Чёрный православный "воронок", называемый в народе "гробом" или "могилой", трясся по ухабам ночной улицы. Неизвестно, кто и когда первым дал ему такие прозвища, но они ему подходили явно больше остальных. Мало того, что "воронок" с его, выкрашенными светоотражающей краской, крестами на бортах, навевал в темноте - чаще всего они ездили именно по ночам - определённые мысли о кладбище и сопутствующих ему атрибутах, так он ещё и перевозил людей, многих из которых можно было считать "заживо погребёнными" - настолько ничтожно малы были их шансы вернуться в скором времени домой.
Сидящих в чреве "воронка" людей безжалостно кидало из стороны в сторону, ударяя о его стенки. В очередной раз, стукнувшись о стенку уже достаточно избитым многочисленными ударами плечом, Иван подумал о двух извечных бедах России, которые, в прямом смысле этого слова, били его сейчас, что есть мочи. И кто из них - дураки или дороги - злил его больше, он и сам не знал. Но если дураки - это всё же неисправимо, по всей видимости, рождаться и, что хуже, становиться у власти они будут постоянно, то вот с дорогами всё-таки непонятно. Непонятно - почему их нельзя сделать нормальными, ну или хотя бы приемлемыми для более-менее комфортной езды. Что мешает избавиться от всех этих ухабов, выбоин, ям, колдобин, во власти которых российские дороги пребывают уже... столько, сколько существует сама Россия. Ведь страшно подумать - уже вторая половина двадцать первого века. А такое ощущение, что едешь по дорогам средневековья. Что должно измениться, чтобы вслед за этим чем-то изменились, наконец, и дороги? Кто должен править страной? Уже были и коммунисты, вслед за ними демократы, до них, чёрт знает сколько, - многочисленные цари, ещё более многочисленные князья, даже монголы и те успели повластвовать. Теперь вот ортодоксы от православия. Пожалуй, он бы смирился с ними, да что там - он бы уверовал в Иисуса, принял бы крещение, соблюдал бы все их маразматические ритуалы, глупые обряды, изматывающие посты-голодовки, постригся бы в монахи, поселился бы навеки вечные в келью, если бы только им удалось совладать с этой многовековой напастью - российским бездорожьем. Но нет. Видимо, не быть ему монахом. Дороги не только не оставались прежними, они становились ещё хуже. Хотя ничего в этом удивительного, а уж тем более странного, Иван не видел. Если верить закону "О сохранении энергии", кажется так он назывется, и применить его к повседневной жизни, то всё именно вот так и должно происходить. Если где-то чего-то прибывает, то этого чего-то в другом месте убывает. Что и можно наблюдать: церкви пышут золотом, каждая из них своим убранством, и внутренним и внешним, вполне может соперничать с десятком, а иные из них - со многими десятками, храмов других конфессий и религий. Не церкви, а дворцы! Им - все усилия и затраты, им - всё внимание и ресурсы, им - весь труд и заботы. А дороги... Дороги потерпят. Как и больницы, детсады, спортзалы, которые вообще запрещены. Главное - уважить Бога: возвысить, возвеличить, вознести на новые высоты. И пусть всё кругом утопает в грязи и мракобесии. Пусть Он видит наши страдания - мы ведь заслужили их. Пусть Он знает, на что мы готовы ради Него - нас ведь ещё ждёт Страшный Суд. Пусть Он любуется нашим унижением - мы ведь только этого и хотим: как можно сильнее угодить Ему. Уж не в этом ли и заключён весь смысл христианства? В угождении... и, пожалуй, ещё и в страхе. Не на этом ли и строятся взаимоотношения христиан с Богом, а, быть может, и между собой? Ведь если вспомнить историю христианства, то так оно и выходит. Быть богобоязненным у христиан всегда считалось правилом хорошего тона, богоугодные поступки всегда стояли превыше всех остальных. Всегда они стремились только к этому. Именно угодить, а не прославить, как у язычников. Что же это за раболепие такое? Непостижимое для понимания, невероятное по своему размаху. А может быть, это просто удобно? Угодил Богу - и спи спокойно. Проще же быть рабом, чем свободным. Свобода - это ответственность. И прежде всего за себя, за свои поступки. А тут - Христос уже взял на себя все грехи, уже отмучился за всех скопом. И если ты христианин, если признал смерть Христа своим долгом перед ним - тебе уготован рай. Живи и радуйся. Вот только мрачен христианский мир. Да и откуда взяться веселью и радости в жизни человека, когда человек этот чувствует себя должником перед Богом, когда он все свои силы тратит, чтобы отплатить этот долг. А платой как раз и служат радость и веселье. Какое право ты имеешь радоваться жизни, когда за жизнь эту Бог послал на смерть своего Сына?! Ты живёшь в долг, живёшь только потому, что жизнь твоя оплачена мучениями и страданиями твоего Бога! Как будто Он страдал и мучился единственно ради того только, чтоб весь род людской пребывал в скорби и печали в память об этом. И ведь помнят! Ещё как помнят! Во время Великого Поста запрещено даже улыбаться - ведь Иисус страдал все эти сорок дней, страдай и ты. Нет, и не может быть радости в слепом преклонении и угождении, в самоунижении, в страхе перед жестоким наказанием, в рабских поклонах...
- Да что ж это такое! Сколько ж можно! - возмутился чей-то грубый голос при очередном, особенно сильном, толчке "воронка".
Иван от неожиданности - голос прозвучал совсем рядом с ним - вздрогнул. За своими мыслями он совсем позабыл, что в "воронке", кроме него, сидели ещё и другие люди. Да и они сами до сих пор не давали о себе знать, видимо, пребывая, также как и он сам, наедине со своими мыслями. Вот только, сколько их было, в кромешной тьме ничего не было видно. Иван прислушался. Откуда-то из противоположного угла "воронка" раздавались тихие всхлипы, судя по всему, женские. Рядом с ними слышалось чьё-то старческое покряхтывание. Кажется, здесь собрали разномастную компанию.
- Здесь есть вообще кто-нибудь, кроме меня? - вновь раздался грубый голос.
Жизнь "неблагонадёжного" научила Ивана быть очень осторожным. Он никогда не заводил случайных знакомств, предпочитал отмалчиваться, а если разговора было не избежать - никогда не затрагивал религиозных тем, стараясь выражаться нейтрально и казаться равнодушным. Как и всякий, находящийся под пристальным вниманием церковников, он опасался провокаций с их стороны. А они частенько прибегали к ним. Но в этот раз он изменил своему правилу и всё же вступил в разговор. Почему - и сам толком не знал. Может быть, потому, что устал от долгого молчания, может быть, потому, что просто-напросто оказался ближе всех к вопрошавшему.
- Конечно, есть.
- Ну, слава Богу! Я уж начал думать, что сегодня "повезло" одному мне, - с облегчением пошутил обладатель грубого голоса.
В воображении Иван нарисовал его здоровенным мужиком под два метра ростом, с огромными руками, заросшим щетиной и непременно в кирзовых сапогах. Этакий детина-увалень, слесарь или сантехник.
- Эй, тебя как зовут-то? - поинтересовался детина.
- Иван, - скупо сказал Иван.
- Серёга, - представился детина. - А за что взяли?
- Да так, - не отвечая на вопрос, сказал Иван. "Он, что не понимает, что на такие вопросы кому попало, не отвечают?".
- За мелочь, значит? - не унимался между тем детина. - А я вот за музыку. Слушал не то, что предписано. Неформат в общем. Фольклорный рок. Ну и классический, конечно. "ДДТ" вот, была когда-то такая группа, классные вещи играла. Сейчас такого нет... Сосед, наверное, настучал, не иначе. И как только узнал?..
- Могли и прослушивать, - предположил Иван. "Не знает что ли, как это делается? Слушать "не ту" музыку вообще можно только в наушниках. А "ДДТ и вправду, то, что надо. Не боялись говорить правду. Сейчас бы их сюда - чтобы они сказали интересно?".
- Наверное, - согласился детина. - И что самое обидное - я же ведь не "неблагой". Хотя, с другой стороны, нарушения имеются. Но опять же - по мелочам. В церковь забывал ходить, не исповедовался, десятину вовремя не платил. Подумаешь - преступления! А вот не та музыка - это да! Это куда серьёзней... Да просто, понимаешь, интересно стало что-то новенькое послушать. А то ведь всё одно и то же - "Славься Бог" да "Ангелы пропели". Ну, вот и взял послушать... Послушал... Теперь, наверное, и комп конфискуют...
Иван молчал. "Что это он так разоткровенничался. За своего, что ли принял? Сам же сказал, что он не "неблагой". Так чего ж разговорился? Может всё же провокатор? А если нет, значит, просто с головой не дружит. Лучше бы молчал. Или это стресс? Тогда понятно. Будет теперь болтать - пока не успокоится. В первый раз всегда страшно. Ему самому вот тоже страшно. Он ведь тоже в "воронке" в первый раз. Но молчит же, и другие молчат. Хотя он-то "закалённый" - сколько обысков, допросов пережил, два нарушения категории "А" имеются. "Неблагой со стажем" что называется. Привык, видимо". Иван усмехнулся. "А вот последние хиты Церкви "Славься Бог" и "Ангелы пропели", призванные популяризировать православие, тот ещё кал. Тут он Серёгу понимает. Это же в здравом уме невозможно слушать. Весь этот христианский рок просто в подмётки не годится тому року, который был когда-то у России. Вот бы оказаться хоть на минуту в то время, послушать живые голоса рокеров, пожить той музыкой, подышать теми песнями - живыми, а не записанными. Да и записи-то теперь просто так не раздобыть и слушать не на чем".
Иван искренне завидовал тем, кто застал эпоху настоящего рока, а не этого православного суррогата. Серёгу, по-видимому, мучило то же самое. Он, несмотря на упрямое нежелание Ивана поддерживать беседу, продолжал разговор:
- Хотя ты, знаешь, я вот не жалею. Хоть человеком себя почувствовал. Это же настоящие песни, не то, что эти... Жаль, не все выучил. А ещё барды нравятся. Вот их-то за что запретили? Безобидные же...
Иван не знал что ответить - барды ему и в самом деле казались безвредными, ни чем не угрожающими Церкви. Но тут в их разговор, если это можно было назвать разговором, вмешались. Какой-то старик, видимо тот, что всё время кряхтел, сипло сказал:
- Не понятно разве? Бога они не хвалят, о природе поют, о любви - а, стало быть, чуждые православному сознанию. Философия не та, понимаешь...
Его реплика осталась без ответа. "Воронок" резко затормозил, чем вызвал новые, громче прежних, возмущения Серёги, ударившегося обо что-то. Женские всхлипы затихли, а старик тут же замолчал, не договорив. Все прислушивались, стараясь что-нибудь уловить. Но был слышен только собачий лай, правда, где-то очень близко.
Через какое-то время двери "воронка" со скрипом открылись. Яркий луч прожектора ударил в глаза, ослепив их - Серёга вновь, но уже сквозь зубы, выругался, и чей-то голос приказал им: