Снег падал и уже почти не таял, но на разбитой дороге все еще попадались участки, насквозь пропитанные осенними дождями. Часто встречались глубокие лужи, схваченные поверху льдом, таким тонким и ломким, что стертая кожа лап не выдерживала. Возможно, кровавые следы на чуть припорошенном тракте не следовало бы оставлять. Но ломиться сквозь пролесок, сплошь состоявший из сухих ломких веток, пожухлой травы, припорошенной снегом - стало уже не по силам. Да и следы в лесу - последнее дело оставлять, не знаю, кто еще не пытался меня сожрать за эти несколько дней.
Желудок уже не бурлил, просто поджался и ссохся от постоянного голода, намокшая грязная шерсть слиплась сосульками и перестала защищать от леденящих порывов ветра, а лишь только усугубляла мои страдания. Трясясь мелкой противной дрожью, я вяло переставляла онемевшие лапы, напоминая самой себе дикобраза пенсионного возраста - шелестом 'шерстяных иголок' и скоростью передвижения.
Но холод снаружи не так досаждал, как поселившийся глубоко внутри тугой комок леденящего панического отчаяния. Он с грохотом перекатывался внутри, словно в опустевшем сосуде, и жутко хотелось плакать. Только сил совсем не осталось.
Во рту все еще стоял омерзительно-горький вкус. После второй попытки отыскать хоть что-то съедобное, утром я откопала в смерзшейся листве большого черного жука. На второй день голодовки (в первый-то раз мне крупно повезло обнаружить подсохшие грибы, по вкусу напоминавшие опята, которые я и сжевала, тихо всхлипывая), этот жук показался мне в достаточной степени аппетитным. Ели же папуасы всяких личинок! Но чернокрылая тварь, с хрустом поддавшись на зубах, оросила мой рот такой резкой горечью, что я с полчаса отплевывалась, мотала головой и давилась вперемешку снегом и сопревшей листвой, чтоб хоть как-то унять этот привкус.
Самое удивительное, после неудачного завтрака голод отошел на второй план, и лишь следовал за мной по пятам, перестав скалить свой ободранный череп из-за каждого куста.
Дико клонило в сон, но какой-то маленькой частью еще действующего разума, я осознавала, что стоит лишь мне остановиться и, свернуться калачиком на покрытой снегом подушке из опавших листьев - и вероятность моего пробуждения близилась к нолю. Припорошит снегом - а по весне оголодавший волк попирует на моих косточках.
О чем я думала в этот момент? Не знаю. Вряд ли о чем-либо существенном. Следовало бы пораньше догадаться, что судьба отвернула свой прекрасный лик от меня. В тот самый миг, когда я очнулась в этом теле, впрочем, вряд ли надолго в нем задержусь. Максимум - еще пару дней, и то - сомнительное удовольствие.
Становилось все темнее, снегопад усилился, и я почти ничего не видела вокруг. Лапы заплетались, перед глазами все рябило и кружилось.
Опустив морду и закрыв глаза, брела, сама не зная куда. А ветер вокруг пел: 'сдайся, отступись, и я тебя укрою белоснежным покрывалом...'
Механическое подтаскивание заледеневших лап отнимало последние силы. И я бы наверное упала, если бы не уткнулась головой во что-то, пахнувшее опасностью. Пришлось остановиться, чтобы разглядеть препятствие, и, приоткрыв глаза, я увидела прямо перед своим носом огромные заснеженные лапы. Сердце предательски стукнуло и замерло где-то в горле. Две монументальные, покрытые густой серовато-белой шерстью колонны венчала огромная лохматая грудная клетка, мощная челюсть и белоснежные клыки. Над всем этим кошмаром светились два ярких, словно янтарь, желтых глаза. Если бы было чем - я бы обделалась. А сейчас - просто резанула по сердцу мысль: 'вот и все.' А потом темнота вдруг прыгнула на меня.
ИСКАР эс`ДЕЙЛ. Чуть раньше.
Личина, благодаря таланту мэтра Валлэ, держалась великолепно. Даже мерзкая осенняя распутица и проливные дожди не могли подпортить уникальную в своей отталкивающей красоте внешность герцога, а ныне, согласно выправленным бумагам - барона Остино Дъедерри, восемьдесят девятого кандидата на наследственный титул баронетства.
Маленький отряд двигался быстро - насколько позволяла разбитая дорога. Вынужденное избегание основного тракта, конечно, сказалось на скорости, зато теперь Искар с некоторой долей вероятности мог сказать, что за ними не следят. Пока.
В заранее оговоренных местах - на небольших хуторках и селениях, порой даже охотничьих домиках в глухом лесу, они делали короткие остановки - давая коням и себе отдых, и засветло продолжали безумную скачку.
В самый первый день пути Козявка высказала герцогу практически все, что думала о нем, дороге и способе передвижения. Слов, конечно, Искар не разобрал, но хватило и интонации. Сопровождение тихо давилось смешками, каменное выражение лица Самида приобрело уж слишком малоэмоциональный вид, только уголок губ чуть подергивался, да глаза воин сощурил, часто помаргивая. Искар предпочел думать, что кривозубому обормоту что-то в глаз попало. И в нос. Ибо так издевательски фыркать даже Агат не умел.
Когда, наконец, малолетняя псица выдохлась, Близ, один из сопровождающих, притворно вздохнув, посоветовал:
- Господин Остино, мой дед еще говорил - если хочешь спокойной ярмарки - оставляй жену дома.
Под удушенные смешки, Близ добил:
- Уж больно голосок-то у Вашей Явы... нежный! Как у дедовой жены.
Ржач разорвал тишину леса, распугав птиц. Щенок, покосившись зеленым глазом на кривящегося в усмешке страхолюдного хозяина гордо отвернул криво обстриженную морду и уставился куда-то промеж ушей Агата.
***
Вилюйк отряд нашел без труда. Оказалось, что в это самое время около городка расположилась последняя осенняя ярмарка. На северо-востоке Краподонии в это время уже подморозило и установившийся путь позволял крестьянам перевозить излишки нераспроданных ранее продуктов и предметов обихода. Да и следующая ярмарка будет только по санному пути, а снег-то еще не скоро уляжется. Вот и пользовались последней возможностью докупить или распродать свои незамысловатые товары все окрестные села и деревни.
Ярмарка случилась неожиданно обширной, и от того, вилюйкские власти предоставили место для торговли за границей городка, у стены. Отряд Искара, вернее барона Остино Дъедерри, спокойно миновал торжище, полусонных и опухших от 'праведных обязанностей' стражников, и въехал в городок через широко распахнутые ворота. Задерживаться в Вилюйке Искар не хотел бы, но окончательное решение он смог принять только после визита к ювелиру. Как назло, мэтра Фризо на месте не оказалось, а от сторожа с окладистой бородой внятного ответа о наличии хозяина добиться не удалось.
Герцог с досадой подумал о том, что придется заночевать в городке. Вот только в свете гудящей ярмарки, свободных постоялых дворов в Вилюйке отыскать им так и не удалось. Уже ближе к вечеру, они с трудом смогли втиснуться на сеновал к одному ушлому мужичонке, проживающему на окраине, почти у самой оборонной стены.
- Эх, зря вы, господин...барон, не дали мне тому гостиничному болванчику рожу начистить, - проворчал Близ, с хрустом растягиваясь на пахучей соломе. - Ночевали бы сейчас с комфортом - на чистом белье, да с молодыми пышнотелыми горничными!
- С такой-то рожей тебе только старая кухарка светит! - отфыркнулся Самид.
Мужики тихо заржали.
Герцог окинул спокойным взглядом всю группу, и они по одному постепенно затихли.
- Не стоит привлекать излишнего внимания. Тем более, после такой скачки, нам и сеновал - за дворцовый чертог сгодится. Не так ли, малышка?
Последний вопрос он адресовал обезображенной мэтром Валлэ Яве, внимательно слушавшей мужиков. Она уже привыкла к их курьезным физиономиям, но восторга по поводу места ночевки не выражала. Колкая солома, даже прикрытая дерюжной подстилкой щенка явно не вдохновляла, да и пустой живот громко намекал о недопустимости такого халатного отношения к режиму питания.
Поэтому, наверное, вместо ответа на свой вопрос, герцог услышал протяжное урчание ее желудка и удостоился голодного взгляда светло-зеленых глаз.
Хозяин сеновала повышенной гостеприимностью не страдал, так что о пропитании здесь отряд мог и не мечтать. Искар отправил одного из парней в соседний трактир, а сам, в сопровождении Самида, решил еще раз навестить неуловимого ювелира. Неясное ощущение надвигающихся неприятностей заставляло пребывать в постоянном напряжении. Герцог мог поклясться, что слежки все еще не было, но беспокойство не оставляло ни на миг.
Вечерние улочки Вилюйка, неприхотливо петлявшие между высокими заборами, прерывавшиеся выстроенными прямо посередине домами, оказались заполнены народом, возвращавшимся с ярмарки.