Девятый день скитался Вордан и его племя через бесплодные просторы выжженной солнцем паратетической пустоши. Когда-то здесь простиралось великое внутреннее море, воспетое в старинных сказаниях и легендах - необозримая гладь, бирюзовая в летнем сиянии, пахнущая рыбой и разливами вольных вод.
Ныне же перед людьми предстал лишь погост былого величия - выжженная солнцем равнина с ржавыми отметинами соли и мертвыми озерцами, отравленными горечью. За спиной тянулся шлейф из выбитых копытами вмятин, словно кровавый рубец на теле опустошенной земли.
Воистину, думал Вордан, эти места представляли собой надгробие самой жизни, поверженной в прах безжалостными чудовищами из древних времен - жарой, засухой и ледяными ветрами с севера. Лишь немногие твари все еще бродили здесь, забыв путь к спасительным долинам, - изможденные волки да чахлые стервятники, выжидающие, когда кто-нибудь ослабеет из людей навеки.
У Вордана было племя в шестьдесят повозок и около трехсот душ - беженцы из северных степей, что вынуждены были покинуть веками исхоженные тропы предков. Старейшины, утомленные скитаниями, твердили, будто великие льды, ниспосланные разгневанными богами, надвигаются с Ночи Времен, чтобы поглотить весь мир в ледяную утробу на много веков.
В ранней юности, когда солнце жизни ярко пылало над головой, Вордан не верил этим баснями о "великих зимах", якобы настигающих землю раз в тысячелетия, чтобы начисто стереть все следы людей и зверей. Но с каждым днем, проведенным в пути и со взглядом, устремленным на горизонт, где меж пустынных дюн сияли льдистые отблески, он все яснее различал дыхание древних сил, перед которыми человек столь ничтожен, как робкая тень при полуденном зное.
На востоке путников поджидали знойные степи и песчаные бури, на юге - безжизненные каменистые пустыни, куда не ступала нога человека, а на севере маячили неумолимо надвигающиеся великаны изо льда. Племя оказалось в смертельной ловушке, и Вордан все чаще вспоминал с тоской журчание ручьев и поля цветущего разнотравья вдоль берегов Паратетиса, где когда-то в детстве резвился и ловил рыбу голыми руками.
Те места теперь стали чужими и враждебными, скованными ледяными окриками навеки. Так где же обрести новый приют для племени, избежав голодной смерти и замерзания среди беспощадной пустыни?
В редкие вечера, когда путники располагались ненадолго у солончаковых озерец и можно было развести костры, Вордан слушал старцев, повествующих о незапамятных временах - о схватке праматерей Воды и Ледяной Земли. Именно из их борьбы, вечной, как сама жизнь, рождались чудовищные циклы оледенений, чтобы погребать мир под снегами, но лишь затем, чтобы он вновь Renaissance к новой жизни из потепления и разливов вод.
Седовласые жрецы клялись, что в этих переменах - высшая гармония мироздания, а доля племени лишь неприметная часть великого кругообращения жизни и смерти, неизбежного, как само время.
И все же, прислушиваясь к старческому шепоту в ночи, Вордан не мог не трепетать перед ужасным величием грядущей Великой Зимы - настолько все ее прообразы в земной стихии являли кровавую и беспощадную битву.
А потому, засыпая под шорохи ночных зверей в зыбкой дремоте, Вордан каждый раз окликал давнюю мечту человечества о каком-нибудь тайном уголке, где вечно цветут сады жизни и правят лишь вёсны без угрозы жесточайших бурь и вьюг.
***
...Вспоминая жаркие летние дни своего далекого детства на берегах Паратетиса, Вордан часто перебирал в уме события, подобно тугим узлам на веревке. Отчетливей всего ему виделись лагерные кузницы, где отцы и деды куют из красноватой охристой руды таинственный металл, подвластный лишь огненному дыханию.
Тот самородный металл, медь, был издревле известен старикам племени как кровь недр, даруемая Матерью-Землей для нужд людей. Из него ковали наконечники для стрел и копий, посуду, убор для жен и резные амулеты. Но никакой силой кузнечного духа нельзя было закалить столь вязкое веществ для великих ратных дел.
Пока как-то в стан не прибыли чужестранные гости из дальних краев, следуя древними тропами через горы и моря. Эти всадники, облаченные в рубахи из жестких блестящих чешуек, промолвили о некоем удивительном сплаве, куда более прочном и остром, нежели все известные металлы.
Через рассказы скитальцев-купцов племя Вордана впервые узнало о таинственном компоненте к меди, что придает последней несгибаемую твердость. Тот секретный ингредиент, оло́во, добывался лишь в редких рудниках, самые знаменитые из которых находились в местах с зловещими названиями - Страна Высоких Дымов на севере или Многоостровная Обитель Гневных Духов на краю морей.
С тех пор повсюду возле жилищ люди из племени Вордана стали подмечать тщетные попытки плавильщиков совместить обычную медь с теми жалкими крупицами оловянной руды, что иногда попадали в обмен от редких караванов с востока. Все куски оло́на расходовались на единичные слитки нового сверкающего сплава - материала для величайшего оружия, той самой "бронзы".
Но до чего же ничтожны были запасы этого волшебного материала! Лишь горстка мечей и наконечников для стрел имелась на все племя, да и те готовы были вот-вот рассыпаться от ветхости. Между тем, молва среди путешественников лишь подогревала слухи, что в ожесточенных битвах скоро вступят беспощадные воинства, полностью снаряженные бронзовым доспехом - исполинские армии из самого сердца Великой Пустыни на востоке.
Так в череде долгих походов к племени Вордана пришло смутное понимание: чтобы обрести бесстрашие перед любыми вражескими полчищами, нужно отыскать путь к оловянным россыпям, даже если для этого предстоит преодолеть великие препоны и пройти по ледяным хребтам Запредельных Гор, и по жарким океанским пустыням с чудовищными исполинами-змеями...
Отражая свет утренней зари, последние бронзовые наконечники стрел в колчанах воинов Вордана все ярче разгорались, маня племя в дальние неведомые страны, где в тайных недрах мерцало ясное будущее из несгибаемого металла.
***
...Вордан видел, как под знойным солнцем мерцают последние бронзовые наконечники в колчанах бойцов его малого сонма. Сей редкий сплав, бывало, выслугой оставался лишь у лучших мечников - тех немногих, кто в кровавой сече, где скрещивались стрелы и дротики, доказывали свое мастерство наравне с волчьей хваткой.
Ибо бронза прочна была и звонка, как вечный звон колоколов, позже добытых у бродячих кузнецов. Острие из нее не гнулось, не кругалось, даже ежели ударить промеж камней. Пока хмурые воины, поступью сведенные к походу, чинно держались седел, Вордан невольно залюбовался живым мерцанием стрел. Они так и просились выпущенными в синий зенит, ввысь, сквозь уставшие облака, чтоб там, в самом сердце их стрельбы, впиться в тугую плоть вечности.
Но поистине, железная хватка вечности впивается куда страшнее, нежели плоть их гибельных бронзовых жал. Ибо самым древним из старейшин племени ведомо было, как некогда в незапамятные времена, прошлое в прошлом, племена эти бродили средь высоких духмяных пещер на севере. Там, где по жерлам огненных гор все клокочет и бурлит невечным ядом, старики из тех пламенных краев сыскали узкие жилы особой земной крови - той самой оловянной руды, чем плавят с медью ту броню.
И от седобородых мастеров ремесел Вордан слышал россказни о неких чужестранных островах чрезмерно далече, за великими водами и небесами, где неведомые духи гневно стрежат кладбища запредельных руд целыми горами. Лишь единожды караваны из бессчетных вьючных скотин добирались туда и назад с заплечными кожаными мешками ценнейшего олова.
Но ныне все сии древние стези оказались для племени Вордана запертыми льдами и мраком. Ничто не сулило уже отраду встретить там вдали огненные пещеры иль суровые духи островных бездн. Воистину, время выплавить броню из последних олововьяных крох приспело. Ибо с полудня, обратно к изголовью полуденного зноя, надвигался медленный шумок, подобный бессчетному гулу истоптанных ратей.
Вордан велел ставить шатры, зарываться в песок, воздвигать осадное кремлево. Ибо наперекор любым байкам о гибели мира под корою льдов, из глубин веков к ним шло племя, окованное в цельные бронзовые латы ратников. И сей ворог по слухам воистину был безбрежен и безумен, как та самая Великая Зима, наслышались они от старцев...
***
Натужно скрипели колеса ратных колесниц, от коих вздымалась пыль осадных станов. Так, под самодельные щиты из выпяленной с ремней кожи, забивались воины Вордановы. Ибо вставала заря лютого грядущего дне, когда племенам им надлежало скрестить свои бронзовые жала с безудержными полчищами из чресл азиатских песков.
Немало дивов в забрало своих шлемов провидел Вордан, сведущий в воинских чарах, однако диво сих ворогов из песков и само за всяческие диковины шло. С северных холмов его малые ратники-корсуны узрели неисчислимые тучи ворожбы - татами неведомых птиц в шумных стаях, терявшихся в небесной выси, либо то были всадники рати на неведомых тварях из серой замши, скалившие звериные ларвы. Но щедрым расцветом этим птично-звериным казалось все то же -- сплошная ратная броня из искристой и суровой бронзы. То воителями своими не били ливнями стрел, но тенями их бросали на солнце, поскольку силком несметным скрадывали все солнечные дали.
Вордан созвал опытных седобородых: мало-мальски выплавленной в печах бронзы имелось лишь на самых воителей да длиннозубых кистенями - да и те ратники были юнчики, с первыми лишь вихрями возмужания на ресницах. И велел везти к холмам бочки со смоляными составами, горящими, постращав разве только лишь зверобразия их вражьих хари. Да куда было тягаться с сполохами того знатного воинства, шлемы коих были вовсе не шлемы, но бронзовые горы седлищ.
"То само Безумство Запада", - изрек остропамятный старик. Сколь веков поджидаемо, племя сие из глубин южных песков, из-под широт перелетных птах, проросло железными всходами бронзовых бойцов, жаждущих заратиться над инобытными племенами - не ковать с ними латы скорее, но сдираться на забытых ристалищах где-то средь пустынь, завывая утробным ирреальным голосом некроджедаев.
Не по-людски жалобно они ревели, натравливая конские-чудовищные тульи свои хари. Те хари проступали нет вороноперыми парами из ратушных крепей, но огромными клювищами: то железными присверкивали шары-личинами, испытующе тупясь в землю, норовя всосать ее соками вместо полноводных речек. И уже тысячепудовые гранями клювы кренили челюсти - морок глыбы равно как каверзы насельникам.
Долгожданный бронзовый ад выпускал в обитаемый облик свои страшилища и уродины...
***
Замерший в ужастной ратной задумчивости, Вордан следил, как нарастающее облако чуждых бронзовых ратей обволакивало все дальние дали в незримое обличье. Ибо вожди той рати словно являлись бессмертными гостями с неких запредельных далей - божествами ли Последнего Дня, когда миры застилаются прахом забвенных циклов Великих Зим? Или же то сама Зима обрела образ сих непобедимых войск, дабы именно под бронзовым доспехом излить свой напор бушующего безумия?
Со всадниками ли на вороных скакунах невиданной хищной ратью выступали те бронзовые бредни - или же еще зловеще сами ристалища под ними оживали, встрепенутые нагим палящим зноем, разверзая хребты острой бронзовой чешуей лютой осанны? Все передние лавины ратников были точно огромные горби исполинских червеносцев в броне. Ибо с холма веяло только безумным ветром развороченной ритуальной безмировицы.
Сам Вордан в ратных хитростях был помудренее любого седобородого. Но феерия сей бронзовой армагеддонской арматуры внушала ему только священный трепет пред грядущими новыми провалами всего живого - если те вороны перьев доберутся своими вещими гнездами до самых наших шатров, подколодные жертвы постигнет судьбина пока не наступившей, но бытийствующей материи - без возрождения, кружения из бездны к новой бездне, под латами которой продребезжит трясина телец богомерзких.
...И все же, повинуясь первородному инстинкту вожака, Вордан отважно выхватил булатный меч с наведенным бронзовым острием и, взвихрив над роговатым забралом шлема, окриком поднял своих уцелевших ратников-голытьбу. В них, давно обессиленных походами через выжженные пустоши да горькие солончаки, все же при виде сей угрожающей бронзовой рати пробудилась звериная удаль седой отваги. Ибо много лютых вьюг и буранов истерзали сии изможденные лики, но душа в них все же досель жила разновеликой жаждой - хотя бы за один присест до самой смертушки упиться волей и раздольем геройства, развеявшись в бессмертии ратного ожесточения!
Вордан вновь повелительно взвился на горбатом скакуне, с трудом сдержав почтенного иноходца, силясь озирнуть все строение и ужасть бронзовой армады, подбираясь слиться со вражьими арматами теменью к темени. Застил дыма и окрест отправляемых зельев уже закрывал все дали немой пелериной, сквозь что изредка лишь просачивались тусклые отсветы лучистых бронзовых лавин, точно растопырились они хребтами прожорливых гадов, алчущих в боях проглотить все живое...
***
Изыди, прочь, ветхая повадка означить красноречием смысл повести! Се дано нам живописать узорами священного поэтического ткания дивные деяния и парения бессмертного эпоса!
Вордан более не мог смотреть, как надвигается то бронзовое ненавистное диво - горбатые бугры хвостатых червецов на колесницах, разбрасывающих жгучий смог по выжженной равнине. Несметные орды вились, обмерзая хоботьями-завитками в бронзовых арматурах, и под ними обрисовывались кряжистые спины вепрей и кабанов, тысячесильных скакунов для всадников в шлемах с бычачьими рогами.
Адово дыхание та бронзовая армада исторгала - огненными языками клоками, чад и смола заволакивали самые недра небес. Знамения не расставались с диавольскими знаками в собачьих стаях той свирепой ордынской рати. То пес был не пес, а мерцающий ликами медный демон, выкованный в кузнях потусторонних мастеров. Все лики рычали из единых ртов - и головы людских вояк, и огромные истуканы звероподобных шлемов с наголовьями в когтях горгулий и драконов.
Скирды летящих трупами всадников смешивались со своими же конями в этом гибельном мельтешении. Разбухая нестерпимыми ломками да удушающей встряской, адамантовые панцири и сверканье алмазных наконечников - ровно рвущаяся смертная плева, разевали однотонный зев бронзового месива, уносящего жизни этих демонопородий в невозбранный хаос ада.
Но и тут Вордану почудилось: будто сама земная твердь, иссушенная зноем долгих веков, в минуту кончины замерев, распахнула беспредельную выжидательную бездну и льет в нее свою безотрадную бронзовую кровь. Глубинной памятью он слышал, как предсмертною спазмой вся та огромная ордынская армия будто вопиет моление блаженной прапрародительнице Матери-Земле, чтобы вернуть истомленных вояк обратно в ее гостеприимное чрево.
Ибо в миг роковой сечи, прикинувшись суровой вакханкой-охотницей на зверозаколдованных воинов в бронзовых доспехах, неистовая Матерь решила поднести свое чрево, расщелиною к манящей выси - и вот заурчали, завились и растеклись все ее кипучие семенные терема, исторгая из себя прихлынувшую, страшную ратну тьму братьев по крови в звенящих бронзовых кожах.
Из лоскутины хаотического блуда ордынского рождалась плоть новой бытийственной языческой твари. И Вордан, ведавший всем ходом миров, сразу уразумел - нечего супротивиться сим неодолимым феерическим изгибам роженицы-праматери! В блаженном сне рода человеческого воистину зиждется естественное томление - даже не по подвигам вязкой плоти, но уже навек упокоиться в бездонном семенном колодце ее драгоценнейшего бронзового чрева.
Так Вордан простер меч и начал танец приглашения и сдачи пред адскими вихрями теменей бронзового сонмища, облеченного в сверканья волчьих кож и бычачьих шлемов. Отбрасывая саблю, он припал к дымящейся щели, из которой струями изливал свою соленую бронзу потоп сил и бездн...
Вордан отринул последние крохи рассудка, упиваясь хмельным зрелищем бронзовой громады, надвигавшейся с безумным ревом. Утробный вой змеиных воинств вкупе с гулом медных шлемов и когтистых доспехов сливался в один всепоглощающий экстатический хор.
И внезапно, точно подчиняясь велению этого первобытного гимна, сама земля разверзлась огненной пастью под ногами обезумевшего вождя! Гранитные плиты разломились, извергая клубы ядовитого дыма. Вордан охотно шагнул в эту пропасть, ведомой неземным зовом.
Вокруг вихрилось, вспыхивало рдяными всполохами, точно сама преисподняя устремлялась в жаркие объятия бронзового сонмища. Вордан проплывал сквозь этот безумный вихрь стихий, ослепленный, охваченный экстазом и в то же время зрячий, как никогда.
Он различал вокруг причудливо изогнутые металлические тела - то были гигантские бронзовые механизмы, языческие идолы, покрытые письменами и рунами. Их неистовый пляс сопровождался невыразимой дробью ударов, лязгом, скрежетом, завываниями.
В череде смутных видений Вордану померещились литые металлические колосссы древних воителей, машущих мечами, луками, бичами и рогатинами. Они сражались с огромными чешуйчатыми змеями и другими потусторонними гадами в бесконечной кровавой яростной битве.
То была летопись Первобытной Войны в металле - извечное сраженье самих стихий, нашедших отражение в безумном экстазе племени кузнецов и литейщиков. Вордан парил в эпицентре этого безумного космогонического действа, рассеянный на атомы и в то же время обретая сверхчеловеческое всеединство.
Он различал сквозь пламя незримые нити, что соединяли воедино все формы бытия - от первобытного хаоса первотвари до самых причудливых порождений разгоряченного человеческого воображения. Как единая бронзовая ткань, сплав всех стихий, жизней и смертей сквозил в этих языческих видениях.
Земля простиралась под Ворданом безбрежным ковром из расплавленного металла, волнами изгибающегося, точно под порывами невидимого ветра. И все новые бронзовые изваяния вырастали из этой жидкой бездны, рыча, гикая и бросаясь в новые завихрения сумасшедшего пляса.
То были союзные воинства, пришедшие из всех времен и миров! Вордан узрел собратьев в бронзе из глубин космоса и грядущих бесконечностей. Они бесновались в единой бронзовой купели, созидая все новые формы и цельнолитые образы своим неистовым экстазом.
И Вордан сам обрел бронзовую ипостась - гигантский неодолимый идол с тысячами взрывающихся наростов, жал и клешней. Низвергшись в эту сверкающую бездну, он ощутил, как руны древних арийских кузнецов впечатываются в его новую бронзовую плоть.
Завершился предвечный цикл! Вселенский котел бронзовой трансмиграции вечно перелицовывал все сущее, запечатлевая в причудливых литых идолах все вспышки рождения и смерти, экстаза и распада, воплощения и исчезновения...
Клокоча и вскипая, бронзовая бездна увлекала Вордана в новый виток безумного хаоса бытия. Снова обрушились на него волны огня и металла, закалившие в немыслимых изломах и вихрях его бронзовую форму. И снова он дробился, принимая новый неистовый бронзовый облик, чтобы вечно нестись в сплетении тысяч изваяний и ликов, корчась и изгибаясь в экстатических муках преображения...