Я полжизни учился без промаха бить и стрелять,
Глядя прямо в глаза, правду-матку рубить без боязни.
Я привык записать ежедневно хоть строчку в тетрадь,
Как последнее слово на случай неправедной казни.

Я полжизни ходил c автоматом и без костылей,
Твердо зная, что выше и чище всего справедливость.
А потом я случайно нашел в нашем старом столе
Два письма, начинавшихся так: "Ваша милость..."

Я читал эти письма - прошения высшим чинам
О каких-то делах, абсолютно неясных в итоге,
И столетья в минуты сгущаясь, ложились под ноги,
Превращаясь в дорогу, еще не понятную нам.

Там в холодном презрении длинные речи велись,
Я повелся на них, как мальчишка на кубики Лего,
И моя беспримерная жизнь показалась мне будто не жизнь,
И ее заносило годами, как снегом.

И я вышел во двор - там чернела предзимняя хлябь,
Кувыркались синицы, беспечно звенели в терцетах,
И была мне чужой, но моей - плоть от плоти - земля,
И светился на ней огонек от моей сигареты.

И пришло кое-что как наследство потерянных лет -
Непонятных времен - отнесенное к вечности знанье.
Я отбросил свой меч. И решил принести покаянье
В том, что я воевал, пусть за правду, на этой земле.