Гнусарев Вячеслав Александрович : другие произведения.

Раненый зверь опасен

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Чтиво


   ЧИСТИЛЬЩИК - 1
   Начало истории с продолжением
  
   "РАНЕНЫЙ ЗВЕРЬ ОПАСЕН"
  
   Х Х Х
   Не смотря на относительно раннюю, по всем параметрам цивилизованного мира, ночную пору, небольшой городок Энск, уже благополучно засыпал. И в этом, не просматривалось абсолютно ничего удивительного. Таков был уклад почти всех, без исключения, жителей этой крохотной точки на географической карте. Зато завтра, не дожидаясь, пока поднимется солнышко, в нем бурным котлом закипит деловая жизнь, заключавшаяся, прежде всего, в процессе лихорадочной купли-продажи. Весь же секрет был в том, что этот самый Энск, располагался неподалеку от российско-китайской границы. И, с некоторых пор, огромный, стихийно сложившийся, оптовый рынок в нем, стал самым настоящим сердцем небольшого городка. Именно он, теперь давал возможность, нескольким десяткам тысяч энчанам, жить относительно безбедно. А так же, чувствовать себя, приобщенными к великой магии обогащения, посредством тривиальной спекуляции и, набивать кубышки наваром, с протекавшей через городок реки, китайского ширпотреба.
   Затем, этот вал, состоявший из сомнительных по качеству пуховиков, кроссовок и прочего, бесчисленными ручейками растекался по матушке Руси. Он предоставлял обнищавшим соотечественникам, отныне щеголять в каталоговых шмотках и, фасонить известными лейблами, в написании которых, как правило, имелись грамматические ошибки. И не беда, что через неделю носки, из пуховиков вылезал весь пух, на поверку оказывавшийся совсем не гагачьим, а кроссовки, благополучно расползались на составляющие их части. Колесо невиданной доселе по размаху, торговли, все равно, продолжало исправно крутиться и, так же исправно продолжало кормить, от щедрот своих, многие и многие сотни тысяч разворотливых россиян.
   А ведь еще недавно, этот самый Энск, благо, что числился районным центром, являлся, в полном смысле этого слова, занюханным, где жизнь текла незаметно и завсегда убого. Из всех его достопримечательностей, можно было назвать только две вещи. Небольшой деревообрабатывающий заводик, да затрагивающую городок, дорогу, пролегшую от границы, ах до самого Хабаровска. Но, с развалом былого Союза и, пришествию на смену коммунистическому "порядку", капиталистического бардака, все круто и, в одночасье, изменилось. Заводик, как бы, обрел второе дыхание и, достаточно споро, стал гнать пиленный отборный кедрач, в дружественный Китай, принося своим новоявленным хозяевам, неслыханные барыши. Что же касалось дороги, то ее статус так же изменился. Раньше, имевшая стратегическое значение только для военных, теперь она превратилась в весьма оживленную артерию, ставшую исправно подпитывать известными благами, не только сам Энск, но и деревушки, которые имели счастье, обосноваться в пределах ее досягаемости.
   Иными словами, Богом забытое захолустье, словно по мановению волшебной палочки, получило, как бы, индульгенцию на прощение былых, патриархальных грехов и, соответственно, право на процветание. Однако, не все было так просто в этом Содоме, где словно овощи в салате, уже предельно круто успели перемешаться интересы многих и многих, вне зависимости от цвета кожи и разреза глаз. Как это всегда бывает, появились и личности, которым на волне всеобщего благоденствия, удавалось сгоношить куда большее, чем остальным. И причин тому, было великое множество. Начиная от близости к власть предержащим, конечно же, включая их самих и, заканчивая личными качествами, вкупе с умением мыслить более глобальными категориями. А то и просто, если человеку удалось схватить за хвост увертливую "пруху".
   Ну и, конечно же, криминал. Он, естественно, был вездесущ и, с непреложной категоричностью, совершенно не медлил заявлять о своих исконных правах на львиную долю, свалившихся, как бы, с неба, доходов. А потому, стихия рынка, очень даже скоро, оказалась разложенной, по положенным ей полочкам. Моментально возникли, как определенная иерархия, так и сферы влияния, осуществлявшие предельно жесткий контроль за ходом свободной торговли на отдельно взятой, в принципе, захолустной территории. А в результате, получилась та самая конструкция бандитско-бюрократического типа, которая уже успела прекрасно укорениться, по всем, мало-мальски значимым регионам огромной страны, по уши погрязшим в торговле и растаскивании того, что еще не удалось растащить.
   Кроме прочего, не желая отставать от остальных, районный городишко, оказавшийся, вдруг, на хлебном месте, стал исправно поставлять на гора и своих собственных "новых русских". Правда, в соответствии с масштабами Энска, их количество было не столь велико и тем не менее. Со всей, свойственной этой категории граждан амбициозной атрибутикой, они дружно принялись заселять ранее заповедные места по берегу одного из крохотных притоков Амура, прямо за городской чертой. И вскоре, здесь вырос весьма презентабельный квартал. Своеобразный Беверли Хиллз. Только в сугубо дальневосточном его варианте. Все это, пока, в наших постсоветских пределах было внове. А потому строительство особняков хотя и отличалось, поражающей глаз вычурностью и нарочитым выпячиванием богатства, но, дальше привычных, за многие десятилетия, представлений, дело не шло. Трехэтажные дворцы с мезонинами и башенками, напичканные забугорной электроникой - все это, было еще впереди. На настоящий же момент, фантазии новоявленных нуворишей, ограничивались, как по стандарту, двумя этажами во вполне нашенском стиле - главное, большой дом на обязательно высоком цоколе, как символ крепкого хозяина. Ну и естественно - "финская" сантехника, да "итальянская" мебель, сотворенные руками все тех же ушлых китайцев.
   Так вот, в одном из таких домов и проживала семья достаточно удачливого бизнесмена Ивана Сергеевича Сидорова. Иван не был коренным энчанином и, к своим тридцати пяти годам, уже успел изрядно объездить, как весь Дальний Восток, так и всю Восточную Сибирь. А все потому, что когда-то он был геологом, дело свое любил до самозабвения и, будучи неискоренимым романтиком, мог без проблем, отмахивать по тайге, с рюкзаком на спине, десятки километров. Однако с началом Перестройки, положение дел с разведкой полезных ископаемых, как впрочем, и все остальное в огромной стране, стало стремительно катиться к краху. И тогда, геолог Сидоров, помыкавшись в неопределенности, не без сожаления, решил забросить профессию. Но почему-то, сподобился осесть именно в Энске. Хотя, почему сподобился? Если хорошенько подумать, то причина столь неизощренного выбора, как раз и лежала на поверхности. Привыкший пребывать в гармонии с первозданной природой, Иван просто терпеть не мог городов, с их суетливостью и привычной неискренностью во всем.
   И, следует сказать, не прогадал, только не в плане покоя. Вскоре начался расцвет ранее глухой провинции и бывшему геологу, достаточно быстро удалось занять свою нишу, в этом сумасшедшем калейдоскопе разномастного торгового бизнеса. Правда, Иван не пошел по проторенной и привлекательной для большинства земляков, дорожке. А, имея в наличие кое-какие средства, накопленные в бытность хождения с рюкзаком по таежным заимкам, пустил их в кредитование оптовых покупателей. Поскольку же, банковская система по всей стране находилась лишь в зачаточном состоянии и не могла составить достойной конкуренции, дело Сидорова сразу пошло в гору. В результате, всего через пару-тройку лет, он уже выбился в столь значимые фигуры, что смог на равных влиться в когорту местной элиты и, точно так же, отстроить себе в заповедном местечке, приличные хоромы.
   Хотя, не все шло так гладко, как хотелось бы. Да и откуда такому было случиться, если в Энск, словно мухи на случайно пролитый мед, не замедлили слететься не отягощенные моралью, зато прекрасно организованные в группы, типы с характерной внешностью со всего края. Иными словами - криминал. И вот он, не сразу, а грамотно, дав сперва опериться новоявленной знати, в последнее время стал все настойчивее и настойчивее претендовать на существенную долю в очень доходном бизнесе. Сколько мог, Сидоров отбивался от назойливых предложений добровольно поделиться и, без проблем для себя, сесть под предложенную крышу. Однако, чем упорнее стоял на своем бывший геолог, тем темнее становились тучи над его головой. Ему бы по-хорошему, бросить все, взять семью и, без особых забот, с уже нажитым капиталом, обустроиться, хотя б в том же самом Хабаровске. Или же, на худой конец, принять все условия, тем более, что он был, естественно, далеко не первым кандидатом "данники". И не последним.
   Ан, нет! Не тот характер был, у требовательного, прежде всего, к самому себе, неисправимого романтика таежных дорог. Как когда-то, преодолевая непроходимые болота, он верил в себя, так и теперь, не имея должного представления о тех темных силах, с которыми пришлось вступить в единоборство, Сидоров упрямо продолжал гнуть свою независимую линию. Однако судьба распорядилась иначе. Да и как же она должна была распорядиться, если исходить из отечественных реалий начала становления дикого капитализма. Настоятельные просьбы, достаточно быстро перешли в неприкрытые угрозы, а за ними, не замедлили последовать и действия. Поначалу, они носили, как бы, предупредительно-профилактический характер легких провокаций, направленных на подвижку упрямца к принятию "сотрудничества". Но чем дальше геолог сопротивлялся очевидному, без учета явного несоответствия сил, тем глубже влезал в ситуацию, откуда выхода уже просто не могло было быть по определению.
   Ведь что греха таить, представители многочисленного класса сугубо нашенских рантье, живших за счет дивидендов, приносимых вездесущим рэкетом, вовсе не имели такого понятия, как "полумеры". А о том, чтобы отступить, и говорить было нечего. Потому-то, в эту самую ночь, у новенького дома бывшего геолога, а ныне преуспевающего полуростовщика-полубанкира Сидорова, и остановилась темно-синяя, сливавшаяся с темнотой, "Тойота" с Владивостокским номером. И любой, даже непосвященный, увидав в ней троих мужчин весьма характерной внешности, да еще в такую неурочную пору, безо всякого труда бы смог сделать вывод, единственный и верный - терпение братвы иссякло.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Японское авто, было в очень хорошем состоянии. Хотя, скорее всего, явно происходило из тех же, что теперь тысячами таскали через море, под метлу очищая свалки страны Восходящего Солнца. "Тойота" и подъехала без шума, и затормозила плавно, без скрипа, не потревожив даже окрестных собак. А между тем, эти твари в здешних местах, отобранные по безупречным родословным и обученные на охрану богатств своих хозяев, были весьма и весьма чуткими, специально злобными и корм свой зазря не ели.
   Как уже упоминалось, в просторном салоне сидело трое. Двое из них, водила и пристроившийся рядом с ним, являли собой, точный, уже успевший стать хрестоматийным, образчик тех жлобов, которых в народе называли не иначе, как "кожаными затылками". Они даже пострижены были одинаково, и оба, имели совершенно бычьи шеи, бывшие, вроде как, органической составляющей всей головы. По ширине и, если смотреть сзади. Что же касалось третьего попутчика, то он разительно отличался от этой жлобствующей братии. Во-первых, мужчина был намного старше их, от силы двадцатилетних и, судя по всему, имел в активе десятка четыре с хвостиком. Он был темноволос, броваст и имел жесткие, фактурно очерченные черты лица. Что же касалось его глаз, то они, колючие и холодные, свидетельствовали о значительных пределах знания этой жизни. В отличие от его быкоподобного эскорта, все достоинство которых состояло лишь в буграх безмозглых мышц. Ростом Создатель его не обидел и выдал, как раз то, что называется немного выше среднего. Правда, в отношении комплекции, все ж таки, явно дал пенку. И все равно, в этом костлявом, на первый взгляд, совсем не блистательно координированном теле, если присмотреться повнимательнее, крылось безусловное знание цены каждого движения и, даже эдакая вальяжность. Которую, при наличии небольшой фантазии, вполне можно было соотнести, если не к исконному аристократизму, то к подобию манерной породистости, точно.
   Ну, а второе, конечно же, вытекало из первого. Не обнаруживая в облике данного пассажира, явно выраженных жлобских черт, напрашивался вполне однозначный вывод - он безусловно, обретался в самых верхах криминальной иерархии. Об этом же свидетельствовало и то, что восседал мужчина, непременно на заднем правом сиденье, которое, со времен появления ведомственного транспорта, всегда считалось исконным местом любого шефа.
   Да что там городить! Он и был тем самым шефом и, с помощью нескольких крепко сколоченных, прекрасно отмобилизованных групп головорезов, осуществлял жесткий контроль над любой коммерческой деятельностью в южных пределах Хабаровского края. Правдой было и то, что по старинке, лично, не гнушался участвовать в наездах, чтобы не потерять формы и, не достигнув еще истинной лощености, оставался приверженцем давно сложившихся в криминальной среде взаимоотношений, начисто лишенных, пока еще, даже налета реверансности. В своем кругу, его звали просто и без выпендрежа - Шило. Причем все, начиная от сопливых юнцов, схлопотавших по одному сроку и благополучно попавших под его крыло и, заканчивая матерыми рецидивистами, в ранге почти равноправных сподвижников. Короче, там, где дело касалось его визитной карточки, а в их среде оной и являлась, как раз кличка, Шило был предельно либерален. Зато в главном, этот сорокапятилетний уголовник, прошедший изрядное количество лагерей и обретший в них вес и авторитетность, спуска не давал никому. А потому и правил Шило неформальной вотчиной, абсолютно не чураясь никаких средств для достижения цели, железной рукой поддерживая в своих структурах предельно жесткую дисциплину. Что же касалось многочисленных старателей на ниве китайского ширпотреба, то той же железной рукой, он вытрясал из них положенное, по приоритету необузданной никем, силы.
   Однако, как говорится, и на старуху бывает проруха! Так вот, среди общей благости и, относительной налаженности процесса, на упрямом геологе-ростовщике Сидорове, Шило едва не сломал себе один из зубов. Поначалу, умудренный специфическим житейским опытом уголовник, только посмеивался над наивным упорством претендента в пожизненные данники, считая его непременное падение, лишь вопросом времени. Но, чем дальше, тем больше, Шило стал откровенно нервничать по поводу этого, прямо таки, идиотского, по его разумению, непонимания истинного расклада ситуации. Пока, наконец, сполна испытав на собственном самолюбии косые и насмешливые, исподтишка, взгляды соратников, не принял окончательное решение. Дабы не повадно было другим, решить проблему со строптивым геологом кардинально и, в довесок ко всему, непременно лично. Потому-то и объявилась среди ночи эта темно-синяя "Тойота" в квартале успешных предпринимателей первой волны, погрузившихся после подсчета барышей очередного дня, в благостный сон.
   В течение нескольких минут, с заглушенным мотором и погашенными фарами, машина стояла у обочины, в густой тени разросшейся и, уже успевшей отцвести черемухи. Отсюда, сидоровский особняк, возвышавшийся внутри усадьбы за ажурным забором, просматривался достаточно хорошо. В нем, как впрочем, и по всей округе, за редким исключением, не светилось ни одного окна. И только небольшой фонарь, словно выписанный со старого Арбата, деликатно разгонял мрак у широких ступеней подъезда, отделанного неотшлифованным ракушечником.
   - Спят, как сурки, - не без удовлетворения констатировал жлоб, восседавший на переднем сиденье, рядом с шофером. - Самое то! А, Шило?
   - То - конь в пальто! - жестко и без особого желания панибратства буркнул тот. - Все равно, предостеречься для верности не помешает. Так, что прошвырнись-ка, Зыря, вдоль его "частокола". Только технично, без пыли. Тенью, короче.
   - Да что там швыряться то, Шило? В натуре, - видимо в возбуждении от предвкушения скорой крови, а потому и потерявший над собой контроль, возмутился тот. - Я третьего дня, здесь все, что требовалось, срисовал. Охраны у этого фраера нет и в помине. Не дотумкал еще, или бабки жмотит. А так, во дворе только два волкодава бегают. Он их на ночь спускает. Огромные до жути! Шмальнем с "калаша" и вся недолга!
   - Эка, какой шустрый. Тебе сказано прошвырнись, значит вперед и без базара! - отрезал Шило. - Волкодавы! Тебе, придурок, любой пес, что выше твоего колена - уже волкодав. Алабаи это, причем чистокровки.
   - Кто, кто? Что за алабаи? - вдруг, проявил интерес, молчавший до этого водила. - На стольник мажу, что страшнее волкодава, зверя нет!
   - А ты бы, Стольник, вообще заткнулся, - зловеще усмехнулся босс, но, чтобы не вносить лишнюю нервозность перед началом акции, решил немного откатить в своих эмоциях за счет уместного просветительства. - Алабаи, это туркменские овчарки с многовековой историей. Кстати, запрещены к вывозу оттуда! Им хвосты и уши, еще в малолетстве рубят - не чинясь и прямо топором. Потому они и лютые становятся, хуже человека! правда, за воротами, хоть сальто выделывай - даже обрубком уха не поведут, а во двор, попробуй сунься. Вот отсюда и прыгай! А то - на стольник он мажет! Балабол.
   - Да ну! - раззявил свой рот, украшенный самоварной фиксой, водила. - Вот те страсти-мордасти, мажу на стольник! - он тут же переключился на соседа по сиденью и, посчитал нужным поторопить его. - Так что, Зыря, давай вперед, что ждешь то? Мне что-то не хочется подставлять задницу этим песикам. Алабаи! Надо же.
   - А я что, я иду уже, - отозвался Зыря и, глянув на промолчавшего босса, вдруг, принялся оправдываться, за свою медлительность. - Да иду я, Шило, иду. Сей момент и все будет в ажуре! Мой дед, в свое время, на медведя ходил. С одним дробовиком. И ничего! А тут - делов куча!
   - Так то дед, придурок. Он же, в отличие от тебя, "травкой" мозги не прокуривал, мажу на стольник! - загыгыкал водила. - Памперсы то хоть, под джины напялил?
   - Заткнись, Стольник, и не зли меня, - огрызнулся тот, вылезая из машины.
   Все это время, Шило предпочитал не вмешиваться в перепалку своих подельников. Он сидел, откинувшись на заднем сиденье, а по его сухому лицу, словно тень от веток, блуждала сардоническая улыбка. Прожженный уголовник, составивший карьеру именно на делах, где густо перемешались человеческое страдание, кровь и насилие, он, как бы, вводил себя в должное состояние скорого действия. Шило уже достаточно давно заметил в себе, что подобная деятельность, доставляла ему истинное удовольствие. Даже, гораздо большее чем секс, или игра в "очко". Еще бы, ощущение безраздельной власти, не только над чужой судьбой, но и самой жизнью, дарованной Создателем, наверное, и впрямь, стоило того. А потому, вовсе не лишенный образа мышления с философским налетом, Шило буквально кайфовал только от того, что в своих садистских видениях, мог смело, плюя на богохульство, ставить себя на одну ступень с тем, всемогущим и всезнающим, именуемым не иначе, как Богом. Правда, на этот счет, он ни с кем не делился и, предпочитал испивать чашу триумфа, от демонстрации собственного всеволия, только в беседах с самим собой.
   А между тем, спустя совсем немного времени, дверца "Тойоты" вновь открылась и, вернувшийся из разведки Зыря, с чувством исполненного долга бухнулся на свое место. Он довольно чинно, устроился на сиденье и, прежде чем изложить результаты своих трудов, попытался закурить сигарету. Однако Шило, не пожелал терпеть подобной наглости. Он довольно ощутимо приложился жесткой ладонью к бритому затылку жлоба и, вложив в тембр своего голоса шипение сразу нескольких змей, зловеще выдал:
   - Но ты, чучело, совсем нюх потерял?! А ну, брось сигарету, паскуда! Никакого огня!
   Опешивший Зыря, лишь часто заморгал белесыми ресницами и, быстро поняв, что явно перегнул палку в оценке, как собственных действий, так и истинного значения собственной персоны, залепетал:
   - Все, Шило, все. Ты прав. Раскатало малехо от свежего воздуха. Больше не повториться. Клянусь!
   - Так то! А то расхлесталась гамбузня! - назидательно буркнул тот и направил мысль жлоба в нужное русло. - Выкладывай, что там нового надыбал? Следопыт хренов.
   - Так нет ничего нового то, шеф, - зачастил провинившийся. - Все, как и было. Эти волкода..., то есть, мать их, во, алабаи, гуляют себе по двору. На меня только рыкнули разок и все. Ну, я от заборчика то отринул, они и заглохли. Умные, суки! А так все тихо.
   - Что с калиткой?
   - А что с калиткой? Сварная, из тонких прутиков, правда, на замке. Как и ворота. Но Стольник своими грабками ее враз свернет - не проблема. Да же, Стольник?
   - Точно, - осклабился водила, довольный, что и он вошел в зону внимания. - На стольник мажу, я ее в бараний рог сверну. Только с псами что делать будем? Как хочешь, Шило, но я этих тварей с детства боюсь.
   - Вякалки хреновы, - грубо, но не без самодовольства, отреагировал тот. - Что бы вы вообще, без меня делали? А ружьишко то, я на что с собой прихватил?
   Сказав это, он с показной гордостью открыл, лежавший рядом с ним на сиденье, черный кожаный футляр. Буквально через пару минут, со знанием дела пощелкав крепежами и соединив все части воедино, он уже держал в руках снайперскую короткоствольную винтовку с оптическим прицелом и глушителем.
   - Ну, что, тебе доверить, или самому стариной тряхнуть? - с насмешкой обратился он к Зыре.
   Тот несколько смешался, но, чтобы хоть как-то реабилитировать себя за недавний прокол в поведении, решительно протянул руку к оружию.
   - Так это ж мое родное, шеф, - подобострастно осклабился он. - Шесть секунд и с этих волкодавов...
   Тут Зыря осекся и сконфуженно глянул на Шило. Но рецидивист был уже вполне благодушен.
   - Ладно, ладно, - подбодрил он своего боевика. - Волкодавы, так волкодавы. Тебя просвещать, только собственному здоровью вредить. Топай. И цель прямо в лобешник, чтобы наверняка и без воя.
   Зыря, с огромной ответственностью в глазах, кивнул и, тенью шмыгнув под сень черемуховых кустов, исчез из виду.
   - Мажу на стольник, сейчас задницу собачью от головы не отличит, - подал голос водила, явно желая потрафить хозяину.
   Однако эффект от этого, получился прямо противоположным. Шило обжег его колючим взглядом из-под кустистых бровей и, с металлом в голосе, процедил:
   - Да заткнись ты, урод! Накаркаешь еще. Сколько вас, учишь, учишь уму разуму, но если с рождения, в башке одна мякина - дело это бесполезное. Если хоть одна псина пискнет - пиши, пропало.
   - Да я что, я ничего, - забормотал Стольник.
   - Чего-ничего, - передразнил его Шило и тут же, не меняя тона, чтобы боевик больше не расслаблялся, принялся ставить перед ним конкретную задачу на будущее. - После дела, те номера Владивостокские, что ты пришпандорил, в Амур скинешь. Да так, чтобы черти с фонарями не нашли. Это - раз! А второе - тачку сбагришь сразу же, по дешевке, чтобы ушла за шесть секунд. Лучше, если лох из Якутии попадется. Так надежнее.
   - Так договорено уже, Шило, - Стольник вытянулся на сиденье, почти во фрунт.
   Но Шило его уже не слушал. Он опустил стекло дверцы и, принялся пристально вслушиваться в ночную тишину, нарушаемую лишь редким перебрехиванием беспородных собак, в селе за речкой.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Вскоре, придорожные кусты зашевелились вновь и из них на дорогу, словно леший из чащобы, вылез улыбающийся во весь свой щербатый рот, Зыря. Он втиснулся в салон и, только тогда выпалил:
   - Все путем, Шило! Обе шавки даже тявкнуть не успели.
   - Вот бы китайцам их сплавить, - загыгыкал Стольник. - Шутка ли, центнер мяса зря пропадает.
   - Заткнись, придурок, - осадил его Шило и, взъярившись на стрелка за неуместную лаконичность, принудил того продолжить. - Что заглох то? Мели дальше.
   - А что, говорю же - все путем. В доме тихо, да и у соседей сплошной отбой, - встрепенулся Зыря и стал протягивать винтовку хозяину. - В полный рост, можем начинать.
   - Тогда, с Богом. Идем все - стрёмить, думаю, надобности нет, а светиться в лайбе зазря тоже не след, - выдохнул из себя Шило, отстраняя от себя протянутое оружие. - А эту пушку, оставь пока себе. Мне она, меченная, теперь без надобности. Там, в доме, все из чего разбор будем вести, и бросим.
   - Жалко, классная штука, - по инерции произнес Зыря.
   - Вот и я говорю - жадность не одного фраера сгубила, - отрезал шеф, выбираясь из салона. - Пошли.
   Они трое, мрачными тенями совсем не добрых архангелов покинули "Тойоту" и, держась затененной стороны улицы, направились к усадьбе. Зыря, достаточно бодро шагал впереди. И это было понятно. Он уже внес свою лепту в это дело, а потому, уже сейчас, чувствовал себя, как бы, на должном взводе. За ним, почти шаг в шаг, будто шел по минному полю, плелся меланхоличный Стольник. В своих медвежьих лапах, он держал укороченный АКС, который, мало того, что выглядел в них, как игрушка, но еще и умудрялся цепляться ремнем за ветки кустов. Замыкал же шествие, сам Шило. В отличие от своих боевиков, скорее всего по старинке, он пребывал в состоянии эдакого дисциплинированного напряга. Откровенные, пофигистско-разгильдяйские повадки подельников, его явно раздражали, внося значительную долю дискомфорта, в лучшие чувства профессионального налетчика. А потому, он не замедлил, выдать совсем не корректное внушение в адрес неуклюжего Стольника.
   - Стольник, мать твою через коромысло! Ну, что ты "калаш" за собой тащишь, как лапотник борону. А ну, соберись, падла! На дело идешь, а не к проституткам на перепих!
   Тот, вероятно пребывавший в плену собственных немудреных дум, никогда не подымавшихся за планку обычных инстинктов, вздрогнул от неожиданности. Затем, машинально постарался придать своей мешковатой фигуре молодецкий вид и буркнул:
   - Понял я все, Шило. Понял. Все путем будет. Не на белку же идем, в самом то деле.
   - Да, Стольник, хоть ты и дурак, но иногда мыслишь верно. Действительно, человека бить, как-то беспроблемнее. Ни тебе куражу, ни азарта. А все потому, что мысль он имеет, отсюда и страх возникает. Когда цену своей дрянной жизни сознает, поневоле цепенеет. И, вместо того, чтобы бежать, как та белка, начинает уповать на милость победителя. Базары водить. Только, не за тем он приходит, как правило, этот победитель, - вдруг, разразился очень длинной речью Шило, чем в значительной степени, удивил обоих жлобов.
   - А ты, Шило, философ, оказывается, - отозвался спереди Зыря.
   - Да уж точно, не то что ты, пальцем деланный, - ответил тот и, сам поняв, что непозволительно расслабился, скомандовал. - Все, кончай базар. Всем хлеборезки на замок.
   Хотя, предупреждать об этом, уже и не стоило. Троица, как раз подошла к ажурным, с претензией на изыск и доморощенный шик, сваренным из восьмимиллиметровых прутьев, воротам. Здесь, при виде возможности реального приложения своих сил, преобразился и Стольник. Он закинул автомат за плечо и, поднатужившись, принялся ловко сминать изящную конструкцию. Не прошло и полминуты, как под недюжинным напором силы, практически лишенной интеллекта, а потому и необузданной, калиточка потеряла свою первозданную форму. Длинный язычок мудреного замка благополучно выскочил из своего гнезда, и путь был свободен.
   - Ты подковы гнуть не пробовал? - буркнул сосредоточенный Шило.
   - Не-а, - осклабился, довольный вниманием, жлоб. - Нужно было бы, задаром пыжиться. Вот если на стольник мазнуть.
   - Так, на ярмарке бы и выступал, дурила, - проронил шеф и, решительным шагом устремился к освещенному подъезду особняка.
   - Гы-гы-гы, - издал утробный звук Стольник, но, уже не снимая с себя собранности, пошел следом.
   На узкой, выложенной бетонными плитками аллейке, бездыханными, лохматыми валунами, лежали обезвреженные ранее псы. Но даже теперь, безвольно вытянув конечности и застыв в мертвом оскале, они выглядели весьма и весьма устрашающе. Зыря, пользуясь приоритетным правом первопричины данного явления, не без внутреннего кайфа, пнул одного алабая ногой и, с явным расчетом на похвалу шефа, выдал:
   - Глянь, Шило, как я их угомонил. Прямо в аккурат промеж шнифтов. А?
   - С таким прицелом, это легче, чем в ноздрю пальцем попасть, - абсолютно бесстрастно погасил его надежды тот. - Кончай базар. Давай, дуй к подъезду, а мы пока за окнами на стрёме. Если что, замирай и не дыши. Пока знак не подам.
   Так и не удосужившись заслуженного признания, Зыря передал Стольнику винтовку и, вынув из кармана диковинную отмычку, будто слон, вдруг, решивший походить на цыпочках, двинулся к входной двери. Возился он там не долго и, уже спустя всего несколько минут, довольный пуще прежнего, возвратился к подельникам.
   - Все путем, шеф, - выдал жлоб, выставив на показ изрядно прокуренные зубы и делая вторую попытку, накрутить собственную значимость. - Замок сложный, но я разобрался в два счета. А то!
   Но и теперь, представления к награде не произошло. Шило на глазах подобрался и, мягкой поступью дикой кошки, направился к дому. В небольшом фойе, почему-то странно напоминавшую, растянутую до неприличия в пространстве, прихожую, стояла полнейшая тишина. Как, впрочем, и во всем доме.
   - Спят, как суслики. Оно и хорошо, - констатировал рецидивист, старательно пытаясь сориентироваться в незнакомой обстановке. - Спальни у них, скорее всего, на втором этаже. Так что по лестнице на цырлах, чтобы ни одна балясина не скрипнула. Я первый.
   Однако не успел он закончить фразы, как в буквально звенящем безмолвии, до этого, явственно послышался чей-то грозный рык.
   - Мать твою, развели здесь псарню, - в сердцах выругался Шило и стал напряженно вглядываться в царящий в фойе полумрак.
   - Вон он, сука, - прошептал Зыря, вскидывая винтовку и, направляя ее в сторону лестницы. - Кажись, этот еще поболее будет. Чем эти, как их, алабаи. А, Шило? И как я его три дня назад не засек. Думал, те двое и все. Надо же!
   - Об этом я тебе еще напомню, а пока не шевелись, - одними губами распорядился тот. - Если затявкает, пали в него сразу, а мы со Стольником шматом наверх. Жаль, конечно, если хипиш раньше времени поднимется.
   - Мать моя женщина! - выдохнул из себя Стольник, который от страха, даже забыл о наличии у него за спиной "калаша".
   И действительно было от чего. У самого входа на лестницу, стоял, больше похожий на упитанного теленка, мраморный дог. Шерсть на его загривке несколько вздыбилась, не обещая ничего хорошего, но нападать первой, или тем более, подымать шум в доме, где его хозяева уже спали, псина почему-то не решалась. Она умными, почти человеческими глазами зорко следила за непрошенными гостями и, лишь оскалом нешуточных клыков, как бы, демонстрировала единственное: "Ладно, мол, вошли и фиг с вами. Мало ли здесь людей разных было. Но, подойти к лестнице, которая ведет в спальник хозяевам, все равно не получится".
   Противостояние длилось приблизительно с минуту, может быть две. После чего, убедившись, что стоявший перед ними дог, вовсе не из когорты беспородных пустобрехов, Шило ухмыльнулся. Затем он, не оборачиваясь, взял из рук Зыри снайперку и стал медленно подымать ее. Сухой щелчок выстрела, похожий на треск раздавливаемого ореха, прозвучал, как показалось всем троим, в этой тишине слишком громко. Псина только тряхнул своей огромной головой, словно отмахиваясь от назойливой мухи и, спустя секунду, мягкой податливой массой, завалился на толстый ковер.
   - Класс! Ну, ты Шило, мастак, в натуре, - попытался прокомментировать действие, вмиг повеселевший Стольник.
   Но, получив практически в упор, уничтожающий взгляд шефа, точно так же, мгновенно, поперхнулся в своих эмоциях. Бесстрастно перешагнув через бездыханное тело четвероногого охранника, на поверку оказавшегося не страшнее декоративного мопса, троица, один за другим, поднялась на второй этаж. А уже здесь, сориентироваться предельно точно, оказалось совсем не сложно. Значительную часть пространства этажа, занимала открытая рекреация, со множеством диванов и прочей салонной атрибутики. Это явление, только-только появилось в обиходе "новых русских" и, своим показным великолепием, явно претендовало на эдакий грубо смешанный стиль лучших домой западного полусвета. От рекреации, как бы, веером, отходило пять дверей, две из которых, располагались в глубине небольшого коридорчика. Поэтому, по глубокому убеждению Шило, спальню хозяев, следовало выбирать из оставшихся трех. Эти двери были несколько солиднее, а по кокетливому коврику у одной из них, на котором было выткано претенциозное "GOOD NIGHT", и вовсе, особо напрягать мозги не требовалось.
   - Ну, что, пожелаем товарищу Сидорову спокойной ночи? - плотоядно сощурив колючие глаза и от этого, приобретя вид эдакого паскудненького властителя чужой судьбы, произнес Шило.
   - А то, - тихо гыгыкнув, отозвался Стольник, передергивая затвор "калаша". - Я даже снотворное приготовил. Враз срабатывает, даже запивать не надо.
   - А может, сперва утюжком погладим? Для профилактики, - нерешительно предложил Зыря.
   - Никаких утюжков! - отрезал шеф. - Хватит мелочугу по карманам тырить. В кашу, в мясо, в требуху! Что б другим неповадно было. Все, кончай базар! Погнали!
   Однако, в пылу приготовлений, троица не заметила, что в глубине коридорчика приоткрылась одна из дверей и, в образовавшуюся щель, за ними наблюдали, расширившиеся от ужаса, глаза подростка.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Шило первым властно рванул дверь на себя, вошел в спальню и, широко расставив ноги, остановился напротив кровати, на которой, ни о чем, не подозревая, крепко спали хозяева. Широкое окно пропускало внутрь достаточно света, а потому, потребности в электричестве не было. Жлобы протиснулись следом. И когда страшная свита заняла свои места, Шило нарочито громко откашлявшись в кулак, словно и впрямь, как взаправдышный артист, играющий, по меньшей мере, мирового судью, приступил к финалу этого жуткого спектакля.
   - Ну что, Сидоров, открывай свои зенки, чтобы в последний раз посмотреть на этот мир, - произнес он.
   На широченной кровати, под пестрым шелковым покрывалом, тут же, возникло движение и хозяин, напуганный и недоумевающий со сна, сел на постели. машинально, его рука потянулась к ночнику, но непрошенный гость властно прервал эту попытку.
   - А вот свет зажигать, совсем не надо, не стоит труда. Ты на моем прицеле, итак прекрасно смотришься.
   - А, это ты, Шило? Достал, все ж таки, - наконец, оценив ситуацию, выдохнул предприниматель.
   В этот момент, под покрывалом рядом с ним, завозилась и супруга.
   - Ой, кто это, Вань? - вырвалось у нее. - Что этим людям здесь надо? А ну, убирайтесь отсюда!
   - Подожди, Тань, - мягко осадил ее супруг. - Эти люди не из тех, которых можно напугать криком. Ты спи, я разберусь.
   На что, женщина лишь зашлась в судорожных всхлипах и еще плотнее, с головой укуталась в покрывало.
   - А вот это, ты правильно трекнул, - осклабился Шило. - Ну, что делать то будем? А?
   Прекрасно понимая, что положение, в котором он оказался, было вовсе не похоже на шуточный розыгрыш, Сидоров наморщил лоб и, обреченно матюгнувшись, произнес:
   - Ладно, так и быть, твоя взяла. Называй долю и убирайся отсюда к чертовой матери.
   - Э, нет, дорогой мой банкир. Теперь то, твоя вонючая доля мне без надобности, - зловеще прошипел Шило. - Ты мне отдашь все, причем, как миленький. Как это у писателя - на блюдечке, с голубой каемочкой!
   - Да ты что, очумел?!! - взорвался хозяин.
   Он, в мгновенье ока подскочил на кровати и, не имея иного оружия у себя под рукой, потянулся к бронзовому ночнику. Однако его рука так и застыла на половине пути. Именно в эту секунду, в руках у Стольника глухо, будто хорошо смазанная швейная машинка, защелкал автомат. К этому жуткому инструменту, изрыгающему смерть, тут же присоединилась и винтовка Зыри. Пули словно плевки, принялись густо чмокать о постель, вырывая из нее клочья материи и, раздирая на части, с брызгами крови, человеческую плоть. И только один Шило стоял, опустив свой пистолет, глядя горящими совершенно безумным пламенем глазами, на это дикое действо. Его так и подмывало приобщиться к своим подельникам, но, умея глядеть далеко в будущее, он все ж таки, решил не оставлять в этом доме следов своего пребывания. Что и говорить, Шило был волчарой предельно осторожным. А через несколько секунд, все было кончено. Бывалому рецидивисту, осталось только со знанием дела обойти кровать, чтобы лично убедиться в том, насколько хорошо его питомцы справились с ответственным заданием. Для пущей педантичности, он даже отбросил, превращенное в клочья шелковое покрывало и, тщательно оглядев оба тела супругов, буквально плавающие в одном общем кровавом месиве, тем не менее, недовольно изрек:
   - Тебе, Стольник, с кочерги бы только стрелять! Гляди, сколько свинца в стенку всадил. А потом, почему без команды, мать твою?!
   - Так Шило, так я..., отдача, понимаешь ли. А насчет команды, ведь договорились, если начнет рыпаться..., - начал было оправдываться тот, но шеф уже переключился на совершенно другое.
   - Если мне не изменяет память, у них еще пацан должен быть, - вновь прищурив глаза, сказал он.
   - Точно, есть. Шкет, лет двенадцати, - с готовностью, сглаживая вину за прокол с догом, подтвердил Зыря.
   - Ну, а что тогда стоите, как пни? Разыщите и тоже - в капусту! Нам свидетели, даже малолетние, ни к чему, - здесь Шило сделал паузу и, сделав нарочито думающую физиономию, назидательно продолжил. - Если уж рубить, то под корень, чтобы в будущем спать спокойно. Из щенков, говорят, львы вырастают, а мне такое совсем не в жилу.
   - Ясен расклад, чего уж тут не понять, - расплылся в улыбке Стольник.
   После чего, оба жлоба покинули разгромленную спальню и, судя по ставшим доноситься сюда звукам, принялись, не особо чинясь, обследовать близлежащие помещения. Что же касалось самого Шило, то он остался здесь и стал тщательно обозревать пространство. То, что он искал, обнаружилось достаточно скоро. Это был небольшой сейф вмурованный в стену и прикрытый сверху картиной в тяжелой золоченой раме. Картина, скорее всего была умелой подделкой подл высокое искусство. Но именно то обстоятельство, что полотно было представлено в комнате в единственном экземпляре, нелепо выглядевшим на фоне всего остального, и послужило, умудренному опытом рецидивисту, отправной точкой для удачного поиска.
   - Непуганые идиоты, - довольно ухмыльнулся Шило, отбрасывая картину в сторону. - Ссать в финские писсуары научились быстро, задницу полоскать в биде тоже, а вот прятать свои тугрики, век еще будете под подушкой, да в лучшем случае, на кухне, в банке с крупой.
   Шило достал свой "ТТ" и, рассчитав направление возможного рикошета, нажал на спуск. После двух выстрелов, хитрый кодовый замок разлетелся вдребезги, а перекошенная от насилия стальная дверца, с жалобным скрипом распахнулась. Внутри оказалось, как раз то, что и требовалось Шило - долговые расписки экс-банкира Сидорова. Рецидивист мельком пролистал довольно внушительную пачку листов, скрепленных патентованным зажимом и хмыкнув, продолжил исследование внутренностей сейфа. Затем он, не без удовлетворения, опустил в карман обнаруженную пачку долларов и, назидательно подняв палец, глядя в сторону распластавшихся жертв, изрек:
   - Эх, Сидоров, Сидоров, как человеку же тебе говорил - делиться надо. Не послушался. Воля твоя. А на деле получается, что твои должнички, куда с большим удовольствием, понесут бабки мне. Так то оно!
   В этот самый момент, дверь в спальню отворилась и в нее ввалились оба жлоба. Судя по их сконфуженным рожам, отыскать им никого не удалось. Хотя каждый из них, готов был побожиться, что сделал все возможное.
   - Ну, что скажете, следопыты, - воззрилось на них начальство.
   - Так нету нигде этого шкета, - развел руками Зыря, старательно избегая прямого взгляда.
   - Как это нету? Что, был и вдруг, испарился? Хоть спальню его отыскали?
   - Так спален здесь еще четыре штуки, а людей нет. В одной, правда, телевизор стоит, только маленький и клавиши под ним - вроде как "Сега" или "Денди" навороченный, только я не уверен, - на этот раз уже развел руками Стольник и тут же, решил выдать, на его взгляд, умную идею. - А может пацан этот, в пионерском лагере! А?
   - Какие сейчас пионеры, идиот! Где ты их видел в последний раз? - взревел Шило. - Прошвырнитесь-ка по нижнему этажу, да гараж там, в подвале, кажись есть. Живо! А я здесь сам ревизию сгоношу.
   Жлобы со всех ног понеслись выполнять приказ. Шило же, бросил прощальный взгляд на бывшего, несговорчивого конкурента и, вздохнув от мыслей наполненных философским содержимым, отправился на поиски. Удивительно, но каким-то звериным инстинктом, который отточился в нем за многие годы лагерных скитаний не хуже опасной бритвы, уголовник, как бы, кожей чувствовал присутствие на этом этаже еще одного человека. А потому, он мысленно клял своих помогал за нерасторопность, слоновье тугодумие и, абсолютное неумение применять хоть толику интеллекта там, где это требовалось.
   - В шкаф пацан залез, или под кровать. Не иначе, - не переставая, бурчал себе под нос Шило. - Сейчас выловим. Ничего.
   Однако все три комнаты, которые, безо всякого сомнения, призваны были служить спальнями для гостей, совершенно не дали ему никакой пищи для размышлений. Всюду присутствовали нетронутые заправленные кровати и, что самое главное, в них напрочь отсутствовал едва уловимый, но всегда осязаемый на уровне подсознания, признак недавнего пребывания человека. Зато, словно в награду за пустые изыскательства, самая дальняя по коридорчику комната, с лихвой восполнила прежние неудачи. Конечно, надо было и впрямь быть такими круглыми идиотами, как Зыря и Стольник, чтобы не заметить в ней, слишком уж явные признаки мальчишеского жилища, со шварценеггеровскими плакатами на стенах, спартанской кроватью и компьютером на ученическом столе.
   - Ну, и уроды, - усмехнулся Шило, сразу подобрев настолько, что даже вслух принялся оправдывать своих помогал. - А что с них взять то! Выросли в деревне, в общей хате со свиньями, скорее всего. Это в Хабаре немного поостругались. Да и то, до сих пор, редьку хрумкают с такой рожей, будто ананас потребляют. Темень несусветная! Компьютер от телевизора не отличить! Эх!
  
  
  
  
   Х Х Х
   Единственный сын бывшего геолога Ивана Сидорова, при рождении был тоже наречен Иваном. Причем, подобное, вовсе не являлось их семейной традицией. Просто тогда, двенадцать лет назад, старший Иван, как это и было положено настоящему геологу, пребывал безвылазно в тайге, а его супруга Татьяна, родив первенца на два месяца раньше срока, соскучившись, вероятно по мужу, над именем долго голову ломать не стала. Так и появился в их семье еще один Иван, что в конечном итоге, было очень даже благосклонно воспринято возвратившимся с изысканий Сидоровым.
   - В самом деле, ты права, Тань, - не мудрствуя лукаво, выдал резюме он. - С нашей "редкой" фамилией, действительно, выбор совсем не велик. А здесь, самое то - одно другого как раз и стоит. Ни слух не режет, ни глаз не задирает.
   Рос Ванька пацаном любознательным и добрым. Как, в общем-то, и должно было быть в семье, где царили покой, лад и отсутствие пренебрежения к пище духовной. Отец являл для него неплохой пример характерности, мужественности и образованности, а потому в парне, ближе к подростковому возрасту, стали явственно проступать черты ранней, не по годам, рассудительности и зрелости. Проживая в последние годы при, очень даже приличном достатке, Ванька никогда не кичился этим перед сверстниками. В отношениях с ними был всегда ровен, а суперстильных джинсов, от своих предков, никогда не требовал. Да в этом, необходимости и не было - Китай исправно снабжал юных энчан классными подделками, о которых только мечтали их сверстники в других регионах. Да и жил больше парень, погруженный в собственный мир, который создавал для себя посредством чтения серьезной литературы и общения с компьютером. А потому, мальчик хоть и не считал, дело которым занимался его отец, чем-то недостойным, но тяги к бизнесу не проявлял вовсе.
   В эту роковую ночь, как впрочем, часто и до этого, Иван опять засиделся за компьютером, используя сон родителей, как дополнительную квоту, в строго регламентированном режиме. А в коридор выглянул совершенно случайно, привлеченный одним единственным, странным в их доме звуком - тихим, но характерным клацаньем затвора автомата. Но когда увидал непрошенных гостей весьма характерной внешности, в доли секунды понял, что к чему. Поначалу, мальчика охватила вполне естественная реакция - заорать во всю мочь, чтобы хотя бы разбудить отца. Однако сделать этого, он так и не смог, по вполне понятной причине. Охвативший подростка ужас происходящего, настолько сковал все его естество, что он не только не мог выдавить из себя звука, но и даже пошевелиться. А когда бандиты скрылись за дверями родительской спальни, предпринимать что-либо, было уже поздно. Трагедия в их семье, неумолимо вошла в стадию необратимости. И это дикое, аналитический склад ума двенадцатилетнего Ивана, просто был вынужден только констатировать.
   Да и что мог поделать подросток, против троих, до зубов вооруженных головорезов, которые вовсе не собирались скрывать своих истинных, чудовищных намерений? Догадаться же о том, что в планах бандитов, и его судьба, вероятнее всего, была тоже расписана заранее, много ума не требовалось. А потому, Ваньке ничего не оставалось делать, как дать полную свободу, чувству собственного самосохранения. Но, как было спрятаться в относительно небольшой комнате, на окне которой, имелись капитальные решетки? Если бы не они, проблемы, сигануть со второго этажа, не составило. А тут. Прятаться под кроватью, было наивом в высшей степени.
   И вот здесь то, у Ваньки родилась просто блестящая идея. Дело в том, что когда только планировалось возведение этого дома, Сидоров-старший, дабы с целью привития отпрыску любви к природе и прекрасному одновременно, задумал непременно разместить в детской аквариум. Сказано - сделано! Правда, сооружение получилось с "новорусским" размахом и куда более грандиозным, чем обычное обиталище для коралловых рыбок. Сама стеклянная ванна, вмещала в себя не менее двухсот литров воды, была оснащена всем необходимым, а потому и должна была покоиться на чем-либо серьезном. Да и к проблеме смены воды подошли с должным размахом, протащив трубы через весь первый этаж из подвала и снабдив их необходимыми фильтрами, отстойниками и прочими причиндалами. А чтобы прикрыть эту, не очень то эстетичную сантехнику со множеством вентилей, строители соорудили под аквариумом, целый мраморный постамент. Внутри он, естественно, был полым. И лишь сбоку, для доступа к трубам, имелась потайная дверца, совершенно неотличимая снаружи. Ну и в завершении, чтобы трубы не гнили, а проветривались, предусмотрели между плитами отделки, аккуратные, сориентированные к полу, узкие щели.
   Вот в этот саркофаг, Иван и спрятался. И хотя там было тесно, а трубы безжалостно врезались в тело, иного выбора у мальчика просто не было. Да и времени, кстати, тоже. Едва он успел разместиться в своем убежище, как в комнату вошли два жлоба. К сожалению, сквозь щели в мраморе, парень видел только их ноги, которые, потоптавшись в нерешительности по паласу, вскоре исчезли за дверями. Но, спустя несколько минут, в детской появился еще кто-то. Только на этот раз, в отличие от предыдущего, обозримые из убежища ноги, оказались обутыми в изящные и, судя по всему, дорогие туфли.
   Шило настороженной, скользящей походкой, словно старый лис, забравшийся в курятник, почему-то нюхая воздух, прошелся по комнате. В тот же самый момент, на его сосредоточенном лице появилось некое подобие самодовольной улыбки и он, как бы, проходя мимо заправленной кровати, вдруг, резко нагнулся и заглянул под нее. Увы! Ожидаемого и достаточно прогнозируемого открытия не произошло. Не скрывая своего разочарования, рецидивист открыл дверцу шкафа и, одним движением, вывалил все его содержимое на пол. После этих манипуляций, настроение Шило, привыкшего всегда бить, что называется, в лет, заметно подсело. Ему явно не нравилось то, что какой-то несмышленыш играет именно с ним в "кошки-мышки" и тем самым, подлец, как бы, ставит его, Шило, на одну доску с Зырей и Стольником. Однако, иного места, где можно было спрятаться, вроде бы, в комнате больше не было.
   - "А может быть этот пострел и впрямь, где-нибудь по путевке прохлаждается?", - пронеслось у него в голове, но он тут же отбросил это явное оправдание собственной беспомощности и вслух отчеканил. - Как бы то ни было, а в этом тоже, следует убедиться досконально!
   И тут, взгляд Шило, упал на погашенный экран дисплея компьютера. В течение, наверное, целой минуты, уголовник пристально взирал на это чудо техники, упорно о чем-то соображая. Наконец, его решение созрело. Он шагнул к столу и потрогал заднюю стенку монитора. Она была теплой. А это, могло означать единственное - за компьютером, еще каких-то пятнадцать минут назад, кто-то работал! Весьма довольный собственной находчивостью, Шило растянул свои губы в зловещую улыбку и, с утроенным желанием, немедленно отыскать того, кого требовалось, медленно, сантиметр за сантиметром, обозрел комнату. Однако, в отсутствии чего-либо существенного, его внимание привлек только, подсвеченный в ночном режиме, огромный аквариум.
   Удивительно, но грубая душа матерого бандюги, оказывается, совсем не была лишена некоторой утонченности и тяги к прекрасному. Он приблизился к сооружению и, в течение нескольких минут, не без удовольствия, наблюдал, удивительную по красоте, жизнь обитателей подводного мира. Правда, и здесь, все его порочное естество, не позволило Шило, на все сто предаться эстетике. Где-то в глубине подсознания, с настойчивостью фининспектора, продолжала биться одна единственная мысль. Которая, даже на искусно подсвеченную воду, заставляла его смотреть так, словно он желал непременно, отыскать в колышущихся водорослях, умудрившегося спрятаться там подростка. А это, без всякого сомнения, было уже похоже на наваждение. Поэтому, Шило со злостью сплюнул на ковер и, резко повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.
   Все эти минуты, показавшиеся вечностью, Ванька сидел в своем убежище боясь шелохнуться и выдать себя нечаянным звуком. А тут еще, как на грех, да, причем в самый напряженный момент, снизу, скорее всего из гаража, он услышал чьи-то голоса.
   - Слышь, Зыря, иди сюда, глянь. Мажу на стольник, что это какой-то ход наверх идет. Только с трубами.
   - Ну, и дурила же ты, Стольник, - ответил ему, тут же, подскочивший Зыря и, в отсутствии шефа, напустив на себя начальствующий вид, не замедлил заняться поучительством. - Это называется коммуникационная шахта. Видишь, в ней вверх трубы идут? Которая тонкая, это вода. А что потолще - канализация. Так что, хавыло свое широко не раскрывай, а то словишь какую-нибудь какашку, подумаешь - мармелад. Гы-гы-гы.
   - Чё заржал, знахарь хренов, - огрызнулся тот. - Я и сам вижу, что это, как его, тьфу, шахта. А может этот малец в ней и сидит?
   - Да ты шнифты свои разуй. Там даже кошак хрен пролезет. А то, пальни, на всякий случай.
   От этих слов, кровь в жилах Ваньки заледенела. Он зажмурил глаза, онемевшими пальцами вцепился в трубу и, покорно стал ждать неминуемой и скорой автоматной очереди. Однако, ответ на данное предложение, прозвучавший оттуда же, снизу, спустя несколько секунд, дал ему возможность вздохнуть свободнее.
   - Пальнуть то можно, - почесал затылок Стольник и, чтобы не уступать соратнику в рассудительности, добавил. - Только вот Шило наверху как раз шарахается. А пуля, она ж известно - дура. От потолка отскочит, да ему в лобешник. Вот тогда будет хохма. Мажем на стольник?
   - А что, верно базаришь - масло в башке имеется, - спустил на безобидных тормозах, пикантную ситуацию Зыря. - Тогда пошли на доклад, все равно здесь ни хрена нет.
   Больше звуков снизу не раздавалось. Однако, размышления бандюг, натолкнули Ваньку на вполне разумную мысль. Дождавшись, пока и этот, бродящий по его комнате, наконец, покинет ее, мальчик попробовал протиснуться в шахту. Но сделать ему этого так и не удалось. Трубы, идущие к аквариуму, располагались точно по центру квадратного пространства и, совершенно не давали возможности втолкнуть в него свое худое тело ни с какой стороны. Оставив эту зряшную попытку, Иван перевел дух и, стал терпеливо ожидать развития страшных событий дальше.
  
  
  
  
   Х Х Х
   А тем временем Шило, заложив руки за спину, в одной из которых держал взведенный "ТТ", мерным шагом прохаживался по огромной рекреации. На первый взгляд казалось, что он просто прогуливается. Но, это было совершенно не так. Зорким глазом, уголовник буквально прощупывал каждую щель, каждую нишу, каждое пространство под креслами и диванами, будучи готовым, в любую секунду, послать туда добрую порцию свинца. Но вскоре, он вынужден был отвлечься от этого занятия. На лестнице раздалась тяжелая поступь, означавшая, что оба жлоба решили явиться пред его очи с результатами своих исследований.
   - Нет там ничего, Шило, - произнес Зыря, бросая на один из диванов, поднадоевшую ему винтовку.
   - Все осмотрели? - пристально уставился на них обоих тот.
   - Все дыры излазили, мажу на стольник, - заверил второй жлоб и, не замедлил для достоверности продемонстрировать. - Во, все грабки в какой-то херне вымазал. Автол, что ли?
   Он сосредоточенно обнюхал свои руки и тоже, отшвырнув от себя "калаш" принялся старательно вытирать их об велюровую обшивку одного их кресел.
   - Зато, там тачка имеется классная, шеф, - выдал Зыря. - "Гранд Чероки" - класс и верное новье! Может укатим? А?
   - Никаких тачек! - жестко отрезал Шило. - И запомни, крохоборы в нашем деле, долго не живут! А пацан должен быть здесь, должен. Если уже свалить не успел, пока мы тут хлеборезками щелкали.
   - Так куда ж он свалит то? Гы-гы, - утробно загыгыкал Стольник. - Входную дверь я сам, по привычке, на стопор поставил. Она и сейчас так стоит, я только что проверял. А в гараже только одни ворота и тоже, снутряка заперты. Замок, как арбуз! Большой такой. Во!
   - А на окнах, ты глянь, какие решетки. Любая тюряга позавидует, - вставил свое Зыря.
   - Значит, этот шкет по-прежнему внутри. Я ж говорю - носом чую! - вынужден был согласиться Шило.
   Он крепко задумался. Однако рассуждал уголовник недолго и уже скоро, глянув на японские "Сейко", выдал новую установку.
   - Ладно, шабаш! Времени у нас лишнего нет, а к утру, кровь из носу, надо засветиться в Хабаровске. Будем палить хату!
   - А там, в гараже, и бензинчик имеется, - обрадовался Стольник. - Пару канистр, точно.
   - Вот и лады! Но палить будем снизу, чтобы этому мальцу ход отрезать. Он, сучонок, наверняка, здесь, где-нибудь прячется. Тогда и двери проверьте еще раз, чтобы запоры надежные были.
   Зыря со Стольником понимающе кивнули и, предельно сознавая ответственность, возложенную на них, отправились выполнять приказание. А сам Шило, еще раз, неспешно, осмотрев обозримое пространство, вдруг, вновь решительным шагом, направился в комнату мальчика. Здесь он остановился напротив аквариума и явно, все ж таки, неравнодушный к красоте, залюбовался плавным течением жизни внутри него. Однако сентиментальность посещала Шило не долго. Уже спустя минуту он опять нахмурился и плотно, в ярости от собственного бессилия, сжав губы, дважды выстрелил в многоцветное стекло. В тот же миг, огромный вал сверкающей воды, в котором живым серебром и золотом барахтались беспомощные рыбки, устремился на пол, залив до основания не только его, но и ноги уголовника. Это обстоятельство еще больше раздосадовало Шило. Еще бы, всегда предусмотрительный и заведомо ушлый, сейчас он облажался будто сопливый пацан.
   Отчаянно матерясь, угрюмый рецидивист, вынужден был с ногами взгромоздиться на стоявшую рядом кровать. И, только тогда, когда вода, просочившись сквозь пол, несколько спала он, все так же матерясь, спустился на покрытую водорослями твердь. Однако, в его щегольских туфлях противно хлюпало и ему, ничего не оставалось делать, как заняться приведением себя в порядок. Шило со вздохом сел на кровать, снял туфли, затем носки и с остервенением принялся их выкручивать. Но, судя по всему, именно в этот момент, его раздражение совершенно идиотским положением, достигло своего апогея. Так и не завершив выжимания, Шило со злобным, нечленораздельным выкриком, похожим на рык зверя, у которого незаслуженно отобрали кусок добытого им мяса, скомкал носки в один мокрый шар и забросил его в угол. После чего, он с завидным упрямством, вдел бледные ступни в мокрые туфли и, решительным шагом направился к выходу.
   Все это, конечно же, происходило на глазах, у продолжавшего сидеть в своем убежище Ваньки. Ему безумно было жаль рыбок, но то, что он увидел позже, поразило его настолько, что все остальное, просто-напросто, отошло на второй план. Это были ноги его врага, которые он только и имел возможность лицезреть, сквозь щель в мраморных плитках. Вернее, одна нога - правая. Она была не такая, как у всех смертных. А все потому, что на ней, не хватало не только мизинца, но и остальные пальцы, вплоть до большого, единственного целого, были, как бы, срезаны наискось. Словно кто-то когда-то, безжалостно рубанул топором и тем самым, вроде как, позволил хозяину этой ноги, носить впредь более узкие туфли. По крайней мере, на одной ноге.
   И еще. Вокруг щиколотки, на той же правой, синела на бледной коже, весьма характерная наколка - пучок колючей проволоки, плотным кольцом и с каплями бутафорской крови, охвативший живую плоть! Мальчик пока еще не отдавал себе отчета, какую службу сможет ему сослужить это открытие в будущем. Но то, что он только что увидел, однозначно, было ярко выраженной, нестираемой меткой его врага. И, эта жуткая картинка, словно оттиск, запечатлелась в памяти подростка.
   А тем временем, на первом этаже, уже вовсю шли приготовления к поджогу. Притащив сразу две канистры с бензином, Зыря со Стольником достаточно проворно, будто занимались этим всю свою жизнь, разливали горючее. Да не просто лужами, а со знанием дала - по периметру и, почему-то, от краев к середине. Завидев шефа, спускающегося по лестнице, жлобы заработали проворнее. Однако тот, будучи в скверном настроении и, прежде всего, по причине абсолютно глупейшего, неожиданного купания, не чинясь, осадил их пироманский пыл.
   - Ну, что вы, идиоты, его просто по полу размазываете?! - гаркнул Шило. - Осталось еще что-нибудь?
   - А как же, - отозвался Зыря, выпучив глаза на голые щиколотки шефа, предательски мелькавшие непозволительной белизной из-под штанин.
   - Тогда облейте лестницу, и погуще. А к дверям - ни, ни! Пусть подольше останутся целыми.
   Спустя пять минут, все было готово и, первым из особняка вышел Зыря. Он воровски огляделся по сторонам, затем неуклюже подпрыгнул и, шарахнув кулаком по плафону одинокого фонаря, погасил его.
   - Все тихо, шеф, - буркнул он, притаившимся за дверью подельникам.
   После чего, оттуда вышел Шило и, не останавливаясь, пошел по аллейке к калитке.
   - Запаливайте и мигом в лайбу, - походя, бросил он.
   - Сей момент, - отозвался Стольник.
   При этом, ударом ноги, жлоб вышиб из перил точеную балясину и намертво упер ею широкое полотно двери снаружи.
   - Так надежнее будет, на стольник мажу, - осклабившись и, весьма довольный работой своих немногих извилин, произнес он.
   На что Зыря лишь усмехнулся и, красноречиво повертев указательным пальцем у виска, выдал:
   - Придурок, а вот теперь сиди здесь и чиркай зажигалкой до опупения.
   - Тоже мне, проблема, - с неподдельной гордостью, задрал нос, оскорбленный в своих лучших чувствах жлоб. - Гляди и учись, пока дядя жив!
   Он локтем высадил одно из небольших стекол окна веранды. Затем степенно, правда, в кулак, раскурил сигарету и, сделав, по его мнению, свою рожу похожей, по меньшей мере, на фокусника Игоря Кио, бросил ее внутрь.
   - Думаешь, сработает? - усомнился Зыря.
   - На стольник мажем?
   - Да пошел ты со своим стольником!
   - А чё скуксился? Давай, мажем.
   Но продолжить спор дальше, им не удалось. За стеклами веранды явственно появились рыжие отблески и, юркие змейки огня, стали предельно быстро распространяться по всему первому этажу. А потому, уже через несколько мгновений, темно-синяя "Тойота", споро взяла с места сразу вторую скорость и промчавшись по улицам спящего города, вырвалась на трассу. Что же касалось Энска, оставшегося за их спинами, он даже не удивился незваным ночным гостям - сколько их здесь побывало за последнее время. Городишко продолжал мирно почивать, готовясь к новому, раннему трудовому дню на ниве необузданного и прибыльного предпринимательства. Только со стопроцентной вероятностью было ясно, что сегодня, подняться из уютных постелей, горожанам придется намного раньше. Еще бы! ведь далеко не каждый день в этом, по-прежнему убогом городишке, горели особняки таких людей, как предприниматель Иван Сидоров.
  
  
  
  
   Х Х Х
   А Ванька сидел в своем убежище до тех пор, пока интуитивно не почувствовал, что непрошенные гости, наконец-то, покинули дом. Ко всему прочему, к воздуху комнаты, к этому времени, уже успел примешаться резкий запах гари, который более, чем красноречиво свидетельствовал о том, что особняк был подожжен. Поэтому мальчишка споро выбрался из мраморного саркофага и, сломя голову, бросился в спальню родителей. Та жуткая картина, которая предстала перед глазами подростка, едва не лишила его чувств. Слезы и гнев душили Ваньку. Однако, перед лицом необратимого, он, все ж таки, сумел найти в себе остатки сил, чтобы не кинуться в омут безысходной истерии. В доли секунды, повзрослев, подросток мужественно вынес для себя единственное - теперь, от начала и до конца, его жизнь должна будет быть посвящена только праведному мщению!
   Но для этого, надо было еще спастись. А между тем, треск буйного пожара, уже вовсю полыхавшего на первом этаже, не только оставлял мало времени на раздумья, но и шансов на спасение. Заставив свои слезы застыть на щеках, Ванька в последний раз взглянул на растерзанных пулями родителей и выбежал прочь из спальни. Оказавшись в широком холле, он, следуя выработавшейся привычке, бросился к лестнице. Однако едва сбежав по первому маршу вниз, подросток понял, что путь к спасительному выходу из дома, для него был отрезан безжалостным огнем, стоявшем непроходимой сплошной стеной. Даже более того, до момента, как заняться второму этажу, вероятнее всего, оставались считанные минуты. Поскольку перекрытия уже успели раскалиться до такой степени, что на полу стали дымиться многочисленные ковры и, то там, то здесь, из-под вздыбившегося паркета, с шипением вырывались струйки едкого газа.
   И тогда Ванька вновь, предварительно безуспешно попытавшись выломать решетку на одном из окон, побежал в свою комнату. Теперь, как ни крути, а его спасение было связано с единственной надеждой - попробовать, все ж таки, пролезть сквозь водопроводную шахту. Оказавшись в детской, подросток дал себе возможность несколько успокоиться и, призвав на помощь холодный расчет, осмотрел трубы, которые торчали из постамента, как жуткий памятник расстрелянному аквариуму. Затем, он принялся интенсивно раскачивать их из стороны в сторону, чтобы хоть таким способом, освободить необходимое пространство для своего, в общем-то щуплого тела. Стальная водопроводная труба извивалась словно змея, но поддаваться никак не желала. Зато другая, более толстая, чугунная, предназначенная для слива воды и составленная из отдельных модулей, вдруг, под натиском его рук, стала распадаться на составляющие. И вскоре, в шахте образовался вполне приличный вертикальный лаз. Добившись успеха, Ванька не стал более раздумывать, а в чем был, сперва спустил в шахту ноги и, обхватив руками стальную трубу, достаточно быстро стал скользить вниз.
   Практически в ту же секунду, под напором нестерпимого жара, дверь в комнату распахнулась и, ворвавшийся вслед за этим огонь, на правах полноправного хозяина, без разбору, принялся пожирать все, что попадалось у него на пути. Однако, как оказалось, пламя уже успело проникнуть и в подвал. Таким образом, беглец, в полном смысле этого слова, попав из огня да в полымя, в первый момент опешил. Однако только в первый момент. А уже по прошествии его, быстро отыскав в потайном месте ключи от бронированных ворот, Ванька, наконец-то, оказался на свободе. Правда, свежий воздух, ворвавшийся в распахнутую створку, тут же превратил бывший гараж в некое подобие кромешного ада. Пламя буквально забурлило в нем, будто в мартеновской печи, а вслед за этим, как бы, знаменуя собой, апофеоз страшной трагедии, взорвался бензобак шикарного внедорожника.
   Ванька слышал этот взрыв, но к этому времени, он уже успел преодолеть изрядное расстояние, по недавно разбитому саду сзади дома и почти вплотную приблизился к решетчатому забору. Здесь, совершенно обессиленный, он упал на густую траву под сенью великолепных голубых елей и вот тут-то, из него начал выплескиваться весь негатив жестоких эмоций от пережитого. Мальчик воя, как молодой раненый волчонок, принялся кататься по траве и, ломая ногти в кровь, от ощущения собственного бессилия что-либо исправить, царапать бессловесную землю. Вполне естественный в его незавидном положении приступ истерии, продолжался не так уж долго. Обессилев еще больше, подросток распластался на прохладной траве, практически бездыханным трупом и неимоверным усилием воли, заставил себя собираться по частям, в прежнее, работоспособное состояние. В результате же, уже скоро, Ванька смог сесть и, как завороженный воззрился на свой бывший дом, который к этому времени, оказался полностью объятым пламенем. Он видел, как на прилегающей к пожарищу улице бегали десятки людей, как, завывая и окрашивая округу светом мигалок, мчались пожарные машины.
   Однако беглец так и продолжал сидеть под елью, оставаясь совершенно безучастным, к происходящему на его глазах. Будучи вовсе не глупым парнем, он прекрасно понимал многие житейские вещи, в том числе и те, что привели их дружную семью к столь трагическому финалу. Как понимал и то, что просто не мог сейчас идти к людям, в поисках у них спасения и участия. Ведь он оставался живым свидетелем произошедшего, а потому, являть себя целым и невредимым, было, скорее всего, равнозначно самоубийству. Только растянутом в неопределенном, но заведомо достаточно коротком отрезке времени. И это было ясно, как день! Что и говорить - читал Ванька книжки. Много читал, да и фильмы смотрел. А потому, в этих хрестоматийных перипетиях, как и большинство сверстников, к двенадцати годам, был достаточно сведущ. Вот и получалось, что сейчас, на его глазах, сгорала не только его семья, не только дом, который он, кстати, так и не полюбил из-за излишней напыщенности, но и его собственная, бывшая судьба, вкупе с небогатой биографией. Возврата к этому, больше быть просто не могло.
   Горестно вздохнув, Ванька перемахнул через забор и побрел, пока что, куда глаза глядят, лишь бы подальше, от ставшего в одночасье чужим, города. При этом, он совершенно не жалел о том, что впопыхах, не успел прихватить с собой хотя бы документы. Зачем они были нужны, если подросток уже твердо решил для себя, что возрождаться в прежних, привычных очертаниях он никогда не будет. Пусть люди так и думают, что семья Сидоровых, сгорела в огне полностью. Так, и именно так, ему будет даже на руку. Как в плане самосохранения, так и в плане реализации той благородной цели, которую Ванька определил для себя, стоя перед расстрелянными родителями. Мстить, мстить и еще раз мстить! Плохо было лишь то, что он обладал слишком скудной информацией об убийцах. Практически ничего, кроме отпечатавшейся в памяти картинки - правая нога, лишенная большей части пальцев и синяя "колючка", опоясавшая бледную щиколотку. И все!!!
   Свой городишко Ванька знал прекрасно. А потому, ему не составило труда окольными путями, да еще и в ночной темноте, никем не замеченным выбраться за его условную черту. Оказавшись здесь, на вольном просторе, мальчишка придирчиво оглядел себя с ног до головы и, решив, что по любому, перед неизведанным путешествием следует сперва привести себя в порядок, повернул к речушке. Вода оказалась на удивление теплой и, с помощью ее, вообще обладающей поразительными свойствами, он смыл с себя не только, успевшую налипнуть на лицо и руки гарь, но и свое собственное, оказавшееся на поверку не таким уж и радостным, прошлое. Поэтому вновь на трассу, Иван вышел совершенно другим, в плане внутреннего ощущения себя и окружающего мира. Теперь можно было подумать и о будущем. Хотя, что было о нем думать. Оно это будущее, уже безо всякого спроса началось само по себе. Оставалось лишь следовать интуиции и по ходу корректировать желаемое. Поэтому, в данную минуту, Ванька собственными ногами шел по асфальту, с каждым шагом, уже внося в свою новую судьбу крохотный штришок. Ну, а раз дорога пролегала в направлении краевого центра, то и следовало туда же и направляться.
   А между тем, на смену короткой летней ночи, неумолимо приближался рассвет. И вместе с ним, для беглого пацана, объявлялась новая опасность. Ведь за эти несколько часов, он успел отойти от своего городка не намного. Поэтому, с приходом дня и автомобильным оживлением на трассе, вынужденному путешественнику, теперь следовало держать ухо востро. Энск был крохотным по всем понятиям и в нем, как ни крути, все друг друга более-менее знали. Вот и получалось, что в свете ночных событий, объявление одного из Сидоровых на Хабаровской трассе, со сто процентной вероятностью, расценили бы как чудо. Ну и естественно, данная благая весть, тут же была бы разнесена по округе, что никак не входило в Ванькины планы. Конечно, эта весть, вскоре обросла бы кучей домыслов, среди которых, безо всякого сомнения, превалировала бы единственная - сын сгубил родителей, сам поджег дом и сбежал. А там и дальше бы додумали - мол, в карты проигрался или с наркошами связь свел. Что ж, на то она и молва людская, что на все ротки платков всегда не хватает.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Поэтому, пройдя по трассе еще немного, Ванька решил не испытывать свою новую судьбу дальше. Он расположился в густом кустарнике у обочины и принялся наблюдать за дорогой. Когда на ней показывалось, предположительно, знакомое авто из Энска, мальчишка падал назем, а если легковушка сомнений не вызывала, тогда выскакивал на дорожное полотно и пытался "голосовать". Однако скоро, подобная тактика показала свою полную несостоятельность. Во-первых, конечно же, Ванька просто не мог знать досконально весь автопарк своих земляков и, не смотря на предосторожности, напороться на одного из них, было делом плёвым. Ну а во вторых, что касалось заведомых чужаков, то они, почему-то, предпочитали пролетать на этом участке без остановки, даже не взирая на то, что методом автостопа решил прокатиться, вовсе не внушающий опасения, безусый пацан.
   Из всего этого, посредством неоднократных проб и стольких же ошибок, парню пришлось сделать один единственный вывод. Впредь, следовало тормозить не легковушки, за рулем которых, по большей части, сидели всегда и по определению подозрительные частники-челноки, а большегрузные шаланды. Они уж точно, были чужаками, поскольку катили непосредственно из Владивостока. Ну а потом, дальнобойщики были народом более бесшабашным и привыкшим к различным перипетиям на дорогах края. А если угораздило тронуться в путь без напарника, то и вовсе, чтобы скрасить дорожную скуку, вполне могли подобрать случайного попутчика.
   И точно, первый же контейнеровоз, перед которым Ванька решительно вытянул свою руку, резко взвизгнув тормозами и, подняв при этом огромную тучу пыли, остановился у обочины. Его шофер, оказался очень даже разбитным увальнем лет двадцати пяти. Поначалу, он вовсе не удивился малым летам юного автостоповца, но, когда узнал, что тот непременно направляется в сам Хабаровск, его добродушное лицо, все ж таки, заметно вытянулось.
   - А что один то? - поинтересовался он, пристальнее разглядывая Ваньку. - Из дому, что ли сбежал?
   - Почему это сразу - сбежал? - округлил глаза тот и далее, принялся вдохновенно врать. - Да я, если хотите, в Хабаровск на Олимпиаду еду!
   В принципе, именно это, можно было отнести и к полуправде. Действительно, не так давно, в мае все лишь, Иван Сидоров-младший, принимал всамделишное участие в этом состязании школьников, каждый год проводившихся в краевом центре. Даже, вполне заслуженно, занял почетное третье место.
   - Это, какая такая Олимпиада в Хабаре? - искренне удивился водила. - Вот в Сеуле была, это я слыхал и по телеку смотрел, когда не в рейсе был. Да и мал ты, чтобы Олимпиады то водить. Небось, десять стукнуло?
   - Четырнадцать, - ничтоже сумняшеся, соврал Ванька. - А Олимпиада школьная, по компьютерам.
   - А-а-а, тогда другой компот, - уважительно протянул рыжий шофер.
   Но, что-то ему все равно не давало покоя. Несколько километров они проехали молча, что пассажира вполне устраивало. Однако дальше, водила все ж таки решил до конца удовлетворить свое любопытство.
   - Ладно, согласен, что ты на Олимпиаду катишь, - широко улыбнувшись, произнес он. - Но, как-то не в масть, все равно, получается. Ни тетрадок при тебе, ни книжек. Да и одежонка то, в общем, извини конечно, но только на рыбалку ходить.
   - Много вы понимаете насчет одежды, - нарочито серьезно огрызнулся Ванька. - Джины на мне, между прочим, натуральные "левайсы" и, что такое Китай, никогда даже не слыхали. А то, что без тетрадки, это верно подметили. Но и тут, все, как на ладони, правда вышло по идиотски. Короче, наши на автобусе поехали, а я, пока в туалет бегал, они и укатили. Обидно, а что делать. Умников же со всего района собрали, друг друга не знают, вот и подумали, наверное, что все в сборе.
   - Что ж, бывает, - нехотя согласился водила.
   - Кстати, и денег у меня тоже нет, - как бы наперед, предупредил пацан, воспользовавшись, подходящим случаем.
   - Да ну и хрен с ними, - осклабился рыжий и, почему-то добавил. - Я ж в Обществе охраны животных состою.
   - Причем здесь животные? - напрягся Ванька.
   - Как причем? Животных мы должны беречь и холить, чтобы наша планета не стала лысой, как моя коленка? Должны! А для кого? Для детей! Вот и получается, что и детей должны - их не сбережем, и животные, на хрен никому нужны не будут! Так-то, брат!
   - Тогда согласен побыть дитём, - благодушно отозвался Ванька, даже не подумав усмехнуться подобной логике и отнеся ее к своеобразному чувству юмора водилы.
   И вновь, в огромной кабине контейнеровоза, повисла хрупкая тишина, нарушаемая мерным рокотом мощного двигателя. Что и говорить было о том, как трудно давалась подростку, всего несколько часов назад потерявшему обоих родителей, эта актерская игра. Но Ванька отчаянно старался. Стискивал зубы и старался. Подспудно прекрасно понимая, своим, пока еще не очень изощренным в житейском плане умом, что время нельзя повернуть вспять. Вот и оставался ему единственный исход - заставить свою память, разместить былое на самые дальние полочки. Чтобы по возможности, оно хранилось там вечно, но, как бы это не звучало кощунственно для ушей многих, не мешало бы жить в настоящем. Ну, в самом-то деле, жизнь все равно продолжалась и, хочешь, не хочешь, а ее следовало проживать.
   Вот такие, мудреные и вполне взрослые мысли, проносились в Ванькиной голове, пока в кабине стояла пауза. И он, воспользовавшись ею, специально с жадностью смотрел, на пробегавшие мимо, таежные пейзажи, чтобы вполне осознанно, пока, хотя бы этими впечатлениями, как можно больше забить собственное сознание. По той же самой причине, с нарочитой легкостью, заставлял себя отзываться на малейшее предложение непринужденной беседы.
   - Так ты из Энска, выходит? - тем временем, прервал тишину водитель.
   От этого, казалось бы, простейшего и безобидного вопроса, Ванька напрягся. Его первой мыслью было, естественно, и дальше сохранять собственное инкогнито. Но, быстро прикинув то, что контейнеровоз шел, скорее всего, из Владика или из Находки и водитель, просто не мог быть в курсе того, что произошло в заштатном городишке, подросток решил ответить честно.
   - Из него самого.
   - Так что у вас там произошло то, ночью? Говорят, какого-то дельца спалили под самый корень, - вдруг, совершенно неожиданно, проявил удивительную осведомленность водила и, заметив, что пассажир несколько замешкался, пояснил. - Это мне ребята-дальнобойщики рассказали, когда еще на том отрезке я кофейком затаривался. Кстати, как насчет кофейка?
   - Я больше чай уважаю, - выдавил из себя Ванька.
   - Ну, и правильно делаешь, - согласился шофер. - От этого кофе, мотор начинает барахлить, а куда денешься, баранку то, надо крутить. Иной раз - круглые сутки. Вот и приходится себя кофеином пичкать.
   Он многозначительно помолчал, будто только что выдал огромный секрет и вновь, как ни в чем не бывало, вернулся к своему предыдущему вопросу.
   - Ну, так что там у вас произошло?
   - Да я толком и не знаю. Мне ведь рано утром ехать надо было, - не моргнув глазом, соврал Ванька.
   И, чтобы не выдать себя нахлынувшими, вдруг, против воли, чувствами, уставился в окно. Но водиле данная тема, видимо, пришлась по душе и он, принялся развивать ее дальше.
   - Так вот, сказали мне, что вроде как, типа банкира грохнули и дом спалили. Это сейчас на каждом шагу, так что не удивительно. Как мух людей бьют. И все из-за денег - будь они прокляты! Но, и без них никуда, тоже верно.
   Он немного помолчал, но ввиду того, что по понятным причинам, подросток просто не мог поддерживать эту тему, то сам же, и продолжил дальше.
   - Вообще-то, у вас в Энске, своих крупных башибузуков вроде не водится. Городок - тьфу, все, как на ладони. А потому, думаю, не иначе, как из Хабары на разборки прикатили. Точно!
   А вот над этим, в силу неопытности, Ванька, как-то и не подумал. Поэтому он с интересом взглянул на шофера и даже, мысленно похвалил себя за то, что в свете будущих перспектив мщения, наобум, но все ж таки, выбрал правильное направление движения.
   - А почему, думаете, именно из Хабаровска? - только спросил он.
   - Так это же их епархия. Владикская мафия сюда нос не сует. Они больше по рыбе, да по машинам, что из Японии таскают. У биробиджанских, кишка тонка. Вот, оно и получается, что больше некому. Точно! Ты то мал еще, откуда тебе расклад знать. Да и не надо.
   - Как это не надо? А вдруг, как раз и надо! на будущее, - совершенно неожиданно для шофера, запротестовал Ванька и, с дальним прицелом, совершенно не думая о том, что выглядит наивным, закинул удочку. - А где она, эта мафия, в Хабаровске то тусуется? Город то большой.
   На что рыжий водила отреагировал ровно так, как, наверное, и должен был отреагировать. Он весело загоготал, а уже затем, для пущей назидательности, прейдя на серьезный тон, выдал:
   - Эко ты, брат, загнул! Ей Богу! Тусуются, говоришь, значит. Это ж тебе не воинская часть и не дискотека какая-нибудь. Это, во-первых! А во-вторых, честно признаюсь, их сейчас сам черт не разберет. Всё перемешалось в одну большую кучу дерьма. И уголовники, и те, кто у власти поставлен. Да и без ментов не обходится. Вот и посуди сам.
   Конечно же, для двенадцатилетнего пацана, это была очень мудреная наука. Он практически в совершенстве владел компьютером, мог запросто решить сложную алгебраическую задачу и, даже вполне достойно порассуждать о серьезной литературе, скажем, ХIХ века. Но в данном случае, его мозг, просто не мог по определению, охватить всех хитросплетений, разросшегося по стране на почве абсолютного безвластия, точно такого же, абсолютного беспредела. Впрочем, и само слово "беспредел", Ваньке знакомо, пока что, не было. А водила, заметив его разочарование, воспринял это явление, как недостаток разъяснительной деятельности со своей стороны, а потому и решил авторитетно добавить.
   - А что бы ты хотел, брат? Капитализм хренов! Он, зараза, и есть капитализм, со своим, так сказать, натуральным, звериным лицом. Вернее - харей! Иными словами, кто смел, тот и съел! Но, бывает и смелости недостаточно. Какая уж тут смелость, против лома? Вот у нас, к примеру, в порту...
   И тут, он с завидным увлечением, принялся достаточно подробно излагать криминогенную обстановку, сложившуюся на его родном предприятии. Какие тарифы существовали на взятки, чтобы получить выгодный заказ. Кому их следовало давать и так далее. Ваньке совершенно ничего не оставалось делать, как слушать и, ради приличия, время от времени, кивать головой. Хотя, в данный момент, подросток думал совершенно о другом, своем сокровенном и, мучавшем молодое максималистское сознание, до самого его основания. И что удивительно, не смотря на пессимистические прогнозы рыжего водилы, подросток уже сейчас знал, что когда-нибудь, все равно, отомстит сполна, за свою жестоко порушенную семью. Что бы ему ни стоило, непременно отыщет этого беспалого и тогда уже точно, его месть будет неотвратимой.
   А между тем, их маршрут неумолимо приближался к своему финишу. Да и время, незаметно подбежало к обеду, когда они, преодолев по нескончаемому мосту широченный Амур, въехали в пределы краевого центра. И вот тут-то, совершенно неожиданно для беглеца, выяснилось, что в россказни про школьную Олимпиаду, повидавший на своем веку не мало, ушлый дальнобойщик совершенно не поверил. Он искоса посмотрел на уставшего к концу пути, а потому и притихшего Ваньку и выдал:
   - Не знаю, где здесь твоя Олимпиада и есть ли она в принципе, но в центр мой тягач все равно не пропустят. А потребить калории, было бы нелишне. Как ты на этот счет?
   Подросток с искренним восхищением и благодарностью одновременно, посмотрел на улыбающегося шофера и в ту же секунду, словно по какой-то команде, у него настоятельно стало сосать под ложечкой.
   - Не откажусь, - вполне по взрослому отозвался Ванька и, внутренне приготовился к новым расспросам.
   Однако водила и не думал делать этого. Он затормозил свой тяжелый контейнеровоз у придорожного кафе на окраине города и, в течение целого часа, с шутками, да прибаутками, будто заботливая нянька, потчевал необычного пассажира. А уже затем, выполнив, как бы, свою миссию и прощаясь, произнес единственное:
   - Ты, вот что, парень, не знаю, что там у тебя стряслось на самом деле, но имей в виду - Хабара город большой. А большой город, он, что твое болото - засасывает, не успеешь и глазом моргнуть. Потому, и денег тебе, специально, не дам - поголодуешь малость, быстрее домой вернешься. Путешественник!
   На что, Ванька только кивнул и, в немалой степени пораженный прозорливостью взрослых, поплелся к автобусной остановке.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Без особых проблем, "зайцем", Ванька добрался до центра города. А после чего, совершенно бесцельно стал болтаться по скверикам и паркам, площадям и иным местам, куда его приводили ноги. Иногда, просто для того, чтобы немного встряхнуть себя, подросток заходил, в попадавшиеся на пути супермаркеты. Там, под настороженным оком продавцов, он бродил до тех пор, перемещаясь из отдела в отдел, пока на лицах тех, не возникало ярко выраженное желание, призвать на помощь силы правопорядка. Тогда Ванька менял среду обитания и, из мира блестящей всевозможным товаром коммерции, вновь погружался в мир, приближенный к естественной природе. Эта смена впечатлений, поначалу, вполне благотворно влияла на его ощущение самого себя. Но, чем ближе приближалось время к вечеру, тем острее и острее, мальчик чувствовал собственное одиночество и откровенную беспомощность, перед этой огромной Вселенной. Тяжкие воспоминания минувшей ночи, неподъемным грузом стали опять наваливаться на его хрупкие плечи и у Ваньки, в конечном итоге, не осталось никаких сил, чтобы стряхивать с себя это жуткое состояние.
   Подросток ощущал себя крохотной спичкой. Причем, уже сожженной, а потому и абсолютно никчемной, но по иронии судьбы, вдруг, брошенной в бурный океан человеческих страстей и эмоций. Окружавшие его во множестве, самые разные люди, будто нарочно являли собой, кто всамделишные заботы, кто откровенное счастье от удачной покупки, а кто даже грусть и раздражение. Но все равно, они жили при этом нормальной жизнью. И на этом многоликом фоне, Ванькино восприятие себя лишним элементом, усугублялось во много раз. А потому, чтобы невзначай не завыть среди толпы, он отыскал себе глухой уголок в одном из городских сквериков и, устроив в плотном кустарнике некое подобие норы, на время лишил общества, собственного присутствия. В одиночестве ему стало немного легче. А вскоре и вовсе, уставший от недетских потрясений и физического изнеможения, Ванька уснул совершенно мертвецким сном.
   Удивительно, но эта первая ночь, проведенная подростком в печальном качестве круглого сироты, достаточно благотворно повлияла на него. А потому на утро, Ванька проснулся не только бодрым, но и предельно готовым предпринимать что-то конкретное и как-то действовать. Однако, что конкретно предпринимать и, как действовать, он по-прежнему, не знал. По его же разумению, на данный момент, во всяком случае, это было и не так важно. Главное, вместе с физической усталостью, ему удалось сбросить с себя, всегда неблагодарное и никем никогда не понимаемое, тавро незаслуженно обиженного злодейкой судьбой. А это, уже стоило дорогого в его положении.
   Ванька выбрался из своего логова и, приучивший себя еще дома к порядку, первым делом принялся разыскивать что-либо, способное заменить умывальник. В его роли, вполне успешно, выступил небольшой фонтанчик, весело бивший разнокалиберными струйками в самом центре скверика. Умывшись и обретя, опять же, по собственному убеждению, вполне приличный вид, Ванька незамедлительно перешел к решению другой насущной задачи, которая заключалась в следующем: как, не имея за душой даже копейки, дать растущему организму, положенные ему на завтрак калории? А уже после этого, когда естество освободится от лишних проблем, подросток предполагал всерьез заняться обдумыванием конкретных шагов, в направлении устройства своего нового будущего.
   Каких именно шагов? Все это, если брать по большому счету, находилось в категории, что называется, "terra incognita" - "земля неизведанная". Хотя, справедливости ради, следует сказать, что у двенадцатилетнего парня, приученного мыслить компьютерными алгоритмами, некоторые наметки в этом плане уже имелись. Причем, достаточно аргументированные, но, увы, вовсе не лишенные обычного мальчишеского максимализма. Первое - отыскать где-нибудь на рынке сносную бабульку и, на благополучно забытом посыле тимуровского движения, попытаться втереться к ней в сердобольное доверие. На правах, пусть не любимого, но незаменимого по хозяйству, внучка. Второе же, являлось куда более тривиальным, избитым и, как виделось Ваньке с высоты его житейского опыта, предельно простым в исполнении. А именно, пополнить своим молодым присутствием, многочисленные ряды вездесущих бомжей. Временно, конечно. Правда, прежде чем приступать к реализации этой нехитрой стратегии, сперва требовалось, все ж таки, подкрепиться.
   Вполне естественно, на бутерброд с ветчиной и чашку ароматного "Липтона", Ваньке рассчитывать не приходилось. А потому, он просто направил свои стопы по одной из улочек, отходивших от скверика подобно лучам, в ожидании обязательно должного снизойти, удачного стечения обстоятельств. То, что данные обстоятельства явятся, почему-то он был уверен на все сто. И действительно, скоро, оголодавший путешественник, буквально уперся лбом, в борт, расписанного призывной рекламой, фургона, из которого так притягательно пахло свежевыпеченным хлебом.
   Автомобиль стоял прямо на тротуаре, почти упершись, распахнутым зевом заднего борта, в двери булочной. Шофер, за рулем фургона, откровенно подремывал. А пышущие жаром аппетитные булки на деревянных лотках, не очень сноровисто и, как бы, старательно сохраняя собственное достоинство, но все равно ритмично, выгружал странного вида тип. На первый взгляд, это был вполне интеллигентный мужчина неопределенных лет, на облике которого, присутствовали все положенные атрибуты данной социальной прослойки. Это касалось и роговых очков, и шляпы и серого, в мелкую полосочку, давно вышедшего из моды костюма, поверх которого был, накинут белоснежный халат. Ну и, конечно же, галстук. Однако сейчас, вероятно, чтобы не мешать делу, он бездыханной, тощей селедкой торчал из кармана. Правда, шляпа мужчины, уже давно потеряла свою первозданную форму, одно из стекол очков было старательно заклеено скотчем, а стоптанные туфли, с обрывками шнурков, были обуты на босу ногу. И все это, красноречиво говорило лишь за то, что если что и осталось у грузчика при себе, в результате нелегких жизненных перипетий, так только этот единственный, давно вышедший в тираж, налет интеллигентности.
   Как уже говорилось, работал бывший интеллигент неспешно. Сперва, он педантично пересчитывал каждую булку на деревянном лотке. А уже затем, поднатужившись и дыхнув, скорее всего перегаром в сторону, словно штангист перед взятием рекордного веса, поднимал груз и вносил его внутрь булочной. Приблизительно через полминуты, он возвращался назад. Поэтому Ваньке, уже настроившемуся на экспроприацию, оставалось только на глазок прикинуть этот ритм и действовать. Он с видом праздношатающегося покрутился поодаль и, когда грузчик, с очередным лотком скрылся в дверях булочной, ринулся за добычей. В доли секунды, горячая буханка оказалась в его руках, но тут, совершенно неожиданно, за спиной новоявленного воришки, раздался очень даже спокойный голос.
   - Не делай этого, парень. Положи хлеб на место.
   Ванька так и обомлел. Он ожидал, что за этим, последует что угодно - крик, забористый матерок, или даже увесистый пинок под зад. Но, ничего подобного так и не произошло, а потому, просто до конца обезоружило парня. Ну, не имел он еще опыта успешного беспризорничанья. Не мог, самым наглым образом плюнуть на интеллигентские штучки, рассчитанные на совестливость и сделать, что называется, "ноги". Словно загипнотизированный, подросток медленно обернулся и, виноватыми глазами уставился на мужчину. А тот стоял в дверях с лотком в руках и довольно строго, но без неприязни или раздражительности, смотрел прямо в Ванькины глаза. Судя по всему, изрядно побитый жизнью, выброшенный за ее борт, а потому и мудрый, он достаточно давно смекнул о намерениях пацана и, исподволь следил за ним.
   - Положи, положи, - спокойно повторил грузчик и, изобразив некое подобие улыбке на изможденном лице, добавил. - Вот я закончу работу, а тогда, если желаешь, и потрапезничаем. Не дело это, в твоем возрасте, воровским способом желудок набивать. Не дело! Впрок не пойдет.
   От этих, вполне по-человечески произнесенных слов, бедный Ванька и вовсе растерялся. Он водворил ворованную буханку на место и, чтобы хоть как-то сгладить собственную вину, нерешительно произнес:
   - А можно, тогда я вам помогу? Я сильный, не сомневайтесь.
   - Благодарствую, но каждый должен заниматься своим делом, - несколько назидательно ответил тот. - Да и нет у тебя медицинского допуска к продуктовым товарам. А это, мой молодой друг, есть нарушение писаного закона. Так что, я уж сам справлюсь.
   - Какой допуск? - разинул рот Ванька.
   Но мужчина, его уже не слушал. Он итак сбился с положенного ритма, а остывающий хлеб, подобного терпеть, конечно же, никак не мог. Тем более, что у булочной, как только что заметил подросток, с другой стороны фургона, успела выстроиться приличная очередь, состоящая из, не в пример грузчику, ворчливых бабусек. Потертый интеллигент завершил свой труд минут через пятнадцать. Фургон покатил дальше, а он, подмигнув Ваньке, словно старому знакомому: "Мол, я сейчас!", опять скрылся в булочной. Оттуда мужчина вышел достаточно скоро. В его руке болталась старинная, наверняка, еще домостроевская авоська, в которой возлежали два, самых поджаристых батона белого хлеба. А, и без того отвисший карман грузчика, благостно оттопыривала какая-то тяжесть, очень похожая на бутылку "бормотухи".
   - Ну, что, молодой человек, - произнес интеллигент, подойдя вплотную, к теперь уже просто любопытствующему Ваньке, - будем знакомиться? Меня можешь звать по-простецки - Витя. А вас, как будет звать-величать?
   - Иваном, - отозвался подросток и, чтобы лишний раз показать новому знакомцу, что он не просто бродяжка, а вполне воспитанный индивидуум, поинтересовался. - А отчество у вас есть? Мне, как-то неудобно, называть вас Витей.
   Поначалу, интеллигент явно опешил, но скоро сообразив истинный расклад, только усмехнулся. А уже затем, кратко, но предельно ёмко, призвав на помощь немудреную житейскую философию, изложил:
   - В моем положении, как ты понял, отчество совершенно не обязательно. Поверь, так много проще и, что самое главное, нет необходимости пыжиться в благонравности перед памятью предков. Да и что есть, в планетарном масштабе, такая разница в возрасте, как у нас?! Наверное, лет тридцать? - при этом, он остановился и, осмотрев для верности попутчика, с удовлетворением подтвердил. - Верно, лет тридцать, не более того! Но учти, все, что я сейчас сказал, это обо мне и тебя не касается. Ты еще молод - все впереди. Да и от прошлого открещиваться пока рановато. Вот так!
   На что Ванька благодушно согласился. По пути, они зашли в молочный магазин, где Витя, вынув из кармана груду мелочи, старательно отсчитал от нее положенное и купил пакет молока. При этом, он хитровато подмигнул юному знакомцу. А поскольку тот был совершенно не в силах, постичь истинное предназначение этого действия, то и не замедлил прояснить:
   - Ну, что глаза пялишь? Молоко, это тебе, как растущему организму. Белок, фосфор, кальций и прочее.
   - Выходит, все ж таки, никуда не денешь разницу в возрасте? - заулыбался Ванька, памятуя недавнюю лекцию о планетарных масштабах.
   На что Витя, нарочито нахмурившись и, придав своему изможденному лицу серьезный вид, очень даже лаконично изрек:
   - Грамотный больно!
   На этом, их приготовления к совместной трапезе завершились. И теперь, следуя логике, Ваньке предстояло быть гостем в "хоромах" своего, удивительным образом обретенного старшего товарища. А это, при всех бедах парня, было не так уж и плохо.
  
  
  
  
   Х Х Х
   По оригинальности, "хоромы" Вити, вполне могли поспорить с жилищем любого миллионера. Но что было действительно удивительным, располагались они практически в центре города. Чтобы попасть в них, следовало сперва зайти за угол какого-то административного, очень даже помпезного, здания и уже там, в небольшом, но изрядно захламленном дворике, спуститься в люк теплоцентрали.
   - Не хило ты устроился, Вить, - произнес Ванька, спускаясь по скобам, вслед за хозяином.
   - А ты как думал, - ответил тот, откуда-то снизу. - Во-первых, зимой тепло. Кстати, и сейчас не жарко. Ну, а во-вторых, считай, самый престижный район. В деловом смысле, конечно.
   Дальше, они почти в полный рост, прошли по гигантским трубам вглубь гулкого тоннеля. Затем хозяин увлек гостя в правое ответвление и, в конечном итоге, они оказались в неком подобии каморки, в которую, совершенно загадочным образом, даже проникал дневной свет. Он бил откуда-то сверху и этот зыбкий столбик с кружившимися в нем пылинками, позволял вполне сносно ориентироваться в подземелье. Стены убогого жилища были старательно обложены уже пожухлым лапником, а центральную часть занимала, прямо таки, королевская постель, сооруженная из подранных, но аккуратно зашитых спортивных матов.
   - Милости прошу располагаться, - произнес Витя, ступая прямо по "постели" и, заметив нерешительность гостя, подбадривая его. - Да смелее ты наступай. Я на ночь все равно, простыни стелю.
   - И что, ты один здесь обретаешься? - спросил Ванька.
   - Сейчас один. А к зиме соседи подкатят. Они летом всегда на юга трогаются. Во Владик. Там море, купание. Отдых, в общем.
   - Ну, а ты, что отстал то?
   - А я, Вань, к этому делу не приучен с детства. Вот, как с твоего возраста, примерно. Сколько помню себя, столько и тружусь. Блажь это все - море, да пляжи. Раздолье для тунеядцев. Ума не приложу, как это можно на песке целый день пролежать недвижимо!?
   Сказав это, хозяин, совершенно не стесняясь присутствия постороннего, скинул с себя шляпу, костюм и брюки. Затем он скрупулезно осмотрел каждую деталь своего гардероба и, аккуратно повесив все на специальную вешалочку, водворил в некое подобие платяного шкафа, в боковой нише. После чего Витя облачился в довольно сносный спортивный костюм и, расположившись посреди мягкого ложа, принялся расстилать на нем, замызганную вафельную салфетку. Наконец, началась и раздача продуктов. Ванька получил свою булку хлеба и пакет молока. А хозяин, бережно поставив перед собой бутылку "бормотухи", стал благоговейно проводить какие-то манипуляции со своей долей. Сперва он старательно поделил буханку на две равные части и одну из них, завернув в газету, пожил на импровизированную полочку.
   - Это, на ужин, - пояснил Витя при этом. - А ты ешь, ешь. Голодный же.
   Потом он достал откуда-то порожнюю бутылку и, отлив в нее половину вина, так же, отправил данное НЗ на полочку.
   - Ну, вот теперь, можно и потрапезничать, - наконец, изрек бомж, заметно повеселев.
   В родных стенах, флер его былой интеллигентности несколько потускнел и, как бы, нивелировался в соответствие с, все ж таки, убогой обстановкой. Ел Витя неспешно и с расстановкой. Сначала, отхлебывал прямо из горлышка вино, а уже затем, отщипнув от половины буханки кусочек хлеба, отправлял его в рот и долго, долго пережевывал. После чего, вся эта процедура, повторялась снова. Что же касалось Ваньки, то поначалу, ему тоже, очень даже хотелось держать соответствующую марку. Однако чувство голода в нем, крайне обострившееся при виде съестного, напрочь подавило апломб и, заставило расправиться со своей долей в два счета. И вот теперь он сидел, совершенно не зная от стыда, куда девать глаза, лишь исподволь наблюдая, за действительно трапезничавшим, в полном смысле этого слова, Витей. Правда, и тот, при всей его доброте и интеллигентности, но вынужденный обретаться в предельно жестоком мире, вовсе не собирался делиться оставшимся. А потому, как бы, не замечая перед собой, откровенно заскучавшего гостя, продолжал с достоинством английского лорда насыщать собственную плоть.
   Наконец, последняя капля вина была вылита в глотку, а каждая крошка хлеба была тщательно собрана со скатерти и отправлена следом. От выпитого, Витя несколько раскраснелся. Глазки его заблестели, а голос принял эдакий самодовольно-благосклонный тон.
   - Ну-с, - на манер дореволюционного профессора выдохнул он и, воззрившись из-под нелепых очков на Ваньку, то ли мягко приказал, то ли просто настоятельно попросил. - Рассказывай, Иван батькович, как докатился до такой жизни! И вообще.
   И хотя, в данный момент, юного гостя гораздо больше интересовала история самого хозяина, тем не менее, в благодарность за гостеприимство, он принялся излагать. При этом, вовсе не правду, а глупейшую ложь об отце алкоголике, семье мал мала меньше и прочих жалостливых причиндалах, своей нелегкой надуманной судьбы. Витя слушал внимательно, но, только первые несколько минут. А затем, вполне по-интеллигентски откашлялся в кулак и, одним махом, зарубил все Ванькины потуги.
   - Ты вот что, парень, Некрасова я тоже читал. Правда, давненько это было. Но, ни амнезией, ни склерозом пока что не страдаю. Думаешь финтить дальше, в таком случае, я тебя не задерживаю.
   При этом, Витя не замедлил состроить вид оскорбленного и, демонстративно выказывая полное пренебрежение со своей стороны, растянулся в полный рост на дерматиновом ложе.
   - Да ладно тебе, Вить, - сконфузился Ванька, поняв, что своим откровенным враньем, явно хватил лишку и, конечно же, никак не ожидая подобной прозорливости. - Расскажу я все, расскажу. Только трудно мне это делать сейчас. Поверь. Честно. Ну?
   Это было произнесено с такой пронзительностью. Да еще, на глазах юнца, совершенно без его спроса, показались всамделишные слезы, что видавший виды абориген тепловых коммуникаций вмиг встрепенулся. Он вновь сел и, вглядевшись в Ванькино лицо, выдал, на удивление точно и ёмко:
   - Да, парень, видать хлестанула тебя жизнюшка по серьезному. Не удивляйся, вижу. С дури, в глазах такого темного омута никогда не бывает. А меня извини, если может. "Бормотуха"-дьяволица в голову шарахнула.
   - Чего уж там, ладно, Вить, - отмахнулся Ванька.
   - Нет, не ладно! - вдруг, резко произнес тот. - Никому, понимаешь, никому не дано права обижать человека! Запомни это на всю жизнь, парень. Можно врать, можно дурить, но обижать незаслуженно - ни-ни! Вот, возьми меня. Что ты думаешь, я с рожденья по этим катакомбам шарахаюсь? Нет, дорогой! Я ведь тоже, когда-то, был уважаемым и на простынях белых спал. Да, видать, выспался.
   Выдав это, хозяин явно загрустил и его рука, машинально потянулась, к заначенной на вечер "бормотухе". А уже после доброго глотка терпкой, приторной жидкости, глаже потек и рассказ о житье-бытье бывшего интеллигентного человека Вити, когда-то имевшего и отчество, и фамилию. В принципе, его история ничем особенным не отличалась. Таких, изломанных необычным временем, вдруг наступившим в стране, судеб, в последние годы было, хоть пруд пруди. Удивительным было лишь то, что в нормальной жизни, Витя умудрился достичь высот, аж кандидата каких-то наук. Но потом, как водится, их лабораторию приватизировали и все пошло прахом. Сначала ушла жена. Причем, не к кому-нибудь, а к более удачливому другу. Затем, как следствие, Витя запил горькую и в пылу кромешного загула, в одночасье пропил, да проиграл все что было возможно. И уже позже, пройдя ЛТП, обосновался в этой самой тепломагистрали. Вот, собственно говоря, и все.
   Но, что было поистине поразительным, так это то, что, побывав в обеих ипостасях, бывший интеллигент особой разницы для себя не почувствовал. Наоборот. В последнем своем качестве, обрел куда большее душевное равновесие и возможность рассуждать не только истинно философски, но и возвышенно-критически, о ранее напрочь запретных вещах. И сейчас, грусть в его глазах, за толстенными стеклами очков, была вовсе не связана с сожалением о прошлом. Просто, так устроен мыслящий человек, что даже о собственной свадьбе, допустим, всегда вспоминает с легкой грустинкой. Поскольку видит при этом, и не саму свадьбу вообще, но неумолимый бег вечного времени.
   Что же касалось Ваньки, то он слушал не перебивая, широко раскрыв свои глаза. Настолько поражаясь, оказывается существующим в жизни метаморфозам, что его собственная судьба на фоне их, казалась ему сущим недоразумением. Потому-то, когда наступил его черед, он рассказал обо всем предельно лаконично и без особых эмоций. И, был совсем не удивлен тем, что Витя отнесся к его исповеди, хоть и с должным вниманием, но, без принятых в таких случаях, по большому счету ни к чему не обязывающих соболезнований.
   - Да-а-а, дела, - только и протянул он.
   А затем, вроде как за упокой душ, безвинно убиенных родителей Ваньки, глотнул приличный глоток вина из бутылки. Они немного помолчали, думая каждый о своем и, спустя время, Витя спросил.
   - Ну, и что думаешь делать то дальше?
   - Так вот ума и не приложу, - вполне по-взрослому отозвался Ванька. - Знаю точно только одно - буду мстить, пока смогу дышать.
   - Мстить то, оно мстить, - вздохнул хозяин. - Может дело и благородное, только очень проблематичное. Озлобляется человек при этом и уже перестает отличать вокруг себя черное от белого. Вот в чем беда. Но я тебя о другом спрашиваю. Жить то, как собираешься? Это тебе сегодня повезло с хлебом. А не ровен час нарвешься, так ребра пересчитают, за будь здоров!
   - Вить, а что если я у тебя останусь? - вдруг, с надеждой в голосе, выпалил Ванька.
   Тот, скорее всего, ожидал подобного вопроса, но отвечать слету, на него не стал. Он старательно почесал затылок, согнал с лица чуть пьяненькую ухмылку и, придав себе вид серьезного ученого мужа или, по крайней мере, старшего, многоопытного товарища, изрек:
   - А вот этого, Иван, я тебе делать не советую. Постарайся понять меня правильно, без обид. Не гоже с малолетства по куширям шарахаться. И не потому, что человеческой натуре противно. А потому, чтобы по достоинству оценить преимущества подобного бытия, надо сначала в нормальной жизни пообретаться. Сполна познать подлость и предательство. Ну, а если их не выпадет на твою долю, тогда и вовсе, даю гарантию, благость бомжевания ты никогда не осмыслишь. Да и учиться тебе надо.
   От этих слов, смысл которых он наполовину не понял, настроение у Ваньки заметно испортилось. Витя, конечно же, это заметил. Но у многоопытного бомжа, и на данный счет, оказывается, был уже готовый совет.
   - В детдом тебя определим. Вот это, будет самое верное, - произнес он. - И кров тебе нормальный, и стол, и учеба. Все в одном флаконе. Завтра, после разгрузки, этим делом и займемся. Не возражаешь?
   Может быть внутренне, Ванька и возражал, но в его незавидном положении выбирать не приходилось. В результате же, на следующее утро, как только Витя вернулся с разгрузки хлеба, начались сборы. В связи с особым случаем, он повязал на шею свой лучший галстук. После чего, внимательно осмотрел со всех сторон, нежданно навязавшегося на голову, подопечного и провозгласил:
   - Годится! Значит так, сейчас на автобус и, к месту назначения. Насчет того, приличный детдом или нет, скажу честно - не знаю. Но, это единственное заведение подобного типа, о котором я сведущ.
   - Да какая разница, - обреченно махнул рукой Ванька. - Лишь бы кров был, пища и учеба.
   - Во, во, точно сказал, - оживился Витя, пропустив явную подначку мимо ушей. - В общем, идешь сразу к директору и на стол аргумент: мол, принимайте меня, круглый сирота. Вот тут, можешь врать сколько угодно - это во благо, а потому и непредосудительно. Только про то, что из Энска, ни гу-гу! Береженого, Бог бережет, мало ли что.
   - А ты что, не зайдешь со мной? - удивился подросток.
   На что бомж, авторитетно выдал:
   - В этом деле, Ваня, присутствие взрослого вредно. Точно так же, как присутствие третьего, при любовном акте. Мальцам, если и не веры больше, то жалости. Однозначно. А еще лучше, если директором окажется женщина. У них инстинкт материнства развит. Но и ты, не будь дураком, особо не умничай.
   - А что же ты тогда свой галстук напялил?
   - Мал ты еще, рассуждать на этот счет, - недовольно буркнул Витя, но, как истый интеллигент, вопрос без ответа не оставил. - А сам факт процедуры? Что же мне, в пижаме идти?
   На что, Ваньке ответить было совершенно нечего. А посему, они тронулись в путь. Ехать на автобусе, пришлось достаточно далеко, почти на окраину Хабаровска. Всю дорогу, Витя сосредоточенно безмолвствовал, старательно изображая из себя самодостаточного гражданина. Однако, когда они сошли на нужной остановке, бомж сполна восполнил вынужденное молчание, очень даже пространным излиянием, относительно архитектурных особенностей здания детского дома. Правда, Ваньке, данный экскурс в историю градостроительства, был откровенно до лампочки. Он лишь с любопытством оглядел четырехэтажный особняк, расположившийся за чугунной, литой оградой и коротко произнес.
   - Ладно, Витя, я пошел, что ли?
   Тот моментально замолк. Затем глянул на Ваньку, словно только что увидел перед собой попутчика и, так же коротко, ответил.
   - Ну, давай, а что стоять то.
   После чего, бомж принялся зачем-то сосредоточенно шарить по своим многочисленным карманам и, уже вслед подростку, крикнул.
   - Иван, я тебя ожидать то не буду. У меня, сам знаешь, завтрак выдыхается. Если возникнут проблемы, думаю, дорогу ко мне отыщешь.
   Но Ванька даже не обернулся. Уж очень не хотелось ему, демонстрировать Вите собственную слабость. А она, как раз в этот ответственный момент, все ж таки, имела место. В виде предательской дрожи в коленях и застывших слезинках, в самых уголках, напряженных перед неизведанным, глаз.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Что сильно удивило Ваньку, едва он переступил порог заведения, так это то, что детский дом выглядел совершенно пустынным. В этой суматохе, он как-то упустил, что на дворе было лето. А потому, по всей вероятности, все его горластое население, было вывезено в загородные базовые лагеря. Для поправки сиротского здоровья и одновременно, прореживания яблоневых садов, тамошних куркулей. Попав в этот своеобразный вакуум, парень даже поначалу растерялся и, принялся настороженно озираться по сторонам. Однако, тишина в огромном фойе, оказалась точно таким же относительным явлением, как и все остальное в этом мире. Не успел Ванька еще и шагу шагнуть, как из какой-то темной ниши справа, вместе с грохотом пустых ведер, раздался и, очень даже недружелюбный женский голос.
   - Ты, энто куды намылился, пострел пшивый?! А ну, стоять, где стоишь, мать твою! Я только што полы отвозюкала.
   От неожиданности Ванька вздрогнул и, словно затравленный зверек, воззрился на темный прямоугольник ниши. Там, еще некоторое время шла отчаянная возня с ведрами и наконец, на белый свет, выползла сама обладательница голоса. Это оказалась, просто необхватная, не только в талии, но и во всех остальных местах, бабища, явно пенсионного возраста. Ее мощное тело было запаковано в темно-синий халат, с засученными рукавами, которого, вполне бы хватило для того, чтобы вместо чехла укрыть целый танк. А на мощных, будто два столба, ногах, красовались огромные калоши. Круглое, блинообразное лицо дамы, имело столь свирепое выражение, что не предвещало ничего хорошего.
   - Чего надобно? - повторила уборщица, встав на Ванькином пути, как монумент и уперев красные кувалды рук в крутые бока. - Весь кагал в лагерях!
   После чего, она наморщила свой широкий лоб, словно что-то припоминая. Затем выпалила, пораженная собственной догадкой, воистину, достойной самого Холмса.
   - А ты, никак сбег оттудова? А? Сбег, иль нет?
   - Ниоткуда я не сбегал, - буркнул Ванька. - И вообще, я не ваш.
   - Точно! Чёй-то я тебя не припомню, - осклабилась уборщица. - А шо тогда приперси? Друзьев своих, оболтусов, шо ли, не видывал давно? Куряк паршивых. А ну, пшел вон отсюдова!
   - Мне к директору надо, - исподлобья, вонзив прямой взгляд в желеобразное естество церберши, четко произнес Ванька.
   При слове "директор", лоснящееся лицо бабищи расплылось еще шире. И, чтобы ненароком не наломать дров, она тут же сбавила свой напор сразу на несколько оборотов.
   - Директорша наша туточки. Точно. А какое дело у тебя к ней7
   - Государственной важности! - ничтоже сумняшеся, выпалил малолетний посетитель.
   Это магическое словосочетание, видимо, подействовало. И хотя глаза технички по-прежнему, выражали лишь привычное для них недоверие, ее толстые губы, против воли хозяйки, все ж таки, растянулись в угодливом подобии улыбки.
   - Ну, тады топай. По лестнице, как подымешься на второй этаж, так враз налево. И вторую дверь считай. Секретарша ее в отпуске, так шо, сразу в кабинет дуй. Только постучись обязательно!
   - Спасибо, - произнес, удивленный неожиданной метаморфозой, Ванька.
   Однако зря он так рано расслабился. Едва будущий воспитанник сделал шаг, техничка тут же, будто сполна обретая реванш за минутную слабость, рявкнула.
   - Ножищи то, вытри! Деятель. Вон, тряпка у порога, специально поклодена. Ишь мне, важность у него государственная. Знаю я вашу важность.
   Она еще немного побурчала себе под нос и, шмыгая гигантскими калошами, одетыми на босу ногу, вновь поплелась в нишу, громыхать ведрами.
   Поднявшись на второй этаж, Ванька быстро отыскал дверь приемной директора. Уже там, он приосанился. Затем придал выражению своего лица соответствующий вид и, отпросив последние сомнения, постучал в обитую черным дерматином дверь. Правда, оказавшись в огромном, словно гимнастический зал, кабинете, парень вновь несколько стушевался. Да так и застыл у порога, плетьми раскинув руки вдоль тела и понурив голову. Но директриса, уже успела взять его в фокус своего внимания. Она оторвалась от каждодневных забот, которые правила, сидя за не менее огромным, Т-образным столом и, поверх небольших очков с полулунными стеклами, принялась профессиональным взглядом изучать неожиданного посетителя. Глава детского дома представляла собой весьма ухоженную женщину, лет пятидесяти. В молодости она, скорее всего, была просто красавицей. Хотя и сейчас, располнев и приобретя округлость форм, директриса была похожа на эдакую очаровательную рубенсовскую примадонну.
   Правда, которой, волею судеб и, прежде всего должностью, не дано было возлежать на атласном покрывале в полном неглиже, а приходилось править скучнейшие чиновничьи обязанности. Оттого на ее лице, по большому счету, призванном служить обольщению почитателей, на веки вечные отпечатались лишь казенные черты подвижной маски. Небогатый арсенал этих мимических средств, был достаточно широко растиражирован по всей стране, еще со времен третьих секретарей Обкомов. Которыми часто являлись, почему-то, именно женщины. С тех самых пор, он стал, как бы хрестоматийным атрибутом любой деловой дамы. И включал в себя, непременное изгибание в меру выщипанных бровей в суровую дугу, колючий взгляд типа: "Ты записался добровольцем?" и, конечно же, ярко крашенные губы, способные вытягиваться в узкую, презрительную полоску. Вот и сейчас, посмотрев на Ваньку, хозяйка кабинета, с достоинством королевы, сухо процедила:
   - Во-первых, здравствуйте. А во-вторых, если у тебя ко мне какое-то дело, присаживайся к столу и излагай.
   - Здравствуйте, - буркнул подросток и, на негнущихся ногах, прошествовал в указанном направлении.
   Здесь он осторожненько, будто они были хрустальными, присел на краешек стула. Затем, принялся исподлобья осматриваться и, как бы, набираться духа для скорой беседы. Что же касалось директрисы, то она отвлеклась на время от юного посетителя,, для того, чтобы завершить какие-то неотложные дела. А потому, вновь обратила свое внимание на мальчугана, только спустя несколько минут.
   - Ну-с, слушаю тебя, - произнесла она мягким, грудным баритоном.
   - Я.., да..., как это..., ну.., - забекал Ванька, совершенно не зная, с чего начать.
   И тогда, профессиональный педагог, решительно взяла бразды правления беседой, в собственные руки.
   - Хорошо. Начнем с того, что меня зовут Аделаида Петровна и я являюсь директором этого заведения. Что тебя привело ко мне? Я думаю, ты осведомлен, что представляет собой наше учреждение?
   - Знаю, - отозвался Ванька. - Потому и пришел, что хочу к вам поступить.
   - Что, значит, поступать? У нас не институт и, даже не ПТУ. У нас - детский дом! А потому, к нам не поступают, а прибывают по направлению соответствующих органов. В основном, дети-сироты, - назидательным тоном, решила прояснить обстановку Аделаида Петровна.
   - А я и есть сирота, - не чинясь, выдал подросток. - Самая настоящая.
   С начала разговора он несколько осмелел. И теперь, призвав на помощь свою эрудированность и фантазию, был готов целенаправленно трудиться на убеждение этой холеной дамы.
   - Постой, постой, - заспешила та. - Допустим, сирота - это понятно. А почему я тебе должна верить? Вдруг, ты просто сбежал от родителей, или того хуже - совершил где-нибудь преступление! А? Нет, мальчик, у нас так не положено. Вот иди в милицию, там есть комиссия по делам несовершеннолетних. Пусть они принимают решение и тогда - милости прошу.
   - Ну, знаете, Аделаида Петровна, я не ожидал подобного от вас, педагога, призванного стоять на защите интересов подрастающего поколения, - вдруг, совершенно с серьезным лицом, выпалил Ванька. - Что значит - вы не можете? Только неделю назад, по телевизору показывали, как президент страны клеймил бездушных руководителей и, называл беспризорничество, позором для великой державы! Вы что, хотите, чтобы я действительно, пошел и совершил какое-нибудь преступление? Я пойду и совершу. А потом, скажу, где следует, что на это, подтолкнули меня именно вы.
   Столь эмоциональное выступление мальца, конечно же, не могло не произвести должного впечатления на закоренелую чиновницу. Она, быстренько сообразив, что к чему, тут же сменила гнев на милость и, принялась лихорадочно искать, в непростой ситуации, удобоваримый компромисс.
   - Ладно, ладно. Ишь, раздухарился, грамотей. В принципе, ты прав, мы можем уже потом заняться положенным оформлением. Но я, хотя бы должна знать твою историю? Согласись. Так что, давай, излагай - кто ты, что и откуда. И смотри мне - без вранья!
   - Очень нужно, - с видом победителя, изрек Ванька и старательно, на манер взрослого откашлявшись, приступил к рассказу.
   Согласно ему получалось, что парень проживал в таежном поселке, близ БАМовской Тынды. И вот, случилось несчастье - дом сгорел, а в огне погибли оба родителя. Сердобольные односельчане, собравшись на сход, решили отправить сироту в Хабаровск, где у того, якобы, имелся дальний родственник - дядька. Они же, собрали и немного денег на билет. Но, как это всегда бывает, беда одна не приходит. Прибыв в краевой центр, юный погорелец убедился в том, что его надежда на будущее - дядька, уже год назад отбыл в неизвестном направлении.
   - Вот, я прямиком к вам и заявился, - с абсолютно честными глазами, завершил свое повествование Ванька и добавил немного правды. - Только с бомжами одну ночь пришлось переночевать. В каком-то подземном трубопроводе.
   Аделаиде Петровне оставалось только покачать головой и, во избежание выговора, напророченного посетителем, приступить непосредственно к делу.
   - Ладно, - благосклонно согласилась она. - Все это, конечно, мы проверим потом. А сейчас, так и быть, будем тебя оформлять. Давай документы.
   - Какие документы, Аделаида Петровна? - округлил глаза Ванька. - Дом то сгорел. Пишите уж так, на слово. Какой мне прок врать, если сам к вам пришел. Кстати, мог бы и не придти.
   - И то верно, - согласилась директриса. - Проку тебе в этом, действительно, нет никакого. Другой бы, как минимум, в Москву замысил.
   Она вновь напустила на себя строго-деловой вид и, покопавшись у себя на столе среди бумаг, извлекла что-то, вроде стандартного бланка. Ну, а Ваньке, при виде этих приготовлений, оставалось только с облегчением вздохнуть. Еще бы, ему удалось пробить первую, но главную брешь, в неприступной стене бюрократической системы. А потому, под напором посетившей его эйфории, парень расслабился настолько, что напрочь забыл все свои намерения, связанные с сохранением инкогнито. Однако судьба в этот день, к нему явно благоволила.
   - Ну, что ж, тогда давай по порядку, - выдала, наконец, Аделаида Петровна, приготовившись заполнять положенный формуляр. - Имя?
   - Иван, - буркнул мальчуган и осекся.
   Еще бы! ведь совсем недавно он основательно решил покончить со своим прошлым. Даже в этих, необходимых каждому человеку мелочах. Ради безопасности своего же будущего. Однако, слово уже вылетело из его рта и, ему ничего не оставалось делать, как покориться обстоятельствам.
   - Иван, - тем временем, старательно вывела директриса и, не удержалась от комментария. - Прекрасное имя! Простое, и исконно русское.
   - "Уж точно. Не то, что Аделаида!", - от злости на себя, пронеслось в голове у Ваньки.
   - Отчество?
   - Иванович!
   Вот тут то уже, глаза директрисы округлились, выщипанные брови поползли вверх и она, с подозрением воззрилась на посетителя. Ну, никак, очевидно, в ее голове не могло уместиться, что исконно русская простота, может повториться в варианте, возведенном в квадрат. Тем не менее, Ванькина физиономия выражала полную безмятежность и незапятнанную честность. Потому, Аделаида Петровна только хмыкнула и, все так же старательно, вывела.
   - Иванович. Пусть будет так. Фамилия?
   - Сидоров.
   После этого, в огромном кабинете на несколько секунд повисла напряженная пауза. Директриса принялась что-то старательно соображать, в своем, испорченном казенными инструкциями мозгу и, наконец, отбросив ручку, буквально взорвалась.
   - Ну, знаешь, это уже слишком! Если врать с самого начала, то мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее. Я к нему всей душой, а он!
   А что оставалось делать Ваньке, ставшим свидетелем подобной реакции? Поначалу, он действительно оторопел, но, быстро оценив ситуацию, которая явно склонялась к его первоначальной задумке, решил ничего не доказывать. Но, в плане того чтобы немного поерничать, отказать себе не мог.
   - Вы правы, извините, - нарочито виновато, изрек он и тут же выдал. - Тогда пишите - Фреди Крюгер.
   - Немец, что ли? - глаза Аделаиды Петровны приняли вид оловянных плошек. - Так и писать?
   - Вообще-то, американец. А насчет "писать", почему бы и нет? По крайней мере, приятно будет стать тезкой известного персонажа из "Кошмара на улице Вязов". Правда, он отвратительный, но девчонок, думаю, это будет забирать классно.
   - Ну, вот что, молодой человек, - в голосе директрисы появился металл. - Или вы сейчас излагаете мне голую правду, или я вызываю милицию!
   Обстановка в кабинете явно накалилась до предела. И теперь уже пришла Ванькина очередь, раскинуть мозгами в полном цейтноте, чтобы отыскать верный способ, возвратить ее в прежнее, конструктивное русло. Что-то, наконец, придумав, он открыл было рот, но в эту самую минуту, дверь кабинета отворилась и, на пороге объявился перепачканный краской мужчина. Он был одет в рабочую спецовку, а из последующего разговора его с директрисой, стало ясно, что мужчина являет собой не иначе, как завхоза учреждения. Причем, непосредственно занятого своими прямыми обязанностями - летним ремонтом.
   - Здравствуйте, Аделаида Петровна, - произнес вошедший и без перехода, выложил свою насущную заботу. - Краска для панелей темновата будет. Потому я еще белил подкуплю. Вы не против?
   - Здравствуйте, Василий Альбертович, - проворковала та, не преминув выразительно взглянуть на Ваньку: "Мол, слышишь, какие имена у нормальных людей!", - Что касательно краски, решайте сами, но в пределах выделенных средств.
   - Вот и чудненько, - изобразил удовлетворение завхоз и, вероятно для того, чтобы придать общению с начальством некий налет эстетики, произнес. - Местное телевидение вчера не смотрели?
   - Вы же знаете, Василий Альбертович, что кустарные поделки меня не интересуют, - капризно поджав губки, оказавшиеся довольно пухлыми, ответила Аделаида Петровна.
   - А зря, попадаются сюжетики на загляденье. Вот вчера показывали, как в Энске, дом одного банкира тамошнего спалили и всю семью порешили. Жуть! Что делается! Представляете?
   При этих словах, сердце в Ванькиной груди, забилось словно воробей. Он напрягся и это не осталось незамеченным ушлой директрисой. Она с подозрением глянула на подростка и, видимо, что-то сообразив, обратилась к завхозу.
   - Всю семью, говорите?
   - Всю, под корень. А потом и дом запалили, изверги. Только вот фамилию я запамятовал. Какая-то простецкая, типично русская. И надо же, из головы вон.
   - Что ж, в России, небось, живем, - вполне логично констатировала Аделаида Петровна.
   Затем она еще раз одарила Ваньку взглядом. Однако, встретив ответный, несколько смешалась и, чтобы снивелировать это, вновь поспешила обратиться к завхозу.
   - Вы сейчас на четвертом этаже красите? Я вам скоро помощника пришлю.
   - Вот этого, что ли? - воззрился тот на мальчугана. - Новенький? Так пусть со мной сейчас и топает.
   - Мы еще не закончили оформление. Вот завершим, и он сам к вам поднимется.
   После того, как дверь за завхозом захлопнулась, директриса снова переключила внимание на будущего питомца.
   - Ну, будем говорить правду, или...
   - Будем, - коротко бросил то и, всем своим видом показал, что решился на что-то важное. - Пишите - Макс.
   - Макс? Максимилиан, или Максим?
   - Максим, конечно, усмехнулся Ванька. - Максимилианом Робеспьер был.
   От этого мимолетного экскурса в историю, Аделаида Петровна недовольно поморщилась, но продолжила.
   - Отчество, фамилия?
   - Максим Леонидович Громов, - четко отрапортовал подросток и, в подтверждение своей искренности, нагло уставился кристально честными глазищами на собеседницу.
   - Ну, вот, это совсем другое дело, - довольно резюмировала та. - Теперь, все как у людей.
   После того, как основная критическая точка оказалась благополучно пройденной, дальше уже Ванька, врал куда безбоязненнее и вдохновеннее. Он придумал себе не только новое место рождения, но и прибавил к истинному возрасту целых два года. Что удивительно, Аделаида Петровна против этого вовсе не возражала. Она лишь исподволь глянула на, в общем-то худосочного, хотя и без сомнения, умного не по годам Ваньку и старательно вывела в формуляре его новый год рождения. А потому, всего спустя каких-то полчаса, из директорского кабинета в полное распоряжение завхоза, вышел не просто сирота-беспризорник, но новый питомец данного детского дома. Максим Леонидович Громов, четырнадцати лет от роду, уроженец таежного поселка близ БАМовской Тынды. Единственным верным из всего этого, было только название поселка - Моховой. В тех местах, действительно, Ванька бывал когда-то, с отцом. Который однажды загорелся идеей приобщения сына к профессии геолога. Правда, родиться в Моховом, было практически невозможно. Из всех жителей, в нем оставалось несколько древних стариков и старух. И это лет пять назад.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Вот так, предельно быстро, словно это был кинофильм, выдуманный чей-то больной фантазией, за считанные часы изменилась судьба парня из Энска. В детдомовском котле, представлявшем собой диковинное смешение самых различных жизненных перипетий, он освоился достаточно скоро и без особых проблем. Уже в первый же день, он вынужден был влиться в бригаду старшеклассников, пребывавших в роли оболтусов-маляров. Почему оболтусов? Да потому, что работали они ни шатко, ни валко, хотя и под патронажем, оказавшегося на поверку жестким и требовательным, Василия Альбертовича.
   Оказавшись в обществе себе подобных, бывший Ванька, сразу же заявил о себе, как независимый индивидуум. Даже более того, тут же, благодаря, наверное, своей башковитости, обрел должное положение и прочное положение среди сверстников. А потому моментально превратился не просто в шкета, без роду и племени, но непременно, в полноценного Макса. Откровенно говоря, это имя, выпаленное им наобум, ему понравилось даже очень. Как впрочем, и все остальные надуманные атрибуты, в виде отчества и фамилии. А в результате, он совершенно без сожаления, как выбрасывают на свалку старые калоши, точно так же, высвободил из своей памяти любое упоминание о прошлой жизни. Кроме единственного - желания мстить.
   И так, совершенно незаметно, положенной чередой потекли недели. Благодатное лето закончилось. А на смену ему, пришла ранняя в этих краях осень. И вместе с ней, в выкрашенные и отремонтированные стены детского дома, властно ворвался многоголосый и, часто неугомонный хор его обитателей. Нельзя сказать, что в этом, очень даже специфическом Содоме, где истинные благодетели были сильно разбавлены многочисленными пороками, успевшими прочно засесть, в еще неокрепших детских организмах и сознании, все протекало беспроблемно. Нет. Имело место и воровство, и жестокие драки, и даже, как дань велению времени, подростковая проституция. А куда было деваться? Крохотное государство, располагавшееся в старинном четырехэтажном особнячке, являла собой частичку огромной страны. А эта страна, пребывала если не в коме, то уж точно, в состоянии затянувшейся болезни.
   Однако на удивление, как раз у Макса, все шло относительно гладко. Имея неплохое воспитание и, что самое главное, базу разносторонних знаний, он сразу же зарекомендовал себя перед преподавателями. А потому в одночасье, стал непременным участником всевозможных предметных олимпиад. Кстати, к огромному удовлетворению Аделаиды Петровны. На поверку, она оказалась, действительно, очень даже неплохим директором. В пору становления гибельного для учебных заведений, капиталистического уклада по всей стране, Аделаида Петровна проявляла, прямо таки, чудеса изворотливости, чтобы ее детище, относительно надежно держалось на плаву, среди жутких волн социальных катаклизмов. И уж конечно, завидев иной раз в коридоре Макса, довольная своим непосредственный участием в обретении столь ценного питомца, директриса непременно интересовалась:
   - Ну, что, Громов, не скучаешь по своей тайге?
   - Все прекрасно, Аделаида Петровна, - как правило, тоже широко улыбаясь, отвечал Макс.
   Подобные отношения, были не похожи на обычные детдомовские. Тем более, между начальством и воспитанником. А потому, у многих одноклассников вызывали вполне законное любопытство, которое не замедляло выливаться приблизительно в следующее:
   - А чё это, Макс, Апетка тебе так щерится каждый раз? Будто ты ее шоколадом из рук кормишь.
   На что тот, ухмыляясь, непременно отвечал по-разному, но всегда, обязательно с выдумкой. Как, например:
   - А она мне теткой двоюродной приходится. Не слыхали разве?
   Кстати, насчет Апетки. Это, была давно утвердившаяся в стенах детдома и, передававшаяся из поколения в поколение, кличка директрисы. Откуда она возникла, догадаться было совсем не трудно. Достаточно было совместить первые слоги ее полного имени - Аделаида Петровна Кастырская.
   Кто-то из однокашников, может быть, и верил этим фантазиям Макса. Но большинство, откровенно посмеивались и относили данные успехи своего товарища, к его коммуникабельности. Правда, однажды, на этой самой почве, Максу пришлось и жестоко подраться и, даже оказаться после этого, в натуральных изгоях. И все потому, что чем-то обиженные Апеткой воспитанники, решили устроить ей небольшую подлянку. В принципе, в этом не было ничего особенного - подобное частенько практиковалось в этих стенах. А уж в изощренных и жестоких исполнителях, как и в желающих, просто погоготать, недостатка никогда не было. Только на этот раз, у задуманной идеи появился яростный противник. Конечно же, это был Макс, который никак не мог ответить черной неблагодарностью этой, по большому счету, отзывчивой женщине. Естественно, в результате мальчишеской разборки, новоявленный защитник был не только жестоко избит, но и обвинен чуть ли не в стукачестве. Что не замедлило отразиться на его рейтинге.
   И тогда, с достоинством зализав синяки и ссадины, Макс решил ликвидировать досадный пробел в своем воспитании. Он принялся упорно заниматься каратэ. Благо, что возможность для этого, прорисовалась практически моментально. Как оказалось, детдомовский физрук, в этом плане кое в чем разбирался и не без удовольствия вызвался передавать накопленный когда-то опыт. Правда, тут же, в компанию к Максу, набрав еще с десяток таких же шкетов. Новоявленного "учителя" звали Аркадий Михайлович, пребывал он на четвертом десятке лет и обладал, очень даже неплохо скроенной атлетической фигурой. Все, без исключения, детдомовцы, за глаза, звали его просто Аркашей и, не упускали возможности, довести бывшего спортсмена до белого каления. Большим умом Аркаша не блистал, но вспыльчив был до невозможности. Старожилы поговаривали, что эта особенность его характера, сохранилась еще с тех пор, когда физрук профессионально занимался спортом. Правда, удивительным являлось и то, что абсолютно никто, не мог со стопроцентной уверенностью назвать тот вид спорта, в котором Аркадий Михайлович стриг лавры. Одни утверждали, что это была вольная борьба, другие - бокс, а третьи и вовсе, уверяли, что это был непременно биатлон.
   Однако, так или иначе, но потому, что в конечном итоге Аркаша осел в должности рядового педагога, можно было с уверенностью сказать, что этих самых лавров, он настриг совсем немного. Что же касалось непосредственно каратэ, то здесь, скорее всего, благополучно наложилось одно на другое. Его юношеское увлечение восточными единоборствами, на последующую физическую подготовку, полюс обыденная, в таких случаях, наглость и желание претендовать на универсала-многостаночника. А поскольку, воспитанники, пожелавшие приобщиться к этому искусству, пока на черные пояса не претендовали, дело пошло очень даже неплохо. Постепенно, вместе с физическим совершенством, не преминул встать на место и, недавно пошатнувшийся, громовский рейтинг. Да и куда ему было деваться, если в жестокой мальчишеской среде, верный признак силы, всегда котировался предельно высоко. Ну, а если к силе прибавлялся еще и ум, который, что греха таить, в детдомовских стенах был явлением достаточно редким, то и вовсе, обладатель всего этого, становился реальным кандидатом во всеобщие кумиры. Что, в принципе, и произошло в скором времени.
   Так, вроде бы, как и незаметно, пролетел год. За этот период, Макс сильно изменился. Он вытянулся вверх, хотя по-прежнему, оставался худощавым и даже грациозным. А благодаря наработанной мускулатуре, при виде его, уже никому не приходило в голову сомневаться в том, что ему меньше лет, чем было записано в новеньком свидетельстве о рождении. Собственное прошлое, Макс старался не вспоминать, оставляя ему шанс, без права на ностальжи, покоиться за мутной пеленой времени. Да и жизнь брала свое. И лишь изредка, парня охватывало жгучее желание, непременно сейчас, начать поиски своего беспалого врага. В особенности эта идея, ставшая по всем параметрам навязчивой, обострилась с наступлением лета. Почему? Да потому, что именно летом можно было увидеть людей босыми. Правда, только на пляже. Но, тем не менее.
   Поэтому, не стоило говорить о том, что, приложив максимум обаяния в разговоре с директрисой, на все предстоящие каникулы, Макс остался в городе. Даже более того, ему удалось получить статус вольного казака, а не обычного маляра под руководством строгого завхоза. А потому, практически все лето, он провел на Амурских пляжах, отдав все свое внимание исключительно разглядыванию мужских ног. Но, увы, титанические усилия Макса, оказались совершенно напрасными и по эффективности, были похожими на поиск одной единственной икринки, в необъятных водах великой реки. Однако парень не отчаялся. Наоборот. Прикоснувшись к практической стороне дела, он еще больше утвердился в намерении, непременно разыскать своего кровного врага. Чего бы ему это ни стоило. Даже вплоть до того, что самому встать на криминальный путь. А что? Эту возможность, исходя лишь из единственной цели, с некоторых пор, Макс исключать для себя не стал. А реализовать ее, как показывал детдомовский опыт, было проще простого.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Да, действительно, именно по прошествии лета, Макс интенсивно принялся развивать в себе мысль, о реальном внедрении в криминальную среду. По его разумению, в большей степени наивному и не лишенному юношеского максимализма, парню показалось, что только подобным образом, действуя изнутри, он сможет отыскать палача своей семьи. К тому же, вдобавок к пляжной эпопее, Макс предпринял и несколько походов в сауны. Так вот, эти самые походы, вставшие ему в приличную копеечку, окончательно убедили мстителя, что он стоит на правильном пути. Еще бы, ведь контингент этих специфических заведений, разросшихся по городу, словно грибы после дождя, тоже в основном был очень даже специфическим. И что самое главное, весь этот, густо меченный синими татуировками сброд, открыто демонстрировал себя хозяевами этой жизни. Приобщиться к нему, хоть малой толикой, казалось очень заманчивым и перспективным. Но, только малой и тщательно взвешенной толикой. Ради цели, но не более того. Так думалось Максу. Однако, достаточно скоро, едва ему по новым метрикам стукнуло шестнадцать, Провидение само предоставило парню стопроцентный шанс. Правда, при этом явно перестаралось.
   Как-то, в один из вечеров, как впрочем, довольно часто и до этого, вместо того, чтобы убивать время на просмотре очередного дешевого боевика, Макс направился в спортзал. Ах, если бы знал он тогда, как круто перевернет всю его жизнь, это, в общем-то, совершенно безобидное желание. Если бы знал! Хотя впрочем, потом, по прошествии, подросток ни разу не пожалел, о том, что получилось, как и получилось. Даже более того, был на все сто уверен, что выдайся подобный расклад вновь, поступил бы точно так же. Не задумываясь, ни о последствиях, ни о собственном благополучии, в первую очередь.
   Беззаботно помахивая сумкой со спортивными принадлежностями, Макс вошел в пустынный, а потому и по особенному тихий в этот час, коридорчик. Он вел к спортивному залу, был достаточно узким, а в это вечернее время, еще и скудно освещенным. В него, кроме широких дверей самого зала, выходило еще целых пять, но узких. За четырьмя из них располагались ученические раздевалки, а пятая вела в кабинет физрука Аркаши. Так вот, проходя мимо этого кабинета, Макс и услыхал, сдавленный, скорее всего девичий, всхлип. Это произошло настолько неожиданно, что парень замер на месте и, принялся удивленно озираться по сторонам. Уж не послышалось ли? Однако вскоре всхлип повторился. А следом за ним, разбивая все сомнения относительно галлюцинаций, из-за запертой двери кабинета физрука, послышался злобный Аркашин голос:
   - А ну, хватит здесь мокроту разводить и сопли пузырями надувать! Я тебе что сказал, сука? А? Чтобы каждый четверг, после восьми вечера была здесь! Говорил, или нет?
   В ответ на это, послышался только еще один всхлип. Но тут же, явно подавляя его, раздались характерные звуки хлестких пощечин, сопровождавшихся Аркашиным голосом.
   - Говорил? Ну? Отвечай, тварь! Говорил?
   После чего, всхлипы больше не повторялись. Однако возникшую паузу, заполнил дрожащий девичий лепет.
   - Говорили, говорили. Но только не трогайте меня, пожалуйста, Аркадий Михайлович. А лучше, вообще отпустите. Ну пожалуйста. Честно, честно, я в следующий раз приду.
   Голосок звучал, практически, на грани нервного срыва и Макс, едва услышав его, сразу узнал, кому он мог принадлежать. Ну, конечно же, только Наташке, его однокласснице. Которую, за пухлые щечки, наивность и любовь к куклам до сих пор, все звали не иначе, как Мамочка-Булочка. Почему она, вдруг, оказалась здесь, тоже не представляло загадки. У, совсем неспортивной Наташки, всегда были проблемы с физкультурой. Скорее всего, к концу полугодия намечалась "двойка" и ушлый Аркаша, таким образом, решил облагодетельствовать доверчивого несмышленыша.
   - В позу, тварь, я сказал, - между тем, раздалось из-за двери.
   Услышав подобное, Макс и вовсе остолбенел. Он только на секунду представил бедную девчушку, кстати, тоже круглую сироту, в объятьях ухмыляющегося жлоба и, все его естество буквально восстало против подобного цинизма. Захлестнулось бурной волной праведного возмущения. Совершенно не желая рассуждать более и, тем паче, просчитывать последствия, гонимый лишь жгучим желанием наказания несправедливости, парень кинулся к двери. Резким рывком сорвал хлипкую защелку и распахнул ее настежь. То, что он увидел перед собой, придало ему еще большей решительности. Аркаша стоял посреди небольшого кабинетика почти голый. Он тискал отчаянно сопротивлявшуюся Булочку и, со зверским выражением на потной физиономии, изо всех сил пытался сорвать с нее трусики.
   - А ну, оставь Булочку, тварь! Иначе, я за себя не отвечаю! - на едином дыхании, выкрикнул Макс.
   Аркадий Михайлович явно никак не ожидал подобного сюрприза. Тем более, в своих безраздельных владениях. Где, вероятно, уже не раз проделывал подобные эксперименты. Он на мгновение застыл и, даже как-то съежился, словно в ожидании удара. Однако пикантность ситуации, заставила его соображать предельно быстро. Он отшвырнул от себя плачущую Наташку. Затем, скорчил клоунское лицо и, развернувшись в прыжке, словно заправский каратист, принял оборонительную позицию. Но Макс даже не шелохнулся. Он продолжал стоять, буквально ввинчивая свой гневный взгляд в паясничающего учителя и решительно сжимая кулаки.
   Тогда, Аркаша осклабился и, подтянув к себе, лежавший на стуле спортивный костюм, принялся неспешно, нарочито небрежно облачаться в него. Правда, когда нагота оказалась прикрытой, Аркадий Михайлович вмиг преобразился. Глаза физрука налились кровью и он, брызгая слюной, надвинулся на, не в меру наглого, по его мнению, ученика.
   - А ну-ка, повтори щенок, как ты меня только что обласкал? Ну, что застыл, будто в штаны наложил. Надо же, до чего обнаглел! Меня, своего тренера и учителя!
   - И повторю! - совершенно не стушевавшись и, не проявляя никакого желания идти на попятную, произнес Макс. - Тварь ты последняя! Слышишь? И если потребуется, повторю хоть десять раз!
   В ту же секунду, брошенный рукой Аркаши, в говорившего полетел увесистый стеклянный кубок. Но Макс успел увернуться и триумфальная посудина, вляпавшись в стену, мелкими осколками осыпалась на пол.
   - А ничего, реакция. Хвалю - моя школа, - вдруг расслабился физрук. - Ладно, заметано. Садись, поговорим, как мужики. Ты ж мой учение, как-никак. А в каратэ, брат, слово учителя - закон. Сам же знаешь.
   Он устало вздохнул. После чего оседлал, задом наперед, стул и, глянув на забившуюся в угол Наташку, тоном беспрекословного повелителя, приказал ей:
   - А ну, пошла вон, мокрощелка хренова. И попробуй, вякни где. Я еще с тобой разберусь, чучело.
   Та, только шмыгнула носом и, с благодарностью, одарив взглядом своего спасителя, исчезла за дверью.
   - И что стоишь, цену набиваешь? Садись. Так и быть, прощаю я тебе, неразумному, твой длинный язык. Ну, не дурак же ты, в самом то деле, сам должен понимать - с кем не бывает. Садись, садись. Садись, я сказал!!!
   Однако Макс так и не сдвинулся с места. Он прекрасно понимал, что его силы, и силы этого тридцатипятилетнего бугая, были совершенно несопоставимыми. И тем не менее, увидев перед собой несомненное и гнусное зло, он сейчас горел лишь одним единственным желанием - наказать его. Во чтобы ему это не вылилось. А потому, стиснув кулаки так, что побелели костяшки пальцев, парень процедил сквозь зубы:
   - Не буду я сидеть с тобой рядом, падаль! Никогда! Понял? И попробуй, еще хоть одну девчонку в детдоме пальцем тронуть! Тварь поганая. Это я тебе говорю, Макс Громов!
   И хотя при этих словах, Аркаша буквально позеленел от злости, но, сломя голову, бить морду ученику не бросился. Наоборот. Он осклабился. Затем, нарочито вальяжно развалился на стуле и, пощелкав, для пущего апломба, пальцами, менторским тоном изрек.
   - Значит, Макс Громов, говоришь? Ладно, запомним такого деятеля. И, уж коли он такой грозный, пусть вызывает меня на бой. Все, как положено, по-мужски. Тогда и определим, кто из нас дерьмо. Что заткнулся, щенок? Кишка тонка? Или только тявкать можешь?
   - И то лучше, чем, бекать, да мекать, как козел. Пошли в зал, - решительно отозвался Макс.
   Аркаша довольно, с хрустом потянулся, словно только и ожидал этого. И действительно, ему было от чего, уже заранее праздновать победу. Он, здоровый мужик, всю сознательную жизнь, только и занимавшийся поддержанием физической формы, уже предвкушал, как сейчас будет делать котлету, из своего талантливого, но зарекомендовавшего себя очень строптивым, ученика. Однако, все его расчеты на "блицкриг", оказались напрасными. Впитавшаяся в естество Макса, словно гарь с пожарища родного дома, ненависть к любому проявлению насилия, утроила его силы. Поначалу, вынужденный спарринг вполне походил на пристрелку соперников в рамках соревнований. Но Макс совсем не питал надежд относительно того, что так будет и дальше. Он мужественно отражал коварные удары. И сам, при первой же возможности, наносил ответные. А в результате, их поединок быстро превратился в самую настоящую битву, не на жизнь, а на смерть. И тут уже была не до хруста костей, хлещущей крови и выбитых зубов.
   - Однако научил я тебя на свою голову, щенок, - прохрипел Аркаша, выбрав удобную минутку, чтобы перевести дух. - Но ничего, сейчас тебе будет совсем тошно.
   - А ты как думал, падла, я "городками" все это время занимался? - размазывая по лицу кровь, разбитыми в кашу костяшками пальцев, ответил Макс.- Между прочим, в тренеры ко мне, ты уже потом, сам набился. Запамятовал?
   - Потарахти мне еще, сопляк, - выдал, будто выплюнул, физрук.
   И они схлестнулись вновь. Правда, от классического понятия каратэ, в их поединке, осталось очень мало. Аркадий Михайлович натужно хрипел, выдавал в помощь себе целые связки многоэтажного мата и, при первой же возможности, изо всех сил, старался наносить удары, запрещенные даже среди пацанов, в любой драке. Удивительно, но юный Макс держал их стойко. Кроме того, грамотно передвигался, осуществляя редкие, но обязательно достигавшие цели, атаки. И уж конечно, не думал унижать собственное достоинство недозволенными приемами. Но все равно, это была уже драка. Жестокая, бескомпромиссная, да к тому же, еще и явно затягивающаяся.
   Наконец, нервы физрука не выдержали. Он отбежал от противника в сторону, схватил одну, из сложенных в углу, гимнастических палок и, дико вращая налитыми кровью глазищами, ринулся на Макса. Только, понадеявшись на оружие в своих руках, он, вероятно, совершенно забыл о главном. Что имеет дело с человеком, все ж таки, подготовленным. О защите себя, в этот момент, Аркаша уже не думал и это, стало его роковой ошибкой. Макс, словно это был кадр из классического боевика, с участием Брюса Ли, грациозно подпрыгнул и, с нечеловеческим криком, вложив все остатки своих сил в этот удар, вытянул ногу на прямую линию. В ту же секунду, противник, будто напоровшись хрустнувшей челюстью на гранитную стену, сперва застыл на месте. Затем, выронил палку. И уже через миг, ядром, выпущенным из невидимой пушки, отлетел в сторону.
   Что и говорить, это, безо всякого сомнения, был победный удар. Если бы не одно обстоятельство, которое обернуло заслуженную победу в жестокое поражение. Да еще и растянутое на многие годы. Приземлился физрук на спину, на сооруженный метрах в пяти, тяжелоатлетический помост. Однако при этом, его голова, наверное, по закону пакости, все же, встретилась с совершенно не знающим компромиссов, чугунным блином, одетым на гриф штанги. В повисшей в зале, почти могильной тишине, только отчетливо послышался хруст, раскалываемого пополам черепа. После чего, ноги Аркадия Михайловича конвульсивно дернулись в агонии и ... Все было кончено.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Разгоряченный схваткой и, ослепленный праведной ненавистью, Макс не сразу понял, что произошло нечто непоправимое. И только истошный визг, раздавшийся неожиданно за спиной, привел его в должное чувство. Он сперва тупо, посмотрел на бездыханное тело физрука, из разбитой головы которого, на светлый помост, стекала обильная струя темной крови. А уже затем, словно сомнамбула, повернулся на источник визга. В дверях спортивного зала, с готовыми выпасть из орбит глазами, стояла та самая Наташка-Булочка и, будучи не в силах больше визжать, просто напросто, как дура набитая, по-бабьи, выла. И вот тогда-то, к Максу пришло полное осознание непоправимого. Однако парень не запаниковал, не стал метаться в безысходности и, тем более, пытаться скрыться с этого страшного места. Он лишь обреченно опустился на гимнастическую скамью, обхватил свою голову обеими руками и, будто бы впал в состояние глубокого гипноза. Ни двигаться, ни что-либо соображать, он не мог. На это, у него не осталось ни физических, ни моральных сил. Единственное, что наполненной венкой продолжало биться в его затуманившемся сознании, так это то, что зло оказалось все равно наказанным. Пусть даже такой страшной ценой.
   Все окружающее Макса, в данный момент воспринималось им даже не просто странно, но жутко-неестественно. Будто в одночасье, он оказался инопланетянином, лишенным основных человеческих органов чувств. Звуки, доносившиеся до него, грешили дикой растянутостью в пространстве и слышались, как бы, из-за толстенного слоя ваты. А зрительные образы, так те и вовсе, будто бы плавали, в неком вязком, едва пропускавшем свет, почему-то липком тумане. Причем, все это существовало как-то обособленно, отдельными сюжетиками и никак не желало, воспаленным мозгом, связываться не только в единую цепочку, но и в цельную картину.
   Сначала, почему-то, неизвестно откуда пронюхав о произошедшем, в спортзале появилась детдомовская мелкота. Они сбивались в инертные кучки, пялили глаза и, ощущая каждой клеточкой субтильного тела, неординарность виденного, испуганно перешептывались. Потом, вслед за ними, появились старшие воспитанники. Но и эти, после того, как лично убеждались в непоправимом, вмиг становились возбужденно-вялыми и пассивными. Ну, а дальше, калейдоскоп размытых картинок, перед взором Макса, стал крутиться все быстрее и быстрее. Пока и вовсе, не превратился в бешеную карусель: Примчавшиеся на знак беды педагоги, бойко принявшиеся оттеснять своих, не в меру любопытных воспитанников, в коридор. Раздраженно-испуганное лицо Аделаиды Петровны. Оно тоже, не имело четких очертаний, плыло в наэлектрилизованном воздухе, как бы, само по себе и, что-то натужно кричало ярко накрашенными, пунцовыми губами.
   Затем, словно призраки, сошедшие с небес, появились люди в белом. Они молча, без особых эмоций, переложили бездыханное тело Аркаши на носилки и, ослепительными ангелами, только почему-то без крылышек, унесли его в небытие. И уже завершающим аккордом всей этой трагедии, стало появление суровых людей в сером. В отличие от остальных, их интересовал лично Макс. А потому, двое из них, сразу же направились к нему и, бесцеремонно защелкнув на его запястьях тесные наручники, словно тельца, предназначенного на ритуальное заклание, потянули за собой. Только теперь, вынужденный встряхнуться и, вроде как, скинуть с себя адское наваждение, Макс заметил, что все это время, рядом с ним, сидела та самая Наташка-Булочка. Она суетливо вытирала платочком его лицо и при этом, совершенно без остановки, по-щенячьи подвывала. Будто не Макс был избит в кровь, а именно она.
   Он покорно, понурив голову, на негнущихся ногах побрел в окружении ментов. Но уже в этот момент, парень частично мог отдавать себе отчет относительно произошедшего. Поскольку, перед реалиями, в виде дюжих стражей закона и холодного металла на запястьях, способность мыслить адекватно, вновь начала, медленно, хотя и верно, возвращаться к нему. Макс даже грустно улыбнулся тому, что большая часть последствий трагедии, связанная со вполне объяснимыми, непреложно-предосудительными взглядами почти родных ему людей, осталась уже позади. Теперь, предстояло мужественно пройти сквозь строй и уже там, на воздухе, можно было вздохнуть с некоторым облегчением. Напоследок, он лишь глянул на притихшую Наташку и, подмигнув ей, насколько это позволял сделать его заплывший глаз, прошептал, сухими, разбитыми в клочья, губами.
   - Мы еще поживем, Булочка.
   - Иди, иди, житель, - пихнул ему рукояткой дубинки под ребро, один из милиционеров.
   Оказавшись на улице, впервые за все это время, Макс уже смог себе позволить удивиться. В самом то деле, он ожидал увидеть во дворе детского дома легендарный, мрачный "воронок", с решетками на подслеповатых оконцах и непременными бессловесными автоматчиками, рядом. Взамен же этого, прямо у подъезда стоял затрапезный и, как всегда, канареечно-синий, обычный "бобик". Но развить это разочарование, ему не дали. Совершенно бесцеремонно его втиснули внутрь, и он оказался плотно зажатым на заднем сиденье, между двумя сопровожатыми. Машина чахоточно чихнула и, натужно гудя обоими мостами, тронулась в путь. В эту секунду, под напором ведомых только ему мыслей, Макс вновь улыбнулся. Возможно, причиной тому была непроизвольная реакция на отходящий шок? Возможно. Но только отчасти. В большей степени, эта вымученная улыбка, был конечно же, адресована тому наивному представлению, стойко бытовавшему в мальчишеской среде. О непременном наличии эдакого романтизма, который просто обязан был присутствовать главной составляющей при любом аресте. А тут, в совершенно новый, наверняка жестокий и страшный этап жизни, его вез, почему-то, обычный "ГАЗик". И никакого, воспетого в тысячах блатных песен, флера, никакой всамделишной романтики графа Монте-Кристо. Может, потом проявиться нечто похожее?
   Однако и дальше, пищи, для удивления в этом плане, оказалось предостаточно. Во-первых, старенький ментовской джип, катил спокойно, не зажигая мигалок и не включая, заставляющей стынуть кровь в жилах, сирены. Да и подъехал, в конечном итоге, не к мрачным воротам тюрьмы, а к обычному на вид и, даже заштатному, можно сказать, зданию. Ну, а во-вторых, сопроводив Макса по обычным коридорам, какие бывают в любом казенном учреждении, его впихнули в камеру. Тоже, довольно обычную и, больше похожую на изрядно обшарпанную комнату. Нет, весь необходимый антураж в ней, конечно же, присутствовал. Железная решетка на затянутом, вдобавок, еще и паутиной оконце, ржавая, стальная дверь с кормушкой и, не струганные нары, с давно истлевшими тюфяками на них. Но, все это имело настолько утрированно-несерьезный вид, что возникало лишь полное ощущение пребывания в тривиальном медвытрезвителе.
   На самом же деле, это оказалась камера предварительного заключения, или иначе - КПЗ. Ну, и контингент в ней был собран, естественно, очень даже специфичный, хотя и мало похожий на бравых киношных уголовников. В подавляющем своем большинстве, это были обычные забулдыги и бомжи, внешность которых, была изукрашена нелегкими жизненными перипетиями настолько, что ссадины и синяки самого Макса, на этом красочном фоне, смотрелись предельно уместно. И еще вонь. Она лезла изо всех щелей, моментально набивалась в нос и глотку и, уж никак не могла ассоциироваться с теми, воспетыми и ставшими легендарными, запахами настоящей тюрьмы. Кислого железа, замешанного на человеческом горе и густо политого слезами безысходности острожного существования.
   Нового постояльца, "благородное" присутствие, а их было, один краше другого, человек пять-шесть, восприняло достаточно меланхолично. Большинство, так и продолжило храпеть, но, несколько нечесаных голов, все ж таки, приподнялись на нарах. После чего, самый старый из них и, самый разукрашенный, в плане количества "боевых регалий" на сморщенной роже, совершенно беззубым ртом, прошамкал:
   - Ну, шо вштал у порога, как тот тулпень? Курево ешть?
   - Не курю, - буркнул Макс.
   - Не видишь, Кирюха, сопляк ведь еще, - встрял в диалог дугой, более молодой, но не менее живописный.
   - Ну, и шо, шо малый, - воспротивился старый, - Они нынча с пеленок уже шмалят. Значит, голяк, по натуре? Аль шуткуешь?
   - Точно не курю, - повторил подросток.
   Он внутренне напрягся и, согласно опыту, почерпнутому из многочисленных мальчишеских рассказов, приготовился достойно снести дальнейший поток оскорблений. Который непременно, вроде как, должен был выпасть на долю любого новичка, прибывавшего в эти мрачные пределы. Однако ничего подобного не произошло. Лохматые головы, будто из них кто-то выпустил воздух, видимо, так и не отыскав в личности вновь прибывшего ничего особо примечательного, вновь опустились на свои комья тряпья. Что очень отдаленно напоминали подушки. А потому, в тесной и душной камере, опять повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь заливистым храпом некоторых острожников.
   Это позволило Максу перевести дух. Но, оглядев пристальнее, при тусклом ночном освещении, лежбище, сразу же лезть на него, он не решился. Да и как он мог думать в эти минуты о сне? Когда в его голове, разлетавшейся буквально на куски от страшной, нестерпимой боли, ко всему прочему, еще и творилась грандиозная каша, из обрывков самых разнообразных мыслей. И, как бы, само собой напрашивалось, что их следовало привести в хоть какой-нибудь порядок. Только теперь Макс заметил, что тесные наручники с него, почему-то не сняли. Подобной забывчивости за ментами подозревать не стоило. Поэтому, прикинув все "за" и "против" этого, весьма занятного явления, не могущим быть простым недоразумением, он достаточно быстро пришел к выводу, что данная вонючая камера, для него является только временным пристанищем. На сколько временным - неизвестно, но, скорее всего, не на очень долго.
   В связи с этим, преодолев первое оцепенение от увиденного, арестант прошел в самый дальний угол, показавшийся ему относительно чистым и уже там, со вздохом облегчения, опустился на корточки. Однако, выстроить в раскалывающемся на части мозгу, что-либо вразумительное относительно своего незавидного положения, как бы он не старался, ему так и не удалось. Мысли наскакивали одна на другую, сшибались друг с другом, превращаясь в прах. И, в конечном итоге, напрочь подавлялись, упрямо всплывающими из памяти, жуткими зрительными образами недавней трагедии. Таким образом, промучившись примерно с полчаса, Макс решительно отринул от себя эту блажь, непременного разложения произошедшего по полочкам и местам. Он откинулся, гудящей, словно надтреснутый колокол, головой, на шершавую стенку и постарался просто забыться. И это ему удалось. Правда, совсем не на долго.
   Где-то, по прошествии двух часов, дверь камеры вновь, с характерным лязгом, одинаковом, наверное, во всех тюрьмах, отворилась. И на пороге, в относительно светлом прямоугольнике коридора, по хозяйски, закинув руки за спину, объявился самый настоящий, даже, можно сказать хрестоматийный, тюремщик.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Это был рослый, усатый прапорщик, облаченный в зеленую форму внутренних войск. На бедре у него поблескивала новой кожей внушительная кобура. А, наверное всегда хмурое лицо его, выражало одну единственную эмоцию - исполнение долга, согласно букве и духу казенной инструкции. Из-за широкой спины прапора выглядывал милицейский сержант. Но, судя по его отстраненному и откровенно ленивому виду, без слов было понятно, что официальная передача Макса из рук в руки, уже благополучно состоялась. Иными словами, за эти два часа, судьба парня, оказалась успешно поставленной на рельсы, по направлению к кругам Дантова ада. И из просто задержанного, он превратился в законно арестованного, со всеми вытекающими из этого звания, последствиями. Хотя, при очевидности им содеянного, удивляться столь скорому появлению положенной санкции, совсем не престало.
   А тем временем, усатый прапорщик, сощурившись оглядел полусумеречные внутренности убогой камеры. И, по давно выработавшейся привычке, блюсти только собственное непреложное право, но никак не право, спящих в ней людей, гаркнул:
   - Арестованный Громов, с вещами, на выход. Живо!
   На что Макс отреагировал так, как и следовало было отреагировать. Абсолютно без внутреннего содрогания, он поднялся с корточек, размял затекшие конечности и, не особо поспешая, направился к выходу. Правда, ступив в коридор, ему пришлось, совершенно искренне, удивиться еще раз. В который, за этот короткий вечер. И вовсе не потому, что тюремщик оказался сильно озабоченным его, очень уж юным, да вдобавок, изрядно побитым обликом. Нет. Подобные мелочи, надо думать, рослому жлобу в погонах с двумя звездочками, были штукой привычной и никак не затрагивали его железобетонных чувств. Бросив мимолетный взгляд на подопечного и, явно заметив на его руках железные браслеты, истый тюремщик, тем не менее, ведомый стойким условным рефлексом, все равно выдал:
   - К стене! Ноги на ширину плеч, руки за спину!
   Этот очевидный идиотизм, заставил Макса широко улыбнуться. Он, словно извиняясь, за свою неспособность тут же выполнить приказание, молча выставил вперед, скованные сталью запястья. На что прапор, ничтоже сумняшеся, отреагировал моментально. С помощью услужливого мента, ржавый антураж был снят, а новенькие, блестящие словно елочная игрушка, кандалы из кармана тюремщика, опять замкнулись на запястьях арестанта. Только на этот раз, по другую сторону его тела.
   - Лицом к стене, ноги на ширину плеч, руки за спину! - совершенно не смутившись, что они, эти самые руки, уже и были за спиной, повторил служака.
   После того, как Макс застыл в позе звезды, у которой, будто нарочно, отломали два боковых луча, тюремщик достаточно сноровисто прошелся по нему жесткими ладонями. Начиная от низа штанин и заканчивая воротом подопечного. К своему удовлетворению, прапор не обнаружил ни ручного пулемета, ни искусно спрятанной пушки, а потому, все так же зычно, скомандовал:
   - Направо! Вперед! Пошел!
   Вот теперь то, на улице, как это и было положено, согласно виденному в фильмах, их поджидал самый натуральный "воронок". Около него, с застывшими лицами марионеток и с автоматами наперевес, стояли двое конвоиров. Удивительно, но сам автозак выглядел точно так, что абсолютно ничего, в его затрапезном, мрачном облике, не резало глаз, привыкший к хрестоматийному восприятию данного чуда техники. Казалось, что время, с момента изобретения этого специального автомобиля для перевозки зеков, совершенно не двигалось вперед, а упорно топталось на месте, где-то в районе приснопамятных тридцатых годов. Это был один из тех первенцев горьковского автозавода, что уже давно, в большинстве своем, сошли с дорог необъятной страны. С облупившейся краской на угрюмо-серых боках и наверняка, насквозь пропитанный памятью о не одной тысяче, перевезенных им горемык.
   Совершенно бесстрастно, отработанными до зеркального блеска, привычными и короткими, словно выстрел, командами, Макса загнали в крохотную зарешеченную клетушку и автозак тронулся в свой привычный путь. А потом, были мрачные ворота следственной тюрьмы, бесконечные, перегороженные стальными запрудами, коридоры и утомительная, по своей монотонности, процедура оформления. Следом - беглый медосмотр. Затем, точно такая же, даже более чем беглая, помывка, скорее похожая на принудительное купание лошадей в ночном, как бы, завершавшая посвящение в полноправные арестанты.
   И, наконец, камера СИЗО - жуткое обиталище, со зловонной парашей в углу и двумя рядами кургузых двухэтажных нар. На которых, неизвестно каким образом умудрилось разместиться столько арестантов, что аж дух захватывало от этой человеческой изобретательности. Она происходила из насущной необходимости хоть какой-то возможности существования, по извечному русскому принципу: "Голь на выдумку...". В тот момент, когда за спиной Макса, с обычным лязгом захлопнулась стальная дверь, по причине глубокой ночи, камера спала. Однако время в этих пределах, судя по всему, являлось понятием слишком уж относительным. Оно давненько перемешалось в общую кучу - день, ночь, рассвет, закат. Сон днем, бодрствование ночью. И между всем этим, словно начинка в кулебяке, шмоны, вызовы на допросы и прочие, положенные по режиму процедуры. А потому, от многоликого понятия времени, в ходу оставалась единственная, универсальная во всех отношениях, категория - сутки.
   Видимо по этой самой причине, среди острожников спали далеко не все. При появлении новичка, часть нижних нар моментально зашевелилась и на проход перед дверью, будто Ваньки-встаньки, споро выпрыгнули два довольно живописных субъекта. Правда, живописны они были только в единственном плане - по их рожам, можно было без ошибки догадаться, что блатная среда, является для них единственной, приемлемой средой обитания. Оба они, были лет на пять старше Макса, и демонстрировали собой, полную противоположность друг другу. Но лишь по внешнему облику, а вовсе не по наглости и этакой, всегдашней "шестерочной" скабрезности, ехидству и вообще, мелкотравчатости. Первый, был коротконогим крепышом. И если бы не конечности, несуразно торчавшие в стороны из его сбитого тела, зека вполне можно было принять за обычного колобка. Его блиноподобная физиономия была настолько маловыразительной, что взгляду любого человека, впервые увидавшего это создание, было бы абсолютно не на чем остановиться. Кроме, конечно, глазенок, сверкавших словно бусины, из-под низкого, насупленного лба.
   Второй шнырь, наоборот, был тощий и нескладный, как суковатая палка. Да вдобавок ко всему, еще и веснушчатый, словно кто-то обработал ему рожу охрой из крупного краскопульта. Его лысая, малость вытянутая вверх голова, зыбко держалась на почти страусиной шее. А в обе стороны из нее, очень даже шкодно, торчали два огромных, поросших белесым пушком, уха. "Шестерки", нарочито вихляя бедрами и корча из себя крупных уголовников, стали приближаться к вновь прибывшему. Однако вплотную, на всякий случай, подходить не стали, а, остановившись на относительно безопасном расстоянии, тут же принялись творить привычный спектакль.
   - Ба-а-а-а, какого смачного вьюношу нам сподобились подогнать вертухаи. Ты только глянь, Лопух. Как яичко пасхальное, бля буду! В натуре!
   - Угу, - отозвался ушастый и, подыгрывая напарнику, продолжил. - Вот, радость то какая! А? а мы то, бедолаги, думали, и как это в такой скуке, жить дальше будем? Подохли бы все на нарах, скопом! Правду базарю, Малыш?
   - А то, Лопух, - благодушно согласился тот. - С твоими ухами, кривду изрекать, никак не можно! Ну, кто ты, милай? Чего молчанку творишь, да щеки дуешь? Иль чайку, нам на чифирек, за энтими щечками притырил?
   Опять же, по мальчишеским россказням, Макс знал приблизительный расклад, что возникает при начале вживания в арестантскую шкуру. Отсюда, он прекрасно понимал, что все эти издевательства, являются обязательной составляющей. И, как важно было постараться отыскать золотую серединку в собственном, ответном поведении. Иными словами, в меру безропотно позволить над собой поизмываться. Но при этом, ни в коем случае, не показать того, что ты испугался и готов конкретно сломаться. А если и отвечать на наглые посягательства, то тоже, очень даже осмотрительно, строго в рамках неписанных положений, чтобы не оскорбить аборигенов камеры в их лучших чувствах. Потому, новоявленный острожник, действительно, лишь бычился и, предельно сгруппировав весь свой организм, терпеливо дожидался развязки, этого, круто замешанного на изощренной подлости, действа.
   - Молчит. Рыбку из себя корчит. По всему видать - гамбузь, а надо же, непременно на золотую пыжится, - сделав свою веснушчатую рожу нарочито жалостливой, констатировал Лопух. - А ну, Малышок, тыкни ему под ребрышко. Может у него, со страху, шнифты видеть отказались? Что перед ним, вполне нормальные человеки, натуральными шнырями распинаются. Ай-яй-яй! Не хорошо это.
   - Видать, уважать не желают. Гордые мы, хо-хо-хо! - с готовностью поддакнул ему круглый и, уже приготовился сгоношить какую-нибудь, более действенную подлянку.
   Однако в этот самый момент, из глубины нижних нар, раздался грубый, с хрипотцой, голос:
   - Что там за базар? Малыш, Лопух, вы что ли? Никак вертухаи нам опять чью-то задницу подкинули, мать их через коромысло? Итак, не продохнуть - адам на адаме лежит! Ну, и что там интересного?
   Судя по всему, это был голос смотрящего камеры. Однако, не смотря на проявленный им интерес, лично засвидетельствовать почтение вновь прибывшему, матерый уголовник не торопился. В этом обязательном деле, у него имелась своя, строго очерченная роль, не позволяющая терять лицо в спешке и по пустякам. Поскольку, имелось полное доверие к "профессионализму" специально натасканных на свежачок "шестерок", а сценарий посвящения, был отшлифован до блеска.
   - Да малолетка здесь забрел, Губарь, - спохватился круглый Малыш. Так, ничего, терпеливый. Только покоцанный весь, какой-то, что хорошая отбивная. Даже шнифты, бедолага, как следует раззявить не могет. Так что, сразу и не въедешь - то ли китаезу нам подкинули, то ли нашего брата, русака. Но по волосенкам видать, все ж таки, наш.
   - Ну, и что ты ему там цинкуешь?
   - Да вот, кумекаю, Губарь. Вроде как, прописывать надо, Микитку - по всему видать, что впервой. Только беда - места на нем никак не найду цельного, куда бы кулак, посподручнее было приспособить. И молчит он, как тот Чарли Чаплин. Может немой? Ты, как на это смотришь?
   - А что мне смотреть? - недовольно буркнул старшой. - Небось, как чифирь хлестать, так меня не спрашиваешь. За милую душу справляешься.
   - И то, верно ты трекнул, - с ерническим хохотком согласился Малыш.
   Он глянул своими крысиными глазенками на долговязого подельника и, поняв друг друга с полунамека, оба шакаленка приступили к действию. Малыш показательно набычился, прицелился и, стремительно вытянул короткую ручонку вперед. Удар получился хлестким, но, откровенно говоря, не очень сильным. Да и пришелся Максу скользом, по скуле. И, тем не менее, крепыш оказался очень доволен результатом. Он, словно заправский боксер, а со стороны если поглядеть, то просто, как слегка ожиревший козлик, попрыгал еще немного, но, так и не получив ожидаемой ответной реакции, мячиком отскочил в сторону. По всей видимости, это означало единственное - право внести свою лепту в прописку новичка, теперь предоставлялось жердястому Лопуху.
   Тот, в отличие от коротышки, долго не целился, а, размахнувшись по колхозному, послал свой кулачище, насаженный на удивительно тонкую, зато длинную руку, вперед. Судя по всему, конопатый так же, метил непременно в скулу. Однако на этот раз, Макс, в голове у которого и без того гудели колокола, после бойни с Аркашей, почему-то решил не подставляться. Он сделал ловкий уклон и, кулачище Лопуха, на полной скорости, с зубодробительным хрустом вонзился в железную решетку "кормушки". Ушастый, в ту же секунду, взвыл белугой и, обняв свои окровавленные пащелки, как только что родившегося первенца, безвольно опустился на корточки.
   Но явная неудача дружка, лишь придала решимости коротышке. Он словно баран, наклонил свою безмозглую башку на короткой шее и буром попер на Макса. Тому же, совершенно ничего не оставалось делать, как для того, чтобы оградить себя от нового града ударов, пойти на сближение с противником. Не бить самому, нет, но хотя бы связать его в действиях. И они буквально схлестнулись в жестоком клинче. Однако остановить напор Малыша, оказалось делом не простым. Поэтому вскоре, оба тела, потеряв равновесие, повалились на пол и, достаточно плотным клубком, покатились по проходу между рядами нар. И неизвестно, чем бы, в конечном итоге, все это завершилось, если бы в дело, принимавшее явно скверный оборот, не вынужден был вмешаться смотрящий.
   Губарь неспешно выполз из своей норы на нижнем ярусе и, встав, будто Атлант - тоже босой, с голым торсом, только, правда, в семейных трусах - гаркнул:
   - Ша! Заметано! А ну, расползлись, суки! Расползлись, я сказал!
   В ту же секунду, потный клубок из человеческих тел, распался на составляющие и оба борца, тяжело дыша, наверное, не без сожаления, отползли в разные стороны. Скорее всего, на этом, прописка Макса в камере, должна была закончиться. По крайней мере, ему очень хотелось надеяться на это. Но, кто же мог знать наперед запутанный расклад зековских отношений? Нравы в этих местах, являлись вещью сложной и заведомо, слишком плохо прогнозируемой. А о расслабухе, даже в принципе, вообще, речи быть не могло.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Губарь оказался весьма колоритным субъектом. Нет, он вовсе не был гигантом, в привычном понимании этого слова. Но, вся его ладно скроенная фигура, при среднем росте, являла собой эдакий почти квадратный монолит, под смуглой кожей которого, бугрились завидные узлы в меру развитых мышц. Лет ему, было многим за сорок. Однако сплошная седина, в жестких, коротким ежиком, волосах смотрящего, а так же, на покрытой сплошной татуировкой груди, делали его, выглядевшим несколько старше. Он, достаточно властным жестом, отпихнул от себя, скулящего и настоятельно требующего разборки по понятиям Малыша. Затем, не проявив даже малой толики эмоций на суровом лице, уселся на единственный в камере табурет и, практически в упор, воззрился на Макса. А тот, так и продолжал сидеть на полу. Лишь немного пододвинулся к стене. И, оперевшись на нее, шершавую и теплую, не мигая, смотрел в пространство перед собой.
   - Ну, что молчишь то? Или действительно, немтырь гольный? - наконец, все тем же хриплым голосом, спросил смотрящий. - Ежели нет, то рассказывай - что, да как? Да за что тебя, считай, малого дитя, вдруг именно к нам решили подселить? Нам же тут все интересно. И тебе, уважительность проявить, не плохо бы было.
   - Губарь, да что с ним базары водить? С сявкой штопанным, - буквально ужом взвился коротышка, явно так и не желавший проглатывать недавнюю обиду за свой прокол. - Гляди, как он, грабку Лопуху изуродовал, падла! Дозволь, я ему тоже, хоть ухо откушу. За братана отквитаюсь.
   - Цыц! Заметано, я сказал, - осадил его смотрящий. - Много ума не надо, чтобы малого метелить, до синевы, да до кровянки. Замри, короче.
   - Так, какой он малой? Бля буду! Верняк, каратист какой-нибудь. Я и шаром не успел моргнуть, как он, падла, меня подмял под себя. Даром, что битый.
   - Я сказал - ша! - коротко бросил Губарь и вновь обратился к Максу. - Где это тебя так изукрасили. Менты постарались?
   - Было дело, - только и отозвался тот.
   - Ха, и он туда же, малява! Дело было! - искренне возмутился уголовник. - Все деловые стали - плюнуть не в кого. Небось, в трамвае на халяву прокатился, вот тебе контролеры сообща и накостыляли, под самую завязку. А? Так было, спрашиваю?
   - Человека я убил. Сегодня вечером, - тихо и, совершенно без бравады, выдавил из себя Макс.
   - Не брешешь? - изумился Губарь. - Ну-ка, ну-ка, мели помелом дальше. Похоже, вроде как, правду, базаришь, да и плести тебе не резон. Неужто и впрямь, по мокрухе канаешь, малява?
   Сказанное Максом, без всякого сомнения, возымело должное действие не только на раззявившего рот Малыша, но и на раненого Лопуха. Они оба навострили уши и, на время забыв про былые обиды, превратились в само внимание. Но и юный острожник, тоже, не заставил больше себя упрашивать. Инстинктивно Макс понимал, что в этом деле, следовало знать четкую меру. Поэтому, он спокойно и обстоятельно, без лишнего выпендрежа, изложил всю не хитрую историю и свою роль в ней. И, только когда завершил рассказ, позволил себе взглянуть прямо в глаза, наверняка прожженному в этих делах, смотрящему. А тот не торопился с заключениями. Он обстоятельно переварил услышанное и лишь тогда решился на ответ.
   - Значит, девку-несовершеннолетку от насильничанья спас? - почесав седую и, расписанную синим грудь, произнес Губарь. - А что, и правильно сделал. Мое такое мнение. С такими, как твой физрук, долбанный, одно из двух надо делать. Либо петушить безбожно, причем, во все щели, что б житуха слаще редьки показалась, либо, как ты сотворил - башку отрывать начисто. Тоже мне, падлюка, удумал! На воле вольной, бабу согласную отыскать лень.
   - Лень, это одно. Так ведь этот не просто, он же этим зарисовался, как его, тьфу, педо..., педо..., - попытался встрянуть Малыш, но никак не мог совладать с очень уж мудреным словом.
   - Педофилом, - подсказал Лопух, продолжавший нянчить свою разбитую руку.
   - Во, во, - обрадовался круглый, - Мне бы его на один денек. Паскуду! Я б его научил деток любить.
   - Храбрила хренова, - иронично поддел его Губарь.
   На этом месте, лицо смотрящего стало особенно серьезным. На пару секунд он задумался, а затем, будто оглашая приговор, выдал:
   - Не люди они, помяни мое слово! И, в этом раскладе, горевать даже не думай.
   - А я и не думаю. И не жалею ни о чем, - с грустью отозвался Макс.
   - Вот и не жалей! Как зовут то?
   - Максом.
   - Кликуха детдомовская, или имя такое? - уточнил Губарь.
   - И то, и другое, - усмехнулся арестант, вдруг, вспомнив историю обретения нового имени. - Но, наверное, все-таки, кличка.
   - А что, не хилая погоняла, - вновь встрял в разговор Малыш. - Тогда, так Максом и останешься.
   - Тебя забыли спросить, нотариус-самоучка, - криво усмехнулся смотрящий и, пристально взглянув на своих верных "шестерок", изрек. Но так, чтобы в камере слышали все. - Короче, чтобы потом, непоняток не было. Кто парня хоть пальцем тронет, будет иметь дело со мной. Ему итак, судя по всему, предстоит лямку тянуть нешуточную. Успеет еще нахлебаться вдосталь. Заметано!
   Сказав это, уголовник поднялся с табурета и, подойдя к нарам, совершенно не чинясь, принялся бить кулаком, лежавших там зеков, по их черным пяткам. И удивительно, но абсолютно без слов, правильно поняв это настоятельное требование старшого, сплошная масса из человеческих тел зашевелилась. А результатом, данного действа, явилось то, что на тесном ложе, вскоре образовалась вполне сносная щель. Способная вместить в себя еще одного квартиранта.
   - Вот тебе и хоромы, паря. Не люкс, конечно, но некоторое время перекантоваться можно, - выдал Губарь.
   Затем он зыркнул обжигающим взглядом на обеих "шестерок" и кряхтя, пополз в свою нору. Те не решились ослушаться. И хотя, в основном Малыша, так и подмывало покачать права, и он и Лопух, в мгновенье ока, разбрелись по своим, безо всякого сомнения, привилегированным местам. Ну, а Максу, оставалось только залезть на свое место и осторожненько, чтобы не потревожить сон, тесно спрессованных острожников, улечься. В душной щели, остро пахло давно немытыми телами. Однако это обстоятельство надо было теперь стоически терпеть. Как и многое другое. К тому же, неимоверная усталость от событий этой, совершенно сумасшедшей ночи, настолько овладела им, что он даже и не попытался осмысливать что-либо. Едва его, по-прежнему, гудящая и раскалывающаяся на части голова, коснулась комковатого подобия подушки, тревожный сон моментально овладел им.
   Правда он, этот сон, оказался слишком коротким. А потому, всего то через пару часов, после объявления в камере подъема, Макс вынужден был проснуться точно в таком же состоянии, в каком и отдался в объятия Морфея. И, даже в более худшем. Сейчас, при свете дня, когда ночные потрясения и страхи перед неизведанным, оказались позади, все его избитое тело, принялось настоятельно заявлять о себе. Однако Макс сжал волю в кулак. А потом, буквально заставил себя влиться в безрадостные и унылые арестантские будни. К тому же, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, не смотря на заступничество Губаря, все равно, вынужден был обретаться исключительно на общих правах. Последние же, совершенно ничего не гарантировали. И лишь отдельные, избранные, могли рассчитывать на заслуженные поблажки. Подобное. Следовало усвоить четко.
   За завтраком, состоявшем из кружки коричневой бурды, отдаленно напоминавшей какао, двух кусочков рафинада и пайки серого хлеба, Губарь вновь завязал разговор. Естественно, опять о Максовых бедах. А как же иначе, ведь кроме него, новичков в камере не было. Причем, начал его по собственной инициативе и, с очень неожиданного оборота.
   - Значит, говоришь, деваху защищал, паря? Ну, ну. А кто видел то? кто доказать сможет?
   - Как, кто? - искренне удивился Макс, едва не поперхнувшись бурдой. - Так, сама Наташка и докажет. Если потребуется, конечно. Хотя, честно сказать, не хотел бы, я ее впутывать в эту канитель вовсе. Ей эти прелести зачем?
   - Дело твое. Но если по большому счету, она тебе и не помощник, - авторитетно заверил смотрящий. - Если только сама не доперла кое о чем. С нее телесные повреждения сняли? И были ли они в принципе?
   - Это еще что такое?
   - Ну, ты даешь, Максюха, - загыгыкал Малыш. - Черепушки, значит, человекам колоть научился. Мастак. А простых вещей допетрить, масла в калгане не хватает.
   Он с самого начала, тоже пристроился рядом. И, всем своим видом показывал, что может быть непременно полезным, при столь специфическом разговоре.
   - Да уймись ты, дрызга. Дай спокойно с человеком, беду его перетереть, - незлобиво осадил его Губарь и, как бы вновь, переведя беседу в обстоятельное русло, продолжил. - Кружева плести не буду. Не знаю, что уж у вас там на самом деле было, но всему этому, должны быть бумажки соответствующие. Без них ты голый нуль, даже если и захочешь свою подружку подтянуть в свидаки. Синяки там, или ссадины у нее. Ну, и естественно, анализ на наличие спермы, если трахово уже случилось. Это все имеется?
   - Так откуда? Я об этом даже ни сном, ни духом. Да и не успел этот Аркаша с ней ничего сотворить. Это - верняк точный! А синяки? Хрен с ними - я ж говорю, что вообще ее замазывать не хочу.
   - Э-э-э, брат, не все так просто. И ты сам еще не знаешь того, как тебе это может выгореть. Если документов нет, мазать тебе ее, никакого резона нет. Хотя, что я перед тобой расстилаюсь. Покумекай сам, - смотрящий, почему-то, сделал загадочное лицо и, перейдя на шепот, произнес. - Следак может тебя так раскрутить, что еще и кралю свою за собой потащишь. Точно говорю. Они на эти дела, спецы великие.
   - Да ну? - глаза Макса расширились в орбитах.
   - Вот тебе и "да ну" - иду ко дну, да никак не утону! - усмехнулся Губарь. - А если вы специально, заговор с ней составили и угрохали напару своего препода? А? Как ты это схаваешь? Потому и говорю - в твоем раскладе, хорошего, что воробей наплюкал. А остальное - дерьмо. Большая, большая куча! Короче, как на следствии повернут, так оно и вырулит.
   - Ну, Губарь, ну, адвокат натуральный! Гы-гы-гы, - заржал, очень довольный разыгравшимися страстями, Малыш.
   Макс посмотрел на него, перевел взгляд на, таинственно улыбающегося, Губаря и, не имея аргументов для дальнейшего спора, только махнул рукой.
   - Да и фиг с ним. Что ж теперь, об стенку головой биться?
   - Оно и правильно, - подвел итог смотрящий. - Все, что выдадут, все твое. Если честно, я тебя малехо постращал, хотел на панику развести. Не получилось. А то, что выдадут, можешь не сомневаться - не успеешь глазом моргнуть. У тебя, если масть поканает, все на ладони. Не то, что у некоторых здесь. Наколбасили столько, что теперь по году, а то и более, нары протирают до блеска.
   - Да он еще и шкет, - вставил Малыш. - А я слыхал, что в этих сраных органах, за ними надзор особый. Вроде как, не дозволяют мариновать подолгу.
   - И это тоже верно - грабкой, как пыль не смахнешь, - согласился уголовник.
   - Хоть тут, туз к десятке прикатил, - с горькой усмешкой и, явно подделываясь под общую атмосферу, выдал Макс.
   На что Губарь лишь глянул на него, как показалось, неодобрительно и, нахмурившись, продолжил:
   - Туз то, оно туз - слов нет. Одно хреново, по малолетке покатишь, паря. Тебе сколь годков то, ежели на круг?
   - Шестнадцать стукнуло.
   - Вот и я об том же.
   - Подожди, сам же говорил, что там контроль и так далее. Или это Малыш трекнул? - с удивлением воззрился на бывалого уголовника, собеседник. - Чего ж плохого то?
   - Так контроль то, он где? На тех, кто при исполнении. А тебе, паря, в обществе горе мыкать. Чуешь разницу? Малолетка, прямо тебе скажу, это далеко не сахар. Особенно теперь. Шкеты, они совсем нюх потеряли и берега путают на ровном месте. Беспредел, падлы устраивают за просто так. По куражу, или от нехрена делать. Но больше потому, что авторитетов натуральных там не имеется. Сдерживать некому, да в пятак сунуть, если что. Вот и получается. Однако, думаю, ты выдюжишь. Вон, Малыш, давеча бакланил - каратист, вроде как?
   - Есть немножко, - неохотно признался Макс.
   - Это хорошо, если немножко. Но запомни, против финки, эти все твои поднимания ног, никак не прокатят. Отсюда и кумекай - где и что показывать. Но, сразу скажу - больших любителей спорта на зоне не любят.
   - Ну, насчет первого, это еще, как сказать. А почему не любят то?
   - А ты сам глянь. Хоть на Малыша, хоть на Лопуха. И тогда поймешь. Они ж пеленок уже себе все, что можно прокурили, да пропили. И тут, нате вам - ты, спортсмен и вообще, во всем правильный. Вот и посуди, в какую помойку тебя постараются запихнуть, при удобном случае.
   - Это ты загнул малость, Губарь, - вставил свое сомнение Малыш. - Я, например, путевое знание завсегда уважал. И, даже можно сказать, завидовал.
   - Вот, вот. Отсюда и горло готов перегрызть тому, кто в отличие от тебя, знает больше, чем будет дважды два! Все. Кончай базар, сдаем посуду.
   На этом, этот непринужденный, но очень важный для Макса разговор, закончился. Как когда-то компьютер, теперь он вынужден был с азов, постигать совершенно новую для себя науку. А потому, впитав в себя, за несколько часов пребывания в остроге уже кое-какой опыт, он дал себе зарок. Впредь, побольше молчать, но непременно вникать во все тонкости непростой жизни в этих мрачных и суровых краях. Обладая совсем неплохими мозгами, Макс, как никто другой, понимал, что любые знания, это тот багаж, который никогда не тянет плечо.
  
  
  
  
   Х Х Х
   В отличие от других подследственных, арестантская жизнь Макса, покатилась достаточно стремительно. Ровно так, как и предсказывал многоопытный Губарь. Уже на следующий день его выдернули из переполненной камеры и, под конвоем угрюмого прапорщика, повели куда-то. Идти пришлось достаточно долго, да к тому же, по совершенно немыслимым, для непривычного человека, лабиринтам. Это были гулкие, мрачные коридоры, закованные в вездесущее железо и перегороженные, словно запрудами, решетчатыми шлюзами. У каждого такого шлюза, совершенно бесстрастный тюремщик, привычным усилием извлекал из своих голосовых связок, короткое: "Стоять! Лицом к стене!" и начинал громыхать огромной связкой ключей. Замок клацал, словно ружейный затвор, издевательски скребя металлом по оголенным нервам. После чего, движение возобновлялось вновь.
   В эти частые, но короткие промежутки времени, созерцая в непосредственной близи шершавые острожные стены, Макс старательно пытался собрать свои мысли в единый ком. Он вообще, привык мыслить аналитическими категориями. А потому и сейчас, непременно хотел создать для себя относительно ясную картину, как собственного положения, так и того, что может его ожидать, уже через несколько минут. Отсюда, по хорошему бы, следовало выработать, хоть какую-нибудь тактику поведения. Однако, в виду абсолютной неопытности в подобных делах, все его усилия, никак не желали склеиваться в нечто единое и цельное. Более того, как только решетка захлопывалась за его спиной и, нужно было шагать дальше, на неискушенного острожника вновь, всей своей тяжестью наваливался жуткий антураж следственной тюрьмы. Все, что входило в него, и въедливый кисло-холодный привкус прелого железа, и незримые флюиды, которые будто бы источали серые, изрядно повидавшие на своем веку, стены, и многое другое, лишь леденили кровь. И одновременно, напрочь раздавливали способность, быть мыслящим индивидуумом.
   Наконец, перемещение в горизонтальном пространстве, по зловещим, в своей истинной сути, лабиринтам завершилось и, судя по всему, оставалось лишь спуститься по вертикали. Что конвой и сделал, пройдя по двум маршам широкой лестницы, пролеты которой, были наглухо затянуты металлической сеткой. После чего, пара оказалась в довольно светлом коридоре. И хотя на его окнах красовались все те же, грубо сваренные решетки, стены и крашеные панели, имели относительно веселенький, жизнелюбивый оттенок. Вдоль одной из стен коридора, тянулся длинный ряд, на первый взгляд обычных, дверей. В связи с чем, Максу не составило труда сделать вывод о том, что его привели в блок, где по всей вероятности, и вершилось, его Величество, беспристрастное следствие.
   Около одной из дверей, угрюмый прапор вновь продемонстрировал, что имеет не только устрашающий вид, но и зычный голос. Даже более того, истый служака сподобился на целую фразу, ну никак не втискивающуюся в жесткие рамки сухих инструкций. Что само по себе, было очень даже удивительным.
   - Стоять! - пророкотал он, и, вроде как, поразмыслив, добавил. - Капитан Попенченко круто берет, конечно, но мужик правильный. А ты, думай наперед, что каркать. И не выпендривайся особо. Он этого не любит.
   - Благодарствую за напутствие. Оно очень ценно и своевременно, - не удержался от ерничества Макс.
   Однако, обожженный взглядом, не сулящим ничего доброго, быстро отвел глаза в сторону. Тюремщик же, недовольно пробурчал себе под нос, нечто похожее на: "Молокососы, мать вашу!", и вздохнув, принялся стучать, в обитую крашеным металлом дверь, на которой красовалась лишь трафаретная цифра "8". После чего, не дождавшись разрешения изнутри, он решительно дерну дверное полотнище за облезлую казенную ручку и, пропустив перед собой подопечного, вошел сам.
   - Подследственный Громов, по вашему приказанию доставлен! - гаркнул прапор, едва переступил порог.
   При этом, он комично подтянул, заметно отвисший живот и, даже неуклюже попытался вытянуться во фрунт. Что же касалось Макса, то по арестантской привычке, которая на удивление быстро успела въесться во все его естество, он вперился взглядом в пол. Правда, любопытство, тут же, стало настоятельно брать верх. А потому, свежеиспеченный острожник, исподлобья, принялся рассматривать кабинет и присутствующих в нем. Помещение было не большим. По своему небогатому и, сугубо канцелярскому убранству, оно практически один в один, являло собой эдакий эталонный, киношно-книжный образчик места, где в тяжком труде добывались крупицы истины. Обшарпанный однотумбовый стол, с неизменной лампой на нем, топорной работы сейф, в углу, табурет для подследственного и пара колченогих стульев для остального присутствия.
   В данный момент, на одном из таких стульев, за столом, явно чувствуя себя хозяином положения, восседал, несколько располневший в теле от сидячей работы, капитан. Лет ему, вероятно, было немногим за тридцать. Однако волос, уже успел благополучно покинуть его круглую голову. Поэтому, там, где он должен был быть, сейчас распростиралось, блестящее, при свете настольной лампы, пространство. Лишь по затылку, обрамленное аккуратным газончиком из рыжеватого пушка. Зато, как бы, в компенсацию за это досадное недоразумение и насмешку природы, на добродушно-рязанской физиономии офицера, красовались густые, почти запорожские, вислые усы. Чуть выпуклые глаза капитана, отдавали васильковой синевой. Правда, несколько поблекшей, скорее всего, вследствие многолетнего служения в этих, совершенно безрадостных стенах. Но, как показалось Максу, или вернее, очень хотелось, чтобы показалось, они умудрились сохранить в себе небеспристрастность и, даже вполне человеческое выражение.
   Рядом с ним, робко пристроившись с торца стола, на относительно приличном, полумягком стуле, явно принесенном специально для нее из другого кабинета, сидела молодая дама. Вероятнее всего, она была в том же самом возрасте, что и капитан. По ее несколько неестественному поведению, можно было с уверенностью сказать, что в этих стенах, она являлась существом инородным, хотя и вряд ли случайным. Что же касалось ее облика, то он красноречиво свидетельствовал о том, что дама, безусловно, должна была иметь непосредственное отношение к педагогике. Причем, выбрала эту нелегкую стезю когда-то, вполне добровольно и до сих пор реализовывала, как заветную мечту детства. Об этом говорило в ней абсолютно все. И строгий костюм, и блузка под ним, оба давно вышедшие из моды, но, как нельзя лучше вписывавшиеся в имидж "синего чулка". И непритязательная прическа, в виде туго стянутого пука волос на затылке. Ну и, конечно же, менторские очки с толстыми стеклами. Плюс ко всему, минимум косметики. Все эти детали, делали даму выглядевшей много старше и не оставляли никаких сомнений относительно ее профессии. Что она делала здесь, Макс смутно догадывался. Истинную ситуацию прояснил сам Попенченко, но немного попозже. Пока же, он отвлекся от многочисленных бумаг, которыми буквально был завален стол и, работая, прежде всего, на даму, тоном, не терпящим возражений, сделал прапорщику внушение.
   - Во-первых, товарищ прапорщик, правильнее будет сказать "арестованный", но пока еще не подследственный. Могли бы уже давно усвоить эту разницу. А во-вторых, спасибо, и можете быть свободны. Когда потребуется, я вас вызову.
   Бедный прапор, никак не ожидал подобного. Он смущенно вякнул себе под нос что-то нечленораздельное и, будто заправский строевик, по давно забытому Уставу, развернувшись на месте, вышел в коридор. Все оставшиеся в кабинете, включая и капитана Попенченко, остались очень довольны этой нарочитой демонстрацией духа и буквы закона. Сам офицер, напустив на себя вид бескомпромиссного борца за справедливость, принялся внимательно разглядывать арестованного. Дама, одарив капитана благодарным взглядом, явно смешалась, от нахлынувших на нее самых благостных чувств и несомненной гордости за торжество отечественной юриспруденции. Что же касалось Макса, то он тоже не остался в стороне, увидев в этом, хороший для себя знак. Отчего, заметно приободрился. Даже не смотря на то, что пытливый взгляд Попенченко, в данный момент прощупывал его не хуже рентгена.
   Наконец, капитан удовлетворенно хмыкнул и, вроде как, назидательно-свойски, выдал.
   - Хорош гусь, ничего не скажешь. Глаза смышленые, наверное, и грамотный тоже. Ну, что стоишь? В ногах правды нет. Садись, будем разговоры вести, - он заглянул в лежавшую перед ним бумажку и добавил. - Максим Леонидович.
   Макс мысленно и, почему-то, не без удовлетворения, связал весьма фривольного "гуся", с официальным обращением по имени отчеству и, смело шагнув вперед, опустился на крепко сбитый табурет с дерматиновым верхом. Однако едва его пятая точка достигла надежной опоры, всколыхнувшаяся было в нем решительность, тут же погасла. А потому, почувствовав себя, как бы, выставленным на всеобщее обозрение, он еще больше понурил голову. Правда, руки, как и взгляд, тоже, оказалось, девать совершенно некуда. И арестант, более, чем пристально, принялся рассматривать собственные ногти.
   - Значит, так, между тем, - продолжил служака. - Меня зовут капитан Попенченко и мне поручено провести предварительное дознание по вашему делу, гражданин Громов. А это, - он, как истый джентльмен заставил себя широко улыбнуться и кивнул в сторону дамы, - Светлана Алексеевна Рябова. Педагог и член городской комиссии по делам несовершеннолетних. Прошу любить и жаловать, так сказать!
   При этих словах, учительница встрепенулась, словно наседка при исполнении и тоже, посчитала необходимым прощебетать:
   - Да, да! Мы просто обязаны следить за тем, чтобы следствие, в отношении наших подопечных, проходило строго в рамках законодательства.
   Затем, она одарила Макса, надо понимать, почти материнским взглядом и вдохновенно, словно находилась на трибуне перед благородным собранием, продолжила:
   - Подростковая преступность на современном этапе развития нашего общества....
   Однако Попенченко, судя по всему, был совершенно не настроен, выслушивать эти напыщенные словоизлияния о юных ростках общества, вдруг, возжелавших расти вкривь и вкось. И которых, непременно макаренковскими методами, следовало было не только направить на путь истинный, но обязательно заставить цвести и плодоносить во благо просвещенного человечества. Он легонько стукнул ладонью по столу и, не подумав краснеть от неэтичности, изрек.
   - Спасибо, Светлана Алексеевна. Для лекции, я вам отведу отдельное время. Потом.
   Рябова лишь поперхнулась на полуслове, но покорно замолкла. И, состроив на своем лице понимание важности момента, буквально до кончиков волос, превратилась в его Величество внимание. А капитан, обретя для себя привычную обстановку, не замедлил приступить к делу.
   - Ну, что, Соловей-разбойник, давай знакомиться дальше. Официально, так сказать. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения?
   Макс отвечал без особого энтузиазма и тихо. При этом, вероятно, он выглядел не ахти. Если и не натуральным висельником на эшафоте, то уже приговоренным и ожидающим скорой казни, однозначно. Что капитан решил его немножко подбодрить. Правда, очень своеобразно.
   - В том дерьме, в котором ты оказался, парень, веселится, оно, конечно, не пристало. Но и сопли жевать, тоже не надо. Натворил делов - имей мужество отвечать, как положено. Не курсистка же худосочная, а мужик, едрена вошь!
   Выдав эту тираду, Попенченко покосился на учительницу. Но та, хоть и недовольно наморщила свой лоб, комментировать сказанное, поостереглась. А между тем, завершив вскоре, наконец-то, обязательную и нудную процедуру, капитан перешел непосредственно к допросу. При этом, он одновременно старательно протоколировал, как свои вопросы, так и ответы Макса. На каждый из вопросов, последний реагировал без спешки и, по привычке подвергать анализу все, старался обходиться краткими и односложными фразами. Себя Макс не выгораживал. Но и уничижаться, судя по всему, тоже не собирался. Тем более после недавнего замечания Попенченко. И удивительно, но капитан был вовсе не против такой позиции. Возможно потому, что его интерес, пока, носил лишь сугубо ознакомительно-поверхностный характер и судить относительно произошедшего окончательно, было рановато. А посему, убийство физрука на данный момент, вырисовывалось лишь как печальный результат тривиальной драки. Наконец, Попенченко отложил ручку и со вздохом откинувшись на спинку, отчаянно скрипнувшего при этом стула, пододвинул исписанные листки арестанту.
   - Ознакомься и на каждой странице поставь свой автограф, - произнес он. - Да, еще, внизу знаешь, что писать?
   - "С моих слов записано верно...". Знаю, читал в книжках, - отозвался Макс.
   Он не стал читать показаний и каллиграфическим почерком, методично принялся метить одну страницу за другой.
   - Грамотный. И все же, прочел бы, на всякий случай, - ухмыльнулся капитан.
   Не обращая внимания на застывшую на стуле Светлану Алексеевну, он с хрустом потянулся и, подавив откровенный зевок, продолжил:
   - Значит, так, гвардеец, предварительное обвинение мы тебе представим на днях. То, что будет инкриминировано убийство, это, сам понимаешь, ясно, как день. Тут ничего не прибавишь, не убавишь. А вот, под каким соусом оно будет подано, покажет следствие. Вот так!
   - И долго оно будет идти, это следствие? - выдавил из себя Макс.
   - А это, друг мой, от тебя зависит, так сказать, напрямую, - хмыкнул капитан и посмотрел в сторону Рябовой. - Если не надумаешь финтить, да рогами упираться, через месячишко, думаю, уже в малолетке будешь кайфовать. А потому, мой совет тебе - выкладывай все, как на духу и получишь разбор "в особом порядке". Оно и тебе лучше и нам тоже. Нам резина ни к чему, да и педагогам спокойнее будет. Если по быстрому все оформиться. Правда, Светлана Алексеевна?
   - Конечно! Мы всегда стоим на страже закона и интересов наших подопечных, - с готовностью отозвалась та, но, памятуя недавнее внушение, на этой короткой фразе и остановилась.
   - А что это за особый порядок? Как "тройки" при Сталине, что ли? - впервые за все это время, прямо взглянув капитану в глаза, спросил Макс.
   - Ха, - хлопнул себя по ляжкам тот. - Ну, говорю же - грамотный, аж до жути! Не удивительно, что такое сотворил. Суд в особом порядке, это если полностью признаешь свою вину, и ничего доказывать специально, не потребуется. В твоем положении, оно самое то. Смекнул?
   - Смекнул, тоже мне, наука великая, - малость осмелев, выдохнул из себя Макс.
   - Ну, раз не наука, можешь быть свободен. И блатату из себя не строй! - придав своему тону толику металла, произнес Попенченко. - А свободен, в смысле - в камеру. Кстати, уголовники не обижают?
   Капитан потянулся к кнопке, врезанной в столешницу. Но, в этот самый момент, сидевшая до этого, как истукан, Светлана Алексеевна, встрепенулась и, уставившись на служаку расширившимися глазищами, вдруг, зачастила.
   - Позвольте, позвольте, товарищ капитан. А почему это вы, несовершеннолетнего, держите в общей камере? Да, он преступник, да, он совершил ужасный проступок и оправдания тому нет. Но, подумайте сами. Разве это нормально - неокрепший организм и в одну кучу с отпетыми уголовниками!? Как можно?
   Теперь, смешаться в самых разных чувствах, пришлось и Попенченко. Поначалу он просто раскрыл рот. Затем в поисках нужных слов, принялся теребить свой вислый ус. Но, уже спустя минуту, абсолютно не чинясь, приступил к бескомпромиссной отповеди.
   - А знаете ли вы, уважаемая Светлана Алексеевна, что у нас далеко не курорт, а вполне серьезное учреждение? И ваш подопечный, извините, совсем не похож на ангела, если сумел расколоть череп взрослому мужику, - Попенченко тяжко вздохнул и, набрав в легкие новую порцию воздуха, продолжил. - Да у нас камеры переполнены так, что людям приходится друг на друге спать, или даже по очереди! Вам это известно? И где же тут отдельные хоромы, каждому шкету выделять. Когда приходится думать не только о том, как кучу дел разгрести в положенные сроки, да еще, чем накормить их, чтобы с голоду не окочурились. Просто накормить, понимаете? Это вы не нам, уважаемая, это вы Правительству вопросы задавайте. Думе Государственной, наконец!
   - Да... Но я... Извините, я думала, что так не положено. Даже, исходя из здравого смысла. И, с точки зрения педагогики, вовсе, - несколько сдала, под столь эмоциональным напором Рябова. - Ну, а в отношении адвоката?
   - Положено, не положено. Где вы сейчас вообще, уважаемая, в нашей стране видите, что положено, а что нет? - отрезал капитан. Что же касательно адвоката, тут вы, конечно, правы. Но коллегия уже отреагировала, можете не сомневаться. Скорее всего, детдомовское начальство подсуетилось. Так что завтра, или в ближайшие дни, мы гражданину Громову его представим. Еще претензии имеются?
   Судя по всему, Светлана Алексеевна не имела большого опыта в подобном кураторстве. Она пробубнила себе под нос нечто извинительное и, поджав бледно накрашенные губки куриной гузкой, благоразумно решила больше не нарываться. Хотя совсем не было исключено, что жалоба в соответствующую инстанцию, в ее педантичном мозгу уже мысленно составлялась.
   - Вот и ладненько, - не без удовлетворения констатировал Попенченко и, с особенным чувством, вдавил черную кнопку звонка в стол.
   Х Х Х
   Камера восприняла возвращение одного из своих постояльцев, довольно спокойно, даже меланхолично. Подобных событий здесь было предостаточно, каждый день и прибытие с очередного допроса, интереса ни у кого не вызывало. Свои бы беды разгрести и обдумать. И только Губарь, заслышав с нижних нар, лязг запираемой двери, по должности, скорее всего, решил таки проявить заинтересованность.
   - Что Макс, обкатали малехо, Сивку крутые горки? - подал он голос
   На что тот, только махнул рукой. Бросил, походя, короткое: "Есть немного" и, уже вознамерился забираться на свой тюфяк, как смотрящий остановил его.
   - Да ты не пижонь особо. Не профессор ведь. Поделись со знающими людьми, может, и дело подскажут, - произнес рецидивист. - Сидай на мою шконку, чего уж там.
   Макс спорить и упираться не стал. Во-первых, это было, наверняка, чревато. Во-вторых, вниманием самого смотрящего, при любом раскладе, а в его положении новичка, тем более, можно было только гордиться. Он присел на краешек нар и, глядя куда-то в сторону, как-то обреченно, произнес.
   - Ну, что, сняли показания. Сказали, если буду паинькой, то и провернут все за шесть секунд. А там, кто его знает, как вырулит.
   В этот момент на нары вполз Малыш. На его круглой роже, прямо таки, читалась великая заинтересованность в предстоящем разговоре.
   - Провернут, как же! Держи карман шире, а уши по ветру, что б лапшу сподручнее вешать было, - не замедлил вставить он.
   Затем, коротышка устроился поудобнее и, явно намерившись тоже, играть роль прожженного советчика-доки, с претензией на непогрешимую авторитетность, продолжил.
   - К сотрудничеству, стало быть, призывают, козлы. А ты, Максюха, не будь дураком, свое гни. Они, падлы всегда так начинают стелить. А потом, хрен уснешь на их постельке. Проверено.
   После сказанного, на нарах повисла минутная пауза. Именно она, заставила бесплатного советчика, серьезно усомниться в том, что ляпнул он свою точку зрения, как раз вовремя. Крысиные глазки Малыша беспокойно забегали в орбитах и он, все еще лелея надежду на несомненную поддержку Губаря, воззрился на него. Однако смотрящий лишь поморщился, как от зубной боли. Затем, неприятно ощерился и выдал.
   - Ну, что ты, мать твою через коромысло, всюду, что заноза в заднице. Дай с человеком спокойно разговор говорить. И вообще, в натуре, пошел вон отсюда. Балаболка с кренделем.
   - Да я что, я ничего, Губарь, - рассыпался мелким бисером тот.
   Но спорить не стал, а нехотя, ерничая попутно, чтобы не потерять достоинство профессионального "шестерки" окончательно, ретировался в дальний угол камеры. Там вовсю шла картежная игра и его советы, наверняка, были бы куда более кстати. А смотрящий присел на нарах и, понизив голос сразу на несколько тонов, подбодрил, немного растерявшегося Макса.
   - Да не гляди ты на эту шваль. И внимания не обращай, если по большому счету, конечно. Давай, рассказывай. В твоем деле, как и в любом другом, хитростей куда поболее, чем мяса в баланде. Тебе мальцу, откуда знать их все? А я на этом, не один зуб раскрошил. И не только зуб.
   Макс вкратце рассказал ему самую суть разговора с Попенченко, ничего не приукрашивая и не скрывая. На что Губарь, внимательно выслушав и поцокав языком, авторитетно заявил.
   - А вот это ты, паря, правильно скумекал, если, как говоришь, все только по верхам выдал. Они тоже, пока пристреливаются, присматриваются, откуда лучше зайти. Что б самим мороки поменее было. По мне - тебе и надо так держать далее, как бы, самому на признанку сплошняком идти. Им это нравится. Только для себя, заранее определись железно, чтобы берега не путать - что берешь, а чего и знать не знаешь. Дело то, ясное. По крайней мере для тебя.
   - Уж куда яснее, - вздохнул Макс и поинтересовался. - Слышь, Губарь, а что это такое "в особом порядке"? Капитан что-то объяснял, но мне, сам понимаешь, не до того было. Ни хрена не понял, если честно.
   - Так оно то и есть, о чем я тебе толковал сейчас. Признаешься по полной, каешься в содеянном и, прямиком в суд. А там уже, сколько отслюнявят, все твое.
   - И сколько отслюнявят? Как думаешь? - с надеждой воззрился на уголовника Макс, явно настроившись услышать, как минимум, двухзначную цифру.
   Губарь же неспешно почесал затылок и, вовсе перейдя на заговорщический шепот, произнес.
   - А это, опять таки, паря, напрямки будет зависеть от того, в чем признаешься и, как натурально каяться будешь. Скажу одно - ни "самооборонка", ни "на дурика", то бишь по неосторожности, тут не проканают. И что остается? Либо преднамеренное, либо нет. Для тебя, по любому, куда лучше второе. Но тогда, следаку, надо будет капитальную доказательную базу собирать. А это, время и немалое. Пока то, да се - с тем побазарять, туда прокатят, очняки и так далее.
   - И пускай себе собирает, на здоровье, - махнул рукой Макс.
   - Пускай! - усмехнулся Губарь. - Пускай то, оно, пускай, как говорится - хер по деревне, куда выведет, туда и придем. Но опять же, ты сам вчера базарил, что бабу эту, малолетку, впутывать не собираешься. Вот, отсюда и пляши топталочку. Ну, и конечно, думаю, не без того обойдется. Ежели твоя директриса, баба не промах, то подкинет характеристику на загляденье. Потом, все ж таки, ты катишь по первой. И малолетство должны учесть, наверняка. В общем, сдается мне, по любому, "пятериком" отделаешься.
   Смотрящий многозначительно помолчал, давая возможность собеседнику сполна уложить в своей голове полученную только что информацию. Затем, будто выполнив долг, лег на спину и, закинув руки за голову, как бы, уже между прочим, добавил:
   - Хотя, в принципе, можно и на этого, твоего физрука-козла, тень навести. Правда, тоже время займет и, сразу не скажешь, стоит овчинка выделки, или нет.
   - А это как? - округлил глаза Макс.
   - Каком кверху! Дашь показания, что он, падла, гноил тебя, издевки устраивал, жизни не давал - и все дела. Вот тогда, пусть разбираются, может, что и накопают.
   - Нет, мне такого расклада не надо, - решительно заявил юный острожник. - Пусть лучше все, как есть.
   - Ну, не надо, так и не надо. Дело хозяйское. Мое дело предложить, - меланхолично согласился Губарь.
   Они вновь замолчали. Однако было видно, что прожженный рецидивист, хочет сказать еще что-то, но никак не решается это сделать. Наконец, он откашлялся и, придав своему лицу максимально серьезное выражение, все ж таки, выдал.
   - И вот еще что, парень. То, что я тебе сейчас скажу, расценивай как хочешь. Сбрендил ли Губарь, или правильного из себя скорчить захотел. Только, это мой тебе совет. Задарма, но по сути, так сказать. Молод ты еще, жизни толком не ведал. Если на зоне не сломают, вполне может быть, что житуха блатная и приглянется. Но не будь идиотом, и не лезь в этот омут вместе с башкой. Помянешь мое слово когда-нибудь - ничего в этом хорошего нет. Один форс, пыль столбом, да пальцы веером. А загляни в душу, да хоть тому же Малышу - одна чернота гнилая. Хотя, что там Малыш - на меня посмотри. Рад бы, может быть, в Рай, да хрен пролезешь. Как ни старайся. Вот так-то, брат.
   На этом, Губарь замолчал и вновь, вытянулся на нарах. Тем самым, как бы, показывая, что разговор окончен. Поддавшись минутной слабости и явив собой нормального человека, он возможно, уже пожалел об этом. Кто его знает. Ведь по тем неписанным законам, которые царствовали в этих жестоких местах, как-то не гоже было, не просто уголовнику со стажем, а смотрящему камеры, распускать сопли перед необстрелянным мальцом. Это с одной стороны. А с другой? Кто мог запретить, сохранять в себе малую крупицу человеческого, даже тогда жесткими реалиями зоны, из души было выбито все, способное хоть как-то сопереживать и чувствовать.
   Тем временем, в дальнем углу камеры, где шла азартная игра, страсти, судя по нараставшему гулу эмоций, нарастали. Наверное, там подошли к самой основной стадии - дележки наваренного. А это, хотя и считалось святым делом, практически никогда не проходило без должного базара. Однако, смотрящий пока не реагировал на намечавшийся бардак. По его глубокому убеждению, пыль поднятая картежниками, должна была улечься сама собой, так и не достигнув грани недозволенного запредела. Недаром, это чувство элементарного самосохранения, в разное время вбивалось каждому, с помощью кулака и на полном серьезе. И точно, страсти в углу стали потихоньку сходить на нет, и, как следствие этого, на горизонте вновь зарисовалась блинообразная рожа Малыша. Не смотря на недавнюю обиду, ему явно очень желалось, еще куда-нибудь, вложить свою неуемную энергию и сомнительные знания. Поэтому, коротышка, словно муха, вокруг миски с медом, принялся крутиться чуть поодаль. Постепенно его круги становились все меньше и меньше, пока, наконец, с нарочито бравым видом, он вновь не примостился на нары, рядом с Максом. Теперь, надо было чем-то оправдывать свое действие. И он, наморщив для пущей важности низкий лоб, выдал, предусмотрительно апеллируя, прежде всего к смотрящему.
   - Губарь, а Губарь, слышь, что скажу? А что если Максюхе под дурика закосить? Вот бы клево было. Заместо зоны, в желтый дом. Класс!
   Смотрящий приподнялся на локте. Он недовольно поморщился и, одарив советчика презрительно-снисходительным взглядом, произнес.
   - Эх, Малыш, Малыш, ляпаешь, и сам не знаешь что. Это тебе, даже стараться не надо - тряхнул башкой, выкатил через ухо единственный шарик и молоти дурочку, пока рога не отобьют. А если всерьез, для этого дела, знаешь, какая квалификация требуется. Ого-го! Тут тебе с кондачка не возьмешь, тут человечью психику надо знать, не хуже собственной хари. Иначе, расколют вмиг и так прицепят - мало не покажется, - он вздохнул и, явно раздосадованный заведомым идиотизмом, незлобиво, но, все ж таки, наехал на Малыша. - Иди-ка ты отсюдова, чудо гороховое, дай отдохнуть малехо. Фантазер хренов.
   Тот заметно скуксился, но ослушаться не посмел. А между тем, время приближалось к скорому отбою и арестанты, ползая по нарам словно блохи, готовились забыться тревожным сном. Без сновидений и прочих элементов, присущих вольной жизни.
   Свою вторую ночь в камере, Макс спал очень плохо. Это вчера, вследствие шока, едва его голова коснулась комковатой подушки, молодой организм тут же, без спроса, включил защитные механизмы. И моментально вверг острожника, в состояние вынужденного отдохновения. Сегодня же, на смену жутким потрясениям, пришло почти трезвое осознание. А вместе с ним, и целый ворох самых разнообразных мыслей. Которые теперь роились в голове парня, не хуже суетливых пчел. Они наскакивали друг на друга, заставляли постоянно ворочаться в тесном лежбище и, прежде всего, от бессилия, что-либо изменить. В результате же, просто-напросто, совершенно не давали сомкнуть глаз.
   Ко всему прочему, только теперь, он смог сполна оценить и ту спертую духотищу, в которой вынуждены были обретаться аборигены переполненной камеры. С непривычки, в ней можно было запросто задохнуться. И если легкие, еще кое-как адаптировались к этому смраду, то кровь, явно недополучавшая положенного количества кислорода, начинала стучать в висках назойливыми молоточками. Они, эти молоточки, буквально сводили с ума и, с завидным упрямством, вносили свою лепту, в нестерпимые и без того, душевные муки арестанта. Вдобавок к этому, страшно хотелось пить.
   Наконец, не в силах больше бороться с жаждой, сделавшей язык сухим, как наждак, Макс осторожно стал сползать с верхних нар. Из-за плотно, впритык друг к другу, лежавших тел, сделать это оказалось весьма проблематично. Внизу, от цементного пола, веяло влажной прохладой, да и дышать было намного легче. При неверном свете ночного освещения, с развешанным повсюду бельем, камера сильно смахивала на жуткий вертеп вурдалаков. Содрогнувшись от этой мысли, то и дело, натыкаясь на чьи-то носки, и иное немудреное бельишко, Макс стал осторожно пробираться в самый дальний угол. Там, за общим столом, к шершавой стене была прибита крохотная жестяная раковина, а над ней, торчала загогулина, почерневшего от времени и испарений, бронзового крана. Однако, когда Макс, в предвкушении долгожданной влаги, повернул вентиль, в гулкую жесть, как бы нехотя, вылилась лишь жалкая, тонкая струйка. И все. Вслед за этим, кран утробно заскворчал и с тихим свистом, принялся втягивать в себя, смрадный воздух острога. Вознамерившийся уже напиться от пуза и, сильно раздосадованной подобной подлянкой, парень не сдержался и смачно выругался.
   В ту же минуту, в углу нижних нар завозились и, вскоре оттуда, в щель промеж развешанного полотенца и трусов, высунулась круглая голова вездесущего Малыша. Его крысиные глазки моментально обозрели пространство и, не без удовольствия, остановились, на явно облажавшемся новичке.
   - Что, трубы горят, Максюх? Это с непривычки бывает, - с деланным сожалением осведомился Малыш и тут же, не замедлил ернически посоветовать. - А ты сосни ее, падлу, как следует, может, что и капнет в глотку. Гы-гы-гы. Как из мозговой косточки. Гы-гы-гы.
   Вероятно, хоть таким дешевым образом, злопамятный "шестерка", решил выместить на сокамернике обиду. Ту, что затаил в себе, после наезда на него Губаря. Но Макс не принял его пикировку, а мучимый только жаждой, спросил напрямую. Правда, жестко и совершенно без намека на подобострастие.
   - Ну, и что ты ржешь, как мерин дефективный? Сказал бы лучше, что-нибудь путное и в тему.
   - Ха, путного захотел. В тему, значит? - осклабился Малыш. - Тут тебе, паря, не курорт с нарзанами - хлещи, не хочу! тут водичку то, по часикам дают. А насчет "сказал", так я давеча хотел, как человек. Только Губарь мне пасть закрыл, а ты, даже не почесался при этом. А ведь мог бы поддержать, мол, пусть дело скажет, тоже, не пальцем деланный. Было? Было!
   Он еще, совершенно не скрывая удовольствия, понаблюдал за муками, вконец растерявшегося Макса. И, только после этого, благосклонно снизойдя до милости, тоном, как минимум, столбового дворянина, изрек.
   - Ладно, хрен с тобой, малолеткой неразумным, я сегодня добрый. Там, под столом бадейка должна стоять - шныри с вечера запасают на чифирек. Глянь, если что осталось.
   Макс пошарил рукой под щелястой столешницей и извлек оттуда, гнутую перегнутую посудину, очень отдаленно напоминавшую солдатский котелок. Посудина оказалась легкой, но на ее дне, все же, что-то плескалось. Теплой жидкости, сильно отдававшей прелым железом и спитым чаем, хватило только на два маленьких глотка, но и они, доставили арестанту, просто неописуемое блаженство. Главное, язык перестал драть нёбо и являть собой, нечто инородное во рту. А это, уже вполне позволяло, если и не спать дальше, то хотя бы мыслить без лишних проблем, в направлении нужном и полезном.
   - Спасибо тебе, - буркнул Макс, засовывая пустую бадейку обратно под стол.
   - Гы-гы-гы, - словно сытый котище, заурчал Малыш. И куда же, мне твое спасибо прилепить? Его ведь, брат мой, ни в кружку для чифиря не кинешь, ни в косячок не забьешь.
   - Да ладно тебе финтить. Сочтемся.
   - А вот этого, Максюха, никогда не трекай. Дело говорю, опять же по доброте душевной, - вдруг, оживился зек, получив явную зацепку для авторитетного нравоучения. - Чем ты сочтешься? Считают только бабки, а где они у тебя? Но раз ляпнул, то и за язык потянуть можно. Потом попробуй, отвертись. Усек науку?
   - Усек, чего уж там, - согласился Макс.
   Чтобы не обижать Малыша, в данную минуту, возомнившего из себя, по крайней мере, уголовного авторитета, он заставил себя улыбнуться ему и стал пробираться к своему месту. Однако, едва он сделал несколько шагов, держась рукой за срез верхних нар, на которых в живописном порядке торчали наружу десятки пар ступней, как буквально был вынужден застыть в ступоре. Более того, совершенно непроизвольно, из его горла вырвался сдавленный вскрик. Среди многих ног, с неизменно черными пятками, прямо перед его глазами выставилась одна. В отличие от других, эта ступня была наполовину прикрыта углом ветхого покрывала, а то, что открывалось взору, могло присниться только в страшном сне. Она была совершенно лишена не только мизинца, но и, по всей видимости, всех остальных пальцев!
  
  
  
  
   Х Х Х
   На этот сдавленный вскрик, прозвучавший в относительной тишине спящей камеры, как звук, ей не свойственный, Малыш отреагировать не замедлил.
   - Ты что там, Максюх, вякаешь? Будто на дерьмо наступил, - пробурчал он, укладываясь на своем тюфяке. - Что замолк то?
   - Н-н-нога!!! - только и сумел выдавить из себя Макс.
   Природное любопытство и несуразность сказанного, просто не могли не подстегнуть Малыша. Он вновь высунул свою круглую голову в прореху между сушившимся бельем и с недоумением уставился на новичка.
   - Что нога? Где?
   - Вот здесь. Нога без пальцев!
   Несколько секунд, Малыш усиленно что-то соображал. Но уже скоро, все его сбитое, круглое тело, буквально затряслось от дребезжащего, почти беззвучного смеха. Наконец, отсмеявшись вдоволь, он вытер тыльной стороной ладони выступившие слезы и прошипел.
   - Нога, как нога! Ему ж не в балерины идти. Парашу итак таскать сможет, за милую душу. А ты то, что ж, такой боязненный?
   - Да я..., да..., - начал было, оправдываться Макс.
   Постепенно, шок от увиденного, в нем проходил. А взамен этого, все его естество, принялось заливать вполне понятное чувство, в которое и поверить то сразу, он никак не решался. Неужели здесь, на проходном пяточке камеры, ему наконец, удалось отыскать того, кто порушил его семью и кого он так упорно, разыскивал все эти годы?! Движимый естественным желанием, тут же прояснить ситуацию, Макс вновь приблизился к оторопевшему Малышу и, уставившись в его блинообразное лицо пронзительным взглядом, спросил.
   - Кто это, Малыш?
   Что и говорить, тот был искренне удивлен подобному пустяку. Но, перспектива опять оказаться в центре внимания, явно прельщала его. А потому, напустив на себя менторский вид, зек, как бы, нехотя, изрек.
   - Кто, кто? Человек, конечно! А у тебя что, слабость к беспалым, или вообще, ко всем уродам, в принципе?
   - Слабость, слабость. Ты конкретнее можешь? - поторопил его Макс.
   - Могу, делов то, куча! - не без гордости за себя, любимого, благосклонно согласился Малыш. - Если у человека интерес имеется, почему бы ему и не подсобить. Культяпа его кликуха. Наверное, по ноге и дали. Нам рассказал, что в детстве, с дуру, в молотилку попал. Короче, деревенщина несусветная, а по нашим меркам, гольный бытовушник и "мужик". Что еще интересует?
   - У него на лодыжке "колючка" не наколота?
   - Какая "колючка"? Ты что, сбрендил совсем? - возмутился Малыш. - Говорят же тебе, русским языком - бытовушник он гольный. Откуда "колючка" то будет? Два мешка комбикорма в колхозе спер. Вот и мыкает теперь горе, придурок. А у тебя, что за интерес то? Если по серьезу.
   - Да так, должок старый имеется, - как можно неопределеннее, произнес Макс. - Кстати, ты случаем, не знаешь никого из блатных, чтобы на правой ноге, пальцы были, будто топором оттяпаны?
   - Ха, загнул ты, паря, - скривился зек. - По-твоему что, блатные на гоп-стопы во вьетнамках шлондают? Это дело деликатное и, можно сказать, сугубо интимное. Да такую хренотень, даже менты в особые приметы не включают! Точняк! Вот у кого рожа в шрамах, вспомнить могу. Ты бы еще однояйцевыми поинтересовался.
   Выдав подобное, Малыш оказался очень доволен собственным красноречием. Он даже посерьезнел. И, как бы, показывая, что не приобрел для себя, в этом пустяшном переполохе абсолютно ничего интересного, отмахнувшись от Макса, пополз восвояси. Тому же, совершенно ничего не оставалось делать, как со вздохом разочарования, вновь взгромоздиться на второй ярус. Однако, хотя случай с Культяпой и оказался на поверку сущим пустяком, он просто не мог не всколыхнуть в Максе печальные воспоминания. Пред взором парня, словно черно-белые кадры документального фильма, стали проноситься события той страшной ночи, когда были расстреляны его родители и сожжен их дом. И, это жуткое былое из детства, напрочь заслонило собой все нынешние переживания и заботы. Сомкнуть глаза, ему удалось только под самое утро. А потому, проснулся он совершенно разбитый, опустошенный морально и злой на весь белый свет.
   Однако, начавшийся новый день, властно взял Макса в свой оборот. А последующие события, и вовсе, не позволили его эмоциям долго кипеть в воспаленном мозгу. В первой половине дня, арестанта вновь выкликнул конвойный и, все теми же коридорами, сквозь многочисленные решетки, повел, уже знакомой дорогой. Вскоре, подследственный опять оказался в кабинете капитана Попенченко. Правда, на этот раз, его ожидал, совершенно непрогнозируемый, даже при наличии неуемной фантазии, сюрприз. Педагога Светланы Алексеевны, сегодня почему-то не было. Зато, на том же стуле, рядом с капитаном, восседала сама директриса детского дома, Аделаида Петровна Кастырская. Собственной персоной. Кроме нее и хозяина, в кабинете находился еще один человек. Он примостился на стуле, ближе к зарешеченному окну и, если судить по его повадкам, вполне адаптированным к специфической обстановке, являл собою обещанного адвоката.
   Он был относительно молод. Одет, с большой претензией на истинный шик. И, если бы не казенный дипломат, который служитель Фемиды держал на коленях, его можно было бы запросто, принять за весьма удачливого и амбициозного бизнесмена. Умными глазами, адвокат бесстрастно взирал на происходящее, но пока, в присутствии капитана, предпочитал оставаться в тени его звезд на погонах.
   Что же касалось Аделаиды Петровны, то по ее несколько суетливым движениям, было видно, что она чувствовала себя не в своей тарелке. И хотя Кастырская, старательно пыталась нагонять на свое холеное лицо эдакую железобетонную невозмутимость, ее глаза, с подобострастием глядевшие на Попенченко, выдавали истинное состояние директрисы, буквально с головой.
   - Ну, вот и ваш Соловей-разбойник, - произнес капитан, жестом указывая подследственному, его место на табурете.
   После чего, он встал из-за стола и, почему-то, вроде бы как, заговорщицки подмигнув Максу, направился в выходу. У двери, капитан на секунду задержался. Он еще раз окинул взглядом кабинет и, мило улыбнувшись директрисе, напомнил, судя по всему, ранние договоренности.
   - В общем так, Аделаида Петровна, только в качестве исключения и из уважения к вам лично. Беседуйте, но ничего лишнего. Адвоката, думаю, представите сами.
   - Да, да, безусловно, спасибо, - посчитал нужным, ответить за Кастырскую тот и, с готовностью, переместился на освободившееся место хозяина. - Все будет в пределах нормы, капитан. Можете не беспокоиться.
   - Надеюсь, - еще шире улыбнулся Попенченко и решительно шагнул за порог.
   Как только дверь за капитаном закрылась, Аделаида Петровна, буквально на глазах, стала преображаться. Вскоре, перед Максом, уже сидела почти прежняя его директриса. Волевая и целеустремленная. И лишь незначительные нюансы в выражении ее, всегда холеного лица, красноречиво свидетельствовали о том, что Кастырская, в чем-то, будто бы, была зависима от юного арестанта. Это "в чем-то", выяснилось сразу же, как только она начала говорить.
   - Ну, как твои дела, Максим? - вкрадчиво произнесла Аделаида Петровна и, не дожидаясь очевидного ответа, продолжила. - Ты, вероятно, удивлен моему появлению здесь? Однако, я была просто вынуждена пойти на этот шаг. Чтобы лично заключить с тобой, ну, как бы это помягче выразиться?
   - Джентльменское соглашение, - подсказал адвокат.
   - Да, да, именно джентльменское соглашение, - с радостью подхватила директриса и, только сейчас, вспомнив о присутствии в кабинете третьего, принялась представлять его. - Думаю, ты понимаешь, Максим, как мы обеспокоены случившимся? Поэтому, сразу же и обратились в городскую коллегию, чтобы они выделили самого опытного адвоката. Геннадий Викторович Зотов.
   - Очень приятно, - отдавая дань благовоспитанности, ответил Макс, поднимая взгляд на своего защитника.
   - Мне тоже, - произнес тот и, с места в карьер попытался перейти к делу. - Значит, о соглашении...
   - Позвольте, Геннадий Викторович, - мягко осадила его рвение Аделаида Петровна. - С вашего позволения, я сама попытаюсь изложить суть проблемы. Своих ребят я знаю лучше. Правда, Максим?
   Макс только кивнул головой, а адвокат поспешил согласиться с разумностью этой идеи.
   - Конечно, конечно, кто бы спорил, - выдал он.
   После чего, Кастырская с явным облегчением вздохнула. И, на протяжении последующих пяти минут, как и положено деловой женщине, отставив в стороне эмоции, принялась излагать, как цель своего неожиданного визита, так и смысл загадочной и, наверное, щепетильной проблемы. Хотя, в принципе, все оказалось проще пареной репы и пресловутая суть этой проблемы, сводилась к следующему: Убийство в стенах детского дома, уже само по себе, являлось чрезвычайным происшествием. Которое, безо всякого сомнения подпадало под категорию, из рада вон выходящую. Однако, если ко всему этому, было еще присовокупить попытку изнасилования воспитанницы учителем, то получался и вовсе, совершенно непостижимый, жуткий симбиоз. То, что он мог стоить Аделаиде Петровне ее директорского кресла, говорить не приходилось. А потому, из всего этого, вытекало единственное - ни под каким предлогом, Макс не должен был впутывать в эту историю, ее изначальную виновницу. То есть - Наташку-Булочку. Как только Кастырская закончила, ее монолог, тут же, продолжил адвокат.
   - Надеюсь, ты понял, Макс, что от тебя требуется? - произнес он и приготовился разъяснять детали.
   Однако подследственный не дал ему этой возможности. Он обезоруживающе улыбнулся, и строя из себя эдакого бодрячка, почти отрапортовал.
   - Все будет путем, Аделаида Петровна. Я и сам для себя решил точно так же. Причем, еще вчера. Можете в показаниях капитана свериться. Зачем Булочке в биографии такое пятно. Да и вам лишние неприятности, тоже. Итак, наверное, хватает сполна?
   От этих слов, Кастырская просто расцвела. Совершенно забыв о необходимости и дальше, блюсти имидж строгого руководителя, она даже одарила Макса, неким подобием материнского взгляда. В который постаралась вместить, по ее разумению, максимум самого искреннего участия. Таким образом, соглашение было достигнуто и Геннадий Викторович, достаточно споро, приступил к выполнению своих непосредственных обязанностей. По его мнению, и раскладу, вскоре оказалось, что кроме первой договоренности, Максу вменялось в беспрекословную обязанность, соблюдение и некоторых иных. Причем, не менее важных. Как поспешил пояснить Зотов, для блага того же подследственного. А посему, в конечном итоге, сектор для будущего чистосердечного признания Макса, был сведен лишь до банальной драки. Дико, конечно, но со столь ужасными и необратимыми последствиями. При этом, физруку Аркаше, как педагогу, не стоило вменять роль инициатора конфликта с учеником. В заключение же, адвокат почти клятвенно заверил, что приложит все силы для того, чтобы в предстоящем судебном разбирательстве, создать благостный образ своего подзащитного.
   Аделаида Петровна, все это время внимательно слушала, кивала головой и изредка поддакивала. А когда в кабинете повисла тягостная пауза, засвидетельствовавшая то, что все пункты встречи были исчерпаны, Кастырская решила блеснуть своей осведомленностью относительно тонкостей современного судопроизводства.
   - Кстати, - придав голосу, тон абсолютной безапелляционности, произнесла она. - Геннадий Викторович, а что если нам попробовать добиться непременно Суда присяжных. Я много читала об этом явлении. Специалисты утверждают, что подобный подход к рассмотрению дел, гарантирует, куда большую объективность и беспристрастность. Как вы на это смотрите? Такое возможно в принципе?
   - В принципе, да, но смотрю я на это плохо, Аделаида Петровна, - особо не чинясь в этике, ответил Зотов.
   - Но почему? Я же читала об этом в весьма серьезной прессе. Там даже был репортаж из какой-то области, где суд был просто вынужден принять совершенно иное решение. И все это, безусловно, под напором мнения присяжных.
   - Попробую объяснить, - демонстрируя терпение, но одновременно и жесткость, сказал адвокат. - Вы правы, подобный опыт существует у нас в стране и, кстати обрел много сторонников. Но механизмы суда присяжных еще нуждаются в серьезной доработке. Отсюда и совершенно неожиданные сбои, которые будоражат сознание общества, когда на свободе, вдруг, оказывается заведомый негодяй. И наоборот. Как раз об этом наоборот, я и хотел бы сказать. В общем, в случае Макса, это далеко не лучший вариант.
   - Вы так считаете?
   - Уверен. Посудите сами, Аделаида Петровна. Кто входит в состав коллегии присяжных? Ну? Как правило, все те же учителя, да пенсионеры.
   - А чем плохи вам учителя? - возмутилась за честь корпоративного мундира Кастырская.
   - Всем хороши, - ловко сгладил эмоции Зотов. - Но именно эти учителя и увидят первыми в Максе ужасного монстра, посмевшего поднять руку на святая святых, своего наставника. Да и пенсионеры, хлебающие сейчас от хулиганов сполна, непременно запишут его в отморозки и изверги. Поэтому, однозначно, экспериментировать не стоит. Эмоции хороши в другом месте, а нам надо, чтобы дело рассматривал, прежде всего, холодный профессионал.
   Директриса лишь поджала крашенные губы, но больше не произнесла ни слова. Максу же, ничего не оставалось делать, как согласиться, со всеми абсолютно, доводами профессионального юриста. И потому, как только посетители, преисполненные чувства свершенного долга, покинули кабинет, а капитан не замедлил явиться в свои пенаты, он сразу же попросил чистый листок и ручку. Попенченко не удивился. Однако, чтобы поддержать марку беспристрастного дознавателя, все же поинтересовался.
   - Что, уже так скоро созрел?
   - А что тут зреть то, гражданин начальник? - с претензией на приблатненного проронил Макс. - Я от вас и вчера ничего не скрывал. Раньше сядем, раньше выйдем.
   - И то верно, - усмехнулся капитан. - Пиши, так уж и быть. Только что б все складно и, как на духу.
   - Уж постараюсь. Можете не сомневаться.
  
  
  
  
   Х Х Х
   С этого самого момента, обычно неповоротливая и скрипучая следственная машина, для Макса завертелась, просто с ошеломляющей скоростью. Допросы сменяли следственные эксперименты, после чего, вновь возобновлялись допросы, а в результате, том его уголовного дела, распухал буквально на глазах. К чести адвоката Зотова, он оказался верен данному слову и защищал интересы подопечного с упорством хорошего профи. Однако, без накладок, все же, не обошлось. Да и как могло обойтись, если изначально, перед подследственным, была поставлена конкретная задача, с максимально суженными возможностями для любой защиты.
   Так, например, синяки и ссадины на теле погибшего Аркаши, которые он получил, естественно, еще до трагического исхода поединка, вполне законно были квалифицированы, как травмы прижизненные. Кто бы спорил, ведь так оно и было. Но по версии следствия получалось, что Макс сперва преднамеренно и жестоко избил несчастного физрука, а уже потом, сознательно довел избиение до логического конца - смерти. Что же касалось, куда значительных синяков Макса, то они, уже благополучно зажившие, в счет идти просто не могли. Медэкспертизу, в свое время, снять никто не надоумил, да и не до того было, если откровенно, а потому, теперь, в самый разгар разбирательства, их, вроде как бы и не было никогда. В результате же, окончательное обвинение, предъявленное подследственному в момент закрытия дела, хотя и было ожидаемо, но все равно, звучало очень даже зловеще: преднамеренное убийство. Правда, отягчающие обстоятельства, адвокату Зотову, отсеять, все ж таки, удалось. И на том спасибо, как говорится.
   Чтобы излишне не будоражить общественное сознание, на фоне бурно развивающейся по стране, детской преступности, суд провели, не только в особом порядке, но и в совершенно закрытом режиме. Поэтому, не прошла и неделя судебной тягомотины, как Максу благополучно вляпали причитающийся "пятерик". Одновременно определили место отбывания наказания до исполнения совершеннолетия - колонию для малолетних преступников. Иного, было просто не дано.
   Этот, совершенно бешеный калейдоскоп малорадостных событий, сильно вымотал парня. Что когда он вернулся в родную камеру после вынесения приговора, то испытал чувство огромного облегчения и, даже позволил себе улыбнуться. Как это уже стало привычным, к нему сразу же подскочил вездесущий Малыш. И хотя, круглый крепыш никогда не болел желанием искреннего сопереживания, но, действуя сообразно призванию профессионального "шестерки", просто не мог не озвучить данную новость для остальных сокамерников. Что ж, развлекательного в этих мрачных стенах всегда было мало. Поэтому, умение небесталанно интервьюировать, ценилось достаточно высоко и, было востребовано.
   - Ну, и как, Максюха? - мячиком запрыгал, вокруг только что осужденного, Малыш. - Сколько на рога повесили?
   - "Пятерик", - бросил Макс, еще не осознавая полностью, радоваться данному обстоятельству или огорчаться.
   - Ба-а-а! Вот тебе и сирота казанская! - всплеснул короткими ручонками "колобок". - Ну-ка, ну-ка, колись, паря, сколько отвалил председателю? Что он тебе за "мокруху", как за дохлую курицу отвесил.
   - Да пошел ты, - огрызнулся осужденный и, по привычке вовсе не блатного жития, принялся честно оправдываться. - Адвокат деловой оказался, да и директриса моя подсуетилась. Такие характеристики выдала, что одна из заседательниц даже прослезилась. Ей богу! А потом...
   Он хотел сказать еще что-то веское, но, по явно ернической, хитрой роже круглого Малыша, наконец, понял, что его просто-напросто, разводят на пустой базар. Только лишь ради потехи для остальных. Потому он, не церемонясь более, отпихнул от себя, продолжавшего скакать паяцем "шестерку" и направился к своему месту на нарах. В это время, как всегда снизу, раздался голос Губаря. Смотрящий камеры предпочитал никогда не торопиться и позволял себе начинать беседу только тогда, когда по неписанному закону, заканчивали работу его подданные.
   - Что, Макс, так и вышло, как я тебе тогда, еще поначалу, расклад дал?
   - Так и вышло, Губарь, в самое яблочко ты угодил, - вздохнул Макс, присаживаясь на самый краешек апартаментов рецидивиста.
   Тот приподнялся на локте и, пытливым взглядом опытного волчары, воззрился на парня. Ему совсем не стоило труда заметить, что парень еще не отошел от потрясений стремительного следствия и такого же суда. Потому, он выдержал паузу, чтобы Макс смог немного адаптироваться к духу камеры и только тогда, продолжил.
   - Да не кисни ты, паря. Тебе, по любому, не худшая пайка обломилась. Бывает и хужее. Главное, можешь уже вперед смотреть, без опаски ошибиться в счете. А годы, ну что годы, прокатят они, как и до этого катили. Ты молодой еще. До моих лет, Бог даст, доживешь, и забыть успеешь все, как сон страшный.
   На этом месте, Губарь вновь выдержал паузу, вновь убедился, что его воспринимают и, сбавив тон, перешел к основному, ради чего, собственно говоря, и подозвал юнца. Но, как бы, невзначай, чтобы остальные не слышали.
   - Это я к чему, догадываешься? Не забыл еще, что я тебе насчет блатного мира трекал?
   - Как же забыть, помню прекрасно, - отозвался Макс.
   - Вот и лады. Не лезь в это болото. Лучше по кочкам, осторожненько, тихонько. Уважения мало, конечно, зато надежнее. Соблазнишься напрямки попереть - засосет, не успеешь шнифтами моргнуть.
   - Да мне главное выжить, Губарь, - пронзив зека упрямым, но благодарным взглядом, выдавил из себя Макс. - И я выживу! Все равно выживу. Потому, что должок неоплаченный имеется. Как же мне загибаться то с ним?
   - Вот это клевый базар, - согласился смотрящий. - Выжить и жить дальше. А не болтаться с этапа на этап, как г...но в проруби. Ладно, иди, собирай манатки. Думаю, сегодня после обеда, тебя уже сдернут из камеры. Бог даст, свидимся когда-нибудь. Ну, а не даст, тоже, жалеть не об чем. Эх, жизня, мать твою через коромысло!
   Действительно, после обеда, стальная дверь переполненной камеры, с привычным лязгом отворилась. Объявившийся на ее пороге дебелый надзиратель, поигрывая внушительной связкой ключей, сначала по-хозяйски обвел взглядом безрадостное пространство. И уже затем, в одной нудной тональности, совершенно без всплесков интонаций, пророкотал.
   - Осужденный Громов, на выход, с вещами.
   Макс, словно ожидал этой команды. Он соскочил с нар, прихватил нехитрые пожитки, аккуратно сложенные в пластиковый пакет и, даже не оглянувшись, на потревоженных действом сокамерников, шагнул за порог. К данному моменту, парень успел уже многое понять, в богатой на непредсказуемости и бедной на благие случайности, жизни простого зека. А потому, в нем и не могло всколыхнуться ничего похожего на привязанность к этим стенам и сидельцам, вынужденным обретаться в них. С детства приученный к непреложному порядку, пересекая порог камеры, Макс только мысленно, в таком же виртуальном графике внутри себя, пометил галочкой этот этап своей острожной жизни. Затем, безо всякого сожаления и, тем более, ностальгии о нем, обреченно, но решительно, вступил, как бы, в новый.
   Собственные эмоции, по крайней мере, на ближайшие годы, он сознательно запрятал глубоко в себя. В подкорку, в печенки, куда угодно, лишь бы не мешали холодно и без потерь для нервов и здоровья, воспринимать реалии этой, на целых пять лет его, кандальной жизни. Но все же, когда конвой вывел Макса к служебному выходу из здания следственно тюрьмы, ему никак не удалось скрыть и обуздать, мощного всплеска искреннего восхищения. Да и как тут было возможно грубо похерить эмоции, если после серого убожества вокруг, взгляд зека, неожиданно выхватил из безрадостной жизни нечто иное и отличное от остального. Еще бы! У мрачного бетонного крыльца с уродливо выщербленными ступенями, в ожидании, несомненно его, стоял не просто обшарпанный, как всегда до этого, автозак, а красавец - фургон явно импортного производства. "Японец" безо всякого стеснения, сверкал лаком в лучах послеполуденного солнца, будто елочная игрушка. А его совершенные формы, еще более выигрывавшие от этого, казались не просто немым упреком, а непременно вызовом окружающему убожеству из угрюмых стен, спутанной "колючки" и прелого металла многочисленных решеток.
   - Ого-го! Однако! - непроизвольно проронил Макс. - Это что, гуманитарный дар продвинутой демократии, нашему отечественному средневековью? А тапочки, как в музее, здесь тоже подают?
   - Топай, топай, - грубо подтолкнул его, наверняка, совершенно не склонный ни к юмору, ни к сантиментам, ни даже к восприятию прекрасного, начальник конвоя. - Остряк-самоучка. Будут тебе скоро тапочки. Из кирзы. И пиджачок серенький, на вырост.
   - Пиджачок, оно хорошо, что серенький, лишь бы не деревянный, - парировал осужденный.
   - Разговорчики!
   Однако, психика Макса, глотнувшего свежего воздуха, настоятельно требовала хоть какой-то разрядки. Потому он пропустил грозное предупреждение прапора мимо ушей и, даже попытался сделать паузу в движении, чтобы получше рассмотреть шикарное авто. Но, мощный и бескомпромиссный пинок коленом под зад, достаточно быстро вверг его, в гостеприимно распахнутый зев автозака. А уже там, внутри, один из молчаливых конвоиров-срочников, глядя словно призрак, в никуда, распахнул перед ним узкую дверцу изолированного блока. Этих блоков в автомобиле было три и все по левому борту. Они представляли собой, несколько вытянутые вверх, пеналы, снабженные крохотным сиденьем. Настолько тесные, что даже Максу, в общем-то, щуплому шкету и то, можно было втиснуться внутрь, с большим трудом. О том, чтобы пошевелиться в этом ящике, говорить вообще не приходилось.
   - Эти япошки что, под свои недоношенные габариты гробы делали? - с нарочитым недовольством, произнес арестант, кое-как устраивая свой зад.
   Но конвоир, совершенно не счел нужным ему ответить. Даже матерно. Он только с чувством захлопнул дырчатую дверцу и та, плотоядно щелкнув смазанным замком, плотно запаковала недовольного в боксе. Совсем не хуже, если бы он был драгоценной хрустальной вазой, или черепком огромной археологической ценности. По крайней мере, в таком, наглухо неподвижном положении, можно было спокойно выдержать любой шторм, не набить при этом никаких шишек и вывалиться наружу, по завершении, целеньким и невредимым.
   Уже через несколько минут, автозак плавно тронул с места и с достоинством, без истеричного скрипа составляющих его, преодолевая многочисленные рытвины, покатил по улицам города. Только Макс этого не видел, а словно слепец, ощущал лишь наитием и остальными, так же вынужденными пребывать в состоянии прессованного рафинада, чувствами. Весь обзор для него, ограничивался только противоположной стенкой соседнего бокса. А потому и возникало странное состояние совершенно неестественного перемещения в пространстве и во времени. Как будто в жутком сне и одновременно, в не менее жуткой яви. К тому же, будучи, как бы, бесплотным существом, на манер мультяшного Каспера.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Наконец, автозак ненадолго остановился. А раздавшийся снаружи, характерный скрежет, откатываемых в сторону тяжелых ворот, красноречиво засвидетельствовал благополучное прибытие на КПП колонии для малолеток. Что это было именно так, сомневаться не стоило. Правда, если бы Макса сейчас спросили, сколько времени занял этот путь, он наверняка бы, не смог ответить предельно четко. Как не сказал бы и того, сколько километров от следственной тюрьмы они проехали. Даже приблизительно. По этому, уже во дворе малолетки, с основательно затекшими членами, покинув бокс фургона, он тупо, но с любопытством висельника, при этом, принялся вертеть головой по сторонам. Словно, если бы, один слад в его сознании, без перехода, моментально, был заменен следующим.
   Единственное, если быть откровенно честным, тут обнаружилось и несомненное благо, чтобы в одночасье не сойти с ума от разительных перемен. Потому, что новая картинка, очень мало отличалась от предыдущей. Все те же, серые безликие стены. Обязательно, почему-то угрюмых зданий, которые будто нарочно были созданы фантазией некоего архитектора-садиста, чтобы изначально раздавливать вдрызг, самоощущение любого кандальника. Плюс, все те же грубые решетки на окнах и, километры колючей проволоки повсюду, куда только мог достать взгляд. И, конечно же, вышки, с неизменными "попками"-часовыми на них.
   Однако, все же, существовали мелкие детали, которые были способны бросаться в глаза только посвященному, поднаторевшему и поседевшему в лагерных реалиях. Они эти детали, были мелкими, но, тем не менее, свидетельствовали о том, что хоть это и была все та же зона, предназначалась она, явно для каких-то особых узников. Хотя, что тут открывать - так оно и было на самом деле и в принципе. Особыми зеками являлись, конечно же, малолетки. Эти уродливые ростки общества, безжалостно отсеянные последним, в виду их абсолютной непригодности к созидательному плодоношению. Ну, а государство, в свою очередь, отягощенное заботой об этих особых членах подрастающего поколения, сделало все для того, чтобы в спецзаведении для них, совместить воедино, абсолютно несовместимые, в нормальной жизни, вещи. Отсюда, и та несуразность, которая сразу же, вызывала стойкую оторопь, от восприятия этого дикого симбиоза обычной тюрьмы, детского дома и элементов общеобразовательной школы. Первое, кстати, заметно превалировало над всем остальным.
   Очевидно под воздействием благотворной ауры родных пределов, в сугубо марионеточных повадках начальника конвоя, до этого, появилось нечто, свойственное живому существу. Бодренько выскочив из кабины фургона, он сперва основательно размялся, потянулся, а уже затем, подошел к Максу. Тут прапор, даже как бы, панибратски, хлопнул осужденного по плечу и, с претензией на своеобразный, солдафонский юмор, выдал.
   - Ну, что башкой то вертишь, как тот филин? Нравится? Не пионерский лагерь, конечно. Но, если судить по твоей статье, из тебя тоже, пионер, как из дерьма пуля. Башибузук - одно слово. Так что, милости просим, в отель, так сказать.
   - До пяти звездочек, явно не дотягивает, - с ухмылкой ответил Макс. - А насчет дерьма, это вы зря, гражданин начальник.
   - Побузи еще, грамотей! Все вы, отморозки, в ангелы с крылышками метите. Знаю. Но, мое дело - сторона. Вот сейчас сдам тебя, как положено, а там, пусть твои воспитатели решают, что ты за рыба. Дерьмо, или около дерьма. Может, даже золото в тебе откопают, мне без разницы, - осклабился прапорщик.
   Он в нетерпении, воззрился на изрядно обшарпанную дверь в стене серого здания. Которая, кстати, совсем не была похожа на парадную. Тем более, что выходила внутрь небольшого, но тщательно выметенного, без сомнения, усилиями местных, юных аборигенов, дворика. Что, гулким колодцем, образовывали угрюмые стены корпусов колонии. Вскоре дверь отворилась и на плац, привычно и придирчиво озирая порядок на вверенном пространстве, вышел офицер. На рукаве его мундира, алела повязка, с мудреной длинной надписью на ней, а погоны были усеяны россыпью мелких звездочек, вкупе означавших звание капитана. Наверное, в контексте с окружающей унылостью, чтобы не диссонировать с ней, капитан тоже, являл собой саму хмурость, неулыбчивость и крайнюю озабоченность долгом дежурного.
   Кроме прочего, его сухое лицо истового служаки, было изрядно изукрашено возрастными морщинами, а из-под околыша форменной фуражки, на висках, высверкивали серебряные нити густой седины. Последнее, никак не хотело вписываться в гармонию с очень уж малыми звездочками на его погонах. Что невольно наводило на единственную мысль - служебная карьера, офицеру явно не удалась и в малолетке, ему приходиться лишь дослуживать до скорой пенсии. А между тем, завидев дежурного, начальник конвоя встрепенулся и, оставив Макса на попечение двух молчаливых конвоиров, пошел капитану навстречу. Там, в стороне, прапорщик передал дежурному серую папку с документами и тот, приняв бумаги, привычно и совершенно бесстрастно, принялся сноровисто перелистывать их. После чего, дежурный удовлетворенно кивнул головой и, устремив на вновь прибывшего, колючий взгляд прищуренных глаз, жестом подозвал его к себе. Конвой же, вновь оседлал сверкающий краской автозак и "японец", с шиком развернувшись на сравнительно небольшом пятачке асфальта, покатил обратно к вахте.
   - Прибыл, значит, оголец? - как бы, нехотя, выдавил из себя капитан, только мельком ощупав глазами фигуру Макса. - Что ж, топай вперед, будем оформляться.
   Как оказалось, внутри, здание еще больше походило на обычную школу. Здесь хотя и встречались тоже, решетчатые шлюзы, но общего восприятия почти не портили. Возможно, эта иллюзия возникала из-за обилия цветов в горшках, что были расставлены заботливыми воспитанниками буквально на каждом шагу. Вполне возможно, да и сами решетки, почему-то, мало походили на те, которыми были перегорожены бесконечные коридоры СИЗО. В здешних, явственно чувствовался некий творческий подход и рука, скорее всего, самих малолетних преступников. Что ж, заботу о собственном благе, можно было только приветствовать. Красиво жить, тоже, как известно, не запретишь. А возможности местных мастерских, без сомнения, позволяли самолично облагораживать жестокую среду зековского обитания.
   Ходить по коридорам, стены которых, достаточно густо и назойливо, оказались украшенными стендами воспитательно-назидательного характера, в стиле классических советских традиций, пришлось не очень долго. Вскоре, капитан ввел Макса, привычно шествовавшего с низко опущенной головой и руками за спиной, в обычный, на любой взгляд, казенный кабинетик. Здесь, дежурный небрежным жестом, указал подопечному на единственный стул, предназначенный для посетителей, а сам, по-хозяйски, устроился за столом. Где, раскрыв толстенную книгу, очень похожую на бухгалтерский гроссбух, углубился в чтение. Осужденному, совершенно ничего не оставалось делать, как ввиду временной невостребованности, приняться исподлобья, осматривать недавно побеленные стены. То, что они были отремонтированы недавно, сомнений не было. Но удивляло другое, почему-то, эти самые стены, все равно, отдавали муторной серостью, которая в купе с другим антуражем, исправно служила выворачиванию души наизнанку и внесения в нее, беспросветного уныния. Интересного в этом занятии, на поверку оказалось не так уж и много. Однако в подневольном положении Макса, любая новая обстановка, уже являлась предметом, способным хоть как-то отвлечь от не очень веселых мыслей.
   Между тем, капитан отложил гроссбух и переключился на содержимое серой папки, полученной им от начальника конвоя. Он достаточно быстро проникся в суть, протокольно-биографических данных относительно вновь прибывшего. А потому, с чувством захлопнул ее и, недовольно пробурчал нечто, явно осуждающее.
   - Ну, ну. Сопли, значит, под носом еще не просохли, а все туда же! И откуда вы только беретесь такие? Родина героев ждет, а рождаются сплошь ворье, да убийцы. Бардак. То ли дело раньше. Ладно, поглядим, что мы из этого поимеем.
   После чего, он снял трубку допотопного телефона и, набрав всего две цифры, распорядился.
   - Павел, зайди ко мне на минутку. Тут новенького подкинули. Да, да из СИЗО нашего. Надо бы определить до ужина. Да, да, давай, жду.
   Тот, с кем разговаривал капитан и называл Павлом, явился минут через пять-десять. Это оказался совершенно молоденький прапорщик. Он был на вид столь юным, что не только не имел даже намека на приличные усы, но и удивительным образом, в этих суровых, все ж таки, тюремных реалиях, умудрился сохранить задорный румянец на гладких щеках. Его рукав, тоже, украшала повязка дежурного, с замысловатой аббревиатурой на ней из пяти букв, а тонкий стан, перехватывала портупея с блестящей кобурой на ней. Сперва он одарил, чистым взглядом серых глаз осужденного и уже затем, без тени подобострастия, воззрился на капитана.
   - Вот, красавца подкинули, - вроде, как сокрушенно вздохнул тот, кивая в сторону Макса. - Орел, ничего не скажешь! Убийство за ним. Думаю, в шестой отряд определить. Как ты?
   Прапорщик не стал всплескивать руками и делать удивленное лицо. Он только хмыкнул и спокойно, вновь, переместил свой взор на новичка. И вот тут то, вдруг, Макс решил заявить и о себе. Он поднял взгляд, блуждающий до этого по чисто вымытому полу и, с вложенным в него упрямством, скрестил с тем, что исходил из серой бездны глаз прапорщика. Эта своеобразная дуэль, длилась не очень долго, но результаты ее, сказались сразу же. Макс, вынужден был для себя отметить, что внешняя инфантильность юного прапорщика, оказалась штукой весьма обманчивой. Судя по всему, за несерьезным, рдяным румянцем, скрывался предельно жесткий характер и совсем не хилая воля. Что же касалось самого прапорщика Павла, то почему-то, после пристальной пикировки с вновь прибывшим, он принял для себя решение, совершенно не стыкующееся с капитанским.
   - Зачем в шестой, товарищ капитан? Там своих отморозков и беспредельщиков хватает, - произнес он. - Давайте его ко мне, в третий.
   - Ну, ты даешь, Павел. Чем это он тебя так забрал? - искренне удивился тот, совершенно не чинясь с тем, что предмет разговора находится рядом. - У тебя в третьем, ворье в основном. Тоже, не мармелад, конечно. А он, как ни крути - мокрушник гольный. Ну, да ладно, забирай, если свои соображения имеешь. К тому же, у тебя недокомплект, кажется?
   - Точно так, на прошлой неделе трое освободились, а одного во взрослую этапировали, - проинформировал прапорщик.
   Но более этого, ничего разъяснять не стал.
   - Вот и лады. Тогда и оформляй сам, как положено. Только сначала, пусть он распорядок усвоит. Чтобы спрос с первого дня был и под дурочку не косил. Вон, на стенке, в коричневой рамке. За графиком дежурства.
   Это, было обращено уже непосредственно к Максу. Правильно приняв напутствие, как руководство к непосредственному действию, он послушно поднялся со стула и прошел в указанном направлении. Распорядок дня был написан, скорее всего, кем-то из местных художников-самоучек, изобиловал незатейливыми иллюстрациями, а потому и читался с большим трудом. И, тем не менее, Макс добросовестно принялся его штудировать почти вслух.
   - Подъем. Так. Рановато, в общем-то. Зарядка. Это понятно. Дальше. Ага, ясно. Построение. А это что? Пение Гимна?
   На этом месте Макс обернулся и, с удивлением посмотрел на капитана. Тот, явно смутился. Но только поначалу. А уже через секунду, чтобы соблюсти приличествующую мину, напустил на себя сверхсуровость и выдал.
   - А рот то, что раззявил? Да, пение Гимна. Чтобы назубок знали и государство свое великое уважали, как положено, а не через пень-колоду. Нехристи!
   После столь эмоционального спича, он немного помолчал и, уже с очевидным сожалением, раздраженно продолжил.
   - Правда, сейчас нет уже того государства. И Гимна нет. Советский петь нельзя, а новый, Российский, эти поэты-бездельники, никак не придумают. А жаль! Очень жаль! Ладно, грамотей, это пропусти и читай дальше. И вперед, оформляться, мать твою!
  
  
  
  
   Х Х Х
   Оказавшись вновь в коридоре, теперь уже в сопровождении прапорщика, Макс, как заправский зек, заложил руки за спину и приготовился внимать непреложным командам. Обычно, от шлюза к шлюзу, набор их был невелик и вмещался в три короткие фразы: "Стоять!", "Лицом к стене!" и " Вперед, пошел!". Но исполнять их, если судить по опыту СИЗО, требовалось четко и без промедления. Однако, посмотрев на приготовления своего нового подопечного, прапорщик усмехнулся, а затем, вроде как даже миролюбиво, произнес.
   - Да расслабься ты, Громов. У нас, как-никак, воспитательное учреждение для подростков. Хотя, чего греха таить - все равно тюряга, она тюрягой и остается. И уж, конечно, не до реверансов. Это точно. Пошли.
   Макс не проронил ни слова, но и зековским повадкам, тоже, решил не изменять. К тому же, все равно, руки ему девать, было абсолютно некуда. Не в карманы же засовывать? Сопровожатый же, больше упорствовать не стал, но и мнить из себя хрестоматийного тюремщика, тоже, явно не желал. Так, без окриков и лишнего напряжения, небольшой конвой прошелся лестничными маршами. Затем, почему-то пустынными в это время, коридорами и переходами. Пока, наконец, не добрался до конечного пункта следования. Судя по специфическому больничному запаху, висевшему в воздухе плотно и неподвижно, данное крыло занимали службы, бывшие чем-то, вроде приемного покоя для вновь прибывших.
   Здесь, прапорщик поставил своего подопечного, как бы, на конвейер, который принялся работать четко, привычно и без лишних эмоций. Сначала, мужеподобная, пожилая врачиха, в распоряжение которой был предоставлен Макс, довольно грубо проверила его на вшивость. Затем, абсолютно безразличным голосом, задала несколько вопросов о болезнях детства и, черкнув что-то в специальной карточке, даже не позволив себе скривить полные губы в некоем подобии улыбки, отправила пациента дальше. После чего, Макса остригли наголо и дали возможность искупаться в относительно сносном душе. А уже по завершении всего этого, обмундировав, как положено, в серую, скрипучую еще от новизны, робу, вновь вручили в руки прапорщика.
   - Ну, вот, теперь полный порядок, - констатировал тот, придирчиво осматривая нового питомца. - Если пожелаешь, робу потом подгонишь, номерок нашьешь, и все дела. Кстати, ко мне можешь обращаться Павел Юрьевич. А если перед кентами не пожелаешь выделяться и, по вашему кодексу, вроде, как западло, то валяй по привычному - гражданин прапорщик. Тоже не обижусь. Ясно?
   - Ясно, гражданин начальник, чего уж там, - бодро ответил Макс.
   Но прапорщик только усмехнулся этому, вполне понятному упрямству, основанному, наверняка, на юношеском нигилизме и продолжил.
   - Нравиться звать начальником, так зови, на здоровье. Тоже не ошибешься, кстати. Ведь я и есть теперь, твой непосредственный начальник. Пошли в отряд? Познакомлю с однокашниками, так сказать.
   Запутанными переходами, Павел Юрьевич повел Макса дальше. Наконец, непосредственно туда, где тому предстояло на протяжении ближайших лет, отбывать определенное судом, наказание. Вскоре, не выходя ни разу наружу, они оказались в совершенно другом здании. Тона, окрашенных доверху стен, здесь были намного унылее. Зато, как впрочем, и везде, где пришлось побывать новичку до этого, царила идеальная чистота. Она красноречиво свидетельствовала еще и о том, что дефицита дармовых поломоек, а иначе - шнырей, в заведении, конечно же, никогда не существовало. В целом же, окружающее очень походило на солдатскую казарму. С широким, прямым, будто проспект, коридором по этажу и множеством дверей, отходивших от него и, скорее всего, ведущих в спальные помещения отрядов. На каждой двери, непременно была приколочена табличка, на которой имелся не только порядковый номер зековского подразделения, но и иная информация, относительно непосредственных начальников и ответственных. Короче, казарма и казарма - практически один к одному. Если бы только не мощные стальные решетки, на всех, без исключения, окнах. И, какая-то особенная, остро ощущаемая не только на уровне подсознания, тягостная атмосфера неволи и безысходности, витавшие буквально повсюду.
   - Ну, и как, нравиться? - походя, поинтересовался прапорщик.
   - Очень, - с явным сарказмом, ответил Макс. - Просто всю жизнь мечтал и вот, наконец-то.
   Однако Павел Юрьевич, в который раз уже, лишь усмехнулся, но на непреложные нотации, переходить, опять воздержался. А между тем, впервые за все время, вблизи, Макс увидал в коридоре и представителей колонии. Все стриженные под "ноль" и серые, как мыши, в одинаковых робах, степень изношенности которых, явственно свидетельствовала о сроках пребывания в этих стенах. При виде дежурного прапорщика, они, в большинстве своем, застывали на месте, привычно втягивали головы в плечи, словно ожидая обязательного удара по лбу, и непременно, старались прижаться к стене. А уже затем, с интересом смотрели, как правило, наглыми глазами, вслед новичку и его сопровожатому. Однако встречались и такие, кто вжиматься в стенку и не думал. Эти, компенсировали демонстрацию признаков безоговорочного послушания, нарочитым подобострастием в приветствии начальства, пребывавшем на грани шутовского ерничества и особой, изощренной наглости. Об их положении среди серой массы остальных шкетов, даже и догадываться не стоило - авторитеты местного пошиба, со всеми, вытекающими из подобного положения.
   Что же касалось самого дежурного, то он тоже, зря времени не терял. Попутно, во исполнение своих прямых обязанностей, он раздавал, как указания, подлежащие немедленному исполнению, так и весомые матюги тем, кому, наверное, их и следовало, было получить. Иногда случались и подзатыльники. Если малолетний зек не замечал вовремя опасности и, не прекращал творить, какой-нибудь небольшой беспредельчик. Что-что, а на подобное, юные острожники, с изломанной психикой, были горазды постоянно. В общем, взвешенные и своевременные действия прапорщика, только лишний раз доказывали, что его моложавый облик, заставлявший думать, что перед тобой непременно стеснительный добряк, на поверку являлся лишь очередной фикцией. Как и вся та воспитательная метода, которая господствовала, в данном заведении, буквально кишащем малолетними отбросами общества. Она же, настоятельно кричала с многочисленных плакатов на стенах и призывала с соответствующими лозунгами с алых транспарантов. Только эффективность ее, была абсолютно нулевой. Действенным же средством, так и оставался кулак наставника.
   Судя по всему, рабочий день для малолеток, согласно законодательству, касающемуся, конечно же, и их, был сокращенным. А потому, в данный момент, все серое, безликое население, пребывало в редком, вынужденном безделье, ожидая команды, для построения, чтобы с кайфом прошествовать в столовую. Появление начальника третьего отряда в помещении, где обитали его подчиненные, вызвало положенный переполох. По команде дневального, худосочного шкета, торчавшего на стрёме, но явно прикемарившего, карты были тут же спрятаны, окурки затушены, а, и без того, безукоризненно заправленные двухъярусные кровати, разглажены дополнительно.
   Прапорщик по-хозяйски оглядел свои владения. После чего, обстоятельно потянул носом и, придав лицу грозный вид, обратился к тесной компашке великовозрастных детин, что вразвалку, расхлябанно и явно вынуждено, стояли у стола. По всему было видно, что им только что пришлось прервать какое-то увлекательное занятие.
   - Опять, Цыпа, курил в помещении? - тоном, не обещающим ничего хорошего, произнес Павел Юрьевич.
   - Да, как можно, гражданин начальник, - тут же взвился один из юношей. - Почему опять я? А может я в принципе, дыма не переношу, в натуре.
   - Это ты гусю на базаре втолковывать будешь. Дыма он не переносит! Скажи еще, что и от спиртного у тебя аллергия.
   - Век воли не видать, Павел Юрьевич. Ну, если только малехо, иногда, когда нервишки сдают, - немного откатил назад Цыпа.
   - Насчет воли, каркай, может и впрямь, накаркаешь. Но это дело твое. А вот в отношении нервишек, ко мне обращайся, полечим. Не ты смолил, значит твои кенты забубенные.
   - За лекарства, благодарствую, как-нибудь, народными средствами обойдусь. А в плане кентов, я им не ответчик. С ними и базар ведите, ежели желаете, - взвешенно, чтобы не пережать ситуацию, осклабился уголовник.
   Выглядел он старше всех, имел нахальные глазищи и, явно тоскующую по бритве, щетину на щеках. На его пальцах красовались татуированные перстни. Даже если отбросить половину из них, наколотых для форса, и то, можно было сделать вполне определенные выводы о личности Цыпы. Плюс ко всему, его повадки, выдающие с головой любого закоренелого аборигена этих мест. Скорее всего, в сообществе себе подобных, Цыпа являлся величиной авторитетной. Об этом, красноречиво свидетельствовало то, как взирали на него остальные шкеты. Кто с откровенным обожанием, кто со страхом, но, все одинаково подобострастно и с готовностью выполнить любое его приказание.
   - Смотри, орелик, - между тем, продолжил прапорщик. - Засеку лично, заставлю сожрать все бычки, что найду на шмоне. И не просто так, а на общем построении. Понял, нервный ты мой?
   - Да ей Богу, Павел Юрьевич, какой мне резон вам тюльку гнать? - продолжил клясться тот, выпучив для образности и пущей достоверности, глазища-угли. - Вон, хоть у Хохла спросите.
   Тот, кого назвали Хохлом, оказался рыжим увальнем, пребывавшим в одном возрасте с Цыпой. Он стоял рядом и, не менее нагло щерился фиксатым ртом, на толстые губы которого, природа совсем не пожалела материала. После слов дружка, жлоб с готовностью закивал стриженой башкой, но начальство тут же, осадило эту попытку "честнейшего" поручительства.
   - Тоже мне, нашел свидетеля, - усмехнулся Павел Юрьевич. - Вы же два друга - хомут, да подпруга. По которым, взрослая зона давненько уже плачет.
   В ответ, переростки-малолетки только с удовольствием загыгыкали. После чего, им в такт, с разных сторон помещения раздались услужливые хохотки остальных шкетов.
   - Цыц, гамбузия! Замерли! - властно оборвал этот нарастающий триумф, прапорщик и, кратко изложил цель своего появления здесь. - Короче так, братцы-уголовнички, с сегодняшнего дня в вашем полку прибыло. Статейка у него, по старым временам, почти расстрельная. Так что, прошу любить и жаловать.
   - А шо, и любить можно в полный рост? Это мы враз сварганим, - на потеху остальным, съюморил Хохол.
   Однако прапорщик, вполне разумно пропустил эту жлобскую шутку мимо ушей и продолжил.
   - Прежде всего, это касается тебя, Цыпа и твоих вахлаков. И, чтобы потом, не говорил, что я не предупреждал. Разборы разборами, но что б никакого беспредела. Понял? Услышу, если что выльется за этот порог, голову оторву!
   - Да что вы, в самом деле, Павел Юрьевич, - вновь осклабился Цыпа. - По первой, что ли? Все нормалек будет. Если мужик с понятиями, то мы не против, пусть располагается.
   - Понятия, не понятия - мне по барабану. Я тебя предупредил насчет порядка? Все! Заметано, - отрезал начальник.
   Все это время, Макс исподлобья наблюдал за происходящим. И, единственный, пока, вывод, который он сделал для себя, был не особо радостным. Судя по всему, минут через пятнадцать, ему предстояло вступить в серьезную борьбу за собственное выживание и от ее исхода, зависело очень многое. Что ж, он был готов к ней, имея за спиной неплохой опыт детдома, но, в большей степени, памятуя наказы опытного Губаря.
   Попикировавшись для виду еще немного и тем самым, вроде как, наведя положенный порядок, прапорщик подошел к одной из коек. На нижнем ее ярусе, лежал свернутый в трубку матрац, а верх и вовсе, зиял пустой сеткой.
   - Вот твое место, располагайся, - тоном, не терпящим возражений, сказал он Максу. - Вопросы есть?
   - Есть! - раздалось в ответ, совершенно неожиданно.
   Это было произнесено не Максом. Но, по тому, как прапорщик недовольно поморщился, словно ему наступили на мозоль, подобные шуточки, являлись делом давно знакомым. Он медленно повернулся на каблуках и, вновь воззрившись на компашку, сгрудившуюся у стола, с ехидцей, сквозящей в суровом тоне, выдал.
   - Лёшик, уродец ты недоделанный, опять ты свой поганый язык суешь туда, куда даже кобель паршивый брезгует? А? Тебя спрашиваю, чучело!
   В компашке произошло шевеление. И вскоре, из-за спин великовозрастных Цыпы и Хохла, сперва высунулась шкодная веснушчатая рожа. Вслед за этим, явно лишь для того, чтобы набрать себе дополнительные очки в иерархии малолетних уголовников, вышел вперед и ее хозяин. Он был мал ростом, в меру тщедушен. Но, если судить по его глазенкам, наглость имел запредельную. Скорее всего, шкет числился в личных "шестерках" сильных мира сего. В тех самых, без которых не обходиться ни одно преступное сообщество и которым, с благоволения первых, дозволено было, очень даже много.
   - А чё, вы его сразу на низы кладете? По блату, да? - ничтоже сумняшеся, выдал Лёшик, для пущей важности, даже подбоченившись. - Не по правилам это. Пусть, как все, сперва с верхотуры начинает и от двери.
   - Тебя забыл спросить, дрызга, - надвинулся на него прапорщик. - А ну, брысь под лавку. Или мигом мне, без ужина останешься.
   - Брысь, брысь, вот так всегда. А я ведь только за правду, - нарочито обиженно прогундосил Лёшик и оглядев сообщество, застывшее в ожидании продолжения представления, выпалил. - Кстати, а ужина лишать, вы права не имеете. Нельзя так с молодыми организмами поступать.
   - Еще как имею! Тявкни еще раз, и сам убедишься в этом.
   Большим опытом, Лёшик почувствовал, что перегибать палку дальше, становилось просто опасно. Да и дело свое, он уже сделал. Потому, демонстративно развернулся и, предельно расхлябанной походкой, вновь скрылся за спинами своих покровителей. Остальная же братия, не замедлила восторженно захихикать, чем едва не вызвала в прапорщике, приступ, теперь уже всамделишного гнева. Чреватого совсем иными последствиями, чем просто словесное внушение. Однако, в этот самый момент, он, вероятно, вспомнил о каком-то неотложном деле. Поэтому, взглянув на часы, Павел Юрьевич ограничился лишь парой звучных матюгов и, с сожалением махнув рукой, покинул помещение.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Как только входная дверь за начальником отряда затворилась, обстановка в мальчишеском общежитии, медленно, но верно, стала возвращаться в свое привычное русло. Шныри и прочая обиженная, да зачморенная мелочь, тут же принялась за отложенные дела, которые, у этой категории несовершеннолетних узников, не заканчивались практически никогда. Будь то надраивание до зеркального блеска, кирзовых ботинок местных авторитетов, или выскабливание зубной щеткой, полов под кроватями. Да мало ли еще что! Те, кто имел в сообществе свое лицо. В меру личной наглости, хитрости, или по другим причинам, но не претендовал на большее, те получили возможность свободного распоряжения временем. Часть из них, вновь прилегла на заправленные кровати и принялась тихо судачить в отношении виденного недавно.
   Ну, а сливки третьего отряда, во главе с Цыпой, Хохлом и вездесущим, неугомонным Лёшиком при них, непременно возжелали бы продолжить резаться в секу. Если бы не новичок. Его появление, безусловно, требовало более детального ознакомления с ним. И, даже не просто из праздного любопытства, а непременно ради обязательной демонстрации "кто, есть кто" в этих стенах. Так сказать, во избежание будущих недоразумений и непоняток. Поэтому, вся компашка чинно расселась на табуретах вокруг стола и нарочито внимательно воззрилась в одном единственном направление. В том, где макс уже начал приводить в порядок, выделенную ему постель. Недорослый Лёшик, согласно уже давно устоявшегося регламента, моментально попытался, было, взять инициативу начала контакта с новичком на себя. Однако Цыпа, вероятно, движимый интуицией более опытного зека, остудил его пыл и заговорил первым.
   - Ну, и что же ты там, как барыга на барахолке, с матрацем обнимаешься? Подошел бы к людям, поговорил бы сперва по-человечески. Или гордый? Нас, грешных, в упор наблюдать не желаешь? Простыня тебе важнее?
   На что, сообщество, вполне ожидаемо, заржало. Максу же, не желавшему обретаться в конфликте с самого начала, ничего не оставалось делать, как молча отложить постельное белье и подойти к столу. Сесть ему, естественно, никто не предложил, хотя свободные табуреты в наличии имелись. Сам он не решился. А потому и получалось, что вновь прибывший, вынужден был предстать перед компашкой, будто абитуриент перед строгими экзаменаторами. А малолетки, конечно же, буквально упивались, в этот момент, собственной властью и безнаказанностью.
   - Ну, и? - произнес Макс, даже мысленно не думая взвешивать степень положенного подобострастия. - Слушаю.
   - Что, ну и? слушает он, видите ли. Как зовут, скажи сперва. Откуда ты, такой красавец к нам заявился? Кого это грохнуть умудрился? И сколь тебе отвесили за это дело? Все, короче, рассказывай. Нам же интересно, до жути, - старательно корча из себя настоящего, общепризнанного авторитета, небрежно выложил целый круг вопросов, Цыпа.
   - Комара он грохнул. У себя на лобешнике. А он, оказывается в "Красную книгу" занесенный был, - сострил Лёшик.
   "Шестерка", по своим неписанным обязанностям, словно заведенный, крутился вокруг стола. Старательно выискивая, чем бы проявить себя в ситуации, для которой он был буквально рожден. Его юмор, моментально обрел желаемую реакцию и проявился в утробном гыгыканье присутствующих. Что, в свою очередь, еще больше подхлестнуло Цыпу.
   - Что молчишь, гангстер ты наш? Или язычок проглотил со страху? - повысив голос на целый тон, произнес он. - Как зовут, спрашиваю?
   - Макс.
   - Не хило. Лады, это заглотнули, считай. Дальше слушаем. Пожа-а-алуйста!
   Макс открыл, было, рот, но в эту самую секунду, в разговор бесцеремонно вклинился рыжий увалень Хохол. Судя по его роже дегенерата, его мало заботили тонкости изящной словесности и, тем более, чужие истории. А потому, в силу способностей немногих извилин, он решил не чинясь, перевести беседу, в более практическое русло. Изрядно проторенное во множестве подобных обстоятельств, когда дело касалось прощупывания новичков.
   - Курево имеется? - пробубнил он.
   - Не курю я, - спокойно, будто на заученный назубок урок, ответил Макс.
   Данное признание, как и положено было быть, вызвало за столом настоящий ажиотаж. Ципа бойко принялся рассуждать о том, что не хорошо быть здоровым, более других. При этом, не считая их, то есть других, порочными и низменными. Конечно же, он имел в виду присутствующих, чем заслужил всеобщее одобрение за столом. А суетливый Лёшик, понял данный посыл сугубо по-своему и, подскочив к Максу, ерничая при этом, стал профессиональными пальцами щипача, обшаривать его карманы. Подобной наглости со стороны шустрого недоноска, новичок уже стерпеть не смог. Он взял Лёшика за шкирку и наградил его весьма ощутимой затрещиной, которая заставила того отлететь метра на два. Одновременно, Макс процедил сквозь зубы.
   - Убери свои грязные лапы, щегол вонючий!
   Получивший отпор Лёшик, тут же скуксился, явно более положенного. И, что было вполне естественно, с видом незаслуженно оскорбленного, воззрился на своего покровителя Цыпу. Тот, разумеется, не замедлил встать горой на защиту слабого и невиновного. Он сделал недовольную физиономию и, быстренько отыскал, в только что произошедшем инциденте, серьезные зацепки, уже для вполне предметного наезда.
   - А зря ты Лёшика обидел. Ох, зря, парень. К тому же, вонючим его назвал. Ты что, нюхал его, ответить можешь? - с совершенно не скрываемой угрозой, прошипел Ципа, и почти отечески глянув на пострадавшего, продолжил. - Он же тебе ничего не сделал. Да и малой он. Не стыдно? Бугаю то, такому.
   Макс промолчал. Прекрасно понимая, что перед ним разыгрывается спектакль, тем не менее, он заставил себя напрячься и, в ожидании скорых действий, сжал кулаки. Не смотря на то, что обстановка, в связи с его прибытием в отряд, стала складываться вовсе не так, как бы он желал, сдавать позиции и позволять себя топтать с первого же дня, Макс не собирался. Чем бы это для него не обернулось. Однако, действий со стороны сообщества, так и не последовало. Цыпа, лишь с показной значимостью раскурил заначенный до этого окурок. Выпустил аккуратное колечко дыма, а уже затем, вновь начал плести словесные кружева. Что-что, но выматывать нервы, он, вероятно, был большим мастаком.
   - Вот, ты назвал Лёшика щеглом. Не отрицаешь? Верно, я говорю? - многозначительно выставив перед собой указательный палец, изрек Цыпа. - Насколько я знаю, щегол это птица. Ты отвечаешь за то, что Лёшик птица? Что крылья у него есть? А? Сможешь доказать?
   - Ничего я доказывать не собираюсь, - буркнул Макс.
   - Ну, нет, так не покатит, - покачал головой уголовник, к вящему удовольствию всей компании. - Помелом махнул, значит, знал, что делаешь. Не маленький. Вот я тебя за язычок то твой и тяну. Доказывай. Ну? Что застыл?
   Судя по всему, разборка сильно затягивалась, а до ожидаемого всеми ужина, оставалось совсем немного времени. Вероятно, именно это, заставило меланхоличного Хохла, вновь влезть в разговор. И вновь, с одной единственной целью - направить его, все ж таки, в сугубо практическое русло.
   - Да хрен с ними, с этими птицами, Цыпа. Ну, назвал и назвал, что с Лёшика, убыло, что ли? Щегол ли, балабол ли - все одно, - Выдал он, округлив блеклые глаза, в обрамлении белесых ресниц. - Ты глянь, лучше, какие корочки клеевые ему выдали. Бля буду, из последней гуманитарки. Мажу, это совсем не та кирза ломовая, шо нам выдавали. И подошва, глянь - трактора натуральные.
   Словно по команде, все уголовники, сидящие за столом, уставились на новенькие, казенные ботинки Макса. Они явно отличались от наших, отечественных кирзяков, хотя в грубости, вовсе не уступали им. А тем временем, явно переломив направленность разборки в свою конкретную пользу, Хохол продолжил.
   - Ну, шо, Макс, я не крыса, сам понимаешь. Давай по-доброму перетрем это дело. Размерчиком мы с тобой, вроде как, одинаковые. Перекинемся в картишки на твои корочки? По честному. А? Я финак кнопочный поставлю, ну и босиком, конечно, не останешься, если что.
   - Я не играю в карты, - жестко ответил Макс.
   - Тогда просто, на интерес, - продолжил ломку Хохол, делая свою, бедную на мимику рожу, по возможности, хитрой. - На интерес, так просто, ради хохмы.
   - И на интерес, тоже не играю.
   На целую минуту над столом повисла тягостная пауза, которая вскоре, была нарушена, все тем же Цыпой. Максова непочтительность по отношению к благородному собранию и, в частности, ко вполне законным, по мнению большинства, претензиям Хохла, заставила его буквально взвиться от негодования. Причем, было ясно, что во всем этом, важен был сам прецедент, любой, а вовсе не конкретная тематика. Потому-то, изо рта уголовника полился мощный поток обвинений. Тут было все: и упрек в том, что незаслуженно обидели маленького Лёшика, и то, что Макс некурящий, что не играет в карты и вообще, относится к сообществу, с непозволительным презрением. Ну и, наконец-то, что если новичок сознательно упирается, что называется, рогами, подобное непременно должно быть наказуемо по понятиям.
   - Да ладно тебе, Цыпа. Пусть человек живет себе, как он хочет, - вдруг, раздался тихий голос, откуда-то из-за спин сидящих.
   Голос принадлежал парню лет семнадцати. Он был неимоверно тощ и нескладен. На его пальце, так же, как и у многих за столом, красовалось синее кольцо, что свидетельствовало о принадлежности к касте избранных. Но удивительно, близкопосаженные глаза парня, не выражали столь наглого цинизма, который присутствовал во взглядах остальных, под самую завязку. От подобного, явно не влезающего в задуманный регламент, своеволия, Ципа невольно осекся. Но, только на несколько секунд. А уже по прошествии их, с легкостью и не меньшим энтузиазмом, переключился на тощего.
   - И, с чего бы это тебе, Кащей, в адвокаты записываться? - изобразив на лице искреннее удивление, пополам, с не обещающим ничего хорошего, сарказмом, произнес он. - Ну, иди, глиста, к нему, поцелуйся в засос. А мы поглядим. Забыл, падла, кто за тебя мазу держал прошлый год? А? Завянь и не пахни! Понял? Защитничек!
   Чем бы закончилась эта перепалка, моментально поднявшая температуру назревавшего конфликта, сразу на несколько градусов, так и осталось неизвестно. Поскольку в самый пик ее, коридоре раздалась зычная и ожидаемая всеми, команда. Она обязывала малолеток, без промедления, выстроиться на плацу, для шествования в столовую. А перед необходимостью регулярно питать свою плоть, в этих казенных стенах, были равны абсолютно все - и признанные авторитеты и, самые последние чмушники. Кроме прочего, любое опоздание в строй, оборачивалось для всего отряда единственным - лишними кругами по плацу. Часто, строевым шагом и с песней. Вроде как, для поднятия аппетита и, соответственно, для выработки ответственности перед обществом, наперед. Поэтому, вступившая, было, в решающую стадию, разборка, под напором объективной необходимости, иссякла, как бы сама собой. Однако, наивно было полагать, что она, не должна была иметь продолжение, в ближайшем же будущем. И Максу, к подобному раскладу, надо было быть готовым, в любую минуту.
   После того, как прозвучала команда, словно по мановению волшебной палочки, коридор заведения ожил. За считанные мгновения, он огласился дробным стуком сотен тяжелых каблуков, выбегавших на построение, шкетов. Макс тоже влился во всеобщую суету. И вот тут то, кто-то настоятельно дернул его за рукав. Это был парнишка, скорее всего, его ровесник. Смуглый, с мечтательными глазами-сливами, занимавшими, наверное, половину изможденного лица. Если бы круглая голова малолетки, не была острижена наголо, то наверняка, на ней бы красовались тугие, смоляные кудри.
   - Здорово ты Цыпу поддел, молодец, - шепнул он и, на ходу оглядевшись по сторонам, добавил. - Так ему и надо, только учти, он не так прост, этот Цыпа. Так что, смотри теперь в оба.
   - А то, без тебя бы не допер, - совсем не дружелюбно, огрызнулся Макс.
   Но, под открытым взглядом агатовых глаз, в которых явственно отразились, наряду с искренним участием, еще и упрек, за незаслуженное пренебрежение, запнулся. И, чуть смешавшись, поспешил исправиться.
   - Да не обижайся ты, сам должен понять - нервы ни к черту. Спасибо, конечно, за предупреждение. Тебя как зовут?
   - Вообще-то, Саней. Но здесь, все Пушкиным называют. Привык уже.
   Макс с удивлением посмотрел на нового знакомца. Одновременно соображая, не столько над неожиданной кличкой, сколько над тем, что обретение союзников, было бы для него вовсе не лишним. А потому, решил поддержать разговор дальше.
   - Пушкин, значит? А что, гораздо лучше, чем какой-нибудь Кашкет, например. Стихи пишешь, или просто, похож?
   - Наверное, и то, и другое, - отозвался паренек, после чего, заметно прибавив ходу, бросил. - Ты ножонками то, поживей топай. Дежурным сегодня наш, прапор-Паша. А он крутой, особенно до своих - можно и по загривку схлопотать запросто. Не гляди, что на пионервожатого смахивает. Ну, а в столовку попадем, за меня держись, за наш стол сядешь.
   - Лады, - согласился Макс.
   На этот раз, обошлось без строевых упражнений и лишних кругов по плацу. Бойко промаршировав положенное расстояние, отряд за отрядом, привычно и с вожделением на физиономиях малолеток, стал втягиваться в широко распахнутые двери. Огромная столовая, заставленная накрытыми столами, на шесть человек каждый, моментально наполнилась мальчишеским гомоном. Большинство вечно голодных воспитанников, тут же, едва опустив свои тощие зады на скамьи, схватились за ложки. И, только элита третьего отряда не суетилась. В столовую, компашка вошла последней, среди своих и, наводя благоговейный ужас на остальных соотрядников, чинно прошествовала в самый угол. Однако Цыпы, почему-то, с ними не было.
   Он появился спустя пару минут. Когда уже звук сотен ложек, скребущих по алюминиевому дну сотен же мисок, заполнил все пространство столовой, без остатка. Заметив это явление, Пушкин, сидевший рядом с Максом, ткнул его локтем и, внутренне собравшись сам, заговорщицки прошептал.
   - Смотри Макс, как мне кажется, будет тебе сейчас подляна. Только умоляю, буром не при. Бесполезно. Лучше стерпеть.
   - Думаешь?
   - Тут и думать нечего, сам скоро убедишься, - выпучив глаза-сливы, буркнул тот.
   И точно. С подленькой ухмылкой на физиономии, Цыпа направил свои стопы мимо их стола. Поравнявшись, он на секунду задержался и, этого вполне хватило для того, чтобы взять ложку Макса, смачно плюнуть в нее, а уже затем, воткнуть в миску с гороховой кашей.
   - Это, для начала. Аванс, так сказать. Остальное, потом получишь, - процедил уголовник. - Приятного аппетита.
   После чего, он пошел дальше. По ходу, раздавая подзатыльники, не в меру расслабившимся шкетам и попутно, какие-то короткие указания. Что же касалось Макса, то он, просто не ожидал подобного. А потому, на какое-то время, даже потерял дар речи. Когда же до него, наконец, дошел истинный смысл полученного только что унижения, достойно реагировать на него, было уже поздно. К тому же, и Пушкин, буквально повис на его руке и, горячо шептал на ухо, единственное.
   - Спокойно, спокойно, Макс. Да хрен с ним, стерпи. Они всегда так, по первой. Не обращай внимания, а через недельку, сами отстанут. Да и Цыпу, скоро во взрослую зону должны перевести.
   Макс проскрипел зубами и, поддавшись вполне разумным доводам, зло проронил.
   - Ладно, считай уболтал. Только на шею сесть, я им все равно не позволю.
   Он решительно отодвинул от себя миску с испорченным ужином и, сосредоточенно о чем-то думая, принялся жевать хлеб, густо посыпая его крупной солью. Пушкин, попытался, было, поделиться своей порцией, но его благое предложение, было тут же отвергнуто, хотя, и оценено по достоинству. Между тем, вскоре, в столовой возникло еще одно, на первый взгляд странное, явление. Памятуя детдомовские реалии, Макс ему не удивился, но оно, явно навело его на какую-то мысль. Суть явления, заключалась в следующем. От некоторых столов, в угол, где восседал Цыпа и иже с ним, время от времени, потянулись ходоки. Они подходили к авторитетам, воровато перебрасывались парой слов и возвращались на свои места. Внешне все выглядело обычно, но за этим, конечно же, скрывалось нечто более существенное, нежели просто неотложный разговор.
   - Дань сахаром собирают, - пояснил Пушкин. - Потом, на чай его меняют. Тут же, в столовой.
   - Понял я, не дурак. Поварята, потом уже, брагу ставят и продают за бабки, - отозвался Макс. - А ваш стол, чего же? Или вы сегодня не в данниках?
   - Нет, мы по пятницам отмечаемся, - продолжил расклад новый знакомец. - Если дурь на них не найдет, чтобы график уплотнить. Такое тоже бывает. Правда, не часто.
   - По пятницам, говоришь? Вот беда то - по пятницам, как раз, я и не подаю, - усмехнулся Макс.
   Он явно что-то замышлял, но думал не долго и, уже спустя минуту, обратился к напрягшимся за столом, малолеткам.
   - Братва, вы не будете против, если мы сегодня отметимся? В последний раз, и за пятницу, и за все остальные дни, сразу.
   Те, с откровенным сожалением, воззрились на уплывающее от них сладкое. Однако, в предвкушении чего-то более интересного, что наверняка, должно было произойти сейчас, дружно промолчали. Приняв это молчание за знак согласия, Макс решительно пододвинул к себе миску, со сверкающими в ней кусочками.
   - Ты что задумал? - прошептал Пушкин, округлив свои глазища еще больше. - Брось, не стоит связываться. Послушай меня, я здесь варюсь уже достаточно.
   - Стоит, Пушкин, стоит. Ты же поэт, а потому, и знать должен не хуже меня - раб не достоин даже элементарного уважения. Не говоря уже о большем. А, как раньше большевики учили? Мы не рабы, рабы не мы! Вот так-то, друг мой.
   Сказав это, Макс встал из-за стола и, прикрывая телом миску с рафинадом от ленивого взора дежурного по столовой, направился в угол. Завидев новоявленного данника, вся компания, во главе с Цыпой, довольно осклабилась. Что на самом деле, творилось сейчас в их мозгах, неизвестно. Но, наверняка, большинство отморозков, расценили подобное, как данность началу их триумфа и окончательной ломки вновь прибывшего. Тем более, что и лицо Макса, совершенно не выражало даже толики анрессивности.
   - Что, созрел, милок? Совесть проснулась? - вальяжно развалясь на стуле, изрек Цыпа. - Хорошо начинаешь, хвалю. Верно базарю, кореша?
   Те, с готовностью загыгыкали. А Хохол, явно вспомнил свое былое намерение относительно новых ботинок и, уже готовился озвучить его, не откладывая в долгий ящик.
   - Созрел, Цыпа, созрел, чего уж там, - в тон уголовнику, ответил Макс. - Вот, даже озаботился тем, чтобы лично и вне очереди, проявить почтение. А куда деваться? Умный ты парень, Цыпа, твоим мозгам, сахару много требуется.
   Откровенно говоря, тот никак не мог въехать в истинную суть данной метаморфозы и только довольно щерился. Тем временем, левой рукой, Макс поставил на стол посудину с рафинадом. Одновременно, большим пальцем правой руки, он мягко надавил на край миски с кашей, которая стояла перед Цыпой. Ну, а та, конечно же, не замедлила встать на попа. Дальнейшее, происходило будто при показе кинопленки с замедленной скоростью. Отморозок, будучи не в силах осознать всю степень коварства задуманного, лишь с исказившимся лицом, машинально откинулся назад. А липкий, хорошо разваренный горох, с предательским звуком, похожим на падение коровьих лепешек, стал шлепаться ему прямо на колени. Его свита за столом, так же застыла в ступоре.
   Но, когда шок прошел, было уже поздно. Макс не думал больше задерживаться здесь и дожидаться положенной развязки. Совершенно не празднуя из себя победителя, он спокойно прошествовал на свое место. И уже там, под восхищенные взоры обомлевших шкетов, вздохнул и опустился на скамью, рядом с Пушкиным. О реакции последнего, и говорить не приходилось. По его, безумно расширившимся в орбитах глазам-агатам, было ясно, что только что, Макс обрел не только единомышленника, но и настоящего друга. Что в этих стенах, являлось большой редкостью.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Удивительно, но ни после ужина сразу, ни даже после вечерней проверки, должной реакции со стороны Цыпы и его компаньонов, не последовало. Однако Макс прекрасно понимал, что это напряженное спокойствие, являлось только отсрочкой. Своеобразным затишьем, перед бурей, которая, должна произойти обязательно. Предпринятой для того, чтобы выбрать наиболее удачный момент и тогда уже, бить жестоко и наверняка. Понимал. Но ни капли не сожалел о своем поступке. И, если бы пришлось повторить его еще раз, сделал бы это, совершенно не задумываясь.
   Кстати сказать, авторитеты третьего отряда, после ужина, вообще не появились ни разу в спальном помещении. Где они нашли пристанище, чтобы обдумывать свои планы мести, было неизвестно. Но, данное обстоятельство, очень даже оценили вечно запуганные шкеты, которые, скорее всего, впервые получили возможность распоряжаться личным временем, без оглядки и дрожи в коленях. Ну, а сам Макс, хоть и был всерьез обеспокоен проблемами, свалившимися на его голову, использовал период затишья для того, чтобы поближе познакомиться с Пушкиным. Тот оказался парнем, весьма разносторонне одаренным и действительно, писал неплохие стихи. А попал в малолетку, вовсе не по дури, как многие, пребывавшие здесь, а, можно сказать, по нужде и вследствие суровой жизненной необходимости. То есть, вынужден был, что называется, отделать под орех отчима-забулдыгу, что надумал издеваться над его матерью.
   Пушкин имел свой, сугубо личный взгляд на происходящее вокруг него. И это качество, среди малолеток, привыкших культивировать, прежде всего, стадное чувство, было явлением не то, что редким, а скорее исключительным. Кроме прочего, в разливанном море здешней жестокости, юный поэт умудрялся сохранять в себе тончайшую структуру творческой души. И только затаенная грусть в его глазах-сливах, выдавала нешуточные внутренние терзания парня, глубоко страдавшего по причине несовершенства этого сурового и, далеко не справедливого мира. Поначалу, он показался Максу, вполне адаптировавшимся к острожным реалиям. Однако, чем дольше он беседовал с Пушкиным, тем больше убеждался, что это далеко не так. Пробыв в этих стенах уже более года, как оказалось на поверку, парень до сих пор пребывал в очень зыбком состоянии. Которое, можно было сравнить, если только что, с нахождением на лезвии бритвы - стоять страшно, но и падать нельзя. Затопчут и превратят в скота.
   Цыпа со свитой, появился в "бараке" только перед самым началом вечерней проверки. Он, и его дружки, старательно избегали смотреть в сторону Макса. И эта данность в их поведении, никогда не грешившем даже намеками на скромность, говорила о многом. Наверняка, отморозки уже заготовили какую-нибудь гадость. Но, какую именно? Их, коварных и подлых, имелось в арсенале, не ведающих жалости, малолеток, предостаточно. Поэтому, Максу даже не стоило утруждать себя гаданием - все равно, любой посыл, стоил бы не дороже обычного тычка пальцем в небо. Не мог знать и Пушкин, хотя, исходя из опыта старожила, все ж таки, версию выдвинул.
   - Скорее всего, Макс, они тебя подловят перед отбоем, в туалете. Сегодня, прапор-Паша дежурить и, они просто не решаться поднимать бузу в помещении. Он этого очень не любит.
   - Вполне возможно, - согласился тот, вновь, припомнив детдомовские разборки. - Только долго им ждать меня придется. Ночь, как-нибудь выдержу, а завтра - будет день и будет, как говорится, пища.
   - Тогда готовься к подляне в цехе. Там для этого раздолье. Мастак за всем не уследит, а закоулков предостаточно, - произнес Пушкин.
   - Поглядим, поэт, поглядим. Как это там, у одного из великих было? Кстати, вроде бы даже у твоего тезки - "...Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется...".
   - "И нам сочувствие дается, как нам дается благодать...", - все с той же грустью в глазах, не напрягаясь, продолжил собеседник. - Только, Тютчев это. Федор Тютчев. Да и в сочувствие сейчас, не очень то верится.
   Как бы то ни было, отбой в третьем отряде прошел спокойно, привычно и без особых проблем. И уже вскоре, после того, как в помещение было включено ночное освещение, малолетняя уголовная братия, благополучно погрузилась в крепкий сон. Измотанный за день, впечатлениями, умудрившимся вместить в себя, и приговор суда, и этапирование в колонию, и последующие страсти уже здесь, быстро впал в объятия Морфея и Макс. Однако, в эту ночь, ему пришлось проснуться задолго до подъема. Ну и, конечно же, совсем не по своей воле.
   Первое, что он почувствовал сквозь сон, был чей-то пристальный взгляд почти в упор и, последовавшее за этим, тихое перешептывание, с прокуренным придыханием и свистом. Макс даже не успел разлепить веки, как на него навалилось сразу несколько человек. Кто-то, с сопением, принялся стискивать холодными пальцами, ему горло. Кто-то, мертвой хваткой пытался вцепиться в ноги. А кто-то, не жалея сил, хлесткими и чувствительными ударами, тыкал кулаком в область солнечного сплетения. При этом, уже с первых же секунд стало ясно, что новичка возжелали не просто избить, а непременно спеленать. Чем-то, вроде свернутой в веревку, простыней. Не трудно было догадаться и о том, кто руководил всеми этими действиями. Голос Цыпы, звучал лишь зловещим шелестом, с учетом ночной тишины и, наверное, необходимости соблюдения конспирации. Но это был он. К тому же, команды, которые отдавал подонок своим, зашедшимся в раже исполнительности, подельникам, красноречиво свидетельствовали о серьезности намерений того, что он задумал.
   - Вяжи руки, плотно вяжи. Под дыхало. На живот переворачивай. И в дугу. В дугу, я сказал! Теперь стаскивай трусы. Ну, живо, трусы, говорю, падла! А вы, двое, на ноги. Да не боись, что поломаете. Хрен с ними. Массой, массой наваливайтесь, чтобы не трепыхнулся даже, сука.
   Макс ожидал чего угодно. Града жестоких ударов, превративших бы его лицо в кровавое мясо. Наконец, ножа под ребро. Но, только не этого. А потому, под напором вполне реальной опасности позора, смыть который на зоне, было невозможно до самой смерти, он в доли секунды, сумел мобилизовать все свои силы. Словно раненый зверь, осознавший, что скоро с него будет снята шкура, Макс вступил в неравную схватку. Надо сказать, что его тренированность и былые занятия единоборствами, в данный момент, стали очень хорошим подспорьем. Нападавшие никак не ожидали столь грамотной обороны и, несколько опешили. При этом, непозволительно, ослабив хватку. Но данного, длившегося лишь пару мгновений, послабления, новичку вполне хватило, чтобы начать переламывать схватку в свою пользу. И вскоре, плотный ком из человеческих тел, сопя, матерясь и, отчаянно пыхтя от неимоверного напряжения, вместе с падением двухъярусной кровати, переместился на пол.
   А это, уже было не только на руку Максу, но и явилось его маленькой, однако принципиально важной, победой. Оказавшись на относительно свободном пространстве, можно было сопротивляться уже много полезнее. Поэтому, четко рассчитанными ударами рук и ног по болевым точкам, он по одному, разбросал противников в стороны. И уже следом, явственно почувствовав кардинальный перелом в битве, вскочил на ноги. Теперь, следовало достойно завершить процедуру поражения Цыпиной гвардии. Моментально приняв привычную, боевую стойку, Макс с ожесточением и, завидной скоростью хорошо отлаженного автомата, стал раздавать направо и налево, хлесткие удары. Вероятно, шум побоища, значительно превысил расчеты организатора. В результате же, спустя достаточно короткое время, спальное помещение озарил яркий свет и, громовой голос прапора-Паши, возвестил однозначно бескомпромиссное.
   - Кончай мордобой, подонки! Застыли, суки! Я сказал!
   Все, кто принимал участие в сваре, буквально замерли на своих местах. Кто где оказался. Ибо, каждый знал, что шутить с начальником отряда, было непозволительно, по любому определению. А общая картина, при свете дневного освещения, предстала довольно любопытная. На полу, в проходе, в разных причудливых позах, размазывая кровь, текшую из разбитых носов, корчились четверо горе-боевиков. Последи этого, импровизированного круга из побежденных, будто Атлант, стоял Макс. А чуть поодаль, зыркая глазками, как нашкодивший кот, скромно притулился, совершенно невредимый Цыпа.
   - Так, так, - произнес Павел Юрьевич, с прищуром рассматривая поле брани. - Что ж, будем разбираться.
   - А чё тут разбираться, - прогундосил с пола Лёшик, светя лиловым фонарем под глазом. - Этот хмырь, решил Цыпе темную устроить потихаря. Ну, мы и впряглись. Не честно ведь так, ночью и на беззащитного.
   - Точно, точно, так и было, - с готовностью, не моргнув глазом, подхватил идею уголовник.
   - Значит, темную тебе решили устроить, хилому и немощному? Верится с трудом, ну, да ладно.
   Прапор-Паша задумался. Но, по всему было видно, что принять сейчас правильное решение, для него являлось самой нелегкой задачей. Нелегкой, вовсе не по очевидности. Тут все было предельно ясно и так, и уж конечно, без Лёшикиного комментария. А нелегкой, если исходить из древнего постулата мудрого Гиппократа, который, как известно, гласил: "Не навреди!". Спустя минуту, прапорщик, все ж таки, пришел к определенному выводу. Он построил участников драки в ряд и, обратился, прежде всего, к Максу.
   - Ну, что, Громов, разбор у нас будет коротким. Зачинщиков я искать не буду. Самому выйти вперед, у него кишка тонка, а ты, тоже назвать откажешься. Правильно? А раз так, будем полагаться на глаз и рассудок. Рожи разбитые вдрызг, у кого? У них. Значит, виноват ты. Логично? Логично!
   Макс даже не удивился подобному раскладу и, уж конечно, спорить не стал. да и глупо, в его положении обычного арестанта, уповать на защиту извне. Которая потом, со сто процентной вероятностью, обернулась бы против него. Таковы были законы всякого мальчишеского сообщества. А преступного, тем более. Между тем, прапор-Паша продолжил.
   - Молчишь, Громов, значит, согласен. Ну, а ежели согласен, тогда отведаешь карцера, по полной. Чтобы должную науку и опыт обрести наперед. Вопросы есть, братцы-уголовнички?
   Вопросов, конечно же, ни у кого не было. Поэтому, дав жесткое распоряжение Цыпе, о наведении порядка в помещении, дежурный заставил Макса одеться и, не откладывая обещанное в долгий ящик, повел отбывать наказание. Тот, по-прежнему, не стал ни сопротивляться, ни взывать к справедливости. Лишь молча облачился в скрипучую робу и покорно, опустив глаза долу, поплелся за начальством. И только в коридоре, оказавшись без свидетелей, Павел Юрьевич, как бы, между прочим, проронил.
   - Ты, парень, в моем решении логики не ищи. Зряшное это дело и неблагодарное. То, что не заложил этих подонков, правильно сделал. Тебе здесь жить дальше, а при волчьих законах, карцер иной раз, лучше любой грамоты может сгодиться. Вот так-то. Если претензий нет, тогда потопали.
   Они шли недолго. Какими-то пустынными, полутемными коридорами и переходами. Пока не оказались в длинном и мрачном каменном аппендиците, в который выходили самые настоящие, стальные двери камер. С кормушками и глазками. Все остальное, было осуществлено при полном, обоюдном молчании. Одна из камер, с удовольствием, наверное, обрела своего постояльца и, скрипучая дверь с клацаньем, захлопнулась. А вслед за этим, и затихли шаги, удалившегося прапора-Паши. Оказавшимся, на поверку, достаточно мудрым воспитателем и психологом.
   Очутившись, наконец, в одиночестве, Макс вздохнул с облегчением. Здесь, можно было не притворяться, не настораживаться, а спокойно осмыслить не только свое теперешнее положение, но и выработать тактику поведения на будущее. Однако вскоре, ему пришлось убедиться в том, что разумные мысли, почему-то, никак не желали выстраиваться в стройное каре. Потому, помаявшись немного, безо всякого сожаления, он бросил это, абсолютно неблагодарное, по крайней мере, сейчас, занятие. К тому же, в данный момент, все его тело ощущалось так, словно кто-то провернул его сквозь гигантскую мясорубку. И еще, очень хотелось спать. Просто до сумасшествия.
   Однако, прежде, чем предаться этому занятию, Макс, все же, решил осмотреть свое временное обиталище на ближайшие дни. Собственно говоря, ничего нового, из созерцания внутренностей карцера, он для себя не открыл. Обычный каменный мешок. Тесный, как школьный пенал и только немного облагороженный, сравнительно недавней побелкой. Правда, последняя, так и не могла скрыть под собой, многочисленные автографы прежних обитателей. Тюфяк, возлежавший на жестком ложе, был довольно сносным и, очень даже, располагал к отдохновению. И только стальная дверь, выглядевшая изнутри еще более угрюмой и мрачной, навевала положенную тоску, да душевное содрогание, от ощущения всамделишного острога. Однако, куда было деться без этих атрибутов, даже в сугубо подростковом заведении.
   - Ничего, жить можно, - больше для поднятия духа, пробурчал себе под нос Макс. - Главное, удалось отмотаться от "петушиной" перспективы. Теперь, вряд ли сунутся. А там, будем поглядеть, как говорится.
   Последние его слова, уже прозвучали невнятно и, в конечном итоге, благополучно растворились в ровном дыхании нагрянувшего сна. Только вот беда заключалась в том, что остаток этой бурной ночи, промчался в мгновение ока. Макс так и не успел понять, спал он или нет. Железные запоры на двери заскрежетали. Скрип давно не смазываемых петель, неприятно пронзил мозг до самого основания. И, в светлом прямоугольнике дверного проема, застыла фигура в серой робе зека, но с изрядно засаленной повязкой на правом рукаве. Скорее всего, это был представитель самоохраны, которая и следила за должным порядком в карцерном блоке. Вообще, это было уникальнейшее порождение системы, сотворенное чьим-то изощренным умом по принципу: "Сам сижу, сам себя и охраняю".
   Самоохранники, как правило, набирались из крепких, по физическим данным, малолетних зеков. Особыми моральными качествами, данные особи не обладали, по определению и, готовы были свирепствовать, в отношении своих же собратьев, за значительные поблажки со стороны администрации. Частенько, эти самые поблажки, приобретали форму откровенного попустительства их выкрутасам. Но, подобный расклад, очень устраивал обе стороны и, что самое главное, гарантировал высокий уровень дисциплины в заведении. Куда более высокий, нежели, если бы, она поддерживалась только профессиональными вертухаями.
   Стоило, после этого, говорит, на чем конкретно зиждились подобные успехи. Естественно, на кулаке и грубой силе принуждения. Для многочисленных проверяющих, в последнее время, словно мухи на мед, слетающихся в зоны с благой целью борьбы за соблюдения прав человека, подобная фишка преподносилась в особенном разрезе. Непременно, как прогрессивная форма перевоспитания малолетних преступников, посредством осознанного самоуправления. Короче, своеобразный хозрасчет, пополам с тривиальным барышничеством, завернутым в криминальную упаковку, но непременно под демократическим соусом.
   Данный субъект, замерший у порога, в позе вальяжного бездельника, вероятно тоже, особым умом не блистал. А потому, и добровольную службу, правил не особо рьяно и, с явно проблескивающей ленцой.
   - А ну, подъем, засранец, - гаркнул он, достаточно разглядев арестанта. - Подымай свою задницу, курорт окончен.
   Навязчивый сон с Макса, моментально улетучился. Он, как ошпаренный, соскочил с тюфяка и, не имея для себя иного выхода спросонья, просто прилип спиной к шершавой стене. На что Жлобина с повязкой, довольно осклабился. Без сомнения, он буквально упивался собственной властью, прямо, таки, осязал ее, что называется, наощупь, а потому, благосклонно позволил вступить в непринужденные словопрения.
   - Из третьего, что ли? Что-то я тебя раньше не кнокал. Новенький?
   - Из третьего, - отозвался Макс. - Вчера прибыл.
   - Вчера? - изумился жлоб. - Во, дает!!! И чё это, вдруг, зараз сюда загремел? Цыпа подляну всучил, или сам напросился? А может в "отрицалы", сходу определился?
   - Сам напросился, - буркнул штрафник, прекрасно понимая, что в этих краях, каждое, неосторожно сказанное слово, значило очень много. - По дурости. А до "отрицал", куда мне.
   - Гы-гы-гы, - утробно заурчал самоохранник и поспешил выдать многозначительное резюме. - Дурость, она, братан, штука такая! Как дерьмо - в каждом имеется, хоть отбавляй. А если масса приличная, то и вовсе. Гы-гы-гы.
   - Тогда в тебе ее, куда больше должно быть, - процедил Макс, совершенно против воли, выказывая норов.
   На что, детина часто заморгал, попытался что-то сообразить и, отыскав, очевидно, наиболее подходящее, с довольством на роже, выдал.
   - Веселый, значит? Умный, шибко? Так вот, запомни, остряк, не всем это дерьмо в голову бьет! Кончай базар. Тюфяк в зубы и за мной, шевели булочками.
   Максу ничего не оставалось, как молча, скатать тюфяк в трубочку и покорно последовать за дежурным. По всей видимости, кроме него, штрафников в блоке, больше не было. По крайней мере, двери остальных пяти камер, были приоткрытыми. Сложив постель на горку точно таких же матрацев в одной из камер, арестант вопросительно посмотрел на "благодетеля". Тот прекрасно понимал, что к чему, но, верный избранной тактике издевательств, не упустил случая, чтобы свалять Ваньку.
   - Ну, чё застыл то? Покатили назад. Или совесть, на мочевой пузырь давить стала? Гы-гы-гы.
   - Есть малость, - признался штрафник, не желая усугублять свое, итак не завидное положение.
   - Так и быть, я сегодня добрый. Иди, отливай, - снизошел жлоб. - Только по шустрому. Мне здесь, с тобой валандаться, резона нет.
   Быстро оправившись, в выдраенном кем-то, до сверкающего блеска, но все равно, убогом и изрядно проржавевшем нужнике, Макс вновь оказался в своем пенале. Правда, на прощание, жлоб с повязкой, оказавшийся еще и злопамятным, наградил его увесистым пинком. Однако, штрафник и не подумал обидеться. Все это полностью укладывалось в здешний антураж. А потому и относиться к подобным проявлениям, следовало соответствующе. Если и не с пониманием, то хотя бы, с вынужденным юмором. Теперь, наедине со своими мыслями, можно было, и поупражняться в их выстраивании. Благо, времени для этого, имелось в наличии, хоть отбавляй, а гастрономическими изысками, которые бы отвлекали, в карцере совсем не баловали.
   Первое, с чего он начал, это с самого начала, пребывания себя, в подневольном состоянии. Оказавшись, что называется, с головой, в шкуре зека и, вынужденный вплотную соприкоснуться с подобными себе, хоть и по разным мотивам, Макс понял многое. Однако, из всего этого многого, упрямо и даже контурно, выделялось главное. Находясь непосредственно в уголовной среде, он никак не мог ассоциировать себя с нею, принадлежащим ей полностью и без остатка. И, чем дальше развивалась его печальная эпопея, тем явственнее парень чувствовал себя инородным телом, в этом жестоком омуте, с его неожиданными, всегда подлыми водоворотами, мелями и липкой тиной порока.
   - "Прав был Губарь", - подумал Макс, вспомнив, в который уже раз, своего недавнего наставника в СИЗО и вслух, продолжил эту мысль. - Падали и без меня хватает. Все, как на подбор, спешат побыстрее в блатату записаться. Один Пушкин, исключение, да и то, благодаря своей поэтической неординарности.
   Он тяжко вздохнул. Эту часть рассуждений Макс завершил. Однако, констатация фактов по ней, поставила только множество дополнительных вопросов, но никак не решила насущного. Например, что ему оставалось делать в данный момент? Мнить из себя законопослушного гражданина, находясь, при этом, в серой робе острожника и с нешуточным сроком на шее? Причем вовсе не за украденный по дури, мешок картошки. И вообще, являлся ли он, в таком случае, равным другим, тем, кто находился за этими стенами и имел возможность дышать вольным воздухом? Тоже, естественно, нет! А посему, как ни крути, на его долю, выпадало единственное и непреложное - обрастать надежной раковиной и привыкать к роли мыслящего индивида, замкнутого в самом себе.
   Кстати, при его характере, вживаться в подобную роль, наверное, труда бы не составило. Тем более, что Макс никогда не забывал главную цель своего существования в этом мире - месть за убитых родителей, порушенную семью и собственную, безжалостно изломанную юность. Он был уверен, что когда-нибудь, все равно, отыщет тог беспалого. И только тогда, свершится справедливое возмездие, только тогда, мир для него, будет способен вновь, обрести былую цветность и многозвучие. А пока? Пока, надо было довольствоваться тем, что имелось на поверку. Приспосабливаться и адаптироваться к среде, но в строго определенной мере, чтобы не переступить грань, за которой уже распростиралась притягательная вакханалия блатной вседозволенности, да фальшивого ощущения богоизбранности. И, не только постараться выжить, но и не сломаться в этом безжалостном молохе, не воспринимающем ни слез, ни соплей и, ни истинного благородства.
   Время, в замкнутом пространстве, текло медленно. Однако Макс заранее дал себе жесткую установку - не изводить нервы, мыслями об освобождении. Удивительно, но, скорее всего, именно по этому, не смотря на скудный штрафной рацион, он приобрел даже некоторую бодрость и способность мыслить без хаоса в мозгах. А на третий день, его пребывания в каменном мешке, и вовсе, произошло событие, которое укрепило арестанта в сознании того, что в отряде у него появились серьезные сторонники. Что не могло не обнадеживать в отношении будущего. Ближе к вечеру, кормушка на стальных дверях, вдруг, откинулась. И, все бы ничего, если бы не неурочный час, когда это произошло.
   Но, еще больше Макс удивился, когда в железном прямоугольнике, он увидел не рожу очередного, наглого самоохранника, а скуластую, худую физиономию, с близко посаженными глазами. То, что это был Кащей, тот самый, что вступился за него при первой разборке и получил от Цыпы, за своеволие, серьезное внушение, узник понял сразу. Но, что он делал здесь, в блоке, доступном только жлобам с повязками, дежурным прапорам и, собственно штрафникам, оставалось полнейшей загадкой. По крайней мере, до тех пор, пока одноотрядник не заговорил.
   - Привет, Макс. Ну, как ты тут, живой? - произнес Кащей.
   Он очень старался придать своему, изможденному природой лицу, выражение исполненное, как минимум, государственной важности. Это выглядело бы смешно, где угодно. Но, только не в данном месте и, конечно же, не в данный момент.
   - А ты что, уже компотику на моих поминках, натрескаться вознамерился? - совсем не дружелюбно отозвался Макс. - Не дождетесь! Так и передай своему Цыпе.
   - Какой компотик, придурок. И вообще, причем здесь Цыпа? Я тебе хавки малость принес. От мамашки, вчера посылка прихиляла. Небось, кишка кишке, уже давно рапорт пишет?
   Выдав это скороговоркой и на едином дыхании, Кащей просунул в кормушку целлофановый пакет. В нем, живописным ассорти, лежало немного карамели, несколько сушек и, еще что-то, завернутое в хрусткую фольгу.
   - И, с какой это радости, ты, вдруг, таким добрым стал, Кащей? - подозрением процедил Макс, не спеша принимать передачу.
   Тюремного опыта, у него было еще мало. Но и того, вполне хватало, чтобы успеть понять, что в краю, называемом зоной, абсолютно ничего и никогда, так просто не делалось. Поэтому, подозревать очередную подлянку, оснований у Макса, было предостаточно. Тем более, что Кащей, как тут не думай, являлся человеком Цыпы. Вариантов же для подставы, имелось предостаточно - начиная от жратвы, начиненной сильным слабительным и заканчивая, шматом, спрятанной в яблоко, допустим, наркоты. Последствия от первого, в условиях камеры, запертой на целый день, были достаточно очевидны. Что же касалось второго, то следом за не законной передачкой, обязательно объявлялся шмон. Он то, благополучно и обнаруживал запрещенное вложение. А это уже, грозило куда более суровым наказанием, чем простое пребывание в карцере.
   Понимал ли это незваный гость, неизвестно. Но он совершенно не смутился, хотя, для пущей доказательности своих искренних намерений вновь зачастил.
   - Да бери, бери, не выпендривайся. И не бойся, говорю же, Цыпа здесь, ни каким боком. Сам я допетрил, своей собственной башкой. Я что, не знаю, как здесь питают? На своей шкуре разок испытывал. Бери, говорю.
   Кащей сделал многозначительную паузу. Затем осмотрел пространство коридора, видимо, на всякий случай, подальше от греха и лишних ушей. А уже после этого, перешел на заговорщический шепот, помогая себе, красноречивым выражением, близко посаженных глаз.
   - А насчет доброты, это ты зря, Макс. Я в той подляне против тебя, участия не принимал. Сам же видел. Только верно и то, что и предупредить не мог. Честно признаюсь, да и ты не дурак - понимать должен. Так что бери, бери.
   Макс, как бы, нехотя, взял из руки Кащея пакет, положил его рядом с собой на жесткий лежак и все же, правда, с несколько меньшим недоверием, произнес.
   - Ладно, участвовал, не участвовал, мне как-то без разницы. Ты вот что скажи, чем же, все-таки, именно я, твоего благодеяния заслужил?
   - Не хрена тут было заслуживать. Просто решил я, и все. Если хочешь знать, Цыпин беспредел, мне давно поперек горла стоит.
   - Но, ведь все равно, терпишь?
   - Терплю, верно. А куда деваться? Шкеты не в счет - цыкни, разбегутся кто куда. А один, много не навоюешь, - отведя глаза в сторону, сказал Кащей. - Но ничего, ты не дрейфь. Цыпу, через пару недель, должны во взрослую перегнать. Вот тогда и можно будет, в отряде, все по-другому переломить.
   - А мне и твой Цыпа, до одного места, - процедил Макс.
   - Э-э, ты так не скажи. У него хватка волчья, да и перо в дело пустить, за Цыпой не заржавеет. Отморозок - одно слово! Он, спит и видит себя в законниках, - горячо запротестовал гость и, с огромной уверенностью на тощем лице, зашептал дальше. - Но я же говорю - скоро все по-другому будет! Хохол без него не рыпнется.
   - Ладно, пустые базары вести. Время, оно покажет, - прервал его пыл штрафник. - Ты лучше скажи, как сюда пробрался?
   Худое лицо Кащея, расплылось в самодовольной улыбке. Он, почему-то, еще снизил голос, буквально до свистящего шепота, словно намерился выдать великую государственную тайну и произнес.
   - Так у меня, керя по блоку сегодня дежурит. Мы с ним, из одного района, считай. Ну, я его за пачку чая, на свиданку и уболтал.
   - Ясен расклад. Тогда, я твой должничок, получается. Вот, не думал, ни гадал.
   - Какой должничок? Ты эту бадягу брось, Макс. Ну, я пошел, бывай.
   - Бывай и ты.
   Вновь, оставшись в одиночестве, Макс крепко задумался. По всему получалось, что его пребывание в малолетке, начавшееся с бурных событий и, не очень удачно, обрело явственную тенденцию к выправлению. По крайней мере, у него уже было два союзника в отряде - Кащей и Пушкин. Теперь, этот, наметившийся позитив, следовало любыми средствами, преумножить. Как? Судя по всему, для раздумий в этом плане, пара дней у штрафника еще имелось.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Появление Макса в отряде, после кутузки, просто не могло пройти незамеченным, по определению. Большинство бесправных шкетов, тут же, затаило дыхание, в предвкушении дальнейшего развития событий. А это, являлось верным признаком, что они, должны были произойти. Обязательно. Что же касалось самого Цыпы, то, при виде, не в меру, строптивого противника, он не замедлил еще раз продемонстрировать непреложное. А именно - кто в доме хозяин! Уголовник, нарочито расхлябанной походкой, направился к недавнему штрафнику, а за ним, вмиг и без слов, поняв желание кумира, тевтонской свиньей, выстроились приближенные. Хотя, что здесь было понимать? Наверняка, этот щепетильный вопрос, был уже основательно обсужден и намечен в деталях.
   - Ну, и что, Макс, пошел тебе цугундер впрок? Поумнел малехо, надеюсь? - Смачно сплюнув сквозь зубы в сторону, изрек Цыпа.
   Макс промолчал, но упрямого взгляда не отвел. Сейчас, не упуская из вида своего основного врага, он, как бы, прослушивал истинную обстановку в отряде. И, надо сказать, сразу, явственно ощутил едва уловимые, тщательно скрываемые признаки того, чего и хотел желать. Большая часть малолеток, если и не симпатизировала ему тайно, то по крайней мере, в случае новой бузы, наверняка бы, сочла более благоразумным, держать осторожный нейтралитет. Удивительно, однако почти тоже, можно было сказать и о некоторых членах Цыпиной свиты. Если глянуть в их бегающие, в явной нерешительности, глазки. Было ли это, результатом "миссионерской" работы Кащея - неизвестно. Но, кроме непреклонных адептов - Хохла и Лёшика - остальные, хоть и были биты недавно Максом, сейчас, особой агрессивности не выказывали. А потому, то, что они стояли за спиной Цыпы, было лишь данью необходимости и чисто шкурнического расчета: "Куда бы не покатил расклад, урвать из него себе по максимуму".
   Данное обстоятельство, Максу следовало учесть и, в своих будущих действиях, сделать сильный крен, в угоду потребностей публики. Поэтому, взвесив все "за" и "против", он решил отбросить прочь словесные препирательства, а непременно, брать быка за рога сразу. Чтобы, во-первых, одним махом, постараться поставить все точки над "И", в этой жестокой конкуренции. Не отходя от порога. Ну, а во-вторых, что называется, наповал сразить, досужих до романтики особого разлива, шкетов, своей бескомпромиссностью.
   В связи с чем, он сперва одарил Цыпу, насмешливым взглядом. А уже затем, не дожидаясь, пока тот, сморозит что-либо в ответ, способное вновь очаровать толпу, нанес ему резкий и коварный удар, промеж широко расставленных ног. Мгновенно, Цыпа охнул. Его наглые глаза стали вываливаться из орбит, а он сам, схватившись за мужские причиндалы обеими руками, стал медленно оседать на пол. Все произошло настолько быстро, что его подельники, даже не успели ничего сообразить. Но когда до их прокуренных мозгов, наконец, дошла суть произошедшего, было уже поздно. Их недавний кумир, гроза и страх, в одном лице, поверженный, опозоренный и, теперь уж наверняка, свергнутый с престола, беспомощно корчился на полу. В ту же секунду, рядом с Максом, плечом к плечу, возник тощий Кащей. Явно готовый в своей решительности, на любую крайность. Чаши весов этого противостояния, лениво, колебалась еще некоторое время. Однако, последовавший вскоре, прямо таки, львиный рык худосочного, но жилистого Кащея, окончательно склонил одну из них, далеко не в пользу Цыпы.
   - Стоять всем! Иначе, будет море крови! - словно выстрел, прогремело в звенящей тишине "барака".
   Шепоток одобрения, пробежавшийся по помещению, красноречиво засвидетельствовал факт падения прежнего режима. А в результате, некогда сплоченная свита беспредельщиков, стала редеть, буквально на глазах. Вскоре, в ней осталось только двое. Правда, ушлый Лёшик, уже явно успел оценить для себя, пользу данной ситуации но, продолжал торчать здесь, не столько из праздного любопытства, сколько из желания засвидетельствовать свою полезность и при нынешнем раскладе. Что же касалось Хохла, то в его неповоротливых мозгах, достаточно долго еще, продолжался процесс осмысления произошедшего. Но и он, в конечном итоге, неуклюже развернувшись, покинул, это своеобразное, "лобное" место. В общем, Цыпа остался совершенно один. Распластанный на полу, жалкий и покинутый сторонниками. Через несколько минут, он с трудом присел на корточки. Кое-как восстановил дыхание. И напоследок, зыркнув по сторонам, взором загнанного за флажки волка, полным злобы и ненависти, поплелся в дальний угол, где находилось его, еще недавно августейшее, ложе.
   Конечно, Макс понимал, что уповать на лаврах, ему никто не даст. Хоть и униженный принародно однажды, его противник все равно, оставался предельно опасным. однако на этот раз, Фортуна решила кардинально потрафить ему. Цыпу забрали на этап, гораздо раньше, чем ожидали все. Уже спустя два дня, он вынужден был собрать свои манатки и отправился во взрослую зону. Как поговаривали в отряде всезнающие шкеты, куда-то, аж под Магадан. С его уходом, обстановка в третьем отряде, значительно стабилизировалась. Прежде всего, в плане непредсказуемых вывертов и печальных сюрпризов для большинства населения. И хотя явного, всеми признанного лидера, малолетнее сообщество, из себя еще не выдвинуло, тем не менее, абсолютно всем было предельно ясно, что данное место, должно было отойти вскоре, именно Максу.
   Первым это дело, в сугубо практическом и прикладном его понимании, как и всегда до этого, просек Лёшик. Ничтоже сумняшеся и, совершенно не мучаясь соображениями морального характера, он с завидной легкостью, перекинулся в лагерь недавнего противника. Правда, его услуги, здесь оказались не столь востребованными, как ранее. Однако, профессиональный "шестерка" не унывал, а исправно продолжал лезть из кожи, когда в этом, даже и не возникало необходимости. Ушлый проныра, Лёшик прекрасно понимал, что в специфическом сообществе зеков, никогда не будет хрестоматийного братства и равенства. А потому, его услуги регулятора непростых отношений, все равно, когда-нибудь, да пригодятся. Только правдой было и то, что доверять Лёшику на все сто, совсем не следовало. Привыкший существовать в обстановке, где самым веским аргументом была ломовое насилие, при отсутствии оного, он просто не мог не преодолеть в себе соблазна, слегка оборзеть. Как та скотина, если вдруг, хозяин потерял на время кнут. И, только меланхоличный Хохол, довольно часто, продолжал взбрыкивать, выставляя законные, по его мнению, претензии на особые права. Вокруг него, сплотилась малая толика приверженцев, но былой погоды в отряде, они уже сделать не могли.
   Что же касалось Макса, то подобный расклад, его устраивал вполне. Все равно, жизнь в отряде шла своим привычным чередом. Слабый, так и оставался слабым и, сполна получал на свою голову, вал многочисленных унижений. А сильный, оставался сильным и по неписанному закону, вполне разумно претендовал на многочисленные поблажки. Иными словами, сохранялись в полном объеме, незыблемые принципы борьбы за выживание. То, что они по-прежнему, носили жестокий характер, говорить не приходилось. Единственное, из всего этого, была выбита главная тенденция к безраздельному беспределу. А это, уже само по себе, значило очень даже многое.
   Макс, достаточно быстро врос в шкуру малолетнего зека. И дни покатили за днями. Правда, не так быстро, как этого хотелось бы, но, тем не менее, вполне терпимо. В большинстве своем. Они были однообразными и серыми. А возникавшие в них в них проблески, как правило, насильственно-конфликтного характера, без особых проблем, ложились в общую канву суровой острожной жизни. Хохол, пока не проявлял себя никак. Его шлеп-компания, довольствовалась бесконечной резкой в картишки, да иной раз заявляла о себе, учиняя разборки, среди бесправных шнырей. Последнее, являлось делом привычным, а потому и обыденным. Но однажды, зыбкое и чисто внешнее спокойствие в третьем отряде, оказалось взбудораженным, что называется, до основания.
   Это произошло уже осенью. Очередной развод на работы, являвшийся чуть ли не основной частью перевоспитания малолетних преступников, не предвещал ничего неординарного. Максу и Кащею, в полном соответствии с их неформальным статусом, досталась задание, очень даже не пыльное - сгребать опавшую листву, на закрепленной за отрядом территории и выносить ее на общую свалку. Свалка размещалась за дальними мастерскими, но и рыжие листья, тоже были не свинцовыми. Так что, почувствовать себя в роли вольных огородников, на свежем воздухе, было даже приятно. Распределение обязанностей, между друзьями, много времени не заняло. Кащей сам вызвался, таскать листья в брезентовом мешке, а Максу, досталось, ни шатко, ни валко, сгребать их в кучи. Несколько ходок, Кащей совершил без проблем, но после очередной, вдруг, куда-то запропастился.
   Особых причин для того, чтобы ожидать какой-нибудь пакости, у Макса не было, мыслей в этом направлении, тоже. Поэтому, больше для проформы, он незлобиво обматерил нерасторопного напарника и, обустроился на пеньке, в ожидании его. Однако, время шло, а Кащей, так и не думал возвращаться. И это, конечно же, стало настораживать. Отложив грабли в сторону, Макс направился к мастерским. По дороге, ему повстречался Лёшик. "Шестерка" явно отлынивал от какой-то работы и поэтому, застигнутый врасплох, быстро сориентировался, виртуозно напустив на себя нарочито деловой вид.
   - Ты откуда шлепаешь, деятель? - поинтересовался Макс.
   - Из мастерских, откуда же еще, - быстро отрапортовал тот и, зыркнув хитрыми глазенками, будто нашкодивший кот, принялся плести словесные кружева. - Так, мастак, понимаешь, отправил, в медпункт. Сказал, йод в аптечке кончился. А без йода, оно никак нельзя - нарушение техники безопасности, получается. Вот я и иду, куда послали. А в чем дело то?
   - Хорош пургу гнать, балабол. Я же видел, как ты из-за угла выруливал, - оборвал его словоизлияния Макс.
   - Ну, и выруливал, и что? Отлить туда заходил - не запрещено ведь. Ей Богу, Макс.
   - Ладно, хрен с тобой, говорливым. Кащея не видел?
   - Ну, ты даешь, Макс. Я же, вроде, в вертухаях не числюсь. Так что, откудова мне знать, кто и где бродит, - осклабился Лёшик и тут же, подхватившись, заспешил. - Ой, мне мастак точно башку оторвет. Я побежал.
   - А ну, стоять, придурок! Я тебя серьезно спрашиваю, - надвинулся на него Макс.
   В поведении Лёшика, несмотря на его артистизм, явно проскальзывало нечто необычное. Поэтому, подозрения Макса, не без оснований, начали приобретать конкретные формы. Он не чинясь, схватил верткого шкета за шиворот и, как следует, тряхнул его. Тот заметно скуксился, но больше, не выдавил из себя ни слова. Правда, его бесовские глазенки, даже сейчас, бегавшие в орбитах, в поисках конкретной выгоды, итак, рассказали многое. Наградив "шестерку" увесистым пинком, который тот воспринял безропотно и, даже с облегчением, что было само по себе подозрительным, Макс со всех ног побежал по направлению к мастерским. Едва он ступил за угол, картина, развернувшаяся перед ним, оказалась ясна, как день. На куче палых листьев, скорчившись и будто переломившись пополам, лежал Кащей. Все его лицо, представляло сплошную кровавую маску. При этом, он тяжело дышал и, скорее всего, находился в полнейшем отрубе. Рядом с ним, валялся, так и не опорожненный мешок.
   - Кащей! - вскрикнул Макс и бросился к другу.
   Он осторожно приподнял его голову и стал пристально, совершенно не зная, что делать дальше, с надежной вглядываться в подрагивающие веки того. Кащей отреагировал на движение, и, застонав, с трудом разлепил глаза.
   -Ты живой хоть? Слышь?
   - Живой, живой. Не видишь, что ли? - разбитыми губами, кое-как, прошептал тот.
   Он попытался сесть и, с помощью Макса, ему это удалось сделать. Постепенно, осознание себя, возвращалось к избитому. И, тем не менее, кровь на нем, просто не могла не наводить на самые худшие мысли.
   - Руки, ноги целы? Голова? По-моему, тебе нос сломали, суки. Кровянки море, - частил Макс, все еще пребывая в состоянии предательской дрожи.
   - Да целы, целы. И нос в порядке. Только, кажется, почки здорово отбили. И дышать, почему-то, трудно, - признался Кащей, сплевывая в сторону черной кровью. - Зубы, вроде, тоже на месте.
   Макс живо задрал робу и, оторвав от футболки широкую полосу, принялся осторожно стирать кровь с его лица. Кащей уже не стонал и реагировал вполне адекватно. А потому, можно было теперь вздохнуть и перейти к главному.
   - Кто это тебя так, Кащей? Скажи, кто? - настойчиво стал требовать Макс.
   - Не знаю, честно не знаю. Только сделал шаг за угол. Ни сном, ни духом. Набросили что-то на башку, навалились скопом и давай метелить. А там, я уже и поплыл.
   - Следили, суки, значит. Вычислили и поджидали здесь. Надо же, так опростоволоситься! Простить себе не могу. Может в лазарет тебя? А?
   - Не стоит. Хай может подняться, выше крыши - что, да как, да почему. Опять же, не ради меня, а чтобы еще гайки завернуть. А мне эти медали совсем не нужны. Сам понимаешь.
   - Понимаю. Может ты и прав, - согласился Макс.
   Он, вдруг, спохватился и, сбегав в мастерскую, вернулся оттуда с пластиковой бутылкой воды. Вместе со смываемой кровью, постепенно проходил и первоначальный шок. Хотя, что там говорить, Кащей пострадал изрядно, но обрабатывали его, очень даже грамотно, без переломов и иных внешних увечий. Что же касалось скрытых травм, то в этих условиях, они были трудно диагностируемыми, а потому и имели к себе, совершенно снисходительное отношение. Целиком, умещавшееся в короткое: "До свадьбы заживет". Причем, как со стороны малолеток, так и со стороны медперсонала. Пока, кто-нибудь из шкетов, не загибался натурально. Вода, благотворно повлияла на пострадавшего. Он смог, без посторонней помощи, подняться и, хотя продолжал испытывать дикую боль в отбитых внутренностях, старался держаться молодцом.
   - Ладно, пошли работать, - стиснув зубы, выдавил из себя Кащей.
   - Какая работа? Ты что, сдурел? Не уж, постой! - взъярился Макс. - Я этого дела, все равно, так просто не оставлю. Ну, напряги извилины, Кащей, вспомни хоть что-нибудь. Не видел никого, согласен. Но, может голос?
   - Да нечего мне напрягать. Говорю же - не видел ничего. И насчет голоса - труба. Молчали они, как рыбы. Только пыхтели от усердия, - отозвался тот.
   - Хохол, точно, Хохол! - с ожесточением, стукнув кулаком о ладонь, как бы, констатировал Макс. - Больше некому. Ему и предъяву сделаем, по всем правилам.
   - Какую предъяву? С ума сошел? Он тебя пошлет, куда подальше и, между прочим, прав окажется. Тут, факты нужны. Тогда и стрелку можно добиваться. Так нет же их, фактов этих.
   - Ну, знаешь, с твоими паршивыми принципами, только в попы идти. Чихать я хотел, на все эти ваши уголовные заморочки и понятия. Понял? Короче так, до казармы доковылять сможешь?
   - Смогу, а что? - буркнул Кащей, прекрасно понимая, что сдерживать друга, дело заведомо бесполезное.
   - Вот и лады. Телепайся потихоря, а там, подальше от дежурного, в подсобке заляг, оклемайся малость. Я и сам листья догребу, ну а потом посмотрим.
   Сказав это, Макс опростал брезентовый мешок и, решительным шагом, пошел прочь. Однако, говоря Кащею так, он явно покривил душой. Павшие лисья, его теперь уже совсем не интересовали. Гори они синем пламенем. Все его естество, в данный момент, было озабоченно лишь единственным - восстановления справедливости, посредством праведного мщения. Каких бы трудов, ему это ни стоило. Мразь, будь она с накачанными бицепсами, или пером в кармане, не должна была оставаться безнаказанной. Иначе, велик соблазн, разрастаться ей, будто на дрожжах. С той самой, жуткой ночи из его детства, этот принцип, стал основополагающим в Максовом мировоззрении. И отступать от него, он не желал, ни коим образом.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Хохла, Макс разыскал за продовольственными складами. С удобствами расположившись на мешках с картошкой, троица малолеток, во главе с ним, азартно резалась в карты. Остальные шкеты, выделенные сюда по наряду, трудились в поте лица поодаль. Причем, судя по всему, не только за себя но и за этих, больших любителей карточной игры. Завидев гостя, обычно меланхоличный Хохол, на этот раз довольно быстро напрягся и, чтобы хоть как-то погасить секундное замешательство, начал разговор первым.
   - Ба-а, какие люди, да без охраны! Как же можно, так гулять? Ведь не ровен час..., - пробубнил он. - И шо это вам понадобилось, у нашего недостойного шалаша? А?
   Увалень явно, старался походить на своего дружка Цыпу. Но у него это, не очень то получалось. И тем не менее, выданные им фразы, конечно же, вызвали у компаньонов должный резонанс. Они с готовностью захихикали, не стесняясь, будучи в стаде, демонстрировать свою агрессию, воззрились на подошедшего.
   - Ты Кащея избил? - не чинясь, в лоб, бросил Макс.
   - Шо? Какого это такого Кащея? Из сказки, што ли? Не знаю, - продолжил ерничать уголовник. - А вы, ребята, знаете, про кого он бакланит?
   Последнее было обращено к его подельникам и те, ясное дело, дружно замотали стриженными головами, в знак абсолютного отрицания..
   - Не придуривайся, Хохол. Прекрасно ведаешь, о чем я базарю.
   Лицо рыжего, сперва неуклюже вытянулось в подобии улыбки. Затем, стало красным, как помидор, от напряжения мыслей. А в свинячьих глазах, в обрамлении белесых ресниц, появилось выражение самодовольства.
   - Предъяву, значит, хочешь заявить? - выпалил он. - Добро. Отвечаешь за базар? Или так, шуткуешь просто?
   Макс задумался. Положение, было очень даже серьезным. Если бы он сейчас сказал "отвечаю", то следовало предъявлять и факты. А их то, как раз у него и не было. Это он сгоряча, недавно, выказал свой пофигизм Кащею. На деле же, петь соловьем среди воронья, конечно же, не стоило. Беспричинный наезд, карался в этих местах жестоко. Поэтому, надо было срочно, найти достойный выход из щекотливой ситуации, но одновременно, дать понять Хохлу, что даром ему, все равно, этот беспредел не пройдет.
   - Пока, я тебя, как человека спрашиваю, - произнес Макс. - Понимаешь, как человека.
   - Ха, как человека, значит, он спрашивает. Ха! А я тебе, как человеку и отвечаю, дорогой мой. Докажешь, тогда хоть жри меня, со всеми порохами. А нет, катись отсюда подалее и не мешай людям делом заниматься. У меня, как раз масть покатила. Гы-гы-гы.
   - Выходит, самому признаться, кишка тонка? Доказательств требуешь? Будут тебе доказательства, Хохол, будут. Но, тогда учти, получишь под самую завязку. И, безо всяких стрелок.
   - Ой-ёй-ёй, напугал, ой-ёй-ёй. Как страшно, мать честная, - корча из себя юродивого, закатился в раже Хохол. - Ой-ёй-ёй! Как бы не обделаться со страху.
   Однако Макс уже не наблюдал это лицедейство. Круто развернувшись, он удалялся, от продолжавшей упражняться в подобострастном зубоскальстве, компашки. В данный момент, он еще не знал что ему предпринять конкретно. Но, почему-то, был уверен, что все равно, с честью, одолеет эту проблему. Как уже бывало не раз, в его богатой, на совсем не радостные сюрпризы, жизни. И, надо сказать, после целенаправленного мозгового штурма, максу удалось, таки, отыскать крохотную зацепку, на которой, вполне возможно, было построить и остальной замысел по достойному наказанию отморозков.
   В тот же самый вечер, ушлый Лёшик, вынужден был встать, перед огромным искусом. Правда, не сразу. Сначала, Макс зажал его в укромном месте, вдали от посторонних глаз и, по-отечески, погладив по стриженой голове, словно строптивое дитя, предложил.
   - Лёшик, ты же умный парень, насколько мне известно? Скажи, не хочешь ли мне помочь, в одном деликатном дельце?
   Тот, естественно, насторожился, профессионально почувствовав возможность услужить. Которая, по его всегдашнему разумению, непременно, когда-нибудь, должна бы была окупиться сторицей. Но, будучи шкетом, очень даже осторожным и практичным до мозга костей, ответил весьма неопределенно.
   - Так помогал, и получше можно найти, Макс. Это с одной стороны. Ну, а потом, делишки, они ведь тоже, разные бывают.
   - Не финти, чучело. Гарантию даю, не прогадаешь. А насчет других помогал - лучше тебя вряд ли сыщешь. В моем деле, по крайней мере, - чуть придавил Макс.
   На что, Лёшик, заподозрив истинную причину его востребованности, предпочел отмолчаться и лишь нарочито идиотски, захлопал глазенками. Это обещало долгие дрязги, а потому, Макс, решил пойти напролом.
   - Ладно, не строй из себя дурика, больше, чем ты есть на самом деле, - усмехнулся он. - Ты же видел, кто Кащея сегодня за мастерскими обрабатывал? По шнифтам твоим, рыскающим, вижу. Может, поделишься наблюдениями? Душу облегчишь.
   - Душа у меня итак, что пушинка, - вновь замутил бадягу Лёшик. - А что касательно шнифтов, так они и дадены, чтоб ими на мир смотреть. Только на этот раз, ты ошибся, Макс. Ни хрена я не видел и ничего не знаю!
   - Врешь, врешь, падла! Вижу, что врешь! - взъярился было, самодеятельный дознаватель, но вовремя обуздал себя.
   Он понял, что подобными методами, ушлого Лёшика, все равно было не пронять. Тот не первый год варился в этом котле. Знал в нем все выходы и входы. Поэтому, взять его обычным нахрапом, было не так-то просто. Однако уверенность в том, что "шестерка" знал истину, в максе только укрепилась. И тогда, пораскинув мозгами совсем немного, он решился на практически беспроигрышный вариант - купить юного прощелыгу, со всеми его гнилыми потрохами. На предложение выдать тайну за нехилую мзду, Лёшик отреагировал уже несколько по-другому. Он скосил свои бесовские глазенки на Макса, как бы, проверяя, всерьез тот предлагает сделку, или это все та же мякина на бум лазаря. И, наконец, удостоверившись, а затем, виртуозно прикинувшись придурошным недогоном, осторожненько поинтересовался.
   - Допустим, чисто теоретически, так сказать... На уровне, вроде, как предположения. А чем рассчитываться то собираешься? Мне туфта самопальная без надобности.
   - Не боись, куркуль, в накладе не останешься. Кащею, на днях, передачка должна подкатить не хилая. Вот всю зараз и заграбастаешь. Оптом, так сказать. Ну и я, малость, баблом взгрею. Есть у меня в заначке. Как, идет?- предложил Макс.
   Подобное, весьма заманчивое предложение, явно сбило Лёшика с толку. По крайней мере, стало воочию видно, что в нем, начали бороться между собой, самые противоречивые чувства. Наконец, он пришел к какому-то выводу и, сделав серьезную рожу, из которой буквально источалась хитрость, принялся, дальним прицелом, рассуждать вслух.
   - Ведь, как оно получается, Макс? Я тебе уже сказал, что ничего не видел, и ничего не знаю. Так? Но, ты настаиваешь. Я, конечно, могу просто, трекнуть, от балды, как говорится. И что тогда? Ты, например, бузу затеешь, а за язычок, потянут меня. На кой хрен мне тогда, эта твоя посылка? Без языка то! вот и суди теперь сам.
   Слушая шкета, Макс просто не мог, скрыть своего восхищения, его виртуозной и на первый взгляд, железобетонной логикой. Да, этот самый Лёшик, и впрямь, был не так прост, каким казался ранее. Нелегкая жизнь приспособленца, при сильных мира сего, прямо таки, идеально отполировала грани его рассудительного таланта. А потому, Максу предстояло сильно поднапрячься, чтобы одержать верх в этом, явно попахивающем специфической житейской мудростью, поединке.
   - А ты, Лёшик, прямо Плевако натуральный, - выдал похвалу Макс.
   - Кто, кто? - выпучил глазенки шкет
   - Плевако, адвокат такой был известный. Говорил и рассуждал классно.
   - А ты, как думал? Самое то! Только вот фамилия твоего адвоката, мне как-то не в масть, - зарделся Лёшик.
   - Причем здесь фамилия, чудак, ты в корень зри, - произнес Макс и тут же, на гребне разговора, перекинулся на нужную тему. - И никто тебя за язык не потянет. Гарантирую.
   - Это, как сказать, - все равно уперся Лёшик. - что мне твоя гарантия? Ты предъяву сделаешь, к примеру, а на кого сошлешься? Вот такие дела. Хотя, если честно, взгрев, что ты мне сулишь, очень привлекателен. Но...
   - Ладно, - наконец, сдался Макс, устав вести эту словесную перепалку. - Объясняю на пальцах - никакой предъявы не будет. Мне нужен сам факт - да, или нет. Ты понимаешь? Не могу же я лезть на разбор только по догадке? Так что, если есть у тебя конкретность - выкладывай. А дальше - я тебя в упор не наблюдал и ты меня тоже.
   - Ну, это совсем другой расклад, - вполне по-взрослому, рассудил Лёшик, чувствуя, что еще чуть-чуть и можно остаться без обещанного презента. - Что ж, если сам берешься расхлебать, мне не верить тебе, резона нет. Спрашивай!
   - Хохол?
   - Он. И его кенты. Что на продскладах сегодня пахали. А я, случаем туда подлетел. Да и то, издали. Короче, они меня не видели. Так что, Макс, на меня по любому - не капнет. Хе-хе-хе.
   Очень довольный и собой лично и выгодной сделкой, Лёшик ужом вывернулся из-под руки Макса. Он тут же, вновь, скорчил подобострастную рожицу и, более не вылезая из образа благообразной "шестерки", потелепался по своим, всегда неотложным делам. Что же касалось Макса, то нельзя сказать, что, обретя истину в первой инстанции, он обрадовался до безумия. Нет, конечно. Просто, его подозрения, вполне обоснованные и до этого, благополучно подтвердились. А кроме того, они были подкреплены живым свидетелем. Что давало ему возможность, совершить акт возмездия, не только без боязни ошибки, но и без боязни развода за пустой наезд. Причем, по задумке Макса, возмездие должно было быть таким, чтобы оно не просто отразилось на веснушчатой роже Хохла тривиальными синяками, а непременно, смогло сокрушить остатки его авторитета, в глазах малолетнего сообщества.
   И вот тогда то, хитрый и расчетливый Лёшик, самолично бы постарался, явить всем, свою непосредственную причастность к этому акту справедливости. Естественно, в качестве ценнейшего первоисточника информации. А за самим Максом, прочно бы укрепилось амплуа, бескомпромиссного защитника слабых и низвергателя всякой мрази. Кем он, в принципе и являлся по состоянию своей души. Теперь, оставалось только выждать время и, усыпив бдительность компании Хохла, выбрать удобный, во всех отношениях задуманного, момент.
   А тем временем, жестоко избитый Кащей, медленно, но верно поправлялся. Правда, он еще достаточно долго, из-за отбитых почек, мочился кровью, да и харкал ею же, но главное, злоумышленникам, так и не удалось сломить его внутренний стержень. Их дружба с Максом, наоборот, окрепла еще больше. А присутствие в их компании романтичного Пушкина, вносило в нее оттенки настоящего мужского содружества. Столь редкого в этой предельно жесткой среде, основанной лишь на силе управляемой стаи и жестокости, возведенной в ранг, непреложного достоинства. Только вот Пушкин, стал в последнее время, заметно хандрить.
   Вероятнее всего, в его тонком, душевном раскладе, творилось что-то неладное. Такое бывало и раньше, но сейчас, судя по всему приобрело формы неизлечимой болезни. Однако, курчавый поэт, стоически скрывал этот дискомфорт и, в первую очередь, от друзей. В то же время, продолжал чахнуть буквально на глазах. Словно роза, высаженная каким-то идиотом, в ядовитое болото. Возможно, так на него действовала перспектива скорого этапирования во взрослую зону? Вполне возможно. Ведь Пушкин, в отличие от здешнего большинства, был существом мыслящим образами. И, его поэтическая натура, созданная совсем для иного и обладавшая, скорее всего, даром оракула, уже наверняка, видела себя растоптанной вдрызг, тяжелой кирзой лагерных реалий.
   Макс отчасти понимал состояние друга. Но, что он мог сделать здесь, при абсолютном равенстве всех без исключения, перед его Величеством, господином Законом? Причем, не столько писанным, сколько именно неписанным. Законом, созданным в течение многих десятилетий, людьми, с мозгами иного уклада. И уж конечно, не адаптированным к таким личностям, какой являлся, по большому счету, эстет, носивший в качестве клички, имя великого поэта.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Подходящего случая, чтобы при этом, присутствовали все составляющие задуманного - и зрители, и исполнители главных ролей и, наконец, удачный антураж - Максу пришлось ждать несколько недель. И он, наконец, выдался. Случилось так, что мастер цеха из вольнонаемных, мужик строгий и бескомпромиссный, немного приболел. Под его жестким, не знающим поблажек, руководством, население третьего отряда, довольно успешно трудилось, в одном из столярных цехов при мастерских. Делали, всякую всячину, начиная от разделочных досок, для домохозяек и, заканчивая скалками, для них же. Иногда, поступали и более крупные заказы. Раньше, данная деятельность, преследовала одну единственную задачу - перевоспитание трудом и через труд, по-макаренковски. В нынешние же времена, успевшие пропитаться диким капитализмом насквозь, она стала, чуть ли не единственным способом зарабатывания арестантами денег, на свое же содержание.
   Естественно, как и положено, в подобных случаях, замену мастеру нашли. И, так же естественно, она оказалась далеко не адекватной. Короче, поручили приглядывать за шкетами, хозяину соседнего цеха. Для пущей предосторожности, отключили станки и предоставили юным уголовникам-"краснодеревщикам", право вкалывать лишь с помощью дедовских орудий труда - рубанка и пилы. У чужого мастака, и своих забот было по горло. А посему, кто был приучен трудиться без палки, тот, и продолжал это делать. Но остальное большинство, откровенно принялось бить баклуши. На все сто, используя этот пробел в воспитательно-трудовом процессе, для собственного отдохновения.
   Компашка Хохла, как всегда, увлеченно резалась в картишки. Настолько увлеченно, что не заметила, как к ним, в закуток за штабелем обрезного леса, наведались гости. Конечно же, это был Макс, а за его спиной маячила тощая фигура, уже почти выздоровевшего Кащея.
   - Ну, ну, - пробормотал Хохол, скосив свои бесцветные глаза на подошедших, но, не отвлекаясь от игры. - Шо заявились, красавцы писаные? Может, сыграть хотите? Так щас, кон распишем и вмажет. Только по крупняку, мне ваши спички без надобности. На масло, до конца месяца. Идет?
   - С чего это ты взял, Хохол, что я, с таким подонком, как ты, стану в секу резаться? За тобой, и без карт, должочек давненько ржавеет. Пора бы расчет произвести, - жестко произнес Макс.
   - Чего, чего? - взревел тот. - Какой такой должочек? Ну-ка разложи, если храбрость имеешь.
   Медленно, неповоротливо, но верно, мысли в голове Хохла, стали выстраиваться в нужном направлении. Он поднял от карт, свои свинячьи глазки и, чутьем прожженного беспередельщика, понял, что на этот раз, наверняка, дело не обойдется обычным базаром. На удивление резво, он вскочил на ноги и, встав напротив соперника, брызгая слюной, выдал.
   - Ну-ка, ну-ка, по косточкам и неспешно - про какой, такой должок, ты сейчас трекал? Предъяву, значит, лепишь?
   - Ошибаешься. Я тебе без предъявы, решил рога поотшибать. А за что, говорить не буду - сам дотумкаешь, если в башке чуток масла имеешь. Вот так, - буквально бросил, в осклабленную, рыжую физиономию, Макс.
   - И без фактов?
   - Точно ты смикитил, хотя я о твоих мозгах хуже думал. Без фактов, да - хочешь жуй, хочешь глотай, а хочешь, и выплевывай. Короче, считай за просто так, по желанию и зову души. А что касательно ответа, это уже моя забота. Только не думаю, что меня потянут, за такой кусок дерьма, как ты.
   Тем самым, он вполне сознательно, как бы, отрезал себе, все пути к отступлению. И не мудрено, что вся компашка Хохла, так же, среагировала на это. Они моментально соскочили с ящиков и, тут же изготовились, к заведомо определенному развитию дальнейших событий. Тем более, что численный перевес на их стороне, просто не мог не потворствовать боевой решительности отморозков. Однако, в этот самый момент, четко следуя правилам неписанного регламента, в начавшееся противостояние, решительно влез Кащей.
   - Э-э-э, так не пойдет, братва. Только без беспредела. Все по правилам - один на один! - жестко и безапелляционно, рявкнул он.
   Тем самым, Кащей, как бы заранее показывал, что дистанцирует себя лично, от назревавшей разборки. Но и напрочь, желает отсечь, от участия в ней и компаньонов Хохла. Под действием этого напора, те несколько обмякли. И, если судить по их лицам, были вполне согласны удовлетвориться ролью сторонних зрителей. На что сам Хохол, отреагировал, очень даже своеобразно. Его рожа побагровела до состояния перезревшего помидора. Он сжал свой огромный кулачище и первым, попытался нанести удар. Но Макс, давно ожидал именно этого. Ловко увернувшись, от просвистевшей на ухом "кувалды", он не замедлил наградить противника, довольно чувствительным тычком в подыхало. Согласно заданной самому себе инерции, Хохол пролетел пару метров и распластался, на засыпанном опилками, полу.
   В доли секунды, от подобного, явно позорного прокола, он прытко вскочил на ноги и, бешено вращая, налитыми кровью глазами, вновь, кинулся на врага. Однако Макс и на этот раз, удачно увернулся от его таранной атаки. А уже затем, маневрируя сознательно, словно завзятый тореро, переместил схватку из тесного закутка, на относительно свободное пространство цеха. Здесь, уже можно было, развернуться по настоящему. Поэтому, на взбешенного увальня, не заржавел пролиться натуральный град из хлестких и точно рассчитанных ударов. Причем, Макс, знавший толк в каратэ, грамотно и весьма успешно, применил, как руки, так и силу обеих ног. В результате, противник оказался обескураженным и напрочь раздавленным. Но, как показали дальнейшие события, не надолго. Это вполне устраивало Макс, ведь согласно его планам, этого наказания для Хохла, было крайне мало.
   А тем временем, зрелище, безусловно, заслуживающее внимания, уже привлекло любопытствующих. Шкеты, плотным кольцом, окружили импровизированный ринг и с вожделением на изможденных лицах, ожидали развязки. Между тем, к этому моменту, все указывало на то, что Хохол терпел явное поражение по всем статьям. Естественно, первым, это понял он сам. И как следствие, характерно клацнув в повисшей в цехе тишине, в его руке, появилось внушительное лезвие откидного ножа. Тем самым, теперь, схватка неминуемо переливалась в совершенно иную ипостась, куда более опасную и способную завершиться самыми непредсказуемыми последствиями. О бескомпромиссности обоих разгоряченных врагов, говорить уже не приходилось.
   Макс заранее, был готов драться до конца, при любом раскладе. Ну, а Хохол, оказавшийся под напором неблагоприятного для себя, стечения обстоятельств, очевидно, тоже решился идти, что называется, ва-банк. Первую молнию, прочерченную у самого лица сверкающим лезвием, Максу удалось отразить успешно. Однако, вторым выпадом, остро заточенная сталь, безжалостно полоснула по его груди. Грубая материя робы, с шипением разошлась, а на обнажившейся коже, из прочерченной, будто красным фломастером, ровной полосы, появились первые капли крови. Данный успех, придал силы хохлу и, его неистовый напор, моментально превратился в ужасную мельницу смерти. Правда, большего, ему достичь, так и не удалось. Потратив много сил и запыхавшись, он, наконец, остановился, чтобы перевести дух. И вот тут-то, произошло нечто. В ловком прыжке, вполне достойном того, чтобы стать иллюстрацией в книге о боевых искусствах, Макс нанес сокрушительный удар-дубль, по багровой физиономии противника. А когда тот, вынужден был отпрянуть назад, третий удар, настиг его запястье.
   Страшный нож, со звоном отлетел в сторону. Пребывавший полунокдауне, Хохол, попытался, было, кинуться за ним, но, кто-то из услужливых шкетов в толпе зрителей, уже успел пнуть грозное оружие по полу, в сторону Макса. Тот поднял нож и, спокойно оглядев внушительное лезвие, усмехнулся. Для всех присутствующих, это могло означать единственное - в схватке произошел решающий перелом. Но все равно, никто абсолютно, не мог предугадать наверняка, окончательной развязки. И только Макс, прекрасно знал, что ему делать дальше. Нет, убивать Хохла он вовсе не собирался. Его целью, было лишь, безвозвратно и кардинально сбить спесь, с этой рыжей физиономии.
   Но тому, ясное, дело, подобный расклад был неизвестен. Обезоруженный, а потому и вдвойне униженный, он уже видел для себя, совершенно иной исход. Кстати, вполне логичный, если отталкиваться от ортодоксальной зековской этики и лагерных нравов. Вмиг обезумевший и напрочь, потерявшийся от ужаса, Хохол принялся пятиться назад. Пока, наконец, выпучив свинячьи глаза, не прижался потной спиной к деревянной стенке. Дальше, отступать было просто некуда. И, ему ничего не оставалось делать, как ожидать собственной участи. Правда, для этого, требовалось, хотя бы, мужество. Но, судя по всему, у Хохла его никогда не было и в помине. Он стоял, по-детски шмыгая носом. Что, конечно же, не лезло ни в какие ворота, если брать с точки зрения непререкаемого имиджа, теперь уже навсегда былого кумира. Ко всему прочему, его руки и, особенно ноги, била мелкая дрожь.
   Максу, оставалось только поставить жирную точку. И он, не замедлил сделать это. Под общий, восхищенный вздох десятков шкетов, сверкающая сталь, брошенная его рукой, полетела во врага. Но Макс вовсе не метил в тело, а его расчет, хоть и являлся авантюрным по замыслу, все ж таки, был тщательно выверен им. Просвистев в воздухе, словно крылья архангела смерти, тесак с хрустом вонзился прямо над головой обезумившего Хохла. У вящему удовольствию толпы, умудрившись, при этом, соскрести с его черепа, немного кожи с рыжими волосенками. И этого, вполне хватило для окончательного триумфа. В ту же секунду, между ног побежденного, стала растекаться, предательски журчащая в абсолютной тишине, лужа. А он сам, стал медленно, будто мешок с дерьмом, медленно оседать. Но, уже через мгновение, без чувств, рухнул лицом, в собственную же мочу.
   После чего, серая толпа забурлила, приветствуя победителя на все лады - от восторженного мата, до такого же, восторженного свиста. Однако, вполне заслуженным дифирамбам, продолжиться было не суждено. Неизвестно откуда, деловито и не чинясь, расталкивая локтями, попадавшихся на его пути малолеток, на середину круга, выбрался Лёшик. Он был явно чем-то озабочен, а его глазенки, на этот раз, почему-то испуганные, так и порывались выпрыгнуть из орбит. Но, оставаясь верным себе, он сперва с ухмылкой глянул в сторону поверженного Хохла, а уже затем, как всегда, виртуозно, доведя процесс всеобщего ожидания до должного апогея, выпалил.
   - Пушкин повесился!!! Там, в подсобке, на каком-то шнуре. Уже холодный.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Печальное известие, всколыхнуло колонию, до самого основания. Удивительно, но сообщество, в котором боль, унижение и жестокость, являлись делом привычным и, практически, каждодневным, буквально онемело, перед лицом естественной, хотя, в общем-то и самолично исполненной, смерти. Это казалось чем-то непостижимым, противоестественным и никак, не желало вмещаться в стриженые головы. Не стоит говорить и о том, как переживал эту трагедию Макс. Хотя, чего уже там кривить душой, в отличие от остальных, он то точно осознавал дикую логичность произошедшего. То, что учинил над собой Пушкин, к сожалению, являлось для него единственным выходом из тупика. И все равно бы, произошло. Если не сейчас, так немного попозже. Как ни крути, а музы и пушки, вещи изначально несовместимые. Недаром один из поэтов констатировал, что попытка отобразить во едином, коня и трепетную лань, дело заведомо проигрышное. Отталкиваясь от реалий, под конем, причем бешенным и не признающим ничего, кроме безжалостного кнута, конечно, следовало, было понимать, необходимость существования по жутким законам, отторгнутого обществом, мира. Ну, а внутренний мир Пушкина, являл из себя нечто трепетное, и созвучное с совершенно иными понятиями.
   А между тем, жизнь колонии, продолжала течь своим мрачным чередом. Кого-то, забирали на этап. Кто-то освобождался подчистую. А кого-то, лихоманка-судьба, загоняла свеженькими, за эту острожную "колючку", прямиком в жуткие жернова. В один из вечеров, как бы, совсем и неожиданно, начальник отряда, вызвал макса к себе. В небольшом кабинетике дежурного, Павел Юрьевич, сперва заботливо усадил питомца. Затем, напоил его кофе, что само по себе, было удивительным, а уже потом, перешел к делу.
   - Ну, как живется то? - начал он издалека. - Не тоскуешь по дому?
   - Так вы знаете же, гражданин начальник, из какого я дома, - ответил Макс.
   - Ах да, извини, - поперхнулся прапор-Паша и тут же, чтобы снять неловкость, продолжил. - Вот, наблюдаю я за тобой, Макс, наблюдаю и, прихожу к одному единственному выводу. Как кости ни кидай, как говориться, все шесть-шесть выходит.
   - Это, к какому же? - усмехнулся воспитанник. - Неужто решили ратовать за то, чтобы государство простило мне, мои прегрешения перед ним?
   - А ты не смейся. И дуриком не прикидывайся. Во-первых, тебе это не идет, ну, а во-вторых, я твои интеллектуальные способности успел изучить прекрасно. Лёшика из тебя, все равно, не получится, - посерьезнел прапорщик.
   При этом, его щеки, даже зарделись румянцем, что само по себе, в его ранге, было вещью непозволительной. Наверное, он сам это понимал. И потому, быстренько, постарался переключить внимание собеседника, посредством продолжения разговора.
   - Иными словами, хочу сказать, что в отряде тебя уважают. Парень ты не глупый. Далеко не глупый. А к тому же, и справедливый. Насколько мне известно.
   - Ну, и что из того, Павел Юрьевич, уставился на него Макс. - Ведь, в самом деле, не медаль же мне решили вручить. За все мои качества.
   - Медаль, не медаль, а, думаю, старшина отряда, из тебя бы вышел не плохой. Точно, - наконец, выдал задуманное, прапорщик. - Как ты сам то, смотришь на эту перспективу?
   Макс вовсе не удивился данному предложению. Он уже достаточно знал практику заведения, в котором находился. Однако, чтобы не обижать зазря Пашу-прапора, парень не стал отвечать сразу. Хотя, в данном плане, имел уже давно заготовленный ответ. Отрицательный. Он выдержал положенную для приличия паузу и, только тогда, в знак несогласия, покачал головой.
   - А что так? - встрепенулся Павел Юрьевич. - Я же тебя не в стукачи вербую, или там в ссученные. Понимаю, то западло. Но, в помогалы то ко мне, разве зазорно? Вон, глянь, в других отрядах, урки натуральные справляются и, надо сказать, очень даже не плохо. Кстати, и сами дисциплинируются, перевоспитываются, так сказать, за счет сознания общественной значимости доверенного.
   - В помогалы, это, конечно, почетно, - отозвался Макс. - Только не клею я, Павел Юрьевич, себя к зековскому делу, ни каким раскладом. Ни в шныри, ни в авторитеты.
   - Что, значит, не клеишь? Ты попроще излагай. А то, я никак в толк не возьму.
   - Да не мое это дело, уркаганов к совестливости призывать. Да еще благим словом. Вот, если бы винтарь приличный выдали, да палить разрешили, если что. Тогда, другое дело, - задумчиво произнес собеседник, но тут же, решил поправиться. - Шутка это, конечно. А если по правде, я из породы кошачьих. Нет, не снаружи, конечно, а изнутри. Это точно.
   - Ну, ты загнул, фантазер. А причем здесь кошки то?
   - Не кошки, а коты. Так точнее будет. Которые сами по себе гуляют, - мягко поправил его Макс и, чуть подумав, добавил. - Это только баранам поводырь нужен. Причем, самый наглый и рогатый, что бы одному право иметь, башкой на ворота кидаться. Мне же, самим собой быть, куда приятнее. Честное слово. Мультик видели?
   - Мультик? Какой мультик? - юное лицо Паши-прапора вытянулось.
   Он старательно, в течение целой минуты, пытался постичь услышанное, но, в конечном итоге, узорчато матюгнувшись, произнес.
   - Да ну тебя, грамотей. И вообще, Громов, малахольный ты, какой-то. Хочу тебя понять и, никак не могу. Сколько уголовников на своем веку повидал, но ты, все равно, из какого-то другого теста слепленный.
   Раздосадованный прапорщик безнадежно махнул рукой, а это означало, что Макс был свободен на все четыре стороны. И он, не замедлил, с легким сердцем, покинуть кабинет. А уже в коридоре, поджидавшему его и, сгоравшему от любопытства, Кащею, с претензией на грустный юмор, выдал.
   - К Герою России хотели представить. Но я оказался. Нужда была, робу портить, дырочку прокалывать.
   Кащей, конечно же, не поверил, но уважительно промолчал.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Календарь, безмолвно подчиняясь вселенским законам, исправно продолжал терять листок за листком. Совершенно незаметно, хотя, в условиях постоянного напряга и пребывания души не стреме, пролетел год. За ним, еще несколько месяцев следующего. И, в конечном итоге, пред Максом, во всей своей красе, встала перспектива этапа во взрослую зону. Провожая питомца, прапор-Паша, совершенно не скрывал некоторой досады. Даже более того, улучшив момент, сам изложил ее причины.
   - Хреново, Макс, получается, очень хреново. Родился бы ты, чуть попозже. Глядишь, отбухал у нас две трети, а там бы и я подсуетился, пробил тебе условно-досрочное. Как пить дать. Эх!
   Если бы только знал начальник отряда, что его подопечный, на деле, как раз и имеет на себе годков, ровно столько, сколько и требовалось для будущей "удочки". Нужда была, при поступлении в детдом, прибавить себе малехо. Да, что там разводить - если бы, да кабы. Судьба, она в метрики, все равно заглядывать, не приучена.
   - Не стоит переживаний, Павел Юрьевич, - только и вздохнул Макс. - И на том спасибо. За науку, ну и другие прелести. А я выдюжу, будьте уверены. Мне еще, кое-что в этой жизни, сделать требуется.
   - Опять ты своими намеками-загадками кроешь. Архимед. Ну, да Бог с тобой. Но я для тебя, все равно, немного постарался, - улыбнулся прапорщик. - Покатишь не куда-нибудь, а в Советскую Гавань, вроде бы. Ну не совсем - около. Слыхал про такой городишко? Ванино рядом, откуда паром на Сахалин бегает. Там зона небольшая и, как я слышал, беспредела не допускает.
   - Поглядим, - ответил Макс, приноравливаясь к наручникам за спиной и впихиваясь в нутро автозака.
   Он совсем не разделял сантиментов начальства. И это, исходило вовсе, не из чувства неблагодарности. Отнюдь. Просто, руководствуясь лишь холодным расчетом, в своей биографии, напротив графы "малолетка", Макс уже мысленно поставил жирную "галочку". Как делал это, по привычке и склонности к анализу вообще, уже не в первый раз. Отсюда, проистекало следующее, теперь, следовало думать об очередном этапе своей жизни. Который, при всех пространных разглагольствованиях о нем, все равно, был скрыт, пока что, за густым туманом неизведанного. А потому, не желал вписываться, ни в прогнозы спецов, ни в пророчества, их же.
   Что вполне естественно, настоящая зона, о которой так много было переговорено в малолетке, встретила новую грешную душу, без цветов и оркестра. Но не замедлила тут же, ввергнуть в водоворот серых, унылых будней. Не смотря на то, что малолетка тоже, являлась, плоть от плоти, всей исправительной системы огромной страны, во взрослом сообществе, никакие заслуги и положение в прошлом, в расчет, конечно же, не шли. Правда, за редким исключением, когда сюда попадали экземпляры, уже давно продавшие свою низменную душу дьяволу. А так, только опыт, приобретенный там, среди относительно детских, хотя не менее жестоких и изощренных заморочек, мог оказать неоценимую услугу здесь.
   Наверное, Макс это понимал, а потому, начал свою новую жизнь, со скромного приглядывания к обстановке. Эта самая обстановка в отряде, куда его распределили, сразу же по прибытии, внешне казалась относительно благостной. Однако, не стоило говорить о том, что данная благостность, во-первых, можно было рассматривать лишь в плане все тех же, лагерных реалий, но никак, относительно нормальной жизни. Ну, а во-вторых, обманчивость в этих, Богом забытых местах, являлась штукой вполне естественной. Как и все остальное здесь. Так например, если ты видел перед собой широко улыбающегося тебе человека, подобное, вовсе не значило, что этот самый человек, вечером не вставить под ребро, заранее изготовленную заточку. Иными словами, жесткие законы и не менее жесткая мораль, по которым, уже не одно десятилетие существовали лагеря, действовали безотказно и, по отлично налаженной схеме.
   Новичка, сперва подвергали унизительным испытанием на нервишки. Затем, наезд усиливался. А уже в заключение, напрямую, в зависимости от результатов предыдущего, включался механизм расслоения и естественного отбора. Почти по Дарвину. Либо, на самое дно, изломанному и превращенному в натурального скота. Либо, в нормальные жители, но, с обязательным и непреложным почитанием сложившейся иерархии. Так было и на этот раз. Уже в первый же день пребывания Макса в бараке, к нему подскочил большой специалист по провокациям, сморщенный и юркий субъектишка, по кличке Кузя.
   - Хо, хо! Каких цац нам подкинули, - прошамкал он, смачно сплевывая слюну, сквозь остатки гнилых зубов, - Молодежь! Наша надежда, опора и безбедная старость. Будет кому кружку воды подать, раскудрявый Епифан!
   Вновь прибывший насторожился, не без оснований, ожидая продолжения. И, оно явилось. Причем, совершенно не отличалось от любого другого, подобного спектакля. Словно время в этих краях, из года в год, буксовало на проверенной классике.
   - Куреха есть? - ощерился Кузя.
   - Не курю, - спокойно и уже в который раз, за период пребывания в шкуре зека, ответил Макс.
   И тут опять, услышал давно знакомый рефрен.
   - Ба, вот те раскудрявый Епифан! Здоровый, значит. Ну, ну, далеко пойдем, пока кирзяки не стопчем! Конечно! Или, пока в "петушатник" не определимся. Гы-гы-гы.
   Следом за этим, из зловонного рта Кузи, буквально полился, мутный поток самых разных словесных изысков. Максу же, оставалось стоически терпеть, пока красноречие "шестерки" не выдохнется. Со всех концов, относительно большого барачного помещения, за этим спектаклем, наблюдали десятки пар глаз. Большинство, так называемые "мужики", с пассивным сожалением, но не без любопытства. Что же касалось блатняг, то те, с благоговейным вожделением, ожидали малейшего прокола испытуемого, чтобы иметь возможность, моментально вмешаться в ситуацию. Наконец, явно не отличающийся богатырским здоровьем Кузя, что называется, сдулся и, с чувством исполненного долга, решил ретироваться. После него, на сцену этого самодеятельного театра, выступил смотрящий. Он подозвал новичка к своим апартаментам и, побеседовав с ним немного за жизнь, отпустил с миром. Это, как бы, означало собой, окончательное вливание в коллектив, а потому, и интерес к новичку, постепенно стал угасать. На сегодня, по крайней мере.
   Оказавшись у отведенной ему койки, Макс перевел дух и стал приглядываться к соседям. Их, в отсеке между двухъярусными кроватями, было двое. Первый, чернявый крепыш, тут же, подал ему руку и назвался Сегой. Второй, мужик с изможденным лицом и густой проседью в стриженых волосах, руки не подал, хотя и буркнул в свою очередь: "Вовик". Максу, оставалось представиться самому и вновь, застыть в ожидании. Он знал, что любая инициатива, в этих местах, особенно, выказываемая сразу, поощрялась не очень.
   - Ну, и что стоишь, как перед образами? - наконец, строго выверив положенную паузу, произнес Сега. - Располагайся, теперь это и твой дом, так сказать. Из малолетки, значит?
   - Из нее самой, - буркнул Макс.
   - Беспередельщик, короче, - вдруг, ни с того, ни с сего, констатировал чернявый. - Все вы там, отмороженные с самых пеленок.
   - Да ладно тебе, на парня то, бочку катить, - встрял в разговор Вовик. - Такой же человек, как и все. Мало ли, в жизни бывает. Вот ты, думал когда-нибудь, что тебе этот хмырь под колеса кинется? Нет. И я не думал, не гадал, что с дуру, башку своему соседу снесу напрочь. Вот так то.
   В отсеке повисла тишина. Судя по всему, новые знакомцы макса, к блатным отношения не имели, а являли собой многочисленную категорию бытовушников. То есть, вынуждены были мыкать горе, за однажды, вольно, или невольно, совершенный прступок.
   - А ты верно с Кузей себя повел. Прямо как по писаному - не дал ему ни задоринки, ни крохи, чтобы сгоношить на этом, целый сериал со страстями, - нарушил паузу Вовик. - Только не думай, что все закончилось. Он, падаль еще та. Отвечаю. Месячишко, тебя цеплять будет, как пить дать. Пока сам не поскользнешься.
   - Попробую не поскользнуться, - ответил Макс.
   - А это, бабушка еще надвое сказала, - усомнился Сега. - Многие так говорили, а сейчас, видишь, вон там обитают.
   Он небрежно, махнул рукой в угол барака, где явно вырисовывалась, как бы, отдельная от всего остального, некая резервация. При этом, без слов было понятно, что именно там, вынуждены были обитать опущенные - самая бесправная и презираемая каста зеков.
   - Вот так то.
   Выдав данное резюме, Сега, довольный своим просветительством, потянулся на шконке и мужики, вновь продолжили, прерванную появлением новичка, беседу. Максу же, совершенно ничего не оставалось делать, как просто присутствовать, в качестве вынужденного приложения. Но зря времени, он решил не терять. Имея перед собой четко сформулированную цель, относительно проблем выживания в этой среде, Макс принялся на манер сухой губки, впитывать информацию. Она, любая, по его разумению, в деле беспроблемной адаптации, была совсем не лишней. Что-что, а это он понимал прекрасно. Как прекрасно осознавал и то, будучи человеком аналитического склада мышления, что именно тот, кто владеет информацией, способен оказывать влияние и на свою судьбу. Причем, так было всегда и, не только в условиях зоны. Нов ней, подобная данность, конечно же, имела первостепенное значение. А тем временем, тихая беседа, между Сегой и Вовиком, явно набирала темп.
   - Ну, и что, твой новый начальник оперчасти? Думаешь, он действительно, способен погоду на зоне сделать? Мне, что-то в это не очень верится, - горячо возразил Вовик, на очередной тезис чернявого оппонента.
   - Во-первых, этот начальник, не мой! А во-вторых, ты не хуже меня знаешь расклад, но упираешься рогами, как будто нарочно. Что, скажешь, впервые слышишь? Что кум на зоне, как тебе второй папа, после "хозяина"? К тому же, зря базарить не станут, будто его, этого майора Козырева, из самой столицы подогнали. Из Москвы! - сверкнув цыганистыми глазищами, выпалил Сега. - Вот и кумекай отсюдова - станут зазря человека в такую даль тягать?
   - Ну, и что с того? Нашел открытие! Они ж военные тоже, а военным, как бешеным кобелям - семь верст не крюк. Эка, невидаль!
   - Что с того? Что с того? Заладил, как патефон, - возмутился чернявый. - И вообще, причем здесь военные? Я, например, так думаю - раз из центра, значит, спина там хорошая имеется. А почему именно сюда прикатил, это уже дело десятое. Короче, я слышал, что его, даже сам "хозяин" побаивается.
   - Подполковник Китаев? Ну, а в это, я не верю. Как хочешь. Вадим Данилович, считай, сам на зоне поседел и, каждого зека, с первого взгляда, не хуже рентгена видит. Что ему твой кум, даже и столичный если?
   - Ну, ты тулпень, так тулпень, - на полном серьезе, взвился Сега. - Если хочешь, мне сам Феня, как-то, по хорошему настроению, трекнул!
   - И давно ты, с нашим смотрящим, на одной ноге стал? - усмехнулся Вовик.
   - Феня нормальный, хоть и в авторитете. Ты не хуже меня знаешь, - заметно сдал чернявый, но тут же, привел новый аргумент. - А что этот новый кум, стал Бугра жрать? Об этом, что скажешь? Ведь факт. Тот, прошлую неделю, даже на развод, вынужден был прихилять. И, это притом, что Бугор с "хозяином", почти в корешах. Ну, схавал?
   Макс, только внимательно слушал. Естественно, многое не понимал. Но, воспользовавшись паузой в разговоре, все ж таки, решил ликвидировать эти досадные пробелы в собственных знаниях.
   - А кто такой Бугор? - осторожно поинтересовался он.
   - Бугор? О-о-о! Бугор это величина недосягаемая, - вроде, даже обрадовался, возможности проявить себя перед новичком, Сега. - Он в крутом авторитете! Причем, не только в наших пределах, но и, поговаривают, по всему бывшему Союзу. И я верю. А что? У него, в натуре, власть немереная, да и повадки под стать. С "хозяином", подполковником Китаевым, у Бугра понятки полные. Правда, срок у него запредельный, так он в бараке и не живет. С самого начала, оборудовал себе каморку при шмоточном складе. Там и обретается, там и все дела по зоне разводит.
   - Не трепи зря помелом, встрял в разговор Вовик. - До разводок, Бугор редко опускается. Если только особая нужда выпадет. А так, у него, все на откупе у смотрящих. Остальное - верно. Вон, наш Феня. Тоже в избранных и уж шнырем, его не назовешь, точно. Но все одно, перед Бугром, если спину и не ломает, то почитает безбрежно. Величина!!!
   - Ну, а кум этот? - используя выгодную ситуацию, закинул удочку дальше, Макс.
   - А кум, скотина, каких мало, - моментально выдал, более темпераментный Сега. Лощеный, зараза, видать, и впрямь столичный. Он, как только здесь появился, так сразу по-своему мести начал. Причем, зека в упор за человека не считает.
   - А Бугор?
   - Что Бугор? Бугор ему, как та кость в горле. Одним махом он, этот майор сраный, его, конечно, свалить не сможет. Это, как день ясно. Так он, падла, принялся копать потихоря, как тот крот паршивый.
   - И, между прочим, зря. Бугор, он, против беспредела плотно стоит. Нет, не ангел, конечно, и свои дела творит жестко, но зазря, обижать мужика, тоже не позволяет. Так вот, куму, и не в жилу это. Вроде, как зек, административную задачу правит, - добавил Вовик.
   - Ясно, - произнес Макс, к обоюдному удовлетворению собеседников.
   Хотя, справедливости ради, следует сказать, что по-прежнему, ясно ему, было не так уж и много. Однако, все равно, в его, совсем не глупой голове, потихоньку начала складываться, сложная мозаика здешних нравов и расклада сил. А это, значило не так уж и мало. Имея перед собой единственную цель, не только выжить, но и значительно продвинуться в планах мщения, Макс с первых же минут, принялся систематизировать полученную информацию. Именно она, при умелом ее использовании, должна была служить вовсе не праздному любопытству, но, решению конкретных задач. Причем, в лелеемом им контексте, если удастся, обрести еще и вес в уголовной среде. Но, не смешиваясь с нею, а опять же, лишь во благо расширения возможностей благородной вендетты. Ради которой, он и заставлял себя жить.
  
  
  
  
   Х Х Х
   В отсеке, между двухъярусными кроватями, вновь повисла тишина. Чернявый Сега, довольный своей осведомленностью и тем самым, вроде как, возвысившийся в собственных глазах до ранга значимого блатняги, с кайфом вытянулся на шконке и что-то замурлыкал себе под нос. Седой Вовик, с глаз которого, не сходила, будто бы въевшаяся в них, печаль, по привычке, окунулся в невеселые думы. Ну, а Макс, отрешившись на время, от окружающих реалий, со скоростью хорошего арифмометра, раскладывал по полочкам своих мозгов, добытую им только что, информацию. Удовольствием, это занятие, конечно же, не было, но необходимость систематизации, диктовала свои условия и Макс, безропотно ей подчинялся. В какой-то момент, до него дошло, что, в построенной им, еще короткой цепочке фактов, явно чего-то не хватает. Потому, смиренно взглянув на недавних собеседников, ловко и одной единственной фразой, вновь запустил колесо, очередного круга разговора.
   - Кум, наверняка и в тундре - кум! - многозначительно изрек он.
   - Точно трекнул, - с готовностью отозвался Сега. - А наш майор Козырев, все ж таки, умный, зараза!
   - Был бы умный, не попер против лома. А так, оно и получается, что фраер фраером, - нехотя возразил Вовик.
   - Тоже верно, с одной стороны. Бугор - это лом, однозначно. Еще какой, - согласился чернявый. - Но с другой стороны, глянь, как он, этот кум, грамотно свою кухню строит.
   - Ты то, откуда знаешь?
   - Да уж знаю. Земля то, она круглая - слушок петлю сделает и опять в ухо лезет. А если всерьез, земляк из первого отряда сказывал. А он, в придурках, уже пятый год отирается - многое ведает.
   - Что, такой шустрый, или подлизывает вовремя?
   - Нет. Грамотный просто. Потому, вроде как и незаменимый получается. Да ты его должен знать, он на процентовках сидит, - пояснил Сега.
   - Ну, ну, и что?
   - Так вот он, и сказывал, что этот Козырев, теперь, своих наседок и стукачей, в оперчасть не зазывает. Даже для проверки, как раньше и скопом с другими, чтоб незаметно было. Он, кажись, теперь в клубе свиданку назначает. Конспиратор хренов.
   - Ну, это ты загнул, - усмехнулся Вовик. - Это, не иначе, как Штирлиц натуральный, получается.
   - За что купил, за то и продаю, - огрызнулся, обиженный недоверием Сега и демонстративно, повернулся к обществу спиной.
   В это самое время, в одном из таких же отсеков, неподалеку, где-то через три-четыре койки, вдруг, раздались звуки, очень похожие на скандал. Вернее, громко, раздраженно и совершенно не выбирая выражений, говорил один. А тот, кому все это предназначалось, вероятно, бессловесный и бесправный бытовушник, молчал, как рыба.
   - Во, Монгол заявился. Опять бедного Архипа чешет, в хвост и гриву. Интересно, за что на этот раз? - проронил Вовик.
   - А кто такой, Монгол? - поспешил пополнить свои знания, Макс.
   - А хрен его знает, - отозвался Сега. Он все еще корчил из себя обиженного, но явно не желал упускать случая, проявить осведомленность. - Темная лошадка, короче, как ни приглядывайся. Хотя, вроде поговаривают - из киллеров. Только я сомневаюсь - блатного флера в нем много. А эта штука, у профессиональных коновалов, не очень то в цене.
   - А ты не сомневайся, - вставил Вовик и привел аргумент. - Феня против него, базара не имеет, значит, что-то в нем имеется.
   - Может быть, - нехотя согласился чернявый. - Кстати, ты заметил, как только кум новый появился, так и этот Монгол вскорости подкатил. А вроде, этапа тогда не было.
   - Ну, и что с того? Вон, малого, сегодня, тоже персонально доставили.
   - Да так, ничего, - осекся Сега, понимая, что пустой накат, даже в узком кругу, может оказаться, чреват серьезной проблемой. - Просто, подумалось.
   - В общем, колоритная личность, - изрек в свою очередь, Макс.
   - Колоритная, колоритная, - процедил Вовик. - Конечно, Кузе не чета, но тоже, страсть, как любит кружева плести. Вот увидишь, сейчас сюда подгребет. Как пить дать.
   И точно. Вскоре, шум в стороне прекратился. А спустя пару минут еще, в отсек, где шла беседа, бесцеремонно ввалился субъект, с очень уж наглючими глазами. Лет ему, было около тридцати. Судя по всему, в развеселой жизни на воле, Монгол не чурался никаких соблазнов. А потому, теперь, на его лице, четко отразились признаки тех неуёмных загулов. В виде неестественно-восковой кожи, сеточки многочисленных морщин и эдакой, буквально сквозящей изо всех пор, ранней дряхлости. Надо сказать, что к монголоидной расе, зек никакого отношения, на самом деле, не имел. Напротив, был сяв и бесцветен. А что касательно столь необычной клички, то, скорее всего, получил ее, за действительно, чуть раскосые глаза и скулы, выпирающие жесткими желваками. Оценив обстановку, Монгол осклабился, являя оба ряда, относительно сносных зубов, украшенных единственной, золотой фиксой. И уже затем, в характерной манере закоренелого блататы, выдал.
   - Новье, значит, подогнали. Почему не знаю?
   - Так Феня его уже причастил, сразу, - попытался вякнуть Вовик.
   Но, под напором хищных глаз, ему пришлось моментально стушеваться. А тем временем, Монгол, явно любуясь собой, продолжил. Однако, из всего получалось, что он совершенно не нуждался в ответах, поскольку, как оказалось, все уже знал заранее. И лишь работа на зрителя, по привычке, заставляла его, выдерживать положенный форс.
   - Значит, из малолетки вылупился, птенчик? Знамо, ведомо. И то, что мокруху сотворил на воле, тоже известно.
   Подобная осведомленность, макса вовсе не удивила. В этих местах, лагерная почта, работала получше столичного почтампа. Но то, что он услышал дальше, заставило его всерьез похолодеть.
   - И еще кое-что ведомо, - хитро сощурив, и без того узкие глаза, выдал Монгол. - На задок, вроде как, слабоват? Правда ли?
   - Что?!! - невольно вскричал Макс.
   Да и как же он мог смолчать, когда подобное обвинение, было равнозначно, если не расстрельному приговору, то низвержению на самое дно зековского общества. Причем безвозвратно и вплоть до превращения в совершенно скотское состояние. Что было еще хуже физической смерти.
   - Откуда такой базар?
   - Да ты не пыхти, не пыхти, - осклабился Монгол. - Это я так, для понту и, как бы, на пушку взял. Но дымок вьется. А он, как известно, редко без огня то бывает.
   - Какой еще дымок, к чертовой матери? - напрягся Макс.
   Он, уже почти принял решение, вгрызться зубами в горло наглого балабола. Пока не поздно, ибо потом отмыться от налипшей, хуже грязи, молвы, было бы просто невозможно. А там, как говорится, будь, что будет - разборы, стрелки, ну а с ними, и возможность оправдаться. Иного пути, Макс, для себя не видел.
   - В первом отряде, из ваших, один имеется, - вероятно, звериным чутьем унюхав опасность, поспешил развести Монгол. - Он, что-то насчет того трекал. Или я не понял, или он, другое ввиду имел. Короче, утверждать не буду, так что глазенками то не вращай, как тот бычара-племенник. Кстати, Цыпой его зовут. Не слыхал?
   - "Цыпа?!! - обжигающей молнией, пронеслось в голове у Макса. - Вот те на, чудеса, да и только! Так его, вроде, под Магадан спровадили. Или потом уже, сюда перекинули? Надо же, насколько мир тесен!"
   Вслух же он, сперва тщательно взвесив каждое слово, произнес.
   - Знаю я Цыпу, ну и что с того? Был у меня с ним разбор, не скрою. Но, только с мордобоем, и карцером для меня, потом. А если он, сука, настаивает, и готов ответить за свои слова - я хоть сейчас на стрелку пойду.
   - Вот это базар, - вроде как, похвалил Монгол и ту же, мастерски спихнув с себя ответственность за слова, расставил все точки над "И". - Стрелка, это не вопрос. И у тебя и у Цыпы, языки имеются. Если приспичит, тогда и потянуть можно. Не сомневайся. Короче, отдыхай, малолетка.
   Сказав это, зек вальяжно отправился восвояси. Ну, а Макс? Он, еще долго не мог оправиться от недавнего разговора. В принципе, то, что Цыпа объявился на этой зоне, для Макса ничего не значило и бояться ему, было абсолютно нечего. В отношении прошлого, естественно. А вот в настоящем, конечно же, следовало учитывать подлую натуру того. От беспредельщика, в самом деле, можно было ожидать чего угодно, любой подставы. Тем более, что причины на то, у Цыпы имелись достаточно веские. Отсюда и вытекало, что теперь Максу требовалось быть много осмотрительнее и, рассчитывать каждый свой шаг наперед. И это все, на фоне будущих наездов неугомонного Кузи, от которых, так же, требовалось срочно вырабатывать противоядие.
   - "А может он повзрослел, этот Цыпа, изменился. Мало ли Могол базарил, - подумал Макс, но уже в ту же секунду, напрочь отринул от себя благие надежды. - Вряд ли. Скорее, наоборот. Стал куда циничнее и изощреннее. Наверняка сейчас, зубами рвет подметки, чтобы любой ценой выбиться в авторитеты. Такой, способен очень на многое. Однако, время покажет."
   Между тем, Вовик, молча следивший за всеми перипетиями, решился высказать свое мнение, относительно этой, очень даже скользкой проблемы. Но начал очень осторожно.
   - Это на что тебя Монгол разводил то? Что, земеля объявился, нежданно негаданно?
   - Да, земеля. В гробу бы я его видел. Было дело, по первой, в малолетке. Схлестнулся я с ним жестоко тогда. А как же иначе, если он, со своей швалью, задумали беспредел сотворить? Не выгорело у них, лишь хари себе подпортили изрядно. А вот теперь, видишь, память обрел, сука. Только кривую какую-то.
   - Насчет того, не переживай, парень, если, конечно, сам знаешь, что за тобой ничего не числится, - включился в разговор Сега. - У нас на зоне всякого дерьма хватает, чего уж там. Но, зазря бакланить, любой поостережется. И твой Цыпа, не дурень круглый, чтобы самолично башку в петлю совать. Хабара то, под боком. Шесть секунд и малява оттуда, здесь будет.
   - Это верно, - поддакнул Вовик. - но, по любому, если тебя послушать, он тебе подвонять постарается.
   - Время покажет, - задумчиво отозвался Макс.
   Первую свою ночь на новом месте, он долго не мог заснуть. Реальный расклад начала жизни в лагере, явно складывался не в его пользу. Эти пикировки по мелочам, но, очень портящие кровь, вовсе не входили в его планы. И, тем не менее, сложившиеся реалии, следовало принимать как есть - наличие рядом злопамятного Цыпы, без сомнения гарантировало, что их, этих мелочек-подлянок, будет еще не мало. Сюда и проистекало, что желание Макса, выбраться из жестоких жерновов не сломленным и не покалеченным, становилось куда более проблематичным. Лучшим исходом, было, конечно же, заручиться расположением, неведомого ему пока, но явно всесильного Бугра. Однако, при всей неуемной фантазии Макса, данная перспектива, выглядела лишь наивным лубком, не имевшим ничего общего с суровым настоящим. И все же, безропотно сдаваться и позволять себя безответно топтать, он не собирался. Сопротивляться по возможности. Только делать это следовало, грамотно, с оглядкой и тщательным осмыслением последствий.
   Дальнейшие события показали, что в своих прикидках, Макс совсем не ошибся. Что касалось Цыпы, то по той информации, которую без труда, удалось собрать о нем, в последующие дни, образ отморозка, действительно, вырисовывался в достаточно мрачных тонах. Все было верно. Цыпа прочно успел зарекомендовать себя с нужной стороны, а потому, не хило продвигался по выщербленным и скользким ступеням уголовной карьеры. Для этого, у него было все. Особой моралью он никогда не был обременен и, в выборе средств добывания себе места под солнцем, тоже, не гнушался ничем. Стоило ли удивляться тому, что его способности, оказались востребованными во многочисленных лагерных разборках, где требовалось состряпать изощренную подлость, или даже нечто большее, но из-за угла.
   Только вот, в числе признанных, Цыпа, пока еще не значился. Во-первых, в силу молодости. Во-вторых, те строго блюли неписанный воровской кодекс чистоты помыслов, да и заслуги свои обрели, не иначе, как на воле. Что котировалось очень высоко и не шло ни в какое сравнение с лагерными подвигами. Правда, от этого, Цыпы не становился менее опасным. Скорее наоборот - упертый отморозок, непредсказуемый и коварный, успокоить которого, можно было единственным способом. Пулей в лоб!
   Относительно Кузи, соседи по отсеку, тоже, оказались правы на все сто. Вскормленный, скорее всего, с молодых ногтей в шкуре "шестерки"-клоуна, он исправно, с завидной методичностью робота, исполнял свою функцию. Не проходило дня, в бараке ли, в мастерских ли, или в столовой, чтобы Кузя, не отыскал повода, вновь поизмываться над новичком. Правда, если мерить параметрами зоны, его многочисленные укусы и кривлянья, носили больше провокационно-ернический характер, на потребу и для веселья остальных. Выматывали Максу нервы, заставляли напрягаться, но, не более того. А потому уже скоро, он выработал определенную тактику, чтобы поскорее и без потерь, отматываться от прилипчивого блатняжки.
   Когда тот просто изгалялся, цепляясь за каждое слово, Макс собирал волю в кулак, улыбался и даже поддакивал, а иной раз, в тон "шестерке", откровенно строил "дурочку". Но когда Кузя, раздухарившись в творческом порыве, намеривался, было, переступить невидимую грань, на глазах менялся и Макс. Его лицо становилось предельно жестким, а глаза почти бешеными. Безусловно, опытный в подобных делах, отрядный приставала, моментально реагировал на это. В его немногих извилинах, срабатывал какой-то выключатель и Кузя, на время ретировался. В этом, не было ничего удивительного, если брать с обычной, житейской точки зрения. Чувство самосохранения, у прожженного зека, работало отлично. И, хотя он прекрасно знал, что, в случае чего, Максу все равно придется отвечать за непочтение, сторицей, но сперва, и вполне реально, получать в лоб, конечно же, не хотелось.
   Так и катились дни, до поры, до времени. Пока в Кузином поведении, не стали проблескивать, явно инородный интеллект и организованность. До этого не свойственные, даже в принципе. Макс уже успел прекрасно изучить, способности потешного зека. Потому, просто не мог не сделать для себя, весьма малоутешительный вывод. Кузиными действиями, кто-то принялся, довольно грамотно руководить. Кто? Здесь тоже, голову ломать, особо не требовалось. И хотя, за все это время, Макс ни разу не удосужился столкнуться с Цыпой, что называется, лицом к лицу, его зловонное дыхание, в изменившихся повадках Кузи, вырисовывалось весьма и весьма, контурно.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Как-то раз, по окончании рабочего дня, когда уставшие зеки-"мужики", отпахав за себя и за захребетников-блатняг, возвратились в жилую зону, над головой макса, явственно сгустились тучи. Еще, до этого, в течение целого дня, Кузя особо придирчиво вился вокруг него. Оказавшись в бараке и дождавшись пока зрители завершат свои неотложные дела,, "шестерка" приступил к кульминации задуманного. Сперва, своими плоскими шуточками-подначками, он привлек внимание большинства острожников. А уже затем, скрюченный и несуразный принялся пританцовывать около Макса. При этом, Кузя старательно выводил рулады, смысл которых, сводился к единственной и понятной на зоне теме, как бы, ее не утрировали - петухи и курочки. Теперь уже, точно стало ясно, откуда подул этот ветерок и Максу, ничего не оставалось делать, как всерьез приготовиться к отпору и терпеливо ждать дальнейшего развития событий.
   Прерывать певца сейчас, сразу, было чревато. Наверняка, у каждого из блатняг, с кайфом наблюдавших эту сцену, был уже заранее приготовлен в загашнике железный аргумент в защиту Кузи. И сводился он, к простейшему: "Что ж, хорошему человеку, нельзя и песни попеть? Не хорошо это, а за незаслуженную обиду, надо бы ответить." после чего, стали бы приводиться отрывки из других песен. Желание услышать их безобидную трактовку. Ну и так далее. И, чем бы все это закончилось, спрогнозировать было очень трудно. В общем, оставалось ждать случая, которым, можно было бы, хоть как-то защитить себя. А раж, в который входил Кузя все больше и больше, говорил за то, что он неминуемо, должен будет дать повод сам. И очень скоро.
   Тем временем, Кузя заметно исчерпал свою небогатую фантазию и словарный запас. Однако, уже изрядно заведенный, он забежал Максу за спину и, совершенно не двусмысленно, схватил его за ягодицы. И вот тут то, терпение того лопнуло. Он резко развернулся и, переместив тяжесть своего тела в одну единственную точку - кулак - с чувством, несопоставимым ни с чем, въехал обидчику промеж глаз. Бедный Кузя, ну никак не ожидавший подобной "наглости" по отношению к собственно персоне, летел и кувыркался достаточно долго. А когда, наконец, застыл в несуразной позе на полу, под одной из кроватей, почему-то, захныкал словно младенец. В ту же секунду, по бараку, из конца в конец, прошелестел ропот. Максу было совершенно не до того, одобрительным он был, или нет. Он напряженно ожидал последствий.
   Наконец, волна ропота, описав круг, замкнулась на отсеке смотрящего и оттуда, степенно и, не суетясь, вышел сам Феня. Без сомнения, авторитет знал себе цену и сохранял железобетонное спокойствие. Он подошел вплотную к Максу, поцыкал сквозь зубы для пущего форсу, как бы, показывая, что вынужден был оторваться от, куда более важных дел и только потом, в упор воззрился на него. Смотрел Феня достаточно долго. Настолько долго, что Макс просто вынужден, был отвести свой взгляд и обреченно опустить голову.
   - Ну, ну, - выдохнул из себя зек. - Значит, сладил, говоришь? Ничего не скажешь - моща имеется.
   - Так он же сам..., - попытался оправдаться заведомо виноватый.
   Но, тут же осекся. Вспомнив, что в данной среде, далеко не каждому дано иметь собственное мнение. Но Феня, только ухмыльнулся и пророкотал.
   - Если б сам не видел, разговор бы был коротким. Теперь же, как ни крути, а Кузя имеет законное право на ответку. Одно дело - за задницу мацануть, а совсем другое - в лобешник втюрить. Короче так, мое дело, в ваших блошиных плясках - сторона. Беспредела в отряде, я не допущу. Но, ежели впредь, лажу словишь, сам же и ответишь. Баш на баш! Свободен.
   Сказав это, Феня вновь скрылся в своей берлоге. Его приближенные, тут же, вытащили из-под кровати, продолжающего хныкать Кузю и, не особо чинясь с ним, словно мешок, бросили на шконку. Отлеживаться, набираться сил и, совместно с Цыпой, строить планы изощренной мести. То, что она, эта месть, не замедлит явиться, Макс нисколько не сомневался. Только вот он не знал, откуда она придет, когда и в каком конкретном образе. Возможностей на зоне для этого, имелось достаточно много. Поэтому, ему оставалось лишь вздохнуть и направиться к своей койке.
   В отсеке, и Сега, и Вовик, встретили его настороженным молчанием. Оно, могло означать единственное. Оба зека, сами по себе, то бишь, без прав, уже определили для себя зыбкое положение соседа. А раз так, то до тех пор, пока чаша весов в судьбе Макса, не склонится в ту, или иную сторону, ожидать от них совета, а тем более поддержки, было абсолютно бессмысленно. Здесь каждый был озабочен сохранностью собственного жизненного пространства, и обижаться на них, было делом глупейшим. Так, или иначе, но с этого самого момента, для Макса, начался очень даже тягостный период существования. Подляны, следовало ожидать в любое время суток и это, постоянное напряжение, вкупе с остальными лагерными "прелестями", стало доводить его, практически до сумасшествия. А как же иначе? Ведь его положение, было сравнимо, если только, с нахождением под Дамокловым мечом. Знаешь, что паутина, на которой он висит, неминуемо оборвется. Знаешь, что он остер и не имеет никакого отношения к театральной бутафории. Но, вот какое именно разрушение доставит этот самый меч? Убьет ли наповал, покалечит ли? Или только, просвистев около уха, изрядно пощекочет нервишки?
   Однако время шло, но ничего так и не происходило. Кузя, как ни в чем не бывало, продолжал исправно юродствовать и кривляться, бравируя, словно орденом за заслуги, фиолетовым синяком на лбу. Он лишь искоса, бросал злобные взгляды в сторону Макса, но, дальше этого, задираться не отваживался. Короче, серая, абсолютно безрадостная жизнь, текла своим чередом. Пока, наконец, не была нарушена не совсем ординарным, хотя и полностью втискивающимся в рамки зоновских устоев, событием. Дело заключалось в том, что в лагере, разместившемся на самом краю Земли, если брать сугубо географически, отбывал наказание один крупный делец. Удивительным было то, что его вотчина, находилась совершенно на другом конце огромной страны, аж в Калининграде. Что же он делал здесь? Для ушлых сидельцев, особой загадки данная несуразность вовсе не составляла. Скорее всего, спрятался на время, от неоплаченных долгов, или мести конкурентов. Иного, было просто не дано и практиковалось довольно часто. Особенно тогда, когда субъекту, по целому ряду непреодолимых причин, не удавалось слинять за границу.
   Правда, не долго, авторитету из янтарных краев, пришлось ощущать себя в полной безопасности, в краю красной рыбы и икры. В один из дней, его нашли в туалете, с перерезанным наискось горлом. Нельзя сказать, что зеки оказались сильно взбудораженными этим событием. Подобное, здесь случалось и раньше, а потому и воспринималось, не иначе, как естественная данность. Однако, разговоров хватило на целую неделю. А уже на гребне их, особо ушлая на проницательность, молва, быстро определила несколько версий, относительно непосредственных виновников этой истории. Но, молва, она и есть молва, по курилкам, да шепотком, с оглядкой, как бы за язычок не потянули. И все равно, Макс очень встревожился, когда среди прочих, проскользнуло имя его крестничка Цыпы. Хотя он многое уже знал про своего однокашника по малолетке, но данная новость, только лишний раз доказала, что недооценивать противника, было ни коим образом нельзя.
   А вообще, состояние напряга, достаточно сильно донимало его. В результате, ему очень даже захотелось встретиться с Цыпой лично. Чтобы открыто взглянуть тому в глаза и не только постараться прочесть в них, заведомо наглых, намерения подонка, но и заодно продемонстрировать собственное отсутствие страха перед ним. Только вот, территория лагеря, была слишком большой, а маршруты подневольных зеков, заранее расписаны по минутам и направлениям. И, конечно же, совсем нельзя было исключать того, что Цыпа сам был заинтересован в том, чтобы себя не обнаруживать, за просто так. Знал, прекрасно знал, сволочь, человеческую психологию и разрушительное значение любой неопределенности для нее.
   И все же, в один из дней, едва ажиотаж, вызванный ликвидацией калининградца, стал сходить на нет, Макс, что называется, лицом к лицу столкнулся с Цыпой. Это произошло совершенно случайно, да и то, только лишь потому, что зеков поотрядно, стали гонять в больничку, на противоэнцефалитную прививку. Что делал в больничке Цыпа, так и осталось тайной. Но, судя по тому, как уверенно он держался, там, отморозок, был явлением привычным. Не иначе, как подвязался на непыльной должности санитара, или истопника. Увидев "драгоценного дружка", Цыпа, буквально расцвел. Единственное, что не запах. А потому, глядя на него со стороны, можно было подумать, что он, в самом деле, только что обрел родного брата, которого упорно искал все эти годы. Короче, учить подонка системе Станиславского, было все равно, что портить прирожденного лицедея. И лишь его наглые глазищи, красноречиво свидетельствовали об истине без прикрас.
   - Ба, кого я вижу! Макс, какими судьбами? Ё-моё! Вот это финиш, в натуре, - широко раскинув руки, запел Цыпа. - И давно здесь? А что, до сих пор молчал?
   - Здоров, здоров, - совсем не желая бросаться в распахнутые объятья, ответил Макс. - Допустим, насчет того, что впервые обо мне слышишь, мог бы что-нибудь поправдоподобнее придумать. Ты же большой мастак на эти штуки.
   - Да ты что? В натуре, Макс, - талантливо разыграл искреннее удивление Цыпа. - Клянусь, слыхом не слыхивал о тебе. Думал, до сих пор в малолетке паришься.
   - Во, во. До пенсии меня там хотели подержать, да рылом не вышел - седина выдала, - усмехнулся тот и совершенно не чинясь, стал прессинговать фактами. - А пургу мне гнать тоже не надо. Скажешь, не ты Монголу баланду траванул? Про нашу первую разборку еще в Хабаре? Ладно, трекнул, но зачем же три этажа с потолка приплетать то? А? А Кузю, кто со всеми потрохами купил? Тоже не ты?
   - Какой Монгол? Какой Кузя? Ты что, Макс. Короче ладно, думай, как хочешь, а у меня к тебе, вполне конкретное предложение имеется.
   - И долго думал?
   Как заправский артист, Цыпа моментально сменил маску искреннего удивления на предельную деловитость и, совершенно не смутившись, выдал.
   - Как тебя увидал, так в башку и стукнуло. Парень ты, хоть куда, а здесь, для шустрых и мозговитых адамов, таких, как мы с тобой, дел невпроворот. Ни пыли, ни копоти, зато, сыт будешь натурально, да и бабки не хилые капнут. Ну, что?
   Только теперь, Макс обратил внимание на то, что все это время, Цыпа вертел в руке какой-то интересный предмет. Это оказались небольшие четки, сотворенные из темного янтаря. А потому, быстро выстроив в уме логическую цепочку, куда вошли солнечный камень, происшествие с калинингадцем и шепоток по курилкам, он вынес для себя, железное подтверждение причастности отморозка, к недавнему делу. Из чего, упрямо могло проистекать только единственное - сейчас, если, конечно, верить Цыпе, тот вербовал Макса в свои компаньоны.
   - Выходит, толпа правильно треплет, что последняя мокруха, твоих рук дело, - процедил Макс. - В киллеры записался?
   - Ха, - осклабился тот, - Моих - не моих, это вопрос шестнадцатый. Где факты, кто видел? То-то и оно, братан! Ты лучше масло в своей башке, в другое русло направь. Так, пишешься ко мне в помогалы, или опять, девочку из себя строить будешь?
   - Нет уж, Цыпа. Не было у меня с тобой дел и не будет, - четко, чеканя каждое слово, произнес Макс.
   В доли секунды, нарочитая дружелюбность, слетела с того, будто осенняя листва с дерева. Он ощерился. В глазах его сверкнула шакалья злоба. А, из растянутых, в хищном оскале губ, вырвалось, нечто похожее на шипение.
   - Ну, смотри, праведник-монашек, монастырь не за горами. Потом, не говори никому, что Цыпа плохой был.
   - Да пошел ты...
   - Пойду, пойду, но учти, вон там, за складами, болотце имеется - змейки, лягушки, пиявки всякие. Если что, оно тайны очень хорошо хранить умеет. Усеки для себя, так. На всякий случай.
   - Болото, змеи, - невольно содрогнулся Макс, представив себе всю эту мерзость. - Ты что, угрожаешь мне, сука?
   - Но, но, полегче в выражениях, - набычился Цыпа. - Насчет болота, конечно пошутил. Мне такая мелочевка, как ты, совершенно без надобности. Я по крупной рыбе специализируюсь. Но и козявок, что донимают и щекотят не в жилу, тоже ведь учить уму разуму надо.
   Сказав это, он постарался придать своему лицу многозначительное выражение и, расхлябанной походкой, корча из себя триумфатора, покинул коридор больнички.
  
  
  
  
   Х Х Х
   После этого разговора, прошла неделя. В жизни Макса, по-прежнему, никаких изменений не происходило, но только это, по понятным причинам, его совсем не радовало. Уж он то знал, что Цыпа, не был приучен бросать слова на ветер, да и Кузя, не должен был ржаветь в абсолютном простое, коли, все уже было заранее проплачено. И вот однажды, сразу же после подъема, воздух полусонного барака, буквально сотрясли всамделишные стенания "шестерки". Он был явно раздосадован чем-то. Орал благим матом, что в принципе, для него было несвойственно по должности, состоявшей, в большей степени, из тихой подлости. Ну и, конечно же, с завидным упорством, требовал восстановления справедливости. А поскольку, справедливость в этих стенах, олицетворялась с личностью смотрящего Фени, то и мольбы Кузи, были направлены, прежде всего, к нему.
   Вскоре выяснилось, что у несчастного за ночь пропала, ни много, ни мало, а вроде, как будто, зубная щетка. Подобное, просто не могло не вызвать вполне законного смеха и перлов, со стороны блатняг, имевших право на голос. Смысл их, сводился, примерно, к следующему:
   - Во дает, Кузя, из всех зубов, две штуки только имеет и те гнилые. А надо же, без зубной щетки, вовсе не человек, как бы!
   Кузя только успевал отбрехиваться, не забывая при этом, взывать к положенному правосудию. По крайней мере, его стенания, смотрелись вполне правдоподобно.
   - Ну, что лыбитесь то, придурки, - огрызался он. - Для зубов, мне эта щетка и даром не нужна. Я в лавке недавно купил, на ручку наборную для ножика. И вот, сперли, падлы, раскудрявый Епифан!
   Чуть позже, выяснилось, что зубных щеток, в кузиной тумбочке, было целых пять штук. И, надо же, пропали все, как одна. Подобная поправка, вызвала среди зеков, еще большее желание поёрничать на этот счет.
   - С каких это пор, наш Кузя, к ремеслу стал тягу проявлять? - раздалось из одного отсека.
   - Никак в слесаря намылился после освобождения, - вылетело из другого.
   - Подождите, он еще самого Левшу переплюнет, - крикнули в третьем.
   Однако, шутки шутками, но жалоба, достигшая ушей смотрящего, требовала немедленного разбора. Правда, судя по кислой физиономии Фени, ему, удовольствия от этого, не было никакого. И только должность, заключавшаяся, в том числе, и в поддержании справедливого порядка, настоятельно обязывала, на корню пресечь любое, маломальское проявление крысятничества. Таков был неписанный кодекс. Хотя, скорее всего, Феня знал куда большее. Но и оно, это большее, зиждилось на сугубо местном принципе - необходимости возвращения положенных долгов.
   Положенный в таких случаях, шмон, начался сразу же, едва Феня отдал команду. Что же касалось, добровольных помогал, из блатных моментально вызвалось для этой цели, сразу несколько желающих. Они рьяно принялись потрошить зековские тумбочки. Причем делали это очень старательно. Всем своим серьезным видом показывая, что ответственно относятся не только к поручению, но и самой проблеме крысятничества. На самом же деле, всех их привлекала возможность безнаказанно порыться в чужих шмотках. Ну, а о предвкушении скорой разборки с изобличенной "крысой", и говорить не стоило.
   По мере того, как обыск приближался к отсеку, где обитал Макс, к нему все чётче и чётче, приходило истинное понимание происходящего. И вскоре, он уже нисколько не сомневался в том, что когда начнут потрошить его тумбочку, злополучные щетки, окажутся именно там. И точно. Спустя короткий промежуток времени, один из Кузиных корешей, с торжеством, запечатлевшимся на его потасканной роже, извлек из Максовой тумбочки и выставил на всеобщее обозрение, все пять зубных щеток, завернутых в замызганное полотенце. Кузя, конечно же, почти с неподдельной радостью, признал свое добро.
   В общем, злоумышленник был разоблачен и теперь, прерогатива его наказания, по праву переходила к Фене. И тот, естественно, хотя и без особой ретивости, не замедлил проявить данную ему власть. Он пальцем поманил Макса, обреченно опустившего голову, в проход, между двумя рядами кроватей. А когда тот подошел, насмешливо-отеческим тоном, произнес.
   - Ну, что ж ты, сынок, так дешево колешься? А еще малолетку на загривке имеешь. Теперь уж, извини, наука, она терпежу не предпочитает. Отвечать придется по полной.
   Исполнив свою миссию теоретически, Феня тут же, приступил к практике. Без разворота, он нанес провинившемуся, сокрушительный удар в челюсть. Макс прекрасно понимал, что в данном случае, сопротивляться не разумно. А потому, не только не стал уклоняться, но и постарался стоически выдержать удар. Благо, что опыт у него, в этом плане, имелся порядочный. Но за первым, последовал второй, не менее сильный, который, уже поверг парня на пол. Отплевываясь кровью из разбитого рта, поднимался Макс тяжело и медленно. Перед его глазами все плыло, а голова гудела разбуженным колоколом. Однако, собрав волю в единый кулак, он вновь, покорно предстал перед всесильным экзекутором.
   Но, судя по всему, свое дело, Феня уже сделал. Смотрящий лишь одарил наказуемого насмешливым, почему-то, совершенно беззлобным взглядом и, развернувшись, направился восвояси. И вот тут то, начался основной акт этого, явно подготовленного и щедро проплаченного спектакля. Будто шакалье, почуявшее легкую добычу, со всех сторон, на Макса налетела блатная мелочь и посыпался град ударов. Били подонки жестоко, хотя и не очень умело. Но все равно, противостоять этому валу, было практически невозможно. Ко всему прочему, якобы проштрафившийся, парень прекрасно сознавал весь расклад и предназначение процедуры. Потому, он и не оказывал сопротивления. А только прикрыл руками голову и, в с покорностью осужденного на публичную казнь, терпеливо ожидал завершения насилия.
   Главный виновник шабаша Кузя, старался изо всех сил. Но, не в плане конкретного участия в избиении, а только в плане его грамотной организации. Он бешеным козлищем скакал вокруг и криками вводил потных подельников в должный раж. Правда, изредка, слабыми шлепками, вносил и свою лепту. Зато, среди прочих, больше всех старался Монгол. Очевидно, вид крови, пьянил его и доставлял садистское удовольствие. Потому и бил он с особым кайфом, который жуткой печатью, застыл на его желто-восковой физиономии. Вскоре, сознание Макса стало затуманиваться и, воспользовавшись этим, его не замедлили сбить с ног. Но и на полу, его почти бездыханное тело, распластавшись в луже крови, продолжало безропотно сносить жесткие удары тяжелой кирзы. Наконец, из отсека смотрящего, появилась голова Фени. Он профессиональным взглядом, оценил результаты "учения" и рявкнул.
   - Все, шабаш! Мне еще жмуриков в отряде не хватало. Шабаш, я сказал! По норам, подонки!
   Распаленное, но беспрекословно послушное шакалье, тут же, отпрянуло от жертвы и стало спешно рассасываться по своим отсекам. Что же касалось Макса, головы своей, он практически не ощущал. Все члены тела, совершенно не желали слушаться воли хозяина. И только проблески мутного сознания, то вспыхивали, ненатурально ярко, то гасли, слабенько свидетельствуя о том, что жизнь внутри него, продолжала теплиться. В один из таких проблесков, он сумел, все же, поднять голову и, кое-как сориентировавшись, превозмогая себя, пополз к своему отсеку. Там, будучи, конечно же, не в силах забраться на второй ярус, Макс забился под шконку Вовика и, растянувшись на прохладном полу, с облегчением перевел дух.
   Теперь, самым важным и главным в его положении, было единственное - отлежаться. А уже потом - восстановиться, как можно быстрее, ни в коем случае не показать толпе, что он сломался и естественно, не дать волю собственной хандре. Тогда остальное, все равно должно было приложиться. Напоследок, в его гаснущем сознании, промелькнуло почти благостное.
   - "Как ни крути, а все равно, показатель конкретный. Если решено было опустить, не стали бы так избивать. И то ладно. Значит, жить будем. А жить будем, придет черед, и с Цыпой баланс сведем".
   Удивительно, но после этого инцидента, если его можно было так назвать, лагерная жизнь Макса, приобрела относительную стабильность. Он мужественно зализал побои и вновь влился в строй серых невольников. Кузя, переключивший свой талант прилипалы на других вновь прибывших, больше его не доставал. А среди мужиков, с которыми приходилось обретаться, по отношению к нему, определилась, в большей степени, молчаливая терпимость. Правда, в отрядной, неписанной иерархии, его место оказалось в некотором далеке, от сколько-нибудь значимых высот. Конечно, о равнозначности с обиженными, речи вообще не могло идти. Даже в принципе. Но в остальном, будучи уже в трезвом сознании, Макс сам определил доля себя собственную общественную значимость - где-то между средним, относительно крепким "мужиком" и зачумленным, в безысходном существовании, чмушником.
   Кроме прочего, следовало иметь в виду, что любое положение в этих местах, даже иногда касаемо признанных авторитетов, являлось штукой зыбкой и, очень уж неверной в основании. А потому, будучи мыслящим с детства, он прекрасно понимал главное. Что при таком раскладе, когда это основание может быть в любой день подмыто кем либо за просто так, выйти из зоны, здоровым психически и физически, было весьма и весьма проблематично. Отсюда, настоятельно высвечивало - надо что-то предпринимать. Но что? И как? Идти с повинной головой в услужение и помогалы к Цыпе? Нет, подобного, Макс даже не желал рассматривать. Ни всерьез, ни даже в шутку.
   Поэтому, оставалось только упорно ждать, когда появится удобный случай. То, что этот случай, должен был явиться обязательно, парень почему-то, был уверен, практически на сто процентов. На чем зиждилась такая уверенность? Опять же на холодном расчете, который, Макс строил на сугубо материальных вещах. Зная уже не понаслышке, суть сурового зековского бытия, он прекрасно успел понять и другое. Что в пространстве, огражденном "колючкой", любое знание, любой талант, не говоря уже о чисто криминальном, когда-нибудь, становился востребованным. Себя же, к беспросветным идиотам и бездарям, Макс не относил никогда. А потому, надо было просто упорно ждать своего часа. Не раскисать и держать себя в форме. И уж конечно, не поддаваться соблазну легкой дорожки, на самое дно острожного сообщества. Когда, наверное, все окружающее, с его человеческими страстями, становилось до лампочки и по барабану.
   Кстати, как только Макс сполна рассчитался по Кузиным долгам, это не замедлило сказаться и на отношениях с соседями по отсеку. И седой Вовик, и темпераментный Сега, вновь негласно, без фанфар и апломба, приняли его в свой круг. Но даже теперь, щекотливой и скользкой темы недавнего былого, старательно избегали. Зато других разговоров, опять стало вдоволь. В основном за жизнь и о планах на будущее. Больше всех, в этом старался мечтательный по натуре, Сега. Однажды, он даже поделился с Максом сокровенным, что ведет бурную переписку, сразу с двумя заочными избранницами на воле.
   - Как думаешь, Макс, выгорит что из этого пирога? - видимо, так и не сумев лично разобраться в собственных чувствах, поинтересовался он. - Меня ведь, как только еще в СИЗО определили, жинка тут же, от ворот поворот дала.
   - А что тут думать, - ответил Макс. - Пиши, с тебя не убудет. По любому - благо. Хоть буквы не забудешь. А там, время покажет.
   - И то, верно, - согласился обрадованный Сега и, как бы, оправдывая себя, добавил. - Я ж не уголовник, какой. Хотя, все равно, зек, получается. Эх, жизня, мать ее! Но бабы справные, одна другой стоит.
   - Две, это лучше, чем вообще ни хрена, - с претензией на мудрость аксакала, выдал юный советчик.
   - И это, тоже верно, - вздохнул новоявленный Ромео.
   Больше данной темы, он никогда не затрагивал. Вовику, она была чужда по каким-то принципиальным соображениям. А у Макса, и своих дум хватало. А между тем, случай проявить себя, у последнего, подвернулся достаточно скоро и совершенно неожиданно. И проистек он, как бы это ни казалось странным, от самого майора Козырева. Да, да, того самого нового кума, о котором, в последнее время, на зоне было так много разговоров. Как оказалось, столичный майор, не только фанатично болел идеей кардинального переустройства, вверенного ему хозяйства, на прогрессивный, по его разумению, лад. Но и убежденно ратовал за то, чтобы ставить методы перевоспитания зеков, на основу современных технологий.
   Так, с его приходом, в администрации лагеря, появился компьютер. Правда, числился он, пока что, в единственном экземпляре. Однако, начало электронной базе данных для профессиональных стукачей и прочим, передовым прибамбасам, было положено. Как уже упоминал Сега, штатный кабинет опера, Козырев, почему-то, забраковал сразу. Нет, святая святых любой зоны, так и осталась на старом месте. Но сам майор, обосновался в бывшей ленинской комнате, при клубе. Что касалось клуба, построенный еще при царе Горохе щитовым методом, а ныне, покосившийся и обшарпанный, он практически не функционировал. Единственное, что в нем работало исправно и пользовалось устойчивым спросом среди лагерного населения, так это библиотека. Крохотная, но прилично оснащенная литературой, сохранившейся, еще с приснопамятных советских времен. Зекам, в этот храм знаний, вход был открыт.
   Скорее всего, именно это обстоятельство, в первую очередь, сыграло роль в переносе резиденции главы лагерной оперчасти. Здесь, далеко идущие замыслы хитромудрого майора, как, вероятно, думал он о себе сам, обретали, по сути, двойную выгоду. Он мог спокойно работать со своей агентурной сетью, которую, принялся создавать ускоренными темпами. Ведь записывать в стукачи каждого, кто решил взять книжку в клубной библиотеке, никому бы и в голову не пришло. Это, во-первых. Ну, а во-вторых, оборудованная компьютером и прочими агитационными причиндалами комната, в любой момент, на случай комиссии, абсолютно без проблем могла быть превращена в центр повышения культурного уровня острожников. На фоне разваленного клуба, эта хитрость, конечно, чего-то стоила. И, что самое, главное, позволяла исправно пускать пыль в глаза.
   Так вот, с этим, единственным компьютером, и приключилась беда. Что с него взять - техника нежная и, не в пример людям, к жестким условиям зоны, получалось, как бы и не адаптированная. Провозившись со злосчастным компьютером пару дней, кум, так и не добился ощутимого результата. А потому, скрипя зубами, майор Козырев, просто вынужден был, снизойти до того, чтобы срочно начать искать спецов среди зековского контингента. Однако, на его беду, это дело, на поверку, оказалось достаточно сложным. Нет, мастеров всякого толка за "колючкой", как всегда, было собрано, что называется, валом. На любой вкус. Но все они умели, либо лихо взламывать сейфы, либо рисовать сто баксов, так, что сразу и не отличишь, либо, и это на худой конец, разрисовывать татуировками спины однозонников, не хуже Ильи Глазунова. Что, конечно же, к тонкой технике, не имело никакого отношения. И тогда, кум отдал команду смотрящим, чтобы те, откопали специалиста, хоть из-под земли.
   Макса, Феня выудил практически сразу. Сам он, будучи, вероятно, малограмотным, тем не менее, обладал завидной наблюдательностью и чутьем. А потому, уже давно, как оказалось, вычленил в недавнем малолетке не совсем обычного зека. При этом, его посыл был прост, как семь копеек - если молодняк не прет в блатные, что осенняя муха, на теплый навоз, значит, должен обладать мозгами. Ну, а где мозги, точно там же и все эти современные причиндалы - компьютеры, электроника и иная, абсолютно темная для Фени, дрянь. И, надо сказать, практика, показала его правоту. На первый же, наводящий вопрос относительно данной темы, Макс утвердительно кивнул головой. Но, насторожившись на всякий случай, ответил неопределенно.
   - Было дело. Давно, правда.
   - Так, рубишь, или не рубишь? Что ты тут финты начинаешь выкаблучивать. Будто балерон кастрированный на помосте - вроде, бабу тискает, а по шнифтам его квелым, за версту видно, что он в этом деле, ни в зуб ногой. Конкретности давай! - жестко уточнил Феня.
   - Смотря, какой уровень требуется, - все так же, настороженно, пробубнил тот.
   - Какой нахрен уровень, чучело. Куму там, в аппарате, какую-то лампочку поправить надо. Всего делов. Не фурычит техника, понимаешь? - относительно терпеливо, выдал смотрящий, демонстрируя при этом, просто удивительное представление о современных технологиях. - Так, что мне куму то ответить?
   - Ответь, что специалист высокого класса. И Виндовс и Ворд хавает, как пшенную кашу, - вдруг, решительно заявил Макс.
   - Но, но, особо то не умничай. Я все одно - ни бельмесы, - несколько даже стушевавшись, произнес уголовник.
   На что, бывший малолетка, только понимающе хмыкнул, но больше, решил не упираться, а наоборот, действовать целенаправленно. И почему бы нет, если, в какой-то момент, в его мозгу, яркой молнией пронеслась мысль - а что, если это, и есть тот шанс, которого он, с таким нетерпением ожидал. Чтобы выбиться, наконец, из серой, бесправной массы, обрести, хоть какой-нибудь вес и тем самым, застолбить себе право, на гарантированно благополучное завершение срока отсидки. Однако, не все было так просто. По неписанным законам зоны, подобное означало, идти в услужение администрации, что не очень то поощрялось. Правда, разлившийся по стране, дикий капитализм, уже давно и благополучно, проник и за колючую проволоку. А с приходом его, нивелировались многие, ранее незыблемые понятия. Но все же, заставить Феню, взять решение данного вопроса, целиком на себя, было бы, совсем не лишним. Очень даже не лишним. Для страховки на будущее. Исходя из этой идеи, дальнейший разговор, Макс уже повел хитро и, тщательно скрывая собственную заинтересованность.
   - В общем-то, можно покопаться. Даже с конкретной гарантией. Только одно "но". В "суки", да и в "придурки" тоже, как-то не очень хочется.
   Феня, прожженный уголовник, с полуслова понял его. Он широко осклабился, еще пристальнее глянул на Макса и, уже потом, вдруг, снизошел до следующего.
   - А ты, молоток, паря. Даром, что мальцом мне казался. Вроде, как недоделанным. Ошибся, видать я. Хватка у тебя имеется, да и в башке, совсем не тараканы. Не боись, в ссученные не причислят. Кум мне заяву подал, и не только мне. А с ним, дерьмом, связываться, себе дороже обойдется. Так что, шлепай к нему со спокойной совестью. Прямо сейчас. Скажешь, я послал.
   - Что, так срочно?
   - А чё тянуть кошака за усы? Он тигрой, все одно, не станет. Только смотри, чтоб без балды было. Не как некоторые, хоть в дирижеры готовы, лишь бы пайки лишок хапануть. Претензия мне на горб прихиляет - в порошок сотру и Кузе на понюшку отдам!
   И Макс пошлепал в клуб. Подспудно осознавая, что именно в данный момент, находиться в уникальнейшем положении и времени. Когда можно, наконец, переломить обстоятельства и подняться на совершенно новую ступень, своего существования в отряде. То, что в этом плане, уже появились заметные подвижки, красноречиво свидетельствовало, совершенно иное отношение к нему, не кого-нибудь, в самого Фени. Которое тот, продемонстрировал только что. Причем не играя и не ёрничая, а на полном серьезе. А это, уже само по себе, стоило дорогого. И не беда, что в самом конце, согласно должности, смотрящий проявил, таки, положенную жесткость. Предупредил не двусмысленно и без сюсюкания, что произойдет, если его авторитетное доверие будет обмануто. Но Макс постарается. Из кожи вылезет, но сделает все, чтобы дать повод, упоминать его имя впредь, без непреложной пренебрежительности.
   Однако не знал он и не мог, естественно, знать, что данная, случайно подвернувшаяся оказия, вскорости, выведет его, на куда более высокие орбиты. Не знал, и ведать не ведал.
   Х Х Х
   К этому времени, уже стало заметно смеркаться. В мрачном здании обветшалого клуба было темно и от этого довольно жутковато. И только из-под одной двери, в самом конце коридора, противоположном библиотеке, пробивалась узкая полоска света. Майор Козырев, был у себя. Он сидел за столом, являющимся, как бы головой классической, Т-образной конструкции, так любимой в недавнем прошлом большими начальниками и, что-то сосредоточенно писал в толстенной тетради. Когда Макс, предварительно постучав, переступил порог, кум тут же, захлопнул "гроссбух" и недовольно воззрился на посетителя. Скорее всего, офицеру не было еще и тридцати. Однако военная форма, напрочь стирала в нем все признаки молодости и, заставляла выглядеть, много старше. Ко всему прочему, выражение его лица, явно тренируемое перед зеркалом специально, всегда, и в данный момент, в частности, было исполнено вселенского знания. Что тоже старило. И, кроме того, кардинально херило даже маломальскую надежду, не то что на панибратство, но и на обычное, равное общение.
   - Осужденный Громов прибыл, - произнес Макс. - Седьмой отряд. Феня послал.
   Удивительно, но обычно, строго почитавший букву инструкции, майор, на этот раз, спокойно сглотнул, не соответствующее ей представление. Он наморщил лоб, силясь понять, кто такой Феня. И, уже спустя полминуты, по его лицу пробежала волна счастливой догадки. После чего, кум не стал, ни добрее, ни ласковее. Скорее наоборот - нахмурился и, с привычным недоверием в голосе, произнес.
   - Так это ты насчет компьютера, что ли?
   - Точно так, гражданин начальник.
   Козырев встал из-за стола и внимательно, будто цыган на конном базаре сомнительную клячу, принялся изучать новоявленного спеца. Наконец, он, очевидно, удовольствовался созерцанием. Но все равно, поморщился, как от зубной боли и, как бы, не желая иметь дело с котом в мешке, приступил к тотальной проверке на квалификацию.
   - Ты действительно, разбираешься в этих делах? Или, как это у вашего брата водится - все доктора, все знахари и профессора, в кого ни плюнь? Лишь бы, на халяву что-нибудь урвать. А на поверку - ноль без палочки, одно помело, промеж гнилых зубов.
   - Со мной, не тот случай, - начал, было, Макс.
   Но Козырев, не чинясь, прервал его. Он показал на стоявший, на столе компьютер и, с нескрываемой ехидцей в голосе, вероятно, намерившись поймать на вранье сразу, поинтересовался.
   - Что скажешь? Только без лабуды. Конкретно.
   - Что скажу, - мельком глянув на технику, несколько приблатненно начал тот. - Аппарат, как аппарат, так себе. С виду, АйБиэМовский, но, думаю, за Амуром сошлепали. Они, эти китайцы, сейчас большие доки по электронике стали. Скорее всего, третий Пентиум. Что еще? Флопик на месте. Но не мешало бы, дисковод для сидишки поставить.
   - Хорошо, - согласился майор, слегка подобрев и решив продемонстрировать собственные знания. - Ну, а оперативная память? Ёмкость жестких дисков?
   - Так для этого, его включить сперва надо, - резонно заметил Макс.
   - В общем-то, да, - пожевал губами кум, явно опростоволосившись. - Ладно, кончай разговоры городить, приступай, поглядим тебя в деле. Только смотри мне, чтобы в файлы носа не совал. Оторву сразу.
   - А вы их на пароль посадите. Делов то, куча!
   - Твои сопли забыл спросить, - огрызнулся Козырев.
   Макс, как заправский спец, подошел к компьютеру и, привычными движениями, стал вводить его в рабочее состояние. Системный блок, команду воспринял, однако экран монитора, никак не желал загораться.
   - Может, Виндовс порет? - проявил осведомленность майор.
   - Может, - равнодушно согласился Макс.
   Хотя уже прекрасно успел разобраться в основном - проблема заключалась в самом мониторе. Причем, проблема, скорее всего, чисто механического свойства, не имевшая абсолютно никакого отношения к программному обеспечению. Иными словами - любой бы телемастер справился.
   - Отвертка есть?
   Макс быстро вскрыл корпус и, некоторое время, методично копался во внутренностях дисплея. Ввиду полного отсутствия даже элементарного тестера, ему приходилось ориентироваться только на собственные глаза, интуицию и чутье. Кроме прочего, конечно же, огромным подспорьем, являлось и Фенино, совсем недвусмысленное, напутствие. Однако, так или иначе, диагноз был скоро установлен.
   - Кондер пробит. Надо бы заменить, а там, дальше будет видно, - как можно авторитетнее, изрек мастер.
   - Кондер, это конденсатор? - уставился на него Козырев. - А где ж я тебе возьму его? Здесь, в этой глуши.
   В комнате повисла тягостная тишина. Макс, в полном контексте со своим зековским положением, инициативу не проявлял. Что заставило хозяина, самому, предпринять мозговую атаку. Думал он достаточно долго, пока, наконец, его лицо, не озарило некое подобие Архимедова просветления.
   - От телевизора, подойдет?
   - Может и подойдет. Смотреть надо - маркировку, пятое-десятое. А так, вообще, куда ж ему деваться.
   - Тут за стенкой, в чулане, два штуки старых имеются, - обрадовался майор.
   - Тогда паяльник и вперед, за орденами. Что-нибудь, да отыщем, - произнес Макс.
   Здесь, кум вновь, задумчиво почесал затылок.
   - Паяльник, говоришь? - он посмотрел на часы и, с явным сожалением, изрек. - Ладно, будет тебе паяльник. Только завтра. С утра. Я предупрежу твое начальство и чтобы после завтрака, как штык, был тут. А сейчас, давай в барак, скоро проверка.
   Оказавшись в родных стенах, макс тут же, чего никогда не бывало раньше, попал в зону внимания Фени.
   - Ну что, Архимед, сремонтировал машину? - поинтересовался смотрящий.
   - Пока, только причину установил. Но завтра, все будет в ажуре.
   - Ну, ну, видишь Максюх, как житуха то, поворачивается? И не захочешь, а приходится с дерьмом якшаться, - Феня хитро прищурился и, словно рентгеном, обдав подчиненного, вдруг, произнес. - Вязать не пытался, кумушек?
   - То есть?
   - То оно и есть! В стукачи вербовать. Смотри, малец, соблазн, конечно, большой. Только, думаю, не стоит тебе, на копейки распадаться, смолоду. Да с такой мозгой.
   Это, было сказано, как-то по-домашнему и очень удивило Макса простотой изложения.
   - А я и не собираюсь, - практически не задумываясь, ответил он.
   - Вот так и зырь наперед, как говоришь. Тогда и выйдет из тебя человек, а не мешок с мякиной, - отпустил редкую похвалу уголовник.
   С этого самого момента, отношение населения барака к Максу, обрело явный позитив. А как же иначе, если сам Феня, с ним базары, за просто так, вел. Хоть далеко и не на равных, но, тем не менее, этой благости, удостаивались совсем немногие. Даже из среды отъявленных блатняг, а не то что, мужицкого быдла.
   А на следующее утро, Макс вновь отправился в клуб, предварительно получив право на законную командировку от вечно хмурого начальника отряда. На этот раз, майор Козырев, уже с нетерпением поджидал его. Он вручил спецу паяльник, открыл дверь чулана и, указав на два раскуроченных телевизора, распорядился.
   - Давай, как тебя, Громов, кажется, дерзай. И поживей трудись, резину не тяни. Мне компьютер после обеда, позарез нужен.
   Макс даже не кивнул головой. Реверансы в этих пределах, никогда в почете не были, а потому он просто молча, приступил к работе. Однако, отыскать нужный конденсатор, в аппаратах, выпущенных лет десять назад, оказалось делом не совсем простым. В результате, вопреки желанию Макса, этот кропотливый процесс, растянулся не на один час. Правда, новоявленного мастера, больше никто не дергал. Очевидно, в круговерти неотложных дел, Козырев совершенно забыл о его существовании. На кума это было не очень похоже, и все равно, удивительный факт, оставался фактом. Ну, а любому зеку, как известно, в особой торопливости, никогда резона не было - срок капает, да и ладненько.
   Переместившись, как бы, в иную, давно забытую и, когда-то очень любимую им ипостась, Макс даже увлекся. Шипение паяльника, запах раскаленного олова и едкий дымок флюса, навевали благостные воспоминания о детстве и напрочь отбивали ощущение истинного времени. Вернулся он в реальное бытие оттого, что вдруг, в чулане, где кроме него никого не было, явственно послышались какие-то голоса. Они зазвучали в захламленном пространстве настолько неожиданно, что сперва, почудились Максу неким наваждением, или галлюцинацией. Однако, он достаточно быстро освободился от этого заблуждения и, впервые за все время, принялся внимательно осматривать крохотное помещение. То, что чулан находился непосредственно за стенкой парадного кабинета Козырева, известно было и до этого. Но, такая исключительная звукопроницаемость?
   Не откладывая в долгий ящик, Макс обследовал стену, кажущуюся монолитной и все, в момент, встало на свои места. Она оказалась фанерной. И хотя, фанера перегородки, скорее всего, была двойной, да к тому же, еще и отшпаклеванной, все равно, играла роль прекрасного резонатора. Точно так же, как гитарная дека. Тем временем, в кабинете разговаривали двое и, исходя из обычного любопытства, Макс стал невольно прислушиваться. Однако вскоре, он был вынужден насторожиться и, отложив паяльник, буквально прикипеть ухом к перегородке. Еще бы! Ведь если первый голос, говоривших там, принадлежал майору Козыреву, и это было вполне нормально, то хозяином второго, безо всякого сомнения, являлся не кто иной, как сам Монгол. Ошибки быть, просто не могло! А раз так, напрашивался законный вопрос - что мог делать злобный и хитрый рецидивист, пользовавшийся славой удачливого киллера, в чертогах лагерного кума? Да еще, в столь неурочный час.
   И тут, на память Макса, пришло, теперь уже давнее, утверждение Сеги, что эти оба, объявились на зоне, почему-то, практически одновременно. Тогда, подобная данность воспринималось лишь, как простое совпадение и не могла вызвать интереса. Но сейчас, когда на лицо, имелся уже конкретный факт удивительного рандеву, стоило крепко задуматься над тем, что оно могло означать на самом деле. Совершенно забыв и про паяльник, и про злополучный конденсатор, Макс напряг извилины и, в результате нескольких точных посылов, пришел к единственному. Скорее всего, цивилизованный и продвинутый майор, в своих грандиозных планах переустройства порядков на зоне, пользовался не и только законом и буквой инструкции. Вполне возможно, он делал ставку и на тайные пружины, в виде преданных исполнителей. Не отягощенных моралью, а потому и прекрасно годных для выполнения очень щекотливых поручений.
   А что? Подобный расклад, выглядел вполне жизнеспособно. Поэтому и разговор в кабинете, перестал быть для Макса, предметом простого любопытства. Тем более, что вскоре, там за стенкой, в контексте, прозвучало имя всесильного Бугра. Это еще больше усугубило подозрения. Новоявленный специалист по компьютерам, в одночасье позабыл про все на свете и всецело предался жадному поглощению информации. Исходя из непростых отношений, которые сложились между признанным авторитетом и тщеславным кумом, она, наверняка, стоила того. Тем временем, странные и, казалось бы, никак несовместимые собеседники, завершив обмен общими, до этого ничего не значащими фразами, судя по всему, перешли к конкретностям.
   - Короче так, мой дорогой, я тебе курорта не обещал. А потому, все свои претензии, в том числе, и недовольную рожу, засунь себе в задницу, - жестко произнес Козырев.
   - Так я что, я ничего, гражданин начальник, - вроде как, залебезил Монгол. - Только Феня, он ушлый и все равно, косяка давит. Потихоря, не в открытую, конечно. Жить можно, но хотелось бы...
   - Как захотелось, так и расхочется, - не чинясь, оборвал его кум. - Я тебя от крытки отмазал, не для того, чтобы ты здесь хлеб с красной икрой трескал. Придет время, получишь расконвойку. А пока, обретайся среди блатных, как и все, на общих правах. Да баланду ту же самую хлебай.
   - Я и хлебаю. Какой разговор.
   - "Вон, оказывается, в чем дело! - подумал про себя Макс, буквально ошарашенный услышанным. - Не даром, слушок по зекам пробежался. Надо же! Ну, и дела!".
   Он, на время отнял ухо от стенки и вновь напряг извилины. Полученная только что информация, наверняка, стоила дорого. Однако, как ею следовало распорядиться, с максимальной пользой для себя, Макс не знал. И, сколько бы не пытался сообразить, так ничего удобоваримого, и не придумал. Простое раскрытие перед сообществом, истинного лица Монгола, как подсадной утки, конкретно ему, абсолютно ничего не давало. При попытке этого, неминуемо бы последовала, обязательная процедура ответа за свои слова и предоставления железобетонных доказательств. А уже потом, и Макс это прекрасно знал по собственному опыту, включился механизм, основанный на связях и грубой силе.
   И, куда бы вывела эта дорожка, да опустился наказующий кулак, даже предположить было невозможно. Но, совсем не исключено, что на ту же голову, что и выставила предъяву. Если не со стороны блатных, то со стороны кума - точно. Отсюда и получалось, что, как ни крути, а против лома, приема, все равно, не находилось. Ко всему прочему, Макс совершенно не ведал, какие еще силы, были завязаны в козыревской паутине. К кому бы он обратился в первую очередь? Конечно же к Фене. А кто мог дать гарантию, что и смотрящий, каким-то образом, не был замазан в кумовских интригах? И что тогда? Петля на шею и рапорт: "Заключенный Громов, покончил жизнь самоубийством, при невыясненных обстоятельствах". Нет уж. Радости в этом, было мало.
   А между тем, разговор в кабинете продолжился. И, данное обстоятельство, вновь заставило Макса, напрячь слух.
   - В общем, хватит баланду травить, как бабки на базаре. Давай по делу, - произнес майор. - Ты не хуже меня знаешь, сколько бы я не пытался бить клинья, под этого паршивого уркагана, сдвинуть его, по-доброму, не возможно. Окопался, зараза, плотно, да и с начальством, давно снюхался. А меня, как ты понимаешь, подобное двоевластие, в моем лагере, ну, совсем не устраивает.
   - Это вы о Бугре, гражданин начальник?
   - О нем самом! И не строй из себя дурочку, прекрасно знаешь расклад.
   - Плотно сидит, ничего не скажешь, - пропустив мимо ушей последнее, отозвался Монгол. - А по мне, и пускай себе сидит. В таких случаях, гражданин майор, еще хрен его знает, за какую веревочку дергать, а в каком углу, и каким звоном, отзовется.
   - Это, по тебе, - заметно повысил голос кум. - А я, такого дерьма, на дух выносить не могу. Развели, понимаешь, бардак. Урки, даже на зоне, полную власть держат. А еще хотим страну из г...на вытащить.
   - Гы-гы-гы, - утробно заурчал Монгол.
   - А ну, хорош ржать, как сивый мерин, - осадил его майор. - Короче так, я пришел к выводу - убирать его надо! Под самый корень, чтобы и остальные затухли.
   - Так это, мы зараз. Только в цене дело.
   - Какая цена? О чем ты мелешь, своим помелом? - взвился Козырев. - Забыл, какой изначально, у нас договор был? Валандаешься здесь, с пользой для меня пару годиков. А потом, я тебе условно-досрочное оформляю, как передовику производства. Забыл, сука?
   - Так это же Бугор! За него, вместо "удочки", перо в бок можно заработать. Запросто. В шесть секунд.
   - А ты, что думал? Я тебя сюда припер, чтобы сявок зачморенных душить? Или тараканов по баракам отлавливать? Репа тебе на плечах на что? Вот и тереби свою мякину, чтобы сгоношить дельце без претензий. Остальное, не твоя забота.
   Вот эта информация, уже стоило куда дороже. От возбуждения, Макс даже покрылся холодным потом. Заговор против авторитета!!! Вот оно! Если попытаться его предотвратить, можно было приобрести очень хорошие дивиденды. И уже там, до самого окончания срока, ни один черт, был бы не страшен. В его голове, со скоростью арифмометра, стали прощелкиваться различные варианты того, как с толком, распорядиться данной тайной. Правда, чем больше он убеждал себя в том, что обязательно примется за разработку этой, безо всякого сомнения, "золотой жилы", тем явственнее прорисовывалась и другая сторона медали. В случае неудачи, он сам же, за свою собственную жизнь, не поставил бы и ломаного гроша. И, тем не менее, игра стоила свеч.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Между тем, за стенкой, согласие, наконец, было достигнуто и разговор, плавно перетек в русло обсуждения конкретностей и деталей. Для Макса, уже окончательно определившегося в своем решении действовать, это имело трудно переоценимое значение. Поэтому, он замер, весь превратился в слух и плотно прилип ухом к перегородке.
   - Значит, решено, - произнес Козырев. - Тесак, думаю, у тебя найдется, а где берлога этого Бугра, знаешь.
   - Знаю. Каптерка, при вещевом складе. Я там был недавно. Случайно залетел. Кстати, обратил внимание, на его хоромы. По привычке. Замка там, и в помине нет, а откинуть завов, труда не составит.
   - Насчет этого, сам шевели извилинами. Тебя учить - только портить, - усмехнулся кум. - Мое дело, тебе коридор из барака обеспечить, но так, чтобы комар носа не подточил.
   - Какой коридор? Вы что, начальник, в самом то деле. Вам к этому делу, не стоит прикасаться ни коим образом. Мало ли что. А касательно коридора, я и сам, куда хочешь, проберусь. Не проблема, - самодовольно выдал Монгол.
   - Бардак! И это, место лишения свободы! Мать вашу!- в сердцах, выругался майор. - Ладно, хрен с тобой, но, чтобы результат, был стопроцентным.
   - Могу и сто два, сляпать, - осклабился уголовник. - А что, гражданин начальник, может через финак, стрелку кинем? Кто у вас, там еще, в списке?
   Кум на несколько секунд задумался, но по истечении этого короткого промежутка времени, решительно отверг данное предложение.
   - Не стоит. Список то, у меня приличный, можешь не сомневаться. Но, за двумя зайцами, всегда гоняться тяжко. Накладки могут случиться. А так, помаринуем, да и спустим на тормозах.
   - Согласен. Когда приступать?
   - А вот эту штуку, требуется серьезно провентилировать. Лучше, если в ту ночь, кто-нибудь из администрации, в дежурных будет числиться.
   - Ох, и хитер же вы, гражданин начальник, - без обиняков, выпалил Монгол. - Понятен расклад. Свои конкретные дела, заодно, хотите утрясти. С заслуженной претензией в ротозействе, подкатиться. Так из администрации, только Корж, вроде, в наряд ходит. Да и то, наверняка, по собственному желанию старается.
   - Соображаешь.
   - А то! Папа не пальцем делал, - заржал уголовник.
   - У тебя еще и папа был? Странно. Ладно, вот на этом и остановимся. В ближайшее же дежурство. Резину тянуть не стоит, - подвел итог начальник оперчасти.
   После чего, голоса за стенкой умолкли, а тяжелые шаги, прошествовавшие мимо двери чулана, засвидетельствовали, что гость покинул кабинет. Что же касалось Макса, то он еще немного, для проформы, покопался в телевизорах и, спустя, приблизительно, час, перепачканный пылью и паутиной, явился пред очи майора Козырева. По всей видимости, то уже успел забыть о его существовании, а потому, оказался немало удивлен.
   - А, Громов. Нашел, что искал? - бросил он пренебрежительно.
   Макс кивнул головой и прямиком, направился к разобранному дисплею. Там он, старательно, больше, чем нужно, пуская густые клубы ядовитого флюса из-под паяльника, приступил к работе. Козырев, почему-то, на этот раз, в консультанты не навязывался. Он лишь покрутил носом, поморщился от едкого дыма и, удовлетворившись тем, что зек справляется и без него, направился к выходу. Уже у порога, тоном, не терпящим никакого возражения, майор произнес.
   - Короче так, механик, полчаса тебе, на все про все и, что б твоего духу здесь не было. Ясно?
   - Будет сделано, - буркнул в ответ Макс.
   Оставшись без соглядатая, он заработал намного эффективнее. И, уже через минут пять, экран, закрытого кожухом, монитора, благополучно засветился. Дело было сделано, однако, покидать кабинет без разрешения, не смотря на то, что сказал хозяин недавно, Макс не решился. А потому, от нечего делать, он принялся осматривать кумовские апартаменты. В принципе, в них не было ничего особенного - обычный симбиоз чиновничьего кабинета, с красным уголком пионерского лагеря. Правда, от последнего, тут было несколько поболее. Оно и понятно, если иметь в виду, истинные намерения хитрого майора. Но, одна деталь, привлекла внимание Макса, значительно больше других. Это была двухметровая статуя, расположенная в специальной нише, сразу позади начальствующего места.
   То, что она изображала Дзержинского, догадаться было совсем не трудно. Скорее всего, железного Феликса, гипсового, в данном случае, изваяла, когда-то давно, рука далеко небесталанного зека. О почтенном возрасте творения, красноречиво свидетельствовали многочисленные трещинки в статуе, который, не мог закрыть, даже густой слой белой краски. Да и постамент - плоский блин, около метра в диаметре - явно оставлял много лучшего. Видимо, проволочная арматура, внутри него, уже давно дышала на ладан. А потому, выступающая из ниши полукругом, часть постамента, была заботливо подперта двумя оструганными и, выкрашенными в цвет пола, чурбачками. Со стороны, это выглядело довольно смешно - грозный чекист, получался стоящим, вроде как, на ходулях. Или вернее, на высоких каблуках. Но в целом, композиция достигала своего прямого предназначения - навевала вполне благоговейный, если и не страх, то озноб с мурашками по спине, точно.
   Макс подошел к статуе поближе и, не удержавшись от соблазна, потрогал гипсовую шинель Феликса. Каково же было его удивление, когда от этого легкого прикосновения, бессловесный колосс, угрожающе зашатался.
  
   - "Да, гниет система, а вместе с ней и все ее символы-кумиры. Однако, опасная штука, этот Феликс Эдмундович. Тяжелая. Не хотел бы я, сидеть под его сенью", - пронеслось в голове у Макса.
   Подумав так, он чисто по привычке, предавать анализу все, визуально определил расстояние от статуи до козыревского стула. Удивительно, но в его сознании, сама собой, вдруг, стала складываться некая, совершенно фантастическая комбинация, навеянная желаемым. Однако, ей так и не удалось завершиться логическим результатом. Дверь в помещение отворилась, и на пороге объявился хозяин.
   - Ну, чем похвастаешься, Данила-мастер? - сходу выпалил он.
   Но, увидав светящийся экран монитора, так и не смог удержаться от неохотной улыбки. Моментально подавив ее, кум нахмурился и, уже во вполне привычном состоянии, распорядился.
   - Можешь быть свободен. Когда будешь нужен - сам найду.
   Макс, без каких бы то ни было эмоций, повернулся к двери. Но, нечто навязчиво вертелось у него на языке и настоятельно требовало выхода. Поэтому у порога, парень, все ж таки, задержался и, повернувшись, произнес.
   - Не боитесь, под такой махиной сидеть?
   Вопрос, явно вызвал у майора недоумение. Он взглянул на гипсового Феликса, потом перевел взгляд на Макса и, поняв все сугубо по-своему, выдал хрестоматийное.
   - Товарищ Дзержинский, учил нас иметь чистые руки, холодную голову и горячее сердце, в бескомпромиссной борьбе со всякой швалью! И, твоего брата-уголовника, давил беспощадно. Вот и я давлю и буду давить впредь. Как мокриц паршивых, что засоряют наше общество. Все, я сказал - свободен!
   Да Макса, естественно, и упрашивать не надо было. Он, с легким сердцем, выбрался из обветшалого клуба. Теперь, у него были заботы, куда более важные, нежели думы о Козыреве и его гипсовом кумире. Теперь, он обладал тайной, правильное использование которой, было способно круто изменить не только его жизнь в зоне, но и значительно расширить возможности, в плане реализации основной цели существования - мщения. Никого посвящать в свое знание, Макс не собирался. Поэтому и путь, к недосягаемому, для простого зека, Бугру, решил отыскивать сам. Причем, не откладывая в долгий ящик. Благо, что сегодня, у него как раз, благодаря тому же куму, неожиданно выдалось, немного абсолютно свободного времени. В его представлении, апартаменты такого авторитета, должны были быть чем-то особенным. Однако, он сильно ошибся, когда в нерешительности, остановился у зыбкой дверцы крохотной каморки. На робкий стук, изнутри ответили сразу и, совсем не дружелюбно.
   - Ну, входи, коли пришел. Может мне, прохоря помочь с тебя снять, или шнурки на них развязать?
   Подавив в себе робость, Макс потянул на себя дверь и, перешагнув через порог, оказался лицом к лицу, с легендой уголовного мира. Бугор сидел на заправленной постели, у небольшого столика и степенно потягивал крепчайший чай, из стакана с подстаканником. Это был еще далеко не старый мужчина. Однако, судя по всему, он успел многое повидать и взять от жизни. Да и она, эта самая жизнь, отдавала ему благости, совсем не задаром. Авторитет оказался невысокого роста, немного сгорбленным и, уж никак не представительным. И только его глаза, даже в полутьме каморки, ненавязчиво демонстрировали знание чего-то запредельного. Того, что другим смертным, знать было просто не дано. Они смотрели из-под густых бровей с проседью так, что по спине Макса, дружно побежали целые стада противных мурашков, а во рту, почему-то, появился привкус кислого железа.
   - И, чем же, я обязан тебя видеть, малеха? - неспешно глотнув чаю, произнес Бугор. - Откуда ты? Чей? Как, хоть мама тебя назвала? Уважь уж, не стесняйся. Ну, что застыл, словно ежа проглотил?
   - Из седьмого я. А зовут Максом, - едва выдавил из себя гость.
   - Фенин отпрыск, значит? И, что дальше? Скажу сразу, если с жалобой пришел - вертайся назад. Я в эти ваши шашни, относительно фофана под глазом, или замыленной передачки, уже давно не вхож. Сами разбирайтесь. Ну, а если по серьезному делу, то выкладывай, так уж и быть.
   - По делу, конечно по делу, - зачастил Макс.
   - Знаю, все вы по делу. Кхе, кхе, - сурово улыбнувшись, закашлялся тот. - Только при раскладе, оно, как правило, даже пустой баланды не стоит. Что стоишь, давай, излагай беду.
   - Убить тебя хотят, - ничтоже сумняшеся, чтобы сразу отсечь лишние словопрения, произнес гость.
   Это произвело впечатление. Бугор, тут же, отодвинул от себя стакан и, более пристальнее, стал разглядывать пришельца. Делал он это, по-прежнему, спокойно и без суеты. Но, по всему было видно, что в его, далеко не глупой голове, в данный момент шла колоссальная работа по осмыслению только что услышанного. Этот процесс, продолжался довольно долго. Наконец, хозяин отхлебнул еще глоток чая, крякнул и, уже тогда, изрек.
   - Убить, значит, говоришь? И, откуда же у тебя подобная информация, малеха? Как я думаю, она по плацам не валяется. Садись-ка, на шконку, я слушаю.
   Макс осторожно присел на самый краешек аккуратно заправленной койки. И, без лишних слов, выложил практически все, что удалось услышать в клубной чулане. Бугор же, все это время, с прежним смаком попивал чаек и, ни одним мускулом на суровом лице, не выдавал своей пристрастности. Но вот, рассказ был завершен.
   - Так, так, - произнес авторитет.
   И, только это, хоть как-то, выдало его заинтересованность. Что касательно Макса, то он, было, уже воспарил в собственных мечтах. Но, в ту же минуту, вновь был обрушен на грешную землю, следующим.
   - А почему это ты, возомнил себе, что я тебе должен верить? - предельно жестко, со свистом в голосе, выдал Бугор. - И вообще, с какой это стати, ты, вдруг, решил проявить заботу обо мне? А, как ты докажешь, сучонок, что тот же кум, тебя и не подослал? Чтобы меня в грех ввести и, заставить поперхнуться на ровном месте. А? Отвечай!
   Макс замер. Сердце его, моментально ушло в пятки, а колени предательски задрожали. И как же иначе, ведь на поставленные прямо в лоб вопросы, ответов у него, просто не могло быть. Чем это могло быть чревато, он, с содроганием души, только мог догадываться. К тому же, в этих пределах, обычной, голословной клятве с соплями, веры никогда не было. Хоть наизнанку вывернись. И тогда, набрав в легкие побольше воздуха, Макс решил идти, что называется, ва-банк. Целиком положившись на злодейку-судьбу.
   - Не могу я, ответить на твои вопросы, Бугор, по крайней мере так, как бы ты хотел слышать, - честно признался он. - Скажу одно, а там, как тебе на душу ляжет - хочешь, верь, а хочешь, на куски меня режь. Короче, выжить мне в этом деле надо, позарез. На зоне, в смысле. Потому, как должок на воле неоплаченный и святой имеется. А что я буду стоить, если сломают меня здесь, как зайчонка заводного. Вот и суди теперь.
   Удивительно, но эти, в общем-то, ничем не особенные слова, заставили Бугра крепко задуматься. При этом, он усиленно тер переносицу и, наконец, пронзив гостя взглядом-рентгеном, но первым отведя глаза в сторону, сказал.
   - Ну, малеха, должки то, они у нас у всех в памяти заначены. А, если по большому счету, оно конечно, масло в твоей башке присутствует. И не мало. Да и в глазах, смотрю, не то, что у всей это шпаны малолетней - человеческое проблескивает. Это не плохо. Однако, посмотрим, что твой базар, на деле значит. Ты мне все сказал?
   - Вроде бы, все.
   - Тогда, мне с этого, и вовсе, проку никакого, - констатировал авторитет. - Я же не шавка какая, чтобы неизвестно сколь времени, по кушырям скрываться, да страх в душе держать.
   - Постой, Бугор, совсем запамятовал, - спохватился Макс. - Они еще о сроках говорили. Не конкретно. А вроде, когда какой-то Корж на дежурство заступит. Но и резину не тянуть было решено. Точно.
   - Корж, говоришь? Знаю такого - капитан Коржавин, - хозяин каморки, вновь задумался. Затем усмехнулся своим мыслям и, больше для себя, нежели для гостя, продолжил. - Он здесь по воспитательной части. Ну, и мужик ладный по всем статьям. Нос не дерет, будто курсистка, ступившая в дерьмо, да и в зеке, человека видит. Работает, короче и не считает, что министр в нем похерился. Это я в сравнении с Козыревым. Выходит, и ему подлянку решил сгоношить кумушек. Заодно. Ладно, поглядим, чья возьмет.
   После чего, его внимание, опять переключилось на Макса. Но, ни благодарить, не осыпать благостями, судя по всему, Бугор его не собирался. Наоборот, он нахмурился пуще прежнего и, достаточно грубо, проговорил.
   - Лады, малеха. Если правда за тобой, глядеть будем потом. Мне же, совсем не гоже, перед этим сраным майором, пусть он трижды будет из столицы, спину сгибать. А потому, пущай все будет, как будет. На поверку же - куда кривая выведет, туда и прихиляем. Верно?
   - Но Бугор..., - попытался, было, что-то сказать Макс.
   Однако авторитет, всем своим видом, показывал, что разговор окончен и лишних, в его каморке, быть более, не должно. И тому, совершенно ничего не оставалось делать, как в полном смятении чувств, отправится восвояси. Откровенно говоря, после этого визита, он так и не понял - удалось ему оказать неоценимую услугу, или нет. Бугор, на этот счет, совершенно никаких эмоций не проявил. Даже, четким словом, и то, тоже не обмолвился. Поэтому, в результате долгих размышлений, преодолев сомнения, парень решил действовать дальше, на свой собственный страх и риск. Все равно, голову в эти страшные жернова, он свою уже засунул по самые плечи и назад, конечно же, хода не было.
   В первую очередь, Макс установил неназойливую, но по возможности, постоянную слежку за Монголом. Во вторую, прибегнув к математике, вычислил точное время заступления в наряд, капитана Коржавина. Что касалось киллера, то хитрая и безо всякого сомнения, опытная бестия, абсолютно ничем себя не проявлял. Да и в чем конкретно, он мог проявить себя? Не стал бы базарить о своих намерениях на каждом углу и прилюдно точить нож, пуская при этом слюни, от получения скорого удовольствия. А потому, оставалось единственное - спокойно дожидаться означенного часа.
   И он наступил. В эту ночь, макс не сомкнул глаз. И, хотя старательно притворялся, что крепко спит, ни на секунду не терял из виду отсек, где проживал Монгол. Тот, поднялся со своей шконки, где-то, в районе четырех часов ночи и крадучись, выбрался из барака. Опытный убийца, совсем не зря выбрал именно это время. Пересменка часовых только что завершилась, а остальной люд, в эти предрассветные часы, спал особенно крепко. Теперь, можно было действовать и Максу. Нет, он не пошел вслед за киллером, чтобы, в самый ответственный момент, прикрыть своей грудью Бугра. Авторитет был предупрежден им заранее. И хотя, тогда, в каморке, до конца и упорно держал марку, но в дураках, уж конечно, не числился. Чтобы бездумно, подставлять себя под нож. Словно овца, отданная на заклание. В этом, почему-то, Макс был уверен на все сто.
   Однако в отношении Монгола, у него имелись собственные мысли и, очень даже, оригинальные заготовки. По любому, не солоно ли хлебавши, ощущая себя победителем ли, но он должен был вернуться в барак. Даже, если Бугор самолично, каким-то образом, убедился в его черных замыслах, он бы не стал действовать прямолинейно. Тем более, наказывать продажного злоумышленника на месте преступления, тем самым, навлекая на себя, еще большую беду. Расправа, скорее всего, была бы растянута во времени. Отсюда, почему бы Максу, было не помочь и не ускорить ее? Тем более, что сегодня, он приготовился к этому, как никогда.
   И действительно, спустя полчаса томительного ожидания, зловещая, в синем свете ночного освещения, тень Монгола, неслышно скользнула обратно в барак. Не известно, выполнил он свою функцию, или нет. Но, уверенность в его движениях и отсутствие лишней суетливости в них, наводили на мысль, что у того, все укладывалось в его расчетные намерения. Киллер, абсолютно бесшумно, по-кошачьи, проследовал в свой отсек. Там, двумя выверенными движениями сбросил с себя робу и, откинув угол одеяла, нырнул под него. Секунду было слышно, как скрипит его шконка, принимая в свои объятия, тело хозяина. Но сразу же после этого, все пространство спящего, а потому и особенно тихого барака, буквально заполонил без остатка, истошный, жуткий и просто нечеловеческий крик.
   От него, неожиданного и леденящего кровь, все зековское население, мгновенно оказалось на ногах. А когда включили полный свет, пред явно ошарашенными острожниками, предстала совершенно жуткая картина. Какая могла была, родиться только в воспаленном воображении полоумного художника-сюрреалиста. Монгол, с неестественно выпученными, сумасшедшими глазами, лежал в среднем проходе своего отсека, а по его телу, медленно и грациозно, шипя и извиваясь, ползало несколько черных, болотных гадюк. С первого же взгляда, было ясно, что у рептилий, с человеком, произошло далеко не благостное рандеву. На его теле, сразу в нескольких местах, виднелись странные двойные ранки, с капельками крови, выступившими из них. А вокруг этих свидетельств страстных поцелуев, зловещей мертвенностью, уже начинала растекаться неестественная багровость.
   - Да-а-а, - задумчиво произнес многоопытный Феня, почесывая затылок. - Однако, кранты Монголу. В мае, опаснее этих тварей, в наших местах не водится. Кому-то, видать, кислород хотел перекрыть, бедолага, да не срослось. Умнее него люди нашлись. Да-а-а.
   А между тем, обилие полученного яда, не оставляло Монголу никаких шансов. Вскоре, он впал в стойкую кому, следом за которой, началась и страшная агония. Так что, дежурное начальство и врач, прибежавшие по вызову, вынуждены были лишь констатировать непреложное и, увы, очевидное. Ужасная смерь, конечно же, потрясла даже бывалых зонщиков. Не говоря уже, обо всех остальных. Но, после этого, им пришлось, еще и вынести на себе, всю свирепость, раздухарившегося в служебном раже, кума. Майор Козырев, лютовал грамотно и зло. Однако к его великому сожалению, полноценной подпитки для целенаправленного рвения, в этом деле оказалось не так уж и много. Верне, совсем ничего. Никто ничего не видел и не слышал. А искать отпечатки пальцев, на блестящей шкуре рептилий, было, конечно же, бесполезно. Как и привлекать их в качестве свидетелей.
   Поэтому, в конце концов, как это часто бывает, неожиданную проблему облекли в нужную аргументацию и благополучно спустили на тормозах. Благо, что по всей стране, скажем, только от туберкулеза, заключенные загибались буквально тысячами. И, только одного Макса, во всей этой удивительной истории, интересовало совершенно иное. Правда, другие печальные вести, по зоне больше не распространялись, и это успокаивало. Значит, Бугор остался живым и невредимым. Остальное, было уже не столь важно.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Так прошло две недели, страсти по Монголу, улеглись окончательно и, однажды под вечер, в седьмой отряд заявился, какой-то неведомый шнырь. Он прямиком направился к смотрящему Фене, а после того, как перетер с ним несколько слов, удалился. Но реакция на его приход, не замедлила сказаться тут же. Уголовник, по-прежнему, спокойный, как слон, отыскал глазами Макс и бросил ему.
   - Ну-ка, Максюха, подь сюда, живо.
   Тот беспрекословно исполнил команду. Однако, стоило ему кинуть один единственный взгляд, на сосредоточенного, больше обычного, Феню, как Макс понял, что его ставки, сделанные недавно, наверняка, начали приносить положенные и, вполне ожидаемые дивиденды. По крайней мере, ему очень хотелось в это верить.
   - Тебя Бугор вызывает, - произнес смотрящий так, словно выдал обычную банальность.
   Большего он, ни выяснять, ни говорить не стал. Похоже, видевший за свою пеструю жизнь самые разные метаморфозы, рецидивист уже успел, определить в своей голове, какой-то расклад. Но, делать свои мысли достоянием других, здесь было не принято.
   На этот раз, Бугор принял Макса более радушно. Нет, при этом, не могло быть и речи, ни о лобызаниях, ни, даже расспросов о здоровье. Внешне, все происходило, как и тогда, впервые - минимум эмоций, спокойное достоинство хозяина и, явственно ощущаемый напряг гостя. Однако все же, что-то незримое, свидетельствовало о том, что в отношениях признанного авторитета и простого зека, наметился некий позитив. Не смотря на тепло начала лета, на Бугре была меховая душегрея и он, как и в прошлый раз, с видимым удовольствием, отхлебывал из стакана обжигающий, темно-янтарный чай. Внимательно обозрев вошедшего, рецидивист, по привычке, кашлянул и, еле слышно, не напрягаясь, произнес.
   - Садись, что стоишь то?
   После этого, в каморке повисла тягостная пауза. Наверное, она была необходима, чтобы иметь лишнюю возможность, показать еще раз, кем является тот, что сейчас отхлебывает чай и тот, кто примостился на самом краешке шконки. Наконец, грамотно доведя нервы посетителя до разумного предела, когда любой звук, показался бы благом, Бугор нарушил молчание.
   - Ну, что чувствуешь, в данный момент? - спросил он, воззрившись на Макса, пристальным взглядом, из-под густых бровей.
   Тот, без труда, понял истинный намек, но переть буром, сразу в герои, разумно поостерегся. А потому и решился ответить просто и, с претензией на эдакую недалекость. Кто знает, возможно, и будет оценена по достоинству.
   - Что чувствую? Как и все. Баланда в кишках переливается. Спать хочется сильно. Что еще?
   - Ох, и хитер же ты, Макс, - усмехнулся Бугор, но чуть подумав, тут же, поправился. - Нет, не просто хитер. Умен, сучонок, даром, что еще и двух десятков не разменял. Скажем так. Ну, что ж, мне такое по нраву. Лады. Как ни крути, а все равно, выходит одно - сошлись мы, и ничего тут не поделать.
   Сказав это, он заметно подобрел и, отхлебнув еще, добрый глоток из стакана, продолжил.
   - Что и говорить, твой прошлый базар, вышел в самую тютельку. А теперь получается, со всех сторон, как ни глянь - я твой должник.
   - Да какой должник, - скромно махнул рукой Макс. - Ты лучше скажи, как Монгола, развести на лоха, удалось.
   - Как? Мозгой шевелить надо. Ты что ж думаешь, что я идиот круглый, чтобы себя подставлять под заточку, как крысу экспериментальную. Сгоношил чучело, а сам, в стороне залег. Ничего не скажешь, лихо этот косоглазый работал, сразу видно - рука набита. Раз пять сунул финак, в мешок с картофельными очистками. Все ничего - одеяло, падла, загубил напрочь.
   При этом, Бугор подтянул к себе байковое одеяло, лежавшее на постели и, с какой-то озорной искоркой в глазах, демонстрируя, просунул пальцы в прорехи от ножа Монгола.
   - Ясен расклад, - улыбнулся Макс. - А что он, даже не почувствовал, что кровянки нет? Тоже мне, профессионал.
   - Видать, торопился очень. Оно и понятно - не на овцу безгласную шел, падлюка. Мандраж, наверняка, великий испытывал. Да и темно здесь было, хоть глаз коли.
   Вновь в каморке наступила тишина. Правда, на этот раз, она уже не была тягостной. Со стопроцентной уверенностью, можно было констатировать, что на узкой лагерной шконке, теперь сидели, по меньшей мере, единомышленники.
   - Ну, а что Монгол? - вдруг, совершенно неожиданно, спросил хозяин.
   - А что Монгол? - насторожился Макс.
   - Да слыхал, что он недолго, после того, небо коптил? Сгинул, говорят, страшной смертью. Неужели ничего не слыхал?
   - Слыхал, как же. Кум все вверх дном перевернул.
   Бугор посмотрел на гостя из-под кустистых бровей. Потом хитро усмехнулся, и словно они были равными, причем на посиделках в какой-нибудь цеховой курилке, выдал прямо в лоб.
   - Твоя работа?
   - Моя, - без выпендрежа, но, все же, нарочито обреченно, вздохнул Макс.
   Это признание, прозвучавшее вполне обыденно, будто речь шла о купленных по случаю, калошах, вызвала в каморке, приступ кратковременного веселья. А когда, наконец, сполна продемонстрировав свою благорасположенность, авторитет вытер ладонью выступившие слезы, он как-то по-простецки, поинтересовался.
   - И где же ты. Этих тварей ползучих раздобыл? Надо же, додуматься.
   - За складами же, болотце имеется. А там их - пруд пруди. На солнышко повылазили. Мы в детстве их десятками отлавливали, девчонок пугать.
   - В детстве, говоришь? - Бугор посерьезнел. - Ну-ка, ну-ка, раз уж сам коснулся - излагай. Только без фантазий. У нас теперь все на доверии, и я тоже знать должен, с кем дело имею.
   И Макс принялся рассказывать. Скупясь не метафоры, кратко, но абсолютно без утайки. Про свою дружную семью и про ее страшный конец. Потом уже про детдом и те прелести, с которыми он столкнулся там. Про малолетку - по понятным причинам, без восторга, но и без какой бы то ни было слезливости. Когда же изложение, все равно получившееся не в пример печальным, было закончено, Бугор лишь тяжко вздохнул и выдал довольно емкое резюме.
   - Да-а, потрепало тебя, малеха, не позавидуешь. Вон, выходит, откуда твой должок тянется. А я и смотрю, какой-то ты, не как все. Видать, родаки славно постарались. С детства вложили в тебя, все, что требовалось. Вот и вперед так держись и цели не забывай. Как ни крути, а святость в ней великая. Благое это дело, одним словом. Уважаю. Пропасть я тебе не дам. Права теперь не имею - долг, он платежом красен. А остальное, Бог даст, сам когда-нибудь разгребешь.
   - Разгребу, - жестко, глядя куда-то в даль, ответил Макс. - Обязательно разгребу, чего бы мне это ни стоило. Только бы мне эту тварь отыскать - беспалую. Кстати, Бугор, раз уж базар зашел...
   - Понял я тебя, понял, - ответил тот. - Не припоминаю такого. Сам посуди, это же не рожа и не руки, где каждая зарубка видна. Вот ты, в своей бригаде, всех знаешь, а ведь тоже не скажешь, у кого сколько пальцев на лапах. То-то и оно!
   - Это точно, - вздохнул Макс. - Но я все равно, отыщу эту суку.
   - Отыщешь, конечно, отыщешь. Я тебя второй день всего знаю, но уже чувство имеется - многое тебе дано. Не растерять бы, по дурости.
   - Постараюсь.
   - Вот и лады.
   Они проговорили, еще достаточно долго. У Бугра, свободного времени, по определению, было немерено. Но, судя по всему, с этого самого дня, оно появилось и у Макса. Так, между прочим, коснулись они и будущих его обязанностей. Банальное киллерство, Макс отверг решительно и бесповоротно. Уж в чем-чем, а в данном амплуа, он себя не видел ни коим образом. Удивительно, но именно за эту, несгибаемую позицию и заслужил сдержанную похвалу авторитета.
   - В этом ты прав, Макс, вид крови, растлевает человека, хуже любой наркоты. Но, если я тебя правильно понял, своих кровных врагов, ты не ладошкой по щекам бить собираешься? Верно ведь?
   - Это совсем другое дело, - возразил тот, - Это, вроде, как очищение земли от тварей. Конечно, грязная работа, но необходимая и нужная. Кто-то должен убирать дерьмо.
   - Эко хватил! А кто же будет определять - кто тварь, а кто не тварь? Вон, возьми, хотя б у вас в отряде. Отморозков, то сельдей в бочке.
   - Какие это отморозки. Заблудшие они. Овцы, одним словом. Хотя, если эта овца, обрела благость и удовольствие в муках себе подобных, причем творимых по собственному желанию, а не из-под палки, или за лишнюю пайку - это уже гольная тварь. Таких надо вычищать и безжалостно. Как зверей в цирке, что человеческое мясо попробовали. Прока с них больше не будет.
   - Ну, ну, - только и изрек Бугор.
   Он, повидавший куда больше и, конечно же, куда больше разбиравшийся в данной теме, еле сдерживал себя, чтобы дать возможность высказаться своему новому знакомцу. Однако, все равно не выдержал и, скорее всего, с тонко задуманной хитростью, покатил разговор дальше.
   -Ну, хорошо, будь по-твоему. Ты вот, когда на зону попал, по первости, испытал на собственной шкуре несправедливость? Об заклад бьюсь, что обязательно был такой, кто из тебя кровушки попил изрядно. Был?
   - Ну, был. Он и сейчас есть. Кузя, в шестерках у Фени обретается. И что? - насторожился Макс.
   - А то, раз уж рассуждаешь так резво, то не только языком мели. Подсади-ка этого Кузю на заточку, и дело с концом.
   Макс задумался. Но, что там говорить, думал он сейчас далеко не ради самой думы, а скорее всего, только ради того, чтобы не показаться скоропалительным в выводах. Ответ же, на этот счет, у него был готов уже давно.
   - А что Кузя, - вздохнул он, выдержав положенную паузу. - Кузя еще хуже той овцы - сам не ведает, что творит. Честно отрабатывает право на миску баланды, вот и все.
   - Библию читал?
   - Мать в детстве читала, - отозвался Макс. - Но я не все в ней разделяю. Да ладно, это уже другой разговор. Так вот, насчет Кузи - он даже тварью не способен стать. Так и пусть живет-обретается в одноклеточных. Это не соперник и, даже не предмет для ненависти.
   - Как же, но ведь все равно, зону топчет. Значит, получается, лишний человечек. Как раз из тех, кого вычищать надобно.
   - А причем здесь зона? - глаза Макса, в азарте загорелись. - Можно подумать, Бугор, что ты не знаешь, что на воле, тварей куда больше. В том числе и в высоких кабинетах засевших. Потому и получается, что зековская роба, это еще не клеймо и не гарантия, что человек душу дьяволу продал. Тут какой-то иной критерий требуется. Хотя, какой к черту критерий - сову, ее ведь и по полету видно.
   Хозяин больше не перебивал, но внимательно слушал. Что и говорить, все больше и больше, становился ему по нраву, сидящий перед ним парень. Хотя, может и имел заблуждения по молодости лет, однако не очень принципиальные. Если взглянуть на жизнь, не через линзы розовых очков рафинированных эстетов, а глянуть так просто, в упор и без желания быть обманутым. Главное, в Максе явственно чувствовался некий стержень. А это, в лагерных краях, было штукой достаточно редкостной. Внутренне, сам того, вроде, как и не желая, Бугор был согласен с ним во многом, а потому, просто вынужден был констатировать.
   - Короче, ясно с тобой. На манер чистильщика желаешь быть. Что ж, дело почетное и нынче, очень даже востребованное. В этом раскладе, я тебе не указчик, но и для себя, определись конкретно. Тебя за язычок никто не тянул. А балаболы, чтобы чаи со мной вместе гонять, сам понимаешь, мне без надобности. И одной жалостью кто пробивается, тут не уважают. Да и нигде не уважают. Запомни это, малеха.
  
  
  
  
   Х Х Х
   С этого самого дня, лагерная жизнь Макса, повернулась ровно на сто восемьдесят градусов. Он продолжал числиться в седьмом отряде. Там же и жил. Но теперь уже, вполне официально, через посредство крепких связей Бугра, был приписан к вещевому складу. Если там и была работа, то она, как правило, оказывалась не пыльной, но чаще, ее не было вовсе. Ну, а все по своим местам, расставила лагерная молва, прыткой козочкой, за один вечер, пробежавшая от барака к бараку. И смысл ее заключался в единственном - у всесильного авторитета, объявился не столько фаворит, сколько действенный и способный на многое, телохранитель. В контексте с историей бедняги Монгола, подобное смотрелось вполне естественно и многих наталкивало на те самые, правильные размышления и выводы. Которые зиждились на лагерном опыте и не вызывали удивления у аборигенов этих мест.
   Что касалось майора Козырева, то после прокола его грандиозных планов, он, как это, наверное, и было положено, затаился. По крайней мере, как только разборки, связанные с необычным делом Монгола улеглись, он больше себя ничем не проявлял. Однако, было наивным думать, что кум оставил свои интриги. Конечно же, нет и, в скором времени, следовало, было ожидать их всплеска. Наверняка, уже более утонченного и продуманного. Бугор это прекрасно понимал. А потому однажды, при удобном случае, напрямик обратился к хозяину зоны. Нет, естественно, это не мог быть официальный визит авторитета к главному вертухаю. Такого не могло быть даже в принципе. Но перетереть проблему, при случайной встрече, совсем не возбранялось. Тем более, что речь все равно шла о благе большинства и ведение этих дел, своего рода как бы, профсоюзных, была возложена на самого заслуженного зека.
   Подполковник Китаев, пользовался среди спецконтингента, заслуженным авторитетом. Потому, что хоть и был крут, как и положено любому "хозяину", но через грань своеобразной справедливости, никогда не переступал. Его звезды на погонах, достались ему с большим трудом и не иначе, как в результате многолетней службы, в самой задрипанной глухомани. Поэтому, он не только прекрасно осознавал нужды своих подопечных, но и тот расклад жизни, который имел незыблемое право существования за колючей проволокой. И никогда не пытался повышать свой авторитет, за счет низвержения авторитетов истинных, хотя и неформальных лидеров. Правда, в отношении любого беспредела, компромиссов Китаев не ведал и в этом плане, бывал жестким, до крайности. С Бугром, они были одногодками. Оба обладали большим житейским опытом, а потому, и их редкие беседы, проходили без излишнего чванства, но, с обоюдным соблюдением почтения рангов. Так было и на этот раз.
   - Что, Бугор, как дела катятся? - поинтересовался подполковник, завидев авторитета у склада.
   - А так и катятся, как прокурор покатил, Вадим Данилович, - отшутился тот. - Вы то сами, что?
   - Тоже живу и жизни радуюсь. Иногда, правда, но все же. Так даже и лучше, когда не каждый день - больше ценишь, - в тон ответил Китаев.
   - Так бы и я радовался, если б ваш майор новый, слишком уж круто не взялся. Не боитесь, что запорами изойдет?
   - Козырев? - почесал затылок "хозяин". - Да и не говори. Амбиции прут, хоть пробками все дырки затыкай.
   - Так ведь дров наломает.
   - И наломает. Я ему об этом же и говорил, - зло сплюнул подполковник. - Революцию решил, понимаешь ли, заделать. Но его не проймешь ничем. Да и как пронять, если впервые на практической работе оказался. По секрету тебе скажу - у него, очень широкая спина в Москве имеется. А что здесь объявился, спросишь - тоже не без собственного резона. Чтобы после, как уже кадровый, в высокое кресло скакануть. Вот так-то.
   - Не правильно он себя ведет, ох, не правильно. Ладно, делай свое дело, кто против - страна тебе бабки за это платит, да и присягу ей принимал. Но при этом, в зеке человека видь, - вздохнул Бугор.
   - Ха. Ну ты хватил. Человека! - улыбнулся Китаев. - Он мне, представляешь, мне, старому волку, все зубы свои потерявшему по зонам, начал правду-матку втулять. Мол, это я весь бардак развел. Я ему про то, что не может, в червивом обществе, не быть червивой системы. А он мне свое - всех на кол и в ШИЗО. Тогда и в стране порядок наступит.
   - Ну, а вы?
   - А что я? Мне, брат, до пенсии, совсем чуток осталось. Потерплю, как-нибудь. Ведь с него станется - докладную на верха и все дела. Кинут куда-нибудь на Колыму, а у меня здесь, как никак - дом, хозяйство. Только, думаю, он раньше, на свою задницу, приключение словит.
   - И словит, - решительно произнес авторитет. - Как раньше пелось, помните, Вадим Данилович - "...кто ищет, тот всегда найдет...".
   - Ну, это ты брось, Бугор. Мне с тобой, кружева плести, сам понимаешь, не положено. И вообще, то, о чем мы сейчас базарили, чтобы дальше тебя не вышло. Остальным и знать не требуется. Смотри мне! Любой кум, он кумом и остается, чтобы драть вас в хвост и в гриву, - Китаев снял фуражку, отер платочком со лба пот и, хитро прищурившись, добавил. - А ежели Козырев и словит что, так это пусть на его шее и останется. Я тут не помогала ему. А тебе, тем более.
   - А то я не понимаю.
   - Вот и понимай дальше. Не дурнее меня. А время, оно все расставит по своим местам, Бугор.
   На том, они и расстались. Однако, из разговора вытекло главное - кость в горле, она и есть кость в горле. Вне зависимости от того, красный ли ты, белый ли, при чинах, или в робе "полосатика". А раз так, можно было, и покумекать с пользой. Если нужда заставит.
   Что касалось Макса, он достаточно быстро освоился в новой для себя роли. Правда, по-прежнему, продолжал вести себя предельно скромно и, по возможности, незаметно. Бугра это вполне устраивало и он, только лишний раз убеждался, не без удовольствия, кстати, что не ошибся в своем, теперь уже ближайшем помогале. Хотя особых дел у Макса и не было, но по мелочам, которые неизбежно возникают на ограниченном пространстве, заселенном далеко не ангелами, он стал просто незаменимым. Когда требовалось, в корне разбить чью-то интригу, ненавязчиво приструнить зарвавшегося, а то и сунуть в зубы, намерившемуся творить беспредел. То, до чего раньше не доходили руки самого Бугра, теперь отчасти компенсировалось. Но опять же, не во зло ради зла, а исключительно во благо всего контингента зоны. А однажды, Максу вновь пришлось столкнуться с Цыпой. Тот, конечно же, был в курсе всех лагерных дел, а потому и не замедлил, скорректировать свое поведение под новые обстоятельства.
   - Ну, как дела, Макс? - виртуозно смешивая подобострастие, с явным желанием, что называется, быть на одной ноге, поинтересовался Цыпа. - Слышал, под самим Бугром теперь ходишь? Высоко взлетел, ничего не скажешь.
   - А тебе то, какая забота? - был ответ.
   - Мне то, может быть, прямой заботы и нет. Тут ты правильно трекнул. Но, с другой стороны, мы же с тобой товарищи, как ни кидай. Вместе в малолетке парились, как никак.
   - С каких это пор, я в твоих товарищах числюсь? - усмехнулся Макс. - Или ты никогда не слышал, про гуся и свинью? Могу рассказать, для общего развития.
   - Ну, как же, - осклабился Цыпа, пропустив колкость мимо ушей. - Наверное запамятовал ты, братишка, что именно я тебе предлагал долю. Когда ты только здесь заявился. Неужто не помнишь?
   - Допустим, помню. И что с того?
   - Да так, ничего. Просто ты горбатого ловко лепил, а сам, туда же и сунулся.
   - Куда это, туда же? - насторожился Макс. - Ну-ка, ну-ка, мели дальше. Что заглох то, словно хрен проглотил?
   Но Цыпа, конечно же, уже успел понять, что ляпнул лишнего. Поэтому, он юродиво захихикал, что на него было совсем не похоже, и поспешил быстренько ретироваться. Подозрение в том, что Цыпа тоже числится в людях Бугра, всплыло в мозгу Макса, буквально на секунду. Но он быстро погасил его, справедливо посчитав, что не вправе, судить действия своего благодетеля. Хотя, картина при этом, действительно, вырисовывалась весьма занятная. Однако она вполне вмещалась в рамки обычных лагерных реалий. И с этим, ничего поделать было нельзя. Да и следовало ли? По крайней мере, глупо было думать, что Бугор являет собой чистого ангела во плоти. Авторитетный рецидивист, просто не мог быть им по определению. А потому жил так, как и должен был жить - плел хитрые интриги, дергал за ниточки марионеток-киллеров, в числе которых, наверняка, состоял и Цыпа, и зубами вырывал себе место под благодатным солнцем. Одним на всех, к сожалению.
   А между тем, безрадостная лагерная жизнь, текла своим серым чередом. Ее внешняя, относительная благость, являлась штукой чисто показательной и сугубо условной. Внутри же котла, под завязку наполненного самыми различными характерами и взглядами на этику, эстетику и саму жизнь, по-прежнему, не затухая, кипели нешуточные страсти. Кого-то, они затрагивали лишь краем. Кому-то напрочь ломали хребет самоценности, превращая в бессловесное, вздрагивающее при любом звуке, существо. А кому-то, определяли набор новых моральных ценностей, на всю оставшуюся жизнь. Все это, было локально, обыденно и вполне привычно.
   Однако время от времени, на зоне возникали и глобальные события. Которые, хотя бы в плане того, что после них было о чем поговорить, затрагивали, так, или иначе, практически, всех без исключения. Одно из таких событий, произошло после того, как в лагерь прибыл небольшой этап, откуда-то с Севера. Вся пикантность этого, в принципе, рядового действа, заключалась в том, что в составе этапа, числился некий Коля-Мохер. Об этом молодом, но очень амбициозном уголовнике, если и не ходили легенды, в прямом и хорошем смысле этого слова, то густой поток, леденящих кровь слухов, циркулировал по лагерям, весьма и весьма успешно. Коле-Мохеру, приписывалось многое. Но главным было то, что где бы ни появлялся этот рецидивист, порядки любого лагеря, моментально переориентировались в сторону расхристанного беспредела. Отсюда же, возникали и необоснованные претензии на безоговорочную власть. Говорили так же, что свою не совсем обычную кличку, вернее, вторую часть ее, беспредельщик, как раз и получил за то, что очень уж любил самолично, устраивать суды Линча над жертвами. При этом, непременно, удавливал их мохеровым шарфиком. При этом, как бы, проявляя заботу, чтобы тем, напоследок, было приятно, от соприкосновения с нежной шерстью.
   Естественно, появление в этих местах столь одиозной фигуры, стало новой головной болью для майора Козырева. Но, не только кум, оказался озадаченным, данным обстоятельством. Коля-Мохер, не замедлил тут же, заявиться лично к Бугру и не чинясь, выставил тому, свои претензии на значительную долю власти. Уж очень хотел парень царствовать. По всегдашней привычке. Однако, что, конечно же, вполне естественно, долго лелеять свои монаршие амбиции, уголовнику не пришлось. Уже на третий день пребывания в лагере, его обнаружили поутру на своей шконке, с заточкой в сердце. И, как говорится, Бог бы с ним. Но, на этом, поднятая самим Колей-Мохером муть, жертвой которой он и стал, не улеглась.
   Хотя, столь благостный и скорый исход, был непременно на руку и куму, майор, таки, умудрился развить бурную деятельность по изобличению злоумышленников. Скорее всего, хитромудрый Козырев, решил на этой волне, достичь гораздо большего, в том числе, и за недавнее поражение. И, надо сказать, удалось ему многое. По лагерю, словно раскаленная лава, поползли, будоражащие сознание, слухи. Будто исполнитель акции против Коли-Мохера, на чем-то прокололся и в результате, благополучно угодил в лапы опера. Имя исполнителя, держалось в строжайшем секрете. Однако, как это и бывает, сам смысл подобного секрета, быстро стал обрастать вполне разумными догадками. Кто был загрузившимся киллером, стало известно практически сразу. Не удивительно, что им оказался далеко не безызвестный Цыпа. Да, да, все тот же Цыпа.
   Остальное же, в конечном итоге, оформилось в следующую конкретность, вполне имевшую право на жизнь. Козырев, вознамерился использовать ситуацию на все сто процентов. И, вероятно, уже имея некоторую информацию о том, что ниточки данного дела тянутся, не иначе, как к Бугру, сделал ставку на раскручивание проколовшегося киллера, что называется, по полной программе. Причем последний, интересовал его в последнюю очередь. Главной задачей, было вплотную покатиться и подвести под монастырь самого авторитета. В это охотно верилось и, даже более того. Поскольку, Козырев распорядился освободить штрафной изолятор подчистую, от парившихся там сидельцев. Чего раньше, никогда не было. Затем усилил охрану ШИЗО и уже тогда, поместил туда одного единственного узника. Для того, чтобы его хранили, как зеницу ока. Естественно, не столько, как непосредственного исполнителя, а непременно, как главного свидетеля.
   Что же тут было рассусоливать - подобный расклад, просто не мог не насторожить самого Бугра. В этом, Макс смог убедиться лично, когда утром следующего дня, пришел в каморку авторитета. Тот, хотя и старался сохранять железобетонное спокойствие, но, по всему было видно, что вынужден, был крепко задуматься над данной проблемой.
   -Ну, что будем делать, Макс? - произнес авторитет, когда помогала устроился напротив. - Сдается мне, что на этот раз, этот Козырев, отыграется на полную катушку. Думаешь, выгорит у него?
   - Кто его знает, в чужую башку разве влезешь, - осторожно проронил Макс. - То, что зол предельно и орденов желает, ясно, как день. А это, не самый хреновый стимул.
   - Вот и я об том же, - вздохнул Бугор. - Подстраховаться бы. Но как? Он же, зараза, все обложил красными флажками - хрен подступишься. Не зря ведь пыжится.
   - Согласен, не зря. Но прикинь сам, Бугор, Цыпа, хоть и шакал, но не новичок в этих делах. Кстати, а я только узнал, что он к тебе отношение имеет.
   - Какое отношение, - махнул рукой авторитет. - На прокорме состоял - да. А так... Да сам посуди, без подобных ему, в нашей жизни шагу не шагнешь. Это, как презерватив, чтобы не подхватить чего - попользовался и выбросил. Не жалко. Да ладно, что было, дело десятое. А вот насчет шакала, это ты правильно завернул. В том то она и беда, что душонка у него шакалья.
   - Это я на своей шкуре испытал. Успел удостовериться изрядно, - проронил Макс.
   - То-то и оно! Таким без разницы, кому служить, лишь бы в кишке булькало. А мне, во всем этом, резона, ой, как мало. Достаточно одной стрелки в мою сторону, не сомневайся, кум тут же, ее до китобойного гарпуна раздует. Он ведь, прекрасно знает, сука, что стоит мне, хоть коготком завязнуть, тут же, добавка и вперед, на пожизненную.
   После этого признания, в каморке повисла, очень даже тягостная тишина. Действительно, ситуация, прорисовывалась, как никогда серьезной. И, чтобы ее благополучно развести, требовалось единственное - срочно убрать Цыпу. Но, как это было сделать на практике. Козырев, довольно грамотно, перекрыл любое поползновение к этому.
   - Да, не думал я, старый идиот, что так вертанется мне, с этим Колей-Мохером. Не думал. Что ж, видать, и на старуху бывает проруха, - наконец, прервал паузу авторитет. - Но, сам посуди, оставлять этого жлоба в покое, мне бы по-любому, себе дороже обошлось. Все одно, ёж из мешка бы выкатился. Когда-нибудь.
   - А может, обойдется? - осторожно вставил Макс.
   - Нет, Максюха, на этот раз вряд ли. Если до завтра, Цыпе, шнифты не сумеем закрыть, надо будет мне кандалы готовить. Как пить дать, - Бугор тяжко вздохнул и, даже, как-то с озорной искоркой в глазах, посмотрев на помогалу, продолжил. - Так, что думай, вари мозгой - она у тебя имеется в достатке. Ты же сам, себя в чистильщики произвел. Вот и подчищай, как того требуется. Застолби квалификацию.
   Это было сказано вовсе не в приказном порядке. А прозвучало, как бы, с одной стороны насмешливо, а с другой, всамделишно обреченно. Уж кто-кто, а Бугор сам, прекрасно понимал, что из данного тупика, выхода практически не было. Однако, Макс со всей серьезностью, отнесся к словам благодетеля. Прав был авторитет. Квалификацию надо было доказывать именно в подобных, абсолютно безысходных условиях. Только тогда, тебе будет и почет, и признание и, реальный шанс, стоить куда дороже. Не в пример Цыпе и ему подобным. Кого столько, что плюнуть некуда и кто способен лишь на то, чтобы пихнуть заточку в сердце. Причем, исподтишка.
   Поэтому, в данный момент, мозг парня заработал, буквально на пределе. И, что удивительно, под натиском интеллекта, в голой пустыне возможностей, вдруг, стали пробиваться какие-то зыбкие очертания первых, вполне реальных ростков. Поначалу, они казались неестественными миражами. Но с каждой новой минутой размышлений, их содержимое, становилось все более и более наполненным вполне материальными реалиями. Еще, спустя немного времени, стало ясно, что данные ростки, вполне могли бы, принести и неплохие плоды. Наконец, Макс поднялся с колченогого стула и, посмотрев, прямо в глаза Бугру, решительно заявил.
   - Я сделаю все, как надо. Есть идея. Думаю, срастется не плохо, если вообще, срастется. Однако, надежда умирает последней, а у нас, и ее даже не имеется.
   - Гляди, тебе видней, - произнес авторитет. Затем, чуть подумал и добавил. - Надеюсь, не на штурм штрафного изолятора собрался? А если серьезно говорить, имей в виду - если не слепится что, твоей вины в этом не будет.
   - Все будет в ажуре, Бугор, вот увидишь!
   Выйдя из каморки, макс присел на корточки, тут же, у стены склада. Он закрыл глаза, обхватил голову обеими руками и, заставил себя предпринять еще одни мозговой штурм на проблему. Вскоре, в результате этого, у него уже окончательно определился, вполне сносный план. Он, целиком и полностью зиждился на запредельной наглости, нахрапе и тонком расчете человеческой психологии. Вкупе с физиологией, конечно. Но, что было самым удивительным, план не обошелся и без русских сказок о бабе-Яге, которые во множестве, читала ему в детстве мама.
   После чего, Макс не замедлил развить бурную деятельность. Сперва, его видели лазающим на корячках, по самым темным углам склада и, чего-то там разыскивающим. Затем, новоявленный следопыт наведался на болотце, которое уже однажды, дало ему веский аргумент против бедолаги Монгола. А уже ближе к обеду, устроился неподалеку от лагерной столовой и принялся явно кого-то поджидать. В положенный час, из боковой двери кухни, вышел зек. Как этому и следовало было быть, он был облачен в белый застиранный колпак и такую же, поварскую курточку. Правда, и то, и другое, было настолько изношенным, что не возникало никаких сомнений в том, какую должность, занимал этот поваренок в храме зоновского общепита. В руках, баландер, держал алюминиевый судок на длинной ручке-проволоке и, судя по всему, куда-то направлялся, со вполне понятной миссией. Едва завидев кухонного подсобника, Макс тут же, напустил на себя эдакую леность откровенного бездельника, а когда тот поравнялся с ним, небрежно произнес.
   - Эй ты, баланда, ты, что ли, Цириковым будешь?
   Поваренок, застыл на месте, как вкопанный. Привычно съежился, ожидая подвохи или удара и, скосив свои узкие, бурятские глаза в сторону, выдавил из себя.
   - Да, я Цириков, а что?
   - А ничего, - продолжил играть блатату, Макс. - Тебе там телеграмма срочная прихиляла. Так капитан Коржавин сказал, что если ты сегодня не явишься за ней, получишь "молнию" через неделю. Он, вроде, в Хабару, укатывает.
   - Телеграмма? - принялся соображать бурят. - Какая телеграмма?
   - А я почем знаю. Срочная, сказали. Ты же из Читы?
   - Да, почти. Пятьсот километров от нее, - оперируя чисто сибирскими понятиями об расстояниях, уже явно заинтересовавшись, отозвался Цириков.
   - Вот и я, тоже самое говорю.
   Судя по забегавшим в узких орбитах, глазкам поваренка, соблазн обрести весточку из дома, оказался для него очень великим. Но, он был просто не волен сейчас, распоряжаться собственным временем. Поэтому, буквально заметался в нерешительности, не зная, что делать дальше. Конечно же, в данной пиковой ситуации, Макс просто не мог не прийти ему на помощь.
   - Что затрусил, что твой пес паршивый? - снисходительно усмехнулся он.- Ладно, Цириков, так и быть, чеши к своему Коржавину, а я посторожу твою баланду. Действительно, ведь уедет капитан в Хабаровск, а вдруг, там что-нибудь срочное.
   - Я пять минут, - обрадовался бурят.
   Он передал благодетелю судок и, со всех ног, припустился в сторону администрации.
   - Облезешь, узкоглазый, - крикнул ему вдогонку Макс. - Три минуты и что б здесь был, как штык.
   Когда белая куртка скрылась за ближайшим углом, он огляделся по сторонам и, достав из кармана бумажный кулек, с чем-то мелко нарезанным, высыпал содержимое в баланду. Цириков вернулся гораздо раньше, чем ожидалось. Он был обижен на весь белый свет и на Макса, в том числе. Но, предъявлять претензии, явно поостерегся. Хотя, если судить по его, ну уж очень кислой, скуластой физиономии, получил только что в администрации, не единственный соленый матерок, но и наверняка, увесистую оплеуху.
   - Что, ошиблись, что ли? - участливо спросил Макс. - Да ладно тебе хандрить, с кем не бывает, Цириков. И я здесь ни причем - мне сказали, я и передал.
   Бурят насупился, но промолчал.
   - Кстати, а ты, куда шлепаешь то? Один, без вертухаев.
   - В ШИЗО, - буркнул тот. - А что без охраны, то там один сейчас парится, потому и большой котел не возим. Со вчерашнего дня.
   - Ну, тогда передавай привет, кенту забубенному.
   Дело было сделано. Теперь оставалось лишь ожидать результата. В том, что при скудном рационе штрафного изолятора, у Цыпы будет завидный аппетит, сомневаться не приходилось. Но, все же, пожелать ему его, было бы совсем не лишним, хотя бы с точки зрения элементарной воспитанности и вежливости.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Ночь прошла спокойно. А следующее утро, уже показало, что операция по устранению Цыпы, прошла успешно. Об этом, не замедлил засвидетельствовать, сам майор Козырев. Взбешенный до крайности, он лично ворвался в каморку Бугра и, совершенно не выбирая выражений, с порога, устроил тому грандиозную обструкцию.
   - А в чем дело, собственно говоря, - спокойно выслушав, его крутые, но малосвязные тирады, произнес авторитет. - Я что-то не пойму. У вас неприятности какие-то? А я, каким боком к ним клеюсь?
   - Боком, говоришь? Каким боком? - вновь взорвался кум. - Да тут не бок твой виден, урка позорная, тут вся твоя гнилая натура, как на ладони! Упеку! Ох, упеку я тебя. Дай только время!
   - За что, начальник?
   - Да хоть за просто так! Ну, колись, паскуда, каким макаром на этот раз, до ШИЗО дотянулся? Кого купил на корню?
   - Какое ШИЗО? Гражданин начальник.
   - Не дури, Бугор. Ох, не дури! Все равно я доберусь до тебя. Небо в овчинку покажется. Когда в крытке, до самой могилы обоснуешься!
   Выдав это и, забрызгав слюной, все, что было можно, он пулей вылетел из каморки. Но еще достаточно долго за ее стенами, слышался его, до крайности возмущенный голос. В этот день, майор лютовал напропалую и с размахом. По его инициативе, во всех, без исключения, отрядах, был учинен повальный шмон с пристрастием. И, как результат его, пустующие доселе, камеры штрафного изолятора, оказались заполненными новыми постояльцами, что называется, под самую завязку. Досталось, и подполковнику Китаеву. Однако, старый волчара, стойко снес все претензии. Но когда Козырев стал настаивать на начале особо тщательного следствия, по факту убийства Цыпы, "хозяин" все ж таки, вынужден был проявить свой железный характер.
   - Какое следствие? Ты что, майор, сбрендил? Ты же первый, и лишишься своей единственной звездочки, как начальник оперативной части.
   Этот, безо всякого сомнения, веский аргумент, несколько охладил пыл кума. Еще бы, в его карьерные планы, подобный расклад, никак не входил. Но, чтобы не потерять лицо и, выйти из щекотливой ситуации достойно, он сперва попытался перекинуть вину за произошедшее на "хозяина", а уже затем, нехотя, согласился на перемирие.
   - Ладно, подполковник. Только куда мы этого жмурика спишем? - произнес он.
   - Куда угодно, только не на убийство. Тем более, в ШИЗО, на сколько тебе самому известно, охраняемом в особом режиме. Если на самоубийство смахнем - все равно, разборов полетов не избежать. Отсюда, одно - лучше с доктором в больничке посоветуйся. Он спец и, какую-нибудь бяку отыщет. Сейчас во всех зонах, положение аховое. Так что, никто и не удивится. Хотя, не исключено, что по шапке тоже получим. Но, это уже опосля, после отчета. Кто знает, где кто из нас будет тогда.
   Козыреву, ничего не оставалось делать, как с зубовным скрежетов, согласиться с очевидным. В завершении разговора, Китаев посмотрел, на явно обескураженного кума и, вроде как, откатывая назад, примирительно произнес.
   - А лагерь, майор, будоражить не стоит. Ни словом, ни делом. Меньше люди знают - крепче спят. Да и нам с тобой, думаю, бессонница ни к чему. Подумаешь - один убийца пришил другого убийцу, а того, прихлопнул третий. Эка, невидаль!
   - И все равно, я вашего Бугра, под монастырь подведу, - процедил кум.
   - Ну, это дело твое, майор, - недобро усмехнулся подполковник. - Похоже на манию. Однако, я тебе в этом деле, указом быть не могу. Правь должность, как считаешь нужным. Тебе жить.
   В ответ, Козырев только с чувством, захлопнул за собой, тяжелую дверь начальственного кабинета.
   А тем временем, ближе к вечеру, в каморке Бугра, под смолистый чифирек, проходил и свой разбор полетов. На этот раз, обычно мало эмоциональный авторитет, совершенно не скрывал своего благодушного настроения. Во-первых, он уже успел привыкнуть, к частому присутствию Макса. Ну, а во-вторых, повод для того, сегодня, конечно же, имелся. И, весьма веский. Потому то и сгоношили чифирек, который Бугор ранее потреблял лишь изредка, а его помогала, тот и вовсе не признавал.
   - Что ж, Максюха, - произнес хозяин, на манер стопки, подняв жестяную кружку. - По всем параметрам, оно и получается, что я твой должник уже дважды.
   - Да будет тебе Бугор, - отмахнулся Макс. - Мы же не на рынке, чтобы счет вести каждому огурцу. Кто больше, а кто меньше. Какой должник? То, что ты для меня сделал, куда ценнее.
   - Нет-нет, не финти. И не строй из себя этого, как его, тьфу - альтури..., алтруи... Вот, мать то ее, в три креста, язык сломаешь.
   - Альтруиста, что ли?
   - Во-во, точняк смикитил, его самого. Моя помощь была, конечно, не без того. Но ты, чем больше на тебя смотрю, совсем не из тех, кому ноженьки переставлять требуется. Сам по себе, себя и представляешь. Оно и не плохо, даже очень хорошо. И на будущее, это запомни. Пригодится.
   - Постараюсь.
   - Ну, да ладно, - авторитет с удовольствием, отхлебнул чуток темной, вязкой, как деготь, жидкости. - Ты вот что мне скажи лучше, как тебе в изолятор удалось пробраться? Приблизительно догадываюсь, но в ум, все равно, никак не возьму. Чтобы все так срослось, как по линеечке.
   - Я и сам, честно говоря, удивляюсь, - признался Макс. - Хотя расчет, был наверняка. Лишь бы он сглотнул. А он, дурик, и сглотнул, за милую душу.
   - Так меня и интересует, что ты ему всучить умудрился? Во, где фокус.
   - Что всучить? Что нашел, то и всучил. Прошлый месяц, на складах крыс травили? Травили. Вот я и поделился с ними, немного. Да ты не переживай, они не в обиде.
   - Да ты что! Неужели такая сильная дурь оказалась? - искренне удивился бугор.
   - Не знаю, может быть и сильная. Сам то я не пробовал. Только я туда, для страховки, еще кое-чего добавил. Из народного, так сказать.
   - Опять на болотце надыбал?
   - А что? там и поганки нашлись, бледные. Волчье лыко. Правда, еще без ягод. Но самое главное, кустик цикуты отыскать удалось. Вот и получился коктейль "Откинь копыта".
   - И откуда же у тебя такие знания, малеха? Ботаник, что ли? - Бугор вообще, напрочь позабыл, что он, все ж таки, не просто зек, а заслуженный авторитет.
   - Я про все в детстве, понемногу читал, - с грустью произнес Макс. - А потом, у меня ведь отец, раньше геологом был. Иной раз, с собой в тайгу брал. Там и учил, не только различать растения, но и какое, как использовать можно.
   - Ясненько, - протянул хозяин.
   Он заметил перемену в настроении подельника. И, обладая не только завидной проницательностью, но и тактом, когда это требовалось, больше, теребить парня не стал. Однако, тягостные воспоминания, мучили Макса не долго. Вскоре, он решительно отмахнулся от видений детства, как от назойливой мухи и произнес.
   - Как думаешь, Бугор, скоро успокоится теперь кум?
   - Нет, Максюха, - изрек тот, даже не задумываясь. - Эта сука не из тех, чтобы на попятную идти. Знаю я эту породу. По большому счету, можно было и уважать. Нравятся мне упертые и небезразличные. Если бы не подлючесть в нем исконная, которая лезет со всех щелей. Потому и думаю - будет переть, пока рогами не упрется. Или не обломает их.
   - И что делать?
   - А что делать. Ничего. Нос по ветру особо держать и ухо настороже. А там, видно будет, - сказал Бугор, глядя куда-то в пространство и, неизвестно что, видя там. - Шляпу перед ним снимать, я все равно, не стану. Короче, время покажет.
   И время, действительно, показало. Правда, около двух месяцев, прошло относительно спокойно, без напряга и глобальных потрясений. Зато после этого, события, стали нарастать, словно снежный ком. Грозя на этот раз, определенно, похоронить под собой, кого-нибудь, обязательно. Все началось с того, что как-то, на территории лагеря, Макс, что называется, нос к носу, столкнулся с майором Козыревым. Удивительно, но тот находился в весьма благодушном настроении, что бывало с ним очень редко. Хотя, сомневаться в том, что кум, по должности своей, не ведал о принадлежности юного зека, к партии своего кровного врага, совсем не приходилось. И, тем не менее, почему-то именно с Максом, майор всегда был ровен в отношениях. Возможно, подобное происходило от желания, без проблем, иметь в загашнике, хоть какого-то спеца по компьютерам? Возможно. Но, скорее всего, хитрый Козырев, заглядывая далеко вперед, не терял надежды когда-нибудь, перетянуть на свою сторону, этого явно образованного, не пример другим, парня.
   А что? Последнее, являлось штукой очень даже заманчивой. Если принимать в расчет ту интрижную составляющую, которая, казалось, наполняла доверху, все естество, досужего до пакостей, кума. Ради достижения результата в будущем, можно было, и полицемерить, не в ущерб себе. Как бы то ни было, при столь неожиданной встрече, на Макса не пролился поток, положенного в таких случаях пренебрежения и обязательного обвинения в праздношатании.
   - Как поживаешь, Громов? - поинтересовался Козырев.
   - Живу, хлеб жую, - неопределенно отозвался тот и мастерски, дабы заранее оградиться от не желаемого, перевел назревающий разговор, в нейтральную плоскость. - Как ваш компьютер, гражданин начальник? Не капризничает?
   Тот растянул свои губы в редкой улыбке. Судя по всему, ему явно потрафила забота, о его любимом детище.
   - Да так, в общем, ничего, - с воодушевлением, воспринял он тему. - Правда, бывает, выкидывает кренделя. А куда деваться - техника сложная, наверное, имеет на это право.
   - Конечно, - в тон подхватил Макс. - Не мясорубка, это уж точно.
   Но кума уже понесло на любимом коньке.
   - Вот, к примеру, работаю в Ворде. А он раз, зараза, и спрячет курсор. Минут пять, ни одной буквы не напечатаешь. Словно нарочно издевается. Потом, все на свои места встает.
   - Понятно. Может вирус, где подцепили?
   - Возможно, - глаза майора стали серьезными и предельно, как ему самому казалось, знающими. - А ты бы зашел, да глянул. Прямо сейчас.
   - С удовольствием, но не могу. Понимаете, у нас на складе, инвентаризация. Всю ночь придется порядок наводить и, скорее всего, не одну, - соврал Макс.
   - Инвентаризация, говоришь, - голос Козырева вновь стал холодным и, по давней привычке, язвительно-подозрительным. - Ну, ну. Тогда, как закончится, так сразу ко мне. Я же, допоздна засиживаюсь. Да и ты, насколько мне известно, с некоторых пор, птица слишком вольная.
   - Ну, уж скажете, гражданин начальник, - усмехнулся тот.
   - В чем ошибся то? Ты ж под крылышком этого рецидивиста, обустроился плотно. Думаешь, не знаю? - глаза кума превратились в узкие щелки. - Так что, слёзку то здесь, не пускай особо. Но ничего, обрежу скоро, я эти самые крылышки. Под самое тулово. Вот тогда, пусть попробует, полетает, урка вонючая.
   Подобное, прозвучало вполне привычно. Если иметь в виду смысл сказанного. Однако, на этот раз, в голосе майора сквозили такие нотки самоуверенности, что Макс, даже не произвольно вздрогнул. Он еще раз прокрутил в памяти только что услышанное. Но, уже с пристрастием. Выходило, что такой опытный интриган, каким являлся майор Козырев, по любому, не стал бы молоть языком, просто так, ради красного словца. Если бы не имел в заначке, чего-нибудь особенного. Потому, несомненно, был повод серьезно насторожиться.
   - Ну, ладно, мне пора, - произнес Макс, старательно не показывая собственной озабоченности.
   - Давай, давай, особо презрительно, бросил ему в след кум и, в почти приказном порядке, добавил. - Что б в ближайший вечер, был у меня. Инвентаризатор.
   Ноги, сами понесли Макса в каморку Бугра. Настолько его озаботила угроза, прозвучавшая только что из уст мстительного майора. Там, он застал довольно комичную картину. Заслуженный авторитет, будто простой шнырь, стоял на карачках, пребывал в явном недоумении и, что-то старательно нашаривал под своей шконкой.
   - А, это ты Макс, - произнес он, завидев помогалу. - Проходи, садись.
   Затем, хозяин кряхтя поднялся. Отряхнул руки, колени и со вздохом уселся на постель. Однако, еще целую минуту после этого, в каморке висела зыбкая тишина. Бугор, судя по всему, не желал делиться пустяшной заботой, заставившей его заняться изысканиями и просто, раздумывая по инерции, собирался мыслями. Что же касалось гостя, то он тоже был в некотором замешательстве от услышанного недавно. Но, по чину младшего, тактично ожидал своей очереди на слово.
   - А ты, что такой дерганный? - наконец, поинтересовался авторитет. - Случилось что?
   Этот короткий вопрос, вверг Макса в еще большее замешательство. Ведь на деле, ничего особенного не случилось, а потому, стоило ли, придавать значении, своим непроверенным подозрениям. К козням майора, здесь уже давно привыкли. И они, в любом изложении, были совсем не новостью. Но, тем не менее, прикинув, так и эдак, Макс решил поделиться.
   - С кумом, базар только что вел, - проронил он. - Надо же, нос к носу сошлись, совершенно случайно.
   - Ну, и?
   - Опять грозился, паскуда. Только на этот раз, мне показалось, что не на пустом месте. Уж больно уверен в себе был. Да и рожа, словно от крахмала, аж трескалась, поначалу.
   - Он всегда уверен. За то и бабло свое получает, - вполне резонно, промолвил Бугор. - Кстати, ты не видел мой нож?
   - Нож?
   - Вчера в нем надобности не было. А позавчера, помню, был. Куда-то запропастился, ума не приложу. Надо же, впору на домового грешить. А что, сявка-"крыса", сюда влезть поостережется, хоть и замка на двери нет, - задумчиво произнес хозяин.
   Нож у Бугра был его гордостью. Подаренный кем-то из мастеровых зеков уже здесь, он и впрямь, был сотворен, очень даже прилично. С большой выдумкой и фантазией. Широкое, идеально отполированное лезвие с канавкой и изящная ручка из оленьего рога, украшенная на конце, ощерившимся человеческим черепом. Теперь, была понятна истинная причина, столь нелепой позы авторитета, шарящего под шконкой. Столь нелепой, что Макс невольно усмехнулся.
   - Да здесь, где-нибудь. В щель, наверняка, завалился, - произнес он.
   Но тут, совершенно неожиданно, на манер молнии, в его голове пронеслась ослепительная догадка. Которая, вмиг связала воедино, удивительное исчезновение ножа, с недавней фразой Козырева, о скором подрезании крыльев авторитету. От подобного посыла, явно не сулящего ничего хорошего, Макс даже разинул рот.
   - Подожди, Бугор, - наконец, выдавил он из себя. - Когда, говоришь, нож пропал? Не сегодня?
   - Да на днях, не иначе. Но не сегодня, точно. Я целый день никуда не выходил, а надобность в нем, только что подоспела.
   - Хреново!
   И Макс, в нескольких емких фраза, рассказал хозяину, о своем разговоре с Козыревым и тех, на поверку, вполне обоснованных подозрениях, возникших у него после этого.
   - Да-а-а, - только и смог произнести тот, внимательно выслушав. - Ты прав, действительно, хреновее некуда. Думаешь, его работа?
   - Ну, не сам кум, конечно же, скрысятничал. Это ясно. У него шестерок валом. Но факт! Посуди, какая масть ему катит. На ручке, наверняка твои пальчики остались. Раз! А потом, твой финак на предъяве, обязательно кто-нибудь, да опознает, в любом отряде. Вот тебе и два!
   - Да, Макс, и насчет пальчиков ты в самое "яблочко" впер, и насчет всего остального, - отозвался Бугор и, серьезно задумавшись, продолжил. - Вон, что кумушек задумал, паскуда. Свалить меня напрямки, через Монгола не удалось. Так, сука, решил, как бы, моими руками "овцу" завалить. Ловко, ничего не скажешь. И, что самое главное, хрен определишь, где и когда жахнет.
   - А может, попробуем по отрядам пощупать базары? - не совсем решительно, предложил Макс, сам, прекрасно понимая, абсурдность данного предложения.
   - И что ты думаешь, эта самая "овца", подойдет к тебе и скажет, что ее завтра валить собираются? Нет, дорогой, она об этом, ни ухом, ни рылом. Да и тот, кому будет поручено, наверняка, сейчас тоже ничего не знает. А даже и знает, все равно не скажет. Короче, расклад ясен предельно - трекнет кум, когда надо, пихнут бедолагу под ребро, да и кинут где-нибудь за складами. А из ребер, мой ножичек, как метка, торчать будет. На те, пожалуйста, берите изверга тепленьким.
   - Что же делать, Бугор?
   На этот раз, даже у прожженного и многоопытного рецидивиста, ответа не было. Задуманное Козыревым, обладало на редкость, холодной и просчитанной безукоризненностью. И, конечно, по любому, давало ему в руки, практически стопроцентный результат.
   - Догнал, все ж таки, сука, - стукнув себя по коленкам, зло бросил Бугор. - Не мытьем, так катаньем. Да, Максюх, в этом разе, отмыться куда труднее будет. Если оно вообще, возможно.
   - А что, если мы опередим это дело? - вдруг, предложил помогала.
   - Это, как, опередить? Тут не гонки, малеха, а штука серьезная. Что ты опередишь? Кого?
   - Так Козырева и опередим. Ударим первыми и, концы в воду. Как ни крути, а иного выбора, у нас все равно нет. В мышеловке, все средства хороши - не мы этот тупик придумали. А, Бугор?
   - Да ты что, спятил, Максюха? Кума на вилы? Такого на моей памяти еще не было, - буквально задохнулся от противоречивых чувств авторитет. - Да ты знаешь, какой хай поднимется потом? Всю зону на уши поставят. И будут лопатить до тех пор, пока не докопаются. А кто под руку попадет, такого фитиля вставят, что до самой могилы хватит с лишком. Я же первый в кандидатах, об этом весь лагерь знает. Нет, хрен редьки не слаще. Уж лучше ждать, куда кривая выведет. Кто его знает, может и обойдется.
   - Нет, Бугор, ничего не обойдется, - тихо, но решительно, промолвил Макс. - Есть у меня одна идейка. Забавная, но, думаю, на сто процентов гарантии, вполне потянет. Кто я, в конце концов, чистильщик, или хвост собачий? Да и кум под определение твари, как раз подходит, без натяга и со всеми своими потрохами.
   - Не говори так, Макс, все равно не говори, - охолонил его авторитет. - Скажи лучше так - обложили, что волка бешенного и даже лазейки не оставили. Какие уж тут пардоны. И все равно, еще раз говорю - стоит ли?
   - Стоит! - прозвучал короткий ответ.
   Сославшись на то, что уверен только в конечном результате, а детали, должны будут приложиться по ходу, Макс не стал излагать суть своей идеи Бугру. Зная способности своего помогалы, тот и не требовал, но сопротивлялся до последнего. Однако, в конце концов, вынужден был уступить. А уже затем, с нескрываемым интересом, принял активное участие в подготовке своего будущего, железобетонного алиби. Для этого, раздобыли в больничке какую-то вонючую гадость против клопов и густо забрызгали ею каморку. После чего, у авторитета, оставался только один единственный выход - идти в какой-нибудь барак и, на глазах у многих, сославшись на клопиную незадачу, перекантоваться пару дней безвылазно.
   Что же касалось Макса, то после того, когда все было приготовлено и Бугор, в компании счастливых блатняг, уже травил байки в одном из бараков, он приступил к действиям. Сперва чистильщик терпеливо выждал, пока зона, в большинстве своем, кроме скучающих на вышках часовых, погрузилась в сон. После чего, он тенью, незамеченным, пробрался к клубу. И, когда увидел, что в бывшем красном уголке горит свет, с облегчением вздохнул. Майор Козырев был на месте и, наверняка, плодотворно трудился во благо дальнейшего совершенствования системы исполнения наказаний. Кум совершенно не удивился появлению мастера. Договоренность, все ж таки, была, а ослушаться приказа, тот никак не мог. Это заметно польстило самолюбию служаки. Однако, оставаясь верным себе, он не замедлил скорчить соответствующую физиономию.
   - А, Громов, явился не запылился, - выдал кум, стараясь быть предельно пренебрежительным.
   Затем, майор повел носом, подозрительно принюхиваясь. Наконец, отыскав источник противного запаха, он сморщился, как печеное яблоко и, неодобрительно глянув на подчиненного, тоном оскорбленного в лучших чувствах барчука, изрек.
   - Чем это от тебя прет, мать твою? В дерьме купался, что ли?
   - Так на складе, заодно с инвентаризацией, решили потравить всякую тварь. Ее ведь сейчас столько развелось - жуть, - не моргнув глазом, оправдался Макс.
   - Тут ты прав, - осклабился майор. - тварей хватает. И не только шестиногих и четвероногих с хвостами.
   Конечно же, это была претензия на остроту и камешек в огород зеков. Однако, Максу ничего не оставалось делать, как подобострастно согласиться. Хотя, подумал он совершенно иначе.
   - "В погонах со звездами, ее тоже хватает!".
   - Ладно, садись, - между тем, распорядился Козырев.
   При этом, он, вдруг, засуетился и, вырвав, откуда-то чистый тетрадный листок, протянул его спецу.
   - Только мышку, своими вонючими грабками не лапай. На, возьми хоть это, - обеспокоено сказал он.
   Макс отнесся к подобному молча и, даже с показным пониманием. Но в мыслях, опять, не замедлил отметить.
   - "Ну, что за проницательность! Прямо, золото, этот майор! Даже знает, что оставлять здесь свои пальчики, мне совсем не резон. Что ж, начало не плохое. Надо думать, что и концовка, окажется в самую жилу!"
   Как заправский программист, Макс достаточно быстро установил причины электронной проблемы. Просканировал оба диска, определил точку восстановления системы и, уже спустя всего полчаса, доложил.
   - Полный ажур, гражданин начальник. Больше кренделей для вас не предвидеться. Никогда.
   Все это время, майор не спускал с него глаз. Стоял за его спиной и, явно не желая унижаться до расспросов, старательно пытался постичь сам, смысл таинственных манипуляций мастера.
   - Ну-ка, ну-ка, поглядим, чего ты стоишь, на самом деле, - недоверчиво проронил он, не чинясь, спихивая зека со своего места.
   Затем, он устроился на стуле и принялся проворно щелкать мышкой. Теперь уже Макс оказался за его спиной. Все складывалось, как никогда, удачно и, надо было действовать дальше. Отступив несколько шагов назад, он подошел к статуе Дзержинского и легонько уперся плечом в гипсовую шинель. Наверное, озадаченный подобным, железный Феликс, тем не менее, легко поддался назад. Оставалось лишь ногой, тихонько, отвести, удерживающие его подпорки и отпустить. После чего, колосс, не замедлил вернуться в прежнее положение. потом, еще мгновение, он раздумывал, что ему делать дальше, но, подчиняясь непреложным законам физики, стал медленно падать.
   Увлеченный отремонтированным компьютером, Козырев, продолжал ревностно проверять труды подчиненного. Не замечая ничего вокруг себя. Наверняка, он даже и подумать не мог о том, что когда-нибудь, ему придется так, непосредственно близко, познакомиться с отцом-основателем мрачной системы. Падение гипсовой махины, заняло доли секунды. и, вот уже, жесткий нос кумира, с характерным хрустом, вонзился прямиком в темечко своего ревностного почитателя. Остальное же, происходило так, как и должно было происходить. Голова кума, расколовшаяся от подобного "поцелуя", как перезревший арбуз, безвольно ткнулась в цветной экран монитора. А фигура грозного чекиста, распадаясь на составляющие, совершенно бесстрастно, как и положено бездуховному гипсу, правда, с грохотом, завершила благое дело. Максу, мысленно похвалившему себя за столь точный расчет, оставалось только ретироваться с места печального события. Что он и сделал. Точно так же, тенью, как и явился сюда.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Прав оказался Бугор. Что ж, опыт, он и был опытом. Действительно, трагическая гибель начальника оперативной части, вызвала такой ажиотаж, что по сравнению с ним, любое цунами, казалось лишь безобидным волнением в мелком корыте. На следующий же день, после произошедшего, из округа прибыла многочисленная комиссия высоких чинов и, принялась выворачивать наизнанку все, что можно было вывернуть. И, даже более того. Стали проводиться замеры, расчеты, допросы и прочая дребедень. Однако вскоре, девятый вал следственных мероприятий, стал медленно, но верно, сходить на нет. Было абсолютно неизвестно, к чему там пришли спецы-дознаватели. Если брать точно и по обнаруженным фактам.
   Но, судя по всему, а особенно по всегда досужей молве, которая в эти суматошные дни ни на минуту не утихала, змейкой переползая из барака в барак, дело решили спустить на тормозах. Иными словами, чтобы не будоражить общественное сознание, итак запуганное ростом преступности, наверняка, постановили, что куда выгоднее будет списать случившееся, на не совсем обычный, но все таки, несчастный случай. Эдакое трагическое недоразумение. Сама формулировка которого, напрочь отсекала всякий спрос, с кого бы то ни было. В том числе и с начальства, очень привыкшего, к своим теплым креслам. Репортажей о злоумышленниках, леденящих кровь и, заставляющих вставать волосы дыбом, и без того, по стране хватало с лихвой. Это в столице, было бы невозможно накинуть узду на вездесущих журналистов. А здесь, в убогой глуши, сама замшелая обстановка вокруг, вполне потворствовала подобному решению.
   Конечно, во всей этой круговерти, следовало отдать должное и Максу. Не оставить благодатной почвы для задоринок, тоже стоило дорогого и многого. Поговаривали, что отыскали и нож Бугра. Тот самый, пропавший, с роговой ручкой и черепом на ней. Его обнаружили в столе Козырева, аккуратно спеленатым в чистый целлофан и явно ожидавшим своего часа. Так что, моральные муки, в данном случае, были совсем неуместны. Так же, как и реверансы с соплями, в жестокой борьбе за элементарное выживание. Кто кого! А кто не успел вовремя увернуться, тот и проиграл. Будь он, хоть при погонах и орденах, или в серой, безликой робе арестанта и с запредельным сроком на шее.
   Зато, после всего этого Содома, как обычно бывает после жестокой грозы, в зоне наступила долгожданная тишь и благодать. Если, конечно, таковым, можно было вообще назвать бытие в волчьей стае. Жившей по собственным, предельно жестоким законом и, прочно стоявшей на собственной же, морали. А вскоре, прислали и нового кума. Он оказался в звании чуть пониже, но его понимание сути острожного мира, не шло ни в какое сравнение с прежним, козыревским. Лакированным сугубо столичным менталитетом и испорченным кабинетными инструкциями. Хотя капитан, тут же, получивший кличку Паганель, наверное, за то, что носил круглые очки-велосипеды, тоже, никак не разделял принципы повального либерализма, но, на фоне прежнего кума, смотрелся вполне своим. На поверку, он оказался крут неимоверно, но с понятиями считался и, судя по его первым шагам в новой должности, на беспринципную подляну, был не особо горазд.
   А между тем, даже отгороженное от остального мира "колючкой", время продолжало бежать исправно. Правда, резиновости в нем, было по-прежнему, многовато. Но все равно, месяцы сменяли месяцы исправно, а времена года, как и положено было им, следовали один за другим. Правда, не стоит утрировать полностью и говорить, что Макс не замечал, как тает его срок. Но все же, когда в одной, теперь уже довольно частых, бесед с авторитетом, они затронули эту тему, он искренне удивился тому, что отсидел большую часть когда-то отслюнявленного судом. Кстати сказать, их отношения с Бугром, обрели необычайную прочность. И, хотя рецидивист, все так же, никогда не позволял себе, опускаться до банального панибратства, в разговорах за жизнь, мог теперь отрываться предельно, без опаски, потерять лицо. Да и возраст, наверняка, постоянно сподвигал его на то, чтобы постараться вложить в сознание помогалы, волноломы, против ошибок собственной, без сомнения, разудалой молодости. Так было и на этот раз, за привычным крепчайшим чаем. По прошествии, примерно, года, после описанных выше, событий.
   - А что, Максюх, сколько тебе кирзу, топтать то осталось? - вдруг, вроде как, на пустом месте, поинтересовался Бугор.
   Макс невольно задумался и, мысленно пролистав месяцы, ответил.
   - Около года. Надо же вроде, и глазом моргнуть не успел.
   - Верю, согласился авторитет. - Оно и не успел, что большую часть, на стрёме за себя, приходилось мытариться. Только, последние деньки, самые тягучие - по себе знаю.
   Он многозначительно замолчал, скорее всего, припоминая свои прежние срока и, пять, заметно повеселев, выпалил.
   - Слышь, малеха, а что если мы тебе условно-досрочное сгоношим? А? мне кажется, не хреново будет.
   - Разве выгорит? - искренне удивился Макс.
   - А почему и нет. Нарушений режима, за тобой особых, не числиться. Так ведь? Правда, в передовиках и массовиках-затейниках, тоже не ходишь. Но этот факт, поверь мне, всем по барабану. Надо бы, это дело, с "хозяином" перетереть, - загорелся Бугор.
   - Попробуй, - не особо возрадовавшись, обозначился собеседник. - Какой дурак, против то будет, если такая радужная шара, сама в руки попрет.
   - И попробую, - всерьез раздухарился рецидивист. - Да, что там пробовать! Точно говорю - вылетишь отсюда, как пробка. Только вопрос в другом. Куда потом подашься. Ты ведь сирота круглая, насколько я знаю? Ни кола, ни двора, чтобы голову преклонить.
   - Не сгину.
   - Ну, это не дело - сгину, не сгину, - возразил Бугор. - Чтобы прошаландаться полгодика, и опять на нары? Кому это надо? И тебе, ни в коем разе нельзя. Парень ты башковитый, вот и развивайся на воле, как положено. А весь этот фарт, оставь тем, у кого извилин хватает только на то, чтобы кожу синим истыкать. А потом, как тот индюк, бить себя в грудь и сопли пузырями раздувать. Времена нынче не те, Макс, чтобы по срокам хлестаться. Житуха на воле, ты посмотри, какая разноцветная стала.
   - А я и не собираюсь, вновь на нарах парится.
   - Да тут, по большому счету, многое от тебя и не зависит. Образования и спецухи достойной, у тебя нет. Это раз! Голову преклонить, чтобы хоть родственники сдерживали, получается, тоже негде. Это два! Дяди миллионщика, в помине нет. Это три! Вот и суди, что остается. Ладно, подумаем.
   Думал Бугор основательно и достаточно долго. Минула одна неделя. За ней, не замедлила пролететь следующая. Однако, все оставалось по-прежнему. Перспектива освободиться до завершения срока, конечно же, завладела Максом. Но он, по собственной инициативе, не стал торопить события, несерьезной назойливостью. Во-первых, полностью доверял рассудительности и завязкам своего благодетеля. Ну, а во-вторых, не без помощи Бугра, перед ним, вдруг, всплыла целая масса проблем. О которых, он раньше, почему-то, даже и не задумывался серьезно. Действительно, а куда, собственно говоря, он собирался податься, в случае освобождения? Где и кто его ждал, с распростертыми объятьями? Да у него, даже шмоток нормальных не было. Не говоря уже о другом. Чем заняться, например. Из всего этого, Макс четко продолжал стоять лишь на единственном - любой ценой, он продолжит искать поиски своих родителей. А потому, с завидным упрямством, как ни крути, вытекало непреложное - быть ему, рядом с криминалом и дальше по жизни. Иного, в свете его благородных целей, просто не существовало.
   По прошествии времени, Бугор сам вернулся к данному разговору. И, судя по его настрою, который Макс уже научился понимать досконально и загодя, авторитет имел в заначке, что-то реальное. Хотя, чего уж там, балаболить и просто сотрясать воздух. Он никогда мастаком не был. Да и ранг не позволял подобного. Вот и теперь, поглядев на помогалу проницательным взглядом рентгена, прожженный зек выдал.
   - Короче так, Максюх, насчет твоей "удочки", вроде как, дело сдвинулось с мертвой точки. "Хозяин" не против, если там, в каком-то кабинете, подмахнут бумагу. А подмахнут, в этом я уверен. Не скрою, бабками пришлось немного подмазать. Не без того. И ты, особо не бухти - у меня должки перед тобой, что на кобеле блохи. Считай, это авансом в мой должок и зачтется. Ладно, о деле - ходка у тебя первая к тому же, да и молодость за тобой, в союзниках, так сказать. Короче, срастется, не иначе.
   Макс достаточно сдержанно отреагировал на это известие. Правда, только внешне. Внутренне, же, его буквально захлестнула волна приятной благости. Ну, а Бугор, по достоинству оценив его умение держать себя в положенных рамках, между тем, продолжил.
   - И о будущем твоем, я тоже подсуетился. На первое время. А там, оперишься когда - выбирай дорожку сам. Короче, есть у меня корешок, плотный корешок, в Хабаре. По молодости мыкались на пару и, я его уже лет пятнадцать не видел. Но все равно, малявами перекидывались и, бывало, даже курьерами обменивались. Он сейчас в городе, большой человек, со связями, не в пример тутошним. Но и нами не гнушается. Нет-нет, да и пришлет передачку. А то и баблом в общак взгреет. В общем, блюдет масть, хоть и перекрасился капитально.
   - А кто он? Чем занимается? - поинтересовался Макс.
   - Насчет того "кто", скажу так. кликухой своей, он уже лет пять, как не пользуется. До бела отмываться, значит до бела. Ему там виднее. Да и тебе она не зачем. Потому, что он мужик серьезный, при клифте классном. Ну, и тачки естественно, в обществе положение, опять же. Так что, может не понять и правильно, между прочим, сделает. Зови его, как все - Шелепов Юрий Семенович. Теперь, чем занимается. Тоже, конкретно не скажу. Вроде как, бизнес крупный. Но, где он сейчас, без нашего брата то, обходится? Вот и суди сам из того.
   - А я ему, в какие ворота, тогда?
   - Как в какие? Ты же спец, каких поискать еще надо! Чистильщик! Сам говорил. Юрию Семеновичу, такой человек, позарез нужен. Отвечаю.
   - В киллеры я не пойду, - жестко заявил Макс.
   - А кто тебе говорит, что в киллеры? Я и сам бы тебя не пустил и базар за тебя вести не стал. у киллеров, брат мой, жизнь слишком коротка. Да и просто из волыны палить, много ума не требуется. А у Шелепова, как я понял, бизнес очень большой. А где большой бизнес, то одна бяка выпрет наружу, то другая. Однозначно. Вот и нужен ему, толковый человек, чтобы дорожку подчищал и за этим, как его - имиджем приглядывал. Вот и скажи теперь, кто лучше тебя с этим делом справиться? Уж я то, твои способности, на деле проверил, за что и ответ могу держать в полный рост, что не мякину подсовываю.
   На минуту, Бугор задумался, одновременно, давая возможность собеседнику, сполна переварить информацию. После чего, стал говорить дальше.
   - Понимаю, что в белых перчатках, оно бы куда сподручнее было. Но ты, Максюха, не хуже меня знаешь, что при нынешней жизни, одними пощечинами, да щелчками по носу, не проживешь. Короче, если условно-досрочное выгорит, к Шелепову покатишь. А я тебе с собой, письмишко знатное сварганю. Лады?
   - Лады, - выдавил из себя Макс.
   А что ему оставалось делать?
   - Но, но, выше нос, - подбодрил авторитет. - Кстати, при Шелепове, тебе куда легче будет, своего должничка сыскать, беспалого. Если на него, уже свой портной не нашелся, кто бушлат деревянный состряпал. Времени то, сколько прошло.
   - И все равно, буду искать, - упрямо произнес Макс.
   - Вот, и я об том же. Ищи. А найдешь, пулю ему в об, гниде. Оно, при месте, да при возможностях, это дело сварганить, куда сподручнее будет. А там, ежели сработаешься, то и Шелепов, сам подсобит. У него руки длинные, да и память - любой позавидует. Наверняка, каждого урку с отсидок помнит. Не то, что я. А их у него, тоже, не мало было.
   - Не нужно мне помогал. Это дело мое, личное.
   - Ну, как знаешь. Личное, так личное. Короче, решено? Или как?
   - Решено, чего уж там хвостом крутить, да Белоснежку из себя строить, - грустно усмехнулся Макс.
   Как бы ему ни хотелось, он был вынужден признать правоту опытного авторитета. А уж если признал, то жалеть, о чем-либо, было не в его правилах. Поэтому, следовало просто встряхнуться. С холодной рассудительностью, поставить галочку на очередном этапе своей жизни. Поблагодарить Бога, что удалось без проблем выйти их этих страшных жерновов и, переходить к новому, пока еще неизвестному, но уже определившемуся этапу.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Поезд "Ванино-Хабаровск", запыленный и обшарпанный до невозможности, медленно подполз к конечной точке своего следования. Позади остались редкие станции с утлыми деревянными вокзальчиками. Которые, казалось, будто только что выползли к железнодорожной колее из темной, неприветливой тайги, чтобы явить свой заплеванный перрон многочисленным пассажирам. А заодно, предоставить его зачуханнным старушкам, лениво торгующим, единственным в этих краях, ходовым овощем на все случаи жизни - дикорастущей черемшой.
   Макс вышел из вагона, еще не совсем привыкнув к шкуре вольного человека. по привычке, затравленно осмотрелся и тут же, поймал себя на мысли.
   - "Вот черт, веду себя, словно дешевый урка, который, только что, скрысятничал доляну, чьей-то заначеной пайки. Надо срочно избавляться от этой рабской хренотени."
   После чего, он нарочито вздохнул полной грудью, распрямил плечи и, как полагается нормальному пассажиру, первым делом взглянул на небо. Оно было свинцовым и мало радостным, а из низких туч на нем, накрапывала мелкая, противная морось. Погода, явно не желала радоваться возвращению еще одного бывшего зека, к обычной жизни. Хотя, что там погода. У самого Макса, на душе, совершенно не было, даже маломальского ощущения праздника. Да и откуда ему было взяться, у абсолютно одинокого волка. Нет, даже не волка, а кота, который гуляет сам по себе - как он сам когда-то определил свою ипостась. Однако, это совершенно ничего не меняло. Жизнь вокруг него кипела. Кто-то встречал родственников сдержанно, кто-то в открытую радовался, кто-то, едва ступив на перрон, деловито, прекрасно сознавая, куда направляться теперь, исчезал в людском водовороте. А он, торчал в нерешительности на перроне, как чернокожий абориген, среди жизнерадостных и суетливых альбиносов.
   Наконец, закинув за плечо, видавший виды рюкзак, Макс еще раз глубоко вздохнул и, решительно пошел от этой круговерти, к стоянке такси. Там, он по памяти, назвал адрес, деловитому шоферу-частнику и, уже спустя несколько минут, катил по серым улицам краевого центра, изредка, позволяя себе окунаться в воспоминания четырехлетней давности. Ехать, пришлось достаточно долго и, судя по всему, куда-то, на окраину города. Хотя, бурное время, уже достаточно успело перемешать эти, когда-то непреложные понятия - центр и окраина. Как правило, первые, сохраняли свое значение, лишь по давно заведенному прядку. А вот вторые, под воздействием бешеных денег новых русских, становились не менее значимыми во всех отношениях - дороги, магазины и так далее. Даже, если оказывались расположенными, где-нибудь у черта на рогах. Но обязательно, в ранее заповедной зоне.
   Наконец, шоферюга, заломивший, кстати, несусветную цену, будто его потасканный "японец" работал, как минимум на ракетном топливе, лихо затормозил у серого двухэтажного здания. Оно явно было построено недавно и, особой вычурностью не отличалось. Но, некая тяжеловесность в его архитектурных формах и намек на благополучие в нем обитающих, конечно же, чувствовались. Скорее всего, это был офис, пока еще неизвестного Максу, Юрия Семеновича. Хотя, общепринятых в таких случаях, рекламных щитов, вокруг не было и в помине. Более того, на стене задания, сбоку от широкой двери, не было и положенной таблички.
   - "Да, судя по всему, не очень то любит, этот господин Шелепов, рекламировать свою деятельность, - подумал Макс. - Что ж, поглядим. Оно, может и к лучшему. Мне ведь тоже, отираться в киношных офисах, особого резона нет".
   У фасада здания, слева от парадного входа, имелась тщательно расчерченная на условные боксы, автостоянка. Но почему-то, в данный момент, она была практически пуста. И, только два труженика дорог, мокли на ней по соседству, в обозначенных по асфальту белым, прямоугольниках. Однако, эти авто, более, чем красноречиво свидетельствовали о материальных возможностях хозяина мрачноватого сооружения. То, что иномарки принадлежали ему, сомневаться не приходилось - не пешком же пришел сюда господин Шелепов.
   Одним из авто, был довольно экзотический в этих дальневосточных местах, "Хаммер". Огромный, громоздкий и вызывающий вполне законную, восхищенную оторопь. Кстати, очень даже похожий на старый, добрый "Виллис", только бывший, по сравнению с ним, явным акселератом. Второй автомобиль, был куда привычнее для глаза, но от этого, не менее респектабельнее. Навороченный и сверкающий "японец". По сути дела, истый младенец, если сравнить с теми его собратьями, что извлекали со свалок страны Восходящего Солнца, тысячами.
   Отдав должное созерцанию техники и машинально, сделав в своем мозгу некоторые пометки, в связи с этим, макс поднялся по широким ступеням к центральному входу. И вот здесь, совершенно неожиданно и, абсолютно не утруждая себя даже азами этики, путь ему, преградил, внушительных размеров детина. Правда, затылок его выбритым под привычный "ноль" не был, да и строгий костюм, придавал охраннику, предельную респектабельность. Но все равно, жлобское начало, не смываемое, наверное, ничем, упрямо перло из него, даже сквозь дорогую ткань. А, нарочито торчавшая из-под мышки, рукоять пистолета, не оставляла никаких шансов, для легковесности восприятия, видимой действительности.
   - Куда намылился, деятель? - пророкотал жлоб, выставив на манер щита, свою необъятную грудную клетку. - Стой, где стоишь. И, если есть что сказать - говори.
   Макс не смутился и не обомлел. Он спокойно, без суеты, осмотрел детину с ног и до голову, а уже потом, произнес.
   - К Юрию Семеновичу Шелепову. Лично.
   - Ха, - осклабился тот. - Ты что ж, думаешь, к хозяину каждому босяку, путь открыт запросто? Какие дела?
   Гость молча сглотнул явную обиду и, достав помятое в дороге письмо, протянул его охраннику.
   - От Бугра я. Все договорено.
   Детина повертел конверт перед своим носом. Посмотрел на просвет. Даже, почему-то, понюхал его и, возвращая назад, без обиняков, выдал.
   - С зоны, что ли откинулся, бедолага?
   - С нее самой, - совсем не дружелюбно, процедил Макс.
   После чего, жлоб несколько расслабился. Он достал из кармана костюма, нечто, похожее на "уоки-токи" и пробасил в микрофон.
   - Буза, здесь к шефу, от Бугра какого-то. Провентилируй вопросик, если желание есть.
   - Сделаем, - хрипло отозвалось устройство и разразилось конкретным внушением. - А насчет "желания", Митяй, сколько тебе говорить - не на базаре арбузы стережешь. Ты же лицо предприятия, мать твою!
   Детина посерьезнел на глазах и, даже попытался неуклюже вытянуться во фрунт. Что было очень комично наблюдать со стороны. Видимо, за дисциплиной, здесь следили на совесть. А тем временем, в динамике, вновь послышалось потрескивание. И, следом за ним, раздался голос неведомого Бузы.
   - Пропусти его. Только, как положено.
   - Ну, что ж, топай, братан. Добро получено, - осклабился Митяй, пряча переговорное устройство. - Только торбу свою, здесь оставь. Да пощупаю я тебя малость. Уж не обессудь, порядок такой. Слыхал, что Буза приказал - "как положено"
   Сказав это, он взял у Макса рюкзак! И, взвесив на руке, отложил его в сторону. После чего, жлоб довольно ловко пробежался своими медвежьими лапами, по телу посетителя. Снизу вверх.
   - Чисто, - пророкотал он сам себе, в завершении манипуляций.
   Что, вероятно, означало: "Можешь идти".
   К удивлению Макса, первый этаж заведения, представлял собой, практически обычную контору. Правда, народу здесь было не много. Но все остальные атрибуты, в виде деловито снующих девиц, в коротких юбочках и с папками под мышкой, а так же набора особенных звуков и запахов, характерных для любого преуспевающего офиса, тут присутствовали в полном объеме. Однако второй этаж, куда указали идти Максу, поражал своей абсолютной пустынностью. В широком коридоре, если и попадались на глаза редкие персонажи, то они явно не имели ни какого отношения, ни к менеджменту, ни к маркетингу, ни даже к обычному референтству.
   Кабинет хозяина, тоже поразил посетителя. Во-первых, при нем, абсолютно не было, даже намека на обычную приемную. В классическом понимании этого слова. Вместо непреложных шкафов и стола секретарши, в небольшом предбаннике, располагалась лишь пара диванов и столько же кресел. На одном из которых, восседал весьма вальяжный бодигард. Скорее всего, это и был тот самый, заочно знакомый, Буза. Потому, что, он даже не одарил вошедшего должным вниманием и спокойно, дал ему прошествовать дальше. Ну, а во-вторых, кабинет был столь огромным, что в нем, наверняка, можно было играть в мини-футбол. Кроме стола, в святая святых хозяина, присутствовало и много иных вещей. На первый взгляд, совсем не свойственных обычным апартаментам, даже очень крупного чиновника. И, если с присутствием громадного сейфа и не менее громадного домашнего кинотеатра, у одной из стен, еще можно было согласиться, то наличие почти настоящей барной стойки, вызывало недоумение. Зато, наверное, не плохо характеризовало пристрастия шефа - испить и закусить с толком, не сходя с рабочего места. И, вполне может быть, по необходимости и без проблем, превращать кабинет в эдакий конференц-зал с намеком на фуршет, для большого количества особенных посетителей.
   К претензиям на утонченный вкус, можно было отнести и многочисленные картины. Они не могли, конечно же, быть дешевыми подделками. И, если не являлись и шедеврами, то все равно, развешаны были по стенам, явно большим профессионалом и знатоком. Не исключено, что самим хозяином. А потому, непременно, предназначались для созерцания, но, никак не просто, быть яркими пятнами, на, в общем-то простеньком, стеновом декоре. И только ковровая дорожка, протянувшаяся от самой двери до стола, несколько диссонировала, со всей остальной продуманностью. Она не отличалась, ни шириной, ни ворсом, ни особой расцветкой. Поэтому, при виде ее напрашивалось единственное, чисто прикладное назначение ковра - гасить звук шагов посетителей. Хотя, вполне может быть, дорожка представляла собой, какой-нибудь, особо ностальгический элемент, из богатой биографии господина Шелепова. Кто мог ведать причуды сильных мира сего?
   Сам Юрий Семенович сидел за столом и, совершенно не скрывая своего искреннего интереса, пристально разглядывал посетителя. Это был сухощавый, подтянутый мужчина, которому, по всей видимости, лет пять назад перевалило за полтинник. Его волосы, некогда, без сомнения, смоляные, сейчас были подернуты густой, благородной проседью. И только брови на его лице, отражавшем некую претензию на породистость, буквально поражали своей густотой и насыщенностью оттенка. Сразу, было совершенно невозможно представить, что этот человек, одетый в костюм с иголочки, когда то, был близко знаком с нарами и парашей. По крайней мере сейчас, на это ничего не указывало в его облике. Даже полунамеком.
   Руки Шелепова, были тонкими, даже, можно сказать, артистическими. На них, не было и следа, положенных, если отталкиваться от биографии Юрия Семеновича, татуированных перстней. Да и его речь, как в этом Макс убедился позже, не была засорена под завязку, жаргонными оборотами. Короче - преуспевающий делец, с основательной претензией на аристократизм и богоизбранность. Да и только.
   - Ну, что застыл в дверях? Проходи, присаживайся, - произнес Шелепов. - Как там мой дружок, старинный поживает?
   - Живет Бугор, что ему сделается, - коротко ответил Макс, устраиваясь на стуле, стоящем в ряду, сбоку у стены.
   - Да ты бери стул, и к столу двигай, - распорядился хозяин. - Что это за разговор, когда глаз друг друга не видишь. Мы ж не китайцы какие - косить в сторону. Значит живет, говоришь, Бугор?
   Макс подхватил стул и, пристроившись по другую сторону тяжелого, дубового стола, молча потянул письмо.
   - То, что цену словам знаешь, это хорошо, - проронил Шелепов, принимая конверт. - А то, некоторые, как только из-за "колючки" выдут, так хоть замок на губы вешай. Болтают и болтают, какими героями были там. Слушать тошно.
   Сказав это, он углубился во внимательное чтение и читал, достаточно долго. Время от времени, Юрий Семенович отрывался от текста, бросал взгляд на Макса и вновь погружался в строчки. Иногда, хмыкал, а иной раз, с явным удивлением, выгибал свои густые брови, крутой дугой. В общем, далеко не поверхностно, а с обстоятельным толком, проникал в самую суть послания. В этот период вынужденного безделья, Макс тоже, зря времени не терял. Он еще раз, уже внимательнее, окинул взглядом необъятный кабинет. Затем, перевел взгляд на стол. И вот тут-то, его словно прошило электрическим током. Настолько неожиданным оказалось то, что он увидел рядом с перекидным календарем и обычным набором канцелярского органайзера. Это была, самая настоящая граната-лимонка. Что она делала на столе, сразу, охватить разумом, было невозможно. Скорее всего, она тоже, являла собой какую-то особую прихоть хозяина. Граната со взрывателем и чекой в нем, не просто лежала, как пустая безделица. Из нее, в том числе, была составлена довольно оригинальная композиция. Ребристый, зловещий в своей истинной сути, металл, возлежал на нефритовой подставке, а поверх сферы, восседала, тоже нефритовая кокотка. Она была полностью обнаженной и, грациозно поджимала свои длинные ножки, словно нежилась на вполне безобидном шаре. Оторвавшись от письма, буквально на секунду, Шелепов перехватил удивленный взгляд гостя и довольно ухмыльнулся.
   - Она настоящая? - воспользовавшись случаем, спросил Макс.
   - У меня здесь все настоящее, - не без гордости, вымолвил хозяин.
   Тем временем, наконец-то, знакомство с рекомендацией было завершено. Юрий Семенович отложил исписанные листки в сторону и степенно откашлялся. После чего, он стал говорить. Но тоже, очень степенно и, с какой-то особой назидательностью в голосе. Чувствовалось, что этот человек, совсем не чужд, не только побеседовать, что называется, за жизнь, но и пофилософствовать в удовольствие, в отношении сложного мироустройства, в целом.
   - Да, расписал тебя Бугор, ничего не скажешь. Прямо, Джеймс Бонд какой-то. о мозгах твоих толстый намек дает. Говорит, устроены очень правильно. Это хорошо.
   - Я не читал письмо, - произнес Макс.
   - Ладно, ладно, ершиться. Я же тебя не на честность проверяю. Просто, констатирую, что узнал только что. Да и не беда бы была, если б прочел о себе, - усмехнулся Шелепов. - А насчет чистильщика, это вы не плохо придумали. Кто знает, наши дела разные. Может и действительно сгодишься. Зовут то как?
   - Макс.
   - Макс? Ну, а погоняло?
   - Да, как-то не прилипло ни одно. Так, и малолетку, и зону Максом прошел. Сам иногда удивляюсь.
   Юрий Семенович улыбнулся и, не сдержался от соблазна, вывести, из действительно, любопытной ситуации, очередное резюме. Судя по всему, он на них, был очень даже горазд.
   - Это хорошо, что не прилипло. Значит, из другого ты теста, парень. Совсем из другого. Прав тогда Бугор. Но ты не горюй особо. Гораздо хуже, когда иной, еще имени своего законного не осознал полностью, а уже с удовольствием, на какого-нибудь Пузыря откликается. Тогда то, сову по полету и видно - не будет с него человека, уже никогда.
   - Спорить не могу, - произнес Макс.
   - А ты и не спорь. В этом тоже, особого геройства нет - горло драть, - с претензией на крылатое выражение, изрек Шелепов и тут же, сменил тему. - Если Бугор утверждает, что ты специалист большой, тогда и проверим тебя, не откладывая. Денег я тебе дам. В долг, естественно. Приоденься по вкусу, сними квартирку тихую в городе. На все, про все, тебе неделя. Заодно и паспортишко законный успеешь справить.
   Макс моментально напрягся и, буквально весь, превратился во внимание. Он никак не ожидал, что его деятельность у нового хозяина, будет способна, сразу взять такой завидный спурт. Судя по довольной ухмылке, едва заметной волной, прошедшей по холеному лицу Шелепова, подобная серьезность подопечного, доставила ему огромное удовольствие. Он сделал паузу, а затем, все таким же, ровным тоном, продолжил.
   - Потом, двинешь во Владивосток. Устроишься в гостинице и, отдыхай себе. Отдыхай и смотри телевизор. Желательно местный канал. Больше на этот счет, говорить ничего не буду. Если действительно такой умный, как Бугор расписал - будет возможность проявить это самый ум.
   - Постараюсь, - отозвался Макс.
   Он не переставал удивляться тем метаморфозам, которые так стремительно стали происходить с ним. Но старался тщательно скрывать свои истинные ощущения.
   - Думаю, что постараешься, - вновь усмехнулся Шелепов. - А иначе, ты мне без надобности. У меня и своих обормотов хватает, кто только по указке, даже писать норовит ходить. Ладно, едем дальше. Потом, навестишь одну квартирку. Адресок я тебе дам. Там живут двое моих людишек. Как раз из тех, что на кликуху, раньше стали отзываться, чем на имя родное. Передашь им от меня привет. Ну и...
   - И...?
   - И приедешь назад. Если прихватишь сувенирчики, я буду доволен. Все. Как говорится, с Богом и счастливого пути.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Выйдя из кабинета Шелепова, Макс крепко задумался. Во-первых, и впрямь, он никак не ожидал подобного приемы, что называется, с места в карьер. Во-вторых, заданный, без всякого сомнения, хитрым и мудрым, одновременно, Юрием Семеновичем, ребус, требовал отгадки. Причем, без двусмысленностей и, каких бы то ни было, натяжек. И, от правильного решения его, зависело очень многое. Хотя, справедливости ради, следовало отметить, что основные контуры истинного смысла последнего, в голове Макса уже успели определиться. Да и в контексте его амплуа чистильщика, плутать в потемках недоумения, тоже было, как-то не солидно. А раз так, оставалось лишь домыслить детали, в соответствии с ними основательно подготовиться и действовать.
   Свои бытовые проблемы, Макс утряс гораздо раньше отведенной на это недели. Теперь, в новом одеянии, в стиле которого превалировала, удобная, во всех отношениях, спортивность, он, практически, ничем не отличался от обычных людей. А короткая зековская стрижка, даже наоборот, как нельзя лучше, вписывалась в целостность образа. Потому, уже через четыре дня, он вылетел во Владивосток. Правда, оказавшись на месте, Макс впервые ослушался шефа и принял решение, по собственному разумению. То есть, не стал рисоваться в отеле, а снял отдельную комнатку, у богобоязненной старушке, на окраине города. Хозяйка, с пониманием отнеслась к прихоти щедрого клиента и, почему-то, стойко уверовав в то, что ее квартирант, непременно спортсмен на отдыхе, безропотно отдала престарелый "Панасоник" в его полное распоряжение. Только посетовала, что хорошей антенны, у нее не имеется. Но это, вовсе не явилось бедой - местное телевидение, пенсионер-"японец" принимал устойчиво. А большего и не требовалось.
   В течение последующей недели, Макс откровенно бездельничал и, чтобы не напрягать старушку подозрениями, каждый день выходил в город. Однако к вечерним новостям, он обязательно возвращался в свою уютную комнатушку. После прелестей зоны, подобное отдохновение, да еще, практически на берегу моря, было безусловно приятно. Но, по мере того, как шли дни, нарастало и понятное напряжение. И вот, в один из вечеров, наконец то, Макс понял, что его напряженное ожидание закончилось. Диктор на экране телевизора, искусно придав своему лицу выражение вселенской скорби, пополам с желанием, сообщить нечто суперинтересное, произнес. Глядя на монитор электронного суфлера, но казалось, прямо в душу зрителям.
   - "...Сегодня вечером, около 22-х часов, в жилом доме не улице Лазо, совершено покушение, на известного в городе, бизнесмена Н. Нападавшие, поджидали жертву у дверей его квартиры и при появлении того, открыли шквальный огонь из пистолетов "Макарова". От полученных, многочисленных ран, Н. скончался на месте. По свидетельству единственного очевидца, злоумышленников было двое. На обоих, в момент нападения, были черные маски-шапки, с прорезями для глаз. После совершения убийства, оба сели в темную "Хонду", припаркованную неподалеку и отбыли в неизвестном направлении. Вскоре, автомобиль "Хонда", был найден брошенным, в одном из спальных районов города. Как оказалось, машина была угнана, буквально накануне и, даже пока не числилась в розыске. Прокуратурой города, возбуждено уголовное дело по данному факту. Рассматриваются различные версии, в том числе, связанные и с профессиональной деятельностью бизнесмена Н. Она была разносторонней, но основу, составлял экспорт подержанных автомобилей из Японии. В городе был введен план-перехват, но...."
   - Так, - произнес Макс. - Если мне не изменяет интуиция, это как раз то, что мне и требовалось.
   Он выключил, теперь уже не нужный телевизор, поднялся с кресла и подошел к своей постели. Здесь, чистильщик, вынул из-под матраца вороненый "ТТ" с глушителем и, погладив его холодную сталь, положил на место. После чего, он вновь расположился в кресле и предался рассуждениям вслух.
   - Итак, что мы имеем. Сейчас 23-10. значит покушение было совершено чуть более часа назад. Оперативно работают телевизионщики, ничего не скажешь. Что дальше? Скорее всего, город плотно блокирован. Поэтому, отморозки вряд ли решатся покинуть его тут же. К тому же, у них имеется квартира - идеальное и безопасное лежбище. Значит, будут отлеживаться. Как долго? Неизвестно. Но, если сейчас к ним заявиться - дверь не откроют. Оно и понятно - нервы на пределе. Что остается? Навестим их, когда немного спадет пена. Завтра, например.
   На следующий день, Макс, как всегда, вышел в город. Там было все относительно спокойно. Если не считать того, что большинство милиционеров, правили патрульную службу, несколько ретивее обычного. В одном из магазинов, он приобрел шикарный банный халат и, чтобы излишне не испытывать судьбу, сразу же, вернулся обратно в квартиру. Для проведения операции, Макс выбрал дневное, послеобеденное время. это было вполне логично. Ибо, по его разумению, при свете дня, бдительность у большинства людей, сильно притупляется. Да и, как правило, после плотного обеда, часть крови, командируется на помощь желудку. Тем самым, отбивая у индивидуума, всякое желание мыслить, а лишь предаваться сытой благости. И тут, совершенно ничего нельзя было поделать - природа и гены, штука, серьезная и неоспоримая.
   Дом, по указанному в записке Шелепова, адресу, он отыскал достаточно быстро. Это оказалась обычная хрущоба. В которой, ко всему прочему, давненько не делался ремонт. В обшарпанном подъезде, было тихо. Макс, на всякий случай, еще раз прислушался, внимательно огляделся и вынул из пластикового пакета, банный халат. Классная вещь, смотрелась на убогом фоне запустения, скажем прямо, не очень. Словно ханское одеяние, среди серого нищенского рубища. Однако, и роль халату, отводилась сугубо бутафорская, рассчитанная на психологию обычного обывателя. Какими мы все, без исключения, являемся, оказываясь расслабленными, в родных стенах.
   Накинув халат на плечи, Макс принялся не чинясь, настойчиво и, даже нагло, барабанить в дверь нужной ему квартиры. Хотя рядом, на стене, стоило только руку протянуть, чернела кнопка электрического звонка. Некоторое время, внутри было тихо. Только тишина эта, оказалась обманчивой. О чем, достаточно красноречиво, засвидетельствовал дверной глазок, с холодной бесстрастностью, выказавший характерную тень, мелькнувшую по ту сторону. Итак, внимание было привлечено. Оставалось добавить максимум достоверности, в компанию к накинутому на плечи халату.
   - Эй, сосед, - придав голосу взвешенное раздражение, произнес Макс. - Ты, что это делаешь. Нельзя же так. я только что, ремонт отгрохал, а у тебя, трубы в ванной текут. Так дело не пойдет, сосед. А ну, открывай. Я же знаю, что ты дома.
   Тень в глазке мелькнула еще раз, но характерного звука открываемого замка, увы, не последовало. И Макс, решил добавит фантазии в антураж. Для пущей достоверности.
   - Ну, что смотришь на меня, как баран на новые ворота? - погрозил он, прямо в кругляш глазка. - Да не боись ты, вместе помаракуем, что делать. У меня и инструмент имеется. или гляди, я сейчас участкового позову. Тогда оплатишь мне ремонт копеечка в копеечку. Доиграешься. Открывай, по доброму.
   Последнее, произвело должное впечатление. За дверью закопошились и вскоре, она немного приоткрылась. Ровно настолько ,чтобы явить, заспанную, очевидно с похмелья, тупую рожу.
   - Чего надо? - прохрипела рожа, тяжело вращая глазами в набрякших орбитах. - Какая вода, нахрен. Ты что, мужик?
   - Мокрая, братан, мокрая, - спокойно изрек Макс.
   В то же мгновенье, его рука из-под халата, поднялась на уровень лба киллера и, раздался сухой щелчок. Словно кто-то надумал, расколоть грецкий орех. Парень, так ничего и не успел понять. Отброшенный выстрелом, почти в упор, он отшатнулся назад и медленно, стал оседать на пол. А Макс, уже двигался дальше., в направлении единственно в квартире, комнаты. В этот самый момент, оттуда послышалось.
   - Да ты, Кирюха, чё ты там застрял, в натуре? Лапшани этому фуфлу, что враз устраним аварию, и все дела. Все равно, нам вечером отсюда линять. Ну, чё ты там заглох?
   Кирюха, к которому так эмоционально вызывали, конечно же, отозваться уже не мог, даже, если б сильно захотел сделать это. Но, вместо него, через порог, ступил Макс.
   - Ты кто? - выдавил из себя, весьма озадаченный подельник.
   - Архангел Гавриил. Слышал о таком? - процедил гость.
   Глаза у отморозка тут же, округлились. И, уже через доли секунды, по ним стало ясно, что парнишка оказался не только понятливым, но и прытким. Не ожидая дальнейшего развития событий, он изогнулся кошкой, и бросил свое тело в сторону. Туда, где на полу, валялась подушка. Что было под ней? Наверняка пистолет. Однако, дотянуться до него, заведомо обреченному, так и не удалось. "ТТ" в руке Макса дважды плюнул свинцом и, обмякшее, в одночасье, тело, с глухим звуком, безвольно шлепнулось на половине намеченного пути.
   - Вот и лады, - констатировал гость. - Можно и уходить.
   Он уже собрался сделать это, как в его голове, магнитофонной записью, прокрутились слова Шелепова, сказанные им в последнюю очередь.
   - "...прихватишь, сувенирчики, я буду доволен..."
   Сувенирчики. Что имел в виду, старый пройдоха? Но рассуждал на этот счет, Макс не долго. По всему получалось, что от него, просто требовали доказательств его успешной деятельности. Поэтому, он огляделся по сторонам, в поисках достойного предмета. И тут, его взгляд остановился на серьге, которая болталась в ухе, распластавшегося на полу киллера.
   - "Вот, это будет в самый раз", - подумал он.
   К его удивлению, второй отморозок, успокоившийся в прихожей, тоже не желал отставать от подельника и, в его ухе, так же, красовалась серьга.
   - Молодцы, ребята, проявили заботу, - с грустной усмешкой, промолвил Макс. - Да и Шелепову - навар прямой. Как раз пара образовалась.
   В тот же вечер, он покинул Владивосток и, уже на следующее утро, был в кабинете шефа.
   - Ну, и как проветрился? Как море, воздух? - спросил тот, пронизывая подчиненного хитрым взглядом. - Хотя, какое море - на улице, почти зима.
   Однако, Макс не ответил ничего. Он молча разжал кулак и выложил перед Юрием Семеновичем две серьги. Тот глянул на доказательства, усмехнулся и, небрежно сгреб их ладонью, в приоткрытый ящик стола.
   - Лады, - произнес он после этого.
   И вновь, в упор и, почти не мигая, воззрился в сидящего напротив. Но Макс на взгляд не ответил. Хотя, буквально кожей, чувствовал не только особую пристрастность хозяина, но и его явное желание поговорить о гораздо большем. Совсем не исключено, что в философско-возвышенном аспекте. И действительно, после того, как визуальная часть общения была завершена, Шелепов произнес.
   - Не жалко было убивать то?
   - Жалко, - совершенно не рисуясь, ответил Макс.
   - Ну, а что ж тогда, через себя то переступаешь?
   - А у меня был выбор? Или выход какой?
   На что, Юрий Семенович усмехнулся и, откинувшись на спинку стула, сменил тон на менторский.
   - Выбор, дорогой, мой, он всегда есть. Как и выход, между прочим. Не даром, кто-то из великих сказал: "Даже в камере сырой, выход есть - петля". Каково?
   - Может вы и правы, - вздохнул Макс. - Но в петлю, мне пока, рановато. Вы вот, свои серьги уже получили, мне, моим должничкам, еще раздать их предстоит.
   - Должнички, это штука святая, кто бы спорил, - снисходительно согласился Шелепов и вновь, с удовольствием демагога, претендующего на эстетство, поспешил вернуться к излюбленной теме. - Однако, жизнь и смерть, согласись, вещь, очень даже занятная. Если отбросить религию и все надуманное с потолка. Допустим, как разрешить проблему, кому стоит жить, а кому и нет?
   - Я над этим не задумывался.
   - Правильно, у тебя еще все впереди. Но все равно. Интересно же получается, - с явной увлеченностью, продолжил хозяин. - Вот, пацифисты, орут во всю глотку. А что они орут, если разумно прислушаться? Ахинею! Война всегда была регулятором человеческого общества. Так сказать - очистителем его от скверны. Ну, и механизмом естественного отбора, естественно. Почитай о спартанцах - ни одного хилого не найдешь. А потому, что люди, настоящие люди, не достойны жалости, а лишь уважения. Или, китайцев возьми - наплодились, миллиард с гаком. И что? Скоро друг друга жрать будут. Да и порода где? Муравьи, да и только! Только пахать, как рабы и могут. А человек, опять же, настоящий человек, он совсем не для этого объявился на Земле. Он царствовать должен и стремиться к возвышенному.
   После столь длинного монолога, Юрий Семенович, довольный собственным красноречием, вздохнул. И, для пущей убедительности, чтобы воссоздать обстановку нормального диспута, потребовал признания собственной правоты.
   - Ты согласен со мной?
   - Откровенно говоря, я не совсем понял вас, - тихо сказал Макс.
   Хотя, все прекрасно понимал. Более того, эта тема, являлась уже давно избитой, в долгих беседах с Бугром. Однако, в данный момент, он негласно принял хитрый вызов хозяина, направленный на доскональное прощупывание собеседника. А потому, повел свою игру. Тоже, не менее хитрую.
   - Да что тут понимать, - делано вознегодовал тот. - Все проще пареной репы. Есть люди, которые имеют исконное право жить. А есть особи, которые только зря небо коптят.
   - И им, право на жизнь не дано?
   - Точно!
   - Так это, еще Ницше говорил, - махнул рукой Макс.
   - Да, что Ницше?! Это я говорю. Я! Юрий Семенович Шелепов!
   - Извините, а кто должен определять, эти самые категории? - несколько откатил назад собеседник.
   - Как кто? Ты что, Макс? - Шелепов явно разогнал своего конька. - А ум, а сила? Эти вещи, скажу тебе, всегда в одной упряжке. И, одно из другого следует. Есть ум, будет и сила. Но, под силой, совсем не следует понимать, только накачанные бицепсы. Это не та сила, это просто особый вид мяса.
   - Иными словами, в данном случае, ваша сила? А что, если найдется другая?
   Шелепов задумался, но только на минуту и для проформы, судя по всему, у него и на это, имелся давно заготовленный ответ. Потому, профессионально выждав положенную паузу, он произнес.
   - Это, еще на каких весах взвешивать. Ладно, поговорили. А ты молодец, Макс, действительно, не наплел Бугор - мозги в порядке. да и дело сообразил во Владике,, как положено. Хвалю. Тогда перейдем, сразу же, к рутине. В общем так, твоя задача - всегда находиться в тени. Зря не светиться, ни здесь, ни по ресторанам. Вроде бы, как мой человек и, в то же время, как сам по себе. Пусть, кому охота, голову ломают. Телефончик я тебе дам, но и его, используй только для дела. Даже мой номер, в память не вводи. А мне потребуешься, так я и сам звякну.
   Сказав это, он встал и подошел к огромному сейфу, расположенному сразу же, за его стулом. Там он копался не долго. И уже вскоре, вернувшись на место, небрежно бросил перед Максом, тугую пачку банкнот.
   - Бери, заработал, - проронил он, тоном мецената. - И, можешь пока отдыхать.
   С этого самого момента, следовало понимать, что жизнь Макса, определилась в некотором русле. Так, по крайней мере, хотелось думать ему самому. Беспроволочный телефон, очень быстро, разнес среди приближенных Шелепова, весть о появлении в окружении шефа, весьма ценного кадра. Конечно же, все и догадывались, для каких именно дел, осторожный во всем Юрий Семенович, приблизил к себе недавнего зека. Но, по заведенной и неписанной традиции, старательно делали вид непосвященных. Много знать, в этой специфической среде, было крайне нежелательно. Однако, так или иначе, каждый считал своим долгом, проявлять к отношению к Максу, должное почтение. Тем самым, как бы, отдавая дань, всегда безгрешному выбору и чутью шефа. Поначалу, это даже забавляло его. Но постепенно, он привык подобной данности.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Если не считать некоего морального дискомфорта, в остальном, жизнь Макс, на очередном ее этапе, стала складываться, по всем параметрам, довольно удачно. Конечно, он не желал полностью соглашаться с воззрениями Шелепова. Однако отчасти, в силу известных обстоятельств, чистильщик все же, не мог, хотя бы частично не разделять их. Оказавшись на свободе, да еще при большом количестве незанятого времени, Макс невольно возвращался в памяти, к ужасным событиям, постигшим его в юности. И, уже сквозь призму их, стискивая зубы от злобы и бессилия, с ненавистью смотрел на любого, отмороженного уголовника. В каждом из которых, видел, если не убийцу своих родителей, то определенно, особь из той же, презренной стаи.
   Потому, и в делах, поручаемых ему Юрием Семеновичем, оставался всегда предельно холоден. И, уж конечно, старался не давать волю не только жалости, но и пространным рассуждениям на этот счет. От всего этого, суперменом, он себя вовсе не ощущал и особого удовольствия, от безраздельного владения чужими жизнями, не испытывал. Отсюда, и получалось - работа, как работа. Ни хуже и не лучше других. Не им придуманная и не им востребованная. А только жестоким, ко всем без исключения, временем. Действительно, кому-то следовало обретаться в ипостаси ассенизатора, пока страна, по самую макушку, не затянулась презренным дерьмом. На том, что такое же дерьмо, если по большому счету, и водило его рукой, он сознательно не заострял внимания. Иначе, получался замкнутый круг абсолютной безысходности. Порою, под настроение, Макс даже видел себя солдатом, храбро сражающимся с нечистью. Благо, что в детстве, мама много читала ему книжек. Где главные герои - Добрыни, да Иваны, бесстрашно секли головы всевозможным Соловьям-разбойникам и прочей погани. Однако эти видения, явно болели лишь оправданием себя. Поэтому, достаточно скоро, он отвергал их напрочь.
   Что же касалось своей цели, то уже в первый месяц существования на свободе, Макс понял, что это дело, только теоретически казалось легким. На практике, все выглядело намного сложнее и проблематичнее. Уголовная среда, все еще продолжала зиждется на том, что отыскать в ней, даже подобие правды, было фактически невозможно. А уж задавание вопросов, и вовсе не поощрялось, а лишь вызывало, вполне законные подозрения. На которых, при желании, можно было построить любые, самые фантастические домыслы, способные довести, вплоть до навешивания ярлыка засланного органами стукача. Иными словами, Максу оставалось надеяться, только на его Величество Случай.
   Кстати сказать, в последнее время, он стал все явственнее ощущать, что его злость и боль, постепенно теряли былую остроту и ничего с этим поделать, было нельзя. Не стоило же, в самом то деле, начинать биться головой об стенку и сознательно вводить себя в бесконтрольный психоз. Когда уже сама месть, становилась только элементом, существующим, ради самого факта мести. Каждому и по любому случаю. Поэтому, Максу все чаще и чаще, вспоминались слова мудрого Бугра, без обиняков, спаровавшего пресловутого беспалого, с деревянным бушлатом. Но, скорее всего, это, все ж таки, было происками времени. Оно время, продолжало исправно выполнять свою функцию извечного ластика. Стирать многое, лечить душевные раны и во множестве, взамен былого, нагружать память, все новыми и новыми впечатлениями и поводами для раздумий.
   Откровенно говоря, Шелепов не особо перетруждал своего курьера, по сугубо специальным поручениям. Определение чистильщик, не совсем понравилось Юрию Семеновичу и он, не чинясь, как и привык, переделал его на более изящный, по его убеждению, лад. Отчасти, корни бездействия, произрастали оттого, что в обширном хозяйстве бизнесмена-рецидивиста, было все предельно отлажено и к крайним мерам, приходилось прибегать не часто. Поначалу, Макс даже удивлялся подобному обстоятельству и чувствовал определенное неудобство. Но поразмыслив, как-то, на досуге, сделал для себя небольшое открытие.
   Конечно, господин Шелепов никогда не был, и просто не мог быть меценатом. А деятельность Макса, пусть даже не частая, зато гарантированная в результатах, исправно приносила хозяину ощутимую экономию. И, что самое главное, оберегало со всех сторон, его незапятнанный имидж. Если возникала проблема с устранением кого либо, через третьи руки нанимались киллеры. Их, при существующей повальной безработице, среди молодых и горячих, было хоть пруд пруди. Они делали свое дело, а кардинально подчищенные потом Максом, позволяли Юрию Семеновичу, не только не тратиться попусту, но и тем самым, отсекалась, мало-мальски заметная ниточка, ведущая в его чертоги. Правда, это открытие Макса, лежало, что называется на поверхности и, было возведено им в данный ранг, только от нечего делать.
   Зато, шеф никогда не упускал случая, чтобы не навязать подчиненному очередную беседу. Смысл ее, всегда был известен заранее, какая бы тема, не избиралась - продемонстрировать достойному собеседнику, широту собственных воззрений. Макс это понимал прекрасно и стойко выслушивал весьма пространные разглагольствования, выдаваемые за истину, в непререкаемой инстанции. А что оставалось делать? К тому же, это общение, в значительной степени, служило сближению и взаимопониманию. Чем, в положении Макса, пренебрегать было, никак нельзя. Ведь доверительность всемогущего Шелепова, в конечном итоге, неминуемо распространялось и на остальные аспекты этого своеобразного сотрудничества. Но самое основное, позволяло курьеру по сугубо специальным поручениям, иметь ощущение, пускай все равно иллюзорной, но, все ж таки, свободы и относительной безопасности. Постепенно, рос и авторитет чистильщика. И это, в результате привело в тому, что Шелепов, будучи по натуре, несомненно, человеком творческим, стал позволять себе замахиваться и на более сложные задачи. Причем, желательно, с многоходовками, но по-прежнему, с железобетонной гарантией, относительно незыблемости собственных интересов.
   Однажды, мобильник Макса, вновь ожил бравурной мелодией. Подобное, случалось не часто, но никогда не вызывало, ни восторга, ни удивления. И на этот раз, парень не только не взглянул на дисплей телефона, но даже, не стал его включать. Просто, принялся спокойно собираться. Шелепов, встретил своего курьера, очень уж сосредоточенным. Что при его жизнелюбии, бывало достаточно редко. Для проформы, Юрий Семенович задал несколько, совершенно ничего не значащих вопросов. Но, по тону хозяина, Макс сразу же почувствовал, что на этот раз, пространной беседы, с претензией на философский диспут, не предвидится. И действительно, после вопросов, Шелепов без перехода, приступил к делу.
   - Проблема возникла, Макс, - начал он издалека. - Хотя, что греха таить, без этих самых проблем, никогда и не жили. Только в них и обретаемся. Короче так, задание, которое я сейчас тебе поручу, много сложнее, чем те, что были раньше. Потому и требует, особого творческого, я бы сказал, подхода.
   - В космос лететь придется? - осторожно пошутил тот.
   На что, Шелепов улыбнулся, показывая, что как истый демократ, шутку принял. Но тут же, посерьезнел и продолжил.
   - Если б в космос. Ну, да ладно. Короче, вот тебе расклад. Есть у нас один товарищ - Нестеров, фамилия. В Краевой Думе сидит и очень плотно сидит. А так, со стороны глянешь, так ничего путного и не скажешь - амеба амебой. Однако, это обманчивая штука. Власть этот тихушник, имеет конкретную, да и в бизнесе не дурак. Не то, что большинство крикунов-горлопанов. А все потому, что в очень важном комитете обретается. Но, и это еще не все. С самим губернатором, почти в братьях. А у того, сам понимаешь - прямой выход на Кремль.
   На этом месте, Юрий Семенович, решил выдержать паузу и многозначительно посмотрел на подчиненного. "Секешь, мол, масштаб? Как ни крути, но это не просто, барыг деловых, в могилу сводить!". Только Макс, был по-прежнему, абсолютно спокоен.
   - Так вот, -продолжил хозяин. - Есть люди, у которых интерес к этой амебе, появился большой. Кто, что - это не твоего ума дело. А вот насчет остального, мозгами пораскинь. Потому, как заранее знаю - буча поднимется неимоверная. И, сколько голов, при этом полетит, тоже неведомо. Но землю изроют, что твои кабаны, это точно. А я, свое спокойствие, ценю высоко и ты это знаешь. Но и отказать хорошим людям, тоже, не имею права. Вот и остается, дорогой мой, вся надежда, только на тебя.
   - Никак в киллеры, меня производите, Юрий Семенович? - тихо произнес Макс, показывая, что подобная перспектива, его не очень то устраивает.
   - Какие киллеры? Ты что? - спохватился тот. - Мне тебя разменивать на пятаки, ни в коем случае нельзя. Даже, за ради этого думца. Но, всю организацию, ты взять на себя должен. Ради гарантии. Обычно, я подготовку и наем спецов, Бузе поручал. Знаешь ты его - начальник моей гвардии. Только это дело особое, большого интеллекта требует. Ну, а потом, как и положено, все подчистишь технично. Чтобы ни к тебе хода не было, ни ко мне щелочки. Лады?
   Сказав это, Шелепов потянулся к оригинальной статуэтке на своем столе. Сначала, он взял с гранаты нефритовую красавицу, полюбовался ею и, сполна утолив свои эстетические чувства, со вздохом, отложил ее в сторону. После чего, шеф взял с подставки, саму "лимонку". Вероятно, тем самым, хитрый интриган, ничего не делавший так просто, хотел продемонстрировать нечто значимое в себе. Но Макс не стал напрягаться в этом плане, а лишь ради приличия, еще раз поинтересовался.
   - Неужто, в самом деле настоящая?
   - А то, - отозвался хозяин, показывая на ладони все необходимые боевые причиндалы.
   В разрезе творческого подхода, к намечавшейся акции, разговор был исчерпан. Теперь, предстояло перейти к деталям и срокам. Что касалось последнего, здесь все было ясно и уместилось в короткое: "Как можно быстрее, но без спешки и без прокола". А вот об остальном, надо было говорить.
   - В чем сложность, не понимаю, - осторожно закинул удочку Макс. - Нанять профи, и все дела.
   - Не все так просто, как кажется, - улыбнулся Шелепов. - Живет этот депутат в доме, что частное агентство охраняет. А эти ребята, свой хлеб даром не едят. Да и в объятья женушек, они там попадают не как все смертные. На лимузинах, прямо в подземный гараж вкатывают. Остальное время, этот придурок, в Думе сидит безвылазно. Там его, тоже не достанешь. Можно, конечно, оказии дождаться, но это долго.
   - А что с охраной?
   - Обычная. Два жлоба.
   Шелепов задумался, но уже спустя минуту, встрепенулся вновь.
   - Есть, правда, одна зацепочка. Но тоже, не стопроцентная. Раз в неделю, этот Нестеров, в японском ресторанчике отмечается. Суши любит, эстет хренов. Я своих людишек, подсылал пару раз, поинтересоваться со стороны. Так вот, думец за одним столом, со своими гориллами, блюдо потребляет.
   - Вот там, мы его и прищучим, - предложил Макс.
   - Можно, но тоже, не все так просто. В этом японском ресторанчике, если один повар настоящий японец, и то хорошо. А так, китайцы содержат. Отмечаются, естественно, где надо, исправно. А потому, и порядок в своей вотчине, блюдут предельно. Там, гарантию даю - не разложишься и не прицелишься толком. Там, если уж браться, наглость отмороженная нужна и неожиданность.
   - Значит, будет и наглость, и неожиданность, - заверил Макс.
   Шелепов вновь задумался. На этот раз, думал он долго, продолжая вертеть в руках "лимонку". Наконец, он водрузил гранату на место, посадил на нее нефритовую красавицу, и выдал.
   - Лады. Мастырь на свой разум. Я тебе доверяю полностью. Единственное подскажу - у речного вокзала, бильярдная есть, там исполнителей без труда отыщешь. Но, договор прежний - сам особо не светись и урку из себя прожженного не строй. Враз расколют. А расколют, ко мне хода больше не имей. Сам найду, если что.
   - Все будет нормально, - отозвался чистильщик.
   - А я и не сомневаюсь, - изрек хозяин, демонстрируя широчайшую улыбку прирожденного мецената и человеколюба.
   Но по этой улыбке, впервые за все время, макс довольно явственно понял, что в случае любого прокола, его собственная жизнь, не будет стоить и ломаного гроша. Уж Юрий Семенович, постарается обелить себя кардинально.
  
  
   Х Х Х
   В бильярдную у речного вокзала, Макс отправился тем же вечером. Отыскать ее, не составило труда, а само помещение, буквально поразило своим необозримым пространством. Скорее всего, когда-то, это был цех какого-то предприятия. Теперь, здесь звучала тихая музыка, продавалось пиво, а за множеством столов, затянутым зеленым сукном, вовсю шла азартная игра. То, что шары катали исключительно на деньги, сомнений не вызывало. Вместе с дробным стуком кости о кость, заполонившим все, под низким потолком, как часть должного антуража, висела густая и неподвижная пелена табачного дыма. Его сладковатый привкус, казалось, никогда не выветривался отсюда и невольно наводил на мысль, что контингент, собравшийся здесь, предпочитал прожигать жизнь в комплексном варианте. Шары, пиво и марихуана.
   За границами ярко освещенных бильярдных столов, царствовал полумрак. И, данное обстоятельство, устраивало Макса, как нельзя лучше. Однако, зря он переживал. На его появление, ни кто не обратил даже капли внимания. Принцип личной свободы, если брать навскидку, имел право витать здесь, в самом воздухе и безо всяких проблем. Под тем же самым потолком, вместе с клубами марихуанного дыма. Та, по крайней мере, максу показалось с первого взгляда. Он взял себе пиво и, устроившись на одной из скамеек у стены, приступил к неспешному наблюдению.
   К этому времени, в его голове, уже имелся некий план. Так что здесь, требовалось подыскать к нему, достойных во всех отношениях кандидатов в исполнители. Причем, не просто отморозков с двумя руками, ногами и подобием головы, а непременно отвечающих строго выверенным требованиям, согласно задумке. Что касалось самого плана, в принципе, он был немудреным и отталкивался, прежде всего, от китайской составляющей японского ресторанчика. Потому-то сейчас, Макс искал не просто исполнителя, абы какого, а непременно китайца или, на крайний случай, корейца. По его мысли, узкоглазый соплеменник, удостоился бы, куда меньших подозрений и пристального внимания в заведении. Остальная же ставка, должна была быть поставлена, только на его предельную наглость и завидную сноровку. Чтобы, по крайней мере, вовремя смыться.
   Подходящий для него субъект, попал в его поле зрения, по прошествии примерно часа. Это был юркий китайчонок. Судя по всему, наша отечественная зона, в которой он непременно умудрился побывать, пошла ему на пользу. Парень довольно сносно лопотал по-русски, а по его дерганным манерам, можно было определить, что он находился несколько не в себе. Причиной тому, могло быть единственное - пристрастие к наркоте и отсутствие в данный момент, денег на нее. Этакая непруха, если учесть специфику заведения, где в долг не работал никто. Связываться с наркоманом, в данном случае, Макс не боялся. Во-первых, на задуманное им дело, мог пойти только отъявленный пофигист с задурманенными напрочь мозгами. Ну, а во-вторых, предмет его интереса, являлся китайцем и просто, обязан был, обладать лучшими качествами своих соплеменников. Хотя бы на половину. Одним из которых, была беспрекословная исполнительность.
   Столкнуться, как бы, невзначай, с китайчонком, проблемой не стало. Банка пива, предложенная тому на халяву, моментально раскрыла не только уши, но загадочную душу азиата. Как говориться - бери не хочу.
   - Что, тяжко? - участливо поинтересовался Макс.
   - Тяско, тяско. А как зе не тяско, если бабла нет, - ответил тот.
   Он с удовольствием потягивал дармовое пиво. Но одновременно, предельно обостренной интуицией давишнего пройдохи, уже предчувствовал будущую возможность поживиться. А потому, искоса, своими щелками-глазами, приглядывался к неожиданному благодетелю. И он, конечно же, был прав. В этом месте, благотворительность была штукой редкой и, откровенно мало уважаемой. А если и проявлялась, то непременно, скрывала под собой, какой-то определенный интерес.
   - Ну, это дело поправимое, - многообещающе, произнес Макс.
   - Тсё надо делать? - тут же, с предельной готовностью, отреагировал китайчонок и без обиняков, выдал на гора, все свои, по его разумению, лучшие навыки. - Могу стрелять, нозиком могу владеть коросо. Тсё есё?
   - Стрелять, говоришь, умеешь? А если я тебя пострелять немного попрошу, подпишешься? Совсем немного. Пару раз всего.
   Китайчонок задумался. Но по его ушлым глазенкам, было видно, что делает он это, только ради пущей важности. Потому то, достаточно скоро, он выдал. Кратко, зато ёмко.
   - Цена?
   - Ну, брат, ты даешь, - усмехнулся Макс, - За этим, дело не встанет, не обижу.
   - Все равно - цена, - вдруг, уперся азиат и не замедлил обрисовать причину тому. - Кого стрелять? Больсой человека, очень трудно стреляти. Охрана есть. Опасность есть.
   - Ну вот, что, деятель, - несколько сменил тон наниматель. - Если бы мне требовалось муху шлепнуть, такую, как ты, я б на барахолке за бесценок, мухобойку купил. И все дела.
   - Ладна, ладна, - засуетился китайчонок. - Будем говорити.
   Иными совами, контакт был налажен и теперь, оставалось утрясти некоторые детали. Правда, их было совсем не много. Макс не собирался излагать киллеру, всю подноготную его задачи. До самого последнего, когда тот, должен будет войти в ресторанчик. Только самое основное, зайти, подойти к столику, сделать несколько выстрелов наверняка и делать ноги. В кого же следовало стрелять, оговору не подлежало даже в принципе. Только фотография, которую следовало показать исполнителю, перед самым началом акции. То же самое, относилось и к названию заведения. Все потом. Ну, и естественно, ни слова об охранниках. Пусть так до конца и думает, что закадычные друзья собрались на изысканный ланч, и один из них, жить не должен.
   На этот раз, китайчонок, задумался уже куда серьезнее. А после этого, произнес.
   - Ладна. Идет. Но только два воплос. Бабки на стол и напарник, стобы здал с масина. Пистолета у меня есть. Все.
   - Ох и прыткий же ты. Еще б я тебя и вооружал. Но смотри, чтобы твоя пушка, тебе же самому поляну не устроила - без башки останешься, - усмехнулся Макс. - А бабки получишь, когда дело сделаешь.
   - Нет, такая не пойдет, - уперся киллер. - Я тебя не знала. Кто ты, сто ты? А если кинес, как последнего лоха? Тогда, аванса давай. А пуска у меня коросий - япониский "Хино". Баска слазу пополам. Слысал такой?
   - Вот, это, совсем другой разговор, - согласился заказчик.
   Он специально, вытащил из кармана куртки пухлую пачку и, отделив от нее серо-зеленый "стольник", предал его собеседнику. При виде денег, сердце китайчонка, явно дрогнуло. Теперь он был убежден, в платежеспособности клиента. А когда в руке китайчонка оказалась вожделенная бумажка, способная решить проблемы сегодняшнего напряга, остальные мысли, вместе с остатками подозрительности, моментально выветрились из его головы.
   - Коросо, отсень коросо, - скороговоркой произнес он, сминая баксы и пряча банкноту в карман.
   - А насчет напарника, ты прав. Я и сам об этом думал, - изрек Макс и не замедлил поинтересоваться. - А у тебя на примете, нет, случайно, надежного человека?
   Киллер сделал загадочную физиономию и шустро куда-то исчез. Вскоре он вернулся с парнем. Тот был русоволос. Щерился ртом, усеянным самоварными фиксами и обладал плоским лицом, с явными признаками, далеко не блестящих интеллектуальных способностей.
   - Этот, што ли? - для придания себе пущей важности, поинтересовался он у китайчонка. - Што надо?
   Имея опыт, Макс сразу раскусил истинные потенции бывшего уголовника. Поэтому и разговор повел в соответствующем ключе.
   - Садись, братан, думаю, договоримся, - произнес он. - А насчет "этот шо ли?", впредь, будь немного поосмотрительнее. А то обидно получается, ведешь себя, как сявка. Но, я то вижу, масло в голове имеется.
   Польщенный жлоб осклабился. И больше уже, не стал демонстрировать принципы собственной, очень даже сомнительной, независимости.
   - Вообще-то, меня Серым зовут, - буркнул он, присаживаясь рядом.
   Договоренность с Серым, тоже была достигнута предельно быстро. Отслюнявив ему аванс и, от доброты душевной, просто так, добавив и китайчонку, Макс в одночасье, превратился для них в непререкаемого отца-благодетеля. Уж что-что, а то, что если человек при больших деньгах, этот же человек и при больших возможностях, урки соображали великолепно. При этом, им совершенно не важны были, ни его настоящее имя, ни, тем более, факты биографии. Хорошему человеку надо, и этим определялось все.
   С Серым, было оговорено остальное, что должно было составлять его непосредственную задачу. По знаку Макса, он должен был угнать тачку и, в указанное время, подвести китайчонка к указанному месту. Там, киллер делал свое дело и парочка, спокойно укатывала восвояси. А уже по результатам, производился и окончательный расчет. На этом, совещание было закончено. Оказавшись теперь при деньгах, китайчонок тут же подхватился и, в мгновение ока, исчез в неведомом направлении. Однако не трудно было догадаться, какие именно проблемы, интересовали его в данный момент, больше остального.
   - Не подведет? - поинтересовался Макс у Серого. - Вроде как, на игле сидит, или просто, травкой балуется?
   Тот сделал свою рожу максимально серьезной и выдал вполне всеобъемлющую рекомендацию.
   - Кто, Ханчик? Не-е, Ханчик парень надежный. Што на игле сидит, это точно. Но в делах, еще не прокалывался ни разу. Им, косоглазым, пить ни в коем разе нельзя. А наркота-опиум, это для них, как для нашего брата самогон - традиция, короче. Зато, шустрый, зараза, как блоха на лысом черепе.
   - Мне как раз, шустрый и нужен. Кстати, с тобой, Серый, у меня особый базар будет. Как, не против?
   - А што, мы завсегда "за". Лишь бы взгрев соответствовал, - осклабился жлоб.
   - Будет тебе взгрев соответствующий и не только. Опосля ахнешь, как своими собственными шнифтами узреешь приварок, в натуре. Бля буду!
   Подобное, сказанное на более понятном Серому языке, явно повысило в его глазах рейтинг нанимателя. И, судя по всему, он был вполне готов, взять на себя дополнительные обязанности. А они, в хитромудром, на самом деле, плане Макса, конечно же, имелись. Несколько фраз, сказанных им вдобавок к остальному, Серый воспринял с полным пониманием. А дополнительная сумма денег, из все той же пачки, перекочевавшая в карман отморозка, окончательно закрепила все договоренности, так сказать, оптом и к обоюдному удовольствию.
   Из бильярдной, Макс ушел так же, никем не замеченный, как и появился там. Львиная доля работы под будущую акцию была сделана. Теперь, оставалось только ждать подходящего момента и, довести до ума сопутствующие мелочи. В нанятых им беспредельщиках, он не сомневался. Поскольку, хотели те, или не хотели, но они просто были вынуждены, ценить доверие по максимуму. Так, как оно, и являлось главной составляющей их профессии. Иного, отморозки все равно, делать не умели, но жить желали, непременно на широкую ногу. И были совсем не прочь, закрепиться на содержании у постоянного, богатенького клиента. Чем не случай? Кроме прочего, они наверняка, прекрасно сознавали и то, что особо языкастые, в их кругу, долго не живут, по определению.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Прошло четыре дня. Ближе к вечеру, на относительно широкой улице, чуть наискось от японского ресторанчика, остановилась обшарпанная, до нельзя, "Тойота". Подобное, в этом районе, было явлением рядовым и полностью вписывалось в рамки весьма специфического, эдакого мини-шанхайчика. Особый шик которого, проистекал от многочисленных бумажных фонариков и ярких вывесок, с затейливыми иероглифами на них. Все это, располагалось не только над входом в ресторанчик, но и украшало целую гирлянду крохотных магазинчиков, прилегавших к нему. И наоборот, сверкающий "БМВ", припаркованный практически у дверей заведения, очень даже диссонировал с окружающей действительностью. Но, в свою очередь, достаточно красноречиво свидетельствовал о том, что внутри, в данный момент, трапезничает не просто рядовой любитель восточной экзотики, но непременно, птица относительно высокого полета.
   Как только "Тойота" замерла на месте, из нее выскочил юркий китайчонок. Он окинул обозримое пространство своими узкими глазенками и, прямиком направился ко входу в ресторанчик. Дремавший у дверей охранник, тоже из азиатов, только явно претендующий по комплекции, на звание борца сумо, лишь мельком взглянул на посетителя. И, не отыскав в привычном облике тог, абсолютно ничего подозрительного, режущего раскосый глаз, продолжил пребывать в состоянии блаженного анабиоза. Однако, его нирвана, уже скоро была нарушена. Внутри ресторанчика, явственно прозвучало несколько хлестких выстрелов, а следом за ними, из дверей, пулей выскочил Ханчик. На его, неожиданное появление у входа вновь, только теперь уже с внутренней стороны, жлоб отреагировал лишь тогда, когда вслед убегавшему, раздались выстрелы. После которых, на асфальт тротуара, из заведения буквально вывалились два вспотевших от натуги бодигарда. Судя по всему, они все еще пребывали в полной растерянности, от той сверхнаглости, которая только что произошла на их глазах. И лишила облажавшихся охранников, не только шефа, но и престижной работы.
   К этому времени, прыткий китайчонок, уже благополучно пересек улицу и стремительно приближался к обшарпанной "Тойоте". Та находилась под полными парами и, чтобы взять с места сразу вторую скорость, ей бы хватило доли секунды. Но тут, произошло нечто непредвиденное. По крайней мере, для шустрого киллера. Сявый жлоб, восседавший за рулем тарантаса, и не подумал открыть дверцу, для своего спешащего подельника. Он только вытянул в окно руку, в которой, вороненой сталью блеснуло оружие и, дважды нажал на спуск. Узкие глаза китайчонка, расширились от удивления. Но, уже не в силах ничего понять, он лишь пробежал по инерции еще несколько метров и, рухнул на асфальт замертво. После чего, отчаянно взвизгнув лысыми скатами и выдав в воздух, добрую порцию сизого дыма, "Тойота" на бешеной скорости, рванула с места.
   Став свидетелями подобного, преследователи окончательно впали в ступор. Правда, очухались уже через несколько мгновений, и дружно рванулись к припаркованному "БМВ". Но, драгоценные секунды, оказались ими, уже безнадежно потерянными. А Серый, вел машину вполне профессионально. Скорой змейкой, проскочив, по одному ему, знакомым переулкам, он напрочь отрезал, любые шансы для преследователей. Теперь, для верности и по договоренности, оставалось только свернуть в неброский проулок, затерявшийся между двумя пятиэтажками старой постройки. Что находились приблизительно, в паре километрах, от места событий. Что Серый и сделал, предварительно убедившись, что хвоста за ним не имеется. здесь, в проходном дворике, захламленном и неухоженном, его поджидал Макс.
   - Ну, и что? Докладывай, герой ты наш, - перво-наперво, спокойно и, даже с претензией на юмор, поинтересовался он.
   - Да все путем, шеф, - довольно осклабился жлоб, вылезая из-за руля и потирая руки. - Если судить по хипишу, Ханчик вляпал клиенту в самое то, что и требовалось. Ну и я, естественно, мимо его косой рожи не промазал. Так что, все путем.
   - Молодец, - холодно бросил Макс.
   - А дальше что? - уставился на него, весьма польщенный, Серый.
   - А дальше, поедем рассчитываться. Ты ж не шнырь какой, чтобы вот так, на ходу баблы получать. Да и береженого, Бог бережет. Надо подальше убраться. Ты ведь ментам, резвости придал под самую макушку.
   Только теперь, жлоб разглядел, что за голыми кустами, стояла довольно приличная "Хонда".
   - Лады, - резонно согласился он. - Кстати, можно бы и обмыть это дело?
   - Обмоем, какой базар, - отозвался заказчик.
   Макс вел "Хонду" спокойно и особых эмоций не проявлял. Чего, совершенно нельзя было сказать об его попутчике. Тот откровенно ликовал и, в предвкушении скорого, весьма солидного взгрева, молол всякую чепуху.
   - Нравится работенка то? - как бы, между прочим, поинтересовался Макс.
   - А то нет, - загыгыкал жлоб. - Это же, не на заводе, у станка горбатиться. Милое дело - два раза плюнул свинцом, и считай бабки.
   - И что, любого смог бы бить? Вот так, запросто.
   - То есть, как любого? - поначалу удивился Серый, но уже следом, загыгыкал еще с большим удовольствием. - Гы-гы-гы. А кто чем, от кого отличается то? Все то же - мясо, да кости.
   - Ну, ну. Супермен, короче?
   - Во, во, это вы правильно подметили. Бэтмен!
   А между тем, город уже остался позади. А "Хонда", все еще резво бежала по заснеженному шоссе. Пока, наконец, свернув на мало приметный проселок, не остановилась в густом лесняке.
   - Долго еще? - поинтересовался Серый, настороженно оглядываясь вокруг. - а что остановились? И место, какое то гиблое.
   - Да нет, рядом уже. А насчет гиблого, это ты верно подметил. Но, ты же не ведаешь, кого вы только что угрохали. Шишка запредельная. А потому, и схорониться надо основательнее, чтобы гусей не дразнить. У меня дачка имеется, километрах в двух еще.
   - А остановились то что?
   - А остановились потому, что отлить мне потребовалось, - ответил Макс, открывая дверцу. - Холодно сегодня, что-то.
   Вспыхнувшее, было, в мозгах жлоба подозрение, моментально погасло. Аргументы, приведенные ему солидным заказчиком, его вполне устроили. Даже придали собственной значимости. А причина остановки, показалась настолько веской, что и он сам, не замедлил присоединиться. Облегчившись, Серый деловито потер руки снегом и первым шагнул обратно к машине. Однако, Макс окликнул его.
   - Слышь, братан, как ты думаешь, чья эта тачка? - серьезно произнес он.
   - А я почем знаю? - буквально опешил тот.
   - Ну, так теперь знай. Твоя!
   - Да ну!? - аж присел, от неожиданности, Серый. Но в момент насторожился и с опаской выдал. - Это что, вместо договоренных бабок?
   - Нет, бабки ты свои, получишь сполна. А это так, в качестве премии, так сказать. Забыл? Я же упоминал тебе про приварок.
   - Да или ты! - обомлел жлоб.
   - Точно, точно, можешь даже прокатиться, руль попробовать.
   Напрочь, позабыв про все предосторожности, Серый рванулся к "Хонде". В мгновенье ока. Он взгромоздился за руль и, лихо выдав перегазовку, рванул с места. Но, отъехав метров десять, жлоб резко затормозил. Опустив стекло, он воззрился на благодетеля и произнес.
   - А она не коцанная, случаем?
   - Да ты за кого меня держишь, - прозвучало ему в ответ.
   - А документы как?
   - Так в бардачке глянь, уже в ажуре. Только фамилию твою прописать осталось.
   Счастливый Серый, потянулся к бардачку. Но тут, он увидел на коврике, под сиденьем, маленькую коробочку, в правом углу которой, тревожно мигала крохотная лампочка.
   - Эй, шеф, здесь какая-то хренотень мигает, - заорал он. - Сигнализация, что ли?
   - Да, дорогой, ты угадал на все сто. Это тебе сигнал, что хватит небо коптить, пора и к другу Ханчику, в гости отваливать. Думаю, он тебе очень рад будет, - спокойно произнес Макс и, нажал кнопку, на черном брелоке.
   Раздавшийся взрыв, был не очень сильным. Но его вполне хватило, чтобы превратить внутренности "Хонды" в сущую преисподнюю. Кстати, в этот самый момент и небо, словно прохудилось. Из него, низкого и мрачного посыпал густой снежок. Что ж он был сейчас, как раз кстати.
  
  
  
  
   Х Х Х
   О результатах акции, Макс не стал докладывать Шелепову. Ни по телефону, ни лично. Во-первых, средства массовой информации, сделали это за него и достаточно оперативно. Ну, а во вторых, у него с шефом, имелась договоренность - никаких контактов в течении месяца. Поэтому, конечно же, устав от напряжения последних дней, Макс просто залег, что называется в лежку. Смотрел телевизор, запоем читал книжки и, только изредка выходил из квартиры, чтобы подышать свежим воздухом. По прошествии означенного времени, Юрий Семенович, позвонил ему сам и коротко распорядился.
   - Жив, бродяга? Тогда дуй ко мне. Предложение есть.
   Подобными эпитетами, да еще по телефону, шеф никогда не разговаривал. Отсюда, можно было сделать стопроцентный вывод - девятый вал следственных разборок, в связи с делом депутата Нестерова, благополучно прокатился. И, достигнув прибрежной черты, сошел, как бы, на нет. Оттого и настроение шефа, получило положенный заряд, несколько развязной эмоциональности. Однако, не только это, двигало Шелеповым, в желании видеть своего курьера по особо важным делам. нет, удачно проведенная Максом очередная операция, в значительной степени, прибавила ему рейтинга. Кто бы сомневался в том. Но, на этот раз, Юрий Семенович, вдруг, самолично решил, еще и продемонстрировать широту собственной души. Как только Макс объявился в его кабинете, Шелепов, более, чем сердечно, хотя и кратко, поздравил его с удачей и без перехода, продолжил.
   - А что, если мы с тобой, Макс, махнем на природу? А?
   - То есть? - искренне удивился тот, подобному проявлению панибратства. Чего раньше, никогда не было и в помине.
   - А то, оно и есть. У тебя, нервишки не железные. Да и я. Честно признаюсь, все это время, словно шнырь последний, на стрёме пребывал. Отдохнем. В баньке попаримся, с ружьишком побродим по тайге. Пока наст еще держится. А?
   - Я, в принципе, не против, - осторожно произнес Макс, все еще оставаясь пораженным, подобной метаморфозой в поведении благодетеля.
   - Только, ну их, эти навороченные пансионаты, где тебе кабанчика прямо в рот загоняют. Только бабки плати и стреляй. В глухомань рванем. К истинной матушке-природе, так сказать. На этот счет, у меня один человечек, давненько заначен. Чистый домовой. И угрюмый, до жути. Ни телефона не признает, ни телевизора. Лет пять назад, еле-еле, джипик дешевый ему всучил. Евграфычем зовут, - явно размечтавшись, выдал хозяин.
   - Что за древность такая?
   - Хе, еще какая древность, - довольно усмехнулся Юрий Семенович. - Это, он только сейчас, корнями оброс, да на лесничество я его посадил. А раньше, башибузучил, дай Бог каждому. Эх, помню....
   На этом месте, Шелепов осекся. И, очевидно, поняв, что лишнего болтать вовсе не следует, моментально сменил направленность разговора.
   - Только предупредить его надо. чтобы баньку отскреб, как следует, да протопил прилично. Ну, и на звериных тропах, приманку заранее разложил. В общем, если особо не занят - смотайся. Это не так далеко. За Черной речкой, поселок знаешь?
   - Ну, знаю.
   - Так вот, за ним, шоссейка пробегает, на Волочаевку. Километров пять проедешь, там знак будет "Лесничество". От него, сразу, проселок вправо уходит. Двигай по нему и, прямиком в сторожку Евграфыча лбом упрешься.
   - Отыщу, Юрий Семенович, не переживайте. Не Европа же, населенная. У нас здесь, дорог то - раз, два и обчелся., - заверил Макс.
   - Вот и прекрасно. Скажешь, что после выходных, и заявимся. У меня еще дела тут, кое какие имеются. И, пусть межвежатинки припасет. Люблю я это дело - на чистом воздухе, после баньки, да под водочку со слезкой.
   Что и говорить, даже в этом, нутро Шелепова-эстета, брало верх. И заставляло смотреть на обыденное отдохновение от трудов праведных, не иначе, как тоже, философски и неизменно возвышенно.
   К Евграфычу, Макс решил отправиться без отлагательств. Разумно посчитав, что чем раньше, исполнит необычную просьбу хозяина, тем быстрее, обретет свободное время для личных дел. Купленная им недавно, подержанная, но еще вполне сносная, а самое главное, надежная "Мазда", прекрасно слушалась руля на зимней дороге. Только вот на мало езженном проселке, где была пробита одна единственная, глубокая колея, ей пришлось туговато. Но все равно, пыхтя и загребая низким бампером, уже слежавшийся, предвесенний снег, "японец" с честью выполнил свою задачу. Выкатил своего седока, на некое подобие сельского двора. Вымотавшись от дороги, куда больше, чем он предполагал, Макс, наконец, вылез из-за руля и, стал пристально оглядывать хозяйство неизвестного Евграфыча. Прежде всего, в поисках его самого.
   То, что он увидел перед собой, уникальными особенностями не отличалось. Обычная, ну, может быть, чуть более просторная, деревянная сторожка. За ней, невдалеке, виднелась, относительно недавно рубленная, вполне респектабельная даже снаружи, баня. И, конечно же, хозяйственные постройки. Убогие, как всегда и, разбросанные по не огороженному двору, неведомыми фантазиями и соображениями хозяина. В общую картину, оставалось добавить только темно-зеленый, густой лес, вернее тайгу, окружавшую жилище, со всех четырех сторон. И отечественную, темно-зеленую, как раз под цвет зимних елей, еще очень даже свежую, "Ниву". Над трубой сторожки, вился сизоватый дымок.
   - "Дома хозяин, - мысленно констатировал Макс. - Только, почему-то, особой прыти не проявляет. Ни из гостеприимства, ни, даже из простого любопытства. Странно".
   Идти напрямик к дому, он поостерегся. Справедливо полагая. Что в подобном хозяйстве, обязательно, должны были быть собаки. Хотя их лая, слышно не было. А потому, просунув руку к баранке, он дважды нажал на клаксон. Однако, даже после этого, никакого, даже намека на оживление, в наблюдаемой картине, не произошло. Ни лая собак, ни появления самого хозяина.
   - Странно, - буркнул Макс вслух. - Уж не загнулся ли старик, ненароком?
   Он еще раз, пристально оглядел окрестности. И вот тут-то, заметил нечеткую тень, мелькнувшую за углом дальнего сараюшки. Вслед за этим, оттуда показалась голова, в изрядно потрепанном треухе и, как-то странно, посмотрев на гостя слезящимися глазками, произнесла.
   - Чего надо тут? Хто ты?
   - Так я, от Юрия Семеновича. Его человек. А приехал в твою глушь для того, чтобы передать тебе, Евграфыч, пару слов от шефа.
   Голова за сараем, еще что-то соображала, в течение целой минуты. Наконец, заросшая до самых бровей, клочковатой бородой, лицо Евграфыча, осветило некое подобие улыбки. И он хмыкнув, вышел из убежища. В руках, лесник держал навскидку, довольно дорогой карабин. Верхний ствол которого, являлся и довольно внушительным, в плане калибра, дробовиком. Старик, и впрямь, был похож на лешего. Маленький, корявый, как сухое деревце. В драной куртешке, перехваченной ремнем и, обрезанных пимах. Почему-то на босу ногу.
   - А-а-а, Юрий Семенович, значица, - изрек Евграфыч, все еще настороженно разглядывая гостя. - А чем докажешь?
   Это, явно никак не прогнозируемое заранее, заставило Макса прийти в полное недоумение и напрячься. Он внимательнее всмотрелся в недоверчивого дедка и произнес.
   - Ну, ты, Евграфыч, даешь! Чем же, мне доказывать тебе? Могу паспорт свой показать, если желаешь. Права водительские. Только проку от того. А письмишко от шефа, извини уж, прихватить, как-то не догадался. Не думал, что ты такой бдительный. Да и Юрий Семенович, тоже, явно пенку дал.
   - Думал, не думал, - недовольно пробурчал старик, все ж таки, опуская ружье. - Ладно, верю. А чё надо то?
   - Может в дом пройдем? - осторожно предложил Макс. - Умаялся я что-то, по твоим куширям баранку крутить.
   - И то, верно, - на удивление легко согласился хозяин. - Пошли. Да не боись ты. Псов у меня нет. Не терплю их запаха псячьего. А залают, то и вовсе, кровь холонеет в жилах. А что, по лагерям их, паскуд злобных, вдосталь повидал. С тех пор и не терплю.
   К этому моменту, Макс уже мог сделать кое-какие выводы, относительно личности Евграфыча. Тот был какой-то странноватый. Если не сказать большего. Подобное, вполне могло объясняться отшельническим образом жизни. Однако, совсем не было исключено и то, что именно странности старика, стали первопричиной его использования в этой глухомани. Подальше от посторонних глаз, так сказать. При множестве мутных дел, которыми вертел Шелепов, данный посыл, выглядел вполне логичным и оправданным. Тайга могла хранить тайны, а полоумный лесник, как бы, являлся дополнительной гарантией этого.
   Оказавшись внутри хозяйских хором, Макс уже ничему не удивлялся. Ни развешанной по потолку, вяленной рыбе. Ни пахучим портянкам, соседствовавшим с ней. Ни шкурам каких-то животных, сваленным живописной кучей, в одном из углов. Ни поведению самого Евграфыча. Кстати сказать, теперь, его словно подменили. Он стал суетливым и доброжелательным. В мгновение ока, на столе, за который он сразу же, усадил гостя, появились его припасы. В том числе и чай, приятно отдававший ароматом земляничного листа.
   - Может погорячее что? - поинтересовался старик, усаживаясь напротив. -А то у меня имеется. на кедровых орешках - сущий бальзам и лекарство!
   - Не стоит, я же за рулем, - отказался Макс. - А вот чайку, с удовольствием.
   - Ну, давай тогда, дуй. Вода, она дырочку найдет. Значит, Юрий Семенович обо мне вспомнил? Ха. Два годика носа не совал. Чего ему надобно стало?
   Гость вкратце изложил просьбу шефа.
   - Завшивел, выходит, в этом городе, Юрий Семенович? В баньку захотел, - произнес хозяин, внимательно выслушав. - Так то не проблема, истопим. А вот, насчет медвежатинки, это где ж я ему раздобуду то? Нынче, паря, такие времена - по всей тайге, ни одного косолапого не сыщешь. Да и сыщешь, еще большой вопрос - кто кого заломает первый. Ну, да ладно, что-нибудь придумаю. На крайняк, браконьеров пошуружу. Ты то, хто будешь?
   Как уже успел заметить Макс, подобные, совершенно неожиданные переходы, вполне соответствовали чудаковатому естеству хозяина. А потому, он и сейчас, даже не удивился. А ответил, предельно лаконично.
   - Как кто? Человек.
   - И то, верно, - захихикал собеседник. - И я, тоже человек. Вот, оно и получается.
   После чего, Евграфыч стал плести какую-то откровенную ахинею. Мало похожую на речь нормального человека. только из уважительности, Макс слушал и не перебивал. Но, по мере того, как старика заносило все дальше и дальше, он почувствовал явственную потребность, поскорее покинуть это неуютное место. он уже всерьез, собрался откланяться, но тут, его взгляд невольно, упал на хозяйские руки. мало того, что все пальцы Евграфыча, были буквально усеяны татуированными перстнями. Синие линии замысловатых рисунков, украшали даже тыльные стороны ладоней. А затем поднимались выше, исчезая в рукавах засаленной, клетчатой рубашки. Конечно, Макс и до этого догадывался о прошлом, осевшего в лесу бывшего уголовника. Но, в данный момент, просто не мог освободиться от какого-то навязчивого ощущения, прочно засевшего в голове.
   - "Однако, биография у Евграфыча, судя по его "иконостасам"-визиткам, богатая. Ничего не скажешь. Не исключено, что и крыша с того, малость поехала", - подумал он, старательно выискивая в себе причины навязчивого дискомфорта.
   И вот тут-то, в его голове пронеслась вполне дельная, при любом раскладе, мысль. Ведь, по сути дела, перед ним сейчас, сидела живая энциклопедия уголовного прошлого этого края. Почему, бы было, не попробовать испытать судьбу, относительно своих давних забот? Безуспешных, пока, поисков беспалого кровника. Придя к подобному выводу, Макс временно отбросил думку об отъезде и осторожненько, закинул первую наживку.
   - Что Евграфыч, видать поносила тебя судьбинушка по "хозяевам"? Сказывали мне, еще тем гвардейцем был. Не в пример нынешним.
   - А то, - явно обрадовался благодатной теме, старик. - Даже не припомню точно, сколь пришлось отмотать то. Если на круг взять. В первый раз, помню, еще при Сталине присел. Правда, не надолго.
   - Ну, уж это ты хватил. При Сталине! - искренне удивился Макс, мысленно прикидывая, совсем не ясные года старика. - Не может быть.
   - Хе, - осклабился тот. - Верно, горбатого леплю. Но, при Хрущеве - точно. На целину рванул, с дури. Думал, там сахар халявный раздают. Во там, в первый раз и повязали. А потом, понеслось по кочкам. Душа блатные песни петь - задница, нары полировать.
   - Короче, многое повидал. И, наверное, многих?
   - Да и не говори. Всех не перечесть. И лагерей, и корешков, и "хозяев" с "кумовьями".
   - Слышь, Евграфыч, а если я тебя об одном человеке спрошу. Может, при помнишь?
   - Ляпай, а почему бы и нет. Памяти, еще чуток осталось. На одну затяжку набрать можно, - усмехнулся лесник.
   - О нем, я знаю только одно - пальцев у него нет. На правой ноге. Всех, кроме большого. И наколка вокруг лодыжки. "Колючка" лагерная, - с надеждой, выпалил Макс.
   Поначалу, старик воспринял просьбу, весьма благосклонно и, даже с гордостью за собственную востребованность. Н уже через мгновение, по мере осмысления сути, выражение его бородатого лица, разительно изменилось. Оно стало предельно хмурым, а слезящиеся глазки, в дряблых орбитах, стремительно забегали.
   - Ну, Евграфыч, ну, ты что? Давай, поднатужься, - напрягся гость, поняв, что попал, на этот раз в точку.
   - Чё ну, чё ну? - пробормотал тот. - Ты меня проверяешь, или за дуру держишь?
   - Да не за кого я тебя не держу. Ну, Евграфыч! Ведь вижу, знаешь.
   - Тебе, какая беда от этого? Чё взъелся то так? - все так же, мрачно, пробурчал старик.
   - Должничок он мой, этот беспалый. Кровный. Понимаешь?
   Состояние Макса можно было понять. Впервые, за все эти годы, он, кажется, нащупал реальную ниточку, которая, наконец-то, могла привести его к исполнению благого дела. а потому, он совершенно потерял контроль над собой. И, сам того не замечая, принялся всерьез наседать на хозяина.
   - Ну, колись, Евграфыч, чего тебе стоит! Хотя бы кликуху!
   - Кликуху? - пробормотал тот, явно пребывая в смешанных чувствах. - Ну, Шило, его кликуха. Была.
   - Как была? А где он сейчас, этот Шило?
   Старик судорожно сглотнул слюну. И, словно поскорее, желая отбросить от себя неприятную тему, отрапортовал.
   - Сгинул он. Давно. Все!
   - Как сгинул? Точно знаешь?
   - Точно. На стрелке, ему башку из винта разнесли. Вдрызг. Сам видел.
   Что и говорить, разочарованию Макса, не было предела. Впав в некую прострацию, он совершенно машинально, взял в руки, приставленный к стене карабин. И, точно так же, совершенно бессознательно, скрипя зубами, принялся щелкать затвором. Евграфыч же, отреагировал на это, по-своему. Он, как-то съежился, будто его собирались убивать. А его взгляд, несколько бесноватый до этого, обрел вполне нормальную осмысленность. Старик с неподдельным страхом взглянул на гостя и, вроде как, извиняясь, зачастил.
   - Ты пей то чаек, пей. Все я тебе расскажу, все. Вот, до ветру сбегаю. А потом и выдам, как на духу. Кто, да что. Лады?
   - Не врешь? - вынырнул из ступора Макс.
   Голос его прозвучал хрипло. А взгляд, скорее всего, выражал, ранее тщательно сдерживаемую глубоко внутри, ненависть. Хозяин невольно отшатнулся и, отчаянно шмыгая пимами, понесся к двери.
   - Я сейчас, сейчас, - на ходу бросил он.
   Оставшись один, Макс несколько приободрился.
   - А что, чем черт не шутит, - принялся убеждать себя вслух он. - Хитер, конечно, Евграфыч, слов нет. Но, куда денется. Сейчас отольет, ему полегчает, память его прояснится и, выдаст мне все, как на блюдечке. Ему что, даже почетно, опытом пощеголять. Странный мужик, все равно.
   Правда, завершить свой монолог, гостю так и не удалось. С наружи, нарушая девственную тишину зимней тайги, мощно зарокотал мотор "Нивы". В доли секунды, в голове Макса, пронесся целый рой, самых различных предположений на этот счет общий настрой которых, указывал лишь на единственное. Хитрый старикан, без сомнения, прекрасно знал его кровника. Но, по каким-то веским причинам, решил просто сбежать от любопытствующего. Он отбросил карабин, который все еще продолжал держать в руках и рванулся их комнаты. Однако "Нива", густо обдав его снежной пылью из-под колес, уже выруливала на проселок.
  
  
  
  
   Х Х Х
   - Стой, Евграфыч! Стой, придурок старый! - словно скаженный, заорал Макс и побежал к своей "Мазде".
   Но, уже первые метры погони, показали, что спорить, лощеному "японцу", привыкшему к зеркальным автобанам, с отечественным внедорожником, на снежной целине, было делом, заведомо зряшным. Темно-зеленый силуэт "Нивы", поднимая за собой тучи снежной пыли и, вгрызаясь обоими приводами в кашицеобразный грунт, вскоре исчез из виду. Чертыхаясь, Макс кое-как выбрался на шоссе. И уже там, интуитивно определив вероятное направление, куда мог повернуть беглый Евграфыч, утопил педаль газа в пол. Однако, уже через пару километров, ему пришлось сбросить скорость, практически до нуля. Поперек дороги, отчаянно дымя, вынесенной за пределы кабины вверх, выхлопной трубой, совершенно неестественно, стояла большегрузная шаланда. А в кювете, наискосок от нее, искореженная до неузнаваемости, лежала груда темно-зеленого металла. Только по вращающимся колесам, уже охваченным языками пламени, можно было определить, что еще недавно, этот невообразимый и жуткий хаос, был обычным автомобилем.
   Останавливаться Макс не стал. А отыскав узкую лазейку, оставленную фурой у самой обочины, поехал дальше. Потрясение от увиденного, сходило в нем на нет, с большим трудом. Но, уже ближе к городу, он вновь, приобрел способность рассуждать относительно логично. Было предельно ясно, что, едва наметившаяся тонкая ниточка, способная привести его к беспалому, оборвалась окончательно и безвозвратно. А взамен этого, появился целый сонм вопросов, на которые, очень хотелось бы, получить ответ. Даже не ради самих ответов. Но, чтобы обрести должное спокойствие.
   Самым основным из них, был тот, который смог бы объяснить, довольно странное поведение старика. Однако, сколько бы Макс не ломал себе голову, ничего путного из его посылов, не выходило. Самым легким, было отнести случившееся, на придурковатость Евграфыча. Куда большую, чем казалось на первый взгляд. А уже после этого, вспомнив его упоминание о том, что беспалый, все ж таки, сгинул в криминальной разборке, завершить, бесполезное напряжение извилин и нервов. Так, наверное, действительно, было много проще. Так, Макс и поступил, в конечном итоге.
   Вполне естественно, выкладывать Шелепову всю правду, курьер не собирался. Зачем было усложнять себе жизнь многочисленными вопросами - что, да как. Которые, без всякого сомнения, последовали бы тут же. А потому, он просто, нагрузил свой доклад, предельно объяснимыми фактами. Приехал. В сторожке не оказалось, ни машины, ни хозяина. Но на дороге, видел страшную аварию. Очевидцы заверили, что в лоб шаланды, вляпался не кто иной, как старик из лесничества. Вот, собственно говоря, и все! Даже, если намерятся проверять, следы его "Мазды" у сторожки имелись. А за остальное, он, естественно, не в ответе, ни каким боком. Печальное известие, в значительной мере, шокировало Шелепова. В силу особой специфики тех отношений, к которым он уже давно привык и, которые зиждились далеко не на благости и честности, шеф, с плохо скрываемой подозрительностью, воззрился на Макса. Тот достойно выдержал, этот, пронизывающий насквозь, взгляд. И, не единым мускулом лица, не выдал, ни своего волнения, ни даже намека, на причастность к произошедшему.
   - Ладно, - неопределенно выдавил из себя Юрий Семенович.
   После чего, он включил громкую связь на телефонном аппарате и принялся набирать какой-то номер. По завершении десятого, или даже пятнадцатого сигнала, на том конце, наконец, подняли трубку. И, густой баритон, с нотками особой вежливости в голосе, произнес.
   - Здравствуйте Юрий Семенович. сколько лет, сколько зим, как говориться. Чем же обязаны, скромные органы ГИБДД, что о них, вспомнил столь достойный человек?
   - Не прибедняйся полковник, - мягко остановил словоизлияния Шелепов. - Ты мне лучше вот, что скажи. Что у вас там на трассе, близ Волочаевки стряслось?
   - Близ Волочаевки? Минутку, - в динамике явственно послышался шелест переворачиваемых листов бумаги, а чуть позже, вновь вклинился и баритон. - Есть донесение. Но, пока только, как факт и не более того. Ну, еще подробности немного, навскидку, так сказать.
   - Выкладывай свой факт, если не жалко.
   - Та-а-к. Лобовое столкновение. "Меседес", седельный тягач и "Нива" нашенская. Водитель "Нивы" погиб на месте. Кстати, он, вроде бы, и виноват - сам на встречную вылетел.
   - Кто он, известно?
   - Если по номерам, то лесник тамошний, - отрапортовал полковник.
   - Ну, а причина? Пьян, что ли был?
   - А вот этого, я пока сказать не могу, Юрий Семенович. Да и потом, наверняка, не скажу. Сгорел водила, не хуже головешки, вместе со своей лайбой. Но, думаю, трезвым он бы так не летел, как голый в баню. Даже тормозного пути толкового, и то не обнаружили.
   - Лады, полковник. Спасибо, - произнес Шелепов и, не дожидаясь ответного пожелания, нажал кнопку отбоя.
   В огромном кабинете, наступила, буквально звенящая тишина. Которую, привнося дополнительную нервозность, нарушало лишь монотонное тиканье огромных, напольных часов, в простенке между окнами. Шелепов смотрел куда-то, поверх головы Макса и, несколько брезгливо, жевал губами. О чем, на самом деле, думал этот многоопытный делец, оставалось загадкой. Хотя, если брать привычный уже расклад и направленность, сейчас, наверняка, следовало ожидать пространных рассуждений, на излюбленный предмет - жизни и смерти. Благо, что случай, оказывался практически идеальным для этого. Однако удивительно, но на этот раз, почему-то обошлось. Хозяин разговора не начинал. И, чтобы ликвидировать гнетущую обстановку, на начало его, решился Макс
   - Вот и попарились, - как бы, невзначай, произнес он.
   - А что, - встрепенулся Юрий Семенович. - И попаримся! Земля то та, как никак, за мной числиться. Да и банька никуда не убежала. С охотой, правда, прокол получается. Без Евграфыча то, только себя измучаем. Эх, жаль старика. Столько лагерей прошел и, думать не думал, что на ровном асфальте споткнется. Да еще как - в лепешку. Ну, да ладно, пусть ему земля, как говорится, будет пухом.
   - Пускай будет, - согласился Макс.
   А Шелепов, уже с увлечением, принялся за планирование. Что характеризовало в нем единственное - этот человек был приучен получать то, на чем остановился его глаз. И нелепая смерть старика, в данном случае и по большому счету, явилась лишь очередным досадным недоразумением. Не более того.
   - Я, в Евграфыча вотчину, своих людей, загодя зашлю. Пусть, все вылижут и приготовят. Ко мне, как раз, из столицы, нужный человечек должен прикатить. Так я , в понедельник с утра, с ним туда и тронусь. На природе, да под хороший парок, он, язык то, куда лучше развязывается. И понимание наступает, не в пример, если бы в кабинете разговоры вести. Точно?
   - Точно, то оно точно, Юрий Семенович. Но, тогда я вам зачем? Отдыхайте с москвичом, на здоровье.
   - Нет. Ты тоже подъезжай. Как проснешься, так и двигай, - весьма эмоционально, заявил Шелепов. - Заодно, и с гостем тебя познакомлю. Масштабы менять надо, Макс. Одного края, чтобы, как следует развернуться, маловато уже. С нашими то возможностями, теперь! Дорогу то, небось, помнишь?
   - Помню. Не мудреная география.
   - Вот и ладненько. Тогда, до послезавтра?
   В понедельник, Макс проснулся довольно поздно и, чувствовал себя, откровенно говоря, не важнецки. В последние дни, не смотря на то, что он напрочь отверг любое поползновение на самокопание. Под воздействием недавней беседы с чудаковатым Евграфычем. Подспудно, все равно, находился в некоем, изматывающем до основания, напряге. Тема, всколыхнутая стариком, а затем и его странное поведение, никак не давали покоя. Хотя, точно также, не давали удобоваримой пищи, для сколько-нибудь полезных размышлений. Взглянув на часы и чертыхнувшись, Макс принялся собираться на банное рандеву с Шелеповым. Куда с большим удовольствием, он провалялся бы дома. Однако, это являлось его работой и всякое проявление лености в ней, было равноценно самоубийству, оттянутому во времени. По меньшей мере.
   Оседлав "Мазду", он тронулся в путь. За эти несколько дней, снег заметно осел. Подтаял. И, кое-где, на взгорках, появились, уже лишенные его, залысины. Поэтому и по знакомому проселку, к сторожке, Максу пришлось пробираться, словно на водных лыжах. Скользя по набрякшей земле, не выше, чем на первой скорости. Однако, "японец", хоть и перемазался весь, словно трубочист, но свою задачу, выполнил с честью. Когда же наконец, Макс въехал на площадку перед домиком лесника, он был очень удивлен, увидав там, целых четыре автомобиля. Один другого представительнее. А по хозяйству - в колке дров, жарению шашлыков- было задействовано, не меньше десятка субъектов, весьма характерной внешности. Большую часть из них, он видел впервые и, логично отнес, к охране неведомого москвича.
   Начальник охраны Шелепова, меланхоличный с виду, Буза, издали заметил машину нового гостя. А потому, выйдя на середину импровизированного двора, руки в карманах, уже поджидал его приближения. Едва Макс вылез из натрудившейся изрядно "Мазды", Буза тут же, подошел к нему. И, не снимая с лица очень сосредоточенного выражения, отражавшего, как минимум, миссию вселенского масштаба, выдал.
   - Шеф уже спрашивал про тебя, - после чего, он кивнул в сторону, видневшейся невдалеке баньки и продолжил. - Они полтора часа там отмокают.
   - Так что, мне идти?
   - Не спеши, коза в лес. Видать, не все еще перетирать закончили. Да и по любому, Юрий Семенович сказал, что звякнет по мобиле, когда потребуешься. А ты, пока переоденься. Там, в доме, и халат, и полотенце для тебя найдутся.
   - У меня все с собой, - коротко ответил Макс.
   И тут же, у машины, на еще относительно свежем воздухе, принялся облачаться в банный наряд. Свои вещи, он аккуратно разложил на сиденье и, захлопнув дверцу, щелкнул брелоком сигнализации.
   - А ты действительно, совсем не пальцем деланный, - изрек Буза.
   Все это время, он стоял рядом и внимательно наблюдал данное проявление откровенной автономии. Которое, явно происходило, из осторожности и предусмотрительности, прочно обосновавшейся, уже в самой крови.
   - Ну, а ты, как думал? - в тон ему, ответил Макс.
   В этот самый момент, телефон, в кармане куртки бузы, запел, что-то из "Крестного отца". Бодигард, моментально придал своему лицу соответствующее случаю, выражение всегдашней исполнительности и, словно был часовым, на посту N1, отчеканил в трубку.
   - Прибыл, Юрий Семенович. Отправлять? Сей момент.
   Но, Макс и сам, прекрасно понял, что ему делать дальше. Не дожидаясь напутствия, он перебросил полотенце через плечо, и направился к парилке. Вблизи, баня оказалась куда внушительнее, чем издали. Да и сооружена была, не просто одним топором, а основательно и, по всем правилам современного дизайна. Со скидкой на эдакую таежную неприхотливость, естественно. Когда же, он открыл дверь и шагнул через порог, то и вовсе обомлел. Оказавшись в просторном предбаннике, больше похожем на комнату отдыха, со всеми причитающимися причиндалами. В углу предбанника, размещался некрашеный стол, уставленный бутылками с пивом, водкой, даже коньяком и, всевозможными деликатесами под все это разнообразие. А на угловом диване, около него, обернутые в белоснежные простыни, словно римские патриции в тоги, почти возлежали в томной неге, хозяин и его гость.
   - А, Макс, как раз вовремя, - растянув губы в блаженной улыбке, произнес Шелепов. - Знакомься, Павел Егорович Свирин. Из Москвы.
   Тот, кого назвали Павлом Егоровичем, был уже изрядно под шофе. Хотя, если судить по его столичной бледности, до парной, дело еще не доходило. Это, был довольно молодой субъект. Лет тридцати пяти, не более того. В меру упитанный и несший во всем своем холеном облике, буквально режущие глаз, признаки истинного сибарита. Скорее всего, к уголовной среде, лично, господин Свирин, не имел никакого отношения. И тогда, его пребывание здесь, в данном обществе, можно было оправдать единственным - денежный мешок, с большими возможностями и связями. Возлежавший, вероятно, поиметь куда большее, от будущего альянса.
   Скорее всего, разговор о Максе, естественно, в соответствующем контексте, между гостем и хозяином уже завершился. Потому, Павел Егорович, лишь тряхнул сявыми, редкими и потными волосенками на круглом, удивительно правильной формы, черепе, что бы таким образом, как бы, собрать разбежавшиеся мозги в кучу. И, более, чем пристально, не чинясь и в упор, принялся рассматривать вновь прибывшего.
   - Пойдет, - наконец, произнес он.
   Что, пойдет? Почему, пойдет? И куда, пойдет? Об этом, Макс, конечно же, не знал. Да и не стал особо задумываться. И лишь в свете, того, о чем упомянул недавно Шелепов - что-то о переходе к совершенно иным масштабам деятельности - можно было контурно догадаться, что имел в виду, упитанный гость.
   - Да ты садись, Макс. Глотни пивка, как следует. Хочешь, так и к водочке приложись. А потом, и в парную закатимся, - явно, с целью, еще более демократизировать обстановку, изрек, Юрий Семенович.
   - Нет! В парную я не пойду! - тут же, заявил Свирин. - Вот что-что, а это дело, никак понять не могу. По мне, куда лучше джакузи, или душ.
   - На вкус и цвет, как говорится, - развел руками шелепов и заразительно рассмеялся.
   Однако, его колючие глаза, выражали совершенно иное: "Мол, и хрен с тобой, турка московская. Что бы понимал. Мне бы из тебя максимум пользы выжать, а там, хоть в корыте полощись". В этот самый момент, простыня на его коленях разошлась, обнажив обе ноги. И, то, что увидел Макс, заставили волосы на его голове, буквально зашевелиться. Вокруг правой лодыжки хозяина, синел татуированный пук колючей проволоки!!! Движимый естественным порывом, парень опустил взгляд на шелеповские ступни. Но они, в данный момент, у Юрия Семеновича, были вдеты в весьма кокетливые, пушистые тапочки-шлепанцы.
   - "Не может быть! - сверкающей молнией, пронеслось у него в голове. - Неужели, этот самый Шило и господин Шелепов, одно и то же лицо?"
   А между тем, шеф заметил, изменение в настроении подчиненного. Не отыскав другой, видимой причины для этого, будучи расслабленным и ленным, он просто, решил проявить должную заботу.
   - Что с тобой, дружище? Никак заболел?
   - Есть немного, - соврал Макс, заставив себя улыбнуться, но продолжая усиленно соображать. - "Нет, все равно, не может быть! Наколка, вроде такая же. И что? Только, эта самая "колючка" на зоне, у каждого пятого. Так же, как и купола! На этом, я уже не раз прокалывался. Пальцы! Пальцы надо посмотреть!"
   - Так сейчас, в парилке, я из тебя, всю хворь то, и выгоню! - услышал он, словно сквозь вату, голос шефа.
   В ту же секунду, будто шаловливый мальчуган, Шелепов скинул с себя простыню, торопливо сбросил с ног шлепанцы и, железной хваткой, впился в локоть подчиненного. Однако тот, как будто, пребывал в некоей прострации. Уперевшись взглядом, куда-то вниз, в одну единственную точку. На правой ступне Юрия Семеновича, как бы наискось, острой бритвой, были срезаны все пальцы! Начиная от мизинца. И только уцелевший большой, торчал, словно восклицательный знак, оставленный Провидением в упрек, подобному уродству.
   - Э-э-э, да ты, брат, всерьез захандрил. Простыл, наверное? - выдохнул из себя шеф. - А ну, встать! В парную, шагом марш!
   Все это ёрничество, конечно, было рассчитано только на гостя. И, Максу ничего не оставалось делать, как попытаться стряхнуть с себя наваждение и, покорно поплестись вслед за хозяином. Увиденное им только что, требовало тщательного осмысления.
  
  
  
  
   Х Х Х
   Воздух в парной, раскочегаренной на манер преисподней, моментально охватил тела обоих любителей русского экстрима, сухим жаром. Плеснутая же Шелеповым на раскаленную каменку, кружка кваса и вовсе, заставила волосы на их головах тихонько потрескивать. Однако, уединившись от внимания московского гостя, Юрий Семенович, не спешил хвататься за распаренный березовый веник.
   - Ты это что, будто и впрямь, башкой о стенку шибанулся? - сменив тон на соответствующий, воззрился он на Макса. - Я тебя перед гостем, петь не заставляю. И танцевать тоже. Но, и дурика замыкающего, строить из себя не надо. Такие перспективы разворачиваются! В чем дело?
   Но, от неимоверного жара, а, скорее от неожиданного открытия, Макс плохо воспринимал слова хозяина. В Данный момент, мысли в его голове, были похожи на клуб тараканов. Он пытался взять себя в руки и, как-то выстроить их. Но они, упрямо продолжали расползаться на отдельные фрагменты. Каждый из которых, непременно, хотел быть первым по значимости, а потому, совершенно безапелляционно наскакивал на остальные. В результате же, получалось нечто несуразное. Ну, и естественно, мало пригодное для обдуманного действия.
   - "Евграфыч... А может сейчас, голыми руками, задушить этого Шелепова? Вон, оказывается, к кому рванул, чудаковатый старикан! Шило! Юрий Семенович и Шило! Убить сейчас! Нет, мелковато как-то. Словно из-за угла - подленько. Ну, и Евграфыч! Сразу просек, что к чему. Потому, и удивился. Но, ни словом не прокололся, зараза! А я, идиот, уши развесил. Ладно. Стоп! Надо взять себя в руки и все хорошенько обдумать. Как ни крути, а главное, у меня, считай, в кармане."
   Одновременно и совершенно непроизвольно, глаза Макса, то и дело, обращались в сторону изуродованной ноги Шелепова. Вскоре, тот перехватил один из таких взглядов. И, в силу своей псевдофилософской, до корней волос, натуры, понял его сугубо по своему. Практически, на уровне неожиданного открытия.
   - Да тебя, никак, моя нога смутила? - произнес он и усмехнулся. - Понимаю. Вполне. сам, первое время, привыкнуть не мог.
   - Да я..., да нет..., - вроде как, ухватился за спасительную соломинку тот.
   - Ладно, ладно, не оправдывайся, - сменив гнев на милость, подбодрил его Шелепов. - С кем не бывает. Вот теперь и суди - человека прихлопнуть, частенько, глазом не моргнешь. А уродство какое, увидишь неожиданно - оторопь берет. Кстати, история с этими пальцами, занятная была. Хочешь, расскажу?
   - Расскажите. Конечно. Почему бы и нет? Пока пропотеем, как следует.
   Выдавливая из себя это, Макс преследовал единственное - обрести паузу и, в течение ее, успокоить свои, распоясавшиеся нервы, окончательно. Уже успев прощелкать, правда, с большим трудом, в своем уме самые различные варианты, он вчерне, сделал для себя определенный вывод. С Шило-Шелеповым, он разделается обязательно. Но не сейчас. Не спонтанно и не рискуя получить пулю, от кого-нибудь из многочисленных охранников во дворе. А, подготовившись основательно и серьезно. Чтобы не только бить наверняка, но до этого, посмотреть в глаза убийце. С надеждой, увидеть в них, хоть малую искорку истинного раскаянья. А сегодня, следовало играть свою роль дальше. Стиснуть зубы от омерзения, успокоиться и играть!
   Между тем, плеснув кваса на каменку еще раз, Юрий Семенович, обливаясь выступившим потом и, не без удовольствия от обретения благодарного слушателя, приступил к изложению.
   - Давно это было. Кстати, в ту пору, я как раз с твоим Бугром отсиживался. Вместе. Или нет? - Шелепов на секунду задумался. - Точно, с ним! Только, когда это случилось, его уже на этап сдернули. Так вот. БАМ тогда, этот самый, строили. Что все уши прожужжали, будто комсомольцы его худосочные тянут, да геройство проявляют при этом. Хрен! Наш брат карячился. И солдатики, тоже, подневольные. Короче, мы тогда пролеты этих путей собирали.
   - Ну, и? - старательно выказывая истинный интерес, выдавил из себя Макс.
   - Стропа не выдержала, лопнула, зараза. И эта рельсина, как ухнется вниз, со звоном. Все отскочили, кто, как мог. И я, вроде тоже. Да ногу, отдернуть, таки не успел. Ребром, как бритвой все срезало, вместе с кирзой. Даже ойкнуть не успел. Потом, больничка. Оно и хорошо, при любом раскладе. А в моем случае, и вовсе, двойной фарт вывернулся. Как раз в масть это дело попало.
   - Это как?
   - А так. в тот самый месяц, в лагере буза произошла. А что, ребята подобрались резкие и упертые. Не знаю, уж что там на деле вышло, но "попки" с вышек, тогда изрядно постарались. Человек пятнадцать, в лежку вечную положили. А остальных, по Северам распихали, со сроками запредельными. Так что, если бы не эти пальцы, кто знает, может быть и я, где-нибудь давно сгинул.
   - "Сгинешь еще, дай только время!", - сверкнув глазами, подумал Макс, хватаясь за веник.
   Хлестал он Юрия Семеновича, с особенным остервенением. Надо понимать, и не без удовольствия. Тот блаженно кряхтел, охал. И, думать не думал, что в это действо, сам парильщик, вкладывает в данный момент, совершенно иной смысл. Много далекий, от обычного понимания исконно народной процедуры распаривания косточек. А что? Действительно, получалось весьма забавно. Макс самолично, добела, намывал тело своего кровного врага. Не иначе, как для того, чтобы достаточно скоро, чистеньким, без проблем, отправить его прямиком в преисподнюю. Эта аллегория, подействовала на парня настолько, что он не только обрел былую уверенность в себе, но и, даже заметно повеселел.
   Остаток дня, за шашлыками и возлияниями, Макс спокойно выдержал себя в положенных рамках. Не вызвав больше ни у кого, ни подозрения, ни удивления. И, только когда уже под вечер, возвращался домой, дал, все ж таки, волю, всколыхнувшимся чувствам и памяти. Без истеризма и слез, он пролистал перед своим внутренним взором, те жуткие картины, из далекой, теперь уже, юности. Родители, оба, растерзанные безжалостным свинцовым ливнем, в залитой кровью постели. Дикая пляска огня, поглощавшего не просто особняк, а непременно домашний очаг, некогда дружной семьи Сидоровых. И эта нога! Уродливая и нездорово бледная. В луже из аквариумных водорослей и, барахтающихся в предсмертной агонии, золотых рыбок.
  
   * * * * * * * *
  
   Спокойный и предельно сосредоточенный, Макс появился в кабинете Шелепова, через два дня. Не смотря на раннее утро, тот был уже на месте и, довольно активно копался во множестве бумаг на столе. Гость знал эти причуды хозяина, любившего уподобляться режиму известных деловых людей. И, вроде как, самолично, не только подавать пример подчиненным, но и традиционно открывать новый день собственной, крохотной, но все же, империи. Завидев чистильщика, в столь неурочный час, Юрий Семенович очень удивился. Он даже не предложил ему сесть. А, явно оторванный от какой-то, наверняка интересной работы, весьма недружелюбно, пробурчал.
   - А ты то, чего это заявился? Я тебя не вызывал.
   Макс не ответил. Он остановился на узкой ковровой дорожке, напротив стола. Достал из кармана куртки пистолет и, словно находился в тире, без суеты, передернул затвор. Услышав этот характерный звук, Шелепов напрягся. Он медленно поднял голову от бумаг и, изобразив на своем лице искреннее удивление, пополам с недовольством, произнес.
   - Пушку новую приобрел? А какого хрена сюда ее тащишь? Запомни, меня твои технические дела не касаются.
   - Технические, возможно и нет. А вот остальные, еще как касаются. Шило! - с металлом в голосе, четко расставляя ударение, изрек Макс.
   Произнесенное, моментально изменило выражение лица Юрия Семеновича. По его выпучившимся глазам и внутреннему напрягу, было видно, что мозг хозяина, принялся лихорадочно прорабатывать возможные варианты причин происходящего. Но, отыскать более менее удобоваримое, ему никак не удавалось. Потому, он решил выяснить это, с помощью слов.
   - Ты, что это задумал, мать твою?! Или, перекупили тебя, как дешевку последнюю?
   - Не все же, такие продажные, как ты, Шило.
   - Ну, знаешь, пошутили, и хватит! - начал багроветь Юрий Семенович.
   Одновременно, его рука потянулась под столешницу. Однако, последовавшая тут же, предельно жесткая команда, вернула ее на место.
   - Руки на стол, падаль. И сиди смирно, не терпыхайся. Имей, хоть на последок мужество, подонок!
   После этих слов, все, маломальские сомнения Шелепова, что это просто, дикое недоразумение, развеялись прахом. По привычке, он еще раз, мысленно прощупал все "за" и "против" данной ситуации и, только тогда, открыл рот.
   - Ты не сделаешь этого, Макс. Не знаю истинных причин. Но ты не сделаешь этого. какой тебе резон голову подставлять. За дверью, сам знаешь, Буза на стрёме. А в его подчинении, с десяток быков. Они тебя все равно, не выпустят живым.
   - Это, меня волнует в самую последнюю очередь, - процедил Макс.
   - Ладно, согласен, что жизнь для тебя цены не имеет. Но, причем здесь я? - в голосе Шелепова, появилась едва заметная дрожь.
   - При том, что не имеющей цену, постарался сделать ее ты, Шило! Да, да. И не строй из себя сейчас недоумка. Припомни лучше Энск, банкира Сидорова. Его семью и дом. Которые ты, с легким сердцем, одним движением пальца, отправил в небытие. Ну, как? Прошел склероз?
   Какие то секунды, Шелепов напряженно и добросовестно вспоминал. Наконец, его холеное лицо расплылось в отвратительной гримасе Сатира. И он, брызгая слюной, принялся говорить.
   - Щенок!!! Вон оно что! Уцелел, значит? Чуял я! Эх, чуял, что надо было тебя непременно отыскать. И, не только отыскать, но и свинцом нафаршировать под самую завязку. Эх, чуял! Надо же! Своими собственными руками пригрел. Кому сказать - не поверят же!
   Словно демонстрируя, вполне уместную истерику, вкупе с негодованием, Шелепов затопал ногами, скрытыми тяжелыми тумбами дубового стола. И, в этот самый момент, произошло совершенно неожиданное и непредсказуемое. Что на мгновение, отвлекло внимание Макса. Массивный сейф за спиной хозяина, будто ожил и, стал абсолютно беззвучно, смещаться в сторону. Практически в то же самое время, узкая дорожка, пролегшая от стола к дверям, странно дернулась. А уже затем, влекомая каким-то скрытым механизмом, спрятанным под полом у порога, принялась стремительно сматываться в рулон. Совершенно сбитый не только с толку, но и с ног, Макс в мгновенье ока, оказался распластанным на паркетном полу. И, хотя поднялся он тут же, Шелепова на его месте, уже не было. Лишь остаточное движение, вновь встающего в нишу, сейфа-монстра, красноречиво засвидетельствовало то, что хозяин, благополучно смылся через потайной ход.
   Что и говорить, Макс, никак не ожидал подобного расклада. И уж конечно, просто не мог спрогнозировать и учесть подобное заранее. Он только вспомнил, как в первое посещение, обратил, таки, внимание на явное несоответствие дорожки остальному убранству шелеповского обиталища. Но, кто бы мог подумать о ее истинном предназначении. О подвижном сейфе и тайным ходе за ним, вовсе, даже в голову не приходило. Однако, шаг был уже сделан. И сейчас, безусловно, следовало ожидать ответной реакции. Она, не замедлила явиться. Вскоре, входная дверь резко распахнулась. После чего, в кабинет, держа на изготовке "калаш", вошел ухмыляющийся Буза. Он остановился у порога, неспешно оглядел пространство и произнес.
   - Ну, что, Макс? Влип, говоришь, по самые уши? Договоримся по хорошему? Без пыли и копоти. Или как?
   - Мне не о чем с вами разговаривать, решительно заявил тот.
   От подобной неудачи, смысл его собственной жизни, совершенно потерял для не го и цену, и значение. И он, окончательно вынес для себя решение, напрочь лишенное, возможности любых компромиссов. Тем более, что прекрасно осознавал, что теперь, в интерпретации Шелепова, они не будут стоить и ломаной копейки. Команда на его уничтожение, скорее всего, уже была отдана.
   - Ну, как знаешь, - ощерился Буза и полоснул короткой очередью.
   Пули, с вжиканьем, заметались в пространстве, рикошетя от стальной поверхности сейфа. Но, Макс успел среагировать вовремя. Он рыбкой нырнул за одну из тумб стола. И, тут же, выкатившись сбоку, дважды нажал на спуск. В ту же секунду, фигура Бузы покачнулась и медленно, стала оседать на пол. Таким образом, бойня, благословленная Юрием Семеновичем, началась. В следующее же мгновенье, в распахнутую дверь, ворвалось сразу трое жлобов. Неизвестно, могли ли они вообще стрелять прицельно? Однако то, во что они превратили, недавно благообразный кабинет, даже не поддавалось описанию. В этом безраздельном торжестве свинца, проявилось многое. В том числе, конечно же, жажда устрашения других, чтобы не повадно было впредь посягать на августейшую личность. И, безо всякого сомнения, желание Юрия Семеновича, покончить с этим досадным недоразумением, как можно быстрее. Его утонченная натура, просто не терпела, пребывать долгое время, в состоянии первобытного негодования и неопределенности. И что, при подобном подходе, стоил сам кабинет? Явно принесенный им в жертву, сомнительному торжеству справедливости.
   Макс, вел ответный огонь расчетливо и, с куда большей эффективностью. В результате этой сумасшедшей атаки, двое боевиков, так и осталось лежать у входа, рядом, с успокоенным ранее Бузой. А третий, приволакивая ногу, спешно ретировался обратно в приемную. Тому, что в этой разборке, сошлись силы совершенно не равные, доказательств не требовалось. Никак не рассчитывал Макс, воевать с целым отделением жлобов. Однако пришлось. А потому, он прекрасно понимал, что долго продержаться не сможет. И когда, из-за двери раздался голос Юрия Семеновича, мститель решил несколько сменить тактику. Нет, совсем не для того, чтобы попытаться сохранить себе жизнь - это было делом, заведомо зряшным. Просто, у него появилась блестящая идея, которую, можно было попробовать претворить в эффективную реальность.
   - Ты еще живой, Макс? - прокричал хозяин. - Может, хватит дурить? Тебе, все равно, не выйти отсюда. Так что, подумай. Кто его знает, глядишь, и сговоримся.
   - Так сильно желаешь беседы со мной вести, Шило? Что ж, давай попробуем.
   - Ну, вот, это совсем другой разговор. Я всегда считал тебя разумным человеком. Бросай сюда свою пушку.
   С тремя патронами, оставшимися в магазине и двумя ужу пустыми обоймами, "ТТ" был совершенно бесполезен. Поэтому, Макс безо всякого сожаления, швырнул его, в распахнутый настежь, дверной проем. Затем, он поднялся с пола. Бесстрастно отметил, что пара пуль, все ж таки, поцеловали его скользом. А может быть, навылет, если судить по количеству крови. И, морщась от боли, сел на стул хозяина. Тем временем, за стеной в приемной, продолжалась какая-то возня. Целью которой, вероятно было, убедиться в полной безопасности. Наконец, оттуда раздалось.
   - Ты точно мудрить не думаешь, Макс?
   - Мудрость, это всегда была твоя прерогатива, Шило. Ты же, у нас философ великий. А я так, не пришей-потеряй. Куда мне до тебя.
   Шелепов не ответил. А через полминуты, в дверях показался жлоб с "калашем". Он словно сторожевой пес, сперва принюхался к обстановке внутри кабинета и, наставив ствол, на безмятежно развалившегося на мягком стуле Макса, сделал пару шагов. Вслед за ним, вошел еще один боевик. И, уже после этого, улыбаясь, будто он только что получил, по меньшей мере, Нобелевскую премию, объявился и сам Шелепов. Не надо было долго гадать о том, что именно сейчас владело всем существом Юрия Семеновича. Конечно, участь Макса была уже решена окончательно и бесповоротно. Но, неисправимый словоблуд, просто не мог отказать себе в удовольствии, поразглагольствовать, что называется, за жизнь.
   В сопровождении охранников, он прошествовал к столу и, не доходя метров пять до него, остановился. Макс же, по-прежнему, сидел на хозяйском месте, положив перед собой обе руки. Окровавленные, среди растерзанных пулями бумаг, они, наверное, выглядели зловеще. Однако Шелепова, это обстоятельство, как и потеря части деловых документов, совсем не трогало. В данный момент, он был победителем и, благосклонно мог позволить, немного измазать свой стол кровью. Чужой кровью, естественно. Почему бы и нет. Ведь это выглядело так метафорично.
   - Ну, что, друг мой ситный? - начал он, старательно демонстрируя приверженность к исконной справедливости и благородству. - Вот, оно, как бывает в жизни то! То я в проигравших, как будто. А прошло немного времени, и ты сам в той же роли. Метаморфозы жизни! Они удивительны. Согласись?
   - А кто это тебе сказал, Шило, что я проиграл? - довольно резко, бросил Макс.
   Юрий Семенович осекся. И с настороженностью, более пристально стал приглядываться к собеседнику. Первое, что смутило его еще больше, так это загадочная улыбка Макса. Шелепов достаточно долго силился понять ее истинную причину, но, так и не осилил эту задачу. А потому, чтобы скрыть замешательство, вновь решился на пространную тираду. Но тут, его внимание, привлекла левая рука бывшего помогалы. В ней, он различил хорошо знакомые контуры нефритовой статуэтки. Обнаженная девушка, была все так же изящна, хотя и чуть измазана кровью. Но что это? на ее стройной ножке, словно обруч, крутилось какое-то металлическое колечко, с отходящими от него усиками. Страшная догадка, буквально опалила мозг Юрия Семеновича. Его лицо странно вытянулось и он, непроизвольно сделал шаг назад. Однако, стойкий паралич, охвативший все его тело, будто льдом, сковал мышцы его рук и ног. А глаза? Конечно же, они вылезли из орбит и, переместили направление взгляда на правую руку Макса.
   В ту же секунду, его кулак разжался. Ну, а дальше... А дальше, все происходило, как в замедленной киносъемке. Ребристая "лимонка" покатилась по столешнице. Задержалась на ее краю, будто раздумывая, что ей делать дальше. И, с глухим стуком, упав на пол, продолжила свое движение, к ногам, обезумевшего в жутком предчувствии неотвратимого, Юрия Семеновича. В громадном пространстве кабинета, взрыв прозвучал не очень громко. Но, мощный смерч из осколков, бескомпромиссной метлой прошелся повсюду. Уничтожая на своем пути и разрывая в клочья, все живое. В том числе, он легко, будто этот был спичечный коробок, вздыбил тяжелый дубовый стол и, отбросил его, со всем бумажным содержимым на нем, к сейфу.
   В воцарившейся, вслед за этим, звенящей тишине, казалось, что было слышно, как оседает поднятая к потолку пыль. Но уже вскоре, в эту печальную, едва различимую симфонию смерти, властно вторглись, совершенно иные звуки. Ворох бумаг, за опрокинутым столом, зашевелился и из него, словно вынырнув из Леты, тяжело поднялся Макс. Из его ушей, тонкой струйкой текла кровь. А по лицу, вопреки и в укор физической боли, блуждала улыбка. Да, да, именно улыбка. Человека, который только что, завершил дело всей своей жизни.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"