Благодарный Зритель : другие произведения.

Дрянные рассказы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Всякая старая фигня в одном файле. А точнее:
    1. "Незапланированная беременность, или Снова ирония судьбы";
    2. "Соучастница";
    3. "Синдром обезьяны";
    4. "Золушка поневоле";
    5. "Я пришла тебя сменить, сестра...";
    6. "Выброс".


"ДРЯННЫЕ РАССКАЗЫ"

(сборник)

  
  

"Незапланированная беременность, или Снова ирония судьбы"

(дрянная импровизация по мотивам рассказа О.Добросовестной "Запланированная беременность")

  
   Клиентов, желающих срочно напечатать фотографии, сегодня было как никогда мало. Викуся скучала и лениво перелистывала гламурный журнальчик. Завтра 1 Апреля, а веселья что-то не предвидится: коллеги плавают по салону с постными лицами, аппарат предварительного просмотра нужно ехать забирать из ремонта, а всем лень... И так далее.
   Взгляд Викуси, блуждающий по снимкам знаменитостей, неожиданно зацепился за громадный пузень Бритни Спирс, которая раскоровела еще после рождения первого отпрыска. Идея озарила молнией: неизвестно, как разыгрывать коллег - этих уже ничем не удивишь - а вот над мужем поизгиляться не помешает.
   У Викуси и Севы было трое детей-погодков, все девчонки. И хотя маме-героине, несмотря на все это демографическое безобразие в отдельно взятой ячейке общества, удалось сохранить нормальную фигуру и здоровое чувство юмора, семейный бюджет трещал по швам. Шутка будет злая, но Севе не помешает встряхнуться. А то в последнее время папа счастливого семейства стал частенько засиживаться с друзьями и приходить домой, говоря мягко, навеселе. Чтобы упасть, забыться и уснуть, не принимая участия в домашних радостях.
   Домой Викуся ехала в общественном транспорте, гордо именующемся "муниципальный автобус". Предвкушая завтрашний триумф, наша героиня пребывала в приподнятом настроении.
   Запихнутая в мультифорку и подвешенная над кондуктором распечатка, гласившая: "Место занятое ребенком оплачЕвается 100%", вызвала у Викуси смешок: "ПлачЕвно!" И тут же, иллюстрируя сакральное содержание надписи, кондукторша набросилась на сидящего у окна хилого мужичка, рядом с которым теснили друг друга двое мальчишек-близнецов.
   -- Оплачивайте за проезд! - потребовала она, нависая всем своим центнером над ребятишками и папашей.
   -- Да мы уж выходим! - попытался отделаться миром интеллигент.
   Но кондукторша встала горой:
   -- Распоряжение мэрии! Мы чо, сами придумали вам, чо ли?! Оплачивайте за проезд! Ваши дети занимают сидящее место!
   -- Так автобус полупустой же! - продолжал блеять мужичок, ища у отворачивающихся пассажиров хотя бы намек на поддержку.
   Затылок водителя излучал негодование по поводу событий в салоне. Но сам шофер стоически молчал, зная, что кондукторша не подведет.
   -- Извините! - вмешалась Викуся, которой нужно было выходить на той же остановке, что и мужичку с близнецами. - А может, вы эту десятку запишете на счет президента?
   Салонная публика радостно загалдела, какой-то остряк подхватил идею:
   -- Ага, вон тот, ушастенький, как раз у него второй, походу!
   Интеллигент совсем смутился:
   -- Это оба мои старшие...
   Кондукторша, набрав в легкие воздуха и даже открыв рот, так и не нашлась, что ответить за те секунды, что открывались автобусные двери.
   Викуся, интеллигент с близнецами и остряк шустро вывинтились наружу.
   -- Как я вас понимаю! - сочувственно выдохнула Викуся, прощаясь таким образом с интеллигентом, и заскочила в аптеку.
   Эта ненужная трата неизбежно входила в планы завтрашнего розыгрыша.
   -- Тест на беременность, самый дешевый! - выстояв небольшую очередь, обратилась Викуся к провизору.
   Тетка смерила ее блескучим безошибочным взглядом сквозь очки и спорить не стала. Хотя только что предлагала фифе в норковой шубке импортные витамины вместо отечественных. Викуся вздохнула и, оставив в тарелочке звякнувшую сумму "без сдачи", забрала покупку. А, выходя, ощутила на себе несколько соболезнующих взглядов.
   Так, теперь газета. Самая ходовая, рекламная. Ага, вот и подходящий макетик: "Акушер-гинеколог Синих А.П. проконсультирует"... и т.д.
   Дома, на счастье, не было никого: бабушка Севы вывела всех внучек на выгулку.
   Викуся обвела фломастером объявление Синих А.П. и припрятала газету до поры до времени в спальне. Она оставит ее завтра на трельяже, открытой как раз на обведенной страничке...
   Теперь можно и отдохнуть...
   С утра Викусе удалось услать бабушку и дочерей в гости к тете на весь день. Ей совершенно не нужен бабулин инфаркт в случае, если на "следы" та случайно натолкнется первой. Наслаждаясь тишиной и относительным порядком в доме, ведь полупроснувшиеся дети не успели перед уходом напакостить после Викусиной уборки, женщина постояла под душем, завернулась в халат и вскрыла аптечную упаковку. Узенькую полоску собственно теста она бросила в карман, а вот обложку с недвузначной надписью "забыла" на краю ванны.
   Затем стратегическую точку заняла и газета с объявлением Синих А.П.
   Весь день Викуся улыбалась и отвечала всем невпопад. Даже похихикала над несмешным розыгрышем Димки, который сообщил, что в их локальную сеть проник злостный вирус.
   Муж Сева подозрительно молчал. Хотя давным-давно должен был позвонить, заскочив домой на обед. Викуся попыталась выцепить его по мобильному, но неумолимый женский голос сообщил, будто номер заблокирован. Конечно, там последний доллар на счету оставался! На самый черный день... Видимо, это событие Сева не занес в список "черного дня"...
   А вдруг?..
   Викуся подскочила, как обожженная. А вдруг у него приступ, и он лежит там, возле ванны, без чувств, холодеет...
   -- Девчонки!.. - крикнула она.
   Но ее перебили:
   -- Народ, тут в новостях - смотрите!
   Все скучковались у привешенного в углу телевизорчика. Не устояла даже взбудораженная Викуся.
   А на экране шел репортаж из Тюменской области. Тихо и нежно падал на поля и капюшон корреспондента ярко-красный снег.
   -- Вот лажа! - заржал Димка. - Прикалываются!
   И словно в ответ ему корреспондент программы заверил, что данный ролик - вовсе не первоапрельская шутка и снег в середине весны, да еще и такого вызывающе-кумачового цвета -- реальность. Услышав кодовое слово "первоапрельская", Викуся снова засобиралась домой.
   -- Да ничего удивительного! - пробасила кассирша Тильда Михална. - Может статься, пенсионерам в Тюмени наконец выплатили все задолженности по пенсии!..
   -- Ага! - подхватил Димка. - А учителям - по зарплате! Гы-гы!
   -- Нет, Дима, -- Тильда Михална была предельно серьезна. - Если бы так, то в Тюмени выросли бы пальмы.
   Викуся не помнила дороги. Она влетела в дом и судорожно рванулась в ванную. Бездыханного тела Севы там не наблюдалось. Нетронутой лежала и упаковка из-под "беременного" теста.
   Посмеявшись над собой, Викуся быстро уничтожила "следы преступления" в ванной и спальне. До конца рабочего дня оставалось каких-то полтора часа. Возвращаться на работу было бессмысленно, и, позвонив начальнице, Викуся блаженно вытянулась на тахте с чашкой чая.
   Но насладиться отдыхом ей не дали: через пару минут в дверь загрохотали. Хотя Сева и сподобился наконец починить звонок, все по старой привычке предпочитали долбиться ногами и кулаками.
   Уверенная, что там, за дверью - три ее чада и Севина бабушка, Викуся отперла замок. Но на пороге стояла Викусина мать.
   -- Бедная ты моя несчастная! - в голос заревела она с порога.
   -- Мам, ты че? Соседей переполошишь!
   Викуся затащила мать в прихожую и торопливо захлопнула дверь.
   -- Доча, ну как тебя угораздило-то опять, а? В наше время, когда космические корабли бороздят просторы Большого театра, а презервативы и прочие таблетки можно купить даже в ближайшей булочной, ты... ты... До-о-о-оча!!! - и, причитая, мать повисла на Викусе, размазывая сырость по линялому дочиному халатику.
   Не успели они с Марией Васильевной уйти из прихожей, как в дверь снова забарабанили. "Ну, наконец-то, Сева пришёл, -- подумала Викуся, -- Весь день юмора испортил, ведь явно ж понял, что я его разыграла, раз первым делом теще позвонил "обрадовать".
   А мать уже рванула отпирать дверь. Едва поздоровавшись с нею, к Викусе ринулась ее подруга Ленка и без предисловий затарахтела:
   -- Викуся, сочувствую! Но я тебе могу предложить одного классного врача, к тому же недорогой! Даже чихнуть не успеешь!
   "Не, ну вот Севка дает, козел!"
   -- Викусенька, ну что же ты себя совсем не жалеешь? - снова взвыла матушка.
   -- Да я...
   -- Викусь, с мира по нитке - голому рубаха! Деньги найдем! - увещевала Ленка. - А Севке твоему я бы кое-что оторвала по самые эти... блин!
   -- Козел! - заключили все трое в один голос.
   При этом Викуся имела в виду совсем другое.
   Но тут раздался звонок телефона. "Ага, решал сознаться в злодеяниях!" -- злорадно подумала Викуся, хватая трубку и готовясь одарить супруга крепким словцом, но из трубки послышался вежливый женский голос:
   -- Виктория Александровна?
   -- Да, я...
   -- Это вас беспокоят из филиала городского комитета соцобеспечения. К сожалению, в этом году мы не можем поставить вас на расширение: очередь на несколько лет вперед...
   -- На какое расширение? - обалдела Викуся.
   -- Ну как же? По новому закону мы должны предоставить вам более просторное жилье в связи с... -- она запнулась, и в голосе ее прозвучали знакомые по маме и Ленке соболезнующие нотки, -- в связи с внезапным расширением вашей семьи...
   -- Да я...
   Договорить не получилось: как с цепи сорвался лающий сигнал на мобильнике. Нет, ну это уж точно сволочь-Севка! Какую кашу-то заварил, а!
   -- Извините! - Викуся бросила трубку.
   Судя по высветившемуся на дисплее номеру, звонила начальница.
   -- Вик, ну ты че сразу-то не сказала? А то отпросилась, сбежала в свою больницу, блин! Ну и когда в декрет? Вот всегда с тобой одни неприятности, блин! Никто не хочет на "непостоянку" вместо тебя идти! Ты, может, потом себе новую работу подыщешь? Извини, конечно, но...
   -- Екатерина Пална, да не будет никакого декрета!
   -- Ну это уж твое дело, но зачем тогда оглашать такие сведения? - жестко отрезала шефиня и отключила связь.
   Викуся села прямо на пол. Мама и Ленка стояли, имитируя последнюю сцену гоголевского "Ревизора".
   -- Доченька, а срок-то какой? -- наконец прервала мучительную паузу Мария Васильна. - Может, и правда не поздно еще...
   -- Семь недель, -- со знанием дела сообщила Ленка.
   -- О-о-о! - проревела несчастная виновница торжества.
   И тут телефон буквально взорвался. Звонили со всего города. Викусю, кажется, вспомнили даже те, с кем она в последний раз дралась за партой в третьем классе. Все чего-то предлагали, советовали, сочувствовали. Но никто ничего не обещал. Разве что бабушка Севы пообещала вызвать по приезде скорую помощь. Себе. Звонили свекор и свекровь из Тобольска, звонила сестра, дядя и тетя.
   Сева нарисовался ближе к девяти. Он был не просто пьян - он был пьян в дрезину.
   -- Ну, и зачем ты это натворил, да еще и нажрался? -- накинулась на мужа Викуся. -- Теперь сам иди и говори им про Первое апреля.
   Сева икнул:
   -- Че говорить?
   -- Что это все неправда! Что ты меня раскусил с этим тестом и поставил на уши весь город, чтобы поржать надо мной!
   -- С каким тестом? - снова икнув, вытаращил осоловелые синие зенки изумленный супруг. - Ты че, еще и отпраздновать ЭТО решила? Тесто завела? Ну, е-мое, ты даешь, мамка!
   -- Севка! Ты дурак или так доходчиво им прикидываешься?
   -- Да не видел я ничего! Мне из консультации твоей позвонили...
   Викуся подавилась воздухом, а потом шепотом спросила:
   -- К-кто позвонил?
   -- Баба какая-то, откуда я знаю? Номер выдало, -- он сунул жене под нос сотовый.
   На экранчике запечатлелся номер регистратуры Викусиной женской консультации.
   -- Боже мой! А как же?.. Не может быть! Я бы зна... аааа!!!
   Викуся заревела в голос. В дверь спальни осторожно просунулась их старшая дочка, пятилетняя Ксюша.
   -- Ма... или па... но лучше ма.. телефон!
   Давя всхлипы, Викуся включила трезвонящую трубку.
   -- Викусь! - зачирикал знакомый голос, но несчастная узнала его обладательницу не сразу. - Викусь, у тебя там спикерфон есть? Включи громкую связь!
   Из трубки донесся сдавленный женский смех, но сама говорившая хранила серьезность.
   Вике было уже все равно. Она нажала на кнопку громкой связи. В комнату заглянули мама, Севина бабушка и Ленка. Сам Сева уже лежал поперек кровати в позе морской звезды и на аудио-раздражители не реагировал.
   -- Викусь! С 1 Апреля тебя! Это Женя, медсестра из женской консультации. Помнишь?
   -- П-помню!
   -- Я уволилась из этого чертова местечка - нашла нормальную работу! Ты уж прости меня, засранку, за такие шуточки, мы с девчонками мой уход отмечали, вот и решили вас всех разыграть напоследок...
   -- Не поняла!..
   -- Ну что тут непонятного? У нас традиция: каждое 1 Апреля мы с девчонками берем много шампанского и идем в сауну...
  

Финиш

    
  
  

"Соучастница"

  
   Этот дрянной очерк написан отнюдь не с целью очернить имя любимого многими нашими родителями советского актера или каким-то образом осудить его поступок (никто ведь не знает подробностей, сопровождавших описываемые события). Тогда были такие времена, а судить сейчас, с кондачка, было бы слишком легким и неправильным решением. Повествование - со слов уже состарившейся героини очерка. Оно о жизни "одного из" и "одной из". О судьбе. О любви, наконец... Просьба именно так к нему и относиться. Да, уточню еще: язык произведения - сугубо публицистический, "художественных изысков" в нем искать не стоит.
  
  
О, знали б вы, как безысходна смерть!
Орфею страшно уходить из мира,
Но слово превзошло земную твердь.
Он в той стране, куда заказан путь,
Ему не бременит ладони лира.
Он поспешил все путы разомкнуть...
Райнер Мария Рильке
  
   Это случилось уже более полувека назад, перед самой войной, в далекие и страшные сталинские 30-е. Сибирь, открытая Ермаком и оправдывающая надежды Ломоносова, осваивалась и застраивалась в немыслимом темпе. Имен героев-строителей вы не найдете ни на памятных стелах, ни в исторических архивах. Потому что никто тогда не считал их героями. Тогда у них было другое - одно на всех - "имя". Враги народа.
  

==========

  
   Людмила переехала из Новосибирска в Красноярск к матери, служившей секретарем при отделении НКВД. Девушке было шестнадцать, она оканчивала школу. С характером, излишне смелая в суждениях и, как говорят сибиряки, "языкастая". По тем временам это являлось сомнительным и даже опасным для жизни "достоинством", но, видимо, судьба Люсе благоволила, иначе этот рассказ просто никогда бы не состоялся.
   Красноярск почти втрое старше Новосибирска1, и уже тогда по сравнению с нынешней столицей Сибири он был городом с большим историческим прошлым. Однако так повелось еще с царских времен: Сибирь, равно как и Кавказ, правительство использовало в качестве мест для ссылки. Сталин же довел начинания своих ненавистных предшественников до абсурдного совершенства. Вспомнить хотя бы Канск, небольшой ссыльный городок Красноярского края...
   После переезда Людмила довольно быстро сдружилась с девочкой, учившейся с нею в одном классе, Любой. Любины родители также были "пристроены" в НКВД - пусть не на слишком значительные, но зато "теплые" посты. Люба являлась большой эстеткой, любительницей театра и черно-белого (тогда еще) кинематографа. В качестве ее кумиров можно назвать Любовь Орлову2, Николая Черкасова3, Людмилу Целиковскую4... Она собирала, как водится в девичьей среде, фотокарточки артистов, статьи из газет и журналов, не пропускала ни одного сеанса в местном кинотеатре.
   И вот однажды Люба по секрету сообщила Люсе, что подслушала разговор своих родителей, в котором шла речь о неком Черкасове, который живет под пристальным наблюдением органов в их городе. Из их беседы она догадалась, что "этот Черкасов" доводится родственником "тому самому", который играл в "Депутате Балтики" и "Детях капитана Гранта". Что означает формулировка "под пристальным наблюдением", девочки уже знали. Однако любопытны были обе не в меру, а тут еще и "тот самый Черкасов"! Если бы только их родители знали, на что решатся их дочки!..
   Каким-то образом Любе удалось разузнать адрес ссыльного. Кроме того, из тех же источников она раздобыла информацию о том, что "этот Черкасов" - мягко говоря, не в себе, потому и содержится пока не в лагере. До конца рассмотрения его дела. А там - неизвестно.
   Отчаянные сибирячки отправились проведать таинственного гостя.
  

==========

  
   Им оказался молодой, но очень изнуренного вида человек. Но черты лица, высокий рост, изящная - почти до хрупкости от истощения - фигура выдавали его родственность по отношению к будущей кинозвезде Союза. Ему было примерно под тридцать, но точно сказать невозможно из-за болезненной внешности. Отсутствующий взгляд, тихий голос.
   Нового знакомого Любы и Людмилы звали Алексеем. Алексеем Константиновичем. Отчество, как и фамилия, совпадало. Но Алексей действительно походил на невменяемого, особенно в первые минуты знакомства. Не буйного, не опасного для общества, но очевидно ненормального.
   С брезгливостью в душе разглядывая хозяина захолустной казенной квартирки, Людмила уже поругивала себя за то, что согласилась на подругину авантюру. Но взгляд Алексея все чаще останавливался на ее лице. И было, за что: Люся славилась своей красотой еще в Новосибирске, к шестнадцати же она просто расцвела - темноглазая, густоволосая, статная (впоследствии ее несколько экзотическая внешность будет вызывать частые расспросы окружающих о ее национальности, и сибирячка научится отшучиваться, мол, я - "монголо-татаро-бурято-русская"). И вот уже беседа потекла более плавно, вот уже стала исчезать маска умственно отсталого. Только голос был прежним - тихим, измученным. Люба же не мытьем, так катаньем пыталась подвести разговор к личности актера - однофамильца или родственника - Алексея. Однако этот Черкасов предпочитал отмалчиваться или переводил разговор на другую тему. Сами того не ожидая, девушки просидели в гостях у ссыльного не один час.
   Слегка удивленные переменами, произошедшими в госте, подруги брели домой.
   - Может, ты своими черными глазами его вылечила? А? Люсь? - подшучивала Любка, от внимания которой не ускользнули взгляды Алексея а адрес Людмилы.
   Людмила краснела, но в душе чувствовала не то чтобы неприязнь, а именно брезгливость по отношению к их сегодняшнему собеседнику. Как к блаженному, юродивому. Жалость - да. Но не симпатию. Именно ту самую снисходительную жалость, каковую презирают гордецы. Люся смущалась вовсе не оттого, что понравилась тому, кто понравился ей, как это бывает в юности. Она переживала смесь эмоций, одной из которых было ощущение себя "испачканной" взглядом немощного ссыльного. Мало того: своей цели они не добились, так ничего и не узнали о том, как и за что Алексея сослали из Ленинграда в Сибирь; не выяснили они также, приходится ли он кем-нибудь "тому самому Черкасову". В общем, ей было стыдно за глупость и потерянное время.
   Однако все это улеглось через несколько дней. Неприятные впечатления стерлись. Осталось только воспоминание о том, что Алексей - интересный собеседник, в ушах еще звучал этот тихий и робкий голос. Поэтому Любке ничего не стоило "подбить" подругу на повторный визит. На этот раз они прихватили с собой нехитрых угощений: как успела заметить Люба, с едой у ссыльного было негусто.
   Так девочки наведывались к своему необычному знакомому в течение почти полугода. Разумеется, втайне от родителей. Но в отношении Алексея чувства Людмилы не изменились: когда он был далеко, она слегка скучала, но стоило ей его увидеть перед собой, как в памяти сразу всплывал тот его облик, с которым он впервые открыл дверь двум юным незнакомкам. И всякая возможность романтических помыслов тут же таяла и испарялась.
   А потом...
   Алексей Константинович пришел к школе, где доучивались Люба и Люся. Он ждал Людмилу на улице, вдалеке от любопытствующих взглядов однокашников.
   - Люда, - (он называл ее не так, как все остальные - не Люсей или Милой, а Людой), - я пришел попрощаться.
   - Уезжаете? - без особенного сожаления спросила девушка.
   - Да. Но решил поговорить с вами напоследок. Можно? - он с прежней робостью взглянул на нее.
   Они медленно шли по аллее скверика. И Алексей рассказал, что его сочли невиновным. Однако возвращаться в Москву или Ленинград ему нельзя. Где-то в Сибири у него есть дальние родственники, и он уедет жить и работать к ним.
   Людмила молча слушала.
   Артист Николай Черкасов был родным его братом. Старшим братом. Они оба были творческими людьми: Николай стал актером, к нему благоволил даже сам генсек; а вот поэт Алексей Черкасов не угодил своим образом мысли. Его должны были расстрелять, но, чтобы спасти свою жизнь, Черкасов-младший прикинулся идиотом. Приговор был смягчен, однако ссылка оказалась неизбежной.
   Николая, как тогда водилось, заставили отречься от опороченного младшего брата, но, возможно, именно его тайное заступничество спасло Алексея от подрасстрельной статьи.
   Людмила молча слушала.
   Алексей понимал, как нехорошо он выглядел в ее представлении. Он лишь несмело намекнул на то, что она оставила в его сердце теплый след, но он не вправе на что-то рассчитывать. Да и его биография не послужила бы счастью Люды, даже если бы их чувства были обоюдны.
   Людмила молча слушала.
   - Но... вы с Любонькой были очень добры ко мне, и я не могу уехать просто так, - Алексей вытащил из кармана не очень толстую общую тетрадь в клеенчатой обложке. - У меня ничего нет, кроме этого. Это мои стихи, я хочу отдать их вам.
   Люся молча пролистала тетрадку. Она была полностью исписана стихотворениями. На полях с поразительным мастерством были выполнены чернильные рисунки - иллюстрации к лирике. Первая страница. Тот же почерк - изящный и нервный: "Людочке Гомоновой с наилучшими пожеланиями". Имени поэта не было нигде.
   - Прощайте, Люда.
   Он пожал ее руку.
   Больше они не виделись никогда.
  

==========

  
   Наступила зима. Мать Людмилы увидела в руках дочери тетрадь. Девушка плакала.
   - Что случилось? - она посмотрела на стихи. - Чье это?
   Людмила рассказала. Мама схватилась за сердце и, понизив голос, прошептала:
   - Ты хочешь, чтобы нас всех... - она не договорила.
   Девушка испуганно уставилась на нее. Ни слова не прибавив, мать отняла у нее тетрадь, раскрыла печку и бросила стихи в огонь.
   - И никогда никому об этом не рассказывай! Посадят!
   И Людмила никогда и никому об этом не рассказывала.
  

==========

  
   Прошло пятьдесят лет. О Черкасове-младшем и его дальнейшей судьбе Людмила так ничего и не узнала. Да и не узнавала. Ее личная судьба тоже сложилась нелегко.
   Спустя несколько лет девушка познакомилась с красавцем Олегом. Они поженились, уехали на Кавказ. В Кизляре он работал начальником рыбнадзора. У них родилась дочь, Светлана, но двух лет от роду скончалась от менингита; второй была Галина. И когда Гале было два года, Олега убили. Темную историю органы раскрывать не пожелали. Людмила предполагала, что это сделали те, кому муж как начальник не захотел уступить, принять взятку и отказался смотреть сквозь пальцы на воровство и браконьерство. Как говорится ныне - кому-то перешел дорогу. Сейчас это назвали бы заказным убийством, тогда же считалось, что в нашей стране такого не может быть.
   В двадцать восемь Людмила стала почти полностью седой. Ее так и называли - "седая девушка". Второе замужество оказалось неудачным: муж и пил, и бил. Гордая и независимая Людмила предпочла такой жизни развод. И уже до самой смерти оставалась незамужней, свободной - "Сама себе хозяйка, - любила она говаривать: - Хочу - пряник ем, хочу - халву". Вслед за дочерью она переехала в Грозный, но жила отдельно, воспитывая внучек.
   И лишь в конце 80-х, когда на страну обрушилась перестройка, она решилась поведать своей старшей, Елене, историю про Алексея Черкасова. По каналу ОРТ (в Чечне было всего две программы) показывали фильм "Иван Грозный", смотрела его и внучка.
   Тогда бабушка рассказала ей о своей встрече с Алексеем Черкасовым, об отречении от него Николая, о неизвестной судьбе загнанного поэта и художника. О том, как пришлось сжечь злополучную тетрадь. Обо всем. Кроме одного - что, возможно, это и была ее первая, пусть странная, пусть неоднозначная, любовь.
   Людмила до самой своей смерти в Новосибирске, куда пришлось бежать после начала войны в Чечне, хотя и сожалела, что их пути с Алексеем разошлись, так и не призналась в своих чувствах к нему. А быть может, даже и не разобралась в них.
   Одно точно: она вернулась домой и наконец нашла покой в земле своей родины...
  
   Осень 2004 г.
  
   _____________________________________
   Примечания к очерку "Соучастница"
  
   1 Для более точного сопоставления: Красноярску без малого 400 лет, Новосибирску немногим больше 100.
  
   2 Ну кто же не знает Любовь Орлову!
  
   3 Николай Черкасов родился 27 июля (по новому стилю) 1903 года в Петербурге, в семье железнодорожного служащего. В мае 1919-го Николай поступает статистом в Мариинский театр, но уже в июне его мобилизовали на оборонные работы. 23 июня с ним был заключен первый в его жизни театральный контракт. Первая роль Черкасова - в фильме "Поэт и царь". С 1928 года он снимался в фильмах: "Его превосходительство", "Мой сын", "Луна слева" (еще немые), и в уже звуковых: "Горячие денечки", "Депутат Балтики" (фильм удостоен Гран-при на международной выставке в Париже), "Дети капитана Гранта" (роль Паганеля), "Остров сокровищ" (Билли Бонс). 23 марта 1938 года Н.К. Черкасов был награжден орденом Трудового Красного знамени за участие в создании фильма "Петр I" (I серия) и уже в мае подал заявление о приеме в члены ВКП(б), а через месяц стал Верховного Совета РСФСР. Фильмография: "Александр Невский", "Ленин в 1918 году", "60 дней", "Иван Грозный", "Весна", "Счастливого плавания", "Александр Попов", "Мусоргский", "Римский Корсаков", "Дон Кихот", "Все остается людям". Умер 14 сентября 1966 года. Имя его брата, Алексея, до сих пор не упоминалось нигде. Так что если сочтете все события в рассказе вымыслом, автор не станет спорить, ибо не располагает "вещественными доказательствами".
  
   4 Людмила Целиковская - актриса, фильмы "Иван Грозный", "Сердца четырех" и многие другие.
  
  
  
"Синдром обезьяны"
    
"Ой, Вань, гляди, какия клоуны!."
В.Высоцкий
  
   Люди произошли от обезьян. Это -- к Дарвину не ходи. В каких-то африканских племенах есть промысел -- ловля обезьян. Так как эти прыткие животные нужны охотникам живыми и по возможности невредимыми для продажи, те испокон веков применяют хитрую уловку: берут определённых размеров кубышку (бахчевое растение такое, насколько мне известно), проделывают в ней определённого размера отверстие. И засыпают туда всяких вкусностей -- разумеется, с точки зрения обезьян. Кубышки раскидывают в местах обитания приматов. В дальнейшем остаётся только ходить и подбирать пойманных зверьков. Всё дело в том, что отверстие рассчитано лишь на то, чтобы туда пролезла пустая обезьянья лапка. Кулачок же, занятый деликатесной снедью, обратно не пролезает никак, а сама кубышка настолько прочная, что её не сломаешь. Убежать с грузом животное не может. Но и отпустить -- жалко. Так мартышка (в данном контексте "мартышка" -- название собирательное) оказывается в клетке.
   Но ближе к сюжету сказки. Жил был...
  
   Жил-был в одном большом российском городе парень. Назовём его Леонидом. Но Леонидом его не звал никто, всё чаще Лёней или, почему-то, Шуриком. Фамилия у него была несколько необычная -- Алохоморов. В школе звали его Мухомором, как в одном современном сериале кличут начальника "ментов". Но к этой профессии Шурик-Лёня отношения не имел, даже наоборот: частенько, частенько считал он мух, окурки и плевки, сидючи на ободранной скамейке в детской комнате милиции. Учителя махнули на него рукой и уже даже не засылали к Лёне отличников, дабы те подтянули двоечника хотя бы до дохленькой "троечки". Случилось это тоже неспроста, а после неловкого инцидента с отличницей Машей Кавкарязиной. Даже не особо-то и неловкого, но скандал удалось замять.
   Явилась Кавкарязина к Шурику-Лёне с учебником биологии под мышкой и давай штудировать параграф о голубях в разрезе. А Лёню, понятно, голуби в разрезе не интересовали. Его пока ещё в разрезе никто не интересовал. А вот Кавкарязина была девкой ничего. А тут ещё пубертатный период, сами понимаете. В общем, еле-еле Кавкарязина от него портфелем отбилась, благо, имела она привычку все учебники с собой в школу таскать, смятой в трубочку тетрадкой на все случаи жизни не ограничивалась. Отбилась.
   Приволокли офингаленного Шурика-Лёню к директору, долго разбирались. Повезло: из школы не исключили, у его бабушки в педсовете кто-то знакомый был. В общем, обошлось. Но перевели незадачливого насильника в другой класс. Сейчас такие называют классами коррекции, тогда -- просто обозначали буквой примерно из середины русского алфавита. Но и там наш герой учиться лучше не стал.
   Хобби или других каких увлечений ненужных у Лёни-Шурика тоже не было. Как-то не интересовался парень ничем. Хотя и не сказать, чтобы с отъявленными криминальщиками дружбу водил: не такого полёта были они птицы, чтобы с лёнями-шуриками водиться.
   И вот грянула перестройка. Наш лоб уже вымахал под два метра ростом, силы хоть отбавляй, а применить некуда. Вроде уже и фантиками от новомодных "бабл-гаммов" играться не приличествует, но и для фарцовки нужных связей не имелось.
   Но однажды вопреки природе своей вмешался он в уличную потасовку, где семеро одного. Нет, не ждали, а совсем наоборот -- всё больше ботинками берцовыми, да по рёбрам, по рёбрам. Раскидал наш Портос доморощенный хлюпиков -- были б покрупнее, то и не полез бы на рожон, конечно -- поднял из пыли и бычков доходягу-потерпевшего, отряхнул, на ноги поставил, да и, посвистывая, направился было дальше. А доходяга его не забыл. Его, оказывается, приехавшего из города чуть поменьше, в Лёнину школу приняли -- доучиваться. Лёня-то, ясное дело, под трепет учителей, лямку восьмилетки дотягивал, а у доходяги (пусть Вольдемаром зовётся, так и быть) планы на десятилетнее обучение зрели. Ну и связи кое-какие имелись.
   Другими словами, подружились Лёнчик и Вовчик после той переделки. Стали барахлом импортным приторговывать, друг друга не обижали. Вовчик умный был, на институт после школы замахивался, да не поступил, вот в армию и загремел. А тут Чечня как раз забурлила. В общем, остался наш Шурик-Лёня в конце концов без друга закадычного. Погоревал. Но связи-то остались. Да и амбиции разыгрались.
   Негоже читателя всякими подробностями никчемушными отвлекать, будем кратки, но без всякой такой претензии на родственность гениальности. То же сказка, а не диплом по сопромату.
   Попался Шурик наш, который Лёнчик, на незаконной какой-то сделке наконец. Отвертеться не удалось, статья крупная была. Даже до условного срок не скостили. Ну и отсидел, как водится, лет несколько.
   На "зоне" таких забижать побаиваются. Как говорится, такого попробуй к куриному роду причислить -- он из тебя и меню для беззубых не задумываясь сделает. Мало ли, что потом твои друзья-приятели за тебя отомстят -- во-первых, это ещё бабушка надвое сказала, а во-вторых, тебе-то от этого уже не легче в тюремном морге будет. Вот и оброс наш Алохоморов дружками, как ёж опавшими листьями. Ни в чём нужды не знал, а из тюряги выкатился уже почти крутым авторитетом.
   Тут и время -- в руку. И стал наш Лёня-Мухомор крутым бизнесменом. Телом поправился, раза в два по самым скромным прикидкам, "голдой" на шею обзавёлся -- правда, походить в таком виде недолго ему пришлось: мода на малиновые лапсердаки да цепи канатные быстро прошла, коллеги на "карденов-кляйнов" перескочили.
   Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Связался наш Шурик-Лёня, вернее, Александр-Леонид, с кем не нужно. И чутьё не помогло. Видно, ангел-хранитель его прогуляться на тот момент выходил, покурить там или ещё чего. А когда вернулся -- поздно было. Герой-то наш от сделки не внакладе остался, да как-то там вывернулось всё, что должен он был отдать почти всю выручку каким-то другим авторитетам, которые "в деле" участие принимали. Что там да как, ваш былинорассказчик уж и не припомнит.
   Суть в том, что заартачился Мухомор-Алохомор. "Чё я, лох?" -- говорил он доброжелателям, которые советовали ему миром дело решить.
   Жена плакала (хорошая ему тётка в жёны досталась, надо отдать должное -- как надо Лёню любила, а не "по понятиям"). Но Лёня фыркал на неё: "Чё я -- лох?!"
   Недолго веревочке виться: не стало Мухомора. Зато какая была тризна! Друзья ему памятник по спецзаказу у известнейшего, хоть и скандального, скульптора отгрохали -- три трёхметровые обезьяны; одна глаза закрывала, другая -- рот, ну а третья вообще слышать ничего не хотела. Смысла этого символа они, разумеется, в жизни бы не поняли, но, типа, "тема крутая". Могилка такая, цепями, хоть и не золотыми, обнесена, венки с надписями "Лёне Алохоморову от скорбящих друзей", марш траурный, пальба на кладбище -- всё как у реальных пацанов. Погуляли -- да разошлись, каждый по своим делам. Вот и всё...
   Да нет, не всё. Был и ваш повествователь у могилки той, с цепями, но без кота учёного. Случайно был -- уж больно обезьяны страшные, из-за деревьев торчащие, взгляд привлекают. Не к месту они на погосте.
   А на венке одном, дождями вымоченном да от солнца вылинявшем, ленточка в глаза бросилась. От первоначального текста на ней уж почти ничего не осталось, только пять букв ещё прочесть удалось от имени-фамилии. И сложилось-то так удачно, даже поэтически в своём роде: вместо "ЛёНЕ АЛОХоморову" поблёскивало лишь слегка остатками бронзы: "НЕ ЛОХ". Вздохнёшь да и согласишься -- покойники "лохами" не бывают...
   А вы говорите -- обезьяны!..
    

КОНЕЦ

    
    
"Золушка поневоле"
    
"У тыквы отказали тормоза..." (с)
  
-1-
  
   -- Ну, пусть только сунутся, кошки драные! -- полусвистя-полушипя, выдала Машка. -- Кукиш они получат, а не шмотки мои!
   А мы безучастно взирали, как Машуха, красная от усердия, отдувая падающий на глаза завиток тонких, словно паутина, мелко-кудрявых волос, закручивает шнурки на своих полуботинищах, которые ей достал батя по черт знает какому блату на какой-то базе. Вроде, германские. Эти, как их... "Саламандеры", ага. Намотала аж вокруг лодыжек, вылезла из-за парты, подол форменного платья одернула:
   -- Ну, девки, я пошла! -- сунула в зубы боксерскую защитную капу -- и понеслась душа в рай.
   Идет, красавица, топалами своими постукивает, юбка развевается, кругом птички чирикают, солнышко светит... А наша Машка бдительности не теряет. С боксерским загубником во рту -- вылитый конферансье из кукольного театра Образцова. Мечта прозаика...
   И тут откуда ни возьмись -- чувырлы из 118-й школы. То ли караулили, то ли гороскоп у Машухи сегодня фиговый был, не знаем. Аж три штуки выкатилось. С "бабл гамами" в зубах, прикинутые, наглючие. Одна Машку хвать за дутую куртку -- и такой цирк начался!.. Драка, вопли, пыль столбом! Девки друг другу прически портят...
   -- Сымай "саламандеры", малявка! -- визжат. -- Не то по-плохому будет!
   -- Фиг вам, а не "саламандеры", выдры размалеванные!
   -- Куртяху, куртяху с нее снимай, Доска!
   Но когда красотка наша без куртки осталась, тут ее и разобрало. Это поначалу она комплексом вины страдала -- типа, с уроков свалила, на помощь позову, так еще и к директору потащат, родителей вызовут, влетит. А там неровен час и на пионерском собрании пропесочат, в комсомол не пустят. Хотя кому он сейчас нужен -- комсомол? Все, вон, в коммерцию ударились, барахло из загранки везут, кооперативы регистрируют. Только Машуху не переубедишь ведь, упрямая.
   Да, мы ж добавить не успели: из подворотни еще какой-то друг выскочил, мужского полу. И девкам тем на помощь, Машуху, значит, разувать. А она, утратив куртку любимую, капой со злости давится. Эту картину надо видеть -- уж так она этого "прынца" напинала своими "саламандерами", да и девок заодно, что любой Рокки от зависти помрет. Правда, и ей самой фингал здоровенный достался. Волосы, однако, тоже пострадали, по всей спортплощадке рыжую паутину ветром разметало. Зато куртяшку свою в охапку, сумку подмышку -- и деру.
   -- Кукиш, -- орет, -- вам мои шмотки достанутся!
   Неприличные жесты им, стонущим, показывает и за автобусом по тротуару спасенной обувкой громыхает...
  

-2-

    
   -- Ну, щ-ща-с-с-с! -- томно проронила Мария, затирая огоньком сигареты дно пепельницы и поправляя фату. -- Не дождутся. Так что, Татьян, не переживай, не придется твоему супругу водкой давиться. О!
   И она задрала подол, показывая нам белоснежные лаковые... сапоги на высоченной шпильке. Зашнурованные похлеще пояса верности. И для подстраховки эти шнурки еще вокруг коленок были раза два обернуты.
   Каемся, зрели у нас корыстные планы на сегодняшний вечер. Подкараулить Машку, снять с нее свадебную туфельку и в наказание заставить свидетеля пить из нее водку. Ну, есть такой обычай. Очень уж хотелось свидетеля, "правильного" Танькиного Кирюху, хоть раз в жизни навеселе увидеть. А то сидит -- сыч сычом, ни спеть, ни станцевать. И где Таня такого откопала только?
   Но после этой демонстрации силы афера наша автоматически провалилась. Ну, мы так думали. А другие-то не знали о Машкином изобретении.
   В самый разгар свадебного пира кто-то пробрался таки под стол и давай хватать нас всех спьяну за ноги. А мы давай брыкаться, орать, визжать да под скатерть заглядывать. Но этот наглец, видимо, понял, что к Марии на хромой козе не подъедешь, и куда-то исчез.
   -- О! Видали?! -- победно сказала Маша, указывая на Серегу, который, держась за разбитый нос, выкарабкивался из-под скатерти с другого конца банкетного стола.
   -- Ты, что ли, ему приложила?
   -- А как же? Пусть не зарится на чужое добро!
   -- Горько! Горько! -- завопили гости.
   Мария салфеткой утерлась, с места степенно встала, супруга своего новоиспеченного в охапку -- и на две минуты в поцелуй. От усердия аж ногу подняла. Ну а мы грустно ее сапог разглядывали. Что еще оставалось? Мастерица же по закручиванию, блин!
   -- Ну что, девчонки, пошли еще разок перекурим? -- шепнула нам невеста, наваливаясь своим громадным бюстом на столешницу и тарелки с салатом "Оливье", при этом косясь на восседающую через свидетеля от Николая (жениха) Любовь Никитичну, его мамочку. Мамочка ничего подозрительного не заметила. Колька-то ни разу сигареты в рот не брал, здоровый образ жизни вел, спортсмен, и Машухина свекровь очень этим гордилась. Медальки показывала, вымпелы, грамоты. Нас шугала с лестничной площадки, ворча, что топор вешать можно.
   Вот в коридоре-то Марию и отловили. "Операция" была просчитана до мелочей. Ее вместе с сапогами подхватили два дюжих молодца из Коляновых друзей, но даже это не помогло им справиться с нашей дородной Марусей. Вначале ее движения, честно говоря, больше напоминали судорожную пляску толстой гусеницы на горячем асфальте. Но когда эта пьяная орда приволокла Маньку на кухню кафе, где проходило празднество, и едва не усадила на раскаленную плиту, чтобы удобнее было снимать обувь, невестина душа не вынесла. И с криком "кья-я-я-й!" снова понеслась в эмпиреи.
   ...В танцевальный зал на карачках выползали избитые "похитители"-гости. А над ними под песню "Раммштайн" гордо вышагивала в своих лаковых сапогах на шпильке румяная Мария. С фатой набекрень, на ухо заломленной, со сковородкой наголо, пылая праведным гневом. Да еще и командовала, кому куда, мол, ползти подобает. Причем не всюду в парламентских выражениях -- на это она тоже умелица была дай бог всякому.
   -- Не сняли? -- кисло уточнила Танюха.
   Как будто так не видно...
   -- Не дождетесь! -- заявила Маша своим сочным контральто, обвела всех взглядом, взмахнула накладными мальвиновскими ресницами и подбоченилась.
  

-3-

    
   -- Ох, ычычь! Старость не радость! -- посетовала Мария Ивановна, шаркая серыми калошами и ковыляя по лестнице к хате своей. Угораздило же на третий этаж забраться, старую. -- Надысь за почтой спускалась, дура старая, дыкть по привычке по дурацкой калоши-то и замотала. От, вишь! Уж второй день маюсь, спать и то у них ложуся. И-ых! Хычь бы кто пришел помог... Как Колька помер, так и развязать некому... А! -- она безнадежно махнула свернутой в трубочку газетой "Вилкоясинский мегаполис". -- То ли дело ранича!..
   Мы уж шкандыбали себе потихоньку за нашей Марией Иванной, только Татьяна Лукинична, глухая, по десять раз одно и то же переспрашивала. И тут же забывала опять: склероз у нее после смерти Кирилла Тимофеевича начался, да так и не прошел. Да теперь уж и не пройдеть, видно...
   Попыталась баба Маня в прихожей-то сгоряча разуться, да тут ее хондроз с радикулитом энтакими-разэнтакими и скрутили. Мы кое-как ее до кровати довели, уложили, там и обувку наконец отмотали. Добротно она ее приделала, Маруська наша. Мастерица ж была в свое время -- на все руки!
   -- Отмотали? -- она приоткрыла один глаз. Уже и не стонет.
   -- Ась? -- сунулась к ней глухая Лукинична, ладонь к уху приспосабливат. Как будто рука ей поможеть, ага...
   -- Сходите, девоньки, на кухню, хто уж может. Чайник-то на огонь поставьте, сухари-печенье где-то было, внуки на рожденье мне привозили...
  

-4-

    
   ...Ну вот, и Ивановна к нам затесалась. А то мы даже скучали без нее. Порхает рядом, сандалиями своими крылатыми размахивает.
   -- Пошли, -- говорим ей, -- хоть проводим тебя, мать!
   Ну и полетели, значит.
   А там уж бабки-соседки вовсю орудуют. Иконку откуда-то приволокли, свечечки. Мы с девчонками ухохотались прямо. А они серьезные такие, сосредоточенные. Тоже, видно, глухие, как Лукинична была на том свете: мы, понимашь, такой гвалт учудили, а они и ухом не ведут. Потешно!
   Ивановна только с непривычки пригорюнилась чуток:
   -- Я, -- говорит, -- думала, хоть поплачут -- а тут тишина, ажно в голове звенит.
   И под нимбом своим в волосах седых-кучерявых скребет.
   -- А ну тебя! -- говорим мы ей в ответ. -- Зато смотри венков сколько! "От лю-бя-щих вну-ков"! Ха-ха-ха! Ивановна, а чего это любящие внуки на тебя даже лапти не обули? По твоему рецепту?..
   Ивановна глядь на себя -- и впрямь в одних чулках лежит. Непорядок.
   Тут нас одна из старух будто услыхала. Постукивая клюкой, ушла куда-то. Бабки дремать уж начали, на стульях вкруг гроба сидючи и себя руками обхватив. Так нет -- вернулась. В руках тащит что-то -- "чешки" не "чешки"?
   -- Ну что, Ивановна, вот тебе, горемычная, и последняя обутка, -- вздохнула и стала надевать на Марусю белые тапочки.
  

КОНЕЦ

  
  
"Я пришла тебя сменить, сестра..."
Их две: одна добрее хлеба,
Верна упрямцу-мужу,
Другая мирры благовонней,
Верна одной себе.
Их две: одна добрее хлеба
И не нарушит клятвы,
Другая мирры благовонней
И клятвы не дает.
Их две: одна добрее хлеба
И выдержит все бури,
Другая мирры благовонней,
Все бури в ней самой.
Роберт Грейвз (Англия)
  
   -- Па-а, ну, скажи ей! -- пронзительный раздраженный голос Нади заглушил все остальные; гости замолчали и невольно посмотрели на источник звука.
   Девочка, нисколько не смущаясь, толкала под локоть Олега, и тому пришлось поставить бокал.
   -- Ну, что еще?! -- в голосе читалось: Как вы меня замучили!
   -- Она хочет уйти!
   Несмотря на свой юный возраст, Надька была на диво смышленой и наблюдательной: во время своего второго приезда к отцу она очень быстро догадалась, что между ним и Тиной не все ладно. Хорошо, значит, папа поддержит, капризничать можно.
   Не обращая внимания на визг девчонки, Тина поднялась и отложила салфетку.
   -- Сядь, -- устало бросил ей Олег, отодвигая от себя настырную дочь и одновременно обращаясь к ним обеим.
   Голубовато-серые глаза Тины полыхнули: на ярком свету черных зрачков в них почти не было видно, и радужки необычно отливали бирюзовыми искорками. Такого же цвета было ее платье и украшения.
   Мужа она не послушалась, повернулась и выскользнула за дверь.
   -- Как ты мне надоела! -- беззвучно прокричал Олег и выдавил дежурную улыбку, чокаясь с гостями.
   -- Я только сказала ей, что этот салат мне не нравится... -- оправдывалась Надя, но её уже никто не слушал.
   Тина проникла в спальню, стремительно бросилась на кровать, перевернулась на живот и включила телевизор. Её лицо ничего не выражало, она удовлетворенно щурилась, глядя на голубоватый свет, льющийся с экрана.
  

* * *

  
   Олегу она понравилась сразу. Они с друзьями заехали в общежитие поразвлечься со знакомыми девчонками, которых день назад подвезли с дискотеки. Как говорил Вовчик, тут все было на мази. Тина зашла к ним в гости. Она училась в техникуме и жила отдельно, в другом корпусе, но девчонки были из одного с нею поселка, и потому она поддерживала с ними приятельские отношения -- землячки все-таки.
   Высокая, стройная, экзотическая -- её не портило даже безвкусное платьице, наверняка приобретенное на какой-нибудь барахолке; сияющие дымчато-голубые глаза, густые волосы цвета кофе со сливками -- с такой Олегу не стыдно было бы показаться на люди. Потом оказалось, что она понравилась и всем его друзьям.
   Она молча села в стороне и слушала, переводя взгляд с одного человека на другого. Олега поразило то, что деревенская девчонка грациозна, от природы грациозна, словно сама Людмила Гурченко (его любимая актриса).
   Заговорили о стихах. Олег и его коллеги сделали вид, что им чертовски интересно, и тогда девчонки стали уговаривать Тину почитать что-нибудь, утверждая, что у неё просто дар, что она должна показать, какие таланты учатся в наших техникумах.
   -- Ну, пожалуйста! -- попросил Олег, подсел к ней и поцеловал её руку.
   -- О-о-о-о! -- по нарастающей протянули все и зааплодировали.
   Она улыбнулась. Олег был симпатичным и довольно молодым и не вписывался в роль героя анекдотов. Ей должно было бы польстить его внимание; ни капли не смущаясь, она спросила, что почитать.
   -- А что вы умеете? -- бизнесмен так лобзал руку девушки, что Тине пришлось ненавязчиво высвободить её.
   -- Прочитай, Тина, что-нибудь ахматовское, это у тебя здорово получается, -- попросила Лена, подруга детства, бывшая одноклассница.
   Тина спокойно и действительно очень недурно прочла стихотворение, после которого Олегу показалось, что он влюбился в неё без памяти: душа хотела расслабиться после недавней рискованной сделки, благо, что все закончилось благополучно.
  
Я пришла тебя сменить, сестра,
У лесного, у высокого костра.
Поседели твои волосы. Глаза
Замутила, затуманила слеза.
Ты уже не понимаешь пенья птиц,
Ты ни звезд не замечаешь, ни зарниц.
И давно удары бубна не слышны,
А я знаю, ты боишься тишины.
Я пришла тебя сменить, сестра,
У лесного, у высокого костра...
  
   Она, наверное, не могла тогда даже предположить, что буквально через два дня Олег потащит её в загс. Это было из области сказок: она -- Золушка, он -- принц. Принц... Дважды разведенный, с дочерью от первого брака и полным набором недостатков.
   Все так же невозмутимо Тина переоделась в дорогие импортные тряпки, преподнесенные ей Олегом в качестве свадебного подарка. Не отказалась и от круиза, но, сказать откровенно, особого энтузиазма не проявила и техникум свой не бросила, хотя муж предлагал протолкнуть её в престижный вуз.
   Как-то сразу после медового месяца первая жена отправила пожить к ним на время Надьку, и та быстро освоилась в обращении с новоявленной мачехой. Тина не проявляла к ней особого интереса и старалась удаляться, едва заслышав пронзительный голосок в прихожей. Олег был слишком занят, чтобы принимать участие в бабьих разборках, и Надя упорно добивалась контакта с Тиной без помехи с его стороны. Она разыскивала её всюду, и на первом, и на втором этаже квартиры. Если она её находила, Тина позволяла ей всё, но при каждом удобном случае снова старалась улизнуть.
   Однажды Надя нечаянно повредила ей руку ножницами. Девчонка очень испугалась, гораздо больше, чем проявила эмоций сама Тина, порядком уставшая от её присутствия. Зажав рану губами, девушка выскользнула в ванную. Там послышался шум воды. Отправившись за нею, чтобы извиниться, Надька обнаружила, что Тины там нет, а вода хлещет из крана, как из брандспойта. Чувствуя себя одновременно и виноватой, и обиженной, девчонка начала против неё невидимую войну.
  

* * *

  
   -- Ну что, выпьем за твою красавицу-хозяйку?
   Олег поморщился, и Надька мгновенно это заметила. Точно не расслышав, он поднялся:
   -- Есть предложение продолжить в кабаке, -- он снял со спинки стула свой пиджак.
   В кабаке у него будет меньше обязательств. По крайней мере, там он сможет отлучиться или даже совсем отделиться от своей компании.
   У окна сидел Мурат и подавал ему знаки.
   -- Привет.
   -- Привет.
   -- Наливай. Что пьёшь?
   -- Да всё то же: её, родную.
   -- Наливай.
   -- А что, слушай, празднуешь?
   -- Не праздную. Я завтра улетаю на недельку, ребята отчего-то решили проводить. Разлетаются многие, не скоро увидимся. А может... да ладно, чего беду кликать?..
   -- Ну да, всё как надо, -- на толстом мизинце Мурата вызывающе блестел огромный перстень-печатка. -- А чего злой такой?
   -- Да надоело мне все, -- Олег равнодушно, как воду, опрокинул в себя полную стопку и даже не поморщился.
   -- Вай, с такой женой, как у тебя, стыдно говорить -- надоело! -- Мурат, оттопыривая палец, снова взял бутылку за самое горлышко.
   -- Во-во... жена...
   -- Что, поругались? -- в черных глазах с торчащими во все стороны густыми ресницами засветился интерес. -- Из-за баб так не грузятся... Ты серьёзно скажи, что случилось. Может, поможем, а?
   -- Наливай.
   Очередная стопка развязала Олегу язык:
   -- Глупая она, как не знаю кто! Молчит, книжки читает, вроде умной прикидывается... А сама -- как пень березовый... Не мытьём, так катаньем своего добивается. И всё на своём, всё на своём!.. Знаешь, как осточертело?!
   -- А тебе все сразу подавай: и красивую, и умную! Говорю, а ты слушай, дарагой: так не бывает. Либо женщина красивая, либо она умная. Или она не женщина вообще! А тебе кто нужен, а?
   -- Не! Ты не понимаешь! Тут другое...
   -- Ну чего другое?!
   -- Я и развестись не могу, повода, вроде, нет...
   -- Ну, слушай, повод всегда найти можно!
   -- Не в том дело. Наливай...
   -- Во! -- Мурат поднял указательный палец, блестевший от жира. -- Другой разговор, да! Так что ты хочешь?
   -- Не знаю. Хочу, чтобы её не было -- и всё...
   -- Это быстро устроим, только скажи. Чего для корефана не сделаешь? А я ведь вовек не забуду, как ты меня от Прокла тогда отмазал... На всю жизнь твой должник остался, да!
   В помутившихся глазах Олега вдруг мелькнул испуг:
   -- Ну ты чё! Я же не мокруху имел в виду! Ни за что ни про что!..
   -- Обижаешь, братишка! Какая мокруха?! Зачем мокруха?! Она меня видела, знает, Гасана видела, знает -- так нас там не будет... А мы ребят попросим заняться, они её вывезут в чисто поле, а хочешь -- в лес... За город, в общем...
   -- Этого тоже не надо.
   -- Ты дослушай, дарагой, после кривиться будешь. Никто её пальцем не тронет. Земляки её разденут, сделают пару снимков, а потом там и оставят, чтоб сама выбиралась...
   Олег наконец понял, о чем ему твердят. Мурат сделал неплохое предложение.
   -- Только вы её это... поближе к поселку, где она жила... и пригрозите, чтобы она ни сюда, домой, не возвращалась, ни в город... И дня через четыре сделайте это...
   -- Договорились. Ну, дел-то! Вернешься -- и духу её здесь не будет, дарагой!
   Они засмеялись, хлопнули по рукам.
   Когда Олег вернулся домой, и Тина, и Надя уже спали. Стараясь не шуметь, но из-за этого перевернув гораздо больше мебели, чем могло бы быть перевернуто, он забрался под одеяло. Что-то вроде стыда и сожаления шевельнулось в его порхающем сознании, когда она прильнула к нему теплым телом, не ожидая, да, возможно, и не желая ни ласки, ни взаимности. Погладив её по мягким, цвета кофе со сливками, волосам, он провалился в вертящуюся бездну, которую ему хотелось преодолеть как можно быстрее и в которой его мутило.
  

* * *

  
   Кривоногий парень увязался за нею у супермаркета и шел следом почти до дома, непрерывно что-то бормоча себе под нос.
   Тина не обращала на него внимания: в два часа дня она чувствовала себя в безопасности. И напрасно.
   На перекрестке ей перегородила дорогу большая иномарка с затемненными стеклами. Тина не успела ничего понять, как оказалась внутри автомобиля. На заднем сидении её сдавило два парня. Несмотря на испуг, Тина успела искусать и исцарапать им руки, когда ей завязывали глаза.
   -- Сиди и молчи! -- приказал голос, в котором послышались характерные гортанные звуки.
   Понимая, что двое мужчин в любом случае сильнее неё, Тина перестала двигаться и откинулась на спинку кресла. Поза её казалась бы расслабленной, если бы на костяшках рук, сжатых в кулаки, не так белела натянутая кожа.
   Сначала они долго колесили по городу: Тина понимала это, так как машина часто останавливалась на несколько секунд перед светофорами. Потом около часа они стояли в каком-то темном месте, причем все это время её спутники молчали, как немые.
   Наконец дверца хлопнула и автомобиль покачнулся.
   -- Поехали, -- распорядился все тот же голос с правого переднего кресла.
   Путешествие было бесконечным, но все-таки, целую вечность спустя, машина остановилась.
   -- Вылезай, слушай! Будешь хорошо себя вести -- всё будет нормально.
   Ей развязали глаза. Тина огляделась. Было уже темно, кругом стояли деревья и кусты. Похоже на лес. Она хотела было убежать, но её поймали и насильно усадили на какой-то пенек.
   -- Раздевайся, -- над нею встал полный мужчина в кожаной куртке.
   Тина дернулась, но её снова удержали.
   -- Помогите ей, сама не может.
   С неё содрали плащ, костюм, блузку. Когда дошли до нижнего белья, остановились и оглянулись на полного.
   -- Ну! Дальше!
   Несмотря на всепоглощающий страх, Тина внутренне отметила, что для насильников и убийц эти двое ведут себя как-то странно.
   Зажимая грудь ладонями, Тина свернулась в три погибели. Чувствуя абсолютную беспомощность, девушка расплакалась.
   Что-то больно защемило шею: заставляя её выпрямиться, полный дернул золотую цепочку. Странно, но они не сняли с неё ни колец, ни сережек, ни эту цепочку с сердечком, подаренную Олегом на первую годовщину их свадьбы.
   -- Вставай и улыбайся!
   Вспышка озарила небольшой круг возле неё. Тина отшатнулась и присела на корточки. Полный толкнул её на землю.
   -- Ты! -- он поманил одного из безмолвных своих исполнителей. -- Приобними-ка её! Да чтоб твоей физиономии видать не было, соображать надо! Во-о-от!
   Фотоаппарат щелкнул еще раза три.
   -- Твои вещи тут недалеко, в овраге. Поищешь -- найдешь. И смотри: вернешься в город -- хуже будет. Волков не бойся, их тут нету!
   Полный и его сподручные засмеялись. Машина завелась, загорелись фары.
   Плача, Тина сидела в траве, размазывая грязь по лицу и растрепанным волосам цвета кофе со сливками.
  

* * *

  
   Олег вернулся на день раньше, чем предполагалось, в воскресенье. Его встретила Надька и сообщила, что Тина пропала еще в пятницу, поэтому из школы ей пришлось возвращаться одной.
   Олег почувствовал легкий укол совести, но в общем-то не огорчился. Единственно, что было ему не по душе, это навязчивость дочери, которую раньше отвлекала на себя Тина.
   Ближе к вечеру к нему заехал приятель Мурата, Муслим, и отдал ему небольшой конверт. Поздравив Олега с возвращением, Муслим тактично удалился.
   Ещё раз что-то вроде сожаления шевельнулось в сознании Олега, когда он разглядывал две фотографии.
   Чувствуя себя окрыленным и свободным, как муха в полете (знакомые по двум предыдущим разводам ощущения), он рано лег спать и рано встал, без будильника.
   Бреясь в ванной и насвистывая какой-то мотивчик, Олег окликнул дочь, чтобы та вставала и собиралась в школу.
   -- А ты меня подвезешь? -- сонно протянула Надька.
   -- Если поторопишься.
   Но девчонка не спешила. Олег принялся за завтрак и еще раз посоветовал ей поторопиться.
   Тут послышалась трель звонка. Посмотрев на часы, Олег открыл. За дверью никого не было, подъезд пустовал. Олег выглянул, посмотрел на нижний пролет.
   -- Кто звонил? А?
   Молчание. Только на окне умывалась сиамская кошка, принадлежавшая кому-то из соседей. Услыхав человеческий голос, она повернула голову и взглянула на Олега прозрачно-голубыми большими глазами.
   Он пожал плечами и захлопнул дверь. Видно, мальчишки балуются перед школой. Хулиганьё...
   -- Надя, ты готова или нет?!
   -- Ну па-а-а-ап!..
   -- Я уже ухожу, как хочешь!
   Олег застегивал плащ, одним плечом прижимая к уху трубку телефона и разговаривая с кем-то из коллег.
   -- Да, да, уже еду. Сейчас буду...
   Тут снова защебетал, затренькал звонок. Олег открыл.
   На пороге стояла Тина в грязном плаще, порванных туфлях, осунувшаяся, с темным лицом. Ничего не сказав, она юркнула в квартиру.
   -- Тина!
   Она не откликнулась.
   -- Тина, мне сейчас некогда, поговорим вечером. Отведи Надьку в школу...
   И, не дождавшись ответа, Олег вышел из дома.
   Вернулся он поздно, с тоской предвкушая нудный разговор с женой и втайне надеясь, что она уже спит.
   Дверь была приоткрыта. Олег окаменел.
   Когда в прихожей вспыхнул свет, он содрогнулся. Все вещи точно сошли с ума, ни одна не стояла и не лежала на своем месте.
   -- Надя?! -- крикнул он. -- Надя! Слышишь?
   Всюду включая лампы, Олег пробежал по комнатам.
   Все белье в их с Тиной спальне было изодрано в клочья, точно здесь орудовал какой-то небольшой зверек. У кровати темнели капельки крови, и следы маленьких лапок, замоченных в ней, вели в комнату Надьки.
   -- Надя! -- в последней надежде прокричал Олег.
   Все игрушки, книги и учебники дочери валялись где попало, словно по комнате прошелся торнадо.
   Квартира была пуста. Олег выхватил телефон. Услышав его голос, бывшая жена, мать Надьки, в дикой истерике завизжала:
   -- Что ты с нею сделал?! Я на тебя в суд подам! Ты её больше не увидишь, подонок ты, а не отец! И ничем не откупишься, мерзавец! Тебе доверили твоего собственного ребенка, и даже его ты довел до такого состояния!..
   Она в ярости бросила трубку. Олег набрал номер повторно.
   -- Ира, подожди! Слышишь? Подожди, говорю! Я только что вернулся с работы, ничего не знаю. И Нади нет. Не знал, что подумать... Что случилось?
   -- Что случилось?! Что случилось?! -- визгливые нотки в голосе бывшей жены осипли от крика. -- А то, что она ни слова не может сказать, врачи говорят, шок! Шок, понял, ты?.. Доигрался в свои игры, да?! Нет тебе дела до дочери, да?! Работа! Да будь ты проклят со своей работой! Козел!
   Олег вздрогнул и отключил телефон, потому как в какой-то момент ему показалось, будто в кухне кто-то тихо всхлипнул.
   -- Тина... -- строго начал он и осекся.
   Кухня тоже была пуста. На полу по-прежнему валялись вывернутые из холодильника продукты вперемешку с побитой посудой.
   Но его вниманием завладел стол. Он не сразу заметил среди этого хлама лежавший в самом углу томик стихов Ахматовой, порванный в клочья конверт и одну из фотографий обнаженной Тины.
   Всхлип повторился, и Олег снова не уловил, откуда именно он исходит.
   На столе что-то шевельнулось. Кажется, та самая фотография.
   Изображение Тины претерпевало странные метаморфозы. Лицо исказилось, поменяло очертания, голубые глаза увеличились, волосы исчезли, а их цвет равномерно распределился по всему телу...
  

КОНЕЦ

(март 1996 года)

  
    

"Выброс"

  

Сколько ангелов может уместиться на острие иглы?

(старинная шутливая задачка без ответа)

  
   Ужас обеих жертв по мощности своей был абсолютно одинаков на обоих полушариях планеты...
  

* * *

  
   Пока мы не восприняли всё сами, поверить в существование сознания на этой планете было невозможно. А мы восприняли всплески чуждого сознания сразу -- и мгновенно эту новость узнали мы-оставшиеся-за-пределом.
   Здесь об этих оставшихся-за-пределом сказали бы, что они -- наши собратья, сопланетники. Только на самом деле эти собратья тоже были "мы".
   Здесь мы научились разделять "нас". И что такое "мгновенно", нам тоже удалось понять только тут, на синей планете.
   Важно все же не это. Наша сверхзадача -- не только констатировать факт, но и понять его. Чем мы и занялись, разветвившись в материальном пространстве.
   На созданном аборигенами устройстве для измерения категории, именуемой "временем", длинная стрелка перескочила с одной риски на другую.
   Минута -- так этот период отмечался в сознании изобретателей устройства.
   За эту минуту мы получили весь интересующий нас материал.
   На светлом полушарии планеты существо поменьше оказалось пойманным существом покрупнее. Охотник был снабжен острыми приспособлениями на конечностях и в захватывающей части корпуса. Кроме захватывающей функции, на этом участке тела Охотника располагались сенсоры наблюдения, обоняния, а также кинестетические антенны. Жертва морфологически ничем, кроме размеров, от Охотника не отличалась. И все же он был Охотником, а она -- Жертвой.
   Не нанося критических увечий, которые сразу же привели бы к гибели корпуса Жертвы, Охотник медленно терзал ее, катая по земле и прикидываясь, будто готов отпустить.
   Тогда у Жертвы ярким протуберанцем вспыхивала Надежда на спасение. Жертва пыталась убежать, и Охотник азартно впитывал в себя животворный выброс Надежды, а затем вновь вгонял острые приспособления в измученный погибающий организм...
   На темном полушарии планеты существо поменьше оказалось пойманным существом покрупнее. Охотник морфологически ничем не отличался от Жертвы, если не считать более массивного скелета и одной детали в середине корпуса, которой у Жертвы не имелось. В правой конечности Второго Охотника находилось приспособление техногенного свойства. Оно выполняло ту же колюще-режущую функцию, что и биологические приспособления у Первого Охотника.
   Жертва производила высокие вибрирующие звуки. Однажды Охотник позволил ей ощутить вспышку Надежды на спасение. А затем азартно насытился выбросом...
   Но все-таки для нашей цивилизации важно даже и не это.
   В момент, когда Надежда обеих Жертв обрушивалась в сингулярность черной дыры, их сознание рождало выброс Ужаса, который также подпитывал убийц, внешне мало похожих меж собой.
   По силе этот Ужас был сравним с тотальной гибелью -- коллапсом -- сотен миллионов известных нам Вселенных.
   И самое главное.
   Ужас обеих жертв по мощности своей был абсолютно одинаков на обоих полушариях планеты.
   Стрелка щелкнула.
  

КОНЕЦ

  
________________________________
(с) Благодарный Зритель


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"