Можно, конечно, было воспользоваться ротным парокатом. Но снежный декабрь никак не позволял сделать этого. Все же проходимость пароката по еще не чищенным городским улицам оставляла желать лучшего. Впрочем, мой денщик Фролка заранее договорился с крестьянином на отпуске - Митяем Лапиным (родом из нашего уезда, зарабатывавшим здесь извозом на выплату оброка своему хозяину) и тот сани во двор дома госпожи Даниловой-Фогт (где я снимал квартиру на втором этаже) подал вовремя.

Честно говоря, ехать мне никуда не хотелось. Зимой в имении жить достаточно скучно. Зимой вся жизнь дворянства перемещается в города, а в сельской местности остаются либо закоренелые ревнители тихой семейной жизни; либо бирюки, ненавидящие весь человеческий род (в особенности его женскую половину); либо страстные любители зимней псовой охоты. Я к этим трем категориям не принадлежал. Но обстоятельства сложились не в мою пользу. Умер мой управляющий поместьем. Штабс-капитан Суровцев изволил пошутить на счет того, что управляющий явно был обижен на своего барина и в отместку усоп в самое, что ни на есть непотребное время. Пришлось промолчать, хотя на душе и кошки скребли. Управляющего Петра Пантелеевича Сорова я помнил еще с малых лет, когда после гибели моего отца, он вместе с покойной тетей, взялся восстанавливать доходную часть имения, да и приглядывать за мной и за старшей сестрой моей - Ниной. Петра Пантелеевича мне было жалко до слез. Но раздражение тоже иногда заползало в голову. Я почти соглашался с насмешником Суровцевым. Ведь приходилось удаляться в родные пенаты, как раз накануне приезда в полк нового командира - Его Высочества Великого князя Диомида Гемелловича, младшего брата нашего государя Геннадия Первого.

К Александринке мы подкатили за сорок минут до отхода экспресса на Черкасск. Пока Фролка загружал вещи в багажные ящики купе Љ4, я успел выпить чашечку, другую крепкого малабарского кофе в ресторации вокзала (недурственной ресторации, между нами говоря) и выкурить пару сигарет марки "Гластер".

В купе мы с Фролкой разместились неплохо. Я занял мягкий диван, а Фролка устроился в кресле напротив. "Ездить по-господски" мой денщик очень любил. Тем паче первым классом, при обычных обстоятельствах недоступном нижним чинам.

Состав тронулся почти незаметно. Впрочем, монорельс братьев Фербер всегда отличался в лучшую сторону от дуорельсов всех типов и мастей. Впереди предстояло целых девять часов утомительного пути. Я закурил еще один гластер. И достал книгу принца Морица Эстергомского "Естественная история". За окном еще было темно, а в купе пятисвечные лампы Ливена вполне позволяли читать, даже не особенно напрягая глаз. Я с грустью докончил сигарету, расстегнул мундир до третьей пуговицы, раскрыл "Историю" на 78 странице и ...к своему стыду заснул, совершенно неожиданно.

Фролка разбудил меня ровно в десять. За окном тихо плыли заснеженные поля. Ярко светило солнце.

Пора было готовиться к завтраку.

К сожалению, в нашем монорельсе вагон-ресторация отсутствовал, и приходилось использовать свои припасы. Впрочем, стол денщик уже накрыл и приготовил теплую воду для умывания. Так как еще шел Рождественский пост, ничего скоромного Фрол подавать не стал. Но я был и рад этому. Пирушки в офицерском клубе, где без мясных закусок никогда не обходилось, мне надоели до отвращения.

Я съел два бутерброда с копченой лососиной и опять употребил кофе. Большего и не хотелось. Денщик же умял неприлично огромный кусок ржаного хлеба с селедочкой, и хлопнул от души две кружки белого квасу.

Завтрак мы завершили табачком.

До первой остановки монорельса оставалось где-то минут сорок. Я решил все же доконать хотя бы несколько страниц Морица Эстергомского. Но Фролка, который только что освободил стол от остатков нашего завтрака, неожиданно спросил: "Вашбродие, Евгений Михайлович, а чего Вы читать то изволите!"

Мой Фрол слыл в полку, как денщик образованный (целых два класса церковно-приходской школы), да и на досуге любил почитывать дешевые книжки, выпускаемые господами-издателями для простого люда. Три копейки на книжечку Фролка Говоров всегда выделял из ежемесячного жалования. Ну, и я ему регулярно выдавал копеек семь-восемь на приобретение литературы.

- Да, вот, видишь ли, Фрол, - начал я. - Господина Морица перечитываю. Он полагает, что нашествие галлов на нашу богоспасаемую империю закончилось провалом из-за морозов и ошибки обоих консулов Сен-Жюста и Буонопарте, кои вместо старой столицы двинули свои "двунадесять языков" на новую. А наши генералы Барклай и Багратион их и остановили под Псковом. Фельдмаршалу Кутузову только и оставалось оголодавших и обмороженных франков из страны поганой метлой вымести. Да и под Изборском, по мнению сочинителя, совершенно случайно пьяные казаки зарубили Буонопарте, а второй консул с войсками то и не справился...

- Ишь ты как мадьяришко загнул, - ухмыльнулся денщик, - Брешет, аки пес этот Мориц, вашбродие!

- Согласен, Фролка, согласен. Эстергомский совсем запамятовал, что еще под Могилевом граф Италийский разбил хваленых галлов и только несвоевременная смерть его помешала нашей армии сразу же изгнать врага за границы Отечества.

- Барин, а может и не стоит читать такую лабуду.

- В книге сей далеко не все чушь, да бред. Вот об открытии Антилии кастильцами и фризами Мориц верно излагает. И о начале Мрака тоже. О научных открытиях последнего столетия неплохо описано. Да и мнение о родном государстве просвещенного иноземца знать не помешает, тем паче именно он ныне сидит на престоле западных кесарей под именем Морица-Августа III.

- Вишь, ты как, Евгений Михайлович, был сочинителем, а стал правителем.

- Да, он и сейчас, как поговаривают австрияки и мадьяры, книги пишет, только не издает. Дипломатических осложнений боится...

Так незаметно за разговорами мы и доехали до первой станции - Терехово, где уже ждала телеграмма, извещавшая, что встречать меня в Смородине будет самолично отец Михаил - глава прихода и первый поп храма Трех Святителей...

***

Какой же целительный бальзам данная новость пролила на мою, утомленную монорельсом и Морицом Эстергомским, душу. Михаил - собеседник весьма приятный и начитанный, так что 12 верст до поместья, теперь не казались путем скучным и глупым. Да и протоиерей Михаил Евграфов - личность в наших краях просто легендарная. Рассказы о нем вполне соперничают с анекдотами про поручика Тальванского. Дворяне неизменно отзываются с уважением о сем священнослужителе. Для крестьян же он пятый по рангу почитания после Господа Бога, Пресвятой Богородицы, святителя Николая Чудотворца Мирликийского и патриарха.

Все знают, что после семинарии отца Михаила послали на служение в отдаленнейшее село Рязанской губернии, затерянное в Мещерских лесах и болотах, да и к тому же именуемое Ширинкою.

О сельце сем стоит рассказать поподробнее.

Рязанский помещик Иоанн Матвеев как-то рассердился на часть своих крестьян. За что, теперь то доподлинно не известно. Наверное, бунтовали по какому-нибудь поводу. Но собрав целых двадцать семей, он их отправил на поселение в болотища, а выселки назвал: "Ширинка". Поглумился. Хотя, по слухам, по-малоросски, это слово и не имеет срамного значения. Вероятно, Матвеев думал, что рядом с зоной Мрака, на скудных землях и вблизи поселений язычников его недруги вымрут один за другим, и не придется давать отчета Императорской Казне за такое решение. Но ширинковцы отлично приспособились жить в новых условиях, отбились от мрачников, сдружились с язычниками и раз в полгода, приезжая на ярмарку в Рязань, на вопросы других крестьян: "Откуда вы?", - весело отвечали: "Из Ширинки вывалились!" Казна село у Матвеева за неправомочные действия отобрала. И перешли бывшие бунтовщики в разряд государственных вольных хлебопашцев. Чему несказанно и порадовались.

Далее ширинковцы жили мирно и тихо. С властями не конфликтовали, сборы и налоги платили исправно, солдат в рекруты по жребию давали, мосты и дороги строили, только вот назначенные губернией начальники и попы надолго в селе не задерживались, да и другие приезжие от ширинковской житухи быстрехонько сбегали.

В Рязани пошла среди чиновничьего люда присказка: "Из присутственного места угодить в Ширинку". Все равно, что из Рая в адскую бездну рухнуть.

Отца Михаила отправили в Ширинку по личному распоряжению ректора Рязанской семинарии епископа Павлина.

Владыка Павлин невзлюбил Евграфова с первого взгляда, когда тот пришел подавать документы для допуска к вступительному испытанию.

Причин было несколько.

Во-первых, отставной капитан горно-саперного полка не принадлежал к духовному сословию (ни дед, ни отец его попами не были).

Во-вторых, на фоне иных поступающих двадцатишестилетний офицер даже по возрасту выглядел "белой вороной".

В-третьих, был женат и имел двух детей.

В-четвертых, положенную мзду писарям не дал, и заявление написал собственноручно, не сделав ни одной ошибки. Шибко грамотный попался. И, если бы не рекомендательные письма от Синода и генерал-майора Аракчеева, Преосвященный Павлин сделал бы все, чтобы отказать незваному кандидату в пастыри. Однако пришлось принять в семинарию, и, причем автоматически зачислить во второй класс.

За четыре года учебы Михаил ни чем не утешил ректора. Взяток не давал. Предметы осваивал скоро. Да и к тому же вел себя абсолютно независимо.

Высокого сильного армейского отставника даже самые хамоватые бурсаки затрагивать не решались. Аргумент имелся весьма серьезный, бывший военный, еще в детские годы изучил тайную "кельтскую борьбу", да и приемы рукопашного боя знал в совершенстве.

Когда в первый же семестр старшеклассники решили проучить независимого новичка прямо в бурсацкой казарме, то для них это кончилось плохо - Евграфов загнал пятерых, отнюдь не хилых парней, под одну кровать и заставил петь имперский гимн на латыни, а потом и на древнегреческом, и на древнееврейском.

О синяках, шишках, вывихнутых руках и выбитых челюстях в отчете смотрителя казарм не говорилось. Впрочем, о подкроватном хоре тоже.

Сами пострадавшие упросили отца диакона составить бумагу помягче. Михаила может быть выгнали, а может, и нет, но авторитет старшеклассников оказался бы подмоченным окончательно.

У Павлина теплилась надежда, что жена Евграфова, уж всенепременно должна была бы не выдержать. Скудное казенное довольствие, муж, появляющийся дома только раз в неделю. Раз, скандальчик! И негодный семинарист-переросток покинет, наконец, стены учебного заведения.

Расчет не удался. Ирина Киприановна оказалась не только глубоко верующей, но и верной супругой. Она стойко переносила годы ученичества мужа. Не только воспитывала дочь и сына, но еще родила и третьего ребенка. Правда, злые языки шептали, что ежели бы не денежные вспомоществования тестя - купца суконной гильдии, Михаилу вряд ли бы удалось успешно окончить семинарию.

Так что оснований сослать отца Михаила в Ширинку у епископа Павлина имелось предостаточно.

Когда Евграфов прибыл на место службы его оторопь взяла. Церковь во имя Святителя Гервасия Пергамского находилась в плачевном состоянии, а поповский дом напоминал нечто среднее между полуземлянкой и временным флигелем. О том, чтобы перевезти матушку Ирину с детьми и речи не могло быть. Почти четверть села оказалась некрещеной, да и к тому же ударившейся в язычество. Однако священник унывать не привык. Через каких-нибудь пять месяцев храм удалось починить, а дом Михаил переделал собственноручно, благо лесу вокруг много было и объездчики Ширинку не жаловали (пять лет их здесь никто не видывал). Через год отец Михаил крестил всех некрещеных в селе, да и еще двух язычников из деревеньки Перуновы Холмы. Со старейшинами Холмов Евграфов сошелся можно сказать, что на короткой ноге. Те подумали, подумали, да и приказали своим собратьям вырезать из дерева статую Христа и втащили ее в кумирню, присоединив к божкам Перуну, Хорсу и Сварогу. О таком кощунстве в Синоде узнали быстро, не иначе как епископ Павлин донес, но язычников только пристав пожурил, приказав Спасителю губы идоложертвенной кровью не мазать, а иерею Михаилу миссионерский отдел вынес сугубое порицание.

После приезда матушки с ребятишками наш поп буквально расцвел, службы правил каждый день, колокольный звон был слышен за десять верст по всей округе. Но все хорошее очень быстро заканчивается.

В 1805 году императрица Екатерина IV ввела новый денежный сбор с храмов. В духовенстве считали, что это она сделала в отместку патриарху Донату, за то, что последний отказался освятить здание Императорского балетного театра, назвав помимо всего прочего, театр сосудом греха.

Денежный сбор в 50 рублей отец Михаил потянуть не мог. Приход был не богатый, да и за требы священник брал плату по принципу, кто, сколько даст, чаще всего и не ассигнациями или монетой, а рыбой, мукой и иными продуктами питания.

Но от указа императрицы никуда не денешься. Тогда из ширинкинских мужиков Евграфов сколотил строительную артель, к коей примкнуло шесть "детей Перуна", назначил казначеем татарина Ринатку (все знают, что муслимы водки не пьют), надел мирскую одежонку, сам сунул топор за пояс и отправился на заработки в Ревельскую губернию.

Артель Евграфова оказалась нарасхват не только под Ревелем, но и в Лифляндском крае. Местные помещики, разбогатев на перепродаже зерна в Европу, стремились обустроить свои усадьбы. "Косопузые" рязанцы отца Михаила строили быстро, дешево и толково. Деньгу артельщики делили честно, пропивать Ринатка и Евграфов им не давали. Одним словом, артель забогатела. И тут произошел случай, коей стороне нашей всей известен.

Два брата-помещика Артемий и Евсевий Квашнины поспорили, у кого дом лучше получится, а для работ наняли одну артель - "поповскую". Евграфов решил, что это их последний заработок в Лифляндии будет, пора и домой отправляться. Артельщики отстроили здания быстро. И Михаил пошел плату получать. А братья Квашнины сговорились, чтобы вовсе не платить. Старший Артемий попа и на двор не пустил, с крыльца орал как оглашенный, обещая волкодавов натравить... Впрочем, глава артели не особенно то и рвался, сказал лишь: "Зря ты со мной так!" Отряс пыль с ног и ушел. Второй брат Евсевий или трусливее оказался, или хитрее, отдал часть заработанного со словами: "Вам до Рязани доехать и мелкого серебришка хватит". Опять отец Михаил отряс пыль и повторил: "Зря ты со мной так!"

На следующую ночь Евсевий Квашнин проснулся от того, что почувствовал присутствие в спальне постороннего. И перед жадным помещиком в свете одинокой свечи предстал Евграфов, поигрывающий тяжелой дубинкой, испещренной какими-то надписями на церковнославянском языке.

- А, что чадо, крещен ты по православному обычаю? Или нет? - задал вопрос отец Михаил.

- Да, крещен, крещен - у Евсевия, аж зубы при ответе от страха застучали.

- А я думаю, тебя барин не по уставу, не по правилам святых апостол крестили...

И примешь в ночь сию ты крещение истинное, душу спасающее, во благо жизни и во избежание смерти вечной!

С этими словами отец Михаил стал охаживать Квашнина дубинкою по бокам. То по левому стукнет, то по правому, но без сильного размаха.

Бедолага выть принялся, слуг на помощь звать, но в новом, почти пустом доме, никто и не откликается.

Минут пятнадцать батюшка гонял помещика по комнате.

Наконец Евсевий взмолился:

- Да, забирай хоть все мои деньги, только не убивай!

- На счет "не убий" в Церкви строго! Не прибью, лишь еще приголублю легонько. А плату положенную отдай.

Достал из шкатулки измученный барин ассигнации и подал попу.

- Возьми! Все возьми! Только не бей!

- Нет, здесь лишнее! Лишку Бог брать не велит!

Отсчитал батюшка заработанную сумму, запихнул бумажки за пазуху. Зашвырнул дубинку под кровать. И был таков.

Наутро к младшему Квашнину приехал старший брат.

Давай Евсевий Артемию жаловаться:

- Чуть не убил сатанинский поп! Все бока своей писаной дубинкой обломал.

А Артемий ответствует:

- Тебе то что. Домишко твой цел. А мой вчерась сгорел дотла. Сожгли его "косопузые".

Хорошо, что сам с семейством в дом не въехал. И слуги не пострадали. Брешут, якобы перед пожаром им сам Архангел с небеси спустился и велел бежать подальше не щадя пяток. Ясно, что это артельный поп ряженным явился и духовную маскарадину устроил. Жалеет вишь ты дворню, варнак безродный.

- Ты, брат в полицию заявил?

- Заявил. Да, ничего не вышло.

- Почему же?

- А у попишки сего в друзьях сам генерал-губернатор Лифляндии Максим Романович Тютчев-Волынский ходит. Они не то воевали под Турьей вместе, не то в госпитале после ранений в общей палате отлеживались. Поп тот - бывший горный сапер. Вот и сладь с сим змеищем.

Вздохнув, старший добавил:

- Правильно о нас англы пишут. Сильна неправда в земле русской. Кто с начальством дружен, того и полиция в упор не видит.

- Истину, изрек братик, истину!

Артемий тут призадумался:

- Сева, не помысли чего дурного, но меня прям-таки любопытство разбирает, что же на той анчихристовой дубинке злонамеренный артельщик написал. Ежели там, какая хула на императорский дом есть, тогда мы его к суду точно приведем. И губернатор будет нам не указ!

- Ах, Тема, Тема! Тебе бы все смешки над болезным корчить. - простонал младший, но дубинку велел принести.

Рассмотрели братья-помещики сие карательное орудие с пристрастием. А на одной стороне вырезана надпись: "Возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф 22, 39)". На противоположной же вязью отмечено: "Не обижай ближнего твоего и не грабительствуй. Плата наемнику не должна оставаться у тебя до утра (Лев 19, 13)".

После возвращения в Ширинку, отца Михаила Владыка Павлин решил запретить в священнослужении: рукоприкладствовал в Лифляндии, самовольно приход почти на год оставил. Но тут, слава Господу, который живет и не умирает! вмешался архиепископ Венедим и выпросил у Синода Евграфова в Головскую епархию. Так батюшка Михаил и попал на наш приход...

***

От Терехово до Смородины остановок более не предполагалось. Поэтому пришлось вновь взяться за Морица Эстергомского.

Итак, глава вторая "Краткое описание открытия Антилии адмиралами Кристобалем Колоном и Йоханном Ройтингой. О житии достопамятного святого мученика Диего де Ланда, разграблении тольтекских храмов кастильцами, начале Мрака и падении столицы Английского государства города Лондона": "18 марта 1512 года адмирал де Колон по повелению королевы Кастилии, Арагона и Нидерландов доньи Изабеллы отплыл из Кадикса на трех каравеллах: "Сант-Яго", "Леон" и "Санта-Мария" в сторону Канарских островов. Главной целью было объявлено открытие нового морского пути в Хиндустанию.

На траверзе мыса Барка острова Малая Канария к отряду отважных мореплавателей дона Кристобаля присоединились еще два корабля под командованием Йоханна Ройтинги: "Утрехт" и "Сан-Антонио" с фрисландскими головорезами на борту.

Ровно через 93 дня адмиралы добрались до неизвестного острова, населенного необычными краснокожими людьми. В честь одного из кораблей сей остров получил название Сан-Антонио. При дальнейшем путешествии был открыт остров Куба, где наши предводители экспедиции узнали о великом государстве теночков и славном городе Теночтитлане. Достигнув Флориды, иберийцы водрузили Святой Крест из ясеня, привезенный из Европы и освященный папой Римским Бонифацием II. Земли Флориды были объявлены присоединенными навечно к кастильской короне.

Так как у "Санты-Марии" и "Утрехта" обнаружились значительные течи, было решено, что команды этих кораблей во главе с Ройтингой останутся в Новом Свете, а Кристобаль Колон вернется в Кастилию и доложит об открытии земель "богатых золотом и специями". Тогда же адмиралы основали первое поселение белых в Антилии - форт Санта-Крус.

После отплытия основной части флотилии обнаружилось, что Санта-Крус располагается в чрезвычайно неудобном и нездоровом месте. В течение одного месяца половина фризов и кастильцев свалилась от страшной болотной лихорадки. К тому же постоянной напастью стали огромные флоридские комары и иные кровососущие насекомые.

Адмирал Ройтинга принял решение перенести поселение на 16 миль к югу от Санта-Круса на берега бухты, в дальнейшем получившей название Ла-Платы. Там мореплаватели заложили город Порт-Утрехт, процветающий и до сих пор. От Санта-Круса же ныне не сохранилось ничего, кроме стен церкви Сант-Яго.

Кристобаль Колон прибыв в Барселону, оттуда отправился в Толедо и представил отчет королеве Изабелле и ее супругу - принцу Ромуальду Немецкому, владетелю Арагона.

На следующий год в Новый Свет правящая королева повелела отправить экспедицию в составе десяти кораблей. Подготовкой, которой де Колон и занялся. Но великому адмиралу больше не удалось увидеть открытые им территории. В апреле 1513 года он скончался от чумы в Кадиксе. Из-за эпидемии нашествие конквистадоров на Антилию задержалось на три месяца. Эскадра Хуана Гарсии де Миранда отправилась в Новый Свет только 1 августа..."

Так, перелистнем несколько страниц.

"Ройтинга, измученный долгим ожиданием вестей из Иберии, сам начал осуществлять исследование Антилии.

Адмирал, собрав группу отчаянных рубак, оставив небольшой гарнизон в Порте-Утрехте, на единственном отремонтированном судне "Санта-Мария" отправился вдоль побережья Мексиканского залива на поиски страны теночков. Фризов и кастильцев влекла жажда золота и рассказы индейских антильцев о неимоверных богатствах Теночтитлана".

Пропустим страничку...

"Адмирал Ройтинга, подойдя к озеру Мехико и узрев Теночтитлан, подивился размерам и великолепию города".

Ну, это всем известные факты. Смотрим далее.

"Теночки, иначе, именуемые соседними племенами астеками, являлись народом жестоким. Поклонялись они богу Солнца - Тонатиу и множеству божков иных. Всем богам полагались человеческие жертвоприношения. Но особенно жутким европейцам показался ритуал, регулярно производимый в честь Уицилопочтли. Несчастной жертве грудь вскрывалась нефритовым ножом, а у еще живого человека вырывалось пульсирующее сердце и передавалось в дар этому божеству.

Теночки постоянно совершали набеги на деревни и городки чужаков. Им не были нужны ни маис, ни скот и птица, ни драгоценные каменья или металлы, но пленники, сотни пленников, тысячи пленников: сильных мужчин, прекрасных женщин и невинных детей.

Захваченных людей доставляли в Теночтитлан и там их умерщвляли самыми изуверскими способами во славу капризных демонов. Кровью пропахли ступенчатые пирамиды и прихрамовые площади. Дикая ритмичная музыка неслась над улицами и домами. А беснующиеся жрецы все танцевали и танцевали свои безумные танцы, натянув на себя кожу, содранную с живых пленников..."

М-да. Типичный рассказ о поведении мрачников и мракобесов. И как иберийцы не заметили сего?! Да, а ведь тогда Мрак еще не вышел наружу. Искренне завидую людям, еще не ведавшим о Проклятии Мрака.

"Двадцать племен предложили Ройтинге помощь...

И Великий Теночтитлан пал.

Золотые сосуды, чаши и идолы попали в руки конквистадоров. Точно неизвестно, сколько пудов одного лишь золота иберийцы вывезли из Мехико. Но неоспоримо, что с тех пор сорок семейств потомков покорителей астеков, на протяжении двухсот лет считались наибогатейшими во всей Европе.

Судьба же самого Йоханна Ройтинги сложилась крайне неудачно. Он погиб через два месяца после взятия Теночтитлана при осаде Тескоко".

Читаем далее.

"Настоящее покорение Антилии началось с прибытием де Миранды. Особенно прославился храбрый конквистадор Кортец...

Кортец, разругавшись с наместником королевы, со своим отрядом отбыл на Юкатан. Майя покорились грозному завоевателю...

Королева Изабелла приняла Кортеца в летнем дворце в Малаге, и оказала ему милость, назначив управлять провинцией Новая Андалусия. Папский престол направил туда с миссией десять святых отцов-доминиканцев во главе с епископом Диего де Ланда...

Майя полюбили де Ланду. Они открыли ему тайны древнего письма и принесли более ста манускриптов, содержащих сведения об истории и религиозных верованиях народов Северной Антилии...

Епископ, прочитав книги индейцев, пришел в ужас. "Там сидит сам дьявол", - сказал он и повелел сжечь все. Кроме того, де Ланда приказал вскрывать могилы майя, зная, что в руку покойного всегда вкладывался свиток со священным текстом. Пастырь, категорически запретил приближаться и белым, и краснокожим христианам к затерянным в джунглях полуострова храмам, по преданию сооруженным тольтеками...

После отбытия Кортеца в Арагон, порядок в Новой Андалусии нарушился.

Родриго из Саламанки, недоучившийся студиозус и неудачливый конквистадор, зажигательными речами возмутил кастильцев и крещеных индейцев против генерал-губернатора и епископа.

Родриго требовал похода к тольтекским храмам, чему отчаянно сопротивлялся Диего де Ланда.

Ночью, 23 августа, толпа мятежников ворвалась в монастырь и зверски убила де Ланду, до последних минут своих увещевавшего солдатню покаяться и не ходить в джунгли. Толпа с криком: "Вы имеете золото! Мы тоже хотим его" - сбросила святого отца с монастырской колокольни...

15 сентября Родриго и его сторонники отыскали с помощью проводника-язычника тольтекский храм бога-Ягуара. Весь следующий день кастильцы пропьянствовали, устрашенные мерзкими ликами демонов, вырезанными из камня на фасаде капища. Пять человек сбежало в джунгли, двадцать тронулись умом, но остальные двадцать остались, ибо среди них нашелся маг, утверждавший, что умеет укрощать неведомых индейских духов.

17 сентября, расстреляв дверь храма из пушки, нетрезвые вояки вломились внутрь. Никто и никогда их больше не видел. Из храма Ягуара вырвался Мрак. Одновременно, клочья тьмы поползли и из иных тольтекских, астекских и майянских святилищ, в след за ними выскочили полчища нежити, ринувшиеся уничтожать по всей Антилии и людей, и домашних животных.

Но и в Старом Свете пополз Мрак, источниками которого стали дольмены, кромлехи, менгиры и другие древнейшие строения, видимо оставленные здесь теми же тольтеками. В Сибири, Хиндустании, Африке и Чинезии Мрак принялись источать заброшенные капища неведомых народов. Мрак растекся по миру в 1520 году от Рождества Господа нашего Иисуса Христа".

Так. Посмотрим еще.

"Лондон пал в 1603 году. Королевская семья в панике бежала через Ла-Манш. На долгие годы в бывшей английской столице воцарился Мрак.

И только полковник Оливер Кромвель со своими "железнобокими" в 1645 г. отбил сей город...

И тогда же впервые для музея было изготовлено чучело мракобеса...

Но больше Лондон никогда не вернул себе столичного статуса. Ныне там проживают не более двух тысяч человек, в основном бродяги, разбойники, скоморохи-язычники и беглые датские рабы.

От падения Лондона за то выиграл Руан, превратившийся в центр самого просвещенного государства Европы - Соединенного Королевства Англии, Нормандии, Уэльса и Южной Фрисландии".

Батюшки святы! Совсем зачитался. Вот уже и к Смородине подъезжаем...

Фролка скорехонько собрал мои пожитки.

Монорельс, прогромыхав по мосту, остановился.

Споро накинув шинельку, я буквально выпрыгнул на перрон. Дома. Почти дома.

- Здравия и спокойствия, Евгений Михайлович. - услышал я голос за своей спиной.

- Спаси Бог! И тебе здравствовать, Тимофей Тимофеевич. - ответил я и резко обернулся.

Передо мной стоял начальник станции - сам господин Токов.

***

Начальник станции в ином уезде значит гораздо больше, чем городничий или предводитель дворянства. А Тимофей Тимофеевич Токов был больше, чем простой начальник. В Смородине размещались не только станция, но и пункт телеграфа, больничка (единственная на пять волостей), аптека, пекарня, мельничный ветряк, казарма, конюшня и огромный оружейный склад, предназначенный для крестьянского ополчения.

В подчинении у Токова ходили монорельсовые мастера-ремонтники, врач, фельдшер, акушерка, провизор, три телеграфиста, конюхи, охранники и небольшой отряд полевых жандармов.

К тому же Тимофей Тимофеевич принадлежал к знатному роду. Его предок - князь Айтег Аланский в 1577 году вышел с Ледяного Кавказа и поступил на службу ко второму нашему государю из династии Чариных Леониду Ромею. Токов являлся прямым потомком четвертого сына упомянутого Айтега. И будь на то личная воля, наверняка ему нашлось бы местечко, хоть в старой столице, хоть в новой. Родственников он имел богатых и влиятельных, в кабинет императора вхожих в любое время суток. Но Тимофей Тимофеевич не переносил городов и лучше всего (по собственному признанию) чувствовал себя в деревенской глуши: "Где и дышится легче, и люди проще, и мельтешения нет".

Впрочем, выглядел начальник станции неказисто. Росту маленького, крупный, чуть с горбинкой, нос, черные с сединой волосы и лысина, схожая с тонзурой католических пастырей, маленькие густые усики, морщинистый лоб, чуть кривоватые ноги (кои неплохо в зимнее время скрывал тулупчик до пят) и сухая левая рука, да и возраст серьезный - пятьдесят лет стукнуло в прошлом году.

Однако всякий в ближайших волостях знал, что характером Тимофей Тимофеевич обладал железным. Порядок в Смородине он установил идеальный. Все его распоряжения исполнялись неукоснительно и резво. А уж история с отцом Феоктистом...

Из Голова к батюшке Михаилу был прислан в помощь и для исправления диакон Феоктист Благоразумнов. Писаный красавец, великан, русые кудряшки по плечам, борода лопатой. Да как в народе бают: "Громадна фигура, да дура!"

Фамилии диакон явно не соответствовал. Жениться к окончанию бурсы так и не удосужился. К монашескому подвигу тяги не испытывал. Так, что никак его рукоположить в священники было невозможно. Из жалости пристроили его в Головском Покровском храме (владыка очень ценил покойного отца сего семинариста).

Но Благоразумнов жалость воспринял, как право на вседозволенность. Ударился в чрезмерное винопитие, да и молоденьким прихожанкам стал проходу не давать. Терпели его выходки почти три года, а потом архиепископ самолично турнул нерадивого служителя подальше от городских соблазнов.

В деревне Феоктист продолжал творить то же самое, что и всегда. Отец Михаил сперва увещевал, потом стал бить и однажды чуть совсем не прибил, когда увидел, что негодный диакон, по пьяному делу, решился в полном облачении запереться в сортир. Хорошо, что хоть крестьяне остановили.

Мне все же мнится, что конец Феоктиста Благоразумнова был бы печальным. "Но Бог не хочет погибели грешника". И исправляет все необыкновенным образом.

Диакон повадился ездить в Смородину. И приятеля здесь нашел - Гришку Кашкина - телеграфиста.

Кашкин очень горячительные напитки уважал и терпел его Тимофей Тимофеевич исключительно за мастеровитые руки и хорошее знание техники. На почве совместного добывания самогона Феоктист и Гришка и сошлись. Ну, да это было полбеды. Диакон стал потихоньку ухлестывать за Дарьей - младшей дочкой Токова. А, что, девке - 17 лет, в самом соку, да и красотой в отличие от отца, ее Бог не обидел, одни волосы цвета крыла ворона и миндалевидные чудные глаза чего стоили!

Ухаживал Феоктист, ухаживал, а Тимофей Тимофеевич и ничего и не знал. Покуда Дарья Тимофеевна сама ему не рассказала, да и с требованием: "Люблю, мол, Феоктистушку, лишь за него и замуж пойду". Рассвирепел Токов, вскипела кавказская кровь, хотел диакона в раз порешить. Да, дочку жалко стало...

И вот в один ненастный осенний день начальник станции попозже заявился на службу и без захода в контору немедленно отправился на телеграф.

В комнате телеграфиста он застал полный непорядок, коий хорошо описывается словами: "псы", "свинья", "блевотина". За столом сидел в усмерть пьяный Гришка, а под его ногами валялся абсолютно невменяемый диакон, нежно обнимавший большой пустой бутыль мутного стекла. Токов же вместо того, чтобы рассвирепеть и надлежащим образом наказать разомлевших от спиртного смутьянов, осторожно вышел за порог и отправился к жандармам.

В жандармском помещении начальник нашел двух братьев-близнецов: Романа и Власия. Молодцы отличались высоким ростом, силою и исполнительностью. При виде Токова жандармы резво приняли стойку "смирно". И всяк, кто узрел бы сию сцену, смело мог бы предположить, что перед ним развернулась живая иллюстрация к небезызвестному сочинению господина Свифта "Гулливер в Стране Великанов"...

А, что, ребятушки, читали ли вы когда-нибудь журнал "Всемирная история" издателя Боровкова? - начал разговор Тимофей Тимофеевич.

- Никак нет, вашбродие! - отвечали жандармы, поедая начальство глазами.

- Напрасно. Напрасно.

- Так некогда же, господин начальник. Служба. Да и хозяйство у бати. Сами знаете, какое.

- Ладно. Это ничего. Я же вот вчера прочитал в сем журнале о временах кесаря нашего Иоанна Старого. Презанятное чтение, доложу вам. Презанятное.

- Простите, Тимофей Тимофеевич. У нас в деревне о "Всемирной истории" даже писарь и то не знает, а он уж, куда как человек образованный. Нам до него далеко.

- Да не волнуйтесь. И прощать и наказывать вас не за что. Просто вычитал я там, что при Иоанне развелось в городах гигантское количество пьянчуг. И что государь не делал. И новые пошлины на хлебное вино вводил, и кабаки закрывал, но положение дел не исправлялось. Народишко нищать стал, кругом голка и нелюбовь. И тогда повелел Иоанн Старый своим опричникам хватать опойцев, да и метать их с великого моста в воду, что летом, что зимою.

- Ну, летом еще ничего, господин начальник. Выплыть шанс есть, но зимою... Мордою об лед? Наверное, разбивались почти все опойцы то?

- Конечно, детушки. Да кесарь заразу пьянства то за год и повывел. А у меня просьба к вам. Надо бы нашего телеграфиста Гришу и диакона Феоктиста по рецепту Иоанна от винопития отучить. Ловить, когда напьются до положения риз, да и в водичку холодненькую. Благо и зима надвигается.

- Вашбродие, да ежели их с нашего моста, хоть в феврале, хоть в марте бросить, убьются точно, как Бог свят!

- Э, нет, служивые! Мне смертоубийства не надобны. И телеграфист, и диакон Отечеству нашему еще послужить должны. Вы их изымайте, да в бочечку или прорубь мокайте. Да чтоб живы были. Приказ вам мой такой даю неофициальный. А если отучите Феоктистку и Гришку пить, каждому из вас по пять рублей дам. Но вот вас от службы освободить не могу. Везде успевать придется. Ничего справитесь, вы - ребятки ушлые.

Удивились жандармы, да в уме все просчитали. Пять рублей на брата - деньги большие. В Голове за два рубля корову купить можно, да и лошадь за два с полтиною...

Согласились.

И наступили для Благоразумнова и Кашкина деньки ужасные, да еще и с кошмарою. Роман приклеился как банный лист к Григорию, Власий же к Феоктисту. Купали жандармы своих подопечных и в воде, и снежком растирали чуть ли не каждый Божий день. Беднягам выпивка поперек горла стала. Бегали жаловаться они и к начальнику станции, и к настоятелю на самоуправство братьев. А Тимофей Тимофеевич и о. Михаил только руками разводили. Кашкин попытался в Голов жалобу отправить по телеграфу, да на соседнем пункте ее и задержали (Токов с тамошним начальством договорился легко). Поехать же в губернию пьянчугам жандармы не дали. Гришку, который на монорельсе сбежать решился, на второй же станции сняли, выпороли, да и обратно возвернули. Помыкались страдальцы, помыкались, да и бросили пить...

Токов уговор с жандармами не только выполнил, но и еще по рублю за рвение накинул. А через три месяца вышла Дарья Тимофеевна замуж за Феоктиста...

***

- М-да. Возмужал ты, Евгений Михайлович. - промолвил, чуть ли не со слезой Тимофей Тимофеевич. - Истинный защитник империи. Офицер гвардии. Поручик. Целый год тебя не видывал. Батюшка покойный твой - друг мой славный то-то бы порадовался.

Откровенно сказать, что я зело удивился, это все равно, что ничего не сказать. Токов - железокаменный начальник станции и вдруг чуть ли не плачет от радости.

- Ну, полно тебе Тимофей Тимофеевич! Полно. Я каким был, таким и остался.

- Нет, батенька. Возмужал. В прошлую зиму ты сопляк сопляком казался, только с эполетами. Ныне же у меня душа поет. Пойдем ко мне в конторку чайку попьем. Отец Михаил пока еще не добрался. Думаю, минут тридцать подождать придется. С Барановского телеграфа передали, что сельцо сие поп наш проехал. Пойдем. Пойдем. А Фролке прикажи вещички под навес у аптечки сложить.

Токов мягко сделав приглашающий жест рукою, аккуратно повернувшись на каблуках, двинулся вдоль перрона в сторону главного присутственного места округи. Я, отдав распоряжение денщику, отправился за ним. И тут меня как передернуло: "Как с Барановского телеграфа. Мое имение находится в противоположном направлении. Бараново же располагается на шляхе, ведущем в Голов".

Тимофея Токова я уже застал за столом, покрытом цветной скатертью. На столе же находились: трехведерный самовар, оскольские сладости, мед, изрядное блюдо с рыбным пирогом, да и иной вкуснятины навалом. Умеет, ох, умеет Тимофей Тимофеевич встречать гостей. Только вот кофию никогда не нальет. Не держит он его, ибо не любит.

Свою амуницию я скинул прямо на руки слуги-кухаря. И присел на табурет. Токов ринулся угощать, но мне удалось приостановить его заботы. Хотя чашечку чая он подать и успел.

- Тимофей Тимофеевич. Как же так? Почему отец Михаил из Баранова едет?

Токов хитро прищурился.

- Ай, Евгений, так ведь батюшка в Голов изволил прогуляться.

- Зачем? В губернский город, да зимой?

- Да, господин поручик, что то отстали вы от реальной жизни в столичной беготне! В Голов месяц назад из Турьинского городка перебросили горно-саперный полк. Тот самый, где отец Михаил до принятия сана императору служил. Вывели полк на отдых и для пополнения следующим рекрутским набором. Вот священник однополчан и проведать решился, хотя из тех, кто его еще военным знал, в полку токмо три сослуживца то и осталось. Полковник Николаев, да два майора: Торопов и Ярославцев.

- Новость, конечно изрядная.

- Нет, Евгений Михайлович! Изрядной для Вас будет другая. С Евграфовым ведь и Ной увязался на своих санях. В полку ведь и кельты есть.

Я чуть не поперхнулся чаем. Ной поехал? Кузнец, который за последние пять лет вообще дальше леса за околицей, кузницы, церкви и своего дома носа не казал. Ну, все землетрясение будет, звезды с неба рухнут в ближайшее море-окиян! Домосед и жадюга Ной едет за тридевять земель на собственных санях...

Впрочем, с Тимофеем Тимофеевичем нам засидеться за самоваром надолго не пришлось. В горницу ввалился отец Михаил в огромном длиннополом тулупе, но уже без шапки и рукавиц. За ним еле протиснулся Ной Авраамович Кельт, метя своей густой рыжей бородой по полу.

Я моментально спружинил с табурета, сложил руки "лодочкой":

-Благословите, отче!

Священник перекрестил меня.

-Бог благословит! - раздался теплый бас отца Михаила.

Фролка - сукин кот тоже успел благословиться. Тимофей же Тимофеевич несколько замедлил.

- Ну, вот Тимофей пузо отъел. Батюшку не уважает. - услышал я пьяненький голосок Ноя.

- А ты бы, Ноюшка, помолчал, - ответствовал протоиерей. - Сам то налакался в полку с утра. В пост грешишь.

- Выпить с сотоварищи доброго кельтского эля в память усопших и погибших за дело Господа не грех, - огрызнулся Ной Аврамович. - Клянусь Камнем святого Иакова.

- Ной, забыл, что сказано в Писании?

- Да, помню, помню. Не клянись. Но я же Камнем...

Показалось, что вот-вот должна завязаться небольшая перебранка. Но отец Михаил строгим взглядом прервал словоизлияния кельта. И обратился ко мне:

- А, собирайся в дорогу, Евгений. Нам бы до восхода второй луны хотя бы до Дедова хутора добраться. И мороз крепчать стал.

Я откликнулся:

- Да уж и готовы. Вас только дожидались.

- То-то и славно. А Тимофей Тимофеевич нас проводит.

***

Приятно ввечеру ехать домой. Впереди Ной на своей Красотке трусит. Поповская Зорька бежит легко, без особого напряга. Сани у отца Михаила просторные. Мы с Фролкой пристроились расчудесно. И пожитки забросили. И в тулупчики закутались. Только оружейный ящик под ногами мешается. И зачем батюшке столько пистолетов? Да, вон и у Ноя в санях два ружья и старомодный шотландский арбалет. Надо бы расспросить.