ловко и привычно. У нас босиком бегают только совсем маленькие детишки, вернее, даже не бегают, а учатся делать первые шаги на вытоптанном возле шатров пятачке, а потом им обязательно шьют или покупают сапоги, по степи босиком ходить это даже не глупость, это приговор. Ведь прорастающие даже на голых камнях ростки колючего дабона* укореняются всюду. И если вблизи воды у непролазных кустов дабона шипы могут достигать нескольких сантиметров, то в безводных, выжженных Пери открытых местах дабон стелется по поверхности и имеет колючки всего до пары миллиметров. И что противно, колют они, даже если само растение давно высохло. Наступать на них голой ногой не стоит, ведь обломившиеся и оставшиеся под кожей концы шипов обязательно нагнаиваются и потом выходят с гноем болезненными нарывами. Так, что даже просто видеть кого-либо с голыми пятками у нас дико и непривычно. Но местных это, похоже, совершенно не смущает.

  Меня потащили куда-то в лес, смысла сопротивляться и возражать никакого, тем более, что раз я их понимаю и одежда у нас похожа, то мы из одного лагеря в этой войне, а вживаться мне, так или иначе, придётся. На полянке в глубине леса у кустов, распространяя густой аромат, стояли снятые сапоги с накинутыми на них заскорузлыми портянками, рядом кто-то спал, накрывшись от мух и комаров с головой. В кустах кряхтел кто-то ещё. Вначале подумал, что это второй дозорный, но пост был только со стороны дороги, а в кустах боец интимно общался с пищеварительной системой своего организма. Мне сейчас очень не хватало привычных магических сил, благодаря которым я бы видел ауру, которая сказала бы мне про всех гораздо больше любых документов и даже самого дотошного допроса. А главное, я смог бы чувствовать живых вокруг себя, особенно людей и крупных животных. Вот ведь парадокс, я так сильно хотел стать обычным, а едва силы лишился, тоскую о магии...

  Одного из спящих растолкали, и он оказался усталым "старослужащим" лет тридцати пяти - сорока** с двумя треугольниками при скрещенных пушках в чёрных петлицах, в когда-то ухоженных усах и густо заросшим седоватой щетиной рубленным широким лицом. Он спросонья со скрипом потёр заросшее щетиной лицо и, хмурясь, выслушал, что ему доложил доставивший меня воин.

  - Ну, давай знакомиться. Я - командир орудия противотанковой батареи сержант Васнецов. А ты, кто будешь, мил человек?!

  - Г-гуриянов... Ал... Аликсан... Сандр... Лл... Лётчик... - Говорить оказалось очень трудно, слова никак не хотели звучать, тем более правильно, хоть я в лесу пытался говорить, и мне казалось, что всё у меня получается... Сержант сделал проще:

  - ДокУменты есть?

  - Есть... - Кивнул. Я знал, что это такое из памяти тела, и то, что к этим бумажным вещам нужно относиться очень трепетно, особенно к той, где много штампиков и исчирканы несколько страниц, которая называется "Комсомольский билет" члена РКСМ. Левая рука на перевязи, правая занята птицей, передал тушку босому и достал из кармана документы, пока соображал, что с ними делать, сержант потянулся и выхватил их у меня из руки...

  - Ты присядь пока, а ты птичку положь, разберёмся пока... Со своей едой - это хорошо, правильно даже! А я пока бумажки погляжу... Бумажки - они порядок... Кхе... Кхе... ДОлжон быть порядок, знамо дело...

  Птицу, которую у меня перехватил босоногий, после слов сержанта с явным сожалением бережно положил у ног. А главное, что с каждым словом я всё лучше понимаю, что говорят вокруг. Зримо чувствую, как усвоенное из памяти тела, которое правильно зовут "Александром", словно проявляется и становится понятнее и рельефнее, словно занимает отведённые ему ячейки и само раскладывается в сознании... Как и понимание, что в речи есть слова-паразиты или бессмысленные связки, которые не имеют смыслового значения.

  - А чего это вы, товарищ старший сержант, без знаков различия ходите? - Подозрительно прищурился сержант, когда прочитал мои документы.

  Заикаясь и подбирая слова, я достал петлицы и рассказал, что и как со мной происходило. Что гимнастёрка почти вся сгорела в первый день войны при бомбёжке, а мне выдали подменку, к которой петлицы пришить времени не было, да и глупо, подменка - на то и подменка, то есть не форма, а временная замена, чтобы голым не ходить. Ведь всю память с начала войны просмотрел очень внимательно и постарался разобраться со всем виденным. На вопрос, что у меня с рукой ответил, что вроде сломана кость, что рукой двигать больно, вот и повесил её на косынку. Что именно с ней случилось не знаю, как из самолёта вывернулся не помню пока уже на земле в себя не пришёл. С каждой новой фразой я говорил всё чище, и делать мне это становилось проще, хотя о том, чтобы общаться свободно речи пока не было. А паузы и запинания в речи наверно списывались на контузию, которую у меня с самого начала "выявил" босоногий живчик. То, что я два дня успел полетать, и бил противника, сразу повысило уровень доброжелательности в мой адрес, хотя, на самом деле воевал и летал не я, а хозяин этого тела, но не рассказывать же такие подробности. Что потом отлежался в лесу, куда выпрыгнул с парашютом, в себя пришёл и двинулся к нашим, пока вот их не встретил. А с птицей просто повезло, глупая, сама попалась, что сумел её подбить...

  Под радостное приготовление моей добычи и шуточки, что летуны очень хитрые и запасливые ребята, мне рассказали, что двое в этой группе из одного орудийного расчёта, это уже знакомый мне сержант Васнецов и Паша Никонов, это он в кустах "заседал" и кряхтел. А Михайленко - второй спящий на полянке, из той же батареи, но из другого расчёта. Ещё по пути к ним прибились: Талгат Каримов - стрелок - пехотинец, это окликнувший меня на дороге часовой и Миша Подберёзкин - водитель из автобата, тот самый босой живчик, который меня привёл с дороги. Машину Подберёзкина расстрелял на дороге пролетавший самолёт и тогда же погиб младший политрук, который был старшим машины, а везли они газеты и фильмы в коробках, которые получили для показа на субботнем сеансе вечером в клубе гарнизона, а в ночь на воскресенье выехали, чтобы успеть поменять фильмы до вечернего воскресного сеанса. Артиллеристы с двумя своими сорокопятками были оставлены в заслоне на дороге со сводной стрелковой ротой и должны были остановить немцев, пока полк будет организовывать рубеж обороны чуть дальше. Удержали немцев на рубеже меньше пары часов. Их два орудия сумели поджечь два броневика, грузовик и лёгкий танк, после чего были разбиты ответным огнём успевшей развернуться немецкой артиллерией и танками. После чего позиции ещё окапывающейся пехоты разбомбили прилетевшие пикировщики, а когда в наступление пошли немецкие танки и пехота, остановить их было уже нечем, да и некому. После этого боя три артиллериста уходили лесами уже третий день почти без еды, так, что моему тетереву все были рады. Каримов тоже был в подобном заслоне, но где-то в другом месте и встретился с остальными вчера утром. Из оружия на пятерых оказались только две винтовки - пехотинца и одного из артиллеристов, у первого она была сломана, но со штыком, десяток патронов и один подобранный по дороге кинжал-штык от карабина с самодельными ножнами, поэтому и мой наган пришёлся кстати.

  Посуды не было никакой, как и соли с хлебом. Каким-то чудом оказались две луковицы, поэтому обед составил каждому кусок зажаренной, точнее горячей полусырой и подгоревшей, на прутиках птицы и по трети луковицы. Взявшийся готовить артиллерист Михайленко не переставал сокрушаться, что нет соли и хлеба, но все были так голодны, что под присказку "Горячее сырым не бывает!" скудный обед умяли, не обращая внимания, что мясо не молодой птицы жёсткое как подмётка, да и косточки не обгрызали, а смолотили молодыми зубами вместе с кусками мяса. Говорливый босой шустряк, с помощью штыка снял с дерева кусок бересты, сделал мне лубок, и руку при движениях стало меньше дёргать. Ещё приложил какие-то листья на рану, заверил, что это очень поможет быстрому заживлению, и туго замотал куском заначенного парашютного шёлка. Про свою обувь рассказал, что присел с краю дороги перемотать обмотки и дать ногам отдохнуть, когда уходил от своей брошенной машины, как на дороге показались немцы, и он едва успел в кусты спрятаться. Как назло именно это место немцы выбрали для привала, и Подберёзкин не рискнул возвращаться за своими ботинками и оставленными у кустов винтовкой и сидором с вещами. Миша тихо ушёл через лес босиком, где и повстречал остальных. Я уже не вздрагивал от женских имён из четырёх букв у здешних мужчин, хотя у водителя есть нормальное полное имя "Михаил", а все его зовут как девочку.

  Из разговоров понял, что все согласны пробираться к нашим на восток. А вокруг уже немцы, и обсуждался только вопрос в дальности нашего пути. Одни упирали, что стрельбы и канонады уже не слышно, значит, немцы продвинулись уже на несколько десятков километров, другие уверяли, что идти совсем немного, что скоро мы встретим подошедшие части второго эшелона, которые уже гонят разбитых немцев к границе. И вообще, можно даже не идти, всё равно наши сегодня-завтра подойдут следом за бегущими немцами. Я в эти разговоры не лез, ещё не так хорошо пользовался речью и понимал местные, реалии. Да и какое мнение я мог высказывать, имея о войне почти сказочное представление из рассказов наших стариков о том, что рассказывали их прапрадеды о временах ещё до переселения в мир Пери. Те войны никак не вписывались в картину окружающей реальности. Здесь не было героизма личных схваток и рубки мечами или ловкости насаживания на полном скаку врага на пику. Не было всех наших правил и ритуалов, определяющих место, где собравшиеся воины будут выяснять, кто сильнее и кто победитель, чтобы не наносить урон будущей военной добыче - имуществу побеждённых. Главное, чтобы не пострадали женщины и дети, особенно если они тоже орки, ведь после победы они усилят победителя, а дети, когда подрастут, будут воинами уже нового племени, а женщины станут новыми жёнами победителей. Представителей других народов можно отдать за выкуп или обложить данью и оставить в поселениях на захваченных территориях. Хотя, это всё было в прошлом мире, откуда нас привела Богиня. В новом мире нет войн, ни одна женщина не родит от нового мужа, если успела выйти замуж. А главное, что количество детей стало не больше трёх, поэтому численность народа если растёт, то очень медленно и пара войн или крупных стычек, даже если бы их не запретили, поставят на народе степей крест. В этом мире нет Богини, народу много. Здесь множество храмов и разных Богов, которым молятся, но их никто и никогда не видел, да и не верит в них большинство, хотя о вере много говорят. А Саня, как комсомолец вообще атеист, и даже ходил в кружок воинствующих безбожников. А главное, здесь война совсем не такая, как я себе мог раньше представить, одни самолёты и стреляющие на многие километры орудия чего стоят...

  Решено, мы идём дальше, а не ждём, когда нас спасут и освободят. Там где меня остановили, начинался изгиб дороги, и она выходила к другой. На этом перекрёстке устроила себе привал немецкая часть, на которую я бы наткнулся, если бы меня не остановили, и во что бы это для меня вылилось не известно, но едва ли во что-нибудь хорошее. Дальше лес оканчивался и шли открытые места, решили от места привала вернуться назад, перейти дорогу, на которой встали немцы, чтобы обойти их по другому лесу. Уже к ночи, когда проходили опушкой мимо вставших на отдых немцев, я разглядел пару шатров, которые здесь называют "палатками", множество костров с сидящими и лежащими немцами и составленные рядами десятки велосипедов, про которые знал из памяти этого тела. Когда совсем стемнело мы встали на ночёвку в глубине леса. Разговор вертелся вокруг увиденных немцев, Никонов рассказал, что в прошлую войну его отец служил в таких же частях, которые назывались самокатными ротами, и что скорость их передвижения не уступала на марше кавалерийским частям, только вот его отец жаловался, что ломались велосипеды часто...

  Но мне было не до разговоров, доставшееся мне тело стало отказывать. Силы у него быстро закончились, и ко времени привала стоило немалого труда даже просто удерживаться в вертикальном положении. И если бы не Михайленко, который подставил мне своё плечо и не давал упасть, идти бы я не смог, а благодаря такому подпору мне оставалось только переставлять ноги. Первые два дня мне дались очень тяжело. А на третий день полегчало, видимо организм втянулся в нагрузки, но на второй день стала болеть и дёргать даже во сне раненая рука. Размотал повязку, под ней оказалась дыра изъеденными краями, из которой вытекал зловонный зелёный гной, похоже, что обещанный эффект от наложенных Мишей листочков оказался сильно преувеличен. Ничего другого, как промыть рану струёй собственной мочи и снова замотать повязку, придумать не получилось, но стало легче, хоть перестало так сильно дёргать. Собственно, дальше в течение двух дней я так и обрабатывал свою рану, повязка вот только стала грязная и вонючая, хоть я пробовал её стирать, но без мыла и одной рукой, скорее просто жулькал тряпку в воде. А потом нам удалось добыть спирт и чистые бинты, но давайте по порядку.

  Я все эти дни, хоть и поспешил вернуться к своим, но ещё не мог однозначно определиться, хочу ли я участвовать в этой войне. Ведь для меня здесь все были чужими, что немецкие, что советские. Может свои благодаря памяти Гурьянова мне были чуть предпочтительнее, да и языки тут разные, но я не считал это достаточным аргументом для своего участия в этой войне. Наверно тогда возможность полететь для меня была гораздо бОльшим аргументом, чем принадлежность тела Гурьянова и его присяга СССР, ведь эту клятву я не давал. Все дни я слушал, что говорят окружающие, но разобраться и принять решение мне услышанное не помогало, и я пока просто плыл по течению.

  На какой-то лесной стёжке утром четвёртого дня на нас выскочил Фёдор - всклокоченный, грязнущий белобрысый местный мальчишка. Из того, что он говорил, я понимал едва четверть, но коверкал слова он очень похоже на то, как это делал Михайленко, который тоже всё время вставлял слова, которые мне было трудно понять. Некоторые слова мне объяснили, другие догадался, например: "трошки" - это "немного", а "рубать", "снедать" и "хАвать" - это "кушать". Оказывается это слова из другого языка, на котором говорят на Украине и здесь у местных тоже свой язык, не только белорусский, но и польско-украинский суржик. А когда вся речь из таких непонятных слов, понять её почти невозможно, ведь многие слова даже не похожи. И как они здесь живут, когда в одной стране на разных языках разговаривают? У нас я даже с подгорными коротышками или лесными ушастиками могу говорить, не говоря про людей...

  Как заверил Федя, в их деревне немцев ещё не было, но мальчишка второй день по лесу бычка потерянного ищет. И вчера видел, как неподалёку на опушке немцы задержали телегу с нашими ранеными, которых добили штыками, а сопровождавшую их девушку в форме и с медицинской сумкой куда-то увезли на машине. Ничего удивительного, за прошедшие дни мы уже видели много погибших, а вчера видели, как по дороге гнали колонну наших пленных, и двоих ослабевших раненых охрана добила штыками, их тела оттащили и бросили в кювет. Про отбить своих даже идеи не возникло, у колонны вооружённой охраны было больше десяти человек, да и на дороге было много проезжающих, куда нам с одной винтовкой, наганом и двумя штыками. Все кто это видел, страшно возмущались и скрипели зубами, а я, честно сказать, их совершенно не понял. Ведь в колонне все были воины, судя по форме, а значит должны быть готовы к смерти, как нам объясняли старики про кодекс воинов на войне, где плен - это потеря чести, а честь - самое важное, что есть у воина. Если были такие плохие воины, что проиграли и попали в плен, то есть оказались полностью во власти любой прихоти победителей, и их права - убивать и миловать. Но тут всё совершенно иначе. Понятно, обидно, что наши проиграли и в плену, но в том то и дело, что возмущались не этим, а тем, что их убивали и упирали, что это бесчеловечно и жестоко. В моём понимании, то, что они сдались в плен, уже поставило на них крест как на воинах, и в таком случае смерть для них - это спасение остатков их воинской чести, если она там ещё осталась. Но вслух я этого говорить не стал, старики рассказывали ещё и не о таких нелепых обычаях у людей в их старом мире...

  Если разобраться, нас в деревню вёл голод, до этого мы по настоянию сержанта Васнецова не заходили в деревни и сторонились дорог, но наступил предел. Без еды дальше мы идти не могли. Я охотиться не мог, у меня все силы уходили на то, чтобы выдержать темп ходьбы и не задерживать остальных. Нет, кроме моего тетерева мы за эти дни раз поели, когда набрели на место прошедшего боя, видимо немцы здесь сбили такой же заслон, в каком побывали Каримов и артиллеристы. На разбитых позициях мы сумели найти несколько вещмешков, в которых оказалась пара банок тушёнки с кашей, десяток чёрных каменных сухарей и даже несколько кусков сахара. Но, что это для шестерых взрослых мужчин? Вообще, я даже когда рассосал сухарь, не мог поверить, что в такое состояние можно сознательно привести хлеб, хотя в памяти Сани был опыт, как им такие сухари целый год выдавали в столовой лётной школы. От каши с тушёнкой, которую никто греть не стал, и рассосанных сухарей голод кажется, даже усилился, вместо того, чтобы ослабнуть. Авторитет сержанта стремительно падал вместе с нарастанием голода, и он объявил, что надо кого-то послать в деревню Фёдора за продуктами. Каким-то неведомым зигзагом сознания в число посланцев попали я и Каримов. Я очень сильно удивился, когда узнал, что у меня вид самый представительный, очень к месту вдруг вспомнили, что я самый старший по званию. Ради такого дела даже нашлась иголка с ниткой и мне быстро пришили на место петлицы. Мои порыжевшие сапоги натёрли влажной травой, форму одёрнули и отряхнули. Все собранные по карманам деньги выглядели убого, и сержант мне долго объяснял, что я как младший командир Красной Армии имею право давать расписки гражданским, по которым потом им будет выплачена денежная компенсация или выданы продукты с военных складов. Вот для представительности и пришивали мои петлицы. Идеально бы эту реквизицию продуктов провести в присутствии местного милиционера, но это уже фантастика...

  Намного позже я понял, что нами всеми тогда двигало искреннее неверие, в реальность происходящего. Ведь даже уже поучаствовавшие в боях ещё не видели врага близко, а война представлялась какой-то эфемерной фантастической штукой, в которой были куча лозунгов вроде "единения пролетариев всех стран" или "войны малой кровью и на чужой территории". Все знали, что мы вестниками пожара мировой революции пойдём даже без нужды в оружии, мы будем проводниками света революции и воплощением идеи о светлом будущем всемирного братства и свободы, а угнетённые массы ждут только сигнала, чтобы сбросить ярмо поработителей. Отголоски этой идеологической каши были и сознании Гурьянова, как понимаю без надежды в ней разобраться.То есть и немцы не были врагами, как когда-то татаро-монголы, они были - запутавшиеся обманутые дети, которым только нужно открыть глаза, поэтому единственная предусмотренная в их адрес эмоция - это снисходительная жалость к глупому и заблудшему ребёнку, которого нужно бережно вывести на свет. И то, что мы не пошли в деревню строем и с песней, была дань упорству и осторожности сержанта, хотя меня и Каримова она не особенно уберегла. Впрочем, если бы меня не выбрали, я бы наверно сам пошёл. Прежде всего, чтобы разобраться и понять для себя, что тут происходит и какое место в происходящем у меня лично. Ещё вначале я отдал свой наган сержанту, так как за оружие Гурьянов его не считал, а я пользоваться не умел. Правда, вчера мы на месте недавнего боя нашли ещё одну винтовку в присыпанной стрелковой ячейке и ещё с десяток патронов с одной оборонительной гранатой без запала, это такое ребристое железное яйцо и выкидывать её не стали, какое-никакое, а оружие...

  В деревню пошли вечером, сторожко со стороны огородов, которые протянулись почти до самого леса. Было тихо, странно, что даже не тявкали собаки. Федька шмыгнул вперёд разузнать, что делается, а мы тихо крались по глухому проулку, я без оружия, а Талгат со своей сломанной винтовкой со штыком. С двух сторон глухие заборы, поэтому, когда впереди вышли три немца с винтовками наперевес, мы прянули назад, но сзади раздалась короткая очередь над головами из уже изготовленного к бою пулемёта, который пулемётчик упёр на какой-то столбик. Вся длина этого проулка немного больше ста метров, оба выхода нам надёжно перекрыли, тем более, что пулемётчику в помощь были ещё четверо с винтовками. Талгат попробовал дёрнуться, когда первая троица подошла ближе, он со своей винтовкой вдруг бросился на ближайшего, но немец умело отвёл выпад штыка в сторону и обратным движением своей винтовки ловко сунул прикладом в лоб Талгату, от чего тот с кряком распластался в пыли у моих ног. Немцы быстро нас обыскали и толчками прикладов погнали куда-то по проулку. Выскочивший Федька получил пинка, от которого улетел в заросли крапивы под забором. А ещё через несколько минут мы уже сидели в полутёмном амбаре запертые снаружи, Каримова до амбара мне пришлось тащить на себе, ноги после удара по голове он едва переставлял...

  В амбаре кроме нас были двое. Один из-за ран сипел в углу без сознания, второй сказал, что парень уже отходит, два ранения в живот больше суток назад - это приговор. Со слов сидельца, в деревне немцев не меньше роты на десятке машин при паре лёгких танков. А мотоцикл и одна машина, на которой их со вторым привезли, были разведкой или сами по себе. Его спеленали, когда он усталый спал в лесу и не услышал, как к нему подошли и окружили, а в машине уже лежал второй, про которого он ничего не знает, тот в сознание ни разу не приходил и не бредил, только стонет иногда. У парня грязными кровавыми тряпками было замотано правое плечо, из формы только галифе без сапог, лицо оплыло раздутое от синяков, а разбитые губы топорщились вздутыми пельмешками, на которых при разговоре лопалась короста, и они начинали кровить. Мне его понять было сложно, из-за губ он шепелявил и постоянно матерился, из пяти слов четыре были нецензурными, но очухавшийся Талгат его вполне понимал. Из добротного амбара выбраться невозможно, когда-то с любовью сделанное строение для хранения зерна нам не оставило никаких шансов, а могучая дверь надёжно закрыта снаружи. Кормить нас никто не собирался, из всей заботы были только два ведра, одно с водой уже наполовину пустое и помятое - поганое вместо туалета у двери. Ночью раненый умер. Про нас вспомнили и выпустили утром...

   *- Дабон или колючий дабон - кустарник, который лучше всего растёт вдоль водоёмов, но его ростки есть по всей степи.

   **- У меня первое время были постоянные сложности с определением возраста, как оказалось здесь год намного длиннее, поэтому наши годы не совпадают со здешними. Как уже говорил, мне у нас было двадцать, а здесь наверно ещё восемнадцати не исполнилось бы.

  Почему я ничего не пытался сделать против нашего ареста и задержания, хоть уже вполне успел за эти дни адаптироваться с доставшимся мне телом? К этому ещё вспомнить, как у нас относятся к воинам, сдающимся в плен, как я уже вспоминал. Только я тогда ещё не решил для себя, как мне относиться к происходящему вокруг. Я ведь не брал на себя никаких обязательств, это доставшееся мне тело присягало и давало клятву, а я собственно даже и не воин, а случайно оказавшийся здесь путешественник из другого мира. То, что с точки зрения оказавшихся рядом со мной абсолютно верно, ещё совсем не значит, что это действительно единственная правда и нужно ей обязательно следовать. Ещё старший брат рассказывал мне, как один его приятель нанялся в охрану, дал магическую клятву верности нанимателю, выполнял всё, что ему говорили, и на вид всё было совершенно правильно. А потом оказалось, что наниматели его обманули, что на самом деле он выполнял задания и служил шайке бандитов. А те, кого он по своей клятве защищал, оказались совсем не теми, кем представлялись и кем он их считал. Но нарушить уже данную клятву он не мог. А история эта стала известна, когда он до конца защищал своего главаря и смертельно раненый, всё рассказал умирая. Когда рассказывал мне об этом, брат не забывал добавлять, что нужно всегда самому оценивать и принимать решения, а не верить окружающим на слово, тем более не давать клятв не разобравшись, особенно когда имеешь дело с такими лживыми существами, как люди. Ведь для степняков честь и верность слову или делу - это не просто слова, это стержень, который определяет всю жизнь и даже будущие перерождения. Да и вообще, для орков врать - против их сути. Каждый знает, что, уходя на перерождение, совесть должна быть такой же чистой и ясной, как безоблачное небо над степью. В конце брат добавил, между прочим, что раны были не смертельные и вылечить его знакомца вполне смогли бы, но он сам не хотел жить с таким позором...

  Конечно, я пока ещё далеко не всё здесь понимаю, всё-таки этот мир слишком сильно отличается. Да и здешний язык выучить за несколько дней сложно, а язык далеко не самый простой. Но выучил его уже достаточно, чтобы иметь возможность о многом составить своё мнение, которое далеко не всегда совпадает с тем, что думают и говорят мои спутники. И тут я себе напоминал, что со своими правилами не нужно лезть в чужую игру, что в новой игре всегда нужно присмотреться, изучить правила и только потом в неё включаться. А уж если игра идёт по большим ставкам, вообще стоит подумать, а надо ли в такую игру ввязываться. У меня здесь ставки самые большие, на кону моя жизнь, и, к сожалению, выбора играть или не играть мне никто не оставил. Играть придётся или всю жизнь прятаться от людей. Спрятаться можно, но ради чего? Человек ты или степняк, но жить нужно со своими соплеменниками, а иначе никакого смысла. Вот и подошёл момент, когда мне нужно делать свой выбор и жизнь не оставила мне больше времени на раздумья и сомнения...

  Самое сложное в окружающем то, что местные даже сами не понимают, насколько часто их слова сами себе противоречат, как я это понимаю. Вот они твердят, что все простые люди всех народов и немцы в том числе - это братья, которые с нами воевать не будут, потому, что все трудящиеся мира солидарны друг другу и суть - как у близких родственников. Только эти самые братья так дали прикурить сержанту и всем, кто с ними был, что это совсем не похоже на братскую любовь и единение. Или Миша с пылом и жаром рассказывал, как все трудящиеся-братья-пролетарии под гнётом эксплуататоров и толстых буржуев стонут и мечтают о свободе. Но мы видим, как совсем не толстые немецкие солдаты, то есть, совершенно не буржуи, сами без присмотра жирных буржуев-офицеров добивают наших ослабших пленных, и не переживают по поводу солидарности пролетариев. И тот же самый Миша первым скрежещет зубами и называет немцев "тварями". А на мой вопрос не может ничего внятного сказать, из его лепета следует, что эти немцы какие-то "неправильные", только вот "правильных немцев" совсем не видно. А, по-моему, совершенно обычные немцы, пришли воевать и воюют, и хорошо воюют. И как же сильно мне не хватает сейчас привычного магического зрения, когда вижу ауры, которые кроме слов позволяют видеть эмоции и то, насколько говорящий верит в свои слова, это нельзя ни обмануть ни скрыть...

  Поэтому я пока просто стараюсь копировать то, что делают окружающие, а думаю о своём, что дать клятву и принять чью-то сторону очень легко. Мне, к примеру, быть на стороне СССР - это просто принять на себя уже данную этим телом присягу. Но так страшно ошибиться в своём выборе, ведь клятва будет уже дана, пусть даже только себе самому. Пусть моё тело и мой мир остались где-то далеко, но я - это не только оставленные где-то мясо и кости, вернее, я - это совсем не моё тело, скорее даже совсем не тело. И если уж врастать в этот мир, делать это буду сам и без оглядки на долги этого тела, хотя память Гурьянова всё равно наверно успела наложить на меня свой отпечаток, что тоже надо учитывать...

  Когда мы пошли в деревню, сержант, кажется, не очень понимал, что именно нужно делать и зачем он нас посылает, кроме как еды добыть. Думаю, что он дошёл до какой-то грани надлома, он ещё по инерции командовал по уставу и разумению. Но, как и остальные, он был готов к паре дней до выхода к своим, а не к такому многодневному блужданию по лесам и болотам. До этого по его приказам мы обходили все деревни и вообще старались вести себя как можно незаметнее, а тут вдруг днём открыто пошли в деревню. Ночью, пока мы сидели в амбаре, Талгат рассуждал, что никак не может понять, Фёдор нас специально привёл и под немцев подсунул или это случайное совпадение... Я не стал его прерывать. И то, что и как делали мои спутники, мне всё больше и больше не нравилось своей бессмысленностью и потерянностью. Если мы воины, то должны воевать, а мы по этим лесам бродим, словно следы хотим запутать. Когда я спрашивал, сержант мне невразумительно объяснял, что ему, как артиллеристу нужна пушка, а без неё он как бы и не считается. И заметил, что ему странно от меня такие вопросы слышать, ведь мне тоже нужен самолёт, если я им не соврал, что я - лётчик. А если сейчас у нас пушки и самолёта нет, то и что нам делать не понятно. В таких мыслях я и пребывал последнее время...

  Утром амбар открыли и нас вывели наружу, как мы были, не связывая. Один конвоир зашёл внутрь, проверил умершего. Когда вышли, два конвоира с винтовками были рядом, ещё двое контролировали нас с расстояния метров в пятнадцать, чем перекрывали возможную попытку побега, и на расстоянии метров двести в коляске мотоцикла у развёрнутого на нас пулемёта сидел пятый. Совершенно не обманывал его скучающий и расслабленный вид, он готов прикрыть своих камрадов в любой момент, а укрыться от пулемёта на этом открытом пространстве негде, пули летят быстрее стрелы.

  Утренний шум, который мы слышали за стенами амбара, оказался связан с тем, что немецкая ротная колонна уже уехала из деревни, пыль ещё осесть не успела, а эти - замыкающие или не имеют отношения к этой колонне. Разглядел, что винтовки немцы держат не так, как видел у наших, не просто ловчее и привычнее, даже хват одинаковый, наверно у них специально отработан, обращаться с оружием они умеют. Конечно, это не отточенные движения мастера-мечника, здесь оружие гораздо проще в использовании, но посвятили они ему времени не намного меньше, чем я своему мечу. И вообще, я с интересом разглядывал немцев вблизи, вчера всё случилось очень быстро и вертеть головой мне не давали, ещё Каримова на себе тащил. Что бы я не почерпнул из памяти Сани, мне надо составить своё мнение. У одного немца справа, разглядел на поясе рыжую кобуру с пистолетом, винтовки, как я помню, стреляют только после передёргивания затвора, то есть между выстрелами должно проходить не меньше пары секунд, ведь ещё нужно прицелиться и навести ствол на цель. Из пистолета стрелять быстрее и передёргивать не нужно, и Санина криворукость в этом вопросе, не гарантирует, что все так же плохо владеют пистолетами, и это я себе тоже на всякий случай напомнил. Вот пулемёт гораздо более опасное оружие, особенно, если им управляет умелец, ведь он может не целиться, а засеивать пулями сектор цели и поражать её. Судя по тому, что ни один из немцев не младше Васнецова, всем за тридцать местных лет - это опытные бывалые солдаты, а не вчерашние новобранцы, то есть выучка у них должна быть хорошая, таких не испугаешь и обмануть сложно...

  Но тут есть одна хитрость. Старик или калека привыкший ходить с палкой, споткнувшись без своей палки, пытается за что-нибудь схватиться и опереться на несуществующую палку. А малыш не знающий о палках просто плюхается на землю, в итоге старик при падении часто получает тяжёлые травмы, а малыш падает по двадцать раз на дню, вскакивает и несётся дальше, конечно высота падений разная, но сути это не меняет. То есть они все зациклены на своём оружии, но у него есть существенный недостаток, по направлению ствола можно чётко видеть, куда полетит пуля. И главное - аналогичного они ждут и от остальных. А вот если у другого оружия нет, то он либо не вызывает опасений, либо они теряются и не знают, как реагировать на нестандартные для них действия. В госпитале я читал книжку Купера про американского охотника Зверобоя, который видел по направлению ствола, куда полетит очередная пуля и это в книге подано как удивительное и непостижимое умение, что меня очень удивило. Мне кажется, что достаточно хорошего зрения и глазомера, чтобы иметь возможность представить возможную траекторию пули. Думаю, что это свойство местного стреляющего оружия делает его не слишком эффективным в схватке на близкой дистанции, а действия стрелка слишком предсказуемыми, что не сравнить с другими видами оружия для близкого боя, хотя и там есть свои слабые и сильные стороны. Другими словами, если бы против нас была пара лучников и конвоиры были вооружены лёгкими мечами средней длины, я бы испытывал гораздо больше беспокойства за возможный исход возможного противостояния.

  За последние дни я уже вполне освоился с телом. Конечно, сравнивать уровень умений моего родного и доставшегося тела - глупость. Думаю, что Саню в рукопашной спокойно победил бы любой наш мальчишка лет двенадцати, но здесь все такие, так, что и уровень требований гораздо ниже привычного мне. Из памяти лётчика я видел тренировки самбистов, это очень хорошие по местным меркам бойцы, очень грубо и не впечатлило...

  Ещё заметил, что немцы говорят на совершенно другом и непонятном языке. Если Федю и Михайленко я понимаю хотя бы отдельные слова и общий смысл могу уловить, то лающую резкую речь немцев не понимаю вообще, даже по интонациям ориентироваться трудно. У меня в голове не укладывается, как можно иметь столько разных языков, ведь это ставит крест на общении и торговле. Но вот у меня перед глазами яркое доказательство, что это есть, как бы это не было глупо и невыгодно...

  А нас тем временем повели к центру деревни. Когда вышли из проулка на широкую наверно главную в деревне улицу, заборы словно расступились, и перед нами открылась площадь, на которой стоял большой дом с вывеской "КЛУБ". Перед ним два столба с перемычкой между ними, в середине которой различил остатки выбитой красной фанерной звезды, а на столбах обрывки кумачовой материи бывшего транспаранта. На этих стилизованных воротах мешками висели тела двух повешенных, ещё двоих повесили на стоящем в стороне большом дереве. Четверо повешенных мужчин, двое из которых в форме меня не особенно тронули, вешать за шею - видимо местная традиция. В людских городах преступникам головы рубят, простолюдинам - топором, а дворянам - мечом. Вешать как-то не принято, разбойника скорее уж на кол посадят, чтобы дольше помучился, если известно, что душегуб окаянный. У нас такого никто не поймёт, ведь у нас проливать кровь на землю страшный грех - оскорбление Богини, и это очень плохо для посмертия. Кровь могут проливать только воины в бою и охотники на охоте, а ещё женщины во время родов. С воинами и охотниками всё просто, считается, что во время боя или охоты в жилах не кровь, а огонь, просто у него вид такой, на кровь похожий. А во время родов кровь, пролитая на землю матерью, связывает её и ребёночка с Богиней, от которой оба так получают божественное благословение. Поэтому у нас почётная смерть - это удавление, предварительно завернув в шкуру, чтобы случайно ничего не пролилось на землю или сжигание. А вот позорная смерть - это как раз с потерей крови над водой или в яму, ведь в крови жизненная сила, то есть у казнимого не остаётся сил на хорошее посмертие, а значит ему придётся снова начинать круг перерождений с кого-нибудь вроде жучка или растения. Это если грубо и в двух словах. То есть повешенные - ничего особенного для меня не представляли, повесили и повесили, везде свои правила. Только у корней дерева валяются какие-то кучки окровавленного тряпья. Окровавленного... ТРЯПЬЯ?!!...

  Может для кого-то расстояние больше ста метров - это далеко, для того, чтобы разглядеть все детали. Но я не просто возился с телом, я его подтягивал к привычному для меня уровню, пусть тренировки мышц и связок мне сейчас недоступны, но зрение и слух уже стали гораздо лучше. Вначале понял, что одна из куч - это не тряпки, это тело убитого Феди, я узнал его правый сапог, у которого оторванная подмётка была подвязана рыжим старым широким ремнём. Федю жалко, мальчишка ведь совсем! А вот дальше, за деревом, на заборе висят прибитые истерзанные окровавленные тела, даже не тела, а изуродованные куски мяса, в которые превратились тела, когда то бывших молодыми девушками. Что после сделанного с ними я скорее угадал, чем увидел. Тот, кто такое сделал, не может называться человеком. И не нужно обижать животных, называя такое "зверством", никакой зверь не сделает ничего подобного. Хищник просто съест. Защищающий своё стадо кранд растопчет в кровавую лепёшку. Никто из животных не будет сознательно издеваться, и причинять боль и унижения, тем более себе подобному. И если войну и убийства мужчин я могу понять, то убийства женщин и детей ни в какие рамки никакой войны уложиться не могут! А то, что над девушками издевались специально и над живыми, я знаю совершенно точно, даже с моей спящей Силой я не могу не ощущать пропитавшие округу эманации очень плохой недавней смерти и целенаправленного насилия. И эта чёрная противная субстанция, тянется к троим из наших конвоиров, хотя, испачканы в ней все, но трое буквально впитали её, им эта чужая боль доставляла удовольствие...

  Нет. Мне не затмила глаза ярость и ненависть, я просто сделал свой выбор. Может, если бы я видел сейчас ауры, я бы почувствовал всё гораздо раньше, но чего уж... Эти пятеро должны сейчас умереть, не потому, что я злюсь или испытываю в их адрес какие-то эмоции, такие жить не должны или я себя уважать перестану. Это - не люди, это - бешенные собаки, которых не убивают, их уничтожают, чтобы защитить себя и других от заразы, которую они в себе несут...

  Я в этом теле ещё ни разу не пробовал погружаться в боевой транс, а тут скользнул в него, даже не заметив напряжения. Всё происходящее вокруг обрело дополнительную ясность и глубину, мир стал резче и рельефнее, почти выцвели цвета и мир стал почти чёрно-белым, не знаю, как словами объяснить. Главное - всё происходящее немного замедлилось, а мысли стали гулкими, расчётливыми и чёткими. Первым стал самый опасный - пулемётчик в мотоцикле. Я рванул к нему, а это больше двадцати метров. Ведь мы уже почти прошли мимо него, но он продолжал вести нас стволом своего пулемёта, но сейчас ему уже немного мешала колонка и рога руля мотоцикла. Даже моё ускорение не спасло бы меня, если бы я не смог увернуться от вылетающих из ствола пуль, одновременно смещаясь вправо, чтобы заслониться рулём мотоцикла из-за которого он не мог вывернуть ствол. Как можно увернуться от стреляющего пулемёта? Да, не особенно сложно, если чётко контролировать направление канала ствола и его движения, то есть просчитывать траекторию полёта пуль. Позже осознал, что на пути к пулемётчику, я почти автоматически убрал помеху в виде того, у которого на животе была кобура с пистолетом, и который оказался почти у меня на пути в самом начале движения к цели. Что-то мне говорило, что из четверых оставшихся - он самый опасный, то есть второй после пулемётчика, а может и опаснее. Пытаясь попасть в меня, пулемётчик вёл очередь вслед за моими движениями, но ему нужно было помнить и стараться не попасть в своих, хоть они и не перекрывали ему сектор стрельбы, но всё равно ограничивали ему возможности. Про рулевую колонку мотоцикла я уже сказал. А ещё пулемётчик при всём желании не мог себе представить скорость моего движения, и психологически стрелял в меня сообразуясь с тем, что я могу двигаться очень быстро, но в пределах возможностей обычного человека, а я двигался гораздо быстрее. Не отпуская пускового крючка, стрелок так и вёл за мной одну бесконечную очередь. Он почти целую ленту в полсотни патронов выстрелил сразу, но в меня попасть не сумел, только рукав мне пули разорвали, чуть дёрнуло руку, в момент попадания. Со стороны наверно это выглядело так, словно я извиваюсь между пуль. Не думаю, что мне удалось по-настоящему ускориться, когда движения выглядят смазанными, всё-таки мышцы и связки этого тела не тренированы для таких движений, но двигался я всё равно гораздо быстрее их ожиданий. Я сближался и видел его перекошенное лицо, ужас в его выпученных водянистых голубых глазах, и к запаху недавней подлой смерти от него пахнуло утробным ужасом. Не особенно разглядывал, мне ведь ещё нужно следить за тремя остальными, просто это свойство восприятия в таком режиме, когда чувства отражают всё очень ярко и чётко, а сознание держит всё происходящее вокруг, словно глаза смотрят во все стороны. К сожалению, у меня сейчас только одна рука работает, но мне удалось до пулемётчика ею дотянуться и одновременно с окончанием патронной ленты, хлюпнул, заваливаясь назад умирающий немец. Но своё движение я не остановил, ведь это только двое из пяти. Мгновение назад я увернулся от пули одного из двоих оставшихся сзади. Сейчас должен стрелять второй, и я слежу за направлением ствола его винтовки, а мои рваные резкие движения не дают ему прицелиться. Почему я говорю только про двоих, ведь после смерти пулемётчика осталось трое? Не растерявшиеся Каримов и третий, что сидел с нами в амбаре, сразу кинулись на ближнего и связали его боем. С момента моего рывка прошло около двух секунд. И из-за того, что пулемётчик был дальше всех, а я был вынужден бросаться к нему, теперь мне нужно вернуться к остальным. Второй, зараза такая, в последний момент, когда не смог меня выцелить развернул ствол и выстрелил не в меня, а в одного из борющихся с последним немцем. Наверно посчитал, что я слишком далеко и важнее спасти своего, чтобы увеличить их численное превосходство, а может просто приучен стрелять наверняка, а в меня не прицелиться. Не знаю, что он думал, но по случайности он оказался ближе, чем второй. Скользящим движением, со стороны это наверно выглядит как удар, но на самом деле это действие ничего общего с ударом не имеет, просто из-за скорости со стороны без транса невозможно заметить, что на мгновение концом большого пальца я защипнул кожу на шее и проходящие спереди от косой мышцы сосуды резко сжал, толкнул вверх, а на завершении движения резко дёрнул вниз обрывая их, хотя шансов оборвать так сосуды мало, но надорвать сосуды получается, впрочем, не это цель такого движения. При такой скорости толчок гидродинамического удара по току крови врывается внутрь черепа, разрывая нежные сосуды и ткани мозга, а из разорванных сосудов кровь обильно вытекает под кожу шеи. Мастерам даже не нужно защипывать, они могут добиться такого же результата одним касанием кончиков двух пальцев, но я не стал рисковать. Со стороны это выглядит, словно я просто ударил в шею сбоку, и противник стал заваливаться. Но заваливается он так медленно, что я успеваю его использовать, чтобы он послужил мне прикрытием от второго, который снова готов стрелять и этим уже опасен для меня. Он пытается выцелить меня и не задеть своего камрада, о котором он ещё не знает, что тот мёртвый, а мне до него надо сделать шагов семь. С одной стороны при таком малом расстоянии стрельба идёт уже не прицельно, а в направлении цели и почти гарантированно цель поражает, но это если цель открыта и стрельбе ничего не мешает. А ещё длинный ствол на таком малом расстоянии становится обузой, его ведь нужно поворачивать за движущейся целью, а при такой дистанции угловое смещение при движении становится большим. Сильный противник! Стволом не дёргает, ведёт его плавно, в любое мгновение готов дожать уже поджатый курок, но и на это есть ход. Я бы почти наверняка мог увернуться от его пули, но зачем, я делаю проще... Куда должно после удара полететь тело моего противника? Верно, в противоположном от меня направлении, ведь ударом я его фактически отталкиваю от себя - это рефлекторное знание. Как и я по логике должен буду двигаться ОТ противника, с которым фактически столкнулся, как бильярдные шары после соударения. Именно в той стороне стрелок ждёт появление своей цели, то есть меня. Вот только я ведь не бил, и едва выполнив приём-движение перехватываю за одежду, пальцы аж выворачивает от страшной нагрузки, но дёргаю на себя и вверх, помогаю протолкнуть мимо себя локтем и плечом, а сам проскальзываю вниз и в направлении ожидаемого отскока тела немца. Двумя руками это вышло бы эффективнее, но и того, что получилось хватает, чтобы сбить с толку стрелка, хоть немец вращаясь вокруг своей оси словно вскинул винтовку и валится на землю, а я стелясь уже приблизился к немцу и он не успевает довернуть ствол с мою сторону, ведь невольно дёрнул его в другую сторону. Хотя ему в плюс, что он не выстрелил в своего, успел разобраться. Повторю, серьёзный противник! Он доворачивает ствол, успевает развернуть его в мою сторону, но не успевает опустить его вниз и пуля проходит надо мной, мне спину дёргает горячий пороховой выхлоп. Но я уже скользнул снизу вверх, и мой четвёртый противник с бульканьем оседает с запрокинутой головой. Этот прыжок, когда тело наклонённое почти горизонтально на высоте коленей двигалось к четвёртому немцу, а толкающие его ступни даже проскользнули по прибитой земле наверно привёл бы к моему падению, но я фактически затормозил в противнике отбросив его от себя толчком в грудь...

  Чувствую, что живых противников больше нет, вываливаюсь из транса. Морщусь от громкого резкого звука хлопка выстрела ударившего по перепонкам и громкого хруста, с которым Талгат не первый раз вколачивает в череп своего немца окованный приклад его же винтовки. Мои чувства обострены и эти звуки для меня оглушающие и громкие. Но ноги совершенно не желают меня держать, подламываются, и я валюсь назад. В падении вижу, как от крайних заборов с криком "Ура!", с двумя винтовками и моим наганом несутся наши, и впереди всех вприпрыжку босиком Подберёзкин, это он, на ходу не целясь, стрельнул неизвестно куда. Завалился, лежу на земле лопатками на мягком теле ещё сотрясаемого конвульсиями агонии моего последнего немца, странно, вроде бы он должен быть не сзади от меня, а спереди. У меня всё тело словно пожевали, сил даже на мимику не осталось...

  Прибывшие с Васнецовым возбуждённо кричат, тискают Каримова, дёргают меня, а я смотрю на лежащего неподвижно парня, которого так и не узнал, как зовут. По тому, как он, вывернул руку и голову, лежит на пропитывающем землю кровью пятне, ясно, что живой так лежать не станет. И очень тепло на душе оттого, что сержант с остальными нас не бросил, а пошли в эту совершенно безнадёжную глупую атаку. Ведь когда они выбежали на площадь они не могли знать, что мы сами справимся с немцами и вообще что-нибудь станем делать. А с их выучкой и подготовкой эта атака была самоубийственной в принципе. Фактически на всех одна очередь матёрого пулемётчика и у них никаких шансов, но они в неё пошли. Меня теребили и расспрашивали, что это и как я сделал, ведь по времени получилось, что моё выступление видели все. Точнее, самый ближний - Каримов как раз видел меньше всех, был занят. А остальные наблюдали издали, но полностью. Только у меня даже говорить сил нет. А вечером пришлось придумать рассказ про сторожа-азиата в нашем детском доме, который меня учил. Из памяти Гурьянова вспомнились рассказы соседа из детдома, который обожал рассказывать разные удивительные вещи, то про легендарных магрибских пиратов, когда появление одного корабля заставляло испанскую или корсиканскую крепость флаг спускать. Вот в его полуреальных рассказах были истории про легендарных бойцов рукопашников, которые передавали тайны своего мастерства из поколения поколение и такие чудеса творили, что поверить трудно. И как наш Харлампиев многие годы ходил по всему Востоку и узнавал эти забытые тайны, а потом придумал наше самбо. Но все тайны мастерства просто так передать нельзя и далеко не все мастера поделились своими знаниями и значит, на востоке осталось ещё множество неизвестных мастеров. Здесь вообще, живёт в народе уверенность, что в Азии сплошь всякие чудеса и невероятности, это есть общеизвестный факт и все это знают...

  Для этого тела даже такой коротенький "боевой танец" вылился в дрожание всех мышц тела и жутких болях в суставах и связках, сейчас я даже сидеть не могу. Раньше у меня таких откатов никогда не было, но и тело было тренированное. Говорили, что подобное бывает в бою, если транс длился слишком долго, а долго - это до часа и больше. Обычно же транс длится до десяти минут, я не смогу представить ситуацию, где бы потребовалось более длительное напряжение. Впервые я "боевой танец" увидел в исполнении вождя соседнего племени на празднике, вернее, это был не боевой танец, а ритуальный, но от этого он не стал менее красивым или менее смертоносным, когда воин просто размазывается в воздухе и только резкие щелчки извещают о том, что он выполнил очередное движение. А меня учили сначала брат, а потом и старый шаман, как оказалось, боевой транс очень помогает в развитии и освоении магического дара. Конечно, я не мог сейчас работать в полную силу. И не только потому, что у меня одна рука не работает, сколько из-за того, что это тело слишком слабое и не готово к возможным движениям. Одного, как уже объяснил, я выключил разорвав ему шейные жилы, вон как у него словно мешок зоба на шее надулся из-за вытекшей под кожу крови, но умирают не от этого, а от разрывов сосудов мозга при гидродинамическом ударе крови. В принципе не так уж много сосудов от этого разрывается, парадокс в том, что в ответ на такую волну сосуды мозга отвечают таким резким и глубоким спазмом, что сам по себе может привести к смерти. Но тут добавляется парадоксальная реакция сосудов - обычно на спазм сосудов мозга организм резко поднимает общее давление, чтобы продавить и доставить кровь в мозг сквозь спазмированные участки, а тут наоборот падает артериальное давление. То есть, если сразу начать помогать, то человека можно попробовать спасти, а без помощи агония начинается в течение пары минут. И это если не удалось сосуды порвать. Использованные движения раньше считал очень простые и лёгкие, я все движения сейчас выбрал самые простые и не связанные с большими усилиями. Мне даже в голову не пришло делать движение, приводящее к размозжению печени или раздавить пальцами и вывернуть гортань. Хотелось выбрать позорную смерть, когда убитый противник ещё долго истекает кровью, но силы пальцев для этих, да и для многих других движений точно бы не хватило...

  Когда очухался, смог хотя бы говорить прошло больше получаса, и только тогда влился в общее ликование нашего отряда и подошедших жителей. Мне в качестве трофея вручили часы, и пистолет в рыжей кобуре, изъятые у первого немца. Из наших часы были только у Никонова, ещё без стекла с сетчатой крышечкой, подняв которую стрелки можно было пальцем пощупать и узнать время в темноте. Как выяснилось во время атаки, мой наган не стреляет, Васнецов пытался выстрелить, но наган стрелять отказался совершенно. Сержант очень удивился, что у нагана ломаться нечему, но в жизни бывает и не такое, у него сломалась в принципе неубиваемая пружина скрытая внутри рукояти, толкающая боёк. Местные наше выступление восприняли радостно, ведь были страшно злы на немцев. Выяснилось, что председателя колхоза и парторга повесили живыми, а на дереве висели два привезённых уже мёртвыми тела красного командира и участкового, но их повесили, как объявили в назидание и для устрашения. Но главное негодование вызвала жестокая смерть местной учительницы и её подруги - фельдшера, которых в деревне все очень любили. А на издевательства над ними специально согнали всю деревню вместе с детьми и не разрешали уходить. Ещё убили семью председателя всю включая детей, сестру жены, которая бросилась помешать расправе и Фёдора, который тоже кинулся или просто попал под выстрел. Их вешать не стали, а расстреляли походя...

  Наш осторожный Васнецов велел собрать разоружённые тела немцев и вывезти их вместе с принадлежащими им мотоциклом и полуторкой подальше от деревни, чтобы не провоцировать немцев против жителей деревни. Но полуторка оказалась не на ходу, предсмертная очередь пулемётчика прошла по мотору и вывела его из строя, о чём с тоской в глазах поведал наш уже не босой, а в трофейных коротких немецких сапогах, водитель. Так, что планы сержанта хоть часть пути проехать на машине потерпели фиаско. Теперь наш отряд был вооружён полностью, четыре немецких карабина, пулемёт, который легко сняли с вертлюга на коляске, и "Люггер" в рыжей йкобуре, который отдали мне. Заставить Каримова выкинуть его не стреляющую винтовку не получилось, теперь он ходит с винтовкой и немецким карабином. Я тоже снова повесил себе на пояс свой наган, пусть он не стреляет, но вписан в мои документы, а весит он немного.

  Троим, считая меня, в качестве трофеев достались часы, остальным ножи и разные мелочи вроде зажигалок, курева, портсигаров и даже губной гармошки. Ещё мы забрали все документы и жетоны немцев, и нашли мои документы и солдатскую книжку Каримова в планшете в мотоцикле. Выпрашивать или выменивать продукты у деревенских нам не потребовалось, продукты даже с избытком нашлись в машине и багажнике коляски мотоцикла, которыми мы даже поделились с местными, ну, а что нам делать со связанной живой свиньёй и мешками с мукой и картошкой? Машину с погруженными в неё телами немцев и мотоцикл толпой оттолкали в овраг в паре километров от деревни и завалили там ветками и частично обрушили склон.

  Я этим не занимался, я вообще встать не мог, из-за повреждённых мышц и связок, что не мешало с интересом знакомиться с картой, которая нашлась в том самом планшете, которую принёс мне Паша Никонов. Из памяти Гурьянова я прекрасно знал, что это такое, но наяву видел впервые, и было действительно очень интересно, только немецкие надписи сложно читать. Гурьянов изучал немецкий, но при всём старании язык у него не шёл, но как читать немецкие названия понять я мог. У нас тоже есть карты, но их рисуют, как вид сверху, они очень красивые, ни о каком масштабе говорить не приходится, да и многое на наших картах просто не найдёшь, а места, на которых нарисованы разные узоры-виньетки для украшения карты вообще пропущены. Есть правда ещё магические карты, но они такие редкие и дорогие, что я их никогда не видел, а только слышал рассказы о том, что с их помощью можно увидеть любое место и не просто увидеть, а именно таким, какое оно сейчас. К примеру, остановившийся сейчас у реки на привал караван тоже будет на такой карте. Но это магия и такие карты требуют регулярной зарядки, и управлять ею может только маг. Здесь карты совсем другие и я разглядывал, как изворотливо местность изображена на плоской бумаге...

  Когда после похорон всех погибших и убитых мы тронулись в путь, наш отряд стал на одного человека больше. Седьмой к нам присоединилась Марина Голубкова, младший сержант медицинской службы, медсестра лазарета стрелковой дивизии, которая вечером в субботу накануне войны выехала в отпуск домой и войну встретила в поезде. В эту деревню вышла буквально за три дня до нас и её приютили, даже успели переодеть в гражданское платье. А последние сутки она просидела в погребе и её немцы не нашли. Поглядев, что делают немцы, она решила уйти с нами. Для меня сделали носилки, идти я не мог и два дня меня по очереди несли на руках. Местные предлагали приютить меня, пока я отлежусь, но оставлять меня не хотели, и я тоже не согласился. Вечером на привале я уже пытался сидеть, хоть и через боль, а на третий день уже смог идти сам, хоть и с поддержкой Михайленко.

  Так как я в отряде оказался единственным пациентом нашей медсестры, то имел возможность её очень хорошо рассмотреть, ведь местные девушки мне ещё не встречались. Вторым пациентом вроде бы должен был стать Каримов, у которого после удара прикладом на лбу была здоровенная шишка, а вокруг обоих глаз очки из синяков и первый день его покачивало и несколько раз вырвало, но от её помощи Талгат отказался и вообще бегал от Марины. Благодаря найденной у немцев аптечке и спирту, она заново обработала мою рану на руке и поправила лубки, при этом отчитала меня и Подберёзкина. Потом возилась с повязками после каждой нашей переправы через речки, которых на нашем пути оказалось очень много. И вообще сказала, что у меня рана удивительно хорошо себя ведёт и заживает. То есть гной был только сверху и не мешает кости срастаться. Ещё бы, ведь не просто так я направлял Силу в область раны...

  Что сказать про первую из встреченных здесь девушек, про Марину? Она меньше меня нынешнего всего на пару сантиметров, то есть считается высокой, но говорят, бывают и выше, хотя мне было дико, что девушка почти с меня ростом, ведь у нас я был двухметрового роста, а наши девушки очень миниатюрные чуть больше полутора метров. То есть для меня привычно, когда девушка даже до плеча мне не достаёт, а тут почти одинаковый рост. Марина по местным меркам считается красивой, только худая, что несколько уменьшает уровень её привлекательности. Только для меня она - некрасивая, я бы сказал страшненькая. Это не потому, что я придираюсь, если бы она оказалась у нас на Пери, то у неё бы были серьёзные проблемы с выбором пары. Скажете, что наши девушки с рожками и клыками, а я тут губу оттопыриваю? Ну, да, действительно есть рожки, маленькие и такие трогательные и клычки небольшие, у мужчин намного больше и рога, и клыки. Но наша Богиня - женщина и сделала так, что в нашем мире почти не бывает некрасивых разумных, особенно девушек. При наличии рожек, у любой нашей девушки великолепная фигура, с тонкой талией, высокой красивой грудью, фигурными красивыми бёдрами и круглой попкой. У всех очень аккуратные красивые черты лица и у каждой роскошная грива шикарных волос не меньше чем до копчика, которые каждая женщина на улице обязательно укрывает головной накидкой, чтобы защитить от палящего света, и чтобы в волосы не набилась степная пыль, которую потом вычёсывать замаешься. Но главное, наши девушки обладают манкостью, не знаю, как это объяснить, только при взгляде на них ими невозможно не восхищаться, такие они красивые, грациозные, ладные, а уж если глазами стрельнёт, так сердце замирает. Если Гази вспомнить, которая ещё даже не успела окончательно оформиться и только через пару лет расцветёт и станет взрослой девушкой, но даже в своём подростковом возрасте от её взглядов внутри всё обрывается и дышать забываешь. Наверно даже можно понять Тиркада, для которого Гази любимая младшая сестрёнка и он как умеет, пытается её защищать, мозгов правда не хватает, но чего уж теперь. Мои родители не спешат с третьим ребёнком, поэтому мы с братом росли по одному, а родители Гази не стали тянуть, и она родилась всего через семь лет после старшего брата...

  Да, что уж... Я почти уверен, что сравнение даже с самой некрасивой орчанкой Марина с треском проиграет, и никого не остановят ни рожки, ни салатовый оттенок кожи, ни клыки во рту, хотя это как сравнивать "тёплое" с "твёрдым". То есть я разглядываю Марину с интересом и любопытством, но совершенно не представляю её рядом с собой как свою девушку или жену, от её вида, ничего во мне не вздрагивает. А представить её обнажённой, да не дай Богиня! Она худенькая, с маленькой грудью, мне кажется, что у неё кулачки больше, чем её груди, а вместо бёдер пособие по скелету, мне привычнее совсем другие формы. Ножки ровные и худые, а она как-то в разговоре заявила, что она ТОЛСТАЯ, а ноги у неё просто ТУМБЫ. Ну, не знаю... Талия есть, она её затягивает ремнём, но даже при этом до наших девушек ей очень далеко. Мне привычны фигурки, как здесь говорят, в форме амфоры, где все изгибы есть и каждая линия поёт и ласкает, тем более, что у девушек орчанок не только более тонкие талии, а ещё шире красивые округлые бёдра и сверху более пышная грудь, отчего талия воспринимается ещё изящнее. А Марина вся какая-то костлявая и угловатая, то есть я её, если бы не юбка и туго затянутый на поясе ремень воспринимал бы как нескладного мальчишку-подростка. Нет, на неё смотреть, приятнее, чем на небритого Михайленко или почти бородатого Талгата, но это и всё. Миша как-то, пока она ходила на речку мыться, у костра восхищался её большими и красивыми голубыми глазами и восхитительными кудрями. Нет, я же говорю, что по местным меркам она симпатичная и даже может красивая, только не для меня. Личико аккуратное, кругленькое и губки небольшие припухлые, носик в веснушках чуть вздёрнутый, лоб высокий чистый, волосы кудрявые тёмно-рыжие, короткие до середины шеи и после мытья как облачко вокруг головы топорщатся. Но до Гази ей волос нужно ровно в десять раз больше и настолько же длиннее. Орчанки не заплетают косы, как у людей, но если бы заплетали, коса наверно толще руки была бы, женщины иногда смеются, что потому и не заплетают, что заплести очень трудно, маленьким ручкам трудно ворочать пряди, которые они обхватить не могут...

  И ещё у неё очень светлая, словно просвечивающая бледная кожа, покрытая золотистыми конопушками, как кто-то из ребят сказал, что такая кожа солнца боится и не загорает. У нас кожа намного темнее и загар совсем не как у людей, кожа не темнеет, а становится словно блестящей, чтобы отражать больше лучей Пери. К концу лета на малышню смотришь, как они в воде на мелководье плещутся, и ловишь себя на сравнении их с рыбками, они действительно словно чешуёй покрытые блестят, особенно мокрые, такие изумрудно-салатово-жемчужные ребёнки-рыбёшки. При рождении дети все тёмно-салатового цвета, бывают разные оттенки, кто коричневатый, кто больше золотистый, кто с синим отливом, но белых не бывает. Как не бывает родинок с конопушками, никаких пятен на коже, кожа всегда гладкая и матово одноцветная. Исключением можно считать, когда невесту перед свадьбой в некоторых племенах на юге всю от макушки до ступней разрисовывают красивыми узорами соком одной травки, который даёт на коже тёмно коричневый ржавый цвет рисунка, который держится на коже несколько недель. Выглядит это иногда очень красиво и необычно...

  А ещё, меня буквально передёргивает от неприятия, когда она меня касается, я по несчастью в первый раз смотрел на её руки и теперь хорошо знаю, как выглядят её пальцы с омерзительно тонкими розовыми прозрачными ногтями и круглыми толстенькими подушечками пальцев. Нет, я, конечно, видел свои собственные, вернее моего тела пальцы и ногти, которые к принципе нельзя сравнить с теми, что у меня были раньше. Мы произошли от хищников и у нас, скорее когти, чем ногти и хоть мы теперь их не точим, но вот их толщина и крепость никуда не делась. И у наших женщин пальцы другой формы и ногти закруглённые и загибающиеся, вот они их точат обязательно и для красоты их красят разными цветами. И если девушку или даже уже давно свою жену рассердишь, то располосовать она тебя своими коготками может, как говорят "на ленточки". Не убьет, конечно, но лечиться у шамана придётся, да и скрыть такое в племени сложно. Наверно просто у мужчин мне совершенно не интересно, какой формы у них ногти, я их не разглядываю, нет такого интереса, а вот плоские тонкие недоногти у девушки с непривычки совершенно выбили меня из колеи. И вот такими уродливыми руками она меня касается. Брррр...

  Вы можете сказать, что я так хамски и цинично обсуждаю и описываю девушку, как козу на базаре. Тогда вы ничего не поняли. Я обсуждаю не её, я пытаюсь понять себя и то, как мне во всё это вживаться. Да и для меня самого было удивительно, когда вдруг оказалось, что меня от её вида потряхивает, и её касания так омерзительны. Но я стараюсь ничего ей не показать, ведь она в этом не виновата, так старался, что как-то спровоцировал её интерес к себе. Нет, я не думаю, что тут вдруг у неё вспыхнуло неземное чувство в мой адрес, да и не такой я неотразимый, довольно средний внешне и поведение тихое и спокойное. Есть подозрение, что здесь сыграло любопытство и уязвлённое самолюбия по контрасту, ведь все, даже Васнецов вокруг неё круги вьют и всячески своё расположение показывают, все кроме меня хвосты перед ней распушили. А может дело в том, что я лётчик, ведь здесь лётчики - это особенная категория, военные вообще очень уважаемы в обществе, а лётчики может самые-самые из них. Миша в тему вспомнил, что ещё на заре парусного флота было сказано, что женщина на корабле к несчастью. Ведь обстановка самая для этого неподходящая, мы тут лесами по немецким тылам к нашим пробираемся, нет и здесь умудряются перед ней себя продемонстрировать. А я на этом фоне весь такой неприступный и холодный. Если бы она знала, что меня от неё едва не тошнит, но зачем обижать человека, вот и занимаемся всякой ерундой, игры брачующихся хомячков... Ядрид-Мадрид!... Полудурков стая...

  А суть моих оценок и изучения Марины, как первой представительницы противоположного пола в том, что за всем этим вижу для себя проблему или сложность. Ведь попал я сюда всерьёз и надолго. Как-то совершенно не тянет на шутки и веселье, всё слишком реально и на игры никаких намёков. А значит, вопрос с женщинами рано или поздно встанет, ведь семья, жена, дети, как без этого? И имею ли я право лишить это тело продолжения? А может гораздо честнее сказать, что я не хочу себя лишить этого, ведь без семьи жизнь смысла не имеет!...

  И хочу сказать ещё об одном. У нас, так устроено, что с момента вступления в возраст невесты, и пока не станет взрослым последний третий ребёнок, женщина практически не меняется. Три четверти своей жизни женщина выглядит одинаково молодо. То есть на вид сразу отличить мать и взрослую дочь довольно сложно, если не смотреть в глаза, взгляд взрослой женщины всегда отличается от взгляда девчонки. Но потом буквально за год женщина стареет, чаще всего немного набирает вес и седеет, появляется классический вид бабушки, какой она и остаётся до смерти, то есть примерно лет пятнадцать-двадцать, у кого как. Мужчины внешне стареют равномерно, хоть и не быстро. Я, к примеру, очень удивился, когда узнал, что сержанту Васнецову всего тридцать лет, у нас так выглядит мужчина лет в девяносто, при том, что продолжительность жизни у орков очень маленькая, всего сто сорок-сто семьдесят лет. Хотя шаманов это не касается, шаманы живут не менее трёхсот, а моему учителю уже больше пятисот и умирать он не собирается, не смотря на мои многочисленные мысленные пожелания в его адрес. Здесь женщины стареют моментально, хотя у них нет ограничения в три ребёнка, как на Пери, во многих семьях по десять и больше детей. Вон у Васнецова уже четверо, а Михайленко седьмой ребенок из двенадцати, даже представить такое не могу. А семью и детей я хочу, вернее, я просто не представляю, как можно без этого. Стоит только вспомнить взгляд, которым отец смотрит на меня или брата, в нём такая безумная смесь нежности, гордости, тревоги и ещё чего-то чему слова не придуманы, но от чего дрожит и отдаётся теплом глубоко в серединке души. Взгляды мамы и бабушки совсем другие, в них любовь и обожание с суетливым собственническим и ревнивым оттенком, но это не моё, пусть эти эмоции останутся моей жене. Мне же хватит и того, что природа даёт отцу, чего лишаться мне бы совсем не хотелось. Вот почему я так серьёзно оцениваю и обдумываю эту первую близкую встречу с девушкой этого мира. Как понимаете ничего в этом обидного или оскорбительного для неё нет, как мне кажется, тем более, что ничего плохого я не хочу и не делаю...

  То, что я так пристально вглядывался в Марину - результат моих раздумий ещё того времени, когда я приходил в себя и осваивался с телом Сани Гурьянова в том лесочке, куда его парашютировал прошлый хозяин. И это не досужие умствования со скуки в качестве разминки для ума. Как я не гнал от себя эти мысли и не пытался себя отвлечь и занять, но осознание своего жуткого одиночества накатывало, и готово было похоронить меня под грудой своей фатальной жути. В какое бы место моего родного мира меня не занесло, пусть бы рядом не было никого из моих родных и до оркских степей было бы много лет пути пешком, но во всяком случае была надежда и вопрос был только во времени требующемся мне на дорогу. А в моём нынешнем положении никакое время не может вернуть меня обратно. Только шуткою Богов капризом которых я угодил сюда меня может вернуть. Вот только рассчитывать на второй заход бесконечного везенья, которое оставило меня в живых разумный человек не станет. С другой стороны, дома я умер, то есть возвращаться мне некуда. Снова занять чьё-то тело? Хотя, я даже на это согласен, наверно, ведь при всех прочих это будет всё-таки мой Мир. Только если быть честным перед собой, то оказавшись даже дома в чужом теле я окажусь в очень похожей с нынешней ситуацией. Конечно, мне будет намного проще адаптироваться, ведь основные представления о своём Мире у меня есть. Но вот, к примеру, вжиться в общество подгорных коротышек наверно не легче, чем в местное. Ведь даже про жизнь людей на Пери я знаю не так уж много, только то, что рассказывал брат и рассказы других, кто нанимался в охрану или ездил торговал, что уж говорить про то, что я знаю про такие закрытые от посторонних народы, как лесные ушастики или подгорные коротышки. Да, я про драконов наверно знаю больше...

  Много позже я прочитал книгу про Робинзона Крузо, который оказался один на острове. Если сравнить нас, то не знаю, кому из нас было легче. А вот в правдивость истории я поверил, очень точно и тонко описано состояние, которое испытал, когда пришло первое понимание произошедшего и ужас перед невозможностью как-нибудь изменить обстоятельства на фоне психологически убивающего абсолютного одиночества. И если Крузо имел перед собой хоть и небольшой, но реальный шанс, что на его остров приплывут люди и спасут его, то у меня даже мизерного шанса нет. Вот и пришлось мне думать и придумывать себе смысл ради чего мне нужно как той мышке из притчи ножками дрыгать и масло сбивать. Да и к людям меня торопил не только трибунал как дезертира, а пустота одиночества. Ничего другого, кроме как жить и попытаться в этом мире создать свою семью, вырастить детей мне не придумалось. То есть прожить достойную жизнь обычного орка, пусть и в другом теле и не в составе своего племени. Для меня в этих планах была моя доля долга перед родителями и родственниками, вернее не долг, а то, как я люблю своих маму и отца, брата, бабушку, моих двух дядь и даже раскосенькую красавицу Гази с её бестолковым братиком. Большая это цель или маленькая, не мне судить, но наверно не хуже, чем у других. И вторым шагом на этом пути после выхода к людям и принятия меня местными становится девушка, а с девушками вот такая незадача. Такая вот проблема, но пока война, а там поглядим...

  А тем временем наша группа продолжила скитания по лесам и болотам. В первый раз, когда мы вышли к реке, через которую нужно плыть, а я ведь плавать не умею. Ну, думаю, тут и разделимся и я мост пойду искать. И откуда мне было в степи научиться плавать, когда у нас все реки текут с гор, бурные, но мелкие и шумливые с ледяной водой. Любую можно перейти в брод, главное следить, чтобы не сбило с ног течением или конь не оступился на камнях и не повредил ноги. Правда есть запруды, которые сделаны, чтобы поить скотину, и в которых мы в детстве обожали плескаться, когда к вечеру вода нагревалась, но они не такие глубокие, чтобы в них плавать. Да и мы обожали плескаться у самого берега, где можно лечь на воду и перебирать руками по дну, словно паришь на поверхности прогретой воды, и только голова торчит. К счастью я не стал, как Паша Никонов громко сетовать, что плавать не умею. Пашу переправили, сделав плотик, за который он держался, и на который сложили вещи и оружие. Оказалось, что Гурьянов хорошо плавал, и тело само вспомнило, что ему нужно делать, стоило попробовать повторить те движения, что делали другие, и мне плавание даже понравилось. Всяких речек и ручьёв здесь довольно много (я подозреваю, что многие речки мы переходили не по одному разу, когда увидел на карте, как они извиваются), к постам и бродам отмеченным на трофейной карте мы не лезли, понимали, что все эти переправы под контролем немцев...

  На дороги мы не выходили. За две с лишним недели пути только дважды встречали немцев. Хотя слышали их гораздо чаще. Один раз наскочили на охранение какого-то вставшего в небольшой роще немецкого подразделения и после окрика часового сразу отступили в лес. А поднявшаяся стрельба никому из нас не повредила, как и наша в ответ кажется никого не зацепила. В другой раз мы решили рискнуть и пересечь пшеничное поле, не дожидаясь ночи. Когда появились два мотоцикла с пятью седоками мы быстро залегли, но они нас заметили, и пришлось бежать к лесу. К счастью до него оказалось совсем немного. Немцы в лес за нами не сунулись, а стреляли на ходу, видимо слишком торопились отсечь нас от опушки, ни в кого не попали, особенно, когда Михайленко дал в их сторону очередь из пулемёта, их рвение заметно убавилось...

  Дважды встречали другие группы окруженцев. В одной старлей танкист попытался нас застроить, и подчинить себе, сразу начав кричать. На что Васнецов ему спокойно ответил, что он его прямым командиром не является, документов его он не видел и не может быть уверен, что он действительно тот, за кого себя выдаёт, поэтому рисковать своими подчинёнными он не будет, а при попытке применить силу мы можем и ответить. Странный какой-то лейтенант, да и группа с ним почти все безоружные и ободранные все с тусклыми взглядами, сержант скомандовал нам "На пра-во! Шагом марш!" и мы потопали, радуясь тому, как он нас прикрыл и уберёг от этого дурного горлопана. Через пять дней после деревни, где к нам прибилась Марина, на дороге увидели разбомблённую колонну с нашей техникой. Может мы бы поискали в ней чего-нибудь полезного, но на дороге было движение, поэтому мы тихо пробирались по краю и буквально провалились в заросший лесной овраг, в котором наш Миша умудрился свалиться прямо на броневичок "БА-десять". Из-за близости дороги он даже ругаться громко не мог, и ему осталось только очень громко и выразительно шипеть потирая ушибленный бок и ногу. Похоже, что во время бомбёжки водитель броневика пытался сдать задом от дороги и свалился в незамеченный овраг. По счастью не перевернулся. В стороне под обрушенным склоном оврага кого-то похоронили, на воткнутой в могильный холмик палке надет подпалённый танкистский шлем и никаких надписей. Из броневика экипаж почти всё забрал, но и оставшегося нам вполне хватило и зверьё не успело до конца растащить крупу и сухари, а больше десяти банок тушёнки в солидоле и серой обёрточной бумаге у лесных жителей никакого интереса не вызвали, в отличие от нас. Правда до конца нашего пути еды нам всё равно не хватило и последние два дня мы шли уже на одной кипячёной воде, в которой наш медик заваривала нам какие-то травки, которые собирала по пути, в том числе однажды одуряющую пахучую лесную землянику, которой мы собрали пару горстей... И ещё мы бесконечно верили, что конец нашего пути с минуты на минуту, так, что голод терпели спокойно...

  К этой тихой реке мы вышли утром, судя по карте это какой-то приток Припяти, а может мы уже к Днепру вышли, на той стороне берег открытый, а не лесной, как наш. С хода в реку решили не лезть, а оставили Никонова наблюдателем и отошли в лес, тем более, что вдоль реки проложена дорога, которой явно недавно пользовались. За день связали пару плотиков из прутьев и сена, а в сумерках стали тихо переправляться. Мы уже вылезли на берег и пытались тихо отцепить руки Паши от плотика, в который он как всегда вцепился мёртвой хваткой, и торопливо одевались, как из кустов раздалось:

  - Стой! Не шевелиться! Стрелять буду...

  Мы вышли к нашим, действительно НАШИМ, после той деревни я определился, и перестал сомневаться в своём выборе. Документы у всех кроме Подберёзкина были, вышли мы хоть и с трофейным, но оружием, а у меня и Талгата даже то самое, номера которого внесены в документы учёта, и ничего, что у обоих неисправное. К примеру, Никонов свою винтовку выкинул и сменил на немецкий карабин, который ему больше понравился. Нас всех направили на фильтрационный сборно-сортировочный пункт, таких как мы - окруженцев хватало. По лесам в одиночку и группами пробирались как и мы сотни и тысячи, кто-то без оружия, а кто-то тащил по лесам и на руках даже пушки, одни сбивались в небольшие группы и в одиночку, другие из остатков разбитых в приграничных сражениях частей шли со своими командирами и даже знамёнами и техникой. Тысячи оставались отлёживаться и поправляться от ранений и контузий у местных или, забившись в гущи лесов. Поэтому процедура приёма и фильтрации, была к нашему появлению уже вполне отлажена. После быстрого опроса и подписания нескольких протоколов, меня направили в лазарет, где осмотрели и почистили рану, сделали рентген, положили гипсовую лангету, и эвакуировали санитарным поездом, который по счастью в пути не бомбили, хотя вдоль дороги хватало следов бомбёжек и остатков расстрелянных с воздуха поездов.

  И я оказался в раю! А как ещё назвать светлые палаты с чистым белым бельём в уютном пионерском лагере, в бывшей помещичьей усадьбе, в светлых лиственных лесах недалеко от Клина? С рукой, если бы перелом был простой, а не огнестрельный с потерей части лучевой кости, уже через неделю меня бы могли выписать, если бы была сразу наложена грамотная иммобилизирующая повязка. Но так как хорошо обездвижили мне кости только сейчас, то и время моего выздоровления затянулось. Я попал в госпиталь для легкораненых, то есть нас здесь даже не обряжали в больничные пижамы, мы ходили в своей форме и здесь действовали все положения строевого и дисциплинарного уставов, а нас привлекали к работам и несению патрульно-караульной службы. Фактически такие госпитали это скорее казарма с усиленной медицинской службой, поэтому и ношение формы вместо пижам и халатов, регулярные занятия строевой подготовкой, уставами и даже по специальностям, кому это могут организовать. То есть всё направлено на то, чтобы раненые после выхода из госпиталя быстрее могли вернуться в строй, да и организация несения службы как в обычном подразделении и занятость уберегает от многих "шалостей", на которые выздоравливающие бойцы горазды. Все разделены не на больничные отделения, а на роты, где в каждой есть командир и его заместитель, а старшина один на несколько рот, то есть батальон. Отдельно лечебное отделение, куда все ходят на назначенные процедуры, уколы, за лекарствами и на перевязки. Всё это мне ещё тогда предстояло узнать, тем более, что для наших условий само по себе наличие госпиталя, где такое большое количество больных и раненых находятся долгое время, пока происходит процесс лечения - дикость несусветная. Понятно, что здесь война, которой у нас нет, а на войне количество раненых и прочих нуждающихся в регулярной медицинской помощи вырастает в несколько раз. Но даже при этом мне с огромным трудом виделось в попытках представить, как вокруг жилья шамана в голой степи бы возникло лежбище из многих сотен раненых и болезных. Вообще, у нас, даже когда возникали ситуации с множеством заболевших и раненых, шаманы собирались, не спали сутками, но за несколько дней приводили реальность в удобоваримую форму. Конечно, были те, кому требовалась помощь длительная по времени, но таких всегда было очень мало и такие никогда не кучковались вокруг шатра шамана. Чаще всего это те, кому нужно было отращивать утерянные конечности, а на это требовалось время. Да и сам присмотр шамана выглядел как ненавязчивые визиты примерно раз в неделю. Могу только попробовать себе представить, как были бы удивлены наши шаманы, если бы увидели местные госпитали и лазареты, где на заращивание раны вместо привычных пяти минут отводили недели, а то и месяцы. И вместо того, чтобы выгнать заразу и почистить рану и организм отрезали конечности, чтобы спасти жизнь и это при том, что никто им здесь ампутированные руки и ноги отрастить не поможет...

  Сразу по прибытии мне на день выдали заношенную чистую подменную форму, а мою забрали в стирку и ремонт. Назавтра её вернули чистой и с заштопанными дырками. Из-за ещё не до конца зажившей раны мне пока было нельзя в баню, но, поглядев и послушав, что про баню говорят, дал себе обещание обязательно познакомиться с этим учреждением, что уже через неделю и сделал, хоть гипс мне ещё не сняли, но рана поджила и на перевязке мне дали разрешение только не париться с безмерным остервенением.

  Ну, что я могу сказать? У нас делают "горячий шатёр"*, наше племя из северной части степи и у нас не слишком жарко, а зимой даже снег выпадает и лежит иногда до месяца, а вот на юге "горячие шатры" делают часто, а не как у нас раз в десять дней. Ставится шатёр, а рядом разводят большой костёр, в котором калят специальные большие камни, которые не лопаются при нагреве, а в шатёр тем временем натаскивают много воды. Потом раскалённые камни заносят в шатёр и плотно закрывают вход, внутри температура такая, что волосы от жара трещат и там сначала просто сидят и потеют, а потом, когда пот раскроет все поры кожи, моются с мыльными камнями. Почему такие процедуры очень любят на юге? Так летом после такой прожарки даже в самую сильную жару некоторое время прохладно и тело отдыхает и вообще процедура для здоровья полезная. Поэтому русская баня не стала для меня каким-то особенным шоком, я в "горячем шатре" любил посидеть в удовольствие, может только немного удивило обязательное брызганье на печь воды для получения пара, у нас это случайно от залетевших на камни брызг бывает, и пар никто специально не делает. Старики за такую "небрежность" могут и тумака отвесить или из шатра выгнать. Вторым удивлением стали веники и то, что ими азартно друг друга охаживают с криками, матерками и покрякиваниями. Вообще, мне понравилось и расслабление исхлёстанной веником кожи в том числе, тем более, что веники были здешние свежие, душистые и не теряли листья от любого небрежного движения, это мне знатоки объяснили.

  Но главное, когда я сидел голышом на скамейке в вечерней прохладе после бани, и распаренное тело наслаждалось и расслабленно дышало всеми порами, даже налетевшие комары не раздражали. Я увидел ауру сидящего неподалёку старшины танкиста, который самозабвенно разминал свою раненую и обожжённую ногу. Не знаю, что чувствует вдруг прозревший слепой, но я в этот момент едва не закричал от радости, тем более, что кроме ауры, я заметил висящую чуть в стороне в воздухе тоненькую линию Силы. Я был готов визжать и прыгать, даже странно, ведь это как раз та самая магия, которой я так не хотел учиться у старого шамана, но, потеряв её, я ощутил себя неполноценным калекой. Ведь в прошлом мире, я без магии нашёл бы себе применение и смысл жизни, то здесь, где я ничего не знаю, всё для меня чужое, и иметь возможность осваиваться, имея магию, мне казалась очень привлекательной. А ещё, магия была частью меня бывшего и не принадлежала этому телу, что для меня тоже было очень важно, словно овеществлённое напоминание мне о прошлой жизни. Когда я отошёл от первой волны захлестнувшей меня радости, понял, что радоваться рано...

  Попробую пояснить. Дружественная мне стихия - это воздух и немного огонь, что у нас в степи очень хорошо и чаще встречается. Так вода и жизнь для лесных ушастиков, хотя, кто этих лесных затворников знает. Земля и металл для горных коротышек, вот эти точно признанные умельцы и виртуозы именно в этих направлениях. Огонь почему-то в большом почёте у людей, может использовать всё доступное для разрушения - это людская сущность? Хотя у людей почти одинаково встречаются все стихии. Но огневики исстари окружены бОльшим уважением, впрочем это относится только к слабым магам, а не к сильным, которые находятся вне общества и не вмешиваются без серьёзных причин в жизнь людей. А магические услуги и общение с населением обеспечивают слабосилки, которые наверно ненамного сильнее выучившихся шаманов. Только сейчас я не смог даже вызвать колыхание повешенной на расстоянии локтя от меня ниточки. И это если вспомнить, что даже, когда я только начинал пробуждать свой дар, первым упражнением было потушить свечу. И тогда огонёк на ней я заставил лечь уже со второй попытки, когда объяснили, как и что нужно делать, а свеча тогда стояла в двух метрах от меня в центре поставленного для тренировок за пределами поселения шатра. Когда уставший в палате я подумал: вдруг дело не в моём магическом бессилии, а в ошибке? Вспомнилось, какая тоненькая и слабая была увиденная у бани линия Силы. Не откладывая, я стал искать другие и с трудом нашёл ещё две у земли и под её поверхностью по диагонали пересекающие подвал нашего корпуса. К моему огорчению они были такие же слабенькие, кажется даже слабее первой воздушной, которую я увидел первой. Если бы у меня был весь объём Силы и умений, которыми я владел в прошлом теле, я бы залечил себе руку за день. Возможно, что после этого несколько дней лежал пластом из-за слабых местных потоков Силы, но это уже другой вопрос. Ещё в лесу я каждый день перед сном пытался в меру сил подпитать зону перелома, может именно благодаря этому гной в ране был только на поверхности, а глубокие части раны успешно заживали. Направляемая энергия очень сильно простимулировала заживление. Не просто так доктор на перевязках радовался и цокал языком, в восхищении моим могучим иммунитетом...

  Санитарка - тётя Наташа, которая мыла наш корпус, на самом деле она скорее контролировала, потому, что мыл и подметал всё назначаемый каждый день внутренний наряд, который не только выделял дневального у входа, но и наводил всюду порядок. Заметила, что я загрустил, истолковала это по-своему и не поленилась, подойти и взять меня за руку. Как эта пожилая женщина, которой на самом деле всего лет пятьдесят, а она выглядит уже как наша древняя двухсотлетняя бабушка (моя бабушка в свои сто пятьдесят три выглядит гораздо моложе и ухоженнее). Но маленькая тётя Наташа мне чем-то напоминала именно мою любимую бабушку и наверно она чувствовала, что я отношусь к ней с симпатией. А теперь, когда я стал видеть ауру, моё отношение к ней стало ещё лучше. Такую чистую и светлую ауру можно видеть только у некоторых мамочек, когда они возятся со своими новорожденными детьми, когда азартно и самозабвенно отдаются этому делу. Тётя Наташа любила людей, и свою работу здесь в госпитале, как раньше в больнице выполняла её с любовью и удивительным внутренним воодушевлением. И пусть она не лечила сама, но и на своём месте умудрялась помогать и делать очень много. Вот и ко мне она подошла, чтобы помочь, как делала это почти каждый день то одному, то другому, ведь так важно лечить не только тело, но и душу, вот её она и лечила, без шума громких слов. Дело не в словах, которые она говорила, вселяя надежду отчаявшимся, давая силы уставшим, поднимая настроение загрустившим. Не знала она умных слов, и не важно ей это было. Она заглянула мне в глаза и сказала какие-то совершенно обыденные слова, не уговаривала, не лезла в душу за откровениями, без всякой магии и силы, просто проворчала с досадой, но как-то нежно и с заботливой досадой, как на нашкодившего внука. И уже накатывающее от постигшей меня неудачи отчаяние куда-то отступило и стало стыдно, что я так легко и быстро сдался...

  Теперь у меня появилось дело, мне нужно суметь раскачать, расшевелить, хоть немного, но получить доступ к магии, тем более, что я её увидел и значит это возможно, если бы у меня не было Дара, то я не смог бы увидеть. Пусть этот мир скуден на магию, но среди слепцов даже одноглазый - король! Пусть я никогда не поднимусь до уровня доступного мне в прошлой жизни, но эту жизнь я точно хочу прожить с магией в руках.

  И как же это восхитительно - снова видеть ауры, не угадывать, а просто знать врут тебе или нет, что при этом чувствуют, таят ли злобу и много ещё всего и разного, вплоть до того, что этот человек из себя представляет по своей сути. Если бы я свойство анализировать чужие ауры приобрёл сейчас впервые, ещё вопрос, сколько бы мне понадобилось времени, чтобы привыкнуть этим пользоваться. Но я уже прошёл через это в прошлой жизни и уже привык к такому, а когда я не видел, меня это очень давило и рождало недоверие к окружающим и тревогу даже на пустом месте. Теперь стало намного удобнее. Я обнаружил, что местные женщины, пусть им почти всем очень далеко до привычных мне стандартов женственности и привлекательности, но теперь, когда я видел их ауры, я видел, сколько среди них ясных и чистых душой. И их глаза для меня заискрились этим внутренним светом, и стало уже не так важно насколько они красивы телом и лицом. Вообще, если быть честным, то у нас с возрастом таких чистых душой было гораздо меньше, чем я видел здесь. Мелкие склоки, сплетни, зависть, жадность и другие пороки хоть и не во всю силу, но накладывались на ауру, пачкали её, впечатывались навсегда. Здесь тоже такого было много, но мне кажется или я просто себя уговорил, что в большинстве ауры светлее и чище...

  Из-за того, что у меня рука в лангете, меня не ставят в караулы и на тяжёлые физические работы вроде погрузок и разгрузок или мыть посуду на кухне. Правда, тут ещё и то, что по уставу меня, как младшего командира нельзя, к примеру, поставить дневальным по корпусу, только дежурным или нужно, чтобы весь наряд был из сержантов и старшин. Поэтому почти через день я заступаю на патрулирование внутренней территории в "пожарный патруль", или помощником дежурного по госпиталю. А в свободное от нарядов время разные занятия вроде уставов и строевой подготовки. Но даже в нарядах стараюсь выкраивать время для своих тренировок. Ведь нельзя напрягаться и тренироваться без перерывов, все мои невеликие силы уже через тридцать-сорок минут подходят к концу, а меня самого можно хоть выжимать и при этом никакого видимого или ощутимого результата. Опытным путём сумел выяснить, что за день могу позволить себе два подхода утром и вечером, тогда успеваю восстановиться. И хоть внешне никакого прогресса нет, нитка висит не шевелясь, но уже через неделю ежедневных тренировок мне удалось увеличить время тренировки почти до часа, а это тоже результат. А то, что нет видимого результата, так в этом теле у меня гораздо меньше магических сил. А может сил не меньше, просто здешний фон настолько слаб, что на привычные действия их не хватает. Для себя я придумал такую иллюстрацию последнего предположения: если представить результат магического действия как подогрев для закипание чайника, то для того, чтобы этого добиться при летней жаре или при лютом морозе потребуется разное количество топлива. То есть, возможно, часть моих сил при выполнении магических действий просто высасывается катастрофически бедным местным магическим фоном.

  В остальное время я тоже не валялся на кровати в палате. Здесь у меня появилась возможность систематически и плотно заняться приведением своего тела в приемлемое состояние. Мне совсем не понравилось, что после коротенького боевого транса, тогда в деревне, я долго ощущал боли в надорванных мышцах и связках. К счастью, я тогда в деревне щадил своё тело и не забывал о том, что оно не подготовлено и работать в полную силу мне в нём нельзя. На огороженной территории пионерского лагеря остался старый заброшенный яблоневый сад, который без ухода уже выродился. Вот тоже загадка для меня. Помещика - владельца усадьбы выгнала новая власть, здесь образовался колхоз, так почему он не взял на себя заботу о плодоносящем саде, который даёт не только плоды, но и выгоду от их реализации. Никто подобным не озаботился, сад зарастает заброшенным и никому не нужным. Но для меня главное: в дальнем конце его есть заросли разросшегося малинника, про который все знают, но по негласной договорённости ран-больные к малине не лезут. Её оставили девочкам сёстрам и санитаркам, самих себя ягодным лакомством побаловать, но пару раз они собирали для добавки в компот из сухофруктов для всего госпиталя. Вот этот малинник, вернее небольшую закрытую площадку за ним у забора я облюбовал себе для тренировок. Хоть левая рука мне не даёт пока возможности заниматься в полную силу, но и без неё я неплохо подтянул физические возможности этого тела. Теперь я бы не изорвал связки и мышцы, от нагрузок, которые случились в деревне. Но я не останавливаюсь и тренирую тело, до совершенства здесь ещё очень далеко.

  В пути было как-то не до исследований возможностей организма, теперь же после попытки провести первую разминку почувствовал себя каким-то бракованным железным големом, вроде тех, что у нас иногда делают подгорные мастера. Толку от них большого нет, но выглядят они свирепо, а как им противостоять знает любой грамотный воин. Вот его корявые неуклюжие движения мне и напомнили ощущения от моего нового тела. Так, что пришлось разрабатывать и укреплять тренировками свои связки и суставы. Мои упражнения выглядят необычно для этого мира, а подозрительность и без войны тут была на высоте, поэтому и ухожу от чужих глаз на площадку за малинником. Часть тренировки или отдельные движения я уже могу позволить себе проводить в ускорении до состояния боевого транса, но, Богиня, как же мне ещё далеко до момента, когда это тело смогло бы исполнить хоть половину настоящего "боевого танца". Сейчас силы и ловкости примерно, как было у меня в возрасте тринадцати лет, когда я только начал у старшего брата учиться борьбе.

  Особенно меня удручает состояние ног. Здешние люди ходят на пятках, топают как старые бессильные кранды, ведь именно поэтому кранды не могут быстро бегать и прыгать, что они тоже ходят на пятках, а вся стопа у них превратилась в сплошное широкое копыто, точнее плоскую круглую пятку, по переднему краю которой как мощные роговые наросты выдоизменившиеся пластины когтей. Здесь люди для прыжка используют мышцы бёдер и толкаются они всей стопой и только в конце добавляют усилие носком стопы. Мы, как большинство прыгучих и быстрых животных в природе, прыгаем за счёт силы мышц голени, не зря ведь голеностопный сустав у животных и здесь называют скакательным. И вообще, мы ходим и бегаем, как здесь говорят на цыпочках, не опирая пятку на землю, а здешние ходят и бегают на пятках, с топотом, словно задались целью как можно сильнее вколотить свои пятки в грунт. От этого у нас совсем другая пластика и походка, тело немного наклонено вперед, и плечи для местных выглядят сутуло. Мне вообще кажется, что манеру ходить с прямой спиной, откинув плечи назад, придумали и утвердили местные пузаны, которым это просто необходимо, чтобы компенсировать вес своего висящего спереди брюха. Но при такой стойке едва ли стоит говорить об эффективном удержании равновесия, любой борец, боксёр или футболист, которым важно удерживаться на ногах наклоняет корпус вперёд и сутулится, ведь шагнуть вперёд всегда гораздо проще и надёжнее, чем переступать назад в неизвестность. Но местные ходят на пятках и, выпрямив спину, приходится под это подстраиваться.

  Никому у нас никогда в голову бы не пришло набивать на сапоги каблуки, у нас вся обувь с мягкой подошвой и у подошвы всегда сперва стирается передняя часть, там где пальцы, а не где пятка. То есть, если мой рост на пятках был метра два, то когда я иду или бегу, не сильно наклоняясь вперёд, я становлюсь выше ещё на десять-пятнадцать сантиметров. А наши женщины, которые тоже ходят на носочках из-за этого имеют удивительную текучую танцующую походку, а многие ещё и подкручивают стопу при каждом шаге, что отражается в линии движений тела и покачивании бахромы украшающей их платья из мягкой хорошо выделанной оленьей замши. А если орк стал топать и ходит на пятках, то это уже такой глубокий старик, что у него просто нет сил ходить нормально, и жить ему осталось не больше пары месяцев. Этим и объясняется одно из наших добрых пожеланий: "Чтобы ещё долго твои пятки не коснулись земли"... Из-за этих особеностей после первых тренировок икры от нагрузок у меня были словно налитые раскалённым расплавом. Теперь у меня даже походка изменилась и жутко неудобно приноравливаться к каблукам, и плотному заднику в сапогах. Местного сапожника удалось уговорить, чтобы он мне задники сапог разбил молотком и теперь они стали гораздо мягче, а вообще, при первой возможности нужно заказать обувь без каблуков и с мягким задником, если получится.

  Из этого можете себе представить как выглядит моё участие в обязательных занятиях по строевой подготовке, где все со старанием буцкают своими подкованными каблуками по площадке перед главным корпусом. А мне даже заставить себя не лупить изо всех сил каблуками, а просто ногу ставить на пятку целая проблема. И вообще не понимаю, зачем это строевое вколачивание каблуков нужно, даже пехоте нужно уметь ходить много и быстро, а разве хоть один охотник по лесу топочет каблуками? Когда нужно идти быстро и не шумно, ногу всегда ставят на носок и только потом переносят вес тела. Заодно, носок стопы гораздо лучше чувствует, куда наступил и всегда остаётся шанс успеть исправить положение ноги до того, как на неё будет перенесён вес тела. А уж если нужно бежать, то не нужно даже объяснять насколько меньше и медленнее пробежит тот, кто будет свои каблуки вколачивать, по сравнению с тем, кто бежит на носках. Но здесь - чужой монастырь, в который со своими уставами не ходят... Впрочем, старшина, который с нами занимается уже махнул на меня рукой, дескать, строевая выправка "пернатых" давно общеизвестна и я своим подпрыгиванием это только подтверждаю. А почему не выходит? Знаете, ведь для меня пятки и голеностопный сустав - как для вас колени, вот попробуйте помаршировать встав на колени, тогда и поймёте, просто это или нет. Но зато я научился красиво честь отдавать, это когда рука из положения "смирно" стремительно скользит вверх вдоль туловища со сжатыми в кулак пальцами, и одновременно с разворачиваем локтя в сторону, пальцы выстреливаются к виску из неподвижно замершего кулака. И всё это движение должно быть плавным и слитным, только с задержкой в доли секунды перед выстреливанием пальцев, только тогда это действительно красиво. Этакий фронтовой форс, если хотите...

  Но привести тело в хорошую кондицию - это не только мышцы тренировать, связки и суставы разработать. Наши тела по сравнению с человеческими вообще намного лучше настроены. К примеру, я раньше точно метров с двадцати бы услышал касание земли опавшим листом или топоток пробежавшей по траве мышки. Правда и уши у нас больше, вытянуты кверху и мы можем поворачивать ушную раковину в сторону звука. Так и с обонянием, но здесь мне важнее зрение. У этого тела по местным нормам зрение очень хорошее, но мне привычнее гораздо более острое, поэтому первое время казалось, что смотрю, словно сквозь дымку. Но как оказалось, при целенаправленной подаче в глаза энергии Силы зрение значительно улучшается. Оно, конечно, не дотягивает до того, что у меня было раньше, но буквы газетного текста я на расстоянии десяти-двенадцати метров вижу чётко. А главное удалось вернуть часть моего ночного зрения, конечно у меня не было зрения ночных хищников вроде сов и филинов, но в звёздную ночь я видел почти как днём, сейчас моё ночное зрение улучшилось, не знаю, с чем сравнить и как измерить. Но факт, вижу я в разы лучше почти всех окружающих, главное не забыться и не выдать себя, ни к чему вызывать любопытство в адрес такого феномена. Нет, тут есть уникумы, которые могут приблизиться к моим возросшим способностям. Мне сосед по палате рассказал про воров с "быстрой рукой", это когда человек успевает что-нибудь схватить и убрать к себе за время меньше десятой доли секунды, именно такой интервал реакции обычного человеческого глаза. На этом, к слову, построен эффект движения при смене кадров киноаппарата, когда в два с лишним раза более быстрая смена кадров человеческим глазом воспринимается как плавная непрерывная движущаяся картинка. Мне первый раз кино смотреть было очень трудно, от постоянного моргания кадров у меня даже голова разболелась. Потом я придумал, в кино сижу прищурив глаза и расфокусированным взглядом, моргание осталось, но глаза уже не так устают, а движение в кадре уже может восприниматься как непрерывное. Всё-таки кино очень интересная штука, и ведь ни грамма магии, даже не верится...

  Сижу вот отдыхаю после очередной тренировки с толканием ниточки. Ну, раз уж я начал объяснять подробности, то расскажу и про эти тренировки. Моя стихия - воздух, хотя, как говорил мне шаман, это глубоко неправильное название, так могут говорить только могучие маги, а у нас сил в сотни раз меньше, поэтому точнее будет говорить, что я работаю не с воздухом вообще, а с ветром, вернее ветерками - слабыми потоками воздуха. Ведь по сути воздушной стихии ею невозможно управлять, её нельзя удержать в каких-то жёстких рамках, даже если мне удастся создать направленный ток-струю воздуха, то по краям она сразу начнёт распадаться завихрениями и очень скоро любая самая сильная струя исчезнет, растворится в завихрениях естественных воздушных потоков. Но воздух не однороден и в нём есть организованные потоки разного уровня, то есть ветры и ветерки, вот с ними мы можем договориться, если есть сродство и умение их почувствовать. Сложность воздуха или ветра, как стихии именно в том, что ему нельзя приказать, вернее, прямым воздействием можно добиться очень слабого эффекта, а вот уговорить и подтолкнуть ветер, так как мне нужно можно, вот тогда и может развернуться вся его стихийная мощь. Вот в этом умении уговаривать стихийных духов ветра шаманы были виртуозами, и этому меня учил старый шаман. Мне договариваться с ветром очень просто, не знаю, почему у других проблемы с этим, ведь ветер жутко любопытный, он как маленький щенок, который готов сунуть свой мокрый любопытный нос куда угодно, стоит его только заинтересовать. Наверно чем-то я внутренне был на них похож...

  Вообще, настоящие маги наверно правы, когда говорят, что мы - шаманы не владеем стихией, а зашёптываем её, кстати, они сами так не умеют, но учитывая мощь подвластных им сил, наверно им это и не особенно нужно... Всем известны страшные магические воздушные лезвия, которые могут быть толщиной тоньше волоса и которые маг воздушник может кидать во врага и эти лезвия рассекают на своём пути почти любое препятствие. Вы наверно про такое тоже слышали. А теперь представьте, можно ли такую неуправляемую и вольную стихию как воздух уплотнить так, чтобы он резал даже заговорённые доспехи? Вы, правда, поверили, что кто-то может такое сделать? Ха-ха-ха! Мне один бывший артиллерист-морячок недавно рассказал, что пушки главного калибра линкоров стреляют снарядами весом в тонну на десятки километров, а ведь их отправляет в полёт сжатый и желающий освободиться, расширяющийся газ - тот же самый воздух, если подумать. Представляете сколько потребуется сил для уплотнения воздуха в лезвие и удержания его в таком состоянии? Так, что не нужно верить в глупые сказки. "Страшные воздушные лезвия" - на самом деле к воздуху относятся только потому, что их в воздухе применяют, а "водные" в воде и они к воде тоже не имеют отношения. На самом деле эти лезвия состоят из концентрированной упорядоченной Силы или вернее закольцованных автономных линий Силы, которыми маги могут свободно оперировать и им нет разницы в какой стихии это делать, в воде, в воздухе, в земле или в огне... А мы - воздушники или ветровики работаем как раз с воздухом и ветром. Моё упражнение, результатом которого в моём мире было погасшее пламя свечи, а здесь - колыхание нитки, это не просто взять какой-то объём воздуха и толкнуть его на цель. Нет, попробовать можно, чтобы было над чем посмеяться. На самом деле моя задача быстро сгустить воздух перед ниткой и резко это сгущение отпустить и устремившийся во все стороны воздух должен качнуть нить. Если же мне хочется погасить свечу, то мне нужно одновременно создать сгущение перед самой свечой и разрежение позади неё и отпустить их одновременно, а для надёжности из сгущённого воздуха создать трубку-тоннель вокруг направления нужного мне порыва, тогда бОльшая часть сгущённого воздуха устремится, срывая пламя в сторону разряжения. Вот только по энергетическим затратам - создать сгущение или разрежение самые малые, а вот создать и удержать трубу из сгущённого воздуха минимум раз в сто бОльшие затраты Силы. Но здесь такой слабый магический фон, что такие фокусы мне теперь совершенно не доступны...

  Можно спросить: если мои возможности настолько маленькие, то чего я вожусь с этим? Если результат моих магических усилий слабее, чем просто сложить губы трубочкой и легонько дунуть! Но есть одна хитрость, но об этом как-нибудь потом расскажу, а то нужно в читальню идти. Да, в госпитале есть читальня или библиотека, она от лагеря пионерского осталась, так как госпиталь для легкораненых тут все ходячие, то книги на руки никому не выдают, но можно их прийти и читать в помещении читального зала. Это ещё одно занятие, которое я себе здесь нашёл. В читальню мало кто ходит, потому, что здесь половина - это собрания сочинений Ленина, Маркса с Энгельсом и хрестоматии, четверть - сочинения классиков вроде Пушкина и Толстого, бОльшей частью написанные ещё с Ятями и Ерами. Но меня интересует последняя четверть - учебники и школьные вполне устраивают, а из учебников я закопался в физику и химию. Жутко интересно, хоть я вроде всё уже знаю из памяти Сани, но оказалось, что когда сам читаю учебники и разбираю приведённые примеры, многое начинает выглядеть совсем по-другому и понимаю лучше, вот и читаю. Вообще, сначала заинтересовали газовые законы термодинамики, но втянулся, и стало интересно и всё остальное. Заниматься физикой как наукой я точно не собираюсь, ничего в её глубинах для меня интересного нет, я практик и прагматик, а может просто лентяй. А вот школьный курс, если его внимательно разобрать дал мне очень много поводов для раздумий и интересных мыслей...

  А может главнее всего перечисленного, то, что в госпитале есть возможность общаться с самыми разными людьми, которых много и от них я очень многое узнаю об этом мире. У здешних людей есть серьёзная проблема в общении, почти никто не хочет слушать, все хотят говорить, поэтому, как внимательного слушателя меня охотно принимают и мои расспросы и уточнения воспринимаются с радостью. Многое я просто не понимаю, что-то кажется диким, а многим не перестаю восхищаться. Я до сих пор не могу уложить в голове, что такая большая территория управляется из столицы и все на ней считают себя одним народом. Хоть у нас территория не намного меньше, но у нас от юга, до севера везде степь и мы живём очень похоже. А по-настоящему - наши степи просто больше никому кроме нас не нужны. Для земледелия гораздо больше подходят северные влажные территории, где расселились люди. У нас нет матёрых магических лесов, где бы смогли жить лесные ушастики, их леса на границе с людьми рядом с горами. И горы по краям степи почему-то не интересуют подгорных коротышек. А тут есть ледяная пустыня на севере, где тундра переходит в почти постоянно замёрзший океан, а на юге есть пустыни, где в зыбучих песках и на солончаках даже скотоводством заняться сложно. А между ними все положенные природные пояса, лесотундра, леса, лесостепи и степи. Есть горы, моря и озёра, везде очень по-разному живут совершенно разные люди, но это всё одна страна, никак это в голове не укладывается...

  Вообще, только в такой людской круговерти я понял, насколько мало я знаю и понимаю из местной жизни. Поэтому я гораздо более внимательно просматриваю жизнь Сани Гурьянова и теперь, когда я уже имею представление о местных реалиях, я узнаю для себя очень много нового и полезного. Отдельно замечу, что особенно тщательно я просматриваю весь период его обучения на лётчика и полёты во время службы в полку. И если память я просто просматриваю, словно со стороны подглядываю, и мне этого хватает. То всё, что связано с управлением самолётом я не просто просматриваю, я каждый полёт повторяю мысленно повторяя каждое движение рукой или ногой. Наверно забавно выглядит, то, как я лежу на кровати, из-за жары никто не накрывается, и дёргаю руками и ногами не открывая глаз. Но тут из-за войны каких только субчиков не встретишь, так, что никто на это внимания не обращает, а мне кажется, что если сейчас меня посадить в кабину "Чайки", я не только смогу её в воздух поднять, а даже буду её успешно пилотировать. Конечно, сколько бы раз я не повторял полёты по памяти и как бы не храбрился, но пока не взлечу сам, не смогу это проверить, а взлететь очень хочется, вот и готовлюсь изо всех сил...

  А вот с разговорами про контузию, то, что я считал очень удачным ходом для ухода от расспросов и защита ляпов, которые могу допустить, пришлось срочно заканчивать. В один из первых дней, когда я про свои проблемы с памятью не успел врачу ляпнуть, услышал, как кто-то говорил, что лётчика комиссия "зарубила" даже не после контузии, а после небольшого сотрясения мозга. Нет! Нам такие игры не нужны! А в том, что я почти всегда молчу и не лезу сам с разговорами, ну, и подумаешь. Молчунов хватает, и я стал одним из них. Тем более, что почти каждый день убеждаюсь, насколько сложно осваивать русский язык. Вот как можно понимать, когда после приветствий двое обмениваются какими-то ничего не значащими фразами, потом один роняет какую-то абракадабру: "...Так нынеча - не то, что давеча!...", другой ему поддакивает и расходятся страшно довольные, что я по аурам вижу. А как понимать, когда на вопрос "А где сейчас начальник госпиталя?" дежурный отвечает "О, то ж!..." и отворачивается. И он уверен, что ответил на вопрос, я же это вижу, только я ответа так и не услышал. Мне вообще иногда кажется, что треть информации в языке проходит, минуя слова, а уж про значение интонаций, пауз, тона в сочетании с позой, мимикой, жестикуляцией это же ни в одном словаре написать невозможно. Когда формальное согласие - "Да!" может иметь смысл от "Всенепременно!" до "Никогда в жизни!". Понимаете, почему я предпочитаю помалкивать?...

  Так и проходит моё лечение между общением, тренировками тела, тренировками Дара и более подробным изучением уже мной самим, а не из чужой памяти школьной программы, тренировками по памяти пилотажа, не считая обязанностей легкораненого. Последнее время я регулярно заступаю в наряд помощником дежурного по госпиталю. Мне нравится, и дело не в том, что в этом наряде можно сидеть за столом дежурного или рядом, а не ходить кругами в патруле или стоят на посту, не говоря про чистку картошки или мытьё полов. Просто в этом наряде приходится много читать и писать, а для меня это очень удобно. Оказывается у каждого человека свой почерк, и он почти не меняется в течение жизни. До меня вдруг дошло, что если вдруг у кого-нибудь в мой адрес возникнут какие-нибудь вопросы, то могут поднять сохранившиеся где-нибудь образцы почерка Гурьянова и сравнят с тем, какой у меня сейчас, то это станет проблемой. Я, как ни напрягал память, но вспомнить особенности "моего" почерка не смог. К своему почерку в течение жизни все привыкают и не воспринимают его особенности, для каждого он самый ясный и разборчивый. А как именно какая буква написана, да ни в жизнь никто не думает, вот узнать свою руку - это без проблем, но не то, как именно каждую букву писать. То есть всё на автоматизме, который минует осознанную деятельность мозга. Думал, как из этого положения вывернуться, ведь у меня образцов старого почерка Гурьянова нет и взять негде. Выход попался в библиотеке, когда увидел, как два бойца потешаются найдя в учебниках образец прописей для первого класса. В общем, я теперь старательно отрабатываю "чертёжный" почерк, то есть совершенно правильный и этим совершенно безликий разработанный для подписей на чертежах. Не очень просто, но я стараюсь, а дежурным очень нравится, как красиво и старательно я всё выписываю. Карандашом ещё ничего, а вот острым пером - та ещё морока...

  Несколько раз побывал в Клину. Своими глазами посмотрел на здешнюю городскую жизнь. Приценился, узнал цену деньгам, тем более, что тема цен почти у всех вызывает самую живую реакцию и меня уже не раз просвещали во всех нюансах и с самыми мелкими подробностями, которые охотно иллюстрировали примерами из личного и чужого опыта. А нюансов разных в этом вопросе оказалось, ну, очень много, и их нужно знать, ведь ни для кого из окружающих это не является проблемой. К примеру, почти у всего есть как минимум три разные цены: государственная - по карточкам и нормам снабжения, которые обеспечивают по месту жительства или работы и в государственных магазинах, кооперативная - почти свободная цена в магазинах потребительской кооперации или коммерческих, и базарная, по которой с рук торгуют на рынках. И эти цены часто отличаются в десятки и более раз. Но кроме этого есть ещё обменные цены, когда товар не покупается, а обменивался на что-либо, так часто на рынке делают, и здесь тоже множество мелочей, которые влияют на такой обмен или покупку. Разобраться с этим с наскока и со стороны почти невозможно, потому, что местные в этом живут и впитывали это годами постепенно, сами участвуя и часто назначая те или иные цены. Меня уберегает то, что Саня всю свою жизнь был на полном государственном обеспечении, сначала в детском доме, потом в лётной школе и теперь в армии, где у него не было гигантской зарплаты, её едва хватало на разные мелочи вроде курева или сладостей в лавке военторга, но зато не нужно думать и обо всём остальном, всегда одет, обут, накормлен... Но благодаря этим поездкам по госпитальным делам снабжения или охраны я теперь имел хоть какое-то представление о мирной жизни обычных людей...

  К выписке положено приводить в порядок форму, у меня, хоть и штопаная, форма, но своя, мне только выдали обычную пехотную пилотку, к которой мне пришлось привыкать несколько дней. После уже привычного лётного шлема, мне всё время казалось, что я её уже потерял, поэтому ходил и постоянно ощупывал голову, проверяя наличие пилотки на месте. Ремень я тоже сохранил, а ещё оказалось, что кто-то из моих попутчиков мне в вещмешок затолкал кобуру с трофейным "Люггером", который сохранился на вещевом складе госпитального старшины. Так, как записанный на меня наган я по справке сдал, как неисправный ещё на фильтрационном пункте, могу теперь почти официально пользоваться этим трофеем, осталось его только в удостоверение вписать.

  Когда я был в пожарном патруле, это по три человека назначают присматривать за порядком на территории госпиталя, в помощь караулу и нарядам при возникновении каких-то сложностей, следить за возгораниями и прочими мелкими неприятностями. Вроде как патруль с одной винтовкой на троих, но с повязками и кинжалами на поясе как у дневальных целый день бродит по всей территории. А ночью по графику обходит маршрут, заодно опознаётся с караулами, вроде как мы проверяем часовых, а они приглядывают за нами, хитро придумано. Вот во время патрулирования я обнаружил мастерскую госпитального сапожника, которому от нечего делать показал свои сапоги. Сапоги, на удивление выдержали все выпавшие на них тяготы, но, по словам сапожника, я обратился очень вовремя, то есть ещё бы несколько дней или неудачно споткнуться и мог подошву потерять, а тогда уже не ремонт, а фактически реставрация бы потребовалась. Тут он всего за час подбил мне оба сапога, очень неодобрительно помял специально сбитые мной задники, которые, по мнению местных, должны быть жёсткими и максимально плотно фиксировать стопу, что меня совсем не устраивает. Он предложил этот "непорядок" в моих сапогах исправить, но я не дал. Только сделал сапоги кое-как приемлемыми, а он снова всё испортить хочет! В общем, сапоги у меня тоже в порядке, можно и лучше, но и так носить можно и замены не требуется. Я, почему про эти мелочи так подробно? Для меня всё это - тёмный лес, но в патруле и наряде делать нечего, а со мной часто заступал боец из интендантской службы, который меня во всех этих вопросах и просвещал. Что если я сейчас попрошу, выдадут мне без разговоров и даже подобрать помогут в меру сил, но сделают отметку в вещевом аттестате о выдаче взамен пришедшего в негодность. То есть в следующий раз мне могут уже по месту службы отказать в выдаче положенного нового обмундирования и буду всякие подменки донашивать, пока сроки носки не выйдут. А в госпитале новой формы практически нет, то есть выдадут мне латанную и ношеную, конечно отстиранную и с зашитыми дырками, но отметят факт выдачи, и доказывай потом кому хочешь. То есть учил меня ничего сразу не подписывать, и отказываться от внесения в мой вещевой аттестат. Пилотка - единственное, что мне хотели в аттестат вписать, но тут уже я сообразил, что формулировка "положенный летний головной убор" может мне выйти боком, к примеру, отказом потом выдать лётный шлем. После моего отказа, госпитальный старшина что-то побурчав поменял мне пилотку, на другую, у которой сбоку имелась аккуратно заштопанная дырка может даже и от пули, да мне, честно сказать, на это наплевать. Зато потом мне не придётся клянчить и упрашивать, когда в части нужно будет получать форму, которая мне положена. Скажете, чего я на такие мелочи столько внимания обращаю? Так для меня это всё новое, не понятное. А я пробираюсь на ощупь и в любой момент можно об какой-нибудь сучок глаз выколоть. А вот для старослужащего Сани это всё давно известно и он ляпов в этих вопросах допускать не должен, ведь за спиной несколько лет службы, если школу пилотов считать.

  Все в госпитале очень внимательно переживают сообщения с фронта, вначале августа немцы заняли уже почти всю Прибалтику, почти всю Белоруссию, бои идут в районе Витебска и Орши. Конечно, мне эти названия мало что говорят, не так уж силён был Саня в географии, но в холле главного корпуса, где висит тарелка радиоточки на стене карта, на которой булавками с флажками отмечается линия фронта. От вестей с фронта веселья в госпитале никакого, а взгляд на карту вызывает даже не тоску, а почти ужас ведь такого быть не может, потому, что не может быть никогда! Глядя на карту, и представляя себе её масштаб, я с грустью вспоминал разговоры в нашем отряде, когда мы шли по немецким тылам. Тогда оптимизм первых дней, когда все были уверены, что со дня на день мы встретим наши наступающие войска, начал постепенно таять и к моменту выхода к нашим уже превратился в тоскливый пессимизм. До всех дошёл масштаб случившейся катастрофы и нашего поражения, ведь все потерянные километры нашей территории мы прошли и прочувствовали своими ногами. А с момента попадания в госпиталь темп наступления противника почти не снизился, и он продолжает двигаться вперёд, что вызывает у всех очень мало радости. И ещё меньше радости вызывают рассказы поступающих новых раненых, среди которых кого только нет, в том числе и тех, кто как мы вышел из-за линии фронта и даже успели побывать в немецком плену. Из их рассказов я понимал, как же нам повезло, и как мудро поступил Васнецов, который вёл нас, что настоял не выходить на дороги и может мы двигались немного медленнее, но скрытно лесами и болотами. А то, что мы видели в одной деревне, тускнело при сравнении с тем, что видели и рассказывали многие свидетели зверств оккупантов. И если бы у меня где-то на задворках души ещё остались сомнения в том, на чьей стороне я в этой войне и хочу ли я в ней участвовать, то теперь даже намёка на сомнения во мне быть уже не могло. Честно сказать, немного побаивался я только того, что могу не справиться с тем, что положено мне делать, как лётчику. Хоть за это время я много тренировался и не по одному разу повторил по памяти с движениями каждый из его полётов. Но одно дело вспоминать и совсем другое пережить и сделать это самому. Но я стараюсь себя не накручивать заранее, тут есть множество удачных поговорок вроде: "Не Боги горшки обжигают" (я не очень понимаю, при чём здесь обжигание, горшки и судна я в госпитале видел, но главное, что не Боги), ну, или "глаза боятся, а руки делают"...

  В понедельник четвёртого августа после рентгена мне сняли лангету, повторили снимок и сообщили, что в среду у меня выписная комиссия, которая будет решать, куда меня направить дальше. Заместитель начальника госпиталя, который смотрел снимки и мою руку объяснил, что перелом у меня сросся хорошо, но костная мозоль очень протяжённая и ещё слабенькая, поэтому ещё три недели мне нужно руку беречь и не давать большие нагрузки...

   *- Почти ничего не стала придумывать, описание взято из быта племён туарегов в пустыне Сахара.

  Раз уж у нас речь о лётчиках и про самолёты, то позволю пару слов о самолётах. Я не понимаю ничего в устройстве регулирования шага винта или расчёте нагрузок в сопряжениях лонжеронов, поэтому даю слово настоящему лётчику, который любит историю авиации. Тем более, что очень многое из того, о чём кричат и пишут ему не нравится. Не нравится потому, что так истошно верещат обычно тогда, когда хотят кого-нибудь перекричать или не дать что-то услышать. А многие слова и сравнения о прошедшей истории вообще напоминают споры в детском саду "кто победит: кит или слон?!" шумно азартно и до разбитых носов. В итоге две безумные крайности: у нас всё было просто замечательно и ни про один автомат в руках наших солдат нельзя даже кашлянуть небрежно. Другая крайность, что у нас всё было так плохо, что воевали с черенками от лопат вместо винтовок (даже в кино нам это показали), а победили только потому, что на фронте появился единственный американский "Шерман" и все немцы от страха разбежались. По последнему, остаётся только удивляться, как же так вышло, что тупые, лапотные с одними черенками разбили вдребезги одну из лучших армий, которая перед этим нагнула всю Европию? Но ни первым, ни вторым доводы и аргументы не нужны. Да и нет задачи никого убеждать, как и что-либо доказывать. Хочется лишь озвучить некоторые моменты не всегда понятные, но имевшие место...

  На самом деле наши "Чайки" - Поликарповские "И-153", на которых летали в Санином полку - не штурмовики, а создавались как истребители-полуторапланы, для которых главным качеством была маневренность, что по всем тогдашним представлениям об использовании истребителей было самым важным. И всё внимание было на её обеспечении, ведь маневренность - это способность к ближнему бою и эффективному применению бортового вооружения при обороне сопровождаемых или объекта. Зачем здесь скорость? Объект обороны или опекаемые бомбардировщики уже здесь и можно их оборонять используя все преимущества высокой маневренности. Скорость нужна, чтобы противника догнать, только это не задача истребителей сопровождения, а если кто-то из них будет догонять, то выговор по возвращении - это минимум, что лётчик заслужил. В этом, с "И-пятнадцатым", который обожал Чкалов, и который послужил основой для модификации сначала "И-15Бис", потом "И-153" - "Чайка", мало какой самолёт мог тогда поспорить. Само собой, для достижения главной цели в ущерб принесена скорость (вернее, скорость, как менее важный параметр не была самоцелью, как станет позже) и в какой-то мере вооружённость, чтобы машины не перетяжелять (впрочем, в те времена пара пулемётов винтовочного калибра на истребителе считались достаточными, а тут по четыре было). Да и вообще, скорость и повышенная маневренность во многом взаимоисключающие качества, физику никто не отменял и чем быстрее движется объект, тем больше усилий нужно, чтобы его остановить и заставить двигаться в обратную сторону. Не нужно забывать и о том, что конструкторы были жёстко привязаны к имеющимся не слишком мощным и надёжным двигателям. Конструкторы моторов исходно закладывали люфты и допуски с минимальной компрессией, которых могли добиться на производстве напильниками бывшие фабзайцы, не могли они лучше делать. В этих жёстких рамках и создавались самолёты "пятнадцатого" семейства. В те годы, когда их создавали, а это начало тридцатых годов, эти самолёты были лучшими и идеальными на основе опыта прошедшей империалистической войны. Ведь не за модельную внешность и воловий взгляд накрашенных глаз Николай Поликарпов заслужил звание "Короля истребителей".

  Но время шло, темпы развития техники и наработки навыков в авиапромышленности худо-бедно имели место и уже при начале производства "пятнадцатый" с четырёхсотсильным мотором уступал "Бису" с мотором почти в два раза мощнее (750 л.с.). Получившийся самолёт в середине тридцатых был без преувеличения лучшим истребителем в мире. Его скорость приблизилась в четырём сотням километров в час, четыре пулемёта, время разворота восемь секунд (ВОСЕМЬ!!!!), у хвалёного "мессера" время разворота двадцать одна-тридцать секунд. Фактически, даже появившиеся тогда первые версии "Ишачка" проигрывали воздух "Бису". На момент создания самолёт летал быстрее всех бомбардировщиков, мог их защитить и сопроводить, а других задач перед истребителями никто и не ставил. И как развитие "пятнадцатого" семейства появилась "Чайка" с мотором больше тысячи сил, где Поликарпов сумел установить более аэродинамичное изломанное "профиля чайки" крыло, как и планировалось ещё на первой машине, и которую не пропустили военные, им крыло "не понравилось" (чудная формулировка!). На "Чайке" появилось убирающееся шасси, и скорость выросла до четырехсот пятидесяти километров в час. Всего машин "пятнадцатого" семейства было построено около шести с половиной тысяч штук. Вы представляете себе это количество? И это за пять последних предвоенных лет, не считая трёх сотен до этого. И это там, где якобы у нас лётчиков не было, а в войну срочно учили "взлёт-посадка", за штурвал и в бой, как нас уверил любимый всеми комэск Титаренко. Только чего же его - Героя Советского Союза в том же фильме почти на равных в учебном бою гоняет бывший курсант со "взлёт-посадкой"? А другой "вечный дежурный по аэродрому" на пределе возможностей машины сумел взлететь и сбить немецкий самолёт! То есть рисуется и лукавит Титаренко. Да, боевого опыта у курсантов не было, а вот летать их учили на совесть. И перед войной самолёты БЫЛИ и на них летали. И во время войны голодали на тыловых пайках бензина не хватало, на фронт рвались хоть в пехоту, но пока не будет выполнена вся программа подготовки никто курсанта в войска не направит. Конечно налёт по нашим программам был меньше, чем у немцев или англичан, но и у них львиная доля этого налёта - первичная выкатка как в аэроклубах, а не боевой пилотаж. И самолёты были очень хорошие, надёжные и маневренные! Вопрос не к конструкторам и лётчикам, а к использованию самолётов, ведь был приказ Павлова снять вооружение с самолётов за день до войны, а зенитчиков отвести в учебные лагеря. Что сможет сделать даже самый лучший лётчик, если его среди ночи начали бомбить и убивать, а на его самолёте нет вооружения? Хотя даже в такой ситуации, в первый день войны было несколько десятков воздушных таранов...

  Считается, что в конце тридцатых немцы перевернули концепцию воздушного боя, который из маневренного противостояния на малых дистанциях перешёл в тактику "удар-отскок" на скорости и в вертикали без ввязывания в маневренный бой, в котором скоростные машины без вариантов проигрывают маневренным. А может мы сами их к этому подтолкнули? Ведь как танкистов выучили до войны в наших танковых учебных центрах, так и асы немецкие в большинстве прошли переучивание в Липецком центре лётного мастерства, где вживую посмотрели все сильные и слабые стороны нашей авиации. Если быть точным, то ничего немцы особенно не переворачивали и даже не особенно навязывали другим свою тактику. Просто не только в СССР в те годы было стремление "Быстрее! Выше! Сильнее!" и каждому лётчику очень хотелось гордиться тем, что у него на ...дцать километров выше скорость или он смог забраться на целых триста метров выше. Собственно и кумиры тех лет - Чкалов и Байдуков, которые именно дальше всех и выше... То есть более скоростная машина заранее имела фору при любом не боевом сравнении. В результате скорость в триста пятьдесят километров "Биса" и на сотню больше у "Чайки" вычеркнула всё семейство Поликарповских полуторапланов из планов по исполнению ими своих истребительных задач, ведь у немцев появился восемьдесят восьмой Юнкерс со скоростью как у "Чайки", а чуть позже сто одиннадцатый Хейнкель И все напрочь забыли, что это машины сопровождения и объектового ПВО, то есть для задач фронтовой ПВО и в качестве охотников нужны совсем другие машины, и они есть, это ЛаГГи*, МиГи и Яки, фактически не уступающие своим противникам...

  Если подумать, то немецкая истребительная тактика - совсем не абсолют. То есть голый упор на скорость и победа за счёт этого. Мне один матёрый вертолётчик говорил, что при бое между вертолётом и самолётом победа последнего далеко не гарантирована, и разница в скорости в несколько раз может сработать как раз против самолёта. И если скорость решает всё, как упивающиеся цифрами нас уверяют, то с чего это немецким истребителям за каждый наш сбитый У-двасик давали железный крест и премию, а у него крейсерская скорость сто десять километров в час? А потому, что по маневрирующему на малой скорости биплану попасть очень трудно, только если не подловить не ожидающую нападения расслабившуюся мишень, но таких на фронте быстро учат. Для объективности взглянем с другой стороны фронта. Широко на фронте известные двухбалочный Фоке-Вульф-189 - "Рама" или Хеншель-123 - "Костыль" - самолёты-разведчики не имеющие выдающихся скоростных характеристик. И при этом по словам наших лётчиков это одни из самых трудных воздушных целей сбить которые очень трудно. Аналогично и про ещё более тихоходный "Шторьх"...

  И ещё один пример скорости. Двести шестьдесят второй мессершмитт "Швальбе" и "Штурмфогель", весь из себя реактивный и имеющий скорость на сто с лишним километров больше лучших форсированных поршневых истребителей. Замечу, имел четыре тридцатимиллиметровые пушки и поставили их немцы в войска за годы войны почти полторы тысячи штук (всего сделали почти две тысячи, но почти пять сотен угробили на испытаниях и доводках), хотя летали они мало, так как были крайне ненадёжны и ломались, но ведь летали. По логике тех, кто молится скорости, появление только одной их эскадрильи на фронте должно было гарантировать безусловную победу немцам. Вот только не вышло, а наши асы парочку этих "надежд Рейха" сбили на своих "тихоходных" поршневых машинах. Нет, немцы сейчас почти рыдают, что этим прекрасным самолётам не дали даже взлететь (то есть они даже не летали) "А то бы они дали!". Лукавят ребята и старательно пытаются замолчать собственные немецкие данные о сбитых реактивными мессерами почти пяти сотен англо-американских самолётов? Поделим эту цифру на шестнадцать, вспомнив, что зачёт у немецких истребителей шёл не по факту падения противника, а по фотопулемёту, где все попавшие в кадр при нажатии гашетки самолёты противника считаются сбитыми. Это вам не шесть десятков у наших лучших асов, где каждый гарантированно упал, а все, кого не подтвердили минимум два наземных свидетеля не засчитываются. Но раз была возможность когда-то насчитать эти сотни "сбитых" реактивными мессерами, значит как минимум летали и весьма активно, но ничего кардинального их скорость им не принесла. Хотя все очень на это надеялись, целую "команду Новотны" создали из очень хорошо подготовленных немецких экспертов (попросту асов, вот только по-немецки Ас - это дерьмо, вот и придумали другое название). И вообще, только в голливудских фильмах ковбой со скачущей галопом лошади с полукилометра попадает из Кольта в бегущего индейца. Любой адекватный стрелок вам скажет, что вероятность попасть в движущуюся с мЕньшей скоростью маневрирующую цель в такой ситуации не выше выигрыша Джек-пота в казино, тем более из револьвера, но...

  Так почему же перед войной тактика немцев с упором на скорость сработала и до сих пор толпы "умников" верещат о том, что в сорок первом у немцев были принципиально лучшие самолёты?! Мне кажется, что немецкая тактика "ударил и бежать" заработала потому, что удачно наложилась на психологию лётчиков люфтваффе и его командования, где для истребителей во главе всего - личный счёт и гонор сверхчеловеков, даже на фоне остальных немцев и лётчиков. С другой стороны, ареной, где этот вопрос решался, стала Испания, где республиканцы, на стороне которых были наши добровольцы, проиграли. И как удобно оказалось свалить всю вину за проигрыш на объективную цифру меньшей скорости наших "Чатос" и "Ишачков". Но в небе Испании не решались реальные фронтовые задачи, не сопровождали наши истребители армады бомбардировщиков, которые бы немцам требовалось остановить и уничтожить. Немцы, как и наши, там проходили обкатку, вот и устраивали показательные бои и мерились у кого и что больше или толще. Вот и получилось, что во всех поражениях виноваты "плохие" машины, которые "дрова" по сравнению с новым мессером! Невинный вопрос на языке вертится: А как же вы, на таких дровах насбивали десятки немцев и чемодан орденов за это получили? Одного лейтенанта Рычагова вспомнить. Ведь не зря немецкие лётчики серьёзно опасались "Ишачков" и инструктировали в бой с "Ратой" не вступать, если неожиданная атака не получилась, про "дрова" никто никогда такого не скажет...

  Но на выходе все получили фактически официальное признание - неспособности противников немцев в начале сороковых противостоять мощи люфтваффе. И что использование этой спорной тактики дало немцам почти безоговорочное господство в воздухе! Хотя, какое господство? Фактически все эти выводы родила проигранная на стороне республиканцев кампания в Испании, где успешно отметился немецкий легион "Кондор" на первых мессерах. И снова игра в цифры, ведь никакой разницы в том, как сбили, а ведь немцы и не скрывали, что их главные цели - машины повреждённые зенитками или зазевавшиеся и отставшие. То есть немецкие истребители, фактически никогда не исполняли конвойные задачи по сопровождению и охране своих бомбардировщиков или охране и обороне конкретного пункта. Нет, им такие задачи ставились, но при этом не было личной ответственности за охраняемые объекты, что позволяло истребителям решать эти задачи по своему усмотрению. К примеру, просто послать группу расчистки воздушного пространства над целью, что можно обозначить просто своим пролётом в окрестностях, и никто не обязывает аса-истребителя рубиться всерьёз и чистить воздух от всех самолётов ПВО противника. Ведь при непосредственной охране и сопровождении, которые применяли наши и лётчики других стран при сопровождении своих бомбардировщиков, без свалки защитить и отогнать нападающих невозможно. И потом всю войну наши истребители будут ошалевать в сопровождении тихоходных бомберов на своих скоростных (Ну, как просили!) самолётах. Но тут такая хитрушка - истребителям сопровождения не нужно никого догонять и участвовать в красивых истребительных турнирах, им нужно отогнать самолёты противника от своих бомберов, задача простая и конкретная как лом! И "Ишачок" или "Чайка" с ней успешно справятся, достаточно вооружение усилить для увеличения веса залпа, что ещё больше упростит им задачу. А так, строй бомбардировщиков сам по себе далеко не безобидная мишень и огрызаться может серьёзно. А немцы продолжают щипать наши повреждённые и без охраны бомбардировщики, набивают себе счёт, и это ещё больше закрепляет появившуюся порочную мысль. А бездарным начальникам так удобно оправдываться "объективными" цифирьками скорости. Но увы...

  А главное, как мне думается в том, что кроме всего перечисленного, не было в числе руководства авиации фигуры, которая бы могла сначала авторитетно отстоять своё противное упомянутому мнение, а в дальнейшем обеспечить адекватное использование такого специализированного инструмента в решении боевых задач. Не зря ведь на вершины руководства авиации взлетают в те годы такие волшебные фигуры, как Копец или Рычагов. И не в предательстве, в котором их много лет обвиняли, дело, а в том, что хорошие лётчики - это совсем не обязательно хорошие начальники, а главное, имеющие своё мнение и авторитет, для того, чтобы его отстоять. Да и сама система тогдашнего управления, в которой воинствующая некомпетентность часто имеет большее значение, чем даже здравый смысл. Хотя, не будем уж так наговаривать на родное Отечество, в других странах не лучше, и везде всем дядькам в лампасах хочется такое "УУУУХ" и чтобы ещё само сапоги чистило, тогда и наступит всем счастье...

  И вообще. Вот ползут на задание во вражеский тыл наши разведчики и встречаются на нейтральной полосе с такой же группой противника, которая ползёт навстречу. Что должен сделать хороший командир группы? Вот он - враг, и он ползёт в наш тыл, как его не уничтожить? Ату, его! Но ведь у группы есть конкретное задание, и все делают вид, что никого и ничего не видели и ползут дальше, потому, что любые другие действия сорвут выполнение приказа и задания. И только дурак в такой ситуации решит повоевать и нападёт на противника, а после его обоснованно поставят к стенке за невыполнение приказа и задания группой. И это знает и понимает каждый профессиональный военный. Можно сказать, что это вбито в его сознание как аксиома. Для птенцов Геринга это совсем не так, и если при сопровождении он вдруг увидел возможность увеличить личный счёт, то плевать он хотел на сопровождение, ведь счёт важнее! А для защиты у бомберов есть свои стрелки, вот пусть и отбиваются! Но это ведь бред! Личный счёт не абсолютен даже для истребителей объектового ПВО, потому, что даже для них главное не сбить как можно больше, а не дать бомбить защищаемый объект! То есть не сбить, а отогнать, чувствуете разницу?! Что уж говорить про истребителей, для которых основная задача - сопровождение и защита бомбардировщиков, транспортников, штурмовиков или воздушное пространство в выделенном секторе. А личный счёт? Ну, получится так получится... То есть фактически немцы навязали всем свою перевёрнутую логику, в которой наши маневренные истребители заточенные как раз для идеального исполнения задач непосредственной охраны и сопровождения оказались не у дел. А главным критерием работы истребителя, в том числе и у нас, стал его личный счёт. Так великий Покрышкин почти год летал на разведвылеты, а по критерию сбитых был никто и звать его никак! А ведь даже тогда разведвылеты считаются одними из самых трудных (В 299 приказе ГКО 1941 года десять разведвылетов по денежной премии приравниваются к сбитому самолёту, а за сорок или двадцать ночных, можно представлять к званию ГСС), но... Пока он не набил себе счёт в боях над Кубанью про него не слышали. В общем, из песни слова не выкинешь...

   Охаяли и оболгали хорошие самолёты. А здесь ещё и ментальность большинства военных работает, когда всегда от любой техники хочется всего и побольше! Ну, на хрена на броненосце или линкоре нужны торпедные аппараты или запас мин заграждения? Но был хоть один броненосец во всём мире без таких довесков?! Вот и каждый самолёт должен быть универсальным абсолютом, чтобы командир мог не думать! И язык по корень сотри, объясняя, что такого не бывает, но военным плевать им "НАДО" и "ЧТОБ БЫЛО". И цифры должны глаз генеральский радовать, что на пять миллиметров толще и на двадцать длиннее, даже если это не важно и не нужно. Вот в таких условиях стали искать применение для одного из наших самых массовых довоенных самолётов. Части "Чаек" и И-15Бис были полностью развёрнуты, укомплектованы, лётчики обучены, да и бомбы до двухсот килограмм они могли нести, а при их малой скорости могли обеспечить достаточно точное бомбометание. Вот и перевели эти полки на задачи по штурмовке наземных целей и поддержки наших войск. Для этого даже стали менять на машинах мелкокалиберные ШКАСы на крупнокалиберные пулемёты Березина, подвешивать пусковые РС-82 и даже ставить пушки. В планах командования был перевод этих полков на начавшие поступать в войска специализированные бронированные штурмовые машины "Ил-2" и "Су-2", но времени на эту ротацию и переучивание немцы нам не дали, а может и не нужно это было. Если бы часть "Шестнадцатых" и "Чаек" передали в состав бомбардировочных полков в качестве разведчиков и самолётов сопровождения, а бОльшую часть оставшихся внятно и чётко назначили самолётами прикрытия поля боя... Первые ещё бы взяли на себя задачу охраны и обороны аэродрома, хотя бы в составе дежурного звена. В любом случае бардака бы в первые дни войны было гораздо меньше, ведь у многих были бы конкретные цели и задачи. Были бы меньше потери среди бомбардировщиков, как от бомбёжек, так и при боевых вылетах с охранением из истребителей. А дальше механизм положительной обратной связи: больше выжило, больше передали свой опыт, меньше потери, значит больше выжило...

  И, мне кажется, что сложись начало войны иначе, ещё вопрос, как бы пошло развитие и использование нашей авиации. Но львиная доля нашей авиации западных округов была выбомблена в первые часы, а многие ещё даже до пересечения границы наземными частями вермахта. Говоря здесь "авиация" я имею ввиду не только самолёты, а вместе с ними лётный и технический состав. Тем более, что большая часть наших передовых авиационных частей была размещена на вновь присоединённых западных территориях, где проживание вне охраняемого периметра из-за враждебного настроя местных жителей было опасно и жили в расположении полков не только сержанты (по знаменитому приказу маршала Тимошенко, когда росчерком пера молодых лётчиков с целью улучшения дисциплины в среде лётного состава затолкали в казармы), но и средний и старший командный состав. А для лётчиков люфтваффе и артиллеристов в качестве равнозначных целей были обозначены не только самолётные стоянки, но и казармы с домами личного состава (к слову, склады и многие ВПП было приказано беречь для использования после захвата). Поэтому, когда вам попадутся цифры по количеству уничтоженных и повреждённых самолётов в первые часы войны, думаю, что не сильно погрешу против истины, если предложу считать эти цифры равными погибшим лётчикам и пропорционально всей аэродромной обслуживающей команды. А вернулись из них в авиацию хорошо, если четверть из выживших в первые часы, кто сумел перед носом немецких наступающих танковых клиньев проскочить на восток или повезло успешно пробраться лесами до линии фронта...

  Вообще, со штурмовиками в авиации тех лет было очень не просто. Тогда штурмовики называли - "самолёт непосредственной поддержки наземных войск" или "ближний бомбардировщик", уже даже поэтому можно с уверенностью сказать, военные сами не очень внятно представляли себе, чего же они хотят получить от конструкторов. Одно было ясно, что такой самолёт нужен, но выполнить все требования, которые к нему предъявляли военные, было невозможно. То есть военные мечтали о своём "гипотетическом сферическом коне в вакууме", а конструкторы пытались выжать всё возможное из имеющихся не шибко мощных и надёжных моторов, лимита материалов, возможностей новорожденной авиапромышленности и создать самолёт в рамках своего представления по выполнению его возможных и невозможных задач.

  Ещё в начале тридцатых Поликарповский самолёт "Р-5" был переделан под задачи поддержки наземных войск. И вышел под индексами "ТШ" (тяжёлый штурмовик) или "Р-5Ш" (штурмовой). Ему листами брони 4-6 мм забронировали кабину и вооружили 4-10 пулемётами ПВ-1 (калибр 7,62 мм) и спаренный ДА у стрелка в задней кабине. Кроме этого он мог брать до пятисот килограммов бомб или до трёхсот гранат в ящике на внешней подвеске. Для своих лет это была супермашина и самолёт мог решить весь спектр возможных задач любого военного столкновения наземных войск того времени, где лихо бежала пехота и скакали бравые конники с шашками наголо, а броня была в виде смешных пулемётных танкеток и броневиков "Гарфилд Путиловский". Но на вооружение его после испытаний не приняли. И дело не в прозорливости генералов осознавших вдруг, что прогресс сделает эту машину устаревшей уже к началу сороковых, просто скудные силы авиапрома не потянули выпуск этой машины, хотя малую серию для войск выпустили. К вопросу о качестве и возможностях этого самолёта напомню, что некоторые из этих самолётов неплохо воевали через почти десять лет. К примеру, неоспоримый факт: 606 штурмовой авиаполк героически воевал под Москвой и только за октябрь месяц на своих двадцати "Р-5" уничтожили только танков немецких 38 штук. Фактически все вопросы воздушной поддержки наземных войск во время битвы за Москву вытянули на своих крыльях именно немногие "Р-5Ш" и просто "Р-5" без всякой брони и поставленными наскоро пушками и пулемётами. Ведь на тот момент в боеготовом состоянии в войсках осталось едва пара десятков из выпущенных перед войной "Ил-2" и глобального воздействия на противника в конце сорок первого года они произвести были не в состоянии.

  Был ещё самолёт "Су-2" или "ББ" (ближний бомбардировщик) Павла Сухого вооружённый четырьмя пулемётами калибра 7,62 и способный нести до 250 килограммов бомб (замечу, вооружение и возможности практически как у "Чайки", а вот маневренность и точность бомбометания на порядок хуже, правда, противопульная броня, этого не отнять). К очаровательным особенностям машины стоит добавить размещённый прямо перед лётчиком бензобак и регулярно заклинивающие салазки открывания кабины, отчего горели лётчики в "Сушках" и не многие выпрыгнуть смогли. Такими к началу войны были укомплектованы восемь ББАП большей частью на Юго-Западном фронте, ведь их и производили неподалёку. До этого в ЦАГИ под руководством А.Н.Туполева спроектировали тяжелый штурмовик "АНТ-17" ("ТШ-Б"), тяжелые штурмовики "ЦКБ-6" ("ТШ-1") и "ЦКБ-21" ("ТШ-2") конструкции Д.П.Григоровича, "ЦКБ-4" ("ТШ-3") конструкции С.А.Кочеригина. В этих машинах в той или иной степени пытались включить в силовой набор элементы бронирования, но всё равно броня бОльшей частью оставалась навесной. Не буду оценивать эти самолёты, но в противостоянии конструкторов победил самолёт Ильюшина "БШ-2" ("ЦКБ-55", одноместный "ЦКБ-57" и "ЦКБ-55П", последний стал предсерийным прототипом и получил в серии имя "Ил-2"), который без всяких игр и переименований сразу позиционировался как штурмовик и только штурмовик, для работы над передовыми порядками войск противника. Самолёт без гримас ставший легендой и выпущенный самым большим тиражом военный самолёт в мировой истории. И чего в этом выборе было больше, умения показать товар лицом, дружбы со всесильным тогда Яковлевым или просто удачно звёзды расположились? Какая собственно разница. Мне думается, что почти все модели были примерно одного типа и склада со своими изъянами и преимуществами, хотя, нельзя не сказать о том, что у Ильюшина получился удивительно живучий планер. Великим и легендарным самолёт стал гораздо позже, когда под него создали соответствующий боеприпас, к нему успели привыкнуть не только лётчики и техники, но и командиры и солдаты и не только наши, но и противника, машину уже хорошо освоили в производстве и вылизали недочёты. А со временем, когда множество самолётов, лётчиков, видевших их работу солдат уже создали машине имя и репутацию и уже зазвучало "бронированный" и плевать, что крылья и хвост фанерные без всякой брони, не хватает заднего стрелка, посадим, ещё какие-то мелочи, а у кого нет недостатков...

  У наших противников точно такого же по своим свойствам самолёта не было, то есть не было аналога нашему "Бетонному самолёту", "Чёрной смерти" и "летающему танку", ведь в лобовой проекции фюзеляж пробивали только зенитные калибры выше 20 мм при попадании под выгодными для снаряда углами. А остекление кабины пилота и бОльшие калибры не всегда брали. Но тут снова вопрос в концепции и её реализации. Фактически никто не пошёл по нашему пути - создания летающего бронированного аппарата. Да и, сказать по совести, даже имеющаяся у "Ил-2" броня не являлась гарантией от гибели, скорее уж общая живучесть машины, ведь зачастую ильюшинские штурмовики возвращались к себе чуть ли не без хвоста и с измочаленными плоскостями. И в этой ситуации на первый план выходит даже не бронирование самолёта и летучесть планера, а смелость и самоотверженность наших лётчиков, которые в таких условиях работали над самым полем боя под огнём зениток и отбиваясь от истребителей...

  Гитлеровская Германия решила вопрос поддержки своих наземных войск использованием пикировщика "Юнкерс Ю-87" ("Штука" или "Лаптёжник"). Не особенно скоростной и не сильно защищённый, но способный выполнять очень точное прицельное бомбометание в пикировании, несущий до тонны бомбовой нагрузки (а в перегрузе и гораздо больше), при господстве в воздухе немецкой авиации - это кошмар для наземных войск, похожий на Ил своей дешевизной и простотой в обслуживании и освоении. Вот его уже в ходе войны пытались догрузить дополнительно вопросами штурмовки позиций наших войск. Исходно кроме бомб, его вооружение составляли только три пулемёта калибра 7,92 мм, два фронтально и один у заднего стрелка. Это потом появятся даже частично бронированные штурмовые версии с пушками 37 мм вместо крыльевых пулемётов, и такие машины по задумке должны были работать как наши штурмовики, но ничего из этого не вышло. Мне думается, что тут вопрос не в том, что "Ил-2" намного эффективнее пикировщика, а в психологическом воздействии на противника, когда страшный "бетонный самолёт" просто висит над позициями и моментально пресекает любое шевеление на земле. И именно этого требовали от своего командования пехотинцы по обе стороны фронта. Хотя, все бывалые штурмовики в один голос заявляют, что висеть над вражескими окопами дело не особенно эффективное, очень чреватое и не окупающее себя ничем кроме морального удовлетворения пехотных генералов. И наработанный за годы войны опыт нашей штурмовой авиации сформулирован лапидарно просто: первое - разведка целей, второе - подавление зенитных средств, третье - максимально быстрая и прицельная работа по заявленным целям, четвёртое - немедленный быстрый отход. И чем это кардинально отличается от тактики немецких пикировщиков? И следует заметить, что бомбы Юнкерсы клали гораздо точнее. Но командование приказывало, и висели наши штурмовики над окопами противника, а вот здесь бронезащита пилота оказалась не лишней и спасала от пуль винтовок и пулемётов...

  Довольно быстро и наши зенитчики научились подлавливать "Штуки" на выходе из пикирования, где возможностей для маневра мало, а высота и скорость минимальные. В ответ немцы сделали ещё один шаг, чем сказали ещё одно слово в опыт "авиации поля боя", я про "Ягдбомберы", это не официальное название, но часто использовалось (фактически схема использования наших "И-15Бис" и "И-153" в начале войны). Я про применение скоростных маневренных самолётов для штурмовки передовых порядков пехоты. Обычно использовались устаревшие версии "Мессершмитта БФ-109", когда более новые и скоростные шли в истребительные части, а устаревшие модели с молодыми лётчиками с подвешенными бомбами выполняли штурмовку и не только бомбами, но и используя своё неплохое бортовое вооружение. К моменту появления "Фоке-Вульфа-190" Курта Танка, в проектном задании изначально заказана разработка бомбардировочно-штурмовой модификации, в том числе морская версия для топ-мачтового бомбометания и даже как носитель торпеды. Но оставим эти непостижимые изгибы сумрачной тевтонской логики...

  Другие немецкие авиаконструкторы тоже предпринимали попытки создать что-нибудь грозное, большое, стреляющее и тем страшное очередное "Вундерваффе". Провалилась реализация идеи штурмовика в виде Хеншель-129 (выпущено больше восьмисот машин), но серьёзного влияния на ход боевых действий эти изобретения не оказали. А вот американцы много позже после войны пошли ещё дальше, и придумали использовать для поддержки наземных войск здоровенный тихоходный четырёхмоторный самолёт в качестве летающей артиллерийской батареи. Я говорю про "Локхид АС-130" ("Спектр"), который снижался, закладывал вираж, чтобы цель была в центре описываемой окружности, и сбоку прямо из бортового люка начиналась стрельба по наземной цели из скорострельных многоствольных пушек. У них там даже почти гаубица калибром больше ста милиметров была. Жуть! Одна "Шилка" или пара "Игл" ("Стрел", "Стингеров") и эта радость прекратится навсегда, но... То есть становится понятно, против кого привыкли воевать "звёздатые матрасники". Надо понимать, это гены, кто же не помнит старинную англо-саксонскую забаву - из пушек и пулемётов по бегущим с копьями толпой зуавам.

  Вообще, просто восхищает, как англы гордятся своими "победами" над индейцами и другими (хотя они не очень любят вспоминать, как им с их пушками и пулемётами, те же зуавы с одними копьями несколько раз душевно наваляли и по окрестным баобабам белых цивилизаторов развесили, кого не съели). Просто, к примеру, в культуре североамериканских индейцев были прописаны очень сложные ритуальные формы и множество табу, в частности, запрет на партизанские действия и удары в спину, и прочее, как умаляющие честь и доблесть воина. И это не от тупости или чрезмерной рыцарственности. Просто на континенте индейцев было так мало, что позволь они друг против друга партизанить, к прибытию Колумба Америка бы уже обезлюдела. Да и делить им было особенно нечего при такой мизерной плотности населения и богатстве местной природы. Поэтому все упоминаемые, как иллюстрация их кровожадности, воинственности и тотальной опасности межплеменные войны фактически сводились к возможности подросшим молодым воинам провести демонстрацию своей удали и уж точно практически не страдали от этого их местные некомбатанты - женщины и дети. Ну, сами подумайте, индейцы очень простой, безумно практичный и прагматичный народ выросший в условиях постоянной борьбы за существование, так ради чего тогда в их культуре появляются идея снятых скальпов? Молодняк и без скальпов себя показать может, так и зачем скальпы снимать? Вообще, жизнь и быт родоплеменных сообществ чрезвычайно ритуализированы и табуированы, что помогает небольшой группе выживать и сохранять себя. То есть "кровожадные" индейцы придумали идею про скальпы только после того, как "цивилизованные" европцы им за эти скальпы платить стали. Причём за мужские, женские и детские отдельно. Так и кто здесь кровожадные монстры? То есть стоило индейцам при встрече с англами отказаться от табу на партизанскую войну и едва ли помогли бы красномундирникам их пушки и пальба залпом и строем. Но, увы, история не терпит сослагательного наклонения, а америкосы жутко гордятся своей летающей батареей...

  Но вернёмся к стреляющим с неба самолётам. Попытка создать специальную противотанковую версию "Ил-2", когда на него установили 37-миллиметровые пушки, от залпа которых самолёт в воздухе отдачей едва не останавливало и стоило труда его удержать от сваливания, а бомбовая нагрузка у него уменьшилась до 100, максимум 200 кг. С другой стороны, снаряды таких пушек эффективны против танков второй половины войны только при использовании бронебойных сердечников из твёрдых сплавов, а вот это, при стрельбе очередями - то есть очень большом расходе боеприпасов, выходит слишком дорого и не рентабельно и стрелять нужно под очень большим углом пикирования, что для Ильюшина трудно, а часто смертельно опасно. Но к этому времени удачно решили эту пробему, но об этом позже. А если сравнить и разобрать возможности применения "Ил-2" первой половины войны по сравнению с "Чайкой" или "Р-5", то окажется, что они проигрывают штурмовику только в массе бомб, которые могут поднять за один вылет. Но при этом "Ил-2" фактически бомбит с горизонта с прицельностью почти по Горькому - "На деревню. Дедушке", ведь пикировать штурмовик не может, а из пике больше тридцати градусов имеет шанс не выйти. То есть по факту имеем только пару крыльевых 7,62 мм ШКАСов и 20 мм ШВАК или 23 мм ВЯ с шестью-восемью эРэСами, точность и эффективность применения последних оставляет желать лучшего. Замятые при хранении и транспортировке стабилизаторы отправляют реактивные снаряды куда угодно, поэтому шанс попасть есть только при пуске залпом всех снарядов, и лучше не с одного самолёта. А эффективность применения бомб по большому счёту нивелирует их бОльший вес меньшей точностью. Гораздо более маневренные бипланы способны производить бомбометание с точностью на порядок выше, то есть мЕньшим бомбовым грузом получить бОльшую эффективность. Конечно к выкладыванию бомбы в круг диаметром шесть метров, как это могут делать немецкие пикировщики они не способны, но положить одну из двух бомб в конкретный блиндаж или ДОТ им вполне по силам даже не смотря на то, что прицеливаться приходится выглядывая из-за массивного мотора. Навесить реактивные снаряды и усилить бортовое вооружение тоже можно. Так и что осталось? Осталась только способность брони "Ил-2" выдерживать попадания до двадцати миллиметров и благодаря этому по требованию пехоты висеть над позициями и оказывать непосредственную поддержку войскам, и после этого иметь возможность добраться до базы. Ежу понятно, что Поликарповские бипланы на такое не способны. Но и штурмовики после таких показательных "висений" возвращаются к себе часто по частям и далеко не все, ведь хвалёная броня укрывает только мотор и кабину, а весь остальной фюзеляж, крылья, хвост и центроплан подвержены огневому воздействию также как и у всех остальных самолётов. Вопрос только в том, что у Ильюшина получилась весьма живучая машина, но и машины Поликарпова все отличаются отменными качествами в этом вопросе. То есть, если не выделываться над окопами по просьбе наших конников с лампасами, по степени воздействия и качеству штурмовки все три самолёта не очень сильно уступят друг другу, если штурмовик не окажется в этом ряду последним. А в плане устойчивости против зенитного огня звездообразный двигатель воздушного охлаждения может продолжать работать даже с отстрелянными парой цилиндров, и защищённость лётчика вполне на уровне. Если "Р-5Ш" вообще имеет бронированную кабину, то в остальных самолётах Поликарпова спереди лётчик качественно прикрыт большим сечением двигателя, а сзади имеет бронеспинку и подголовник, что не намного меньше, чем защита в штурмовике. Так, что вполне возможно, что дело в интригах Шахурина и Яковлева, а не в самолётах...

  Это сейчас легко судить и рассуждать с высоты опыта истории. "Ил-2" с честью прошёл всю войну и стал легендой, а истребители "короля истребителей" так и остались в истории оболганными и никому не нужными, но не будем о грустном, а лучше вернёмся к нашему повествованию...

   *- Обидно за самолёт. И к слову, "лакированный" про свой Як с восхищением и нежностью пишет в письме своей жене командир эскадрильи "Нормандия", как показатель, что самолёт скоростной и очень хороший. А ведь французский лётчик имел возможность сравнивать. И про "Лакированный Авиационный Гарантированный Гроб" - это придумка уже наших современников, нет ни одного упоминания такой расшифровки в воспоминаниях настоящих фронтовиков. А дельта-древесина использованная в конструкции - уникальный очень крепкий, дешёвый, почти не горючий материал проигрывающий дюралю (тогда - кольчугаллюминию) только по параметру веса и вредности производства, фенольные смолы очень ядовитые при испарении. К примеру, англичане своего конструктора сумевшего спроектировать самолёт из фанеры национальным героем сделали за сам факт дешевизны производства, а не за качества машины. А уж то, что у ЛаГГа было может самое мощное у истребителей тех лет вооружение, я промолчу. Вот уж точно идеальная машина догонять и уничтожать на средних и малых высотах. Для больших высот были МиГи, где они превосходили всех своих оппонентов почти по всем параметрам.

  В кабинете начальника госпиталя, заседала военная врачебная комиссия из трёх врачей, секретаря и начальника строевой части. Нас впускали по одному, на выписку было несколько десятков человек. Вообще, в госпитале смена происходит быстро, только те, у кого как у меня переломы или осложнения задерживались немного дольше, все остальные редко лечились больше полутора недель. В лицо узнал начальника строевой части, с этим хромым капитаном несколько раз заступал помощником дежурного по госпиталю. Долго комиссия не тянула, перелом сросся, рана зажила, других жалоб нет, то есть ничего, что могло бы повлиять на годность к службе и допуск к полётам. А то, что я служил штурмовиком, и даже успел полетать, всех очень обрадовало. Как мне успел шепнуть писарь строевой части, на штурмовиков, противотанкистов и танкистов есть специальный приказ, так, что я могу не волноваться, меня направят по специальности и без задержек...

  В полку Гурьянова было разделение: две эскадрильи штурмовые, а одна должна товарищей прикрывать и защищать, то есть выполнять истребительные задачи сопровождения штурмовиков, заодно и наземную ПВО зачистить тоже их задача. Вот из-за такого выверта Саня оказался в статусе "штурмовика". То есть если бы наши две эскадрильи не переназвали "штурмовыми", и я бы не сказал своё последнее место службы - "штурмовая эскадрилья", может, моя судьба сложилась иначе, и стал бы я истребителем. Наверно для Сани Гурьянова было принципиально и важно остаться истребителем, но не для меня, при понимании, что у истребителя гораздо более высокие требования по лётному мастерству, о котором я пока могу только строить предположения...

  Лётчиков вместе со мной на выписку оказалось шестеро, а наша госпитальная комиссия была ещё и лётной, поэтому могла принимать решения о допуске в лётный состав. Один оказался истребителем, двое - бомбардировщики и ещё двое - штурмовики. Из нас сформировали команду во главе с лейтенантом Дьяконовым, с которым мы должны прибыть в Москву в штаб ВВС. Госпитальная полуторка подбросила нас до Клинского вокзала. Младший лейтенант - штурман с бомбардировщика подбил Дьяконова выпить, но у них не было денег, и возможности найти дармовую выпивку. Они ничего умнее не придумали, как продать весь выданный нам на дорогу паёк, в том числе и мой. И были абсолютно уверены, что я вместе со всеми этого хочу, просто мы стесняемся об этом вслух сказать, а выпивка стоит и не таких жертв, как отказ от еды на денёк. Вообще, странные они какие-то. Из памяти Гурьянова я знал о его опыте выпивки. Он несколько раз напивался после подобных подначек и страшно после этого "болел". И я никак не мог понять каким образом в сознании Гурьянова при этом осталось вбито, как абсолютный постулат, что выпивка - это то, что характеризует пьющего как мужественного и настоящего мужчину. При этом всё поведение лейтенантов и в воспоминаниях о выпивке очень напоминало поведение маленьких шкодливых мальчишек, которые друг друга подзуживают пойти в тёмную пещеру в тайне от строгой воспитательницы, где обязательно живёт "страшное чудище", но если откажешься, то прослывёшь трусом. То есть Гурьянов ни разу не хотел пить, но прослыть трусом не хотелось ещё больше, и он пил, а наутро мучился похмельем. Я же пить вообще ничего не собираюсь, что бы не говорили и как бы меня не подначивали. Магия не допускает никакого одурманивания, наверно только в кошмарном сне можно попробовать себе представить мага потерявшего связь с реальностью. Хоть у меня и раньше не было великих сил, но последствия воздействия на мозг могут очень серьёзно отразиться на Даре. Рисковать Силой ради сомнительной кратковременной эйфории?! Едва ли получится найти хоть одного такого дурака. В общем, из-за этой алкогольной шебуршни мы остались голодными и только в теплушке эшелона, куда нас подсадили, удалось остаться в покое, чтобы подремать пару часов...

  Но я не об этом... У меня накануне выписки получилось качнуть нитку! Я сумел увидеть энергетический контур создаваемый мной. Так, что возня лейтенантов по поводу выпивки мне была глубоко безразлична, если не считать досаду, что и так после не слишком сытного госпитального пайка мы остались голодными. Помните, я говорил, что у меня в отличие от настоящих магов очень мало сил, а в местном скудном на магию мире даже тех, что были раньше нет? Но я не прекращал заниматься и пытался качнуть нитку, про задуть свечу даже не мечтал. Наверно вас удивит, что я так радуюсь таким мелочам, что увидел ауру и силовые линии, ведь я здесь с первого дня уже занимался применением Силы для своего лечения. Стоит пояснить, что применение мной Силы для своего лечения происходило на ощупь, фактически я не направлял точно и прицельно Силу в точку её приложения, это больше похоже на то, что я нагонял волну Силы в область раны. Да и не требуется здесь ювелирная точность. А вот то, что я делаю теперь и то, что увидел проявления Силы, как раз позволит оперировать Силой точечно и прицельно. Ведь никто не отменял принципа, что при точном приложении в нужном месте для получения результата усилие требуется гораздо меньше, чем давил бы "по площадям". Вот теперь и занимаюсь этим "глупым" и "бессмысленным" делом.

  Помните, я упоминал про одну хитрость? А хитрость в том, что даже если у меня самого не так уж много сил для прямого магического воздействия, то у меня есть знания по рунической магии. Иногда руническую магию ещё называют артефакторикой, то есть даже при малом магическом резерве и Силе можно использовать не прямое воздействие и магическую трансформацию реальности, а изменять свойства окружающих предметов, к примеру. А для использования рунических форм, мне нужно видеть линии Силы, не все и вообще, а свои личные линии Силы, они гораздо слабее и тоньше, чем самые слабые природные. То есть я всё это время каждый день пытался не столько шевельнуть несчастную нитку, я по памяти вслепую мысленно создавал конструкт, который уплотняет воздух в некотором объёме и после окончания его поддержки мной, отпущенный воздух должен устремляться во все стороны. И если всё сделано правильно, я должен увидеть колыхание нити. Грубо говоря, мне нет никакого дела, качнётся нить или нет, это просто видимое подтверждение, что моё действие получилось. Главное - мне нужно создать структуру и увидеть силовые линии в используемом мной конструкте. И вот его я, наконец, увидел, то есть не нитку качнул, а сам конструкт увидел. Сразу стало ясно, что именно я делаю не так, подправил, и нитка качнулась.

  Но как уже сказал, дело не в движении нитки и даже не в том конструкте, который я создал для этого, а в том, что теперь я "вижу"! А это значит - смогу попробовать здесь применить схемы рунической магии. Для этого мне потребуется "магическое стило", наверно так можно назвать выведенную на кончик пальца внутреннюю силовую линию. Тогда при работе с рунами или магическими контурами это стило позволит рисовать рунические узоры и напитывать их Силой. Помните, я говорил про меч, который "выправил" для брата. Вы представляете насколько изменился материал лезвия меча, если он после "правки" может при ударе встретиться лезвием с другим клинком и на нём даже щербинки не возникнет? Это как раз результат использования рунических техник.

  Вот бы ещё была возможность запасать Силу и использовать её из накопителей. Но, к сожалению, магия свойственна только живому, а не живая материя удерживать в себе магическую Силу не способна. Нет, не так. Плотные твёрдые однородные структуры могут на время удерживать Силу, но и теряют они её почти с той же скоростью, с какой её в них вливают, часть конечно на некоторое время задерживается, то есть можно сказать, что немного Силу они запасают. То есть ёмкость объёма живого организма и даже намного более плотного неживого отличается во много раз в пользу живого. Чтобы было понятнее. Я в госпитале прочитал в книжке про изготовление скульптором Монферраном памятника Петру в Ленинграде. На постамент "Медного всадника" использовали природную скалу - "Гром-камень", которую притащили в город, обтесали наполовину и он стал постаментом скульптуры. Так вот, если пара могучих магов сольют в такой "Гром-камень" весь свой запас Силы, то в нём удержится Сила только одного и она начнёт стремительно из камня утекать, и через пару недель в нём только следы Силы останутся. А про "Гром-камень" речь из-за его размера и потому, что только в монолитном объёме хоть что-то некоторое время задержится. Или в бриллианте размером с куриное яйцо Силу на пару дней можно сохранить достаточно, чтобы пару свечей зажечь, это то, что я когда-то походя делал, и заслугой не считал, но вбивать для этого Силу в бриллиант придётся нескольким могучим магам вычерпывая себя до донышка. То есть создать автономный магический артефакт со своим запасом Силы, который будет выполнять какие-либо магические действия, не получится, потому, что для любых действий нужна Сила, а её не сохранить, сколько маги над этим вопросом не бились. Были даже попытки создать специальные живые батарейки в виде домашних животных или даже магов с подавленной волей, из которых делали практически живых кукол. Но снова проблема, залить в такую батарейку Силу нет проблем, они в магическом зрении как солнышки сиять будут, а вот обратно её отдавать "живой аккумулятор" должен сам и осознанно. Вот только ни один организм по доброй воле такую "вкусную" энергию ни за что отдавать не захочет. То есть "маг-батарейка" должен иметь включёнными свои магические силы и волю выполнить желание: отдать Силу. Наверно не нужно объяснять, сколько магов добровольно захотят стать такими "батарейками" для своих горячо любимых коллег.

  Хотя и здесь хитроумный разум нашёл свои небольшие лазейки. Одна и очень часто используемая, это "пассивные амулеты защиты", то есть это фактически полноценное свёрнутое плетение, которое активируется при применении против хозяина амулета магической Силы. То есть атакующий фактически сам это плетение заряжает, и чем сильнее удар, тем сильнее и ответ, а там уж как амулет настроен, либо атакует в ответ, либо закрывает хозяина щитом. Мастерство от изготовителя такого артефакта требуется феноменальное, ведь атакующее действие - очень редко является голой Силой, чаще это уже структуированная в плетении форма, которую артефакт должен сначала уловить, потом "расплести" и трансформировать в удобную для использования чисто силовую форму, которую артефакт должен превратить в заданный вариант ответа. То есть даже просто создать улавливающий широкополосный приёмный контур - задача для сильных умом и духом, а ещё продумать и сделать вариант каскада преобразователей на большой спектр возможных атак... Я не могу даже представить с какой стороны к такому подступиться. Но ведь делают!

  Другую лазейку очень любят использовать наши шаманы. Например, на наконечник стрелы наносится руническая схема и накопителем служит сам наконечник и стрела, накопитель подзаряжается либо всё время при движении (а на лошадях воины ездят достаточно быстро и много), либо при выстреле, но активация в первом случае происходит при выстреле, когда после резкого возрастания скорости происходит резкое торможение. Хотя, плевать накопителю на скорость, он реагирует на уровень поступления энергии, и тогда наконечник такой стрелы при попадании может пробивать не очень мощную защиту. А ещё может взрываться, высвобождая накопленную Силу, но тогда срабатывание нужно замкнуть на резкую остановку, а это не просто, там тоже есть свои хитрости... То есть при попадании в цель происходит взрыв, а уж какое плетение развернётся, это от заложившего шамана зависит. Так как в не живом Сила не держится, то колчан с такими "заряженными" стрелами никогда не взорвётся сам по себе, от пререполнения энергией или от простого падения на землю даже в нашем богатом на магию мире. Это своего рода защита, то есть при падении воина с такими стрелами с высоты стрелы не взорвутся, порядок ускорений слишком разный. При этом наконечники держат в себе запас силы при наложенном плетении до недели и больше, а вот трансформированные материалы свои свойства сохраняют годами, правда для этого нужно проводить довольно сложный ритуал закрепления свойств. Про то, как магию применять к живым растениям, то есть способным самостоятельно вырабатывать Силу, а значит и плетение можно к этому живому источнику Силы подключать, я не очень много знаю, это магия лесных ушастиков, а они свои секреты хранят и берегут... То есть теперь у меня есть дело. Ведь рунная магия очень хорошо работает на изменение свойств объекта или материала. И мне это будет интересно попробовать. Конечно, здесь совсем другое оружие, но каким бы оно не было, у него есть свойства, на которые можно воздействовать, думаете, зачем я школьный курс физики и химии перелопатил?...

  Дьяконов с напарником подложили свинью, то есть они настолько увлеклись своими коммерческими планами, что легко "забыли", что часть их обменного фонда принадлежит нам и что никто нас кормить с отмеченными в госпитале продаттестатами не будет. Поэтому поесть в штабной столовой мы не смогли, нам просто талоны не дали. Организм уже привыкший к регулярному питанию решительно напоминал о том, что его следует регулярно кормить. Борясь с голодными спазмами холодной водой из крана, дождался, когда команду штурмовиков собрали и повезли на вокзал...

  Не могу перестать восхищаться тем, что делают здесь люди без всякой магии. Ещё из памяти Гурьянова я знал про железные дороги, но увидеть всё наяву для меня было потрясением. Хоть я уже ехал на поезде в госпиталь, но там видимо других впечатлений хватало. Это же только представить, сколько на это требуется железа и сил! От такого масштаба и без всякой магии, дух захватывает. А звякающий, фырчащий и сипло гудящий паровоз весь окутанный паром и тяжёлым сырым угарным дымом, который тащит десяток вагонов, каждый из которых сам тонн двадцать весит и везти может ещё тонн тридцать-сорок, то есть паровоз тащит за собой не меньше полутысячи тонн за раз. Жуть! Даже представлять себе потребный караван крандов с повозками не стал. Про скорость я не говорю даже. Я просто испытал восхищение от такой мощи. И особенное впечатление произвела организация, ведь всем этим нужно правильно управлять, иначе такая сложная система работать не сможет...

  Вдруг подумалось, что наше общество состоит из одиночек, где есть объединение только на уровне семьи и рода, который чаще всего является одновременно ещё и племенем. Не думаю, что у других рас Пери степень объединения намного выше, в любом случае не так, как здесь, когда объединение в страну включает в себя сотни миллионов людей выполняющих общие задачи. С высоты таких цифр совсем иначе выглядят народы Пери. Ведь по сравнению с Землёй у нас почти пустыня. Ну, а как иначе назвать, если территории всех людских королевств и приграничных баронств по размерам наверно с европейскую часть СССР, а жителей там, хорошо, если полтора миллиона наберётся. А все наши степи раз в пять больше, а орков и полумиллиона не будет. Понятно, что при таких условиях воевать никакого смысла, да и делить особенно нечего. И ещё многое решают маги, хоть они в жизнь людей не лезут, но со многими вопросами люди приходят к ним. А маги всегда одиночки, даже таких слабых одарённых, как шаманы, больше одного в племени не бывает, когда я бы закончил обучение у старого шамана, то один из нас бы ушёл из племени... От этих мыслей стало как-то грустно и тоскливо, а далёкий родной мир показался вдруг каким-то маленьким и уютным, и в душу стала просачиваться чёрная глухая тоска. Пришлось срочно встряхнуться и продолжить своё занятие, которое заключалось в том, что я пытался вывести наружу внутреннюю линию Силы, вернее пока только нащупать её. Едва поезд тронулся, я забрался на верхнюю полку с набитым животом. В дорогу нам выдали паёк на завтра, и я, не дожидаясь следующего дня, съел банку рыбных консервов с хлебом и запил подкрашенным кипятком, который выдала недовольная чем-то кашляющая проводница. Я самым честным образом хотел заняться собой, вернее своими каналами, но позорно уснул...

  Из разговоров ехавших с нами "бывалых" мы узнали, что в Воронеже выпускают штурмовики "Ил-2", которые очень нужны на фронте. А один младший лейтенант даже имел налёт на этих самолётах. Он охотно говорил про машину, но отзывался не совсем понятно, как-то смешивая всё в кучу. С одной стороны - очень надёжная и мощная машина, а с другой, задняя полусфера беззащитна и немецкие истребители могут делать, что хотят и ответить им нечем и никак. При этом, если удаётся подловить немца под залп переднего вооружения, то любой немецкий самолёт можно просто распылить в воздухе, вот только сделать это сложно, немцы имеют хорошую подготовку и не подставляются, а догнать их не выйдет. Скорость штурмовика неплохая для бомбардировщиков, но на полторы сотни километров в час меньше, чем у мессера, а от расстрела из пушек в упор даже бронекорпус не всегда спасает лётчика. Заднюю часть фюзеляжа сделанную из дерева и обтянутую многослойным шпоном после удачного попадания снаряда может вообще оторвать. Но самолёт очень живучий и иногда весь как дуршлаг, но долетает домой. От этих рассказов молодые лётчики пребывали в смешанных чувствах. То есть с одной стороны бронекапсула из специальной вязкой брони защищающая мотор и лётчика всех радовала, потому, что работа у штурмовика против наземных целей хорошо защищённых зенитными средствами. С другой беззащитность всей задней полусферы от атак истребителей и малая скорость. Но трусов среди лётчиков не было, да и фатализма хватало, тем более, что этот коктейль усиливало истовое желание бить врага, и на этом фоне показать страх или недовольство было бы неприлично.

  На заводе нас сразу разделили. Одни на переучивание, а тех, кто уже знает самолёт - на ожидание влиться в ряды формируемых полков. Вернее, прибыли мы не на завод, а в развёрнутую на его базе запасную авиационную бригаду резерва, которая, по сути, была учебным центром со штатом больше дивизии. Говорят, что до войны переучивание на новый самолёт занимало от полугода до года, тем более, когда новый самолёт другого класса. Но сейчас война, поэтому программу переучивания сократили до предела, официально до месяца-двух, а на деле в зависимости от поступления новых машин и формирования строевых частей, чем от реальной выучки и налёта. С другой стороны здесь не было лётчиков без налёта и опыта, так, что самолёты передавали во вполне умелые руки. Но завод уже почти свернул производство, так как начал эвакуацию и поступающие самолёты шли очень тонкой струйкой. Почти полностью уничтоженная авиация западных округов требовала немедленного восполнения, и наши войска остро нуждались в помощи с воздуха, но производство на заводе из-за эвакуации было уже почти свёрнуто, а на новом месте ещё не запущено. Впрочем, зелёных новичков здесь не было и летать умели все, вопрос был только в освоении новой машины, как это называется "ввод в строй после перерыва в полётах" и потом "допуск к управлению новой маркой самолёта". Которую, если разобраться и инструкторы не особенно хорошо знали, ведь и для них машина новая и нет опыта её боевого применения. И это главное, что требовалось лётчикам, которые убывали на фронт. А откуда такому взяться, если выпуск машины начат только в этом году, а первые экземпляры начали только в середине весны поступать в полки, где новые машины никто не кидался немедленно осваивать. Любопытно конечно, когда в полк привозят машинокомплекты новых самолётов, но какой командир полка станет по доброй воле форсировать освоение новой незнакомой машины? Ведь новая машина - это почти гарантированные аварии, поломки, проблемы знакомства с незнакомой техникой. То есть, даже собранные присланными с завода техниками машины часто отгонялись куда-нибудь подальше и все спокойно ждали, когда придёт разнарядка в часть на переучивание пилотов, которые съездят на завод и научатся... Фактически в момент нападения фашистов лётчиков успевших освоить новую машину и её применили в бою в западных округах было в разы меньше количества наличных машин...*

  У меня срок переучивания сразу увеличили по медицинским показаниям, как было написано в справке из госпиталя. Две-три недели мне запретили давать нагрузки руке. Так, что многие, с кем мы вместе приехали уже улетели на фронт, а я стал почти старожилом. Так как меня не допускали до полётов, то именно меня гоняли по всем нарядам и работам, которых в любой военной части всегда хватает и кому-то это нужно делать. Зато благодаря такой задержке я познакомился с техниками и облазил самолёт вместе с ними, и они рассказали много интересных секретов и мелочей, а главное, я неспешно и вдумчиво сдал все зачёты по устройству и эксплуатации штурмовика.

  Здесь в бригаде мне удалось "вытащить" наружу на безымянный палец правой руки один энергетический канал. Думаете, это просто? Даже на моей Родине, где магический фон раз в десять выше, организм старается каналы Силы спрятать внутри поглубже, ведь, чем глубже, тем меньше риск повреждений и тем меньше потери из-за банальной утечки Силы. А здесь потери Силы куда выше, ведь если между двумя точками выше разность потенциалов или давление, то скорость тока между ними тоже выше, и поэтому Сила утекает быстрее. Наверно поэтому здесь у людей фактически вся энергетика, которая есть у любого живого организма, закапсулирована глубоко внутри тела и каналы у Сани были такие забитые. А может они не забитые, а это организм так защищается и сам перекрывал их, чтобы уменьшить потери Силы, которой и так очень мало. А я открывал канал, по которому Сила будет вытекать. Какой организм такому обрадуется? То есть мало того, что мне требовалось сформировать сам канал, так мне ещё пришлось бороться с противодействием моего несогласного с этим тела, которому ничего объяснить невозможно, оно действует из своей логики, которая далеко не всегда желаема хозяином тела. Существующие схемы и реакции в организме сформировались за миллионы лет эволюции и их эффективность доказана уже тем, что я здесь и сейчас есть, а все, кто не обладал такими механизмами потомства не оставили или оно не выжило. Вот и пришлось обманывать свой организм, хоть в чём-то он, несомненно, прав. Если бы не одно "НО", я, в отличие от окружающих, могу Силу сам активно впитывать из окружающей среды и регулировать токи Силы по каналам своего тела, то есть у меня Сила не только в ядрах, но и по каналам активно циркулирует. А раз её так много, то и контроль моего организма уже не такой тщательный. Грубо говоря, когда тело замёрзло, то как оно отнесётся к раздеванию на морозе? Но тот же организм после парилки с удовольствием воспринимает выход на мороз голышом и даже окунание в прорубь с ледяной водой скорее удовольствие, чем неприятность. Может и кривые примеры, но суть они передают. Немного необычным оказалось, то, что канал удалось вывести очень тоненький, я сначала даже не понял, что уже добился результата, ведь я помню, какой он у меня был раньше и по аналогии хотел добиться такого же, но у меня никак не получалось. Вначале всё вроде бы шло, а потом встало и никаких подвижек, и ощущение, что я уже всё сделал, но результата нет. Мучился несколько дней, пока не попытался визуализировать канал ночью в наряде. Понимаете, я ведь всё делал, без визуальных эффектов, не думаю, что кому-нибудь бы понравилось увидь они мои светящиеся глаза или руки. За такое и поколотить могут, поэтому всё делал, пользуясь внутренним зрением. А тут вывел в видимую форму и увидел, что всё у меня уже давно получилось, только выведенный канал очень тоненький, раньше толщина была миллиметра два, а стала в толщину тонкой швейной иглы. Сложность в том, что я такой тонкий канал внутренним зрением днём не вижу, даже если он светится...

  Первое, что пришло на ум - это попробовать сразу нанести рунические рисунки "на укрепление", как на край лезвия клинка. Вот только сделать это не так просто. Представьте, прихожу и начинаю своей кровью что-то на самолёте рисовать, будет ещё хорошо, если только в психушку сдадут. А ещё, для нанесения рисунков есть специальные отвары из трав, в которые добавляют пару капель крови, но у меня нет здесь возможности искать нужные травы, так, что я просто кровью из проколотого пальца, ведь кровь самая насыщенная Силой доступная субстанция организма. Вот здесь и пригодились мои хорошие отношения с техниками. Только всё равно первый опыт вышел не слишком удачным...

  Хотите подробнее?... Ну, надо же было с чего-то начать и попробовать. Если бы не ограничение времени и спешка, то такую глупость я бы наверно не сделал, но чего уж. На одном самолёте меняли выработавший ресурс мотор, и пока механики возились, я решил нарисовать укрепляющие руны на лопастях снятого винта. Вся винтомоторная группа лежала в сборе с коком, втулкой и механизмом регулировки шага в стороне на брезенте. Удалось всё сделать и не привлечь внимания. Нарисовал. Хожу. Жду. Довольный, как бегемот булкой объевшийся. Мотор поставили, заправили, стали гонять под нагрузкой, кто там на тёмном цвете лопастей мои каляки-маляки кровью разглядывать станет. А вообще хорошо, что всё случилось не в воздухе. Самолёт рычит, мотор винт крутит, механики через лючки в моторе ковыряются, один в кабине сидит, перекрикиваются, чего-то регулируют. Мотор то сильнее, то тише ревёт, идилия... Вдруг громкий "Тряк-Бряк", мотор взвизгнув встал, а вокруг статуями замерли техники. И не потому, что звук оборвался, а потому, что во все стороны в плоскости вращения винта с визгом полетели куски от лопастей. На коке остановившегося мотора остались от винта только шпыньки длиной меньше пальца. Слышал потом удивление техников, когда они сняли остатки бывших когда-то деревянными лопастей винта, что их зубило не берет, и края раскрошились как-то странно, не по волокнам, а словно калёное стекло кубиками растрескалось. Один обломок винта почти пробил рельс, который висел в стороне, чтобы сигналы тревоги подавать. В общем, осколки винта потом несколько дней собирали и из стен выковыривали, просто чудо, что они никого не зацепили. Ещё услышал, что винт исследовали и все оказались в тупике и недоумении, откуда взялся такой прочный материал, который куда-то исследовать повезли, потому, что измерить твёрдость в заводской лаборатории не получилось, даже алмазом с трудом удалось кусок винта поцарапать. Рельс с застрявшим в нём куском тоже сняли, о том, что это видоизменившаяся древесина никто даже не заикался. А разрушился он, скорее всего, потому, что при фантастической твёрдости лопасти полностью утратили упругость, и простая вибрация смогла привести к накоплению внутри них запредельных напряжений. Скорость вращения примерно две тысячи оборотов в минуту, а мотор проработал не меньше получаса, словом, цифры получились запредельные, если сравнивать с тем, как мы крутили мечи и другое оружие на вертушках. И есть у меня подозрение, что имеет значение ещё и скорость, с которой движется в пространстве выправляемый предмет. А при таком подходе сотня тысяч оборотов - больше нескольких миллионов оборотов неспешного вращения наших самодельных вертушек. А я ещё, когда рисовал рунический узор на винте, спешил и для надёжности рисовал его сразу свежей кровью и на ощупь, поэтому толстыми линиями и размашисто, что в десятки раз усилило эффект. Но благодаря этому случаю понял, что нахрапом в этом вопросе нельзя. А то я расслабился и слишком уверился в своей исключительности, дескать, магии здесь нет, и я всех одной левой. Нет, исключительность, конечно имеется, но это не позволяет пренебрегать осторожностью и продуманностью. Такой "Ядрид-Мадрид" мне больше точно не нужен...

  Кстати, про "Ядрид-Мадрид", это ругательство подцепил ещё в первые дни в госпитале. Здесь невозможно не ругаться, иногда сказанное обычными словами без ругани многие просто отказываются воспринимать. Материться и сквернословить как другие мне было неприятно, вот я и подхватил это ругательство одного бойца-связиста. Мне понравилось, как оно резко звучит, несёт в себе довольно сильный эмоциональный заряд, если рявкнуть громко и решительно, при этом не является матерщиной. По крайней мере рядом с разными "Ёлками" и "Палками" звучит и работает гораздо убедительнее. Есть ещё "Етитская сила", но мне меньше нравится...

  За время госпиталя и после я немного похудел, точнее - высох. Саня не был толстым, в смысле - жирным, он был плотным и мускулистым крепышом. А в госпитале хоть и кормили регулярно, но к моменту каждого приёма пищи в столовую я шёл с отчётливым чувством голода. В принципе еды хватало, и я в госпитале не худел, но и не отъелся после худобы, пока мы лесами пробирались. Но когда в Москве лейтенанты оставили меня без пайка, столица так и запомнилась постоянным чувством голода и бурчащим животом. Всё время в запасной бригаде чувство голода не покидало, всё-таки тыловые нормы урезаны до предела, то есть никто от голода не умирает, но есть хочется постоянно, тем более молодым парням. Хотя, может и правильно, меньше энергии остаётся на какие-нибудь авантюры, ведь каждый второй, не забывая про каждого первого - это ходячее шило в мягком месте и если бы ещё и кормили до отвала, боюсь, что Воронеж бы нашего молодецкого задора не пережил. Тем не менее, есть хотелось постоянно, а в столовой умудрялись готовить так отвратительно, что, даже вспоминая Санино прошлое, где в детском доме совсем не баловали разносолами в трудные двадцатые и тридцатые годы, но даже там готовили в несколько раз лучше. Ну, чего стоят, к примеру, макароны, которые вываливали в миски слипшимся холодным осклизлым комком, просто отрезанным от общего слипшегося монолита, а якобы пюре, которое представляло из себя серую жижу, где почти невозможно было определить картофельную мякоть, но в избытке плавали кусочки шкурок и глазкИ плохо помытых корнеплодов. И вы думаете, что эти неудобоваримые блюда мы с презрением отодвигали и отказывались есть? Вы сильно ошибаетесь, лопали за милую душу, ругались, плевались, поносили кухонных рукозадых уродов, но есть очень хотелось и после нас миски требовалось только сполоснуть. Хорошо, хоть хлеб давали с гражданской пекарни. Он хоть и имел явно лишние добавки в виде молотых опилок и жмыха, но был вкусный и ароматный. Как праздник, когда чёрную глянцевитую корочку, мы натирали бережно передаваемыми друг-другу зубками чеснока, если удавалось добыть - неописуемая вкуснятина, которую даже не мог испортить остывший едва сладкий белёсый чай, а может это называлось компот или кисель, сия тайна так и осталась в недрах ухоронок местных кухонных творцов...

  Через десять дней медики допустили меня до полётов. Возможно, я просто допёк врача своим нытьем, и он уменьшил срок, за моё обещание беречь руку и не перегружать её. Все теоретические зачёты по устройству самолёта я давно сдал и облазил с техниками машины на земле. Вроде бы нагрузки на руку не так велики и совершенно не понятно, чего медики меня мурыжили, я после снятия лангеты рукой пользовался уже в полной мере. Но врач ответил мне на это, что в спокойных условиях действительно особенных нагрузок нет, тем более, что больную руку может подстраховать здоровая, но в полёте нельзя иметь гарантию, что вдруг не потребуются чрезмерные усилия, а вот этих нагрузок ещё не до конца восстановленная рука может не выдержать и лечить это потом труднее и без операции не обойтись. Поэтому лучше бы мне было ещё пару недель потерпеть, но он выпустил меня на полёты без ограничений...

  Так как у меня был перерыв пилотирования, вводили меня как положено, поэтому начали с выкатки на этажерке У-два. Если для всех это было всего лишь обязательной докучной формальностью, то я восемнадцатого августа садился в открытую неуютную кабину учебного биплана с трепетом и волнением. Чего мне стоило не вцепиться на нервах в ручку, как в верёвку висящему над пропастью, едва ли могу передать. Это тело всё уже знало и летало, но вот я то никогда и ни разу, если не считать полётами кувырки в детстве с деревьев или падения с коней! По Гурьяновским воспоминаниям, я ждал, что самое близкое ощущение от полёта будет похоже на ощущения от скачки во весь опор на коне по открытой степи. На деле, когда под крылом убегающая назад трава вдруг стала удаляться, во мне словно вспыхнул золотистый огонёк, который где-то в глубине под желудком стал меня щекотать, и всё тело словно наполнилось материализовавшимся смехом. Даже не смехом, а захлёбывающимся золотистым хохотом, когда всё тело сотрясает, а из глаз брызгают слёзы и не остановиться. Меня щекотало, но не трясло в реальности, и рот дующему в лицо потоку я в гоготе не открывал. Может меня просто захлестнула неожиданная волна Силы, которой в этом мире так мало, но при быстром движении тело, словно губка, впитывает проходящие сквозь него потоки и их набирается много, тем более, что моё тело это умеет делать в отличие от других людей... Не буду говорить, что я влюбился в небо и полёты, но возникшие ощущения мне очень понравились...

  К моей радости тело хорошо помнит, что ему следует делать. Хоть в кабине очень неудобно, никто ведь не будет подгонять под каждого курсанта сиденье и педали, но приноровился и отработал всю программу полёта, коробочку и даже несколько фигур, которые инструктор мне даже доделать не дал. Не откладывая, пересели в готовую к взлёту учебно-тренировочную спарку - четвёртый УТИ, на которой быстро отлетали минимум необходимый для допуска. А вот после этого я стал учиться летать на штурмовике. Как в небо поднимаются эти пять тонн железа и всего остального, я, хоть убейте, понять не могу. Если учебный биплан с четырьмя крыльями весь на тросиках и растяжках, обтянутый перкалем, такой лёгкий и трепетный, что его даже где попало хватать нельзя, можно дырку сделать, для меня понятен, летит и это вполне соотносится с пониманием мной подъёмной силы и прочих закидонов из курса аэродинамики. То штурмовик - это утюг, он не то, что летать, он даже плавать не должен, вот только "Ильюша" - зараза такая, летит, не смотря и вопреки, ещё ведь шесть центнеров бомб поднимает. Хотя летит как топор, который тоже железный и даже летит иногда быстро, пока куда-нибудь не воткнётся...

  Мне очень понравилась услышанная фраза Чкалова, которую с удовольствием вспоминают все лётчики, что настоящий лётчик должен уметь легко летать на том, что летать может и с небольшим усилием на том, что летать не должно! Я же хотел научиться летать и летать хорошо, поэтому я заранее приглядывался к инструкторам, среди которых были очень разные люди и научить могли далеко не все. Я выбрал невысокого плотного капитана, с медалью "Двадцать лет РККА", которого, говорили, давно должны были в полковники произвести, но капитан резал Правду-Матку не глядя на чины и лица, и всей душой болел за дело, а аура у него была чистая и ясная, такую имеют только очень надёжные и честные люди. Вообще то, он не штурмовик, он из истребителей и зло материл утюговость "Ила". Но, не смотря на это, умудрялся на этом самолёте выполнять все фигуры высшего пилотажа и крутился на нём так, что с земли даже не верилось, что делает он это на неповоротливом бронированном "утюге". Мне не составило труда попасть в группу, с которой занимался Михалыч. А когда удалось его на первом занятии подначить на СЛАБО, что не сможет он меня научить из боя с "мессером" победителем выходить, он за меня взялся. Нет, он ВЗЯЛСЯ! Мы обсуждали рассказы полетавшего на штурмовиках лейтенанта, как "мессеры" им в хвост заходили и расстреливали, как хотели. Что хоть бронекапсула и защищает пилота, но когда тебе весь хвост отстрелили, лететь дальше не получится, даже если жив останешься. А с малых дистанций бронекапсула уже не спасёт, на что он матерился и называл говоривших безмозглыми сопляками. И последним штрихом стало то, что изначально Гурьянов был истребителем на "Чайке", вот мы с Михалычем и сошлись. К сожалению, горючего для полётов выделяли катастрофически мало, но Михалыч и на земле в кабине учил меня, и мы отрабатывали все действия по маневрам в воздухе.

  Считается, что "Ишачок" очень строгий в пилотировании самолёт. Но "Илюша" не проще, можете мне поверить! Это если говорить не о том, когда просто взлетел и довёз бомбы, чтобы вывалить куда-то вслед за ведущим, а потом по прямой на базу. Нет, если на нём пилотировать и вести маневренный бой, то эту железную тушу заставить вертеться очень не просто. К примеру, из пикирования с углом больше тридцати градусов он выходить не желает, поэтому на малой высоте на нём лучше не превышать эти углы, иначе так глубоко просядет, что встреча с землёй гарантирована. Но виражить его заставить можно, и если сумеешь почувствовать самолёт, то крутиться он может, и даже гораздо быстрее и круче, чем более скоростные истребители. А ещё при его не слишком большой скорости если резко и неожиданно сбросить газ, то он для атакующего скоростника буквально колом встаёт в воздухе, то есть на этом тоже можно противника ловить... Так, что уже на пятом вылете с Михалычем я умел разворачиваться "на пятке", крутить не красивые фигуры, а неожиданные для противника, рваные, корявые, но очень эффективные и под штурмовик заточенные. Скользить не меняя положения самолёта на курсе, проваливаться вниз с переворотом через крыло и резко выравниваться, менять скорость на высоту, то есть всё, что может дать преимущество в бою и то, что такой тяжёлый самолёт делать вроде и не должен...

  Вот только пройти полный шестинедельный курс у Михалыча, мне не дали. За двенадцать дней я только раз вылетел на обычной машине, а так летали с Михалычем на переделанной учебной спарке, но пришёл приказ о формировании двух полков. Вернее одного полка и отдельной эскадрильи, вот в последнюю я и попал. Туда отбирали наиболее подготовленных лётчиков, я таким по моему мнения не был, но как узнал потом, мой одуревший от беготни комэск просто увидел, что я в запасном полку уже давно, вот и забрал себе. Обычно здесь полками командуют майоры, а тут эскадрильей командовал целый майор и был свой политрук эскадрильи. Узнав, что меня "купили", побежал присмотреть себе машину, но вместо выбора самолётов, нас бегом погнали в строевой и особый отделы. Потом старшина нам всем выдал новую форму и в обед последнего дня лета в новеньких фуражках с авиационными птичками над звёздочкой мы куда-то летели в душном чреве транспортного "Дугласа"...

   *- Хоть к началу войны было построено уже почти две с половиной сотни самолётов Ил-2 и основная их часть была направлена в западные округа. Но факт, что первый бой штурмовики 4-го штурмового полка провели только на пятый день войны 27-го июня (о многом говорит), когда штурмовики бомбили колонну немецких танков в районе Бобруйска, к слову, не очень результативно. То есть некому было поднимать имеющиеся машины в небо, это при том, что в обстановке первых дней войны в небо выталкивали всё, что может летать, факт считаю показательным.

  Из открывшихся дверей "Дугласа" пахнуло жаркой душной южной ночью, которую ещё не успела сменить ночная прохлада. Нас четырнадцать человек лётно-подъёмного состава отдельной штурмовой эскадрильи, плюс врач и особист, разместились без особых удобств в местной лётной гостинице при аэродроме, вернее в зале при гостинице размерами с привычный школьный класс, куда для нас притащили казенные армейские двухъярусные койки. Мы оказались на аэродроме рядом с Баку, а это как-то совсем не в той стороне, где проходит фронт, и наступают немцы. Никто нам ничего не объяснял, судя по лицу нашего комэска, он знал не намного больше нашего, особист если и знал, то болтать не спешил. Один доктор оказался при деле и как же мы ему потом были благодарны. Старше меня года на три, худой как циркуль в очках-велосипедах, с капитанской шпалой военврача третьего ранга, он взвыл, что про юг, какие-то негодяи, его не предупредили, а тут какая-то турулюмия и холера* от которых он обязан защитить вверенный личный состав, это нас, значит. После этого снёс не ожидавшего от него такой резвости дневального с горским кинжалом на животе, вместо уставного штыка, и красной повязкой на рукаве, который никого из нас не выпускал и, продолжая громко ругаться, утопотал в темень непроглядной южной ночи. А нас накормили принесённым из лётной столовой уже не слишком горячим, но роскошным, после бригадовской столовой, ужином...

  Наутро выяснилось, что нас здесь уже ждут наши самолёты, которые давно доставили по железной дороге и собрали наши техники. Правда самих техников уже нет, они три дня как уплыли на пароходе в Иранский Пехлеви и должны ждать нас на месте будущего базирования на аэродроме в Мешхеде. Почти всех охватило какое-то азартное возбуждение, когда выяснилось, что Мешхед и Пехлеви - это уже не СССР, а Иран - бывшая Персия, другая страна, заграница или совсем чужое закордонье, всем было жутко интересно посмотреть как оно там - в этом "Не-У-Нас", где верблюды, сказки Шахерезады и правят персидские шахи, словом "У-Них" или "ТАМ!" и совершенно точно, с самых больших загадочных букв. Думаю, что не только мне, даже с памятью Сани, эти названия ни о чём не говорили, что Мешхед, что какая-нибудь деревня Кабановка, наверно есть где-то, только Бог его знает где. Кабановка и Кабановка, подумаешь, но тут всё иначе. Мне тоже было любопытно, но я вместо участия в охватившей всех ажитации пошёл осматривать назначенную мне машину. В самолёте положен бортовой набор инструментов, и я пассатижами проверил слабую затяжку винтов и гаек. После этого пошёл искать местных техников, взять у них на время остальной инструмент попользоваться. Первым попался сизый от пьянства извергающий застарелый перегар совершенно опустившийся чернявый пузатый мужичок весь заросший чёрными курчавыми волосьями, воняющий мочой и давно немытым телом. Несколько минут попыток выяснить хоть что-нибудь ничего не дали, он на русском кажется вообще ничего не понимает кроме матерщины, на которой и разговаривает, как ему кажется. Пришлось идти дальше. В ремзоне обнаружился внятный техник, который охотно согласился помочь не только инструментом, но и делом. Когда мы с ним вернулись к моей машине, особист с политруком на меня едва с кулаками не бросились. Оказывается, никто не видел, как я уходил, а из-за режима секретности они впали в панику, решили, что меня со всеми секретами уже враги выкрали и тащут завёрнутого в персидский ковёр в сторону турецкой границы до которой здесь не дальше, чем до иранской. На меня хором покричали, но, разобравшись, даже похвалили за инициативу, то есть решили обтянуть гайки на всех наших машинах.

  Как мне объясняли техники в Воронеже, всех на заводе так замордовали планом и спешкой, что на дополнительную доводочную операцию по обтяжке гаек просто махнули рукой, вот и приходится обтягивать все соединения новых машин.** Наш старший политрук Борзунов страшно возбудился, что надо обязательно эту информацию передать по инстанциям, чтобы немедленно приняли меры, читай, покарали виноватых. Я, вообще, заметил со временем, что здесь очень многие заражены желанием сделать "как положено", некоторые просто педанты и перфекционисты по природе, но для большинства это защита собственной неуверенности и в этом "как положено" ("так все делают", "так предки завещали" и т.д.) они прячут свой страх, неуверенность и часто профессиональную несостоятельность. А ещё есть кадры, которым очень важно первым и вовремя "прокукарекать", такое ещё со времён родовых и племенных сходов пошло. Эти кликуши ничего не могут и не умеют сами и даже не пытаются делать, но всегда на гребне волны, потому, что хоть часть этих "сигналов" рано или поздно реализуется, а он ведь говорил, предупреждал и его не послушали! Вот и политрук похоже исходит из второго, хотя сказать про него плохо не могу, политрук у нас боевой, сам пилот и освоил штурмовик. Не во всех полках комиссары летают, в Санином бывшем полку комиссар был нелетающим, а наш может, уже за это его можно уважать.

  Вернулся Бурдужа - наш командир эскадрильи, оказывается, ходил звонить в штаб округа. Он успел посмотреть на карте, где этот Мешхед находится и, что с его аэродрома мы выполнять поставленные перед нами задачи не сможем, не слишком велика дальность у наших железных птиц. Какая перед нами стоит задача знает пока только он, но раз говорит, то стоит ему верить, всё-таки опытный лётчик - орденоносец, и выбора у нас всё равно нет, как прикажут, так и будет. После обеда, комэск с политруком и замом ушли, нас оставили на особиста, который провёл политзанятие, во время которого рассказал, что мы скоро должны перелететь на сопредельную территорию, а там Ай-Яй-Яй, а то будет всем Ой-Ёй-Ёй и А-Та-Та! В общем, там наши войска уже неделю выполняют задачи по освобождению трудового народа угнетенного шахом Резой Пехлеви, который, гад такой, к тому же умудрился снюхаться с фашистами и готовил нам подлый удар в спину. Сейчас наши и английские войска по недавно заключённому договору занимают часть территории Ирана, остальное уже контролируют четыре армии нашего Закавказского округа, а наша задача обеспечить прикрытие им с воздуха. Очень многие расстроились, что пока мы здесь будем кого-то прикрывать, немцев разобьют без нас, но приказы не обсуждают и то, что мы здесь будем не для красоты, а прикрывать наши войска всех немного успокоило.

  Командир приказал готовиться на вылет завтра с утра, а сейчас до вечера мы должны облетать и проверить свои самолёты, потому, что полетим почти на пределе дальности и высоты над морем и горами, то есть на вынужденную в пути не сядешь, а подвесными топливными баками никто заранее не озаботился... А утром все наши четырнадцать машин следом за ведущим СБ собрались над морем на фоне кавказских гор в группу и полетели на юго-восток. Особиста и доктора взяли в бомбардировщик, как мы потом узнали. Сели в Бендер-Шахе, где уже обживался наш истребительный авиаполк. Быстро заправились. Ну, как, быстро, как смогли. Заливать горючее через единственную горловину, откуда топливо самотёком заполняет ещё два бака долго и неудобно, но мы справились и полетели дальше. Сложность полёта в том, что тяжёлый "Ил" очень неторопливо даже пустой набирает высоту, а дальше нам лететь над горами. Хоть основной массив хребта Эльбурс мы огибали с востока, но всё равно пришлось долго кругами набирать высоту прямо над портом. Я никогда не бывал в горах, только видел снежные шапки гор по краю степи и подумать не мог, что когда-нибудь не просто их увижу, а увижу сверху...

  В Мешхеде нас приняли на большой аэродром, на котором уже разместились два наших истребительных полка, и места всем хватило. В стороне была свалка оттащенной разбомблённой техники бывшей авиации Ирана. Нам отвели место для стоянки в стороне от истребителей. Здесь впервые мы увидели наших техников. После перелёта все устали и завалились спать, едва нам показали наши палатки, сложновато у "Ильюшина" с курсовой устойчивостью и всё время полёта приходится очень внимательно работать ручкой, так, что все вымотались. Техники занялись нашими машинами. Назавтра нас усадили учить карту. Когда летели, видели вокруг разные горные массивы, благо видимость - "миллион на миллион", и привязать плоскую чёрно-белую карту к этому вздыбленному ландшафту очень трудно, ведь здесь над горами обязательно учитывать ещё и высотность, а не только выучить карту по плоскости. Помогли истребители, они здесь уже почти неделю и столкнулись с этой проблемой раньше, поэтому сделали хороший макет три на три метра всей северо-восточной части Ирана. Всё раскрасили, горы и населённые пункты подписали, так красиво сделали, что ощущение, будто действительно летишь над горами на очень большой высоте.

  Сидели, учили карты, заодно знакомились. Нас окончательно разбили по звеньям. А на третий день наши два звена и командир на своей машине вылетели к новому месту базирования, вторая половина эскадрильи под командованием политрука и особиста осталась в Мешхеде. Наших техников услали за день до нас на машинах. Промежуточная дозаправка в Шахруде и посадка уже на подготовленной для нас площадке, которую расчистили буквально за два дня, и командир здесь уже побывал, слетал на штабном самолёте, поэтому сели за командирской машиной нормально. Это даже не аэродром, а действительно площадка примерно в сорока километрах на восток от города Кум, то есть почти посредине между Кумом и солёным озером Дерьячейе-Немек. Удобство площадки ещё в том, что Кум стоит у подножия гор в северной оконечности хребта Кухруд, между гор в низине, которая и определяет направление местных ветров либо на восток от Кума в сторону пустыни Деште-Кевир, либо на запад в обратном направлении, то есть наша площадка ориентированная с востока на запад почти гарантирована от боковых ветров. Даже если ветер набрал силу и словно в трубе просквозил в меридиональном направлении по долине между хребтами, где проходит дорога на Исфахан, то в районе Кума он всё равно вынужденно развернётся в восточном направлении. Кстати, маленькая особенность авиации, для всех "восточный ветер" - это ветер с востока, а для лётчиков - это ветер дующий на восток, то есть лётчики говорят не откуда он дует, а куда и это надо учитывать при получении информации по полётам. Часто для исключения накладок употребляют формулировки вроде "ветер с юго-запада" или "ветер дует на восток"...

  Техники добрались до нас уставшие и запылённые до невозможности только на второй день. Поэтому многие работы по первому обустройству площадки легли на наши плечи. По периметру заняла оборону наша пехотная рота усиленная двумя танками Т-26 и одним пулемётным броневиком, один танк тоже пулемётный с двумя башенками, второй с пушкой. Они приехали на два дня раньше нас и уже успели выставить посты и оборудовать часть укреплённых позиций по периметру охраняемой зоны и их перекинули в помощь нам. К счастью, никто не предполагал здесь постоянное базирование, поэтому и от нас не требовалось заниматься капитальным строительством. Пехота обустроилась в обвалованных шатровых палатках и наскоро вырытых капонирах, мы поступили аналогично. Для нас гораздо важнее было качество нашей ВПП, с которой успели убрать только крупные камни и по краю взлётной полосы их уже почти все перетаскала себе на укрепления наша охрана. А нам пришлось делать обозначения краёв, которые будут хорошо видны сверху, потому, что ровная с высоты поверхность местной пустыни на деле гарантирует аварию при посадке на торчащих из спрессованного суглинка острых камнях. Выложили в начале посадочную "Т" прижатыми колышками и камнями полотнищами и обозначили границы флажками. Вообще, для нас стало регулярным делом проходить по всей длине полосы и почти ежедневно собирать камушки, которых, сколько бы раз мы это не сделали, к концу полосы мало у кого было меньше набитого кармана, а чаще половины пилотки...

  Вместе с техниками приехал наш доктор и с хода стал строить пожилого пехотного ротного фельдшера:

  - Я вам уважаемый Евгений Николаевич совершенно ответственно заявляю, что если ваши внебрачные дети тонзиллитных варусных сусликов на пищеблоке не будут выполнять требования по санитарии и профилактике в условиях местной напряжённой эпидобстановки, они у меня в эпилептических припадках извинений до конца жизни биться будут! И чтобы любой как фамилию родной жены усвоил, что кипячение воды с целью обеззараживания - это не довести до кипения и сразу снять с огня! Обеззараживание - это кипячение "ключом" не меньше пятнадцати-двадцати минут... А если у меня, хоть один лётчик или техник на горшке из-за них присядет, я им без наркоза фаллопиевы трубы сухим тупфером пробужирую, пусть до амигдаллы проникнутся!...** - И так добрых полчаса перед аудиторией из фельдшера, повара и его помощника. Но я не про этот монолог, я случайно потом услышал реакцию повара, который и стал главным объектом пропесочивания и нападок нашего доктора. И раскрасневшийся толстый пехотный повар сердито бурчал:

  - Вот ведь гад какой тилигентный! Лучше бы обматерил, чем так изуверски обзываться! Нет, чтоб в зубы дать, как нормальный человек, чем так перед людями позорить! Ой! Беда то откуда не ждали... Тудыть твою в растудыть! Ну, Николаич! Ну, прохвост какой! Придёшь ты ещё за добавкой!...

  Наверно пришло время подробнее рассказать про тех, с кем меня свела военно-воздушная служба. Наш комэск - майор Бурдужа Николай Иванович, как уже говорил, имеющий награды: орден Боевого Красного Знамени и медаль "Двадцать лет РККА" и опыт из Испании, где по его словам совсем не выделялся внешним видом среди местных. А чего вы хотели от кудрявого черноволосого смуглого худощавого, черноглазого молдаванина из Одессы с изъеденным оспинами щеками? Когда нервничает, немного заикается и лицо круглыми глазами приобретает какое-то почти детское чуть обиженное выражение. Пока показал себя только с хорошей стороны.

  Командир моего звена - старший лейтенант Цыганов Михаил Васильевич. Успел повоевать в Китае, где был в командировке с помощью нашим китайским друзьям, летал там на "Пятнадцатом Бисе", даже в одном воздушном бою побывал, где их шестёрку из облаков нагло атаковали два биплана с маньчжурскими знаками на крыльях, но один быстро задымил и они со снижением ретировались, то есть в этом бою наши победили. Вообще, из памяти Сани был стереотип, что при такой фамилии должна быть и соответствующая цыганистая внешность, как у Бурдужи, то есть чернявый, худой и весь крученный, можно даже с золотой фиксой и цыкать зубом. Мой командир всем своим видом плевал на эти стереотипы, так как был голубоглазым блондином с кряжистой угловатой фигурой моего роста на чуть кривоватых кавалерийских ногах. Причём, волосы светлые почти белые, но не седые, как он говорил, к весне станут соломенные, а летом выгорают добела. Если раньше я думал, что Гурьянов плотный крепыш, то рядом с широкостной массивной фигурой командира моего звена я выгляжу изящно, а моя далеко не аристократическая рука в его лапище при рукопожатии исчезает целиком. И при этом он совсем не толстый, никакого висящего живота, мощь и могутность, что силой веет даже на вид, а распахнутые глаза, словно небо в себе отразили. За имя и отчество попробовали приладить Цыганову прозвище "Фрунзе", но оно не прижилось...

  Я первый лётчик или ведомый звена, а второй у нас - Витя, младший сержант Мельник Виктор Ильич, худощавый, гибкий стройный сероглазый русоволосый совсем молодой паренёк из ускоренного выпуска "Качи"**** весной этого года. Довольно невинная внешность, если бы не достаточно жёсткая нижняя челюсть делающая лицо вытянутым и намекающая, что упрямства ему не занимать. Он почему-то моментально сдружился с моим техником - сержантом авиационной технической службы Николаем Игоревичем Мищуком. Лет двадцати пяти, худой нескладный с непокорными каштановыми кудрями, которые вечно торчат во все стороны, с чуть прищуренными серо-голубыми глазами, шкода и авантюрист, наверно потому они с Мельником и сошлись, с его техником - степенным далеко за сорок воентехником Фадеевичем не порезвишься. Я бы поменялся и взял Фадеевича на свою машину, но командир это не одобрил.

  Командир второго звена лейтенант Лашкевич, а его ведомые: старшина Блинов и сержант Польчиков. Главный над всеми нашими аэродромными техническими силами старший воентехник Макаров Сергей Модестович, лет сорока, с пшеничными усами, круглым животиком и оттопыренными ушами, с невинной простодушной круглой физиономией и носом-картошкой, но специалист отличный. Ещё есть доктор Веселов и старший политрук Фалеев - особист нашей эскадрильи, который приехал к нам позже, а поначалу остался в Мешхеде со второй половиной эскадрильи. Других техников ещё больше десяти человек я просто ещё не знаю.

  Первые дни в полном составе звеньев облётывали нашу зону ответственности. На самом деле всё воздушное пространство было разделено между истребительными полками, и они его полностью перекрывали своими патрулями. Нам тоже обозначили маршруты патрулирования, и мы летали, часто встречаясь в небе не только с нашими истребителями, но и с англичанами. Наша главная задача была обеспечивать безопасность работ по приведению в порядок дорог, которые проводят специалисты из САСШ. При этом юг Ирана до широты Исфахана был английской зоной, а севернее нашей. Вдоль края пустынь Иранского нагорья по предгорьям хребта Кухруд через Йезд и Бад в сторону Кума частично шла, а частично прокладывалась по старой караванной тропе, автомобильная и железные дороги. Другая дорога шла через Исфахан в сторону Хамадана. Примерно в полусотне километров к западу от Кума дорога Кум-Хамадан пересекалась с дорогой Исфахан-Тегеран. Вот этот перекрёсток и дорога на Исфахан, как и дорога до Бада и на юг примерно ещё километров семьдесят - были под нашей охраной.

  Не нужно быть стратегическим гением, чтобы понять, насколько мизерная эффективность нашего воздушного патрулирования при отсутствии связи с землёй и между самолётами, если грубо и честно не называть это патрулирование бессмысленным. Даже, если бы мы просто сидели в получасовой готовности к вылету на своих площадках, толку от наших вылетов было бы гораздо больше. Мы скорее никого не защищали, а просто обозначали наше присутствие, и должны напугать тех, кто в этом ничего не понимает. Наше командование тоже не сидело, сложа руки, и уже через три дня мы стали летать парами, одна вдоль одной дороги, другая вдоль другой. Третья - дежурная, вернее звено из трёх самолётов сидело на аэродроме в готовности к вылету на помощь, хотя как дежурные без связи с самолётами должны узнать о том, что их помощь нужна? Пары постоянно менялись, так, что все успели побыть в разных ипостасях. По результатам первых ознакомительных полётов нас свели в пару с Витей, а командиры звеньев стали летать с Блиновым и Польчиковым, правда уже через два дня я стал ведомым у комэска или Цыганова, а Витя стал ведомым у Блинова. Честно сказать, мне совершенно не нравилось командовать даже парой, ну, одиночка я! Тем более, Витя почему-то считал, что мы совершенно равны и подчиняться мне для него унизительно и начал ершиться и чего-то своим поведением доказывать. Блинов же был уже опытным лётчиком, хотя мы выпускники одного года. Но он попал в те немногие единицы, которых успели переучить на "Илы" ещё до войны, и встретил её уже в кабине штурмовика где-то под Каунасом, а с начала войны успел поменять уже три машины и рядом с нами он был матёрым асом.

  Каждое утро у нас начиналось ещё до восхода, когда мы вылезали из постелей, где первую половину ночи приходилось бороться с дневной жарой, обливаться потом и пытаться уснуть. А вторую половину сквозь сон судорожно натягивать на себя вдруг ставшие такими тоненькими и зябкими армейские байковые одеяла, под которые радостно заползала утренняя прохлада и выстужала мокрое от пота бельё. Вот так зябко поеживаясь, мы всем составом, как лётчики, так и техники шеренгой шли на взлётную полосу и в лучах встающего над пустыней солнца вместо зарядки собирали на полосе мелкие камни, которые каждый день появлялись новые, топотом разгоняя ящериц и змей. А особенно следовало смотреть, если вдруг подошва обо что-нибудь зацепилась, нужно обязательно нагнуться и посмотреть внимательно, и чаще всего выковырять из прессованного суглинка очередной, торчащий острый шип обломка камня, который намного опаснее для баллонов, чем валяющиеся камни. Здесь почти все камни удивительно острые, это вам не обкатанная волнами галька морского берега, здесь обломки скал не тёрлись и не оглаживались, как их отломило, так они и лежали веками в сберегающей их толще суглинковых пластов. А напороться на такой шип камерой шасси никто не хочет. Несколько покрышек уже порвали на этих шипах, к счастью на рулёжке или при малой скорости и обошлось без аварий и жертв, несколько синяков не в счёт. Так, что вместо зарядки ходим, собираем, выколупываем и никто не ворчит. Потом завтрак, утреннее свободное время или вылет, смотря как составлен план полётов. Если повезло, то вылет, когда можно по плану покидать учебные бомбы и отработать стрельбу после патрулирования, если повезёт, то даже из пушек. И эти восходы, когда пустыню вдруг освещает, выпрыгнувшее из-за гор солнце забыть нам будет очень не просто. Как и горьковатый солёный утренний ветер из пустыни с запахом солончаков Дерьячейе-Немек. Здесь привкусом местной соли за эти месяцы кажется пропиталась не только наша одежда и всё окружающее, но даже мы сами. Противная местная мелкая пыль проникает всюду и забивает всё так, что наши техники почти рыдают. А вот после обеда, когда палящее солнце успело прогреть всё вокруг, и жаркой марью начинал дрожать горизонт над пустыней, после небольшого затишья начинает дуть ветер с другой стороны, это с гор на место горячего воздуха пустыни начинает стекать холодный воздух. Иногда этот горный воздух приносит даже уже забытые лесные запахи. Часто ветер с гор становится сильным, не зря мы в свободное время занимались обваловкой стоянок наших самолётов и на каждой стоянке есть вбитые колья, к которым привязываем самолёты на стоянке.

  Такое ощущение, что здесь вообще не бывает пасмурных дней, и ночь с высыпавшими на небо огромными, словно фонарики, звёздами не может быть без этого звёздного буйства. Но два дня у нас всё-таки были нелётными, когда из пустыни пришла песчаная буря и все были счастливы, что потратили время и силы на обваловку самолётных стоянок и палаток. Практически никакого серьёзного ущерба не случилось, очередной втык получил повар, из-за того, что по его вине пропала часть продуктов, хотя ругали не сильно, ведь ни у кого не было опыта защиты продуктов от всепроникающей пыли и солоноватого песка. И если одежду и вещи можно было просто вытряхнуть, пусть кашляя и чихая, то продукты вроде муки или большинства круп спасти не получится. И конечно все запомнили пережитые незабываемые часы, когда в круговерти рассвирепевшей стихии пыль стала забивать дыхание, то есть набиваться в бронхи и лёгкие, не смотря на попытки дышать через несколько слоёв мокрой, мгновенно высыхающей ткани и это внутри палаток, которые едва не улетали и совершенно не защищали. Неприятных оттенков к этому добавило то, что всё происходило при невозможности смотреть, то есть с зажмуренными глазами, в которые даже при надетых лётных очках набивался солёный песок и слёзы текли постоянно. Говорить о боеготовности подразделения в таких условиях слишком самонадеянно и если бы нашёлся кто-нибудь, способный бурю и песок игнорировать, он мог бы спеленать всех вместе с охраной, не сильно утомившись. Вот только среди живых таких уникумов не было, всё живое от разгула стихии спряталось, и наверно лучше всех было владельцам самых глубоких нор...

  За всё время в Персии у нас пропоносил только один техник, я даже фамилию его так и не узнал, так к нему прикипело прозвище "Витя Дристун". С ним же связан ещё один случай. За всё время у нашей охраны вышел только один повод погеройствовать, когда местные бандиты решили попробовать нас на зуб. В конце сентября среди дня с криками и гиканьем налетела банда местных вахлаков на лошадях и обстреляла аэродром. Пехота вовремя отреагировала, и бандитов моментально помножили на ноль, хотя кто-то наверняка удрал. А у нас случился один раненый, и это был как раз Витя, который в это время со своим поносом заседал в туалете. Наш доктор извлёк из бока Вити свинцовую пулю, выпущенную из штуцера, скорее всего даже кремнёвого. Я подробно это излагаю, потому, что, только вернувшись в Баку, мы узнали, что в наших войсках практически все потери были связаны с острыми инфекционными заболеваниями. В основном холера и дизентерия с достаточно большим процентом летальных исходов, и на Кавказе даже развернули пару инфекционных госпиталей, потому, что имеющиеся возможности медицинской службы Закавказского округа с таким наплывом больных не могли справиться. Так, что доктор Веселов своим занудством и настойчивостью, не одному из нас жизнь и здоровье спас, чуть ли не в первую очередь, потребовав сделать баню и рукомойники. И чуть не через день, гоняя и распекая повара и внутренний наряд за очередное выявленное им нарушение санитарно-гигиенических правил, вроде попытки залить в рукомойники сырую воду. Особенно внимательно следил за привозимыми фруктами и овощами, а мы с наслаждением отъедались после скудного тылового пайка и к концу уже почти профессионально выбирали хурму или финики, а не набрасывались на первое попавшее на глаза фруктовое нечто...

  Охрана притащила собранные с убитых и раненых бандитов карамультуки времён Крымской войны, а может и более древние со смешными изогнутыми в форме серпа кривыми жутко неудобными прикладами, ведь трофеи - это святое. Пехотный старшина только удивлялся, как до такой удивительной степени расстрелянные стволы они умудрились заставить стрелять. Меня же восхитило то, как любовно местными было украшено каждое. Наш особист организовал сбор тел и трофеев, а нам пришлось несколько дней питаться жёсткой кониной убитых в стычке лошадей, не пропадать же куче мяса. Пару живых коней оставили у нас и использовали как тягловую силу. Некоторые разбирающиеся уверяли, что эти коняги обычных бандитов имеют некоторые стати, высоко ценимые знатоками, вроде изящной с прогибом формы носа, длинной изогнутой шеи и смешно задираемым "петушком" хвостом. Серая маленькая кобылка прижилась при пехотной кухне, а вот рыжий жеребчик стал аэродромным. И за норовистость и привычку кусаться получил имя Абрек, на которое отзывался и совершенно не боялся звука самолётных двигателей.

  Меня и, похоже, только меня одного удивили и шокировали местные сёдла, раньше я сёдел вблизи не видел, и я понял, о чём рассказал в госпитале сапожник, когда разговор зашёл про каблуки, которые я хотел со своих сапог оторвать. Подумать дико, но здесь ездят верхом в грубом жёстком тяжёлом седле, которое надевают на поясницу коню и затягивают подпругой, а по бокам с него свешиваются на ремнях стремена, в которые вдеваются ступни. А для того, чтобы нога не проскакивала дальше и нужен каблук, который удерживает стопу от проскальзывания. Я попробовал с Абреком "договориться" так, как это делают у нас, тем более, что меня уговорили попробовать проехать в седле. Не знаю, по моим ощущениям страшно неудобно, это как пытаться рисовать, глядя на отражение в зеркале. Не понимаю смысл заставлять коня нести на себе лишнюю тяжесть, седло ведь довольно тяжёлое, а под него ещё нужно потник, чтобы впитывал пот и не давал натереть коню спину. Ещё подпруга, которая мешает коню свободно дышать, а вся конструкция блокирует коню поясницу. Про вставляемые в рот удила, трензеля и прочую гадость я лучше промолчу. Каждый раз, когда вижу, мне очень хочется вставить их конюшему в рот и дать насладиться ощущением, как его щёки от любого резкого движения могут легко порвать. Когда пытался расспрашивать, меня просто не понимают, для всех это единственно правильно, и они даже представить не могут другого. Наверно местным людям этого не понять, ведь для них лошади всего лишь живое средство передвижения или тягловый двигатель, только не железный, а работающий на сене и овсе. А ещё, наверно человек так устроен, что ему лень тратить силы и время, ему проще сломать об колено и не важно конь это, его собственные ребёнок или просто другой человек. При этом, не забывая рассказывать всем про то, как сильно он его любит и уважает как личность. Для нас конь - это, прежде всего друг и в какой-то мере продолжение тебя самого, поэтому принуждать свою левую руку путём причинения ей боли для нас глупо и противоестественно.

  Поясню про седло на пояснице... Большинство животных бегает с использованием движения в позвоночнике, что значительно увеличивает амплитуду размаха между передними и задними ногами и длину прыжка. Копытные в большинстве бегают почти, не используя движения позвоночника, то есть за счёт силы ног, плечевого и тазобедренного поясов. Но "почти не используют", совсем не значит, что не используют вовсе, а тут на самую гибкую и уязвимую часть позвоночника надето седло и давит масса седока со всем снаряжением. Если конь при этом допустит движения даже небольшой амплитуды в пояснице, то его позвоночник развалится за пару недель, поэтому конь вынужден напрягать спину и блокировать даже малые движения в позвоночнике. А ведь пружинящие свойства позвоночника, в том числе должны гасить жёсткие и вредные для здоровья колебания от удара копыт по твёрдой земле.*****

  Правда приручать и сдруживаться с Абреком я себе позволить не могу, куда я его потом дену, и что с ним будет, когда нам велят уезжать отсюда? Ведь после того, как с конём возникает настоящая связь, это гораздо больше, чем дружба между людьми, он к себе просто никого больше не подпустит, а сам просто умрёт от тоски разлуки с другом. У нас эти моменты давно осознаны и если с кем-нибудь что-нибудь случится, то его конь будет просто жить в табуне на племя, и никто его не будет пытаться взнуздать. Животные гораздо чище и честнее, и в отличие от нас не могут врать и убеждать себя в любых подлостях и пакостях, что это сделано хорошо и во благо. Вроде "убил, конечно, насмерть зарезал, но ведь нож накануне мыл, так, что не просто так, а чистым ножом, чтобы инфекцию не занести"... Бред же, но местные очень часто даже не слышат, что многие их объяснения звучат не умнее.

  Так, что свои порывы я притормозил и не давал коню сильно привязываться, хотя он меня чётко выделил из других людей. Часто прибегал и ходил за мной как собачонка, неожиданно всхрапывая за спиной и толкая своим тёплым носом. К слову меня он ни разу не укусил за всё время. Почти в самом конце, за пару дней до нашего отлёта я таки прокатился на нём без всякого седла и босиком, здешние сапоги с твёрдым рантом совершенно не приспособлены для правильной езды на коне, когда сидишь на плечах, а не на пояснице свесив ноги. У нас посадка на коня с согнутыми в коленях ногами, когда опора не седалищем, а на всю поверхность голеней, тыла стоп и внутренней поверхности бедра и сидишь на лопатках коня и чувствуешь каждое движение. Вместо уздечки вполне подходит длинный мягкий ремень, который восьмёркой можно захлестнуть на нос, он позволяет указывать коню направление и придерживаться за него, чтобы не упасть. При этом я его не заставлял меня на него сажать, он сам пришёл и стал меня мордой подталкивать и не давал мне слезть с крыла после вылета. Я не выдержал, плюнул на всё, скинул сапоги и запрыгнул на коня, как же классно и как давно я не ездил на коне. Хотя, долго кататься я не смог, нужно было после вылета идти в штаб отчитываться за вылет. А вот вечером на Абреке проехался до гор и я не смогу вам описать удивительное счастье, когда летишь на сильном легконогом красавце сквозь солёный ветер солончаков, а снежные вершины окрестных гор уже подкрасились розовыми мармеладными тонами близкого заката.

  Почему я в этот раз не боялся подпустить его и что он привяжется? Потому, что животные чутко воспринимают эмоции, в том числе уже начавшийся мандраж наших сборов перед отъездом как раз подтолкнул Абрека к решительным действиям и до нашего отъезда он не успеет привыкнуть и прикипеть ко мне, чтобы сломаться в разлуке. И честно сказать, не я один прикипел к коню, вредный ворчливый повар из нашей охраны сумел полюбить серую кобылку и донимал своего командира роты, что ведь роте такая справная лошадка совсем не помешает, будет кухню возить, сплошная выгода! Скорее всего, лошадь они с собой заберут, а может и Абрека прихватят. А мы не пехота и в самолёт коня не затолкаешь, и наши техники не имеют возможности вместе со своими железяками взять животину, хотя это рыжее чудо все на аэродроме полюбили. А от моей езды многие понимающие пребывали в шоке, местные без седла ездят "охлюпкой", даже по звучанию названия понятно, что это не езда, а ёрзанье. И многие впали в удивлённый ступор, когда я босиком без седла запрыгнул на коня, и мы умчались на простор за огороженным периметром аэродрома...

  Но это лирика. Мы все знали, что здесь мы временно и очень скоро попадём на фронт, где будем не патрулировать пугая рёвом своих моторов закононепослушных персов, а воевать с немцами. Тем более, что газеты нам привозили и вести там были совсем не радующие. А раз так, то командир в планы наших полётов плотно включил обучение, то есть во время патрулирования мы отрабатывали учебные задания по бомбометанию с разной высоты и в разных режимах, пуски эРэС-82, которых у нас под крыльями было восемь штук и стрельбу из пушек и пулемётов. А потом на земле подробно разбирали наши действия, успехи и ошибки. Один раз даже упросили дать возможность пострелять "по конусу". Всё-таки мы не истребители и стрельба по летящей цели для нас экзотика и профильным упражнением не является, но попробовать себя хотели все, а не только бывшие истребители. Что тут можно сказать? Если без ругани, то получится долгое молчание. За прошедшее время самолёт мне даже стал нравиться. Да, он не такой вёрткий и лёгкий в управлении, как бывшая Санина "Чайка", а обзор, как у любовника под кроватью. Ну, а что вы хотели? Спереди остекление козырька из бронестекла толщиной несколько сантиметров, а потому толстые переплёты и прозрачность плексигласа уступает даже оконному стеклу. А сдвижная часть фонаря наполовину из стальных бронепластин, в которых оставлены маленькие окошечки в передней части, всё остальное непрозрачно. Сзади почти всё закрыто бронированной задней спинкой с маленькими форточками-окошками с боков. Если голову не выворачивать и не наклонять, то видно вперёд и немного вверх, то есть по сторонам доступный сектор градусов по шестьдесят в каждую сторону, вперёд-вверх градусов семьдесят. А вперёд-вниз в документах написано, что целых семь градусов, вот только по моим ощущениям до горизонтали всё перекрывает совсем не изящный нос с мотором из-за чего при рулёжке нужно ехать змейкой, чтобы заранее посмотреть где ты собираешься проехать. Но рулёжка - это мелочи, у той же "Чайки" мотор намного шире, поэтому такие мелочи никого не пугают, правда, из её кабины легко высунуться и поглядеть сбоку. Но вот бомбить при таком обзоре - занятие непостижимое. Ведь та же "Чайка" при штурмовке и бомбометании могла легко это делать в крутом пикировании, что позволяло качественно прицелиться, а штурмовик, как уже говорилось, пикирования больше тридцати градусов не любит. Нет, поднявшись в высоту можно совершенно спокойно выполнить хоть петлю Нестерова, хоть Иммельмана, хоть отвесное пикирование и загнать машину в штопор. Но при боевом маневрировании такого запаса высоты нет, а просаживание при выходе из пикирования до двух-трёх сотен метров - это уже гарантированная встреча с землёй. Вот и получается, что, надо заранее кивнуть носом, чтобы увидеть цель, навестись на неё, и по памяти, дальше просто удерживать направление, заметив для себя ориентир сбоку напротив цели, косить глазом и ждать, когда с ним поравняешься, чтобы выполнить сброс бомб примерно в зону цели. Можете себе представить точность такого "бомбовыкидывания", как довольно точно назвал эту процедуру Цыганов. Вообще, такое ощущение, что конструкторы так спешили доделать самолёт, что об обеспечении его эффективного применения никто не думал. Ну, за каким лешим было устанавливать прицел "ПБП-1б", то есть для пикирующего бомбардировщика? Если Ил пикирует чуть лучше, чем плавает утюг, тем более, что в бомбардировщике этим прицелом пользуется специально выделенный штурман-бомбардир, а в штурмовике лётчику дел и без этого хватает. И торчащая перед лицом железная бандура прицела только уменьшает и так не замечательный обзор, при упоминании которого понимаешь, что на танк штурмовик похож не только своим бронированием. И вообще, коллиматорный прицел, штука безусловно хорошая, но при стрельбе по целям не на тёмном фоне подсветка коллиматорной мушки почти не видна и толку пялится в прицел нет, метку на цели всё равно не увидеть. Это ясно показали стрельбы, когда мы мишени выставили на высолах, на которых кристаллы высохшей соли сверкают так ярко, что земля кажется покрытой свежим снегом, на этом фоне слабая лампочка подсветки прицела пасует бесповоротно. Почти тоже самое в отношении воздушной цели в ясную погоду, даже если цель не против солнца. А уж то, что при жёсткой посадке никакие ремни не спасут голову от контакта с прицелом, приводит к тому, что "ПБП" вызывает у лётчика даже не раздражение, а тихую ненависть. Вообще, я помнил из памяти Гурьянова один старый "пятнадцатый" в полку у которого был ещё старый прицел в виде длинной здоровенной трубы установленной над капотом к которой нужно было наклоняться и в неё целиться. Честно сказать, с трудом удавалось представить себе как это можно делать в бою. Вообще, бомбардировочный прицел должен иметь схему установки упреждения с учётом скорости и высоты и возможность видеть цель при бомбометании, а этот "ПБП" фактически просто показывал абстрактную точку предустановленную по линии визира прибора.

  Но ведь целиться как-то всё равно нужно, это не винтовка, в которой можно прицеливаться по стволу и на расстоянии до сотни метров умелый стрелок в крупный арбуз не промахнётся. И не надо забывать, что мы в армии, хоть и говорят, что где начинается авиация, там кончается порядок. Просто снять и выкинуть прицел, который положен быть на самолёте нельзя, но я хоть и с трудом сумел уговорить своего командира звена. Михаил Васильевич почесал свой белёсый затылок и махнул рукой, мол - делай. Но легко сказать, сначала хотел просто два крестика из проволоки выгнуть и поставить в промежутке между стеклом и краем приборной панели. Потом Мищук предложил установить спереди перед кабиной прицел с концентрическими кругами как на зенитном пулемёте, то есть при увеличении расстояния между мушкой и целиком точность резко повышается, а по концентрическим кольцам можно по тому, как в них вписывается силуэт цели, зная её размеры прикидывать расстояние и упреждение, как делают зенитчики. Решили не мудрить, потом два дня сводили пулемёты и пушки. Тоже занятие не для слабонервных. Это только кажется, что куда прицелился, туда пули и снаряды полетят, ага, как же. На самом деле линия прицеливания выше плоскости, в которой расположены стволы ШКАСов и ШВАКов почти на полтора метра, а расстояние в плоскости между пушками больше пяти метров. Вот и посчитайте простейшую задачу по треугольникам: если стволы идеально сведены на двести метров, то уже на трёхстах реальная траектория снарядов будет больше чем на метр в сторону и почти на метр выше линии прицеливания. И это не касаясь особенностей баллистики и бокового сноса ветром или из-за угловой скорости самолёта. Если у вас в голове стоит могучий счётный агрегат, то вы можете всё это быстро сосчитать за доли секунд до нажатия на гашетку. Но в воздухе даже при не очень большой скорости штурмовика время для удачного прицельного выстрела измеряется сотыми долями секунды. Да и смысл считать, если расстояние до цели всё равно определяется на глазок, прицел тоже не снайперская оптика, это вам не условия расчета элементов движения цели в торпедном треугольнике...

  Поставили машину на кОзлы, задрали хвост и стали пулять. Пули и снаряды летят куда хотят, но не туда, куда прицеливаюсь. Поставили самолёт, отсчитал триста метров шагами и стал на глазок вымерять диаметральную плоскость, а потом совмещать плоскость крыльев, то есть плоскость, в которой мои стволы находятся. Вроде определился, поставил мишень и полез в кабину, прицел смотрит метров на пять влево. Класс! Плюнул на прицел, стал сводить стволы в поставленную мишень и уже после этого выставили и зафиксировали прицел. Из всех вариантов остановились на кольце примерно два сантиметра из обрезка трубы приваренного к длинной шпильке с резьбой, чтобы законтрить на нужной высоте, а под стеклом крестик из проволоки, пока Николай не придумал просто закрепить крест из гораздо более тонкой проволоки на внутренней поверхности стекла. То есть я самовольно снял прицел ПБП, вместо него установили кольцо посредине капота мотора между смотровым люком и лючком горловины бензобака, осталось только научиться смотреть в этот прицел одним глазом и выверить взаиморасположение всех частей этой прицельной конструкции. В моём самолёте хоть один вид оружия стал неплохо прицельно работать. Про бомбы я уже рассказал, остались ещё эРэСы. Хорошие снаряды, вот только летят куда хотят. У них и так прицельность условная. Скорее даже не прицельность, а стрельба в направлении цели, так ещё и крылышки растопыренные - такие нежные, что непомятые найти невозможно. Техник, конечно, их чуть выровняет пассатижами на глаз при подвешивании, если настроение будет хорошее, но никогда не станет выставлять все ровно и одинаково под заданным углом, чтобы обеспечить снаряду равномерное вращение вокруг своей оси, что должно значительно увеличивать точность стрельбы. Да если бы только крылышки влияли на точность полёта снаряда, есть ещё балансировка снаряда, кривизна выходного сопла, да и просто неравномерность горения пороховых шашек. То есть, как и с бомбами работает принцип "На кого Бог пошлёт!", а Бога нет, как уверяют на собрании комсомольцы, так, что сами понимаете, куда и как можно попасть. В общем, рассудили, что для достижения эффекта нужно вываливать сразу всё в один заход и лучше всем звеном, тогда просто по законам статистики вероятность накрытия цели будет выше, а по конкретным целям работать из пушек и пулемётов, которые должны быть хоть как-то пристреляны. Мне кажется, что этот вопрос я смог на своей машине решить, а чтобы исключить возможные чреватые претензии, Бурдужа после обсуждения издал приказ, что на моей машине испытывается рацпредложение, и даже заставил меня этот прицел рисовать и со всеми подписями отправили в штаб. И не надо думать, что, увидев и узнав, что я делаю, вся эскадрилья кинулась себе такое же делать. Никто больше делать не стал, даже Цыганов, который разрешил и приглядывал, и не потому, что все глупые. Во-первых - это штатное оснащение самолёта и при любой накладке его отсутствие может против тебя повернуться, например, напишет кто-нибудь, что эффективность твоя в вылетах ниже, чем у других. Измерить это нельзя, а вот прицела на машине нет - это очевидно и попробуй, докажи, что ты не верблюд. Во-вторых, ведь над этим специально обученные очкастые конструкторы думали, лысины себе отращивали, может всё-таки не глупее меня будут. В-третьих, лень просто... В-четвёртых... В-пятых... Просто я - шаман, ну, ладно, ученик шамана, и первое, чему меня научили, что за всё мне отвечать самому и за свои ошибки очень часто могу заплатить жизнью и даже посмертием. А всё, что делаешь, нужно делать как можно лучше. Если есть способ сделать лучше, то я обязан его использовать, слишком высоки риски за все ошибки колдунов. Даже при простом выходе из тела в план духов стоит на секунду замешкаться, дрогнуть и обратно уже не вернешься, и будет потом твоё тело лежать и пускать слюни. Поэтому если уж делать, то сделать всё, что от меня зависит и во всём быть уверенным самому, не надеясь на чужие слова, мнения или желания...

  Вообще, мне кажется, что освоить стрельбу и полёты мне очень сильно помогло то, что в прошлой жизни я лук в руки взял лет в семь, а в девять уже ходил с отцом и братом на охоту добывать мясо и шкурки.****** Ведь даже учили меня стрелять не по мишеням, а, стазу пытаясь почувствовать цель, и куда полетит моя стрела. Дальше уже просто вопрос тренировки и изучение повадок зверей, умение маскироваться и подкрадываться, что намного проще и легче, а стрельба не задумываясь интуитивно. Вот и здесь я скорее учился чувствовать, куда летят снаряды и пули моих пушек и пулемётов, чем целился, пытаясь высчитать арифметику упреждений и скоростей моей и цели. И хоть с бомбометанием и пусками реактивных снарядов ситуация резко отличается уже тем, что эти боеприпасы изначально не отличаются большой точностью, но и здесь мой подход через попытку почувствовать дал возможность пускать ракеты и бомбить с очень неплохой точностью. Я имею ввиду, что при таком способе бомбометания о бОльшем говорить не приходится. При горизонтальном полёте отклонения в отрыве бомбы при сходе с держателей - до пары секунд, а с учётом скорости самолёта только за счёт этого за две секунды разброс составит больше двухсот метров, в итоге у нас немного лучше меня бомбит только Мишка Блинов...

  Но удивило больше всего то, что даже в такой эскадрилье куда командир постарался собрать хороших лётчиков, многие совершенно не стремятся нарабатывать своё мастерство и умение, а при появлении свободного времени тратят его на что угодно, но не на повышение своего мастерства. И даже то, что после этой командировки мы попадём на фронт, где нужно будет уметь применять все свои навыки и только личное мастерство хоть немного страхует от фатального исхода и даёт шансы уцелеть и хорошо сделать свою работу мало кого подталкивает к учёбе. Наверно именно моё желание научиться и упорство сблизили нас с Цыгановым...

   * - Туляремия и холера - довольно мерзкие инфекционные болезни. И доктор полностью прав, только зря он ограничился только этими двумя заболеваниями, я бы ещё сюда добавила: чуму, тифы, все виды дизентерии, лейшманиоз, геморрагические и энтеровирусные лихорадки, на фоне чего такие мелочи, как гепатиты и гельминтозы - просто лёгкий насморк в сравнении с саркомой. К примеру, даже в конце девяностых в Кизляре стоял полностью готовый к развёртыванию линейный противочумный отряд (может и сейчас стоит), один из двух в стране на тот период, готовый немедленно отреагировать на вспышку любой опасной инфекции. Думается, что за шестьдесят лет до этого эпидобстановка едва ли была лучше.

   **- Позже причина станет другой, когда на производство в большом количестве придут женщины и подростки, у них просто сил не будет хватать нормально затягивать соединения. И ругать их за это язык не повернётся, уже за то, что они на скудных тыловых пайках сменами по двенадцать часов, без выходных, в плохо отапливаемых цехах, часто под бомбёжкой делали самолёты, им в ноги поклониться нужно, а гайки... Да фиг с ними, обтянем и фашистам по сопатке настучим.

   ***- Речь с элементами военно-медицинсткого юмора, доктор развлекался, надо думать. "Варусный" - одна из форм деформации суставов конечностей, в данном случае - О-образая (колесом). "Тонизиллитный" - связанный с воспалением миндалин. "Фаллопиевы трубы" - они же маточные, то есть у повара их не может быть, хотя, разные бывают аномалии. "Амигдалла" (миндалина) - образование в головном мозге. А про кипячение с целью обеззараживания - истинная правда, только даже не все врачи это помнят. Тем более, что дело происходит в высокогорье, на высоте почти тысяча метров над уровнем моря, а значит температура кипения гораздо ниже ста градусов, что тем более требует длительного кипячения, ведь автоклавов нет. А ведь наши войска именно из-за инфекционных заболеваний несли самые серьёзные потери, в первый месяц больше тысячи заболевших, в то время как боевые потери составили всего сорок человек за весь период проведения операции "Согласие". И это только благодаря хорошей подготовке военных медиков в вопросах санитарии, гигиены и эпидемиологии. И мы к такому уже привыкли и такое количество заболевших для нас очень много, а это на три введённые в Иран армии. К примеру, потери по тем же причинам у английских цивилизаторов при вводе войск считались минимальными в случае если составили меньше половины личного состава и за это командира такого подразделения награждали и отмечали, в среднем цифры колебались в районе 70%. Всего один штрих в эту картину, известный генерал-фельдмаршал и командарм знаменитой шестой пехотной армии вермахта Паулюс свою заработанную ещё в окопах первой мировой войны дизентерию бережно донёс до степей Сталинграда, вылечили его уже в нашем плену. То есть, он и на той войне был не ефрейтором, имел возможности обеспечить себе нормальный быт, а дизентерия (судя по тому, что он об этом пишет в дневниках и не лечит фактически) для него абсолютная обыденность - как у всех...

   ****- Знаменитое Качинское училище военных лётчиков.

   *****- Была когда-то давно публикация в "Химия и жизнь", что были проведены исследования и выяснили, что после часа скачки подкованного коня по асфальту, в его крови гемолиз (разрушение форменных элементов крови, прежде всего эритроцитов. Крайне вредное для организма явление) превысил допустимые показатели в сотни раз, а показатели работы почек показали многократные перегрузки. Таким образом считалось доказанным из-за чего лошади в заасфальтированных городах умирают гораздо быстрее, чем на работах в сельской местности. А причину гемолиза увидели в ультрачастотных колебаниях возникающих при ударе подкованного копыта в погружённые в гудрон камни. Насколько изложенное верно и однозначно, не знаю, только никогда любящий лошадей человек не станет гонять их по асфальту. Один знакомый возница при выезде на асфальтовую дорогу сразу перевёл рысившую лошадь на шаг, дословно: "Не любят они по асфальту бегать...".
   Но вот, что можно сказать однозначно: "Лошадь - венец эволюции в ветке травоядных млекопитающих". Это не моя фантазия, это мнение биологов-эволюционистов, ведь с точки зрения эволюционной изменчивости, её целью является максимальное приспособление организма к конкретным условиям среды. С этих позиций непарнокопытные идеально приспособлены к своему месту в природе. И именно поэтому пресловутая капля никотина действительно убивает лошадь, но её не менее эффективно убивает даже разряд тока силой 18 вольт, это на фоне того, что едва ли можно найти человека, которого хотя бы раз в жизни не тряхануло нашими любимыми 220 вольтами - неприятно, да и ладно... К слову, дальнейшее описание во многом соответствует тому, как делали индейцы в северной Америке. Как раз они ездили на плечах коня и седлами со стременами не пользовались, не нужно верить фильмам Голливуда или компании "Дэфа" с Гойко Митичем. И вообще, езда на пояснице коня - это не аксиома, как многие уверены. В старину и поначалу верхом ездили на крупе, то есть, сильно сместившись по спине в сторону хвоста. Так и сейчас в Средней Азии и на Ближнем Востоке ездят на осликах. Сама так пробовала прокатиться, мне понравилось, хотя было очень жалко ослика, сразу сама себе показалась страшно большой и толстой, хотя этот оболганный молвой ушастик ничем не показал мне своего недовольства и очень благодарно хрупал мои подношения.

   ******- Для меня когда-то стало почти откровением, что стрельба из лука почти полностью интуитивна и прицелиться по стреле невозможно. Хоть современные спортивные луки и имеют в той части, где при выстреле проходит стрела толщину меньше половины толщины лука и ещё минус половина толщины стрелы. То есть это должно обеспечить положение стрелы в плоскости, в которой движется распрямляемая тетива и формально стрела должна лететь чётко в этой плоскости, но это на самом деле далеко не так, как в теории. Что же говорить о старых луках, где стрела при выстреле чётко совершает угловое отклонение и летит в направлении угла между тетивой в конечной точке и толщиной лука в месте прикладывания стрелы. Я не говорю про место на тетиве, куда приложили хвостовик стрелы, ведь если сместить место приложения всего на полмиллиметра, то отклонение выстрела на расстоянии полсотни метров может составить до пары метров, а стрела ещё и получит дополнительный угловой импульс при выстреле. А если человек с луком пытается охотиться, то нужно не только совладать с луком, как против неподвижной мишени, но суметь выстрелить не в видимую цель, а в место, где окажется цель при движении с учётом своей скорости и скорости полёта стрелы, которая намного медленнее пули. И вот ведь незадача, ни один заяц или другая добыча не бегают прямолинейно и с постоянной скоростью. Да и местность не ровная, как автобан, то есть цель скачет и мечется. Но охотник в неё попадает из такой фантастической в своей неприцельности штуки как лук. Это вам не описанная в хрониках стрельба военных лучников залпами, когда главная задача - уповая на статистику создать в воздухе тучу стрел, которые страшны уже по законам статистики. И как-то слышала слова, что хороший охотник, стреляющий из лука, запросто освоит ружьё, а вот хороший стрелок из ружья едва ли сумеет гарантированно научиться охотиться с луком...

  Кроме возни с пристрелкой и учебными бомбометаниями я старательно нарабатывал и оттачивал навыки пилотирования. Чтобы почувствовать машину всю со всеми её нюансами и возможностями и довести свои движения до автоматизма, как охотник пристреливает свой лук или мечник приучает себя к мечу. В этом встретил горячее одобрение со стороны Цыганова, который очень переживал, что его - бывшего истребителя посадили в этот "утюг". Когда выпадало нам с ним летать вместе, то он показывал мне, что сумел освоить, и вообще было очень полезно покрутиться с ним в паре, чтобы лучше почувствовать друг друга и лучше понимать маневры напарника. Прочувствовать машину полностью, до самого донышка, как говорят. Ещё было очень полезно закрепить то, что показывал Михалыч в Воронеже, а тут кроме чисто технической отработки приёмов и маневров получалось ещё и отработать их в паре с последующим разбором ошибок или доработки их под возможности самолёта. Ведь даже избыточную тяжесть и неповоротливость машины можно использовать в свою пользу. К примеру, то, что при сваливании штурмовик проваливается намного резче, чем от него могут ждать, имея опыт более лёгких и летучих машин. А уж отработанный до совершенства разворот "на пяточке" тяжеленный "Ил-2" исполняет неожиданно шустро и ловко, если научиться это делать правильно и решительно. Правда такое жёсткое пилотирование в свою очередь требует от пилота предельного напряжения, особенно, если эти маневры выполнять на минимальной высоте, ведь при малейшей потере контроля сорваться и провалиться до встречи с землёй очень просто. Но ведь в этом тоже есть своя прелесть, отточенность действий на самой грани, за которой смерть, это ли не есть мерило настоящего мужского дела. Конечно, отрабатывали мы всё с запасом высоты, ведь это не риск - ради риска, это боевое маневрирование, которое поможет в бою, вот там придётся всё делать без высоты и на грани, а пока лучше иметь лишние полкилометра под плоскостями. В отработке и совершенствовании пилотажа очень помогало то, что здесь у Иранского нагорья, высота над уровнем мирового океана около километра. То есть, научившись пилотировать в условиях более разреженного воздуха, делать то же самое в обычных условиях нам будет намного легче.

  И может главное, здесь я смог свободно заниматься магией и рунами. После первого опыта с пропеллером в Воронеже я стал осторожнее и аккуратнее. Среди камней нашёл знакомую травку, даже не поверил сначала, что это именно она. Заварил, попробовал, работает. То есть у меня теперь есть основа для раствора, которым можно наносить руны. Только теперь я не спешил. Взял у техников кусок обшивки, разрезал его на куски и стал наносить на них руны, а потом брал их с собой в полёты. Выяснил, что после двух часов полёта руническое воздействие набирает максимальный эффект, хотя может и раньше, и дальше не прогрессирует. Хотя многое зависит от того, какая именно руна работает. Руны меняющие такие свойства, как упругость и крепость вещества требуют самого большого времени воздействия. А вот руны накопления Силового заряда успевают отработать за двадцать-тридцать минут. Но это я позже узнал, хотя и предположил это исходя из того, что "заряженные" боевые стрелы никто и никогда не крутил на вертушках, им хватало того воздействия, которое на них оказывалось при обычной верховой езде. Ещё оказалось, что когда я просто наношу укрепляющие руны на кусок обшивки, то есть просто сверху, они укрепляют, но не всю обшивку, а только верхний слой, то есть краску. А для того, чтобы работало на весь массив толщины обшивки нужно ещё нанести дополнительную руну "растекания" или "просачивания". И нужно не забыть её ограничить по глубине, то есть тоже свои нюансы. Ведь эта руна может работать при подпитке неограниченно долго, так она может мне весь самолёт в монолит спечь. Выяснил, что кусок, где укрепилась только краска, после пяти полётов даже поцарапать не удалось, а от удара молотком кусок только пружинил и лохматился внутренний слой шпона. А от выстрела из пистолета, кусок разлетелся на кусочки, что совершенно не показатель, ведь эта пуля со стальным сердечником четыре миллиметра стального листа прошивает. Но всё-таки решил совместить руны укрепления и упругости, не зря ведь их вместе на основной части клинков используют. После одного полёта, когда обработал кусок обшивки этими двумя рунами с модификатором проникновения в глубину не больше пяти миллиметров, кусок обшивки даже винтовочная бронебойная пуля не смогла пробить. Только после этого осознал, что так я могу работать с изолированной деталью, а если так обработать всю поверхность, то в монолит сумасшедшей твёрдости спечётся вся поверхность и никакие лючки нельзя будет открыть. Но гораздо больше меня пугал опыт с пропеллером, я не настолько силён в физике, но кое-что понял и в разговоре в Воронеже мне это подтвердил один инженер. Я говорю про то, что у такой конструкции, как фюзеляж самолёта и крылья имеется конструкционная подвижность деталей по отношению друг к другу. То есть те же лонжероны во многих режимах должны работать на изгиб, на скурчивание и пружинить, а если после моего воздействия эти деформации станут невозможны, то и последствия возникающих напряжений могут оказаться чреватыми и прогнозировать во что это в итоге выльется нельзя. Вполне вероятно, что в какой-то момент самолёт просто развалится на куски. Получилось, что огульно использовать руны проникновения нельзя, а для того, чтобы рунное воздействие проникло глубже покрашенной поверхности, придётся краску царапать, открывая для рун доступ к глубоким слоям и использовать не руну проникновения-просачивания, а руны расширяющие зону воздействия. К счастью, известные мне руны распространяются на всю толщу материала, с которым контачат при его однотипности, фактически им нет разницы на что воздействовать, на десять микрон слоя краски или на весь литой блок цилиндров двигателя на всю его толщину, ведь материал один. И однородность материала, не на уровне химической чистоты, а с люфтом, ведь иначе многослойная фактура кованных клинков не поддавалась бы воздействию или пришлось бы на каждый слой отдельно воздействовать.

  Хорошо в сказках, махнул рукой налево и лес встал, махнул направо - озеро. Эта возня с поверхностью всего самолёта у меня больше месяца заняла. А уж как Коле Мищуку не понравилось, что его подотчётный аппарат царапают и вообще выделывают с ним непонятно что. А я ведь ему и объяснить ничего толком не могу, потому, что здесь магические силы и волшебство с волхованием проходит либо в разряде детских сказок, либо как пароль на проход в психушку. А все местные шаманы, ведьмы, маги - суть фокусники и шарлатаны, которые обманывают и дурачат народ. А если вдруг потом выяснятся новые необычные свойства поверхности нашего самолёта, официальное отсутствие здесь магии совершенно не помешает запрятать меня куда-нибудь в очень глубокий подвал для вдумчивого изучения и препарирования. И я бы не стал тайны делать и рассказал, вот только у меня совершенно нет знаний, чтобы всё облечь в понятную для местных наукообразную форму, а поэтому мне никто не поверит. А вот то, что реакция будет стремительная, я ни секунды не сомневаюсь, слишком хорошо помню, что стало с обломками пропеллера, едва была обнаружена их запредельная твёрдость...

  Но от идеи сделать укрепление своему самолёту я не собираюсь отказываться. Отвар из нужной травы я уже опробовал и даже сделал запас, прогулялся в предгорья и набрал по склону. К сожалению, она уже отцвела и эффективность её несколько меньше, чем при цветении мелкими голубыми цветочками. Но меня и это вполне устраивает. Один техник признал в ней "Богородскую травку или тимьян"* которая у него дома в Крыму встречается. Мне же осталось только добавить свою кровь и наносить руны. И если на пробных кусочках я мог неспешно возиться и наносить рисунки даже заострённой палочкой, то для более быстрой и качественной работы мне понадобилась хорошая кисть. Пришлось отпрашиваться у командира звена на прогулку к горам в саксаульные и фисташковые рощи выше на склонах, там встречаются и многие другие деревья и часто довольно крупные. А птицы и зверьё в этих рощах обитающее совсем не те, что у подошвы гор в пустыне. Через два часа прогулки удалось подманить местного зверька, который на меня свирепо обиделся и долго обиженно цокал в след. Ну, а как ему ещё реагировать, если сначала подманили, угостили вкусными семечками и даже почесали во всех самых чесучих местах, а потом это странное двуногое существо общипало почти весь конец хвоста. Это не очень больно, но ведь обидно то как, когда так гадко обманули! В пехотной роте писарь учился раньше рисовать, Вот он и рассказал, что у многих животных волосы на конце хвоста особенные и из них легко хорошие кисточки получаются, лучше у белки или колонка с горностаем, но мне не до выбора...

  По пути назад за мной увязался любопытный местный зверёк, с глазками-бусинами, округлыми ушками, похожий на куницу, но на более длинных ногах и не таким вытянутым телом. Тело длиной сантиметров сорок и длинный хвост покрыты длинной довольно жёсткой шерстью серебристо-серого цвета, с рыжими полосками на голове и концом хвоста. На ногах шерсть короткая и почти чёрная. Зверёк размером с обычную кошку, только более изящной комплекции и намного более подвижный**. В общем, увязался и потом жил в нашей палатке, чему мы радовались. После пары случаев с заползшими в палатки змеями, а ведь у нас матрасы лежали прямо на полу. И как никого не укусили, просто очень повезло, ведь почти двухметровая гюрза - это вам не безобидный среднерусский ужик или даже чёрная болотная козюлька***. Почему к зверьку приклеилось имя Стасик, которым часто называют крупных рыжих домовых тараканов неизвестно. Он в любом случае не оставлял без внимания чужое вторжение на территорию, которую уже считал своей и не важно змея это или безобидная ящерица. За регулярную добычу местных песчанок, пищух и разных тушканчиков повар готов был Стасика кормить любыми деликатесами, которым последний гордо предпочитал собственную добычу. И кто вообще сказал, что в пустыне, от слова "пусто", действительно пусто? Нет, если вы просто проедете по краю среди дня, когда от палящего зноя всё замерло, наверно не увидите ничего и никого, только комья перекати-поля и поросль саксаула. Но стоит зайти солнцу, кого только не увидишь, особенно в свете прожекторов и фонарей, которые освещают периметр постов и часть нашего расположения. Хотя и днём множество ящериц и насекомых игнорируют зной и занимаются своими делами...

  Я из добытых волосков сделал себе неплохую тонкую кисточку, которой стал рисовать руны по всему самолёту. Сначала процарапывал ножом, а потом прорисовывал и напитывал Силой каждый слой рунной печати. Так, как рунная печать воспринимает не поверхность вообще, а структуру, то каждую деталь нужно править отдельно и даже там, где обшивка целиком и однородная, нужно наносить печати через промежутки примерно сантиметров тридцать. Вот и представьте, сколько мне понадобилось нарисовать печатей. И это не считая отдельно всех крышек, лючков, закрытых смотровых и технологических отверстий при длине самолёта больше одиннадцати метров и размахе крыльев больше четырнадцати. Вообще, от места нанесения рунной печати воздействие покрывает зону радиусом примерно тридцать пять-сорок сантиметров, вот и нужно обеспечить частичное перекрытие этих зон. Кроме этого понадобилось наносить руны на стёкла козырька и фонаря. Лопасти трогать не стал, а вот кок винта забронировал, как и все три бензобака, маслобак, торчащие наружу выхлопные патрубки и отдельно внутренние части бронекапсулы, куда смог залезть. Конечно, сколько не бронируй перкалевую обшивку оперения, рулей и элеронов, перкаль останется тряпочкой с пропиткой, но теперь пробить их даже стандартной винтовочной пулей не просто и не каждый осколок сможет их повредить. Над этим нужно будет ещё подумать, далеко не всегда технические вопросы можно решить только одним методом. Эта возня с бронированием самолёта меня увлекла, и я занялся и его вооружением, ну, то есть укрепил рунами стволы всех пушек и пулемётов. Рисковать рунным воздействием на патроны и снаряды я не рискнул, у меня совершенно нет условий, проводить эксперименты с отстрелом разных снарядов, и совершенно неизвестно, как поведёт себя порох или начинка из взрывчатки, после магического воздействия. Крутится мысль, обработать только концы пуль и снарядов руной укрепления, чтобы они приобрели твёрдость, то есть бронебойные свойства. Но с другой стороны часто как раз свойства расплющивающегося и деформирующегося при ударе свинца гораздо привлекательнее, чем сквозное пробитие, ведь говорят, что мягкая свинцовая пуля словно прилипает при острых углах атаки и пробивает цель, а твёрдая соскальзывает и уходит на рикошет. То есть об этом тоже нужно думать.

  Уже к отъезду осознал, что следующим на обработку надо намечать двигатель, потому, что, не смотря на то, что мы здесь фактически летали не форсируя моторы, выработали ресурс двигателей до предела. Ресурс и так всего около ста часов, а тут ещё и песок из пустыни, который вместе с воздухом попадает внутрь и работает как хороший абразив. В результате, последние вылеты перед заменой моторов делались только молитвами нашего старшего техника Сергея Модестовича, а грязные и одуревшие техники перебирали моторы после каждого полёта. Вообще, все мои скачки вокруг самолёта могли бы и не получиться, слишком высока здесь подозрительность и всё необычное привлекает к себе ненужное внимание. Но помогло то, что я уже прославился тем, что не чураюсь как техник лазить по самолёту и довольно хорошо его знаю. А ещё, как не удивительно то, что мой техник Коля Мищук парень ленивый и не особенно любит без команды копаться в машине. То есть ему по большому счёту было глубоко безразлично, что я делаю и зачем...

  Заграницу мы здесь можно сказать, почти не увидели. Ну, не считать же увиденные при подлёте вдали минареты мечетей Мешхеда или серые квадратики редких селений прилепившихся по краю пустыни к подножию гор Кухруда или Загроса, где ещё не успели уйти в песок текущие с ледников ручьи. Над городами мы не летаем, поэтому Бад, Кум или Кашан, которые здесь считаются большими городами, мы видели только издали, а окраины их ничем не отличаются от горных селений. Когда мы летали над окраинами Воронежа и разбросанными в округе деревеньками, они сверху воспринимаются как скопление треугольных форм. А здесь всё квадратное из-за того, что у них нет скатных крыш, а у каждого дома ещё обязательно глухой высокий забор вокруг прямоугольного дворика, вот и получается сверху всё квадратное, пусть даже квадраты набок положены, глаз их квадратами считает. Местных мы тоже особенно не видели, во время полётов увидеть вдали всадника на коне, мула впряженного в арбу или верблюдов шествующих цепочкой, по-моему, это нельзя назвать словом "увидел". Просто промелькнула картинка, и, пока сообразил, уже летишь дальше. Вблизи пару раз видел, когда к нам привозили дрова на арбе с впряжённым в неё осликом. Среди ребят много деревенских и они оживлённо обсуждали огромные в человеческий рост колёса и удивительно маленький размер ослика, потешно ушами и хвостом с кисточкой отгоняющего мух. Местный декханин, как его называл Фалеев, который служил в Туркестане и как-то умудрялся с местными общаться, по виду совершеннейший пролетарий в сером драном халате, с серой застиранной чалмой на голове и гортанным надтреснутым голосом в сивой пропылённой бороде. Про дрова из местного саксаула повар страшно ругается, что это даже хворостом назвать стыдно, но тут другого нет, ему поведали, что альтернативой будет кизяк из верблюжьих какашек, которые его самого ещё и отправят собирать, пришлось ему приспосабливаться. Напавших на нас местных бандитов не считаю, да и не ходил я разглядывать трупы, которые начальство отправило на машине в город, чего я там не видел, тем более, что повар меня с ещё двумя умельцами тогда припряг разделывать павших лошадей, чтобы мясо на жаре не пропало. Оказывается из местных даже в деревнях не все умеют туши разделывать...

  А вот с американцами, которые строят дороги, мы общались раза три, они заезжали к нам. И если местные своё общение ограничивали кухней, то американцы нагло лезли везде. Крайне неприятные типы, по-моему, их даже людьми считать сложно. Нет, формально они ведут себя совершенно обычно, ну, как они это считают правильным. Дело в другом, я ведь вижу ауру человека, а в ней отражаются не мысли, а главные посылы, грубо говоря, не ЧТО, а ПОЧЕМУ или ДЛЯ ЧЕГО. Люди вокруг совершенно разные, есть смелые, есть трусливые, есть честные, есть врунишки, но они все люди, они могут сделать много самого разного, но они ЛЮДИ. А вот американцы наверно нет. У них главное не человеческое, а ВЫГОДА, которая всё человеческое из них выжгла. И это не положенное каждому живому стремление уйти от неприятного к приятному, а выгода в смысле БАРЫША или НАЖИВЫ. У каждого человека есть сокровенное и важное, что и делает его человеком, а что вы скажете о том, для кого это всё моментально теряет смысл, если впереди поманили деньги? Друг, родственник, честь, верность, обещание, долг, клятва, всё теряет смысл, если можно это продать с выгодой, продать маму, друга, честь. Какая разница? Никакой разницы, если это выгодно! Само собой, с такими монстрами никто общаться не станет, ведь это уродство души гораздо хуже и страшнее заразной проказы. Но ведь они не дураки, они прекрасно знают, как должен выглядеть и вести себя человек, ведь выглядеть обычным - это тоже выгодно, и они ведут себя именно так. А многие великолепно играют роль простых свойских парней, ходят с улыбками от уха до уха, лезут обниматься, хлопают по спине, громко гогочут. Ну, как про таких "душек" можно плохо подумать? И играют они не проходимцев, а тех, кто вызовет симпатию, то есть честных, добрых, открытых порядочных людей. Вот только я вижу ауру, и она показывает, что для него на самом деле важно, а у них это важно главнее всего человеческого. Смотрят по сторонам и лезут везде не потому, что любопытно, а судорожно ищут где и как извлечь выгоду. И они видимо чувствуют, что я вижу правду про них, и они ко мне лезут, как мухи на сладкое. Стою, молчу, ну, не бить же их, они тут вроде бы союзниками считаются. А эти расходятся всё сильнее и больше, гогочут мне в лицо, лица уже буквально свело улыбками. Но вижу, что им уже далеко не весело, они злятся и убили бы, но им почему-то очень важно доиграть начатую игру, убедить именно меня, ведь от моего знания исходит опасность разоблачения, как для любого лжеца-афериста. Вот один хочет меня хлопнуть по спине и замахивается изо всех сил, сдвигаюсь в последнее мгновение, и он влепляет оплеуху своему ржущему приятелю, от которой тот отлетает и падает. А я наклоняюсь и старательно разглаживаю складки на комбинезоне, которых нет, но кого это волнует. Ушибленный вскакивает и кидается на ударившего, тот ему что-то громко объясняет, стоят орут друг на друга, спокойно ухожу... Потом правда приходится писать красивым чертёжным почерком объяснительную Фалееву об инциденте с иностранными "друзьями". Пишу, особист качает головой, но вроде криминала за мной ни под каким соусом не проглядывается, но он мне всё равно выносит предупреждение. Долго бухтит, что я своим поведением срываю государственное дело. Это не официально и никуда не заносится, но наверно он просто обязан хоть что-то сказать. Он вообще дядька неплохой, работа у него такая, тем более, что мы за границей и он весь уже издёргался здесь до кругов под глазами. В следующие приезды на американцев смотрел издали, ауры такие же и я просто уходил к постам, чтобы лечь под крыло дальнего самолёта и смотреть из-под него в синее без единого облачка небо, совсем как у нас над степью...

  Буквально в полукилометре от ВПП начинаются пески, в которых мне как-то попалась смешная змейка, которая сама в песок закапывается. Словно в воду погружается и глаза у неё на голове сверху как две шишечки, совсем как у лягушки или крокодила, чтобы из воды выглядывать, только эта змейка из песка ими смотрит, а ещё у неё такая смешная мордочка, если приглядеться.**** Но она такая необычная здесь не одна, есть ещё небольшая ящерица, которая тоже в песке буквально "плавает" и жуки в песок закапываются-прячутся. То есть идёшь по пустому песку, а в глубине под ним может кто-то прятаться и совсем не обязательно глубоко в норе, я ведь жизнь чувствую, поэтому их "вижу", а так их и не обнаружить. Ящериц здесь вообще наверно больше всех остальных, только они мелкие, не больше тридцати сантиметров вместе с хвостом и не особенно разглядишь, убегают и прячутся. Больше них только насекомых, среди которых всех удивляют вездесущие наглые мухи, природа другая, а мухи такие же. Есть и птицы, в небе почти всегда можно увидеть кружащегося в вышине падальщика, как его называют не знаю. А в зарослях саксаула и кустах ближе к горам чвиркают птахи похожие на воробьёв. Когда летал несколько раз видел небольшие стада симпатичных местных антилоп - джейранов, которые пугались наших моторов и удирали грациозными и стремительными прыжками. Около селений пасутся овцы, верблюды и кони. Полей возделанных не видно, да и не вырастет наверно ничего на этой соли.

  Но сегодня я в пески пошёл не удивляться и не на прогулку. Меня эти авантюристы Мельник с Мищуком подбили жареного мяса сделать. Они организуют специи, соль, картошку и дрова, а с меня мясо. Если все первые позиции можно у повара на кухне выпросить или выменять, то вот с дровами здесь дело туго и им придётся идти ящики от боеприпасов у техников выпрашивать. А началось с той здоровенной гюрзы, которая к нам с палатку заползла в один из первых дней. Когда я на шум подошёл, там уже всерьёз обсуждали, хватит ли двоих с пистолетами или лучше нападать на неё впятером. Могу себе представить, чего бы наши летуны настреляли, и сколько народу змея бы успела покусать. Мне почему-то кажется, что самая большая вероятность остаться невредимой в планируемой канонаде, была у змеи. А вот друг в друга бы наверняка кто-нибудь попал. Когда узнал причину переполоха, попросил меня пустить для решения этой проблемы и главное не мешать. Я уже заслужил некоторый авторитет, как молчун и этакая вещь в себе, но которую, как Лихо лучше не будить. Мне кажется, что топота вокруг палатки змея сильно испугалась и залезла в самый угол, где свернулась в готовности к прыжку. У нас водится очень похожая и страшно ядовитая, только она больше раза в два, как в длину, так и в толщину, да и нападает она намного опаснее. Она в резком неожиданном броске выбрасывает тело в атаке на всю свою длину и даже чуть дальше, то есть это у неё даже не бросок, а прыжок выходит. Поэтому, делая шаг к ней ближе пяти метров уже надо быть очень осторожным, от её укуса даже взрослый кранд умирает, а люди даже при немедленной помощи не все выживают. А здешняя гюрза оказалась гораздо меньше и бросок у неё на метр, может чуть больше, да и не такой быстрый, так, что зря я так осторожничал. Можно было палкой воспользоваться, но я тогда ещё не знал, поэтому посчитал, что важнее иметь свободу в обеих руках, чем на палку надеяться. Старые знания чуть не сыграли со мной злую шутку. Я ведь ждал броска гораздо длиннее, вот и промахнулся рукой, при её первом броске, но успел руку отдёрнуть, когда получилось, что её распахнутая пасть как раз чуть меня за руку не тяпнула. Я ведь был уверен, что у неё длина броска гораздо дальше будет, и хотел её рукой за шею схватить, а она в моём ожидании на середине своего броска остановилась, и я как раз руку почти ей в пасть сунул. Но во втором броске я ей уже шансов не оставил. Чётко за шею схватил и позвонки сломал. Вообще, это не одно движение - схватить за шею у самой головы, это минимум два движения, ведь змея атакует распахнув пасть почти на сто восемьдесят градусов и ядовитые зубы направлены перпендикулярно, то есть вперёд. То есть в такой ситуации схватить можно, только находясь сбоку, а змея на это времени не оставит. Вот поэтому первое движение - это щёлкнуть резко сверху и к себе, чтобы заставить её прикрыть пасть и открыть доступ к шее, чтобы за неё схватить. В общем, всё у меня нормально вышло, пусть и со второй попытки.

  Вы бы видели, как на меня смотрели, когда с извивающейся двухметровой змеёй в руке я из палатки вышел. Агония у змей долгая, она ещё минут пять извивалась и подёргивалась. Что с добычей делать по местным законам я не знаю, и Санина память подсказать не может, но вроде никто не претендует. Ушёл за посты, разделал змею, кожу аккуратно снял. Гюрза в длину больше размаха моих рук оказалась. Когда уже разделанную тушку принёс, сходил, помыл, и у повара попросил дрова и специи. А своих пригласил на жареное в углях мясо, на меня как на сумасшедшего смотрели. Плечами пожал, мясо в котелке замариновал и назавтра вечером, как жара спала, пошёл готовить. Честно сказать, мяса мне здесь очень не хватает, нам, конечно, дают, и суп на мясном бульоне, и второе всегда с мясной или рыбной частью, но по нашим укладам, мясо в еде должно половину объёма составлять, а не украшением гарнира быть. Организм молодой и нагрузки довольно большие, которые восполнить требуется. А по поводу змей, мы в детстве ходили за добычей и не одну съели. Мясо как мясо, вкуснее многих других видов. Как у меня мясо стало запекаться на паре винтовочных шомполов над углями, почти дошло до готовности, вроде как из любопытства стали наши подходить. Пока я первый кусок ел, на меня как на фокусника смотрели. А вот кроме второго куска мне больше уже ничего не досталось, остальное смели зрители, не переставая восхищаться своей смелостью. Какие они все смелые и как же они не побоялись змеятину есть. Знал бы, не стал так уж сильно их уговаривать. Когда они стали морщиться, я уже настроился, что в одиночку наемся мяса от пуза, раз они ничего не понимают. А тут вот такой компот вышел. Чего мне те пара кусков?! Следующие закладки даже не дожарили толком, мне кажется, сырьём заглатывали, ведь горячее сырым быть не может...

  Сегодня уже третья гюрза будет. Я специально на охоту пошёл, вторую поймал, она меньше оказалась, мы её втроём слопали, и Мищуку с Мельником очень наш междусобойчик понравился. Я уже видел здесь в кустах неподалёку, такие змеи у нас редко со своего охотничьего участка уползают, отсюда есть почти уверенность, что сегодня получится себя дополнительным ужином побаловать. А ребята решили ещё и картошки запечь или пожарить, если им повар сковороду даст. Терпения мясо замариновать и до завтра подождать у них нет...

  Но здесь дело не в мясе, вернее, не только в мясе. Я еще, когда с первой гюрзы шкуру снял, у меня мысль возникла себе из её кожи бич сделать, змеиная кожа для этого лучше всего. Но одной шкуры для хорошего бича мало, вторая маленькая попалась, а вот с третьей повезло, как первая размером, если не больше. В соли все три шкуры вымочил, потом сыворотку из молока на кухне взял, пришлось долго повара уговаривать, жира немного, золу водой залил, чтобы щёлок настоять. Нет, конечно, за такую выделку меня брат бы отругал и высмеял, но что есть под рукой, то и использовал, даже мочу свою пришлось в банку собирать. Под рукоять взял у техников рейку из ореха, в основу сердцевины косичку из маленькой змеи пустил, кордом плетёным усиленную. А две большие вымочил, от остатков жира отскоблил, потом отпустил, вытягивал и снова замачивал. Оттянул шкуры в длину раза в два, бич получился, без малого четыре метра, а с кончиком и рукоятью все пять будет. Были бы хорошие дубильные вещества, можно было лучше и длиннее вытянуть, но и так неплохо вышло. Остатками кожи рукоять оплёл, кончик тонкий длиной сантиметров тридцать пулей от нагана усилил, хотя там веса от пули едва половина осталась. Советчики приходили и уверяли, что лучше всего винтовочную, а можно две. Они думают, что чем тяжелее, тем лучше. Но это они про нагайки слышали, а нагайка - это плётка волкобой, как я из рассказов понял, а у меня бич. Плётка совсем по другому работает, мне и маленькой пульки хватит, вернее её остатков. Там от револьверной пули грамма три всего, сначала пулю засверлил, потом напильником обточил, и потихоньку молотком обстукивал по кругу, когда на бечевину надел, пока не обжал в форме оливы.

  Никто бич оружием не считает, а зря. Когда его магией выправлю, он в моих руках станет страшной штукой. Если уметь, то бич своей бусиной неправленый доспех насквозь пробивает. А если конец захлестнуть и резко дёрнуть, то даже голову или ногу оторвать не проблема. С бичом в зоне от десяти до трёх метров с противником очень много чего сделать можно, а ближе рукоятка может помочь и удар меча отвести и руку на залом поймать, и можно работать с несколькими противниками, что тоже важно. Даже с вооружёнными мечами и копьями, если они ничем кидаться не будут, против троих выстоять смогу. Я ведь на месте стоять не буду, а с перемещениями зона работы таким как у меня бичом как раз метров десять, если не больше. Даже без магической правки бичом крупную змею перерубить нечего делать. Если убивать не нужно, то щелчок по лицу с гарантией глаз или нос выносят, много ли человек в болевом шоке сможет? А я умею. Меня с бичом обращаться с детства учить начали, когда ещё нож доверить было нельзя. А плёткой машут как палкой или даже скорее кистенём, и почти не используют гибкость и эластичность хвоста. Поэтому и бывает у плётки несколько хвостов в которые в каждый иногда по пуле вплетают для веса. И жутко гордятся, что на скаку с коня матёрому волку хребет с одного удара ломают. А я бичом не сверху, а стоя напротив, в волком справлюсь, просто техника совсем другая. Могу даже челюсти ему захлестнуть и живого спеленать. Самое смешное, что для всех плётка вроде нагайки - оружие, а вот бич нет. Здесь считается, что бич только для того, чтобы пастухи громко хлопали и коров гоняли. Какое же это оружие? Так, игрушка детская. Но возни с ним, конечно, много вышло. Пока всё правильно сделал. Пока все растворы приготовил. Пока шкуры обрабатывал. Пока все части вместе собирал. Зато теперь я с ним против противника с ножом или пистолетом не задумываясь выйду. А на вид, бич через плечо намотанный совершенно безобидная игрушка и красивая, ведь рисунок шкуры гюрзы даже плетёный завораживает. Для всех камча или нагайка кажутся гораздо опаснее, вот и ладушки, зачем людей иллюзий лишать...

  На бич у меня ушли шкуры трёх змей, но такие мясные посиделки мы устраивали и после этого, поэтому Коля обзавёлся ремнём из змеиной кожи, которую натянул на свой старый ремень, и получилось неплохо, даже фасонисто. После того, как он его зачернил, а хвостовую часть натянул на ножны своей финки. Витя, по примеру приятеля, тоже обтянул ножны и рукоять своего ножа, а вот на ремень ему не хватило, он эту часть шкурки испортил...

  За два месяца патрулирования пострелять мне пришлось только один раз, когда на наших глазах местная банда напала на автомобильную колонну недалеко от Бада. Пара очередей из пулемётов поверх голов и пуск двух пар эРэСов в склон горушки неподалёку, и бандиты бросились в разные стороны, теряя на ходу оружие и тапочки. Знаете, там правда парочка в тапочках бежала. Ну, не в сапогах, это точно. Кажется пострадали только пара лошадей, а вот попасть в кого-либо из бегущих по одиночке эРэСами - это едва ли, а из пулемётов троих мы с Цыгановым зацепили. Да и не сильно старались, нам ведь задачу на уничтожение не ставили, вообще, местных нам велели не провоцировать. Нападающих мы отогнали, ограбление американцев пресекли, значит свою задачу выполнили. Другим парам тоже пострелять пришлось пару раз в похожих ситуациях. В самом начале Лашкевич с Польчиковым по ошибке обстреляли англичан. А нечего было свой пулемёт на треноге на наши самолёты наводить. После этого к нам и примчался всклокоченный особист, который вначале оставался в Мешхеде. После этого случая остался с нами до конца командировки. Несчастный Лёшка Лашкевич исписывал потом особисту кипы бумаги с объяснениями своего "ответа Чемберлену", как он это называл... Первые две недели мы вылетали на патрулирование по два раза в день, но потом нам урезали топливо и летать стали по одному разу. За два месяца мне записали девяносто четыре часа налёта, пятьдесят два вылета. Боевыми не засчитали ни одного, что и правильно, хотя многие, особенно Мельник очень этим возмущались, дескать, мы же здесь по приказу боевую задачу выполняли и даже стреляли...

  В конце командировки нам всем привезли новые двигатели на замену. В последние дни американцы уже закончили ремонт дорог, официально открыли движение. Прошли первые составы и колонны машин, а высоко над нами шли перегоняемые первые американские и английские самолёты*****. В последний день три новеньких Дугласа сели на наш аэродром, их оказывается специально из Абадана отправили без загрузки, они наших техников со всем имуществом в Баку вывезли, а мы, не дожидаясь их погрузки вылетели домой в Воронеж через Казвин, Решт и Баку. В Баку почти привычно заночевали в уже знакомой гостинице, где в этот раз было очень людно от лётчиков перегонщиков. Сутки ждали вторую часть нашей эскадрильи и уже с ней вылетели на север.

  Мне, Вите и Польчикову из нашей части эскадрильи присвоили новые звания, я стал старшиной, Витя - сержантом, а Серёга Польчиков старшим сержантом. Ещё объявили о награждении троих человек медалью "За боевые заслуги". Совершенно заслуженно наградили нашего доктора Веселова, старшего техника, который был в Мешхеде. И напоследок, только не смейтесь, нашего страдальца "Витю-Дристуна", которого после отправки в Тегеранский госпиталь мы больше не видели, но медаль бойцу нашего подразделения оформили... Остальным была объявлена Благодарность от имени командования Закавказским округом, который к этому времени стал фронтом...

   * - Богородская трава или тимьян ползучий довольно широко распространена и любит сухой солнечный климат, хотя и в степных районах Украины растёт неплохо. Довольно широко используется травниками и вообще очень душистая и приятная при заваривании с чаем.

   ** - Не знаю, узнали ли вы по описанию Серого индийского мунго (или обыкновенного мангуста), но я старалась. В Персии они водятся и именно так выглядят, ужасно любопытны, из-за чего часто страдают от людей. В принципе не приручаются, как все кошачьи, но могут спокойно жить рядом с человеком и даже принимать некоторые условия совместного проживания. Хотя, назвать их многочисленными животными не получится.

   ***- Кто не в курсе, козюлькой во многих районах Руси исстари называют обыкновенную или болотную гадюку.

   ****- Речь про песчаного удавчика, действительно небольшая смешная внешне неядовитая змейка и про сцинка - это ещё один уникум песчаных пустынь, который умудряется в глубине песка перемещаться за счёт вибрации мышц всего тела, словно плавать в песке со скоростью больше десяти сантиметров в секунду...

   *****- Я в курсе, что документы на первые поставки по южному маршруту подписали вначале двадцатых чисел октября, а сборку доставленных в Абадан американских самолётов полностью развернули только в декабре, но пусть будет такой небольшой штрих, считайте это авторским волюнтаризмом. Да и вообще, в этот период союзники очень не спешили, так как положение на фронтах было действительно шатким и совсем недавний опыт обрушения могучей обороны Франции все прекрасно помнили, вот и тянули время союзнички для прояснения прогнозов, а вдруг некому будет им деньги возвращать. Не выгодно! Бизнес, господа, ничего личного...

  В Воронеже мы пробыли всего три дня. Здесь мы действительно прочувствовали, что до этого были далеко за границей и почти на курорте. На уже знакомой площадке пока не перебазировавшейся полностью запасной авиабригады была такая суета и нервозность, что не почувствовать это было невозможно. Почти вся бригада уже перебазировалась вместе с частью завода в Куйбышев, но часть её подразделений ещё была на этой площадке. На юге мы регулярно получали газеты, читали сводки, волновались, обсуждали, но словно понарошку, ведь всё было далеко, а здесь всё стало настоящим. Враг на подступах к Москве, бьются под Вязьмой в полном или частичном окружении остатки нескольких наших армий. Нервозность и состояние сжатой почти до предела пружины буквально висит в воздухе. Эвакуирующийся в Куйбышев завод уже прекратил работу, но заложенные машины стараются доделать и отремонтировать присланные в ремонт. На них здесь всё ещё гораздо больше лётчиков, чем будущих самолётов. В общем, за эти дни весёлого смеха здесь ни разу не услышал. Как-то совсем не до веселья.

  По триста пятому приказу ГКО от двадцатого августа полки из новых моделей самолётов (то есть наших Илов, в том числе), должны состоять не из трёх, а из двух трёхзвённых эскадрилий по девять самолётов в каждой, плюс два командирский и связной биплан. И получается, что наша отдельная эскадрилья из четырнадцати машин теперь уже почти полк, то есть добавить шесть машин и получится полный штат. Хотя, меня это не особенно касалось. К счастью ещё в Баку получили зимнее обмундирование по тридцать третьей норме.* Если бы не это, то наверно мы бы не долетели. Такой мороз в пути встретили. Мне выдали мерлушковый шлем с рыжеватым шерстяным подшлемником, меховой на овчине комбинезон, покрытый сверху тёмно-синим авизентом, трёхпалые меховые перчатки-краги и высокие унты из рыже-белого собачьего меха.

  В условиях трескучего мороза, который после персидских заморозков просто обжигал кожу, из тёплых комбинезонов никто вылезать не хотел. Вообще, у нас таких морозов никогда не бывает. И хоть зимой пару месяцев обычно лежит снег, но только в тех местах, куда не падают тёплые лучи Пери. И студёный продувающий насквозь степной ветер мне всегда казался верхом возможной стужи. На этом ветру мы честно жутко мёрзли и ждали весну. По ощущениям у нас зимой температура редко опускалась ниже пяти градусов, а средняя зимняя температура наверно чуть ниже нуля. Сейчас здесь морозы стояли трескучие, то есть всё промёрзло до треска. На улице кажется, что всё от стужи стало хрупким и при неловком движении просто расколется кусками словно ледышка. Ещё можете понять, как мне понравились унты, у них почти нет каблуков, хоть задники высокие и твёрдые, и в них очень удобно ходить, как я привык "на носочках" и это не так сильно бросается в глаза, как в сапогах. Мне уже много раз замечали, что я не хожу, а "танцую" или "подкрадываюсь". Хотя, я вроде уже приноровился наступать на всю ступню, только всё равно я сначала ставлю на землю носок. Вообще, выданная форма мне очень нравится своей уютностью и продуманностью. Внизу штанин комбинезона оказались штрипки, которые позволяют надевать унты и штанины не задираются. Сами унты имеют затягивающие ремни внизу и на голенище, а верх меховых голенищ крепится к специальным петлям на комбинезоне, чтобы унты не сбивались книзу и не слетели при парашютном прыжке. На комбинезоне снаружи три кармана, один на груди и два выше колен. В первый момент подумал, что можно было и больше карманов сделать, пока не вспомнил про расположение ремней подвесной системы парашюта, которые почти пеленают тело на разных уровнях. И даже кобуру с пистолетом приходится носить не по уставу над правой ягодицей, а спереди и сбоку справа, так удобно парашют надевать и в кабине сидя не мешает. А по бокам штанин или на рукавах любые карманы обязательно станут цепляться, при аварийном покидании самолёта. Некоторые комбинезоны, как куртки "реглан", имеют застёжку молнию, мне достался на пуговицах, что меня даже обрадовало. Хотя многие скандалили с кладовщиком и добивались именно на молнии, которые, говорят, везут к нам из Америки. Мне они не очень нравятся, не из-за американцев, которых успел узнать. А тем, что оторванную пуговицу легко пришить, а вот при любом повреждении молнии её нужно менять целиком, да и мех в неё лезет, закусит - не расстегнёшь, уже видел у некоторых рядом с повреждённой молнией нашитые пуговицы и петли для них. На шлеме есть застёжки для крепления резинки лётных очков, а меховой ворот надёжно закрывает шею. Ещё есть маска, но нам она не сильно нужна, ведь в отличие от многих самолётов у нас кабины закрытые и даже бронированные. А вот в открытой кабине летать без маски в такие морозы - это гарантированное обморожение...

  Мы ждали, когда нас укомплектуют и на всякий случай гоняли от наших машин местных, из тех, кто якобы просто любопытничал. Открутят чего-нибудь, потом замаешься виноватых искать, так и до трибунала недалеко. У кого-то из местных родилась идея переставить наши самолёты на лыжи, но быстро пропала, потому, что лыж оказалось меньше десятка комплектов и они чем-то не понравились новому старшему инженеру нашего полка военинженеру третьего ранга Столярову Сергею Петровичу. Лётчики "переобувать" самолёты тоже не рвались. Вроде как ухудшается управляемость и падает скорость, хотя, нам собирались поставить "родные" лыжи, которые должны как шасси убираться, вернее, поджиматься к гондолам крыла и закрывать проём с механизмом уборки, и не нарушать аэродинамику. А когда Цыганов напомнил, что с лыжами надо обязательно отрабатывать заново взлёт и посадку с оформлением официального допуска к полётам. Идея окончательно умерла, с топливом и так было плохо, а ещё из-за лыж его тратить. Новых машин для нас нашли только три. К ним дали одну восстановленную из ремонта после аварии и одну учебную спарку оставленную бригадой. Спарка оказалась переделанным самолётом "ЦКБ-55" без заднего бензобака и с удлинённой бронекапсулой, на котором убрали пилотскую бронеспинку и установили второе сиденье для инструктора с дублированной системой управления. Но перед передачей машины нам, демонтировали место инструктора, вернули на место бронеспинку, боковое остекление и бронирование кабины. Чтобы место не пустовало организовали место для стрелка вооружённого пулемётом ШКАС на турели, как на этом самолёте было задумано изначально. В итоге получилось, что даже увеличенный нижний бак не обеспечивает машине дальность полёта более пятисот километров, а бомбовая нагрузка не превышает четырёх сотен килограммов, что даже стрелок за спиной не слишком радовал. Никому эта машина не нравилась, и никто не хотел на неё садиться. Поэтому наш политрук - Василий Силаевич, по итогам персидской командировки получивший по второй шпале батальонного комиссара в петлицы и теперь комиссар нашего полка, забрал эту машину себе. Правда стрелка в Воронеже не нашёл. После он летал у нас замыкающим строя второй эскадрильи, и наличие в задней полусфере ШКАСа способного создавать просто огненный шквал своей скорострельностью позволило несколько раз отогнать немецких охотников, любящих покусать сзади беззащитные штурмовики. Всего получилось девятнадцать машин, но больше не нашли, если даже учебную машину нам отдали. А в качестве связного нам где-то нашли биплан "ДИ-6" с открытой задней кабиной штурмана-стрелка-наблюдателя-пассажира, который, как сказал на аэродроме один ветеран Испании, очень похож на немецкий сорок шестой Хейнкель.

  Из-за свирепых морозов моторы нам заводили специальным "пускателем или автостартёром", это такая машина, у которой над кабиной торчит штанга с зацепом для храповика втулки винта и она через редуктор своим мотором может раскрутить и завести холодный двигатель самолёта. За эти дни успели покрасить наши машины в зимний белый камуфляж. Краска оказалась отвратительная, чем-то вонючим разведена на основе извёстки, для того, чтобы можно было в такой мороз красить. А сам краситель такого грубого помола, что поверхность самолёта стала шершавая, словно на сырую краску песком посыпали. У полкового инженера при виде этой шагрени скулы от злости свело, но другой краски просто не было, вот и получилось, как получилось. Наши уже полетавшие, но выглядящие как новые самолёты стали неровно белыми в разводах, только красные звёзды оставили не закрашенными.

  Нервозность и сутолока страшные. Начальство переходит на крик уже к середине любой фразы, независимо от её смысла. Кажется, в таких условиях ничего делаться не может, что это блокада любой формы организации и управления. Но на удивление, многое делалось, словно не замечая натянутых нервов и истерик. Думаю, что дело в искреннем желании исполнителей сделать как можно лучше, а крики начальников - всего лишь уточнение направления действий. Так мы на третий день всем полком вылетели к месту нашего базирования. Нас направили, может в самое жаркое сейчас место - на защиту Москвы с севера со стороны Калинина. Сели в районе Орехово-Зуево, неторопливо дозаправились. Ну, невозможно "Илюшу" быстро через одну горловину во все его три бака быстро заправить. Так, что успели и поболтать и ноги размять. Пилотирование штурмовика - совсем не удовольствие. От пилота требует постоянного внимания и напряжения для удержания на курсе и от сваливания. Посмеялись над нашим связным бипланом. Ко времени посадки он уже немного задымил маслом, которое набрызгало на горячий мотор. Весь его белый камуфлированный нос сейчас был заляпан масляной гарью и походит на чумазого грязнулю. А в его моторе уже азартно ковырялись местные маслопупы, которые таки сумели вытолкнуть бедолагу в воздух не задержав общий вылет полка.

  Полевой аэродром недалеко от Будово севернее Торжка встретил уже налаженной аэродромной службой, наш вновь созданный 596 штурмовой авиаполк.** Мы попали в расположение шестьдесят второго района аэродромного базирования с командованием в Торжке, к которому относилась и наша площадка. С неё перед нами улетел базировавшийся здесь бомбардировочный полк на "Пешках". Точнее, не улетел, а фактически прекратил своё существование, кончились у него машины, две последние они передали соседям в Тушино, а оставшиеся лётчики, штурманы и стрелки поехали на переформирование. Хоть у них и у наших машин стоят моторы водяного охлаждения, но не наши АМ-38, а М-105, техническая служба, не говоря про охрану и тыловые службы, почти целиком остались на месте. Нас разместили быстро и удобно, ведь у нас лётно-подъёмного состава в разы меньше, у нас экипаж не по три, а по одному человеку и машин меньше, а площадка рассчитана на приём бомбардировочного полка полного штата.

  Вместо отдыха после перегона сразу усадили учить карты, а оставленный для помощи в ознакомлении с районом штурман убывшего полка рассказывал нам местные особенности и ориентиры. А то, что ориентироваться в незнакомой местности будет сложно, мы успели понять, пока летели над заснеженными лесами и полями до Воронежа и сюда. Но одно дело лететь за лидером, который знает и показывает курс, а другое летать самому, ведь в воздухе посоветоваться не с кем. Тем более, что зима выдалась лютая и очень снежная, а под свежим белым нетронутым снегом привычные ориентиры оказались надёжно спрятаны. Хоть старлей нам рассказывает и показывает на карте и фотографиях свежей аэрофотосъёмки характерные изгибы опушек, дорог, приметные горушки и строения, но "лучше один раз увидеть", как велит земная пословица. До линии фронта меньше ста километров. Хоть всех разбирает азарт и нетерпение, ведь мы, наконец, будем заниматься именно тем, что и должны делать, чему учили и к чему готовились, но и опасения "а сумею ли?" никуда не исчезли. Поэтому в воздухе висит некоторая нервозность.

  Долго втягиваться нам никто не дал, слишком сложная обстановка на фронте. Уже с вечера команда готовить самолёты к вылету с полной загрузкой. Нашей первой эскадрилье по четыре "сотки" в отсеки и восемь эРэС - восемьдесят два под крыльями. Второй повезло меньше, они летят с кассетами АЖ-два (четыре кассеты по пятьдесят четыре ампулы со снятыми створками бомбоотсеков) и реактивными снарядами. "Не повезло" - это потому, что любая шальная даже пистолетная пуля в незащищённый контейнер с ампулами и самолёт превратиться в пылающий болид и шансов успеть выскочить из него очень мало, просто не успеешь среагировать...

  Вылетели утром. Наша высота четыреста, при высоте меньше трёхсот от взрыва ФАБ - сто и самого может приложить взрывной волной и достать осколками, а у нас обычные взрыватели без замедления. Первым с ведомым - адъютантом второй эскадрильи летит командир полка. Над целью он должен эРэСами обозначить нашу цель и уйдёт на круг работать со второй эскадрильей. Цель, по данным разведки, - немецкая танковая часть в ближнем тылу немцев, по данным разведки - батальон полно штата. На опушке леса у деревни, да не помню я как она называется, карт нам не выдали, есть только одна у командира вся уже исчирканная отметками бомбардировщиков. У нас только нарисованные от руки схемы, на которых этой деревни нет, но лес на карте я в штабе при инструктаже разглядел. Взлетели сразу звеньями, я правым у Цыганова. Даже со своим техником познакомиться не успел. Перед вылётом оббежал самолёт, поглядел, не просели ли "дутики", не забыли ли снять струбцины с рулей и элеронов и уже команда на запуск прогретых моторов.

  Летим. Облачность. Кромка не выше полукилометра. Встали "двойным пеленгом", и пошли на юго-запад. После взлёта командир повёл нас большим кругом вокруг аэродрома, я только в середине круга сообразил, что он нам подходы к аэродрому сверху показывает, чтобы мы узнали его при возвращении, если по одному придётся возвращаться. Назначенные по маршруту ориентиры командир обозначает покачиванием крыльев, чтобы мы их тоже увидели и запомнили. Вышли точно, перед нами деревня, только с запада от неё никакого леса, есть небольшая заснеженная рощица рядом с деревенским кладбищем. Кругом нетронутые заснеженные поля и никаких немцев и шевелений. Да и деревни нет почти, одни обугленные остовы и закопчённые печи торчат в снегу. Можно подумать, что мы с пути сбились, но есть ориентир в виде остатков каменной церкви и замёрзшего пруда около неё, который даже под снегом продолговатым пятаком виден. Могу себе представить, как сейчас наш Николай Иванович в своей машине матерится. На место пришли, а цели нет, бомбы обратно везти - это невыполнение приказа, то есть надо срочно себе цель искать. А бензин в баках имеет свойство кончаться, особенно тяжко будет комиссару, у него баки самые маленькие. Пока шли сюда передовую не видели, здесь оборона очаговая, на дорогах и в деревнях рубежи, а в остальных местах только дозоры и наблюдатели выдвинуты. Сделали круг, и пошли на запад. Мы как утята за уткой тянемся вслед за командиром...

  Наверно и правда новичкам везёт, всего в двадцати километрах на дороге увидели немецкую колонну, на которую с хода зашли и отработали. Не знаю, как это видели немцы, но сверху это выглядело очень убедительно. Вышли удачно в створ колонны, отработали сразу всеми эРэСами звеньями перед выходом в атаку и после сближения бомбы парами с интервалом в две-три секунды, а так как колонна навстречу, мы идём вдоль неё, промазать по такой протяжённой продольной цели почти невозможно. Облегчённые самолёты подвспухли и даже как-то радостнее запели моторы. Мы развернулись, смотрю, как наша вторая работает. После нас головы колонны можно считать уже нет, там в дыму и не разглядеть ничего, только в стороне в снегу бьётся завязшая лошадь с обрывками постромок, и отброшенная взрывом машина разгорается. А вторая работает середину и хвост цели. Они и летят ниже, а ампулы "АЖ" совсем не так резко убедительны как наши фугасные "сотки". Командир показывает класс, делает пуски эРэСов в две волны по две пары из под крыльев. Красиво, но одновременно вижу, что все четыре ракеты каждого залпа летят куда хотят, то есть на земле разброс попаданий больше ста метров, а ведь пуск с высоты всего три сотни метров при клевке носом градусов до тридцати. Это из геометрии значит, что на дистанции пять сотен метров ракеты отклонились на четвёртую часть дистанции. Это, кто не понял, как с пяти метров мимо двери стрелять. То есть про точность можно даже не заикаться. И вот после зажигательная смесь вспыхнула и накрытая часть колонны скрылась в клубах дыма и пара. Мороз же, а значит влага выделяемая при горении сразу в пар превращается и что именно там коптит точно не разглядеть сверху... Обратно дошли без накладок, и к счастью в немецкой колонне не было ни одной зенитки. Хотя колонна - не тыловой продуктовый обоз, подразделение двигалось. Два танка и несколько бронетранспортёров впереди я точно видел. Наверно новичкам действительно везёт - и это непреложный закон мироздания...

  После посадки по лётному полю в клубах поднятого винтами снега "змейкой" подкатил к своему стояночному месту притормаживаю с шиком, и отрабатываю предписанную схему выдерживания разных режимов оборотов мотора, жду снижения температуры охлаждающей жидкости, наконец наступает тишина заглушенного мотора. Отрабатываю свои действия дальше: аккумулятор, сигнализация шасси, термометры... Теперь можно вылезти на левое крыло ближе к передней кромке, чтобы не соскользнуть вниз, потянуться и скинув подвесную систему спрыгнуть вниз или съехать в стороне от указателя выпуска шасси. Техники уже уцепили за "ногу костыля", чтобы затянуть машину на стоянку и замаскировать. После посадки все оживлённо шумят. С гвалтом выпускают из себя напряжение и боевой адреналин первого боевого вылета. Мы так ждали и вот, наконец, выполнили свою военную работу, и кучками идём к штабу. Внутри ещё немного вибрирует, словно организм запомнил полётную вибрацию самолёта и не хочет пока её забывать. Странно, из памяти Гурьянова я не помню такие переживания у него, когда он летал в первые дни войны, или он просто все эти дни был оглушённый неожиданным началом войны?...

  В натопленной парилке землянки штаба сразу становится тесно, когда мы в наших толстых комбинезонах все вваливаемся внутрь. Бурдужа с кем-то ругается по телефону, связь плохая, поэтому кричит громко, и я снова удивляюсь, у него хорошо, если одно из четырёх слов не матерное. Почти все достали курево и задымили, дым повис слоями, а мне интересно поглядеть карту, точно ли я запомнил про лес, но карту сейчас крутит в руках и разглядывает командир, прижав трубку телефона плечом, и уточняя ориентиры кричит, что никакого леса и немцев по этим координатам нет и докладывает, где и как мы разбомбили колонну. Потом молчит, и разговор уже без мата, видимо переключили на начальника:

  - Даже не видели... Да!... Да, колонна, наверно пара рот при двух танках... Нет, там человек пять разбежалось... Самому интересно... А где мне искать?!... А больше никаких данных нет?!... Понял!... Ясно, что не в бирюльки!... Сделаем, что сможем... Есть, вылет через час двадцать!...

  Майор впечатал в аппарат трубку, зло затянулся погасшей папиросиной, втоптал выкуренную бумажную гильзу в пепельницу. Повернулся, обвёл задымлённое помещение злым взглядом, все примолкли и подтянулись, скрипнул зубами, но заставил себя устало улыбнуться:

  - Товарищи лётчики! Поздравляю вас с первым боевым вылетом. Сейчас пробежаться к самолётам, проверить, что вам подвешивают, и в столовую! Вылет сразу после обеда, как закончат заправку. Задачу поставлю на построении у самолётов. Всем всё ясно?! Разбор полётов вечером после вылета...

  С гомоном потянулись на выход, да и слишком жарко в комбинезонах в натопленной землянке. Нас рядовых лётчиков при вылете всем полком эти командные сложности не касаются, мы словно в глубоком окопе, а они пролетают над нами. А вот Бурдуже надо объясняться, почему мы не разбомбили немецкий танковый батальон, которого на месте нет?! Иногда, мне кажется, проще сбегать в тыл к немцам, пинками пригнать куда нужно и того, кого заказывали, чтобы прилететь и разбомбить, чем объяснять, почему не выполнена каждая буква приказа. Вообще, мне кажется, что у больших командиров в головах перекос у всех, они кажется искренне верят, что если у него в приказе написано, значит уже только по этому это есть истина и действительность. Сам видел, как во время нашего перелёта в нам зашёл какой-то генерал, вместо отсутствующего Бурдужи комиссар ему доложил кто мы и, что летим по маршруту. На что дядька оживился и решил рационализировать наш перелёт и приказал нам лететь прямо без промежуточной посадки. Вы бы видели его почти обиженное лицо, когда комиссар ему сообщил, что мы приказ выполним, а вот самолёты без горючего упадут. Генерал губёшки поджал и ушёл обиженный, вот ведь нужно ему было встретить такие противные самолёты, которые без горючего летать не умеют. А мы все не удержались и расхохотались...

  Во втором вылете мы облетели три похожие деревушки и полетели искать только в другую сторону. Как объявил перед строем майор, разведка обнаружила немецкий мотопехотный или танковый батальон, который нам нужно если не уничтожить, то сорвать его появление на передовой. Приятное дополнение, у него обязательно хорошее зенитное прикрытие, что нужно обязательно иметь ввиду. Не исключаю, что нас и послали его бомбить потому, что мы же бронированные. Но в назначенном месте его нет, вот мы и летим его искать, если не найдём, будем действовать по обстановке, как я понимаю. Раций в самолётах нет, все сигналы по жестикуляции, которую за маленькими окошками ещё разглядеть нужно и через покачивания крыльями. Из кабины, если прижать голову к подголовнику видно только вперёд и немного в стороны, для улучшения обзора нужно наклоняться вперёд и выглядывать в боковые окна, тогда обзор в стороны можно считать градусов двести семьдесят, вперёд и вверх немного больше девяноста. Это если не замечать, что в такой мороз стекла запотевают и покрываются наледью. Вот и приходится ложиться то на одно, то на другое крыло, чтобы увидеть больше, но когда привязан к своему месту в звене, особенно не покрутишься. Можно попробовать выглянуть назад в треугольные боковые окошки над задним бензобаком, но кажется, в них есть смысл только на земле смотреть, это как в замочную скважину заглядывать.

  Батальон, которого так боится пехота, мы не нашли, но потом вышли на линию боестолкновения наших с немцами. Наши по снегу шли на штурм какой-то деревни, с боков атаку поддерживали три танка. По краю деревни немцы укрепились и организовали линию обороны, которую наша пехота пыталась сбить в лобовой атаке по глубокому снегу, и шансов на успех до нашего появления было не очень много. В последний момент Цыганов почему-то отвернул, и мы за ним, как оказалось, он увидел в стороне две замаскированные противотанковые пушки, по которым отстрелялись эРэСами, а следом прошлись из пушек и пулемётов. А вот заходящие с другого угла машины второй эскадрильи угодили под зенитки на краю деревни, но долго им стрелять не дали. После нескольких заходов вся деревня скрылась в клубах дыма, считайте пусть и малого штата, но целый полк вывалил сверху все свои бомбы, эРэСы и постреляли от души. А мы полетели домой...

  На разборе двух прошедших вылетов досталось всем, но мы и сами понимали, что если в первом вылете отработали приемлемо из-за случайного везения, да и цель была протяжённая и удобная. То во втором над целью была толкучка и работали крайне неэффективно. Будь у немцев чуть более мощная ПВО, нас бы там кровью умыли. А то, что выполнили задачу и все вернулись - это везенье новичков и просто случайность.

  - В общем, я переговорил с командованием двести пятнадцатого полка, они южнее воюют здесь уже почти два месяца. - Начал Бурдужа. - Они разработали и применяют "комбинированный удар". Это значит, что в первом заходе работают бомбами и эРэСами или только бомбами, а уже после этого вторым и третьим заходами эРэСами, пушками и пулемётами, что обеспечивает максимальную эффективность применения самолёта. Вообще, то, что мы сегодня делали всеми машинами полка - это работа для одной эскадрильи, может, и толкучки бы над целью не было. Ещё они придумали построение "круг", это когда цель точечная и приходится работать при противодействии зениток и авиации противника самолётами поочерёдно...

  Дальше он стал объяснять особенности этого построения, маневры, и действия каждого лётчика, уже привычно показывая маневры в воздухе своими ладонями. Из каждой эскадрильи была выделена пара, задача которой первыми делать выход на цель и подавление имеющейся ПВО. А на пути к цели и обратно, эта пара должна обеспечивать сверху прикрытие строя, для чего на бОльшей скорости идти "змейкой" выше строя на пару сотен метров и чуть сзади, чтобы обеспечить себе хороший обзор во все стороны. Что вообще, нас должны прикрывать истребители, но из-за сложной обстановки решено использовать почти все истребительные части в качестве штурмовых для поддержки действий наземных войск, то есть им тоже подвешивают эРэСы и бомбы на внешнюю подвеску. Вот поэтому задачи по нашему прикрытию ложатся на нас самих. Как-то само получилось, что Цыганов взял меня себе в пару "истребителей", такая же образовалась и во второй эскадрилье. Командир нас очень качественно накрутил, что нам сегодня всем очень повезло и нельзя думать, что нам и дальше будет так везти. Что мы сегодня в небе не встретили ни одного немецкого самолёта, противостоять которым очень сложно, а что может с нашими машинами сделать зенитный огонь в упор, мы можем поглядеть на машине комиссара. Потом мы пошли смотреть на измочаленный зенитками самолёт комиссара, который почти без хвоста каким-то чудом сумел долететь обратно и даже сел на своё чудом уцелевшее шасси.

  Весь вечер в столовой, которую оккупировала наша эскадрилья обсуждали и оговаривали варианты наших действий в самых разных ситуациях. Два вылета вымотали и очень хотелось спать, но другого времени всё обсудить и договориться может не оказаться. Ведь при отсутствии между нами связи в воздухе, мы всё должны оговорить ещё на земле и минимальные сигналы вроде покачивания крыльями, которыми мы в воздухе можем обмениваться должны быть понятны всем однозначно и точно. В принципе, со всеми всё обговорили довольно быстро, а вот мне с Цыгановым пришлось, потом сидеть отдельно и прикидывать уже действия нашей пары, тем более, что наши действия гораздо сложнее и согласовать их намного труднее. К счастью, за прошедшее время в Иране мы довольно неплохо научились действовать вместе и чувствовать друг друга в небе. В результате договорились, что мы работаем автономно и просто стараемся друг друга держать в поле зрения, прикрывать и взаимодействовать по обстоятельствам.

  И если вы подумали, что нам нечем было себя занять, и мы решили просто посидеть и потрепать языками, могу заверить, что темы для обсуждения у нас были. Начать с того, что крейсерская скорость штурмовика немногим больше двухсот пятидесяти километров в час, а "Мессершмитта" четыре сотни, а при форсаже больше пятисот, к этому добавить практическое отсутствие возможности у тяжёлого штурмовика к вертикальному маневру и не очень сильно уступающую штурмовику силу вооружения немецкого истребителя. А ещё мы к цели идём на небольшой высоте, то есть преимущество захода сверху сразу оказывается у противника, а мы оказываемся на плоскости, внизу земля, а вверх тянуть мощности мотора не хватает. Вроде бы всё ясно, и тяжёлый неповоротливый штурмовик обречен, остаётся надеяться только на своё бронирование. Вот только не всё так просто и прямолинейно. Например, горизонтальный вираж у нас меньше двадцати секунд, это даже на максимальной скорости радиус меньше четырёхсот метров, а для гораздо более скоростного "мессера" вираж почти тридцать секунд с радиусом больше семисот метров. То есть, подпустив противника поближе и уйдя в резкий вираж, штурмовик становится недостижим чисто технически для вражеского истребителя, если он сделает глупость и станет виражить, скажете вы, но я просто показал, что далеко не всё просто и однозначно при такой встрече в воздухе. Пусть наши самолёты не смогут тягаться с ними в скороподъёмности, но и немцам для атаки придётся с высоты снижаться. А на одной высоте ещё очень большой вопрос, кто и кого будет гонять. И мы с Михаилом Васильевичем совсем не упивались своей неизмеримой хитростью и сообразительностью, в результате которых люфтваффе строем полетит под наши пушки и пулемёты. В немецких самолётах сидят совсем не птенчики и не мальчики для битья, они тоже жить хотят, и добровольно подставляться не станут. Вот и нужно нам придумывать, как их подловить, обмануть, обхитрить, а гораздо главнее для нас, это не победить кого-то из них в воздушном бою, а защитить своих, то есть не дать атаковать и сбить наших. Другими словами, обеспечить возвращение домой в полном составе для нас гораздо важнее десятка сбитых "мессеров", а вот здесь уже есть варианты, как нам это реализовать...

  После плодотворных посиделок с разбором полётов и прослушивания "Вечернего сообщения СовИнформБюро за 5 ноября", мы пошли спать.

  "В течение 5 ноября наши войска вели бои с противником на всех фронтах. За 4 ноября уничтожено 30 немецких самолётов. Наши потери - 11 самолётов. За 5 ноября под Москвой уничтожено 27 немецких самолётов. 4 ноября наши авиачасти уничтожили и вывели из строя 80 вражеских танков, 350 автомашин с пехотой и вооружением, 15 цистрен с горючим, 13 полевых орудий, 7 батарей зенитной артиллерии, обоз из 130 повозок с военным снаряжением и до полка немецкой пехоты."***

  Впереди нас ждёт подъём задолго до рассвета. Нужно отдохнуть и выспаться. А по сложившейся тогда схеме, полку на день выдавались задания из расчета одного вылета всем полком или по одному вылету в составе эскадрильи, большего никто требовать не собирался, хотя вылетали без разговоров...****

   *- Существовавшее тогда положение, согласно которому лётно-подъёмный состав обмундировывался по норме No33, а лётно-технический непосредственно занятый обслуживанием самолётов по норме No35, на остальных распространялись обычные нормы снабжения РККА. В частности совсем не дешёвые меховые лётные комбинезоны, мерлушковые шлемы, собачьи унты и другое выдавалось только лётному составу. Удовольствие это совсем не дешёвое, поэтому даже были приказы прямо и категорически запрещающие выдачу предметов лётной нормы нелетающему личному составу, то есть не принимающему личное участие в вылетах на боевые задания в составе экипажей.

   ** - В составе Калининского фронта примерно в это время был укомплектован 569 штурмовой авиаполк на самолётах Ил-2. Будем считать его в некотором роде прототипом полка описанного мной, но номер изменила, чтобы не вводить в искушение любителей документальной достоверности, и чтобы не задевать чувств родственников и памяти настоящих героев. 596 авиаполк существовал, но был полком лёгких ночных бомбардировщиков.

   ***- Сводка СовИнформБюро за 5 ноября 1941 года подлинная.

   ****- В 1941 году никому не приходило в голову, что можно планировать больше одного вылета в день. Фактически за вечер и ночь техники готовили самолёт к единственному вылету, после которого работа лётчика считалась полностью выполненной. Это уже со второго года войны несколько вылетов станут нормой, хотя и до этого многие делали по нескольку вылетов за день, но это каждый раз было связано с какими-либо выходящими за границы обстоятельствами. Как полёты Гурьянова в первые дни войны, когда их задачей было не столько провести штурмовку, сколько вообще разобраться с текущей обстановкой вокруг. А главной причиной такого режима эксплуатации авиатехники мне думается, была ещё очень малая её техническая надёжность. И ведь многие тогдашние механики и авиаторы начинали ещё на различных аппаратах с кошмарными ротативными моторами или другими чудесами технических решений зари освоения пятого океана. Ведь кожаная форменная экипировка пилотов родилась не в погоне за модным шиком или красотой, а потому, что в полёте экипаж с ног до головы забрызгивало каплями кипящего касторового масла с разными добавками. А представить себе выпуск в небо первых "Форманов", "Ньюпоров" или летающих лодок Григоровича без полной переборки и проверки мотора никому даже в голову не могло прийти. Ведь даже проверенные и отрегулированные моторы имели премерзкую привычку останавливаться во время полёта без всяких видимых причин. И хоть прогресс авиатехники с начала века шагнул вперёд, но ресурс моторов 80-100 часов и раза в три меньше в форсированном режиме, в начале сороковых считался достаточно большим. А качество моторных масел и топлива оставалось очень низким, что в сумме давало очень маленькую надёжность самолётов, что требовало огромных усилий от наземной технической службы по подготовке машин к вылету.

  Наконец, утром я познакомился со своим экипажем. Не смотря на то, что в самолёте я летаю один, но в экипаж самолёта кроме пилота или всех вылетающих входят: техник самолёта, механик-моторист и техник по авиавооружению, то есть нас при каждом самолёте четверо и лётчик является главным в этой компании независимо от своего звания. Правда у меня пока нет своего моториста, у нас на всю эскадрилью их всего трое, но остальные у этих троих сейчас учатся и со дня на день моториста за нашей машиной с бортовым номером "сорок семь" закрепят, если я правильно понял. Людей далёких от авиации, наверно удивит, что за каждым взлетевшим самолётом в полку не меньше шести человек и это не считая тыловых служб вроде кухни и бани, зенитчиков и наземной охраны, которых вместе может быть даже больше авиационных технических служб.* Из наших техников к нам с вещами нашей бывшей отдельной эскадрильи должен на днях прибыть только один Макаров, так, что ни Колю Мищука, ни Фадеевича мы уже не увидим, их наверняка уже куда-нибудь пристроили и хорошо, если по специальности. Техником моего самолёта назначили Валентина Комолова, который своей румяной щекастой физиономией и общей округлостью словно подчёркивает свою округлую окающую фамилию. И не смотря на его представление, "Валентином" его называют не дольше пары дней, при внешности плюшевого мишки и переваливающейся походке, ему гораздо больше идёт "Валя", в котором так и слышится созвучное - "Увалень". При этом он не лентяй, достаточно толковый старательный техник с умелыми руками, что совсем не сочетается с возникающим образом недалёкого тугодума, он не тугодум, просто флегматик, обстоятельный и дотошный. Второй - техник по авиавооружению - мелкий и подвижный Сергей Подгорный, ростом и комплекцией больше похожий на тринадцатилетнего подростка, даже не мог поначалу представить, как он может ворочать наши иногда совсем не маленькие авиабомбы, но жилистый и шустрый он прекрасно справляется со своим заведованием и успевает помогать в других вопросах обслуживания машины. Поначалу отреагировал на Подгорного резко отрицательно и настороженно. Из памяти Сани я хорошо помнил, что был у нас в полку такой красноармеец Сангинов, вроде из Средней Азии, весь словно на шарнирах, дёрганный и резкий с приблатнённым разговором. После появления как-то сумел обзавестись кучей наколок и стал изображать из себя матёрого уголовника. От него всегда было очень много шума и крика, и почти невозможно увидеть его работающим - лентяй и горлопан, который ничего не знает и не умеет, ненужный и бессмысленный человечишка. После того, как ему прислали из дома посылку он накурился какой-то дряни и лежал в казарме весь в слюнях, моче и соплях. Когда списали его из полка, не сожалел никто и куда его отправили совершенно не интересно. Вот только как танковой бронёй его безделье и бессмысленность защищало то, что он "социально-близкий", в смысле из самых угнетённых низов люмпен-пролетариев. Как не мог этого понять Саня, так не понимаю и я. Да, и ладно. А потом война началась. Вот и подумалось мне, что Сергей такой же никчёмный крикливый пустобрех. Но через некоторое время ребята из экипажа мне понравились оба, тем более, что ничего гнилого и подлого в их аурах я не увидел, Сергей, конечно, тот ещё прохиндей, но из тех, кто обычно сполна сам расплачивается за свою излишнюю подвижность и неугомонность, что совершенно не уменьшает его врождённого оптимизма и жизнерадостности, да и шутки у него не злые.

  Но с утра у самолёта мне хотелось не столько познакомиться со своим экипажем, сколько было любопытно поглядеть, как сработали мои придумки в бою и стоили ли они потраченного на них времени и сил. Во вчерашнем вылете мне показалось, что самолёт несколько раз чувствительно встряхнуло, а это, скорее всего, были попадания пуль, а может и снарядов. Я со всеми вчера ходил смотреть на измочаленную зенитным огнём машину комиссара, а ведь стреляли во всех, не только в замыкающую спарку, просто она приняла слаженный залп нескольких "Эрликонов" с разных сторон. Вообще, комиссару повезло. Такой залп называется "взяли в клещи" и чаще всего он становится фатальным для самолёта. А Борзунов без единой царапины домой дотянул, и сесть сумел, хотя совершенно не ясно, как ему это удалось, когда в хвостовой части фюзеляжа больше дырок, чем оставшегося целым. Больше других знающий про эти двадцатимиллиметровые зенитки Лашкевич объяснил, что такая зенитка при своей скорострельности и одна самолёт буквально перепиливает...

  Пока в рассветных сумерках лазил вокруг самолёта, что в толстом зимнем комбинезоне сделать совсем не просто, немного взмок. Но старания даром не прошли. Нашёл сначала на крыле рядом с посадочной фарой, а потом на брюхе фюзеляжа примерно в метре от края бронекапсулы места с содранной белой краской. И если на крыле ещё можно было допустить, что белую краску содрали случайно, то на брюхе разглядел чёткий мазок спиленного с пули при ударе свинца. А на обшивке машины даже вмятины не осталось. Сообразивший, что я делаю, Валя обрадовано потащил меня к хвосту и показал две свежие заплатки на руле высоты. Интересно, как они их при таком морозе наклеивали. Выдыхая клубы морозного пара, он радостно рассказал, что это единственная дырка, которую они нашли и уже заклеили. Дырка сквозная от винтовочной пули, поэтому заплаток две. Судя по размерам и форме это попадание пули снизу, кроме перкалевой обшивки не повредило ничего. То есть, с машиной всё хорошо.

  Настроение подскочило, что техники расценили оценкой результата их труда и тоже разулыбались. Ещё когда я магически укреплял поверхности самолёта, я после раздумий специально не стал трогать рули направления и высоты, а элероны только частично обработал там, где проходят тросы управления и места крепления поворотных петель, как и у обшивки закрылков. Я подумал, что если у меня весь самолёт будет всегда абсолютно целым и неуязвимым, это создаст очень скользкую и мутную ситуацию, но не это главное. Важнее, что тоненький слой перкаля даже многократно усиленный при попадании зенитного снаряда или даже тяжёлой пули может не выдержать. И если обычная перкалевая обшивка просто порвётся и возникнет небольшая дырка, ведь это даже чувствительный зенитный снаряд не взведёт, и он насквозь пролетит. А вот магически усиленную обшивку вырвет целым куском, а это приведёт к разрушению не усиленных внутренних конструкций. Это гораздо хуже и в полёте намного опаснее. Вот и получается, что какая-то винтовочная пуля просто проткнула мой руль высоты и сейчас дырку уже заклеили, а если бы я усилил обшивку рулей, мне могло руль вообще оторвать, а пробовать летать даже без одного руля не хочется. Два других попадания показали, что качество рунического упрочнения эффективно работает и превратило обшивку самолёта в высококачественную броню, не зря значит возился.

  Вчера комэск рассказал, что в качестве пробы на некоторых опытных экземплярах "ЦКБ-55" в верхней части бронеспинки пилота делали вставку из многослойного бронестекла, с целью улучшить обзор назад, но в серию это не пошло. Я подумал, что видимость сквозь это "стекло" наверняка сомнительного качества, ведь туда спихнут всю некондицию. И тем не менее вопрос болезненный. Из наших кабин обзор как из норы суслика, который так боится, что даже носа наружу не высовывает. Это делает почти нулевой вероятность своевременного обнаружения противника. А немцы к этому ещё использует тактику внезапного удара сверху с немедленным отходом вне зависимости от результата атаки. Ведь при ввязывании в маневренный бой риск попасть под ответный удар сильно возрастает, кто же будет зря рисковать. Нет, формально, если повернуть голову, то в щель сбоку от подголовника можно смотреть сквозь отсек с задним топливным баком, вот только сам отсек сзади закрыть обтекаемым бронелистом. На некоторых машинах в этом листе наверно для успокоения конструкторов вставлены толстые пластины бронестекла, но в них ничего не видно. Как мы с Цыгановым не рядили, ничего путного придумать не смогли. Даже установить зеркало для обзора назад негде. Лучше всего было бы установить его вверху козырька, но верхнее окошко фонаря не даёт возможности много увидеть в это зеркальце. Почти тоже самое с боковыми вариантами установки, но их хоть можно было бы сделать побольше, но такие "уши" нарушат аэродинамику машины, да и прямой обзор и так не слишком хороший эти "лопухи" сильно испортят. Словом, так ничего и не придумали. Предполагается, что наша броня настолько надёжна, что смотреть нам нужно только по курсу, и летать под охраной истребителей. В итоге отметили, что в машине комиссара от стрельбы стрелка ещё вопрос сколько смысла, а вот то, что у стрелка обзор назад и в стороны в разы лучше, чем у пилота, это факт и он свои наблюдения может лётчику передать. А нам остаётся вертеть в воздухе машину, чтобы в боковые стёкла смотреть во все стороны...

  И всё равно к моменту вылета у меня замечательное настроение. Нашей эскадрилье приказали вылететь на поддержку нашей обороны северо-западнее Ржева. Похоже, с этим неуловимым танковым батальоном от нас отстали. Решением комэска два звена летят одно за другим, а Лёша Лашкевич ставший теперь адъютантом нашей эскадрильи идёт замыкающим. Мы с Васильевичем идём сверху "змейкой", он над головой построения, я чуть отстав от замыкающего Лашкевича. Известно, что наши машины наиболее уязвимы именно сзади и поэтому мне отведено такое место в строю, если можно это так назвать. Я иду на пару сотен метров выше и сзади. Весь строй эскадрильи у меня как на ладони, его на прямом курсе мне мой капот перекрывает. Сначала идём почти строго на запад, а у приметной деревушки отворот на юг, и нам удалось выйти на цель точно и неожиданно для противника. К моменту выхода на цель я подтянулся вперёд и сейчас с высоты торопливо выискивал замаскированные зенитки. Мне с моим усиленным зрением гораздо проще, да и атаковали немцы наших занявших оборону в деревне от небольшого леска вдоль пробитой сквозь него дороги с ходу. Соответственно и зенитки не успели хорошо замаскировать и установить в стороне для полного охвата подразделения "зенитным зонтиком". Цыганов развернул машину и пошёл в атаку на открывший по нему шквальный огонь зенитный автомат, к которому присоединился пулемётчик с бронетранспортёра с установленного в нём на зенитном станке пехотного пулемёта. Я чуть не кинулся помочь комэску, когда увидел в стороне разворачивающийся второй зенитный автомат, который вполне может поймать комэска в борт на выходе. В отличие от Цыганова я не стал издалека пускать эРэСы, тем более, что его залп немецких зенитчиков даже не напугал, все взрывы легли не ближе сотни метров от зенитки. Ведь пуск был с расстояния почти полкилометра, видимо у командира пальцы на гашетках дрогнули или решил на психику немцам надавить и шуранул залп на удачу. Я вышел на зенитку как на полигоне, и стрелять мы начали одновременно, только мне повезло больше, мои две пушки и пара ШКАСов буквально вымели расчёт, что-то взорвалось, подкинув вверх переворачивающуюся платформу с пушкой, а я вцепился в ручку, вытягивая машину из уже затянувшегося пикирования. Едва не проскрёб брюхом по верхушкам мелькнувших под крылом ёлок. Слишком дорогая могла быть плата за то, что совсем немного увлёкся и старался лучше прицелиться. Вот и думай, ближе подходить для более точной стрельбы с риском не выйти из пикирования или стрелять менее прицельно, но без риска зацепить землю на выходе...

  Закладываю вираж, осматриваю происходящее. Цыганов со своей зениткой тоже совладал и сейчас крутит вираж в другую сторону. А эскадрилья звеньями красиво заходит на правый фланг наступающих немцев, где у них четыре из пяти танков, три с тонкими смещёнными вбок пушками и один более высокий с клёпанным корпусом и башней, все вымазанные известью в пятнах и с чётно-белыми крестами.** Сзади танковую атаку от леса поддерживают две полковые пушки не слишком серьёзного калибра. Ещё один клёпанный танк обходит оборону слева и кажется обороняющиеся его не видят из-за излома местности, как и двигающуюся с ним по низинке хорошо нам видимую группу под сотню солдат. Как вчера инструктировал Бурдужа, все выполнили залповый пуск реактивными снарядами, и на выходе только замыкающий Лашкевич удачно положил две свои бомбы меж двух танков, от чего один замер, а второй вскрыло внутренним взрывом, как консервную банку. Оба звена пошли на разворот, чтоб продолжить крушить правый фланг, где остались ещё два бронетранспортёра чуть сзади и два целых танка. Пехота, которая до этого пыталась не отставать от прокладывающих в глубоком снегу колею танков сейчас порскнула в глубокий по пояс снег. Закончивший разворот намного раньше Цыганов чуть снизился и одновременно сбросил все свои бомбы, которых судя по взрывам шесть штук, но мЕньшего калибра, а вот как болтанулся его самолёт при выходе из атаки мне совсем не понравилось. Но мне уже нужно самому строить свою атаку и я сосредоточился на ней.

  Вроде бы солнце не пробивает плотные облака, но всё равно на чистом снегу бликует яркое марево мешающее смотреть на выбранную цель. Но это если бы у меня было обычное для людей зрение. В первом заходе я положил две свои "сотки" по танку и промазал, что понял, ещё даже не закончив атаку, когда они рванули раньше, чем я хотел. На выходе дал короткую очередь из пулемётов в прилаживающегося для огня вверх пулемётчика одного из транспортёров и к моему удивлению попал, хотя собирался только пугнуть его. Во втором заходе прицелился лучше и перед сбросом бомб издалека отстрелялся эРэСами по залёгшей пехоте. Ясно, что они рассредоточились и зарылись в снег, поэтому нанести им серьёзный вред несколькими реактивными снарядами невозможно, пусть на психику надавит. Зато бомбы по остановившемуся танку легли ювелирно. Когда делал новый заход, чтобы доработать последние эРэСы, от танка не увидел даже остатков. Только там где он был курилась среди выброшенной чёрной земли воронка от моей бомбы, похоже, что сотка для этого танка была даже с перебором. А туда, где показалось скопление залёгших солдат, я выпустил своги четыре реактивных снаряда с длинными очередями пушек и пулемётов перечеркивающими мой курс, согласно установленного сведения бортового оружия.

  Рассказывать гораздо дольше, чем всё происходит в реальности и если бы не моё зрение, скорее всего не разглядел бы я все эти подробности при нашем скудном обзоре через заиндевевшие местами стёкла. После третьей атаки огляделся вокруг, хотя и между своими заходами видел, как эскадрилья отработала правый фланг, а единственный оставшийся целым бронетранспортёр сейчас пятится к лесу и всё больше зарывается в глубокий снег. Снова не понравилось, что командир слишком аккуратненько "блинчиком" разворачивается в стороне, и над самыми деревьями отвернул в наш тыл. Эскадрилью собрал Лёша, который, покачав крыльями, обозначил себя лидером встал впереди и повёл строй в ту сторону, куда улетела машина комэска. Через пару минут увидели её, посаженную на брюхо на пробитой через поле дороге и вылезшего на крыло живого Цыганова. Пролетая, покачали ему крыльями, тем более, что сверху видели ещё не видимый ему из-за поворота дороги наш воинский обоз из пяти саней, которые доедут до него через десяток минут. А Лашкевич грамотно и чётко довёл нас до аэродрома, где после посадки пришлось успокаивать всех всполошившихся из-за недостающего в строю самолёта комэска.

  На вечернем разборе вылетов хоть командир и не ругался, но и радости на его лице было мало. Мы хоть хорошо выполнили задачу, но один самолёт потеряли, и что будет дальше неизвестно. Вторая эскадрилья летала восемью машинами, и хоть вернулись все, но назавтра вылететь смогут только пять из них. То есть на второй день полётов у нас уже четыре самолёта в ремонте и одного лётчика отправили в госпиталь. И ещё с нашим комэском ничего не понятно. За два дня полк уменьшился до четырнадцати машин, какая уж тут радость.

  На разборе выяснилось, что вторая эскадрилья попала на хорошую ПВО и ещё легко отделались, что все обратно долетели. Лашкевич, который сейчас исполнял обязанности комэска, очень старался показать, как успешно мы провели свой вылет, но Николай Иванович не попался на его слова, а после нескольких вопросов сумел восстановить картину штурмовки. И вполне закономерно назвал нашу и работу второй эскадрильи над целью словом - "бардак", с чем пришлось согласиться, хотя и обидно. После подробно разобрали действия каждой машины, и вывод о том, что такая суматоха над целью совершенно недопустима, уже не казался несправедливым. И если бы мы с Цыгановым сразу не вынесли зенитки, то неизвестно удалось бы нам отделаться одной его вынужденной посадкой. Хотя, с другой стороны, чтобы скоординировать действия и провести штурмовку более грамотно, необходима доразведка цели и план конкретной штурмовки, а мы каждый раз вынуждены действовать без всякой подготовки и каждый сам по себе. Кое-какие рекомендации командир нам дал и отпустил ужинать. А я до ужина успел дойти до своего самолёта и посмотреть, во что мне обошлось противостояние с немецкой зениткой. Судя по содранной по левой стороне от носа и по основанию крыла краске, стало ясно, куда пришёлся её единственный успешный залп. И просто чудо, что лопасти винта от снарядов не пострадали. А главное, зенитные снаряды калибром не меньше двадцати миллиметров не смогли пробить и даже просто повредить поверхность не только в районе бронекапсулы, но и обклеенную шпоном переднюю кромку крыла. Невольно подумал, что ничего так ребята - немецкие пролетарии, не струсили, могу себе представить ощущения от вида, выходящего на тебя в атаку штурмовика, при этом шансы в таком противостоянии на атакующей стороне, тем более с учётом нашего бронирования. Только непонятно, как объяснить технику, почему на самолёте не держится краска. Хотя он уже сам придумал объяснение, что краска плохая и красили в мороз, вот и отлетает сама собой от набегающего воздушного потока. Ну, не может ему в голову прийти, что верхнюю краску содрали попадания снарядов, а нижнюю повредить не смогли, это будет уже из серии полётов по небу городских трамваев...

  Утром нас подняли на пару часов раньше, и в столовой командир нас известил, что ночью пришёл приказ: с целью недопущения налётов фашистской авиации на Москву в двадцать четвёртую годовщину Октябрьской Революции нам, как и почти всем авиационным частям приказано нанести бомбо-штурмовые удары по всем известным аэродромам противника. Нам назначен аэродром в направлении на Ярцево, где по сведениям разведки базируются сто одиннадцатые Хейнкели участвующие в ночных бомбардировках столицы. Тут же, на принесённой откуда-то школьной доске нарисовали схему расположения зениток и все крепко задумались. Аэродромная ПВО оказалась такой мощной, что нашему полку пришлось бы все силы направить на её подавление и не факт, что получилось бы. А после этого работать по цели нам будет уже нечем, всё израсходуем на зенитки. Ведь если работать одними пушками и пулемётами, то на подавление ПВО уйдёт слишком много времени, а этого допустить нельзя. Так как приказ нам никто отменять не станет и лишних средств на эту операцию нам никто не выделит, командованию пришлось думать, как выполнить эту задачу. По решению на вылет, наша первая эскадрилья, Лашкевич идёт ведущим, должна работать по целям на аэродроме, в усиление ей выделяют пару из второй. Командир полка, со мной и двумя приданными самолётами из второй эскадрильи должны постараться двумя парами с хода выбить зенитки на входе и выходе полка из атаки, чем обеспечить минимальные потери при выполнении задачи. Два оставшихся самолёта с комиссаром должны по возможности, как смогут задавить остальное мешающее ПВО. Напоследок все построились и нас поздравили со всенародным праздником, но настроение было не очень праздничное. Самому распоследнему дураку ясно, что задание у нас очень опасное, а сесть в немецком тылу - почти приговор, в смысле, плен, уж лучше сгореть над целью, последнее в своём выступлении и сказал нам комиссар. Было приятно, что на едва отремонтированной машине наш комиссар летит с нами, а на нашу группу "расчистки" посматривали с явным сочувствием, как на приговорённых...

  Мы постарались выстроить маршрут в обход населённых пунктов и до самой цели шли на бреющем, чуть не цепляя деревья и частые пригорки, но когда вышли к аэродрому на нашем пути немцы выстроили целую стену зенитного огня. Хоть я был уверен в укреплённости своего самолёта и его неуязвимости, и то в душе замерло, но ведь из остальных никто не дрогнул. Наши машины проламывались сквозь это море огня, чтобы с хода атаковать свои цели. Честно скажу, это жутко вести машину в сплошную стену разрывов зенитных снарядов. Я по плану сразу выпустил залпом все эРэСы в крупнокалиберную зенитку, вокруг которой суетился с десяток немцев расчёта и, довернув самолет, удачно вынес очередью из пушек и пулемётов ещё одну двуствольную мелкокалиберную установку на назначенной мне правой стороне. Я уже никак не успевал отбомбиться по стоянкам самолётов, но курс почти точно вывел меня на вынесенный чуть в сторону склад под белыми лоскутами маскировочной сети, которая может и обманула бы людей, но не моё обострённое зрение. Туда я выложил две центнерные бомбы, а две пятидесятки положил в скученные рядом машины. Стегнув очередями по разбегающейся аэродромной обслуге, вышел на зенитки в конце ВПП. После пристрелочной очереди из пулемётов, чуть подправил курс и снёс двумя длинными очередями расчёты двух скорострельных зениток. Моё зрение позволяет не только видеть полёт своих пуль и снарядов, я могу очень точно определять расстояния и примерную траекторию моих трасс, но и даёт совсем не аппетитную возможность видеть, как разлетаются клочья тел при попадании в них снарядов и пуль. Зенитный снаряд при попадании в тело не протыкает его и не отбрасывает, а размётывает тело кровавыми ошмётками.

  Когда я в детстве однажды смотрел поединок на мечах, чего уж там не поделили два взрослых воина, я не знаю, но они потребовали "суда Богини", а это поединок боевым оружием, в котором выживает только один. Я тогда совсем ещё сопливый шестилетний ребёнок пролез между ног зрителей впереди первого ряда и видел всё и во всех подробностях. Когда, один из противников отбил замах меча и при возвратном движении отсёк второму руку у локтя, я навсегда запомнил, как на фоне голубого неба из обрубка руки стегнул разлетающийся красный пунктир брызнувшей из обрубков артерий крови. А отрубленная рука с глухим шмяком упала недалеко от меня, и до глубин детской души тогда поразило, что её пальцы продолжали крепко сжимать рукоять боевого кинжала. Съеденный обед я выплеснул рядом с валяющейся рукой, а отец по пути домой ехидно хмыкал по поводу того, какой я умный и как ловко я занял место в первом ряду. Здесь же во время вчерашней штурмовки я видел, как моим разорвавшимся снарядом немцу оторвало даже не руку, а всю правую половину верхней части тела, которое от этого даже не развернуло, а выкинуло из открытого кузова бронетранспортёра, и ошмётки разлетелись вокруг грязной кровавой пылью. И не было в этом ничего красивого и приятного, хотя и не выворачивало нутро осознание отнятия жизней. После той деревенской площади фашисты для меня перестали быть людьми. Как любой преступник, который преступил человеческие нормы и правила*** сам вычеркнул себя из числа людей и не заслуживает к себе никакого иного отношения, кроме как к бешеной собаке. Вот и сейчас я видел, куда и как попадают мои пули и снаряды. И жалел только о том, что из-за прицельного расстояния эффективно работает только одна сторона моего оружия, от другой из-за особенностей сведения стволов всё улетает в сторону, а вести огонь могу только меняя пушки на пулемёты, а не блокируя вооружение одной стороны самолёта. Мои зрение и реакция позволяют не пользоваться прицелом, с которым я столько возился на пристрелке, когда несчастные техники удерживали сотрясаемый отдачей хвост моей выставленной на кОзлы машины...

  Я уже выходил из атаки и зоны обстрела, оставшихся зениток, которые немцы грамотно рассредоточили вокруг. И пробитые нашей группой коридоры лишь уменьшили эффективность их огня прямо в курсовом створе, но мы были не в состоянии полностью подавить зенитную оборону, в которой воздушное пространство многократно перекрыто секторами огня. Как раз в момент, когда я в вираже разворачивал самолёт, и смотрел на заход основной группы, одного из ведомых второй тройки буквально разорвало в воздухе попаданием крупнокалиберного снаряда и вниз полетели горящие куски оставшиеся от самолёта. Первая тройка засеяла свой маршрут взрывами малых зажигательных и осколочных авиабомб из своих КМБ (контейнеры или кассеты малых бомб), которых на каждую машину загружено больше сотни. Я отработал четыре из своих шести бомб и у меня ещё две "сотки" во внутренних отсеках, которые обратно везти не собираюсь, и сейчас выискивал для них цель. Разорванный выстрелом крупнокалиберной зенитки самолёт заставил обратить внимание на две здоровенные дуры "Ахт-ахт" на небольшом пригорке, с которого они качественно сбоку перекрывают огнём небо над всем аэродромом, вот туда я и переложил машину в вираж. Сложность в том, что вести прицельный огонь из бортового оружия лучше с небольшой высоты, а вот сбрасывать фугасно-осколочную "сотку" нужно с высоты не меньше трёхсот метров, чтобы самому под свои осколки не угодить. Вывернул самолёт в обратном вираже, состворил крупнокалиберные зенитки и пошёл на них с набором высоты. До самого конца они не заметили мой заход, продолжая азартно палить в наш атакующий строй, что я хорошо видел, когда клал машину на крыло, для уточнения прицеливания. А для увеличения точности при сбросе резко клюнул носом вперёд, чтобы сразу отыграть клевок ручкой на себя с уходом на вираж используя "вспухание" облегчённой машины. Через десять секунд разворота увидел скрытый дымом от бомбовых разрывов уже не стреляющий пригорок и одновременно, как кто-то из наших направил подбитую горящую машину в сторону трёх стоящих чуть в стороне самолётов, один из которых пузатый трёхмоторный транспортник. Как он протаранил я не видел из-за продолжающегося виража, видел только, как через минуты весь угол, куда пикировал горящий штурмовик закрыло густым копотным дымом, в котором мелькали всполохи горящего авиационного бензина.

  А в стороне командир начал покачиванием издырявленных крыльев собирать полк в обратную дорогу. Растянутый строй полка на север вёл Лашкевич, а командир выписывал змейку с малой амплитудой над ним. Мы с комиссаром оказались в хвосте примерно в четырёх-пяти километрах от головы с отставшей машиной Мишки Блинова, которая вообще непонятно как удерживалась на курсе и в воздухе с вырванной снарядами почти половиной обшивки правого крыла и имея от руля направления меньше трети его площади, не говоря про другие повреждения. И хоть низкие облака нас прижали к земле, но головную группу мы видели хорошо, хоть и отстали от неё уже больше трёх километров. И также хорошо видели, как из-под низкой кромки сплошной облачности выметнулись две тени сто десятых мессеров - "Церштереров".**** Не мудрствуя, они видимо сумели ещё до атаки в просветах облаков высмотреть себе цели, и сейчас грамотно атаковали две замыкающие машины основной группы. До последнего их атаку никто из наших не заметил, а мы никак сообщить о ней не могли, как и помешать ей и только стиснув зубы смотрели, как правая машина заднего звена свалилась на крыло и почти сразу врезалась в близкую землю, левый ведомый клюнул носом, неровно рыскнул на курсе, но удержался в воздухе, правда летел теперь как-то скособочено, словно утка подранок припадающая на крыло. Немцы ограничились одной атакой, и ушли в облака. Как ни удивительно, но в итоге подранок долетел вместе со всеми, правда при посадке самолёт развалился. И когда наша тройка заходила на посадку лётчика уже увезли в медпункт к чудом добравшемуся к нам Веселову, а вокруг частей бывшего самолёта потерянно мялись техники наблюдающие нашу тоже довольно кривую посадку в исполнении перекошенного Мишкиного самолёта.

  После нападения двухмоторных немецких истребителей как мы не ждали следующей атаки, но её так и не последовало, видимо их, вполне устроил результат единственного захода. Может они просто заплутали в облаках и потеряли нас, а может, решили не рисковать, ведь условия для вертикального манёвра при такой густой и низкой облачности очень тяжёлые, даже маленькая неточность в маневре может стоить жизни лётчику. Наверно единственной радостной вестью было то, что утром уже после нашего отлёта Цыганов отзвонился в полк, и сообщил, что скоро доберётся и самолёт в ремонт привезёт. Через два дня действительно приехал на "Захаре" следом, за которым на самодельной пене трактор притащил его самолёт без крыльев, которые оказались в кузове бортового ЗиСа.

  Как он рассказал, во время атаки зенитки у него был повреждён мотор и скорее всего лопасти винта, но в горячке боя он это не сразу заметил и даже провёл ещё одну атаку. А вот на выходе выяснил, что мотор едва тянет и работает неровно, вот и стал разворачиваться в наш тыл. Оказалось, что деревню атаковал почти батальон, усиленный бронетехникой, а оборону держали остатки нашего батальона, в котором число бойцов равно трём полным стрелковым взводам без пушек и танков. Пехота уже готовилась геройски лечь на рубеже, когда мы прилетели. Вот на радостях они и помогли комэску с вывозом его самолёта. И пена с трактором понадобилась, из-за того, что гондолу одного крыла ему почти вырвало, а погрузить на машину самолёт оказалось нечем. К счастью пену нашли в ближайшей МТС...

  В столовой перед ужином почерневший и без того смуглый с ещё сохранившимся Иранским загаром Бурдужа поднял стакан в память о трёх наших погибших товарищах. Сказал, что приказ командования мы выполнили и после доклада нам передали благодарность за проделанную работу, и что за весь праздничный день ни одна бомба на Москву не упала, в чём есть доля нашей работы. В первой взорвавшейся над целью машине был младший лейтенант Муслим Абаев из Баку, а на строй вражеских самолётов сознательно направил свою горящую машину сержант Вася Паршин из Тюмени. При возвращении был сбит старший сержант Володя Успенский. При посадке повреждённой машины поломался и отправлен в госпиталь Витя Мельник из нашей первой эскадрильи. И по докладу старшего инженера полка к вылетам на завтра могут быть подготовлены только семь самолётов. Две машины сделают через день, с остальными занимаются, но о сроках говорить он не может. В конце Николай Иванович обвёл нас тяжёлым взглядом и тихо сказал: "Три дня и половины полка считай нет!..." На столе у окна поставили три поминальных стакана с "наркомовскими" прикрытые ломтями чёрного хлеба. Праздник закончился грустно. А у многих в глазах ещё плескалась жуть, которую испытываешь, когда направляешь самолёт в стену заградительного зенитного огня...

  Назавтра нам дали передохнуть. И это не командование сжалилось, а природа обеспечила снегопад, в котором видимость не больше тридцати метров и все не занятые в ремонтных работах помогали чистить стоянки и взлётное поле, не дожидаясь окончания буйства стихии. Ведь всё равно чистить, а если чистить снег, не дожидаясь его прекращения, то в результате окажется гораздо меньше работы. И это ещё не было сильного ветра, в который такая работа превращается в мартышкин труд, ведь сколько не чисти, метель будет носить снежинки где угодно и задует любую ямку или препятствие. Но мы радовались этому занятию, и не только потому, что со снегопадом чуть отпустили лютые морозы. Молодость и плещущаяся в нас силушка делали физическую работу радостью, временами дурачились, и никто не вспоминал о погибших вчера ребятах. Не от чёрствости или равнодушия, наверно память наша так устроена, что вчерашние переживания отодвинулись куда-то вдаль и сегодня мы радовались снегу и подаренному развлечению. Техники и девочки из столовой переживали гораздо больше нас, но в отличие от них мы то, как раз были на том же острие и хорошо понимали, что слепой случай выбрал их, а не нас. И даже я, со своим усиленным магически бронированным самолётом не был абсолютно уверен и гарантирован, что смог бы пережить прямое попадание снаряда немецкого "Ахт-ахта", если он, как говорят, броню наших "Ворошиловых" пробивает, а у меня если даже не пробьёт, то энергия его снаряда такая большая, что машину может просто разорвать. До самой ночи продолжали убирать продолжающий идти снег, а под утро выпавший за ночь снег с полосы убрали бойцы БАО, а мы снова пошли на вылет...

  Вокруг Калинина не прекращалась битва сошедшихся в огненном клинче армий и наше дело было как можем помогать своим. Ремонтники каждый день ставили на крыло отремонтированные самолёты, но другие избитые в вылетах занимали их места в ремонте. После возвращения Цыганова на время ремонта его машины командир отдал ему свою, и мы с ним снова летали истребительной парой. Очень неудобно, что на земле не было авианаводчиков, с которыми мы бы могли иметь связь. Получаемые приказы часто превращались для нас в неразрешимые ребусы. Ну, как, к примеру, найти цель в виде укреплённого пункта вражеской обороны слева от дороги на деревню Тютькино, там ещё рядом болото незамёрзшее есть и сосна кривая на опушке. И так цель точечная, так немцы тоже не дураки и с воздуха её замаскировали. А как нам под снегом это незамёрзшее болото искать? В общем, такое целеуказание равно совету подойти к местному селянину и спросить у него дорогу на Тамбов, что особенно удобно делать с высоты в полкилометра. Причём сухопутчики по этим ориентирам цель найдут без проблем, и им никак не понять, что их и наше восприятие кардинально отличаются. Что нам нужна привязка к нашим ориентирам, а не их пешим бугоркам и болотам, мимо которых на нашей скорости мы просвистываем в доли секунд, и разглядеть их не можем при всём старании. А высыпать бомбы куда-то в район цели совесть не позволяет. Вот и получается, что основная нервотрёпка даже не от противодействия противника, а от поисков непонятных ориентиров в надежде угадать и не высыпать бомбовый груз на головы своих, ведь здесь сплошной линии обороны нет в принципе и где - чьи сверху не всегда и разглядишь. А при попытке снизиться и лучше разглядеть, легко влететь в зенитную засаду и вякнуть не успеешь, как крылышки в разные стороны полетят.

  И при этом задания нарезаются штурмовому авиаполку, от которого летает едва половина или даже меньше положенного по штату. Но в понимании больших шишек из штаба полк для них это три полнокровные эскадрильи, какая разница, что у нас новые штаты, ведь приказы надо выполнять, а не рассказывать, как это трудно или невозможно. Вот и летаем, иногда и по два вылета один за другим, когда просто парами, в зависимости от назначенных целей...

  И снова убеждаюсь, что здесь совсем другая война. В рассказах наших стариков, войны были совсем другие. Войско сначала оповещалось о сборе, потом долго собиралось, чтобы, наконец, выступить в поход и вперёд высылаются разъезды. Наконец противные силы встречаются, и назначается битва, если переговоры после встречи ни к чему не привели. А в трети случаев взаимные претензии удаётся решить при переговорах и вместо битвы устраивается пир обоих армий и потом они расходятся, чтобы выполнить договорённости. Я попытался представить здесь такое, и никак у меня это не получилось. Другое оружие. Другая жизнь. Другой мир... А война здесь тяжёлая муторная изматывающая многодневная работа изо дня в день. И это мы ещё находимся фигурально и буквально над схваткой, но вот представить себя с винтовкой одного в окопе, когда на тебя ползёт чадящая выхлопом неуязвимая железная махина очень сложно. Это иногда приходится видеть сверху, тем более, что с моим зрением я могу даже улыбки на грязных закопчённых обветренных помороженных закопчённых лицах разглядеть и как они нам радостно машут из своих заснеженных окопов.

  Четырнадцатого ноября мы как раз подходили к своей цели, когда почти над ней увидели "вертушку" из встающих в круг немецких пикировщиков, которые собирались начать свою работу. Мы летели эскадрильей, то есть две пары строем одна за другой и мы с Цыгановым сверху, я впереди, комэск прикрывает строй сзади. У нас в эскадрилье осталось боеспособными целых шесть машин. Видимо немцы нас не заметили, а я не столько их разглядывал, сколько смотрел вокруг и выше, есть у них истребительное охранение или нет. Не увидел и на моё покачивание крыльев подтянулся комэск, чтобы вместе сразу зайти в атаку.

  Дальше, как в замедленном кино, чуть приподнял нос, увидел, как два моих снаряда из левой пушки словно растворились в брюхе начавшего переворот при входе в пикирование немца, почти перед самыми растопыренными неубирающимися култышками шасси. Меня даже обида взяла, что попал ведь, а он как переворачивался, так и продолжает, но я делал манёвр с расчётом, что после короткой очереди в этого, проваливаю нос и успеваю вдогон достать уже пикирующего перед ним. А слева Цыганов пикирует на выходящего из пике отбомбившегося головного. Я уже говорил, что в воздухе всё очень быстро происходит. Если в первого я дал очень короткую очередь всего из пяти-шести снарядов, то вдогон в нижнего я выпустил снарядов двадцать, по десять с каждого ствола и сразу потянул рычагом и отработал педалями манёвр отворота. Как одновременно жахнула вспышкой взрыва ещё не успевшая отлететь от второго бомба, и он уже кусками продолжил сыпаться, а следом за ним вспух внутренним взрывом первый, по поводу которого я успел расстроиться. С дымом закручиваясь подобно кленовому семечку неуправляемым подобием плоского штопора и это уже не самолёт, а что-то непонятное. С удивлением увидел, что оба крыла, нос и хвост словно сложились внутрь взрыва, и теперь падая, вращаются получившейся кучкой, а не разлетелись при взрыве в стороны. Цыганов в упор снёс кабину, не ожидавшему атаки выходящему из пикирования головному, и оставшиеся шесть самолётов девятки шарахнулись в стороны. Двое влетели прямо под прицельные залпы нашей первой пары как раз подошедшей на рубеж атаки, и успевшей задрать носы и прицелиться. Сбить сразу не смогли, но одного крепко зацепили, и он словно заковылял в каком-то рваном пике, лишь у самой земли сумел выровняться и жёстко посадил машину в снег. А второго разогнавшийся в пикировании комэск догнал и завалил, не смотря на попытки стрелка отбиться, но куда ему с пулемётом против бронированного штурмовика. В этом порыве я на пределе дальности сумел попасть ещё одному удирающему в излом крыла, и от взрыва снаряда крыло отлетело, а самолёт словно провалился в сторону оторванного крыла, так и вошёл вспучиваясь взрывом в заснеженный лесок на пригорке. Мелькнула какая-то весёлая азартная мысль, что после взрыва этого пригорка в местном ландшафте больше не будет. И с радостным куражом после того, как мы с хода приземлили шесть из девяти "Лаптёжников" мы отработали по пытающимся атаковать на земле немцам, и заодно скопившуюся за поворотом дороги их подмогу, усиление или резерв. Кажется, Лашкевич сумел поджечь удачным попаданием немецкий танк, а мне выпало покрошить развёрнутую в стороне миномётную батарею, может это и не батарея, но четыре трубы похожие на наши восьмидесяти двух миллиметровые миномёты квадратом на расчищенной площадке я перед атакой хорошо разглядел...

  Гадские пикировщики наверно успели своим нажаловаться, потому, что на обратном пути после штурмовки нас попыталась перехватить пара "худых". При возвращении уже комэск летел впереди, а я замыкал наше эскадрильное построение в трехстах метрах выше и на столько же позади. Когда я почувствовал внезапное внимание к себе сверху и немного сзади и слева, я сначала даже не обратил на это внимания, воспринял это как досадный отвлекающий зуд и чуть не отмахнулся досадливо, как вдруг до меня дошло, что это значит. Я как раз входил в очередной вираж "змейки", при котором в левое бронестекло до предела скосив глаза и вывернув голову с трудом, просто чудом сумел разглядеть мелькнувшую на фоне неба тонкую чёрточку пикирующего на нас мессера. И хоть я почувствовал два живых объекта, но разглядывать и высматривать второго времени уже не осталось, я сосредоточился на своих ощущениях. На завершении виража, когда должен был по траектории "змейки" переложить машину на другое крыло и уйти на вираж в другую сторону, я вместо этого резко добавил крен и продолжил вираж-разворот по максимально крутому радиусу, чтобы выйти в лоб атакующим немцам. По тому, как на мою неприцельную очередь шарахнулся в сторону ведущий, мой неожиданный манёвр стал для него неприятным сюрпризом. И я почти уверен, доверни я в сторону, куда он отвернул, мне бы удалось поймать его в прицел, но ещё в вираже я твердил себе, что я должен своих прикрыть, а не сбивать! Поэтому я качнул нос в другую сторону, где мимо меня пытался проскользнуть к нашей замыкающей паре ведомый, и его впечатлила возникшая по курсу огненная плеть трассирующих пуль моих ШКАСов. Хоть у этих пулемётов пороховой заряд ослаблен и пробивное действие пуль раза в два меньше, чем у трёхлинейки, но конструкторы создали удивительное по скорострельности и мощи оружие. По способности создавать при стрельбе огненный шквал с этими пулемётами сложно другие сравнить. Я не выпустил из пушек ни одного снаряда, даже не пытался попасть, понимал, что шансов на это нет, но с задачей отпугнуть немцев я справился и их атаку сорвал. Слишком они были уверены, что атакуют неожиданно и безнаказанно. Едва оба ушли вверх, я развернулся и по прямой стал догонять своих, чтобы не оторваться слишком далеко и не повторилась ситуация, когда неделю назад у нас на глазах безнаказанно расстреляли наших ребят, а мы могли только смотреть и скрипеть зубами, не в силах что-нибудь сделать. Теперь я немцев из поля своего внимания не упускал. Это со стороны земли множество сигналов от живых людей, Земля вообще живая и фонит, а небо почти всегда пустынно и контролировать этих охотников совсем не сложно. А из-за отсутствия заслоняющих препятствий и наводки других живых объектов расстояние контроля становится гораздо больше, чем со стороны поверхности земли. Некоторое время немцы летели вверху у самых облаков нашим курсом, но чуть в стороне. Цыганов как-то заметил мои маневры и видимо сумел разобраться в ситуации, потому, что чуть оттянулся назад и теперь мы с ним выполняли две противофазные "змейки" или "ножницы" чуть позади и выше второй пары. Когда была возможность, я успевал посмотреть на висящих выше нас охотников, правда для этого приходилось наклоняться и выворачивать голову, но это не самая высокая цена, как мне кажется. А судя по всему они не оставляют своих планов по атаке нашей потрёпанной эскадрильи, а может хотят за своих с нами посчитаться...

  Когда немцы начали смещаться, в очередной раз, выглянув, я их не увидел. Не сразу сообразил, что они ушли в облака, ведь я их продолжил чувствовать почти в том же месте. Понял, что сейчас невидимые для нас они хотят занять выгодную позицию для атаки, тем более, что наша вторая пара почему-то немного отстала и сейчас между парами возник интервал больше трёхсот метров, и мне до головного уже почти полкилометра. К счастью, сзади немцам их атаковать не получится, ведь для этого им придётся подставить нам брюхо, чтобы проскочить вперёд и хоть можно понадеяться на неожиданность и что мы не сумеем отреагировать, но я бы на их месте так рисковать не стал. Всё-таки у них рации и возможность договориться, а нам даже своим оторвавшимся не передать, что они сильно вырвались, остаётся только плеваться и обещать себе после посадки им морды набить.

  И всё-таки мы с Цыгановым хорошо слетались, научились друг друга чувствовать, когда я почувствовал начало немецкой атаки, выждал немного и резко закрутил вираж вовнутрь, а комэск крутанул наружу отстав от меня буквально на секунду. Так, что мы выскочили навстречу немцам снова неожиданно, и в этот раз у меня была скорость и готовность, поэтому я успел не просто обозначить задранный нос и стрельбу по курсу, а всадил два снаряда в брюхо мессера у центроплана, а один снаряд отстрелил законцовку левого крыла. Такого непотребства "сто девятый" не перенёс и ушёл в глубокое неуправляемое пике, а вот пули ШКАСа, которых попало в немца больше десятка, только брызнули в стороны, скользнув по крепкой дюралевой обшивке фюзеляжа. А вот ведомый немца от атаки комэска сумел увернуться. И тут дело не в том, что Михаил Васильевич хуже пилотирует или немец более обученный пилот, просто у него оказалось чуть больше времени и места для манера, и он сумел вытянуть самолёт вверх, а комэску не удалось настолько высоко задрать нос своей машины, но ещё раз рисковать немец не решился и не снижая скорости скрылся в облаках. Больше мы его не видели...

  Когда после глушения мотора я неторопливо вылез на крыло, у самолёта собралась уже вся наша эскадрилья, и едва спрыгнул с крыла, как оказался в медвежьих объятиях комэска:

  - Видали, чертяку?! Четверых немцев в одном вылете завалил! Даже меня - старого обскакал в два раза! Молодец! Пошли на доклад! Орлы!... Мы с вами ещё покажем этой фашистской гадине!...

  История с нашим первым воздушным боем получила продолжение. Оказывается наш первый бой с пикировщиками видел командир дивизии, которая держала оборону и обратился с ходатайством в штаб фронта и все трое сбившие в этом бою получили по медали "За отвагу", хотя комдив настаивал на награждении всей группы медалями, а сбивших орденами. Цыганову записали двух сбитых, Серёге Польчикову одного, а мне троих, мой мессер, сбитый на обратном пути земля не подтвердила, поэтому его не засчитали...

  За ноябрь я налетал больше тридцати вылетов. Как выяснилось уже после начала нашего контрнаступления из них боевыми засчитали мне только одиннадцать, другим и того меньше. А из сбитых мной до декабря одиннадцати немецких самолётов засчитали пять, по этому числу мы с комэском шли вровень. Хотя у него сбитых было всего восемь, и он не забывал подчёркивать, что я гораздо более удачливый истребитель. Тут никаких интриг или тайных происков врагов. И хоть я из всех своих вылетов ни разу не вернулся с неиспользованной по назначению бомбовой нагрузкой, как и все остальные лётчики полка. Но боевыми считаются вылеты только в том случае, если нам была официально в приказе поставлена боевая задача, которую мы не только выполнили в полном объёме, но и получили официальное письменное подтверждение об этом с земли на уровне не ниже штаба батальона. То есть, если вылетели даже получив приказ из штаба фронта, и успешно отработали по всем назначенным целям, и с земли два штаба дивизии и полка нашу работу подтвердили, а потом в текучке в штабе забыли письменно оформить и переслать нам копию приказа на вылет и своё подтверждение, то выходит, что боевого вылета мы не совершили. Не смотря на отмеченную у нас телефонограмму и подтверждённые результаты нашей боевой работы в сводке по фронту. Аналогично и во многих других случаях. Так за первые три дня мы практически всем полком совершили по четыре вылета и работали в каждом, но из них нам засчитали только один вылет по штурмовке аэродрома, ведь приказ найти и уничтожить тот неуловимый немецкий моторизованный батальон мы так и не выполнили. Может это и не правильно и даже обидно, но с другой стороны в этом подходе тоже есть своя правда и смысл. Ведь за боевые вылеты положены денежные поощрения и награды, а значит всё должно быть задокументировано и всеми способами гарантировано от обмана и приписок. И если уж при такой системе у меня в лётной книжке указано, что я совершил одиннадцать боевых вылетов в составе нашего ШАПа, то это и значит, что как минимум эти одиннадцать вылетов у меня точно есть и не прикопаешься там ни к одной единице. Хотя и тут есть хитрость, о которой узнали позже, вернее не обратили сразу внимания на одну фразу в приказе. Со сбитыми почти та же самая картина, что в обязательном порядке требуется подтверждение с земли и желательно с предоставлением документов задержанного лётчика или снятой с двигателя самолёта шильды с номером. Здесь уж как повезёт, а засчитанные сбитые, это ведь прямой путь к награде. Но мы ведь не за медали воюем, хотя получить такую весомую отметку признания твоих заслуг очень приятно. Даже не подозревал, пока не наградили, что это оказывается так приятно, когда на груди под красным прямоугольником красной колодки качается серебряный кругляш медали.*****

  Вообще, после праздника мы летали почти ежедневно, и вылеты слились в какой-то непрерывный калейдоскоп, где они все были похожи один на другой. Из-за постоянной нехватки самолётов и необходимости при этом выполнять получаемые полком приказы, приходилось изворачиваться и придумывать, как всё это реализовать. Часть вылетов выполняли формально, когда вместо заявленной эскадрильи или даже всего полка посылали пару машин, которые отмечались и отрабатывали по заявленным целям. По другим целям работали всей доступной мощью, но всё время это приходилось делать на свой страх и риск. Ведь в высоких штабах часто рулила не польза и целесообразность, а у кого глотка более лужёная и кто вовремя на подпись командующему свою бумажку подсунуть сумел. Ну, как, к примеру, реагировать адекватно на приказ: полным составом полка произвести штурмовку и уничтожение одиночного пулемётного ДОТа перекрывающего сектора возможного наступления батальона. Даже если этот ДОТ настолько мешает, что там делать всему полку? Но ведь кто-то этот приказ подсунул, и его подмахнули, а где-то действительно кроме нас некому помочь...

  За месяц на фронте времени заниматься магией у меня почти не было. Вот, казалось бы, с утра нас подняли, пока помылись, позавтракали уже время получать задачу и по машинам. Вылет и через полтора-два часа уже вернулись, и больше за день никто никуда не отправляет, занимайся, чем хочешь, времени даже только до обеда вагон, хоть ложкой его ешь. Но на самом деле с утра пока не взлетел как-то всё не на месте, и мысли только там, в небе и в выполнении приказа. Даже завтрак проглатывается как-то, не задумываясь, что потом даже при усилии трудно вспомнить, что на завтрак кушал. После вылета до самого обеда сохраняется послеполётный мандраж и возбуждение. В таком состоянии можно ходить, блажить, курить, смеяться над даже самыми глупыми шутками, от искры может вспыхнуть глупая ссора, которую сразу все окружающие постараются прекратить, потому, что это всё нервы после вылета и к реальной причине ссоры не имеет никакого отношения. Потом обед, как некий водораздел, когда наполненный желудок словно разливает по телу спокойствие и умиротворение, после него даже шевелиться нет никакого желания. Состояние какого-то отупелого полусна, которое может тянуться до самого ужина, после которого время на выполнение санитарно-гигиенических процедур и ухода за формой. И всё, уже пора спать. Вот и пролетел очередной фронтовой день, вроде бы глупо и бестолково, но именно так и происходит. Разница только в том, что вылетов может быть не один и если кто-то не вернулся, то всех накрывает как дохой в летний удушливый зной, когда кажется, что воздуха не хватает, хотя нет никакой одышки...

  Например, Серёга Польчиков несколько дней носился и донимал всех пришедшей ему в голову гениальной идеей, что если подняться в небо на достаточную высоту, то по формуле закона всемирного тяготения сила притяжения массы тела и Земли станут меньше, вот отсюда и лёгкость во всём теле во время полёта! А ещё это открытие надо обязательно использовать на пользу наших ВВС. И убедить его, что это его открытие яйца выеденного не стоит никто не мог, а он всем уши прожужжал своим открытием. И ведь действительно по формуле закона всемирного тяготения он абсолютно прав, ведь существует зависимость от расстояния, но стоит в формулу вставить реальные цифры, то при огромной относительно человека массе Земли изменение веса при предлагаемых расстояниях станет настолько ничтожным, что и говорить о нём глупо. Ведь эту разницу приборами зафиксировать едва ли получится. Но ведь заколодило Серёгу, и носился с этой идеей, что всех достал. А потом ему кто-то в пику подкинул, что нужно ещё учитывать угловую скорость вращения Земли и возникающую из этого центробежную силу, которая на экваторе намного больше, чем на широте Мурманска. В ответ Серёга сначала идею подхватил, а потом обиделся, причём на всех.

  Я вспомнил этот случай не как пример глупости Сергея, а как характеристику того, в какой атмосфере находятся лётчики на фронте. Кто-то под видом желания научиться играть терзал несчастную гармонь, у которой половина кнопок западала и соседи вынужденно терпели, пока не взрывались возмущением и не выставляли "музыканта" с его хрипящим инструментом на мороз. Другие исписывали десятки листов в письмах в ответ на другие, которые писали на фронт девушки с предложениями познакомиться по переписке, на конвертах так и было написано "На фронт, лётчику." или "Герою - лётчику.", и многие включались в эту игру, отвечали на наивные строки с предложением дружбы и знакомства. Часто в письма были вложены фотографии, на которых словно отдушина или сказочное чудо была такая мирная милая девушка, что в её реальность не верилось ни одной секунды. Появились даже доморощенные "специалисты", которые передавали и не за даром листки с выписанными особенно куртуазными и витиеватыми красивыми оборотами, которые можно в любовных письмах использовать. Наверно летом всё немного иначе, ведь кругом цветущая природа и мы не ограничены стенами помещений, за которыми стоит лютый мороз, и лишний раз даже в наших меховых лётных комбинезонах на улицу выходить не хочется.

  Несколько раз, когда требовалось провести доразведку целей или ювелирно точечно отработать парой машин по точечной цели, уже так повелось, что вылетали мы с комэском. На третий день после первого боя и сбитых, нам с Цыгановым поручили провести разведку в направлении Старицы до Волоколамского шоссе. На постановку задачи к нам даже приехали начальник разведотдела фронта и замначальника оперативного отдела, а нам дали новенькие карты района. Ещё перед вылетом договорились с комэском попробовать лететь одному на полутора тысячах метров, а второму внизу непосредственно осматривая объекты по разведываемому маршруту. Мне выпало лететь сверху первым. Облачность в этот день была на высоте трёх километров и видимость если не идеальная, то хорошая. Я заодно решил проверить свои ощущения, как и на каком расстоянии обнаруживаю присутствие живых людей и их интерес в мою сторону. В обычном вылете, когда группа прижимается к земле на бреющем, и никого сверху нет, говорить о проверке этого чувства сложно.

  К моменту, когда мы уже прошли Старицу, и приближались к Зубцову на Волоколамской трассе, чуть правее в стороне Ржева увидели похожую на роящуюся мошкару воздушную схватку. В ответ на мои покачивания крыльями и поворот вправо Цыганов довернул и тоже стал понемногу набирать высоту. К моменту, когда мы приблизились, кажется, нас не заметили ни двое наших на каких-то остроносых машинах похожих на ЛаГГи, вроде бы это у них нос немного длиннее, а так эти три наших истребителя отличить наверно только рядом на поле поставленные можно. Шучу конечно, можно отличить, но не издали. Внизу прижимаясь к земле зигзагом пытался уйти наш поддымливающий правым мотором транспортник ПС-40****** на базе бомбардировщика СБ в белой аэрофлотовской окраске и буквами СССР с номером на крылбях и хвостовой части фюзеляжа. А на наши истребители наседала пятёрка "худых".

  Думать, почему привыкшие летать парами немцы в нечётном составе было уже некогда, немцы вовсю использовали свою излюбленную технику атаки с разгоном с высоты, при этом, не давая нашим шансов набрать высоту и не оставляя возможности для полноценного маневра. Бой фактически шёл на высоте тысячи метров, а вот начинали свои атаки немцы выше меня. Наши вертелись довольно умело, но, сколько они в таком режиме выдержат неизвестно. Мы с комэском вломились в эту стычку неожиданно для всех с эффектом и грацией слона в посудной лавке. При подходе заметил, что как раз в мою сторону один выходит после атаки и сейчас в наборе высоты у него скорости осталось немного, а чуть дальше него второй, что не участвовал в бою, а может руководил или наблюдал и просмотрел наше приближение. Очень удачно вышло, что эти двое оказались передо мной почти на одной линии с разницей в высоте метров триста. Комэск разогнавшись заходил в атаку внизу, и кажется у него тоже выйдет подловить своего немца. Чуть опустив нос и разгоняя самолёт, который благодаря своей массе разгоняется, как и положено большому камню с горы очень быстро и охотно. Первого я подловил почти идеально, он успел только дёрнуться, но это не спасло его от снаряда или пары в мотор, отчего он сразу обрёл кучу проблем. А вот второй успел не только меня увидеть, но и отвернуть и как я не старался вывернуть машину, но получилось только в догон ему послать очередь из моих ШКАСов. Цыганов смахнул своего немца почти демонстративно, как ещё назвать, если от его залпа по выходящему из атаки немцу, мессер просто взорвался в воздухе, превратился в разлетающиеся мелкие ошмётки. Да так, что от вспухшего облака взрыва шарахнулись все и немцы и наши. Цыганов тоже попробовал вывернуть и дотянуться до второго, но и у него это не вышло, всё-таки вёрткостью в таких условиях наши штурмовики не блещут.

  Видя, что командиру ничего не грозит, я бросился за своим вторым, который наверно автоматически сделал глупость, и стал пытаться уйти от меня разгоном в пикировании. Вот только у меня особенная машина и если у комэска от такого может даже обшивку сорвать, то мне это не грозит. А ещё я вполне уверенно его метров с двухсот могу на прицел взять, если он вихлять не будет. Словом, так и вышло. Похоже, немцу очень не понравилось, когда пара снарядов моей пушки оторвали ему часть хвоста, и он закувыркался вниз, в отличие от первого так и не сумев покинуть самолёт. Первыми среагировали и воспользовались ситуацией наши "вроде-ЛаГГи", и пока комэск пытался извернуться и взять на прицел второго немца, наши вдвоём насели на последнего. Это ему очень не понравилось, что он пустив по ветру дымную юшку форсажа из мотора бросил машину в пикирование и с набором скорости вышел из боя. Следом за ним устремился и Цыгановский недобиток, в которого командир так и не попал, по крайней мере не свалил. Мы немного прошли с нашими рядом, покачали друг другу крыльями, помахали руками из кабин и разошлись. Нам нужно лететь по маршруту, а они бросились догонять опекаемый ПС-40, а может и ПС-41, это мне потом на земле комэск объяснил. Обратно долетели спокойно, я обратно летел внизу, Цыганов прикрывал меня сверху и кажется он забрался выше трёх километров. Чтобы не везти на аэродром бомбы, отработали по какому-то обозу в немецком тылу, количество гружёных саней в нём точно уполовинили. Само собой этих троих нам не засчитали, кто же будет подтверждать сбитых далеко в немецком тылу. Хотя если в транспортнике летел какой-нибудь большой генерал и следил за воздушным боем... Вы сами то верите в вероятность такой сказки?

  В конце ноября, во время совершенно обычного задания, когда мы довольно удачно вышли на цель, и уже первая волна отработала эРэСами, поперёк курса захода на цель вдруг поставил свою машину Лёша Лашкевич. И дело даже не в том, что этим он сорвал атаку второй волны и чуть не столкнулся в ними над целью, но он ведь это делал с каким-то смыслом! К счастью противодействия со стороны немцев почти не было, и машины смогли спокойно разойтись в воздухе. Лёша просигналил "Делай как я!", и только когда он начал заходить на почти ровное поле в стороне от нашей цели, а с опушки вдруг проснулись с десяток зенитных стволов, стало ясно, что мы чуть не угодили на немецкую хитрость и не отбомбились по ложным позициям. Как Лашкевич успел это разглядеть - просто чудо. Вернее, как он сказал потом, что он случайно увидел настоящие замаскированные позиции. Для меня это стало такой неожиданностью, что вот оказывается и так здесь бывает...

  Своего официального третьего Цыганов сбил почти напоказ, когда мы подходили к цели. Там какой-то немец из пулемётов расстреливал нашу колонну машин с красными крестами. Его напарник или ведущий, который давал ведомому порезвиться или ведомый, который ждал, когда освободится его ведущий, не знаю, кем они там приходятся, но второй висел в стороне и выше. Мы на бреющем проходили здесь, чтобы выйти на немцев неожиданно сбоку и почти с тыла. В общем, Цыганов красиво подловил на свою очередь немца в момент набора высоты при выходе из атаки, но немец успел перевернуть самолёт и выпрыгнуть с парашютом. Только комэск чётко выполнил вираж и перечеркнул у земли гада под раскрывшимся куполом парашюта. Видимо такая скорость расправы сильно впечатлила напарника сбитого и, видя, что кроме Цыганова идёт полный строй наших машин, он свалился на крыло и шустро ушёл куда-то вбок.

  По одному мы с комэском и одного записал на себя Бурдужа, когда нам приказали разбомбить полустанок, на котором немцы организовали выгрузку грузов довольно близко к передовой. Когда мы подошли, были очень удивлены, что защита с воздуха была организована только тремя парами барражирующих истребителей без зенитного прикрытия. Мы потом обсуждали, наверно у немцев в голове не укладывается, что наши неповоротливые тихоходные штурмовики, то есть в их понимании почти бомбардировщики, а значит - жертва истребителей, ведут себя настолько дико и неправильно. Ну, не должны наши самолёты их атаковать, это нарушение всех правил немецкого орднунга, где нападать должны истребители, а мы, в крайнем случае, уворачиваться или отбиваться пулемётами стрелков, но не атаковать же! Вот видимо на этой заминке мы их и поймали, когда они радостно гуртом кинулись к нам, рассчитывая на лёгкую добычу, так и представляется, как они весело улюлюкают в своих кабинах. И так получилось, что бой, начавшийся в стороне, сместился к нашим позициям, и его хорошо видели наши, которые и подтвердили падение трёх самолётов, а так как мы вернулись все, значит, упали только немецкие самолёты. Ведь для обычного пехотного командира разобрать кто именно там вверху кого повредил - это выше реальных возможностей, как и часто определить в падающих обломках какому и чьему самолёту они принадлежали при жизни. Вот и выходит в таких подтверждениях арифметические задачки для первого класса: подтверждено три упавших, у нас все вернулись на базу, значит три минус ноль равно три сбитых нами.

  Остальных сбитых удалось подловить на том же самом моменте, когда обнаружившие наш строй немецкие охотники чуть не толкаясь бросались к нам в надежде на лёгкую поживу. Но кто же им виноват, что у нас совсем другое отношение к этому вопросу? И просто удивительно, как им всем не нравится, когда такой удобный для расстрела строй со стороны задней полусферы вдруг встречают лобовым залпом непонятно как успевшие развернуться машины. И ведь этого мало, другие уже начинают с боков подходить, а две пушки в залпе - это аргумент с которым очень трудно не считаться. И если бы у нас стояла задача набить побольше немцев, то можно было бы вести себя гораздо более рискованно и разворачиваться только в самый последний момент, когда можно немцев на залп в упор подлавливать. Но в том и дело, что в этом случае есть большой риск, что пропустишь и нападающие успеют кого-нибудь из наших зацепить. Как бы не хотелось сбить, у нас задача отогнать, а не увеличить свой счёт. И что самое интересное, все эти нюансы такие тонкие и на грани. Стоит буквально на пару секунд придержать разворот и вот уже у меня идеальная позиция для атаки, но если других я смогу обмануть, то как мне потом жить, зная, что ради выгодной позиции для атаки и счёта я кого-то из наших подставил?! Но не всегда, даже заблаговременные развороты наших с комэском самолётов и заградительный огонь останавливают атакующий порыв немецких охотников пощипать нас со стороны такой беззащитной задней полусферы. И таких хватало, даже не смотря на то, что из-за установившихся морозов даже привычным к местным зимам нашим техникам стоило немалых трудов завести машины и прогреть их перед вылетом. Немецких самолётов, которые, как и их техники, к таким жёстким условиям эксплуатации явно оказались не готовы, к декабрю в небе стало заметно меньше...

  Мы каждый день летали. Только дважды из-за непогоды у нас отменялись полёты, и больше всего хотелось просто лечь и поспать, хотя вроде бы спали мы каждый день достаточно, но видимо организм отдохнуть не успевал. И эта усталость накапливалась, и никуда от этого было не деться, война требовала от нас тяжёлой ратной работы и мы её делали. Как-то вечером в первых числах декабря наш несокрушимый здоровяк и оптимист Цыганов вдруг громко в столовой загадал всем загадку:

  - Что такое: Не жужжит и мёда не даёт?

  - ...?!

  - А это пчела, которую всё уже задолбало! Самое противное, что я себя такой пчелой уже чувствовать начинаю...

  К началу декабря, когда началось наше контрнаступление, полк был серьёзно измотан постоянными вылетами. И едва ли его можно было назвать полноценной боевой единицей, ведь из положенной штатной численности в двадцать машин мы на крыло могли поднять пять-семь. Но в отличие от многих других частей, не смотря и вопреки, наш полк летал и выполнял поставленные задачи. Вообще, месяц на фронте с такой интенсивной эксплуатацией в то время не переживала ни одна авиационная часть. Полки просто "стачивались" и их отводили на пополнение (на самом деле на формирование заново), ведь из лётно-подъёмного состава иногда не оставалось никого. Если в июне-июле сорок первого многие бомбардировочные полки полного штата после восьми-девяти десятков самолёто-вылетов оставались вообще без лётчиков и матчасти, а это, грубо говоря, два вылета полной штатной численностью полка, можно представить их потери и длительность существования такого авиационного подразделения. Вывезенные в эвакуацию авиазаводы ещё только готовились дать первые самолёты, а из тыловых округов чаще всего поступала уже устаревшая техника с не слишком обученными лётчиками, ведь перед войной вся самая новая техника и топливо для полётов направлялась в западные округа, а её уже сбили, если не сожгли на земле.

  В таком ключе наш полк выглядел особым образом, и наверно давно уже должен был быть осыпанным почестями и наградами. Но Бурдужа со своим южным горячим темпераментом говорил многим штабным то, что он думает на самом деле, и отказывался как мог от непродуманных и бестолковых заданий, то есть требовал их адекватной проработки, а не попытки нашим полком просто заткнуть кому-то рот или прикрыть чью-нибудь филейную часть. Может частично и поэтому у нас в полку было так мало официально зафиксированных боевых вылетов. Но мы своего командира любили и не ставили ему в вину такую ситуацию. Тем более, что Приказ ГКО от 19 августа 1941 года подписанный Сталиным никто не отменял, а за его красивыми словами прятались вполне конкретные цифры материального вознаграждения в рублях и правительственные награды. То есть хоть в приказе и написано, что за десять боевых вылетов представлять экипаж к правительственным наградам, но ведь нигде не написано "Наградить!", а представить - это написать на заслужившего награду бумажки, а их должны кроме командира и комиссара подписать многие из тех, кому наш командир потоптался по самолюбию или гонору. Да и вообще штабные очень не любят тех, кто не приходит, согнув в поклоне спину, ведь они здесь почти в роли божков и поставлены решать судьбы военных людей им подвластных. А чтобы получить эти подписи, нужно специального человека в штаб откомандировывать и не на один день, чтобы он там только этим и занимался. Часто этими вопросами занимается комиссар полка, а у нас комиссар сам летает, а командиров более низкого ранга не пошлёшь, кто его там слушать станет. Конечно, можно обойти эту ситуацию, если, к примеру, в полк приедет пробивной и умелый корреспондент какой-нибудь центральной газеты и потом напишет в "Красной Звезде" или "Правде" как героически воюет наш полк, что успели сделать и сколько всего разбомбили, проштурмовали или сбили немецких самолётов. Вот тогда на поднятой волне всесоюзной или всеармейской славы все наши представления мгновенно найдут и создадут им "зелёную улицу" и всё заслуженное, а может даже чего и сверху получат все без проволочек и немедленно. А то вдруг мы корреспонденту пожалуемся, и до самого верха дойдёт, как тут не ценят боевых лётчиков. Но кто же к такому ершистому командиру в полк столичных журналистов пустит? Это ведь даже не смешно...

  Вот и выходит, что в Приказе ГКО номер двести девяносто девять написано, что штурмовикам за десять боевых вылетов нужно весь экипаж представить к первой правительственной награде и премии в тысячу рублей, и дальше в том же ключе... Вот только каждый упомянутый боевой вылет должен быть подтверждён фотографическим контролем результатов проведённой штурмовки, а у нас ни на одной машине фотопулемёта или бортовой фотокамеры нет и ни одной фотографии выполненных нами штурмовок. Так, что вылеты есть, а под приказ формально никто у нас не попадает. Но ведь у нас есть ещё и сбитые самолёты, а в Приказе чётко написано, что за первый самолёт тысяча рублей, за второй ещё полторы и правительственная награда. За пять сбитых две тысячи и вторая правительственная награда. Я уж молчу, что за восемь сбитых для штурмовика или члена экипажа бомбардировщика положена Звезда Героя.*******

  Нам всё вполне внятно и доступно комиссар объяснил. Что они с командиром все предписанные бумаги оформили и отправили куда положено, даже за вылеты без кино-фото документирования. У нас только один вылет с фотофиксацией результатов, это когда мы разбомбили в праздник немецкий аэродром, но этих снимков у нас всё равно нет, летали после нас и снимали разведчики из другой части, только где же их найдёшь теперь... Но солдатское радио уже давно донесло, что нам очень не повезло с командующим фронтом. Нашим Калининским фронтом командует генерал-полковник Конев и как говорят, он очень ревниво относился к признанию побед и лаврам победителей, если это прямо не касается его лично. Тем более для такого обособленного рода войск, как авиация, у которой и без войны был особенный статус, да и вообще, чего они там в небе делают неизвестно, когда они тут так героически воюют. То есть, получить у него признание побед и заслуг для нас было малореальным. И это даже для нас - штурмовиков, ведь нашу работу видят наземные войска, и отношение к нам с их стороны в разы лучше, чем к истребителям или бомбардировщикам которые где-то высоко и далеко едва видны. Успех авиации виден и заметен не всегда, а вот найти к чему придраться и выставить претензии любой начальник найдёт всегда и в любом количестве, ведь всем, как и начальству, никогда не угодишь. Народ в столовой посидел, посокрушались тому, как всё в этом мире сложно. Согласились с Борзуновым, что воюем мы не за награды, хотя и обидно, но порадовались, что боевые сто грамм за вылет нам наливают без всякого фото-киноподтверждения, выпили их и быстро расползлись по кроваткам. Мою дозу уже давно традиционно выпивает Цыганов, с его массой ему и эти двести грамм как слону дробина, ведь я всё равно не пью и проще самому отдать конкретному человеку, чем создавать ненужные трения.

  К началу контрнаступления нашего Калининского фронта полк ещё сохранил свою боеспособность, а накопившаяся усталость словно смылась, когда объявили о начале пятого декабря нашего контрнаступления. Конечно, как бы нам не хотелось, но наше наступление было совсем не похоже на летний марш немцев после того, как они буквально смахнули в приграничных сражениях части нашего первого эшелона. Наши войска скорее не наступали, а выгрызали у немцев наши бывшие метры и сажени. Но как бы то не было, наши войска хоть и медленно, захлёбываясь кровью, но шли на запад и гнали отползающих немцев. И их не спасали ни спешно возведённые укрепления, ни выучка. В первые дни мы летали работать по целям, мешающим нашим отбить Калинин. У всех словно открылось второе дыхание, никто не жаловался, и делали всё, чаще всего невозможное, но полк вылетал каждый день и не по одному разу...

   * - Доподлинная правда. К примеру, по штатам 1942 года у трёхэкадрильного штурмового полка лётного и технического личного состава 174 человека на 30 одноместных боевых самолётов. Вот примерно так и выйдет - около шести человек на самолёт, а после добавления бортстрелков то все семь. В современной авиации число обслуживающего персонала наверняка ещё больше, я просто не уточняла.

   **- Имеется ввиду немецкий Т-2 с 20-мм пушкой и чешский Т-38, думаю, что с таким острым зрением герою не составило труда даже под замазанным зимним белым камуфляжем разглядеть заклёпки на чешском танке.

   ***- Не нужно путать упомянутое с Законом, что очень многие в своём сознании подменяют, вернее, нам эту подмену специально подсовывают со всем возможным жаром. Вот только законы пишут люди. И как показывает жизнь законы защищают прежде всего себя и своих творцов, а не благо людей. И к Справедливости они не имеют никакого отношения, в лучшем случае имеется только видимость таковой. Так все могут знать убийцу, а по закону его признают невиновным, просто потому, что судейские крючкотворы нашли какие-то зацепки, и суд не обнаружил нужное ему количество улик и свидетелей. Собственно ЗАКОН в современной версии нашего общества - это реализованный вариант торгашеской морали запада, когда лукаво выворачиваются не смыслы, а буква, что позволяет честного человека выставить в дураках и наплевать на здравый смысл и справедливость. К примеру, современному человеку уже кажется вполне естественным, что если по договору о чём-то следует молчать, то это не мешает об этом написать, ведь буква договора не нарушена! Хотя любой честный человек договор воспринимает в его смысловой сути и договор "молчать" трактуется как никакими способами и путями не передавать оговорённые сведения. Вроде бы разница не велика, но на самом деле она абсолютна! Поэтому настоящему человеку никогда не понять и не принять торгашей, а торгаши всегда и везде будут за эту свою ущербность и не способность быть людьми мстить настоящим людям. Торгашу не может быть доступно всё, что нельзя купить, а купить нельзя дружбу, любовь, нежность, верность, родственность, честь! Но торгаши уже давно научились всё это хорошо изображать и наивных дурачков эти кривляния могут даже обмануть... Но как удивительно легко стать торгашом и принять эти нормы и мораль, так никогда невозможен путь назад... Как пятьдесят лет назад переставший воровать вор, навсегда останется "бывшим вором" и никогда не станет человеком... Увы...

   ****- "Церштерер" (От немецкого "Zerstorer" - "Разрушитель") - официальное название для 110-го мессершмитта, который исходно планировался и позиционировался как двухмоторный стратегический истребитель. По задумке он должен был быть в состоянии занять свою нишу в модной тогда доктрине Дуэ и быть в состоянии не только сопровождать и защищать свои бомбардировочные армады, но и противостоять летающим крепостям (К слову, у нас его аналогом проектировался двухмоторный истребитель Петлякова, который стал позже известен как пикирующий бомбардировщик Пе-2). По всем параметрам очень неплохой самолёт, но немного опоздавший со своим появлением. К началу Великой Отечественной войны его характеристики уже не были сверхъестественными, что не делало встречу с ним в воздухе безопасной для наших лётчиков, если вспомнить о его четырёх пулемётах и двух пушках в лобовом залпе, хорошем бронировании и маневренности на уровне малых истребителей при его немаленьких габаритах. Тем более, что пушки находятся прямо перед кабиной пилота и их расположение обеспечивает удобное прицеливание и большую дальность прицельного огня, ведь фактически при залпе создаётся плотный огневой жгут. И хоть эти самолёты не смогли оправдать все возложенные на них надежды в воздушной битве за Британию, но, не смотря на свои потери, они нанесли весьма существенный ущерб лимонникам, особенно в качестве ночных перехватчиков. В варианте ночного истребителя-перехватчика на "Церштерер" позже устанавливались до четырёх пушек 30 мм и даже 37 мм в контейнере под фюзеляжем. Именно на эти самолеты немцы попытались установить свои первые локаторы, хотя из-за их несовершенства сверхвозможностей это техническое новшество не дало и не было принято к широкому внедрению. Кроме этого самолёт мог широко использоваться как высотный дальний разведчик, а в варианте истребитель-бомбардировщик мог нести бомбовую нагрузку больше нашего бомбардировщика Пе-2.

   *****- В 1941 году колодки медалей были не пятиугольной формы, а маленькие прямоугольные, как у медали "Золотая Звезда". И ещё не были введены отдельные ленты для каждого вида наград, а все медали носили с красной лентой в колодке, а не сине-голубой лентой медали "За отвагу", как утвердили после Сталинградской битвы. Многие фронтовики не перевешивали старые медали на пятиугольные колодки и даже в конце войны носили ранние медали на прямоугольных колодках. Большинство бывалых людей знали, что такие медали дороже многих орденов более позднего времени.

   ****** - ПС-40 и ПС-41 - пассажирско-грузовые версии бомбардировщика СБ выпущенные в 1938-40 гг в небольшом количестве для нужд военных перевозок и ГВФ. В качестве базы для них послужили СБ 2М-100А и СБ 2М-103 (с установленными двигателями М-100А - 860 л.с. и М-103 - 960 л.с., соответственно). Ни о какой массовости этих самолётов речь не идёт, но они были и эксплуатировались наравне с переделанными под военные перевозки "Туберкулёзами" - ТБ-3. Как возможно привлекались и к бомбардировкам, хотя ничего конкретного по этому вопросу не нашла, но если даже полноценные транспортники "Дугласы" в самое жаркое время привлекались в качестве бомбардировщиков, не думаю, что эти бывшие бомбардировщики могли остаться в стороне.

   *******- Всё написанное полностью соответствует 299 Приказу НКО от 19 августа 1941 года. И к слову, формулировка в приказе про обязательное подтверждение каждого вылета кино-фото документами чёткая и не допускающая двояких толкований. Как и то, что по этому приказу заслуженный человек не "НАГРАЖДАЕТСЯ", а "ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ" к соответствующей награде. То есть указанную денежную премию получить должен безоговорочно, а вот с наградами всё гораздо сложнее. К слову, многие "обиженные" и проклинающие лично Сталина как-то не рвутся поведать, что в момент, когда он чего-то заслужил, он, к примеру, ходил под "предупреждением о неполном служебном соответствии" или "строгим выговором" за хроническую пьянку или безобразный дебош. И с него вполне законно и по уставу в качестве поощрения сняли ранее наложенное взыскание и кто ему доктор, если он сам себе проблем создал? Ведь, в уставе чётко прописана последовательность применения возможных поощрений военнослужащих, и там гораздо раньше в списке фигурирует пункт "Снятие ранее наложенного взыскания". А любой представляемый к награждению правительственной наградой взысканий за душой иметь не должен. Вот только сейчас про свою пьянку и взыскания никто вспоминать не желает, а негодяя - Сталина под общую сурдинку попинать и даже свою "невинную пострадалость" выпятить. Мне, к примеру, очень не нравится история с запоздалым награждением Маринеско. Молодец дядька, потопил и торпедировал, в личные враги к Алоизычу попал вроде. Дали ему за это орден. Что за скулёж и визги с бубнами?! Не понимаю! У нас вопрос о награждении Звездой Героя решает Рейхсканцелярия? Причём, никто тогда вой о несправедливости не поднимал, а нарком Кузнецов недоданную обиженному брату-мореману Звезду зубами бы вырвал у кого угодно! И не Сталин награждал правительственными наградами, а Президиум Верховного Совета. Но Бог бы с ним. А Маринеско неоднократно направляли лечить от алкоголизма ещё до его подвига. Это факт, а не фантазии. И это на флоте, где моряк, который может ровно лежать не держась зубами за палубу не считается пьяным. То есть могу с очень большой достоверностью утверждать, что пил этот моряк эпически, а алкоголизм - это не вредная привычка, это БОЛЕЗНЬ! Где в числе первых и главных проявлений - необратимые изменения личности, мышления и поведения. И за такого человека ходатайствовать о присвоению ему звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА?! Да это всё равно, что плюнуть зелёными соплями в тысячи Героев, когда алкоголик согласно клинический картины своей болезни будет в мокрых ссаных штанах счастливо пузыри в очередной луже пускать. То есть ратование за награждение Маринеско равно дискредитации звания и подвига тысяч Героев и в одном ряду с двумя рядами Золотых Звёзд у "дорогого нашего Леонида Ильича". Вопрос только, кому и зачем это нужно? Но и в отношении премий в этом приказе тоже любопытны два момента. Первое, по формулировке приказа денежная премия, хоть премии - это форма поощрения, не является таковой, а фактически подана, как форма оплаты сделанной ратной работы, в противном случае возникла бы ещё коллизия двойного награждения за одно деяние - премия и награда, к примеру. Второе, для истребителей за каждый сбитый по тысяче рублей, и за каждые три сбитых правительственная награда, а за десять звание Героя, по этому приказу. А вот для штурмовиков или стрелков бомбардировщика за два сбитых 2,5 т.р. (1000 за первый +1500 за второй) вместо 2 т. рублей, а за пять 4,5 т.р. (1000+1500+2000) вместо 5 т.р. у истребителей, но за восемь выходит 9,5 т.р. (1000+1500+2000+5000) вместо 8 т.р.. Не знаю, сколько стрелков и штурманов этим пунктом воспользовались, но арифметика загадочная. Шутка...

  Летали мы много, фактически каждый день и когда возвращались, наши бронированные самолёты часто были потрёпаны, это если выражаться очень мягко. Нет, таких потерь, как в вылете на бомбёжку аэродрома седьмого ноября у нас к счастью больше не было, но очень часто долетевшие самолёты вызывали только изумлённое цоканье языков техников и искреннее непонимание, как машина с такими повреждениями вообще смогла долететь. Бронекапсула действительно защищала лётчика, баки и мотор, а вот всё остальное подвергалось огневому противодействию противника, в результате задняя часть фюзеляжа с хвостовым оперением и плоскости лопушились во все стороны лохмотьями изорванных дырами краёв, а местами кусков обшивки не было вообще, так что стрингера и лонжероны просто висели в воздухе, словно кости обглоданного скелета.

  Если попробовать условно прикинуть, что из вылета десяти машин и возвращения в полном составе, на вылет сразу были способны не более пяти из них, ещё пара после небольшого ремонта, то есть на следующий день. А три оказывались в ремонте на несколько дней, когда приходилось разбирать половину самолёта, и ремонт серьёзно затягивался. Другие были вынуждены ждать прибытия каких-либо запчастей, которые нельзя было даже снять с ремонтируемых самолётов или давно разодранного на запчасти развалившегося при посадке самолёта Мельника и ещё одного из второй эскадрильи. То по такой прикидке станет понятна структура боеготовности нашего полка. Хотя, на сегодня после гибели командира второй эскадрильи, о котором кроме фамилии Парфёнов я ничего не узнал, деление на эскадрильи уже стало практически условным.

  Наш БАО и расположенный рядом ПАРМ совершали настоящие чудеса ремонта и приведения в боеспособное состояние наших самолётов, часть из которых к нам привезли из самых разных мест целыми или в виде обломков, они тоже служили донорами запчастей или теперь летали восстановленные. Как доложил вначале декабря наш старший инженер, за прошедшее время они вместе с приданными мастерскими вернули в строй после тяжёлых повреждений требующих капитального заводского ремонта в три раза больше самолётов, чем у нас имеется по штатному расписанию. И если сначала все недоверчиво загудели, то подумав вынуждены были согласиться с этим фантастическим утверждением.

  На нашей площадке ещё до войны базировалась испытательная лётная химическая лаборатория*, которая занималась испытаниями химических авиационных боеприпасов. И речь не про боевые отравляющие вещества, как вы может подумали, это разные зажигательные смеси, которые у них остались и они с нами ими щедро делились. И у нас не было проблем, как количественно, так и в плане использования и снаряжения этих капризных боеприпасов. Поэтому наши вылеты с КМБ чаще всего несли на головы немцев что-либо очень горючее и неприятное, а на внешнюю подвеску брались ещё четыре штуки ФАБ-50 и восемь РС-82. С таким грузом даже пара самолётов могут изменить тактическую расстановку сил на небольшом участке обороны при удачном применении и качественном целеуказании с земли. Нам предлагали использовать ВАП-250 (Выливной авиаприбор на 250 литров) или ЗАП-250 (Зажигательный авиаприбор на те же 250 литров) для смесей, которые у них имелись и обязательно УХАП-250 (универсальный химический авиаприбор), который лучше всего было использовать, не смотря на его название для применения дымовой смеси, которая выливается из авиаприбора с заданной высоты и она обеспечивает постановку качественной дымовой завесы. Случайно присутствовал в штабе, когда всё это богатство предлагали нашему Николаю Ивановичу, и когда он выразил сомнение, почти разочарованный начальник химиков разразился такой тирадой, что моряки их готовы на руках носить и УХАПы с руками отрывают. Конечно, мы попробовали и остались на своём выборе в пользу "АЖ" и "КС" в КМБ. А дымовая завеса больше мешала нам, чем обеспечивала прикрытие нас от огня противника. У моряков совершенно другие цели и на открытом пространстве есть возможность с нужной стороны прикрыться от огня, который сосредоточен с определённых направлений, мы же находимся прямо над целью и огонь в нас ведётся со всех сторон и чем быстрее мы отработаем, тем меньше времени будем находится под огневым противодействием противника. То есть нам использовать УХАПы и ставить дымовую завесу никакого смысла, мы больше себе будем мешать когда из-за дыма станут не видны наши цели. А ВАПы и ЗАПы лётчики очень сильно не любят из-за очень высокого риска стать вместе с самолётом зажигалкой, если с земли кто-нибудь попадёт в эти ёмкости. Да и применение огнесмесей эффективно скорее психологически ведь попасть под горящий фосфор страшно, он горит, пока не выгорит весь, чем реально наносит ущерб живой силе и технике противника. А вот применять их нужно строго следуя предписанным курсом на заданной высоте и пока не закончится процедура выливания смеси менять курс и высоту очень не рекомендуется. Надо ли объяснять, каковы шансы при таких полётах идеальной мишенью для любой зенитки выйти из них живым?... Но даже применение ампул "АЖ" и "КС" при консультациях и помощи сотрудников лаборатории открывало нам дополнительные возможности и повышало эффективность их применения.

  Моя сорок седьмая птичка, мне исходно достался такой большой номер (больше номер был только на старой машине нашего политрука пятьдесят второй, на которую после Воронежа посадили нового лётчика, и она стала второй развалившейся при посадке), благодаря моим стараниям почти не страдала. Хотя уязвимые части хвостового оперения, и элероны заменили уже по нескольку раз, а уж сколько пулевых и осколочных дырок в них за это время заклеили никто даже не пытался считать. Из-за того, что не сумевшие пробить обшивку снаряды регулярно обдирали с самолёта краску, а Валя старательно подмазывал пятна известью (другой белой краски не было), машина выглядела пятнистой и обшарпанной, то есть не лучше остальных. Но в отличие от них основная часть крыльев и фюзеляжа у меня не имели ни одного пробития и внутреннего повреждения. И почти не верилось, что совсем недавно в Иране все наши машины были новенькие и красивые и мы жутко расстраивались, когда обнаруживали какую-нибудь мелкую царапинку, а как переживал мой Коля Мищук, когда я царапал нашу казенную матчасть. Благодаря такой неимоверной живучести, а, по мнению многих, моей феноменальной везучести, на моей машине был самый большой налёт часов и я раньше всех выработал ресурс мотора. Тем более, что из-за того, что мы с Цыгановым были постоянно в прикрытии и гораздо больше использовали мотор в нагруженных режимах, это сильно уменьшило ресурс двигателя, который у меня уже начал поплёвывать маслом. Поэтому мне и комиссару, а на его спарке уже в Воронеже мотор стоял с половинным ресурсом, моторы поменяли первыми в полку и не очень удачно, перед самым наступлением. А первые обкаточные вылеты, когда новый мотор нельзя нагружать заставили очень сильно понервничать. Но повезло, и в этих вылетах отработал без проблем и встреч с немцами в воздухе, то есть не пришлось чрезмерно нагружать и форсировать новый ещё не приработавшийся двигатель...

  Впрочем, я не об этом, хоть до вдумчивых занятий магией у меня руки не доходили, но некоторые вещи я всё-таки делал. Вроде бы я добился броневой неуязвимости своего самолета, и моя придумка успешно работает, мне захотелось попробовать её расширить хотя бы до уровня самолётов полка. Даже мелькала мысль, что если плюнуть на секретность, то можно увеличить таким путём укреплённость танковой брони и значит мощь и неуязвимость наших танковых соединений. Но прежде, чем подступаться к чужим самолётам, попросил Валю Комолова положить в самолёты Цыганова и комиссара подготовленные мной образцы кусков обшивки с нанесёнными активными рунами. Благо места, куда это можно без проблем сделать в самолёте хватает, взять хоть полость крыла, куда высыпаются при стрельбе звенья снарядных и пулемётных лент. Снова была морока с приготовлением отвара и закрепления в нём нужных свойств, тем более в такой мороз на улице это не сделать, а в доме нас проживает почти десять человек. Но всё получилось, даже осталась заготовка раствора, которую решил пока не выливать, чтобы не возиться потом заново, когда мои испытания пройдут успешно. А в том, что у меня всё получится, я совершенно не сомневался, гораздо сложнее было уговорить Валю сделать то, что я прошу. Почему я сам это не сделал? Потому, что мне, как лётчику совершенно нечего делать у обслуживаемого чужого самолёта, а если после того, как я отмечусь у чужой машины с ней в вылете что-нибудь случится, очень трудно будет доказать, что в случившемся нет моего злого умысла, а я не бразильский шпион. Вообще, лётчику без спроса залезть в чужую машину не очень сильно отличается по восприятию от того, чтобы быть застуканным, когда обыскиваешь карманы чужих штанов. А вот техники могут помогать друг другу и возиться с чужими машинами без вопросов и не вызывая подозрений. К слову, именно отношениями техников самолётов и определился выбор мной машин для испытаний. А вот уже после них я был готов пойти к командованию, и объяснить каким-нибудь шаманским ритуалом или ещё как-нибудь, чтобы заниматься чужими машинами с ведома начальства, а не тайком. Я отчётливо понимал, что я создам себе этим большие проблемы, но иметь возможность спасти своих боевых друзей мне показалось гораздо важнее возможных сложностей, ведь за это время мои сослуживцы стали мне почти родными. На всякий случай третий обработанный кусочек перкалевой обшивки я положил на вылет себе в карман. После двух вылетов в этот день, пластина, которая летала со мной как ей положено затвердела и окрепла, на порядок изменив свои свойства. Я уже успел обрадоваться, посчитав это удачным завершением опыта. Но каково же было моё удивление, когда Валя принёс пластину сначала из машины комиссара, который в этот день вылетал только один раз, и пластина лишь ненамного изменила свои свойства, а может мне это только показалось. Я ещё верил в то, что это просто из-за малой экспозиции, но Цыганов летал вместе со мной и его пластина не должна отличаться от моей, а пластина выглядела как та, что из машины комиссара. Даже когда повторно я нанёс рунический узор уже своей неразбавленной кровью и попросил положить пластину в машину комэска ещё раз, изменения появились, но в виде лишь чуть увеличившейся плотности. Вот над этой загадкой я думал несколько дней. Ведь у меня за всё время не было ни одного полного пробития укреплённой мной обшивки, хотя неукреплённые рули и элероны много раз рвало в лохмотья. А с изорванными рулями на обратном пути пару раз приходилось пилотировать, словно летишь верхом на неуправляемом валенке с мотором. И один раз, когда неудачно попавшим снарядом мне изорвало в клочья баллон левого колеса шасси, при посадке только чудом не скапотировал, спасло то, что снег крепко накатали, и голый обод дутика скользил по поверхности, а не воткнулся...

  Разгадку я нашёл в своих воспоминаниях, как-то совершенно вылетела из головы обязательная завершающая процедура, при правке клинков, которую я считал почти глупостью и данью ритуальности, которой обставляют почти все свои действия наши шаманы. Но потом понял, что это не просто так, ведь эта, как я думал, "заключительная помывка" клинка, на самом деле выполняет задачу фиксации полученного результата и словно консервирует достигнутые изменения. Вот только сейчас я уже понимаю, что консервирует не помывка и ритуал, а воздействие в могучем магическом фоне моего мира, то есть здесь это работать не будет, вернее, чтобы сработало нужно думать и принципиально переделывать весь ритуал. У меня руны работают только потому, что я вокруг себя создаю достаточно большую зону воздействия на окружающую реальность, даже, когда я просто стоял рядом при моём первом опыте с винтом на заводе. В местной скудной магически реальности я почти как магический факел и вокруг меня магический фон намного выше, не потому, что Сила из меня истекает постоянно, нет, природа Силы иного плана, её наличие словно создаёт вокруг магическое поле, что особенно заметно в местной бедной реальности.

  Вот и получается, что мне для удержания полученных изменений свойств обшивки самолёта "магическое закрепление" не требуется, если можно так выразиться. А если я здесь попробую провести наш обычный ритуал "магической фиксации", то он ничего не даст, ему просто не хватит окружающих магических потоков, то есть для этой процедуры нужно как-то собрать и за раз высвободить достаточно много Силы. То есть, если я уеду в отпуск или лягу в госпиталь, скорее всего все сделанные изменения в моей машине вернутся к исходным. Прикинул, что на это потребуется три-четыре недели, может немного больше, особенно, если машина в это время будет летать, а мне потом придётся все проведённые манипуляции проводить заново. Фактически я просто использовал свойство временно накапливать Силу при перемещении неживого предмета сквозь линии Силы. Но я использовал это не для накопления Силы, тем более, что неживые предметы её не удержат, а для активации моих рунических команд и изменения свойств вещества. Конкретно я закладывал твёрдость и упругость, фактически делающие обшивку моего самолёта эквивалентной броне, если не крепче. Как только воздействие моего повышенного магического фона прекратится, произошедшие изменения начнут обратную инволюцию, потому, что я не смог в местных условиях повторить "правку", как у нас, для этого здесь слишком бедный фон. Я всего-лишь заставил руны набивать в материалы Силу и менять их свойства. При окончании воздействия Сила начнёт развеиваться в окружающей среде, и материалы вернутся к исходному состоянию...

  Хотя в возникшей ситуации был полезный момент. Когда я озаботился вопросами укрепления других самолётов, мне пришли в голову ещё два пути по улучшению качеств моей машины. Во-первых, нужно что-то делать с мотором, который за месяц полётов исчерпал свой ресурс и сейчас начал брызгаться маслом и после посадки нос машины не очень сильно отличался по степени замызганности от маслопупов-механиков, а главное, забрызгивает стёкла фонаря и значительно ухудшает видимость. Но это бы не так страшно, не в красоте дело и моё зрение помогает. Гораздо хуже, что у мотора просели характеристики из-за снижения компрессии в цилиндрах, а это мощность машины. Про второе направление - мне подумалось, что если я нанесу с помощью заряженного раствора на поверхность машины состав со свойством эффекта воздушного сродства, то удерживаемый на поверхности миллиметровый слой воздуха значительно повысит "скользкость" машины. То есть поверхность станет более обтекаемая и это должно повысить скорость и уменьшит риск срыва обшивки при критических скоростях. Вообще, об этом я подумал, из-за забрызгивания остекления маслом из двигателя, чтобы капли масла соскальзывали с обработанного таким составом стекла и только потом возникла мысль про обтекаемость.

  Вот над решением этих вопросов я и стал думать. А почему не срабатывает схема "фиксации", я перестал ломать голову. Пробные куски обшивки без моего присутствия не желают изменяться и это доказанный факт. Если бы я был более сильным магом и имел больше опыта и знаний, может смог бы разобраться в сложившейся ситуации, но я всего лишь ученик шамана. И по своим знаниям я очень мало умею, в основном то, что в объёме моих сил мог использовать в той жизни. А ведь уже видел в своих мечтах, как смогу обеспечить растворами и нанесением рун наши танки, и они станут неуязвимы. Даже имеющуюся броню ни один снаряд пробить не сможет. Или неуязвимые для вражеского огня самолёты, да даже просто пехотинцы могут пользоваться лёгкими непробиваемыми щитами, но увы... Наверно здесь, как говорил старый шаман, природа или местные Боги ввели свои ограничения, чтобы из-за одного или нескольких не нарушить мировое равновесие... А может дело просто в том, что здесь слишком бедный на магию фон и Боги не при чём? А люди и сами уже придумали столько способов друг друга убить. Даже представить себе появление в нашем мире просто пулемётов жутко становится, особенно если дураку или негодяю в руки попадёт. Хотя, там быстренько Богиня вмешается и никому мало не будет. Это здесь местные могут бравировать своим атеизмом или поклонением тем или другим религиозным догматам. У нас всё лапидано просто - БОГИНЯ ЕСТЬ! То есть вопроса верить или нет в этот факт уже не стоит...

  С мотором всё оказалось достаточно просто и очень интересно. Хоть своего моториста у меня так пока и не появилось, но я пошёл прямо к старшему инженеру и Сергей Петрович очень обрадовался моему желанию лучше изучить вверенную матчасть, так он меня понял. Поначалу не очень просто было понять, как двигатель работает, но разобраться удалось. Как мне кажется, основная проблема - это износ стенок рабочих цилиндров, поршней, уплотнительных колец... Особенно, нужно учитывать, что износ мотора резко возрастает при прогреве и в форсированных режимах, из-за чего начинает пропускать масло и могут даже образовываться задиры стенок цилиндров или на коленвале под вкладышами шатунов, а в условиях предельных нагрузок это приводит к быстрому выходу мотора из строя. Я могу изменить структуру самых нагруженных деталей двигателя и тогда ресурс двигателя возрастёт многократно, а ещё, если двигатель будет более качественно собран и подогнан, то только на этом у него можно мощность поднять за счёт более высоких характеристик движущихся деталей.

  Но для этого снова нужны опыты, доступ к двигателю и его сборка после правки всех составляющих его деталей, это называется стенд, где можно заставить работать мотор не на самолёте, смотреть на него и менять режимы работы. Вот только откуда здесь взяться стенду? Кто меня к нему подпустит? И кто вместо меня станет летать? То есть просто нанести сверху на крышку двигателя или стенку блока двигателя руны укрепления и усиления - почти ничего не даст, нужно многие детали отдельно обрабатывать, а многие пары в трущихся местах ещё и прирабатывать перед воздействием. В разговоре прозвучало, что даже детали двигателей с двух соседних самолётов не всегда поменять можно, а чаще всего их нужно напильником подгонять, а то и кувалдой на место вколачивать. И гениальность наших конструкций не в том, что они просты, как веник, а в том, что при наших безумных допусках и низком качестве сборки они всё-таки работают. А из этого следует их фантастическая живучесть и ремонтопригодность. Наш Петрович успел послужить в НИИ ВВС и посмотрел изнутри на немецкие самолёты. Так с его слов, будь на месте наших "Илов" какие-нибудь "Мессеры" или "Юнкерсы", мы бы при таких повреждениях уже через неделю летать не смогли, а в условиях полевых мастерских смогли бы отремонтировать один из тридцати самолётов с повреждённой обшивкой и не более. А про то, что было бы с их моторами, если бы в них, как в наши лили то, что порой нам поступает в качестве топлива и на чём мы летаем, он даже представить не берётся. То есть, вроде бы техника лучше и качественнее и многие характеристики у неё выше, но в жизни далеко не всё определяется только этими свойствами. Так самолёт, который они здесь на коленке и кувалдой отремонтировали, немцы должны на завод везти, потом обратно, а это время и ресурсы, лишняя цена, траты на перевозки. А ведь ремонтировать - часто гораздо сложнее, чем сделать новое, ведь ремонт - это неизвестность, в которой нужно искать свои ходы и решения для каждого случая, а новое на уже отлаженном конвейере - только детали для сборки подвози. Невольно возникла аналогия, что качественные немецкие изделия похожи на великолепные изысканные ресторанные блюда от хорошего шеф-повара, а наши - незамысловатая каша на костерке сваренная. Первые - конечно вкуснее, но война требует всех голодных накормить, и ресторанными изысками этого не сделаешь, а вот кашей можно накормить, пусть это не так вкусно и без красивой сервировки...

  Разобрался немного и теперь стараюсь найти общий язык с мотористами, чтобы мне дали возможность себе новый мотор собрать после нужной правки деталей. Вернее, чтобы до установки на мою машину успеть "выправить" часть деталей, а на остальные надо нанести руны и "правку" они будут проходить в первых полётах, в которых двигатель официально будет проходить обкатку. Из того, что я понял во время возни с моторами, я своей правкой не только смогу увеличить раз в пять ресурс двигателя, но и увеличу мощность если не в полтора-два раза, то на треть точно. А почему не могу из уже "выправленных" частей собрать себе двигатель? Так, а кто мне позволит с собой в полёт брать блоки и валы нового двигателя? Да и многие детали для более эффективной работы должны по месту приработаться. Эх, стенд бы мне...

  И не надо забывать, что просто прийти и попросить поменять мне двигатель не получится. Двигатель с позиции оценки его износа осматривает комиссия из инженеров и мотористов, поднимают ведомости учёта эксплуатации этого мотора, оценивается износ и остаточный ресурс и только после этого принимается решение о замене двигателя в порядке очереди, по мере поступления новых моторов или из ремонта. И вот во всех этих хитрых и непонятных процессах пришлось потихоньку разбираться, а потихоньку, потому, что совершенно не хочу привлекать к себе лишнее внимание, да и прав у меня почти никаких. И пусть я уже несколько месяцев в этом теле, но этот мир очень сильно отличается, слишком много тонкостей, даже интонаций порой, и я очень часто узнаю что-нибудь новенькое и в самые неожиданные моменты. В общем, если я начну делать глупости и поступать непонятно или подозрительно, это совершенно точно не останется без внимания со стороны. И пусть даже меня не положат в психиатрическую больницу, но оказаться без неба я уже точно не желаю. К сожалению, до замены двигателя на моём самолёте не успел ничего сделать и теперь задуманные доработки двигателя придётся отложить, а мне придётся летать на том, что есть...

  Решил всё-таки попробовать что-нибудь сделать с боеприпасами, когда в бою увидел, как рой пуль от моего ШКАСа совершенно безболезненно для противника расплескался по обшивке Юнкерса и если бы не прилетевшие следом двадцатимиллиметровые аргументы ШВАКов, пикировщик мог улететь со всего-лишь испорченной краской, ну, и может вмятины бы в дюрале остались. Нет, у любого самолёта есть уязвимые места, куда даже попадание винтовочной пули ШКАСа может оказаться фатальным, но таких мест очень мало и шанс в них попасть не слишком велик. Вернее, в воздушном бою попасть хоть куда-нибудь в самолёт противника уже сродни выигрыша в лотерее, при скоростях сближения, угловых скоростях, и том, что прицеливание происходит всем самолётом и нужно не пропустить миг, когда вылетевшие пули и снаряды попадут в упреждённую точку, где оказался враг за время их полёта после выстрела. Поэтому умелый воздушный боец не просто прицеливается и стреляет подобно стрелку или боксёру ведущему бой, он должен выстроить свою скорость, маневр во времени так, чтобы рассчитать сведение во времени и пространстве себя и цели ради этого удачного для выстрела мига. Поэтому фантастическая скорострельность этих пулемётов и достаточно большой боезапас мне очень нравятся.

  Очень не понравилось, как во время штурмовки я точно положил очередь из пушек в моторный отсек танка позади башни и танк это не заметил и продолжил стрелять и двигаться. А ведь над моторным отсеком у танка броня не толще пары сантиметров, а значит, наши двадцатимиллиметровые снаряды при достаточной бронепробиваемости обязаны быть фатальными для танков, но у осколочно-фугасных снарядов бронепробиваемость оставляет желать большего. Очень чуткий взрыватель обеспечивает взрыв снарядов на обшивке и на этом всё. А вот если носики моих пуль и снарядов станут твёрдыми, то как минимум в половине случаев это будет приводить к пробитию и дальше всё, что за этим следовать должно. Вопрос со снарядами и пулями для пулемёта решился удивительно просто. Сложный разговор с Подгорным, в котором я даже не знал поначалу, как подойти к нужной теме закрутился и как-то само собой оказалось, что его бабка или тётя азартно баловались мистикой. Поэтому легко прошёл вариант - макать все снаряды и патроны носиками в раствор, который хранится в банке с надписью "Смерть фашистам!" и потому напитывается "зарядом" ненависти к фашистам, что сделает эти пули и снаряды более смертоносными. Только пришлось уточнить, что макать нужно самые кончики, не хотелось иметь сверхтвёрдые снаряды, которые могут застрять в нарезах стволов и спилят нарезы, не смотря на то, что стволы уже давно укреплены магически. Тут уж пришлось сделать загадочное лицо, что здесь как в аптеке очень важна дозировка, и что это как раз случай, когда больше будет хуже.

  Каково же было моё восхищённое удивление, когда во время очередной штурмовки разглядел, как снаряд пушки ШВАКа не взорвался на броне бронетранспортёра, а пробил броню, влетел под бронированный капот и взорвался внутри моторного отсека нанося гораздо более серьёзные повреждения, чем если бы как всегда громко хлопнул на броне. Конечно, и в этом случае есть шанс, что от близкого взрыва осколки могут влететь внутрь и повредить мотор. Тут же перевёл гашетку на пулемёты и прошёлся очередью ШКАСов по позиции противотанковой "колотушки", чётко разглядев дырки в щите от попадания моих "обычных" и "трассирующих" пуль. То есть теперь точно не будет ситуации, когда мои пули только постучатся в борт вражеского самолёта не нанеся серьёзного вреда...

  После начала нашего контрнаступления у всех возникло второе дыхание. Хотя из лётчиков полка остались только командир с комиссаром, наш комэск, Лёша Лашкевич, Серёга Польчиков, Самат Кабаев, Лёша Гордеев и я. Последним выбыл из строя после неудачной посадки на одну стойку шасси Блинов, у него наш доктор обнаружил перелом шейных позвонков и Мишку отправили лечиться. Старший сержант Гордеев летал с нами весь ноябрь, а вот младший лейтенант Кабаев прилетел двадцатого декабря на одном из двух новых самолётов, наконец заработавшего восемнадцатого завода в Куйбышеве. К числу нашего лётно-подъёмного состава можно причислить оружейника машины комиссара младшего сержанта Устинова, который сначала летал с установленным на турели ШКАСом, а теперь установил двадцатимиллиметровый ШВАК. Очень радуется и утверждает, что одного немца из этой пушки точно сбил. Понятно, что для заднего стрелка больше бы подошёл крупнокалиберный пулемёт Березина, но у нас такого не было, да и возможные проблемы с боеприпасами не очень стимулировали на его поиск. А ШВАК из повреждённой машины отремонтировали, вот только не удалось восстановить механизм перезарядки, то есть стрелок мог вести только огонь одиночными выстрелами, да и боезапас всего сорок снарядов. Но Фома Устинов чего-то наколдовал с пушкой и приспособил рычаг для ручной перезарядки, а ради калибра он готов терпеть и не такие сложности. Как бы мы не посмеивались над Устиновым, но от самолёта комиссара он всех немцев отгоняет качественно и успешно, ведь немцы не знают что у него за волшебная стрелялка, а когда бухает пушечный калибр желающие рисковать разбегаются, ведь никто не знает, что от этих сумасшедших русских можно ожидать.

  Из двух новых машин осталась только машина Самата. Остальные - это наши старые и восстановленные самолёты. У ребят, как уже говорил, словно проснулось второе дыхание, ведь после месяца ежедневных вылетов даже Цыганов уже говорил про усталость. Теперь все летаем, и словно не было усталости и уже почти двух месяцев на фронте. В этом вылете нам поручили разбомбить колонну немцев отводящих свои войска и технику на запасные рубежи. То есть мы летим в немецкий тыл больше чем на сто километров, что для нас привычных работать на линии соприкосновения войск довольно непривычно. Удачно вышли на колонну, вернее на дорогу, по которой двигается сплошной поток людей, лошадей и техники. Выбрали место, где вроде бы компактно ползли танки и провели штурмовку. На удивление, у немцев оказалось ПВО, и оно сумело нам ответить. В общем, на обратном пути, когда до наших оставалось ещё больше пятидесяти километров, у и без того отстававшего Польчикова обрезало мотор и винт встал. Дальше началась "феерия везения безмозглых дураков", как это потом назвал Бурдужа. С неработающим мотором наши бронированные самолёты летают очень плохо, а если точнее, практически не летают. Трудно назвать полётом стремительную потерю высоты и скорости, с каждой секундой всё быстрее, а их и так не слишком много. Повезло, Серёга успел углядеть площадку по курсу и сразу пошёл на посадку. Шансов выпрыгнуть у него не было, ведь высоты не больше двухсот метров, пока бы он стал открывать фонарь, выбираться из самолёта, прыгал бы уже с высоты не больше пятидесяти метров, и это если сильно повезёт. Так как я шёл замыкающим и присматривал за всеми, то всё это происходило у меня на глазах. Строй самолётов уходит вперёд, мне им никак ничего не передать, а у меня на глазах Польчиков на пузо садится, и в поднятой туче снега вижу, что самолёт вроде кувыркаться не начал. Пока делал круг, увидел, как из кабины выбрался Сергей и мне рукой машет, типа "Улетай, давай!". И меня такая злость взяла, смотрю неподалёку, как раз под косогором, на который Серёга сел, озерцо всё деревьями обсаженное и главное, с него снег ветром сдуло и лёд чистый. С северной стороны, где косогор с Польчиковым деревьев меньше, а длина озера метров четыреста-пятьсот. Покачал крыльями и пошёл на посадку на озеро. Почему я не подумал, что лёд очень скользкий? Спросите чего-нибудь полегче. Шасси выпустил, на паре застругов встряхнуло, газ сбросил, пытаюсь тормозить, а дальние деревья несутся ко мне почти не снижая скорости. Как тормозил? Спросите чего попроще, когда остановился, не доехав до деревьев на дальнем берегу пару десятков метров, даже не поверил, что обошлось. Пришлось дать газ и развернуть машину, ведь Серёга на том конце, хотя, нет, уже бежит, парашют его по ногам бьёт, даже упал пару раз. "А с парашютами мы здесь точно не поместимся!" Вылез на крыло и стал свой парашют скидывать, я же тогда из-за работающего над ухом двигателя не слышал, что Цыганов там кого-то гоняет, а вот Серёга слышал, и это ему скорость добавляло. Когда он подлетел и вспрыгнул на крыло, я даже не понял, что он внутрь с парашютом запрыгнул. Я то думал, что он без парашюта, на котором каждый лётчик сидит, то есть окажется пониже и я сверху сяду. Ну, чуть выше буду, чем привычно, а оказалось, что я сижу почти высунув голову из кабины. Увидел, что мелькнул разворачивающийся над косогором Цыганов, и дошло, что он не нас прилетел смотреть, а штурмует на земле кого-то. А мы ведь тоже на земле. Словом, не время разбираться, дал полный газ и пошёл на взлёт. Хорошо, что лёд взлёту не помеха. Показалось, что трясло даже меньше, чем на нашем аэродроме. Из открытой кабины обзор во все стороны. Взлетели, круг заложили. Видел, что комэск уже поджёг Серёгину машину, а по снегу копошатся фигурки в сером немецком обмундировании. Цыганов в окошко кулак с оттопыренным большим пальцем показал, правда следом руку немного развернул и просто кулак нам обоим, я эту жестикуляцию перевёл для себя, что "мы молодцы!" и при этом он за нас перенервничал. Польчиков внизу подо мной сидит и может даже дышит через раз, так тихонько и долетели, щёки себе только немного поморозил. Вот уж мои Валя и Сергей удивились, когда я на стоянку зарулил. Сначала я вылез без привычного парашюта, а следом ещё Серёга лезет. А все грустные, уже видели, что один самолёт не вернулся... Вечером в столовой когда всем рассказывали, выяснились подробности, как Цыганов там оказался. Он увидел, что меня сзади нет, решил посмотреть, что случилось и увидел, как я на посадку захожу, а Польчиков ко мне бежит. Уже думал просто кругами полетать, как увидел, что по дороге от леса к нам немцы едут. Тут уж сначала Серёгин самолёт сжёг, расстрелял его, а потом немцев гонял, чтобы они нам не помешали. Серёга - молодец, не стал себя пяткой в грудь бить и о своём долге передо мной распинаться, просто у самолёта мне крепко руку пожал, обнял и сказал:

  - Не забуду!...

  Командир про мою посадку и Серёгино спасение только вечером узнал, ведь ему доложили, что Польчиков не вернулся и машину потеряли. А тут оказывается, что Серёга здесь, хотя и без самолёта. Сергей пребывал в состоянии тихого обалдения, всё никак не мог поверить, что удалось выкрутиться из такой неприятной ситуации. Как иллюстрацию, приведу анекдот, который он после стакана водки уже явно поплывший во хмелю, рассказал в столовой и имел удивительно бурный успех.

  - Ехал однажды Антон Павлович Чехов на поезде мимо Ясной Поляны, там имение Толстого, который "Войну и мир" написал... Это мне одна девушка знакомая, студентка филфака, ещё до войны рассказала... И вдруг видит, на пригорке в простой рубахе верёвкой подпоясаный стоит опираясь на плуг здоровенный мужичина с роскошной седой окладистой бородой и из под руки смотрит на проходящий поезд. Чехов, само собой не выдержал, позвал проводника: "Послушайте! Милейший! Неужто это сам граф Лев Николаевич Толстой?!" "Да вы шутите наверно, барин! Конечно, нет! Это его заместитель по поездам. Сам Лев Николаевич только вечером к курьерскому выходит..."

  Народ в столовой гоготал так, что стены дрожали и долго не могли успокоиться. Мне думается, что здесь не столько смешной по смыслу анекдот, сколько дикое несоответствие, где мы в заснеженной Калининской области и где Чехов с графом Толстым и всеми царскими курьерскими поездами. Вообще, настолько дикий по смыслу сюжет, что он после рёва прогреваемых на аэродроме моторов, которые каким-то чудом наши механики в эти морозы заводят каждое утро, просто не вписывается в реальность своей сказочностью... И если бы не потрясение испытанное Серёгой днём, скорее всего ему в голову не пришло эту историю рассказывать...

  А вообще с юмором мне здесь очень сложно. Дело даже не в том, что у меня нет чувства юмора, вернее, как я думаю, оно есть, дело в другом. В том, что я до сих пор иногда попадаю в ситуации недопонимания из-за особенностей языка, не смотря даже на то, что из памяти Сани я вроде бы смысл всех слов знаю, но одно дело знать, а другое воспринимать оттенки смыслов языка на интуитивном уровне. Так, если бы я в язык полностью погрузился, и он стал моим окончательно, то те же говорки и вставки местечковых слов, что большинство воспринимают очень легко и не испытывают никаких трудностей, я бы воспринимал без затруднений. Но почти каждый раз спотыкаюсь, а уж как слова коверкают и считают это правильным, просто оторопь иногда берёт. Местные иногда так говорят, что половину слов переводить нужно: "Ходють", "Носють", "Поемши", "Утрешна дойя" (это про утреннее молоко), "Гуртайтеся", "Калиндвор"(здесь я даже поначалу задумался, какой ДВОР имеется ввиду, оказалось это КОРИДОР). А обороты вроде: "Не вижды", "Млявно", "Кротно" и другие так и остались для меня нерешённой загадкой, и не только для меня, я у других спрашивал, тоже не понимают, а ведь русские, самый центр России. А уж как на самом деле правильно говорить слово "Бреешься" - "БрУешься" или "БрОешься", мне с пеной у рта эти два варианта единственно правильными называли и что первый вариант неправильный, а я саниной памятью со школы помню правильно - "бреешься"...

  Да даже в самых невинных словах мины, на которых спотыкаюсь. Вот есть слово "Качать", это либо выводить из положения равновесия структуру в неустойчивом равновесии или что-либо подвергать циклическому движению как в детских качелях, другой смысл - это накачивать воздух в баллон при помощи насоса, который тоже совершает циклические движения в процессе. Всё просто и понятно и кто бы ждал от этого слова подвоха. Но в варианте "Подкачать" это не столько накачать воздуха в ослабший баллон, сколько кого-либо обмануть, подвести, не оправдать доверия и вообще показать себя недостойно и слабаком. Вот как такой смысл может прилепиться к этому слову? Ведь эта вторая часть смыла никоим образом в моём понимании не связана с глаголом "Качать" и связанным с ним действием, даже с учётом приставки, которая понижает или переводит вниз... И это ещё далеко не самый сложный пример, соответственно предпочитаю особенно не болтать. Потому у меня роль задумчивого молчуна, такой немного нелюдимый и замкнутый, но без агрессии, вполне готов со всеми посмеяться, но и не без принципов: водку не пью и категорически пресекаю похабные шуточки и сальные разговоры о женщинах в моём присутствии. Последнее - это вбитое с рождения, у нас когда-то Богиня могла даже покарать за длинный язык и злословие в адрес женщины. Так это и стало почти законом и считается недостойным мужчины. Да и вообще, у нас к женщинам более трепетное отношение. И наши девушки чуть не в полтора раза меньше нас и слабее как же иначе. А силушки когда повзрослел столько, что просто схватить её чуть грубее и сломаешь ей что-нибудь. Вот и здесь мне не нравятся такие разговоры. В принципе я не один такой, большинство меня поддерживают в этом, так, что после однократной просьбы больше повторять не требуется. Хотите поболтать гадости, садитесь отдельно и болтайте, я же платок вам на рот не накидываю... С этим случаем, когда я Польчикова вывез из немецкого тыла комиссар решил к полку внимание привлечь, куда-то писал и даже подходил, расспрашивал и предупредил, что может придётся всё журналистам из газеты рассказывать. Но что-то у него не вышло, и никаким журналистам эта история не приглянулась, сказали, что таких случаев на фронте хватает.

  А в остальном продолжаем летать почти каждый день. Наши наступают, конечно не так, как хотелось бы, но выгрызают у врага каждый метр, каждую деревеньку, городок... Только к новому году немцы сломались и стали активно отводить войска на новые рубежи обороны. Наступление стало явно видным и мы с радостью на своих картах и схемах рисовали новую конфигурацию передовой. А на вылетах видели, как наши войска радостно занимают новые рубежи.

  Со снарядами и пулями я вопрос решил и даже уже пострелял и проверил эффект от моих усиленных (в смысле, бронебойных) снарядов и пуль. С мотором я пролетел мимо, новый мне поставили, а собрать себе и выправить мотор никак не получилось. Будь у меня в экипаже свой моторист, то тогда бы может было проще. И ещё из-за морозов вся активность так или иначе под крышей в тепле, где места не так уж много и нет никаких условий возиться с мотором не привлекая к этому чужого внимания. А вот вопрос обработки поверхности самолёта и придание поверхности отталкивающих воздух свойств решил провести. Когда договаривался с инженером, просил только на пару часов машину в тёплый ремонтный бокс-сарай загнать, чтобы снаружи самолёт оттаял, и мы его заново покрасили. Но Сергей Петрович - инженер нашего полка заартачился, и я не мог понять причины. Выяснилось всё, когда он подошёл через пару часов ко мне в столовой, что возьмёт мой самолёт через день, в боксе как раз будут менять машину в ремонте, вот и загонит мою птичку на всю ночь. Оказывается, даже если в сарае поднять температуру, есть риск, что где-нибудь внутри на морозе может замёрзнуть вода или даже просто конденсат, что может привести к аварии. Поэтому если уж брать машину в тёплый бокс, то так, чтобы она успела вся высохнуть и внутри тоже.

  Когда под утро мы с моими техником и оружейником пришли в тёплый бокс, вопрос со старой краской уже не стоял. С отогретого самолёта вся эта неизвестная белая краска сваливалась сама кусками, а там, где Комолов успел подмазать известью, достаточно было немного помыть и можно наносить сверху новый слой краски. В раствор извести я влил подготовленный и заряженный кровью и рунным посылом отвар. Втроём мы всего за пару часов до завтрака успели покрасить всю машину, а на красные звёзды, которые оставались нетронутыми я нанёс остатки отвара. Изменения неожиданно для меня выразились в том, что когда вернулся из вылета, вылезая на крыло, чуть не соскользнул с него. Не скажу, что поверхность самолёта стала совсем как мокрый обмылок в бане, по прилёту могла часть крыла у наплыва крыла просто обмёрзнуть или подошвы моих унт, так, что это не абсолютный показатель. На ощупь же поверхность стала ощущаться как очень гладкая чуть маслянистая или просто очень гладкая краска. Возможности полноценно замерить скорость, с которой я стал летать, не было. Но по поведению в воздухе машина стала более летучая и поворотливая, даже комэск это заметил. Словом, сначала Цыганов загнал свой самолёт на перекраску, следом командир с Лашкевичем. Ну, вы же помните, какую нам краску подсуропили в Воронеже, по сравнению с ней, даже просто профильтрованная отстоявшаяся извёстка уже выглядит в несколько раз лучше. Хотя после высыхания самолёты не становятся снежно-белыми, как ни старайся, известка ложится пятнами, и машины выглядят пятнистыми, но для целей маскировки такая грязно-белая окраска, мне кажется, даже выгоднее. Немцы вообще на своих белых самолётах чёрные пятна рисуют...

  Я себя убедил или действительно произошло заметное улучшение лётных характеристик машины, я в воздухе себя стал чувствовать увереннее. А может просто накопились опыт и навыки, и я перешагнул в новое качество. Как это на самом деле я не проверял, просто в скоротечных стычках с немецкими охотниками, которые не прекращали своих попыток укусить нашу группу штурмовиков, мне стало гораздо удобнее действовать. Во время разворотов казалось, что я скольжу по стенке ледовой воронки, словно балансирую по её изгибу и нужно только вовремя из неё вывернуться навстречу противнику. А уж про разгон при пикировании полностью работало правило, что более тяжёлая машина разгоняется быстрее. К сожалению, увеличенное скольжение не добавило моему штурмовику подъёмной силы, и во многих других аспектах он продолжил оставаться всё таким же неповоротливым утюгом. Ну, а что сделать, если соотношение массы и площади всех обладающих подъёмной силой поверхностей не изменилось, а потому инерция при выполнении многих фигур была далеко за гранью для любого истребителя или даже бомбардировщика. Выход из пикирования с углом атаки больше тридцати градусов у земли всё так же был невозможен, самолёт просаживался на две-три сотни метров, которые не всегда были под крыльями.

  Наверно, я и в плане тактических навыков сильно набрал опыта и знаний, потому, что, видя противника, я уже довольно точно прикидывал его возможные манёвры и не из-за предпочтений и привычек, а из возможностей их машин. С Михаилом Васильевичем у нас продолжалось дружеское истребительное состязание. За время нашего наступления комэск к своим восьми добавил ещё шесть сбитых, из которых двоих засчитали, теперь у него четырнадцать и семь подтверждённых. Мне снова повезло больше, а может просто моё зрение и навыки прикидывания траектории выстрела более точные, но я к своим одиннадцати добавил восемь из которых четверых подтвердили. Так, что у нас с Цыгановым теперь счёт четырнадцать на девятнадцать, и семь на девять подтверждённых. Николай Иванович на правах командира отдельной части в наши лётные книжки записывает всех сбитых, только у подтверждённых делает отметку об этом. Как он объяснил, ведь рано или поздно мы победим, нам станут доступны документы немцев, и тогда станет ясно, сколько и где их самолётов упало, вот тогда и будет подтверждение нашим неподтверждённым сбитым.

  Как-то у нас возник разговор, ведь в нашем полку сбитых имели не только мы с Цыгановым, но ещё четверо, при чём у комиссара целых три самолёта**. А разговор про то, что у нас так много сбитых, а истребителям за двенадцать сбитых уже Героя дают. Если у меня уже девять сбитых, значит истребители такие неумехи, не может же такого быть! И тут Цыганов меня удивил, что в отличие от истребителей мы фактически нападаем из засады, то есть мы сами для немцев - приманка и они к нам сами летят, а главное не ждут он нас резких и опасных действий. А истребители при встрече сразу вызывают к себе соответствующее отношение без скидок и на полном серьёзе, вот и получается, что для истребителя сбить другого истребителя часто сложнее, а бомбардировщики в строю тоже вполне грамотно организовывают противодействие и атаковать их очень не просто. При этом сбить большой живучий самолёт гораздо труднее и в плане его высокой устойчивости к повреждениям. А закончил тем, что скоро наша лафа закончится, немцы поймут, что атаковать штурмовики не так безопасно, как кажется и перестанут так оголтело лезть к нам, да и самих немцев должно стать поменьше, за что и выпил вечернюю наркомовскую норму...

  Среди моих "побед" засчитанный сбитый ближний разведчик Хеншель-126 очень похожий издали на Физилёр-156 "Шторьх", только в отличие от последнего у Хеншеля привычная двухместная кабина, широкий тупой нос и более тяжеловесные формы. Когда мы заходили на цель, он видимо проводил разведку этого же участка фронта и попытался скрыться. Но не с его скоростью пытаться это сделать, хотя был момент, когда он попытался приземлиться или спрятаться на краю леса, только к моменту начала его снижения он уже стал досягаем для моих пушек и я превратил его снижение в финальное пике в ближнем тылу наших позиций. Ещё одна очень большая удача была, когда поймали снизившуюся "Раму" Фоке-Вульф-189. Вообще, для этого типа самолётов высота одна из самых надёжных защит, а имеющаяся на борту хорошая оптика позволяет осуществлять эффективный сбор разведданных и с высоты нескольких километров. Нет, "Рама" - не неуязвимый высотный разведчик как специально оборудованные высотные машины, которые летают на высотах больше десяти километров и практически недосягаемы для истребителей и зениток. У "Рамы" потолок скромнее, но это очень живучая, вёрткая и кусачая машина для любого истребителя, ведь её два пулемёта спереди в крыльях и два в турели в задней полусфере, при великолепном обзоре у трёх членов экипажа даёт возможность эффективно отстреливаться и уходить от атак на него. А при необходимости этот двухбалочный самолёт очень хорошо маневрирует и разгоняется в пикировании. Если честно прикинуть шансы, то встретить нам - штурмовикам в досягаемой близости этот экзотический и крайне нелюбимый пехотой самолёт почти нулевые, у нас совершенно разные высоты и интересы, пару раз, когда мы работали над целью, я видел в высоте парящую "Раму", но даже не пытался дёрнуться в её сторону. А тут его прижала низкая облачность не выше тысячи метров, и он ещё и спустился, видимо очень хотел что-то очень важное разглядеть, когда мы на бреющем выскочили из-за дальней горушки. Он ещё и не сразу на нас отреагировал на фоне земли и мы с Цыгановым не сговариваясь кинулись на такую лакомую цель. Я резво вырвался вперёд и решил, что мой самолёт намного более скоростной за счёт проведённых мной доработок, но на земле выяснилось, что у комэска при форсировании возник какой-то звук и он сбросил газ, не стал рисковать двигателем. Похоже лётчики Фоке-Вульфа раньше никогда с нашими штурмовиками не встречались, потому, что пытались своими пулемётами калибра 7,92 отбиться от моей бронированной птички, что у них не вышло и не могло выйти. Как и скрыться на их скорости тоже не вышло. Одна очередь моих бронебойных усиленных снарядов направленная по остеклённой кабине и она, пыхнув внутренним взрывом, брызнула стеклом во все стороны, или из чего там немцы остекление делают. А вот пули и снаряды с другого крыла случайно, но удачно вошли в балку правого фюзеляжа и фактически отрубили её от хвоста и так не имеющего без экипажа шансов самолёта. Неизвестно куда бы он ещё сам по себе улетел, а так осыпался в видимости наших позиций и никаких вопросов. Больше экзотических самолётов в моей добыче не было. Вообще, по высотам и местам полётов мы чаще всего пересекаемся с пикировщиками Юнкерс-87, с которыми у нас даже скорости равные почти. На нас всё время пытаются охотиться немецкие истребители Мессершмитт-109 и его сто десятый собрат, но последних просто меньше. Остальные бомбардировщики и прочие разведчики летают высоко и бомбят с горизонтального полёта не снижаясь. Так, что мы с ними не пересекаемся по высоте. А если при встрече попробовать догнать какой-нибудь Хенкель-111 или Юнкерс-88, так у них ещё и скорость больше нашей, так, что пока я буду до высоты хотя бы в пять тысяч забираться, а при нашей скороподъёмности - это развлечение на полчаса, немец успеет улететь и вернуться, главное, чтобы от смеха не скончался до этого...

  В остальном, мы как могли помогали нашим наземным войскам. Пехота уже узнаёт горбатые силуэты наших самолётов и встречает нас радостно размахивая руками, а самые сообразительные ещё и обозначают нам цели трассирующими очередями или ракетами. С нашей высотой захода в атаку и моим зрением я даже улыбки на усталых чумазых помороженных лицах бойцов отлично вижу. Мои усиленные бронебойные снаряды во время штурмовок показали себя с самой лучшей стороны. Теперь при удачном заходе, если я прикладывал из пушки бронетранспортёр или танк в уязвимые места они загорались, и их корёжили заброневые взрывы. А расчеты пушек, зениток или миномётов после моей очереди размётывало, словно кегли, и если там даже не были убитыми все, то про их боеспособность в ближайшее время можно было не говорить. И хочется надеяться, что мои твёрдые пули повреждали сами стволы пушек и их механизмы. За второй месяц к старому новому году, наш фронт сумел приблизиться к окраинам Ржева на расстояние десятка километров. Даже не верилось, что совсем недавно мы летали здесь, и почти весь полёт у нас тогда проходил над занятой врагом территорией. Конечно, линия фронта отодвинулась от нашего аэродрома на шесть-восемь десятков километров, но пока ничего принципиального, требующего нашего перебазирования не произошло, у нас не было целей далеко в тылу немцев, а до передовой мы долетали спокойно. По многим признакам и по накалу боевых действий наступательная активность нашего фронта снизилась, как если он выполнил поставленную перед ним задачу и теперь мы чаще вылетали не на правый фланг в сторону Селижарово, а на левый в сторону Волоколамска, где с боями двинулась вперёд центральная группа армий защищающих Москву. К этому времени у меня уже было двадцать девять боевых вылетов отмеченных в моей лётной книжке...

  Тринадцатого января, здесь празднуют самый непонятный праздник "Старый Новый год". Новый год по календарю здесь отмечают зимой, не как у нас, когда официально начинается весна, но это не важно, так календарь составили. Но у нас (вот ведь смешно, уже говорю "у нас" имея ввиду СССР) до революции в отличие от остального мира был другой календарь. На Земле есть Юлианский и Григорианский календари, по какому теперь считают я так и не понял, но это не важно, то есть все даты по нему сдвинуты почти на две недели. Поэтому и выходит, что раньше Новый год отмечали позже и это назвали "Новый год по старому стилю" или "Старый Новый год" и никого не смущает, что это звучит безумно. У нас, наверно, чтобы немного встряхнуть личный состав комиссар дал добро на проведение праздника и девочки из столовой прониклись. На настоящий Новый год они праздник не делали, мы летали и не до того было. Но боевые вылеты никто не отменял, ведь и на Новый год мы летали, вот с утра ничто и не предвещало, когда во время штурмовки колонны я привычно отработал с Цыгановым в числе первых и облетал сбоку район штурмовки полка, вернее всех шести, это без меня, машин. Чтобы лучше разглядеть, что-то тёмное подо мной, я положил машину на правое крыло, то есть в противоположную от цели сторону, ну, расслабился, чего уж теперь... Когда в меня влепилось... Нет, в машину ВРУБИЛОСЬ! ВЛЕПИЛОСЬ! ВЛОМИЛОСЬ!... Машину тряхнуло так, что мне показалось, что на какое-то мгновение у меня голова имела шанс на колени упасть. Как не прикусил язык? Наверно повезло, но зубами клацнул так, что вкус зубной крошки ведь рот наполнил. Потом комэск рассказал, что в стороне от дороги на холме была развёрнута и замаскирована противотанковая позиция двух немецких зениток "Ахт-Ахт" и они меня на вираже подловили, когда я им бортом подставился. После этого наши их быстро на ноль помножили, чтобы не повадно было наших обижать. А вот как я сумел самолёт в воздухе удержать, сказать не смогу. И хоть от удара в глазах был туман, и голова работала не очень внятно, но соображала быстро. Прыгать с парашютом - высоты считай нет! Самолёт вроде бы летит, хотя и высоту теряет и ручку в сторону тянет, вообще рулей едва слушается! Мотор раз чихнул, теперь работает хорошо! Я вроде бы целый! Больше не стреляют! Надо попробовать домой долететь! Сколько у меня ушло времени на все эти мысли? Секунда, может даже меньше, когда посмотрел по сторонам - обалдел. У меня левого крыла от элерона с частью гондолы левого шасси не стало. Левой пушки нет, от пулемёта только кусок патронного ящика остался, а главное, что снаряд попал в усиленную часть крыла, где как раз усиление на месте штатного соединения крыла к центроплану. Из всей обшивки крыла чуть больше половины осталось, левый элерон болтается, явно не работает. Позади задней кромки крыла какие-то ошмётки болтаются, а я с ручкой управления воюю, потому, что машину вбок тянет, и если не удержу, то рухнет, и костей не соберут. Как я скососбочившись, с трудом удерживаясь на курсе каким-то чудом сумел развернуться на север и направиться в сторону наших, я не знаю. Первые минуты уговаривал себя, что мне бы только до линии фронта продержаться, а там сразу ищу любую площадку и на брюхо сажусь. Наши улетели, со мной только комиссар на своей спарке остался прикрыть, если потребуется, рядом летит, что-то мне в окошко кабины показывает. Ещё бы разглядеть, что он мне там такое показывает, а мне от управления не отвлечься...

  Туман в голове потихоньку ушёл. К своему криво-косому полёту я немного приноровился. Понял, что на свой аэродром садиться в сто раз лучше! Что там под снегом за площадка мне попадётся ещё неизвестно, попадётся какой-нибудь неожиданный пенёк и начну кувыркаться, а дома полоса ровная, знакомо всё и помогут сразу, даже если перевернусь или машина загорится... Через линию фронта перескочили, я только через десять минут понял, когда приметный перекрёсток со сгоревшей машиной увидел. Чуть отвлёкся и едва не гробанулся. Самолёт повело, и едва удержал его в воздухе. Мотор - умница тарахтит как новый, тянет, лечу, не дай Бог бы с ним что-нибудь, точно бы уже шлёпнулся...

  Дотянул, заходил на посадку уже как в тумане чуть по диагонали полосы, но было плевать, про шасси даже не фантазировал, садился на брюхо, только привязные ремни подтянул и головой в подголовник упёрся перед касанием. Перед самой землёй самолёт сумел выровнять, чтобы крылья ровно по горизонту встали, но машина уровень не удержала, крыло зацепило полосу. Но вместо того, чтобы меня вокруг него закрутило, самолёт грубо шкваркнуло брюхом об полосу и со снежным взрывом я влетел в сугроб-бордюр на краю расчищенной части лётного поля. В кабине снегом засыпанной темно, электрику всю обесточил, после рёва мотора тишина аж звенит, я вроде бы целый. Кабину не открыть, сижу, жду. Через десяток минут снаружи шебуршат, мне ничего не видно. Но тут до кабины докопались и стало светлее, когда лопаты стали со стуком снег вокруг кабины отгребать. А ещё через несколько минут фонарь открыли и меня выдернули как морковку из грядки.

  Доктор меня осмотрел и отпустил. Честно сказать, даже смотреть, что стало с самолётом как-то никакого желания нет. Для меня самолёт как живой, а теперь раненый, и если бы я ему чем-нибудь помочь мог, а так только смотреть на его покорёженного в душе всё против восстаёт. Тем более, что я ему жизнью обязан за то, что он в таком виде меня сумел обратно довезти. На ужине не рассиживался, всё-таки стресс от вылета и аварийная посадка измотали, пошёл спать, даже не помню как в кровать упал, хотя народ в столовой как раз до градуса песен дошёл.

  Наутро пошёл смотреть, что стало с моей птичкой, которую ещё не загнали в тёплый бокс, но уже подняли на колёса. Хоть со стороны кабины было видно, что часть гондолы шасси разрушена и скорее всего вместе с механизмом стойки и колесом, почему я на брюхо садился. Оказалось, что стойка живая и может даже вышла бы как положено, но вот садиться на выпущенные шасси при таких разрушениях крыла всё равно не стоило, так, что я всё правильно сделал, не говоря про то, что мне жутко повезло и на посадке особенно.

  Посмотрел, подумал, что хорошо, если бы машине дали хоть неделю отстояться. Тогда хоть часть правленых изменений успеет выветриться. А снаряд восемьдесят восемь миллиметров и возможно бронебойный с расстояния меньше километра, даже танковая броня в шесть-семь сантиметров не выдерживает, странно бы было, если бы моя обшивка выдержала, но она выдержала, после разрушения крыла снаряд до фюзеляжа не дошёл... Но до чего же дико быть "безлошадным". Все к вылету готовятся, Валя Комолов и Сергей Подгорный за мной хвостиком ходят, тоже места себе найти не могут... Про сроки восстановления машины никто сказать не может, потому, что сначала нужно все повреждения хорошенько обследовать, а это только когда в тёплый бокс возьмут! На самолёт смотреть жутковато. С изломанными лопастями винтов, висящими невиданной бахромой снизу тремя крышками люков двигательного отсека, с забитыми снегом отверстиями положенными и теми, которые машина получила в бою. Самые большие повреждения на левом крыле явно кто-то пытался почистить и выковырять часть снега, да и когда ставили самолёт и выпускали шасси расчищали доступ к механизмам. Видимо при аварийной посадке почти у основания снесло правую боковую часть хвостового оперения, отчего самолёт стал смотреться ещё несчастнее и беззащитнее...

  Когда командир вызвал, я даже обрадовался, прослонявшись с утра безлошадным и без дела. После доклада, Бурдужа встал и пожал руку.

  - Садись! Александр! Разговор у меня к тебе есть. Не будешь возражать?... - Ежу понятно, что вопрос риторический, кто я такой, чтобы диктовать командиру как проводить беседу. Командир выглянул за свою командирскую загородку добротного ещё довоенного штабного блиндажа, цыкнул на кого-то и продолжил разговор:

  - Тут такое дело, старшина! Мне Фалеев доложил, что где-то на юге в одном полку раскрутили дело о том, что лётчики специально самолёты гробят и на пузо сажают, чтобы не летать пока машина в ремонте. И по его линии циркуляр пришёл, все подобные случаи досконально расследовать. Вот теперь Василию Ивановичу приходится отписываться, что ты сел аварийно не со злым умыслом, а по объективным причинам... - До меня наконец дошло, что речь про нашего особиста, которого после возвращения из Ирана я почти не видел, хотя был случай, когда его вспоминали, когда наша охрана с ним во главе отбила нападение на аэродром группы немецких диверсантов и даже парочку живыми взяли. - Конечно, мы отпишемся и тебя в обиду не дадим, но тут против тебя играет факт, что механизм выпуска шасси оказался исправным. А ты даже не попробовал его использовать, сразу садился на брюхо. Я, как лётчик, прекрасно тебя понимаю, и в твоей ситуации действовал бы как ты. Ведь может, если бы ты шасси выпустил или до аэродрома не дотянул или гробанулся бы на полосу и нам сейчас и разговаривать было бы не с кем. Вообще чудо, что ты до полосы дотянул, не до шасси тебе было. Но это мы понимаем. А на бумаге формально выходит необоснованная аварийная посадка, где против этого факта будут наши объяснения. А дальше как захотят посмотреть. Уцепятся, что механизм шасси был исправный... - Майор потянулся за папиросами, прищурившись от дыма закурил, выпустил струйку дыма в закопчённый бурый когда-то белёный потолок и после паузы продолжил:

  - Знаешь, как у нас в Одессе говорят... Вилки то нашлись, а вот осадочек остался. То есть даже если мы по всем документам тебя полностью оправдаем, и дело об умышленной порче боевой техники не будет возбуждено, но фактик этого подозрения и разбора в твоём личном деле останется навсегда и неизвестно, как и где тебе подгадит. Да и делать тебе сейчас нечего. У нас сейчас в полку восемь пилотов на шесть машин, ну, может, как твою сделают, станет семь, но сегодня на вылет старший инженер всего четыре машины выпустил, как мы с ним не ругались. То есть даже при самом благоприятном варианте у нас один пилот остаётся свободным. Думали мы вчера с Михаилом Васильевичем и Василием Ивановичем и вот что придумали. Мне по секрету в штабе в отделе ВВС фронта шепнули, что уже принято решение приостановить многие намеченные к эвакуации учреждения и производства. В их числе оказалось седьмое Сталинградское военно-авиационное училище. На их базе развернули трёхмесячные ускоренные курсы подготовки авиационных штабных специалистов и там как раз объявлен дополнительный набор...

  - Товарищ командир! Я летать хочу!... - Но внутри вспомнилась обида Сани, когда в полку, после триста шестьдесят второго приказа Наркома Обороны пришлось кубари на петлицах поменять на два сержантских треугольника. Как всех сержантов тогда перевели с квартир, где лётчики жили весело и привольно в казармы, которых не хватало, но приказ выполнили и распихивали тогда по десять пятнадцать человек в комнате на трёхярусных нарах, и стали быстро строить казармы. А тут возможность вернуть звание. Ясно, что между старшиной и лейтенантом, даже младшим, дистанция качественная и неодолимая без сверхусилий или чуда...

  - Ты дослушай, сначала, потом кипятиться будешь. Во-первых, выйдешь оттуда уже младшим лейтенантом или даже лейтенантом, сам же помнишь тот приказ Тимошенко зимой сорокового, когда всех молодых пилотов на казарменное положение перевели, и кубари с петлиц на треугольники поменяли. Вот теперь и выходит, что после того приказа в подготовке между тобой и Лёшкой Лашкевичем никакой разницы, вы же оба одну Серпуховскую военную школу пилотов окончили. Только он на год раньше и под приказ наркома не попал***, правда он тогда должность имел капитанскую, уже мог бы старлеем ходить, но выговор у него за пьяную драку и слетел перед войной в начальники парашютной службы и отстранение от полётов на полгода. Я же тебе предлагаю твои треугольники на кубари поменять. Сейчас разговоры ходят при фронтах создать краткосрочные командирские школы с курсом подготовки командиров взводного и ротного звена, среди них самая большая убыль. В них из воевавших грамотных сержантов взводных лейтенантов будут готовить. Но у нас то авиация и неизвестно, когда у нас до чего-нибудь похожего додумаются. И в пехотную школу лётчика ради кубарей посылать никто не позволит. А из-за этого приказа теперь лейтенантское звание в авиации с таким скрипом дают, что как стену башкой разломать. А главное, что учиться мы тебя отправим, и если тут никакой твоей вины не будет, то и высылать в твоё личное дело результаты расследования, в котором твоего злого умысла нет, никто не будет. Понимаешь, в чём твой интерес?!...

  - Да, нет! Это я всё понимаю, но вы воевать остаётесь, а меня как дезертира в тыл...

  - Какой дезертир? Вот уж ты в полку наверно больше всех навоевался. Да! Жалко мне такого лётчика для полка терять, но так уж вышло. И про дезертирство даже не заикайся! Тебя приказом учиться отправляем! А толковые обученные командиры нам ещё очень пригодятся! Думаешь, эта война завтра закончится?...

  - Товарищ майор! Я же лётчик, а вы меня в штаб хотите... Вон наш начальник штаба только на связном самолёте летает... - Наш "ДИ-6", с которым мы прибыли из Воронежа, после того, как буквально через неделю был на подлёте к штабу фронта атакован мессером сел в поле на вынужденную. Потом его привезли, но признали непригодным к восстановлению. Теперь заброшенной грудой он никому не нужный завален снегом недалеко от ремонтных боксов. А взамен в полк где-то удалось выцыганить нормальный "У-двас", на котором наш начштаба и другие летают по делам.

  - Ну, ты тоже сравнил. Нашему Трофимычу после ранения врачи вообще запретили летать, это наш Веселов глаза закрывает, мол этажерка - не самолёт, а так бы хрен его кто на земле удержал. И так, вон, рапОрты пишет, как узнал, что на "У-2" формируют полки ночных лёгких бомбардировщиков, и он надеется комиссию на них пройти. Думаю, что скоро заберут у нас начальника штаба... Так, что никто летающего лётчика на земле держать не будет. А факт обучения на этих курсах тебе ещё очень пригодится в жизни! Ты уж поверь старому и опытному командиру...

  В общем, не сильно долго я перечил, потому, что понимал, это решение хорошо продуманное и взвешенное, и не мне с моим куцым опытом против него выступать. И хоть не хотелось из полка уезжать и лезть наверх к высоким чинам... Ведь может это и было главным в том, что я внутренне так сопротивлялся обучению у шамана, ведь если вождь племени - фигура выборная и вожди вообще редко рвутся к власти, то шаман - это на всю жизнь, и ответственность за племя и род даже выше, чем у вождей. А какому разумному нравится взваливать на себя добровольно тяжёлую ответственность и работу? Тем более, что мы - скотоводы, а не землепашцы и особенно утруждать себя работой не любим. Но тут приказали, выдали проездные документы и надо исполнять...

   *- Факт правдивый и имевший место в реальности. Правда, кроме факта наличия такого подразделения и его специализации, никакой другой информации о нём найти не удалось, поэтому позволила себе некоторые домыслы в этом направлении. В частности, не раз в книгах про попаданцев встречала буквально извержения кипятка из мочеполовых путей по поводу внедрения напалма. При этом авторов как-то совершенно не заботит, что они таким образом выставляют наших предков не слишком умными. Как и то, что ещё до войны такие составы у нас были созданы и прошли всесторонние испытания. И вопрос не в тупости химиков, а в том, что их не приняли на вооружение. У напалма есть свои плюсы в виде дешевизны, высоких температур и прилипания, хотя и под "КС" и "АЖ" попасть тоже не сахар. И чем больше узнаю о том времени, тем меньше видится среди предков дураков. Ведь про эффективность, поинтересуйтесь, сколько зажигательных бомб было сброшено немцами только на один блокадный Ленинград и сколько от их применения было пожаров. Ведь немецкие авиаторы клялись Гитлеру, что после использования трети от реально сброшенных "ЗАБ", на месте города и фронта останется пепелище и ни одного живого человека. В результате только в самую страшную первую блокадную зиму сбросили в три раза больше. Но щипцы, рукавицы и ящик с песком у подростков дежурящих во время налёта на крышах своего родного города и вся немецкая статистика улетела в трубу. А ведь в городе было гораздо больше, чем сейчас деревянных домов, а ещё сараи с большим количеством дров для отопления и приготовления пищи, которые обязаны были сгореть, но их сумели отстоять. То есть вопрос зажигательных боеприпасов очень не однозначный...

   **- Может кого-нибудь удивляет описание истребительных подвигов моих героев, но вот факты для недоверчивых. В июле 1941 года майор Витрук на своём одноместном Ил-2 сбил Хенкель-111, а через два дня Мессершмитт-109 (напомню, это официально подтверждённые "сбитые"). Только за сентябрь 1943 года при освобождении Донбасса лётчики и стрелки 1-й Сталинградской ГШАД уничтожили в воздушных боях 89 самолётов противника, а за этот же период штурмовики Северо-Западного фронта 44 немецких самолёта, всего за один месяц! Ещё факт. Группа из 8 штурмовиков 155 ШАП под командованием капитана Нестеренко Д.А. при следовании на штурмовку целей встретила группу из 30 бомбардировщиков Юнкерс-87 начинающих бомбить наши войска и вступила с ними в бой. После атаки штурмовиков строй пикировщиков был рассеян, но в это время подошла вторая группа немецких самолётов, а следом третья. Но штурмовики не думали отступать и больше 20 минут имея полную бомбовую загрузку, вели бой и рассеяли почти 80 бомбардировщиков противника. 8 немецких самолётов упали тут же в расположении наших войск. У штурмовиков потерь не было, и они продолжили выполнение своей боевой задачи. Дошло до того, что на фоне таких успехов штурмовиков было принято решение о разработке на базе Ил-2 бронированного истребителя Ил-3, к счастью от этой идеи отказались. Даже при максимально форсированном моторе разогнать тяжёлую машину до скорости больше 450 км в час невозможно, то есть любой вражеский истребитель от него просто улетит, а если начать облегчать самолёт, то только за счёт тяжёлой брони, так и какой смысл огород городить, если самолёт потеряет свою бронированную неуязвимость?...

   ***- Согласно 362 приказу декабря 1940 г народного комиссара Тимошенко в том числе уже проходящие службу молодые лейтенанты в случае, если их полный срок службы меньше 4-х лет, то есть с момента призыва до момента выхода приказа, то есть это в первую очередь коснулось выпуска 1938-39 гг, срок обучения в школах пилотов был 1,5-2 года. Но многие получали направление на учёбу из рядов РККА, то есть к моменту начала учёбы четырёхлетняя выслуга уже была. Видимо выпускник 1939 года Лашкевич имел капитанскую должность и срок службы больше четырёх лет.

  В конце января я прибыл в Сталинград. В разгар апрельского цветения, когда Волга уже давно сбросила с себя ледовый панцирь, нас, коротенький строй из шестнадцати свежеиспечённых младших лейтенантов ВВС на плацу перед главным зданием напутствовал начальник училища... Из штурмовиков нас в строю было всего двое, и мы вместе поехали в Куйбышев, куда эвакуировался из Воронежа восемнадцатый завод, выпускающий наши штурмовики. Кстати, мой попутчик успел уже в Куйбышеве получить новый самолёт и даже сделал на нём два вылета, до того, как его отправили учиться.

  А учили нас эти три месяца на совесть*, программа была составлена так, что занятия начинались в семь утра и с перерывом на обед заканчивались перед ужином в половине восьмого вечера. А после ужина ещё нужно было привести себя и форму в порядок к следующему дню, сделать задания или прочитать заданную дополнительную литературу. За нашим внешним видом следили и требования были гораздо жёстче, чем к курсантам лётного или штурманского потоков, ведь мы после выпуска будем уже командирами среднего звена и нам непростительно выглядеть неряшливо. Нам постоянно твердили, что простительно сержантам, то нам не позволительно. Ещё и строевой подготовкой заниматься заставили, хоть и не много и я это сумел пережить каким-то чудом. Но поспать всю ночь от отбоя до подъёма удавалось очень редко, потому, что дневного времени катастрофически не хватало и приходилось жертвовать сном, которого оставалось не больше пяти часов. Самым простым были уставы, имеющиеся регламентирующие приказы и штатные расписания разных авиационных подразделений, служб и штабов.

  Нудным и требующим очень большого внимания - ведение самой разной документации. А по секретной вообще отдельные часы начитывал нам похожий на бухгалтера или детского врача близорукий сержант госбезопасности с нашивкой щита и меча на рукаве. Тем, у кого была неудовлетворительная грамотность, пришлось ходить на дополнительные уроки русского языка. К счастью, по памяти Сани я диктант написал на четвёрку, и меня это не коснулось. Кстати, некоторым здорово доставалось за плохой почерк, здесь я тоже оказался в выигрыше, мне не нужно было переучиваться. Нам конечно гораздо больше нравились занятия, на которых нам показывали и мы учили силуэты и характеристики разных самолётов, не только немецких и наших, но и союзников, которые стали поставлять к нам самолёты по ленд-лизу. А ещё кучу всего, что в Европе летает, и двинули на нас немцы, а так же бортовые знаки и раскраску разных венгров, итальянцев, хорватов, румынов, финнов и многих других. Наверно для полного комплекта ещё и самураев добавили. Но при том, что знать силуэты особенно истребителям очень важно, нам сказали, что не стоит упускать из вида и то, что немцам и их союзникам попали наши самолёты, некоторые исправные, другие они отремонтировали. Так основу ВВС Финляндии составляют наши самолёты, которые они бережно восстановили и на них летают и не перестают радоваться. Ведь наряду с имеющимися у них бипланами вроде голландского "Фоккера" (и не путать его с немецкими "Фоке-Вульфами") или английского "Бристоль-Бульдога" наши самолёты значительно лучше, мощнее и современнее. У них точно есть наши И-15, И-153, И-16, У-2, СБ ещё с зимней войны и проданные немцами и другими, в том числе выпущенные странами, в которые мы продали до войны лицензии, как СБ в Чехословакию. Из новых появились несколько наших ЛаГГ-3, МиГ-3, Пе-2, так что встречу на любом фронте, а не только на севере с бывшими нашими самолётами воюющими против нас исключать нельзя. Когда кто-то сказал про то, что у нас куча самолётов в июне на аэродромах немцам досталась, дескать они теперь всё знают, а мы нет. Преподаватель заверил нас, что в НИИ ВВС, где проводятся исследования и испытания самолётов любого вероятного противника знают практически обо всех самолётах мира. И почти все данные, которые он нам даёт получены при этих испытаниях, в частности, имеются и изучены практически все немецкие самолёты, за исключением может пока только некоторых самых новых модификаций. И что изучаются не только самолёты немцев и итальянцев, но и самолёты наших нынешних союзников и даже стран с которыми у нас сейчас нормальные дипломатические отношения. Хотя учить наизусть все технических характеристики десятков разных самолётов - просто ужас.

  Вообще, курс, по которому учили наш поток, имел аналог только в академии ВВС имени Жуковского, но там учили уже старших командиров, и там курс был гораздо больше и дольше, а нас готовили до уровня авиаполка. Но требовали с нас по верхней планке без всяких скидок. Думаю почему-то, что в академии учиться было бы даже легче и спокойнее, благодаря отсутствию там такой гонки из-за малых сроков обучения. Но всё равно эти занятия мы очень любили, ведь кроме формального знакомства с характеристиками нам рассказывали многие особенности тактики и организации, что тоже полезно знать. К примеру, про то, что приказ Гитлера, что Германия закончит войну тем же оружием, которым его начала, уже трещит по всем швам и немцы уже дорабатывают свои танки и пушки. Вполне логично, что, столкнувшись с неизвестными им по Испании нашими новыми самолётами, они заставят шевелиться и немецких конструкторов и авиастроителей. К нам на занятия приглашали выступать известных боевых лётчиков разных специальностей, которые делились с нами своими наблюдениями, мыслями и опытом. Нам рассказывали и про новинки, например про разработки локаторных станций РУС, которые приняли на вооружение под названием "Редут". Они за счёт использования принципа улавливания отражённого радиосигнала могут определять противника в небе даже в условиях плохой видимости. А при большой высоте полёта задолго до звукового или визуального обнаружения. Нас даже специально возили и показывали развёрнутую и работающую станцию, где начальник станции объяснял, как всё работает, все характеристики и возможности своей аппаратуры. Но сейчас этих станций не хватает, чтобы перекрыть всё протяжение фронта и изготовить их не так просто. Знакомили нас с работой службы ВНОС, для которой требуются очень хорошо подготовленные грамотные специалисты. Которые смогут умело пользоваться всей своей аппаратурой и быстро проводить довольно сложные расчёты. Ведь для определения при помощи угломеров, дальномера, секундомера, бинокля и компаса - высоты, скорости и направления полёта, не говоря о марке, принадлежности и количестве летящих машин в самое короткое время при не гарантированной идеальной видимости, требуется серьёзная подготовка наблюдателей. Чтобы доклад в штаб нёс в себе информацию, а не лепет типа: "Кажися пятеро, вроде бы не наши, куда-то полетели, мы их минут десять назад видали...". То есть, когда в полку матерятся, что информации нет и приходится, как в тумане гаданиями заниматься, на деле всё оказывается далеко не так просто. Ведь специалистов умеющих работать с переносными радиостанциями даже для штабов полкового уровня не хватает, а телефон далеко не везде протянуть можно. Ведь до войны считалось, что имеющихся в ПВО звукометристов достаточно для противодействия авиации противника. Фактически к такому высокому и значимому уровню противостояния в воздухе никто готов не был, потому, что никогда раньше авиация для наземной войны не становилась настолько значимой, ведь вспомогательный статус авиации подтверждался всеми теоретиками даже по опыту самых последних войн и конфликтов...

  Про радиосвязь нам вдалбливали, что немцы даже танк за танк не считают, если в нём нет радиостанции. А у нас в полку при первых пробах в Баку так и не сумели настроить рации, вот мы и летаем без них. То есть, не включаем. Оказывается в наших самолётах они есть, и если даже не на всех машинах передатчики, но приёмники есть у всех, ведь торчащую позади кабины мачту с тросом антенны сам видел. На мой вопрос, что в головных телефонах такой треск, что голова через десять минут чугунная будет и ничего не слышно даже на земле. Проводивший занятие военный инженер второго ранга так рассердился, что очень эмоционально стал объяснять. Что с каждой радиостанцией надо работать на месте установки. Что радиостанция РСИ-4 "Малютка" (Радиостанция Самолётная Истребительная модель четыре, симплексная, коротковолновая, телефонная**), которыми оснащены наши штурмовики замечательная и гораздо лучше предыдущей модели РСИ-3 которую сейчас ставят на часть истребителей в режиме приёмника. А чтобы не было шума и треска, нужно провести комплекс подготовительных работ: экранировку проводов двигателя и заземление, тогда рация будет прекрасно работать на расстояние сто километров и обеспечивать связь со всей группой и сопровождением, а в некоторых случаях и с постами наведения. Конечно, очень заманчиво иметь связь в воздухе, чтобы просто переговорить, а не угадывать по жестикуляции в стёклах кабины или покачиваниям крыльями. Но с другой стороны понимаю, что ни Бурдужа, ни Цыганов не придут в восторг от такой моей инициативы, ведь они уже давно состоялись как лётчики и привыкли летать без радиосвязи. А от привычного отказываться очень сложно, особенно если рация будет трещать и сипеть и не будет ничего слышно. Чтобы убедить и дать нам самим прочувствовать, все кто имел допуск к полётам вылетали на радифицированных самолётах, а остальные слушали переговоры на земле. Ну, что тут скажешь, никакого шума и слышимость великолепная, непривычно вначале мешались ларингофоны на шее, да и габариты головы из-за шлема с головными телефонами почти в полтора раза шире, что невольно стукался в кабине, когда вертел головой. И нечего сказать, иметь возможность связи с землёй и остальной группой - это здорово и нужно...

  По поводу допущенных к полётам, у нас в группе многие после госпиталей и им теперь летать не придётся, так, что обучение штабной работе для них шанс остаться полезными в авиации. Но я - один из тех, кто может летать и нам искренне завидуют. Полетать удалось совсем немного, наверно чтобы только чуть напомнить навыки пилотирования у допущенных к полётам. А таких в группе со мной пятеро, нас отправляли на занятия на аэродром Гумрак с курсантами лётного потока и ничего кроме старенького У-2 нам не доверяли, хорошо, что хоть инструктор слетал с нами только в первый раз. А курсанты учили новые Яки. В конце уговорил инструктора дать покрутиться с ним на учебной спарке. Конечно, ощущения не сравнить со штурмовиком, но чего уж. Каждый инструмент имеет своё предназначение, и было бы нелепо сравнивать и требовать от тяжёлого танка подвижности легковушки и чтобы он как и она дорогу своими гусеницами вдребезги не разносил... Вот и штурмовик, медленнее, тяжелее, инертнее и не сравним своими лётными качествами, но при этом у нас броня и фронтальный залп, которым мы можем не только любую воздушную цель в прицел попавшую на молекулы разнести, но и с наземными справляемся. При этом преодолеваем даже достаточно плотную ПВО, эффективно содействуем наземным войскам и можно ещё долго продолжать. Так и зачем сравнивать жидкое с тёплым, никто ведь не пытается рубить дрова при помощи кинжала и никому в голову не придёт спорить, что лучше, топор или кинжал?

  На занятиях разбирали влияние довоенной доктрины Дуэ на формирование современной тактики применения авиации разных стран. Что сегодня главными приверженцами этой доктрины являются американцы и англичане, а у нас хоть и есть самолёты ТБ-3, ТБ-7, ДБ и другие, в которых экипажи до двенадцати человек, и они в принципе должны себя сами в полёте защищать от истребителей, но истинность этой доктрины у нас и в Германии признана несостоятельной. И подтверждением этому могут являться результаты боёв наших тяжёлых бомбардировщиков с немецкими истребителями в первый месяц войны. Что уже принято решение о неэффективности их дневного применения, то есть упор сделан на более лёгкие бомбардировщики вроде Пе-2, ведь СБ со скоростью меньше четырёхсот километров в час уже совсем не соответствует своему названию "Скоростной бомбардировщик". Рассматривали другие имеющиеся доктрины и тенденции развития и применения авиации. Была подробно разобрана ситуация, когда наша довоенная доктрина маневренного истребителя непосредственного сопровождения и охраны района столкнулась с немецкой доктриной скоростного истребителя-охотника. Фактически в Испании, где эти две доктрины впервые столкнулись на практике, не было выявлено превосходства ни одной из них. Наши И-16 довольно убедительно выходили победителями из схваток с асами из легиона Люфтваффе "Кондор" на мессершмиттах. Ведь так немцы на практике обкатывали тактические приёмы, своих лётчиков и машины. Хотя выводы были сделаны, что при используемой противником тактике нам нужны скоростные истребители ПВО, благодаря чему у нас появились великолепные машины трёх направлений применения: фронтовой лёгкий истребитель воздушного прикрытия войск - Як-1 (малые высоты), высотный истребитель объектового ПВО - Миг-3 (большие высоты) и дальний истребитель сопровождения ЛаГГ-3 (средние высоты). К сожалению, наша страна не успела провести полное переоснащение и освоение новой техники и тактики, в том числе и в авиации. Из-за вероломного внезапного нападения немцев, когда наша страна ещё не готова к войне, мы не имеем возможности применять специализированные инструменты воздушной войны по своему назначению. Часто вынуждены затыкать дыры, как придётся, то и выходит, что иногда микроскопом гвозди забиваем, к примеру, используем МиГи для боёв на малых высотах, где у него никаких преимуществ, он становится дубовым и не сильнее ишачка. Наш преподаватель был влюблён в ЛаГГ. Сам лётчик он с таким восхищением рассказывал про эту машину, что мы просто обязаны были её полюбить. Хотя за этим восхищением была реальная основа. Чего стоит только то, что из-за отсутствия достаточного количества алюминия наши конструкторы первыми в мире применили революционную технологию "Дельта-древесины", которая по сути является комбинированным материалом из полимеров и древесного шпона, который ни по каким прочностным характеристикам не уступает дюралю, а по параметрам устойчивости к огню и воспламеняемости превосходит дюраль качественно, не говоря о том, что в несколько раз дешевле. Единственный параметр, по которому дельта-древесина немного проигрывает дюралю - это вес. Но важнее, что из-за использования нового материала цена самолёта значительно ниже в производстве, а вот качества самолёта выше всяких похвал. Одно то, что по массе залпа у ЛаГГа из его пушки и четырёх пулемётов, из которых два крупнокалиберных он превосходит все имеющиеся одномоторные истребители, даже формально более вооружённый Мессершмитт-110 с двумя пушками 20 миллиметров и четырьмя пулемётами винтовочного калибра в массе залпа проигрывает ЛаГГу.*** Словом, зачем что-либо доказывать, в пользу истребителя, если он одной очередью развалит в воздухе любой самолёт противника, то есть выполнит свою главную работу

  Само собой пришлось учить не только положенный штурмовикам БУБА-40 (боевой устав бомбардировочной авиации 1940 года), но и БУИА-40 (боевой устав истребительной авиации 1940 года) и на попытки кого-то сказать, что им нужен только один, было объяснено, что если их переведут в другой род авиации, никто их для пополнения знаний сюда не вернёт, а знаний лишних не бывает. Так, что сидели и учили, а преподаватели с нами активно обсуждали, что стоит изменить или дополнить, ведь вся группа уже воевала и не только у меня уже были награды. Нас учили основам фотодела, как ведению кино-фотофиксации результатов лётной работы, так и проведению разведывательного фотографирования и использование результатов аэрофотосъёмки для планирования лётной работы. И в этом деле свои особенности и хитрости. Например, когда лучше проводить съёмку, в солнечный или хмурый день? В середине дня или когда солнце низко? Как правильно изучать полученные фотографии, чтобы не было "гляжу и ничего не вижу"! И ещё множество "как?" и "почему?". И с этим курсом вплотную курс "Основы авиационной разведки" с обязательным составлением планов разведывательных полётов с формулированием задач и подготовкой наиболее выгодных и безопасных маршрутов. Оценка результатов и обработка всей полученной информации. За время обучения нам пришлось освоить составление учебно-боевых планов по лётной, боевой и другим видам подготовки (кроме политической) всего личного состава, а не только лётного. И не просто составить график занятий и расписать часы и темы, а на основные ещё и написать конспекты конкретных занятий с сопутствующими приказами и формулированием задач. А уж как нашим преподавателям нравилось, что все мои записи почти идеальным чертёжным почерком, рассказывать не буду, но ни разу не пожалел о потраченном в госпитале времени. Случайно попалась на глаза автобиография из моего личного дела. Оказалось, что у Сани был настолько ужасный мелкий и скачущий почерк, что вполне объяснимо желание выработать хороший почерк, что я и сделал.

  Из-за того, что у нас ускоренный курс, нам из программы убрали обязательное для обучения ознакомление с авиацией всех значимых стран мира и изучение особенностей других родов войск и флота упомянутых стран, как нам сказали, нас успели познакомить только с частью обязательного для изучения материала. Я молчу про то, что нам пришлось изучать все аспекты военно-авиационного хозяйства от охраны и вещевого довольствия, до ПАРМов и организации полётов, от ремонта, до расчета денежного довольствия и кормления личного состава. И можно было бы возмутиться, что лётчику такие знания не нужны, но ведь любой командир полка регулярно занимается решением всех этих вопросов, а если нас готовят в качестве штабных командиров эскадрильного и полкового уровня, то знать всё это мы обязаны. Нам даже провели несколько занятий по психологии, медицине и метеорологии. И по всем изученным темам нужно обязательно сдать экзамен или зачёт, так, что за эти три месяца времени смотреть по сторонам не было. А в качестве показательного факта было то, что из семи десятков принятых вначале нас осталось меньше четверти, ведь всех не сдавших зачёты и экзамены с курсов отчислили, направив для дальнейшего прохождения службы. Некоторые, когда осознали уровень требований, сами написали рапорты на отчисление с курсов после пары недель учёбы. Так, что по пути в Куйбышев мы отсыпались и не могли поверить, что можно спать сколько хочешь...

  Запасная авиабригада перебралась вместе с заводом и встретила нас уже подзабытой суетой и всё такими же мизерными по тыловым нормам блюдами в столовой, хорошо, что хоть на вкус рацион стало можно есть не морщась. Мы, хоть и уже летавшие опытные лётчики, но имеем перерыв полётов в три месяца, не считать же всерьёз редкую выкатку на учебных бипланах, которую даже в лётные книжки нам заносить не стали.

  Нас направили в группу после госпиталей, куда направляли опытных лётчиков знакомых с "Ил-2" требующих ввода после перерыва в лётной практике. К моему и его удивлению пятого мая встретил в бригаде Витю Мельника, который попал сюда после Вологодского госпиталя. Из его рассказа вышло, что ему едва удалось выбить из врачебной комиссии себе допуск к полетам, о чём он очень возбуждённо и гордо рассказывал. Когда до Мельника дошло, что я теперь хоть и младший, но уже лейтенант, между нами словно стенка возникла, и от радости встречи на его лице не осталось ничего. Вообще, Витя ещё в Иране как-то неровно в мою сторону реагировал, так, что меня это не особенно удивило. Хватит ума - сам поймёт, не хватит, так и объяснить ничего не выйдет. А вообще, он здесь уже почти три недели, и уже бы получил направление, если бы не гад - инструктор, который не принимает у него боевое пилотирование. Он никак не может провести нормальное бомбометание, а без сдачи боевого пилотирования попасть в полк никаких шансов. А если он завалит ещё пару сдач, то может вообще загреметь в учебный полк на полную программу переподготовки. Я очень удивился, что у него возникли проблемы, ведь мы отрабатывали эти упражнения ещё в Иране, а потом он успел применить эти умения в боевых вылетах, немного, но тем не менее. И вообще, удивил такой серьёзный подход, чем это было в Воронеже полгода назад. Но видимо от первого шока внезапного начала войны наше командование отошло, и стали готовить не просто лётчиков, а умеющих применять своё оружие. Со всеми даже проводились занятия по практическому применению и новому боевому опыту, а ведь этого опыта всего полгода.

  Программа восстановления навыков проходила с большим скрипом, из-за сложностей с горючим и учебными боеприпасами. А как только первое и второе появлялось, в первую очередь шло в формируемые полки, которым нужно было скорее облетать полученные машины, провести боевое слаживание и отбывать на фронт. Судя по словам Виктора, мы здесь могли зависнуть и на месяцы, что нас совсем не устраивало. Кстати, Мельник щеголял новенькой медалью "За боевые заслуги", которой его наградили в госпитале, как участника битвы за Москву. Мимо меня как-то в учебном угаре прошла информация, что после победы над немцами под Москвой пролился целый дождь наград на всех участников, если даже про него в госпитале вспомнили.

  Быстро сдал район полётов и матчасть штурмовика. Вспомнив данное себе обещание разобраться с радиостанцией, нашёл инженера по аппаратуре связи и плотно насел не него. Выяснилось, что у нас при попытке использовать радиостанции ничего бы и не вышло, потому, что все вопросы экранировки высоковольтных проводов и некоторых частей двигателя завод в план работ по изготовлению самолёта не ставит, из-за того, что у него на это просто не хватает человеческих ресурсов. Они от этого отбрыкались, мотивируя, что под угрозой оказывается план выпуска самолётов, который из-за радиостанций директору никто снижать не станет. То есть рации часто ставят даже без подключения, и теперь весь комплекс работ по подключению и настройке должны проводить в полках. Ведь для этого в штате есть целая служба связи из начальника и трёх специальных механиков по радио, а у завода специалистов радиопрофиля не хватает. И где найти специалиста по связи неизвестно, потому, что в нашем полку не смотря на штатное расписание таких специалистов не было, а усвоить эту премудрость с наскока оказалось не просто.

  Через несколько дней я отлетал выкатку на двухместном УТИ, даже покрутился на нём в пилотажной зоне. Дали добро на выполнение упражнений боевого пилотирования уже на штурмовике. С первого раза отстрелялся на "Отлично", а вот бомбы еле уложил в мишенный круг и получил зачёт. Два дня посидел с Виктором, напомнил, как мы учились в пустыне кидать бомбы и стрелять эРэСами. Не знаю, что помогло больше, но через день он тоже сдал боевое пилотирование. Но его уже пришлось изо всех сил торопить, ведь на следующий день после моего зачёта позади меня вдруг раздался до боли знакомый рокот голоса Цыганова:

  - А я иду и смотрю, что это за пастух ходит с такой знакомой спиной и походкой! Здоров, чертяка! - И сграбастал меня в свои медвежьи объятия, отчего весь воздух из лёгких выдавило.

  Ко мне и прилепилось прозвище "Пастух" из-за моего бича. Комэск здесь оказался, вместе с Бурдужей и многими нашими для получения новых самолётов. Даже не буду пытаться описать, как я был рад этой встрече со ставшими уже родными людьми. Само собой, пошли к комэску в гостиницу, которая не сильно отличалась от нашего общежития, всё-таки он из командования, а я из рядовых лётчиков. Нас - средний командный состав поселили в комнатах по пять человек, а не в сержантской казарме с ротными помещениями на сотню кроватей. Разумеется, у Цыганова "случайно" нашлась бутылка беленькой с запечатанной сургучом пробкой. А к середине наших посиделок заглянул командир, облапил меня и, погрозив всем кулаком, чтобы не натворили чего, убежал по делам. Мельник куда-то запропастился и Цыганов его искать и ждать отказался. Мне особенно рассказывать было нечего, отучился, сдал зачёты, дали звание и выпустили, все новости были у комэска.

  После моего отъезда историю с моей аварийной посадкой быстро и тихо спустили на тормозах. Мою сорок седьмую машину восстановили и на неё сел Кабаев, в очередной раз оставшийся без машины, но летал не долго. После второго вылета на подходе к аэродрому плюхнулся на вынужденную в болото, из которого развалившуюся от удара машину, вытащить не смогли, только одно крыло и вытащили. Вообще, после моего отъезда полк очень быстро стал не боеготовым. В лётном состоянии через декаду оказалась единственная машина - спарка комиссара, ещё одна машина могла быть восстановлена за несколько дней, через неделю ещё две, если найдут запчасти и всё. Так, что двадцать шестого января пришёл приказ на переформирование полка и его отведение для пополнения самолётами и личным составом. Довольно быстро пополнили полк, и уже перед днём рожденья Красной Армии полк разместился недалеко от Калуги. То есть попали в распоряжение Западного фронта. Фронт двинулся уже гораздо дальше. От деревни, где наш полк разместили, немцы оставили одни головешки и обугленные печные трубы, а на пригорке здоровенное кладбище с берёзовыми крестами и надетыми на них касками. Первое время опасливо ходили по тропинкам со знаками о проведённом разминировании, потом привыкли.

  Летали работать в сторону Юхнова и Мосальска. Всё как всегда, прилетаем, бомбим, стреляем и обратно. Немцев в небе после нашего наступления очень мало стало. Под Калугой Цыганов только одного мессера не подтверждённого завалил, а одного подбил, он так с дымом и ушёл, скорее всего не упал. И вообще, стал сокрушаться комэск, что без меня ему очень неудобно стало. Мол, думал, что пока я буду учиться, он мой счёт догонит и перегонит, а вон как вышло. Летать пытались по-разному, и как мы с ним сверху спереди, и сзади прикрывали, и по бокам, и просто сверху. Но так эффективно, как у нас в паре не получилось своих прикрывать. Однажды дали им сопровождение, они тогда всем полком вылетели. Строй двенадцать машин, спереди два "Ишачка" с боков летят, сзади сверху круги два "МиГа" или "Яка" нарезают. Цыганов решил, что при охране не будет им мешать, в строй встал в свою эскадрилью. Когда сзади подскочила пара мессеров, оба задних охранника с ними начали крутиться. Тем временем ещё два мессера сзади подскочили и из задней тройки двоих наших срезали. Один при посадке погиб, а другой до аэродрома хотел дотянуть, но на подлёте ещё на одну группу охотников нарвался, пришлось в поле на пузо садиться. А "Ишачки" только и успели развернуться и подлетели, когда уже все четверо немцев в облаках скрылись. Командир после ездил к истребителям ругаться и морды бить, приехал злой: "Представляешь! Они считают, что свою задачу хорошо выполнили, ведь если бы все четверо немцев напали, то сбили бы больше наших...". Кстати, а в поле плюхнулся Лёшка Гордеев, ты же его знаешь. Его уже на земле немцы очень хотели добить и минут двадцать заходили и стреляли, а он под самолёт залез и пересидел. Сказал, что хорошая у нас броня, ни разу не пробили. Но машину списали, не восстановить. В общем, полтора месяца и полк сточился. В начале апреля их вывели на переформирование. Оставшиеся три самолёта передали соседнему полку, а сами поехали в тыл. Сначала были в Коломне, больше двух недель в себя приходили в каком-то санатории, в бане напарились, на белых простынях отоспались.

  Но вообще, не от боёв устали больше всего, как в конце марта подтаивать начало, так запах появился. Сначала не поняли ничего. Там же от всей деревни только одна старушка уже после пришла, говорила, что когда немцы пришли, она в соседней деревне у дочки была, мол, так и перезимовала с внуками. Вот она панику и подняла, что знает причину запаха. Наш полк на окраине стоял и колодец в полку один был, но Веселов запретил из него пить и использовать для приготовления пищи. Питьевую воду возили с родника за горой. А тут оказалось, что в деревне почти все колодцы телами наших людей забросаны. А вонять начали не они, а больше сотни трупов жителей и наших военнопленных скинутых зимой в овраг на другом конце деревни. Они таять начали, и запах пошёл. Милиция с прокуратурой приехала, показания взяли, а всем же любопытно, пошли посмотреть, хоть комиссар отговаривал. После этого Николай Иванович перед вылетом не накручивал, а наоборот успокаивал всех, чтобы наши немцев таранить не начали. Представляешь, там из колодца только детей до двух лет больше тридцати достали. И их даже не убили, а живыми сбрасывали, как милиционер рассказал по заключению экспертов. На эмоциях хотели их кладбище всё перепахать, потом сказали, что милиции поручат все данные переписать, снять кресты, огородить и солью засыпать, как раньше с чумной землёй поступали, а там и решение найдётся. Так, что теперь у нас в полку никого воевать уговаривать не нужно... Он помолчал и без слов хлопнул стопку водки, я его поддержал, я то уже видел, что немцы с нашими жителями могут делать...

  Потом стал рассказывать кто из наших где. Командир на месте, это я уже понял, комиссар пока с нами, но его вроде бы хотят на полк командиром поставить, так, что возможно комиссар у нас будет новый. Нашего Трофимыча - начальника штаба перевели в полк ночных бомбардировщиков на север куда-то, теперь у нас новый начштаба. Доктор с Фалеевым и практически весь БАО с нами без изменений. Польчиков в Калуге простудился и с воспалением лёгких слёг. Вроде бы написал, что его обещают выписать и может успеет к нам попасть. Мельника ты сам нашёл. Гордеев после аварийной посадки и обстрела всё-таки схлопотал одну пулю в ногу и осколок в плечо, но раны не опасные, его Веселов даже в госпиталь отправлять не хотел. Самат Кабаев жив - здоров и летает. Лёшка Лашкевич уже комэском, получил старшего лейтенанта, Бурдужа пробил.

  Из новых, с кем были под Калугой остались - Валера Нечай - старшина и Озеров Игорёк - сержант, оба предвоенного выпуска, неплохо летают. Остальные новенькие будут, кого здесь наберут. Конечно, разговор коснулся и новенького ордена Боевого Красного Знамени на груди комэска. Оказывается это орден по итогам участия в битве за Москву, которые успел со страшным скрипом подписать перед выводом Бурдужа в штабе Калининского фронта, и награды вручали перед самой погрузкой в эшелон. Там и мне есть орден Красной Звезды, но его отправили в штаб ВВС или ещё куда, но если меня в полк возьмут, то по запросу награду должны переслать к нам. Остальные представления вроде тех, что нам за сбитые или за боевые вылеты в штабе фронта не подписали и зарубили, хотя все положенные нам премии начислили на сберегательные книжки. Мою тоже теперь осталось только найти. На Западном фронте вроде бы было лучше, но когда уезжали, наши представления ещё не пришли, наверно уже после вручат, если всё нормально подпишут. Вообще, из сержантского состава только на меня орден удалось выбить, остальным медали. Поздно ночью я ушёл искать Мельника, чтобы порадовать, что мы можем в наш полк вернуться, но в казарму к нему не пустили, там все спать уже легли.

  Назавтра обрадовал Мельника, только он не очень то и обрадовался. Впрочем, это не моя забота, пусть с ним Бурдужа разбирается. Но всё оказалось и проще и сложнее. Приказ о том, что наш комиссар переводится на должность командира полка действительно пришёл. Теперь уже майор и командир полка Борзунов стал делить с Бурдужей наш полк. Оно конечно понятно, что ему хочется иметь уже проверенных и знакомых людей, но с другой стороны рубить по живому всегда не просто. Меня и Цыганова Николай Иванович не отдал и Веселова отстоял. А вот Фалеева, Лашкевича, Кабаева и Мельника наш бывший комиссар забрал себе. У нас остались Лёша Гордеев и неизвестные мне Нечай и Озеров. Ещё к нам должен подъехать Серёга Польчиков. Сергей Петрович Ефремов - старший инженер нашего полка поступил просто и жёстко, заявив, что технические службы рвать на куски не даст, куда припишут, там и будет служить, но состав сохранит полностью, а в другой полк пусть набирают новый состав. При такой постановке вопроса он остался с нами, и было до невозможного приятно увидеть моих Комолова и Подгорного. Оба после долгих обстукиваний по спине и плечам даже удивились, когда спросил их, согласны ли они со мной остаться. Летчика, с которым они были под Калугой, на вылете сбили и он побился при приземлении, пока выбирался и ждал помощи ещё и поморозился, его увезли в госпиталь, и что с ним стало не известно...

  Потом уже разделённые полки стали проходить суматошную процедуру формирования, то есть пополнения личным составом и техникой. Облётывание полученных машин, слётывание звеньев, отработка и проверка навыков боевого пилотирования. Полк Борзунова пополняли во вторую очередь, то есть после нас. Было решено, что он сменит соседний с нашим полк на Западном фронте. А нас сразу после комплектования и слаживания направили на Карельский фронт и почему-то всех очень торопили. Правда это мы узнали только когда наши самолёты со снятыми крыльями погрузили в железнодорожный состав и мы со всем возможным комфортом устроились в паре теплушек и плацкартном вагоне, смогли отдышаться и перевести дух от прошедшей беготни и суеты. Мало нашлось бы в Советском Союзе тех, кто не знал названия "Кировская железная дорога", вот по ней мы и ехали к нашему новому месту службы. Эшелон глотал километры, периодически оглашая окружающие леса сиплыми гудками паровоза. Я же на стоянках, когда паровоз заливали свежей водой, в тендер кидали располовиненные чурки, когда все возбуждённо метались по станции с ёмкостями кипятка и купленными у местных закутанных в платки торговок пирожками, квашенной капустой и варёной или сырой картошкой, под недовольное бурчание наших же часовых лазил под брезентом и распорками изменяющими очертания груза в поисках своего самолёта. Ведь неизвестно, будет ли у меня время по прибытии на место. Хоть в сводках боевые действия на севере не особенно освещались, но кто знает, какие в наш адрес планы у командования. Ведь не просто так нас так торопили. Штурмовик - это такая машина, что ему по роду службы дано быть на острие боевого столкновения в самой тесной связке с пехотой, нам не дано в необозримой высоте недосягаемо оставлять позади белый пушистый инверсионный след. Поэтому, как только начнём работать, это будет не вылет на барражирование выделенного участка, а бой и стрельба как в боксе тяжеловесов кто кого перестоит и больше ударов выдержит. Вот только найти свой самолёт мне так и не удалось, а после того, как привык уже летать на бронированной машине на обычной буду себя чувствовать голеньким. Попробую объяснить, если бы этот самолёт я уже хорошо знал и облетал его, то проблем бы не было. А так, все самолёты пока были без бортовых номеров, одинаковой зелёной окраски с голубым брюхом, мы на них выполнили только по два ознакомительных полёта в зону и во втором вылете постреляли из оружия, которое, как нас заверили уже пристреляно на триста метров, во что после стрельбы мне совсем не верилось. Я запомнил грубую царапину на заднем нижнем лючке двигательного отсека, вот по ней и пытался найти. Так то у каждого самолёта есть номера двигателя, моторамы и ещё куча номерных деталей и вооружения, но номера смотреть, точно было не залезть. Уже на месте обнаружил эту царапину. Хотя, может и к лучшему, всё равно бы мне не дали ничего с самолётом делать, тем более, что крылья всё равно ехали отдельно...

  На станцию Тегозеро, вернее полустанок или пост с одним отводком для эшелона, мы прибыли под вечер и, опасаясь налёта немецких бомбардировщиков, в темпе начали разгружать платформы и вагоны на присланные за нами машины фронтового автобата. По совершенно непроходимой дорожке первые километры и по чуть более накатанной грунтовке дальше километров через двадцать на едва проглядывающей сквозь светлеющий рассвет поляне стали разгружаться. Мы прибыли на ППД, что на военном языке означает: Пункт Постоянной Дислокации, полевой аэродром "Колежма" названный по расположенной в шести километрах западнее деревне...

   *- Для любопытных привожу цитату пункта "Д" приказа наркома Тимошенко от 3 марта 1941 года по системе подготовки лётных кадров: Д. ПОДГОТОВКА ШТАБНЫХ КОМАНДИРОВ ВВС. (Осуществляет) Училище для подготовки авиационных командиров. Срок обучения: в мирное время - 2 года, в военное время - 1 год. Задача училища: научить штабной службе и привить практические навыки в работе штаба эскадрильи и полка, дать знания по военной администрации и ведению хозяйства до авиационного полка включительно; изучить организацию и тактику всех родов войск Красной Армии, Германии, Японии, Турции и Англии. Не маленький такой размах, если вдуматься в глубину и серьёзность, ведь изучение организации и тактики родов войск разных стран предполагает не справочное заучивание, а анализ, оценки, сравнение, выявление сильных и слабых сторон и так далее. Тем более, что традиционно в советской и ранее в российской системе обучения умудряются собираться удивительные подвижники своего дела умеющие учить на совесть.

   **- Радиостанция РСИ-4. Разработана и принята на вооружение и в производство в 1939 году. Построена по супергетеродинной схеме и по характеристикам намного лучше своих предшественников РСИ-3, РСР и РСБ-3бис. Обеспечивала устойчивый приём при размещении на борту самолёта в комплекте РСИ-4(на приём)+РСИ-3(на передачу) между самолётами на расстоянии до 15 км, РСИ-4 с передатчиком РСИ-3М обеспечивала дальность связи до 80 км, с передатчиком РСИ-3М1 - до 110 км. Такая малая дальность во многом объясняется тем, что в телефонном режиме при используемой тогда амплитудной модуляции радиосигнала требуется довольно высокая выходная мощность сигнала, что при использовании бортовой сети, небольшой антенны и не слишком мощного унформера РУ-11А очень трудно получить выдающиеся характеристики. Симплексная - значит, что в отличие от дуплексной, что аппаратура работает только на приём или только на передачу, вести одновременно приём и передачу аппаратура не предназначена, то есть говорю и в этот момент ничего не слышу. В принципе, по этому типу работают очень многие не стационарные станции. Обычно режим передачи включается при нажатии тангенты на микрофоне, а в самолёте есть кнопка включения радиостанции на передачу с ларингофонов. Дуплексная аппаратура позволяет передавать и принимать сигнал одновременно, чаще всего на разных частотах, но сама аппаратура в разы сложнее, требует дополнительные блоки управления и её вес делает невозможным установку на самолёт. Вес комплекта аппаратуры РСИ-4 около 12 килограммов, работает от бортовой сети самолёта. На многих разведывательных самолётах у радиостанции был предусмотрен переход на радиотелеграфный режим передачи и приёма, что позволяло в несколько раз увеличить дальность связи. Для этого члены экипажа осваивали азбуку Морзе и работу на телеграфном ключе, если в экипаже не было штатного радиста.

   ***- Это, грубо говоря, как считать. Две пушки 20 мм больше одной 23 мм, но два Березинских пулемёта 12,7 мм вполне перекрывают по весу залпа два пулемёта 7,92 и пушку с ними вместе, ведь скорострельность пулемёта выше чем у пушки (Серий у ЛаГГа с разным вооружением было много, я взяла одну из удачных, были и более вооружённые). Вообще, по признанию многих фронтовиков, если бы не качество изготовления, а из-за древесины в основе материала корпуса, к изготовлению корпуса часто привлекались самые простые деревоперерабатывающие и мебельные производства, где работники в принципе не имели представления об уровне требований по качеству производства в авиапромышленности. Вот и получалось, что великолепная машина из-за плохого качества изготовления теряла почти весь свой конструкционный задел. И тем не менее даже при этом ЛаГГ показал отличную живучесть и устойчивость к боевым повреждениям, так он фактически не горел, при попадании пуль и снарядов отделывался пробоинами, а не кусками вырванной обшивки если она из дюраля. По поводу того, что в сознании обывателя дерево - значит горит, а дюраль - металл, значит как чугунная дверца печи гореть не должно. Вот только дельта-древесина из которой делали фюзеляжи и крылья ЛаГГа как раз совершенно не горит, а при очень больших температурах только обугливается. А вот дюраль при контакте с открытым пламенем и мощным обдувом горит и очень хорошо с выделением большого количества тепла, то есть ещё и усиливает горение. Не зря ведь алюминиевую пудру добавляют во многие горючие и взрывные смеси для усиления бризантности и горючести. Кроме сказанного, мы начали со сравнения огневой мощи ЛаГГа и Ме-110 ("Церштереров") не в пользу немца, но уникальность ЛаГГа в том, что конструкторы сумели эту огневую мощь разместить в таком небольшом объёме, компоновка моторного отсека ЛаГГа вообще может считаться шедевром работы авиаконструкторов, ведь при этом у машины не было нелепых детских болезней вроде заклинивающих на двадцатом выстреле пушек ( как в одной из модификаций Ил-2). Просто сравните нос ЛаГГа и "сто десятого" в которых примерно одинаковое вооружение, только у ЛаГГа там ещё и мотор находится, и можете начать восхищаться гением наших конструкторов. Вообще ЛаГГ-3 - один из самых оболганных самолётов Великой Отечественной войны. Тут дело даже не в происках современных либерастов с придуманными якобы ещё военных времён расшифровками названия самолёта: "Лакированный Авиационный Гарантированный Гроб" (вообще, наверно гроб, но не лётчику ЛаГГа, а его противнику), а в подковёрных интригах замнаркома Яковлева, который любыми способами продвигал свои самолёты и не гнушался ничем. Не поленитесь, залезьте в сеть и убедитесь, что к началу войны "плохих" ЛаГГов и Яков (которые начали выпускать гораздо раньше) примерно одинаковое количество (322 и около 400), но до конца года число произведённых ЛаГГов и Яков: больше 2400 и 1100 соответственно. А ведь идёт война и выпускать "гробы" ГКО не разрешит. Якобы ЛаГГ - очень тяжёлый самолёт, поэтому не летает. Чушь, не такой уж тяжёлый. К примеру, сухой вес "очень лёгкого" Як-1 всего на двести килограммов меньше ЛаГГа, а вот полные массы действительно с разницей около полутоны при довольно слабом (чуть больше тысячи л.с.) двигателе. Но вспомните дальность полёта ЛаГГа - 1100 км против 700 км у Яка, горючее и баки ведь вес имеют. Значительно больший боекомплект ЛаГГа вот и набежал вес. А чем не доказательство моих слов то, что в своих интригах Яковлев смог "свалить" даже маститого Туполева и перепрофилировать под Яки завод, уже готовившийся начать выпуск Ту-2 и не смог ничего сделать с производством ЛаГГа. А по поводу лакированного вида, так это весьма положительный отзыв в пользу машины того времени, ведь это отражение скоростных качеств машины, тогда все скоростные самолёты мира лакировали и полировали. И уже когда был признанно гораздо более совершенный Ла-5, до 1944 года продолжался выпуск "Лакированного Гроба" и им были вооружены несколько гвардейских полков, а гвардии предоставлялись лучшее оружие и оснащение, что записано в положении о гвардейских подразделениях. И главным доказательством моей правоты является то, что лучшим истребителем Великой Отечественной войны признан прямой потомок ЛаГГа, у которого реализовали и развили все достоинства предшественника.

  Нас перекинули сюда не только по плану общего усиления авиации фронтов, а, скорее всего, обеспечить поддержку запланированного весеннего контрнаступления на нашем северном фланге фронта, возможно в этом и была причина спешки, когда нас комплектовали и проталкивали впереди полка Борзунова. Никто ведь тогда не знал, что не слишком хорошо подготовленное наступление в Заполярье разобьётся о неприступность эшелонированной стационарной немецкой обороны, и обе стороны на долгие годы встанут здесь в непреодолимую для противника глухую оборону. Как услышал кто-то в штабе фронта и потом рассказал нам, по плану решительное наступление на армию Дитля должно было напугать финнов, что должно было заставить их выйти из войны и отвести от Ленинграда свои войска, то есть с севера была бы снята блокада города. А если бы Финляндия не впечатлилась, то вторым этапом планировалось смять финские войска и получить тот же результат. То есть наше прибытие было в расчёте на активные бои в наступлении, которые мы должны будем с воздуха поддерживать, оказалось не нужным. Когда нас направили на север никто не знал планов немцев на летнюю кампанию этого года, у всех тогда была эйфория после зимнего и первого наступления, все тогда были уверены, что после потерь под Москвой немцы не смогут наступать и будут вынуждены зализывать раны и восполнять потери не меньше года, а мы тем временем...

  Аэродром "Колежма" представлял собой рукотворный прогал в местных лесах, которые стоически выживают среди скал и болот. И если бы не было регулярного выкоса, эта поляна давно бы заросла сначала сорным подростом, а потом и чахлыми деревцами. Даже сейчас, во второй половине мая, местами в затенённых ложбинках ещё лежат остатки нестаявшего снега. А через две недели после приезда налетевший со стороны Белого моря шквал принёс не только промозглую леденящую сырость и холод, но и сильный снежный заряд. Этот снег полностью растаял только через несколько дней. Если честно, даже не снег, а какая-то плотная снежная крошка, не град, а именно крошка, словно в пути к земле снежинки между собой слипались маленькими комочками, но не превратились в ледышки градин. Вот этой снежной крупой всё усыпало слоем больше десяти сантиметров, таять она не спешила, и температура воздуха упала до нуля. Это когда мы в Сталинграде уже месяц до выпуска по окончании курсов в летних гимнастёрках ходили. Так мы на себе почувствовали суровое дыхание севера, здесь до полярного круга, нам сказали, меньше трёхсот километров.

  Самолёты собрали, я успел нанести все руны усиления и прочности на обшивку, а поверх сразу помыли раствором образующим воздушную прослойку. Но вылетов не было, почва ещё была настолько полна водой, что для стоянок машин были приспособлены имеющиеся небольшие выходы скал или под дутики шасси мастерили щиты на забутованном местными валунами основании, иначе за день колёса уходили в землю до оси и больше, приходилось потом поднимать машину домкратами. Командир съездил в штаб фронта, до которого от нас всего семьдесят километров, если учесть протяжённость фронта и то, что до Мурманска - правой оконечности фронта больше семисот километров, действительно рукой подать. Всей авиацией фронта командует генерал-лейтенант Хрюкин и, судя по тому, что командир приехал без конкретных приказов, после которых весь полк начинает бегать, как тараканы по кухне, никаких задач полку не нарезали. Хотя, какие могут быть задачи, если наш бензин приехал и стоит на станции Сумский посад, но бензовозов привезти его на аэродром нет. А небольшое количество выгруженных авиационных боеприпасов, которые мы везли с собой, наши часовые охраняют сложенные штабелем на станции Тегозеро. Выделенные машины автобата сделать последнюю ходку не смогли и уехали. Теперь мы перевозим остатки наших грузов своей единственной аэродромной машиной, которая всё равно вынуждена раз в сутки ездить и менять караул. Понятно, сколько может привезти полуторка, которую по разбитой дороге лучше не перегружать, а то рассыплется...

  Самое кошмарное для любого командира - безделье подчинённых, ведь оно толкает даже самых стойких и дисциплинированных на авантюры и безумства, никак не поощряемые дисциплинарным уставом, а часто и уголовным кодексом. Бурдужа съездил в находящуюся в семи километрах от нас деревню из двух десятков домов, из которой почти все мужики ушли на фронт, и провёл там разъяснительную работу по предотвращению попадания самогона в полк. Для этого привлёк участкового уполномоченного, который всем разъяснил, что подобное будет трактовать как сознательный подрыв боеготовности подразделения действующего фронта. А это даже самым тупым понятно, будет не штраф за спекуляцию и самогоноварение, а как минимум срок от пяти лет. А при озвученной позиции командира сроки будут максимальные, чтобы потом не обижались. Но кроме кнута нужен пряник, договорились оформить закупку добываемой деревенской артелью рыбы в счёт сдачи государству для нашего пищеблока и даже выделять иногда наших бойцов в помощь, за которую тоже можно расплачиваться рыбой и другими домашними заготовками. У нас выявилась группа заядлых рыболовов, а местные речки и ламбушки (как здесь называют озёра) рыбой просто кишат. Вкус приготовленной разными способами рыбы мы успели оценить ещё в пути, когда покупали на станциях продукты у торговок и все теперь понимали, что стоит за словами: "Сёмга", "Пикша", "Палтус" или "Треска". Тут нам всем здорово повезло с нашим новым комиссаром.

  Комиссар полка, тоже Николай, только Ильич, был из "двадцатипятитысячников". Это слово ничего не сказало наверно мне одному. Оказывается, после революции и гражданской войны для укрепления власти и идеологической работы в глубинке была проведена кампания по направлению сознательных и подготовленных коммунистов на работу в сельскую местность, таких было около двадцати пяти тысяч, по этому числу их и назвали. Вот он - коммунист и бывший бригадир на казанском заводе оказался в Тюменской тайге первым секретарём райкома ВКП(б). Перед войной, когда казалось, что всё, наконец, стабилизировалось и дела налаживаются, полюбил и женился. А когда началась война, его жена - фельдшер, хоть и единственный медик на целый район, подлежала мобилизации и отправке в действующую армию. Всё правильно, ведь военнообязанная, но она в это время была на седьмом месяце беременности. Но это ведь не является болезнью и противопоказанием к призыву на службу быть не может. Областной военком пошёл на принцип, хотя его просили даже не о броне, а о том, чтобы дать ей родить и после этого призывать, ведь понятно, что если родит на фронте, то неизвестно что из этого выйдет. Есть вероятность, что командование не пожелает отпускать ценного специалиста, а медиков вечно не хватает, тогда ребёнка приказом отправят в ближайший детский дом при живых родителях. И это ещё не самый плохой вариант, всякое в жизни бывает. Не говоря про то, что вообще никто гарантировать не может, что удастся в действующей армии благополучно выносить беременность. В общем, наш Ильич пошёл к первому секретарю обкома с заявлением, что просит снять с него бронь (партийных работников от уровня секретаря райкома на фронт не направляли, ведь кому-то нужно и в тылу управлять или направляли выборочно на уровень не ниже комиссара дивизии) и направить на фронт вместо жены. А её оставить дома, дать ей возможность родить ребёнка, а ещё сохранить такого нужного работника, теперь единственного медика на три не маленьких района. В общем, в обкоме удовлетворили заявление, даже дали дождаться рождения сына, и после курсов армейских политработников Ильич вместо пехоты попал в наш полк, надо понимать, это его понизили за своеволие. Конечно, он не был летающим комиссаром, как до того Борзунов, но вот в плане умения находить общий язык в людьми ему равных не было. А ещё он с радостью вспоминал свои заводские умения и при любой возможности помогал в работе маслопупам и совсем не боялся испачкаться. То есть ничего общего с часто синим от пьянства комиссаром первого Саниного полка Чаек. Именно по его предложению была реализована придумка - замаскировать аэродром, но не просто спрятать самолёты, а сделать из него макет ложного аэродрома, якобы русские такие глупые, что даже не сумели хорошие макеты сделать. Вот и получилось, что у нас самолёты стояли укрытые под деревьями, а перед ними вдоль опушки, но, не мешая выкатывать машины, стояли макеты, которые сделали тяп-ляп и кое-как прикрыли ветками и маскировочными сетями. И при взгляде на них сразу было видно, что это плохо сделанные макеты.

  Идея с рыболовством тоже не без его участия возникла. Конечно, многое на грани, тем более, что это не прописано нигде, а занять личный состав положено изучением уставов, строевой подготовкой и политзанятиями. К слову их тоже проводили, но "в плепорцию". Вообще, трудно укладывается в голове, что где-то воюют, ходят в атаки, гибнут каждый день, ведь все старожилы полка уже вполне хлебнули фронтового лиха. А есть вот такие участки, где официально фронт и где иногда по несколько дней ни одного выстрела...

  Между всеми делами успел погулять вокруг, и меня потрясла здешняя природа. Я на Земле меньше года, а уже побывал в трёх совершенно разных природных поясах. И если пустыни Ирана я легко могу сравнить с нашими южными степями, где у нас встречаются солончаки и участки песков, как и каменные выжженные светилом пустоши. А средняя полоса только холоднее зимой, но в остальное время не очень отличается от наших северных предгорий и окраин северных лесов, то здесь всё иначе. Пока ехали, поезд почти всё время шёл сквозь бесконечные леса и часто они подступали вплотную к полотну, и эшелон шёл, словно в зелёном коридоре из высоких могучих деревьев. Иногда попадались такие лесные великаны, что невольно думалось про огромные деревья лесов, где у нас живут лесные ушастики, правда, я сам в них не бывал, но судя по рассказам... Хотя им далеко до величественных лесов ушастиков, где могучие патриархи лесов шумят своими кронами на высоте больше полукилометра, а внизу ствол выглядит покрытой корой стеной, пока не сообразишь, что это закругляющийся ствол огромного дерева диаметром под полусотню метров. А здесь у Колежмы в лесах самые большие деревья не больше тридцати сантиметров в поперечнике. А то, что растёт на открытых участках и в трещинах камней, скорее вызывает жалость в сравнении с лесными деревьями, и восхищение тем, как в них тяга к жизни сумела победить жестокие условия, в которых они умудрились вырасти цепляясь за трещины скал и островки нанесённой ветром почвы. Скрученные, корявые, с немногими уцелевшими от свирепых ветров и снегопадов ветвями они часто стелятся по камням, но живут, не смотря и вопреки. Другие, выросшие на поверхности затянутых мхом болот в толщину не более запястья и высотой всего в три-четыре метра в большинстве уже засохшие, когда для дальнейшего роста их корни видимо пытались прорасти в глубину и они отмирали в ледяной болотной воде, отчего дерево гибло. Но лес продолжает засеивать своими семенами болото, и молодая поросль пытается расти на этих мшистых кочках.

  Но эти растительные необычности не идут в сравнение со скалами и морским берегом. Дома я не сумел побывать на морском берегу, хотя очень хотелось. По рассказам бывалых, у нас море в прибрежной полосе тёплое и ласковое, а ещё пресное. А уж буйство прибрежной растительности стало у нас объектом поговорок, вроде того, что "лохматый как морской берег", наверно самым близким аналогом здесь будут мангровые джунгли на берегах тропических морей, про которые прочитал в учебнике географии. А здесь на берегу растительности почти нет, голые растрескавшиеся скалы, на которые тысячелетиями обрушивается слепая сила океана. И море не тёплое лазорево-голубое, в котором хочется поплескаться, а стылое свинцово-серое, даже в солнечный день. Ещё оно солёное и накатывает на берег мерными округлыми валами, которые с пеной обрушиваются на многочисленные камни прибрежной отмели, вскипают в них и добегают до береговых скал уже брызгами и пеной. Но это сейчас, когда погода тихая и накат - это просто отголосок океанских волн, говорят, в шторм волны не замечают каменного мелководья и взлетают выше прибрежных скал и к берегу близко не подойти, если не хочешь промокнуть насквозь. И такая во всём этом чувствуется мощь, что по сравнению с ней невольно ощущаешь себя песчинкой. Не знаю, почему море назвали Белым, может это юмор здесь такой?

  На берегу обнаружил огромное количество переплетений линий Силы. Здесь на границе моря и материка линии Силы словно переплетаются между собой, словно они питаются от мощи берегового наката... В некоторых местах возникли такие завихрения, что можно было бы их назвать местами Силы. Конечно, даже в этих местах Силы магический фон раз в сто меньше, чем на Пери, но по сравнению с обычным фоном Земли в таких точках Силы магический фон раз в десять выше. В одном из таких мест недалеко от береговой скалы Красная Щелья ("Щелья" на местном диалекте значит скала или скалистая гора, а не щель-расщелина, как просится по названию) я нашёл остатки старинного языческого капища с выложенными кругами камнями. Может на этих камнях когда-то сидели местные шаманы или приходило молиться всё племя. И в зоне перекрестья линий Силы, словно вытоптанное голое место, будто запрет на нём расти траве и мху. И я точно знаю, что этим местом Силы не пользовались уже очень давно, что не удивительно здесь на Земле. Когда здесь даже самые сильные шаманы едва ли были способны на совсем уж слабенькие фокусы, по сравнению с которыми - возможность зажечь огонь величины спички уже является верхом волшбы и магии. И даже мои скромные знания рунических форм здесь не могли появиться, только если их мог кто-то принести, как и я перекинутый своим сознанием чародей из магического мира, но и таких следов пока не встречал...

  В сказочном представлении местных людей я, как маг и шаман, наверно должен это найденное мной место Силы огородить, чтобы единолично пользоваться Силой и жутко гордится этим владением. Вот только Сил здесь катастрофически мало даже для напитывания рунических формул, гораздо больше и быстрее это происходит в полёте, так и зачем мне привязываться к этому слабенькому переплетению линий Силы? Ведь даже в центре этого места стоит мне расслабиться, как из меня начнёт тянуть излишки Силы, излишки в понимании малого внешнего фона и градиента от высокой концентрации к малой. Впрочем, всё-таки меньше, чем везде. Я таких мест вдоль побережья обнаружил несколько штук и только в одном месте были следы старинного шаманского капища в честь древних Богов. Из этого напрашивается вывод, что никто из местных реально Силу использовать никогда не пытался, лишь как-то почувствовали и отметили необычность найденного места...

  Но сейчас окрестная жёсткая природа торопливо просыпается навстречу весне, которая сюда всё-таки добралась и короткому северному лету. Во влажных местах яркими жёлтыми пятнами расцвела калужница, в других, пробились другие первоцветы. В суровой аскетичности даже эти маленькие цветочки выглядят так радостно и празднично, как наверно не произведёт впечатление сплошь покрытый роскошными цветами пригорок в джунглях среди южного буйства красок. Лес наполнился птичьим гомоном, а над нами в сторону Кольского полуострова потянулись косяки перелётных птиц. К сожалению, вместе с весной появились и комары со злой местной мошкой. Но даже они не мешают наслаждаться удивительной какой-то хрустально нежной и уязвимой окружающей природой. Выкроил минутку от изнуряющих занятий и после двух вылетов с отработкой заданий по боевому применению. Отошёл к линии постов охраны, чтобы посидеть на нагретом за день облюбованном валуне, расслабился, скинул потный шлемофон и накинутый на плечо бич, сбросил рядом тяжёлый ремень с кобурой, расстегнулся и с наслаждением потянулся...

  Вдруг услышал какую-то возню и попискивание в паре шагов справа. Аура какого-то мелкого зверька и не просто так, а явно страдающего. В сумраке кустов разглядел какой-то свернувшийся тёмный комок, к которому протянул руку и тут же получил прокушенный, словно пробитый иголками, палец и возмущённое шипение. Засунул прокушенный палец в рот, ну, не капать же кровью. Хоть больно, но понятно, что куснули меня не со зла, а от страха и боли. Пришлось встать на колени и тихим шепотом уговаривать. Понятно, что зверёныш меня не поймёт, но с голосом и интонациями связаны эмоции, а вот это он понять должен. Как и то, что в ответ на его укус его не наказали, а ведь могли и даже должны, вот только при нашей разнице в размерах, шлепок человека в лёпёшку его превратить может. Минут пять уговаривал, пока не увидел, что оскаленные острые зубки исчезли, и сердитое шипение прекратилось. Тихонечко положил открытую ладонь на землю перед зверьком, в расчёте, что сделает шаг вперёд и смогу взять его рукой, а в идеале, лучше если бы зверёк сам залез на руку, но на такое надеяться наивно. Тут маленькое уточнение, если бы это был заяц или какой-нибудь тушканчик я бы возиться не стал. А здесь я почувствовал, что этот зверёк - хищник, а этим мы с ним похожи, можно сказать, родственники двоюродные...

  Конечно, зверёк мне на руку не полез и когда я его попытался аккуратно взять, он ещё раз меня куснул своими острыми иголками зубов, хорошо, что не ядовитыми. То, что поместилось у меня на ладони, вызывало жалость и своим видом производило впечатление, что у него очень мало надежды на выживание или даже продолжительное существование. Влажная свалявшаяся шёрстка на шкурке натянутой на тщедушный скелетик, который каким-то чудом словно просвечивал сквозь свалявшуюся слипшуюся шёрстку. Даже слезящиеся глазки - бусины словно подёрнула мутная поволока, а когда-то пушистый хвост едва подёргивается тоненьким облезлым чёрным прутиком. Уже взяв это невесомое тельце на руки, я вдруг почувствовал в нём что-то такое родное и требующее защиты, что понял: буду вытаскивать, если надо с того света, это мой зверёк!...

  Вообще у нас особенно привязываться к животным не очень принято. Особняком стоят кони, которые для мужчин - даже не на уровне близких родственников, а на равных с рукой или обеими. Охотники иногда привязываются к своим собакам, с которыми, как и с конями проходит слияние, то есть частью своей души и сознания охотник начинает жить жизнью и чувствами собаки, но ни коня, ни собаку в шатёр никто не возьмёт. А вообще, у нас животные рядом и вокруг всю жизнь. Новорожденные детёныши, что родились в холодное время, до тепла часто в шатрах с нами живут, а как иначе, они же ещё маленькие и застудиться могут, особенно если мамаша молодая и не очень опытная, кстати такие обычно раньше времени помёты и приносят. Утром просыпаешься, а тебе подмышку какой-нибудь бестолковый ягнёнок подлез ночью. Замёрз и нашёл, где ему теплее будет или мамаша убежала и щенки решили, что пока её нет, ты вполне им её заменишь и даже шевельнуться сложно, чтобы кого не подавить. На это время мамашу в шатёр пускают детёнышей покормить и вылизать, чтобы она их запах не забыла и не бросила. Козу, лошадь или овцу никто конечно в шатёр не пустит, им детёнышей покормить выносить нужно, а собаку или кошку проще внутрь пустить, тем более, что у них и детёныши слепые и более беззащитные. Так, что быть во сне описанным маленьким щенком или козлёнком - это почти привычно. Ну, а чего с них взять, они же маленькие и не могут терпеть долго. Поэтому на эти дни из шатров убирают привычные постели, ковры с пола и на пол стелют дешёвый войлок, чтобы тепло только было. Всё ведь пропахнет, и не отмоешь, малыши ведь не только писают, но и какают, и хоть моча и кал у них от молока не такие ядрёные, как у взрослых, но всё равно пахнут. И вот первые дни весеннего тепла, после которых уже не будет сильных заморозков и празднуются у нас как новый год. Перед праздниками шатры чистят, выпускают и выносят на улицу всю детвору и можно вернуть в жилища привычный порядок. Собственно, это почти такая же примета весны, вернее последних холодных дней зимы как само празднование наступления нового года.

  А вот держать, как здесь в домах кошек или домашних собак у нас совершенно не принято. И уж точно, наверно в тяжёлом бреду бы никому в голову не пришло держать дома хомячка или крысу, как, мне рассказывали иногда делают. Нет, наверно я не точно объясняю. У людей здесь дистанция до животных во много раз больше, чем у нас. И с позиции людей уровень понимания и общения мальчишек, которые пасут крандов с помогающими им сторожевыми собаками намного выше, чем у местного легендарного дрессировщика Дурова. То есть Дуров - это вершина понимания и контакта с животными для людей, а для наших мальчишек их связь с собаками - ничего особенного. Здесь, обучили собаку по команде сидеть или лежать и считается, что они слились с хозяином. У нас даже слова ДРЕССИРОВКА в языке нет. Я в зверёныше почувствовал родное, словно это я же, только попавший в это маленькое тельце, и просто не могу не помочь. А дальше всё на его усмотрение, захочет остаться, буду о нём заботиться, захочет уйти, буду рад, что он решил жить в своём мире и среди своих, так даже лучше. У нас взять и выходить раненого детёныша - это сколько угодно и взять такого в дом естественно. А уж, сколько разных подранков и потеряшек дети к шаманам приносят, не сосчитать, но мало кому из них нужно выхаживание, шаман их тут же лечит и их относят туда, где нашли. Вот и я этого подранка только полечить собирался. Хотя, наверно мне здесь немного не хватает животных рядом...

  Устроил зверька в шлемофон, сделал из подшлемника что-то вроде гнёздышка, уложил маленького злюку, подпоясался, привёл себя в порядок и пошёл в медсанчасть. По времени приём амбулаторных больных у доктора уже закончен, его нет на месте, и есть шанс, что мне удастся договориться о помощи такому неожиданному пациенту с его помощницей. Без особой надежды постучал и зашёл в процедурную, где спиной ко мне Анна чем-то занималась, и, не дожидаясь уже готового сорваться с её губ возмущения, что прочёл в её распахнутых серо-зелёных глазах:

  - Не шуми! Тут, понимаешь... Живое ведь... Помоги лучше, если сможешь...

  Нужно пояснить, чего это я так нервничал и даже опасался военфельдшера, ведь я всё-таки лейтенант, то есть командный состав, а она сержант. До нас регулярно доводят приказы ГКО, в том числе приказ от 14 апреля о мобилизации в армию тридцати тысяч женщин на должности специалистов связи. Но нас гораздо больше заинтересовал приказ от 19 апреля о мобилизации сорока тысяч женщин в службы аэродромного обеспечения для замены красноармейцев - мужчин.* После оглашения этого приказа аэродром пару дней будоражило. Ну, сами представьте, куче молодых мужчин сообщили, что скоро к ним чуть ли не цветник доставят. Нет, у нас были девушки в полку в столовой и при службе тыла банно-прачечное отделение, где было чуть больше двух десятков женщин, большинство из них вольнонаёмные из местных и чаще в возрасте и так работой загружены, что не до глупостей с лётчиками или техниками им. А тут всем очень интересно, как скоро и в какой форме выполнение этого приказа отразится на нашем полку.

  Но вот прошло уже почти два месяца, а замены женщинами техников у нас в полку пока не произошло. Я про это рассказываю, потому, что первые девушки за эти месяцы у нас появились. Два дня единственная новая девушка была в хозяйстве у доктора Веселова, невысокая, худенькая, о которой каждому в полку было известно, что фамилия - Морозова, но не родственница нашему штурману, очень строгая и уже довела до многих: "Меня зовут Анна, прошу учесть, никак не Анка, не Анюта, и уж тем более не Нюша, Нюра или Нюся! А лучше товарищ сержант медицинской службы!". Само собой, поначалу активизировались все наши полковые ловеласы, и их штурм потерпел сокрушительную неудачу. В полку сложилось устойчивое мнение, что место рядом с неприступным военфельдшером прочно занято самим Веселовым, и остальным ловить нечего. Впрочем, Анна в одиночестве пробыла всего два дня. Старшим писарем в штаб взяли Ольгу Коновалову, которая мгновенно переключила на себя всё кобелирующее внимание. И там было на что поглядеть, высокая, выше меня, русоволосая с толстой косой до пояса, синеглазая с тёмными бровями вразлёт. Не просто со всеми положенными женскими изгибами и выпуклостями, их было даже с избытком, говорят, Бурдужа только крякал первые пару дней, когда на неё взгляд попадал. Каким вывертом фронтовых случайностей недоучившийся бухгалтер из Смоленска оказалась красноармейцем в нашем штабе наверно никто не объяснит. А вот то, что она оказалась язвительной на язык и способной поставить на место любого своим насмешливо-снисходительным прищуром, оказалось почти неожиданным на фоне первого впечатления. К чему я об этом вспомнил? К тому, что с моим зверёнышем мне скорее всего с этой самой строгой и придётся столкнуться. Ну, не к Веселову же идти, ещё и обидеться может, мужик он резкий... Хотя и эта неприступная фифа ещё неизвестно как себя поведёт, тоже может отказать. Я её видел только во время предполётных осмотров у Веселова, сами понимаете, что в рядах осаждавших её с первых дней меня не было. Поэтому мог судить только по отголоскам и обрывкам случайно услышанных разговоров. Война, мне кажется, совсем не время носиться и кобелировать задравши хвост. Если откажет, придётся как-то самому с малышом разбираться, вот только без помощи очень трудно. И медпункт всё-таки лучше приспособлен для возни с разными болезными...

  Не до ритуалов мне, важнее моего зверёныша спасти. Весь заготовленный лепет, который придумывал по пути в медсанчасть, чтобы убедить её помочь в лечении моего зверька куда-то улетел. А то, что зверёнок стал уже мой, пока нёс его до медпункта у меня не осталось никаких сомнений. И даже то, что для начала знакомства он меня уже дважды до крови куснул значило лишь то, что он очень испуган и пытается защищаться, значит есть характер, вредный, но есть, значит боец и это приятно, борется и не сдаётся. На меня глянули очень строгие глаза из-под обреза белой накрахмаленной косынки, заметил ещё сердито поджатые в нитку губы, но когда она увидела в шлемофоне моего зверька всё мгновенно изменилось. Через секунду этот белохалатный вихрь захватил меня и на столе в процедурной на белоснежной простынке малыша уже под какие-то невнятные причитания вытащили, разворачивали, а я только стоял рядом и поддерживал, как мне командовали...

  Мой найдёныш оказался совсем молодым лесным хорьком, которому не повезло попасть в заячий силок из суровой или кордовой нити и сейчас петля, затянутая вокруг нескольких пальчиков на задней лапке привела к воспалению и общему болезненному состоянию. Сначала она, потом я пытались срезать остатки этой врезавшейся и запутанной нити, разлохмаченный конец которой зверёк наверно сам отгрыз, но не получалось никак. В конце Анна позвала Веселова. Он вошёл, рявкнул на нас, быстро разобрался, не стал возиться с ниткой, а отсёк омертвелые пальчики и ловко наложил повязку...

  Зверёныш словно всё понял и почти ни разу не дёрнулся, хотя мы его выкладывали и вертели, чтобы нам было удобнее. На всякий случай он обхватил своими передними маленькими лапками мой указательный палец и немного покусывал, когда ему было больно. Но до крови прокусил только раз, когда громко клацнули ножницы, которыми доктор отсёк омертвелые пальчики. По-хорошему его бы вымыть, эти зверьки, как мне сказали и так весьма ароматные, а тут ещё и специфический больной затхлый дух, но пока решил не рисковать, с мытьём можно простудить, лучше пока запах потерпеть. Анна немного его обтёрла в санчасти и хватит. В столовой не составило труда взять молока и свежего творога, которые "Толик" (ну, вот так он как-то назвался, маленький такой, Толик и есть, не Толя или Анатолий, а именно Толик - маленький зверёнок) с жадностью стал лакать и скоро отвалился от блюдца с раздутым пузиком. Утром блюдце было чисто вылизано, а Толик дрых у меня на голове старательно зарывшись в ёжик моих волос. Когда встал, выяснилось, что не стало не только молока с творогом, но и повязки у него на ноге. Через пару дней зверёк уже чувствовал себя гораздо лучше и спокойно сидел на моих руках, пугаясь резких движений и громких звуков, от которых ловко прятался за пазуху моего лётного комбинезона, норка у него там над ремнём, как я понимаю...

  Ранка на ноге зажила, а вылизанный пушистый и уже вполне округлившийся зверёк скоро весил к килограмму, а не те несчастные две сотни граммов скелетика, где ещё часть веса была водой пропитавшей его намокшую шкурку. Напоминанием о прошедшем осталась только хромота, то есть немного кривоватые прыжки, а в остальном малыш ожил и я решил его искупать, не потому, что ещё остался затхлый запах, а вроде как положено. Тем более, что спать в другом месте, кроме моей подушки он не желает, а бороться с этим не возможно, потому, что он забирается на подушку уже когда все спят. Взял оцинкованную банную шайку, нагретой воды из бани и пока соображал, как мне его мыть в ёмкости, в которой он и утонуть может, зверёк сам спрыгнул на край, принюхался и прыгнул в воду. В полной шайке он даже до дна лапками не достаёт, но ему это не мешало плавать кругами и издавать звуки совершенно не похожие на сердитое шипение. Оказалось, что зверёк не просто хорошо плавает, но и любит это делать, правда, потом нужно долго сушить его роскошную густую шубку и оберегать от сквозняков, от которых он начинает дрожать, и приходится его укутывать в полотенце.

  Во время нашего купания с помощью случайно подошедшего техника, который в лесном зверье разбирается много лучше нас всех, выяснилось, что мой Толик на это имя права не имеет, потому, как является молоденькой девочкой. Вот только так и осталось загадкой, как девочку хорька называть. У мальчиков даже два слова есть: хорь и хорёк, а вот к девочкам русский язык отнёсся наплевательски, не хорьчихой же её называть. Так, что имя пришлось менять срочно. Женский вариант имени - Антонина или Тоня, но к моей зверушке оно совершенно не подходит (была у нас на кухне женщина-гора тётя Тоня) так и стала у меня Тошка или Тотошка. Вот это имя для шебутной маленькой проныры самое то. Когда она привела в порядок свою шкурку и округлилась, то оказалась такой очаровашкой, что едва нашёлся бы человек, который смог бы смотреть на неё без улыбки. С почти чёрным туловищем и ножками на мордочке красивая маска. Вокруг рта и с боков белые разводы и белые края аккуратных круглых маленьких ушек. Вокруг глаз чёрная окантовка, только над самыми бусинами глаз рыжие точки бровей. А выше глаз светло бурые полукружья. В стороны торчат грубые ости усов - вибриссов. А чёрные на концах волоски шкурки у основания светлее и этот светлый подшёрсток при движениях виден, и вся шкурка словно переливается.

  Когда Тошка поправилась, уходить она, и не подумала. Впрочем, настаивать на этом теперь было не правильно, это здесь её небольшая хромота - ерунда и мелочь, а для выживания в природе отсутствие пары пальчиков на одной лапке вполне может оказаться фатальным. Так, что я не старался отправить её в лес, и она стала активно осваивать свой новый мир. С её коротенькими ножками бегать за мной по ровной поверхности ей трудно, ей удобнее ездить на моих руках, но больше ей понравилось забираться ко мне на шею. Именно на шею, а не на плечи, потому, что она своим гибким телом обвивает шею, отгибает подшитый подворотничок и вынуждает меня для её удобства расстёгивать верхнюю пуговицу гимнастёрки. Так, она оккупирует своё место с самого утра, и только на период принятия утренних процедур очень неохотно спрыгивает и сидит рядом. И едва я успел вытереться и накинуть гимнастёрку, по рукаву уже карабкается на своё законное место деловитая маленькая собственница. Благодаря тому, что из-за этого мой подворотничок почти не контактирует с кожей, часто к вечеру он остаётся девственно чист, если Тошка сама где-нибудь не успела изгваздаться и не испачкала его. Но это редко, девочка оказалась удивительной чистюлей. Почему ей не нравится сидеть на моей шее поверх форменного воротника? Может потому, что по ткани гимнастёрки или лётного комбинезона она сползает и ей неудобно, а может потому, что хочет быть ближе к моей коже. Зато теперь при встрече с начальством, когда нужно привести в порядок форму, прежде чем застегнуть ворот у меня добавилось движение - изъятие с моей шеи Тошки...

  Мы делим мою порцию, я ей выкладываю что-нибудь мясное или рыбное на левую ладонь и она, устроившись у меня на предплечье, с урчанием лопает. Это не значит, что я совершенно остался без мясного, она такая маленькая, что из порции мясного гуляша ей выделяется едва десятая часть. Да и питание три раза в день для неё излишне, поэтому делюсь с ней только в обед, на завтрак на кусочек хлеба мажу масло, чтобы она слизала, очень ей нравится вкусное сливочное масло. Сидящие со мной за одним столом Гордеев, Нечай и Фима Кобыленко, не возражают против её присутствия, даже пытались её угощать, но здесь глухо, только из моей руки и не нужно ей много. То, что Тошка стала всеобщей любимицей, не удивляет, наверно такая очаровательная умильная маленькая мордочка, с любопытством выглядывающая с моего плеча, не может вызывать отрицательные эмоции. И если бы она сама не умела ограничивать себя в еде, её бы раскормили до размеров небольшого бегемота. Тем более, что за столом она ведёт себя очень спокойно и никогда не лезет к другим и вообще не слезает с моей руки. Есть ещё один вариант, когда она залезает мне внутрь рукава, я расстёгиваю манжет, и она вылезет из него наполовину как из норки. Вообще, бОльшую часть приёма пищи у неё занимает приведение себя в порядок после еды. Ведь ей нужно вылизать себе испачканную мордочку, свои лапки и вибриссы, а сделать это не то, чтобы трудно, но времени занимает изрядно. Сначала вылизывает мне ладонь, потом себя уже устроившись у меня на коленях. Для Тошки девочки в столовой пробовали ставить блюдечко с мясными кусочками, но с моей ладони почему-то вкуснее. Суровый доктор Веселов демонстративно её не замечает, ведь за соблюдением санитарно-гигиенических норм следит неуклонно и наказывает свирепо, а тут вроде бы нарушение, но он его "не видит"... Когда малышка совсем оправилась, однажды я проснулся от странного и неприятного запаха. Представьте себе ощущения, если на подушке с нескольких сантиметрах от вашего лица лежит и пахнет дохлая крыса с оскаленными зубами. Это моя малышка ночью добыла и принесла мне подарок от всей широты души. Нет, в принципе я её понимаю и чем она руководствовалась, в плане её добрых намерений, но пришлось с этими подношениями бороться и объяснять ей, что я ей неописуемо благодарен, но я такое не кушаю, как бы ей не казалось иначе. Тотошка - умница и дело закончилось после всего одной крысы. Потом одной ондатры, потом пары мышек, наверно мышки чем-то отличались, я просто не понял, придушенного щегла и ещё каких-то птичек... Хотя, мне кажется, что ничего не закончилось, просто она решила, что я не ем это, но если попадётся что-нибудь новое, то она обязательно принесёт, ей же для меня ничего не жалко. Хотя, за такую преданность и любовь, которую она на меня изливает, я ей всё заранее простил и не собираюсь делать из этого проблему.

  Вот с самолётами она сразу не нашла общего языка. Когда я даже просто подхожу к самолётным стоянкам, она начинает волноваться и всячески пытается мне сообщить, что я двигаюсь в явно опасном и неправильном направлении. Хотя я её запускал внутрь своего самолета, и она уже облазила всю кабину, тем более, что там мной пахнет. Но ревущий двигатель - это лютый враг, с которым она дружить не согласна. Когда я вылетал в тренировочный пристрелочный полёт, пришлось её оставить у Вали Комолова в моей фуражке. Но после полёта он рассказал, что едва самолёт завёл мотор, девочка вырвалась и залезла на ближайшее дерево, с которого и прыгнула на меня, когда я вернулся, заглушил двигатель и вылез из машины. После весь вечер от меня буквально не отходила и с меня не слезала, периодически обиженно цокая и гугукая мне прямо в ухо...

   *- реальные приказы ГКО номер 284 от 14 апреля 1942 года и номер 297 от 19 апреля 1942 года подписанные И.В.Сталиным.

  Наверно только я с нашим старшим инженером радовался возникшей паузе. Не буду повторяться, что мы с Валей Комоловым и Сергеем Подгорным облазили и проверили весь самолёт. Конечно, без полётов я не мог наполнить Силой все нарисованные мной руны, но я уже знал, как быстро это происходит, а тут у меня появилась возможность возиться с мотором. Начали с поршневых колец, которые долго подбирали, у них почти у всех оказались разные размеры, с трудом подобрали комплект. Сначала провёл их укрепление, когда они немного вработались и притёрлись к поверхности цилиндров, я заодно укрепил валы, шатуны и ещё часть деталей мотора. Последними нанёс руны на блок и остальные детали, которые будут укрепляться уже во время первого полёта с новым двигателем. Как я мог укреплять упомянутые детали, если у нас не было полётов? Вспомните, что ещё на Пери выяснили, что зарядка происходит не за счёт проделанного расстояния, а из-за скорости и времени перемещения и не имеет разницы линейное это перемещение или циклическое с небольшой амплитудой. А как раз все интересующие для укрепления детали как раз в движущихся частях двигателя. А вот последние руны уже ждали полётов. И я даже на всякий случай их нанесение и окончательную сборку двигателя оставил ко времени, когда прояснится вопрос наших полётов. Нервничал и волновался, ведь это, по сути, эксперимент и чем он закончится, никто заранее не скажет. Но мои предположения подтвердились. Ох, не зря я пытал механиков и инженера о том, как и что в моторе работает...

  Теперь я насел на Ефремова, нашего бессменного старшего инженера полка, чтобы помог разобраться с рациями. Пришлось идти выбивать из командира полка приказ на эти работы. Подбил на эту инициативу Цыганова. Перед этим пару дней бубнил ему в уши, что летал с радио, и как было здорово, когда меня могли с земли подправить, и с соседями в воздухе мог связаться. Про то, что рация шумит, из-за того, что не настроена и провода плохо экранированы или вообще не сделали это. Что на заводе радиостанции вообще не подключают, чтобы не возиться с лишней номенклатурой работ. И что я ему обещаю, что рации шуметь не будут... Командир не выдержал нашего совместного зундежа, и дал добро на проведение эксперимента в нашей эскадрилье. Ох, мне пришлось побегать. В армии есть такая игра - инициатива наказуема, а инициатор её реализовывает. В БАО нашёлся умелец и фанатик радиодела, с ним разобрались, как подключить, как экранировать. Помогал и вспоминал, что на курсах видел...

  Тем временем полк завис в каком-то невнятном положении, ведь мы уже прибыли на место, нас взяли на довольствие и внесли во все учёты, но пока у нас не было официального ввода в строй, как лётного подразделения. То есть полк как лётная часть не существует и использоваться не может. Пока штаб фронта не дал вдохновляющего пинка, всё стояло. Командир с комиссаром бегали и жгли нервы, пытаясь что-то сделать. А потом вдруг всё завертелось и оказалось сделано, после чего буквально за пару дней полк полетел...

  Немного севернее у нашей авиации был занозой и лакомой целью - аэродром у станции Алакуртти. Ещё недавно с любовью, сделанный наш новенький аэродром, который в начале войны захватили финны, и теперь приспособили его под свои нужды. Вопрос не в обиде, а в том, что самолёты с него очень досаждают нашим войскам. Но разбомбить с воздуха эту цель почти невозможно. Из-за особенностей рельефа атака наиболее удобна и возможна при заходе по линии ВПП, то есть почти в меридианном направлении по руслу реки Тунтсайоки. Но это знают и немцы и построили могучую ПВО*, которую дополняет мощная ПВО используемой железнодорожной станции.

  Но это севернее нашей зоны ответственности, а нам непосредсвенно противостоят финские, а не немецкие части. Линия разграничения зон ответственности севернее деревни Лоухи, которая от нас в двух с половиной сотнях километров на север, а это фактически предел боевой дальности нашей работы. То есть вопрос о привлечении нашего полка к попытке вывести из строя аэродром Алакуртти, висит в воздухе, зона ответственности не наша, но фронт наш. Пришлось вникать в эти вопросы и готовиться на всякий случай. Все понимали, что вылет будет похож на то, как мы штурмовали аэродром в годовщину Октября под Москвой. То есть придётся лезть на мощную активную зенитную оборону и терять ребят, но если прикажут, полезем. Позже узнали, что две попытки нашей авиации вывести из строя этот немецкий авиаузел стоили нашим больших потерь без существенного результата, но нас к тому времени здесь уже не было...

  Наш полк оказался в резерве, то есть вдали от активных боевых действий и пришлось менять настрой с фронтового на учебный. К учёбе меня привлекли на всю катушку. Хоть основные конспекты с курсов забрать не разрешили, как не подлежащие выносу из-за секретности, но навык в организации занятий нам успели вдолбить. Моя новая должность - адъютант первой эскадрильи, фактически заместитель командира эскадрильи, потому, что на должность официального зама и штурмана эскадрильи никого не назначали. Такая штатная чехарда связана с тем, что двадцатисамолётные штаты для полков не утверждены, а только уменьшили по приказу ГКО количество самолётов и сделали две эскадрильи вместо трёх, вот и крутит каждый начальник как ему удобнее. А удобнее конечно - порезать штат максимально и не придерёшься. Бурдужа хотел поставить меня штурманом и замом комэска, как Ваню Бунько во второй эскадрилье, но я отказался. Тем более, что штурманом мне бы пришлось подчиняться непосредственно штурману полка Владилену Морозову, а этот лейтенант мне не нравится, вот возникла антипатия, причём взаимная. Я для себя давно решил, что не хочу лезть наверх к большим звёздам и должностям. Вообще служить не хочу. Пока война, вопрос не стоит, но потом только демобилизация, если доживу. Значит, любой выбор должности по минимуму, должность штурмана старлейская, а адъютанта лейтенантская. Но от проведения и организации занятий по боевой и тактической подготовке отвертеться не удалось.

  Зато под эту официальную учёбу и имеющийся перерыв в полётах мы протолкнули освоение радиосвязи. И сначала наша первая эскадрилья, а потом и весь полк сидели на поляне и вели "радиообмен". И очень зря многие вначале хихикали. Всё оказалось не просто, тем более, что эти правила надо вбивать до автоматизма. Ведь в боевой обстановке всё из головы вылетит и хорошо, если это выразится только матом в эфире. Нам об этом на курсах рассказывали. Каждый должен начинать своё сообщение позывным вызываемого, добавлять свой, чтобы было ясно, кто и кого вызывает, а после этого само сообщение коротко и по существу. Обязательно использовать условные слова и обозначения, чтобы противник, который пеленгует эфир, не мог из переговоров получить важную информацию. То есть нельзя называть реальные звания, должности, имена и фамилии, названия части и не только своей. Желательно не использовать названия географических объектов, какие-либо характеристики, которые не подлежат разглашению, в том числе число и марки самолётов. По возможности использовать только кодовые названия и условные обозначения. И если с позывными ещё как-то свыклись, и они пошли легко, то дальше сложности, которые вначале казались неодолимыми. Но тренировки и тренировки, а наш специалист по радио сумел радиостанции настроить и разобраться с ними. Командира усадили в машину Цыганова, а мы с Фимой Кобыленко - старшим пилотом третьего звена полетели отрабатывать над морем пилотаж. Командир из машины комэска слышал наши переговоры и даже влез в наш радиообмен. При этом у машины, в которой он сидел, завели двигатель, чтобы он убедился, что даже при ревущем моторе он всё слышит. На земле потом я командиру перечислил, какие правила радиообмена он успел нарушить. Бедный наш специалист по радио теперь приводил в порядок все остальные самолёты, а пилоты старательно тренируют радиообмен по всем правилам. Бывший техник-оружейник из красноармейца стал старшим сержантом, и командир обещал его на лейтенантскую должность поставить. А в отношении освоения правил радиообмена у тех, у кого с этим шло туго, осталась лазейка, не на всех машинах стоят передатчики, у большинства только приёмники, то есть слышать команды они будут, а в эфир выйти не смогут. У нас в эскадрилье передатчики кроме меня и комэска стоят у Лёшки Гордеева и Валеры Нечай. Во второй эскадрилье у комэска Фролова, у Бунько и Польчикова. Не помню, говорил или нет, что Сергей после госпиталя успел к формированию полка. С Цыгановым очень хотели его к нам в эскадрилью, но командир расписал его командиром звена во вторую, дескать, у нас и так хватает опытных лётчиков.

  Очень хотел себе взять позывной "Шаман", хоть я и не доучился и официально шаманом не стал. Для меня это как память о моём прошлом мире и оставшихся там родных, только не ясно, как это желание обосновать командирам. У большинства позывные - переделки из фамилии, то есть у меня напрашивался "Гурьян", как Лёшка Гордеев стал "Гордеем", а Кобыленко сразу встал в сойку и упёрся, что "Кобылой" не будет, и взял позывной "Фима", по имени. Вообще, эти позывные оказались неофициальными, если можно сказать. Меня откомандировали в штаб фронта, где вывели на начальника связи, который быстро "подарил" нашему полку цветочный позывной "Тюльпан". Оказывается, есть приказ, по которому авиации предписали растительные цветочные позывные, у кого-то птицы, у других животные, есть горы, реки и ещё неизвестно что. То есть по приказу начальника связи фронта у нас в полку "Тюльпан-1" - командир, "Тюльпан-2" - комиссар, "Тюльпан-3" - начальник штаба и так далее. Одиннадцатый и двадцать первый - комэски первой и второй эскадрильи. Я согласился с Гордеевым поменяться позывными, не хотел он несчастливый номер, поэтому стал "тринадцатым цветочком". Всё равно решили свои позывные обкатать и даже приказом по полку их утвердить. Вот здесь Цыганов своей властью вписал в приказе мне - "Пастух". Когда я возмутился, он заметил, что из-за моей манеры ходить с плёткой, это давно стало моим неофициальным прозвищем.

  Вообще я с бичом не только хожу, но и тренируюсь регулярно. Многих, кто это видит, удивляет, что я не хлопаю им красиво, как часто любят делать пастухи. А зачем мне это? Ведь хлопок бича - это значит, скорость его кончика превысила звуковую, как я в учебнике прочитал. И каким бы не был крепким материал, кончик быстро изнашивается. У пастушьего бича почти всегда конец излохмачен. У меня бич - оружие, его беречь нужно. А для тренировки нужно бич учиться чувствовать, вот и получается совсем не зрелищно, когда я, не глядя, раскатываю бич по траве и разными движениями добиваюсь от него тех или других движений. Наверно самое зрелищное движение, когда я его вокруг себя кручу, и тут тоже интересно, никто ведь не знает, что из этого вращения могу мгновенно атаковать в любом направлении, а такие невинные на вид волны по бичу во время этого вращения могут доску пробивать, если движение перенаправить... Но вернёмся к связи. Теперь я - "Тюльпан-тринадцать", а для своих "Пастух" с бортовым номером сорок семь и бичом на плече...

  Машину с новым мотором наконец облетал. Теперь двигатель точно имеет ресурс раз в пять больше и тянет на четверть сильнее. По крайней мере, когда пилотировал, совершенно спокойно загнал машину в петли Нестерова и Иммельмана без обязательного разгона в пикировании, в принципе можно и с горизонтального полёта их выкрутить, но лучше иметь скорость повыше, чтобы не сорваться в середине фигуры. Теперь могу без оглядки форсировать мотор, не опасаясь получить стружку в масле от пошедшего в разнос двигателя. Бронирование не проверял, но собственно я его два месяца на Калининском фронте испытывал, поэтому не особенно об этом переживал. А для снарядов вспомнил руну "Усиление сути", если её использовать с руной "Проникновение", то возможно получить усиление свойств взрывчатой начинки. Честно сказать, бронебойные свойства пуль и снарядов, которые применял, меня не очень впечатлили. А при таком плетении - суть взрывчатки во взрыве, а магическому руническому воздействию безразлично на что влиять, при этом оболочка так и останется просто оболочкой. Надеюсь, что среди всех свойств, которые руна усилит, на взрывчатую суть придётся достаточная часть...

  На всякий случай с первым снарядом решил не рисковать, то есть не стрелять им из пушки. А после того, как с ним полетал, и Сила из него не успела вытечь, вытащил снаряд из гильзы, и понёс в лес за посты взорвать. Взяли у оружейников подрывную машинку, самую маленькую стограммовую толовую шашку с парой электродетонаторов. Ну, и взорвали, сначала просто половину толовой шашки для сравнения. Потом с примотанным ко второй половине шашки снарядом от моей пушки. Хорошо, что отошли от постов километра на три и от взрыва за каменный гребень спрятались. Так громыхнуло, что в матёрой диабазовой скале выбило воронку метра полтора в диаметре и глубиной около метра, а нам крепко уши заложило. Осколки камня, говорят, до наших постов долетели. Здорово бабахнуло.

  - Ядрит-Мадрид!... - Вырвалось привычно, когда тряс головой, чтобы избавиться от звона в ушах.

  - Товарищ лейтенант! А чего это так бабахнуло?! - Проорал оглушённый Комолов. Подгорный, который рядом открывал рот и ковырялся в ушах, заинтересованно повернул голову...

  - Так, кто же знал... Там железка ржавая лежала, я ещё подумал, может снаряд, но потом решил, что ему тут неоткуда взяться и шашку рядом пристроил... А оно вон как вышло...

  - Значит точно снаряд...

  - Вот и я так думаю... - Про себя порадовался, что делал закладку один, и никто не видел, что никакой железки там не было. Кто ж знал, что больше тридцати метров провода будет мало, а осколочно-фугасный двадцатимиллиметровый снаряд ШВАК с половиной толовой шашки рванёт почти как снаряд линкорного калибра... Честно сказать, страшновато снаряд с такой обработкой в пушки заряжать. Хотя, если таким приголубить, то никому мало не покажется. Только он ведь может и в стволе взорваться. Тогда крылья мне точно оторвёт, а посредине останется дырка от бублика. Нет, ребята, такие опыты я ставить не стану. На обратном пути задумался, что кроме варианта с формулой "Усиления сути" есть более простая формула, которая высвобождает Силу даже из наконечников стрел, которые называют бронебойными и заряжаются просто во время езды на лошадях. При взрыве такой стрелы высвобожденная энергия позволяет вырывать целые куски из щитов или стен. Вот только вопрос, как его выстреливать, а не подрывать подрывной машинкой? Уже немного опасаюсь таких экспериментов. Целый вечер крутил эти мысли со всех сторон. Решил провести испытания на своём пистолете. Ведь если ограничить зону воздействия, то и эффект будет не самый сильный и тут многое от массы заряженного снаряда зависит. Специальные бронебойные зажигательные наконечники делают в два-три раза больше и тяжелее именно для увеличения их массы, а с ней убойности. То есть, пуля пистолета не должна взрываться очень сильно, но покажет мощность, от которой пропорционально можно представить, что даст обработка снарядов. И главное, где будет взрыв, в стволе или в мишени. Выправленные пули моего пистолета, при попадании бабахали примерно как осколочно-фугасные снаряды ШВАК или немного мощнее, только своих осколков не имели, действие чисто фугасное. Первые выстрелы на всякий случай делал, не высовываясь из-за соседнего дерева. Курок тянул верёвочкой, а пистолет за рукоять привязал к развилке соседней берёзы. Пистолет не разорвало, после первых выстрелов я его разобрал и внимательно осмотрел, дальше стрелял из руки. Обе обоймы расстрелял. Интересно ведь. Выстрел из пистолета совершенно обычный, а в месте попадания словно граната взрывается. Взрыв берёзку диаметром сантиметров пятнадцать перерубает. А при попадании в торчащий из земли метровый валун, его раскололо. Мне понравилось. А Сергею Подгорному, который будет мне пули и снаряды обрабатывать, даже объяснять ничего не нужно, он и раньше все наши пули и снаряды в банку с раствором и надписью про смерть фашистам макал...

  Вроде мы не воевали и находились в расслабленном положении, но боевая учёба шла по всем направлениям. К нам приехал новый начальник разведки полка, два инженера и теперь они с Петровичем наводили там порядок. На месте писаря в штабе появилась уже упомянутая красавица с синими глазами и косой почти до пояса. Первые дни у всех вдруг появилось множество дел в штабе. Ну, очень хотелось вблизи поглядеть на неё и как её округлые красивости с трудом удерживаются тканью ушитой до пределов гимнастёрки и узкой юбки до колен. На третий день это вывело из себя командира и человек пять очередных почитателей женской красоты два часа перед штабом занимались строевой подготовкой. А всему полку на построении Бурдужей было объявлено, что данный красноармеец называется Ольга Коновалова и у неё куча работы, потому, что она выполняет работу двух человек, то есть замещает старшего писаря штаба и писаря строевого отдела, которого у нас нет. И если ещё какие-нибудь бездельники будут такому ценному работнику мешать и лезть с вопросами вне её служебной сферы, то он лично обещает таким найти дела и не на один день. И это дало результат в сумме с колким бойким язычком Ольги. Видимо и раньше ей уже приходилось оказываться в центре внимания, чувствовался опыт, как отбиваться от лишней мужской назойливости. Сам слышал, как сетовали в строю, дескать, а что же будет, когда согласно приказа Верховного у нас половина БАО станет таких языкатых в юбках и с косичками...

  Лично меня это не коснулось, но я к своему удивлению после лечения Тошки стал частенько вспоминать Аню Морозову. Может дело в том, что Ольга по всем местным критериям - почти эталон и совершенство, высокая, красивая, фигуристая, с высокой грудью, широкими бёдрами и прямыми ножками. Но для меня непривычно, то, что девушка такая высокая. Я привык, что наши девушки не просто миниатюрные, а меньше парней больше чем на голову, ведь при росте парней больше двух метров, девушки очень редко вырастают до метра шестидесяти. Можете себе представить соотношение роста в парах. Уже по одному этому параметру, я не могу Ольгу воспринимать как девушку. То есть я знаю, что она девушка и буду вести себя с ней как с девушкой. Когда смотрю на неё издали, то не могу не отмечать, что у неё очень красивые формы и всё есть и весьма аппетитно выглядит. А ведь она не дылда, когда рост два метра, и такие девушки есть, я в госпитале такую сестру видел, для меня это как если бы у неё две головы было. Странно, что это не распространяется на мужчин, в том смысле, что так я вроде должен не воспринимать маленьких мужчин. Но, тут наверно срабатывает опыт, что видел невысоких подгорных коротышек на ярмарке, да и среди людей мелких хватает. А вот девушки высокие на Пери не встречаются. Только среди лесных ушастиков, но из них я никого сам не видел, только рассказы слышал...

  В общем, издали Ольга выглядит весьма аппетитно. Ну, да, аппетитно! Я в прошлом мире был молодым и на девушек заглядывался, и здесь тело мне досталось молодое и ему уже положено девушками интересоваться. А сероглазая хозяйка медсанчасти, с которой столкнуло совместное лечение Тошки именно миниатюрная и такая вся ладная и двигается так, что сердце замирает. Есть в ней что-то, что не описать и не потрогать, особенная женская манкость, которая есть почти у всех наших орчанок. Но если у нас они её просто расплёскивают вокруг, то у Анны чтобы это увидеть, нужно приглядеться. Врезался в память момент, когда я вошёл, а она спиной ко мне поправляла что-то в одном из шкафчиков, её нелепый халат с завязками на спине, который она плотно на себе затягивает, перетянутый пояском, обрисовал её ладную фигурку. В отличие от Ольги она не ушивает свою форму в обтяжку, поэтому, хоть и затягивает ремнём талию, эффекта обрисовывания всех округлостей нет. То есть на фоне нашего старшего писаря Анна выглядит очень скромно. Когда носил Тотошку на перевязки, то разглядел её гораздо лучше, что только подстегнуло мои частые мысли о ней. Ну, я ведь живой человек. Но опасаюсь делать какие-либо движения в её сторону, слишком мало я об этой стороне жизни знаю, и уже убедился, описанное в книгах по этому вопросу никакого практического приложения не имеет... Да и вообще, не до этого, немца воевать нужно!...

  А тем временем на фронтах происходят пугающие события. Если здесь фронт стабилизировался, и активных боёв нет, то на юге по сводкам происходят непонятные события. Пошли разговоры, что наш полк бросят туда, где будет особенно тяжело. Мы будем там, где будут идти тяжёлые бои, таково уж предназначение нашего самолёта, что его место в бою, а там, где фронт стабилен ему делать нечего. Для патрулирования воздушного пространства больше подходят истребители. Для разведки целей на линии обороны и во вражеском тылу тоже штурмовикам делать особенно нечего. Наше дело - поддерживать активные боевые действия наземных войск. Поэтому командир нас нещадно гоняет и тренирует, техники вылизывают самолёты. То есть пока можно мы учимся всему, что может нам понадобиться в бою и поможет, как можно дольше оставаться в строю и нанести противнику больше ущерб. Тем более, что в полку был повоеваший костяк, который относился с пониманием, что это действительно нужно и важно.

  Само собой, толпа мужиков оказавшаяся достаточно свободна изыскала в деревне самогон, сколько бы участковый и командиры не проводили бесед с деревенскими, а может и не в Колежме, ведь наши машины ездят до самого Беломорска. Словом, напились и даже не один раз. Николай Иванович разобрался с пьяницами быстро и не так, как от него ждали. Он не стал никого сажать под арест или ещё как-то использовать дисциплинарный устав. Все пойманные в течение недели организовали группу, к которой почему-то приклеилось название "драп-команда", которой было поручено искать, где хотят камни и бутить ими дорогу к аэродрому. Для этого им выдали ломы, лопаты, кувалду и старую телегу без лошади. Им выделили участок дороги и три дня на выполнение задачи. И никто с них не снимал на это время выполнение их основных служебных обязанностей. Если не справятся, то участок увеличат и назначат новый срок. Камней вокруг в лесу и на скалах вроде бы множество, но подходили под цели укладки в дорогу единицы, и найти необходимое количество оказалось не просто. Бригада трудилась на дороге больше недели, а водители радовались, что самые топкие места стали проезжать без проблем и риска завязнуть. Дорожники так умордовались на этих работах, что больше желающих за стакан пойла расплатиться недосыпом и изматывающей работой на благоустройстве дороги в полку не было.

  А тем временем в здешние края пришло лето, и лес запел птичьими голосами. Ночь почти исчезла, ну, разве можно назвать ночью короткий период, когда солнце скрылось за горами, чтобы выскочить чуть в стороне буквально через полчаса и темнота так и не успела сменить сумерки, которые только-только начали сгущаться. Здесь это называют "Белые ночи", а севернее, где солнце вообще не заходит за горизонт это уже "Полярный день". Небо даже в ясную безоблачную погоду остаётся сизоватым и бледно-голубым, а не синим, как на юге и звёзды на нём не такие огромные и яркие. А погода может испортиться буквально за несколько десятков минут. Когда с моря вдруг среди ясного неба налетает шквал и заряд холодного ливня или града, во время которого не столько свирепые порывы ветра, сколько никакой видимости и оказаться в воздухе в это время с пустыми баками и не успеть сесть очень чревато. Тем более, что в свете вышедших с начала этого года нескольких суровых приказов Ставки ВГК** по усилению контроля за безопасностью полётов в тыловой зоне, любое подобное "ЧП" начальнику любого уровня может очень дорого стоить. А вообще, идущий со стороны моря шквал с высоты выглядит очень красиво и завораживающе. На фоне голубого неба и ясного солнца часть неба до горизонта словно срезаны свинцовой стеной, которая посылает перед собой полосу затишья и движется иногда мелькая всполохами молний идущей со шквалом грозы. Высота у шквала не слишком большая, но на наших штурмовиках его перескочить сложно из-за медленного набора высоты, хотя, встретив такой в дальнем полёте облететь его или перелететь можно.

  Ещё в середине июня к нам в полк приехал начальник штаба фронта генерал-майор Сквирский с несколькими сопровождающими для вручения наград. Мне вручили Орден Красной Звезды за зиму сорок первого года. Цыганову такой же за бои на Западном фронте. Почти всем из старичков вручили ордена или медали, включая техников. Вечером в сделанной под открытым небом столовой обмыли как велено наши награды. А я стал орденоносцем, это принципиально другой статус в обществе. Хотя, из-за войны этот статус скорее всего сильно снизится, но было очень приятно ощущать тяжесть эмалевой серебряной звезды на левой стороне груди рядом с медалью. На момент вручения, когда меня вызвали из строя, срочно пришлось отдавать Тошку подержать Подгорному, а мне на ходу застёгиваться. К моему возвращению Серёга был дважды укушен, и они с Тошкой были друг другом очень не довольны. Вечером, когда купали награды в водке, а потом мокрую Звезду прикрутил на груди, любопытная мордочка сунула туда свой носик, от запаха водки пару раз чихнула и долго рассерженно тёрла пострадавший чёрный носик. Опытные люди посоветовали под орден сделать подкладку из куска толстой кожи и срезать напильником излишек винта, чтобы кожу не царапало. А ещё теперь при движениях качающаяся медаль иногда позвякивает, стукаясь об орден, так, что награды на груди у меня теперь даже звенят...

  Наши отношения с Анной никуда не сдвинулись, собственно никаких отношений не было и нет. Пока была нужда носить Тошку на перевязки, вернее обрабатывать рану на лапке, потому, что любые повязки девочка сдирала сразу, мы каждый день виделись. Можно ли назвать свиданием, когда я просто держал замершую с трепещущим сердечком Тошку, которая на всякий случай обхватывала мой палец, словно намекая, что будет кусать, если ей не понравится? У нас ведь ухаживаний не бывает, жених с невестой всегда живут в разных племенах и в лучшем случае знакомы на расстоянии, как я с малышкой Гази. А потом проходит сватовство, когда даже без жениха приезжают родители или старшие из рода жениха и сговаривают невесту с её родными. Если сговорились, то это событие празднуют пару дней, а потом караван с родственниками невесты везёт её со сватами в племя жениха, где за это время уже готовят встречу и свадьбу. Здесь новобрачные встречаются, и проводится ритуал свадьбы с праздничным застольем и другими атрибутами праздника. Жених и невеста сидят во главе стола и даже не обязательно общаются, а через пару часов невесту уводят на женскую половину переодеть и подготовить к первой ночи. На жениха тем временем обрушивается вал пожеланий, подарков и "очень ценных" советов подвыпивших гостей и родных. К ночи жениха отпускают к невесте, а свадьба переходит к шумным развлечениям, чтобы заглушить, если в шатре молодых будет шумно. Наши женщины считают, что кричать во время близости можно и хорошо, так, что шумные пляски и песни в ночь свадьбы - это правильно, ведь кожаные и войлочные стены шатра почти не приглушают звуки. Иначе происходит свадьба вождей, там невесту вождь берёт при всех, а ещё в этом могут участвовать его побратимы. Но про это я только слышал. Вообще, свадьба вождя - это акт политический, а не способ получить удовольствие. Может с позиции людей и здешней морали наши обычаи выглядят необычно, но они такие и в их возникновении должна быть историческая основа. В моём понимании это всё правильно и так и должно быть. Здесь это было бы дико, но и здесь на Земле хватает народов и обычаев, от которых волосы могут дыбом встать. У Сани Гурьянова весь опыт ограничен одноклассницей, с которой он целовался за школой в девятом классе и однажды потискался в тёмном углу не слишком трезвый с какой-то пьяной девицей во время увольнения из училища, хорошо, что дальше ничего не было. Саня всё-таки хотел, чтобы первый раз был нежным и красивым, а не галочкой о выполнении, как у многих. Остальное из книг, песен, фильмов и разговоров. Но безоглядно доверять этим источникам информации как-то не тянет. Тем более, что об отношениях чаще написано в дореволюционных книгах, а в советских как-то нет. Ну, как представить себе Павку Корчагина с девушкой? Ведь он боец и строит коммунизм, нежностям и поцелуям просто места нет! В общем, тьма непроглядная, а не опыт и знания!...

  Да и Анна сама никаких шагов не делает. И вообще, неизвестно, знает ли она вообще обо мне что-нибудь, кроме того, что у меня есть ручной хорёк? И нужен ли я ей со всеми своими ухаживаниями, ведь стольких кавалеров уже отшила? Может у неё правда уже есть отношения с Веселовым. А меня к ней тянет, вернее, она вообще первая, на кого я обратил своё внимание. У неё очень чистая и светлая аура. Она красивая, не кукла накрашенная с губками бантиком, а красивое лицо и ладная фигурка. И предательница - Тошка к ней единственной на руки идёт сама и без возражений, а когда на перевязках больно, то кусает мой палец, а не её...

  Вообще, после появления у меня Тошки эта мохнатая мелочь занимает почти всё моё внимание. Во время первых моих занятий, ведь я не бросаю тренировать это тело, Тошка не хотела с меня слезать. Хоть я разделся до пояса, она пыталась усидеть у меня на шее. Но после первого же занятия, когда она своими когтями исцарапала мне плечи и шею, я сажаю её на свою сложенную одежду. Она сидит на ней, сжавшись в комок, и очень внимательно следит, не задумал ли я от неё убежать, чтобы меня за такой каверзой поймать и не дать её совершить. И стоит закончить занятие и присесть, чтобы выровнять потоки Силы внутри организма, она уже карабкается на меня и ей плевать, что я не ёлка и от её когтей у меня вся кожа в царапинах. Поэтому её проще поймать ещё в прыжке и посадить на шею, где она моментально успокаивается и могу, если нужно, подлечить себя, если где-нибудь повредил связку или сустав. Вот странная реакция у девочки на мои занятия, она так не нервничает, даже когда я в полёты ухожу. Там ей просто не нравится, как самолёт ревёт и сама теперь на дерево убегает, с которого на меня прыгает при возвращении. Но я ведь чувствую, что она не нервничает так. Мне кажется, что дело в том, что во время занятий я внутри потоки Силы перераспределяю, а животные это чувствуют...

  Ещё Тошке очень нравится играть, когда она разваливается на спине и вроде бы расслабленно раскидывает в стороны свои лапки, а мне нужно кончиком пальца быстро коснуться её переносицы и убрать руку, пока она не успела её ухватить когтями или зубами. И коснуться чёрной полоски на переносице нужно очень аккуратно, ведь если делать движение грубо, то может получиться шлепок по носу, а носик у девочки очень чувствительное и болезненное место. Заодно, если мне удаётся это движение, то уже во время него я придерживаю мордочку от вскидывания, и попытки ухватить палец острыми зубками, а лапками она мой палец удержать не может. Я в этой игре тренирую скорость, а Тошка просто не понимает, как это кто-то умудряется что-то делать так быстро, что она не успевает среагировать, поэтому играет азартно и самозабвенно, и так смешно сердится, когда ей слишком часто не удаётся поймать меня. А после игры я долго ласково чешу её пушистое брюшко и шею, которые она подставляет под ласкающие пальцы. Она буквально мурчит от удовольствия, особенно, когда чешу шею вверху под самой челюстью, что она невольно начинает подрагивать задними лапками, словно помогает мне чесать такое лакомое местечко. И по окончании она, выгнув спинку выполняет какой-то замысловатый танец на кровати, во время которого гугукает, кряхтит, подпрыгивает. Потом забравшись на плечо, старательно вылизывает мне уши. От вылизывания лица мне удалось отвертеться, но ушами пришлось пожертвовать, ведь это она меня так благодарит. Щекотно, просто жуть, когда маленький горячий язычок вылизывает ушную раковину, но уже привык даже...

  Утро у нас в кубрике начинается с моего громкого чиха, потому, что Тошка будит меня, вылизывая мне нос изнутри. А когда горячий острый и местами шершавый язычок хозяйничает в носу не чихнуть очень сложно. И если раньше после неожиданного громкого чиха она отскакивала на край кровати и сердито фыркала, то теперь только отскакивает в сторону по подушке и ждёт, буду ли я вставать...

  В конце июля пришёл приказ на перебазирование полным составом полка, причём снова с разборкой самолётов и транспортировкой эшелоном, а не перегон по воздуху. Можете себе представить, какой кошмар начался в полку. Тем более, что эшелон нам под погрузку подали не на тихий полустанок Тегозеро, где мы разгружались, а на станцию Сумский Посад, которая немного дальше. Но в полку настроение приподнятое, ясно, что нас направляют на фронт, где мы нужны, будем летать и бить фашистов, а не сидеть здесь в ожидании непонятно чего...

  Эта поездка вышла какая-то нервная. Даже не потому, что мы ехали на фронт воевать, а сама обстановка на станции и в эшелоне. Спереди и сзади прицеплены две платформы, на которые установили зенитные пулемёты в обложенных песком гнёздах. В пути нам всем зачитали приказ ГКО номер 227 от 28 июля 1942 года, который потом стал больше известен, как "Приказ: ни шагу назад!". После этого приказа стало понятно, что дела очень серьёзные и на фронте легко не будет. Хотя успевшие повоевать и сами понимали, что на фронте просто не бывает.

  В первых числах августа наш эшелон прибыл на Сталинградский фронт. Разгружались в жуткой спешке ночью, потому, что днём немцы почти всё время пытаются разбомбить железнодорожные пути и станции. Здесь всё оказалось иначе, и не только тем, что вместо лесов вокруг приволжская степь. Наш аэродром в зоне действия немецкой авиации, и её было очень много. В воздухе почти постоянно висели немецкие самолёты, и в таких условиях нам нужно было как можно быстрее собрать наши машины и приступить к выполнению боевых приказов.

  - Ну, тебе то проще, ты же совсем недавно здесь в Сталинграде учился и всё здесь знаешь... - Спросил у меня Цыганов.

  - Михаил Васильевич! Чего я там знаю? Да я за всё время учёбы ни в одном увольнении не был, и город видел, только когда нас по нему на полёты возили, а любую свободную минуту либо учили чего-нибудь, либо поспать старались...

  - Что, совсем не успел даже город посмотреть?!

  - Как на духу, ничего не успел, даже улицу, где училище стоит не знаю...

  - Да! Дела...

  А вечером нам довели ещё один приказ ГКО от 17 июня 1942 года "об использовании самолётов Ил-2 в качестве дневных бомбардировщиков". Честно говоря, ничего нового для нас в этом приказе не было. Он только подчеркнул, вместе с приказом от 18 июня 1942 г.*** "об использовании истребителей в качестве фронтовых дневных бомбардировщиков" то, насколько сложное и тяжёлое положение на фронте и командование идёт на исключительные меры для исправления ситуации...

   *- Стандартная немецкая система аэродромной ПВО (нашла в описании штатов немецких подразделений): 2-4 батареи среднекалиберной артиллерии в составе каждая: 4 - 88 мм зенитные пушки и 2 - 20 мм зенитных автомата; 6-8 батарей мелкокалиберной артиллерии в составе: 9-12 зенитных автоматов калибрами 20 или 37 мм; до 10 крупнокалиберных пулемётных зенитных установок (часто многоствольных, кроме того, очень охотно и активно использовались трофеи вроде наших ДШК, крупнокалиберных польских и французских пулемётов); три штатных звукоулавливателя и не менее двух прожекторных установок. Всего от 76 до 130 и более активных специализированных зенитных стволов, в большинстве с круговыми секторами обстрела. Огневые средства ПВО выстроены в продуманную систему с налаженной связью и централизованным управлением огнём с учётом возможных коридоров захода на цель атакующих самолётов и выхода от неё. К этому добавьте ПВО действующей ж.д. станции, которая фактически через забор от лётного поля и не слабее аэродромной, а часто даже мощнее. К этому стоит напомнить то, что немцы к службе относятся с азартом и благоговением. То есть для большинства выполнение своих обязанностей наилучшим образом - возможно, самое главное в жизни, ведь "камрады" для немца почти официально приравнены в статусе к близким родственникам. И зенитчики - это не пехота в окопах, у них есть время и силы для реализации этих порывов. То есть любой служащий в системе ПВО не только старательно освоил свою вверенную технику, но всеми путями попытается усилить огневую мощь своего подразделения. Так могу с большой долей вероятности допустить, что доставшиеся при захвате нашего аэродрома повреждённые и брошенные зенитные средства и самолёты были по возможности использованы для усиления огневой мощи охраны и ПВО. Ведь снять с разбитого самолёта пушки и пулемёты не великая задача, а огневая мощь возрастает, тем более, что наверняка и оружейные склады аэродрома достались немцам не пустыми. В свете этого можете сами представить, насколько трудной, неудобной и зубастой целью стал для наших лётчиков этот аэродром (да любой аэродром, ведь описанное во всех частях люфтваффе, а не только тут) и прилегающая железнодорожная станция. В принципе, по поводу доработок и самодеятельного усиления аэродромной ПВО мои слова не фантазия. Никому на земле не нравится быть под авианалётом, поэтому в качестве зенитных средств, что только не использовали. У нас, к примеру, не только снимали пушки и пулемёты с неисправных машин и на самодельных станках приспосабливали в качестве зенитных стволов, даже самодельные пусковые РС-82 и РС-132 на поворотном зенитном станке в качестве средства ПВО делали. "Камрады" - одно из обязательных для каждого немца "четырёх К" (КАЙЗЕР - или Гитлер, не принципиально, КРИГС - война, КАМРАДЫ и КАНОН - это не закон, это скорее уклад и традиции). А для каждой фрау есть её "три К" (КИРХА - храм, КИНДЕР - дети и КЮХЕН - кухня), которые делают её настоящей и желанной немкой, женой и матерью, мне правда попадалось упоминание, наверно из чувства гендерной справедливости четвёртая женская "К" (имеется ввиду КЛЯЙД - платье или одежда, но мелковато это рядом с детьми и храмом, мне кажется).

   ** - Приказ НКО номер 005 от 4 января 1942 г. О борьбе с повышением аварийности в частях ВВС и запасных полках. Приказ НКО номер 184 от 9 марта 1942 г. Об упорядочении полётов над своей территорией. 27 апреля 1942 г. Генерал-лейтенант Новиков назначен командующим ВВС Красной Армии.

   ***- В этих июньских приказах было подчёркнуто, что многие командиры штурмовых частей считали бомбометание и пуск эРэСов со штурмовиков малоэффективными и очень сложными и вместо того, чтобы учить личный состав и осваивать вверенную технику, шли по пути наименьшего сопротивления и вылетали на штурмовку с использованием только имеющихся пушек и пулемётов, чем значительно снижали эффективность и степень наносимого противнику урона. Вплоть до того, что сложившаяся ситуация потребовала изложить проблему в отдельном приказе ГКО. Привлечение к нанесению бомбовых ударов по противнику нашей истребительной авиации тоже ничего уж слишком из ряда вон выходящего. Указанные в приказе машины ЛаГГ - 3, И-153, И-16, Як-1 и Як-7 с установленными бомбодержателями вполне были способны поднять дополнительные 200 кг взлётного веса. А при их маневренности произвести точное бомбометание после незначительных тренировок тоже было возможно. К тому И-153 ещё до войны уже были повсеместно перепрофилированы в маневренные штурмовые самолёты. Понятно, что если такой перегруженный бомбами истребитель встретится с истребителями противника, он не сможет максимально эффективно вступить в воздушный бой, но не от хорошей жизни были эти приказы. Впрочем, не исключено, что в них отразилось желание нового начальника ВВС Красной Армии показать себя на новом месте. Не мне об этом судить. Только и не нужно думать, что на местах все сплошь дуболомы и не в состоянии адекватно оценивать местную обстановку и гибко реагировать на её изменения. Так, принятая тогда в истребительной авиации система патрулирования в назначенном районе была крайне неэффективна и больше трёх четвертей вылетов были пустой тратой топлива и ресурса моторов, потому, что немцы великолепно встраивали свои планы в эту тактику, то есть их самолёты прилетали к концу времени дежурства наших истребителей, когда они уже не имели топлива для боя с противником или уже улетели, а смена ещё не прилетела. Вот в таких условиях лётчики сами просили им хотя бы бомбы подвесить, чтобы хоть немного пользы принести нашим войскам.