Больше половины пути мотоциклы тащили на тросе за грузовиком. Даже вездеход, на котором ехал обер-лейтенант Лют, и то периодически пробуксовывал, и тогда грязные как черти автоматчики спрыгивали в грязь, закидывали оружие за спины, толкали вездеход, а черная жижа из-под широких колес летела им в рот и глаза. Генрих наблюдал за ними из кабины грузовика, где было тепло и лишь слегка воняло бензином. Но легкий запах топлива нисколько не отразился на удовольствии, которое Генриху доставлял вид ползающего под вездеходом фельдфебеля Праля.
На повороте водитель ткнул пальцем вперед, хотя Генрих и сам увидел: ожидавшая у околицы баба при появлении колонны косолапо потрусила к ближайшей хате, поскальзываясь на грязи и зовя какого-то Фрица. Все кричала: "Фриц! Фриц!". Но Фриц не выходил. Потом Генрих вспомнил, что так русские называют всех немцев - "фрицы".
Баба, сторожившая у околицы, была единственным человеческим существом, что они увидели при въезде. Лишь из-за забора одного из домов злым захлебывающимся лаем их встретила огромная лохматая дворняга. Она билась на толстой обгрызенной веревке, брызжа пеной из черной пасти.
Вездеход остановился на перекрестке двух размытых грунтовок, рассекающих село на четыре части. Обычно, в таких местах у русских стоит длинный столб с колоколом репродуктора, под которым собираются все жители и с мрачными лицами слушают о стратегически оправданном отступлении своих войск. Но здесь такого столба не оказалось. Не оказалось вообще ни одного столба, на котором могли бы быть растянуты электрические провода. Ввиду утопленного вместе с фургоном генератора, это означало, что вечерять они снова будут при свете керосинок.
Их грузовик остановился рядом с вездеходом; Генрих сонно спрыгнул на землю, потянулся, разминая затекшее тело. Праль же быстро оббежал грузовик, крикнул:
Вниз! Быстро-быстро!
Солдаты прыгали на землю, вставали неровной линией. Праль прошелся вдоль нее, наблюдая, впрочем, за обер-лейтенантом.
Спроси его, - кивнул обер-лейтенант на мальчика-проводника, - где тут дом их старшего.
Праль козырнул и медленно повторил вопрос по-русски. Мальчик наморщил лоб:
Староста?
Праль утвердительно кивнул.
Проводник махнул рукой в сторону ветшалого деревянного дома с синими резными ставнями.
Праль, - сказал обер-лейтенант.
Четверо со мной, остальным рассредоточиться вокруг машин!
То ли староста видел, что мальчик показал на него, то ли были у него свои какие-то причины, но вытаскивать его из дома за шкирку не пришлось. Когда солдаты остановились перед жиденьким забором из сухих веток, от крыльца на них затявкал карикатурный пес с короткими ножками, но чрезвычайно злыми глазками. Праль достал пистолет, но в этот момент открылась дверь, и из дома выглянул тощий старик в драной телогрейке. Старик шикнул на собаку, и та унялась.
Ста-рос-та? - по слогам произнес Праль.
Старик длинно кивнул. Праль мотнул головой в сторону машин.
Туда. Пошел.
Обер-лейтенант при их приближении перекатил в зубах сигарету в другой угол рта, процедил по-немецки:
Староста?
Старик не понял, к нему это обращаются или нет, но на всякий случай кивнул.
Это он, - подтвердил Праль.
Скажи ему, что я приказываю собрать здесь всех жителей.
Фельдфебель начал медленно переводить.
Скажи, чтобы явились все до одного. Скажи, что мы обыщем все дома, и если найдем хоть одного неявившегося, расстреляем. Переводи.
Праль закончил переводить, а староста все стоял, глупо хлопал глазами и ерошил слипшиеся от дождя волосы.
Быстро! - крикнул Праль, и старик убежал.
Генрих отошел к грузовику и стрельнул у своего водителя (как бишь его... а, Фишер) сигарету. Они прикурили от трофейной зажигалки Генриха. Фишер долго с уважением рассматривал выгравированную на ней Эйфелеву башню.
Между домов забегали люди, помогая старосте собирать остальных. Новые подтягивались к перекрестку, останавливаясь далеко от машин, возле которых брезгливо морщились от мороси автоматчики. Дождь усилился, и Генрих достал из машины свой плащ. Пока собрались все, он успел выкурить еще одну сигарету, прикрывая ее сложенной горстью ладонью. Однако хватило всего одной капли, чтобы сигарета расплылась и развалилась пополам. Генрих выругался про себя, но окурок не выбросил, с каким-то особым удовольствием глотая дым с застарелым ароматом.
Все, штоль? - крикнул тот в толпу. Люди начали переглядываться.
Говорит, вроде как все, - перевел Праль.
Спроси, - обер-лейтенант заложил руки за спину, солидно качнулся на каблуках взад-вперед (едва не соскользнул в лужу), рассматривая напрягшиеся в ожидании лица, - кто здесь Мария Цубей.
Толпа зашевелилась, но и только.
Нет таких?
В переднем ряду неуверенно покачали головами.
Ты, - ткнул обер-лейтенант пальцем в молодую розовощековую девку. - Знаешь, где она?
Девка быстро-быстро замотала головой. Обер-лейтенант прошелся вдоль толпы и наугад ткнул следующему:
Ты? Нет? А Надежда Цубей? Маленькая девочка, - Лют показал рукой рост от земли. - Тоже не знаешь? Ты?.. Может, ты?
Он развернулся.
Майор, узнаете кого-нибудь?
Генрих отрицательно покачал головой. Обер-лейтенант сплюнул в лужу.
Значит так... переводи, Праль... Как выглядит Мария Цубей нам известно. Осмотрим каждого. Найдем - здесь станет нехорошо. - Лют сделал небольшую паузу, чтобы Праль успел перевести, а селяне полностью осознать смысл слов и сделать кое-какие предположения. - Если мы не найдем ее среди вас, то обыщем каждый дом сверху до низу. Найдем в каком-либо из домов, хозяев поставим к стенке. Вместе с каждым четвертым жителем.
Генрих тоже осмотрел блестящие от дождя лица, опущенные глаза. Но никто не произнес ни звука.
Очень хорошо, - зло проговорил обер-лейтенант. - Детям и старикам отойти в сторону. Женщинам построиться в колонну по одному человеку. - Он снял фуражку, стряхнул с нее воду. - Майор, ваш черед. Изучайте. - И полез в теплый салон грузовика.
Сюда, - помахал рукой Генрих первой женщине. - Снять платок и убрать волосы. Остальным тоже... - Он провел беглый осмотр и оттолкнул женщину в сторону. - Проходи. Стой, ты куда пошла?
Домой, - гундосо ответила баба.
Стоять. Здесь. И не шевелиться, пока я не разрешу.
Так дожжь же, - заголосили в толпе. - Холодно. Может в дом какой перейти...
Праль!
Фельдфебель подошел ближе и развернул автомат. Толпа утихла и пришла в беспорядочное движение, в результате которого через некоторое время образовалась неровная, шевелящаяся змея, протянувшаяся на три дома вдоль дороги.
Осматривал Генрих довольно поверхностно; может потому, что смотреть было просто не на что: почти все бабы были какие-то толстые, с рябыми лицами, плотными как от водянки руками и все сплошь в дрянной одежде.
Когда он закончил с последней, обер-лейтенант, тоже раздобывший дождевик, вышел из машины.
Ну что?
Здесь ее нет.
Уверены?
Абсолютно.
Очень хорошо. - Громко сказал Лют, подходя к толпе ближе. С полминуты он смотрел какой-то молодой женщине в глаза, затем спросил. - Где Мария Цубей?
Не знаю.
Праль, что она сказала?
Сказала, не знает.
Вытаскивайте ее.
Автоматчики схватили девку за руки, потащили к воротам ближайшего дома. Бабы в толпе завизжали, начали хватать девку и солдат за одежду.
Обождите!.. - перекричал остальных какой-то одноногий старик. - Не трогайте! Не знает она ничего!
Лют кивнул автоматчикам на него. Те быстро отпустили девку (селяне мгновенно скрыли ее в самой гуще толпы) и выволокли старика.
Ты знаешь? - спросил Лют.
Старик старался выглядеть хладнокровным, но трясущиеся губы портили всю картину мужества.
Какая из себя это ваша Цубей? - спросил он.
Лют посмотрел на Генриха.
Тридцать шесть лет, - по-русски ответил тот, - высокая, худощавая. Темно-русые волосы, зеленые глаза, узкий нос, тонкие губы.
Старик внимательно выслушал описание и почесал затылок, сдвинув фуражку на лоб. Что-то мешало ему принять окончательное решение: то ли бабье шипение сзади, то ли просто склероз.
Вроде, похожа... Да уймитесь вы! - гаркнул он назад.
Спроси его, что он знает, - приказал обер-лейтенант Пралю.
Диалог занял минуты три-четыре. По его окончании, Праль очень долго смотрел на деда, постукивая пальцем по казеннику автомата.
Ну? - нетерпеливо бросил обер-лейтенант.
Говорит, три дня назад в село пришла женщина, похожая по описанию на Цубей. Имя ее никто не знает. Сильно больная, кровью кашляла. Она умерла на следующий день, и они ее похоронили на сельском кладбище. - Праль сделал паузу и подытожил. - Врет. Я же вижу, что врет.
А девочка?
Говорит, что никакой девочки с ней не было.
Не было?
Говорит, что не было.
Бери старика, и откапывайте могилу. Двоих оставить здесь, всем остальным искать девочку. Начните с дома старосты - я займу его под штаб.
Праль медлил, словно ожидал другого приказа.
Что такое, Праль?
Фельдфебель опустил автомат, козырнул.
Генрих зевнул и от скуки пошел за двумя автоматчиками к крайнему дому. Даже среди убогих, темных от дождя лачуг он выделялся своей запущенностью. Но во дворе стоял амбар, маленький сарай (скорее всего, курятник) и дощатый клозет в конце двора, у забора.
Осмотрите амбар и сарай, - велел Генрих автоматчикам, а сам пошел в дом.
Внутри было сумрачно, но тепло. Генрих с удовольствием скинул капюшон плаща, протянул руки к печному жерлу, в котором дотлевали серо-малиновые угли. По-хозяйски обшарив кухню, он нашел большой, немного подсохший кусок хлеба и полбанки простокваши. Простокваша была горькой, но очень хотелось уже даже не есть, а жрать.
Он сел на лавку, отхлебнул из банки, налил простокваши (прямо на пол) ласково щурящемуся из-под стола рыже-белому коту. Кот понюхал угощение, недоуменно посмотрел на человека, и исчез во второй комнате. Генрих доел хлеб, оставил банку на столе и прошел в спальню. В ней стояла только одна кровать; постель была застиранная, но чистая; аккуратно заправлена и украшена кретинской горкой из подушек. Генрих посмотрел под кроватью, в шкафу (несколько линялых платьев, пальто с облезлым меховым воротником, какие-то тряпки), заглянул даже в большой сундук в углу.
Автоматчики в дом так и не зашли. Ничего не найдя в дворовых постройках, они сразу перешли к соседнему дому.
Генриху же идти уже никуда не хотелось, тем более уверенному, что там они ничего не найдут. Он доел простоквашу, любуясь облупившейся краской полов и пыльными щелями между покрывающими его досками, затем взял со стола нож и подцепил им одну из досок. Пошарил рукой в темном подполе. Пусто. Генрих вытащил руку и некоторое время удивленно рассматривал темный прямоугольник провала. Затем вытащил еще две доски и сунул руку по самое плечо, но тут же снова отдернул обоженную болью ладонь и сильно ударился головой о торчащие доски, когда поднимался. На указательном пальце остался очень четкий след зубов.
Паршивка.
В третий раз он исследовал подпол обеими руками, успел одной рукой закрыть девке рот, а второй выдернул ее наверх. Она брыкалась, царапалась, снова пыталась укусить. Молча, но упорно. Она так извивалась, что сумела выскользнуть из его рук; упала назад и схватила с пола нож.
Я не трону.
Нож, нацеленный Генриху в лицо, дрожал в ее руке
Смелая паршивка. Сидела, дыша через раз, пока он кушал и грелся у печи. Внизу, наверняка, было очень сыро и холодно; там были крысы, пауки и мокрицы, но она даже не пискнула
Генрих расстегнул напоясную кобуру и прицелился в девочку из пистолета. Махнул стволом вниз.
Девочка выронила нож, а потом по знаку Генриха отступила назад.
Ты Надъя Цубей?
Да, - ответила она по-русски.
Я не трону, - сказал он тоже по-русски, поднимая нож и кладя его на стол в недосягаемости девочки. - Подойди. - Он поманил ее рукой. - Ко мне подойди.
Она колебалась недолго и сделала два шага к нему. Генрих, не убирая пистолета, подхватил ее за пояс одной рукой, а второй заткнул рот.
*
Генрих долго обходил просевшие могилы и покосившиеся кресты, прежде чем смог добраться до того места, где стояли Лют и Праль. Двое солдат, раздевшись до рубах, уже прилипших к телу, раскапывали могилу. Она была свежей, и работа спорилась. Генрих наклонился над выкорчеванным деревянным крестом, но никакой надписи не нашел.
Там ничего нет. - Подошел обер-лейтенант и кивнул поднявшемуся Генриху. - Похоже, она действительно попала к ним уже без памяти.
Есть. - Один из солдат поднял лопату, показав свежий стес с торчком стоящими щепками. - Гроб.
Праль, нужен гвоздодер, - сказал обер-лейтенант.
Когда фельдфебель вернулся с ржавым железным прутом, загнутым и сплющенным с одного конца, солдаты как раз выдернули гроб из ниши и втащили наверх.
Было видно, что все готовили впопыхах и левой ногой: гроб плохо тесанный, с большими щелями; могила неглубокая, с кривой и слишком узкой нишей.
Торопились, - сказал обер-лейтенант и велел Пралю приступать. Гвозди несколько раз коротко скрипнули, Генрих поспешил прикрыть рот и нос носовым платком. Лют брезгливо отступил, закрыл нижнюю часть лица ладонью. - Это она, майор?
Да.
Закрывайте, закрывайте быстрей, - еще дальше отступил Лют, - и закапывайте. Праль, где этот одноногий?
Я его отпустил пока.
Найдешь и приведешь в штаб. И заканчивайте побыстрей. Майор, вы обедали?
Нет.
Тогда жду и вас. И... если у вас еще остался...
Захвачу непременно.
Охм... славно. Так я жду.
Опускайте, - велел Праль солдатам и прошелся вдоль прямоугольной ямы, держа гвоздодер на плече.
Генрих переступил через крест и снова пошел петлять между могил, возвращаясь в деревню. Он заметил, что из многих окон за ним наблюдают, но при приближении немецкого офицера, быстро прячутся и высовываются еще нескоро, следя за медленно бредущей по улице фигурой. Фигура ненадолго исчезла в крайнем доме, вышла с фляжкой в руке и направилась к штабу.
Его сени были заняты под радиоточку - Генрих вошел прямо во время очередного радиосеанса.
Для меня сообщений нет? - спросил он у радиста.
Да, - отозвался тот. - А? Нет. Да нет. Не-е-ет! Да. Давай. Ага. Конец связи. - Отключил аппарат и ответил. - Нет. Вы ждете сообщение? Я могу спросить.
Не нужно. Обер-лейтенант вернулся?
Там, - кивнул радист на обитую войлоком дверь.
Генрих вошел.
А, майор! Садитесь, будем есть. - Генрих поставил на стол фляжку и пододвинул ее обер-лейтенанту. - О, принесли. Славно.
Лют достал из буфета две чайных чашки, покрытых изнутри несмываемым темно-коричневым от заварки налетом, и плеснул в каждую понемногу.
Для аппетита. Хотя для такого дерьма никакого аппетита не хватит. У чертовы старосты вся картошка перемерзла. Есть противно
Я видел в соседнем дворе несколько кур, - сказал Генрих.
Правда? Куриного супа я бы поел. На ужин обязательно поедим.
Картошка и правда была желтая и сладкая, Генрих поморщился.
А я что говорил, - тут же сказал Лют, видимо, наблюдавший за его лицом. И тут же неожиданно спросил. - Что так долго, Праль?
Генрих обернулся к двери - он не услышал, как вошел фельдфебель.
Опять дождь усилился.
Черт с ним. Где старик?
Я его привел. Звать?
Зови. Еще коньяка, майор?
Благодарю, нет.
А я, пожалуй, выпью.
Желудок был не так привередлив к качеству обеда - по телу распространилась приятная тяжесть, и, как обычно, смертельно захотелось курить. Генрих толкнул форточку наружу и достал сигареты, краем глаза заметив, что Праль вернулся. Генрих выдохнул дым в форточку и снова сел, посмотрев на мнущегося у порога старика. Уловив знак обер-лейтенанта, одноногий подошел к столу. Должно быть, Люту после завтрака лень было тянуться до лица, он воткнул старику кулак в живот. Тот сложился ножиком и свалился под стол. Лют сморщился, тряхнул ладонью, затем несильно пнул корчащегося на полу одноногого в лодыжку.
Встать.
Генрих стряхнул пепел на подоконник.
Праль, подними его.
Даже с помощью Праля старик поднялся с величайшим трудом, а встать прямо так и не смог - все кривился и скрипел зубами, облокотившись о стену.
Праль, спроси, понял ли он, за что.
Праль спросил.
Говорит, что нет.
Умным себя считает, - сказал обер-лейтенант, обращаясь к Генриху. Тот не ответил. - Переводи. Женщина та, что мы искали, то есть, действительно Цубей. Девочку мы наши. Стало быть, и остальная часть информации верна. Алекс Цубей здесь был. Оставил жену и дочь. Вероятно, скоро должен за ними вернуться или, по крайней мере, ошивается где-то поблизости.
Староста что-то лопотал, хлопал белесыми глазами, мотал головой.
Что он там бормочет?
Что-то про детей. Не понимаю.
Про своих внуков, - перевел Генрих. - Очень жить хочет.
А про Цубея?
Праль выжидающе посмотрел на Генриха, но тот молчал.
Была и девочка и сам Цубей. Девочку они спрятали, потому что отец им приказал. Сказал, что всех поставит к стенке, если выдадут. А сам к своим ушел, к партизанам.
Вот. Другое дело. Трудно только начать. А партизаны-то где?
Не знает. Говорит, что здесь никто не знает. Своих проводников они обратно в село не отпускают.
Лют пожевал картофелину, внимательно глядя старику в глаза, затем равнодушно отвернулся.
Гони его.
*
Разбудили Генриха громкие крики. Кричали под самым окном. Он выглянул в палисадник, увидел обер-лейтенанта, которого осаждала делегация.
Нет! - орал Лют по-немецки.
Самая толстая и уродливая баба тоже что-то почти кричала ему в лицо.
Нет! - рявкнул обер-лейтенант и замахал руками. - Пошли вон!
Бабы обступили его еще плотней. Обер-лейтенант в бешенстве рванул пистолет из кобуры и дважды выстрелил в воздух; бабы под солдатский хохот побежали прочь.
Хорошие новости? - спросил Генрих, встретив Люта на крыльце.
Если бы, - зло ответил тот, пряча пистолет.
Что хотели?
Огороды им перекопать надо. Мол, для себя работать, коли мы землю взяли. Слышали? Для себя. Надо было эту сучку расстрелять. Похоже, они решили, что у меня кишка тонка пустить им кровь.
А вы к этому готовы?
Лют посмотрел на Генриха и негромко ответил:
Стараюсь их не трогать без крайней необходимости. Пока я ее не вижу.
Генрих промолчал.
Их лучше не злить. Нам еще неизвестно, сколько здесь стоять.
Если Цубей действительно где-то поблизости, - сказал Генрих, - то недолго. Они ему сообщат о нас. И о девочке.
Даже, если он их после этого всех поставит к стенке?
Если не сообщат, тогда точно поставит. Думаете, вас они боятся больше, чем своих партизан?
Там видно будет, хм... Думаете, эта малявка может знать, где ее папаша?
Нет.
Вот и я тоже так думаю, - хмуро кивнул Лют. - Черт, как не вовремя откинулась эта бабенка! Все планы перехерила!
Сомневаюсь, что и она знала.
От нее танцевать было бы легче. А два заложника, сами знаете, всегда лучше, чем один.
Что теперь? - спросил Генрих.
Выбор у нас небогат, - пожал плечами Лют. - Девку потрясем, может что знает. Дождемся подкрепления - я уже радировал. И будем прочесывать лес, если Цубей не появится сам; потому как Лассен уж очень хочет его видеть. У стенки, разумеется.
Генрих с омерзением всмотрелся в темно-серое небо. Партизаны в такую погоду, когда любой, даже самый малозаметный след надолго впечатывается в мокрую землю, сидят по своим норам, жрут тушенку и катают самокрутки из "Правды".
Нужно пустить крестьянам кровь. Тогда и лес прочесывать не придется. Партизаны сами придут. А если расстрелять девочку, тогда Цубей уже утром у ворот будет.
Думаете? - с сомнением посмотрел на него Лют. - Что-то не верится. В любом случае, пока не придет Бишоф, ничего предпринимать не будем. Я этих русских немного знаю.
"Я тоже" - хотел сказать Генрих, но вместо этого спросил:
Когда он появится?
Завтра к полудню. С ним семнадцать человек - все опытные каратели, лес их дом родной.
Кстати о доме: куда вы дели девочку?
Я велел перевести ее в баню, под постоянный присмотр. В доме за ней следить некому и некогда.
Хорошо.
Они отошли к крыльцу, чтобы не попасть под колеса вползающего в ворота грузовика. Водитель (м-м-м... Фишер, точно Фишер) поставил машину рядом с вездеходом, заглушил мотор. Генрих уже по привычке стрельнул у него сигарету. Они посидели на завалинке, покурили. Фишер пригласил майора вечером на карты.
*
Господин майор, заходите! Иоган, подними задницу, и освободи место господину майору!
Генрих закрыл за собой дверь и начал раздеваться.
Обувь не снимайте, - роль встречающего исполнял Фишер. - Мы не снимаем.
Генрих поздоровался с Фишером за руку, остальным просто кивнул.
Блейхродт, - сказал Фишер, - сдавай заново.
Какого... мне карта только пошла!
Сдавай, сдавай... господин майор, садитесь сюда.
Я пока просто посмотрю.
Блейхродт, уже начавший сдавать по-новой, зло посмотрел на него и что-то сказал. Генрих не стал прислушиваться.
У солдат было жарко - из печи летели искры, а внутри гудело и потрескивало. Пахло кислым - от сохнущей прямо на солдатах одежды - и луком - один из них, перепоясавшись женским фартуком (то ли чистюля, то ли любитель выряжаться в женскую одежду) крупно рубил овощи в чугунок.
Иоган, положь карту на место, иначе я тебе сейчас в репу дам.
Генрих на некоторое время заинтересовался игрой, хотя не сказать, что она была зрелищной. Фишер играл гораздо лучше остальных, и очень быстро всех вычистил; после этого он предложил Генриху присоединиться во второй раз, а остальные с надеждой повернули головы. Он отказался.
Стали играть на интерес, но это было уже не то, а потому, когда стряпчий велел убирать со стола азартный инвентарь, все с облегчением избавились от надоевших картонок.
Генрих завладел большой деревянной ложкой. Ели очень быстро, натыкаясь ложками, переругиваясь, едва шевеля обожженными губами.
Фишер выронил ложку, откинулся на подоконник.
Черт, я бы щас чего-нибудь выпил.
Генрих сделал вид, что не заметил его взгляда на свою фляжку.
Я б тоже, - поддержал товарища второй солдат, чье имя Генрих так и не узнал. - Может, посмотреть в погребе? Кметы запросто забодяжить в погребе могут.
Бодяга в тепле выстоять должна.
Зачем?
Для лучшего брожения, дубина.
Тогда на печке посмотреть. Вон, видишь, - Кениг с печки так и не слазит, Может, уже и нашел что. Эй, Кениг, ты там, случаем, ни к чему не присосался?
Пошел к черту, - отозвался хозяин свисающих с печи сапог.
Нет, правда.
Правда, пошел к черту.
К фотографии, если только, - сказал кто-то.
Заткнись, Вайдцель.
Шютце Кениг, руки над одеялом!
Кухня ударилась в хохот.
Кстати, о ручках, - сказал Вайдцель, стрельнув взглядом в сторону Генриха, - вы видели какие прелестные ножки у фройлейн из соседнего дома? А личико? Просто чудо, как оно сохранило свою свежесть с такими перебоями в питании.
Свежий воздух.
Но за банку тушенки она тебе, оккупанту, все равно не даст.
За две даст.
Ты-то откуда знаешь, Кениг? Ты свою-то кроме как в пальто видел?
Кениг ответил враждебным молчанием, а остальные снова засмеялись.
Отстаньте от него, - сказал Фишер.
А кто его трогал-то?
Господин майор, разрешите вопрос?
Разрешаю.
Вы откуда родом?
Из Эссена.
Правда? - снова проснулся на печи Кениг и даже выглянул в кухню. - Может, вы и в Гамбурге бывали?
Нет, не приходилось. Пару раз бывал в Бремене.
Услышав это, Кениг весь покраснел от удовольствия.
Прекрасный город, господин майор. Очень красивый. Там живет мой дядя, брат отца. Вы знаете, что он генерал-лейтенант Люфтваффе? Георг Кениг, вы, наверное, слышали о нем.
Нет.
Этого совершенно не может быть, - уверенно сказал родственник генерала Кенига.
Господин майор же сказал, что не слышал. Не обращайте внимания на болтовню Кенига, - примирительно сказал Фишер. - Нас он уже умучил пейзажами Гамбурга. У него там остались невеста и мать.
Господин майор, хотите прочесть письмо моей невесты? - спросил Кениг. - Или, хотите я сам вам прочту? Письмо очень короткое.
Нет.
Кениг был явно разочарован. Он снова спрятался за печью и умолк.
В кухне стало еще тише, когда на пороге натурализовалась серая фигура Праля.
Фишер, - сказал фельдфебель, - сменишь часового возле бани. Топп и Блейхродт - палисад и задние ворота.
Потом в разномастной толпе солдат он заметил Генриха и нахмурился.
И не пить у меня!
Есть, - вяло ответил кто-то из солдат.
Фишер с кривым лицом отодвинул стул и начал застегиваться.
Все, вечер окончен.
*
Генрих остановился возле крыльца и поднял голову к небу. Дождя не было. Между косматыми клоками туч, мигали уже бледные звезды, словно редко набитые на темно-синем бархате серебряные гвоздики. Светлеющее небо отражалось в каждой луже во дворе.
Когда он вошел во двор, в темноте что-то щелкнуло, а голос Фишера сказал:
Пароль.
Фишер?
Господин майор, это вы?
Я.
Вроде светает, а я вас не узнал, - Фишер вышел из-под навеса для дров, держа автомат на плече. - Вы что так рано?
Жутко храпит этот ваш Лют. Наказанье божье.
О да.
Фишер поежился.
Холодно, дьявол...
Генрих снял с пояса фляжку и протянул ефрейтору.
Что это?
Попробуйте.
Коньяк? - Фишер сделал маленький глоток, затем еще один - побольше, и вернул фляжку, не закрывая. Генрих тоже выпил, затем присел на порог бани. Фишер помялся и присел рядом.
Наши, поди, все спят?
Да.
А я вот здесь плохо сплю.
На посту?
Я на посту не сплю, господин майор, - сказал Фишер. - Совершенно вы напрасно.
Генрих не ответил и снова протянул ефрейтору коньяк.
Господин майор, разрешите вопрос?
Какой?
Зачем обер-лейтенант усилил охрану?
Почему вы у него не спросите?
Офицеры Вермахта не разговаривают со свиньями. Они им только приказывают. Что, ждем партизан?
Не сегодня. Погода улучшается.
Это хорошо. - Фишер сделал большой глоток. - Хороший коньяк. Вы позволите спросить, как он называется?
Не знаю.
Жаль. Я бы запомнил, а после войны обязательно купил. Очень хороший коньяк.
Пожалуй.
Только холодно.
Генрих помолчал, затем сказал:
Зайдем в предбанник. Там теплее.
Праль спит?
Пока да.
А девка не убежит?
Мимо нас не пробежит. Отпирайте.
В предбаннике оказалось намного теплее, Фишера развезло буквально через пять минут. Генрих посоветовал ему убрать автомат от греха подальше.
Точно Праль придет, - убежденным, но нетвердым голосом сказал Фишер. - Он всегда приходит именно в такие моменты. Зашлет куда-нибудь в штрафную роту.
Не зашлет.
Думаете? Хотя... я же с офицером был. Да еще из разведки. Вы, правда, из разведки, господин майор?
Истинная правда.
И как там?
Где?
В разведке.
Очень много разведчиков.
Фишер захихикал.
Можно еще коньяка, господин майор?.. Спасибо... Очень хороший коньяк. Люблю я коньяк. Могу выпить целую бутылку и даже не захмелеть. Сегодня не считается - без закуски, да и пить нам здесь совсем не дают... Но я от него не падаю. Могу хоть всю ночь пить. Вы ведь не уходите, господин майор?
Нет.
Хорошо. Скучно одному.
Понимаю.
Тоже, наверное, в молодости отстояли свое?
Бывало.
Знаю. В разведке порядки еще суровей, чем у нас. Я бы туда не пошел, даже если бы за уши тянули. Можно еще коньяка?.. Да и сюда зря пошел. Я ведь добровольцем, знаете? Никто не ожидал, а я пошел. Даже отец не верил. И брат за мной младший пошел, но он в танковые. Сгорел прямо в танке еще в тридцать девятом. А вы сами, почему не пьете?
Генрих булькнул фляжкой и передал ее Фишеру.
Хороший коньяк. Я его сколько угодно могу выпить. Не жалко? Такой хороший коньяк, и с каким-то ефрейтором пить?
Нет.
Все же в разведке люди служат. Не то, что у нас.
Обер-лейтенант у вас вполне приличный.
В самом деле? Вы еще очень недолго с нами. Лют все удивлялся, - что да зачем вы вдруг с нами, а я так, напротив, рад. В разведке ведь людей берегут, верно? А Лют нас и на танки кинуть может. Ему это запросто.
Генрих молчал.
Кхм.
Генрих протянул фляжку, но Фишер отодвинул ее назад. В жесте была решительность.
Хватит. Я на посту. Может, выйдем на воздух? Я совсем опьянел.
Идти на холодный воздух Генриху совершенно не хотелось.
Давайте немного посидим. Хотите еще коньяка? На посошок, как говорят русские.
Что это значит?
Пьют перед уходом.
Перед уходом куда?
Кто куда.
А-а.
Фишер забулькал коньяком, но вдруг поперхнулся, закашлял. Фляжка стукнула о пол и забулькала уже где-то внизу. Фишер ударился головой о стену, заперхал и упал с лавки, заскреб ногтями по двери. Генриху пришлось дважды ударить его ногой по голове, чтобы прекратить шум. Фишер замер. Еще живой, но без перспективы прийти в сознание.
Генрих медленно выпрямился, осторожно выдохнул через рот. Без движения он выждал ровно столько, сколько нужно часовому у заднего двора подозрительно прислушаться и дойти до бани, но ничего не произошло. После этого он оттащил Фишера к дальней стене предбанника, тщательно вытер лезвие ножа о штаны часового и снял со стены его автомат. На двери бани никого запора не было.
Надъя.
Она спряталась на камнях, возле котла - он различил ее без труда; но не хотел пугать, а потому остался на пороге.
Надъя, я пришел за тобой. Я отведу тебя к папе.
Она высунула мордашку из-за деревянной перегородки.
Он в лесу. Далеко.
Я знаю, - быстро ответил Генрих. - Мы найдем его вместе.
Ты и я?
Да. Ты и я. Дай мне руку.
Нет.
Надъя, времени очень мало.
Она не ответила.
Надъя, я должен был отдать тебя им. Иначе бы они убили нас обоих. Дай руку.
Некоторое время она не шевелилась. Затем тонкая бледная ручка нерешительно вытянулась в его сторону. Генрих без церемоний выдернул Надю из-за перегородки и подхватил на руки.
Тс-с. Тихо.
Опустите меня. Я не маленькая.
Прости. Конечно, ты совсем взрослая, но тебе придется немного потерпеть. Во дворе есть солдаты, и у них чуткие уши. Ты можешь на что-нибудь наступить. И не разговаривай. Даже шепотом, хорошо?
Хорошо, - голос ее дрогнул.
Боишься?
Да... нет!
Тихо.
Нет, - шепнула она, ухватившись ему за шею. - Чего мне бояться?
Со мной тебе бояться нечего.
Вы друг папы?
Да.
И маму знали?
Очень мало.
Что это в углу? Человек?
Грязная одежда.
Очень на человека похоже.
Здесь только мы.
Ой...
Что? - замер Генрих.
Щекотно.
Прости.
Папа тоже щекотался. У него борода.
Я знаю. Так лучше?
У вас рука мокрая.
Это машинное масло. Теперь тихо
Хорошо.
Генрих прошел вдоль деревянной стенки пробрался под навес, где не так как давно стоял Фишер. Стоял он там не просто так: увидеть их в этом месте в предрассветных сумерках было невозможно. Зато Генриху был отлично виден сарай справа от дома, стоящий возле него грузовик, белые доски забора, ведущего на зады, и разбитая телега возле него.
Что теперь? - горячо задышала Надя ему в самое ухо. Генрих накрыл ей рот пальцем.
Было все замечательно видно. Все, кроме часового на заднем дворе. До машины - шесть метров. Полторы секунды. А какова скорострельность "ноймюнстера" в секунду?..
Когда Генрих уже совсем, было, отчаялся и собрался изобразить сонного офицерика, выбежавшего по нужде, справа, за телегой, зажурчало. Надя прыснула Генриху в ухо, и ему снова пришлось грозно цыкнуть. Скрытый высокими бортами телеги, часовой был для них не виден, но и сам не мог их видеть. Пока он обильно орошал задний двор, Генрих с Надей на руках успел добежать до грузовика. Потом пришлось потратить полминуты, чтобы беззвучно открыть дверь со стороны водителя.
Надя пролезла первой, сиденье под ней громко скрипнуло. Звук пригвоздил Генриха к подножке. Лишь через четверть минуты он догадался прикрыть за собой дверь, правда, не закрывая на замок. Не шевелясь, они сидели минуты две, потом Генрих велел:
Ложись.
Зачем?
Можешь еще поспать.
Здесь холодно.
Сейчас надышим.
Надя свернулась на сиденье калачиком и глубоко вздохнула.
Генрих едва не вскрикнул, когда слева что-то дважды стукнуло в стекло. Он увидел срез автоматного ствола и опустил стекло.
Из машины, - отступила фигура и прицелилась Генриху в голову.
На пост, - беззлобно отозвался он. Автомат щелкнул. Генрих вздохнул, высунулся из окна по грудь и почти в упор посмотрел солдату в глаза.
Блейхродт, я очень хочу спать, а в штабе стоит такой храп и такая вонь, что нам с тараканами спать там никак не возможно.
А Фишер где?
На посту. Тебе тоже советую вернуться на свой, потому как Праль проснулся. И скоро пойдет на обход.
Часовой помолчал и неуверенно спросил:
Пароль?
И тебе того же. - Генрих снова поднял стекло. Краем глаза он продолжал наблюдать за мнущейся за дверью фигурой. Блейхродт мялся недолго - через полминуты в зеркале заднего вида Генрих увидел удаляющееся к задам темное пятно.
Сиденье мелко тряслось.
Ты что? Испугалась?
Д-да.
Глупенькая. Я же сказал - ничего не бойся.
Все р-равно.
Генрих стащил с себя плащ.
Возьми, накройся.
Он х-холодный.
Сейчас согреется. Накройся. И ничего не бойся.
А он больше не придет?
Нет.
Сиденье снова заскрипело под устраивающейся Надей, но теперь скрип Генриха уже особо не беспокоил. Не уснуть бы.
А ожидание затянулось.
Оно изредка прерывалась провалами в забытье, и каждый раз Генрих приходил в себя, не сразу понимая, где находится. Когда это случилось во второй раз, он на всякий случай и, помня свой совет, данный Фишеру, убрал руку с автомата и принял максимально неудобное для сна положение. Бодрствовать это нисколько не помогало, только, в итоге, когда утро добралось до такого состояния, когда все в округе находится в каком-то тумане, а сил бороться со сном уже почти не остается, у Генриха болело все тело.
Когда туман начал редеть, Генрих забеспокоился.
Но беспокоился он зря. Это он понял, увидев крадущееся вдоль левого борта машины пятно - знали, что есть кто-то в машине; стало быть, наблюдали за двором с самого вечера.
Спрыгнувший с крыльца Праль - волосы торчком, китель нараспашку - застал врасплох и Генриха и тут же приросшего к колесу партизана.
*
Праль отвернулся вправо и помочился на завалинку. Когда он двинулся к бане, на ходу застегивая штаны, приросшее к колесу пятно снова зашевелилось, тем самым, как минимум, спася себе руки и ноги от колес рванувшегося к воротам грузовика. У Праля даже со сна оказалась отменная реакция, отскочить он успел.
Створки ворот треснули и повисли на морде машины. Железная перекладина проскрежетала по левому боку, свернув фару. Но фары Генриху были уже не нужны.
Сбоку пискнула Надя, свалившись с сиденья.
Держись!
Грузовик ухнул в лужу, взметнув в воздух две грязных волны, завизжал, пробуксовывая.
Держись!
По жиже зад повело влево, с бугра. Генрих бешено вертел рулем, чувствуя, как машина выходит из-под контроля. Сзади затрещал задавленный забор, занос остановился, грузовик медленно пополз вперед, по бокам замелькали горбатые тени домов.
Они уже был на самом выезде из деревни, но, тем не менее, Генрих различил сзади слабые хлопки. Они его не слишком беспокоили: партизаны видели, что в машине девочка.
Впереди мигнула вспышка, что-то хрустнуло, на лобовом стекле появилось узкое белое кольцо пробоины. Генрих всего на мгновение оторвал руки от руля, но машина тут же начала сползать к кювету. Он прижал Надю к сиденью, успев перехватить руль.
Пригнись! Не высовывайся!
Надя захныкала.
Не плачь! - крикнул Генрих, но она заревела еще сильней.
Впереди снова заполыхало. Скрывшись под баранкой, Генрих увидел, как полоса белых колец густой цепью потянулась вдоль по стеклу. Он тут же вынырнул обратно, вдавил газ... в самый неподходящий момент. Грузовик подлетел на рытвине и вышел с дороги ровно в кювет. Генрих почувствовал, как оторвалась от земли правая сторона машины. Сверху на него рухнула Надя, придавила его к двери перевернувшейся машины.
Грузовик не заглох и продолжал рыть колесами грязь, раскидывая ее по кустам. В голове Генриха было пусто. Болела вся левая сторона лица, прижатая к ледяному металлу двери. И было мокро от крови. Он тронул рассеченную бровь, зашевелился.
Надъя, слезь с меня.
В крови была вся грудь и правый рукав, но там ничего не болело. У Генриха онемело лицо.
Надъя.
Она тихо пискнула. За шумом двигателя он едва уловил этот звук. Ухватился за руль, подтянулся, прихватив девочку под мышки, рывком распахнул люк, в который превратилась правая дверь. Рев двигателя почти оглушил. Генрих оперся ногой о сиденье, смог сесть на подножке, вытянул за собой Надю. За шумом поваленной машины что-то происходило. В сизом облаке выхлопных газов кричали по-русски. Почти в истерике:
Не стрелять! Оружие в землю, вашу мать!!
Генрих всмотрелся в синеву рассветного леса в противоположной крикам стороне, осторожно подхватил Надю на руки и побежал.
В лес.
С занятыми руками двигаться тихо получалось плохо. Под ногами чавкало и хрустело, натянутые ветки стреляли листьями за спиной. Генрих пробежал метров двести и только тогда решился остановиться.
Надъя...
Он приложил ухо к ее губам.
Она молчала, потому что он бежал слишком долго, непозволительно долго. Генрих быстро ощупал пальцами вымазанное в крови платье, но рана оказалась выше - в шее. Слишком долго. Кровь текла уже вяло, пульса не было; то, что он принял за слабое дыхание, могло оказаться всего лишь желаемым.
Он рвал рубаху, все зажимал стынущую рану, потому что не хотел верить, что все было зря.
Ты! Назад! Бросай оружие, слышь меня!
Генрих разогнулся, поднял руки до уровня груди.
Слева и справа мелькали какие-то тени. Генрих расстегнул пояс с кобурой и бросил его на землю.
Сказано, не двигаться!
В любой момент ожидая выстрела в лицо, он поднял Надю, чувствуя холод ее ножек и бессмысленность всего происшедшего.
Окружавшие его фигуры более не сливались ни с темнотой, ни с деревьями. Хорошо видны были смотрящие на Генриха автоматы и вполне различимы - бледно-синие лица.
Кто стрелял? - спросил кто-то по-русски.
Алексей, потом с этим.
Ты?
Нет.
Кто стрелял?
Алексей...
Кто стрелял?!
Я.
Генрих вместе с Цубеем посмотрел на стрелка.
Со стороны деревни донесся нереально-одинокий выстрел. Словно случайный.
Генрих отметил его краем сознание, полностью сосредоточившись на Цубее. Он рассматривал синеватое лицо, обезображенное шрамом под носом и длинной бородой, и не понимал. Как Мария, эта сильная, образованная женщина, могла опуститься так низко, чтобы променять блестящего немецкого офицера на этого. На грязного нечесаного мужика. И как он, Генрих, должен чувствовать себя после этого?
Цубей приблизился, хрустя сучьями.
Ага, - холодно проговорил он, - догадываюсь, это и есть наш "патриот". Наш бесценный источник точных и ценных сведений. - И повторил. - Точных и ценных... А сам под шумок - скорым бегом?
Генрих молчал.
Дай ее сюда.
Генрих еще сильней прижал Надю к груди. Цубей прыгнул вперед и почти воткнул Генриху ствол автомата в глаз.
Убери руки от моей дочери, фриц поганый! - голос его сорвался в крике. - Ну! А иначе башку развалю!
Это не твоя дочь, - шевельнул Генрих ссохшимися губами. - Это...
Цубей ударил ему прикладом, разбив лицо, но Генрих удержался на ногах и рук не разжал. С полминуты они нелепо крутились в грязи, вырывая тело друг у друга, пока сзади Генриха не ударили снова. Он упал лицом в грязь. Шаги Цубея чавкнули, удаляясь.
Встать, - приказал сзади другой голос по-русски.
Генриха мутило, но встал он сам. Цубей завернул Надю в куртку, долго укутывал. Труп.
Пять минут у тебя, - не глядя на Генриха, сказал он. - Только не думай, что из уважения к твоим правам на нее. Это за посильную помощь. - Цубей сплюнул. - Трус да еще предатель... Убирайся.
Без нее я не уйду.
Она мертва! - снова закричал Цубей, и глаза его заблестели. - Чего тебе еще надо? Мумию из нее сделать хочешь?
Генрих громко сглотнул, но не ответил.
Уматывай, иначе велю расстрелять прямо здесь.
Генрих снова сглотнул, но остался на месте.
Мельников.
Генрих напрягся, ожидая выстрела, но вместе этого его снова ударили прикладом. Несильно. Даже скорее не ударили, а просто толкнули. Тычками его загнали в заросли, а дальше он уже не мог остановиться, шел по инерции. Тупо, безразлично.
Командир, но я не ведь не видел! Кто мне сказал? Коман...
Мельников, ради бога, забери у него оружие!!
Генрих по колено провалился в канаву, упал, поднялся. Ветки били по бесчувственному окровавленному лицу. Кровь смешивалась с грязью и стекала за ворот. Он шел.
Через некоторое время заросли впереди поредели. Справа затемнела уже молчаливая туша лежащего на боку грузовика.
*
Человек шел словно пьяный - прыгающей, неровной походкой, проваливаясь в лужи и не замечая этого. Часто поскальзывался и иногда падал; равнодушно поднимался и также равнодушно шел дальше.
В том месте, где дорога делала резкий поворот и полностью исчезала под одной огромной лужей, человек неожиданно на мгновение замер, крутанулся на каблуке и колодой повалился в грязное озеро. Озеро заволновалось, жадно глотая тяжелое тело.
Ветер унес далеко в сторону короткий хлопок, много каких еще совсем недавно слышалось со стороны деревни; две вороны тяжело поднялись откуда-то из глубины леса, повисли над дорогой двумя черными крестами.
Из кустов беззвучно выбрались двое людей. Один из них подкрался к телу, держа его на прицеле винтовки, осторожно вытянул за штаны на грязный берег и перевернул.
Ну? - нервно спросил второй, более молодой.
Готов. - Партизан закинул винтовку на плечо. - Хватай его за ноги.
Молодой послушно подхватил труп под грязные сапоги, крякнул, приподнимая.
Что-то... что-то не больно скрывался... - просипел он, надрываясь от тяжести сытого немецкого тела. - Не похож... на вестового.