Голубев Сергей Владимирович : другие произведения.

Времена Амирана (начало)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1-я книга трилогии. Сказка для взрослых.

   
 

  Времена Амирана
(книга 1: НАЧАЛО)

 
   


        Пoстучитесь в грoбы и спрoсите у мертвецoв, не хoтят ли oни воскреснуть, и oни oтрицaтельнo пoкaчaют гoлoвaми
           (Артур Шопенгауэр)
        Лиха беда начало
           (Пословица)


   

    Давным-давно, когда Земля была еще совсем юной, маленькой и плоской, и не успели еще устать три могучих слона, держащих ее на своих спинах, и не уплыла еще из-под их ног громадная морская черепаха, чтобы сгинуть безвозвратно в пучине бесконечного океана, жила себе страна под названием Амиран.
    Страны - они как люди. А люди - они как птицы. А птицы - они как рыбы, летающие там, в глубине. В общем - все одинаково, вверху ли, внизу, или на той плоскости, что разделяет верх и низ, и на которой выпало жить нам с вами. Все одинаково, и утомительное разнообразие подробностей не делает нас чем-то исключительным. И что есть - было, и что было - будет, и страна под названием Амиран в чем-то очень напоминает то, в чем живешь ты здесь и сейчас.
    Короче, была некогда такая страна, Амиран. А столицей там был город, называвшийся Мирандой, и правил в той стране государь по имени Бенедикт, а по отчеству Эдуардович. И жили в том государстве люди, называвшие себя миране. И были это люди как люди, славились рассудительностью, хладнокровием и склонностью к трезвому расчету. Были миране замечательными дельцами, отличными инженерами, великолепными финансистами и трезвыми политиками.
    Это они - миране - подарили всем людям доброй воли такие изречения, как: "человек человеку - потенциальный клиент и покупатель" и "делу - время, потехе - все остальное".
    Это миранские ученые сделали эпохальное открытие, что мир наш существует в пяти измерениях, которые суть: длина, ширина, высота, время и конвертируемая валюта. Но и до этого открытия Амиран развивался во всех этих направлениях.
    И, надо сказать, делал это весьма успешно.
    Вот такой была эта страна к началу описываемых дальше событий. А почему была? А вот об этом и речь.
    Это ж только присказка. Сказка - впереди!

 
 

  Глава 1

1

 


    Царь Амирана Бенедикт Эдуардович, Великий Князь Заоколобуженский, Владыка Заозерья, Приозерья, Черного Болота и Пустых дворов, Великий герцог Холопинско-Урюпинский, хан Зангаданский и законный суверен прочих некогда добровольно присоединившихся стран и территорий, пожизненный Председатель Большого Государственного Совета, Президент Амиранской Академии наук и изящных художеств, Почетный Главнокомандующий сидел у себя в кабинете на втором этаже и в маленькое настольное зеркало разглядывал прыщик на своем августейшем носу.
    Прыщик появился два дня назад. С чем было связано его появление Бенедикт не знал. Да и не это его волновало.
    Вот уже вторую неделю не находил он себе спокойного угла во дворце.
    Завтра должно было состояться бракосочетание его дочери Принципии. Царевна, или, как сейчас стало модно говорить - принцесса, Принципия бракосочеталась с Геркуланием Эрогенским.
    Бенедикт Эдуардович плохо знал Эрогению, зато хорошо - самого жениха, этого долговязого, черноволосого, патлатого Геркулания, достойного сына своего папочки - в молодости отчаянного повесы и бузотера.
    Об этих эрогенцах спокон веку ходила дурная слава, поскольку жили они там, на своем острове в основном за счет морского разбоя. Женщины, правда, от них всегда были без ума.
    Сейчас-то, конечно, пиратство как государственная политика отошло в прошлое, но...
    Эдуардыч вздохнул, тряхнул маленьким золотым колокольчиком и крикнул:
    - Варвара Горгоновна!..
    Массивная дверь неслышно отворилась и в кабинет, тяжело переставляя ноги, вошла столь же массивная секретарша.
    Царь взглянул на нее, приветливо улыбнулся и, как всегда, испытал острое сожаление, что некогда взял к себе на службу эту уродину. Когда-то, когда все они, в том числе и его жена, были молоды, это было оправдано, так как уберегало молодую и вечно беременную царицу от приступов ревности. Теперь же, особенно после того, как Лолиточка, бедная девочка, отошла в мир иной, это казалось ненужным самоистязанием. Но и Варвару было жалко, да и работала она хорошо - и за страх, и за совесть.
    Пока Варвара ковыляла к монаршему столу, улыбка на лице Бенедикта успела испариться, сменившись гримасой раздражения и недовольства.
    - Что это? - хмуро спросил он секретаршу, протягивая ей листок бумаги.
    Варвара, не доходя до стола, боязливо протянула руку и кончиками сарделечных пальцев с наманикюренными ногтями взяла ее.
    - Список записавшихся на прием, Ваше Величество, - робко проблеяла она, взглянув на содержимое злополучной бумаги.
    - Я вижу, что список. На какое число?..
    - На... На завтрашнее, Ваше Величество. - Голос Варвары упал до шепота. Слез в нем еще не было, но какая-то сырость уже чувствовалась.
    - Вот то-то и оно, что на завтрашнее, - продолжал сурово, не обращая ни на что внимания, царь Бенедикт, - а завтра у нас что? Что у нас завтра?! Свадьба! Что же мне теперь, свадьбу отменить? Или, может, тебя сюда посадить, чтобы ты их сама принимала? Что молчишь?!.
    - Виновата, Ваше Величество, - прошептала близкая к обмороку Варвара, чувствуя, как холодеет лоб и подгибаются и без того слабые колени.
    - Кто там у нас? Дай-ка сюда! - Он нетерпеливо приподнялся и, протянув через весь стол свою сухую длинную руку, цепкими узловатыми пальцами вырвал список из застывшей в воздухе руки секретарши.
    - Ни на кого нельзя положиться! - Ворчливо бурчал он, опуская зад в кресло и надевая очки. - Все самому приходится делать. Скоро дойдет до того, что сам бриться начну и белье гладить... Та-ак, кто же тут у нас? Вольдемар Гунгутский... Опять!.. Вот же!.. Говорил же я с ним уже. Шустрило Пасюк... Или Пасюк Шустрило? - Он взглянул на Варвару. Она молча пожала плечами. - Пасюк, министерство юстиции, небось опять на министра жаловаться будет. Дальше... Абрахам Буцман, ювелир, - это не тот ли Абрам, у которого в прошлом году Лолиточка серьги покупала? Ну-ну... Так, Залидзе, коммерсант, господи!.. Ну ни одного порядочного человека! А это еще кто? Пафнутий Ф. Харитонидус, маг. Мага мне еще тут не хватало.
    И я согласовал этот список? Наверное, пьян был. В общем, Варвара, сама с ними разбирайся, рассовывай по другим приемным дням, предупреждай, делай, что хочешь, и чтобы я больше!..
    Он в страшном раздражении бросил список на пол. Варвара, скрипнув сочленениями подняла его и начала тихо пятиться к двери, плохо видя перед собой сквозь грозящие покатиться по щекам слезы.
    ***
    Не успела еще захлопнуться дверь и в воздухе еще висел аромат Варвариных духов, как за спиной Бенедикта, скрипнув, повернулся вокруг своей оси массивный резной книжный шкаф, и в образовавшийся проем проскользнуло странное существо.
    Немногие во дворце знали о существовании этой потайной двери. Царь знал, начальник охраны, еще несколько человек... Придворный шут Куртифляс был в их числе.
    Бенедикт повернул голову на скрип и теперь наблюдал, как, одетый в свой обычный, невообразимо пестрый костюм, с головой, увенчанной красным колпаком с четырьмя рожками, заканчивающимися бубенчиками, шут на четвереньках приближается к нему.
    Должно быть Куртифляс изображал какое-то животное: может быть собаку, может быть пантеру, но больше всего он был похож на обезьяну - бабуина, расхаживающего по своей клетке перед хохочущей публикой.
    Улыбка взошла на суровое лицо монарха.
    Куртифляс, нещадно виляя задом, приближался. В зубах он нес какой-то клочок бумаги. Добравшись до стола, он сел на корточки, по-прежнему держа бумажку зубами, и презабавно поднял руки до середины груди. Видимо, он все же изображал собаку, и сейчас эта собака "служила".
    Бенедикт прыснул со смеху, прикрывшись ладонью, и ласково погладил шута по голове, как гладят собачку, удачно выполнившую команду. Затем он взял из зубов Куртифляса послание и прочел:
    "Папочка, Ваше Величество, я с Марго поехала на последнюю, самую генеральную примерку. К обеду не жди и не теряй.
           Целую.
               Принц. "
    - Они уже уехали? - Спросил Бенедикт.
    Куртифляс молча энергично закивал головой в знак согласия.
    Бенедикт покинул кресло и теперь, разминая ноги, прохаживался по своему кабинету - от стола к входной двери и обратно. Шут продолжал сидеть на корточках, поворачиваясь вслед за хозяином. Хороший такой песик, умный и преданный.
    Бенедикт подошел к нему и ласково потрепал по плечу.
    - Ну ладно! Вставай, вставай. Полно дурака-то валять. Мы ж тут одни...
    Шут не торопясь, как бы нехотя и очень грациозно поднялся во весь свой немалый рост, медленным шагом, заложив руки за спину, прошелся вдоль стоящей у стены шеренги стульев, внимательно, склонив голову набок, глядя на них и как бы выбирая. Ни один из них, видимо, ему не понравился. Он обескуражено повертел головой, оглядывая скудно обставленный кабинет, не имеющий достойного его зада кресла и, видимо сделав свой выбор из того, что предлагалось, так же неторопливо направился к столу и, удовлетворенно вздохнув, погрузился в царское кресло, небрежно закинув ногу за ногу.
    Бенедикт, продолжавший мерить шагами пространство кабинета, усмехнулся.
    - Что, нравится?
    - Я бы на твоем месте поставил кресло помягче. Царю не пристало иметь мозоли на заднице.
    - Да я пробовал, - вполне серьезно сказал Бенедикт, - не понравилось. После обеда в сон тянет. А дела-то не ждут... Ладно, - добавил он, останавливаясь перед Куртифлясом, - давай, что там у тебя?..
    - Да так, чепуха всякая, - протянул Куртифляс, томно откинув голову и глядя в высокий потолок, украшенный лепниной, - вся-акая ерунда... Две горничные вчера вечером подрались. Сегодня, с синяками и царапинами, чтобы не позориться, отправлены на кухню. Кстати о кухне, Дормидонт по-прежнему приворовывает. Вчера опять три языка упер.
    - Да бог с ними, с языками, - заметил государь, - Дормидонт - это повар! Перед ним сам Гельмондон так себе, поваришка. Такого повара сыскать еще надо, тем более сейчас, перед свадьбой. Ты мне скажи, как там Ратомир? С этой, как ее... не встречался?
    - На конюшню бегал. Но Розки там сегодня не было. Ее папаша так ее обработал, что она не то, что сидеть, стоять не может.
    - Ладно, поболит и пройдет. Если это запустить, дальше больней будет. Что там про Геркулания слышно?
    - Этот целыми днями на охоте пропадает. Со своими. Можно подумать, что он сюда охотиться приехал, - обиженным тоном добавил шут, - у себя дичи мало!
    - У себя уж он, поди, всю перебил.
    Бенедикту надоело стоять и он присел на краешек стола, поближе к Куртифлясу.
    -Ну, что еще? Говори, не тяни.
    - Урлах вчера скандал устроил.
    - Урлах? - Удивился царь.
    - Урлах, Ваше Величество, Урлах. Сердеция его опять в опочивальню не пустила, так он с горя напился в бильярдной.
    - Один, что ли?
    - Ну, немножко я ему составил компанию, а так, в основном, один. В уединении... вот, а потом его на подвиги потянуло, на сексуальные, в розовый флигель, к фрейлинам. Одна, молоденькая, Люсинда, в окошко от него выскочила. Хорошо, что второй этаж, не высоко. Да внизу еще клумба мягкая. Так он, представьте, хотел за ней с балкона прыгать, да штанами за ограждение зацепился...
    Бенедикт представил себе эту картину - вот это самое непотребство, о котором повествовал шут, и его разобрал смех. Он хохотал все громче и громче по мере того, как Куртифляс живописал, оснащая все новыми подробностями, эту невероятную сцену грехопадения всегда такого тихого, робкого Урлаха - короля Ледерландии и мужа четвертой дочки царя - Сердеции.
    С навернувшимися от смеха слезами на глазах дослушал его величество историю злоключений несчастного зятя и, когда того, наконец, выловили из фонтана и мокрого, чуть не захлебнувшегося, отнесли спать в его комнату, он почувствовал себя отдохнувшим, посвежевшим и даже помолодевшим.
   
 
 

 
2

 

    Случалось ли вам видеть карету? Я имею в виду настоящую карету с узорной затейливой резьбой и рельефными гербами на дверцах. Сверкающую, стремительную, с хрустальными фонарями и застекленными окнами, колеса которой обуты в ребристый каучук, а нутро обито натуральной кожей? Не бричку, не тарантас, не шарабан и не общественный омнибус, прости, Господи? Не видели? Ну, и правильно! Откуда бы, если ездить в настоящей карете - это привилегия монархов. А часто ли их встретишь сегодня? И, тем не менее...
    Карета, запряженная четверкой лошадей, выехала из ворот дворца, сопровождаемая любопытными взглядами солдат дворцовой стражи, и, резко повернув направо, отчего Принципию бросило на сидевшую рядом мягкую Марго, покатила по мощеной мостовой вдоль ограды парка. Два конных гвардейца скакали рядом, представляя собой как почетный эскорт, так и охрану. Ну, так, на всякий случай.
    Не прошло и получаса, как, быстро миновав неказистые предместья, экипаж въехал в город. Принципия отдернула занавеску и выглянула в окно.
    Освещенная ласковым весенним солнцем Миранда прощалась с ней, выставляя напоказ знакомые панорамы улиц и площадей. Прощай, Миранда! Огромный, прекрасный, таинственный мир, знакомый больше по рассказам фрейлин, пересудам прислуги, да таким вот, иногда случавшимся вылазкам из дворца. Бог знает, когда теперь снова попадет она в этот город, рядом с которым прошла вся ее жизнь.
    Марго сидела неподвижно и важно, полная осознания ответственности за порученное ей дело. Даже восторженные восклицания молодой царевны, то и дело пытавшейся привлечь ее внимание к различным занятным пустякам, мелькавшим там, снаружи, не могли оторвать ее от глубокого переживания чувства собственной значимости. Царевна еще так молода и так легкомысленна, а окружающий мир тем и опасен, что кажется таким забавным, милым и безобидным. И недаром, конечно, именно ее, Марго, из всех прочих фрейлин выбрали и приставили беречь и охранять молодую царевну и невесту заморского принца.
    Наконец, они приехали. У дверей двухэтажного особняка, отступившего несколько дальше вглубь квартала, чем окружавшие его дома, стояла хозяйка самого модного в нынешнем сезоне салона - мадам де Селявиль. Она помогла Принципии сойти на землю и повела их с Марго в примерочную.
    Принципия здесь была уже раз пять. Теперь это был завершающий визит. Наряд, ее подвенечный наряд, был готов. Сейчас она его наденет и, если все будет, как должно быть, то это произведение портняжного искусства привезут во дворец, чтобы завтра она могла предстать перед алтарем во всем его сказочном великолепии.
    Вы скажете - не царское это дело, самой мотаться черт-те куда на примерки. И будете, безусловно, правы. Но, в то же время, и вырваться хоть иногда из надоевших, пусть и роскошных, но привычных до оскомины, стен дворца, это так здорово. А, собственно, почему бы и нет? Вот и у Бенедикта не нашлось сколько-нибудь внятных возражений, когда Принципия потребовала отпустить ее в город. Пусть прокатится. Дать ей пару гвардейцев и опытную фрейлину в сопровождение, и все будет в порядке. Вот так и пошло. И никаких проблем. Ну, до сих пор, по крайней мере.
    В примерочной - большой зале на первом этаже, уставленной зеркалами, золочеными резными креслицами, скамеечками, пуфиками и всякой прочей разнообразной мелочью, их уже ждали.
    Старшая портниха и две служанки держали на руках нечто, напоминающее туман и водопад одновременно. Искрящийся водопад в тумане брызг.
    - С вашего разрешения мадам фрейлина мы пройдем в малую примерочную. Там принцессе будет удобнее переодеваться. Я ей помогу. Люси, - обратилась де Селявиль теперь уже к портнихе, забирая у нее то, что та держала в руках, - я это возьму, а вы пока угостите мадам кофе и предложите ей наши последние заграничные журналы, может быть мадам - теперь она уже улыбалась Марго, - выберет что-нибудь и для себя.
    Хозяйка салона, Принципия и две служанки скрылись за дверью на лестницу, ведущую на второй этаж, где располагалась так называемая малая примерочная, предназначенная для совсем уж важных и дорогих клиентов. Марго проводила их внимательным взглядом. Портниха, пышная, белокурая женщина лет сорока, тронула ее за рукав и пригласила:
    - Прошу, мадам...
    ***
    Малая примерочная в заведении мадам де Селявиль являла собой нечто совершенно фантастическое. Три стены этой, небольшой, в общем-то, комнаты - три стены, за исключением той, в которой была дверь, через которую и вошли Принципия и хозяйка салона, являли собой сплошные, от пола до потолка, зеркала. Сделав несколько шагов вглубь, Принципия обнаружила себя стоящей в центре бесконечного пространства, где не было ничего, и только она сама в немыслимом количестве копий-отражений заполняла его, совершая синхронные движения, отчего все это напоминало какой-то, увиденный в бредовом сне, танец. Еще там стояла кушетка, куда служанки аккуратно сложили шелк и кружева, после чего с легким поклоном удалились.
    - Давайте, я вам помогу раздеться, дорогая, - говорила между тем Селявиль, стоя позади Принципии и разглядывая ее отражение, - сейчас развяжем эти шнурочки...
    Принцесса стояла сама перед собой, глядя на себя и ощущая сзади прикосновения пальцев знаменитой модельерши. Прикосновения были легкими и нервными, они странно волновали ее. Глаза мадам де Селявиль, отраженные в зеркале, незнакомо и тревожно блестели.
    Платье начало падать к ногам Принципии, обнажая ее шею, плечи, руки.
    - Сейчас, эти крючочки...
    Голос хозяйки салона стал хрипловат и она как будто слегка запыхалась. Голой спиной Принципия ощутила прикосновение двух твердых бугорков. Она вздрогнула, будто это прикосновение обожгло ее. Пальцы Селявиль бегали по ее обнажавшемуся телу. Принцесса подняла глаза и встретила взгляд раздевавшей ее женщины. Взгляд метнулся в сторону, на бледных щеках хозяйки расцвели два алых пятна.
    - Что с вами, мадам? - Прошептала Принципия, которой стало немного не по себе. Этот взгляд... Никто никогда не смотрел на нее так. Разве что... И Принципия почувствовала, как кровь приливает к ее щекам. Она боялась взглянуть на свое отражение, чтобы не увидеть, как краснеет.
    - Что вы, что вы, душенька... - бормотала сзади мадам, - просто вы так хороши! Особенно вот так. - И она легким движением сняла с нее лифчик, - я даже не знаю, не испортит ли вас мое платье.
    Принципия стыдливо прикрыла ладонями обнажившуюся грудь. Сердце ее стучало громко и часто. Этот стук отдавался у нее в висках, и она испугалась, что модельерша тоже услышит его.
    Но обе они услышали другой звук.
    Что-то негромко и музыкально щелкнуло и отражение впереди куда-то поплыло, как будто бы закружилась голова. Зеркало медленно поворачивалось.
    Пальцы де Селявиль вдруг сделались твердыми и холодными, они теперь цепко держали принцессу за плечи.
    С тихим - Ах! - Принципия увидела как из образовавшегося темного проема в комнату шагнул Геркуланий. В глазах ее потемнело и она почувствовала, что опрокидывается куда-то назад, что сейчас упадет, и что не в силах сделать ничего, чтобы предотвратить это падение, но в этот миг крепкие руки сомкнулись у нее за спиной и она, почувствовав опору, облегченно и благодарно перевела дух.
    С деликатным стуком захлопнулась сзади дверь.
    - Наконец-то мы одни. - Прошептал ей в ухо Геркуланий.
    Прижимая ее к себе, он целовал ее лицо, медленно подбираясь к губам.
    - Герк, что ты делаешь? Не надо, Герк... - шептала она отворачиваясь.
    Ни разу еще не были они так близки. Между ним и ею сейчас была только тонкая черная рубашка, сквозь ткань которой Принципия чувствовала твердые бугры и выступы его тела.
    - Я не могу без тебя, - обжигал ее горячий шепот Геркулания, - я хочу тебя! Еще день, целый день!.. Я не выдержу.
    - Давай подождем, - шептала она в ответ, - ну давай! Ведь только до завтра, только до...
    Но тут губы его, наконец, нашли ее рот, а правая рука ласково, но непреклонно, убрав слабую защиту, легла на грудь, целиком вобрав ее в себя.
    Токи могучей силы исходили от Геркулания, растворяя в себе, парализуя ее волю и сознание.
    - Неужели сейчас? - мелькнуло у нее в голове. - Вот прямо сейчас? Тут? Господи!..
    А его рука тем временем, спустившись с холмика груди, опускалась все ниже и ниже, прижимая ее все плотнее к этому молодому, красивому, сильному мужчине, который, в конце-концов, все равно завтра станет ее мужем и все это случится...
    Она уже ощущала его всего, и даже то, что ее так пугало, о чем ей шепотом рассказывали молодые фрейлины. От этих рассказов осталось ощущение чего-то страшного, грубого - орудие пытки, пронзающее и рвущее плоть, и сквозь кровь и боль несущее почти преступное наслаждение.
    Она почувствовала, как закружилась голова, он падала. Он ронял ее, медленно ронял и последнее, что она в силах была еще сделать, это шепнуть почти беззвучно:
    - Герк... платье! Убери... платье...
    ***
    Марго, фрейлина ее высочества, позвякивая ложечкой, размешивала сахар в вот уже третьей чашке кофе, которым потчевала ее гостеприимная Люси.
    Они сидели в удобных мягких креслах возле круглого столика, на котором кроме чашек и вазочек в живописном беспорядке были разбросаны глянцевые, яркие журналы. Один такой журнал лежал раскрытый у Марго на коленях.
    Люси оказалась великолепной собеседницей и с живым интересом слушала дворцовые байки и сплетни. Она горячо и искренне сочувствовала Марго, представавшей в этих рассказах жертвой клеветы и несправедливости. Негодовала вместе с нею. Смеялась, когда Марго говорила о чем-либо смешном и, между делом, вставляла на редкость умные и верные замечания, обнаруживая удивительное совпадение в мнениях с самой рассказчицей.
    - Вы не представляете, Люси, - говорила с придыханием Марго, глядя в широко раскрытые, прозрачные глаза собеседницы, - двор, он только издали кажется веселым и праздничным: ах, какие милые дамы!.. ах, какие кавалеры! - на самом деле там сплошная грязь и интриги, интриги и интриги!
    Она опустила глаза и тяжело вздохнула.
    - Там любой готов перегрызть вам глотку. Вы думаете, там можно вот так, как мы с вами, с кем-нибудь поговорить? Ни боже мой! Тут же донесут и растрезвонят.
    Откинувшись в изнеможении на спинку кресла, Марго сделала большой глоток, и кофе, булькнув, покатился по ее пищеводу. Она достала платок и, встряхнув его, промокнула себе кожу на лице по обе стороны крупного, воинственного носа. Затем подумала и высморкалась.
    Почему-то сегодня примерка затягивалась. Видно, что-то было не так. Вечная история - в последний момент что-то приходится переделывать, или доделывать, или еще что-нибудь... Да бывает ли когда-нибудь, чтобы все шло гладко? Наверное, такого вообще не бывает.
    Но, все-таки, что же там случилось?
    - Что-то они долго сегодня, - ставя чашку на столик, произнесла Марго.
    - Да? Разве? - откликнулась Люси. - Вы так интересно рассказывали, что я забыла про время. Ах, мадам, вы просто не представляете, как редко приходится общаться с людьми вроде вас - по-настоящему умными и интеллигентными.
    - Ах, ну что вы!.. Однако же, пойти посмотреть?..
    Марго, тяжко вздохнув, поднялась. Кресло нехотя выпустило ее из своих объятий. Она шагнула к двери, задев бедром и чуть не опрокинув столик, когда Люси, вдруг спохватившись, произнесла вполголоса:
    - Да, кстати, чуть не забыла... Вот тут как раз то, что вы искали, по-моему. Мне кажется, это для вас...
    Марго развернулась и, шагнув обратно, склонилась над Люси, сидевшей с журналом на коленях.
    - Ах, действительно, какая прелесть. - Проворковала она. - Ну-ка, дайте, я посмотрю...
   

 
 

 
3



    Зачем птицы сбиваются в стаи? Зачем рыбы ходят косяками? Зачем бизоны громадным стадом, видным, говорят, даже из космоса, несутся по прерии? Ведь и небо, и океан так велики и свободны - лети, плыви куда угодно! Да и прерия обширна, и травы в ней сколько хочешь, зачем же ее вытаптывать миллионами копыт?
    Вот и люди так же. Стоит им попасть в незнакомую, непривычную обстановку, тянутся друг к дружке, норовят скучковаться, сбиться если не в толпу, то хотя бы в компанию.
   
    Ближе к вечеру в бильярдной собрались все. Ну, почти все...
    - Разбивай. - Предложил Шварцебаппер Геркуланию, подавая ему кий.
    Геркуланий молча смерил взглядом коренастую, плотную фигуру партнера, усмехнулся, подбросил в руке кий, как бы примериваясь к его тяжести, резко встал в стойку, широко расставив длинные ноги и, почти не целясь, резким ударом развалил пирамиду.
    Он не любил эту игру. Ему смешно было смотреть, как игроки с важным, сосредоточенным видом ходят вокруг стола. Ему противно было долго и тщательно прицеливаться, мысленно выверяя углы отскока. Карты и шахматы он не любил, впрочем, тоже.
    Шварцебаппер, воспользовавшись небрежностью противника, уже забил два шара подряд и теперь, виляя туда-сюда крепким задом, выцеливал третий. Шары заходили у него легко, со смачным звуком. После каждого удачного попадания он распрямлялся и, ухмыляясь, бил себя кулаком по раскрытой ладони другой руки. Таким образом он выражал свой восторг по поводу удачной игры.
    После третьего шара четвертый в лузу не пошел.
    - Не захотел. - Прокомментировал Шварцебаппер.
    Он взглянул на Геркулания.
    - Ну же, юноша, покажите старому пердуну, как это делается.
    Шварцебаппер был солдат в душе и король по профессии. Правил он Арбокором - страной воинственных рыцарей, мудрых философов и романтичных поэтов.
    Бенедикту Шварцебаппер приходился зятем, так как был женат на его старшей дочери - Софронее.
    В углу на диване в тусклом свете торшера сидели Обр-аль-Саламат, отзывавшийся в тесном кругу и просто на Салама, султан из Ахинеи, муж пяти жен, последней из которых была Гриппина - вторая после Софронеи по возрасту дочка царя Бенедикта, и муж еще одной из дочерей - Сусалины - Бунимад-ага-Ган.
    Бунимад, тщательно подбирая слова и улыбаясь, чтобы не обидеть собеседника, доказывал Саламу преимущества ахалдакской породы ловчих соколов - наржепов для соколиной охоты.
    Узкоглазый и широкоскулый Бунимад - наследник престола вольной степной Ахалдакии, был женат на Сусалине уже третий год. Брак этот, как, впрочем, и все остальные браки, вызван был соображениями политическими, отчасти военными, тем не менее отсутствие детей у этой августейшей пары настораживало Бенедикта, заставляя подозрительно коситься в сторону зятя.
    - Дорогой Бунимад, - сказал Салам, которому наскучили технические тонкости и детали окраса оперения и формы клюва, - дорогой Бунимад, если бы ты только знал, как я с тобой согласен. Давай выпьем!
    Не дожидаясь ответа, он протянул руку и щелкнул пальцами, унизанными перстнями. В ту же секунду к нему ловко и бесшумно подскочил Куртифляс в своем неизменном дурацком колпаке, до сих пор незаметно сидевший в темном углу, скорчившись и спрятав голову меж острых коленей. В руках у него была пузатая бутылка и два бокала.
    - Я хоть и верный слуга пророка, - продолжал между тем Салам, - и чту его заповедь, запрещающую правоверным пить вино, все же хочу выпить с вами, уважаемый Бунимад, за ваши успехи, и не только в соколиной охоте, в которой вы, как известно, большой мастер.
    - Господа, - обратился он к бильярдистам, - не присоединитесь ли к нам? Шварци, не порти юноше настроение накануне свадьбы. Геркуланий! Давайте выпьем на брудершафт, завтра мы с вами станем родственниками.
    Монархи, уставшие от протокольных обязанностей, расслаблялись.
    В тесной компании свояков недоставало двоих: Урлаха, который в настоящую минуту униженно стоя на коленях возле ложа супруги, умолял ее о прощении за вчерашнее помрачение духа, и еще одного - мужа Гармониллы, предпоследней дочери Бенедикта Эдуардовича. Этот человек был для всех загадкой. Никто из присутствующих не был с ним знаком лично. Говорили даже, что он вовсе не царских кровей, а сын не то фермера, не то плотника, хотя, может быть, тут скрывалась какая-то тайна. Всегда ведь хочется верить в лучшее.
    И все-таки, это был король! Это был владыка новой фармации - император денег, князь векселей и закладных, султан акций и повелитель инвестиций. Жил он непонятно где, находясь каждый раз там, где это было необходимо, но необходимость эту он определял сам и был потому неуловим и непредсказуем.
    Присутствовать на свадьбе свояченицы он, видимо, не счел необходимым, послав вместо себя пространное поздравительное письмо и, в качестве свадебного подарка, пакет акций, с которыми теперь непонятно что было делать.
    В любом случае это был человек не их круга, и его отсутствие не очень опечалило дружескую компанию.
    После выпитого атмосфера в бильярдной разрядилась. Царственные родственники повели себя раскованнее. Салам, например, - султан Ахинейский - в томной позе развалился на диване, держа в руке полупустой бокал. Заложив руки за спину, на прямых ногах, обутых в грубые ботфорты, ходил вдоль стены Шварцебаппер. Рядом с султаном на незанятом его телом кусочке дивана пристроился Бунимад, щуривший в неизменной улыбке свои и без того узкие глаза. Геркуланий стоял возле бильярдного стола, задумчивый и отрешенный. Сегодняшнее приключение подействовало на него самым неожиданным образом. И не потому, что он открыл для себя что-то новое. Нет, девственником он давно уже не был. Неожиданным для него оказалось то, что он испытал после, и что продолжал чувствовать даже сейчас. Может быть это и есть то, что называют любовью?
    Он не раскаивался в содеянном, ведь он не обманул девушку. Завтра она станет его женой. То, что произошло, по его мнению должно было превратить предстоящее бракосочетание из чисто юридической процедуры ратификации ранее достигнутой договоренности в романтический акт соединения двух тайных любовников.
    Сперва - любовь, потом - брак, так считал Геркуланий. Хотя, быть может, он и ошибался.
    ***
    Стояли, сидели, лежали, пили, курили сигары и трубки, трепались о чем-то совершенно пустяковом. Шварцебаппер, в свойственной ему грубоватой манере, подтрунивал над многоженцем-султаном. Салам, привыкший к этим подначкам, лениво отбрехивался. Шут изредка вставлял едкие и не лишенные остроумия реплики. Все знали о его близости к Бенедикту и воспринимали его почти как своего. Бунимад согласно качал головой и всем улыбался.
    Резко отворилась дверь и в воздух бильярдной, в котором плавали облака табачного дыма, ворвалась струя чистого воздуха. Вместе с ней в комнату вошли царь Эдуардыч и за ним наследник его, Ратомир.
    Бенедикт быстрым шагом преодолел пространство между дверью и буфетом, решительно схватил бутылку и, плеснув оттуда на дно бокала, единым духом осушил его, утерев усы рукавом и крякнув.
    - Сейчас поскандалил с министром финансов, - поделился он с окружающими, - казна пуста... Казна пуста, представляете себе, господа! Куда уходят деньги?! Он советует мне ввести еще налоги. Он!.. - представляете? Советует мне!.. Еще налоги!.. Но, ведь, придется, однако, господа, а?.. Что посоветуете?
    Он налил еще и теперь стоял, побалтывая в стакане золотистую густую жидкость, глядя на присутствующих коллег - высокий, худой, с лысым, загорелым черепом и длинными седыми усами на узком лице.
    - А вы, Бенедикт Эдуардыч, введите у себя в Амиране многоженство. - Отозвался с дивана султан Ахинейский. - И прогрессивный налог на жен. Очень прибыльное дело.
    - А еще можно, - добавил, стрельнув глазами в сторону молчаливого Бунимада, Шварцебаппер, - ввести налог на бездетность. Женился - плати, пока первое дитя не родится. Заодно способствует повышению рождаемости. Рождаемость для государства - первое дело! Армии нужны солдаты, министерству финансов - налогоплательщики, царю - подданные.
    - Да, - вздохнул Бенедикт, - страной управлять трудно. Ну ладно, что-нибудь придумаем.
    Побыв в кругу родственников еще недолгое время, царь ушел, оставив гостям наследника.
    - Я ухожу, - сказал Бенедикт перед тем, как дверь за ним закрылась, - столько дел, - он вздохнул и сокрушенно развел руками, - сами понимаете!..
    Он положил руку на плечо двинувшегося было следом Ратомира и добавил, разворачивая сына лицом к гостям:
    - Оставляю вам своего заместителя. Пусть привыкает к мужской компании.
    Ратомир остался стоять, смущенно оглядываясь.
    Ему недавно исполнилось шестнадцать лет. Это был хрупкий юноша, почти мальчик с легким пушком на пухловатой верхней губе. У него были коротко остриженные светлые волосы, слегка оттопыривающиеся уши и очки с толстыми линзами, оседлавшие чуть вздернутый носик.
    Внимание присутствующих сосредоточилось на новом персонаже.
    - Будем знакомы, меня зовут Бунимад, Бунимад-ага-Ган, сказал, подходя и протягивая руку наследник Ахалдакский, - мы с вами, как я понимаю, в некотором роде коллеги. Я тоже наследник, дай бог здоровья нашим отцам.
    Ратомир пожал его твердую узкую ладонь и, в свою очередь, представился:
    - Ратомир, - и добавил, чуть помешкав, - очень приятно...
    - По-моему, мы с вами еще не встречались, где это вы пропадали? Почему вас не было на нашей с Сусалиной свадьбе?
    - По-моему я как раз тогда болел, - сказал, подумав, Ратомир, - да, кажется, у меня как раз тогда была скарлатина, если не ошибаюсь.
    - Сочувствую, - улыбаясь произнес Бунимад, - но, похоже, с тех пор вы поправились.
    - Да, конечно... - не оценив тонкой иронии серьезно сказал принц. - Хотя после этого мне еще случалось болеть.
    - О-о, надеюсь, ничего серьезного? - Это был уже подошедший и вставший рядом Салам.
    Ратомир заворожено уставился на нового собеседника, чье лицо украшала роскошная, холеная черная борода, а голову венчал тюрбан с огромным изумрудом. В своем необычном наряде султан напоминал фокусника из цирка.
    - Я счастлив познакомиться с юной надеждой Амирана, - продолжал между тем бородоносец, весело и хищно посверкивая крупными белыми зубами. - Мое имя Обр-аль-Саламат-ибн-Бахут-ибн-Байтах, и я - ваш скромный раб и слуга, султан Ахинеи Азарейской, к вашим услугам.
    - Шварцебаппер, - коротко представился Арбокорский властитель, - на бильярде не играете? Жаль, юноша. Ну, все равно, рад познакомиться. На сколько лет вы моложе Софронеи? На пятнадцать? Я думал больше.
    Прислонившись к бильярдному столу и скрестив руки на груди Геркуланий молча взирал на эту сцену, рассматривая брата Принципии и, к большому своему сожалению, не находя в нем привлекательных черт.
    Ратомир, невысокий от природы, стоял, растерянно хлопая спрятанными под стекла глазами и втянув голову в плечи, отчего казался еще меньше и тщедушнее. В Эрогении в стародавние времена существовал обычай лишать жизни мальчиков, страдавших какими-нибудь уродствами, врожденными болезнями или просто не соответствующих принятому тогда стандарту. Обычай, сейчас, конечно, кажущийся жестоким и бесчеловечным, и давно уже отошедший в область преданий, сыгравший, тем не менее, великую роль в формировании нации такой, какая она сейчас есть. А сейчас этой нацией можно было гордиться.
    Геркуланий еще раз взглянул на Ратомира: нет, в те времена это был бы кандидат на выбраковку. Странно, ведь отец у него вроде бы ничего. Но если не вести специальный отбор, то никогда не знаешь, чья кровь возобладает в жилах твоего наследника, через сколько поколений всплывет какая-нибудь наследственная беда. Вот и думай потом о проклятии рода. Смотреть надо внимательно, когда женишься, вот и все.
    Может быть, - думал Геркуланий, глядя на наследника и брата своей невесты, на этого щуплого мальчика без тени мужских качеств, - может быть, он зря это делает, то есть собирается жениться на сестре этого заморыша и недоноска, какие дети у них будут? Какие внуки? Об этом же тоже надо думать!
    Черт возьми! Но он слишком сильно любит ее. Ему стоило таких трудов сломать лед и убедить ее отца в выгодности для него этого брака. Нет, сейчас, конечно, отступать уже поздно. Да и не хочет он никуда отступать. А брат? Что брат?! Да, в конце концов, он же видит его в первый раз, по крайней мере в таком возрасте, когда уже можно о чем-то говорить! Да, может быть, это просто еще не распустившийся бутон, и под этой оболочкой скрывается могучей силы дух, обладание которым ценнее, чем обладание богатырским ростом и бицепсами.
    Надо нам познакомиться поближе, решил Геркуланий. Нет, в самом деле, по идее он должен стать моим другом, он же брат женщины, которую я люблю, а она любит его. Значит, и я должен полюбить его. А он - меня. Я постараюсь.
    - Геркуланий, - произнес он, забирая узкую кисть юноши в свою широкую и сильную ладонь.
    Он был осторожен, стараясь не причинить боль. Он мог бы раздавить, расплющить эти нежные косточки, покрытые тонкой кожей с голубыми прожилками вен.
    Внезапно в голову ему пришла одна мысль. Геркуланий вообще был человеком быстрых решений и неожиданных поступков. Впрочем, как правило, достаточно разумных.
    - Ты меня, наверное, уже не помнишь, - сказал он Ратомиру, - последний раз мы виделись с тобой, когда мне было еще меньше лет, чем тебе сейчас. Тебя отпускали со мной на прогулки и мы гуляли с тобой в окрестностях дворца, а как-то раз я учил тебя ловить рыбу удочкой.
    - Кстати, - добавил он после небольшой паузы, - тебе, наверное, душновато тут. Мы накурили, как черти. Не выйти ли нам на воздух?
    Он одной рукой приобнял Ратомира за плечи и чуть подтолкнул к выходу. Ратомир взглянул в его лицо, на котором широкая, доброжелательная улыбка гармонировала с мягким, ласковым взглядом больших, блестящих карих глаз. Ратомир невольно улыбнулся в ответ и кивнул. Он помнил ту давнюю рыбалку.
    - Мы вас покинем ненадолго, - обратился Геркуланий к остававшимся в бильярдной, - пройдемся немного, подышим. Вы нас не теряйте и не скучайте без нас.
    - Постараемся. - Проворчал Шварцебаппер.
    - Очень приятно было познакомиться. - Сказал Ратомир, увлекаемый к двери.
    - Что за радость вечером по холоду бродить где-то? - Подал голос с дивана Салам. - Скоро ужин, не опоздайте.
    Но последних слов Ратомир с Геркуланием уже не слышали.
    ***
    Вечерний воздух был свеж, но не холоден. Ветер, дувший со стороны моря, чуть шевелил листву и приносил волнующие запахи и шальные мысли.
    Они не торопясь, молча шли по дорожке, ведущей к дальним воротам. В отличие от непринужденно шагавшего Геркулания, Ратомир чувствовал себя не очень уверенно. Обычно в это время он уже лежал у себя в постели с какой-нибудь книжкой, увлеченно переживая приключения героев и в то же время наслаждаясь собственной безопасностью. Теплое одеяло и мягкий свет лампы - как хорошо, как приятно было, лежа в этой своей уютной норке, представлять полярные льды, морские пучины, воинственных пигмеев, страшных разбойников, хищников и прочие непременные атрибуты этого большого и опасного мира, лежащего за ее пределами.
    Внезапно чей-то силуэт вырос у них на дороге. Ратомир вздрогнул. Геркуланий взял его за руку и сказал вполголоса что-то на своем языке. Тень растворилась, они пошли дальше. Геркуланий не сказал ничего по этому поводу. Ратомир догадался, что это был кто-то из его людей.
    Вскоре послышался цокот копыт. Два всадника догоняли их, скача по дорожке со стороны дворца. Ратомир остановился и, глядя на стремительно приближающиеся из темноты силуэты, непроизвольно прижался к своему спутнику.
    В нескольких шагах от них кони остановились и всадники спешились.
    - Я хочу предложить тебе прокатиться верхом. - Обратился Геркуланий к принцу. - Ты как, умеешь?
    Ратомир, действительно, некоторое время бравший уроки верховой езды, кивнул головой.
    - Ну, вот и прекрасно, - отозвался Геркуланий, - мужчина должен уметь многое, но самое главное из того, что он должен уметь, это - ездить верхом, драться и не бояться смерти.
    Он одним движением забросил свое тело в седло и теперь свысока наблюдал за действиями Ратомира. Действия эти были, надо сказать, достаточно неуклюжи. Лошадь оказалась непривычно высокой. Стремя было какой-то не той формы и нога никак не попадала в него. Лошадь, гадина такая, никак не хотела стоять спокойно...
    Наконец, Ратомиру удалось сесть в седло, больно при этом ударившись о его высокий подъем.
    Геркуланий молчал, никак не комментируя происходящее, за что Ратомир был ему благодарен, хотя одновременно и злился за то, что он вынудил его демонстрировать свою неловкость.
    Ворота распахнулись, как будто их ждали, и они оказались по ту сторону ограды.
    Впервые Ратомир очутился в такой ситуации: ночью, вне стен и даже ограды дворца и, к тому же, один... ну, не считая, конечно, этого типа. Честно говоря, присутствие Геркулания отнюдь не придавало Ратомиру уверенности и чувства защищенности. Нет, все же он был один, один в этом огромном и наверняка враждебном внешнем мире.
    В этом мире уже вовсю хозяйничала ночь, и в широко распахнутом небе сияли равнодушные звезды. Время тьмы - время засад и предательств.
    Деревья вокруг представали живыми шевелящимися тенями, и было не ясно, то ли это они сами тянутся своими ветвями-щупальцами, то ли это ветер колышет их, внезапно похолодевший ветер, знобко пробирающийся за воротник и мурашками по спине, вдоль позвоночника отмечающий свой путь.
    Три дороги лежало перед ними. Одна вела вдоль ограды парка и, двигаясь по ней, можно было где-то за час объехать парк с дворцом и дворцовыми службами, и снова вернуться к воротам. Это был самый подходящий путь для столь поздней прогулки.
    Вторая дорога вела к морю. К бухте с пустынным пляжем, усеянным валунами и галькой. Там, далеко в море, сейчас в темноте, наверное, не видные, торчали из воды три высоких скалы - Три Брата называли их местные рыбаки, чей поселок из нескольких десятков покосившихся хижин, раскинулся на побережье. Ратомир там бывал. Разумеется, днем и в хорошую погоду. Ему нравилось смотреть на прибой, на колышущиеся под ветром сохнущие сети, на чаек. Там можно было сесть на какую-нибудь перевернутую лодку и смотреть, смотреть...
    Если хотелось острых ощущений на сон грядущий, вполне можно было отправиться по этой дороге.
    Третья вела в город. Ночью в городе было опасно, это Ратомир знал хорошо. Ночью в городе приличные люди ложились спать, укрывшись за стенами своих домов. Теплое одеяло, уютный, неяркий свет, хорошая книжка...
    Ночью в городе хозяйничали другие, те, с которыми лучше было не встречаться. Они сидели в кабаках, пили пиво, ром, орали какие-то грубые песни и дрались - жестоко, до крови, до смерти.
    По этой дороге ехать было нельзя.
    Подъехав к перекрестку, Геркуланий резко повернул направо и пришпорил лошадь. Ратомир повернул следом. А куда ему было деваться?
    Они ехали по третьей дороге.
    Они ехали в город.
   
 
 

 
4

 

    Гости собирались к ужину. Они надевали смокинги и, вертясь перед зеркалами, примеряли драгоценности.
    В тихой панике дворцовая челядь, стараясь не шуметь, обшаривала закоулки дворца в тщетных поисках наследника и жениха. Ратомир с Геркуланием исчезли. Последний раз их видели выходящими на Кленовую аллею парка. Потом их следы терялись во мраке. Свита Геркулания пожимала плечами и упорно отказывалась понимать хоть слово по мирански.
    - Чучмеки! - Злобно проговорил Бенедикт, меря шагами кабинет. - Нет, ну не свинство ли, а?!
    Перед ним навытяжку стоял командир дворцовой стражи. Он стоял замерев, почти не дыша. Глаза на побагровевшей физиономии были широко открыты и мертво неподвижны. Главный стражник был уже стар и повидал на своем веку достаточно всякого страшного - по-настоящему страшного, чтобы бояться обыкновенной выволочки, пусть даже и августейшей. На эту должность он был назначен недавно, был до этого обыкновенным генералом от инфантерии и сейчас откровенно скучал и с тоской вспоминал родной полк и боевую молодость. Черт его дернул соблазниться этой синекурой! Выслушивай вот теперь непонятно за что... Паркетом соблазнился, дурак! Вот и стой теперь на этом паркете, как корова на льду.
    Дверь в кабинет отворилась и на пороге возникла фигура солдата дворцовой стражи. Замерев на мгновенье, он пошатнулся как от толчка и сделал шаг вперед, освобождая дверной проем, через который в кабинет проник шедший следом Куртифляс. - Вот! - Воскликнул шут, тыча пальцем в широкую грудь стража. - Полюбуйтесь!
    Полюбоваться и правда, было на что. Вид у гвардейца был дик и, похоже, он был пьян до полного обалдения, хотя сейчас и пытался прийти в себя и держаться хотя бы прямо.
    Оба - и царь, и генерал повернулись и уставились в упор на солдата, мучительно борющегося с икотой и земным притяжением. Борьба на два фронта, как это обычно и бывает, закончилась поражением. Раненый боец утробно и звучно икнул, распространяя в воздухе запах перегара, и опасно покачнулся. Куртифляс среагировал быстрее всех. Он схватил стул и подставил его под солдата, после чего легонько, двумя пальцами толкнул его в грудь. Солдат грузно плюхнулся на стул, сделал слабую попытку встать, но при этом горизонт так заплясал у него перед глазами, что он только безнадежно махнул рукой и остался сидеть, покачиваясь и скрипя стулом.
    - Так, и что все это значит? - В голосе Бенедикта явственно слышался с трудом сдерживаемый гнев.
    - Это часовой у юго-западных ворот. - Пояснил шут. - Его напоили и, по-видимому, именно он пропустил тех, кого мы ищем. Во всяком случае, люди видели издали двух всадников, двигавшихся в этом направлении.
    - Ты их выпустил?! - Взревел государь, обращаясь к нерадивому стражу юго-западных ворот.
    - К-кого? - Удивился страж. - Н-никак нет!..
    Он опять сделал попытку подняться. Могучее чувство долга боролось в нем с немощью страдающей плоти. Слабость и на сей раз одолела силу. Солдат снова мучительно икнул и глаза его закатились.
    Будучи опытным военачальником, начальник стражи сделал правильный прогноз дальнейших событий. Он схватил подчиненного за шиворот и рывком поднял со стула, придав его грузному телу направление движения в сторону открытого дверного проема. Через мгновение из полутемной приемной раздался звук падения, сменившийся звуками неудержимой рвоты.
    - Искать! - Скомандовал Бенедикт. - Всех на ноги. По коням и в город. Немедленно!
    ***
    Кабак назывался "Бойцовый петух" и, судя по многочисленным шрамам, действительно повидал на своем веку немало сражений.
    Геркуланий с Ратомиром попали туда, спустившись по каменным ступеням и миновав каких-то нетрезвых личностей, оживленно беседовавших у входа. При этом один держал другого за горло, пытаясь головой собеседника пробить каменную стену. Его оппонент, хрипло дыша, изо всех сил пытался освободиться.
    Не обращая на них внимания, Геркуланий толкнул плечом дверь, и они вошли внутрь.
    ***
    Со страхом и любопытством Ратомир оглядывался вокруг. Они сидели за сколоченным из толстых досок столом, поверхность которого, впитав за свою долгую жизнь немало всевозможных напитков, стала темной и матово блестела. Стол их стоял почти в центре - не самое лучшее место, но все прочие столы были к их приходу уже заняты. Ничем не защищенной спиной Ратомир остро ощущал неприязненные взгляды и сидел, инстинктивно сгорбившись, стараясь казаться поменьше и не привлекать ничьего внимания.
    Хорошо, хоть одеты они были с Геркуланием не броско, по-домашнему. Не хватало еще появиться тут, среди этой публики в расшитых камзолах. Но и то, что на них было одето, видимо слишком контрастировало с окружением, категорически не вписывалось в него и внимание таки привлекало. И Ратомиру это не нравилось.
    На столе стояла бутылка с яркой этикеткой, изображавшей подгулявшего пирата с попугаем на плече, два стакана и блюдечко с черными, горько-солеными оливками.
    - Ты можешь не пить, если не хочешь, - сказал, разливая ром по стаканам, Геркуланий, - но, если ты выпьешь со мной хотя бы этот стаканчик, мне будет приятно. Да и беды большой не будет, уверяю тебя, - добавил он, - здоровый мужчина твоего возраста вполне может позволить себе стаканчик-другой в хорошей компании безо всякого ущерба для здоровья.
    Они подняли стаканы и чокнулись.
    - За нас с тобой! - Темные, орехового цвета глаза Геркулания чуть прищурились. Ратомир старался выдержать его взгляд, чувствуя, как от напряжения на глаза наворачиваются слезы. Хорошо хоть, что под очками это не будет заметно. - За нашу дружбу! - Продолжал Геркуланий. - Мы с тобой молоды. Нам принадлежит будущее. Наше с тобой и наших народов. Так будем друзьями, и пусть всем от этого будет только хорошо!
    Он поднял стакан и залпом осушил его. Ратомир решил последовать его примеру.
    Первый глоток обжег его гортань. Второй - вызвал спазм, чуть не заставивший его позорно поперхнуться. Он перевел дух, зажмурился и сделал третий. Больше он не мог. То, что он совершил, и так втрое превосходило его возможности. Он поставил на стол наполовину опорожненный стакан и, сняв очки, платочком вытер выступивший на лбу пот и промокнул глаза.
    - Закусывай. - Предложил Геркуланий, и сам ловко кинул в рот оливку.
    Он поставил локти на стол, сцепил ладони и положил на них подбородок. Голова его теперь была совсем близко от головы Ратомира. Поза свидетельствовала о готовности к откровенному разговору.
    - Ты знаешь, - сказал Геркуланий негромко и задумчиво. Глаза его уже не сверлили собеседника, а спокойно и немного грустно смотрели куда-то в пространство, - я хотел поговорить с тобой о твоей сестре, о Принципии. Я хочу, чтобы ты знал, что я по-настоящему люблю ее. Ты же понимаешь, какая это редкость в нашем кругу. У нас, у королей, ведь женятся ради чего? Чтобы скрепить союз, или добиться каких-нибудь привилегий, или насолить соседу... ну, ты знаешь. Твои сестры все вышли замуж за людей, которых не знали и не любили. Теперь их мужья считаются союзниками твоего отца. Хотя, по правде говоря, это и не совсем так. Подвернись любому из них возможность, и он наплюет на родственные связи. Это - ненадежные союзники, и это - плохая политика.
    Он вздохнул, взял в руку бутылку и долго рассматривал этикетку, будто ища там ответы на мучившие его вопросы. Потом снова наполнил стаканы.
    - Давай выпьем за любовь. Банальный, конечно, тост, но... К нам недавно заезжал какой-то бродячий менестрель, из довольно известных, кстати... Так после его выступлений все наши пропойцы стали голосить "выпьем за любовь!.. выпьем за любовь, родная! ", - неожиданно тонким голосом пропел Геркуланий, видимо спародировав неизвестного Ратомиру певца.
    Это было неожиданно и смешно. Ратомир невольно улыбнулся, а Геркуланий продолжал:
    - За любовь, тем не менее, за настоящую любовь и настоящую дружбу!
    После первых, с таким трудом сделанных глотков, Ратомир почувствовал, как где-то в глубине живота зажглась яркая и горячая лампа. Тепло от нее, как дым в печи по трубе, поднималось по пищеводу. Свет проникал в голову, сгущая сумрак вокруг. Жаркая волна прилила к щекам и в висках что-то пульсировало в такт биению сердца.
    Скованность, мучившая его, постепенно проходила. Он поднял глаза на Геркулания, могуче возвышающегося напротив, и ощутил исходящие от него тепло и силу. Он чувствовал, как эти потоки волнами проникают ему под кожу, согревая холодный булыжник, засевший у него в груди еще с тех пор, как они выехали за ограду дворца.
    Он улыбнулся и поднял стакан.
    - Я полюбил Принципию еще мальчишкой, - продолжал Геркуланий, - еще когда был жив мой отец. Я тогда учился у вас тут, в Миранде, и часто бывал во дворце. Ты-то меня вряд ли хорошо помнишь. Помню, мы с ней как-то стояли у окна...
    Он задумался. Потом тряхнул головой.
    - Ладно! Потом мы с ней встречались в других местах. В Арбакоре, Ледерландии у этого несчастного Урлаха... Она призналась, что тоже любит меня. Твой отец не хотел отдавать ее мне. У него, наверное, были другие планы. Что для него моя Эрогения? Так, мелочь, пустяк... Я думаю, на него подействовала смерть жены, вашей матушки. Он как-то стал мягче после этого. По-моему, он любил ее. Не знаю... не мне судить. Но мне так показалось. Может, он вспомнил об этом...
    В этот момент их разговор прервали.
    С громким визгливым смехом к ним за столик подсели две девицы. Лиц их Ратомир не разглядел и единственное, что успел заметить, это пышные волосы, пышные, шуршащие юбки и голые до плеч руки, сразу замелькавшие над столом. От них пахло какими-то незнакомыми духами, напоминавшими запах леденцов.
    - Мужчины скучают! - заявила одна из них.
    Другая подхватила:
    - Мальчики, угостите шампанским.
    - Послушайте, девушки, - спокойно произнес Геркуланий, не повышая голоса, - вы же видите, мы разговариваем. Нам сейчас не нужна компания. Давайте в другой раз.
    Девицы фыркнули и поднялись, источая конфетный аромат.
    - Педики какие-то! - Зло сказала одна. - Пойдем, Мадлен, не будем портить интим.
    Они отошли и, как успел краем глаза заметить Ратомир, присоединились к компании мужчин, занимавших столик неподалеку. Оттуда послышались их возбужденные голоса. В кабаке сразу стало шумно.
    Геркуланий нахмурился и огляделся по сторонам.
    - Не дадут нам тут поговорить, - сказал он, разливая ром по стаканам, - ну, ладно, давай допьем, да и пойдем отсюда. Как бы нас во дворце не хватились.
    Но допить им тоже не дали.
    От компании, приютившей девиц, отделились три высокие, плотные фигуры и направились к ним. В животе Ратомира сделалось холодно и противно заурчало.
    - Что же вы, козлы, девушек обижаете? - Спросил один из подошедших.
    Он поставил сжатые в кулаки кисти рук костяшками на стол и стоял теперь, склонившись над ними, по очереди глядя то на одного, то на другого. Остальные двое стояли рядом, за спиной Геркулания, верно опознав в нем основную боевую единицу.
    - Ну что вы, ребята! - Отозвался Геркуланий. - Мы и не думали никого обижать. Просто у нас тут серьезный разговор. Вот мы и попросили их не мешать нам.
    Голос у него был удивительно спокоен и даже весел. Ратомир позавидовал такому самообладанию. Сам он чувствовал, как деревенеют суставы рук и тяжелеют ноги. Тяжесть эта стекала откуда-то снизу спины, покрывшейся вдоль позвоночника противными мурашками.
    - Вы откуда тут, вообще, взялись? Что-то я вас раньше не видал. Кто такие? - Продолжал допрос тип, по-прежнему нависая над ними, как скала на дорогой. Опасная скала, готовая вот-вот рухнуть.
    - Да этого я, кажется, знаю, - проговорил, указывая пальцем в затылок Геркулания, один из маячивших за его спиной, - сдается мне, что это он на прошлой неделе у Румпеля кошелек спер. Помнишь?.. - Обратился он к своему напарнику, стоявшему рядом.
    Тот утвердительно промычал что-то нечленораздельное.
    - Так вот, что! - Протянул первый. - Так ты теперь, сука, на Румпелевы денежки гуляешь? А ты знаешь, говнюк, что у него дочка в больнице, что он эти денежки на операцию приготовил, мясникам заплатить?
    Голос его, по мере того, как он произносил эту тираду, становился все громче и резче. В "Петухе" наступила неприятная, вязкая тишина. Звякнуло что-то, видимо у кого-то из разжавшихся пальцев выпал нож или вилка. И тут, нарушая эту тревожную, предгрозовую тишину, послышались шаркающие звуки. К ним, вытирая руки о грязный фартук, шел сам хозяин заведения, покинувший для этого свое капитанское место за барной стойкой.
    Хозяин - если, конечно, это был хозяин, а не просто бармен, был лыс, толст и приземист. Мощные плечи завершались головой без ненужного посредничества шеи. Голову украшало кроме загорелой лысины не менее загорелое лицо со шрамом на левой щеке и серьгой в левом же ухе. Расстегнутая на груди рубаха обнажала объемистую волосатую грудь.
    - Тихо, Бычара, - голос у хозяина был низок и густ. В нем не было металла, в нем чувствовался бетон и сырая могильная земля. - Ты опять за свое? Тебе что, вчерашнего мало?
    - Ты чего? Не видишь, кто это? - Вскинулся в полный рост обличитель порока. - Это же ворье, скоты и к тому же педики вонючие!
    На его лицо упал блик света и Ратомир заметил под его правым глазом огромный багровый синяк. Вчера, видно, тут тоже было весело.
    - А мне плевать, - отозвался хозяин, - я их не знаю. Ты их тоже не знаешь. И чтоб у меня никаких драк тут. Понял? Я разорюсь, если буду каждый раз полиции платить. Или меня закроют. А я тут уже пятнадцать лет. Ясно?!
    И, помолчав, добавил:
    - Ну, все, пошли вон отсюда!
    Нападавшие отошли к своей компании, откуда сразу же донесся взрыв голосов. Что говорят, понять было невозможно. Но злобное возбуждение и угроза чувствовались и без слов. Они с грохотом отодвинули скамейки и гуськом двинулись к выходу. Проходя мимо столика, за которым сидели Геркуланий с Ратомиром, каждый поворачивал голову и молча, запоминающе глядел на них. В их взглядах видна была угроза и решимость пропустить этих вонючих педиков через мясорубку, смешать с дерьмом, перегрызть глотки, и вообще не оставить от них на земле ничего, даже воспоминаний.
    Хозяин, стоя на том же месте, скрестив на груди руки, молча наблюдал за этим исходом. Наконец, дверь за последним закрылась.
    - Ну, ладно... - сказал хозяин.
    Геркуланий молча положил на стол несколько монет и подвинул их ладонью в сторону хозяина. Тот спокойно протянул руку, взял деньги и сунул их себе куда-то под фартук.
    - Пошли, - сказал он, - я выведу вас через кухню.
    - Спасибо, - откликнулся Геркуланий, - но мы выйдем здесь. Тут у нас лошади.
    - Какие лошади? - Угрюмо отозвался толстяк. - Какие могут быть лошади? О себе надо думать.
    - Ничего, как-нибудь... Подумаешь, страсти какие. Просто банда хулиганов. Нет, мы выйдем тут!
    Ратомир молчал. Да, впрочем, никто его и не спрашивал. Он-то, как раз, охотно воспользовался бы предложением хозяина. Решение Геркулания казалось ему самоубийством.
    Но он молчал.
   
 
 

 
5

 

    Дворец был построен давно и не сразу. Он строился, перестраивался, горел, разрушался и подвергался многочисленным реконструкциям. Каждый новый хозяин считал своим долгом привнести в родное гнездо что-то свое - ведь все мы по натуре зодчие, и поэтому, в конце-концов, дворец, незамысловатый снаружи, внутри превратился в настоящий лабиринт коридоров, анфилад, чуланов, тупиков, залов и потайных ходов.
    Царский шут Куртифляс знал этот лабиринт лучше, чем свою собственную квартиру, в которой почти не жил, проводя время жизни в запутанных дворцовых недрах. Сейчас он тихо крался по темному коридору, бесшумно ступая в своих войлочных туфлях.
    Впереди, шагах в пяти от него, что-то белело и всхлипывало. Там шла заблудившаяся молоденькая горничная. Хорошенькая, глупая, напуганная горничная - подходящая добыча и неплохая забава на ближайшие полчаса. Сейчас она упрется в тупик и вынуждена будет повернуть обратно. В этом темном, безлюдном тупичке им будет хорошо...
    У Куртифляса свело челюсти от возбуждения, но двигался он легко и грациозно. Сейчас, сейчас она повернется и сама шагнет ему на встречу.
    Он знал, что будет дальше, знал до последних мелочей: уж он-то перепробовал этих молоденьких дурочек!.. Пользоваться ими - это была его привилегия. И это было справедливо. Должен же он получать что-то за свой труд. Что же ему, даром дурака валять, всех смешить и за всеми шпионить? Нет, уж эти-то кусочки с царского стола он заслужил. Этих маленьких радостей у него никто не отнимет...
    - Ах!.. - вскрикнула горничная, наткнувшись на Куртифляса и почувствовав его руки у себя на талии и на груди.
    - Тихо-тихо-тихо... - зашептал шут, зажимая ей губы поцелуем.
    Губы ее, испуганно и упрямо сжатые поначалу, постепенно оттаивали и становились мягче. Кончиком языка он облизывал их и раздвигал, проникая внутрь и касаясь кончика ее языка.
    Тело девушки потяжелело, видно ослабевшие ноги плохо держали его и Куртифляс прислонил свою жертву к стенке. Сопротивление ее - это он хорошо чувствовал по мягкой податливости губ и живота - было сломлено, но руки ее еще висели в воздухе, растопыренные и напоминающие ветки дерева. Она еще не решалась обнять его. Ничего, это придет своим чередом. Никуда не денется. А пока он ловкими пальцами расстегивал на спине платье, добираясь до теплой, бархатистой кожи.
    Ничего, милая, ничего! Хочешь тут жить, будь как все. Да она, наверное, и сама все хорошо поняла - просветили уже! - и не очень брыкалась. Хорошая девушка! Как ее зовут-то? Ладно, потом разберемся.
    Шут аж застонал от нетерпения - господи, сколько тут всего наворочено! Но рвать нельзя. Надо, черт побери, аккуратно, чтобы потом все было в порядке. Никаких следов - это его правило. А уж что жаловаться эта киска никуда не пойдет - это он знал точно.
    Никто и никогда на него не жаловался. Да и на что тут жаловаться? Обоюдное удовлетворение, и все. У кого как, а у него, у Куртифляса, эти цыпочки получают удовольствие! Это уж будьте уверены.
    Внезапно голова девушки дернулась и тело напряглось. Куртифляс прервал поцелуй и поднял голову, прислушиваясь. Так и есть, чьи-то шаги!
    Он сильнее прижал добычу к стене, загораживая ее своим телом, и ладонью закрыл ей рот. Теперь шаги были уже близко. Можно было различить, что идут два человека - похоже, мужчина и женщина.
    Куртифляс медленно повернул голову. Кто это? Что им тут делать? Скорее всего какой-нибудь лакей, воспользовавшись суматохой, тащит сюда свою возлюбленную откуда-нибудь с кухни. Скот! Места ему мало! Шел бы в парк, на воздух, в кусты, как все порядочные люди!
    Шаги смолкли, когда до них с горничной оставалось метров пятнадцать, не больше. Уже слышно было дыхание и женский голос, тихо произнесший:
    - Сейчас, милый, сейчас, - и, чуть погодя, - как ты нетерпелив. Я не могу найти ключ. Посвети.
    - Минутку...
    Раздались характерные звуки, возникающие при высекании искры. Наконец, затеплившийся огонек озарил две склонившиеся головы. Затем раздался звук, какой обычно издает давно заржавевший замок, и тихо скрипнула дверь.
    Комнаты, располагавшиеся вдоль этого коридора, предназначены были для гостей. Это были гостевые спальни, но уже старые и сейчас находившиеся в резерве. Тем не менее, комнаты эти были полностью оборудованы, обставлены, и уж конечно никакой лакей не рискнул бы воспользоваться ими. Да и ключи от них хранились у командира дворцовой стражи, да у Горгоновны еще дубликаты вроде бы были. Она, наверное, уж и сама про это забыла, но Куртифляс помнил. Он все помнил!
    Он помнил, например, что позади этих комнат идет еще один коридорчик. Не коридорчик даже, а так - крысиная щель. Только чтобы боком протиснуться. А из этого коридорчика в каждый номер проделаны окошечки потайные. Окошечки сделаны так, что их почти невозможно увидеть, а вот в них видно как раз самое главное - постель.
    Он отлепился от девушки, потеряв к ней всякий интерес. Пусть пока... Еще встретимся.
    Коридорчик этот, опять-таки, был секретный, и как попасть туда знал далеко не каждый обитатель этих стен. Но Куртифляс знал и это. Теперь ему надо было поторопиться, и все так же бесшумно он скользнул прочь, оставляя несчастную горничную в темноте и полном недоумении.
    ***
    В свои двадцать пять Сердеция выглядела куда более неотразимо и соблазнительно, чем восемь лет назад, когда ее выдали замуж за этого дурака и импотента Урлаха. Взошедшее на обильных хлебах зеленой аграрной Ледерландии тело могло свести с ума любого знатока и ценителя пышных форм. Свежий цвет лица, тяжелые золотистые волосы, голубые, слегка на выкате, глаза и пухлые, чувственные губы, которые так сладко, так нежно растворяются и тают на губах партнера, делали из нее настоящую, первосортную красавицу.
    И надо же было такому случиться, чтобы все это пышное, зрелое великолепие досталось человеку, менее всего способному по достоинству оценить его.
    Сердеция и сейчас еще хорошо помнила, как горела и сладко мучилась бессонными ночами накануне свадьбы, какие фантазии роились в ее хорошенькой головке, наполняя глаза мечтательным, влажным блеском и делая взгляд задумчиво-отрешенным. Помнила она и то, чем все это обернулось. Как страшный сон виделись ей те первые ночи с человеком, ставшим ее мужем. Их мучительные, потные ночи, наполненные бессильным вожделением, ее неловкие попытки как-то расшевелить этот его бесполезный придаток, эту бледную слепую кишку.
    Ах, как она старалась, преодолевая собственный стыд, осознавая уже полную бесполезность этих усилий...
    И он пыхтел и мял ее тело, превращая ночь ласк и наслаждений в тяжелую физическую работу. Пытаясь возбудить себя, он возбуждал ее, не давая удовлетворения мучительному желанию.
    Потом он убегал от нее и, прячась, облегчал себя как мог, сам...
    Это она тоже знала, и ненавидела его за это.
    Их первые ночи заканчивались ее слезами. Потом наступило равнодушие, сменившееся, в конце концов, глухой ненавистью и презрением.
    Но, что делать? Она все же была жена, и супружеские обязанности существовали и для нее. Иногда она допускала супруга к своему телу. Он хорошо научился пользоваться им, принося облегчение себе, только себе, используя ее как ночную вазу. При этом ему было стыдно, он сам ненавидел свое немощное тело, и рад был бы совсем избавить жену от своего присутствия, но сделать это он мог, только умерев, а пока он был жив, его тянуло к ней, как изнемогающего от жажды тянет к холодной и чистой воде.
    Дважды он пытался разрешить эту проблему - один раз взрезав себе вены, другой раз сунув голову в петлю. Но и тут у него ничего не вышло. А может, он не очень и хотел, как знать?
    Конечно же, она не оставалась все эти восемь лет девственницей. Да это было бы и неприлично для замужней дамы, тем более королевы.
    И первого ее мужчину привел ей сам Урлах. Это был молодой человек хороших кровей, но бедный. Потом за эту услугу, а главное за молчание о ней, он был назначен послом куда-то далеко, чуть ли не за океан. С глаз долой.
    Юноша этот был горяч, пылок и не очень опытен, хотя и пользовался славой донжуана. Но ей тогда не с кем было сравнивать и она была благодарна ему, хоть он и сделал ей очень больно. Он, наконец, открыл своим ключом ее начавший ржаветь замок, после чего дверь уже не закрывалась, и кто только там не побывал.
    Шварцебаппер был ее давним любовником. Давним, но не надоевшим, так как встречаться им приходилось крайне редко. Тем больше они ценили каждое мгновенье, проведенное вместе.
    Ей нравилось его крепкое, всегда покрытое загаром тело, его воинственные усы и громкий голос. Она была покорена его простой, по-солдатски грубой манерой идти напролом к цели. Это так отличалось от жеманства придворных кавалеров с их чересчур хитроумными способами обольщения.
    Скорее всего, если бы они жили вместе постоянно, он надоел бы ей через две недели, а возможно и раньше. Но так, от случая к случаю, он вносил приятное разнообразие и был тем самым кусочком черного ржаного хлеба, о котором мечтает человек, закормленный пирожными.
    Вот и сейчас он остался верен самому себе, набросившись на нее сразу, как только за ними закрылась дверь.
    Это тоже было частью их устоявшейся программы - он нападал, она оборонялась, он наваливался - она ускользала. Она дразнила его, доводя до бешенства, и тогда он был великолепен, как бык во время случки.
    Он вообще напоминал быка - такой же сильный, свирепый и, наверное, такой же глупый, но это ее не касалось и не трогало. Пусть это заботит его премьера и начальника Генерального штаба. Ей достаточно было того, чем она пользовалась. Его ум ей был не нужен.
    - Ну подожди, Шварци, - она отстранилась и положила ладонь на его горячие губы, почувствовав под пальцами колючую щеточку усов, - зажги свечи.
    - Зачем нам свет, сердечко мое?
    - Нет-нет, зажги! Тут давно никого не было. Тут могут быть мыши. Или какие-нибудь тараканы. Ну, я тебя прошу, зажги свечи, будь умницей.
    Шварцебаппер снова застучал по кресалу, выбивая искры.
    - Дорогой, ну к чему это? Что, у тебя спичек нет, или зажигалки? Надо быть современнее.
    - Ну, вот еще, - проворчал король Арбокорский, продолжая свое занятие. - Ага, ну вот, а ты говоришь!..
    Свечи, наконец были зажжены ко всеобщему удовольствию, в том числе и Куртифляса, уже успевшего устроиться по ту сторону стены и пока что вынужденного довольствоваться только звуком. Теперь, наконец, появилось и изображение.
    - Что я, юнец сопливый, чтобы кидаться на каждую новомодную игрушку? - Продолжал по инерции ворчать Шварцебаппер. - Я как с детства привык, так и... А ты права, со светом будет лучше. Сейчас я зажгу еще. Все, что тут есть. Пусть будет светло. Я хочу видеть тебя, я хочу видеть твои глаза, я буду смотреть в них, когда ты будешь...
    - Т-с-с!.. - Прервала его Сердеция. - Лучше помоги-ка мне тут, она повернулась спиной к любовнику, - ах, какие у тебя сильные руки, но, Шварци, я ведь не лошадь.
    Тяжелое парадное платье сползало с нее как кожура, обнажая белый, сочный, сладкий плод.
    - Как это удачно получилось, что ужин отложили. Надеюсь, с Ратомиром все в порядке.
    - М-м-м... - страстно промычал в ответ Шварцебаппер, стягивая с себя и бросая на пол свой известный всему миру защитного цвета сюртук.
    Он присел на кровать, на которой уже лежала в томной позе его возлюбленная, и она запустила пальцы в волосы на его затылке. Наконец, он расправился с последним ботфортом и целиком отдался тому, что в романах обычно называют пылкими лобзаниями и страстными объятиями.
    Проделав необходимые в таких случаях манипуляции, и приведя друг друга в состояние максимальной боевой готовности, они, наконец, сошлись в том неудержимом, ритмичном танце, в котором танцорам не нужна музыка, не нужны зрители и они забывают обо всем на свете - о своих законных супругах, о времени, о том, что стены имеют глаза и уши, в конце-концов...
    ***
    Внимательные глаза и чуткие уши были сегодня у стен в этой обители влюбленных.
    - Черт побери! - Шептал Куртифляс, прищурясь и разглядывая клубок тел в неярком, колеблющемся свете свечей. - Да это же Шварци, я узнаю его знаменитые усы. А это... это же Сердеция! Вот так альянс! И что же мне теперь со всем этим делать?
   
 
 

 
Глава 2



    Знаете ли вы, что такое точка бифуркации? А не знаете, так и не говорите!.. Лучше вспомните, как, бывало, пеняли себе: "ах, зачем!.. ну, зачем я выпил тогда эту рюмку?! Ах, если бы вернуть все назад, и не пить ее, проклятую!". Было такое? Ну, конечно, было. И вот этот самый момент, когда от вас только и зависит - выпить эти злополучные сто грамм, после которых - из-за которых, несомненно, все так и получилось, как получилось - вот этот самый момент и есть точка бифуркации.
    Точка бифуркации это развилка. Помните, в сказках: "направо пойдешь - коня потеряешь...", только в жизни не бывает этих замечательных камней с сакраментальными надписями, этих дорожных указателей. И сворачиваем мы наугад - надо же куда-то идти, в конце-концов! И только потеряв коня, ум, честь, совесть, себя, наконец, понимаем, что свернули не туда. А уже - все! Уже поздно.
    Вот это-то и есть точка бифуркации.
   
 
 

 
1


 
    - А где же наши лошади? - Спросил Ратомир, растерянно оглядывая улицу возле входа в кабак.
    Это была первая неожиданность, подстерегавшая их снаружи: лошадей не было. Второй неожиданностью было то, что не было вообще никого. Компания, которую они ожидали встретить у дверей в заведение, куда-то пропала.
    - Вот же с-сукин сын! - Прошептал Геркуланий.
    - Кто?
    - Хозяин, сволочь... То-то он нас через кухню выпроваживал. Там они нас и ждут. И лошади у них.
    - Ну, что? Пойдем? - Предложил Ратомир.
    - Куда?
    - Домой, во дворец.
    - Как, пешком?! Позволить этой шпане ограбить нас, а потом спокойно уйти домой? Ну, уж нет!
    Он помолчал, оглядываясь.
    - Значит, они нас ждут где-то там, у черного хода. А мы появимся с другой стороны. Мы первыми нанесем удар! Пошли!
    И он двинулся вперед. Движения его были легки, стремительны и в то же время спокойны. Ратомир шел следом, стараясь не думать о том, что их сейчас ожидает. Мысленно он поклялся лучше умереть, но не бросить своего нового друга.
    Они прошли по скудно освещенному тротуару и свернули в темный провал подворотни.
    Они брели в потемках, то и дело натыкаясь на какие-то ящики и ощущая разлитый в воздухе стойкий аромат гниющих отходов. Хмель испарился из головы Ратомира, так и не принеся ни радости, ни веселья. Теперь его колотила крупная нервная дрожь и он был рад тому, что в темноте это не заметно.
    Геркуланий дошел до угла и остановился, подняв руку. Он осторожно заглянул за угол и тут же отдернул голову. Потом заглянул снова.
    Ратомир на цыпочках и затаив дыхание подкрался к нему, стараясь не задеть какой-нибудь ящик или бутылку.
    - Здесь они. - Шепнул Геркуланий.
    Ратомир хотел выглянуть, чтобы увидеть самому, но Геркуланий остановил его.
    - Подожди, их тут пятеро. У тебя есть с собой что-нибудь?
    - Что?
    - Ну, нож, пистолет?..
    - Нет, ничего такого.
    - Жаль. Я вот тоже... Даже без шпаги. Только кинжал.
    Он приподнял полу своей зеленой бархатной куртки. Под ней оказались ножны.
    - Вот он, родной. Я без него никуда. У нас так принято.
    В руке у него холодно блеснула сталь.
    - А лошади там? - Спросил Ратомир.
    - Пока не вижу.
    - Ну что? Будем нападать? - Нервная дрожь не утихала и требовала какой-то разрядки, каких-то действий: уж наступать, так наступать, убегать, так убегать - чего тянуть-то?
    - Подожди, - отозвался Геркуланий, - не торопись. Их пятеро. Надо подумать.
    Пятеро против одного - а Ратомир в драке, конечно, не в счет - это много. Это слишком много. Дворик, где они стоят освещен. Пока он добежит до них, они увидят его, они успеют собраться. Он сможет положить одного, ну - двух. Оставшиеся трое... Нет, это не мысль!
    Надо их как-то растянуть, чтобы можно было разбираться с каждым поодиночке. Сколько они еще будут ждать? Потом кто-нибудь зайдет в кабак и узнает, что они ушли. Тогда они пойдут сюда. Хорошо, но они опять-таки пойдут всей толпой.
    Так, а что, если...
    - Вот что, - прошептал он, - давай-ка для начала соберем эти ящики, которые тут валяются.
    - Зачем?
    - Давай-давай, потом объясню. Только - тихо!
    Ратомир приносил ящики, а Геркуланий ставил их один на другой. Так что скоро получился высокий, кривоватый, с тихим скрипом покачивающийся штабель.
    Грохоту будет, если они сейчас упадут, - подумал Ратомир.
    - Теперь так... Камень бы какой-нибудь, но где его сейчас найдешь, ладно... Поищи какую-нибудь бутылку. Тут их полно.
    Решив не задавать больше вопросов, Ратомир сделал несколько осторожных шагов и действительно наткнулся на тихо звякнувшую под ногой бутылку.
    - Есть...
    - Ну, вот, а теперь слушай меня внимательно. На тебя вся надежда. Ты будешь главным игроком в нашей команде. Только не струсь!
   
 
 

 
2


 
    В любом крупном городе есть районы со скверной репутацией. Это, конечно, не значит, что в других можно на ночь не запирать входную дверь, но все же там гораздо спокойнее. В какой-то мере это загадка, ведь в городах нет ни границ, ни таможен, и глухими заборами с колючей проволокой районы друг от друга не отделены. Преступники и бродяги, хулиганы и пьяницы могут беспрепятственно ходить где им вздумается и, казалось бы, если где и грабить, так это именно в благополучном, тихом квартале, населенном респектабельной публикой с тугими кошельками в карманах дорогих пиджаков. Но нет, грабители грабят пьяниц, успевших пропить последнюю рубашку, а хулиганы хулиганят там, где больше всего шансов самим нарваться на таких же хулиганов.
    Если кто и может пролить свет на эту загадку природы, не считая, конечно, самих хулиганов, бандитов и пьяниц, то это полицейские. Но они, разумеется, скажут, что этого тоже не знают, но зато они знают в каком районе можно патрулировать спокойно и без страха, а в какой можно идти только предварительно застраховавшись и написав завещание.
    Район в обрамлении Большой и Малой Гончарных улиц, Дубовой аллеи и проспекта Эдуарда Девятого считался районом тихим, спокойным и благопристойным. Патрулирование тут, особенно в хорошую погоду, было делом приятным, безопасным и напоминало прогулку перед сном.
    Четверо полицейских: сержант, капрал и двое рядовых - Петров и Сидоров, не спеша шли по Малой Гончарной. Ходить по улицам - это была их работа. Им за это платили, вот они и шли.
    Сегодня, правда, было не до благодушного созерцания пробуждающейся природы и добротной архитектуры в стиле конца прошлого века. Сегодня наряды были усилены и призваны проявлять бдительность. Сегодня в город вошли части дворцовой охраны, а этих головорезов зря срывать с места не будут.
    Сегодня в городе пропали наследник и еще какой-то король, кажется жених царевой дочки. Где их искать, и что с ними делать, если вдруг найдешь, было неясно. Зато понятна была обычная в таких случаях команда: хватать всех подозрительных.
    Подозрительный пока попался только один. Он пытался влезть в форточку и это у него не получалось. Выяснилось, что он потерял ключи от собственной квартиры. Ему помогли. Тощий Сидоров без труда проник через форточку в помещение и открыл входную дверь. Обрадованный хозяин достал бутылку и четверым патрульным пришлось, уступая его напору, нарушить устав.
    Сидоров пил, потому что это именно он был главным героем приключения. Сержант пил, потому, что он был тут главный. Капрал пил, потому что ему разрешил сержант. А Петров, ну, Петров - потому, что все пили. А он что - дурак отказываться?
    Теперь им было хорошо. Погода стояла великолепная. Район у них был спокойный. Хотелось чего-то: не то еще выпить, не то спеть, не то совершить подвиг... Но пить было нечего, петь нельзя, а что касается подвигов...
    - Тихо! - Скомандовал сержант.
    Все замерли. Капрал хотел встать смирно - пятки вместе, носки врозь, руки по швам - но его качнуло, и он решил не выпендриваться.
    Но тихо было и вокруг. Ничто не нарушало покоя приличного квартала. Добрые люди, населявшие его, давно уже спали, а если и не спали, то все равно старались не шуметь.
    - Пошли. - Скомандовал сержант.
    - А вот интересно, - подал голос Сидоров, - а вот если этого жениха так и не найдут, свадьбу отменят?
    - Да ты что? Спятил? - Возразил капрал, и сержант посмотрел на него с неудовольствием, потому что хотел возразить сам.
    - Как же можно отменить, - продолжал капрал, - если гости уже собрались и невеста готова? И вообще, это государственное мероприятие. Тут не жених важен, а это... - он пошевелил пальцами, - политика, понял?
    - Ага. А как же без жениха-то?
    - Да черт с ним, с женихом! - Встрял все-таки сержант. - Другого найдут. Тебе же говорят, политика!..
    Глупый, тощий Сидоров в политике не понимал ни черта. Поэтому он сокрушенно вздохнул, и посмотрел вдаль. Там, вдали, кто-то быстрыми шагами пересекал мостовую, попадая тем самым как раз в зону их патрулирования. Сидоров вытянул руку и указательным перстом указал в сторону нарушителя.
    - Во! Во!.. - Сказал он. - Смотри-ка!..
    Все посмотрели и сержант, взяв в губы свисток, оглушительно свистнул.
    Фигура стала поспешно удаляться, стремясь во мрак. Она вела себя подозрительно, и полицейский патруль кинулся в погоню.
    ***
    Пафнутий Харитонидус услышал за спиной протяжную трель полицейского свистка и оглянулся вокруг. Вокруг не было ни души, если не считать маячивших в отдалении полицейских. Похоже, что свистели ему. Пафнутий на секунду замер, потом, решив, что проще уйти, чем полночи, а то и до утра объяснять в участке причины нахождения в данный час в данном месте и доказывать отсутствие дурных намерений, повернулся и двинулся прочь. Он быстро миновал освещенное место и в укрытии ночной темноты свернул в первый же попавшийся проулок.
    Пафнутий, как это часто с ним бывало в последнее время, засиделся в аптеке, где он зарабатывал на жизнь в скромной должности ученика провизора. Хотя, вообще-то, он был маг, или, как их называют в народе, волшебник. Магом он был самым натуральным, хоть и без диплома. А диплома у него не было по вполне не зависимым от него обстоятельствам. Просто так уж получилось, что как раз в прошлом году, когда он должен был закончить Высшие магические курсы в родном Кранахе, курсы эти были скоропостижно закрыты. Местный епископ, недавно назначенный на эту должность, решив, видимо, показать всему миру, что не зря ест свой хлеб с постным маслом, объявил крестовый поход против магов, волшебников, ведьм и колдунов во всех их бесовских обличиях и проявлениях. Началась настоящая травля, закончившаяся тем, что толпа разгромила и сожгла здание курсов. Заодно сожгли и директора, а вместе с ним и еще нескольких профессоров - выдающихся знатоков эзотерики и оккультизма. Учеников, слава богу, не тронули. Удалось спастись и некоторым преподавателям.
    Одному из них помог уйти от гнева разъяренной толпы сам Харитонидус на пару со своим приятелем и соседом по общежитию, Брютом, любимым учеником профессора. Потом Пафнутий ушел в Амиран, к своему дяде, аптекарю, а Брют, насколько это было известно Пафнутию, остался с учителем. Учитель, Валей бен Салех, могучий темнокожий колдун из далеких южных провинций, хранитель древней мудрости своего почти исчезнувшего народа, очень тяжело переживал случившееся. Он, помнится, плакал и кричал, рвал на себе мантию и остатки седых волос. Он посылал нешуточные проклятия на головы неблагодарного и невежественного народа и тех, кто этот народ подстрекал. Он каялся и клялся больше никогда не заниматься магическим искусством, пропади оно пропадом. В общем, он был вполне себе неадекватен, и спасти его - это был тяжкий труд.
    Но спасти учителя тогда все же удалось. В благодарность за это бен Салех, отойдя немного и вернув себе душевное равновесие, подарил Пафнутию при расставании толстую тетрадь, в которой, как он сказал, было собрано кое что из сокровенных знаний его народа, и чем он, вообще-то не имел права, да и не собирался делиться со своими учениками в рамках учебной программы. Почитав потом то, что содержалось на страницах этой тетради, Пафнутий ужаснулся. Это и правда была темнейшая, просто-таки почти черная, магия. И он, конечно же, не собирался экспериментировать с описанными там ритуалами, зельями и заклятиями. Был момент, когда он даже хотел сжечь проклятую тетрадь во избежание соблазна, но потом все же передумал. Пусть будет... Но заглядывать туда он зарекся. Хотя и помнил, что там имеется.
    В настоящий момент Пафнутий пробирался домой, если можно так назвать койку в общежитии, в комнате, где стояли еще три такие же койки и проживали еще три молодых, полных весенних соков, дебила. На что-нибудь лучшее у Пафнутия просто не было денег, а ночевать в аптеке запрещал дядюшка Маркус.
    И вот, наконец, завтра - уже завтра, а, может быть, и сегодня, ведь вроде бы уже перевалило за полночь, с этим позорным существованием будет покончено! Да, не так просто засиживался в аптеке молодой маг. Не порошки он готовил для завтрашних немногочисленных покупателей. Была у него идея. И вот завтра, вернее уже сегодня, эта идея должна была принести свои долгожданные плоды. Он верил в это. Иначе зачем вообще жить, если нет надежды. Сегодня днем его примет сам Его Величество царь Амирана Бенедикт! И все решится. Дайте только сейчас ему, Пафнутию, добраться до своей продавленной койки. Ему надо выспаться, ему надо завтра иметь свежую голову и, черт побери! - свежий вид.
    А тут эти менты! Как некстати!
    А полицейские не отставали. Они знали этот район, Пафнутий - нет.
    Он пытался уйти, сворачивая в проулки, проезды и подворотни, каждый раз рискуя оказаться в западне. Но пока что ему везло, если не считать того, что топот ног сзади не ослабевал.
    Пафнутий начал уже задыхаться. Сидячая работа давала мало возможностей для тренировки ног и дыхательного аппарата. Он почувствовал, как закололо в правом боку. Надо было куда-то спрятаться. Дальше он бежать просто не сможет. Они догонят его, повалят на землю, будут бить, порвут единственный приличный костюм, и в чем же он тогда завтра...
    Ах, боже мой! И надо же, чтобы это случилось именно сейчас!
    Пафнутий свернул за угол. Это был уже пятый или шестой угол, за который он заворачивал. Он сбился со счета.
    И опять это был маленький дворик, в который выходили парадные двери домов, освещаемые фонариками. Во дворике росли какие-то чахлые деревца, стояли скамейки, баки с мусором и не было ничего, ровно ничего такого, что сошло бы за укрытие для несчастного беглеца.
    Он подбежал к одной из дверей и подергал за массивную бронзовую ручку. Бесполезно! Дверь была заперта, как и полагается. Все они были заперты. Там, за ними, за их надежной защитой спали честные, порядочные граждане. И никто не откроет, даже если постучать, напрасно и пытаться. Но что же тогда делать?!
    Силы покидали Пафнутия. Все бесполезно! Его все равно догонят, и чем дольше за ним будут гнаться, тем злее будут потом бить.
    И тогда Пафнутий решился на то, на что ни за что не решился бы в других обстоятельствах: он решил попробовать применить то, чему его учили на курсах. То, из-за чего таких как он жгли на кострах, из-за чего ему самому пришлось бежать на чужбину и начинать жизнь заново.
    Ладно, хуже, кажется, все равно не будет. И потом, разве завтра он... Однако, об этом после! А пока...
    Он спрятался за мусорными баками, понимая, как ненадежна их защита, но надеясь выиграть хотя бы минуту. Надо было перевести дух и хоть немного сосредоточиться. Как ни странно, нужная формула сама пришла ему в голову, будто только и ждала, когда понадобится. Он произнес ее и закрыл глаза. Он чувствовал, как утихает сердце, как деревенеет и сморщивается кожа, он уходил ногами вниз, а головой тянулся к далекой, холодной звезде.
    ***
    Сержант с капралом, Петров и Сидоров вошли в азарт погони. Не было сомнений, что этот тип, ловко шныряющий проходными дворами и, видимо, отлично ориентирующийся в здешних лабиринтах - опасный преступник. Может быть, он даже как-то связан с пропажей наследника и тогда, конечно, их всех ждет почетная награда, а кое-кого даже и повышение по службе.
    Этот ловкий прохвост старался их запутать, но они тоже были не лыком шиты, и всякий раз правильно угадывали направление его движения.
    Самое паршивое, это если он спрячется где-нибудь в доме. Что, если у него есть ключ и он шмыгнет в дверь и успеет закрыть ее до того, как они увидят, куда он делся? Не зря же он петляет по дворам, значит, тут у него где-то его укрытие, его звериное логово.
    И они снова ускоряли бег.
    И вот, наконец...
    - Ага!.. - Прохрипел сержант, на ходу вытирая рукавом мокрый лоб.
    - Ага! - Торжествующе откликнулся капрал, поправляя на ходу кивер.
    - Ага!! - Мысленно возликовал Петров, а Сидоров еще ничего не понял, потому, что отстал на несколько метров.
    Этот негодяй, наконец, сам загнал себя в ловушку. А может, и не сам, а может, это они... Ну, конечно же, это они, своими правильными действиями вынудили его забежать в этот глухой замкнутый дворик, из которого - это они точно знали - не было другого выхода.
    Они разбежались в разные стороны, ища, где он затаился, и снова сошлись, глядя друг на друга и растерянно оглядываясь по сторонам.
    Дворик был пуст. Тут негде было спрятаться. Двери были заперты. Пустое пространство несколько разнообразили скамейки, врытые в землю возле дверей, несколько чахлых деревьев, мусорные баки и, сразу за ними, огромный дуб, высоко, почти до третьего этажа, поднявший свою крону.
    Сержант изумленно глянул на это дерево. Странно... Вроде тут ничего такого не было. Он ничего не сказал, боясь, что его заподозрят в потере памяти. Остальные промолчали тоже. И только Сидоров, новичок в здешних местах, мог позволить себе бестактность подойти к дубу и погладить его по толстой, покрытой трещинами коре со словами:
    - Ну, ништяк себе вымахал!..
    ***
    Они ушли, ругаясь и отплевываясь. Двор опустел и только один Пафнутий долго еще стоял, чувствуя, как трепещут листья на легком ветерке и как мощно тянутся соки к ним под толстой корой.
    Лохматый дворовый пес долго обнюхивал его ствол, а потом поднял заднюю лапу и помочился.
   
 
 

 
3

 

    Задача была проста и понятна. Цель близка и видна, как на ладони. Подводили ноги. Они бежали нехотя и как бы через силу, хотя Ратомир и пытался, пытался до изнеможения, заставить их двигаться чуть-чуть быстрее.
    Ноги не поспевали за сердцем. Оно шло вразнос и готово было взорваться фонтаном кипящей крови. Бутылка скользила в потной ладони и Ратомир испугался, что он не добросит ее с того места, которое они наметили.
    Тем местом был лежащий на земле обломок доски с торчащим из нее ржавым гвоздем. Собственно говоря, этот гвоздь стал заметен только сейчас, когда Ратомир приблизился к нему. Это был действительно большой, ржавый и погнутый гвоздь. Теперь он стал осью, вокруг которой могла повернуться жизнь.
    ***
    - Видишь эту доску? - Спросил его Геркуланий.
    Ратомир молча кивнул.
    - Ты должен будешь быстро, как можешь быстро, добежать до этой доски - запомни, до доски, ни позже, ни раньше... значит, добежишь до доски и с ходу... Ты гранату кидал когда-нибудь? Нет? Ну, ладно... С ходу, не думая и не целясь, швыряешь бутылку в голову во-он того, видишь? Да, в желтом таком... Он ближе всех стоит. И все. И сразу - назад. Только еще быстрее. В подворотню вбежишь - только вбегай посередине, там чисто, а то ты еще на ящики наткнешься, понял?.. Вбежишь, и беги дальше, на улицу, не останавливайся. Там меня подождешь, а я тут их сам... Ну, как, сможешь?
    Ратомир попытался проглотить комок, закупоривший горло, и сказать:
    - Да! - Но только молча кивнул головой.
    - Молодец! - Выдохнул Геркуланий. - Ну, давай.
    - Сейчас? - Вырвалось у Ратомира.
    Тяжелая рука Геркулания легла ему на спину и помогла переступить черту, сделать шаг...
    ***
    Он бежал, преодолевая густой кисель пространства и смертную слабость собственных мышц и суставов. Он бежал и смотрел на этот обломок доски - грязный, неровный, с остатками коры и заусенцами, торчащими в месте слома, он смотрел на этот приближающийся гвоздь, а когда до него оставалось совсем немного, начал отводить правое плечо и руку с метательным снарядом, назад. Он размахивался, готовясь бросить и, наконец, когда уже точно было пора, поднял глаза и увидел взгляд этого, стоящего впереди. На мгновенье взгляды их скрестились и Ратомир увидел - первый раз в жизни - страх в глазах этого типа.
    Это был страх перед ним, и он понял это мгновенно, без слов и рассуждений, и этот страх вдруг преобразил его. Это было непередаваемо: как бывает, когда долго-долго не можешь вдохнуть, а потом вдруг в твои легкие врывается воздух. Тело стало легким и послушным. Мир вокруг вновь обрел четкость, и рука надежно сжимала скользкое стекло, готовая к броску.
    Тот же, в желтой рубахе, расстегнутой до живота, стоял и смотрел и ничего не мог сделать, уже ничего, и только руки его медленно ползли вдоль тела вверх в жалкой попытке успеть защитить голову.
    Ратомир кинул и на долю секунды замер, чтобы увидеть результат. Тот все-таки успел поднять одну руку, и бутылка горлышком ударилась об нее, но это не смогло остановить ее неудержимый полет, и толстым массивным дном она врезалась ему куда-то в мякоть лица.
    Дальше Ратомир смотреть не стал. Он сделал то, что должен был сделать. Он смог! И развернувшись на легких, пружинящих ногах, он бросился назад, слыша сзади хриплый рев и топот догоняющих ног.
    ***
    Геркуланий с замирающим сердцем смотрел на этот опасный номер. Ратомир бежал быстро, но как-то неуверенно и потому неуклюже, странной, вихляющей походкой.
    Ему было страшно. Геркуланий понимал это. Как понимал и то, насколько оправдан был этот страх. Но он знал и другое: знал, что сейчас наступает может быть главный момент в жизни этого полумальчика. Сейчас решается - станет он мужчиной, или так и останется недоразвившимся слюнявым слизняком, маменькиным сыночком.
    Кто-то должен был сделать это. Видно, кроме него, Геркулания, больше было некому. Ничего, когда-нибудь потом ему скажут спасибо. Может быть... А пока...
    Не глазами даже, а заострившимся чутьем, голым раскаленным нервом Геркуланий увидел, почувствовал какое-то мгновенное изменение, произошедшее там, на той самой черте, на которую выходил, чтобы переступить ее, Ратомир. Он увидел, как тот размахивается, готовясь к броску и, еще за долю секунды до самого броска, понял, что цель будет поражена, и что они уже победили.
    Он смотрел, как бежит Ратомир, теперь уже сюда, и это был другой бег, другой Ратомир, и это была, независимо от того, как там все сложится дальше - выигранная битва. Главная цель была достигнута. Оставались мелочи, вроде этих пятерых.
    ***
    Ратомир пролетел мимо него легко и бесшумно. Геркуланий подобрался и, когда следом в темный проем ворвалась бегущая фигура, сделал то, что и собирался. Он сильным толчком уронил штабель на пол и тот с грохотом рухнул прямо за спиной того, что ворвался сюда первым. Тот инстинктивно затормозил и оглянулся, и тут же получил хирургически точный удар ножом чуть пониже груди.
    Геркуланий не мог позволить себе тратить время на лишние движения. Следом уже летел и падал, споткнувшись о баррикаду из ящиков, второй, и, не успел он еще достигнуть земли, как свирепое жало поразило и его.
    Оба они умерли мгновенно, не издав ни крика, ни стона. Они не спугнули третьего, упавшего под ноги четвертого.
    Оставался еще один удар, и еще одна маленькая победа будет сдана в архив.
    Но пятый не появлялся, и не слышно было ни топота ног, ни тяжелого дыхания. Геркуланий выглянул. Посреди двора, широко расставив ноги, стоял тот самый, что говорил с ним там, в кабаке. Видимо, он был самый умный или самый опытный, а может быть и то и другое одновременно.
    Он не смог остановить товарищей, кинувшихся в западню, но у него хватило ума не лезть туда самому, и теперь он стоял и ждал, готовый сразиться насмерть. Но уже на своих условиях.
    Это понравилось Геркуланию. Он уважал достойных противников. Может быть, он мог бы даже подружиться с этим человеком, но не сейчас.
    Сейчас между ними легла кровь, и просто так разойтись они уже не могли.
   
 
 

 
4

 

    Принципия бесцельно брела по какому-то бесконечному коридору, тускло освещенному настенными канделябрами. Неясная тревога гнала ее все дальше и дальше и, словно находясь в каком-то полусне, она забывала о том, где она только что была, с удивлением обнаруживая себя уже в ином и совершенно незнакомом месте.
    ***
    Весь вечер провела она у себя в комнате. Она не понимала, что с ней. Это было похоже на лихорадку. Ее начинало знобить и она куталась в одеяло, потом пот прошибал ее и она устремлялась к окну и, распахнув его настежь, жадно пила прохладный вечерний ветер.
    Ей было стыдно и больно. Ей было легко и радостно. Она снова и снова переживала про себя произошедшее и чувствовала на себе руки и губы Герка, ощущала малейшие подробности и детали их стремительного соития.
    Какого невероятного труда стоило ей, оставшись тогда одной, держать себя в руках и вести себя так, как если бы ничего, кроме примерки и не произошло. Каких нечеловеческих усилий стоило выдержать обратную дорогу, когда каждое слово, каждый взгляд Марго говорил ей, что ее тайна раскрыта и по ней ясно видно, чем она только что занималась.
    Оставшись, наконец, одна, она в изнеможении рухнула на кровать и, наверное, с час лежала как кукла, без мыслей и движений, в блаженном полузабытьи восстанавливая истраченные силы.
    Принципия знала о предстоящем ужине и загодя стала готовить себя к нему. Надо было привести в порядок не только глаза и прическу, но и сердце, и мысли.
    - Я люблю его. - Шептала она, сидя перед зеркалом.
    - Я люблю его... - откликалось ее отражение в темной глубине напротив.
    - И он любит меня, - шептали ее губы, - а значит...
    - А значит, нет в том греха, - говорили ей глаза, смотрящие на нее.
    - Мне было хорошо, - признавалась она той, что смотрела на нее с той стороны.
    - Но это было только потому, что это был он, - утешала ее та, - только с ним...
    - И ни с кем другим, - кивала Принципия. - Никогда...
    - Никогда!
    ***
    Она была готова. Сейчас они встретятся с ним. В большом освещенном зале, за одним столом. Еще не рядом, это будет завтра, а пока по разные стороны, окруженные родственниками. Они будут смотреть друг на друга и улыбаться. Это ничего, это можно, ведь они - жених и невеста. Все, наконец, утряслось. Все разрешилось, и теперь все будет хорошо. Всегда будет хорошо. Как им было хорошо сегодня.
    Сейчас ее позовут, сейчас...
    Она взглянула на часы.
    - Пора. - Сказали ей стрелки.
    - Пора. - Сказало ей ее отражение и кивнуло головой на прощанье.
    Принципия прошлась по комнате. Что же не идут? Точность - вежливость королей, а ее отец был вежлив. Что же не идут?
    Она села. Снова встала. Нетерпение охватило ее. Что же там?.. Скорее бы уж! Как они выдержат это испытание? Не выдадут ли друг друга? Ведь теперь у них, кроме любви, есть еще и общая тайна.
    - Нет-нет, нет, - подумала Принципия, - ни за что не пойду! Неприлично. Надо подождать. Пусть позовут. Что, в самом деле?..
    И она снова решительно села.
    - А что, если что-то случилось, а я не знаю?
    - Я на минутку, - сказала она себе, - я только гляну...
    В малой столовой, куда она спустилась, встретив по дороге несколько спешащих куда-то лакеев с заполошными и растерянными лицами, было пусто. Стоял накрытый стол, вдоль него нервно прохаживался метрдотель в белых печатках. На хорах настраивал инструменты маленький оркестр.
    Тоскливо и протяжно прозвенела струна и Принципия захлопнула дверь. Во всем этом было что-то не то. И ей стало не по себе.
    Поднимаясь по лестнице, она встретила Сердецию. Сестра, похоже, спешила куда-то и, кажется, была чем-то взволнована.
    - Постой, - тронула ее за рукав Принципия, - подожди, что случилось? Ты не знаешь?
    - Ах, это ты, цыпленочек? - Сердеция потрепала ее по щеке. - Ужин ненадолго отложили. Ничего страшного. Иди к себе.
    -А что случилось?
    - Ах, да что могло случиться? Ну, я не знаю, может, что-то подгорело на кухне. Ну, пустяки какие-то. Ты не волнуйся. Иди к себе, отдыхай, нас позовут.
    Сердеция выпалила это все одним духом и снова потрепала Принципию по щеке - ласковый такой жест, успокоительный. Только какой-то нервный немного. Суетливый. И рука холодная...
    - Иди, иди!.. - Повторила Сердеция, словно прогоняла. Похоже, она действительно торопилась.
    - Куда все спешат? - Подумала Принципия, поднимаясь по лестнице. - А мне вот, кажется, спешить совершенно некуда.
    И опять она осталась в своей комнате, наедине с собой и своими мыслями.
    - Прощай, моя миленькая комнатка, - тихо сказала она, - завтра я уже буду на корабле. Сегодня последнюю ночь мы проведем вместе.
    - Прощай, - сказала она, присаживаясь на кровать и гладя подушку, - прощай, моя мягкая! Какие сны ты мне подаришь на прощанье?
    Она прилегла, стараясь не помять платье. Как хорошо, что сегодня еще можно одеться попроще. Без этих топорщащихся крахмальных нижних юбок. Сегодня она еще девочка и ей позволителен этот скромный наряд. И, кстати, эти нижние юбки уже выходят из моды.
    Что же, все-таки, случилось? Почему отложили начало ужина? Почему все бродят, как неприкаянные?
    Тревога сменилась каким-то сонным оцепенением, тишина царила вокруг, ветерок врывался в окно, шевеля занавески и помешивая воздух в комнате, как чай ложечкой в стакане...
    Ветерок принес с собой где-то недавно слышанный звук. Тревожный и тоскливый - звук лопнувшей струны. Этот звук вошел в нее, и вибрация заполнила ее, как легкий газ заполняет оболочку воздушного шара. Он заполнил ее и она легко, будто став невесомой, поднялась на ноги.
    Ветерок дунул ей в спину и распахнул дверь, и вынес ее из комнаты в пустой, полутемный коридор, где знобящим сквозняком гуляла тревога.
    Она спускалась по лестнице, а навстречу ей то и дело попадались ее сестры.
    - Принципия! - Строго сказала ей Софронея. - Когда ты научишься себя вести? Ну, куда ты идешь? Ты должна понять, наконец, что государственные интересы выше личных.
    - А что случилось? Почему все идут наверх?
    - Ничего особенного. Возникли временные трудности. Все проблемы будут разрешены, но требуется наше присутствие наверху. - Софронея показала пальцем вверх. - Наше место там. Пойдем!
    И Софронея продолжила свой путь, гордо неся свое августейшее величие.
    Следующей была Гриппина, с лицом, занавешенным полупрозрачной вуалью, должно быть, это была чадра.
    - Пойдем, - сказала она глухо, - туда нельзя.
    - Почему?
    - Я не знаю. Но мы должны быть послушны. Сказано - нельзя, значит - нельзя!
    - Ты идешь вниз? - Шепнула Принципии на ухо Сусалина, поравнявшись с нею. - Что ж, может быть, ты и права. Я теперь, право же, не знаю, где лучше. Я бы тоже пошла с тобой, но это так страшно...
    - Так что же мне, идти? - Спросила Принципия.
    - Иди, если хочешь. Какая разница?
    Сердеция бежала, тяжело дыша, приподнимая руками юбки, чтобы не наступать на них.
    - Я же тебе сказала, сиди в своей комнате. Почему ты не ждешь, когда тебя позовут? Видишь, всех уже позвали, а как же теперь позовут тебя?
    - А меня уже позвали, - подумала Принципия, продолжая свой путь, - но только почему-то не туда, куда всех.
    Вслед за сестрами поднимался отец. Лицо у него было усталым и озабоченным. Он окликнул ее и спросил, куда она идет.
    - Вниз. - Улыбнувшись, ответила Принципия.
    - А зачем? - Удивился отец.
    - По-моему, меня позвали.
    - Кто? А, знаю, это повар. Да, это повар. Ну конечно, это он! Это из-за него весь переполох.
    - А что случилось?
    - Повар сошел с ума. Он сидит и точит нож.
    - Правда? И что потом?
    - Когда - потом?
    - Ну, когда он его наточит.
    - А-а!.. - Махнул рукой Бенедикт. - Он его никогда не наточит. Я же говорю, он сошел с ума. Он точит его на своем колене. Значит, ты идешь к нему?
    - Я не знаю. - Призналась Принципия.
    - Ладно, передай ему, что салат он пересолил. И пусть побольше кладет чеснока в соус.
    А лестница тем временем все наполнялась и наполнялась народом. И все шли вверх, только вверх.
    Спешили нарядные дамы, благоухающие цветами и травами, спешили кавалеры в черных смокингах, расшитых золотом камзолах, великолепных мундирах, с шпагами и без шпаг, с бородами, усами и бакенбардами.
    Но тут же, бок о бок со знатью, спешили наверх и люди более простого обличья: пихаясь и пыхтя лезли навстречу ей толстые бабы с большими корзинами - что было в этих корзинах знали они одни. Шли солдаты, возвышаясь надо всеми своими высокими киверами, с длинными ружьями за спиной и саблями на боку. Шли лакеи и горничные, мелькали поварские колпаки и фартуки, видны были в толпе матросская шапка и черная риза, украшенная большим крестом на груди.
    Иногда в толпе мелькали знакомые лица: вон звенит бубенчиками дурацкий колпак Куртифляса, вот прямо на нее идет массивная и важная Марго. Увидев Принципию, Марго на секунду остановилась и, видимо, хотела ей что-то сказать, но поднимавшиеся следом не дали ей этого сделать, и, вынужденная идти дальше, Марго только улыбнулась и подмигнула Принципии. Весь ее вид говорил при этом, что ей известно что-то такое!..
    Толпа становилась все гуще и Принципии все труднее становилось прокладывать себе дорогу в этом потоке. Задние напирали, понуждая передних двигаться все быстрее и быстрее.
    - Я больше не могу, - думала Принципия, - надо или подниматься вместе со всеми, или искать обходной путь. Должны же быть и другие лестницы.
    Ее чуть не затоптали, пока она, на очередной площадке пробралась к двери, ведущей с лестницы в коридор. Но она сумела устоять на ногах, все еще поддерживаемая той волшебной вибрацией звука, сорвавшего, сдувшего ее с постели и бросившего вниз. И теперь она брела по бесконечному коридору непонятно какого этажа. Коридор был безлюден. Это явно было не то место, которое она искала. То место было ниже, гораздо ниже.
    ***
    - Тут дело не в чесноке, - говорил Повар. Он и в самом деле точил нож. Правда, делал это он не на колене, а на большом точильном камне, - тут дело совсем в другом. Работать стало просто невозможно!
    Он все точил свой нож, как заведенный, то и дело пробуя его пальцем и яростно сверкая глазами на Принципию. Он был высокий, тощий, черноволосый, черноглазый и смуглый, что красиво контрастировало с белизной его колпака и одежды.
    Принципия попала сюда, спустившись по темной узкой лестнице до самого низа. Там она попала в узкий закуток, заваленный пыльным хламом и ящиками. Из закутка вела тяжелая, обитая ободранной ржавой жестью дверь. За нею и была, оказывается, кухня.
    Поначалу кухня показалась ей маленькой, но это было обманчивое впечатление. На самом деле кухня была громадна, она представляла собой целое царство перетекающих одно в другое пространств, заставленных огромными плитами и столами, маленьких, грязных каморок, холодильников, со свисающими с крюков тушами, темных тупиков и широких коридоров.
    Они с Поваром шли по этому лабиринту и Повар, блестя отточенным ножом, белыми зубами на смуглом лице и голубыми электрическими молниями в черных грозовых глазах, кричал ей, силясь перекричать адский гул конфорок, рвущегося из-под крышек пара и грохота посуды:
    - Посмотрите, посмотрите, ну, разве можно что-то делать в таких условиях? Коты совсем замучили! - С этими словами он яростно пнул подвернувшегося кстати под ногу огромного рыжего кота с наглой мордой и обгрызенными ушами. Кот с ревом улетел в пустое пространство под плитой. - Эти коты хуже мух, хуже мышей, хуже людей, наконец! Они шляются, где хотят, жрут, что попало, путаются под ногами, попадают в котлы. Я бы только приветствовал это, если бы они попадали туда потрошенными и без шерсти! От них хороший навар, и в соусе, например, корнифоль они просто незаменимы. Но они же падают туда со всей своей шерстью. А в шерсти кошек есть блохи, чтоб вы знали. А от кошачьих блох бульон начинает горчить. И этого привкуса не отбить уже никаким чесноком.
    Котов и в самом деле было видимо-невидимо. Они шныряли по полу, дрались, прыгали. Они отчаянно орали, когда кухонные работники, то и дело забегавшие в кухню в грязных ватниках погреться и попить чайку, наступали на них своими сапогами.
    - Кроме того, - продолжал разгневанный Повар, - от котов заводятся мыши. Это давно уже подмечено - где коты, там и мыши! Я знаю, есть люди, которым нравится запах мышиного помета. Но не во всех же блюдах он хорош! И, потом, его же надо специально готовить, высушивать, а вы что думали?!
    Повар пнул ногой дверь и они вошли в каморку, еле освещаемую фитильной лампой. В каморке сидела баба, тоже в ватнике. Перед ней стояла корзина, полная яиц.
    - Ну, что? - Спросил ее Повар.
    - Ну, дык... - отозвалась баба, взяла в руки яйцо, стукнула его о край корзины и разломила пополам.
    Из яйца кубарем вывалился пушистый желтый цыпленок. Он поднялся с грязного пола, отряхнулся, злобно глянул на присутствующих и, сказав негромко, но внятно: "Скоты!..", удалился прочь, прихрамывая и нервно пожимая крылышками.
    - Ага, ну вот, опять! - Отозвался Повар.
    Баба тем временем продолжала крушить яйца, освобождая все новых и новых цыплят.
    - Вот видите, - сказал Повар, обращаясь к Принципии, - видите! И если вы думаете, что я потворствую, что я не борюсь... если вы думаете, что я не сигнализировал наверх, не писал рапортов!.. Да хотите, я вам покажу, у меня весь кабинет завален.
    - Нет-нет, что вы... - пролепетала Принципия, подавленная яростным напором Повара.
    Она снова чувствовала в себе зов, и понимала, что опять попала не туда.
    - А моральное состояние? - продолжал, между тем, Повар свои жалобы. - Разве, по вашему, не угнетающе действует, когда штукатурка сыплется вам на голову? Или когда в полу такие дыры, что туда спокойно можно спрятать окорок? Это, между прочим, не я ворую окорока, это они сами падают в щели. Попробуй потом достань их оттуда!
    Повар долго еще повествовал о плохой тяге, о полном отсутствии вентиляции, водил Принципию в мрачные бытовки с неработающей канализацией, и показывал ей битые, пыльные стекла, обращая ее внимание на отсутствие решеток. Все это проскользнуло почти что мимо, почти что вскользь и почти не задев ее сознания. Мелькнуло и прошло. Да и было ли?..
    И она спросила, наконец, Повара о том, что ей и правда хотелось узнать:
    - А почему, скажите, пожалуйста, задерживается ужин?
    - Ах, ужин?! - Возопил Повар, сверкнув на нее глазами. - Ужин?!. - Вскричал он, швыряя себе под ноги свой белоснежный колпак. - Так я и знал! Ужин! Вот, что вас волнует! Вот за чем вы сюда пришли!!.
    Он растоптал ногами колпак, плюнул на него и, в бессильном гневе, всадил в столешницу нож. Нож вонзился глубоко, и, пытаясь вытащить его обратно, Повар несколько пришел в себя и успокоился.
    - Пойдемте, я вам покажу. - Сказал он, и, бормоча что-то вроде: "А я-то, дурак, думал... А я-то перед ней...", повел ее туда, где в дыму, грохоте и облаках пара на огромных плитах стояли огромные котлы, в которых громко булькало.
    Он подвел ее к одному из них и громко крикнул:
    - Эй, там!..
    Из котла вынырнула голова, покрытая, как водорослями, разваренными капустными листьями, луком и кусочками моркови.
    - Ну, что? - Спросил Повар.
    Голова отрицательно покрутилась и снова исчезла в котле.
    Со всех сторон подбежали любопытные поварихи и поварята.
    - Я уронил туда свои часы, - пояснил Повар, - хорошие часы, между прочим. Подаренные мне за десять лет беспорочной службы. Там и дарственная надпись есть. И что же я теперь должен?.. Вот найдутся, и будет ужин. А пока...
    Повар разочарованно покачал головой и пошел прочь, уже не глядя на Принципию и продолжая бурчать себе под нос:
    - Ужин! А я-то думал... присылают всяких...
    ***
    Принципия побоялась снова тревожить сердитого хозяина кухни и обратилась к поваренку, который, стоя рядом, вставал на цыпочки и с любопытством заглядывал в котел, в котором варилось что-то, включавшее в себя теперь дареные поварские часы и его приятеля.
    - Скажите, - спросила она, трогая его за плечо, - а как мне теперь выйти отсюда?
    - Отсюда? - Удивился он. Видимо, ему странной показалась сама мысль о возможности покинуть этот мир больших котлов и пряных запахов. - Выйти? - Он задумался. - А-а, кажется, знаю.
    Он заговорщицки подмигнул ей и, приложив палец к губам, поманил ее к себе поближе. Она наклонилась и он прошептал.
    - Пошли за мной. Только чтобы никто не видел.
    Они проскользнули в облаках пара и оказались в царстве мрачных коридоров, по потолку и стенам которых шли черные, шершавые трубы, с которых капало и текло.
    Они долго петляли - то ли, чтобы сбить со следа возможных преследователей, то ли ее провожатый сам плохо знал дорогу. Наконец, они остановились перед маленькой железной дверцей, закрытой на толстую щеколду.
    - Вот, - сказал поваренок, - только чур, я ничего не знаю...
    - Ладно, - согласилась Принципия, и шагнула во тьму...
   
 
 

 
5

 

    Услышав за спиной грохот, Ратомир еще поддал ходу, и через миг темное чрево подворотни осталось позади. Он оказался на улице. Здесь было светло, благодаря горевшему невдалеке фонарю, безлюдно, а потому - безопасно. Можно было перевести дух и вытереть внезапно вспотевший лоб, что Ратомир и сделал. Сердце продолжало колотиться, но уже как-то иначе, чем в начале. Тогда это была тяжелая, напряженная дробь. Такую он слышал однажды в цирке перед смертельно опасным номером высоко, под самым куполом. Теперь же это был веселый, даже разухабистый, плясовой ритм. Он сделал это, он сумел, и теперь все будет хорошо!
    Ну, что? Сейчас оттуда, из этой темноты появится Геркуланий и... что дальше? Искать лошадей? Что-то их там, во дворе Ратомир не увидел. Лучше всего просто пойти, найти какого-нибудь извозчика - должны же они где-то быть! - ну, и поехать, наконец, во дворец. Там их, надо полагать, давно уже хватились.
    Ну, и где же он?
    Ратомир вернулся к той черте, где свет фонаря резко обрывался, к входу в то место, откуда только что вылетел, как пробка из бутылки с шипучим вином. После недолгого пребывания на свету темнота показалась ему совсем уж густой и непроглядной. Но в конце этой тьмы бледно серело четко очерченное пятно - там был выход во двор, и на фоне этого пятна хорошо была видна одинокая фигура, вот только кого? Одного из этих? - и тогда, значит, Геркуланий погиб, а ему, Ратомиру, надо спешно уносить отсюда ноги. Или это Геркуланий? Но что он там делает? Почему не спешит сюда, к выходу, к свету, спасению, к нему - Ратомиру, - наконец?
    Фигура шевельнулась. Ратомир напрягся: если этот - кто бы он ни был, - повернет к нему, сюда, он попадет в эту тьму, и будет скрыт этой тьмой пока не выйдет на свет, прямо сюда - туда, где он, Ратомир, сейчас стоит. И если это один из тех, то бежать от него будет поздно. Уйти? Отбежать подальше? А если это все же Геркуланий? Стыдно же будет. Ведь Геркуланий, сразу поймет, что он, Ратомир, струсил. А, кстати, это не так. Страха, как ни странно, Ратомир сейчас не ощущал. Как отпустило его еще там, во дворе, так и продолжал он себя чувствовать словно бы налегке, словно бы сбросил с себя что-то тяжелое, мешающее ходить, дышать, жить.
    Легкость в теле рождала легкость на душе, легкость в мыслях. Если этот, который там стоит, двинется сюда, в эту сторону, он, Ратомир, встретит его тут! Ведь он же, тот, кажется, один? А уж с одним-то... Он спрячется за угол, и как только тот выйдет, надо его чем-то огреть как следует по голове. Чем, только?..
    Ратомир огляделся. В отличие от подворотни, где он побывал только что, тут, на тротуаре не валялось ни досок, ни палок, ни бутылок. Камней было много, благо мостовая была мощена булыжником, но их попробуй выковыряй оттуда... И почему он не носит с собой кинжала? Вот Геркуланий же носит. И ничего. Говорит, у них так принято. А у нас почему?..
    Ратомир снова заглянул в подворотню, боясь прозевать момент, когда маячившая там, на той стороне фигура двинется - туда, во двор, или сюда...
    И он увидел, как этот человек - кто бы он ни был, свой ли, чужой, - тронулся с места и пошел. И шел он туда, во двор.
    ***
    Геркуланий смотрел на последнего, оставшегося в живых и, не то, чтобы размышлял - о чем тут размышлять-то? - а, скорее, оценивал того как противника. А тот так и стоял на месте, словно ожидая... Чего? Или - кого? Своих, или его, Геркулания? Догадался он уже о том, что произошло тут только что?
    А тот шевельнулся, переступил с ноги на ногу, подвигал плечами, как бы разминаясь перед дракой, но продолжал стоять, не сходя с места. Он ждал его, Геркулания. Он приглашал его выйти на свет, приглашал подойти, чтобы в недолгом танце решить, кому из них жить дальше. Геркуланий понимал его. На его месте он сам поступил бы точно так же.
    Ну, что же, потанцуем!..
    И Геркуланий шагнул вперед.
    ***
    Тот человек пошел прочь от Ратомира. Он вышел из подворотни, оставив Ратомира в недоумении. Если это один из тех, почему он отказался от погони за ним, за Ратомиром? Решил, что тот давно уже убежал? И что тогда с Геркуланием? Может быть, он только ранен и ему можно помочь? Тогда надо скорее, но не привлекая к себе внимания, бежать туда, через всю эту тьму. А если это Геркуланий? Если он расправился со всеми этими, то что ему там, во дворе? Лошади? Но их там нет. Непонятно...
    И Ратомир, стараясь ступать бесшумно, вошел в темноту.
    ***
    Два человека стояли посреди освещенного двора. Они стояли на расстоянии шагов трех друг от друга. Одного из них Ратомир узнал сразу, хоть тот и повернут был к нему спиной. Это был Геркуланий. Узнав его, Ратомир чуть было не бросился к нему через все это освещенное пространство, но тут застывшие фигуры сдвинулись с мест, и их движение заставило Ратомира остановиться ровно там, где он стоял в этот миг - на границе света и тени.
    Он стоял, заворожено глядя на то, что происходило сейчас перед его глазами. Такого он не видел еще никогда. И ничего ему это не напоминало. Можно было, конечно, сказать, что это похоже на танец, если бы это походило на танец. Но таких танцев не бывает, ведь правда? Во всяком случае, Ратомир даже представить себе не мог, что можно вот так танцевать. И в то же время...
    ***
    Противник оказался серьезным. Не сказать, чтобы это стало неожиданностью для Геркулания - чего-то такого он и ожидал. Но тут было чуть больше ожидаемого. На мгновенье у Геркулания даже возникло ощущение, что он видит напротив самого себя, отраженного в зеркале, настолько то, что делал этот тип, было похоже на то, что делал, или даже только собирался сделать, сам Геркуланий. По всему выходило, что они были равны друг другу по силе и умению. А значит, исход боя зависел от чего-то такого, что предсказать невозможно. От того, у кого крепче нервы, например, или вообще от какой-нибудь случайности, вроде попавшей под ногу банановой кожуры. Оставалось одно - ни на миг не выпуская из виду движений противника, одновременно и успевать реагировать на его даже еще не осуществленные намерения и, в то же время, постоянно пробовать самому, провоцировать его и стараться поймать на обманном движении. Пока что это получалось плохо. Да что там, совсем не получалось! У того, впрочем, тоже.
    ***
    Это было жуткое и, в то же время, завораживающее зрелище. В движениях этих двоих - Геркулания и того, что был напротив, - чувствовался ритм. Возможно из-за этого, а еще из-за того, какими плавными и четкими были их движения, это и напоминало, все-таки, танец.
    Их широко расставленные, полусогнутые ноги, почти не отрываясь от земли, двигали их, перемещали все время куда-то вбок, и в результате их ссутулившиеся, напряженные фигуры двигались по кругу, все время вокруг одной и той же точки. А вот руки - руки, казалось, жили совершенно самостоятельной жизнью. Их движения были резки, неожиданны, иногда почти неуловимы взглядом. Кинжалы перелетали из одной руки в другую. Их лезвия вспыхивали и тут же гасли. И все это эти странные танцоры проделывали молча, только тихое шарканье их подошв доносилось до Ратомира.
    И вдруг гипноз пропал. Отчего? Почему? Что вывело Ратомира из этого странного оцепенения? Не важно. Это произошло само собой, и теперь Ратомир увидел происходящее во всей его жуткой и неприглядной реальности: два человека напряженно ходили по кругу, пытаясь улучить момент и зарезать того, кто был напротив. Вот и все. И никаких танцев - просто зарезать. И зарезанным вполне может оказаться Геркуланий. И что-то надо сделать, чтобы этого не случилось. Что? Выбежать с криком из своего убежища? Ратомир представил себе, как это происходит, как Геркуланий поворачивается на его крик, и как в этот самый момент нож пропарывает его бок... Могло, конечно, быть и наоборот, но... Нет-нет! Это не годится.
    Но что-то же надо делать?!
    ***
    Что же делать?! Схватка неожиданно затягивалась. Вот же, нарвался! Геркуланий перепробовал уже, кажется все, весь свой совсем не маленький набор приемов, но каждый раз противник встречал его во всеоружии и тут же парировал своим ответным ходом.
    Ничья, что ли? Но нет, тут не получится пожать друг другу руки и разойтись. В этой игре ничьих не предусмотрено. Ах ты, черт!.. левую руку обожгло. Как же это? Задумался... А кажется, сильно. Значит, в левую руку уже нож не перебросишь, значит, он стал слабее, и слабость эта будет усиливаться, по мере того, как будет вытекать кровь из раненой руки.
    Надо заканчивать, понял Геркуланий. Во что бы то ни стало, и побыстрее. Хватит осторожничать. Теперь уже все равно...
    ***
    Как ни напряженно вглядывался Ратомир в движения противников, но что-то, видимо, он все-таки прозевал. Какое-то мгновение, после которого вдруг все пошло иначе, словно дерущиеся вырвались из того заколдованного круга, куда попали как щепки в воронку водоворота. Теперь, вырвавшись из этого круга, они словно сорвались с привязи.
    То, что происходило дальше, было напрочь лишено того жуткого изящества и завораживающего ритма, зачаровавшего было Ратомира и превратившего его на минуту в отрешенного зрителя. Вмиг исчезло разделявшее противников расстояние. Внезапно они оказались совсем рядом друг с другом. Кто из них сделал шаг навстречу другому - этого Ратомир не заметил, все-таки он был слишком неопытен в этих делах, да, впрочем, и какая разница? Теперь они были так близко друг от друга, что понять, кто из них что делает, стало невозможно. Все это было так мгновенно и продолжалось так мало времени, что воздух, который Ратомир вдохнул в себя в начале этого мига, так и остался в его легких, когда Геркуланий вскрикнул и как-то странно дернулся, явно вне, пусть и хаотичного, но все же по-своему логичного, рисунка схватки.
    И Ратомир понял. Это понимание было мгновенным и не нуждалось в словах. Терять уже нечего. Это - все! И осталось только одно... Это понимание толчком сорвало Ратомира с места и бросило вперед, туда, к застывшим на мгновенье фигурам дерущихся.
    На сей раз пробежать ему предстояло почти вдвое большее расстояние, чем тогда, когда он бежал с бутылкой в руке. Теперь руки у него были пусты, но бежал зато он гораздо быстрее, чем прошлый раз. Быстрее и целеустремленнее, и, если бы он сейчас увидел себя со стороны, он сам удивился бы тому, как это у него выходит. Мыслей не было, но глаза видели все четко. И они увидели ту самую доску с гвоздем, до которой он добежал прошлый раз. Глаза увидели, ноги, не сбившись с ритма, принесли его к ней, тело само собой среагировало, на ходу нагнувшись, и руки цепко схватили ее, оказавшуюся легче, чем она казалась ему раньше. Хотя сейчас он этого и не заметил.
    А эти все стояли, Только Геркуланий как-то покосился набок. Казалось, он вот-вот упадет. Вот только Ратомир не стал дожидаться этого, он даже не обратил на это внимания. Не останавливаясь ни на миг, и не задумываясь ни о чем - тело само все продумало и рассчитало - он оказался позади того, с кем дрался Геркуланий, того, кто сейчас, в этот миг начинал понимать, что он победил. А оказавшись позади, с непроизвольно вырвавшимся из груди криком вломил этому типу по начавшей поворачиваться в его сторону голове. Кажется, даже, торчащим из доски гвоздем. Но это, впрочем, было уже неважно. Это не имело никакого значения, потому что Геркуланий не только не упал, но словно встрепенулся, и его рука с по-прежнему зажатым в ней кинжалом рванулась вперед, туда, где сейчас открылась ничем не защищенная грудь врага.
   
 
 

 
6

 

    Да, это банально! Да, вы будете смеяться, но что делать, если это и в самом деле так. Пафнутий заблудился.
    Прождав какое-то время, а потом, на всякий случай, подождав еще немного там, за мусорными баками, Пафнутий позволил себе вернуться в свое исходное, родное состояние. Никто этих метаморфоз, кажется, не заметил, и Пафнутий облегченно перевел дух. Под мышкой что-то мешало и чесалось. Заглянув, он обнаружил там кусочек коры. Ничего, бывает. Не трогать, и само пройдет. Хуже было другое. Пафнутий совсем не помнил дороги, по которой он попал в этот дворик, чуть не оказавшийся ловушкой.
    Из него-то, из этого дворика, он вышел благополучно, благо из него был только один выход, а вот уже во втором, том, где он оказался потом... Из того, оказывается вели сразу две подворотни, и которую из них он использовал во время своего панического бегства, Пафнутий решительно не помнил. Ночь, темно, а ночью одинаковы не только кошки, но и проходные дворы с подворотнями.
    - Так... - сказал про себя Пафнутий, оглядываясь вокруг. Вокруг было темно и чертовски неуютно.
    - Ну-у... - добавил он, в тщетной попытке сориентироваться в окружавшем его пространстве.
    Тщетно. Оставалось положиться на удачу и двигаться наугад.
    ***
    Да, конечно, Пафнутий был маг, ну, или волшебник, если угодно. Почти настоящий. Только что без диплома. Тем не менее, магу, конечно, доступно много больше, чем обычному смертному. Пафнутий тоже мог и умел многое. Да вот же, только что, вспомните вы, и будете, безусловно, правы. Никому из нас не дано стать деревом, хотя некоторым и удается приблизиться к этому состоянию достаточно близко. Но не о том речь. Дело в том, что и Пафнутий деревом не стал. Это была иллюзия. Хорошо сделанная, проработанная в деталях иллюзия, но все же - иллюзия и не более того. Точно так же Пафнутий мог превратить себя, скажем, в собаку. И для любого стороннего наблюдателя, буде таковой оказался бы рядом, это был бы натуральный кабыздох, и даже воняющий псиной, и даже с блохами в грязной шерсти. Но вот пойти по собственному следу эта собака не смогла бы. А то чего бы проще?! Но нет...
    Пафнутий умел многое. Он мог вызвать дождь. Или прекратить дождь. Это вообще просто, этому учат на первом курсе, и если у кого это не получается, тот просто отсеивается за полным отсутствием магических способностей. Поскольку таковые есть далеко не у всех. Да сами проверьте при случае, есть ли они у вас. Вполне возможно, что и нету.
    Да, воздействовать на погоду Пафнутий мог. И если бы сейчас пошел дождик, то ему не понадобился бы зонтик, чтобы сухим добраться до дома. Но дождя не было, как не было и понимания того, где же он, этот дом. Ну вот, еще Пафнутий, например, мог немного лечить. Ну, не так, конечно, как настоящий, профессиональный лекарь, но все же... Он мог залечивать некоторые болячки, ликвидировал бородавки, зубы после его заговора прекращали болеть и не болели дня два, потом, правда, все равно надо было идти к стоматологу, ну, или к кузнецу, который, как известно, тоже может своими щипцами вырвать больной зуб, прихватив, правда, порой и соседний - здоровый. Он мог остановить кровь, правда, при условии, что кровотечение не сильное. В этом отношении с ним мог поспорить обычный бинт. Было и многое другое, что недоступно нам, но что мог и умел Пафнутий. Коронным же его номером было умение зажигать огонь. Вот тут ему не было равных. Он мог без помощи прочих подручных средств дать прикурить, да так, что и нос, бывало, не обожжет у курильщика. Мог зажечь самые сырые дрова в самую сырую погоду. Мог и больше, но это уже было опасно для окружающих, и Пафнутий воздерживался от демонстрации своих способностей.
    И ничего из всего обширного арсенала знаний и умений, вложенных в него природой и учителями, не могло помочь ему в таком простом деле, как поиск дороги к дому.
    ***
    Итак, Пафнутий решился положиться на удачу, и двинулся в том направлении, которое ему подсказало чутье. И вот, то ли чутье оказалось никуда не годным, то ли удача отвернулась от молодого волшебника, но после, наверное, получаса блужданий по темным проходным дворам, он вышел на какую-то улицу. И эта улица, изредка и неравномерно освещаемая фонарями, оказалась ему совершенно не знакома. Надо сказать, Пафнутий вообще довольно плохо знал Миранду. Устроившись у дяди в аптеке, что он и сделал сразу же по прибытии в город, Пафнутий тут же включился в работу, и у него просто не было времени для знакомства с тем местом, в котором ему выпало отныне существовать. Он хорошо знал дорогу от аптеки до общежития, ну, и обратно, соответственно. В остальном же...
    Поэтому, выйдя на улицу и встав перед дилеммой: направо ему повернуть, или налево, Пафнутий махнул на все рукой и свернул налево. Хотя, разумеется, мог свернуть и направо. И тогда история, как его личная, так и всех остальных жителей, как Миранды, так и всего Амирана, от последнего дворника до царя Бенедикта включительно, пошла бы совсем по другому. И, возможно, рассказывать было бы просто не о чем.
    ***
    Но Пафнутий сделал свой выбор. Он повернул налево.
   
 
 

 
Глава 3

 

    Давным-давно, задолго до нас с вами, задолго даже до всего того, о чем тут повествуется, древними мудрецами была сформулирована мысль, в упрощенном переводе сводящаяся к тому, что наши мечты и самые потаенные желания страшны тем, что иногда сбываются.
    В жизни любого из нас, если хорошенько покопаться в собственной памяти, обязательно найдется хотя бы одно подтверждение этой давней мудрости. Да что далеко ходить: взять хотя бы того же царя Бенедикта, папу Ратомира, стоящего сейчас над телами Геркулания и его противника. Был когда-то, хоть и трудно в это поверить, Бенедикт юн - не старше нынешнего Ратомира, и был он отчаянно влюблен. А предметом его страсти была не менее юная танцовщица из труппы бродячего театра, посетившего между делом и Миранду.
    Ах, как она была прекрасна! - эта юная звезда. Все в ней - и лицо, обрамленное копной пышных черных волос, и голос, которым она так восхитительно пела свои незамысловатые песенки, и тело - стройное, гибкое, подвижное, - все в ней было необыкновенно, было чудесно и, ну, что там говорить, просто отпад! Если бы Бенедикт учился немного лучше и сумел бы освоить азы стихосложения, над чем безуспешно бились его учителя... ах, если бы он умел! Какие вирши бы он сложил в честь той, что лишила его покоя и целиком заняла все его мысли и мечты!
    И ни она - как же ее звали? Зара?.. Зарина?.. А! Зарея - вот как ее звали, - так вот, ни эта самая Зарея, ни Бенедикт не надеялись, что им дадут возможность соединиться. Ну, это же понятно! И Бенедикт в своем воспаленном мозгу вынашивал планы побега из дворца, вдруг ставшего для него тюрьмой. Он мечтал, как они с любимой и всем прочим составом ее коллег, покатят в их фургончике навстречу восходящему солнцу. Взявшись за руки, вместе, всегда и повсюду вместе, на всю жизнь. До самой глубокой старости и смерти в один страшно далекий, отсюда не видный, час.
    И, глядишь, чем черт не шутит, так бы оно и случилось. И стал бы юный принц героем поэм и баллад, распеваемых бродячими менестрелями по кабакам и трактирам. Но не вышло. Узнал об этих смелых планах его отец - Эдуард. Узнал не от кого-нибудь, а от ближайшего наперсника сына, того, через кого влюбленные обменивались посланиями и планами. А звали этого негодяя и предателя, спасшего бедного, глупого, влюбленного Беню от самой большой глупости в его жизни, Куртифляс. И был этот самый Куртифляс - совеем еще пацаненок, живая игрушка юного принца - уже и тогда достаточно умен и прозорлив, чтобы понять, чем лично ему грозит осуществление мечты его молодого хозяина.
    Так что не вышло ни черта из этой затеи. В ту же ночь исчез куда-то шатер с главной базарной городской площади, а Бенедикт неделю просидел под замком в своей спальне, обливаясь слезами и отказываясь от еды до тех пор, пока, наконец, не проголодался.
    Так, а в чем же мораль, спросите вы. А через много-много лет, когда давно уже не было Эдуарда, а страной вовсю правил совсем уже не юный царь Бенедикт, Миранду вновь посетила та самая труппа того самого бродячего театра. Узнав об этом - и не от кого-нибудь, а от того же самого Куртифляса, - Бенедикт, с помощью все того же шута, тайком, инкогнито, переодевшись во что-то совсем себе не свойственное и потому никем не узнанный, посетил этот передвижной очаг культуры.
    Зарея - предмет его юношеских грез - уже давно не выступала. Теперь она была кассиршей, администратором, поваром по необходимости. Жила она за кулисами и, попав туда, Бенедикт увидел предмет своего обожания.
    Это была рыхлая, грубая баба, чем-то отдаленно напоминавшая Горгоновну, но без ее воспитанности и интеллигентности. Голос ее стал каким-то неприятно визгливым, напоминая скрип несмазанных петель. Волосы поредели и обвисли, а запах изо рта был бы просто отвратителен, если бы не перебивался запахами табака и вчерашнего перегара.
    И долго потом Бенедикт с содроганием представлял себе, что же за жизнь была бы у него, буде сбылись бы его юношеские мечты и планы.
    Так давайте же выпьем за то, чтобы не все наши мечты осуществлялись!
   
 
 
   

 
1

 

    На несколько бесконечно долгих секунд все замерло. Замер, скособочившись в нелепой позе, Геркуланий. Замер этот тип - его противник, с выражением глупого удивления на лице. Замер и Ратомир, с по-прежнему воздетой над головой доской. Замер бег времени, и звезды остановились, и звуки исчезли, а слышное вдалеке невнятное бормотание капель, падающих откуда-то на землю, не нарушало, а только подчеркивало эту мертвую тишину внезапно остановившегося мгновенья.
    Первым рухнул этот, Бычара, как назвал его хозяин кабака - это Ратомир только что вспомнил, и обретение этим человеком имени, как ни странно, совпало с концом его земного существования. У него подломились колени и он упал, некрасиво и нелепо, с тем звуком, какой издает куль с картошкой, сброшенный с плеч несшего его грузчика. Следом, прямо поверх поверженного противника упал и Геркуланий.
    Упала доска из рук Ратомира. Доска сделала свое дело, для которого, видимо, и была предназначена когда-то изначально, сама не подозревая об этом. Доска упала, а Ратомир остался стоять, закрыв ладонями лицо и зажмурив глаза. Отчаяние было настолько сильно, что он и сам готов был рухнуть на эту, испачканную кровью, землю заднего двора кабака с пророческим названием. И только пришедшая внезапно, вместе с воздухом, который он, наконец, вдохнул в себя, мысль о том, что Геркуланий может быть еще жив... жив, ну конечно, жив! Жив, и только ранен. Эта мысль вернула его к жизни и вернула ему силы.
    - Господи, - прошептал Ратомир, - господи!.. Ну, пожалуйста!.. Пусть он будет жив.
    И молитва его не пропала даром!
    ***
    Геркуланий сел, помогая себе руками.
    - Как ты? - Присев рядом на корточки спросил его Ратомир.
    Вопрос был, разумеется, риторическим. Ратомир и сам прекрасно видел и понимал, что...
    - Хреново. - Прошептал Геркуланий, прижимая правую руку к ране в боку. Из раны толчками выплескивалась кровь, и это было видно даже сейчас, несмотря на одежду.
    - Надо перевязать. - Решил Ратомир. - Чем только? Ага!.. Сейчас.
    Он скинул с себя домашний камзольчик, после чего стянул через голову белую рубаху из натурального хлопка. Материал этот привозился издалека, был весьма дорог и доступен очень немногим. Но зато он прекрасно впитывал влагу, а это сейчас было важнее всего.
    Ратомир сделал надрез в ткани поднятым с земли кинжалом - чьим? Геркулания, или его противника? Да какая разница! - и оторвал от рубахи длинный лоскут, которым и попробовал перевязать рану. Длины не хватило, понятное дело, ведь бинтовать надо было не руку или ногу, а туловище. Геркуланий забрал остаток рубахи и, скомкав, просто прижал к ране рукой, после чего попробовал встать на ноги. Головокружение и тошнотная слабость помешали ему, и он, застонав, вновь опустился на землю.
    ***
    Ратомир встал, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось, пот заливал глаза. Геркуланий стоял, обнимая рукой шею Ратомира, прижатый к стене и только поэтому не падающий на землю.
    Надо было немного отдохнуть. Последние полчаса и последние силы потратил Ратомир на то, чтобы поднять Геркулания и протащить через всю эту проклятую подворотню, где валялись всякий мусор, ящики и трупы. Протащить, вытащить сюда, на улицу и теперь держать, не давая упасть.
    Что же делать? Лошадей нет, да и толку теперь от них... А на улице ни души. А если кто-то появится, тогда что? Просить о помощи, или наоборот, прятаться? А сам он не дотащит. Господи, как же он тяжел!.. И как ни гнал от себя Ратомир эту подлую, гнусную, трусливую мыслишку, но она, назойливая как муха, все равно то и дело пролезала в голову: "уж лучше бы сразу насмерть. Все равно ведь не дойдем. Умрет...".
    Постояв несколько минут и немного отдышавшись, Ратомир вновь взвалил на себя грузное тело Геркулания и сделал шаг вперед. Куда идти он не знал. Улица была пуста, темна и безвидна во все стороны. Хоть направо иди, хоть налево. Откуда они приехали сюда Ратомир не помнил. Но куда-то идти было надо. Надо - и все, вопреки рассудку и всякой логике, вопреки трусливым мыслям и здравым инстинктам. Вот только куда?
    Ратомир повертел головой и, сделав выбор, повернул направо.
   
 
 

 
2

 

    Пафнутий тоже устал. Его не привыкшие к столь долгим прогулкам ноги еще не болели - это завтра, завтра они покажут своему хозяину, как плохо он с ними обращается! - однако они уже тихонько гудели и становились все тяжелее и тяжелее. Но Пафнутий не останавливался, мало того, он старался идти быстро, да что там - он почти бежал!
    Звук его торопливых шагов пугливым эхом метался по сторонам, отражаясь от все более и более обшарпанных стен. Похоже, он шел куда-то не туда. Даже по тому, как становилось все темнее, как все реже попадались неразбитые, работающие фонари - эти редкие оазисы света в безнадежно-темной пустыне, - уже по этому одному понятно было, что забрел Пафнутий в какую-то совсем непрезентабельную часть города. Еще немного, и начнутся совсем уже трущобные районы. А забредать в трущобы ночью, в одиночку, да еще если на тебе более-менее приличная одежда, ну, это, знаете...
    И, как назло, не попадалось по пути ни одного извозчика. Не настолько Пафнутий был богат, чтобы пользоваться их услугами, но сейчас он не стал бы торговаться. Но их не было! Даже попадись ему сейчас навстречу полицейские, Пафнутий не кинулся бы от них. Нет. Сейчас-то он с радостью побежал бы им навстречу - чего, в самом деле, он тогда испугался? Он же ничего плохого не делает. Он идет к себе домой. Подскажите только, куда идти? Но полиции, как назло, тоже не было.
    От полиции он, пожалуй, и правда не побежал бы, а вот когда раздались где-то впереди пьяные голоса, то ли ругающиеся, то ли распевающие что-то, Пафнутий замедлил шаг и, на всякий случай, свернул в вовремя подвернувшийся проулок. В проулке этом было совсем уж глаз выколи, да еще и воняло, и под ногами было скользко, но Пафнутий упрямо брел по нему, порой то одним плечом, то другим задевая стены. На душе было гадко. Он прекрасно представлял себе, как утыкается в тупик, и как ему, хочешь-не хочешь, придется поворачивать назад, туда, где горланят пьяные голоса. Вот уж, чего не хотелось бы!..
    Но нет, не подвел дрянной проулок, не уткнулся в стену, не вывел в заросший кустами овраг, не послал навстречу лихих людей - а ведь мог бы! Закончилась мрачная слепая кишка и исторгла из себя Пафнутия на улицу, показавшуюся ему теперь - ну, просто таки, вполне себе приличной. И даже фонари на ней горели кое-где.
    И снова перед Пафнутием встал все тот же проклятый вопрос: направо?.. Налево?..
    ***
    Геркуланий старался держаться из последних сил. Он прекрасно понимал, как тяжело сейчас этому тщедушному подростку, который все же тащит его, тащит на себе, тоже превозмогая себя и тоже из последних сил. Временами Геркуланий терял сознание, и тогда его ноги просто волочились по тротуару, делая их передвижение еще затруднительнее. Но он быстро приходил в себя, хотя и не испытывал от этого ни малейшего удовольствия. Внутри все болело. Не только то место, куда вонзилось лезвие, но гораздо глубже и обширнее. Дышать было тяжело, перед глазами плавали какие-то бесформенные пятна, но, невзирая на слабость, он все же старался помочь как-то Ратомиру. Старался, хоть это и плохо получалось, перенести тяжесть своего тела на ноги, переступать ими и держаться хоть чуть-чуть ровнее.
    - Я был не прав, - думал он, вспоминая свое впечатление там, в бильярдной, свои брезгливо-снисходительные мысли. - Я был не прав. Он гораздо лучше, чем кажется. Да ведь это же он спас меня там, на том дворе. Если бы не он, тот добил бы меня. Добил бы и ушел победителем.
    - Нет, - продолжал думать он, очередной раз приходя в себя, - если я выживу, мы станем с ним друзьями. И это будет настоящая дружба, что бы там не говорили. Мало ли, что нет союзников, а есть одни лишь интересы. Вот они у нас и будут общие... интересы.
    А Ратомир между тем все волок и волок его грузное, бессильное тело. Волок и пыхтел прямо в ухо. Иногда пыхтенье сменялось какими-то словами. Геркуланий прислушался:
    - Ну, еще... так... ну, давай!.. Шаг, остановка. Другой - остановка...
    - Что ты там?..
    - А-а!.. Не обращай внимания. В детстве учил когда-то какой-то героический эпос. Не помню, как называется. Там герой куда-то пробирается вот так же... шаг за шагом. Как у вас говорят - степ бай степ.
    Ага, - покорно согласился Геркуланий, - вот так и говорят.
    ***
    Мы ли выбираем дороги, дороги ли выбирают нас - это вопрос вечный и практического значения не имеющий. Гораздо важнее то, куда эти дороги нас приводят.
    Дорога, выбранная Пафнутием, или, если угодно, избравшая его, привела к перекрестку. Пафнутий привычно притормозил и выглянул за угол. Вполне понятная предосторожность человека, не желающего лишних приключений на свою задницу. Выглянул - и тут же отпрянул: буквально в нескольких шагах от угла, за которым он спрятался, какой-то тип тащил на себе другого. Этот другой, похоже, совсем не мог идти - еле-еле перебирал ногами, мешком обвиснув на плечах приятеля.
    - Вот же черт!.. - Пробормотал Пафнутий.
    Сталкиваться с пьяными не хотелось категорически. Ну надо же так нажраться. Нет, все-таки эти миране порядочные свиньи. Пафнутий замешкался, не зная, что делать - повернуть назад? Быстро-быстро перебежать улицу и по другой стороне рвануть вперед? Или...
    Но тут ход его мыслей был прерван. Сиплый, напряженный голос, скорее мальчишеский, чем принадлежащий взрослому мужчине, окликнул его:
    - Эй, друг!.. Не поможешь?
    Так... пока он тут растекался мыслию по древу, эти двое уже вынырнули из-за угла. Прятаться, стало быть, было поздно.
    - Ну, помоги, а?.. Я заплачу.
    Ага, заплатит он. Видал Пафнутий таких плательщиков. В гробу он их видал. Но не отреагировать на призыв о помощи тоже было как-то...
    - Что, перебрал? - Спросил он, ища для себя моральную лазейку, дающую ему право отказать в помощи этим алкоголикам.
    - Нет. Он ранен. Он может не дойти. Ну, помоги, а?..
    Вот тебе раз!.. Ну что за невезуха! То на полицию нарвался, теперь вот еще...
    Пафнутий внимательнее взглянул на этих, так некстати подвернувшихся ему. Тот, который тащил, поднял голову и уставился прямо на Пафнутия. Свет упал ему на лицо и Пафнутий увидел совсем мальчишескую физиономию, к тому же украшенную очками. Этот парень совсем не походил ни на бандита, ни на хулигана. На пьяницу он был похож еще меньше. Вполне себе интеллигентная ряха, этакий мальчик из хорошей семьи, вот только кафтан - или что там у него, почему-то одет прямо на голое тело.
    Пафнутий подошел ближе. Куда деваться - интеллигентный человек должен помочь интеллигентному человеку.
    - Что там такое?
    - Ножом, в бок. Крови уже много потерял.
    - Дай-ка я гляну.
    Пафнутий взглянул на раненого. Здоровый такой парень. Как у этого-то силенок хватает тащить такого бугая?
    - А ты кто? Лекарь, что ли? - Это уже раненый. Видать, пришел в себя. Очухался и теперь мутными глазами смотрел на Пафнутия. Голос хриплый, и что он там говорит - почти не разобрать.
    - Нет, не лекарь, но кое-что могу. А ну-ка...
    Пафнутий оторвал руку с окровавленной тряпкой от раны. Даже в темноте видно было, что дело плохо. Попробовать остановить кровь? Ну, хоть немного. Без нужных ингредиентов? Одним заговором? Тут же не палец порезан... Нет, пожалуй, не стоит и пытаться.
    - Нет, пожалуй. К врачу надо. И поскорее.
    - Конечно. - Подросток кивнул, сверкнув очками. - Вот только где тут ближайший врач?
    - Понятия не имею. Я, по правде говоря, сам заблудился.
    - Черт! И что же делать?
    - Ладно! - Решился Пафнутий. - Давайте, я вам помогу. Надо выбраться из этого района. Куда-нибудь ближе к центру. Там, глядишь, и извозчика поймать можно будет. А он уж отвезет куда надо. Вот только...
    В голову Пафнутия пришла мысль, расстроившая его. Но он тут же нашел правильное решение. Все же он был сообразителен и толков, это все всегда отмечали.
    - Что - только?..
    - Только поменяемся местами. Я не хочу испачкать костюм. Он у меня один.
   
 
 

 
3

 

    Принципия открыла глаза. Сердце колотилось, во рту было сухо, тело же, наоборот, покрывала противная, липкая испарина. Темнота окружала ее. Наконец, она сообразила, где она и что с ней. Она лежала на своей кровати, одетая, а темно было от того, что уже наступила ночь, а зажечь лампу или хотя бы ночник, видимо, было некому.
    Что же там было? Принципия пыталась вспомнить, но это у нее почему-то не получалось. Вот только что, перед самым пробуждением... что-то страшное, что и разбудило ее. А заодно, похоже, заставило забыть все то, что было перед этим. А перед этим что-то было. Обрывки этого чего-то неясными тенями всплывали в голове, дразня и ускользая.
    Но почему никто так и не пришел? Почему не было привычной процедуры раздевания-умывания? А ужин, которого она ждала весь вечер? Ждала и боялась. Что же, его так и не случилось? Но почему? И вообще, который час? Надо узнать. И умыться все-таки, и в туалет...
    ***
    Дворец не спал, но и на обычное дневное бодрствование это не походило. По полутемным коридорам сновали, стараясь это делать по возможности бесшумно, какие-то личности, которым, вообще-то тут было совсем не место. А вот кого-нибудь из тех, кого знала Принципия, и к кому она могла бы обратиться, что-то пока не встречалось. Малая столовая, в которой, она помнила это, вечером шли приготовления к ужину и оркестр на хорах настраивал инструменты, была сейчас заперта и там было тихо.
    В сиреневой гостиной на втором этаже обнаружились Сердеция с Урлахом, они о чем-то беседовали, сидя на диване. Принципия обрадовалась и пошла, было, к ним, но, похоже, не вовремя. Сердеция повернулась и посмотрела на нее с таким неудовольствием, что Принципии как-то сразу стало ясно, что ей не рады. Она смутилась и поспешила покинуть помещение. Выходя, она вспомнила тот обрывок разговора, прерванного ее появлением, который она успела услышать. Там было что-то про Геркулания и Эрогению. Вот только - что? И почему так возбуждена Сердеция? И почему так мрачен Урлах?
    Она брела по полумраку дворцовых анфилад, когда навстречу ей протопала свита Шварцебаппера, плотно окружившая своего патрона. Принципия посторонилась и хотела было окликнуть зятя, однако его воинственный вид явно не приглашал к разговору. Ну и ладно. И не очень-то он ей нужен. Но вот куда они направляются - это ее заинтересовало. И она тихонько пошла следом. Ведь, в сущности, ей было все равно куда идти.
    ***
    То, что ужин отложили, было хорошо. Даже здорово, если вспомнить, как провел неожиданно выдавшийся свободный часок сам Шварцебаппер. Да, ничего не скажешь, умеет эта Сердеция доставить удовольствие! Смачная баба! Но все хорошо в меру. Пора бы уже и заканчивать эти глупости. Сколько можно?! Желудок Арбокорского короля, настроившийся на поглощение и переваривание давно обещанной пищи, подавал недвусмысленные сигналы о готовности. Но Шварцебапперу нечем было успокоить его. Судя по всему, ожидались какие-то неприятности. И эти неприятности придется встречать натощак. Если, конечно, не проявить необходимую солдату смекалку.
    Шварцебаппер - потомок воинов, и сам воин в душе, готов был к любому повороту событий. Пить - так пить, любить - так любить, драться - так за милую душу! И те, кто его окружал, кто составлял его свиту, были ничуть не хуже. Однако, - понял Шварцебаппер, - пора ощетиниваться. Пора, кажется, приводить себя в состояние максимальной боевой готовности.
    Одного из адъютантов он послал на кухню. Послал с заданием четким и недвусмысленным: украсть там чего-нибудь пожрать. Желательно мяса, и чтобы кусок был побольше. Можно на косточке.
    Другой адъютант был послан повсюду. Туда, как говорится, не знаю куда. Чтобы там, не знамо где, а конкретно в лабиринтах и закоулках тестева дворца - этого несуразно-огромного сарая - найти, разыскать, собрать и привести сюда разбредшуюся без пригляда свиту. Свита была собрана, пусть и не вся, но хоть столько!.. Собрана, явлена пред грозные очи монарха и, столпившись вокруг, выслушала приказ.
    - Господа! - Объявил собравшимся Шварцебаппер, обгладывая кость и хмурясь - мясо оказалось жестковатым. - Ситуация, похоже, осложняется. Надо быть готовым ко всякого рода неожиданностям. Не время расслабляться. Не время предаваться излишествам. Обстановка требует от нас бдительности. Иначе, сами понимаете... В общем, слушай приказ! Построиться и шагом марш в казарму! Ну, то есть, вы поняли... Там вооружиться и ждать дальнейших приказаний.
    Дружной толпой, то бишь организованным отрядом, арбокорцы двинулись в сторону той части дворца, что была отведена им под проживание. Окруженный верными подданными король шел вместе с ними. Он был готов. Готов ко всему.
    ***
    Сообразив, куда они все направляются, Принципия остановилась. Туда, к ним, ей идти было незачем. Да и не пустили бы ее туда. Та часть дворца, где жили гости, пользовалась правом экстерриториальности, вроде территории посольства. Чужие туда не ходили, да и делать им там было нечего.
    Ну вот, а она так ничего и не узнала, и не поняла. Грустно вздохнув, Принципия повернула назад.
   
    - Во!.. А эта что тут делает? - Укрывшись за колонной, Куртифляс удивленно смотрел на печально бредущую принцессу. - Еще ее потерять не хватало. Отвести на место?..
    Куртифляс, выполняя задание Бенедикта, только что закончил подглядывать за свитой Геркулания - шпаной этой эрогенской. После пропажи их господина вся эта братия была пересчитана по головам, в результате чего выяснилось, что все, кроме самого Геркулания, были на месте. Это означало, что Геркуланий не взял с собой никого.
    - Какая самонадеянность! - Расстроился, узнав об этом, Бенедикт. - Он же не у себя дома. Это там он может!.. А здесь...
    После чего послал Куртифляса пойти и тихонько посмотреть, чего они там будут делать. Так, на всякий случай.
    Да ничего они там не делали. Собрались все в одном месте, настороженные, видно, что сами ничего не понимающие. Изредка перебрасывались между собой фразами на своем языке, которого Куртифляс не понимал и, похоже было, собирались сидеть так, до тех пор, пока ситуация не прояснится.
    Теперь Куртифляс шел обратно и попутно прикидывал на ходу варианты будущего. Геркуланий его волновал мало. Да хоть бы и совсем пропал, не велика беда. Жених Принципии найдется, что их, мало что ли? Породниться с Амираном - это и честь, и выгода! А вот то, что вместе с ним пропал и Ратомир... Это обстоятельство было куда более серьезным.
    Ратомир - единственный законный наследник. Другой вряд ли теперь уже появится, даже если срочно оженить Бенедикта. И тогда - что?.. Кому достанется корона? Старшей дочери? Софронее? Вообще-то передача короны по женской линии законом не предусматривалась. Но ведь закон - что дышло. Да и переписать всегда можно. Но Софронея больна. Вот даже сейчас приехать не смогла. Так что вопрос - кто кого переживет? Но, если даже и она... В этом случае хозяином станет Шварцебаппер. Ну, он тут устроит!..
    - Эх, были бы у старика Эдуарда еще сыновья! - Думал Куртифляс. - Так ведь нет же!.. Как и у Бени - одни девчонки. А так бы, чего лучше? Никаких проблем. Правда, будь у юного Бени братья, на черта бы ему сдался Куртифляс?
    - Ну, а если, и правда, Шварци? - Продолжал мудрый шут свои прикидки. - У нас же общей границы нет. Между нами же Ледерландия. А учитывая то, что я сегодня имел счастье наблюдать, напрашивается что? А то, что Софронею, как, впрочем, и Урлаха побоку - ну, там, типа несварение желудка или какие-нибудь геморроидальные колики, и вот вам, как говорится, и здрасьте!.. Объединение трех государств в одно - ого-го какое! И Шварци во главе, а вернее - Сердеция! Уж она-то им повертит, будьте уверены.
    Так он и шел, задумчивый, но внимательный, мягко ступая мягкими подошвами. Шел, пока не увидел Принципию, понуро бредущую в том же направлении.
    ***
    Принципия тоже шла, погруженная в свои мысли. Правда, мысли ее не были столь глобальны. Собственно, мысли ее вертелись все вокруг одного и того же: что же случилось? У кого бы спросить? Где все? Пойти к фрейлинам? Они, по идее давно уже должны были спать, неудобно как-то... но, вроде, никто не спит. И где тогда сейчас разыскивать этих фрейлин? Может, они тоже где-то... где-то - что? Бродят, как она? Заняты чем-то? Чем?
    Тут ее кто-то легко тронул за рукав. Она вздрогнула от неожиданности и оглянулась. Рядом стоял Куртифляс. Вот уж кого она меньше всего хотела сейчас видеть. Ну не нравился ей шут. Скользкий какой-то, что в нем папа нашел? Правда, если кто-то что-то и знает, то это, конечно он - Куртифляс. Ну, что же...
    Шут, встретив ее взгляд, тут же раскланялся. В своей шутовской манере, разумеется. Шут-то он шут, да кто над кем больше смеется, - подумалось Принципии, - похоже, что он над нами.
    Вот и сейчас, в том, как склонился, блеснув озорными глазами, Куртифляс, чувствовалась явная насмешка.
    - Дорогая принцесса, вы не заблудились?
    - Что случилось? - Перебила она его, не дав вдоволь наиздеваться. - Что-то произошло? Ведь правда, Куртифляс? Ты же знаешь?
    - Ах, да что могло случиться? - В своей отвратительной жеманной манере протянул шут. - Разве у нас что-нибудь случается?
    - Нет, ну правда! - Топнула ногой Принципия. - Я же вижу!
    - Да, в общем, ну, что?.. Ну, ваш жених, уважаемая Принципия, дорогой наш Геркуланий изволил, прихватив с собой малолетнего Ратомира, прогуляться на ночь глядя. Должно быть для аппетита. Перед ужином. Прогулки перед едой полезны для аппетита! - С профессорской серьезностью произнес Куртифляс. - Беда только, что прогулка несколько затянулась. Все ждут, за стол не садятся, хотя, вы правы, давно бы пора.
    - Как, они ушли, и до сих пор не вернулись? И что?..
    - Ну, послана стража, искать пропавших. В городе на ноги поднята полиция. В общем, не извольте беспокоиться. Меры приняты. Скоро их доставят во дворец. Живых или...
    Тут Куртифляс поперхнулся, поняв, что сболтнул явно лишнее.
    - Пойдемте, я вас провожу.
    - Куда?
    - Ну, куда? К себе, наверное. Что вам тут делать?
    - Нет-нет, к себе я не хочу.
    - Ну, а куда же?
    - А где папа? Он же, наверное, тоже не спит?
    - Да уж, какой тут сон. Он у себя. В кабинете. Я как раз иду к нему.
    - Я с вами!
    ***
    Бенедикт не спал. Прав Куртифляс, какой уж тут сон! Он маялся, не зная чем занять себя и, как всегда в такие минуты, предавался дурной привычке: пером на бумаге рисовал чертей. Судя по обилию скомканной бумаги в корзине и возле, рисовал он уже давно, а судя по злобным и отвратным мордам этих служителей преисподней, настроение его было далеко от хорошего.
    На сей раз Куртифляс не стал утруждать себя и принцессу ходьбой по потайным ходам, а зашел в кабинет как все приличные люди - через дверь, ведущую в приемную, в которой сейчас было пусто. Бенедикт прогнал свою заслуженную секретаршу, незаслуженно накричав на нее, и теперь ему было стыдно.
    - А-а?!. - Вскинулся Бенедикт на звук отворяемой двери, и вопросительно взглянул на заходящего Куртифляса.
    Тот молча покачал головой.
    - А ты чего? - Увидел Бенедикт дочь, вошедшую следом.
    - Я посижу с тобой, можно?
    Бенедикт вздохнул и кивнул головой. Ну, не прогонять же ее было, в самом деле.
    - Ну, что там? - обратился он к Куртифлясу.
    - Ничего. Сидят. Просто сидят и, похоже, не собираются ничего делать.
    - Интересно. А что же они не бегут своего короля искать?
    - Да не-ет! - протянул шут, устраиваясь на одном из стульев. - Все правильно. Много они там наищут - ночью, в чужом городе, не зная языка? Сами только заблудятся без толку. Ищи еще и их потом.
    - Ну, ладно, что там наш генерал?
    - А что - генерал? Разбил свое воинство на отряды, да и разослал. Да нет, он все грамотно сделал. Каждому отряду определил район поиска. Дал запасных лошадей, чтобы в случае чего нашим потеряшкам было на чем ехать.
    Бенедикт удивился.
    - Они же, вроде, не пешком пошли.
    - Ну, на всякий случай. Вдруг лошади пропали.
    - Чего это вдруг? - Проворчал Бенедикт. - Ладно, ты иди. Посматривай там.
    ***
    - Ну, ты в курсе? - Обратился Бенедикт к дочери, когда они остались вдвоем. - Выкинул жених твой фортель. Еще и Ратомира с собой утащил. Куда? Надеюсь, не в бордель? Мог бы и потерпеть до завтра.
    Принципию при этих словах бросило в краску. Она была достаточно взрослой, чтобы знать, что такое бордель. Но особенно ее задели слова насчет "потерпеть до завтра". Не это ли самое она говорила Геркуланию там... тогда...
    Она взяла себя в руки и нахмурилась.
    - Думаю, что не в бордель.
    Тут уже пришла очередь смущаться Бенедикту.
    - Хм-м.. Ты это... Не обращай внимания. Я же волнуюсь.
    - Да, я понимаю.
    Они замолчали. Да и о чем было говорить. Тишина воцарилась в кабинете. Проклятая тишина. Каждый из них невольно вслушивался в нее, в тщетной надежде, что сейчас она взорвется шумом, радостными криками, стуком сапог.
    Но тишину ничто не нарушало.
   
 
 

 
4

 

    Стражники были разбиты на пятерки. Всего десять групп. У каждой свой район поиска. Кого искать - ясно, но вот как? Иголку в стоге сена, наверное, найти и то легче.
    Миранда - большой город. Самый большой в Амиране. Чего вы хотите - столица! Да еще морской порт. Большинство районов ночью, конечно, затихает. Спят там люди, им завтра на работу с утра. Но есть и такие, где шум утихает только с рассветом. Там светлее, чем в спящих кварталах. Свет из окон многочисленных заведений на все вкусы и любой кошелек вполне заменяет свет масляных фонарей, в большинстве своем разбитых и не работающих.
    Веселые районы, как правило, соседствуют с откровенными трущобами - только сверни за угол. Там тихо. Там, вроде бы, безлюдно, хотя что увидишь в царящей там тьме? Но это опасная тишина и обманчивое безлюдье. Там, укрытые темнотой, прячутся, как пауки в углу паутины, хищники. И сколько уже беспечных мошек, ослепленных обманчивым светом кабаков и прочих заведений, обещающих легкодоступное, хоть и недолговечное, счастье, сколько этих безмозглых мотыльков нашло свой конец в этой паутине. Им нет числа, потому что их никто не считал.
    ***
    Пятерка стражников под командой старшего, привыкшего отзываться на прозвище Аркан, не торопясь ехала по одной из главных злачных магистралей столицы - Большому Коровьему Прогону. Когда-то тут и верно гоняли коров на бойни. Но это было давно. Ни от коров тех, ни, даже, от боен и следа не осталось. Теперь это была довольно широкая улица, застроенная двух-трехэтажными домами. И в каждом из них был если не кабак, то или стриптизное заведение, или дом терпимости. Хотя, были тут, конечно, и номера для приезжих, и ломбарды для желающих заложить свое добро, чтобы было что пропить или проиграть в игорном притоне, которых тут было едва ли не больше, чем даже борделей.
    А не торопясь стражники ехали потому, что торопиться им было никак не возможно. Отряд останавливался у дверей в каждое открытое заведение. Затем один из пятерки слезал с лошади и шел вовнутрь, где и выяснял у тамошних служителей - а не заходили ли к ним недавно двое, один постарше, другой почти мальчик, в очках, черном простом камзоле с обшлагами и в белой рубахе с жабо. Ответ был везде один - нет, не было таких.
    Ну, что ж, не было, так не было. Поехали к другому открытому кабаку. Авось там повезет.
    Стражники хладнокровно проезжали мимо драк, а если слышали крик о помощи, спешили туда, но, убедившись, что кричит кто-то не похожий на фигуранта их розыска, разворачивались и ехали прочь. Это была не их забота. Пусть полиция занимается этим. У них задача поважнее и им нельзя терять время, оказывая помощь посторонним жертвам грабежа и насилия.
    Постепенно количество освещенных входов и мелких тварей, копошащихся возле них, уменьшалось. Отряд подъезжал к периферии веселых кварталов и, соответственно, к границе своей зоны поиска.
    - Слышь, Аркан, а долго нам тут шариться? - Спросил один из всадников, подъехав к начальнику. - Чего тебе генерал-то сказал?
    - До рассвета, если раньше не найдем. - Повернулся Аркан к говорившему. - А ты что, Муха, устал уже что ли? Спать хочешь?
    - Да нет. Хорошая погода, приятная прогулка. Чего не покататься?
    - А-а! Вот так, значит. Может, еще по стаканчику пропустить, чтоб совсем хорошо стало? Эй, бойцы, - крикнул он, привстав на стременах, - не расслабляться! Сейчас райончик похуже будет. Смотрите в оба!
    ***
    Они свернули направо, потом еще направо и теперь ехали по улице, параллельной Коровьему Прогону. На плане, висящем на стене в муниципалитете, эта улица была обозначена как "Радостная". Трудно было бы найти другое название, так мало подходящее к этому, забытому богом и тем же муниципалитетом, месту. Да никто ее так и не называл. Среди местных обывателей в ходу было другое его обозначение - Грошовка, так ее обозвали еще дедушки с бабушками нынешних ее обитателей. И, не смотря на многие годы, прошедшие с тех пор, в цене эта улица, увы, не поднялась, так и оставшись Грошовкой.
    Здесь не было ни кабаков, ни игорных заведений. Улица была темна, угрюма и безлюдна. Если здесь и были какие-то заведения, то только в виде тайных притонов, не нуждающихся в рекламе. И, судя по иногда встречавшимся подозрительным компаниям, молча и быстро исчезавшим во тьме при приближении стражников, таковые тут действительно были.
    Где-то там, впереди, но в стороне от их намеченной траектории, вдруг раздались приглушенные расстоянием вопли. Кричали так, будто с кричавшего живьем сдирали кожу. Стражники молча переглянулись и взглянули на командира. Тот пожал плечами. В самом деле, мало ли, что там могло быть. Что же, сейчас вот все бросить и мчаться на помощь... кому? Куда?
    Вопль вроде затих, но его сменил другой, полный ужаса. Судя по тому, как затихал этот крик, кричащий убегал куда-то прочь от них. Ну и хорошо. Ну и ладно...
    - Нехорошее местечко. - Высказался один из бойцов.
    - Да, не хотел бы я тут оказаться один и без оружия. - Поддержал его другой.
    Прочие промолчали. Тут как-то не тянуло ни громко говорить, ни смеяться.
    - Эй, Аркан, смотри-ка!.. - Окликнул предводителя один из стражников. - Вот хорошо погуляли. Сейчас их тут приветят.
    Аркан взглянул в ту сторону, куда показывал его коллега. Там из-за угла показалась колоритная троица. Двое тащили третьего, похоже, ужравшегося до поросячьего визга, и теперь еле перебиравшего ногами.
    - Вот видите, друзья, как вредно не знать меры. - Назидательным тоном произнес Аркан.
    В ответ раздались тихие смешки. Эта троица их не интересовала. Они искали двоих.
    ***
    С появлением неожиданного помощника идти стало значительно легче. Можно было даже, не прерывая ходьбы, повернуть голову налево, в его сторону, и заговорить. Что Ратомир и сделал.
    - Простите, а как вас зовут, - спросил он шедшего по другую сторону от Геркулания человека. Не то, чтобы ему это было нужно, но не спросить было бы невежливо. Так, во всяком случае, Ратомиру казалось.
    - Пафнутий. - Отозвался тот.
    - Очень приятно. А я - Ратомир.
    - Ратомир? - Отозвался назвавшийся Пафнутием. - Ратомир... Что-то знакомое. А-а, вспомнил. Ты тезка здешнего наследника.
    - Да нет, - смутился Ратомир, - я - это он и есть.
    От неожиданности Пафнутий остановился, что, в свою очередь, стало неожиданностью для Ратомира, и они чуть не уронили раненого.
    - Не по-о-онял!.. - Протянул Пафнутий. Это шутка такая? У вас, молодой человек, как я погляжу, развито чувство юмора. Молодец... Острить, в такой ситуации...
    Он прищелкнул языком и покрутил головой, выражая свое изумление и восхищение самообладанием собеседника.
    - Круто, круто!..
    Они двинулись дальше. Через несколько шагов Ратомир негромко произнес.
    - Вообще-то это не шутка.
    - Хм-м... - отозвался Пафнутий, на сей раз не сбившись с шага, - если это все же шутка, то это уже не смешно. Это уже дурной тон. А если это не шутка, то что делает наследник престола в этих трущобах? Вас украли по дороге из нужника в опочивальню? А потом вы сбежали от злодеев?
    Вопрос Пафнутия, в общем-то вполне естественный, смутил Ратомира. И, правда, ведь, попробуй кому-то объяснить, как они оказались в таком положении. Конечно, инициатором всего этого безобразия был Геркуланий, ну, а он - что? Кукла безмозглая? Или младенец? По возрасту он, Ратомир, уже должен отвечать за свои поступки. Так, во всяком случае, утверждает закон. Вот уже два месяца он считается совершеннолетним, с чем его торжественно и поздравляли недавно.
    Ну что ж, попробуем объясниться, подумал он. Объясняться еще придется, вот и потренируюсь.
    - Вот он, - Ратомир слегка кивнул в сторону своего почти родственника и недавнего собутыльника, - его зовут Геркуланий. Он король Эрогении. Он женится на моей сестре. Завтра должна быть свадьба. А тут мы случайно. Поехали в город и столкнулись с какими-то... - Ратомир запнулся, не зная, как назвать тех, с кем они дрались там, возле кабака. Бандиты? Хулиганы?
    - А чего вас в город-то понесло? Накануне свадьбы?..
    - Да так... - неопределенно ответил Ратомир. Действительно ведь: чего понесло?
    Застонал снова впавший в забытье Геркуланий.
    - Да-а... - протянул Пафнутий. - Похоже, свадьба может не состояться.
    - Ничего. Все обойдется. У нас во дворце знаешь, какие лекари... Мертвого подымут.
    - Мертвого? - С сомнением покачал головой Пафнутий. - Мертвого поднять трудно. Уж я-то знаю.
    - А ты откуда знаешь? - Ратомир сам не заметил, как перешел на "ты" со своим собеседником. Да и трудно, согласитесь, соблюдать приличия и вежливость в такой обстановке. - Ты, вообще, сам-то кто такой?
    - Я? Ну, я в аптеке работаю. Помощник провизора.
    - А-а!.. Ну, тогда, понятно!
    Видимо, Пафнутию в голосе Ратомира почудилась насмешка. А, может быть, и не послышалась. Во всяком случае, он почувствовал себя задетым и счел необходимым добавить:
    - А так, вообще-то, я маг.
    - Ого!.. - Удивился Ратомир, наверное, не меньше, чем Пафнутий, когда услышал, что он, Ратомир, наследник престола. - Ничего себе! Хотя...
    - он на секунду задумался, - а-а!.. Я понял! Ты из цирка. Фокусник, да?
    Пафнутий обиделся. Он знал, что здесь, в Амиране, в магию не верили. Разговоры про нее ходили, конечно, так, слухи всякие. Есть, мол, многое такое, что и не снилось нашим мудрецам. Но дальше кухонных баек за рюмкой чая дело не доходило. И даже сам дядя Маркус, который, как и Пафнутий, был родом совсем из других мест, оттуда, где магия, как раз, была вполне себе в обычае и никого не удивляла, даже он, пожив тут, стал относиться к ней довольно скептически.
    Миране гордились своим здравомыслием. Вряд ли, живя среди них, можно было сделать карьеру волшебника. Вот и этот, Ратомир, тоже...
    - Я не фокусник! - Гордо заявил Пафнутий. - Можешь мне не верить, но я самый настоящий маг. И если бы не стечение обстоятельств... Я закончил Высшие Магические курсы. - Счел необходимым добавить он.
    - Ага!.. - Насмешливо отозвался Ратомир. - С красным дипломом.
    - Нет. Вот диплома-то у меня как раз и нет. Иначе бы... Я же говорю - обстоятельства.
    - Что, отчислили, как неуспевающего?
    - Да нет, там другое. Долго рассказывать.
    - Слушай, - Ратомиру пришла в голову блестящая идея, - если ты и вправду маг... Я читал в одной книжке... Ну, чего же мы тогда тащим его на руках? Ты же можешь это... левитировать. Ну, давай. А то я, по правде говоря, уже...
    - Ага!.. Щас-с! Дай только, пальцами щелкну. Ты думаешь, это так просто? Законов природы никто не отменял. Я могу, конечно, с помощью специальных зелий, амулетов и заклятий провести ритуал и вызвать соответствующего духа. Могу подчинить себе его на время. И он отнесет и его и нас куда надо. Но ты же видишь, у меня ничего при себе нет. Так что... Извини, придется пока что так. Пешком.
    - Ты знаешь, - подумав, отозвался на эту тираду Ратомир, - я, почему-то, ничего другого и не ожидал. Ладно...
    ***
    Двое возникли из ниоткуда, из тьмы, словно те самые духи, про которых говорил Пафнутий, и в существование которых не верил Ратомир. Кто их только вызвал? Какой волшебник?
    - Хо!.. - Радостно прохрипел один. - Какая встреча!
    - Гоп-стоп, парни, мы подошли из-за угла... - добавил второй.
    В руках у них были ножи, знакомый блеск лезвий которых разглядел Ратомир.
    - Вы бы нас пропустили, - обратился он к грабителям в тщетной попытке воздействовать на то разумное, доброе и вечное, что в них должно же было присутствовать. - Вы же видите, наш товарищ ранен. Нам нужно успеть его донести, пока он не умер.
    В ответ эти порождения преисподней радостно расхохотались.
    - Ты, малыш, видать, не отсюда родом. Не знаешь здешних порядков. Тут бесплатно нельзя ходить. Придется купить билет!
    - Секи, Бес, - толкнул говорившего локтем в бок второй, - секи, какой на нем клифт роскошный, мама моя!.. Да и у второго прикид ништячный. Загнать, так неплохо подымемся.
    - Точно, ребятки, кладите-ка своего доходягу на землю, да скидайте шмотье. Да побыстрее чухайтесь! Некогда нам тут...
    Ратомир беспомощно оглянулся на Пафнутия. Все же тот, вроде, постарше. Но тот стоял, опустив голову. Похоже, толку от него было...
    - Ну, что? Так и будем стоять?! Шустрее, цуцики!
    - Сейчас. - Неожиданно отозвался Пафнутий. - Сейчас все будет. Ратомир, давай прислоним его к стенке.
    Ратомир подчинился, куда ж деваться!..
    Они подтащили Геркулания к стене дома и аккуратно посадили его на тротуар, стараясь сделать так, чтобы он не упал.
    - Вот так, - произнес Пафнутий напряженным голосом, - а теперь - билет.
    Он вскинул правую руку в сторону бандитов, стоявших шагах в трех от них.
    - Держи!
    Ратомир растерянно взглянул на него, не понимая, что он хочет делать. И тут же отчаянный вопль, раздавшийся с той стороны, где стояли эти двое, заставил его изменить вектор своего внимания. Голова одного из этих горела, а он сам подпрыгивал и махал руками, пытаясь сбить пламя. Второй остолбенело стоял и смотрел, похоже, он впал в ступор. Тут первый, с факелом вместо головы, дернулся, видимо в попытке побежать, споткнулся, и упал, продолжая корчиться и орать, правда, уже тише.
    Зато заорал второй, должно быть, несколько пришедший в себя. Он заорал и метнулся прочь, мигом сгинув в породившей его тьме.
    Ратомир шагнул туда, где, конвульсивно дергаясь, елозил по мостовой горящий. Что он хотел? Помочь? Спасти? - Бог знает, но Пафнутий удержал его, ухватив за руку.
    - Ты чего?
    - Так, это... - сформулировал свои, не до конца понятные самому себе, устремления, Ратомир.
    - Оставь. Хрен с ним.
    - Так он же...
    - Ну и плевать! Давай-ка, лучше, взяли...
    И они, взвалив так и не пришедшего в себя Геркулания, на свои, отнюдь не богатырские, плечи, поплелись дальше, оставив догорать несчастную жертву среды, тяжелого детства и социальной несправедливости.
    Первое время они шли молча. Потом Ратомир не выдержал:
    - Что это было?
    - Ну, ты же сам видел, - усмехнулся Пафнутий, - фокус-покус.
    - Нет, правда, как ты это?..
    - Ну, как я тебе объясню, если ты не веришь в магию? Давай договоримся, что это все тебе показалось. Иллюзия!..
    - Ага!.. А этому, там, тоже показалось? И все еще кажется, да?
    - Ну, это вряд ли. Уже, наверное, не кажется. Я думаю, он уже того...
    Ратомир вспомнил, как горел тот, о котором сейчас со смешком высказался Пафнутий, как летели искры, словно брызги, от его волос, как трещало там что-то, сгорая. Что? - кожа? волосы?.. Да, наверное, он уже и вправду - того...
    ***
    Эти трое, один из которых грузным кулем волочился между двумя своими приятелями, сохранившими еще способность передвигаться на своих двоих, увидев всадников, остановились. Потом один из них, передоверив ношу своему товарищу, отлепился от остальных и, чуть не бегом, поспешил к страже.
    Чего ему надо? Аркан, на всякий случай, развернул коня навстречу. И вдруг!..
    Вдруг раздалось сразу несколько восклицаний, удивленных, недоуменных и радостных. Аркан вгляделся попристальней. Что-то сверкнуло на темном лице подбегавшего. Черт побери! Да это же... Да это же были очки!
   
 
 

 
5

 

    Все смешалось в доме царя Бенедикта. По его бесчисленным лестницам, коридорам, анфиладам бежали в самых разных направлениях люди с озабоченными, растерянными и перепуганными лицами. Они временами сталкивались друг с другом и, порой даже не извинившись, разлетались в стороны, как шары в бильярде, продолжая свое стремительное движение. Те, кто знал, куда ему бежать, находились, безусловно, в предпочтительном положении относительно всех остальных, которые бежали, захваченные общим движением, сами не зная, куда.
    В этом было что-то стихийное, что-то, сродни катастрофе вселенского масштаба. Что-то, напоминающее, если кто видел, пожар в женском отделении городской бани.
    Центр этого тайфуна находился в громадном вестибюле дворца. И, как и положено тому быть, там было спокойно. Там, на содранном с чьих-то плеч плаще, лежал Геркуланий. Вместо подушки у него под головой было нечто, тоже откуда-то сорванное, сложенное, скомканное - то ли плед, то ли занавеска, то ли портьера, в общем, черт его знает, что.
    На этот момент Геркуланий был самым спокойным человеком во всем этом огромном муравейнике. Он был без сознания, и если чем и нарушал тишину, то это только хриплым, неровным дыханием. В нескольких шагах от него стоял сам Бенедикт, крепко держащий за плечи Принципию. Принципия, в общем-то, уже перестала вырываться, и теперь стояла спокойно, но, судя по бледности лица, сама готовая провалиться в глубокий обморок.
    Рядом стоял Ратомир. Тоже бледный, уставший до изнеможения, он с глубоким удивлением ощущал сейчас в себе полное равнодушие ко всему, происходящему вокруг. Он сделал все, что мог и все, что должен. Теперь пусть суетятся другие.
    Молча стояли Шварцебаппер, Салам рядом с Гриппиной, Сусалина, Бунимад, Сердеция и даже Урлах, смотревший, правда, больше на жену, чем на лежащего перед ним короля Эрогении. В отдалении стояли пятеро стражников, доставивших Геркулания с Ратомиром во дворец. Аркан тихо что-то говорил подошедшему к ним начальнику стражи. Должно быть, рассказывал о перипетиях поиска. Где-то за стражами притулился и Пафнутий, до которого сейчас никому не было никакого дела.
    Вот он и здесь, - думал Пафнутий, - вот оно, место, куда он так стремился. Он тут и, к сожалению, это ничего не значит. И это понятно. Ну, не до него сейчас. Да, он помог этому Ратомиру - и впрямь, однако, наследнику престола. Но не идти же сейчас, требовать себе награды за это. Хотя, это было бы и правильно, потому, что потом будет не до него, а еще потом его просто забудут. Стража, вспомнив свои обязанности, вежливо вышвырнет его из дворца. И опять все сначала. Да, конечно, он не оставит своих попыток. Он снова будет пытаться записаться на прием к монарху. Сейчас это будет сделать труднее - он уже истратил свой шанс, сделал попытку и, увы... Теперь надо будет искать новые подходы. Ох, как же это все надоело! Вся эта, с позволения сказать, жизнь...
    ***
    Бенедикт стоял и смотрел, как медленно вздымается грудь лежащего перед ним человека. А больше он, при всей своей абсолютной власти, ничего не мог сделать. За лекарями уже убежали. Перевязку Геркуланию гвардейцы сделали еще там - там, где его нашли. Кровь остановили, хорошо, что их учат обрабатывать такие раны. Это полезное знание. Молодцы. Надо будет наградить.
    Сердеция стояла спокойно. Ей случалось видеть умирающих - а в том, что перед ней человек, готовый предстать перед Единым, ей было очевидно, - она видела таких, и не раз, и это ее не трогало. А волновало ее совсем другое. Она повернула голову и взглянула на мужа. Ишь, пялится! Ну, вот и хорошо. Оказывается и такая дрянь может очень даже пригодиться. Она чуть подвинулась и коснулась Урлаха локтем. Заглянула ему в глаза и улыбнулась. Увидев, как он зарделся - ну, просто как гимназистка, она улыбнулась еще приветливей.
    Вот сейчас, - думала она, - помрет этот... Жаль, конечно, красивый был мальчик. Вот бы с кем согрешить, ну, да чего уж теперь... Умрет, и освободит трон этой своей Эрогении. Не сказать, чтобы это было что-то такое уж лакомое, но все же, все же... Кто сядет на опустевшее место? Мать у этого Геркулания еще жива, старая клуша, но она-то вряд ли. Зато у нее есть братишка - герцог как-его-там... э-э-э... Гордонский, кажется. И он, говорят больше времени в Эрогении проводит, чем в своем герцогстве. Да и что ему там, в этой своей нищей Гордонии делать? На медведей охотиться? А тут, между прочим, вот он, рядом стоит, от счастья млеет - сын сестры отца Геркулания, двоюродный брат называется, чем не законный претендент на трон?
    И она ласково положила свою мягкую ладошку на руку Урлаха.
    ***
    А вот Куртифляс был сейчас никому не нужен. И правда, кому нужен шут на похоронах? Ну, пусть еще не на похоронах, пусть пока только у ложа умирающего. Ну и хорошо, ну и ладно! Ему же, Куртифлясу, легче. Солдат спит - служба идет.
    Итак, служба шла, а сам Куртифляс стоял спокойно рядом с оберлакеем, только что пославшим своих подчиненных за лекарями. Сейчас в облике шута, даже не смотря на его идиотский костюм, не было ничего шутовского. Напротив, рядом с пожилым и важным начальником всех дворцовых лакеев и горничных стоял уже тоже немолодой, но сохранивший фигуру, человек с серьезным, умным, совсем не смешным лицом. Свой дурацкий колпак Куртифляс снял и держал, скомкав, в руке, зажав бубенчики так, чтобы они не звонили. При нынешних обстоятельствах это было бы совсем некстати.
    В свои молодые годы оберлакей служил в армии и, соответственно, участвовал в войнах. Это был опытный человек, видевший кровь, смерть и раны. И вот, с высоты своего опыта, он говорил стоящему рядом Куртифлясу:
    - Посмотри, как он дышит. У него явно перерезана жила, идущая к сердцу и питающая его жизненной силой. Сейчас сердце сжигает остатки тех запасов, что у него были. Они скоро кончатся, сердце остановится и душа покинет его. Потому что душа должна постоянно обмываться потоками свежей крови. И, если ее лишить этого притока, то...
    - Да, похоже на то, - согласился с ним Куртифляс, - но, может, еще не поздно? Сейчас придут лекари, сделают что-нибудь. У нас же хорошие лекари. Вон, Панкратий - вообще ученик самого Могулия Городецкого.
    - Хм... - скептически покачал головой многоопытный оберлакей, - боюсь, что тут и сам Могулий ничего бы не сделал. Если бы еще сразу... А так... Крови он много потерял к тому же.
    ***
    Послышались шаги, голоса и мимо говорящих быстро, почти бегом прошествовали Панкратий и Генис - два дворцовых лекаря, окруженные свитой помощников, несущих баулы, кофры, стальные короба и стеклянные сосуды. Похоже, придворная медицина явилась во всеоружии.
    ***
    Принципия стояла, прижав руки к лицу. Она просто не в состоянии была смотреть на то, как жизнь покидает это распростертое перед ней тело. Это могучее, живое, такое родное тело, чьи прикосновения она помнила до сих пор. Господи! Неужели никогда больше... А он как будто предвидел... Нет, нет... Господи, сделай так, чтобы он не умер! Да, он будет долго болеть. Пусть. Я буду его сиделкой. Я не отойду от него. Я буду ухаживать за ним, и постепенно он поправится. Мы будем гулять с ним по парку. Я буду держать его под руку. И он снова станет таким, как был - сильным, смелым, красивым. Мы пройдем с ним через это, клянусь! И мы будем любить друг друга. Долго, всю жизнь. Боже, ну, пожалуйста, пусть он только не умрет!
    Тянулись бесконечные минуты. Ничего не происходило. Только дыхание Геркулания становилось все более тяжелым и неровным. Только с каждым ушедшим в прошлое мигом надежды становилось все меньше. Она утекала, эта надежда, как кровь из раны. И с последней каплей крови неизбежно иссякнет и она.
    Вдруг что-то изменилось вокруг. Всколыхнулся застывший мертвый воздух, словно все, стоящие рядом, разом облегченно вздохнули. Где-то вдали раздались шаги. Шаги были быстры и многочисленны. Принципия открыла глаза. Ее потянули за руку - что такое? Она оглянулась. Круг, в центре которого лежал Геркуланий разорвался. Люди отходили, освобождая пространство. Отец тянул ее за руку, и она отошла тоже.
    Подбегала команда лекарей. Ну, слава богу! Ну, наконец-то!
    Теперь лежащего окружали люди в черном. В отличие от тех, чьи места они заняли, медики не стояли, опустив руки и головы. Медики действовали, и действия их были четки и слажены. Первым делом они развернули принесенные с собой ширмы, отгородившись от праздной и бесполезной толпы. Властный голос из-за ширм громко произнес:
    - Света сюда! Больше света!
    И тут же кто-то сорвался с места, куда-то побежал и вскоре там, за ширмой стало светло и даже ярко. Потом потребовалась вода. Горячая и холодная. И опять побежали. Остальным оставалось смотреть на силуэты, двигающиеся на полотняных стенках этой импровизированной операционной.
    Никто не расходился. Все ждали, ждали молча, кто с надеждой, кто с любопытством. Народу становилось все больше. Подошли и встали обособленной кучкой приближенные Геркулания. Они были мрачны. Сейчас решалась и их судьба. Даже фрейлины не перебрасывались шутками, что было совсем на них не похоже. И только оттуда, из-за ширмы, раздавались невнятные голоса. Что там сейчас происходило?
    ***
    Пафнутий смотрел на происходящее, отойдя подальше от всех прочих. Никому не было до него дела, ну, и слава богу. Пафнутия сейчас обуревали достаточно неприятные мысли. Он понимал, что спасти этого Геркулания не удастся, как там ни бьются лекари. Скорее всего, они тоже понимают это. Вот если бы... Но это невозможно! Да, соединить бы его умения с умениями этих лекарей. Но слишком еще несовершенно его владение магическим мастерством. Слишком многое ему нужно для того, чтобы хотя бы просто помочь во время операции: поддержать ритм сердца, облегчить боль, вернуть силы уставшему хирургу, наконец. Но для этого ему необходимо привести себя в нужное состояние. А для этого потребны соответствующие зелья. А их еще надо приготовить. А потом, с помощью специально обученных ассистентов, постепенно вводить себя в то состояние, в котором только и можно чувствовать токи той силы, которая способна поддержать чью-то жизнь или уменьшить боль.
    Да, пока он может только так. Может быть, лет так через сто непрерывной практики, он сможет, как иные профессора, как тот же бен Салех, например, приводить себя в нужное состояние за считанные минуты. Ну, а пока, извините... Это вам не огоньком стрельнуть и не тучки разогнать.
    Вспомнив старого учителя, Пафнутий вспомнил невольно и то, как уходили они тогда из уже объятого огнем здания. Как цеплялся почтенный учитель за все вокруг - за тяжелый лабораторный стол, косяки дверей, как вырывался из рук, крича: "оставьте меня! Я не хочу жить! ". А он, Пафнутий, с упорством муравья, волокущего в муравейник здоровенную гусеницу, отцеплял его неожиданно сильные руки и тащил, тащил... А Брют, его товарищ, в это время лихорадочно собирал книги, какие-то старые тетради, просто листы пергамента, валявшиеся по всему кабинету учителя, и запихивал, запихивал в попавшийся под руку мешок. А дым уже разъедал глаза, и неизвестно было, проскочат они по коридору, или там уже пламя. И что там будет на улице - схватят? Не схватят?
    Да, выжили тогда как-то. И безо всякой магии. Какая уж тут магия, тут только крепкие руки, да крепкие нервы, да еще немного удачи.
    А потом, при их расставании, когда ему, Пафнутию надо было налево, а учителю с Брютом дальше прямо, бен Салех обнял его и наконец-то сказал: "спасибо! ". А потом потребовал у Брюта, чтобы тот развязал мешок, вытряхнул на сухую траву все его содержимое и, после долгих поисков, нашел, наконец, то, что искал - ту самую потрепанную тетрадь. И вручил ее Пафнутию со словами:
    - Вот, это все, чем я могу отблагодарить тебя. Бери. Здесь много того, чему не учат на наших курсах. Того, чего уже почти никто не знает. Это знание у нас веками передавалось от отца к сыну, и больше никто не имел права знать это. Там есть страшные вещи. Но и они бывают иногда полезны. Ты посмотришь и сам поймешь, что из этого стоит использовать, а что нельзя. А что нельзя, но, в некоторых случаях, можно.
    А еще он сказал:
    - Ты только не бросай это дело. И береги себя. Если тебя не убьют, из тебя со временем получится сильный колдун.
    Эта тетрадь! Ах, эта тетрадь с зашифрованной мудростью и знаниями древнего, уже почти исчезнувшего народа. Наверное, сейчас он, Пафнутий, был единственным на всей земле хранителем этих древних знаний. И что ему дало владение этим сокровищем? Кроме долгих ночных часов, проведенных за расшифровкой рецептов вызывания духов, злых духов, теперь, видимо, навсегда свободных - некому их потревожить там, в их сумрачном обиталище. Он знал теперь, например, как наслать мор на целое племя. Зачем это ему? Или как уничтожить единственный источник, дающий жизнь оазису в пустыне. Как наслать саранчу. Как пробудить давно уснувший вулкан. Как призвать огромную волну из глубин океана, чтобы она поглотила, смыла к чертям какой-нибудь город. А это ему зачем? Да, ему не нравится Миранда, но не настолько же...
    Но кроме многочисленных способов лишения жизни и имущества себе подобных, был там один рецепт. Тоже, как и все остальные, весьма сомнительный, но вот сейчас... Как там сказал учитель? Вообще - нельзя, но в некоторых случаях можно.
    А что если сейчас как раз такой случай и есть?
   
 
 


6



    Четверо полицейских, сотрудников патрульно-постовой службы: сержант с капралом и двое рядовых - Петров и Сидоров, сидели на лавочке во внутреннем дворике распивочной "Хмельной Заяц" и потребляли "Жулевское пенное".
    ***
    После недавней героической погони, так странно и бесславно закончившейся, они почувствовали себя уставшими. Продолжать нести службу в таком состоянии было, по меньшей мере, безответственно.
    - Уф-ф!.. - Первым подал мысль Сидоров, смахивая со лба выступившую испарину.
    - Да, уж... - поддержал товарища Петров.
    Он снял с головы форменный кивер и стал им обмахиваться.
    Искра рождает пламя, правильная и вовремя высказанная мысль рождает действие.
    - Надо бы где-нибудь... - капрал вопросительно взглянул на сержанта. Тот, по причине темноты, взгляда не заметил, но общий ход мысли уловил.
    - Тут, кажется, "Заяц" неподалеку. Отдохнем полчасика.
    - Так закрыто уже. - Засомневался капрал.
    Сержант неодобрительно посмотрел на сомневающегося подчиненного - спорить? С ним?!. - Но тот, видимо, по причине все той же темноты, не обратил на это внимания.
    - Там сторожем дед Банзай, - счел возможным пояснить идею сержант. - Сосед мой. Мы с ним порой вместе на охоту ходим. На зайцев. Он нас запустит. Ну, и угостит. По кружечке - можно.
    ***
    - Как же это мы, а?.. - Подал голос Сидоров, поставив наполовину опустевшую кружку на дощатый стол.
    Он был еще молод, наивен и думал, что силы добра в лице полиции всегда должны выходить победителями.
    - Ну-у... - развел руками Петров, предварительно тоже поставив кружку.
    Он был опытнее и понимал, что от поражений никто не застрахован. Что и попытался в столь лаконичной форме донести до товарища.
    - Нет, ну ведь уже почти схватили! - Не унимался Сидоров. - Ведь ему ж там деться было некуда.
    - Значит, кто-то его там ждал. - Глубокомысленно заметил капрал. - Ждал и открыл ему дверь.
    - Это что же?.. - Удивился Петров. - Значит, у него были сообщники?
    - Хм-м... - подал голос сержант. - Конечно! И вот что я подумал. Это же какой район? Это же вам не трущобы. Это же вам не Грошовка какая-нибудь. Тут живут солидные люди. Даже, порой, и аристократы встречаются. Значит, это не мелкий воришка какой-нибудь.
    Он глотнул пива и обвел соратников внимательным и серьезным взглядом.
    - Это больше похоже знаете, на что? - Он сделал интригующую паузу. - Такие люди ерундой не занимаются. Это, наверняка, был заговорщик!
    - Ух, ты!.. - былое разочарование сменилось восторгом, и Сидоров, сгоряча влив в себя слишком много сразу, поперхнулся и закашлялся.
    - Ну, ты скажи!.. - Проницательность командира восхитила Петрова. От полноты чувств он даже покрутил головой. - Это же надо же!.. А ведь и верно.
    - Ну да, ну да... - задумчиво произнес капрал. - Заговор, ясен пень!
    - Это ясно, что заговор. - Сержант был серьезен, как и полагается ответственному человеку и руководителю. - Заговор - это само собой! Вот что за заговор? А не они ли наследника похитили с этим, как его...
    - Да наверняка они! - Подхватил мысль капрал. - Там их, наверняка и держат!
    Истина, внезапно открывшаяся им во всей своей гениальной простоте и неоспоримости, поразила великолепную четверку. Некоторое время они сидели молча, придавленные огромностью и величием выпавшего на их долю жребия. Нет, ну это надо же: вот так, за полчаса, за кружкой пива раскрыть чудовищный заговор, направленный на самую основу существования государства. И что же теперь, когда они все знают, делать? Как донести, не расплескав по дороге, это, известное только им, знание. И как сделать так, чтобы потом, когда заговорщики будут схвачены, а пленники освобождены, не забыли и их - скромных стражей порядка и законности, тех, кто, собственно говоря, все и раскрыл?
    ***
    Как уже было сказано, десять отрядов дворцовой стражи были распределены между десятью районами огромного города. Кому какой район достанется решали даже не по жребию. Кого куда генерал послал, тот туда и поехал. Этому вот отряду район достался тихий, спокойный, скучный и, как думал его командир, малоперспективный.
    Командовать отрядом выпало лейтенанту по фамилии Гаад. Известная фамилия среди Лапаландских баронов, издревле заселивших север Амирана. Все предки лейтенанта были воинами и рыцарями, и никакого другого пути в жизни, как стать воином и рыцарем, у него просто не было. Вот только снискать воинских лавров у Гаада пока не получалось. Поздно он попал в армию. Кончились к тому времени все войны, некогда начатые отцом нынешнего монарха, новых же Бенедикт, по непонятным причинам, затевать не стал. И оказался честолюбивый лейтенант у разбитого корыта. И коротал он время жизни в роли адъютанта у того самого генерала, которого недавно перевели на должность начальника дворцовой стражи - службы, безусловно, почетной, но крайне скучной.
    Генералу нравился его адъютант, причем нравился именно за то, за что его терпеть не могли его сослуживцы и подчиненные - за исполнительность, дотошность, честность и отсутствие пристрастия к картам, вину и женщинам. Ну, и перетащил генерал за собой понравившегося ему молодого офицера. И стал Гаад теперь досаждать уже дворцовой гвардии, где его довольно быстро раскусили и стали называть между собой поначалу - Гадом, потом Гаденышем и, в конце-концов с легкой руки какого-то остряка - Гадюкиным. Товарищи по его новой службе, заметив его близость с генералом, решили, что он непременно наушничает последнему. Напрасно, между прочим!
    Но кличка так и прилипла.
    Безлюдны и тихи были улицы, по которым ехал отряд. Напрасно Гадюкин до рези в глазах вглядывался в окружающую тьму. Ничего это тьма не скрывала и не таила. Это была вполне респектабельная тьма. Это была тьма больше подходящая для здорового сна на сытый желудок, чем для греховных поступков и преступлений. И ведь, что обидно, распределив его в этот район, генерал, безусловно, руководствовался самыми лучшими намерениями. Наверное, он мерил по себе, вот и решил, что поиск в заведомо тихом и безопасном месте будет Гадюкину тем, что надо. И попробуй после этого отличиться, попробуй совершить подвиг!
    ***
    Пути их пересеклись на углу Виноградной и Дубовой аллеи. Четыре силуэта, бросившихся им наперерез, заставили Гадюкина насторожиться и придержать коня. Когда тени оказались ближе, стало ясно, что это полицейские. С полицией им было предписано взаимодействовать. Ну, там, если возникнет таковая необходимость. Пока что ни необходимости в полиции, ни ее самой не возникало. И тут, вдруг, на тебе!..
    Выпрямившись в седле и приложив два пальца к головному убору, Гадюкин представился:
    - Командир отряда дворцовой стражи лейтенант Гаад. В чем дело?
    Преодолевая одышку, полицейские заговорили сразу все, перебивая друг друга. При этом они вертели головами и руками показывали куда-то, причем в разные стороны. В общем, понятно было, что что-то случилось, но что именно...
    - Тихо! - Приказал лейтенант. - Пусть говорит кто-то один. Кто старший?
    - Я, ваше благородие! - Рявкнул сержант, вытянувшись и взяв под козырек.
    - Отлично. Слушаю.
    - Там, это... - начал, запинаясь, сержант. - Ну, короче, мы, кажется, знаем, где их прячут.
    - Кого прячут? - Не сразу врубился в путаную речь Гадюкин.
    - Ну, этих... наследника с другим королем.
    - Ого! - Раздалось откуда-то из-за плеча лейтенанта.
    Отряд уже окружил полицейских и теперь внимательно прислушивался к их диалогу.
    - Так кажется, или знаете? - Счел необходимым уточнить Гадюкин, на всякий случай не рискуя поверить в такое счастье.
    - Да точно, точно! - Не выдержав, встрял другой полицейский, оттерев плечом начальника.
    - Где?
    - Да тут, неподалеку.
    - Да мы покажем! - вновь загалдели, перебивая друг друга стражи порядка.
    Решение надо было принимать срочно. Или вытягивать из этих олухов - что, да как, да почему они так решили, или действовать, принимая решения уже по ходу событий. Гадюкин понял, что это шанс.
    ***
    Как ни спешили, но ехать пришлось почти шагом. Все же полицейские заметно уступали в скорости лошадям гвардейцев. Но все же прибыли и теперь, выйдя из подворотни в освещенный дворик, озирали окрестности.
    - Ну?.. - Спросил Гадюкин.
    - Уф-ф... - отозвался Сидоров, рукавом вытирая лицо. Ну, сегодня пришлось-таки побегать!
    - Все! Здесь! Пришли... - хором отозвались остальные.
    Гадюкин внимательно изучал окружающее его пространство. Все же не зря его учили, он знал, что рекогносцировка перед боем - неотъемлемый элемент тактики. А пространство вероятного поля сражения было невелико. По периметру оно было окружено стенами трехэтажных домов, оконные проемы которых сейчас были все темными. Ночь все же... То же, что находилось внутри периметра стен, было освещено светом фонарей, аккуратно, хоть и неярко, горевших над входными дверями. Тут, вообще, был покой и порядок: лавочки у дверей - солидные такие лавочки, надежные, со спинками; сами двери - прочные, явно из мореного дуба, непрошибаемые двери с бронзовыми ручками; аккуратные, невысокие деревца посреди двора, отнюдь не скрывавшие за собой ничего зловещего. В дальнем углу три мусорных бака, рядом с которыми, вопреки обыкновению, было чисто. Дворники тут, видать, хорошие. Ну, вот, собственно, и все.
    Как-то это не походило на логово злодеев.
    Полицейские тоже озирали уже знакомый дворик. Что-то тут было не то... Не то, и не так. Выразителем общего настроения явился, как всегда, Сидоров, чтоб ему!..
    - А где?.. - Спросил он, изумленно таращась в сторону мусорных баков.
    Сержант отреагировал, мощным подзатыльником сбив кивер с головы подчиненного. Но поздно.
    - Что - где? - Спросил Гадюкин с высоты своего коня.
    - Да нет, нет! Ничего! - Наперебой заголосили сержант с капралом.
    Они тоже обратили внимание на то, что чего-то не хватает. Да, того здорового дерева, удивившего их в прошлое посещение, не было. Ну, так его, по правде говоря, и раньше ведь не было. Так что сейчас все стало так, как и должно быть. А дерево - ну, что дерево?.. Да и не было никакого дерева. А тут этот!..
    - Та-а-ак... - протянул задумчиво Гадюкин. - Ты, - он ткнул пальцем в сторону Сидорова, которого сослуживцы локтями пытались загнать себе за спины, - иди-ка сюда.
    Сидоров, понимая, что что-то пошло не так, нехотя подошел к этому, на коне. Чего еще ему там?..
    - Ну-ка, что ты хотел сказать? Давай-давай, говори, а то...
    Сидоров беспомощно оглянулся на товарищей, но те на него не смотрели. Они смотрели - кто вниз, кто в сторону. Сидоров понял, что ни помощи, ни поддержки ему не светит. Ну, и гори оно все огнем!..
    - Дерево тут было. - Буркнул он, глядя себе под ноги.
    - Какое дерево? Вон их сколько.
    - Да не-ет... То дерево вон там стояло. За баками. Здоровое такое, раза в три выше этих.
    - Интересно... дерево, говоришь? А ну-ка, рядовой Запрудер, - обратился он к одному из своих бойцов, - сгоняйте, гляньте, что там?..
    - Ничего там. - Лаконично доложил Запрудер, вернувшись.
    - Совсем ничего? Может быть, пень?
    Запрудер отрицательно покрутил головой.
    - Нету там ни пня, ни ямы. И земля твердая. Ее сто лет не копали.
    Гадюкин не поехал проверять слова бойца. Зачем? Вместо этого он склонился к стоящему перед ним навытяжку Сидорову.
    - А ну-ка, друг, дыхни-ка...
    От запаха, которым на него дохнули темные глубины полицейского организма, непьющий лейтенант чуть не выпал из седла. Но все же молодое, тренированное тело выдержало и это испытание. Гадюкин удержался на коне.
    - Да он пьян! - Вскричал он, выпрямляясь. - Вы что, пьете на службе?!
    - Никак нет, ваше превосходительство! - Пробормотал капрал, утаскивая несчастного Сидорова подальше и стараясь дышать в сторону.
    - Не углядели, ваше высокопревосходительство! - Выпучив глаза рявкнул сержант издалека. - Будет наказан!
    Гадюкин брезгливо оглядел тянущихся перед ним полицейских. Вот же дерьмо! Отбросы... Ладно, что они тут узрели? Может, все же, что-нибудь стоящее?
    - Ну, так что тут у вас? - Сурово обратился он к сержанту. - Где злодеи? Где наследник?
    - Так точно! - Проорал испуганный сержант. - Не могу знать! Так что, это...
    Локтем отодвинув зарапортовавшегося начальника куда-то себе за спину, на передний план вышел капрал. Запах изо рта он зажевал смолой чертомазового дерева и поэтому ничего не боялся. Пусть нюхает...
    - Так что, разрешите доложить, - бойко начал он, приложив ладонь к киверу. - Тут вот какое дело... Увидели мы подозрительного, хотели задержать, как положено, да... Ну вот, а он - от нас! Ну, мы за ним. А он, собака, видать, тут все ходы-выходы знает, ну и давай от нас проходными дворами тикать! Ну, мы-то тоже!.. Нам-то чего!.. Нам только дай. Короче, гнали его, гнали... ну, он, видать, видит, что не с теми связался, что догоним мы его. Ну... что ему делать? Он сюда - шасть! А тут его, видать, ждали. Дверь-то отворили, ну и он - туда. Стало быть, отсюда он. А куда ему еще деться?
    - Так, ну и что? А причем тут наследник?
    - Да, господи!.. Да как же, причем?! Ваше превосходительство, сами прикиньте, тут кто живет? Что, разве шпана какая? Босяки? Воры, которые от полиции бегают? А если, который тут живет, убежать норовит, то чего значит?.. А значит он что-то серьезное злоумыслил. Что-то против государства, против устоев, против царя нашего, батюшки. Разве не так? А тут как раз наследника престола схитили. Ну?.. Одно к одному, или не так?!
    От такой логики Гадюкин только крякнул. Но, однако... Что-то тут, все-таки было. Не наверняка, но...
    - Так в какую он дверь забежал? Злоумышленник ваш...
    - Да мы не увидели. Прибежали, а его уже и нету. А деваться-то ему, сами изволите видеть, некуда. Только в дверь.
    - Так. Допустим. Сколько тут дверей?
    - Так что - пять штук, ваше превосходительство.
    - Что будем делать?
    Видя, что разговор перетек в деловое русло, капрал расслабился и даже позволил себе снять надоевший кивер и почесать затылок.
    - Так что, я думаю, облаву тут надо устраивать. Оцепление поставить, чтобы в окно с другой стороны никто не утек, ну, и... сразу, во все двери. И ломать их, ломать!..
    - Зачем - ломать? - Удивился лейтенант.
    - А как же? В целях устрашения и неожиданности.
    - Ну-у... Хм-м!.. - Гадюкин задумался. В словах этого полицейского была логика. Своя, конечно, полицейская логика, но, возможно, он был и прав. Черт его знает! Его, во всяком случае, такому не учили. А эти, эти - знают! Но, как же...
    - В общем так, - принял решение Гадюкин. - Во первых, нас слишком мало. Это раз. Во-вторых, это вообще не наша компетенция, двери ломать и обыски устраивать. Наша юрисдикция заканчивается за оградой дворца. Ну, или по особому распоряжению. Да и вообще... - он замялся. Все же то, что там где-то, в одном из этих домов находятся разыскиваемые, это только предположение, основанное на умозаключениях этих вот... Один из которых, к тому же пьян. Лыка не вяжет. Чудится ему всякое... Может и остальное все им почудилось? - Значит, сделаем так. Мы сейчас срочно возвращаемся во дворец. Докладываем обо всем. Пусть там принимают решение. Для доклада двое из вас - обратился он к капралу, - поедут с нами. Сами доложите, что я буду пересказывать? Вот вы и этот, пьяный, - Гадюкин ткнул пальцем в Сидорова, безуспешно пытавшегося спрятаться за спины товарищей, - вы - с нами! Остальные двое дежурят тут. Скрытно. Если тех, кого мы ищем, выведут отсюда - проследить. Вопросы?
    Вопросов не было. Все выходило как-то не так, как им представлялось, но, куда теперь деваться? Так что, вопросов не было.
    Капрал помог Сидорову забраться на одну из незанятых лошадей, вскарабкался сам на вторую, махнул рукой остающимся, и они тронулись.
   

 
 

 
Глава 4



    Верите ли вы в чудо?
    - Нет, - скажете вы, и будете, безусловно, правы. - Как можно верить, - возмутитесь вы, - в "То-Чаво-На-Белом-Свете -Вообче-Не-Может-Быть"?
    И ведь верно! И ведь правильно. Но...
    Да взять, хотя бы, того же небезызвестного Гилберта К. Честертона, сказавшего: "Наиболее невероятное в чудесах заключается в том, что они случаются".
    Значит, случаются? И как тогда быть нам со всем этим нашим просвещенным скептицизмом? Ну, тогда согласимся с мнением блаженного Августина, который прямо так и заявил, дескать "чудеса противоречат не природе, а известной нам природе".
    А что такое "известная нам природа"? Бесконечно малый кусочек бесконечно огромного мира, который мы называем вселенной. И если где-то случится нечто, нарушившее привычный для нас ход событий, мы, разумеется, воспримем это как чудо.
    Представьте себе, что вы суслик, живущий в норке в степи, а неподалеку от вашей норки есть насыпь, а на насыпи - рельсы. И вот по этим рельсам каждый день в одно и то же время проносится нечто огромное, шумное, воняющее, но привычное и неизменное. Ну, мы-то с вами знаем, что это поезд. И что этот поезд двигается по расписанию. А для суслика это явление природы, бывшее всегда, сколько он себя помнит. Это часть его жизни, столь же обязательная, как восход и закат солнца. И вот, в один прекрасный день, это нечто не прогрохотало в положенное время. Представьте себе, что солнце не взошло, или, напротив, не зашло за горизонт, а осталось висеть в небе, как забытый воздушный шарик, болтающийся под потолком ресторанного зала после праздничного банкета. Что это для суслика, как не чудо? А это просто в пяти километрах от его норки пьяный тракторист, переезжая пути в неположенном месте, повредил полотно. Ничего, скоро приедет ремонтная бригада, пути починят, тракториста посадят и все войдет в привычную колею. Но память об этом чуде, или, если угодно и как-то привычнее, необъяснимом явлении, останется в памяти суслика так долго, как он вообще в состоянии что-нибудь запомнить.
    Я никого ни к чему не призываю, и никого ничему не хочу научить, но, как сказал философ Дидро: "Чудеса - там, где в них верят, и чем больше верят, тем чаще они случаются". Вот и все.
    А значит - подождем. Все еще впереди, все еще только начинается!
    Потому что, как очень верно сказал один известный Амиранский политический деятель: "Никогда такого не было, и вот опять"...
   
 
 

 
1



    Время шло. Ожидание утомило собравшихся. Силуэты на экране ширм продолжали свой непонятный ритуальный танец. Там, за ними, происходило нечто очень значительное, от исхода чего зависит судьба отнюдь не только того, вокруг кого сейчас колдовали тени.
    Смолкли шепотки. Печально опустил голову Ратомир, вспомнив, как там, в том злополучном кабаке, Геркуланий говорил ему: "Я хочу, чтобы ты знал, что я по-настоящему люблю ее". И он говорил это ему, Ратомиру, искренне. Он доверился ему, как другу. Стоило ли это всего того, что произошло потом? А Принципия? Слышала ли она от него такие слова?
    Ратомир повернул голову и взглянул на сестру.
    Принципия стояла, прижавшись к отцу, уткнув лицо ему в грудь. Она не смотрела туда, куда были обращены взгляды всех присутствующих. Надежда, пришедшая вместе с лекарями и вернувшая, было ей силы и желание жить, потихоньку, капля за каплей, минута за минутой, покидала ее. Ей вновь было трудно стоять, и она искала опоры в надежной фигуре отца.
    Бенедикт стоял прямо. Немигающие глаза на высоко поднятой голове смотрели туда, где сейчас, как представлялось ему, шла борьба со смертью. В том, что эта борьба будет проиграна, Бенедикт не сомневался. Он понял, что Геркуланий обречен, сразу, как только увидел его тут. И сейчас он думал не о том, выживет ли несостоявшийся зять или нет. Он думал о том, что будет потом, завтра, послезавтра... Кому-то же надо думать обо всем этом. Тело нужно будет забальзамировать и, обложенное льдом, отправить в Эрогению. Нужно ли будет дожидаться тех, кто приедет за ним оттуда? Или лучше поспешить? И кому ехать в качестве сопровождающего? Поехать самому? Уж очень все скверно. Ведь не своей смертью помер молодой король. Могут ли там, в Эрогении, счесть его, Бенедикта, виновным в его гибели? И кто встретит его там? Кто займет престол? А если там начнется смута? Стоит ли соваться туда в такой момент? Не лучше ли подождать?
    Похожие мысли сейчас - резво, перепрыгивая одна через другую, -носились в прекрасной голове Сердеции. Крепко, до боли, вцепившись в руку супруга, стояла она, вглядываясь туда, где, скрытое от посторонних глаз, рождалось будущее. Ее будущее. Всякое рождение сопровождается болью и кровью. Она, хоть и не рожала пока сама, знала это. Первая кровь уже пролилась. Будет и еще, куда ж денешься! Крови бояться - короны не видать! А корона Эрогении должна достаться ей. Ну, номинально, конечно, вот этому - она взглянула на снулую рожу Урлаха, - но только номинально, и то, только до тех пор, пока он...
    А Урлах устал. Ну, сколько можно? Ночь уже к концу подходит, а он еще не ложился. Сердеция вот чего-то жмется. Чего это вдруг? Может быть, она пожелает разделить с ним ложе? Но ему-то сейчас, как раз, больше всего хочется спать. И чего это она его сегодня все про его предков да родню расспрашивала? Вроде, никогда это ее не интересовало. А, впрочем, ладно... лень обо всем этом думать. Отложим на завтра.
    И король Ледерландии Урлах, напрягшись, подавил непроизвольный зевок. Все же он был король, а положение обязывает.
    В отличие от Ледерландского, Арбокорский король был бодр. Съеденное мясо притупило голод, так что - жить было можно! Судьба Геркулания не особо волновала Шварцебаппера. Выживет - выживет, помрет - ну и... Плохо было, что намеченная на завтра свадьба уже точно не состоится. Но зато, если помрет, что, похоже, отнюдь не исключено, будут поминки. Хоронить-то, конечно, повезут на родину, но и здесь тоже... Кстати, можно будет присоединиться к траурному кортежу. Там, у них, в этой Эрогении, вин не делают, но зато там делают кое-что покрепче, и, говорят, очень даже ничего. Пиво, опять же, у них там хорошее. Не как в Арбокоре, конечно, - с Арбокорским какое сравнится?! - но тоже, вроде, пить можно.
    Вот и попробуем. - Думал Шварцебаппер.
    Какие мысли копошились под роскошным тюрбаном Ахинейского султана, или, скажем, прятались за узкими смотровыми щелями наследника Ахалдакии, угадать бы никто не смог, да, по правде говоря, никто и не пытался.
    Куртифляс, спокойный и собранный, ждал развязки. Он был готов к любому повороту. Ратомир оказался жив и здоров, значит непосредственно Амирану пока что ничего такого, о чем он думал недавно, не угрожает, а что до прочих... Ну, с Эрогенией, конечно, испортятся отношения. Да плевать! Что им эта маленькая островная страна? Какие-то права на нее могут быть у того же Урлаха. Ну, как говорится, бог ему навстречу и попутного ветра в задницу. Где Ледерландия, и где Эрогения? Ему что, разорваться? Значит, кто-то там будет представлять его фигуру. Кто? Да ясно, кто! Вон она стоит. И станет она там, в стране мореходов, владычицей морскою. Да не жалко! И ей хорошо, и Урлаху как-то полегчает, а нам так и вовсе нет до этого никакого дела.
    ***
    Тени, гулявшие по полотну ширм, вдруг замерли и вроде как удлинились. Вытянулись по вертикали. Видимо, священнодействовавшие там жрецы и их подручные прекратили, наконец, свое ползанье на коленках вокруг распростертого перед ними тела, и выпрямились во весь рост. Никто еще не успел понять смысл произошедшей метаморфозы, как стенки бутафорского храма раздвинулись, и оттуда вышла фигура главного лекаря - Панкратия.
    - Священника! - глухим голосом уставшего человека возгласил он.
    И это был приговор.
   
 
 


2



    Свернуты были ненужные больше ширмы. Свернуты и унесены, как унесены были и все эти многочисленные и бесполезные лекарские атрибуты и принадлежности. Молча убрались за ними и сами лекари. Убрались, понурив головы, признав свое поражение. Отдребезжал жидковатый тенорок епископа, долго, в сопровождении своей многочисленной свиты, творившего положенный в таких случаях обряд над умирающим. Епископ спешил, но все же не успел. Не дождался конца обряда Геркуланий. Пришлось епископу прервать молитву и сухими пальцами закрыть ему глаза. А потом начать снова - начать то, что положено творить над уже бездыханным телом.
    Подавленные скорбным величием всего этого, в общем-то обычного, но все же редко наблюдаемого в повседневной жизни, события, зрители собрались расходиться. Все кончено, и чего уж тут...
    Куртифляс, возможно, менее других подавленный и впечатленный, а потому не потерявший своей обычной наблюдательности, заметил, как тащит Сердеция своего муженька куда-то на периферию сцены, куда-то за кулисы. Зачем? Это было очень любопытно. Уж явно не для того, чтобы уложить утомленного любимого супруга баиньки, составив ему компанию. Интересно...
    Но, как бы ни любопытствовал Куртифляс, узнать содержание беседы царственных супругов ему было не суждено. Сердеция позаботилась о конфиденциальности. Оглянувшись по сторонам, и не узрев рядом ничьих любопытных ушей, она поставила Урлаха напротив себя и, глядя ему в глаза сказала:
    - Дорогой, сейчас, когда случилось это несчастье, нам надо подумать о том, что делать дальше.
    - М-м-м?.. - Вопросительно промычал супруг.
    Дальше надо было идти, наконец, в опочивальню, это же ясно. Что делать с телом несчастного усопшего - об этом есть, кому позаботиться.
    - Мы не простые смертные, - продолжала тем временем неугомонная Сердеция, - мы обязаны думать о будущем. О наших народах, вверенных нам богом. Ты согласен со мной?
    Урлах кивнул. А что тут возразишь?
    - Умер не просто король несчастной Эрогении, умер твой брат.
    Брови Урлаха поползли вверх. Это что еще за...
    - Ну, дорогой, ты что?! Ты же сын сестры отца этого Геркулания. Ты же сам мне об этом говорил.
    - А-а... Ну-у...
    - Здесь, по крайней мере, ты его ближайший родственник. Да и не только здесь, надо полагать. Кто, кроме тебя, может претендовать на престол в этой Эрогении? Кто, если не ты? И когда, если не сейчас? Вот прямо сейчас ты должен, пока все не расползлись, пойти и попрощаться с братом. И чтобы всем стало ясно, что ты - его брат! Ни у кого не должно остаться никаких сомнений. Брат! Понятно?
    Урлах остолбенело уставился на жену. Ничего себе, заявочки! Брат, тоже...
    - Да какой он мне брат? - Начал он. - Да я его и не знал почти что. Так, встречались пару раз, по случаю. Считай, даже и не говорили-то ни о чем.
    Ну, что за дурак! - Сердеции хотелось завопить во весь голос. Хотелось схватиться обеими руками за его начавшие облезать на затылке патлы и драть их, драть, пока там совсем ничего не останется! Но она только выпустила сквозь стиснутые зубы скопившийся воздух и отвела взгляд в сторону от этой противной рожи.
    Народ в основном еще стоял, но чьи-то спины уже маячили у выхода из вестибюля. Шут этот гороховый стоял и внимательно смотрел в их сторону. Чего уставился?..
    Надо было торопиться.
    - Слушай, от тебя теперь зависит судьба целой страны, целого народа. Если ты не заявишь сейчас - смело и бескомпромиссно - свои права на Эрогению, там начнется свара. Гражданская война, ты понял? Ты этого хочешь?!
    Нет, этого Урлах, конечно, не хотел. Хотя, по большому счету, ему и было наплевать. Никогда он об этой Эрогении, пропади она пропадом, не думал, и даром она ему не нужна, ему вон своей Ледерландии за глаза...
    А Сердеция тем временем продолжала, и то, что она только что сказала, оказывается, были еще цветочки.
    - Значит, ты сейчас пойдешь и попрощаешься с братом. Скажешь маленькую речь, чтобы всем стало ясно, что ты скорбишь, но что судьба народа Эрогении тебе не чужда. Что ты не оставишь народ своего брата в беде, ты понял? - Не оставишь! Что ты готов в этот скорбный час взвалить на себя все заботы и о брате, и о стране, оставшейся без монарха.
    Она перевела дух и снова яростно и твердо уставилась в по-коровьи осоловелые очи супруга. Этого идиота, которого так трудно, почти невозможно, расшевелить.
    - А потом ты пойдешь к этим, эрогенцам, свите Геркулания. И скажешь им то же самое. Ты должен возглавить все хлопоты, связанные с погребением. Я тебе помогу, конечно. Мы его забальзамируем и отвезем туда, в Эрогению. Там организуем похороны. Есть такая примета: кто организует похоронный обряд, тот потом и занимает престол.
    Да-а, - понял несчастный Урлах, - выспаться сегодня не удастся.
    ***
    Ну, вот и все. Умер Геркуланий, король Эрогении, умер... Мысли об этом и вокруг этого крутились в головах всех, собравшихся в этот час в вестибюле дворца. Мысли - у кого ясные, у кого бессвязные, у кого и вовсе бестолковые - о мимолетности жизни и бренности всего сущего. Но, наверное, ни у кого не было такой каши в голове, как у притулившегося к колонне в дальнем углу Пафнутия.
    - Ну, что?.. - Думал маг. - Вот оно... или - сейчас, или - никогда!..
    Надо было решаться. Другого такого шанса не будет. Нигде и никогда. Но он никак не мог. Сердце колотилось, будто он уже пробежал парочку миль, или, как здесь говорят, верст. А он и одного шага не сделал. Туда... Где лежал, все еще окруженный скорбящими этот, которого он тащил. Тащил и защищал. И вот он теперь умер. А у него, у Пафнутия появился шанс. И Пафнутий снова пытался вытолкнуть свое, ставшее таким тяжелым и неуклюжим, тело. Вытолкнуть к этим... А ведь там сам государь! Что, вот так просто взять и подойти?..
    А народ тем временем зашевелился. Кто-то уже направился к выходу. Еще немного, и все разойдутся. Останутся одни слуги. И что тогда? А ему куда деваться? Выгонят отсюда - обратно уже будет не попасть.
    Вдруг наметившееся было центробежное движение сменилось на центростремительное. Двое - мужчина и женщина, явно не из дворцовой обслуги, пошли туда, куда так хотел попасть Пафнутий. Хотел, но боялся. А они шли. Они не боялись. Они явно имели право.
    Пафнутий посмотрел на них внимательнее. Они шли рука об руку. Женщина была молода и красива. Мужчина был повыше и постарше ее. И, похоже, это она вела его, а не наоборот. Вид у влекомого был бледен, глаза растерянно бегали по сторонам, ноги шаркали подошвами по мрамору - им явно не хотелось идти туда, куда они шли. Наверное, так выглядел бы сам Пафнутий, если бы решился все-таки пойти туда, куда хотел.
    Они дошли до границы круга, образованного стоящими вокруг мертвого тела. Женщина остановилась и, как показалось Пафнутию, подтолкнула своего спутника в спину. Он запнулся и сделал шаг вперед, туда, к лежащему, выходя за пределы этой, сама собой образовавшейся, границы. Чем тут же обратил на себя внимание окружающих. Потом он, видимо по инерции, сделал еще один шаг. И вот тут уже всем стало ясно, что это не случайность, и не просто так.
    Ясно это стало и Пафнутию. И интересно. Незаметно для самого себя он двинулся туда. Просто, чтобы лучше видеть и слышать. Но, тем не менее, двинулся. И, кстати, не он один. Другим тоже стало любопытно.
    ***
    Урлах остановился и растерянно огляделся вокруг. Все смотрели на него. А где же Сердеция?.. А, вот она, тоже смотрит, и слегка улыбается, и кивает ему незаметно - подбадривает. Ну, что же...
    - Э-э... - Начал Урлах. - Господа!..
    Горло перехватило и он закашлялся. Ну, - подбодрил он себя, - смелее! Это же мой брат. Да, мой брат!
    - Это же мой брат, господа. Я хочу сказать... Мне так жаль... Я буду, это... Я возьму на себя все эти... расходы. Я хотел сказать - заботы...
    ***
    - Что он там бормочет? - Бенедикт нахмурился и сурово уставился на зятя, которому вдруг пришла в голову блажь о чем-то тут поведать городу и миру.
    - Папа, что ему надо?! - Принципия вдруг напряглась и отлепилась от него. - Чего он хочет?
    Урлах услышал и вздрогнул. Этот голос - почти крик - сбил его с мысли, и он снова замолчал, испуганно уставившись на Принципию и Бенедикта.
    В наступившей тишине явственно прозвучал голос Бенедикта.
    - Это он намекает, дорогая, что престол Эрогении должен остаться за ним. Торопится немного. Хотя, в общем-то, он прав.
    ***
    Горе лишило Принципию сил. Нахлынувшая ярость эти силы вернула, да еще с процентами. Она шагнула к оторопевшему Урлаху, сверля его горящими глазами.
    - А ну, пошел вон! - разрезал тишину ее резкий, высокий голос. - Иди отсюда, шакал!
    От неожиданности Урлах сделал шаг назад. Напрасно. Как раз позади него в этот позорный для него момент оказалось распростертое на полу тело. Он оступился и неловко упал спиной на мягко принявшего его Геркулания. Это уже было чересчур. Урлах завозился и, стараясь не опираться на мертвое тело, кое-как поднял свое, тоже чуть живое. Низко опустив голову, не глядя ни вокруг, ни перед собой, а только себе под ноги, но и там ничего не видя, Урлах прошел через расступившуюся толпу и пошел куда-то. Куда-то туда...
    Он не оборачивался, и поэтому не видел того взгляда, которым его провожала супруга. В этом, хотя бы, ему повезло.
    ***
    Принципия осталась одна. На самом деле одна - не было во всем свете того, кто мог бы разделить с ней ее горе. Но ей было все равно. Никто ей и не был нужен. А тот, кто был, лежал перед ней, уже бессильный защитить ее и утешить. И она опустилась перед ним на колени. А потом еще ниже. Прижалась к уже начавшему остывать телу. А потом приподнялась и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь, а так - и всем, и никому. Может быть, богу...
    - Он мой! Никому не отдам. Это мой муж. Ясно?!
    ***
    Ну, это она, конечно, поторопилась, - отрешенно подумал Бенедикт, взирая на происходящее, - мужем, слава богу, он еще не стал. Вот если бы стал, было бы куда хуже. Пришлось бы отстаивать ее права на престол в этой дурацкой Эрогении, пропади она пропадом! Ненужная возня ради ненужной страны. А куда денешься? Окружающие не поймут...
    Да, в такой ситуации бестолковая и вредная суета была бы неизбежна. Возможно, война. А войны Бенедикт не хотел категорически. Бенедикт, вообще, был монархом новой формации. Еще только вступив в должность и отрешась от забав молодости, он огляделся окрест и ахнул. Перед ним, а теперь - под ним, лежала громадная территория, слабо заселенная, вся состоящая из плохо пришитых гнилыми нитками лоскутов не мытьем, так катаньем присоединенных его предками - как раз-таки любителями помахать мечом и шпагой. Страна нищая, дикая, косная и невежественная. С ней надо было что-то делать. И он делал. Он мостил дороги, он осушал болота на юге и обводнял пустыни на востоке, он основывал университеты. И на все это уходило пропасть денег. Деньги утекали, как вода в песок все тех же пустынь, а пустыни оставались все так же пусты, и дороги, ведущие в никуда, зарастали травой и колючими кустами. Даже разбойникам там поживиться было нечем.
    А тут бы еще и Эрогения!.. Ну уж, не надо.
    ***
    Сам не заметив, как, Пафнутий оказался среди людей, окруживших эту импровизированную сцену, на которой происходили все эти нелепые и невероятные события. Захваченный зрелищем, он даже как-то забыл о собственных проблемах.
    Ах, эта принцесса, как она была прекрасна в своем горе!
    Вот, - думал Пафнутий, глядя на нее, - вот человек, который меня не оттолкнет. Она уцепится за меня, как утопающий, а этот, Ратомир, подтвердит, что я - тот, за кого себя выдаю. Впечатлил же его мой нехитрый фокус с огнем там, на улице. Ему же невдомек, что это ерунда, которая под силу даже начинающему.
    Ну, что же, - решился, наконец, Пафнутий, - тогда пошли.
   
 
 

 
3



    - И это - король!.. - Усмехаясь про себя, думал Куртифляс, провожая глазами удаляющегося куда-то прочь незадачливого Урлаха. - Бедная Недерландия.
    А, впрочем, черт его знает, - продолжал он рассуждать на давно волновавшую его тему, - может быть, при таком вот короле и хорошо жить? Слабый король, беззубая власть - делай, что хочешь! Ну, нет! Был бы я королем...
    Но тут какое-то движение, возникшее где-то сбоку, почти вне поля зрения отвлекло его от рассуждений, имевших, безусловно, важное государственное значение. Куртифляс обернулся. Ага, так и есть. Похоже, этот изрядно затянувшийся спектакль продолжается. На сцену несколько неуклюже, расталкивая стоящих на пути, пробирался новый персонаж.
    Куртифляс стоял в стороне от толпы, искренне полагая, что все, что могло случиться, уже случилось. Все равно сейчас все разойдутся, ну, так и ему, в общем-то, делать тут больше нечего. Поэтому он не сумел разглядеть того, кто решил зачем-то продолжить веселье. Мелькнула спина, облаченная в какую-то простецкую темную куртку и голова со светлыми растрепанными волосами.
    Куртифлясу стало любопытно, и он шагнул вперед, туда, где, кажется, назревало какое-то событие.
    ***
    - Вот это да!.. - Вот уж чего Ратомир не ожидал от своей всегда такой скромной, застенчивой сестры, так это вот такого урагана, такого вулкана - ну, а как еще назвать и с чем сравнить то, что она только что выкинула? Бедный Урлах, он тоже не ожидал, идиот... Нашел, тоже, время заявить о своем родстве с покойным.
    А потом она бросилась к своему жениху, и в ее словах, ее голосе, ее позе было столько искреннего горя и отчаянья, что у Ратомира на глаза навернулись слезы. И сквозь эти слезы он увидел как к Принципии шагнул кто-то и сперва склонился над ней, а потом и вовсе присел рядом. Ратомир проморгался и обнаружил, что этот нахал не кто иной, как тот самый, с которым они тащили Геркулания. Этот маг, как его там зовут?.. Что-то смешное и нелепое, как и он сам - а-а, Пафнутий!
    Похоже на то, что все, происходящее этой ночью, настолько выбило всех присутствующих из колеи, что никто не отреагировал должным образом. Никто не бросился на наглеца, не защитил от него юную царевну, изумленно поднявшую голову на этого, непонятно кого, вдруг оказавшегося рядом, бесцеремонно взявшего ее за руку и негромко спросившего:
    - А хотите, он снова станет живым?
    ***
    Несмотря на свой преклонный возраст, царь Бенедикт отнюдь еще не был дряхл. Стоя ближе других, он прекрасно расслышал эти негромко сказанные слова, произнесенные непонятно откуда взявшимся незнакомцем. То, что он услышал, было невероятно. Невероятно по своей беспардонной наглости и одновременно - по идиотизму. Этот тип что, сошел с ума? Или это он, Бенедикт ослышался? Он оглянулся, но это не добавило ему понимания. Вялое тупое любопытство написано было на лицах? - да нет, скорее мордах, окружавших его людей. На разворачивающееся зрелище тупо уставились бараньи, коровьи, свиные - какие угодно! Но не человеческие глаза. Им, этим всем, было все равно.
    Бенедикт тряхнул головой, отгоняя морок, и шагнул вперед. Крепкой, отнюдь не старческой рукой, он схватил негодяя за шиворот и заставил подняться во весь рост.
    - Кто это такой? - громко, так что слышно было по всему вестибюлю, вопросил он.
    К нему со всех сторон, расталкивая придворных и гостей, спешили гвардейцы дворцовой стражи.
    Ратомир стоял рядом и поэтому успел быстрее. Он шагнул к отцу и встал напротив, положив руку на плечо мерзавца. Мерзавец стоял, испуганно хлопая глазами и, похоже, пытался что-то сказать. Правда, безуспешно.
    - Папа, этот человек помогал мне. Он был со мной там... - Ратомир махнул рукой в неопределенном направлении. - Мы с ним тащили Геркулания пока не встретили стражу.
    Из-за всего произошедшего Бенедикту до сих пор было недосуг выяснить подробности и причины этой свалившейся на него беды. Обо всем этом можно было поговорить и завтра. Так он считал. Но эти подробности нашли его здесь и сейчас. Он знал только, что Геркулания и Ратомира доставил во дворец отряд стражи. Один из тех, что были посланы на их поиски. Больше он пока не знал ничего. А тут, оказывается, вот что!.. Ратомир тащил, с этим... Этот-то откуда взялся? Какое он имеет отношение к гибели Геркулания? И почему, наконец, он позволяет себе такие шутки?!
    - Кто он? Откуда взялся? - Теперь вопросы были посланы не в пространство. Теперь Бенедикт адресовался непосредственно к сыну.
    - Его зовут Пафнутий. Он шел по улице. Я попросил его помочь. Вот и все. А вообще он - маг.
    - Кто?
    - Маг. Волшебник. - Видя удивленное и недоверчивое выражение на лице отца, Ратомир добавил:
    - Я тоже сперва не поверил. Но он доказал. Он спас нас всех, причем именно с помощью магии.
    Бенедикт отпустил, наконец, воротник этого, как оказалось, вовсе даже и не негодяя, а человека, спасшего его сына, и отступил на шаг, внимательно осматривая то, что перед ним было.
    Перед ним был довольно высокий мужчина, одетый так, как одеваются горожане среднего достатка, с непокрытой головой, на которой росли не слишком длинные и не слишком густые, светлые и растрепанные волосы. Абсолютно ничего примечательного. Да еще и Пафнутий!
    Стража, оттеснив прочих, сомкнулась вокруг них кольцом. Вот, кстати...
    - Это же вы привезли Геркулания?
    - Так точно! - Рявкнул Аркан.
    - А этот был с вами? - Кивнул Бенедикт на Пафнутия.
    - Так точно!
    - А зачем вы его привезли с собой во дворец?
    - Распоряжение наследника.
    - Зачем? - Теперь вопрос был адресован Ратомиру.
    - Папа, ну, он же помог нам. И спас к тому же, я же говорил. Не бросать же его было. Надо же его было как-то отблагодарить.
    - Отблагодарить, говоришь? Хм-м...
    За этой любопытной беседой Бенедикт не заметил, как, оставив жениха, поднялась и встала рядом Принципия.
    Слова Пафнутия, обращенные к ней там, внизу, не сразу дошли до нее. А когда она поняла их смысл, то первой мыслью было, что кто-то над ней издевается. Но она не успела среагировать. Отец оказался быстрее. И ей оставалось выслушивать теперь то, что вокруг нее говорилось. Слова Ратомира о том, что этот человек - маг, перевернули ее отношение к услышанному вначале. Может быть, это была не издевка? И сразу же дикая, отчаянная надежда, прорвав все шлюзы благоразумия и образования, хлынула в нее, заполнив целиком, вернув силы и заставив лихорадочно биться сердце.
    И вот она встала, вскочила и теперь стояла, одной рукой схватив за рукав отца, другой - вцепившись в Пафнутия, свою воскресшую надежду.
    ***
    - Чего же ты хочешь, спаситель? - Обратился Бенедикт к Пафнутию.
    Пока шла вся эта перепалка, Пафнутий немного пришел в себя и теперь достаточно спокойно и, как ему казалось, с чувством собственного достоинства, ответил:
    - Лично мне ничего не надо. И я сюда не просился. Но, раз уж так получилось, я мог бы, если, конечно, на то будет ваша монаршая воля, оживить усопшего.
    - Так это ты... серьезно?
    При этих словах Принципия, оставив в покое Пафнутия, обеими руками схватила теперь отца, прижалась к нему и, пристально глядя в глаза, сказала:
    - Папа, пусть он сделает это.
    ***
    Проводив глазами удаляющуюся жалкую фигуру мужа, Сердеция отвернулась и вновь обратила свое внимание на то, что происходило там, в центре круга. Стоило ей самой выйти, хотя бы на шаг, из него, как ее тут же незаметно оттеснили на периферию, откуда уже ничего не было видно.
    - Вот так, - подумала она, - стоит хоть чуть-чуть расслабиться, и ты уже на обочине. И ты уже позади всех.
    Ну, уж нет! Она протискивалась вперед, туда, где и было ее место, когда чье-то плечо толкнуло ее и она чуть не упала. Какой-то невежа шел напролом туда же, куда и она, только делал это более энергично. И, соответственно, у него это лучше получалось. Сделав правильные выводы, Сердеция усилила старания.
    Она еще не попала в первый ряд, когда там, впереди, куда она и стремилась, что-то произошло.
    - Кто это такой? - Взревел невидимый ей Бенедикт.
    И тут же, усиливая толкотню и давку, к центру ринулись охранники. Сумев пристроиться за одним из них, Сердеция, наконец, получила возможность все видеть и все слышать. И то, что она увидела и услышала, поразило ее больше, чем позорное фиаско этого идиота, считающегося ее мужем.
    - Папа, пусть он сделает это. - Услышала она слова своей младшей сестры. О чем шла речь, она уже поняла. Воскресить этого, Геркулания, черти бы его взяли! А как же она? А как же ее планы? Все побоку? Это были пустые мечты? Да нет, глупости, что за бред. Никому не дано воскрешать мертвых. Это какой-то сумасшедший. Вытолкать его взашей, да и все! Что там стража?!.
    Но стража стояла. И Сердеция слушала дальше, как разворачивается этот бредовый заговор против нее и ее мечты.
    ***
    - Папа, пусть он сделает это. - Сказала Принципия, глядя в глаза отцу.
    - Но, дорогая, послушай... это же невозможно.
    - Но Ратомир говорит, что он маг.
    - Послушай, ну успокойся, ну что ты?.. Ты же уже достаточно взрослая, умная, образованная...
    - Папа!.. - Крикнула в отчаянии Принципия. - Ну, он же говорит!.. Ну, пусть он сам скажет.
    - Ладно, ты... как тебя... Что ты собираешься делать? Откуда ты вообще взялся на нашу голову?
   
 
 

 
4



    При всех достоинствах монархического строя правления, ему тоже, увы, свойственны некоторые недостатки. И главный из них - качественные характеристики главного звена всей системы, то бишь монарха. Да, увы, монархи - всего лишь люди, сколько бы божественной благодати на них не почило. Такие же, как мы с вами. Получше ли, похуже - но люди из костей и мяса, обтянутого кожей. Да, Бенедикт был из тех, что получше, но и у него был свой предел, свой ресурс. И сейчас, кажется, он был исчерпан до донышка. Боль стучалась в затылок, немела левая рука и подкатывала предательская слабость. Уйти бы сейчас, лечь, плюнув на все. Пусть тут как хотят. Завтра... Все завтра.
    Но ведь нельзя.
    - Ну что, Куртифляс, что скажешь? Ты же все слышал.
    Да, Куртифляс слышал все. Все, что счел необходимым рассказать о себе этот странный человек с высшим, как выяснилось, магическим образованием. Ну, это надо же!.. Сказка стала былью.
    - Я думаю, государь, что это все ерунда. Даже если это и возможно, то этот-то вот, - Куртифляс кивнул в сторону молча ждущего решения своей участи Пафнутия, - он-то ни разу такого не делал. И даже не видел, как это делал кто-нибудь другой. Любое дело требует умения, а здесь его нет. Но, с другой стороны, он сделал это предложение во всеуслышание, и если ты его отвергнешь... Если он попробует и у него ничего не выйдет, то виноват будет он. А если ты не дашь ему попробовать, обвинят тебя. А Геркуланий погиб при весьма сомнительных обстоятельствах, будучи твоим гостем. Ты сам понимаешь, что сейчас может начаться. - Шут помолчал, глядя на Бенедикта. - Короче, я думаю, что хуже-то точно не будет.
    Бенедикт отвернулся от Куртифляса и взглянул на Ратомира.
    - Конечно, надо попробовать! - Горячо поддержал тот шута.
    Принципию можно было не спрашивать. Тут все было ясно и без слов. Вон как смотрит!
    Бенедикт посмотрел на Пафнутия и поманил его пальцем. Тот подошел поближе.
    - Ладно, - сказал Бенедикт, - давай. Значит, тогда так: сейчас я дам тебе человек так трех в сопровождение и вы едете туда, к тебе, в эту твою аптеку, где у тебя все эти... Там берешь, что нужно - и сюда. Здесь тебе удобно будет? - жестом Бенедикт показал, что имеет в виду все тот же вестибюль, в котором они находились, - или перенести покойника в другое место?
    - Здесь будет хорошо. Просторно. Люди отойдут подальше...
    - Не помешают? Или прогнать?
    - Зачем? Пусть смотрят.
    Пусть будет больше зрителей, решил Пафнутий. Пусть все знают... Пусть убедятся!.. В том, что все получится так, как надо, он не сомневался. Пусть!.. Пусть сам он еще ни разу не делал этого. Пафнутий верил в учителя.
    ***
    Что уж там говорить про Бенедикта, если даже Шварцебаппер, гораздо более молодой, сильный и здоровый, устал. Этот длинный день, сменившийся не менее длинной и беспокойной ночью, утомил даже его. Его, которого приближенные прозвали Железным Дровосеком за способность одним взмахом меча перерубать стволы молодых березок. Даже его сейчас сильно клонило ко сну.
    Он ушел к себе, поняв, что Геркуланию каюк. Чего еще было ждать? Он собрал своих и они всей толпой, но тихо, покинули этот балаган, не дожидаясь, пока опустят занавес и актеры выйдут на поклоны. Сейчас он, сидя в одном белье на разобранной постели, потреблял из дорожного серебряного кубка порцию густого ароматного ганзельского. Для хорошего сна - самое то!..
    Вдруг в дверь опочивальни постучали.
    ***
    Как и Куртифляс Сердеция, отвоевав-таки свое законное место в первых рядах, слышала все. Но, в отличие от того же Куртифляса, отнеслась к услышанному гораздо серьезнее. Живя в маленькой, зеленой и красивой, но традиционно отсталой Ледерландии, она не могла не проникнуться духом тех верований, что испокон века бытовали среди народа этой страны. Причем превосходно уживаясь с догматами официальной религии и науки.
    Колдовство в Ледерландии было не атрибутом сказочных сюжетов, а вполне обыденным явлением, с которым приходилось сталкиваться, и, соответственно, считаться. При возведении водяных мельниц надо было учитывать интересы местного водяного. Леший вполне мог вмешаться в процесс заготовки древесины, а общение с домовым было столь же обыденно, как общение с прочей прислугой.
    Про такое чудо, как воскрешение мертвых, правда, слышать не приходилось. Ну, так и что? Это же не значит, что это не возможно в принципе. И если этот тип, неизвестно откуда свалившийся на ее голову, и правда сумеет сделать то, что обещает, - а почему бы и нет? - то все планы Сердеции о воцарении в Эрогенском королевстве идут прахом. А она уже почти поверила в это. Конечно, Эрогения не Амиран, но по сравнению с Ледерландией это было куда предпочтительней.
    Так что, - решила Сердеция, - никакого воскрешения быть не должно. Что за глупости, в самом деле! Умер, так умер!.. Мир его праху, и все такое... А поскольку ждать милостей от природы было совсем не в характере королевы Ледерландии, то эту проблему она должна ликвидировать сама. Желательно вместе с тем, кто ее создал. Решив вопросы стратегии, Сердеция задумалась о тактике.
    ***
    После горячего и продолжительного поцелуя досада на лице Шварцебаппера сменилась явно прочитывемой радостной готовностью к дальнейшим действиям. Но они-то, как раз, в планы Сердеции и не входили. Возможно, потом...
    - Подожди, дорогой, - сказала она, обращаясь к любовнику, - у меня к тебе просьба.
    Реакция была вполне ожидаемой.
    - Все, что угодно! Только прикажи!
    - Понимаешь, там сейчас к моему отцу проник какой-то мошенник, выдающий себя за мага. В любом другом случае его и на порог бы не пустили, а тут этот подлец решил воспользоваться ситуацией и предлагает не больше, не меньше, как воскресить несчастного Геркулания.
    - Ого! Ничего себе! - Отозвался Шварцебаппер, по-прежнему не отпуская Сердецию со своих коленей и продолжая ласкать ее грудь. Правда, после ее слов ласки эти стали менее настойчивы. Новость заинтересовала его и заставила отвлечься.
    - Сейчас отец собрался отправить его в сопровождении солдат куда-то в город, туда, где он хранит реквизит для своих фокусов. Потом он должен, когда вернется, проделать тут свои мошеннические манипуляции. Ты понимаешь, дорогой, что он замыслил?
    Она внимательно и строго глянула в глаза Шварцебаппера. Тот, естественно, не понимал.
    - Ну, воскресит он Геркулания, и что?.. Значит свадьба все-таки состоится. Ну вот и здорово, а то что же мы тут...
    - Да нет же!.. - С досадой в голосе воскликнула Сердеция. - Какое может быть воскрешение?! Это только Принципия могла поверить в эти бредни. Но она еще мала, глупа и влюблена вдобавок.
    - Значит, ты думаешь, что у него ничего не получится?
    - Ну, конечно! И он сам прекрасно это знает. Ему нужно только одно - громко заявить о себе. Он тут, во дворце, устроит спектакль с дымом, взрывами, прочими всякими штучками... Недаром он согласился на присутствие всех, кто захочет. Ему нужна реклама. А что не получится - ну, он всегда может сослаться на что-нибудь. Ну, там, покойник пролежал больше времени мертвым, помешал ему кто-нибудь, еще что угодно. Ничего ему за это не будет. Он же хотел, как лучше, ну, а что получилось как всегда - что ж, бывает. Не ошибается тот, кто ничего не делает.
    - Ну да, скорее всего, так и будет. - Согласился Шварцебаппер. - Нам-то что? Пусть себе...
    - А ты представляешь, что будет с той же Принципией, после такого? Вот она сейчас надеется, ждет, верит... А тут... Как бы она после этого совсем от горя не повредилась. И с отцом может что-нибудь приключиться. Нет-нет! Мы не должны допустить такого. Во что бы то ни стало это подлое мошенничество надо предотвратить, пока... Пока не случилось чего-нибудь непоправимого.
    - Допустим. И что ты предлагаешь?
    - Надо поймать этого мошенника там, за пределами дворца. Поймать и убить.
    - Хм-м... Легко сказать... Где его там искать? И, потом, а как Бенедикт отнесется к такому?..
    - Искать не надо. Он же будет возвращаться по той же дороге. Она же одна. Вот там и перехватить.
    - А с ним же будут гвардейцы.
    - Ну, всего-то три человека.
    - И, тем ни менее... Их тоже, того?..
    - Придется, разумеется. А что до Бенедикта, то он, конечно, расстроится, рассердится, но, если сделать все тихонько... Ну, откуда он узнает, что там случилось? Что, мало тут шаек бродит по ночам?
    - Так, и ты предлагаешь все это проделать мне?
    - Да, дорогой. Только ты сможешь. Не к Урлаху же мне с этим обращаться? Да он обгадится, только услышав об этом. А ты - воин, ты настоящий мужчина, и, потом, ты же любишь меня? Ведь правда?..
    Аргумент был убойный. Действительно, что ж теперь - сказать: не люблю - мол?.. Ох, и хитрая лиса эта его прекрасная подруга! Ох, и сучка!..
    Шварцебаппер ссадил Сердецию с колен и откинулся на кровать, заложив руки за голову. Глаза его хитро прищурились и губы сложились в недобрую, саркастическую улыбку. Он глядел на стоящую напротив Сердецию и вот уж чего-чего, а любви в этом его взгляде было очень мало. Да совсем ее там не было.
    - Я знаю, дорогая, - наконец заговорил он, - что ты не очень высокого мнения о моем уме. Кто-то тебе сказал, что умники не слишком хороши в постели, а ты и решила, что это на самом деле так. Но совсем-то за дурака меня не держи. Так я и поверил, что это сестрица тебя волнует. Ну, как же - повторного разочарования она не перенесет! А если этот маг так и не явится? Это не будет для нее ударом? Думаешь, я не знаю, чего тебе надо? О том, что Урлах главный претендент на эрогенскую корону, разве что дворники в Миранде не знают. Поцарствовать хочешь? Хорошее дело. Я не против. И помогу тебе. Но, при одном условии...
    - Я тебя слушаю, дорогой.
    - Мы с тобой поженимся.
    - Ну, что ж, - усмехнулась Сердеция, - я не прочь. Мы с тобой составим хорошую пару. Вот только...
    - Да ладно тебе! Все ты прекрасно понимаешь. Не может такого быть, чтобы у твоего драгоценного Урлаха не нашлось парочки хронических болячек, а моя бедная Софронея давно страдает болезнью почек. И все это знают. Вот даже на свадьбу сестры не смогла поехать. Так что... А Арбакор и Нидерландия имеют общую границу. И буду я править тут, на материке, а ты будешь владычицей там, на этом туманном острове, чего тебе так хочется. И мы не будем надоедать друг другу. Будем иногда ездить в гости, и будет нам счастье.
    Сердеция облегченно расхохоталась. Что ж, это даже хорошо, что ее любовник не дурак. Главное, чтобы их интересы совпадали. А пока они, кажется, совпадают. Ну и здорово!
    И она упала на грудь любимому.
    - Значит, сделаешь?
    - Ну, конечно!
    - Тогда не теряй времени.
    В общем, как пелось в одной старинной рыцарской балладе:
   
   
"И руки свои королю положила на грудь, сказала ему, обласкав его взором лучистым: Получше их бей, а не то прослывешь пацифистом..."
   
   

    Ну, и так далее.

   
 
 

 
5

 

    Шварцебаппер, будучи человеком действия, времени терять не стал. По-солдатски быстро облачившись в боевой доспех, он собрал вокруг себя своих преданных рыцарей. Нет, он не стал звать всю приехавшую с ним на торжество компанию. В стороне остались и министр иностранных дел, и министр финансов, не стал он тревожить и слуг, в чьи обязанности входило обеспечивать его комфортом во время путешествия - нет, сейчас короля окружали только бойцы. Только те, чьим орудием труда был меч, нужны были ему в эту минуту.
    - Господа! - обратился он к ним. - Сейчас нам предстоит одно дело. Зачем и почему оно нужно - я объяснять не буду. Скажу только, что речь идет об интересах нашей родины.
    Он сделал внушительную паузу, пристально всматриваясь в лица слушателей. До всех них должно было дойти значение того, что он уже сказал, и что еще скажет. Лица были серьезны и внимательны. Удовлетворенный увиденным, Шварцебаппер продолжил:
    - Мне нужно четыре человека. Только добровольцы. Стойте! - Властным жестом остановил Шварцебаппер зашевелившуюся команду, готовую, как один человек, вскочить с места и встать в строй. - Подождите. Я не все сказал. Дело это тайное. Нельзя, чтобы кто-нибудь узнал или догадался об этом. Потому что, в противном случае это грозит... ну, скажем, международными осложнениями. И не дай бог попасться кому-нибудь в руки местных гвардейцев. Учтите, если кого схватят - я его выручать не буду. Наоборот, скажу, что он действовал сам по себе и, значит, будет наказан здесь, по Амиранским законам. Это понятно?
    Напряженное молчание было ему ответом. Вот то-то! А то - ишь, повскакали! Тут не война, тут тайная операция.
    - Ну, вот. А теперь - давайте. О том, что конкретно предстоит расскажу тем, кто пойдет.
    ***
    Из дворца выходили по одному. Через служебные выходы. Когда все собрались у отведенной их делегации конюшни, растолкали конюха, отворившего им ворота, и вывели, предварительно оседлав, лошадей. Посыпанные гравием дорожки скрадывали цокот копыт. Вороные кони, черные плащи - почти невидимками подъехали они к тем воротам, за которыми лежала дорога в город.
    Ворота оказались закрыты и заперты. Шварцебаппер соскочил с коня. За ним спешились и все остальные. К ним уже спешил выскочивший из расположенного неподалеку домика человек в форме гвардейца дворцовой стражи.
    - Любезный, открой нам. - Вежливо обратился Шварцебаппер к стражу ворот.
    - Извините, - не менее вежливо отозвался страж, - не могу. Согласно приказу. Только по личному распоряжению самого командира дворцовой гвардии.
    - Э-э!.. Подожди!.. - Растерялся Шварцебаппер. Весь стройный план летел к чертям. - Как же так? Нам надо...
    - Ничем не могу помочь.
    Неожиданное препятствие в лице вытянувшегося перед ним гвардейца, рассердило короля. Вот же, сволочь! И что же теперь?.. Можно было, конечно, скрутить этого не в меру ретивого стража, но где гарантия, что из того же домика за ними сейчас не наблюдают внимательные глаза его товарищей. Они поднимут тревогу, сюда примчится вся наличная гвардия и - что?!. - Драться вчетвером против многократно превосходящего противника? Это, знаете ли, совсем не то, что устроить засаду на трех, ничего не подозревающих человек. К этому Шварцебаппер не был готов ни морально, ни физически.
    Так что же, черт побери, делать?!
    В первую очередь, - решил Шварцебаппер, - нужно успокоиться. Ворота, между прочим, открываются не только грубой силой. Нет таких крепостей, которых не могло бы взять золото.
    Шварцебаппер порылся в кармане камзола, скромно укрытого черным плащом. Точно, пара золотых там завалялась. Ну и ладно, ну и хватит этому... Сколько это будет на их деньги? Неважно, достаточно!
    Он протянул монеты гвардейцу.
    - На, любезный, выпей после смены за мое здоровье.
    Вопреки ожиданию рука того не шевельнулась. Более того, гвардеец даже сделал шаг назад, словно шарахнувшись от дьявольского соблазна.
    - Не положено! - Тихо сказал гвардеец. И добавил, словно извиняясь: - У нас сегодня один вот так выпустил, так с ним теперь такое будет...
    Вот тебе на! Что же теперь, так и возвращаться ни с чем? Извини, мол, дорогая. Нас не выпустили. И чем же он тогда отличается от того же Урлаха? И тут Шварцебаппера озарило: какой же он дурак! И как же здорово, что этот молодец-гвардеец отказался от его денег. Ведь потом он всем скажет, что - да, хотели выехать, мол, да вернулись, потому что я их не выпустил. Ведь это же тайная операция, сам же говорил, а сам!..
    Ну а мы - мы пойдем другим путем! А пока...
    - Смотрите! - Шварцебаппер поднял вверх руку с зажатыми в ней золотыми. - Смотрите и учитесь! - Он обращался к своим, стоящим рядом, и, по правде говоря, ни черта не понимающим, товарищам. - Вот как надо нести службу. Вот что значит верность присяге и долгу! Видите? Никакие деньги не заставят этого гвардейца изменить своему королю. Я непременно расскажу об этом вашему генералу. - Это он уже обращался к оторопевшему гвардейцу. - Молодец! Не продаешься! На тебе за это... - он протянул неподкупному стражу монету. Держи. Это за службу! Так и продолжай. Сказано - не отворять ворот никому, так и не отворяй, хоть кто тебя будет уговаривать. А, кстати, вот сейчас, перед нами, ты же выпустил кого-то?
    - Так точно! Так там с ними был сам начальник. Он и распорядился.
    - Вот! И правильно. - Это Шварцебаппер проговорил уже садясь на коня. - Так и держись. Ладно, мы домой, поздно уже. А ты карауль, карауль...
    ***
    Отъехав подальше от недреманного, как выяснилось, ока стражей дворцовых ворот, Шварцебаппер остановил свой отряд и спешился. Остальные проделали то же самое. Следовало ожидать, что начальство придумало некую военную хитрость и возвращаться им все-таки не придется. Так и оказалось. Заведя своих людей под сень мирно шумящих листвой деревьев, Шварцебаппер обнародовал пришедшую ему в голову идею:
    Итак, - сказал он, - через ворота нам не пройти. Значит, будем выходить, минуя ворота. То есть - через ограду.
    - А лошади? - спросил кто-то.
    - Если у тебя хватит силенок на то, чтобы перекинуть своего коня через ограду, можешь сделать это. - Шварцебаппер улыбнулся. Правда, в темноте этого никто не заметил, так что шутка не удалась. - Остальным придется действовать пешком. Пешая засада против конной группы противника. Мы с вами отрабатывали это. Вспомните - упражнение номер пятнадцать регламента "Взвод в засаде". Я думаю, справимся.
    - А перелезем? - Опять засомневался кто-то.
    Шварцебаппер, однако, нашелся и тут.
    - Ограда, конечно, сложная. Высокая, да. Пики там опять же острые. Поэтому, делаем так: коня ставим рядом с оградой и с седла - на верх столба ограждения. А уж с него - прыгать. Темно, конечно, но, что делать... Постарайтесь при прыжке приземляться аккуратней, не сломайте себе чего-нибудь. Теперь так: чтобы все это было максимально незаметно, нам придется разойтись и преодолевать преграду по одному. Потом соберемся напротив тех ворот, где мы сейчас были. Не заблудитесь в темноте.
    Он замолчал. Все ли он сказал? Все ли предусмотрел? Вроде - все. Ну, да если чего, так люди все боевые, опытные, сообразят при нужде и сами.
    - Вопросы есть? - Спросил он на всякий случай.
    Вопросов не было. Цели были ясны, задачи сформулированы, оставалось только начать.
    - Тогда - расходимся! - Приказал Шварцебаппер и потянул своего коня в ту сторону, где, как ему представлялось, должна была находиться ограда.
   
 
 

 
6



    О предстоящей попытке воскрешения собравшихся в вестибюле никто специально не оповещал. Но стоит ли удивляться, что известно об этом стало, тем ни менее, всем и очень быстро. И, разумеется, предстоящий аттракцион стоил бессонной ночи. Так что даже те, кто совсем было уже собрался уходить, взбодрились и решили остаться. Такой случай выпадает раз в жизни, да и то не всем. Будет о чем рассказать, причем, совершенно независимо от результата. Если этот самозваный маг опозорится, а это, скорее всего так и будет - уж вы поверьте! - то и в этом случае событие обещает быть весьма неординарным.
    Остались, конечно, не все. Разошлись по своим комнатам те, кто мог оставить вместо себя кого-нибудь, кто, дождавшись возвращения мага, должен был прибежать и известить об этом хозяина. Ну, а тот пока мог позволить себе немного и отдохнуть.
    Ушли Салам и Бунимад с женами и наиболее высокопоставленными из приближенных, ушел начальник стражи - правда, не для того, чтобы спать. Какой уж тут сон в такую ночь! Ушел оберлакей и министры двора царя Бенедикта. Ушел и сам Бенедикт, давно уже ощущавший потребность в отдыхе. Сколько они там будут ездить туда-сюда? Есть время вздремнуть пожилому человеку.
    ***
    И уж, разумеется, никуда не ушла Принципия. Она сидела рядом с Геркуланием, положив руку ему на плечо, и смотрела ему в лицо. Лицо было бледно, черты его заострились, глаза были закрыты. Почему-то, в отличие от того, о чем Принципия читала в романах, его лицо вовсе не казалось лицом спящего человека. Отчего-то сразу было видно, что человек этот мертв.
    - Ничего, - шептала Принципия, - ничего. Потерпи немного. Сейчас все пройдет. Сейчас все будет хорошо.
    Ну, правда, а о чем еще можно разговаривать с мертвым?
    Рядом с ней, только по другую сторону от лежащего тела, и тоже на полу устроился Ратомир. Спать ему уже не хотелось. Ушла совсем та, овладевшая было им мертвая и тупая апатия, возникшая после того, как, наконец, вбежав по бесконечным ступеням крыльца, они вломились, ворвались в этот вот громадный вестибюль. Они пришли. Они были дома. И они встали, не зная, что делать дальше. Держащие на руках Геркулания гвардейцы смотрели на него, ожидая дальнейших распоряжений. Каких? Он и сам не знал, что дальше. Все это время надо было одно - донести, дотащить его сюда. Вот, они тут, и что?..
    Ратомир стоял, опустошенный и растерянный. Один из гвардейцев, старший, наверное, подошел к нему и тихо спросил:
    - Может, положить его пока?..
    И Ратомир кивнул, благодарный этому гвардейцу за то, что тот принял хоть какое-то решение и снял, наконец, ответственность с него, с Ратомира.
    Геркулания, так и не пришедшего в сознание, положили тут, в центре этого огромного зала. Положили временно, пока не будет другого распоряжения. А оказалось, что навсегда.
    И вот теперь Ратомир, тоже глядя в мертвое лицо Геркулания, опять вспоминал, как они сидели там, в этом проклятом кабаке. И как Геркуланий, доверчиво и искренне говорил ему о своей любви. Ратомир взглянул на сестру. Может, рассказать ей об этом? Или не надо? Если все получится, как обещал Пафнутий, Геркуланий сам скажет ей об этом. Если не говорил раньше... А если не получится?.. Да нет! Ну, почему не получится?! Ведь этот Пафнутий маг, настоящий маг. Как он тогда этого!..
    Ратомир вспомнил, как горела голова того грабителя, как он орал и корчился, и ему даже показалось, что он снова чувствует запах горелых волос и кожи. Нет, все должно получиться! Ну, а если, вдруг, все же, нет, то тогда тем более не стоит ни о чем рассказывать.
    ***
    Никуда не ушел и Куртифляс. Сейчас он сидел на ступеньке одной из трех парадных лестниц и с этой позиции мог обозревать все пространство вестибюля. Холодный мрамор грозил простудой прямой кишки или воспалением седалищного нерва, но Куртифляс не обращал на такие пустяки внимания. В настоящую минуту его внимание было занято группой из трех человек, один из которых спокойно лежал на спине, а двое других расположились по обе стороны от него. Он был слишком далеко, чтобы слышать, о чем там переговариваются эти двое. Но зато видел он все хорошо. А что до разговоров, то это вряд ли... Похоже, и Ратомир, и Принципия сидели молча, погруженные каждый в свои мысли.
    Сейчас именно они были центром событий, именно от них исходила идея воскресить этого Геркулания. Редкий случай, когда он, Куртифляс, был совершенно ни при чем, и от него ровным счетом ничего не зависело. Во всяком случае, пока. Дальше будет видно. Вот он и смотрел.
    Куртифляс привык быть в центре событий. Причем, отнюдь не сторонним наблюдателем. Да, он всего лишь шут. Да, это противно и унизительно, зато это дает такую близость к монарху, о которой не могут и мечтать самые расфуфыренные царедворцы, чуть не лопающиеся от собственной значимости и величия. Таким влиянием могут обладать только любовницы. У Бенедикта же любовниц не было, а значит, не было и конкурентов. Что же касается придворных - самые умные из них понимали, что такое есть ничтожный шут Куртифляс, по утрам приносящий в зубах тапочки Бенедикту, понимали и старались с шутом дружить, глупые же... что о них говорить? Они быстро исчезали с горизонта.
    Нет, Куртифляс не вмешивался в вопросы высокой политики. Ну, уж, на фиг! Да и что она есть, собственно говоря, эта политика? Не зарься на чужое, и все будет в порядке. Своего выше крыши. А что до чужих поползновений на это самое свое, так давно уже соседи зареклись связываться с Амираном. Себе дороже. Так что, кто бы ни стоял у руля, или, вернее, не думал, что стоит, политика - какая была, такой и оставалась. И, будьте уверены - останется! Ну, а уж о том, какой кормчий достоин занимать место на капитанском мостике, а какой нет, вот тут уже начиналась сфера его, Куртифляса, интересов.
    Ежеутреннее приношение тапочек должно оплачиваться. И оно, уж не сомневайтесь, оплачивалось, хотя Бенедикт по привычке и не думал чем-то одаривать верного старого шута, воспринимая его как что-то привычное и приятное, вроде тех же тапочек. Никто же не платит тапочкам? И если бы не природный ум, наблюдательность и энергия, ждала бы Куртифляса нищая старость, как любого уволенного по состоянию здоровья лакея. Но Куртифляс был прозорлив и, глядя на годы вперед, уже давно обеспечил себя соломкой в виде многочисленных счетов в разных банках, преимущественно в других странах, с более мягким, чем в Амиране, климатом.
    Особенно продвинулись в этом направлении дела после бракосочетания Гармониллы, четвертой дочери многодетного Бенедикта. Браку этому предшествовало знакомство Куртифляса с будущим ее мужем - Рупшильтом, весьма влиятельным человеком, ссужавшим деньгами целые королевства. На тот момент ему уже стало тесно, а просторы Амирана манили своими сказочными богатствами, по большей части, увы, лежавшими втуне, и ждущими того, кто возьмет их в надежные хозяйские руки.
    Руки Рупшильта вполне подходили для этого, а тот, в свою очередь, правильно оценил потенциальную стоимость бедного царского шута. Теперь Рупшильт при необходимости обращался напрямую, хоть и через цепочку доверенных лиц, к Куртифлясу, зачастую даже через голову Бенедикта. И, как правило, это было верное решение. Стоит ли говорить, что и сам Куртифляс не оставался в накладе?
    И вот теперь происходило нечто такое, на что Куртифляс повлиять никак не мог. Не мог даже просчитать все вероятные последствия того или иного варианта развития событий. И это его начинало серьезно тревожить.
    Поэтому Куртифляс был начеку.
    ***
    А виновник того, что бессонная ночь во дворце продолжалась, уже въезжал на скупо освещенные мостовые Миранды. На сей раз он ехал уже не верхом. Нет уж, хватит! Первого в его жизни опыта верховой езды оказалось вполне достаточно. Теперь он ехал в коляске, как все приличные люди, на мягком, удобном сиденье, а рядом с ним расположился Аркан, которому велено было охранять мага. Еще двое гвардейцев скакали рядом.
    Ночь уже подходила к своему неизбежному и закономерному концу. Угомонились самые запоздалые гуляки. Те из них, кто не сумел добраться до дома, спали там, докуда сумели их донести ослабевшие в неравной борьбе с притяжением земли, ноги. Честный работящий люд тоже еще досматривал последние сны. Тихи и пустынны были улицы столицы. Единственные люди, попавшиеся по пути, были такие же гвардейцы, спешившие им навстречу, туда, откуда они выехали, во дворец.
    Два отряда, опознав своих, молча, жестами поприветствовали друг друга и разъехались, каждый в свою сторону. Можно было, конечно, и остановиться на минутку, переброситься парой фраз, но Аркан узнал в том, кто возглавлял встреченный ими отряд, лейтенанта Гаада - Гадюкина, проще говоря, и останавливаться не стал. Общаться с этим типом у Аркана не было никакого желания. Может быть, и напрасно. Аркан разглядел, что на запасных лошадях гадюкинского отряда кто-то сидел. Кого это они везут? Те, за кем посылали, вроде бы уже во дворце. Какой еще сюрприз приготовила им эта ночь?
    Смерть Геркулания расстроила Аркана. Вряд ли теперь его ждала награда. Как бы не наоборот. С них станется!.. С больной-то головы на здоровую... Это у нас умеют, находить крайних. Теперь, правда, появилась надежда. И надежда эта была связана с этим вот, сидящим рядом. Маг - ну это надо же!.. Маг в представлении Аркана должен был выглядеть совершенно иначе. Вот, скажем, тот же султан Ахинейский, вот он вполне подошел бы на эту роль: фигура, взгляд, борода, да тюрбан его, хотя бы... А этот? Самый заурядный человек. Таких на улицах Миранды пучок за пятачок, как говорила его покойная бабушка.
    ***
    А самого мага занимали гораздо более прагматичные вещи. Мысленно он был уже в закромах дядюшкиной аптеки и вспоминал, где что лежит и все ли из необходимого имеется в наличии.
    Хорошо все же, что для проведения этого обряда не нужно ничего такого уж экстраординарного вроде растолченных камней из желчного пузыря Бохомского дракона. Вот это была бы проблема. Насколько было известно Пафнутию, последнего такого дракона извели еще в позапрошлом веке. Хорошо, что магия - это все-таки наука. Поэтому тут самое главное - разбираться в общих принципах, и тогда вполне можно одному отсутствующему ингредиенту подобрать вполне адекватную замену. Вот, скажем, в оригинальном рецепте из тетради бен Салеха требуется спиртовая вытяжка из муравьиных яиц той породы муравьев, что водятся на родине учителя. Ну и что? По справочнику аль-Катарсиса Пафнутий подобрал вполне подходящий аналог. Слава богу, такого добра, как обычные тараканы, в любом доме полно.
    Надо будет не забыть, - вспомнил Пафнутий, - оставить дядюшке записку. Вот удивится старый маразматик, когда узнает, что его племянник сейчас в царском дворце.
    - Эх, - задумчиво про себя вздохнул Пафнутий, - дал бы бог никогда больше сюда не возвращаться!
    ***
    Многим не спалось в этот предутренний час во дворце царя Бенедикта. Ворочался в своей постели и он сам. Уставшей голове мешало никак не желавшее успокоиться сердце. Как ни укладывал Бенедикт свое большое, костлявое тело, все было как-то не так. Где-то давило, где-то чесалось. Выпить бы сейчас снотворного настоя, да нельзя. Скоро вернется этот маг, и ему снова предстоит быть там, присутствовать при этом...
    При - чем? Бенедикт не слишком-то верил в удачный исход этой процедуры. И что тогда? В старые времена после этого, такого вот, с позволения сказать, мага - на кол! А сейчас? В нашу эпоху - эпоху повсеместного гуманизма и так называемой просвещенности? А годится ли в эту эпоху пользоваться такого рода услугами? Коллеги узнают - на смех подымут. А родная пресса? Удавить бы их всех!..
    И Бенедикт переворачивался с правого бока на левый.
    ***
    Ну, а Сердеция даже и не ложилась. Какой уж тут сон?
    Надеюсь, - думала она, - у Шварци все получится. Дело-то, по правде говоря, пустяковое. И тогда... Нет, а Шварци-то каков?! Вот не ожидала! Ну и хорошо, на первых порах это даже к лучшему. То, что он предлагает, совсем не плохо. Для начала. А там - посмотрим!
    А Урлах-то, Урлах!.. Да-а... Это надо же, так все обгадить! Нет, только самой. И в первую очередь переговорить с отцом. Уговорить его, заручиться его согласием, иначе... Надо чтобы он тоже поехал в Эрогению. Там само его присутствие заткнет рты всем, кто будет проталкивать всякие альтернативные варианты. Никаких вариантов! Вот законный правопреемник. Точка! А Урлах - что, Урлах? - пусть теперь молчит и улыбается. Это он сможет. За него будем говорить мы с отцом. Этого довольно. Может, еще и Шварци взять с собой? В качестве дополнительного аргумента? Да нет, пожалуй не стоит. Он там начнет приставать, об этом непременно кто-нибудь пронюхает... Ни к чему нам такое сейчас. Пусть пошлет кого-нибудь из своих, кто поближе к трону. И присутствие свое обозначит, и вреда никакого.
    - Ладно, где же он там? - И она нетерпеливо посмотрела на дверь, которая все не отворялась.
   
 
 

 
7



    Осторожно и не торопясь, обходя деревья и ведя за собой своего верного коня, Шварцебаппер пробирался по дворцовому парку. Каждый раз, прежде чем сделать очередной шаг, он ногой ощупывал то место, куда ее предстоит поставить. Облака скрыли ночное светило, и теперь, в этой тьме ничего не стоило попасть ногой в какую-нибудь ямку. И как потом, с вывихнутой ногой, прикажете прыгать? Нет, уж лучше не спешить.
    Ямок, правда, пока не попадалось. Даже мусора не было. Хорошо ухоженный парк, видно, что садовники стараются, но береженного бог бережет.
    Вот так, шаг за шагом, по коротко стриженой траве с изредка попадавшимися и тихо хрустящими под ногами сучками, Шварцебаппер добрался до цели.
    Ограда дворцового парка представляла собой высокое, в два человеческих роста, сооружение. Через равные расстояния шли кирпичные столбы, соединенные между собой красивой железной решеткой, основу которой составляли вертикальные пики с острыми, покрытыми бронзовой краской наконечниками. Не дай бог за такую зацепиться. Лучше сразу прыгать подальше.
    Шварцебаппер прислушался. Где там его соратники? Подошли уже к ограде? Может быть, кто-нибудь уже преодолел ее? Так ничего и не услышав, он вдел ногу в стремя и привычно забросил себя в седло. Не зря ли он приказал рассредоточиться? Как-то неуютно одному. Но, с другой стороны, группа людей скорее привлечет к себе внимание. И тут вдруг неприятная мысль совсем некстати посетила его голову, испортив настроение. А назад-то как? Туда-то - ладно! Встал на коня, залез на эту кирпичную тумбу... Трудно, конечно. Особенно ему. Все же он уже не так молод, и отяжелел за последнее время изрядно. Но, все же... Должно получиться! А оттуда?
    Да о чем я?! - решение пришло в голову неожиданно, как лунный луч, пробившийся сквозь завесу облаков, и сразу на душе стало веселее. - У тех же тоже есть лошади! Вот с них и - обратно! А тут уж... Тут найдем своих, поставим в конюшню и - все!
    Шварцебаппер направил коня к кирпичному столбу и остановил рядом с ним. Умное животное будет стоять спокойно, в этом Шварцебаппер был уверен. Конь не подведет. Самому бы... Придерживаясь за надежную кирпичную стену столба он встал ногами на седло. Теперь верхушка столба была у него на уровне груди. Она оказалась не плоской. Это была четырехгранная пирамида. Правда угол наклона ее граней был очень небольшим, но все же ноге стоять на такой поверхности будет неудобно. Вот же, гадство! Но не отступать же теперь.
    И Шварцебаппер, слегка подпрыгнув и опершись вытянутыми руками о верхнюю поверхность столба, стал подтягивать одну ногу, намереваясь встать на колено.
    Вышло! Подошвы, слегка скользя по наклонным плоскостям, стояли, однако, на вершине, а сам Шварцебаппер с колотящимся сердцем смотрел вниз. Земли было не видно. Что там? Оставалось положиться на везение и счастье, помогающее храбрым.
    ***
    Царский дворец был очень, очень стар. Но и он стоял тут не вечно. Были времена, когда и Амирана-то никакого еще не было, а были отдельные небольшие княжества, непрерывно воевавшие друг с другом. Тогда, в те веселые времена, на месте нынешнего дворца, огородившего себя от прочего мира пусть и высокой, но все же чисто декоративной оградой, стоял замок. И, естественно, шла вокруг этого замка стена. Настоящая, каменная, высотой раза в два больше нынешней ограды, поставленной на ее месте. Ну, а вокруг стены, как это и положено было в то время, шел ров, наполненный водой.
    Ров был сделан на совесть, как впрочем, и сама стена, и замок. Он был глубоким, со стенками, выложенными кирпичом, чтобы не осыпались, а вода бралась из ключей.
    По мере того, как княжество, центром которого был этот замок, присоединяло к себе соседние, военно-оборонительное значение замка все больше падало. Да так и сошло на нет. И снесли надежное, но угрюмое фортификационное сооружение, чтобы на его месте построить комфортабельную резиденцию владыки бурно растущего государства, названного впоследствии Амираном. И стену снесли. А ров - оставили. Он не мешал, зато давал дополнительную защиту. От чего? Да мало ли...
    Ну, а потом и ров стал вроде как не нужен. Рядом с ажурной оградой он смотрелся нелепым анахронизмом. Его попробовали было засыпать, но выяснилось, что тут нужна такая пропасть земли, которую ведь нужно где-то выкопать, перевезти, а потом снова высыпать в это бездонное чрево. Да ну его к лешему!.. Проблему решили просто: бросили поперек рва деревянные балки, на них уложили настил из досок, и укрыли все это дерном, чтобы не портить окружающий пейзаж.
    И было это давно, очень давно. А дерево - это не камень, и даже не железо, хотя, говорят, и растет где-то железное дерево. Доски потихоньку гнили, жучок-древоточец подтачивал по своему обыкновению несущие балки. Но, поскольку до сей поры никто не покушался на то, чтобы залезть во дворец через ограду, или вылезти из него, то и оставался этот, покрытый зеленой травкой и кустиками, давно всеми забытый настил, нетронутым.
    ***
    Нырять головой вниз с непривычки всегда тяжело. Это, наверное, знает и может подтвердить на собственном опыте всякий, кому приходилось это проделывать. Прыгать же ногами вперед - это ничего. Это психологически как-то легче. Шварцебаппер сделал глубокий вдох, зажмурился, как делал это когда-то в детстве, прыгая с высокого пирса в воду голубой бухты близ летней резиденции своих родителей, и прыгнул. Правой рукой он при этом довольно нелепо взмахнул в воздухе, а левой придерживал болтающийся на боку меч.
    Земля встретила грузное тело прыгуна на удивление мягко. Удивиться, однако, этому обстоятельству Шварцебаппер не успел. Столь приветливо встретившая его земля почему-то расступилась, раздался треск и полет продолжился.
    Достигнув дна, Шварцебаппер не сумел сохранить вертикальное положение и повалился на спину. И если бы не вода, которой он чуть было не захлебнулся, он мог бы основательно приложиться затылком. Но такой беды не случилось, и Шварцебаппер, повозившись, поднялся на ноги, плюясь попавшей в рот влагой и изумленно таращась во тьму. Если бы славный король Арбокора был человеком верующим, он мог бы решить, что убился, и теперь находится где-то в преддверии преисподней. Но рациональный ум просвещенного монарха подсказал ему, что он провалился в какую-то яму. И, стало быть, теперь из нее надо как-то выбираться.
    ***
    Держась рукой за скользкую, влажную, покрытую какой-то противной слизью стену, по колено в воде Шварцебаппер шел вперед. Тьма была абсолютной. Развести огонь было нечем - все промокло. Оставалось одно - двигаться на ощупь, надеясь на то, что выход из этой ловушки все-таки где-то да есть. А потом, когда выхода так и не найдется, а силы будут на исходе, лечь и умереть. Учитывая, что ложиться пришлось бы в холодную и, вдобавок, вонючую воду, этого очень не хотелось. И Шварцебаппер брел, шаря по гладкой осклизлой стене.
    Похоже, впереди послышался какой-то звук. Король прислушался. Да, точно. Может быть, это кто-то из его людей. Кто-то тоже попал сюда и теперь так же, как и он, ищет выход.
    - Э-э-й! - Крикнул Шварцебаппер. Он не боялся, что его может услышать кто-то посторонний. А вот найти кого-то из своих, пусть даже одного, это было бы здорово!
    Шум вроде бы усилился. Радостное предчувствие согрело душу пленника подземелья. И вдруг жуткий вопль раздался с той стороны, откуда слышался обнадеживающий шум. Голос кричавшего был вполне человеческий, мужской и в нем был ужас. Шварцебаппер остановился. Сердце стукнуло с такой силой, что его качнуло. Он стоял, покрываясь мурашками и слепо пялясь в темноту. Вопль ослабевал, удаляясь, а потом и вовсе стих. Идти дальше в ту сторону вдруг резко расхотелось.
    Шварцебаппер отлепился от стены. Она как-то перестала казаться ему тем, за что стоит держаться в этой жизни. Эта стена вела явно куда-то не туда. К черту, к черту!.. Он отвернулся от нее и двинулся прочь, преодолевая ногами сопротивление воды и оскальзываясь на неровном дне. Руки его были вытянуты перед собой, чтобы встретить препятствие, буде таковое возникнет у него на пути. И скоро руки, и правда, ощутили его - препятствие.
    Такая же точно стена. Вот же, черт побери! А, впрочем, чего он ожидал? Нащупать лестницу наверх, туда, прочь из этой темницы? И Шварцебаппер пошел уже вдоль этой стены, но, на сей раз, в противоположном направлении.
    Надо отдать должное королям Арбокора. Мужество и упорство - это у них было в крови. Дрались они всегда до последнего. Из всей вереницы своих пращуров Шварцебаппер не знал ни одного, который бы сдался неприятелю. История таких случаев не сохранила. Нынешний король, потомок столь славных предков, был ничуть не хуже. Сдаваться он не собирался. И, видимо поняв, что дальше испытывать этого человека не стоит, что все с ним ясно, судьба улыбнулась ему и протянула руку.
    Какое-то дерево, выросшее рядом со рвом, своими корнями выворотило кирпичи и выпростало эти корни наружу. И вот теперь, похоже, они могли помочь Шварцебапперу. Лестница наверх? Так вот же она! Толстые, надежные корневища тоже были покрыты чем-то скользким, но, если как следует ухватиться... Вцепившись в одно из них, Шварцебаппер заелозил подошвами сапог по осклизлому кирпичу стены, одновременно подтягиваясь. Надежда придала ему сил. Держась правой, он вытянул вверх левую руку, нащупал там следующую ступеньку-корневище и, кряхтя, начал вытаскивать себя вверх, навстречу небу, солнцу, жизни наконец.
    Однако... Похоже на то, что то, что было принято нами за дружескую улыбку, на самом деле являлось саркастической усмешкой. Да, тому, что мы называем судьбой, свойственны иногда и жестокие шутки.
    Несмотря на то, что приходилось выкладывать все силы на этот подъем, слух Шварцебаппера остался столь же острым и, хоть и через собственное пыхтенье, но что-то он все же услышал. Он повернул голову и глянул назад. Назад и уже немного вниз. Он не упал только потому, что его просто парализовало и вцепившиеся в корни руки не разжались. Но даже этот паралич, этот мгновенный ступор, не смог удержать отчаянный вопль, непроизвольно вырвавшийся из его груди.
    Из кромешной тьмы на него выплывало нечто. Тускло светящееся в темноте, ничего при этом не освещая, это порождение мрака почти не имело формы. Оно медленно приближалось к висящему на стене, вытягивая вперед, по направлению к своей жертве, какое-то подобие щупалец. Эти щупальца все время двигались. Они переплетались, казалось, проходя одна через другую, потом разбегались в стороны, открывая то, что находилось там, откуда они росли. Какое-то подобие уродливой головы с темными провалами глазниц, в глубине которых светились и двигались яркие красноватые - то ли точки, то ли искры.
    Опасность действует на людей по разному. Это было замечено еще в глубокой древности. Кого-то опасность лишает сил, а кому-то она сил придает. Шварцебаппер был из числа последних. Паралич прошел, сменившись полным отключением сознательного начала. Тело, управляемое инстинктом, вырвалось на свободу и, безжалостно сжигая последние силы, поспешило к спасению. Двигаясь с ловкостью насекомого, бегущего по стене, Шварцебаппер за несколько секунд достиг верха рва и уперся головой в доски. В другой момент это привело бы его в отчаянье, но сейчас он даже не обратил на это внимания. Тело, его могучее тело, подгоняемое страхом, решало само и само же действовало.
    Предоставив держаться левой руке, правая, сжавшись в кулак, ударила вверх. Там что-то треснуло. И, похоже, это были не кости, потому что тут же последовал следующий удар, а за ним еще и еще. Ослабленная гниением древесина поддавалась. То, что чуть не привело Шварцебаппера к гибели, теперь дарило ему спасение. Еще один удар, и рука оказалась снаружи. Оставалась самая малость - расширить отверстие и - на волю!
    ***
    Любой, ставший невольным свидетелем этого зрелища, если и не умер бы от ужаса, то уж заикой бы стал наверняка. И, заикаясь, рассказывал бы потом всем желающим, как ночью, возле ограды дворца, раздались страшные звуки, доносившиеся из-под земли - звуки глухих ударов. А потом что-то затрещало и оттуда, оттуда же, все из-под той же земли, вдруг взметнулась сжатая в кулак рука. А следом за ней - издающая глухие стоны голова, с которой осыпались комки земли, вторая рука, плечи...
    Я думаю, что если бы и правда кому-то выпало бы счастье лицезреть этот момент, то дальше ему рассказывать было бы нечего, потому что дальше любой нормальный человек с диким воплем бросился бы прочь, и, разумеется, не смог бы увидеть все происходившее там в дальнейшем. Я, разумеется, имею в виду честного рассказчика, Потому что рассказчик нечестный присочинил бы, как вылезшее из-под земли чудовище с бешеным ревом бросилось за ним, и как ему, рассказчику, пришлось вступить с ним в схватку и сражаться до тех пор, пока упырь, видя, что не на того нарвался, не убежал прочь и не залез обратно, под землю, где ему и место.
    Но так уж получилось, что никто в этот момент не оказался рядом, и поэтому, в отсутствие свидетелей, просто поверьте на слово: Шварцебаппер, вырвавшийся из подземелья, и вправду был страшен и похож на вышедшего на охоту вурдалака. Дико озираясь, он вскочил на ноги и бросился прочь от этого проклятого места. Порванный в клочья черный плащ напоминал крылья громадного нетопыря. Шляпу он потерял, и его длинные спутанные волосы космами болтались вокруг головы. Сиплое, с подвыванием дыхание и меч, зажатый в правой руке, которым он размахивал, словно отгоняя мух, делали его портрет еще более выразительным.
    Наконец, выбившись из сил и видя, что подземный ужас, похоже, там и остался - в подземелье, Шварцебаппер остановился, загнанно дыша. Потом упал ничком на траву и уставился вверх, в начинающее предутренне сереть небо. Он был жив. Чистый ночной ветерок овевал его разгоряченное лицо. Вокруг был нормальный, привычный, добрый старый мир, и бездонное небо сверху. А ведь он чуть было не лишился всего этого. Ах, как же это славно - жить!..
    Да, кто бы спорил. Жить - хорошо! Жаль, что хорошего в этой жизни слишком мало. Вот и сейчас: стоило Шварцебапперу расслабиться и выпить глоток воздуха свободы, как следом за этим пришло понимание всего происходящего. И от этого понимания бедному королю захотелось или завыть, или спрятаться снова под землю. Там хорошо, там ты умрешь, и никто не узнает. Никакого позора! А сейчас?!. Где его бойцы? Где его верные товарищи? Никого... Он один. И что дальше? А как же то, зачем они пошли на все это? Где этот проклятый маг, из-за которого погибли славные гвардейцы и чуть было не погиб он сам? Может быть, он уже во дворце, и творит там свои мерзкие чудеса? Может быть и Геркуланий снова жив? И все их с Сердецией планы - того?..
    - Ну, и куда мне теперь? - Думал Шварцебаппер. - Во дворец? Представляю себе... Вот это будет чудо! Вот это будет позор. Как я буду объяснять там такое свое появление?
    Он посмотрел на меч, который до сих пор так и сжимал в руке.
    - Зарезаться, что ли?..
    Что же, это тоже выход. Найдут мертвое тело короля Арбакора, пронзенное его собственным мечом. Пусть потом ломают головы...
    С такими мыслями Шварцебаппер двинулся вперед. Прочь от дворцовой ограды. Туда, где, как ему казалось, должна проходить дорога. Там он сориентируется и пойдет ближе к воротам. Может быть - а вдруг! - он встретит кого-то из своих. Может, кому-то тоже повезло. А нет - там видно будет.
    ***
    Он брел по дороге, когда сзади раздался звук. Шварцебаппер нервно оглянулся. Звук стал громче. Копыта стучали по мощеному тракту. Кто-то ехал сюда. Кто-то нагонял его.
    Он отошел на обочину и встал, пристально вглядываясь в сумерки. Неужели... Господи, сделай так, чтобы он не опоздал! Чтобы это везли этого чертова колдуна, и тогда - пусть он один! - он нападет на них. И пусть его убьют, это стократ лучше, чем самому... И в тысячу раз - чем вот таким жалким помоечным котом проситься там, у ворот, чтобы его пропустили во дворец.
    ***
    Отряд лейтенанта Гаада в количестве пяти гвардейцев и двух приблудных полицейских спокойно и без приключений выехал из города и теперь приближался к дворцу. Полицейские ездить верхом, как выяснилось, не умели и это сильно сдерживало отряд, вынужденный приноравливаться к манере езды несчастных стражей городского порядка.
    Капралу с Сидоровым было и правда нелегко. Им все время казалось, что они вот-вот свалятся, и они судорожно сжимали коленями лошадиные бока, отчего очень скоро заболели непривычные к таким упражнениям мышцы. Болел зад, болела спина из-за стремления пригнуться, прижаться теснее к лошадиной шее. А еще их мучили сомнения в разумности всего происходящего.
    То, что казалось столь очевидным там, во дворике "Хмельного Зайца", теперь представлялось достаточно сомнительным. Дерево еще это... Но об этом уж они будут молчать. Как рыба об лед! Но все остальное... А что если там никого не найдут? Мало ли по какой причине мог убегать тот тип. Они его и в лицо-то не видели, и опознать не смогут. С кого шкуру спустят, если и правда там устроят облаву и никого не найдут? Капрал поежился. Понятно, что есть сержант. Все-таки быть начальством не всегда хорошо. Иногда быть простым капралом гораздо лучше. Но вряд ли и его, всего лишь капрала, начальство обойдет вниманием. Даже этому вот, - капрал взглянул в сторону трусившего рядом Сидорова, - даже этому достанется. Хотя чего с него взять?
    Сидоров тоже за время их долгого пути начал сомневаться в успехе мероприятия, но гораздо больше его волновало то, что вот прямо сейчас он окажется в царском дворце, попасть куда он даже никогда и не мечтал. Вот будет потом о чем рассказать ребятам в казарме. И он заранее предвкушал то, с каким вниманием и восторгом его будут слушать. А может быть даже, его рассказ заинтересует Эллочку из их служебного буфета. И, может быть, тогда...
    Погрузившись в мечты, Сидоров не заметил, как впереди идущая лошадь остановилась, и чуть не наехал на ее зад. Там, впереди что-то происходило.
    ***
    Воодушевленный и полный мрачной решимости, Шварцебаппер широким строевым шагом пошел навстречу противнику. Меч он убрал в ножны. Меч не палка, чтобы держать его в руках во время марша. Выхватить его он всегда успеет.
    Шварцебаппер не строил планов атаки и не прикидывал, как лучше повести себя, сблизившись с неприятелем. Он шел не сражаться, он шел умирать, хорошо бы перед смертью убив этого колдуна. Но и это его интересовало постольку-поскольку, что ему до того - осуществятся честолюбивые планы его хитроумной любовницы или нет. Сейчас его в схватке поразят мечом, и станет ему все равно, и тьфу на вас всех!
    Он шел посреди дороги, не таясь. И, возможно, именно это - его решительный вид, вид человека, готового снести все на своем пути, - заставило едущих ему навстречу остановиться.
    ***
    Лейтенант Гадюкин, разумеется, не раз имел счастье лицезреть Арбакорского короля. И сейчас, когда они сблизились, он узнал его. Узнал, несмотря на весь его весьма потрепанный вид и неподходящее для столь высокопоставленной особы место. Поэтому, начав было вытаскивать свой служебный меч из ножен, он остановил это движение. Убивать, и даже ранить монарха сопредельной державы было нельзя. Поэтому он просто окликнул его:
    - Ваше величество!
    Тот молча и столь же решительно продолжал свой курс на сближение.
    Наверное, лучше всего было объехать этого странного человека. Объехать и продолжать свой путь, а уже во дворце доложить об имевшем место инциденте. Но, может быть, королю нужна помощь?
    Не доходя шагов десяти до продолжавших стоять гвардейцев и самого Гадюкина, бывшего во главе колонны, Шварцебаппер обнажил, наконец, меч, показав тем самым, что помощь ему, похоже, не нужна. Жестом Гадюкин послал своих бойцов на окружение агрессора. Увидев этот маневр, Шварцебаппер остановился. Он озирался. Он потерял четкий ориентир. Целей сразу стало слишком много, и они были подвижны. Они, черт побери, заходили ему за спину! Опознав в лейтенанте главного, Шварцебаппер крикнул:
    - Отдайте мне вашего колдуна!
    - У нас таких нет, ваше величество. - Отозвался Гадюкин.
    Похоже на умопомешательство. - Решил он.
    Шварцебаппер не стал спорить. Он взял поудобнее меч и бегом бросился на офицера.
    Мгновенно выхватив свое оружие и успев крикнуть:
    - Не трогать! - бросившимся было вперед окружившим короля солдатам, Гадюкин приготовился отразить атаку. Звякнула сталь. Клинки скрестились. Шварцебаппер отскочил на пару шагов.
    Рыцарство короля спасло Гадюкина. Король, вместо того, чтобы поразить коня, бросился на всадника. Но сейчас все могло измениться. Король мог передумать и, оставив условности, ударить мечом беззащитное животное, а потом достать и падающего с него всадника. Поэтому Гадюкин быстро подал коня назад и спрыгнул.
    ***
    Нет, Шварцебаппера не зря прозвали Железным Дровосеком. Силе его ударов, отрабатываемых на беззащитных березках, противостоять могли немногие. Гадюкин ощутил это на себе в полной мере. Король рубил его, как дрова. Руки уже не кричали, они вопили о том, что еще немного, и они не смогут удерживать меч. И тогда...
    А славная дворцовая дружина стояла вокруг, не вмешиваясь в процесс избиения любимого командира. Вот сейчас Гадюкин будет поделен на два, и тогда с легкой душой можно будет проткнуть этого сумасшедшего мечом, и ничего им за это не будет. Как не будет больше и самого Гадюкина, доставшего уже всех до печенок.
    А Шварцебаппер все ждал, когда же, наконец, у этого олуха лопнет терпенье, и он, вместо того, чтобы тупо закрываться, сделает самый примитивный финт и, уйдя от удара, проткнет, наконец, его ничем не защищенную грудь. Он орудовал своим смертоносным инструментом как пьяный деревенский увалень оглоблей. Он ждал и жаждал смертельного укола, избавившего бы его от дальнейшего неизбежного позора. Он ждал, как ждет раненый рыцарь благословенного жала мизерикордии, несущего райское блаженство и место за пиршественным столом воинственных богов. Но схватка - наверное, самая дурацкая и нелепая в его жизни, - продолжалась, и Шварцебаппер постепенно зверел и входил в раж. Гадюкину, по правде говоря, оставались считанные секунды, и...
    И тут произошло нечто еще более идиотское и нелепое, чем все, что было до сих пор. Раздался отчаянный, полный ужаса вопль, и одна из лошадей, до сих пор спокойно стоявших среди прочих, взбрыкнув, метнулась слепо вперед, грудью разметав сражающихся. И в этот самый момент с ее спины кулем свалился ее наездник.
    ***
    С самого начала всей этой катавасии про полицейских как-то забыли. Они так и продолжали сидеть верхом, оставаясь в роли пассивных зрителей. Когда командир их отряда спешился, и началась рубка, Сидоров сначала зажмурился от страха - такое он видел впервые, а потом отвернулся, не желая видеть кровопролитие и не имея возможности предотвратить его.
    Он глядел в темное пространство, прислушиваясь к железному звяку и хриплым выдохам дерущихся. Вопреки его опасениям время шло, а пока все были живы. Но, может быть, так оно и должно было быть. Сидоров не знал. Вдруг, в той стороне, куда сейчас был направлен его рассеянный взор, появилось нечто, привлекшее его внимание. Это нечто возникло словно из-под земли. Белесое, как бы тускло светящееся изнутри, оно совершало странные движения, увеличиваясь при этом в размерах. Похоже было на то, что оно и правда вылезало, вытягивало себя оттуда... Откуда? Из каких недр?
    Это нечто не было похоже ни на что. Во всяком случае, Сидоров такого никогда не видел. Оно было жутким и отвратительным, оно было страшнее даже того, что происходило тут, рядом. И вдруг это светящееся создание подземного мрака, совершая при этом какие-то странные эволюции, двинулось к ним. У него не было никаких ног - во всяком случае Сидоров ничего такого не заметил, и, тем не менее, оно быстро приближалось к ним. К нему!..
    И, охваченный искренним и неподдельным ужасом, Сидоров заорал. Конь его, стоявший до сей поры спокойно, опустив голову, не ожидал, наверное, от седока такой подлянки. Он нервно вздернул голову, заржал - видимо, тоже от ужаса, - и скакнул вперед, прочь с этого места. То, что при этом, кубарем полетели, как сбитые кегли, две человеческие фигурки, конь и не заметил.
    А не стой на пути у высоких чувств. Не плюй против ветра!
    Такой лошадиный кульбит вряд ли перенес бы даже самый завзятый ковбой, что уж тут говорить о неопытном Сидорове. Он вылетел из седла и не сломал себе шею только потому, что ему повезло плюхнуться на что-то мягкое.
    ***
    Потом, в рапорте начальству и в рассказах друзьям за кружкой пива, капрал всегда рассказывал одно и то же, не давая поймать себя на противоречиях. В самый разгар схватки, когда стало ясно, что смертоубийство может совершиться в считанные секунды, его подчиненный рядовой Сидоров, издав устрашающий крик, мужественно направил коня на дерущихся. Сам же, презрев опасность, прыгнул на того, с кем дрался начальник их отряда, то есть на нарушителя.
    ***
    И случилось то, чего больше всего опасался Шварцебаппер. Когда он пришел в себя, то обнаружил руки свои связанными за спиной, а себя лежащим на животе на жестких булыжниках дороги, ведущей во дворец. Куда вскоре по этой дороге его и отвели под конвоем. По указанию начальника дворцовой стражи его провели через один из множества служебных входов внутрь и заперли в каком-то помещении, где кроме деревянной лавки, приколоченной к каменной, грубо оштукатуренной стене, ничего не было. Даже свечи ему не дали. Развязали руки и оставили одного.
    ***
    Уезжая с места происшествия, Сидоров все оглядывался, пытаясь увидеть то загадочное и страшное нечто, так напугавшее его. Но нет, пусто было сумеречное пространство вплоть до самой ограды дворца, чья ажурная решетка проглядывала сквозь зелень кустарника. Куда оно девалось? Может быть, вопль самого Сидорова спугнул его? И надо ли рассказывать об этом кому-нибудь? Тому же капралу?..
    Лучше не надо, - решил Сидоров, вспомнив историю с загадочным - то появляющимся, то исчезающим, деревом.
    И, наверное, он был прав.
   
 
 

 
8



    Поторопился Шварцебаппер со своей отчаянной и безнадежной атакой. Поспешил, не разобравшись в обстановке. А может быть, это та тварь страшная, подземная виновата в том, что он слишком рано оказался наверху. А то, глядишь, и вышло бы у него задуманное, и не расставлял бы сейчас проклятый колдун привезенные с собой атрибуты своего малопочтенного ремесла вокруг мертвого тела. А сам несчастный король не сидел бы в темном узилище, а проткнутый честным железом, достойно встретил бы свой конец, как и подобает рожденному в Арбакоре рыцарю.
    ***
    Да, никто не помешал Пафнутию спокойно проникнуть в аптеку, спокойно собрать все необходимые для ритуала ингредиенты и столь же спокойно вернуться во дворец. Единственный человек, который собирался и мог помешать ему, в это время уже сидел под замком, обхватив руками свою бедовую голову и все глубже погружаясь в бездну отчаянья.
    В тот момент, когда Шварцебаппера, связанного и обезоруженного, привели во дворец, Бенедикт еще отдыхал. Начальник стражи, выслушав не слишком связный доклад взволнованного подчиненного, не решился идти беспокоить монарха, решив, что это можно будет сделать и чуть позже, когда колдун будет готовить свой аттракцион, а лучше даже после этого. Поэтому Бенедикт, внимательно наблюдавший за приготовлениями Пафнутия, ничего пока что не знал об очередном сюрпризе, который готова была ему преподнести эта сумасшедшая ночь.
    А Пафнутий, не обращая внимания на царящий вокруг ажиотаж, расчерчивал мелом пол вестибюля сложными геометрическими фигурами, в центре которых лежал никем пока не потревоженный покойник. Пафнутий был предельно сосредоточен. Он то и дело сверялся с листами своих расшифровок древнего текста. Те знаки, которые он воспроизводил в положенных местах вершин многоугольников и пересечениях линий, были ему незнакомы и он боялся допустить какую-нибудь ошибку в их начертании. Очевидно, это были буквы неведомого ему алфавита, ныне давно забытого.
    Сам по себе процесс призвания духа не был Пафнутию в новинку. Не раз он проделывал это в процессе учебы. Ведь, собственно говоря, духи и являются основным рабочим инструментом мага, вернее его рабочей силой. Хотите построить дворец? Нет ничего проще. Вызываете соответствующего духа и грамотно диктуете ему задачу, постаравшись ничего не упустить. А то ведь ваш дворец может и рухнуть вам на голову, или окажется без окон и дверей, или, что тоже бывает, будет вонять так мерзко, что находиться в нем окажется просто невозможно. Поэтому магов, способных возводить с помощью духов здания - магов-архитекторов, готовят особо, тратя на это не менее еще трех лет учебы. А медицина? Опять же, вызванный дух может все, но только при грамотном руководстве. Не дай бог ошибиться в диагнозе и постановке задачи, а то, вместо излеченного от кариеса зуба, вы рискуете наградить пациента опухолью мозга. И кто тогда после этого возьмется лечить вас? Пища, сотворенная духом, может быть вкусна и питательна, но может и отравить вас, и это не дух будет виноват, а маг, плохо освоивший соответствующую специализацию. Пафнутий пока никакой такой специализации не имел, успев освоить необходимые азы магического мастерства. И духи, которых он вызывал, были духами скромными, привыкшими к тому, что их постоянно беспокоят и нещадно эксплуатируют. Они, как крестьянская лошадка, привычная к любой работе, покорно являлись и беспрекословно делали то, что от них требовалось, стараясь сделать все побыстрее и убраться к себе.
    Тут же, подозревал Пафнутий, ему предстоит столкнуться с чем-то необычным. Уже сам ритуал был не похож на то, с чем приходилось иметь дело прежде. Да и дух - когда его вызывали в последний раз? Наверное, столетия назад. Он там у себя, поди уже отвык от работы. Придется укрощать. А укрощение духов - это предмет специфический, и в рамках общеобразовательной программы этому не обучают, как не обучают студентов-медиков заготавливать трупы для анатомического театра. Студент приходит на все готовенькое, а ведь кому-то приходится заниматься и этим.
    ***
    Сердеция терялась в догадках. Глядя, как елозит по полу этот самозваный воскреситель, она мучительно пыталась понять, что же произошло. Маг - вот он, а Шварцебаппера не видно, хотя должно было быть наоборот. И не заметно даже, что у этого мага были какие-то неприятности в дороге. То есть ее дорогой любовничек, только что сделавший ей предложение руки и сердца, вообще даже и не попытался как-то предотвратить вот это, происходящее у нее на глазах.
    А маг тем временем, закончив пачкать пол мелом, начал расставлять свечи. Свечей было много и все они были разных цветов и размеров. И эти свечи, и рисунки на полу, и плошки, в которые колдун наливал жидкости из разных бутылочек, в глазах Сердеции были подтверждением серьезности намерений этого пакостника. Отнюдь не будучи знатоком колдовских обрядов, кое-что все же Сердеция о них слышала. И то, что она наблюдала сейчас, было похоже на слышанное.
    И это отнюдь не радовало.
    ***
    Свечи и светильники встали в нужные места. Все это, вместе с магическими фигурами на полу, составит клетку для духа, откуда он сможет уйти только к себе, обратно, и то, только когда маг, вызвавший его, соблаговолит его отпустить. По крайней мере, так оно должно быть. Теперь следовало приступить к приготовлению бальзама, который и поднимет мертвое пока что тело. А дело духа - подготовить труп к восприятию этого бальзама. И одно без другого не работает.
    ***
    Любое дело, если смотреть на него глазами человека несведущего, кажется глупым и бессмысленным. Поставьте дворника руководить коллективом, ну, скажем, физиков, и вы убедитесь в этом. Да, впрочем, кое-где уже и убедились, были прецеденты.
    Бенедикт со все возрастающим скепсисом и раздражением смотрел, как этот, назвавший себя магом, ползает на карачках, то и дело заглядывая в какие-то свои бумаги и шепча что-то себе под нос. Ох, зря он согласился на этот цирк! Время-то, между прочим, идет, и с каждой утекшей минутой...
    С юных лет Бенедикт отличался умом и любознательностью. Среди прочих загадок окружающего его мира, была и тайна жизни. Жизни и смерти. Почему человек, вот только что совершенно живой, вдруг становится мертвым. Что в нем становится другим? И из-за чего это происходит?
    Не раз он беседовал на эти темы с человеком, который разбирался в этих вопросах лучше любого другого во всем Амиране, с главным лекарем Панкратием. И знал Бенедикт, что с самого момента, как душа покидает тело, тело начинает портиться, гнить, разлагаться. И процесс этот можно как-то замедлить, но нельзя остановить и, тем более, обратить вспять. И каждая минута, потраченная магом на его нелепые ползания по полу, разрушает плоть того, кого он собрался воскрешать. А сколько таких минут уже прошло?..
    Нет, напрасно все это! Дурак он был, что согласился.
    ***
    А Пафнутий, между тем, приступил к приготовлению бальзама. Он вышел за пределы очерченного им пространства и поставил треножник. На него повесил котелок и наполнил его водой. Воду следовало вскипятить, а потом, уже в кипяток, поочередно добавлять необходимые ингредиенты.
    ***
    Скучавшие до сей поры зрители были, наконец, вознаграждены за терпеливое ожидание чуда. Мгновенно вспыхнувший под днищем котелка огонь горел ровно и сильно, хотя и непонятно было, что же там, все-таки, горит. Дров под котелком не было. Похоже, горел сам пол. Но мрамор же не горит?
    Ратомир оглянулся на стоявшего рядом отца. Ну вот, он же говорил!
    В отличие от волшебного огня, огонек надежды нуждается в топливе. И вот сейчас, этот огонек, почти угасший в сердце Принципии, вспыхнул вновь. Явленное ей сейчас маленькое чудо заставило поверить в возможность большого. Да, это, безусловно, настоящий маг. И все получится!
    ***
    Вода в котелке закипела, демонстрируя самым отъявленным скептикам, что огонь настоящий, а вовсе не жульническая иллюзия и обман зрения. Пафнутий, соблюдая определенный порядок, высыпал туда порошки, бросал листья, корешки и кусочки коры, не забывая при этом произносить необходимые заклятья, вливал жидкости из маленьких пузырьков и бутылочек и мешал, мешал получавшееся варево специальной лопаткой, взятой им специально для этого.
    Вдруг огонь погас, не оставив на светлом мраморе даже обычного пятна, непременно оставшегося бы после разведенного там костра. Теперь, пока Пафнутий будет возиться с духом, полученное варево будет остывать до нужной температуры.
    Совсем бы не остыло, - с горькой иронией подумал Пафнутий. - Как там выйдет?..
    Сейчас начиналось главное. И в том, что это главное получится, Пафнутий отнюдь не был уверен. Уж кого-кого, а его-то этот маленький трюк с возжжением магического огня нисколько не обманывал.
    Да, конечно, этот дух, которого он сейчас вызовет, это не дикий дух. Он знает, зачем его потревожили. Он уже, надо полагать, делал это. Его не надо укрощать, как необъезженную лошадь, рискуя при этом сломать шею. Его не надо учить тому, для чего он, собственно, и предназначен. Но как он себя поведет? И как ему, Пафнутию, вести себя с ним? Просить? Требовать? Угрожать? Чем? Этот дух - он должен быть сильным. Слабый с таким просто не справится. Сильный, уверенный в себе, знающий себе цену дух. Ну, что же, вот сейчас и посмотрим...
    Пафнутий выпрямился и медленно вдохнул в себя не столько воздух, сколько разлитую в нем силу, привычно ощущая, как ее слабые струйки растекаются по телу, наполняя его теплом и энергией. Эти первые капли должны были послужить ключом, открыть ворота для потока настоящей силы, не той, что в воздухе, а той, что вообще везде, что являет собой сущность мира, зажигает звезды и вращает вселенную.
    ***
    Эту силу, водоворотом закружившуюся вокруг стоящего с раскинутыми в сторону руками мага, обычный человек ни видеть, ни ощущать не может. Ну, почти...
    Принципия, несомненно, что-то ощущала. Что-то похожее на ветер. Но ветра не было. Мертво неподвижен был воздух, заполнявший пространство вестибюля. Но, если это не воздух, не ветер, то что так легко касается волос, лица? Что наполняет ее изнутри, делая легче, невесомее...
    Что-то похожее она уже чувствовала, и совсем недавно. Принципия пыталась вспомнить, когда? Что это было? Возникло ощущение, что она, подгоняемая этим несуществующим ветром, идет куда-то. Куда-то... Куда? Мелькнули в памяти какие-то коридоры, лестницы, люди. Как во сне. Во сне?.. А потом? Что же потом?
    И почему-то ей стало страшно.
    ***
    Сила наполняла Пафнутия. И чем ощутимее становилась ее властная мощь, тем отдельнее от всего прочего мира становился сам Пафнутий. Он оглянулся рассеянно по сторонам. Лица стоящих вокруг словно слились воедино и стали неразборчивы и неинтересны. Ему стало безразлично все то, что только что мучило его. Страха больше не было, как не было стремления кому-то что-то доказать. Некому было что-то доказывать. Он был один, он был сам по себе и он точно знал, что в следующую секунду ему предстоит сделать.
    И он шагнул внутрь огораживающих знаков. Теперь он был здесь, а весь остальной мир - где-то там.
    - Аш шарах ас саад... - слова словно сами, без напряжения памяти, выливались из горла Пафнутия.
    От пола начал подниматься плотный белый - то ли туман, то ли дым. По мере того, как маг произносил непонятные, чужие слова, туман этот поднимался все выше и выше, не выходя, однако за пределы очерченной им преграды. Свечи горели в углах, подсвечивая движение клубящегося, струящегося тумана. А он уже дошел Пафнутию до груди. Белый, стремящийся вверх, столб - он светился изнутри, а вот те светильники, что освещали пространство вестибюля дворца, словно бы меркли. Лучи их теряли силу, и пространство, в котором столпились зрители, постепенно погружалось во мрак.
    ***
    Пафнутий остался один. Пространство вокруг него было бесконечно во все стороны и пусто. О том, что оно пусто, можно было только догадываться, потому, что в нем царила тьма. Тут не было ничего, даже времени. Был только Пафнутий и та сила, что заполнив его, стала им самим, загнав его прежнего куда-то вбок, в сторону, обездвижив и лишив воли. Этот новый Пафнутий спокойно ждал.
    Времени, как уже сказано, не было, поэтому Пафнутий и не мучился ожиданием. Просто вдруг возникло перед ним нечто, что не могло быть не чем иным, как вызванным духом. Это нечто ничего из себя не представляло. Оно либо было скрыто окружавшей Пафнутия тьмой, либо само этой тьмой и было. Но оно появилось, и Пафнутий об этом знал.
    - Ах-хаад менен ар-рам... - начал он, как положено и как записано было в тетради учителя.
    И тут же властный, громкий голос, прозвучавший, казалось, прямо в его голове, перебил его:
    - Что ты там бормочешь, червяк? Я уже здесь. Чего тебе надо?
   
 
 

 
9



    - Вот, - сказал поваренок, вытаскивая толстый палец засова и открывая тяжелую дверь, - только чур, я ничего не знаю...
    - Ладно, - согласилась Принципия, и шагнула во тьму...
    ***
    Дверь закрылась, скрежетнул вставляемый обратно в паз засов, и юная принцесса осталась одна в темноте. Сделав несколько осторожных шагов, она наткнулась на препятствие. После недолгого изучения выяснилось, что это ступенька. Перед Принципией была лестница, ведущая куда-то вверх.
    Лестница привела на площадку. Пройдя по ней шагов пять, девушка очутилась перед закрытой дверью. Дверь оказалась не заперта, и от легкого толчка открылась наружу. Тут было светло. Свет шел откуда-то сверху и сбоку. Принципия огляделась. Похоже, это была лестничная площадка. Стены, выкрашенные какой-то буро-коричневой краской, дверной проем позади, через который она попала сюда, и который вел на лестницу вниз, в подвал, к оставшейся позади и уже почти позабытой кухне. Над головой поднимался вверх лестничный пролет. Рядом были ступеньки. Немного, штук шесть или семь. Они поднимались туда, где начиналась ведущая куда-то наверх лестница.
    Поднявшись по ступенькам, Принципия огляделась. Место было категорически незнакомым. Вверху на стене, укрытый белым матовым прозрачным колпаком, горел светильник. Свет был ровным, хотя и не ярким. Здесь начиналась лестница, ведущая наверх и недлинный коридор, в который выходили двери. Дверей было три, на каждой присутствовал какой-то непонятный знак - на каждой свой. Осторожно попробовав открыть ближайшую к ней дверь, Принципия обнаружила, что она заперта. Чуть подальше по коридору оказались ступеньки, тоже ведущие вниз, как и те, по которым она только что поднялась, но другие, и было их меньше. Прикинув, что лучше - подняться по главной лестнице вверх, или спуститься по этим ступенькам, Принципия выбрала второе. И снова оказалась перед дверью. Да что же это такое? Двери, двери, лестницы - куда она попала?!
    Эта дверь впустила ее в помещение, назначение которого понять было решительно невозможно. Оно было маленьким, но с несоразмерно высоким потолком и в нем ничего не было. Была только еще одна дверь, в стене напротив. И - что?.. Она так теперь и будет ходить - из одной двери в другую? А вот, кажется, и нет!.. Ни наружу, ни внутрь дверь не открывалась. Она была заперта. Ну, и что теперь?.. Принципия растерянно и, одновременно, сердито посмотрела на это новое, возникшее перед ней препятствие. А ведь ей нужно именно туда, наружу. Наконец ей стало это окончательно ясно. Именно там лежит то, за чем она шла с самого начала, шла, не зная дороги, и попадая всякий раз не туда. И вот, она уже почти пришла. А тут - на тебе!..
    Принципия пристально посмотрела на эту подлую дверь. Ведь как-то она все же должна попасть туда, не зря же ее вело что-то... А значит... Ага!.. А это что?
    Почти незаметное, сливаясь с белой стеной, на этой самой стене рядом с дверью было что-то. И это что-то маленькой, но яркой искоркой подмигивало в полутьму пространства. Похоже на чей-то маленький глазик: откроется-закроется, вспыхнет-погаснет. И глазик этот загадочный помещался на маленькой беленькой коробочке, а чуть ниже его, на той же коробочке, находилась пуговичка, по виду железная. И Принципия вдруг обнаружила, что ее так и тянет нажать на эту пуговичку. Но ведь это может быть опасно! Умные люди в незнакомых местах не нажимают на что попало. Они не тянут что ни попадя в рот, не суют пальцы куда ни попадя, не говорят лишнего и вообще ведут себя осторожно. Но эта пуговичка... Ну, очевидно же, что она совершенно безопасна! Она тут, вообще, именно для этого. Ну, а для чего еще?..
    Она нажала. Раздался странный, высокий переливчатый звук, отдаленно напоминающий пенье какой-то экзотической птицы. От неожиданности Принципия потеряла равновесие. Ну, чуть-чуть, самую малость... Чтобы удержаться она инстинктивно вытянула вперед руку и слегка оперлась о дверь. Дверь, которую она только что безуспешно толкала, тянула и трясла, легко отворилась, приглашая Принципию наружу.
    Она вышла, опять попав в темноту, сделала два шага вперед и услышала за спиной звук закрывающейся двери. Она кинулась назад. Потянула за ручку. Дверь не открывалась. Принципия пошарила глазами. Спасительного подмигивающего огонька не было. Это значило, что не было и пути назад.
    ***
    Если ваш разговор с вызванным вами духом начинается с того, что дух грубит вам и старается оскорбить, то не надо теряться. Надо постараться перехватить инициативу в вашем диалоге и постараться сделать так, чтобы дух понял, что вы его не боитесь. Ну, вот, ни капельки!..
    ***
    - Где ты? - В свою очередь задал вопрос Пафнутий. - Я не могу разговаривать с тобой, не видя тебя.
    - Если ты увидишь меня, - прозвучало в ответ, - ты тем более не сможешь разговаривать.
    - Это еще почему? Ты так... уродлив?
    Пафнутий хотел сказать "страшен", но в последний момент передумал. Пусть оскорбится, ничего... Ишь, спрятался!..
    Оглушительный хохот, раздавшийся в мозгу, едва не взорвал лохматую голову Пафнутия.
    - Ах ты, тля!.. Я такой, какой хочу сам. Хочу здесь и сейчас. А вот ты, урод, так и пронесешь свое уродство до могилы.
    - Ну, почему? - Возразил грубияну Пафнутий. - Я тоже могу изменять внешность. Подумаешь, тоже... Так, значит, не хочешь показаться?
    - Не хочу, лень. Я, знаешь ли, спал, а ты разбудил меня и я еще не до конца проснулся.
    - Ну, извини, я не знал. Наверное, надо было немного подождать с вызовом.
    Дух опять расхохотался. Просто какой-то весельчак, - подумал Пафнутий. А дух, отсмеявшись, сказал:
    - Долго бы тебе ждать пришлось. По вашему времени я спал лет двести, и проспал бы еще столько же, если бы не ты. Ну, так чего тебе надо?
    - Я хочу, чтобы ты вдохнул жизнь в мертвое тело, лежащее сейчас возле моих ног.
    - Ишь ты!.. - хихикнул дух. - Всего- то?.. И что мне за это будет?
    - Сделай это, и я отпущу тебя обратно. Будешь спокойно досыпать.
    - Нет, пожалуй, за такую цену обращайся к кому-нибудь другому.
    - А что же ты хочешь?
    - Ну-у... В последний раз, когда я делал нечто подобное, заказчик - помнится это был сатрап Монидии, как, бишь, его звали?.. Не помню. Так он принес мне в жертву свою дочь. Правда, незаконнорожденную.
    - У меня таких нет. - Уведомил Пафнутий своего невидимого собеседника. - И вообще, какая плата? Дух, призванный магом, обязан выполнить его требование. Пункт третий главы пятой Всеобщего Изначального закона. Или ты собираешься закон нарушить?
    - Хм-м... ну, ты, прям, как этот... - Замялся дух.
    Ага! - Обрадовался Пафнутий. - Вот то-то! А ты думал?.. Не на того нарвался!
    - Законник, тоже... - бормотал дух. Слышно было, как там, то ли в темноте, то ли в мозгу Пафнутия, шелестят страницы. - Ага, вот!.. Нашел. Слушай, козявка: поправка от... так, тут что-то в темноте не разберу, капнуто чем-то, что ли... Ну не важно. Поправка: "Оный дух обязан выполнить требование мага в том случае, если маг по силе превосходит вызванного духа. В противном случае дух может требовать плату за совершение действия, или вообще отказаться от него". Ты понял, недоучка? Или ты против Закона?
    Это был удар. Если не нокаут, то уж нокдаун-то точно. И уже кто-то невидимый начал отсчитывать секунды - один, два, три...
    - А с чего ты решил, - голос Пафнутия сорвался в какой-то фальцет, - что ты сильнее меня?
    - Да-а? - Теперь в голосе мага явно слышна была насмешка. - Ты хочешь померяться со мной силой?
    - Да! Давай... - Сипло выдавил из себя Пафнутий, понимая всю безнадежную глупость такого шага, но понимая и то, что терять ему нечего.
    - Ну, давай... - Донесся до него голос духа уже как бы издалека.
    ***
    Принципия растерянно стояла, озираясь в темноте. Хотя темнота была относительной. Она стояла рядом с домом, из двери которого только что вышла. Дом был... Она задрала голову - ого!.. Сколько же тут этажей? Она попыталась сосчитать, но после восьмого сбилась. В этой невероятно высокой глыбе, тянущейся прямо куда-то в темное небо, было огромное количество окошек, половина из которых светилась. Дом простирался не только вверх, но и вправо от нее, и влево. Конца ему было не видно. А впереди было пустое пространство, в нем росли невысокие деревья а за ними... За ними виднелся еще такой же громадный дом. Его было бы не видно в темноте, если бы не светящиеся окна.
    Холодный ветер заставил Принципию вздрогнуть. Ей стало зябко, особенно внизу. Чего это вдруг? Она глянула вниз и ахнула. Ноги были совсем голые. Ничего себе! И она в таком виде на улице. Ох ты, стыд какой!.. В таком виде и не подойдешь ни к кому. Не спросишь... А что она может спросить? Как попасть домой? А куда? Где ее дом? Так-так-так...
    Она тряхнула головой. Как же это она?.. Забыла? Забыла.
    И из холодного пространства на нее дохнуло таким ужасом и такой тоской, что у нее перехватило дыхание.
    ***
    Их было пятеро. Пять отчаянных парней. Пять молодых, сильных, уверенных в себе и своем праве самцов шли по тротуару, занимая его целиком, и встречные робко жались, уходили на грязный газон, уступая им дорогу. Только что они посидели в кафешке. Хорошо так посидели, по-взрослому, но и без глупостей. Приняли три по ноль-семь портвешка. Там пришлось согнать какую-то парочку, одного-то стола на пятерых мало. А там, за соседним столиком сидели эти... Ну, пришлось их шугануть, чтобы можно было составить столики и сесть всем вместе. Дрын хотел еще эту телку тормознуть: мол, пусть с нами посидит, но Богдан остановил его. Ни к чему ему был скандал сейчас. Пусть проваливают. Ну, они и свалили. И ладно...
    Колян шел с краю. Но, хоть и с краю, но зато вместе. Как равный с равными. А что?.. Он заслужил! Разве он не махался вместе со всеми третьего дня? Когда они с кодлой первомайских повстречались? Ну, если совсем уж честно - но это между нами! - Колян больше бегал вокруг дерущихся, стараясь попасть в центр, но, видимо, не очень стараясь. Однако и ему прилетела откуда-то плюха. И теперь ссадина под левым глазом служила доказательством его участия в этом мероприятии. И даже Богдан сказал потом: "Ну, молодца! Ничо, шрамы украшают мужчину". Зато теперь он свой! Один за всех, и все за одного. Вот так-то!..
    А еще на нем шикарная кожаная куртка. Настоящий рокерский прикид. Вся в заклепках, и вообще... Это ему Серега подарил, двоюродный брат. Его в армию загребли, вот он перед отъездом и сделал такой прощальный подарок.
    - На, - сказал, - носи.
    Ну, он и носит. Хорошо бы еще ирокез на голове, но Богдан со своими таких не носит, наоборот, стригутся коротко, а Шмаль - тот вообще башку бреет.
    Эх-х, хорошо!.. А будет еще лучше. Самая-то развлекуха впереди. Сейчас они идут к одному знакомому Богдана. Беня его зовут. Гнилой, сука, оказался. Денег занял, а отдавать не хочет, падла! Сейчас они к нему в гости-то и наведаются. Попугают немножко, как сказал Богдан. В общем, будет весело.
    Они свернули во двор. Шли молча, деловито. Вот он, подъезд. Тут, значит, этот Беня обретается. Ну, будет ему сейчас! Телка какая-то трется возле подъезда. Лица не видно, но, похоже, молодая и вполне себе ничего. Ну, вот и Дрын, сексуально озабоченный, обратил внимание.
    - Ты смотри, - сказал, - какая коза стоит!
    И все посмотрели. А коза испугалась и стала куда-то отступать. Но куда там!
    - Девушка, - вежливо так обратился к ней Дрын, - вы кого-то ждете?
    Тут ее и остальные обступили, пока там Богдан по домофону переговаривается. А она стоит и только испуганно смотрит на пацанов.
    - А давайте, познакомимся. - Предложил ей Серый. - Ну, чего ты молчишь, овца? Как зовут?
    Молчит.
    Ну, тут дверь открылась, и Богдан сказал:
    - Погнали.
    Тут он увидел эту девку.
    - А это кто?
    - Да вот, стоит тут. Нас ждет. - Это Дрын.
    - Ну, так берите и ее, там всем места хватит.
    ***
    Принципия сидела за столом и пыталась сообразить, понять, что происходит. Она стояла там, возле той двери, из которой вышла, пытаясь вспомнить хотя бы свое имя. Вспомнить не удавалось. Тут подошла группа каких-то мужчин. К ней обратились. Что ей говорят, она не поняла. Язык оказался незнаком. Они о чем-то спрашивали, но, так и не получив ответа, взяли ее с двух сторон под руки и завели обратно, сумев как-то открыть дверь.
    Дальше было совсем странно. Они все вошли в какую-то маленькую комнатку, ярко освещенную и с большим зеркалом. В зеркале она увидела себя в очень странном наряде. Но все же себя она узнала. Тут дверь закрылась, комната эта странно дрогнула и что-то зашумело. Опять открылась дверь и ее вывели наружу.
    Принципия покорно переставляла ноги, шла, куда ее вели, уже устав удивляться тому, что попадалось ей на глаза, тем более, что память к ней так все и не возвращалась. Она помнила только, что дома все как-то иначе, но как?.. Этого она не помнила.
    Ей всунули в руку бокал, похоже, что из хрусталя. Опять что-то ей говорили. Потом бокал наполнили - чем? Вином? И кто-то подтолкнул ее руку с бокалом ко рту. Пей, дескать... Она сделала глоток и закашлялась. Это было не вино. Это обожгло ей горло, и она хотела поставить бокал на стол. Пить это было решительно невозможно. Но на нее закричали. Схватили за руку, не дав поставить этот злополучный хрусталь на стол. Попытались влить-таки в рот то, что было в бокале. Она сопротивлялась и, в результате всех этих неуклюжих манипуляций, они только зря расплескали эту едкую жидкость.
    Тут один из этих, которые были в комнате, что-то громко сказал, почти крикнул тем, кто сидел с ней рядом и пытался заставить ее пить. И от нее отстали, поглядывая как-то нехорошо. Потом заиграла музыка. Странная музыка. Принципия никогда такой не слышала. Одновременно и тягучая, и резкая, сопровождаемая частыми ударами барабанов, от ритма которых становилось как-то не по себе.
    Этот, который распорядился, чтобы от нее отстали, - видимо, он был тут главный, подошел к ней и, сказав что-то, чего она опять не поняла, крепко взял ее за руку и потянул из-за стола. Принципия встала, вышла. Ну, и что дальше? Не отпуская ее руки, этот, который главный, вывел ее на середину комнаты и, обняв за талию, прижал к себе, спросив при этом что-то.
    ***
    А телка оказалась ничего так... Вполне. Колян рассмотрел ее еще там, в подъезде, в лифте. А сейчас она сидела за столом и все тот же Дрын пытался угостить ее фирменным французским коньяком.
    Этот Беня оказался высоким, белобрысым парнем. Он был рыхлый и видно, что слабый. Ему бы в их качалку походить. Вдобавок он еще и страшно трусил. И это было видно по тому, как он старался всем угодить и, в первую очередь, конечно, Богдану. Ну, там, сразу бутылку на стол. На кухню побежал, закуски сгоношить, и все такое... А эти сразу девчонку обсели и давай ее угощать. А она не хочет. Дрын ей и так, и эдак, нет!.. Тогда он попробовал ее угостить насильно. Но тут вмешался Богдан.
    - А ну, - сказал, - кончай! Она и без этого согласна. Верно, девочка? - Обратился он уже к ней. - Давай, потанцуем.
    Кого-то она Коляну напоминала. Он пытался вспомнить, и порой казалось, что воспоминание вот-вот уже, ну, совсем рядом. И все-таки оно снова ускользало, как пойманная рыба из руки.
    Она стояла, пытаясь отодвинуть от себя Богдана. Танцевать она, похоже, тоже не хотела. Потоптавшись без толку некоторое время и, видимо, решив, что приличия соблюдены - выпить ей дали? Дали. Танцевать пригласили? Пригласили. Ну, так и чего еще? - Богдан потащил девку в расположенную рядом комнату. Она сначала вроде бы пошла, но потом, чего-то сообразив, встала, пытаясь вырвать руку и оглядываясь. Беспомощно так оглядываясь и растерянно. Будто искала кого-то. Но против Богдана не очень-то... Он у них в команде самый сильный. И не любит, когда ему возражают. Заводится с пол-оборота.
    - Пошли, - сказал он, не выпуская ее руки.
    Другой рукой он взял ее сзади за шею и толкнул в направлении открытой двери.
    Она снова попыталась упереться, вырваться. Обернулась. Взгляд ее встретился с взглядом Коляна, который с бьющимся сердцем смотрел на эту сцену. Он прекрасно понимал, зачем ее тащит в ту комнату Богдан, и что там сейчас будет происходить.
    Он увидел ее взгляд, жалкий, молящий и снова ворохнулось что-то в памяти. Близко-близко. Вот еще чуть-чуть... И тут она, наконец, подала голос. А то сидела все молча и только глазами лупала. Она крикнула что-то непонятное, на каком-то чужом языке. Чужом?.. А почему же Колян понял?
    И тут же все встало на свои места. Она крикнула:
    - Да помогите же кто-нибудь! Что он делает?!.
    И это была... Да это же была принцесса! Та, что сидела рядом с этим, как его?.. А, да!.. Геркуланием, которого он и наследник тащили...
    Какой наследник? Какая принцесса? А он кто такой? Как здесь оказался?
    В памяти всплыло имя - Пафнутий. Он - Пафнутий. И тут же в голове прозвучал голос духа: "Ты хочешь померяться со мной силой? ".
    Вот и пришло время меряться.
    А те двое под одобрительный ропот команды уже скрылись в комнате и дверь захлопнулась.
    Колян - или уже Пафнутий? - встал из-за стола. Снял свою замечательную кожаную куртку и аккуратно повесил на спинку стула, поймав себя на том, что делает это нарочито не торопясь, оттягивая неизбежное.
    ***
    Дверь оказалась не заперта, просто плотно прикрыта и Колян-Пафнутий перешагнул через порог. То, что происходило сейчас в комнате, не слишком удивило Коляна, чего-то подобного и ожидавшего, Пафнутия же бросило в озноб.
    Принцесса сидела на широкой тахте, накрытой пестрым покрывалом. Богдан стоял перед ней, спиной к двери. Одной рукой он держал сидевшую перед ним девушку за волосы. Другую руку было не видно, она, как и лицо принцессы, была загорожена задом и спиной Богдана.
    Принцесса отчаянно сопротивлялась. Ее тщетные попытки встать, отвернуться от того, что Богдан подносил к ее губам, оторвать руку, вцепившуюся в ее волосы - все это, видимо, привело Богдана в бешенство. С хриплым:
    - Н-на, сука!.. - он ударил ее по лицу ладонью.
    ***
    Ярость прогнала страх и растерянность. Сила, наполнившая грудь Пафнутия, не оставила там места съежившемуся Коляну. Не было больше никакого Коляна, пропал Колян, исчез, забылся, как персонаж бредового сна. Был только Пафнутий, и еще тот, кто думал, что сильнее, и которого нужно было одолеть.
    Услышав за спиной движение, Богдан обернулся.
    - Кого там?!. А, это ты... Иди-ка сюда, подержи эту сучку. Сейчас мы ее...
    Пафнутий шагнул вперед. Там, недалеко от тахты стояла табуреточка. Такая - на гнутых ножках, покрытая каким-то матерьяльчиком веселенькой расцветки. Не останавливаясь, мимоходом, Пафнутий наклонился и взял ее правой рукой за игриво изогнутую короткую ножку. После чего, не останавливая движения, не целясь и не говоря никаких ненужных слов, опустил с размаха этот предмет обстановки на затылок Богдана.
    Богдан оказался крепче, чем ожидалось. Может быть потому, что он был тоже не совсем Богдан. А может, и совсем не Богдан, как Пафнутий не был Коляном. Он не упал, не потерял сознания, он отпустил принцессу и развернулся к Пафнутию, одной рукой непроизвольно схватившись за голову, другой подтягивая сползающие брюки. Воспользовавшись тем, что у противника обе руки заняты, а также тем, что после удара табуретка осталась в его руке, Пафнутий повторил удар. Дерево соприкоснулось с костью.
    И опять Богдан остался в строю. Он взревел и бросился на Пафнутия. То, что происходило дальше, происходило без участия сознания. Поэтому и запомнилось крайне смутно. Удар Богдана, который вполне мог отправить того же Коляна в нокаут, пришелся вскользь - видимо удары по голове сделали-таки свое дело. И они сцепились в хрипящий, стонущий и рычащий комок, покатившийся по полу.
    Странно, что никто из Богдановой команды не ворвался в комнату, не стал их разнимать. А может, никого там уже и не было, как не было уже и принцессы, и самой комнаты. Все это уже отыграло свою роль, выполнило свою задачу и ушло куда-то за кулисы, может быть, туда, где и было изначально. Если вообще было.
    Не было ни боли, ни страха, ни мыслей. Была только сила, вопреки логике не убывающая, а, напротив все больше и больше наполняющая Пафнутия, рвущаяся из него. Этой силе противостояла другая сила. И сперва та сила была больше, сильнее. Потом они сравнялись. И вот Пафнутий почувствовал, что равновесие сломлено, водораздел преодолен, и радостно, как уставший путник, преодолевший перевал, перевел дух и принялся добивать того, кто был так уверен...
    ***
    - Все!.. Хорош!.. Хватит. - Прохрипело у него в мозгу и Пафнутий разжал хватку.
    И стало светло. Вокруг был все тот же вестибюль, и люди все так же стояли вокруг. Лежал Геркуланий, не потревоженный этой дикой схваткой, происходившей рядом. Или не рядом? Или вообще не было никакой схватки? Пафнутий не чувствовал ни ушибов, ни ссадин - ничего такого, что говорило бы о том, что он только что сошелся в яростной рукопашной с отнюдь не слабым противником. Даже костюм был цел. И противник сидел рядом, уже не прячась во тьме.
    Это был маленький, лысый, но бородатый субъект, с объемистым пузиком, свисающим на какие-то немыслимые шаровары, кроме которых из одежды были только шлепанцы с загнутыми вверх носами. Лицо субъекта расплывалось в довольной улыбке, раздвинувшей его толстые щечки, поросшие волосами. Маленькие глазки смотрели весело и задорно.
    - Ну, что уставился? - Сейчас голос духа - а это был, несомненно, дух - звучал нормально, как и положено, и достигал ушей Пафнутия через разделявшее их пространство, а не рождался в голове. - Не такого ожидал увидеть? Нет, я могу, конечно, и с рогами, и с хвостом... Но зачем? Так мне нравится больше, уютнее как-то.
    - Ну, да, - не мог не согласиться с очевидным Пафнутий. Действительно... С рогами... Ну, на фиг!..
    - Ты победил. - Продолжал между тем дух. - Все честно. Давно я не получал такого удовольствия! А как ты меня табуреткой-то, а?!. Ну, молодец! Настоящий маг.
    Пафнутий оглянулся на окружающих. Как они-то отреагировали на появление нового персонажа?
    - Чего глядишь? - Усмехнулся маг. Не видят они ничего. И не увидят. Ты присмотрись, присмотрись...
    Пафнутий присмотрелся. Фигуры вокруг не шевелились. Лица были застывши, взгляды мертвы.
    - У них сейчас время стоит. - Пояснил дух. - Все, что у нас с тобой было, это наши дела. Их это не касается. Так что... Чего ты там хотел? Вот этого?..
    Дух кивнул в сторону Геркулания.
    - Да, этого.
    - Ну, что ж... Не будем терять времени. Нашего времени. - Уточнил дух.
    Он подошел к распростертому телу и присел перед ним на корточки. Внимательно посмотрел в мертвое лицо, кивнул и начал расстегивать камзол.
    - Ну, я надеюсь, ты знаешь, что делаешь? - Повернулся он к Пафнутию.
    - А что? - Озадачился Пафнутий.
    - Да так. - Дух хитро прищурился. - Просто сам подумай, почему такое происходит так редко.
    - Что происходит?
    - Воскрешение мертвых.
    - И почему же? - Растерялся Пафнутий. Чего это он ему голову морочит. Взялся, так делал бы. Нехрен отвлекаться.
    - А вот и увидишь! - Расхохотался дух. - Так что, начинать?
    ***
    Дух стоял, держа перед собой на ладонях сердце Геркулания. Сердце было похоже на гипсовый муляж из их кабинета анатомии на курсах. Не было ни крови, ничего такого, что обычно присуще живой ткани, вынимаемой из организма. Очень чистое, аккуратное сердце.
    Дух показал зачем-то его Пафнутию, как будто для того, чтобы тот убедился... в чем?
    - Ну, вот. - Сказал дух. - Сейчас.
    Он поднес сердце к лицу, к губам, набрал полную грудь воздуха и стал тихонько дуть.
    И сердце вздрогнуло.
    ***
    Туман рассеялся внезапно, тем самым еще раз доказав свое противоестественное, колдовское происхождение. Совсем не так, как возникал. Вот, только что он был, белым столбом протянувшись от пола до высокого потолка, и вот - его нет. И там где он был стоит этот маг. Стоит и оглядывается по сторонам, словно ищет кого-то в толпе, окружившей его.
    Взгляд Принципии поймал взгляд мага и тот, узнав ее, улыбнулся и кивнул головой. И сразу на Принципию снизошло огромное облегчение. Кажется, все в порядке. Все получится. Сейчас...
    Маг вышел за пределы начертанных мелом на полу линий и подошел к своему вареву, понюхал его и сказал, обращаясь сразу ко всем присутствующих.
    - Сейчас все будет. Надо только еще одно. Надо, чтобы кто-нибудь дал немного своей крови.
    И замолчал, вопросительно глядя на присутствующих.
    Крови? Да хоть всю!.. - Принципия рванулась вперед, но кто-то крепко схватил ее за руку и потянул назад.
    - Подожди, - сказал Ратомир, взглянув на нее. - Дай мне. Он пролил свою кровь за меня, дай же мне... Я тоже должен... За него.
    И подошел к магу.
    Среди вещей, принесенных магом с собой, обнаружился довольно странный предмет, напоминающий нож. Да, собственно, это и был нож, только сделан он был не из стали.
    - Это камень. - Пояснил Ратомиру маг. - Обсидиан. Это специальный нож. Такими ножами в древности пользовались для жертвоприношений. Железом нельзя. - Добавил он.
    Ратомир, по указанию Пафнутия вытянул левую руку над котелком, и маг полоснул по ладони иззубренным лезвием. Кровь закапала в жидкость и та стала менять цвет. Изначально грязно-бурая, она посветлела, стала прозрачной, как обычная вода, потом приобрела розовый оттенок, и этот цвет становился все интенсивнее, пока то, что было в котелке, не стало напоминать кровь. Будто не несколько капель упало туда. Будто вся кровь из жил Ратомира перелилась в этот сосуд.
    - Ну, вот... - удовлетворенно произнес Пафнутий. - Дай-ка...
    Он взял раненую руку Ратомира и, поднеся ее близко к лицу, пошептал что-то. Рана исчезла. Боли больше не было.
    - А теперь вот, что... - Пафнутий фарфоровой кружечкой зачерпнул из котелка. - Пошли.
    Они опустились на колени возле головы Геркулания.
    - Держи. - Пафнутий передал кружку Ратомиру, а сам, достав откуда-то плоскую деревянную палочку, сунул ее Геркуланию в рот и начал разжимать ему зубы. Когда удалось разжать их настолько, что в образовавшуюся щель смогли пролезть его толстые пальцы, Пафнутий обеими руками стал открывать Геркуланию рот. Это было так похоже на одну из скульптур во дворцовом парке - ту, где некий богатырь раздирает руками пасть льва, что Ратомир, несмотря на всю торжественность минуты, невольно улыбнулся.
    - Лей. - Приказал Пафнутий.
    - Куда?
    - Туда, в горло.
    - А он?.. - Ратомир хотел спросить, не захлебнется ли Геркуланий, но осекся, поняв всю нелепость такого вопроса. Как же он может захлебнуться, мертвый?
    Тоненькой струйкой красная густая жидкость полилась в темную щель.
    Вдруг тело Геркулания дернулось, голова отвернулась и выплюнула изо рта то, что в нем было. После чего Геркуланий зашелся в мучительном кашле. Ратомир вскочил в восторге и ужасе.
    Кашель прекратился. Грудь Геркулания поднялась, заполняемая воздухом и глаза его открылись.
   
 
 

 
Глава 5



    Если во всем том, о чем вы, при наличии, разумеется, должного усердия и терпеливой усидчивости, могли прочесть выше, и были элементы некоторой фантастики, то в том, о чем пойдет речь дальше, таковых уже не будет. А будет там чистейший и беспримесный реализм самой высокой пробы. Можно было бы сказать даже, что - социалистический реализм, но это было бы неправдой, поскольку в Амиране о ту пору социализмом еще и не пахло, а пахло там еще вовсю феодализмом. А значит и реализм этот вполне можно обозвать феодальным.
    А реализм, даже феодальный, как это явствует из самого названия, тем и характерен, что отражает реальность, данную нам в ощущениях. А реальность такова, что, зачастую, стремясь к чему-то хорошему, высокому и светлому, мы в результате попадаем во что-то темное и мрачное, где под ногами всякая грязь и антисанитария.
    И это, увы, так. И окидывая мысленным взором как историю страны, или даже планеты в целом, так и собственную биографию, в этом может убедиться каждый. Ведь недаром еще когда наши мудрые предки изрекли: "Благими намерениями дорога в ад вымощена".
    Но, если вам сейчас показалось, что я призываю к тому, чтобы отказаться от высоких целей и смелых мечт, то вы глубоко не правы. Во-первых, я никого ни к чему не призываю, и обязуюсь не делать этого и впредь, а во-вторых... а во-вторых, ну, сами же знаете, по правде все совсем не так, как на самом деле.
   
 
 

 
1



    В любом бизнесе очень не любят конкурентов. Да, это правда, что без конкуренции бизнес хиреет. Начинается застой и упадок. И, тем не менее, конкурентов на дух не переносят, вот такой странный парадокс. Терпеть не могут, и норовят при случае извести.
    По большому счету любая религиозная конфессия - это огромное предприятие, занятое, говоря ученым языком, в сфере обслуживания. Да, церковь оказывает посреднические услуги, и услуги эти востребованы и приносят неплохой доход. Точно так же, как придворный шут Куртифляс мог помочь желающему лично предстать пред ясные очи Бенедикта, за некую мзду, разумеется, так и служители церкви содействуют желающим донести свои мольбы и жалобы до Того, без чьего согласования и волосинка с вашей головы не упадет на нашу грешную землю.
    Но, так же, как у Куртифляса есть конкуренты - да та же Варвара Горгоновна, хотя бы, есть они и у любой из церквей.
    ***
    Патриарх Амиранской Единой Правоверной церкви Его Преоблаженство Онуфрий, будучи обязательным участником всех высокоторжественных государственных мероприятий, был, разумеется, приглашен на свадьбу царевны Принципии и Геркулания Эрогенского. Вот уже неделю он обретался в царском дворце, куда приехал из своей резиденции в Заозерье вместе с многочисленной свитой, положенной ему по его сану.
    Проведя скорбный обряд провожания души новопреставленного к престолу Единого, патриарх удалился в свои покои. Дальнейшая суета была ему не интересна. Но отойти ко сну, как того давно требовал немолодой уже, увы, организм, не получилось.
    О явлении мага, произошедшем сразу после его ухода, Онуфрию донесли сразу же. И это означало, что поспать не удастся. Какой уж тут сон!
    ***
    Давно уже Единая Правоверная Церковь спокойно и благолепно владычествовала на всей громадной территории Амирана. Прочие, растущие от единого корня, но отошедшие от Истины, конкуренты, вольны были вести свою паству прямиком в Геенну Огненную где угодно - в Амиране им места не было.
    Много в свое время было сломано копий и пролито крови, но, в конце-концов, разошлись краями, договорились негласно, и поделили между собой Ойкумену. И это было хорошо, ибо ведомо Единому, что лучше спасти часть, чем дать погибнуть целому. И та часть рода людского, что проживала на территории, окормляемой Единой Правоверной, была-таки спасена.
    Но, когда улеглись пыль и копоть былых сражений, обнаружились вдруг и те, на кого до поры внимания просто не обращали. И пусть их было немного, но они были той соринкой в глазу, которая мешает, и которую необходимо удалить. Кроме того, сказано же в Книге притч блаженного Антуана, что баобабы нужно выпалывать пока они ростом с одуванчик. И пусть пока теологи ведут между собой дискуссии о том, что подразумевал блаженный под словом "баобаб", смысл притчи достаточно ясен.
    Большинство из этих диссидентов представляли собою тех, кто по врожденной тупости своей просто не мог врубиться в многовековую мудрость древнего церковного канона, и все пытались отыскать какую-то свою, обходную тропинку в Царствие Небесное. Не могли они поверить в простую истину: нет черного входа в Небесную Канцелярию, и путь к подножию трона Единого не имеет альтернатив.
    Но, если эти, пусть и шагая не в ногу, но все же стремятся туда же, куда и все правоверные, то другие!.. О, эти опасны уже по-настоящему. Это вам не искренне заблуждающиеся, которых еще не поздно направить на путь истинный. Это откровенные приспешники и агенты Врага рода человеческого. Эти негодяи, вооруженные и обученные самим Врагом, могут многое, и то, что они могут, они охотно демонстрируют простому народу, вводя этим самым народ в соблазн и сея смуту. Эксплуатируя старинные суеверия, они возрождают, особенно в глухих местах, такие проявления вражеского начала, как леших, водяных, домовых, кикимор и прочую нечисть и нежить. А самые опасные вообще занимаются колдовством.
    И вот одного из них каким-то злым, враждебным ветром занесло прямо сюда, во дворец! Конечно же, это обстоятельство не могло не озаботить Преоблаженного.
    ***
    Нет, не лег почивать Онуфрий, и своим ближним не дал расслабиться в этот смутный час. Как только донесли ему о чудовищных и противоестественных планах мага, о намерении его воскресить скончавшегося Геркулания, по которому уже проведен был заупокойный обряд - самим Онуфрием, черт побери, проведенный! - о покушении на то, что является прерогативой только лишь Единого во благости своей, Онуфрий немедленно принял меры.
    ***
    Тихо и незаметно, как и подобает скромным служителям Единого, разбрелись по разным углам дворца люди в балахонах цвета неба. И соткалась из них невидимая сеть. И ничто не могло теперь произойти в этих стенах, что миновало бы эту сеть и не помогло бы Преоблаженному принять единственно верное решение, как следует поступить в столь непростых обстоятельствах. Ибо напрямую пойти и помешать кощунству он не мог. Он был достаточно стар и мудр, чтобы понимать, что любовь Бенедикта к дочери переборет любовь к Единому, насчет которой Патриарх отнюдь не заблуждался.
    Так что знал Онуфрий и о попытке Шварцебаппера перехватить окаянного волхва за стенами дворца, знал и о том, чем закончилась эта попытка. И о том, куда привели связанного, грязного, истерзанного Арбакорского короля Преоблаженный тоже знал.
    Пора было переходить от стадии накопления информации к стадии ее реализации.
    ***
    Если бы не зад, вплотную соприкасавшийся с грубой действительностью в виде жесткой деревянной доски, то блаженное ничто, в которое оказался погружен Шварцебаппер, можно было бы считать абсолютным. Тьма и тишина окружали его. Даже мысли, подобно голодной крысе грызущие его сердце, ушли куда-то. Это была почти смерть. И это было хорошо. И не надо было бояться ее там, в том проклятом подземелье. И тогда не было бы этого ужасного сейчас, а было бы блаженное всегда.
    Но, все-таки, это была не смерть. И эти окаянные здесь и сейчас никуда не делись и напомнили о себе скрежетом ключа в замочной скважине. Потом раздался негромкий скрип дверных петель и в узилище вошел человек. В руке у вошедшего был зажженный светильник и его совсем не яркий свет ослепил привыкшего к темноте Шварцебаппера. Проморгавшись, он взглянул на посетителя. Судя по хламиде, надетой на него, длинным волосам, падавшим из-под шапочки на плечи, и бороде, это был служитель церкви. Очевидно, один из тех, что окружали Патриарха.
    Он молча вошел, прикрыв за собой дверь и молча встал перед королем.
    - Ну?.. - Прервал, наконец, затянувшееся молчание Шварцебаппер.
    - Вы, ваше величество, начали благое дело, - разродился, наконец, монах, - вы хотели остановить кощунственное деяние. К сожалению, вам это не удалось. Маг уже здесь, он готовится приступить к своему отвратительному делу.
    Монах опять замолчал. Видимо, он хотел побудить собеседника к диалогу. Хотел, чтобы Шварцебаппер как-то отреагировал, выразил свое отношение к происходящему. И Шварцебаппер отреагировал.
    - Ну?..
    Вздохнув, служитель церкви продолжил:
    - Вы можете закончить то, что начали. Ваша сила, ваша храбрость известны повсеместно. Ничто и никто не сможет помешать вам, если вы решитесь воспрепятствовать проклятому колдуну. Вопрос только в одном: готовы ли вы?
    - Ну-у...
    Предложение было более, чем неожиданным. Но, впрочем, почему бы и нет? И, наконец, свершится то, что не получилось там, на дороге. Пес бы с ним, с колдуном, главное - смерть. Блаженство небытия, к которому он почти прикоснулся, сидя здесь. Так что...
    Видимо, сочтя реакцию Шварцебаппера положительной, монах полез куда-то себе под мышку, но, как выяснилось, не для того, чтобы почесаться. В руке у него что-то тускло блеснуло. Меч! Это был меч. Его ли родной, или чужой какой-нибудь, это было сейчас неважно. Шварцебаппер вскочил со скамьи.
    - Я провожу вас. - Сказал монах, отдав принесенное оружие. - Идемте.
   
 
 

 
2



    Нет, все-таки, что ни говори, а прав был герой того стародавнего анекдота со своим: "Умерла, так умерла!.. ". Когда близкий вам человек становится трупом, это трагично, но, согласитесь, если этот труп вдруг откроет глаза - в этом будет что-то иррационально жуткое.
    Итак, кашель прекратился. Грудь Геркулания поднялась, заполняемая воздухом и глаза его открылись. Открылись и тут же зажмурились, словно от яркого света. Снова открылись. Взгляд Геркулания сфокусировался сперва на Пафнутии, потом обратился на Ратомира. Оба резко встали и отошли на пару шагов. Так же как непроизвольно отшатнулись и все, столпившиеся вокруг. И только Принципия рванулась было вперед, но, остановленная отцом, застыла на месте, жадно глядя на жениха.
    Геркуланий, между тем, приподнялся на локтях, согнул ноги в коленях и, оттолкнувшись ладонями от пола, резко встал. Десятки широко открытых глаз жадно ловили и фиксировали каждое его движение. Те, кому было плохо видно, поднимались на цыпочки.
    Вот он встал. Встал легко, не пошатнувшись. Поднял руки к груди. Посмотрел на них. Отряхнул ладони. Взглянул вокруг.
    Геркуланий медленно поворачивал голову, всматриваясь в лица тех, кто стоял в первой шеренге. И почему-то каждый, на ком останавливался его пристальный взгляд, встретившись с этим взглядом, тут же отводил свой, словно смутившись, словно его поймали за чем-то нехорошим.
    ***
    - Пусти. - Тихо сказала Принципия Бенедикту, и он неохотно разжал руки.
    Странно, но сейчас, вместо того, чтобы броситься Геркуланию на шею, она всего лишь сделала осторожный, даже робкий шаг к нему. Может быть, это потому, что не было того ощущения счастья и сумасшедшей надежды, которые затопили ее разум в тот момент, когда этот маг предложил им чудо? Да, тогда это было. Но вот чудо свершилось, а что-то, как-то...
    Принципия жадно, и в то же время настороженно вглядывалась в стоящего рядом Геркулания. Так смотрит бродячая собака на человека, протягивающего ей косточку. Со смесью страха и надежды, с готовностью мгновенно отскочить в сторону и обнажить клыки.
    Геркуланий обратил на нее внимание. Нет, он не шагнул ей навстречу, и даже не улыбнулся. Он смотрел на нее внимательно и тоже настороженно, повернувшись немного боком, словно готовясь встретить не ту, которую любил, а противника.
    Принципия заставила себя сделать еще шаг и теперь оказалась вплотную с тем, ради встречи с которым - вот этой встречи, только что готова была отдать свою кровь. Кровь не понадобилась. Встреча - вот она. И стоит только руку протянуть... Она протянула руку и дотронулась до руки Геркулания. От волнения пальцы ее были холодны, но тот холод, который она ощутила, дотронувшись до запястья Геркулания, заставил ее непроизвольно отдернуть руку.
    И было что-то еще. Да, трупно-холодная рука, да, неприязненный и настороженный взгляд - все это словно холодным душем окатило Принципию, но это было не все. И вдруг до нее дошло: от этого человека, что стоял сейчас рядом с ней, пахло. И, странно, только-только подойдя к нему, она этого запаха не ощутила, а сейчас - чем дольше она стояла рядом, тем он становился сильнее. И хотелось отойти. А вот чем пахнет - этого она понять не могла. Да, наверное, и никто не смог бы. Ну, разве что тот, кто полежал в могиле.
    Ратомир тоже стоял рядом. Он отошел, даже, можно сказать, шарахнулся от Геркулания в первый миг его - чего? - пробуждения? Воскрешения?.. Отошел на пару шагов, но остался рядом, не смешавшись с толпой. Он внимательно и настороженно смотрел, как подошла к Геркуланию сестра. Видел, как вздрогнула она, и как изменилось выражение ее лица после того, как она коснулась руки жениха. Видел он и то, как внезапной брезгливой гримасой исказилось лицо того в этот миг. Но главное, что он ощущал, было в нем самом. И он не мог этого понять. Он не понимал, где же она - радость? Ведь случилось то, чего все так ждали! Ведь вот оно!.. Но кроме растерянности и смутного страха ничего нет. И вдруг он ощутил то же, что несколько раньше почувствовала Принципия. В воздухе чем-то пахло. Вот только что ничего не было, а сейчас что-то появилось, и теперь становилось все сильней и сильней. А может быть, это был и не запах, может быть, это было что-то другое. Но переносить это становилось трудно. Вот и Принципия отошла к отцу. И тот молча обнял ее.
    ***
    Бенедикт обнял дочь и прижал к себе. Он, как и все, не смог выдержать взгляд этого гостя с того света. И он тоже пытался разобраться в самом себе и своих чувствах. И тоже испытывал все, что угодно, кроме радости. Тот, кто стоял в нескольких шагах от него, похоже, испытывал что-то подобное. В нем была враждебность, отчужденность и настороженность.
    Вот интересно, - думал Бенедикт, - вот если бы он не умер, вот если бы знахарям нашим удалось его спасти. Ну, он, конечно, болел бы, хлопот было бы... Ну, там, то, се... Но, в конце-концов поправился бы. Оторвал бы голову от подушки - как бы все обрадовались! Какое было бы счастье! Ну, а что сейчас? Почему это так не похоже? Потому что я видел его мертвое лицо? Но ведь в нем ничего не изменилось. Абсолютно те же черты, а сейчас и та мертвая неподвижность исчезла. Он же живой! Он дышит, черт возьми! Так в чем же дело?
    ***
    Кажется, только один человек не задавался подобными вопросами. Пафнутий, как и Ратомир, остался стоять неподалеку. И ему было хорошо, как может быть хорошо человеку, добившемуся своей цели. Сделавшему, черт побери, это!.. Вот вы все не верили, а я - сделал! И вот вам всем!..
    Геркуланий его сейчас интересовал мало. Ну, встал, стоит, дышит, смотрит - и ладно. Что он обещал - сделал, что хотели - получите! А он, Пафнутий, теперь прочно занял подобающее ему место под солнцем. Прощай, родная аптека. Прощай, милая общага, и вы, милые соседи со своими милыми шутками - прощайте! Теперь его ждет другая жизнь. И Пафнутий чувствовал в себе внутреннюю готовность к этой новой, прекрасной жизни.
    Никто не смотрел на Пафнутия сейчас, не он был центром внимания. Ну, а если бы кто-нибудь все же взглянул на мага, то был бы удивлен. На его лице была улыбка - наверное, единственная улыбка во всем этом громадном дворце.
    ***
    Грудь Геркулания поднялась, заполняемая воздухом и глаза его открылись. Яркий свет резанул по ним и Геркуланий зажмурился. В горле саднило. Он ощутил, что лежит на спине на чем-то жестком. Он приоткрыл глаза и поднял голову. В голове был гулкий шум, перед глазами туман, но он быстро рассеивался. И было ощущение какой-то неправильности. Возможно, из-за его позы. Чего это он разлегся? Он приподнялся на локтях, потом легко вскочил на ноги. Странно... Ничего не болит. Так чего же он лежал? И где он? И кто эти все, стоящие вокруг? Возникло ощущение то ли пыли, то ли мусора - вероятно, испачкался, когда вставал. Он отряхнул ладони, но ощущение не проходило. Ну, да и черт с ним. Это было не самое главное. Самое главное было разобраться в происходящем. Кто он? Что с ним?
    Геркуланий посмотрел вокруг. Ну и мерзкие же хари окружили его. Паноптикум уродов! И вокруг каждой фигуры какой-то почти невидимый, прозрачный, но, однако различимый темный кокон. То ли газ клубится, то ли какие-то мельчайшие насекомые - мушки роятся вокруг, вылетая из ртов и влетая в провалы глаз.
    А вот глаз было не видно, как Геркуланий ни всматривался. Были дыры, были щели, всасывающие в себя окружающее пространство. Но, хоть и не видел Геркуланий глаз, но взгляды он ощущал. Нехорошие взгляды, враждебные, недобрые, исполненные жадного и мерзкого любопытства. Эти взгляды ужасно раздражали, мешали сосредоточится и вспомнить... Вспомнить и понять. А это враждебное стадо все стояло и тупо пялилось на него. Очень хотелось броситься на них, разогнать, разорвать!..
    Тут вдруг от этой толпы отделилась одна фигура и направилась к нему. Тело само, непроизвольно, напряглось и повернулось к подходящему боком, чтобы удобнее было встретить нападение. В памяти вдруг возникло что-то, похоже, из недавнего прошлого - блеск стали и его попытки закрыться, уйти от ударов. На мгновение возникла боль в боку. Пришла и ушла. И это тоже было всего лишь воспоминание, всего лишь эхо того, что было. Что же, все-таки, было? Ничего, он вспомнит...
    А фигура эта, между тем, подошла и встала рядом. Геркуланий посмотрел внимательней. Вроде что-то знакомое, что-то из того, что предстоит вспомнить. Столь же отвратительное и все с той же едва заметной клубящейся завесой вокруг головы. Это нечто подошедшее слепо уставилось на Геркулания, а потом протянуло руку и пальцами коснулось его запястья.
    В памяти неожиданно возникла сцена из какого-то бесконечно далекого прошлого: он стоит в мрачной, полутемной клетушке, полной непонятного хлама, и вдруг ему на лицо прыгнул и побежал паук, видимо потревоженный им в его тенетах. И Геркуланий вспомнил то ощущение бесконечного омерзения, страха и брезгливости, которое он тогда пережил. Потому, что то, что он почувствовал сейчас, когда его руки коснулись пальцы этого... В общем, это было что-то очень похожее. Геркулания передернуло от отвращения.
    И, видимо, почувствовав, что ему не рады, это существо отошло прочь, оставив после себя клочья того темного тумана, что окутывал его, как и прочих. Эти клочья остались висеть в воздухе. Что будет, если они попадут на кожу, или если вдохнуть их, Геркуланий не знал, но этого ему очень не хотелось.
    Это странное происшествие отвлекло Геркулания от главного. А главным был он сам. И вот теперь, когда все закончилось, это главное напомнило о себе. И напомнило очень неприятно. Геркуланий почувствовал холод. И это был странный холод. Вроде бы не помня ничего - ни имени, ни обстоятельств, при которых он попал сюда, в это странное и малоприятное место, Геркуланий, тем не менее, осознавал, что ничего подобного он раньше не испытывал. Как будто он проглотил глыбу льда, и теперь холод от нее распространялся все дальше и шире, идя изнутри наружу. И как-то сразу было ясно, что от этого холода не спасет никакая одежда, никакое одеяло. И еще одно: Геркуланий ощутил, что страшно голоден.
    Эти новые ощущения, вытеснив из головы все прочие мысли, вышли на первый план. Нужно было что-то делать. Но что?
   
 
 

 
3



    Генералу, командиру дворцовой гвардии, не раз в течение этой сумасшедшей ночи приходили мысли о том, что зря он согласился на эту должность. Напрасно он поддался на уговоры супруги и не подал в отставку. Как хорошо бы ему было сейчас в своем небольшом родовом поместье. Какая там охота! Какая рыбалка! Как здорово летними вечерами сидеть на веранде с бокалом вина в руке. Можно было бы взяться за написание мемуаров, наконец. Ему есть, что вспомнить...
    Такого, как то, что творилось сейчас, он, правда, не помнил. Ну, это надо же!.. Вышло-таки, у этого колдуна! И вот, пожалуйста, стоит сейчас этот, то ли труп, то ли правда оживший король Эрогении. Стоит и пялится на всех, словно не понимая, как он сюда попал. И остальные пялятся на него в таком же тяжком недоумении.
    Сам генерал стоял в стороне от толпы. Ему нужна была свобода маневра. Он не знал, чего ждать, чего бояться, но был готов к неожиданностям. И солдаты его, рассредоточенные по всему вестибюлю, тоже были готовы.
    И неожиданность-таки не заставила себя долго ждать. Нарушая напряженную тишину, с грохотом открылась неприметная дверь, ведущая куда-то в лабиринт подсобных помещений и, грохоча сапогами по мрамору, в пространство дворцового вестибюля ворвался некто, габаритами фигуры напоминающий Шварцебаппера, короля Арбакора. Короля он напоминал только габаритами, всем же остальным - огромную разъяренную человекообразную обезьяну, которую еще, вдобавок, шутки ради напоили, обрядили в человеческие обноски и вооружили настоящим боевым мечом.
    А вот это было уже серьезно! И генерал заорал, как кричал, бывало, в разгар сражений, так, чтобы его было слышно среди шума и рева битвы:
    - Бойцы!..
    Этого было достаточно. Наперерез неожиданному гостю кинулись солдаты охраны. Правда, они не знали, что следует делать, и это сыграло свою роковую роль.
    Первый, оказавшийся на свою беду ближе всех к нарушителю порядка, встал у него на пути, опустив, как положено, руку на рукоять своего меча, но не обнажая его. Шварцебаппер, а это, все-таки, был он, не останавливаясь и не раздумывая, махнул своим железом, словно отгоняя мух, и голова гвардейца покатилась на пол. Остальные, увидев это, стали стенкой и обнажили оружие.
    Шварцебаппер тоже встал. Быстро оглянувшись по сторонам, он крикнул, и крик его был столь же могуч и громогласен, как и крик генерала.
    - Ар-р-рбокор-р!..
    И тут же его окружили те несколько человек из его вооруженной свиты, что сейчас находились тут, созерцая обещанное и явленное чудо. Но, чудо-чудом, а присяга-присягой. И вот уже две группы вооруженных и опытных в своем деле воинов встали друг против друга. Напасть первым не решался никто. Шварцебаппер же, нейтрализовав препятствие, вышел из-за спин своих бойцов и направился к центру. Там по-прежнему находилась основная масса людей, сейчас, правда, обративших свое внимание в другую сторону. Там был Геркуланий, там был Пафнутий, Бенедикт с Принципией и Ратомир. Туда направлял свои шаги никем уже не удерживаемый Шварцебаппер. И меч, уже испачканный кровью, по-прежнему был в его могучей руке.
    ***
    Геркуланий услышал шум и обернулся. Что там происходит, видно ему не было. Толпа загораживала происходящее. Но вот, что-то там случилось, и вдруг оттуда потянуло запахом, заставившим Геркулания вздрогнуть. И вздрогнуть на сей раз не от отвращения. Там было то, что ему надо! Геркуланий сквозь стиснутые зубы втянул в себя воздух, резко выдохнул и шагнул в ту сторону, где что-то произошло и откуда так притягательно пахло. Толпа шарахнулась, освобождая проход.
    ***
    Толпа раздвинулась, словно освобождая дорогу ему, Шварцебапперу, и это было хорошо! Он ринулся туда, но тут же увидел, как ему навстречу чуть не бегом идет Геркуланий.
    - Ожил-таки, скотина! - Прохрипел Шварцебаппер, вскидывая меч. - Сейчас ты умрешь снова.
    Они поравнялись. Рука с мечом ринулась вниз на голову этого недобитка. Меча у Геркулания не было, отбить удар ему было нечем, стало быть, он был обречен. Улыбка, больше похожая на оскал, украсила лицо Шварцебаппера, хранившего следы пребывания в жутком подземелье.
    Глядя вперед, туда, куда он шел, Геркуланий небрежным движением поднял руку и схватил Шварцебаппера чуть пониже кулака, судорожно сжимавшего рукоять меча. Схватил, сжал так, что меч выпал, звонко ударившись о мраморную плиту и, не прерывая своего стремительного хода, толкнул Шварцебаппера в сторону, прочь с дороги.
    ***
    Такого Шварцебаппер не ожидал. Толчок был так силен, что он не сразу пришел в себя. Потом сел. Тряхнул головой. Ну, ничего себе!.. Встал и, пошатываясь, пошел вперед. Кто-то уже поднял его меч с пола и теперь стоял, не зная, что с ним делать и с ужасом глядя на приближавшегося к нему короля.
    - Дай сюда!
    Меч снова у него в руке, а значит ничего еще не потеряно. Он же не за Геркуланием пришел сюда. Он - так, просто подвернулся под горячую руку, так что, ладно... Посмотрим, что сможет противопоставить его мечу и его праведной ярости этот ничтожный колдун.
    - Где этот колдун? - заорал Шварцебаппер. И тут же увидел его.
    Конечно, это был он. Нелепая фигура, такая чужая в своем простонародном облачении среди придворных. Белая ворона. Вот он стоит, в страхе уставившись на приближающуюся к нему смерть.
    Шварцебаппер опустил руку с мечом. Он просто проткнет негодяя. Нечего на него тратить силы. Проткнет, а потом пусть и с ним делают что хотят. Сейчас, наконец, все будет так, как надо. Как должно быть. И Шварцебаппер опять улыбнулся.
    ***
    Геркуланий быстрыми шагами подошел к группе гвардейцев, так и стоявших с мечами в руках напротив других, тоже вооруженных, но в форме Арбакора. Он подошел к ним со спины. Отпихнул одного и оказался между двумя противоборствующими сторонами, не обращая никакого внимания на весь драматизм ситуации вокруг него. Ему было наплевать. На полу в луже крови лежал обезглавленный. И именно отсюда доносился тот волшебный аромат, который сорвал Геркулания с места и привел сюда.
    Геркуланий присел на корточки и опустил ладони в лужу. Ах, как хорошо!.. Он поднес ладони к лицу, лизнул... Здорово! Это было именно то, чего требовало его тело. Он провел ладонями по лицу и поднял голову. Арбакорцы в ужасе отпрянули. Зрелище было ужасно.
    Вдруг Геркуланий, намеревавшийся и дальше продолжать наслаждаться, почувствовал что-то. И это что-то было еще сильнее, чем то, что только что привело его сюда. И оно требовало незамедлительных действий. Ничего не понимая, но ни о чем и не задумываясь, Геркуланий вскочил на ноги и широкими шагами, скорее прыжками, бросился туда, где только что был.
    ***
    Геркуланий ушел куда-то и теперь рядом с Ратомиром оставался один Пафнутий. Интересно, а он почувствовал этот запах? Надо бы спросить. Но спросить он не успел. Рядом раздался рев:
    - Где этот колдун?
    И тут же Ратомир увидел кого-то, напоминавшего короля Арбокора. Хотя, это, конечно, не мог быть король Арбокора. Если это и был король, то скорее какого-то подземного царства, ужасный джинн, или что-то в этом роде.
    Этот джинн, рядящийся в Арбокорского короля, остановился, выпученными глазами оглядывая их с Пафнутием. Мгновение, как и положено, было недолгим. Сделав свой выбор, чудовище, опустив свой страшный меч на уровень живота, шагнуло к Пафнутию.
    Ратомир не понял, как это произошло, но он уже стоял, загораживая собой несчастного мага. Он стоял, раскинув руки и глядя в бешеные глаза убийцы. Он молча ждал, что меч сейчас вонзится в него и, возможно, так бы оно и было. Во всяком случае никто не сделал даже движения, чтобы предотвратить это. Все были в оцепенении от ужаса.
    Мгновение тянулось и тянулось. Меч медленно приближался с неотвратимостью падающего на голову камня. Вдруг рука с мечом вскинулась, задев кончиком рубаху Ратомира, его владелец странно захрипел и откинулся назад.
    ***
    На сей раз никакая брезгливость не помешала Геркуланию коснуться этого... как его назвать?.. ну, пусть, человека. И он коснулся. Он действовал точно и продуманно, не торопясь, хотя со стороны казалось, что он налетел как вихрь, как тигр, как коршун... короче движения его были необыкновенно быстры, хотя он и не торопился. Каким-то образом он понимал, что успевает. И он, правда, успел. Локтем левой руки он схватил этого человека за горло и рванул на себя. Тот потерял равновесие, но Геркуланий не дал ему упасть. Поудобнее перехватив одной рукой под подбородок, другой взявшись за затылок, он одним движением развернул голову в противоположную сторону, так, что если бы Шварцебаппер мог еще что-то видеть, то он увидел бы собственную спину, которую так и прикрывал грязный, порванный черный плащ.
    Звякнул упавший меч и на этом все закончилось.
    ***
    Да, закончилось, но только для одного человека - для несчастного короля страны Арбокор. Наконец-то Шварцебаппер получил то, что хотел. Правда, его не проткнули мечом. Ему свернули шею, как какой-нибудь курице. Возможно там, куда попадают воины после смерти, и имеет значение то, каким образом воин лишился жизни, здесь это существенной роли не играет.
    Вслед за Геркуланием, рванувшим к Шварцебапперу, хотя он и сам этого не знал, рванули и бойцы обоих отрядов, вышедшие из оцепенения и понявшие, что их присутствие требуется, кажется, больше там, куда побежал этот упырь.
    Они успели вовремя. Кавалерия никогда не опаздывает. Шварцебаппер как раз упал, отпущенный тем, кто лишил его, наконец, жизни, и голова его с деревянным стуком ударилась об пол. Геркуланий стоял спиной к подбегавшим, но он успел обернуться на шум шагов, и меч одного из бойцов гвардии Арбокора пронзил его грудь.
    И опять все в ужасе ахнули. Сейчас этот, только что воскресший, снова свалится на пол. Все это напоминало финал какой-нибудь героической пьесы, когда под занавес герои непременно лишают друг друга жизни. Да уж и пора бы. Спектакль что-то сильно затянулся. Вон уже светает, а еще и не ложились.
    Боец, столь удачно проткнувший Геркулания, так, что конец меча вылез из спины, потянул меч на себя. Это был хороший, исправный боец, понимавший, что за персональное оружие он несет персональную ответственность. Сейчас не вернешь, попробуй потом вытребуй у этих... Он потянул на себя, другой рукой упершись в живот Геркулания, чтобы притормозить падающее на него тело. Он действовал правильно. Вот только Геркуланий, похоже, этих правил не знал. Он не стал падать. Он как-то радостно усмехнулся и сделал шаг вперед. А потом ударил бойца по лицу. Сильно ударил. Боец отлетел на пару шагов и упал. А Геркуланий, взявшись рукой за рукоятку меча, одним движением вытащил его из своего тела. Все те, кто еще был в состоянии смотреть на этот ужас, обратили внимание на то, что крови на лезвии не было. Но скоро она появилась. Геркуланий с мечом в руке шагнул к солдату, не успевшему еще встать, и только начавшему приподниматься. Он подошел к нему вплотную, ногой толкнул в грудь, заставив снова упасть, и сам воткнул меч примерно в то же место, куда только что воткнули ему самому.
    ***
    Ратомир так и стоял, заслоняя собой Пафнутия. Он опустил руки и тяжело дышал. Смерть только что, буквально на волосок разминулась с ним. А Геркуланий, небрежно стряхнув кровь с лезвия меча, обернулся и взглянул на Ратомира. Их взгляды встретились и Ратомир увидел, как дрогнуло лицо Геркулания и на нем появилась радостная улыбка.
    ***
    Так бывает: в безнадежно и, кажется, навсегда затянутом тучами, небе ветер, что свирепо и весело гуляет там, в вышине, вдруг раздует, очистит кусочек, и над головой сверкнет радостная и звонкая синева. Примерно это ощутил Геркуланий, взглянув на Ратомира. Тот, кого он увидел, был чист, он был красив, его не уродовала эта гнилая и омерзительная дымка. И не было никого вокруг, кто был бы ближе и роднее этого человека. И это была такая радость, такое облегчение, что Геркуланий улыбнулся. Теперь - он понял, он почувствовал это, - теперь все будет хорошо. Главное, чтобы этот... чтобы он всегда был рядом.
    Не отводя взгляда от глаз Ратомира, Геркуланий шагнул к нему, и все услышали, как Ратомир спросил его:
    - Ты - Геркуланий?
    И этот кадавр, этот жуткий монстр с перепачканным кровью лицом, это чудовище, только что убившее двух человек, это существо остановилось и тихо прошептало:
    - Геркуланий...
    И замолчало, опустив голову. Рука его разжалась, уронив меч и нарушив тишину этого, выпавшего из времени, мгновенья.
    Потом это создание, видимо, решив что-то для себя, подняло голову и громко сказало:
    - Я - Геркуланий! Я, - оно ударило себя кулаком в грудь, - Геркуланий!..
    И радостное эхо отразило со всех сторон его громкий, хриплый хохот.
   
 
 

 
4



    Бенедикт с Ратомиром сидели в кабинете монарха. Больше никого не было, если не считать Куртифляса. Как шут оказался здесь, Ратомир не заметил. Вроде бы, его не было рядом? Впрочем, это было не важно. Куртифляс всегда был около Бенедикта, это было привычно и ничему не мешало. Как не мешала мебель.
    - Он слушается тебя. - Констатировал Бенедикт, пристально глядя в бледное, осунувшееся лицо наследника.
    - Да, папа. - Согласился Ратомир.
    ***
    И в самом деле, Геркуланий теперь не отходил от Ратомира ни на шаг, словно цепляясь за него как за спасательный круг, не дающий ему захлебнуться в этом чужом и враждебном мире. Вот и сейчас он стоял в приемной, за дверями кабинета. Он хотел войти вместе с Ратомиром, но тот сказал ему:
    - Геркуланий, побудь здесь, подожди, я скоро выйду.
    И тот послушно остался стоять, глядя на троих гвардейцев, заслонивших собой дверь.
    Гвардейцы прекрасно понимали, что никакая они не защита, что стоит этому вот захотеть, и он разбросает их, как котят, и войдет. А что они могут? Вон как он с этим... с королем Арбокора, который, в свою очередь, легко бы справился с ними троими... Как он его... Голыми руками, и в одну секунду. Никто и глазом не успел моргнуть!
    Но, верные долгу, они стояли, хоть и мурашки бегали по их спинам от взгляда этого... Они стояли, обнажив мечи, а Геркуланий смотрел на них, и не было в его взгляде ни злобы, ни угрозы - одно лишь терпеливое ожидание и немного брезгливости.
    ***
    - Кстати, я так и не знаю, что там с вами случилось. Кто его?..
    - Их было пятеро. - Ратомир нахмурился. В памяти всплыла темная подворотня, двор и двое, один напротив другого. - Он убил четверых. Он убил и пятого, но тот успел его ранить.
    - И потом ты тащил его? Раненого?..
    - Да.
    - Один?
    - Сперва один. Но тогда Геркуланий еще немного мог идти. Он старался помочь мне. Потом мы встретили Пафнутия. А потом наткнулись на отряд стражи. Они раздобыли коляску, и мы привезли его во дворец.
    - Понятно.
    На самом деле Бенедикту по-прежнему многое было не ясно. Зачем они вообще потащились в город? Что они там делали? Но с этим можно было и подождать. Сейчас важнее было другое...
    - Что же нам с ним делать? - Бенедикт, сам того не замечая, избегал произносить имя того, о ком шла речь. Словно сомневался, принадлежит ли это имя этому вот...
    - Я думаю, надо подождать. Вот, он уже вспомнил, как его зовут. Я ему помогу. Он придет в себя.
    - Интересно, почему он тебя так слушается?
    Это было действительно интересно. И важно! Потому, что если понять это, то, может быть, удастся заставить его слушаться и других?
    - Я думаю, - подал голос молчавший до сих пор Куртифляс, - тут все дело в крови.
    Бенедикт и Ратомир взглянули на шута. В их взглядах был вопрос. И Куртифляс разъяснил свою мысль.
    - Ратомир дал свою кровь. Если бы свою кровь отдал, скажем, я, то точно так же он слушался бы меня. - И добавил: - Так мне, во всяком случае, кажется. Можно спросить Панкратия, а может, этого, как его - мага.
    - Да, кстати, - посмотрел на отца Ратомир, - а что с ним? С магом? С Пафнутием?
    ***
    А Пафнутий в это время лежал на неразобранной шикарной постели в одной из незанятых гостевых комнат и наслаждался покоем. Он был заперт тут, и возле двери стояла вооруженная охрана, но это его не беспокоило. Он и не собирался бежать отсюда. Ему было хорошо. Кажется, он добился того, чего хотел. Он доказал этим скептикам, что есть силы, не подвластные им, но подвластные магии. И теперь это уже не спрячешь. Теперь им с этим придется считаться, а, значит, и с ним - с Пафнутием!
    Он лежал, не раздеваясь. Он ждал. Не может того быть, чтобы его не позвали к царю. Ну, что ж, он готов!
    Горящие свечи в подсвечнике, стоящем у изголовья, освещали его лицо. На лице была улыбка. Улыбка человека, уверенного в себе и в своем будущем.
    ***
    Сердеция сидела в кресле у себя в спальне. Руки ее упирались локтями в колени, голова покоилась на руках. Вид ее был жалок и взывал к сочувствию. Вот только некому было ей посочувствовать, так же, как и ей самой некому было рассказать про то, как же ей сейчас паршиво. Даже мужа ее, этого безмозглого Урлаха, не оказалось в отведенных ему апартаментах. Где он, идиот несчастный, сейчас шляется?
    Страшная и нелепая смерть Шварцебаппера, казалось, рикошетом задела и ее, лишив сил и желания жить дальше. Все закончилось, так, по сути, и не начавшись. Что теперь? Прозябание в их запущенном дворце? Ледерландия? Ледерландия отныне и навеки, с ее крестьянами и помещиками, ничуть не лучше этих самых крестьян. Урожаи, надои, запашки, споры вокруг границ земельных владений, рецепты варений и секреты забраживания браги... Тоска!..
    Но каков этот Геркуланий!.. - Пришло ей в голову. - Надо же, мечом его проткнули, а ему хоть бы что! Что же он теперь, бессмертный, что ли? Да и человек ли он? Наверное, стоит умереть, чтобы восстать вот таким, ничего не боящимся, неуязвимым, способным на что угодно. А интересно, как он сейчас относится к женщинам? Нужны ли они ему?
    Да что за вопрос! - Отбросила она глупые сомнения. - Что за мужчина, которому не нужны женщины? А он - мужчина, несомненно! Но вот с Принципией он как-то... холодно.
    Сердеция вспомнила, как ее сестра подошла к Геркуланию. А он?.. А его, вроде, даже передернуло от отвращения. Может быть, он просто увидел то, чего раньше не замечал? Эту ее худобу, бледность. Может быть, если бы на месте Принципии была она, Сердеция... Она не встречала еще ни одного мужчину, который не жаждал бы заключить ее в свои объятия. Ну, не считая, мужа, конечно...
    Да, интересно, каков он как любовник. А если в нем и тут теперь открылись столь же сверхчеловеческие силы?
    Сердеция подняла голову и ее прекрасное, хоть и усталое, лицо озарила улыбка.
    - А что? Нужно попробовать...
    ***
    А неустрашимые стражи общественного порядка - капрал с Сидоровым пили чай. Сидоров был недоволен, дворца он так и не увидел. На полпути от дворцовых ворот до самого здания их с капралом, конвоировавших, совместно с еще двумя гвардейцами, связанного злодея, перехватили. Пленника отобрали, а их самих отвели в дом на задах дворца, где располагалась дворцовая стража. Тут, конечно, было тоже ничего себе - чистенько, уютно, и даже какие-то цветы росли в горшках на подоконниках, но все же это был не дворец. И это огорчало.
    Встретивший их дежурный принял гостей радушно, усадил за длинный стол, принес чай, чашки, кулек баранок, сам сел с ними и с удовольствием слушал про их необыкновенные приключения. В ходе этого повествования и родилась официальная версия про героический поступок рядового Сидорова, с риском для жизни предотвратившего кровопролитие и обезвредившего опасного маньяка. Сидоров не возражал. Слушать об этом было приятно и удивительно: так вот как оно, оказывается, было-то!
    Потом пришли гвардейцы, бывшие в вестибюле. Теперь, когда все, наконец, закончилось и осталось только вымыть пол там, где пролил кровь их товарищ, им больше делать было особо нечего, и они вернулись к себе. От их рассказов стыла кровь в жилах. О-о!.. Они видели такое!.. Кстати, стало ясно, что тот тип, за которым охотились четверо отважных, никак не мог быть причастен к пропаже наследника, поскольку и наследник и тот король, который пропал с ним за компанию, к моменту появления во дворце стражей порядка, были уже тут. Король тот, правда, уже в виде мертвого трупа, но наследник зато вполне себе живой. Ну, и хорошо, а то, правда, устроили бы там, в том квартале, переполох, и зря.
    А этот-то, этот... которого они повязали... тоже, король, кстати! Ну, просто, куда ни плюнь, попадешь в короля, или, на худой конец, в наследника. Так вот, этот-то - как-то вышел оттуда, куда его заперли. Не иначе - измена во дворце, сошлись во мнении рассказывавшие гвардейцы. Ну вот, вырвался, с мечом - а где меч взял, кстати? - и, ворвавшись в вестибюль, отрубил голову бойцу по имени Римус. При этих словах полицейские содрогнулись, представив, какой опасности они подвергались, задерживая столь опасного преступника.
    Да, срубить-то он срубил, но и на него нашлась управа. Этот, которого искали, и который умер и лежал мертвый часа полтора, ну, реально, мертвый - вдруг ожил и одним махом свернул башку тому, который с мечом. Так что, недолго тот погулял на воле-то. Отлились кошке... Да, а тот, оживший, вдобавок еще чего учудил: там один из гвардии того, кому башку-то свернули, он этого за такое дело мечом-то в грудь, и насквозь. Ну, то-есть, все, как говорится, пишите письма!.. А тот?.. Ага, как же!.. Спокойно так, как бы между прочим, этого, который его мечом-то, в нокаут, а сам меч вот так - раз!.. и вытащил. И потом этим же мечом того и проткнул. Тот еще на полу лежал, а этот - так, подходит, и - раз!.. И все.
    А потом, слышно было, он как заорет: "Я Геркуланий! Я Геркуланий! "
    - Ну, и что дальше? - Спросил капрал.
    - Да ничего. Увели его куда-то. Да и все стали расходится.
    ***
    Да, в самом деле, так все и было - все стали расходиться, расходиться...
    Незаметно наступал новый день, и можно было тушить свечи и факелы, фонари и лампы. Новый день нес новую жизнь, но спешить туда никому не хотелось. Хотелось уснуть, а эта новая жизнь пусть пока потихоньку сама как-нибудь. Без меня...
    Чтобы завтра проснуться, а оно уже... Раз уж иначе никак не получается.
   
 
 

 
5



    Да, время шло, и новая жизнь потихоньку изменяла устоявшийся быт обитателей дворца. Привыкали к ней те, кому посчастливилось присутствовать при ее чудесном рождении, приспосабливались как-то и те, кому повезло проспать это событие. И уже не шепотом, а вслух говорили между собой слуги, обмениваясь новостями:
    - Ну, что там, этот-то?.. Говорят, опять на кухне переполох устроил?
    - Да, как обычно... Приперся, и давай по котлам шарить. Все разбежались, один шеф остался.
    - Ну, ему куда деваться? Ему положено.
    - Эт-точно... А тот руку в кипящий котел засунет, и хоть бы хны! Нашарит там мяса кусок, вытащит, и давай жрать!.. Аж стонет от счастья. Кость обгложет, да и как зафигачит ею куда-нибудь, на кого бог пошлет.
    - Вот оно, значит, как...
    - Да уж!..
    ***
    Ломали голову в Министерстве иностранных дел, сочиняя послание в Эрогению. Министру хорошо!.. Распорядился, и пошел себе. А тут голову сломаешь. Ну, в самом деле:
    - Так, на чье имя, все-таки, писать-то?..
    - Ну-у...
    - Вот олухи! Нет, ну, правда!.. Кто у них там заместо этого-то остался?
    - Ну, наверное, королева-мать. А кто еще?..
    - А удобно ли ее величеству направлять письмо за подписью министра? Сам-то отказался подписываться.
    - Неудобно, но это пусть министр решает. Чего нам-то?.. Нам текст сочинить, а там...
    - Ладно, про смерть - надо? Или лучше - в связи с неожиданным недомоганием?
    - Лучше недомогание.
    - Но все равно же узнают. Он же не один тут. Все в курсе. Куча народу вон, видела.
    - Но, если про смерть, то надо говорить про тело, про траурную церемонию и так далее, а тут какая церемония? Какое тело?.. Хорошенькое тело, шляется, где хочет. От него не то, что слуги, стража прячется.
    - Ну вот, и забрали бы его у нас.
    - Да уж, поскорее бы!..
    - Вот и сочиняй, чтобы поскорее. Там уж заждались, поди...
    Но письмо, как ни бились, все не получалось. Ну, хоть убейся!..
    ***
    В той части дворца, где разместили приехавшую на бракосочетание делегацию из Эрогении, в одной из комнат, сейчас тоже совещались. Гай Шильт - министр двора, ответственный за соблюдение церемониала и протокол; Лонус Де-Май - заместитель командующего лейб-гвардии, а сейчас - командир личной охраны короля; граф Феликс - один из владетельнейших сеньоров королевства, давний конфидент матушки-королевы, сердечная дружба которых началась задолго до кончины отца Геркулания. Этот приехал сюда без особых полномочий. Он просто был, что называется, глазами и ушами пожилой королевы, не пожелавшей лично присутствовать на свадьбе своего сына с представительницей этого безбожного вырождающегося Амирана. Она вообще была против этого брака. Но, увы, сын, став королем, перестал слушать свою старую матушку. А зря!..
    Присутствовал на совещании и представитель Министерства иностранных дел, начальник какого-то там департамента. Пожилой, лысоватый крючкотвор, которого звали Гордонус Милль, но чьего имени никто из присутствующих так и не запомнил. Просто ни к чему. К нему, в случае необходимости, обращались: "уважаемый", этого было вполне достаточно. Его дело было помалкивать в тряпочку, а при нужде грамотно формулировать на бумаге те мысли, что возникали в головах тех, кто имел право их иметь и высказывать. Кроме того, этот самый Милль, единственный из присутствующих, да и вообще из всего состава делегации, за исключением самого Геркулания, говорил по амирански. И теперь выступал переводчиком.
    Все четверо сидели за круглым столом, точь-в-точь как в легендах про древнего короля Паркура и его рыцарей. Прошло уже три дня с той ужасной ночи накануне так и не состоявшейся свадьбы, и пора было что-то решать. К сожалению, все правовые нормы государства Эрогения строились на свершавшихся когда-либо ранее прецедентах. Перед собравшимися же предстало нечто, не имевшее прецедента не только в эрогенской, но и во всей известной им истории всего известного им человечества. Поэтому, любое их решение могло быть оспорено, а его инициатор - наказан.
    И сидели они, поэтому, молча, переглядываясь, пока граф Феликс, как человек самый независимый, не произнес:
    - Ну, что, господа... Что делать-то будем? - Смело положив, тем самым, начало дискуссии.
    ***
    Ратомир все эти дни был неразлучен с Геркуланием. Он был благодарен ему за то неожиданное спасение от меча Шварцебаппера. Ну, правда, может быть, Геркуланий и погорячился, прикончив взбесившегося короля Арбакора. Может быть, было бы лучше как-то иначе... Но, возможно, понимал в то же время Ратомир, в тот момент и правда никого иного выхода не было. В любом случае - что случилось, то случилось. И спасибо его новому другу за то, что он остался жив.
    И он изо всех сил старался вернуть Геркуланию память, превратить его в того человека, каким он был до всех этих событий. Видя, как шарахаются от Геркулания все встречные, он уводил его в парк и там, прогуливаясь по аллеям, вел с ним беседы. Толку, правда, пока это давало мало.
    - Ты помнишь, - говорил Ратомир, стараясь заглянуть на ходу в глаза Геркулания, - я говорил тебе, что ты король Эрогении?
    - М-м-м... - промычал невнятно Геркуланий. То ли соглашаясь, то ли нет - не разберешь.
    - Ну, Эрогения... Ну, я же тебе рассказывал, вспомни!
    - Эрогения... - проговорил Геркуланий.
    Ратомиру показалось, что в глазах его собеседника что-то изменилось. Он вспомнил?..
    - Эрогения - остров. - Продолжал Ратомир. - Море со всех сторон. Ты помнишь море?
    - Море?..
    - Хочешь, я тебе покажу море? Ты увидишь и сразу вспомнишь. Хочешь?
    Геркуланий взглянул на Ратомира. Тому-то явно этого хотелось, и Геркуланий кивнул. Ему было приятно доставлять Ратомиру удовольствие.
    - Хорошо, - сказал обрадованный Ратомир, - сейчас пойдем, возьмем лошадей, и съездим к морю. Тебе понравится. - Добавил он с надеждой. - Ты вспомнишь!
    ***
    Конюх, найденный Ратомиром, и приведенный к конюшне, опасливо косясь на стоящего неподалеку Геркулания, отпер ворота, зашел внутрь и, через некоторое время, вывел оттуда двух оседланных лошадей.
    - Садись. - Предложил Геркуланию Ратомир.
    Тот остался на месте, неприязненно глядя на этих четвероногих тварей. Те тоже вели себя неспокойно. Что-то их явно пугало.
    Ратомир потянул Геркулания за рукав. Брать его за руку он, скажем так, воздерживался. Прикосновение к холодной коже было неприятно. Геркуланий сделал шаг и снова встал.
    - Ты что, забыл, как это делается? Сейчас я тебе покажу.
    Ратомир, пусть и слегка неуклюже, взгромоздился на лошадь. Лошадь тревожно перебирала ногами и косилась в сторону Геркулания.
    - Ну, ты видел? Давай!..
    Геркуланий нехотя пошел в сторону второй лошади. Та заржала и отбежала на несколько шагов. Ратомир понял, что Геркуланию нужна помощь.
    - Подержи ее! - Крикнул он конюху и сам соскочил на землю.
    - Ничего, сейчас все получится. Ты же великолепный наездник. Я же видел!
    Удерживаемая под уздцы конюхом, лошадь стремилась вырваться и взволнованно ржала. Лицо Геркулания, подталкиваемого в спину Ратомиром, выражало крайнюю степень недовольства и отвращения.
    Они сблизились. Геркуланий, взглянул на отошедшего в сторону Ратомира и положил руку на круп лошади. Лошадь даже не заржала, она дернулась и завизжала, словно ее ужалил под хвост тарантул. Она взбрыкнула, и копыто ее полетело прямо в голову Ратомиру, стоявшему несколько позади и сбоку.
    Ратомир не успел даже испугаться. Вдруг он обнаружил прямо у себя под носом копыто с блестящей подковой. Копыто застыло буквально в какой-то пяди от лица. Геркуланий железной хваткой удерживал бьющуюся лошадь. Он улыбался. Он опять спас своего друга. Своего единственного друга, надежду и опору в этом гнусном мире, где он почему-то очутился.
    Геркуланий сделал движение, и лошадь повалилась на бок. И Ратомир, и застывший в ужасе конюший оторопело смотрели, как Геркуланий подскочил к поверженному животному и склонился над ним. Оба боялись поверить в то, что сейчас происходило прямо у них на глазах. Геркуланий зубами перегрыз лошади горло и, урча от наслаждения, присосался к струе крови, хлынувшей из раны. Конвульсии лошадиного тела нисколько не мешали ему.
    Наконец, лошадь успокоилась. Оторвался от нее и Геркуланий, страшный, с горящими глазами, по грудь измазанный кровью. Кровь стекала с его губ, его рук.
    - Хорошо!.. - Сказал он и счастливо засмеялся. Какая там Эрогения, какое море - вот чего ему так не хватало!
   
 
 

 
6



    Ошибся начинающий великий маг Пафнутий Харитонидус. Ошибся. Никто не позвал его к царю. Ни в первый день не позвал, ни во второй. Из дворца, правда, тоже не выгоняли. Так и сидел Пафнутий в отведенной ему комнате. От скуки его спасали только лакеи, три раза в день приносившие пожрать и выносившие горшок. Да горничная не отказалась задержаться на часок в разобранной ею же постели. Так что не совсем он был оторван от текущих событий. Кое-какая информация просачивалась.
    И вот, наконец, Пафнутия посетил гость. Да, это был не весть кто - всего лишь дворцовый шут. Ну, да и - ладно. Зато с ним можно было не чиниться, разговаривать по-простому, как равный с равным. Пока - с равным!.. Ведь, если вдуматься, что такое какой-то шут супротив мага с высшим образованием? Все равно, что плотник супротив столяра.
    ***
    - Вы не думайте, - говорил шут, которого, как выяснилось, звали Куртифляс, - вас отнюдь не забыли. Просто столько событий. Столько возникло такого, с чем никто никогда не сталкивался, что все как-то растерялись. Я думаю, вы понимаете.
    Пафнутий с достоинством кивнул. Ну, еще бы! Уж кто-кто, а он-то!..
    Шут поудобнее устроился в кресле. В руках у него был бокал с золотистым местным вином. Он принес с собой вместительную бутыль. Бокалы нашлись в комнате Пафнутия. Теперь они не спеша дегустировали за разговором ароматный терпкий напиток.
    - Вы же первый раз проделали такое? - Спросил Куртифляс.
    Пафнутий вопросительно взглянул на шута. Какое - такое?..
    - Я имею в виду оживление мертвого тела.
    - А-а... Ну, да.
    - Ну, вы же действовали по какой-то инструкции, я полагаю?
    - Да, вы знаете, это досталось мне от одного человека. А ему - от его предков. Это древняя наука.
    - А скажите, там ничего не говорится о том, как ухаживать за таким вот, ожившим? Ну, знаете, это как у лекарей, мало сделать операцию, надо еще после нее организовать специальный уход. Ну, вы же понимаете...
    - Нет, к сожалению, о том, что после - там ничего...
    - Жаль, жаль. Ну, что же, будем учиться на собственном опыте. А вообще, интересно, вот это поведение вашего пациента, Геркулания, насколько оно обычно? Может быть, это последствия не совсем удавшегося эксперимента?
    - Что вы имеете в виду? - Вскинулся ощетинившийся Пафнутий. - Почему неудачного?..
    - А разве я так сказал? - Сделал удивленное лицо шут. - Я имел в виду только одно: в науке не принято, насколько я знаю, ограничиваться одним разом. Я, знаете, имел счастье общаться с некоторыми выдающимися учеными нашего времени. Да вот, хотя бы Алекс Броули - не доводилось слышать? Известнейший алхимик и метафизик. Вот он всегда считал, что в науке самое главное это воспроизводимость результата. Вот я о чем, вы понимаете?..
    - Да понимаю я вас, понимаю! - Рассердился Пафнутий. - Понимаю, как нелегко мне придется тут, среди людей, воспитанных в духе самого дубового материализма. Вот даже вы - а я же вижу, вы - человек весьма умный, - тут Куртифляс застенчиво улыбнулся и скромно пожал плечами. Мол - вам виднее... - даже вы, - взволновано продолжал Пафнутий, - видите в магии не более чем механику. Магия, конечно, наука. Но магия в то же время и искусство! Вот возьмем, к примеру, живопись. Любого человека можно обучить приемам и технике нанесения красок на холст, владению кистью и мастехином, умению смешивать краски, добиваясь нужного оттенка, но значит ли это, что любой может стать художником? Нет, художником нужно родиться. Конечно, любой, хорошо обученный ремесленник сможет сделать копию шедевра, но шедевр все равно останется один. Он неповторим! Даже сам художник сможет сделать всего лишь копию того, что у него получилось, это будет мертвая копия, уверяю вас!
    - В магии, - продолжал Пафнутий, - главное - это сам маг! Чем отличается маг от любого прочего, я не знаю. Но что-то есть, что может быть обнаружено только опытным путем. При поступлении на те курсы, где я учился, всех нас проверяли, и большинство отсеивали сразу. Потом еще кое-кто уходил в процессе учебы. А остальные учились технике, которая, я вас уверяю, абсолютно бесполезна была бы тем, кого отсеяли. Я могу отдать вам свои записи, по которым я проводил этот, как вы говорите, эксперимент. Попробуйте, и посмотрим, что у вас получится!
    - Да ну, что вы, уважаемый Пафнутий, - замахал руками Куртифляс, - никто не покушается ни на ваши знания, ни на ваш талант. Вы, и только - вы!.. А как же!.. Вы меня не совсем верно поняли. Я хотел спросить, а могли бы вы еще раз проделать то же самое?
    - Хм-м-м... - удивленно поднял брови Пафнутий, - вам мало того, что уже есть? Не лучше ли сначала научиться как-то... ну-у... жить рядом с тем, что уже есть? Я же знаю, о том, что наш воскресший... этот... Геркуланий, доставляет немало хлопот.
    - Тут вы правы. - Согласился шут. - Так я как раз в связи с этим...
    ***
    Умерщвленная Геркуланием лошадь была перенесена на мощенную ровной плиткой площадку в глубине хозяйственного двора. Вокруг поодаль было выставлено оцепление. Пафнутий споро наносил мелом необходимые линии и знаки. В отличие от первого раза он вел себя гораздо увереннее. Руки у него не дрожали.
    Поодаль стояли Куртифляс и Ратомир с неизменным Геркуланием. Геркуланий умылся в фонтане и сменил рубашку, подчинившись распоряжению Ратомира. Он стоял спокойно, не проявляя ни любопытства, ни агрессии. Ему было все равно. Лошадь, подарившая ему минуту блаженства, уже была ни на что не годна, лежала себе спокойно на боку и была Геркуланию не интересна. Внутри у него снова поднималась тяжелая, мучительная, но становящаяся уже привычной, холодная волна.
    Огонь под котелком с зельем уже никого не удивил. Люди вообще быстро ко всему привыкают. Иначе бы им просто не выжить на этой удивительной земле.
    Варево было готово, И Пафнутий вступил в очерченные пределы магического пространства. Сила наполняла его. Он читал слова заклинания, и вибрации воздуха вступали в резонанс с вибрациями пронизывающих пространство струн, связывающих бесконечно малое с бесконечно большим. И вот уже фигура мага с воздетыми руками скрылась в тумане, который тянулся вверх уже не до потолка, пусть и высокого. Белый столб уходил в небо, в бесконечность.
    ***
    Идея нынешнего действа принадлежала на сей раз Куртифлясу. Довольно ему было оставаться сторонним наблюдателем. Пора было занять свое законное место в центре событий, но, как всегда, не на сцене. Как всегда в той темноте, куда тянутся ниточки.
    О происшествии с лошадью, убитой Геркуланием, Куртифляс узнал одним из первых. И тут же, совершенно случайно, встретил Ратомира. Отозвав его в сторонку - говорить в присутствии этого... восставшего из гроба, было довольно затруднительно.
    - Вы пытались дать возможность Геркуланию проехать верхом. - Куртифляс не спрашивал, он констатировал очевидное. - Это вы очень правильно. Надо дать ему возможность перемещаться не только в пределах нашей ограды. Пусть посмотрит окрестности. Это ему будет только на пользу.
    - Так ничего же не получилось. - Со вздохом возразил Ратомир.
    - Я заметил, - продолжал шут, - что мы все, за исключением вас, - уважительный кивок головой в сторону наследника, - вызываем в нем... как бы это помягче... отрицательные эмоции. А он - в большинстве из нас. Видимо тут - природа, ничего не поделаешь. Вот и лошадь испугалась. А если бы она, лошадь эта, была бы той же природы?..
    - То есть?..
    - Ну, я имею в виду, если бы она тоже была бы оживлена. Возможно, они бы и поладили.
    - Интересно... - задумался Ратомир. - А ведь... Точно! А я что-то... А почему бы и не попробовать?
    - Попробовать можно, но как к этому отнесется ваш батюшка? Не скажет ли он, что одного Геркулания с нас довольно?
    - Надо с ним поговорить.
    - Надо. Возьметесь?
    - Попробую.
    - Если он согласится, тогда я попробую уговорить этого вашего мага. Заодно и познакомимся.
    ***
    Вот так, в результате всех этих переговоров, и возникла возможность того, что в настоящую минуту творилось на площадке хозяйственного двора. В большом секрете от большинства обитателей дворца царя Бенедикта.
    ***
    На сей раз тьмы не было. Была веселая солнечная поляна среди дремучего, но не страшного леса. Как-то сразу было видно, что в этом лесу не водятся хищники. Пафнутий стоял в центре поляны, почти по колено утонув в зеленой, сочной траве, украшенной яркими цветами. Ароматы этих цветов, вплетаясь в запах травы, хвои, нагретой солнцем, текущей где-то неподалеку воды - кружили голову и рождали ощущение какого-то бессмысленного и незаслуженного счастья.
    У духа хорошее настроение, понял Пафнутий. Должно быть, он окончательно проснулся и пришел в себя.
    И точно...
    На опушку леса вышла девочка. Она не была испугана и не походила на заблудившуюся. Она шла вприпрыжку, распевая что-то себе под нос. В руке у нее была корзинка - аккуратная такая корзинка, видно недавно сделанная. Корзинку очень гармонично дополняли красный чепец на хорошенькой головке и кружевной беленький фартучек поверх светло-голубого платья. Выглядывавшие из-под платья ножки были в полосатых гольфиках.
    Короче - прелесть!
    Девочка увидела Пафнутия, но не испугалась. Напротив, она все так же, вприпрыжку, пританцовывая, двинулась к нему. По мере ее приближения все виднее была очаровательная улыбка, очень шедшая к ее не менее очаровательной мордашке.
    - Привет, - сказала девочка, остановившись рядом.
    - Привет. - Отозвался Пафнутий.
    - А чего ты не спросишь, что у меня в корзинке?
    - А действительно, что у тебя в корзинке? - Не стал спорить Пафнутий.
    Дух был не просто в хорошем настроении. Он был настроен игриво. Хорошо ли это? Ну-ну, посмотрим...
    - У меня в корзинке пирожки. - Девочка замолчала и требовательно посмотрела на Пафнутия. - Ну?..
    - Что?.. - Растерянно спросил Пафнутий. Правил этой игры он не знал.
    - Что-что?! Ну, спроси меня, кому я их несу.
    - А!.. Ну да! Прости. И кому же ты их несешь?
    - Бабушке.
    - Ах, ну да!.. Конечно, бабушке, кому же еще... Слушай, может, хватит?
    Девочка засунула в рот пальчик и с интересом уставилась на Пафнутия.
    - Дяденька, это вы про что?
    - Да я про то, что довольно дурака-то валять. Пирожки, бабушка, понимаешь...
    - Эх-х... - грустным, скрипучим каким-то, скорее бабушкиным, голосом протянула девочка. Она перевернула корзинку, причем оттуда почему-то не выпало ни одного пирожка.
    Так я и думал, - сказал про себя Пафнутий, мысленно же вздохнув, - сплошная туфта!
    Корзинка у девочки, тем временем, на землю становиться не желала, мешала толстая плетеная ручка. Девочка, досадливо крякнув, оторвала ее и бросила в сторону. Вот теперь корзинка годилась на то, чтобы стать скамеечкой, и девочка села, подперла кулачком свою хорошенькую щечку и уставилась на Пафнутия. Глаза у нее были большие, ярко-голубые и наивные-наивные.
    - Жалко, что ты не поверил. - Сказала девочка. - Могли бы поиграть.
    - Во что?
    - Ну, как будто я маленькая девочка, иду себе темным лесом, несу пирожки бабушке, и вдру-у-уг...
    - Что - вдруг?
    - И вдруг мне навстречу выходит страшный сексуальный маньяк. Да еще с уклоном в педофилию.
    - Это я, что ли? - Удивился Пафнутий.
    - Ну, а кто же еще?
    - А я разве похож?
    - Ну, а то!.. Я тебя сразу, как увидел, тогда еще, так и подумал: вот - думаю, какие они. А то ведь ни разу не видел.
    - Ну, извини, не получилась игра. Другой раз как-нибудь. Ты лучше скажи, работать будешь? Или опять силами меряться будем?
    - Да я бы и рад, - ответствовал дух, по-прежнему сидя на корзинке и не меняя облика, хотя голос изменился и теперь очень странно звучал, вылетая из этих детских уст. - Хорошо бы померяться. Мне понравилось. Но не положено. Один раз разобрались, и все. А ты что, еще раз хочешь?
    - Чего? Драться, что ли?
    - Да нет, воскрешать кого-то. Обычно одного раза бывает за глаза. А ты - вишь, как разошелся!
    - Я хочу, чтобы ты на сей раз воскресил лошадь.
    - Лошадь? - Удивился дух. Лошади мне еще ни разу не попадались.
    - А кто попадался? Кроме людей, я имею в виду...
    - Однажды довелось мне воскресить любимую комнатную собачку. Одна дура уж так убивалась, так убивалась...
    - Ну, и...
    - Вот тебе и - ну!.. Загрызла ее эта собачка. А лошадь-то тебе зачем?
    - Да это не мне, это тому, воскресшему.
    - А-а, ну понятно! Что ж, может, и правильно. Может, если бы потом эту, загрызенную воскресить, так они бы с той собачкой - душа в душу!..
    - А скажи мне, пожалуйста, - вдруг пришло на ум Пафнутию, - а что, тот, кто вот так воскрес, он что, становится неуязвим?
    - Нет, уязвим. Его может убить такой же, как он.
    - А больше никто?
    - Больше - никто!..
    - И в огне он не горит, и в воде - не тонет?
    - Насчет воды - точно. А вот огонь огню розь, сам знаешь. В обычном огне он не сгорит и не оплавится. Пофигу ему это. А вот магический огонь - это, знаешь ли...
    - Интересно. Ну, что? Приступим?
   
 
 

 
7



    Урлаху было плохо. Во всех смыслах этого слова. Раскалывалась голова, страшно хотелось пить, а больше всего хотелось очутиться сейчас далеко-далеко отсюда, дома...
    Очутиться дома, где старенькая заботливая мама, где добрая старая нянька Алевтина, нянчившая его с самого раннего детства, знавшая уйму сказок и тех слов, что могли утешить в случае любой беды. Дома ждал его любимый сад, и старый, ворчливый Губерт-садовник. Он, этот Губерт, уверяет, что происходит от гномов. И, правда, глядя на него, начинаешь в это верить. Они с Губертом собирались привить на яблоню сорта "Золотая Ледерландка" ветку с той яблони, что, вроде бы, привезена из страны Илии. Вот интересно, что получится?
    Как хорошо там, и как же плохо ему сейчас тут! И никаким вином не удается залить тот жгучий стыд, который он испытывает при воспоминании о том, как он брел тогда, уходя прочь из того проклятого вестибюля. Он брел, и боялся оглянуться, чтобы не наткнуться на презрительные взгляды, которыми его наверняка провожали все собравшиеся там.
    А все она! Эта любимая и ненавидимая Сердеция. Вот интересно, если бы это она вдруг умерла, что бы он тогда - горевал бы? Или радовался внезапно наступившему избавлению?..
    Но она жива, и никуда от нее не деться. И все время ей чего-то нужно. И никак она не оставит его в покое! Вот и опять... Он тогда ушел и не видел, а оказывается, этот Геркуланий ожил. Удивительная история! Никогда о таком не слышал. Даже в сказках Алевтины, которых он столько в свое время переслушал, ни в одной из них про такое не было. Там, как и в жизни, уж если кто и умирал - так умирал. А тут...
    Но это даже к лучшему. Не будет больше у Сердеции поводов мечтать о короне этой далекой и ненужной Эрогении. Но зато сейчас ей приспичило пригласить этого ожившего родственничка в гости. Это еще зачем? Но разве ей откажешь?
    ***
    Будучи все это время занят лечением своих душевных болей, Урлах как-то выпал из окружавшей его действительности. Об оживлении Геркулания он узнал только что со слов своей очаровательной супруги, пробудившей его с помощью двух ведер ледяной воды, а затем заставившей переодеться и идти искать, найти и пригласить того, над чьим трупом он недавно пытался столь неуклюже заявить о своих правах на его же престол.
    И где его искать? Сердеция сказала, что он вроде бы бродит по всему дворцу. Интересно, зачем? И, кстати, если он ожил, то почему не играют свадьбу? Ведь, кажется, собирались же...
    Урлах брел по пространству царского чертога, стараясь не столько найти этого самого Геркулания, сколько избежать встреч с собратьями по профессии и вообще знакомыми. Даже своих подданных он старался обходить подальше. Благо размеры дворца это позволяли.
    ***
    Долго патриарх Онуфрий пребывал в тягостном и бесплодном раздумье. Ставка на Шварцебаппера была проиграна, святотатственное деяние свершилось. Стены этого дома были осквернены черной магией, и надо было бы уходить отсюда поскорее, но и так просто оставлять это было нельзя. Не в духе это было Единой Правоверной церкви, и не пристало его главе поджавши хвост убегать, оставляя поле сражения за Врагом и его прислужниками. Надо было что-то делать. Но что можно сделать с пришедшим с той стороны? С тем, кто восстал из могилы? Обычными средствами его туда не загонишь. Уже имели возможность видеть и убедиться в этом. Остается одно: есть у лекарей такое - подобное лечить подобным. И никуда не деться. То, что выгнало Геркулания с того света, должно помочь загнать его обратно.
    Да, придется, - думал тяжкую думу Онуфрий, - недаром все же достигших высших степеней посвящения обучают некоторым святотатственным тайнам. В конце концов, Единый был всегда, и когда люди еще не познали свет Истины, и тогда были и жизнь, и смерть, и то, куда уходят после смерти. И люди как-то научились управляться с этим. От этих древних знаний и питается нынешняя магия. И, если ничего другого не остается, придется прибегнуть к этому, запретному, но, дай Единый, действенному средству. Дай, и прости нас, грешных. Не корысти мы ради прибегаем к тому, что проклинаем сами, и с чем боремся по мере наших скромных сил. Ради самого же Геркулания - легко ли ему сейчас? А его невесте - легко ли, радостно ли лицезреть его таким, каким он предстал перед нею? А всем прочим?
    Нет, туда его! В ту тьму, из которой он вышел, неся ее в себе. Не место этой тьме здесь, в царстве света.
    ***
    Анфилады открытых пространств, где, честно говоря, было гораздо вероятнее наткнуться на Геркулания, отвращали Урлаха. Там можно было наткнуться не только на Эрогенского короля. А других встреч, как уже было сказано, Урлаху категорически не хотелось. Тем более - сейчас, с помятой мордой и, как он небезосновательно подозревал, запахом изо рта.
    А, поскольку, искать было все равно где, то Урлах отворил неприметную дверь в стене и, обнаружив, что там не комната, а коридор, вступил на порог и погрузился в темные недра дворца.
    В конце-концов, почему бы Геркуланию и не оказаться здесь? - Убеждал себя Урлах. - Вот я же здесь. И если бы кто-нибудь искал меня, то нашел бы именно тут.
    Никто его, правда, не искал, и уж тем более Геркуланий. Геркуланий сейчас возвращался с конной прогулки, которая ему очень понравилась. Тело, привыкшее за долгие годы практики к верховой езде, само все вспомнило. Лошадь на сей раз вела себя замечательно, и у него не возникало к ней никого чувства брезгливости, никакого отвращения. Другие лошади, правда, шарахались от нее хуже чем от волков, но это прошло вне поля зрения и внимания Геркулания, а если бы даже он это и увидел, то, скорее всего, ему было бы на это наплевать. Ратомир, наконец, показал ему море. Геркуланий по грудь вошел в воду. Странное ощущение... Никаких струн в душе это не затронуло, и они вернулись назад.
    Так что не только не искал Геркуланий Урлаха по темным коридорам, но и самого-то его там не было. Но ведь Урлах этого не знал? А, значит, все делал правильно. Ведь не всегда правильные поступки приводят к искомому результату. Но это не значит, что нужно поступать неправильно. Отнюдь!
    ***
    Коридор скудно освещался торчащими кое-где из стены коптящими факелами. Приятная полутьма давала отдых усталым глазам. Тут было хорошо. Тут не было ни души. И даже голова стала как-то меньше болеть.
    Деревянные двери по бокам коридора были все заперты. А это значит, что Геркулания там не было. А если даже и был, но заперся, значит, подходить к нему сейчас было не надо. А надо было идти, идти, идти...
    ***
    Онуфрий думал долго, но, решившись, действовал быстро. В город на большой крытой повозке, украшенной символами Единой Правоверной, отправлена была экспедиция, снабженная деньгами и обстоятельными инструкциями. В городе порученцы разделились. Пара человек на повозке отправились дальше в поисках мастерской, в которой делают гробы. Двое остались в центре, и пошли на знаменитую площадь возле ратуши и Халявного рынка. На этой площади бродили толпы праздного народа, пришедшего сюда развлечься, много было приезжих, порой даже и из сопредельных стран. Тут, на этой площади, выступали акробаты и фокусники, марионетки, повинуясь ловким рукам хозяина, раздавали друг дружке тумаки, музыканты терзали струны скрипок и мандолин, а певцы надрывались, силясь перекричать царящий на площади гвалт.
    Были тут и художники. Каждый из них готов был за пару минут и пару медяков изобразить ваш портрет. Иногда получалось даже похоже. Два монаха, одетых обычными горожанами, чтобы не привлекать внимания, шли, внимательно приглядываясь к творениям мастеров грифеля и кисти, выставленным напоказ.
    Вот, вроде бы неплохой мастер. Сидящий на скамеечке молодой, но уже бородатый художник, заметил интерес, проявленный к его творчеству, и обрадованно сказал:
    - Что, любезные? Хотите портретик? Сейчас сделаем!
    И кивком головы предложил сесть на стоящую напротив него скамеечку.
    Монахи переглянулись, один согласно кивнул другому и сел напротив мастера.
    ***
    Урлах набрел на лестницу. Лестница уходила в темноту. Темнота была наверху, темнота была внизу - куда бы ты ни пошел по этой лестнице, итог был один. Наверх было идти лень, и Урлах выбрал ту темноту, что была внизу.
    Теперь он был где-то глубоко внизу. Тут было хорошо. Тут если даже кто и попадется из тех, с кем Урлаху не хотелось бы встречаться, то все равно его не увидит и не узнает. Опять был коридор, бесконечный, темный, узкий. Урлах почувствовал, что начинает уставать. И ужасно хотелось пить.
    Вдруг коридор кончился. Урлах уперся в стену. Тупик? Кажется, нет. Кажется, он попал в другой коридор, идущий перпендикулярно первому. И по нему можно было пойти как направо, так и налево. При этом вероятность того, что именно там найдется Геркуланий, была одинаковой в обоих случаях. Как и вероятность обретения чего-нибудь, что можно влить в иссохшее горло.
    ***
    Художник оказался молодцом, портреты он умел делать почти не глядя. И он охотно согласился посидеть за кружечкой пива с щедрыми и веселыми клиентами. Ему помогли собрать вещи и, нагрузившись ими, двинулись в пивную.
    - Скажи, друг, - спросил один их монахов художника, - а тебе обязательно вот так - сажать перед собой?
    - Ну, что ты... Так просто самому клиенту удобнее. А мне все равно.
    - А вот, ежели, скажем, человек идет. Ты сможешь его нарисовать?
    Художник отхлебнул из кружки и снисходительно посмотрел на собеседника.
    - Легко!
    - Ну, ты просто мастер!
    - Да ну!.. - Смутился художник. - Такой же, как все...
    - Ну, не скажи. А вот, смотри, вон, видишь? - Монах показал кивком головы на какого-то типа, сидевшего в дальнем от них углу. - Видишь того человека?
    - Вижу, - согласился художник, - и что?..
    - Ну, посмотри. Посмотрел? А теперь скажи: мог бы сейчас, по памяти нарисовать его?
    - Мог бы. - Подумав, ответил художник. Ему стало ясно, что от него чего-то хотят. Что не так просто затащили его в этот свинюшник, и не так просто задают всякие вопросы. Похоже, решил художник, есть шанс заработать.
    - Это хорошо!
    Монахи довольно переглянулись. Вот если бы он еще...
    - А скажи, друг, а скульптуры ты делать не умеешь?
    ***
    Далеко на юге огромного, как мир, Амирана, за высокими горами расположилась провинция, именуемая Малазией. Спокон веку эта Малазия славилась своими виноградниками, а, стало быть, и вином. Вина этого там делали так много, что, при всем желании, употребить его все самим, прям там же, на месте, в этой самой благословенной Малазии, ну никак не получалось. И тогда то, что оставалось - а оставалось немало! - вывозили и продавали в разных других местах, где это малазинское вино всегда охотно покупали и пили. Как за здравие, так и за упокой, а также и по прочим разнообразным поводам. Было бы вино, а уж за что выпить - всегда найдется.
    Везли малазинское и в Миранду. И часть этого привезенного неизбежно оседала в обширных подземельях царского дворца. Опять же, привозилось больше, чем выпивалось, и винные подвалы все расширялись и расширялись. Но вот однажды, один из предков Бенедикта, царь Самуил, мужчина по натуре мрачный и сильно верующий, решил в порядке общего знакомства навестить эту самую Малазию. Путь туда был нелегок. Он устал, простудился, запылился, и настроение его от всего этого стало еще хуже, чем обычно. И вот, спустившись с заснеженных перевалов в солнечную, зеленую долину, обнаружил он там людей, бесконечно далеких от тех дум и забот, что столь мучительно и бесплодно одолевали его самого. Эти легкомысленные, беспричинно веселые и всегда под хмельком люди неприятно удивили и расстроили Самуила.
    Нет, - решил он, - так не годится! Все люди, как люди, а эти, прям, как я не знаю, кто!.. У всех проблемы, у всех заботы - вон, говорят, народ стонет от тягот. А эти?.. Или они не мои подданные? Или вообще, и какого хрена?!.
    Налицо была явная несправедливость, и с этим надо было что-то делать.
    - Да пьют они, собаки! - Подсказали Самуилу близкие к трону умные люди. - Вина у них - хоть залейся! Вот они и того... Плевать хотели.
    - Пить вредно! - Изрек Самуил в неизреченной мудрости своей.
    - Вино - яд! - Поддержали его умные люди, которых всегда много у подножия любого трона.
    В общем, после этой поездки в Малазии стало гораздо меньше виноградников и, соответственно, винограда, зато много больше храмов Единой Правоверной.
    Как следствие этих душеспасительных реформ приток вина в подвалы дворца уменьшился настолько, что выпивать теперь стали больше, чем его притекало. Бочки пустели. Пространство, ранее занятое бочками, освобождалось. И можно было занять его под что-нибудь другое, менее вредное.
    ***
    Бригада каменных дел мастеров в составе одного мастера и двух его учеников-подмастерий выкладывала перегородки в обширном помещении бывшего винного подвала. Что тут будет - их не интересовало. Дали им чертеж, сделанный дворцовым архитектором, на котором видно было, где какая перегородка должна стоять, занесли кирпичи, воду, песок, известь - чего еще надо, чтобы начать работу? Вот они ее и начали. И честно трудились уже вторую неделю, благо никто не торопил. А самим спешить тоже было не с руки. Когда еще такая благодать случится в их жизни?
    Запах вина пропитал стены реконструируемого помещения. Этот запах подвиг их на то, что они отправились на поиски. И эти поиски увенчались успехом. Конечно же, тут же, рядом, были и другие такие же залы, но уже не пустые, уже таящие в своих темных недрах огромные деревянные емкости.
    И была протоптана дорожка в этот благословенный оазис. Ну, а там - дело техники. Коловорот, выструганная из деревяшки пробка, кожаный бурдюк - и можно работать! Да хоть всю жизнь. Известно же, что мастерство не пропьешь.
    ***
    Трое каменных дел мастеров сидели на собственноручно сколоченной лавке возле самодельного же стола и отмечали еще один выложенный ими ряд кладки. Грустно, конечно, ведь каждый положенный ими на раствор кирпич, приближал их к концу этого затянувшегося праздника жизни. Но и совсем уж манкировать своими служебными обязанностями было нельзя. Иногда в подвале появлялось начальство, и хорошим тоном было показать ему, что работа в разгаре, и дело движется. В последние дни, правда, никто не тревожил мастеров. Да оно и понятно. Не до стройки сейчас там, наверху. Там такое творится...
    Ну и ладно!
    Неяркий свет масляного фонаря, стоящего посреди стола, освещал усталые, но довольные лица мастеров.
    - Ты, Магомад, - говорил мастер, обращаясь к одному из своих учеников, - хороший человек. Ты же знаешь - я люблю тебя, как сына. Но никогда, Магомад, ты не станешь каменщиком. Углы у тебя не получаются. Ну, хоть ты тресни! Такая гадость выходит.
    - Эт точно... - подтвердил второй ученик.
    А Магомад, в сердцах стукнув кружкой по столу, вскричал:
    - Я же стараюсь! Я что, виноват, что мне этот вот, - Он кивнул в сторону второго, - все время кирпичи бракованные подсовывает?!.
    - Да нет, Магомад, - урезонил его старший, - тут не в кирпичах дело. Кирпичи кривыми не бывают. Это руки бывают. Я вот думаю, может, тебе плюнуть на это дело, да пойти куда-нибудь в другое место? Мало ли чем может заняться молодой здоровый парень? Может тебе в гвардию записаться?
    - Какая гвардия?! Ты же знаешь, Фикс, в гвардию берут только правоверных. И в полицию тоже.
    Возмущенный Магомад приложился к кружке и одним глотком осушил ее. Да, жизнь полна несправедливостей. Их маленькому, но гордому народу, сохранившему веру предков, не было места во всей этой огромной стране, оккупированной этой безбожной Единой Правоверной церковью. Куда ни сунься, везде требуют справку из прихода. Вот и остается таким, как Магомад, не отрекшимся от веры отцов, идти в чернорабочие да золотари. Можно, конечно, торговлей заняться, да где денег взять?
    Фикс обнаружил, что в кружке Магомада пусто. Он залпом допил из своей и поднял бурдюк. Что-то он полегчал, однако. Скоро придется идти за новой порцией. В этот момент дверь в коридор приотворилась и кто-то робко заглянул в комнату.
    ***
    Урлах сидел на перевернутом ведре и пил прямо из бурдюка. Как ему было хорошо! Эти славные люди не прогнали его. Не стали смеяться над ним. Они усадили его на это перевернутое ведро, и ему было удобно и хорошо сидеть на нем, и, наконец, утолять так мучившую его жажду.
    И голова проходила. И руки, державшие над головой бурдюк, уже не дрожали.
    ***
    Скульптуры делать художник, как выяснилось, не умел.
    - Каждому - свое. - Пояснил он. - Скульптура - это другая специальность. А вам что, скульптор нужен?
    Кажется, он зря надеялся заработать. Впрочем...
    - Да, мы ищем того, кто смог бы сделать скульптурный портрет.
    - Вам повезло! Есть такой человек.
    Монахи обрадованно зашевелились. Один из них поднял руку и подозвал официанта.
    - Еще по кружке. - Распорядился он.
    Короче, договорились вот о чем: художник знакомит их со своим приятелем, работающим в музее восковых фигур.
    - Он там им все экспонаты сделал. И Говинуса Черноголового - знаете? Знаменитый душегуб. И царя Эдуарда, и... Ну, в общем, всех, а их там с полста штук, а, может, и больше.
    Но, поскольку тому скульптору для работы нужен был портрет того, кого он должен сваять, то портрет этот сделает художник. А для этого художника надо тайком провести во дворец и показать ему Геркулания, хотя бы издали.
    Он набросает эскиз, по нему сделает портрет, а по портрету тот, его приятель, уже сработает скульптуру. Но все это нужно сделать быстро. За деньгами дело не станет, но качество и скорость должны быть обеспечены.
    На том и порешили.
    Художник, переодетый монахом, проник во дворец, там ему помогли найти и посмотреть натуру, и, вскоре уже скульптор, подогретый щедрым авансом, взялся за работу.
    Онуфрий был доволен. Недолго уже этому исчадию ада осталось осквернять своим присутствием нашу грешную землю!
    - Это хорошо, - говорил он своему помощнику, - а помещение нашли?
    - Нашли, Ваше Преоблаженство. Как вы и велели, под землей, в подвалах. Хорошее помещение, большое. Бывший винный погреб. Бочки оттуда убрали, и там сейчас ничего нет, пусто.
    - Молодец. - Похвалил докладчика патриарх. - Надо будет найти там, или самим сколотить какие-нибудь козлы. Закрыть их черной материей. Свечей побольше. Запоминаете?
    Помощник молча кивнул.
    - На козлы поставьте гроб с куклой. Три кинжала - ну, их захватим с собой, когда пойдем... Ну, вот, собственно, и все. Там точно никого нет?
    - Да кому там быть? Помещение давно заброшено. От вина один запах остался. Коридоры темные...
    - Ладно, значит, сегодня все должно быть готово. Тогда за час до полуночи, как и договаривались, собираемся тут и идем. Пора уже заканчивать это безобразие!
    ***
    - Тебя как зовут-то, дружище? - Спросил тот, что постарше. Одет он был, как и прочие - те, что приютили Урлаха тут, у себя, - в довольно грязный рабочий комбинезон. Кряжистый, с крупными, сильными руками, густыми, вислыми усами - он напомнил Урлаху Губерта. И взгляд такой же, добрый, участливый.
    - Урлах. - Король Недерландии поднялся и протянул свою ладонь.
    - Фиксенвар, Антон Фиксенвар, можно просто - Фикс.
    Они пожали друг другу руки. Ладонь Фикса была твердой, шершавой, но пожатие его было осторожным. Он не сделал Урлаху больно. И от этого Урлаху стало еще как-то легче. Эти люди не хотят ему зла, и не обидят.
    - Вот это Магомад, - указал Фикс на одного из сидящих рядом, - он родом из Кошернии. Но ничего, он свой парень, вот только кирпичи класть как следует, никак не может научиться.
    Все рассмеялись, в том числе и этот неумеха.
    - А это - Хряпа. А как его зовут на самом деле, никто не знает. Не говорит, стесняется.
    Все опять рассмеялись. Хорошо так рассмеялись, добродушно. Никто никого не обижал. Никто ни над кем не издевался. Хорошие люди...
    - А ты, Фикс, похож на моего садовника. - Сказал Урлах. - Он имеет происхождение от гномов.
    - Хм, от гномов, говоришь? - Фикс слегка прищурился и так, сквозь прищур, глянул на Урлаха. - А ты-то сам из каких будешь? Говоришь ты немного не совсем... с этим, как его...
    - С акцентом. - Пришел на помощь мастеру Хряпа.
    - Я из Ледерландии.
    - А-а... знаю, слышал. У меня двоюродная сестра вышла замуж за одного вашего. Сейчас там живет. Пишет - хорошая страна.
    - А как это - из гномов? - Встрял Хряпа. - Гномы - это же только в сказках.
    - Почему? - Магомад удивленно посмотрел на товарища. - Какие сказки? У нас в горах тоже такие живут. Они только называются по другому, Йамы их у нас называют, а так - те же гномы, что и везде.
    - Да ладно...
    - Вот тебе и ладно! - Вставил свое веское слово Фикс. - Если ты чего не знаешь, или не встречал, так не говори, что этого нет. - Он помолчал. - Вот сейчас, к примеру, скажем, что наверху творится - ты слышал о таком? Нет? Вот то-то и оно...
    - А что там творится? - Заинтересовался Урлах.
    - А ты что, не знаешь? Ты же, вроде, оттуда.
    - Да я как-то... - замялся Урлах. Не рассказывать же, что последние двое суток он провел в хмельном бреду пополам с тяжким сном где попало.
    - Ну, бывает. - Понял его многоопытный Фикс. - Там сейчас черт-те что. Я сам-то не видал, но все говорят... Там одного мертвого оживили.
    - А-а... ну, это я знаю. Хоть сам тоже не видал.
    - Да, так теперь там сущий ад.
    - А что такое?
    - Так этот, которого... короче, он там...
    - Он сразу, как встал, - перебил рассказчика Хряпа, которому не терпелось поделиться с новым человеком, - как встал, сразу одному мечом голову - р-раз!
    - Да нет, это как раз ему голову-то срубили. - Магомад так разгорячился, что даже вскочил со скамейки. - Ему срубили, а он хоть бы хны!.. Голову подобрал и - раз ее на плечи! И все! И снова пошел махаться.
    - Ага!.. - Это снова был Хряпа. - Я слышал, он там одному мужику голыми руками голову скрутил, как нефиг делать! А тот, говорят, здоровый был, как...
    Неужели Шварцебаппер? - Пришло в голову Урлаху.
    А рассказчики, войдя в раж, перебивая друг друга, спешили поделиться информацией.
    - Там кровищи было!.. Замучились после убирать.
    - А как он лошадь загрыз - слыхали?
    - Да ему похрен, что лошадь, что человек. Там, наверху, все только и смотрят, чтобы ему по дороге не попасться. Кто попадется - все!.. Считай не жилец. И убежать не получится, бегает шибко. А уж драться с ним, ну это вообще...
    - Ну, ясен пень! Как его убьешь, если он уже мертвый.
    - Хоть здесь от него спрятаться.
    - А вдруг он и сюда?..
    - А чего ему здесь? Здесь ему кого убивать? Сюда ему незачем. Вот мы тут и посидим пока. А что? Вина хватает!
    Новости оглушили Урлаха. Вот ничего себе! А он-то, он!.. Ходил, искал. Чего, получается, искал? Смерти своей искал? Так это любимая жена, добрая Сердеция послала его - зачем? Теперь-то ясно, зачем. Чтобы убил его этот... Голову снес, или открутил, или горло перегрыз, как той несчастной лошади. Ее-то за что? Просто так? Тоже под руку подвернулась?
    И Урлах, представив себе картину неизбежной мучительной гибели в случае своей встречи с двоюродным братцем, пробормотал:
    - Вот же гадина! - Не уточняя, кого он имеет в виду.
    ***
    Четыре человека молча, один за другим, спускались по темной узкой лестнице. Время шло к полуночи. Сейчас, еще немного, и они покончат с этим. С чем? Точно они этого не знали. Знали одно - то, с чем им предстоит покончить, это порождение зла. Это обретшая плоть тьма, тьма куда более глубокая и страшная, чем та, в которую они погружались, спускаясь все ниже и ниже.
    Что ждет их потом? Не их бренные оболочки - эта ерунда спускавшихся не заботила, что будет с их бессмертными душами? Ведь сейчас они нарушат самые строгие запреты. Сейчас они совершат ужасное. И простит ли их Единый? Но они должны сделать это, даже пожертвовав собой.
    Кончилась лестница. Все кончается, все проходит, пройдет и тот миг, ради которого они собрались тут. Они шли бесконечными коридорами. Слабый огонек в руках того, кто шел первым, освещал им путь. Черные плащи скрывали голубые сутаны, делая их невидимыми в этом мраке.
    Наконец дошли. Впереди идущий остановился, повозился с замком, тяжелая, старая дверь, скрипнув, отворилась, впуская их в это наспех сооруженное языческое капище.
    Свечи, расставленные вокруг гроба, зажигались одна за другой. В помещении становилось светлее. Они сгрудились вокруг помоста. Потом разошлись, становясь каждый на свое место. Тот, кто встал у изголовья, достал песочные часы. Поставил рядом, так, чтобы хорошо было видно. С последней упавшей песчинкой истечет время этого монстра, чья копия лежит сейчас в этом гробу.
    - Приступим, братья! - Произнес Онуфрий.
    Он посмотрел на часы. Все правильно. Песчинки падали, как им и полагается, каждая - мгновенье, и каждое мгновенье приближало их к развязке. Они успевают. Они... Да!
    Он воздел кверху руки, ладонями к потолку - нет, к небу. Все-таки, к небу!.. Руки были напряжены, нервы - натянуты, сердце лихорадочно билось о жесткие прутья грудной клетки, первые звуки древнего заклятья готовы были сорваться с языка.
    И в этот роковой миг их уши уловили какой-то странный звук. Они замерли, замерли их мысли, замерли сердца, остановилось время. Это был вой. Непонятно чей, непонятно откуда. Несомненно, это был знак. Та сила, то страшное, первобытное, проклятое, что они собирались сейчас разбудить и к чьей помощи обратиться, обрекая тем самым самих себя на грядущие муки, подавало им знак.
    Они переглянулись. Отступать было поздно, они уже летели в пропасть.
    - Приступим. - Повторил патриарх.
    ***
    Увы, ничто не вечно. Всему положен предел. Опустел бурдюк, кончилось вино. И, главное, такое ведь свинство! Закончилось как раз тогда, когда Урлаху пришла в голову блестящая идея выпить за Ледерландию. За милую, родную Ледерландию с ее полями и лугами, ее лесами и речками, ее упитанными коровами и ветряными мельницами - уж так она зримо предстала перед мысленным взором своего несчастного короля, что не выпить было просто невозможно.
    И тут выяснилось, что пить уже нечего!
    - Фигня! - Сказал Хряпа, и встал, слегка покачнувшись. - Сейчас сходим и наберем.
    - Ну... - согласился с ним Фикс. - Надо же гостя уважить. У него как раз тост созрел. Неудобно...
    - Я с вами! - Сказал Урлах.
    ***
    В винном хранилище стояли гигантские бочки, и так пахло, что можно было и не пить. Достаточно было просто быть там.
    Вытащив вставленную раньше пробку, стали наполнять бурдюк, попутно обливаясь при этом. Это было ужасно смешно. Урлах не выдержал и захихикал. Здесь, в этих подвалах, среди этих простых, добрых людей можно было забыть об условностях, приличии и своем королевском достоинстве, черти бы его побрали! Давно Урлаху не было так хорошо. Да, он выпил! Да!.. Ну и что?!. Это совсем не то, что надираться с горя в одиночку. Просто, ну - совсем!
    Наконец, бурдюк был полон, пробка встала на место, и они пошли обратно. Первым шел Фикс, освещая путь фонарем. За ним - Хряпа, неся на руках сосуд с драгоценной влагой, за ним шел Магомад, готовый, если что, сменить товарища. Крайним, налегке, шел Урлах, и на устах его играла улыбка человека, нашедшего, наконец, свое призвание. Свое место под солнцем, отведенное ему самой природой.
    Путь был не так уж и близок. Подвалы были обширны, коридоры пересекались и раздваивались. Ноги немного заплетались. Вдруг резко дал знать о себе мочевой пузырь. Собственно, он давно уже подавал сигналы, но Урлах предпочел их до поры игнорировать. И вот, наконец, организм сказал: сейчас, или...
    Ну, тут уж выбирать не приходилось. Никаких "или", только - сейчас.
    ***
    Видимо, Урлах шагнул не в ту сторону. Отряд не заметил потери бойца, и пока он был занят отправлением своих естественных потребностей, его спутники и проводники в этих лабиринтах свернули куда-то, и огонек светильника исчез. Кончив возиться со шнуровкой на штанах, Урлах обнаружил себя в полной и беспросветной темноте. А в темноте потерять ориентацию - ну, просто, нечего делать. Так же, как и под водой. Но под водой проще, там, во-первых, только два направления, из которых нужно выбирать - верх и низ, а во-вторых, элементарный фокус с пузырьками воздуха изо рта поможет найти верный путь - вверх, к солнцу, небу, жизни.
    А вот в темноте...
    Кинувшись в ту сторону, куда, как ему казалось, он шел, и куда ушли его друзья, Урлах никого не догнал и ничего не увидел, зато наткнулся на препятствие. Стена. Стена была и справа, и слева. Значит, он попал в тупик. Урлах развернулся и, понимая, что заблудился, пошел назад.
    Вот так же он брел на ощупь, пока не увидел свет и не встретил Фикса, Хряпу и Магомада. Теперь же, кажется, он их потерял. И от осознания этой потери Урлах чуть не заплакал. Нет, он, конечно же, понимал, что долго эта идиллия продлиться не сможет. У них свой мир, своя жизнь, линия которой только случайно и только на миг пересеклась с линией его несчастной жизни. Только на миг... Но как же хотелось растянуть этот миг еще хоть на чуть-чуть. Не вышло.
    Урлах куда-то шел, но, с равным успехом, мог бы оставаться и на месте. Вокруг него ничего - ну, ровным счетом, ничего не менялось. Все та же тьма, и все те же стены, обнаруживаемые только при соприкосновении с ними. Кое-где попадались двери. Запертые двери. Двери, которые никуда не вели, ничем не отличающиеся от стен.
    Тьма была вокруг, тоска была внутри. Тьма и тоска нашли друг друга, соединились и родили отчаянье. Урлах не знал куда идти, но он не знал и - зачем идти. Там, наверху, его ждала, а скорее, не ждала уже, Сердеция, пославшая его на смерть. И стоит ли ему идти туда? И что он ей скажет? И ведь, наверняка, она его опять выставит дураком. А может, он такой и есть? И стоит ли ему, такому, жить дальше? Не лучше ли?..
    Остаться, что ли, тут? - Думал Урлах. - Сесть, и медленно умереть. И пусть никто никогда не найдет его иссохший труп.
    - А как же мама? - Тут же приходило ему в голову. - А как же сад? Так и не узнаю никогда, приживется ли та ветка.
    И так ему стало жаль себя, своей конченой жизни, всего того, чего он уже никогда, никогда!.. Что он схватился за голову и взвыл от горя.
    И этот звук, несший в себе боль и страдание, тоску, одиночество, не сбывшиеся надежды, отчаянье и страх, выплеснувшись из него, понесся по мрачным трубам подземных коридоров, искажаясь по дороге и умирая во тьме.
    ***
    Обряд подходил к концу. Заговор, произносимый Онуфрием над гробом, был очень длинным и обстоятельным. Произносить его надо было на том языке, на котором он был изначально составлен, и, если бы Преоблаженный не знал этого языка, задача выучить его была бы не из легких.
    Вот сейчас он, наконец, закончит торжественным речитативом произносить эти древние слова, и они приступят к главному. Три стилета, над которыми еще там, наверху, заранее были прочитаны необходимые заклинания, три узких, острых бронзовых лезвия вонзятся этой кукле в нужные места. Одно из них - на лбу, чуть выше переносицы, поразит сам патриарх. Два других места располагались - одно в том месте, где у человека находится сердце, другое - в районе детородных органов. Древние верили, что именно через эти точки человек связан с тремя планами бытия, в которых одновременно существует. Такие вот важные точки. Такая вот вредная чушь!
    Но, как бы то ни было, а, согласно древним хроникам, с помощью этого обряда удавалось загонять обратно, в могилы, вышедших оттуда мертвецов. Поможет ли этот способ в данном конкретном случае, никто, разумеется, не знал. Но попробовать стоило.
    - ...Иомус дате изаурум бене! - Торжественно возгласил Онуфрий.
    Все! Последние слова сказаны. Три руки синхронно вознесли над гробом три смертоносных жала.
    ***
    Время перестало существовать. Его не было, был один миг, внутри которого застрял бедный скиталец по подземелью. Поэтому когда Урлах увидел это, сказать было невозможно. Вдруг перед ним возникла светлая вертикальная полоса. Совсем не яркая полоса, но на фоне окружающего мрака она была заметна. Вот так же шел свет из той комнаты, где сидели его потерянные ныне друзья, когда он набрел на них. И вот, он нашел их снова!
    Урлах радостно, чуть не бегом, достиг двери, ведущей к свету и жизни, и хотел уже с радостным воплем ввалиться внутрь, радуясь уже тому, что может, в кои-то веки, обрадовать кого-то самим фактом своего появления. Однако перед самой дверью что-то заставило его сдержать порыв и остановиться. Что-то было не так, но что именно, он еще не понял. И он осторожно, в достаточно широкую щель, заглянул внутрь.
    Да, это было другое помещение. Гораздо больше того, где он угощался вином. В глубине было светлее. Там находился источник света, но его загораживала хорошо заметная на этом светлом фоне человеческая фигура. И, кажется, не одна. Нет, определенно, там было несколько человек. Интересно, что они там делают? Урлаху стало любопытно, но это любопытство было смешано со страхом. Он прислушался. Кто-то из тех, кого он видел, что-то говорил. Говорил, не прерываясь, на одной ноте, как церковники в храмах читают молитвы. Надо было или уходить отсюда, снова туда, в мрак и безвременье, или зайти с риском нарваться на неприятности.
    Урлах вздохнул и тихонько, приотворив дверь чуть пошире, только чтобы пролезла его щуплая фигура, скользнул внутрь. Никто его не заметил, никому он не помешал, и это было хорошо. Это приободрило скитальца, и он сделал еще шаг, потом еще...
    Шаг за шагом преодолев пространство между дверью и тем местом, где был свет и стояли люди, Урлах увидел, наконец, все. Четыре человека в черных плащах стояли вокруг возвышения. По краям этого возвышения горели свечи, а в центре, окруженный этими свечами, стоял открытый гроб.
    Похоже, кто-то умер и над ним сейчас проводится прощальный обряд. Почему, вот только, здесь? В этом мрачном подвале? И кто это?
    Урлах сделал еще шаг, оказавшись уже совсем рядом с тем, кто стоял к нему спиной. Он мог бы с этого места разглядеть лицо стоящего напротив, если бы оно не было скрыто в тени надвинутого капюшона. Лица того, кто лежал в гробу, он тоже не видел. Не видел он и того, что обычно бывает в таких случаях - цветов, расшитых покрывал... Гроб был какой-то совсем уж бедный. В таких гробах хоронят найденных бездомных. И покойник, похоже, лежал прямо на голых досках, чего вообще не бывает. Даже если хоронят какого-нибудь никому не нужного бродягу, внутрь обязательно хоть дерюжку, да постелют. Слишком какие-то получались экономные похороны.
    Так, а что это они делают? Немногочисленные волосы зашевелились на затылке невольного соглядатая. Голос читавшего молитву сделался громче, тон его выше, и вдруг прервался. В наступившей торжественной тишине в воздух поднялись три руки, и в руке стоящего напротив Урлах отчетливо разглядел кинжал. Что они хотят?!.
    Ужас парализовал грудь Урлаха, не давая выдохнуть. Руки двинулись вниз, а Урлах вдруг услышал дикий вопль, и, прежде даже, чем понял, что это орет он сам, обнаружил себя, дикими скачками убегающим от этого страшного места.
    Художник со скульптором постарались на славу. Геркуланий, лежащий сейчас в гробу, получился, ну, прямо, живее всех живых. С мастерами щедро расплатились, а потом тихо удавили обоих. Не экономии ради презренного металла, а исключительно для сохранения тайны, могущей повредить, в случае ее разглашения, вящей славе Единой Правоверной церкви.
    Онуфрий смотрел на восковое лицо. Вот она, та точка, куда сейчас вонзится заговоренный стилет. Он был предельно собран и сосредоточен, ни судорожно бьющееся сердце, ни мокрая спина, ни волосы, шевелящиеся под капюшоном плаща, не могли его отвлечь. Промахнуться было нельзя, рука не должна дрогнуть. И она не дрогнула. Сверкнул металл и Онуфрий ощутил, как лезвие, преодолевая сопротивление, вошло в голову.
    И тут раздался вопль. Покойник, эта восковая кукла, дрогнул и закричал. И Онуфрий не выдержал. В груди вспыхнула невыносимая боль. Он увидел, как все вдруг накренилось и стало падать. И провалилось во тьму.
    ***
    Метнувшись прочь и ничего не видя перед собой, Урлах промахнулся. Он не попал в дверь. Он оказался в углу и, уткнувшись лицом в шершавую стену, сполз вниз, сев на корточки. Он сжался в комочек, стараясь стать незаметнее, и это ему удалось. Тем более, что тем, кто там был - там, у гроба, сейчас было не до него. Да они его и не заметили, сосредоточив свое внимание на ритуале. А потом, вдруг, этот отчаянный крик, и Преоблаженный стал падать, шаря рукой по груди, словно ища и не находя свое сердце.
    Они подбежали. Слабое дыхание показывало, что патриарх еще жив. Не медля ни секунды, три пары рук подхватили это нетяжелое тело и потащили прочь отсюда, наверх, в надежде, что, может быть, его удастся еще спасти.
    ***
    Шаги удалились и Урлах, съежившийся в своем углу, обернулся. Свечи горели, гроб стоял, но рядом с ним уже никого не было. Урлах встал и, затаив дыхание, на цыпочках, словно боясь разбудить покойного, подошел к возвышению.
    То, что он увидел, едва снова не исторгло из его исстрадавшегося естества вопль, подобный только что прозвучавшему в этих страшных стенах. Там, в гробу, лежал Геркуланий. Мертвый Геркуланий. И изо лба у него торчала рукоятка кинжала. Еще два кинжала были воткнуты - один в грудь, другой - ниже.
    Урлах все же не закричал, сдержался. Он стоял и смотрел на своего мертвого брата, не испытывая ровно ничего, кроме ужаса. Спиной вперед пошел он в сторону двери. Чего он боялся? Того, что этот, лежащий в гробу, сейчас встанет? А что? Встал же он уже?..
    Так он дошел до двери, развернулся, и бросился прочь, не думая о дороге. И как так получилось, что он вдруг обнаружил себя на лестнице? Он не знал. Он в темноте споткнулся и упал, к счастью успев вытянуть перед собой руки, и поэтому не сильно расшибся. Зато понял, что это - лестница. А лестница - это путь наверх, к спасению.
    ***
    Сердеция уже спала. Послав Урлаха за Геркуланием, она тщательно приготовилась сама и приготовила стол. Она ждала, но так и не дождалась. Ожидание и волнение утомили ее и она, наконец, легла и на удивление быстро заснула.
    Стукнула открывшаяся дверь. Сердеция проснулась с бьющимся сердцем. В дверном проеме стоял Урлах. Лица его в темноте было не разглядеть. Она слышала только его хриплое дыхание.
    - Что?.. - спросила она, садясь в кровати.
    - Он мертв! - Голос мужа был какой-то сиплый и прерывающийся, словно он долго бежал.
    - Кто?
    - Геркуланий.
    - Что значит, мертв? Его же оживили?
    - Нет, - настаивал Урлах, - он мертвый, лежит в гробу, его проткнули кинжалами. Я сам все видел.
    Говоря это, Урлах подходил все ближе, и вот, наконец, на Сердецию пахнуло таким перегаром, что ей стало все ясно.
    Допился, - решила она. - Белая горячка.
    - Иди спать, дорогой. - Сказала она, отворачиваясь.
   
 
 

 
Глава 6



    Все проходит, как уже не раз было сказано. Прошло уже и то, о чем вы только что прочитали. Прошло и кануло, куда? - Единый знает. Куда девается все, что было? Вот загадка, которую еще только предстоит разрешить человечеству. Так не будем и мы заморачиваться этим. Прошло и прошло, с глаз долой - из сердца вон! А остается ли оно, прошедшее, ушедшее от нас навсегда, где-то там, в виде чего-то застывшего и неизменного, или исчезает, развеивается как дым на ветру. А может - но об этом даже страшно подумать, продолжает жить, но уже без нас? Да пусть себе.
    Итак, прошло все то, что было. А что было-то? А была радость, и было горе, и была вечная попытка, одолев горе вернуть радость. И выяснилось в черт-те знает который раз, что нет, нельзя-таки дважды войти в одну и ту же воду.
    Так как же быть? И что же правильно? Смириться с бедой и жить дальше, постепенно привыкая к тому новому, что она принесла с собой? Или пытаться вопреки здравому смыслу, логике, мудрости, накопленной человечеством, бороться? Никто этого не знает. И никто не даст верного и правильного совета - ни вам, ни героям этой истории.
    А это значит, что предстоит им еще пройти много дорог и наделать кучу ошибок, прежде чем - что?.. Посмотрим. Посмотрим и увидим.
    А пока что предстоит открыть последнюю главу первой части нашего повествования. Помните, как у Козьмы Пруткова: "Где начало того конца, которым заканчивается начало? ". Так вот оно, перед вами. Оно самое.
    Потому что, хоть это и последняя глава, но это еще не конец. И даже не начало конца. Это были только сборы в дорогу, и осталось посмотреть, не забыли ли чего. Осталось принять на посошок, присесть перед дорогой и - в путь!
   
 
 

 
1



    Пафнутию понравился Куртифляс. Да и как бы иначе, если больше он, почитай, ни с кем и не общался. Ну, кроме прислуги, разумеется. Но какое может быть общение, посудите сами, у мага, стоящего на пороге великой карьеры, с каким-то лакеем. Ну, а придворный шут - это, согласитесь, совсем другое. Тем более, как Пафнутий вызнал у тех же лакеев, что шут этот - он только по названию шут, а так - человек, чуть ли не ближе всех стоящий у трона. Царский приятель с самого детства. Советчик и конфидент. Так что посещения Куртифляса вполне можно было расценивать как проявления интереса самого монарха к загадочной личности Пафнутия. Вот Пафнутий так это и расценивал.
    ***
    - Да, кстати, ты, помнится, прошлый раз говорил, что как раз на прием к Бенедикту записался, и собирался к нему на аудиенцию, - спросил Куртифляс, по обыкновению вольно развалясь в кресле и держа в пальцах неизменный бокал. - Я ничего не путаю?
    - Собирался, - кивнул головой Пафнутий, - Да вот так и не попал.
    - А не секрет, зачем?
    - Да ты понимаешь, Курти, - Курти, так обращались к Куртифлясу только близкие друзья, так звала его мама в далеком детстве, так зовет его Бенедикт. Так Куртифляс позволил называть себя и этому неожиданному явлению природы, подозревая в его появлении некий знак судьбы, и толкуя его в свою пользу. - Понимаешь, - продолжал Пафнутий, - тут, у вас, так уж сложилось, что в магию и ее возможности никто не верит ни на грош. А мне деваться больше некуда. Вот и приходилось, будучи квалифицированным специалистом, влачить жалкое существование.
    - Да ладно тебе, - прервал его Куртифляс, - молодой, здоровый... И если ты на самом деле такой уж крутой специалист... А, вот, скажи, ты, к примеру, приворот делать умеешь? Ну, там, - счел необходимым пояснить он, - предположим, баба какая-нибудь сохнет по кому-нибудь, а он - ну никак!.. Или там, наоборот, жена мужа ревнует, положим, к соседке, ну, и... сделать так, чтобы он на нее смотреть не мог?
    - А-а... Ну, это-то запросто.
    - Ну, вот, видишь? Кто тебе мешал дать объявление, и принимать, скажем, страждущих? Отбоя бы не было.
    - Да думал я об этом. - Кивнул головой Пафнутий. - Сразу, как только обосновался тут, в Миранде, думал...
    - Ну, и что?
    - Во-первых, кто был бы клиентом? Деревенские бабы из глубинки, приехавшие на ярмарку. Денег у них нет, это раз. А во-вторых, чтобы сделать такой приворот или отворот, нужно что-то от того, на кого это делается. Обычно это волосы. Ну, то есть, если, положим, тебя кто-то захочет приворожить и придет ко мне, то я потребую, чтобы мне представили клок твоих волос, или, там, ногти состриженные. А как она возьмет у тебя это, если у вас нет тесного интимного общения? А если есть, то на кой черт тогда я нужен? И вот эта баба, которая на недельку сюда прикатила черт-те откуда, должна, значит, ехать обратно, там каким-то образом раздобыть требуемое, и приехать сюда снова. Согласись, затруднительно.
    - Ну, во-первых, - возразил Куртифляс, - отнюдь не только в деревне бывают душевные страдания. В городе таких найдется гораздо больше. А большая и сильная страсть, она, ты знаешь, способна преодолевать и не такие препятствия. Да ты возьми, хотя бы, художественную литературу. Да она, почитай, вся об этом.
    - Во-во!.. Литература... Образование - да оно у вас сплошь кондово-материалистическое. Не пойдут ко мне ваши образованные горожане, нет, не пойдут. Да даже если и представить себе, что пошло у меня дело, образовалась клиентура, слух разошелся... Что тогда будет?
    - Ну, и что?
    - Церковь, вот что! Я же тебе рассказывал, чем закончилось мое образование. До сих пор жутко вспоминать. Так там, у нас, было целое, вполне законное учреждение. И ничего не помогло. А тут - я... Один, как перст. Да меня как клопа... Одно пятно останется.
    - Это да!.. Об этом я как-то забыл. Между прочим, патриарх наш, Онуфрий, насколько я знаю, очень был недоволен этим воскрешением. Кстати, ты слышал, он вчера скончался.
    - Нет, не слышал. А что такое?
    - Разрыв сердца. Вот же угораздило! Не мог уж там, у себя...
    Да, скоропостижная кончина Преоблаженного весьма озаботила как Бенедикта вкупе со всей придворной верхушкой, так, естественно, и самого Куртифляса. Мало им Геркулания, с которым совершенно непонятно, что делать, мало им Шварцебаппера, рехнувшегося ни с того, ни с сего, и злодейски умерщвленного тем же Геркуланием, так вот вам, пожалуйста, и патриарх внезапно отдал концы. Просто голова кругом. Неудивительно, что этот вот, маг Пафнутий, в любое другое время вызвавший бы, несомненно, живейший интерес во всех слоях придворного общества, сидит тут, забытый всеми и никому, кроме него, Куртифляса, не интересный.
    И тут же, словно в опровержение этих мыслей, за дверью послышались голоса. Кто-то явно хотел войти сюда, а его не пускали.
    - Кто-то к тебе. - Сказал Куртифляс Пафнутию. - Так, вот что!.. Не надо, чтобы он знал, что я тут, ладно?
    Пафнутий растерянно кивнул. Ох уж эти тайны Амиранского двора!..
    Куртифляс тем временем совершил классический, освященный веками маневр. Он открыл вместительный платяной шкаф и забрался туда, тщательно прикрыв за собой дверцу.
    ***
    Само собой разумеется, невиданное до сей поры чудо - чудо воскрешения из мертвых, произвело на всех, кто удостоился лицезреть его, неизгладимое впечатление. У всех это вызвало то, что называется откликом в душе, но, поскольку души у всех разные, то и отклики эти были достаточно разнообразными.
    На Бенедикта, например, свалился целый ворох международных проблем. Проблемы были серьезными, как их решать - никто не знал. Не решать же, причем срочно, было нельзя, ибо это грозило весьма крупными неприятностями, причем, опять же, совершенно непонятного пока свойства. Ну, просто, хоть голову сломай!..
    Для Сердеции это чудо обернулось катастрофическим крушением возникшей было надежды обрести свободу и стать хозяйкой страны, лишившейся своего государя. Ну, кому бы от этого было плохо?!. Так нет же! Отныне и навеки опять эта дурацкая Ледерландия и опостылевший Урлах.
    Что до Урлаха, то для него это явилось обоснованным и безальтернативным поводом уйти в серьезный многодневный запой. А как быть, если ты видел человека в гробу, причем проткнутого аж тремя кинжалами, а потом он встречается тебе на пути и глядит при этом на тебя так, будто эти самые кинжалы ты лично в него и воткнул?
    Для главы Амиранской Единой Правоверной церкви это вообще было не чудо, а вызов, брошенный ему и в его лице всей церкви, самим Врагом. Патриарх принял вызов и погиб в неравной борьбе. Мир его праху.
    Сделали свои выводы из всех этих событий и султан Ахинейский Обр-аль-Саламат-ибн-Бахут-ибн-Байтах, и наследник трона степной Ахалдакии Бунимад-ага-Ган. И тот и другой быстро собрали своих людей и пожитки, да и отбыли в родные края. Прочь из этого непредсказуемого Амирана. Тем более, свадьба явно откладывалась. Ну и скатертью им дорога!
    Ну и, наконец, Принципия... Не подвернись в недобрый час этот маг, ну, что?.. Ну, отплакала бы бедная невеста, отрыдала бы, и успокоилась бы, в конце-концов. Смерть - дело житейское. Все через это проходят. Прошел бы годик-другой, и, глядишь, кто-то и занял бы место Геркулания в ее юном сердце. И жили бы они долго и счастливо, и умерли бы в одночасье. Так нет же!.. И что делать? Плакать? О ком?.. Вот же он, живой такой. Ходит, пугает всех. На кухне хозяйничает, на своей, тоже воскрешенной, лошади катается. А лошади, кстати, говорят сам же глотку и перегрыз. Ужас какой!..
    А на нее, на Принципию, он и не смотрит. А самой к нему подойти после того, первого раза, ох как не тянет. И, получается, что все же умер Геркуланий. Тот Геркуланий, которого она любила, и который любил ее. Не сумел маг воскресить его. Или воскресил, только не до конца. А значит, работа, за которую он взялся, просто не доделана. И надо заставить его закончить начатое.
    Эта мысль настолько захватила Принципию, что она даже ожила. Снова надежда подкинула дровишек в ее начавший уже угасать костерок. И огонь благодарно вспыхнул, и согрел ее, и всякий, кто заглянул бы в ее глаза, увидел бы его там.
    Вот только как это сделать? Как убедить этого мага, считающего, похоже, что он сделал свою работу, и ждущего теперь заслуженную награду, что ни черта он не сделал, и все надо начинать заново? Кто ей поможет в этом? Отец? Вряд ли... Не до того ему сейчас. Его и не видно в последнее время. Только один человек может согласиться хотя бы выслушать ее и постараться понять - Ратомир. Он сейчас нянчится с этим новым Геркуланием, пытается вернуть ему память. Надеется, что Геркуланий станет прежним. Только, похоже, зря все это. Ну, научил он его снова ездить верхом. Не дает кидаться на людей - тот его слушается, вот что удивительно! Его одного. И все время они рядом. Ну, иногда Ратомир отпускает его на кухню разбойничать. Ну, действительно, надо же Геркуланию что-то есть, и не за стол же его сажать вместе со всеми!
    И она улучила момент, когда Ратомир был один. И Ратомир согласился с ней, и согласился помочь. И вот сейчас они стояли возле дверей той комнаты, в которой держали этого мага. Трое гвардейцев охраняли чертоги колдуна. Никого не велено было им пускать туда. Куртифляса, правда это распоряжение не касалось, как и обслуживающего персонала, но все прочие, включая даже наследника престола...
    ***
    - Значит, так, - подумав, сказал Ратомир. - Приказ есть приказ. Я понимаю. Тогда вам придется нарушить его, подчинившись силе.
    Гвардейцы мрачно засопели. Руки их легли на рукояти мечей.
    - Смотрите, что сейчас будет, - продолжил, как ни в чем не бывало, Ратомир, - я попрошу его, - он кивнул в сторону стоящего поодаль Геркулания, - чтобы он освободил нам дорогу. Вы прекрасно знаете, что он сделает это. Если вы попробуете использовать мечи, то... Ну, вы знаете, что тогда будет. Может быть, лучше уж сами?.. А мы, если что, подтвердим, что вы честно пытались исполнить приказ. Ну?..
    Гвардейцы хмуро переглянулись и молча отошли в сторону. Умирать никому из них не хотелось.
    - Геркуланий, будь добр, побудь тут. - Ратомир взглянул на своего подопечного. Тот кивнул и улыбнулся. - Если кто-нибудь из них захочет уйти, задержи его.
    И они вошли в комнату.
   
 
 

 
2



    Куртифляс затих, затаился в шкафу. О том, кто сейчас войдет в комнату, он мог догадаться только по голосу. Ну, и по содержанию разговора, естественно. Что загнало его сюда? Это не было каким-то рациональным решением. Это был стойкий рефлекс шпиона. Пусть думают, кто бы это там ни был, что они одни. А он послушает. У него хороший слух. И память тоже, до сих пор не подводила.
    ***
    Шорохи в шкафу затихли, притворилась, тихо скрипнув, дверца, и Пафнутий обернулся в сторону двери, которая сейчас, судя по всему, должна была открыться. Кто там, интересно? Не лакей - не его время, да и пускают лакеев и горничных без препирательств. И Куртифляс вот, судя по всему, не знает ничего об этом визите, а уж если даже он не знает... Интересно!
    Дверь, наконец, отворилась, и через порог переступил Ратомир. Вошел и, не останавливаясь, прошел вперед, освобождая дверной проем следующему. Следующим оказалась принцесса - как ее... Принципия!
    Пафнутию вспомнилось, как она там, в том - то ли сне, то ли яви... как ее поили коньяком, как она сидела в той комнате, а ее держал за волосы Богдан, а он сам был каким-то сопливым пацаном со смешным именем Колян.
    Ну, она-то, конечно, ничего этого не помнит, и поэтому никакой благодарности с ее стороны ждать, увы, не приходится. А лица, между прочим, у обоих напряженные. С чем это они к нему пришли? Похоже, что ничего хорошего от этой встречи ждать не приходится.
    ***
    Ратомир вошел в комнату. Следом за ним, прикрыв за собой дверь, вошла сестра. Правильно, дверь лучше закрыть. Ни к чему кому-то слышать, о чем они будут сейчас говорить с этим... Пафнутием.
    - Привет, - сказал Ратомир, глядя на сидящего на кровати Пафнутия. - Как дела? Давно не виделись.
    Фразу эту он приготовил загодя. Следующие слова должны были родиться уже по ходу беседы. А чего это он на постели сидит? - Подумалось вдруг, ни с того, ни с сего. - Вон же кресло.
    - Привет. - Отозвался Пафнутий.
    Как он настороженно смотрит, - отметил про себя Ратомир, - чего-то боится? Понимает, что что-то пошло не так?
    - Мы не помешали? - Вежливость, вежливость...
    - Ну, что вы! Рад вас видеть! Может быть, принцесса присядет?
    Пафнутий гостеприимно указал на одинокое кресло.
    - Спасибо. - Отозвалась Принципия.
    Ратомир остался стоять. В самом деле, не садиться же было на кровать.
    - Вы по делу, или так просто, навестить бедного узника?
    - А вы что, чувствуете себя здесь в заточении?
    - Ну-у... - несколько растерянно протянул Пафнутий, - а что, я могу спокойно уйти?
    - Да ради бога! Вас не сторожат, вас охраняют. Так что?.. Хотите? Идите!
    - Постойте, постойте, так вы что, пришли прогнать меня? Или вы хотели чего-то другого?
    Так вот он чего боится! - Понял Ратомир. И в голове родился четкий и ясный план дальнейшего разговора.
    - Там видно будет. - Сказал он. - А пока что мы просто хотим выяснить - вот то, что сейчас откликается на имя Геркуланий, это кто? Или - что?..
    - В смысле?.. - Не понял Пафнутий.
    - В том смысле, что это - не Геркуланий. Это существо... Это только его оболочка. А внутри какое-то чудовище. Я думаю, вы все сами видели и знаете, о чем я говорю. Это что? Ошибка? Недоработка? Или вы сознательно сделали это?
    ***
    - Ого!.. - Сказал про себя Куртифляс. - Как он его!
    Это был Ратомир, ну, и Принципия, судя по репликам была с ним, но она пока что молчала. Солировал наследник. Но как солировал! Куртифляс не узнавал робкого и вежливого мальчугана. Откуда что взялось!
    А тот, тем временем, продолжал:
    - Лично я думаю, что вы просто схалтурили. Вы наспех произвели какое-то воздействие и, в результате получилось то, что получилось. Я предлагаю вам исправить вашу ошибку.
    Длинная пауза. У Куртифляса даже зачесалась спина, чем он, естественно, пренебрег. Подумаешь, спина! Вот когда чешется в носу и хочется чихнуть - вот это беда! А тут - спина... Ничего, потерпит.
    Ну, и что же дальше?
    ***
    А ведь именно этого он все это время и боялся, - понял Пафнутий, - вот этого самого! Не вышло того, на что он надеялся. Не кинулся воскресший в объятия невесты. Не посыпались им на головы лепестки роз под всеобщие слезы радости. Не получилось, как в сказках - веселым пирком, да за свадебку! Ну и что теперь?!. И кто виноват? Дух, сука такая, а ведь он знал... как он тогда: "А ты уверен? ". А куда ему отступать-то было? Вот ведь, сволочь! Да он нарочно и поддался ему, шутник проклятый! Подложил свинью и теперь хихикает там, в своем мире.
    Так, ну, и что же делать-то, все-таки?
    - Я сделал все, что мог. - Глухим голосом проговорил Пафнутий, глядя мимо Ратомира, стоящего напротив, глядя куда-то в стену и не видя ее. - Я вызвал могущественного духа. Я заставил его... Я сражался с ним, и он признал себя побежденным. Он сделал это. Он вдохнул жизнь в мертвое тело. И я ни в чем не ошибся. Я делал все так, как записано было у моего учителя. Ритуал был проведен правильно. Иначе дух просто не явился бы. И я не знал... - он запнулся, не зная, что еще добавить в свое оправдание, - не знал, что в результате будет так.
    - Ну, и что же теперь? Что же дальше? - Ох, какой голос! Бьет по голове, как молотком, словно гвозди заколачивает. - Оставлять все в таком виде, как сейчас, нельзя. Необходимо что-то делать. Какие у тебя будут предложения?
    - Не знаю. Я, правда, не знаю. Надо подумать.
    - У тебя было время подумать. Или ты думал о чем-то другом?
    - Он ждал, что его наградят. - Это, наконец, подала голос Принципия, доселе сидевшая молча.
    - Слушай меня внимательно, маг! - Голос Ратомира сделался торжественным, словно он зачитывал не подлежащий обжалованью приговор. - Ты думал, что то, что произошло, это наша проблема. Ты ошибался, это не только наша, но и твоя проблема. И если ее не решить, ты знаешь, что мы сделаем?..
    - Что? Отдадите на съедение воскресшему?
    - Нет. Можно было бы, но зачем? Тем более, что я пытаюсь отучить его от человеческой крови. Достаточно ему животных. Тебя мы прогоним. Иди себе... Но вот с магией будет покончено. Совсем и окончательно! Навсегда!
    - Это невозможно! - Вскричал Пафнутий. - Магия есть. Нельзя запретить то, что есть!
    - Можно, дорогой. Вот скажи, ты же знаешь, что есть такое вещество, называемое "порох"?
    - Есть такое. Я даже знаю, как его сделать.
    - Вот то-то, оно есть. Изобретено давным-давно. Но тогда же собрались правители тогдашних царств и решили накрепко: никогда оно не должно применяться. А если кто применит его в войне, тот будет уничтожен всем остальным миром, и не будет ему пощады. Ну, и что? Столетия прошли, а запрет действует. Ты слышал, чтобы кто-нибудь применял это проклятое зелье? Даже проигрывая войну никто никогда не решился на такое. То же будет и с твоей магией. Не дай Единый, кто-нибудь, да хоть ты, хоть еще кто-то вздумает применить магическое воздействие - его смерть будет неизбежна и мучительна! Подумай об этом. У Амирана достаточно сил и авторитета, чтобы такое решение было принято. А будучи принято, оно будет действовать, уж будь уверен, как и с порохом.
    Ратомир замолчал, давая возможность Пафнутию подумать над сказанным. Потом продолжил:
    - Так что думай. Думай здесь и сейчас. Думай, что можно сделать. И если получится все так, как оно должно было получиться, то тогда - наоборот! Магия станет во главе всего прогрессивного человечества. А ты - во главе магии. Во всяком случае, тут, в Амиране. А это, поверь, немало. Думай, Пафнутий, думай!
   
 
 

 
3



    Бенедикт был хмур. Хмур и озабочен. И вообще он сильно сдал за последние дни. Уж от кого-кого, а от Куртифляса не могли укрыться ни осунувшееся, посеревшее лицо, ни набрякшие веки, одно из которых - над левым глазом, еще и подергивалось, вдобавок ко всему. Это подергивание досаждало Бенедикту, мешало ему, и он пытался как-то унять его, прижимая указательным пальцем. Не помогало.
    Как он вырос. - Думал про сына Бенедикт. - Повзрослел. Сразу и вдруг. Как он этого... Молодец!
    Куртифляс и Бенедикт были одни в кабинете. Куртифляс подробно рассказывал своему царственному патрону о том, что слышал, прячась в шкафу.
    Там, в комнате Пафнутия, он выслушал все, до конца. Высидел, вытерпел, а потом, дождавшись ухода визитеров и выйдя на волю, велел еще раз этому магу, чтобы он, во-первых, молчал о его присутствии, а во-вторых, чтобы делал все, о чем они тут только что договорились. Выходя из комнаты, он велел молчать об этом визите и гвардейцам, стоявшим возле двери. Скорее всего, они и так бы молчали - кому нужны неприятности? Но лучше всегда подстраховаться.
    ***
    - Значит, вот так, да? - Проговорил задумчиво Бенедикт. - Тайком? А я, что же...
    - А ты бы отпустил? - Спросил Куртифляс, внимательно глядя в глаза собеседнику.
    - Не знаю.
    - И он не знает. Что же ему делать? Пойти на прямое нарушение запрета? Или плюнуть, и оставить все, как есть? Ты себя-то вспомни в его возрасте.
    - Да-а... - почесал затылок Бенедикт, и невольно улыбнулся. Должно быть, и в самом деле вспомнил. - Значит, к этому, к учителю... Которого они даже не знают, где искать.
    - Ну, я же говорил, - напомнил Куртифляс, - там, у этого Пафнутия, должно быть письмо от его приятеля. Там указан адрес...
    - Всего лишь приятеля! - Перебил его Бенедикт. - Помню я все. Я тебя слушал достаточно внимательно. Адрес приятеля, а знает ли этот приятель, куда подался учитель, это еще вопрос.
    - Вопрос. - Согласился Куртифляс. - Но ответить на него можно только найдя этого приятеля.
    - Но я не понимаю, - взорвался Бенедикт, - почему, ну, почему нельзя отправить к этому приятелю отряд стражи?! Взять его, вытрясти из него все, а потом взять и этого учителя? Да шкуру с него спустить, если не захочет по-доброму...
    - Ну, во-первых, этот приятель, как я понял, живет не в Амиране, так что... Да ясно, - замахал он руками на Его Величество, заметив, как тот, покраснев, подымается из кресла, - понятно, что отряд можно отправить переодетый. Но ты подумай, кто такой этот приятель? И, тем более - этот пресловутый учитель? Это же маги! Неужели ты думаешь, что их удастся вот так просто захватить, удержать и, уж тем более, заставить сотрудничать? Нет, силой тут ничего не добьешься. Только так. Чтобы Пафнутий сам его попросил, попросил - понимаешь? - и никак иначе. Это наш, в самом деле последний шанс. Последний, да! Но - шанс.
    - И что, вот так, втроем, и отпустить их?
    - Почему втроем? Во-первых с ними пойдет и Геркуланий. А это - сила! Пусть кто сунется - разбойники, там, еще кто... А во-вторых, с ними пойду я.
    - Ты?!.
    - Я... Да, Беня, я! Куда ж они без моего пригляда? Или сила есть - ума не надо?
    - Хм-м-м... - Бенедикт с сомнением посмотрел на шута. Наверное, он слишком привык к нему. Перестал замечать. А ведь он и в самом деле умен. Как часто он говорит с Куртифлясом о своих проблемах, сам того не замечая, как говорил бы с собакой. Но, в отличие от собаки, этот шут, этот придворный дурак, согласно должностной инструкции, сколько раз подавал ему верные идеи, которые он, Бенедикт, потом воспринимал, как пришедшие ему самому в голову? - Значит, ты будешь при них в качестве разумного начала?
    - Да. В качестве начала негласно руководящего и направляющего.
    - Ну, тогда, - усмехнулся Бенедикт, - Я за них спокоен. Вот только, возьмут ли они тебя? Ты же, вроде, не в их компании?
    - Да, и Принципия, вот, меня недолюбливает. Я знаю. Но все можно устроить.
    ***
    Собраться в дальнюю дорогу не так-то просто. Особенно, если у тебя нет опыта этих дальних дорог. А у Ратомира такого опыта не было. Ну, где он бывал? Ну, на побережье, в районе рыбачьего поселка, ну, в Миранде иногда, в основном по случаю каких-нибудь государственных праздников. Да и все, пожалуй.
    И вдруг, вот так, сразу!..
    Во-первых - деньги. Даже при своем минимальном практическом опыте, Ратомир знал, что деньги - это все. Чего не взял из дома, при наличии денег всегда можно прикупить по дороге. Что сколько стоит, он, правда, не имел ни малейшего представления, поскольку никогда этим не интересовался. Ну, ничего, тот же Пафнутий, наверняка знает кое что об этой стороне жизни. Поможет, подскажет...
    Значит - деньги! Порывшись в шкафу, Ратомир достал из дальнего закутка прятавшуюся там копилку в виде пузатой свиньи.
    - Вот тебе и конец. - Сказал Ратомир свинье.
    Он огляделся в поисках того, чем можно свинью разбить и, не найдя ничего подходящего, просто шваркнул свиньей об стену. Вслед за грохотом разбившегося фаянса послышался звон. Монеты посыпались на пол. Монеты эти, в основном, достались ему в наследство от сестер. Выходя замуж и уезжая в другие страны, они оставляли ему свои накопленные богатства, неистраченные здесь и ненужные там. Были тут и несколько монет, имевших хождение в тех странах, где они сейчас жили. Вот пяток арбакорских кюфелей - подарок Софронеи. Она тогда приезжала на свадьбу Гриппины. Вот ахинейские реали от той же Гриппины. Продолговатые стигрики из Ахалдакии, с изображенным на них соколом, грызущим змею - всего три штуки. Интересно, это много или мало? Все же они золотые, как впрочем, и остальные монеты. Ни серебра, ни, тем более, меди в копилке наследника престола не было, да и быть не могло.
    Всего, не считая иностранных монет, ценность которых в глазах Ратомира, была сомнительной, набралось двадцать пять амиранских золотых. Хватит ли этого, Ратомир не знал. Хорошо бы посоветоваться. С той же Принципией для начала. Можно и с Пафнутием. Они сейчас тоже должны собираться. Хотя чего тому же Пафнутию собирать? Он - в чем пришел, в том и уйдет. А вот с Геркуланием - проблема. Чем его кормить в дороге? Может, он сам себе пропитание найдет? Какая-нибудь дичь?..
    Ладно, - сказал себе решительно Ратомир, - будет день, будет пища, как говорят святые отцы.
    Он ссыпал монеты в кожаный мешочек с подвязками, прикрепил его к поясу и пошел к сестре.
    ***
    Сестры в ее покоях не оказалось. Попавшаяся Ратомиру толстуха Марго, фрейлина Принципии, ошарашила его, рассказав, что Принципию два часа назад увели куда-то гвардейцы, сославшись на приказ самого Его Величества. Беспомощно оглянувшись на стоящего, как всегда позади, Геркулания, со странным выражением разглядывавшего обильную телом фрейлину, Ратомир задумчиво снял и протер очки, и, водрузив их обратно, побрел прочь.
    Он понимал, что сестру забрали не просто так, и был уверен, что и Пафнутия на месте не окажется. В чем вскоре и убедился. Гвардейцев не было, дверь была заперта, на стук, естественно, никто не отозвался. Стало быть, их тайный план раскрыт и приняты меры по предупреждению их побега. Кто мог это сделать? В смысле - предать их? Гвардейцы? Сам Пафнутий? И на что он рассчитывает? Что тем самым загладит свою вину? Но ведь проблема-то остается. И не сегодня, так завтра, не он, так его отец - все равно придется этому самому Пафнутию отвечать за содеянное. И никакие ссылки на какого-то там духа ему не помогут.
    - Нет, ну не дурак ли?.. - Думал Ратомир, бредя прочь от бывшей резиденции мага. - Неужели он не понял, что это и для него лучший выход из создавшейся ситуации? Или, может, это он, Ратомир, чересчур надавил на него, слишком запугал - ишь ты!.. Магию мы запретим! Да она, как трава, через любую брусчатку пробьется. Уж коли она есть, ее не запретишь. Можно запретить какие-то отдельные формы колдовства, но не магию. Коли уж есть люди, несущие в себе это таинственное начало, они все равно будут им пользоваться.
    Так он и брел, уткнувшись глазами в пол, пока чуть не наткнулся на вставшего на его пути человека.
    - Разрешите вас приветствовать, ваше высочество. - Сказала фигура голосом Куртифляса. - По-моему, мы сегодня еще не виделись.
    Ну и не велика потеря. - Подумал Ратомир, но вслух сказал:
    - Добрый день.
    - Судя по выражению вашего лица, день не слишком добрый, или мне показалось?
    - Показалось. - Буркнул Ратомир.
    Ну вот, чего привязался? Его только и не хватало. Сейчас еще острить начнет.
    Но шут на удивление был серьезен, и острить, похоже, не собирался. Он так и стоял, загородив дорогу, даже присутствие Геркулания, отпугивающее прочих, его, похоже, не смущало.
    - Вы, ваше высочество, навещали сейчас нашего общего знакомого? Некоего мага?
    - Да, - не стал отпираться Ратомир, - только...
    - Только его нет на месте? - Перебил его Куртифляс.
    Ратомир кивнул и взглянул на шута. Что-то он знает, понял наследник престола.
    - К сестре своей еще не заходили? - Продолжал, между тем, Куртифляс.
    - Заходил.
    - Значит, вы уже обо всем догадались.
    - О чем?
    Глаза Ратомира испуганно забегали по сторонам, словно его уличили в чем-то нехорошем. По сторонам, однако, никого не было. Пуст был просторный зал. Жаркое полуденное солнце впустую заливало безлюдное пространство, играя бликами на позолоте.
    - Ваше высочество, - с укоризной в голосе проговорил Куртифляс, - вы меня знаете ровно столько же времени, сколько помните самого себя. Неужели вы еще не привыкли к тому, что старый, добрый Куртифляс знает все и обо всем?
    - Так это вы?!. - Догадался Ратомир.
    - Нет, это не я.
    - Но, раз...
    - Отнюдь! Да, я знаю о вашей затее, мало того, целиком и полностью ее поддерживаю. Согласен, что только так можно решить эту непростую задачу. - Куртифляс взглянул на безучастно стоящего за спиной Ратомира Геркулания. - Если ее, вообще, можно решить, конечно.
    - Вы только не спрашивайте, откуда я это знаю. - Продолжал Куртифляс. - Это профессиональный секрет, да это и не важно. Главное, я на вашей стороне, и не собираюсь никому вас выдавать. Зато я знаю, где сейчас Принципия и Пафнутий.
    - Вы хотите нам помочь?
    - Да, я хочу вам помочь. А вы согласны принять мою помощь?
    Внезапно тишину зала нарушили чьи-то шаги. Две человеческие фигуры появились в дальнем проеме и теперь явно направлялись к ним. Один из двоих явно нуждался в помощи, которую второй, по мере сил и оказывал, таща первого, у которого подламывались и заплетались ноги.
    Когда эти двое, прервавшие своим неожиданным вторжением столь важный разговор, приблизились, то Ратомир узнал в одном из них - в том, что нуждался в помощи, - короля Ледерландии и мужа своей сестры, Сердеции, Урлаха. Второй, судя по цветам одежды, был из его личной гвардии.
    Поравнявшись с Ратомиром и Куртифлясом, Урлах поднял голову и мутным взором окинул их, а потом взглянул в сторону Геркулания.
    - А ты что тут делаешь?.. - Спросил он, явно обращаясь к последнему. - Ты -ы... Ты же ум-мер?
    Все молчали. Молчал, естественно, и Геркуланий, напрочь игнорируя проявленный к нему интерес.
    - Ты... - указательный палец Урлаха почти безошибочно указывал на эрогенского короля. - Ты труп. Я тебя в гробу видел...
    - Ага, - тихо прокомментировал Куртифляс, - в белых тапках.
    Ратомир, раздосадованный этим непрошенным вмешательством, кивнул ледерландскому гвардейцу в сторону выхода, и тот повлек своего господина дальше, в сторону отведенных его величеству покоев.
    - Так... - печально проговорил Ратомир, глядя в сторону удаляющейся пары, - бедная Сердеция.
    - Да, - согласился Куртифляс, - не повезло вашей сестре с супругом.
    - Знаете, что, - сказал Ратомир, - давайте пройдем в сад. Там поговорим.
   
 
 


4



    Все было готово. Фигуры расставлены. Пора было начинать. Странно, но Куртифляс чувствовал, что волнуется. Хотя, с другой стороны, он затевал сейчас такую игру, что все, что было до сих пор, по сравнению с тем, что предстоит, это были просто детские кубики с копеечным результатом. А сейчас...
    Получены были последние наставления и инструкции от Бенедикта. Ну-ну, распоряжайся пока, твое величество, командуй. Посмотрим, как оно будет дальше. Если, конечно - тьфу-тьфу! - если получится. Ладно, не будем забегать вперед. Сейчас - первый шаг. И пока он не грозит никакими осложнениями. А там... там - как повезет. Как кривая вывезет.
    Он был одет в простую и неброскую одежду. Интересно, узнают его в этом наряде гвардейцы на воротах? Если узнают, пропустят без разговора, его везде и всегда пропускают, ну, а если нет, придется говорить пароль. Ладно, он тихонько, на ухо. А то Ратомир услышит, начнет что-нибудь подозревать. А это ни к чему. Между ними должна быть дружба, не омраченная никакими подозрениями.
    - А как он купился! - Думал Куртифляс. - Нашел, тоже, единомышленника! Но это он еще не знает, что я собираюсь идти с ними. Вот удивится! Но куда ж ему деться?
    ***
    Ратомир ждал в условленном месте. Как и было обговорено, он был налегке. Кошелек с деньгами, да кинжал - вот и все, что он взял с собой в этот дальний и неизвестный путь. Остальным обещал снабдить шут. Будем надеяться, что это не шутка. Ха-ха!..
    Он стоял в скудно освещенном коридоре, спрятавшись за статуей, в ее тени. Пока что было пусто. Никто не проходил мимо. Но, пора бы уже...
    Ага!.. Вот и он. Да его не узнать.
    - Ну, давайте, - сказал Куртифляс, - где там наш...
    Они прошли немного по коридору. Ратомир открыл дверь в пустую каморку. Там послушно стоял, дожидаясь его появления Геркуланий. А что?.. Сказал ему Ратомир стоять тут, он и стоял. Опасности он не чуял. Все было спокойно. А скучать Геркуланий разучился. С тех самых пор, как умер.
    - Пошли. - Сказал ему Ратомир.
    И они пошли.
    ***
    Первой освободили Принципию. Все это время она не находила себе места. Увели, чуть не насильно. Приказ отца подтверждался его собственноручной запиской. То, что там было, в этой записке, ничуть не проясняло ситуацию: "Эти люди действуют по моему приказу. Иди с ними", вот что было написано в этой записке. Противиться столь явно выраженной воле отца Принципия не решилась и, немного поупрямившись, пошла.
    Комната, куда ее привели, была маленькая и скудно обставленная. Видимо, она предназначалась даже не для гостей, а для каких-нибудь слуг этих самых гостей. Но кровать в ней была, был шкаф для одежды, стол, стул - много ли нужно несчастной узнице?
    И вот весь день она то ходила по этой комнате, сколько позволяли ее размеры, то сидела, раскачиваясь, на стуле, отчего он под конец начал скрипеть и, похоже, готов был развалиться, то ложилась на кровать поверх постеленного там покрывала. Ее мучили мысли. Все одни и те же. Что случилось? Неужели отец узнал про их план? Кто же ему сказал? Но чаще всего ей приходила на ум трусливая мысль о том, что, может быть и хорошо, что узнали. Она гнала ее прочь, сердясь на себя за малодушие, но все же не могла не признать, что план их был совершенно авантюрным, рожденным наспех, не продуманным и неподготовленным. Ну, выберутся они из дворца - если выберутся, могут же и не выпустить. Вся надежда на то, что Ратомира задержать не посмеют. А если посмеют? Ну, допустим, выбрались, ладно. И лошадей как-то взяли - опять-таки надежда на Ратомира. Поехали в город. Не говоря уж о том, что ездить она не умеет, ну, почти... В городе ночью страшно. Вон что у Ратомира с Геркуланием той ночью случилось. Они, правда, никуда заходить не будут - еще не хватало!.. - но все же...
    Ну, допустим, доехали до аптеки. Нашел там этот, Пафнутий, то письмо от своего друга. Посмотрел адрес и - что? Кто дорогу им подскажет? Куда дальше? А сколько времени надо туда добираться? Уж явно не один день. И что?.. Где ночевать, чем питаться? А Геркуланий?.. Ему, извините, нужна совсем другая еда, как это ни противно. Кто его-то ночевать пустит? А что тогда с ним делать? Или тогда уж им всем ночевать на улице? Под кустиками? А если дождь?
    И все эти мысли до того измучили бедную Принципию, что она, так никого и ничего не дождавшись, прилегла на кровать и, незаметно для самой себя, задремала.
    Разбудил ее страшный грохот. Она открыла в испуге глаза и увидела, как в комнату падает дверь.
   
    Ведомые всезнающим Куртифлясом Ратомир с Геркуланием легко и быстро добрались до двери, за которой томилась Принципия. На сей раз дверь охранял всего один гвардеец. Если оценивать по этому показателю, то получалось, что ценность царевны была в три раза меньше, чем ценность того же Пафнутия, которого охраняли аж трое. Результат, правда, что в том, что в другом случае, был одинаков. Одинокий страж, правда без лишних пререканий, тут же, как только узрел приближающуюся зловещую фигуру Геркулания, отскочил в сторону, даже не делая попыток как-то помешать дальнейшему безобразию.
    Ратомир подергал дверь. Заперто.
    - Ключ? - обратился он к гвардейцу.
    Тот отчаянно замотал головой. Ключа у него не было, и где его взять он категорически не знал.
    Ратомир взглянул на Куртифляса. Тот вежливо улыбнулся, предоставляя инициативу в нарушении порядка наследнику престола.
    - Геркуланий, выбей дверь. - Вздохнув, велел Ратомир.
    Геркуланий молча поднял ногу и пнул куда-то в середину. Одного раза хватило. Дверь вместе с косяком влетела в комнату, подняв страшный грохот и тучу пыли. Ратомир шагнул внутрь.
    - Что!.. Что! Что случилось?!. - Закричала Принципия, вскакивая.
    - Ничего. - Ратомир ободряюще улыбнулся. - Ты спала? Извини. Мы за тобой.
    - А этот что тут делает? - Ничего не понимающая Принципия кивнула в сторону вошедшего вслед за братом Куртифляса.
    - Не волнуйся. Все в порядке. Если бы не он, мы бы тебя не нашли. Он, как выяснилось, откуда-то все знает, но это не страшно. Он на нашей стороне и взялся помочь. Пойдем, нам надо еще Пафнутия вызволить.
    ***
    С Пафнутием оказалось проще. Хоть его и охраняли все те же трое, что и прошлый раз, сейчас они отнеслись ко всему как-то проще. И ключ у них, кстати, нашелся. Так что обошлись без шума и пыли. Пафнутий тоже спал, будучи искренне уверен, что их поход если и не насовсем, то уж на время-то точно отложен.
    Мага пришлось разбудить и дождаться, пока он, бурча спросонья, оденется.
    - Вставайте, граф, - сказал ему Куртифляс, походя к изголовью и дергая подушку, - вас ждут великие дела!
    Все-таки, шут есть шут.
    ***
    И совсем просто оказалось с лошадьми. У Куртифляса были, как выяснилось, ключи от всех необходимых конюшенных ворот. Сперва выпустили лошадь Геркулания, предоставив ему самому оседлывать ее. А как иначе? Попробовал бы кто-нибудь другой сунуться к ней. Кстати, что интересно - Ратомир специально смотрел, никакого шрама на ее горле не было. А вот запах... Говорят, от Геркулания тоже пахнет, но Ратомир этого почему-то не ощущал. А вот лошадь... Ну, придется ехать от нее как-то в сторонке, и чтобы ветер дул в ту сторону.
    С другими лошадьми пришлось повозиться. Ни Ратомир, ни, тем более, Принципия, оседлывать лошадей не умели. Зачем, если всегда под рукой конюх. В этот раз конюха под рукой не оказалось. И искать его, право же, не стоило. Они же совершали тайный побег! А это накладывает свои обязательства. Выяснилось, что Пафнутий тоже никогда этого не делал. Пришлось со всеми четырьмя лошадьми возиться Куртифлясу.
    Когда Куртифляс приступил к четвертой, Ратомир спросил его:
    - А эту зачем?
    На что Куртифляс таинственным шепотом ответил:
    - Там увидите.
    ***
    И они таки увидели. Но сперва надо было выехать за ограду. По дороге к воротам Куртифляс приотстал, так что первым в кавалькаде оказался Ратомир. Навстречу ему из сторожки выскочил стражник, на ходу застегивая верхнюю пуговицу мундира. Загородив собой ворота, страж приложил ладонь к киверу и доложился:
    - Рядовой гвардии охраны дворца Клим Дубомяго!
    - Вольно. - Ответствовал довольный наследник. - Открой ворота, Клим.
    - Никак нет, ваше высочество! - Проорал в ответ рядовой Дубомяго.
    - Что такое?
    - Велено никого не выпускать!
    - Даже меня?
    - Про вас особенно говорили.
    Ратомир беспомощно оглянулся. Похоже вся затея шла прахом. Сзади подъехал и встал рядом Куртифляс.
    - Ну, что?
    - Не пускают.
    Куртифляс кивнул и сказал вполголоса:
    - Отъедьте немного.
    - Давайте, давайте... Сейчас все будет в порядке.
    Ратомир развернулся и отъехал на несколько шагов. Пафнутий и Принципия сделали то же самое. Геркуланий же и так стоял поодаль.
    Через минуту раздался голос Куртифляса:
    - Ваши высочества! Поехали!
    - Как это ты? - Спросил удивленный Ратомир, когда они выехали за ворота и тяжелые створки сомкнулись за их спинами.
    - Я, конечно, не волшебник, - со смешком ответил шут, - я только учусь, но кое-какие фокусы знаю и я. Поехали!
    И он, снова возглавив колонну, поскакал по дороге.
    - Он-то куда? - Удивился Ратомир.
    Однако поскакал следом.
   
 
 

 
5



    Во времена текущего царствования, то бишь при Бенедикте, в Амиране стало как-то получше с дорогами. За ними стали следить, временами подлатывать, да и новые появились. Дорога же от дворца до столицы вообще считалась, да и была, образцово-показательной. И, тем ни менее, еще даже не доехав до городских предместий, Принципия поняла, как нелегко ей придется. Да, это было совсем не то, что ехать в карете. Она сидела в своем дамском седле, боком, и ей все время казалось, что она сейчас соскользнет с него. Это занимало все мысли и внимание, так что смотреть по сторонам не было решительно никакой возможности. Да и темно было вокруг. На что смотреть?
    На сей раз во главе отряда ехал Пафнутий. Он знал, куда ехать и, соответственно, показывал дорогу. Наездник он был, тоже, тот еще. Так что ехали не торопясь, приноравливаясь к возможностям проводника. Хорошо еще - не заблудились! Но все же совсем еще недавно Пафнутий уже проделал этот путь, причем тоже в темноте, так что как-то обошлось.
    - Приехали. - Сказал Пафнутий. - Подождите, я сейчас.
    Он слез с лошади и поднялся на крылечко.
    Воспользовавшись паузой, Ратомир подъехал к Куртифлясу.
    - Ты зачем с нами? - Спросил он.
    - Да вот, решил прокатиться! - Улыбнулся в ответ Куртифляс.
    - Я серьезно!..
    - Ну, если серьезно... - шут комично поджал губы и нахмурил брови. - Если серьезно, то теперь, когда я вас выпустил вопреки запрету, то куда мне деваться? Назад нельзя.
    Он помолчал и добавил уже совершенно серьезно:
    - Да вы не волнуйтесь, ваше высочество, я не буду в тягость. Скорее - наоборот.
    - Да я ничего... - смутился Ратомир. - Если хочешь, пожалуйста. Я же не говорю... Ты нам и так уже помог.
    - Ну вот, и еще помогу. Мне теперь, как и вам, вернуться можно будет только в одном случае - если все получится. То есть, как говорили в старину - со щитом или на щите. Тогда и вам простится этот побег, и мне мое в нем участие.
    - Ну, тогда, - теперь уже улыбнулся Ратомир, улыбнулся и протянул руку, - добро пожаловать в нашу компанию!
    - Спасибо, ваше высочество!
    Руки встретились, скрепляя достигнутое соглашение.
    - Только вот, что... - Ратомир задержал в своей руке руку шута и серьезно взглянул тому в глаза. - Нам теперь придется много общаться, и, если ты всякий раз будешь ко мне так обращаться, то скоро у тебя на языке образуется мозоль. Лучше называй меня просто: Ратомир. Договорились?
    - Охотно, ваше высочество! - Судя по тону и выражению лица Куртифляс собирался опять начать валять дурака. Ратомир нахмурился. - Ладно, шучу, шучу!.. Ратомир! А вас, Ратомир, я тогда попрошу называть меня Курти. Тоже в целях профилактики и мозольной терапии. - Все-таки не выдержал и поерничал Куртифляс.
    ***
    Хлопнула дверь и на крыльце появился Пафнутий с объемистым мешком в руках.
    - А это что? - Спросил Ратомир.
    - Да вот взял кое-что. Из своего... Может, пригодится.
    - Из своего?
    - Ну да!.. Кое-какие амулеты, зелья, ингредиенты всякие. В дороге, мало ли что...
    Он поставил мешок рядом со своей лошадью и теперь задумчиво смотрел на нее.
    - Вот только, как бы мне это...
    Маг был в явном затруднении. Торопливо шаря по своим заначкам там, в аптеке, он как-то забыл о том, что этот мешок надо будет ведь каким-то образом транспортировать. Теперь он прикидывал варианты: залезть на лошадь, а мешок взять в руки? Попробовать положить лошади на шею?
    Он беспомощно оглянулся на попутчиков. Все сурово молчали. Они явно не одобряли его запасливости. А ведь потом сами, случись чего... Ну, и...
    - Ну, и как ты это везти собрался? - Насыпал соли на рану Куртифляс.
    Но, как оказалось, шут умеет не только шутить.
    - Давай так, - продолжил Куртифляс, - я тут все равно планировал заехать в одно место. Там возьмем коляску, ты на ней съездишь сюда и заберешь это. А пока что занеси вовнутрь. И поехали.
    Ратомир с Принципией удивленно взглянули на Куртифляса. Что еще за новости? Какое еще - одно место? Однако спросил Ратомир совсем о другом. И не Куртифляса.
    - Письмо-то как?.. Нашлось?
    - Да, письмо есть. Вот оно!
    Пафнутий достал из-за пазухи белый прямоугольник.
    - Вот и хорошо. - Сказал Ратомир. - Потом почитаем.
    И добавил, взглянув на Куртифляса:
    - Ты, кажется, планировал куда-то заехать? Ну, поехали.
    ***
    В отличие от прочих участников похода у Куртифляса имелся четкий план. По крайней мере, на первую его часть. Потому что Бенедикт-Бенедиктом - да что он там, со своими благими пожеланиями и добрыми советами - даже денег не дал! Ну, просто в голову не пришло. Так вот, кроме Бенедикта был у Куртифляса и другой друг, помощник, господин - называй, как хочешь... Вот он-то...
    А сейчас нужно было добраться до того, через кого осуществлялась постоянная и надежная связь с этим... ну, скажем так, человеком. И жил этот связник тут же, в городе. И был у него свой постоялый двор, а это значит... О-о!.. Это много значит! Это значит, что переночуют они, по крайней мере, сегодня, в мягких постелях. Это значит, у него можно переодеть этих вот - Ратомира и Принципию, во что-нибудь более-менее подходящее для их целей, а то они сейчас, в этих-то их дворцовых тряпках - ну, это вообще, курам на смех! И в этом они собрались путешествовать! Путешественники!.. Там он возьмет достаточно денег, чтобы и дальше можно было ехать спокойно, не заботясь о хлебе насущном. Та самая коляска, о которой он говорил, и в которой, кроме мешка с магическим барахлом, поедет и сам его хозяин. Ну, и Принципии там места хватит, а то видно, какая она наездница!
    Ну, и, наконец, там он напишет письмо своему другу-хозяину. И вот это - самое главное! И вот тогда они будут застрахованы от всяких неприятностей и неожиданностей. У того достаточно возможностей. Было бы желание. А уж желание и заинтересованность - это уж он, Куртифляс, постарается в нем пробудить. На то и письмо! А вы думали?!.
    ***
    Вновь возглавивший группу Куртифляс уверенно вел своих подопечных по одному ему ведомому маршруту. Вслед за ним трусила на своей лошади Принципия.
    - Когда же, наконец, приедем? - Это было главное, что ее заботило в эту минуту.
    И о чем она думала, когда согласилась на это? Ведь она совсем не умеет ездить на лошади. Поскорее бы уж приехать, - думала она, напряженно следя за тем, чтобы не соскользнуть с седла.
    А еще она думала о том, кто сейчас ехал впереди нее, и от кого зависело, как скоро они приедут - куда? - не важно! Главное - поскорее приехать, и сойти, наконец, на надежную, твердую землю.
    Как изменился этот шут! Как будто вместе с этой своей пестрой одеждой снял и еще что-то, что сковывало его, мешало стать таким вот - уверенным, спокойным и, вот уж никогда не подумала бы! - надежным. Он как-то сразу стал главным, и это не вызывает ни у кого возражений. Он знает - и это видно! - что надо делать.
    - Ну и пусть! - Думала Принципия. - Вот и хорошо. Может быть, на самом деле, он вовсе не такой уж и плохой. Просто случая не было его разглядеть. Вот и посмотрим...
    ***
    Сразу следом за Принципией ехал Пафнутий. Слова шута о коляске грели его душу. Ох, хорошо бы дальнейший путь проделать на сиденье, а не в этом дурацком седле! А вообще, конечно, перспективы не радовали. Все пошло не так, как мечталось. А это вообще - авантюра! Что там - дальше? Найдут ли они бен Салеха? А если и найдут? Судя по обмолвкам духа, тот результат, который удалось получить с Геркуланием - единственно возможный. Ничего не получится. И что тогда?
    - Ладно, не будем загадывать, - решил он. - Что будет, то будет. А пока надо попробовать подружиться со всеми этими. Что бы там ни было, а это все же царские дети. А этот, Ратомир, так и вообще - наследник. Если что, поможет, заступится.
    ***
    А Ратомиру вспомнилось, как они с Геркуланием ехали вот так же, тогда, в ту, как он теперь всегда называл ее, проклятую, ночь. Геркуланий тогда ехал впереди - сильный, уверенный. И он, Ратомир, тащился за ним хвостиком, желая только одного, чтобы эта поездка побыстрее закончилась. Вокруг были такие же темные пустые улицы, и вдруг мелькнул свет, открылась дверь, свет, вырвавшись изнутри, осветил вывеску, Геркуланий остановился и, повернувшись к нему, спросил:
    - Зайдем?
    Вот и зашли. Ну, и что? И где теперь Геркуланий? Он ли это - тот, который едет позади всех, чтобы запах не досаждал остальным. Да уж, запашок! При этом Геркуланий ведет себя так, будто это не от него, а от всех остальных несет - чем? Трудно сказать, но чем-то чертовски отвратительным. А вот от Ратомира, видимо, не несет этим, так же, как и он сам не чует того мерзкого запаха, который исходит от Геркулания, и который, по словам окружающих, не дает им возможности подойти к нему близко. Впрочем, чем несет от Геркулания, Ратомир мог себе представить по той мерзкой вони, что источала его убитая и воскрешенная кобыла.
    Конечно, Геркулания избегали не только из-за запаха. Страх - вот главная причина того, что, куда бы они не пошли, на пути их всегда чисто. Если кто и попадется навстречу - к стеночке, к стеночке!.. И побыстрее - прочь! А эта его ужасная манера лакомиться свежей кровью. Кажется, уже привык немного, а все равно мутит каждый раз. Вот же!..
    И Ратомир сокрушенно вздохнул и покрутил головой.
    ***
    А тот, о котором он сейчас думал, спокойно и непринужденно ехал, отстав от всех, как ему велел Ратомир. Ратомир - вот единственное имя, которое он запомнил. И часто произносил про себя, ощущая при этом, как теплая волна пробивается сквозь вечный лед, живущий у него внутри.
   
 
 

 
6



    Оказывается, Пафнутий здорово-таки проголодался. Умяв миску запеченной с земляными яблоками поросятины, он теперь наслаждался вкуснейшим пирогом с куриным мясом, запивая его горячим острым бульоном. А еще его ждали свежие плюшки, посыпанные сахарной пудрой, чай, и все это перемежалось бокалами терпкого красного "Рашле". Красота!
    За столом он оставался один. Принцесса насытилась раньше всех и ушла в отведенную ей комнату. Ратомир тоже встал из-за стола, отдуваясь, хотя и съел, по правде говоря, совсем чуть-чуть. Ну, аристократ! Что с них возьмешь. А что касается его, Пафнутия, так то, что он ел сейчас, не шло ни в какое сравнение с тем, чем его кормили там, во дворце. Во всяком случае, это было как раз то, что он любил. Угодил трактирщик. И Курти молодец. В хорошее место привел, хоть и долго пришлось сюда ехать. Но оно того стоило. Вот тут бы и остаться.
    Пафнутий вздохнул - ну почему счастье так недолговечно? - вздохнул и потянулся за новым куском.
    ***
    Наевшийся Ратомир сидел, откинувшись на спинку простого, даже грубого, но, как ни странно, удобного, деревянного стула и лениво думал о Куртифлясе. Этот Куртифляс - Курти, как он попросил себя называть, все же странная и загадочная личность. Откуда у него, живущего во дворце, такие знакомства? Этот вот, хозяин этого постоялого двора и трактира, как он встретил нашего шута? Ну, просто, как дорогого друга! И сейчас Куртифляс сидит где-то у него. Ладно, - лениво думал Ратомир, - разберемся. Хорошо, что такой человек с нами. С ним мы найдем этих...
    ***
    Да, с поисками этих, - тех, кого им предстояло найти, как выяснилось, будет проблема. В письме, которое в свое время получил Пафнутий, содержалось очень мало полезной информации. Там упоминалось название того места, где сейчас должен был, по идее, обитать приятель Пафнутия - он же автор письма, но ничего не говорилось, даже намеком, на то, где сейчас находится учитель. Оставалось одно, разыскать этого приятеля и выжать из него эту информацию. Правда, название места, послужившего приютом этому самому приятелю, никому ничего не сказало. Где оно? Похоже, что не в Амиране, но в какой тогда стране? У кого узнать?
    Ладно, об этом можно будет подумать завтра. А пока... Где там этот гостеприимный хозяин? Отвел бы уж спать, что ли?..
    ***
    Гостеприимный хозяин постоялого двора, давшего приют путешественникам, был давним знакомым Куртифляса. Именно через него осуществлялась его постоянная и бесперебойная связь с зятем Бенедикта, бароном Рупшильтом.
    Куртифляс прекрасно осознавал, что то, что уже произошло, и то, что должно было произойти, не может пройти мимо внимания барона. Так или иначе, но он будет в курсе, как это было всегда. А это значит, что первым, кто донесет до него эту информацию, должен быть именно он, Куртифляс. Рупшильт должен знать и помнить, что, по крайней мере в пределах Амирана, у него нет более надежного и верного друга и слуги, чем он - придворный шут его величества.
    Сейчас он напишет письмо с изложением как того что было, так и своих планов. Руперт - хозяин постоялого двора и надежный почтарь, с помощью голубиной почты отправит это письмо, и уже максимум через пять-шесть дней барон будет в курсе, и его незримая длань будет покровительственно простерта над головами как самого Куртифляса, так и его спутников. В чем будет выражаться эта поддержка, Куртифляс не знал, но был уверен, что в нужный момент ему придут на помощь. Это не считая тех явных агентов барона, вроде этого Руперта, которые всегда смогут предоставить кров, пищу и необходимую поддержку в пути.
    Сейчас Куртифляс сидел в маленькой комнате, служившей рабочим кабинетом хозяину, ужинал и разговаривал с Рупертом, сидящим напротив с пером и бумагой, куда он заносил все требования этого человека, которого он знал, как приближенного барона.
    - Ну, значит, договорились, - говорил Куртифляс, прожевывая кусок, - значит утром ты мне скажешь, где эта самая Караван-Талда.
    - Да-да! Непременно. - Согласно кивал головой Руперт. - Должны узнать будут к утру. Не беспокойтесь.
    - В любом случае, - продолжал Куртифляс, - путь туда явно долог. Значит, нужно - что? Нужно подготовиться. Коляска нужна на пару седоков.
    - Кучер? - Поинтересовался хозяин.
    - Хм-м?..
    А вот об этом он не подумал! Действительно... Кто-то же должен запрягать-распрягать, за лошадьми ухаживать. А чужого человека брать не хотелось бы. Сам он - Куртифляс, с верховой ездой был знаком, а вот с гужевым транспортом как-то... А кто тогда? Ратомир?.. Не смешите. Может, этот...
    - Сейчас. - Сказал Куртифляс хозяину и вышел из-за стола.
    Пафнутий еще сидел за столом. Ну и хорошо.
    - Друг мой, - обратился к нему Куртифляс, - ты сможешь управиться с коляской?
    - В смысле?..
    - Проснись, дорогой Пафнутий, - укорил его собеседник, - это важно! Ты когда-нибудь управлял коляской с запряженной туда лошадью?
    - А-а!.. - Сообразил Пафнутий. - Ну, конечно.
    - Я имею в виду, - пояснил Пафнутий, - не только дергать за вожжи, но и распрячь, запрячь, накормить - ну, ты понимаешь!..
    - Да легко! У моего дядюшки как раз коляска, и я на ней регулярно ездил за товаром. Ничего сложного.
    ***
    - Ну, вот, с кучером разобрались, - удовлетворенно сообщил Руперту Куртифляс, вернувшись за стол. - Есть у нас свой.
    - Ну и хорошо. Как говорят в Эрогении - леди с дилижанса...
    - Одежда нужна. - Перебил хозяина Куртифляс. - Ну, ты видел... на этих, двоих. Такая простая, хорошая, добротная одежда, чтобы не вызывала никаких ненужных подозрений.
    - Достанем!
    - Теперь так... - Куртифляс задумался о том, как лучше обратиться к хозяину с тем, с чем он хотел обратиться. Они же тут еще не в курсе... - Слушай, только без лишних вопросов, и чтобы потом - никому!
    Руперт нахмурился, взглянул в глаза Куртифлясу и серьезно кивнул. В том деле, которым он занимался - ну, помимо постоялого двора, - подобного рода просьбы и предосторожности были в норме.
    - Там, за воротами, остался еще один человек. Возьми барашка, живого барашка, - уточнил Куртифляс, - и отнеси ему. Сам возвращайся сразу и не реагируй...
    - На что?
    - А ни на что не реагируй. Отдашь барашка и назад. И все.
    - Ладно.
    - Завтра нам с собой еще одного дашь. Свяжешь, морду замотаешь, чтобы не блеял, и привяжешь к коляске. Ну и нам немного еды с собой соберешь в дорогу.
    Хозяин сделал очередную пометку на листе.
    - Теперь - деньги. Сколько сможешь дать?
    - Триста. - Помолчав, ответил Руперт.
    - Хорошо, только побольше разменной монеты. А то - сам понимаешь. Золотыми сверкать...
    Хозяин согласно кивнул. Он понимал.
    - Ну, вот, вроде, и все. Пойди сейчас, уложи спать этих... А потом - барашек. А я пока письмо напишу.
    ***
    Куртифляс забрал себе перо, чернильницу, нашел чистый лист бумаги и задумался. О чем следует рассказать? О чем лучше умолчать? Умолчать, конечно, следовало о собственных далеко идущих планах. Вот только... Барона не проведешь. Он, зараза, под землю вглубь на три сажени видит, и все, что ты задумал, знает раньше, чем это пришло тебе в голову.
    Ну, поехали!
    "Дорогой господин Алекс! - начал покрывать белый лист значками тайнописи Куртифляс. - Пишет Вам ваш верный слуга Юстас. Произошло на днях в нашем государстве событие, значение которого в полной мере можете оценить только Вы..."
    ***
    Воистину, прав был мудрец, сказавший: "Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется...". Не дано было этого предугадать и хитроумному шуту, со всеми подробностями описывавшему недавние события, имевшие место во дворце царя Бенедикта. Увы, не дано, а то трижды подумал бы он, а стоит ли это делать? Да, пожалуй, решил бы, что и не стоит.
    Голубиная почта работала исправно, и через пять дней в небольшой уютной комнате с горящим камином собрались четверо. Один из них был глубоким стариком, сидевшим в инвалидном кресле на колесах. Это был отец барона Рупшильта - человек, научивший барона всему тому, что сделало его воистину всемогущим. Сам он, однако, бароном так и не стал. Считал, что это ни к чему. И фамилию он носил другую, ту же, что носили все его предки: Цадкин была его фамилия, но против того, что сын его стал Рупшильтом, он не возражал. На том уровне, на какой ныне взобрался его умный отпрыск, так, действительно, было удобнее.
    Остальные трое сидели в мягких креслах. В руках они держали пузатые бокалы с налитой туда янтарной жидкостью, но собрались они не пьянства ради, а для серьезного разговора.
    - Ну, что, - начал барон Рупшильт, - вы все ознакомились с письмом. Что скажете?
    Он внимательно взглянул на двоих, сидевших в креслах. На отца он не смотрел. Он знал, что тот-то скажет. Но скажет потом, дав высказаться всем прочим. И то, что он скажет, и будет истиной в последней инстанции. Но сначала...
    - Мэтр де Колонь, прошу вас.
    - Бред какой-то, - покряхтев и повозившись, отозвался тучный седой мужчина, ответственный в империи барона за научную деятельность. - С точки зрения науки это - полная чушь!
    - Однако я склонен верить письму. - Возразил барон. - Человека, который его написал, я хорошо знаю. Это надежный информатор. Так что, давайте в дальнейших рассуждениях будем исходить из той посылки, что это все так и есть.
    - Если так, то тогда вся наука - к черту! Ищите себе колдунов, магов, кого хотите!
    - Ну, что ж, вы-таки правы. Может быть. Вот только... Вы столько усилий приложили, чтобы выжечь их каленым железом. Даже с церковью пошли на сотрудничество. Где их сейчас найдешь, колдунов этих?
    - Да все эти колдуны, - вскричал уязвленный де Колонь, - это в большинстве своем шарлатаны! А если у кого что и получается, так это все может быть изучено наукой и поставлено на службу всему человечеству, а не оставаться прерогативой и привилегией...
    Он захлебнулся слюной и закашлялся. Мысль его, однако, дошла до барона.
    - Опять вы за свое, мэтр, - барон укоризненно покачал головой, - уж сколько я с вами работаю, сколько бьюсь, и никак не могу вытравить из вас эти детские бредни. Человечество! Людям нужно одно - стабильность! А дай вам волю, вы такого натворите... Нет уж! Познавать природу, конечно, нужно. Кто бы спорил. Так, на всякий случай. Но никакого одаривания человечества опасными игрушками. Вот какая-то скотина изобрела и пустила в общий обиход спички. И что? И теперь любой ребенок или там, идиот, может спалить даже не дом, а целый город. Сами знаете, были уже случаи. Но я, все-таки докопаюсь, я узнаю, кто за этим стоит!
    - Но это же гораздо удобнее, чем возиться с кресалом!
    - Вот то-то и оно! Нет! Жизнь - такая, как она есть сейчас, достаточно хороша. Попытки улучшить ее всегда приводят только к обратному. Выигрывая цент, проигрываем талер.
    Барон перевел дух. Отхлебнул из бокала.
    - Однако, мы отвлеклись. Диксон, вы что скажете?
    Четвертый из присутствующих, носящий официальный титул директора по общим вопросам, отвечал за силовой блок империи. В его распоряжении были как явные вооруженные силы, проходящие под вывеской охраны, так и в той или иной степени засекреченные, вплоть до пожизненно внедренных агентов глубокого залегания. Мгла таинственности вокруг них была столь густа, что о том, живы они или нет, сам Диксон мог только догадываться по косвенным признакам.
    - Господин барон, - отозвался Диксон, высокий и тощий, но ужасно жилистый человек, с загорелой лысиной на маленькой голове, чем-то отдаленно напоминавшей змеиную. - Я могу составить план любой операции. Составить, дать вам на утверждение и осуществить. Вы же знаете. Но цель операции должны поставить вы. Чего вы хотите? Уничтожить этого мага? Помочь ему? Забрать сюда? Скажите мне, и я сделаю это, вы же знаете.
    - Знаю. Но сейчас я хочу, чтобы вы высказались. Как вы оцениваете ситуацию. А уж потом решим, что делать. Ну?..
    - Ну, что ж... Тогда так: в результате этой магической манипуляции получена особь, которую можно назвать идеальным солдатом. Особь сильная и бессмертная. Вот только как с этой особью обращаться? Как заставить ее делать то, что надо? Из письма это не понятно. Хотя как-то ведь его взяли с собой в дорогу. Значит, он управляем. Хорошо бы узнать, как. И тогда мы могли бы обладать маленькой, но непобедимой армией.
    - Да-а... наверно, - задумчиво протянул барон. - Это очень заманчиво. Вот только как бы это осуществить? Этот неуязвимчик будет их охранять. Ни его не взять, ни их. А так...
    Он взглянул на отца, клевавшего носом в своем кресле-каталке. Тот заметил этот взгляд - как? - а вот на этот вопрос не смог бы ответить ни мэтр Колонь, ни Диксон. Да и сам Цадкин вряд ли знал, как это у него получается. Одно из его личных качеств, благодаря которым он и смог добиться всего, чего добился.
    Глаза дремлющего приоткрылись. Чуть-чуть, ровно столько, чтобы они все видели, и чтобы никто не смог заглянуть в них.
    - Ты сколько пистолетов продал в этом году? - Ни с того, ни с сего обратился он к сыну.
    Тот удивился, но, зная, что отец ничего не делает и не говорит зря, ответил:
    - Около сотни.
    - За весь год?
    - Да.
    - Вот тебе и ответ. - И он снова прикрыл глаза.
    - Поясни все-таки. - Попросил барон.
    - Непонятно? - Удивился старик. - Что лучше - пистолет или меч?
    - Ну, ясно, что пистолет... - на минуту барон задумался, потом улыбнулся. - Вот ты о чем! Ты думаешь, что обладать этими идеальными солдатами будет столь же опасно и невозможно, как и оружием на основе пороха! Да?
    - Конечно. Ты мне сам только что мозги парил насчет стабильности. И что?.. Замаячила новая цацка, и сразу же про все забыл? Хотя твоя святая обязанность обрубать руки, тянущиеся к опасным игрушкам. А это уже не спички! Нет, это гораздо хуже.
    - Ну, так и что?..
    - Как - что?! - Похоже было, что старик рассердился. - Что тут неясного? Этого не было до сих пор, и прекрасно жили. Этого не должно быть и впредь. Совсем. Пусть они найдут этого учителя, и вот там - всех! Все это змеиное гнездо, предварительно вызнав у того же учителя, как все-таки этого бессмертного можно уничтожить. Потому что на самом деле нет ничего такого, чего нельзя было бы уничтожить!
   
 
 

6 1/2



    Но все это будет потом, а пока наступило утро следующего дня. Раньше всех подскочил Ратомир. Там, за воротами, остался не нуждающийся в постели и отдыхе Геркуланий. Вряд ли он куда-то делся. Ему сказано ждать, и он будет ждать. Правда, если кто-то вдруг вздумал спьяну привязаться к одинокому всаднику, то... И потом, после еды Геркуланий всегда выглядит так страшно! Надо его умыть.
    Ратомир быстро оделся и выскочил на улицу. Рассвет еще только-только занимался, и было прохладно. Геркуланий, слава Единому, был на месте. Трупов рядом не было. Неподалеку валялись останки барашка, съеденного за ужином. Над ними уже начали кружить мухи. Надо бы убрать. Ладно, не его, не Ратомира это забота. Пусть хозяин распорядится.
    - Привет, Геркуланий!
    Геркуланий улыбнулся. На его лице, хранящем следы недавней трапезы, эта улыбка была способна напугать средней руки людоеда.
    - Слезай, пошли.
    Во дворе Ратомир зачерпнул ковшом воды из бочки и Геркуланий вымыл лицо. Этому его Ратомир научил. После этого, с помощью того же Геркулания, умылся и он сам.
    - Хорошо, Геркуланий, спасибо. Теперь иди, садись на лошадь, и жди нас.
    Геркуланий снова улыбнулся, тронул своей холодной рукой Ратомира за плечо, и сказал:
    - Ратомир...
    Между прочим, говорил он, как ни странно, совсем не плохо. Язык у него не заплетался, и голос был почти таким же, как раньше. Говорил он, правда, совсем мало. Ну, может, оно и к лучшему.
    ***
    Хозяин, уже тоже вставший, встретил Ратомира вопросом:
    - Как ночевалось?
    - Спасибо, отлично.
    - Завтракать?
    - Да я подожду. Пусть остальные встают. Все вместе и поедим.
    - Ага, - не стал возражать хозяин, - тогда пошли, я вам одежду приготовил. Посмотрите, примерите.
    Одежда оказалась самой простой, такую носили обычно зажиточные крестьяне, приезжавшие в Миранду на ярмарку. Как раз для дороги. Ратомир натянул сапоги, потопал, годится. По ноге. Одел шляпу и оглянулся. Зеркала не было. Жалко, посмотреть бы, как он в этом наряде.
    - А! - спохватился хозяин. - Зеркало! Сейчас принесу.
    Ратомир осмотрел себя. Жаль, зеркало маленькое. Всего целиком не видно. Что-то было не так. Он нахмурился, пытаясь понять, что же его смутило. Что?
    - А повернитесь-ка, - раздалось за спиной.
    Ратомир обернулся. Куртифляс с улыбкой разглядывал юного принца.
    - Надо было бы волосы подстричь. - Сказал он.
    Точно! Вот оно, то, что смутило Ратомира. Волосы из-под этой крестьянской шляпы. Так не бывает. Крестьяне стригутся коротко. Наверное, чтобы волосы не мешали, не лезли в глаза, когда приходится работать согнувшись, сообразил Ратомир.
    - Можно прямо сейчас. - Согласился Ратомир.
    ***
    За завтраком выяснилось, что город Караван-Талда - вовсе и не город, а целая местность. И лежит эта местность весьма далеко, на юго-востоке, в стране Оранда. А попасть в эту страну можно только минуя Горную Камарию - место, по отзывам, не слишком уютное и очень негостеприимное. Что же из себя представляет сама Оранда, так и вовсе никто не знал. Не было оттуда никого. Никого и никогда.
    Наметили маршрут. Первая ночевка предполагалась в Сосняках. Там у хозяина приютившего их постоялого двора, которого, как выяснилось, звали Руперт, был знакомый. Руперт взялся написать ему записку. Ну, а дальше ближайшей ночи, решили пока не загадывать.
    Коляска оказалась вполне приличной. Пафнутий, демонстрируя свое умение, запряг кобылу, взятую у хозяина в обмен на ту лошадь, на которой он приехал сюда из дворца. Та ходила только под седлом, к упряжке ее пришлось бы приучать, так что, ну ее...
    Теперь еще надо было выручать тот мешок, что остался в аптеке. Пафнутий так и не съездил за ним ночью. А теперь он боялся, что у него возникнут неприятности с дядюшкой. Куртифляс вызвался съездить с ним. Как он выразился - для оказания моральной поддержки.
    Впрочем, приехали они довольно быстро. Дядюшка не только не скандалил, а напротив, был рад намечающейся придворной карьере Пафнутия. Вероятно, рассчитывал и сам с этого чего-нибудь поиметь. Ну, там, со временем...
    ***
    Но, как ни возились, а все-таки выехали. Впереди ехали Куртифляс с Ратомиром. Верхом, естественно. Вот только седла и упряжь поменяли на более демократичные образцы, нашедшиеся на постоялом дворе. Сзади катили с удобствами в коляске Принципия и Пафнутий, неплохо смотревшийся в роли кучера. В объемистом багажнике кроме упомянутого мешка лежали харчи на ближайшее время и всякие приспособления для дальней дороги вроде котелков, теплых одеял и прочих необходимых предметов. Сзади был крепко привязан барашек, на которого смотрел в предвкушении грядущего обеда Геркуланий, ехавший, как всегда, замыкающим.
    ***
    Постоялый двор, как оказалось, был расположен очень удачно, как раз неподалеку от того выезда из города, который им и был нужен. Так что очень скоро последние дома предместья остались позади. Впереди было зеленое поле, а за ним, вдали, виднелась полоса деревьев. Возможно, там был лес.
    Куртифляс вдруг остановился. Остановился, недоумевая, и Ратомир. Остановились все. А бывший придворный шут и наперсник самого царя развернулся в сторону оставшейся позади столицы и громким голосом, прочувствованно продекламировал:
            - Прощай, немытый Амиран,
            Страна рабов, страна уродов!
            В моей душе немало ран
            Оставил ты, тюрьма народов!
    И гордо взглянул на Ратомира.
    Ратомир молчал, подавленный мощью поэтического дарования своего попутчика. Потом спросил смущенно:
    - А почему немытый? В Миранде полно бань. И у нас, во дворце, принято мыться.
    - Ну, - отозвался Куртифляс, трогая лошадь с места, - это поэтическая гипербола.
    ***
    Вокруг было поле, за ним лес, а за лесом - громадный мир, который им предстояло пересечь. Дорога вела вперед, куда-то туда, где были ответы на вопросы, и ждало обещанное заколдованное счастье. Может быть. А может быть, и нет. Кто знает?
   
   
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список