Фамилия Чигилейчиков пригласила чету Чупыздровых отдохнуть несколько дней на свою дачу. Скинуть сумбур городской на лоне природы, где рос лес, текла река и до ближайшего жилища было взглядом не достать. Гостям отвели целиком второй этаж.
Приехали на машине хозяев с утра пораньше. Птички только начинали разговаривать с Богом; рыбы безмятежно парили на поверхности, грели брюхо под зарождавшимся солнцем, хватали ртами неудачливую мошкару и с грустью самооценивали свою глупую жадность, когда они станут набрасываться на крючки с приманкой, закрывших влажный берег удильщиков.
Было четыре часа утра. Ленивое время, в которое все живое только еще готовится разделиться на охотников и жертв.
Конрад Чигилейчик и Орест Чупыздров оставили жен в фанерном доме и примостились на бережку прикармливать рыбу. Аппетит пресноводных вызывал у них слюну зависти и предвкушения ловли. Чтобы сбить накал энтузиазма, они потихоньку наливались водкой. Через час вернулись в дом.
--Уже налакались! - хмыкнула Антонида Чигилейчик.
--И мой хорош!
--Тоня, не рычи! Аврал! Закуску на гора!
--Еще полчаса погуляйте, картошка не сварилась.
Чигилейчик подмигнул Чупыздрову:
--Полчаса погуляем?
--Успеем?
--Не вопрос!
Хозяин нырнул в дом и, что-то пряча за пазухой, пошел к лесу, увлекая за собой Чупыздрова.
--Пойдем, подышим.
--Только друг на друга не дышите! - крикнула им во след Антонида, -- Отравитесь!
К полудню, в обнимку, они появились.
--Где ты пропадал? - недовольно спросила Чупыздрова своего половину.
--Эх, женщина! Как же я могу пропадать, если в этой жизни не имею места быть?!! Невозможно!
--Есть, идти есть! - по-армейски выструнился Чигилейчик.
За столом было весело, а застолье продолжалось до вечера и с его наступлением стало тяжело всей компании.
--Конрад, а как же рыбалка?
--Друг, Горест, поспим, а завтра с утра на речку махнем! Мы ж-ж отдыхаем! Эт-то жжж понимать надо! Наше от нас не уйдет!
--Ладно, спать.
--До утра. Я разбудю...ужу...
Расставались долго, по-русски и следовательно расползлись. Василиса, ворча, все же сумела помочь мужу дойти до кровати, стащила с него резиновые сапоги, но к дымящимся носкам притронуться побрезговала. Попшикала в спальне дезодорантом, разделась и легла рядом с обревневшим супругом, предусмотрительно перекатив его на бок, чтобы не захлебнулся...
Подобное порабощение спиритусом Чупыздровы позволяли себе крайне редко - их печенки работали на зависть исправно и поутру похмелья не бывало. Неудобство доставляли интеллигентски-рафинированные мозги, поставлявшие вопрос: "И зачем вы так нализались горькой?" Ни он, ни она не могли заснуть, если в спальне оставались идти хотя бы наручные часы. Тонкая организация их сознаний была той общностью, в которой они нашли счастье единения. Понимали друг друга с полуслова, о многих вещах не говорили, решая каждый в себе спорные моменты и приходя к взаимопониманию метафизическим обменом подсознательных флюидов.
--Оря, ты слышишь?
--Я тебя слышу.
--Оставь, пожалуйста, свои каламбуры! Какое-то гулкое дребезжание с первого этажа.
--Не вслушивайся.
Она замолкла.
--Дорогая! Что это? Слышишь, слышишь? Будто комар простуженный из-под дивана пилит?
--Наши благодетели! - с отчаянным надрывом вздохнула Василиса, почувствовав себя неусыпной Шехеразадой.
Они боялись признаться друг дружке в том, что каждый из них прекрасно понял. Снизу доносился грубоватый дуэт в стиле бельканто: бас-баритон влюбленно перехрапывался с колоратурным сопрано.
--Может, разбудить их, будто невзначай? - спросила Василиса.
--Неудобно. Будем надеяться, что это последний акт "Тристана и Изольды".
Ничего подобного! Если Чигилейчики изображали Тристана и Изольду, то умирать они, судя по здоровецкому храпу, не спешили.
Шесть часов подневольные вниматели высокого искусства ревущего дыхания не спали. Чтобы как-нибудь скрасить свое положение, они обменивались слухонаблюдениями, вроде: "Сейчас она высопела один такт из "Семирамиды". - "А он всегда предпочитает мрачный вагнеровский колорит".
Ночь забрюзжала, забрезжил рассвет.
Утром зазвонил будильник, разбудивший захожего петуха, разбудившего всех, кто не спал. Спящие проснулись сами.
--Они встали! - с сумасшедшей радостью выкрикнула Василиса и обняла мужа за шею. - Можно вздремнуть.
--Да, моя сладкая! Одно меня утешает: они не храпят наяву.
Их тяжелые веки рухнули одна на другую. В сознании они испытали привкус ванили. В дверь постучали. На пороге образовался бодрый, выспавшийся Чигилейчик.
--Мы еще нет, -- невразумительно и вяло согласилась Василиса.
--Тонь, ты слыхала?
--Чего?
--Они двадцать лет женаты, а не высыпаются!
--Отстань от людей!
--Молодцы! - подмигнул им Чигилейчик. - Тридцать минут на все и - подъем без возражений!
Зашел, открыл окно, протяжно и громко вдохнул:
--Воздух какой, воздух! Даже дышать боязно, чтоб не испортить!.. Вот ленивцы! Мухи-притворюхи! Подъем! Орест, рыба так и бьется, так и просится на крючок! Ушица на природе! М-м-ах, смакота!
--Да-да, мы сейчас...
Через минут сорок они спустились, облакачиваясь друг на друга ради устойчивости и самой возможности передвигаться.
--На вас смотреть обидно! - засмеялась Антонида. - Особенно на тебя, Орест. Сходи умойся! Вода холодная, колодязная! Ух, как бодрит!
--Да-да, я сейчас.
Он ушел. Его не было четверть часа.
--Что он так долго? - достав из холодильника бутылку, нетерпеливо сказал Конрад и выпрыгнул во двор. - Эй, люди, сюда-а-а-а!
Последней из людей на двор вышла Василиса, еле перебирая ногами. Хозяева были нешуточно встревожены, а она только с завистью сморщила лицо. Муж ее, Орест, погрузил голову в полное ведро и не подавал признаков жизни или неудобства от такого положения.
--Эка вы очумели от природы! - озабоченно сказал Конрад и выставил на стол очередную "пол-литру". - Будем живы!
--Да-да, -- кротко промямлил Чупыздров.
Он обмяк, подносить стопку ко рту ему было трудно - кровоток к рукам не доходил. Категорический императив не отдохнувшего мозга требовал абсолютного покоя.
--Ой, какая забавная букашка! - схитрила Василиса, рухнув под стол в позе энтомолога.
Ей удалось ухватить три минуты молниеносного сна. За стол под мышки ее вернул хозяин.
--Далась тебе эта мелочь! Людьми пренебрегла!.. Ну, хватит пить, Орест, рыба заждалась! Пойдем... Да что ж ты такой неповоротливый! Осторожно с удочкой, не махай! Я однажды сам себя за губу подцепил!
Два представителя сильного пола, один из которых был сильно ослаблен, ушли к речке. Конрад прихватил початую бутылку и всю дорогу что-то говорил Оресту, а этот обреченно кивал головой, присматривая мягкий уголок земли.
--Ох, -- вздохнула Антонида, -- избавились от благоверных! Пойдем, подруга, я тебе дом покажу. Вчера впопыхах не успела похвастаться.
--Ты иди, Тоня. Я через минуту за тобой. Схожу в лес.
--Чудачка! У нас же вон, удобства - вот они!
--Там романтичней, понимаешь!
Хозяйка расхохоталась.
--Ох, гляди муравьев себе не напусти!
--Разумеется.
--Ну, я в халупе нашей жду. Ты уж постарайся по-спартански.
--Чт... как?
--Говорю, не задерживайся.
--Да-да, я скоро.
--Подсекай! - крикнул Конрад. - Рви!.. Эх, тютя!
--Не дергается.
--Не дергается, конечно! Куда закинул! Разве не видишь - заросли.
--Я сейчас отцеплю, -- виновато сказал Орест. Разделся по пояс, вошел в воду, лег на спину и закрыл глаза. Течение подхватило и понесло его.
--Эй! Эй! Ты что! Куда?! Вернись!
Но Орест сложил руки на груди и всецело отдался промыслу божьему. Конрад бросился галопом вдоль берега, обгоняя течение, и метров за шестьсот ринулся в воду на перехват...
--Василиса! Ты ж вчера ничего не ела! Хорош душу рвать! Где ты?
Ответа не было. Тогда Антонида решительно зашагала в лес, вооружившись на всякий случай свежезаточенным топором. Свою гостью она нашла дремлющей на муравейнике.
--С ума сошла совсем! Все нутро повыедают!
--Что? - встрепенулась Василиса.
--Ну, ты и придумала! Идем в дом. Пошли, пошли... что значит "оставь"? Не шалей!
Антонида и Конрад приволокли в дом каждый свою ношу почти одновременно.
--Ослабли люди, -- соболезнено сказал Конрад.
--Ох, непорядок, -- отвечала жена. - Ничего, сейчас поужинаем. Я свежих овощей надергала. Великое дело -- овощи!
--Ви-та-ми-ны! - гордясь своей эрудицией, добавил Конрад.
Чупыздровых кормили чуть ли не с ложечки.
--Ну, вижу, вам пора поспать.
--Да-да, -- воспрянул Орест, -- это бы очень хорошо.
Тела по очереди вознесли на второй этаж.
--Сами-то разденетесь? - просто спросил Конрад.
--Не беспокойся, это мы - да, -- загадочно ответила Василиса.
Несчастные были готовы умереть, лишь бы выспаться.
Гостеприимцы на цыпочках вышли. Чупыздровы ощутили долгожданную тишину, жажда которой иссушила их волю к жизни.
--Покойной ночи, медок!
--Покойной, любимый!
Они сухо поцеловались и закрыли глаза. Снизу послышалось бряцанье бутылок и голоса Чигилейчиков:
--Думаешь, уснули?
--Давно! Ведь как намаялись!
Три раза прозвучал звук цокающихся бокалов и затянулась, сперва вкрадчиво, песня. "Гэй, налывайтэ повные чары..."
--У них очень ограниченный репертуар, -- на третьем часу концерта заметила Василиса потусторонним голосом.
--Каковы и люди, -- Орест не узнал собственный голос.
--Кажется, успокоились.
--Неужели я засну?
--Попробуем.
Предвкушая блаженство сна, они поцеловались с жаром ожидания чуда и замерли. У каждого мелькнула мысль о самоубийстве. Через пять минут их слух обольстила хроматическая токката и фуга Баха, воспроизведенная всхрапатически не тактично и фурически экзальтированно.
Утром Чигилейчики обнаружили приноженную к двери записку: "Просим вас не обращаться в милицию. Вашу машину мы угоняем только на то время, чтобы вернуться в город. Надеемся, вы поймете нас, поскольку это безобидное преступление мы совершаем исключительно из гуманных соображений, чтобы сберечь ваши жизни. Чупыздровы."
Конрад Чигилейчик прочел послание, поморщился и спросил жену.