Горбатых Сергей Анатольевич : другие произведения.

Гусарская сага

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    После тяжелого ранения в обе руки корнет Головинский попадает в Лазарет её величества. Он надеется на быстрое и полное излечение. Но ранения очень серьёзные

  
  
   Часть вторая
  
   За веру, царя и отечество
  
   Глава шестая
  
  
  
   Санитарный поезд до отказа был заполнен ранеными. Они лежали на носилках в коридорах, тамбурах, у входов в уборные...
  
   В купе, вместе с Головинским, плечом к плечу сидели ещё четверо офицеров. Их называли "Ходячие". У всех - ранения в руки.
  
   Несмотря на открытые окна, в вагоне стоял невыносимый смрад от немытых тел, нестираных портянок, гниющих ран, камфоры...
  
   Головинский и его спутники спали сидя. Между собой почти не разговаривали. По-очереди высовывались в окно, чтобы глотнуть свежего воздуха.
  
   Подпоручик с перевязанным глазом и загипсованной левой рукой всё время пытался насвистывать какие-то мелодии.
  - Прекратите! Голова трещит, а вы свистите! - грубо обрывал его седой капитан, с ранением в плечо.
  - Хорошо. - Соглашался подпоручик и замолкал.
  
   Через полчаса всё повторялось.
  
   Владимир с ужасом посматривал на свою левую, висящую, как тряпка, руку.
  - А если её ампутируют? - частенько закрадывалась в его голову страшная мысль, - что тогда? Молодой инвалид? Прощай военная карьера! Прощай мечта! Нет! Нет! В таком случае я лучше застрелюсь!
  
   Головинский начинал шёпотом молиться.
  
  - Корнет, вы чего всё время бормочите? У меня голова просто раскалывается, а вы бу-бу-бу-бу! - начинал нервничать седой капитан.
  
   Появился пожилой рябой санитар в грязном халате, который когда-то был белым.
  - Щас обедать будем, ваши благородия! - объявил он. - Я щас обед вам принесу. Вас, ваше благородие, - обратился он к Головинскому, - я буду кормить с ложки.
  
  - Куда нас везут, любезный? - поинтересовался у санитара всё время молчащий штабс-капитан с оторванными пальцами правой руки.
  
  - У Киев, ваше благородие!
  
  - Снова Киев! Снова этот госпиталь! Там я увижу Оленьку, если она там, конечно, ещё работает. - Безразлично подумал Владимир.
  
   В Киеве из санитарного поезда выгрузили умерших и тяжело раненых. Затем началась посадка раненых из киевского госпиталя.
  
  
  
  - Господин подполковник, что происходит? Почему нас не выводят отсюда? - забеспокоился седой капитан, обращаясь к начальнику санитарного поезда.
  
  - Господа, поезд идёт на Москву. Там, вас всех распределят по госпиталям. Я получил такой приказ. В Киеве мест нет.
  
  - Бардак! Какой бардак! На фронте - хаос! В госпиталях ещё хуже! Тыл- это вообще бордель! - рассвирепел седой капитан.
  
   Головинский и все остальные промолчали. Владимиру было абсолютно всё равно куда их повезут. Его беспокоила левая рука. Он не подавала никаких признаков жизни.
  - Кусок тряпки! Просто кусок тряпки! - с отчаянием думал он, безрезультатно пытаясь пошевелить пальцами этой руки.
  
   В Москву прибыли поздним вечером. Начали выносить носилки с "неходячими" ранеными.
  
  - Аккуратно бери! Куда прёшь?! Вот чёрт! - кричали друг на друга санитары.
  
   Затем раздался чей-то громкий голос:
  - Арсеньев, Баранов, Головинский, Щербатый... Господин подполковник, где находятся Головинский и Баранов?
  
  - Не знаю, капитан. Посмотрите в предпоследнем купе! - ответил кому-то начальник санитарного поезда.
  
   Через несколько минут к ним в купе зашёл высокий, пропахший дорогим одеколоном, капитан в новенькой форме защитного цвета.
  - Господа, кто из вас подпоручик Баранов и корнет Головинский?
  
  - Я! Я! - почти одновременно ответили подпоручик с перевязанным глазом и загипсованной рукой, и Владимир.
  
  - Господа офицеры, прошу вас следовать за мной! Вы можете двигаться самостоятельно или позвать санитаров?
  - Самостоятельно! - уверенно ответил Головинский.
  - Пойдём! Только куда? - с удивлением поинтересовался Баранов.
  
   Через двадцать минут пятеро раненых из санитарного поезда были размещены в трёх купе курьерского поезда "Москва - Петроград".
  
   Сразу же принесли горячего чаю и свежих пирожных
   Молодой курносый санитар, как ребёнка, поил Владимира чаем из блюдца.
  - Уже подостыл, ваше благородие. Глотните! Ага! Вот так.... Вот так!
  
   Царское село. Прямо на перроне их ждал большой санитарный автомобиль с красными крестами. Санитары - все молодые, хорошо выбритые ребята. Сёстры милосердия, тоже юные, в белоснежных накрахмаленных халатах...
  
  
  
   Их вынесли из вагона на носилках и устроили в автомобиле.
  
  - Какая красота! - с восторгом прошептал Баранов, смотря на проносившиеся за окном подстриженные кустарники и газоны с цветами.
  
   Минут через пятнадцать автомобиль остановился у одноэтажного флигеля.
  
   Раненых стали выносить наружу.
  
  - Головинского сразу же в перевязочную! - раздался женский голос.
  
   Владимира несли по коридору. Вокруг необыкновенная чистота, белые стены, высокие окна. Много света.
  
   Большая светлая комната.
  
  - На эту кушетку кладите! Вот так! Так! Хорошо! - приказала санитарам женщина, очевидно хирург, с грубыми, типично мужскими, чертами лица.
  
  - Боже мой! Боже мой, как я воняю! Старым козлом! - Владимиру стало стыдно за запах немытого тела и гноя, который исходил от него.
  
   Хирург стала осторожно снимать бинты с левой руки. Рядом с ней стояли три сестры милосердия. Одна - высокая, уже в возрасте женщина, и двое молоденьких девушек.
  
  - До чего лица знакомые! - машинально подумал Головинский и, вдруг, вспомнил:
  - Боже мой! Это же государыня Александра Фёдоровна со своими старшими дочерьми: Ольгой и Татьяной! А я, офицер-гусар, нахожусь перед ними с таком непотребном виде! Боже мой, какой позор!
  
  - Готово, ваше величество! - произнесла хирург.
  
   Государыня принялась умело промывать Головинскому рану. Затем быстро наложила повязку.
  - Теперь другую руку! - тихо, с едва уловимым акцентом, произнесла она.
  
   Хирург начала снимать заскорузлые бинты с правого плеча Владимира.
  - Присохли. Сейчас будет больно. Терпите! - предупредила она и резким рывком оторвала остававшийся кусок бинта.
  
   У Владимира от боли потекли слёзы из глаз, но он не произнёс ни звука.
  
   Государыня быстро обработала ему рану на плече и наложила повязку.
  
   После перевязочной Головинского на инвалидной коляске отвезли в душевую, а затем выдали новую пижаму тёмно-зелёного цвета.
  
  
  
  
   Санитар прикатил Владимира в палату номер четыре, где была одна свободная кровать. Здесь уже находились поручик Степунов и подпоручик Гладовский.
  
   Головинский с наслаждением вытянулся на свежей накрахмаленной простыне и перед тем, как заснуть, удивился:
  - Это же за какие заслуги меня поместили в Лазарет её величества?
  
   Следующий день начался в семь часов утра. В палату вошла сестра милосердия с градусниками и померила всем температуру.
  
   Затем последовал утренний туалет. Дюжий санитар на инвалидной коляске отвёз Владимира в ванную комнату, где помог ему умыться и почистить зубы.
  
   Затем последовал утренний чай. У Головинского правая рука не сгибалась в локте, а левая продолжала висеть тряпкой. Чаем Владимира напоила сестра милосердия по имени Настя - миловидная девушка лет двадцати.
  
   В палату вошла врач с мужским лицом. Та самая, которая находилась вчера в перевязочной вместе с государыней. Оказалось, что это княжна Гедройц. Она занимала должность главного хирурга Лазарета её величества. Княжна Гедройц каждое утро делала обход раненых.
  
  - Жалобы есть? Как вы себя чувствуете? - спрашивала она у каждого.
  
   Ровно в девять часов за окном послышался клаксон легкового автомобиля: прибыла государыня с дочерьми Ольгой и Татьяной.
  
   Они прошли по палатам, поинтересовались самочувствием раненых, а затем удалились в перевязочную.
  
   После одиннадцати часов в их палате вновь появились Александра Фёдоровна и её дочери.
  
   Государыня присела на край кровати, на которой лежал Головинский.
  - Корнет, как вы сегодня спали? - тихо спросила она.
  
   И снова Владимир уловил едва заметный иностранный акцент.
  
  - Спасибо, ваше величество, прекрасно! - изобразив на лице бодрую улыбку, ответил Головинский.
  - Вы, корнет, вели себя очень мужественно во время перевязки. - Заметила она и встала.
  
   Теперь Александра Фёдоровна беседовала со Степуновым. Государыня сидела на самом краешке его кровати.
  
  - Как вы спали сегодня, поручик?
  - Замечательное, ваше величество!
  - Как ваше самочувствие?
  - Замечательное, ваше величество! - чётко отвечал Степунов.
  
  
  
   Наступила очередь Гладовского.
  
  - Как вы сегодня спали, подпоручик?
  - Благодарю вас, ваше величество! Прекрасно! - неожиданно заорал тот.
  
   Императрица вздрогнула. Ольга и Татьяна засмеялись.
  
  - Зачем же вы так кричите, подпоручик? Я же рядом! Я вас очень хорошо слышу.
  
  - Прошу прощения, ваше величество! - ещё громче заорал Гладовский, краснея от усердия.
  
   Теперь смеялись все, находящиеся в палате.
  
   В час дня принесли завтрак. В два часа дня коридоры и палаты госпиталя наполнились посетителями. В их палату никто не пришёл.
  
  - Хорошо ! Никто не мешает! - обрадовался Степунов и вновь обложился газетами.
  
   Газеты были его какой-то нездоровой страстью. Степунов не просто их читал, а буквально изучал от первой и до последней страницы.
  
   В четыре часа подали чай со сдобными сухарями.
  
   В шесть часов, после ухода посетителей, их накормили очень вкусным обедом. Владимир снова нервничал, когда его с ложки кормила сестра милосердия Настя.
  - Как гадко быть инвалидом! К этому привыкнуть невозможно. - Грустно размышлял он.
  
   После вечернего обхода вновь принесли чай, а затем выключили свет.
  
   На следующий день государыню и её дочерей во время утреннего обхода сопровождал начальник Лазарета её величества полковник Вильчковский.
  
  - Головинский, - обратилась Александра Фёдоровна к Владимиру, - я вам принесла Евангелие и серебряный образок.
  
  - Благодарю вас, ваше величество! Ваш подарок для меня - это лучшая награда за службу! - вытянулся перед императрицей корнет.
  
   Потом Владимира на инвалидной коляске увезли на перевязку. Княжна Гедройц сняла бинты с левой руки, а затем с правого плеча. Внимательно осмотрела.
  
  - Ну что же, рана на плече эволюционирует хорошо. Думаю, что совсем скоро у вас будет сгибаться рука в локте. Месяца через три вы вообще забудете об этой ране. А вот левая рука,- хирург глубоко вздохнула, - ничего пока сказать не могу. Очевидно одно, что повреждены мышцы.
  
  - Ваше величество, вы можете приступать, - вежливо предложила Гедройц государыне.
  
  
   Александра Фёдоровна быстро наложила повязки на раны Головинского.
  
  - Девочки, - обратилась императрица по-английски к великим княжнам Ольге и Татьяне, - завтра перевязки делаете вы. Я буду только смотреть.
  
   Когда Владимира привезли из перевязочной, в четвёртой палате творилось что-то невообразимое.
  - Корнет! Корнет! Вы не знаете ещё, что произошло за время вашего отсутствия! - Степунов с нарочито серьёзным лицом с пачкой газет в руках бегал из угла в угол.
  
  - Что могло произойти, когда я был в перевязочной? - пожал плечами Головинский.
  
  - Так вас увезли из палаты простым корнетом, а привезли уже национальным героем! Все! Слышите, все газеты на первых полосах поместили вашу фотографическую карточку и статьи о вашем подвиге.
  
  - Каком подвиге? - Владимир не мог понять серьёзно говорит Степунов или разыгрывает его.
  - Как это о каком? Вашем, разумеется! Вы же казачкА раненого на себе тащили три версты? А, корнет?
  - Тащил. Только не три версты, а меньше. Думаю, что меньше версты.
  
   Степунов подошёл к Головинскому и развернул свежий экземпляр "Русский инвалид".
  
   Действительно там Владимир увидел фотографическую карточку, где он был в кителе с чужого плеча. А внизу - статья с заголовком "Подвиг русского офицера". В ней, каким-то "лубочным" языком, рассказывалось о том, как Десятого Ингерманландского полка корнет Головинский, будучи раненым в обе руки, теряя сознание от потери крови, вынес с поля боя раненого в обе ноги приказного Донской казачьей дивизии Фильченкова. Большая статья заканчивалась фразой "Пока в нашей армии есть такие офицеры, как корнет Головинский В. Ю. - Россия непобедима!"
  
  - В других газетах тоже самое. Будете сами читать? Или я вслух? - поинтересовался Степунов.
  - Нет, нет! Не надо! Эти борзые писаки... - Владимир покраснел от негодования, - мне, господа, честно вам скажу, известности не надо. Я выполнил то, что каждый сделал бы на моём месте.
  
  - Я с вами, Владимир, абсолютно согласен! - поддержал его Гладовский.
  - Ну нет, господа, Россия должна знать своих героев! - с пафосом воскликнул Степунов.
  
  - Сударыня. Вы куда? Посещение пациентов разрешено с двух до шести часов. Да вы ещё и без халата! Будьте добры, покиньте помещение! - послышался из коридора возмущённый голос княжны Гедройц.
  
  - Я понимаю... Прошу прощения, но я ищу моего племянника. Он находится в этом госпитале. Сегодня все газеты пишут о нём..
  
  - Боже мой! Это же тётушка! - узнал знакомый голос Владимир и бросился к двери.
  
  
  
  
  - Княжна Гедройц, что здесь происходит?
  - Ваше величество, женщина ищет своего племянника в неположенное для посещений время! Да ещё и без халата!
  - Сударыня, кто ваш племянник? - спросила государыня.
  - Вла... Корнет Головинский Владимир из гусарского Ингерманландского полка. О нём пишут сегодня все газеты. Ваше величество, я только хотела взглянуть на него...
  
  - Корнет Головинский находится в четвёртой палате. Княжна Гедройц, вы бы могли разрешить, в виде исключения, зайти этой сударыне на несколько минут к своему племяннику?
  - Хорошо! Только наденьте халат! - строгим голосом приказала главный хирург.
  
   В палату вошла Анастасия Михайловна. В белом халате, с большой плетёной корзиной, она здесь смотрелась очень странно. Лицо тётушки было растеряно.
  
  - Володинька! Володинька! - ринулась она к племяннику, забыв поздороваться.
  
   Хотела обнять и прижаться к нему. Владимир резко отстранился от Анастасии Михайловны.
  
  - Ой, прости, Володинька! Не подумала! Что с тобой, родной мой? - она поцеловала его в щёку.
  
  - Да пустяки всё, тётушка! Ранены руки. - И тоже поцеловал её в щёку.
  
  - Господа, разрешите вам представить мою любимую тётушку: Анастасию Михайловну! - обратился Головинский к Степунову и Гладовскому.
  
  - Ой, простите меня, господа офицеры! Я бесцеремонно ворвалась, не поздоровалась, - смутилась Анастасия Михайловна. - Всё так неожиданно: иду по коридору, а навстречу мне высокая женщина в одежде сестры милосердия. Думаю, лицо очень уж знакомое. Где же я её видела? И поняла, что это была го-су-да-ры- ня! Государыня!!! Меня это так поразило, господа!
  
   Никогда ещё в жизни Владимир не видел свою тётушку такой растерянной.
  
   Анастасия Михайловна присела на кровать Головинского. Смотрела на его перевязанные руки и тихо плакала. Достала батистовый платочек и вытирала им свои слёзы, катившиеся по щекам.
  
  - Ничего, Володинька, ничего. Привлечём лучших врачей. Вылечим тебя! Ты поправишься! Мы ведь - Головинские! Самое главное, что ты жив!
  
   Анастасия Михайловна принялась доставать из корзины туески со свежей ароматной земляникой, коробки шоколадных конфет и печенья.
  
  - Это для тебя и твоих товарищей, Володинька! Ешьте! Поправляйтесь! Я завтра приду в два часа. Поговорим с тобой спокойно, Володинька! Самое главное, что ты жив, родной мой! Я сейчас телеграфирую родителям твоим... - тётушка начала кашлять..
  
  
  - Всё, пошла я, Володинька! До завтра! - с трудом произнесла она, отдышавшись после приступа кашля.
  
   Головинский поцеловал Анастасию Михайловну в обе щёки.
  
  - Это настоящая русская женщина! - восторженно воскликнул Степунов, когда дверь за нею закрылась.
  
  - Вот с такими женщинами мы обязательно победим в этой войне! - убеждённо добавил Гладовский.
  
   Анастасия Михайловна приходила каждый день. Она приносила столько фруктов и сладостей, что Головинский раздавал их раненым, лежащим в других палатах.
  
   А на четвёртый день, в два часа, открылась дверь. На пороге палаты вместе с тётушкой стояли отец, мама, сёстры. Владимир даже вздрогнул от неожиданности.
  
   Отец заметно нервничал. Мама тихо плакала. Анастасия Михайловна гладила её по плечу и успокаивала:
  - Софушка, смотри какой у тебя сын! Герой! Красавец! Раны заживут. Заживут раны! Я всё сделаю, чтобы Володинька восстановил своё здоровье!
  
  - Володя, - к самому его ухо наклонились сёстры, - мы во дворе госпиталя видели государыню и великих княжон! Ты представляешь?! И все они были одеты, как обыкновенные сёстры милосердия! Почему?
  
  - Как почему? Госпиталь же дворцовый! Его ещё называют "Лазарет её величества". Вот они и работают здесь сёстрами милосердия. Мне, например, накладывает повязки или государыня, или великая княжна Ольга Николаевна. - Объяснил своим сёстрам Владимир.
  
  - Да, ну-ну?! - в один голос воскликнули Лиза и Катя, - это правда?
  - Конечно же правда! - - убедил своих сестёр Владимир.
  
  - Вот, Лиза, сколько раз я тебе говорила, что надо бросать учиться! Надо ехать в Петроград или в Москву поступать на курсы сестёр милосердия! А потом - на фронт! - прошептала Катя своей сестре.
  
  - Вы что, девочки? Какие курсы? Какой фронт? Вам же по пятнадцать лет всего! Вы хотите, чтобы наша мама сошла с ума? - прошептал Владимир на ухо Кате.
  
  - Сын, что говорят врачи? Когда тебя выпишут? - спросил отец, молчавший до этого.
  
  - Не знаю, папа. Пока ничего не говорят. - Ответил Владимир.
  
  - Я поговорю с начальником госпиталя полковником Вильчковским . Софья, не плачь! Наш сын - офицер! Гусар! Всё будет хорошо! Я уверен в этом.
  
   Родители и сёстры уехали через пять дней.
  
  
  
   Прошла ещё одна неделя. У Головинского стала сгибаться правая рука в локте. Теперь он мог уже есть самостоятельно и даже пытался писать карандашом. А левая рука по-прежнему безжизненно висела вдоль тела, но Владимир мог уже шевелить всеми её пальцами. Это обстоятельство его очень радовало.
  
  - Ещё месяца два, пусть три, ну четыре ... и она тоже восстановится! - с уверенность думал он.
  
   Принесли четыре письма от Виктории, которые были адресованы ему в действующую армию. Все они были похожими и начинались словами "Здравствуй, моё Солнышко! Моё Счастье! Моя Радость!". Затем следовало подробное описание новостей в булочной: ухудшение качества привозимой муки, кто и как из её работников ворует... Заканчивались письма также одинаково: "Я по тебе очень скучаю, моё Солнышко! Пиши мне! Целую тебя очень и очень крепко!".
  
  - Какое счастье, что Виктория не читает газет! - с облегчением вздохнул Владимир. - Если бы она узнала, что я нахожусь здесь, в Царском Селе, непременно примчалась бы! И что тогда? Как бы я её представил Степунову, Гладовскому и другим офицерам? Как мою любовницу? Или как мою невесту? Посмешище! Нет - это было бы не посмешищем, а настоящим для меня позором! Офицер престижного гусарского полка имеет долгие интимные отношения с вдовушкой-булочницей! Виктория бы обязательно встретилась здесь с Анастасией Михайловной! Бедная моя тётушка, как бы она расстроилась! Одно дело, когда любимый племянник уезжает к кому-то на ночь, а другое - демонстрировать всему миру ту, с кем он спит! Тётушка мне бы оторвала голову. И правильно бы сделала! Ведь голова у человека существует для того, чтобы думать!
  
   На четвертушке бумаги Головинский написал несколько фраз для Виктории. В конце добавил "Отправляю тебе это письмо с оказией. Хочу, чтобы быстрее дошло.". Вложив его в конверт, он вышел в коридор. Здесь увидел разбитного рыжего санитара Григория.
  
  - Слушай, любезный, ты когда-нибудь бываешь в Питере? - спросил у него Владимир.
  
  - Бываю, ваше благородие. По воскресеньям. - Моментально ответил санитар.
  
  - Слушай меня очень внимательно, Григорий! Я сейчас дам тебе конверт. Отвезёшь его по адресу, который на нём указан, и бросишь в почтовый ящик, а потом сразу же исчезнешь. Ни с кем не вступай в разговоры. Ты меня понял, Григорий?
  
  - Как не понять, ваше благородие? Понял!
  
  - За эту услугу я тебе плачу десять рублей. - Пояснил Головинский.
  
  - Десять рублей?! - с придыханием в голосе, недоверчиво спросил санитар.
  
  - Да. Вот держи конверт и деньги.
  
  - Ваше благородие, да вы не изволите беспокоиться! Доставлю письмецо! Брошу в ящик, и ни одна собака меня не увидит! - расплылся в довольной улыбке Григорий.
  
  
  
   Владимир вернулся к себе. Достал из-под подушки книгу и начал было читать, как неожиданно распахнулась дверь, и в палату ворвался начальник госпиталя полковник Вильчковский. Всегда спокойный, больше похожий на университетского профессора, он находился в состоянии сильного возбуждения.
  
   Все подскочили со своих кроватей.
  
  - Корнет Головинский, у меня для вас необычайная новость. - Без всяких предисловий заявил он.
  
   У Гладовского и Степунова вытянулись лица. Владимир был спокоен.
  
  - Что-то случилось, господин полковник? - вежливо поинтересовался он.
  
  - Можно сказать и так. А вообще мне поручили вручить вам орден Святого Владимира четвёртой степени. Вот так-то, корнет.
  
   Вильчковский достал из кармана своего кителя крест на муаровой ленте и приколол его к лацкану пижамной куртки Владимира.
  
  - Высочайший приказ о вашем награждении был подписан ещё в прошлом месяце... Орден хотели вручить вам в полку, но вы уже находились здесь, в госпитале. Поздравляю, корнет! - полковник очень осторожно пожал Владимиру руку и быстро покинул палату.
  
   Всё это произошло так быстро, что никто из присутствующих ничего не понял. Головинский смотрел на лацкан своей пижамной куртки, на которой красовалась одна из престижнейших наград Российской империи, а Степунов и Гладовский - на него.
  
  - Ну и дела! - протянул Степунов, - я такого ещё не видел.
  - Я тоже! - подтвердил Гладовский.
  
  - Мы вас поздравляем, Владимир! - в один голос произнесли они, когда пришли в себя.
  
  - Поручик, вы могли бы мне помочь его открепить? Рука ещё не сгибается, как нужно. - Попросил Головинский.
  - Корнет, с удовольствием! Как не помочь герою! - ответил Степунов и, сняв орден с пижамной куртки, положил его на подушку Владимира.
  
   Головинский не мог оторвать своего взгляда от креста на муаровой ленте, эффектно смотревшегося на белоснежной наволочке.
  
  - Какой красивый! Я мечтал о нём с самого детства! Вот и сбылось. - С восторгом думал он.
  
   Дни тянулись и были они похожи друг на друга: обходы государыни и главного хирурга госпиталя, перевязки, завтраки, обеды... В два часа появлялась тётушка. Приносила книги, фрукты, шоколад...
  
   В тот памятный день выдалось необыкновенное утро: тёплый ветерок, пронзительно синее
   небо и на нём яркое солнце.
  
  
  
  
  - После обхода, немедля, я иду сразу же в парк! Буду бродить по дорожкам, думать, мечтать.- Решил Владимир.
  
  - Государь приехал! Государь приехал! - вдруг разнеслось по палатам.
  
   В коридоре забегали, захлопали дверьми, а потом, вдруг, наступила тишина.
  
   В четвёртой палате все подскочили. У Степунова лицо сделалось бледным, как мел. Гладовский пытался что-то сказать, но не смог. От волнения у него началось заикание. А
  Головинский вдруг услышал, как бъётся его сердце: тук-тук-тук- тук-тук.....
  
   В коридоре слышались слова доклада Вильчковского государю.
  
  - Тук-тук- тук- тук-тук, - билось сердце Владимира.
  
   Государь со свитой стал ходить по палатам, и оттуда было слышно, как представлялись ему офицеры.
  
  - В первой палате, - шептал Степунов, - во второй....
  
  - В третью, за-за-зашёл... - заикаясь, произнёс Гладовский.
  
   Головинский бросил судорожный взгляд на свою больничную пижаму.
  - Нет ли на ней каких-либо сальных пятен? Все ли пуговицы застёгнуты?
  
  - Тук-тук-тук-тук-тук, - билось его сердце.
  
   Резко отворилась дверь и в палату, сильно хромая, вбежал мальчик в матросском костюмчике.
  
  - Наследник! Цесаревич Алексей! - сразу же понял Владимир и вытянулся по стойке смирно.
  
  - Здравствуйте, господа офицеры! - прокричал мальчик и поздоровался с каждым, неловко протягивая свою руку.
  
  - Цесаревич больше похож на ангела, чем на обычного ребёнка, - неожиданно подумал Владимир, - у него серые, очень печальные глаза, грустная улыбка, бледное лицо.
  
   Вошёл государь, за ним - государыня и полковник Вильчковский.
  
  -Ваше величество, Тринадцатого уланского Владимирского полка поручик Степунов!
  
  - Как ваше здоровье, поручик? - тихим голосом поинтересовался государь.
  
  - Значительно лучше, ваше величество! - прокричал в ответ Степунов.
  
  
  - Очень хорошо! Я рад за вас, поручик. - Улыбнулся император.
  
  
  - Ваше величество, Сто семьдесят седьмого пехотного полка подпоручик Гладовский.
  
  - Когда на выписку, подпоручик? - поинтересовался государь.
  
  - Думаю, что через месяц, ваше величество. - Стараясь не заикаться, ответил Гладовский.
  
  - Ваше величество, Десятого гусарского Ингерманландского полка корнет Головинский. - Смотря императору прямо в глаза доложил Владимир.
  
  - Ах, вот вы какой, Головинский! Мне докладывали о вашем подвиге. Я счастлив, что в нашей славной кавалерии служат такие офицеры, как вы. Спасибо за то, что бережёте русского солдата! - государь смотрел на Владимира, и глаза у него были тоже печальными.
  
   После общения с императором, Головинский не мог ночью заснуть. Его захлёстывали эмоции.
  
   Тянулись дни... Подъём в семь часов. В палаты заходили сёстры милосердия и мерили температуру. Затем следовал утренний туалет. После чего приводили в порядок постели и пили чай. В восемь часов палаты обходила княжна Гедройц. В девять прибывала государыня с великими княжнами Ольгой и Татьяной. Они обходили палаты и затем удалялись в перевязочную. После одиннадцати императрица с дочерьми вновь обходили палаты и подолгу беседовали с ранеными.
  
   Для Владимира разговаривать с великими княжнами было сущей мукой.
  - Что они спросят? Как я должен ответить? Односложно или подробно?
  
  - Корнет, вам нравится читать? - спросила Головинского однажды великая княжна Ольга.
  - Да, ваше высочество! Мне очень нравится читать!
  - И каким же книгам вы отдаёте предпочтение?
  - Увлекаюсь военной историей, мемуарами...
  - Мемуары? Это же так скучно! - скривила свои губки великая княжна.
  - Может быть и так, ваше высочество, но мне нравится читать мемуары! - настоял Владимир.
  - Это чтение для пожилых людей! А вы такой молодой, корнет! - продолжала удивляться Ольга.
  - А мне нравится! - вновь повторил Головинский.
  
   Великая княжна недоумённо пожала плечиками и, пересев на край кровати к Степунову, начала говорить с ним о том, что сегодня было опубликовано в газетах.
  
   Поручик, в отличии от Головинского, не терялся в присутстсвии царских особ. Он пересказывал целые газетные статьи, высказывал своё мнение.
  
   В два часа начинался приём посетителей. Анастасия Михайловна приносила фрукты, конфеты, папиросы... Их всегда было так много, что Владимир половину дарил раненым из других палат.
  
  
   Гладовского навещала невеста: худенькая невзрачная девушка. Они вдвоём удалялись в парк и возвращались только к шести часам вечера.
  
   К Степунову иногда захаживала двоюродная сестра: молчаливая одинокая женщина лет тридцати. Она садилась к нему на самый краешек кровати и молча слушал нескончаемые монологи своего кузена.
  
   После шести часов приносили обед. В девять вечера - чай, после чего гасили свет.
  
   День пятнадцатого августа начался как обычно. После того как государыня с великими княжнами вышли из их палаты, Степунов принялся изучать свежие газеты.
  
  - Владимир! Владимир, вас можно поздравить! - вдруг заоорал он.
  
  - Что случилось? - подскочил со стула Головинский.
  
  - Слушайте! Внимательно слушайте! " На основании представления Георгиевской Думы Юго-Западного фронта государь подписал высочайший приказ о награждении орденом Святого Георгия четвёртой степени корнета Головинского В.Ю. Десятый гусарский Ингерманландский полк."
  
  - Да ну-у-у? - недоверчиво произнёс Владимир и буквально выхватил газету из рук Степунова.
  
   Действительно: он награждён орденом Святого Георгия четвёртой степени!
  
  - Боже мой! Боже мой! Вот это да! Я стал первым георгиевским кавалером в нашем роду Головинских! Я - георгиевский кавалер! Я - георгиевский кавалер! - Владимир не мог успокоиться,
  
   Он буквально выбежал в парк и бродил по дорожкам, ничего не замечая вокруг,
  
  - Я - георгиевский кавалер ! Я даже и мечтать об этом не смел!
  
   В два часа пришла Анастасия Михайловна со своим компаньоном Василием Васильевичем.
  
  - Вот, Владимир Юрьевич, пришел навестить вас - российского героя! Горжусь тем, что лично знаком с вами. - Торжественно произнёс Василий Васильевич и деликатно пожал руку Головинскому.
  
  - Спасибо, Василий Васильевич! Когда я поправлюсь, поедем к цыганам?! - спросил он у тётушкиного компаньона и подмигнул.
  - А как же, Владимир Юрьевич! Помчимся! Я вам такое покажу! - оживился Василий Васильевич и потряс рукой.
  
   Анастасия Михайловна, услышав его слова, лишь украдкой усмехнулась.
  
   К вечеру принесли телеграммы от родителей и сестёр.
  
  
  
  "Гордимся тобой, сын! Ты в нашем роду - первый георгиевский кавалер! Целуем. Родители."
  
  "Володинька, поздравляем! Папа плачет от гордости за тебя. Мама целый день молится. Мы радуемся! Твои Лиза и Катя."
  
   Следующим утром государыня и великие княжны Ольга и Татьяна также поздравили Головинского с награждением орденом Святого Георгия.
  
  
  
   После отъезда государыни с дочерьми из госпиталя Владимира вызвали к главному хирургу.
  
   Гедройц внимательно рассматривала рентгеновские снимки левой руки и правого плеча Головинского. Стояла тишина. Только за окном противно кричали вороны.
  
  - Что я вам, Владимир Юрьевич, хочу сказать, - неожиданно произнесла главный хирург, - мы, здесь в госпитале, сделали всё, что смогли. Рана правого плеча у вас прекрасно зарубцевалась, рука действует так, как ей положено. Что касается левой руки... - Гедройц неожиданно замолчала и глубоко вздохнула. Её некрасивое, похожее на мужское, лицо стало ещё дурнее. - Рана зажила. Остался лишь небольшой шрам. Но дело, как вы понимаете, не в шраме. Дело в том, что неизвестно пока, как ваша левая рука будет функционировать в будущем. Ведь повреждены мышцы, поэтому вы можете только шевелить пальцами. Восстановится ли деятельность мышц когда-нибудь, я не знаю.
  
  - Прошу прощения, ваша светлость! Вы что хотите сказать, что я остался инвалидом? - воспользовавшись паузой спросил Головинский.
  
  - На сегодняшний день - да! Но как ваша левая рука будет вести себя в будущем - зависит только от вас, Владимир Юрьевич.
  
  - Что я должен делать, чтобы спасти мою руку? - содрогаясь от ужаса, спросил Владимир.
  
  - Ну, во- первых постоянно находиться под наблюдением опытного хирурга. Во- вторых - ежедневный массаж. В третьих - можно попробовать грязелечение.
  
  - Ваша светлость, а на фронт? На фронт когда?
  
  - Владимир Юрьевич, вы что меня совсем не поняли? Какой фронт? Вы - ин-ва-лид! Полежите у нас ещё недельки три. Попробуем массаж, специальные восстанавливающие физические упражнения... Мне очень интересно, как будет эволюционировать ваша рука.
  
  - Прошу прощения, ваша светлость! Вы позволите мне выйти? - едва выговорил Головинский.
  
  - Да, конечно, Владимир Юрьевич, я с вами на сегодняшний день закончила.
  
   Владимир почти бегом пробежал по дорожке парка до ближайшей скамейки и присел. Его голова гудела от мыслей:
  
  
  
  
  - Инвалид! Я - инвалид! В двадцать один год! В чине корнета! Лучше меня убило в этой атаке! И что я теперь буду делать? Молодой и однорукий!!! А как же моя военная карьера? Теперь никакого смысла в моей дальнейшей жизни я не вижу!
  
  - Корнет Головинский! Корнет Головинский! - послышался чей-то женский голос, а затем перед ним появилась сестра милосердия Надежда, которую все звали Надюшей.
  
  - Я здесь, Надюша. Что-то случилось? - мрачным тоном поинтересовался Владимир.
  
  - Вас разыскивает господин Вильчковский. Он у себя кабинете. Сказал, что я должна вас найти! Это очень и очень важно! - сообщила Надежда, и её красивые смешливые глаза сделались серьезными.
  
  - Спасибо! Я сейчас буду! - сухо ответил Головинский и встал со скамейки.
  
  - Господин полковник, Десятого гусарского Ингерманландского полка корнет Головинский! - доложил Владимир, войдя в кабинет начальника госпиталя.
  
  - Корнет, у меня для вас есть необычайная новость, - сообщил Вильчковский и сделал паузу.
  
  - Вы хотите вручить мне ещё один орден? - грустно пошутил Владимир.
  
  - А вы откуда, собственно, об этом знаете? - удивлённо уставился на корнета Вильчковский.
  
  - Прошу прощения, господин полковник! Неудачно пошутил. - Извинился Головинский.
  
  - Корнет, сегодня утром, с почтой мне доставили пакет с орденом Святой Анны второй степени. В записке, сопровождающей эту высокую награду, полковник Чеславский меня любезно просит, чтобы я вручил её вам: корнету Головинскому командиру взвода Десятого гусарского Ингерманландского полка . Вот эту просьбу я сейчас и выполняю.
  
   Вильчковский достал из плотного серого конверта орден Святой Анны второй степени и застыл в недоумении.
   - Орден для ношения на ленте на шее, а вы без мундира. На пижаму, как то... как-то не подходит, - вслух рассуждал начальник госпиталя, - значит... значит я вручаю его вам в руки! - нашёл он решение проблемы, облегчённо при этом вздыхая.
  - Благодарю вас за службу, корнет! - закончил полковник церемонию награждения.
  
  - Вот у меня и "полный бант"! А радости нет! Какая может быть радость, если я - инвалид? - с отчаянием думалось Владимиру.
  
   Анна Михайловна, приехавшая в госпиталь с опозданием : почти в четыре часа дня, нашла племянника сидящим на кровати в подавленном состоянии духа.
  
  - Володинька, родной мой, что случилось? На тебе лица нет! - ужаснулась она.
  
  - Тётушка, у меня большое горе. - Прошептал он ей на ухо.
  
  - Пойдём-ка мы выйдем с тобой в парк! Прогуляемся! - почти приказала Владимиру его тётка.
  
  
  
   Они прошли по аллее, которая упиралась в кирпичный забор. Здесь никого не было.
  
  - Присядем, Володинька! - предложила своему племяннику Анастасия Михайловна.
  
  - Да, тётушка.
  
  - Рассказывай, что случилось. Только понятно и в подробностях. - Попросила она Владимира.
  
  - Сегодня меня вызывала главный хирург княжна Гедройц. Сказала, что я инвалид, что я, что я... - он не мог говорить. Головинского душили слёзы.
  
  - Так, успокойся! Хватит! - резко оборвала его тётка. - Рассказывай!
  
   Владимир дословно пересказал разговор с главным хирургом госпиталя.
  
  - Вот и не знаю, что и делать! Как жить, тётушка? Ведь моё призвание - это служить в армии. Я мечтал сделать карьеру. Мечтал после войны поступить в Академию Генерального штаба! А теперь? Что теперь? - Владимир глубоко вздохнул.
  
  - Володинька, родной мой, не отчаивайся! Я тебе обещаю, что сделаю всё возможное и невозможное, чтобы ты был здоров! Ты слышишь меня? Всё! - начала убеждать своего племянника Анастасия Михайловна, - для этого я выпишу самых лучших врачей в мире! Если надо будет и знахарей! Шаманов! Ты меня понял, Володинька? Не забывай, что ты - Головинский! Ты не имеешь права сдаваться! Не имеешь права остаться инвалидом! Тебя ждёт блестящая военная карьера! Ты должен думать только об успехе! И он, успех, будет!
  
   Уверенность Анастасии Михайловны передалась Владимиру. Он почувствовал, что способен преодолеть своё физическое недомогание и вернуться на военную службу.
  
  - Тётушка, вы правы: всё будет зависеть от меня! - сделал он заключение и обнял Анастасию Михайловну правой рукой.
  
   Теперь по утрам Головинского не приглашали больше в перевязочную: в другом кабинете ему делали массаж левой руки или накладывали лечебные грязи, доставленные с Кавказа.
  
   В зале Лазарета Её Величества стоял рояль. По- воскресеньям там собирались офицеры. Играли, пели песни. Владимир же туда не заходил. Ему очень хотелось прикоснуться к клавишам, но левая рука по-прежнему висела плетью, а пальцы на ней едва шевелились.
  
   Степунов в последнее время превратился в угрюмого брюзгу:
  - Несчастья наше армии, господа, меня удручают. Мы уже оставили Галицию, Польшу, Литву. Что дальше? - мрачно повторял он.
  
  - Дальше будет хуже, думаю я. Начнётся осень, окопы наполнятся водой... Меня выпишут из Лазарета и я поеду на фронт, и буду сидеть по пояс в холодной воде . Грязь, стужа, больные солдаты. Ну хватит о грустном, господа! Хочу вам сообщить, что я женюсь! Сразу же после выхода из Лазарета её величества. Приглашаю вас на мою свадьбу, господа! - неожиданно заявил Гладовский.
  
  
  
  
  - Спасибо, подпоручик! А где будет свадьба? - спросил Головинский.
  
  - В Нижнем Новгороде. Вы бывали там, господа? Прекрасный город!
  
  - Далековато... Но приглашение принимаю, господин подпоручик. - Подумав, ответил Степунов.
  
  - Спасибо! Благодарю! Приглашение принимаю, но, увы, я не могу ничего обещать. Всё будет зависеть от состояния моей руки. - Честно признался Владимир.
  
   У Головинского, как и у Степунова, было отвратительное настроение: он переживал за наши неудачи на фронте и за отсутствие какого-либо прогресса в излечении своей левой руки.
  
   Он смотрел в окно. На улице моросил мелкий дождь. Сыро, противно...
  
  - Боже мой, какая безысходность на душе! Как это вынести? - подумалось ему.
  
  - Государь приехал! Государь приехал! - пронеслось по коридорам.
  
  - Немедленно убрать лестницу из коридора! Для чего она здесь стоит? Государь в госпитале! - раздался недовольный голос Вильчковского.
  
  - Ваше высокоблагородие, мы же люстру моем! - испуганно ответил кто-то.
  
  - Убрать! Немедленно! - закричал начальник госпиталя, и наступила тишина.
  
  - Тук-тук-тук -тук... - забилось сердце у Головинского.
  
  - Сейчас обход по палатам начнёт делать, - прошептал побледневший Степунов, - начнут с первой, как всегда, потом...
  
   Резко распахнулась дверь их палаты, в неё, как и в прошлый раз, вбежал наследник Алексей в том же самом матросском костюмчике.
  
   Мальчик очень тяжело дышал, его лицо было бледным. Сильно прихрамывая, Алексей подошёл к Степунову и подал ему руку. Затем - к Гладовскому.
  
  - Здравствуйте, корнет! - обратился наследник к Владимиру и протянул ему свою маленькую руку, - сейчас мой папА, будет вас поздравлять и...
  
   В двери, без халата, в мундире полковника появился государь. За ним следовали государыня, великие княжны Ольга, Татьяна, Мария. Анастасия, несколько фрейлин, полковник Вильчковский и его супруга. На всех белоснежные халаты, а в руках - букеты цветов.
  
   Государь подошёл к Степунову. Тот представился. Затем - к Гладовскому... Настала очередь Владимира.
  
  
  
  
  - Ваше величество, Десятого гусарского Ингерманландского полка корнет Головинский! - вытянулся он по стойке смирно перед государём.
  
   Император смотрел Владимиру в глаза и почему-то молчал. Повисла тяжёлая пауза.
  
   У Головинского по спине побежали капли пота...
  
  - Сергей Николаевич, давайте! - очень тихо произнёс гусударь.
  
   Печатая шаг, к императору подошёл полковник Вильчковский с открытой коробочкой обтянутой чёрным бархатом. В ней лежал белый крест на георгиевской ленте.
  
  - Очень рад вручить вам, корнет, орден Святого Георгия четвёртой степени за ваш подвиг во славу России! - просто сказал государь и прикрепил белый крест на лацкан пижамной куртки Головинского.
  
  - Спасибо вам, корнет! - император пожал руку Владимира.
  
   Раздались аплодисменты. Подошла государыня и вручила Головинскому букет тёмно-красных роз. Затем великие княжны с цветами... Вильчковская, супруга начальника госпиталя, подарила ему букет очаровательных ромашек...
  
   После этого в палату был приглашён придворный фотограф. Он установил треногу своей фотографической камеры и начал делать снимки: Головинский с царской семьёй, Головинский с государём и наследником, Головинский, Степунов, Гладовский с царской семьёй...
  
   От избытка эмоций Владимира душили слёзы. Он с трудом сдерживался, чтобы не заплакать.
  
  - Ради этого момента стоит жить! - подумалось вдруг ему.
  
   Сентябрь ... За окном моросил мелкий холодный дождь. Невский проспект был почти пуст. Зябко и неуютно. А в доме Анастасии Михайловны во всех комнатах жарко пылали печи и камины. Сегодня утром Владимира выписали из Лазарета её величества. Его левая рука по-прежнему безжизненно висела вдоль тела. Ни массажи, ни лечебные грязи не дали хорошего результата. Только её пальцы уже не только шевелились, но и начали сгибаться... Увы, это было не то, чего ждал Владимир.
  
  - Я хотела бы вам, Владимир Юрьевич, пожелать терпения и упорной работы над собой. Думаю, что вы справитесь! - вспомнил он прощальные слова главного хирурга госпиталя княжны Гедройц, входя в просторный зал, где был накрыт шикарный стол. Впервые за ним собрались все Головинские.
  
   За время пребывания Владимира в госпитале, Юрий Михайлович помирился со своей
  
  
  
  сестрой. Анастасии Михайловне очень понравилась супруга брата София, а от своих племянниц Кати и Лизы она была просто в восторге.
  
   Во главе стола сидел Владимир. Сюда его, почти насильно, посадил отец.
  
  - Сынок, это твоё место! Ты у нас - самый знаменитый Головинский! Как ты считаешь, Настенька? - подобострастно наклонился к своей сестре Юрий Михайлович.
  
  - Без всякого сомнения, Юрик! - согласилась она.
  
   Владимир был в парадном мундире со всеми орденами. Особенно его радовали новенькие погоны поручика. В этот чин Головинский был произведён высочайшим приказом за неделю до выписки из Лазарета её величества.
  
  - Володя, какой ты у нас красивый!- в один голос всё время повторяли Катя и Лиза.
  
  - Ты, сынок, после госпиталя поправился чуток и помолодел. - Заметила мама.
  
  - Куда же мне молодеть? И так, как гимназист выгляжу. - Огорчился про себя Владимир.
  
   Ему прислуживал специально выписанный тётушкой для этой цели вышколенный лакей из ресторана "Турист", что находился на Невском проспекте. Он умело разрезал мясо на мелкие кусочки для Владимира, подавал вазочки с соусами... И от этого Головинский ещё больше чувствовал себя беспомощным инвалидом.
  
   Отец произносил тост за тостом, обильно запивая их водкой из больших хрустальных рюмок. Мама не сводила с него своих больших печальных глаз... Сёстры всё время шептались между собой.
  
  - Володинька, у тебя есть желание что-нибудь спеть? - вдруг совсем неожиданно спросила Анастасия Михайловна.
  
  - Конечно, тётушка! - оживился Владимир.
  
  - А что играть? - поинтересовалась Катя, садясь за рояль.
  
  - Как что? " Гори, гори, моя звезда", конечно! - ответил Владимир.
  
   Он выдохнул. Набрал воздуха в лёгкие и запел:
  
  Гори, гори, моя звезда,
  Гори, звезда, приветная!
  Ты у меня одна заветная
  Другой не будет никогда.
  
   Мама тихо плакала. Тётушка вытирала слёзы своим батистовым платочком, а отец удивлённо, словно в первый раз его видел, смотрел на своего сына.
  
  
  
   Твоих лучей небесной силой
   Вся жизнь моя озарена
   Умру ли я - ты над могилою
  Гори, гори, моя звезда.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"