Вся компания решила двинуться на ужин в "Club 91", и там я попытался воплотить в жизнь некий заранее подготовленный план. Давно было известно, что капитан Ли лучший ловец чеков в мире; рядом с ним практически невозможно оплатить выпивку, потому он первым выхватывает у официанта чек, оттесняя в сторону любого, кто пытается оплатить его.
Зная это, мы, шайка пассажиров, составили заговор, выполнить который поручили мне. Я начал со словесной артподготовки, в ходе которой я сообщил капитану Ли, что мы все проголосовали и решили придержать его чек. Я говорил об этом долго и весьма убедительно, в итоге он сильно обиделся и заявил, что он вовсе не возражал оплатить свою долю, и что по его мнению совершенно возмутительно, что мы решили так с ним поступить - он этого не потерпит, нет, сэр.
А пока его внимание было рассеяно, я получил чек и вручил официанту наши объединенные фонды.
Капитан Ли всё же заметил заключительную часть манёвра. Он яростно взревел, поднялся во весь свой семифутовый рост и, потрясая кулаком, полным солей, попытался вмешаться. Из этой битвы я вышел с небольшим поверхностным ранением, но мы пресекли его попытку уплатить по чеку.
По дороге на ужин он всё пытался всучить мне свои деньги. Через какое-то время он отстал, и при этом вид у него был подозрительно довольный. А когда м-р Таппер попытался поддразнить его недавним фиаско, он ответил: "Вот как? Боб, загляни под воротник своей куртки".
Я так и сделал, но ничего не нашёл. Выяснилось, что капитан засунул мне под воротник куртки свёрнутую купюру в двести солей, пока мы набивались в такси, но она выпала когда мы вылезали. Мы обсудили возможное выражение лица и чувства, которое испытал таксист или кто-то другой, кто её нашёл, а потом выкинули потерю из головы, при этом каждая сторона чувствовала, что одержала моральную победу.
Но в следующий раз, когда я попытаюсь вырвать чек из рук капитана Ли, я надену перчатки.
"Club 91" находился на последнем этаже небоскреба и по моим впечатлениям похож на "Top Of the Марк"[01] своими огромными стеклянными окнами, за которыми открывается панорама широко раскинувшегося города, гор и океана. Он очень шикарный и здесь изумительно готовят, экзотическая кухня, ни в коей мере не напоминающая мексиканскую. И это не какая-нибудь "международно-французская" кухня, а местная, перуанская. Я не знаю, как о ней рассказывать, потому что описывать блюда и приправы, которых вы никогда не пробовали - пустая трата слов. Скажу только, что когда вы будете в Перу, не ограничивайтесь одними стейками; вас ждут здесь другие восхитительные сюрпризы. И ещё оставьте место для десерта. Его привозят на специальных сервировочных столиках-переростках и предалгают выбирать "живьём", а не в меню. Я так и не понял, делают ли они это из добрых побуждений или совсем наоборот, потому что к этому моменту времени вы в состоянии выбрать только одну игрушку из предложенных, а все остальные будут потеряны для вас навсегда.
Ужин в Южной Америке - не просто ужин, это целое ночное приключение. И когда мы, в конце концов, вернулись на борт, было уже так поздно, что я упал в свою койку с одной сладостной мыслью: завтра мы отчаливаем, и я смогу проспать весь день.
Но в 7 утра я узнал, что судно никуда не плывёт, что погрузка ещё не закончилась и что капитан заказал для нас такси с гидом. Я застонал, принял декседрин[02], и решил наслаждаться происходящим, напоминая себе, что именно ради этих удовольствий я и проделал немаленький путь и потратил немаленькие деньги.
Нашим гидом и водителем был сеньор Родольфо Гонсалес Буэно, индеец средних лет, больших размеров и огромного чувства собственного достоинства. Не исключено, что в его родословной было больше испанцев, чем индейцев, но даже если и так, то индейцы в конечном итоге взяли верх. Его лицо напомнило мне высеченного из камня бога, который с вневременным величием взирает поверх зелени и вод от подножия здания Панамерики в Вашингтоне, округ Колумбия.[03]
Мы потратили на экскурсию целый день, и вскоре я был уже рад, что мы не уплыли утром, хотя моя голова начала побаливать. Сначала мы посмотрели Кальяо, гавань, Военно-морскую академию и огромный рынок, состоявший из сотен маленьких палаток, пёстрых и битком набитых товаром. Здесь я принял некоторые меры предосторожности, оставив кошелёк Тикки у м-ра Гонсалеса, потому что не хотел слишком быстро приступать к медленному разграблению земного шара.
Затем мы увидели старую Лиму, Университет, правительственные здания, президентский дворец, дворец архиепископа и кафедральный собор. Все они выглядели впечатляюще, хотя этот роскошный стиль ныне уже не в моде. Их было так много, что я даже проникся сочувствием к туристу, который, стоптав ноги вокруг нашего собственного национального Капитолия в Вашингтоне, сказал своей жене: "Хорошо, Мардж, ты берёшь на себя внутреннюю часть, а я осмотрю снаружи, встречаемся через двадцать минут".
В соборе мы увидели мумию самого Писарро Завоевателя. Он лежал там в стеклянном гробу, маленький человечек, который и при жизни был, наверное, не очень впечатляющим, а по сравнению с гигантскими богами инков и вовсе выглядел ребёнком. И, тем не менее, он со своими "тринадцатью друзьями" предательством, обманом и бесистемной резнёй привели к гибели могучую империю инков.
Теперь он лежит с запавшими глазницами, невидяще уставясь в потолок, демонстрируя свою сморщенную, потемневшую плоть и неопрятные волосы любому туристу за двадцать пять центов в чашку дежурному монаху. "Озимандис, Царь Царей..." Что скажешь, парень, оно того стоило? Ты счастлив теперь? Или стонешь в аду за свои преступления?
И хотя кровавый путь его хорошо известен, а большинство граждан Перу потомки побеждённых, а не завоевателей, Писарро здесь популярный герой. Мне это кажется странным.
Я попросил показать нам трущобы. Это не было каким-то извращённым любопытством. Во всех странах есть дома богачей, будь то комиссары, графы или капиталисты. Их дома красивы, они везде примерно одинаковы, насколько позволяет климат и принятые архитектурные стили, а потому, увидев их, вы очень мало узнаёте о стране. Я всегда их осматриваю, потому что мне нравится смотреть на красивые вещи, но считаю куда более познавательным посещать трущобы, которые не приятно показывать.
В Лиме есть трущобы двух видов - стайки разваливающихся хибар и кварталы легальных съёмных квартир. Хибары были самой интернациональный архитектуры: мрачные и жалкие сооружения, построенные людьми, которые вообще ничего не имеют, и потому вынуждены ютиться среди отходов и мусора других людей. Они были неотличимы от лачуг Оки[04] в Имериал Вэлли, которые я видел двадцать лет назад, от пригородов Рио или от лачуг на берегах Сингапура. Официальные трущобы, в основном, состоят из одноэтажных зданий, выстроенных длинными рядами, стена к стене, между которыми оставлены узкие улочки. Они напоминают собачьи будки и выглядят ещё более удручающе, чем гораздо менее адекватные лачуги, ибо здесь бедность кажется застывшей и безнадёжной, как образ жизни, который невозможно переменить.
Неподалёку от этих муравейников стоит дворец. Некогда это было частное владение, теперь он принадлежит правительству и используется армией. Многие солдатские семьи живут в близлежащих многоквартирных домах; контраст резкий и горький, потому что днём отцы семейств работали в мраморных залах (буквально!), а вечером, если не оставались на дежурстве, возвращались в дома, более подходящие для свиней, чем для их женщин и детей.
Дворец был построен маркизом для его "возлюбленной" - это вежливый эвфемизм, он в ходу у латиноамериканцев, которые признают нерушимость брака, но при этом признают, что любовь - это нечто иное и по-своему не менее важное. Официальный статус любовницы в Латинской Америке приводит в большое замешательство norteamericanos[05], воспитанных в матриархате. В Соединённых Штатах, за очень редкими исключениями (в основном Голливуд и Нью-Йорк), не существует групп или социальных классов, подобных "любовницам" Латинской Америки. Даже упомянутые исключения не вполне им тождественны, поскольку у нас женщина на содержании не имеет публично признанного статуса, какой есть у латиноамериканской любовницы.
Когда мы используем слово "любовница" - что происходит не слишком часто - мы обычно говорим о чём-то, имевшем место в прошлом, просто подразумевая, что м-р и м-с Джонс провели свой медовый месяц до того, как состоялась их свадьба. На самом деле обычно так и случается, но публично это становится известным только в виде неподтверждённых сплетен и гипотез. И подтверждается это только статистически - скучными таблицами доктора Кинси. В других случаях слово "любовница" может относиться к неформальным биологическим отношениям, тщательно скрываемым и, как правило, без какого-либо конкретного финансового механизма поддержки. Ни один из этих случаев не сопоставим с латиноамериканским обычаем. Латиноамериканец, у которого есть любовница, как правило имеет и жену, и появляется на публике то с одной, то с другой, но не с обеими одновременно. Каждая женщина имеет официально признанное место в его жизни, и их социальные сферы обычно не перекрываются.
Здесь любовница не есть нечто, что прячется на задворках. Её статус ограничен, но гораздо более привилегирован, чем в состоянии понять gringo. Несколько лет назад в одной южноамериканской столице посол Соединённых Штатов устраивал большой приём и пригласил всех местных тяжеловесов и их жён. Они прибыли, но большинство из них привели своих любовниц.
Жена посла была оскорблена, сам посол был возмущён, и это едва не привело к громкому международному скандалу. А между тем, путаница возникла явно из-за непонимания обычаев друг друга, потому что ни один латиноамериканец не позволит себе намеренно обидеть хозяина и хозяйку дома. Послу нужно было просто тихо пояснить всем, что эта вечеринка организуется не для веселья; что ясно означало бы, что её нужно посетить ритуально - с жёнами.
"Возлюбленной" маркиза (я не помню её имени, да оно и не имеет значения) была по-видимому женщина с характером, которая не приняла с лёгкостю ограничения своего статуса. Она была наполовину индианка и, к тому же, из низов; вместо того, чтобы быть послушной и скромной любовницей, с почтением относящейся к тем, кто "выше", она отказалась играть в игру по навязанным ей правилам. Выступала ли она против полигамии как таковой - не известно, но она, разумеется, не согласилась с подчинённым положением, предоставленным ей согласно обычаю. Она совершенно отбилась от рук и тыкала своим рождением и своим происхождением в дрожащие носы кастильской аристократии Лимы. И её маркиз тоже отказался подчиниться социальному давлению и не бросил её, хотя она была, очевидно, "решительно невозможна" с точки зрения всех "здравомыслящих" людей.
Он, конечно же, хорошо о ней позаботился. Правительство Перу, несмотря на то, что использовало большую часть дворца в военных целях, сохранило прилегающую территорию с садами и сохранило многие из залов в качестве музея великолепия ушедших дней. Среди прочего на одном из балконов там стоит резная мраморная ванна, выполненная с римским великолепием времён Империи. Сегодня, похоже, никто уже не знает, обычное это её положение или нет. Климат Лимы достаточно мягкий, чтобы купаться на открытом воздухе, если возникнет такая прихоть, а ванну не так-то просто сдвинуть с места. В любом случае, в центре сада есть небольшой бассейн и рядом с ним - маленький летний домик, в нём установлен решётчатый экран, наподобие жалюзи, через который можно было видеть бассейн. Старый маркиз, как полагают, был отчасти вуайерист, и этот летний домик, предположительно, был наблюдательным пунктом, из которого он мог глядеть на неё, пока она купалась. Какого беса он по-простому не вытащил стул на край бассейна, а ещё лучше - скинул свои шмотки и присоединился к ней, никто не знает. Может быть, он получал от взглядов украдкой больше удовольствия.
В саду есть её мраморный бюст. Она, несомненно, был красотка, достойная занимать дворец, в который он её поместил. Теперь он стоит как напоминание каждой женщине, что она тоже сможет жить во дворце, если только будет пользоваться средствами для удаления волос и дезодорантами, которые рекламируют во всех ведущих женских журналах.
Потом мы проехали несколько миль великолепно ухоженых садов, домов в ультрасовременном стиле и посетили загородный клуб. Затем мы обошли несколько посольств, в том числе посольстве Колумбии, где в то время по-прежнему скрывался Señor Виктор Рауль Айя де ла Торре[06], и где он должен был оставаться ещё нескольких месяцев. История м-ра Айя хорошо известна благодаря газетам и была полностью освещена его собственными словами в журнале "Life" (от 3 мая 1954 г.); мы опустим детали, за исключением тех, что проливают свет на разительные отличия между политической жизнью, какой её знаем мы, и той её разновидностью, что практикуется южнее. М-р Айя является лидером перуанской партии APRA, партии левой, но не коммунистической. Он был обвинён в попытке государственного переворота против правительства, но - тут мы имеем дело с малопонятным нам южноамериканским кульбитом - обвинение было выдвинуто против него следующим правительством, которое само пришло к власти, свергнув то самое правительство, в попытке свержения которого был обвинён Айя.
Нюансы перуанской политики слишком сложны для меня, и я сомневаюсь, что кто-то посторонний может достичь их реального понимания без долгого, кропотливого изучения. Все страны к югу от нас - конституционные республики с либеральными конституционными гарантиями, аналогичными или, как правило, эквивалентными тем, что содержатся в нашей собственном конституции. Среди них яркими исключениями являются Чили и Уругвая - их политические сводки выглядят как нескончаемая череда государственных переворотов, кровавых революций, неизбираемых временных президентов, политических адмиралов и генералов, осадных положений, чрезвычайных положений, изгнанников, беженцев, запретов оппозиционных партий, ликвидаций лидеров оппозиции, подавления свободы слова, свободы собраний и свободы прессы.
Здесь нужно двигаться с осторожностью, чтобы не принимать поспешных решений, ведь мы можем не понимать всего, что видим. Путешествуя вокруг света, я узнал, что очень многие люди верят в сущий вздор о Соединённых Штатах. В частности, очень многие люди, по-видимому хорошо образованные и искушённые, были убеждены, что народ Соединенных Штатов живёт под властью террора, и что свободы слова и свободы прессы у нас более не существует. Они считали, что Соединенные Штаты старательно разжигают третью мировую войну и вот-вот начнут её, и тогда для всех остальных наступит Армагеддон, и что правительство Соединенных Штатов безжалостно уничтожает каждого, кто осмелится хотя бы на словах выступить против этого безрассудного стремления к катастрофе.
Эти люди "доказывали" свои мнения, цитируя разных американцев или американские газеты и журналы. Тот факт, что они могут ссылаться на подобные американские источники, разумеется, доказывал как раз прямо противоположное, а именно то, что американцы по-прежнему пользуются свободой слова, даже для того, чтобы высказывать сущий вздор и разные непопулярные мнения, но этот момент почему-то ускользал от их внимания.
Свобода слова и свобода печати распространены в Соединенных Штатах чрезвычайно широко, намного шире, чем где бы то ни было в мире, включая всё Британское Содружество, но этого нигде не понимают.
(Что? Больше свободы слова и прессы, чем в Британском Содружестве? Ну конечно же, нет! А вот и да: наше радио не принадлежит правительству, мы не устанавливаем жёстких ограничений на ввоз иностранной печатной продукции, наши законы о клевете и наши ограничения на отчёты о судебных заседаниях не идут ни в какое сравнение с их законами, а наши службы новостей - самые агрессивные в мире.)
Если разобраться, ограничения того, что мы можем сказать или опубликовать, почти полностью исчерпываются самой откровенной порнографией и военными секретами. Но граждане других стран не понимают этого и не верят в это; это слишком чуждо их собственному опыту. Я сказал одному человеку в Южной Африке: "Вы утверждаете, что любой в Соединенных Штатах, кто скажает что-то хорошее о России или коммунизме, немедленно будет брошен в тюрьму. Как это примирить с тем фактом, что коммунистическая "Daily Worker"[07] всё ещё издается в Нью-Йорке?" В ответ он просто назвал меня лжецом.
Я думал по возвращении отправить ему по почте экземпляр этой газеты, но потом решил воздержаться: он мог нажить себе большие неприятности в своей стране, если бы его поймали с подобным изданием на руках.
Во всём мире дискуссии, в которых выявлялись реальные масштабы неправильного представления о Соединенных Штатах и государственных институтах, обычно начинались с одного и того же вопроса: почему правительство Соединенных Штатов или граждане Соединенных Штатов или ещё кто-нибудь не заткнёт сенатора Маккарти и не положит конец "власти страха" в нашей стране?
Интерес к сенатору Маккарти был огромен; полное отсутствие понимания того, что происходит на самом деле, было ещё более огромно. А поскольку я не избиратель и не поклонник сенатора, я постоянно оказывался в странном положении, пытаясь объяснить, что он делает, почему это законно в свободной стране, и почему расследования Конгресса не могут распространить "власть страха" на 160,000,000 человек.
Моя задача осложнялась тем, что многие американцы, у которых обычный здравый смысл заменило нечто иное, громогласно утверждали, что Маккарти действительно создал "власть страха". Вас это пугает? Меня - нет, хотя у меня за плечами обширная политическая деятельность, сильно влево от позиции сенатора Маккарти. Самое худшее, что может мне сделать сенатор Маккарти, это задать мне множество вопросов и потребовать ответить на них под присягой. Мне могут не понравиться некоторые из вопросов, но я смогу ответить на них, не прибегая к убежищу Пятой поправки: в моих архивах государственная измена не значится.
Назвать подобное расследование "властью страха", это значит натягивать нужные слова на ненужные смыслы. В моём понимании "власть страха" означает бандитов в лесной чаще, которые убивают и грабят во мраке ночи (Индонезия, Малайя[08], Кения, где угодно), "власть страха" - это когда бросают в тюрьму политических лидеров оппозиции (Аргентина, Испания и т.д.) или убивают их (где угодно за Железным или Бамбуковым Занавесом); и это не означает проведения допросов людей под гарантией самой полной системы защиты прав личности, какие этот мир когда-либо знал. Это не означает возможности нескольким десяткам предателей и/или безумцев найти убежище за Пятой поправкой лишь на том основании, что сказав правду, они будет свидетельствовать против себя.
Я не защищаю ни жёсткие методы Маккарти, ни его широкие публичные заявления. Утверждают, что личность и методы Маккарти сыграли на руку нашим врагам и позволили Коммунистическому Интернационалу вести против нас более эффективную пропаганду. В этих тезисах есть некоторая доля правды, но, на мой взгляд, не слишком большая. Я думаю, что против сенатского расследования коммунизма в Соединенных Штатах была бы развёрнута такая же яростная и злобная пропаганда, если бы расследование возглавили Томас Джефферсон с Дэниелом Уэбстером в качестве главного юрисконсульта. Дело в том, что коммунисты ненавидят не конкретно непривлекательную персону Маккарти, но тот факт, что он осмелился обрушиться на коммунизм как таковой.
Другая причина того, что столько иностранцев смакуют это расследование - не проблемы коммунизма или персона Маккарти, а то, что это повод отвесить пощечину одному Толстяку... Дяде Сэму - то есть нам. Легко ненавидеть богатых и сильных, и те, кто глумиться над нашим "маккартизмом", точно так же готовы глумиться над нашими сортирами - я сам слышал, как обе насмешки объединяют в одном предложении.
Замечу между делом, пока наша компания проезжает прекрасную Новую Лиму, что понять политические институты другой страны довольно трудно. За пределами Соединенных Штатов очень немногие сумели понять природу проводимого в Конгрессе расследования, а объяснить её практически невозможно. У них в голове всё это смешалось с Инквизицией, и они считают, что сенатор Маккарти имеет те же функции и полномочия, что и Торквемада. Мысль о том, что частное лицо может как отвечать, так и отказаться отвечать на ряд вопросов, заданных ему сенатором (при этом из протокола ясно, что гражданина допрашивают, участвовал ли он недавно или в прошлом в государственной измене против Соединенных Штатов), а потом встать и выйти из зала свободным человеком, настолько чужда большинству людей, что они просто не могут в это поверить.
Кроме того, если бы они действительно в это поверили, они бы ещё больше запрезирали нас - за более мягкотелый, чем им представлялось, "маккартизм", то есть манеру вести дела не в стиле "хватай и сажай всех, чья политика тебе не нравится". Наша чрезвычайная снисходительность, если они её осознают, покажется им нелепой глупостью.
Институт политического убежища, каким он практикуется в Южной Америке, для нас почти так же труден для понимания. Это как если бы Эдлай Стивенсон решил бы, что ему безопаснее скрыться в посольстве Франции сразу после дня выборов в 1952 году, потому что это примерно то, что сделал Señor Айя. Он укрылся в колумбийском посольстве и оставался там в течение пяти лет. Правительство Перу не переставало утверждать, что Айя является обычным преступником, обвиняемым в совершении уголовного преступления. Колумбия, которая за пять лет сама претерпела три революции со сменой правительства, никогда не отступала от своей решимости предоставлять ему убежище, хотя некоторые колумбийские правительства не симпатизировали политическим взглядам Айи. При этом, несмотря на остроту проблемы, Перу никогда не пыталось силой забрать беженца из совершенно незащищенного посольства: принцип предоставления убежища слишком ценен, чтобы его нарушить, хотя Перу и заявляло, что Айя не имеет на него права.
Убежище - необходимая деталь политики, что практикуется в Южной Америке. Если пули используются столь же широко, как избирательные бюллетени, всегда приятно знать, что, если завтра вы окажетесь не у власти, для вас найдётся несколько десятков безопасных мест, прямо в столице. Мест, где солдаты вашего преемника не смогут вас арестовать или пристрелить "при попытке к бегству". Это такой способ облегчить жизнь, наподобие нашей собственной Пятой поправки.
(Кстати, я никогда не слышал ни об одной из так называемых "жертв" сенатора Маккарти, решивших укрыться в посольстве России.[09])
Но почему в Южной Америке политике суждено было превратиться в столь жёсткие, а порой и смертельные игры? Я избавлю вас от эссе в 10 000 слов с историческим экскурсом, исследованием расовых особенностей, традиционных институтов и тому подобного, вместо этого я откровенно признаюсь: я не знаю. Всё, что я знаю, это то, что наши северные политические механизмы не могут быть с лёгкостью экспортированы в Южную Америку. Наши латинские соседи в один голос твердят только об одном. О том, что им не нравится, когда посторонний дядя говорит им, как они должны себя вести. Большинство южноамериканцев с одной стороны - страшные патриотиоты, а с другой - ярые индивидуалисты. Большинству из них мы не то чтобы не нравимся - мне кажется, в Южной Америке к нам относятся куда лучше (причём, без всякого повода), чем во всём остальном мире. Они охотно принимают наши финансовые вливания, продукцию и технику, если предлагать их с уважением и не умаляя их достоинства, но они никогда не примут от нас никаких благих пожеланий касательно их внутренней политики. Они ненавидят вмешательство янки гораздо сильнее, чем ненавидят своих политических противников.
Мне кажется, в этом они правы. Нам потребовалось долгое время, чтобы достичь политической стабильности; сегодня ещё живы те, кто помнит братоубийство 1861 - 1965 годов. Политическая философия по-прежнему далека от того, чтобы стать наукой, революция по-прежнему является последним прибежищем и естественным правом угнетённых, и я уверяю вас, что очень непросто понять, кто там "злодеи", а кто - "хорошие парни", когда к югу от нас происходит государственный переворот... по крайней мере, в тот момент, когда этот переворот происхоит. Примеры Чили и Уругвая доказывают, что они вполне способны добиться стабильности и без нашей назойливой помощи. В то же время, политика невмешательства в сочетании с искренней готовностью оказать помощь, тогда и в том виде, в каком они сами захотят её получить, - это, как мне кажется, лучшее, что мы можем сделать в такой ситуации.
Когда мы проходили мимо колумбийского посольства мы увидели только двух вооружённых солдат, стоявших на посту снаружи. Сам Señor Айя нам на глаза не показался, но он по-прежнему был там; ему предстояли ещё четыре месяца долгого ожидания безопасного выезда из страны, в изгнание.
Загородный клуб в Лиме сделал бы честь любому городу сопоставимых размеров в Штатах, а его кухня почти наверняка превзошли бы аналоги; у нас был замечательный обед по смешным ценам, ставших возможными благодаря обмену валют. Когда мы уезжали, там начиналась подготовка к свадьбе; все señoras и señoritas были элегантно одеты и многие из них были удивительно привлекательны, а некоторые просто очень красивы. На мой вкус, южные señoritas вполне соответствуют тому, как их расписывают. Правда, у них действительно есть некоторая тенденция быть широковатыми в бедре, но, как заметил старпом на "Gulf Shipper", в здешних краях два топорища поперёк бёдер считается нормой. Любовь гринго к узким бёдрам - всего лишь мимолётная причуда моды, если история нас чему-то учит. Кроме того, как мне объяснили, корсеты - ужасно неудобная штука, чтобы носить её в условиях тропического климата.
Все женщины здесь носят шляпки, точно так же, как в странах Британского Содружества. Но шляпы этих дам были удивительно оригинальными и фривольными, то время как большинство британских женских шляпок выглядят как нечто, сооружённое на дереве птицами, а затем ими оставленное.
Тикки не носила шляпки и заработала несколько удивлённых взглядов в свою сторону, но она выдержала их с холодным достоинством. В этой поездке у неё была с собой шляпка (та, которую она дома надевает на свадьбы и похороны, её единственная шляпка), но она мгновенно отказалась от жуткой перспективы её носить, едва узнала о том, что церковь разрешено посещать без неё.
После обеда мы посетили художественный институт и "Jirón de Unión", торговый центр. В Лиме не жалеют средств на современную архитектуру, но при этом совершенно игнорируют современные тенденции в живописи. Здесь невозможно найти картины, в которых видится глазунья из двух яиц (одно протухшее), или соломенное чучело на сильном ветру. Вместо этого преподаватели требуют, чтобы студенты изучали анатомию, перспективу и черчение - весьма, весьма реакционно, безусловно. В общем, мне понравилось.
"Jirón de Unión" это общее название узкой торговой улочки, где каждый квартал имеет своё собственное отдельное название. Почтальонов это должно сводить с ума; туристы же чувствую себя прекрасно, потому что игнорируют уличные знаки, а вместо этого просто глазеют на достопримечательности. В магазинах неплохой ассортимент, но уступает тому, что продаётся в Штатах, в городах, сравнимых размерами с Лимой. Исключением являются изделия из серебра, большая часть которых чрезвычайно изящны и изумительно красивы и продаются удивительно дёшево - благодаря смехотворно низкому обменному курсу. Тикки проявила удивительную сдержанность, поскольку там запросто можно было потерять голову и спустить все деньги до последнего цента. По счастью, вскоре нам уже нужно было возвращаться обратно на корабль, иначе он бы ушёл без нас.
Как только мы покинули Кальяо мы двинулись поперёк волны, и несколько дней до Арики, северной точки в Чили, судно проскакало по волнам. И если бортовая качка может выбить вас из колеи, то килевая на самом деле выворачивает желудок наизнанку; "Gulf Shipper" брыкался, как кайюс[10] пытающийся избавиться от всадника. И сегодня я могу заявить под присягой, что драмамин действительно останавливает морскую болезнь, по крайней мере, в моём случае. Я подвержен морской болезни и, конечно же, без таблеток эти дни превратились бы в сущий кошмар, а с ними я не пропустил ни одного блюда и наедался от души. Чего я не смогу полюбить никогда, так это излишнюю подвижность судна. Раздражает, когда суп оказывается на коленях, раздражает необходимость скакать как сумасшедшему, чтобы сохранить равновесие, когда качка настигла тебя со спущенными брюками, а противостояние движениям судна во время сна совсем не способствует отдыху.
Но ничто не может сравниться по неприятности с морской болезнью. В ничто я включаю и высверливание дупла в коренном зубе без новокаина.
В Арике нет гавани, только открытый рейд; "Gulf Shipper" бросил якорь и пришвартовался к бую, что уменьшило качку, но судно всё ещё оставалось во власти зыби, которая бросала его то вверх, то вниз. Груз загружался и разгружался на лихтеры, которые толпились вокруг судна, как поросята вокруг свиноматки. Мы с Тикки наблюдали, как подошла к борту первая лодка с грузчиками, и были поражены их чрезвычайно колоритным пиратским видом; мы всё ждали, что они сейчас поднимутся на брорт и отожгут habanera. Но оказалось, что они такие только на вид; как показал наш собственный опыт, chilenos, все без исключения, самые добрые и нежные люди на свете.
К несчастью, многие из них ужасающе бедны. Причина очевидна: на большей части Чили для того, чтобы просто выжить, нужно быть настоящим героем. Земля за Арикой такая же голая, как лунные горы - я имею в виду те, что на нашем спутнике, а не горный хребет в Африке. То, что у нас на юго-западе называют пустыней, по сравнению ней - зелёные джунгли; на этих склонах не найти ничего живого, ни сорняка, ни травинки, ни даже кактуса. Тем не менее, почва не бедна; там, где удаётся отвести воду с гор, земля даёт прекрасные урожаи.
За пустынным берегом впервые ясно предстала взгляду великая стена Анд, величественная и невероятная, цепь за цепью тянулись заснеженные вершины, захватывающие дух на закате и просто потрясающие во всё остальное время дня. В общем, ради этого стоило наспех проглотить ужин и поспешить на штурманский мостик. Мы любовались видами, в то время как фаэтоны и олуши[11] кружили вокруг корабля и шумно нас обсуждали.
Производящие гуано птицы раньше были основным источником богатства Чили и, в частности, Арики, пока искусственные нитраты не снизили важность этого продукта для производства удобрений и взрывчатых веществ. Неподалёку от порта есть острова, белые от птичьих экскрементов, и каждый порыв ветра приносит откровенное, благоухающее свидетельство того, что птицы по-прежнему сполна выполняют свой вклад в этот бизнес, невзирая на открывшуюся конкуренцию. Но они стали жертвами технологического безработицы; их конечный продукт перестал быть незаменимым.
Арика, хотя и находится в Чили, это крупнейший порт для боливийского олова. Железная дорога проложена отсюда в Ла-Пас, а Чили предоставила Боливии экстерриториальные права на док, таможенный склад, и конечный пункт железной дороги. Док еще не запущен в эксплуатацию, но, тем не менее олово из Боливии идёт потоком, и львиную долю груза, погруженного там на "Shipper" составила оловянная руда. Драгоценный материал упакован в небольших, узких мешках, опечатанных, помеченных серийными номерами, весом, и именем владельца.
Арика - место единственного морского сражения, которое Соединённые Штаты дали на суше. Более века назад U.S.S. "Wateree" был выброшен приливной волной на пять миль в глубь побережия во время землетрясения. Когда вода отступила, севшее на мель судно было атаковано индейцами и команда корабля отбивалась с палубы в течение нескольких дней. Котёл "Wateree", лежащий на боку, всё ещё можно увидеть на берегу; остальные части корабля уже давно растащили.
Мы с Тикки переправились на берег в шлюпке экипажа, одни, поскольку остальные пассажиры не рискнули садиться в маленькую шлюпку с трапа при постоянном сильном волнении. Если у вас нет навыка - это самый простой способ сломать себе лодыжку; фокус в том, чтобы сойти в шлюпку быстро и без каких-либо колебаний в тот момент, когда она поднялась на волне на уровень трапа, в этот момент есть несколько секунд, когда лодка и судно почти неподвижны друг относительно друга.
Пусть немного неуклюже, но мы справились с этим, и поездка к берегу была приятной - у пассажиров на каком-нибудь лайнере нет шансов оказаться так близко к воде. На таможне обошлось без формальностей; офицер улыбнулся нам, отдал честь и махнул рукой проходить. Арика - город такого же размера, как и Буэнавентура (14000), но здесь нет никакого "бандитского портового района", как во многих морских портах; сразу с набережной вы попадаете в парки и тенистые улочки. В центре города разбиты два красивых парка, их размеры впечатляют, особенно для такого небольшого городка, и для местности, где поливная вода настолько ценна.
Первое, что нас поразило и вызвало наибольший восторг, было пение птиц. Парки наполняло многоголосое пение птиц. Ни до, ни после я никогда не слышал пения стольких птиц сразу. Громкость сладостных трелей была так велика, что их всё ещё было слышно, когда мы оставили парки далеко позади.
Чтобы осмотреть всю Арику не нужно много времени. Возле воды пролегают несколько торговых улиц, ещё есть церковь-другая; дома разбегаются вдоль берега, не забираясь на крутые холмы, поднимающиеся за деловым районом. Это чистый и симпатичнный городок, но бедный; очень немногие из домов дотягивают до уровня домов среднего класса в Штатах. Как принято в Чили, каждый домовладелец выращивает цветы, хотя бы несколько горшков на подоконнике.
Мы арендовали автомобиль и поехали в орошаемую долину, скрытую от моря. Здесь были овощные фермы, цитрусовые деревья, инжир и черимойя. Последнее - очень вкусный фрукт, почти неизвестный в Штатах, хотя в Голливуде есть Cherimoya Street. На вкус - отчасти ананас, отчасти мускусная дыня, но, в основном, похож только на смого себя; его любят подавать на десерт в Чили, и мы быстро полюбили его есть, здесь его выращивали в коммерческих масштабах.
Долина не очень широкая, но больше здесь пойти некуда. Зелень повсюду, куда дотянулась ирригация, но не более того; шаг дальше - и перед вами совершенно голая и угнетающая пустыня. Но в долине строится новая, широкая дорога, и очевидно, что рекультивация будет продолжаться. Большая часть дорожных работ ведётся тяжёлым ручным трудом, но тут задействован и скрепер "План Маршалла"[12]. Слова "План Маршалла" с одобрением произносят по всему западному побережью Южной Америки; хотя бы здесь мы смогли оказать помощь так, что нас за это не лягнули в живот и не обложили бранью.
В долине оказалась прекрасная новая школа и ещё одна, более старая, хотя жителям, на мой взгляд, за глаза хватило бы и одной маленькой. Везде, где мы побывали в Чили, мы были поражены лихорадочной погоне за знаниями. Повсюду построены школы, а книжных магазинов, похоже, больше, чем продуктовых (возможно, тут я ошибся, но не намного). И везде можно увидеть студентов, они читают, сидя на скамейках в парке, или медленно бродят, уткнувшись носом в книги.
На обратном пути мы сделали крюк, чтобы подняться на небольшую гору, откуда открывался вид на город и порт. На полпути к вершине дорога кончилась, но водитель, не моргнув глазом, съехал на железнодорожные пути и продолжил подъём. На вершине нас ожидали великолепные виды и просто потрясающий аромат гуано. Мы сумели разглядеть "Gulf Shipper" среди прочих судов в порту. С этого расстояния он казался игрушечным корабликом, которому место в ванне.
Флажком было отмечено место, где перуанский генерал, проигравший сражение, покончил с собой, направив коня вниз с обрыва. Мы с водителем обсудили это и решили, что в данной ситуации практичнее было использовать мула. Теперь, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, как мы могли что-либо обсуждать, потому что водитель вообще не знал ни слова по-английски, а я свой запас испанских слов могу уместить на почтовой открытке, не залезая на место для штампа; его хватает только для заказа dos cervezas[13] в кантине. Но я отчётливо вспоминаю, что разговор был, хотя я не знаю, как мы объяснялись. Так или иначе, два человека всегда могут поговорить друг с другом, если оба этого хотят.
Вернувшись в город, мы потратили с полчасика, чтобы снова обойти магазины и послушать птиц. По дороге нам попались мальчик с девочкой, на вид лет пяти и семи, которые уткнулись носами в витрину магазина игрушек. Судя по их одежде, в будущем им вряд ли светило что-то иное, кроме как смотреть издали и страдать, поэтому Тикки провела их внутрь и попросила хозяина выдать каждому ту игрушку, на которую он глазел. Дети нас не обманывали; кукла, на которую девочка любовалась через стекло, оказалась не самой сложной и дорогой, а мальчик и вовсе положил глаз на большой шар, который стоил пустяки.
Они нас серьёзно поблагодарили, правда, после небольшой подсказки хозяина магазина, и ушли очень довольные. А мы с Тикки, реализовав наш собственный План Маршалла, вернулись на судно, осенённые теплом, которое приносит только хорошо сыгранная роль Санта-Клауса. В жизни случаются настоящие чудеса, и тот факт, что богатство умножается при делении на возраст его владельца - одно из таких чудес.
(А теперь, если тот джентльмен в заднем ряду, который только что отпустил едкое замечание об американских туристах, которые любят трясти деньгами перед теми, кому меньше повезло в жизни, прогуляется со мной до ближайшего переулка, я постараюсь выяснить, насколько плотно его зубы установлены в его голове. Ну, то есть, с помощью Тикки, конечно же - ведь она изучала дзюдо.)
Следующим портом был Вальпараисо, наш пункт назначения. Прежде чем покинуть судно, нам захотелось сделать что-то, чтобы выразить нашу признательность офицерам судна за их доброжелателность и гостеприимство; более уместной нам казалась вечеринка. Мы обсудили это с Маркхэмсом и м-ром Таппером и спланировали банкет. Он должен был быть проведён в море, а это означало, что некоторые из вахтенных смогут только символически обозначить своё присутствие, а Капитан не будет участвовать в своей обычной беззаветной манере, с который он предаётся праздникам на берегу, но нам ничего другого не оставалось, поскольтку мы с Тикки собирались покинуть корабль сразу после швартовки в Вальпо.
Мартини в пивных бокалах показалось нам несколько тяжеловатым для вечеринки, проводимой в море, да и Тикки хотела предложить французский "Семьдесят пятый". Как всем известно, французская "75" представляет собой небольшое, морально устаревшее орудие, по нынешним временам совершенно неэффективное[14]. Его тёзка столь же безобиден, он состоит из лимонного сока, сахара, коньяка и шампанского. Лимонный сок добавляет в смесь витамин "С" и тем самым помогает предотвратить цингу, которая постоянно угрожает мореплавателям, а сахар даёт быстрый приток энергии. Что касается других ингредиентов, то они настолько разбавлены лимонадом и колотым льдом, что служат не более, чем для придания приятного аромата. Нет, правда, без подсказки вы ни за что не догадаетесь, что это не газировка из автомата.
Точная рецептура - вопрос вкуса. Некоторым нравится не слишком сладкий, некоторым -не слишком кислый, некоторые полагают, что слишком много льда вредно для желудка. Но тогда потребуется много шампанского, чтобы обеспечить пузырьки и коньяка, чтобы обеспечить ему объём.
Коньяка у нас не было, поэтому мы вынуждены были воспользоваться писко. Это тоже виноградный бренди, хотя он сделан (я думаю) из очень большого винограда. На настоящее французское шампанское тоже не следовало рассчитывать, но в Чили делают отличные игристые вина типа шампанского. Я не знаю, какой они крепости. Казначей выступил в роли нашего агента по закупкам до нашего отъезда из Арики. При курсе двухсти песо за доллар, счёт за всё составил около десяти долларов - в Штатах одна только бутылка обошлась бы нам дороже, пустая бутылка.
Мы также запаслись разными орехами и маслинами и тому подобной пищей, чтобы было что пожевать, и разослали официальные приглашения, от имени всех пассажиров пригласив всех офицеров на чрезвычайную сессию Философского Общества Конских Широт[15] и Клуба D.M. Все приняли приглашение.
Девушки надели формальные вечерние платья, которе редко можно увидеть на грузовом судне, и многие из нас нацепили галстуки, что превратило вечеренку в шикарное мероприятие. Немного медленно раскачивались, как часто бывает с формальными мероприятиями, но "Френч-Семьдесят пятый" имеет характерный и весьма замедленный эмоциональный эффект; первый залп - перелёт, второй залп недолёт, а третий залп, как правило, в точку, после чего все становятся muy simpático.
Это было и приятным и грустным поводом. "Gulf Shipper" стал для нас ещё одним домом, и наши товарищи по плаванию стали нашей семьёй. Мы танцевали под радио, мы пели, мы рассказывали истории, но над всем витало понимание, что мы быльше никогда не встретимся, как сейчас. Тем не менее, боеприпасы продолжали подвозить, и трудно было не развеселиться, когда один из тех залпов точно накрывал вас с головой. В моей памяти сохранился эпизод, когда я говорю старпому, что подумываю о продаже нашего дома и заключении постоянного договора об аренде каюты номер три. Он приветствовал это заявление, и мы за него тут же выпили.
На рассвете мы неохотно прервались. Я выстоял с друзьями остаток вахты с четырёх до восьми, а затем спустился к завтраку. Тикки немного устала, но мы оба были полны решимости показаться на завтрак, как ни в чём не бывало, после чего мы вернулись в каюту номер три и умерли.
Едва я заснул, как был вырван из моих сладких видений самым ужасающим шумом, какой я когда-либо слышал. Я обнаружил, что стою посреди каюты, пытаясь влезть в брюки; у меня это не слишком хорошо получалось, потому что обе ноги были в одной штанине. Потом я осознал, что на меня кричит Тикки:
- А ну, прекрати! Это не твои.
И я прекратил. Конечно же, это были не мои. Это были брюки Тикки, и они были не только слишком малы для меня, но и с какими-то выпуклостями в неправильных местах. Я протянул их ей, и она спросила:
- Что это было?
Ужасный шум продолжался.
- Общая тревога! - раздражённо прокричал я. - Все к спасательным шлюпкам. Быстрее!
Мы поспешили, потому что я был уверен, что бедный старый "Shipper" идёт ко дну, а у меня впереди оставался ещё достаточно длинный кусок жизни, чтобы мне хотелось спасти его. Ну или это был чисто инстинктивный рефлекс. Мы очутились возде нашей шлюпки быстрее, чем некоторые из членов экипажа. Мы были полностью одеты, не считая пуговиц, молний и прочих второстепенных вещей, и успели нацепить свои спасательные жилеты. Море было спокойным, погода ясной. Я попытался выяснить природу катастрофы. Возможно, внезапно началась война? Вдруг. Я помнил, что возле салона болталось на стене какое-то объявление, где говорилось, что делать в случае атомного нападения, но я так и не удосужился прочитать его.
Наша спасательная шлюпка была прямо под мостиком. Через некоторое время там появился Капитан Ли. Он облокотился на перила и улыбнулся нам, полный злобного веселья.
- Доброе утро! - сказал он.
Я всё прочёл по его лицу. Стихийноге бедствие обернулось учебной тревогой. Мой разум снова начал функционировать, и я понял, что произошло. Накануне наш капитан, скованный своими капитанскими обязанностями, рано покинул вечеринку и ушел спать. Он встал рано и, по своему обыкновению, позавтракал в одиночестве в своей каюте. Затем он вышел, огляделся, но обнаружил лишь тишину и безлюдье. Все, кроме вахтенного, спали. Будучи человеком общительным по природе, наш капитан решил это исправить, врубив корабельную сирену, звук которой гарантированно мог вытащить Дэйви Джонса из его рундука[16].
Никто не может упрекнуть владельца судна за то, что он устраивает учебную шлюпочную тревогу; морской устав даже требует, чтобы их устраивали внезапно, и наш случай, конечно же, вполне подходил под это требование. Но в тот момент я был уверен, что он поднял тревогу специально, чтобы вытащить меня из моего мешка. Да я избил бы его до смерти мухобойкой, если бы у меня нашлись силы поднять её!
И я уверен, что Тикки помогла бы мне держать его. Мне понадобилась бы помощь, ведь он значительно крупнее меня.
И у него очень низкое чувство юмора.
К вечеру я уже мог улыбаться, вспоминая об этом происшествии, правда очень слабо. К тому времени, как "Shipper" встал на якорь в Вальпараисо, я решил простить и забыть; в конце концов, мы были amigos и братья. Я любил его, и знал, что он любит меня.
Но в следующем году, когда он приедет побывать у нас в Колорадо-Спрингс, ему стоит хорошенько проверять свою постель на предмет случайно заползших туда змей, и с осторожностью проходить через дверные проемы. Если повезёт, я, может быть, сумею заманить его покататься на коньках...
В Вальпараисо не самая впечатляющая гавань в мире; эта честь, вероятно, должна достаться Рио, а Сидней и Сан-Франциско будут бороться за второе место. Но она одна из самых красивых. Береговая линия почти идеальной окружности, выглядит декорацией, нарисованной театральным художником с тонким чувством цвета и композиции. У нас было много времени, чтобы её рассмотреть, потому что портовые власти потребовали, чтобы мы пришвартовались к бую во внешней гавани и там разгрузили несколько цистерн с нафтой[17]. После этого нас сочли безопасными и разрешили подойти к пристани.
Всякий раз, когда судно входит в порт, младшие чиновники небесной канцелярии, отвечающие за такие вещи, обеспечивают подобными мерами некий установленный свыше порядок, согласно которому, во-первых, пассажиры должны непременно вставать раньше, чем обычно, предпочтительно с распухшей головой, после прощального ужина с капитаном; затем, осмотр у портового врача и проверка в различных полицейских и иммиграционных службах происходит именно в тот момент, когда они собираются позавтракать; далее, время высадки на берег должно быть задержано настолько, чтобы они добрались до таможни точно к моменту её закрытия, либо так, чтобы они пропустить свой поезд, либо и то, и другое.
Всё это спланировано и осуществляется где-то в космических сферах, а не на нашем, человеческом уровне, потому что люди, которые принимают в этом участие, почти всегда вежливы, предупредительны, и стремятся ускорить события. Но тут в игру вступают иные факторы и срывают все их добрые намерения.
Цистерны с нафтой должны были вынудить нас следовать этому установленнному порядку, если бы в Вальпараисо не оказалось м-ра Теккерея, агента компании "Grace Lines", представляющего интересы "Gulf South American", которой принадлежит "Shipper". М-р Теккерей решительно выступил против небесного распорядка. Едва "Shipper" коснулся причала и бросил на берег сходни, как он прогнал через все структуры с такой скоростью, что я до сих пор не могу отдышаться.
М-р Теккерей - любезный, обходительный молодой человек, который говорил на прекрасном американском. Я предположил, что он был ниспослан нам из самих Штатов, но он улыбнулся и сказал: нет. Он был chileno, который никогда не покидал своей родной страны. Тут мы впервые столкнулись с тем фактом, что, хотя Чили во многих отношениях самая Латиноамериканская из всех стран Латинской Америки, но, при этом chilenos свосем не похожи на латиноамериканцев по нашим, североамериканским представлениям. Высокие блондинки здесь встречаются почти так же часто, как в Швеции. Тут много chilenos ирландского, немецкого и английского происхождения, но они все настоящие, хорошо ассимилированные chilenos. Большинство из них не говорят ни на каком языке, кроме испанского. Даже англичане, похоже, ассимилируются в Чили лучше, чем в большинстве других мест. В Чили они становятся chilenos, хотя, как правило, достаточно разумны, чтобы сделать ставку на английский в качестве второго языка.
Тем временем наши десять чемоданов были сложены во внушительную гору на пристани. Причём, довольно далеко от здания таможни, как я и предсказывал. Часть моих мрачных пророчеств не сбылась: дождя не было, был всего лишь мелкодисперсный туман. Но до отправления поезда, на который мы должны были успеть, чтобы не потерять бронь гостиницы в Сантьяго, оставалось всего тридцать пять минут.
Видимо, тут я должен добавить, что поезда в Чили точнее следуют расписанию, чем в Колорадо.
М-р Теккерей вызывал носильщиков с двумя грузовыми тележками. М-р Теккерей подогнал "форд-универсал"[18], принадлежащий "Grace Lines". М-р Теккерей договорился о маршруте нашего багажа, который пролегал по докам внутри таможенного барьера, затем усадил нас в "универсал" и быстро вывез нас за ограждение на улицу, а затем с комфортом доставил нас к входу на таможенный пост.
Ни одного таможенника на посту не было. М-р Теккерей взглянул на часы, обеспокоенно нахмурился и сказал:
- Я боюсь, что они пошли пить чай. По времени похоже на то.
- Они полностью закрылись? И никто не остался на дежурстве? До нашего поезда осталось всего несколько минут!
- Я посмотрю, что тут можно сделать. В любом случае, мы ничего не можем предпринять, пока не появится ваш багаж.
Он ушёл, оставив меня наедине с беспокойными вопросами о том, уверен ли он, что носильщики знают, куда везти багаж, и как далеко это, и сколько времени это займет, и в какой стороне железнодорожный вокзал, когда предположительно заканчивается перерыв на чай - и десятком других, которые я не успел ему задать.
Мы с Тикки уселись на лавку в большом, голом, мрачном сарае, разделили сигарету и с тоскою думали о доме.
Минут через десять прибыли носильщики, слегка влажные и очень весёлые. Я пересчитал чемоданы (их оказалось ровно десять) и слегка взбодрился - просто от того, что вновь их увидел. Вернулся м-р Теккерей, помог мне расплатиться с носильщиками и подсказал, сколько дать чаевых. Они, похоже, очень обрадовались чаевым - обычай давать на чай чаевые не так распространён в Чили, как в Перу или у нас дома - и начали расставлять наш багаж вокруг столов инспекции.
- Las Llaves, Señor? - спросил один из них.
- Дайте ему ключи, - посоветовал м-р Теккерей. - Это сэкономит нам время. Я думаю, что сумею привести сюда одного из таможенников, - и он снова ушел.
Вскоре у носильщиков возникла проблема с "Valapak", а у меня - проблема с Тикки. Это была не их вина; просто в "Valapak" был упакован шарф, прямо под молнией. Тонкий шелк попал в молнию и зацепился; они пытались высвободить его, но стуация только ухудшилась. Тикки бросилась на защиту дорогого ей движимого имущества и попыталась отолкнуть их в сторону. С учтивой галантностью они заверяли её, что сами позаботяться обо всём, и не отступали ни на шаг. Они говорили на испанском языке, но смысл был очевиден.
Трое из них продолжали потеть и напрягаться, в то время как Тикки вилась вокруг них, пытаясь протолкнуться внутрь, ломая руки, требуя, чтобы они отошли и позволить ей сделать это, требуя выдать ей плоскогубцы на языке, который из всех присутствующих знал только я, но у меня не было с собой никаких инструментов.
Вскоре раздался звук рвущейся ткани и Тикки разрыдалась. Затем она начала довольно эмоционально высказывать своё мнение о данной стране и её населении. Я крепко ухватил её за локоть и отвёл к скамье.
- Сядь и замолчи немедленно! - сказал я свирепо. - Вспомни, что я говорил тебе восемь тысяч раз по дороге сюда. Что бы ни происходило на таможне, ты должна улыбаться, улыбаться и ещё раз улыбаться!
Она всхлипнула и сказала дрожащим голосом:
- Я считаю, что это безобразие, что я должна сидеть здесь и смотреть, как эти люди портят мои вещи.
- Это был всего лишь шарф. Забудь о нём.
- Я никому не позволю лапать моё нижнее бельё! - она снова всхлипнула. - Я хочу домой.
- Слишком поздно. Мы даже не можем вернуться на корабль. Кто-нибудь уже занял нашу каюту.
- Я не...
- Ты замолчишь и будешь сидеть здесь.
Она замолчала, но штормовые предупреждения всё ещё витали в воздухе. М-р Теккерей вернулся с таможенником. На этот раз наступила моя очередь всё сделать неправильно.
Aduanero оставил свой чай на добрых двадцать минут раньше, чтобы помочь гринго успеть на их поезд. Я думаю, что он сразу же пожалел об этом, когда увидел, что norteamericano не соблюдают обычных хороших манер. Я заметил, что он не слишком весел, но приписал это тому, что его прервали во время еды. Я попытался снискать его расположение, но не преуспел в этом.
М-р Теккерей коснулся моей руки.
- Снимите же шляпу! - с нажимом прошипел он. - Он и так уже достаточно разозлился!
Я сорвал её и покраснел.
- Пожалуйста, скажите ему, что я сожалею.
Я совсем забыл сей элементарный факт, общий для многих других культур, но совершенно неизвестный в Соединенных Штатах. Этот усталый мелкий чиновник вовсе не ожидал, что я сниму свою шляпу перед ним. Ему бы такое и в голову не пришло. При встрече взаимно приподнять шляпы, как двое равных - не более того. Но здесь мы не встречались на равных. Здесь, в этом месте и в это время он воплощал суверенитет своей страны, и он чертовски обоснованно ожидал, что я проявлю уважение к ней. Это было символическим эквивалентном вставать во время исполнения "Звёздно-полосатого флага".
В Соединенных Штатах сам Президент - чуть ли не единственное официальное лицо, которому оказывается подобное уважение по тем же причинам; даже губернаторам мало что достаётся. Мы проявляем уважение к людям тогда и так, как нам самим удобно, сообразно уважению, которое человек снискал в наших глазах. Мы проявляем уважение к высшим должностям в правительстве, бизнесе, церкви, профессии или вооружённых силах, предполагая, что обладатель высокой должности, быть он епископ или бригадир, вероятно заслуживает уважения, иначе он не получил бы своего звания. Но идею о том, что самые незначительные государственные служащие воплощают в себе зримое присутствие суверенного государства, мы как-то упустили и она прошла мимо. Американец, если он вообще об этом задумается, скорее всего, пойдёт на один шаг дальше и вспомнит, что этоон воплощает в себе государство, собственной персоной - а не какой-то там коп.
Конечно, полицейский является суверенным гражданином, в числе прочего, но как полицейский он является не властителем, но их слугой... и то же верно для всех прочих государственных должностных лиц, они служат, а не правят.
Но наш подход далеко не универсален. Фраза "На Государевой службе..." несёт в себе очень разные понятия. В Германии несколько лет назад (и, насколько я знаю, сегодня) считалось преступлением то, что в вольном переводе звучит как: "Неуважение к должностным лицам государства" - и это означало, что вас могли оштрафовать за спор с трамвайным кондуктором! В мире есть множество мест, где все общественные функционеры: полицейские, школьные учителя, почтмейстеры, вагоновожатые, налоговые чиновники, требуют к себе формального - шляпу долой! - уважения, которое весьма сильно отличается от обычной вежливости. И не оказывать его означает препровождение в суд или даже более серьёзные неприятности. В некоторых взрывоопасных местах, таких как Индонезия, ошибка в следовании протоколу может быть опасна для жизни и здоровья.
Но только не в Чили. Aduanero тут же успокоился, когда я обнажил голову. Он хмурясь и запинаясь пробежал глазами декларации и очень быстро прошёлся по нашим сумкам, почти не потревожив упаковки, так быстро, что я едва успевал за ним закрывать крышки и запирать замочки. М-р Теккерей сказал:
- Это всё, идём! Мы ещё успеем на этот поезд!
- Где станция?
- Здесь, через пути.
Он поспешил, за ним я, Тикки, грузчики и чемоданы. Он пропихнул деньги в окошко билетной кассы, выхватил, будто из воздуха, два билета и без промедления присоединился к нам.
- Сюда!
Не было времени сдавать багаж. М-р Теккерей договорился с помощником проводника устроить их в тамбуре, а затем загнал нас в вагон. Поезд тронулся, когда мы сели.
С уходом м-ра Теккерея мы наконец-то по-настоящему оказались в чужой стране, вдали от дома. До сего момента благодаря "Gulf Shipper" наш дом всё время оставался рядом, невзирая на то, что рисунок звёзд менялся, а Орион вставал на голову. Искушенность и опыт м-ра Теккерея, его навыки и лингвистические способности уберегли нас от сложностей при пересадке, но теперь мы остались одни. Впервые мы ощутили приступ ностальгии.
Вскоре мы обнаружили, что остались в одиночестве и в другом отношении: вокруг нас не оказалось вообще никого, кто умел бы говорить на английском языке. Я хотел узнать, когда поезд приедет в Сантьяго. Я не был абсолютно точно уверен, что у него там конечная остановка; возможно, в своём полном неведении мы могли проехать мимо. Но даже если Сантьяго был конечной остановкой, там могло быть, как Филадельфии, несколько станций; мы могли бы сойти с поезда за много миль от нашего отеля.
Я обращался к каждому члену поездной бригады, когда они проходили мимо по проходу - безрезультатно. Я проверил знания английского у всех, кто сидел рядом с нами - по-прежнему без результа. Я озирался по сторонам, чтобы увидеть, не оглянется ли кто-нибудь на звук английской речи - ни одной души. Я обшарил все свои карманы, но только подтвердил то, что я давно подозревал: все три испанских разговорника, которые у нас были, оказались упакованы в наш багаж. Я помянул добрым словом путеводитель, в котором заявлялось, что большинство столичных chilenos говорят по-английски, и что вся прислуга отеля, все таксисты и все лица, связанные с железнодорожными и авиаперевозками свободно на нём изъясняются - и задался вопросом, выезжал ли когда-нибудь козёл, что сочинил тот путеводитель, за пределы Дубьюка, и решил, что он, скорее всего, намарал эту чушь где-нибудь в публичной библиотеке.
Я не обвиняю chilenos. Я сам виноват, что не изучал красивый и лёгкий испанский язык. Сам-то я вряд ли сумел бы помочь chileno, потерявшемуся в Колорадо-Спрингс. Просто так неудачно сложилось, что мы оба, Тикки и я, выбрали в школе французский, а не испанский язык.
Я начал уже подумывать проверить их знание французского языка, но побоялся. Мой французский только немногим лучше, чем мой испанский. Я - увы! - не лингвист.
В конце концов я ещё раз обратился к сидящему перед нами молодому человеку чрезвычайно английского вида. (Он выглядел так, будто он должен был знать английский язык.) С помощью карты, карандаша и монументальных усилий, благодаря которым я вспомнил, что "час" на испанском звучит так же, как по-латыни, я установил, что мы действительно сели на поезд до Сантьяго, что он прибывает туда в 8 часов вечера, что расстояние составляет около 150 километров, и что мы должны выйти на последней остановке, чтобы попасть в "Hotel Carrera". Несмотря на то, что я помешал ему читать, он был само терпение и дружелюбие.
То был единственный случай, когда я беспокоился из-за языкового барьера. Я никогда не не смогу грамотно изъясняться на каком-то другом языке; Я больше воспринимаю мир глазами, чем ушами, и даже английскую речь порой не успеваю понять. Но терпение и дружелюбие встречаются повсюду, а использование письма (оно связывает вопрос с ответом и позволяет их внимательно изучить) плюс использование универсальных цифр, а также родственный язык или два, вполне способны справиться с любой ситуацией. Кроме того, парень, который написал путеводитель был не так уж сильно неправ; обычно в пределах слышимости всегда найдётся кто-то, кто будет рад помочь.
"Что за люди, - спросил испуганный мальчик, - живут в этом большом городе?"
Привратник взглянул на него. "А что за люди жили в твоём родном селе?"
Глаза мальчика наполнились слезами, и голос его дрогнул. "Они были самым замечательными, самыми добрыми людьми на всём свете!"
"Входи, сынок, - мягко сказал привратник. - Здесь ты найдешь почти таких же"[19]
После того как я уладил свои старческие заботы, мы расслабились и стали наслаждаться поездкой. Поезд шёл очень быстро и пейзажи варьировались от приятных до великолепных. Сантьяго расположен у подножия Анд на высоте 1800 футов; железная дорога к нему вьётся вверх по долине Рио Мапочо, через фермы, предгорья и горы. Мы были в южном поясе осадков, и потому холмы и поля были зелёными. Сельская местность выглядела как окрестности Санта-Барбары, штат Калифорния, и многочисленные эвкалипты поддерживали это впечатление.
Некоторое время спустя вагонный разносчик газет принёс чай. Нам советовали опасаться местной воды, но чай показался безопасным вариантом, а мы были голодны и хотели пить, ведь время обеда по распорядку "Shipper" давно прошло. Проводник повесил на спинки сидений перед нами небольшие лотки, а затем продал по благотворительным ценам чай, бутерброды и странные маленькие пирожные. Того сорта, что похожи на вспененную нитроцеллюлозу с добавлением сахара, но по большей части состоят из яичного белка.
Потом я купил у него журналы. Мы разглядывали картинки и пытались разгадать подписи, говоря себе, что мы "улучшаем наш испанский". Возможно, так на самом деле и было, потому что ухудшить наши знания было невозможно. Я запомнил оттуда один комикс, в котором Аргентинская Перон сначала на радость публики поносит дядю Сэма, а на следующей картинке, падакт в его объятия с криком "Amigo!" Но многие из них не были столь просты.
Когда мы подъехали к Сантьяго, молодой человек, сидевший перед нами, вагонный разносчик, помощник проводника и несколько пассажиров - все сказали нам, что нам пора выходить. Все слова, которые нам понадобились далее, были "Taxi" и "Hotel Carrera". Во время поездки в отель нам не слишком удалось посмотреть город, так как это было уже после наступления темноты, но мы поняли, что это был большой, шумный, современный город. Сам "Carrera" мало отличался от любого другого отеля в любой стране по части роскошности, современности и удобства. От подобных ему американских отелей он отличался тем, что обслуживание было лучше, а цены вполовину меньше того, что мы заплатили бы дома. Швейцар свободно говорил на английском с ирландским акцентом, ночной администратор, Señora Фалько, говорила на английском с оксфордским акцентом, и у нас больше не было никаких проблем. А поскольку я не успел посоветоваться ни с кем другим, я спросил самого портье, сколько дать чаевых ему и его помощникам; он посоветовал весьма умеренные суммы.
Наш номер был довольно большой и прекрасно меблированный. Внутри суетилась ночная горничная, застилая кровати. Когда она ушла, я услышал из ванной голос Тикки.
- Боб! Иди сюда!
Я вошёл в ванную.
- Посмотри на это! - она показала пальцем на четвёртое приспособление в ваной комнате.
- Ну, - сказал я, - ты, должна была слышать о них. Ты же не думаешь, что это питьевой фонтанчик для собак, правда?
- Я слышала о них, - задумчиво сказала она, - но, наверное, не очень-то верила. Не думаю, что рискну воспользоваться такой штукой. Смотри:
Она повернула вентиль.
- Не забрызгай потолок! - поспешно сказал я.
- Вот, что я имела в виду, - сказала она, закрывая кран. - Я бы боялась, что меня вынесет через крышу.
[01]Top Of the Марк - ресторан на верхушке отеля "Mark Hopkins Hotel" с огромными панорамными окнами и видом на мост "Золотые Ворота":
[02]декседрин - торговое название дексамфетамина, изначально прописывался как средство от ожирения, начиная с 40-х широко применялся как стимулятор и средство борьбы с сонливостью. Между тем эпидемия сонливости ширилась как степной пожар, особенно среди студентов и художников. И тогда в процесс вмешалось правительство, но только в 70-х ему удалось ограничить хождение амфетаминов, и студенты переключилась на кокс.
[03]высеченного из камня бога - честно говоря, не понял, что тут имеется в виду. Перед зданием стоят две женские скульптуры, а на барельефах высечены младенцы и политики:
а чуть дальше у входа - статуя королевы Изабеллы, которая совсем не похожа на божество.
[06]Виктор Рауль Айя де ла Торре - активный перуанский политик с бурной политической биографией, он то высылался из страны, то участвовал в президентских выборах, сидел в тюрьме, создавал панамериканскую партию (APRA), участвовал в восстании. С приходом к власти военных в 1948 году он долгое время скрывался в колумбийском посольстве, бежал за границу, вновь возращался, выигрывал президентские выборы, но президентом так и не стал. Умер в 1979 году, перед смертью разработав и подписав новую Конституцию страны.
[07]"Daily Worker" - Газета выходила с 1924 года с максимальным тиражом 35000 экземпляров, закрыта в 1991 году.
[09] Тут Хайнлайн немного передёргивает. Пусть и не через советское посольство, но люди вынужденно покидали страну. Мне кажется, тот факт, что они это делали совершенно легально, мало что меняет. Чёрные списки, как в США, или запреты на профессию, как в ФРГ, калечили карьеры и жизни людей, несмотря на "чрезвычайную снисходительность". Сколько бы классных фильмов мог снять режиссёр Ирвинг Пичел, с которым Хайнлайн работал над фильмом "Destination Moon", если бы не покинул США в разгар охоты на ведьм и не попал бы в чёрный список? Мы никогда этого не узнаем - до конца жизни он вынужден был довольствоваться микробюджетными проектами на библейские темы.
[10]кайюс - индейская лошадка, пони. Кайюс можно увидеть на родео, где туристы платят деньги за попытку удержаться на её спине.
[11]фаэтоны и олуши - в оригинале "bosun birds and guano birds". И если "bosun bird" - это конкретно фаэтон на морском жаргоне, то "guano birds" - собирательное название птиц (преимущественно семейства пеликановых), производящих гуано, в том числе олуши.
Фаэтон
Олуш
Перуанский пеликан
[12] должно быть, имеется в виду аналог Плана Маршалла по послевоенному восстановлению Западной Европы
[14]французская "75" - французская 75-мм полевая пушка образца 1897 года:
"Френч-75" - довольно слабенький коктейль. Ингридиенты:
Бренди......30мл
Шампанское......90мл
Сахарный сироп......20мл
Лимонный сок......15мл
Лёд в кубиках......200г
Аранжировка - лимонная цедра и(или) вишенка:
[15]конские широты - штилевая полоса Атлантического океана от 30 до 35 градуса северной широты
[16]Рундук Дэви Джонса - на старом морском жаргоне так называлась могила моряка, то есть море. Не имеет никакого отношения к широко известному "сундуку мертвеца" (йо-хо-хо и бутылка рома), потому что сам Дэви Джонс никакой не мертвец, а морской дъявол (его хочу любить).
[17]нафта - лигроин или нефтяной спирт, продук перегонки нефти
[18]"форд-универсал" - скорее всего, это была вот такая машинка:
[19] часть суфийской притчи, суть которой в том, что каждый находит только то, что умеет искать.
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-7.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-1.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-2.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-3a.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-3b.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-3c.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-4a.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-4b.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-4c.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-5a.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-5b.jpg)
![[]](/img/g/gold_s_w/heint02-2/tr-02-2-6.jpg)