Впрочем, не так: в излишней торопливости кроются многие несчастия нашего времени. И нет проку ни рассказчику, ни слушателю от наскоро пробормоченного и тут же позабытого анекдота. Тогда как в изложении мелких подробностей таится для сказителя неизъяснимая прелесть создания воздуха и материи сказки, а для внимательного слушателя могут найтись не только подсказки и надсказки, но и совершенно неожиданные подарки. Так что, начнём издалека:
Одна госпожа любовалась закатом в саду. Яблоневые деревья колыхали белыми цветами в густых фиолетовых сумерках, душистая прохлада ложилась на плечи шёлковой шалью и тут же снова сдувалась ещё не угомонившимся тёплым ветром. Но всё ближе подходила ночь, и тревожная печаль о несбывшемся внезапно хлынула в безмятежный вечер, властно завладевая тихим доселе сердцем.
И как радуется больной уносящему боль лекарству, так госпожа обрадовалась соседке, заглянувшей в сад, и хоть недалеко, но отогнавшей тоску.
- Прекрасный вечер, госпожа, - обратилась соседка к ней, и госпожа ответила ей приветливой улыбкой и лёгким кивком, - Не хотите ли выпить чаю? Ко мне сегодня прибудут родственники, и я хотела накрыть стол прямо в саду, может, присоединитесь к нам?
И хотя госпожа собиралась провести весь вечер наедине, но теперь передумала, растревоженная.
- Прекрасная идея, - сказала госпожа тихим и ласковым голосом, как бы уговаривая печаль покинуть её сердце, - У меня есть пирожки.
Слуги накрыли длинный стол белой расшитой скатертью, принесли бисквиты и печенье, блюда с кремовыми пирожными, фарфоровые блюдца и чашки. Пока на стол выставлялись вазочки с каштановым мёдом, с карамельным сахаром и сливочными помадками, госпожа сама пошла на кухню за большой коробкой пирожков.
Эти пирожки из местной едальни "Красная рыба" она взяла по воле хозяйки. Сегодня днём госпожа пировала там с друзьями. Стол был богато уставлен яствами, друзья шумно веселились, ели и пили, только госпожа совершенно не притронулась к кушаньям. Выпила пару рюмок водки и даже перестала вслушиваться в заздравные речи по поводу её прибытия в летний домик. Лишь вежливо улыбалась да пригубливала из хрустальной рюмки. Пир оказался утомительным и чрезмерным для такой жары: целиком запечённый сом в сметане, зажаренные пескари, огромные пельмени в масле, глубокое блюдо с тушёной кониной, не считая множества мелких ёмкостей с пирожками, закусками и салатами. Пахло очень аппетитно, но госпожа так и не захотела ничего. Сама хозяйка "Красной рыбы" временами появлялась в зале с глубокой сковородой в руках и что-нибудь подкладывала гостям, размахивая деревянным черпаком.
- Красные рыбки в Красной рыбе, - низким голосом распевала она, и завсегдатаи радостно подхватывали:
- Красные рыбки! Красные рыбки!
Некоторые даже вставали и кланялись, поднимая рюмки, а маленькие ребятишки при появлении хозяйки подпрыгивали и верещали:
- Красные рыбки в Красной рыбе! Красные рыбки в Красной рыбе!
Но сколько госпожа не вглядывалась в разносимые блюда, красных рыбок так и не заметила. Было всё что угодно, мясо и белая рыба, варёное, печёное и жареное, были красные перцы и красные креветки, но только не рыбки. Когда же осоловевшие друзья, подняв последний тост за госпожу, укатили по домам, она выложила на стол две золотые денежки и спросила хозяйку:
- А где же красные рыбки?
Тогда хозяйка хитро прищурила без того узкие глаза, и сунула ей невесть откуда взявшуюся коробку. В экипаже госпожа с любопытством заглянула внутрь, думая найти красных рыбок, но там были только пирожки со сладким рисом. Госпожа их пробовать не стала.
Дома она хотела отдать эти пирожки кому-нибудь, но увидела боязливый и жадный восторг слуг, столпившихся над коробкой, и передумала. Госпожа не любила сладкий рис, а такое почтительное внимание к выпечке удивило и рассердило её. Теперь же она порадовалась этим пирожкам, ведь неудобно приходить к гостеприимному столу с пустыми руками, а слуг она отпустила, собираясь провести вечер в одиночестве.
На тёмной кухне спал бездомный пёс, случайно запертый торопыгой служанкой. Когда же госпожа, не зажигая света, лёгкими шагами вошла за угощением, он испугался, прыгнул под стол, опрокинул табурет и, поскуливая, бросился в открытую дверь. Следом, переводя дух от неожиданности, вышла госпожа. Соседка подкручивала фитиль одной из масляных ламп, что в изобилии были расставлены на столе, вокруг стола, в траве, и развешаны на деревьях. Она с улыбкой кивнула на удирающего пса:
- У меня таких оглоедов штуки три постоянно ошиваются, не напасёшься на них. Но жалко, голодные. Кормите их сушёной требухой, можно купить у мясника. Мешка два в месяц уходит, это недорого.
Госпожа только кивнула, отдавая соседке коробку.
- Ого! - уважительно заглянула та внутрь, - Из "Красной рыбы"!
Госпожа целый день слышала восторги об этой едальне, но сейчас было лень разговаривать, и она не стала ни о чём спрашивать. Так хорошо и покойно сидеть за накрытым столом в ожидании гостей и любоваться на огоньки масляных ламп за разноцветными стёклами. Соседка ушла заваривать чай, госпожа выкладывала пирожки на блюдо и разглядывала лакомства на столе, лениво думая, что бы она хотела попробовать, а в глубине сада послышались голоса гостей.
Вот на свет вышли четверо, и госпожа удивилась. Первым шёл знакомый с детства человек, они занимались у одного учителя правильнописанием, красивоговорением и геометрией. Человек перекрасил свои чёрные от рождения волосы в пшеничный цвет, но это, без сомнения, был он. Госпожа уже мысленно воскликнула: "Как тесен мир!" - и приготовилась выслушать такие же возгласы от него, но человек только мельком поздоровался и принялся усаживать свою спутницу, которую вёл за руку. Похоже, это была его жена. Госпожа хитро улыбнулась, собираясь озадачить мужчину, назвав детским прозвищем, но тут вторая пара вышла на свет. Госпожа удивилась ещё больше: две женщины тоже оказались знакомыми. Первая, круглая, с коротко стрижеными чёрными волосами, одетая в чёрный мужской костюм и котелок, делала пять лет назад парадный портрет отца. А вторая, с длинными каштановыми волосами, в цветастом платье, была подругой первой. Госпожа тоже знала её по имени, потому что первая была неразлучна со второй, и несколько раз они обедали вместе. И эти две женщины тоже, не узнавая её, поздоровались, по-хозяйски расположились за столом и продолжили беседовать, с затаённым любопытством взглядывая на госпожу. Она хотела напомнить своё имя, но вдруг стало так любопытно посмотреть, как все позже изумятся общей знакомой, и она промолчала. Госпожа тихонько хихикала про себя, точно в детстве, когда приготовлен какой-нибудь розыгрыш, и только ты о нём знаешь, а гости продолжали болтать в ожидании хозяйки с чаем.
Гости обсуждали какую-то картину, не признав госпожу и почти не обращая на неё внимания, хозяйка что-то задерживалась, и госпоже наскучило представлять себе удивление и восклицания. Много раз воображённый диалог перестал веселить, даже стал неприятен. Шутливый момент был упущен, и теперь грозил всеобщей неловкостью и долгими извинениями. Госпожа решила не разрушать непринуждённой атмосферы, и выбралась из-за стола, сказав, что позовёт соседку. Сама же отправилась на задний двор, обозреть не виданное с позапрошлого лета хозяйство.
Задний двор был освещён восходящей луной и пустынен. Где-то свиристела одинокая цикада, и госпожа припомнила, как боялась в детстве горбатую служанку, из-за того, что в карманах у неё живут "вот такие цикады!". Это будущий муж ей рассказал на ушко, показывая руками нечто размером с кошку. Госпожа бродила между бочек и ящиков, сложенных у стены ледника, и вспоминала, как любила играть здесь со своим будущим мужем и его братом. Старшие этого не разрешали, тем волнительнее было удрать от нянек и пробраться сюда, где хозяйничали слуги. Древняя башенка, поднимающая в торжественных случаях родовой флаг, так и стояла сломанная с тех пор, как брат будущего мужа, раздобыв ручку-ключ, решил поднять её на небывалую высоту. Как она ни просила его прекратить, он всё крутил и крутил рычаг, подняв башенку в два раза выше обычного, прежде чем она соскочила с телескопического механизма и рухнула им на головы. Вспомнив это, госпожа припомнила и детский тайник своего мужа внутри ледника. Ей не дозволялось заглядывать туда: будущий муж тщательно запирал его на замок и ключ носил на шее. Сейчас же этот ключ лежал в шкатулке вместе с другими реликвиями, оставшимися теперь уже от бывшего мужа.
Тоска, привычно начавши глодать её сердце, осталась с разинутым ртом у ледника, так быстро госпожа устремилась в свою комнату. Зажав в кулаке ключ, госпожа тихонько пробралась мимо чаёвничающих в саду, теперь уже опасаясь, что окликнув, отвлекут от этого вдруг увлёкшего её дела. И незаметно прошмыгнув к леднику, откинула замшелую дверь, опасливо ступила в холод, пропитанный запахом колбас и солений, узнавая ногами чуть скользкие три ступеньки, остановилась, давая взгляду привыкнуть к темноте. Вон там заветный ящик в стене, госпоже даже показалось, будто блеснул, подмигивая, никем до сих пор не обнаруженный замок. Она пробралась через бочки и опустилась на колени, нащупывая холодный, влажный металл. Тоска по несбывшемуся опять было сомкнула зубы на сердце, но от любопытства не смогла толком его пожевать и, поскуливая, отступила на шаг. Пальцами нащупав скважину, госпожа вставила ключ и стала поворачивать. Но ключ только скрипел, едва шевелясь в проржавевшем замке. Госпожа ещё и ещё, боясь сломать тонкий стержень, но всё сильнее налегала, пытаясь отомкнуть секрет своего тогда будущего, а теперь бывшего мужа. Всё без толку! Откинувшись от замка и отводя волосы со вспотевшего лба, она беспомощно оглянулась. Где-нибудь здесь должны храниться бутыли с маслом, она их помнила, огромные, зелёные, в застывших потёках. Но нужен свет, а за фонарём надо снова бежать на кухню. Госпожа пошарила по холодному полу, надеясь найти какой-нибудь камень, как вдруг услышала голоса. Кто-то, смеясь и переговариваясь, шёл там, снаружи.
Госпожа прислушалась: двое слуг, судя по разговору, направлялись в баню. Она собралась было кликнуть их и потребовать света, но поняла, что хочет оставить посещение ледника в тайне. Госпожа замерла у нижней ступеньки, ожидая, когда мужчины пройдут, и лихорадочно обдумывая, как ей раздобыть свет, когда голоса приблизились и один удивлённо заметил другому:
- Как же, - заржал первый, - Твоя выльет. Сама, небось, вылакала.
- Да как же мы? Как же в баню-то, без пива?
- Да погоди ты причитать, сейчас проверим, - жизнерадостно успокоил первый и заглянул в распахнутую дверь ледника.
- Это что ещё здесь такое, - грозно начал он, но тут же осёкся, узнав госпожу, - Ох, простите, ради бога. Мы это... Мы тут в баню... И пивко положили охолонуть... Думали, вон...
- Это неважно, - мягко перебила госпожа, - Мне нужен свет, есть у вас фонарь?
- Дак зачем же свет, - услужливо заулыбался второй, - Я и без света вам чего хошь отсюда достану. Я этот погреб как свои пять...
- Мне нужен свет, - уже нетерпеливо притопнула госпожа.
- Сию секунду, - отозвался слуга и убежал в сторону кухни.
А госпожа мысленно хлопнула себя по лбу: она и сама могла взять свет на кухне, открыв другую дверь, что на задний двор. Не пришлось бы красться мимо соседки в саду, не пришлось бы посвящать в свою тайну слуг. Но теперь ничего не поделать. Эти остолопы наверняка расскажут завтра всей окрестной прислуге о странном поведении хозяйки, от слуг цветистые слухи поползут к хозяевам, и уже завтра её объявят пьянчужкой. Или выдумают что-нибудь ещё несусветнее. Впрочем, это всё равно. Сейчас её занимал только ящик, запертый в стене ледника.
Запыхавшись от усердия, слуга принёс фонарь, поставил на бочку и, чиркая кремнем, зажёг.
- Вот, госпожа! Давайте, я вам посвечу.
- Не надо, вы, кажется, собирались в баню? Вот и отправляйтесь. Я сама посмотрю, что у нас с припасами. Завтра будет торжественный ужин.
- Да, давайте, я подержу фонарь-то, и припасы расскажу, я тут всё...
- Забирайте своё пиво и выметайтесь, - рассерженная, что ей приходится объясняться со слугами, еле сдерживая нетерпение открыть тайник, госпожа вдруг произнесла просторечное слово, которых никогда не позволяла себе говорить вслух, и от этого ещё больше рассердилась.
Слуги, удивленные поведением госпожи, убрались. А она испытала злорадное удовольствие, подумав про оставленное ими второпях пиво. Схватив фонарь, она спустилась в погреб и огляделась. Да, хозяйство было в порядке: вдоль стены - бочки с винами и коньяком, напротив, полки с ними же, но уже разлитыми по бутылям. Глиняные горшки с заготовленными ещё осенью солениями, квашениями и вареньями в избытке составленные друг на друга, на бочки, на полки и прямо на полу. Дозревающие сыры, завёрнутые в неаппетитные серые тряпки, подвешенные к потолку колбасы и окорока, а вот и бутыли с маслом. Госпожа попробовала поднять одну, но поняла, что не справится. Сердито она снова принялась искать: плошка или что-нибудь, наклонить и отлить из бутыли. Нужно всего несколько капель! Она всё поглядывала на замок, в нетерпении облизывая пересохшие губы. Ей казалось, что муж потешается над ней, как в детстве, показывая ключик и язык одновременно, дразня и заставляя до изнеможения гоняться за ним по двору.
- Теперь-то я до тебя доберусь, - насуплено пообещала госпожа, чуя, как тоска вновь зашевелилась в углу, и воинственно взмахнула фонарём, чтобы отогнать её подальше.
Внезапно она подскочила к замку, задула фонарь и замерла на коленях, привыкая к темноте. Тоска с интересом ждала, что она будет делать дальше. Госпожа вылила всё масло из фонаря на замок, снова нашарила скважину, и уже не заботясь об испачканном платье и руках, покрутила ключ. Теперь он скрежетал отчаянно, всё ещё пытаясь не выдать госпоже тайну его господина. Но госпожа не сдавалась, и через несколько минут замок щёлкнул и повис с разомкнутой дужкой.
- Вот так-то, - отдуваясь в темноте, торжествующе произнесла госпожа.
И осторожно потянула за петлю необструганный ящик. Ящик с шуршанием выполз из ниши в стене, из которой его не вынимали уже сколько лет? Впрочем, госпожа не знала, с какого возраста её муж забросил свой тайник. Может быть, ещё два года назад, когда они приезжали сюда вдвоём, он тайком пробирался в ледник и прятал какие-нибудь секреты. Мужья всегда имеют дела, в которые не посвящают жён. Как, впрочем, и жёны. А может быть, позабыл о детских тайнах двенадцать лет назад, когда отправился обучаться заграничным искусствам войны. Её муж должен был стать великим воином, так решили родители ещё до его рождения. А когда родилась госпожа, их отцы торжественно поклялись, что породнятся. Госпожа с детства знала, что её муж будет великим воином. И он им стал, постигнув не только здешнее военное искусство, но ещё пять лет изучая инородные. И был великим воином целых семь лет, пока менее великие, но коварные и числом превосходящие враги не заманили его в ловушку. Так год назад рассказал ей слуга, с поклоном передавая шкатулку с бумагами мужа.
Госпожа читала не отправленные мужем письма, и тоска разрывала ей сердце. Она надеялась, что скоро оно лопнет, потому что боль казалась невыносимой. Но права оказалась старая нянька, сердце очень трудно разорвать. Оно растягивается, растягивается и растягивается, вмещая всех любимых, одного за другим, и тоска по ушедшим со временем занимает там всё больше места. И только когда последние из воспоминаний покинут сердце, оно сожмётся, и больше не сможет толкать кровь. У госпожи оставались ещё много любимых: друзья и родные, потому госпожа не умерла. Но вместо радости в сердце основалась печаль. Госпожа приживалась к боли (или боль приживалась к госпоже) целый год, пока они не стали друг другу привычней, и госпожа снова научилась ходить, тихонько улыбаться и соглашаться с родителями, что надо поехать на лето в летний дом.
А сейчас госпожа открыла тайник своего бывшего мужа, и торопливо засунула руку в нутро ящика. И ничего не поняла, нащупав только какие-то тряпки, и волновалась, как перед первой ночью, вытаскивая ящик на свет лунный. Каким он окажется, бывший муж, со своими открывшимися вдруг тайнами? Совсем перепугавшись, госпожа вынесла деревянный ящик наверх. И в лунном свете принялась расправлять и встряхивать грубые тряпицы, надеясь найти ответ в виде записи или вещицы. Но ничего, кроме старой одежды не обнаружила. Ещё раз, в доме, зажёгши лампы, всё перетряхнула и прощупала, и опять убедилась: ничегошеньки кроме потрёпанной одежды мальчика-слуги в этом тайнике не хранилось. В растерянности госпожа приложила рубаху к груди, будто прикидывая размер, и поглядела на себя в зеркало.
А потом весь прошедший вечер, полный тревоги и загадок, нашептал неожиданное. Госпожа переоделась в платье слуги, взяла ножницы с позолоченными ручками и отрезала длинные косы, только на секунду испугавшись, как же она сможет завтра появиться на людях. Из зеркала на госпожу глядел хорошенький юноша. "Пожалуй, с таким нежным личиком опасно ходить ночью в городе," - подумала госпожа и старательно натёрлась сажей из очага. Полюбовавшись на замарашку-слугу, госпожа отправилась в город.
Долго ходила госпожа по улочкам, любовалась цветными фонариками над лавочками и едальнями, забрела в порочный квартал, где никогда не бывала. Разряженные путаны хватали смазливого слугу за руки, обещали райское наслаждение и кричали обидные для юношей слова в спину, чем только смешили. Давно госпожа не чувствовала себя так легко и свободно. Смотритель игорного дома предложил маленькому слуге превратить его скромный заработок в господское состояние, нищий просил угостить водкой в обмен на секрет выигрыша в напёрстки, пьяный матрос пытался затащить в кабак и поведать о какой-то шлюхе, гадалка долго тащилась следом, бубня угрожающе: "Тебя девушки не любят, потому что тебя сглазили, я вижу. Я тебя научу, что надо делать... Смотри, парень, пожалеешь потом. Ещё придёшь ко мне, будешь плакать, сам просить, да я не скажу." Отвертевшись от предложений купить снадобий для отворота, для приворота, для увеличения силы, для порчи, для отдохновения души и для чудесных путешествий, отказавшись побриться и постричься за полцены, госпожа присела передохнуть на лавочку у фонтана.
Тихо журчала вода, пела что-то прохладное о покое и отдыхе, а госпожа сидела и слушала, поглядывая по сторонам. Вот видит, одна девушка, заплатив владельцу, зашла в игровую кабинку. Госпожа только заметила, мигает там разноцветными кнопками какой-то автомат, как дверь за девушкой закрылась. А следом господин богатый к владельцу кабинки подкрадывается и кидает ему одну за другой шесть золотых денежек. Видно, что-то нехорошее задумал. Госпоже жалко девушку красивую стало: пришла, может развлечься, а может и от трудностей каких избавиться, а тут за ней этот мерзкий тип в кабинку лезет, и что-то такое требует от неё, угрожая. А девушка такая беспомощная, шаль сползающую с плечика прихватывает и смотрит на господина испуганно, ручку беззащитно поднимает и кормит птичку в клетке над игровым автоматом, всё приговаривая, всё на господина оглядываясь: "Этот птах жизни себе не мыслит без миндаля!" И вдруг господин съёживается и опускается на четвереньки, и вот уже вместо господина пёс чёрный на пороге лает-заливается, а девушка торжествующе улыбается, глаза поднимает и видит переодетую госпожу с открытым ртом на лавочке. Глазища у девушки чёрные, и будто близко-близко она, прям в глаза госпоже заглядывает, и так понимающе усмехается, что страшно делается. Вдруг колдунья и её в собаку превратит, или, чего доброго, разоблачит. Кто их знает, что у этих колдуний на уме? С трудом оторвалась госпожа от взгляда затягивающего, да побежала прочь, к знакомым улицам. Остановилась дух перевести, видит, а она на пороге едальни "Красная рыба". Как тут не зайти!
Внутри уже почти все разошлись. Остатки гостей с воодушевлением подпрыгивают на явления хозяйкины с её неизменным: "В красной рыбе - красные рыбки!" У хозяйки в руках глубокая посудина в виде красной рыбы, а в ней действительно, красные рыбки. И она их по тарелкам оставшимся посетителям раскидывает, припевая гулким и низким голосом:
- В красной рыбе - красные рыбки! Хорошим людям - на здоровье, плохим - поперёк горла. Красные рыбки в красной рыбе!
И все посетители вторят:
- В красной рыбе - красные рыбки. Красные рыбки в красной рыбе!
И кладут на столы золотые денежки.
А у госпожи нет денег. Заробела вдруг госпожа, ходит меж пустеющих столов, даже присесть не решается. И всё больше ей красную рыбку хочется попробовать. Они такие красивые, с прозрачными хвостиками, с плавниками хрустящими, из хозяйкиной посудины прямо как живые на тарелки прыгают. Красненькие, славные. И видит госпожа на оставленном господами столе: три красных рыбки нетронутые на трёх белых тарелках. Огляделась госпожа украдкой, не видит ли кто, а рука уже сама к вилке тянется. Хоть кусочек попробовать! Как вдруг голос за спиной:
- Рыбки захотел?
Госпожа аж подпрыгнула. И стыдно ей, что она как нищенка со стола чужого ворует, и боязно, как сейчас поднимется шум, все смотреть будут на пойманного вора, а больше всего страшно, что признает кто-нибудь в мальчишке-слуге госпожу летнего домика, вот позор-то! А ещё сердится госпожа: была бы она в своём платье да при кошельке, сидела бы сейчас за столом, а этот узкоглазый нахал даже близко не решался бы подойти, потому что хоть и дорогой на нём костюм, да потрёпанный. Сразу видно, из тех нищих господ, что вечно за чужим столом притворные здравицы произносят, чтобы их из жалости угостили. Но сейчас он смотрит уверенно, и руку по-хозяйски на плечо положил. Госпожа от гнева и стыда еле сдержала слова резкие, только голову ниже опустила да плечом слабо двинула, может, уберёт руку наглец. Но он только сильнее пальцы сжал, попробуй, мол, только пикнуть! А второй господин, даже и не господин вовсе: штаны мятые, щёки небритые, пальцем корявым с грязью под ногтем ей перед лицом качает.
- Нечего, - говорит, - парень, чужие объедки подбирать. Пойдём с нами в кабинет, там сам король красных рыб на блюде лежит нетронутый.
И тащат её в отгороженный кабинет. Госпожа и пикнуть боится, плетётся следом да думает, откуда у этих нищебродов деньги взялись на отдельный кабинет. Не иначе, как разбойным путём добыты. И сказать нечего, сама в платье слуги чуть рыбку не украла. Бежать госпоже надо, она и сама понимает, да вот беда: страсть как хочется красную рыбку попробовать.
А за расписными ширмами и впрямь король, больше локтя длиной, с пылу с жару на большом блюде красуется. Тут и сесть можно, и всласть поесть, и никто не увидит, как госпожа летнего домика в бедной одежде с разбойниками трапезничает. Садится госпожа за стол, нехорошо делает, знает, да будто навели на неё морок: рот слюной полнится, в голове припевочка крутится. Раз за разом: "В красной рыбе - красные рыбки. Красные рыбки в красной рыбе!" - и всё, остальные слова из головы разбежались. Берёт госпожа нож да вилку, отрезает себе ближайший кусок, она у хвоста села, собирает начинку из коричневой чечевицы, чтоб ни кусочка на блюде не осталось, да в рот кладёт. И двое разбойников торопливо короля со спины да боков вилками ковыряют. Едят. Тот, что помоложе, вроде госпожи, молчком, а тот, что постарее да погрязнее, с набитым ртом нахваливает:
- Ай, вкуснотища!
А госпожа жуёт, да молчит. Не такая рыба-то оказалась, как думалось. Обычная, чечевицей начинённая, вкусно, но госпожа и повкуснее едала. Всё чуднее ей старика слушать, как он молодому говорит:
- Да, и в Корее короля рыб пробовал, и в Норвегии фрау Янссон умеет готовить, но такого, как здесь, нигде не было, зуб даю.
А молодой взгляд задумчивый в окно вперяет, будто припоминает всех королей красных рыб, что ему довелось отведать, госпожа аж чует ветер дальних странствий, что занавеску вздувает, да эдак согласно головой покачивает:
- Да, всем королям король!
И снова над блюдом склоняется, варварски куски из рыбы выламывая, чечевицу на стол роняя. Госпоже думается, может, не распробовала чего-то? Ещё кусочек отрезала. Тут на неё старый подозрительно уставился:
- Что-то ты парень странно кушаешь...
Тут у госпожи рука дрогнула, чечевица на стол посыпалась. Вот, сейчас начнутся неприятности. Знала же, что нельзя. Да и рыба не вкусная оказалась. Морок чистейшей воды! Не спеша положила госпожа вилку с развалившимся куском на блюдо, про себя придумывая, как же ответить, да поверх рыбины на старика взгляд поднимать стала, как вдруг видит, рыба дышать начала. Вначале тихонечко жабрами запечёнными вздрогнула, вроде пробует. Потом сильнее их раздула, по всему развороченному тулову чешуя волной поднялась. Вот уже рот разевает, жабрами сильно ворочает, да хвостом отъеденным вздрагивает: задыхается король рыб на блюде.
Госпожа пальцем на рыбу тыкает, да впервые за весь вечер голос подаёт:
- Смотрите, она дышит!
Старый разбойник на её испуг усмехается, едва на рыбу взглянув, и говорит:
- Это-то и вкусно!
- Да она же дышит, как это может быть? - госпожа уже крик еле сдерживает.
Молодой разбойник снисходительно свои пояснения выдаёт:
- Да не бзди, это пар из горячей рыбы выходит, вот и кажется, что дышит.
А госпожа вопит:
- Да ведь дышит рыба-то, всё сильнее дышит!
А король рыб уже сильно на блюде бьётся, чечевицу из нутра фаршированного раскидывая. Ай, что-то скверное совсем творится. Хоть и не знала про красных рыбок ничего, да понимала же, что дурно поступает. Вот кому теперь объяснять-рассказывать?
А хозяйка-то тут как тут, подошедши, да передником ложку протирая и говорит:
- Благодарности мало за угощение, вот он и дышит, Таймень, осерчавши.
Госпожа тут уж совсем растерялась, и вежливые слова без благодарности лепечет: "Спасибо вам, хозяюшка, за угощение," - а сама внутри боится и сердится. Вот хозяйка и чует, что неправду говорит госпожа.
Но старый да молодой разбойники вовсе не смутились. Молодой встал, да с дерзким видом ножик вытащил и ногти им чистит. А старый вилку на пол швырнул, и на хозяйку кричит:
- Ты бы, дура, водочки поднесла, гостям дорогим, да с поклоном. Там бы мы и подумали, как в благодарность не рассказывать, что в твоём заведении короля рыб подают. Думаешь, кормчему не интересно будет, откуда ты рыбку-то запретную достаёшь?
- Ты на меня-то не кричи, - хозяйка спокойно так отвечает. - А лучше сам подумай, чем ты губернатору объяснишь, что запретную рыбу у меня бесплатно ел, а не пошёл и не рассказал, кому следовало, что в моём заведении творится.
Тут госпоже совсем плохо делается. И угощение она украла, да ещё и угощение-то запретное. Всем точно будет интересно, что это госпожа знатного рода, переодетая слугой, делала в "Красной рыбе"? И почему вкушала запретную рыбу? И ищет госпожа слов внутри себя, что вынесли бы её невредимой из этого страшного скандала. А старый разбойник тоже слов ищет, но подворачивается ему быстро только плохое, и про себя он его шепчет. И больше ничего не успевает, как хозяйка подсаживается к нему и говорит:
- Ах вот как?!! - будто услышала плохое слово, про себя произнесённое.
- Вот так, значит?!! - говорит хозяйка, подперев рукой подбородок и уставясь в глаза старого разбойника.
Старый на стуле подобрался, и тычет пальцем в развороченную рыбу, жалко вскрикивая:
- Ты за это поплатишься...
- Так вот как, господин хороший, на хорошее угощение отзываешься. Да только знаешь ли ты, что от плохого слова у нас тарелки не тем боком с руки на руку прыгают, а то из рук валятся и расшибаются в пух? Так тебе всю жизнь этим пухом подушки набивать, прахом поутру вставать! Так тебе отвечать за то!
И таким страшным то проклятие госпоже кажется, что даже убежать не получается, ноги еле держат и к полу приклеились. Вот госпожа всё боится на другом конце стола: "Вот сейчас она и меня проклянёт! Вот сейчас обернётся и что-то мне скажет!"
И вдруг оказывается в своём саду. Сидит госпожа на каменной скамейке, на коленях коробка с пирожками, и один пирожок в руке, надкушенный. "Что же за удивительный и страшный сон", - думает госпожа, - "И ах, как жаль, что я не знала, что это всего лишь сон, я бы так не боялась. А теперь так и не узнаю разгадок всех этих тайн, да и тайн толком не узнаю, и про красных рыбок, и про тайменя, и про всё колдовство, что довелось увидеть, разве мне кто теперь расскажет."
Такой вот сон приснился однажды госпоже. Удивительный тем, что ни крупицы в нём правды: госпоже было четырнадцать лет, никакого мужа ни будущего, ни тем более, бывшего, у неё ещё и в помине не было. И в летний домик она приехала погостить к матушкиной родне вместе с матушкой и братом, а своего летнего домика у семьи госпожи не было. Отца госпожи дед лишил наследства из-за того, что тот женился вопреки воле родных. Так что и слуг у них не водилось. И едальни "Красная рыба" в том городке тоже не было, а пирожки ей матушка на станции купила. Со сливой пирожки, не с рисом.
Сны, подобные этому, сны, выходящие из ворот слоновой кости, созданы исключительно для того, чтобы люди не верили снам. И могут служить лишь для развлечения праздных умов, вселяя в души тоску по несбыточному. Так окончил свои вечерние наставления старейший из нашего рода, а может, он просто устал рассказывать про госпожу и красных рыбок в Красной рыбе.