Аннотация: Особенности осенней рыбалки в Забайкалье.
В. Гниляков
Оставшимся в сердце, ушедшим - посвящаю.
ШУГА.
Быстро пролетело короткое забайкальское лето, и вот уже первые желтеющие листочки возвестили о скором приходе зимы. Запестрели яркими красками осени таежные сопки, золотом вспыхнули длинные косы белоствольных берез, медно-жёлтыми волнами заколосились хлебные нивы. Багрянцем засверкали, осыпаясь на землю листья тополя и осины.....
Первые лёгкие заморозки пушистым, утренним инеем посеребрили уже пожелтевшую траву. Вода в реке стала ещё более прозрачной, в то же время, свинцово-тёмной и осязаемо тяжелой на поверхности. Прибрежную гальку и каменистое дно, густо укрыли золотые и красные пятаки опавшей листвы. Холодный, северный ветер морщинил блестящую гладь широких плёсов и проток. С незадернутого дождливыми тучами бездонного неба, навевая грусть и тоску, доносилось гортанное, печальное курлыканье улетающих на юг перелётных птичьих стай.....
Словно спохватившись, сбивая оставшиеся редкие листья, зачастили заунывные, осенние дожди. Злые порывы ветра раскачивали голые ветки деревьев, с мольбой поднятые к низкому, мрачному небу. Стало сыро, слякотно, и скучно....
Вскоре, первые робкие холода, заморозили мелкие лужи и неглубокие болотца, белыми полосами заберегов окаймили таёжные озёра, сцементировали липкую, надоевшую грязь тропинок и дорог. Превратили в маленькие сосульки капли дождя на ветках деревьев, кустов, крышах домов и сараев....
Скользким, прозрачным стеклом покрылись лесные озёра и сонные протоки. Через тонкий лёд, легко просматривалась потайная жизнь глубоких омутов и травянистых уловов, на долгие, зимние месяцы отделенных от мира этой прозрачной преградой. Ночи становились всё более холодными, длинными и тёмными. В одну из таких чернильно-черных ночей, с неба, кружась в бесшумном, бесконечном вальсе, посыпались мягкие, пушистые, белые снежинки. И, покрутившись над землёй, ровным, пухлым одеялом укрыли улицы, поля, крыши домов, ближние косогоры и дальние сопки.
Проснувшимся по утру людям, мир, ещё недавно горевший яркими осенними красками, явился черно-белым, как гравюра, с четким делением цветов. И, лишь, вечно зелёные пирамидки сосен и елей, слегка припорошенные свежим снегом, по-прежнему радовали глаз яркостью цвета неувядающей жизни.
Но на реке, вода, по-прежнему, неслась по перекатам и отмелям, искрясь и играя в редких лучах осеннего солнца. Обрамленная белизной первого снега прибрежных лугов и полей, за лёгкой вуалью не надоевших ещё метелей и вьюг.
Между тем, крепчающие морозы, принесли из верховий по парящей от стужи воде, первые мелкие льдины, хрустально звенящие от столкновений, то и дело, скрывающиеся в ледяной воде и появляющиеся вновь. Следом за ними, сражающаяся с холодом вода, густо понесла островки и целые ледяные поля. Наполнившие речные берега неуёмным, глухим шумом, хрустальным перезвоном, и мягкими ударами, Пошла шуга!
Тихие заводи и устья основной реки покрылись тонким ледком, на участках медленного течения появились забереги - полосы прибрежного льда. На мелководье перекатов возникли ледяные заторы из плывущего льда. Всё говорило о скором ледоставе и окончании рыбной ловли по открытой воде.
Настоящим рыбакам тяжело было смириться с окончанием любимого занятия. Конечно, впереди был ещё подлёдный лов и многочасовые сидения в лютый мороз над заветной лункой. Но настоящего улова и богатой добычи, зимой, просто не могло быть.
Двое закадычных друзей и заядлых рыбаков, Николай Ефремович и Павел Карпович спешили, прекрасно понимая, что скоро шуга прекратится, река встанет и на этом закончится рыбачий сезон. Было решено рыбачить сетями, единственно возможным ещё способом - вдоль заберегов. От жуткого шума издаваемого в воде плывущими льдинами, рыба, независимо от породы, вида и размеров, временно заключив перемирие, набивалась под лед заберегов и заливчиков, желая найти там защиту и покой. Этим и пользовались рыбаки. С надувной лодки по течению, вдоль льда ставилась сеть, так называемая "трехстенка", имеющая крупную и мелкую ячею После чего, с берега и из лодки по льду, что есть мочи, били всем, чем, попадя - веслами, камнями, палками. Рыба, испугавшись, выскакивала из подо льда, и попадала в сеть. Трудность заключалась в том, что наступившие морозы требовали хорошо одеваться. А, тепло одетому и неуклюжему, становится тяжело управлять утлой, и вёрткой резиновой лодкой. Опрокидывание лодки и падение в воду в тяжелой зимней одежде, могли привести к самым тяжелым последствиям. Но, как говорится, - "Охота, пуще неволи!".
Мешки с сетями, лодка, мотки удлинительных веревок, нехитрая еда, быстро заняли отведенные места в багажнике и коляске верного трудяги - мотоцикла "Ирбит". Не понаслышке усвоив знаменитую истину: " Настоящий сибиряк не тот, кто не мерзнет, а тот, кто правильно одевается". Наши рыбаки были экипированы соответствующим образом. На два теплых белья, свитер и брюки, каждый натянул стеганные ватные штаны и телогрейку. Тёплый армейский полушубок, валенки и меховые технические рукавиц довершали наряд. Поднятые воротники тулупов и опущенные клапана, исключали попадание ветра в лицо, но значительно снижали обзор и качество звукового восприятия окружающей действительности.
За сборами выехали поздновато. Чуть-чуть повернув голову в бок от пронизывающего встречного ветра, Николай Ефремович лихо вёл послушный мотоцикл по непривычно заснеженной дороге. На заднем подпружиненном сидении, высоко подпрыгивая на больших кочках, крепко держась за обрезиненную ручку сидения, восседал Павел Карпович. Несмотря на многолетнюю дружбу, общую страсть - рыбалку, проживание в одном подъезде, и общую службу. Друзья были почти полной противоположностью друг, другу. Николай Ефремович - высок, коренаст, грузен. С большим румяным лицом, с виду нетороплив, но резок в движениях. С сильными руками и толстыми пальцами заветренных рук. Если бы, к этому теплому наряду добавить окладистую белую бороду, красный кушак и посох. Он вполне мог подойти на роль дед Мороза на детский новогодний утренник.
Павел Карпович - напротив, тонкокостный и сухонький, проворный и подвижный. Больше подходил бы на роль стройной снегурочки, добавь к его наряду тугую девичью косу и расшитые бисером сапожки. За внешней медлительностью Николая Ефремовича скрывался взрывной, вспыльчивый характер, способность мгновенно принять, пусть и не всегда верное, решение. Вот, от этого несоответствия внешнего и внутреннего содержания, его порой бросало то в жар, то в холод. Вместе с тем, это был добрый, отзывчивый, не злопамятный человек. Умеющий ценить добрую шутку, и чувство юмора.
Павел Карпович отличался врождённой рассудительностью, некоторой медлительностью в делах и поступках. Умением взвесить все "за", или "против" и лишь после этого, принять правильное решение. Разговаривал он неторопливо, растягивая слова и слегка "окая" - по уральски. С людьми предельно обходителен и добр.
Мягко бежала снежная колея под колеса мотоцикла. Незаметно кончился поселок, пошли заснеженные поля, под горой забелели крыши села Зурун. Стремительно съехали к реке, замелькали вдоль дороги кустики запорошенных снегом ив и черемух. Вскоре прибыли на место рыбалки. Оно было выбрано не случайно и между рыбаками ласково называлось "островок". В период средней и малой воды, острый мысок, далеко выступающий в основное русло, делящий струи течения на быстрое и медленное, являлся полуостровом, густо заросший высоким ивняком. В период большой воды, река новым руслом обходила мысок справа, и он гордо возвышался неприступным островом среди бушующей стихии.
Сейчас, медленная старица была покрыта тонким ледком, слегка припорошенная первым снегом. Через лёд легко угадывались колышущиеся космы подводных растений и плотные стайки пугливых рыбешек.
Рыбаки сноровисто выгружали поклажу, подбирали нужную сеть, накачивали лодку. Разговор велся в полголоса, почти шепотом:
- Есть рыбка подо льдом, нет-нет, да и мелькнет бочком, надо поторопиться! - разговаривал вслух Николай Ефремович, накачивая ножным насосом лодку и вытирая носовым платком, неожиданно взмокший, лоб.
- Надо посмотреть, а кругом ли там рыбешка! Может и не стоит две сети мочить, может одной хватит? - поддержал разговор Павел Карпович, - что, горячку то пороть. Есть рыба, - поймаем, нет, - только сети вымочим! А, где их по морозу сушить? - с явным сомнением продолжил он.
- Сразу не свяжем две сети, потом не хватит, на течении, с лодки не довяжешь. Рыба не дура, вся в эту дырку и уйдет. Вода то светлая, - всё видно - не унимался Николай Ефремович, поднимая лодку и подкатывая её к воде.
Продолжая оставаться при своем мнении, Павел Карпович всё же связал две сети и бросил в лодку. Предстояла самая сложная процедура, - разместить сеть вдоль кромки льда, быстро, по возможности, менее шумно. Не давая ей скрутиться и спутаться под натиском течения. Работа требовала сноровки и умения.
Друзья были, примерно, одного возраста, считались удачливыми рыбаками, знали и умели многое из рыбацкой науки. Но, кому плыть? Такой вопрос не стоял, вообще. Плыть то, надо было в одной телогрейке, и ватных брюках, стоя на прогибающемся, резиновом, мокром дне лодки на коленях. Спиной по ходу движения, веслами удерживая лодку, одновременно распуская сеть, медленно сплавляясь по течению.
Николай Ефремович, стоящий на коленях в утлой лодчонке, выглядел бы, как ходовая рубка и палубные надстройки атомного ледокола "Ленин", поставленные на невзрачный корпус небольшого речного буксира. К тому же, выросший в бескрайних Карагандинских степях. И научившийся плавать, волей судьбы, при форсировании Днепра, он питал к водной стихии некоторое, мягко сказать, недоверие. Хотя, в случае явной необходимости, мог некоторое время плыть по течению, и, даже, на спине. При внезапном падении Николая Ефремовича в воду, друг, при всём старании, едва ли смог бы вытянуть на берег своего грузного товарища.
Поэтому, быстро разместившись в лодке, и с ходу оттолкнувшись от берега, уже через десять минут Павел Карпович заканчивал постановку сети. Не успел он ещё выйти на берег, и вытащить скользкую ото льда лодку, как поплавки сети почти одновременно утонули, сигнализируя о богатой добыче. Для очистки совести, рыбаки постучали веслами и подвернувшейся сломанной веткой по льду, побегали по берегу. И стали собирать сеть на берег, к её верхнему по течению концу. Сеть была плотно забита рыбой. Её было так много, что выбрать улов на морозе, на берегу, негнущимися руками, было практически невозможно, так и уложили сеть с рыбой в мешок. А на её место поставили две других, в надежде на удачу. Всё вновь повторилось!
Короткий зимний день, между тем, клонился к вечеру. Заметно смеркалось, лёгкий ветерок погнал позёмку, редкие, крупные снежинки закружились в воздухе, неслышно падая с тёмного неба.
Рыбаками овладел азарт, они продолжали рыбачить, изредка поднимая головы и посматривая в неприветливые небеса, в надежде на окончание снегопада. Снег и ветер продолжали усиливаться. Вскоре, за белой, мельтешащей пеленой скрылся противоположный берег. Высокие сосны, на крутом взгорке, на нашем берегу, также растаяли в струящейся круговерти снежных вихрей. Мотоцикл у края обрыва, быстро потонул во внезапно нахлынувшей темноте. Налетели резкие порывы холодного ветра, сухая крупа крупного снега больно ударила по лицу, заставляя зажмурить глаза. Началась пурга!
Спешно собрав сети, спустив и скатав лодку. Рыбаки вновь облачились в зимние доспехи, закупорившись всеми доступными средствами от обжигающего ветра и колючего снега.
Мотоциклетная фара едва находила дорогу в бешеной пляске тысяч маленьких, белых чертиков. Николай Ефремович управлял тяжелым мотоциклом почти наугад, интуитивно отыскивая дорогу по едва заметным, запомнившимся ещё с лета, предметам. Во многих местах, путь преграждали свеженаметенные сугробы и, выровненные снегом, приличные ямы и выбоины. Их пытались проскочить с ходу, иногда это удавалось, но чаще, гружёный мотоцикл уходил задним колесом в рыхлый снег, и начинал пробуксовывать. Бешено ревя, и выбрасывая потоки грязного снега из-под застрявшего колеса. Тогда, в дело вступала отдельная, семижильная, лошадиная сила, как Павел Карпович в шутку себя называл. Он ловко соскакивал со скользких подножек заднего сидения, схватившись за скобу крыла, или упершись в запасное колесо, подталкивал мотоцикл, и также виртуозно взгромождался на своё высокосидящее ложе. Когда он мастерски проделал это в первый раз, то сам в душе подивился своей ловкости, и не по возрасту прыткости. Знай наших! После такого очередного десантирования, Николай Ефремович убирал левую руку с ручек руля, опускал её вниз, и через варежку и теплые штаны, трогал худенькую коленку своего друга, - убеждаясь, что он на месте. Так, с великим трудом, они одолели несколько километров и теперь двигались вдоль едва различимой насыпи железной дороги. Освещая путь мощным прожектором, выбрасывая из трубы сноп искр, рыбаков обогнал скорый пассажирский поезд. И, вскоре, три красных фонаря его хвостового вагона растаяли в чернильной темноте ночи.
Ехать стало легче, защищённая насыпью полевая дорога была более свободна от снега и ветер, теперь, дул в спину, и не так обжигал. До дома оставалось совсем немножко. Сейчас поворот под низенький железнодорожный мост, небольшая ямка и выезд на довольно широкий, расчищенный грейдер. А там, до городка, рукой подать! Каких-нибудь три, четыре километра.
Вот и долгожданный мостик, подъезжая к которому, Николай Ефремович слегка притормозил, повернулся к другу, и громко крикнул: "Голову!". Оберегаясь, нагнулся сам, и въехал в гулкий тоннель, эхом отражающий шум мотора. На выезде из-под мостика, перед самым грейдером, знакомая с лета, глубокая, поперечная канавка, сейчас запорошенная снегом. Пришлось притормозить, переключить передачу на низшую. Мотоцикл слегка пробуксонул, почти остановился и вдруг, неожиданно рванул, резво вымахнул на насыпь грейдера: -Как лошадь, - дом почувствовал, торопится, - отметил Николай Ефремович, и прибавил газу. Объезжая очередное препятствие, резко принял вправо, и тут же мысленно осадил себя: - Коляска, вроде, хорошо нагружена, но при резком повороте всё равно может подняться. Павлик такой легкий, что и не ощущаешь его вес, как будто один едешь.Нельзя спешить!
Слева, за насыпью железной дороги, замелькали редкие огоньки поселка, справа, за глухим забором, склады и вышки часовых по углам. Скоро железнодорожный переезд, с накрест прибитой надписью " Берегись поезда", знакомая проходная и дом.
- Хорошо, пораньше приехали. Успеем, сети развесить, рыбу выбрать, женщины ужин сварганят, вместе поужинаем, да, и не грех выпить для сугреву по паре штук, после такой холодины. - С доброй теплотой подумал Николай Ефремович о предстоящем вечере.
Одна из створок громадных железных ворот КПП была приоткрыта, наверное, дневальному надоело выбегать на улицу и в лютый холод открывать её. Управляемый твердой рукой мотоцикл, протиснулся в образовавшуюся щель, и без остановки, наискосок, короткой дорогой помчался домой. Ранее не особо ощущаемый мороз, вдруг набросился с новой силой, неприятным холодком пробираясь под полушубок и телогрейку: - Однако жмёт к ночи! Не дай бог сейчас очутиться в поле, или на реке, - окоченеешь! - промелькнуло где-то в глубине сознания, - а мы уже дома! И действительно, дом был уже рядом. В левом подъезде на первом и втором этажах приветливо горел свет: - Женщины ждут, - отметил рыбак. Дома сейчас тепло, пахнет чем-то вкусненьким. Потрескивают дрова в пышущей печке, негромко мурлычет радиоприёмник, свернувшись калачиком, спит на своём месте кошка. - Нужное человеку место - дом! - вновь, тепло подумалось Николаю Ефремовичу.
Он лихо развернул мотоцикл, и почти упершись передним колесом в ворота гаража, заглушил мотор. Многочисленные одежды, негнущиеся ватные брюки, давящие под коленками валенки, не дали возможности быстро сойти с мотоцикла. Николай Ефремович слегка замешкался, с трудом перенося ногу через водительское сидение. В спине появилась тянущая боль, отдающая ногу.
- Как бы радикулит снова не прострелил, - запоздало подумал рыбак, - а Павлик, смотри какой молодец, уже убежал греться домой. Шустрый! Разминая затёкшие ноги, направился к подъезду. Поднялся на крыльцо, прошёл по чисто вымытым половицам общего коридора и толкнул дверь своей квартиры. Про себя отметив: - Павел Карпович, бедолага, так замёрз, что стрелой взлетел на второй этаж, - даже шагов не слышно.
Навстречу, сочуственно приговаривая: - Замерзли, наверное? Что же вы так долго, Николай? - Появилась его жена Евгения Ивановна, давно поджидавшая мужа. Не раз выходившая на крыльцо, не на шутку обеспокоенная столь долгим его отсутствием: - Вы, что раньше не могли приехать? И Женя за Пашу волнуется! Вон, как пурга разыгралась! Не лето, ведь, на улице! А, вы с Пашей, как дети малые! Заметив, что муж не собирается раздеваться, принесла из кухни и подвинула ближе к печке табуретку. Николай Ефремович сел и приложил красные, замерзшие руки к тёплому боку: - Ох, как хорошо! Женя, дай водички тёплой попить.
И, отхлёбывая маленькими глотками принесённый женой чай, чутко прислушивался к шагам в коридоре, ожидая, когда Павел Карпович будет спускаться по лестницы, и они вместе пойдут выбирать рыбу в гараж. Но время шло, а замерзший друг так и не появлялся. С трудом, погасив возникшую в душе обиду, не дождавшись соседа, Николай Ефремович отправился один.
Включил в гараже свет, и начал развешивать смерзшиеся и пахнувшие рекой сети, с густо торчащей из неё рыбой. В основном чебаки, красноперки и окунишки. Ан, нет - вон, в путанице сети, прочно застрял солидный ленок, а рядом приличная щучка и не одна. Руки мерзли, а закостеневшая рыба упорно не хотела освобождаться от сети.
- Куда же Паша пропал? Ну, совесть надо иметь, как будто, на реке не вместе мерзли! - Мысленно осуждал он своего друга, прислушивалась к шагам у входа в гараж, ожидая его скорого прихода. Наконец, с наружи заскрипел снег, приоткрылась дверь и, жмурясь от яркого света, на пороге возникла Евгения Ефремовна - жена Павла Карповича. Она быстро окинула взглядом гараж, и недоуменно спросила: - А, Павлик то, где?
- Где, где? Домой ушёл! - Хмуро ответил Николай Ефремович, - Как приехали, так сразу и ушёл, наверное, замёрз сильно.
- Да, не заходил он домой!- ответила соседка, - Я слышу, мотоцикл приехал, ждала, ждала, а его нет. Вышла посмотреть, может рыбы много, донести не может, - всё ещё воспринимая происходящее за шутку, с характерным уральским говорком посмеялась Евгения Ефремовна.
- Может, в туалет пошёл? - Предположил Николай Ефремович, хотя прекрасно понимал, что в такой массе теплой одежды невозможно справить даже малую нужду, не говоря, о большем.
И, тут он стал с ужасом понимать, что оставил друга где-то на зимней, холодной дороге, посредине ночи и пурги. С полуоборота, заведя ещё не остывший мотоцикл, Николай Ефремович, бросился в обратный путь. Пытаясь вспомнить, где в последний раз он видел друга, и где тот сейчас может быть:
- Только бы с дороги не ушёл, через аэродром не направился бы. Там, дорог много, в темноте не встретиться.
И снова мысленно ругал свою беспечность:
- Оставил человека в чистом поле, ночью одного. Хорошо, что близко от жилья волков нет! А может и есть, кто их знает. Вывернутся из оврага стаей, и нет человека! Картины, одна страшнее другой рисовались в воображении. Вот, по дороге в растрёпанной одежде, с очумевшими от страха глазами, беспрестанно оглядываясь назад, бежит Павел Карпович. А, сзади, полукругом, хрипло дыша и сверкая огненными глазами стая серых, с подпалинами, волков.
А вот, рычащая и повизгивающая стая, с остервенением рвет что-то лежащее на дороге. Жуть!
В это самое время, Павел Карпович шёл посредине широкого грейдера, с трудом переступая ногами в негнущихся валенках, в сдвинутой на затылок шапке, и расстегнутом полушубке. От него валил пар, как от человека только что вышедшего из хорошо протопленной бани. Шёл, внутренне матерясь, и вспоминая происшедшее....
Выехав из-под того злополучного мостика, мотоцикл слегка приостановился в глубоком снегу. Павел Карпович, как обычно, спрыгнул, чтобы подтолкнуть, и в этот момент, мотоцикл, пахнув в лицо бензиновым дымом, обдав до пояса комьями снега, легко выкатился на укатанный грейдер. Павел Карпович какое-то время пытался бежать следом, хватаясь за скобу заднего крыла. Но мотоцикл, вопреки ожиданиям не остановился, а напротив, четко щелкнув переключившейся передачей, стал удаляться в темноту. Всё быстрее и быстрее.
Какое-то время, на фоне белой дороги, освещаемой фарой, как в мультике отчетливо проецировался силуэт отъезжающего Николая Ефремовича. Словно Илья Муромец, восседающего на рычащем мотоцикле, как тот, на своей пышногривой лошадке. Затем, в ночи остались видны лишь задние, габаритные фонари. Наконец, и они пропали за пеленой снега. Брошенный рыбак остался один посреди голых, зимних полей, свистящей метели, и косых, хлещущих потоков холодного снега. По инерции, Павел Карпович с десяток метров резво пробежал следом за уехавшим другом, но, вскоре, беззвучно вспоминая всю известную родню товарища, перешел на шаг. И побрёл вперед, по едва виднеющейся в темноте дороге.
- Вот, боров, даже не оглянулся, как индийский божок, ровно сидит. Глаза забычил, и уехал, - костерил он друга, - хоть бы рукой потрогал, неужели не чувствует, что меня нет? Уехал и всё.
Так в нервном возбуждении, он незаметно отмахал больше километра. Стало заметно теплее, пришлось расстегнуть сверху полушубок, и развязать тесёмки шапки. Слегка подустав, стал задумываться. Не подождать ли, Николая Ефремовича стоя на месте? Но стоило только остановиться, и повернуться к ветру спиной, как из непроглядной тишины ночи, начинали доноситься зловещие звуки. То ли завывание, не поймёшь чьё, ветра, или живого существа. То ли стоны какие-то, или повизгивание. Шёпот и шелест, может ветер поземкой шуршит, а, может кто-то шепчется вон за тем кустиком. Да, и мороз не зевает, сразу начинает замерзать лицо, и холод пробирается под полушубок. Нет, лучше уж худо, но идти. Тщетно он всматривался в темноту, знакомых огней мотоцикла нигде не было видно:
- Совсем слепой Ефремович, наверное, уже до дома доехал? Неужели не видит, что меня нет? - Возмущался Павел Карпович, - Стареет.... Пора на пенсию командиру!
Слева возникли, словно вынырнув из метели, огоньки домика путевого обходчика:
- Наверное, там тепло. Печка топится, семья вокруг стола - ужинают.
Неожиданно захотелось есть. Даже во рту почувствовался вкус жареной картошечки, с салом. И огурчик солёный, в пупырышках, со свежим хлебом, ну, и как водится наркомовских сто грамм.
- Ещё пару, тройку километров, и я дома, - обреченно подумал Павел Карпович, - неужели, обо мне не вспомнят? Наверное, уже ужинают. Человек замерзает, а они, наверное, уже сели есть, смеются.
Наконец впереди замаячило желтое пятно фары, свет быстро приближался. Павел Карпович перебрал все хорошие слова, которые он выскажет своему другу. Он, даже представил, как гордо пройдет мимо остановившегося мотоцикла, - словно не замечая его. И заставит Николая Ефремовича долго себя уговаривать, и лишь, потом сядет в мягкую коляску. Нет, именно в коляску, а не на это проклятое заднее сидение.
Но, приблизившийся свет, оказался одноглазым колёсным трактором. Который, сумашедше тарахтя, пронесся мимо, едва не задев незадачливого пешехода. Месть пришлось отложить....
Неожиданно, возникший впереди блуждающий свет, приблизившись, превратился в знакомый мотоцикл. Развернувшись, он остановился, Николай Ефремович молча, услужливо откинул брезент коляски. Уставший друг, также молча, не торопясь, умостился в ней. Молча доехали до дома. У дома, Николай Ефремович заглушил мотоцикл, и, в полной тишине начал открывать гараж. А Павел Карпович, не проронив не единого слова, удалился домой.
Впервые, после окончания рыбалки, заговорили за ужином, после третьей рюмки из запотевшего графина. Вспоминали смешные детали и подробности случившегося. Беззлобно подтрунивая друг, над другом.
Так и закончилась последняя рыбалка в том счастливом году!