Аннотация: Нет страха большего, чем тот, что ты в себе создал.
В.Гниляков.
Медведь.
Ранней осенью, накануне занятий в школе, друзья решили "пошишковать". Таким оригинальным словом, назывался процесс заготовки кедровых шишек и орехов. К кедровому дереву, его шишкам и орехам в Забайкалье особое отношение. Из покон веков, местные жители, и староверы, и просто русский народ, волей судьбы загнанный в эти таёжные дебри, почитал кедровый орех, как одно из главных составляющих зимних запасов пищи. Наравне с мясом, различными солениями и варениями, картофелем и ягодами.
Каждую осень наполняется тайга людскими голосами. Сюда идут не только профессиональными бригадами, но и целыми семьями, чтобы начать заготовку кедрового ореха.
Более поздней осенью кедровые шишки сбивают специально изготовленными колотами. Громадными деревянными колотушками, изготовленными из ствола и крепкого сучка средней толщины, как правило, сосны. Колот на сучок, как на ручку, устанавливают на землю и, с размаху, силой одного, а иногда и двух человек, бьют о ствол выбранного кедра. Крепкие, физически сильные люди могут выполнять эту работу в одиночку, нанося удары "с плеча". Созревшие шишки дождём падают вниз. Их собирают в мешки и сносят в лагерь, так называемый "табор". Откуда вывозят в посёлок и там окончательно обрабатывают.
Иногда, если заготовкой занимаются квалифицированная бригада, позволяет время и погода, шишки обрабатывают на месте. Их сушат и шелушат на нехитрых приспособлениях, провеивают, очищая от шелухи, чешуек и мусора. Сортируют по размеру, сорту, качеству и в мешках вывозят к базам заготовки.
Сотни тонн вкусных, кедровых орешек ежегодно добывают в Забайкальской тайге. Продаётся кедровый орех и заграницу. Его добавляют в кондитерские изделия и конфеты. Делают масло, используют в парфюмерии и при приготовлении различных лекарств.
В каждой семье, всегда, были запасы кедровых орешек. Примерно так же, как, где нибудь в средней полосе, запасаются семечками, а затем нещадно мусорят в местах массового скопления людей. Вкусные кедровые орешки жарят, затем слегка замачивают водой, чтобы они стали помягче и предлагают гостям. Свежие орехи и так достаточно мягкие, поэтому замочки не требуют. Настоящие забайкальцы шутливо зовутся "гуранами", женщины "гуранками", в честь красивых, сильных и гордых животных.
На заготовку кедровых орешек отправляются группами, как правило, это родственники, друзья и соседи. Кедр своеобразное, красивое и, по-своему, капризное дерево. Растёт в глухих и труднодоступных местах, на особенных почвах. Старается разместиться как можно ближе к вершине, солнцелюбиво, не любит холодных, северных ветров. В то же время, отличается завидной морозостойкостью и живучестью.
Поэтому, кедр растёт вдоль высоких горных цепей, именуемых "хребтами".
Хребёт, это вроде позвоночника, - основа горного массива. От него, как рёбра, отходят таёжные распадки и пади. Хребёт является водоразделом горной системы, с его склонов начинаются ручейки, горные речушки и могучие реки. И, если, по одному из склонов, влага от таянья снега, или из хрустально чистых родников, бежит по веками проложенному руслу, тенистыми распадками, и солнечными долинами на юг. То, по другому, также весело искрится и журчит в совершенно другом направлении, - на север.
В окрестностях нашего посёлка, находилось несколько таёжных хребтов, но основной, самый высокий и наиболее протяжённый - Яблоневый. Простирающийся вдоль нашей любимицы речки на юге. На севере, вплотную к военному городку, подходили отроги хребта Цаган-Хуртэй, с господствующей над местностью высотой, отмеченной на картах, как отметка 1264,0. Далее, горные массивы соединялись с Худанским хребтом, тянущимся до самого восточного берега прекрасного озера Байкал.
Заготовительные вылазки за орехами у местных жителей назывались "походами в хребёт". Обычно говорили: - "Иван ушёл в хребёт" - всё ясно, человек отправился за орехами, ягодами или грибами не куда-то поблизости, а достаточно далеко в тайгу.
Такие экспедиции не всегда бывают безопасны. Дикая природа противится проникновению человека в её тайны. Тут на каждом шагу могут подстерегать смертельные опасности. Не умеет человек ориентироваться в тайге, заблудился, запаниковал, начал ходить по кругу, во время не смог взять себя в руки - всё, пропал!
Хорошо, если через несколько суток, а то и недель, выберется к человеческому жилью, или дороге. Не сумеет, - через годы, случайные люди, найдут его обглоданный скелет, может остатки одежды с документами, за десятки километров от того места, где он заблудился. А, может, и не найдут никогда!
Неосторожный путешественник может стать легкой добычей диких зверей - волков, медведя, рассомахи. Тогда, только несъедаемые части одежды: - пуговицы, ремни, обувь, могут рассказать людям о страшной трагедии, разыгравшейся в живописном уголке таёжного леса.
Опасны горные реки с сумасшедшим течением и непредсказуемым дном, - одно неверное движение, и ты в воде, - в дико несущейся толще обжигающе холодной, безжалостной влаги. И от этого ужасного холода останавливается дыхание, немеют ноги и руки, мутнеет сознание.
Вечно хранят свои жуткие тайны коварные таёжные болота, скрывающие под своим зелёным покрывалом зловонную, всёпоглощающую, грязную бездну. Беспощадную и безжалостную, засасывающую всё, попадающее в её неумолимое чрево. Редко кому удаётся без посторонней помощи, выйти победителем в этой неравной схватке. Трясина не оставляет следов, можно только смутно догадываться о леденящем ужасе происшедшего. Никто не узнает, где сделал свой последний шаг несчастный человек.
Много сюрпризов преподносит коварная Забайкальская погода. Раннее наступление зимы, резкое понижение температуры до -20-25 градусов, обильные снегопады и метели в течение нескольких суток, могут стать смертельными для легко одетых, не готовых к таким условиям людей. Их отчаянная борьба за жизнь, в неимоверных муках и страданиях, заканчивалась, как правило, ужасной гибелью. И, только, присутствие настоящего лидера, жесткого и расчетливого, способного сплотить вокруг себя людей, подчинить себе их волю и силы, может помочь людям выжить.
С нами училась девочка, родственники которой были застигнуты внезапными морозами в тайге. Вся группа погибла, одноклассница потерял близких. Горе пришло во многие семьи, останки погибших нашли только весной, случайные охотники.
В то же время, известен случай, когда, попавшая в аналогичную ситуацию бригада заготовителей, пообмораживалась, но без потерь вышла к людям. Они закончили заготовку, снялись с лагеря и пешие отправились в обратный путь - домой, и были застигнуты обильным снегопадом, и сильным морозом. Тёплой одежды у них практически не было. До ближайшего жилья, два дня движения, а учитывая глубокий снег, - все три. Заготовленные орехи, инвентарь и основное имущество, накануне были отправлены в посёлок подводой. Имеющихся продуктов и орехов могло хватить на несколько дней. Люди не растерялись - под вывороченной бурей сосной соорудили логово, запаслись сушняком и жгли костёр. Делили остатки еды и запивали растаявшем на костре снегом. На пятые сутки метель утихла, тогда, собрав всю более-менее пригодную одежду, снарядили трёх человек, отдали им остатки пищи и отправили к жилью. И они дошли! Через неделю исхудавших и обмороженных заготовителей санным обозом вывезли в посёлок.
Радости родных не было придела.
Все эти случаи мы, естественно, слышали, даже некоторых участников событий, как говорится, знали в лицо. Но впереди был целая неделя августа, и весь сентябрь - осенний, но не зимний месяц. Тайга нас не страшила, трясину от луга мы без труда могли отличить, как вести себя на реке, нам казалось, тоже знали. Там, куда мы собирались, часто бывают люди, и это тоже придавало смелости. Тем более, нас было трое - закалённых в походах друзей.
Ох, уж эта юношеская самоуверенность!
Конечно, поход в хребёт, это не рыбалка с ночёвкой и даже не трёхдневное путешествие, как в истории с плотом. Я думаю, что родители ни за что бы нас ни отпустили, но на наше счастье, в то же самое место, за крупной голубицей отправлялся наш сосед - дядя Коля, работающий водителем в Доме офицеров. Которого все звали "Кулибиным", за то, что он постоянно что-то мастерил, и из списанной "полуторки" сделал сносный вездеход собственной конструкции. О котором, более подробно я расскажу в одном из следующих рассказов.
Дядя Коля согласился за нами приглядывать. Он собирался пробыть в тайге неделю. Нас же, с превеликим трудом, отпустили на три дня. День на дорогу туда, день на заготовку шишек и день на дорогу домой. Поэтому мы отказались ехать на "чудо - вездеходе", так как с велосипедами и поклажей в него не умещались. Договорились выехать в шесть часов утра. Дядя Коля должен был догнать нас в дороге, а затем, приехав вперёд на место ждать на первом балагане. В предгорье хребта Цаган - Хуртей находилась широкая, живописная падь, которая, отойдя от главного основания горной системы, рассыпалась на множество мелких распадков, и заболоченных луговин. И в месте соединения с долиной нашего посёлка, ширина её достигала уже нескольких километров. Именно сюда местное население ездило за шишками, грибами и ягодами. По тайге была проложена сносная дорога, позволяющая добраться в самые верховья, практически, почти до самого хребта. Место это называлось "Первый балаган". Обычно, здесь оставляли редкие тогда машины, мотоциклы и велосипеды. Тут же паслись стреноженные кони и стояли подводы. Чаще всего, на "Первом балагане" оставались жёны с детьми, ожидая мужей - добытчиков и собирая на огромном заболоченном участке крупную, дымчато-синюю голубицу.
Далее можно было пройти только пешком. По узкой тропинке между огромных валунов, по опасным осыпям, с трудом перебираясь через многочисленные ручьи и обходя топкие места. Через четыре - пять километров такой утомительной дороги вы попадали на "Второй балаган" - большую солнечную поляну под высокой скалой. С чистым ручьём, рядом, в небольшом распадочке, с пятнами многочисленных костров на зелёной траве, с грубо, навеки сколоченными из мелких жердей столами и лавками, под тенистой лиственницей. И такими же жердяными каркасами шалашей - балаганов в редком соснячке по опушке. Отсюда и название - "балаган".
По договору, мы должны были остановиться на "Первом балагане" и отсюда подниматься на соседние сопки, к нечастым здесь кедрам, за шишками. В районе "Второго балагана" кедровых деревьев было гораздо больше и шишка крупнее, но до него было далеко и места, там менее посещаемые людьми, значит, более опасные.
Сбор был назначен в шесть утра на окраине поселка.
Мы с Вовкой подъехали туда почти одновременно. Оба, в меру, тепло одетые, с необходимым инвентарём, мешками и запасом пищи, по - походному закрепленными на велосипедах.
Честно признаюсь, ранний подъём для меня вечная мука. Ну, не жаворонок я! И сейчас, зевая и чувствуя себя неуютно, с трудом сдерживал сон.
Несмотря на то, что Юрка жил всех ближе к месту встречи, его всё не было и не было. В школе младших авиационных специалистов давно протрубили подъём. И розовощёкие, короткостриженные первогодки, с не накачанными на гражданке бицепсами, обнажённые по пояс, дружно топая по пыли новыми сапогами, то и дело пробегали мимо нас. С удивлением, посматривая на двух пацанов зачем- то проснувшихся в такую рань. Изредка, мы здоровались со знакомыми сержантами, бегущими рядом со строем. Это были наши зимние противники по хоккейным баталиям.
Наконец, из-за ближайшего дома, вихляясь на велосипеде из стороны в сторону, блестя очками, появился Жаров. Опасаясь приближаться к разгневанному Фоме, он объехал его по приличной дуге. И не разговаривая, направился вперёд, по направлению к лесу. Нам ничего не оставалось, как последовать за ним.
- Вот наглец,- не выдержал Вовка, - догоню, по бестолковке настучу!- беззлобно закончил он, налегая на педали.
Жаров, по-видимому, предполагая такое развитие событий, тоже привстал в седле, и гонка началась.
Мы, с Фомой, пытались зажать Юрку с двух сторон, но он умело увёртывался и неудержимо рвался вперёд. Я обходил его за кустами по натоптанной тропинке, и, вырвавшись вперед, сбоку пытался таранить в заднее колесо. Но Жаров, как юркий истребитель, стремительно уходил вперёд, прекрасно понимая, что я его не ударю, жалея наши велосипеды.
Фома, как двухмоторный бомбардировщик, ровно гудя резиной покрышек по твёрдой земле, плёлся сзади. Изредка предпринимая отчаянные попытки догнать Юрку и поставить сокрушительный щелбан в его, коротко стриженную на лето, голову. Иногда ему это удавалось, тогда Жаров сбивался с темпа, тряс головой, и начинал рыскать по курсу.
Балуясь, и догоняя друг друга, мы проехали краем аэродрома, миновали старые пустующие казармы, болотистым лугом добрались до подсобного хозяйства, у подножия ближайших сопок, на опушке соснового леса.
Переехав вброд небольшой таёжный ручей, больше известный как "Переплюйка", его тенистым берегом, по еле заметной тропинке, направились в глубину ближайшего распадка.
Рыжая лайка, выскочив из-под ворот фермы, пыталась, было побежать за нами, грозно рыча и хрипло лая. Но передумала, остановившись на бугорке, далеко отставив задние ноги, выгнув спину, широко зевая и потягиваясь.
Въехав в глубину леса, мы двигались по песчаной дороге среди молодых зарослей сосны. Утренняя прохлада носила в воздухе запахи смолистых веток, грибов и опавшей хвои.
Вскоре друзья миновали пионерский лагерь, уже закончивший сезон и смотревший на игровые площадки заколоченными окнами спальных корпусов. В обычно наполненном детскими голосами тенистом бору, было непривычно тихо и сумрачно, На песчаном календаре, выложенном зелёными шишками, значилось "20 АВГУСТА". Время остановилось, и здесь до следующего сезона будет 20 августа.
По дощатому, узенькому мостику, мы перебрались через уже знакомую быструю, и прозрачную речушку. Когда-то отдыхая в лагере, на ней утром умывались и чистили зубы, полоская рот до ломоты холодной, родниковой водой.
Петляющая дорога потянулась между живописных сопок, с изумрудной, не по-осеннему сочной травой, многочисленными, разбросанными на лужайках, яркими цветами. С порхающими по ним бабочками и, деловито жужжащими, пчёлами, перелетающими с цветка на цветок. Яркие краски осени наполнили лес. Золотом отливали от вершины к земле красавицы берёзы, красными пятнами выделялись кусты черёмухи, светло-коричневыми, редкие тополя. Скошенная стерня, на дальнем поле, желтела яркой позолотой, а копны соломы, казались слитками золота, в ярких лучах утреннего солнца, на фоне темно-зелёной тайги.
Наши неутомимые велосипеды бойко бежали по накатанной до синевы дороге. Слева громоздилась мрачная и неприступная гора "Манькин пуп", она же высота с отметкой 1264.0. На самой её вершине, еле различимая в недосягаемой вышине, торчала деревянная вышка - топогеодезический знак.
Время потихоньку приближалось к обеду, солнце стояло почти в зените, и пора было думать об отдыхе. Неожиданное происшествие ускорило нашу остановку на обед. Дело в том, что после недавно прошедших дождей, в низинах, в колее стояла вода, и требовалось определённое мастерство, чтобы по центру, между двух полос воды, прошмыгнуть на велосипеде, не потеряв скорость. Без хвастовства скажу, что на велосипеде я ездил мастерски, он был как бы продолжением моих рук и ног. Я заезжал на нем по ступенькам крыльца в подъезд, проезжал по доске качалки на детской площадке. И соседка, тётя Поля, говорила:
- Вовка, хорошо, что вы живёте на первом этаже, а не на втором, иначе ты бы и туда на велосипеде заезжал. А когда бы съезжал, обязательно меня сшиб!
Фома, при всей его тяжеловесности, тоже умело обходился со своим двухколёсным другом. Юрка же, на вид лёгкий и худой, имея прекрасные скоростные качества, с трудом осваивал фигурное вождение.
Опасные места мы проезжали по очереди. Сначала я, потом Фома, затем Юрка. И вот, проехав с Вовкой очередную преграду, мы остановились, поджидая Юрку. Он долго настраивался, стоя на бугорке, поправлял очки, и мешок за спиной. Наконец, набирая скорость, ринулся вниз. На самом въезде на бугорок, посредине колеи, переднее колесо предательски вильнуло в сторону. Велосипед передним колесом провалился в воду, и перевернулся через руль вперёд. В авиации это называется "скапотировал". Наездник, выбитый неожиданной остановкой из седла, через руль, широко расставив руки, ласточкой пролетел метр по воздуху, и рухнул в глинисто-жёлтую воду. Скорость была такой большой, что он как глиссер, создавая впереди себя волну, и глядя на мир заляпанными стёклами очков, промчался через всю лужу. И затих, лёжа в мелкой воде, не шевелясь и не поднимая головы. Мы бросились к другу, скользя ногами по мокрой земле. Юрка, вытирая лицо грязной фуражкой и отплёвываясь, тяжело встал и еле слышно прошепелявил:
- Ну, я вам этого не прощу! Вы у меня поголодаете!
Поняв, что другу ничего не угрожает, он цел и невредим, Фома упал в траву, сотрясаясь от смеха, вытирая слёзы и повизгивая:
- Как торпедный катер ох-ох! Ну, прямо гидросамолёт ха-ха-ха! А какая волна ух-ух-ух!
Я тоже смеялся до слёз и ещё долго не мог остановиться.
О дальнейшем движении не могло быть и речи. На наше счастье, впереди дорога проходила через небольшую мелкую речушку, каких в тайге немало. Мы расположились под разлапистой сосной. Юрка разделся и в, ледяной воде, то и дело дыша на покрасневшие руки, застирал вымазанные вещи. Основательно, с помощью Фомы, отжав мокрые пожитки, разложили сушиться на прибрежной мягкой траве. Жаров сильно продрог и сотрясался всем своим худеньким телом как мокрый кутёнок.
Я дал ему тёплую рубашку, припасённую на ночь, а Вовка тёплые голубые кальсоны, также приготовленные для сна. В этом одеянии Жаров выглядел неотразимо, короткая куртка, вытащенная из мешка и накинутая на плечи, делала его похожим на гусара. Он гордо расхаживал по берегу, подкручивал несуществующие усы и ждал наших предложений по подготовке обеда. Наконец поняв, что мы не собираемся ничего готовить, и не будем обращаться к его кулинарным способностям, а поедим всухомятку, уныло присел рядом, хрустя сухарём, выскребая из волос кусочки засохшей грязи.
Неожиданно послышался шум мотора, и, разбрызгивая грязь в злополучной луже, высоко подпрыгивая на ухабах, к нам подрулил "чудо-автомобиль" дяди Коли. Больше похожий на автомобили периода гражданской войны, а сам дядя Коля, на чекиста-большевика. Узнав причину остановки, тоже посмеялся над нашим другом, но предложил все мокрые вещи разложить в своём небольшом кузове. Не сидеть же здесь до вечера, сушить манатки. Жаров, было, заупрямился, ехать в таком виде, но под напором наших доводов согласился.
Забрав вещи, дядя Коля уехал, вскоре шум мотора растаял в тишине леса. Мы, вяло, пожевав, также двинулись следом. Необходимо было поторопиться, чтобы успеть засветло, приготовить шалаш и осмотреться на новом месте.
Дорога, петляя между сопками, упорно вела нас на север. И чем дальше мы ехали, тем суровее становился пейзаж. Сопки как-то подросли и громоздились почти вертикально, чаще стали попадаться обширные осыпи. Одинокие кедры, сосны и ели стояли на вершинах сопок, в, кажется, недосягаемой синеве. Высота 1264.0 с тыльной стороны, которую из нашего посёлка было не видно, смотрелась огромным, мрачным средневековым замком, с башнями, уходящими в самые облака. Фома даже могильным голосом изрёк:
- Здесь живет Кощей-Бессмертный. И скоро прилетит Змей-Горыныч, который жрёт молодых юношей и красивых девушек.
В ответ на эти слова, как бы желая разогнать наши грустные мысли, навстречу из леска, на широкую поляну, которую мы пересекали, выехала телега, запряженная серой в яблоках лошадью. Кобылой управляла румяная ладная женщина лет тридцати, в красном платке, белой кофточке и кирзовых сапогах на опущенных с телеги ногах. За ней на свежескошенной траве весело переговариваясь, полулежали ещё три молодых девушки, из соседней школы.
-Во, очередную партию на съедение везут! Да они радостные какие-то, счастливые, езжай Юрка предупреди, что их ждёт! Заодно и себя покажешь, может, познакомишься! - съехидничал я.
Завидев нас, возница прикрикнула на лошадь, и та побежала резвее, вскидывая голову и звеня упряжью. Девки с интересом посматривали в нашу сторону.
Несчастный Жаров в моей короткой куртке, голубых кальсонах, заправленных в сапоги, густо покраснел и попытался спрятаться за нас с Фомой. Мы, как по команде, широко разъехались, оставив его в одиночестве, посредине дороги.
Девушки в телеге сначала сдавленно захихикали, затем захохотали в голос, привстав в телеге и показывая на Юрку. Женщина на вожжах, наконец, увидела причину смеха своих пассажиров, тоже засмеялась, смущённо плюнула и, размахнувшись кнутом, попыталась дотянуться до Жарова.
Но тот, вовремя поняв возможность такого исхода, рванул в сторону - к лесу. И, по-видимому, осознав всю глупость своего вида, решил подъиграть нечаянным зрителям - привстав в седле, широко расставив колени, завилял худым задом, обтянутым голубыми кальсонами. И мы, и экипаж телеги, залились дружным хохотом, нарушая девственную тишину тайги.
Когда подвода поравнялась, оказалось, что почти весь её обширный кузовок заставлен молочными флягами и баками, горловины которых были обвязаны марлей.
- Молочко везёте, или воду живую, родниковую, - поинтересовался Вовка.
- Голубицу, милок, голубицу, - певуче промолвила словоохотливая возница, - там - дальше ещё один чудик среди валунов под машиной загорает. Чёрный, как негр. Назаказал мне каких-то запчастей, просил завтра привезти. Голубицу в райпотребсоюз сдадим. Если найдём его друга с запчастями, то завтра к вечеру вернёмся. Но! Но! - подстегнула она лошадку, и та, бойко затрусила по слегка пылящей дороге. Мы распрощались, и поехали каждый в свою сторону.
Действительно, за очередным поворотом показалась знакомая зелёная полуторка с открытым капотом и что-то колдующий с чёрной железякой, такой же чёрный от машинного масла, дядя Коля. Увидев нас, он безрадостно поделился:
- Вот! Приехал! Влез картером на валун, поддон помял, маслоприёмник и масляный насос в лепёшку! А запасного, как на грех, не взял! Разве всё предусмотришь! Да, что тут говорить! - далее, шумный монолог густо пересыпался простонародными, и ещё более народными выражениями и оборотами. - Как я...... этот...... валун в траве не заметил? - горестно сокрушался наш "конструктор", попутно вспоминая, незнакомую нам мать своего автомобиля, знакомую мать, то есть свою жену, и мать того чудака на букву "м", который, по его мнению, намеренно положил на дороге этот нехороший валун.
- Благо бабы с ягодой ехали домой, - неожиданно вновь вернулся к нормальному языку наш наставник, - заказал, чтобы к знакомому заглянули, попросили от моего имени. Может, привезут завтра после обеда новый. Как же я так! Вот растяпа! - речь его вновь густо пересыпалась именами незнакомых нам персонажей, явно не из детских сказок.
Понимая глубину постигшего нашего старшего друга несчастья, мы сочувственно молчали.
- Время терять не буду, - продолжал дядя Коля, - поблизости тоже голубицы море, сколько успею, столько и соберу. Отремонтируюсь, на первый балаган приеду, - там и встретимся! - наконец, закончил свою бурную речь несчастный, покряхтел, склоняясь над поломанным насосом и, забористо, витиевато матерясь, вновь исчез под машиной.
Мы попрощались, забрали подсохшие Юркины вещи и поехали к близкому, уже, балагану.
Вскоре в воздухе почувствовался запах костра, над дальним лесом белёсо поднялся лёгкий дымок, где-то заливисто залаяла собака. Во всём ощущалось присутствие людей.
Неожиданно Юрка наотрез отказался ехать дальше, несмотря на все наши шуточные уговоры. Пришлось остановиться и ждать, пока наш друг не переоденется, и приведёт себя в порядок.
Уставшие велосипеды быстро несли путешественников по накатанной колее под горку, к виднеющимся на опушке леса разномастным шалашам. На ещё зелёной траве, по берегу ручья, паслись две лошади. На пороге большого, артельного балагана, с закрытым брезентовым входом, сидели две женщины, что-то помешивая ложками в дымящихся котлах. Увидев нас, они дружески кивнули, в ответ на наши приветствия. Чуть в стороне от тропы, стояли прикрытые ветками мотоциклы и велосипеды. Ближе к воде, в молодом сосняке, также угадывались походные жилища и ходили люди.
Возле распряженной телеги, с поднятыми оглоблями, сидел белобородый дед, в широкой рубахе и видавшей виды полевой, армейской фуражке. Не глядя на руки, он быстро чистил картошку. Тоненькая спираль кожуры безостановочно стекала вниз и исчезала в высокой траве. В нём мы узнали сурового деда одного из наших одноклассников. В ответ на наши приветствия, дед подслеповато прищурился и неожиданно чистым, почти детским голосом спросил:
- Вы, чьи будете?
Мы назвали себя, старик беззвучно пошевелил губами, мотнул головой
- Не знаю, - и вновь вопросительно воззрился на нас.
Но, услышав, что мы из гарнизона, неожиданно оживился:
- Мой внук - Сашка туда в школу ходит! Может, знаете?
Вскоре было выяснено, основная масса людей пришла в хребет заготавливать голубицу, и сейчас они почти все на "мхах" - так дед называл болото, к вечеру вернутся. Наше решение заготавливать шишку дед не одобрил. Мол, рано ещё, шишка не дозрела, придётся за каждой лазить на кедру. Да, тут - на первом балагане кедра мало, а, что и был, уже пообрывали, ради забавы, ягодники. И подъитоживая свой монолог, веско обронил:
- Баловство всё енто!
Мы встали перед проблемой, - или, проделав такой дальний путь, вернуться, домой ни с чем? Ягоду собирать нам было не во что, да и не охота. Или нарушить данное родителям обещание, находиться при дяде Коле, и двинуться дальше в тайгу.
Решение давно витало в наших буйных головах, но озвучить его пришлось мне:
- Давайте, "велики", оставим здесь, немедленно идём на второй балаган. Там переночуем, а утром поднимемся в хребёт и, как уж получится, попробуем заготовить шишку. Но, выходить надо немедленно. Совесть наша, как бы, чиста, - дядя Коля далеко, и посоветоваться не с кем. Кроме того, он занят машиной, и врят ли отремонтирует её к завтрашнему вечеру. Более вероятно, что тут он появится лишь послезавтра утром, а к этому времени мы уже вернёмся.
Надо сказать, что в тайге между людьми формируются какие-то особые отношения, основанные на взаимопомощи и поддержке, как между родственниками. Не зря ходит промеж людей крылатая пословица: "закон - тайга, медведь - хозяин". Конечно, можно её толковать по- разному и даже с криминальным акцентом, но не было случая, чтобы на балагане что-то пропало. Никто не смел, взять чужую вещь, влезть не в свой шалаш, позариться на не принадлежащую ему еду и припасы. Без боязни оставлялись на несколько дней мотоциклы, велосипеды, одежда, вещи. Исключение составляло лишь оружие, - владелец всегда имел его при себе.
Такие нормы поведения складывались десятилетиями, памятью не одного поколения, за ними стояли неписанные законы первопоселенцев и охотников. Невыполнение этих правил могло стоить жизни, как тому, кто их нарушил, так, и тому, кто остался без чего-то нужного, что в суровых условиях тайги, могло привести к гибели.
Поэтому, оставив велосипеды на попечение, теперь уже знакомого деда, друзья, нагрузившись поклажей, поспешили дальше, по всё более сужающейся тропе. Между вековых деревьев, громадных, обросших мохом валунов и скал.
Солнце склонялось к горизонту, и надо было поторопиться, Поднявшись по неширокому распадку, мы перевалили горную гряду и пошагали вниз, по едва заметной тропинке. Через некоторое время, дорогу вновь преградила довольно крутая сопочка, взобравшись на которую, путешественники оказались на гриве небольшого хребта, тянувшегося с востока на запад. Повернувшись лицом к закатному солнцу, друзья прошли ещё около трёх километров и спустились по отлогому склону к мрачному, заболоченному лиственному лесу. По пружинистому мху петляющей тропинке, преодолевая топкие места, по утлым жердяным мосткам, вышли к склону очередной сопки. С трудом, цепляясь за редкие кусты, одолели её вершину, где услышали, наконец, негромкие голоса людей, стук топора, заманчивые запахи готовящегося ужина. Спустившись по осыпающейся, и скользящей тропинке вниз, с опаской миновав вырубленные между двух скал узкие ступени, ребята очутились у подножия почти отвесной скалистой сопки.
На небольшой уютной поляне горел яркий костёр, вдоль молодого соснового подлеска стояло несколько шалашей, и явно обитаемых, и, по всей видимости, заброшенных. Дальше, за кустами, угадывался ручеёк, за ним сырая низина, поросшая кустами голубицы. За ней, круто вверх поднималась могучая сопка с густыми, мохнатыми кедрами от подножия до самой вершины.
Население лагеря составляли два, лет по тридцать мужчины, пять молодых женщин, неопределённого возраста старушка и двое пацанов, лет по десять - двенадцать, по-видимому, её внуки. Весь вопрос заключался в том, каким образом этот божий одуванчик оказался в такой глухомани? Или её привезли сюда на ковре - самолёте, или она здесь родилась, и здесь же не выезжая, состарилась? Других вариантов не было. Мы, после преодоления всех выпавших на нашу долю препятствий, едва волочили ноги, и даже представить себе не могли, что бабуля приковыляла сюда сама. Тем не менее, чувствовалось, что прибыли они явно не сегодня, успели уже сдружиться и стать одной семьёй.
Приняв нас довольно холодно, старожилы вскоре успокоились, узнав, что ягода нас не интересует, и мы не составим им конкуренцию. Они даже потеснились у костра, освободив один таганок и дав возможность Жарову, забыв о страшном обещании, приступить к приготовлении пищи.
Дабы не прослыть наглецами, мы с Фомой, преодолевая жуткую усталость, побродив по окрестным кустам, с трудом нашли несколько сухих валежин и принесли их к костру, как вклад в общее дело.
Словоохотливые пацаны показали пустующий шалаш, попутно рассказав о своей героической бабушке, которая самостоятельно всего лишь за один световой день дошла сюда. Мы привели в порядок своё новое жильё и перенесли туда вещи.
Вскоре еда из варёной картошки и банки тушёнки была готова. К этому времени, солнце уже спряталось за ближайшую сопку, и освещало лишь склон кедровой горы. В лагере царил вечерний полумрак, от близкого болота незаметно подкрался мягкий туман, стало прохладно и сыро.
Все обитатели лагеря собрались на общую трапезу к теплому костру. Взрослые, выпив для " сугреву", громко обсуждали события прошедшего дня и планы на завтра. Мужчина, которого, как выяснилось, звали Андреем, и две женщины - Валентина и Клава, пришедшие вместе, собирались с утра отправиться домой. Все остальные, завтрашний день предполагали посвятить сбору ягоды, и лишь, послезавтра покинуть балаган, ближе к обеду. Разговор продолжился об урожае ягод и орехов в этом году. Голубицы уродилось, как некогда, много, обещали неплохой урожай орехов, судя по обилию шишек на ветвях, и необычно большому количеству белок, то и дело попадавших на глаза людям.
Второй мужчина - Павел отметил, что якобы, полакомится голубицей, пожаловал хозяин тайги - медведь. И его на первом балагане уже видели несколько человек. Пока зверь ведёт мирно и близко к людям не приближается. Женщина постарше, с весенним именем Тая, рассказала, что сегодня, отойдя к кедровой горе, в зарослях кустов голубицы, увидела кал какого-то крупного животного, возможно именно медведя. Округлив глаза, судорожно крестясь, постоянно оглядываясь по сторонам, она свистящим шепотом поведала нам, как жутко испугалась. Но побоялась громко кричать, и, несмотря на обилие крупных ягод, бегом прибежала к остальным, потеряв на том месте головной платок белого цвета с голубой полосой по краям. Застыдившись своих, может быть напрасных, страхов никому ничего не сказала. А позже побоялась вернуться за потерей.
Её рассказ, как мне показалось, все восприняли с большой долей скептизма, отнеся его к разыгравшемуся женскому воображению.
Андрей поведал многим известную историю о том, как женщина, собирающая голубицу в пади Санхаре, отбилась от остальных, ушла в глубь болота, и. раздвинув очередной куст голубой ягоды, нос в нос столкнулась с притаившимся медведем. Дико закричав, она повернулась и пыталась убежать, но зверь когтистой лапой ударил её по голове, сняв скальп со лба до самого затылка. Подоспевшие на крик люди пытались ей как-то помочь, но женщина скончалась, не приходя в сознание по дороге в посёлок.
Более комичный эпизод рассказала бабушка внуков - Варвара Степановна. Когда она была совсем молодой, как она выразилась в "девках", и жила с родителями в селе Хохотуй, - это недалеко от нашего посёлка. То там, на глухой таёжной заимке, километрах в тридцати от села, проживала молодая семья. Хозяин семьи промышлял пушным зверем, ставил капканы и петли, а также вел хозяйство, имел домашнюю живность, - коров, коз, необходимых в хозяйстве лошадей, кур и уток. Жена растила детей и помогала мужа. Детей было двое, - девочка помощница матери, лет десяти и трёхмесячный, грудной ребенок.
Однажды поздней осенью, по первому снегу, семья, поужинав, готовилась ко сну. Жена под керосиновой лампой кормила грудью младенца. Неожиданно в ограде раздался шум, уже давно лаявшая собака, ещё не спущенная с цепи, буквально разрывалась от лая, грозя порвать железную привязь. В стайке сумасшедше мычали телята и заполошно кудахтали куры.
Полагая, что к курицам, сделав подкоп, вновь, как и неделю, назад, забралась хитрая лиса, хозяин, зарядив свою старенькую двустволку крупной дробью, вышел на крыльцо.
В вечерних сумерках он увидел распахнутую дверь стайки для куриц и мысленно поругал жену, или дочь, оставивших её не запертой. Подойдя и заглянув внутрь, он почувствовал тёплый запах курятника, и ощутил на лице пух встревоженной и летающей птицы, тихо опускающийся на земляной пол.
В дальнем углу, ближе к перегородке телятника, кто-то с шумом сопел и слышалось чавканье. Посчитав, что это лиса расправляется с несчастными курами, и, рассудив, что лучше в темноте нечаянно застрелить пару несушек, но обязательно наказать подлую воровку, нежели позволить ей, в очередной раз, скрыться, и безобразничать всю зиму. Охотник вскинул ружьё и выстрелил в нечто тёмное, шевелящееся в углу.
Вслед за выстрелом раздался ужасный, хриплый рёв, который явно не мог принадлежать лисе, но по мощи и басовитости которого, хозяин безошибочно определил, кому он принадлежит. Поэтому, выронив ненужное теперь ружьё, он стремглав бросился к избе, надеясь там найти спасение.
Жена, покормив ребёнка, и уложив его в подвешенную к потолку люльку, вышла вслед за мужем на крыльцо. После выстрела, услышав дикий рёв, увидев обезумевшего, бегущего по тропке мужа, и что-то большое и мохнатое выбирающееся из стайки, опасаясь за жизнь детей, доверяя больше материнскому инстинкту, чем разуму, женщина молниеносно вбежала в избу, захлопнула за собой дверь и закрыла её на засов. С трудом, удерживая сотрясающую тело дрожь, приникла к холодным доскам двери, разгорячённым лицом, и в ужасе прислушалась.
Несчастный хозяин, поняв, что путей к отступлению нет, проклиная тот день, когда он женился на этой неблагодарной женщине, чувствуя затылком, смрадное дыхание зверя, с ловкостью кошки, по углу сруба взобрался на крышу избы. При этом, раненный, разъярённый зверь, стянул с него один валенок, острыми, как бритва когтями глубоко поранил обе ноги, нанес многочисленные рваные раны нижней части спины и живота.
До утра истекающий кровью мужчина кирпичами от разобранной печной трубы отбивал попытки зверя подняться на крышу, добрыми словами поминая свою умную супругу. И только когда совсем рассвело, убедившись, что зверь ушёл, обмороженный, обессиливший и теряющий сознание охотник смог спуститься вниз.
К чести жены, она сумела быстро запрячь в сани резвую лошадку, собрать детей, необходимое имущество и вовремя привезти умирающего мужа в посёлок. Где ему была оказана первая помощь, с ближайшим поездом пострадавший был отправлен в районную больницу.
Говорят, что он и сейчас жив, но с женой разошёлся и в тайгу не ходит, даже за грибами и ягодами.
Затем, по-видимому, в назидание непоседливым внукам, она рассказала ещё одну историю о девочке, которая с родителями приехала в тайгу собирать ягоды. Плохо ориентируясь, заблудилась на болоте, родители поздно хватились дочку. Предпринятые попытки её найти результатов не дали. Ребёнка искали с вертолёта, привлекали для поиска армейские подразделения, но тайга хранила свою тайну. Обглоданный зверями труп ребенка нашли лишь весной случайные охотники.
Мы слышали подобные случаи раньше, но ни сейчас, ни тогда, не помнили, чем он в действительности закончился.
Ещё немного посидев у огня, все стали расходиться по своим шалашам. Мужчины, крест на крест положили в костёр два толстых бревна, чтобы дольше горели, покурив, тоже отправились спать.
Вслед за Фомой, спотыкаясь в темноте, друзья побрели к своему новому жилищу. Покопавшись в вещевых мешках, достали всё тёплое, припасённое из дома, - ночь обещала быть морозной, забрались в холодный шалаш и улеглись. Я, оказался с края поближе к костру, Фома с противоположной стороны, а в средине, самым непостижимым образом, очутился Жаров, который сразу подозрительно затих, как только лёг.
- Что затих? Ноги заподжимал, - боишься, что медведь утащит? - начал подтрунивать Фома, - не бойся, он начнёт в темноте шарить, сразу тебя узнает, по очкам!
- И по заднице худой, которой ты сегодня вилял как обезьяна, а Мишенька всё из кустов видел! - продолжил я.
Юрка ещё более сжался и промолчал. Опасаясь потревожить соседей, мы сдержанно засмеялись.
Почти десяти часовое велосипедное путешествие, пеший переход через сопки, смертельно утомило нас. И не смотря на все страхи и ужасные истории, через тридцать минут. мы уже крепко спали на своём жестком ложе из еловых лап.
Проснулся я рано, оттого, что замерз. Над тайгой вставало раннее утро. В воздухе было сыро и зябко. Над голубичным болотом стоял плотный, утренний туман, через который с трудом просматривались могучие кедры на другой стороне распадка. Было тихо и настороженно. Утренние птицы, по-видимому, тоже ещё не согрелись и им, так же, как мне, не хотелось вылазить из-под тёплого одеяла, в холодную сырость рассвета. Ближе к роднику, трава серебристо блестела первым утренним инеем. На ветках деревьев, кустов, на сосновых иголках, повисли хрустально чистые капли холодной росы. Паутина, с нанизанным бисером влаги, выглядела дорогим украшением заморской царицы. Первые лучи солнца осветили вершины сопок, желто - оранжевым светом заиграли на мохнатых вершинах могучих кедров и вековых сосен. Лазоревыми брызгами вспыхнули в капельках росы, розовато заискрились, переливаясь, в бусинках мокрой паутинки.
Тайга ожила. Защебетали первые робкие птицы, гулко ударил в сухую сосну дятел. Прочищяя горло, задумчиво прокуковала кукушка. Пронесся первый утренний ветерок, с шелестом застучали по земле упавшие капли утренней влаги. Наступило утро, наступил новый день!
Лагерь медленно пробуждался. Двинулись с ведрами за водой женщины. Мужчины, комично надувая щёки, пытались раздуть костер. Внуки словоохотливой бабульки выбрались из шалаша, и, поёживаясь от утренней прохлады, юркнули за ближайший кустик. Я слегка толкнул вбок, зарывшегося в тряпки с головой Жарова. Фома, тоже, по-видимому, давно не спавший, подтолкнул с другой стороны:
- Где твоя сковорода, Жаров повар хоть куда! - с чувством продекламировал я.
- А, кто меня вчера в исподнем перед девками выставлял? Кто был рад моему позору? Не пойду, сами варите! - откуда-то из глубины одежд и одеял донесся глухой и сонный голос Юрки.
- Ты ещё за вчерашнее утреннее опоздание не получил. Уж тут я тебе проспать не дам, - притворно обозлился Фома, сбрасывая с Юрки всё, чем он был укрыт.
- Ты на него посмотри, - все наши одеяла на нем оказались. А, я уже часа два, как пингвин зубами стучу, никак не пойму, почему так холодно? - и неожиданно изменившись в лице, по-командирски, продолжил, - чтобы через сорок минут, стол был накрыт.
Не дожидаясь Юркиного ответа, мы поспешили к роднику умыться, и набрать воды на чай. Затем, двинулись за дровами, оставив Жарова колдовать у костра. Вскоре завтрак был готов, оказывается, Юрка тайно притащил свою любимую, подаренную в прошлом водном путешествии сковороду. И теперь, мастерски пожарил картошку, к великой завести остальных обитателей лагеря. Впрочем, тут же, разрешив ею пользоваться всем желающим, в наше отсутствие. Выяснилось, что никто из нас не взял чай. Юрка и тут вышел из положения, - мелко нарезал сосновую хвою, он заварил её в моём старом чайнике. Получился прекрасный терпкий настой, который мы с удовольствием пили и днем, налив его в свои солдатские фляги.
Через час, сытые, мы были готовы к выдвижению. Наши соседи только ещё собирались, а мы уже шагали по мокрой от росы тропинке через болото. Одежда придавала нам убогий и затрапезный вид, самые замызганные и ненужные штаны и рубашки, которые мы только нашли дома, прикрывали наши тела. Всё это богатство, было захвачено из дома специально, дабы не вымазать хорошую одежду в кедровой смоле. Каждый, в тайне надеясь на удачу, прихватил по паре пустых мешков для кедровых шишек. У меня на шее висела широкая парашютная стропа. На мощных Вовкиных плечах вещевой мешок с нашей общей провизией. Помогая Фоме его одеть, Жаров голосом учителя географии изрёк:
- Отважных путешественников сопровождали местные жители, используемые в качестве носильщиков.
И только Юркины быстрые ноги, спасли беднягу от разъяренного Фомы.
- Я, как медведь, тебя ещё подкараулю, - пообещал Вовка, тщетно пытаясь через меня дотянуться до впереди идущего Жарова.
- Тише галдите, может он и впрямь где-нибудь рядом голубицей завтракает, - вполголоса сказал Юрка.
Мы заоглядывались по сторонам, продолжая идти след, в след. Мягкая болотистая растительность пружинила под ногами. Обогнув очередной куст, Жаров внезапно остановился и наклонился, что-то рассматривая под ногами. Мы с Фомой, вытянув шеи, с двух сторон пытались разглядеть то, что заинтересовало нашего друга.
Большое, тёмно-синее пятно, с солидной горкой посредине, чернильной кляксой выделялось на фоне светло-зеленого мха. Несомненно, это был кал какого-то дикого животного, и, судя по величине кляксы, животного не маленького. Юрка сломал веточку ближайшего куста, покопался ей в кляксе, поднёс к носу, сморщился и отбросил в сторону. С выражением опытного следопыта, из рассказов Фенимора Купера изрек:
- Могу предложить пари, что это принадлежит лосю, или медведю, но явно не человеку. Для человека, даже такого, как Фома,- многовато.
- А, ты на язык попробуй, может, отгадаешь, - сочувственно, заинтересованно, вкрадчивым голосом подсказал Вовка.
- Шпиён перешёл границу, надев на ноги лапы медведя, и в доказательство своей личности, выложил на тропе кал аргентинского слона, прокомментировал я. - Что встали? Может, назад вернёмся? Да всполошим всех на балагане? - Друзья задумчиво молчали.
- Видите, он подсох, корочкой взялся, значит, дело было вчера. Судя по всему, точнее сказать по калу, медведь был сытый, поэтому, добрый. - Пытался я развеселить друзей.
- Одного не пойму, - пробасил Фома, - вроде в одну школу ходим, одни предметы учим. Где ты так здорово научился разбираться в дерме? - Я промолчал
Обойдя неожиданное препятствие, с опаской поглядывая на ближайшие кусты, друзья поспешили дальше. Фома, то и дело оглядывался, и даже пытался идти задом. Впереди показались стволы сосен, а за ними первые кедры. Вот, вот болото кончится, и мы ступим на твердую землю.... В стороне от тропинки, повиснув на кусте крупной голубицы, ярко выделяясь на фоне зелени, висел белый платок, с голубой каёмочкой.
Мы остановились как вкопанные.
- А, ведь баба не врала? - Почему-то шепотом прошепелявил Вовка. - Вот тебе и аргентинский слон!
- Медведь сам не нападает. А если, встретим, - надо громко заорать, или засвистеть, - может сам уйдёт? - Умно заметил Юрка.
- Я слышал, он мертвых не ест. Падаль и вонь не терпит. Надо мертвым прикинуться, я рассказ читал. - Опять включился Фома.
- Ага, если подойдет и начнет нюхать, и прикидываться не надо, - вонь сама пойдет, в чем только потом домой идти, - пытался приободрить друзей я. - Давайте двигаться, - скоро шишка начнется, там лес просматривается, не то, что эти кусты. На том и порешили, и, захватив платок, двинулись вверх по кедровой горе.
Не буду рассказывать, как были напряжены наши нервы, обострены зрение и слух. Мы внутренне отмечали любые колебания веточки, малейшее перемещение, и шорох в глубине леса. Поднимаясь зигзагами вверх, друзья далеко, стороной обходили густые заросли, сторонились мрачных участков бурелома, вывороченных деревьев и пней. Любой резкий звук, большое движение в полумраке кедрового леса, мог обратить нас в паническое бегство. И, вряд ли тогда, мы смогли бы сюда вернуться вновь.
На наше счастье, всё обошлось благополучно, немного поплутав по бесчисленным звериным тропам, мы достигли вершины горы. Здесь, мощно подняв к небу свом могучие ветви - руки росли самые крупные кедровые деревья.
Даже с первого взгляда можно было определить большое количество крупных, темно-коричневых шишек на пушистых лапах и ветвях. Удача способствовала нам. Надо сказать, что заготовка ранних, недозревших кедровых шишек имеет свои неприятные особенности. Шишки не сыпется в низ от ударов по стволу колотом. Практически, за каждой надо лезть на высокое, липкое от пахучей смолы дерево. Рискуя свалиться, сбивать палкой, или срывать шишку и отправлять её на землю. Дома необходимо будет варить их в кипящей воде, освобождая от смолы и, лишь потом, отламывая поднявшиеся чешуйки, находить под ними светло коричневые орешки с приятными, маслянистыми ядрышками внутри.
Зато, не надо было таскать за собой, по многочисленным подъёмам и спускам пудовый колот, и до ломоты в плечах, бить им по толстым стволам. Я первый подбадриваемый советами товарищей, полез по смолянистому стволу и скользким веткам наверх, удивительно легко забрался на достаточную высоту, замирая от высоты и восторженного чувства полёта, огляделся.
Передо мной открылась прекрасная картина! До самого горизонта, где небо касается земли, простиралось сине-зеленое, нескончаемое море тайги. Невысокие сопки, мелкие хребты и распадки, казались бушующими волнами. Редкие осенние облака плавно плыли по небу, отбрасывая бегущую тень на вершины деревьев, ярко создавая иллюзию движения волн. Они медленно возникали на горизонте, пологими, чередующимися валами неслышно катились к нам, достигнув Кедровой сопки, плавно обтекали её, устремляясь под неслышным ветром, дальше, - в подёрнутую дымкой, синеющую, бесконечную бездну.
Вдалеке, на юге, в небо тонкой, почти невидимой струйкой, поднимался легкий дымок от костров на первом балагане, больше похожий сейчас, на дым далеко плывущего парохода.
Кедр, который я облюбовал, стоял на вершине высокой сопки, на самом краю обширной осыпи, мелкими камнями и крупными валунами круто стекающей в глубокий распадок. Ниже, примерно в полукилометре, осыпь упиралась в маленький подлесок из молодых сосенок и зарослей шиповника, переходящий далее в невысокий, сосновый бор.
Шишек было много, предусмотрительно захваченной длинной палкой, с сучком, на который, при желании, её можно было повесить, начал сшибать их вниз. Тяжелые шишки гулко падали на мягкую хвою, друзья собирали добычу и складывали в мешки. Некоторые, особо проворные шишки, пытались укатиться вниз по склону, тогда ребятам приходилось догонять беглянок, прыгая по камням и сухим сучкам. Расправившись с одним кедром, мы, меняясь, переходили к другому и продолжали свою работу.
Довольно скоро, наполнились три объемистых мешка, завязав их веревками из разрезанной стропы, друзья сложили своё сокровище под большой кедриной. Там же оставив, надоевший Фоме "сидор" с едой и запасную фляжку с водой.
Толстый, высокий кедр Вовка облюбовал сам, он вообще любил всё большое, но нижние сучья были довольно высоко от земли. Чтобы туда забраться, Фома влез на наши, вихляющиеся от напряжения, спины, и только после этого, с трудом поднялся выше. Добравшись до средины дерева, сидя на толстой ветке, он картинно хлопнул себя по груди и громко сказал:
- Люблю высоту! Хорошо! - и даже попытался запеть. - Дивлюсь я на небо, тай, думку гадаю. Чево я не сокил? Чево не лытаю! - С украинским он был явно не в ладах. Ну, и на ухо ему кто-то наступил ещё в раннем детстве, а может, в младенчестве. Одним бог не обидел, так это голосом, - эхо долго возвращало нам его бас, казалось, его услышали даже на первом балагане.
- Вот сейчас, нас точно услышал тот, кто тебе на ухо наступил. - Сказал я.
И, правда, забыв за работой свои утренние страхи, мы громко разговаривали, кричали, подбадривая друг друга, показывая с земли крупные шишки сидящему на дереве.
- Прошу не обзываться, - притворно обиделся Фома. - Может не Магомаев, но голос есть, я даже в детстве в хоре пел. Мы в доме офицеров пели "Вечерний звон".
- Помню, - подзадорил Жаров, - ты в первом ряду стоял, и когда надо было, Вовка Мирон тебя сзади в спину толкал, и, тогда, ты громко говорил "Бом!".
Какое-то время, Вовка бросал шишки, каждый раз стараясь попасть в кого-то из нас. А, затем, как-то странно затих, перестав работать, с высоты вглядываясь куда-то далеко вниз, в глубину соснового бора за осыпью. Не обращая внимания на наши вопросы, он почему-то очень быстро, взобрался по стволу на несколько метров вверх, почти к самой вершине. И уже оттуда, показывая пальцем вниз, сдавленно прохрипел:
- Медведь!
Мы естественно, приняли сказанное за шутку и продолжали собирать сбитые шишки.
- Медведь, там, внизу, в сосняке! - Испуганно, вполголоса донеслось сверху, - я не вру! Посмотрите!
Мы с Юркой вгляделись в указанное Вовкой направление. Действительно, в мелком сосняке что-то шевелилось, Мы даже не видели, что, а только могли определить направление движения невидимого существа, по качающимся вершинкам мелких сосен, на краю осыпи. Несомненно, это "нечто" упорно двигалось в нашу сторону.....
Наконец, в поредевшем сосняке мы увидели животное. Насколько можно было разглядеть, на столь дальнем расстоянии, это была довольно крупная особь. С большой мохнатой головой, крупным телом, обросшим свалявшейся шерстью. Даже на таком крутом подъеме, зверь, опираясь на все четыре мощные лапы, зигзагами, быстро двигался в нашу сторону. Казалось, что слышно, как скатываются вниз камешки под его тяжёлой поступью. Вершину Кедровой горы и медведя разделяли каких-нибудь четыреста метров.
Честно скажу, до сих пор я не знаю, что двигало нами в этот момент, ясно одно, - не разум и расчет. И не то, что наш друг был на дереве и сам оттуда вряд ли бы слез. Мы даже не думали бежать, хотя это был, пожалуй, единственный шанс на спасение. Хотя бы для нас с Юркой. Мы сделали совершенно обратное, возможно, ярким примером для нас был Фома. Находившийся, как нам тогда, по-видимому, казалось, в относительной безопасности.
Не помню, как, я очутился на соседнем с Фомой, более тонком дереве, и полез к вершине. Удивительным образом, обогнав меня на тонком стволе, выше, уже молниеносно карабкался Жаров. Тяжело дыша, осыпая мне в лицо грязь со своей обуви и щепки коры, сдираемой с дерева
Взобравшись, на наш взгляд, на достаточно безопасную высоту, мы огляделись и оценили свои шансы. Точнее на этом дереве, оглядывался только я, Жаров в паническом бегстве потерял очки. Непривычный, какой-то незащищенный без очков, как голый в бане. Ничего, не видя, он поворачивался в направление опасности ухом, и походил в этот момент, на большого дятла. Я так и подумал, точно, как дятел, надо потом Юрке об этом сказать. Тоскливо заныло под ложечкой, а будет ли он, - следующий раз. Жаров подслеповато щурился, явно тяготился своего незрячего положения, и пользовался моим устным изложением увиденного.
Радоваться, особо, было нечему. Сидящие, как обезьяны на деревьях. Мы, наверное, выглядели для медведя, этаким, экзотическим лакомством, как бананы, или кокосы.
Медведь миновал сосенки, и упрямо поднимался по крутому, сыпучему грунту в нашу сторону. Время для бегства было упущено. Этот неуклюжий с виду зверь, умел стремительно подниматься в гору и ещё более резво спускаться по обрывистым склонам вниз. Убежать от него в тайге было невозможно. Еще более глупой, выглядела попытка спрятаться от виртуозно лазающего по деревьям зверя в кронах деревьев. Оставалось только ждать, с кого начнет? И молить бога о спасении души!
По мере приближения медведя, я пытался разглядеть его получше. Измученный полным неведением, и нашим с Фомой, молчанием, Юрка вдруг взмолился:
- Братцы, да вы что же молчите! Где он! Ну, хоть слово скажите!
А, когда я попытался вполголоса обрисовывать ему всё увиденное. Юрка, дрожа от страха так, что дрожь передавалась по стволу, наверное, в нервном напряжении, начал мои слова истерически комментировать.
В лучах солнца, хорошо просматривалась посеребренная, лохматая голова зверя, могучий загривок. О чем, я немедленно сообщил Юрке.
- Старый, гад, опытный! От такого не ускользнешь. Наверное, не первый раз человечиной питается, - беспристрастно комментировал Жаров, так, как будто кого-то уже съели. - Незряче глядя в направлении предполагаемого движения зверя.
На очередном зигзаге, можно было разглядеть широкую грудь с белым треугольником, сильные лопатки, свалявшуюся шерсть на спине и боках.
- Наверное, самец, - бубнил Юрка, - злой до ужаса, не передать, как рвать будет, - продолжал он, сам, цепенея от ужаса, представляемых сцен расправы. Осыпь была достаточно крутой и зверь, вынужден был двигаться, больше используя передние лапы. Изредка останавливаясь, и пытаясь встать на задние лапы
- Наверное, здоровый! Встанет на задние лапы и снимет нас отсюда, как конфеты с новогодней ёлки, - трясущимся голосом продолжал вещать Жаров, - вместе с одеждой, как с фантиками слопает и не подавится. Гад!
Задние лапы зверя были какими-то тонковатыми и непропорциональными к остальной могучей волосатой фигуре
- Наверное, больной, поэтому и злющий. Зверя сам добыть не может, ягодой и человечиной питается. Может, дай бог, и на дерево не сможет залезть. А, я не гордый, могу тут всю первую четверть сидеть. - Как-то, пытаясь за шутками побороть свой страх, монотонно бубнил Юрка.
- Да, помолчи, ты! - Не выдержал Фома, до этого не вмешивающий в разговор на соседнем дереве.
- Смотри! Смотри, он какую-то палку в зубах, или в передних лапах держит, - вглядываясь, продолжил Вовка.
Жаров, пытаясь оценить ситуацию, и спрогнозировать события, не обращая внимания, на наше недовольство, продолжает:
- Палкой начнет нас сбивать, как мы шишку! - И, вникнув, в смысл сказанного прошипел:
- Как с палкой в зубах? Это, вам что, - собака? Или питомец Иркутского цирка? Вы, что разглядеть не можете, медведя никогда не видели? Слепошарые! Соколиные глаза! Зверобои! И, по-видимому, совсем осмелев, изрек, - слезу сейчас, очки найду, сам разберусь!
Мы и сами теперь видели, что медведь како-то подозрительный. Как-то не по медвежьи идет, больно часто спотыкается и отдыхает. Лапы какие-то рахитичные, - худые. Землю не нюхает, голову высоко не поднимает. Странный какой-то Мишка!
Когда он приблизился ещё ближе, мы с изумлением поняли, что это мужчина. С гривой нечесаных, торчащих, давно не мытых волос. С необъятного размера, кудлатой, неопределённой формы, седой бородой. В рваном и торчащем лохмотьями меховом кожухе, не опроделённого цвета и фасона. В давно не стиранных, лоснящихся от грязи брюках. И совершенно не по сезону одетый, в мохнатые собачьи унты на кривоватых ногах. На груди болтался, одетый ремнем на шею, нарезной кавалерийский карабин.
Мы изумленно притихли. Мужчина быстро приближался к вершине нашей сопки. Жаров, наконец, нашёл свой очки, на удивление всем, совершенно целыми. Быстрым взглядом, оценив колорит приближающейся фигуры, одним прыжком, как белка, вновь очутился на дереве. Поднявшись на высоту, где достать его с земли было бы невозможно, притаился в ветвях.
Наконец, незнакомец достиг вершины, покрутил головой в поисках чего-то нужного. Увидев наши сложенные вещи, почти бегом, направился к ним. Развязав мешок с нашей провизией, он не обращая внимания на нас, сел спиной к дереву, и с жадностью набросился на нашу скромную еду.
Мы молча наблюдали за этим разорением. Вот, и разберись, что лучше, встретить медведя, дикого зверя. Или незнакомого страшного человека, с боевым оружием, и неизвестными намерениями. А, вокруг, поблизости ни одного взрослого человека, что мы, пацаны, можем противопоставить вооруженному дядьке?
Наконец незнакомец насытился, а точнее съел всё, что у нас с собой было, хорошо, что большую часть еды мы оставили на балагане. Покрутил в руках фляжку, потряс её, отвинтил крышку, понюхал и принялся пить, с бульканьем глотая воду, и ужасно дергая кадыком. Выпив все до дна, неожиданный гость закрутил флягу, аккуратно свернул наше полотенце, и всё вновь уложил в вещмешок. Затем, откинувшись на ствол кедра, спросил негромко, подняв голову:
- Пацаны, курить есть?
За всех ответил Фома, что мы не курим и курева у нас, нет.
Мы, как-то не торопились выполнять его команду. Больно уж подозрительным он нам показался, особенно после того, как расправился с нашей едой.
- Мне, что вас из карабина, как глухарей снимать? - разозлился наш гость, - слазьте, никого не трону! Кому говорю!
Нам ничего не оставалось делать, как повиноваться. Когда, мы спустились вниз, и помогли обрести под ногами землю Фоме, незнакомец рассказал нам свою историю.
Он сезонный рабочий из топогеодезической партии поселка Хоринск, ведущей съемки в отрогах Худанского хребта, по руслу реки Худан. Был оставлен в одном из промежуточных лагерей, с задачей подремонтировать склады, а, затем, догнать основную партию на новом месте стоянки. Двигаться надо было по руслу реки, но он поленился делать крюк, решил срезать на прямую, через тайгу. Заблудился, долго кружил, и возвращался на прежнее место. Неосмотрительно, в-первых три дня, надеясь на скорое прибытие в основной лагерь, съел захваченные в дорогу продукты. Сам родом из степных районов Кяхты, в лесу совершенно не ориентируется. Блудил, по его подсчетам, больше месяца, питался ягодами, зеленью, орехами. Пытался из карабина кого-то подстрелить, последним патроном убил неизвестную птицу, поджарили на шомполе, и съел без соли. Курево кончилось давно, спички, вчера вечером. Не думал, что выживет. Безмерно благодарен.
Когда, на его вопрос, - откуда мы? Я назвал свой посёлок, пришелец недоуменно присвистнул, и сказал, что не знает где это. Мы ответили, что на железнодорожной магистрали, между достаточно известными районными центрами. Он был крайне удивлён, и не мог понять, как он так далеко зашёл, перевалив, как минимум, два хребта.
Мы извинились, что не сможем его проводить. И показали дымок над первым балаганом, куда ему надо двигаться. На утоптанном клочке земли, я начертил схему и подробно рассказал гостю, как пройти на второй и первый балаганы. В довершении ко всему, Юрка завязал рану на лбу незнакомца, полученную от удара об камень во время подъёма на гору. Использовав для этого, платок с голубой каёмкой, найденный накануне в лесу, и принадлежащий женщине по имени Тая. С тем и распрощались. Уже скоро наш неожиданный гость скрылся из вида в зарослях голубицы, на краю болота.
Так, как обедать было нечем, а основная еда оставалась в шалаше на втором балагане, мы ускоренным темпе набили шишками ещё три мешка. Оставив половину заготовленных орехов под толстой лиственницей, со второй половиной спустились к балагану.
Юрка приготовил замечательный обед. Отдохнув после обеда, друзья поднялись в гору, забрали оставшиеся шишки и спустились вниз. Измученные за день физически и морально, нехотя попив чай, улеглись спать в своём шалаше. Оставив записку к соседям, с просьбой, - не тревожить. Спали, как убитые, без сновидений.
Встали рано утром, спешно позавтракав, стали собираться в дорогу. Путь предстоял не близкий и не лёгкий. Оборудовав мешки, как рюкзаки, мы одели их за спину, второй мешок положили на плечи, как воротник и пошли. Ноша была не особо тяжелая, но объёмная, и в носке не удобная.
Ближе к обеду, по знакомой дороге, мы спустились к первому балагану. Где нас встретил переволновавшийся дядя Коля, уже успевший отремонтировать свою "Антилопу - Гну". И, теперь, всерьёз собирающийся организовывать наши поиски.
Мы, со смехом, рассказали ему об истории с медведем, и с удивлением узнали, что она имела неожиданное продолжение и не закончилась событиями на Кедровой горе. Оказывается Таисия - владелица утерянного платка, женщина набожная и суеверная, решила не искушать судьбу. Под впечатлением от страшной встречи на голубичном болоте, она, ещё вчера после обеда, вернулась на первый балаган. Где решила переночевать с подругой, дожидаясь приезда мужа, обещавшего, на мотоцикле, отвезти их домой. Муж, как и обещал, приехал вечером, женщина рассказала ему про все свои страхи и приключения. Во что он, естественно, не поверил, но всё же решил поужинать и заночевать, а домой двинуться завтра с утра.
Для приготовления ужина, Таисия спустилась с ведром за водой к горной речушке, протекающей по распадку, рядом с лагерем. Неожиданно для неё, из кустов появилась громадная лохматая фигура, звероподобного вида. Он возник так внезапно из густых зарослей на берегу ручья, что женщина, закричав дурным голосом, выронила ведро, и пыталась убежать к шалашам. Поскользнувшись на тропе, Таисия упала, и продолжала орать благим матом, призывая людей. Все попытки незнакомца, объяснить происходящее, она не желала слушать, оглядев его с ног до головы более пристально, завопила ещё пуще.
Первым на ужасные крики прnbsp;имчался её муж, уже успевший изрядно "принять на грудь". Перед его замутнённым взором явилась ужасная картина, - лежащая на грязной земле, вопящая жена. Страшный, медведеподобный мужик, склонившийся над ней, тоже что-то кричавший, и размахивающий чёрными, немытыми руками. Кудлатая борода, нечесаная, свалявшаяся грива волос на голове, обмотанная знакомым, жениным платком. Посчитав, что именно он, напугал жену в тайге, сорвал с неё платок, и до сих пор преследует бедную женщину. Ревнивый супруг бросился на обидчика, подстрекаемый визгливым криком жены:
- Вася! Дай ему Вася! Оборотень проклятый, прости меня господи! Оторви ему космы, Вася! Ишь, ещё платок прихватил, борода лопатой! Прости меня грешную, создатель!
Завязалась жестокая драка, мужчины катались по земле, осыпая друг друга ударами. Нещадно матерясь и сплёвывая кровь из разбитых ртов. Заметив, что незнакомец одерживает верх, набожная жена дико заверещала:
- Убивают! Убивают! Медведь! Медведь!
Из лагеря на шум, с ружьями и дубинами, прибежали немногочисленные мужики. Вскоре на берегу ручья собралось всё население балагана. Дерущихся, с превеликим трудом, разняли. У "медведя" забрали ружьё, побили для порядка, и связали.
Больших трудов стоило ему доказать, что ни к калу, ни к медведю, он никакого отношения не имеет. Что он ни к кому не приставал, эту истеричку, вообще, видит впервые, а платок ему дали три пацана на Кедровой горе. К счастью, у него с собой были документы, и вскоре конфликт был улажен. Оружие вернули владельцу, и пообещали при первой возможности увезти в посёлок, в сельсовет. Платок забрала владелица. Испуганная женщина наотрез отказалась ночевать в этой проклятой тайге, вскоре, они с подругой и, враз, протрезвевшим мужем, на мотоцикле, в ночь, уехали домой.
Позже, мы узнали, что заблудившегося топогеодезиста доставили в сельсовет. Откуда позвонил в Хоринск, там выяснилось, что поиски пропавшего рабочего безуспешно закончили, пять дней назад, решив, что он погиб. Или намеренно скрылся, с целью хищения нарезного оружие. Местная милиция по этому поводу возбудила уголовное дело, родственникам пропавшего объявили печальную весть. Мужчина и карабин были объявлены во Всесоюзный розыск.
Мы же, оставив в дяди Колиной машине по большому мешку орехов, которые он должен был привезти через два дня, как можно быстрее, отправились в посёлок. Вечером мы были уже дома, к великой радости наших родителей.
Вот так закончилась эта интересная, невыдуманная история.