21 августа 1941: Джон В. Кэмпбелл-мл. - Роберту Э. Хайнлайну

     Уважаемый м-р Хайнлайн.

     Я боюсь, что нам придётся вернуть рассказ "Творение Заняло Восемь Дней". Я не знаю, был ли он предназначен для "Astounding" или "Unknown". Он мог соответствовать тематике обоих журналов.

     Основная проблема состоит в недостаточности темы рассказа; в этой истории не происходит ничего по-настоящему важного. Я боюсь, что у него просто нет никакого потенциала.

     Я предлагаю вам отложить его в сторону на некоторое время и перечитать через три или четыре месяца, и тогда вы увидите, можете ли вы со мной согласиться.

     Джон В. Кэмпбелл-мл.

     

     

     6 сентября 1941: Роберт Э. Хайнлайн - Джону В. Кэмпбеллу-мл.

     Из ваших последних двух писем я вынужден заключить, что между нами возникло некоторое взаимонепонимание - Вы очевидно пребываете в заблуждении, что я всё ещё пишу. Я, конечно же, не отправлял Вам открытку со словами "я увольняюсь". Я не мог этого сделать, в данных обстоятельствах это смахивало бы на ребяческую раздражительность. Однако я знал, что я уйду, знал, когда и по каким причинам это произойдёт, и много месяцев назад я посылал Вам письмо, в котором сформулировал моё намерение и мои причины. Вы же помните его? Я знаю, что Вы его получили, потому что Вы на него ответили. Суть вопроса была в том, что я продолжу писать научную фантастику и буду считать это занятие своей основной профессией до тех пор, пока я не получу уведомления об отказе, после чего я увольняюсь. Я предупредил Вас об этом заранее, чтобы Вы знали, что это сделано обдуманно, а не в порыве раздражения...

     ...и вот, наконец, пришёл конверт, которого я ждал, в котором вместо чека лежал отказ. Я испытал лёгкий укол сожаления о неполученных деньгах, который быстро сменило приятное осознание того, что в школу можно больше не ходить. Весь день я занимался фотографией. Весь следующий день я копал яму под плавательный бассейн. Я подумывал заняться этим проектом уже пять лет, последние нескольких месяцев я всё собирался начать, но это же требует времени, очень много времени! Я мог бы нанять строителей, а сам продолжал бы стучать по пишущей машинке, но меня такой вариант не устраивал - я сам хотел заниматься тяжёлым физическим трудом [который] обеспечивают кирка, лопата и тачка.

     А кроме того, у меня было множество проектов для пишущей машинки, которые были отложены на неопределённый срок, потому что я был занят НФ. В частности небольшая книга по денежно-кредитной теории, которая должна была быть написана полтора года назад. То есть "должна" и будет, вероятно, закончена этой зимой. Я ожидаю, что её издадут, но, вероятно, это не принесёт никаких денег. Помимо этого, меня убедили заняться учебником по началам семантики и общей семантике. Я более-менее готов к выполнению этой задачи, имея за плечами пять семинаров по предмету, однако потребуется ещё многое изучить и решить монументальную задачу разработки простых и ясных методов обучения в весьма сложной области, поскольку она требует даже от "образованного" читателя практически полной перестройки методов мышления. По моим оценкам, это может занять от двух до пяти лет. Кстати, если Вас заинтересует, то я готов сделать популярную статью или две по этому вопросу для "Astounding". Однажды я уже предлагал Вам это сделать, если помните, но Вы ничего не ответили...

     ...Я так многословен, потому что для меня важно, чтобы Вы поняли мои мотивы - мне нужно Ваше одобрение. Позвольте мне задать риторический вопрос: каким может быть стимул, чтобы я оставался профессиональным писателем научной фантастики? В настоящее время я - самый популярный автор в самом популярном журнале в этой сфере и получаю (я полагаю) самый высокий тариф за слово. Куда мне ещё двигаться, если исключить направление вниз? Я не могу подняться ещё выше в этой области, дальше просто некуда... Честно говоря, постоянное напряжение меня истощило. Я всё ещё могу писать, но меня ужасно утомляет каждую неделю пытаться стать умнее, чем был неделю назад. Да и зачем? Выше первого места мне не встать, полтора цента за слово - это максимум того, что мне могут заплатить.

     Я не буду пытаться оживить мои рассказы, увеличивая степень авантюрности сюжета. Это не мой стиль.

     Мне кажется, что популярность моего материала базировалась в значительной степени на том, что я постоянно расширял сферу приложения НФ и превратил её из рассказов об изобретениях в истории более тонкой тематики и более реалистично мотивированные с точки зрения человеческой психологии. В частности, я ввёл в обиход высокую трагедию и полностью отказался от формулы герой-злодей. Мой последний рассказ, тот, который Вы отвергли, представляет собой не отход от направления, в котором я работал, но логическое и (на мой вкус) художественное развитие темы. Я не обвиняю Вас в том, что Вы его отклонили; если Вы не разглядели смысла истории, у Вас нет никакой причины думать, что его увидят ваши клиенты. Однако история имела смысл, самый важный смысл, самый мощный и трагический. Возможно, я выразил его слишком тонко, но у Вас и у меня весьма существенно различаются представления о том, какую степень утончённости может выдержать рассказ. За свои деньги Вы испортили очень много превосходных рассказов, которые Вы напечатали, выдавая их соль на странице содержания, в аннотации под заголовком и в подписях к иллюстрациям. И Вы чуть не полностью угробили "Реквием", добавив четыре строчки в конце, которые уводят читателя в тупик, уводят от истинной сути рассказа.

     Как бы то ни было, я не пытаюсь продать Вам тот последний рассказ, я просто хочу сказать, что это была не бессмысленная история, но одна из самых смелых тем, которыми я когда-либо занимался, и, насколько я знаю, которая никогда прежде не поднималась в научной фантастике.

     

     Бумеранг самым превосходным образом возвращается и бьёт своего метателя, а посеянное зло редко не даёт всходов. Очевидно, я весьма преуспел в том, чтобы тщательно им прицеливаться и точно бить самого себя по затылку. По поводу тех уведомлений об отказе. Самое неприятное в работе редактора состоит в том, что вы не можете себе позволить оставаться человеком - и это констатация, которую не следует интерпретировать как жалобу. Вы и Баучер полностью правы, а я был неправ - но я объясню вам, как это получилось.

     

     

     Я надеюсь, что это письмо найдёт вас полностью излечившимся от гриппа. Я не представляю, как вам удалось написать такое доброе и достойное письмо в том состоянии, которое приносит грипп. Я опасался, что мое письмо ранит вас, хотя и приложил все усилия, чтобы объясниться. Мне казалось, что вы могли решить, что я неблагодарно повёл себя как обиженный ребёнок. Я рад, что этого не произошло, я не хотел бы, чтобы когда-либо между нами были недоразумения, Джон. Я не думаю, что они когда-либо возникли, общайся мы лицом к лицу, потому что письма - в лучшем случае слабый способ коммуникации...

     

     17 сентября 1941: Джон В. Кэмпбелл-мл. - Роберту Э. Хайнлайну

     Я совсем забыл об этом маленьком нюансе. И, конечно же, теперь это обстоятельство держит меня за одно удивительно чувствительное место. Суть вот в чём:

     Первое: мы переходим на увеличенный формат, и примерно на 70% расширяются наши потребности.

     Второе: У нас есть повести, но мы очень нуждаемся в рассказах.

     Третье: У нас был один хороший автор, который действительно мог производить нужное количество слов. И теперь - именно в этот момент! - он собрался увольняться! И надо же такому случиться, как раз в то самое время, когда у нас нет на руках ни одной вашей вещи. Конечно, ваши протеже, вместе взятые, смогут произвести примерно те же объёмы, но совсем не того качества, на которое способны Вы.

     Таким образом, мы запускаем издание большего формата, с большим объёмом в условиях потери лучшей трети наших авторов - одного человека с тремя именами.

     Послушайте, как насчёт того, чтобы отложить решение, по крайней мере, до нового года или на какой-нибудь другой срок? К тому времени, возможно, мы сумеем утрясти всё в лучшем виде.

     Теперь по поводу того Рассказа-Который-Отклонили: научная фантастика обычно читается как лёгкая, эскапистская литература. Читатель не ждёт от неё (или не ищет в ней) глубокой философии; и тем паче он не ожидает и не готов к глубокой философии, когда садится читать историю, которая по всем внешним признакам будет авантюрным боевиком. Батисферы ... что-то внеземное или чужое ... люди исчезают и гибнут ... могучая угроза, следить за которой посланы военные моряки - и далее нечто мощное и энергичное, с финальным противоборством в развязке...

     Ну, или, по крайней мере, такое впечатление оставляет начало рассказа. Ответ, который Вы дали, был совершенно неожиданным, правильный ответ на неправильный вопрос, если так можно выразиться. Вся конструкция вопрос-ответ кажется бессмысленной и разочаровывает читателя. Но при расценках Хайнлайна-МакДональда в 1 1/2 цента я не могу себе позволить их разочаровывать. Либо измените ответ - так, чтобы он соответствовал заданному читателями вопросу, или приведите вопрос в форму, из которой бы более очевидно следовал тип ответа, чтобы всё стало ясным. Предоставленный ответ действительно содержал очень интересную идею, но эту идею перешибают неудовлетворённые ожидания авантюрного боевика.

     Вообще-то потерять Вас в данный конкретный момент для "Astounding" будет всё равно что вырвать зуб, когда язык то и дело нащупывает оставшуюся дырку.

     Соглашусь, что подниматься вверх, как раньше, у Вас не очень получится. Я могу согласиться с вашим желанием уйти при ваших обстоятельствах. Но послушайте, когда это перестаёт быть обязанностью, писательство превращается в одно большое развлечение. Если бы Вам пришлось, как мне, заполнять журналы, Вы поняли бы, что хорошие рукописи - это послание Небес. Побудьте Богом ещё некоторое время, и посылайте их побольше, а?

     Одно я знаю твёрдо: меня ждут громкие вопли рассерженных читателей.

     

     16 сентября 1941: Роберт А. Хайнлайн - Джону В. Кэмпбеллу-мл.

     Чем я, собственно, занят - я поймал Вас на слове, что вы купите ""Восьмой День Творения", если исправить его одним из двух способов: изменить концовку или изменить предыдущий кусок, чтобы концовка получилась менее неожиданной. Я предпочёл переписать предыдущие части, иначе это будет совершенно другая история, не в моём духе. Я никогда не писал рассказов о Спасителе Мира по стандартной формуле, потому что я в них не верю. Даже в "Шестой Колонне" я сделал всё возможное, чтобы дать понять, что работа только началась и никогда не будет закончена. Эта конкретная история была предназначена, чтобы дать совершенно свежий взгляд на тему "вторжение инопланетного разума". Насколько я знаю, во всех подобных рассказах инопланетные разумные существа относятся к людям как к примерно равным себе, либо как к друзьям, либо как к врагам. Предполагается, что ИР будет либо другом, стремясь общаться и торговать, либо врагом, который будет сражаться и убивать или, возможно, порабощать человеческий род. Однако существует ещё один, намного более унизительный вариант, когда инопланетный разум настолько превосходит наш и настолько безразличен к нам, что почти нас не замечает. Им даже не нужна наша территория - они живут в стратосфере. Мы не знаем, развились ли они здесь или в другом месте - и никогда этого не узнаем. Наши величайшие инженерные сооружения они считают чем-то вроде коралловых рифов, то есть, мало заметными и признанными не стоящими внимания. Мы даже не можем им чем-то навредить. Да и они нам не угрожают, вот разве что их "строительство" может периодически разрушать нашу среду обитания, подобно тому, как грейдер, выравнивающий почву для прокладки шоссе, разрушает норки сусликов.

     Некоторые из них могли бы между делом изучать нас - а может и нет. А какой-нибудь чудак из них мог бы даже держать некоторых из нас в качестве домашних животных. Именно это и произошло с моим героем. Он слишком активно интересовался одним из их производственных процессов, его поймали, и чисто по случайности не раздавили, а оставили в качестве домашнего животного. Со временем он осознал безвыходность своего положения, но он так и не понял со всей ясностью одну горькую истину, что человеческий род не может даже бороться с этими существами. Он был всего лишь золотой рыбкой в аквариуме - а кого заботит мнение беспомощной золотой рыбки? В моём патио устроен садок для рыбы. Возможно, живущие в нём рыбы люто ненавидят меня и поклялись меня уничтожить - но я об этом никогда не узнаю, и это не лишит меня сна. Думаю, что никакие, даже самые сокровенные научные познания не позволят этим рыбам мне навредить. Я недосягаем для них и безразличен к ним.

     Я использовал в качестве рабочего названия "Аквариум С Золотыми Рыбками", но изменил его, потому что, на мой взгляд, оно преждевременно раскрывало суть истории. Похоже, теперь, Вы хотите раскрыть интригу быстрее? Возможно, единственное, что нужно изменить - это рабочее название. В любом случае, Джон, Вы постоянно выкладываете основную идею рассказов в аннотациях, иногда, как мне кажется, в ущерб драматическому эффекту рассказа. Поэтому я так отреагировал на аннотацию к "По Собственным Следам" (Впрочем, Вы - редактор! Я не жалуюсь, я только высказываю мнение). Я просмотрю рассказ через день-два и попробую понять, где в начале я могу подбросить улики. Если у Вас есть какие-нибудь конкретные идеи, пожалуйста, говорите сразу, я не совсем уверен, что понимаю, чего Вы хотите - по крайней мере, какого сорта подсказки нужны. Возможно нам всё же придётся прогнать этот рассказ ещё пару раз.

     Я буду счастлив продать этот рассказ по причине, которая изложена в моём последнем письме. Как Вы знаете, я постепенно распродал все полдюжины рассказов, которые Вы отвергли с того момента, как я начал писать. На прошлой неделе я продал два, через день - последние два. Они были совершеннейшее барахло, написаны весной 1939. И это полная победа: я продал каждую строчку, написанную с того самого первого дня, когда я попробовал стать профессиональным писателем... Всё подчистую, вплоть до этого последнего рассказа. И если удастся довести его до ума и продать - это будет очень приятно.

     

     

     

     

     30 сентября 1941: Роберт Э. Хайнлайн - Джону В. Кэмпбеллу-мл.

     Завтра я начинаю переделку "Восьмого Дня Творения". Восемь дней она не займёт...

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     Теперь нет никакой возможности определить дату, когда Земля была захвачена инопланетянами, можно быть только уверенным в том, что это произошло до 1600 г. от Р.Х.

     Если, конечно, она действительно была захвачена.

     Да нет, вторжение конечно же имело место. Даже если игнорировать впечатляющую массу досконально проверенных данных, собранных в течение последних трёх столетий - невероятные исчезновения, ядовитые туманы, красные дожди, дожди из рыбы и камней, странные огни в небе, затасканная история "Марии Селесты" - игнорировать горы фактов, которые были в своё время отвергнуты "наукой", у нас по-прежнему останутся эти невероятные смерчи, Гавайские Столпы.

     Обычные водяные смерчи не сохраняют месяц за месяцем свой размер, форму и расположение - Столпы сделали это. Обычные водяные смерчи не носят в качестве шапки неизменное, неподвижное облако - как это делают два Столпа. Но, самое главное, обычные смерчи до сих пор никогда, насколько это известно, не вращались в обратную сторону, возвращая воду в океан, вместо того, чтобы высасывать её из океана. Столп Канака, как и положено порядочному смерчу, вытягивает воду из океана - но Столп Уахини низвергает воду сверху вниз.

     Доказательство внеземного посещения? Возможно, нет. Но Столпы могут быть либо естественного, либо искусственного происхождения. Если они природное явление, мы должны отбросить наши представления о довольно строгой науке Механике, несколько менее завершённой науке Метеорологии, и большую часть математической физики. Но тогда мы должны выкинуть вместе с ними на свалку целый пласт предшествующих наук.

     Если же они искусственные - видит бог, их ровная, без изъянов цилиндрическая форма, их беспрецедентная неподвижность и стабильность заставляет их казаться таковыми - тогда они являются триумфом техники, откровенно сверхчеловеческой по своей природе - результатом работы не-людей.

     Инопланетян.

     Обязательно ли внеземное их происхождение? Ну, напишите свой собственный список кандидатов. Но помните, что их сотворили не пчёлы, не муравьи и не термиты. Или бобры. Или обезьяны.

     

     * * *

     

     Над горизонтом неподвижно висело облако, которое венчало невероятные водяные смерчи, известные как Гавайские Столпы.

     Капитан Блейк опустил бинокль.

     - Они там, джентльмены.

     Кроме вахтенной команды, на мостике гидрографического корабля "Махан" военно-морского флота США находились двое штатских. К ним и были обращены слова капитана. Один из них, постарше и поменьше ростом, пристально смотрел в подзорную трубу, взятую им на время у рулевого.

     - Нет, не вижу, - пожаловался он.

     - Попробуйте поглядеть сюда, Док, - сказал Блейк, протягивая бинокль. Он повернулся к вахтенному офицеру и добавил: - Будьте добры, поставьте людей к дальномеру переднего обзора, мистер Мотт.

     Лейтенант Мотт кинул взгляд на помощника боцмана, следившего издали за их разговором, и поднял вверх большой палец.

     Старшина шагнул к микрофону, пропела боцманская дудка, и металлический голос громкоговорителя разнесся по кораблю.

     - Кома-а-а-нду к дальномеру один! Готовьсь!

     - Так лучше видно? - спросил капитан.

     - Думаю, теперь я вижу их, - ответил Джекобсон Грейвз. - Две тёмные вертикальные полосы, идущие из облака к горизонту.

     - Это они.

     Второй штатский, Билл Айзенберг, взял подзорную трубу, которую Грейвз сменил на бинокль.

     - Я тоже их вижу, - заявил он. - С трубой всё в порядке, док. Но я ожидал, что они значительно больше.

     - Они всё ещё частично скрыты за горизонтом, - объяснил Блейк. - То, что вы видите, - лишь верхняя их часть. Высота их около одиннадцати тысяч футов от поверхности воды до облака. Если только ничего не изменилось.

     Грейвз быстро взглянул на него.

     - А почему вы сделали эту оговорку? Они что, уже менялись?

     Капитан Блейк пожал плечами.

     - Конечно. Их ведь там вообще не должно быть. Четыре месяца назад они просто не существовали. Откуда мне знать, что с ними произойдёт сегодня или завтра?

     Грейвз кивнул.

     - Я понимаю вас и склонен согласиться. А можем мы оценить их высоту на расстоянии?

     - Посмотрим, - Блейк заглянул в рубку. - Арчи, есть показания?

     - Минутку, капитан, - штурман приблизил лицо к переговорной трубе и крикнул: - Дальномер!

     Приглушенный голос ответил:

     - Дальномер один - за пределом чувствительности.

     - Расстояние больше двадцати миль, - ободряюще сказал Грейвзу Блейк. - Придется подождать, доктор.

     Лейтенант Мотт отправил старшину отбить три склянки. Капитан покинул мостик, оставив распоряжение известить его, как только корабль достигнет критического расстояния в три мили до Столпов. Грейвз с Айзенбергом несколько неохотно спустились вниз вслед за ним. Нужно было ещё успеть переодеться к обеду с капитаном.

     Капитан Блейк был человеком со старомодными манерами. Он никогда не позволял заводить разговоры на профессиональные темы до тех пор, пока обед не переходил в заключительную стадию - с кофе и сигарами.

     - Ну, джентльмены, - сказал он, закуривая, - какие будут предложения?

     - Департамент вам ничего не сообщил? - спросил Грейвз, коротко взглянув на него.

     - Почти ничего. Я получил приказ предоставить корабль и команду в ваше распоряжение для проведения исследований, связанных с Гавайскими Столпами. Да ещё - депешу два дня назад, в которой сообщалось, что вас нужно принять на борт сегодня утром. Без всяких подробностей.

     Грейвз неуверенно посмотрел на Айзенберга, потом перевел взгляд на капитана, прочистил горло и сказал:

     - Э-э, мы предлагаем, капитан, подняться по Столпу Канака и спуститься по Уахини.

     Блейк резко вскинул на него глаза, начал что-то говорить, передумал и начал говорить снова:

     - Доктор, я надеюсь, вы извините меня. Не хочу быть грубым, но то, о чём вы говорите - самый идиотский способ покончить с собой.

     - Это, возможно, немного опасно...

     - Х-м-м!

     - ...но у нас есть способ сделать это. Если, конечно, верно наше предположение, что вода, поднимаясь вверх, формирует Столп Канака, а на обратном пути - Столп Уахини.

     И Грейвз изложил суть способа.

     У них с Айзенбергом за плечами двадцатипятилетний опыт погружений в батисфере: у Айзенберга - восемь, а у него, Грейвза, - семнадцать. С ними вместе на борт "Махана" прибыла улучшенная модель батисферы, которая сейчас находится на корме, упакованная в ящик. Снаружи это обычная батисфера без якорного устройства, а изнутри она больше похожа на одно из тех замысловатых цистерн, в которых любители острых ощущений проделывают зрелищный, но бессмысленный трюк - спуск с Ниагарского водопада. Батисфера могла нести 48-часовой запас воздуха; запас воды и концентрированной пищи, рассчитанный на такой же срок; в ней был даже примитивный, но адекватный санузел.

     Но самая главная особенность батисферы заключалась в наличии противоударного механизма, "спасательного жилета", который с помощью стальных пружин и сетки из гидеонова шнура позволял тому, кто находился внутри батисферы, висеть, не касаясь стен. "Жилет" надёжно защищал при огромных ударных нагрузках. Батисферу можно было выстрелить из пушки, сбросить с горы - человек все равно выжил бы, избежав переломов и повреждений внутренних органов.

     Блейк ткнул пальцем в рисунок, которым Грейвз иллюстрировал своё описание.

     - Вы действительно намереваетесь подняться по Столпам в этой штуковине?

     Айзенберг ответил:

     - Не он, капитан. Я.

     Грейвз покраснел.

     - Чёртовы медики...

     - ...и ваши коллеги, - добавил Айзенберг. - Видите ли, капитан, Грейвзу не занимать храбрости, но у него неважное сердце, слабые сосуды и больные уши от частого пребывания под водой. Поэтому институт направил меня присматривать за ним.

     - Но послушай, Билл, - запротестовал Грейвз.- Не будь занудой. Я старый человек, такого шанса мне никогда больше не представится.

     - Ничего не выйдет, - отрезал Айзенберг. - Капитан, я должен поставить вас в известность, что Институт передал право владения аппаратом мне, чтобы эта "старая боевая лошадка" не натворила глупостей.

     - Дело ваше, - раздраженно ответил Блейк. - Мне приказано обеспечить исследования, проводимые доктором Грейвзом. Итак, один из вас желает совершить самоубийство в этом стальном гробу. Как вы намерены добираться до Столпа Канака?

     - Это ваша работа, капитан. Вы доставите батисферу к подножию колонны с восходящим водным потоком и поднимете аппарат на борт, когда он опустится вниз по другой колонне.

     Блейк поджал губы и медленно покачал головой.

     - Я не могу этого сделать.

     - Но почему?

     - Я не стану подводить корабль к Столпам ближе, чем на три мили. "Махан" - крепкое судно, но он не рассчитан на движение с большой скоростью. Мы можем делать не более двенадцати узлов. В некоторых местах трехмильной зоны скорость течения превышает это значение. Я абсолютно не горю желанием узнать, что это за места, потеряв свой корабль. За последнее время в этом районе пропало невероятное количество рыболовных судов. Не хочу, чтобы "Махан" пополнил их список.

     - Вы полагаете, что они были затянуты в колонну?

     - Да.

     - Но послушайте, капитан, - предложил Билл Айзенберг. - Вам не придется вести туда корабль. Можно запустить батисферу с катера.

     Блейк покачал головой.

     - Об этом не может быть и речи, - мрачно сказал он. - Даже если бы корабельные шлюпки и были приспособлены для этого, я никогда не соглашусь подвергнуть риску членов своей команды. Мы все же не на войне.

     - Может быть, и нет, - тихо сказал Грейвз.

     - Что вы имеете в виду?

     Айзенберг усмехнулся.

     - У дока есть романтическая идея, что все таинственные события, происшедшие в последнее время, составляют единое целое и вызваны к жизни одной зловещей силой. Все - от Столпов до шаров Лагранжа.

     - Шаровые молнии Лагранжа? Но какое отношение они имеют к делу? Это же просто статическое электричество, тепловая молния. Я сам их видел.

     Оба ученых с интересом посмотрели на него, забыв про свои разногласия.

     - В самом деле? Где? Когда?

     - В прошлом году, в марте, на площадке для гольфа в Хило. Я был...

     - Это тот случай, связанный с исчезновением!

     - Верно. Но дайте мне рассказать. Я стоял на песке у тринадцатой лунки и случайно взглянул вверх...

     Был ясный теплый денек. Никаких туч, барометр показывал нормальное давление, дул легкий бриз. Ничто не предвещало необычных атмосферных явлений - не было ни повышенной солнечной активности, ни радиопомех. Внезапно в небе появилось с полдюжины гигантских шаров - шаровых молний невиданных размеров. Они пересекли площадку для гольфа, выстроившись цепью, как идущие в атаку солдаты. Некоторые наблюдатели говорили потом, что между ними были математически точные интервалы. Впрочем, не все с ними соглашались. Одна из игравших - женщина, туристка с материка - закричала и бросилась бежать. Ближайший к ней шар, нарушив линию построения, покачиваясь, двинулся за ней. Неизвестно, коснулся он женщины или нет. Блейк не разглядел. Но когда шар прошел мимо, женщина лежала на траве без признаков жизни.

     Местный врач, известный бонвиван, настаивал, что он обнаружил в организме умершей следы коагуляции и электролиза, но суд, рассматривавший это дело, предпочёл последовать совету коронера и вынести вердикт, что смерть была вызвана сердечным приступом. Решение было горячо одобрено местной торговой палатой и туристическим бюро.

     Человек, который исчез, не пытался бежать. Судьба сама нашла его. Это был подносчик мячей для гольфа, парень смешанного японско-португальско-канадского происхождения. Родственников его так и не удалось разыскать. Благодаря этому факту имя его могло вообще не попасть в сводки новостей, если бы не один дотошный газетчик.

     - Он стоял на площадке не более чем в двадцати пяти ярдах от меня, - рассказывал Блейк, - когда шары приблизились к нам. Два из них прошли слева и справа от меня. Я почувствовал зуд на коже, волосы встали дыбом. Запахло озоном. Я стоял неподвижно...

     - Это спасло вас, - заметил Грейвз.

     - Чепуха, - сказал Айзенберг. - Его спасло то, что он стоял на сухом песке.

     - Билл, ты идиот, - устало возразил Грейвз. - Эти шары действуют, как разумные существа.

     Блейк прервал рассказ.

     - Почему вы так думаете, доктор?

     - Неважно, потом объясню. Продолжайте.

     - М-м-м. Шары прошли рядом со мной. Тот парень стоял прямо на пути одного из них. Думаю, он не заметил опасности, потому что находился к ним спиной. Шар подплыл к нему, обволок, - и парень исчез.

     Грейвз кивнул.

     - Ваш рассказ совпадает с отчетами, которые читал. Странно, что я не помню вашего имени в списке очевидцев.

     - Я предпочёл остаться в тени, - коротко ответил Блейк. - Не люблю репортеров.

     - Гм-м. Скажите, вы можете что-нибудь добавить к опубликованным сообщениям? Может быть, там были ошибки?

     - Насколько я помню, ошибок не было. А в отчетах упоминалась сумка с клюшками, которая была у парня?

     - По-моему, нет.

     - Её нашли на пляже в шести милях от отеля.

     Айзенберг оживился.

     - Вот это новость, - сказал он. - Скажите мне, можно ли предположить, с какой высоты они упали? Хотя бы по степени повреждений.

     Блейк покачал головой.

     - На песке не осталось никаких следов. Клюшки без единой царапины, но холодные как лед.

     Грейвз ожидал продолжения рассказа, но, увидев что капитан не собирается продолжать, спросил:

     - И что вы обо всем этом думаете?

     - Я? Ничего.

     - А как вы это можете объяснить?

     - Никак. Неизвестное науке электрическое явление. У меня есть одна догадка - очень грубая гипотеза. Шар представляет собой статическое поле высокого напряжения. Оно накрыло парня, поджарило, как на электрическом стуле, и зашвырнуло невесть куда, словно мячик. А когда заряд рассеялся, парень упал в море.

     - Вы так считаете? Но описан аналогичный случай в Канзасе, а это довольно далеко от моря.

     - Тело, возможно, просто не смогли найти.

     - Их никогда не находят. Но даже если вы правы, как объяснить, что клюшки так аккуратно были спущены вниз? И почему они были холодными?

     - Чёрт возьми, я не знаю! Я не теоретик. Я морской инженер по профессии и эмпирик по характеру. Может, вы мне объясните?

     - Хорошо. Но вы должны учитывать, что мои гипотезы очень приблизительны и являются лишь базой для дальнейшего исследования. Во всех феноменах я вижу свидетельства вмешательства разума. Это и Столпы, и гигантские шаровые молнии, и другие непонятные явления, включая случай, происшедший к югу от Боулдера, штат Колорадо, когда сама по себе вдруг стала плоской вершина горы. - Он пожал плечами. - Назовем это разумное начало икс-фактором. Его поисками я как раз и занимаюсь.

     Айзенберг изобразил на лице сочувствие.

     - Бедного старого дока прорвало, наконец, - вздохнул он.

     Никто не обратил внимания на эту колкость.

     - Но вы же ихтиолог по специальности, да? - спросил Блейк.

     - Да.

     - А почему вы начали заниматься этими вопросами?

     - Не знаю, должно быть, из любопытства. Мой юный невежливый друг, например, считает, что слово "ихтиология" произошло от "нудятина"... [в оригинале обыгрывается "ichthyology" и "icky"]

     Блейк повернулся к Айзенбергу.

     - А вы не ихтиолог?

     - Чёрт возьми, конечно, нет! Я океанограф. Специализируюсь в области экологии.

     - Он уходит от ответа, - заметил Грейвз. - Расскажите капитану Блейку про Клео и Пата.

     Айзенберг покраснел.

     - Они ужасно милые создания, - сказал он смущённо.

     У Блейка был озадаченный вид. Грейвз объяснил:

     - Он смеется надо мной, но его тайной страстью являются две золотые рыбки. Золотые рыбки! Они сейчас плавают в раковине у него в каюте.

     - Научный интерес? - невозмутимо спросил Блейк.

     - О, нет. Просто он считает, что они ему преданы.

     - Они очень милые, - настаивал Айзенберг. - Не лают, не кусаются, не царапаются, не переворачивают всё вверх дном. А Клео вообще ведёт себя как разумное существо.

     Несмотря на первоначальное сопротивление, Блейк принял живейшее участие в поиске возможностей проведения предложенного эксперимента так, чтобы не подвергать риску команду или корабль. Ему нравились эти двое. Он хорошо понимал присущую им безоглядную смелость, которую они удивительным образом сочетали с крайней осторожностью, как и он сам. Они были профессионалами в высоком смысле этого слова. Материальные стимулы не имели для них первостепенного значения.

     Для проверки снаряжения Блейк предложил ученым помощь опытного мичмана-водолаза и его команды.

     - А знаете, - сказал он, - я склоняюсь к мысли, что ваша батисфера способна совершить круговое путешествие - если, конечно, исходить из предположения, что то, что поднимается по одному Столпу, опускается по другому. Вы знаете историю "Ви-Джей-14"?

     - Это гидросамолет, который исчез в самом начале исследований?

     - Да, - Блейк поманил юнгу. - Пусть мой секретарь принесет папку с материалами о "Ви-Джей-14", - приказал он.

     Первые попытки провести воздушную разведку странного неподвижного облака и колоссальных водяных столбов были предприняты вскоре после их появления. Однако узнать удалось очень мало. Самолет проникал в облако, и у него тут же отказывали двигатели. Как только он вылетал наружу, целый и невредимый, двигатели начинали работать. Снова в облако - двигатели глохли. Верхняя граница облака находилась на высоте, превышающей возможности любого из самолетов.

     - "Ви-Джей-14", - рассказывал Блейк, время от времени заглядывая в принесенную ему папку, - проводил воздушную разведку Столпов 12 мая в сопровождении корабля "Пеликан" военно-морских сил США. Кроме пилота и радиста, на борту находились кинооператор и специалист по атмосферным явлениям. М-м-м... К делу относятся только две последних записи. "Меняем курс. Летим между Столпами. 14" и "9.13. Самолет не реагирует на управление. 14". Наблюдение с "Пеликана" показало, что самолет сделал полтора восходящих витка по спирали вокруг Столпа Канака, потом его затянуло внутрь колонны. Падения самолета зафиксировано не было. Пилот, лейтенант... м-м-м... да, лейтенант Маттсом, был посмертно признан невиновным следственной комиссией. Да, вот ещё одна запись, которая может вас заинтересовать. Выдержка из судового журнала "Пеликана": "17.09. Подобрали обломки крушения, которые были опознаны как части "Ви-Джей-14". Детальное описание смотри в приложении". Приложение мы смотреть не будем. Скажу только, что обломки были обнаружены в четырех милях от основания Уахини со стороны, противоположной Столпу Канака. Вывод очевиден: ваша схема может сработать. Но это не значит, что вам удастся уцелеть.

     - Я попытаюсь, - заявил Айзенберг.

     - М-м-м, да, конечно. Но я хотел бы предложить вам отправить сначала "мёртвый груз", скажем, ящик яиц, упакованный в бочку.

     Раздался звонок с мостика,

     - Да? - сказал капитан Блейк, в переговорную трубу, расположенную у него над головой.

     - Восемь часов, капитан. Габаритные огни включены, огонь на камбузе погашен, все по местам.

     - Спасибо, сэр, - Блейк поднялся. - Мы обсудим детали утром.

     Пятидесятифутовый катер монотонно покачивался за кормой "Махана", соединенный с корпусом корабля девятидюймовым канатом из кокосового волокна. По канату была проложена телефонная линия, закрепленная на нем через промежутки длиной в морскую сажень. На кормовом настиле катера сидел сигнальщик в наушниках, подключенных к линии связи. На банке рядом с ним лежали пара сигнальных флажков и подзорная труба. Рабочая блуза сигнальщика задралась вверх, из-под нее виднелась кричащая обложка приключенческого журнала "Динамик Тейлз", тайком пронесенного им на катер, чтобы не скучать.

     На борту уже находились рулевой, моторист и командир катера, а также Грейвз с Айзенбергом. В передней части катера располагались бочонок с водой, две канистры с бензином емкостью по пятьдесят галлонов и большая бочка. В бочке был не только аккуратно упакованный ящик с яйцами, но ещё и дымовые шашки, которые должны были сработать через восемь, девять и десять часов. Взрыватели управлялись по радио с корабля; электрическая цепь устройства замыкалась под действием обычной морской воды. Торпедист, руководивший подготовкой, надеялся, что хоть один из сигналов будет замечен, и тогда они смогут установить местонахождение бочки, а это, в свою очередь, поможет оснастить батисферу более надежным средством обнаружения.

     Командир катера сообщил на мостик о готовности. Из мегафона послышалась команда: "Трави понемногу!" Катер медленно двинулся в направлении Столпа Канака, находящегося в трех милях от корабля.

     Столп, до которого оставалась целая миля, мрачной громадой вставал перед ними. Казалось, его вершина, уходящая в облако, висит прямо у них над головами, грозя рухнуть в любой момент. Колонна в пятьсот футов толщиной поблескивала тёмным пурпуром, больше похожая на сооружение из полированной стали, чем на массу воды.

     - Попытайтесь ещё раз завести двигатель, рулевой.

     - Есть, сэр!

     Двигатель кашлянул, прибавил обороты, моторист осторожно выжал педаль сцепления, и катер рванулся вперёд, натянув буксирный канат.

     - Ослабьте натяжение, сэр.

     - Выключить двигатель, - командир катера повернулся к пассажирам. - Что случилось, мистер Айзенберг? Боитесь?

     - Да нет же, чёрт возьми. Морская болезнь. Ненавижу эти маленькие лодки.

     - Плохо дело. Вряд ли нам удастся раздобыть рассол там, куда мы направляемся.

     - Спасибо. Рассол мне все равно не помогает. Не беспокойтесь, я потерплю.

     Офицер пожал плечами, отвернулся и скользнул взглядом по колонне, уходящей в небо на головокружительную высоту. Он присвистнул, как делал каждый раз, глядя на Гавайские Столпы. Айзенбергу, измученному приступами тошноты, этот свист уже начал казаться вполне достаточной причиной для убийства.

     - Н-да! Вы действительно собираетесь подняться вверх по этой штуковине, мистер Айзенберг?

     - Собираюсь?

     Офицер, пораженный тоном его ответа, натянуто усмехнулся и сказал:

     - Я думаю, вас ждет там нечто похуже морской болезни.

     Никто не поддержал этот разговор. Грейвз, зная темперамент своего друга, постарался сменить тему.

     - Запускайте двигатель, рулевой.

     Старшина выполнил распоряжение и доложил:

     - Стартер не работает, сэр.

     - Помогите мотористу разобраться с маховиком. Я возьму румпель.

     Двое мужчин крутили рукоятку, но двигатель не заводился. Прозвучала команда заправить его. Никаких результатов.

     Командир катера бросил бесполезный румпель и спрыгнул в моторный отсек, чтобы помочь, завести мотор, бросив через плечо приказ сигнальщику известить корабль.

     - "Катер Три" вызывает мостик, "Катер Три" вызывает мостик. Мостик - прием! Проверка связи... проверка связи.

     Сигнальщик снял наушники.

     - Телефон молчит, сэр.

     - Передайте флажками. Пусть возьмут нас на буксир!

     Офицер вытер с лица пот, выпрямился и с беспокойством посмотрел на волны, плещущиеся о борт судна.

     Грейвз коснулся его руки.

     - А как быть с бочкой?

     - Бросьте её за борт, если вам нужно. Я занят. Сигнальщик, удалось ли связаться с кораблем?

     - Я пытаюсь, сэр.

     - Пошли, Билл, - сказал Грейвз Айзенбергу. Они начали пробираться в носовую часть катера мимо двигателя и трех человек, возившихся с маховиком. Грейвз освободил бочку от удерживавших её веревок, и они с Айзенбергом попытались подвести рычаг под неудобный груз. Бочка вместе с её легким содержимым весила не более двухсот фунтов, но справиться с ней было трудно, тем более что палуба под ногами ходила ходуном.

     Наконец они ухитрились перевалить бочку через борт. Айзенберг при этом придавил палец, а Грейвз сильно ушиб голень. Бочка с тяжелым всплеском упала в воду, обдав их солеными брызгами, и, покачиваясь, поплыла за корму, уносимая быстрым течением в направлении Столпа Канака.

     - Есть связь с кораблем, сэр!

     - Хорошо. Передайте им, чтобы взяли нас на буксир - только осторожно.

     Командир катера быстро вылез из моторного отсека и бросился проверять надежность крепления каната, связывавшего их с кораблем. Грейвз положил руку ему на плечо.

     - А нельзя нам пока остаться здесь, чтобы увидеть, как бочка входит в колонну?

     - Нет! Сейчас вам лучше думать не о бочке, а помолиться, чтобы выдержало крепление. Иначе нас самих туда затянет. Сигнальщик, на корабле подтвердили принятие сигнала?

     - Только что, сэр.

     - А почему вы использовали канат из кокосового волокна, мистер Паркер? - спросил Айзенберг, забыв от волнения про морскую болезнь. - Я бы предпочел стальной трос или старую добрую манильскую пеньку.

     - Потому, что кокосовое волокно плавает, а любое другое - нет, - раздраженно ответил офицер. - Канат длиной в две мили утащил бы нас на дно. Сигнальщик! Передайте, чтобы ослабили натяжение. Мы черпаем воду.

     - Есть, сэр!

     Бочке понадобилось менее четырех минут, чтобы достичь подножия колонны. Грейвз наблюдал за ней в подзорную трубу, которую одолжил у сигнальщика. Командир катера недовольно посмотрел на него.

     Несколько минут спустя, когда катер удалился примерно на пятьсот ярдов от места, где была сброшена бочка, внезапно ожил телефон. Тут же была сделана попытка завести двигатель, и он взревел, готовый к работе.

     На обратном пути к кораблю катер шел с малой скоростью, маневрируя, чтобы провисший канат не захлестнул винт.

     Одна из дымовых шашек сработала. В двух милях к югу от Столпа Уахини появилось облачко дыма - через восемь часов после того, как бочка достигла колонны Столпа Канака.

     Билл Айзенберг сидел в седле тренажёра, предназначенного для профилактики кессонной болезни. Полчаса напряженной работы для усиления циркуляции крови с одновременным вдыханием смеси кислорода и гелия. Этого времени было достаточно, чтобы азот, растворенный в крови, почти полностью заменился гелием. Тренажёр был сделан из старого велосипеда, установленного на стационарную платформу.

     Блейк посмотрел на него.

     - Зачем вы тащили тренажёр с собой? У нас на борту есть свой, значительно лучше этого. Водолазы теперь обязательно пользуются тренажёром перед погружением.

     - Мы не знали, - ответил Грейвз. - Во всяком случае, этот нас вполне устраивает. Все готово, Билл?

     - Думаю, да. - Айзенберг посмотрел через плечо туда, где лежал стальной корпус батисферы. Батисфера была распакована, проверена и снабжена всем необходимым, готовая к погружению в воду с помощью бортового крана. - У вас есть герметик для швов?

     - Конечно. "Железная Дева" в полном порядке. Мы с торпедистом задраим люк, как только вы влезете внутрь. Вот ваша маска.

     Айзенберг взял дыхательную маску, начал застегивать ремень и остановился. Грейвз поймал на себе его взгляд.

     - В чем дело, сынок?

     - Док, э-э...

     -Да?

     - Вы позаботитесь о Клео и Пате?

     - Да, конечно. Но им ничего не понадобится до того момента, когда вы вернётесь.

     - М-м-м, полагаю, нет. Но вы присмотрите за ними?

     - Конечно.

     - О'кей.

     Айзенберг надел маску и махнул торпедисту, ожидавшему его сигнала у газовых баллонов. Торпедист открыл клапаны, и газ со свистом потек по трубкам. Айзенберг налег на педали, как велосипедист во время многодневной гонки.

     В течение получаса делать было нечего, и Блейк пригласил Грейвза на бак - покурить и прогуляться. Они сделали почти двадцать кругов, когда Блейк остановился у люка, вынул сигару изо рта и сказал:

     - А знаете, я считаю, что у Айзенберга есть хороший шанс успешно завершить путешествие.

     - Да? Рад это слышать.

     - Успех эксперимента с "мёртвым грузом" убедил меня. Хочу вас заверить, что вне зависимости от того, сработает сигнальное устройство или нет, если батисфера спустится по Столпу Уахини, я найду её.

     - Я знаю. Вы подали отличную идею выкрасить батисферу в жёлтый цвет.

     - Это должно помочь нам в поисках. Но не думаю, что Айзенберг что-нибудь узнает. В иллюминаторы он не увидит ничего, кроме воды, с того момента, как поднимется по колонне, до момента, когда мы подберем его.

     - Возможно.

     - А что ещё можно увидеть?

     - Ну, не знаю. Например, тех, кто создал Столпы.

     Прежде чем ответить, Блейк выбросил окурок сигары через поручень.

     - Доктор, я не понимаю вас. По-моему, Столпы - естественное, хотя и непонятное явление природы.

     - А для меня столь же очевидно, что они не "естественного" происхождения. Явное вмешательство разума в силы природы, не хватает только фирменного знака изготовителя.

     - Почему вы настаиваете на этом? Колонны не могут быть творением рук человека.

     - Вы правы.

     - Тогда кто же построил их?.. Если их вообще кто-то построил.

     - Я не знаю.

     Блейк открыл рот, но промолчал, пожав плечами. Они продолжили прогулку. Грейвз повернулся, чтобы выбросить за борт окурок, посмотрел вверх и вдруг застыл на месте:

     - Капитан Блейк!

     - Да? - Капитан посмотрел в указанном Грейвзом направлении. - Великий Боже! Огненные Шары!

     - Я так и думал.

     - Они ещё далеко, - сказал Блейк скорее себе, чем Грейвзу, и решительно повернулся. - На мостике! - прокричал он. - Эй, на мостике!

     - Мостик слушает!

     - Мистер Уимз, объявите аврал. Всем вниз. Задраить иллюминаторы и люки. Мостик закрыть ставнями! Общая тревога!

     - Есть, сэр.

     - Живо!

     Повернувшись к Грейвзу, Блейк добавил:

     - Пойдемте внутрь.

     Грейвз последовал за ним. Капитан остановился, чтобы запереть дверь, через которую они вошли, и, стуча ботинками, поднялся по трапу, ведущему на мостик. Корабль наполнился звуками боцманской дудки, хриплым голосом громкоговорителя, топотом бегущих ног и монотонным, зловещим "клинг-клинг-клинг" сигнала общей тревоги.

     Вахтенные на мостике пытались закрыть последний тяжелый стеклянный ставень, когда появился капитан Блейк и сразу кинулся к ним.

     - Я принимаю командование, мистер Уимз, - бросил он на ходу и, пройдя по рубке, скользнул взглядом по задней части левого борта, баку и правому борту. Наконец, взгляд его остановился на шарах - они явно приближались, направляясь прямо к кораблю. Блейк выругался и повернулся к Грейвзу: - Ваш друг! Мы же забыли предупредить его!

     Ухватившись за рукоятку, капитан потянул в сторону ставень, закрывавший рубку с правого борта. Грейвз оглянулся и сразу понял, о чем шла речь. На кормовой части палубы не осталось никого, кроме Айзенберга, продолжавшего крутить педали тренажёра. Шары Лагранжа достигли корабля.

     

     

     

     Ставень заклинило. Блейк, оставив попытки открыть его, метнулся к селектору громкоговорителя и включил общую трансляцию, не желая тратить время на выбор нужного переключателя: "Айзенберг, спускайтесь вниз!"

     Айзенберг, должно быть, услышал своё имя, повернул голову, и в ту же секунду - Грейвз ясно это видел - один из шаров настиг его, прошёл насквозь - и седло тренажёра опустело.

     Когда шары исчезли, Грейвз с Блейком осмотрели тренажёр. Никаких повреждений. Резиновый шланг дыхательной маски гладко срезан. Ни единой капельки крови. Билл Айзенберг просто исчез.

     - Я отправляюсь в батисфере.

     - Вы не в той физической форме, доктор.

     - Вопрос моего здоровья вне вашей компетенции, капитан Блейк.

     - Это мне известно. Отправляйтесь, если хотите, но сначала мы займёмся поисками тела вашего друга.

     - К чёрту поиски. Я сам разыщу его.

     - Вы? Но как?

     - Если вы правы, и он мёртв, то нет никакого смысла искать его тело. Но если прав я, то есть небольшой шанс найти его там! - и Грейвз указал на шапку облака над Столпами.

     Блейк медленно оглядел его и повернулся к старшине водолазов.

     - Мистер Харгрейв, найдите маску для доктора Грейвза.

     В течение получаса Грейвз работал на тренажёре, готовясь к путешествию. Блейк наблюдал за ним в глубоком молчании. У капитана был такой вид, что вся команда корабля - и "синие блузы", и офицеры - притихла, боясь громко ступить.

     Когда подготовка закончилась, группа водолазов помогла Грейвзу одеться и быстро поместила его в батисферу, чтобы не подвергать воздействию азота. Перед тем, как окончательно задраить входной люк аппарата, Грейвз сказал:

     - Капитан Блейк!

     - Да, доктор?

     - Вы присмотрите за рыбками Билла?

     - Конечно, доктор.

     - Спасибо.

     - Не стоит благодарности. Вы готовы?

     - Готов.

     Блейк шагнул вперёд и пожал руку Грейвзу.

     - Удачи вам. - Он убрал руку и скомандовал: - Задраивайте.

     Они опустили батисферу за борт, и два катера полмили толкали её перед собой, пока течение не стало достаточно сильным, чтобы подхватить батисферу и понести её в направлении Столпов. Затем катера вернулись назад и были подняты на борт.

     Блейк, стоя на мостике, наблюдал за происходящим в бинокль. Батисфера медленно дрейфовала, потом, по мере приближения к основанию колонны её движение ускорилось, и она стремительно преодолела последние несколько сотен ярдов. Блейк успел заметить мелькнувший над поверхностью воды ярко-жёлтый корпус аппарата, и батисфера исчезла из поля зрения.

     Прошло восемь часов - никаких следов дыма. Девять, десять часов - ничего. Спустя сутки непрерывного патрулирования окрестностей Столпа Уахини Блейк послал радиограмму в Бюро.

     После четырех дней наблюдений Блейк убедился, что пассажир батисферы погиб, каким образом - утонул, задохнулся, взорвался вместе с батисферой - не имело значения. Блейк доложил о ситуации и получил приказ продолжать выполнение ранее полученного задания. Команда корабля собралась на корме, и капитан глухим, суровым голосом отдал последние почести погибшим, бросив за борт увядшие цветы гибискуса - единственное, что смог разыскать на корабле стюард. После этого Блейк отправился на мостик, чтобы проложить курс на Перл Харбор. Заглянув по дороге в свою каюту, он вызвал стюарда и приказал:

     - В каюте мистера Айзенберга вы найдёте золотых рыбок. Подберите подходящую ёмкость и перенесите их ко мне.

     - Есть, сэр, капитан.

     

     * * *

     

     Придя в себя, Билл Айзенберг обнаружил, что находится в Замкнутом Пространстве. Более подходящего определения придумать было невозможно, поскольку это место не имело никаких признаков. То есть не совсем, конечно. Там было светло, тепло, не слишком тесно и воздух был пригоден для дыхания. И все же место было настолько лишено каких-либо видимых особенностей, что Билл Айзенберг не мог определить его размеры. Объёмное зрение, благодаря которому мы оцениваем размеры предметов, действует на расстоянии не более двадцати футов или около того. При больших расстояниях мы пользуемся нашим предыдущим опытом, исходя из реальных размеров известных нам предметов, производя оценку подсознательно. Например, если человек кажется такого-то роста, то он находится на таком-то расстоянии от нас, и наоборот.

     В месте, где очутился Билл Айзенберг, не было знакомых предметов. Потолок располагался довольно высоко над головой, во всяком случае, допрыгнуть до него было нельзя. Пол изгибался, соединяясь с потолком, позволяя сделать не более дюжины шагов в ту или другую сторону. Билл обнаружил это, неожиданно потеряв равновесие. (На глаз отклонение от горизонтали не было заметно - отсутствовали ориентиры. Кроме того, у него было нарушено чувство равновесия из-за повреждения внутреннего уха, вызванного долгим пребыванием на больших глубинах.) Сидеть было удобнее, чем ходить, да и некуда было идти.

     Когда он впервые очнулся, он потянулся, открыл глаза и посмотрел вокруг. Отсутствие деталей смутило его. Он как будто находился внутри гигантской яичной скорлупы, подсвеченной снаружи мягким янтарным светом. Эта бесформенная неопределенность вызывала беспокойство. Билл потряс головой, закрыл глаза, снова открыл - никаких изменений.

     Он постепенно вспомнил, что случилось с ним перед тем, как он потерял сознание: огненный шар, плывущий прямо на него, его неуклюжие попытки увернуться, мгновение перед контактом, длившееся, казалось, целую вечность, промелькнувшую у него мысль: "Снимите шляпы, парни!" Теперь он пытался найти объяснение происшедшему. Рассудим спокойно, - подумал он. - Вероятно, он перенес шок, и это вызвало паралич глазного нерва. Что, если он ослепнет навсегда? Во всяком случае, его не могут оставить в таком беспомощном состоянии. "Док! - крикнул он. - Док Грейвз!"

     Ни ответа, ни отзвука эха. Он осознал, что не слышал никаких звуков, кроме своего собственного голоса, ни одного из тех случайных шорохов, которые всегда сопровождают "мёртвую" тишину. Неужели слух тоже поврежден?

     Нет, он же услышал свой собственный голос. Внезапно он осознал, что видит свои руки. Значит, с глазами всё в порядке, он видел руки очень ясно! И все остальные части тела, кстати, тоже. Он был полностью обнажён.

     Возможно, несколько часов спустя, ему в голову пришла мысль, что он умер. Это была только гипотеза, призванная объяснить имеющиеся факты. Будучи убеждённым агностиком, он не верил в загробную жизнь. Смерть означала для него внезапную потерю сознания и кромешную тьму. Но ведь он подвергся электрическому разряду, более чем достаточному, чтобы убить человека; положение, в котором он оказался, вновь обретя сознание, настолько не отвечало его жизненному опыту, что не могло быть ничем иным, кроме смерти. Следовательно - он мёртв. Q.E.D.[QED (Quod Erat Demonstrandum) - Что и требовалось доказать (лат.)]

     Да, конечно, ему казалось, что он ощущает своё тело, но ведь существует же субъективно-объективный парадокс. В памяти человека наиболее сильно закрепляется восприятие собственного тела. И пока память окончательно не угасла, чувственный образ тела будет восприниматься как материальный, реально существующий объект.

     Тут не было ничего, что могло как-нибудь занять его или отвлечь его мысли, поэтому он в конце концов заснул с мыслью, что смерть - дьявольски скучная штука!

     Проснулся он отдохнувшим, испытывая сильный голод и ещё более сильную жажду. Его перестали интересовать вопросы жизни и смерти, вся эта теология с метафизикой. Он хотел есть.

     Более того, пробуждение сопровождалось феноменом, выбившим из под его умозаключений о собственной смерти (не достигших к тому же уровня эмоциональной убеждённости) всяких оснований: кроме него, в Пространстве появились вполне материальные объекты, которые можно было увидеть и потрогать.

     И ещё съесть.

     Последнее обстоятельство, впрочем, не было очевидным, потому что объекты не были похожи на продукты питания. Появившиеся предметы были двух типов: аморфная масса непонятного качества, напоминающая серый сыр, слегка жирная на ощупь и совершенно несъедобная на вид; и дюжина очень красивых небольших шариков одинакового размера. Они напомнили Биллу Айзенбергу тот шарик из бразильского горного хрусталя, который он купил когда-то и контрабандой провёз домой. Он мог часами разглядывать его, любуясь совершенной красотой.

     Маленькие шарики очень на него походили. Он потрогал один из них. Он был гладок и полон целомудренной прохлады, как хрусталь, но, в отличие от камня, был мягок, как желе. От прикосновения шарик деформировался и задрожал, в глубине его заплясали огоньки, потом он принял первоначальную форму.

     Красивые шарики явно не годились в пищу, и Айзенберг решил попробовать серую массу. Он отщипнул кусочек, понюхал, положил в рот и тут же с отвращением выплюнул. Тошнотворная кислятина, гадость какая-то! И зубы, как на грех, почистить нечем. Нет, даже если это и пища, то нужно очень сильно проголодаться...

     Айзенберг вернулся к изучению маленьких блестящих сфер кристаллического желе. Он подбрасывал их на ладони, ощущая гладкую, мягкую упругость. В глубине шариков он видел своё миниатюрное отражение. Его вдруг поразила спокойная, совершенная красота человеческого тела - почти любого, если, конечно, воспринимать его как целое, а не как сочетание коллоидных образований. Но в тот момент Биллу Айзенбергу было не до самолюбования. Очень хотелось пить. Ему пришла в голову мысль положить один из шариков в рот. Возможно, гладкие, холодные сферы во рту заменят ему морскую гальку, вызывающую слюноотделение. Но когда попытался это сделать, шарик задел за нижние зубы, и по губам и подбородку потекла вода. Сферы сплошь состояли из воды. Ни целлофановой оболочки, ничего, что могло бы сойти за сосуд. Только вода, удерживаемая непонятным образом за счет сил поверхностного натяжения. Айзенберг схватил ещё один шарик и постарался осторожно засунуть его в рот, не задев зубами; фокус удался; рот наполнился чистой холодной водой - так быстро, что Билл едва не захлебнулся. В конце концов ему удалось приноровиться, и он выпил воду ещё из четырех сфер.

     Утолив жажду, он принялся гадать, каков может быть непонятный принцип упаковки воды. Сферы оказались очень прочными. Во всяком случае, их невозможно было раздавить или разбить, бросив на пол. Они скакали, как мячики для гольфа. Тогда Билл Айзенберг защемил ногтями поверхность одной из сфер. Вода потекла между его пальцами, не оставив оболочки или какого-либо инородного вещества. Никаким другим способом нарушить равновесие сил поверхностного натяжения не удавалось. Даже увлажнение не действовало: можно было положить сферу в рот, а потом высушить на ладони.

     Айзенберг решил больше не экспериментировать, чтобы не тратить понапрасну оставшиеся шарики, поскольку запас воды был ограничен.

     Все сильнее давало о себе знать чувство голода, и Билл обнаружил, что уже способен заставить себя жевать и глотать серую студенистую массу. Может, это не еда, может, это даже отрава, но голодные спазмы в желудке прекратились, да и неприятный привкус во рту исчез после того, как он выпил очередную водяную сферу.

     Поев, Билл попытался привести в порядок свои мысли. Итак, он не умер, а если умер, то, значит, разница между жизнью и смертью весьма несущественна и условна. О'кей, стало быть, он жив. Но он был заперт в одиночку. И кто-то явно об этом знает, и заботится о нём, таинственным образом доставляя ему воду и пищу.

     Ergo[Ergo - Следовательно (лат.)], его держат здесь в качестве пленника. Значит, должны быть и тюремщики.

     Но кто мог взять его в плен? Он был захвачен огненным шаром Лагранжа и очнулся в этой камере. Похоже, док Грейвз был прав, и шары управлялись какими-то разумными существами, которые к тому же пользовались неизвестными методами захвата и содержания пленников.

     Айзенберг был храбрым человеком, ибо он был представителем рода человеческого - рода не менее безрассудного, чем пекинесы. Такая храбрость свойственна большинству людей; человек способен осознать, что такое смерть, но при этом он достаточно легко относится к постоянно существующей опасности погибнуть - в автомобильной катастрофе, на операционном столе, на поле боя, в разбившемся самолете, в метро - и в конце концов смиряется с неизбежностью собственного конца.

     Билл был обеспокоен, но не поддавался панике и даже находил своё приключение чрезвычайно интересным. Ему больше не было скучно. Он - пленник, а значит, те, кто захватил его, рано или поздно должны дать о себе знать. Изучать его, задавать вопросы, попытаться использовать тем или иным способом. Тот факт, что ему сохранили жизнь, позволяет предположить, что в отношении него существуют какие-то планы.

     Прекрасно. Он сумеет подготовить себя к любым неожиданностям. А пока все равно невозможно предпринять что-либо для своего освобождения. Такая тюрьма поставила бы в тупик самого Гудини: гладкие сплошные стены. Ни единой зацепки.

     Вначале, правда, Айзенберг полагал, что ему удастся выбраться из камеры. Здесь явно были какие-то санитарные устройства для удаления отходов его жизнедеятельности. Но позднее Биллу пришлось отказаться от этой идеи. Похоже, камера представляла собой самоочищающуюся систему. Как это происходит, он не мог понять.

     Вскоре он снова заснул.

     Когда Билл проснулся, все было по-прежнему, за исключением одной детали: ему снова доставили пищу и воду. "День" прошел в бесплодных размышлениях, без всяких неожиданностей.

     Следующий "день" тоже. И следующий.

     Чтобы узнать, каким образом пища и вода попадают в камеру, Айзенберг решил не спать как можно дольше. Он отчаянно боролся со сном - кусал губы, язык, яростно дергал себя за мочку уха, пытался решать в уме сложные задачи. Но сон все равно одолел его. А проснувшись, он увидел, что его дневной рацион доставлен.

     Жизнь в заточении не отличалась разнообразием. Сон, пробуждение, утоление голода и жажды и снова сон. Проснувшись в шестой или седьмой раз, Билл подумал, что нужно вести календарь, чтобы сохранить душевное равновесие. В его положении существовал лишь один способ измерения времени - подсчет количества промежутков между бодрствованием и сном. Такой промежуток можно было условно принять за день. Но как вести записи? Ведь у него ничего нет, кроме собственного тела. Айзенберг решил эту проблему, обломив кусок ногтя на большом пальце руки. Получилось что-то вроде иглы для нанесения татуировки. Если несколько раз провести по одному месту на бедре, останется царапина, которая, правда, заживет через пару дней. Но всегда можно её обновить. Семь таких царапин составляют неделю.

     Отмечая недели на пальцах рук и ног, можно было получить календарь, рассчитанный на двадцать недель. А уж за это время обязательно что-нибудь произойдет.

     И вот, когда уже вторая семерка бедренных царапин была увековечена царапиной на безымянном пальце левой руки, произошло событие, нарушившее одиночество пленника. Проснувшись в очередной раз, Билл с удивлением увидел, что он не один. Рядом с ним спал человек. Когда Айзенберг окончательно убедился в реальности происходящего - ему часто снились друзья, - он схватил человека за плечо и начал трясти:

     - Док! Док Грейвз, проснитесь!

     Грейвз открыл глаза, огляделся, сел и протянул руку.

     - Привет, Билл, - сказал он. - Ужасно рад вас видеть.

     - Док! - Айзенберг хлопнул старика по спине. - Чёрт возьми! Знали бы вы, как я рад.

     - Могу себе представить.

     - Послушайте, док, где вы были все это время? Как попали сюда? Вас тоже прихватил огненный шар?

     - Все в своё время, сынок. Давай-ка сначала позавтракаем.

     На "полу" возле них лежала двойная порция воды и пищи. Грейвз поднял шарик и ловко выпил воду, не уронив ни единой капли. Айзенберг понимающе посмотрел на него.

     - Вы здесь довольно давно.

     - Верно.

     - Столько же, сколько и я?

     - Нет. - Грейвз потянулся к еде. - Я поднялся по Столпу Канака.

     - Что?!

     - Я говорю правду. Вообще-то я разыскивал вас.

     - Этого не может быть!

     - И все же это так. Похоже, моя безумная гипотеза подтвердилась. Столпы и шары Лагранжа - разные проявления деятельности одного и того же икс-фактора.

     Казалось, можно было услышать, как крутятся шарики в голове у Айзенберга.

     - Но, док... Послушайте, ведь это означает, что ваша гипотеза была верна. Кто-то действительно создал всё это и держит нас взаперти.

     - Так и есть. - Грейвз медленно жевал. Он выглядел усталым и постаревшим. - Всё говорит о вмешательстве разумных сил. Иного объяснения быть не может.

     - Но что это за силы?

     - Не знаю.

     - Иностранные военные? Испытывают на нас новое вооружение?

     - Гм-м-м! Вы думаете, что русские, к примеру, стали бы снабжать нас водой таким способом? - Он взял блестящий шарик.

     - Тогда кто?

     - Не могу сказать. Будем в дальнейшем условно называть их марсианами.

     - Почему марсианами?

     - А почему бы и нет? Надо же их как-то называть.

     - И всё же?

     - Потому что они явно не принадлежат к человеческой расе. Вместе с тем это и не животные, поскольку они умнее нас. Стало быть, марсиане.

     - Но... подождите. Почему вы так уверены, что ваши икс-существа - не люди? Почему вы отвергаете мысль о неизвестном нам научном открытии?

     - Справедливый вопрос, - сказал Грейвз, удаляя пальцем с зубов остатки пищи. - Но так уж устроен наш мир, что мы знаем более или менее точно, над чем работают самые выдающиеся умы человечества. Подобные открытия невозможно держать в тайне в течение долгого времени. Кроме того, Икс продемонстрировал нам принципиально новые технологии, значительно превосходящие уровень нашего развития. Ipso facto, [Ipso facto -В силу самого факта (лат.)] подобные технологии не могут быть созданы людьми. Если же, - продолжал Грейвз, - вы настаиваете на существовании ученого-маньяка и секретной лаборатории, я не стану спорить с вами, но лучше оставьте это для воскресных приложений.

     Айзенберг долго хранил молчание, обдумывая услышанное и сверяя его собственным опытом. Потом, наконец, признал:

     - Вы правы, док. Чёрт возьми! В наших спорах вы всегда оказываетесь правы. Это марсиане. Я имею в виду, конечно, не обитателей Марса, а вообще пришельцев с других планет.

     - Возможно.

     - Как? Но вы же сами сказали!

     - Я сказал, что мы принимаем это название условно, для удобства рассуждений.

     - Но методом исключения мы придем именно к такому выводу.

     - Метод исключения - не самый лучший способ доказательства.

     - Тогда скажите, какова ваша точка зрения.

     - Я пока не совсем готов высказывать её. Скажу только, что мы не упомянули психологический аспект, тоже указывающий на вмешательство нечеловеческого разума.

     - Что вы имеете в виду?

     - Икс обращается с пленниками совсем не так, как это принято у людей. Подумайте-ка об этом.

     Им нужно было о многом поговорить, несмотря на то, что все их разговоры неизбежно сводились к Иксу. Грейвз дал Биллу краткий отчет о своём путешествии в батисфере. Он умолчал об истинной цели путешествия, но Айзенберг все понял и был тронут до глубины души. Глядя на своего постаревшего, осунувшегося друга, он подумал, что недостоин такой жертвы.

     - Док, вы плохо выглядите.

     - Ерунда, пройдет.

     - Вам трудно далось это путешествие на Столпы. Зря вы его затеяли.

     Грейвз пожал плечами.

     - И всё же я справился.

     Но он не справился, Билл видел, что старику с каждым днем становится всё хуже.

     Проходили дни. Они спали, ели, разговаривали и снова спали. Вдвоем, конечно, легче было переносить унылую монотонность их жизни. Но Грейвз медленно угасал.

     - Док, нужно что-то делать с этим.

     - С чем?

     - Я имею в виду наше положение. То, что случилось с нами, возможно, представляет опасность для всего человечества. Мы не знаем, что творится там, внизу,

     - Почему вы говорите "внизу"?

     - Потому что вы поднялись в батисфере вверх по колонне.

     - Да, это верно. Но мне неизвестно, когда и как меня вытащили из батисферы и куда отправили после этого. Но продолжайте. Что вы хотели сказать?

     - Э-э... Ну да, мы не знаем, что могло случиться с людьми за то время, пока мы здесь. Шары могут забирать их по одному, не давая возможности противостоять этому или хотя бы понять, что происходит. Мы с вами, вероятно, знаем, в чем дело. Мы должны выбраться отсюда и предупредить людей об опасности. Должен же существовать способ бороться с этим злом. От нас, возможно, зависит будущее всего человечества.

     Грейвз так долго молчал, что Айзенберг почувствовал смущение от чрезмерного пафоса своего высказывания. Билл подумал, что говорит глупости. Но когда Грейвз наконец заговорил, он сказал:

     - Я думаю, ты прав, Билл. Я думаю, что есть большая вероятность того, что ты прав. Мы не можем знать наверняка, но раз существует возможность угрозы человечеству, наш долг - предупредить его. Я знал это. Я догадывался об опасности, ещё до того, как мы здесь очутились, но у меня не было достаточного количества фактов, чтобы поделиться с кем-нибудь своими подозрениями. Вопрос в том, как мы пошлём это предупреждение?

     - Мы должны бежать.

     - Ну конечно.

     - Должен быть способ.

     - У тебя есть предложения?

     - Возможно. Нам не удалось найти ни входа, ни выхода из этого помещения, но они должны быть; нас ведь каким-то образом поместили сюда и каждый день доставляют пищу и воду. Я однажды пытался бороться со сном, чтобы посмотреть, как это делается, но в конце концов заснул...

     - Я тоже.

     - Ага. Но это и неудивительно. Зато нас теперь двое. Мы могли бы установить дежурство по очереди.

     Грейвз кивнул.

     - Стоит попробовать.

     Поскольку у них не было приборов для измерения времени, они установили такой порядок: один из них дежурил, пока мог бороться со сном, потом будил другого. Однако ничего не происходило. Еда закончилась. Воду они расходовали очень экономно, но в конце концов остался всего один шарик, который они так и не использовали. Каждый хотел уступить последний глоток воды другому.

     Неизвестно, сколько времени длилась эта изнурительная вахта. Однажды Айзенберг проснулся, услышав, как кто-то окликнул его по имени. Он сел, щурясь, ничего не понимая со сна.

     - А? Кто? Что такое?

     - Я, должно быть, задремал, - виновато сказал Грейвз. - Простите, Билл.

     Айзенберг огляделся. Обычный дневной рацион был доставлен в камеру.

     Билл не стал настаивать на продолжении эксперимента. Во-первых, пришельцы оказались достаточно умны и легко разгадали их хитрость, а во-вторых, Грейвз явно был болен, и у Билла не хватило духу заставлять его продолжать дежурство.

     Им так и не удалось узнать что-либо, что помогло бы бежать из этой тюрьмы. Голый человек совершенно беспомощное существо. Не имея под рукой инструментов или материалов для их изготовления, человек мало что может сделать. Айзенберг пожертвовал бы вечным блаженством ради дрели с алмазным сверлом, ацетиленовой горелки или хотя бы ржавой стамески. Он подумал, что у них не больше шансов выбраться отсюда, чем у Клео и Пата - прогрызть стенки аквариума.

     - Док!

     - Да, сынок.

     - Мы избрали неверный путь. Если этот Икс разумен, мы должны установить с ним контакт, а не пытаться бежать.

     - Как?

     - Я не знаю. Должен быть какой-то способ.

     Но если он и был, они не сумели его придумать. Даже если пришельцы видели и слышали их, как показать им, что их пленники - разумные существа, словом и жестом? Есть ли хотя бы теоретический шанс, что пришельцы воспримут человеческую речь как проявление разума, если они воспринимают её без контекста, без фона, без картинок, без указания? Ведь люди, находясь в значительно более выгодном положении, так и не научились понимать язык животных. Чем можно привлечь внимание пришельцев и стимулировать их интерес? Декламировать "Геттисбергское Послание" или таблицу умножения? Можно использовать язык жестов, хотя, возможно, азбука глухонемых будет значить для пришельцев не больше, чем сигнал матросского рожка.

     - Док.

     - Слушаю, Билл, - Грейвз сильно ослаб и разговаривал в последнее время очень мало.

     - Зачем нас держат здесь? Вначале я думал, что наши тюремщики в конце концов извлекут нас отсюда и попытаются что-то сделать с нами. Попробуют что-то выяснить у нас, может быть. Но, похоже, это не произойдет.

     - Да, вы правы.

     - Тогда зачем мы им? Почему они заботятся о нас?

     Грейвз ответил, помедлив немного:

     - Я думаю, они ждут, что мы начнём размножаться.

     - Что?! Но это просто смешно!

     Грейвз пожал плечами.

     - Конечно. Но откуда им знать об этом.

     - Они же разумные существа.

     Грейвз улыбнулся, наверное, впервые за множество "дней".

     - Вы помните стишок Роланда Янга про блоху?

     Чем отличается у блох

     Самец от самки - вот загадка.

     Но лишь для нас, а не для блох.

     Видимые различия между мужчинами и женщинами весьма поверхностны и практически незаметны, хотя прекрасно известны им самим.

     Айзенберг нашёл это предположение нелепым, почти омерзительным и он, конечно же, тут же вступил в спор:

     - Но, док, даже поверхностное обследование показало бы им, что человеческая раса состоит из особей разного пола. В конце концов, мы не первые образцы, которые они изучили.

     - Я не уверен, что они нас изучают.

     - Тогда что им нужно от нас?

     - Может быть, мы просто домашние животные.

     Домашние животные! Мужество Билла Айзенберга не поколебалось перед лицом опасности и неопределенности, но этот удар оказался куда более чувствительным. Домашнее животное! Он привык думать о себе и Грейвзе как о пленниках или, на худой конец, объектах научного исследования. Но домашнее животное!

     - Я знаю, что вы сейчас чувствуете, - сказал Грейвз, наблюдая за Айзенбергом. - С антропоцентрической точки зрения всё это весьма унизительно. Тем не менее, возможно, дело обстоит именно так. У меня есть одна теория о том, что собой представляет икс-фактор, и о его отношении к людям. Это всего лишь предположение, но оно соответствует известным нам фактам.

     Я думаю, что Иксы едва знают о существовании людей, никогда не принимали нас во внимание, да и не особенно нами интересуются.

     - Но они же охотятся за нами.

     - Возможно. Но возможно также и то, что мы попали к ним совершенно случайно. Многие люди мечтали о встрече с внеземным разумом, представляя себе эту встречу либо как вторжение и войну, либо как исследование и сотрудничество. В обоих случаях предполагалось, что пришельцы достаточно на нас похожи, чтобы воевать или общаться с нами: так или иначе, воспринимают нас как равных. Я не верю, что Иксы в достаточной степени заинтересованы в людях, чтобы стремиться поработить или уничтожить их. Они даже не станут нас изучать, даже если обнаружат факт нашего существования. Может быть, им не свойствен исследовательский дух, то обезьянье любопытство, которое заставляет рассматривать любой движущийся предмет. Но и сами мы, насколько тщательно мы изучаем другие формы жизни, существующие на Земле? Вы пытались когда-нибудь расспросить своих золотых рыбок об их взглядах на поэзию и политику? Или узнать мнение термита о роли женщины в его жизни? Или спросить бобра, кого он предпочитает - брюнеток или блондинок?

     - Вы шутите.

     - Вовсе нет! Возможно, жизненные формы, о которых я упоминал, не разбираются в столь отвлечённых идеях. И моя точка зрения такова: так это или нет, мы никогда этого не выясним. И я не думаю, что Иксы считают нас разумными существами.

     Подумав немного, Билл спросил:

     - Но откуда взялись эти пришельцы, док? С Марса? Или вообще из другой солнечной системы?

     - Не обязательно. И даже весьма маловероятно. Скорее всего, они пришли оттуда же, откуда и мы - из первичной слизи нашей планеты.

     - Но, право, док...

     - Да-да. И нечего так смотреть на меня. Я хоть и нездоров, но пока ещё в своем уме. На сотворение мира ушло восемь дней.

     - А?

     - Это язык Библии. "И благословил их Бог, и сказал им Бог: Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле". ["Бытие", гл. 1, ст. 28.] Так и произошло. Но в Библии ничего не сказано о стратосфере.

     - Док, вы хорошо себя чувствуете?

     - Чёрт возьми, да бросьте вы свой психоанализ! Это всего лишь аллегория. Я хотел сказать, что мы не последняя ступень эволюции. Вот что я имею в виду: из слизи зародились одноклеточные существа. Они эволюционировали и заселили океаны жизнью, от двоякодышащих амфибий - и дальше вверх, и вот континенты заселены.

     Могла ли жизнь остановиться на достигнутом? Думаю, нет. С точки зрения рыб атмосфера - глубокий вакуум, не пригодный для поддержания жизни. Верхние слои атмосферы, на высоте шестьдесят, семьдесят, до ста тысяч футов, воспринимаются нами как нечто близкое к вакууму, не пригодное для поддержания жизни. Но это не так, и мы знаем, что это не так - это не вакуум, я имею в виду. Разреженное, да, но там есть вещество, и много лучистой энергии. Почему бы там не быть жизни, разумной жизни, высокоразвитой жизни? Жизни, развившейся прямо здесь, на этой планете, с той же общей родословной, как мы сами или рыбы?

     Айзенберг глубоко вздохнул.

     - Подожди, Док. Просто притормозите. Я не оспариваю теоретическую допустимость вашего тезиса, но мне кажется, что у вас нет ни одного прямого доказательства. Мы никогда их не замечали, не было никаких доказательств их присутствия. По крайней мере, - добавил он, - до последнего времени. Теперь что-то появилось высоко в небе, то, что создало Столпы и огненные шары, но мне кажется, что они должны были прибыть извне, иначе мы бы что-то замечали и раньше.

     Грейвз покачал головой:

     - Не обязательно. Видит ли муравей людей? Я в этом сомневаюсь.

     - Да, но... Чёрт возьми, у человека глаза лучше, чем у муравья.

     - Лучше для чего? Для его собственных потребностей, конечно же. Предположим, что существа Икс живут слишком высоко, или их тела слишком разрежённые или они движутся слишком быстро для того, чтобы мы их замечали. Чёрт возьми, даже такая большая и твёрдая вещь, как самолёт, может подняться достаточно высоко, чтобы пройти вне нашего поля зрения, даже в ясный день. Если Иксы разрежённые или даже полу-прозрачные, мы никогда их не заметим... даже по затуханию звёзд, или в виде тени от Луны - хотя на самом деле ходили кое-какие очень странные истории о подобного рода вещах.

     Айзенберг позволил себе немного обдумать это, прежде чем продолжить разговор.

     - Возможно, вы правы, док, я не знаю. И похоже, не имеет значения, откуда прибыли эти Иксы - они здесь, и они представляют собой угрозу нашему собственному виду. Мы должны выбраться отсюда и предупредить всех!

     Перед смертью Грейвз почти не приходил в сознание. Билл почти всё это время просидел рядом с ним, не смыкая глаз, лишь изредка забываясь чутким кошачьим сном. Он мало что мог сделать для своего друга, только смотреть на него, но даже это было утешением для них обоих.

     И всё же он дремал, когда Грейвз произнёс его имя. Он тут же проснулся, хотя звук был едва слышным шёпотом.

     - Да, док?

     - Я больше не могу говорить, сынок. Спасибо за заботу.

     - А, пустяки, док.

     - Не забывай, зачем ты здесь. Когда-нибудь у тебя появится шанс. Будь готов к этому и не загуби его. Нужно предупредить людей.

     - Я сделаю это, док. Клянусь.

     - Хороший мальчик... - а потом, чуть слышно, - Спокойной ночи, сынок.

     Айзенберг сидел перед телом, пока оно не остыло и не начало коченеть. Затем, измученный долгой всенощной и эмоционально опустошённый, он рухнул в глубокий сон. Когда он проснулся, тело уже исчезло.

     Он твёрдо решил остаться верным данному обещанию, но он был убит горем и отчаянно одинок. Ещё больше его угнетала собственная неспособность предпринять какие-либо действия. Он потерял аппетит, он страдал от нервного расстройства желудка, он был на полпути от потери рассудка. Он совершенно исхудал.

     

     

     

     А потом наступило "утро", когда его водный рацион немного изменился. Сферы приобрели слабую розоватую переливчатость вместо ледяной прозрачности, а у воды из которой они были сделаны, появился едва ощутимый посторонний привкус. Но в том состоянии, в каком он находился, Айзенбергу было уже на всё плевать.

     Через несколько минут ему уже было не наплевать - он был счастлив. Он не был пьян, не свихнулся и по-прежнему осознавал своё нынешнее положение, но, тем не менее - счастлив. Избавленный от отчаяния, совершенно удовлетворённый, наполненный уютным теплом. У него был отличный аппетит. После завтрака он чувствовал, что бодр и полон сил, как после разминки.

     С тех пор его водный рацион всегда был только модифицированный. Он знал это, но ничего не мог поделать, ибо человек может довести себя до самоубийства добровольной голодовкой, но не путем добровольного отказа от воды. Тело не позволит. А, кроме того, препарат никак не повлиял на его решимость действовать, если возникнет такая возможность. Он даже был благодарен своим "врагам" за то, что они предоставили ему средство, посредством которого он мог поддерживать свой боевой дух.

     Он снова начал вести свой татуированный календарь после смерти Грейвза, и записал больше "года" "недель". После этого он отказался от календаря; это было больно и вызывало воспаление раздражённой кожи; кроме того, в нём больше не было необходимости. Календарь был предназначен для того, чтобы помочь ему поддерживать его дух, но теперь его моральный дух был всегда на высоте, благодаря человечьему аналогу кошачьей мяты, добавленной в его рацион.

     Правда, из-за того, что он отказался от единственного простейшего способа вести записи, он так и не узнал (хотя, возможно, для него это и не имело никакого значения), что прошло ровно три тысячи двести семь "ночей" с того момента, как он был схвачен и посажен в клетку, до того дня, когда он умер - по-прежнему вполне счастливым человеком.

     

     

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"