Инге молча прошел вперед и нашел себе другой столб.

Людской муравейник бурлил голосами и красками.

Кожа, посуда, ковры. Ткани - из Бельтины, Наомана, Язефа. Шерсть, лен, глазет, тончайший гипюр - посмотри, пощупай, - нежна, как губы любимой женщины. Купи. Нюхай, пробуй на язык, но не проходи мимо.

Ядовитое белое солнце выжгло небо. Пахло подгоревшим маслом и потом.

В этом кипении тел Инге часто терял из виду Мельду, - мелькало изредка загорело лицо, но часто - улыбка. За все то время, что Инге провел на базаре, он только и видел эту улыбку и слышал смех.

Людские ручьи обтекали, впитывались в густеющий круг слушателей вокруг Мельды. Становились с краю, извивались, лезли вперед, спрашивали, слушали, вытягивая шею и пуча любопытные глаза. Несколько раз вся толпа вдруг взрывалась хохотом - кругами он расходился как по воде, а в центре - непременно Мельда.

Инге почувствовал на себе тяжелый взгляд, повернулся. Лавочник - дубленое плоское лицо, резкие, словно вырезанные ножом в дереве морщины - смотрел не мигая, держа руку под стойкой. Инге бегло осмотрел товар.

- Что у тебя?

- Вино, пиво, квас.

- Квасу дай... сколько?

Инге обменял темный медяк на чашку и снова отвернулся.

- Почти каждый день сюда приходит, - сказал лавочник.

Инге отпил из чашки. Квас был теплым и плохо процеженным.

- Да? - сказал он.

- Да, - сказал лавочник. Спрятал большой кувшин от наползающего под навес солнца, вытер пальцы тряпкой. - Сколько его вижу, все одно - скалится, как юродивый.

- Стража не трогает?

Лавочник пожал плечами, но Инге, наблюдавший за Мельдой, этого движения не увидел.

- Что хорошо жить стали? - спросил он. - Палачи забыли, на какой конец кола лжепророков сажать?

- Живем как и раньше, - сказал лавочник, - хватает и лжепророков и лжебогов. Только говорят, что этот лжепророк и не лже вовсе.

- А говорит, догадываюсь, некто, именующий себя "народом"?

Морщины на лице лавочника сложились в узорную ухмылку.

- Известное дело, - сказал он. - А что до стражи, так она сейчас тоже слушать его придет.

Инге повернул лицо к лавочнику. Тот усмехнулся, мотнул головой.

- Гляди. Переднего видишь, с бородой? Стервь, а не человек. Ему что карманник, что лабазник - в зубы, в пыль. Не поморщится. А Мельду завсегда слушать придет.

Три тупоносых синих шапки взрезали толпу; расступались драные колпаки, нечесаные шевелюры, загорелые плеши. Синие шапки отшелушились от толпы в шорном ряду, под ними выросли фигуры в яках с цветами Ифферна, перетянутых бляшковыми поясами с короткими мечами. Передний - смуглый и чернобородый - имел при себе еще и деревянную дубинку; ее он держал обеими руками за концы, перекинув через шею.

Их появление не вызвало никакого смятения в окружении Мельды, лишь крайние оглянулись мельком, и синие шапки растворились с толпе слушателей.

- Что я говорил, - сказал лавочник.

Снова круги смеха пошли по толпе; рядом с Мельдой тряслась черная борода, хлопая пророка по спине.

- Не поймешь этих пророков, - сказал лавочник. - Один про грехи и чертей плетет, у самого свиные глазки, брюхо бочкой. А этот, глянь. Конь.

- А говорит о чем? Чертями не пугает?

- Не знаю, - сказал лавочник. - Не слушал. Ежели хотенье есть - это на твое здоровье. Те, кто его слышал обязательно возвращаются. А эти, - он кивнул на толпу, - теперь с ним до ночи псами бегать будут. Еще?

- Хватит, - сказал Инге, возвращая чашку с мутной хлебной кашицей на дне. - А храмовники что? Тоже слушать приходят?

- Приходил жрец Алидий. Как-то. С храмовой стражей. Постоял, послушал, рукой махнул - не трогать. Колдун Мельда - все это знают. Кто его хоть раз слышал - верит ему. Он, ежели пожелает, может всех, что его сейчас слушают, на базарный люд с ножами напустить. Бегом побегут.

- Ну, это уж брешешь, - сказал Инге.

Лавочник брезгливо дернул губой.

- Все. Ухохотались.

Люди зашевелились, круг заколебался, вытянулся вдоль, с Мельдой впереди. Он остановился возле одного навеса, покрутил головой, рассматривая товар. Торговец выхватил из кучи крашенную глиняную свистульку, протянул испуганно улыбаясь. Но Мельда не взял. Похлопал хозяина по руке и пошел дальше. Лавочника осадили, зазвенели медью и щербатым серебром.

У самого выхода Мельда остановился во второй раз, поймав из тени жадный и пугливый взгляд. Он с любопытством оглядел покрытого варварским узором человека, подошел и поздоровался. Хотел коснуться руки, но человек не дался, отступил, неловко поклонился.

- Не кланяйся мне, - сказал Мельда, - я не из благородных и не храмовник. Как тебя зовут?

- Инге, - человек улыбнулся, закивал.

Подтянулись ученики, хмуро оглядывая чужака.

- Если ты голоден, - сказал Мельда, - пойдем со мной.

Инге снова улыбнулся, кивнул.

*

Когда солнце повисло на четыре пальца от горизонта, Инге решился на короткий привал. Съехали неглубоко в пролесок, чтобы видеть дорогу. Инге походил, шурша листьями, разминаясь. Умылся из манерки, поел хлеба с сыром, запивай водой. Сидящий напротив Мельда наблюдал за ним - утомленно, но с прежним любопытством. Когда Инге показал манерку, Мельда дважды кивнул. Инге снял с него кляп, сделанный на манер удил, развязал одну руку. Мельда жевал сыр, запивая водой, посматривал.

- Ты читаешь по губам? - спросил он. - Разговаривая со мной, ты всегда забиваешь уши войлоком. Но понимаешь мои слова. Читаешь по губам?

Инге кивнул.

- Кто научил тебя?

Инге пожал плечами.

- Отпусти меня.

Инге качнул головой.

- Они обязательно вернутся, и на этот раз их будет больше. Я не смогу помочь тебе.

Инге молчал.

- Ты можешь сказать тем, кто нанял тебя, что убил меня. Отрежь у меня клок волос, отдай им.

Инге отобрал у него воду и снова натянул удила. Они вернулись на дорогу.

Быстро загустел вечер, а вскоре ночь высыпала серебром по небесному бархату. Инге слез с седла возле верстового камня, ощупью нашел выбитый на нем знак. Потом осмотрел лежащего поперек седла запасной лошади Мельду. Выглядел он плохо - куда хуже вечернего. Его растрясло, удила и лицо вокруг рта блестели слюной.

Еще через две версты впереди забелела граненая колода нужного камня, верхом на которой сидела треугольная тень. Когда они подъехали совсем близко, тень шевельнулась, вытянулась, поднимаясь в полный рост. Стукнула каблуками, спрыгивая на землю.

- Вот и ты, - послышался голос с ленцой, заставивший Инге наконец расслабиться. - Славно. Я ждал тебя не раньше рассвета. Хотя... - тень повернулась, заглядевшись на небо, - уже близко к тому.

Нагольд помолчал, и Инге понял, что тот рассматривает перекинутого через седло человека.

- Он жив, надеюсь?

- Посмотри. Только кляп не трогай.

- Предупрежден, предупрежден...

Инге отвязал от седла поводья запасной, отдал Нагольду. Тот чертыхнулся в темноте, засопел, подняв руку а носу.

- Откуда кровь? Он ранен?

- Нет, - сказал Инге.

Нагольд поднял голову пророка, взявшись за волосы. Фыркнул.

- Ну, мозгляк... Как насчет предсказания своего ближайшего будущего, оракул? Э? Я намекну - камни и сырость. И много железных инструментов.

- Нагольд, - сказал Инге, - Мельда нужен не только вам. Расскажешь ему все по дороге.

Нагольд дважды негромко свистнул. Из леса полезли тени, почти не производя шума, и даже кони шли будто на войлочных копытах.

- Инге, - сказал Нагольд, - твоя рана серьезна? Сом посмотрит, он понимает.

- Я тоже понимаю.

- Воля твоя. Через полверсты будет дорога на Рюддор. Там лекарей в достатке.

Инге помолчал. Мельду забрали заранее выделенные люди.

- А вы? - спросил Инге.

- А нам дальше, - ответил Нагольд, влезая на свою неизменную мышасто-серую кобылу. - Не могу сказать, куда. Не имею такого разрешения. Не настаивай, Инге, я все равно не скажу.

Инге не стал настаивать.

*

Хотя разъехались они чуть, Инге все равно опоздал. Не было уже ни криков, ни стонов. Ни жизни. Так он подумал, наткнувшись на первые тела. Но ошибся.

Звеня поводьями мимо пронеслась каштанка без седока; следом, грохоча башмаками бежал человек. Инге плохо запомнил лица людей Нагольда, но по одежде догадался, что этот один из них. За ним следом появился и сам Нагольд - он вытянулся в седле, коротко и жалобно тренькнула тетива самострела. Беглец споткнулся, упал на колени, на мгновение застыв в позе молящегося и покатился в канаву.

Нагольд увидел Инге, натянутый самострел, понял, что перезарядить свой времени у него нет. Медленно вытянул меч.

- Я не дам к нему прикоснуться, Инге.

Инге не ответил.

Нагольд крикнул, разгоняя кобылу, пригнулся к гриве. Инге выстрелил почти в упор, когда промахнуться было уже невозможно.

Он объехал поворот дороги кругом. Картина была пестрой. Инге уже давно не был ни брезглив, ни впечатлителен, но картина была очень пестрой. Среди изрубленных наймитских стеганок часто попадалась плебейская саржа, дважды - цветные яки городской стражи. Втоптанная в пыль синяя тупоносая шапка. Вместе с пятью стражниками, что нагнали Инге на дороге в Рюддор, в погоне участвовало человек двадцать-двадцать пять.

Именно из-за пестрости картины он едва не проглядел Мельду. Как Инге и ожидал, на нем уже не было ни пут, ни кляпа. Во время резни он оставался на одном месте - сидел у края дороги, поджав колени и обхватив их руками. Когда Инге спрыгнул на землю рядом, Мельда поднял творожное пористое лицо, глянул черными зрачками.

- Если попытаешься заговорить, - сказал Инге, - я выстрелю тебе в горло.

Мельда не услышал или не различил слова. Он попытался что-то сказать, но из онемевшего рта вышло только тупое мычание.

Инге не выстрелил. Он осмотрел Мельду, убедившись, что тот не пострадал хотя бы физически. Мельда реагировал окоченевшим трупом - не давал разогнуть ни рук ни ног. Когда Инге попробовал поднять его, снова замычал, потом заплакал.

Он лишь немного оттаял, пока Инге ловил для него лошадь; дал связать себя, глядя в небо - высокое и почти прозрачное.

Удил Инге не нашел; впрочем, никакой необходимости в них уже не было.