Аннотация: Напад пчёл - пчелиное воровство в безвзяточный период. Но в жизни, не только это.
Напад.
Василий Геннадьевич приехал в холодную Сибирь в далёкой молодости, сразу после окончания фармацевтического факультета медицинского института. Приехал по распределению, отработать положенные два года. Срок не такой уж большой, если сравнивать с четырьмя годами срочной службы на флоте. В Краснознамённой Каспийской флотилии судовым "медбратом".
После любимого Краснодарского края, суровая Сибирь показалась враждебной, холодной и неприветливой. Вскоре приехала будущая жена, сыграли свадьбу, родился сын. Достаточно редкие в аптекарских кругах мужчины, были "обречены" становиться руководителями. Быстро пошёл по служебной лестнице и Василий Геннадьевич. Приехав на два года, они остались навсегда. Покорили необъятные сибирские просторы - хрустально чистые реки, вечнозелёная тайга. Не стали помехой даже короткое лето и суровая, снежная зима. Шли годы, Василий Геннадьевич достиг солидных служебных высот.
Как все солидные люди, он пытался найти для себя внеслужебное занятие, как сейчас модно называют - "хобби". К рыбалке и "долгосидению" на песчаном берегу, под тучами кровожадных комаров, насаживая на крючок отвратительных, извивающихся червяков, его не тянуло.
Собираясь заняться охотой, он записался в "Общество охотников", купил несколько ружей. Хотя, относился к оружию с опаской, однажды, в детстве, увидел погибшего по неосторожности соседа. Убивать беззащитных зверюшек и птиц Василий Геннадьевич, просто, не мог.
Случайно попав на пасеку, он понял, что именно пчёлы, его любимое занятие на всю жизнь. Конечно, выбору способствовала твёрдая уверенность Василия Геннадьевича в том, что любое занятие должно приносить не только удовольствие, но и доход в семью. Его знакомый утверждал, что пчеловодство очень доходное дело:
- За один сезон, можно купить машину! - Горячо доказывал товарищ, - надо, только, потрудиться!
Но, правдой это было, только, на половину. Василий, со свойственной ему, обстоятельностью и аккуратностью взялся за дело. Серьёзно потратившись, приобрёл улья, инвентарь, пчёл. Строго, как истинный аптекарь, с соблюдением всех инструкций и рекомендаций, до выезда в поле, нарастил пчелиные семьи. И с дальними родственниками жены, вывез своё пчелиное войско в тайгу.
Первый собственный мёд дегустировали всей семьёй. Он был удивительно вкусным, янтарным, нёс в себе прекрасные запахи цветов, трав, деревьев.
Но, сумасшедших доходов от реализации сладкого продукта не последовал. Оказалось, что помимо хорошего инвентаря, трудолюбивых пчёл и желания. Необходимы определённые знания и навыки, на приобретения которых понадобятся годы. Успех зависел и от погоды - мало дождей - плохо. Много - ещё хуже!
В иные года, реального дохода вообще не было. Затраты на бензин, пчелопакеты с молодыми пчёлками, подкормку и прочие расходы, не покрывались доходами от продажи мёда.
При неудачных зимовках часть пчёл погибала по неумению пчеловода, или от болезней.
Прошли годы. Василий Геннадьевич освоил сложную пчеловодческую науку и уже сам, мог подсказать начинающему, что, и как, лучше сделать. Он, уже давно, не опухал от пчелиных ужалений. Напротив, длинными зимними месяцами, физически ощущал нехватку этих тёплых, согревающих жжений.
Мать жены - Василия Геннадьевича - тёща, изредка выезжавшая с ним в лес, на пасеку для сбора ягод, лекарственных трав и грибов. Со знанием дела, пояснила:
- Василий, ты же провизор! Это же апитерапия, - без запинки произнесла тёща мудрёное слово, - сейчас за неё, в платных клиниках, большие деньги платят.
Оседлав своего любимого конька - финансы, - Ксения Петровна, в прошлом бухгалтер, продолжила:
- А тут, совершенно бесплатно! Там три пчёлки посадят и весь сеанс, а тут, столько - сколько душе угодно. Сколько желаешь и не желаешь! - Засмеялась она своему каламбуру. И, ещё раз повторяю, совершенно бесплатно - даром!
Как обычно, Василий Геннадьевич не стал спорить с тёщей и согласился:
- Пчелиный яд, как наркотик! Организм за лето привыкает к яду, он идёт на пользу, перестают болеть суставы, спина и шея. Зимой его нет, и чувствуется дискомфорт!
Позже, дома, зная некоторую неприязнь супруги к его хобби. Её ежегодные настойчивые, предложения "бросить это дело". Чувствуя, в этот раз, редкую солидарность и поддержку тёщи, он не преминул напомнить жене:
- Возможно, именно по этой причине, пчеловоды живут больше, чем среднестатистические люди! Работа на свежем воздухе, в лесу, над открытыми ульями - своего рода ингаляция! Мёд - ценный, питательный, укрепляющий здоровье продукт! Ну и ужаления пчёл, болезненно, но, на пользу. Нет! Бросать никак нельзя!
- Возможно, сами пчеловоды, действительно, живут долго, - отпарировала супруга, - но, их среднестатистические жёны, от такого непосильного труда, едва дотягивают до пенсии.
- Так, это среднестатистические! - не найдя ничего лучшего, в ответ, пробурчал муж.
Мама красноречиво промолчала, и это было, как знак поддержки зятя.
Поняв это, жена махнула рукой:
- Вот и езжайте на пару! "Апитерапируйтесь и ингалируйтесь" на здоровье! Я больше не поеду! Всё!
- Ну, и не надо! - в запальчивости, наперекор упрямой дочери, заявила Ксения Петровна. - Будем с Василием сами ездить, а там и Игорь - сын поможет! Справимся! А, ты, зайди завтра на рынок, да, посмотри, почём нынче трёхлитровая банка мёда!
Не желая оставаться в долгу, супруга, покрутив пальцем у виска, заботливым тоном, сказала мужу:
- Ты, Васенька езжай! Езжай с мамой! Может быть, научишь её, пчёл не боятся! Она же на пасеке, сразу, убегает подальше в лес. Ей кажется, что пчёлы её там не найдут. Ещё и как найдут! Даже если, ты, и к ульям, вообще не подходишь, найдут! Езжай Васенька - она, тебе, там, "напомогает".
В глубине души, Василий Геннадьевич, был в чём-то согласен с женой. Одновременно работать, заниматься дачей и держать пчёл, было очень не просто. Он уже девятнадцать лет, практически, не видел лета. Иной раз, просыпаясь утром, глядя в потолок, он, с трудом, пытался вспомнить - где же находится? В городской квартире; в домике на даче; или на пасеке, в салоне "Нивы"?
Из своего опыта Василий знал, что женщины, в конце, концов, всё равно помирятся. И повернут дело так, что виноватым, как обычно, останется он. Поэтому, не стал встревать в перепалку. Дабы не давать им возможности, позже, перевернув всё с ног на голову, использовать сказанное, против "любимого мужа и глубоко уважаемого зятя", совершенно в ином смысле и с иным подтекстом.
Он не собирался брать тёщу на пасеку. Тем более с ночёвкой. За два-три дня дежурства, она так могла намозолить глаза, что будешь готов убежать домой пешком.
Дежурить на пасеке Василий Геннадьевич любил. Хотя за делами служебными, ему редко выпадала такая возможность. Обычно за него дежурил кто-то из многочисленной родни.
Но, иногда, это всё же случалось.
Когда все уезжали с пасечного точка, и затихал вдалеке шум моторов, Василий садился, где нибудь в сторонке и всем своим существом, "всем организмом" ощущал себя частью природы. Тихо-тихо на лесной опушке в полдень летнего дня, жильё далеко, ничто не тревожит таёжную тишину. Издалека, как весенний гром, докатится до земли перекатывающийся гул высоко летящего самолёта. И опять, слышен лишь, однотонный, лёгкий шорох работающих пчёл. Стрелой вылетающих из летка, мгновенной точкой мелькающих на фоне неба и исчезающих в раздолье полей. Среди тысяч таких же, снующих и торопящихся, товарок. Через несколько минут возвращающихся обратно, с грузом сладкого нектара, тяжело садящихся на прилётную доску и важно входящих в темноту улья.
Налетевший со стороны ульев ветерок приносил ни с чем не сравнимый аромат, чем-то похожий на запах свежеиспечённого хлеба. Пчеловоды знают, что этот радостный шум и кружащий голову запах, признаки хорошего взятка и солидного привеса на контрольных весах Фляги искрящегося, янтарного мёда и высокие результаты нелёгкого труда пчеловодов.
Вечером, когда расплавленный диск солнца, в мареве колышущего воздуха, медленно опускался за зубчатую стену дальних сопок, Василий Геннадьевич отправлялся на кухню.
Кухней служил сборный, фанерный домик, с просвечивающей, плёночной крышей, газовой плитой и баллоном внутри. Широким, "артельным" столом, снаружи, недалеко от кострища. Готовить Василий Геннадиевич любил, поэтому заранее запасся необходимыми продуктами, не доверяя это важное дело супруге.
На кухне всегда было множество утвари, которую, как ненужную дома, жёны охотно отдавали мужьям. Это были чёрные от времени, громадные, чугунные сковороды, старинные, пузатые чайники, различные кастрюльки и чугунки. На стене, как коллекционный набор антикварного оружия, располагались поварёшки. Начиная от мелких, никелированных, до громадных, чугунных, именуемых по-армейски - "разводящими". Отдельно на полочках стояла личная посуда каждого. После очередной качки мёда любой из членов "артели" обязан был оставить на кухне - для "общего потребления" пол-литровую баночку своего мёда.
Вспомнив старые навыки, Василий Геннадьевич быстренько "сварганил" пяток ощутимых по весу и размерам отбивных. На древней "обожжённой в походах" сковороде, пожарил молодой картошечки. Что давно не практиковалось в его, современной, ведущей непримиримую борьбу с избыточным весом, семье. Нарезал свежих огурцов. Достал подарок друзей - плоскую, завинчивающуюся фляжку с марочным коньяком. В предвкушении праздника наливал себе рюмочку. Поднял тост, за будущий мёд и с наслаждением приступил к трапезе. Только ради такой минуты, стоило уехать из шумного, суетного, миллионного города. Оставив все повседневные заботы позади - там, среди бетонных коробок, дышащих зноем, асфальтированных улиц, гула моторов, бензинового смрада и беготни прохожих.
- А она говорит - возьми с собой тёщу! - Вспомнил он слова жены. - Тёща, и эта благодать, свобода и раздолье, просто, не совместимы. Взаимно исключающие понятия.
Он ещё раз налил и выпил.
С приходом темноты, Василий Геннадьевич посидел, любуясь россыпью, будто вымытых, ярких, как новогодние гирлянды, звёзд. Дождался пока мертвенно белая тарелка луны, медленно и торжественно поднимется над горизонтом, освещая всё вокруг, не живым, холодным, безразличным светом. И отправился спать
Несмотря на то, что, на точке имелась будка-прицеп, с нарами и печкой для дежуривших. Василий Геннадьевич, не перенося запаха чужих, старых вещей, устроился в своей качке-палатке, на привезённой с собой, раскладушке.
Два последующих дня, с раннего утра, когда пчёлы начинали работу и большей частью улетали в поле; до позднего вечера, когда вся многочисленная пчелиная семья возвращалась домой, показывая частыми ужалениями, что пора заканчивать. Василий Геннадьевич трудился в ульях и качал мёд.
Это был нелёгкий, как говорила тёща, "каторжный труд". Одному работать на прицепе, разбирая корпуса и качая мед, было трудно. К вечеру он, буквально, валился с ног. Но, зато, какой радостью и удовлетворением наполнялось сердце при виде искрящегося, тёплого, ещё жидкого мёда, вытекающего из крана медогонки. И бегущего спиральным, быстро растекающимся бугорком в подставленную флягу.
К исходу третьего дня все работы были закончены, семьи проверены, мёд откачен. Василий Геннадьевич даже умудрился, без посторонней помощи, загрузить фляги со свежим мёдом в "Ниву". Для этого он нашёл достаточно большую ямку, недалеко от качки. Расширил и углубил её так, чтобы туда задом входила машина, а пол, освобождённого от задних сидений, багажника находился на уровне земли.
С трудом, кряхтя и отдыхая, он закатил в машину четыре фляги и погрузил привезённое с собой имущество. "Нива" не была приспособлена к таким нагрузкам, она заметно "просела". Пол автомобильного салона, со снятыми сидениями был неровным. Василий Геннадьевич долго перекатывал фляги, стараясь поставить как можно ровнее и устойчивей. Ещё два пустых, маленьких бидона, пришлось примостить на пол и сидение переднего пассажира.
Перед самым приездом сменщика прошел короткий, но сильный дождь. Чёрная земля, вперемежку с глиной превратилась в вязкую "сметану", громадными кусками намертво прилипающих к подошвам сапог и колёсам машины. Дорога выглядела чередой бесконечных луж соединённых глубокими колеями. Пытаться ехать по раскисшему грейдеру, было безумием. Пришлось пару - тройку часов ждать, пока тёплый ветерок не подсушит почву.
Выехал в сумерках. Земля немного подсохла, но машину, всё равно, мотало и кидало по скользкой дороге. До расхристанного, но, всё же твердого, асфальта было километров пятнадцать. Машина, упорно, ревя двигателем, то, ползла вверх. То, скользя, подпрыгивая на кочках, катилась вниз, по бесконечным холмам, тянувшимся вдоль реки. Плохо закреплённый груз гремел, тяжко прыгая на неровностях пола.
Василий Геннадьевич боялся, что тяжёлые фляги с мёдом, покатившись назад, выбьют дверь багажника, или разобьют стекло. Забрызганные грязью фары, тускло освещали дорогу и придорожные кусты. Несколько раз он хотел остановиться, обмыть фары, посмотреть всё ли благополучно с машиной и грузом. Но каждый раз боялся, что не сможет вновь тронуться с места. Наконец, далеко впереди замаячили фары автомашин идущих по асфальту. "Нива", будто почувствовав хорошую дорогу, прибавила скорость. Местность пошла под гору, Василий Геннадьевич, почувствовал, что фляги давят на спинку водительского сидения.
Машина, взвыв, бешено вращая колёсами, выгреблась на асфальт. Василий Геннадьевич решил проехать до ближайшего населённого пункта и там, где нибудь под уличным фонарём, или на заправке, осмотреть машину.
Через какое-то время он почувствовал, что, что-то изменилось в управлении автомобилем. Левая нога, стоящая на коврике, при переключении передач, помимо его воли, неохотно поднималась вверх, как будто тянула за собой что-то. Правая, тоже упорно сопротивлялась, когда он переставлял её на педаль тормоза:
- Загнал себя за эти сумасшедшие дни, - уныло подумал Василий Геннадьевич, - спина болит, ноги не шевелятся, руки подпухли от ужалений, хотя и привыкли! Наверное, жена права - надо бросать! Выйду на пенсию, буду по курортам ездить, по Куршавелям, Арабским Эмиратам, Анталиям и Хургадам. Дайвингом займусь, горными лыжами. Буду лежать на солнышке, и греть живот, наслаждаясь морем, солнцем. Спокойствием!
В чернильной темноте ночи замаячили яркие огни. Вскоре он подъехал к освещённой АЗС. Открыв дверь "Нивы", Василий Геннадиевич с трудом вышел из машины, наполовину вытащив за собой резиновый коврик. Он, вновь, заглянул в салон, на полу что-то темнело. Уже догадавшись о происхождения этого "нечто", Василий Геннадьевич, всё ещё надеясь на чудо, с замиранием сердца, мазнул пальцем по полу под ногами водителя и поднёс палец к лицу.
Да! Это был мёд! Липкий, пахучий, сладкий мёд! Откинув брезент и осмотрев груз, Василий Геннадьевич понял, что на бок опрокинулась одна из фляг. Половина содержимого, из-под полуоткрывшейся крышки, вылилась в салон. Сходив с ведром на заправку, он принёс воды, вымыл пол и коврик на месте водителя. Проклиная себя самыми последними словами, сел за руль и поехал домой. К гаражу, недалеко от квартиры, Василий Геннадьевич подъехал глубокой ночью. В очень расстроенных чувствах, даже не стал разгружать машину, загнал её. Матерясь, запер ворота, и отправился домой.
Домашние спали. Стараясь никого не разбудить, Василий Геннадьевич принял душ и голодным лёг спать. Жена, услышав тяжкие вздохи кровати под его грузным телом, не открывая глаз, сонным голосом спросила:
- Как дела?
- Нормально всё в шоколаде! - бодро ответил муж, а про себя поправил, - точнее в меду.
На работу Василий Геннадьевич ездил только на служебной машине. После утреннего совещания в администрации, в составе представительной делегации, он уехал в другой конец страны, налаживать партнёрские отношения с открывающимся там фармацевтическим предприятием. И вернулся, лишь, через неделю.
Позвонил сыну. Вместе с Игорем выгрузили мёд, в перевёрнутой фляге осталось, примерно, треть. Весь пол сзади и в багажнике, ковровое покрытие под передними сидениями, были пропитаны слегка затвердевшим мёдом. Мёд, по-видимому, капал и с днища автомобиля, на бетонном полу остались липкие пятна. Вымыть всё это безобразие своими силами не представлялось возможным.
- Отец, - осмотрев машину, предложил Игорь, - я на неделе, договорюсь с ребятами из сервиса. Они отмоют, и заменят ковролин. Этот всё равно не отмыть. Маме говорить не будем, чтобы не расстраивать. Постарайся её и бабушку, пока, никуда не возить.
На том и порешили. Но, в субботу позвонил двоюродный племянник жены. И сообщил, что необходимо срочно приехать на пасеку. Донник скосили на корм скоту, подсолнух ещё мелкий, только начал цвести. Взятка нет, семьи начали роиться. Пчёлы злые. У соседей уже ушло два роя.
Василий Геннадьевич решил ехать в воскресенье, с утра.
- Уеду, пускай жена с тёщей немного походят пешком. И для здоровья полезно и вес сбросят! - Прикинул он.
Узнав об отъезде, Ксения Петровна засобиралась с ним:
- Поеду, поеду! Может, чем и помогу! - отвечала она на бесполезные уговоры зятя остаться дома. - Дожди прошли, может, грибочков пособираю, травки нарву! Обед сготовлю! Всё какая-то польза, чем тут дома киснуть! - намекнула она на недовольное настроение дочери.
- Да езжайте, вы куда, хотите! - в сердцах ответила супруга Василия Геннадьевича, прекрасно зная, что маму переубедить невозможно. - Езжайте, протряситесь! Я, хоть, одна отдохну, постираю, да окна вымою. Скоро лето кончится, а я их, ещё и не мыла!
Пришлось смириться. С вечера Василий Геннадьевич уложил необходимое, накрыл куском брезента всё за сидением водителя. Вымыл передние коврики.
Утром подъехал к подъезду. Тёща с кошёлками ждала на лавочке. В обществе таких же жизнерадостных подружек.
- Ну, всё бабоньки, - увидев знакомую машину, засобиралась Ксения Петровна. - Вон, мой Васенька едет. Будем улья проверять, чтобы не роились! - как опытный пчеловод, с гордостью, добавила она.
Василий Геннадьевич уложил в багажник её кошелки. Умащиваясь на сидении, тёща громко заметила, так, чтобы слышали остающиеся подруги:
- Сразу чувствуется машина пасечника! Так приятно мёдом пахнет!
Автомобиль тронулся. Бабули ещё долго, с завистью смотрели ему вслед, пока "Нива" не скрылась за углом. Пошамкав беззубым ртом, та, что постарше, вздохнув, сказала:
- Счастливая Петровна! Зять мужчина серьёзный, положительный! Вот, поехала на природу - отдохнёт, по лесу побродит! Вечером домой привезут, день незаметно и пролетит. Жизнь как у королевы, или у графини! А мы, сидим здесь сидня, целыми днями! БЕстолку! Как мухоморы!
На пасеку приехали в разгар дня, когда многочисленная пчелиная братия уже во всю металась по полям и лесам в поисках нектара. Машину поставили подальше в тенёк могучих берёз. Василий выгрузил необходимый инвентарь. Ксения Петровна, взяв плетёный кузовок, отправилась на поиски грибов.
К Василию Геннадьевичу, подошёл Саша, избранный коллективом в бригадиры:
- Будешь семьи проверять? - поинтересовался он. - Долго не рассусоливай, постарайся сделать быстрее. Пчела злая! Взятка нет, уже часов в пять все дома! Я вчера, свои проверял, после пяти вечера начался напад. Атакуют открытый улей со всех сторон. На прилётке драка. Пришлось бросить проверять! В качку и на кухню во все щели лезут! Напад!
- Я все проверять не буду. Есть у меня четыре ройливых семьи. Матки во всех ульях в нижних корпусах, через решётку, - я их и посмотрю. Маточники выломаю, засев "на выходе" в верхний корпус переставлю! И всё! Думаю, управлюсь! - ответил Василий Геннадьевич
На газе разжёг дымарь. Облачился в костюм и маску и приступил к работе.
Пчела вела себя, на удивление спокойно. Он, даже, заметил, что через какое-то время, лётные пчёлы начали откуда-то носить нектар, они тяжело "плюхались" на прилётную доску и торопливо исчезали в летке.
Иногда, Василий видел на дальнем конце поляны мелькающий белый платок Ксении Петровны. Дело двигалось к обеду и тёща, внимательно осматривая кустики и поросли молодого осинника, стала возвращаться назад, в сторону пасеки. Проходя недалеко за кустами, громко крикнула:
- Вася, минут через тридцать приходи и мужиков зови - я обед приготовлю!
Чтобы не шуметь возле открытого, улья Василий Геннадьевич поднял в знак согласия руку.
Теща исчезла за деревьями, направляясь в сторону машины.
Василий Геннадьевич уже собирался закрывать последний улей, как у машины громко хлопнула дверца, и через секунду тишину леса разорвал ужасный крик. Он сначала, даже, не понял, что этот животный вопль исторгла из себя Ксения Петровна, его теща. Пока не увидал её, выскочившую из леса. Она неслась по убранному полю, с несвойственной её возрасту скоростью, то, размахивая руками, то, закрывая ими лицо.
- "Гарун бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла" - неожиданно вспомнились слова из поэмы Лермонтова.
За тёщей, длинным, мелькающим шлейфом, мчались разъярённые пчёлы
Со всех сторон пасеки ей кричали:
- Закрой лицо!
- Беги к вагончику!
- Не маши руками!
Но Ксения Петровна ни кого не слушала, она неслась, сдирая со своей головы платок и сбрасывая из волос забравшихся туда пчёл.
Схватив лежащий на ульях кусок брезента. Василий Геннадьевич бросился ей наперерез.
Потеряв очки, тёща, ничего не видя, продиралась сквозь кусты, круша всё на своём пути. Она уже не кричала, она издавала тонкий, непрекращающийся стон.
Василий Геннадьевич поймал её, накинул на голову брезент. С подоспевшим бригадиром отвели на кухню. Там вытащили всех, застрявших в пышной причёски, жужжащих пчёл. Василий осторожно извлёк видимые жала. Саша налил в кружку водки из "санитарного резерва". Ксения Петровна выпила её, как воду, всхлипывая и стуча зубами о края кружки. Намочив в воде большую таблетку валидола, зять натёр, начавшие опухать ужаленные места.
Увидав ползающих по сетке окна ужаливших её пчёл, тёще опять сделалось дурно. Василий Геннадьевич поймал одну защитницу мёда, за пчелой тянулась белая ниточка прямой кишочки, к которой, до ужаления, было прикреплено жало.
- Мама, видите эту пчёлку? - ласково спросил зять, - белая ниточка - это её кишочка. Она ужалила вас, считая врагом, и сейчас умрёт. Так, что, она в, гораздо, худшем положении.
Ксения Петровна прекратила всхлипывать и с жалостью стала разглядывать своего недавнего противника.
- Бедненькая! Я не враг, я только хотела взять из машины продукты! Ты, Вася, не представляешь, сколько там, в салоне, пчёл, окошек не видно!
Трясущейся рукой она ещё раз налила себе из бутылки, залпом выпила, даже не поморщившись.
Василий Геннадьевич заметив это, неожиданно зауважал тёщу:
- Крепкая баба, ни слезинки не проронила и пьёт по-взрослому!
- Я только открыла дверь, - продолжала Ксения Петровна, - они сразу на меня и набросились! Как звери! Очки где-то потеряла! - подслеповато щурясь, вспомнила женщина, пытаясь нащупать на столике что нибудь съестное.
- Вы, пожалуйста, отсюда не выходите, - попросил Василий Геннадьевич. - Другие пчёлы могут почувствовать запах яда и прилетят вновь.
Очки Василий Геннадьевич нашёл на поле. На удивление, они были совершенно целыми.
Вернувшись и отдав их, Василий поспешил к машине. Салон был полон пчёл, попавших туда, через открытое, в пути, самой же Ксенией Петровной, окно. По-видимому, их привлёк запах, ранее разлитого мёда. Куда-то ехать на машине было невозможно. Он полностью открыл дверь багажника. Масса пчёл вылетела наружу, все сидящие на боках и крыше машины пчёлы, напротив, устремились вовнутрь.
Василий, под руку, отвёл тёщу в вагончик и, несмотря, на её протесты, уложил спать
Ждать пришлось до вечера. Только когда начало темнеть, и пчёлы покинули автомобиль, Василий Геннадьевич разбудил Ксению Петровну. Она серьёзно опухла, лицо изменилось до неузнаваемости, её знобило. Но, в целом, чувствовала себя удовлетворительно.
Попрощавшись с друзьями, тронулись в обратный путь. Ксения Петровна, ещё не вполне протрезвев, пыталась рассмотреть своё отражение в зеркале заднего вида. Но, вскоре, успокоилась, поудобнее устроилась на сидении, и что-то вполголоса напевала, себе под нос. Любимой певицей тёщи была Эдита Пьеха. С её песнями, как тёща сама говорила, она "росла, жила и состарилась". Позже, такой же фанатичной любовью, Ксения Петровна полюбила, неожиданно запевшего, внука великой бабушки, Стаса. В доме всегда звучала музыка и голоса этих поющих родственников.
Вероятнее всего, сейчас, в трудные минуты, она пела что-то знакомое из репертуара Стаса Пьехи. Василий Геннадьевич прислушался. Через шум двигателя, из опухших губ Ксении Петровны он услышал широко известную мелодию. Тёща обладала прекрасным музыкальным слухом и неплохим вокалом:
- "Порубите Митю на запчасти, и будет вам счастье!" - тихонько пела женщина.
- Мама, - хотел поправить Василий Геннадьевич, - вы, наверное, не расслышали, там другие слова, - "Повяжите нити на запястье, и будет вам счастье!"
- Я знаю, - устало ответила Ксения Петровна, - но сегодня, мне хочется петь, именно так! Имею право! - Пьяным голосом пробурчала она. - Ты, мне скажи, почему они меня так искусали?
- Это напад! Машину они приняли за чужой, открытый улей и принялись воровать! А, тут вы, как на грех! Пчёлы подумали, что хозяева вернулись и решили обороняться, - неумело и неправдоподобно пытался соврать зять.
- Что же они в машине воровали?
Василий Геннадьевич сделал вид, что не услышал.
Жена, включив в прихожей свет, сначала потеряла дар речи. С трудом, узнавая в пришедшей женщине, больше похожей на оплывшую от перепоя бомжиху, свою мать.
Ощущение усиливал стойкий запах перегара идущий от прибывших.
- Вы где были! - тонким голосом закричала супруга, подступая к Василию Геннадьевичу.
Где она так напилась? И, ты, пьяный? За рулём? Ты, что, тюрьму захотел?!
Неожиданно в события вмешалась сама Ксения Петровна, "отсоединившись" от зятя, она встала между ним и дочкой. Срывающимся голосом, переходящим в негодующий шепот, гневно изрекла:
- Ты, что тут устраиваешь напад? Он не виноват, меня пчёлы покусали. Потому что, от меня твоими духами пахнет! Теперь я всю зиму болеть не буду!
Утром Василий Геннадьевич осмотрел машину, разлитый мёд был вычищен до капли. Салон блестел как новый.
Больше недели Ксения Петровна не появлялась перед своими подружками - старушками.
До осени она продолжала ездить с зятем на пасеку. Пчёл держали ещё несколько лет.