Автор не претендует на историческую и географическую точность описываемых событий, схожесть отдельных дат и названий - случайные совпадения.
Трое на плоту.
Повесть.
Вместо предисловия.
Наиболее яркие воспоминания и впечатления моего детства приходятся на
годы, прожитые в небольшом, затерянном в таёжных сопках, забайкальском посёлке, на севере Читинской области.
Первозданная красота тайги, необъяснимое очарование вечнозеленого, лесного моря, подёрнутые синеватой дымкой далёкие сопки, навсегда наложили неизгладимый отпечаток, на яркое, красочное восприятие мира, так характерное для детства. И даже сейчас, по прошествию многих лет, уже одно название этого места, этой крошечной точки на карте Транссибирской магистрали, рождает в памяти нежное и тёплое чувство, пахнущее хвоей и дымом костра, звенящее ручьями и перекатами горной реки. Чувство - возвышающее и несущее тебя в прошлое, в неповторимое и прекрасное Детство!
Часть первая.
Наш небольшой посёлок уютно расположился в широкой долине, окаймлённой со всех сторон суровыми и сказочно красивыми таёжными сопками, на севере переходящими в непроходимые гольцы, тянущиеся до Северного - Ледовитого океана. На юге, вечнозелёное таёжное море, плавно вклинивалось широкими языками в лесостепь, мелкими островками зелени простиралось до самой Монгольской границы.
С востока на запад долину разрезала железная дорога и достаточно широкая, с множеством перекатов и плавных плесов, говорливая, весёлая, с хрустально чистой водой горная речка.
Так и бежали рядом на протяжении сотен километров, громыхающая гружеными составами, блестящая отполированными нитками рельсов железнодорожная артерия, и скромная, звонкая на перекатах и в теснинах, иссиня чистая в глубоких омутах, отражающая красоту прибрежной тайги, быстрая речка.
На востоке железная дорога упиралась в дальневосточный портовый город, на западе, с приближением Уральских гор, разделялась на множество ответвлений и веток. Речка, вытекая из таёжных, горных озёр и студёных болот, то стремительно неслась, зажатая теснинами горных скал, то - с выходом на равнинные участки дробилась на множество проток и стариц и вновь сливалась в одну полноводную, могучую стрелу. В нижнем своём течении, чистые воды реки соединялись с прохладными струями других рек - сестёр. И вот уже одним целым, стремительным и сильным отдавали себя могучему озеру Байкал.
В реке и в питающих её горных ручьях в большом количестве водились прожорливый окунь, меланхоличный чебак и красноперка; хитрый стремительный хариус, зубастый вечно голодный ленок и щука; и, конечно же - царь таёжных рек, неутомимый охотник и безжалостный хищник - пятнистый таймень.
Старицы, заболоченные протоки и прибрежные озёра были плотно заселены золотистыми и серебряными карасями, глупыми, плодовитыми гольянами, зелёно - полосатыми озёрными окунями, стремительными щуками и царственно медленными, похожими на тарелку карпами - долгожителями.
Поселок, насчитывающий около десяти тысяч жителей, двумя основными, извилистыми улицами на несколько километров протянулся вдоль железной дороги, которая, по видимому, и дала ему жизнь. В почтовом адресе посёлок значился, как "станция". Улицы были по-сибирски широкими и прямыми, назывались "Советская" и "Октябрьская". К ним примыкали множество других улиц и переулков, длинных и коротких. С хорошими рублеными домами, дворовыми постройками и большими, огороженными жердями огородами. В названиях улиц просматривались термины предприятий и организаций, рядом с которыми они строились. Так в районе леспромхоза значились улицы: "Хвойная", "Сосновая", "Переулок Пилорамный". Улицы рядом со шпалозаводом именовались "Шпальная" и "Пропиточная". В районе железнодорожной станции было несколько "Привокзальных" и "Тупиковый переулок". Названия улиц "Колхозная" и "Зерновая" говорили сами за себя. Не требовали дополнительных разъяснений "Набережные" и "Новая". На западе и востоке посёлок заканчивался двумя военными городками авиаторов, которые по - видимому, по местоположению относительно железной дороги, назывались "Южным" и "Северным".
Быт в таёжной глубинке во многом отличался от уклада жизни в крупных городах и столицах. Телевидение в то время в посёлке отсутствовало и единственным, действительным очагом культуры был Дом офицеров. Где исправно работали различные кружки и секции, имелась богатая библиотека, биллиардные залы. Ежедневно демонстрировались художественные фильмы, в субботу и воскресенье устраивались танцы. Работал драматический кружок, давали постановки, на которые собиралось громадное количество зрителей. Раздолье было нам - мальчишкам, любителям спорта, для всех желающих были ежедневно открыты двери спортивных залов, причём один из них -
отапливаемый, размещался в самолётном ангаре, и площадь его позволяла играть в ручной мяч и баскетбол одновременно. Зимой на футбольном поле заливали каток и мы после уроков, проводили на нем всё свободное время. Воскресенье, обычно отдавалось любимой зимней забаве - лыжам. Окружающие сопки являлись идеальным местом для скоростных спусков по головокружительным склонам и крутым распадкам. Вполне закономерно, что мои друзья росли физически сильными, выносливыми и к окончанию школы уже имели спортивные разряды по различным видам спорта. Редкий мальчишка не умел плавать. Поэтому, самым любимым местом отдыха подрастающей детворы коротким забайкальским летом была река. Она тянула и манила к себе. И наряду с традиционными походами за грибами и ягодами, заготовкой шишек и кедровых орехов - речка была главным развлечением - основой летнего отдыха.
Люди обычно селятся по берегам рек и озёр, в водах которых добывают себе пищу. Тогда жилища располагаются как можно ближе к воде, хозяйственные и дворовые постройки, огороды, как бы, привязаны к воде и от неё берут начало.
Наш посёлок строился в период освоения этого таёжного края и строительства железной дороги. Он стоял на возвышенности и своими очертаниями повторял изгибы железнодорожных путей. Река не являлась судоходной, и жители не занимались промышленным ловом рыбы.
Собственно, реки было две - ближняя, протекающая в нескольких сотнях метров от посёлка и дающая название " Набережным" улицам, нарекли "Протокой". Она брала своё начало из неизвестных ключей под кладбищенской горой. Через десяток километров упорного петляния возле посёлка и среди близлежащих полей, втекала в основную реку. "Протока" была спокойная и тихая с множеством широких заросших травой, осокой и кувшинками плесов, соединённых между собой ручейками, через которые проходили тропинки и дороги. Эти места назывались бродами. Здесь всегда было много галдящей, младшей детворы, которая, рубашками и майками ловили мальков на мелководье, брызгалась и визжала. Девочки постарше, сосредоточенно, как будущие хозяйки, чистили песком чугунки и сковородки. Неподалеку с мостков, женщины полоскали бельё. Иногда, на берег реки, в районе старых песчаных карьеров, с песней приходило подразделение солдат из ближайшей части. Там, на берегу, стоял шест с белым флагом и крестом, рядом - палатка. Между мостками были натянуты канаты - дорожки. Играла музыка. Этот участок реки называли "солдатской купалкой" и здесь было довольно глубоко. Появление поющего строя солдат, на некоторое время отвлекали детвору от обычных занятий, наиболее бойкие старались пристроиться в хвост или голову колонны и тоже пошагать по пыльной дороге, и невпопад попеть песню. Но вскоре строй рассыпался. Из одноцветного-зеленого превращался в сине-голубой, по цвету трусов и маек.
Среди серьёзных пацанов, купаться с детворой на "Протоке" считалось делом постыдным. Рыба тут ловилась плохо, в основном сетью и в плетеную "морду" - рыболовную снасть.
Раз, в пять - шесть лет, в период большой воды, "Протока" оправдывала своё название и становилась проточной, соединяясь в верховии с основной рекой. Являясь тогда жителям полноводной и страшной, как вырвавшийся на волю племенной бык. Легко сносила зазевавшиеся, подошедшие близко к воде постройки, заборы, копёшки и стога сена. Пыталась вылиться в улицы и переулки, неслась стекловидной, шумной, грязно-пенной массой. И уже никто не помышлял перейти её вброд в знакомом месте, слегка закатав штаны, или переехать на велосипеде. Именно тогда люди добрым словом вспоминали первостроителей, не позарившихся на призрачные блага строительства ближе к воде. А построившие посёлок на возвышенности, там, где разгневанная вода не могла его достать.
Вторая речка имела своё название, но чаще называлась просто "Река". И если человек говорил, что пошёл на реку, было ясно, что он идет не на Протоку. Основная река протекала в трех - четырёх километрах от посёлка, петляя по долине. Почти на протяжении всего лета была полноводной, с сильным течением, как и положено горной реке. Самый, даже высококлассный пловец, не смог бы плыть против течения, в лучшем случае он бы плыл на месте, не в силах справится с потоком. Рискнувшего переплыть реку смельчака сносило вниз течением на несколько сотен метров, в зависимости от ширины русла. Множество перекатов и порогов делали реку не судоходной. Одно время, горячие головы из центра, пытались организовать молевый сплав леса, но застрявшие на перекатах брёвна создавали многокилометровые заторы, которые с трудом разбирали рабочие. Иногда завалы стояли до очередного половодья. Вскоре бессмысленные попытки сплава прекратились, но множество бесхозного товарного леса многие годы валялись по берегам и на островах.
Протекая по каменисто - щебёночному руслу, река оставалась чистая и прозрачная, практически, полное отсутствие вредных производств на её красивых берегах, делали воду экологически чистой, пригодной для питья на всём протяжении.
Так как в нашем рассказе речь пойдет о путешественниках, то редкое путешествие обходится без дороги и в частности железной. Остановимся на этой теме и мы. Как уже говорилось, посёлок на две части рассекала железная дорога, которая связывала его с внешним миром. По дороге в посёлок приезжали люди, чтобы остаться тут навсегда, или прожить определённый срок. А затем вновь, по этой же дороге, уехать на время, или насовсем. По железной дороге мы уезжали с родителями в отпуск, как нам казалось далеко - далеко. И через месяц - полтора загоревшие под южным солнцем, соскучившиеся по дому, возвращались назад, жадно разглядывая - что тут изменилось за наше отсутствие? Поезда в то время водили паровозы, это позже магистраль стала электрифицированной. Товарные составы тянули один - два чёрных, закопчённых паровоза, которых почему-то звали "американками". На станции у водокачки они набирали воду, которая мощной струёй сбегала в тендер из колонки. Затем короткими сигналами паровозы переговаривались и оба одновременно, выпуская в небо тугие струи дыма и пара, трогали состав с места. Натужно пыхтя, бешено вращая на месте огромными колёсами, в облаках пара и дыма, они выводили тяжёлый состав со станции. И долго ещё окрестные сопки оглашались их тяжёлыми вздохами и затихающим перестуком колёс.
Интеллигентно - чинными на фоне этих тружеников выглядели пассажирские поезда. Их водили стремительно - элегантные, с зелёными боками и ярко красными колёсами "лебедянки" - паровозы серии "Л". Вот вдали от станции, приближаясь, нарастал плотный гул, слегка разбавленный лёгким перестуком колёс. Из-за пузатой, красной водокачки, изящно изгибаясь на повороте, радостно блестя широкими, светлыми окнами, мягко стуча на стыках колёсами, появлялся поезд. Влекомый изумрудно - зелёным паровозом, в облачках белого, лёгкого пара, он плавно останавливался на первом пути. Хлопали открывающиеся двери и подножки, и на перрон вытекала многоголосая, пёстрая публика. Неся с собой запахи чужих городов, тепло южных морей, шум волн и крики чаек с берегов Тихого океана. Но колокол бил отправление, и поезд также неожиданно исчезал, неся своих пассажиров к новым городам и встречам.
Два раза в сутки через станцию проходил пригородный поезд, состоящий из трёх старинных, с деревянными ступенями, пассажирских вагонов и двух одноосных, не менее древних, товарных. Поезд почему-то называл "Ученик". Говорят, в стародавние времена, он собирал школьников - детей железнодорожников и возил в школу на ближайшую узловую станцию. А вечером, после уроков, развозил по домам. Но годы шли, во многих населённых пунктах построили собственные школы и интернаты. Но это детское, забавное название за поездом так и осталось. В последние годы, он связывал два районных центра, отстоящих друг от друга на расстоянии примерно двухсот километров. Поезд приходил в посёлок утром в пять часов и шёл на восток, а вечером в половине шестого он возвращался на запад. График движения соблюдался строго. И если, находясь далеко от дома, на рыбалке или в лесу вблизи железной дороги, ты видел днём спешащий на запад, всеми узнаваемый, куцый состав-то значит, время приближалось к шести. Несмотря на свой преклонный возраст, в вагонах всегда было чисто и уютно. От желтых деревянных сидений пахло лаком и старым деревом. Ближе к паровозу находились товарные вагоны. В одном перевозили почту, изредка багаж и какой-то железнодорожный инвентарь, в другом - хлеб, который выгружали на всех остановках. Товарными вагонами заведовал суровый дядька с густой рыжей бородой, которого звали дядя Витя. Коротенький состав водил высокий, тоже почему-то укороченный, со стеклянной крышей паровоз серии "СУ". Он был всегда чистенький и ухоженный, чувствовалось, что локомотивная бригада относится к ветерану с любовью и уважением. Что никак нельзя было сказать о вечно спешащем, задёрганном, маслянисто-грязном маневровом паровозике серии "ОВ". "Овечка" - как ласково называли его железнодорожники, который ловко сновал по путям, бесконечно перекатывая, соединяя и расцепляя вагоны, хриплым гудком покрикивая на зазевавшихся пассажиров. Лишь изредка позволяя себе отдохнуть в дальнем тупике за складами.
Железная дорога жила своей, особой жизнью. День и ночь, неся на своих плечах миллионы тонн груза, тысячи пассажиров. Она не замирала не на секунду, она круглосуточно работала. Переливаясь своими спешащими составами на перегонах и станциях, как искрящиеся струи воды рядом бегущей горной речки.
Весна
Как бы не была длинна долгая Забайкальская зима. Какие бы лютые морозы и злые ветры не несла она с собой, однажды наступал тот долгожданный день, когда всем становилось ясно - зима пошла на убыль. И пусть по утрам мороз ещё щипал нос и щеки, по-прежнему в воздухе висела морозная дымка, днем солнышко начинало пригревать. Нет - нет, да и закапает капель с запаривших крыш домов и сараев, потянутся, к земле остроконечные сосульки. Очумевшие от морозов, грязные от сажи воробьи, больше уже не жмутся к печным трубам. А деловито прыгают по оттаявшим дорогам, выискивая что - то съестное, оглашая округу разноголосым, радостным чириканьем.
Ребята по-прежнему играли в хоккей на катке футбольного поля, но лёд становился каким-то мягким, податливым и не давал развивать прежнюю скорость. Воскресные лыжные вылазки в лес стали надоедать. На лыжне во многих местах, особенно на южных склонах, появились пятна земли и прошлогодней травы. Лыжные трассы, проложенные по замёрзшим болотам, вдруг упирались в возникшие за ночь наледи - ледяные горбы с сочащейся водой. Подо льдом шла своя весенняя жизнь, невидимая людям. Пока ещё маленькие ручейки, приносили с горных распадков влагу, и она потихоньку поднимала лёд. В тайге стояла звенящая тишина, изредка нарушаемая криком птиц. Вековые сосны и ели под весенними лучами сбросили груз снега и сейчас с освободившимися, поднятыми ветками тихо ждали тепла. Воздух был наполнен свежестью и ожиданием. Ожиданием весны!
Постепенно снег таял, сначала на взгорках и южных склонах, потом появились проплешины земли на полях и заснеженных косогорах. Снег медленно исчезал, являя миру тоненькие стрелки зелёной травы, упорно пробивающейся сквозь прошлогоднюю желтизну; сиреневые колокольчики подснежников, с ярко - желтой серединкой; пышное ликование зарослей багульника, в обрамлении вечно зеленых елей. Повсюду звенели, переливаясь в бликах солнца, ручьи. Громадные сугробы в глубоких оврагах и распадках синевато потемнели и сели - сжались под лучами солнца. Берёзы тополя и ивы, как и раньше, оставались без листьев, но как - бы накинули на себя светло-зеленую вуаль набухших почек. Воздух задрожал от аромата нагревающейся земли и на горизонте поднимался струями, искажая очертания деревьев и сопок.
И однажды, тёплым весенним вечером, на землю опустился туман, плотный и мягкий как вата. Он скрыл поселок и станцию, с высокого места было видно как пухлые, мягкие, белые языки тумана расползаются по ближайшим распадкам и оврагам. Деревья и дома как бы висели в воздухе, отрезанные от земли плотным ковром тумана и звуки с трудом пробивались через это покрывало. Паровоз с составом казался нереальным, так как двигался почти бесшумно, наполовину выступая из тумана и раздвигая его своей мощной грудью, как былинный герой. Наутро туман съел оставшийся снег и лёд, кусты и деревья дружно зазеленели крохотными листиками, рано проснувшиеся птицы огласили мир радостным пением. Тёплый ветер разогнал туман, и лучи горячего солнца заполнили мир!
А на реке, на первый взгляд, всё оставалось по-старому. Также мощный ледяной панцирь сковывал её гладь и, казалось, нет таких сил, чтобы сбросить эти надоевшие ледяные оковы. Так казалось только на первый взгляд. Если внимательно присмотреться и здесь присутствовали большие перемены. То там, то здесь, на льду задымилась паром верховая вода, то есть вода вышедшая поверх льда. Во многих местах появились полыньи и промоины, в которых журчала и шумела вода, подтачивая ледяной свод. Множество ручьёв, ручейков и горных речушек несли в реку талую воду, и она исчезала подо льдом. Да и сам лёд от берега теперь отделяла полоска воды, которая день ото дня, становилась всё шире и шире.
Если тихонько постоять на берегу, то становится слышно, как что-то будто шумит и ворочается подо льдом. Сдержанный гул становится всё мощнее и мощнее, он ширится и охватывает всё пространство над рекой и прибрежными лесами. Кажется, что это "нечто" вот, вот вырвется наружу со страшным грохотом, сметая всё на своём пути.
И в один из солнечных дней, в первых числах мая, когда река набухла от весенней влаги и, вроде бы, даже вспучилась посредине ледового панциря, люди в ближайших к реке населённых пунктах услышали хлёсткий, как выстрел орудия, грохот. Переходящий в гулкие, перекатывающиеся в даль и возвращающиеся раскаты, похожие на летний гром. Но идущие не сверху - с неба, а передающиеся по земле, по её земной тверди. Как будто даже почва качнулась под ногами. Зазвенели стёкла в окнах домов, посуда на полках, залаяли собаки.
- Река пошла! - сказали старожилы.
Люди поспешили к реке. Её было не узнать. Вся ширина ледового покрова, от берега до берега, покрылась множеством трещин. Лёд продолжал трескаться, стреляя вверх и в стороны мелкими кусочками. И над всем ледяным полем солнечные лучи, переламываясь в искрящихся ледяных брызгах, создавали причудливую радугу цветов. Грохот стоял неимоверный! Вся эта стреляющая, грохочущая, переливающаяся громада медленно двинулась вниз по течению, какая-то неестественная в своём жутком, медленном, одновременном и неудержимом движении. Из подо льда брызнула вода, мгновенно затопляя прибрежные кусты, шипящими бурунчиками понеслась в низинки и овражки, увлекая за собой мусор и прошлогоднюю листву.
Через несколько часов, спящая долгие зимние месяцы река продемонстрировала людям свою неистраченную мощь и силу. Ширина реки увеличилась в несколько раз, она затопила все низменные места, балочки и овраги. Некогда высокие прибрежные кусты, едва выглядывали верхушками из мутных, свирепых волн. Вода лизала железнодорожную насыпь, пыталась выплеснуться на улицы посёлков. Перед взорами стоящих на высоком берегу людей, неслись в бешеном водовороте, постоянно покачиваясь на волнах, громадные поля льда. Они с хрустальным звоном сталкивались друг с другом, с шипением лезли на берег, дробились о камни и вновь исчезали в воде. Большие льдины, зажатые на перекатах, ломались, вставали вертикально вверх и с грохотом опрокидывались в воду. Всё напоминало большой, неудержимо весёлый, разухабистый праздник, который долго ждали.
На следующий день льда стало гораздо меньше, река несла его из своих верховий. Вот, из-за поворота появился кусок зимней дороги, с еловыми вешками, дорожной колеёй, клочками упавшего с саней сена. И так же быстро исчез за очередным поворотом. Как в кино, перед глазами проплывает большая льдина, с кем-то брошенным стожком сена, сидящими и прыгающими возле него тремя, или четырьмя, не сменившими шубки, белыми зайчатами. А на следующей льдине, метрах в ста, одиноко сидит хитрая лисица, по-видимому, на этот раз, перехитрившая саму себя, позарившаяся на беззащитных зайцев и попавшая впросак. Привыкшая, за своё неблизкое путешествие, ко всему, и не обращающая никакого внимания на свист и крики собравшихся на берегу людей. Вот, появились оставленные кем-то громадные тракторные сани со стогом сена на них. Наверное, хозяева поздно спохватились и не смогли спасти сено. Плыли мимо заборы, мостки, брёвна, части свежеошкуренного деревянного сруба, полузатонувшие железные лодки парома. Ныряя и вновь появляясь на поверхности, проплыли чьи-то ворота со столбами и перекладиной. Чередой проследовали двухсотлитровые бочки из-под горючего, наверное, смытые с берегового склада.
А лёд всё шёл и шёл. Громадные льдины не вписывались в повороты и въезжали в прибрежный кустарник. Следующие за ними бились о передние, заталкивая их ещё дальше. С грохотом ломались ветки, подмытые берега обваливались, увлекая за собой растущие на них сосны и кусты черёмухи. Всё это плыло вниз по течению и застревало на ближайшем перекате. Река буйствовала несколько недель, постепенно успокаиваясь, и уже к концу месяца вошла в своё обычное русло. О бывалом разгуле напоминали лишь сломанные кусты, завалы бревен на мелководье, мусор на берегу и кое-где застрявшие в кустах и оставшиеся на берегу льдины. Пришла весна!
Друзья
Дорогие читатели, наконец, наступило время познакомить с главными действующими лицами нашего рассказа.
Мы жили в Северном городке, и как большинство детей военных, часто переезжали с места на место. Менялись города, посёлки, школы. Приходило время расставаться с одними коллективами и вливаться в новые классы. Многие из нас помнят то любопытство в десятках детских глаз, когда ты стоишь перед классом, а учитель говорит:
- Познакомьтесь, это наш новый ученик! Недельку - две, ты ходишь с кличкой "Новенький", а потом появляются друзья, и ты становишься своим, как будто был здесь всегда. У многих, родителей переводили часто, поэтому, редкий счастливчик оканчивал школу с друзьями по первому классу. Обычно коллектив друзей - товарищество, существовало три-четыре года, а затем приходил приказ, и ребята разъезжались. Но оставались друзьями и переписывались годами, порой, будучи уже взрослыми.
Так и мне на каком-то этапе жизни, посчастливилось встретить двух надёжных товарищей, с которыми я провёл около четырёх лет. Несмотря на то, что мы учились в параллельных классах и жили в противоположных концах большого военного городка, сближала нас неистребимая тяга к путешествиям, жажда приключений, рыбачий азарт и любовь к суровой Забайкальской природе. Вот мои друзья: Один из них мой тёзка - тоже Владимир, в мальчишечьих кругах, из-за своей фамилии, был больше известен как "Фома". Это хорошо сложенный, коренастый, широкоплечий юноша с правильными чертами лица, слегка пухлыми губами, чуть-чуть вздёрнутым вверх носом. Карими, с лёгким восточным разрезом, глазами, с жестким ёжиком зачёсанных назад волос, волевым подбородком с ямочкой. Он был наиболее физически сильным из нас. Занимался штангой и боксом. В наших зимних хоккейных баталиях доблестно защищал ворота, слыл лучшим голкипером.
Как все сильные люди, отличался добродушием и выдержкой. Большого труда стоило вывести Фому из себя, но не меньших усилий требовалось, для того чтобы успокоить кем-то рассерженного друга. Не переносил обмана и необязательности, никогда сам не опаздывал, всегда был аккуратно одет и подстрижен. Первым не применял свою недюжинную силу, к поверженным врагам был снисходителен, убегавших, не преследовал.
Другого друга звали Юрием, и странно было то, что охочие до всяких обидных прозвищ дети, его фамилию никак не трансформировали, и он так и остался Жаров. Причем реже - Юра, чаще - Жаров. Это был худощавый, среднего роста парень, с тонкими правильными чертами лица, слегка заостренным носом, придающий лицу вид постоянного, легкого удивления. Его большие, серые глаза, казались ещё больше за стёклами квадратных, в тёмной оправе очков. В целом, лицо можно было назвать интеллигентным.
В наших походах отличался редкой выносливостью и трудолюбием. По характеру был полной противоположностью Фоме, не терпел пунктуальности, само слово "порядок" воспринимал, как личное оскорбление, постоянно опаздывал на ранние выезды. Вместе с тем, всегда был в готовности помочь попавшему беду товарищу, мог поделиться последним, в самых сложных ситуациях не выказывал трусости. Занимался настольным теннисом, хорошо бегал и плавал. В хоккейной команде играл защитником.
Третий из друзей, автор этих строк, по многим показателям занимал серединку между ранее представленными друзьями, являлся соединяющим звеном и генератором идей всей команды. За желание постоянно что-то мастерить звался "Делкиным", на прозвище не обижался, был достаточно крепким и выносливым, занимался теннисом и лыжами. В хоккейной команде играл нападающим. В начальных классах все трое ходили в отличниках, но в старших классах восьмилетней школы перешли в разряд середнячков. Смирились с этим положением, но когда нужда подгоняла и надо было подтягивать хвосты по какому-нибудь предмету, углублялись в учебу и ценой определённых усилий, получали достаточно высокие оценки. Не слыли хулиганами, но и к пай мальчикам себя не относили. Могли постоять за себя, чем снискали уважение среди друзей и немногочисленных недоброжелателей.
Немного о наших верных железных друзьях - велосипедах. В посёлке, где не было никакого общественного транспорта, главным способом передвижения был велосипед. На нем ездили в гости, за хлебом, на реку купаться и на рыбалку. Он был надежным другом в походах за грибами, ягодами, кедровыми шишками. Взрослые ездили на нем на службу на аэродром и в дальние казармы. На велосипеде развозил почту почтальон, на них же возили молоко и воду из колонки. Местные жители на велосипеде ездили на покос и в гости в соседний поселок за десять- пятнадцать километров. Порою, старушка преклонных лет, с трудом передвигающаяся пешком, достаточно резво катила на велосипеде, звонком предупреждая играющую детвору о своём приближении. Вся трудность заключалась в процессе посадки бабушки на велосипед и последующей её остановки в конце маршрута.
Велосипед был необходимой вещью, его, как реликвию передавали из поколения в поколение, от старшего к младшему и не редко за свой велосипедный век он менял около десятка хозяев. В то время велосипедов в продаже было маловато, и многие ребята ездили на агрегатах доставшихся от отцов и старших братьев.
У нашей троицы были свои "велики". У Фомы, собранный из двух старых - но свой. У Жарова подержанный, но ещё крепкий "ЗиФ", чёрно-жёлтого цвета, с крючком у руля для ацетонового фонаря. Мне, за год до вышеописанных событий, купили зелёный "Урал" с блестящими ободами и кожаным сидением, производства города Кунгур. До этого был также старенький, очень старенький "ЗиФ", доставшийся от отца, который купил себе мотоцикл "Ирбит". Рама многострадального ветерана была во многих местах сварена. И, как говорила бабушка нашей соседки, "велик раскорячился". В результате чего, он обладал редкой для велосипедов способностью, стоять самостоятельно, не опираясь не на что, и не падать. Езда на нём превратилась в сущую муку, и после моих неоднократных просьб и уговоров, на семейном совете было принято решение о покупке нового велосипеда.
С наступлением первого тепла, мы садились на своих железных коней и ставили их на зиму, когда снег уже хорошо укрыл землю, и ездить становилось скользко.
Именно благодаря "великам", был досконально изучен берег нашей реки, вверх и вниз по течению на несколько десятков километров. По весне, когда в тайге кое-где ещё лежал снег, наступал сезон сбора шишек сосны на семена, и велосипед исправно возил, пахнущие смолой, мешки с зелёными шишками из тайги, к зданию лесничества. Затем наступал сезон земляники, смородины, брусники, голубицы, а осенью кедровых шишек и орехов. А между этими периодическими сезонными сборами, была, конечно, захватывающая рыбалка, с медно-багровыми вечерними закатами, ночными кострами, стреляющими миллиардом ярких искр, с чутким сном, в уютном шалаше, у журчащей воды. С утренним туманом, над ещё не проснувшейся рекой, с первыми лучами восходящего рассветного солнца над дальними восточными сопками. И непременно - с богатым уловом!
Школа и наши планы
Конечно, школьные годы чудесные, вряд ли, кто с этим будет спорить. Именно так поётся в песне. И начало учебного года, тоже праздник, поэтому и взрослые, и уже вкусившие все прелести учебы дети, с таким умилением и жалостью смотрят в этот день на бестолково радостных, не о чем не ведающих первоклашек. И слёзы на глазах родителей, в свое время познавших, что такое школа - вполне натуральные, их можно понять и легко объяснить. Нетрудно поверить в то, что, уходя весной на каникулы, дети с трудом расстаются со школой, всё лето видят во сне дорогие лица учителей, а уже в начале августа, с замиранием сердца, считают, сколько дней осталось до первого сентября.
Нет, дорогие читатели, не будем друг друга обманывать, голова школьника глядящего в окно на зеленеющие пригорки и перелески, чувствующего в воздухе приближение лета, занята совсем не тем, о чём говорят в классе. Его здесь нет - он на реке, в лесу, он купается и ловит рыбу, куда-то несётся на велике, или просто сидит на солнышке и смотрит на поплавок. Не мешайте ему - он мечтает!
Мечтать трое друзей начали ещё прошлым летом. Мы прекрасно знали родную речку, все её повороты, плёсы, протоки и перекаты. Без труда могли, в любое время дня и ночи, найти брод, и не только перейти самим, а перенести с собой велосипеды, рыболовные снасти и поклажу. Неугомонным путешественникам теперь хотелось что-то нового, неизведанного. Манили к себе незнакомые места, уловистые омуты, рыбные устья горных речек.
План состоял в следующем: За зиму подготовить всё необходимое. А на летних каникулах, отпросится у родителей на три дня на рыбалку. С велосипедами, оборудованием, снастями и поклажей, утренним пригородным поездом уехать за тридцать-сорок километров вверх по течению реки. Там на велосипедах выехать к реке, найти удобное место, с достаточным количеством необходимого материала, в течение несколько часов построить плот, загрузиться на него, и начать сплавляться вниз по течению - к дому. Попутно изучая реку, останавливаясь, не надолго, в понравившихся местах для рыбалки и отдыха. И во второй половине третьего дня пути, в независимости от своего местоположения, закончить путешествие и на велосипедах возвратиться засветло домой - чтобы не тревожить родителей. Сложность предстоящего похода заключалась в полном отсутствии, более-менее, пригодных карт и то, что по незнакомым местам, нам придется плыть около двух десятков километров. Нельзя сказать, что места там были совсем для нас новы. В тех краях я был с отцом, заядлым рыбаком, несколько раз на рыбалке на Старом русле. Там же находилась знаменитая падь Санхара, с её несметными зарослями голубицы, куда мы тоже ездили с родителями. Но одно дело быть при родителях, когда даже встреча с местными пацанами, практически ничего не значила. И совсем по-другому могло закончиться это общение, когда вокруг тебя совсем чужие, не дружелюбно настроенные лица. Так, что путешествие по территории враждебных "племен", могло закончиться синяками и потерей части имущества, снастей и транспорта, в лучшем случае. Оставалось надеяться на внезапность, свои физические качества, сообразительность и удачу.
Всю зиму мы готовились к походу, по общему согласию распределили кто, что делает, ищет, изготавливает. В результате работы к весне мы имели:
Небольшую бухту сталистого провода, как связывающего материала. Два десятка скоб, для сбивания плота, килограмма три гвоздей различного калибра, кусок самолётного брезента три на пять метров, в меру толстого и не тяжелого, с кольцами по краям. С откидным карманом, куда умелец "Делкин" вшил квадратик оргстекла, и получилось окошко. Брезент впоследствии использовался для оборудования палатки. В магазине, на деньги собранные от сдачи в лесничество еловых шишек, купили две бухты бельевой верёвки, два эмалированных ведра с крышками, несколько пачек соли, десяток стеариновых свечей. В наш багаж помимо этого входили, неизвестно где найденный большущий медный таз, мятый и дырявый, но пригодный для разведения в нём костра непосредственно на плоту. Инструмент - малый и большой топор, ножовка и двуручная пила, гвоздодёр, кусачки и монтировка. Кем-то подаренный флаг Военно-Воздушных сил, был избран знаменем экспедиции. Кроме того, каждый имел рыболовную снасть исходя из своих пристрастий и наклонностей. Два тезки - Володи взяли с собой по спиннингу с набором различных блёсен, грузов, поводков и карабинчиков. По две раскладных бамбуковых удочки с аллюминеевыми трубками удлинителями и несколько закидушек со звонками. Юрка не любил спиннинговую рыбалку, поэтому у него вместо спиннинга были "саночки" - эдакий плавучий перемёт, об особенностях устройства которого я расскажу позже. Имелись запасные крючки, свинец для грузов, леска и поплавки. Особую заботу требовали к себе заранее накопанные и содержащиеся в небольшом ведре с землёй черви. Их нельзя было ни перегреть, не перемочить, иначе бы рыбаки остались без наживки, а рыба без еды. Припасена была и марля для ловли мальков, как у нас говорили "омолек". Все приготовления и сборы проводились в обстановке строгой секретности и от друзей, и от родителей.
Для транспортировки такого груза требовалась модернизация наших велосипедов - с обеих сторон от багажника были укреплены старые школьные ранцы, благо, ещё с младших классов, сохранились наши, да и у знакомых, подрастали братья и сестры, так что, экспериментировать было с чем. В обязательный комплект входили: карманные фонарики, с запасными батарейками, спички и нож. Отцом мне был подарен прекрасный охотничий нож с наборной ручкой и аллюминевыми ножнами, откованный из авиационного клапана. Кстати, нож исправно служит до сих пор. Необходимая одежда была у каждого, так как ночёвка на плоту, у воды требовала тёплых вещей. Продукты, посуду каждый брал из дома по своему усмотрению. Из нашего с отцом рыболовного комплекта, я брал два средних размеров армейских круглых котелка и закопчённый в походах старый чайник, под первое, второе и третье.
Всё было готово, оставалось ждать каникул. Наконец школьные дела были закончены, оценки за четверть и за год выставлены. Ученики счастливые и радостные последний раз, в этом году, построились на торжественной линейке. Звучали напутственные речи, нас поздравили с окончанием учёбы. Мы в свою очередь, пожелали удачи выпускникам, которым ещё предстояли государственные экзамены, нас это ожидало на следующий год. Табель с годовыми оценками в кармане, мы перешли в следующий класс. До свидания школа - впереди целое лето, впереди каникулы!
Поехали
Короткое забайкальское лето, между тем, набирало силу. Пышно, с кружащим голову ароматом, цвела черёмуха, враз, белыми облаками, опустилось на землю цветение дикой яблони, выстрелили липкими светло-зелёными побегами хвойные деревья, изумрудными волнами, взошедших нив, запериливались поля. А над всем этим раздольем, высоко в бездонном, синем небе, еле заметными точками, запели жаворонки....
Несмотря на то, что по количеству солнечных дней, Забайкалье, как утверждают учёные, превосходит даже Сочи, ночами было ещё прохладно. Старожилы говорят: "Первая половина июня ещё не лето, а вторая половина августа - уже не лето". Поэтому с началом экспедиции пришлось подождать - вода ещё не прогрелась, редкие смельчаки отваживались броситься в реку. Но, тут же выскакивали с криком на берег, бежали к костру, растирая покрывшееся гусиной кожей тело.
Друзья не теряли времени даром, выезжали на дневные рыбалки, опробовали снасть и уже имели в активе не по одному пойманному двухсот граммовому леночку и таймешонку. Юра опробовал "саночки" и хотя у нас тоже были такие же, я не за что бы ни променял на них свой любимый спиннинг. Но как говорится - каждому свое. "Саночки" - это как бы два закругленных полозка, что- то вроде разломанной пополам крышки маленькой бочки, скрепленных поперечными реечками, наподобие катамарана. Причём одна была поменьше, а другая больше размером. К меньшей, понизу, прибивалась пластинка - груз. Конструкция, похожая на санки, отсюда и название "саночки", при помощи трёх поводков из толстой лески крепилась к центральная бечева, длиной до пятидесяти метров. К бечеве, через равные расстояния, крепились прочные, из капроновой лески поводки, с привязанными на конце искусственными мушками. Они, формой, цветом и размерами походили на случайно попавших в воду кузнечиков, бабочек и прочих, съедобных для рыб, насекомых. Каждый уважающий себя юный рыбак, вполне мог сам изготовить подобную мушку, используя крючок, шерсть, лучше медвежью и разноцветные нитки. Вся конструкция была выполнена таким образом, что если давать слабину центральной тетиве, саночки плавно сносит течением вниз. Если подтягивать - санки-катамаран двинутся навстречу течению и, прикреплённые к ней на поводках искусственные мушки, прыгали по воде, создавая эффект насекомых.
Для удобства управления, ручка, одновременно служащая и барабаном для наматывания центральной бечевы, выполнялась в форме ручки управления кордовыми авиамоделями. Запуск, управление и самое главное - вываживание пойманной, особенно крупной рыбы, требовали специальных навыков и сноровки. "Саночками" было удобно ловить там, где под водой было много коряг, утонувших деревьев, кустов. Так как в воде практически ничего не было из элементов снасти, исключались зацепы и обрывы лески. Очень хорошо было ловить под нависшими над водой кустами, деревьями, куда спиннингом забросить блесну было невозможно. Ловились на эту снасть хариус, чебак, краснопёрка, ленок и таймень. Позже я наблюдал, как таким же способом, ловят рыбу с медленно движущейся моторной лодки, на озере Байкал.
Но вернёмся к нашим друзьям. Выезд был назначен на один из дней во второй половине июня. Накануне мы выехали на станцию, дождались проходящий на запад "Ученик", и к великому изумлению, быстро договорились, за приемлемую плату, о перевозке нашей поклажи и велосипедов, с рыжебородым, и не таким уже свирепым, дядей Витей. После чего, вернулись домой собирать вещи. Предметом долгих споров, был вопрос о том - кому везти громадный таз? И не выдержав нашего с Жаровым натиска, Фома согласился. Таз был уложен в сделанный из брезента вещевой мешок и торжественно помещен на спину Володе. Мгновенно он стал похож на большую, морскую черепаху, с зачехлённым панцирем - мы покатились со смеху.
Пришлось сделать вид, что всё не так комично, иначе, если таз одеть на любого из нас с Юркой, мы бы, в его внушительном объёме, выглядели бы, как одинокая килька в большой железной банке.
Зная способность Жарова проспать всё, и вся, ночевать его оставили у Фомы, благо его родители и сестра уехали в гости к родственникам. Мне же предстоял ещё длинный разговор с родителями, но мама, по-моему, была на моей стороне. И действительно, разрешение было получено.
На следующее утро, задолго до прихода поезда, мы были на вокзале. Оставив имущество и велосипеды на попечение Фоме, мы с Жаровым купили билеты в окошечке билетной кассы пустого зала ожидания. Поинтересовавшись у заспанной кассирши, не опаздывает ли поезд, и, получив отрицательный ответ, вышли на перрон.
Багрово-оранжевое солнце, медленно поднималось из-за синеватых, рассветных туч, над дальними сопками. Красноватый свет его осветил вершины окружающих сопок, но в глубоких распадках, по-прежнему стояла голубая, предрассветная сумеречность. Воздух казался наполненным сырой, утренней прохладой, немногочисленные пассажиры зябко ёжились, стоя на платформе, в ожидании поезда. Отполированные, бесконечные нитки рельсов исчезали на горизонте, в лёгкой утренней дымке. Неожиданно очнувшийся диктор, громогласно, писклявым, женским голосом, объявила по радио. О проходе по такому то пути "четного", или "нечётного", лично я не расслышал. Далеко на востоке возник приближающийся шум, и через несколько минут, оглашая станцию паровозным гудком, и сумасшедшим грохотом, неся за собой пыль и запах мазута, на запад, на проход, без остановки, пронёсся порожний, наливной состав. В неожиданно наступившей после него тишине, долго ещё было слышно, как одиноко, не в такт, стучат колёса хвостового, нещадно болтающегося на стыках, вагона-цистерны.
Наконец, потихоньку, будто бы бесшумно, подкатился под горку наш, пригородный. Мы быстро погрузили в багажный вагон свои велосипеды, с притороченной к ним поклажей, зачехлённый панцирь - тазик, помогли дяде Вите выгрузить хлеб, для местного железнодорожного магазина. Предъявили билет, и поднялись в тёплый, полупустой вагон. Раздался короткий паровозный гудок, за окном медленно поплыли назад бревенчатый вокзал, навес летнего базара, пузатая водокачка, маленькое здание железнодорожного клуба. Вскоре плавно исчезли в проёме окна въездные ворота Северного городка, с красными звёздами на створках, мой двухэтажный деревянный дом, в третьем ряду таких же, деревянных, офицерских домов, приземистые склады, с вышками часовых по углам, самолёты, на стоянке под дальними сопками. И вот, замелькали, в ускоряющемся темпе, телеграфные столбы, с бегущими нитками проводов, деревья, кусты лесопосадки, дальние и ближние поля, перелески и рощи.
Путешествие началось - мы поехали!
Неожиданная встреча. Конечный пункт нашего путешествия по железной дороге был выбран заранее - это небольшой посёлок, южнее которого, в нескольких километрах, протекала река. Именно из этих мест, раньше осуществлялся сплав леса, и мы надеялись найти необходимый материал для постройки плота. Посёлок, как многие прижелезнодорожные населённые пункты, имел два названия. Одно на бурятском языке, языке коренного населения, другое, имело большее распространение среди русских жителей и значилось, как "тридцать девятый разъезд". Когда-то, во времена освоения этих таёжных краёв, железная дорога была однопутной, и для разъезда встречных поездов, через определённые расстояния, устраивались участки с двойной колеей - так называемые разъезды. Они то и имели числительные в своём названии - тридцать девятый, сороковой и так далее
Около восьми часов утра, мы благополучно прибыли на тридцать девятый разъезд. Успели за короткую стоянку поезда выгрузить своих двухколёсных коней, поклажу, и, не привлекая особого внимания, выехать за околицу поселка. Здесь ещё раз проверили имущество и определились, куда ехать дальше. Несмотря на то, что солнце стояло довольно высоко, с реки тянуло прохладой. Вот тут, Жаров и преподнёс нам заранее приготовленные подарки - три одинаковых, темно-зелёных спасательных жилета. С целлофановыми кармашками-стежёнками по внутренней стороне, наполненными каким то серым порошком, который, по утверждению Жарова, увеличивается в объёме при попадании воды и надувает жилет. Как они сработают, мы не знали, но, надев их, сразу почувствовали себя теплее. Тут же, была продемонстрирована укомплектованная медицинская аптечка, о необходимости которой, мы за сборами и забыли. Поблагодарив нашего друга, продолжили путь. Хорошо натоптанная тропинка, вскоре, вывела нашу колонну к реке, подёрнутой лёгким туманом. Проехав ещё около километра вверх по течению, мы увидели небольшой остров, отделённый от нашего берега не широкой, но достаточно глубокой, протокой. На островке, застряв в густых ивовых кустах, валялись очищенные от веток брёвна, какие-то доски и прочий мусор, по-видимому, занесённый сюда весенним половодьем. Высокий берег, густые заросли ивы, делали нас почти незаметными со стороны посёлка. Распаковав инструмент, спрятав в тень велосипеды, мы сняли свои лёгкие брюки-трико, обувь и перебрели на остров, выбирать строительный материал. Работа шла быстро, и уже через час, в протоке плавали достаточно толстые, ровные брёвна, которым предстояло стать плотом. Пока мои друзья пилили заготовки, делая их одинаковой длины, я топором заготовил, в загущённом мелком сосняке, жерди для устройства палатки, перил, шестов и руля. Когда дело дошло до сколачивания плота, выяснилось, что какую то часть скоб Юра насобирал где-то на пожарище, и они так перекалились в огне, что теперь, несмотря на кажущуюся прочность, сравнительно легко гнулись в руках. Тем не менее, с помощью проволоки, поперечных брусков, палуба плота была собрана. И тут мы столкнулись с первой проблемой - плот не имел нужной плавучести, при восхождении на него всех троих путешественников, он, предательски, полупогружался в воду. Необходима была ещё парочка хороших, достаточно толстых брёвен, но все поиски подходящих экземпляров, положительных результатов не дали. Было решено, закончить устройство остальных элементов здесь - на месте. А затем, осторожно сплавляясь вниз, найти подходящие бревна и закончить строительство плота. Решив так, мы приступили к оборудованию палатки, ограждения и руля.
Солнце, уже, стояло довольно высоко, и нам надо было поторопиться. Посередине плота, ближе к носовой части, из выбранных, более-менее, ровных досок от старого забора, был сооружён настил. На шести одинаковых чурбачках, он поднимался над плотом на тридцать-сорок сантиметров, и размерами позволял вольготно уместиться на нём трём спящим. Закончив стучать топорами, мы улеглись на настил.
- Хороша лежанка! - слегка повозившись, промолвил Фома.
- Ох, и поспим! - в тон ему, мечтательно продолжил Жаров.
- Не постель, а лежбище морских котиков, - сказал я, и осёкся......
На обрыве, прямо над нами, стояла группа подростков. Их было шестеро, впереди, ближе всех к краю, стоял, картинно отставив ногу, по видимому, самый старший. На вид ему было лет шестнадцать, некогда синие трико, мокрые резиновые тапочки на босу ногу составляли весь его гардероб. Широк в плечах, хорошо сложен, и уже до черна
загоревший. Сзади ещё три пацана, наверное, братья-погодки, в таких же застиранных штанах, в разнокалиберных, с чужого плеча пиджаках и куртках на голое тело, босиком. На руках двоих, на палках, покоился чиненный-перечиненный бредень, с гирькой, вместо груза, в мотне. Судя по тому, что бредешок был ещё сухой, и топорщился бурой, речной травой, застрявшей с прошлого раза, войско только шло на рыбалку, и случайная встреча не входила в их планы. Сзади, выглядывая из-за спин старших, постоянно шмыгая носом, и переступая по песку покрасневшими, в "цыпках" ногами, суетливо оглядывались по сторонам, ещё два пацана. Одинаково коротко стриженных, в мокрых трусиках, и одинаковых клетчатых рубашках, застёгнутых на все до верху пуговицы.
- Сползаем и продолжаем стучать, - сквозь зубы, тихо процедил я.
Не обращая внимания на неожиданных гостей, бочком, держа в поле зрения пацанов, мы по очереди, сползли на палубу плота, и, с небывалым усердием принялись забивать гвозди и стучать по уже забитым скобам, делая вид, что полностью заняты работой.
- Вы откуда? - наконец, промолвил самый старший, устав, по-видимому, так долго стоять в картинной позе, тем более, что мы не обращали на неё никакого внимания
- От верблюда! - резко буркнул Фома, не разгибаясь и продолжая перебирать скобы, неизвестно как попавшие в руки.
Повисла зловещая тишина. Затем, там, на верху, вполголоса стали обсуждать случившееся, и решать, что делать с этими неизвестными. По-видимому, наших противников смущала наша одинаковая одежда, - плавательные жилеты, явно армейского происхождения. Делавшие нас одинаковыми, как солдат в строю, и воспринимающимися от этого, чем-то единым и монолитным. Наше независимое поведение, и отсутствие, каких либо признаков страха, тоже сдерживало стремление тут же вступить в драку. Конечно, неподдельный интерес вызывали наши велосипеды, довольно редкие в этих отдалённых местах, спиннинги, с блестящими катушками, и разборные удочки, - мечта каждого деревенского мальчишки.
Наверху совещались. Каждый из нас тоже мысленно прикидывал наши возможности и предполагаемые последствия.... Плот наш был не готов, но если бы мы, даже смогли молниеносно спустить его на воду и уплыть, нам тогда, навсегда пришлось расстаться бы со своими двухколёсными конями и имуществом, сложенным под кручей, как раз под ногами противника. Мы, конечно, могли пойти в рукопашную, и, возможно, рассеяли бы противника. Но те, - два шустрых, маленьких пацана, которые, уже сейчас, готовы были смыться, и постоянно поглядывали в сторону ближайших кустов. Непременно бы сбежали, и уже через полчаса, здесь собралось бы всё подростковое, мужское население деревни. Возможные последствия были бы для нас печальны, в лучшем случае, избитые мы бы вечерним поездом уехали домой без вещей и транспорта. В худшем, не дожидаясь вечера, подгоняемые многочисленными врагами, отправились туда же пешком, по шпалам, и к следующему утру были бы дома.
Молчание затягивалось. На обрыве, в полголоса переговаривались, и, судя по отрывочным, громким фразам, дело шло к драке. Юрка и Фома, не выпуская из рук топоров, сосредоточенно ходили по плоту, как будто, что-то искали. Хотя, зная своих друзей, я на сто процентов был уверен, что ни один из них не применил бы орудие труда против людей. Я тоже передвинул алюминиевые ножны ножа по ремню со спины на живот, и невпопад спросил Фому:
- Что потерял?
Вместо ответа, Вовка поднял с настила плота пережжённую скобу, без видимых усилий, играючи завернул её в два кольца, плюнул и бросил скобу под ноги. Затем, взял вторую, так же загнул и её, затем, играючи вновь разогнул, и, вставив остриё скобы в старую, еле заметную дырку в бревне, с одного удара забил обухом топора,
Естественно, от настороженных взглядов противников не ускользнуло ни одно его движение, ни один шаг. На обрыве уважительно затихли.....
Затем тот же голос, но уже без прежних ноток враждебности, даже как-то по-дружески спросил:
- Эй, ребята, вы откуда? Вы кто?
Тут уже я едва сдержался, чтобы не ответить в рифму:
- Дед пихто!- но проглотил, готовую сорваться с губ фразу, надо было налаживать отношения. Мы назвали свой посёлок.
- А, это где аэродром? Знаем, знаем! - обрадовано сказал кто-то из братьев.
Самолёты, заходящие на посадку, как раз пролетали вблизи этого посёлка. Где-то неподалёку, находился и дальний привод аэродрома.
- Иногда, редко, пролетают над нами, - же почти миролюбиво промолвил старший.
-А к нам пелет Новым годом концелт оттедава плиезжал, - почему-то ни к месту, не выговаривая букву "Р" и шепелявя выпавшими передними зубами, протараторил один из маленьких. На него цыкнули братья. Противник ещё пытался сохранить лицо, но это ему уже не удавалось.
- Так это мы и были! - чтобы окончательно разрядить обстановку, сказал я.
- Вот он - указал на Фому, - держал всю гимнастическую пирамиду, я плясал в танцевальной группе. Юрка, - похлопал его по плечу, - показывал фокусы. После этих слов, Юрка поднял с настила маленький гвоздь, покрутил в руках ...и гвоздь исчез, затем он быстро вскарабкался по обрыву, подошёл к ребятам и извлек гвоздь из кармана пиджака пацана с бреднем. Развел руками, гвоздь исчез, и появился вновь, для того, чтобы в очередной раз исчезнуть в нагрудном кармане рубашки одного из младших. После чего, Юрка стремительно сбежал вниз и снова продемонстрировал волшебный гвоздь.
На обрыве восторженно засмеялись, а маленький парень, начал лихорадочно хлопать себя по карману, пытаясь найти то, что там никогда не лежало.
Действительно, в прошлом году, неутомимая Лариса Николаевна - учитель физики, раскрыла наши таланты, создала концертную группу художественной самодеятельности нашей школы. Мы успешно выступали на сцене Дома офицеров, на районных конкурсах, и не раз занимали призовые места. А затем на выделенном воинской частью автобусе, объехали ближайшие и дальние населённые пункты с концертами. Где, не избалованная благами цивилизации публика, принимала нас как столичных артистов, на "бис!". И вот теперь, такая необычная встреча со зрителями и почитателями наших талантов.
Постепенно разговор налаживался, ребята спустились к нам на плот, выяснилось, что есть общие знакомые и друзья. Мы коротко рассказали о себе, о своих планах, посетовали о потерянном времени и об отсутствии необходимых брёвен. Показали свою снасть, особенно наших новых друзей интересовал спиннинг, который они называли "рулеткой", оказалось, что у директора местной школы, есть такой же и он ловит на него крупных тайменей. Я продемонстрировал его в действии и, забросив несколько раз, почувствовал на конце лески добычу, и к общему изумлению, вскоре на берегу, в траве прыгал килограммовый ленок с оранжевыми боками и пятнышками вдоль спины. Радости местной детворы не было предела!
В знак нашей дружбы, пойманный трофей был подарен нашим новым друзьям. Впрочем, и они не остались в долгу - старший что-то сказал своим, и два брата скрылись на тропинке в зарослях ивняка. Вскоре они появились из-за поворота реки, плывя почти посередине, толкая впереди себя два бревна, именно нужных нам размеров, Общими усилиями мы завели их в протоку и прибили скобами с обоих бортов нашего плота, слегка подняв его настил. Получилось что-то, наподобие катамарана, или Юркиных "саночек". Новый плот легко выдерживал нас и всю нашу поклажу, а также троих из наших новых друзей, и только после этого начинал слегка подтапливаться. Работа шла дружно, ребята охотно выполняли наши просьбы и помогали нам в строительстве ковчега. Солнце едва перевалило зенит, когда дела, в целом, были закончены. Мы вывели свой катамаран в основное русло и осмотрели его.
У нас получилось устойчивое, вместительное, достаточно плавучее средство, размерами - в ширину, чуть более двух метров, и в длину, примерно, четыре. Носовая часть бревен была спилена, и судно имело острый нос, вдоль этих "скул", были прибиты широкие жерди, чтобы плот не зацеплялся за коряги и прибрежные кусты. Причём, необходимость этого подсказали местные ребятишки, впоследствии, мы не раз мысленно благодарили их за это.
В средине плота, ближе к носу, располагалось " лежбище котиков" - это название так и приклеилось к нашему месту отдыха. Над ним, на жердяном каркасе была натянута палатка из брезента, окошечком вперед по ходу движения. Младшие пацаны натаскали откуда-то прошлогоднего сена, и мы толстым слоем положили его на настил, накрыли брезентом - получился прекрасный матрац. Мешок от тазика-панциря, а также два наших вещевых мешка превратились в набитые сеном подушки. В изголовье мы аккуратно сложили ранцы с имуществом, снятые с велосипедов. За палаткой, отступив от неё около метра, стоящий на кирпичах медный таз, был прибит тремя длинными гвоздями к палубе. Над ним две рогатины, а сверху поперечную палку для таганка, Неизвестно откуда, была принесена какая-то решетка от сельскохозяйственной машины, на которой, положив её на разожжённый в тазу костёр, можно было готовить еду. Рядом сложили заготовленные впрок дрова. На торжественно разожжённый костёр, не менее торжественно, был водружён, для кипячения, старый закопчённый чайник.
Сзади за костром-тазом, мы прибили перила и длинную скамейку для отдыха экипажа. К перилам, металлическим штырём, крепилось весло руля, сделанное из толстой жерди и широкой, прочной доски. Плот, дополнительно, укомплектовывался тремя жердями для управления. Над палаткой установили флагшток. Велосипеды приставили к стенам палатки с трёх сторон, и привязали верёвками. Плот позволял, сравнительно легко передвигаться по нему, не рискуя упасть в воду.
Пока мы заканчивали работу, Жаров заварил чай, скрипя сердцем, открыл "НЗ" - прошлогоднее брусничное варение, и мы, и наши новые друзья, попили чай. На прощание, мы подарили им пачку рыболовных крючков, как они говорили, "магазинных", так как, они рыбачили самодельными, сделанными из отожжённой иголки. И моток лески, взамен сапожной дратвы на их удочках, которые они принесли нам на показ.
Уже перед самым отплытием, был поднят флаг и наш плот стал судном. Ребята советовали нам пройти "Трубу" и "Чёрную скалу" - опасные места засветло, или, переночевать, не доходя до них, километрах в семи, ниже по течёнию тридцать девятого разъезда.
Наконец мы отчалили, стрелки на моих самолётных, с трёхдневным заводом часах, показывали четырнадцать. Всё шло почти по графику, мы выгребли на средину реки. На крутом берегу, всё удаляющимися, маленькими фигурками, стояли наши новые друзья и махали руками.
Спасибо вам друзья! Спасибо за вашу помощь и участие!
Впереди нас ждал полный опасности, многокилометровый, неизвестный путь! Ждали новые приключения и встречи!
В "трубе".
Давно исчезли за очередным поворотом реки деревянные строения посёлка, а мы молча обдумывали произошедшие события, анализируя свои действия.
-А ты ловко со скобами придумал! - наконец нарушил тишину Жаров, пытаясь как-то смягчить свою вину за некачественные изделия.
- Да, я и ничего и нее придумывал, всегда, когда волнуюсь, руки некуда девать. У доски, в школе, тряпку выжимаю, да так, что из неё, три дня не моченой - вода бежит. А тут, вот скобы подвернулись, я и давай их узлом, по привычке закручивать!" - оправдываясь, ответил Фома. - Силён ты, брат, со своими фокусами, давай им гвозди по карманам распихивать, я думал, нам ничего не останется, а они, станут похожими на металлических ёжиков! - добавил Володька.
- Это нам наука, нельзя быть такими беспечными, что бы ни делали, всё равно, кто-то должен по сторонам глядеть, всегда надо быть на чеку! Хорошо, что миром всё закончилось, а то бы, шкандыбали сейчас с битыми рожами, босиком по шпалам, - "горе путешественники" - подвел я итог нашего разговора.
-Поэтому предлагаю, - днем все ведут наблюдения по сторонам за водой и берегом. Независимо от того, чем бы ни занимались - рыбачили, готовили еду, отдыхали. Ночью встаем на отдых так, что бы с берега на плот незамеченным попасть было нельзя. Спим по очереди с двенадцати ночи, до шести утра, кому мало, может отсыпаться днём. Еду так же готовим по очереди, сегодня пусть заканчивает Жаров, коль уже угощал чаем. Завтра кормлю я, послезавтра Фома. Питание трёхразовое - завтрак, обед и ужин, по мере готовности еды. Общую посуду моет дежурный, личную - каждый. Пойманную рыбу используем для еды, остальную солим в ведре, кто поймал - тот и солит. У кого ещё есть предложения? - сформулировал я то, что мы неоднократно обговаривали, готовясь к походу.
- А кто будет рулить, управлять плотом? - спросил Юрка.
-Мне кажется, в течение дня,- все по очереди, а в опасных местах, все вместе, - предложил Фома. Молчание было общим знаком согласия, мы давно были вместе и доверяли друг другу.
Наш катамаран, между тем, бойко бежал по течению, ловко избегая мелей и перекатов, лишь иногда царапая брёвнами донную гальку. Уровень воды в реке был достаточно высок, что позволяло обходить мели и коряжистые участки. Жаров, не имеющий спиннинга, встал к рулю, как викинг, всматриваясь в хитросплетение течений. Время, от времени, перебегая с веслом руля с одного борта на другой. Изредка он поднимал из воды доску руля и подгребал ею, дабы ускорить поворот плота. И это у него, на удивление, ловко получалось.
- Ты прямо как, лоцман - пошутил я, - скоро будешь давать платные уроки.
- Действительно, уроки платные. Но, особо не хвали, вот въеду на мель, все шишки будут моими, - отшутился Юрка, шевеля рулём, и вытирая взмокший лоб майкой, вместо платка.
Мы с Фомой взяли спиннинги, собрали нужные грузы и блёсны, прошли за палатку, ближе к носу, и, не мешая, друг другу, принялись делать забросы и проводку блёсен. Как говорят, "хлестать" реку. Это привычное для рыбаков занятие, при выполнении с плота требовало особой ловкости и навыков. Если, ты делал заброс вперёд - по ходу движения, то приходилось быстрее вращать катушку спиннинга, чтобы вращающаяся блесна не тащилась по дну, а шла "в пол воды", изображая рыбку. Если заброс приходился в направлении кормы, то крутить катушку надо было медленнее, что бы суммарная скорость движения плота и вращения катушки, не выдёргивала блесну поверх воды, превращая её в маленький пропеллер. Поэтому, оптимальным оказался заброс вперёд и в сторону одного из бортов, в этом случае, блесна небольшой участок проходила по течению, затем, поравнявшись с плотом, разворачивалась и как бы шла какое-то время за ним. Догонявший добычу хищник, настигал блесну на повороте, и как ему, по-видимому, казалось, жертва изменяла направление, почувствовав погоню, и собираясь скрыться - вот тут, он её и хватал, на свою голову
Из своего большого набора, собственноручно изготовленных блёсен, я выбрал "Трофимовку", два карабинчика, а также отлитый груз, среднего веса и размеров. Карабинчики, через кольца, соединялись с блесной и грузом, не давая возможности поводку закрутиться. Зная привычку ленка и тайменя, из двух плывущих друг за другом рыбок, в первую очередь, хватать переднюю, грузило тоже было оснащено тройником. Леска на спиннинге была обычная, толщиной - 0,45м.м., что позволяло делать дальние забросы и, при необходимости, вываживать солидный улов.
Проплыв по течению около полутора часов, и постоянно делая забросы, мы с Фомой кое-что поймали. Хотя с движущегося плота ловить неудобно и менее интересно, чем с берега, или стоящей лодки. Там можно обловить всю заводь, всё улово или перекат, А тут всё на бегу, что случайно схватилось - то и твоё. Первую поклёвку я почувствовал на восьмом, или девятом забросе, когда мы плыли вдоль заболоченного, покрытого травой берега. Как будто, что-то ударило по леске, затрудняя вращение катушки, вроде, как зацеп за траву, или дно. Затем, серия одинаковых ударов, и ощущение сопротивления вращению, как будто, что-то тащится за блесной, дёргая и сопротивляясь. Опытному спиннингисту, уже после первого удара было ясно, что это рыба.
Поэтому, я громко оповестил - "Идёт!". Это было условное слово, которое знали я, мой отец, брат и товарищи-рыбаки. И. если папа, громко кричал, находясь за кустами - "Идёт!", - это значило - бросай всё и беги на помощь, это значило, что он сомневается в возможности одному вытянуть рыбину на крутой берег. Это значило, что нужна помощь! Тут же я сказал это чисто автоматически, но Фома быстро вытащив свою блесну, мгновенно очутился рядом, в готовности помочь.
Рыба, как-то странно сопротивлялась, - чувствовалось, что размеры её не такие уж большие, в то же время, сопротивление было яростным. Пока я боролся с неизвестным хищником, он оказался уже позади плота, и когда мне, наконец, удалось подтащить добычу поближе, пойманной рыбой, оказался великолепный окунь, размером с небольшой поднос, зелёно - полосатого цвета. Который упорно не хотел идти к плоту, и когда становился своим широким боком поперёк движения, тормозил весь рыболовный процесс. И, уже вплотную подведённый к плоту, проявил хитрость и резвость, пытаясь поднырнуть под него, и, оборвав леску, скрыться. Но не тут то было! Предвидя это, я дал ему слабину, а затем, резким движением удилища, через кормовую часть правого борта удачно выдернул его на плот. Да так, что тот оказался в палатке, на нашем "лежбище", где был, настигнут Фомой. Володька, снимая окуня с блесны, приговаривал:
- Ну, ты парень и хам! Из воды, не обтершись и сразу в постель! Ну, ты нахал!
Для нашей горной, быстрой реки, окунь таких размеров - достаточная редкость. Обычно такими они бывают в несоединенных с основной рекой старицах и озёрах. По-видимому, весенний паводок вынес озёрного жителя в основное русло, где он и был мною пойман.
Через некоторое время, Фома поймал достаточно крупную щуку. Потом у меня было два схода средних размеров ленков, я их просто не смог вытянуть на плот, нужен был подсачник, сачок, вроде тех какими ловят бабочек, но только, больших размеров. Поймав ещё по одному, четырёхсот граммовому ленку, мы прекратили рыбалку, готовясь к встрече "с трубой".
Как нам объяснили местные ребятишки, река, сначала, как бы упрётся в высокую железнодорожную насыпь, в том месте, где дорога выходит из вырубленной выемки в скалах. Затем течение резко повернёт влево и вынесет нас на широкий и спокойный плёс. Но это спокойствие только кажущееся, в конце плёса, в полутора - двух километрах от насыпи, основное русло делится на три маленьких протоки, правая, и средняя - очень мелкие и плот по ним не поплывёт, левая - узкая, с нависшими деревьями, полноводная. Несёт воду под большим уклоном, имеет три крутых поворота, отмелей и перекатов нет, глубина - от полуметра, до двух с половиной метров, длина - более двух километров. С выходом из "трубы", русла вновь объединяются в одно, достаточно широкое, с плавным поворотом. Сразу после "трубы", течение быстрое и бурное, далее, спокойное и плавное. Через три километра после выхода их "трубы", река всей своей гигантской мощью бьёт в гранитную скалу, создавая громадный водоворот, с воронками и, как бы, кипящей водой. Затем, почти под прямым углом, поворачивает на право, бурлит и клокочет на протяжении ещё нескольких километров. Место пользуется дурной славой и зовётся - "Черной скалой". На самой вершине голой скалы стоит дерево, русские его называют - "Бурятский бог". Обычное дерево, с привязанными к ему тряпочками, ниточками, кусочками шерсти. К подножию, которого, бросают деньги, безделушки, бумажки с просьбами к духам. К этому дереву, в определенные дни, приходят местные жители - буряты, где проводят свои религиозные обряды, под руководством шамана. На скалах, стоящих против "Черной скалы", существуют рисунки и надписи древних людей, многие из которых ещё никто не расшифровал. В огромном водовороте под скалой, по преданиям, живет какое-то неизвестное существо, которое, якобы, некоторые люди, даже видели. Оно с шумом плескается в воде и издаёт странные звуки, в основном, поздним вечером и ранним утром. Всё это нам предстояло увидеть и познать!
А пока мы неслышно плыли, по довольно спокойной реке, наслаждаясь тишиной, любуясь меняющимися по обоим берегам живописными картинами природы. Голубая вода реки, искрясь и мерцая бликами солнца, переходила в жёлтую полосу песчаных обрывов, со светло - коричневыми колоннами стволов вековых сосен. С разлапистыми ветками вечнозелёных крон, золотящихся в лучах летнего солнца, и венчающие эти колонны.
Выше, серые, с красноватыми прожилками скалы, чередующиеся с ярко зелеными расщелинами, сбегающих к воде плакучих берёз и ив. На самом верху, на скалах, изумрудные, пушистые ветви стройных красавиц елей, выстроившихся, как на параде. А над всем этим голубое, бездонное небо, с клочками белых, пушистых облаков.
Задолго до предполагаемого входа в "трубу", мы начали смещаться к левому берегу. Делать это было не сложно, так как основная масса, несущейся вместе с нами воды, так же незаметно стекала влево. Вода прозрачным горбом скатывалась вбок, и лишь малая часть её уходила вправо, в сторону мелких проток.
Впереди возникла приближающаяся стена густых кустов, в которой, казалось, нет прохода, и плот непременно в неё врежется. Мы с тревогой и волнением всматривались в возникшее препятствие. Как всегда, не теряющий присутствия духа Жаров, топориком освободил основание флагштока, опустил его, снял флаг и, сложив его, спрятал в палатке под подушкой. Увидев это, Фома тягуче, дребезжащим голосом запел:
- Мы пред врагом не спустили славный Андреевский стяг... - про утонувшего "Корейца" он допеть не успел... Плот, влекомый течением, как бы поднырнул под нависшие кусты, и мы понеслись по узкому руслу, между мелькающих по обеим сторонам стволов и веток ивовых зарослей. Солнце, с трудом пробивалось сквозь сомкнувшиеся кроны деревьев, и внизу стоял зеленоватый полумрак. Встречные ветки неистово скребли и били по брезенту палатки, велосипедам и жердям ограждения. Как во время Юрка снял флаг! Иначе, он бы так и остался висеть на одном из деревьев, на удивление редких, местных рыбаков - откуда в такой чаще взялся флаг Военно-воздушных сил?
Скорость была приличной, изредка, плот бился крайними брёвнами о берега и царапал днищем галечное дно. Рассмотреть сквозь несущиеся навстречу ветки, что творится впереди, практически было невозможно. Оказавшись в момент входа в "трубу" на носу плота, Жаров упал на брёвна, и теперь, закрываясь руками от хлещущих веток, истошно орал:
- Вправо!! Влево!! Ещё вправо!!
Пригибаясь за палатку, Фома, стоящий у руля, по мере возможности, выполнял его команды. Я с длинной жердью в руках, рискуя быть сброшенным в воду, отталкивался от приближающихся опасных берегов. Так мы промчались несколько маленьких поворотов и опасных мест, но на очередном крутом вираже, плохо управляемый плот, всей своей махиной, ломая кусты, был выброшен на берег. Остановка была такой внезапной, что Фома выпустив из рук руль, влетел в палатку. Последнее, что я увидел, это перекошенное лицо Жарова, со съехавшими в бок очками, и его руки судорожно пытающиеся зацепиться за бревно палубы.
Меня выбросило с плота, следом, больно стукнув по голове, полетела рулевая жердь. Наглотавшись воды, оцарапав живот о донные кусты и коряги, я с трудом выбрался на берег, метрах в тридцати ниже по течению, обеспокоенный судьбой товарищей, сразу же поспешил сквозь непроходимые кусты назад - к плоту. Не пройдя и половины пути, встретил несущегося и ломающего, как дикий кабан, всё на своём пути, запыхавшегося Фому:
- Фу-у! - тяжело дыша, вымолвил он - я думал, мы тебя теперь только у скалы поймаем!
-Как Юрка? - вместо ответа спросил я.
- Цел! - ответил Вовка - очки чуть не потерял, хорошо накануне догадался привязать резинкой.
Мы подошли к плоту. О скором вызволении из плена нашего плавсредства, не могло быть и речи. Плот крепко сидел на корневищах кустов, выехав на них почти на треть своей длины. Кормовая часть ушла в воду, и теперь, она плескалась возле самой нашей постели. Но в полузатопленном снаружи тазике продолжал дымиться костерок, Юрка выкидывал на берег, оказавшиеся почему- то в палатке, запасы дров. Мы пересчитали имущество, не хватало только крышки от эмалированного ведра и одного резинового тапочка Фомы. В сердцах, он выбросил в воду и второй, громко успокаивая себя тем, что они были, якобы, старыми.
Первые попытки с помощью жердей, столкнуть плот в воду не увенчались успехом. Пришлось вооружиться топорами, и, стоя на коленях в воде, рубить скрюченные, твёрдые корни кустов. Несколько раз, толстые подводные ветки с трудом поддавались лишь двуручной пиле. Время незаметно шло, солнце неумолимо клонилось к западу, а мы грязные и злые, порою, по грудь в сбивающем с ног потоке, освобождали свой плот.
Наконец, это нам удалось, плот качнулся на подхватившей его волне и..... встал поперек течения. Прочно увязнув носовой частью в мокром берегу, а кормой взгромоздившись на подводную ветку какого-то дерева. Палуба предательски накренилась, велосипед Жарова, стоящий у левой стенки палатки, до половины колёс оказался в воде. Благо, все вещи с палубы, к этому времени, предусмотрительным Юркой, были надёжно укрыты в палатке под брезентовым пологом. Иначе, вновь кто-нибудь, наверняка, остался бы босым. Ещё около часа, мы рубили в воде осточертевшие сучья и ветки. Дело между тем, шло к вечеру, дневная жара спала, и тут же появились наши заклятые враги - комары. Они были и днём, но в гораздо меньшем количестве. Сейчас они сотнями вились над нами, облепляя вспотевшие тела и мешая работать.
- Вот, гады!! - взмолился Фома и скомандовал, - всё, ребята идите на плот и раскачивайте, а я, с берега его подтолкну!
Мы с Жаровым взобрались на накренившуюся палубу и начали, держась за палатку, раскачивать плот, с борта на борт. Фома, подсунув под плот жердь, навалился на неё всей своей мощью... Вдруг, наше плавсредство неожиданно легко соскользнуло в воду, и поплыло, но кормой вперёд, а носом назад. Поплыло довольно быстро, так, что, стоящий на берегу Вовка не успел даже ничего предпринять. Так он и остался на берегу, с изумлением наблюдая, как мы быстро исчезаем, за колыхающимися после нашего молниеносного прохождения, кустами. Пытаться плыть вплавь следом, по набитой корягами протоке, было глупо и бессмысленно. Я только успел крикнуть:
- Ждём в низу! -
Имея горький опыт предыдущего скоростного спуска, на этот раз, мы не стали мешать самостоятельному движению плота, а легли на палубу и ухватились, за что было возможно. Бешеное мелькание кустов, удары плота о берег, свист, и хлестанье веток продолжалось, кажется, целую вечность.
Неожиданно, всё разом прекратилось, как будто, мы вылетели из горлышка бутылки, и оказались на широком плёсе, окаймлённом прибрежными тёмно-зелёными елями и пихтами. Было удивительно тихо, так тихо, что стало слышно, как на берегу, в траве безумолчно стрекочут кузнечики, А где-то далеко, далеко, на левом берегу, разносится барабанная дробь дятла.
- Поставил бы тут палатку на берегу и жил, поживал целое лето - мечтательно подтянул я. Мы помолчали, наслаждаясь тишиной и покоем.
- А Фома сейчас от комаров отбивается, дорогу по бурелому топчет! Как трактор! - вспомнил Юрка - Что делать то будем?
За это время, нас немного отнесло от устья протоки.
- Будем Вовку ждать и рыбачить - предложил я.
Вдоль правого берега течение было не сильным, и мы, без труда, используя оставшиеся шесты, вернулись к выходу из протоки. Водяные струи здесь сливались - быстрые из протоки, и, медленные сбоку, из прибрежных омутов. Их граница явственно просматривалась, и потоки окончательно сливались, перемешивались гораздо ниже по течению. Обычно, такие места любит рыба. Стоит себе спокойно в тихой воде, смотрит, какую еду мимо неё проносит течение и выбирает по вкусу. Как хитрый посетитель ресторана, стоящий у кухонных дверей, и наблюдающий, какие лакомства в зал проносят мимо него официанты,чтобы потом, пройдя к столику, заказать понравившееся. Что-то вроде движущегося меню.
Не разворачивая плот, мы также кормой вперёд, приткнулись к берегу и, с помощью веревки, закрепились за ствол ближайшего дерева, а воткнутой в дно жердью, исключили его движение вправо, и влево. Уютно расположившись на кормовой скамейке, собрали удочки, достали червей и приготовились к рыбалке. Жаров сбегал на берег, собрал валежник и в тазу развёл костёр, припорошив его потом мокрой травой. Удушливый дым разогнал недоевших комаров, и белой, широкой полосой потянулся над рекой вниз по течению, в сторону Черной скалы. Мы её ещё не видели, но шестым, или седьмым чувством ощущали, она рядом!
Рыбалка на стыке двух струй, требует определённого умения и сноровки. Во-первых, можно рыбачить двумя способами, в проводку, или донкой. В проводку - это когда, глубина поплавком установлена в половину, или три четверти воды. И рыбак проводит плывущий поплавок до тех пор, пока хватает длины удилища и лески. Затем, следует перезаброс и опять проводка.
Донной удочкой способ ловли несколько иной, поплавок поднимается по леске к самому удилищу. Заброс наживки производится по направлению течения. Удилище устанавливается неподвижно, или твёрдо держится в руках. Поклёвку можно определить по движению висящего поплавка, а также по рывкам натянутой лески. При тяжёлом грузе наживка лежит на дне, а при облегчённом находится в пол воды, в зависимости от течения. Для ловли хищной рыбы, можно насаживать живца - малька. Если рыбака устраивают любые трофеи, используют дождевого червя.
Я выбрал способ рыбалки с проводкой, люблю смотреть на поплавок, пляшущий в волнах. Юрка решил ловить на донку и стал поднимать вверх поплавок. В банке с червями мной был выбран средних размеров, красный подвижный экземпляр, и, несмотря на его явное нежелание, насажен на крючок. Заброс был рассчитан так, чтобы начало движения снасти происходило в быстрой воде протоки, а потом, поплавок шёл по стыку медленной и быстрой воды. Первый заброс был безрезультатным - после того, как леска полностью вытянулась по течению, я перезабросил снасть. Не успел поплавок дойти до середины пути, как был стремительно утащен под воду. Резкая подсечка, - и вот в руках уже бьется колючий, средних размеров окунёк.
- Есть полосатенький! - радостно восклицаю я, бросая пойманную рыбу в ведро с водой, чудом не потерянное в "трубе", но оставшееся без крышки.
- Есть ещё один в тельняшке! - слышу голос Жарова, и он поймал окунишку.
Клёв был прекрасным, ловился средних размеров окунь и крупный серебристый чебак. Поклёвки следовали одна за другой. Вскоре в ведерке стало тесно от пойманной рыбы, плавники которой, уже выглядывали из воды наполовину заполненного ведра. А потом, как обрезало, клёв в раз прекратился, как будто рыбы в реке не было совсем. Это обычно случается, если к резвящейся в глубине мелкой рыбе, подходит более серьёзный хищник. Мы срочно убрали удочки,- толщина лески - 0,25 м.м., позволяла ловить крупных окуней и чебаков, но не была рассчитана на более солидную рыбу. Не прельщала возможность потерять снасть, особенно проверенный и привычный поплавок.
Я быстро снарядил спиннинг надёжной, вращающейся блесной и произвёл заброс, так же как ловил удочкой. Уже на третьей проводке последовал мощный удар, будто вращение катушки кто-то остановил сильной рукой. А, затем, конец спиннингового удилища стал энергично дёргаться, то в одну, то в другую сторону. Пальцы с трудом удерживали ручки катушки, пришлось зажать её ладонью. Наконец, леска немножко ослабла, мне удалось, на несколько оборотов, подтянуть рыбу к себе. Вот так, поднимая, и опуская удилище, я подматывал леску, подтаскивая к берегу неожиданную добычу. Но в какой-то момент, противник не дал мне слабину, а стремительно бросился в бок - вдоль берега. Леска запела, бурунчиком разрезая воду. В пылу этого единоборства, мной уже давно было произнесено магическое - "Идёт!!", и, теперь Жаров, бросив свою удочку, носился возле меня, пытаясь хоть чем-то помочь.
Неожиданный маневр заглотившей блесну рыбы, заставил меня спрыгнуть с плота, и, по пояс в воде, брести вдоль берега вслед за мечущейся добычей, понемногу подтягивая её к себе. Вскоре, при очередной попытке сделать "свечку", я понял, что это крупных размеров щука. Моё желание вытянуть её на крутой берег, или, тем более, на плот, не увенчается успехом. Поэтому, я двинулся к пологому, песчаному участку берега, между двух кустов ивы. Поняв мой замысел, через некоторое время, там, как вратарь в воротах, уже стоял Жаров.
Хищница стала уставать, не так энергично сопротивляться, а, затем, вообще стремительно двинулась на меня, то ли сдаваясь без боя, то ли, пытаясь, освободится от блесны. Оставалось только молниеносно вытянуть её на берег, где на скачущую разбойницу, со всей пролетарской яростью, навалился Юрка, и добыча была в наших руках.
Через некоторое время, щука, вымазанная в песке, с сыромятным ремешком через жабры, была отпущена на коротком поводке - кукане рядом с плотом. Впоследствии, взвесив щуку, на Вовкиных весах с крючком, мы определили вес нашей добычи, - более трёх килограмм. Хороший противник! Хороший поединок!
Едва мы успели закончить "пленение щуки", и ещё не совсем отдышались от неожиданной удачи и пыла схватки. Как на левом берегу, в кустах, раздались какие-то стучащие звуки, и на прибрежную гальку из кустов, выскочил тёмнокожий индеец, или может быть негр. Всё могучее тело его было покрыто чёрными разводами, смутно напоминающими боевую окраску, накинутая через левое плечо сетка, или пучок водорослей, ниспадали к таким же чёрным, удивительно грязным ногам. В левой руке, этот "сын джунглей", держал какой-то белый предмет, напоминающий щит, в правой, длинную палку, по-видимому, изображающую копьё. Воин неистово бил копьём по щиту и себя в грудь, демонстрируя страшную ярость.
Без труда, мы узнали в этом "Пятнице" нашего друга - Володьку. Быстро снялись со стоянки, и пошли к левому берегу.
- Ну, что, Отелло, как пеший поход? Ты перед сном... по зарослям ходила? - приветствовали мы своего потерявшегося товарища.
Фома рассказал нам, что после нашего внезапного отплытия, пытался идти вдоль берега, и, пройдя совсем немного, увидел в воде какой-то белый предмет. Держась за куст, чтобы не унесло течением, нырнул и извлёк со дна потерянную крышку от эмалированного ведра, которая, затем, превратилась в индейский щит.
Вскоре он вышел на едва заметную тропинку, протоптанную каким-то животным, её направление устраивало нашего странника, она то и привела его к выходу из "трубы". Попутно, в зарослях он нашёл обрывок рыболовной сети, принесенной весенней водой. Болотная грязь и ветка, изображающая копьё, завершили перевоплощение.
Отдав должное "костюму" дикаря, мы, в свою очередь, продемонстрировали пойманную рыбу. И извлекли из воды, сидящую на кукане, и от этого уже более спокойную, красавицу - щуку.
- А может у неё исполнение желания попросить? - поинтересовался Фома. Затем задумался и изрёк:
- Что-то я проголодался? Наверное, лучше если мы её в ужин съедим!
- Ты, гордый вождь, сначала помойся, а то, от твоей окраски болотом несёт, как от лягушки - посоветовал я.
Фома легко оттолкнул плот от берега и, направляя его перед собой, с шумом и оханьем начал смывать с себя засохшую грязь, ныряя с одной стороны плота, и выныривая с другой.
- Щуку не оторви, тюлень! - заметил Жаров - а то мы тебя самого на ужин съедим, так проголодались.
- Меня нельзя, я заразный! Я в детстве свинкой болел! - громко смеясь, ответил Фома.
- Судя по фигуре, ты не до конца вылечился, а просто вырос! Но покушать не помешало бы - вновь напомнил Юрка.
- Да, не мешало бы, подкрепится, - поддержал я - дело идёт к вечеру и, засветло, мы едва ли пройдём Чёрную скалу. Не надо торопиться, давайте искать место для ночлега и будем обустраиваться на ночь. На плоту к скале близко подходить не будем. Время позволит, сегодня сходим по берегу посмотрим, проведём разведку, прикинем, как лучше проплыть. А не успеем, не велика беда, утром сходим. Без подготовки не поплывём, опасно!
- Надо ещё шест новый срубить, тот - старый, вроде, сломался о твою буйную голову, когда в "трубе" в воду летел - пошутил Володя.
- Конечно, рано мы расслабились, тепло, солнышко, жилеты поснимали, герои! А вот так выбросит, бревном по башке, сознание потерял и на дно, на корм налимам! - подхватил Жаров.
Все молча, с ним согласились. Да, надо надевать жилеты, и быть внимательными.
Плот тихо несло вдоль правого берега, мы искали место для ночлега. Первого ночлега в нашем путешествии, ночлега под Чёрной скалой.
Ночь у Чёрной скалы
Так, не спеша, мы проплыли около километра, а подходящего места для ночлега найдено не было. Правый берег, вдоль которого мы медленно дрейфовали, представлял собой один из бортов гигантского щебёночного жёлоба, по которому, всё, убыстряя бег, неотвратимо неслась вода. Береговой откос был вылизан и отшлифован весенним половодьем. Кое-где, на самом краю обрыва, немногочисленными группками толпились достаточно большие, разлапистые сосны. Наиболее любопытные из них, рискнувшие подойти близко к откосу, уже, стояли, наклонившись к воде, безропотно ожидая своей участи, толстые как канаты корни, пронизывали обрыв, или беспомощно висели в воздухе, касаясь несущейся воды. Судьба несчастных была предрешена, ближайший, даже не сильный ветер, неожиданный подъём воды, вызванный ливнями, неминуемо обрушит деревья в воду. И тогда, лесная красавица, ещё совсем недавно, свысока взиравшая на толпящийся возле её ствола кустарник и мелкие деревья, вдруг, неожиданно, вздрогнет всем своим стройным телом, всколыхнётся кроной, затрещит выдираемыми из земли толстыми корнями. Задрожит ещё зелёными, отчаянно цепляющимися за подружек ветвями, и, с шумом, треском и грохотом, рухнет вниз, поднимая, к недосягаемому теперь небу, тучи пыли и миллиарды брызг. Всплеснётся речная вода, принимая несчастную беглянку, протащит крону на несколько метров по течению, но не в силах нести дальше, оставит на берегу до следующей большой воды. Так и будет лежать, постепенно желтея, могучими корневищами на берегу, а, некогда мощной кроной, в воде, слишком любопытная лесная красавица. Постепенно, за её кроной, образуется уютное улово, как бы маленький залив, защищённый ветками от основного течения, в котором, со временем, обоснуются серебристые чебаки и юркие окуни, а в пышной кроне станет коротать день, ночной обитатель, - налим.
В наступающем полумраке уходящего дня, впереди - там, куда несла нас вода, всё явственнее выступали береговые тёмные камни. Как будто чья-то сильная рука раскидала у воды в хаотичном порядке громадные костяшки домино. Выше, в лучах заходящего солнца, над рекой нависала могучая громада Чёрной скалы, с редкими островками чахлого кустарника в мрачных расщелинах. И одинокой сосной, почти, на самой её вершине. Основание скалы невозможно было разглядеть сквозь тучи брызг и водяного тумана, создаваемого бьющей в скалу водой. Зрелище нам показалось угнетающе-мрачным и не располагало к весёлым мыслям.
- Надо вставать на ночёвку, - прервал я тягостное молчание. В душе каждый из нас надеялся пройти скалу засветло и, пока позволяет видимость, отойти от неё, как можно дальше. Все ранее слышанные, жуткие рассказы, оставили неприятный осадок в сердцах наших путешественников. И как бы мы не хорохорились, как бы не успокаивали себя, предстоящая ночь в незнакомом месте, с такой дурной славой, вызывало беспокойство и тревогу.
Впереди, по нашей стороне, высокий берег постепенно переходил в пологий пляж, заваленный огромными валунами. Островки сосен отходили вглубь берега, на смену им, ближе к воде, стали появляться одинокие тополя, редкий, смешанный подлесок и, у самой воды, кустики ивы. Там, где обрывистый берег кончался, река делала небольшой поворот, уходя всей тяжестью воды к левому берегу. Далее, до самой скалы, она неслась прямо, как стрела, набирая сумасшедшую скорость, с отчаянной силой пытаясь сдвинуть преграду, и каждый раз, побеждённая, отступала. Вот, на этом самом повороте, глубоко вкопавшись мощными корнями в берег, выступая пышной кроной метров на десять в воду, на течение, лежала упавшая сосна, оставшаяся здесь, по-видимому, с весны, и, уже, потерявшее своё былое величие и очарование. Вода нещадно трепала её ветви, торчащие как, с мольбою поднятые, руки, сучки бороздили водную гладь, но сдвинуть свою пленницу с места река не могла.
Как будто судьба сама подбросила нам это несчастное дерево, способное стать нашим якорем, нашей маленькой уютной бухтой на ближайшую, тревожную ночь.
- Швартуемся!! - громко объявил Фома, перебегая с мотком веревки в нос плота.
- Заходим за сосну и швартуемся!! - через некоторое время вновь громко повторил он.
Мы стали спешно выполнять его команду. Наконец, плот был заведён за дерево, носом по течению, верёвками и остатками стальной проволоки крепко привязан к сосне. Я даже пошутил:
- Не дай бог дерево поплывет, мы до самого дома от него не отвяжемся!
Хотя все прекрасно понимали, что дальше Чёрной скалы эта связка не уплывёт. Сойдя на берег, мы ещё раз убедились в том, что наша пристань крепко держится за землю своими корнями. Жаров вновь водрузил на флагштоке наш флаг, и он заколыхался под лёгкими порывами вечернего ветерка.
Мы огляделись. Впереди по ходу движения, метрах в двухстах, мрачно возвышалась Чёрная скала, и оттуда доносился глухой, монотонный шум, бьющейся о скалы воды. Левый, более высокий берег, освещался последними лучами уходящего солнца, на нашей стороне, было несколько темнее, но чувствовалось, что ночь придёт ещё не скоро. Вечерняя прохлада не спешила опускаться на готовящуюся ко сну землю. Вдоль русла реки, в сторону скалы, дул тёплый ласковый ветерок, поэтому ожидаемых комаров не было, к неописуемой радости команды.
Плот слегка водило течением, поэтому было решено закрепить его к берегу ещё одной верёвкой с носа. На наше судно можно было попасть, пройдя по стволу лежащего дерева и спрыгнув на его корму. Для обеспечения прохода, Фома срубил толстые сучки на верхней стороне ствола. Нос нашего ковчега отстоял от берега на расстоянии трёх метров, с воды плот защищала крона дерева. В избежания возгорания сосны, решили развести костёр на берегу и там готовить пищу. Работы было много, а сумерки наступали.
Жаров принялся готовить, как он пояснил, двойную уху, из щуки и мелкой рыбы, плавающей в ведре. Мы с Фомой насобирали дров, разожгли костёр, затем, начистили картошки, заготовили запас дров на ночь, взамен потерянных в "трубе". Возле воды хороших дров было мало, и нам с топорами пришлось сходить в сосновый лесок, метрах в трехстах от лагеря. Под кронами громадных сосен было сухо и тихо. Бор казался прозрачным, мелкие деревья и кусты под ветками сосен не выживали и от этого, лес просматривался во все стороны. Устраивающиеся ночевать птицы, негромко переговаривались где-то вверху. Изредка, согнанная с понравившегося места неудачница, с громким криком и хлопаньем крыльев, перелетала на новое дерево, где её встречало недовольное гоготание уже сидевших там товарок.
Мы набрали сухого, толстого валежника, нагребли в солдатскую плащ-палатку старых, ощетинившихся, как ёжики, сосновых шишек для костра, и поспешили к своему временному лагерю.
Мрачный и унылый берег, по мере его освоения, уже не казался таким неприветливым и опасным.
У ярко горящего костра колдовал Юрка, что-то помешивая в большом котелке. Вкусный запах ухи кружил голову, в голодных целый день желудках, начало шуметь примерно так же, как в водовороте под скалой.
Все наши попытки заглянуть под крышку, были жестоко пресечены в самом зародыше. Глаза Жарова за стёклами, отражающих пламя костра, очков были неумолимы:
- Будет готово, позову! - широко жестикулируя, отвечал Юрка. - Займитесь делом, рыбу лучше почистите и посолите!
И, правда, про рыбу мы и забыли. Ничего не оставалось делать, как взять ведро с уловом, ножички, соль и отправиться к реке. Сделав из камешков, что-то наподобие бассейна, выложили туда, успевшую, в основном, уснуть рыбу, вымыли ведро и приступили к работе. На плоском камне мы чистили рыбу, потрошили ей брюшко, а затем, крепко посолив изнутри, и снаружи, как селёдку в банке, складывали рядами в ведро. Когда весь улов был посолен, на него легла, вырезанная ещё дома, круглая фанерка, а на неё подобранный увесистый камень-гнёт. Сверху всё накрыли крышкой, закрепив её проволокой - дабы вновь не потерять и отнесли на плот. Попутно, для более удобного спуска на наш корабль, я сколотил небольшую лестницу из стволов двух тонких сосёнок, а Вовка вырубил жердь для руля.
Жаров, меж тем, что-то постоянно пробовал из котелка, смачно причмокивал и громко хвалил сам себя. Пытаясь заслужить его расположение, мы с Фомой начали на перебой расспрашивать "мэтра" кулинарии о том, где он получил кулинарное образование. И чем одинарная уха, отличается от двойной, в душе надеясь, что он даст нам тоже немного попробовать. Но мастер ответил, что по достоинству можно оценить лишь законченное произведение, а не полуфабрикат, - так что, придётся подождать. Но, тем не менее, поделился воспоминаниями. Оказывается, науку готовить он освоил дома, когда его, как самого старшего, оставляли на целые дни с младшими братьями и сестрой.
И, как он сам признался, только боязнь быть съеденным, заставляла варить из всего, в том числе и из рыбы. О тех трудных днях он с гордостью говорил:
- У нас было всё, кроме людоедства!
А смысл двойной ухи заключается в следующем: Сначала варят мелкую рыбу, лучше её опускать в кипящую воду в марлевом мешочке, в нашем случае шеф-повар опускал её в марле для ловли мальков, и хорошо варят. Затем, осторожно вынимают и, как правило, выбрасывают, в эту же воду опускают порезанную кусками крупную рыбу, у нас это была щука, почищенную картошку и луковицу.
- После того, как глаза у рыбы побелеют, - учил нас знаменитый кулинар, расхаживая перед костром, - её достают и кладут отдельно. Остальное, продолжают варить, добавляя необходимые специи и приправы! В самом конце процесса, куски крупной рыбы вновь помещают в кипящую уху - дабы они были тёплыми, - назидательно продолжал мастер, проделывая всё это на наших глазах с нашей рыбой. Разлитую по тарелкам вкусную уху приправляют мелко нарезанным репчатым луком и перчат, - объяснял нам Юрка, разливая своё варево по нашим тарелкам.
Затем, он пристроил на огонь чайник и так же присел на камушек. Уха была отменной! Или мы так проголодались, или действительно в Жарове жил великий повар, но мне, по сей день, кажется, что больше такой ухи я не ел. На третье подали крепкий чай на смородинном листе, с брусничным вареньем.
Успех был полным! Почитатели таланта разразились овациями, "маэстро" вышел на поклон в центр, к костру, и только усталость помешала нам приняться качать нового шеф-повара.
Но ужин подошёл к концу, и втроём, помыв посуду, вновь вернулись к костру. Как бы мы не оттягивали этот момент, он всё равно пришёл. Надо было идти спать, а это как-то внутренне тревожило и тяготило. Давно уже стемнело, и ужин мы заканчивали при свете костра, далеко освещающего берег, воду и наш плот, Я сломал три спички, Юрка и Фома безропотно вытянули. Дежурство распределилось следующим образом: - До двух часов бодрствую я, потом Фома, с четырёх до шести Юрка. Подъём в шесть.
Было всё-таки решено поддерживать огонь в тазике на плоту со всеми необходимыми предосторожностями, чтобы было теплее спящим и караульному веселее сидеть. Собрав всё имущество, мы перебрались на плот. От принесённых с берега головёшек я быстро развёл костёр, накидал туда сухих шишек и приготовился к дежурству. Мои друзья, положив поближе топорики, затихли под своими одеялами. Но по настороженным позам и торчавшим из-под одеяла ушам, было видно, что они чутко вслушиваются в обманчивую тишину и каждую секунду готовы к действиям.
Луна своим белым, мертвенным светом равнодушно освещала поля, камни, реку. Причудливая тень от Черной скалы, дрожа в маслянистой воде, тянулась к нашему берегу и заканчивалась на опушке кустов, недалеко от плота. В чернильном, бездонном небе, как гирлянды новых, электрических лампочек, ярко сияли звёзды. Если приглядеться, их было ужасно много, далёких и близких, больших и маленьких, одиночных и соединённых в известные мне астрономические фигуры и созвездия.
Вот Малая медведица, а вон там, проглядывается сквозь деревья Большая. Похожи на ковшики разных размеров, а, поди, ты - тоже, "Медведицы". Вон, серебристой дорожкой, будто бросили золотого песка, угадывается Млечный путь, та, яркая - Полярная звезда.