ЛИВЕНЬ СЪЕЛ СНЕГ

(Роман-дилогия)

КНИГА ПЕРВАЯ

ЛИВЕНЬ

Дождь

моет

кровью

домов стены.

В рев

воют

труб водосточных

вены

Вспороты.

Трупики счастья

в грязь вдавлены.

Скоро и ты,

прощайся,

Сном обезглавленный.

Глава первая

Выходя на улицу, я надеваю маску прохожего. Но когда я встречаю знакомых, я здороваюсь, и на лице моем появляется маска доброжелательности. Проходя мимо прилавков магазинов, я обычно надеваю маску безразличия. Так принято. На работе, уместнее всего маска озабоченности. Маска с заискивающей улыбкой больше всего подходит для общения с начальством. Для молоденьких девушек - маска романтического героя, или умудренного опытом супермена. Самая неприятная маска - для врагов и недоброжелателей. Дома нужно надевать маску хорошего семьянина и любящего отца. Иногда, когда я отдыхаю, на лице моем маска безмятежности и полного покоя. У меня много масок. Есть маска сочувствия, есть маска скорби. Маска радости и маска печали. Маска для родителей, маска для тещи. Есть даже маска для сна! Никто, никогда не видел моего настоящего лица. Даже я сам.

Был белый день. День был настолько белым, что краски растворялись в его белизне. Я шел по улице, белой от солнечной пыли и был счастлив. Грохот проезжавшего белого трамвая утонул в белой тишине солнечного дня. Глазам было немного больно от этой белизны. Но не так, как это бывает зимой, когда снег отражает холодное солнце. Вдруг яркий отблеск саданул меня по глазам, и я закрыл их. В то же мгновение - громкий и резкий как выстрел звук. Это хлопнула на ветру окно газетного киоска. Я подошел к нему и хотел заглянуть в это окно, не знаю зачем. Но едва я наклонился, как ворох газет вылетел навстречу мне, вороньей стаей. Они били меня по лицу, разлетались в разные стороны и стелились в белесом небе, как стелются осенью на грязную замерзшую землю мертвые листья. Я отступил на миг и увидел, что дверь киоска приоткрыта. Она манила. Она открылась еще больше, когда я подошел ближе. И захлопнулась плотно, едва я вошел. И тогда день перестал быть белым. Здесь было холодно и мрачно. Как... Как в подвале. Или как в могиле. И еще большее сходство с могилой я нашел, когда увидел на грязном заплеванном полу ее. Молодая и красивая девушка, в белой мужской майке. Под ногой хрустнул шприц. Я наклонился и одернул задравшуюся короткую юбку. Потом встал на колени и посмотрел на лицо. Я вздрогнул, когда она вдруг открыла глаза. И утонул в той тоске и боли, которые они излучали. Хотя слово излучали тут совсем не уместно. Тоска и боль, отчаяние и страх, и нечеловеческая усталость растекались из этих глаз серым, тяжелым туманом. Серые губы ее шевельнулись, и я скорее почувствовал, нежели услышал:

Ј Я умерла.

Ј Нет, нет, ты не умерла, - зашептал я, тиская в своих горячих ладонях, ее холодную руку, и лихорадочно пытаясь нащупать пульс.

Ј Сердце. Оно больше не бьется. - Услышал я снова. - Ты послушай.

Отчаявшись нащупать пульс на ее руке, я прильнул к ее груди.

Ј Оно молчит? Оно молчит. А если у человека молчит сердце, значит, человек умер. Сердце должно любить, ненавидеть, болеть, чувствовать, переживать. Сердце должно жить.

Ј Зачем ты сделала это? - спросил я, показывая на раздавленный шприц.

Ј Это всего лишь игла. - Ответила она и уронила голову. Голова ее упала, откинувшись назад. - Это всего лишь игла, на конце которой смерть. Знаешь? Как в сказке.

Тонкая шея дрогнула. Я понял, что она плачет.

Ј Ты плачешь, - сказал я. Ты плачешь, а значит, ты живешь!

Ј Плачешь, значит живешь. Как это глупо! - услышал я голос внутри себя и заплакал сам.

Ј Я наклонился над девушкой, взял ее голову в свои руки и приблизил ее лицо к своему. Мои губы коснулись ее губ и прошептали:

Ј Я тебя люблю. Ты должна жить. - Шепот перешел в крик. - Ты должна жить!

И я растирал и мял ее грудь, там, где было сердце. Я целовал ее и плакал, но ни на миг не прекращал массажа. И вдруг я понял, что она жива! Более того, она полна страсти и желания! Тогда только я заметил, как трясется и вздрагивает ее молодая, упругая грудь с отвердевшим соском. Как нежны ее руки, что упали на мою шею. Как восхитительна и желанна она вся! И она стонала уже не от боли, а от желания! И я тоже готов был застонать. Массаж перестал уже быть массажем сердца. Мои руки, губы ласкали ее всю. И вдруг я почувствовал взгляд. Я поднял глаза и увидел ребенка. Белокурая, как ангел девочка, с ангельскими же голубыми, бездонными глазами, стояла рядом и смотрела на нас. Я провалился куда-то в бездну и проснулся.

А ведь я видел эту девушку из сна, подумал я. Да. Она живет в соседнем подъезде. На первом этаже. Странно, что я никогда не видел ее на улице. Вчера... Да вчера я проходил мимо ее окон. Кажется, она помахала мне. Да, она подавала мне какие то знаки. Я остановился на мгновенье и прошел дальше. Почему? Потому что мне вдруг стало не по себе. Страшно, что ли? Но я не ее испугался, нет. Я испугался ощущения того, что это когда-то уже было. И не раз. Может быть во сне. Может быть в другой жизни. Тогда я прошел мимо, но она догнала меня сегодня ночью. Когда я спал. Я подошел к окну и распахнул плотные занавески. Кровавый рассвет мощно влился в мою комнату, окрасив ее в красное. На небе умирали последние звезды. Я схватил ручку и написал на полях газеты:

Мажет кровью восток утро,

В час, когда умирают звезды.

Оставаться в живых - глупо.

Становиться звездой - поздно.

* * *

"Я подошел к бару и смешал новую порцию. Ева ослепительно улыбнулась, поднимая бокал.

Ј Вы не находите, что здесь жарко, Рик?

Ј Я открою окно, - предложил я.

Ј Не стоит беспокоиться, - она сунула мне бокал в руку и грациозно встала с кушетки. - Я просто сниму платье.

Она опустилась на кушетку и приняла бокал из моих вдруг окостеневших пальцев, потом скрестила ноги, покрытые золотистым пушком.

Ј Я всегда считала, что носить лифчики - пустая трата денег, раз они все равно такие прозрачные, верно? - сказала она небрежно.

Ј Угу, только и смог пробормотать я.

Ј А эти трусики я купила специально, они немного старомодные, но очень миленькие, правда?

Ј Кхм, угу... - едва выдавил я осипшим голосом.

Ј Я так рада! - Она откинулась на кушетке, осторожно прикрыла обеими руками очаровательные холмики и приподняла их. - Потому что у меня какое-то странное чувство: я ощущаю, что у меня вот-вот начнется страшный приступ икоты!"

Я захлопнул книжку и прочел имя автора. Картер Браун. Да, имя оригинальное. Во всяком случае, запоминающееся. Потому что это едва ли не единственное слово, которое я знал по-английски. Браун, значит коричневый. Еще я знал "ред" и "елоу", "фэнк ю" и "фак ю". Кажется, "фэнк ю" переводится как спасибо, а "фак ю" - пошел ты на. Хотя... Я всегда эти фразы путаю. Браун. Запомнил. Нужно будет на следующий караул прикупить еще одного Брауна.

Я убрал книжку в карман и посмотрел на часы. Главное в нашей профессии, вовремя проснуться. Именно это требование является основным, для вышкаря, охраняющего У.З. - 62\ 9, зону, где я торчал уже третий год. Единственное, что немного утешало, это то, что я торчал здесь не в качестве заключенного, а в качестве охранника. Хотя... Но я продолжу. В этот раз я вовремя захлопнул книжку и посмотрел на часы. 17-03. А значит, начкар сейчас появится. Я успел протереть уставшие от долгого чтения глаза и окинуть пристальным взглядом охраняемый участок, прежде чем из-за поворота вышел прапорщик Зверьков. Но еще раньше меня предупредил о его приближении лай Зойки. Зойка службу несла бдительно, и ей было плевать на то, кто идет, лишь бы погавкать. И ей это прощали. Ну что с нее взять с суки? Я снял телефонную трубку и доложил, как положено:

Ј Товарищ старший сержант, в Багдаде все спокойно, начальник караула на тропе наряда. Часовой шестого поста сержант Пьянов.

Начальник караула подошел к вышке, но не стал подниматься, а только спросил все ли у меня нормально и не хочу ли я поссать. Я заверил, что граница на замке и мочевой пузырь тоже. И Федорыч пошел дальше, словно на привязи ведя за собой Сашку Малинина. Для любопытных замечу, что Сашка Малинин ни какого отношения к певцу Александру Малинину не имеет. Если не считать того неоспоримого факта, что у них одинаковое имя и одинаковая фамилия. Да ко всему прочему они с певцом братья. Ведь сказано же "все люди братья". Хотя, это факт спорный. Попадаются и сестры.

Так как книжке пришел "ве енд", то делать мне больше ничего не оставалось, только, как бдительно нести службу. Я высунул голову в окошко и вздохнул полной грудью цветущий майский воздух. В это время, я и заметил в запретке какого то жулика. Похоже, было на то, что он не собирался бежать, а тоже вышел подышать кислородом и сопутствующими ему газами. У нас частенько так бывает, что выйдет команда заключенных убирать мусор в запретной зоне, а нам ничего никто и не булькнет. Всем все по фигу. Менталитет у нас такой. Извините за выражение. На всякий пожарный я связался с первым постом и попросил узнать, не ведутся ли на первом участке какие работы. Пока велось дознание, я надел ботинки, достал из подсумка очки (слеповат я стал), и посадил их на нос. Автомат я извлек из угла, где он стоял в наказание за то, что на последних стрельбах стрелял никудышно, и снял с предохранителя. Наконец Вован, на первом посту выяснил, что жулику здесь делать нечего. Вовка Степанюк из тех людей которые любят поорать. Вот как-то на субботнике, наступил он на грабли, и так орал и матерился, что мы чуть до смерти не ухохотались. Хотя, материться было от чего. Грабли то были самодельные. Железные. С железной же ручкой. Но вернемся к настоящему моменту. Вован открыл свою форточку, и заорал нехорошим голосом (у него вообще голос нехороший):

Ј Стой! Назад! Стрелять буду.

Дикие вопли испуганного Вована, разбудили дремавшего в запретке жулика. И он побежал! Да еще как побежал! Жулик ловко перемахнул два ряда колючки и запрыгнул на основное ограждение - здоровый трехметровый забор, напичканный запутанный путанкой и щедро украшенный колючей проволокой и сигнализацией. Я знал, что мне ужно было стрелять, но... Но где-то там, в стороне предполагаемого выстрела, за забором, не видимые мной, должны были уже бежать на перехват наши ребята.

- Придурок, - подумал я, - куда ты попер, среди бела дня! Жить надоело? Чтобы сбежать, тебе нужно под пулями перемахнуть шесть ограждений! А потом уйти от преследования злой собаки, которая тащит за собой не менее злого собаковода вооруженного очень злым автоматом. Я выстрелил, когда он пытался перелезть через основное ограждение. Предупредительного выстрела я не делал. Времени не оставалось. Да и что зря патроны переводить. Парень сорвался вниз. "Убил", - подумал я и опустил автомат. Я ждал, когда на меня черной волной накатит ужас, страх и раскаяние за то, что я убил невиновного, в общем-то, человека. Но не дождался. Оказывается, бегун и не думал умирать. Он просто рухнул вниз. От страха, наверное. А потом вскочил и вновь в одно мгновение перемахнул забор. Спортсмен хренов. Козел горный. Архаровец.

Ј Вот козел, - прошипел я, забыв о раскаянии, и жалея о том, что его теперь мне не видно.

На какое-то мгновенье, он опять оказался в поле моего зрения, когда ужом подлезал под сеточное ограждение. Я выстрелил, почти не целясь, и увидел, как фонтанчик пыли взорвался недалеко от него. Потом я оставил вышку и побежал ему наперерез. Выскочив на тропу наряда, я увидел, что навстречу мне бежит начкар. с подмогой. За маскировочным ограждением лаял злобный пес. Парни уже были на месте. Жулик был окружен. Только где вот он, этот жулик? Ау? На некоторое время я растерялся. Встал. Беглеца нигде не было. И тут я увидел его совсем рядом.

Ј Ложись, сука. - Сказал я тихо.

Наши взгляды встретились. Его - взгляд затравленного охотниками зверя, и мой - полный азарта погони. Парень отвел взгляд и покорно лег, лицом в песок. Мы победили, поймали, загнали. Мой боевой пыл угас, и ему на смену пришла усталость. Я опустил автомат и прислонился к ограждению. Через минуту прибежали наши.

Ј Я на вышку, - сказал я Зверькову и пошел на свой пост.

Поднялся наверх. И отвернулся, стал собирать с пола гильзы, чтобы не видеть, как просравшие побег зоновские контролеры волокут по земле потерявшего сознание от побоев беглеца.

* * *

Женщина провела изящной рукой по его седым волосам. Он закрыл глаза, взял ее ладонь в свои большие сильные руки, и поднес к губам.

Ј Я хочу, чтобы ты была счастлива, - произнес он, отпуская ее руку. Ты встретишь молодого, красивого принца...

Ј Мне не нужен принц. - Мне нужен только ты.

Ј Господи! Да я тебе в отцы гожусь! Я женат, и меня никак нельзя назвать богатым человеком...

Ј Молчи. - Женщина взяла в ладони его лицо. - Открой же глаза. Открой их! Разве ты еще не понял, как я тебя люблю. Люблю, понимаешь! И ты тоже меня любишь. Только боишься себе в этом признаться.

Ј Господи, какая чушь, - сказал я и переключил на другой канал.

Певец, с бандитской рожей, брякал на гитаре и пел песню:

Загляденье девочка

Крашенная челка.

Я таких красивых

Сроду не видал

Помню я тебя еще

Мокрую, в пеленках.

Помню, на руках тебя я

Девочка качал.

Текстик, конечно, еще тот. Но уж лучше посмотреть на полубандита, поющего "русский шансон" (Господи, кто придумал это идиотское название!), чем на очередного эмтивишного персонажа. Тем более, практически все эмтивишники щедро покрыты голубой или розовой эмалью. А это не мои любимые цвета.

Маленькая фея,

Глупая девчонка

Смотрят прямо в душу

Мне глаза твои

И слеза соленая

На ресницах тонких,

Шепчут губки нежные

Что-то о любви.

Я насторожился. Похоже, песня была на ту же тему, что и фильм. Да, с фантазией на Ти Ви слабовато. Клинит у них помаленьку. Да и не мудрено, если песни и сценарии им пишут старые маразматики.

Маленькая девочка

Глупая девчонка

Я давно не мальчик,

Для тебя я стар

Для меня останешься ты

Навсегда ребенком.

Говорил тебе я...

Врал.

Бандитская рожа певца была трагичной и чрезмерно серьезной. Из чего я сделал вывод, что парень поет о глубоко личном. Седина в бороду - бес в ребро. Быть может он и в самом деле совратил дочь своего друга или брата и теперь глубоко раскаивается в содеянном и глубоко переживает. Ну, что ж, его проблемы. Клип был щедро украшен спернутыми из фильма о Лолите кадрами.

Потом запел какой-то педик, в женских колготках и я опять переключил канал. Пощелкал еще. Выключил. Терпеть не могу ожидания. Стол давно накрыт, а она опаздывает. Я вылил в рот граммов пятьдесят водки и положил на язык кусочек копченой колбаски. Потом сунул в магнитофон кассету с Гуанэписом и, развалившись в кресле, закурил. Пару минут я пытался подумать, о чем бы подумать. Телефонный звонок спас мои мозги от самоистязания.

Ј Рад вас слышать, - сказал я, снимая трубку.

Ј Здравствуйте. - Раздалось в ответ. - Можно попросить к телефону Игоря Константиновича?

Конечно, я понял, что кто-то ошибся номером, но меня никогда не считали особенно положительным человеком. Во всяком случае, врать я всегда умел. И с удовольствием вру. Особенно часто вру от скуки, или когда у меня хреновое настроение. Впрочем, скука и плохое настроение, это как Ленин и Партия. Близнецы-братья. В общем, в настоящий момент у меня гостили оба брата-близнеца, (я не имею в виду очень ценных для истории и абсолютно бесполезных для меня Ильича и Партию) и поэтому я соврал:

Ј Я за него.

Ј Игорь Константинович обещал моей маме, взять меня к себе секретаршей.

Ј Действительно, нам нужна секретарша, - согласился я. - А как вас зовут?

Ј Катя.

Ј Красивое имя, а главное редкое, - попытался сострить я. - А что вы умеете делать?

Ј Я закончила курсы секретарей- референтов.

Ј Замечательно. - Я опять закурил. - Вы знаете, Катерина. Есть одна проблема. Дело в том, что я неуклюже пошутил. Я к Игорю Константиновичу не имею ни малейшего отношения. Просто вы перепутали номер. Приятно было с вами поболтать. Извините.

Ј А что у вас за музыка? - услышал я ее вопрос до того, как положил трубку.

Ј Гуанэпис. Группа такая есть.

Ј Моя любимая группа, - созналась девушка. - Под нее хорошо скучать.

Ј Что я сейчас и делаю.

Ј Вы один?

Ј Да. - Ответил я, поколебавшись секунду.

Ј А сколько вам лет?

Я вспомнил сегодняшний фильм, и песню, что пел бандит по телевизору и внутренне рассмеялся. Наверное, у господа бога кончилась фантазия, или просто мозги заклинило. Он что, не может придумать что-нибудь новенькое?

Ј Я уже немолод.

Ј А точнее?

Ј Скоро сорок, мадам. Но, по-моему, это невежливо, пытать мой возраст. Я же у вас не спрашиваю.

Ј Ну, во-первых, девушкам все можно спрашивать у мужчины, а во вторых, я не скрываю, что мне семнадцать.

Ј Хорошая разница, - ответил я. Если бы вы были моей дочкой, я б отругал вас за то, что вы флиртуете по телефону с незнакомым мужчиной, который тебе... вам, в отцы годится.

Она засмеялась.

Ј А, может быть, я в вас влюбилась?

Ј Не знаю. Может быть. Тогда вы, конечно, позвоните мне еще. Только я никогда не слышал о любви по телефону. Секс по телефону, это да, бывает.

Ј А какой у вас номер?

Ј Ну, это вы должны знать сами. Ведь не я вам звоню, а вы мне. Позвоните своему Игорю Константиновичу, и опять попадете на меня.

Ј А ... А как вас зовут?

Ј Леха... Алексей Михайлович.

В дверь позвонили.

Ј Извините, ко мне пришли. Удачно вам найти работу. А если ваш шеф будет приставать, дайте ему стулом по голове. Или скажите мне. Я приду и выбью ему челюсть. Я когда-то занимался боксом.

Ј Вы такой крутой?

Ј Бывает. До свидания.

Я повесил трубку и пошел открывать дверь.

- А вот и я, - Ленка бросилась мне на шею. - Я согласна.

Ј С чем ты согласна? - я помог снять ей пальто.

Ј Я согласна выйти за тебя замуж.

Я посмотрел в зеркало. Из него на меня смотрел небритый мужчина с почти безумными глазами.

Ј За этого типа?

Я показал большим пальцем на свое отражение.

Ј Нет. Вот за этого. - Лена поцеловала мою щетину. Что так долго не открывал? Сидел на горшке?

Ј Разговаривал по телефону.

Ј С кем?

Ј Да так. Ошиблись номером.

Мы прошли в зал.

Ј Какая прелесть, - воскликнула Лена. Увидев накрытый стол. - В тебе умер художник. Или, по крайней мере, дизайнер.

Ј Он не умер. Он умирает. - Возразил я. - Умирает медленно и мучительно. Но иногда, когда к нему приходит аппетит, или красивая девушка, художник просыпается.

Ј Давай зажжем свечи, и выпьем шампанского!

Ј За умирающего художника?

Ј Ну, почему же так грустно. Выпьем за будущее!

Ј А ты уверена что оно этого достойно.

Ј Это не так уж и важно, достойно оно или не достойно. Главное, что оно есть. Ты согласен, милый?

Лена села на диван. Соблазнительные коленки в тонких чулках, как всегда вызвали во мне самые плотские желания. Красивые женские ноги просто созданы для того, что бы вызывать желание у мужчин.

Ј Да, я согласен, дорогая. - Кажется, так говорят в сериалах?

Мы выключили свет. Зажгли свечу и налили шампанского. Все как в кино. Все как у путных людей. Мелодично зазвенели бокалы.

Ј Боже мой, выключи этот дебильный рок, и поставь мою кассету. - Произнесла она, слизывая с губ капли шампанского и губную помаду.

Я выключил магнитофон. Но не поставил ее кассету. Потому что боялся, что меня может стошнить от Киркорова. От Киркорова меня всегда тошнит. Я советую слушать такую музыку, когда необходимо очистить организм от некачественной пищи или от некачественной водки. Я взял кассету Шаде. Кажется, это хороший компромисс. Да и под настроение подходит.

Ј Что ты там говорила насчет своего замужества? - спросил я. - Ты выходишь замуж?

Ј Может быть. Пока не знаю точно. Но мне кажется, ты хотел сегодня сделать мне предложение?

Ј Хотел.

Ј Делай.

Ј Делаю.

Ј Да. Я согласна.

Ј Объявляю нас мужем и женой. Аминь!

Губы наши слились в поцелуе. В дрожащем свете свечи блестел хрусталь.

* * *

Ленка уснула, мило свернувшись калачиком. Я поцеловал и прикрыл одеялом ее попку, потом поплелся в зал и включил телевизор. Кто-то кого-то убивал. Я переключил на Сети. На Сетях шла развлекательная программа "Полночь трупного дня". Это такое забавное шоу в котором весело рассказывают про вылетающих из окон детей, про кровавые аварии и пьяных ублюдков, которые тиранят свои семьи. На любителя передачка. И судя по тому, что у передачка эта пользуется популярностью, я сильно отстал от жизни. Не найдя в темноте лентяйки, я подошел к телевизору, погасил экран, как окурок сигареты, и пошел на ощупь в спальную. Телефон зазвонил в тот миг, когда я проходил мимо него.

Ј Алексей Михайлович, это я. - Услышал я в ответ на свое "алло". - Рада, что вы еще не спите.

Ј А я рад, что вы рады.

Ј Теперь я знаю ваш телефон. Мне пришлось разбудить немало людей, прежде чем я на вас ... в общем, прежде чем угадала. И все такие некультурные люди! Ругались на меня, чуть ли не матом! А чем вы занимаетесь?

Ј Если честно, то хожу в трусах по квартире в поисках кровати.

Ј У вас большая квартира?

Ј Очень. Двухкомнатная "хрущевка". Ухудшенной планировки.

Ј Вам везет. Мы с мамой живем в однокомнатной.

Ј Если не ошибаюсь, сейчас полночь, ваша мама спит, или сидит рядом с вами?

Ј Моя мама на работе. А рядом со мной сидит мой Дружок.

Ј Отлично. Мама на работе, а у вас дома дружок. Он, конечно, останется до утра.

Ј Конечно. Он с нами живет. Это моя собака.

Ј Собака? Оригинальное имя.

Ј А главное редкое...

Некоторое время телефон молчал. Потом раздался робкий вопрос:

- А вы с кем живете?

Ј С телевизором.

Ј А жена у вас есть?

Ј А как бы вы хотели, чтобы я ответил на этот вопрос?

Ј Скажите правду. Если хотите.

Ј Я почти женат. - Ответ дался мне с трудом. Но, по-моему, был правдив. Я не очень люблю врать. В смысле люблю, но не очень. Сказав на этот раз чистую правду, я с интересом ждал следующего вопроса. И он не заставил себя ждать.

Ј А вы в каком районе живете?

Ј Около Универмага. Хотите приехать ко мне?

Ј Не хочу. Я думала, может быть, вы сами приедете, и мы погуляем... с моей собакой. Только оказывается вы живете далеко.

Ј Тогда давайте перенесем прогулку на следующий раз. - Секунду поколебавшись, я добавил. - Катя, нахрена вам приключения на одно место? Мне тридцать пять лет, я скучный, старый и неинтересный человек, циник лишенный положительных эмоций и совести. Если вам нужна любовь, влюбитесь в хорошего парня. Если вам нужен мужик, позвоните соседу. Он не откажется, если вы, конечно, не страшнее атомной войны...

Она бросила трубку. А я долго слушал телефонные гудки и ругал себя последними словами. Хамом быть неприятно.

Но иногда схамить полезно.

* * *

На ближайшее воскресение Ленка назначила "знакомство с родителями", где я должен был предстать пред ее предками, дабы они освидетельствовали меня на предмет годности к семейной жизни. И хотя мы с Леной встречались уже довольно давно, ее папе с мамой я на глаза не попадался. Просто они меня не особо интересовали. Да и в самом деле, мне от них ничего не было нужно, кроме их "девочки". Она рассказывала о своих родителях только хорошее, и я проникся к ним симпатией. Если честно, то даже боялся. Вдруг, не смогу произвести на них должное впечатление. Ведь, если честно, я не красавец, и не богач. Как сказал кто-то из почти великих: "Стукну по карману, не звенит, Стукну по другому, не слыхать!" А Лена - близка к идеалу! Она имела (да и сейчас имеет), прекрасную фигуру, милое лицо, и не была, в отличии от меня, дурой. Поэтому сумела организовать свой маленький бизнес, который не только кормил ее, но и возил. Мой "бизнес" меня кормил, но возить отказывался. Разве что на общественном транспорте. Что взять с меня, "тюремщика". "Тюремщика", в том смысле, что вот уже почти три года я охранял "жуликов" на зоне. Стоял на вышке с калашом в руках и бдел. В общем, не самая престижная работа, правда? Чтобы подправить свой имидж, я достал из шкафа, вышедший из моды еще лет десять назад костюм, и взял напрокат "женильный" галстук соседа Андрюхи. Который он мне тут же и подарил, потому что галстук, оказывается, и не галстук вовсе, а удавка. И, если опять же верить Андрюже, ношение галстука сокращает продолжительность стояния... В общем потенции. Рубашку мне подарила прошлой зимой на двадцать третье Лена.

Она приехала за мной в субботу утром, и оказалось, что костюм, из которого я два дня старательно выбивал пыль, и галстук, который я два дня старательно наглаживал мне не пригодятся. Нас пригласили на дачу. Этому факту я обрадовался. Давненько мы не пили водочки на природе! Если, конечно не считать "пикников на обочине" нашего караула, когда уставшие после суточного дежурства вояки напиваются вдоволь по поводу очередного отпуска, очередного дня рождения, или, внеочередного рождения ребенка. В темных дебрях моего самосознания даже родилась загадка на этот сюжет: "Лежит на траве зеленый, и его абсолютно не видно". Ответ: " опять наш караул напоролся". Но, честно говоря, едва ли не единственным человеком, не теряющим головы в этих пьянках, был я. И не потому, что никогда не пьянею, а потому, что научился посылать своих друзей на хутор, бабочек ловить. И советую всем. Вы не станете нормальным человеком, если не научитесь посылать своих друзей. Уж если не на хутор, то просто на три буквы. Впрочем, посылал я их не всегда, а только тогда, когда меня доставали с предложением типа: "давай еще по одной". Со временем все привыкли к тому, что я обычно выпиваю водки на полведра меньше всех.

Но мы отвлеклись от темы моего повествования. Продолжу.

И так, я скромно одетый в полувоенную форму, сажусь в Ленкину восьмерку, и мы едем в Юрьевец, На дачу к ее предкам.

* * *

Представьте себе двухэтажный каменный особняк! Крыша теремом! Балкончики, террасочки, фигуристые окошечки с финтифленчиками. Подземный гараж на три авто. Сауна, бильярдная, бассейн. Таких домов нынче полно понастроили в Пушкино, в Жолнино... В Юрьевце таких фазенд не делают. Потому, что уважающий себя новый русский не станет возводить дворец отдыха и попоек в непосредственной близости от заводов. Пусть лохи здесь кучкуются. И лохи кучковались, еще со времен Великого Немого Лени Брежнева.

Но дачка Лениных предков была не из простых. Рядом стоявшие домушки были поскромнее Варенниковских. (Эй, я говорил, что у моей невесты фамилия Варенникова? Нет? Ай м сорри). Папаша Ленуськи, Виктор Андреевич, был при коммунистах партийным лидером одного из крупнейших цехов, на одном из крутейших заводов. Поэтому мог более-менее спокойно воровать стройматериалы. Стенки из просмоленных шпал, бетонные дорожки, в общем, все как надо. Андреич был мужиком работящим, любил все делать на совесть, и поэтому вполне мог гордиться своим детищем, что он и делал. Нужно прямо сказать, что я был приятно поражен великолепно ухоженным садом. Несколько яблонь и груш, вишня, слива, терновник, облепиха, кусты малины, крыжовника и смородины. Полянка клубнички. Три застекленных теплички с помидорчиками, перчиками и огурчиками. Вот неполный перечень самовыращиваемых Андреичем "фруктов".

Мне уже приходилось пару раз бывать на даче. Первый раз я был здесь около года назад. Мы устроили здесь шашлычки с водочкой. Но о первом визите на Варенниковскую дачу даже не хотелось вспоминать. Мы с Ленкой чего то повздорили. Я, конечно же как всегда был не прав. (Женщина всегда права по определению). Был напряг с мужчинами. Я чисто чтобы подосрать любимой приударил за ее подругой, более простой и доступной в общении, хотя и замужней. Эта дура (извините за использование слова с ярко выраженной негативной окраской), сунула мне на прощание в карман, адрес, и попросила прийти завтра утром. Я, как джентльмен, пришел, помнится, несмотря на похмелозное состояние, и что же, парни вышло?! Позвонив в дверь, я услышал за дверью тоненький детский голосок: "А мама и папа еще спят".

Охренеть можно! (Что я тут же и сделал). Отсюда совет. Не стоит приходить домой к замужним женщинам. Даже если они вас об этом просят. Иначе есть шанс, что вам придется прятаться в шкафу, лежать почти не дыша под кроватью или, боже упаси, прыгать в окно. А кто сказал, что будет первый этаж?

В общем-то, я могу нравиться женщинам. У меня есть два плюса. Первый - я люблю делать комплименты. Хотя выглядят они подчас весьма неуклюже, и некоторые комплименты воспринимаются как хамство. Второй - я играю на гитаре и пою грустные песни. Хотя пою я не очень, а на гитаре играю и того хуже, но если как следует выпить... Помнится я как то на свадьбе развлекал своим творчеством массы. Все танцевали и удивлялись моему таланту. А на следующий день интересовались, не родственник ли я Паганини. Оказывается, на гитаре не хватало двух струн. Но это не помешало мне творить музыку. Я даже этого не заметил! Помню только, что я на струны не попадал. А то Паганини, Паганини! На одной струне! Весь концерт отыграл! Да вон, в Сибири шаманы часами по бубну лупят, и народ тащится, экстазирует и медитирует. Но вернемся ко мне. К моим плюсам. Есть у меня, кроме двух выше названных, еще один плюс, но с ним я знакомлю дам, только при более близком знакомстве. Черт! Каламбур получился. Ну да ладно.

Второй визит на дачу состоялся не так давно. Но тут ничего интересного. Мы приехали сюда уже как любовники, и провели незабываемую ночь. (Так всегда пишут в романах -"незабываемая ночь", хотя, если честно признаться, большинство из этих "незабываемых ночей" забываются довольно быстро). Хотите подробностей? Возьмите в руки книжку о похождениях славной Эммануэль, и прочтите на выбор любую главу. Если это не окажется сценой любви лесбиянок, или сценой два плюс один, тогда это про нас. Во всяком случае, очень похоже.

Тогда, кстати, в перерывах между занятиями сексом, я и познакомился с историей создания дачи.

Но вернемся к нашим овцам, как говорил классик.

Ј Во! Охрана приехала! - Приветствовал меня будущий тесть. -Сейчас будем ворон пугать!

Видимо ему понравился мой полувоенный прикид. Что ж придется подарить. Может ему и в самом деле на чучело одеть нечего.

Ј Ну, папа! - Укоризненно покачала головой Лена.

Ј Да, я папа, а ты, стало быть, Леха?

Ј Так точно. - Ответил я по военному. - Где тут у вас вороны?

Ј С воронами, это я пошутил. Тут у нас другие сельхоз работы найдутся. - Виктор Андреич по свойски хлопнул меня по плечу, отчего я прикусил язык. В буквальном смысле.

Я выплюнул солидный кусок языка (шучу).

Ј Могу копать, - сказал я.

Ј Молодец! - Похвалил Андреич. - А в чем ты еще спец.

Ј Могу не копать, - ответил я. И после небольшой паузы добавил, - Могу, если нужно, хорошую лестницу сделать. Только копать долго придется.

Прикол то был старенький, затасканный, но тесть этого не понял. Кажется, он вообще не понял, что я сказал. Знаете, есть такая порода людей, которые понимают только свои шутки. Позже, я убедился, что Андреич воспринимает так же только свои гениальные слова, и свои не менее гениальные мысли. Все, что сказал кто-то другой - ху...дожество какое-то. (Ну, вы меня поняли.)

Мы прошли в глубь садика по бетонной дорожке. Посреди клубничной полянки стояла раком моя будущая теща. Впрочем, она не просто стояла, а пятилась раком. Пятилась, разумеется, в нашу сторону. Сначала я подумал, что она увидела нас, и торопится познакомиться. А пятится задом, потому, что это, так сказать, ее лучшая половина. Своего рода лицо. Но потом понял, что кругом ошибался. Во-первых, этим лицом она не смогла бы нас ни увидеть, ни услышать, во-вторых, настоящее лицо у нее было гораздо симпатичней. Просто она была занята полезным и нужным делом, сбором ягод для будущего зятя, и поэтому нас проморгала. Андреич окликнул ее:

- Нин! Хватит людей пугать, разогнись давай!

Ј Нина Степановна - представилась будущая теща, смущенно поправляя сползшие штаны.

Ј Алексей, - кивнул я головой, и чуть не сделал попытку поцеловать даме ручку. Вовремя заметил, что они не очень чистые.

Знаете такую поговорку: "назвался груздем - полезай в кузов". Не знаете? Ну ладно. В общем, назвавшись мастером лопатных работ, я обрек себя на эти самые работы. Правда, много копать, чтобы сделать хорошую лестницу мне не пришлось, зато пришлось много копать, чтобы сделать хороший туалет. Ленку отправили в ссылку, готовить обед. А я снял футболку и принялся за дело. Андреич определил мне фронт работ, тыкнув лопатой в землю и указав желаемую глубину и ширину траншеи для дерьма. Типа: "копать отсюда и до обеда". Он минуту покурил, оглядывая мое тело, и изрек:

Ј Ну, судя по тому, что наколки отсутствуют, в тюрьме ты, похоже, не был.

Ј Почему не был, - возразил я. Только вчера оттуда.

Ј Откуда? - Забеспокоился папаша.

Ј Оттуда, - повторил я, посмотрев на него сквозь решетку сложенную из пальцев. - Почти три года.

Ј Во бля, - прокомментировал тесть и от волнения выронил лопату. - И как же тебя угораздило.

Ј Друг у меня там. Вот уж лет пятнадцать. Я как раз без работы остался. Сократили. Он и говорит, пойдем, мол, к нам. Мне куда деваться? Пошел. - Я говорил это, усердно махая лопатой в очерченном квадрате. - И вот уже третий год жуликов на девятке охраняю. Между прочим - лучший по профессии.

Я заметил, что папаша отвалил, только тогда, когда я закончил монолог. Интересно, что из сказанного мной он "намотал на ус"?

Позже, я понял, что, скорее всего на ус он ничего не наматывал, и вообще, ему плевать на меня сорок восемь раз.

Потом я работал некоторое время в гордом одиночестве. Когда пришла теща, из очка торчала только моя голова и плечи.

Ј Леша, пойдемте к столу, там уже все ждут только вас. Вон там, в противоположном углу сада душ. Я повесила чистое полотенце.

Нина Степановна внимательно оглядела мое тело. Что бы выглядеть молодцом я подтянул животик и напряг мышцы груди.

Ј Я смотрю, у вас нет татуировок. Нынешняя молодежь вся исколота.

Я не стал комментировать ее замечание, а прошел на помойку. Когда я говорю помойка, это совсем не то, что вы привыкли думать. Я имею в виду место, где можно помыться.

Душ был мне кстати. Полотенце, явно спернутое с завода в далекие годы развитого социализма, и помеченное черной краской буквами "ТЭС", было тоже, кстати. Потому, что другого в душе не оказалось. Я стоял под струей теплой, нагретой за день воды и завидовал качеству душевой. Сделана на совесть. И я вспомнил душ в нашей деревне. Мы с отцом забабахали его из чего бог послал, в результате чего, если подходить к душу со стороны кустов, можно насладиться великолепным видом голой задницы (или передницы) помойщика. (Когда я говорю помойщика...) Да, если вас достали мои лирические отступления, читайте только левым глазом и тогда их не будет заметно. (Шутю).

Ј Ну, Леха, как там яма, - приветствовал меня Андреич, радушно улыбаясь бутылке самогона, потеющей посреди стола.

Ј Зашибись, - кивнул я, - если не устраивать пьяных оргий, то на лето хватит.

Ј На счет оргий, надо подумать, - дохнул в стакан тесть.

Ј Я тебе подумаю, - старый таракан, - рассердилась Нина Степановна.

Я давно уже не пил самогона. Но это был случай, когда отказываться нельзя. Впрочем, напиток оказался не хилым.

Ј Ну, как коньячок, - кивнул на бутылку Виктор Андреич.

Ј Класс, - похвалил я, запихивая в рот помидоринку.

Польщенный Андреич начал интереснейший рассказ о том, как он организовал самогонный процесс, построив у себя в кухне самую настоящую реактификационную (и как я запомнил такое слово!) колонну, в миниатюре. По его словам, конденсат проходил через расширитель, потом еще черт те знает какую хреновину (я слова не запомнил) которая отделяла эфирные масла. Потом был фракционный холодильник (запомнил потому что очень похоже на фракцию Жириновского). Там оседали, кажется, смолы. И только после этого конденсат поступал в змеевик, и выкапывал в угольный фильтр. Самогон и в самом деле был что надо и с тех пор я мечтаю (жаль мечта не сбывается) построить реактификационную колонну и у себя дома. Тем более, Андреич тут же мне схемку нарисовал.

Кстати, вы заметили, что я не рассказываю о Лене? Причина проста. В присутствии родителей, она как-то сникла и потерялась. Ее, казалось, нет здесь вообще. А я привык, видеть ее сильной, красивой, веселой и самостоятельной. Короче, парни, мне ее стало ужасно жаль. Она сидела напротив меня, и я не мог даже коснуться ее.

Ј Значит ты у нас тюремщик, - начал разговор тесть, добавляя в мою рюмку самовыгнанной жидкости.

Ј Ага, - агакнул я.

Ј И много вам платят, за то, что вы отстреливаете бедных заключенных?

Ј Не очень, - сознался я. - Но если подстрелить жулика при попытке побега, то дают премии.

Ј И часто дают? - встряла в мужской разговор теща.

Ј Ну, - я же лучший по профессии!

Теща поперхнулась крошечкой хлеба. Тесть выпил залпом внеплановую рюмку самопляса.

Ј Да шутит он! - не выдержала Ленка. - Ты ври, да знай меру, не думала, что ты такой пустозвон.

Если честно, то меня заело. Треплом меня обзывали. Спикером тоже. Но чтобы пустозвоном?!

Ј Я не вру, Лена. - Просто об этом не принято говорить. Там знаешь, как делается! Есть какой-нибудь заключенный, из тех, кто всех достал, выводят его в запретку, как бы на работы. И мне сигнал. Мол, стреляй на поражение! И я в него всю очередь, чтобы наверняка. А потом прибегают ребята и вешают на колючку, на забор. Вроде как бежал он. Мне премия, офицеры, с премией, все довольны, все смеются.

Я осушил рюмку и аппетитно захрустел огурчиком. Жопка правда у него оказалась горьковата. Поливать надо тщательней. За столом повисла напряженная тишина.

- А, в общем-то, зря я это рассказал. - Решил я разорвать тишину. - Считайте, что пошутил.

В общем, теплой дружеской атмосферы в этот вечер не создавалось. Похоже, предки меня побаивались. Да, они и правы. Даже если я говорил неправду, то так жестоко врать может только исключительно испорченный человек. Чем я в сущности и являюсь. Это с виду я пушистый и мягкий, без татуировок и золотых зубов. А копнуть поглубже...

Еленка тоже дулась. Я знал, что у нее это пройдет, но не скоро. После обеда, я закончил работу над говенной ямой. Какайте, на здоровье! Мы с Андреичем, потерявшим былую словоохотливость переставили туалет, и побрызгали из шланга огурчики и помидорчики. Ужин был мрачноватым. Веселились только комары, дорвавшиеся до халявы. А после ужина, я решил, что поеду домой. Автобусом. Меня, конечно, отговаривали, но я придумал какую-то причину, с виду вполне солидную и покинул гостеприимную дачу.

* * *

А теперь, пока я не начал развивать сюжет, попробуйте вспомнить самые нехорошие слова, которые вы знаете. Даю минуту на размышление.

Стоп, хватит, ну что вы разошлись, остановитесь! Практически все из этих грязных ругательств, вспомнил и я, пока дожидался автобуса до города. И, знаете, некоторые из них даже были произнесены вслух. Правда, очень тихо, почти шепотом.

Громко я их произнес уже тогда, когда какая-то бабушка - божий одуванчик, прокладывая себе дорогу к дверям автобуса, засветила мне в глаз здоровенной корзинкой, загруженной под завязку яблоками. Пара яблок вылетели из-под этой самой завязки и отскочили от моей головы.

Еще раз я громко ругнулся по матерному, когда другая бабулька, весьма основательно встала мне на ногу. А так ничего, до дому я добрался без приключений.

А дома, я залез в душ, и смыл с себя всю грязь, и, как говорят биоэкстрасексы, "всю отрицательную энергию, накопившуюся за день". Похоже, что и положительная, и даже нейтральная энергии тоже смылись. Из душа я вышел каким-то опустошенным. Было жарко. Я сунул в пасть магнитофона кассету с Нирваной и упал на пол, предварительно бросив на него матрас. Вобла! (Последнюю букву слова, являющуюся первой буквой алфавита, следует заменить на последнюю букву алфавита. Поняли мой намек? Если нет, то едем дальше.)

Причиной того, что с губ моих сорвалось данное слово, стал телефонный звонок. Так, что в нирвану я не успел погрузиться. Я дополз на коленках, до телефонного аппарата и поднял трубку.

Ј Спасибо за звонок, - приветствовал я того нахала, который висел на другом конце провода. Это оказался не нахал, а нахалка.

Ј Вы еще не спите? - услышал я дивичий голосок, и узнал его. Конечно Катерина!

Ј Нет. - Сознался ваш покорный слуга, испачкавший сотни листов бумаги, ради того, чтобы вы не скучали сегодня вечером. - Я как обычно бегаю по квартире в поисках кровати.

Ј Алексей Михайлович, у меня создается впечатление, что у вас в квартире просто нет кровати, иначе вы бы ее давно нашли.

Ј Приезжайте, и мы поищем ее вместе. - Предложил я. Предложил не из хамства, а потому, что я просто дурак.

Ј Я хотела пригласить вас на концерт.

Девочка оказалась умней меня, старого таракана, и предпочла не заметить моей грубости. Мне стало стыдно. Наверное, я даже покраснел. Со мной это бывает. Но редко. Я понял, что был не прав.

Ј С удовольствием - сказал я. Сам не знаю, как у меня это вырвалось. А потом, как всегда сострил, - Давно не был в опере.

К слову сказать, в нашем городке оперой никогда и не пахло. Опера, вот есть. Но они обычно ходят в гражданке, чтобы их не обидели хулиганы. Потому и не заметны для прочих людей. А к опере наши опера никакого отношения не имеют. И поют они крайне редко. Если только по пьяни. В хорошей компании. Но это не те арии которые хочется слушать.

Ј В Релаксе концерт. Из Нижнего Тараканы приезжают. Наш Изакарон будет. Крутая команда!

Ј Клево, - подумал я вслух, и опять удивился, на этот раз тому, как изменился мой лексикон.

Давненько мы по рок концертам не шлялись. Мне хотелось посмотреть, на что способно нынешнее поколение панков. Наверное, кричат громко. Как бы то ни было, я принял ее предложение.

На следующий день, точнее следующим вечером, еще точнее, (что, достал я вас своей точностью?), субботним вечером, часов около восьми, я стоял у входа в Универмаг. В руках я держал газету. ("Все равно какую, - сказала Катя, сейчас никто газет не читает, так что я вас узнаю"). Я не старался одеться как-то особенно, хотя с усмешкой подумал о рваных джинсах, заклепках и ирокезе. На мне это смотрелось бы круто. Даже слишком круто. Поэтому я ограничился теми шмотками, в которые я выряжаюсь когда еду в колхоз. В общем, я и без ирокеза выглядел если не как панк, то, как хиппи, точно. Правда, волосы у меня короткие, но джинсы светились потертостями и дышали на ладан. Если могут дышать джинсы.

Было тепло. Но я, человек бывалый, знал, как холодно бывает летней ночью, надел джинсовую куртку. Было бы совсем круто, если она сидела на голом теле, и на животе моем была бы татуировка. Но татуировкой я, как вы знаете не обзавелся. В общем, я не решился отказаться от футболки. Я не собирался косить под тринадцатилетнего панка. Была и еще одна причина. Животик, который слегка выпячивался поверх брючного ремня. Каким-то он буде лет этак через десять?

Чувствовал я себя поганенько и неуютно. Примерно так же я чувствовал себя, когда попал в женский туалет. Это было, в каком-то кафе, и мужской, помнится, не работал. Соседняя дверь была приоткрыта, и я, робко заглянув, понял, что там никого нет. Меня просто разрывало большой нуждой и, влетев в женский сортир, я оккупировал одну кабинку. Вслед за мной вошли три дамы. Я спешно запер дверцу и сидел, как преступник. Почему-то мне сейчас вспомнилось именно это. Говорят, перед смертью человек видит всю свою жизнь. Словно кадры фильма. Наверное я перед смертью тоже вспомню, как сидел в женском туалете, поджав ноги, и как в мою кабинку ломилась дама желавшая срочно очистить кишечник.

Катя была похожа на пацана. Короткие волосы, отсутствие косметики. В правом ухе штук шесть (я не стал считать), сережек-колечек. Она подошла ко мне близко и посмотрела снизу вверх.

Ј Здрастье. Это вы Алексей Михайлович?

Я поставил знак вопроса, хотя в ее словах вопроса не было. Скорее утверждение. - Я Катя.

Ј Здравствуйте, Катя.

Мы пошли к Релаксу. Это было совсем рядом. Она шла чуть впереди, и я смотрел в ее затылок, и думал о том, что девочка совсем не похожа на ту, которую я рисовал в своем воображении. Извращенный мужской ум, а у мужчин ум всегда извращенный, рисовал мне образ девочки --нимфетки. Таких сейчас немало ходит по улицам, соблазняя своей юной красотой и наготой добропорядочных, и не очень добропорядочных горожан. Согласен. Мини - юбки и топики с открытыми животами, это красиво и эротично. Но уж слишком по блядски. Катя была другая. Сначала мне показалось, что у нее полностью отсутствовали округлости, свойственные женщинам, и столь любимые мужчинами. Бедра у нее и в самом деле были довольно узкие. И джинсы не обтягивали их. То, что у нее есть грудь, я заметил только когда мы возвращались с концерта. Честно говоря, я шел в клуб, как на голгофу. Я ругал себя последними словами, (ну, не самыми последними). Я смотрел на себя со стороны и называл старым пердуном, старым козлом и старым развратником, не говоря уж про старого дурака и старого идиота. Я готов был повернуть обратно, и не знаю сам, почему я этого не сделал. Наверное потому, что если назвался груздем, полезай в кузов.

* * *

Ј Ну, как вам концерт? - спросила она, когда мы остались одни.

Ј Круто. А главное очень шумно.

Ј Да тут аппаратура дерьмовая. А вообще Изакарон класс!

Ј Класс. - Согласился я. Вонючему западу до них далеко. Поэтому у Изакарона, нет никаких шансов стать супергруппой. Мы идем ко мне пить кофе? - предложил я и нарисовал себе интересную картину, как после чашечки кофе, я предложу ей сделать эротический массаж. Или, что еще интересней, предложу принять душ. "Только не закрывай дверь, - скажу я ей, - я принесу чистое полотенце". А когда войду...

Ј Мама не разрешает мне ходить поздно вечером в гости к незнакомым мужчинам и пить с ними кофе. Или другие напитки, - обломила девчонка.

Вот, всегда так. На самом интересном. Нет чтобы еще минуту помолчать. Подождать пока я домечтаю. Мечтать то ведь никому не вредно? А?

Ј Жаль. - Сознался я. - А я хотел тебе сделать эротический массаж.

Ј Ты специалист по эротическому массажу? - взглянула она в мои глаза. Но было темно, и ничего-то она в них не увидела.

Ј Да. Но у меня мало практики. Практически практика совсем отсутствует. Я пробовал пару раз делать эротический массаж. Но женщина, на которой я испытывал волшебство своих рук, очень боялась щекотки. И все заканчивалось дурацким смехом. А ты боишься щекотки?

Ј Не очень.

Ј Тогда мне нужно сделать тебе массаж. Когда, если не сейчас?

Она вдруг погрустнела. Может быть оттого, что вынуждена была отказаться от эротического массажа? А может быть потому, что вспомнила, что вернувшаяся с работы мама ждет ее дома выбирая ремень потолще.

Ј А у тебя есть деньги на такси?

Ј Деньги на такси есть, - ответил я. - Но я живу вот здесь. Рядом. Мне такси не нужно.

Ј Тогда тебе придется меня провожать пешком через весь город. Не бросишь же ты меня одну в центре города на произвол судьбы и на растерзание хулиганам? А если на меня нападут грабители?

Ј Грабители? - Интересно, что они у тебя будут отнимать? И вообще, это их проблемы. Я их спасать от тебя не буду.

Я трепался как пацан, нес какую-то чушь и вообще вел себя как придурок. Впрочем, почему как? Между делом я остановил машину, заплатил водителю четвертак и посадил девочку в тачку.

Ј До свидания, сказал я, целоваться не будем. Было интересно познакомиться.

Она мне что-то ответила, но я не услышал за шумом мотора.

Глава вторая

Кто сказал, что все мы марионетки? Он был прав. Кто-то невидимый дергает за невидимые нитки, и мы вынуждены выполнять его волю. И все смирились с этим. Все, только не мой друг! Он все делал наперекор судьбе. Он не выбирал легких путей. И гордился этим.

- Ерунда, - сказал я ему. - Тебе только кажется, что ты решаешь за себя. На самом деле, тебе просто позволяют это делать.

И тогда он решил, что правильней будет, ничего не делать.

- Ты просто не нужен своему кукловоду, - уверял я его. Ненужные куклы убирают в пыльный ящик.

И тогда мой друг поднялся на крышу самого высокого в городе дома и прыгнул. Он думал, что победил судьбу. А на самом деле его просто выбросили, как ненужную, сломанную куклу.

Майор Кириченко, замполит роты охраны, состроил хитрую рожу и, приплясывая на месте, предложил нашей группе попытать счастья на городской свалке. "Этот козел всегда так танцует, когда подлянки раздает", - прокомментировал Кабан. Потом он дал нам распечатанную на ксероксе фотографию гражданина Шкурова Юрия Петровича, "тридцати двух лет, рост сто семьдесят пять, особые приметы - татуировка на левом плече в виде женщины". Ксерокопия напоминала большую кляксу. Наша группа, услышав, что ее послали на свалку, ругала замполита разными словами, из которых литературным было только слово "козел", ну и может быть "сука", что дает ясное представление о том, каким уважением пользуется среди своих подчиненных Кириченко. Да, по правде говоря, говенней человека я не встречал. Потом мы сели в автобус - старенький пазик. Старшим был капитан Кузьмин - шлангообразный тип с распиздяйской рожей. Водила Валера, собаковод Мишка со своим Реем, чемпионом мира среди немецких овчарок по обрызгиванию пеньков, прапорщик Зверьков в начищенных до блеска яловых сапогах, явно забывший, что едем мы не на парад, а на свалку, еще один прапор по прозвищу Мичман, а по имени Сашка Малинин, Николай Чесноков и Серега Вдовин. Про нас с Лехой я уже говорил. Чуть позже в автобус ввалился еще один собаковод с еще одной собакой, которая оказалась сучкой. Рей сразу же попытался ее изнасиловать, но получил решительный отпор, после чего Мишка оттащил его в конец автобуса и затолкал под сидение ногами. Рэй попытался откусить хозяину ногу, но неудачно. Собаковода - хозяина сучки звали Виктором. Витьком, если быть точным. Собаку Монькой, в честь Моники Ливински. Но, судя по всему, Рей был мало похож на Билла Клинтона, или Монька была мало похожа на свой исторический прототип. Иначе бы у них все получилось. Хотя и получилось бы, если б не диктаторские замашки Мишки.

Дальше, ввожу вас в курс дела. Есть у нас такие бесконвойники, они выводятся на работу без конвоя, под присмотром одного человека. Он обязан проверять их работу каждый час. И бесконвойник может храбро бежать сразу после проверки. У него, как минимум, час форы. Как минимум, потому что дураков нет их каждый час проверять! В общем один такой и сбежал. Родом он был из Заволжья. Сразу после побега в Заволжье полетели наши орлы, проверять адреса его родных и близких. Засады засаживать по квартирам да по блат хатам. Шухер наводить, в общем. На вокзалах выставили засады в гражданке. Кстати, вчера Коля Васин на автовокзале ложанулся. Увидели парня на жулика сбежавшего похожего, пьяного. Подошли, документы спросили. Тот чего-то дернулся. Коля ему в дыхалку рубанул, потом, для верности по башке. А в Коле весу за сотню, и удар - не бабочка крылом. Мужик - лбом в асфальт. А из кармана ксива ментовская. Вася глянул - летеха из угро. И деру с вокзала. Потому что хоть мы и менты, а юристы. И потому что в Коле хоть и сто двадцать ке ге, а очко не железное. Но это так. Информация к размышлению на тему ху из ху.

А мы едем на свалку. Свалка в нашем городе - всем свалкам свалка! Соседи от зависти слюной исходят! Можно сказать международного значения помойка. Говорят, что японцы из мусора острова делают. Продать бы им на фиг весь наш мусор! Глядишь, город с долгами бы расплатился. Или построили бы в этом месте международный горнолыжный курорт! Тоже дело! Глядишь, не сегодня - завтра и Владимир Владимирович, свет Путин в гости пожаловал бы. На открытие курорта. Он, говорят по горным лыжам дока! А что? Хорошая идея! Продать бы кому? Купите недорого!

* * *

Свалка поразила меня не столько вонью, которую все мы ожидали, сколько своими размерами. Огромная гора высотой с пятиэтажный дом была плоской сверху. Мусор, который подвозили непрерывно самосвалы, разравнивался с помощью бульдозеров. Вереница машин застыла, образуя длинную очередь желающих облегчиться. А что делать, если не хватает у нас в стране общественных помоек, так как не хватает общественных туалетов. Вот и сбрасывают частенько мусор с самосвалов куда-нибудь в лесок. Потому что да свалки далеко, потому что здесь очередь и потому что за это удовольствие надо платить. Потому вот и засраны у нас в городе, (да и не только в городе, а берите масштабнее, типа в стране) дворы и подъезды, речки и лесочки. И страна наша (берите конкретней, типа город) превращаются в большую кучу дерьма. Потому что если кормить кое-как кормят народ, то посрать по-человечески не дают.

Но нам наделать в штаны не грозит. Потому что мы на свалке, так сказать межрайонного масштаба. Где люди и автомобили только и делают, что опорожняются. И никто, похоже, и не удивится, если прям тут, посреди дымящегося и воняющего пространства мусора, кто-то, снимет штаны и сделает пи-пи или ка-ка.

Я вот сказал, что машины сваливают здесь мусор. И был бы не прав, если б не упомянул о том факте, что часть мусора, часть общечеловеческого дерьма собиралась, сортировалась и отправлялась на переработку. Потому что чуть в стороне стояли несколько грузовичков, к которым тянулся помоечный пролетариат. Здесь собирали бутылки, металлические банки из-под пива, и хрен знает чего еще. А что? Вымоют бутылочки, наполнят пивком и опять в дело. Будем из них, блин, пивко попивать!

На "плоскогорье" суетились люди. Сотни людей занимались тем, что ковырялись в спрессованном мусоре извлекая из него нужные им вещи. Многие из них использовали маленькие грабельки, вроде тех, которыми работают на своих участках садоводы-огородники. Знакомая картина! У нас сейчас полстраны раком стоит в огородах. Урожай урожает. Ладно. Поехали дальше.

Оставили мы автобус с водителем невдалеке от въезда на это кладбище ненужных вещей и разбитых надежд. И сами, разбившись на два отряда, начали шмон. В смысле обыск.

Ј Связь по рации, каждые десять минут. - Скомандовал капитан и вернулся в автобус, брезгливо вытирая о резиновый коврик ноги.

В нашей группе были четверо. Возглавлял ее Леха. Но возглавлял несколько странновато, заняв место в середине группы. Рядом со мной. Мичман шел с другой стороны от Лехи, а собаковод Мишка шел впереди всех, пытаясь удержать пса, уверено тянущего Мишку и всю нашу группу в сторону свалки. Голодный он был что ли?

Но голодный, не голодный, а нюх у Рея был что надо. Он привел нас не просто к человеческой толпе, копошащейся в дерьме, а к человеку, добывающему из мусора, с помощью грабелек, кусочки грязного мяса. Грязный мужичек, старательно складывал драгоценную свою добычу на грязный кусок целлофана. Рей подбежал к нему, слизнул мясо и гавкнул. Мужичек неловко взмахнул рукой, пытаясь закрыться, и упал. Победивший без боя Рей поднял ногу и побрызгал на поверженного соперника. Мишка оттащил собаку, старательно обнюхивающую лежащего мужика и что-то спросил. Мужик молчал.

Ј Глухонемой, - пояснил Мишка, и мы пошли дальше, стараясь не слышать, куда посылал нас, вместе с нашей псиной, глухонемой мужик, лишившийся куска свежепротухшего мяса.

Ј Давай за ним, - дернул за рукав Мишку Леха, и я увидел, как делает от нас ноги парень в солдатской форме. Мишка не стал спускать свою псину, а просто крикнул "стоять, солдат".

Через минуту солдат был задержан, а еще через минуту отпущен.

Ј Черт с ним, - сказал Кабаев, - не хочет Родине служить, пусть на помойках питается.

И он был прав.

Потом мы полюбовались, как местные добытчики штурмуют самосвал, выбрасывающий на свалку просроченные консервы. Самосвал свалил груз и поторопился свалить сам. Бульдозер тяжело разворачивался, чтобы смешать с землей новый мусор, а бомжи торопились набрать в сумки этот божий дар.

- Во, блин, - манна небесная! - Удивился Мишка и тормознул одного мужичка, выскочившего из толпы с полной авоськой. Тот хотел было вырваться и исчезнуть, но Рей внушительно гавкнул. Мишка проверил содержимое сумки и выудил из нее банку сардин.

Ј Ты че, мужик, - спросил он хозяина авоськи, это есть будешь?

Ј Ну да, - ответил тот, тревожно поглядывая на сумку.

Ј А не отравишься? Консервы то просроченные.

Ј А ты, товарищ милиционер, видел - около свалки все мертвые лежат?

Ј Е, какие еще мертвые?

Я знал этот прикол, и сам не раз разыгрывал так друзей. Говорят вот тебе, к примеру,

Ј Умираю, как пить хочу. (Варианты "есть", "курить", "в туалет"...)

И тогда нужно сказать: "То-то, я смотрю, на улице все мертвые валяются. А они пить хотели"! Так что сейчас бомж скажет...

Ј А такие. Консервов наелись, и передохли. У нас тут все на подножном корму живут. И никто не жалуется. Никто ничего от Родины не просит. Все давно на нее положили, как она положила на нас.

Мишка понял чего Родина положила на нас, и чего положили на нее сразу. А то, что его накололи, он понял только тогда, когда мы засмеялись.

Ј Значит так, - сказал он сурово. - Банку с консервами мы у тебя конфисковываем, для проведения следственного эксперимента. Можешь быть свободен.

Мужик ушел, а Мишка сунул консервы в карман, показав язык собаке.

Ј Хрен тебе, живоглот, это нам на закусь.

Потом мы допросили молоденькую, лет пятнадцати девчушку, которая пыталась найти в дерьме что-то ценное. Может быть, искала счастья? Но счастье в дерьме бывает только дерьмовое. Показали ей фото жулика. Спросили где, живут местные. Она сказала, что ничего не знает, и что приехала сюда только второй раз, из Вязников.

Ј Блин, че у вас, своей помойки нет? - Почему-то возмутился Мичман. Вряд ли ему стало жалко нашу помойку. Скорее, пожалел девчонку.

Ј Есть, только у нас маленькая. Да я только второй раз здесь. У нас в городе работы нет, есть нечего.

Ј Ладно. Ты давай, завязывай со свалками, а то так и останешься здесь. - Погрустнел Мичман. И отвернулся от девчонки. А потом достал из кармана червонец и протянул ей. - Я тебя прошу.

Мы пошли в сторону леса, где должны были находиться землянки местных бомжей, а Мишка долго оглядывался назад. А потом сказал:

Ј Жалко девку. Красивая. Лучше бы в проститутки шла работать. Я бы ее и то трахнул.

Ј А вам с Реем все равно кого...

Ј Да ни хрена! Че, девка молодая! Умыть, причесать, и будет конфетка!

Наверное, Мишка был прав. Если умыть и причесать. И, наверное, проституткой быть лучше, чем кладоискателем со свалки. Хотя это всего лишь другая разновидность дерьма. Другая разновидность... жизни.

Мы спустились с горы, и некоторое время шли вдоль лесочка, пока не обнаружили тропинку в лес. Тропинка вывела нас к вигваму из картона и рваных одеял. В нем никого не было. Мы покричали, и из леса вышел пацан лет двенадцати.

Ј Вам кого? - спросил он, подходя ближе. В руках пацана были сухие ветки.

Ј Мы тут жулика ищем...

Еще одна тропа привела нас к большому "дому" из картонных коробок и стволов деревьев. Там было шумно и весело. Навстречу нам вылетела мохнатая собачонка, видимо девочка, Потому что Рей повиляв для порядка хвостом, тут же залез на нее. Но из-за разницы в габаритах, у них ничего не вышло. Собачка заскулила и убежала. Ведомый Реем, Мишка ворвался в бомжацкий притон. Мы ждали его на улице. Через минуту, из-за занавески, прикрывающей вход, вылетел Рей, верхом на собачке, а потом показалась счастливая рожа Мишки.

Ј Мужики! Обалдеть можно! Здесь свадьба! Пойдем по стаканчику бултыхнем?

Ј Я тебе щас по башке дубинкой бултыхну! - разозлился Леха. Достал уже, бля!

Мишка убрал голову, и мы слышали, как он извинялся перед хозяевами, говорил, что служба превыше всего, еще раз поздравлял и желал счастья и благополучия. Потом он вышел к нам, и поймал Рея, успевшего все-таки сыграть свою свадьбу.

Ј У тебя губы в помаде, - сказал Мишке Кабан. С кем целовался? Или ты еще и перепихнуться на свадьбе этой успел.

Мишка вытер губы и пояснил, что это не помада, а вино.

Ј Они там "Изабеллой" отмечают! Вчера вино просроченное на свалку завозили. Зашибись живут, дармоеды! На всем готовом. Я бы и сам здесь недельку отдохнул. А то задолбала эта служба!

Не доходя от следующего жилища бомжей, мы увидели деревянный крест с надписью: Коржакова Марина Михайловна 1927-2000. Катался на качелях пятилетний пацан. Увидев нас, он спрыгнул с качелей и исчез в домушке. Навстречу вышла пожилая женщина.

Ј Не ходите к нам, - сказала она, - у меня муж болеет.

Ј Посмотри, - приказал Леха Мичману.

Тот заглянул за занавеску.

Ј Дед старый. Худой. Чего с ним?

Ј А кто знает? У нас врача нет. Боюсь, как бы не умер.

Ј Ладно, - Леха снял фуру и почесал затылок. - А где тут еще поселения?

Ј А вон там, с полкилометра. Афганцы живут.

Афганцы жили круто. Жилплощадь у них была не меньше, чем площадь моей двухкомнатной хрущевки. На встречу нам вылетела стая разнокалиберных и разношерстных собак. Голов в двадцать.

Увидев, что дело пахнет керосином, Рей вырвал поводок из хозяйских рук и пропал в лесу. Да, дураком его назвать было сложно. Ситуацию он сек. Настоящая ментовская собака! Стая не стала преследовать позорно ретировавшуюся ментолайку, а набросилась на нас. И я решил взять власть в свои руки.

Ј Вперед, - скомандовал я, - и возглавил колонну, размахивая перед собой резиновой палкой.

Мичман шел за мной. Потом Леха. Последним шел замешкавшийся Мишка. Собаки пытались ухватить его за пятки, и Михаилу пришлось некоторое время активно поработать дубинкой. Для устрашения противника, он еще и орал по матерному такие слова, которые вы в словаре Даля не найдете, но которые обязательно услышите, если разозлите, скажем, соседа.

Не подумайте что я храбрец, раз пошел на встречу собачьей лаве. Просто часто бывая в деревне, где живут мои родители, я успел изучить подлую психологию деревенских шавок, которые боятся палок, и хватают прохожих нападая исключительно сзади. Поэтому я и встал храбро впереди всех. Где безопасней. Можно сказать - настоящая, почти чапаевская стратегия, а не хухры-мухры!

На шум, из домушки вышли две женщины лет тридцати пяти, сорока. В меру грязные. Они отозвали собак и загнали их в "собачник" - низкое, метра полтора в высоту, крытое помещение, площадью пять на три.

Ј Здесь у нас собаки живут, - пояснила одна,

Ј Нихрена себе, конура! - сказал Мишка, и засунул в нее голову.

Удивлен был не только он. Мы удивились не меньше его. Но не столько размером собачьего жилища, сколько тому факту, что собачья братия не откусила ему голову. Мишка - везунчик!

Мы объяснили причину своего визита мило улыбающимся беззубыми ртами женщинам и осмотрели их жилище. Внутри "главного корпуса" стоял огромный, метров шести в длину, стол. На столе - пельмени. Пара псов вертелась в ногах.

Ј Собачек на пельмени держите? - спросил я.

Ј Этих нет, - ответила женщина.

Что означал ответ "этих нет", я не стал уточнять. Просто решил никогда не есть покупные пельмени и покупные котлеты. Правда, забегая вперед, скажу, что обещание свое я не выполнил. А вот мой приятель Геркалин Славка до сих пор в магазине пельмени не покупает и терроризирует свою жену, чтобы она ему пельмеши сама делала. Садист! Но к делу.

Ј А почему вас афганцами называют?

Ј А мужики наши в Афгане вместе воевали.

Блин. Еще один поворот судьбы. Параллельные миры. Герои вчерашних дней, превращенные заботливым государством в бомжей. Это вам не "Рембо"! И не "Прощай оружие". Тут трагедия покруче разыгрывается. И главное всем пофигу. Все в порядке вещей. Типа сам себе хозяин и сам кузнец своего несчастья. "Герои войны на свалке жизни". Почему никто не напишет такого романа? Никто не будет читать? Никто не будет читать. Пока я разбрасывался мозгами и рассуждал о жизненных катаклизмах (чего-то там клизмах?), мы оглянули их "хоромы".

Ј А где мужики то сейчас?

Ј На работе.

Ну, нихрена себе! Они еще и работают!

Ј На какой?

Ј Да там, они на горе работают. Продукты добывают.

Ј Пельмени на продажу готовите? - Спросил подошедший Мичман.

Ј Да на какую продажу, себе.

Ј Себе... Да вам тут за месяц не управиться с этими пельменями. А холодильника у вас нет.

Ј Ладно, мужики, все, пошли, - сказал Леха, заглядывая в "пельменную"и тоже удивляясь обилию продуктов питания. Мишка, к всеобщему удивлению, пельменей не взял. Или побрезговал собачатиной, или решил, что в кармане пельмешки слипнутся?

Зато потом... Мы посетили еще несколько хижин. В одной из них Мишка угостился котлетой, в другой банкой тушенки.

Когда мы вернулись в автобус, то застали весело махающего хвостом счастливого Рея и водителя в волнении, стремительно перерастающем в панику.

Ј Кузьмин, бля, с Коляном, бля, пропали. По рации не отвечают. Может, случилось чего?

Мы долго пытались вызвать их по своей рации, но безуспешно. Потом, когда вернулись все группы, кроме Капитана Кузьмина, мы на автобусе объехали вокруг свалки, и заезжали на самый ее верх. Типа нам сверху видно все ты так и знай. Вызывали пропащего Кузьмина снова и снова, но рация Кузьмина молчала. Связи не было.

Ј Жарят котлеты из Кузьмина, - пошутил грустно Леха. - Какого хрена, мудак сраный, полез на помойку! Сидел бы в автобусе, дрочил. Наберут дубов в армию, блин в милицию, черт в юстицию.

Информация к размышлению. Леха пришел работать на девятку после армии. Так он и стал ментом. А совсем недавно перевели нас, доблестных тружеников охраны неудачливых жуликов из ведения Управления Внутренних Дел в Министерство Юстиции. Так что были мы теперича юристами. Хотя ксивы у нас до сих пор в карманах ментовские.

Котлеты из капитана Кузьмина никто, конечно же, не жарил. Он нашелся. Просто рация была хреновая. Времен первой мировой. Да и мозги у кузьмина не первой свежести. Кузьмин, как старший группы, решил выпендриться и посетить самолично одно "ранчо", находящееся на отшибе. Это было довольно далеко в лесу, да в низинке. Хозяин "ранчо" был монополистом, так как выкопал колодец и теперь приторговывал водой. Он жил хорошо, крепко, пробовал даже построить настоящую рубленую баню, но, оказывается, власти время от времени применяют власть, снося бульдозерами жилища аборигенов, и не давая расстраиваться местному "мегаполису". И еще одну проблему выявил я, разговаривая с жителями города, которого нет на карте. Жить мешают набеги бомжей с теплотрассы. Они приходят, обычно днем, и забирают все, что можно забрать. Поэтому без охраны "вигвамы" оставлять никак нельзя. И поэтому, местные делают набеги на теплотрассу, изымая похищенное. В плен они никого не брали, а вот добычу - всякую утварь типа рваных матрацев, кухонную посуду и прочее нужное в хозяйстве дерьмо забирали. Как говорится глаз за глаз, зуб за зуб, стул за стул, хрен на хрен менять только время терять. А куда им спешить? Все там будем, спеши не спеши. Вот такая война. И вот такой мир "на дне". Эх, перевелись на Руси настоящие писатели. Нет больше Алексея Максимовича Нижнего Новгорода, или, как называли его в старину, Горького. Пишут наши писаки детективы, и эротические романы. А, впрочем, правильно делают. Как сказал когда-то незабвенный политик и мой любимый комик Владимир Вольфович, у нас в России две самые популярные профессии. У мужчин - охранник, у женщин - проститутка. О чем же читать охранникам и проституткам, как не о криминале и проституции?

В общем, жулика мы не нашли. Но нашли другой мир. Мир, с которым невольно пересекаемся, когда умирает поселившийся в подвале бомж и мешает нам жить воняя и разлагаясь в этом подвале. Когда едет рядом с нами в электричке толпа "работников свалки", распространяя этот запах на весь вагон и заставляя добропорядочных пассажиров, купивших быть может билеты, переходить туда, где бомжатиной не воняет. Пересекаемся когда утром около контейнеров с мусором снуют "работники дерьма и мусора", когда беспризорные дети просят на корочку жлеба а потом покупают в ближайшем магазине клей момент и шарахаются стаей обдолбанных дихлофосом тараканов по улицам.

Мы нашли другой мир. Непонятный, пугающий, но так похожий на тот, в котором мы существуем. Тот же мир! Только дерьмо там другого качества.

* * *

Парня поймали три дня спустя. Хотя поймали - не то слово. Он просто пришел сдаваться в прокуратуру. Все это время он жил у какой-то бабы и пил водку. Когда водка кончилась, а бабе он надоел, тогда и пришла в его голову светлая мысль о том, что в тюрьме сейчас обед, макароны дают, и что пора сдаваться. В принципе, понять причину его побега нетрудно. Отсутствие женщины и вина, кого хочешь, доведет до ручки. А на зоне со спиртным туго. А с бабами совсем беда.

Все это время я не видел Ленку. Однажды я позвонил ей поздно вечером и объяснил, что служба превыше всего, на что она мне ответила... Ну, что ответила, то ответила. А то, что мне пора думать о себе, а не о Родине, я и сам давно знал. Да и о Родине я совсем не думаю. Хотя вру. Думаю. Конечно, думаю. Но мысли эти совсем не радужные. Наверное, я неправильно воспитан. Наверное, я не патриот. Но при всей моей любви к русским березкам, я не нахожу в русской природе ничего, кроме березок положительного. Морозы зимой, гнус летом, дожди и грязь весной и осенью. И вечно раздолбанные дороги. Вот за это я и жалею Родину. За это и люблю. Нескляжная она, Россия моя. Но родная. Родина. И пусть мне скажут, что я не прав, знаю, многие скажут. Но я не верю в светлое будущее и процветание России. Может, Россия и будет процветать. Может быть. Но нам, рядовым россиянам от этого не легче будет. Когда это на Руси мужику жилось вольготно? Да никогда! Как сношали его во все щели, так и будут сношать. Чего же говорить о бабах? Женщинах, то есть.

* * *

Мы сидели на кухне у Пал Палыча. Было поздно и пьяно. На столе, пытаясь сожрать засохшие еще в прошлом веке крошки, паслись тучные стада тараканов. Вначале Палыч сдувал со стола самых наглых из них. Потом перестал их замечать вовсе.

- Не дави. Божьи твари. - Говорил он мне, когда я пытался объявить им войну. - Да и потом стол мыть придется. А мне это и на хрен не нужно.

Ј Палыч, - говорил я ему, - может пойдем в комнату. Я больше не могу сидеть с твоими друзьями за одним столом. Меня их усы раздражают. И потом, ты знаешь, как размножаются тараканы? Они, Палыч, сперму в пищу закладывают. А тараканихи ее потом поедают. Вот такое у них непорочное зачатие. Безо всякого секса. Противно, Палыч!

Ј И что вам, собственно противно, молодой человек? То, что они размножаются без секса? Зато как размножаются! Вот скажи, Санек, у тебя много детей?

Ј Не много.

Ј Ну, скажи. Сколько?

Ј Да нисколько нет, Пал Палыч.

Ј То-то! Нисколько. А тебе, бляха-муха тридцать пять! Ну, и когда ты размножаться будешь? Генофонд пропадает! У нас смотри, какая херня получается. Вот ты.

Ј Что я?

Ј Вот ты умный человек, не спорь, умный. Мне лучше знать. Вот ты. Умный человек, а размножаться не хочешь. Умные люди рожать не хотят. Потому что это хлопотно, потому что это дорого. Потому что это отвлекает. И не размножаются! Хотя процесс то нетрудный и приятный даже. Но выдумали всякие средства, только бы не рожать! Потому что страшно рожать. Умные люди хотят рожать в стабильном обществе. Они хотят знать, хотят быть уверенны в том, что их ребенок не заболеет спидом, когда в больнице ему будут делать прививку от оспы. Они, умные люди хотят быть уверенны, что их ребенок не станет наркоманом в школе, не погибнет в тюрьме или от рук бандитов. Умные люди хотят быть уверенными в том, что их пацана не убьют в очередной войне, а их дочку не изнасилуют в подъезде пьяные ублюдки. Они хотят точно знать, что сумеют обуть, одеть накормить, дать образование своим детям. Да и где они жить будут? Если нарожают, как встарь десяток малышей? Проблематично?

Ј Проблематично, - согласился я.

Ј Дети не тараканы.

Ј Не тараканы. Точно.

Ј Вот и получается, что детей сейчас рожают только те, кто ни о чем не думает. У кого думать нечем. Дегенераты. Алкаши всякие. И дети у них рождаются с детства склонные к пьянству. А, получив родительские наставления, в виде сотни - другой подзатыльников и стакана самогона, вместо аспирина, вырастают такими же ублюдками, как и их родители. А так как живут они с матерью и со всеми по очереди ее мужьями в однокомнатной квартире, то уроки размножения получают в достаточном количестве, я не говорю о качестве, и с самого с ранья. И только писька превращается в член, тоже начинают размножаться. Как тараканы. И что?

Ј Всеобщая деградация. - Произнес я, щелком сбивая с граненого стакана залезшего на самую его вершину в поисках спиртного таракана. Как стрелял недавно в бежавшего жулика из автомата. И результат, кстати, был почти таким же. Таракан упал на спину. Но не умер, а вскочил и, прихрамывая, снова направился в мою сторону. Мне стало страшно.

Ј Всеобщая. - Пал Палыч задумался, глядя поверх своего стакана на хромого таракана. - Убей его. Убей. Их популяции это не грозит. Это грозит нашей популяции. Мы обречены. Через сто лет русская нация окончательно деградирует, превратившись в нацию ублюдков. Остатки... Останки интеллигенции либо деградируют тоже, либо будут загнаны в резервации и уничтожены. В России русских не будет! Будут черные. О! Те еще умеют размножаться!

Палыч вдруг снял с себя рваную тапку и начал с остервенением давить на столе зажравшихся тараканов. Те, даже не пытались убежать. Они с удивлением смотрели, на раздавленных в мокрое соратников и тупо шевелили усами.

Ј Зажрались, суки, бдительность потеряли. Зажирели. - Ругался Палыч, уничтожая тараканов по всей кухне, настигая их на стенах, на полу, в раковине. - Зажравшаяся, потерявшая нюх нация обречена! Ты поверь, Леха, скоро по всей Европе, не только в России, буду жить одни мусульмане! Потому что они умеют размножаться. Потому что у них многоженство. Потому, что им есть к чему стремиться. Азия будет китайской. Америка - негритянской. В этих народах есть сила. Есть то, чего нет у белых.

Палыч убивал. Он настигал их везде.

Ј Пойдем отсюда, - прохрипел вдруг Палыч, бросая на пол боевой тапок. - Здесь пахнет смертью. Завтра я куплю отраву и выморю их на хрен всех.

Ј Заморю вас всех к едрени фени! Закричал дико Палыч и погрозил тараканам кулаком. - Заморю! - А потом тихо добавил. - Но это не поможет.

Мы ушли в зал. Палыч включил телевизор и продолжал свои философствования.

Ј И это не национализм, не раздувание межнациональной розни. Это правда. Это естественный отбор. И тут никакой национализм не поможет. Он может только приостановить, замедлить естественные процессы. Мы обречены. Вот поэтому и деградируем. Пьем.

Пал Палыч достал из бара пузырек с женьшеневым лосьоном, вылил в опустевшую бутылку из-под водки и разбавил его в кухне водопроводной водой. По телевизору шел американский боевик с участием Брюса Уиллиса. По лицу Брюса ползал, шевеля усами, жирный таракан, видимо покинувший кухню в целях безопасности. Палыч вернулся с краюхой хлеба и тремя солеными огурцами. Он поставил все это на стол, снял с себя вторую тапку и ударил ей брюся Уиллиса по лицу. Жирное месиво тараканьего трупа расползлось по веселому лицу Голливудовского крепкого орешка. Палыч вытер его газетой. А потом переключил телевизор на другой канал. Выступал президент России. Он рассказывал о временных трудностях и росте благосостояния. Об укреплении экономики и о том, что жить стало лучше, жить стало веселее.

Ј У тебя есть дворники.

Ј Какие дворники, Палыч?

Ј Уточняю вопрос. У тебя есть лишние автомобильные дворники?

Ј У меня палыч, и машины нет, если ты помнишь. Но я могу спросить у Ленки.

Ј Спроси у Ленки. Спроси. Мне нужны дворники. Я как услышу такую лажу по телевизору, начинаю в экран плеваться. Хочу поставить на него дворники.

Ј Для такого дела найдем. - Пообещал я. - Только это старый анекдот. Еще при Брежневе его рассказывали. Не смешно.

Ј Не смешно, - согласился Палыч, и опять переключил на Брюса Уиллиса. - Не смешно. Потому что это старый, вечный анекдот.

Ј Но если хочешь, я дворники найду. И мы их поставим. Тогда будет смешно.

Ј Да, тогда будет смешно, - согласился Палыч. - Телевизор с дворниками. Я буду их включать, когда по телевизору будут говорить лажу.

Мы помолчали. Я хотел спросить о том, где передовой поэт понахватался таких словечек типа "лажа", но не успел, так как Пал Палыч перешел к делу Он так и сказал.

Ј Ладно, о деле. Всяк, кто прочитает твои стихи, скажет, что они плохие, вычурные, надуманные, корявые и неоригинальные, что они вредны, потому что не оптимистичны. Все это правда И все это херня. У тебя хорошие стихи. Мощные образы. Мощные фразы. А вот это, "Утро", это более чем. Более чем. Ты знаешь, чтобы стать гением, не нужно, чтобы все, что ты делаешь, было гениально. Достаточно сделать одно гениальное открытие, выиграть одно гениальное сражение или написать одно гениальное произведение, чтобы стать гением. Даже если это стихотворение из четырех строчек, а не из четырех томов. "Краткость сестра таланта", - как говорил Лев Толстой...

Ј Как говорил Чехов. - Перебил я.

Ј "Краткость сестра таланта", - как говорил Лев Николаевич Толстой, перечитывая "Войну и мир". Вот скажи, что сделало гением его, Толстого? "Война и мир"! Одного этого романа заглаза хватило бы чтобы Лев толстой был признан гением мировой литературы! А Пушкину вполне хватило бы "Евгения Онегина". А не было бы "Онегина" - осталост бы "Я помню чудное мгновенье". Ты помнишь чудное мгновенье?

Ј Я помню чудное мгновенье, - подтвердил я.

Ј А Ершов?

Ј "Конек Горбунок". Все! Он написал горбунка и все! Это произведение знают и любят. Оно гениально и оно сделало его гением! Малевич!

Ј Малевич художник.

Ј Малевич гений! Нужно быть гением, чтобы положить на холст табуретку, обвести ее и закрасить в черный цвет. А потом объявить величайшим из своих достижений! И Малевичу достаточно было нарисовать только Черный квадрат чтобы стать гением!

Ј Чтобы стать гением, нужно нарисовать свою табуретку, - резюмировал я.

Ј Не иронизируй.

Ј Я не иронизирую.

Ј Нет, ты иронизируешь. И ты прав, что иронизируешь. Потому что без этого... В общем, я считаю, (а ты знаешь, я кое-что понимаю в стихах), что это твое "Утро", просто гениально. Это сгусток чувств, мыслей, отчаяния и безысходности.

Мажет кровью восток утро,

В час, когда умирают звезды.

Оставаться в живых - глупо.

Становиться звездой - поздно.

- Я тебе завидую.

Я слушал молча и как смущенный студент ковырял пальчиком в столе.

- Я никогда не писал ничего подобного! И ты знаешь, мой друг, Евгений Ерошенко, тоже никогда ничего подобного не писал.

Евгений Ерошенко был старинным приятелем Пал Палыча. Даже другом. Тогда, в шестидесятых, когда Ерошенко еще не стал поэтом-легендой, они с Палычем, по его рассказам немало пошумели и покуролесили. А потом Ерошенко вдруг стал модным поэтом, стал "символом шестидесятых", как о нем пишут в современных газетах. Конечно, когда вспоминают. А вспоминают все реже и реже. Потому что газетчикам интереснее написать о том, кто теперь числится в любовниках у Пугачевой или о том, сколько выручила на аукционе за свои трусы Кайли Миноуг.

- Нет, Женька Ерошенко никогда такого не писал. И не потому, что не умеет. Нет, он тоже гений! Но он... Он... Он боялся это написать! Мне так кажется. Хотя все мы чувствуем это. Все! Конечно, если мы не дегенераты. Потому что, добившись чего-то в жизни, всегда хочешь добиться чего-то нового. А когда все, о чем ты когда-то мечтал, у тебя уже есть, и ты начинаешь это анализировать, то понимаешь, что все это не то! И ты по-прежнему несчастен. Мы, творческие люди, никогда не будем счастливы, потому что мы жадины! Потому что мы строим новые планы. И вот, наступает момент, когда ты понимаешь, что ты их не осилишь. И даже если осилишь, то легче тебе от этого не станет. И тогда... Оставаться в живых - глупо. Становиться звездой - поздно. Жестокий выбор.

Палыч ходил по комнате и размахивал руками. Руки разлетались вольно, безвольно висли иногда, и вновь судорожно пытались превратиться в подобие крыльев.

Ј А я ему твои стихи послал. Ты не против?

Ј Я только рад, - сознался я.

Ј Так. Вернемся к тому, что я говорил. К беседам о жизни. Вообще, Алексей, как я заметил, от нас в этой жизни ничего не зависит. Человек - кузнец своего счастья? Это херня. Утопия. Мы не выбираем, где и когда нам родиться, в богатой или бедной семье, в Африке или США, больным или здоровым. Мы не выбираем своих родителей. И мамкину титьку сосем, не тогда, когда хочется, а тогда, когда нужно есть. Нет более зависимого существа, чем ребенок! А потом. Когда мы взрослеем, то появляется иллюзия свободы. Свободы выбора. В какой ВУЗ поступить? Все зависит оттого, какие школьные дисциплины были тебе интересней и легче давались, и сможешь ли ты заплатить за обучение. Поверь, все хотят быть богатыми и счастливыми. Отчего же так много бедных и несчастных людей? И даже если твои родители богаты, то и в этом случае нет никакой гарантии, что завтра их богатство не пойдет прахом. А где гарантия того, что ты не заболеешь страшной болезнью? Тебя может переехать автобус, укусить змея или на голову свалится кирпич, мирно лежавший в стене двести лет. Не кирпич, так метеорит, какая, хрен, разница! И оттого, что мир так говенно устроен, и деградирует наше общество. Судьба, бляха-муха! Вот, давай за нее и выпьем. Чтоб к нам судьба благосклонной была.

И мы выпили за судьбу.

* * *

Я возвращался домой пьяный от выпитого и от услышанного. На лестничной клетке было темно. Кто-то опять выкрутил лампочку. Этот парень сидел на лестнице, и я его не заметил. Наступил ему на что-то, он встал и схватил меня за плечи. Он был выше меня на две головы, и сначала я испугался, но потом понял, что он такой длинный, по той простой причине, что стоит на ступеньку выше. Он что-то шипел мне в лицо перегаром и пытался меня уронить. Деградация. Я в ответ дыхнул перегаром в него, а потом я вдруг разозлился, и мне стало весело. Я громко и весело закричал и, пригнувшись, бросил парня через себя. Он перелетел, ударившись о железные почтовые ящики, но не выпустил мои плечи. Поэтому я свалился на него сверху. Оттолкнувшись от противника, я встал, и ударил его, не глядя, ногой. Нога словно увязла в его захвате, и я упал бы ничком, ели б не перила. Потом я увидел его лицо. Большое и круглое. Оно было открыто для прямого удара в челюсть. Прямой удар в челюсть это единственное что у меня неплохо получалось в те годы, когда я был молод, не имел ни вставных зубов, ни сломанного носа, и посещал секцию бокса. Этому удару научил меня мой тренер Жмаев Сергей. Мастер спорта, между прочим. Удар получился на славу. Мастерство не пропьешь, как говорит Палыч. Голова парня дернулась и стукнулась о ящики. Он раскинул руки словно хотел обнять весь мир и рухнул. Вслед за ним упали со страшным грохотом и почтовые ящики. Я был зол. Да и было из за чего разозлиться! В моем подъезде вывернули лампочку. В моем подъезде спит пьяный. А если бы на моем месте была девчонка, возвращающаяся со свидания, или женщина, возвращающаяся с ночной смены, да просто кто послабее! Да и я! Разве я не достоин того, чтобы спокойно вернуться к себе домой вечером! Деградация? Нет! Мы еще покажем им кузькину мать! Я взялся за брючину парня и потащил его вниз по лестнице, на улицу, из моего подъезда. Он пробовал ударить меня ногой, но я пнул его между ног. Он хотел зацепиться за перила, но у него и это не вышло. Я протащил его по всей лестнице. Двери подъезда позади меня с шумом распахнулись. Я обернулся, и успел увернуться. Увесистый кулак пролетел в сантиметре от моего лица. Я отпрыгнул в угол и занял оборону. Дверь оставалась открытой, у подъезда горел свет и поэтому я увидел, что передо мной были не просто люди. Пере до мной, вооруженные до зубов автоматами, резиновыми демократизаторами и блестящими в темноте наручниками, готовые к самым активным действиям стояли омоновцы.

- Свои! Свои! - Крикнул я, но успел получить резиновой палкой по плечу.

Потом когда разобралтсь ху из ху, ребята извинились, покаялись. Мол, извини, братан, неувязочка вышла. Только больно дохрена вас пьяных в темноте бродит. Разве разберешь. Некогда нам разбираться кто свой, а кто наш....

- Это я милицию вызвала, - сказала тетя Аля.

Ј Спасибо, - поблагодарил я, потирая плечо, и спрыгнул с табурета. - Ну вот, свет сделали. Теперь только ящики поправить.

Я навесил кое-как почтовые ящики и, заглянув в свой, увидел белый бумажный листок. Дома я раскрыл его и прочитал: "Здравствуйте Алексей. Прошу Вас не удивляться этому нежданному письму, но у меня есть к вам очень серьезный и интересный разговор. Вы, наверное, меня знаете. Я живу в соседнем подъезде, на первом этаже. Помните, я махала вам в окно? Не могли бы мы встретиться? Очень Вас прошу, позвоните мне по телефону..."

* * *

"Магги медленно подняла руки, и ее замечательные груди поднялись вместе с ними. Не отводя взгляда, я смотрел, как она закинула за голову сцепленные кисти рук, потом снова легла на спину и мурлыкнула, словно кошка.

Я попытался что-то насвистывать, но дыхание внезапно участилось, и свист стал похож на астматический кашель. Потом я заглянул в ее темные глаза. Они обещающе смотрели на меня.

Ј Ты сказала, что здесь пройдет неофициальная церемония по вручению награды? - спросил я хрипло. - Когда же точно она начнется?

Ј Чего ты еще ждешь, Майк? - Ответила Магги томным голосом. - Я должна потрубить в рожок, что ли?"

Глава третья

Моя тень такая большая! Она гораздо больше меня. Много больше. Рано утром она идет на работу, и я бреду за ней вслед. На работе, тень носится туда - сюда, и я мечусь за ней. Мне трудно успевать за своей тенью. Она такая легкая, а я уже не молод. Когда, вечером, я иду домой, фонари играют со мной злую шутку. Моя тень раздваивается. Нет! Я окружен своими тенями! Я не знаю, что мне делать! Это какая то шизофрения! И только ночью, когда в комнате гаснет свет, и задернуты шторы, я свободен. Но свобода дарит лишь усталость. Я накрываюсь одеялом и засыпаю.

Книжка закончилась. Я отложил ее в сторону и попытался уснуть. Но уснуть не давали события сегодняшнего вечера. Я в очередной раз прокручивал в голове то пьяный разговор с Пал Палычем, то драку, то содержание письма. Внезапно я почувствовал острейший приступ одиночества. Я набрал номер Ленкиного телефона. Он не отвечал. Спит. Едва я положил трубку, как телефон ожил звонком.

Ј Ну, наконец-то вы позвонили, - приветствовал я ночного незнакомца, который, впрочем, оказался незнакомкой. Но это я выяснил только тогда, когда услышал в телефонной трубке ее голос. А она выждала длинную паузу, видимо соображая, что ответить на мое нестандартное приветствие.

Ј Вы кого-то ждете? - спросила она, наконец.

Ј Конечно. Я жду телефонного звонка от прекрасной незнакомки, которая пожелает мне спокойной ночи и расскажет добрую сказку. Вы та добрая фея сна, или просто ошиблись номером?

Ј Вы Алексей. - Произнесла она скорее утвердительно.

И уж если девушка знала, что я Алексей, то она звонила, конечно, мне. Хотя и было пару случаев, когда мне звонили неизвестные люди, и мы с ними довольно долго и довольно мило беседовали, пока не выяснялось "ху из ху", извините за выражение. Да взять хотя бы ту девчонку, Катю, с которой у меня чуть было не завязался совершенно идиотский роман из серии "Отцы и дети". Хорошо еще, что она поняла вовремя, что я - старый таракан (блин, опять тараканы!) ей не пара.

- Да, я Пьянов Алексей. - Подтвердил Ваш покорный (вот хрен вам, "покорный"), Ваш непокорный слуга! - И даже если я не тот Алексей, который вам нужен, то не бросайте трубку, потому что мне нужна психологическая помощь.

Ј Вам плохо? - спросила она.

Ј Мне плохо? - Я задохнулся от возмущения. Впрочем, весьма фальшиво и наигранно. - Нет, мне не плохо. Мне очень плохо. Мне так плохо, что вам и не снилось! Обострение хронического депрессионизма. Слышали про такую болезнь?

Ј Мне и не снилось? Это и моя болезнь тоже. - Ответила девушка и тяжело вздохнула. И вздох этот был похож на плачь.

Ј Эй! - крикнул я в трубку, - только не надо плакать! В конце концов, это я попросил вас о психологической помощи. И вы должны меня успокаивать первой. А потом уж, если это понадобится, и я вас. Не думаете же вы, что мне станет лучше, если вы будете плакать. Кроме того, если соленая вода попадет в трубку, качество связи может ухудшиться. И тогда мы не услышим друг друга.

Ј Ну и пусть. - Отвечала незнакомка. - Это не важно. Нам вовсе не обязательно говорить по телефону, мы поговорим во сне. Вы любите сны?

Тут я, наконец, то понял, что разговариваю с той девушкой, которую видел не раз в своих снах, и которую видел не раз в окне первого этажа. С той, что прислала мне это странное письмо. Понять то я понял, но как в это поверить? Как человек, скептически относящийся к мистике... В общем, фигня какая-то. Но в каждой фигне есть доля истины, как говорил кто-то из древних. Я пару раз почесал в затылке, в надежде что это древнее магическое движение приведет в порядок мои мысли, а потом даже ущипнул кончик носа, едва не поставив сам себе сливу. В мозгах, конечно, погода не улучшилась, но я взял себя в руки. То есть, принял эту фантастическую лажу, как аксиому. Или как теорему Ферма, которую, кстати, никто так и не смог доказать. Когда-то, еще в школе, мы с другом, тоже троечником просидели целый вечер, доказывая эту чертову теорему. И, в конце концов, доказали ее. Но учителка, которой мы показали плод своих размышлений, сразу нашла в наших вычислениях две или три ошибки из серии два плюс два равно пять. Так что, как и все математики, мы махнули на теорему Ферма рукой. И, как махнули математики рукой на эту теорему, так махнул я и на тот факт, что девушка в окне, девушка во сне, и девушка в телефоне, есть ни что иное, как реальность данная нам в ощущении. В конце концов, всегда приятнее и интереснее предположить существование параллельных миров, летающих тарелок и потустороннего мира, чем поставить себе диагноз типа "вялотекущая шизофрения с переходом в состояние полного идиотизма".

Ј И как вас зовут? - спросил я, когда шевелению серого вещества удалось придать упорядоченное движение.

Ј Надежда.

Ј Надежда... Вполне нормальное имя. Имя вселяющее надежду. Вот если бы вы сказали, что вас зовут Гертруда, или Пистемея, я бы, наверное, испугался. Потому что это страшные колдовские имена. А Надежда не может быть колдуньей. Феей, только феей.

Ј Хорошо, я буду вашей феей, - засмеялась девушка, я даже счастлива стать вашей феей, потому что я никогда ничьей феей не была.

Ј Это странно. - Ответил я. Очень странно. Потому что, такие как вы девушки просто созданы для того, чтобы быть феями. Кстати, вы знаете, что вы мне снитесь ночами.

Ј Конечно, отвечала Фея, ведь в этих снах мы вместе. Нам снятся одни и те же сны. Разве ты это не понял?

Ј Мужчины всегда понимают лишь то, что хотят понять, - загнул я какую-то хрень.

Ј Мужчины всегда понимают только то, что могут понять, - ответила она мне. Умна, блин.

Ј И что мы будем делать, когда я к вам приду?

Ј Мы будем делать то, что может только присниться.

И я понял, что завязывается философская беседа. Потому что присниться может что угодно. И это что угодно снится. А вот внести это что угодно в реальность представляется мне весьма затруднительным. Последний раз мне снилось что-то про секс и наркотики. За свою некороткую и скучную жизнь, я неоднократно (неоднократно это больше одного раза) занимался сексом, но так и не удосужился попробовать наркоту, если конечно не считать таковой водку и сигареты. Возможность приятно провести вечер в компании обколотой дивицы и шприца, показалась мне заманчивой. Только нужно будет запастись презервативами и не колоться ее шприцем. Как говорится "спид не спит". Презервативов у меня дома не было, а искать подходящий размер в это время не хотелось. Поэтому я отложил назавтра то, что можно и нужно было сделать сегодня. Записал ее телефон и сказал, что перезвоню.

Но назавтра я не позвонил. Утром я встал с ужасной головной болью. Болела не только голова. Болела и слегка выбитая в схватке челюсть. Она смешно щелкала во время пережевывания пищи и не очень смешно ударяла острой болью. Ночной телефонный разговор казался нереальным. И я уже гораздо больше склонялся не к тому, что где-то среди нас живут феи, ведьмы и колдуны, и летают невидимые, но очень летучие неопознанные летающие объекты, а к диагнозу "дебилос шизофреникус". В конце концов, с феями раньше никогда встречаться мне не доводилось. А вот с дебилами и шизиками - сколько угодно и даже значительно чаще. А вообще то, мне казалось, что я, случайно, не по своей воле, шагнул в другое измерение. Что мир стал другим. Таким же, как прежде, но другим. Хотите объяснений? Поищите их в другом месте, но не в моей голове.

Ј Я больше не могу так, я переезжаю к тебе, - говорила Ленка потягиваясь в моих объятиях.

Я гладил ее тело, и она выгибалась как кошка. У нее была крепкая, почти девичья грудь, стройное тело, узкие бедра. Такие женщины сейчас в моде. Наверное, мне повезло, что у меня такая женщина. Красивая, не бедная, уверенная в себе. Вполне традиционный образ вполне благополучной бизнес-леди. И на кой я сдался ей? Что во мне хорошего. Сраный вертухай. Профессия, которую, наверное, больше чем профессию простого мента ненавидят и презирают урки. "Охранник человеческого зоопарка". Как я оказался здесь? Просто остался без работы. Просто пригласил знакомый. И вот с тех пор почти три года. Три года на зоне. Работая сутки к трем, я чувствовал себя на вышке отбывающим наказание за то, что существую. То, что я живу, уже является преступлением. И за это приходится платить. За это все платят. Свободных людей нет. Каждый зависим. От общества, от законов, от необходимости добывать себе пропитание. И моя работа, которая заключается в том, чтобы содержать в неволе людей, дает мне возможность трое суток из четырех оставаться относительно свободным человеком. А Лена? Ей приходится работать почти без выходных. Конечно, она зарабатывает больше чем я, у нее есть авто, и есть возможность слетать раз в году в Египет и ли Турцию. Но она еще более несвободна, чем я. И эта несвобода нас объединяет. И еще одиночество. Я вспомнил тот день, когда мы познакомились. Была грязная и мокрая зима. Я плюхал по серой снежной каше, внимательно выбирая место, куда наступить, и, опасаясь впендюриться в лужу по колено. Она буксовала на выезде из двора. Ну, не сама буксовала, а буксовала ее машина, конечно. Я предложил свою помощь и, бросив барсетку на заднее сиденье, подтолкнул тачку. А потом она довезла меня до дому. Как вы уже догадались, барсетку я по размотайской своей привычке оставил в автомобиле. Она позвонила на следующий день, и я пригласил ее в гости. Мы выпили. Причем пили то, что у меня есть, а есть у меня домашнее крепленое вино, которое пьется легко, но по мозгам лупит не хуже самогона. Она вдруг совсем расклеилась и из сильной, уверенной в себе женщины превратилась в слабое существо женского пола. Плакала у меня на плече и жаловалась на трудную жизнь. В такой ситуации мужчина чувствует себя на коне. Мужчине приятно осознавать себя сильным и нужным. Осознание своей значимости - вот единственное, что делает мужчину человеком. А остальное - инстинкты.

Естественно, чтобы ее успокоить и утешить, мне пришлось не только обнять ее, и поцеловать, но и проводить в ванную. Скажу честно. В эту ночь ничего такого не случилось. Мы просто переспали. Причем она спала в моей постели, а я на диване. Пару раз я подходил к ней, намереваясь снять кое-что из одежды и лечь сверху, но все же ограничился разглядыванием ее молодого и соблазнительного тела, глупым заглядыванием под юбку и поцелуем в губы.

Ј Почему ты не лег со мной? - спросила она утром.

Ј Потому, что доставить себе удовольствие я могу и сам. Я хочу, чтобы хорошо было и тебе, - ответил тогда я.

Она ушла в ванну и вышла оттуда чистая и восхитительно сексуальная. Надета на ней была только моя рубашка, которую Лена скоммуниздила в моем шкафу. Я тоже шмыгнул в ванную и тщательно вымылся душистым мылом и поскреб щетину. Она сидела на моей кровати, когда я вышел. И перед ней на подносе - две чашечки кофе. Лена оказалась очень страстной любовницей. У меня никогда не было более страстной любовницы. А как она стонала, вскрикивала и... В общем, нам было хорошо.

А потом она сама приехала ко мне без приглашения. Просто позвонила по телефону, сказала "Привет. Я еду". И я был рад. Почти счастлив. Хотя... Мне до сих пор кажется, нет, я уверен, что мы не любим друг друга. Мы просто друзья. Друзья, которые дают друг другу то, чего им не хватает. В данном случае - секс и возможность выплакаться в жилетку. Так стоит ли нам жениться? Стоит ли ставить штамп в паспорте, если нам хорошо и так. Кроме того, это могло бы даже осложнить наши отношения. Я подозревал наличие у нее других мужчин. И пока наша связь была просто связью, с этим мириться мне было бы гораздо легче. Приобретая жену на законных основаниях, большинство мужчин начинают мучить частнособственнические инстинкты. Ревность, подозрительность и жадность. Меня и сейчас иногда тревожило, что я у нее не один, а что будет потом? Хотя, с моей стороны глупо ревновать. Ведь она не моя. Да и сам я не промах. Симпатичные ножки, грудки и попки так пленяют мой взгляд, что иногда кружится голова, не говоря уже о головке. И я дарил комплименты этим милым попкам и личикам и не доводил дело до постели только по причине врожденной своей лености или нежелания ложиться со мной в постель самой женщины.

Ј Эй, охрана, опять спим? - заглянула мне в глаза Ленка, и чтобы я проснулся, укусила меня за грудь.

Ј Думаю. - Ответил я.

Ј Думаешь о том, о чем бы подумать?

Ј О смысле жизни. Вот ты, например, для чего живешь?

Я снял Лену с себя, уложил ее на лопатки и придавил своим телом сверху.

Ј Спроси что-нибудь полегче, философ. - Обиженно и устало ответила она и попыталась освободить свои руки из моих тисков.

Я отпустил ее, но только на мгновенье. Я больно поцеловал ее в губы. А потом скатился с нее. Ленка встала и, накинув мою рубашку вместо халата, пошла в ванную. С тех пор как она одела ее впервые, это стало традицией, носить мужские рубашки вместо халата, на голое тело. Однажды, ко мне на хату, завалился друг, и был весьма озадачен увиденным. Потому что красивая женщина в мужской рубашке на голое тело это в тысячу раз сексуальней и притягательней чем голая баба в бане с тазиком на перевес. Я натянул трусы и поставил на газ чайник. Согласно Парацелису, чай самый вредный изо всех магических напитков. Систематическое его употребление приводит к слабости организма и рождает грустные мысли. Грустных мыслей у меня и без того было хоть отбавляй, поэтому еще одна-две, рожденные в результате чаепития, погоды не сделают.

Ленка вышла из ванной все в той же рубашке. Стройные ноги, соблазнительная попка. Она подошла ко мне и поцеловала в лоб. Я погладил ее холодные и влажные после душа ягодицы, потом поцеловал живот.

Ј Иди в постель, - сказал я, - я сейчас.

На столе, в хрустальной вазе, которую я подарил Лене на восьмое марта, умирали, благоухая цветы. Я взял из букета розу, срезал ножом часть стебля и колючки и сунул цветок за резинку трусов. Потом нашел в антресоли фотоаппарат и проверил наличие пленки. Фотоаппарат я спрятал за спину, когда вошел в спальню. Ленка лежала на постели кверху попой. Я еще больше оголил ее аппетитные булочки, поцеловал их и воткнул между ними цветок.

Ј Ты чего? - удивилась она.

Ј Подожди.

Я зашел с другой стороны, попросив ее не шевелиться и не подсматривать. Картина была великолепной. В меру эротичной и совсем не пошлой. Щелкнул фотоаппарат. Лена удивленно повернулась и посмотрела на меня.

Ј Отличное будет фото. - Сказал я и подошел ближе.

Ј Ты сумасшедший, - высказала Ленка то, о чем я и без нее догадывался. - Но если уж ты решил стать моим личным фотографом, почему бы тебе, не вынуть эту розу из моей задницы, и не примерить ее спереди.

Мы засмеялись. Я взял цветок и положил его на подушку.

- Спереди я примерю другую штуку.

* * *

Ј Значит так, - плясал перед нами майор Кириченко, - задача такая. Произошел побег "на рывок". На углу пятого и шестого. Задача: обнаружить, задержать.

Услышав сигнал тревоги, завыл по нехорошему Рей. Эта псина просто дурела, когда слышала сигнал тревоги. Инстинкт Павлова. Мишка Сязяев прижал приоткрытой дверцей собачника его шею, двинул сапогом по морде и защелкнул поводок. Это была традиционная церемония присоединения поводка в экстремальных условиях. Если бы Рей не получил по морде, то был бы совсем невменяем. По крайней мере, так объяснял Сязяй. Насколько это помогало, судить не мне. По-моему не помогало вовсе. Поэтому я отошел в сторону. В таком возбужденном состоянии, Рею было все равно, кого есть, своего или чужого.

Собака рванула вперед, увлекая за собой собаковода. Она врезалась в приоткрытую железную дверь караулки. Вслед за ней, напрасно пытаясь притормозить, с грохотом въехал в дверь Мишка. Я бежал за ними в десяти шагах и матерился на судьбу. Нет бы, я в это время стоял на вышке! Стоял бы, поплевывал сверху вниз, оглядывая "свои владенья". А тут... Пес-Барбос и необычайный кросс. Бегать я не люблю. Если только за пивом. И то если недалеко и не быстро.

На углу около шестого поста собака уверенно взяла след, о чем я и прохрипел в болтающуюся между ног рацию. Рация была старой, времен второй мировой войны. И весила, зараза килограмма полтора. Лежала эта рухлядь в подсумке. И чтобы в нее что-то сказать, нужно было извлекать из подсумка на ходу матюгальник, а потом запихивать его обратно. В принципе он присандаливался на прищепку, но присандаливался некачественно. Хреново, в общем. Да и в подсумке лежал ненадежно. Поэтому в процессе гонки с преследованием, неизменно вырывался на вольные хлеба и болтался где-то у земли, как атрофированный х... хвост обезьяны. Представьте, блин, как мешает такой хвост обезьяне, когда она прыгает с дерева на дерево! Зацепится, блин, мартышка таким хвостом за ветку и каюк! В лучшем случае останется без члена, то есть, пардон, без хвоста. В худшем, ее сожрет леопард. Матюгнувшись в матюгальник, я попытался засунуть его в подсумок, но он, зараза, никак не хотел туда влезать. Все получилось, только тогда, когда я произнес самые грязные из известных мне ругательств. Не буду их приводить здесь дословно. Вы люди взрослые, и без меня их знаете. В ответ рация больно ударила меня в промежность. По яйцам то есть. Чтобы такого безобразия больше не повторялось, я подхватил ее под мышку, подобрал свалившийся с плеча автомат и продолжал погоню.

Погоня была на удивление недолгой. Мишка исчез в кустах, и оттуда донесся дикий крик.

Я подбежал тогда, когда Мишка пытался оттащить Рея от мужичонки в коричневой болоньевой курточке. То, что поймали мы не того, кого было нужно, мы, конечно с Сязяем поняли сразу. Обычно "бегал", прокладывая след, кто-нибудь из своих. Снабженец, или связник. А тут перед нами стоял совершенно посторонний. Опешивший мужичек, смотрел то на наши автоматы, то на рвущего поводок Рея. Чтобы успокоить пса, Мишка заехал ему, в смысле псу, кулаком по морде, и дважды пнул ногой под зад. (Псу конечно). Получив очередную порцию звиздюлей, Рей понял, что задание выполнено и перестал лаять, отвернувшись совсем от мужичка и сосредоточив внимание на сапоге хозяина.

Ј Так, мужик, ты че здесь делаешь? - наехал на задержанного Сязяй.

Наезд произошел не сразу, а после некоторой паузы. Пауза была выдержана совсем не для того, чтобы попугать задержанта и довести его до нужной кондиции. Пауза была нужна самому Сязяю, чтобы восстановить дыхание. Ну, а мужик в это время обалдевал все больше и больше.

Заикаясь, он объяснил, что бродил с приятелем по помойкам, разыскивая проволоку и прочие отходы цветных металлов. Эти самые цветные металлы, в то время, о котором я рассказываю, были в большой цене. Их не только по помойкам щукали, но и попросту воровали, срезая кабели и провода, сдавая все это в металлолом, обесточивая целые деревни и предприятия, усиливая разруху постперестроечного периода и играя тем самым на руку вероятному противнику. Хотя сейчас уже никто твердо не говорил, кто у нас вероятный противник.

Поясняю, что эти пояснения я накалякал не для современников, а для потомков. Для тех, кто будет читать эту муть лет через двести, когда я стану классиком. (Увы, посмертно. Потому что классиками, все в основном, становятся посмертно. Да и попросту - двести лет никто из нас не живет. К счастью).

Мужичек закончил свои пояснения как раз тогда, когда мои легкие перестали хрипеть и свистеть от перенапряжения.

Ј Пиздец тебе, мужик, - сказал я, - у нас на зоне побег. Если беглеца не поймают, придется тебе за него досиживать. Нам ведь по фигу кто сидит. Главное количество.

Ј Не боись, как-нибудь пару лет досидишь. Если за побег не накинут, - добавил масла в огонь Мишка.

Восстановив дыхание с помощью сигареты, мы заставили мужичка закинуть за шею ласты, и повели его на заставу.

Через десять минут мы вышли из кустов на дорогу, где танцевал свой придурковатый танец придурковатый майор Кириченко.

Ј Во, блин, вы кого поймали? - сделав дурацкую рожу, и помотав головой-неваляшкой из стороны в сторону, проверещал он.

Ј На кого собака вывела, того и взяли. - Ответил Сязяй.

Ј Сязяев, только не надо под дурачка косить. - Вытянул тонкую шею майор, отчего стал удивительно похож на удивленного страуса обалдевающего в непонятках от того почему ему не удалось спрятать голову в асфальте и почему так звенит в ушах.

Ј Это не тот. Вы не того взяли. Уточняю задачу. Совершивший побег ростом около метр семьдесят - метр семьдесят пять, одет в черную куртку. А этот, в какой? В коричневой! Дальтоники есть? Нет! Ноги в руки и вперед. Ищите.

Ј А этого куда, товарищ майор, расстрелять, или для количества оставить, - спросил я. - А то вдруг не поймаем кого надо? Пусть этот досиживает.

Ј Ты, Пьянов, пиздишь до хуя. А пиздеть команды не было. Дайте пинка ему и отпустите. Чтоб около зоны не лазил.

Ј Блин, и чего делать? - задумался Сязяй, когда Кириченко утанцевал от нас. Ситуация и впрямь не ахти. Где ж искать того, кто нам нужен?

Ј Слышь, мужик, - догадался я, - ты говорил, что не один металлом промышлял. А у друга твоего, куртяшка какого цвета?

Ј Черного, - ответил "вновь обредший свободу" задержанец.

Ј Сязяй, давай брать второго.

Второго мы нашли почти там же, где заарестовали и первого. Картина задержания произошла в стиле де жа вю. По-русски значит один к одному. (Это для тех кто по франсе не парлеву).Вся разница в том, что собака лаяла не так азартно, мы врали не так весело, да и парень был не в коричневой куртке а в черной.

Кириченко, увидев нас, стянул со своей головы кепку и заныл о том, что подчиненные у него круглые идиоты, и что мы опять не того поймали. Мишка попробовал опять поставить Рея на след, но собаке эта игра в маски-шоу надоела, и вместо того, чтобы бежать по следу, он, обнюхав место побега, поднял ногу и смачно обоссал забор.

* * *

Наутро мы всем караулом остались ждать зарплату. На наше счастье, мы получили и премию за предотвращение побега. Ну, помните, я задержал того парня?

Парень признался на допросе, что хотел совершить побег, так как задолжал местной, зоновской братве буханку хлеба и две пачки сигарет. Отдать долг он вовремя не смог, и поэтому ему пообещали, что после ужина его опустят. Оттрахают, то есть, в задницу. После чего он станет последним зоновским дерьмом. Петухом. Петух, это по-нашему, по-зоновски. А если по-индийски - каста неприкасаемых.

Парню, конечно, этого не хотелось. И он не стал дожидаться ужина. Зверские, все же у них законы. Бандитские. И правильное мы, все же дело делаем. "Бандит должен сидеть в тюрьме", - как говорил когда-то наш друг и старший товарищ Глеб Жеглов.

Меня вызывали на суд в качестве свидетеля. Наше доблестное начальство повесило на беглеца обвинения в том, что он, якобы, умышленно испортил казенное имущество. Дело в том, что когда он навернулся с забора, то оборвал колючую проволоку и сигнализацию. Я чуть не охренел, когда мне задали вопрос типа: "как вы считаете, он умышленно произвел ущерб"? На что я ответил типа: "че ему, делать нечего было? Неужели он лез под пули, чтобы портить сигнализацию?" Хрень какая-то! Дурдом. А что делать? Что же делать, если как говаривал классик "вся жизнь дурдом и люди в нем придурки". Хотя, быть может, и даже наверняка классик так не говорил. Не говорил, а только думал. Но, кто же знает, что на уме у этих классиков?

Но поехали о приятном. Вернемся к премии. Премию дали, конечно, не всем, а только нам с начкаром по штуке и помощникам по пятьсот. Но этого было вполне достаточно, чтобы организовать пьянку. Обычно мы накрывали поляну где-нибудь рядышком, в кустиках. Здесь было тихо, спокойно. И никого чужих. Выпив и немного закусив, караул, уставший после службы, отдыхал на зеленой траве. Какой-то трепач (кажется я) даже придумал загадку на тему. Большие, зеленые, лежат на земле и их совершенно не видно. Кто это? Ответ прост. Да нет, не крокодилы! Это Зверьковский караул напоролся! Что? Я об этом уже говорил? Пардон, заврался.

В этот раз все началось по заданной схеме. По выработанной годами традиции. Кустики, полянка, трава и мы - славные вояки совсем не заметные в своей пятнисто-зеленой форме на зелено-пятнистой траве. Но едва мы расположились, начался нехороший дождик, который вынудил нас сменить место дислокации. И табор ушел. В город.

Время шло к обеду, когда караул осел в трактире "У Двадцать седьмого". Заведение было не ахти. Забегаловка. Кто был, тот знает. И в этой забегаловке, кроме нас никого почти не было. Мы сдвинули столы, бросили на них тарелки с закусью и звякнули стаканами.

Рассказываю анекдот. В тему. Начальник караула просит помощника, чтобы тот сходил и послушал о чем в караулке болтает личный состав. Тот вернулся, докладывает. Так мол, и так, о бабах говорят мужики. Проходит час, другой. Засылает начкар. опять помощника в разведку. Вертается тот, докладывает. Разговоры, мол, о машинах да о деньгах. Проходит еще час. Снова помощник идет послушать, о чем в караулке болтают. И рассказывает, что о работе народ говорит. "Во, блин, - расстроился начальник, - и когда сволочи напороться успели!"

Ну так вот, когда разговоры об автомобилях, деньгах и женщинах закончились, и началось обсуждение производственных проблем, произошло то, что можно было бы назвать досадным недоразумением, если бы не привело к столь печальным последствиям. Все начиналось очень мило. Серега Вдовин, встретив в трактире своих старых друзей, заметил, что друзья уже едва стоят на ногах. И решил проводить их до трамвая, типа я мент, и вас не заберут со мной. Они вышли на улицу, и не потерявший бдительности Мишка Сязяев вышел следом. В общем-то, вышел он не потому, что беспокоился о Сереге. А нужно было ему отлить. А туалет был постоянно занят. Может, плохо там кому было. А. может просто, кто уснул. Вот Сязяй и пошел "до-ветру", благо, рядом с трактиром симпатичные кустики были. Выходит он, значит, и видит, как Серега падает. Он, конечно, сразу понял, что "эти двое" Серегу бьют. Сязяй соображает быстро. Даже если пьян. И вот он, значит соображает, подлетает, и с лету режет в морду сначала одного, потом другого. Скатившись со ступенек, мужики убегают, а победитель Сязяй помогает встать другу. Оказалось, что Серегу никто не бил. Просто, когда он провожал пьяных товарищей, он не заметил того, что сам пьян не меньше и, оступившись на лестнице, упал. Сязяй все понял неправильно. Вернувшись за общий стол, они рассказали этот прикол, и все, кто способен еще был его услышать, посмеялись. Выпили за дружбу.

Некоторое время спустя к нам подошел гражданин незапоминающейся, по причине излишне выпитого нами алкоголя, внешности и спросил кто у нас старший. В отсутствии убывшего на свою историческую родину, город Нижний Новгород прапорщика Зверькова, старшим оказался Кабан. Гражданин предъявил удостоверение и оказался не гражданином, а омоновцем. Он поясни, что сейчас в этом заведении, будут "брать" опасного преступника и попросил вывести караул на улицу. Наша банда вывалилась на свободу и свернула налево, в скверик. Здесь можно было не только допить недопитое, но и увидеть, как из трактира выводят "особо опасного".

Но через минуту со всех сторон из кустов выскочили омоновцы, как это у них положено с автоматом в одной руке, демократизатором в другой и наручниками в третьей, и, положив нас фейсом в грязь, заарестовали наш боевой караул в полном составе. Блин. И был же я самым трезвым, а не разгадал ментовской хитрости! А потом под стволами автоматов нас загнали пинками и ударами в автобус, и повезли хрен знает куда. Хрен знает зачем.

Куда и зачем нас везут я и попытался было выяснить, но неудачно. Леха Кабанов попытался качать права и показать свою ксиву, но еще более неудачно чем я. Он получил такой удар прикладом в боковину, что сломался пополам. Забегая вперед, (хотя, как вы помните, бегать я не люблю), скажу, что у него было сломано ребро. И вообще, я всего этого не видел и поэтому не помню. Потому что чуть раньше, когда пытался выяснить, куда и зачем, я потерял сознание от удара по голове. Последнее, что я успел подумать, точнее, о чем я успел вспомнить, это та шутка, которую мы с Сязяем прошутили вчера с арестом мужичков, разыскивавших по помойкам цветные металлы. Наша шутка тогда показалась мне веселой и невинной. Не знаю, впрочем, какого мнения были об этом мужики, которых мы чуть не засадили на зону. Для количества.

* * *

Мужчина-холостяк вынужден иногда заниматься чисто женскими делами. Мыть посуду, пол, пылесосить, вытирать пыль, стирать и гладить. Но, в отличии от "гомо женатикуса", холостяк делает это гораздо реже. Уборку и стирку, например я делаю регулярно раз в месяц. Посуду, вот приходится мыть каждую неделю. А иногда и чаще.

В эту пятницу Ленка присутствовала на каком-то важном сабантуе, устроенном по поводу какой-то важной даты в важной жизни какой-то важной персоны. Я туда приглашен не был. А даже если б и был, то не имел ни желания туда идти, ни возможности. Во-первых, я не люблю такие мероприятия, где нужно прикидываться хорошим и умным. Во вторых, из-за того, что меня треснули по кумполу омоновцы, у меня болела голова. И в третьих... А! И в третьих, во время последнего банкета с моим участием, мой единственный галстук залез в селедку под шубой, и эта селедка произвела на него неизгладимое, неиспаримое и неисстираемое впечатление. Короче говоря, моему женильному галстуку пришел конец. В смысле, пора было его выбрасывать. А ведь когда мне его подарил Андрюха, лет пятнадцать назад, я думал, что он прослужит мне всю мою жизнь. И женюсь я в нем, и в нем похоронят. Так, что можно будет о нас сказать: "И жили они долго и счастливо, и умерли в один день, и положили их в один гроб..." Что? Я опять несу чепуху? Согласен. Виноват. Дурак. Исправлюсь.

О чем это я? Ага, про сабантуй. Вместо банкета я решил устроить дома генеральную уборку. Полчаса ушло на то, чтобы вымыть грязную посуду. Еще полчаса на то, чтобы пропылесосить паласы и вымыть пол. Только потом, когда я сел смотреть телевизор и увидел, что яркость изображения картинки не на высшем уровне, я вспомнил, что забыл вытереть пыль с экрана. (дворников на телеке у меня тоже нет). Тряпки для вытирания пыли я не нашел, наверное, выбросил ее, и в качестве таковой, решил использовать старые трусняки. Они давно истерлись сзади и разорвались спереди, но я хранил их. Хранил не только как память о детстве, но и так, на всякий случай. Мало ли, останусь без чистого белья. Пригодятся. В общем, разорвал я свою историческую реликвию, пытаясь вспомнить, кто и по какому случаю подарил мне их, то есть ее, если говорить о трусах как о реликвии, и принялся вытирать пыль. И тут, под телефоном нашел записку. Записку Надежды, где она просила меня позвонить. В принципе, с уборкой я закончил, и теперь предстояло мне скучное ничегонеделанье. А ничего не делать лучше в компании. И я позвонил. Через десять минут я стоял около ее дверей, стряхивал пыль с ушей и гадал, чем закончится эта встреча. Вы будете смеяться, но сердце мое колотилось как у первоклашки, который подглядывает в окно женской бани. Вы подглядывали, когда учились в окна женской бани? Я тоже. Вот так же гулко и неритмично билось мое сердце, когда я стоял у ее дверей. Да и как не биться бедному сердцу, если меня ждала встреча с феей ночи. С той, которую я полюбил во сне. Дурдомом пахнет, правда? Полюбил во сне! А ведь девушка и впрямь хороша. Конечно, если верить снам. Когда я собирался на это свидание и искал чистые носки, путем вынюхивания их и отбраковывания наиболее вонючих, я прокручивал, словно киноленту последний сон. Сон, в котором я делал ей открытый массаж сердца. Открытый в том смысле, что грудь ее была открытой. Красивая грудь. Волнующе красивая. И вот вспомнил я этот сон и меня взволновал, то есть не то чтобы взволновал, а у меня встал... Я имею в виду вопрос. Вправду ли так хороша ее грудь? Впрочем, то о чем вы подумали у меня тоже того... едва не встало. Эх, старость не радость! Да если б я только подумал об этом лет десять-пятнадцать назад! Да после таких мыслей, я бы и шагу ступить не смог! А тут ведь - ничего! Дошел себе спокойно до соседнего подъезда.

Соседний подъезд, был как две капли воды похож на наш. Только в нашем стены были покрашены не так давно веселой зеленой краской, на которую скинулись все жильцы дома. Да и на пол был крашен, метен и мыт. А в соседнем подъезде стены носили останки черт те знает какого цвета краски, а на полу, сразу как войдешь и чуть налево было насрано. Почувствовав аромат дерьма и мочи, я тормознулся было в дверях, но сработала мощная пружина двери. Я получил подзадник, или, если по нашему, по простому, поджопник и пролетел мимо дерьма остановившись у нужной двери. Дверь была обита рейкой и покрыта сбледнувшим от времени лаком. Номерок, когда-то блестючий, тоже потерял свой блеск и даже изрядно потемнел. Короче, был почти черным. Кнопка звонка, напоминала мне далекие семидесятые. Я даванул на эту кнопку и только потом заметил, что дверь приоткрыта. Я толкнул ее и наполовину вошел. Даже больше чем наполовину. Потому что снаружи оставалась только нижняя часть туловища. Войдя, как я уже сказал на три четверти, я никого не увидел и не услышал и поэтому для приличия кашлянул трижды. А потом, тоже для приличия нарисовал на своем лице некоторое подобие улыбки. Друзья не советуют мне улыбаться. Они говорят, что когда я улыбаюсь, то в анфас, я сильно смахиваю на хитрого татарина. А если посмотреть на меня во время моего улыбания в профиль, то похож на хитрого еврея. В принципе это правильно. В каждом русском стакан татарской крови. Сколько еврейской не знаю, евреи народ скрытный. Что с них взять, с жидомассонов? Кстати, есть такая историческая версия. Говорят (а кто говорит?), что евреи, как нация появились из касты жрецов. Ну, не в смысле, что из тех, которые жрали, хотя жрать - кушать они любили и умели. Нет. Евреи как нация зародились из касты жрецов обладающих таинственными знаниями и силой. Со временем знания ими были утрачены, силенок тоже поубавилось, но хитрость и нежелание физически трудиться остались в крови. А еще осталось осознание того, что созданы они для чего то такого... Ого-го!

Но оставим евреев в покое. Если я и дальше буду отвлекаться от сюжета, то рискую не только утомить вас своими скучными философствованиями, но и попросту никогда не увижу Надежду. Надежда. Имя то, какое! Не то, что у меня. Леха.

Ладно, вошел.

Ј Дверь открыта, - сказал я. Сказал по-русски, несмотря на свой еврейский профиль и татарский анфас. Потому что с другими языками у меня напряг. Так, пару общих фраз по-английски, хенде хох и аусвайс по-немецки, шерше ля фам ля крават по французовски да основные ругательства на татарском. Но не мог же я сказать незнакомой девушке хенде хох, ля крават и киль к манде, например.

Ј Я могу войти? - Спросил я. Ну, до чего же красив великий и могучий русский язык!

Ј Заходите, Алексей! - Ответила хозяйка. А ведь тоже красиво звучит! "Заходите Алексей". Во всяком случае, услышать это было гораздо приятнее чем "шпрехен зи дойчь".

Я убрал из подъезда оставшуюся треть своего тела и закрыл за собой дверь. Огляделся. В узком коридорчике на стенах я увидел с десяток миниатюрных картинок в круглых деревянных рамках. Я такое видел в Нижнем, на Покровке. Живопись по бересте. (Типа, я все знаю). Я закрыл за собой дверь и щелкнул замком.

Ј Ау! - крикнул я, чтобы определить правильное направление.

Не то что бы я подумал, что меня будут ждать в спальне, просто на кухне я никого не увидел, а пораскинуть мозгами не хватило ума. Да и отбили у меня ум то, проклятые омоновцы! Нет, против омона я ничего не имею. Дело они выполняют важное, государственное. Омоновцы конечно герои. Только зачем же головы ломать! Но вернемся к девушке.

Она, конечно, была в зале. И оттого, что я увидел, я едва не выронил из рук бутылку вина. А я говорил, что пришел не с пустыми руками? Я взял с собой бутылочку своего фирменного вина, от которого женщины тают, и ложатся у моих ног штабелями. Но об этом позже. А сейчас о том, что меня так поразило, что я едва не выронил это самое волшебное зелье из своих вдруг ослабших рук. Колдовские глаза. Прекрасное лицо. По-мальчишески короткие волосы. Тонкая шея. Голые плечи. Изящные нежные руки. Было тепло и на ней было легкое пляжное платье вроде сарафана. Она сидела в кресле и держала в руках книгу.

- Вам нравится Ремарк? - прозвенел колокольчик ее голоса.

Она протянула мне книгу. "Триумфальная арка". Обычно, когда вспоминают ремарка, говорят о другом его романе. "Три товарища". Вещь гораздо более живая, драматичная и попсовая, в хорошем понимании этого слова. Но мне почему-то была дороже "Триумфальная арка". И вообще, я от Ремарка в восторге. Фанат. Только не кричу об этом на каждом углу глупости типа "Ремарк чемпион" и не бью витрины магазинов. Меня удивило, что в руках ее находилась моя любимая книга. Что это, опять колдовство, или козни вездесущих спецслужб?

Ј Вы же знаете, что я обожаю Ремарка, - угадал с ответом я, и мы рассмеялись.

Ј Скажите, Алексей, как такое может быть?

Ј Что? - спросил я, догадываясь, или, скорее, зная наверняка, о чем идет речь. Я даже знал, что она произнесет в следующее мгновенье. Она скажет: "Как может случиться, что два, совершенно незнакомых человека, видят одинаковые сны?"

Ј Как может случиться так, что два, совершенно незнакомых человека, видят одинаковые сны?

Ј Возможно мы братья-близнецы? - Ляпнул я, подумав с полминуты, и мы опять расхохотались.

Оказывается, так приятно просто смеяться, хохотать! Хохотать не над глупой шуткой, не над пошлым анекдотом, и не над человеческой промашкой. А просто потому, что счастлив. А в этот вечер, поверьте, я был по настоящему счастлив. Счастлив по настоящему...

Я уже не помню, о чем мы говорили в тот вечер. Мне было легко и хорошо, как давно уже не было. Мы говорили, говорили и говорили ни о чем и обо всем. Вино было выпито. Но оно не могло прибавить ничего к той совершенно пьяной и волшебной атмосфере свободы и счастья, которая витала вокруг нас и жила в нас. Потом мы пили душистый чай с бергамотом, и шелестели яркими обертками конфет. Когда разговор скатился на обсуждение поэзии, она вдруг вздрогнула, и едва не уронила чашку. Потом осторожно поставила ее на край стола и посмотрела на меня. Глаза в глаза.

Ј Зачем вы сделали это, Алексей, - сказала она, и я услышал в ее голосе боль и отчаяние.

И в этот раз я каким-то непостижимым образом понял, что она говорит о моем последнем стихотворении. Но я спросил:

Ј Что я сделал?

Она закрыла лицо тонкими руками, откинула назад голову. Взгляд ее ушел, минуя потолки и стены в небо. В космос. В никуда. Голос ее изменился. Пропали в нем колокольчики.

- Мажет кровью восток утро,

В час, когда умирают звезды.

Оставаться в живых - глупо.

Становиться звездой - поздно. -

Произнесла она волнующе низким голосом.

- Зачем, почему вы написали это?

Ј Я? Откуда ты узнала?

Ј Ты прочитал мне его во сне, помнишь?

Я не помнил, но...

Ј Помню, соврал я.

Ј Зачем ты написал это стихотворение?

У меня вдруг закружилась голова. В голове суетилась как крыса в мышеловке одна мысль: "Зачем я это сделал!?" Так же неожиданно пришло успокоение. Окатило теплой волной. Будто и не было никакой паники в голове. Все вдруг стало просто и понятно.

Ј Я поэт. - Пожал я плечами.

Ј И это страшно. - Прошептала Надежда. - Настоящие поэты долго не живут.

Я хотел сказать, что совсем не собираюсь умирать, но не сказал, посчитав, что это глупо. В конце концов, из тех, кто умер, мало кто собирался умереть. Даже те, кто играл, как Маяковский в русскую рулетку, или выпрыгивал из окна, как Ника Турбина. Они не хотели умереть! Они испытывали себя на прочность. Они испытывали судьбу.

"Настоящие поэты долго не живут". - Сказала она. И она была права. Это страшно, и неправильно, но она была права. И я сказал ей об этом вслух. И еще сказал, что я, наверное, не настоящий поэт. А она вдруг взяла мою правую руку в свои ладони и коснулась ее своими губами. И мне, почему-то стало стыдно. Я отдернул руку, а потом, мгновение спустя сам обнял своими большими ладонями ее тонкие и легкие. Я держал их и целовал кончики пальцев. А она читала какие-то стихи. Незнакомые мне стихи. Восхитительно грустные стихи. Быть может, она сочинила их сама?

Потом мы поговорили о Пушкине, Лермонтове, Есенине, Маяковском и Турбиной. Она много читала наизусть. Я тоже пытался что-то вспомнить. И самое странное - вспоминалось! Никогда не думал, что знаю так много стихотворений и умею так хорошо их рассказать. И все это время, ее легкие ладони треперали в моих руках как две испуганные птицы.

Большие часы на стене пробили вдруг полночь. Время. Оно явно вышло из-под контроля. Наваждение пропало. Я почувствовал себя уставшим и опустошенным. Болела голова, и предательски урчало в желудке. Сказав, что поздно и мне завтра на работу, я ушел. Она проводила меня до дверей и на прощанье, провела по моей небритой щеке тыльной стороной ладони.

В коридоре было почти светло. Закрашенная зеленкой сорока ваттная лампа не слишком была щедра на свет. Поэтому я не сразу заметил старуху с веником, и едва не сбил ее с ног.

Ј У этой был? - проскрипела она и дернула головой на дверь, из которой я только что вышел. - Не ходи ты к ней, она же сумасшедшая. Погубит она тебя. Уж сколько людев загубила! Сколько людев загубила! Уж сколько людев загубила-а-а! - Завыла старуха и принялась реветь, брызгая вонючей слюной.

Я вытер рукавом холодную испарину, выступившую на лбу и осторожно, вдоль стены прошел мимо.

Ј Дурак. Дура-а-ак! - Крикнула мне вдогонку ведьма и сбросила вслед мне с совка убранное из подъезда дерьмо.

Глава четвертая

В нашем доме есть дверь. Мой дед рассказывал моему отцу, что за этой дверью вход в другой мир. Мир, в котором нет зла. Мир, в котором нет никаких проблем, и все живут счастливо. Отец никогда не открывал этой двери, Потому, что войти в нее можно только однажды. И обратной дороги, в наш мир нет. Он куда-то спрятал от меня ключи, чтобы я не открыл ее из любопытства. Ключ я нашел, после его смерти в медной шкатулке, среди старых писем. Я не стал открывать ее тогда. Зачем? Жизнь казалась интересной. И я чувствовал в ней свою нужность и значимость. Я прятал ключ от своих сыновей и дочки, часто мечтая, о том дне, когда я открою ее. И вот я стал стар. Дети разъехались. Жена умерла. Я - один.

Я снова буду счастлив! Я снова буду молод! Я - буду!

Ключ необычайно легко открыл проржавевший замок. Я толкнул толстую дверь. За ней меня ждала СМЕРТЬ.

Я загрузил в багажник Ленкиной девятки третий мешок цемента, и она едва не села задницей на асфальт. Едва не села задницей на асфальт конечно девятка, а не Ленка. Путь был не близкий. Ленка, как всегда не торопилась.

Когда съехали на проселок с Московского шоссе, мы поменялись местами и за руль сел я. Мы ехали в Васенино, знакомиться с моими родителями. Знакомиться должен был, конечно, не я, а опять же Лена. Вот моя деревня, вот мой дом родной, вот качусь я в тачке ... Короче, приехали. Мама стояла у калитки. Рука козырьком.

Ј Ба, сынок! - всплеснула руками. - Отец! Иди скорей, Леша приехал!

Выскочивший из ниоткуда, белый, как северный медведь, наш пес по кличке Умка, весело скулил и наворачивал вокруг меня круги, пока не получил в зубы пряник. Я потрепал его за ухо и чмокнул в нос.

Отец вышел из мастерской, подтягивая сползшие с живота штаны.

Последнее время я все реже появлялся в деревне. Я не видел родителей всего месяц, но и за этот месяц отец заметно сдал. Мы обнялись и облобызались.

Ј Родители. Знакомьтесь. Это Лена.

Ј Очень приятно, - кивнул отец, и сделал что-то вроде реверанса.

Ј Ну, проходите в дом, - захлопотала мать, - что на улице то стоять, слепни зажрут. Вы, городские, поди, к слепням то не привыкли.

Ј Да не съедят, - махнула рукой Лена.

Напрасно она так думала. Слепни в нашей деревне, на редкость крупные и прожорливые. И если от одного-двух, можно было спастись, то стая таких гадов может и лошадь съесть. В общем, не слепни, а воздушные пираньи. Отмахиваясь от пикирующих "черных акул", мы достали из салона сумки с гостинцами. Дома разбирали презенты. Колбаса, селедка, конфеты, пряники. Ленкины подарки. Отцу спортивные штаны, маме кофточку.

Лена пошла переодеваться.

- Это ее машина? - спросила мама, когда мы остались вдвоем.

Ј Ее, мам, не моя же.

Ј Хорошая машина. Не то, что у нас.

И она кивнула в сторону окна, где догнивал старый "москвич", пятьдесят девятого года выпуска. Я приобрел его два года назад, для отца. И машина, какое-то время исправно бегала. Помню, возил нас отец на станцию, до которой, для справки километров пять. Машина не подвела. Мало того, что в салон набилось восемь человек, из которых только двоих можно было назвать детьми, но и багажник был забит донельзя вещами, так что не закрывался, и поэтому пришлось его завязать на веревочку. И дорога, помнится, была не сахар, в смысле не асфальт а самая что ни на есть грунтовка со всеми вытекающими отсюда последствиями, ямами и колдобоинами. (Слово-то какое! Колдобоины!) Нет, наш 407 москвич это нечто. Сейчас таких уже не делают. Все сейчас одноразовое! В общем, была машина - зверь. Плохо то, что однажды, когда батя ехал лесом, одна безответственная береза перебежала ему дорогу. С тех пор "синючка", как называл машину папа, за ее цвет, стояла на приколе и служила клубом для местных детей, которые забирались в нее по вечерам, чтобы, укрывшись от комаров поиграть в карты и послушать музыку. А добрый дедушка Миша время от времени подзаряжал севший аккумулятор. Наверное, и анекдотов там было рассказано немало.

Хорошая ли машина "девятка?"

Ј Хорошая, - согласился я. - Папаня! Мы цементу привезли три мешка, куда складывать?

Папа ткнул пальцем в нутро мастерской, и мы с отцом, пыхтя и топоча, как стая бегемотов, роняя пыль и капли пота, перенесли мешки с цементом в мастерскую.

Ј Хочу дорожку сделать бетонную. - Сказал отец. - А то после дождя сам знаешь. Болото. Галоши застряют. Только трех-то мешков маловато будет.

Ј А вы что уж, побольше-то не захватили? - упрекнула мать.

Ј Дак, машина не грузовая. Это ж "жигули". На них много не довезешь. И эти-то еле довезли, - прояснил я ситуацию.

Ј Да, говно машина, - погрустнела мама. - Че уж она, какую купила? Наша-то. И то лучше. Была.

Мы приехали как раз к обеду. Мама наварила щей и картошки. Отец, подергав коров за сиськи и напоив их, занялся селедкой. Ленок быстренько, с моей помощью настрогала салатик. Когда запахло колбасой. С печки из подпола и еще откуда-то появились кошки. И принялись орать. Самая старшая прыгнула маме на колени и засунула свой хвост в щи.

Терпеть не могу кошек, которые орут. Еще больше терпеть не могу кошек, которые засовывают хвост в щи. Но еще больше не люблю я кошек, которые воруют со стола, стоит только отвернуться. Но все это можно поправить.

В принципе, есть много способов, как избавить котов и кошек от этого недостатка. Однажды, когда я жил в общаге, я хорошо проучил соседского кота, сожравшего мое мясо. Наглая скотина сидела на столе и урча отхватывала от мяса самые сочные куски, когда я накрыл его вместе с мясом железным тазиком. Накрыв его тазиком, я с минуту долбил по нему половником. Сбежавшихся на шум и ор соседок я посылал непедагогично, а потом, несмотря на протест озлобленной женской стаи, выбросил кота в окно с третьего этажа. Больше эта скотина на кухне не появлялась. И мимо кухонной двери пролетала тенью.

Есть и более гуманные методы воспитания. Нашего кота Ваську, который жил у нас в те времена, когда я еще ходил в школу, отец просто гонял от стола веником. И Васька веника боялся больше, чем соседских собак, которые от него плакали. Когда веник стоял у входа в кухню, Васька в нее даже и не пробовал проникнуть. Но это все так. К слову.

Мы неплохо пообедали и, как и положено, в цивилизованных странах, отчалили на сиесту. Сиеста, это если кто не знает, к фиесте никакого отношения не имеет, за исключением того, что оба слова испанские. Фиеста, это для тех, кто не помнит, бой быков. Это когда тореадоры и пикадоры издеваются над бедным животным, рискуя получить в бок рогом. И ни мне, ни папе, ни тем более быкам, такая перспектива не улыбалась. И поэтому в послеобеденное время мы просто ложились поспать. В принципе, такой послеобеденный отдых и называется в Испании сиестой.

У моих родителей такой закон. После вкусного обеда, по закону Архимеда... Ну, да вы сами знаете. Полагается поспать часик. И все бы ничего, но... Но! Но не надо пить так много молока. Невеста моя и не знала, какое ее ждет испытание.

Едва отец приземлился на диван, он по своей привычке сразу же принялся храпеть. Папа все любит делать на совесть. И поэтому храпел он настолько качественно, что с непривычки уснуть под этот храп было невозможно. Но это еще пол беды. Второй половиной беды было молоко. Люблю я деревенское молоко. Вкусное, сладкое, жирное, питательное и слабительное одновременно. Но знаю, что чрезмерное его употребление приводит к этому, как его... К метеоризму. К пердежу по нашему. А папа мой ни в молоке, ни в пердеже меры не знал. И так, он храпел. Храпел пока лежал на спине. Мама устав от того что где то возле ее уха тарахтит трактор, осторожно пихнула его локтем в бок и попросила перевернуться. Храпишь, мол, Миш. Лучше бы она этого не делала. Потому что, перевернувшись на бок, отец выпустил такой залп, что мне стало за него стыдно. А за нас страшно. Сидевшая на потолке толстая говенная муха, по-видимому, была серьезно контужена и, свалившись с потолка, ошарашено закружилась по комнате натыкаясь на стены. Ослепла что ли в придачу. Да и у меня, признаться, защипало в глазах. Отец пердонул еще пару раз, когда я решил тоже слегка освободиться от газов. Понимаешь, пучило сильно. Да и хуже все равно не будет. Хуже некуда. Ленка старательно делала вид что засыпает, но потом, не выдержав очередной химической атаки экологически чистого сероводорода, встала и сказала, что хочет осмотреть сад. Сад так сад. Впрочем, сада никакого у нас отродясь не было, так как деревенька наша пустила корни, в самой, что ни на есть низинке. Огород вот был. Росли кустарники. А деревья как-то быстро загнивали на корню и умирали. Так что, в общем-то, показывать было нечего. Разве что мамин цветник, который разбила она у бани. Я вызвался его показать.

В отличие от дома, воздух в огороде благоухал не только навозом, но и цветами. И я даже как-то загордился, и, загордившись, утащил Ленку в баню и там ласково изнасиловал. Почему изнасиловал? Да потому что когда я делал это, то думал не о Лене, а о девушке из сна.

* * *

Вечером мы устроили маленький сабантуй возле бани. Вино, шашлык, костерок, чай из самовара, гармонь, гитара, песняки. Хорошо. Отец после третьей, как всегда начал рассказывать какую-то тягомотину, которую считал смешным анекдотом, но где-то на пятой минуте забыл начало, а на седьмой окончание своей истории. Часам к десяти мы уже перепели все песни, которые знали. Штук двадцать. А потом спели и те что не знали. К половине одиннадцатого отец перестал попадать не только в такт, но и просто по кнопкам-клавишам, я отобрал у него гармонь и рубанул "Ляписа", "Когда яблони цветут". Ленка неожиданно открыла во мне новый талант. Что я изучил трехаккордную игру на гитаре, об этом она знала давно, и этот талант мой она почти ненавидела, ведь если брякать три аккорда час подряд, то даже тому, кому медведь оттоптал ухо придется несладко. То, что я еще и гармонист, повергло ее в шок. Потому что гармонь поет значительно громче, а количество аккордов в моей игре осталось прежним. Когда стемнело на совесть, комары совсем обнаглели. Пришлось отложить гитару в сторону и взяться за стакан. Не оставлять же отца один на один с последней бутылкой самогона. Самогон был душистым. В том смысле, что дух от него был самый, что ни на есть самогонный. Женщины принялись убирать со стола, и мы им помогали, допивая и дозакусывая. Сначала было хорошо. Типа "идиллия". А потом отец пошел доить корову. Я отлил в кусты малины, и, спотыкнувшись обо что-то, оказался на земле. Хороводили комары. Хороводили похожие на раздавленных комаров звезды. Я закрыл глаза и увидел тьму. "Это моя душа", - подумал я и фыркнул, то ли от презрения к себе, пьяному, толи оттого, что наглый комар залез в святая святых человека. В нос. Я матюгнул наглеца и поковырялся в носу. Звезды хороводили все быстрее, словно крутились на обезумевшей карусели. Я опять закрыл глаза.

Теплое дыхание на моем лице. Умка, обожравшийся куриными костями, и оттого довольный лизнул щеку. Его белая улыбающаяся рожа закрыла от меня полнеба. Я поднял руку и потрепал его по голове. "Умничка моя", - прошептал я и снова закрыл глаза. И лежал пока не почувствовал как холодна земля. "Вот заболею и умру", - подумал я снова по-детски и улыбнулся. Хорошо быть пьяным. Пьяный, что ребенок. Ни думать, ни ходить не умеет. Я, не раскрывая глаз пошарил вокруг себя рукой, поймал пса за ошейник и потянул к себе.

Ј Дурак ты, Умка. - Я поцеловал собачью морду и с трудом встал.

Что-то напевая пошел к приютившей на своей трубе луну бане. В бане я сильно ударился головой о притолоку и оттого присел. Потерев голову и удостоверившись, что крови нет а шишка за волосами будет незаметна, я обрадовался этому факту. Кажется даже заулыбался. Потом подошел к алюминиевой бочке с холодной водой и сунул башку в кадку. Когда я вынырнул в третий раз, я с удовлетворением заметил, что мир перестал кружиться. Потом, нагнувшись при выходе, покинул баню. Со стола все было убрано. Я подобрал гитару, стоявшую у лавки и, сидя у догорающего костерка, проскулил что-то типа "вьется в тесной печурке огонь". Получалось очень хреново. Поэтому я взял гитару под мышку и поплелся до дома, до хаты.

Ј Ложитесь в избе. Отец в терраске лег.

Мама подала мне полотенце. Я вытерся и сел на крыльце, закуривая. - Сидишь? - это отец. - Давай допьем.

Ј Я и так пьяный, - но если надо...

Оказалось, что надо. Всякое дело должно быть доведено до конца. Всякая бутылка должна быть допита. Не выпитое до конца вино, говорит о нездоровой обстановке в коллективе. У нас с обстановкой все было нормально. А вот у женщин... У женщин как всегда проблемы. Наливка была не допита. Тогда за дело взялись мы. Мужики. Наливку мы закусили яблоком. Отец сел рядом.

Ј Вы это, рожать когда будете?

Ј Я не буду. Она пока тоже.

Ј Между прочим, - хлопнул меня тяжелой рукой по колену отец, мы с баушкой все ждем - не дождемся, когда внучат нянчить будем.

Ј Пап, да нельзя ей пока рожать. Ей, пап не до этого. Бизнес.

Ј Бизнес бабы - рожать. Ты роди, а потом и бизнесы крути. А так? А так зачем же тогда жениться?

Ј Пап... Спроси что-нибудь полегче.

Ј Ладно. Спрошу полегче. Ты спать идешь?

Ј Посижу. Комары голодные, как же я их оставлю голодными на ночь.

Ј Сопьются. - Сказал отец. - Разве можно пить кровь пьяного человека.

Ј Фигня, они норму знают, - возразил я.

Отец встал, накинул на мои плечи фуфайку.

Ј Пойду корову подою.

Ј Пап. - Я посмотрел на отца. - Ты же уже доил.

Ј Доил? - Папа глянул на опустевшую бутылку. - Доил. Опять забыл. Вот что значит инстинкт! Как выпью, только и мыслей, чтоб корову не забыть выдоить. Вот и получается, что иногда по два раза ей сиськи дергаю.

Ј Ложись, я сейчас приду, - сказал я.

Отец взъерошил мне голову и ушел, но через минуту вернулся с подушкой под мышкой.

Ј Я в терраске лягу. А то засру вас всех.

Я промолчал, прислонился к косяку и закрыл глаза. Что-то мне стало совсем мутно. Не надо было допивать-то. Вдруг захотелось есть. Я встал, нашел в тарелке кусок мяса и хлеб. А ничего, жить можно. Умка махнул белым хвостом. Я бросил мясо в его пасть. Он проглотил его, минуя стадию пережевывания. Я снова сел на крыльцо и прижал к себе собачью голову.

Ј Ну и чего ты сидишь, как по башке пыльным мешком стукнутый? - сказал пес.

Обнаглел в корень. Уже по-человечески говорить начал. Ну, собака!

Ј Не твое собачье дело, жуй давай. - Ответил я и положил ему на нос еще кусочек мясца. Он слизнул его языком.

Ј Да че здесь жевать? Я уж проглотил давно.

Пес положил свою морду на мое колено.

- Хреново, тебе, Михалыч, а? И чего это ты вдруг жениться надумал? Щенков делать будете?

Ј Ничего мы делать не будем.

Ј Вот дела! - а может у тебя нестояк?

Ј Да пошел ты... У меня с этим делом все нормально. Пока.

Ј Ну, а если нормально, заводите щенков. Слушай, я вот чего не пойму. Если тебе просто сучку надо, то и жениться ни к чему. Учись вот у нас у собак! Свободная любовь! А у вас все какие-то сложности!

Я взял его морду в свои ладони, посмотрел в его собачьи глаза и отвел взгляд.

Ј Кобель ты бестолковый, - ругнулся я ласково. - Просто не до щенков ей сейчас. У нее бизнес. Деньги надо зарабатывать.

Ј А зачем деньги? Я же говорю, сложности сами себе ищете, гав, на жопу приключений. Жалко мне тебя, - лизнул меня в щеку Умка.

Ј И почему тебе меня жалко?

Ј Неправильная тебе сучка досталась. Че, других то в городе не водиться?

Ј Водятся, - пожал я плечами, - и до хрена. И все хотят счастья. И все красивые.

Скрипнула дверь. Ленка.

Ј Ты с кем тут говоришь?

Ј С ним, - потрепал я по голове Умку.

Ј Ага. - Она тоже потрепала меня по голове, как я только что трепал пса. - Пойдем спать.

Ј Идем. Отвернись.

Я встал, и, перевалив "хозяйство" через перила отлил. Потом придерживаясь за стену покрался к постели. Комната кружилась. Я лег на кровать и посмотрел в несущийся кругами потолок.

Ј Вокруг жизнь, глупость, война, борьба за существование. А я все пью и пью, - пробормотал я и засмеялся над собой.

* * *

Ј Привет, - сказала телефонная трубка, и я не сразу понял, что звонит Катерина.

Ј Привет, - ответил и я, наконец.

Ј Чем занимаешься?

Ј Жду твоего звонка. - Кажется, мне удалось удачно соврать. На самом деле, я только вернулся со службы и, как следует, позавтракав, собирался принять ванну.

Ј Правда?

Ј Да нет, вру.

Ј Можно я сейчас к тебе приеду.

Хороший вопрос. Вообще то мне хотелось спать. И вообще. Что делать с этой девчонкой. Подозреваю, что она в меня влюбилась. Это, конечно, льстит моему мужскому самолюбию. Но... На фига мне на жопу приключения? У меня есть Лена. Мы скоро поженимся. Так что несовершеннолетняя Катюха мне совсем не была нужна. Совсем не нужна?

Ј Приезжай, если тебе это нужно. - Так хитро я сформулировал свой ответ. А кто сказал, что я - сама простота? - А ты знаешь мой адрес?

Ј Знаю, ответила Катя и назвала улицу, дом и номер квартиры. Назвала правильно.

Ј Кать... А откуда дровишки? Я же тебе не говорил...

Ј Все очень просто, Алексей. Я просканировала вас на компьютере. У моего знакомого есть на компе телефонный справочник города Дзержинска. Кстати, людей с такой фамилией не очень много в городе.

Ј А фамилию я тебе тоже не говорил, - сказал я и вспомнил вдруг, что показывал ей свою ментовскую ксиву. - Ладно, приезжай, Штирлиц, жду тебя через полчаса, хорошо?

А потом я лежал в ванной, намыливая себе не только шею, но и все, что можно было намылить. И разрабатывал схему поведения. Нужно подчеркнуть, ненавязчиво и просто в разговоре, что я гораздо старше, что у меня свои интересы и что я ей не пара.

Когда я вылез из воды и махал около носа бритвой, уничтожая свежую поросль, раздался звонок в дверь. Намотав на живот полотенце, я глянул в глазок. Худшие опасения оправдались. Катюха не стала ждать, приехала сразу. Была даже мысль сорвать с себя полотенце, зарычать и прикинуться серым волком, который хочет сожрать красную шапочку. Но эта мысль была отброшена как неконструктивная. Я приоткрыл дверь, высунул в образовавшееся отверстие свернутые трубочкой губы и сказал ей, чтобы вошла А сам слинял в ванную комнату. И только когда выбрил наконец-то свой фэйс, вспомнил, что остался я совсем без одежды, так как разделся в комнате, а трусы, извините за подробности, по своей многовековой традиции, успел выстирать. Почесав мокрую репу, понял, что другого выхода у меня нет, как просить о помощи гостью. Но, как истинный джентльмен, я не стал просить ее о том, чтобы она покопалась в моем белье и, выбрав из разносортицы трусов самые недырявые, принесла их мне. Я решил вообще не просить ее об этом. Приоткрыв дверь ванной, я крикнул:

Ј Катя! Принеси мне спортивные штаны. Они где-то в зале валяются.

Она принесла и повесила их на ручку двери.

Когда штаны были надеты, я придирчиво обсмотрел свою фигуру в зеркале, выпятил грудь, втянул животик и вышел "в люди". Можно было конечно покочевряжиться и повыпендриваться, демонстрируя бицепсы, трицепсы и прочие казусы, но я этого делать не стал. Во-первых, трицепсы и бицепсы у меня несколько деградировали в сытые последние годы, а во вторых... А хрен его знает, что во вторых! Короче, пролетел я в спальню, быстренько застелил постель и набросил старую джинсовую рубашку.

Ј Чай, кофе, коньяк, виски, шампанское... Ничего нету, - сказал я. Это была шутка. Домашняя заготовка, как говорят веселые и находчивые студенты предпенсионного возраста. Чай у меня всегда водился. И кофе, для поднятия тонуса, и водка для поднятия настроения и винцо, для дорогих гостей. Все это у меня было. Не было, конечно коньяка и шампанского, но это уже извращение. Пить поддельный коньяк и шампанское от которого тащит дрозжами! Точно, извращение! Гостья отказалась от спиртного и, буквально через пять минут, как только вскипел самовар системы чайник, мы уютно сидели и пили дешевый кофе с застарелым печеньем, и молчали. О чем думала она, я не знаю. Нет, теперь то я знаю, но не знал тогда. Хотя и догадывался. Просто так к одиноким мужикам одинокие девушки не приходят. А девушка была уж слишком молода. В дочки мне годилась. И оттого я испытывал неудобство и смущение. Я не тореро. Я не из тех людей, которые берут сразу быка за рога. Но и не тот, кто желая сделать небольно, рубит кошке хвост по частям. Да и вообще, кто сказал, что хвост этой самой кошке не нужен?

Ј Ты знаешь, - решился я прервать затянувшуюся паузу, - я чувствую себя старым козлом, который совращает молодую, бестолковую девчонку. Если бы я был твоим отцом, я набил бы морду такой сволочи как я.

Вы, конечно, не поверите, но я сказал то, что думал. Хотя именно это мне и запрещали делать некоторые мелко и крупнобуржуазные психологи. Наверное, они правы. Но в чем правда, брат?

Ј Что же мне делать, - почти прошептала Катя и посмотрела мне в глаза.

Ј Решать тебе, - сказал я, отвел взгляд от ее глаз и посмотрел на хрупкие ее руки, которыми она обнимала чашку.

Тонкие, хрупкие руки. Господи, ну за что же мне такое наказанье? Зачем ты испытываешь меня?

Ј Я тебя люблю. - Вдруг сказала она, и я испугался.

Блин. Любви мне только не хватало, на старости лет! Если бы речь шла о сексе, о постельных отношениях, поверьте, мне было бы гораздо проще сказать да или нет. А вот когда речь идет о любви... Святом, читсом и светлом чувстве. Божественном чувстве. О любви! О любви, в которую я давно уже не верю. Потому что разве может любить человек, который не любит самого себя? А уж поверьте, при всем том, что я неплохо отношусь к себе, любви я к себе, как к человеческой особи не испытывал. Не испытываю. Потому как кто же кроме меня знает про мои недостатки столько же, сколько я сам? Какие недостатки, спросите вы? А может быть вам еще и ключи от квартиры дать, где деньги лежат? Я не стриптизер, и раздевать себя не хочу и не буду. Но уж если говорить о человеческих недостатках, то покопайтесь в себе. Хватает дерьмеца? Ну, я же тоже не ангел. Далеко не ангел. И поэтому недостатков у меня и нехороших мыслей и желаний хоть пруд пруди. Китайскую стену можно строить. Может быть только, одни из них я заставил никшнуть, а другие развил чуть больше чем вы. Но это сути дела не меняет. Признание в любви смешало мои мысли донельзя. Я вдруг забыл все, что хотел сказать Единственное, что помнилось - я должен показать, что мы не пара. И я почему то начал бухтеть о том, что я стар, даже супер стар, о том, что у меня болит колено, типа воспаление мениска, что у меня радикулит, артрит, лорингит и вообще все болит. А вскоре меня ждут и простатит, аденома, импотенция. На что услышал тихий ответ, типа "главное, чтобы сейчас стоял"! Охренев окончательно от такого, я, наконец, заткнулся. Какое-то время я тупо пялился то в телевизор, то на свои руки, потом встал, подошел к бару и, открыв его, плеснул в стакан граммов сто водки. Выпив, я подошел к девчонке (она продолжала сидеть на диване), встал перед ней на колени и взял ее руки в свои. Я положил их, холодные и влажные на свое лицо, и поцеловал. Потом поставил девочку на ноги, поцеловал руки снова.

Ј Иди домой, - прохрипел я. Мой симпатичный баритон застрял где то в груди.

Я отпустил ее руки и резко отвернулся, потому что только сейчас заметил, как предательски вздыбились штаны спереди. Ну, нафига я надел спортивные трико?

Ј Иди домой, - снова сказал я, не оборачиваясь.

Ј Ты вправду этого хочешь? - Спросила она.

Ј Да.

Я ушел в другую комнату и, придерживая дверь, стянул с себя спортивные штаны. Бросил их на пол и пинком загнал под стул. Достал, наконец, из ящика трусы и надел сперва их, потом джинсы. Так то лучше! Уж из джинсов то не больно потопорщишся. Потом я вышел в зал. Она не ушла. Она стояла возле бара и наливала себе в стакан красного вина. Я отобрал его.

Ј Отдай, - сказала она. Дикая смесь жалости и злости в голосе.

Тогда я плеснул и себе. Будь что будет. В конце концов, есть ли у меня уверенность, что я - ее ошибка, и что она мне не нужна?

Ј Ладно. Давай выпьем, за наше несчастье.

И мы выпили.

Ј А теперь иди домой, - снова сказал я и уселся на диван, отвернувшись к телевизору и щелкая лентяйкой.

Катя встала между мной и телевизором, отобрала у меня пульт и бросила его на стол. Потом села ко мне на колени и прижала к своей маленькой груди, как грудного ребенка. А потом жарко и в захлеб приникла к моим губам. Талантливая пошла молодежь. И когда только успела научиться? Хотя... По телевизору и не такое показывают. Так что теории не занимать. А что касается практики... Попрактиковаться можно и с любимым котом и с пацаном- одноклассником. От поцелуя у меня окончательно съехала крыша. Руки ожили и пошли в разведку. Я же говорил ей, что мы разные люди. Когда моя рука полезла в ее трусы, она оттолкнула меня, вскочила и принялась поправлять одежду.

Ј Нет, - сказала она твердо, и помотала головой. - Нет.

Я встал с дивана и ушел в ванную. Холодная вода на горячую голову была кстати. Умывшись я посмотрел в зеркало и увидел холодные и мутные голубые глаза. И морщины под ними.

Ј Иди домой, - сказал я ей снова, когда вышел из ванной.

Она тоже что-то говорила, но я не слышал. Я развернул ее спиной к себе, сунул в руки ее сумочку и почти вытолкал за дверь.

Правильно ли я сделал? Девчонка, конечно достойна настоящей, большой любви. Но я не тот человек, который ей может это дать. Не могу я ломать ее жизнь! Я вытолкал ее и подумал о том, что будет теперь? Может быть, она решит, что никому не нужна. Может быть, пойдет к какому-нибудь парню, который славен тем, что перетискал всех девчонок во дворе, и переспит с ним. В отместку мне. Или, чтобы лишиться девственности, (а я, почему-то был уверен в том, что она девственница) ляжет в постель к однокласснику. А что взять с одноклассника? Сунь-высунь! С ним вряд ли ее первый сексуальный опыт будет удачным. А еще я подумал о том, что, в конце концов, надо же ей начинать когда-то эту самую сексуальную жизнь, и почему бы не сейчас? И почему бы не со мной? Уж я то постараюсь. Уж я не напорчу. Уж я то сделаю все как надо! Вот такое я говно. Циник, мечтающий о романтике. Кажется, Грэм Грин говорил, что цинизм - дешевка, которую можно купить задарма на любой распродаже. Я - дешевый романтик.

Было часа два дня, когда зазвонил телефон.

Ј Да. - Произнес я в трубку.

Ј Леха. Это Саня Малинин. Сегодня ночью Палыч умер.

* * *

Ненавижу причитания старушек у гроба. От этих завываний можно сойти с ума. Есть в них что-то шаманское. И без этого нытья на душе тошно. А тут... Подвинув плечом вытирающих слезы завывающих старушек, я подошел к гробу. Палыча не было. То, что лежало в гробу, совсем не было похоже на известного в городе поэта пьяницу и философа, энергии которого завидовали молодые. Да и чисто внешне... Несмотря на старания "художников" след от веревки было видно. Я тронул мертвую восковую руку, прошептал слова прощания и, выскочив на улицу, вдохнул сырой воздух.

Шел мелкий дождь. Ленка дожидалась меня в своем авто. Увидев меня, она вышла из машины и раскрыла надо мной зонтик. Собравшийся на похороны народ кучковался под зонтиками и вполголоса обсуждал смерть Палыча. Говорили, что он сильно запил в последнее время. Говорили, что его нашла соседка, висевшим на лестничной клетке. Говорили о нем, как об очень хорошем, отзывчивом человеке. Кто-то ругал, хотя ругать покойников не принято. К нам подходили какие-то люди, я с ними молча здоровался. Сашка Малинин тоже молча пожал мне руку и встал рядом. Я заметил, что он уже сильно пьян. И мне показалось, что Сашка чем-то похож на Палыча. Какой-то бородатый и кучерявый мужик, лет под пятьдесят, в грязной кожаной куртке и джинсах отделился от своей компании и протянул мне руку.

Ј Вы Алексей Пьянов?

Я кивнул. Потом вспомнил, что нужно пожать протянутую руку, сделал это. Рука была мягкая и липкая.

Ј Пал Палыч много о вас рассказывал в нашем поэтическом объединении.

Я промолчал. В заднице я видел их объединение! Но бородатый решил продолжить беседу.

Ј Он говорил, что вы тоже пишете стихи. И не плохие. Правда?

Я пожал плечами. Кому нужны стихи? Кого это сейчас интересует? Сейчас, когда хоронят моего друга. Моего лучшего друга и наставника!

Ј Слушайте, приходите к нам в Пушкинскую библиотеку, в субботу. Мы собираемся каждую субботу в три часа. Покажите свои стихи. Кстати, вы слышали, что Пал Палыч оставил после себя посмертное письмо? Стихи.

Ј Нет, - ответил я, распаковывая пачку сигарет.

Ј По-моему, просто гениальные стихи. Очень трагичные. Я, конечно, их не помню полностью, хотя, если не ошибаюсь, там всего одно четверостишие. Он написал их красным фломастером на этикетке водочной бутылки. Как это там? "Оставаться в живых - глупо. Становиться звездой - поздно". Правда, великолепно?

Я закурил сигарету, затянулся глубоко и жадно. Вдруг меня затошнило. Я оттолкнул бородатого и спрятался за машину. Наклонился. Меня вырвало за колесо Ленкиной "лады". Отплевавшись, я вытер рот носовым платком. Встревоженная Ленка тронула мое плечо.

Ј Извини, - сказал я ей и сел в тачку.

Ј Да ладно, - Лена села рядом, захлопнула дверцу и протянула мне свежий носовой платок. - Ты его хорошо знал?

Ј Палыча?

Я кивнул в ответ и протер рукавом запотевшее стекло. Народ зашевелился. Из подъезда повалили старушки. Вынесли крышку и, следом гроб. Старухи раскрыв зонты над головами запричитали звонче и громче. Молодая женщина стоявшая у изголовья гроба покачнулась и упала в руки тех, кто был рядом.

Ј Кто это? - спросила Лена.

Ј Наверное, дочь. У него была дочь, - ответил я. - Наверное, приехала из Москвы.

Когда гроб привезли на кладбище, дождь вдруг перестал лить. Разорвались серые тучи, и робко выглянуло испуганное солнце.

Ј Солнце прощается с Палычем, - сказал Сашка.

Были сказаны речи. Бородатый поэт что-то продекламировал в стихоплетной форме. Что-то правильное и длинное. Гроб заколотили, и под вой старушек стали опускать в яму. В это время край ее обвалился, кто-то из тех, кто держал полотенце, едва не свалился в могилу. Гроб упал вниз широким концом и, ударившись о землю, раскрылся. Народ ахнул и закрестился. Я почувствовал страшный холод. Волосы зашевелились у меня на голове, в глазах на мгновение потемнело. Сашка рядом ругнулся и побежал помогать. Он спрыгнул в могилу. Кто-то еще оказался там, и вскоре они уложили Пал Палыча обратно в гроб. Кто-то шептался, говорил, что плохая примета. Гроб снова закрыли и забили новыми гвоздями. Каждый удар молотка бил в сердце.

Я бросил в могилу горсть земли. "Прости, Палыч", сказал я и не стал дожидаться, когда могильщики закончат работу. Не поехал и на поминки. Отправил Ленку домой, а сам хотел напиться до усрачки, но налив сто грамм в стакан, налил и еще один, полный. Палычу.

- Извини, Палыч, что так вышло, - прошептал я, пытаясь, что-то рассмотреть внутри стакана. Потом упал лицом в подушку и заскулил по щенячьи.

Глава пятая

Вчерашней ночью, прогуливаясь по ночному городу, я встретил черного человека. Я не видел его лица. Оно было черным. А поскольку я не видел и его глаз, то предполагаю, что на нем были черные очки. Пальто его тоже было совершенно черным. Так же, как и его брюки. Такого же цвета были его туфли и его перчатки. Вероятно, шляпа на нем тоже была черной. В полной темноте, его совершенно не было бы видно, если бы он не курил большую черную сигару. Впрочем, огонек ее тоже был черным.

В большой комнате было тесно и душно. Кто-то играл в карты и пил дешевый портвейн на перевернутой струнами вниз гитаре. Кто-то просто спал на полу. Длинноволосый парень облизывал на диванчике пьяную девку, нащупывая что-то у нее в трусах. От дыма сигарет и тусклого света проникающего сквозь штору было серо и жутко. Тот, что валялся на полу, открыл глаза, и я узнал в нем самого себя. Кружился медленно, но все больше ускоряясь, серый потолок, раскручиваемый серыми страшными тенями. Я закрыл глаза, но видение не пропало. Я перевел взгляд на серые стены. Тени. Они шли чередою вдоль всей стены. Они шли кругом, замыкая пространство. Я закричал, но не услышал ни звука. И только тогда я понял, что звуков нет! Нет никаких звуков кроме сумасшедшей серой музыки! Я встал и, с трудом отрывая ноги от вязкого серого ковра, сделал несколько шагов. Я взял в руки гриф облитой портвейном гитары и потянул на себя. Остатки закуски и недопитый стакан с недопитым вином скользнули на пол. Карты рассыпались по полу. Порнографические карты с изображением бесстыдно расставивших ноги шлюх. Оборванные струны ударили меня больно по лицу, я уронил гитару и она, ударившись о пол, рассыпалась прахом. Я пытался найти выход, но выхода не было. Серая занавеска скрывала запылившееся зеркало. Я провел по нему рукавом и увидел свое лицо. Лицо серого человека. Такое же, как у всех. Как у всех. У всех... Я заплакал, не в силах сдержать переполняющей меня тоски и тут, в зеркале, за своей спиной увидел ее. Она стояла у зашторенного окна и, придерживая занавеску рукой, смотрела за окно. Видимо заметив мой взгляд, она обернулась, и в глазах ее я увидел ту же тоску, тот же страх, то же безумие что и в своих глазах. Наше безумие пересеклось и слилось в одно. Она слегка пошевелила пальцем, и я понял, что она зовет меня. Я подошел к окну, в которое смотрела девушка, и раскрыл штору. Там, за окном, щедро разбавляя черные и серые краски ночного неба, расплывалась вдоль горизонта, алая заря, слизывая кровавым языком бледные дрожащие звезды.

Ј Как страшно, - услышал я ее тихий голос, и почему-то обрадовался.

Ј Это просто рассвет, - сказал я, пытаясь придать голосу твердость, но он сломался где-то на середине фразы. И прозвучал как стон.

Ј Как страшно умирать, - сказала она снова, и в ее словах я почувствовал силу, которая никак не вязалась со сказанным ею.

Ј Они звезды. Им умирать легко. Больно умирать тому, кто не успел стать звездой. Больно и... глупо.

Небо вдруг утратило четкие очертания, или просто помутнело окно? Я протер его рукавом и размазал по стеклу и серое небо и кровавый рассвет. Все нереально! Все не правда! Окно было просто нарисовано на стене! Я поднес к глазам окровавленную свою руку, оглянулся в смятении и увидел все те же сутулые серые тени в дурацких шляпах и длиннополых пальто, что кружили вокруг нас в страшном хороводе. Движение этого хоровода все ускорялось, в такт сумасшедшей музыке. И я остро почувствовал приближение ужасной катастрофы. Вдруг я заметил то, чего не заметил до этого. Черный провал открытой двери. Почему-то я подумал не о том, что могу спастись я сам. А о том, что я могу спасти эту девушку. Что я должен спасти ее! Я схватил ее за запястье и, бросившись, словно в омут в черный проем двери, увлек ее за собой. Я был готов к тому, что дверь окажется таким же фантомом, как и окно. Я был готов к тому, что за чернотой двери ждет нас что-то ужасное. Быть может смерть. Но... Ничего не произошло. Только большой серый коридор. Те же люди вдоль него занимающиеся сексом, пьющие и курящие, просто спящие вдоль стен или ожидающие чего-то, глядя мимо меня стеклянными и холодными как у манекенов глазами. И серые тени молча скользящие вдоль стен. К сумасшедшей музыке, все полнее заполняющей пространство, прибавились гулкие звуки наших шагов. Мы бежали вдоль нескончаемого серого коридора. Бежали, теряя надежду. И когда сил почти не осталось там, впереди, я увидел большую дверь. Разбитую и перекошенную, как дверь в подъезде того дома, где я живу. Или где я жил когда-то. В другой жизни. И та же надпись на двери. "Выход". Выход! Я взглянул моей спутнице в глаза, крепче сжал ее запястье и из последних сил толкнул дверь от себя. Какофония ужаса смолкла. Стало непривычно тихо. Дверь со скрипом распахнулась, впуская в образовавшийся проем клубы серого тумана, и мы вошли в этот туман. Когда он рассеялся, я увидел большую, нет - бескрайнюю серую кирпичную стену, вдоль которой беззвучно крались большие серые тени.

* * *

Ј Катя, не звони мне больше и не приезжай. У меня есть девушка, я ее люблю, и скоро мы поженимся. Я сказал это и сам себя поймал на мысли, "не вру ли я?". С Леной мне хорошо в постели. Но ночами мне снится Надя. А Катя? Наверное, я люблю и ее, если считать это любовью. ЭТО. А что это?

Ј Ты сказал правду? - спросила она после долгой паузы, во время которой я гадал, положить мне трубку или дождаться, когда она положит ее сама.

Ј Что "правда".

Ј Правда, что ты ее любишь?

Ј Правда, - ответил я.

Но, наверное, не слишком твердо и решительно. Мне и самому показалось, что в моем ответе прозвучало не столько утверждение, сколько вопрос. Мол, "правда ли что я ее люблю?" Снова повисла пауза. Я хотел, было, произнести фразу типа "прощай навеки", но она вдруг прошептала:

Ј Давай уедем.

Ј Что?

Ј Давай уедем отсюда далеко-далеко. Это ничего, что ты меня не любишь сейчас. Я научу тебя любить.

Я мысленно выругался и мысленно же рассмеялся нереальности происходящего. Слова ее так были похожи на фразу из какого-нибудь бразильского сериала! Но беда то в том, что говорила она их искренне. "А может быть и в самом деле, уехать с ней куда-нибудь. Да и не обязательно далеко. Просто махнуть в Нижний. Начать новую жизнь. Что меня держит? Говенная работа? Квартира, которую я снимаю и за которую плачу половину зарплаты? Друзья, которые вспоминают меня только когда у меня день рождения или когда я сам позвоню им? Невеста, которую я люблю со знаком вопроса? Что меня вообще держит в этой жизни? И зачем я живу? В чем смысл жизни? А смысл ее в том, что она бессмысленна. Да у меня даже нет детей! Ради них, вот стоит жить! Ради детей, которые вырастут, уедут, предадут. Предадут, как предал я своих родителей, наведываясь к ним раз в два месяца, на два дня". И еще я подумал, что нельзя отрекаться от любви. Ведь она меня любит. И, быть может она, эта маленькая девочка действительно научит меня любить? Быть может она спасет меня? Вырвет из трясины. Так зачем же ее отталкивать? Пусть любовь не вечна, как не вечно все в этом мире. Пусть. Но нельзя отвергать любовь. Пусть она продлиться хоть год, хоть месяц. Пусть даже она продлиться одну ночь".

Я услышал в трубке гудки отбоя. Я хотел перезвонить, но вспомнил, что так и не удосужился узнать номер Катиного телефона. Вот такой я дурак.

Я долго слушал равнодушные гудки телефона, а потом набрал номер Надежды. Мне так хотелось поговорить с ней, снова испытать фантастическое чувство единства духа. Черт! Я понимаю, что выражаюсь глупо и... и высокопарно, что ли... Но какое еще определение могу я дать тому, что было между нами той ночью. В шкафчике я раскопал записку с ее номером и позвонил. Телефон долго не отвечал. Потом, наконец, трубку сняли, и я услышал "да". Но голос был мужской. Я подумал, что неправильно набрал номер, и набрал его снова, на этот раз более внимательно. На этот раз трубку сняли быстро. Тот же мужской голос произнес:

Ј Слушаю вас.

Ј Здравствуйте, - наконец сказал я, - это Алексей Пьянов. Вы не могли бы попросить к телефону Надежду?

Ј Надежду? Тебе нужна надежда? Оставь надежду, всяк сюда входящий, - прохохотал голос, а потом добавил. - Здесь нет никакой Надежды.

Я назвал номер телефона, и он подтвердил, что это его номер, и попросил больше ему не звонить. Я хотел сказать, что этого не может быть, что я уже звонил по нему и... Но ничего такого я говорить не стал. "В конце концов, она живет в соседнем подъезде",- подумал я и выскочил на улицу. Было уже почти темно. Я глянул на окна, но не увидел в них света и заволновался. Я подумал о том, что может быть в квартиру забрались злоумышленники, и когда я подошел к двери, очень ругал себя за то, что не взял какое-нибудь оружие. Пусть нож, или хотя бы веревку, чтобы связать того мужчину, что хохотал в телефонную трубку. Я подошел к двери и прильнул к ней ухом. Тишина. А, может быть, к ней вернулся ее муж? Ну конечно! Что там говорила старуха, когда я уходил от Надежды той ночью? Да нет, ерунда! Она сказала, будто Надя погубила множество людей. "Людев", - выла она.

"А ведь я совсем ничего он ней не знаю", - подумал я. Так или иначе, дверь была заперта, на мои настойчивые звонки никто не отвечал. Стучать тоже было бесполезно. Я вышел на улицу и попытался заглянуть в темное окно.

Ј И чего ты там выглядываешь? - услышал я сзади старушачий голос.

Я вздрогнул испугавшись.

Ј Здравствуйте, - поздоровался я, соскакивая на землю. - А вы не знаете, где Надежда?

Ј Надежды юношей питают, - захихикала она препротивно, и, достав из кармана драного халата грязную тряпицу, шумно высморкалась в нее. Рассмотрев плоды своих трудов, ведьма сунула в тряпку обратно в карман и, отвернувшись, пошла прочь.

Ј Эй! - Крикнул я ей вдогонку. - Подождите! Помните меня? Мы с вами виделись не так давно вечером... Ночью.

Она остановилась, повернулась ко мне лицом, и я понял, что она смеется. Утерев той же грязной тряпкой слезы, она опять высморкалась и проскрипела:

Ј Были времена, когда я встречалась с мужиками по ночам, давно уж те времена прошли!

Она опять было начала хохотать, но вместо этого три или четыре раза сильно чихнула, прикрываясь платком и так, чихая, зашла в подъезд. "Надо будет завтра спросить и про нее и про Надю у тети Али",- подумалось мне.

Тетя Аля была моей соседкой и всегда знала обо всех и обо всем, что творится в доме. Я посидел немного на улице, у подъезда, закурил было, но тут же закашлялся и бросил окурок под лавку. Мне стало холодно. Только тогда я заметил, что почти совсем стемнело. Я взглянул на часы. Время шло к полуночи. Дверь в мою квартиру была не заперта, вероятно, я сам забыл закрыть ее. Я прошел в зал, включил телек и упал на диван. Как всегда, по телевизору шла какая-то дрянь. Некоторое время я тупо переключал каналы, потом разделся, выключил телевизор и пошел спать. Света в спальной я не зажигал, незачем. Я знал, где находится кровать, постель моя всегда разостлана, да и в окна сочился серый лунный свет. Едва я сел на край постели, как горячие женские руки обвили мою шею и жаркие губы приникли к моим губам. Такие "шутки" со мной случаются не чаще, чем раз в тысячелетие. Чисто инстинктивно я ответил своим поцелуем на этот поцелуй и только тогда понял, что в моей постели Катя. Я схватил ее за руки, и оттолкнул от себя.

Ј Как ты здесь оказалась? - спросил я. Я конечно и не помнил, и не знал, не закрыл за собой дверь.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Потом она прикрыла голую грудь одеялом и вдруг заревела в голос, по-детски, упав лицом в подушку. Я встал, подошел к выключателю и зажег свет. Она зарыдала еще сильнее, сжавшись в комок на моей кровати. Я выключил снова свет, наклонился, поцеловал ее голую спину и набросил на ее плечи свою джинсовую рубашку.

Ј Одевайся, я вызову такси.

Она продолжала реветь в голос. Я подумал, что соседи наверняка слышат ее плачь, ведь слышу же я сквозь стену, как они занимаются сексом днем, пока их пацан в школе. Я подал ей футболку и джинсы, которые нашел на стуле и вышел из комнаты. Она перестала плакать. Я долго ждал, что вот сейчас она войдет, вытирая слезы. Но она не выходила. Я вернулся в спальню. Она сидела на кровати, обхватив руками коленки, и молча смотрела в стену.

Ј Я никуда не пойду, - сказала она.

Ј Мать будет волноваться.

Ј Ее нет дома.

Ј Хорошо, - сказал я, - я хочу есть. Как насчет сосисок с кетчупом и кофе?

Катя улыбнулась и кивнула.

Ј Тогда одевайся, и пойдем на кухню. Чайник уже готов.

Я поставил на газ чайник и ковшик с водой, в который бросил пяток сосисок. Потом нарезал хлеб и положил его на тарелку. Потом насыпал в две чашки кофе и сахарный песок и стал ждать, когда же закипит вода в чайнике. Все это время меня слегка трясло. Я лихорадочно вспоминал этот ее поцелуй, ее руки, ее грудь. И думал о том, что же я буду с ней делать? Потом решил что все равно ничего умного не смогу придумать в таком состоянии. Да и устал я от борьбы. Не пора ли выкинуть белый флаг? "Как карта ляжет", - подумалось мне. Да, пусть все будет, как будет.

Я слышал, как она прошла в ванную, и открыла там воду. "Умывается, или принимает душ?" - думал я. Я снимал с плиты чайник и разливал кипяток в чашки, когда она вошла. Она подошла ко мне сзади, тихо обняла за талию, или что там у меня на месте талии, и робко поцеловала в шею.

Ј Садись за стол, - сказал я устало и грустно.

Она послушно села к столу. Я поставил на него чашки и только тогда посмотрел на нее. Катя одела мою джинсовую рубашку, и, похоже, больше ничего на ней не было. "Ничего себе", - сказал я себе. "Кажется, ходить у меня дома в одной рубашке становится доброй традицией всех моих женщин. Я говорил вам что я не особенно любопытен? Врал. Я специально уронил на пол чайную ложку и, нагнувшись за ней понял что ошибался кое в чем. На Кате были трусики. "Это уже кое-что",- подумал я успокаиваясь. Сосиски мы съели молча.

Ј Что же мне с тобой делать?

Она молчала и только преданно смотрела в мои глаза.

Ј Твоя мама, правда, не будет тебя искать?

Ј Нет.

Нет. Странный ответ. Понимай его как хочешь. Нет, не правда, или нет, не будет искать?

Ј Что значит "нет"?

Ј "Нет", значит "нет". - Ответила она, и я решил больше не задавать никаких вопросов. Как говорится, на "нет" и суда нет.

Настенные часы, которые висели в кухне над столом, показывали половину второго ночи. Мне скоро нужно было вставать на работу.

Ј Мне скоро нужно вставать на работу, - сказал я. - Ложись, если хочешь, на моей кровати, я лягу на диване. Хорошо?

Она кивнула. Я разложил диван, достал из шкафа простыню, подушку и одеяло. Катя сидела в кресле и наблюдала за моими приготовлениями. Потом я проводил ее в спальню, уложил в постель и даже поцеловал. Правда, хотел я поцеловать в щеку, но она попыталась подставить под мои губы свои. В результате я чмокнул ее в красный и распухший от слез нос.

Ј Спокойной ночи, - прошептал я и укрыл ее одеялом. - Спи. Утро вечера мудренее.

Потом я завел будильник, поставил его на пол, у дивана, выключил свет и лег.

Она пришла со своей подушкой.

Ј Я буду спать с тобой.

Не в силах больше возражать, я подвинулся и уступил ей место. Она легла рядом, обняла меня, положила свою голову на мое плечо, и тут же уснула. Я же долго не спал, боясь пошевелиться. Затекло плечо. Когда я, наконец, решился убрать со своего плеча ее голову, она по-детски зачмокала губами, и отвернулась от меня. Какое-то время я лежал и смотрел на это чудо, а потом обнял сзади, прижавшись всем телом, и уснул тоже.

Нужно ли говорить, что в это утро я проспал на работу?

Я проснулся оттого, что в комнате запахло куревом. Катя спала рядом, стянув ночью с меня все одеяло. Я приподнялся на локтях и огляделся. В кресле сидела Лена и нервно курила.

Ј Проснулся?

Я встал, осторожно перебрался через спящую Катерину и пошел в туалет, подняв с пола брошенные джинсы. Умывшись, прошел в кухню и поставил на плиту чайник. Ленка села за стол рядом, я встал, и налил кофе и ей.

Ј Ври, - разрешила она.

Ј Только не нужно плескать мне в лицо кипятком, - попросил я.

Ј Ври. Расскажи, что это просто бедная девочка, которой негде было переночевать. Расскажи что это твоя дочь, о которой ты совсем не знал, расскажи хоть что-нибудь. Ну! Найди хоть какое то оправданье! Тебе что, плохо было со мной?

Ј Мне было с тобой хорошо.

Ј Так почему же ты затащил в постель эту сикушку?! Если ты меня не любишь, зачем ты обещал на мне жениться. Зачем все эти разговоры о свадьбе!

Ј Хорошо. Я виноват.

Ј Ты виноват? Да пошел ты, знаешь куда! Виноват!

Страшно было даже подумать, куда меня может послать рассерженная женщина. Я вдруг почувствовал даже некоторое облегчение от того, что все решается само собой. И я сказал:

Ј Свадьбы не будет, Лена.

Ј Да! Свадьбы не будет.

Ленка встала, опрокинув на стол чашку с кофе, и напиток растекся по белому столу коричневым пятном.

Ј Эх, Леха, Леха! Козет ты, а не Леха!

Ленка отвернулась и пошла к дверям. Я зачем-то поперся следом. Ленка повернуласт у самых дверей и воткнула мне в грудь наманикюреный пальчик.

Ј Скажи, Леша, ты уже засовывал ей в задницу розу? Если да, то покажи мне фото. Уверена, что ее жопа хуже моей.

Что ж. Она имела право говорить мне гадости. Уходя, она хлопнула дверью так, что с косяка посыпалась штукатурка.

Ј Кто-то приходил? - услышал я сзади Катькин голос.

Ј Тебе показалось, - зло ответил я. Но быстро взял себя в руки. - Ладно. Давай Катерина, умывайся, одевайся. Сейчас позавтракаем, и ты поезжай домой, а я поеду на работу. Нужно написать заявление на рассчет. У тебя сегодня мама будет дома?

Ј Да. Будет.

Ј Тогда позвони мне... Или нет, лучше приезжай ко мне часов в шесть. Поеду знакомиться с тещей. С твоей мамой, то есть. Ты не против?

Ј Я... Я не против. А почему я должна быть против? Но я боюсь. Мне страшно. Мне кажется, мама меня просто убьет.

Ј Тебя давно бы уже надо было убить.

Зачем я это сказал? Наверное, я все еще был зол на Ленку. Да и на самого себя. Да на всех я был зол. И на Ленку, за то, что она пришла так не вовремя, и на Катю, за то, что она так не вовремя в меня влюбилась, и на Надежду, за то, что она пропала куда то, и на самого себя, за то, что я такое дерьмо и даже на покойного Палыча. За то, что он так не вовремя умер. Кто же мне даст теперь мудрый совет? А, Палыч?

* * *

Кириченко долго выеживался, говорил, что нельзя разрывать контракт, и что меня теперь в органы на работу не возьмут. Да видел я его органы на одном органе. Кириченко дергал шеей и обещал написать плохую характеристику, такую, что меня и в сантехники на работу не примут. Пугал еще какими-то страшилками и все такое прочее. Как ребенок, честное слово. Он порвал мое свеженаписанное заявление и выбросил его в корзину для мусора. Тогда я написал еще одно, где кроме всего прочего указал, что увольняюсь я не просто так, а в связи с переменой места жительства. И обещал, если он и эту бумажку изорвет, пойти к начальнику тюрьмы. Он заткнулся, посмотрел на меня, перебрасывая голову с одного плеча на другое, и хлопая глазами как нашкодивший щенок, и сказал:

Ј Ладно, давай свое заявление. Террорист херов. Кстати, ты знаешь, что твоего кореша зарезали?

Ј Какого кореша? - переспросил я, чувствуя, что начинает шуметь в голове, и ноги не держат. Кажется, неприятности живут рядом со мной.

Ј А того парня, которого ты при побеге изловил. Порезали его, пока следствие шло. Он на следствии двоих вломил, которые его шугали. Ну, вот, наверное, и получил по заслугам. Заточку в шею сунули, и будь здоров.

Я уходил не оглядываясь. А в спину мне смотрели зарешеченные окна, и длинный дощатый забор, кивающий кудрями колючей проволоки.

* * *

Около дома выгуливала свою старую трехшерстную кошку тетя Аля.

Ј Здравствуйте, теть Аль, - поздоровался я. Как жизнь молодая.

Ј Господи, Ленечка, да какая уж жизнь. Это вот у тебя жизнь. А нам уж ладно. Машку вон выгуливаю.

И позвала:

- Машка, Машка, куда ты полезла! Упадешь!

Ј Да не упадет, - успокоил я. - Она же кошка. Тем более старая, умная, куда не надо не полезет.

Ј Да не говори. - Увидев, что ее Машка благополучно спустилась с дерева, тетя Аля успокоилась и села на лавочку. Скоро осень. Холода вон по радио передают.

Я кивнул и вздохнул тяжело.

Ј Да уж.

Сел рядом и взглянул в синее небо, по которому разливалось черными чернилами пятно тучи.

Ј Дождь будет.

Ј Передавали по радио, - согласилась она.

Ј Теть Аль, а вы знаете, кто живет в соседнем подъезде, на первом этаже.

Ј Дак конечно знаю, я ж тут уже двадцать два года живу.

Ј А в той квартире, в двухкомнатной. Вон, окна. Там кто живет?

Ј В четвертой что ли?

Ј Ну да, наверное, в четвертой. - Согласился я. - Точно в четвертой. Кто там живет?

Ј Да там уж давно никто не живет. Пустая.

Ј Как пустая, я там, в окне девушку видел.

Ј Может, и видел, - согласилась тетя Аля, - может, и приходил кто. А вообще там уж лет пять никто не живет. Хозяин-то, Женька, как жену свою похоронил, остался с девчонкой, с дочкою. Дочка хорошая была, симпатичная. Вежливая такая. Только тихонькая. Все помню, сидела у окна книжки читала. А после смерти матери, она, похоже, умом немножко тронулась. А Женька, как Любашку, жену, то есть, схоронил, так и в запой пошел. А потом нашел себе какую-то молодуху. А дочка ему и не нужна стала. Тоже вот, не по совести поступил.

Ј А что потом? - спросил я.

Ј А что потом? Потом она умерла. Так и завяла. Она ж одна жила. Отец то все пил. Да и сейчас может где пьет, если не помер. А квартиру он продал родне. А может, так отдал. Только в ней никто жить не стал. Как ее. Рима. Рима, сестра его, Женьки двоюродная. Она ее сдавала, квартиру. А потом так и все. Иногда наведывается. Говорят, за квартиру платит. А никто не живет. Давно уж.

Ј Странно, - сказал я.

Мы помолчали. Подошла Машка, подняла голову и молча посмотрела на хозяйку. Тетя Аля взяла ее на руки. Гладила ее и называла ее ласково. А я смотрел на небо, где чернила все гуще замазывали синеву, и думал о том, какая все-таки непростая и сволочная штука - жизнь. Всплыло: "Жизнь такая сволочная штука, легче сдохнуть, чем по ней пройти". Подумалось: "хорошее начало для стихотворения. Надо будет дописать, как-нибудь на досуге. Но сейчас думалось о другом.

Ј Ее Надей звали? - спросил я.

Ј Кого? А девчушку-то Женькину? Надей, Надей.

Мы постояли еще немного, а потом я распрощался с соседкой и поднялся на свой этаж. Почему-то думалось, что за дверью меня ждет она. Надежда. Я даже обошел все комнаты, чтобы убедиться, что предчувствия меня обманули. Потом сварил себе с десяток магазинных пельменей, из тех, что неделю назад, после посещения свалки зарекся есть, и поел без аппетита. Но не потому что было невкусно или пахло собачатиной. По правде говоря, я и не понял вкусно ли это было. Просто, мне на это было наплевать. Мысли роились, гудели в голове как выводок пчел. Жалили. В ушах шумело, и в груди было больно.

Я посмотрел на часы и увидел, что есть время, чтобы часик-другой поспать. "Если хочется работать, ляг, поспи и все пройдет", - говаривал один мой приятель. Сейчас был другой случай. Но вдруг поможет. Я не стал расстилать кровать. Лег, не раздеваясь, и уснул.

Снилась мне сумасшедшая старуха из соседнего подъезда. В одной руке она держала веник, а в другой несла в совке Дюймовочку. Дюймовочка была похожа на Надю. Да, я чувствовал, знал, что это Надя. Она была привязана к столбу, а под ногами ее лежал хворост, будто это не Надя, и даже не Дюймовочка, а Жанна Д Арк, перед казнью. Ведьма зло смеялась и, иногда повторяла мужским голосом: "Оставь надежду, всяк сюда входящий". А потом принялась так же, по мужски хохотать. Тут она поднесла совок со связанной девушкой к печи, с явным намерением изжарить, сжечь Надю в ее пламени. Я закричал и попытался выхватить совок, который больше стал похож на лопату, или даже ухват, из ведьмовских рук. Однако ноги мои словно налились свинцом, словно завязли в болоте. Я пытался бежать, но они едва шевелились. И руки мои вдруг стали непослушными и слабыми, словно ватными. Я, наконец, оказался рядом. Я бил старуху по голове, по лицу, толкал ее, но она лишь смеялась, смеялась, не обращая на меня никакого внимания, словно меня и не было. И тогда я понял, что меня и в самом деле нет! Я лишь призрак человека! Я опять закричал, испуганно и отчаянно. Жанна.Д Арк пылала уже в огне. Она плакала и что-то шептала. "Зачем ты это сделал?" - смог услышать я. И я шагнул к ней, в пламя. Дым проник в мою грудь, и нечем стало дышать. Я попытался кричать, но и сам не услышал своего крика. Где-то вдалеке забили то ли в шаманские бубны, то ли в тамтамы.

Я проснулся тяжело дыша. Стучали в дверь. Я резко встал, и голова моя так закружилась, что мне пришлось держаться за стену, чтобы не упасть. И тяжелые удары в голове. И бешеный бег сердца. Я щелкнул замком и приоткрыл дверь.

Это пришла Катя. Она бросилась мне на шею, но я отстранил ее, и ушел в ванную. Плеснул водой в лицо и вытер его полотенцем. Посмотрел в зеркало, и увидел бледное, как мертвая луна лицо и сумасшедшие, испуганные глаза. Почему-то, вспомнилось детское: "а я схожу с ума, тра ля-ля-ля-ля-ля!" Сунул голову под кран, а потом снял намокшую футболку, вымыл и торс. Вытерся полотенцем, причесался и протер лицо одеколоном. Опять в зеркало. Уже лучше?

Ј Что-то случилось? - спросила Катя, пытаясь заглянуть в мои глаза.

Я не хотел, чтоб она увидела в них то же, что видел минуту назад я. Страх и пустоту.

Ј Все нормально, Катюшка, - сказал я. - Все нормально. Все будет хорошо.

Ј Я все рассказала маме, - она положила руку на мое колено. - Я сказала ей, что люблю тебя. И сказала что ты гораздо старше меня, но тоже меня любишь. Ведь ты меня любишь?

Ј Ты хочешь, чтобы я признался тебе в любви?

Ј Да.

Ј Но ведь я не люблю тебя.

Ј Все равно. Все равно, даже если и не любишь, скажи что любишь. Я поверю. Я поверю, потому что хочу в это верить.

Ј Иди ко мне.

Она села мне на колени и прижала к своей груди. Я поцеловал ее тонкую шею, взял в свои руки ее руку и поцеловал ладонь.

Ј Я хочу тебя любить, - сказал я. - Только ничего хорошего от этого ждать не нужно. Я - старый циник. И любовь моя - смесь цинизма с и старческого маразма.

Ј Ты совсем не старый.

Ј Я старый. Только хорошо сохранился. Внешне. А внутри меня... Я не буду говорить, что внутри меня. Потому что ты не хочешь этого слышать. А значит, и не услышишь.

Ј Поцелуй меня.

Я поцеловал ее в губы. Нет, это она стала целовать меня в губы, и завертелась в моих объятиях. Я оторвался от поцелуя, встал, сбросив ее с колен, и сказал:

Ј Надя...

Ј Что???

Ј Извини, Катя. Катя, пойдем к твоей маме. Нам нужно идти к твоей маме. Ты сказала ей, что мы придем?

Ј Да. Я сказала, что мы придем около восьми.

Ј Время половина восьмого. Она ждет и волнуется. Давай поторопимся, чтобы она зря не волновалась.

Катюшка заправила в джинсы выбившуюся рубашку, я предусмотрительно взял зонтик и мы вышли на улицу. Катя крепко держала меня за руку и прижимала мою руку к своему телу, словно боялась меня потерять. " А ведь она действительно меня любит. Она понимает, насколько мы разные, но все равно меня любит. И из-за того, что понимает, какие мы разные, она боится меня потерять, словно я самое дорогое в ее жизни". Я, кажется даже, заплакал тихо, но слез моих не было видно, потому что с черного неба посыпались теплые слезы дождя. Мы шли аллеей, и дождь пел нам старую песню. И хотя была не осень, мне вспомнилось:

Кружит листва, как стая желтых парусов.

Осенний ветер, словно страх, приносит дрожь

Но ты не прячь свое усталое лицо

Слезинок больше нет. Остался только дождь.

Раскрой свой зонт,

Накинь свой серый капюшон.

И подойди поближе,

Я слегка продрог.

Какой смешной сегодня день

И в нем я сам себе смешон,

Но это лучше, чем быть жалким как листок.

Раскрыв зонт я продекламировал это стихами. Стихи, прозвучали на удивление искренне. И я почувствовал, что нас связывает... Нет, я почувствовал, что между нами зарождается что-то такое, о чем я давно уже позабыл, отгораживаясь от чувств забором рационализма, цинизма и одиночества.

Ј А я знаю эту песню, - сказала она.

Ј Откуда? Когда она была популярна, ты была еще салага.

Ј Я знаю эту песню, - повторила она. - И она мне тоже нравится.

"Наверное, это песня ее мамы", - подумал я. У нас с ее мамой одинаковые песни.

Мы шли по дождю, ехали в громыхающем старом трамвае, а потом опять шли рука об руку. И я чувствовал себя почти молодым и почти счастливым.

Кто-то сказал, что человек не может долго оставаться счастливым, что счастье скоротечно. Он был прав. Но я и не подозревал, насколько он был прав!

Если вы помните, Катя жила довольно далеко от моего дома. В такой же хрущевской пятиэтажке, в какой жил и я, и в каком жила добрая половина жителей нашего города. Вот и дверь. Катюшка давит кнопку звонка и нервно сжимает мне руку. Она, конечно же, волнуется. Она смотрит на меня, и я вижу, как блестят ее влюбленные глаза. Веселый лай за дверью.

Ј Это дружок, - прошептала она и опять сжала мою руку.

Я поцеловал ее в макушку и прижал к себе. Волновался ли я? Совсем немного. Самую малость. Как волнуются перед неотвратимой опасностью или перед неизбежной смертью. Глупо волноваться, когда все впереди понятно и ясно. А что будет сейчас? Сейчас я увижу ее маму. Мою ровесницу. Если она достаточно умная женщина, она спокойно отнесется к тому факту, что мы с Катей любим друг друга. Любим друг друга? Да! В конце концов, что такое любовь? Это когда ты понимаешь, как трудно, невыносимо трудно будет тебе без любимого. Это когда счастье любимого человека, дороже, чем свое счастье. Это когда жизнь любимого человека, дороже, чем своя собственная жизнь. Это любовь! Это любовь? Тогда я люблю. Потому что ради этой девчонки, которая так доверчиво прижалась ко мне сейчас, я готов пожертвовать и своим счастьем, и своей жизнью. Хотя... То чем я жил, жизнью назвать трудно. А мое счастье? Не в этой ли влюбленной девчушке?

Все эти мысли я успел переварить еще тогда, когда мы ехали в трамвае, и теперь был уверен в себе и спокоен. Я знал, самое плохое, что может случиться - скандал со стороны будущей тещи. А уж с этим я... С этим МЫ как-нибудь справимся. В конце концов, у меня есть квартира, куда мы уедем. Если что. Я был спокоен и уверен в себе. Спокоен и уверен. Боже, как я был глуп. Нет ничего более ненадежного и хрупкого чем спокойствие и уверенность.

Дверь открылась.

Ј Привет, мам, это мы, - сказала Катюшка и попыталась поцеловать мать, но та отстранилась и сделала шаг назад.

Ј Проходите, - устало произнесла она.

Я не видел ее. Узкая прихожая была плохо освещена. Между нами стояла Катя. Я сунул в угол промокший зонт и снял промокшие кроссовки. Катюшка подождала, когда я уберу их на полку, взяла меня за рукав и потащила в зал. Обстановка в квартире была небогатая, но жить можно. Уютно было. Розовые занавески на окнах, стенка с книгами и хрусталем, мягкая мебель, довольно потертая и старый большой советский теревизор. На полу - палас. Точно такой же, как у моей мамы в деревне. Я даже хотел сказать об этом, хотел сказать, что палас в точности как у моей мамы, но благоразумно промолчал. Иногда благоразумие все же навещает меня. Я почувствовал вдруг себя школьником, который впервые пришел в гости к девчонке. Знаете, я даже покраснел, как пацан. И уже не чувствовал себя большим и взрослым человеком. Просто потому, что большие и взрослые люди не делают глупостей. Большие и взрослые люди не влюбляются в школьниц, не совершают ошибок, и вообще... Большие и взрослые люди гораздо умней. Вы согласны со мной? Тогда вы ошибаетесь. Взрослые люди такие же дети, но только большие. И глупостей совершают не меньше, хотя никогда не признаются в этом. Потому что взрослые.

Ј Знакомьтесь, Алексей, это моя мама Нина. А это, мам, Алексей.

Ј Очень приятно, - сказал я и, наконец-то, более внимательно посмотрел на свою будущую тещу.

Ј Садитесь, - произнесла "мама Нина" и я опустился на вдавленное кресло. - По-моему мы уже знакомы, правда?

И только тогда я узнал ее.

Она, конечно же, сильно изменилась. Да и как не измениться! Тогда ей было восемнадцать. Тогда нам обоим было по восемнадцать лет. Мы познакомились на первом курсе ДХМТ. Дзержинского Химико-Механического Техникума. Это было давно. Это было в начале сентября. Мы ехали в раздолбанном автобусе на картофельно-трудовой фронт, помогать колхозникам выиграть битву за урожай. Я, хилый и некрасивый подросток (я всегда выглядел гораздо моложе своих лет и от этого комплексовал), сказал какую-то глупость, чтобы развеселить приунывший и еще не сложившийся коллектив. И поймал ее возмущенный взгляд. Зато теперь она запомнит меня! А потом была битва за урожай. И, как говорил кто-то из классиков, долго бились, урожай погубили, но битву выиграли. Я тогда был еще совсем салагой. Не целованным мальчиком, комплексующим из-за своей комплекции. Худым я был, если уточнять, и похожим на девчонку. К тому же, сам теперь не знаю зачем, носил я по тогдашней моде длинные, по плечи волосы. Как-то вечером, после трудового дня и сытного ужина, эксперементирующие с боди-артом девчонки, раскрашивающие свои милые лица помадами и тенями, усадили меня почти насильно на шаткий табурет и предложили расписать меня под девочку. В те далекие времена переразвитого социализма, когда у власти стоял семизвездочный герой Леонид Брежнев, советский народ и слыхом не слыхивал про голубых. Хотя педерасты были. Но они не пели на эстраде, не выпендривались в кино и не лезли в политики. Поэтому ничего зазорного не было в том, что девчонки подвели мне ресницы и брови, да подкрасили губки не было. Когда художники закончили свою работу, мне попытались придать законченный вид. И для этой законченности повязали цветастый цыганский платок. Сознаюсь, от девушки меня можно было отличить только на ощупь. И то, если щупать в строго определенных местах. А потом я сидел на кухне и прикалывался над деревенскими парнями, которые все пытались со мной познакомиться, но, услышав на свой вопрос: "девушка, а девушка, как вас зовут?", ответ произнесенный несолидным баритоном "Леха", совершенно обалдевали и отчаливали со словами типа "ну и дура", застрявшими ежами в их горле. Чуть позже, взяв в кулак всю свою смелость, наглость и жажду приключений, я пригласил на вечернюю прогулку девушку с самыми фантастическими глазами. Нину. Мы долго бродили у черной реки, а потом нашли стог сена и упали в него. Мы смотрели в звездное небо, и я рассказывал ей о звездах и созвездиях. Приятно поговорить о звездах под звездным небом. Вот они, знакомые незнакомцы. Созвездия. Я тыкал пальцем вверх, трепался, как пьяный звездочет и, кажется, имел успех. Звезды навеяли романтику, и даже рассказал какое-то стихотворение. Слава Богу не свое, потому что стишки я писал и тогда но были они... Были они хреновыми, если честно. Я трепался и был весь из себя. Это было первое мое свидание, первая моя романтическая встреча. И поэтому я так старался не ударить лицом в грязь. А она опустила голову на мое плечо, отчего я совсем прибалдел, и молча слушала. И блестели звезды в ее глазах.

А весной меня забрали в армию. Нина меня не дождалась. Уже летом она вышла замуж. Родила дочку. Написала мне прощальное письмо. Я порвал его и сжег. С месяц, я раздумывал, застрелиться мне или повесится. А потом перемололось, зарубцевалось, зажило.

Нина. Это была Нина. Мир в моих глазах померк и сузился до черной точки. Я закрыл лицо руками, а когда убрал ладони от лица, увидел, что Катюшка взволнованно что-то спрашивает у матери. А она... А Нина стояла прислонившись к стене, и я видел что ей плохо. Очень плохо. В ее глазах... Страх и паника жили в ее глазах.

Ј Да, мы знакомы, - хотел сказать я, и быть может, даже сказал, но сам не услышал своего голоса. Тогда я произнес это гораздо громче.

Ј Да, мы знакомы, Катя. Мы вместе учились. В техникуме.

Ј И даже... дружили. - Добавила Нина.

Совершенно обалдевшая от такого поворота событий Катюшка, некоторое время молча переводила взгляд со своей мамы на меня. Потом она тронула за руку свою маму, и чуть коснулась моей руки, словно пытаясь нас как-то соединить.

Ј Наверное, вам нужно поговорить, - сказала она и ушла на кухню, закрыв за собой дверь.

Некоторое время мы молчали и пялились друг в друга, избегая смотреть глаза в глаза. Потом, когда на кухне заиграла музыка, (Катя включила магнитофон), она подвинула другое кресло и села в него напротив меня.

Ј И как же это получилось? - спросила она. Рука ее легла на ее губы. Глаза в глаза.

Я отвел взгляд. Что я мог сказать?

Ј Не знаю.

Ј Ты любишь ее?

Ј Не пытай меня, Нина, - попросил я, и в свою очередь посмотрел в ее глаза в упор.

На этот раз отвернулась она.

Ј Ты любишь ее? - повторила она, глядя куда-то в сторону.

Ј Не я виноват в том, что все так получилось. - Ответил я.

Ј Алексей. Я хочу, чтобы ты ушел. Что бы ты ушел, и никогда не звонил, не писал. Хочу, чтобы ты навсегда исчез из ее и моей жизни. - Произнесла она медленно, жестко, словно вколачивала стальные гвозди в стену, с которой не сводила глаз.

Ј Но она меня любит. - Возразил я.

Я готов уже был драться за свою любовь. Драться, несмотря ни на что.

- Нина. Она меня любит, и я ее люблю.

Я хотел добавить что-то еще, но застыл под ее холодным, ненавидящим взглядом.

Ј Ты спал с ней?

Ј Мы любим друг друга, - снова сказал я.

Ј Ты спал с ней?!!

Ј Мы любим друг друга, повторил я.

Ј Вы любите друг друга? Любите? Вы любите, но это уже не важно. Это уже не важно, Алексей Пьянов.

Нина метнулась ко мне. Схватила обеими руками куртку у меня на груди и выкрикнула, как прокляла.

- Вы никогда не будете вместе! Вы не будете вместе, потому что Катя - твоя дочь!

Глава шестая

Ночь. Она приходит, и все иначе. Предметы теряют очертания, цвет. Остается только суть. И мы с тобой меняемся. Мы - частичка ночи. Мы - ночной шепот. Мы - сон. Мы - две луны. Мы - звезды. Мы растворяемся друг в друге. Мы растворяемся в ночи. И уже не понять где я и где ты. Нас нет.

Был конец ноября. Снег сыпал уже неделю и мир обновился, стал белым и чистым. И под слоем пушистого, легкого снега исчезла грязь, и, примета умершего лета, почерневшие от сырости и холода трупики листьев.

Известие о том, что я переезжаю в деревню, родители встретили почти радостно. Я сказал им, что мне надоела городская жизнь, и что я поссорился с Леной. Сказал, что отдохну немного, помогу им собрать осенний урожай, а потом устроюсь в Дзержинске на работу в охрану и буду работать сутки к трем, а жить здесь, в Васенино. Отец иногда, когда видел, что мне хреново, хлопал меня по плечу и предлагал остаканиться. Но я обычно отказывался. Мама тоже вначале настороженно смотрела на меня, но потом привыкла к тому, что я иногда застываю сфинксом и смотрю в никуда. Урожай мы собрали, выложили бетоном дорожку к бане, и переделали еще кучу всяких дел, но уезжать я не торопился. Не было никакого желания возвращаться в город. Но ехать нужно было. Потому что трудно найти работу в городе, не выезжая из колхоза.

И вот, в конце ноября, я собрался в Дзержинск. Остановится мне было негде, ведь квартиру я сдал хозяевам, поэтому приехал к Сашке Малинину. Он был дома. Один. Сашка сказал, что знает одну контору, где нужны сторожа, правда, платят там не очень. Мы съездили туда, и уже к обеду, я перестал быть безработным. Потом мы приехали к Саньку домой и остограмились, потом ополлитрились, обмыв мою новую работу. Мы сидели в его кухне, и Санек жаловался на жизнь:

Ј Понимаешь, Леха, задолбала жизнь. Говнюки задолбали. И откуда берутся эти говнюки?

Ј Оттуда же, откуда и все, - мудро отвечал я.

Когда я пьян, я мудер. В хорошем смысле этого слова.

Ј Может их, блин, пальцем делают, - продолжал кипятиться Сашка, а может через задницу?!

Ј Может быт, - соглашался я, наливая еще по грамульке.

Ј Так оно и есть.

Ј Наверное. Только что это ты, Санек сегодня так разбуянился. Или достал тебя на службе славный майор Кириченко?

Ј Кириченко теперь подполковник.

Ј Подполковник? Это круто. На таких подполковниках мир держится. Иначе армия не была бы армией. А зона зоной.

Ј А он не у нас сейчас, - грустно улыбнулся Сашка вынимая упавший в стакан огурец. - На повышение пошел. В управлении.

Ј Это хорошо. Сказал я. Это здорово.

Ј Хорошо то хорошо, да ничего хорошего. Вместо него другого чмыря нам дали. Еще хуже.

Я подумал, что Санек пьян. Хуже Кириченко? Этого не может быть! И я так и сказал другу:

Ј Я не верю. Хуже Кириченко людей не бывает.

Ј Бывает.

Ј Не бывает. Я не видел людей хуже чем майор Кириченко. Хуже чем подполковник Кириченко.

Ј Бывает, - угрюмо произнес Санек и выпил не дожидаясь меня.

Закусив вымоченным, в результате неосторожного падения, в водке огурцом, Санек налил себе еще рюмочку и добавил мне. Санек лил по полной.

Ј Бывает и хуже. Если хочешь убедиться, приходи опять к нам работать.

И я понял, что несмотря на то, что не мальчик, казалось бы, несмотря на то, что обломов в моей жизни хватало, жизнь то саму я знаю весьма поверхностно. Потому и случаются в ней эти самые обломы. Хуже Кириченко? Однако!

Ј Но это все херня, - продолжал Сашка.

Ј Это все херня? - не поверил я.

Ј Херня. И плевали мы на них, правда?

Ј Плевали, - согласился я.

Манку знаете? Крупа такая манка. Мелкая-мелкая. Две баржи. Две больших баржи мелкой манки! Представьте себе, сколько это! Две баржи манки! Тьфу. Вот столько раз плевали мы с Саньком на кириченок.

Ј Плевали мы на этих козлов, - еще раз произнес Сашка. - Плевали. Потому что дело не в них.

Ј Только не надо о политике!

Ј А я не о политике. На хуй политику. Я тебе скажу, леха. У меня в семье проблемы.

Ј Скажи. Если хочешь.

Ј Скажу. Не к психо этому, как его, идти же? Ты будешь моим психоаналитиком. Понял?

Ј Понял. Я буду твоим психоаналитиком, - согласился я. - но я буду плохим психоаналитиком.

Ј А вот это не надо, Пьянь. Ты Пьянь?

Сашка назвал меня Пьянью, как называл когда то в детстве. Помню, когда я учился в школе, я очень не любил когда меня называют Пьянью. И дрался из за этого. С Сашкой тоже дрался. Но сегодня, сейчас, я Пьянь. И не только потому, что у меня такая фамилия, но и потому что я пьян.

Ј Я назначаю тебя, хорошим психоаналитиком, понял?

Ј Понял, - ответил я. - Хорошо. Давай я буду хорошим психоаналитиком.

Ј Гениальным.

Ј Гениальным. Слушаю, вас, больной. Отчего болит ваша душа?

Ј Не выеживайся, - сказал Малина.

Ј Не выеживаюсь. Говори. Подожди. Давай выпьем сначала, и обмоем мое назначение.

Мы выпили за мое назначение. Сашка покрутил в руках рюмку, пробормотал что-то вроде "чет знает, блин, с чего начать". И начал:

- Понимаешь, Леха, я люблю свою жену. Очень люблю. Но любви во мне море! Я, между прочим, мужик!

Я пожал Сашке руку.

Ј Мужик, - подтвердил я.

Ј Вот именно, мужик! - А мужики народ слабый. В хорошем смысле этого слова. Короче, Лешка, у меня любовь.

Ј Любовь это хорошо, - сказал я.

Ј Любовь это дерьмо, - ответил Малинин. Любовь в любом случае дерьмо. Потому что любовь в любом случае заканчивается трагедией.

И я кивнул согласно. А Санек продолжал доказывать мне то, что я и без него знал, и испытал на своей шкуре.

Ј Любовь, Леха, редко бывает взаимной. А это уже трагедия.

Ј Трагедия, - подтвердил я, и мы выпили за это.

Психоанализ.

Ј И даже если любовь взаимна. Ты веришь во взаимную любовь?

Ј Верю.

Ј И я верю. Мы с тобой верующие люди.

Ј Нет, мы просто романтики. - Не согласился я.

Ј Все верующие люди романтики. Не важно во что они верят. В любовь или в бога, или в светлое будущее.

Ј Значит мы с тобой романтики?

Ј Мы романтики, - сказал Сашка. - Только ты не перебивай. Так. Мы о чем с тобой?

Ј О трагедии любви.

Ј Да. Любовь не вечна. И рано или поздно, кто-то из двоих влюбленных совершает измену. А это трагедия.

Ј Это измена, просто измена. -Не согласился я.

Ј Лешка. Я тебя уважаю. Но ты дурак.

Ј Я психоаналитик.

Ј Ты дурак, хоть и психоаналитик. Не перебивай. Измена это трагедия, понял? И причем трагедия для обоих. Тот, кому изменили, теряет то, во что верил. А тот, кто изменил, теряет себя. Трагедия?

Ј Трагедия, - согласился я.

Ј Дерьмо, - подтвердил Сашка.

И мы выпили за дерьмо и за трагедию. Два в одном.

Ј А если любовь вечна? - спросил я.

Ј Ты веришь в вечную любовь?

Ј Нет. Но если она все же существует? - задал я вопрос, и мы долго смотрели друг другу в глаза.

И я подумал, что Санек стал здорово похож на Палыча. Философ. Умница. Когда пьян. Хотя все люди... Все пьяные люди чем-то похожи друг на друга. Но мысли у Сашки...Я раньше и не знал, что он философ. Хотя... Все пьяные - философы.

Ј Мы романтики? - утвердительно спросил Сашка.

Ј Мы философы. - Поправил я его.

И мы выпили за философию. И закусили ее соленым огурцом.

Ј Вечная любовь это тоже трагедия, - рассматривая пустой стакан, сказал Сашка.

Ј Констатируй доказательства.

Ј Констатирую.

Ј Констатируй.

Ј Два человека любят друг друга. Это хорошо?

Ј Хорошо, - согласился я.

Ј Любят всю жизнь. Значит они хорошие люди?

Ј Хорошие.

Ј А что это значит?

Ј Что?

Ј Это значит... Хрен ее значит, что это значит!

И мы налили за хрензнаетчтоэтозначит. Но пить не стали, до выяснения сущности проблемы.

- А вот, Лешка, прикинь, что в одного из этих влюбленных друг в друга голубков, влюбляется кто-то третий. Трагедия?

Ј Трагедия. - Вынужден был согласиться и я. - Любовный треугольник.

Ј Вот. Любовный треугольник! Выпьем за треугольник?

Ј Нет, отказался я. - Во первых я не люблю геометрию, а во вторых, если так гнать, то я стану совсем пьян и не закончу психоанализа. Что потом?

Ј А потом. Ну, любят они друг друга. Любят всю жизнь.

Ј Кто?

Ј Ты уже пьян. Любят эти, двое. Которые любят навсегда и по настоящему. Они любят всю жизнь. Но жизнь не вечна, согласен?

Ј Полностью. Жизнь не вечна, и с этим никто не спорит. Аксиома. Хоть я и не люблю геометрию.

Ј И вот кто-то из двух влюбленных умирает первым.

Ј А почему кто-то должен умереть первым?

Ј Потому что так бывает. Кто-то умирает первым. И, для другого, это трагедия.

Ј Трагедия. Ты прав, Санек, любовь это всегда трагедия.

Ј Подожди. Подожди, мысль продолжу. А если они умирают в один день и в один час, это трагедия вдвойне, так?

Ј Санек! Ты... Санек давай за тебя.

Ј Давай за меня, - согласился Сашка, - за меня мы еще сегодня не пили.

Потом Сашка рассказал мне, что у него роман с одной молодой девушкой. И что они любят друг друга. Но и жену Сашка тоже любит. А у той девушки есть парень, с которым она живет, но который ее не любит и которого не любит она.

Ј Стоп, - остановил я его. - Откуда ты знаешь, что она его не любит?

Ј Потому что она сказала, что любит меня.

Ј Но ведь ты тоже любишь и ее и свою жену.

Сашка задумался.

Ј А кто сказал, что он не любит ее? - продолжал я допрос.

Ј Если бы он ее любил, он бы сделал ее счастливой.

Ј Логично, - кивнул я головой и разлил остатки водки по стаканам, намереваясь произнести тост за логику.

Ј Знаешь, в чем разница между мной и им?

Ј В чем?

Ј А в том, что я хочу ее сделать счастливой, но не могу, потому что я женат, потому что люблю свою жену, свою дочь, свою семью. А ей мало просто моей любви. Ей нужен я весь. Весь я! А он... Он не женат. И не собирается на ней жениться. Потому что он просто живет с ней. Он может ее сделать счастливой, но не хочет. Я хочу, но не могу, он может, но не хочет, вот и вся разница. Трагедия.

Ј Это не трагедия, - сказал я. - Это бразильский сериал. Давай выпьем за бразильский сериал?

Ј Нет, Леха, ты дурак, хоть и хороший мой друг. Это не сериал, это жизнь.

Санька достал из кухонного стола еще одну бутылку водки, раскрыл ее, и наполнил стаканы до краев.

Ј Давай выпьем за жизнь.

Ј По полному стакану?

Ј По полному стакану.

Ј А она этого достойна?

Ј Она этого достойна.

Ј Стоя?

Ј Стоя.

Ј Не чокаясь?

Ј Дурак ты, я же говорю, - обиделся Сашка. - Ты дурак и хреновый психоаналитик.

Мы встали, хоть это было не легко, и выпили за жизнь. По полному стакану. Стоя. Больше ничего не помню.

* * *

В городе всегда больше грязи. Там даже снег грязный. Я шел по утоптанному грязному снегу и думал о том, что уже через два дня мне нужно было выходить на работу. Шел я к тете Алле. Она обещала продать кое-что из моих вещей, и я надеялся, что это у нее получилось. Потому что с деньгами у меня был не просто напряг, а полная задница. Не в том, конечно смысле, что денег было до задницы. А совсем наоборот.

Тетя Аля была дома. Она действительно кое-что продала. И протянула мне несколько сотен. Мы выпили сидя в зале, у включенного телевизора жиденького чаю, с дешевыми карамельками. Поговорили ни о чем.

Ј Тут тебя спрашивала какая-то молодая девушка, - вспомнила вдруг она, когда мы успели обсудить и здоровье тети Али, и здоровье моих родителей и планы мои на будущее.

Ј Катя?

Ј Да я не знаю, как зовут. Надо было спросить, да я что-то не спросила.

Ј Такая невысокая, короткая стрижка, да?

Ј Такая, такая, - подтвердила тетя Аля. - Спросила тебя, потом у двери постояла и ушла. Расстроенная. Чуть не плакала.

Ј Тетя Аль, - это моя дочь.

Ј Дочь? Ну, здрасьте! А я и не знала, что у тебя есть дочка. Да такая большая!

Ј Да я и сам не знал, теть Аль. Сам не знал.

Помолчали.

Ј Красивенькая девчонка. Сколько ей?

Ј Семнадцать. Может уже восемнадцать. Я точно не знаю. Я сам недавно узнал, что у меня взрослая дочь. Так вышло.

Ј Ну, ты меня удивил, Леша. - Тетя Аля качала головой.

Ј Да я сам себя удивил.

Мы еще помолчали, посидели еще минут десять. По телевизору шли новости на РТР. Тетя Аля сделала телек погромче и ахнула.

Ј Надо же! Ерушенко умер!

"Сегодня ночью, на своей подмосковной даче был найден труп поэта Евгения Ерошенко, человека, чье имя стало для всех нас символом шестидесятых, символом хрущевской оттепели. - Говорила ведущая, и на экране появился портрет Ерошенко, - ... огнестрельное ранение в голову. Выстрел был произведен из пистолета Макарова, который был подарен поэту его большим поклонником, генералом Лебедем, на шестидесятилетие поэта".

Я напрягся, вглядываясь в экран. Я чувствовал, что сейчас скажут что-то такое...

"В пользу версии о самоубийстве, - говорит и тот факт, что на его письменном столе лежал лист бумаги с последним, прощальным стихотворением великого поэта. Всего четыре строчки. Вот они".

И дальше случилось то, о чем я уже догадался. Нет. Случилось то, о чем я уже знал. Откуда? Ведущая прочла:

Мажет кровью восток утро,

В час, когда умирают звезды.

Оставаться в живых - глупо.

Становиться звездой - поздно.

"Замечательные стихи, замечательного русского поэта. К сожалению, на Руси, настоящие поэты редко умирают своей смертью".

Дальше говорили о чем-то другом. Мне захотелось домой, в деревню, где чистый воздух и чистый снег. Я поблагодарил тетю Алю и стал собираться. На улицу мы вышли вместе. У соседнего подъезда сумасшедшая старуха подметала серый снег старым веником, и сметала его на совок. Та самая старуха, которую я встретил в ночь, когда возвращался от Надежды. Я уже не в силах был удивляться, хоть считал ее таким же миражом, как и девушку из моих снов. Я остановился, прикуривая.

Ј Тетя, Аль, а кто это?

Ј Это? Это Валька. Сумасшедшая.

Ј Она здесь живет?

Ј Живет. На первом этаже. Помнишь, ты спрашивал про Наденьку, ну, которая у нее соседкой была? Да вон в той квартире? Так это она ее нашла мертвенькой. Как увидела ее в ванной, с порезанными венами, так и сдвинулась умом. Да тут сдвинешься, страх-то, какой!

Озноб пробежал по моему телу.

Ј Так она что... Так что она не просто умерла?

Ј А я разве не говорила? Вены себе порезала Наденька.

Мы проходили мимо старухи. Когда мы поравнялись с ней, сумасшедшая бросила совок и веник в снег, и ухватила меня за рукав.

Ј Письмо, письмо тебе, - задыхаясь, зашептала она. - Письмо тебе передать просили.

И сунула мне в руки затертый конверт. Потом потянулась к моему лицу и дыхнула гнилью зубов и чесноком:

Ј Наденька тебе передать просила. Письмецо ее посмертное. Как знала, лапочка, что ты придешь.

Я сжал в руке протянутый конверт и убрал его в карман.

Ј Уйди, Валька, - заступилась за меня тетя Аля.

Но сумасшедшая старуха уже отпустила мой рукав, и принялась снова убирать совком снег у своего подъезда.

Я знал, что будет в этом конверте. И не ошибся.

* * *

Первым встретил меня Умка. Он летал вокруг меня, едва касаясь земли лапами. И я в очередной раз позавидовал собачьему счастью. Я потрепал его по голове и угостил пряником. Он подхватил пряник на лету и понесся вперед меня к дому. Мама вышла встречать меня на крыльцо.

Ј Ну, как твоя работа, - спросила она, получив сыновий поцелуй в морщинистую щеку.

Ј Послезавтра выхожу, мама, - сказал я, снимая с плеч рюкзак с продуктами, которых накупил в городе.

В деревне не было своего магазина. Хлеб, и все что нужно, привозил два раза в неделю на магазин на колесах. Но в автолавке выбор был не велик, а цены значительно выше.

Ј У нас там гостья, - сказала мама.

Ј Лена?

Ј Не Лена, - ответила мама.

Да я и сам увидел, что не Лена, потому что на крыльцо из дома вышла Катя.

Ј Здравствуй. - Сказал я ей.

А она заплакала и сделала шаг навстречу. Я обнял ее за плечи. Горячие слезы на моем плече.

Ј Пойдемте в избу, здесь холодно, - заволновалась мать.

Ј Мам, познакомься, - сказал я, когда мы вошли в дом.

Ј Да мы уж познакомились, - сказал отец, вставая из-за стола, и снимая очки.

Ј Папа, мама, - продолжал я, усаживая всех присутствующих. Отца обратно за стол, маму рядом с ним, а Катю на диванчик, что в углу. - Вы мне часто говорили, что пора бы мне остепениться, завести семью, детей. Можете меня поздравить. Это Катя. Моя дочка.

Дальше была немая сцена. Типа "к нам едет ревизор".

Ј И ничего подобного, - услышал я в ответ Катюхин голосок. - Он все врет. Никакая я не дочка.

Я устало опустился на диван. И посмотрел на родителей. Они были никакие. Мама сидела прямо, сложив на коленях руки, и смотрела внимательно и строго. Отец крутил округлившимися глазами. На меня - на Катю.

Ј И никакой он мне не отец. Только он об этом еще не знает. Вот письмо, от мамы. Она все придумала. Из злости.

И она протянула мне письмо. Я взял его и ушел в другую комнату. Катя пошла было за мной, но я сказал ей:

Ј Посиди там.

Я раскрыл не заклеенный конверт и медленно прочел то, что было написано. "Леша. Прости меня ради Бога. Я была очень зла на тебя. И поэтому поступила неправильно. Я часто поступаю неправильно. Я была просто в шоке, когда Катя сказала, что любит человека, который годится ей в отцы. А когда я увидела тебя... В общем, прости, если можешь. Катя не твой ребенок. И она, очень тебя любит. Пусть все будет, как будет. И пусть все будет хорошо".

Я прочел письмо два раза, а потом, не веря своим глазам, нашел в нем фразу "Катя не твой ребенок", и долго смотрел не нее.

Потом нашел в кармане еще один конверт. Там было прощальное, предсмертное письмо Надежды. Той, которая умерла задолго до того, как стала сниться мне ночами. Я прочитал его еще в электричке, и долго после этого пялился невидящим взглядом в пробегающие за окном пейзажи и думал о том, что мы, люди, ничего-ничего не знаем ни о себе, ни о жизни, ни о смерти. Что было в том письме? Всего четыре строчки. Стихи, которые я считал своими.

Мажет кровью восток утро,

В час, когда умирают звезды.

Оставаться в живых - глупо.

Становиться звездой - поздно.

Я подошел к печи, в которой весело трещал огонь, вложил письмо обратно в конверт и бросил его в пламя. Туда же я отправил и письмо Катиной мамы. А потом смотрел как жадный огонь съедает бумагу, и слезы катились у меня по щекам. Мужчины тоже люди. Мужчины тоже плачут. Когда никто этого не видит.

Она стояла на самом краю крыши и смотрела в небо. А внизу собиралась толпа. Люди показывали на нее рукой, крутили пальцем у виска, перебрасывались фразами. Они ждали. Подъехала машина скорой помощи, милиция. Человек в погонах что-то кричал ей в рупор. Кто-то бросился к лифту. Толпа ахнула, расступилась и зашумела еще громче, когда девушка сбросила со своих ног туфли, и они полетели вниз. А потом она взмахнула руками и медленно полетела над городом. И люди, опустив головы, пошли по своим делам, расстроенные, что их лишили восхитительного зрелища. Зрелища смерти. Девушка, которая летает. Кому это интересно?

* * *

Всю ночь шел сильный дождь. Теплый, почти летний. А утром, от снега не осталось и следа. Ливень съел снег.

КНИГА ВТОРАЯ

ЭПИЗОДЫ

Штрих упавшей звезды, шлейф сгоревшей кометы.

Отраженье зеркал, свет в полночном оконце.

У каминной печи - ожидание лета.

Ожидание жизни. Звезды в темном колодце.

Разрушение вечного. Возвышение низкого.

Солнце - тронуть рукой, не дотянешься разумом.

Смерть такая далекая. Счастье - вот оно близко но...

Даже счастье большое, мимолетно и разово.

Эпизоды. Все что прожито - было, иль не было?

Прозвучавшие фразы разбиваются эхом.

Разбиваются судьбы. В бездну падает небо.

Бог создал человека. Создан Бог человеком.

Глава первая

Ночью выпал снег. Красные хлопья покрыли землю кровавой кашей. Снег падал на еще теплую землю и растекался кровяными лужами, по которым шли по своим делам редкие прохожие. Снег падал на их одежду, на их шапки, на их лица. Они стирали ладонями мокрый снег, оставляя красные полосы. Мальчишки бросали друг в друга снежки, которые взрывались, разлетаясь кровавыми ошметками. Никто не кричал в ужасе при виде их окровавленных рук. Я вышел на улицу и дотронулся рукой до снега. Он был теплым. Я вернулся в свою комнату, и открыл кран с водой, чтобы вымыть запачканные руки. Из крана, дымясь, полилась густая горячая красная струя. И я понял, что весь мир сошел с ума. Я открыл окно и посмотрел вниз. Все красное! Я упаду, и моя красная кровь смешается с красным снегом.

Шаг вперед.

Удар.

Из треснувшего черепа брызнула белая как молоко кровь.

Егор бросил на стол толстенную рукопись, с текстом моего нового романа, а потом опустил на стул худющую свою задницу.

- Круто, - похвалил Егор. - Только я не понял, почему такое название. "Ливень". Нет там никакого ливня. Я бы назвал... Назвал бы лучше, скажем, "Нечто", или "Исчезание"... нет, лучше "Исчезания" Именно, не "Исчезновения", а Исчезания". Умно и непонятно... Только нужно все это правильно использовать. Пошли рассказ в Голливуд. Продай кому-нибудь. Пусть фильм снимут. Получится что-то вроде "Ванильного неба".

Ј Фигня, - ответил я. - Это никому не нужно, особенно в Голливуде.

Ј Не, ну я же говорю, круто. Только грустно как-то. И не слишком современно. Это же типа начала перестройки, да?

Ј Типа начала перестройки, да. - Ответил я. - Я вообще то это еще до перестройки писать начал. А потом раз сто переделывал. Жизнь то на месте не стоит.

Ј Это что, на реальной основе?

Ј На девяносто процентов. Егор. На девяносто процентов. Плюс еще пять, это когда я чуть привираю. Блин. Я даже имена не изменил, прикинь. Хотя, в предисловии надо написать, что все имена вымышленные, и все совпадения случайны. Так будет лучше.

Ј А зря ты киношникам не хочешь это толкнуть. Хорошее бы кино получилось.

Ј А нахрена им моя писанина? И нахрена тебе, Егорыч кино. Сиди, книжки читай. Быстрее жизнь пройдет, быстрее зрение испортишь и горб заработаешь.

Я почесал за ухом растянувшуюся на коленях Машку. Машка, как истинная женщина томно потянулась и царапнула меня коготками. За что я обозвал ее козой. Потом я осторожно снял беременную Машку с колен и мы с Егором прошли в кухню.

Ј Вот, - сказал Егор вынимая из кармана пластиковый фанфурик средства для принятия ванн.

Я скрутил пробку и вылил содержимое в бутылку из-под водки. Потом добавил до краев холодной воды из-под крана. Напиток стал мутным и теплым.

Ј Кто будет третьим? - спросил я.

Ј А нафига нам третий?

Ј Действительно, нафига нам третий.

Я почесал репу и, засунув коктейль для настоящих мужчин (на 250 граммов лосьона 250 граммов воды, принимать во время еды) в морозилку, охладиться. Приготовил нехитрую закусь из трех яиц и двух кусочков колбаски, пожаренных на сковородке. Мировой закусон. Машке мы наливать не стали. Беременным нельзя пить. А то дети уродами вырастут. Но колбасы ей отрезали. Беременным колбасу есть можно.

В тот момент, когда был сказан тост (выпивка без тоста - пьянка а с тостом - банкет), и уже звякнули весело рюмки, раздался звонок. Звонили во входную дверь. "Кого это черт несет", - подумал я.

Ј Кого это черт несет, - сказал Егор.

Черт принес моего друга, соседа и однокашника Рудика. Блин. Вот у кого чутье на выпивку!

Ј Здорово, мужики! - Улыбнулась его рыжая башка, проникая в чуть приоткрытую мной дверь.

Вслед за башкой показалась рука, сжимающая бутылку водки.

Ј Ахинея какая-то, - подумал я, перечитав то, что нащелкал вчера на компьютере. Так случалось и не раз, что после большой пьянки я просыпался среди ночи и садился за работу. Обычно получалось нечто неудобоваримое, вот как сейчас. Но иногда, в состоянии сильно подпития у меня рождались гениальные произведения.

Ј Дурдом, - снова подумал я вслух и возразил сам себе:

Ј А почему бы и нет, в конце концов. Может, стоит как нибудь, принять на грудь две поллитры и дописать рассказ до конца? В конце концов получилось нечто нестандартное. Егор, конечно, опять скажет "в Голливуд". Но Егор молод. Романтик.

Я запил остатками пива головную боль и решительно сунул в карман пиджака, висевшего на спинке стула. И подумал, что такой рассказ произведет революцию в литературе, превратив ее из искусства правильно и красиво выражать свои мысли и ощущения в ремесло стеба и трепа. Панк-революция! Хотя, какая нафиг революция в литературе, если литературы больше не существует. По крайней мере русской. А потом я подумал, что мысли о революции, обычно приходят в голову в состоянии алкогольного опьянения. Но на следующий день после этого сильно болит голова. Так что о революции лучше не думать. И о политике тоже думать не стоит, потому что нечего забивать голову всяким дерьмом. Заметив, что пиво кончилось, а голова по-прежнему болит, я позвонил в редакцию и объяснил, что у меня очччень важное дело, которое нужно срочччно провернуть, если, конечно, газета заинтересована в хорррошем материале. На вопрос редактора, о чем будет материал, я загадочно улыбнулся телефонной трубке и промолчал.

Потом заварганил в ковшике полтора десятка магазинных пельмешек и, когда они были готовы похлебал горячего бульончика. Стало легше. И захотелось спать. Я залез под одеяло, поближе к Машке, закутался поплотнее и заснул. И снилось мне, как мы жрем дешевый аптечный лосьон с президентом Путиным. С тем, что живет в телевизоре на всех каналах сразу. И ради меня (а может ради лосьона) Путин, даже вылез из этого телевизора! И сидит он -напротив, за моим столом, и растолковывает мне международную политику. И чувствую я, что все-то понимаю, во все-то вникаю с полуслова. Словно не два курса пединститута у меня за плечами, а как минимум Академия Наук, от начала и до конца. И голова моя уже не болит, от похмельного синдрома, а наливается какой-то сияющей силой, мощью. Умищем наливается! И только одно меня смущает. Путин-то, как положено, при галстуке, черт, даже вроде при двух, а я, как последний придурок, сижу перед ним закутанный в ватное одеяло. И тапка на моей ноге, с дыркой в районе большого пальца смешно так болтается. Вдруг встает Владимир Владимирович, наклоняется, тапочку с моей ноги снимает и за палец игриво щипает. А потом с меня одеяльце стягивает. И стыдно мне. Стыдно не оттого, что голый я перед ним, а оттого, что трусы на мне дырявые да китайские. Типа, не поддерживаю я отечественного производителя. Не поддерживаю имидж процветания российской интеллигенции. Закрыл я от стыда глаза. И чувствую на своих губах его поцелуй. Ну, президент президентом, а пидаром я никогда не был, и целоваться с мужиками не люблю даже по-пьяни. Хотел я ему в морду дать, да руки, как ватные. Вот они, гебешные спецслужбы, отравили, опоили гадостью. В лосьон женьшеневый, вместо женьшеня хрени какой-то добавили, чтоб народ, я то есть, и взбрыкнуть не мог. И делай с ним че хошь. А Путин хитро так, по-ленински улыбается, и опять целоваться лезет. И так ловко, гад орудует языком! И тогда я собрался с силами, послал его, куда обычно посылают пидерастов и всяких козлов непричандальные русские мужики и открыл глаза. Ну и морда! Лохматая собачья морда. Жорик еще раз лизнул меня в нос и обрадовано завилял хвостом. И откуда взялся?

Я смахнул от своего лица псину и вытер одеялом собачьи слюни. Только тогда я увидел еще одну рожу. На этот раз человеческую. Но тоже рыжую лохматую и усатую, ничем в принципе не отличающуюся от рожи болонки (болона?) Жорика. Разве что подзолоченой фиксой.

Ј Отсыпаешься, скандально известный журналюга? - произнесла рожа с ехидной ухмылкой.

Внимательный, трезвый и оттого вдумчивый читатель понял наверняка, что рожа принадлежала Рудольфу. Рудику то есть, если по простецки.

Ј Ага, - ответил я, и, придерживая раздувшееся от желания отлить мочепереливное устройство, почесал в туалет.

Когда процесс естественного очищения организма был завершен, я побрызгал на лицо прохладной водой. Потом достал из железной банки из-под кофе лучшую из своих расчесок, (у нее были сломаны только два или три зубца), расчесал волосы. Обнаружив донельзя выжатый тюбик из-под зубной пасты, вспомнил, что опять новую пасту не купил. И тогда потер зубы полотенцем. Бриться не хотелось, и, как это со мной часто бывает, я в очередной раз решил отрастить усы и бороду. Я, конечно, не буду бриться. Но только дней пять. Потому что через пять дней меня на улицах начинают пугаться молодые девушки, а милиционеры начинают спрашивать документы. Но сегодня бриться не хотелось. Потому что ни ментов ни девушек не ожидалось. Я просто протер щетину вонючим дешевым одеколоном, и, почти довольный созданным имиджем вышел из ванной.

Ј Не кури в зале, - сказал я Рудику, вальяжно развалившемуся в моем любимом кресле.

Ј Да пошел ты, - ответил Рудик, но сигарету потушил. - Блин, вчера можно было, сегодня нельзя. Да ты посмотри, какой здесь бардак!

Ј И кто этот бардак оставил? - огрызнулся я заглядывая под диван, за кресло и не находя штанов.

Ј Штаны ищешь?

Ј Ага.

Ј Штаны в ванной. В тазике. Замочены. Ты же их вчера майонезом испачкал, в районе первичного полового признака. Не помнишь?

Ј Не помню, - ответил я и в который раз уже подумал, что пора с этими пьянками завязывать. А то, что-то слишком часто мне приходится судить о своем поведении по рассказам друзей-собутыльников. Блин! И почему у них память не пропадает! А у меня вчерашний день как корова языком!

Ј А ты помнишь, как обещал скинуть с балкона Шелеста, за то, что он назвал тебя журналистом-проституткой.

Ј Не помню. Но не выкинул же... надеюсь. И вообще, кто такой этот Шелест?

Ј А вот кто он такой это у тебя надо спросить. Поэт какой-то. Ты же сам ему позвонил и пригласил типа на поэтические чтения. Сначала ты свои стихи читал. Мне про говно понравилось. Круто.

Ј Про какое говно?

Ј Блин. Да вот, на салфетке ты написал.

И Рудик вытащил из-под стакана кусок туалетной бумаги, который видимо и служил вчера нам салфеткой а мне кроме всего прочего и записной книжкой.

Ј Вот, читай сам.

Я прочитал сам.

Ј Строить жизнь из ошибок - плохая примета.

Так зачем она на портрет мой молится?

Даже если я бог, то не бог солнца!

Из говна никогда не лепили конфеты.

Ј Вообще то, Рудольф Вадимыч, это не про говно стихотворение, а про меня.

Ј Во, блин! - нагло улыбнулся Рудик тридцатью двумя фиксами (шучу, только двумя). - А какая разница! Слушай, Санек, а ты кому сей роман в стихах посвятил? Совратил школьницу или студентку, мосье педофил?

Ј Не скажу, - ответил я. - Не скажу, мне стыдно.

Мне и в самом деле было стыдно. Никогда не влюбляйте в себя молоденьких девушек!

Ј Ну и что этот Шелест, - перевел я стрелки.

Ј А че Шелест. Он тут все поэму свою читал дебильную. Полчаса читал, не меньше. Достал, япона мать.

Я говорил с Рудиком, и совмещал полезное с приятным, как говорят в народе. То есть, разговаривая с ним, я нашел носки, (они лежали под телевизором), по запаху определил, что они еще ого-го! Довольно свежие и надел их. Потом выбрал из великого множества джинсов (у меня их трое) самые любимые, то есть самые старые. В общем, вскоре был одет как надо. Вот теперь можно было и поговорить. Не люблю оставаться голым в присутствии посторонних. Даже если этот посторонний мой сосед и кореш.

Ј Не выкинул же я его? - продолжил я тему.

Ј Нет. Не выкинул. Он сам ушел, когда ты ему в морду салатом заехал. Только вот не совсем удачно. Самая намайонеженая часть салата измайонезила тебе штаны.

Ј Хрен с ними, со штанами, - сказал я, почему-то осерчав.

Ј Хрен с ними, со штанами, - согласился Рудик и заржал. - Хрен с тобой, а не со штанами! Ха-ха-хой.

Ржал он от души, шаляпинским басом. Отчего рюмки на журнальном столике испуганно и жалобно зазвенели. Рудик оторжался так же внезапно, как и начинал это дело. Потом он аккуратно, двумя пальцами левой руки отогнул полу кожаной куртки (он был одет в кожаную куртку), и, двумя пальцами правой руки осторожненько извлек из грудного кармана маленький пластиковый пузырек с синеватой наклейкой. Лосьон женьшеневый. Для принятия ванн. Такой я уже пил вчера с ними и сегодня с Путиным.

Ј Лосьон "Женьшеневый", для принятия ванн, - прорекламировал он и развил тему. - Способ употребления. Один - два... тут два написано, но лучше десяток - два. Вылить в наполненную водой ванну. Дальше тут херня какая-то. Дальше нужно ложиться в ванну и пить, пить, пить!

Ј Ты сволочь, Рудольф, - сказал я. - Ты наглая рыжая сволочь и вор. Потому что ты украл мое изобретение. Потому что я впервые догадался так употреблять женьшень, лежа в ванной. И научил тебя. А теперь ты учишь меня. Знаешь, народную мудрость. "Не учи отца, и баста!" И вообще, я пить не буду. Я уже пил эту гадость сегодня с нашим президентом, и мне от этого нехорошо было.

Ј Опять в завязке?

Ј Опять в завязке. И на этот раз навсегда.

Ј Какой сегодня день недели?

Ј Четверг, кажется.

Ј Четверг будет завтра. Сегодня среда. Не надо торопить события, господин журналист. Значит навсегда это до субботы. Ты же говорил, что в субботу у вас встреча одноклассников? Или ты будешь прикидываться закодированым и торпедированным в жопу?

Ј Да пошел ты. И забери своего наглого, рыжего болона. Твой Жора сожрал завтрак Машки.

Ј Ну. Зато как чисто тарелку вылизал! Теперь ей посуду не мыть.

Ј Теперь мне придется выбрасывать тарелку. Машка после твоего кобеля есть из нее не будет.

Ј Серьезно?

Ј Серьезно, Рудик. В отличии от нас с тобой Машка чистоплотна и... и вообще. И вообще мне пора идти.

Я соврал. Идти мне было некуда. Но просто хотелось остаться одному. Лечь на кровать, уснуть.

Я так и сделал, когда двое рыжих ушли. Машка легла мне на грудь, и царапнула острыми коготками. Я положил свою руку на ее спину и тоже замурлыкал. Как-то само собой вдруг сочинилось стихотворение.

Она пришла под вечер,

Когда совсем стемнело за окном.

Нежданно и незванно,

Но ей, похоже, было все равно.

Скользнула в дом мой тенью,

Казалось, так приятна и легка,

Потом сдавила сердце

Женщина

По имени

Тоска.

Мы выпили с ней водки,

И закурили мятый "беломор".

Мы вспомнили былое,

О том, что было, и прошло давно.

Она шептала что-то

Вуалию закрыв глаза мои.

Потом, давясь слезами,

Я долго пел ей песни о любви.

Она осталась на ночь

И кошкой улеглась на мою грудь.

Скребла когтями сердце,

И не давала до утра уснуть.

Мурлыкала о счастье,

И о тепле горячих женских рук.

Я обнимал подушку,

Сдержать пытаясь дикий сердца стук.

Такая боль - хоть в петлю!

Боялся я с тоски сойти с ума!

Я гнал ее.

А утром,

Она покинула меня сама.

Коснулась, на прощанье, меня

Змеиным жалом языка.

Шепнула: "Жди, любимый".

Женщина

По имени

Тоска.

* * *

В четверг, не дожидаясь дня, когда меня начнут арестовывать менты, и брызгать баллончиком в мой мордофэйс испуганные женщины, я побрился. Чем бритый человек отличается от небритого? Да тем, господа, что бритый похож на человека, а небритый? Небрить какая-то! (Прости Господи, свят, свят!)

В общем, я сделал все возможное, чтобы уже с утра быть похожим на человека. Гомо сапиенса, если говорить по-русски. Вдобавок к гладкой харе, простите, роже, я и приоделся соответствующим образом. Самые чистые джинсы. Самая новая футболка. И в руках кожаная папочка с документами. Я был готов к труду!

Меня ждали в "Дзержинском Вестнике", но сначала я решил оседлать "Пик страсти". Не в том смысле, что трахнуть соседку, а в том... блин, запутался. В общем я пошел в газетку с названием "Пик страсти". Газетка косила под скандально известные "Окна". Ребята сперли у "Окон" все что можно было спереть. Идею, оформление газеты, рубрики и подрубрики. По заголовком красовался слоган: "Мы не подглядываем в окна, вы рассказываете нам все сами". А на стене в редакции орал "шершавым языком плаката" лозунг: "Бей "Окна"!

Для этого самого "Пика" я пописывал разные полупорнушные историйки-откровения. Типа нам в газету пишут... Писали, конечно за деньги и писали такую чушь, что не в сказке сказать, ни пером, так сказать. Но мои рассказики шли на ура, так как я все же профи! Одна дама (я в то время иногда имел не только отношения с ней, но и ее имел тоже), прочитав одно из моих "писем" была просто удивлена тем, как я смог глубоко понять женскую психологию.

Ј Ты так глубоко понял женскую психологию, - сказала она, что если бы ты не был так хорош в постели, то можно было бы подумать, что ты сам такое испытал. Ты не голубой?

После этого я больше писал откровений от имени мужчин. И перестал встречаться с этой дамой. При следующей нашей встрече я признался ей, что я педик, и что с ней это получилось у меня впервые. Она кажется, поверила. И поверила в то, что она такая красивая и сексуальная, что способна возбудить голубого. Спросила еще, с надеждой, не транссексуал ли я, но я заверил, что я чисто голубой. Голубее не бывает. На самом деле она мне надоела донельзя своими глупостями и сложностями. Да и задница у нее толстая.

В редакции меня давно ждали. Алексей, редактор, протянул мне обе руки. Одну я пожал, из другой вытащил гонорар. В обмен на бабки, я протянул ему дискетку с десятком писем. Не могу удержаться, от соблазна познакомить вас с ними. А кому не интересно могут не читать. Плюньте на два пальца правой руки (обычно я плюю на указательный и средний), и фьюить... читаем дальше. А кто любить читать всякую фигню, или просто тому, кому делать нечего плиз - сюрприз! Бонус, так сказать.

О ЧЕМ ГОВОРЯТ СТЕНЫ

Есть поговорка о том, что стены хранят тайны. Снены хранят молчание. Я живу в доме, где стены говорят. Только не нужно думать, что я шизик. Просто стены в нашем доме настолько тонкие, что иногда кажется, что через них можно не только слышать, но и видеть. Прямо надо мной живет Вася Трубинин с женой. Им за тридцать, а детей у них нет. Вася мелкий и худой. Жена его, не знаю как зовут не высокая, но крепкая бабенка. Я бы даже назвал ее толстушкой. Вася мужик тихий и спокойный, если не напьется. А когда он пьян, то постоянно скандалит с женой. Мне хорошо слышно как они обкладывают друг друга матом, как Вася кидает стулья. Но, сами знаете, пьяный да еще Вася, всегда проиграет сражение трезвой женщине. Большинство их скандалов заканчивается дракой, в результате которой Васина жена колотит его башкой об пол. Вася ойкает, орет, а в перерыве между ударами об пол кричит, что убьет ее, суку. За что и получает добавки. Утром я вижу его, выходящим из дома, и спрашиваю сочувственно-осуждающе:

Ј Что, Вася, опять вчера жену гонял?

В однокомнатной квартире, рядом со мной тоже живет молодая пара. Папа у них бывший рок-музыкант, и одно время папаша решил сделать из него барабанщика, и купил барабаны. К счастью, ударная музыка им самим скоро надоела, и бабабаны продали. Они живут, как я уже писал в однокомнатной квартире, поэтому сексом занимаются только когда мальца нет в школе. Его я не слышу, а вот Лена - женщина очень страстная. Мне уже седьмой десяток, и то я можно сказать возбуждаюсь. Мне это приятно, как не смешно звучит. И старухе моей тоже нравится. У нас стены бетонные, тонкие. А в стене есть отверстия в которых идут электропровода. С их стороны и с нашей отверстия заделаны железными пластинами. А между ними стекловата. Чтобы было лучше слышно, я снял пластину со своей стороны, и вытащил эту стекловату. Теперь часто, сидим со старухой в обнимку, слушаем как скрипит у соседей кровать, как стонет и кричит эта Лена, и целуемся. Молодость вспоминаем.

Под нами соседи спокойные. Только иногда лупят своего пятилетнего оболтуса. Он орет блажью. Но бьют его редко. Надо бы чаще. А то от него весь двор стонет. На прошлой неделе курил он на балконе и бычок вниз бросил. У соседей со второго этажа половичек на балконе сгорел. Это надо ж чего пятилетний малец вытворяет. А все из за денег. У них денег куры не клюют. Квартиру вот купили год назад. На "волге" ездиют. По кабакам шляются. А сына бабка чужая воспитывает, которую он матом посылает.

А через стенку, но в другом подъезде, живет у нас металлист. Это у них музыка такая. Как включит свою шарманку - хоть в гроб ложись да помирай. Бывает и в пять утра включает, как проснется с угару. Он с армии недавно вернулся, не работает нигде. А квартира от бабки досталась. Я тут правда не выдержал раз, навел шухеру. Пошел к нему, звоню. Не открывает. Я ему свет вырубил, спать пошел. Он до утра так без света и сидел. Спал наверное. Утром я рубильник включил. А в другой раз, в час ночи было, взял ключ разводной, да веревку на руку намотал, пошел убивать гада. Он дверь открыл, претензии мои выслушал, извинился. Спасибо сказал. Я и то, говорит, думаю, чего то соседи не жалуются. Стены чтоли такие толстые. Больше по ночам музыку не включает. Но днем, ох как долбит! Как по наковальне!

Вот такие у нас стены в доме, говорящие.

Аркадий Петрович 62 года.

Конечно, никакого Аркадия Петровича. Всю эту хрень от начала и до конца выдумал я. Хотя, почему выдумал. Факт, что у меня в квартире стенка до того ненастоящая, что сквозь нее слышно не только как соседи сексом занимаются, но и просто как они храпят после боя, и как портят воздух с утра пораньше.

В общем, вот такой фигней я теперь занимался. А что делать? Гениального писателя из меня не получилось. Гениального грузчика тоже. Перепробовав за двадцать пять лет трудовой деятельности три десятка профессий, я пришел к выводу, что лучше писать порнуху, чем работать за те-же деньги на заводе. Здесь, по крайней мере тебя не имеют разного рода руководители. А работодатели сами заинтересованы в том, чтобы я у них работал. Потому что где же они еще найдут такого изумительно талантливого порнушника.

Алексей прочел пару писем и пожамкал мне руку еще раз. Вообще, мне все похвалы давно уже до лампочки, я то уж точно знаю, что талантливей меня человека в нашем городе днем с огнем не сыскать. А вот денег мне, как представителю современной интеллигенции всегда не хватает. И потому рад я был не комплиментам Алексея, а гонорару, который получил за материалы прошлой недели. Приятно работать с деловыми людьми! Я получил семьсот рублей и стал уж если не богатым человеком, то, по крайней мере обеспеченным. Хотя, что такое обеспеченный человек? Как-то Корнев, наш дзержинский художник, который катается на своей маленькой иномарке, имеет свою маленькую мастерскую, свою маленькую студию, свой маленький бизнес и свою маленькую жену, и вспоминая которого прежде всего говорят о его жадности и только потом о таланте, пожаловался мне на одного приятеля, который катается на большой иномарке, имеет свой большой бизнес, свою большую жену и трех любовниц. И сказал мне Корнев, что мол, гол он бедный художник, как сокол. А вот его приятель, при деньгах, да при всех наворотах, еще на нехватку денег имеет наглость ему, бедному художнику жаловаться. У кого, мол, жемчуг мелкий, а у кого щи жидкие. И это он говорил мне. Мне, человеку у которого нет ни жены, ни бизнеса, а есть только кошка Машка да старый, времен моего зачатия автомобиль. Но это так, к слову. А вообще, по мне, так: "если есть в кармане пачка сигарет, значит все не так уж плохо". А если и еще на пузырь, то вообще человек состоятельный.

И вот вышел я из одной редакции и направился прямиком в другую. Так как был я состоятелен, то есть почти богат, то купил у бабульки на шесть рублей три тюльпана. Тюльпаны были мелковатенькие, на коротких ножках. Но, как говорят вороватые цыгане, тем, кого надули, "дареному коню зубы не смотрят". А цветы я намерен был подарить. Я и подарил их Стелле. Женщина с таким именем, работала секретарем в "Дзержинском Вестнике" (В дальнейшем "Д.В."). И никогда мне ни в чем не отказывала. Даже в самом главном. В просьбе распечатать мой очередной шедевр. Она, конечно, достойна большего, чем три коротконогих тюльпана, но... Женщин которым я должен что-то на свете много, и на всех ни дорогих цветов, ни презренных денег не напасешься. В конце концов, важно внимание, а не подарок. А вниманием я никого не обделял. И не обделяю. И не буду обделять. (Хотя слово это мне очень не нравится. Так похоже на слово близнец - "обделал"! А вот это, последнее, обделять... вообще никуда не годится!))

Ј Это Вам, Стелла, - сказал я протягивая ей скромный букет. - Только не надо говорить "как это тебя от жадности не разорвало на части".

Потом я поздоровался за руку с мужчинами и погладил ручки дамам. Между делом узнал, не было ли гонораров за прошлый месяц. Гонорары были. Но прежде чем я успел получить жалкие гроши, что платят мне за мою гениальную работу, вошла Она. И я понял, что пропал.

Ј Стелла, я знаю, что вы меня после этого никогда не простите, - прошептал я секретарше, - но скажите, кто эта девушка.

Ј Это наш новый рекламный агент. Наташа. Между прочим уже неделю у нас работает.

Ј Она замужем?

Ј По моему нет. Не знаю. Но тебе не все равно?

Ј Если б было все равно... Хотя да, мне все равно. Нельзя же разрушать сложившийся имидж Дон Жуана.

Ј Скорее поручика Ржевского, - укоризненно покачала головой Стелла.

Разговор был прерван самым грубым способом. Наш редактор, Леонид Яковлевич, приоткрыл дверь кабинета и попросил зайти. Просьба Редактора - приказ Генерала.

Ј Ну, что у тебя там за сенсационный материал? - Спросил Леонид Яковлевич, и ловко покрутил в пальцах карандаш. Я взял с его стола шариковую ручку и тоже попробовал пожонглировать. Ручка упала и закатилась под стол. Я наклонился чтобы достать ее.

Ј И так. Что там у тебя за сенсационный материал? - повторил Генерал, когда я вылез из под стола и положил пыльную ручку на его стол.

Ј Мэрилин Мэнсон. Человек скандал.

Я протянул шефу дискетку.

Ј Хорошо, скажи Стелле, пусть распечатает.

Через минуту я тыкал ему в нос "сенсационный материал". Вообще-то я его написал для "Пика страсти", но там посчитали, что это не их формат. Типа "слишком длинно". Они не правы, конечно, но я не стал их разубеждать. Во первых - бесполезно, во вторых - плевать. Толкну в другую газетку. Какое-то время Генерал читал мою писанину. Потом позвал в кабинет всех свободных журналистов и прочел вслух:

КРАСАВИЦА РОЗИ И ЧУДОВИЩЕ МЭНСОН

Его называют Великим и Ужасным. Его называют Отвратительным Сумасшедшим Подонком. Его называют Мистером Шоком. Нет такой гадости, такой грязи, такого греха, в котором бы не обвинили Мэрилина Мэнсона. Вообще то в начале, в самом начале, звали его иначе. Брайан Уорнер. Но кто знает Брайана Уорнера? И кому этот Брайан Уорнер интересен? И гордится ли город Кантон, в штате Огайо тем, что 5 января 1969 года этот монстр шоу-бизнеса родился на его земле?

Веселая семейка монстров.

Родители Мэрилина - Барб и Хью Уорнеры. "Папа торговал мебелью, и затрахал всех проституток в округе до того, что они прятались при виде его. Хотя, может быть они прятались потому, что он любил перепихнуться с ними на халяву. Мама моя была медсестрой и знала толк в мужских задницах, шприцах и клизмах, поклонником которых был мой дедушка. Но дед любил не только клизмы, но и детские игрушки. Вот такая многоразвитая сволочь, - вспоминал о своей семье Мэнсон. - Самым ярким из моих детских воспоминаний была живая картина, которую я увидел в дедовой комнате, когда зашел к нему однажды вечером. Дед стоял сняв штаны у телевизора, а на экране трахались с орангутангом две женщины".

В возрасте 13 лет Брайан прятался в подвале и наблюдал, как старик мастурбировал...

В этом месте Генерал отложил в сторону очки и тяжело вздохнул.

Ј Давайте я дочитаю, шеф, - предложил Женька.

Валерий Яковлевич протянул листы ему.

В возрасте 13 лет Брайан прятался в подвале и наблюдал, как старик мастурбировал, издавая при этом странные звуки горлом из-за своей трахеотомии. Эти звуки смешивались со стрекотанием игрушечного паровозика, бегавшего по рельсам. Потом неподалеку от этой игрушечной железной дороги Брайан нашел перепачканные вибраторы, зоофильские фотографии и другие сувениры, оставшиеся на память о дедушкиных извращениях.

Мэнсон говорит: "Я благодарен дедушке: он помог мне осознать важную истину - в этой сраной Америке не все так чисто, как кажется".

"Когда папа решил, что я стал достаточно взрослым человеком, он потащил меня в публичный дом, чтобы его знакомая проститутка лишила меня девственности. Проститутка была старая и противная. Во всяком случае так мне показалось тогда".

Годы молодые с габубленной славой

До десятого класса будущий Мистер Шок. посещал частную христианскую школу, откуда его выперли за увлечение сатанизмом и пропаганду этого учения среди учащихся школы. Так что "заканчивать получать образование" ему пришлось в обычной школе. Здесь же он познакомился с философией Ницше. Его книгу "Антихристианин" он считает лучшей, наряду с "Потерянным раем" Джона Милтона.

"В 18 лет я уехал из нашего занюханного городка, в Форт Лодердейл, потому что мне надоело видеть одни и те же рожи и слышать одни и теже обвинения в свой адрес. Люди ненавидят тех, кто не похож на них. Ненавидят и боятся. А я не хотел быть как все. Я не хотел быть похожим ни на кого. Я - это я!"

Некоторое время работал он журналистом. "Быть журналистом

Значит копаться в чужом дерьме. Я скоро понял, что меня чужое дерьмо волнует мало. У меня своего хватало с избытком. И чтобы поделиться им с другими я собрал группу из таких же как я людей. Которые не думали о том, как сделать людям добро и получить за это благодарность в виде плевка в лицо. Такую благодарность можно заслужить иначе. Мы начали репетировать, но потом плюнули на все это дело и сели записывать альбом. Первый альбом мы записывали две недели. За это время я ни разу не выходил на улицу и почти не спал. И помогали мне стимуляторы, вроде героина".

"Мэрилин Мэнсон. Вот настоящее мое имя. Я люблю его, потому что в нем равновесие плохого и хорошего, добра и зла. Как в Мэрилин Монро! В женщине которая стала символом красоты и порока. Как в Чарльзе Мэнсоне. И если обратиться к нумерологии, то в имени Мэрилин семь букв. Семь Это число Бога. А в Мэнсоне их шесть. Число Дьявола".

Легенды о живой легенде

Если верить тому, что о нем говорят, и что о нем пишут, то родился Мэнсон в племени каннибалов-людоедов, и натуральный цвет кожи его черный. По примеру Майкла Джексона он высветлил кожу. Он насиловал свою мать, и убил ее, накачавшись наркотиками. По одной из легенд он не просто гомосексуалист и зоофил. Он сделал операцию по удалению трех ребер, чтобы можно было заниматься с самим собою оральным сексом. А еще, говорят он совершенно лыс, из за побочного действия ЛСД, и у него нет одного глаза, который он в наркотическом угаре выковырял вилкой и сожрал. Его обвиняют в том, что во время концертов он, прямо на сцене насиловал девушек и бросал в толпу поклонников щенков, котят, цыплят и даже детей, призывая убивать их раздирая на куски и глотая. Так же в толпу со сцены летели наркотики. Впрочем, кто-то говорит, что жить ему осталось недолго. В 2002 году он будет убит ножом в виде распятия, за то, что он - воплощение Сатаны и пытался сделать так, чтобы Юпитер изменил свою орбиту и погубил Землю. Кто-то пошел дальше и уже объявил о его смерти. И о том, что у него появился двойник.

Длинная трудная дорога.

"The Long Hard Road Out Of Hell". Так назвал он свою автобиографическую книгу. Именно благодаря ей мы узнали, что ничего общего с дикарями-людоедами Мэнсон не имеет, что он никогда не насиловал животных, и что его очень раздражают те, кто говорят с ним о таких глупостях. " Ко мне часто приходят люди, которые считаются умными и положительными. Но эти умники несут такую чушь, что, иногда, кажется я готов убить их! Разорвать на части, порезать на мелкие куски, написать на бетонной стене окровавленным членом грубое слово и сожрать, запивая азотной кислотой. Но я этого не делаю. Не потому, что я хороший и добрый. И не потому, что за это можно угодить в тюрьму. Просто я не ем человечины, не люблю крови и могу запросто сдохнуть от азотной кислоты. И когда ко мне приходят эти великосветские педерасты, которые заранее считают меня ублюдком, я веду себя как ублюдок. Хотите чтобы я был Дьяволом? Я им буду. Я несу такую чушь, от которой меня самого воротит. А они, эти реальные ублюдки, остаются довольны. Порой меня выворачивает на их костюм, на их глупую рожу. Но они остаются довольны. Ведь их облевал сам Мэрилин Мэнсон! И им будет чем похвастаться перед друзьями и о чем написать в своих сраных газетах".

А еще, он терпеть не может тех людей, которые курят сигареты. "Эти табачные наркоманы засовывают в рот сигареты, портят вокруг воздух и считают что это круто. Лучше бы они портили воздух своей задницей. По крайней мере это более естественно и не так вредно для окружающих. Лучше бы они засунули себе в рот свой член, вот тогда это было бы круто!"

Как видим, Мистер Шок не стесняется в крепких выражениях по отношению к тем, кого он ненавидит.

В 1998 году случилось событие, которое потрясло мир. По крайней мере, оно потрясло мир шоу-бизнеса. Чудовище Мэнсон влюбился в Роуз Макгоуэн.

Бедная Роза

Красавица Роуз родилась 5 сентября 1975 года во Флоренции, в семье религиозных фанатиков-сектантов Детей Господних. Последователи этого учения отказывались от плодов прогресса, объявляя все его достижения "сатанинскими плодами". Поэтому Рози воспитывалась не только в любви к Богу, но и очень боялась "доброго боженьку". Что такое радио и телевидение, фотография и электрогриль она не знала. Зато голэх мужиков она видела не раз. "Взрослые в нашей общине ходили совершенно голыми. Я была маленькая, и мое лицо находилось не выше ног взрослых. Поэтому я совершенно не помню их лиц. Зато хорошо помню голые ноги. Я не ходила в школу. И образование получила весьма оригинальное. На "уроках" мы лежали кружком, молились и слушали как учитель читает нам Курта Воннегурта. Как будто это было все, что нужно знать в жизни. Больше нас ничему почти не учили. Я помню, как мне постоянно грозили адскими муками. Сначала это было ужасно. Но потом я, хоть и была тогда совсем еще ребенком, пришла к выводу, что от ада не спастись, и мне в любом случае придется гореть в Огненной Геене. Поэтому просто смирилась с этой мыслью и перестала напрягаться по этому поводу".

Путешествие в Америку.

Видимо родителей Роуз тоже не устраивало перспектива проведя жизнь в строгости и послушании, получить в качестве награды Адские муки. Уж если и жариться на сковородке, то хоть пусть будет за что. И в 1985 году, когда девочке Рози было десять лет, они собрали свой нехитрый скарб и уехали в страну, которую в их общине не называли "гнездо всемирного порока".

И на девочку обрушилась лавина новых впечатлений! И если в раннем детстве она увлекалась изучением истории Египта, и даже мечтала стать смотрителем музея, то позже влюбилась в кинематограф. Ее кумиром стала Марлен Дитрих. Но родители продолжали попытки контролировать девочку. Когда Розочке стукнуло пятнадцать, она решила, что детство позади и пора начинать взрослую жизнь. Для начала, она потеряла девственность, вернее подарила ее "одному симпатичному парню, который мне тогда очень нравился, потому что был самым популярным в школе, но который оказался полным дерьмом и в плане секса и по жизни". Разочарованная Роуз убегает из дома. И не куда-нибудь, а в Лос-Анджелес. Особо ее там никто не ждал. И поэтому девчонке пришлось бомжевать, как говорят у нас в России. Такую малявку, хоть и симпатичную, никуда не брали на работу. Свою взрослость ей пришлось доказывать, прибавив к своим пятнадцати пару лишних лет. А чтобы работодатели не сомневались в этом, она демонстрировала свои "постельные принадлежности", уверенно пуская их в ход. Несмотря на то, что в 1992 году судьба улыбнулась ей, хитрой мордой любвеобильного продюсера и она снялась в фильме "Человек из калифорнии", с деньгами было совсем туго. Поэтому ей пришлось работать в несколько отдаленных областях кино. Продавщицей в Лос-Анджелессом магазине, курьером, и, наконец, (О, звездный час!),контролером в кинотеатре, где она и познакомилась с режиссером Грегом Араки.

"Я посмотрел на симпатичную девушку, которая взяла у меня билет и сказал, что ей с ее внешностью нужно сниматься в кино. Я, признаюсь часто говорю такие комплименты. Девушкам это приятно слышать а мне сказать не трудно. Я вовсе не хотел затащить ее в ни в кинематограф, ни в постель. Но когда она улыбнулась грустно и сказала, что уже снималась, я был слегка удивлен. Наверное поэтому и пригласил ее поужинать вместе со мной. И понял, что ей действительно нужно сниматься в кино". Так рассказывал Араки некоторое время спустя, когда вышел в прокат его фильм "Поколение игры DOOM".

Две звезды.

Мэнсон, между изнасилованием животных и убиением девственниц практиковал походы в кинотеатры, где пугал своим видом и своим поведением добропорядочных граждан и приводил в неописуемый восторг прогрессивную околопанковскую молодеж. Увидев Роуз Макгоуэн в фильме "Doom Generation", он влюбился как зеленый пацан. "Я был загипнотизирован, - говорит рокер, - я видел много красивых девушек, и не просто видел, но на меня что то нашло. Она мне грезилась даже во сне, и я решил, что она - единственный человек, на земле, который мне нужен".

К тому времени, когда произошла их встреча, восходящая звезда Голливуда Роуз, успела сняться в самом коммерчески успешном своем фильме "Крик". Если кто не знает, то это такой "ужасно ужасный ужастик", где ее героиню убивают большой железной гаражной дверью.

"Это был самый настоящий гараж. И железная дверь была самая настоящая. Когда она падала на меня в первый раз, я думала, что второго дубля не выдержу. Но дублей было штук двадцать. Это было ужасно. Конечно, я осталась жива, но осталась жива чудом, и мое тело превратилось в сплошной синяк".

А еще, до того как... Она успела прокрутить "короткометражный роман" с актером Райаном Филиппом, который исчез, едва на горизонте замаячила колоритная фигура Мэрилина Мэнсона.

Я выгуливал твою глупую собачку.

"Мои знакомые, когда узнавали о том, что я встречаюсь с ним, крутили пальцем у виска и говорили, что я сошла с ума. Говорили что он если и не убьет меня, то похитит мою душу, это уж точно. Но он милый, очень милый человек, любит меня и моих собачек, и несмотря на слухи занимается сексом только со мной, а не с ними, и не с моими друзьями. И вообще, он такой спокойный, тихий и славный человек, что рядом с ним я чувствую себя спокойно и уверенно. И дома я его зову Доктор".

Журналисты и прочие папараци предприняли атаку на молодоженов. И наверное больше всего их интересовал вопрос, о половой принадлежности рокера-шокера. Потому как по одной из легенд, он был вовсе и не мужчиной, а мужеподобной девушкой, родившейся от внебрачной связи пьяного сторожа зоопарка и обезьяны. "Даже если бы он и был женщиной, это не помешало бы нашей любви. - Сказала она одному из работников пера и микрофона. - Потому что в душе я классный парень с классным бюстом, от которого нельзя отказаться, независимо от того, любишь ты мужчин или женщин". Ты посмотри, что с людьми любовь то делает!

На волне любви Мэнсон и Роуз, несомненно оставаясь собой, все же слегка изменили свое поведение. Кинодива совсем потеряла стыд, понабравшись от Мэнсона наглости и опыта шоковой терапии. Конечно, их отношения уже повергли в шок публику, но со временем все это слегка потеряло остроту. К тому же сниматься в кино и в телесериалах, (сериал с ее участием "Зачарованные идет сейчас по СТС), скучно. Что нужно сделать женщине, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание? Конечно раздеться. И желательно при народе. И желательно чтобы народу было побольше, народ был поприличнее, и рядом оказалась бы камера. Или лучше не одна. И конечно не тюремная, а кино или видеокамера. И вот в 1999 году Роузи Макгоуэн разворачивает на себя все объективы и приковывает к своей особе самое пристальное внимание, явившись на церемонию вручения премий MTV практически голой. Из одежды на ней была лишь какая то хреновина, отнюдь не похожая на платье, а больше напоминавшая старую, расползающуюся рыбацкую сеть. И под ней - абсолютно ничего! Ноль! Женщины были возмущены, потому что они не могли себе такое позволить. А если бы и могли, то этого сделать не позволили бы их мужья и бойфренды. А мужчинам было интересно и приятно. " В моей заднице больше достоинств, чем в некоторых головах. - Комментировала Колючая Роза, - Но они же не прячут свои головы в свои трусы!"

А у Мэнсона окончательно "съехала крыша". Он дошел до того, что занялся благотворительностью. Но это как-то неинтересно, и не вписывается в рамки легенды. Поэтому пишут об этом мало. И я писать об этом не буду.

Вот и сказочке конец.

И они поженились, и жили долго и счастливо. Так заканчивается большинство сказок. Но мы то вам рассказываем историю абсолютно правдивую! В чем правда, брат? А правда в том, что в прошлом году Мэнсон и Макгоуэн объявили о разрыве отношений. Рози заявляет, что устала от рок-н-рольной жизни, и что с Мэнсоном жить опасно, поскольку религиозные фанаты грозятся убить рокера. А может быть, он просто изнасиловал ее собачек? Так или иначе, Мэнсон остался один, а Роуз закрутила сразу двойной роман. С сыном Френка Заппы Ахметом и звездой "Гонщика" Кипом Парадю.

За двумя зайцами, это не для нее. Но все же вскоре Парадю получил отставку. И роза распустилась в саду Ахмета. Но это уже другая сказка, правда?

- Все, конец. - Сказал Женька протягивая Генералу распечатку.

Генерал бросил листки на свой стол, потом снял очки и поковырял их дужкой в правом ухе. Плохая примета. И надо было народ собирать?

Ј И ты думаешь, мы напечатаем это безобразие в нашей газете? У нас не желтая газета, не какая-то там "Комсомольская Правда".

Ј Но нужно к этому стремиться, - шепотом шутканул кто-то.

Ј А почему бы и нет? Надо же как-то рейтинг поднимать? - возразил я.

Ј Да, - согласился Женька, - рейтинг надо поднимать.

Ј Все свободны, - произнес шеф и надел на нос очки.

Очки на носу - это солидно.

Ј Отнеси это в туалет, - сказал он, когда все ушли, ухо было почищено, а извлеченная из него сера внимательно изучена и собрана в салфетку.

Ј Хоккей, шеф. Было бы сказано, забыть недолго. Я пошутил. У меня есть интереснейший материал, о Чернобыле местного разлива. Незадолго до выборов мэра, в одном из сараев на Урицкого была пролита этиловая жидкость. Сильнейший яд - канцероген, если вы знаете. А я знаю, что вы знаете, и все знают. В столице, так сказать химии и прочей заразы живем. Сараи пришлось снести вместе с продуктами и вещами, которые в них хранились, была произведена дезинфекция, но уровень отравы в воздухе превышает Предельно Допустимые Концентрации в десятки раз. Прежний мэр замалчивал этот факт, ему это было не нужно, перед выборами-то. А новый мэр замалчивает, потому что ему это не нужно после выборов. Головная боль! Там, пожалуй, нужно было грунт вывозить на спец-помойку. И немало. Но я же говорю, всем пофигу. А теперь прошло полгода. Жители болеют, возмущаются, везде пишут, но как об стену горох.

Ј Стоп.

Шеф уронил карандаш, полез было за ним кряхтя, но махнул рукой.

Я наклонился и поискал карандаш сам. Это не лизоблюдство. Это принцип. Во-первых, я на три года моложе шефа, а во-вторых на тридцать килограммов худее. А все знаете почему? Потому что родился я на три года позже и потому, что всегда сам достаю карандаши, упавшие под стол.

Ј Все это хорошо, - сказал Леонид Яковлевич, вытирая очередной салфеткой пыль с карандаша, - но все это никуда не годится. Потому что: А - никогда не будет напечатано, так как не нужно ни прежнему мэру, Трофимову, ни мэру нынешнему...

Ј Брикеру.

Ј Брикеру. Но нам на Брикера наплевать, мы к Брикеру в оппозиции. А вот Трофимов наш человек.

Ј А что там "Б"?

Ј "Б" - даже если мы это и опубликуем, и получим по башке от хозяев, в принципе это ничего не изменит. Потому как всем на это наплевать. Кроме тех, кто живет радом и дышит отравленным воздухом. А таких, в нашем городе меньшинство.

Я не стал спорить с шефом. В нашем городе дышит отравленным воздухом даже не большинство. А больше чем большинство. Отраву вдыхают и жители города, и его гости. Но этилка - другое дело. Люди же могут инвалидами стать. Умереть! Но как я понял, спасение утопающих дело рук самих утопающих. Я только поморщился и задал вопрос:

Ј А если об этом узнают в Москве?

Ј Если узнают в Москве - приедут телевизионщики. Снимут передачку на две минуты. Максимум. Покажут по телевизору. Может быть, если ты подсуетишься, напишут в твоей любимой Комсомолке или в другой желтой газете. Но потом забудут.

Ј Я подсуечусь. - Пообещал я. - И может быть, вы окажетесь не правы.

Зря сказал. Глупость.

Ј Давай, дерзай. А статью нам оставь. Может и пригодится.

Я встал и вышел из кабинета. Впрочем, нет. Я не успел выйти. Я услышал вслед обидную фразу.

Ј Эх, Ленчик! Такой ты большой, а все в сказки веришь!

- Ну как? - спросила Стелла.

Ј Здорово, - ответил я. - Лучше не бывает. - Я протянул дискетку. - Сохрани это в отстойнике. Может пригодится.

Она сунула дискету в компьютер.

Ј Это что, все правда? - Спросила подошедшая сзади Еленка.

Ј Что правда?

Ј Про этого, как его, Монро.

Ј А, про Мэрилина Мэнсона? Правда. Если верить средствам массовой дезинформации. А вообще, он и в самом деле придурок каких мало. Или прикидывается придурком. Хотя, наверное, если смотреть на жизнь глазами придурка, жизнь покажется очень забавной штукой.

А еще я подумал, что вероятно, о Мэнсоне люди будут читать с большим интересом чем о пролитой на соседнем дворе этилке.

Ј У тебя есть послушать?

Ј Чего послушать... А... Мэнсон? Есть один альбом, но... Лен, ты какую музыку слушаешь. Киркорова, Долину, Баскова?

Ј Ну, да, а что же еще слушать?

"И вправду, иногда кажется, что кроме Киркорова и Баскова на свете певцов нет", - подумал я а в слух сказал:

- Я принесу, если не забуду. Но боюсь, что тебе не понравится. У него музыка, как и его иммидж. Нестандартный он весь. До тошноты нестандартный. Но я принесу.

Потом я прошел в рекламный отдел. Девушка сидела там и говорила по телефону. Увидев меня улыбнулась и показала на кресло напротив. Я сел и внимательно оглядел стройную, даже я бы сказал худенькую ее фигурку. Ничего особенного. Но что же заставило мое сердце так биться? Флюиды? Да, есть женщины, от которых этими флюидами несет как от... Так попробуем без хамства. Есть женщины, от которых так и веет флюидами любви, и от которых мужчины сходят с ума. Наташа из таких. Я - мужчина до мозга и костей, и таких женщин спинным мозгом чую.

Она закончила разговор, положила трубку, посмотрела на меня и улыбнулась. И тогда я понял, что дело не только во флюидах! Ее глаза! Ее улыбка! Ее горящие глаза и печальная улыбка! Хорошее сочетание.

Ј А я вас знаю, - сказала она. - Мне нравится ваша литературная страничка. И я читала ваши стихи. Они замечательные, но очень грустные.

Ј Они как я, - сказал ваш покорный слуга, и совсем не удивился своему вкрадчивому, кошачьему баритону. Такое со мной случается, когда разговариваю с женщинами. - Они как я, - повторил я, - замечательные, но очень грустные.

Ј Правда? - засмеялась она. А мне показалось, что вы очень веселый человек.

Ј Маска, - сознался я, - Это только маска. Я всегда ношу маски. Так что не нужно мне верить.

Ј Совсем?

Ј Совсем-совсем. То есть абсолютно. Знаете, Наташа. Вы мне очень нравитесь. Я, кажется, в вас уже влюбился. Я ни у кого не видел такой улыбки и таких сверкающих глаз. Это сейчас такая редкость - счастливые глаза.

Она смотрела на меня и улыбалась с иронией. Я говорил правду. Но сам же только что рассказывал ей про маски!

Ј Я ни у кого не видел таких горящих, сверкающих глас и такой нежной улыбки. И я вас очень прошу. Вы умеете вот так щелкать пальцами?

И я щелкнул, для примера.

Ј Никогда не пробовала.

Ј А вот так свистеть вы умеете? - я свернул губы трубочкой и посвистюкал.

Ј Не умею.

Ј Ну, что же с вами делать?

Тут я заметил маленький колокольчик, что висел на лампе, около компьютера.

Ј Колокольчик. Колокольчик! - Воскликнул я. - Если вам вдруг станет одиноко, плохо, если вам нужен будет человек, сильное мужское плечо, позвоните в этот колокольчик и я услышу. Я приду.

Ј Как Карлсон, который живет на крыше?

Ј Как Карлсон, который живет на крыше.

Ј Хорошо, - засмеялась она.

Я встал.

Ј Значит договорились. Буду ждать звонка.

И уже от дверей, полуобернувшись, бросил:

Ј Только не верьте мне. Это все маски.

* * *

Ј Поручик Ржевский. Тупой ублюдок. - "Похвалил" я себя, когда вышел на улицу.

И вдохнув пыльный воздух, поплелся домой.

* * *

Первое, что я сделал дома - подошел к телефону и позвонил Надежде Максимовой, журналистке конкурирующей газеты. Я описал ей, в основных чертах, ситуацию с этилкой. Потом покопался в записной книжке и дал пару телефонов жителей, которые с удовольствием с ней пообщались бы. Надеюсь, у нее все получится. Она женщина упертая. В хорошем смысле этого слова.

Положив телефонную трубку, я взял в руки Машку, и прошел в кухню. Пора бы и поужинать.

* * *

Сначала проснулась и сиганула на подоконник Машка, отчего проснулся и я. Потом в общем коридоре послышался веселый лай Жорика, и сердитый мат Рудика.

Ј Че, блин, ему не спится, - подумал я в слух когда зазвенел звонок.

Прежде чем открыть дверь я глянул на часы. Ну, нифига себе, с такого с ранья приперся! Не было еще и одиннадцати. Рудик был свеженьким как огурчик. Если, конечно огурчики бывают рыжие.

Я поздоровался с ним и, шаркая тапочками поплелся на кухню ставить чайник. Жорик виляя хвостом, сожрал кошкин ужин, оставленный беременной Машкой на завтрак. Покончив с жалкими кошачьими останками (или остатками), лизоблюд повернул свою лохматую и довольную морду ко мне и улыбнулся.

Ј Что, скотина рыжая, опять голодный?

В ответ псина так закрутила хвостом, что у меня закружилась голова.

Ј Ну, и чем я тебя буду угощать?

Ј Если нет пива, плесни стакан кофе, - ответил за собаку ее хозяин.

Ј Только чай.

Ј Ладно, согласен на чай. Только с сахаром и заваркой. И не холодный, а горячий.

Рудик сел на табуретку и закурил.

Ј Пойдешь на встречу одноклассников, трахни там за меня Ленку Глазову. Я еще в школе мечтал об этом, но ничего не вышло. А мечты должны сбываться.

Ј Сам трахай Ленку Глазову, - сказал я и едва не плеснул ему на коленку кипятком.

Ј Я не пойду. Так что отдуваться придется тебе.

Ј Ты не пойдешь?

Ј А че там делать?

Рудик попытался расчесать шевелюру моей расческой и сломал на ней последние три зубца.

- Говно расческа. Китайская. - Расческа полетела в ведерко для мусора. - Вот раньше алюминиевые делали. У нас. Так те на сто лет! Не ломались. Гнулись только.

Ј А че не пойдешь то?

Ј Че, че! Хрен через плече. Я вообще не понимаю, зачем ты туда идешь. Ладно, была бы халява. А то такие бабки псу под хвост. Мы бы тут бы вдвоем бы на эти бы триста рублей бы три дня бы до блевоты бы киряли. И на опохмелку бы осталось.

Ј Да я не хочу до блевоты.

Ј Ха, не хочу! А когда было иначе! Посмотрю я, какой ты придешь со своего банкета!

Рудик жадно хлебнул чай и, обжегшись, ругнулся.

Ј Бляха-муха, твою мать! Убийца! Разбавить нельзя было?

Я поставил перед ним графин с холодной водой и вазочку с дешевыми конфетами. Шоколадные я зажал. Я и сам сладкое люблю, а Рудик как метла, сметает со стола все подряд.

Мы выпили чай и я начал приводить себя и свой боекомплект в порядок. На парадной рубашке не было одной пуговицы. Я открыл шкафчик, достал пластмассовую коробку с надписью "Конструктор" и поискал внутри ее хаоса подходящую пуговку. Потом выбрал иголку и засандалил ей в ухо нитку.

Ј Нет, - возразил я, надо идти. Поболтаем с пацанами, на девчонок посмотрим.

Ј Хрен ли на них смотреть. Пацаны теперь превратились в скучных мужиков с опухшими рожами и отвисшими брюхами. А девчонки в старых теток, накрашенных и наштукатуренных, чтобы за слоем косметики не видно было морщин. С отвисшими титьками и обвисшими задницами.

Ј Поручик Ржевский. - Вспомнил я.

Ј Чего Ржевский?

Ј Да ниче. Через плечо. Я говорю, придет поручик Ржевский и все опошлит.

Ј Сам ты Ржевский.

Ј Я знаю. И все-таки, Рудик, пошел ты в задницу.

Ј Дорогу покажешь, пойду.

Наконец, заметив, что я всерьез рассердился, Рудик отвалил восвояси. А я подергал пришитую пуговицу, Погладил галстук и, примерив его к своей физии, остался внешним видом весьма доволен. Не Хемингуэй, конечно, но и не Филипп Киркоров, слава Богу.

* * *

Ремарк оказался прав. Воспоминания печальны. И Рудик оказался прав тоже. Я выеживался как мог. Пил сколько мог и не пьянел. И чего-то там строил из себя. Пыжился как пьяный индюк. А потом вдруг, настало просветление. Я понял, что все от меня просто устали. И я сам устал от себя. Свалилось лавиной осознание ненужности и одиночества. И от этого закружилась голова. Завертелось хороводом кафе. Столики, люди, лица. Я ворвался в туалет и унитаз упал в мои объятия. Он выслушал и принял все, что вырвалось из моей груди. А когда я нашел в себе силы встать, я увидел в зеркале бледное, неживое и чужое лицо, испуганные, мутные глаза, растрепанные волосы, и кишку галстука на шее. "Ты пьяный ублюдок" - сказал я себе. Потом стащил через голову галстук и сунул его в карман. Умылся, застегнул, пару пуговиц на рубашке и исчез.

Глава вторая

Она лежала совершенно голая за мусорными бачками. Животом вниз. Первое, что бросалось в глаза - огромная дыра в спине. Неестественно вывернутые руки. И голова. Голова лежала, оторванная, в грязной луже. Совершенно отдельно от тела. Одного глаза просто не было. Но второй! Он был открыт, и смотрел безразлично. Смотрел в никуда. Смотрел в холодное бездушное небо, в жадных черных птиц, в меня. И мне вдруг стало страшно и стыдно. Я переступил через мертвую голову. Вывалил мусорное ведро в грязный бак, И снова посмотрел на маленькое растерзанное тело. Так умирают куклы.

Юлька встретила меня у калитки. Она сидела на краю песочницы и играла с перепачканным в песке Глебом в машинки.

Ј Привет, - сказала она и, отряхнув от песка руку, протянула ее мне.

Ј Пливет, - глянул из под съехавшей на глаза кепки Глебка и тоже протянул мне руку.

Я подержал за кончики пальцев Юльку и пожамкал в своей ладони мальчишечью ладошку.

Ј Егор! - крикнула она куда-то вглубь сада, и через мгновение показался лохматый Егор с топором в руках.

Почему-то вспомнился Достоевский. Егор воткнул топор в березовый чурбан, чтобы освободить руку для рукопожатия. Я вернулся к машине. Глеб все топтался около моего москвиченка и шептал зачарованно "масына, масына".

Ј Юль, я его покатаю?

Ј Покатай.

Я сунул сумки с привезенными продуктами Егору и открыл переднюю дверцу.

Ј Давай, Глеб Егорыч, садись в машину, поедем кататься.

Глеб вопросительно посмотрел на маму.

Ј Масына тататься?

Когда отъехали немного от дома, я посадил его к себе на колени, и велел крепче держать руль. На краю деревни гуляла детвора. Глеб помахал им рукой и крикнул своему приятелю:

Ј Масына, тататься!

В общем, пассажирами стали еще шестеро детишек. Мы объехали вокруг деревни, я даже повыпендривался выделывая виражи на высохшем от жары заброшенном поле, и мы вернулись к дому. Я перекусил булкой и поллитрой жирного деревенского молока и вышел на улицу. Еще в прошлый раз я определил фронт работ. На заднем дворе меня ждала батарея березовых поленышек. Поленица, если по-русски.

Колоть дрова - мое любимое занятие. А все потому, что сразу виден результат твоего труда. Да и правду говорят, "ломать не делать". Вот я и ломал. Колол.

Березки были ровные, как на подбор. И кололись весело. Помахав вволю, я присел на завалинку и затянулся сигаретой. Тут же закашлялся. Аккуратно притушив ее (не дай бог в русской деревне устроить пожар, бессмысленный и беспощадный), швырнул в крапиву.

Ј Курить вредно, дяденька. - Услышал я рядом мальчишечий голосок и обернулся.

Передо мной стоял пацаненок лет четырех-пяти и сосал чупа-чупс. Кажется, я его сегодня уже видел.

Ј Я знаю, что вредно. Поэтому и бросил, - ответил я. - А вот чупа чупсы сосать тоже вредно. Зубы будут болеть.

Ј Наплевать, - ответил парнишка. - Их все равно расшатывать надо. Они у меня молочные. А у тебя какие зубы, настоящие?

Ј Настоящие, - сказал я. Есть даже один золотой.

Ј Врешь? - Пацан нахмурился и посмотрел мне в глаза. - Покажи.

Я оскалился и показал ему золотую фиксу.

Ј Здоровско. - Заметил мальчуган и почесал свой лохматый затылок. - Настоящее золото?

Ј Настоящее золото.

Ј Здоровско. - Повторил он. Помолчав добавил: - А ты, дядя, не боишься что его выбьют?

Ј А кто это мне его может выбить, - удивился я.

Ј Да кто-нибудь. Вон недавно Витьке Вовка зуб нечаянно выбил. Правда молочный.

Ј Как это нечаянно?

Ј Да они с сарая прыгали. И Вовка на Витьку свалился. Зуб и выбился. А Витька его проглотил.

Я не стал уточнять, зуб проглотил Витька, или Вовку за то, что без зуба остался. А поставил рядом с собой березовый чурбан. И предложил пацану сесть.

Ј Может не проглотил, а просто потерял?

Ј Да нет, проглотил. Он его потом нашел в какашках. - Пацан сел на чурбан и замотал грязными ногами. Сандалей на нем не было.

Ј Чего это он в какашках искал?

Ј Зуб и искал. Ему бабушка сказала, что если он зуб проглотил, то выкакает. Вот он и проводил этот, как его... Экперемент.

Мальчишка поковырял в земле палочкой, помолчал с минуту и пообещал, что когда он будет таким же большим как я, то у него вырастут два, нет... три золотых зуба. Это все дело времени. Он так и сказал:

Ј Это все дело времени.

Ј Конечно, - согласился я, и встал с завалинки.

Ј Ладно, парень, мне надо работать.

Ј Колоть дрова?

Ј Колоть дрова.

Я выбрал поленышко поровнее и расколол его одним ударом. Эффектно и эффективно. На пацана впечатление произвожу. Кошмар! Потом, рассердившись на себя, взял полено сучкастое и покрупнее. С первого раза оно не раскололось. Со второго тоже. Сейчас я опишу сам процесс колки дров. Сами поймете зачем. Позишен намба ван: поднимаю колун, говорю длинное "и-и-и". Позишен намба ту: опускаю колун на полено с коротким "оп". И если полено не раскалывалось, прибавляю "зараза". В общем то простая и безотказная схема. А так как я стал брать полешки покрупнее и посучковатее, то зараз у меня скопилось немеренно.

Ј Дяденька, а вас как зовут? Дядя Леша?

Ј Дядя Леша. А ты откуда знаешь?

Ј Дядь Леш, давайте я тебе помогу дрова колоть, - предложил пацан.

Ј Помоги. Только чем же ты поможешь?

Я вытер пот со лба и присел на "пенек".

Ј А давайте я за вас "и оп" говорить буду.

Ј Не надо. Это очень трудно. Тут не просто "и оп" говорить надо. Тут техника сложная.

И я рассказал ему, что "и-и-и" нужно говорить на вдохе, а "оп" на выдохе. Что от этого зависит сила и точность удара и что "оп" нужно говорить как раз в тот момент, когда колун опускается на полешко.

Ј Тогда давайте я буду говорить "зараза".

Я подумал, и разрешил. Без заразы я как-нибудь обойдусь. И мы кололи дрова вместе. Как договорились. Я говорил "и-и-и" потом "оп". И если полено не раскалывалось, парень честно, вытирая пот со своего лба и тяжело вздыхая говорил "зараза". Я устал быстрее.

* * *

Мальчугана звали Васькой. Его маму звали мама Ирой. И они приехали погостить к тете Соне. Соседке. А позже, после ужина, я познакомился и с его мамой. Мы с Егором чинили на задах забор, когда они с Васькой проходили мимо. Васька замахал мне рукой и подбежал ко мне.

Ј Что делаете?

Ј Чиню забор, - сказал я.

Ј Можно я вам помогу?

Ј А мама разрешит?

Ј Конечно, разрешит. Она же на пейзажи пошла. А когда она пейзажи рисует, я ей только мешаюсь.

И тогда только я понял, что за коробку она несла. Этюдник! А парень уже сбегал к маме и возвращался теперь с хорошими известиями ко мне.

Ј Разрешила!

Ирина подошла к нам и я рассмотрел ее лицо. До этого видел только ее стройную фигурку на фоне неба. Результатом осмотра остался доволен. Впрочем, я не привереда. Знаете, что самое главное в женщине? Глаза! Так со мной всегда и бывает. Глаза в глаза и сердце стучит, и, кажется уже влюбился.

Ј Если он вам надоест, отпустите его ко мне. Он знает, где я. Здесь, рядом, у развалин.

Она ушла, а мы повозились еще некоторое время с забором. А потом я напоил ребенка чаем и накормил пряниками. И он побежал к тете Соне. А я решил найти его маму. Зачем? Просто очень хотелось снова взглянуть в "эти глаза напротив". Знаете песня такая есть старая. Времен моего детства.

Эти глаза напротив - калейдоскоп огня!

Эти глаза напротив, что смотрят на меня!

Эти глаза напротив, чайного цвета.

Ну, и так далее. Ободзинский пел. Если интересуетесь, купите диск. Послушайте. Хотя... Кому сейчас нужен Ободзинский. И найти его диск будет нелегко.

* * *

Рядом с деревней - развалины православного монастыря. Собственно и развалинами уже это назвать нельзя. При коммунистах крепкие монастырские стены использовались под склад. Позже, когда к власти пришли демократы, разорили колхозы и разрешили воровать, народ попросту разломал монастырь на кирпич. И теперь в деревнях около того места стояли кривобокие дома на фундаменте красного кирпича да сараюшки из того же материала, наспех сложенные нескладными крестьянскими руками. От монастырских строений еще оставался кое-где фундамент да крепко вросшая в землю часовня у кладбища. Наверное, слишком крепка была ее кладка. Не поддалась молоткам и лому. А быть может не тронули ее потому, что стояла она у самой кладбищенской ограды.

Я увидел Ирину издалека. Она тоже заметила мое приближение, узнала и помахала рукой. Я прибавил шагу и вскоре стоял возле нее.

Ј Василий пошел к бабушке, - доложил я.

Она промолчала, только улыбнулась мне хорошо и повернулась к своему этюднику.

Ј Как вам мое художество?

Я глянул через плечо и увидел нарисованное Ириной. Или написанное? Как там правильно будет? Как говорят художники? Развалины часовни. Остатки кладбищенской ограды. И небо. Синее небо на полкартины. "Сказать правду, или сказать приятное?" - подумал я.

Ј Говорите правду, - заглянула мне в душу Ирина.

Уж не читает ли она мои мысли? Кстати, поговоривают, что тетя Соня - колдунья. Чирьи заговаривает.

Ј Я всегда говорю правду, - соврал я. - Если конечно она не слишком жестока.

Ј В отношении меня правда слишком жестока?

Ј В отношении вас нет. Вы прекрасны, даю слово.

Ј Слышать приятно. И что же вы нашли во мне такого прекрасного?

Ј Все. Абсолютно все.

Я сделал шаг назад и пристально, слегка наклонив голову посмотрел на нее.

Ј Вы прекрасны сами по себе. Но у вас не только приятная внешность но и врожденная способность располагать к себе людей.

Ј У вас тоже. Алексей, кажется?

Ј Да. Можете меня даже называть Лехой. Лешей. Только не называйте Лёней. Я с детства этого не переношу. Приходилось за Лёню морду бить.

Ј Мне морду бить не надо. - Она рассмеялась. - Я буду называть вас Алексеем. И вы мне тоже показались приятным молодым человеком.

Ј Вы ошибаетесь.

Ј Почему?

Почему? Хороший вопрос. Что ж. Расскажу ей о себе всю горькую правду. Я предложил ей пройтись к реке и посидеть на берегу. Она с удовольствием согласилась. Я предложил руку. И она ей воспользовалась.

- Так почему вы считаете, что я ошибаюсь?

Ј А вам обязательно надо это знать?

Она пожала плечами.

- Вы меня заинтриговали.

Ј Хорошо. Вы ошибаетесь в том, что я молодой человек. Я не так уж молод. Мне сорок. И возраст Христа давно позади. А после тридцати трех, как я правильно считаю, люди стареют. Во-вторых...

Ј А до тридцати трех? - перебила она меня.

Ј До тридцати трех лет люди взрослеют. Поверьте. Так что вам взрослеть еще и взрослеть.

Ј А второе?

Ј А вторая ваша ошибка, она и не ошибка вовсе. Потому вы женщина. А я имею какую-то врожденную способность нравится женщинам. Причем большинство мужчин, при первой же встрече со мной начинают меня тихо ненавидеть. И мне приходится мужчинам доказывать, что я не совсем то, что они про меня подумали. С женщинами сложнее. Если, скажем, я говорю, что я не такой хороший человек, каким кажусь им, они думают: "Ах, какой милашка! Как он скромен!" Или что-то вроде этого. А потом, когда они копнут глубже, то обнаруживают во мне массу недостатков, считают, что я их обманул, и не могут мне этого простить. А я, в общем-то, не лучше и не хуже других людей.

Я некрасиво рассмеялся и добавил:

Ј Я такое же говно как и все мужики.

Ј Сильно сказано. - Заметила Ирина.

Ј Грубо.

Мы стояли уже на берегу реки. Сели на упавшее дерево. Она смотрела на меня. На мое лицо. Я это чувствовал. А я смотрел то на ее ноги в старых синих джинсах. То на ее руки. То на грудь, прикрытую мужской рубашкой. Она была явно без лифчика и сквозь тонкую ткань я видел очертания ее сосков. И меня это возбуждало. Я вообще заметил, что одетые женщины, как правило, нравятся мне гораздо больше раздетых. Может быть потому, что я люблю их раздевать?

Ј А женщины лучше? - Спросила она, и я снова почувствовал ее взгляд.

Я поймал этот взгляд, как ловят бабочку, присевшую на цветок. Я удерживал его осторожно, чтобы не навредить, не сломать. Мгновение мы смотрели друг в друга.

Ј Не знаю. - Ответил я и отвернулся. Разжал кулак. Бабочка упорхнула. - Я не знаю женщин. И не понимаю их. Вот мужчин я знаю как облупленных. И, поверьте, очень нехорошее у меня мнение сложилось в отношении мужчин как расы. И о себе я знаю гораздо больше, чем кто-либо другой. Хотя не все. Сам себе иногда удивляюсь. Выкину что-нибудь такое, что самому интересно, как я оказался на это способен.

И я опять засмеялся.

Ј Так что не думайте, что я милый молодой человек. Это неправда. И советую вам быть со мной настороже.

Ј Вы способны на подлость?

Ј Вполне. При определенных обстоятельствах.

Ј И какую вы сейчас замышляете подлость?

Ј Сейчас? Сейчас я строю планы, как соблазнить вас и затащить в постель.

На этот раз засмеялась она. Светло и открыто. Она отпустила мою руку, которую я держал в своих, и легонько поглаживал, встала и посмотрела на меня свысока.

Ј Странный у вас способ завоевания сердца женщины.

Ј Какой есть. Знаете, Ирина, я никогда особенно ничего не предпринимал, для того, чтобы очаровать девушку. Просто я девушкам нравлюсь. До поры до времени. А потом, когда они копнут поглубже, и находят там то, чего и следовало ожидать с самого начала, люди считают себя обманутыми.

Я поднялся с "пенька".

Ј Ну, об этом вы уже говорили.

Ј Это я пытаюсь быть честным.

В это время я спотыкнулся об корешок и едва не упал, удержавшись рукой о землю. Плохая примета. Отряхнув руки, я взглянул на небо.

Ј Пойдемте-ка до дому, до хаты? А то, кажется, вечереет и собирается гроза.

Вокруг и в самом деле стало вдруг почти совсем темно. Ветер разорвал томную марь, висевшую в воздухе. И едва мы успели собрать все художественные прибамбасы Ирины, как небо раскололось трещинами молний. Ахнул гром. Самым, пожалуй, правильным было укрыться под сводами старой часовни. Благо она находилась в двух шагах. Мы так и сделали. Мы промокли, было холодно. Я коснулся своим плечом ее плеча и почувствовал, как она дрожит. Я обнял ее за плечи, она прижалась ко мне горячим телом. Потом наши взгляды встретились. Молния блеснула в ее глазах. Прошла минута. Ирина пошевелила плечом, освобождаясь из моих объятий, и попыталась поправить промокшую и прилипшую к груди рубашку. Я убрал руку и отвернулся, чтобы не смущать ее. Но потом сказал.

Ј У вас прекрасная маленькая грудь. Хотя, наверное, зря я это сказал.

Она промолчала. Мы долго смотрели в разные стороны, по крайней мере, я так думал. И молчали. Она заговорила первой. Прислонилась к моей спине своей спиной и прошептала:

Ј А вы знаете историю, которую рассказывают про эти места? Легенду о девушке-монашке?

Конечно, я знал эту историю. Но сделал вид, что слышу ее впервые. Когда она закончила свой рассказ, мы сидели рядом, плечо к плечу. Я чувствовал жар ее тела. Ее плечо, ее нога словно слились с моими. Я держал ее руки в своих руках и целовал их. А потом были ее горячие губы. А потом... А потом ее рука разделила наши губы и хриплый голос:

- Эй! Мы целуемся.

Родившееся желание сорвать с нее мокрую, прилипшую к телу рубашку я задушил в зародыше. Может быть напрасно?

Гроза пошла на убыль. И вскоре мы шли домой по мокрой траве. Господи! Как она мне нравилась!

* * *

Было уже совсем светло, когда я закончил писать свой новый рассказ.

ЛУНА В ЕЕ ГЛАЗАХ

Художник всегда привлекает внимание окружающих, а если он творит в деревне, среди вечно занятых своими делами сельских жителей, он выглядит полным чудаком. Они смотрят на него примерно так же, как смотрели бы горожане на бредущего по городским улицам пастуха, в окружении стада коров.

Алексей приехал в гости к своему школьному другу Мишке, чтобы отдохнуть, подышать воздухом, да пописать пейзажи. Однако суетная сельская жизнь втянула его. Вечером деревенька притихала, укутывалась, словно шалью туманом, и, вдыхая густой от гудящих комариных стай и запаха трав воздух, слушала соловьев. И тогда, в эти волшебные часы, Алексей брал этюдник и отправлялся на охоту за вдохновеньем. Оно неизменно посещало его. Алексей писал чудные вечерние закаты, облака, купающиеся в реке, среди лилий и кувшинок, портреты старых домов покинутых своими хозяевами и доживающими свой век, и луга, смеющиеся веселой россыпью цветов. Иногда он забредал довольно далеко от деревеньки, где окруженный заброшенными старыми могилами, боролся с прожитыми годами и людским забвением старый монастырь. Алексей молча ходил среди развалин, стирал пыль и грязь с тяжелых могильных плит, и читал скорбные надписи на памятниках. Он сделал немало эскизов этого фантастически завораживающего места, и вот однажды вечером, художник решил, что было бы неплохо написать эти мрачные развалины в свете полной луны. В ту ночь луна была как раз такой, как надо - огромной, таинственной, и необычайно яркой. Художник сделал несколько набросков и кисть просто замерла в его руке. Художник застыл в немом изумлении от колдовского зрелища: холодная и таинственная луна кокетливо и влекуще смотрела на него, то, укрываясь одеялом темно синих туч, то совершенно бесстыдно обнажаясь. Алексей любил рисовать небо. Он знал небо. Он был мастером неба. Небо на его картинах всегда было настоящим, живым. Об этом Алексей знал. Об этом говорили не только его друзья художники. Об этом говорило его сердце. Просто он любил небо, и оно отвечало взаимностью. Согласитесь, что портрет любимого не может быть холодным. Ведь он наполнен чувствами. Чувствами столь же безбрежными и глубокими, столь же таинственными и непредсказуемо переменчивыми, как небо. И ничто, ни океан, ни горы, ни земные недра, ни недра городов, не таят столько загадок и не рождают столько вопросов, как небо, которое мы каждый день видим над своей головой ,на которое мы смотрим, пытаясь угадать погоду, и, к которому взываем, прося Бога о милости.

Потом Алексей начал работать. Работать неистово и упорно, не замечая ни тяжелого, холодного тумана, ни сгущающейся темноты, ни одинокой женской фигуры, застывшей среди каменных плит и внимательно восхищенно наблюдавшей за работой художника. Он не заметил даже, как девушка подошла совсем близко и встала у него за плечом, ловя каждое движение его кисти. Незнакомка немного странно выглядела. Несмотря на прохладу, она была боса. Платье ее, какого-то, лунного цвета, открывало худые, бледные плечи, волосы сзади забраны были в хвост и завязаны алой лентой. Лицо девушки отличалось милой простотой и наивностью. Оно было совершенно, и не несло отпечатка той стервозности, свойственной журнальным красоткам и моделям. Прекрасные алые губы и неземные глаза, в которых отражалась луна, не могли бы оставить равнодушным ни одного мужчину.

Алексей рисовал. Но вот последний штрих картины был сделан, художник глубоко вздохнул, и наваждение, в котором он пребывал во время работы, пропало. Он вдруг вздрогнул, почувствовав посторонний взгляд, и обернулся. Глаза его встретились с лунным взглядом незнакомки и кисть выпала из его руки. Когда он вынырнул из глубины ее волшебных глаз, Алексей прерывисто вздохнул, озноб пробежал по его телу. Он хотел что-то сказать, но совершенно растерялся, чего с ним давно уже не случалось. Девушка заговорила первой.

Ј Вы прекрасно рисуете, - сказала она, - знаете, здесь не так уж часто можно встретить настоящего художника.

Ј Простите. Я...Я не заметил, как вы подошли. Отвечал Алексей чуть слышно.

Ј Это я должна извиниться перед вами. Я, наверное, немного напугала Вас?

Ј Да нет.... Хотя да, есть немного, - засмеялся Алексей. - Я не ожидал здесь кого то встретить. И уж тем более такую молодую и красивую девушку как вы. Что вы делаете здесь ночью? Вы одна, я смотрю?

Ј Я гуляю. Я часто гуляю здесь лунными ночами. Я люблю ночь...

Ј Значит мы с вами оба лунатики, пошутил Алексей. Что ж, если вы не против давайте гулять вместе.

И потом, они долго бродили среди старых могил и старых деревьев. Она расспрашивала его о жизни художника, а он говорил и говорил, не переставая удивляться милой способности своей новой знакомой внимательно слушать и восхищаться самыми, казалось бы простыми вещами.

Как то вышло, что сам Алексей о незнакомке почти ничего не узнал, о чем он очень сожалел утром. Единственное, о чем он догадался спросить, это то, где девушка живет. Но только он задал этот вопрос, как рука ее взметнулась, и на его губы легли тонкие и холодные как вечерний туман, изящные ее пальчики.

Ј Тихо, - воскликнула она взволнованно. Пусть это будет маленькой тайной! И никому, пожалуйста не говорите о нашей прогулке, хорошо?

Ј Хорошо

Ј Мне пора домой. Не провожайте меня

Ј Мы увидимся?

Ј Конечно. Если хотите, приходите сюда завтра. Вечером.

Ј Постойте, - произнес Алексей тревожно, вот. Возьмите на память эту картину, и художник протянул девушке лунный пейзаж.

В этот миг взгляды их встретились, он увидел огромную луну в странных и бездонных ее глазах. На мгновение в глазах его потемнело, закружилась голова. Он почувствовал легкий поцелуй на своей щеке, и девушка исчезла , словно растворилась в темноте.

Ј А ведь я даже не спросил ее имя, - подумал он вдруг с каким то отчаянием. - Как зовут вас ?!! - крикнул он в ночь. Но ответом ему была тишина.

Потом, ворочаясь в холодной постели он думал о ней. И даже когда уснул, ему снились ее хрупкие бледные плечи, прикосновение ее губ, и глаза, как две луны. Проснувшись утром усталым и разбитым, \Алексей понял что здорово влюбился.

День прошел в ожидании новой встречи.

Ј Что, Лешка, устал от сельской жизни. - Говорил вечером Михаил и угощал друга душистой самогонкой.

Вместе с вечером, к деревне подкрались тучи. Ясное днем небо замутнело. Деревья дрожали в ожидании дождя. Воздух, днем неподвижный и тихий, колыхнулся свежим ветром. Стало свежо и прохладно. Алексей едва поужинал, и, не взяв с собой этюдника, заторопился к развалинам.

Ј Ты, никак на свидание торопишься, - пошутил Михаил, - доярку на ферме приглядел, что ли?

Ј Буду новую Данайю писать, - отшутился Алексей, старая то совсем развалилась.

Ј Смотри, как бы тебе за Данайю, трактористы бока не пообломали

Девушки не было. Не придет, думал в отчаянии Алексей и нервно курил за сигаретой сигарету. Вспомнилась песня:

В ее глазах я вижу только бледный лунный свет

И тени, что дрожат, как тонкая струна

Она сказала:

- Хочу, чтоб была гроза! Я так люблю дождь,

И с запада пришла гроза. Вдруг разом потемнело. Ветер стих, притаился. Так всегда бывает перед бурей.

Ј Она не придет, - подумал он вслух, отчаянно ругая себя за вчерашнюю нерешительность и глупость. Он встал, огляделся в последний раз и быстро пошел к деревне. Но не успел он сделать и десятка шагов, как упругая волна сырого ветра ударила его в грудь, и заставила остановиться и повернуться спиной к ветру. И тогда он увидел ее. Она была как ветер! Она шла против ветра, и сама была как ветер! Алексей замер на одно долгое мгновение, впитывая восхищенными глазами, и всей душой, это фантастическое зрелище девушки идущей навстречу грозе. Он уже знал, что нарисует эту картину. И она будет великолепна! Мрачные развалины, тяжелое грозовое небо, трава, кусты и деревья, гнущиеся под бешеным натиском ветра, и одинокая фигурка хрупкой девушки идущей навстречу буре!

Ј Я думал, что вы не придете! - произнес он трепетно, подбегая к ней, и сам удивился тому, как взволнованно и искренне прозвучали его слова. Он горячо сжал руками ее ладони и покрыл их поцелуями.

Ј Да вы совсем замерзли! - испугался он, ощутив холод ее пальцев и заметив только теперь, что она все в том же легком платье, что и вчера.

Ј Нет, - отвечала она, отдергивая руки. Я люблю, когда прохладно.

Ј Сейчас, наверное, будет гроза, сказал молодой человек, ловя взгляд ее волшебных глаз.

А девушка смотрела на небо, и в глазах ее жили тучи и отблески молний.

Ј Я люблю грозу!

Ветер обрушил на них первые потоки дождя. Алексей укрыл ее своей курткой, а она держала в своих холодных руках его руку и говорила страстно и взволнованно. В ее словах жила поэзия!

Ј Я люблю грозу! Она смывает пыль с трав и деревьев! Она несет прохладу и наполняет воздух озоном и электричеством! В грозу все иначе, все не так! Когда небо падает на землю, мне кажется, что я живу! Мне кажется, что я птица.... Нет не птица... Я - молния! Я - молния!!! Молния... А не то, никому не нужное создание, обреченное на прозябание и одиночество! Я - молния, заявляющая о своем рождении, о своей короткой, но яркой жизни, о своей смерти громовым раскатом и ослепительной вспышкой! Молния, которой восхищаются даже те, кого она страшит!

Девушка говорила, а гроза вокруг, словно внимая ее словам, расходилась все сильнее! Будто радуясь этой пламенной речи, молнии сверкали все чаще, ярче и веселее, обрушиваясь в воющий и бьющийся в страхе лес. Гром гремел не переставая. Но вокруг них, совершенно невероятным, фантастическим каким то образом образовалось затишье! И дождь, не хлестал больше по их спинам, не заливал их лиц! В страстном порыве, Алексей обнял ладонями ее лицо и поцеловал ее холодные от дождя губы.

Ј Я люблю Вас! - говорил он. Я люблю Вас!

Ј Нет, - прошептала девушка испуганно, вы же обо мне ничего не знаете! Вы не знаете даже, как меня зовут! Вы не знаете ни того, кто я, ни того, что вас ждет, если вы действительно полюбите меня!

Ј Молчите! - отвечал Алеша. - Я все равно люблю вас! Я это уже знаю совершенно точно! Я буду вас любить несмотря ни на что! Что за тайну вы скрываете?! Расскажите мне, может быть я смогу вам помочь?! Поверьте мне, я люблю, я люблю Вас!

Оркестр громовых раскатов исполнял симфонию страсти. Сердитые, беснующие молнии были фоном его речи. Девушка вырвалась из объятий Алексея и бросилась прочь.

Ј Не уходите! - прокричал в отчаянии ей вслед художник, бросаясь в погоню.

Ослепительная молния осветила на миг окрестности, и молодой человек увидел, уже далеко от себя, тонкий, призрачный силуэт девушки, там, среди развалин старого монастыря. Вдруг, враз, словно по мановению волшебной палочки невидимого дирижера, гроза стихла. Молнии не резали больше вспышками небо. Гром смолк. И вокруг - только дождь, вставший плотной стеной вокруг Алексея. Напрасно искал и звал он свою возлюбленную.

Ј Так вот, значит, где ты по ночам пропадал, - озадаченно почесал стриженый затылок Михаил. - А я то, честно сказать, и впрямь подумал, что ты к какой доярке присох. Ты не ходи туда больше, Лешка, не надо.

Ј Так не я один ее видел? - Спросил Алексей мрачно.

Ј Не ты один. Были, были случаи. Она, зазноба твоя. Так то баба, вроде не плохая, зла никому не делает... Да, сказать по правде и добра от нее не жди. Вон, Тимоха - пастух, Частенько с ней беседовал, бегал по ночам. ...Там же на вязе и вздернулся... Она, конечно, может ни в чем и не виноватая, девка то эта, да только людям то все равно боязно. Да ты вон на себя погляди. За неделю то усох весь. Мать родная не узнает. Что она обо мне подумает. Устроил, называется отдых Леньке.

Ј А кто она?

Ј Да ходит тут в народе легенда...Году в восемнадцатом, наверное, монастырь солдаты пожгли. А женщин то всех, монашек, то есть, разогнали. Попользовались. Конечно, в начале. А одну, молодую, командир ихний себе приберег. Была она не из простых. С матерью, после революции здесь, в монастыре укрылась. Мать то за дочку, вроде как вступилась, так ее убили. А Марию... Марией ее зовут... Звали... Марию к командиру этому привели. Что там случилось - неизвестно. Один Бог, как говорится, знает, да только утром того офицерика мертвого нашли. А девки то той и след простыл. Поискали ее солдаты, пошумели. Деревни вокруг пошерстили... Вот, в общем, какая история, Ленчик. С тех пор, нет-нет, да и встретится кому. Вот и тебя, брат, угораздило.

В московской квартире известного ныне художника, в спальной, на стене, можно увидеть замечательнейшую картину "Девушка и гроза". На письменном столе стоит небольшой портрет той де девушки. Люди говорят, что это портрет его жены, трагически ушедшей из жизни. И кто видел его, кто видел эти нереальные, фантастические глаза ее, тот понимает, почему Алексей Евгеньевич до сих пор живет один, и почему он совсем не интересуется женщинами. Ведь даже однажды видевшему эти глаза, в которых живет луна, снились они не однажды.

* * *

Закончив писать, я распечатал рассказ на принтере, и, посмотрев на часы, решил, что можно и позавтракать. Даже не просто можно, а нужно. Но в доме не оказалось и куска хлеба. Не знаю, как для вас, а для меня отсутствие хлеба - серьезный повод отказаться от любой пищи. Ну не могу я без него есть ни мясо ни колбасу, ни другие продукты. Ночной магазин был рядом. Поэтому я оделся, взял сумку и прихватил мусор из ведра. Выпустил Машку погулять.

Проходя мимо переполненных мусорных контейнеров, я бросил мешок рядом с одним из них. Он распугал ворон и упал на кучу грязных тряпок. И мне показалось, что под тряпками сидела крыса. Я инстинктивно сделал шаг назад и, внимательно приглядевшись, разглядел сморщенное детское личико.

Ребенок был жив. И он был совсем маленьким. "Новорожденный", - подумал я. Потом откопал его из мусора. Ребенок был завернут в обрывок простыни, грязный, и запачканный кровью. Я достал из кармана большой пакет с ручками, положил на землю и переложил в него сверток с ребенком. Потом взял его в руки и пошел домой. Дома, положил его на пол и брезгливо развернул. Девчонка. Я взял фотоаппарат и сделал несколько снимков. Хороший получится материал для газеты. Тряпки я бросил в ведро. Завернул найденыша в большое полотенце и вымыл руки с мылом. Потом позвонил в милицию и нашему редактору. Хорошая сенсация. Хорошая реклама мне и моей газете.

* * *

- Открывай сам, крикнул я в дверь и опять слинял в ванную. Рудик пришел как нельзя кстати. Я только что залез в душ.

Ј Обосрался что ли? - закричал Рудик так громко, что слышно, наверное, было и на улице.

Ванная и туалет у меня два в одном. Совмещенный санузел. Я смыл с себя остатки мыла, вылез из ванной и посмотрел в мутное зеркало. Протер его рукой. Я, конечно, был не брит, но и плевать. Суточная щетина, говорят сейчас на западе в моде. А где суточная, там и трехсуточная прокатит. Я обмотал торс (или таз, как это правильно называется?) полотенцем и вышел из ванной комнаты. Тут же к моим ногам подкатился рыжий комок шерсти и весело гавкнул. Моя Машка не любит, когда лают собаки. И как это рыжему придурку пришла в его лохматую башку глупая идея лаять в гостях. Машка, до того спокойно лежавшая на холодильнике в ожидании своего папы-Саши, заслышав собачий лай, совсем опустилась. То есть спрыгнула вниз и оказавшись лицом к лицу (или морда к морде) с Жориком. Жорик, хоть и был глупым псом, тут же понял, что сказал что-то не то и убежал, не разворачиваясь вперед задницей. А так как сзади у него глаз не было, то он не вписался в угол и, воткнувшись в него задней частью туловища, взвизгнул чуть слышно и, подпрыгнув, развернулся, наконец, прямо в воздухе. Кажется, это называется "петля Нестерова"? Машка не стала преследовать противника. Машка - настоящая женщина. Чтобы победить, ей достаточно унизить. Я одобрительно потрепал Машку за ухо и прошел в спальню, где благополучно облачился в трусы и в спортивные штаны.

Рудик сидел в моем кресле, положив ноги на край стола. Под мостом из его ног и примостился Жорка, зорко наблюдая за входом в комнату. По его светящейся роже (не Жорика, конечно роже, а по роже Рудика), я сразу понял, что случилось что-то восхитительно неординарное. Рудик щелкнул пальцами и сделал ручкой в сторону стола. И тогда только я заметил, что на столе стоит большая пластиковая бутылка с прозрачной жидкостью.

Ј Спирт медицинский. Реактификациированый. - пояснил он. - Пять литров. Минус стакан, который я опробовал вчера вечером.

Я посмотрел на спирт Он стоял на столе как-то торжественно, "весомо, зримо", как сказал бы Маяковский. Посмотрел, и мне стало страшено. Да. Страшно даже подумать, как можно упиться таким количеством спирта. Реактифи... как там сказал Рудик? Я открутил крышку и понюхал. Действительно спирт.

Ј Действительно спирт, - сказал я.

Ј Действительно спирт, - передразнил Рудик. - Ты че, Лёха, тормозишь как наждачная бумага по заднице. Это СПИРТ!

Я закрыл бутыль и плюхнулся на диван, за неимением кресла. А потом сказал то, что повергло моего друга в шок. Позже, он рассказал мне, что у него даже появились мысли о никчемности жизни. Потому как если не в вине искать смысл ее, то в чем? Не в количестве же соблазненных женщин и качестве съеденных бутербродов?

Ј Вадимыч, не обижайся, я не буду.

Ј Чего не будешь?

Ј Ничего не буду. Спирт не буду. Я в завязке.

Рудик молча встал. Засунул под мышку бутыль.

Ј Умру, но выпью, - сказал он уходя.

* * *

Ј Как там колокольчик, не звенел?

Ј Звенел.

Ј Правда?

Ј Правда.

Честно говоря, я растерялся. Похоже, Наташка решила со мной переспать, а я оказался к этому не готов. Не то, что бы у меня простатит, импотенция или месячные. Просто я, кажется, влюбился в Иринку. Поэтому и чувствовал себя... Ну, сами понимаете. Но джентльмен никогда не откажет в помощи даме. Особенно если эта дама приятная на вид и на ощупь. Поэтому, вышвырнув из головы ненужные мысли, как грязного котенка, нагадившего на диван, я наклонился к тонкой Натальиной шейке и поцеловал ее.

Ј Когда и где?

Ј В начале сентября.

Ну, ничего себе! Я бы даже сказал нихрена себе! Сейчас начало июля! Кто же так планирует. Ну, понимаю, за неделю начать организацию разврата. Это если приспичит все в торжественной обстановке, с шампанским и прочими пошлостями. Но назначить день всех утех на сентябрь, когда лето еще да середины не доплюхало! И тут она сказала:

Ј У меня в сентябре свадьба.

Свадьба в мои планы никак не входила. Это я знал точно. Потому как одна свадбба у меня уже была, а свадьба -2в мои планы не входила никогда. У нас не Голливуд.

Ј А нафига нам свадьба? - поинтересовался я, чувствуя себя уж если не обманутым тупицей, то тормознутым идиотом точно.

Ј Мне сделали предложение.

Ј Кто? Я?

Я же говорю, что тормоза у меня в порядке. Только клинят, время от времени. Но тут до меня дошло - доехало. Осенило. Осенило, словно Ньютона яблоком по голове. Как Архимеда захлебнувшегося в ванной. Вот тогда все и встало на свои места. Колокольчик звенел. Но по ком звонил колокол?

Ј Я знаю этого счастливчика?

Ј Вряд ли.

Ј Ну и слава Богу.

Если честно, то я был за нее рад. Почти счастлив. Я всегда рад за людей, которых люблю. А Наташка была восхитительной. В хорошем смысле этого слова. Но поручик Ржевский - мое второе имя. И я не был бы самим собой, если б не схамил. Хотя, какое же это хамство? Это нормальное деловое предложение человека, который хочет размножаться, но не хочет нести никакой ответственности за жизнь своего ребенка. У многих животных такое бывает. Я наклонился над Наташей, взглянул в ее глаза и прошептал:

Ј Знаете, Наташа. А давайте сделаем девочку. Я бы с удовольствием сделал с вами девочку. Такую же красивую как вы, и такую же умную как я. А вашему жениху об этом говорить не обязательно. Пусть думает, что ребенок его.

Ј Ну вы, Алексей, даете!

Ј Нет, я серьезно.

И я подумал, насколько это и в самом деле серьезно. А и вправду. Почему бы нам с ней не сделать ребеночка? Она, конечно, сочла все за неудачную шутку. Но было ли это шуткой?

* * *

Ј Смотрел вчера новости на НТВ? - спросил Генерал.

Ј Нет.

Ј А вот это ты читал? - и Шеф ткнул толстый палец в лежащую перед ним газету. - Читай.

И я прочитал. Это была статья Максимовой "Чернобыль местного разлива". Молодец. У нее получилось. Я в нее всегда верил. Уж кто может добиться своего, так это Максимова. Все по максимуму (му-му?). И если ей что-то интересно, она как танк. Ее ничто не остановит кроме гранаты и отсутствия финансов. Я сунул газету в карман и глянул на Генерала.

Ј Значит, по телевизору тоже про этилку сюжет прошел?

Ј Прошел.

Ј И?

Ј А что "И"? Что "И"? Пошумят - перестанут. Срать все хотели на эту этилку и на всех нас.

Ј Это точно.

Я сел в кресло. Хорошее, удобное кресло в кабинете у нашего хорошего и умного главного редактора.

Ј Спрашивается, для чего мы, журналисты работаем?

Ј Мы зарабатываем деньги, - пояснил мне, тупице Леонид Яковлевич. - Смысл любой работы - зарабатывание денег. Даже если это касается благотворительности.

Я согласился с ним. Против фактов не попрешь.

Ј Кстати, не хочешь навестить девчонку, которую ты вытащил из помойки? Ее отмыли, почистили. И если ты ее будешь в больнице навещать, хорошая получится реклама и для нас и для тебя.

Ј Еще лучше будет, если я ее удочерю.

Ј Ну, думаю ты на это не способен. А потом... Кто знает, какая у нее наследственность.

Ј Да уж хреновая у нее наследственность. Мать - пьяная шлюха. Отец - кобелина. И наследственность соответственно.

Ј Ты прав. Но и таких детей нужно растить. Что же делать?

Ј Это у Чернышевского спроси. Но, честно говоря, есть два варианта. Либо растить из них пушечное мясо, либо убивать в зародыше. Вместе с родителями. Но это фашизм, да?

Ј Пьянов, ты фашист? - генерал смотрел на меня вопросительно сквозь толстые стекла очков. Глаза его, и без того широко раскрытые, увеличивались линзами.

Ј Я антифашист. И в этом моя беда. Фашист знает чего хоче,т и как этого добиться. А я ничего не хочу и не мечтаю лишь о том, чтобы захотеть не знаю чего. Иногда мне хочется стать фашистом. Честно. Но вас, евреев, я убивать не буду. Без вас Россия загнется. Хотя, если быть откровенным, плевать на Россию. Лишь бы народ жил по-человечески. Вы никогда не задумывались о первичности личности перед государством? Ведь, строго говоря, государство создано чтобы защищать интересы людей? А если бы мы взяли и продались скажем, Америке. Жили бы в Америке, а не в России, были бы Американцами. Кстати, надо на эту тему статейку тиснуть.

Ј Тисни. Только это ахинея какая-то.

Ј Хорошо. Пусть будет "Ахинея". Название хорошее.

Ј Ладно. - Генерал положил очки в очешник и поскреб лысину. - Давай не будем глобализировать проблему. А в больницу к малышке ты бы все-таки сходил.

Ј Схожу, - пообещал я.

Ј И не забудь взять с собой фотографа.

* * *

Вычислить человека в нашем городке не просто, а очень просто. Я нашел ее телефон в компьютерном справочнике. Фамилию Ирины я узнал от Юльки. Фамилия была не самой распространенной. Я сделал двенадцать телефонных звонков, спрашивая Ирину. Девять раз мне ответили, что Ирины здесь нет. Один раз послали матом. До двух оставшихся я в первый день не дозвонился. Назавтра позвонил утром.

Ј Здрасьте, - услышал я Васькин голосок. - Вам кого.

Ј Здрасьте, - ответил я. - Мне бы маму Иру.

Ј Ага... - пауза. И громко, - Мама! Тебя к телефону!

Потом парень положил трубку. Раздались торопливые шаги. Топот повторился и Васька тяжело задышал в трубку:

Ј Ее нет, она в туалете. То есть в ванной. Она там, наверное, моется. А вы кто?

Ј Это из деревни. Дядя Лёша. Помнишь, ты мне дрова помогал колоть? И забор мы вместе ремонтировали.

Ј Я то помню! Я еще тогда занозу получил в одно место. Гнилую. баушка потом заговаривала.

Ј Помогло?

Ј Запросто. Как на собаке зажило. Даже ничего не больно. А мама сейчас вымоется. Потому что мы торопимся мне подарок покупать.

Ј Подарок это хорошо, - сказал я. - Я люблю подарки. Только мне их редко дарят. Только на День Рождения.

Ј Да мне тоже редко.

Я чуть не рассмеялся в трубку. Ну, до чего рассудительный пацан. И говор у него какой то смешной. Хохляцкий что-ли?

Ј Вообще уже сто лет не дарили, - продолжал Васька. - у меня же тоже скоро день рождения. В субботу или в воскресение. Пойдем вот подарок покупать. Велосипед.

Ј Круто, - похвалил я.

Я хотел сказать, что очень люблю кататься на велосипеде, и что велосипед это уже почти машина, но услышал далекий голос Ирины:

Ј Василек, ты с кем там так долго говоришь?

Ј Да свои, свои, - успокоил ее пацан. - Дядя Лёша из деревни. Которому я дров наколол.

На этот раз я не выдержал, зажал в руках нижнюю часть трубки и рассмеялся.

Ј Да он тебя хочет. Вот и ждет. На...

Ирина взяла трубку.

Ј Здравствуйте, Алексей.

Ј Здравствуйте, Ирина. С легким паром.

Ј Спасибо.

Она рассмеялась. А я подумал что, может быть не стоило подставлять Ваську?

Ј Значит, вы уже в курсе, что я была в ванной? Что еще вы успели узнать от моего болтуна?

Ј Да почти ничего. Кроме того, что у него скоро День Рождения и что сейчас вы пойдете покупать ему в подарок велосипед.

Ј Александр, а вы случайно не в милиции работаете?

Ј Да нет. Я журналист.

Не люблю говорить людям, что я журналист. Не знаю почему, но мне стыдно за свою профессию. Четвертая власть. Власть, которая, как и все остальные ее формы давно дискредитировала себя. Стала символом непорядочности и продажности. Отмывать черное, бросать тень, обливать грязью, рекламировать, чтобы кто-то мог продать то, что никому не надо, делать человека несчастным, разжигая нездоровый интерес и нездоровые желанья. Не в этом ли суть журналистики? Одно слово... Средства массовой дезинформации.

Ј А когда День Рождения у вас? - спросила вдруг она.

День Рождения мой в декабре. Но не ждать же зимы!

Ј Через две недели, - соврал я и быстренько прикинув назвал число. - Я, кстати, и звоню вам, чтобы пригласить вас с Василием к себе в гости.

Ј Ой, спасибо большое, - сказала она растерянно. - Нет, правда, большое спасибо, - это после паузы, - но извините, я никак не могу. Но подарок я вам уже приготовила.

Ј Почему же не можете?

Ира опустила трубку и прижала ее к груди. Я это понял потому, как стихли посторонние звуки. Звуки умерли и я слышал только шаги ее сердца. Оно бежало.

Ј Хочешь, я к тебе... Алексей, давайте как-нибудь встретимся и поговорим. Нам нужно поговорить. И я привезу подарок.

Ј Хорошо, - ответил я и подумал, что что-то тут не так.

Ј Как насчет завтра?

Ј Во сколько?

Ј Ну, давайте в первой половине, если вам удобно. В двенадцать.

Ј Хорошо. А где?

Ј А в каком районе вы живете?

* * *

Мы встретились с ней на следующий день. Не помню, как называлось кафе. Кажется Монарх, или что-то в этом роде. В кафе в этот час никого не было. Когда я вошел, она уже ждала меня за столом в углу. Я заказал два кофе и сел за столик.

Ј Привет, - сказал я.

Ј Привет.

Она протянула тонкую руку и я поцеловал кончики пальцев.

Ј Алексей... Леша, я тебе нравлюсь?

Ј Я как раз сегодня хотел признаться в любви.

Ј Не надо. Ты... Ты знаешь, что я замужем?

Я молчал убитый. Да нет, не поручик Ржевский моя фамилия. Моя фамилия Обломов. Я разозлился. На кого? Да на себя, конечно. Знакомый психолог, после беседы со мной, пришел к выводу, что у меня суицидальные наклонности. Склонность к самоубийству, если по простому. Я посмеялся. И поинтересовался почему.

Ј Потому что во всех бедах и неудачах ты винишь себя. А это никого и никогда к добру не приводило. Хочешь совет? - спросил он. - Никогда не вини себя. Ищи крайнего на стороне. Ищи козла отпущения. И будет лучше, если виновного ты будешь искать не в себе. И не в своих близких. А, скажем в лице президента, правительства. В конце концов, сделай козлом отпущения Бога или дьявола. Но только не себя.

Почему я тогда не прислушался к умным словам опытного психолога? Почему я только посмеялся над ними? Быть может тогда, у меня и вправду прибавилось бы счастья?

Ј Иногда это не важно. - Сказал я наконец. - Иногда бывает не важно, есть муж или нет.

Ј Только не для меня.

В это время, очень кстати принесли кофе. Мы пили кофе и молчали. Круглый желтый светильник над нашим столом отражался в ее глазах, как луна. Я достал из-за пояса папку с бумагами и протянул ей рукопись рассказа.

Ј Вот. - Сказал я. - Это мой новый рассказ. Я написал его для тебя.

Ј Спасибо.

Ирина осторожно взяла в руки стопку бумаг, упакованную в файлик, и прижала к своей груди.

Ј Мне никогда еще не писали рассказов.

Мы опять помолчали. Потом она спросила, можно ли это прочесть потом, дома.

Ј Конечно, конечно, - закивал я.

Она убрала рукопись в сумку и встала. Потом из темного угла, что был позади ее, появилось нечто. Я сразу понял, что это картина. Она была завернута в обрывки обоев и упакована.

Ј А это мой вам подарок. На День Рождения. На День Рождения и ... И просто так. На память.

Я взял подарок в руки.

Ј Мне еще никогда не дарили картин. И спасибо. Можно, я тоже посмотрю на подарок потом, дома?

* * *

Дома я освободил картину из бумажного плена. Ночь. Гроза. Хрупкая девушка в белом идущая сквозь грозу. И глаза, в которых застыли отблески молний. А может быть в ее глазах жила луна?

Глава третья

Я спал. Сквозь сон, я слышал чьи-то голоса.

- Я никогда не встречал такого доброго и отзывчивого человека. - Говорил один голос.

- Он столько сделал для всех нас. Он всем нам - пример. - Поддакнул второй

- А какой талантище! Это новый Пушкин! Да, что там Пушкин! Маяковский! - Этот голос я узнал. Говорил мой давнишний завистник Владимир.

- А я люблю его сказки. Сашка - великий сказочник.

- И без сомнения, он - талантливейший художник, открывший для нас волшебный мир "Растяпинской сказочной картинки"!

Ба? Да это не про меня ли говорят! Я приоткрыл глаза и увидел за моим столом моих "братьев по цеху" - литераторов. Они пили водку и были пьяны, иначе не несли бы такой чепухи. А может быть я сплю? Тут поднялся еще один человек. Я узнал его. Я трижды обращался к нему за помощью, просил помочь издать книгу, организовать выставку, взять на работу в его журнал. И неизменно получал отказ.

- Александр, безусловно, гений! Такие рождаются раз в сто лет! Я мог бы сравнить его с Пушкиным, но Пушкин не был художником! Я мог бы сравнить его с Кустодиевым, но Кустодиев не писал таких восхитительных сказок! Я мог бы...

Я не стал слушать дальше. Я закрыл глаза и заплакал. Я понял, что я умер.

* * *

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА, КОТОРОЕ ОН НАСТОЯТЕЛЬНО ПРОСИТ ПРОЧЕСТЬ

Я категорически против того, чтобы этот рассказ был прочитан теми, кто не достиг совершеннолетия и людьми с неуравновешенной психикой. Мне хорошо известно, какое влияние на неокрепшие умы оказывает литература. В обще- то и основная идея рассказа именно в этом. Не хочу так же, чтобы читали его воинствующие эстеты, так как не считаю их психически нормальными людьми. Мне не нужны их обвинения в пропаганде насилия. Этой пропаганды здесь просто нет. И если ты, дорогой читатель, почувствуешь, что рассказ этот тебе не нравится, брось его. Брось его и в том случае, если почувствуешь некоторую симпатию к главному герою. И обратись к психоаналитику.

Остальным... Не могу пожелать приятного чтения. Интересного? Увлекательного? Да. Ну, что ж. Вперед!

ТЕМНЫЕ ТЕНИСТЫЕ АЛЛЕИ

Этель Л. Уайт "Винтовая лестница" прочитал я и вернул книгу жене. Интересно?

Ј Да, милый, ужасно интересная книга!

Ј Так, ужасная или интересная? - переспросил я.

Ј Ты знаешь, у меня просто мурашки по спине, - отвечала она, тронув меня за руку. - Я даже испугалась, когда ты вошел в спальню.

Ј Я что, стал таким страшным? Когда ты выходила за меня замуж, помнится, была обо мне другого мнения. - Я посмотрел на себя в зеркало. А ведь и вправду, здорово изменился за те два года, что мы живем вместе.

Ј Нет, Сергей, ты по-прежнему красавчик. Просто этот роман... Он такой... Да ты сам прочитай.

И я прочитал эту книгу. Прочитал в одну ночь. Прочитал и понял, что это моя книга. Завораживал ее таинственный напряженный сюжет. Завораживал образ маньяка душителя, поджидающего девушек в темных тенистых аллеях. Темные тенистые аллеи - это звучало, как музыка. "Когда она поравнялась с последним деревом, оно внезапно превратилось в человека. Ветви оказались скрюченными руками, которые потянулись к ней".

Ј Ты прочитал "Лестницу?" - Спросила утром жена.

Ј "Лестницу"? Да, прочитал. - Ответил я вяло.

Утром мне было как-то не по себе. Я, верно, не выспался. В голове шумело. И шум этот напоминал о шелесте листьев в темных аллеях, где спутанные ветви деревьев так похожи на руки людей. А люди, скрывающиеся за деревьями, протягивают свои руки-ветви, обвивая шею жертвы.

Ј Что? - вздрогнул я.

Ј Я спрашиваю, какое впечатление у тебя осталось от нее.

Ј Впечатление? - я устало закрыл глаза, вслушиваясь в "шум листьев". - Она произвела на меня впечатление.

Ј Страшная книжка. - Сказала жена, и голос ее дрогнул.

Я с интересом поглядел в ее сторону. "Маленькое бледное лицо выплыло из глубины тусклого стекла, словно труп утопленника, поднявшийся на поверхность глубокого озера на седьмой день". Опять вспомнились строчки из книги.

Ј Я вот хожу с вечерней смены по нашей улице, такой же страх! Темнота. Ни чего не видно. И если кто - то идет следом, сердце просто сжимается от ужаса. Просто удивительно, что у нас в городе не завелся какой-нибудь маньяк. Фонарей нет, темно, кусты. Души, ни хочу! Никто ничего не увидит, не услышит. А и услышит, не выглянет. Кому приключения нужны. Хорошо, что ты меня с работы встречаешь. Сегодня встретишь, да?

Ј Конечно, - прохрипел я, чувствуя, как тяжело бьется сердце.

Я набросил куртку и выскочил в коридор. В подъезде горела единственная лампочка на третьем этаже. Она была забрызгана красной краской, и по - этому стены лестничной клетки были окрашены мрачным красным светом. Я остановился, вспомнив: "Лестница была освещена висячей лампой на длинном шнуре, свисающая с потолка третьего потолка, поэтому на лестничной площадке царил полумрак". Справившись с охватившим меня ознобом, я пошел дальше, закуривая на ходу сигарету. Спичка погасшей звездой умерла в темноте. Над входом в подъезд за мутным и залапанным толстым стеклом плафона светила лампа, похожая на бледную луну, висевшая над моей головой. От луны и от не спящих окон было довольно светло. Я затянулся сигаретой и утонул в причудливых тенях деревьев темной аллеи, ведущей к остановке автобуса. Еще несколько шагов и я очутился в ином мире. Городской шум, словно увяз в густых кустах. И лишь где-то, очень далеко гудели машины, была жизнь. Но это было там! А здесь, в глубине темной аллеи была своя жизнь. Жизнь? Нет. Аллея казалась мертвой. И мои одинокие шаги в этой мертвой тишине казались неживыми. Они были... Они были больше похожи на шаги приближающейся смерти. По телу пробежала холодная дрожь. Руки взмокли и на лбу выступила испарина.

Никогда раньше, проходя по аллее я не испытывал ни капли страха. "Нервы ни к черту" - решил я вслушиваясь в бешенное биение своего сердца. Биение главного жизненного органа почему-то напомнило мне неумолимые шаги смерти. А ведь и вправду, с каждым ударом сердца жизнь наша становится все короче. И все ближе тот час, когда сердце, остановится. И с последним его ударом, смерть, затаившаяся у порога сделает свой последний шаг к телу. Испуганная душа покинет его. И смерть будет полновластным хозяином мертвого тела. Я стоял с открытыми глазами прислонившись спиной к дереву и ничего не видел. Мрак в моем сердце и вокруг меня все сгущался. Не знаю сколько это длилось, но внезапно, где-то там, в подсознании, запульсировал красным огоньком сигнал опасности. Чувства вернулись ко мне, и кажется даже стали еще более чуткими. Совсем рядом я услышал посторонний звук. Звук шагов. Мгновение спустя, я увидел женщину. Она прошла мимо не заметив меня. Не знаю откуда пришло ко мне осознание того, что она боится. Боится! И мой страх уступил место ненависти. Откуда взялась она? Не знаю. Верно, страх и ненависть дети одной матери. Я оттолкнулся от дерева и в два прыжка догнал ее. В последний момент, прежде чем руки мои сомкнулись на тонкой шее сдавили ее и сломали, девушка обернулась. Раздвинув густые ветви лип, заглянула в чащу аллеи любопытная и холодная луна, осветив искаженное ужасом лицо жертвы и нырнув в безумные ее глаза, ставшие похожие вдруг на черную луну. Хрустнула шея. Голова, как у сломанной куклы нелепо свалилась на бок. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я сумел расцепить пальцы. Ее тело, как мне показалось, медленно опустилось на землю. Я убил ее. Я ее убил!

Мне совсем не было страшно. И ненависть куда-то ушла. Быть может, испугалась смерти? Мне захотелось, ужасно захотелось посмотреть на ее лицо. Лицо убитого мной человека. Я встал на колени и долго смотрел. Я пытался найти в нем человеческие черты и не нашел их. Лицо человека не может быть мертвым! Я смотрел на лицо трупа. Зачем, не знаю, я стал срывать с нее одежду. Мне хотелось сделать ей больно, хотелось чтобы она закричала. Но мертвые не плачут. И я возненавидел ее. Она была виновата в том, что я убил ее! Зачем она была одна?! Зачем прошла мимо?! Зачем она боялась?! Это она виновата в том, что я стал убийцей! Почему ее тело такое белое?! Я бил ногами, топтал ее грудь и ненавидел это мертвое тело за его податливость. Я нашел в ее сумочке пилку для ногтей и кромсал ее живот до тех пот, пока не успокоился. Успокоился? Нет! Мне стало весело! Это так весело! Я убил человека, и меня посадят в тюрьму! Ах! Как смешно! Ха-ха-ха! Сдерживая приступы смеха, я взял труп за ноги и затащил волоком в кусты. Мне было приятно осознавать, что асфальт сдирает кожу с ее спины. У меня вдруг возникла сильнейшая эрекция и застонав и выгибаясь от наслаждения я оросил фонтаном спермы мертвое тело и кусты. Потом я помочился на руки, смывая с них кровь, вытер руки об юбку покойной и бросился бежать.

Ј Ох, как ты меня напугал, - сказала жена, когда я вылетел из аллеи ей на встречу.

Ј Тебе страшно?

Я поцеловал ее радостно и крепко. Прижал к себе и впился поцелуем в нежную шею.

Ј Что с тобой?

Ј Я тебя люблю, - сказал я и подхватив ее под руку, увлек в мертвую, но совсем не страшную темноту аллеи.

Я часто вспоминал после и эту ночь и эту аллею и ту женщину. Казалось все это было не со мной. Я смотрел на свои руки и думал о том, как легко и быстро они сломали тонкую хрупкую шею. Я восхищался силой и ловкостью своих рук. И еще. С тех пор я никого никогда не боялся. Я смотрел нагло и зло в глаза людей и они отводили свой взгляд. Потому, что я был убийцей. Я мог убить. А умеют ли это делать они?

Я подходил к зеркалу и смотрел на свое лицо, лицо убийцы, и не находил в нем ничего страшного и отвратительного. Но когда я смотрел долго своему отражению прямо в глаза, мне становилось страшно. Глаза мои были холодными пустыми и безжизненными, как у мертвеца. Как у той женщины, которую я лишил жизни. "Холодные, пустые и безжизненные как ледяная вода проруби из которой вытащили утопленника", - почему-то подумалось мне.

Труп женщины нашли утром. Старухи у подъезда с неделю поговорили об этом и забыли. Жена тоже много говорила об этом всякий раз не забывая выразить мне свою благодарность за то, что я встречаю ее после вечерней смены.

Когда я проходил аллеей, то неизменно останавливался на том месте, где я совершил убийство. Иногда мне было жаль, что в руках у меня в ту ночь не оказалось ножа.

Однажды, в деревне я резал свинью вместе с соседом. Старик сделал петлю и уронил свинью на бок, а потом перерезал ей глотку. Из шеи фонтаном брызнула горячая кровь. Потом, когда мы вынимали из туши внутренности, я грел в них замерзшие руки. Да. Был декабрь и было холодно. И я грел свои озябшие руки во внутренностях убитой нами свиньи. Тело ее было такое же белое, как у человека. А кровь такая же красная...

Однажды, где-то в конце августа, вечером, разразилась страшная гроза. Я сидел у окна и любовался мощью и неистовством разбушевавшейся стихии. Ветви растущей под окном березы бились ночной испуганной птицей в мокрое стекло. "Это дерево словно хочет ворваться в дом", - снова вспомнил я фразу из романа Этель Л. Уайт. И мне снова стало страшно. Я распахнул окно. Взбесившийся ветер облил меня холодным дождем, ворвался в комнату и подарил мне новый приступ озноба. Я достал из кухонного стола самый большой нож и стал кромсать ветви дерева. Береза зашумела, заревела от боли и ударила меня по лицу жесткой ветвью. Я ухватился за нее и высунувшись из окна попытался отрубить руку дерева как можно ближе к стволу. В тот миг, когда нож в последний раз вонзился в неподатливую древесину и отсек наконец ветку, сверкнула страшная, каких я прежде никогда не видел, молния. Ослепленный ею и оглушенный громом я едва не упал из окна. Нож вылетел из моей руки и исчез в темноте, вслед за отрубленной веткой. Я закрыл окно, вытер полотенцем образовавшуюся на полу лужу и взял зонт.

Дождь словно ждал того момента, когда я выйду. Словно небо упало на землю. Ветер вырвал из рук взбесившийся зонт, но я не стал его догонять. Я искал нож. Он ждал меня. Он звал меня бросая мне в глаза отблески молний. Я упал когда наклонился над ним. Упал в грязь. Потом встал, вытер руки об штаны и сжимая нож в руке выбрался из кустов.

Это была судьба. Женщина пытаясь сдержать в руках зонт процокала каблуками невдалеке от меня. Она шла к моей аллее! Я бросился следом. Качающийся свет одинокого фонаря остался позади. Я побежал наперерез, сквозь кусты. Я был хищником. Она - моей жертвой. Я не чувствовал ни страха, ни ненависти в тот миг. Мной овладел азарт. Я сидел в кустах, держал в руке нож и ждал, дрожа от нетерпения. Я был готов, но едва не проглядел ее. В отблеске молнии я увидел стройные женские ноги. Я воткнул нож в землю, зарычал глухо и бросился вперед. Руки мои сомкнулись вокруг ее лодыжек. Женщина тихо вскрикнула и упала навзничь ударившись головой об асфальт. Зонт исчез в темноте, словно испугавшись того, что сейчас должно было случиться. Я встал и потащил ее в кусты. Потом я сорвал с нее одежду. Мои руки сомкнулись на ее шее. Я душил ее долго, пока она не перестала сопротивляться и носом у нее не пошла кровь. Потом я встал и с жадностью смотрел на ее тело. Белое, как у свиньи. Потом я долго искал нож. Когда я вернулся с ним, и наклонился над своей добычей, женщина вдруг открыла глаза.

Ј Ты что, хочешь меня убить? - сказала она тихо.

Я едва расслышал ее слова. Снова сверкнула молния и я увидел мутный овал ее лица, светящиеся в темноте белки глаз, обнаженную грудь. Дождь вдруг почти прекратился. Ветер затих, словно умер. Я вдруг почувствовал полное безразличие ко всему и бессилие. Нож выскользнул из моих рук. Я сел на землю, рядом с женщиной. Некоторое время она лежала и смотрела на меня. Потом перевернулась на живот, встала, тяжело опираясь на тонкие руки и медленно, не разбирая дороги пошла прочь, натыкаясь на деревья и прикрывая грудь остатками одежды. Я сидел, прислонившись к дереву и закрыв глаза. Не знаю, плакал я или это дождь стекал с моих глаз. Я заметил недалеко от себя что-то белое. Я поднял с земли грязный и мокрый бюстгальтер и побрел домой.

Ј Где ты был? - Проснувшись, спросила жена.

Ј Искал ножик. Он вылетел в окно, когда я подрезал ветви деревьев. Они растут слишком близко к окну.

Жена повернулась к стене и уснула. Я посмотрел на ее тонкую шею и крепче сжал в руках грязный бюстгальтер, который, почему-то принес домой. "Мне нравится убивать", - так говорил профессор-убийца из "Винтовой лестницы". Я открыл кухонное окно и бросил в него лифчик. Некоторое время он висел на березе. Потом сорвался вниз.

Я проснулся поздно. Был выходной. С кухни до меня донесся соблазнительный запах. Жена сидела у включенного телевизора, но не смотрела на экран. В руках ее была книга.

Ј Что читаешь, милая, - спросил я и поцеловал ее в щеку.

Ј "День Шакала" Фредерика Форсайта. Замечательная книга. Представляешь, профессионального убийцу наняли для того, чтобы он убил президента.

Голова у меня закружилась. Вспотели ладони. Я почувствовал дрожь во всем теле, и понял, что стою на пороге чего-то нового.

Ј Убить президента? - Переспросил я и голос мой дрогнул. - Дашь мне почитать, хорошо?

И я взглянул в мутное окно, на скрюченные ветви деревьев.

* * *

Ј Ну, прочитал я твой рассказ, - сказал Рудик. - Только не пойму, с какого перепугу ты его написал.

Ј Да так. Прочитал "Винтовую лестницу", в окно посмотрел. Написал. Под впечатлением.

Ј Егор, скажешь опять в Голливуд?

Ј Запросто, - ответил Егор разливая пиво.

Я дочистил леща и вымыл под краном руки.

Ј Знаешь, чего я думаю? - сказал Егор задумчиво глядя в стакан.

Ј Не сгонять ли за водкой? - предположил Рудик.

Ј Я думаю, что ты пишешь хорошо. Может быть даже очень хорошо. Я думаю, что ты пишешь не хуже других. Но чтобы добиться чего-то в литературе, нужно писать не как другие, а иначе. Чтобы тебя заметили, нужно выйти из толпы и идти впереди, понял?

Ј Понял, - сказал я.

Ј Он понял, - подтвердил Рудик. Только Лёхе нужно найти человека, который покажет нужное направление. Где этот перед находится. Потому что он, хоть и гений, но бестолковый, как все гении.

Ј Вот смотри, - продолжил Егорка, - Лимонов в люди вылез потому что "взорвал устои русского языка застывшего в эпохе восемнадцатого века". Это цитата. Набоков написал про педофила. Какая-то баба прославилась тем, что написала пьесу о женщине которая готовится к самоубийству а потом покончила с собой. В Москве сейчас идет постановка спектакля "Записки вагины". Я не видел, но говорят, ничего хорошего. Так, несколько монологов от имени женского полового органа. Так что думай, башка, думай.

Чтобы лучше думалось, мы повторили по пиву. Егор выпил залпом и добавку и заговорил медленно, в такт речи, хлопая ладонью по столу.

Ј А вообще в твоих "Аллеях" есть две умные мысли. Первая - это мысль о том, что литература - не хрен собачий, а искусство. И, как и всякое искусство, имеет сильнейшую власть над человеком. И второе. И второе (ладонью по столу) - в каждом человеке живет убийца.

Ј Точно, - подтвердил Рудик. Мне даже как-то полегче стало. А то я думал, что я один такой псих, которому время от времени хочется кому-нибудь башку проломить. Просто так, из интереса.

Ј Ладно, мужики, - сказал я, когда мы расходились. - Записки самоубийцы я сочинять не стану. А вот воспоминания члена я вам гарантирую. Только вряд ли это поможет мне стать писателем.

Значит, воспоминания вагины? А вот х** на вас!

МИСТЕР "Х" или ВОСПОМИНАНИЯ ПОЛОВОГО

Кому мы, старики нужны. Самому на себя смотреть противно. Одно слово, старый хрен. Лысый, сморщенный. Старый хрен. Больше и не назовешь никак. Старый вонючий хрен. Вонючий, потому, что никому не нужен. Никому. А ведь были времена, когда я неизменно вставал в присутствии дамы. Да, да, да... Я не мог оставаться спокойным при виде красивой женщины! Кровь приливала к моей голове. Я расправлял могучие плечи. Я вставал во весь рост! А рост у меня был ого-го! Хозяин гордился мной, потому, что было чем гордиться. Не у каждого такое хозяйство в штанах. Да. Было время... Одна беда. Бывало вставал я не вовремя. Мысль какая в головку западет, и у меня эрекция. И плевать где это произошло, в постели или в автобусе. А если вокруг люди? Неудобняк, конечно. И, такое дело, хоть стой, хоть падай! Но что поделаешь, такое мое естество. А что естественно, то не постыдно, так ведь?

Ха! Помню, еще в юности, со мной случился такой казус в школе, на уроке физики. Была у нас в классе одна девчоночка. Лена. Ленка. Фамилию не стану называть, она об этом знает. Мой хозяин проболтался ей как-то.

Ленка... Наверное нельзя ее назвать первой красавицей, хотя красивой она была наверняка. Милое, наивное личико, вполне сформировавшаяся грудь. Впрочем, в те времена, грудь старательно прятали. Знаете, что мне в ней больше всего нравилось? Ноги! Пухленькие коленочки! А в придачу ко всему этому, сексуальные флюиды, которые от нее неудержимо накатывали волнами. И это чувствовал не толькоя, это чувствовали все, даже учителя. Она была самой сексуальной девчонкой в классе. Сколько нам тогда было? Пятнадцать? Шестнадцать? Это тот возраст когда человек понимает, что кроме родителей, школы, друзей и футбола есть любовь. Правда что такое любовь, это для него тайна. И каждое шевеление в штанах, вызывает сладкою истому в груди, и парень думает, а не любовь ли это?

Черт. Где мои шестнадцать лет! Даже сейчас, хоть прошло немало, сердце начинает биться чаще. Но думаешь уже не о наслаждении, а об инфаркте. Хочется жить. А зачем? И разве можно назвать жизнью это дерьмо?! Мне надоело болтаться, как говно в проруби. Говно в проруби. Хорошее сравнение. Только говенное. Но хорошее. Точное. Сколько раз, поймав чей то случайный взгляд, я читаю в их глазах презрение и насмешку. И я все это терплю. Странно. Я даже не возмущаюсь особенно, когда меня называют сморчком или дохлым ежиком. Или старым хреном. На правду не обижаются.

Леночка. Лена. Как я тебя хотел! Но мой хозяин упрямо не хотел называть это любовью. А я надувался индюком при виде тебя всякий раз, чем доставлял неприятности своему хозяину. И он придерживал меня рукой в кармане, или прикрывал старым кожаным портфелем. Тогда, на уроке физики ты стояла совсем рядом и говорила какую-то ерунду про закон Ома. А мне плевать было на закон Ома. Мне плевать было на все законы, потому, кроме закона любви. Ее ноги были рядом с моим лицом. Я рвался на волю, я хотел к ней. Все испортил хозяин. Мне на него не повезло. Он был тихоней, и стеснялся спросить то, чего так хотелось мне. Боже мой! Сколько раз он подводил меня! Его скромность у меня в горле костью стояла! А Ленка была так соблазнительна. Она переступала с тоги на ногу, одергивала коротенькую юбочку и шептала закон Ома. С тех пор,закон ома стал для меня символом секса. Таким же как Мерлин Монро, или колготки "леванте". Кровь ударила мне в голову. Я не мог больше терпеть и напрягся пружиной. Хозяин засунул руку в карман и сжал меня. Не знаю, чего он хотел добиться этим. Но добился он того, что я истек спермой. И ему было стыдно. Теперь, когда я лежал мокрый, задавленный, и беспомощный, пришлось краснеть не мне а ему.

Дурак! Послал же мне такого придурка Бог! Он был мне совсем не пара. Скромный, худой подросток, и я! В общем то я - это то, чем он мог гордиться. Учился он ели - ели, набить кому-то морду не умел, девчонок боялся. Наказал меня Бог за грехи. Всю жизнь я с моим хозяином мучаюсь. Может быт, отчасти, в этом виноват и я. Наверное виноват. Потому, что если мне нравилась какая-то крошка, я просто сходил с ума и начинал ворочаться в своей берлоге. А так как ростом я вышел отнюдь не в своего хозяина, то это было сильно заметно. Ха! Да уж, представляю себе, как выглядел он с бейсбольной битой в штанах! Но такой уж я... Чуть было не сказал человек.

Человек... Люди - самые глупые из животных! Они придумали разные законы. Они придумали законы морали. Они исказили закон здравого смысла, Основной закон природы который требует любви и продолжения рода. Говорил же бог, всем земным тварям: "плодитесь и размножайтесь". Самые естественные желания люди, глупые, самодовольные люди, называют похотью. Они придумали одежду, и нормы морали. А сами раздевают глазами каждую приглянувшуюся особь противоположного пола. Они снимают взглядом придуманную ими одежду, они делают только в мечтах то, что должны делать по настоящему. Они с завистью смотрят на сношающихся во дворе собак, и кончают в штаны, когда рассматривают фотографию обнаженной звезды, или когда видят по телевизору эротическую сцену с ее участием. Кончают в штаны! А рядом, так бывает часто, сидит изнывающая от жажды любви женщина. Но они не могут себе ничего позволить, потому, что в соседней комнате, пьет кофе с молоком их мама или играют их дети. Они вечно стесняются показаться сексуально озабоченными, перед другими людьми. Думать о сексе - неэтично. Заниматься сексом "слишком часто" - неэтично. Говорить о сексе - неэтично. Еще более неэтично - называть все своими именами. Мое имя вне закона. Любое упоминание обо мне неэтично. Можно подумать, что эти люди, "с правильной этикой" детей пальцем делают. Боже мой! Да почему же светлое имя полового члена втоптано в грязь! Его ставят вровень с именем дьявола! Да нет, почему же вровень? Вонючие интеллигенты позвоняют, (я не ошибся, именно позвоняют) себе чертыхаться и поминать имя дьявола направо и налево. Мое же имя неизменно вызывает шок в среде "культурных людей". И даже я, когда пишу эти строки, невольно поддаюсь этому психозу и ищу синонимы. Зачем? Да потому, что эти записки будут читать люди. И я не хочу, чтобы они говорили "фи, как это пошло!". А они скажут это, я знаю. Скажут, не разобравшись в сути. Потому, что суть человеку не важна. И эти существа называют себя разумными человеками, "гомо сапиенсами" и венцами природы?!

Хотя, справедливости ради нужно сказать, что те, кто не относит себя к "сливкам общества" не чураются меня. Более того имя мое не сходит с их уст. Иногда даже мне противно это слышать. Совет один: "Не поминай имя господа твоего в суе".

Был недавно в общественном туалете. Видел надпись на стене. "Твое будущее в твоих руках". Вот это правильно! Вот это я приветствую! Да. Не стесняйтесь нас, люди! Мы помогаем человечеству выжить, продолжить род людской. Мы - та волшебная палочка, которая помогает перебросить мост из прошлого в будущее.

Вот я ругаю своего босса, и понимаю, что в чем-то он был все же прав. Сколько я слышал историй о том, как бойкие ребята вроде меня, цепляли нехорошие болячки, от которых приходилось страдать не только им, но и их хозяевам. Мой хозяин никогда не якшался с проститутками. И дорожил мной. И когда друзья предлагали ему сходить на блядки, он неизменно отвечал:

Ј Не пойду. Чай я своего парня (Своего парня! Вот как он меня называл!) не на помойке нашел, что бы в каждую ссаную дырку пихать!

Вот как говорил мой хозяин. Человек! Да, зря я его ругал. Но ведь ругал не со зла, по-свойски. Я наверное ему должен быть благодарен за то, что ни разу не чихнул, не кашлянул. И хоть противно и неприятно было надевать на башку этот чертов противогаз, который называют презервативом, но в иных случаях, лучше поберечься, чем потом себе локти кусать. Так уж мы созданы, что думаем только об одном, о женщинах. А человекам приходится с этим бороться. Потому, что жизнь человека состоит не только из секса. Им приходится думать о многом. А если нам, членам КПСС, воли дать... В общем, как писал Ди Снайдер, "Не давайте вашей головке морочить вам голову. Головка набедокурит, а голове потом за это отвечать". Умный видно был этот парень, Ди Снайдер. Хоть и музыкант.

В общем, жизнь моя была постоянным стремлением к свободе и свободной любви. И поэтому я со своим шефом часто вел дискуссии. Дискутировал. Блин. Слово то какое. В общем, вступал в противоречия, споры. И в этих спорах рождалась истина. Каждый раз, когда жизнь сталкивала нас нос к носу (это у него, у меня несколько иначе), с симпатичной женщиной, готовой ответить на мой восторженный трепет взаимностью, мы с хозяином решали эти вопросы совместно. Справедливости для, нужно признать, что я всегда был за, и с решением против, соглашался неохотно. Что поделаешь. Судьба!

Честно говоря, я немного завидую ему. Потому, что он главный. А я? Я всего лишь половой член. Радует только, что я у него один. Но было бы здорово, если в следующей жизни, за мое достойное поведение, Бог сделал меня человеком. Хотя... Видел я немало таких людей, которые думают не головой а головкой. И хотя кончают они обычно неплохо, но плохо заканчивают.

Да... А еще, говорят, сейчас стало модно, в нашем хреновом сообществе нырять башкой в задницу. И не обязательно чтобы эта задница была женской. Головой, в самое дерьмо! Обалдеть! Подумать страшно! Тут уж видно, голубки эти и не головкой, а задницей думают. Наверняка, в прошлой жизни были они кучей дерьма. Да и в этой...

Но что я все о плохом! О хорошем, о хорошем думать надо. Хотя... О хорошем хорошо думается в молодости. А нам старикам остается грустно провожать взглядом молодых, полных жизни девушек и вспоминать прошлое. Есть у людей такая поговорка, мол "старость не радость и молодость не жисть." Ерунда! Молодость это всегда здорово! Молодость...

Помню, когда я был совсем маленьким, и звали меня глупо, наивно и ласково писечкой, бабушка водила моего хозяина в женскую баню. Не думаю, что каждый может похвастаться тем, что бывал в бане в женский день. Но, если честно, лучше бы этого не видеть. Не поверите, братцы, как мне было хреново. Десятки голых женщин. Толстых и немолодых в основном, Измазанных белой мыльной пеной, словно спермой! Я прятался за тазик и уныло смотрел вниз не в силах выдержать этот кошмар. А шеф мой вытаращенными глазенками пялился в проплывающие мимо рыхлые телеса. Это был шок. Потом долго снились ему толстые задницы, отвисшие груди, пенящиеся мочалки смывающие невидимую грязь со спин, плеч, животов... Намыливающих женское хозяйство между бесстыдно раздвинутых ног. Опять я о плохом. О хорошем, о хорошем думать надо. О хорошем... О любви, о молодости, о ...

О детстве. Помню, друзья зазвали моего мальца-хозяина, в кусты и предложили покадрить девчонок. Он, пацан желторотый думал, что сейчас будут кадры из фильмов показывать. А там нужно было девчонкам меня показать. В обмен, на показ ихней ссаной дырки. Хозяин мой, хоть и сопляк был, а сообразил, что хвастать ему еще нечем. Писками не хвалятся. Наотрез отказался и показывать и смотреть. Убег из малины. Правильно сделал. Хвалю. Всему свое время. И даже потом, когда я стал большим и красивым, и когда на меня заглядывались девчата, он не тряс понапрасну своим хозяйством, берег. Но стоило ли беречь? Вопрос спорный. Знаете. Став старше, я стал философом. И понял, что на любой вопрос можно найти множество ответов. И все эти ответы будут правильны. Парадокс? Нет. Правильность ответа зависит от обстановки, от времени, от множества мелких и не слишком мелких факторов. Но хватит трепаться. Этот пустой треп старого потрепанного хрена никому не интересен.

Так уж получилось, что прежде чем познакомиться с женским теплом и лаской, я познал ласку хозяйских рук. Может быть это и не правильно, может быть и не верно. Но все же лучше чем никак. В конце концов, нужно же было как-то спустить... пар. Иначе меня б просто разорвало.

Помню как-то нам с боссом приснились девчонки. Его (наши!) одноклассницы. Они сидели и стояли вдоль каменного забора. Совершенно без одежды. Стыдливо прикрываясь руками. И ждали когда мы сделаем выбор. Такие вот сны. Фрейду было бы интересно покопаться.Но так как мы с вами не фрейды, то не буду больше об этом. Кому интересны сны безусого подростка. И помнит ли он сам об этих снах сейчас, когда его, так же как и меня называют стариком. И старым хреном.

Эх, молодость! Время возмужания, полового созревания и роста самоосознания! Время робких взглядов и упущенных возможностей. Наверное обо мне мечтали так же стеснительно и робко, как мечтал мой хозяин о девичьей ласке. Слишком уж робко он мечтал. Потому, что ждать моего часа мне пришлось слишком долго. До восемнадцати мой шеф дурил, страдая кучей комплексов. И главным из этих комплексов был комплекс неполноценности. Я этим комплексом не страдал, и всегда звал его в бой. Но ждать своего часа мне пришлось, повторюсь, долго, потому что мы с шефом загремели в армию. Девчонка, которая в нас была влюблена не стала дожидаться солдата из двухлетней ссылки. И правильно сделала. Если мой оболтус за полгода, что они провели вместе не дал мне даже дотронуться до нее, то где гарантия, что через два года службы в Армии, что-то изменится?

Я всегда был против дискриминации во всех ее проявлениях. Но уверен, что дискриминация по рассовому, или, скажем по половому признаку, ничто, по сравнению с той, которую испытываем мы. В то время, как остальные части тела могут общаться с противоположным полом более менее свободно, нам приходится отсиживаться в засаде. Бесстыжие глаза могут делать что угодно. Раздевать, залезать под кофточку и в трусики. Руки, длинные неуклюжие руки обнимают женские плечи, касаются, как бы невзначай груди, талии и чего ни попадя. А я сижу в трусах, скрытый одеждой, как женщина востока паранжой! И мятежные желанья раздирают меня на части. Люди в таких случаях режут вены и вешаются. А мы?! Мы ждем своего часа. Мы сидим в засаде годами, словно снайперы ожидая той минуты, когда нужно будет сделать выстрел. Трудная доля. Но не сочтите мои сетования, за нытье старого хрена. Это во мне говорит бунтарь - одиночка жаждущий свободы и справедливости. Старый бунтарь одиночка. Которому уже, честно признаться, ни до свободы ни до справедливости не должно быть никакого дела.

Но вернемся, как говорится к нашему барану и его овцам. Когда мой шеф вернулся из двухгодичного армейского заключения, он уже знал, что та, которую он думал что любил, вышла замуж и успела удачно родить ребеночка. Тот хрен оказался расторопным, не стал долго ходить вокруг да около и точно попал в цель. Хозяин мой тоже решил жениться. Он видите ли не мог себе позволить трахаться не женившись. Это в наше то время? И я понял, что у моего шефа окончательно съехала крыша. Свадьба - дело суетное. Мы долго готовились к ней и мечтали о первой ночи, о медовом месяце. Но первый сексуальный опыт я получил через неделю после свадьбы. И причиной тому было не мое нестояние, а невозможность совершения полового акта в связи с несвоевременным началом менстурации. В конце концов, и эта неприятность осталась позади. А потом было полгода притирки, когда несоответствие моих размеров, доставляло массу неудобств его молодой жене. Оказывается наша молодая жена была еще девочкой, с незапятнанной репутацией и с неразработанной вагиной. А я был крупный парень. Большой и бестолковый, не имеющий никакого абсолютно опыта. (Но, повторяю, это не моя вина!) Я бросился в бой наивно думая о том, что мои размеры и работоспособность залог того, что она получит удовольствие. Но доставил только боль моей девочке. Она тихо молчала стесняясь в этом признаться, а я, дурак, работал как отбойный молоток, пока не дотумкал, что что-то здесь не так.

Век живи - век учись. Доставлять удовольствие я научился только полгода спустя. И вот что я скажу, парни, один член в поле не воин! Нужно помогать ему. Поцелуйчики, легкие касания груди, живота, ног... Страстные объятия. Без этого качественного секса нет. Знаю, есть немало хуев (простите за откровенность), которые только и ждут того, чтобы залезть в вагину и поворочившись там пару минут кончить, доставив себе удовольствие и неприятности женщине. Правило номер один - Женщина не должна остаться неудовлетворенной. Иначе всем нам, точнее вам, грош цена! Я просто ненавижу и презираю тех, кто думает только о себе! Таких надо просто кастрировать, и пускать на милицейские свистки! Они позорят наш коллектив! Я глубоко уверен, главная наша задача члена - доставлять наслаждение женщине! А кончить мы всегда успеем. Это не проблема. Кстати, я заметил некоторую взаимосвязь между судьбой человека и его способностью кончать. Кто плохо кончает, тот плохо заканчивает! Поверьте мне, старому хрену. Разболтался я что то. В прямом и переносном смысле слова. А чем еще заняться? Попроситься в туалет? Не велика радость! Я уж тут с вами поболтаю, вспомню молодость. Помните, как говорил один поэт:

Ведь были ж схватки боевые,

Да говорят, еще какие!

Мы прожили вместе с нашей женой три года. Я сделал ей одного мальчика, хорошенького. Весь в меня. Лысенький, маленький. А вскоре после его рождений моего бестолкового хозяина потянуло на приключения. Все началось с крашеной блондинки. Они работали вместе, и как-то в обед, мой босс похвалил ее внешность. Ноги, если быть точным. Она поняла его не буквально, путем логических умозаключений блондинка пришла к выводу, что если нравятся ноги, то эта штуковина, что у женщин между ног тоже не сможет не понравится. В результате к вечеру мы оказались в ее постели. В общем то все было здорово. Я узнал, я понял, что такое страстный секс, и что такое настоящий ужас. Ужас! Страх и ужас испытал я когда оказался между двух рядов острых зубов! Мне казалось, еще мгновения, и я останусь без головы! Я никогда не мечтал о карьере укротителя львов. Но тут была такая ситуация... Или пан, или пропал. И я ринулся в самую глотку, заставив ее подавиться и выплюнуть меня. Справедливости ради, признаюсь, что такие фокусы мне со временем понравились, хотя, что может быть лучше разгоряченной, жаждущей тебя вагины! Ничего! Недаром все мужики, все настоящие мужики думают только о ней. Это я вам говорю, как профессионал.

Сейчас анекдот расскажу на эту тему. Я не любитель пошлых анекдотов, но если веселую историю рассказать к месту, то почему бы и нет? Как говорится, сказка ложь, да в ней намек. Рассказываю.

Проводится некоторым центром изучение общественного мнения. Вопрос: О чем думают мужчины когда слышат слово "дом".

Один ответил:

Ј Когда я слышу слово дом, я думаю о домике на берегу лесной речки...

Ответ второго:

Ј Когда я слышу слово "дом" я думаю о большом трехэтажном особняке с двумя гаражами...

Третий ответил:

Ј Я думаю о том, как трахаю женщину!

Ј Мужчина, - возразили ему, - при чем здесь секс?

Ј А я всегда об этом думаю, - честно ответил мужик.

Это о том, о чем думают мужики. А теперь про женщин.

Простая русская семья. Сын отгадывает кроссворд. У него что-то не получается и он подходит к маме.

Ј Мам, помоги слово отгадать. Тут такой вопрос: "О чем думает каждая женщина". Слово из трех букв.

Ј Иди уроку учи, оболтус, - зло отвечает мать, - рано тебе такие кроссворды отгадывать.

Малыш получает подзатыльник, и уходит в слезах. Минуту спустя снова появляется в дверях:

Ј Мама, я отгадал. Это слово дом!

Тогда встает с кресла муж-отец, подходит к жене и отвешивает ей оплеуху со словами:

Ј О доме, о доме думать надо!

Вот такие "сказки для взрослых". Думаю, тут и дураку понятно, что анекдоты эти из уст такого старого хрена как я звучат вполне уместно.

Но вернемся к моим воспоминаниям. Мемуарам, блин.

Мы были в сауне вместе с его подружкой. Подружка была хороша. Мы нравились друг другу и как нельзя лучше подходили друг для друга. Я бы с удовольствием на ней женился, но шеф мой сказал что на таких - не женятся, с такими хорошо только трахаться. Это его мнение. А по моему, жизнь - это секс. А все остальное, ерунда. Приложение, так сказать. Помню тогда, в бане, мой дурак чувствовал себя настоящим героем. И выйдя из парилки, где чуть не сожог меня, сиганул с дуру в ледяную воду. Со страху я хотел забраться на его плечо, но помешали прилипшие к телу яйца. Поэтому я просто ушел в себя. И если бы не жаркое тело и старания его подружки, я б ни за что не поднялся после такого испытания. Поэтому просьба: мужики, не издевайтесь над теми, кто зависит от вас. Берегите их. Не травмируйте. Как правильно сказал Экзюпери: "мы в ответе за тех, кого приручили". К стати о травмах и о дискриминации. Во первых, у меня большие претензии к женскому полу. Почему, если вы недовольны жадными руками, расстегивающими бюстгальтер или грязными словами, предлагающими вам потрахаться, вы всегда отыгрываетесь на мне! "Удар ниже пояса", так вы это называете. А вы знаете как это невыносимо больно?! А вы знаете, что так можно сделать мужика импотентом?! Никогда, слышите, вы, никогда не бейте мужика по яйцам! Это не просто оскорбление! Это смерть! Вы хотите стать убийцей? Нет? Тогда не бейте нас, беззащитных.

И еще один упрек тем, кто считает необходимым делать обрезание. Я понимаю, традиции и все такое прочее... Но, по моему, это не менее жестоко, чем обрезание, скажем ушей или носа. Вам такое понравится?

Да. Разволновался я, дурак старый. А ведь никто меня не слушает. Да и смешно сказать, поучения старого хрена. Где вы видели, что бы член думал о чем-то путном? Где вы слышали, чтоб член говорил? Но я старый хрен. И за столько лет, ко многому привык, многому научился. Дай бог кому-то из людей, чтобы у них в голове столько же мыслей было, сколько у меня в головке. Так что учитесь, пока я живой.

Лет семь или восемь я считался перспективным холостяком. В этом возрасте, найти женщину легче. По той простой причине, что к тридцати и мужчины и женщины понимают, что есть другие ценности жизни, не только безупречная репутация. А потом мы встретили ту, о ком всегда мечтали и он и я. Да. Нам тогда уже было за тридцать. Она - чуть моложе. Жизнь, такая сволочная штука, что может обломать кого угодно. К тридцати пяти стало заметно, что мой хозяин сдает. Он бросил пить, и кажется, у него пропал интерес к жизни. И если появлялось что-то, что его интересовало, он цеплялся за это как за соломинку цепляется утопающий. В общем, я понял, что начинаем стареть.

Она тоже прожила свои тридцать лет не особенно весело. Муж - алкаш, сел в тюрьму, когда их ребенку было пять лет. Алкашом он конечно был, не всегда. Просто он был хорошим парнем и душой компании. Играл на гитаре, пел песни и шутил. Со временем шутки его становились все злее, гитара была забыта, а количество спиртного все увеличивалось, при одновременном ухудшении качества. А потом он убил человека. И она осталась одна.

Мой хозяин был тем, кто сумел растопить ее сердце. Я же говорю, он нормальный парень, душевный, работящий, только слишком правильный. Когда говорят, что любви покорны все возрасты, это правда. Уж я то знаю. Поверьте старому хрену.

Старый хрен. Вот как меня теперь называют. И только она берет иногда меня в руки, целует и гладит, называя ласково "мой маленький". Мне приятно и больно от этого. Больно за свою беспомощность и никчемность. Уж я то знаю, что я просто старый вонючий, никому не нужный хрен. Я вижу теперь свободу только когда попрошусь в туалет. И тогда мой хозяин достает меня из штанов, брезгливо держит двумя пальцами. И только я сделаю свое дело, убирает обратно, не удосужившись стряхнуть как следует. Стесняется. Не дай бог, кто увидит меня, усталого и сморщенного. Сам то лучше, а? Старость никого не красит. И все же я благодарен судьбе, за то, что я прожил пусть небольшую, пусть не слишком яркую жизнь. И я подарил жизнь двум симпатичным пацанам. А теперь у меня есть еще и внуки. И симпатичная, милая маленькая внучка. Так что я, старый, жизнь свою прожил не напрасно.

Ј Ты гений. Точно тебе говорю, ты гений! Это произведение будет жить в веках!

Рудик говорил правду. Он и в самом деле был в восторге. И восторг читался в его глазах. Мне было приятно. Хороший парень этот Рудик. Простой и честный. Даже если выпьет. Терпеть не могу зануд вроде меня, которые залудив лишние сто граммов начинают или бить себя пяткой в грудь, и кричать Я! Я!! Я!!! Или наоборот жаловаться на то, что жизнь прошла, а я, (в смысле они), как был дерьмом, так им и остался. Я плеснул в рюмки еще по чутку и произнес речь, которая закончилась тостом.

Ј То что гений, это я знаю давно, а вот про века ты загнул. Если мне повезет, его прочтут две-три сотни моих знакомых и знакомых знакомых. И помнить его будешь лишь ты. А может и еще кто вспомнит, когда придет всплакнуть на мою могилку. Скажет, был, мол такой писатель, который написал какую-то хреновину про член. Хорошая получится надгробная надпись. "Здесь покоится человек, который будучи человеком, думал как..." Круто. Вот Пушкин, был певцом русской души. Есенин - певцом крестьянской России. Маяковский - певец революции. А я буду певцом полового члена! Давайте выпьем за песню члена.

Ј Вот, придет поручик Ржевский и все опошлит. - Сказал Рудик и поставил рюмку на стол, что было ему, в общем-то, несвойственно.

Ј Нормальный тост, - возразил Егор, - оригинальный. Это же не песнь задницы, в конце концов. Только я сформулировал бы его иначе.

Ј Ну, давай, формулируй. - Рудик снова поднял рюмаху и застыл в ожидании время "Ч".

Ј Давайте выпьем за счастливый конец!

Мы согласно затрясли перхотью в тарелки, чокнулись и выпили.

Потом проблемы литературы были забыты, и разговор завязался вокруг вина и женщин. Обычное дело.

* * *

Уходя из редакции, я сделал контрольный звонок Иринке. К телефону подошел ее муж. Я зажал трубку рукой и что-то прокричал типа "Алло, я вас не слышу, говорите громче!"

Ј Каждый по-своему с ума сходит, - сказала Галинка.

Я не ответил и накинул пальто. Забыл зонтик, но не стал за ним подниматься. Я поднял воротник и прикрыл лысину. (Вру, у меня нет лысины, но так хотелось написать "прикрыл лысину", что я не сдержался. А почему бы и нет, в конце-концов! Я же писатель, что хочу то и ворочу). Я не прошел и половины пути, как дождь разошелся не на шутку. Я зашел в какую-то забегаловку, и взял кружку пива. Потом снял и тряхнул в углу куртку. Пиво было хорошо разбавленным, пить совсем не хотелось. Хотелось тепла. Я смотрел в запотевшее окно на прохожих, что шагали мимо укрывшись большими зонтами и рисовал в своем сознании кресло у горящего камина, Шерстяной плед. И любящее существо рядом. Машка. Кстати, пора бы ей родить.

И тут я увидел Ольгу. Я узнал ее сразу, хотя не виделись мы уже почти двадцать лет. Но невозможно забыть человека, женщину, с которой ты прожил самые счастливые годы своей жизни. Воспоминания залили меня, как волна цунами. Хотите подробнее? Пожалуйста. Это было давным давно. Тысячу лет назад. Я был молод и весел. Блин. Как в песне:

Ты еще весел и солнце в твоих глазах.

Солнце вокруг и свет и ты полон солнца.

Но придет грустный день, в дожде, как в слезах.

И ты поймешь, что любовь никогда не вернется.

В общем, все было так.

Револьвер был красивый. Большой черный и страшный. Вещь.

Я держал его в руке и испытывал примерно то же, что испытывал лет двадцать назад, когда впервые дотронулся до своего первого велосипеда. Отличный подарок для четырехлетнего бандюги! Диман будет рад. Правда для него он тяжеловат. Да и внушал сомнение тот факт, что револьвер стреляет пластиковыми пульками. Попадет кому в глаз... После недолгих сомнений, я сунул ствол за пояс, расплатился с продавщицей, раскрашенной под Мэрлина Мэнсона и вышел на улицу.

Дождь, больше похожий на туман висел над раскисшим от тепла снегом. Серые тучи грузно свисали под серым небом. Было мокро и зябко. Обычная осенняя погода. Только весной.

На улице был апрель. Что такое апрель, спрошу я вас, и услышу бред про то, как травка зеленеет, солнышко блестит. Но сознайтесь - что апрель это мутные ручьи, мокрые ноги, насморк. Апрель. Это город задыхающийся от мусора. Это трупики животных, вытаивающие из грязного снега. Апрель. Это, несмотря ни на что, время перемен, ожидание любви. Коты, и те на крыши лезут! Девушки показывают свои стройные ножки в тонких колготочках, и мужчины провожают их взглядом, сглатывая набежавшую слюну и сдерживая развеселившееся серце, и распустившиеся мыслишки.

Я шел по Молодежке, вдоль длинного забора ограждающего почившую в бозе стройку, когда из за угла, навстречу мне , нарисовалась толпа малолетних хулиганов. Выглядели они жалко и грозно, как стайка шакалов, или бродячих собак. Эти щенки и облаять могут, и брюки попортить, и загрызть, при желании. Всего можно ожидать. В этот раз я ожидал, что они, воняя матом и плохими сигаретами пройдут мимо, но ошибся. Стая остановилась в трех шагах от меня, и вперед вышел самый короткий из них, совсем еще сынок.

- Пацан, дай закурить.

Это сказал он мне. Мне! Я взглянул в его холодные, мутные, как лужи глаза. В них - грязный снег, вытаивающие трупики животных не доживших до лета. Безразличие. Я стал зол. Мне захотелось удушить его родителей. Стоп.

- Не курю. Нога болит. - Ответил я сдержано. - А ты, сынок, где пацана видишь? Ты знаешь, что тебе пить нельзя, больше стакана? А лучше совсем не пить. И так урод, совсем уродом станешь.

Коротышка отступал под моим напором. На помощь ему пришел кто то из толпы. Он сделал полшага вперед и, доставая из кармана какую то железку спросил:

- Эй, ты откуда?

Если вас спрашивают: "ты откуда", что вы отвечаете? Правильно. От верблюда. Вы оригинальны как стадо мартышек, которые, найдя блох, приговаривают ее к казни через съедание, сочетая, таким образом, приятное с полезным. А у меня - душа лирическая, нежная, как цветок! Я, конечно, рисковал своей свежевыбритой харей, и новым галстуком. Но если вас спрашивают о чем-то, то не отвечать просто некультурно! И я решил удовлетворить их любопытство.

- Я - товарищ из Бразилии, где в лесах много-много диких обезьян.

Еще быстрее, чем я это сказал, я достал из-за пояса Димкин револьвер и направил его на толпу.

- Стоять! - Заорал я диким голосом на дрогнувших малолеток, и шарахнул рукояткой по лбу наглому коротышке. Он упал, но быстро вскочил и быстро бросился наутек. Скорости прибавил мой пинок в зад.

- Убежали! - командовал я, уже спокойно, по джеймсбондовски.

Бегали они хорошо. "Легкоатлеты, наверное",- подумал я. Но желание прогуливаться прошло, и я направился к автобусной остановке.

* * *

Дверь открыл Димка.

Ј Ура! Жених пришел наш с мамой!

Он бесконечно обрадовался. Не мне конечно, а пистолету, и прежде чем раздеться, мне пришлось провести инструктаж по правилам применения оружия. Между прочим, я не только объяснил ему, как нужно заряжать и как прицеливаться, но и взял с него слово, не стрелять в людей. Только после этого, я поцеловал Ольгу (в щечку), и снял мокрую куртку. Посмотрел в зеркало - кавалер! Вопреки моим ожиданиям, гости еще не разошлись. А я так старательно опаздывал! Надеялся, что к девяти часам здесь никого уже не будет. Не ушли. Им же хуже!

В комнату я вошел в тот момент, когда маленький разбойник выпустил всю обойму в лоб своему любимому дедушке. Что поделаешь, молодежь не желает слушать нас, стариков. От обиды дед решил выпить очередную свою рюмку, не дожидаясь меня. Бог наказал его за жадность. В рюмке оказалась одна из пулек. В результате - дед сильно подавился, и остаток вечера сидел хмурый и подавленный. И надо сказать, что ему повезло. Серега Сахаров рассказывал, как его тесть умер в новогоднюю ночь, опрокинув в себя стакан самогона, в котором плавала пробка от краснухи. Летальный исход! А тут обошлось простым испугом. Да, ребята, отсюда совет: когда пьешь - зри в рюмку, а не то - быть беде! Я бы мог рассказать вам еще десяток случаев, когда неразумное питие приводило к несчастным случаям (аймсори за каламбур). Но... Вернемся, так сказать, к нашим овцам. Собственно говоря их было две. Если не считать моей потенциальной тещи, которую язык не поворачивается назвать овцой. А вот двух девушек, присутствующих здесь же, овцами можно было назвать хотя бы за их кучерявые прически. Я не любитель кидаться деньгами, но отдал бы половину своей месячной заработной платы за то, чтобы их не видеть здесь. А другую половину - за то, чтобы не видеть их и в будущем. Кто-то заинтересовался ими? Хорошо. Для любителей острых ощущений опишу их чуть подробнее. Одна выглядела как дешевая проститутка. Вы видели когда-нибудь дешевых проституток? Как нет? Вы не обращаете внимания на женщин, которые очень хотят обратить на себя внимание? Вы примерный семьянин? Нет? Тогда голубой? Нет?! Слепой?! Нет?! Тогда не знаю, что еще можно предположить. Ах, вы, наверное, целыми днями смотрине сломанный телевизор, ваши окна заклеены темной бумагой, еще с тех пор, как по еще живому тогда телевизору, показывали фильм о блокаде Ленинграда, а гулять вы не выходите потому, что боитесь что вас обидит сосед, которого вы, совершенно случайно послали на три буквы, а он, в ответ, пообещал вас на эти три буквы посадить? Нет?! Ах, что же вы сразу не сказали, что пользуетесь исключительно услугами исключительно дорогих путан. Тогда специально для вас, рассказываю как выглядят дешевые проститутки. На примере этой бедной овечки. Кофточка с нескромным декольте была маловата как на груди, так и на животе. Между кофточкой, и тонкой полоской ткани, заменяющий юбку бесстыжим глазом красовался голый пупок. В пупке колечко. Вероятно, чтобы привязывать цепочку от ключей. Прическа - "я у мамы дурочка", длинные кривые ногти, красные как когти вампира. А главное - лицо. На верхней половине ее лица были нарисованы глаза, на нижней - губы.

Вторая Ольгина подруга пользовалась бы в Голливуде спросом продюсеров, так как могла бы играть в ужастиках главные роли. Причем без грима! Стивен Кинг подрался бы из-за нее с Хичкоком, а Фредди Крюгер, чисто от зависти, повесился бы на вязе. А если такая краля, где-нибудь в темном подъезде, признается вам в любви, клянусь, у вас были бы все шансы стать голубым и не подпускать больше женщин ближе, чем на полметра! Но знаете, у этой Мисс Голливуд, были, по крайней мере, хорошие манеры. По крайней мере, она за весь вечер, не сказала мне ни слова.

Так как я припозднился, мне была налита законная штрафная рюмка. Я встал, толкнул красивую речь, за новорожденного Дмитрия, и благополучно сел, на заранее подложенный под мой зад торт. Эх, Диман! Я понимаю, что ты хотел меня угостить. Но ем-то я не этим местом! И вообще немного я встречал людей, которые кушают пирожный попой. Хотя, в общем-то, это одна из черт русского национального характера. Делать все через задницу.

Все охнули, и начали поочередно выражать мне сочувствие, будто я не штаны испачкал, а потерял любимого человека. Молчала только Мисс Голливуд. В это время она пережевывала кусок курятины, размером с маленького барашка, и воспитание не позволяло ей говорит с набитым ртом.

Готов побиться об заклад, что в душе всем было весело. Ведь не каждый день видишь человека наложившего в штаны тортом! Кстати тест! Девушки! Хотите испытать своего любимого? Повторите фокус с тортом, и если ваш молодой человек не убьет вас, не обматюкает, а все сведет к шутке, значит он - просто золото. Вот как я!

Меня проводили в ванную, и дали вместо брюк спортивные штаны, которые я надел на голую задницу, так как мои семейные трусы, в крупную ромашку тоже были засалены. Закремлены. Ольга засолила брюки, а я предложил их еще и поперчить, залить майонезом и прожарить в духовке, или в мусорном бачке. Она отказалась. Да, и кто позарится на печеные брюки, если на столе и так есть что съесть? Джинсы застирали, замочили (в хорошем смысле этого слова), о оставили купаться в тазике.

Напрасно я надеялся, что мокрые штаны - веская причина остаться здесь на ночь. Ни девицы, ни родители не собирались сматываться. Кроме того, мисс дешевая матрешка выразила мнение, что ей сегодня вовсе не обязательно ехать домой, на другой конец города. Я предложил ей не ехать, а пройтись. Она в грубой форме отказалась, и сказала, что я не джентльмен. И я наконец-то понял, что я и в самом деле не джентльмен. От этого никуда не деться. Мой папа - рабочий. Мама рабочая. А что бабушка урожденная Демидова, я никому не говорил. Да и Демидов, насколько я помню, не отличался джентльменскими манерами. Он в основном по водке и по бабам был специалист. Да еще в торговле.

От всего этого мне было не по себе. После третьей рюмки, я догадался снять галстук, не гармонировавший со спортивными штанами, но все равно, я чувствовал себя чертовски неуютно в таком неджентльменском виде. И от этой неуютности выпил я одну, или две лишние рюмки. Вечер был испорчен. Предложений переночевать не поступало. Танцев не намечалось. Подавленный дед икал все чаще и громче. Люстра забегала по потолку. Перескакивала из угла в угол и вертелась как юла. По часовой стрелке, что характерно. Я попытался ее остановить силой воли и силой взгляда, но Кашпировский из меня получился хреновый.

На душе было тошно. Хотелось любви, ласки и поблевать. Около полуночи, я встал, подтянул сползшее трико, и, распрощавшись со всеми, поплелся домой по темным улицам Дзержинска, стараясь не сбить то и дело выбегавшие на дорогу столбы.

Паршивый вечер.

* * *

Утро было еще паршивей, чем вечер. Началось оно с ударов по голове. Стучали в дверь, но разница была не заметна. Я скатился с кровати на пол. Голова моя отвалилась напрочь, и разбилась вдребезги. Терминатора смотрели? Там эта сволочь - робот из кусочков в одно целое слился. Вот и с моей головой произошло то же самое. Не верите? Вот моя голова. Смотрите. Как новая! А в то утро я видел ее растекшейся по полу. Факт!

Я приоткрыл дверь и увидел кастрюлю и какие-то банки. Не та дверь. Это холодильник. За другой дверью стояла соседка Люда.

Я поражаюсь мужеству русских женщин. И не я один. Вот, Некрасов, великий русский поэт. Так и писал, восхищенно захлебываясь слюной. И коня, на ходу остановит, и в горящую избушку зайдет, и вынесет на руках пьяного мужа. Не бабы, а золото! МЧС!

Вот и Людка. Увидев меня, страшного, как сон висельника, она не закричала, и не бросилась в ужасе бежать. Она спросила:

- Леша, ты не проспал?

- Конечно, проспал, - успокоил я Людмилу. - А сколько время?

- Уже полвосьмого.

- Спасибо. - Это было все, на что я оказался способен в данной ситуации.

Как привести себя в товарный вид? Анальгин. Душ. Горячий бульон. Вот мой нехитрый секрет. Я принял два анальгина, принял два душа (холодный и горячий), и заглотил две порцайки пельменей, проводивших соревнования по плаванию в моей тарелке. (Круто я завернул, а?). И вот я, слегка восстановленый, ринулся в новый рабочий день. (Черт бы его побрал.) С кашей в голове, пельменями в пузе, в расстроенном состоянии здоровья, и пошатнувшейся нервной системой.

Дорога заняла не слишком много времени. Не даром говорится, что везет дуракам и пьяницам. Автобусы подходили как раз в тот моментЮ, когда я причаливал к остановке. И открывали двери на выход, как раз тогда, когда я прислонялся к ним, чтобы вздремнуть.

И вот ужо, я ужом пробрался в раздевалку, переоделся и спустился в цех. Но влиться в трудовой ритм коллектива не удалось. Только я схватился за лопату ( а работал я тогда мастером художественной формовки опытных железобетонных изделий, или проще - бетонщиком), как раздался выстрел. Стреляли прямо в ухо. Жестоко и громко. Жестоко и громко раздался голос моего мастера Надежды Петровны.

- Леша! Ты почему опоздал!?

Мозги мои встали дыбом. Я взглянул на нее с болью и недоумением, пытаясь сфокусировать ее, товарища мастера лицо.

- Опоздал? - тупо удивился я. Я всегда тупо удивляюсь, когда болит голова.

- Да, на полтора часа.

- На один час и двадцать пять минут, - уточнил я взглянув на свои славные часы.

Немного рекламы. Свои часы, марки "Слава", я как-то уронил с мостового крана. Метров с десяти. И представьте себе, они стали ходить еще лучше! За час они обгоняли все другие, менее скороходные часы на двадцать минут. В результате чего после обеда мой рабочий день уже заканчивался! Правда, по настоянию Надежды Петровны их пришлось сдать в ремонт, и после этого они стали ходить как... как часы. Так что покупайте часы "слава"! Это вам не "севани" какие - нибудь. Стоп. Это идея. И тогда я ляпнул:

- А у меня звонильный агрегат вышел из строя.

- Чего?

- Будильник сломался, - пояснил я.

- Напишешь объяснительную, - строго произнесла Надежда Петровна и по военному развернулась на месте. То есть она хотела развернуться... На ее беду, под каблук ей попался маленький круглый камушек. Из-за этого маленького камушка большой товарищ мастер и упала. Так сказать, хотела развернуться, а вышло навернуться. Грохота не было. Пол то бетонный, жесткий, а Надежда Петровна мягкая. Я помог ей подняться и резонно заметил:

- А где же яма?

- Какая яма? - спросила она и проследила за моим взглядом.

- Да вот, ты упала - должна бы яма остаться, - объяснил я, задумчиво глядючи в пол.

- Пиши объяснительную, - снова сказала она и, осторожно развернувшись, ушла в комнату мастеров.

Ну что ж. Писульки писать - не лопатой бетон ворочать.

Получилось следующее:

Объяснительная.

Я, Пьянов Алексей Михайлович, 1963 года рождения, холост (не женат), детей нет, проживающий по адресу ул. Молодежная д.7. к.524, сегодня, 15 апреля, опоздал на работу на один час, двадцать пять минут, восемь секунд, по причине выхода из строя звонильного механизма будильного агрегата системы "Севани", Ереванского часового завода. Так как я не был разбужен будильником в 06-00 (время московское), то был разбужен соседкой - Ануфриевой Людмилой (не знаю как по отчеству), 1964 года рождения, разведена, двое детей, проживающей в соседней комнате, в 07-40 (время указано приблизительно). Не смотря на транспортную проблему, попал на завод с незначительным опозданием.

Негативно оценивая случай с моим опозданием, следует позитивно отметить, что опоздание произошло не по моей вине, а по вине Ереванского часового завода изготовившего некачественный агрегат. В дальнейшем, опаздывать не буду, так как приобрету новый будильник системы "Севани", а всем известно, что во всей стране - перестройка. Значит завод, как и миллионы предприятий советского союза, перешел на новые, прогрессивные формы труда: бригадный подряд, хозрасчет, самоокупаемость и самофинансирование. Следовательно, качество звонильных механизмов, а значит и будильных агрегатов, должно подняться до уровня мировых стандартов. Если же работа по внедрению новых внедрений на часовом заводе города Еревана проведена формально, не по Ленински, и качество продукции не повысилось, то дать гарантию своего дальнейшего неопоздания не могу. В чем и подписываюсь.

Я почесал ручкой в затылке и перечитал свой шедевр. Кажется все нормально, если не обращать внимания на путаницу с запятыми. Разве что вместо слова звонильный, следует поставить звонючий? В конце концов, я все оставил как есть. Надежде Петровне так понравилось, что она сразу же побежала показывать мою объяснительную начальнику цеха. Вернувшись, она попросила переписать ее. Начальнику не понравилось. Напрасно я аргументировал свою оппозицию собственным стилем и приверженностью к традициям соцреализма. Надежда Петровна выставила свои аргументы, гораздо более меркантильные, и поэтому гораздо более весомые. Да еще мотивировала. Что странно было слышать от немолодой уже женщины с весьма средне-техническим образованием.

Я переписал. (Ставьте правильно ударение, а то из меня ссыкун какой-то получится). Конечный вариант, согласованный с начальством выглядел так:

Объяснительная.

Опоздал т.к. проспал.

Потом я помог Надежде Петровне написать на меня кляузу. На ее вопрос о том, как правильно нужно писать, "профком", или "прафком", я подсказал, что правильно будет "правком". Проверочное слово - права. Она вздыхает и послушно пишет. Хорошая, в сущности, женщина, только доверчивая очень. Да у нас, на заводе все такие доверчивые. В конце прошлой недели, была на заводе напряженка с цементом. Хоть завод останавливай! А на носу - День Рождения Ленина! Трудовые коллективы об успехах рапортуют. А мы!? И вот - "подарочек"! Приходит вагон. В накладной написано "цемент". На вагоне - "цемент". Выгружают его в цементный склад и за работу. Жаль, что в вагоне том не мука была. Мы бы таких пирогов напекли! Гипс в вагоне был. Где-то неувязка вышла. Куда-то вместо гипса цемент послали. А нам - вместо цемента - гипс. Но изделия из него красивые вышли. Белые. Мы их много наштамповали в пятницу. Все по технологии. Гравий, щебень, песок, вода, цемент. Да, только вот с цементом заминка вышла. Но это только сегодня, в понедельник выяснилось, когда плиты грузить стали. Берешь их за ушки, а они бац - рассыпаются. В общем мусора было - о-го-го! То-то Надежда сегодня злая такая! Я тоже разозлился. Взял черную краску, которой маркируют блоки контролеры и написал над столиком контролеров: "Контролер! Повышай качество забракованных изделий! Даешь 100 % брака!".

Я вернулся в комнату мастеров и попросил бумагу и ручку.

Директору ОЗЖБИ ОКС УВД

Перепелкину О.К.

Заявление.

Довожу до вашего сведения, что здоровье мое в корень подорвано, и силов никаких больше нету работать. Прошу вас перевести меня куда-нибудь в контору. Хочу, как все белые люди, ничего не делать, а деньги получать. В случае непринятия мер могу бросить кони.

Вот такую фигню сочинил я в этот раз. Лев Толстой отдыхает. И отдал я эту фигню в руки Любимого нашего мастера Надежды Петровны.

Вечером я позвонил Ольге.

- Может в кино сходим? - предложил я уже переживая предполагаемый отказ. И переживал не напрасно. Голос у нее не слишком бодрый.

- В какое?

- Ну, не знаю... В "России" мелодрама. Готовь сопливчики. В "Спутнике" - порнуха. Я там не высижу. В "Юбилейном" какие то каратисты. Выбирай.

- А по телеку?

- По телеку Горбачев улыбается. Я бы на его месте в автокатастрофу попал.

- Ты не попадешь. У тебя машины нет.

- Нет. Так я же сказал: "на его месте". А на своем, я лучше с тобой в кино схожу.

- Сходи лучше один. Мне не хочется.

Я промолчал.

- Не обижайся.

- И не подумаю, - ответил я. - Теперь у меня есть повод напиться. Спасибо.

- Извини. Настроения нет

- Оль. А может, напьемся вместе, и устроим секс-революцию в отдельно взятой квартире?

- Давай в следующий раз. Хорошо?

- Хоккей. Ловлю на слове. Привет Димке.

Напиваться я не стал. Просто выключил говорящую голову телевизора. К черту эту политику. Вешайте лапшу на уши другим. На душе и так тошно.

* * *

Последние два года я живу в дурдоме. Один мой сосед - просто сексуальный маньяк. Его жена рассказывала мне, что он, чуть не каждую ночь по семь палок ей кидает. Вы понимаете, о чем я говорю? Понимаете? А я этого понять не могу. Или, как пел один бард, из нашего дурдома:

Даже не был я знаком с парнем,

У которого-б семь раз встало.

Кстати, его жена, не барда, а жена маньяка, Маринка, не выдержала такого издевательства и ушла от него. Вадим ( а маньяка звали Вадимом ) с горя повесился. В душе. На резинке от трусов. Вы мне не верите? Да я бы сам не поверил, если б мне кто такое рассказал. Но это чистая правда! Вниманию дам - не стоит оплакивать этого монстра. Он жив и здоров, если конечно не рассматривать его психическое состояние. Недавно, слегка постаревшего, но по-прежнему привлекательного, я видел его в пивнушке с какой то бомжихой.

Сосед сверху, Вася Трубочкин, на сексуальные подвиги не был способен. Поэтому, наверное, систематически дрался со своей женой. Но Вася мужичек мелкий, чего нельзя сказать о его супруге, поэтому частенько сквозь бетонные межэтажные перекрытия, приходилось слышать примерно такой диалог:

Ј Убью, сука! - кричит Вася.

В ответ - глухие удары Васиной головы об пол. И снова Вася:

- Ой, ой! Убью! Отпусти!

Другой сосед, с пятого этажа, любитель питьевого одеколона, систематически спал на полу.

- Иду, - говорит, - домой. До общаги дошел. На пятый этаж поднялся. Комнату открыл. А на кровать залезть не могу. Так вот и приходится под кроватью отсыпаться. Один раз здорово напугался! Глаза открываю - темень! Руками чувствую, что передо мной доска. Ну, все, думаю, в гробу лежу, схоронили заживо! Я крышку гроба открыть пытаюсь, закричал! Потом только понял, что под кроватью лежу. Заплакал от счастья.

Так что дурдом у нас. Хоть и называют его иногда общагой.

И так, живу я в общежитии. Принадлежит оно нашему заводу. ОЗЖБИ ОКС УВД ГОРЬКОВСКОГО ГОРИСПОЛКОМА. Это сокращенное название. Полное звучит так: Опытный Завод Железо-Бетонных Изделий Отдела Капитального Строительства Управления Внутренних Дел Горьковского Городского Исполнительного Комитета. Кому не лень - напишите в книгу рекордов Гиннеса. Я не стал этого делать потому, что там не выплачивают денежных премий. А слава мне и даром не нужна.

Но я отвлекся слегка от темы повествования. Просто я хотел дать вам понять, что раз уж я оказался в таком месте, то я - не что иное, как продукт своего места жительства. Хотя, вполне может быть, изо всех общаговских дураков, я - самый умный дурак. Поняв это, вы поймете и все то, о чем я расскажу вам дальше. А может быть и поверите. Я не хотел бы, что бы вы думали обо мне как о каком то трепаче. Еще раз повторяю: все, сказанное выше, ниже и в середине - до неприличия голая правда, приукрашенная слегка макияжем.

Я сидел в дерьмовом баре, каких сейчас уже почти нет и пил пиво. В отличие от бара, пиво было хорошее. Заскочил я сюда ненароком, и, думаю, больше такой ошибки не совершу. Просто, ребята, захотелось мне хорошего пива. Помните, как когда-то, кто-то, где-то, кому-то кричал: "Полцарства за коня!" Я был готов отдать за пиво ползарплаты. В общем-то так и получилось.

Дубль два. Я сидел в этом дерьмовом баре, где полумрак совсем не навевал мыслей о интиме, а казалось просто, что прижимистые хозяева экономят электроэнергию. На улице была жара, а здесь, было еще хуже. Пахло плесенью и сыростью. Наверное, так и надо, так было задумано, ведь бар назывался Бригантина. В народе его, более точно, на мой взгляд, окрестили утопленницей. Согласно легенде. Год назад, в день открытия бара, одна из посетительниц, хорошенько приняв на грудь (кстати, говорят, грудь у нее была что надо!), решила покончить со своим эксбойфрендом. Но вместо того, чтобы стукнуть его бутылкой по голове, как это обычно происходит, или плеснуть в лицо чашечкой горячего кофе, она спрыгнула с набережной вниз головой. Тело ее так и не нашли. И теперь, по ночам, иногда приходит она в бар, и заказывает сто грамм водки. А потом уходит. Не знаю, правда это, или выдумка. Но судя по обстановке в "Утопленице" - все может быть. Был здесь и бармен. Похожий на сонного утопленника. Если кто скажет, что такого не бывает, тот ошибается. Видали вы когда-нибудь уснувшую рыбу. Не ту, которая, обожравшись сухого корма, дремлет в аквариуме, а ту, которая задыхается в тесном ведерке рыболова. Она уже не живая, но и не мертвая. Плавает ввер пузом, лениво шевелит плавниками и пускает пузыри.

Вот таким был и бармен. С сонными глазами, сонными ушами и вообще, с сонным лицом. И руки у него тоже были сонные. И, (понимаю, что достал вас этим словом, но ничего не могу поделать) он сонно протянул мне баночку холодного пива. Я подошел к ближайшему столику, где сонно (о, господи!) потягивал пивко мечтательный как осел молодой человек. Я с наслаждением выпил пиво и поставил баночку на стол. Хорошо. Но мало. Мой сосед поставил свою баночку рядом с моей, и грустно (я сознательно, в ущерб правде не использовал слово "сонно") вздохнул.

- Добрый вечер, - сказал я ему, так, чтобы приколоться, и ожидая в ответ: "Добрый вечер, если конечно он добрый, в чем лично я сомневаюсь".

Но парень только взглянул на меня как-то странно и промолчал. Наверное, хорошо принял. Я подошел к спящему бармену, и попытался разбудить его положив на прилавок денежку.

- Еще одну пива.

Сонный бармен сонно хлопнул длинными, как у спящей царевны ресницами и поплыл к холодильнику за пивом. Грустный ослик, воспользовавшись тем, что бармен почти проснулся, протянул свою бумажку. Пардон. Это уже были деньги. Ну, знаете, зелененькие такие, с портретом то ли Жоры из Вашингтона, то ли Брюса из Виллиса. У бармена вдруг вылупились глаза. Еще больше они вылупились, когда мой сосед по столику попросил пива. По-английски.

Бармен, усилием воли, залупил глаза обратно и вернул баксы.

- Мы таких не принимаем.

Его голос напомнил мне журчание воды. В унитазе. Ну, не дурак ли, ему же деньги дают, а не раскрашенные бумажки.

Тогда я взял два пива, и протянул одну банку грустному американскому ослу с баксами в кармане.

- Презент фо ю, - пояснил я.

Он сенькнул в ответ и мы чокнулись жестянками. Кстати, есть версия, что там, на диком европейском западе, буржуи просто деградируют. Тупеют. Косвенным подтверждением тому служит пиво. Пиво, конечно хорошее, базару нет, но... Емкости маленькие. Пить неудобно. И ни один немец не догадается закупить у нас ноу-хау по производству "чебурашек". А ведь, закупи они у нас такую бутылочную линию... Стоп. Лучше линию по производству трехлитровок! Да. Вот бы у них бизнес пошел!

Я поговорил с этим нерусским, и понял, что парень из Канады. Но это, в общем-то единственное чего я уловил. Как он здесь очутился, а главное зачем, осталось для меня тайной. Хотя, я знаю, есть любители, например, лазить по пещерам (спелеологи), есть специалисты по болотам (болтологи), Так что вполне вероятно, что бывают такие иностранцы, которым в кайф побывать в самых заср... Загаженных местах планеты. (Кажется их называют дерьматологи).

А раз он ученый, то нужно его спасать от неприятностей. Заметил я, краем уха, что бармен наш больше не спит, а весьма оживленно беседует с парочкой крепких ребят бандитской наружности. И явно о нас говорят. Косятся, так нехорошо, в нашу сторону. Здесь вам не тут, тут вам не Канада. Баксы нынче в цене. За полтинник голову оторвут! В общем, понял я, что дело пахнет керосином. Дернул я парня за рукав и говорю, на чистом американском, с рязанским акцентом:

- Ком отсель.

И показываю ему глазами на молодых, но явно талантливых головорезов.

- Коза ностра. Рашен мафиа. Фэйсом об тэйбл, баксы экспроприэйшн, энд гуд бай Кэнэда.

Для тех, кто английского не знает, перевожу:

- Бандиты это. Надо линять.

Канадский дерьматолог видимо все понял (что делает честь моему инглишу), и мы потихонечку проскользнули из дверей заведенья. На всякий случай пару раз исчезли за углом.

Отдыхнулись. И я пригласил его в гости.

- Ком ту ми, - говорю, - ту хоум. Будем дринк водка, и трэшен рашен гел. Экзотик!

Переводить не буду. Если кому интересно - учите английский язык, великий и международный. Вот я! Выучил самостоятельно. Нельзя же принимать всерьез пять лет занятий в школе. Запомнил я из школьного только "стэндстил", и "Хуиз дьюти тудэй", сорри за мат.

Но ближе к делу (телу?). Вот что я заметил! Стоит только мужику намекнуть про водку и девочек, как он расцветает. Видно у них, там, в заграницах, то же самое. Заулыбался мой иностранец.

В общем, взяли мы две водки, и два пива, нашего, окского, и пошли ко мне в общагу, в дурдом то есть. Идем, беседуем о том, о сем. Была, не скрою, у меня мысль, что иноходец этот, круглый двоечник. Он не только русского языка, но и английского путью не знает. Я ему шпарю, как могу, а он только лыбиться своей осликовой улыбкой, ни бельмеса не понимает. Я ж говорю, дуб дубом! Ну да ладно. Пришли ко мне. А у меня, как у всякого холостяка, в доме хоть шаром покати. Не чем гостя почетного угостить. Что мы, общаговские, делаем в таких случаях? Правильно, стучимся к соседке. И не так уж важно, что уж скоро полночь, важно, что у нас соседки хорошие. Одна другой милее и добрее. Вот взять, к примеру соседку справа. Настоящая русская женщина. Лошадей она, правда, на скаку не останавливала (где ж нонче лошадь найти?), но если на дороге голосует, никто мимо не проедет, если конечно за рулем не женщина и не голубой. Потому, как имеет моя соседка слева нестандартные груди пятьдесят четвертого размера (я шапкой мерил). И вот стучусь я к ней в дверь. И заранее делаю шаг назад. Потому, как вдруг она не одна, а привела к себе какого-нибудь массажиста, или чемпиона по тяжелой атлетике. Но, к счастью, Маринка оказалась одна.

- Спишь? - спросил я, переводя взгляд с ее чуть прикрытых кружевами пеньюара грудей, на лицо.

- Кино смотрю.

- Смотри, не прозевай свое счастье. У меня в гостях иностранец. Хочешь познакомлю? Хреново только, что он по-русски не сечет. Зато баксов целые карманы.

- И что я должна сделать, - заинтересовалась Марина, осторожно прикрывая рукой свои супер-груди.

- Марин, У нас закусить нечем. Сообрази чего-нибудь. И Людку позови, для компании.

- А Людку то зачем?

- Мне. Для меня. А то как-то нехорошо будет. А тут - все подружки по парам. Да ты не боись за канадца! Он на нее даже не взглянет! У них, в заграницах таких худеньких бабенок хоть пруд пруди! Они ж там все гербалайфами да шейпингами откормлены - кожа да кости. Так что ты вне конкуренции!

- Да мне все равно, - соврала Маринка, мне его не в женихи брать. Интересно просто на иностранца посмотреть. Побеседовать.

В общем, столик сообразили быстро. И хорошо посидели. Поболтали. Я был за переводчика. Сначала туго дело шло. Но уже к началу второй бутылки выяснилось, что зовут его Джеком, родом он то ли из Милитуки, то ли из Милипуки, и родители его - фермеры. Иногда я горячился, и стучал кулаком по столу со словами:

- Ну, дебил натуральный, ни хрена по-русски не понимает. Дуб дубом!

Тогда парень хмурился. Но девчонки были - сама любезность! Нет, скорее - сама готовность! Мордашки в меру накрашены, где надо - приоткрыто, где надо - обтянуто. Маринка, конечно, смогла вполне грамотно подать свой основной товар - груди. Пояс стягивал ее талию (не самую стройную), и от этого выделялась не только верхняя половина, но и нижняя казалась соблазнительней. Людмилка, закосив под девочку, надела на голое тело тонкое шелковое платьице. Кроме того, что платьице выделяло ее маленькие, аккуратные грудки с крепкими сосками, оно почти не закрывало ног, ко всеобщему сожалению, слишком худых. Как я и ожидал, Маринкины прелести произвели на нерусского ослика неизгладимое впечатление. Джеки смотрел только на ее грудь, и было ясно, что он с удовольствием подремал бы на этих подушечках. Я решил предоставить ему такой шанс, тем более, что все уже было съедено, и почти все было выпито.

Я встал, раскланялся, положил в карман недопитую бутылку, и, сказав спасибо, пошел к себе. Людмилка ухватилась за мой рукав. Я почти донес ее до ее комнаты и посадил на диван. Она явно перебрала со спиртным, потому, что не отцепляясь от моих штанов, начала шептать мне какие-то пошлости. Обычно мне такое не говорят. Я ж не Джеймс Бонд! Я отвел ее в душевую, помог снять платье. Включив воду, предложил ей помыться и идти спать. Я, мол, через пять минут буду. Потом я вернулся в ее комнату, разобрал постель и, тяжело вздохнув ушел к себе. Здесь я, не раздеваясь, лег на диван, и пожелал себе спокойной ночи. Пусть поймут меня правильно.

* * *

Я не ошибусь, если скажу, что в жизни каждого человека бывают дни, когда хочется петь. Вопрос в том, как петь, что петь и о чем петь. Назову лишь два, крайних варианта: "Разлука ты разлука", и "Отчего не веселиться". Сегодня был день битловской "Гел". Только самому мне петь было лень, да и голосом я не вышел, и поэтому заставил петь свой патефон. Так что пели Битлы, а я им только подпевал, наводя шмон в своей каморке. Ждал гостей. Ольгу с Диманом. На часах уже без пяти двенадцать. Я бросаю свой взгляд сперва на стол (сервировка в порядке), потом на свое отражение в зеркале и застываю в недоумении. Меня поразило выражение моего лица. Почему-то я подумал про рехнувшегося чукчу, впервые попавшего в столичный публичный дом. Я взлохматил волосы и попытался принять скучающий вид (сейчас это в моде). Но тут раздался робкий стук в дверь, и я полетел открывать ее. Полетел, извините за пошлость, но так это и было, на крыльях любви! За дверью, знаком вопроса, опершись сверху о дверной косяк, стоял мой сосед Юрка Савельев. Увидев меня, он еще больше согнул свои два метра пять сантиметров и уныло спросил, нет ли у меня похмелиться. Услышав отказ, Юрка разворачивается, и шлангирует к себе, ловко уворачиваясь от свисающего с потолка плафона. Я закрываю дверь, и снова смотрю в зеркало. Все ли в порядке с моей физиономией? Снова стук в дверь. Замечаю, что идиотская улыбка опять освещает мое лицо, но ничего не могу с этим поделать. Черт. Опять Юрка. На этот раз он просит взаймы. Дело святое. Юрка уходит осчастливленный. Счастье закрывает человеку глаза на многие важные вещи. Наверное поэтому, он на сей раз не заметил плафона.

- Я его убью. - Пообещал Юрок, и удалился потирая лоб.

Я не успел закрыть дверь, как этот "коломенский верстак" (извините за выражение), снова нагло ботнул в дверь ногой. На этот раз я сказал ему все, что о нем думаю. Сказал кто он такой, кто его папа и мама, и как он меня достал. Правда, за дверью стоял не он, а Ольга. Наверное, ей не очень понравился мой прием, потому, что стояла она какая-то растерянная. Ну, я принялся дико извиняться и объяснять ситуацию. Даже нагнулся чтобы поцеловать ручку. Но в этот момент меня слегка толкают сзади, (конечно это Димка!), и я падаю в объятия дамы моего сердца, роняя ее в кресло. (Спасибо господи, что ты его подставил). И спасибо Димке. Что бы я без него делал, как бы контакт налаживал. Правда, похоже, Ольге не слишком приятно. Видимо я довольно сильно боднул ее в живот. Да ничего. До свадьбы заживет.

Я достаю шампанское и шоколад. А как же иначе! Чай, мы тоже не лыком шиты. Говорят, что моя бабушка, урожденная Демидова, Тому самому Демидову родственницей была. Так что мы отнюдь не со свиным рылом в калашный ряд, и этикеты эти знаем! Наливаю холодное шампанское в бокалы. Оно искрится и играет веселыми пузырьками. Черт. А где же шоколад? Только что был здесь, под рукой!

- Дима, иди умойся! Господи. Весь перепачкался. Разве можно есть столько шоколада!

Так. Вышел облом. Оглядываю стол и замечаю, что на фруктовом фронте тоже значительные потери. Я хватаю последний оставшийся апельсин, и режу его кружочками. Шампанское явно отдавало бражкой. Ну, где ж его хорошего и дешевого взять? Пока Поедатель Деликатесов умывается, я предлагаю выпить на бутер... брутер... в общем, шафт, и мы, как и положено в таких случаях, целуемся.

- Целуетесь?! - злорадствует "вовремя" появившийся в дверях Диман. - Шуточки вам!

Блин. И в кого он такой умный?

Моя гордость - пирог с яблоками, который шарлатан некрасиво обозвал шарлоткой. Записывайте рецепт. Три яйца (куриных) взбиваем со стаканом сахарного песка. Добавляем три столовых ложки муки. Заливаем яблоки, предварительно нарезанные в сковородку. ( Не забудьте сковороду смазать растительным маслом). Рецепт прост, эффект неожидан.

- Ну, как пирог? - интересуюсь я, отхлебывая душистый, как молодость, чай (эпитет стырил с какой то рекламы).

- Вкусно, - похвалила любимая, - только яйцами немного пахнет.

- Странно. - Удивился я. - Я вообще то венчиком взбивал. Честное слово!

Что бы снять возникшее опять напряжение, я включил погромче музыку, да не какую-нибудь, а "Ю энд е френд", от Дайер Стрейтс. Что в переводе, почти дословно означает: "Возьмемся за руки друзья" или "Встаньте дети, встаньте в круг, я твой друг и ты мой друг". Вообще-то, если по серьезному, классный музон. Душеворошительный. И когда звучит такая вещь, стыдно не танцевать. Ольга положила руки мне на грудь. Я с удовольствием сделал бы так же, но ограничился плечами. Ее волосы касались моего лица. И я был почти счастлив. Эх, если бы Димки здесь не было! Кстати, а где же этот сорванец? А сорванец сидел в кресле и надувал белый воздушный шарик. До меня не сразу дошло, что это презерватив. Поэтому я неосторожно задал идиотский вопрос.

- Димок, ты где это взял?

- В ящичке, - отвечает пацан. - Там их много.

Пришлось мне рассказать историю о том, как я приобрел эти нужные в хозяйстве вещи. История забавная, поэтому я вам ее тоже поведаю. Значит так. Зашел я как-то раз в аптеку. За анальгинчиком. А передо мной женщина стояла. Молодая еще. Лет тридцати пяти. С хвостиком. Не женщина, конечно с хвостиком, а годы у нее такие. Тридцать пять, тридцать шесть. В общем, с хвостиком. Ну, а аптекарша наша ее подружкой оказалась. И стоят они, шепчутся. Та, фармазонка (или как там по научному аптекарш называют ), и говорит:

- Не нужны ли тебе, дорогая презервативы импортные.

А нужно сказать, что в то время тотального (то есть всеобъемлющего) дефицита, с такими штучками был напряг. Это сейчас импортные презервативы в каждом киоске союзпечати продают! Да. Хочешь - с усиками, хочешь - с картинками, а хочешь - ароматизированные. ( У меня один знакомый надутый презерватив вместо ароматизатора в машине возит).

В общем они шепчутся об этом самом дефиците, а я вникаю. И говорю ей, фармаптекарше:

- Извините, а у вас для меня десятка - другого этих самых презервативов не найдется?

- Не найдется, - отвечает ...как ее там... - все еще с утра продали.

- Да вы что! Мне же одеть нечего!

Так как вся наша беседа велась довольно громко, то в ее услышали все, кто хотел. И кто ене хотел, тоже услышали. Шутку оценили. И аптечница выделила мне, из своего Н.З, десяток симпатичных изделий. Они то и лежали у меня, в шкафчике, в ожидании боевых действий. Лежали себе тихо-мирно, пока этот жук их не обнаружил. Инцест... Или инцедент...Инцендент? вышел неприятный, но смешной. Особенно если сравнить с тем, что было дальше.

- Что было дальше? - спросите вы, ожидая описания эротического дня, сексуального вечера и порнографической ночи.

Но даже если бы что-то и случилось, я бы вам не рассказал. Я не Эммануэль Арслан и не Эдичка Лимонов. О женщинах никогда, никому! Я ж не трепло. Извините.

Понимаю, что снова отвлекся. В общем, как это всегда бывает у культурных людей, выпили все, что было, съели все что влезло. И махнули на пляж. А что! День солнечный. Ультрафиолетовой гадости, хоть отбавляй! Пришли мы на Святое озеро, которое при коммунистах обозвали Пионерским, потому что вокруг понастроили кучу пионерских лагерей труда и отдыха, а про то, что в чертезнаеткаком веке, в этом месте ушла на дно, церковь, уже почти забыли. Вот. Пришли мы на озеро и расположились на песочке. А вокруг - все как в кино. Солнышко смеется, как на детской картинке. Птички чирикают. Люди загорают. Многие, как положено, в черных очках. Красивые купальники. Бикини. Семейные трусы в крупную ромашку. Мы с Ольгой лежим рядышком. Я с интересом разглядываю ее тело, и благодарю хитрых создателей темных очков. В них можно смотреть без опаски не только на своих девушек, но и на совершенно посторонних. Никто ничего не заметит! Никто по морде не даст! Разглядев все, что удалось, я остался доволен увиденным. Что бы охладить вставшего на дыбы своего головастого друга ( поняли о чем я? ), я прыгаю в воду, где бултыхается уже с полчаса Диман. Вынырнув, перед ним, я отогнал от своего носа посторонний предмет, который ошибочно принял сперва за коряжку и который оказался не коряжкой а какашкой. В этот момент мне стало понятно, что я не в Филадельфии, и не на Гавайях. Понял я, и то, почему озеро не называют больше Святым. Пионеры его так загадили, что святости в нем не осталось. Возникли и почти политические ассоциации понятий пионер и дерьмо, но я их тоже отогнал. Гораздо позже у меня возникло предположение, не Димка ли это сделал? Но в тот момент я просто утащил его подальше от берега. А потом мы сидели на горячем песке и играли в пьяницу. Пьяницей, конечно же оставался всегда я, что говорит о возможности использования этой игры в целях предсказания склонности организма к пьянству и алкоголизму. Через некоторое время Димка запросился в кусты, где мы сделали пи-пи. Хорошо, что я закончил первым. Почему? Да потому, что этот спиногрыз нанес мне удар ниже пояса!

- Дядя Леш, - спросил он. - А ты с мамкой моей трахаешься?

Некоторое время я пытался переварить сказанное. Затем захлопнул отвалившуюся челюсть и интеллигентно спросил:

- Чего-чего?

- Ну, ты с мамкой моей тра-хи-ва-ешь-ся? - повторил он мне по слогам, поняв, наверное, что: либо я такого слова никогда не слышал, либо у него, молодого еще человека не очень с произношением. При этом рожа у Димки была такая милая и простецкая, как будто он спросил: "Хочешь чаю?"

- Вы же жених и невеста! - прервал он мое затянувшееся молчание.

- Кто тебе это сказал?

- Все говорят. А если вы жених и невеста, то вам надо обязательно тра...

- И вовсе не обязательно, перебил я его.

- Нет, надо. Вон у нас, в деревне Ленка с Лешкой всегда трахаются, потому, что они жених и невеста.

- А как? - задал я не очень уместный вопрос.

- Как все. Заходят в кусты и друг другу письки показывают.

- Ага. - понял я. А сколько им лет?

- Да большие уже. Лет пять.

- Нет, Диман. Взрослые так не делают.

- Делают. Я в телевизоре видел.

- В телевизоре, - передразнил я его. - Там и звери говорить умеют в твоем телевизоре! И вообще. Я джентльмен. Я твою маму люблю. И пока мы не поженимся, трахиваться не будем. Понял?

Димка задумался. Спрятал наконец-то свой писюн, почесал в лохматой голове и спросил:

- А когда поженитесь, будете?

- Придется, - тяжело вздохнул я.

- А тебе, дядь Леш, чего? Не хочется?

Я вытер пот со лба и еще раз тяжело вздохнул.

- Очень хочется.

- Потерпи. - Пацан помолчал. Потом поднял в голову, взглянул в мои глаза и продолжил допрос. - А целоваться можно?

- Целоваться - можно.

- А женишься когда?

- Скоро. Вот миллион накоплю на свадьбу.

- Эх... - расстроился пацан, - много денег надо! А сейчас у тебя сколько денег?

- Ну, тысяч пятьдесят есть.

- Это хорошо. Значит, скоро накопишь.

На этом мы нашу беседу закончили, и пошли к маме. Но тут, мужчина в самом расцвете сил получил новый удар. Все туда же. Ниже пояса.

- Мам - сказал маленький предатель маме Оле, дергая ее за лямку купальника.

Купальник развязался, но Ольга вовремя прикрыла груди руками, избавив меня от излишнего волнения.

- Мам! Дяде Саше жениться можно. У него женилка знаешь какая!

И паршивец щедро разве руки в разные стороны. Вероятно, хотел сделать мне комплимент. Что ж. У него получилось. Ольга прыснула со смеху, чуть не уронив верхнюю часть купальника, а пара одиноких девиц, гревшая свои попки недалеко от нас, с интересом посмотрела на мои плавки, гадая, как же в них уместилось такое сокровище.

Посмотрите на меня, парни! Я похож на психа? Да? Ну это ошибочное мнение. Я спокоен как сушеный удав! Но сколько можно было этому маленькому негодяю действовать мне на нервы. И даже не на нервы, а на один и тот же нерв! Я схватил этого философствующего террориста и утащил в воду. Но не утопил, как это следовало бы сделать, а только предупредил, что если он не научится держать язык за зубами, то я больше никогда, НИКОГДА не буду делать с ним в кустах пи-пи. Остаток дня Диман вел себя прилично. Я тоже.

* * *

Проводив Ольгу и Димку домой, я вернулся к себе в общагу.И знаете чего мне хотелось? Как это Диман говорил? "Тра-хи-вать-ся". В дверь робко постучались.

- Я давно тебя жду, - сказал я, и подумал, - кого черти несут.

Черти принесли Маринку.

Она села на диван рядом со мной, и закурила сигарету с запахом ментола.

- Ты знал, что я приду?

- Я всегда тебя жду. - Я взял из ее пачки сигарету и тоже закурил. - У меня есть водка.

Она сама налила грамм пятьдесят и махнула, занюхав сигареткой. Потом опасно вздохнула, едва не вывалив из кимоно свои груди. Чуть прикрыв их Маринка затянулась сигаретой, под самую завязку и начала выпускать колечки дыма. Я понял, что должен сделать первый шаг.

- Расскажи чего-нибудь, - разрешил я.

- Лешечька, ты не поверишь! - обрадовалась она.

- Поверю. Я верю каждому твоему слову. Если уж ты будешь врать, значит, на свете не осталось ни одной порядочной женщины.

- Спасибо, Лешек! - Марина пододвинулась ближе и мягко положила на мою руку свою ладонь. - Ты же знаешь, что этот американец у меня остался?

- Канадец

- Канада это тоже Америка! Сейчас я тебе все расскажу.

- Может не надо, Марин? Дело тонкое. - пробормотал я кося взгляд в вырез кимоно, и сглатывая слюну.

- Нет, я расскажу! Она откинулась на спинку дивана, отчего грудь ее снова полуобнажилась, и опять пустила колечками дым. Эффектно у нее это получается! Голос ее стал медово-томным.

- Когда вы ушли, мы еще немного посидели. Не гнать же его ночью. Я устелила ему на полу. Сама легла на диван. И лежим! И мне не спиться. И, слышу он ворочается, что-то бормочет. По своему.

- И я пошла к нему, - подумал я.

- И я пошла к нему. - Повторила мои мысли Маринка. Она замолчала, видно вспоминая прошедшую ночь. - Он такой ласковый! У меня никогда не было такого мужчины. Даже с мужем не сравнить!

- С первым, или со вторым?

- С обоими вместе взятыми. Первый вообще не умел ничего.

- А как же ребенок, он как появился? - напомнил я о Сережке, большую часть лета живущем у бабушки.

- Ну, тебя. Я же про другое! Ты знаешь, как он целуется!

- Не знаю. - Я встал и тоже плеснул себе в стакан порцию водки. Меня, как-то это не интересовало. Но могу предположить, что тебя он облизал всю, с головы до ног.

Маринка закрыла глаза и отключилась. Видно парень и впрямь был специалистом по ласкам. Затем она вздохнула. В который раз кимоно распахнулось. В который раз у меня зашевелилось.

- А член у него большой? - спросил я, вспомнив сегодняшний день, и Димкин прикол.

- Дурак.

- Извини. Это я так. О своем.

- Мы с ним до утра не спали. Я раз десять кончала!

Я поперхнулся выпитой водкой.

- Такого не бывает. - Заявил я авторитетно.

- А он все по-своему лопочет что-то. - Продолжала Маринка, не обращая на меня внимания. Потом она сделала достаточно длинную паузу. Встала с дивана. Вдавила окурок в чайное блюдце, стоявшее на столе, и, уже с другой интонацией, закончила, - А утром проснулся, заговорил по-русски, зараза.

Она еще что-то говорила про его эмиграцию и его несчастную любовь. Про дзержинскую невесту, вышедшую замуж не за него, но пригласившую его на свадьбу. И еще всякую чепуху. А я сидел на полу, у ее ног и смеялся. Беззвучно. В душе.

- Он сказал, что уезжает, но обязательно вернется ко мне! - Закончила свой монолог Маринка.

И я подумал о том, какая она дура. "Он улетел, но обещал вернуться, милый Карлсон!"

- Он обязательно вернется, - заверил я ее, - ведь голливудские актрисы, по сравнению с тобой - дешевые проститутки! Жди его, Марина.

- Ты и вправду думаешь, что я такая красивая, - она подошла ко мне и как в фильме, сексуально облизнула губы.

- Когда я врал?

Она могла бы вспомнить, по крайней мере, сотню случаев, когда я врал, но не захотела сделать этого.

- Хочешь, я останусь у тебя?

- Хочу, - сознался я. Но в следующий раз.

- Почему?

- У меня месячные.

Я ловко увернулся от пощечины.

- Дурак. - Сказала она и вышла, хлопнув дверью.

- Может быть. - подумал я в слух, и запер дверь на замок, чего не делал давно. А потом улегся в пустую постель и подумал о том, о чем одинокому парню, вроде меня думать не стоит.

6.

На следующий день я пришел на работу в приподнятом настроении, с черным галстуком на белой рубашке, с выбритой и улыбающейся физиономией. Сиротливо-одинокая бессонная ночь заставила меня подумать о многом. Во мне созрели три важных решения. Первое - я больше никогда-никогда не буду напиваться. Второе - женюсь. Третье... А вот что было третье я к утру забыл.

Среди ночи я даже позвонил, Ольге, и сделал ей предложение. Она со сна долго думала, а потом согласилась обсудить это завтра. Вахтерша (я звонил с вахты, в общаге) покрутила у виска пальцем. Я ответил ей тем же. И в ответ получил обещание, что в следующий раз, мне придется пользоваться телефоном-автоматом.

Но вот, настал новый день. И вот я на заводе. Я вошел в цех за десять минут до начала смены! Я иду между бетонных блоков, распространяя вокруг аромат хорошего одеколона, и улыбаясь, как стопроцентный янки. Весь мой вид говорил, кричал, вопил:

- Нам денег не надо! Работу давай!

Я раздавал налево и направо комплименты, как принц Датский подзатыльники. (Не знаю, раздавал ли принц этот подзатыльники, но что мог, при желании, это точно.) Я улыбнулся даже любимому мастеру, Надежде Петровне, и сказал ей приятный, для каждой женщины комплимент:

- Надежда Петровна, вы сегодня прекрасно выглядите!

Но она только скрипнула зубами и стрельнула на меня злым взглядом. Черт! И как я сразу не заметил этот здоровый прыщ у нее на носу?! Ладно. Переживет.

День был чудесный. Солнце выглядывало из-за прозрачных легких облаков. Заглядывая в грязные и побитые окна, оно удивлялось мне. А я! Я жил работой! Я упивался работой! Я весело разбрасывал бетон направо и налево. Я так лихо бросал каркасы, что они разваливались. Я сломал мастерок и две лопаты. К обеду техника не выдержала, и встал бетоноукладчик. Надежда Петровна обвинила во всем меня, и обозвала диверсантом. Пришлось писать объяснительную. Выглядела она примерно так:

Объяснительная.

Довожу до вашего сведения, что при работе на бетоноукладчике, я неоднократно нажимал на всевозможные кнопки, в результате чего не выдержал перегрузки электродвигатель машины. Свою вину признаю частично.

- Ты же клоун, - сделала мне комплимент Надежда Петровна

Ј Я знаю. - согласился я. - представьте, через сто лет, вы будете водить здесь экскурсии и толкать речи на тему "Здесь жил, работал и загибался наш дорогой Алексей Пьянов". А над этим самым бетоноукладчиком будет висеть мой портрет. А в раздевалке, будет мой ящик с памятной табличкой. И ботинки рядом.

Ј Запиши, я это дома прочитаю, - Сделала меня Надежда.

Как всегда, во времена аварий, катастроф и обедов, мы пошли в раздевалку и сели перекинуться в картишки. Играем в свару. Мне сегодня везет. Больше всего это злит Серегу Сахарова. И вот в очередной партии, когда все побросали свои карты, а на кону была целая куча денег, мы сошлись не на жизнь, а на смерть.

- Бросай сразу, - говорю я ему и делаю ход двадцатничком. - Ваши не пляшут.

- Да пошел ты - сердится он. - Меня на понт не возьмешь! Он чешет заросшую щетиной челюсть, добивает и дает червонец сверху.

У меня двадцать восемь. Это круто. Я дохожу червонцем и хожу дальше еще двадцать. Серега пересчитал деньги. Почесал в трех местах свою лохматую башку. Достал что-то из носа и внимательно осмотрел палец. Я понял, что это новый способ гадания. Гадают же на кофейной гуще! Гадальщик тщательно вытер палец о штаны и, прищурившись, взглянул в мои глаза.

- Не может тебе так везти все время, - решил он наконец, и дошел до моего двадцатника. Потом он бросил предо мной двух тузов, как бросали вызов в средние века.

- Два лба.

- Восемнадцать, - говорю я, показывая ему короля с восьмеркой.

На лице Сахарова расцвела ослепительная улыбка. Рука потянулась к выигрышу.

- И еще десять, - показал я даму. - Я же говорил, лучше сразу сдаваться. Серега грохнул кулаком по столу и сказал вслух то, о чем я только что подумал:

- Везет дуракам и пьяницам.

- Серега, это не везение, а профессионализм.

После чего мы послали Ваську за водкой. Нужно же обмыть мой выигрыш и мое решение начать новую жизнь.

Когда делать нечего, мы слушаем Серегу Сахарова. Он вечно чего-нибудь интересное и пикантное припомнит. Вот один из его рассказов:

- Работал я когда-то водилой. Вез я как-то какое-то ценное оборудование с одного завода на другой. Ну, в дороге выпил лишний стакан табуретовки, и въехал всей машиной то ли в речку, то ли в озеро какое. На счастье, нашел танкистов. Они меня и вытащили. НУ я, значит, проспался, просох, приезжаю на завод этот долбанный. Все чин-чинарем. Стою, с замом по сбыту разговариваю. Стали приборы выгружать. А оттуда вода потоком. Как Ниагара, блин! Начальник с лица сбледнул. За голову схватился, Кричит, значит:

- Откуда вода!

Я ему честно вру:

- Ливень, - мол, - был, с градом.

- Какой-такой ливень! У тебя машина с тентом!

- Косой ливень, - отвечаю. - Или ты думаешь,я сам воду в ящики твои ведрами таскал!

В общем, умен и хитер Серега, как стая бразильских обезьян!

Только сегодня ему не до разговоров. И дело даже не в том, что он в карты проиграл. Оказывается, от него вчера жена ушла. Что хуже? "Каждому свое", - как писали фашисты на воротах Освенцима.

Я возможно не прав, но хочу рассказать вам один анекдот.

Встречаются как-то два другана. Женаты на подружках. Болтают они, значит о том, о сем. Один и спрашивает:

- Как жена? Не обижаешься?

- Да стерва, а не жена! Сам посуди. Приезжаю недавно из командировки, соскучился, захожу. А она на кровати вся голая лежит! И глаза... Хитрые-хитрые! Заглядываю под кровать - так и есть! Любовник!

- Это что, - возражает первый. Вот у меня, стерва так стерва.

- ?

- Прихожу, тоже как-то раз домой, а жена на кровати лежит голая! А рядом с ней мужик. Тоже голый! И у обоих глаза - хитрые-хитрые! Я под кровать сразу заглядываю. Так и есть! Всю брагу выпили!

Вот такой, ребята анекдот. А рассказал я это к тому, что у каждого своя мозоль. Вот. Еще раз прошу прощения за пошлый анекдот. Дальше будет еще хуже. Кому не нравится мой стиль, могут не читать. Хотя, с другой стороны, раз уж вы дочитали до сюда, помучайтесь еще немного. Это же не "Война и мир". Тут чтения-то на пять минут осталось. И, кроме того, обещаю, что сюжет буду развивать несколько отчетливее.

Но сюжет сюжетом, а Серегу, задетого тем, что от него жена ушла не остановить.

- Плевать на нее, дуру, - сказал он и плюнул на окно заляпанное брызгами бетона. Придет. Куда она, на хрен денется! Она уж уходила к какому-то охламону с колбасной фабрики. Через неделю, как милая назад прибежала. Где она еще такого жеребца, как я найдет! Целую сумку колбасы принесла с собой, жаба. Я ей говорю, - "Иди откуда пришла, гадина ты колбасная!" А когда колбасу увидел - передумал. "Ладно, - говорю, - оставайся, только уговор. Палка на палку". И тогда она осталась. И сейчас придет, вернется.

- Серега, - спрашиваю я, и плюю туда же, куда и он. Попал точно. - А сейчас она опять за колбасой пошла?

- Да хоть за селедкой! Жалко что ли ссаной дырки. Побегает придет. А я ей тоже отомщу. Сразу двух баб приведу.

- А справишься? - приколол я "неуловимого мстителя".

- А почему бы и нет! В охотку-то!

И он рассказал такую историю, что все мы просто хохотали. Вам я ее пересказывать не буду, а то совсем порнография получится. Тем временем вернулся Васек. Мы вмазали по соточке, завязался, было разговор, но тут вошла Надежда Петровна. Увидев ее, я почувствовал себя плохо. Прошу извинить меня, мой ранимый и нежный читатель, за интимные подробности, но у меня забурлило в животе. Как в Питере, в октябре семнадцатого.

- Леша, - сказала она и потянула меня за рукав. Тебя главный вызывает.

- Ему надо, пусть сам и идет, - ответил я довольно грубо, но встал и прошел вслед за ней на улицу. Пахло пылью, заводами и грозой. Я добавил и своих запахов. Пошарив в кармане, откопал несколько кофейных зерен, которые всегда жую в ответственный момент. Люблю, знаете ли, чтобы у меня изо рта кофеем пахло, как у графа де Пижона.

Секретарша сочувственно мне улыбнулась.

- Сейчас я ему покажу, где раки зимуют! - пообещал я, - весь завод развалил.

И я решительно толкнул дверь, не забыв, впрочем, постучаться. С внутренней стороны.

- Начальник особого отдела по борьбе с выполнением плана старший майор Пьянов прибыл по вашему распоряжению, Валерий Александрович. Вызывали?

Главного слегка передернуло, но он пригласил войти. Рожа у него, как всегда была кислая, словно он только что проглотил лимон. К ней мы давно привыкли. И определяли его настроение по глазам. Если глаза широко открыты, значит шеф О.К. А когда он ощущает себя дерьмом (в хорошем смысле этого слова) глазки его уже, чем у корейца. Сегодня глаз почти не было видно. Когда он заговорил, вовнутрях у меня снова забурлило, как будто перед штурмом Зимнего. Усилием воли, я сдержал рвущихся к власти большевиков, и даже попытался улыбнуться. Валерий Александрович положил предо мной папку с бумагами. Я посмотрел. Это были докладные на меня. В основном от Надежды Петровны. Да пара от начальника цеха.

- И сегодня еще одна, - бросил он на стол свежую кляузу.

Ј Ага. - Ответил я блестящей фразой, посчитав, что угу, или ого, были бы неуместны.

Сейчас у меня этот корейский цитрус получит!

- Не ага, а когда работать будешь как надо?! Не хочешь работать - увольняйся!

- Кто сказал, что я не хочу работать! Это я не хочу работать! - покатил я бочку. - Да я когда на наш завод пришел, думал, - "Вот, наведем здесь порядок вместе с вами"! А от вас никакой помощи! Бьешься, как рыба об лед!

- Ты... - Кислый долго сочинял речь, вероятно, отсеивая матерные слова. - Это что по-твоему такое! - он сунул мне папку с докладными.

- Бумажки. Сходи, вытри ими задницу. Пусть она у тебя синяя будет. Или голубая. Какие там чернила?

Лимон почернел. Следующую фразу он произнес уже без визга. Спокойно и с нажимом:

- Я тебя уволю. По тридцать третьей.

- Хреново пострижен, - почти прошептал я. Аврора дала сигнал к штурму. В воздухе запахло свершившейся революцией. Я не стал дышать этим дерьмом и вышел, плотно прикрыв дверь.

- Просил не беспокоить, - подмигнул я секретарше.

Через полчаса я написал заявление на расчет.

* * *

Я стоял на балконе, и с высоты девятого этажа рассматривал город. Там, вдалеке, дымили заводские трубы. Вон там - дом со шпилем. Военкомат. Это - Дворец Культуры Химиков, который Диман обзывает Дворцом Культуры Фиников. Парк. Колесо обзора. Быть может, кто-то сейчас смотрит с него на меня. Там, вдалеке, виден берег Оки. А прямо под нами, у кинотеатра "Россия" суетятся люди. На месте, где был когда-то фонтан, теперь толкучка. Мыслей не было. Вру. Была одна. Но это уже не мысль, а наваждение какое-то. Я заглянул в комнату, где Димка смотрел по телеку диснеевские мультики, а Олька ставила на стол чашки с чаем. На столе аппетитно улыбались принесенные мной эклеры. Дремали в вазочке, аккуратно одетые в нарядные фантики конфетки. Я вошел в зал и плюхнулся в мягкое кресло. Закрыл глаза.

- Оля. Я тебя очень прошу. Выйди за меня замуж.

Звякнула падая чашка. Зависла пауза. Я открыл глаза. Почему-то навернулись слезы. С каких пор я стал столь сентиментальным?

- Мам, ты чего молчишь то? - раздался Димкин голосок. - Он тебе руку и сердце предлагает. Предлагаешь? - Спросил он уже меня.

- Предлагаю. И руку, и сердце, и любовь. И шампанское. Цветы. Ничего не жалко.

- Мам, ты соглашайся, пока он не передумал! - снова посоветовал Диман.

- Не передумаю.

- Может, сначала чаю попьем? - устало предложила Ольга. Она подвинула кресло и села напротив меня, закинув руки за голову.

- Я не могу без тебя. - Прохрипел я.

Она сидела и молча смотрела на меня.

- А шоколадку купишь? - дергал за руку Димок.

- Две. И всем мороженое. - Пообещал я, хоть и не был уверен, что на все хватит денег.

Я снова закрыл глаза, вслушиваясь в бешеный стук сердца.

- Я согласна. Но сначала в магазин! Хлеба, колбасы, и чего ты там наобещал? Деньги-то есть, жених?

Она протянула мне большую сумку. И я увидел, что она плачет. Я вытер ладонями слезы и мы поцеловались.

- Ну, вы целуйтесь. Только недолго, а то чай остынет.

Я поднял Димку на руки, и мы поцеловались втроем.

Это был 1988 год. Это было время надежд и любви. Самые счастливые годы в моей жизни.

Самые счастливые? Вру. Вру. Вру. Они могли бы стать самыми счастливыми, если бы Ольга меня любила. А она не любила меня. Она позволяла себя любить, потому что я ей был нужен. И потому, что я нравился ее сыну. А потом к ней пришла настоящая любовь. Ведь ей было всего 26. И когда я понял, что больше не нужен там, я ушел.

Вот она, там, за стеклом, среди дождя. Как рыба за стеклом аквариума. Открывает рот, что-то говорит, но я не слышу ее слов. Я почувствовал, напряжение в теле. Мне захотелось встать, выскочить туда, в дождь, взять ее за руку. Но я заставил себя сесть. В сорок лет начинаешь понимать, что старую разбитую вазу не склеить воспоминаниями.

Она уехала на такси.

Глава четвертая

Ты знаешь, что в жизни все не так, как в стихах и романах. Ты знаешь, что любовь не бывает счастливой. Ты знаешь, что друзья, это те, кто может предать, а добро - только одна из масок зла. Ты знаешь что жизнь лишь преддверие смерти Знаешь что мир, лишь приготовление к войне, и человек - роковая ошибка природы, склонная к самоистязанию и самоуничтожению. Тебе кажется, что ты готов к самому худшему, потому, что не ждешь от жизни ничего хорошего. Но ты не прав. Ты не прав. Не прав и наивен.

В жизни все намного хуже.

Так и не допив пиво, и не дождавшись, когда закончится дождь, я встал и поплелся домой. Странно, но Машки дома не было. Обычно, в ожидании меня, она вылезала из окна и сидела на лавочке. Но сегодня было холодно и дождь. Предположив, что она наконец-то родила, и лежит где-нибудь с котятами, я покискискал, но, поняв, что все напрасно, снял мокрую одежду и залез в ванну. Горячая вода согрела и тело и мысли. Тепла добавила рюмка водки. Я посидел в кресле, продолжая лелеять мысль о камине и поглаживая трубку телефона. Я больше не мог откладывать этого звонка. На мое счастье трубку подняла она.

Ј Это я.

Ј Я узнала. Рада что ты позвонил.

Пауза.

Ј Спасибо за картину, - сказал я, и, пытаясь справиться с дрогнувшим голосом, прокашлялся.

Ј Спасибо за рассказ.

Снова длинная пауза. Я хотел сказать, что люблю ее, но голос сорвался и я снова закашлялся.

Ј Ты заболел?

Ј Да, простыл, - сказал я, - на улице сыро. Осень. Я хочу тебя видеть.

Ј Я тоже. Но давай не будем этого делать.

Ј Почему же?

Ј Потому, что потому. Все кончается на "у". Она грустно засмеялась. Я замужем. Я люблю мужа. Он любит меня. И они с Васькой любят друг друга. Разве непонятно?

Ј Понятно.

Пауза.

Ј Понятно, что мне нет места в твоей жизни.

"Разве что в мечтах", - хотел сказать я, но вместо этого спросил почему-то:

Ј А почему ты так его назвала?

Ј Его?

Ј Да не его, а Ваську. Смешно. Как котенка.

Ј А по моему здорово.

Кажется, она обиделась.

Ј Да нет, мне нравится. - сказал я и пожал плечами так, что захрустели кости. Жаль, что она не видела и не слышала. - Ты слышала, как хрустят мои кости?

Ј Что хрустит? - не поняла Ирина.

Ј Мои кости. Я пожал плечами, и у меня захрустели кости. Жаль, что ты не видела и не слышала.

Пауза. "А в мечтах"? Я должен спросить: "А в мечтах"? И я спросил.

Ј Что в мечтах? - переспросила Иринка.

Ј А в твоих мечтах, есть для меня место?

Она закрыла трубку рукой. Я словно видел, как она закрыла трубку рукой. И я машинально повторил это движение. Я ждал, что она ответит. Я знал, что она ответит.

Ј Леша, - сказала она чуть слышно.

Ј Я здесь.

Ј Завтра в девять утра я буду дома.

Ј Дома?

Ј Ну, куда же идти в такую погоду. Приходи. Нам надо поговорить.

* * *

Я шагнул через порог и протянул Иринке цветы.

Ј А где Васька? - я повертел в руках большую шоколадку

Ј Васька в садике.

Она прошла в комнату, чтобы поставить в вазу цветы. Я снял мокрую куртку, вымыл руки и вытер их полотенцем. Потом долго смотрел сквозь зеркало в свои глаза.

"Маленькое бледное лицо выплыло из глубины тусклого стекла, словно труп утопленника, поднявшийся на поверхность глубокого озера на седьмой день", - почему-то некстати вспомнилось мне. Я отвернулся от зеркала и вытер лицо полотенцем.

Ј Чай или кофе?

На ней были старенькие джинсы и длинный толстый свитер. Она не смотрела мне в глаза.

Ј Тебе чай или кофе?

Ј Я не настаиваю на большом количестве горячей воды, - произнес я чужую фразу прочитанную в чужой книге.

"Господи, подумал я, ну почему мы привыкли жить так, как жить не хотим. Мы все делаем так, как положено? Я... Писатель... Писатель, который даже с любимой девушкой разговаривает при помощи чужих фраз. Как это... Пошло и глупо. А кто сказал, что отказаться от любви, это правильно? Я сделал шаг вперед, взял в ладони ее лицо и поцеловал. Она не оттолкнула меня.

Потом я, не отпуская ее губы ни на миг, взял ее на руки и понес вон из кухни. Вру. Я спросил ее. Спросил где спальня. Она вяло махнула рукой.

* * *

Мне не хотелось идти домой. Я долго шарахался по городу и наконец встретил старого друга. Я уже забыл, как его зовут и где мы с ним познакомились, но он был мне рад, называл меня по имени и предложил посидеть в кафушке. Мы выпили. И тогда я вспомнил, что работали мы с ним на "Яве", и зовут его, так же как и меня. Странно, но я быстро спьянился. Наверное нельзя быть одновременно счастливым и от любви и от вина. Передоз. Около дома гулял соседский пацан Вовка. Я шутя натянул ему на уши кепку и прошел было уже дальше, но Вовчик окликнул меня.

Ј Дядя Лёш! Погодите!

Я круто развернулся и сел на лавку, так как закружилась голова.

Ј Дядя Лёш... В общем, тут такое дело. Знаете Кольку из соседнего подъезда. Алкаша.

Ј Знаю, кто ж его не знает, - ответил я.

Мои пьяные мозги зашевелились, и возник вопрос, а нафига мне этот Колька? Если помер, так и срать на него два раза. Туда ему и дорога. Он уже весь дом задолбал. Из его квартиры воняет. Крысы, мыши, тараканы и блохи - его постоянные квартиранты совершают набеги на соседей. Колькины друзья заблевали и обоссали не только его подъезд, но и соседние. Нахрена мне Колька? Я был пьян, я усиленно думал и поэтому не сразу понял, что говорит Вовчик. А когда понял, то в глазах моих потемнело.

Ј Что ты сказал?

Ј Я говорю, кошку вашу, Машку он монтажкой убил. Она на лавке сидела. А он ее по спине, по шее монтажкой. А потом к себе потащил. Он ее, наверное, съест. Или уже съел. Он тут уже всех собак переловил во дворе. Я кричал на него, сказал, что вам расскажу.

* * *

Какое-то время я сидел и тихо плакал. Вовка испугался и суетился около меня, протягивая платок. Я взял его платок и вытер слезы.

Ј Иди отсюда. - Сказал я. - Иди, дай мне побыть одному.

Я сидел закрыв лицо руками. Но больше не плакал. Я сунул платок в карман и пошел в соседний подъезд. Дверь Колькиной квартиры никогда не запиралась. Она давно была разбита и раскуроченна. С тех пор как Колька потерял ключи. Я надавил на кнопку звонка и вошел. Колька был на кухне. Он сидел в рваных спортивных штанах за грязным столом и жрал. Я понял вдруг, что он ест мою Машку. Мою любимую Машку! Так ли это было, или нет, неважно. Меня едва не стошнило.

Ј Че надо? - Зло сказал Колька.

Я сделал шаг вперед. Под ногами увидел прислоненную у стены монтажку. "Этой монтажкой он убил ее", - подумал я и зачем-то тронул ее ногой. Железяка глухо ударилась об пол.

Ј Че надо? - Опять повторил он и встал из-за стола.

Наверное, у меня был страшный вид. Иначе, зачем этот ублюдок взял со стола нож? Он взял его и опустил вниз зажав между пальцев. Я стоял и смотрел, как раскачивается в его руках кухонный нож. Этим ножом, наверное, он резал ее тело.

Я наклонился и поднял монтировку. Колька попытался перехватить мою руку, но тяжелая железяка ударила его по лицу. Не думаю, что первый мой удар был сильным. Я же не собирался его убивать! Я просто ударил его по лицу. Он выронил нож и закрыл лицо руками. Потом бросился на меня как таран, головой вперед. Или он просто падал? Так или иначе, все вышло так, как вышло. Я инстинктивно сделал шаг в сторону и снова ударил его по голове. Потом, пока он не упал еще и еще. И каждый новый мой удар был злей и сильней прежнего вдвое. Колька упал сначала на колени, потом растянулся в прихожей. "Я его убил?" - задал я себе вопрос. Странно, но мне не было страшно от этой мысли. Я положил на его тело монтажку. Пихнул его ногой. Потом прошел в кухню. И посмотрел в мусорное ведро. Там, завернутые в целофановый пакет лежали останки Машки. Я опять заплакал. Вынул пакет и поцеловал его. "Никто не смеет убивать моих любимых людей", - подумал я. В открытую дверь комнаты я увидел спящую на диване пьяную женщину. Появилось желание снова взять монтажку и... И я взял монтажку в руки. Но только для того, чтобы стереть носовым платком, который дал мне Вовка отпечатки пальцев. Этому учат в фильмах и книгах. Из фильмов и книг можно узнать много полезного. Как убить, как изнасиловать, и как замести потом следы. Из фильмов и книг я знал также, что нельзя оставлять свидетелей. И, что убив человека, нудно сделать контрольный выстрел. Я поднял с пола нож, присел над Колькиным телом, перевернул его на бок и воткнул нож в горло. Кровь потекла вялым ручейком. Значит он был мертв. Я стер отпечатки и с ручки ножа. Потом сунул нож в его руку, и ушел, осторожно прикрыв дверь.

* * *

Машкин трупик, точнее то, что от нее осталось, я закопал в Первомайском лесу.

* * *

Ј Кольку его жена убила. Ну, не жена, а баба какая-то. Сожительница. Он ее всегда бил. Так милиция считает.

Ј Откуда ты знаешь, что считает милиция?

Ј Говорят... - Вовка внимательно посмотрел мне в глаза. Я отвернулся. - Ты не бойся, дядь Леш, я никому не скажу.

Ј Чего ты не скажешь?

Ј Ничего не скажу. - Правильно сделали.

Ј Чего я сделал?

Я посмотрел на пацана, и наши взгляды встретились.

Ј Я платок нашел.

Только тогда, я вспомнил про платок. Когда я его потерял?

Вот так и бывает. Самые крутые киллеры, даже те, кто учился этому специально, а не по художественным фильмам, вроде меня, попадаются на мелочах.

Ј Какой платок?

Ј Который я вам давал. Он в крови был испачкан.

"Блин, втянул в это дело зеленого пацана", - подумал я и спросил где платок.

Ј Я его сжег на костре.

Ј На костре? А где ты костер нашел?

Ј Около свалки мусор горел.

Мы сидели плечо к плечу. И от мальчишеского тела шло тепло. Я опять чуть не заплакал. Нервы ни к черту.

Ј Я никому не скажу.

Я встал и молча сжал его плечо. Слеза побежала по щеке. Я отвернулся и ушел.

* * *

Дождь. Такая же погода была и тогда, когда я был у Ирины. Я видел ее еще однажды. Она просила меня никогда не приходить к ней и не звонить. Она хотела жить той жизнью, которую построила для себя. И я не звонил. не хотел ломать ее карточный домик. Такая же погода была в тот вечер, когда погибла Машка и умер сосед Колька.

Ј Задолбал этот дождь, - Рудик тоже посмотрел в окно. - Тоже мне, бабье лето называется! Холод и сырость.

Ј Какие бабы, такое и бабье лето, - сострил Егор, и сказал, что ему пора уже домой.

Следом ушел и Рудик. Я упал на диван и включил телевизор. Долго смотрел все подряд, переключая каналы. Было одиноко. Я взял записную книжку и нашел в ней номер Иринки. Телефон лег на мои колени. Я потыкал в кнопки пальцем и услышал ее голос. Словно испугавшись чего-то, зажал трубку ладонью. Мы помолчали. Она повесила трубку первой. В той же книжке, на той же букве, на самой верхней строчке я увидел еще один телефон. Я не видел ее почти двадцать лет. Я не звонил ей, но каждый раз, когда переписывал телефоны в новую записную книжку, писал и этот номер. Что там говорят про ружье, которое обязательно выстрелит? 25-39... Как там дальше?

Ј Алло?

Ј Привет, Оль, это Алексей Пьянов. Помнишь такого?

Ј Лешка? Вот это сюрприз, как это тебя угораздило позвонить?

Ј Твой телефон записан в моей книжке. И занимает самую верхнюю строчку. Рассказывай, как жизнь.

Ј Да ладно, чего рассказывать. Сижу, вот одна, телевизор смотрю.

Ј А как Димка?

Ј Димка женился. Живет отдельно. Слушай, а приезжай, поболтаем!

Ј Хорошо, - сказал я, - говори адрес, и что там надо к столу.

* * *

Я сидел в старом, провалившемся кресле. Оно сильно сдало с тех пор, как я сидел в нем последний раз. От заводской полировки на ручках мало чего осталось, и теперь они были отполированы руками тех, кто в нем сидел. Было неудобно. Задница так провисла, что сначала мне показалось, что сижу я не я и сижу не в кресле, а на стульчаке. Хотелось попросить чего-то вроде подушки, положить под задницу, но я не решился. Стол был, вероятно, тех же времен. Второй половины семидесятых прошлого века. Тоже с облупившейся полиролью. Но оттого, что шлифовали его мокрой тряпкой, а не руками и костюмами, стол выглядел еще хуже кресла. Впрочем, свою основную обязанность, удерживание посуды с ее содержимым, стол выполнял неплохо. Может быть потому, что особенно то держать ему было нечего. Колбаска в тарелочке. Салат из свежих помидор с огурцами. И бутылка портвейна. Уже когда она открыла дверь в полутемном коридоре, я пожалел, что пришел к ней. Я помнил Ольгу хрупким неземным существом с огромными чистыми глазами. Такой она была в восьмом классе. Помнил я ее и холодной красавицей с манерами светской львицы. Помнится, мы встретились с ней в кафе, лет... Да, семнадцать лет назад. Она сидела в компании подруг. Я подошел к их столику и заговорил. Потом, поняв, что лишний, ушел, оставив свой телефон. А вечером она позвонила мне и извинилась. Сказала, что встречалась с подружками, которых сто лет не видела. Еще сказала, что я очень понравился девочкам.

Но мне были не интересны ее девочки. В общем, я стал за ней ухаживать, и мы даже поженились. Но я вам, кажется эту историю уже рассказывал?

Тогда, во время дождя, я увидел ее за грязными запотевшими окнами пивнушки, и мне показалось, что она совсем не изменилась. А теперь мы сидели друг напротив друга И мне не хотелось смотреть на нее. Да я и не смотрел, потому что мне было неприятно и стыдно видеть обвисшие щеки, мешки под глазами, которые не могла скрыть никакая косметика. Она сильно поправилась. И почему-то не одела бюстгалтера. Она сидела в кресле напротив, сидела ссутулившись, (верно, как и я) и груди ее свисали до живота.

Она рассказала мне, что осталась без работы и спасает одно - сдает квартиру, что осталась от бабушки, тем, кто желает весело провести время в чужой женой, или чужим мужем. А еще, у нее есть дочка. Гостит у бабушки. Дочка ее, уже взрослая почти, скоро пятнадцать, дома бывает нечасто. И дай Бог побыстрее вырасти ей и закончить школу, потому что появился у нее ухажер. Женатый мужчина, почти такого же возраста как мы с ней.

Хотите анекдот в тему? Лось, после страшного похмелья выходит к реке и жадно пьет. Из кустов, почти в упор в него стреляет охотник. Раз стреляет, второй, третий... пятый. И не может поныть, почему лось не падает. А лось, на мгновение оторвавшись от водопоя, бормочет: "Что-то я не пойму... вот я пью, пью, а мне все хуже и хуже". Такая же ситуация была и у меня в тот вечер. Мы выпили мой портвейн, потом из холодильника возникла початая бутылка водки. А мне было все хуже и хуже. Подобно герою другого анекдота, который пришел в гости к другу, (друг пообещал ему что будут женщины, не очень красивые, но если выпить как следует, то ничего), я понял, наконец, что столько не выпью. Благовидный предлог слинять я нашел, когда она предложила мне сходить за добавкой спиртного.

Ј Мне надо еще выпить, а то я не смогу с тобой переспать, - сказала Ольга.

Ј Нет проблем, - ответил я, и выскочил на улицу.

Пусть ждет хоть до утра.

Странно, но я подошел к своему подъезду почти трезвым. Вечер был теплым. Быть может, наконец-то наступило бабье лето? Я не пошел домой, а сел в машину и тихонько включил музыку. И думал о том, что такое хорошо и что такое плохо. Думал о романе Достоевского "Преступление и наказание". И о том, что я, должно быть, значительно хуже Раскольникова. И душа моя - большая черная пропасть, если я не чувствую вины за то, что убил. Мне даже стало страшно за себя. Подумалось про происки сатаны. Наверное, он давно забрал к себе мою душу. Надо сходить, нужно обязательно сходить в церковь. Вспомнился пьяный поп, злые прихожане и слова Ремарка о том, что нет людей, более жестоких и злых, чем истинно верующие. И слова пьяного попика: "Все мы грешны". Я завел авто и поехал туда, где смогу найти женщину, чтобы согрешить с ней.

* * *

Их было трое. Одну из них я заприметил еще раньше. Как-то я примерно в то же время проезжая мимо попал в ямку и у колеса отвалился колпак. Я остановился, и ко мне подошла совсем молоденькая худенькая девчушка. Но увидев, что я остановился совсем по другой нужде, она встала в нерешительности, и постояв мгновение развернулась и ушла. Кажется сегодня она снова здесь.

Я притормозил и открыл дверцу справа. Вначале подошла самая старая из них. "Самая старая", - сказал я? Ну, не такая уж и старая, если принять во внимание мой возраст. Я был, пожалуй, лет на десять ее постарше. Она подошла и я увидел сначала длинные ноги и короткую юбку. Ноги мне сразу не понравились. Потом проститутка наклонилась и ввалила в кабину свои огромные груди. Между которыми болтался на черной веревочке маленький серебряный крестик. Потом вплыло лицо.

- Что-то хотите? - спросила она. - Качественно и недорого.

Я привык уважительно разговаривать с женщинами. Даже если хамлю. Но сейчас задумался, не стоит ли сказать что-то вроде: "Слышь, телка, подгони-ка мне вон ту малявку".

- У вас прекрасная грудь, - сказал я вместо этого.

Женщина наклонилась ко мне и посмотрела на меня внимательней.

- Три сотни. И можете мять их сколько захотите. Можете даже в них кончить. Мужчинам нравится.

- Обязательно, - сказал я. - Я обязательно это сделаю, но в следующий раз. А сегодня вы не могли бы попросить подойти других девочек. Мне хочется маленькую и худую. - Пояснил я как бы оправдываясь. Я педофил.

- Все помешались на маленьких худышках, - вздохнула женщина и подняла голову, оставив в кабине только грудь. - Девчонки, ком ту ми!

Девчонки были совсем рядом. Груди покинули машину и показались два юных лица. Та, что справа была она. Большие детские глаза. "Я педофил? - подумал я. Хотелось еще спросить сколько ей лет, но хорошо, что я не спросил. Я еще раз взглянул на нее. Прямо в глаза. Она отвела взгляд, потом посмотрела на меня снова. И, глядя в эти большие темные глаза, я сказал:

- Садись в машину.

Вторая сразу же исчезла, чтобы не мешать подруге. Легкое короткое платьице. Волосы забранные в хвост. Уголки грудей под тонкой тканью.

- Минет сто рублей, трах триста.

Она повозилась в кресле и платице задралось оголив ноги и черную полоску трусиков. Или трусиков на ней не было? Я почувствовал, как напрягся мой член. Прежде чем произнести следующую фразу мне пришлось прокашляться.

- У меня есть семьсот рублей.

Мой голос не был моим. Я сам едва расслышал что сказал, и тогда снова покашлял и набрав побольше воздуха в легкие почти крикнул:

- У меня есть семьсот рублей. И я хочу, чтобы ты была со мной всю ночь.

- Поехали, - сказала она.

Большая черная муха билась о лобовое стекло.

* * *

Я вошел первым, включил свет в прихожей и впустил ночную гостью.

- Давай что-нибудь съедим? - предложил я.

Она промолчала. Мы прошли в кухню, она села на табуретку и посмотрела на меня снизу вверх. Непроизвольно я погладил ее по голове. Девчонка вздрогнула.

- Ты хочешь есть? - снова спросил я.

- Хочу.

Она ответила чуть слышно. И я бы не расслышал этого ответа и не понял его, если бы не утвердительный кивок головы.

- Извини, черной икры нет. Как насчет колбасы и яиц. Я пожарю. Есть еще макароны. И салат из помидорок. Знаешь, давай-ка я все приготовлю, а ты пока сходи в душ.

Она послушно встала и пошла в ванную комнату.

- Подожди! - Крикнул я вслед. - Я хочу видеть, как ты раздеваешься.

Она повернулась ко мне боком и через голову сняла платьишко. Вздрогнули упругие ее груди. Тонкая полоска черных трусиков. Она повернулась ко мне спиной и стала снимать их. Мне вдруг стало ужасно стыдно, и я отвернулся.

- Не закрывайся, - сказал я. - Я сейчас принесу свежее полотенце. Шампунь и мыло найдешь сама.

Я услышал, как задернулась шторка, и посмотрел в ее сторону. За полупрозрачной шторкой - стройный девчоночий силуэт.

- Сколько тебе лет? - спросил я.

Ј Восемнадцать.

Ј Хорошо сохранилась, - сказал я. Никак ты на восемнадцать не тянешь.

Я принес ей большое мягкое полотенце и свою рубашку.

- Надень это вместо халата.

* * *

Колбаски едва не подгорели. Я разложил их по тарелкам, достал из холодильника большую бутылку дешевого портвейна и поставил на стол стаканы. Когда она вышла из душа, я уже ел.

Я посмотрел на нее. Рубашка кончалась там, где начинались ноги. Казалось, стоит ей лишь чуть поднять руки и ...

- Садись, - показал я ей на диван, рядом с собой, заметив, что она застыла в нерешительности.

Мы выпили. Потом я встал и ушел мыться. Когда я вернулся, в зале ее не было. Я нашел ее в спальной. Она сидела на разостланной кровати в позе лотоса.

* * *

Это было действительно здорово. Я, конечно, понимал, что для нее я - просто работа, но свою работу она знала. И когда успела научиться? Впрочем, может быть у нее талант? Да и говорят же, что плохому быстро учатся. Хотя, хоть убей, не понимаю что в этом плохого! Потом мы не одеваясь, допили вино, прямо в постели. Я откинулся на подушки, а она прижалась ко мне всем телом. Ее рука на моей груди. Согнутая в колене нога на моем животе. Жесткий сосок касался моей груди. Мне стало хорошо и спокойно и я даже, кажется, задремал. А потом мы делали это еще и еще.

* * *

Наверное, она стала совсем пьяной. И совсем пьяным стал я. Потому что вдруг, прижимая ее к себе, сказал, что люблю ее. А она вдруг заревела, по-детски хлюпая носом. Я принялся ее успокаивать, укрыл одеялом и гладил по голове. И шептал какие-то глупости, типа "успокойся моя маленькая, все будет хорошо". А она ревела от этого, пуще прежнего, вздрагивая всем телом. Я встал с кровати и даже разыскал где-то на полу свои трусы и одел их. Потом на кухне налил в стакан холодной воды из-под крана и принес ей. Она отворачивала голову и не хотела пить, но я влил ей воду в рот, почти насильно. Половина воды пролилась. Она вдруг успокоилась, лишь всхлипывая иногда.

А все началось после того, как я спросил у нее, сколько ей лет.

- Шестнадцать. Шестнадцать! - вскрикнула она в ответ. - А тебе то что? Ну, будь доволен! Ты переспал с шестнадцатилетней. И ничего не надо бояться, потому что шестнадцатилетних уже можно трахать закон такой. Что нас можно трахать. Мне уже шестнадцать! А хочешь, я сделаю тебе минет. Я еще не делала тебе минет. Хочешь, сделаю? Я очень хорошо его делаю. Очень хорошо! Я с десяти лет делаю минеты! Меня отчим научил делать минет. Он научил меня делать хорошо. Никто не жаловался! Ни один козел не пожаловался! Вы все козлы. И не надо притворяться хорошим. Ты такой же козел. Только притворяешься хорошим. Ты еще хуже! Потому что ты, гад, притворяешься! Хочешь, я сделаю тебе минет?! Давай, я сделаю тебе минет. Тебе понравится!

И она попыталась сделать это. Но я схватил ее за волосы, ударил по лицу и сказал, что люблю ее. Наверное, я был очень пьян. И она была пьяна. И когда я сказал, что люблю ее, она упала лицом в подушки и заревела, как ревут обиженные родителями дети.

* * *

Было десять. Она лежала рядом, укутавшись с головой одеялом. Я встал, принял душ, сварил кофе и пошел будить гостью. Она и в самом деле была еще совсем ребенком. Теперь, утром, когда она спала, беспомощно сжавшись в комок, как бездомный щенок, ей трудно было дать и шестнадцать лет. Я принес в комнату кофе и разбудил ее поцелуем в губы.

- Я принес кофе, - сказал я.

Она смотрела на меня непонимающе.

- Я принес кофе в постель. Слушай, а хочешь, я женюсь на тебе. Честное слово. Я давно уже не был женат, и очень хочется попробовать это снова.

Она молчала. Потом села на постели, прикрыв грудь одеялом. Я протянул ей дымящийся ароматный напиток и положил в рот печенюшечку.

- Выпей кофе и прими душ.

Я сел на пол у ее ног и поцеловал ее голое колено.

- А потом я сделаю тебе минет, если хочешь.

Она вся передернулась и пролила каплю кофе на себя.

- Пожалуйста, ничего не надо, - прошептала она. И повторила, - ничего не надо. Она быстро натянула платье, потом натянула на попку трусики и подошла к двери. Я вложил в ее руку обещанные семьсот рублей и открыл дверь.

- Как тебя зовут?

Она только испуганно посмотрела на меня и убежала вниз по лестнице.

* * *

Ј Я - говно, - подытожил я свой рассказ.

Ј Согласен, - поддакнул Рудик. - А кто не говно?

Ј Я убил человека, и мне не стыдно. Мне не больно.

Ј Дурак. - Сказал Рудик и стукнул не больно меня ложкой по лбу.

Ј Ложка чистая?

Ј Ложка чистая. А ты дурак. Этого подлеца, не ты убил. Он давно уже умер. До того, как ты его убил. Точно говорю. Вообще, у меня создается впечатление, что мы все давно уже покойники.

Рудик обсосал куриную косточку и бросил своему псу. Тот в два счета справился с ней и счастливо замахал хвостом.

Ј Вот так и люди. Живут для того, чтобы жрать, и махать хвостом. А ставят из себя не бог весть что. Гомо сапиенсы, япона мать. Да в этой вот скотине больше жизни, чем в тебе, писатель херов. Для чего ты пишешь?

Я не ответил. А что я мог ответить? Для чего я пишу, в самом деле? Для того, чтобы читатель прочел это, зевая? Для того, чтобы он подумал, "круто врет, писака?". А и в самом деле. Сто процентов, что моя писанина умрет раньше меня. А если и нет, так что с того. Получается, я просто тешу свое самолюбие?

Ј Я пишу, чтобы высказать то, что я думаю.

Ј Вот пей, и высказывай то, что ты думаешь. Все-таки животным быть легче. Животным быть лучше.

Я вспомнил Машку. И подумал о том, что убил бы этого бомжа еще раз, если можно было вернуть жизнь моей кошке. А еще я подумал, что Достоевский или врал, или просто не понимал, о чем пишет. Или... Или был ранимее, лучше меня. Я был пьян. И поэтому мыслил свободно. "И откуда Рудику знать, что животные так сильно отличаются от людей. Рудик - типичный гомо сапиенс. Кошки, быть может, могут любить и чувствовать сильнее, чем мы, люди.

Ј Ты ничего не знаешь, - сказал я. - Ты ничего не знаешь.

Ј А ты?

Ј И я. Мы все ничего не знаем. Людям только кажется, что они что-то понимают. Люди наивны. Они создают техногенную цивилизацию и думают, что это правильно. Что это приведет к всеобщему благополучию. А это приводит к всеобщему разочарованию. От этого и все беды. Все войны.

Ј Санек. Только не надо читать мне лекций.

Ј А я и не читаю.

Ј Читаешь.

Я долго смотрел в пьяные глаза Рудика. Наконец отвел взгляд.

Ј Давай выпьем за Машку, - вдруг предложил он.

Мы выпили. И долго сидели молча. Каждый смотрел в свою тарелку.

Ј Знаешь, Санек, иногда мне хочется послать все нахрен и слинять далеко-далеко. Туда, где люди круглый год бегают в одних трусах и едят бананы. Я тут видел передачу, по телеку про страну... Не помню названия. На букву "Г". В Африке. Что-то похоже на "Замбия", но на букву "Г".

Ј Гамбия?

Ј Да, Гамбия. Наверно Гамбия. Хотя... Хотя, может, и не Гамбия. Я забыл.

Я подошел к окну и отдернул занавеску. За окном шел снег. А Рудик рассказывал мне про далекую Гамбию, а может и не гамбию. Страну, где люди круглый год бегают в трусах. Страну, где десять, пятнадцать долларов в месяц считается вполне хорошей зарплатой, и где, несмотря на бедность, жители выращивают и собирают только один урожай в году, хотя можно собирать и два, и три. Почему? А быть может потому, что им не нужно думать о большом теплом доме, о шубах и зимних сапогах, о красивых, дорогих авто. Зато есть время подумать о себе и своих близких.

Ј Прикинь, - продолжал Рудик. Если рядовой российский нищий пенсионер продаст здесь свою квартиру и уедет жить в эту самую Гамбию, то он там будет богатеем!

Ј А зачем ждать пенсии? - тихо спросил я.

Но Рудик не расслышал.

Ј Это абсентология, - произнес он после паузы.

Ј Что?

Ј Абсентология. Такая говенная философия.

Ј Чья философия?

Ј Моя.

Рудик посмотрел мне в глаза. И я удивился. Точно такие же уставшие глаза я видел каждый раз, когда смотрелся в зеркало. И тоска в них такая же...

Ј Рудик, а ты пил, когда-нибудь абсент?

Ј Нет.

Ј Давай?

Ј Давай.

Ј Сходишь?

Ј Схожу.

И Рудик взял деньги. Через десять минут он ногой открыл дверь. В руках его я увидел большую, литровую бутылку водки "Русский размер".

- Я тут подумал, - сказал Рудик, - а нахрена нам абсент, когда водка есть? Тем более, выпускается фирмой "Быков и компания". Ты - Быков. Я - компания. Наша водка, значит!

- Ты прав, Рудик. - Отозвался я. - Нахрена нам абсент, когда есть водка. Ставь на стол. Я принесу что-нибудь закусить.

- Смотри, бля, что делается.

Рудик сидел перед телевизором почти уткнувшись в него лицом.

- Ты смотри, Леха, что делается. Охренеть можно. В Осетии террористы школу захватили. Детей в заложники взяли.

- Суки, согласился я.

От такого известия захотелось выть и грызть стену. Но что толку? Поэтому я разлил спирт по стаканам и позвал Рудика.

- Не, Лех, я не могу пить, когда такое говно творится.

- Ты можешь, конечно и не пить, Рудик, сказал я, - но поверь, оттого, что мы сегодня останемся трезвыми, ничего в этом сраном мире не переменится. Так что выключай телевизор, и бери стакан.

У одного моего приятеля в доме было волшебное окно из розового стекла. Через окно мир казался сказочным и светлым. И когда мой друг возвращался домой, уставший от серости будней, он садился у окна и смотрел на розовый мир. Это успокаивало его, и дарило надежду. С каждым годом, он проводил у окна все больше времени. И вскоре почти перестал выходить на улицу. Мне кажется, он и в самом деле верил, что розовый, светлый мир существует не только в его мечтах.

Однажды кто-то, случайно, или со зла, бросил в окно камень, и оно разбилось на мелкие, мелкие склянки. А мой приятель, не в силах перенести потери, тронулся рассудком.

И вот, что я думаю. Как легко можно разрушить чужой мир. И как опасно смотреть на жизнь сквозь розовое стекло.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

ИЮЛЬСКИЙ СНЕГОПАД

Весь мир сошел с ума.

А. Макаревич

Я ехал довольно долго по проселку, когда заметил, что часы в моем авто встали. Помню точно, они показывали четверть двенадцатого, когда этот странный пастух, указал мне путь на деревню Н. Почему мне показался странным этот человек, не знаю. Наверное все дело во взгляде. Да, во взгляде, точно. Глаза. Голубые и бездонные. Полные сочувствия и любви. И боли. Как... как у Христа. Я открыл дверцу автомобиля, когда спрашивал о дороге на Н. Он слегка наклонился ко мне и посмотрел на меня. И я утонул, растворился в его глазах. На какое то мгновенье я потерял себя. Когда я говорю "потерял себя", я хочу сказать о том, что я просто перестал контролировать мир, который меня окружает. Я был где-то вне этого мира. Потом, когда пастух отвел свой взгляд, я обрел этот мир заново, и почувствовал от этого большое облегчение. Пастух движением головы отбросил назад длинные волнистые волосы и показал рукой на право. Я поблагодарил его и свернул с асфальта на эту проклятую грунтовку. Минуту спустя, я оглянулся, но за тучей пыли не увидел ни странного пастуха, ни его стада.

И вот уже не меньше получаса, я ехал по дороге указанной мне пастухом и за это время не встретил ни жилья, ни человека. Аккуратно скошенные луга сменялись небольшими перелесками. Наконец, мне все это надоело. Более того, меня это даже пугало, В конце концов я был не в тайге, а в центре России! И было очень странно, проехав столько, не встретить ни одной живой души. В это время я и посмотрел на часы. Если верить им, с тех пор, как я встретил этого странного пастуха, прошло не более двух минут. А, повторяю, по моим ощущеньям, прошло не меньше получаса. Я взглянул на наручные часы, и удивился еще больше. Они показывали тоже время, что и часы в панельке автомобиля. Я остановился и вышел из машины. Насколько хватало взгляда, видно было лишь поля и перелески. Меня немного удивило, что в небе не пели жаворонки. Странно, для середины июля. Я достал из бардачка нагревшуюся газировку и сделал два глотка. "Что может быть лучше, теплой, выдохшейся кока-колы", вспомнил я фразу из какого то фильма. Минуту спустя я решил, что мне нужно вернуться. Дорога по которой я ехал была очень узка и чтобы развернуться мне пришлось съехать в поле. Едва я сделал это, как лопнуло колесо. В сердцах, я пару раз крепко выругался, и принялся менять колесо. Пока я занимался этим, черная туча заволокла небо. С севера потянуло холодом и закончив работу, я достал из багажника старую куртку, которую возил всегда на всякий случай и одел ее запахнув на груди и застегнув молнию. Только тогда я взглянул на небо и подумал, что наверное будет град. Такие тучи я видел только зимой. Такие тучи приносят снег. Я сел в авто и повернул ключ зажигания. Машина не заводилась. Я проделал это еще несколько раз и опять выругался. "Не везет так не везет", - подумал я тогда, не зная, что все это не имеет никакого отношения к везению. Чтобы разрядить обстановку и успокоиться я закурил сигарету. Рука автоматически потянулась к панельке магнитолы. По радио играли какую то дикую чертовщину, вроде солдатских маршей начала прошлого века. И эту дурь крутили по всем каналам. Похоже было что весь мир сошел с ума. Или с ума сошел я сам? А впрочем, какая разница! Я включил Магнитофон, и он, едва издав несколько тактов знакомой мелодии зажевал кассету. Я почти психанул, и ударив по рулю, резко повернул ключ. Машина завелась. Привычно и ровно работал двигатель. И в это время пошел снег. Снег в середине июля! Такого просто не может быть, потому, что не может быть никогда! Снег был таким густым, что дворники едва справлялись с работой. Проклятый снег был, верно, и причиной того, что я не смог найти дороги. Она точно находилась где-то в двух-трех метрах левее. Но сколько я ни кружил, я не смог на нее выехать! Я вышел из машины пытаясь определить направление, но все было напрасно. Хуже того, я понял, что не знаю где находится теперь мой автомобиль. Снег был, настолько густым, что я не видел своей вытянутой руки. Он заглушал все звуки. Какое то время я еще пытался найти машину, но, но все было напрасно и я решил, что нужно просто дождаться, когда все это прекратится, когда кончится снег, и солнце растопит эти чертовы сугробы. Я сел на какой то бугорок, подложив под себя, к стати нашедшиеся в кармане рукавицы и накрылся с головой курткой. В это время я снова посмотрел на часы. Если им верить, то с тех пор, как начался снегопад, прошло более четырех часов. Такого просто не может быть!

Ј Не может быть? Что-то слишком часто я повторяю сегодня эту фразу. Что-то слишком часто происходят сегодня самые неожиданные вещи. - Подумал я.

И я решил выбросить этот лживый хронометр, как только вернусь домой. Некоторое время я сидел в образовавшемся сугробе. Сидел, пока не замерз. Часы наверное намокли, потому, что перестали показывать время вовсе. А снег все шел. Я сделал новую попытку выйти к автомобилю. Однако, некоторое время спустя понял, что безнадежно заблудился. Пространство и звуки стали понятиями абстрактными. Мир вокруг меня ограничивался стеной снегопада. Время не существовало.

Все законы - имитация реальности.

Закон Мэрфи

Я знаю только то, что ничего не знаю.

Сократ

Я сидел за рулем своей машины. Дорогу переходило стадо коров. Длинноволосый пастух в дырявых джинсах и белой рубахе как мне показалось, был похож на хипующего Христа. Сходство еще больше усилилось, когда он наклонился и заглянул мне в глаза. Мы встретились взглядом и я утонул в его бездонных, голубых глазах. Я почувствовал сильное головокружение. И понял, что все это ощущал однажды. Совсем недавно. "Дежавю",- подумал я и, справившись с охватившим меня волнением, повторил вопрос.

Ј Как проехать в деревню Н?

Ј А вот дорога направо сворачивает. Здесь рядом, рукой подать.

Пастух выпрямился и откинул с лица длинные волосы. Я посмотрел в ту сторону, куда он показал и спросил, нет ли туда другой дороги.

Ј А как же, есть. - Ответил он. - Дорог бесконечное множество. Главное, правильно сделать выбор.

Ј Трудно выбирать, когда не знаешь, что тебя ждет там, - возразил я.

Ј Поезжайте через город, - посоветовал пастух, - здесь рядом, рукой подать.

Ј Да пошел ты, - рассердился вдруг я, но не произнес этого, а в слух поблагодарил длинноволосого пастуха.

И в это время я посмотрел на часы. Они показывали четверть двенадцатого. Все это тогда я списывал на какое-то видение, или пророческий сон, о которых так часто пишут газеты. Удивил меня тот факт, что продолжение нашей встречи с ним сложилось иначе. Меня интересовал, конечно вопрос что будет если я опять (опять!) сверну на ту дорогу, но еще больше меня интересовало, то, что ждет меня там, впереди. Почему-то мысль "не повернуть ли назад", даже не пришла в мою голову.

Наконец стадо перешло дорогу и я смог проехать.

Город вырос передо мной внезапно. Нет, не так. Я въехал в густой и темный лес. Вот именно - темный. И с каждой минутой темнело все больше. Я не видел неба за кронами огромных сосен, поэтому не заметил черных снеговых облаков. Снег обрушился совершенно внезапно. Он просто встал стеной вокруг меня и продолжать двигаться в таком снегопаде было совершенно невозможно. Я остановил авто не заглушая двигателя, и закрыл окна. Вскоре стало так холодно, что я включил отопление в салоне и нажал кнопку приемника. Вместо привычной музыки из колонок раздались те же марши которые я слышал раньше. Все это странно читать, но я просто не знаю как передать словами те чувства, которые я испытывал тогда, да и сейчас я абсолютно ничего не понимаю и не могу найти никаких объяснений случившемуся, кроме мистических. В конце концов я принял тогда единственное правильное, на мой взгляд решение. Простое и гениальное одновременно. Я решил: "Пусть все будет так как будет. Посмотрим, что из этого получится". И вот сейчас, когда прошло уже почти пять лет, я понимаю, что был тогда прав. Только это спасло меня от сумасшествия.

Снегопад закончился так же внезапно как и начался. Снег сполз с лобового стекла и растаял. От образовавшихся сугробов остались только большие грязные лужи на асфальте. Леса, большого темного леса, который окружал меня две минуты назад, и в котором застал меня снег больше не было! Город! Вокруг был город. И уже не кроны деревьев заслоняли от меня небо, а стены больших серых домов. Большие серые стены. Я осторожно открыл дверцу и выглянул из авто. Улица была совершенно пуста. Мои часы показывали четверть двенадцатого. Только не утра, а уже ночи. Только ночь эта была какая то странная. Серая. Наверное поэтому не светили в городе фонари. Горела только реклама над входом в бар, Около которого был припаркован мой автомобиль. Я вышел из машины и зябко поежился. Было холодно. Я достал из бардачка пачку сигарет и прикурил. Когда я закрывал дверцу, мне показалось, что в машине кто-то сидит. Я снова открыл дверцу и заглянул в салон. Никого. Конечно никого. И, тем не менее, я вспомнил, что чувство, будто за мной кто-то наблюдает, возникало у меня неоднократно. И в поле, когда я менял колесо, и тогда, когда начался снегопад, и, кажется, много раньше. Но я не стал ломать голову над этим. Повторю, это меня и спасло. Я захлопнул дверку машины и включил сигнализацию. Потом выбросил выкуренную до фильтра сигарету и сразу зажег новую.

На двери бара была табличка с надписью по-английски: "Добро пожаловать"! Несмотря на это двери оказались закрытыми. Я ударил дважды по ним кулаком. А потом увидел звонок. Едва я дотронулся до звонка, как дверь отворилась. Замерзший и голодный, (я только сейчас понял, как я голоден!) я ввалился в бар, и у меня закружилась голова от тепла и запаха кофе. Лицо бармена показалось мне знакомым. Но я то точно никогда не бывал ни в этом сером городе, ни в этой забегаловке. Едва я приземлился на стул, передо мной оказалась большая чашка горячего кофе со сливками и тарелка с бутербродами.

Ј За счет заведения. - Сказал, грустно улыбнувшись, бармен и пододвинул ко мне рюмку с коньяком. - Коньяк не очень хороший, но другого у нас нет.

Коньяк был великолепен! Он согрел мое уставшее тело и растопил замерзшие мозги. Я поблагодарил услужливого парня и спросил как называется этот город.

Ј Называйте его как хотите. - Ответил он и опять грустно улыбнулся. - Я называю его...

И он произнес слово, которое я тут же забыл, и как не пытался вспомнить не смог больше никогда.

Ј Мы приготовили вам комнату. Пойдемте, я вас провожу.

Ј Вы ждали меня?

Ј Вас, или кого-то другого. Какая разница.

Ј Постойте, - я схватил его за рукав, - постойте. Как я сюда попал? Вы мне можете это объяснить?

Ј А вы разве этого не знаете? Кто может знать это лучше вас?

Я понял, что все мои расспросы ни к чему не приведут, и счел за благо подчиниться. Он проводил меня в комнату, где кроме большой кровати был только длинный серый шкаф для одежды, занимавший всю стену и прикроватная тумбочка на которой горела настольная лампа с красным абажуром. Свет красного абажура, смешиваясь с серым воздухом, ложился на серые стены черной тенью.

Ј Ванная и туалет, чуть дальше по коридору, справа. В шкафу пижама и свежие полотенца. Если что-то надо звоните.

Ј А где телефон, - спросил я, но ответа не было. Ответом были торопливые шаги на лестнице.

Я скинул с себя одежду, достал из шкафа полотенце, и уже хотел выйти из комнаты, когда раздался телефонный звонок. Телефон стоял на полу у кровати. Я снял трубку.

Ј Алло.

Ј Ты приехал? - услышал я в трубке красивый женский голос, - я сейчас приду.

Я ничего не успел ответить, как раздались гудки отбоя. Мне это звонили или не мне, плевать. Я уже свыкся с тем, что вокруг меня сплошные непонятности.

В душе, из синего крана плеснуло кипятком. Я чудом не обжегся. Из красного, как и следовало ожидать, текла холодная вода. Я удачно, без каких - либо происшествий вымылся. Когда я говорю, что без происшествий, это значит, что вместо мыла не лежал кусок динамита, и в пузырьке с шампунем был именно шампунь, а не серная кислота, что меня не только обрадовало, но и удивило. В конце концов, вместо горячей воды из крана вполне мог бы посыпаться снег. А почему бы и нет? Я побрился найденной у зеркала бритвой, и побрызгался хорошим одеколоном, стоявшим на полочке. (В пузырьке из-под одеколона тоже оказался одеколон, а не средство для растяжки обуви). Мне показалось в тот миг, что жизнь моя налаживается, и что все позади. Иллюзия. Наш мир состоит из иллюзий. Мы возводим из них замки, которые так же непрочны, как замки из песка. Пижамную куртку я не стал одевать, так как не люблю спать в пижаме, а вот брюки пришлось одеть. Свое белье я выстирал и аккуратно свернув, взял с собой. Я хотел повесить его в комнате, чтобы высушить до утра.

В комнате тускло горел свет настольной лампы, казалось от этого, в комнате было еще темней. Я упал на кровать, в надежде на то, что мне удастся заснуть, и что я проснусь у себя дома. Но уснуть мне было не суждено. И не потому, что голова пухла от раздирающих ее вопросов, а потому, что едва я коснулся головой подушки, как жаркие женские руки обвили мою шею. Я перевернулся на спину, что бы разглядеть это новое чудо. А чудо прижалось ко мне обнаженным женским телом, и горячие влажные губы подарили мне самый сладкий из всех поцелуев, который я когда-либо получал. Я дожил до тридцати пяти лет, был женат, и имел немало любовниц, но такой жажды любви не встречал ни в одной из женщин. Да и сам я после первого же поцелую, почувствовал сильнейшее головокружение, перешедшее в не менее сильное возбуждение. Вы заметили, что до сих пор я довольно подробно рассказывал обо всех произошедших со мной событиях, но следующие полчаса я пропущу. И не только потому, что не хочу превращать свой рассказ в порнографическую историю, но и потому, что об этом рассказать просто не в силах. В конце концов писателем я никогда не был. Потом мы совершенно обессиленные, лежали поперек кровати. Не знаю, сколько прошло времени (и вообще, время с недавних пор стало понятием абстрактным), но я тронул ее руку, лежащую у меня на груди и спросил:

Ј Кто ты?

Ј Я люблю тебя.

Ј Но кто ты?

Ј Я просто люблю тебя. - Снова ответила девушка, взяв мою руку в ладони и покрывая ее нежными поцелуями. - А ты меня любишь?

Ј Да. Наверное да... Да, я люблю тебя, - ответил я лаская губами ее тело, и чувствуя, как дрожит оно от моих прикосновений.

Ј Тогда зачем тебе знать кто я? - Разве это имеет значение, когда любишь?

Ј Нет. Конечно нет. - Прошептал я. - Когда любишь, ничего не имеет значения.

И мы снова слились в одно целое.

Наступило утро. Такое же серое, как и ночь. За окном был дождь. Я выключил красную лампу, встал, и раскрыл на окне шторы. Мне на миг показалось, что за окном мелькнуло чье-то лицо. Все то же лицо, которое я видел и в машине. Это, конечно было просто виденьем, ведь комната находилась на втором этаже. Серый свет лениво заполз в серую комнату, и единственным светлым пятном в этой комнате, в этом мире была моя любимая. Я полюбовался совершенной красотой спящей девушки, формами ее тела, и той соблазнительной позой, в которой она спала, прикрывшись слегка легким одеялом. И я подумал, что наконец-то нашел настоящую любовь. Впрочем, и все мои прежние влюбленности я считал настоящими. Но лишь до тех пор, пока любовь не умирала, превращаясь в прах. В серый прах. Я подошел ближе, чтобы поцеловать уставшие от любви губы и вздрогнул. Она, как две капли воды бала похожа на того бармена, что встретил меня вечером.

Ј Ты уже проснулся? - спросила она, открывая глаза.

Ј Да, я уже проснулся.

Я все же поцеловал ее (ее невозможно не целовать) и только потом спросил, не сестра ли она бармену.

Ј С чего ты взял?

Ј Просто вы... Вы очень похожи на него. Как близнецы.

Ј Конечно похожи, - улыбнулась она, - все люди братья. Все люди похожи друг на друга. Разве нет? Посмотри на себя в зеркало. Посмотри на нас. Мы похожи, и это нормально.

Я открыл стенку шкафа и посмотрел в зеркало. От волнения голова моя закружилась и закружились в глазах белые точки - снежинки. Ну конечно, этого следовало ожидать. Ну, конечно, именно это лицо я видел вчера, когда брился, именно его я заметил утром в окне, именно это лицо я видел и раньше, в машине. Ну конечно это было мое лицо! Как я мог его забыть! Любимая подошла и положила мне на плечи свои тонкие руки. Да, мы были похожи. Наверное, мы были похожи, как отец и дочь. Нет! Мы были похожи больше, чем отец и дочь. Отец и дочь! Мне стало стыдно вдруг своей наготы и я напялил на себя джинсы. Очень хотелось выпить. Чего ни будь крепкого. Девушка, словно читала мои мысли (а может быть она слышала их?), и достала из при кроватной тумбочки початую бутылку водки, два стакана и большое зеленое яблоко. Я налил себе почти полный стакан и выпил. Девушка сделала то же самое.

Ј Как тебя зовут? - спросил я.

Она глупо засмеялась, отчего смешно задергались ее упругие груди с большими розовыми сосками. Я почему-то разозлился. И мне стало больно и страшно оттого, что свет, исходящий от моей возлюбленной угасал. Оттого, что я стал замечать ее недостатки. Прыщ на лице, не расчесанные волосы...

Ј Как тебя зовут? - повторил я.

Ј Зови меня как хочешь. - Ответила она, вдруг погрустнев. - Если любишь, зови меня своей ненаглядной, своей любовью, своей радостью. Если ты уже разлюбил меня, называй дурой и шлюхой. Ты же знаешь, так бывает всегда.

Мне стало ужасно стыдно и ужасно жалко девочку. Я взял ее руку и поцеловал. Она выдернула ее, будто мой поцелуй был укусом ядовитой змеи и прошептала:

Ј Не надо.

Она прикрыла голое тело лежащим на столе полотенцем и достала из шкафа легкое платьице. В нем она выглядела совсем еще девочкой, и мне снова стало стыдно.

- Прости меня - прошептал я.

Ј Не надо, - снова повторила она и подошла к окну. - Посмотри, какой снег.

Я подошел к ней и взглянул в окно. Снег! Опять снег! Я почувствовал, что сейчас должно что-то случиться, и оглядел комнату. Сильный порыв ветра распахнул окно. Хлопья снега ударили мне в лицо, и я увидел, что ее нет!

Ј Любимая! - закричал я, сам удивляясь, как легко родилось во мне это слово, которое я всегда считал глупым и старомодным.

Я бросился к окну, но за окном был только снег. Я встал на карниз и сделал шаг вперед.

Это словно карусель, думал Роберт Джордан. Но не такая карусель, которая кружится быстро под звуки шарманки и детишки сидят верхом на бычках с вызолоченными рогами... Нет, это вовсе не такая карусель, хотя люди в своем ожидании очень похожи на тех мужчин в кепках, и женщин в вязаных свитерах, с блестящими в свете фонарей волосами, что стоят у колеса счастья и ждут, когда оно остановится. Да, люди такие же. Но колесо другое. Это вертикальное колесо и на нем движешься вверх и вниз... Наверное на нем нельзя кататься долго, на этом колесе. Это опасная забава... Сперва оно несет тебя вверх, и размах у него каждый раз другой, но потом все равно приводит вниз.

Эрнест Хемингуэй

Я сидел в машине, ждал, когда закончится этот чертов снегопад и слушал марши доносящиеся из приемника. Это было отвратительно, но гораздо лучше, чем окружающая меня снежная тишина. Наконец снег престал сыпать с неба. Снегопад закончился так же внезапно, как и начинался. Снежная масса сползла с окна. Я включил дворники и подождал еще немного, рассматривая улицу из окна автомобиля.

Снег таял, словно маргарин на сковороде, и вскоре о нем напоминали только большие грязные лужи. Я уже хотел выйти, и заглушил двигатель, как кто-то постучал в окно автомобиля. Это был полицейский. На груди его блестела серебром большая эмблема с изображением совы.

Ј Как вы проехали сюда, - сказал полицейский, укоризненно качая головой. - Разве вы не знали, что въезд в эту часть города категорически запрещен.

Ј Наверное, это все из-за снегопада, - произнес я извинительным тоном. - Ничего не было видно, и я не заметил знака.

Ј Вы все видели, - сказал полицейский, протягивая мне квитанцию об оплате штрафа. И никакого снегопада не было. У нас никогда не бывает снегопада.

Ј Извините, - снова сказал я, - Это была просто неудачная шутка. Но что же мне делать с машиной?

Ј Да ничего, - ответил он, - вы, наверное, впервые в нашем городе и приехали покататься на Карусели.

Ј Да, я приехал покататься на карусели.

Я заметил, что полисмен был со мной почти одного возраста, и поэтому был похож на меня, как две капли воды. Я заметил это, когда случайно взглянул в зеркало. Да, как две капли воды. Только у него под носом топорщились жесткие, густые усы.

Ј Тогда идите вон туда, - показал он рукой. Туда идет весь народ.

И я, только сейчас заметил, что по пустым улицам идут толпы одинаковых людей в одинаковых серых костюмах. Мне вдруг стало страшно. И холодно. Озноб пробежал по моему телу. Я открыл багажник, чтобы достать оттуда свою старую куртку, но в багажнике нашел бездарно сшитый пиджак серого сукна. Такой же, как у тех, в толпе. Я брезгливо бросил его обратно в багажник.

Ј Оденьте, оденьте, - услышал я за спиной голос полицейского. - На улице прохладно.

Я снова достал пиджак и надел. Кажется, мир для меня стал еще более серым. Захлопнув дверцу автомобиля, я пошел в ту сторону, куда показал полисмен.

Ј Постойте, - сказал вдруг он. Я обернулся. - Я провожу вас.

Я ничего не ответил. Да он и не нуждался в моем разрешении. Мы шли бок о бок и молчали.

Ј Что означает сова на вашем значке, - спросил я некоторое время спустя.

Полицейский ничего не ответил. Мы шли по неширокому бульвару, в толпе таких же как мы серых людей. Я вглядывался в их лица. Как они похожи друг на друга! И еще больше их объединяло то, что на лице каждого застыло выражение озабоченности и сосредоточенности. Я хотел спросить о чем-то моего спутника, но не успел.

Ј Черт! - ругнулся вдруг полисмен резко останавливаясь и дергая меня за рукав. --Черт! Еще один висельник!

И тогда я заметил, что прямо перед моим лицом, болтаются ноги. С одной из них свалился ботинок, и проходящие мимо люди, видимо запинали его дальше по дороге. Чуть ближе к кустам, лежал отброшенный стул.

Ј И чего им не хватает - этим висельникам. - Хотя, это, безусловно, их выбор. Ведь у нас демократия. Для этого, в конце, концов, и вешают петли на фонарные столбы.

И я увидел то, чего не видел раньше. Все столбы, что стояли вдоль дороги были снабжены крепкими капроновыми веревками, на конце которых - петли. Виселицы на фонарных столбах!

Ј И все же почему они вешаются? - снова спросил сам себя полисмен. - Он достал из кармана портативную рацию, вытянул длинную антенну и вызвал наряд. - Полное равенство государство им обеспечивает. Рост благосостояния, Карьеру. Чего им не хватает, этим висельникам?

Ј Быть может, им не хватает света? - спросил я. - Или любви?

Полицейский присвистнул в ответ, потом подобрал ботинок висельника и ткнул меня им в грудь.

Ј Похоже, парень, - что ты будешь следующим, кого я сниму со столба.

Раздался вой сирены и подъехал полицейский наряд. Крепкие ребята в серой форме осторожно вытащили застывшее уже тело их петли, смазали веревку чем- то, и аккуратно расправив, оставили ее висеть. Я некоторое время молча стоял в стороне. Стоял, пока какой то прохожий не толкнул меня случайно, проходя мимо, плечом. И я повинуясь толпе пошел прочь. Скоро дорога вывела меня на большую поляну, на которой было расположено великое множество каруселей. Они кружились без остановки, а молчаливая толпа ждала, жадно ждала шанса занять в карусели свободное место. Над прочими каруселями железным монстром поднималось колесо обзора, поднимавшее людей, на необыкновенную высоту. Желающих попасть на нее было гораздо больше, чем на другие аттракционы. Серый народ вел себя весьма дисциплинированно, и не было споров вокруг того, кому занять освободившееся место. Казалось, кто-то невидимый регулирует это.

Ј Хотите прокатиться, - услышал я старческий голос совсем рядом, и обернулся.

Ј Хотите прокатиться на Колесе? - снова спросил старик в черных очках.

Ј Не знаю, - ответил я, внимательно оглядывая собеседника, и думая о том, что, наверное, таким я буду в старости.

Ј Опасное занятие. - Снова сказал старик. - Многие не выдерживают испытание Колесом. Понимаете, Очень трудно вновь оказаться на земле, внизу, после того, как побываешь в небесах. Там, наверху, человек чувствует себя звездой, богом, вершителем судеб. А потом он становится таким же дерьмом как мы все. Многие этого не выдерживают. И не дай бог, если карусель остановится хоть ненадолго. Тогда те, кто провел наверху слишком много времени, попросту сходят с ума. Или бросаются вниз. Посмотрите-ка, что там за шум? - сказал старик, вытягивая вперед дрожащую руку. - Кто-то упал?

Ј Нет, - ответил я - это полицейские снимают еще одного висельника.

Ј Девушку?

Ј Да, Кажется девушку.

Ј Наверное, девушку. И, наверное, красивую. Все полицейские некрофилы. Им нравится вынимать из виселиц молодых девушек. И поэтому они так шумят и радуются. Все полицейские некрофилы. И все мы тоже некрофилы, потому, что радуемся, что умерли они, а не мы. Это возбуждает, правда?

Старик закашлялся и уронил черные очки. Только теперь я понял, что он слеп.

Ј Вы слепы. - Сказал я. В моих словах был скорее не вопрос, а утверждение.

Ј Слеп. И счастлив потому. А что видите вы? Лучше не видеть всего того, что вокруг. Лучше не видеть.

Кто-то подхватил меня под руку и усадил на карусель. Я не сопротивлялся. Не знаю почему. Рядом сел юноша. Я помню его по своим школьным фотографиям. То же лицо. (Я тогда был юн, глуп и честен.)

Ј Он мне как сын, - подумалось вдруг.

Карусель закрутилась, едва мы успели пристегнуться. Я увидел счастливое лицо молодого человека, и мне стало больно за него.

Ј Как это здорово! - кричал он мне! У меня вся жизнь впереди! У меня впереди вся жизнь!

Ј Вся жизнь? - подумал я. - Карусель, создающая видимость движения. Круговерть, создающая видимость скорости. Жизнь, в которой мы крутимся на одном месте, в которой погибают наши мечты, наши надежды, наши годы. Карусель, сев в которую невозможно сойти.

Карусель бешено крутилась то поднимая нас высоко, то роняя под ноги к толпе. Молодой человек перестал кричать. Я посмотрел на него, и удивился, тому, как осунулось и постарело его лицо. Я поймал его взгляд. В глазах его были страх и усталость.

Ј Я не хочу больше этого, - прошептал он.

Ј Что? - крикнул я не расслышав, - так громко играл невидимый оркестр глупые и нелепые марши.

Ј Я больше не хочу этого. Я хочу сойти. Мне плохо.

Ј Ничего не выйдет. Это не зависит от нас. Попробуй не думать ни о чем.

Еще какое то время парень сидел молча. Я увидел, как все больше сутулились его плечи, потом он заплакал. Я хотел дать ему свой носовой платок и опустил руку в карман. Именно поэтому я не сумел спасти его, перехватить руку, расстегивающую цепь, которая не то уберегала его от падения, не то приковывала к карусели. Парень скользнул вниз молча, без крика. Карусель продолжала вертеться. Наряд полиции расталкивал внизу обступивший мертвеца народ. Меня вырвало. Прямо на толпу. Закружилась голова и я потерял сознание.

Я отчаянно простирал руки вовсе стороны. Они встречали одну пустоту... Я покрылся потом. Он крупными каплями застыл у меня на лбу. Наконец, истомясь неизвестностью, я осторожно шагнул вперед, вытянув руки и до боли напрягая глаза в надежде различить слабый луч света. Так прошел я немало шагов; но по прежнему все было черно и пусто.

Эдгар По

Парня, выбросившегося из окна многоэтажного дома, подняли и положили на носилки. Рука съехала вниз, и когда его уносили, покойник нарисовал пальцами на асфальте короткую и кровавую, как его жизнь линию. Кто-то из санитаров наступил в кровавые ошметки вытекшие из головы самоубийцы, чертыхнулся, и пошел дальше, оставляя кровавый след.

Ј Ну, и чего он добился? - произнес голос за моей спиной.

Я оглянулся и увидел себя.

Ј Ты кто, - спросил я.

Ј Я - Бог.

Ј Бога нет. Бог не допустил бы, чтобы на земле творилось зло, и умирали хорошие люди.

Ј Боги делают все, что хотят, сказал он. Мы, Боги, просто живем рядом с вами, но вы нас не видите. И мы делаем все, что хотим. Потому, что мы Боги!

Ј Но я вижу тебя.

Ј Видишь. Потому, что я так хочу. Мы, Боги, всесильны. Мы делаем, что хотим. Если бы ты мог делать все что захочешь, ты тоже был бы богом.

Ј Тогда оживи этого парня, - попросил я, - раз Боги могут все.

Наверное это глупо, надеяться. Но так устроен человек, что он надеется. Хотя это глупо. Глупо...

Ј Нет. Этого я не могу сделать. - Ответил тот, кто выдавал себя за Бога. Нити его жизни обрезаны.

Я достал из кармана сигареты. Последняя. Мятая пачка обреченно упала в грязь. Я сунул сигарету в рот, и долго не мог найти зажигалку. Тот, кто называл себя богом, щелкнул пальцами. Сигарета задымилась.

Ј Дешевые фокусы. - Сказал я. - Дешевые фокусы... Какой ты к черту Бог, - снова сказал я, и пошел прочь от толпы разглядывающей кровь на асфальте. Какой он к черту Бог!

Уходя я оглянулся, и мне показалось, что к рукам и ногам моего лжебога тянутся тонкие и почти невидимые нити. Марионетка. Как странно. Боги тоже бывают марионетками. Боги бывают марионетками? Нет. Боги всегда были марионетками в руках людей. Ими вертели, как хотели. Всегда. Чтобы добиться... Я не додумал свою мысль, отвернулся и пошел дальше, туда, где в серой туманной дымке блестела серебром река. Реке не было видно ни конца, ни края. По реке сновали лодки. Кто-то греб против течения, изнуряя себя тяжелой работой, стараясь выгрести к тем островам, о которых он всегда мечтал. И причалив к заветному острову, находил там каменную пустыню, совершенно непригодную для жизни. Кто-то плыл по течению, открывая для себя новые земли. И потом вдруг замечал, что ничего нового в этих землях нет. Кто-то просто пытался спастись, вычерпывая воду из дырявой лодки. Когда я подошел к реке, из черных туч, висевших над водой, повалил снег.

Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

Ј Сам человек и управляет, - поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.

Ј Виноват, - мягко отозвался неизвестный, - ... как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок,... но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?

М. Булгаков

Закончив писать, я отложил ручку в сторону и потянулся к сигарете. Я мял ее в пальцах и думал о том, что я, наверное схожу с ума. Такое мог написать только шизофреник. Мне ужасно нравилось то, что я написал. Пусть это записки сумасшедшего. Пусть это муть. Но мне нравится. Такой мути, я никогда ни у кого не читал. Я гений? Нет. Я просто шизофреник. Растерзанная сигарета упала на стол. Некоторое время я тупо крутил в руках зажигалку, а потом поднес ее к листку бумаги. Кому нужны гении? Кому нужна литература. Даже если произойдет чудо, и я издам это, что с того? Что изменится?

Люди станут людьми? В Африке прольются дожди? Любовь перестанет быть злом? Чушь. Огонь жадно лизнул белый лист. Я бросил его на стол и накрыл пламя рукой. Оно не обожгло ладони. "Какое холодное пламя", - подумал я, рассматривая черную кайму на белом листе.

Я встал и прошелся по комнате. От стены к стене. От стены к стене. От стены к стене. "Узкие стены и низкие потолки ум и душу теснят". Достоевский тоже был сумасшедшим. Мы все, живущие в этом мире сумасшедшие, потому, что жизнь подразумевает какой-то смысл. А в чем смысл жизни? Оставить после себя след на земле? Чушь. Ерунда. Велик ли шанс, что вас вспомнят через сотню лет? А через тысячу? А если и вспомнят, что с того. Какая разница мертвым, обглоданным червями костям, что написано на их надгробии? Людская память. Кого мы знаем из великих? И насколько эти великие велики? Петр? Сумасшедший царь, прорубивший окно в Европу? И кому это было нужно? Кому нужна была кровь пролитая великим Бонапартом? И что изменилось оттого, что люди узнали, что земля вертится? Смысл жизни. Всем хочется, что бы о них, после смерти, осталась добрая память. Но замарать эту добрую память так же просто, как измазать краской надгробие. Если судить по надгробным памятникам, то плохих людей не бывает. Нигде не написано, что здесь, мол, похоронен вор и убийца, или сволочной мужик, который пил без меры и терроризировал свою семью и соседей. Мертвые все равны! "Мертвые сраму не имут". Смысл жизни. Он в продолжении рода? В процветании человечества? Той породы зверей, которая изменила облик планеты, уничтожая леса и возводя вместо них каменные джунгли?

Давайте сохраним "венец природы" - гомо сапиенса, наполнившего мир ядовитым воздухом, опустошившего океаны и создавшего чудо оружие, способное расколоть планету пополам. Славься, о человек, создавший цивилизацию, герои которой - великие убийцы и разрушители, уничтожающие города, страны и народы!

Из темного угла на меня смотрели безумные глаза. Зеркало.

Кто из нас реальней, я или мое отражение?

Человек в зеркале был точной моей копией. Я взглянул в его глаза и утонул в них. Если глаза - зеркало души, то о боже! Как в ней было холодно и неуютно! И мутно. Мне вдруг стало страшно, и я отвел взгляд. Я протянул руку, и человек по ту сторону стекла сделал то же самое. Мы коснулись друг друга. Стекло было холодным. Я приблизил к зеркалу свои губы. От моего дыхания оно помутнело. Пальцем, я нарисовал на запотевшем стекле окружность.

Человек, по ту сторону зеркала сделал то же самое. Я сказал:

- Ты просто очень похож на меня.

Моя копия ответило мне теми же словами. Я не слышал их, я это понял по движению губ.

Человек по другую сторону стекла повернулся ко мне спиной и ушел. Я секунду помедлил, усмехнулся, и удалился в другую сторону. Пусть этот идиот думает, что я его отражение.

Мне вдруг стало душно. Я распахнул окно и утонул в ночи.

Ночь. Ночью я пишу стихи. Ночью я мечтаю и строю планы на будущее. Мир ночью становится загадочным и волшебным. Ночью я сплю, и мне снится, что я счастлив. Ночью все иначе. Я свободен! Мои мысли свободны! Мои сны свободны!

Но наступает день. Солнце освещает землю и мир становится серым. Опять парадокс шизофреника. Падаю в холодную постель и пытаюсь уснуть. Нелепые мысли толкаются в голове.

Мысли. Такие огромные мысли в маленькой голове. Такие свободные мысли, такие свободные желания, и тоска. Тоска оттого, что желаниям не сбыться. И не от нас это зависит.

"Человек - кузнец своего счастья? Бред. Если кто-то скажет, что сам построил свою жизнь, сам добился всего - не верьте. Обстоятельства не зависят от человека. Человек зависит от обстоятельств. Человек не выбирает где ему родиться, в Зимбабве, или в Нью-Йорке. Белым ему родиться или черным, больным или здоровым. В семье миллионера, или нищего. Ребенок не выбирает родителей. И первые годы своей жизни зависит от них абсолютно. Что он будет есть, что он будет пить, что одевать и с кем дружиться... И что тебе легче дается в школе, математика или история, тоже зависит не от тебя. Но вот ты стал взрослым и можешь выбирать. По крайней мере, так тебе кажется. Но если б было так на самом деле, то не было на земле людей несчастливых и бедных. Потому, что несчастным и бедным не хочет быть никто. И даже если ты богат, то где гарантия того, что завтра твое предприятие не разорится? Что не упадет в море самолет? Где гарантия того, что болезнь, от которой нет спасенья, не убьет тебя? Право на выбор... Похоже на то, что оно не распространяется дальше того, что съесть на завтрак. Да и это вопрос благосостояния и места жительства.

И жить нам, или умереть, тоже решаем не мы. И если кто-то думает, что вскрыв себе вены, или сбросившись из окна, он сам выбирает свой конец, то он ошибается. Ему просто позволяют это сделать. Кто? Спросите чего-нибудь полегче. Или спросите у кого-то другого. Но, единственное в чем я до конца уверен, так это то, что они вам скажут неправду. Потому, что правды не знает никто. Потому, что ни в чем нельзя быть уверенным, потому, что никто ничего не знает. Они только думают, что знают.

Я смеюсь над теми, кто строит воздушные замки. Я знаю, что дунет ветер, и от замков не останется и следа. Я смеюсь над теми, кто находит себе цель в жизни. И не столь важно, добьются они ее или нет. Важно то, что их ждет разочарование. А как смешны те, кто обрел свой жизненный путь! Все дороги когда-то кончаются! Мне странно видеть тех, кто стремиться к успеху. Чем выше они поднимутся, тем больней будет падать. А как глупо искать любви! Любовь не может быть вечной! Я смеюсь над этими глупцами и завидую им.

Я опять подошел к раскрытому окну. За окном шел снег. Я не удивился. Снегопад в июле... Это не менее странно, чем то, что я существую.